Дженис переодевалась с помощью Сары в уютной комнате. Ей нравилось здесь. Во всем доме не было и намека на то, что хозяин испытывает денежные затруднения и вынужден экономить. Богато убранные комнаты отапливались, все кругом сверкало чистотой.

Сара прервала ее размышления.

— Бархатное платье, мисс Дженис?

Дженис задумалась. Элегантное бархатное платье с высоким воротником и длинными рукавами было зимним вечером очень к месту, но в нем не было шарма. Конечно, Сара предложила его нарочно, чтобы ее хозяйка выглядела поскромнее. Дженис понимала, что следует прислушаться к совету горничной, но вспомнив слова герцога «двадцать лет — не так много», заупрямилась. Нечего считать ее ребенком!

— Нет, — сказала она, — голубое шелковое, Сара. И кружевную шаль.

Сара замерла. Дженис заметила неподдельное удивление в глазах своей служанки и тоном, не терпящим возражений, повторила:

— Голубое шелковое, Сара!

Сара обиделась, что-то пробормотала, однако, закончив прическу, послушно отправилась за платьем.

И все же наряд Дженис в этот вечер был чересчур откровенным: глубокий вырез, обнаженные плечи. Голубой нежный шелк, перехваченный под грудью, спускался вниз мягкими складками, при малейшем движении обрисовывая бедра и ноги.

Хотя у Дженис были великолепные драгоценности, сегодня она не хотела надевать много украшений, на ней были только маленькие золотые серьги и широкая голубая лента с камеей на шее. Довершала наряд кружевная шаль, которая лишь подчеркивала откровенность декольте.

В какой-то момент Дженис засомневалась, не переодеться ли ей. Но потом решила, что скорее всего у герцога и в мыслях нет поддаваться воображаемым Сарой искушениям.

Она вышла из комнаты и тут же увидела у своих дверей слугу герцога. Сара уже успела узнать о нем кое-что. Он не дворецкий и не камердинер, но в свите герцога самый главный. Шеффилд привез его из-за границы, и между ними установились более доверительные отношения, чем обычно существуют между слугой и хозяином.

Теперь он поджидал ее, чтобы проводить вниз в столовую. Почтительно поклонившись, слуга произнес:

— Меня зовут Анатоль, мисс. Я провожу вас. В Шеффилд Холле легко заблудиться.

И она, поблагодарив, последовала за ним. Действительно, Шеффилд Холл оказался весьма внушительным сооружением, со множеством комнат и коридоров. Они то поворачивали, то проходили анфилады комнат, пока не пришли в уютную и ярко освещенную столовую.

Там ее ждал лорд Шеффилд. Он переоделся, но парадный костюм его был прост и строг.

— Добрый вечер, мадам! — он поклонился, но не двинулся с места. — Как вам ваша комната?

Было видно, что он отметил произошедшую в ней перемену.

— Я устроилась прекрасно. Спасибо, милорд, — ответила Дженис и села в кресло у камина. Его взгляд смущал ее. Но прямоту герцога она явно недооценила, потому что следующее его замечание застало ее врасплох.

— Вы мне преподали хороший урок. Должен согласиться, двадцать лет — уже не детский возраст. У вас потрясающая фигура.

Дженис растерялась. Она не знала, оскорбиться ей или сделать вид, что она ничего не слышала, как было принято в свете. Но что, однако, предосудительного в его словах? Это просто выражение восхищения. И она решила принять их как комплимент.

— Спасибо, — сказала она спокойно. — Но это не моя заслуга. Говорят, я похожа на свою мать.

Герцогу явно понравилась ее реакция.

— Правда? — спросил он. — Тогда я завидую вашему отцу.

Дженис поняла, что сама напросилась на подобный разговор.

— Не спешите завидовать, милорд. Моя мать была француженка с весьма вспыльчивым характером. Если она выходила из себя, то домочадцам приходилось туго. Могла в припадке гнева и запустить в них чем-нибудь.

— А вы? Вы тоже способны на такое в гневе?

— Меня еще никто не доводил до подобного состояния. Поэтому трудно предсказать, что может случиться.

Герцог улыбнулся.

— Хотя я и не собирался сердить вас, вы меня заинтриговали. Никогда не видел так устрашающе разгневанных женщин.

Дженис, зная, что поступает невежливо, никак не могла удержаться от замечания:

— Зато, уверена, что в своей жизни вы видели немало женщин в припадке страсти.

