Хотя дверь конюшни и была распахнута настежь, внутри стоял полумрак. Стойл было всего двенадцать, по шесть с каждой стороны, большая часть из них явно давно пустовала. На стене висела упряжь, под ногами шуршало сено. Малдер выглянул наружу, и его ослепил яркий свет: загон и черная лошадь расплывались словно призраки.

Кинтодо стоял рядом с гнедой и чесал ей бок жесткой щеткой. Когда в конюшню вошел Малдер, а следом за ним Скалли, он и бровью не повел. Он не мог взять в толк, почему Малдеру понадобилось говорить с ним именно в конюшне.

— А вы знаете, что значит tonto, господин Малдер? — продолжая заниматься лошадью, спросил Кинтодо.

— Мои познания в испанском, увы, весьма скромны.

— Тупой, — ответил индеец, похлопав лошадь по крупу. — Это значит тупой. — Он достал из кармана кусок сахара и протянул Скалли. — Не бойтесь, она не кусается. Только держите ладонь плоско, не подставляйте пальцы.

Скалли протянула угощение лошади, та, фыркнув, схватила сахар и, ткнувшись носом в ладонь, попросила еще.

— Вот обжора! — усмехнулся Кинтодо. — Съест сколько ни дай, пока не лопнет. — Он ласково потрепал ее по боку. — Tonto.

Скалли переглянулась с Малдером. «Зачем мы здесь?» — «Терпение», — молча ответил он и, встав спиной к двери, произнес всего одно СЛОВО:

— Почему?

— Дело в том, что она оттуда. Малдер приподнял бровь.

— Откуда и мы. Она коночинка. Ее муж, господин Хэтч, познакомился с ней в Старом Городе, в Альбукерке. Ей тогда было пятнадцать, а он приехал из Лос-Анджелеса. Не знаю, как это у них там называется, он искал место, где бы снять кино.

— Искал натуру, — подсказала Скалли. Кинтодо кивнул:

— Да, gracias. Он рассказал ей про кино и предложил сниматься. — Кинтодо улыбнулся. — Что тут началось в Месе! Но господин Хэтч умел уговаривать. Он был красивый и очень добрый. Очень молодой и… — Кинтодо помолчал, подбирая нужное слово. — Мечтательный. Мы и опомниться не успели, как Энни ушла. И стала сниматься в кино. А потом вышла замуж. — Кинтодо бросил взгляд на Малдера. — Они были очень счастливы. Всегда.

Улыбка погасла.

— А детей у них не было? — спросила Скалли.

— Не было.

Лошадь нетерпеливо забила копытом, и Кинтодо, шепнув ей что-то, снова принялся ее расчесывать.

— Она особенная, господин Малдер. Она понимает ветер.

Скалли хотела что-то сказать, но Малдер жестом попросил ее подождать.

Кинтодо молчал, раздумывая, стоит ли говорить дальше.

Наконец он решился:

— Знаете, у нас есть священники. — Лошадь опять забила копытом, в душной жаре прожужжала муха. — Только не католические падре. От этих коночины избавились давным-давно. А свои собственные. Их всегда семь. Они… нам помогают. Com-prendre? Понимаете? Сейчас все семеро мужчины. Но бывают и женщины. Священники не… — Кинтодо нахмурился и, так и не подобрав нужного слова, помрачнел. — Как и мы, они живут, а потом умирают. Когда один из них умирает, проводят обряд, и на место умершего приходит новый.

Снаружи раздался свист, и Кинтодо замолчал. Малдер услышал во дворе топот копыт. Гнедая стояла не шелохнувшись.

— Лошади знают, когда кого зовут, — объяснил Кинтодо. — Сейчас позвали Алмаза.

— Ну и что это за обряд? — спокойно спросил Малдер.

Кинтодо задумчиво опустил голову.

— Недавно провели такой обряд. Как всегда, он продолжался шесть дней. Видеть его никому нельзя. Но ветер… ветер разносит весть о нем во все четыре стороны. Он доносит разговор из кивы . И песни. И молитвы. Миссис Хэтч… — Кинтодо глубоко вздохнул и посмотрел на Малдера. — Вот вы, когда дует ветер, тоже слышите иногда какие-то голоса, верно? И думаете, вам просто показалось, да? — Он покачал головой. — Да. И только немногие, такие как жрецы кивы, понимают ветер. И миссис Хэтч тоже понимает. Мы недавно поняли это, Сильвия и я. Мы догадались, потому что миссис Хэтч очень нервничала и очень… — Кинтодо беспомощно махнул рукой.

— Испугалась? — подсказала Скалли.

