Глава XIII

Были дни летнего солнцестояния, и широкие бульвары Пондичерри томились под солнцем. Внутри крепости Форт-Луи архитектура домов и внешний вид улиц напоминали французский провинциальный город в середине лета с их залитыми солнцем белыми стенами, решетчатыми ставнями и черепичными крышами, основательными и гармонирующими с бесконечной голубизной неба. Внизу же, на улицах, доминировал цвет хаки, цвет индийской пыли, мостовые были затенены навесами, и под ними на корточках сидели женщины в сари и мужчины в дхоти и тюрбанах.

Джозеф-Франсуа Дюплейкс, генерал-губернатор Восточных Индий, смотрел из окна на свои прекрасные здания. На широких улицах они стояли ровными кварталами и пересекались под прямым углом. «Свидетельство французской любви к порядку, нашего разума и логики, — размышлял он. — Эти здания являют собой верное подтверждение просвещённости народа, которому предначертано показать всей Европе, всему миру, как будет организовано будущее. Франция поведёт человечество к высокой цели».

В резиденции Дюплейкса заседали члены Совета, потея в своих обязательных парчовых мундирах и напудренных париках: Дюваль д'Эспремениль, Шарль де Бюсси, Филип Манвиль, за дальним краем стола — Луи д'Атейль, старина Дантон и молодой ле Февр.

«Недосягаемость гения, — думал Дюплейкс, ощущая на себе их взгляды. — Я знаю, что они чувствуют. Весь мой Совет — да, по сути дела, и все, кто знает меня, за возможным исключением Шарля де Бюсси, считают меня образованным, начитанным и интеллигентным, но я знаю, что они также считают меня абсолютно недосягаемым».

Несмотря на то что ему было уже под пятьдесят, Дюплейкс сохранил своё здоровье, и суровость климата в сочетании со строгой диетой помогали ему поддерживать стройность фигуры.

«Секрет очень прост, — сказал он однажды Луи д'Атейлю. — Я не стремлюсь к комфорту. Всю мою жизнь, Луи, я посвятил служению расширения интересов Франции в Индостане. Сначала — в Чандернагоре, где я создал торговый центр, соперничающий с Калькуттой, а теперь — здесь, в Карнатике. В этом цель моей жизни. Не радости гурмана, не удовлетворение от личного богатства. Я хочу лишь, чтобы потомки помнили меня за то, что я поставил Индостан и все его богатства под контроль Франции».

Де Бюсси критически осматривал губернатора: его тёмные волосы были натуральными, лицо — без признаков старения. Он сидел, элегантно опершись о подоконник. Ослепительно белые бриджи, тесно облегающие его от талии до колен; белые шёлковые чулки; свободная белая шёлковая рубашка, открытая у шеи; рукава с рюшами у запястий — весь ансамбль придавал ему вид безупречного, холодного версальского мастера фехтования.

— Какое это имеет значение, Филип? — спросил Дюплейкс говорившего, когда тот закончил свой неуместный монолог.

Губернатор склонил вопросительно голову.

Манвиль вознёс руки в негодовании.

   — Но это же — конец военных действий, господин губернатор. По приказу короля. Война окончена.

   — Я не вижу здесь трудностей.

   — Трудностей? Месье губернатор, я... — Манвиль попытался вновь высказаться по этому вопросу, но Дюплейкс остановил его:

   — Всё совершенно просто. В депеше говорится об окончательной договорённости. Согласно мирному договору, правительство его величества нашло нужным промотать наши преимущества в Карнатике. Что тут неясного?

Наступило неловкое молчание, затем Луи д'Атейль с осторожностью заговорил:

   — Компания приказывает нам вернуть Мадрас англичанам. Вы хотите сказать, что мы не подчинимся?

Дюплейкс изобразил на лице благочестивое возмущение.

   — Как можно, Луи? Мы должны подчиниться. Британцы согласились возвратить Луисбург Франции, значит... — он пожал плечами, и его сарказм уступил место серьёзной констатации, — мы должны возвратить Мадрас англичанам.

Они смотрели на него с удивлением, поражённые его безразличием.

   — Я не могу понять, месье губернатор, — сказал Луи д'Атейль, — как можете вы оставаться столь спокойным. Разве не к французскому Мадрасу мы всё время стремились? К тому, чему вы посвятили всю свою жизнь? А теперь вы улыбаетесь, как будто получили благодарность от его высочества.

Дюплейкс улыбнулся ещё шире. «О да, — подумал он с удовлетворением. — Я чувствую, что настало время изменить политику, и компания чувствует то же самое. Они видели мои методы, и им это нравится. Вот почему они поставили меня генерал-губернатором Восточных Индий после того, как Бенуи ушёл на покой. Нет сомнения, что кардинал Франции, а может, и сам король одобряют мои планы на будущее. Несколько месяцев, а возможно и недель, отделяют меня от исполнения цели. Война окончилась? Что из этого? Должен быть договор, и они пошлют мне это письмо. Но я знаю, как читать между строк».

   — Господа, настало время отвлечься от англичан и дел на побережье. Наше будущее лежит внутри материка. Мы должны обратить внимание на набоба Карнатики, а затем — и на Низам-уль-Мулка.

В течение следующего часа Дюплейкс делился своим планом действий. Он не выносил, когда его прерывали, поэтому все слушали молча, поскольку идеи, раскрываемые им, были сложными и общая картина, в которую они были вплетены, несла отпечаток его гения. План был прост. Когда Анвар уд-Дин овладел маснадом Карнатики, только Муртаза Али (предполагаемый убийца наследника), и Чанда Сахиб могли оспаривать его. Если бы удалось тайно вывезти Сахиба из Сатары, оплота маратхов, где он содержался со времени их вторжения, его можно было бы использовать.

   — Использовать для чего? — спросил Дантон.

Дюплейкс смотрел на него, поражённый непониманием этого человека.

   — Чтобы продолжать войну иными способами, конечно.

   — Я могу объяснить, — вступил де Бюсси. — Анвар уд-Дин был назначен Асаф Джахом, но, поскольку теперь низамом стал Назир Джанг, он, естественно, захочет отдать Карнатику своему человеку.

   — И вы хотите убедить Назир Джанга подарить Карнатику Чанде Сахибу? — спросил Дантон.

   — Я хочу! — засмеялся Дюплейкс. — Но для этого нет никакой возможности.

   — Тогда что же делать?

   — Надо вмешаться. Если Назир Джанг не назначит Чанду Сахиба, нам придётся поставить другого низама, который сделает это.

Весь Совет, за исключением де Бюсси, был явно потрясён.

   — Вы понимаете, что предлагаете? — Д'Атейл выпрямился на своём стуле. — Это уже не вмешательство в индийскую политику! Это — её формирование!

Дюплейкс поднял указательный палец.

   — Вот именно!

Все стали говорить разом:

   — Это невозможно!

   — Подумайте о последствиях!

   — А почему нет? — пожал плечами Дюплейкс. Он поднялся и подошёл к окну. — Почему не поставить Чанду Сахиба на маснад Аркота? Я понял, что он храбр, честолюбив и, более того, склоняется в нашу сторону. По моему мнению, он будет очень хорошим набобом.

   — Остаётся лишь небольшая проблема с Назир Джангом, — усмехнулся де Бюсси.

   — Это не проблема. — Глаза Дюплейкса загорелись. — Вы забываете о битве при Сен-Томе. Наши войска показали несомненное преимущество перед конницей Моголов. Это настоящий поворотный момент истории. Там был продемонстрирован упадок власти Моголов. Они теперь испытывают трепет перед нашей пехотой. Разве вы не понимаете, что это значит?

Он начал отмечать на пальцах:

   — Мы содержим родственников Чанды Сахиба: его сын, Раза Сахиб, и все члены семьи находятся здесь, в Пондичерри, в качестве наших гостей. Не забывайте, что он — наваит, а многие из этой секты расселены по всей Карнатике, что делает их полезными союзниками. Затем есть Муртаза Али в Велоре, килладар Вандиваша и много других знатных людей, которые когда-то гордились дружбой с Чандой Сахибом и лишь терпят Анвара уд-Дина. Как только его армия приближается к ним, они скрываются в своих крепостях, как улитки, и пережидают, пока он не уйдёт. Они перейдут от скрытого нейтралитета к открытой поддержке Чанды, как только он объявится и покажет свою силу.

   — О да, если он объявится, — сказал д'Атейль. — Но как он сделает это? У нас нет надежды победить армию Анвара уд-Дина, даже в её нынешнем разбитом состоянии.

Дюплейкс торжествовал.

   — Мы не только освободим Чанду Сахиба, мы вооружим его.

   — Нашими собственными войсками?

   — Этого может нам не понадобиться. С двумя или тремя лакхами мы можем обратиться к Баладжи Рао, который, не забывайте, является как тюремщиком Чанды, так и предводителем большой армии маратхов. Он может поднять тридцатитысячную армию!

   — Маратхи не пойдут на Карнатику за три лакха, — сказал д'Атейль, — и даже за триста.

   — Но они пойдут за свою религию, — усмехнулся Дюплейкс. — Мы пообещаем восстановление индусского правления в Тричинополи. Чанда с радостью уступит индусам Тричинополи.

   — Вы действительно верите, что он сможет победить Анвара уд-Дина? — спросил д'Эспремениль.

   — Без сомнения. А для гарантии можно послать с ним две тысячи наших обученных сипаев. Армия Анвара уд-Дина обратится в бегство, увидев французские мундиры.

Яркий свет, вливающийся в окно, слепил глаза де Бюсси, глядевшего на губернатора. «Я не могу предотвратить этого, — уныло думал он, — поэтому придётся участвовать в авантюре».

   — А что делать с Назир Джангом? — спросил он, вежливо опуская упоминание о полумиллионной армии низама.

   — Я ещё не знаю, — ответил Дюплейкс, пристально глядя на него. Но улыбка на его губах говорила об обратном, и де Бюсси видел, что его начальник солгал.

Хотя де Бюсси и задал этот вопрос, он тоже знал ответ на него. Эти планы шли вразрез с желаниями компании и короля Франции, а также с политикой низама, но Дюплейкс выкупит из плена Чанду Сахиба, претендента на набобство в Карнатике, и вместе они затеют переворот. Затем он приведёт Музаффар Джанга, племянника Назир Джанга, который был изгнан из Хайдарабада после смерти Асаф Джаха. Дюплейкс даст ему военных советников, подразделение пехоты и деньги для организации армии. Всё будет так, как англичанин Флинт неудачно пытался объяснить Назир Джангу.

В настоящее время армия Анвара уд-Дина собрана, к счастью, в Амбуре. Самое время напасть на неё и разгромить окончательно.

Поселения Амбура тянулись вдоль пути, проходящего в нагорье Джавати. Они располагались внутри древних стен, но пришедшие сюда стражи власти Моголов с презрением отвергли этот покой. Для людей Анвара уд-Дина достаточно комфортабельными были шатры их праотцев, беспечно возведённые на склонах каменистых холмов.

Великолепный шамианах властителя Аркота был набит сотнями людей. Шатры его знати, меньшего размера, были теперь пусты, стоя как острова среди моря людей под открытым небом. А далее, вплоть до границ лагеря, столь же опустелыми сейчас оставались и многие укрытия солдат.

Тусклый свет исходил из шатра набоба, куда, вытянув шеи, пытались заглянуть сидевшие поблизости. Внутри величественного шамианаха, на высоком месте, под яркими лампами, напряжённо сидел Анвар уд-Дин со своими советниками и тремя неуёмными сыновьями. Здесь же присутствовали казизы и мулла Веры, чтобы дать своё суждение по делу, которое им предстояло обсудить.

Мухаммед Али был молчалив, смягчённый на какое-то время покоем, который приносит салат; до молитвы же он был в гневе от оскорбления, когда Анвар уд-Дин использовал подарок английского купца, Стрэтфорда Флинта, удивительный медный прибор для определения квиблы.

   — Это пятнает нас! — кричал он, и многие из мудрецов согласно кивали. — Это святотатство — использовать устройство неверных для определения направления на Мекку!

   — Сын мой, это — искренний дар, посланный в благодарность за возвращение сына английского купца.

Мухаммед плюнул при упоминании этого имени.

   — Это — прибор компас, который направляет большие чёрные суда феринджи через океаны. Если прибор столь точно показывает направление, то почему он не может использоваться для определения квиблы?

   — Я требую, чтобы ты собрал суд! — возмущённо сказал Мухаммед. — Это — моё право!

   — С какой целью? — невозмутимо спросил Анвар уд-Дин, хотя знал, что это было лишь поводом. — Мы можем обсудить вопрос о квибле между собой.

   — Нет, отец. Это необходимо вынести перед всем лагерем. Это... и ещё один вопрос.

Набоб расправил складки своей спадающей мантии, разглядывая Мухаммеда. «Да, ты усмирил свой разум, — обращался он мысленно к нему, — но твоё сердце полно жестокости. Ты не успокоишься, пока не предашь жену публичному позору, а затем и смерти. Не успокоишься, пока не свергнешь меня и не приведёшь этот мир к неправедной войне. К сожалению, я мало что могу сделать, если тебе удастся привлечь на свою сторону духовных лидеров. Когда объединяются, они перевешивают мою власть».

Его глаза внимательно останавливались на каждом из судей, которые были приглашены для рассмотрения вопроса о квибле, но теперь, как требовала традиция, внимательно изучали прошение истца. Оно было всего лишь одно: дело Ясмин, жены Мухаммеда Али Хана, принца Карнатики.

Анвар уд-Дин сидел и думал, глядя на невестку: «Инш Аллах. Ясмин была рождена, чтобы жить, и она истинно жила. Будем благодарны за это и будем молить о ней Бога Небесного, ибо несомненно, если её найдут виновной в нарушении закона зина, никакая сила в мире не сможет предотвратить её смерти».

   — Знай, Ясмин-бегума, ты обвиняешься своим мужем, принцем Мухаммедом Али, в непристойном поведении, состоящем в том, что ты открывала себя перед мужчиной без позволения на то мужа. Кроме того, ты обвиняешься в том, что проводила время наедине с этим мужчиной, несмотря на то что он — неверный, и вступила с ним в связь, будучи замужней женщиной. Знай, что тебе необходимо противопоставить обвинению свои оправдания, и, если суд убедится в твоей виновности, нашим долгом будет определение соответствующего наказания. Понимаешь ли ты это?

Ясмин стояла, закутанная в одеяние, подобное сари, мрачного чёрного цвета. Она помнила о кривом кинжале, спрятанном у талии, её единственной поддержке в этот тяжёлый час. Она подняла голову, когда слова обвинителя наполнили мёртвую тишину в шатре Анвара уд-Дина. Сенсационные обвинения, которые Мухаммед выдвинул после молитвы, заставили прийти каждого, кто только мог. В дверях толпились мужчины, которые напирали на стражников; и когда прозвучали слова Мухаммеда, она почти ощутила присутствие множества подслушивающих женщин, прикладывающих ладони к ушам, чтобы расслышать происходящее за занавесью.

   — Понимаешь ли ты?

   — Да.

   — Принц Мухаммед Али Хан будет говорить.

Она смотрела на Мухаммеда, взволнованно произносящего свою обличительную речь, перечисляя даты и места, тайные встречи в Хайдарабаде, всё скрупулёзно записанное и отмеченное шпионами и произносимое обиженным тоном. «Я ранила тебя, — думала Ясмин. — Это — совершенная истина. Я ранила тебя, Мухаммед, потому что гордость — твоя слабость. Во мне не было ненависти к тебе, я лишь всегда жалела тебя. И этим оскорбила больше всего».

Она посмотрела на Анвара уд-Дина, который взглянул на неё в ответ, прежде чем отвернуться. Если он откажется вступиться, у неё не останется надежды.

   — Ты не скажешь ничего в свою защиту? — спросил наконец Анвар уд-Дин.

Она сохранила презрительное молчание, будто вопроса не было. Её пальцы потянулись к рукоятке кинжала, спрятанного за поясом.

   — Я приказываю тебе отвечать!

   — Тогда, господин, выслушайте следующее: я не прошу ничего, не признаю ничего и не отрицаю ничего. Если вы имеете силы и желание рассеять тьму перед глазами этого суда — ибо Бог видит, в какую тьму он погружен, — тогда вы должны сказать всё. Вы — Анвар уд-Дин, господин Карнатики, и все присутствующие знают, что ваше слово — закон.

Она уверенно читала его мысли. Повелительная команда говорить, какое притворство с его стороны! Истина была хрупка, как яичная скорлупа. А что, если бы она г решилась рассказать всю правду? Кем бы тогда предстал перед собравшимися могущественный господин, увязший в интригах? Если бы они знали, какие распоряжения отдавал ей Анвар уд-Дин! Если бы она рассказала, что именно он повелел стать женой сына ради единственной цели — контролировать Мухаммеда. Подобное скандальное признание могло бы сокрушить его; Мухаммед поднимался к своему зениту на волне религиозного рвения, да ещё имея здесь свою армию. Она могла видеть весь ход его рассуждений: переворот в лагере в Амбуре; кровавая ночь; затем триумфальное возвращение в Аркот Мухаммеда Али Хана, нового набоба, с окровавленной головой отца в мешке у седла.

Но Анвар уд-Дин знал свой народ, и лучше всего он знал Ясмин-бегуму. Она не откроет перед всеми тайну даже под страхом смерти.

Набоб задумчиво трогал пальцами бороду, затем обратился прямо к своему сыну:

   — Было бы правильным представить суду человека, который, как ты говоришь, осквернил твою жену. Твои обвинения подрывают и его репутацию, поэтому следовало бы и ему дать возможность высказаться в свою защиту.

   — Этого не требуется, — сказал Мухаммед. — Я привёл достаточно свидетельств. То, что Хэйден Флинт избежал справедливого наказания, нас не заботит. И о какой репутации неверного феринджи может идти речь? Разве все они не лжецы, обманщики и прелюбодеи?

Он сделал паузу, чтобы посмотреть вокруг на бородатых мужей.

   — Я считаю, что эти мудрые люди услышали более чем достаточно. Они знают истину. Они знают, что следует делать.

Толпа нетерпеливо зашевелилась, но Ясмин оставалась невозмутимой.

Народ уже признал её виновной. Единодушно.

Один за другим кази знаком показывали своё решение. Каждый взмахнул рукой, и Анвар уд-Дин тяжело вздохнул. Он понял потерю этой женщины, его любимого инструмента государственной политики, с таким же сожалением, с каким в прошлом году перенёс утрату любимой лошади.

Два жирных евнуха грубо скрутили ей за спиной руки. Она больше не была княжной, не была даже дамой, но лишь блудницей, женщиной, которая изменяла своему мужу.

Ужас охватил её. Ясмин слышала крики зевак после произнесения приговора. Призывы к расправе всё усиливались. Она остро ощущала теперь пыльный, затхлый запах шатра, удушливую вонь горячего масла от огромных медных светильников.

Разросшаяся толпа снаружи быстро превращалась в разгневанное сборище. Ясмин ощущала, как сгущается мрачная злость. «Я вижу, — думала она, содрогаясь от ужаса, — я вижу, как они сожгут меня своими факелами. Боже, спаси меня! Через мгновения всё будет кончено! Я уйду из этого мира!»

Евнухи крепко сжали ей руки и вытолкнули из шатра. Склон холма сверкал созвездиями горящих факелов; белые одеяния и тёмные лица танцевали перед её глазами словно дьяволы в ночи. Она слышала крики, а теперь и выстрелы джезалов. Голос Мухаммеда призывал их к расправе, но в темноте казалось, что самый большой шум исходит от дальних окраин собравшейся толпы.

Внезапно с окружающих скал прогрохотал залп, и мушкетный огонь гребнем прочесал лагерь Анвара уд-Дина. Совсем рядом послышался звук военной трубы. Иностранные солдаты появились на ближайшем холме, выступив на лунный свет и явив собой зрелище, способное сковать ужасом любого.

Она видела, как передние ряды солдат перезарядили мушкеты, в то время как задняя шеренга выступила вперёд, прикрывая своих братьев по оружию. Их были сотни, европейцев и обученных сипаев, движущихся отдельными ротами тесным порядком на расстоянии лишь вытянутой руки друг от друга.

Действие губительного залпа на армию Анвара уд-Дина оказалось ужасным. В Мадрасе Ясмин видела, как конники вновь и вновь бросали своих лошадей на штыки упорядоченных французских шеренг, движимые грубой смелостью и верой в милость Аллаха. Теперь же картина была иной. Каждый из них слышал ужасающие рассказы о непреклонной шеренге солдат в голубых мундирах, устроивших кровавую бойню в битве за Мадрас.

Но для истинного воина ночное сражение теряло всякий смысл. Кто может видеть славу этой битвы? Кто может свидетельствовать о проявленном героизме? Лишь шакалы могут нападать на свою жертву ночью. Шакалы и грязные падальщики. Ясмин почувствовала, как вскипает в ней кровь индусских воинов. Евнухи растерялись, когда шеренга французских солдат начала продвигаться по лагерю. Они мало видели в жизни, кроме стен зенаны. А здесь лучшие воины набоба бросали факелы и в ужасе убегали прочь из лагеря. Генералы Анвара уд-Дина выскакивали из шамианаха, поражённые коварством прищельцев, и в панике отдавали приказы, которым никто не внимал. Все бежали, опасаясь, что им прикажут сражаться против французов. Толпа людей повалила шатры и затаптывала всё на своём пути, кроме великого шамианаха самого Анвара уд-Дина.

Ясмин оказалась брошенной на землю, и почти в этот же момент ряды французской пехоты раздвинулись — и раздался пушечный выстрел. Она увидела, какое опустошение произвело оружие, как взметнувшийся дым скрыл страшную картину гибели десятков людей, и почувствовала, как один из евнухов повалился словно подстреленный слон.