Он замялся, но ответил:

— Да, одну или двух, наверное.

Дженис поняла, что допустила бестактность, ведь слово «страсть» можно было истолковать по-разному. Она попробовала сгладить неприятное впечатление.

— Меня весьма удивляет, милорд, что вам не довелось наблюдать женских истерик и сцен. — Но не удержалась и добавила: — Вы производите впечатление человека, способного вывести женщину из себя.

Шеффилд неожиданно рассмеялся. При этом смягчились его жесткие черты и выражение лица стало дружелюбным и привлекательным. Для Дженис такая перемена была загадкой, но напряжение отпустило ее, и она уже почувствовала расположение к этому человеку.

— Вы, наверное, правы, — сказал он спокойно. — Я человек прямой и говорю то, что думаю, иногда даже прежде, чем подумаю. Это и создает определенные трудности в моем общении с прекрасным полом.

— В этом я как раз не сомневаюсь, — сказала Дженис, но ей уже не хотелось продолжать опасную тему.

Тут как нельзя кстати появился слуга и объявил, что ужин подан. Шеффилд подошел к Дженис и предложил ей руку.

— Прошу вас. Думаю, что мой повар сегодня постарался на славу ради вашего приезда. Кормить меня одного ему уже наскучило.

— Значит, вы непритязательны во вкусах, милорд? — удивилась Дженис.

— Что касается еды, да. Я не люблю приправы и соусы, а это — конек любого повара.

Ужин был действительно великолепен. И герцог оказался весьма интересным собеседником. С ним одинаково легко можно было обсуждать любые темы: от погоды до военных проблем во Франции. Он с интересом выслушивал мнение Дженис, даже если оно не совпадало с его собственным, и ни разу не подчеркнул превосходства своего интеллекта.

В общении с другими мужчинами Дженис всегда отмечала отсутствие такого такта, и только ее дядюшка составлял счастливое исключение.

Разговор перешел на обсуждение светской жизни. Герцога веселило то, какие меткие характеристики давала Дженис представителям высшего общества.

— Когда вы начали выезжать в свет, мадемуазель? — спросил Шеффилд.

— В прошлом сезоне. Я была представлена ко двору и это было, пожалуй, интересно. От всего остального я уже устала.

— Балы и рауты? Танцевальные вечера? Театры? — перечислил он без всякого интереса.

Дженис знала, что герцогу наверняка были бы доступны все эти развлечения, если бы он только удосужился приехать в Лондон, но судя по всему, он старательно избегал светских приемов, и она не могла понять, почему. Удовлетворить свое любопытство сейчас она не решалась, понимая, что подобные вопросы разрушат непринужденность их разговора, и поэтому постаралась более полно ответить на его вопрос.

— Конечно! Но вы забыли упомянуть визиты, церемонии, прогулки в парке верхом. И еще необходимость переодеваться по нескольку раз в день. Как это скучно и однообразно! Казалось бы, вечером можно было бы как-то развлечься. Но на любом балу все общество разделяется на две половины: в одной мамаши с дочерьми на выданье, в другой джентльмены, обсуждающие достоинства и недостатки девиц.

Шеффилд усмехнулся.

— Полагаю, вы встречались со многими претендентами на вашу руку, мадемуазель.

Дженис не хотела касаться темы охоты за приданым.

— Я не вписываюсь в модные нынче стандарты красоты, — сказала она доверительным тоном. — У меня слишком темные волосы и довольно высокий рост. Поэтому я не считаюсь особенно привлекательной. Но тем не менее, некоторые джентльмены обратили на меня свое внимание.

— Да, среди городских особ мужского пола попадаются мыслящие люди, — заметил небрежно герцог. — Конечно, вы не остались без внимания. Так как же, мадемуазель? Раз вы уже второй сезон в лондонском свете, вас, очевидно, атакуют родственники, требуя немедленно сделать выбор?

— У меня замечательное преимущество перед сверстницами. Мой дядюшка — он также и мой опекун вот уже пятнадцать лет — считает, что я сама вправе решать свою судьбу. Поэтому выбор мужа зависит только от меня.

— И что же, ни один претендент еще не уговорил вас отдать ему руку и сердце?

Дженис удивило, что он так хорошо ее понял. Но ей не хотелось выглядеть слишком разборчивой. Она попробовала объяснить:

— Моя тетушка говорит, будто я забила себе голову всякими романтическими идеями. Но для меня действительно неприемлемо выйти замуж по расчету и провести остаток жизни с чуждым по духу мужчиной.

