22
Джимми Чагра стеснялся потом в этом признаваться, но летом 1977 года, за полтора года до убийства Ли, он был всего лишь "мулом" с громким именем в контрабандистской операции, которую возглавлял "король наркотиков" на американском Юго-Западе Генри Уоллес. То было трудное время для Джимми. Он уже промотал все деньги, вырученные после успешной бостонской операции, причем большую их часть оставил в игорных домах Лас-Вегаса. Но полоса неудач не закончилась за игорными столами казино. Сначала последовал арест в Ардморе и потеря двух самолетов с семью с половиной тоннами марихуаны на борту, потом катастрофа самолета "ДС-6" в Колумбии, а затем и новый арест в ходе неудавшейся попытки спасти груз. Никаких обвинений предъявлено пока не было, но потеря трех самолетов и груза, а также широкая огласка нанесли сокрушительный удар по его так успешно начавшейся "карьере" крупного контрабандиста. Вот почему Джимми Чагре пришлось обратиться за помощью к Генри Уоллесу и начать работать на него.
Уоллес осуществлял свои операции из Берино (штат Нью-Мексико) — небольшого фермерского поселения в Аппер-Вэлли, расположенного прямо напротив Эль-Пасо недалеко от границы штата. Джимми уже больше года был знаком с Толстяком (как иногда называли Уоллеса) и подружился с ним. Теперь они вместе играли, делали ставки, продавали наркотики и обменивались информацией. Джимми долго мучился, прежде чем заставил себя побороть гордыню и попросить Толстяка дать ему какую-нибудь "работу". Но иного пути войти в дело он не видел.
Уоллес был наполовину мексиканцем, наполовину ирландцем, поэтому многие представляли его человеком, в котором легко уживались хитрость и старомодная горячность. Но это впечатление было обманчивым. Толстяк был мозговым центром тонко продуманной организации и считался своего рода королем контрабандистов. Он имел собственный неисчерпаемый источник марихуаны, которую ему поставляли друзья из федеральной полиции на севере Мексики. Полицейские не только охраняли используемые Уоллесом взлетно-посадочные полосы и поддерживали их в хорошем состоянии, но и сами доставляли туда "травку" и даже грузили ее в самолеты. Субподрядчиками Уоллеса были несколько пилотов, включая Марти Хоултина (командира "Авиации Коламбуса") и Джима Френча — стареющего контрабандиста, который практически ушел на покой и жил теперь на своем ранчо в Джайла-Уилдернес. Уоллес строил свою организацию на тех же принципах, что и ЦРУ или "красные бригады": ни одно из подразделений не знало, чем занимаются другие. Ричард Янг — музыкант из Сан-Франциско, который зимой 1977 года работал на Уоллеса, а затем стал полноправным участником других контрабандистских операций, — вспоминал впоследствии о том, как он впервые увидел "верхушку айсберга". Янгу платили 2000 долларов за доставку марихуаны на грузовике из Нью-Мексико в Индиану. Он ни разу не видел ни тех, кто пригонял грузовик в Нью-Мексико, ни тех, кто принимал его в Индиане. В его задачу входило лишь "крутить баранку". А чтобы в голову не лезли всякие сумасбродные мысли, за ним все время следовала "машина сопровождения".
Летом 1977 года дружба Джимми с Уоллесом была существенно подорвана, когда Толстяк не смог уплатить ему 150 000 долларов, причитавшихся за доставку груза марихуаны из Мексики. Уоллес созвал "встречу на высшем уровне" в доме некоего Лесли Харриса в Аппер-Вэлли, с тем чтобы обсудить, что же произошло с пропавшей суммой. Встреча была серьезной: почти все участники пришли с оружием. Был момент, когда два бывших головореза из шайки "Бандидос", работавших на Джимми Чагру, грозили даже облить бензином и поджечь собаку Лесли Харриса. Взяв на себя роль миротворца, Уоллес отвел Чагру в сторону и предложил стать партнером в новой операции. Толстяку нужны были связи Чагры в Колумбии, так как становилось все труднее и труднее сбывать низкосортную "травку" из Мексики. Этим частично и объяснялась недоплата. Чагре же, сидевшему без цента, нужны были деньги. Уоллес предложил такой план: сначала они доставят и реализуют пятьдесят килограммов кокаина, а затем на вырученные деньги купят большую партию первосортной марихуаны в Санта-Марте в Колумбии, которая высоко ценится курильщиками и которую можно будет продать по цене, в четыре-пять раз превышающей цену мексиканской "травки". Чагра согласился, и они скрепили новый договор хорошей порцией кокаина.