Ясмин вскочила на ноги, задыхаясь от ужаса, и побежала обратно, по направлению к шамианаху, где оказалась в западне у стены шатра набоба. Справа от неё был вход в шатёр, в котором в панике метались её недавние мучители. Впереди — тысячи штыков французской армии; позади неё — стена шатра.

Ясмин дёрнула за верёвку ближайшей оттяжки, но лишь сорвала на ладони кожу. Она пыталась поднять край шатра над землёй, но он был пришпилен длинными железными штырями, туго забитыми в каменистую землю, так что расстояние между ними не позволило бы проползти даже мальчику.

— Пунах и кхода! — закричала она. — Боже, спаси меня!

Вновь послышались звуки грубы, и барабанная дробь прекратилась. Ясмин увидела лишь, как взмахнула хвостом лошадь французского офицера, увидела его саблю, сверкнувшую в лунном свете, услышала, как он что-то прокричал. Передняя шеренга солдат моментально подняла мушкеты, и вновь раздался залп, осветивший страшную картину боя. Она бросилась на землю и, обхватив голову руками, почувствовала внезапную боль. Сначала она была еле заметной, но, когда Ясмин попыталась повернуться, что-то острое вонзилось ей в пах.

Позади неё некоторые из чокедаров царской охраны попытались дать хоть какой-то отпор противнику. Многие из них бросились в шатры за оружием, затем спустились к своим лошадям. Дюжина самых храбрых воинов прискакали обратно, вооружённые мечами и пиками, и направили лошадей на наступающих французов. Сидя на седельной подстилке и держась только за гриву, они оказались лёгкой добычей для французских штыков.

Один из всадников каким-то чудом уцелел. Крепко прижавшись к шее своей лошади, он ворвался в шеренгу французов и закрутился среди них, размахивая мечом. Она увидела его безумную попытку захватить алам врага. Флаг, который несли вблизи от конного офицера, был светлым, с золотой эмблемой в виде топоров или стилизованных цветов. По тому, как гордо его держали, было видно, что знамя это чтили очень высоко. Когда всадник достиг сомкнутого ряда солдат, дюжина штыков подняла его в воздух и бросила наземь. Ясмин понимала, насколько хорошо продумана тактика боя иностранцев. «Как чётко связаны их действия, — думала она. — Пока каждый из них стоит на месте и защищает товарищей слева и справа, они могут взять любую позицию врага и удерживать её. Их атаку невозможно остановить».

Крик отчаяния послышался рядом. Вдоль долины шла большая армия — пять, десять, пятнадцать тысяч воинов, одетых, как привидения, в белые пагри и джамы. У Ясмин захватило дыхание. Это могла быть лишь армия, поднятая Музаффар Джангом и Чандой Сахибом. Следуя за быстро наступающими французами, она начала надвигаться на шатёр набоба. Какой-то человек натолкнулся на лежащую Ясмин, и она вновь ощутила резкую боль в бедре.

— Барик Аллах!

Это был её собственный кривой кинжал, который она спрятала в поясе.

Из шатра доносились приглушённые крики. Верные правилу, что никто не может войти в шатёр господина вооружённым, они оставили своё оружие в палатках и теперь, окружённые врагом, были абсолютно беспомощны. Ясмин вынула нож и воткнула в стену шатра, прорезав в ней длинную вертикальную щель. Её ослепил хлынувший изнутри свет, а затем больше полудюжины мужчин прорвались наружу и разбежались. Она прорезала ещё два выхода, но многие из тех, кто выбирался, тут же попадали под пули либо сослепу бросались на французские штыки. Затем, когда оставшиеся в живых с криками о помощи начали возвращаться в шатёр, Ясмин была внесена людским потоком внутрь его.

Под огромным куполом шамианаха властителя Аркота царил хаос. Высоко наверху что-то горело, наполняя шатёр светом и дымом. Женская секция, которая была отрезана от главного помещения, была теперь раскрыта. Около пятидесяти жён и наложниц царского гарема визжали, отбиваясь от прорвавшихся мужчин. Затем огонь наверху разгорелся ярче, и одна из трёх громадных медных ламп с грохотом свалилась вниз. Пламя начало подниматься по центральному столбу.

В противоположной стороне шатра, в пятидесяти шагах от неё, сотни людей пытались вырваться наружу, прежде чем горящий свод разорвётся и накроет их. Вблизи неё царская мебель и ценности передавались через головы обезумевшей толпы: маснад, дюжина самых больших и ценных кувшинов для вина, золотые курильницы, огромный Коран в серебряной оправе — всё направлялось в сохранное место. Она увидела Мухаммеда, возглавлявшего группу верных воинов, которая должна была защищать Анвара уд-Дина. Неожиданно дальняя стена шатра оказалась охваченной пламенем. Огонь поглощал пропитанную маслом ткань с ужасающей скоростью. С безнадёжным отчаянием она видела, как обгорели опоры и пылающий свод рухнул. Ясмин слышала крики о помощи и на какой-то момент сама оказалась накрытой тяжёлыми складками толстой ткани. Но с этой стороны пламени не было, и она использовала свой нож, чтобы прорезать выход на открытый воздух.

Ясмин снова оказалась в аду. Эскадрон враждебных соваров кружил вокруг подобно злым джиннам. Их пики и талвары сверкали в свете пламени, когда они скакали на лошадях у горевшего шатра, рубя спасающихся от огня. Некоторые загоняли лошадей прямо в огонь, добивая людей, корчившихся в пламени, топча тех, кто пытался выбраться из-под горящей ткани.

Прячась под складками шатра, Ясмин узнала в нападавших медвежью фигуру Шаих Хасана, джемадара французских сипаев. С рёвом он повёл своих людей в последнюю атаку на царский отряд. Махфуз Хан был сметён, когда пытался защитить своего отца; брата Анвара уд-Дина проткнули штыком. Телохранители Анвара уд-Дина окружили его со всех сторон, пока громадный Шаих Хасан не врезался в их ряды. Его огромный меч рубил направо и налево, открывая путь к самому Анвару уд-Дину.

«Бисмилла up рухман up рухеем! — молилась она. — Во имя Бога, самого милостивого и благодетельного. Спаси моего господина, Анвара уд-Дина!»

Сражение один на один было, очевидно, бесполезным: когда-то талантливый фехтовальщик теперь был слишком стар и медлителен, чтобы отразить разящие удары чудовищного Шаих Хасана. Медведь отбросил украшенный меч Анвара уд-Дина в сторону и следующим ударом снёс мечом голову своей жертвы.

Ясмин глядела с ужасом, как голова набоба была подхвачена и поднята вверх.

   — Смотрите! Смотрите! — кричал враг. — Ваш отвратительный захватчик престола мёртв! Да здравствует истинный набоб Карнатики Чанда Сахиб!

Сопротивление рассеялось, когда силы нового властителя Карнатики рванулись вперёд, и Ясмин вдруг поняла, что главная опасность миновала и главные силы врага промчались дальше. Выйдя из оцепенения, она хотела прежде всего выбежать вперёд, поднять нож и броситься на Шаих Хасана, но перед нею внезапно предстал человек, поднявшийся из-под тлеющих складок шатра.

Это был Мухаммед, с мечом в руке. Его одежда дымилась и мерцала огненными кольцами там, где огонь прожёг её до самой кожи. Шатаясь, он шёл по направлению к ней. Он прижимал руку к глазам, спотыкаясь словно пьяный, со стонами и проклятьями отмахиваясь мечом от воображаемых нападавших.

В этот момент она ощутила свою власть над ним. Было так легко подкрасться и вонзить в него нож или перерезать его отвратительную глотку.

Когда он проходил мимо, не ведая о ней, Ясмин подстерегла его, выскочила из укрытия и повалила на землю.

   — Мухаммед, Мухаммед! Это я! Ты слышишь?

   — О, мучители ада, — кричал он, обезумев от боли. — Я слышу её голос!

   — Пойдём со мной!

   — Значит, я умер? Я ничего не вижу! У меня вырвали глаза!

Она отвела его руку и увидела обожжённое лицо, с которого лохмотьями свисала кожа.

   — Помоги мне, Ясмин!

   — Падаль! Я хочу убить тебя! — зарычала она. — Не закрывайся, Мухаммед! Настал момент, которого ты так страстно желал! Твой отец мёртв. Махфуз — тоже. Исполнилась твоя мечта, господин Карнатики!

   — Ты же не убьёшь меня? — прохрипел Мухаммед.

   — Я бы с радостью уничтожила бесхребетного червя, который является моим мужем, но не могу убить господина, которому принесла клятву. Пошли! Ты должен скрыться. Эта битва проиграна, и Анвар уд-Дин убит. Ты должен жить, чтобы когда-нибудь отомстить за него!

   — Тогда уведи меня отсюда... — умолял Мухаммед. — Если ты спасёшь меня, я дам тебе всё, что ты пожелаешь. Аллах хафиз!

   — С Божьей помощью мы сможем собрать тех, кому ты можешь довериться. С Его помощью ты ещё можешь добраться до сокровищ, хранящихся в Аркоте, и затем бежать на Юг, в Тричинополи, чтобы собрать другую армию. — Ясмин поднялась на ноги и потащила его за собой. — Иди сюда. Вниз с холма. К лошадям и к свободе.

 

Глава XIV

Неприкасаемые поднимали убитых коров из главного колодца Мадраса, используя бревенчатый треножник, блок и морские снасти. Это были люди с пустыми глазами, обречённые с рождения собственными богами на жизнь в грязи и унижении. Их волосы были срезаны до черепа, наготу же прикрывали пижамы, которые дала им компания; но Хэйден Флинт видел, что даже европейская одежда не прибавила им самоуважения, к чему стремилась компания.

Вялый караульный сплюнул бетель рядом с грудой воняющей мертвечины.

   — Ханкар эк саф! Поднимай! Ис тараф! Ус тараф! Ис тараф! Джалди!

Руки неприкасаемых дрожали от напряжения, пока узлы верёвки, охватывающей заднюю часть коровы, не ударились о блок. Отвисшая туша почернела, вонь была невыносимой. Вода стекала с разложившегося носа коровы обратно в колодец, пока они не перевалили раздувшуюся тушу в пыль.

Хэйден Флинт смотрел в сторону, сжав губы, пытаясь не дышать. Прилив слабости после лихорадки, которую он перенёс, заставил его сесть на низкую стену, но новости, которые он узнал, требовали немедленных действий. После короткого отдыха он вновь встал на ноги.

Был жаркий полдень. Невыносимое солнце заливало ярким светом стены и шпили форта Сен-Джордж, испещрённые выбоинами от пуль. Мадрас лежал в руинах после оккупации и требовал значительной перестройки. Полуразрушенные каменные строения казались ему чуждыми после столь долгого времени, проведённого в Хайдарабаде.

В Трипликане, вне границ форта, он видел дом Чарльза Сэвэджа, обстроенный бамбуковыми лесами. От него мало что осталось, кроме стен, после того как в нём квартировали французские офицеры. Говорили, что пол в главной комнате был разобран и серебро, спрятанное там, взято. «Несмотря на это, — думал Хэйден. — Сэвэдж не был полностью разорён, ибо, возвратившись из Калькутты, начал полную перестройку дома, которая почти завершена. Сколько времени пройдёт, пока мой отец захочет построить ещё большую усадьбу, чем эта, на соседнем участке?»

Хэйден почувствовал почти физическую боль, когда вспомнил о последних новостях, которые сообщили губернатору Сойеру, заместившему Морсе. Он должен немедленно найти Клайва и рассказать обо всём, прежде чем Сойер прикажет ему хранить молчание.

«Встреча с Клайвом — самое худшее, что я могу себе представить, — думал он. — Между нами — непреодолимая пропасть. Во имя Аркали Клайв угрожал убить меня, как только мы вновь встретимся с ним с глазу на глаз».

Когда Хэйден входил в помещение компании, он испытывал крайнюю степень отвращения при мысли о встрече с Клайвом. Дрожа от болезненной слабости, он открыл боковую дверь и увидел играющих в вист. На круглом, отполированном локтями столе были разбросаны серебряные рупии и игральные карты. Четыре приземистые бутылки вина были уже опустошены. Маскелен и два других игрока в красных френчах компании разглядывали карты или лениво обмахивались. Клайв, после прекращения войны ставший опять гражданским служащим, перегруженный тяжёлым ленчем, сидел твёрдо, спиной к двери. Повернувшись на звук, он разглядел входящего и вновь вернулся к игре.

   — Бог мой, Маскелен, что-то нечистотами потянуло. Должно быть, ветер дует от выгребной ямы.

Маскелен наклонил голову, смущённый, но не желающий противостоять Клайву.

   — Клайв! — позвал Хэйден, не замечая оскорбления. — Мне нужно с тобой поговорить.

Клайв поднялся с агрессивной усмешкой, исказившей его и без того некрасивые черты.

   — А, неудивительно, что здесь воняет. Посмотрите, что проползло под дверью.

Маскелен подошёл к нему и положил руку на рукав в попытке усмирить его, но этот жест возымел противоположное действие, и лицо Клайва загорелось гневом.

   — Вы имели наглость прийти сюда и желать разговора со мной, сэр!

   — У меня есть новости...

   — Тогда говорите. А затем убирайтесь!

Хладнокровие стало изменять Хэйдену.

   — Я предупреждаю вас, сэр, не стоит говорить со мной подобным тоном.

   — Что такое? Вы предупреждаете меня? — Он повернулся к своим замершим товарищам. — Он предупреждает меня. Этот невоспитанный петух претендует на уважение, когда он вовсе не джентльмен. И он имеет наглость предупреждать меня!

   — Клайв, я пришёл сюда рассказать тебе...

   — Вы, сэр, не будете разговаривать со мной. Ни здесь, ни где бы то ни было. Вы оскорбили даму, и вам ещё предстоит быть наказанным за это!

-— Послушай меня!

   — Нет! Ты послушай! Ты — раздувшийся павлин, и я получу от тебя сатисфакцию! Ты слышишь меня?

В Хэйдене начал расти гнев. Кто был этот человек, чтобы указывать, как вести его собственные дела? Почему он вообразил, что имеет на это право?

   — То, что произошло между мной и Аркали Сэвэдж, вас не касается, мистер Клайв.

   — А вы думали, что я буду стоять спокойно и наблюдать, как вы издеваетесь над нею? Нет, сэр! Я решил, что вы заплатите за это. Вы ответите за ваше поведение у барьера!

Слова Клайва подействовали на Хэйдена как ведро воды, выплеснутое ему в лицо.

   — Дуэли запрещены. Это преступление наказывается...

   — Ну вот, пожалуйста! Как я и говорил: трус! Несмотря на все его предупреждения. — Лицо Клайва маячило перед ним бледным пятном. — Вы — трусливый петух, и я вырежу вам печень, если вы не согласитесь дать мне сатисфакцию!

   — Ради Бога, Роберт, Хэйден прав. Вас обоих отзовут обратно. — Маскелен пытался встать между ними, но Клайв с лёгкостью оттолкнул его.

   — Вы хотите драться сейчас же, здесь? — спросил Хэйден. Сердце его колотилось, голова же стала ясной.

   — О нет! — со злобной усмешкой ответил Клайв. — Я, по крайней мере, джентльмен. Мы будем драться на пистолетах, сэр! Пуля! Вот что вы получите!

   — Вы пьяны, сэр!

   — Вы будете драться или нет?

Хэйден Флинт внезапно устрашился. Он почувствовал, как волна слабости накатилась на него, когда он столкнулся со свирепостью Клайва. Казалось, иного выхода не было. Он не мог вообразить, каким образом они оказались в этой нелепой ситуации.

«Если бы только Клайв не опустошил две бутылки красного вина, — думал он с отчаянием. — Иисус всемилостивейший, посмотреть только на его глаза! Я верю, что он хочет убить меня. Мне не следовало приходить!»

   — Тогда — завтра, — твёрдо сказал Хэйден. — С первыми лучами, на Педда Наик Петта.

   — Превосходно. — Клайв выставил вперёд подбородок. — Эдмунд, ты будешь моим секундантом.

   — Сожалею, Клайв. Я не могу.

   — Как хочешь. — Клайв не сводил взгляда с лица Хэйдена. — Тогда ты, Джон Андерсон.

   — Да, Клайв. Если хочешь. Это честь для меня.

   — В таком случае я буду секундантом Хэйдена, — сказал неожиданно Маскелен с непроницаемым лицом.

Клайв взглянул на него.

   — Предаёшь меня? Когда я защищаю честь леди? У тебя есть сестра, не так ли? Что, если бы он сделал то же самое с Маргарет?

   — Ты пьян, Роберт.

   — Не настолько пьян, чтобы не распознать труса, если я вижу его. Труса, который...

   — Достаточно! — сказал Маскелен.

   — ...труса, который разбил сердце несчастной девушки. Заморочил голову пустыми обещаниями и обесчестил её. Без колебания. Ты — бесчувственное пресмыкающееся, заслуживающее смерти, Хэйден. И я намерен даровать её тебе. Ты слышишь меня?

Хэйден спокойно выслушал эту тираду, но слова Клайва глубоко ранили его, потому что он знал — это была правда.

   — Я пришёл сказать всем вам... — с трудом проговорил он и остановился, неспособный преодолеть дрожь слабости.

Клайв смотрел на него в упор.

   — Он помешанный, — с презрением сказал он и отошёл к столу. — Это всё, что ты хотел сказать? Бог мой, этот парень созрел для «Бедлама»!

   — Господи, Клайв, неужели ты не видишь, что он болен? — вступился Маскелен. Он отвёл Хэйдена к стулу и посадил его. — Продолжай. Что ты хотел сказать?

Совладав с собой, Хэйден поднялся.

   — Я пришёл сказать вам — сказать вам всем — о новостях, полученных губернатором. Лагерь набоба разграблен. Его армия разгромлена. Анвар уд-Дин... мёртв.

Наступила полная тишина, затем Клайв переспросил:

   — Анвар уд-Дин? Ты уверен в этом?

   — Таково послание, доставленное губернатору.

   — Как это произошло? Мятеж? — требовательно спросил Клайв.

   — Нет... Чанда Сахиб и... Музаффар Джанг. — Он начал кашлять и терять сознание.

Маскелен вовремя подбежал, чтобы подхватить его.

   — Дайте ему воды, кто-нибудь! Бхисти! Эк глас пани лао! Джалди!

Хэйден благодарно припал к воде, хотя она была тёплой и с отвратительным привкусом.

   — По-видимому, армия Чанды Сахиба напала на лагерь набоба в Амбурском проходе и наголову разбила его. Тридцать тысяч человек. Это было полное поражение.

   — И полная победа. — Глаза Клайва были устремлены на нечто, видимое ему одному. — А сказал посланец, что Дюплейкс послал французские войска или обученных французами сипаев в поддержку нападавшим?

   — Да, говорил.

   — Я так и знал. Бог мой, тогда это — катастрофа! — По выражению лица Клайва нельзя было понять, как он относится к случившемуся. — Разве вы не видите? Если Дюплейкс сбросил Анвара уд-Дина, значит, он зашёл слишком далеко. Это закончится всеобщим адом!

   — Для нас? — спросил Андерсон, смущённый реакцией Клайва. — Ты имеешь в виду, катастрофа для нас?

   — Могу сказать только, что для меня это — прощание с приходными и расходными книгами. Для меня — это путь к славе. — Клайв вытер губы. Новость сильно подействовала на него, отрезвив почти немедленно. — А что ещё? Что с Махфуз Ханом?

Хэйден горестно покачал головой.

   — Там говорится, что Махфуз Хан также мёртв.

   — Бог мой! А Мухаммед Али?

   — Об этом нет определённых сведений. — Хэйден почувствовал, как страх переполняет его, и внутренне стал молиться за Ясмин.

   — Что всё это будет означать? — спросил Маскелен.

Клайв ходил взад и вперёд по комнате.

   — Дюплейкс не успокоится, пока не создаст французскую империю в Индии. Это мы уже знаем. Но как он добьётся этого, пока мы здесь? Конечно, французское правительство и их компания прекратила войну и возвратила нам Мадрас, но не забывайте следующего: никто не запрещал местным князьям воевать друг с другом. Точно так же нет запрета, как мы можем предположить, французским войскам обучать местные армии или даже сопровождать их. А это значит, джентльмены, мы имеем не пять сотен французов, помогающих армии в десять тысяч человек, но армию в десять тысяч, поддерживающую пять сотен французов. Война Дюплейкса продолжается. Её прекратили только мы.

   — Но разве это не противоречит принципу невмешательства в политические дела Индостана? — спросил молодой писчий Тренвис.

Клайв снисходительно повернул голову:

   — Мы всегда более серьёзно относились к этому принципу, чем французы, мистер Тренвис. Они практичные люди, и Джозеф Дюплейкс — не менее целенаправленный, чем остальные. Если он видит выгоду или преимущества, которые можно преобрести, он не остановится ни перед чем. И если в это дело вмешался Дюплейкс — а мы знаем, что это так, — можно быть уверенным, что он сделал это главным образом для того, чтобы вытеснить нас.

Хэйден Флинт видел, что твёрдый реализм Клайва выделяется на фоне наивности его товарищей. «Большинство клерков компании считают его своим лидером, — думал он. — Посмотрите, как они восхищаются им. Это ясно видно. Он чётко представляет, что движет обычными людьми, и всегда прав в оценке их. Иисус всемилостивейший, он обладает уверенностью, которой никогда не будет у меня. Как мог я согласиться сражаться с ним завтра?»

