Светлана Гектор был цел целехонек. Во всяком случае, не похоже, чтобы за последние сутки из него выпало хоть одно перо. Ну ладно, может, одно и выпало, но не больше. Так откуда же эта красота взялась, которая по подъезду разлетелась? Еще раз придирчиво осматриваю Гектора. Окончательно отметаю версию тотальной линьки.
Перевожу взгляд на скомканные у порога белые перышки. Кто-то из соседей пошутил?
Тоже маловероятно. Из них шутники еще те… Одна Валентина Михайловна чего стоит.
Но других объяснений я не вижу в упор. Ладно, пусть перьевым приколистам сны хорошие приснятся, а мне надо к встрече с Бегбедером готовиться.
На пресс-конференцию я, конечно же, аккредитовалась. За спиной у Лотос. Благо, завтра мне еще предстоит фуршет в честь магазина косметики "ПАН". И магазин этот, к огромной радости для меня, расположился на той же улице, где и резиденция Фредерика. И все-таки я счастливая!
Счастливая! Счастливая! Счастлива-а-ая!
С этим словом просыпаюсь наутро. Кошусь на часы. Даже не проспала, надо же!
Воистину счастливая!
Даже магазинчик с первого раза нашла.
Однозначно… Ну, вы поняли, да?
Презентации рекламные хороши тем, что на них, во-первых, кормят, во-вторых, собирают весь журналистский бомонд. Другими словами – можно бесплатно поесть и потрепаться с коллегами по перу, которых ты уже сто лет не видел и еще бы не увидел столько же. Если б не фуршет… Так вот, это – светлая сторона медали.
Темная же заключается в коварном слове "отписка". Поел на халяву – будь добр разродиться хвалебной статьей-заметкой-новостью на страницах родного журнала. И хорошо, если есть, чем разрождаться. Проторчав на презентации около получаса, я так и не поняла в честь чего нас, собственно, покормить решили? Новых филиалов "ПАН" не открывает (тот, в котором мы сейчас имеем честь находиться, живет и здравствует уже два года), новых линий косметики в нем не появилось, высоких гостей из Голливуда (физиономией которых можно заткнуть любую информационную дырку) в ПАНских покоях тоже не наблюдается. Пресс-релиза и то не дали. Короче, пишите, что хотите! А мы потом почитаем…
– А еще магазин элитной косметики "ПАН" подготовил для нас сюрприз, – сквозь гул толпы просачивается голос тамады. – Косметика для еды! Спрашивайте в магазинах города! Косметика для еды от "ПАНа"!
Отлично! Писать есть о чем! Теперь – ненавязчиво кошусь в сторону выхода – можно и к Бегбедеру…
Впрочем, фуршет в магазинчике оказался очень даже кстати, учитывая, что дама, представляющая французского литератора в нашей скромной стране, заблаговременно предупредила: "Еды не будет!". Хватит, мол, с вас и духовной пищи. И то верно!
Хватит!
Добегаю до пресс-зала – ага, общение с мастером пера идет во всю. Ну и толпа собралась! Даже в коридоре стоят, входных дверей из-за них не разглядишь. М-дя.
Могли бы по такому случаю и больший зал выделить… Ладно, будем пробираться.
– Пропустите! Я с фотоаппаратом. Фотограф. Я. Пустите. Ай! – вот мы и у Фредерика под носом. Учитесь, граждане!
Достаю из сумки старенький "Зенит". Ловлю на себе восхищенные взгляды профи и недоуменные – снобов-недоучек, почему-то возомнивших себя фотографами. Клацаю снимок за снимком, краем уха улавливая вопросы коллег, градом сыпящихся на французского гостя. На его переводчика, то есть – если уж быть совсем точным.
– Как вам наш город?
– А что вы думаете о нашем премьер-министре?
– Каковы ваши творческие планы? (гы-гы, любимый вопрос всех писателей, куда ж без него?) Ни для кого не секрет, что журналистские вопросы бывают двух типов: первый – когда вы хотите что-то узнать о конкретном человеке, второй – когда хотите, чтобы этот человек узнал о вас. О Бегбедере я уже узнала достаточно, поэтому…
Вскидываю руку:
– Светлана Киталова, "ТанДем". Последняя ваша книга была о России. Не желаете ли теперь написать что-то об Украине? С соответствующим колоритом – салом, горилкой, оселедцем?