— Я не… Нет. Просто ей не понравилось то, что она услышала. — Кинтодо заговорил громче и увереннее. — Она ни разу не была в Месе с тех пор, как перестала сниматься в кино. Ни разу. Когда умер старец, жрецы хотели, чтобы она заняла его место, но она отказалась. Сказала, что у нее есть муж и она хочет жить по-своему. Она не пришла к ним, и больше они с ней не говорили.

— А зачем с ней говорить? — тихо спросил Малдер и подошел поближе к лошади. — Ведь она слышит их с ветром.

Кинтодо пристально взглянул ему в лицо, проверяя, не шутит ли он, и, заметив, что не шутит, прищурил глаза.

— Эти смерти, господин Малдер, начались одновременно с обрядом.

Гнедая ткнулась мордой в плечо Скалли и, задрав на миг верхнюю губу, оскалилась. Вздрогнув от неожиданности, Скалли спросила:

— Что вы хотите этим сказать, господин Кинтодо? Что этих людей убили жрецы? И скот тоже? Для… для какого-то…

— Нет. — Кинтодо не отрывал взгляда от глаз Малдера. — Шесть дней и шесть ночей они сидят в киве. Молятся вместе с тем, кто скоро станет жрецом. Вызывают души умерших, чтобы убедиться, что сделали правильный выбор, и чтобы те направили их, когда придет черед выбирать следующего. Когда они все это делают, поднимается ветер. — И он взмахнул свободной рукой, изображая спираль. — Смерч, господин Малдер. Понимаете, о чем я?

Малдер не понял, и Кинтодо, недовольный собой, плюнул в сторону двери.

— Сангре-Вьенто, господин Малдер. Говорят, они поднимают Кровавый Ветер…

Раздался оглушительный стук во входную дверь. Донна сидела за письменным столом в гостиной, проверяя счета. Дела у нее шли неплохо, но и не так хорошо, как хотелось бы. Раз уж она собралась уезжать отсюда, деньги ей понадобятся, и деньги немалые.

Сначала она не хотела открывать, мол, никого нет дома, но, сообразив, что ее могли увидеть в окно, передумала. Закатив глаза и вздохнув с видом мученика, она запихнула гроссбух и счета в ящик стола и пошла открывать.

И не поверила глазам.

— Что ты здесь делаешь? Средь бела дня?

— Нет, вопросы буду задавать я. Признавайся: ты что, решила меня надуть?

Грубо толкнув ее в плечо, незваный гость вошел в дом.

— И еще ответь мне, chica: как по-твоему, если они обо всем узнают, им это понравится?

По дороге в гостиницу Малдер молчал. Они отказалиеь пообедать у Энни, пообещав заехать к ней еще раз — уже не по делу. Осмотр места, где были найдены трупы молодоженов, не занял у них много времени — осматривать там, в сущности, было нечего. Когда Спэрроу спросил у Малдера, что он думает по этому поводу, тот ответил: делать какие-либо выводы пока слишком рано.

Как только они вышли из машины, Малдер попросил Гарсона договориться о встрече с медэкспертом и тут же пошел звонить по поводу машины напрокат.

— Терпеть не могу, когда меня возят, — объяснил он Скалли по дороге в ресторан. — Тем более шериф. Он все время что-то из себя строит, только вот не пойму что.

Скалли считала, что тут все проще простого: шерифу определенно нравится Энни. И, судя по всему, он не теряет надежды отговорить ее провести остаток дней в одиночестве.

— Думаешь, ему нужны ее деньги?

— Не знаю. Хотя и не исключаю такой возможности. Ты же сам видел, как он ее опекает. А вот любви я что-то не заметила.

Они заняли столик в дальнем углу: Малдер спиной к окну, занавешенному белыми портьерами, Скалли напротив. Они сделали заказ, и Малдер заметил, что Скалли нервничает — перекладывает с места на место ножи и вилки, возится с салфеткой…

— Ну и?.. — задал он наконец сакраментальный вопрос.

Скалли даже не пыталась скрыть свое раздражение.

— Я знаю, о чем ты думаешь, но не собираюсь сидеть сложа руки и смотреть, как ты высасываешь из пальца бредовые версии.

«Вот что значит работать с партнером, который понимает тебя с полуслова!» — усмехнулся про себя Малдер.

Впрочем, попытка не пытка. Скалли не раз спасала его, не давая выставить себя полным идиотом и удерживая его необузданное воображение в разумных пределах.

— Ты сама слышала, что он сказал. Скалли кивнула:

— Вполне возможно, что эти молодожены увидели то, чего не должны были видеть. Вполне возможно, за это их и убили. Не они первые погибли, став свидетелями тайного религиозного обряда. — Она предостерегающе подняла вилку. — Малдер, я сказала «возможно». Возможно!