Утро было ясным и спокойным. На западе остатки тумана медленно ползли над руслами речек. Эдмунд Маскелен смотрел на своего спутника со всё возрастающим волнением. Он пытался скрыть свою озабоченность под маской бодрого оптимизма каждый раз, когда Хэйден поворачивался к нему, но, когда они пересекли Садовый мост, напряжение стало невыносимым для него.

   — Хэйден, ради Бога, позволь мне отговорить тебя от этого безрассудства.

   — Я так понимаю, он плохой стрелок. Он дважды промахнулся в свою собственную голову.

   — Он подстрелил твою лошадь, Хэйден. — Спокойствие друга волновало Маскелена. — И он убьёт тебя! Клайв влюблён в Аркали и знает, что она никогда не будет его, пока ты жив.

   — Ты думаешь, он надеется добиться её любви, убив меня? Клайв кто угодно, но не дурак.

   — Ты не понимаешь. Роберт имеет первоклассный аналитический ум, когда дело касается войны, но в любви он — упрямый осёл. Он действует от сердца, а ты знаешь, насколько опасным это может быть в человеке с его характером. Он больше чем просто враг.

Хэйден ощутил холод, проникающий до костей. Он повернулся к своему секунданту, чтобы разъяснить со всей ясностью свою позицию.

   — Я отказался от Аркали потому, что полюбил другую. Этой другой, может быть, уже нет в живых. Не говори мне, что я не понимаю страсти Клайва или его отчаяния. Я сам познал и то и другое.

   — Тогда ты можешь понять, почему он оскорбил тебя. Пожалуйста, позволь мне рассудить вас. Я уверен, что смогу развязать этот идиотский узел, прежде чем один из вас будет убит, а другого подвергнут суду. — Мальчишеское лицо Маскелена посуровело. — Ты родился не в Англии, Хэйден. Ты знаешь, что компания не имеет права казнить тебя. И они не могут вернуть тебя в Англию, если ты окажешься убийцей. Знаешь, что они сделают, — примеров было немало, — они приговорят тебя к пятистам ударам плетью. И ты умрёшь.

   — Ты пытаешься запугать меня.

   — Конечно!

   — Тогда, пожалуйста, прекрати. Я знал, что делал, когда принял вызов. Факт остаётся фактом: Клайв многократно оскорбил меня. А ты ошибаешься, если думаешь, что он пытается наказать меня за отказ от Аркали.

   — Как? Но ведь он говорил...

   — Это лишь формальный повод.

Плечи Маскелена опустились.

   — Тогда... я не понимаю.

   — Всё дело в судьбе. В удаче.

Волнение Маскелена выплеснулось через край.

   — Или ты глупец, или я. Ибо я не могу понять того, что ты говоришь.

   — Послушай: Индостан стал частью Роберта Клайва. Он знает, что здесь человеческая судьба уже определена волей Бога. Разве ты не видишь, что он делает? Он намеренно ставит свой кисмет против моего.

Маскелен затряс головой.

   — Это просто мусульманские суеверия! В этих идеях нет ничего. Они — как те нелепые идолы, которые помогают индусам проводить свою несчастную жизнь в ложном идолопоклонстве. Ты не можешь верить в них.

   — Не могу?

   — А как же твои мысли о любимой науке? Разве мистицизм не противоречит тем рациональным и строгим взглядам, которыми ты, как утверждал когда-то, так дорожишь? Хэйден, что стало с тобой там, где ты был?

   — Я начал сомневаться в чистой рациональности уже ранее.

Голос Маскелена стал более проникновенным, когда он увидел непоколебимую убеждённость Хэйдена, и решил обратиться к его сознательности гражданина.

   — Ты сам принёс нам вести об Анваре уд-Дине. Ты не менее других должен понимать, какую опасность всё это несёт форту Сен-Джордж. Разве ты не думаешь, что обязан сохранить свою жизнь ради исполнения долга перед Богом и королём, перед компанией? Это, это... это самоубийство непростительно. А Клайв, человек, которого ты провозглашаешь прирождённым военным гением? Не думаешь ли ты, что твой долг — по крайней мере воздержаться от убийства перед грядущими битвами?

   — Но существуют и другие обязанности, и там, где они вступают в противоречие с долгом, я должен следовать высшему пути. Индусы говорят: чтобы достичь чего-либо, ты должен прежде вступить на путь, ведущий в противоположном нап...

   — К чёрту индусов! — нахмурился Маскелен. — Ты помешался на почве любви! Ты вообразил, что твоя могольская леди погибла и, следовательно, твоя жизнь ничего не стоит. От этого и твоя лихорадка. Но это всё — бесплодная мечтательность. Ты переболеешь и забудешь её. А что, если она жива? Ты подумал об этой возможности?

   — Я молюсь о том, чтобы Ясмин и мне было суждено встретиться вновь, — сказал он, стараясь овладеть своими чувствами. — Но ты должен понять, что желаемого будущего не всегда можно достичь прямым путём.

   — Хэйден, ты нездоров. Позволь мне пойти к Клайву и сказать ему, что ты ещё не способен к поединку.

   — Нет. Я должен встретиться с ним. Это противостояние было предопределено заранее. Его невозможно избежать. Разве ты не чувствуешь этого? Взгляни вокруг, Эдмунд. Это небо, эти звёзды. Как они глядят вниз на людские дела со своей вышины. Разве ты не ощущаешь магии, которой наполнено это место?

Маскелен копнул пыль башмаком.

   — Честно говоря, нет, Хэйден.

Он улыбнулся и ощутил, как тепло дружеских чувств к Эдмунду Маскелену наполняет его сердце. «Какой я счастливый человек, что имею такого честного товарища, — думал он. — Он прилагает такие старания, пытаясь спасти меня от самого себя. Я знаю, что не смогу привести такие доводы, которые удовлетворили бы его. Нет смысла говорить о моей уверенности в существовании предопределения. Неслучайно я услышал послание к губернатору как раз тогда, когда говорилось о событиях в Амбуре. И моё появление у карточного стола как раз тогда, когда Клайв был настроен бросить свой вызов!»

   — Всё предназначено судьбой, — он тяжело вздохнул и хлопнул Маскелена по спине. — Эдмунд, ты считаешь такие вещи простыми совпадениями и не обращаешь на них внимания. Ты воспринимаешь лишь детерминированную, упорядоченную вселенную. Ты считаешь, что всё в этом мире случайно и каждый человек вполне способен строить собственную судьбу. Но это значит, что ты не видишь истинной сути вещей.

Маскелен вынул часы и мрачно посмотрел на них.

   — Боже мой, уже почти полшестого! Где же Клайв?

   — Я думаю, что он скоро будет.

   — О да, он будет здесь. Уж на это можешь рассчитывать.

Пока они ожидали в молчании, он чувствовал, как тревога и беспокойство, сжимавшие его желудок, утихают рядом с озабоченно шагающим Маскеленом. Он слышал внутри себя голос Ясмин, говорившей ему, что страх — лишь иллюзия, создаваемая разумом человека, которая столь же легко может и развеяться им. Истинно, что человек не может одновременно быть во власти двух сильных чувств. Он знал, что, пока он сосредоточивается на своей любви к ней, в его сердце не будет места ни ненависти, ни страху. Даже лихорадка может быть преодолена достаточным усилием воли.

Петухи заголосили с первым светом на востоке. Спустя четверть часа после этого появились Клайв и Андерсон с футляром, в котором была пара дуэльных пистолетов. С ними пришёл человек в длинном морском плаще и с чемоданчиком инструментов — врач.

   — Чтобы подтвердить твою смерть, — сказал Клайв.

Он, очевидно, не спал. Его лицо отекло, под глазами виднелись тени. Клайв старался держать спину прямо, как будто не осмеливался расслабить мышцы груди и живота. Он пытался встретиться взглядом с Хэйденом, но тот отвёл взгляд и протянул руку врачу:

   — Приветствую вас, сэр. Я — один из участников, и позвольте представить вам мистера Эдмунда Маскелена, эсквайра, моего секунданта.

Врач твёрдо пожал его руку. Это был плотный человек лет пятидесяти, со светлыми волосами, без шляпы, веснушчатый, как шотландец, которым, судя по произношению, он и был. Манеры его отличались серьёзностью, поведение — жёсткостью и деловитостью.

   — Джеймс Нэйрн, военный врач, к вашим услугам.

   — Вы — врач Королевского флота? Или Бомбейской морской пехоты?

   — Я — с корабля «Мщение». Это подтверждает мой мундир. — Он приоткрыл пуговицы под плащом. — Я просил прикомандировать меня к Мадрасскому президентству, чтобы оказывать помощь пострадавшим от лихорадки.

   — Благородное стремление, сэр. Лишь человеколюбие...

   — Вы должны знать, что я не одобряю дуэлей, — перебил его Нэйрн.

Он положил на землю чёрный кожаный чемоданчик и вынул парусиновый свёрток, покрытый тёмными пятнами. Затем распустил завязки и раскатал свёрток на земле. В нём были вшиты петли и кармашки, содержащие железные инструменты в виде крючков и лезвий. Здесь были также инструменты, соединённые наподобие ножниц, предназначенные, очевидно, для раскрывания ран и извлечения из них пуль и осколков.

   — Полагаю, вы знаете, — торжественно произнёс Нэйрн, — что, согласно закону, участник, оставшийся в живых, будет задержан по обвинению в убийстве, в случае смерти его противника?

   — Я знаю это, — ответил Клайв.

   — А вы, мистер Маскелен и мистер Андерсон, вам известно, что человек, бывший секундантом убийцы, будет обвинён как его соучастник и также может быть приговорён к казни?

Маскелен и Андерсон испуганно посмотрели на доктора и оба неуверенно кивнули.

   — Мистер Клайв сказал мне, что выстрелы должны производиться с расстояния двадцати шести шагов?

   — Да. Тринадцать в каждую сторону, чтобы лучше испытать судьбу.

   — При таком малом расстоянии скорее всего всех четверых из вас ждёт смерть. — Он бросил взгляд на Маскелена. — Более вероятно, что погибнут трое, четвёртого же — секунданта погибшего — ждёт крах карьеры. Я спрашиваю вновь: намерены ли вы по-прежнему продолжать это дело?

И вновь они подтвердили своё согласие.

   — Что ж, выбирайте оружие.

Хэйден наблюдал, как открывали футляр из латуни и красного дерева. Пистолеты лежали вместе, рукоятью — к мушке, замковыми механизмами вверх, на зелёном сукне.

Он взял один из пистолетов наугад; Клайв сделал то же. Оба примерялись к пистолетам, оценивая их вес. Оружие оказалось наилучшего качества. Спусковые устройства были отрегулированы таким образом, чтобы срабатывать при малейшем нажатии на курок, а стволы — тщательно отполированы внутри для большей точности. На рукоятях, изящно и продуманно изогнутых, была насечка для более прочного захвата рукой. Каждому из секундантов предстояло зарядить соответствующий пистолет под надзором Нэйрна.

   — Превосходная работа, — сказал Хэйден. — Где вы достали их?

Клайв повернулся к Андерсону:

   — Сообщите, пожалуйста, мистеру Флинту, что я не желаю и не буду беседовать с ним. Для его информации: я предусмотрел, что все, кто был свидетелем моего вызова, поклялись соблюдать тайну. Я не хочу подвергать их опасности ради него. Пожалуйста, попросите его сделать свой выбор без дальнейших промедлений.

   — Мистер Клайв просит вас сделать выбор, — спотыкаясь, сказал Андерсон, выдавая голосом нервозность.

Хэйден указал на пистолет, который взял первым.

Далее пистолеты были заряжены и переданы Нэйрну, который вручил их каждому из дуэлянтов.

   — Пожалуйста, снимите ваши френчи и станьте спина к спине, — сказал им Нэйрн.

Они повиновались: Клайв — лицом к холмам на западе, Хэйден — к востоку, по направлению к морю. В первый раз он осознал, что на полголовы выше Клайва. «Большая мишень», — подумал он мимолётом, вспомнив тут же, что на расстоянии двадцати шести шагов каждый из них будет видеться другому чуть большим, чем палец на вытянутой руке.

Хэйден знал, что скоро Педда Наик Петта заполнится местными жителями, направляющимися на свои утренние омовения, за водой из ближних, уже очищенных колодцев. Необходимо было поскорее кончать. Невозможно же продолжать дуэль на глазах любопытных селян.

От осознания неизбежности поединка Хэйден упал духом. Так всегда было с ним в моменты крайней опасности: страх затапливал его, вызывая панику, осознание, что он потеряет контроль над телом и мыслями; Хэйдена мучила боязнь, что слабость лишит его достоинства, способности быть мужественным в глазах других.

Он заставил свой разум сфокусироваться на одном. «Ясмин, где бы ты ни была, на этой земле или на небесах, я люблю тебя. Ты — мой мир. Моя вселенная. Ничего не существует, кроме тебя и моей любви к тебе. Ничего не может случиться со мной теперь. Ничто теперь не имеет значения. Если останусь жив, я буду продолжать любить тебя. Если же умру, я буду с тобою».

   — Джентльмены, — послышался педантичный голос Нэйрна, — вы будете стоять, пока я не отойду. Затем я задам вам вопрос «Готовы ли вы?», на который вы ответите «да» или «нет». Если получу утвердительный ответ от вас обоих, я начну счёт, в противном случае дуэль будет отложена. Поняли ли вы меня?

Хэйден услышал голос Клайва, твёрдо и спокойно сказавшего, что он понял, и сделал то же самое.

   — Поскольку общее расстояние должно составлять двадцать шесть шагов, я буду считать от одного до тринадцати. При каждом счёте вы будете делать один шаг. На счёте «тринадцать» вы остановитесь и повернётесь лицом к своему противнику. — Нэйрн сделал паузу, наблюдая их реакцию. — По команде «целься» вы направите оружие на противника. По команде «огонь» произведёте выстрел тогда, когда пожелаете. Я думаю, мне нет необходимости напоминать вам, джентльмены, что, в соответствии с кодексом чести, тот, кто произведёт выстрел первым, обязан стоять, пока оппонент не воспользуется своим правом на выстрел.

Нэйрн отступил назад. Хэйден ожидал, что Маскелен выбежит вперёд и спросит в последний раз, намерены ли они продолжать дуэль, но Маскелен не двигался.

Оба подняли пистолеты, так что дула были направлены прямо вверх.

   — Один. Два. Три. Четыре...

Хэйден слышал, как залаяла собака. Он пытался представить, что просто идёт назад в Сен-Джордж, видя тёмные крепостные валы, уютно пережидающие очередной новый день. «Что, если с окончанием счёта я буду продолжать идти? — думал он. — Что тогда?»

   — Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать.

Он остановился, повернулся и увидел Клайва, уже стоящего лицом к нему.

   — Прицеливайтесь!

Вдруг звон колокола разорвал тишину, поток яркого жёлтого света прорвался за спиной Хэйдена, и его длинная тень вытянулась, доставая до Клайва.

   — Огонь!

Он слышал приказ, но не мог пошевелиться. В двадцати шести шагах от него свободная рука Клайва поднялась, чтобы загородить глаза от света. Солнечный диск показался из-за стен форта Сен-Джордж, неожиданно ослепив его.

Раздался выстрел. Маскелен повернулся в сторону юго-восточных стен. Сам майор Лоуренс шагал по направлению к ним через Садовый мост во главе двух дюжин солдат. Должно быть, часовые видели, что происходит, и сообщили начальству.

Клайв, намереваясь продолжать, пытался прицелиться вновь, но опоздал. Солдаты Лоуренса окружили дуэлянтов, и они были вынуждены отдать оружие сержанту.

   — Это дуэль! — яростно воскликнул Лоуренс.

   — Не было ни одного выстрела.

   — Ваших намерений уже достаточно, чтобы спустить с вас кожу плетьми. Не спорьте со мной, Флинт. Мне не важно, кто ваш отец, так что не спорьте со мной! Итак, что вы можете сказать?

Хэйден мрачно смотрел на Лоуренса, не зная, приказывают ли ему молчать или говорить.

   — Ничего вам, сэр, — сказал он. — Небольшая ссора между двумя джентльменами.

В гневе Лоуренс угрожающе замахнулся тростью с серебряным набалдашником и слегка задел Хэйдена.

   — Знай, парень: мне безразлично, кто кому прострелит башку, но вы нарушили мой закон и теперь заплатите за это.

Губернатор Сойер вызвал их в сумерках тремя днями позже. Они провели эти дни в двух душных одиночных камерах, встроенных в восточную стену, имея возможность видеть друг друга, с тем чтобы поразмышлять о вражде. Всё это время, за исключением периодов, когда им приносили воду и блюдо овсяной кашицы, Клайв лежал на спине, сжав руки на животе. Он обливался потом и смотрел на каменный свод, слушая звуки шагов по крепостной стене вверху. Он не произнёс ни одного слова, как, впрочем, и Хэйден Флинт.

Томас Сойер был маленьким человеком, прилежно исполняющим свои официальные обязанности и держащимся не без достоинства. Голос его был спокоен, но суров.

   — Я слышал доклад майора Лоуренса, — сказал он, почти не поднимая головы от бумаг. — Я возмущён этим инцидентом. Мистер Клайв, судя по тому, как вас характеризуют, вы обладаете характером, необходимым для войны, но, очевидно, неспособным вынести периоды мира. Ваше поведение не соответствует поведению джентльмена, а также офицера Английской Ост-Индской компании. Вы решили пренебречь предупреждением, данным вам более мягким губернатором. Вследствие этого вы с настоящего момента увольняетесь со службы в компании.

Глаза Клайва закрылись, когда он принял бумагу, вручённую ему губернатором. Его грязное лицо было покрыто потом, волосы — слиплись. В глазах Хэйдена он являл собой человека, истинно достигшего своего надира. И всё же он не мог не сочувствовать ему.

Сойер поднял голову, как человек, полностью решивший вопрос.

   — Мистер Флинт, вы были до настоящего времени приняты на территории компании лишь в той мере, в которой ваше поведение соответствует ожидаемому от гостя. Вы нарушили это условие. Как следствие этого так и согласно приказу вам предписывается покинуть территорию аренды в течение недели.

Хэйден спокойно принял это решение. Он ещё чувствовал себя слабым, и последствия недуга сказывались болью в суставах, но происшедшее на Педда Наик Петта подняло его дух.

Кара, наложенная губернатором, была огромной, почти максимально возможной для полномочий Сойера, учитывая, что им вменялась не дуэль, а лишь намерение, что, по словам Сойера, спасло их жизни. И всё же, судя по выражению лица губернатора, ощущалось, что приговор не совсем окончательный. Голос выдавал его, когда он заговорил с Клайвом, проницательно глядя ему в глаза.

   — Я разговаривал с губернатором Ковингтоном в Сен-Дэвиде и знаю немного об обстоятельствах этого необычного дела, но я бы хотел услышать, чем конкретно вызвана война между вами.

   — Честь леди, — сказал Клайв сдержанно.

   — Вот как!

Клайв объяснил, что Аркали Сэвэдж стала жертвой жестокого отношения и что он решил защитить её.

   — То, что эти рапорты означают крах для вас обоих, является несомненным, — забрав назад бумаги, проговорил губернатор. — Однако не следует забывать, что в моей власти разорвать их и тем самым восстановить вас.

Ни Клайв, ни Хэйден явно не ожидали такого поворота событий, а губернатор, выдержав паузу, продолжил:

   — Если я соглашусь забыть этот инцидент, вы должны пообещать сделать нечто для меня. Вы, очевидно, не знаете ничего, но здесь произошло экстраординарное событие, о котором, я считаю, вас следует оповестить немедленно. Пока вы предавались отдыху эти три дня, мисс Аркали Сэвэдж была похищена с территории аренды.

Хэйден Флинт был потрясён.

   — Кем? — побледнев, вымолвил Клайв.

Сойер встал и подошёл к окну.

   — Сегодня утром её отец пришёл сюда в великом отчаянии просить моей помощи. Он был сильно окровавлен. На голове у него была глубокая рана от меча; удивительно, что он мог ещё стоять на ногах. Сэвэдж клянётся, что его дочь была похищена бандой всадников. Его единственное предположение — девушка могла быть захвачена в качестве залога. Кажется, Сэвэдж задолжал Моголам. — Его глаза проследовали за кем-то, проходящим по улице, затем он добавил тихим голосом: — Подобный случай не является беспрецедентным. Власти Моголов известны своей склонностью похищать европейцев. Сказать по правде, они успешнее охотятся за белыми женщинами, чем за тиграми.

   — Власти Моголов! — спросил Клайв. — Но кого вы имеете в виду? Анвар уд-Дин мёртв, и его правление окончено.

   — Совершенно верно. Чарльз Сэвэдж говорит, что он взял кредит под капитал, состоявший из звонкой монеты, зарытой под его домом, но деньги были украдены французским адмиралом Ла Бурдоном в начале оккупации. — Сойер остановился, но так как они молчали, продолжил: — Поскольку вы были столь осведомлены, что оповестили Мадрас о событиях, имевших место в Амбуре, вы, очевидно, знаете, что после этой бойни принц Мухаммед Али Хан поскакал с отрядом в несколько сот приверженцев в Аркот с намерением опустошить отцовскую казну. Он достиг столицы прежде, чем туда прибыли вести о резне, и смог убедить тех, кто держал крепость, в том, что его отец и брат мертвы.

   — Значит, он теперь владеет всем богатством Анвара уд-Дина? — спросил Хэйден Флинт.

   — Большей частью. Хотя мы ещё не знаем, куда он перевёз казну.

   — В Тричинополи! Я готов поклясться в этом! — Кулаки Клайва сжались.

   — Я согласен, — кивнул Хэйден Флинт.

   — Для того чтобы поднять Южную Карнатику под своё зелёное знамя! — сказал Сойер. — Для этого ему потребуется каждая унция золота, которым он завладел.