Переводчица, слегка запнувшись, принялась переводить вопрос.
На меня сзади возмущенно зашипели:
– Не дезинформируй человека!
– Украина – это не только сало и чуб!
Вот же ж снобы! Уже и пошутить нельзя! Улыбаюсь возмущенным коллегам, всем своим видом говоря: "Шутка это была, шу-у-утка! А кто не понял, так тому и надо!" А в следующую секунду все напрочь забыли и о горилке украинской, и о сале с чесноком, и даже о самом Фредерике.
Сорвались белоснежные перышки с потолка, закружились несмело. Одно, втрое, третье… сотое. Бьется пушистая струя, набирает обороты, попятилась толпа к выходу.
– Что за… Что такое? Кто посмел? – дама-администратор, расталкивая всех, пулей вылетела из комнаты. Виноватых искать.
Перья продолжали сыпаться заблудившимся снегопадом. Большие маленькие, совсем крохотные, они кружились белоснежным облачком в верхней половине зала, рисуя только им понятные узоры. Р-раз! Пушистое облачко мигнуло, и на месте замысловатой ветки появилась белка с пушистым хвостом. Миг? белку сменил букет из роз. Секунда? и вместо цветов? человеческое лицо. Лицо ведь? Растерянно моргаю, не в силах сдвинуться с места. Девушка, сотканная из тысячи пушинок, лукаво подмигивает в ответ, уступая место следующему узору. Коллеги недоуменно толпятся у входа, у стен зала. Оборачиваюсь, понимая, что в центре зала осталась только я. И Фредерик, гость французский – сидит, улыбается во все тридцать два, смотрит восхищенно. Только его улыбка неподдельная меня из ступора и вывела.
– Что за ерунда?
– Бред какой-то… – отбивается от горстки перьев операторов ведущего телеканала.
– А че, прикольно! – молодая журналистка поймала перышко.
– Chic astuce! Ridiculement. Je appr?ciai! (Шикарная шутка! Смешно. Я оценил!), – весело засмеялся мсье Фредерик.
Татьяна Домой вернулись молча. Точнее, молча они вошли в квартиру. Поездку же в электричке скрасила милейшая беседа, сопровождаемая косыми взглядами мимолетных попутчиков.
– Дорогая, я рад знакомству с твоим дедушкой безумно.
– Милый! Для меня стало сюрпризом, что вы не знакомы до сих пор!
– Да уж, не приходилось ранее бывать в ваших краях!
– Что вы говорите? А в каких же краях ты, мил сокол, повстречал душку Дема и его распрекрасных друзей?
– Да уж, не в этих. А Дем хоть и душка, но видеться с ним тебе я боле не позволю.
– А откуда мне знать, что ты сам не видишься с ним?
– Это ты, дорогая, на что намекаешь?
– А ты бы подумал чуть-чуть, дорогой!
И замолчали. До самого дома. Спать легли почти сразу, друг на друга не глядя.
– Значит, считаешь, что я – сообщник Дема?
Андрей угрюмо перемалывал кофе, Татьяна металась по квартире в полурасстегнутом халате.
– А ЧТО я должна думать?! – в Сериковой внезапно проснулась певица и вспомнила о высоких нотах. – Ты появляешься в моей жизни, ничего не объясняешь. Куда-то исчезаешь постоянно! Говоришь загадками! Сам загадка ходячая! Я даже номера телефона твоего не знаю!
– Если я его сообщник, то почему ты все еще жива? – Андрей поднял на нее спокойный взгляд.
Девушка замялась. Развела руками.
– Имя босса!
– Что, прости?
– Твердили все время про какое-то имя. Допек им кто-то, и они считают, что я знаю – кто! А я не знаю нихрена! Не помню! Можешь убить меня, не помню я никаких имен!!!
И разрыдалась, колотя руками по стенке.
– И Мирт ничего толком не сказал. Не показал… – она медленно опустилась на пол.
– Дурочка. Вставай, – Андрей обнял девушку за плечи.
– Не трогай меня! Не прикасайся! Я не знаю… ик!.. кто ты. Я… вообще… ничего… не знаю!