— Хорошо. Возможно. Скалли улыбнулась:

— Вполне вероятно? Малдер тоже улыбнулся:

— Не спеши. Пока что я работаю над возможным.

Скалли хотела что-то сказать, но передумала. Помолчала и все-таки решилась:

— А как же Пол Дэвен? Тебе не кажется, если мы предположим, что он тоже что-то видел, это будет несколько притянуто за уши? А если ты считаешь, что между ним и молодоженами есть некая связь, выходит, Пол тоже что-то видел.

— И значит?..

— Значит, между убийствами и обрядом, Малдер, никакой связи нет. Это ужасное совпадение, только и всего.

— А как же… — Малдер запнулся, и Скалли улыбнулась. — Сангре-Вьенто? — И он поморщился от своего произношения.

Официант принес обед. Малдер посмотрел на мясо, овощи, приправу в соуснике, и ему показалось, даже на расстоянии он чувствует жар специй. Он знал заранее, что за удовольствие придется платить, а попробовав, понял: если хочешь спокойно спать, надо запастись таблетками. Но удержаться было выше сил.

С безмятежным видом отправив в рот стручок мексиканского перца, Скалли заметила:

— Недурно, совсем недурно. «Хорошо, что Скалли того же мнения о Спэрроу, что и я», — порадовался Малдер, забыв на время о Сангре-Вьенто. Непонятно, к чему вся эта игра: неужели шериф всерьез полагает, что ему удастся их одурачить? Все это так грубо сработано, словно позаимствовано из дрянного кинобоевика или дешевого телесериала. Сам собой напрашивается вопрос — независимо от его чувств к Энни: уж не замешан ли он сам в этой истории? Или фараон лезет из кожи вон, чтобы прикрыть свою задницу, и бьет на жалость из боязни, что начальники отберут у него звезду шерифа?

— Несколько надуманно, — вынесла вердикт Скалли, когда со стола убрали грязную посуду и подали кофе. — Это мы уже проходили.

— Нет, Скалли! Пока не знаю, в чем тут дело, но это что-то новенькое.

— Да весь этот треп про кровавый ветер просто бред!

Малдер открыл было рот возразить, но передумал, взял ложку и, постучав ею по бедру, спросил:

— Ну откуда такая уверенность? — Откинувшись на спинку стула, он скрестил руки на груди. — Известно немало случаев так называемых экстраординарных явлений, когда во время сборищ, особенно религиозных, в результате обострения чувств и концентрации внимания на определенном предмете создается некое поле…

— А тебя не смущает, что известно об этих фактах непосредственно от самих участников сборищ, а не от посторонних наблюдателей?

— Нет, а ты попробуй представить себе этих жрецов в киве. Темное помещение, без окон и дверей, свет и воздух поступают только через отверстие в крыше. Не исключено, что они находятся под воздействием наркотических трав, например, кактуса мескала. Представь себе, Скалли, шесть дней и шесть ночей они сидят и думают об одном и том же: о человеке, которого наделяют своими знаниями. Своей историей. Властью над соплеменниками. — Наклонившись вперед, он положил руки на стол. — Ты можешь себе это представить? Изо дня в день! Представляешь, какая там аккумулируется энергия?

Скалли долго молчала. Потягивала кофе, смотрела в окно, оглядывала уже опустевший зал. Когда же собралась ему ответить, в дверях показалась женщина — небольшого роста, полноватая, в строгом костюме, черные с проседью волосы собраны в пучок, на левой руке сумка.

Немного поколебавшись, она с деловым видом направилась к их столику. Кивнув вместо приветствия, женщина спросила:

— Вы и есть агенты из Вашингтона?

— Да, — ответил Малдер, — а вы…

— Доктор Риос. Элен Риос. Я производила вскрытие трупов этих несчастных.

Малдер встал, предложил ей стул и представил Скалли. Когда они сели, он сказал, что очень рад ее видеть: он как раз попросил Гарсона договориться с ней о встрече.

— Вряд ли бы ему это удалось, — заметила Риос.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы прочли мой отчет? — спросила она у Скалли.

— Прочла. Если честно, там не так уж и много…

— Там все неверно.

Скалли уставилась на стол, потом на доктора Риос:

— Что-то я вас не понимаю.

Элен Риос открыла сумку и достала сложенный лист бумаги.

— Вот мой первоначальный отчет. Тот, что прочли вы, меня заставили написать уже потом.

Малдер не верил своим ушам.

Он удивился еще больше, когда Скалли, развернув лист и пробежав его глазами, выдохнула:

— Господи, какой ужас!