Клайв посмотрел на человека, которого он готов был убить три дня тому назад. Затем он обратился прямо к нему, впервые с того момента, как бросил ему вызов:

   — Ты считаешь, что это люди Мухаммеда Али выкрали Аркали?

   — Это возможно, — ответил Хэйден. Слова Сойера усилили его опасения, но у него были и более глубокие основания для этих подозрений. — Я уверен, что она была похищена не с целью получения выкупа, но была взята как заложница.

Сойер резко повернулся к нему.

   — Заложница! С какой же целью?

   — Если её действительно выкрал Мухаммед Али, то не для того, чтобы получить долг с Чарльза Сэвэджа. Ему нужен союзник. Ему нужна армия Английской компании, чтобы защитить его от французов.

   — Да! — согласился Клайв. — Это — политический сигнал. Я вижу это. Похищая её под этим предлогом, он хочет привлечь наше внимание.

   — Чертовски странный способ заполучить союзника, — сказал Сойер, глядя на Хэйдена. — Вы, кажется, знаете мавров!

   — Действовать напрямик, как мы привыкли, — не в их правилах.

   — Если вы намерены простить нас при условии, что мы согласимся найти её, — неожиданно сказал Клайв, — то вы ломитесь в открытую дверь. Я бы взялся за это без всяких условий.

   — Я даю такое же обещание, — сказал Хэйден, ощущая свою ответственность за эти события. Он взглянул на Клайва. Новая связь соединила их, связь, которой никогда не было ранее. Тёмный гнев Клайва разрядился, и для примирения не требовалось больше стреляться.

Сойер смотрел на них твёрдым и пристальным взглядом. Он отметил преждевременность предположения Клайва.

   — Мистер Клайв, вы поняли меня верно, но, кажется, хватаете чайник за носик. Это верно, что я планировал прощение для вас. У меня есть важнейшее дело, для которого вы оба особенно подходите. И если я держал дамоклов меч над вами, то только для того, чтобы быть уверенным, что вы согласитесь на эту задачу, ибо знаю, что моё предложение будет вам далеко не по вкусу.

Глаза Клайва сузились.

   — Сэр, выскажите ваше предложение.

   — Мистер Клайв, если вы примете мои условия, то будете восстановлены в рядах армии компании в чине действующего капитана. Вы будете прикомандированы к отдельному подразделению войск. Это подразделение предназначено противодействовать силам месье Дюплейкса, поддерживающим ныне марионетку Чанду Сахиба. Я хочу, чтобы вы стали управляющим хозяйством этого подразделения, организующим все поставки, которые будут необходимы для его деятельности.

Клайв выглядел совершенно убитым.

   — У меня есть выбор?

   — Выбор между возможной славой и определённым позором.

   — Значит, я должен делать то, что вы предлагаете, и стать интендантом.

После того как Клайв ушёл, Сойер предложил Хэйдену сесть.

   — А теперь, — сказал по-деловому губернатор, — скажите мне то, что вы на самом деле думаете обо всём этом.

   — Сэр, я думаю, что здесь есть и другая причина, по которой Аркали Сэвэдж была похищена, — сказал он медленно. — Эта причина — ревность Мухаммеда Али. Видите ли, он считает, что я опорочил его жену.

   — А это действительно так?

   — Я бы не применил здесь слово «опорочить».

Сойер задумался и затем сказал:

   — Я считаю, то, что произошло после битвы в Амбуре, может быть, столь же важно, как и сам этот разгром. Музаффар Джанг провозгласил Чанду Сахиба набобом Карнатики, и оба они сейчас направляются в Пондичерри, где будут встречены с помпой мистером Дюплейксом. Нет необходимости говорить вам, что всё это делает власть Назир Джанга потерявшей законную силу. Я хочу, чтобы вы вернулись в Хайдарабад, где вы будете действовать как официальный посол от имени Английской компании. Необходимо убедить низама собрать армию и двинуть её в Карнатику как можно скорее. Его целью должен быть разгром Музаффар Джанга. И вы должны направлять его на эту важную задачу.

 

Глава XV

Девять соваров направлялись вглубь материка, вдоль реки Чейяр, к её верховьям, двигаясь так быстро, как только позволяли лошади. Они уходили от английских поселений, опасаясь погони, но когда лошадь молодого Лакшмана пала от разрыва сердца, Захир вышел из себя. В гневе он зарубил молодого всадника мечом.

— Мы не можем взять его с собой и не можем бросить. Нам нельзя оставлять каких-либо следов, — кричал он. — Так приказал мой господин Мухаммед Али Хан! Это — воля Аллаха!

Старый скаут — разведчик Мохан Даз оглядел сильную лошадь, с которой слезал Захир. «Тот, кому суждено, уцелеет, — сказал он про себя, вторя насмешливо кощунственным словам Захира. — И я прожил до пятидесяти пяти лет не потому, что обращался с людьми и животными так, как ты обращаешься с ними. Нужно быть сдвинутым, как ты, чтобы гнать нас сорок миль по каменистому пути без остановки. Абдулу Масджиду следовало бы разрубить тебя, когда ты ещё был безбородым, так же, как ты разрубил Лакшмана. По воле Бога тебе уготована такая же судьба, какая постигла убийцу Абдула Масджида!»

Они продолжали движение в ночи, не останавливаясь ни для отдыха, ни для питья, пока не достигли пипул-дерева.

Даже Захиру пришлось признать, что дальнейшее продвижение невозможно.

Мохан Даз улыбнулся, узнав дерево пипул.

   — Ты думаешь, что они всё ещё преследуют нас? — спросил он Захира, пока лошади пили.

   — Старый дурак! У нас много врагов не только среди белых людей. Теперь мы — чужаки в своей собственной земле.

   — Истинно так! — вынужден был признать Мохан Даз. — Мы окружены врагами. Люди Музаффар Джанга захватили Аркот, и подразделения армии Чанды Сахиба находятся в Арни и Джинджи, поскольку эти города расположены на главной дороге из Аркота в форт Пондичерри. Феринджи расхаживают повсюду. На пыли видны следы их марширующих колонн. Когда повернём на дорогу в Волконде, будет легче.

   — Свяжи их обеих! — сурово приказал Захир. — Да покрепче, чтобы не убежали, когда проснутся!

Два тела, накрытых мешковиной, были сняты с лошадей и перенесены к подножию дерева.

   — Осторожнее! — прорычал Захир. — Вы выполняете работу для моего господина Мухаммеда Али!

   — Извините, господин, — сказал один, по имени Махмуд, дотрагиваясь до своего лба с насмешкой, не замеченной Захиром.

«Ты сам не знаешь, какую работу делаешь, — думал Мохан Даз. — Обижать женщину — злое дело, а ты убьёшь их, если будешь продолжать это. Но смотри, Захир! Я вижу, как Азад смотрит на тебя, когда точит свой нож!»

Мохан Даз напился из бурдюка, сплюнул и отошёл от лагеря. Он облегчился на колючий куст, глядя в ночное небо, и непроизвольно вздрогнул. Глупо было брать ещё и эту женщину — гонду. Как могут феринджи брать их в служанки? Они грязные, отвратительные люди. Пока миссионеры-ангрези не начали ловить их и покупать детей, они не носили ничего, кроме татуировок, и жили в джунглях, как животные. Они поклоняются богине оспы и, чтобы умилостивить её, оставляют на дороге грязь из своих жилищ, чтобы заразить путников. Такова истина об этих гондах.

Он забрался вверх по холму и присел на корточки, ощущая приятный вкус бетеля. Как всегда, ночуя в новом месте, он привык успокаивать разум, бросая взгляд на округу, чтобы оценить особенности ландшафта. В этот раз выбор Захира был не особенно удачным: голая долина, слишком близко к дороге, никакого укрытия, если не считать одинокого дерева-пипул, которое было далеко видимым ориентиром, способным привлечь внимание случайного прохожего. Они находились достаточно близко от главных дорог, и их костёр могли принять за стоянку странников, но Захир запретил разводить огонь. «С Абдулом Масджидом, — думал старый разведчик, — у нас был, по крайней мере, хитроумный лидер, не чуждавшийся удовольствий. Да, но тогда нас было пятьдесят. Теперь же — всего девять. Двое уже погибли в этом грязном деле, вскоре погибнет ещё больше».

Под деревом, там, где тьма была особенно густой, зашевелилась пленница.

«О, они отрезали мои руки и ноги! Я не могу пошевелить ими! Я не чувствую их!»

Мирах, девочка-служанка, выплывала из кошмарного сна и вновь погружалась в него, как речная рыба — в заросли тростника. Боль, терзавшая её тело, была столь сильной, что она поминутно теряла сознание. Ей чудилось, что её крепко держат множество рук богини Кали. Демонические пальцы богини впивались в её тело, пока плоть не стала бесчувственной. Тогда она начинала кричать от страха, но удары по рёбрам выбивали из неё дух, и она вновь забывалась. Ей казалось, что она слышит собственный исполненный боли голос, доносящийся откуда-то издалека, но мисс Аркали была слишком занята, чтобы услышать её, а хватка богини — слишком крепкой, чтобы кричать громче.

Она молча повторяла немногие слова из Святого Писания, затем из Гиты, но безрезультатно. Один из бандитов, человек с тонким лицом и подлыми глазами, подошёл ближе, но его внимание было привлечено другими налётчиками. Он сидел, прислонившись к камню, наблюдая, как эти двое собирают сухое дерево, и, когда начало потрескивать пламя, встал.

   — Захир Сахиб! — закричал он. — Азад нарушил приказ.

   — Никакого огня! — закричал в ответ Захир. Боясь посягательства на свой авторитет, он не желал допустить неповиновения. Он начал затаптывать костёр.

   — Бояться нечего! — Тот, кого звали Азад, бросил в огонь охапку хвороста.

   — Я сказал, никакого костра!

Послышалась приглушённая ругань, и Захир отогнал разводивших огонь. Азад ударил доносчика с подлыми глазами. Тот ему ответил. Во время драки никто не обращал на женщин внимания. Люди Захира отогнали трёх бандитов, и те, пообещав ещё вернуться, скрылись в ночи.

В последовавшей тишине заговорил самый старый:

   — Это не мудро, Захир Сахиб. Ты сам сказал, что господин Мухаммед Али приказал не оставлять следов.

   — Они вернутся. А когда придут, я зарублю Азада! — поклялся Захир, но те, кто окружал его, не были столь уверены в этом.

Внезапно один из бандитов указал на гряду холмов.

   — Захир Сахиб! Смотри! — прошипел он.

Разведчик пошатнулся, когда рука Захира со страшной силой схватила его за плечо.

   — Айии! Богом проклятые ангрези! Я знал, что ты приведёшь нас в засаду, Мохан Даз!

   — Тихо! Ложись и лежи как мёртвый!

Мирах изогнулась и увидела цепочку фигур, переходящих через хребет. Их движущиеся силуэты напомнили ей пятнистую спину полоза, выползающего из норы.

Когда звук шагов достиг лагеря, Мирах поняла, что лошади выдадут их своим топотом и фырканьем, но цепочка людей продолжала идти дальше. Около дюжины людей, связанных одной верёвкой, прошествовали совсем близко от Мирах, наводя ужас на неё, ибо это были вовсе не солдаты ангрези и не их сипаи. Они шли без тюрбанов, их головы были острижены наголо, одеты они были в лохмотья, а их лица походили на черепа ожерелья богини Кали. Человек, который вёл их, нёс в руке длинный посох, такой, как у служителей в церкви феринджи. Голова его была повёрнута так, что единственный сверкающий глаз поводыря был направлен на дорогу.

Это было зловещее шествие, как танец привидений. Они шли шаркая, прислушиваясь к своим шагам, подняв вверх лица, словно вглядываясь в невидимые звёзды. Бритоголовые подталкивали друг друга, как бы передавая что-то по цепочке. Мирах не отрываясь смотрела на них, пока звук их шагов не стих вдали.

   — Духи умерших! — прошептал кто-то, осмелившись наконец открыть рот.

   — Думаешь, они видели нас?

Немного погодя старый разведчик сплюнул сквозь щербину в зубах.

   — Слепые не могут видеть!

   — Слепые?

   — Это — нищенствующие паломники, идущие в Конживерам умолять богов вернуть им зрение. Ночь для них — лучшее время для перехода.

   — Значит, нам ничего не грозит?

   — Нет. — Разведчик усмехнулся про себя. — Но мы обнаружены.

   — Как так?

   — Разве ты не знаешь, что слепые слышат всё и ощущают воздух вокруг, как собаки? Они наверняка почувствовали запах лошадей.

   — Это всё предательская болтовня, старик, — сказал Захир. — Они ведь прошли мимо, разве не так?

   — Значит, ты не видел, как они передавали сигналы друг другу по цепочке?

   — Какие сигналы?

   — Свои особые сигналы, известные только нищим.

Прошёл час, который Мирах провела в забытьи, страдая от неудобства и боли, но затем в лагере вновь началась перепалка. Вернулся Азад, и Мирах опять открыла глаза, увидев, что другие всадники повскакали на ноги.

   — Так ты не ушёл? — спокойно спросил Захир. Он был единственным, кто не вскочил на ноги. — Где же другие?

   — Они сказали, что нам надо идти в Аркот, — ответил Азад. — Махмуд и Чету оба так думают.

Захир напрягся.

   — Ты вернулся, чтобы заступиться за тех шавок?

Азад лениво пожал плечами и пошёл в лагерь. Остальные следили за ним с крайней настороженностью.

   — Стой на месте!

Азад остановился, увидев вынутый меч Захира. Он вновь пожал плечами, но его движения выдавали напряжение.

   — Может быть, они правы. Мы могли бы сами получить выкуп за женщин в Аркоте. Махмуд говорит, что женщина гонда стоит лишь два дама, но за ангрези можно было бы получить много.

   — Какое предательство! — закричал Захир. — Мой господин Мухаммед Али приказал ясно...

   — Слушай, — перебил его Азад. — Сейчас трудные времена. А в трудные времена человек должен выбирать своего господина осмотрительно. Кто наш вождь? Когда-то нас возглавлял Абдул Масджид и платил нам столько, сколько мог себе позволить самый щедрый принц в Аркоте. Когда Абдул Масджид был убит, мы согласились служить феринджи Флинту. А когда он отдал нас обратно на службу Анвару уд-Дину, мы выбрали тебя. После смерти набоба ты решил следовать за Мухаммедом Али. Некоторые из нас не считают это мудрым.

   — У тебя слишком длинный язык, Азад!

   — Я говорю только то, что вижу.

   — Ты видел слишком много. — Захир поднялся на ноги, — и теперь заплатишь за это своей кровью!

Когда он двинулся вперёд, один из сообщников Азада ворвался в лагерь, размахивая мечом. Это был Махмуд. Его крики заглушили топот лошади, который могла слышать лишь Мирах, ухо которой было прижато к земле.

Какое-то время до неё доносились лишь вопли и свист талвара, когда всадник направил лошадь на людей Захира. Затем она была поднята сильными руками и переброшена через седло.

   — Возьми другую! — услышала она.

Товарищ Махмуда, невысокий совар, споткнулся и был сбит на землю тремя бандитами. Азад боролся за свою жизнь против Захира, но Махмуд выручил его. В сумятице Азад выбежал из лагеря в темноту, бросившись туда, где была привязана его лошадь.

   — Предательство! — орал Захир, кинувшись в погоню, но они уже скрылись в ночи.

Мохан Даз с колотящимся сердцем бил каблуками по бокам своей лошади. Ветер хлестал ему в лицо.

   — Кья кхуб! Йи совар хосхияр хаи! — ликовал Азад, останавливаясь, чтобы схватить лошадь. — Джей, Азад!

   — Скачи! Они гонятся! — кричал Мохан Даз.

   — Что ты хочешь сказать? Как они могут гнаться без лошадей?

   — Я не мог сделать то, что ты велел, — боялся наделать шуму.

Мохан Даз обещал заранее перерезать жилы другим лошадям, чтобы избежать погони. Но когда он приготовился сделать это, они посмотрели на него с таким доверием, что он не смог заставить себя сделать надрезы. Вместо этого он отвёл их в сторону, стреножив задние ноги.

   — Глупец! Захир погонится за нами! Нам же придётся ещё везти и женщин!

   — У нас — выигрыш времени, Азад Сахиб. И в темноте они не найдут нас.

Мохан Даз вёл их в ночи около часа, пока не поднялась луна. Когда всадники одолели скалистые склоны, которые вели к дороге на Аркот, они взобрались на холм, оказавшись высоко над долиной.

   — Не показывайтесь на хребте, — предупредил Мохан Даз. — Мы не должны обнаруживать себя на фоне луны.

   — Надо отдохнуть, — сказал Махмуд.

Они спешились в сухой расщелине под нависшим утёсом, дающим укрытие с двух сторон, позволяя в то же время обозревать широкую панораму на юг и восток.

   — Было бы разумным освободить женщину-гонду, — сказал Мохан Даз. — За неё ничего не возьмёшь. Она только замедляет нас.

Глаза Махмуда сверкнули.

   — Может, я убью её?

Мирах плакала, сжавшись в комок, чтобы Махмуд не мог дотронуться до неё. Когда он добрался рукой до её бедра, она взвизгнула, но появился Азад. Он сказал что-то мучителю, и тот с недовольным лицом оставил девушку и поплёлся прочь. Азад перерезал верёвки, связывавшие Мирах, и затем освободил руки Аркали. Обеим женщинам дали напиться из бурдюка.

Аркали с жадностью припала к затхлой воде. Вожак отнял у неё бурдюк и обратился к ней на своём языке. Увидев непонимающий взгляд пленницы, он приказал Мирах перевести, что она сделала весьма умело, несмотря на свою дрожь.

   — Меня зовут Азад, — повторила она по-английски. — Я ваш защитник.

«Ты проклятый работорговец, — подумала Аркали, — да ещё напавший на своих собственных друзей». Но лишь сказала:

   — Благодарю вас, мистер Азад.

   — Это для вас, — сказал он, протягивая одеяло, — не забудьте сказать им в Аркоте, какую доброту я проявил к вам.

Позднее мужчины устроились в стороне от пленниц, ели и затем курили едкий табак, набитый в вырезанные деревянные трубки. Только сейчас Аркали поняла, насколько она голодна. Им выдали немного высушенного на солнце мяса и риса. Всё это было завёрнуто в листья и спрессовано от лежания в заплечных сумках.

   — Что сказал лидер тому бандиту? — прошептала она, как только почувствовала себя в безопасности.

   — Он сказал... убедительно, мемсахиб, — после продолжительной паузы ответила Мирах.

   — Но что он сказал? — Аркали почувствовала возрастающее раздражение. Это могло быть важным для неё в её положении.

   — Азад сказал Махмуду, чтобы тот выбирал: потратить своё семя один раз на грязную женщину-гонду и умереть за это или доставить нас в Аркот нетронутыми и жить год в доме сладкокожих наложниц в вознаграждение.

Мирах отвернулась, горя от стыда.

«Так, — холодно подумала Аркали. — Всё — как я и предполагала: это — работорговцы из Аркота. Я слышала, как они доставляют свежих девушек в гаремы могольских князей. Но они никогда не заточат меня туда. Князь, который купит меня, приобретёт труп!»

Аркали проснулась, когда первые лучи солнца начали золотить восток. Она с тревогой растолкала свою служанку:

   — Мирах, проснись! Что они говорят?

Мужчины, выведенные из дремоты Мохан Дазом, слушали предостережения старого скаута. Он видел группу всадников из четырёх человек, движущихся через равнину.

   — Поехали! Нам надо добраться до дороги на Аркот кратчайшим путём, — сказал Махмуд.

Скаут спорил с ним:

   — Нет! Мы не должны пересекать хребет. У Ману и Сачала глаза как у орлов.

   — Глупый старик! Мы не можем оставаться здесь.

Азад повернулся к нему:

   — Пусть скаут решает.

Мирах прекратила переводить, поскольку всадники начали седлать лошадей. Её заставили сесть позади Азада, а Аркали втащили на лошадь Мохана Даза, поскольку он был самым лёгким. Они начали двигаться быстрее, чем требовала безопасность на неровном и крутом склоне. Аркали видела, как поднимается солнце из-за Восточных Гат, посылая лучи через край долины. Люди Захира были уже видны на расстоянии не более мили, двигаясь безошибочно по их следу. «Любая задержка — и они настигнут нас», — решила Аркали. Она ясно понимала их план: они хотели выйти на дорогу в Аркот и скакать как можно быстрее в столицу.

   — Поторапливайся, старый дурак! — кричал Махмуд Мохану Дазу. — Или мне взять женщину к себе?

Внезапно внизу перед ними открылась дорога на Аркот.

   — Смотрите! — закричал Азад. — Следуйте за Моханом Дазом. И молитесь Аллаху, чтобы нам встретились феринджи или, по крайней мере, солдаты Музаффар Джанга!

Когда они достигли дороги, людей Захира не было видно. Мохан Даз пытался решить, в каком направлении двигаться, прежде чем они выедут на перекрёсток. Женщина-ангрези выжимала дыхание из его рёбер. «Она не умеет чувствовать лошадь, — ругался он про себя, — не владеет природным чувством равновесия, ощущением ритма. Она сидит как мёртвый груз. Бисмилла, отпусти меня!»

Аркали мрачно висела на нём. «Дорога ещё далеко внизу, — думала она. — Скалы проносятся с такой скоростью, что мои мозги вылетят из головы, если я соскочу. Бог мой, сейчас мне будет плохо».