– Может, мне уйти? – он выпрямился.
– Нет, – Таня вскочила на ноги. – Я уйду. Можешь оставаться. Плевать. Это даже не моя квартира.
– По документам – твоя, – машинально пробурчал Андрей.
– Заткнись!
Заметалась по квартире, одеваясь. Андрей наблюдал молча и практически бесстрастно. Лишь в глубине вечно-удивленных глаз мелькала капелька грусти.
Мириам "Нотариус – это который договора составляет или преступников ловит? Нет, все-таки договора. Кажется. Черт, и почему я "Ментов" с тетей Галей не смотрела?" С вокзала она сразу же поехала по указанному господином Андросовым адресу. Во-первых, хотелось быстрее выяснить, из-за чего ее из Крыма выдернули, во-вторых, идти-то ей, собственно, больше некуда было. К тете Тоне не сунешься, в квартиру Пал Саныча – тоже. Хотя бы потому, что он в Крыму. Да и вообще, уехала с гастролей она, мягко говоря, без разрешения. Сбежала, одним словом. В тот же вечер, когда Андросов позвонил. Оставив любимому продюсеру и покровителю, коротенькую записку о том, что "неотложные дела срочно зовут ее в Киев". И ведь не соврала даже!
К хомякам! К хомякам все эти концерты, репетиции, поезда! Так и скажу Пал Санычу при случае! Где она, обещанная слава? Полтора месяца колесили по полуострову, а у нее даже ни одного интервью не взяли. Ни одной фоточки даже в самой захудалой газетенке не напечатали! Ну ладно, одну напечатали. Рядом со звездой (настоящей!) Наткой Погостовой, с которой дуэтом спели. Да кто ж на нее внимание обратит, на фоне Погостовой-то? Эх, тетя Тоня! Права была ваша Полюшка, в который раз убеждаюсь – права!
Девушка остановилась перед кабинетом государственного нотариуса. Вздохнула.
Утихомирила стук сердца. ("Еще ведь можно уйти!") Постучала.
– Вам знакомо имя Антонины Сергеевны Киргизовой? – Константин Валентинович Андросов был практически таким, каким она его и представляла. Немолодой, высокий, жилистый, с острым профилем и до ужаса неприятным взглядом. Однажды мама водила ее на оперу "Фауст". Было в Андросове что-то от Мефистофеля. Наверное, так и должны выглядеть нотариусы.
– Д-да, я снимала у нее квартиру, но уже не…
– Она умерла три дня назад.
– Э-э-э… Ой! – Таня вцепилась в кресло.
– Я уполномочен передать вам последнюю волю Антонины Сергеевны. Вы являетесь ее единственной наследницей, волей умершей к вам переходит ее квартира и все, что в ней находится.
– Подождите! – услышанное наотрез отказывалось укладываться в голове. – Умерла?!
Как это? Отчего?
Андросов посмотрел на нее, как на заговоривший помидор.
– Сердечный приступ. "Скорая" не доехала… – он помолчал, глядя на Татьяну в упор. – Знаете, а я ведь ее отговаривал. Давно знаю Антонину. Другом семьи была, можно сказать. И знаю, что она – человек импульса. Вот и тогда – вызвала меня в больницу. В апреле, когда последний раз ее на "скорой" увезли… В общем, злая она была на своих сестру и племянника. Говорит, умру, этим негодяям квартира достанется, а они только и ждут моей смерти, меня ненавидят, сколько раз в больницу попадала, ни разу проведать не пришли. О вас же очень тепло отзывалась.
Как дочка мне Нюша, говорила.
Нотариус подался вперед, продолжая сверлить наследницу взглядом. Татьяна напряглась каждым нервом.
– Я об этом ничего не знала. О наследстве, в смысле. Она не говорила… – голос охрип, последнюю фразу она почти прошептала.
Андросов откинулся на стуле.
– Вам необходимо написать заявление об открытие наследственного дела. А потом – оплатить налог с унаследованного имущества. Поскольку вы – не родственник умершей, ваша налоговая ставка – 5% от стоимости объекта. Ну, кватриры, в смысле, – вздохнул Константин Валентинович, наткнувшись на растерянный взгляд наследницы.