— Вы ждете большой настоящей любви?

По серьезному виду герцога Дженис поняла, что он нисколько не подтрунивает над ней. Он очень серьезен. И ей надо быть честной с ним.

— Да, пожалуй, этого я и хочу. Глупо, может быть, но иначе я не представляю свое счастье. А вы, — она взглянула на герцога, — вы верите в настоящую любовь?

Шеффилд не ответил. Он смотрел на бокал с вином так, словно искал в нем ответ. Наконец, нехотя, растягивая слова, произнес:

— Я верю, мадемуазель, что независимо от наших сокровенных желаний мы зачастую бываем вовлечены в сложную игру обстоятельств. А романтические идеи… Они кончатся в ту минуту, когда вам дадут понять, что вы уже старая дева.

Эти слова задели самолюбие Дженис, хотя ей показалось, что он вложил в них что-то личное. Она вспомнила историю с молодой дамой и дуэль… Дженис захотелось спросить его об этом, но она не осмелилась. Поднявшись и взглянув на каминные часы, она сказала:

— Если вы разрешите, милорд, я вас покину. У меня был трудный день, я хотела бы отдохнуть.

Шеффилд тоже встал. Он явно еще был погружен в свои размышления.

— Конечно, мадемуазель. — Голос его прозвучал бесстрастно. — Вас проводить?

— Нет, спасибо. Я найду дорогу. Большое спасибо за помощь и гостеприимство. Я прекрасно провела этот вечер. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мадемуазель.

— Графин пуст, милорд. Наполнить его? — Анатоль прервал раздумья герцога.

— Нет, — резко ответил тот.

— Очень хорошо, милорд.

— Который час?

— Прочти полночь, милорд.

— Так поздно? — нахмурился герцог, но остался на своем месте.

Анатоль молча убрал графин и стакан. Затем он подбросил дрова в камин, задул догоравшую свечу и стал двигать стулья. Шеффилд рассердился.

— Ты можешь оставить меня в покое? Что ты все время крутишься перед глазами?

Анатоль остановился у стола. Его лицо ничего не выражало.

— Слушаюсь, милорд. — Но при этом не пошевелился.

Шеффилд, глядя в одну точку, пробормотал:

— Она очень молода.

— Если мне можно высказаться, милорд, то молода она только по возрасту. Но не по своим манерам. Очень умная молодая дама и совсем не легкомысленная. Приятно, что вы, ваша светлость, так замечательно провели вечер.

— Проста в общении, ни капли жеманства…

— Отличное качество, милорд.

— Привлекательна. Надо же: слишком темноволосая и слишком высокая! Будто хоть один мужчина в здравом уме предпочтет какую-нибудь светловолосую неприметную простушку этой умнице с роскошными локонами цвета воронова крыла и черными выразительными глазами. А как она женственна!..

Анатоль предпочел промолчать. Шеффилд говорил тихо, не обращая на слугу внимания. Вдруг он повернулся к Анатолю.

— Завтра-послезавтра погода переменится, и она уедет, а я так долго был один…

— Мне кажется, милорд, что погода не на шутку разыгралась. Местные жители говорят, что такая метель надолго. Отправиться в путь можно будет только через неделю.

Шеффилд встал, резко отодвинув стул.

— У нас достаточно провизии на это время?

— Да, милорд.

— Хорошо. Я иду спать. Разбуди меня на рассвете.

Анатоль поклонился. Его лицо не выражало никаких эмоций. Но когда за хозяином закрылась дверь, он понимающе улыбнулся.

Дженис спала хорошо. И хотя не помнила, что ей снилось, но проснулась с улыбкой на лице. Сара помогла ей одеться, и пока девушка пила кофе, рассказывала ей обо всех проблемах слуг герцога. Оказалось, что между миссис Лоусон и Анатолем конфликт, и экономка, с малых лет воспитывавшая герцога, собирается уйти.

— Уйти? Когда? — спросила Дженис.

— Весной, так она сказала. Ей бы этого не хотелось, но она не может позволить Анатолю командовать.

Дженис решила попробовать уладить дело. Вряд ли герцогу понравится ее вмешательство, но у себя дома и у дядюшки она находила общий язык со слугами и умела их организовать.

Дженис легко нашла бельевую.