Их тени мчались по склонам и буграм. Затем они достигли ровного места, и на твёрдо утоптанной земле путь стал легче. Ритм лошади изменился, её походка стала иной. Аркали натёрла ноги о грубую ткань седла. Её юбки задрались, колени обнажились, чулки спустились к щиколоткам. Ноги были грязные, туфли давно потерялись, но чувство радостного возбуждения охватило её.

Впереди замаячил перекрёсток, и лошадь Махмуда, скакавшего впереди, резко остановилась.

   — Куда дальше?

   — Туда, — указал Мохан Даз на северное ответвление дороги, которое, извиваясь, вело к реке. Перед бродом крошечные тёмные фигурки всадников остановились для торопливых переговоров. — Мы должны пересечь Чейяр.

Когда лошадь добралась до самого глубокого места реки, Аркали собралась с духом. Настал подходящий момент — она соскользнула с лошади и погрузилась по пояс в мутную воду. Старый скаут закричал и попытался развернуть лошадь для погони.

Аркали брела медленно, как в кошмарном сне; она била по воде руками, пытаясь загребать ими, чтобы преодолеть сопротивление намокших юбок. Старик почти схватил её, но она бросилась вперёд и нырнула. Под водой, оказавшись вниз головой, она погружалась всё глубже и глубже, пока её вытянутые руки не коснулись дна. От страха Аркали судорожно вдохнула, и вода попала ей в лёгкие.

Внезапно её ноги обрели опору, а голова оказалась над водой. Аркали закашлялась, и в этот момент один из всадников схватил её за волосы и потащил вверх. Она развернулась, выворачивая руку державшего, и затем изо всех сил прокусила её. До кости. Рука исчезла, а лошадь бросилась вдоль потока, унося ругающегося всадника.

Она снова попыталась добраться до берега, но огромная тяжесть намокшего платья сковывала её движения. Кто-то опять схватил её за голую руку железной хваткой. Несмотря на возраст, старый Мохан Даз был на удивление сильным. Он поднял её и потащил к берегу, в прибрежный ил, заросший пышным кустарником.

И тут случилось неожиданное: старик приложил руку к её рту и затащил девушку за большой валун. Когда он убрал ладонь, она часто задышала; её взгляд метнулся к Азаду и Махмуду, в нерешительности остановившимся на середине реки. Она вновь взглянула на старого скаута, который отчаянными сигналами призывал её к молчанию.

Аркали не обращала внимания на топот копыт, пока новые всадники не появились перед её глазами. Их вёл Захир, ворвавшийся прямо в реку с поднятым мечом. Последовала яростная схватка, обмен быстрыми рубящими ударами и взаимными оскорблениями.

   — Мирах! — закричала она, видя, как служанка упала в воду с лошади Азада.

Скаут вновь закрыл рукой её рот и покачал головой. Он потащил пленницу прочь, пользуясь прикрытием кустов и больших гладких камней, принесённых с холмов в дождливый сезон.

Она повиновалась, опасаясь худшего. «Лучше остаться с одним работорговцем, чем с пятью», — думала она, поворачиваясь назад.

Но что это? Битва вдруг закончилась, а сёдла Азада и Махмуда были пусты.

Двое всадников Захира вытаскивали на берег человека со страшной кровоточащей раной на голове. Сам Захир кричал:

   — Теперь ищите женщину!

Мохан Даз наблюдал за преследователями из укрытия. Один из всадников пошёл вверх по течению вдоль берега, разбрызгивая воду и рубя кусты мечом. Другой перебрался на противоположную сторону, спрыгнул с лошади и принялся искать следы копыт. Третий пошёл по течению собирать лошадей.

Сам Захир стоял недвижно в воде, тщательно осматривая всё вокруг тёмными глазами. Немного погодя он посоветовался о чём-то с Сачалом, который собирал лошадей. Они были теперь не более чем в двадцати шагах от беглецов, перевязывая раненого товарища.

   — Мы найдём их, — сказал Захир.

   — Найти Мохана Даза нелегко.

   — Он пеший, а нас четверо.

Мохан Даз видел, как они повернули к нему, и крепче обхватил валун. Женщина-ангрези была в трёх шагах от него, в самом безопасном месте, какое он только мог найти, скрытая деревом, которое было снесено потоком много лет назад.

Он знал, что имеет лишь маленький шанс быть необнаруженным, но и этот шанс следовало использовать. Затем он выругался, заметив, что оторвавшаяся кайма женской одежды извивается в потоке за бревном, мелькая как белый флаг. Старик не мог дотянуться до неё. Тогда он попробовал привлечь внимание женщины, но она закрыла голову руками, будто пытаясь скрыться от приближающихся бандитов.

Преследователи шли широким фронтом, прочёсывая всё вокруг. Когда фанатичный Захир подошёл ближе, Мохан Даз замер, затем бросился на девушку и неистово затараторил:

   — Вот она, Захир Сахиб! Я поймал её, когда она скрывалась в камнях! — Он принялся сосать кровь из прокушенной руки. — Она дикая, как циветта.

Захир замер в изумлении. Затем он вынул меч и заорал:

   — Ящерица!

   — Смотри — это та, которую ждёт господин Мухаммед Али! Я выследил её и привёл к тебе!

   — Я убью тебя, Мохан Даз!

Старый скаут отскочил в сторону.

   — Захир Сахиб, разве я не верен тебе?

   — Ты удрал с Азадом!

   — Конечно! Это я направил их не туда. Я защитил женщину-ангрези от сумасшедшего Махмуда. Спроси её! Она скажет! Я так рад видеть тебя и отдать тебе это злобное существо в целости и сохранности.

   — Молись своим богам, Мохан Даз. Ты — мертвец!

Мохан знал, что Захир был человеком своего слова, и поторопился остановить его:

   — И ты убьёшь меня? Когда я могу дать тебе то, что ты желаешь?

Захир задержался, озадаченный словами предателя.

   — Что именно?

   — Безопасный путь! Прошлую ночь мы видели людей. В это самое время нищие Конживерама распространяют вести о том, где мы находимся. Только я знаю, как избежать опасности. Только я могу привести тебя в Тричинополи. Поэтому выбирай!

Меч Захира медленно опустился, и Мохан Даз понял, что победил. «Ещё раз я использовал свои мозги, — подумал он. — И, избежав смерти, прожил ещё один день».

 

Глава XVI

Мысли смешались в голове Хэйдена, когда он шёл через дворец низама в Хайдарабаде с шестью сопровождающими. Куда бы ни направлял он взгляд, везде видел сады, где ходил с Ясмин; павильоны, где их запретная любовь расцвела полным цветом; мраморную скамью, где они сидели вместе; апартаменты, где они отдавались своей страсти, и ступени, на которых он стоял, когда эту любовь сжигало в пепел жестокое расставание...

«Я всегда буду любить тебя, — думал он, приходя в отчаяние от горечи. — Что бы ни случилось, наша любовь бесконечна, и ничто не может изменить это. Ничто».

   — Ваше превосходительство нездоровы? — спросил голос.

Это был Осман, лакей, которого приставил к нему Назир Джанг. Вездесущий Осман.

   — Ничего.

Осман повернулся к своему глазеющему помощнику:

   — Принеси воды!

   — Нет, нет. Пошли дальше.

Он ощущал на себе их беспокойные взгляды. Их забота, казалось, увеличивала боль, терзавшую его душу. «Передо мной — невозможная задача, — думал он. — Все мои просьбы либо игнорировались, либо отклонялись. Это всё равно что вести переговоры с кустом колючек. Почему же Назир Джанг должен выслушать меня теперь? Но он должен. Мой долг — заставить его действовать».

Он вынул платок и вытер пот, обильно выступивший на лице. «Как и с Асаф Джахом в его последние месяцы, придворные отгораживают от меня своего господина. Почему? Послания принимаются и затем с улыбкой возвращаются нераспечатанными. При переговорах я получаю половинчатые ответы. Всегда вижу как бы вуаль, опущенную на их глаза, вуаль, показывающую, что они остаются неубеждёнными. И всегда одни и те же слова: «Вы должны подождать до завтра».

Он перебирал в уме все ритуалы, которые должен соблюсти, если ему придётся приблизиться к маснаду правителя, чтобы не оскорбить его. Гапа которую он слышал, придавала новую мучительную неизвестность предстоящей встрече. Слухи о разложении Назир Джанга беспокоили его.

Говорили, что наследник великого Асаф Джаха быстро опустился до порока и «низких привычек», теряя уважение своих генералов. Вопрос, каковы конкретно были эти «низкие привычки», представлял предмет больших догадок; однако режим Моголов погрузился уже в такое болото праздной роскоши, что возможна была любая интерпретация этих слов.

Хэйден осторожно интересовался об этом у своих помощников, у работающих в дворцовых садах, у стражников, стоявших снаружи его резиденции. Их мнения расходились от самых невероятных предположений до слишком обычных, но все слухи объединяла одна нить: Талвар-и-Джанг, Меч войны.

Эта мысль не давала ему покоя. Он был посредником и носителем рубина, ценность которого заключалась в его предполагаемой силе, способной приглушить злобное сверкание алмаза Кох-и-Нор. «Неужели я виновен в этом упадке? — спрашивал он себя. — Как врач-шарлатан, дающий бесполезные снадобья, когда пациент болен холерой?»

Ощущение вины не оставляло его. «Если слухи правдивы, то поразительно, как тесно связано оказалось падение низама с его вознесением. Но явилось ли это следствием проклятия или лишь следствием веры в проклятие? Чёрт побери, я и сам начинаю верить в их идиотские суеверия!»

Они подошли к назначенному месту. Путь им преградили охранники, и после тщательного обыска у него была отнята трость с серебряным набалдашником. Свита была отослана назад.

Внутри обстановка была более пышной, прохладный воздух был напоен тонкими и чувственными ароматами.

Он увидел ширмы из красного дерева с позолотой, золотые кувшины с элегантными носиками, изящные кальяны. Комната была увешана занавесями из тончайшего прозрачного муслина, воздушными как паутина, а в центре её стояла огромная кушетка, накрытая шелками.

Он продвигался по комнате, раздвигая висящие занавеси, пока, к своему изумлению, не увидел на кушетке Назир Джанга. Тот лежал вниз лицом, одетый лишь в мешковатые панталоны из лёгкого материала, свободно покрывающие его ноги. Две молодые светлокожие девушки с раскрашенными сосками, сверкавшими розовым цветом, массировали ему спину.

Едва Хэйден вошёл, как девушки прекратили массаж, и Могол поднялся.

   — Вы, кажется, удивлены, мистер Флинт, — сказал он нежным, почти женским голосом.

Низам поразительно изменился. Когда-то красивый мужчина, он утратил свою былую мускулатуру и сильно располнел. Его бледное лицо стало измождённым, и даже в этом мягком свете в его глазах читалась отчаянная мольба человека, который знает, что погружается в безумие.

   — Ваше высочество, я... я ожидал, что вы примете меня в Большом зале, — ответил Хэйден хриплым голосом, забыв о формальностях, которые он заучил. Он выпрямился и смотрел прямо перед собой, отчаянно пытаясь избегать взглядов на рабынь Назир Джанга.

   — Я надеюсь, вас не смущает это необычное окружение, но я хотел, чтобы мы встретились в таком месте, где я буду уверен в отсутствии множества болтливых языков.

   — И множества слушающих ушей, — сказал Флинт, почти не думая.

   — Совершенно верно. Пожалуйста.

Низам хлопнул в ладоши, девушки соскользнули с кушетки и молча исчезли. Он надел халат, простой, без украшений. Сидя на краю кушетки, низам показал, что его гостю следует поступить так же, и Хэйден напряжённо уселся рядом с ним.

   — Давно вы здесь, в моей столице? — спросил Назир Джанг.

   — Семь недель, ваше высочество. И каждый день я посылал письма.

   — Семь недель... — мечтательно повторил Могол. Он взял сладость с желтовато-зелёного блюда. — Вечность...

   — Мне показалось это вечностью.

   — Но это и есть вечность. Вы странный человек, мистер Флинт. Не похожий на других.

   — Среди своих я считаюсь обычным.

   — О, я не думаю. Так всегда говорят иезуиты, которые время от времени приходят к нам.

Хэйден с трудом поклонился со своего неудобного положения на краю кушетки, приняв сказанное за комплимент и надеясь, что не ошибся в этом. Какой-то предмет на коврах коснулся его ноги. Он взглянул вниз. Это было нечто тонкое и твёрдое, около метра длиной, свободно завёрнутое в простой белый муслин. Он сразу понял, что это было.

Капля пота сползла из-под его шляпы и покатилась по щеке. Он вытер её, как будто это была слеза, и ждал, когда заговорит низам, как того требовали приличия.

Назир Джанг поджал губы.

   — Вы слишком молчаливы для человека, который столько ждал позволения говорить со мной.

   — Мой господин, я просил аудиенции потому, что имею важное послание от губернатора Мадраса. Моё молчание не умаляет его важности. Долгое ожидание, которое мне пришлось вынести, сделало, однако, этот вопрос ещё более важным, не терпящим отлагательства.

   — Тогда говорите.

Волнуясь, он начал торопливо говорить:

   — Губернатор Мадраса поручил мне вновь просить вашей помощи в Карнатике.

   — Снова? Ваш губернатор думает, что я могу изменить свой декрет?

   — Ситуация изменилась. Мудрый человек должен следовать за событиями. Ваша армия...

   — Существует более высокий долг, требующий моего внимания. Мне докладывают, что афганская армия движется на Дели. Вот куда должна идти моя армия. На север, а не на юг.

   — Существует более близкая угроза. Мудрый человек договорился бы с Раджходжи Бхонзла, заручившись поддержкой его маратхов.

   — А как должен поступить немудрый человек?

Хэйден сразу понял свою ошибку и переменил тактику:

   — Мой господин, вы, должно быть, обсудили с вашими советниками доклады о тех в Карнатике, кто бросил вам вызов. Вам, конечно, сообщили о разгроме армии Анвара уд-Дина и о том, как это произошло? Вы знаете, конечно, что Анвар уд-Дин мёртв и что его сын Мухаммед Али либо также мёртв, либо — в руках мятежников.

Назир Джанг пожал плечами:

   — Я слышал, что была какая-то битва в моей прибрежной провинции. — Он долго разглядывал ногти на правой руке и начал полировать их большим пальцем. — Я знаю, что Чанда Сахиб взял в свои руки маснад этой провинции. Он послал сюда посольство, чтобы объяснить свои действия.

   — Вы помните, что во время нашей последней встречи я предсказывал именно такие события.

   — А, так вы — пророк? — сказал Назир Джанг со вспыхнувшей было иронией, но эта вспышка почти сразу погасла. — Может быть, потому вы и кажетесь не похожим на других.

   — Мой господин, эти печальные события произошли именно так, как я предвидел. Я мог предвидеть их лишь потому, что знал силы, которые вызвали их. А теперь знаю, что Музаффар Джанг, ваш племянник, объединил силы с Чандой Сахибом и что французы поддерживают их. И это позволяет мне сделать дальнейшие предсказания.

Назир Джанг зевнул и лениво откинулся назад.

   — Что заставляет вас предполагать, что эти шаги не совершаются по моему приказу? — спросил он спокойно. — Музаффар Джанг — мой подданный: он делает то, что велю я. Что касается Анвара уд-Дина — он был назначен править в Карнатике моим отцом. Я не давал санкции его сыну править там после смерти отца. Я не хочу, чтобы Карнатика стала независимым государством, управляемым наследственной семейной линией, члены которой считают себя вправе назначать своих наследников. Почему же я не могу позволить Чанде Сахибу прервать эту семейную линию? Он со временем будет платить мне дань уважения. Или я заменю и его и, может быть, отрежу ему голову, бросив собакам на рыночной площади.

Хэйден волновался, пытаясь сосредоточить свои мысли, сфокусировав их на одном. Его разум бился в отчаянии от мысли, что Назир Джанг мог вызвать сюда представителей Чанды Сахиба, чтобы заключить союз с французами. Где-то в глубине сознания он понимал, что даже если это было и не так, Назир Джанг мог слишком долго играть с подобной идеей, в результате чего оказался в плену уловок и хитростей Дюплейкса.

   — Мой господин, Чанда Сахиб — ваш враг. Он не намерен платить вам дань, что бы ни говорили его посланники. Музаффар Джанг хочет вашей головы. Он согласился поддержать Чанду Сахиба в Карнатике потому, что за это Чанда Сахиб обязался помочь ему овладеть Хайдарабадом. Не позволяйте обмануть себя. Этот план французы давно вынашивали. Вы должны противодействовать им.

   — А, французы! — Назир Джанг слабо улыбнулся. — Я задавал себе вопрос, как долго вы удержитесь, чтобы не упомянуть их.

   — Французы — это порождение самого дьявола!

Он моментально раскаялся в этих злых словах, осознав, насколько раздражён был вялыми замечаниями Назир Джанга. «Бог мой, я начинаю походить на своего отца», — думал Хэйден, пытаясь успокоить себя. Уже более ровно он сказал:

   — Французы планируют ваш полный разгром, сэр.

Назир Джанг рассеянно рассмеялся.

   — Уже «сэр», — сказал он. — Только что я был «господин». Как же быстро я упал в ваших глазах!

Гордость Могола пошатнулась настолько, что он позволил себе открыто выразить свою ненависть:

   — Я вижу по глазам, что вы всё-таки такой же, как и все. Французы, мистер Флинт, таковы же, как и англичане: иностранцы, присутствие которых несущественно для Индостана. Придёте ли. Уйдёте. Останетесь навсегда. Покинете нас завтра. Всё это безразлично для нас. Мы можем обойтись без вашей торговли, и мы не будем страдать от потери того несущественного дохода, который вы приносите. Личное обогащение нескольких второстепенных субахдаров на краях моих владений не заботит меня.

   — Ваше высочество, вы не правы. Мир изменился. Эти доходы, о которых вы говорите, превратили субахдаров Карнатики в могущественных и опасных людей. Их руки...

   — Замолчи, — прервал его Назир Джанг, продолжая выглядеть беззаботным и беспечным. — Французы, или англичане, или кто-либо ещё, я скажу тебе, кто вы такие: вы — гости. Мы терпим гостей, только пока они занимаются мирной торговлей, пока не приносят в нашу страну свои мелкие европейские раздоры и только пока они оставляют в покое наши внутренние дела!

Тон низама оставался лёгким и небрежным, но Хэйден распознал предупреждение, прозвучавшее в нём. Он вновь подумал о способности Ясмин поставить вопрос с ног на голову, чтобы увидеть содержащуюся в нём истину. «Что бы сделал король Георг, — спросил он себя, — если бы на побережье Англии существовали анклавы различных восточных торговцев, которые приводили бы с собой вооружённые корабли и войска и начали бы подстрекать к бунту против него? О, тут сомнения нет. Он использовал бы всё, что в его силах, чтобы сбросить их обратно в море, и он не тратил бы при этом время, пытаясь отличить одних восточных пришельцев от других».

Приятный ветерок играл прозрачными занавесями.

Хэйден знал, что должен исполнить возложенную на него миссию, исполнить свой долг. Он думал, как ему нарушить глубокое благодушие Могола. А пробудив гнев, как ограничить его, направив лишь на французов?

Самым жёстким голосом, на который был способен, он сказал:

   — Говорят, что вы — богатый человек, Назир Джанг, но даже вы не можете оплатить путь домой для месье Дюплейкса. Говорят, что вы — мудрый человек, но вы не настолько мудрый, чтобы знать, что этот француз не оставит дела на ваше усмотрение. Французы останутся здесь, как вы правильно говорите, навсегда. Их цель — превратить ваши владения в свою империю. И хотя говорят, что вы богатый и мудрый, они считают вас беспутным и слабым, и я верю, что они погубят вас.

Поразительные перемены произошли в лице Назир Джанга. Его щёки опустились, как у человека, вставшего перед истиной, которую он не осмеливался признавать, но о которой тем не менее знал. Его безразличие улетучилось, уступив место голому страху.

   — Ты говоришь, что я слабый. А знаешь ли ты, почему я такой? Знаешь ли ты, почему я предпочитаю сны, навеянные моим кальяном, и радости от своих женщин истинам этого мира?

Хэйден Флинт смотрел, широко раскрыв глаза, как низам соскочил с кушетки.

   — Вот что парализует мой дух. Вот это!

Назир Джанг схватил предмет, завёрнутый в муслин, подняв его вверх. Он сдёрнул ткань и открыл то, что было внутри. Хэйден помнил Талвар-и-Джанг, когда Назир Джанг со звоном вынул его из бесценных ножен, он увидел изгиб лезвия, сверкнувшего золотой отделкой и письменами из Корана, покрывавшими почти всю поверхность тонко отполированной стали. Он понял сразу, что его опасения оправдались.

   — Знаешь ли ты, чем я владею? Знаешь ли, что это? — вопрошал Назир Джанг. Лицо его отражало овладевшее им состояние транса, взгляд был прикован к проклятому алмазу, который, казалось, притягивал его.

   — Это — Талвар.

   — Да! Это — Талвар. Меч, который провозглашает мою власть перед всеми людьми. Он должен оставаться со мной. Всегда.

   — Вы считаете, что в нём — ваш смертный приговор?

Рука Назир Джанга дёрнулась назад, но, словно обжёгшись, он выпустил его, позволив упасть на ковёр.

Низам начал всхлипывать.

   — Я ощущаю его злую силу! Я проглотил медленный яд и теперь ожидаю смерти! Я не знаю как, или когда, или от чьей руки, но я знаю, что мне предстоит испытать боль и ужас тысячи мучеников. И, чтобы облегчить свои страдания, я жадно объедаюсь за столом жизни, потому что завтра, или послезавтра, или днём позже я должен буду заплатить!

Хэйден почувствовал сострадание к низаму, который держал ключи ко всему их будущему.