– Оцените в БТИ ее стоимость, высчитаете пять процентов, заполните декларацию и заплатите налог.
Таня молча моргнула.
– Да! И организуете похороны. Это воля Антонины – чтобы в последний путь проводили ее именно вы. Она не хотела, чтобы родственники… – он раздраженно махнул рукой. – Сейчас тело в морге, я договорился…
Таня моргнула еще раз. Комната угрожающе качнулась.
– Вы должны написать заявление, – кажется, впервые за всю беседу голос нотариуса смягчился. – Можете, конечно, прийти в другой день, но чем быстрее вы это сделаете, тем лучше. Тем более, что на наследство Антонины могут найтись и другие претенденты.
– Я не знала, – пропавший голос и не думал возвращаться, нотариус с трудом расслышал слова. – Ничего не знала. Это не честно! Я не хочу! Она не должна была умирать! Я не… – девушка закрыла лицо руками.
– Послушайте, – он подошел к ней, резко тряхнул за плечи. – Я не буду говорить банальностей. О смерти Тони скорблю, наверно, не меньше вашего. И потому хочу исполнить ее последнюю волю, какой бы она не была.
– Вы меня ненавид-дите! – девушка с трудом сдерживала. – Я же вижу!
– Я вас НЕ ЗНАЮ! Но если Тоня к вам так относилась, значит, была на то причина.
И не мне теперь судить. Вот образец заявления, просто перепишите, подставив свои данные. Чем быстрее запустим процесс, тем лучше. А с похоронами я вам помогу.
Тоня мне не чужим человеком была…
Татьяна не помнила, как вернулась домой. Домой! Слово резануло острым ножом. Она прошлась по квартире. Думала ли два года назад, сбегая из забегаловки к доброй тете Тоне, что однажды хозяйкой этих стен станет? Хозяйкой… Господи, что ж так тошно-то? Таня подошла к злополучному секретеру, провела рукой по замку.
Заметила ли тетушка пропажу?
Очень четко представилось: подходит Антонина Сергеевна к тайничку, открывает зеленую коробочку, медленно оседает на пол… Догадалась ли, кто похититель? Или не успела? Упала тут же, за сердце схватившись. А может, и не заметила она ничего? Может просто приступ… Сердце-то у нее слабенькое совсем было.
"Господи, что ж я наделала? – Таня села на пол под секретером. – Зачем? Зачем?
На сцену захотела! Тошнит уже от той сцены".
К слову о сцене… Как бы не тошнило, а ведь выступать придется. Надо же этот налог как-то оплачивать. Кто ж его выдумал, а? А может, это все сон? Боженька, пусть это будет сон! Пусть я проснусь в Крыму. А еще лучше – тут, в этой квартире, за день до финального голосования. За день до оторванной пуговицы и вскрытого секретера. Пожалуйста, кто-нибудь, помогите проснуться!
Не поможет. Никто.
Таня, собрав остатки сил, нащупала в сумке мобильник. Двенадцать пропущенных вызовов. Вздохнув, набрала номер Павла Александровича.
– Ты что себе позволяешь? Где тебя носит? Да я тебя… Знаешь, что я с тобой сделаю? Неустойку вычту, слышишь? Где тебя носит, я спрашиваю?!!
– В Киеве я!!! – девушке, наконец, удалось вставить слово. – Простите! Тетя умерла! Родной человек. Срочно вызвали! ПРОСТИТЕ! – и впервые за этот день разрыдалась.
Татьяна
Улицы.
Мокрые, рыжие, пожухлые – под стать ноябрьским листьям. Она тоскливо бродила по городу. Киев. Столица. Мать с Юркой жизнь отдали за тебя. Одна – свою, другой – чужую. А я вот и не слишком-то хотела, а как вышло…
Стоп! Что там было про свою и чужую жизнь? Мысль вильнула хвостом и ускользнула.
Дырявая память!
Взгляд зацепился за рыжего щенка, играющегося с оранжевым? таким, как он сам? листиком клена. Еще одно потерянное в этом мире существо. Как и я. Вспомнилось перекошенное от злобы лицо убийцы по кличке Дем… Стало вдруг очень холодно.
Ненависть и страх плохая мотивация.
Откуда это? От Мирта. Учил ее дед, учил… А толку? Память странная штука.