— Извините за беспокойство, миссис Лоусон, — сказала она, — но я должна поблагодарить вас. Я прекрасно устроилась.

Через пять минут они перешли в маленькую гостиную, где экономка поведала молодой гостье о своих бедах, ведь с появлением Анатоля она потеряла свое былое влияние на слуг. Дженис попыталась успокоить ее и дала пару дельных советов. Затем Дженис отправилась завтракать в столовую, где ей прислуживал Анатоль.

— Его светлость заняты работой со счетами, мисс, — сразу же предупредил он.

Дженис удивилась — она же ничего не спросила. Но ответила:

— Спасибо, Анатоль. Не нужно беспокоить из-за меня его светлость. Я найду, чем заняться. Думаю наведаться в библиотеку.

— Прекрасная мысль, мисс.

Дженис еще до конца не определила свое отношение к этому загадочному человеку. Сейчас он с ней очень вежлив… И Анатоль, как говорят, так предан герцогу… Кто знает, может, он станет ей союзником…

— Я бы хотела поговорить со своим кучером, — сказала она Анатолю.

Тот поклонился.

— Я пришлю его в библиотеку, мисс.

И действительно, не успела она войти туда, как появился Джон. Он рассказал, что сегодня утром едва добрался до конюшни — такая сильная вьюга. Но колесо скоро починят.

— Значит, мы сможем скоро продолжить путь, Джон? — обрадовалась Дженис.

— Карета будет готова сегодня к вечеру. Но это мало что меняет. Говорят, вьюга разбушевалась дня на два, а то и больше. Ветер только крепчает и на дорогах сильные заносы.

— Что ты говоришь, Джон?

Тот вздохнул.

— Извините, мисс, но придется несколько дней подождать.

— Неужели нам придется провести здесь целую неделю?

Джон Поттер принял этот вопрос за крайнее беспокойство и поспешил уверить хозяйку:

— Как только все успокоится, я сам пойду погляжу дороги, мисс Дженис. Может, будет не так опасно.

— Хорошо, Джон. Я все понимаю. И уж если нам суждено оставаться здесь целую неделю, так тому и быть.

Джон не заметил, как его госпожа лукаво улыбнулась.

Оставшись одна, Дженис обошла комнату, а потом стала рассматривать книги на полках. Она быстро нашла то, что нужно: последний приключенческий роман одного из своих любимых писателей. Ее удивило, что у герцога оказались подобные книги. Дженис удобно устроилась в кресле и погрузилась в увлекательное чтение.

Вдруг раздались чьи-то шаги. Дженис подняла глаза и увидела Шеффилда.

— Извините. Я не хотел мешать вам.

Герцог в своем кожаном жилете и высоких сапогах выглядел очень мужественно.

— Ничего, милорд, — вежливо ответила Дженис. — Вы не против моего вторжения в вашу библиотеку?

— Конечно, нет, мадемуазель. Вы вольны находиться в любой комнате моего дома.

Шеффилд смотрел ей прямо в глаза, и трудно было выдержать этот взгляд.

— Кучер сказал, что вы дали ось, чтобы починить колесо моей кареты, — сказала она, только чтобы не молчать.

Герцог пожал плечами.

— Рад помочь.

— А почему же тогда хмуритесь? — вдруг спросила Дженис.

— Хмурюсь? — Он постарался сменить выражение лица. — Извините. Деловые счета — утомительное занятие.

— Я очень хорошо вас понимаю. Но, пожалуйста, не считайте себя обязанным меня развлекать. Мне совсем не хочется нарушать ваши планы.

Шеффилд улыбнулся.

— А если я этого хочу?

Дженис тоже улыбнулась и, не отводя взгляда, поинтересовалась:

— Что вы имеете в виду, милорд?

Ее охватило неожиданное волнение: что-то необычное было во взгляде этого человека… Никто на нее раньше так не смотрел. Сердце бешено колотилось в груди. Новое, незнакомое прежде чувство овладело ею, и Дженис не сопротивлялась ему, хотя внутренний голос подсказывал, что нужно быть начеку: этот человек привык покорять женщин, он имел власть над ними и пользовался ею… Однако Дженис сознательно гнала от себя эти мысли.

Вдруг Шеффилд спокойно спросил:

— Вы играете в карты, мадемуазель?

При этом весь его облик переменился. Перед ней стоял непроницаемый, вежливый мужчина. Дженис сделала над собой усилие, чтобы ее голос не дрогнул.

— Да, милорд, играю.