   — Ваше высочество, говорят, что нет ничего более опасного для человека, чем его собственные тайные страхи. Неужели вы в самом деле верите, что камень убьёт вас?

   — Это написано. Пророчество. Проклятье на алмазе. Написано, что каждый человек, владеющий камнем, умрёт жестокой и преждевременной смертью.

   — Как можете вы так говорить? Асаф Джах жил девять лет с Кох-и-Нором. Проклятье не коснулось его. Напротив...

   — В течение девяти лет мой отец был защищён от проклятия!

   — Значит, безусловно, вы тоже защищены. Если вы — законный наследник Асаф Джаха и правите с благословения Асаф Джаха, то вам нечего страшиться.

Но даже не закончив ещё своих слов, он увидел, что Назир Джанг сражён отчаянием.

   — Я не защищён!

   — Ваш отец умер в преклонном возрасте. Тихо, в своей постели. Я был в то время в Хайдарабаде.

   — Вы прибыли с посольством Мухаммеда Али Хана.

   — Так, ваше высочество.

Брошенный искоса взгляд Назир Джанга предупредил его, что он должен соблюдать крайнюю осторожность.

   — И, следовательно, я знаю, что вы были с Асаф Джахом, когда он умер. Я должен признаться, что удивлён тем, что он не сообщил вам секрета защищённости от проклятия.

   — Он не сказал мне ничего.

Когда Назир Джанг вновь поднял голову, его лицо выдавало муки.

   — Это был ужасный день. Птицы прекратили петь, и крестьяне оставили свои поля. Когда солнце опустилось за горы, я пошёл к отцу. Я видел, что он — при смерти, его дыхание было неглубоким, и я знал, что его дух медленно покидает тело. Я помню, как подумал, насколько он изменился всего лишь за один месяц. Его первая жена умерла во время Рамадана, очень старая и добрая женщина, любимая всеми и высоко ценимая.

Я отпустил слуг и охрану и встал рядом с ним на колени. Вы не можете вообразить того страха и мрачных предчувствий, которые навалились на меня в тот момент. До тех пор я страстно желал быть преемником отца. Всю свою жизнь я хотел стать Низам-уль-Мулком. Но тогда я увидел Талвар, лежавший у его головы, без ножен, и мне казалось, что бриллиант наблюдает за ним, высасывая его силы. Каждый раз, когда его дыхание прерывалось, свет камня вспыхивал ярче. Я смотрел на него и знал, что ещё до полуночи этот символ власти перейдёт ко мне.

Назир Джанг остановился. Его спина была согнута, глаза глядели вниз, на ковёр, а руки сжаты. Человек этот жаждал сделать трудное признание, и Хэйден Флинт сохранял молчание.

   — Мой старший брат, Гзахи уд-Дин, был в Дели. Он занимал высокий пост при дворе императора, и он дал знать, что полностью отказывается от престола. Мой отец знал это, но всё-таки предпочитал его, ожидая, что он вернётся, но тот не приехал даже на похороны своей матери. Я говорил отцу: «Гхази уд-Дин не приедет. Провозгласи меня низамом!» Но он не хотел. Я говорил ему, что если он не сделает это, Музаффар провозгласит себя его преемником; что реки крови прольются во дворце и сотни претендентов поведут свои армии на Хайдарабад от всех субахов его владений, чтобы получить добычу или разорвать её на части. Он смеялся над моими словами, говоря, что ни один человек не будет настолько глуп, чтобы взять Талвар, не будучи защищённым от злого проклятия. Этот смех я буду слышать всегда. Я просил его призвать свидетелей. Передать власть мне, пока он ещё мог это сделать. Сказать мне тайну защиты от Талвара. И тогда я увидел, как эта чудовищная власть отравила его. Пока он дышал, он никогда бы не расстался с ним добровольно...

Хэйден молча смотрел на него, не нарушая тишины, чтобы низам мог продолжать. Однако низам был глубоко погружен в себя, наконец он спросил:

   — Поэтому вы взяли его?

Назир Джанг в раскаянии кивнул головой:

   — Да. Я взял его. Я знал, что должен действовать — ради блага государства. Вы понимаете это? Я должен был обеспечить преемственность власти. Выбора не было. Талвар призывал меня. Ранее я не имел представления, что буду ощущать, владея Талваром. В течение ряда лет я пытался представить себе этот момент, но оказался не готов к тому, что тогда почувствовал. Как будто огонь промчался по моим жилам. Я был опьянён сильнее, чем вином, мой разум был в забытьи, как в острый момент любви. Я ощущал, что с Талваром в руке могу завоевать весь Индостан, всю Азию!

Отец застонал и сел на постели. Я не знаю, откуда умирающий взял силы, но он вдруг поднялся и положил на меня руки. Я помню этот ужасный взгляд. «Вор! — орал он. — Вор! Убийца!» Я думал, что стража услышит крики и войдёт. До этого я приказал им оставить нас одних, но я знал, что они не смогут вынести этих страстных криков Асаф Джаха. Я закрыл отцу рот рукой и толкнул его назад.

Бледное, как луна, лицо Назир Джанга было обращено вверх. Он начал дрожать. Было ли это следствием раскаяния или жалости к себе, страха или злости на собственное бессилие, Хэйден не мог сказать.

   — А затем?

   — А затем я убил его.

В наступившей мёртвой тишине, казалось, мерцал какой-то приглушённый свет. Глаза Хэйдена обратились к зловещему камню в рукояти меча. Казалось, будто самоцвет стал источником света, окружённый рассеянным злорадным излучением.

«Кто может отрицать проклятие камня, увидев хоть однажды, как он губит тех, кто подпал под его влияние? — спрашивал он. — Проклятие это истинно! Но оно истинно лишь потому, что обладает силой высвобождать страхи, которые уже были заперты в сердце человека. Верить в это проклятие означает полностью вверить себя ему. Полностью! В Индостане можно действовать лишь по законам Индостана...»

Неожиданно в нём пробудилась сила Стрэтфорда Флинта. «Этого человека необходимо склонить к поддержке того, кого Английская компания хочет видеть набобом Карнатики: Мухаммеда Али Хана. В этом мой долг. Но как добиться этого? Когда он упоминает Мухаммеда Али, я не могу понять, что у него на уме относительно этого человека. Может быть, он ненавидит его за попытку дать ему ложный амулет против силы Кох-и-Нора? А может, отчаяние заставило его поверить в силу Глаза? Знает ли он, что Мухаммед Али всё ещё владеет им? Или он действительно считает его незаконным принцем, борющимся за овладение второстепенной прибрежной провинцией?

Как бы то ни было, я должен буду вскоре поднять вопрос о Глазе Змеи. Я должен узнать, верит он в него или нет и знает ли, где он находится».

Он вспомнил легенду о мече короля Артура, брошенном в озеро. Но Талвар — не английский меч, и Назир Джанг — не Артур. Он открыл глаза и взглянул вниз. Меч лежал у его ног. Его изгиб и сияние были столь же утончённо соблазнительны для глаза, как линии женского тела, совершенная грудь, совершенное бедро. Внезапно, как молния с неба, к нему пришло откровение, и он сделал свой шаг.

   — Ваше высочество, вы помните повод, по которому Мухаммед Али был послан с посольством в столицу вашего отца?

Назир Джанг не двигался и не отвечал, и Хэйден понял, что должен пойти на риск.

   — Для вас есть лишь одна надежда.

Невозможно было снять это бремя с Назир Джанга.

Оно лежало на нём, пожирая его. Он простонал:

   — Для меня не может быть надежды!

   — Я говорю вам, что есть надежда!

Назир Джанг гневно посмотрел на него, его лицо омрачилось уродливым выражением подозрительности.

   — Я не отдам его! Не просите этого — это невозможно. Прочитайте надпись: если я отдам Талвар, возмездие проклятия возрастёт вдесятеро. Почему вы отказываетесь понять это?

   — Вы не поняли меня, Назир Джанг. Должно быть другое решение. Вы сами говорили, что ваш отец знал его.

   — Я сказал вам также, что этот секрет умер вместе с ним!

   — А не думаете ли вы, что эту тайну можно узнать?

В голосе низама неожиданно прозвучала презрительная насмешка.

   — Я размышлял об этом тысячу раз, феринджи. Я думал, что, возможно, никакой тайны нет! Нет никакой защиты от алмаза. Может быть, это всё — ложь и великий Асаф Джах купил десятилетие мирской власти от самого шайтана! Может быть, он продал душу и, когда его время защиты от проклятья истекло, оно восстановилось вновь. Теперь, когда вы знаете, что он умер от рук сына, смысл этого ясен. Я задушил его! Я душил его целую вечность, а он смотрел на меня, и ужас был в его глазах. О да, в этом нет сомнения, феринджи, проклятье убило Асаф Джаха в конце десятилетия. Поэтому от него нет защиты.

Хэйден получил ответ, которого желал. Назир Джанг поверит в силу Глаза Змеи. Он жаждал сказать: «Это ты убил Асаф Джаха, а не камень. Ты, Назир Джанг, твоя жадность и жажда власти, а не какое-то проклятье. И ужас наводит на тебя твоя вина». Но вместо этого он улыбнулся, переступил через меч и встал между ним и низамом. Затем он привлёк внимание Назир Джанга к занавешенному окну, выходившему на отдельный двор с фонтанами. Он открыл занавеси, так что яркий дневной свет ворвался внутрь, и они вышли на мраморный с позолотой балкон.

   — Назир Джанг, неужели вы забыли о Глазе Змеи? Я сам привёз его в Индостан с острова Ланка.

   — Это был миф. Вместо камня я обнаружил в шкатулке змею.

   — Змея была подложена теми, кто желал зла нам обоим.

Он вновь рассказал, как привёз Глаз Анвару уд-Дину, который планировал использовать его для обретения низамства. Как он заключил договор, заручившись помощью набоба в освобождении Мадраса от французов, и по мере того, как Хэйден говорил, он видел, что Назир Джанг склоняется поверить ему.

   — Но великие планы Анвара уд-Дина были развеяны на побережье.

   — Да. И тогда Глаз был предложен Хайдарабаду.

   — Но я не верил... Где он теперь, после смерти Анвара уд-Дина?

   — Он перешёл к его сыну, Мухаммеду Али, который бежал в Тричинополи. Скоро Чанда Сахиб и ваш племянник приведут туда свою армию, обложат осадой крепость и возьмут её с помощью французских орудий. Когда Мухаммед Али был здесь, он много раз обедал с вашим племянником. Вы можете быть уверены, что Музаффар Джанг знает о Глазе и намеревается присвоить его. Зная это, — продолжал Хэйден Флинт, — ваши советники стремились изолировать вас. Они утаивают от вас истину, считают вас обречённым, полагая, что их будущее связано с Музаффаром. Они ждут вашей смерти. Вы должны поднять свою армию и выступить на юг, на Тричинополи. Ибо там, и только там, — ваше спасение.

Банкетная комната сияла от множества свечей. Джозеф-Франсуа Дюплейкс положил нож и посмотрел на собравшихся, сдержанно улыбаясь членам своего Совета, Луи д'Атейлю, молодому Жаку До и аристократическому Шарлю, маркизу де Бюсси.

«Какая помпа, — думал он, одобрительно глядя вокруг. — Хотя человеку умному и проницательному было бы нетрудно определить истинный статус каждого из сидящих здесь. И тем не менее, устраивая приём Моголам, я должен был делать это как можно более пышным».

Всё проходило точно в соответствии с планом. Во время победного пира в Амбуре, после великой битвы, Музаффар Джанг, самоназначенный низам Декана, официально возложил титул «набоб Карнатики» на Чанду Сахиба. Поскольку претендент, Анвар уд-Дин Хан, был мёртв, Дюплейксу необходимо было лишь признать их.

Сейчас, как требовал протокол, стол возглавлял Музаффар Джанг. Облачённый в тончайшие одеяния и выказывавший надменность, он сидел в тюрбане, украшенном огромным знаменитым рубином. Справа от него сидел Чанда Сахиб, одетый более скромно. Дюплейкс, по формальному положению, сидел следующим, превосходя по чину всю остальную знать Моголов, посадив с собой и представителей собственного Совета.

Он распорядился очерёдностью мест, учитывающей не только требования протокола, но и достижения своей цели приёма. Беседу предполагалось вести придворным языком, а на случай перехода на другой язык рядом располагались переводчики. Вечер был отведён подношению подарков и продолжению обсуждения тем, затронутых во время первых девяти блюд.

«Если мои предчувствия не подводят меня, — говорил он себе, — настаёт самый трудный момент. Чанда Сахиб даёт свой первый залп, как я и ожидал от него».

— Почтенный месье, мы находимся в затруднении. Мы — титулованные особы, но наши люди уже шепчутся, что мы здесь — как два просителя, когда один говорит другому: «Мой господин набоб, где мы будем сидеть сегодня?», а другой отвечает: «Снаружи дома феринджи, мой господин низам».

Дюплейкс снисходительно улыбнулся.

   — О, не стоит прислушиваться к мнению солдатни.

Музаффар напряжённо задвигался и приторным голосом постарался загладить разногласия:

   — Возможно, и так, но положение таково, что мы не сможем продолжать наступление. В Индостане армии остаются армиями, они сражаются и совершают переходы лишь тогда, когда им платят.

Чанда отложил серебряную вилку.

   — Они много обещали до битвы у Амбура.

Дюплейкс посмотрел на него ледяным взглядом. «Жалкий сброд, — хотел сказать он. — Я читал детальные донесения и знаю, как была выиграна битва при Амбуре. Это сделали капитан Парадиз и его люди, чья дисциплина разбила Анвара уд-Дина в первый раз на реке Адьяр; и те же самые солдаты под командованием Луи д'Атейля в Амбуре. Французская тактика! Французская дисциплина! И французская мощь! Вот что нанесло поражение Анвару уд-Дину. Ваш сброд нужен лишь для придания законности операции да ещё для разграбления. Условия были оговорены до начала дела, и будь я проклят, если поддамся на вымогательства».

Он пошёл на обходной манёвр:

   — А может быть, нам попросить месье д'Атейля описать события у Амбура? Мне кажется, у него есть поразительный рассказ о том, как джемадар наших сипаев набросился на телохранителей Анвара уд-Дина, разгромил их в одиночку и отрубил голову их господину, — разве это не истинно героический поступок?

   — Может быть, важнее обсудить то, о чём мы начали говорить?

   — Возможно, да, а возможно, и нет. Разве ваши обещания не остаются в силе? Чего боятся ваши люди?

Чанда продолжал настаивать на своём:

   — До сих пор им удавалось добыть лишь то, что они могли взять в лагере врага. У нас принято, чтобы набоб, даже такой подлый самозванец, как Мухаммед, держал свои сокровища при себе. Если бы мы стояли перед нашими людьми и разбрасывали золото, это подорвало бы наш статус. — Он дипломатически опустил глаза. — Однако наша армия мало что нашла в Амбуре. Отсюда — недовольство.

Музаффар Джанг поддержал его:

   — В этот момент мы и произнесли им наше слово. Я сам обещал добычу в Аркоте, но, когда мы пришли туда, ценности уже были вывезены.

Чанда пожал плечами.

   — Мы не способны платить нашим людям. Уже наблюдаются случаи дезертирства. За ними последуют и другие.

Дюплейкс почувствовал, как его разочарование переходит в гнев.

   — Что вы предлагаете? — спросил он. — Я уже объяснил, что нам необходимо как можно скорее блокировать Тричинополи.

   — Сейчас это исключено. С разгромом Мухаммеда Али Хана придётся обождать. — Раздражение в голосе Музаффара заставило Дюплейкса быстро повернуться к нему.

   — Я не могу ждать!

Музаффар Джанг вынул свои карманные часы и нарочито посмотрел на них, копируя привычку самого Дюплейкса.

   — Ваше нетерпение непонятно мне. Анвар уд-Дин устранён, не так ли? Его столица в наших руках. Следовательно, борьба за Карнатику завершена.

   — Нет! Юг провинции не находится в безопасности. Пока Мухаммед Али жив, он имеет возможность собрать армию, а коль существует такая армия — вы не можете считаться здесь правителем.

Чанда сделал глоток из чашечки с золотым ободком.

   — Почтенный месье, вы сами не видели этой крепости, поэтому позвольте мне описать её. Крепость Тричинополи считается неприступной, поскольку представляет собой пагоду и форт одновременно, построенную на вершине скалы, возвышающейся более чем на триста ваших футов. Она окружена двойной стеной длиной в половину коса; обе стены имеют высоту более двадцати футов и разделены таким же расстоянием. Снаружи стена окружена рвом шириной в тридцать шагов и глубиной в половину этого расстояния...

Дюплейкс слушал Чанду с особенным интересом. Шпионская сеть уже доставила ему точные данные об укреплении Тричинополи. Он отложил в памяти наиболее существенные детали этого описания и теперь сравнивал их с изложением Чанды Сахиба.

   — ...поэтому я считаю, что мы должны попытаться взять самозванца измором, заставив его выйти из Тричинополи. Так мы сможем без труда добиться своего.

Дюплейкс покачал головой.

   — У нас нет времени. Тричинополи должен быть взят в максимально короткий срок. Надо немедленно выступать на Юг.

Музаффар посмотрел на Чанду, затем вновь на Дюплейкса. В его голосе слышалась подозрительность:

   — Может быть, ваши цели не совпадают с нашими, месье? Что, если мы предпочтём игнорировать Мухаммеда Али? Или решим, что нашей лучшей надеждой является объединение джагиров Севера? Что, если мы забудем о ваших интересах и не будем прислушиваться к приказам?

   — В этом случае, Музаффар Джанг, вы не будете достойны вашего имени, поскольку окажетесь трусливым глупцом. А вы должны знать, что я не могу позволить глупцу стать правителем Хайдарабада.

Чанда видел, как его союзник застыл после слов Дюплейкса. «Это не только угроза, это — ужасное оскорбление, — думал он. — Непростительное нарушение этикета. Выставляя видимость власти Могола с такой откровенностью, Дюплейкс унижает Музаффара, а ведь Музаффар Джанг известен своей долгой памятью на неуважение к нему. Я должен выступить, пока не стало слишком поздно».

Он быстро вмешался, обращаясь прямо к Дюплейксу:

   — Почтенный сир, может быть, мне позволено будет предложить компромисс? Давайте остановимся на тех вопросах, в которых мы согласны друг с другом. — Он улыбнулся, пытаясь сгладить возникшее трение. — Мы согласны в том, что крепость и город Тричинополи — наша основная цель. В конце концов мы должны устранить Мухаммеда Али Хана. Чтобы сделать это, необходимо выманить его из этой раковины. Мы также согласны в том, что каждый день его пребывания в Тричинополи укрепляет его позиции лидера, бросившего вызов нашей совместной декларации в Аркоте, провозгласившей меня набобом Карнатики, а Музаффар Джанга — низамом Декана. Но учтите следующее: удерживая крепость, самозванец вынужден платить людям и кормить их. Что касается золота, то он взял из Аркота то немногое, что осталось после поражения Анвара уд-Дина, но продовольствие ему приходится собирать в виде дани с области, окружающей крепость.

Музаффар хотел заговорить, но Чанде удалось предотвратить это.

— Этот район знаменит выращиванием риса. Река Ковери протекает на расстоянии двух французских миль от самой северной части крепости. Другая река, Колерун, течёт параллельно, к северо-западу. Полоса земли между реками, называемая местным населением островом Срирангхам, расположена низко и затопляется водой, что идеально для риса, всё потому, что между Тричинополи и Танджором, к востоку, есть земляная дамба. Эта орошаемая земля находится во владениях танджорского раджи...

Чанда вновь остановился, но на этот раз Музаффар не пытался прервать его. Не делал этого и француз, задумчиво опёршийся подбородком на руку.

Дюплейкс прикидывал в уме. Несколько месяцев назад до Пондичерри дошли известия о том, что англичане вступили в спор с танджорским раджей относительно прибрежного города Девикота, расположенного в устье реки Колерун, в двадцати милях к югу от форта Сен-Дэвид. «Я понимаю теперь, к чему клонит Чанда, — думал он. — Ведь это Чанда во времена Дост Али сурово наказал Танджор за отказ платить дань Аркоту. Он издавна знает Танджор. Знает, какой это лакомый кусок. Правду говорят, что старые привычки не изживаются».

Он позволил своему протеже продолжать.

   — Почтенный месье, у танджорцев есть золото и продовольствие. У них нет способов защиты от атаки европейцев.

   — Мы должны атаковать их? — спросил Дюплейкс, как будто только что понял план. — Вы хотите этого?

   — То, что отберём у Танджора, мы отбираем и у Мухаммеда Али.

   — И ради этого ваши люди пойдут на Юг?

   — Возможность взять то, что они увидят в Танджоре, поможет убедить наших воинов не возвращаться к своим полям.

Музаффар рассмеялся и хлопнул руками по бёдрам.

   — Кажется, Чанда показал нам выход! Это неплохо, не так ли?

По сигналу Дюплейкса звон серебряного подсвечника, используемого вместо председательского молотка, призвал собрание к тишине, и Музаффар Джангу было формально предоставлено слово. Он встал, чтобы провозгласить тост. Его речь была длинной и бессвязной; каждый параграф сначала читался им и затем переводился на французский для членов Совета.

Помощь, предоставленная для разгрома сил Анвара уд-Дина, должна была вознаградиться. Французы получали за это две территории: Виланор и Валудавур. К ним теперь добавлялся порт Масулипатам и маленькая территория Бахура, которая близко расположена к форту Сен-Дэвид и поэтому была такой же важной, как все три предыдущие области, вместе взятые.

План Музаффар Джанга вызвал бурные аплодисменты.