Сначала притворяется решетом дырявым, а потом наваливается на тебя без предупреждения. Вот так, идя-бредя, размышляя о столичной жизни и брошенных песиках, Татьяна вернулась туда, куда так давно пыталась вернуться.
Они с Юркой должны были пойти Кафе. Да, именно так, с большой буквы. Потому что в их забытом богом и правительством поселке это было единственное заведение,? с относительно чистым залом, официантками, похожими на девушек, и почти неразбавленным пивом,? достойное называться Кафе.
Так вот, Юрка обещал заехать за ней в семь. Стрелки часов неумолимо ползли к цифре восемь, а серая "копейка" и не думала появляться на горизонте. "Мерзавец!
– Таня вышагивала из угла в угол. – Как он смеет опаздывать КО МНЕ? Особенно после того, как из-за него я от Мирта отказалась…" Девушка остановилась на полушаге. Села на кровать. Мысли о Мирте давались с трудом. Уж очень не одобрял дедушка ее связи с Юрием. А если уж быть абсолютно точным – то не одобрял совсем. А у Танюши, понимаешь ли, любовь приключилась.
Чуть ли не первая в жизни. Можно сказать, первый парень на селе, который сумел добиться ее расположения. А это уже кое-что значит, верно? Она ведь с односельчанами почти не общалась, все больше в миртовой хате крутилась. Люди ее сторониться начали. Как и самого Мирта…
А тут – красавец-классический, брюнет под два метра ростом, косая сажень в плечах. Не побоялся к колдуновой ученице подойти, заговорить. "Ты, говорят, в Киеве училась? А я вот, в столицу торговать езжу. Все мечтаю осесть там навсегда…
А тебе не скучно в провинции, после столичной жизни-то?" Вспомнилось вдруг обещание, данное матери. О том, что не бросит начатое, вернется в Киев. С тех пор стал Юрка частым гостем в ее доме. И все бы хорошо, вот только с Миртом не сошелся приятель. Из-за чего двое дорогих ей мужчин так невзлюбили друг друга, никак Танюша в толк не могла взять. Вот только с тех пор, как Юрия повстречала, стал Мирт мрачнее ночи. Сам не свой ходит, не разговаривает почти.
– Он извращенец какой-то! – кричал Юрка. – Посмотри, он же тебя от всего села отгородил! Тебя колдуньей за глаза звать стали. Он ни одного мужика к тебе не подпустит! Не хочу, чтобы ты к нему ходила!
А она ходила. Не могла не ходить. Только мрачнел Мирт с каждым днем. Молчал и мрачнел. На все расспросы отвечал лишь, что не пара ей Юрка.
– Ну, все! Хватит! Или я, или он! – не выдержал однажды Юрка заплаканного лица любимой, от Мирта вернувшейся. – Выбирай! До завтра время даю!
Танька обратно к Мирту бросилась. В ноги упала.
– Не разлучай нас с Юрием, люблю я его! Люблю! За что ты так с нами?!
– Не пара он тебе! Когда поймешь это, приходи, – ответил дед тяжелым голосом. И дверь закрыл. Перед носом.
Татьяна стояла, прижавшись к молодому клену. Господи! И Мирт меня принял вчера?
Не выставил за порог? После того, как я… Боже, лучше б меня в Днепре утопили!
Не пара…
Как же! Попробуй, скажи такое влюбленным! Взбурлила кровь, ослепила глаза, заглушила стук сердца. Ушла Татьяна от Миртового порога не оборачиваясь.
Безвозвратно. Два месяца уж прошло, как старика не видела. Сердце щемит при одной мысли о нем. Но ведь и Юрку терять не хотелось! А Юрка, гад, еще и опаздывает! На целый час.
Разозлившись, Таня уже собралась заняться каким-нибудь Делом (неважно каким, главное, сказать потом негодяю, что весь вечер она была занята и не так уж его ждала), когда у окна раздалось такое знакомое "бип!". Помедлив пять минут для порядка, девушка выскочила во двор. ? Слушай, Танька, мне тут это… – Юрка стоял у ворот, теребя в руках ключи от машины, – надо в одно место заскочить. Дело одно провернуть…
Таня остановилась в двух шагах от любимого. В груди неприятно защемило. Внезапно девушка ощутила себя крохотной фигуркой на крыше стеклянной высотки. Скрипит высотка, обрушиться грозится. Лицо Мирта всплыло пред глазами совсем некстати.