Дюплейкс аплодировал тоже, продолжая при этом думать: «Мы должны спешить с продвижением на Юг. Скоро и они узнают то, что знаю я: Назир Джанг готовится к войне. Армия Хайдарабада насчитывает триста тысяч человек, и как только она войдёт в Карнатику, никакая сила на земле, европейская или иная, будет не в состоянии победить её».

В военном шатре низама было темно и пыльно. Двадцать приближённых Назир Джанга, три маратха и шесть англичан сидели вокруг французской обзорной карты, окружённые многочисленными слугами и охранниками.

В двухстах ярдах от них английская артиллерия вела перемежающийся заградительный огонь. Батареи стреляли поочерёдно, одна давала залпом сигнал другой, передававшей очерёдность далее по линии войск. Хэйден услышал, как очередной залп разорвал воздух; через полминуты послышался более удалённый ответ следующей батареи.

   — Сэр, даже по этой карте можно судить, что француз имеет большие виды на вашу страну.

Стринджер Лоуренс выпрямил спину; его лицо побагровело в этой удушающей жаре. Он с трудом сидел на корточках на низкой табуретке; его колени, не привыкшие сгибаться больше чем под прямым углом, скрипели, когда он пытался переместить свой вес. На нём был свеженапудренный парик и красный мундир с золотой шнуровкой, голубой отделкой и глубокими обшлагами.

Хэйден внутренне сжался от слов майора. Он наклонился к нему как можно более незаметно и еле слышно сказал:

   — Сэр, вы должны обращаться к низаму «ваше высочество».

   — Мммм?

«Следует осторожно направлять Лоуренса, — думал Флинт. — Назир Джанг правит страной размером с Францию и Англию, вместе взятыми. Без должного соблюдения протокола наш ненадёжный союз может развалиться».

   — Я хочу сказать, что так будет лучше, ваше высочество, а иначе француз скушает вас. Вы без необходимости потеряете много ваших людей, понимаете?

Вялый, безразличный жест был единственным ответом Назир Джанга. Его глаза опустились.

Вместо него заговорил пылкий набоб Саванура:

   — Я скажу, что этот трусливый манёвр не добавит чести низаму.

Лоуренс фыркнул в платок и сунул его в карман жилета, прежде чем постучать набалдашником трости по карте.

   — Насчёт этого я ничего не могу сказать, сэр. Однако если хотите выиграть день, то последнему глупцу ясно, что вы должны переместиться сюда, оставив нынешнюю позицию, и занять расположение ближе к Пондичерри.

Набоб Курнула, патан по происхождению, сжал рукоять своего меча.

   — Лучше атаковать! Наш господин нашёл нужным назначить вас генералиссимусом его армий. Астрологи говорят, что день — благоприятный для этого. Почему вы не прикажете нашим силам пойти в атаку?

   — Если командую я, то пусть они выполняют мои приказы!

   — Я скажу, что вы боитесь французов!

Лоуренс пытался сохранить самообладание. Он вновь наклонился вперёд, чертя широкие дуги на карте серебряным набалдашником трости.

   — Я хочу, чтобы вам стало ясно: Музаффар Джанг и Чанда Сахиб заняли позицию в нескольких милях от нас. Две тысячи французов вышли из Пондичерри. Ими командует один из лучших французских офицеров, когда-либо вступавших в эту страну, — мистер Дотэ. Можете быть уверены, что он не забыл привезти с собой тридцать орудий и значительное количество сипаев. Нет сомнения, куда ваша армия должна подтянуться. — Он ударил тростью в карту. — Сюда, между Чандой Сахибом и Пондичерри, чтобы он утратил связь с ними и оказался отрезанным! Таким образом, возможно, вы не потеряете столько всадников от их картечи.

Морари Рао, лидер маратхов, с глазами, горящими от предвкушения битвы, гневно заговорил:

   — Вы не понимаете наших методов войны. Мои люди не примут распоряжений европейского офицера.

Назир Джанг поднял руку и обратился к Лоуренсу:

   — Мои письма привели вас сюда из форта Сен-Джордж с шестьюстами людьми, майор Лоуренс. Почему вы до сих пор не желаете присоединиться к военным действиям?

Вы напуганы их количеством? Если моя армия отойдёт от войск Чанды Сахиба, как вы предлагаете, все подумают, что я убегаю от него.

   — Я посоветовал бы вам пригласить выступить мистера Весткота, — сказал Хэйден.

Потеряв терпение, Лоуренс схватил набалдашник своей трости и поднялся с её помощью на ноги.

   — Мистер Весткот, член Мадрасского совета, обладает полномочиями вести переговоры, — сказал он устало. — Он здесь с капитаном Дальтоном. Может быть, они смогут прояснить мою стратегию, поскольку мне это определённо не удаётся.

Фосс Весткот слегка прокашлялся.

   — Если ваше высочество не возражает, мы могли бы перейти к обсуждению пункта тринадцать нашей программы...

По мере того как спокойная дипломатия члена Совета смягчала ход совещания, настроение Хэйдена падало. «Конечно, наши шансы теперь самые высокие со времени начала всех этих бед, — думал он, заставляя себя оценить будущий ход событий. — Низам расположился лагерем здесь, в Виланоре, менее чем в десяти милях от ворот Пондичерри! С ним — величайшая армия в Индостане, может быть — полмиллиона бойцов вместе с конницей маратхов Морари Рао, и большинство его дивизий более или менее лояльны к нему, пока перспективы победы радужные. Более того, Назир Джанг принёс с собой богатства, соответствующие его власти, всю казну Аурангабада — сорок сундуков драгоценностей и десять миллионов монет! А теперь, сверх всего, Стринджер Лоуренс поставлен главнокомандующим всех войск в результате щедрого жеста Назир Джанга!

Что может сделать Дюплейкс? Для того чтобы потерпеть. поражение, мы должны обладать куриными мозгами и небывалым невезением. Но, чёрт побери, мы, кажется, пытаемся добиться этого! Майор пренебрёг честью, которая была оказана ему Назир Джангом, приняв слишком серьёзно своё назначение командующим. Неужели Стринджер столь наивен, что думает, будто может распоряжаться армией низама по своему усмотрению? Почему он не положился на Клайва, оставив за собой лишь роль советника и беседуя с низамом по восточному обычаю? По крайней мере, мистер Весткот поступает так, как я советовал».

. — ... Итак, ваше высочество, Английская компания просит о помощи, которая не связана ни с какими условиями с нашей стороны, а также с обязательством исполнения данного договора.

Хэйден хотел дополнить Фосса Весткота своими политическими соображениями, когда заговорил низам. Он произносил пустые слова, как будто жевал сухую пыль, голосом уставшим и выдающим страх. Хэйден помнил тот бесплодный совет-дурбар с участием Мухаммеда Али, который лишь убедил низама, что его судьба уже предрешена и будет катастрофической.

Дурбар правительства низама, на котором впервые присутствовал Хэйден, отмечал покорение Назир Джангом провинции Аркот три месяца назад. На него был официально приглашён Мухаммед Али Хан, но по иной причине.

В большом отчаянии набоб отправился на север за сто пятьдесят миль в путешествие, опасное уже потому, что ему пришлось оставить Тричинополи и свои богатства, тогда как Пратар Сингх, амбициозный раджа соседнего Танджора, смотрел на него ревнивыми глазами, да и его собственные наёмники были менее чем надёжными. Но Мухаммеду Али необходимо было появиться в Арни, в десяти милях от Аркота, чтобы преклонить колени и пасть пред славой субахдара Декана. Ибо Назир Джанг был человеком, который мог теперь даровать ему жизнь и власть в этой земле смерти и изгнания.

Телохранители Мухаммеда Али въехали в брод у Арни, где их встретили пятьсот всадников Морари Рао. Он, должно быть, подумал, что его предали. Как тревожно видеть этих индусских маратхов, гордых людей элитной конницы Раджходжи Бхонзла, принимающими его как брата и провожающими в необозримый лагерь, созданный низамом.

Этот лагерь был целым городом. Миллион душ — учёные и подметальщики, повара и куртизанки, а также три или четыре лакха бойцов — город в пятьдесят миль в окружности, возводимый, разбираемый и возводимый вновь со скоростью сменяющихся фаз луны.

Хэйден был свидетелем изумления Мухаммеда Али. Даже пребывание в Хайдарабаде не подготовило его к лицезрению масштабов военной силы Низама. Будучи полностью собранным, войско представляло зрелище, внушающее благоговейный восторг: и всё оно управлялось волей одного человека.

Несмотря на всё новые и новые неожиданные повороты, события в конце концов работали во благо Мухаммеда Али. В ту ночь в сердце провинции Аркот он был провозглашён набобом Карнатики; и что за странная ночь это была!

Низам встретил его с болезненным лицом и в злобном настроении; Мухаммед Али простёрся перед ним, затем подошёл, чтобы поцеловать камень власти в Талваре, глядя оцепенело на желтушное лицо господина, к которому было велено приблизиться.

   — Требуй от меня всего, чего угодно, о великий господин низам.

Назир Джанг важно повернулся к вазиру, несомненно помня уроки, которые он усвоил с детства рядом с великим Асаф Джахом, когда он был свидетелем, как его отец проявляет власть и укрепляет преданность к себе.

   — Всего? Какое ёмкое слово. Оболочка, в которой содержится бесконечность. В таком случае отдай мне рубин.

Мухаммед Али спал с лица, в ужасе от этого требования. Он затряс головой и испуганно проговорил:

   — Господин, у меня нет рубина.

   — Есть, Глаз Змеи, которая имеет своё созвездие на небесах, тринадцатый знак Зодиака... Тот самый рубин, который мистер Флинт принёс в мои владения!

Ядовитый взгляд, который Мухаммед Али гневно бросил в сторону Хэйдена, обнаружил его злобу под маской кротости.

   — Господин, у меня нет больше этого камня!

   — У кого он тогда? — раздражённо спросил Назир.

Мухаммед Али лихорадочно думал; его покрасневшие глаза метались взад и вперёд, он взвешивал, что Назир Джанг может уже знать. Сейчас он не мог сказать истину.

   — Он потерян. Пропал. Исчез в аду, из которого и пришёл.

   — Ты лжёшь, Мухаммед Али Хан!

   — Нет!

   — Тогда поклянись! Клянись Горой Света, что говоришь истину!

Мухаммед Али встал на колени и поцеловал камень ещё раз, а затем рассказал, как Глаз был потерян в этой же самой реке Чейяр, когда он бежал со своими телохранителями на Юг из Аркота. Как его лошадь споткнулась и бурное течение, поднятое муссонными дождями, унесло камень.

   — Лжец!

О да, Мухаммед Али Хан солгал и оставил низама как можно скорее, прося отпустить его, оправдываясь необходимостью держать Тричинополи и Юг, пока самозванцы ещё на свободе. Остаток вечера прошёл в молчании; Назир Джанг удалился к себе безутешный, оставшись наедине со своими погибшими надеждами.

Но последствия этой самой необыкновенной ночи не ограничились для Хэйдена тем, что он отправился спать. Лезвие ножа появилось над его головой и распороло ткань шатра после полуночи. Он вскочил на ноги, полностью проснувшись, и встретил вора с двумя взведёнными и наставленными пистолетами.

   — Стой, бандит!

   — Я не бандит, сахиб.

   — Иисус всемилостивейший! Это ты!

Красная от бетеля улыбка страшно засияла в лунном свете на расплывшемся от радости, испещрённом морщинами лице. Он рад был видеть это лицо: это был старый скаут, когда-то бывший разведчиком у Абдула Масджида.

   — Мохан Даз? Или его привидение?

   — Чшшш, баба! Пожалуйста, потише! Я пришёл кое-что рассказать сахибу и не хочу, чтобы меня обнаружили.

Старый скаут открыл ему, что Мухаммед Али солгал о Глазе.

   — Вы должны знать, что он продал его Музаффар Джангу. Он надеялся отобрать Аркот у своего отца, как только Музаффар станет низамом.

В темноте насмешливая болтовня Мохана Даза была удивительно успокаивающей.

   — Почему ты рассказываешь мне это?

   — Хороший господин достоин знать истину. Но это ещё не всё.

Он слушал, как скаут рассказывал сначала о суде над Ясмин, затем об ужасном разгроме в Амбуре и, наконец, о бегстве Ясмин-бегумы.

   — Ты уверен, что она жива?

   — Сахиб, её приговор отсрочен, и она живёт в зенане в Тричинополи.

Светлая радость наполнила Хэйдена. Он схватил старика за руки, неспособный вымолвить ни слова.

   — Я благодарю тебя за это, — сказал Хэйден наконец с искренностью, с которой редко что произносил до сих пор. Он вынул золотой мохур из своего походного сундука. — Мохан Даз, это — малая благодарность...

Скаут пренебрежительно посмотрел на монету.

   — Не надо, сахиб. Вы уже заплатили. Здесь, в моём сердце.

Он улыбнулся ему в ответ, и старый боец закачал от удовольствия головой.

Хэйден Флинт вспомнил о своей обязанности и об обещании, которое дал Клайву.

   — Мохан Даз, у меня есть вопрос к тебе. На этот раз я заплачу за ответ.

Мохан Даз согласился и взял золото.

   — Это справедливо.

   — Ты говорил о зенане Мухаммеда Али. Знаешь ли ты, содержится ли там женщина-ангрези?

Скаут опустил глаза.

   — Я не могу говорить об этом.

   — Почему, Мохан Даз? Почему ты не можешь говорить?

Далёкий окрик часового заставил их замолчать. Послышались шум борьбы и выстрелы — стычка между враждующими группами огромного буйного лагеря Назир Джанга. Затем всё стихло. Он повернулся к Мохан Дазу, но скаут исчез, оставив золотой мохур на ковре.

   — Хммм!

Стринджер Лоуренс вновь прочистил горло. Это вернуло Хэйдена к настоящему. Майор не уступал ни пяди в своём мнении.

   — Я говорю о манёвре, сэр! — настаивал Лоуренс. — В данном конкретном случае прямая атака встретится с большими трудностями и будет стоить жизни многих храбрых людей. У врага сильная позиция. У него большая артиллерия. Но если вы согласитесь занять позицию между ним и Пондичерри, вы сможете, отрезав коммуникации, заставить его сражаться в неблагоприятных условиях. — Он старался преподнести это с простотой и радушием. — Так будет вернее, правда? И никакой потери достоинства, я уверяю вас! Что вы скажете на это, ваше высочество?

Назир вздохнул.

   — Послушайте: Бог всемогущий даёт процветание тому, кому желает; приводит к нищете, кого желает; прославляет того, кого желает, и обесчещивает, кого же...

В шатёр вошёл прапорщик, раскрасневшийся и торопливый.

   — Сэр, наблюдается движение с французской стороны!

Совещание немедленно прекратилось. Зазвучали приказания. Лоуренс ворчал, что уведёт своих солдат обратно в форт Сен-Дэвид, если к нему не прислушаются.

Огромная конная армия, содержание которой было возможным на этой щедрой земле, стояла в боевом порядке, выстроенная и подобранная, в готовности броситься на врага. Рядом на ветру развевались многочисленные штандарты дивизий низама, оттесняя тяжёлый флаг Ост-Индской компании с его красными и белыми полосами и кантом Соединённого Королевства, который держал солдат в красном мундире. Пехотинцы, в ремнях крест-накрест, стрелки-фузелёры и гренадеры с поднятыми вверх мушкетами, длинные штыки которых поднимались над их треуголками. За знаменосцами низама стояла тысяча слонов во всеоружии, терпеливо ждущих на жарком солнце. В воздухе висел тяжёлый запах помёта. При появлении низама слоны подняли правые передние ноги, чтобы полуголые погонщики вскарабкались на их головы.

Свита низама проследовала к своим огромным «коням», соблюдая должную церемонию и взбираясь наверх по специальным складным деревянным лестницам.

Хэйден забрался в собственный ходах на десятилетнем самце. Сверху он крикнул Роберту Клайву:

   — Ты будешь с майором или поедешь со мной? Я уже привык к этому транспорту. Он безопаснее, чем кажется.

Клайв хмыкнул.

   — В бою нет безопасного места!

Но, тем не менее, последовал за ним с беспечной медлительностью, которая придавала ему большой вес в глазах сипаев Лоуренса. Он снял шляпу перед штандартом низама и взошёл по ступеням в ходах перед линией туземных войск, взявших оружие в строевую стойку. Меч джемадара элегантно обнажился в салюте.

   — Немного театральности для солдат?

   — Это поднимает их дух. Улыбка вызывает хорошее настроение. — Клайв бросил на него жёсткий взгляд, уставив палец в его грудь. — Не думай, что я забыл о нашем обете. Я постоянно вынашиваю мысль об освобождении Аркали.

   — Я молюсь, чтобы мы смогли выполнить это.

И вновь треуголка Клайва поднялась в воздух, когда они проезжали ряды красных мундиров. Сипаи ответили на это троекратным «Хузза!». Хэйден Флинт насмешливо произнёс:

   — Авэ, Цезар, моритури тэ салутант! Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!

Клайв не смутился.

   — Я поведу этих храбрых солдат за собой. Важно, чтобы у них было высокое мнение обо мне, ибо я потребую от них выдающихся дел.

Авангард армии Назир Джанга тяжело двинулся вперёд, поднимая клубы пыли. Огромные зонты с бахромой раскачивались при движении слонов, позолоченная упряжь отражала солнце, словно зеркала. Клайв раздвинул подзорную трубу и направил её на Чанду Сахиба и Музаффар Джанга. Он знал, что они должны скорее сойтись, иначе заход солнца не позволит успешно завершить битву.

По мере того как противостоящие армии сближались на равнине, всадники маратхов под предводительством Морари Рао следовали за основными силами, как стая шакалов следует в стороне от охотящегося прайда львов.

Клайв указал на них.

   — Индусы представляют собой свирепых бойцов, не так ли? Добрые солдаты эти члены Конфедерации. Какой невероятный альянс между Раджходжи Бхонзла и Моголами, а?

   — Невероятный и непредсказуемый. Я думаю, что Назир Джанг позволил людям пешва присоединиться к нам по каким-то своим политическим мотивам. В Аурангабаде ходили слухи, что Асаф Джах заключал много сделок с маратхами и даже что он приглашал их в Карнатику для того, чтобы карать его непокорных вассалов. Это было, когда ещё Дост Али был набобом.

   — Тесть Чанды Сахиба?

   — Он самый.

Клайв коротко рассмеялся.

   — Кто бы мог подумать?

   — Как говорит китайское проклятие, чтоб ты жил в интересное время!

Клайв какое-то время наблюдал за маратхами, затем покачал головой.

   — Они прирождённые пираты, но по-своему величественны.

Они не склонят более колени перед правлением Моголов. Бог мой, смотри, как мчатся! Почувствовав кровь, они распаляются, и теперь их ничем не остановишь.

   — Подожди, скоро они встретятся с французской пехотой.

   — Это вряд ли. Она скрыта от нас. Но должна быть где-то близко. Ей придётся выдвинуться, чтобы прикрыть орудия.

   — Я их не вижу. — Хэйден разглядывал главные силы вражеского альянса. Курьеры генералов и гонцы подразделений наёмников постоянно галопировали на быстрых лошадях к двум слонам командующих с донесениями, и от них — с приказаниями. Навстречу им бежали информаторы лагеря, и гонцы поворачивали назад, к Музаффар Джангу или Чанде Сахибу, чтобы передать им новые требования наёмников, новую цену, которую они запрашивали за продолжение поддержки. Очевидно, что в результате этой торговли некоторые подразделения останутся стоять, когда раздастся призыв к бою, другие же дезертируют либо перейдут на сторону противника. Ещё до окончания битвы многие присоединятся к врагу, а если повезёт, ещё большее количество покинет поле боя.

Внезапно убывающий день стал необычайно оживлённым. Запели военные трубы. Погонщики ударили ногами за ушами своих громадных животных, и весь строй ринулся вперёд. В предвкушении битвы Хэйдена охватило возбуждение, которое заглушило страх; однако его рациональный разум подсказывал, что противники обладают приблизительно равными силами: полмиллиона войск низама против впятеро меньшей численности претендентов, но, с другой стороны — две тысячи французов против шестисот англичан. Сотни тысяч должны погибнуть в этом бою.

Он вновь мысленно пронёсся к военному совету, обвиняя себя за то, что не смог привести Совет к компромиссу. Если бы ему удалось умиротворить Лоуренса, план майора мог быть принят. А теперь, в результате гордости и нарушения протокола, им приходится идти в подобное неорганизованное наступление.

Что тогда сказал Мухаммед Али, накануне битвы, со времени которой, казалось, прошла целая жизнь? «В этом мире нет никаких «было бы» или «могло бы быть». Существует лишь то, что есть, и то, что написано. И на всё — воля Аллаха».

А Клайв говорил, что всё совершается в данном моменте, что разработанным планам никогда не удаётся следовать, что лидер — это человек, который научился формировать события в настоящем.

И то, что Назир Джанг начал говорить тогда о чести и бесчестии, тоже было истиной. Если бы пришедший прапорщик не прервал его, низам мог бы закончить свою цитату: «Бог всемогущий следит за последовательностью дня и ночи; из жизни Он творит смерть, а из смерти — жизнь; Он наделяет всех, не обделяя никого».

Клайв рассматривал вражеские войска. Внезапно он повернулся, охваченный новым энтузиазмом:

   — Смотри! Французы отводят орудия!

   — Это невозможно!

   — Но это так! Они, может быть, пытаются прикрыть фланг!

Он взял подзорную трубу и увидел, как орудийные расчёты оттаскивают орудия от позиции.

   — Нет, Бог мой, они отводят их назад!