Подавляя желание сбежать на край света, девушка посмотрела на приятеля. ? Какое дело? ? Танька, я жениться на тебе хочу!? он сжал ее ладони, поднес к губам.? Хочу, чтобы мы уехали, наконец, из этой дыры в столицу. ? Тетя, ты заболела?? Серикова подняла глаза на синеглазую девчушку и только сейчас поняла, что сидит на земле, возле клена. В куче пожухлых, некогда желто-красных листьев, в которых по-прежнему шебуршит рыжий щенок. Таня вымучила улыбку. ? Нет, золотце. Тетя просто немного устала! А чья это собачка? ? Ничья… Он без-з-здомный! ? Катя, сюда!!!? улицу взорвал вопль перепуганной мамаши.? Отойди от алкашки!!!
"Ты бы телевизор иногда включала, что ли",? мрачно пробурчала Татьяна ака Мириам, покосившись на мамашу, продолжавшую что-то орать. Встала на ноги.
Немного подумала и подхватила на руки крутившегося у ног песика. Вместе с рыжим листом кленовым.
Я жениться на тебе хочу! Хочу, чтобы мы уехали, наконец, из этой дыры в столицу.
Только в столицу я уехала без тебя, милый. Сбежала от того кошмара, в который ты меня втянул.
– Ты подождешь меня еще с полчасика? Я вернусь и сразу…
– И не подумаю! – топнула ножкой сердито, взыграла девичья гордость, вспомнилось, как недавно милый ставил ей условия. – Или мы СЕЙЧАС ЖЕ едем в Кафе, или можешь вообще больше не приходить!
– Таня!
Молча развернулась девушка, к дому направляется.
– Ладно, садись в машину! Только крюк небольшой сделаем перед Кафе.
Они приехали к заброшенному пруду, совсем не похожему на тот, у которого Мирт сидеть любил. Дедов пруд чистый, пахучий, а этот – грязный, воняет, на болото больше похож. Говорят, глубокое это болото…
– Сиди здесь. Слышишь? – то ли тени ночные так играют, то ли, правда, страх дикикй затаился в глазах у любимого. – Не вылазь из машины, я быстро вернусь.
– Куда ты?
– Просто! Сиди! В машине!
Таня вздрогнула. Таким взвинченным она Юрку еще не видела.
И сидела бы она в машине, если бы не стон…
Стон. Жалобный, больше на скулеж похожий. Юрка в багажнике поковырялся и в темноте исчез. А из темноты – стон.
– Юра?
Новый стон в ответ. Звук удара.
– Юра, это ты? Юрка! – она выскочила из машины. Бросилась в темноту.
И увидела Николая. Первый раз. И последний. Сотни кошмарных снов не в счет.
– Боже мой! Юра! Что…
– Я СКАЗАЛ ТЕБЕ СИДЕТЬ В МАШИНЕ!
– Помогите… Богом… прошу… (Бежать, быстрей, быстрей, бежать…) Но ноги будто к земле приросли. Избитый – даже в темноте Таня видела кровавую маску, в которую превратилось лицо незнакомца – мужчина согнулся у берега пруда.
С мольбой посмотрел на Татьяну. Покатился по берегу от удара ногой.
– Юрка, ты что?! – Таня и сама не подозревала, что может ТАК визжать.
– Заткнись и убирайся в машину!
– Помогите!
– Юрочка! – Таня бросилась к парню (а высотка из стекла заскрипела пуще прежнего).
– Ты что делаешь? Остановись! Юра, Юрочка, не надо!
– Уйдешь ты или нет? – зашипел, перекосился весь от злобы. Оттолкнул девушку.
Сильно, грубо, так, что земля из-под ног ушла. Рухнула Татьяна на грязный берег.
Незнакомец поднялся на четвереньки, пошатнулся, плюхнулся в пруд лицом вниз.
Обрушилось на голову тяжелое бревно. (зазвенела, рассыпаясь на мелкие кусочки, стеклянная высотка, а ты ведь все еще на крыше стоишь…) Поднатужился Юрка, тело в воду спихивая, булькнула муть вековая, зашелестели потревоженные камыши, пять минут – и тихо все снова.
– Танька… – он помог ей подняться.
– Меня тоже убьешь? – ее знобило, трясло просто.
– Что значит "тоже"? Я кого-то убивал? Ты что-то видела?
Она отчаянно замотала головой.
– Вот и отлично. Поехали в Кафе, – он обнял ее за плечи.
– Кто это был?
– Никто!
– КТО ЭТО БЫЛ? ? Тише ты… Честно? Не знаю, кто! Какая-то "шишка". Зовут Николаем. У нас в селе прятался от… Неважно от кого. Мне заплатили, за его… э… устранение. ? Как… Что?? девушка судорожно вцепилась руками в волосы. Почему-то сейчас представлялось, что волосы были темными, хотя она светловолоса от рождения. По щекам полились слезы,? ТЫ ЖЕ ЧЕЛОВЕКА УБИЛ!!! ? Таня!? молодой человек схватил ее за плечи.? Нам нужны деньги. Этот мужик приговорен был. Пойми, если б не я, кого-то другого нашли. Он бы все равно умер, понимаешь?
– А мы? С нами ЧТО будет?
– На нас никто не подумает! Никто! Мы его не знали, мотива у нас нет. Обставлено все, как несчастный случай, ограбление на дороге. Умер от избытка воды в легких.
Таня, – он сжал ее плечи до боли, – Таня, послушай. Ты ведь могла всего этого и не видеть. Я ведь не хотел впутывать… Просто сделаем вид, что ничего не было, хорошо? Таня, посмотри на меня!
– Сколько?! – закричала, не сдерживая слез.
– Что сколько?
– Сколько ты уже убил до него?
– Глупая, да? Мне самому тошно, тьфу! Ради нас же… И вообще, ничего не было.
Едем в Кафе, нас должны видеть!
На полпути к кафешке Юрий переоделся в сухую одежду, Таня подкрасила ресницы.
Она держалась весь вечер, держалась на пределе. О том, что ее стошнило в дворовом туалете, не знал даже Юрка.
А через неделю она уехала в Киев…
Вот оно как – Татьяна сидела в маршрутке, прижимая к себе песика – они, почему-то, решили, что я знаю заказчика. "На нас никто не подумает!" Ага! Как же! Елки-засохшие!
И почему я в милицию не пошла сразу, или к Мирту хотя бы, вместо того, чтобы удирать позорно?
Одно теперь ей стало очевидно – не мог Андрей быть сообщником Дема. Как вообще такая глупость могла в голову прийти? Может, он знал Мирта. Возможно, старый массажист даже попросил Андрея присмотреть на ней, но – и это вполне в духе Мирта – запретил упоминать его имя. Да, такое объяснение выглядит вполне логичным. В любом случае, первое, что она сделает, вернувшись, попросит у Андрея прощения.
И приготовит ужин. Что там у нас в холодильнике, интересно, имеется?
Девушка легко выпрыгнула из маршрутки. Ноябрьский вечер швырнул в лицо горсть дождевых капель. До подъезда Танюша добежала за секунду до очередного ливня.
Щенок, оказавшись в квартире, обнюхал Танины тапочки и звонко чихнул.
– Маленький мой! Как хорошо, что я тебя забрала – мок бы сейчас на улице, – девушка подняла собачку над головой. – Как же мы тебя назовем? Андрей, ты дома?
Пес лизнул ее в нос.
– Назову тебя Андроном! В честь лучшего друга. Самого лучшего! Андрей, ты не против? Ты здесь, вообще? Где ты?
Она обошла комнаты, заглянула на кухню, в ванную, вздохнула. Ладно. Не первый раз исчезает без предупреждения.
Вот только сжалось что-то внутри. (трещит высотка стеклянная, рассыплется вот-вот, а ты – на крыше…) Девушка погладила карабкающегося на диван песика, посадила рядом с собой.
– Молока тебе надо. И… еще что-нибудь. Сейчас посмотрим, что у нас есть…
Взгляд упал на окно. Губ коснулась слабая улыбка.
Дождь внезапно закончился.
Пошел снег…
Продолжение пишется…
This file was created
with BookDesigner program
29.11.2008