Это не имело смысла. Орудия могли произвести залп и перезарядиться за такое короткое время, что лошадь галопом не успеет домчаться до них. Пока они стояли там, любая фронтальная атака была обречена. Их картечь разорвала бы в куски всё, что неслось к ним на расстоянии трёхсот ярдов.

   — Без артиллерии они — в нашей власти. О чём они думают?

   — Это, должно быть, предательство.

   — Французы? Нет! Они не такие вероломные, как Моголы. Ты забыл, что они — главные зачинщики всего этого?

   — Что тогда? Ловушка?

   — Бог мой, нет! Идиотизм — или мятеж! Где же их проклятая пехота?

   — Святой Иисус, они рассеиваются!

Они увидели, как почти половина противостоящей армии начала двигаться по направлению к Пондичерри.

   — Смотри! Люди Чанды Сахиба бегут под укрытие французской аренды!

Клайв взял обратно подзорную трубу и крепко прислонился к краю качающегося ходаха, наблюдая в течение долгих минут, как рассеивается армия противника.

   — Они отступают. Уходят в Пондичерри. И Музаффар за ними! Нет, он остался. Неужели он хочет сражаться?

Когда они сблизились, произошла короткая и кровавая стычка. Командиры Назир Джанга не могли сразу сдержать своих людей и предотвратить ненужную бойню. Прошёл час, прежде чем яркая делегация Музаффар Джанга осмелилась выдвинуться вперёд для ведения переговоров.

   — Чёрт побери! Сорвали сражение. — Разочарование Клайва было очевидным.

   — Ты должен благодарить Бога за это.

   — Больше мне не придётся вступать в битву на слоне. — Клайв начал смеяться.

   — Не понял.

   — Это означает, мистер Флинт, что мы победили! Поворотное событие. Стало быть, в Индостане с французами покончено!

Хэйден тоже пытался улыбнуться, но ощущал в себе какое-то сильное предчувствие того, что события приняли ужасный оборот, и, несмотря на энтузиазм Клайва, не мог заставить себя думать иначе.

Белая лошадь Чанды Сахиба встала на дыбы, когда он натянул поводья и спрыгнул на землю. Широкие улицы Пондичерри были заполнены народом. Тысячи глаз следили за ними, когда они устремились через площадь к воротам губернаторской резиденции.

Его сын, Раза, и телохранители пробили им путь. Атмосфера внутри форта Луи была напряжённой и устрашающей, в противоположность тому радостному возбуждению, которое встретило их при первом появлении.

Чанда ворвался в сторожку у ворот, охваченный страшным гневом. Сорок восемь часов назад он обозревал боевые порядки врага, молясь всемогущему Богу о победе, которая должна была восстановить его на законном месте — на маснаде Карнатики. Сорок восемь часов назад это казалось возможным. Теперь же всё было разбито вдребезги.

Европейские торговцы, солдаты и служащие Французской компании толпились на площади, ожидая какого-либо достоверного сообщения о катастрофе. Чанда слышал, как выкрикивали его имя. Затем из толпы донеслись язвительные насмешки в его адрес. Они, очевидно, считали разгром его виной.

Известия о том, что Морари Рао присоединился к огромной армии Назир Джанга, явились разительным ударом. После длительного пребывания в Сатаре в качестве их «гостя» комичным, но понятным было то, что эти индусские конники попытаются закрепить его окончательное поражение. Предательство среди союзников — это он тоже мог вынести; даже разрыв с жадными генералами Музаффара. Но никогда, в самых худших своих предчувствиях, не мог он вообразить, что убежать могут феринджи.

Взбунтовалась пехота, уйдя обратно в крепость, как капризные дети. И всё из-за платы! После лекции Дюплейкса по этому вопросу! За ними последовала драгоценная артиллерия, после того как осталась без защиты, на которую она полагалась.

Теперь часовые стояли перед Чандой Сахибом и его людьми со штыками наперевес. Произошло бы кровопролитие, если бы не маркиз де Бюсси, вышедший к ним в безупречном голубом камзоле и ботфортах и отведший мушкеты, пропуская их.

   — Где Дюплейкс? — потребовал Чанда.

   — За своими бумагами, — обходительно ответил де Бюсси.

   — Я встречусь с ним! Теперь же!

   — Конечно. — Маркиз щёлкнул пальцами, и тамильский мальчик-слуга в белых перчатках и парике побежал вверх по лестнице к апартаментам губернатора. — Я проинформировал его превосходительство. Теперь же...

Они попытались обойти этого франта, следя глазами за мальчиком, поднимавшимся на верхнюю галерею, но де Бюсси проворно опередил их, загородив путь.

   — ...возможно, вы подождёте здесь, сиры.

   — Прочь с дороги!

Чанда трясся от гнева. Сын был рядом с ним с обнажённым мечом, испугавшим де Бюсси. Они были уже на середине лестницы, когда к де Бюсси присоединились д'Атейль, Ло и некоторые другие члены Совета.

На верхней галерее появился сам Дюплейкс в безукоризненно белом жилете и шёлковых бриджах. Он глядел на них, одна рука сзади, лебединое перо в другой.

Сопровождающие Чанду остановились, за исключением Разы, который поднял меч, остриё которого застыло в дюйме от сердца француза.

Несколько мгновений Дюплейкс смотрел на Могола, затем медленно упёрся кончиком пера в тяжёлое лезвие и отвёл его в сторону. Он слегка наклонил голову, с улыбкой, играющей в уголках рта, прежде чем сказать Чанде Сахибу:

   — Зачем вы позволяете своему сыну обнажать меч в моём доме?

Затем он повернулся и увёл их в кабинет Совета.

Когда они уселись, Чанда приступил к своим обвинениям:

   — Ваша пехота побежала!

   — Si! Конечно!

   — И артиллерия вслед за нею, — сказал Раза.

   — Si! Я признаю это всё.

   — Музаффар сдался! Его армия разбежалась. У нас всего двадцать тысяч людей, спрятавшихся за стенами вашего форта, как... как собаки!

   — С двадцатью тысячами можно ещё многое сделать.

   — Против Назир Джанга? Его силы превосходят наши в двадцать раз!

   — На данный момент.

   — Они пойдут против нас!

   — Я не думаю. — Лицо Дюплейкса сияло, бледное и светящееся как луна. Он казался совершенно невозмутимым, безразличным к поражению, подчёркивая движениями своего белого пера их заблуждения. — Назир Джанг выиграл битву? Так? Он также получил то, что желало его сердце: своего племянника, так? Он теперь возвратился в Аркот, чтобы погрузиться в свои пирушки, полагая, что одержал победу за счёт благоговейного страха, который вызывает его имя. Он, по-моему, тщеславен и склонен предаваться наслаждениям. Он — не пешка в руках англичан и не будет нападать на Пондичерри, а англичане не смогут это сделать, поскольку наши страны не воюют.

   — Но он не сможет возвратиться в Аурангабад, пока я здесь. Он провозгласил Мухаммед Али Хана...

   — Я сказал, он уйдёт в Аркот. А пока будет там, мои письма объяснят ему ситуацию! — Он указал на чернильницу и разбросанные бумаги. — Вы видите? Низам прочтёт их. Я назначил посольство. Маркиз де Бюсси — способный посланник. Он представит положение в благоприятном свете.

   — Как можно вести переговоры с низамом, когда вы защищаете меня?

   — Целью моих писем будет преподнесение подарков, льстивых похвал, объяснения «недоразумений», происшедших в последнее время. В конце концов, он видел, что армия Музаффара была выстроена против него. Вам показалось, что мои войска отошли намеренно, оставив его племянника беззащитным, с единственным выбором — сдаться. Если вам так показалось, то так покажется и ему. — Он пожал плечами. — Я предотвращу новое нападение.

   — Как вы заставите его поверить вам?

   — Я не собираюсь ни в чём убеждать его. Достаточно будет того, что он возвратится в Хайдарабад или останется в Аркоте. Чем больше армия, тем больше стоит содержание её в походе. Каждый день, который он проводит в бездействии, приносит истощение армии.

   — Я не могу разделить вашего оптимизма. Они нападут на нас, и мы будем раздавлены.

   — Нет, это совершенно очевидно. — Дюплейкс вздохнул, как бы обращаясь к безнадёжно тупому ученику. — Если бы вы были Назир Джангом, вы не посмели бы атаковать форт Луи. Потому что вам пришлось бы унизиться до просьбы к англичанам использовать их орудия для разрушения наших стен. Вы бы понимали, что стены форта Луи прочные и поддерживаются в таком состоянии постоянным ремонтом. Поэтому осада только обесславила бы вас.

Де Бюсси наблюдал за беседой с восхищением. Месье губернатор затратил почти час на то, чтобы умиротворить Чанду Сахиба, но сделал это великолепно. Когда свиту Чанды Сахиба проводили к лошадям и отправили обратно в лагерь, эти невежественные язычники были уже полностью убеждены Дюплейксом.

«Если бы только они могли знать истинные его мысли, — думал де Бюсси. — Если бы только я мог слышать их. Но я подозреваю, что это разбило бы наше согласие вдребезги. Неповиновение пехоты д'Атейля было отвратительным, не имеющим прецедента в анналах французских войск. Позорно, что Дюплейксу приходится мириться с этим. И он идёт навстречу их требованиям, вместо того чтобы повесить самых горластых негодяев! Это показывает, насколько опасным является наше нынешнее положение».

Как только Чанда Сахиб удалился, он повернулся к Дюплейксу:

   — Что нам теперь делать?

Дюплейкс бросил на него тревожный взгляд.

   — Как я и сказал, вести переговоры со всеми, с кем сможем. Тайно. Вы передадите мои добрые отношения всем партизанским руководителям и командирам Назир Джанга — патанам и афганцам. Вы начнёте обхаживать набоба Курнула.

«Дюплейкс, должно быть, установил уже связь с некоторыми из людей Назир Джанга, — думал де Бюсси. — Возможно, через разведывательную сеть.

   — Вы действительно думаете, что это поможет? — спросил он.

Дюплейкс пожал плечами.

   — Конечно. Сейчас Лоуренс попытается убедить Назир Джанга блокировать Пондичерри, но я думаю, что низам возвратится в Аркот наслаждаться своей охотой и женщинами.

   — Я не убеждён в этом.

   — Нет? — Дюплейкс отложил перо и сплёл пальцы над головой. Откинувшись в кресле, он положил ногу на край стола. — Позвольте мне пояснить кое-что. Существует один важный фактор, который вы не учитываете в этом математическом уравнении.

   — А именно?

   — Предрассудки Моголов. Вы забываете, что имеете дело с людьми средневековья. Они всё ещё верят, что звёзды и планеты управляют их судьбой. У них самые примитивные представления о причине и следствии.

Всё просто, Назир Джанг захватил Музаффара. Он не остановится ни перед чем, чтобы выжать из него, где находится Глаз, а поскольку Музаффар — трус, он скажет всё в обмен на свою жизнь и некоторые условия.

   — Почему вы уверены, что...

Дюплейкс опустил руки вниз и соединил кончики пальцев.

   — Шарль, вы можете считать это предположение уверенностью.

   — Может быть, и так. — Де Бюсси не мог больше сохранять молчание об этом. — Я могу представить, что этот вопрос будет главным в переговорах между дядей и племянником.

   — Назир Джанг пришёл сюда лишь с одной целью: захватить Глаз Змеи. Теперь он получил его и может успокоиться. Он будет более уверенным в своей силе, а значит, и более обходительным. Он возвратится к своим прежним убеждениям, считая нас, европейцев, просто надоедливыми насекомыми, населяющими его побережье. Назир Джанг задержался здесь ненадолго, а затем ему это наскучит и он возвратится домой, чтобы разгромить Мухаммеда Али, к которому не испытывает особенной любви. И взять крепость Джинджи.

Де Бюсси пытался сопротивляться соблазнительной уверенности Дюплейкса. Это был трюк губернатора — высказывать «предсказания» относительно того, что было уже достоверно известно ему как факты. Этот трюк срабатывал на многих более доверчивых подчинённых. Уже половина Совета считала Дюплейкса гением, а другая половина не осмеливалась отрицать это.

   — Вы сказали Чанде Сахибу, что я возглавлю посольство к Назир Джангу? С кем я буду вести переговоры?

   — Вы начнёте диалог с Шах Наваз Ханом, вазиром Назир Джанга.

Маркиз задержал дыхание. Он почувствовал приступ злости, но к ней примешивалось изумление и даже завистливое восхищение.

Было ещё темно, когда французы предприняли вылазку из крепости Джинджи. Они овладели ею без потерь несколькими днями ранее. Рассвет только занимался, когда они совершили нападение на лагерь Моголов.

Весть об этом привела низама в негодование. Он немедленно приказал привести Музаффара, затем вызвал своих приближённых и генералов собраться на открытом воздухе, среди скопления народа.

Глумливые и презрительные восклицания раздались в толпе, когда перед Назир Джангом поставили жалкого заключённого. Мятежный племянник был в ручных и ножных кандалах, он молил о пощаде, как неприкасаемый нищий. Его богатые одеяния были сорваны стражниками, и железная цепь со звеньями толщиной в палец свисала от щиколоток к запястьям, к вороту и обратно, придавливая его к земле. С негодованием увидел Хэйден ожоги на его теле и рубцы от плети.

Со времени битвы при Виланоре низам тоже разительно изменился. Его страх перед Кох-и-Нором прошёл. Он носил теперь Глаз на тюрбане, так же как когда-то его племянник; носил гордо, у всех на виду, в середине лба. И всё же казалось, что новая уверенность низама носит нездоровый характер.

Перемены проявлялись вначале в малом. Его поведение стало высокомерным. Он не позволял присутствующим разговаривать между собой. Приказал палачу стоять всё время вблизи Музаффара, чтобы отрубить голову при любой попытке освободить его. В последнее время охрана была удвоена, а три молодых единокровных брата, старший из которых был простофиля Салават Джанг, взяты под стражу.

Дальше начались рассказы о жестокостях: сначала — к животным, а затем, как говорили, и к женщинам. А когда старый слуга мягко спросил его, почему господин так ведёт себя, Назир Джанга охватила ярость, и он приказал убить слугу, хотя тот служил ему, а ранее и Асаф Джаху, всю свою жизнь.

За один месяц он нарушил обязательства, взятые перед Фоссом Весткотом и Мадрасским советом. Армии низамата надоело находиться в Аркоте, и Аркот был истощён армией. За последние месяцы в результате дезертирства армия сократилась до шестидесяти тысяч бойцов и семисот слонов.

Музаффар простёрся перед правительством Назир Джанга, лепеча что-то от ужаса перед гневом своего дяди, перед страшным мщением, которого ему теперь не избежать.

   — Посмотрите на эту собаку!

   — Посмотрите, как он ест грязь у ног нашего законного господина!

   — Мы видим, теперь, почему люди оставили его! Он — ничтожество.

Новые восклицания вырвались из толпы, когда серый Джагернаут поднялся на низкий холм и пошёл через расступающуюся толпу. Это был собственный слон низама; его бивни были позолочены и украшены драгоценностями. Один Бог знал, для какой цели он был воспитан.

Ритуальное унижение продолжалось, заставляя Хэйдена опускать глаза. Это было развлечение, которое низам позволял своим приближённым, но он, Хэйден Флинт, не желал принимать в нём участие. Видеть противника разбитым, сорвать с него всё, что он имеет, позволить простой солдатне высмеивать его — это было здесь в порядке вещей.

   — Почему вы не браните его, феринджи? — крикнул ему один из приближённых.

   — Ему обещали свободу.

   — Он больше не человек! Посмотрите на него!

   — Бог мой, вы не отличаете добро от зла!

Хэйден повернулся и при этом толкнул плечом человека. Осман, его помощник, горестно обратился к нему, обеспокоенный тем, что низам обратит внимание и разгневается на строптивого европейца. Если даже Назир Джанг и не видит его теперь, найдутся многие, кто расскажет ему об этом позже.

   — Пожалуйста, сахиб, останьтесь и свидетельствуйте!

   — Бить привязанную собаку — не занятие для джентльмена, — прокричал он, разозлись больше, чем ожидал сам. — Это развлечение нецивилизованных скотов.

   — Но вам нельзя уходить! Это оскорбление!

   — А я не могу — и не буду — смотреть, как несчастного затаптывают до смерти.

   — Он — не несчастный, сахиб. Он — Музаффар Джанг.

Внезапно шум стих. Назир Джанг взошёл в ходах своего слона и поднял руки.

   — Музаффар Джанг, — сказал он зловеще, — ты пошёл против меня и проиграл. Час твоего осуждения настал. Ты должен заплатить за грехи феринджи.

Хэйден с отвращением наблюдал за всеобщим ликованием. Низшие чины выкрикивали самые злобные оскорбления в адрес осуждённого — раболепные подхалимы пытались продвинуть свою карьеру демонстрацией любви к низаму, выражая ненависть к его сломленному врагу. Но он видел, что главные союзники низама проявляли сдержанность и что вазир Назир Джанга, Шах Наваз Хан, был при этом самым тихим.

Обвинения Назир Джанга разносились над толпой, приводя её в восторг. В последнее время он не принимал никаких просителей, допуская к себе лишь астрологов и тех, кто пробовал пищу. Он предпринимал усиленные меры для защиты от предательства и со времени битвы появился всего однажды перед народом, нетерпеливый и полный желания отомстить за оскорбления, которые чудились ему из толпы. Так продолжалось последние тридцать дней его пребывания в Аркоте.

Хэйден наблюдал за Назир Джангом и пытался вновь оценить этого человека. «Как скоро, — думал он, — этот человек спровоцирует мятеж против себя?»

Назир Джанг смотрел на своего племянника с ненавистью.

Жёсткая пантомима продолжалась, но что-то в ней изменилось; появилось нечто чуждое для неё и необычное: тут неуместный жест, там — усмешка. Что такое?

Сердце Хэйдена забилось сильнее. Паника стала подступать к нему, когда он услышал отдалённый треск мушкетных выстрелов. Но эти звуки лишь подхлестнули гнев Назир Джанга. Он дал приказ не давать пощады никому, кто будет приближаться к лагерю, пригрозив сделать так, как поступил в своё время Надир Шах, Персидский Мясник, приказавший считать выколотые глаза. Назир Джанг обещал рубить головы.

Он намеревался взять Джинджи и разбить французов, истребив их всех до последнего. Для этого он послал набоба города Куддапаха возглавить авангардную атаку на них.

— Никакой пощады, — напутствовал он патанца. — Я отрежу его лживый язык сегодня в полдень! Маркиз де Бюсси обманул меня в последний раз.

Лицо Назир Джанга исказилось, когда он увидел приближающегося посланца. Хэйден пытался пробиться к нему сквозь толпу возбуждённых солдат и увидел, как тому дали заострённый бодец для управления слоном. Хэйден не мог заглушить чувство дурного предзнаменования внутри себя.

Он пытался справиться со своими зловещими предчувствиями. «Всего за несколько недель, — думал он, — все наши усилия оказались напрасными, как я и предполагал. Бог мой, я знаю, что произошло... Они все подкуплены: Шах Наваз Хан и генералы заключили сделку с Дюплейксом! Проклятье на них! И Назир Джанг ничего не знает об этом. Он в страшной опасности и не представляет этого! Я должен остановить его!»

Но владелец Талвара уже ехал на слоне узнать лично, почему французы не были разбиты.

Хэйден видел, как он удаляется, и приказал Осману найти ему лошадь. Задыхаясь, он бежал за низамом, крича изо всех сил:

— Назир Джанг! Ваше высочество! Послушайте меня!

Дюжина всадников промчалась наперерез, отрезав ему путь. Он бежал вниз по склону, пока хватало сил, затем остановился, задыхаясь. В двухстах ярдах от него набоб Куддапаха стоял на слоне перед своими недвижными войсками.

Почему Абдул Наби Хан не вступил в бой с французами, как приказал ему низам? Причина могла быть только одна.

Назир Джанг в гневе приближался к набобу. Солдат в ходахе поднял джезал, прицелился в низама и выстрелил.

Назир Джанг не мог поверить своим глазам. Его слон продолжал бег. Крики низама были полны ярости. Он сжимал меч в диком гневе. Как посмел солдат стрелять в него? Никакой выстрел не может повредить ему. Он не надевал латунного нагрудника, пренебрегая смертью. Разве он не был низамом, субахдаром Юга? Владельцем Талвара? Ограждённым заклинаниями? Дважды ограждённым! Бриллиантом с рубином!

Следующий выстрел из карабина самого патана попал Назир Джангу точно в сердце.

Талвар вылетел из его руки. Самого его выбросило из сиденья ходаха, и он тяжело упал на твёрдую землю.

Внезапная тишина окутала эту сцену, как тяжёлое одеяло. Первые лучи поднимающегося солнца, сверкающего как красный глаз, засияли над землёй.

Никто не смел двинуться. Затем набоб Куддапаха сошёл на землю. Он поднял Талвар, отрубил голову Назир Джангу и с усмешкой насадил её на конец копья.

Хэйден оказался в толпе, влекущей его обратно на холм. Впереди ехал набоб со своим ужасным трофеем. Хэйден чувствовал себя опустошённым, ослеплённым зловещим светом проклятого бриллианта. Когда они достигли пленника в цепях, тот закричал, повторяя стихи из Корана, наполняя свои последние секунды на земле словами из сороковой суры: «Верующий».

Но, к изумлению Музаффар Джанга, цепи были сняты с него. Он смотрел, широко раскрыв глаза, как они набрасывают мантию на его плечи, патан кладёт его бесчувственные руки на рукоять Талвар-и-Джанга. На его голову надели тюрбан назира, скреплённый Глазом, который недавно был отнят у него.

Те, кто насмехался над ним, теперь упали ниц перед новым правителем; те же, кто готовил его триумф, ликовали.