Уоллес одолжил 15 000 долларов у Ричарда Янга, пообещав ему долю барыша, и еще 60 000 у друзей во Флориде. Во время одной из встреч с Чагрой Уоллес дал ему задаток в виде шести унций кокаина, а еще через какое-то время передал 50 000 долларов из собственных денег. Джимми попросил родственников выслать ему еще немного денег: ведь все в Эль-Пасо знают, чем он занимается, и жить там теперь он не может. Он сказал, что хочет начать новую жизнь в Канаде. Но это была ложь. На самом же деле он намеревался переехать в Форт-Лодердейл во Флориде и учредить там компанию по разгрузке судов, с тем чтобы использовать ее впоследствии для контрабанды марихуаны. Он знал человека, у которого было несколько больших рыболовных судов, пригодных для перевозки "травки".
Прежде всего нужно было найти пилота (после катастрофы в Колумбии Джимми не хотел больше прибегать к услугам Джерри Уилсона) и самолет с такой дальностью полета, которая обеспечивала бы перелет из Флориды в Колумбию и возвращение оттуда с кокаином. Уоллес предложил кандидатуру Джима Френча, но Чагра колебался: он уже не раз надувал Француза и не был уверен, что тот ему все простил. Тем временем Уоллес занялся сбором денег, необходимых для финансирования операции. Его представили агенту из бюро путешествий в Эль-Пасо по имени Дадли Коннелл, который заинтересовался возможностью приобретения высококачественного кокаина по сходной цене. Уоллес пообещал Коннеллу достать минимум килограмм "пудры" за смехотворно низкую цену — 10 000 долларов. У Коннелла и такой суммы с собой не было, но он пообещал связаться со своим другом Полом Тэйлором в Денвере: он уверен, что тот сможет найти деньги.
Вскоре после того, как Джимми и его подруга Лиз Николс уехали из Эль-Пасо во Флориду, Толстяк поехал к Джиму Френчу в Джайла-Уилдернес. Френч сказал, что больше контрабандой не занимается. Но он говорил так всегда, когда был при деньгах. Всего лишь год назад Уоллес лично заплатил Марти Хоултину 5000 долларов за то, что тот уговорил Френча еще раз включиться в дело. Если быть осторожным, его удастся выманить и на этот раз. Толстяк, конечно, и не думал говорить Френчу, что Джимми Чагра тоже участвует в операции. Француз должен знать лишь то, что в предстоящем деле он, Уоллес, и Ричард Янг — равноправные партнеры.
Джима Френча трудно было чем-то удивить, когда речь заходила о контрабанде. Он начал заниматься ею еще в 1946 году, когда товар приходилось доставлять на осликах, переводя их вброд через реку. Во время второй мировой войны он воевал в составе 3-й армии генерала Паттона, попал в плен к немцам, но бежал. Пособие, выплаченное ему как участнику второй мировой войны, Френч истратил на обучение летному делу. Это был представитель старой школы контрабандистов — опытный профессионал, который с презрением относился к большим самолетам и крупным операциям и предпочитал работать в качестве независимого подрядчика, делая на своем одномоторном самолете один-два и лишь изредка три вылета в неделю и получая за это весьма скромную плату. Он никогда не был алчным, слишком болтливым или безрассудно смелым. Френч был надежным партнером, с которым можно было иметь дело в течение многих лет.
Всякий раз, когда Джим Френч вспоминал о том памятном вечере, проведенном два или три года назад в ресторанчике на окраине Силвер-Сити, у него неизменно подступал комок к горлу. Несколько старых друзей-контрабандистов: Ралф Хансен, Вик Ньюмен, Марти и еще кто-то — сидели за столиком и обедали, когда к ним неожиданно подошла официантка с подносом, на котором стояли полные бокалы.
— Это вам от тех двоих, — сказала она.
— А вашему столу — наш кукиш! — сказал Ралф Хансен, и все рассмеялись.
— Дорогая, — обратился Ралф к своей жене. — Ты видишь вон тех двух ублюдков? Они уже лет десять гоняются за нами. А результат? За все это время у них лишь прибавилось годков и поубавилось волос. Вот и все.
— Это "нарки"? — спросила жена Ралфа.
— Одни нз лучших. У старого Чарли трое детей успели уже окончить колледж. А Говард — вон тот длинный, что чешет за ухом, — построил даже коттедж у озера недалеко от Элефант-Батт. Так что эти десять годков они прожили не зря.
Когда контрабандисты поднимали бокалы за здоровье "нарков", они даже немного растрогались.
Вскоре после этого Вик Ньюмен заправил до краев баки своего видавшего виды "В-26" и поднялся в воздух с одного из аэродромов Лас-Вегаса. Но не прошло и двадцати минут, как у него взорвался двигатель, и охваченный пламенем самолет рухнул на землю.
Ралфа Хансена смерть настигла в Мексике. "Ему не следовало летать на том двухмоторном "биче", — сказал потом Френч. — Он намного сложней его старой машины". При взлете Ралф случайно нажал на рычаг управления закрылками вместо рычага для уборки шасси, и в результате самолет полетел не вверх, а вниз. Уже на земле взорвались оба переполненных горючим бака. Ралф скончался по дороге в госпиталь в Торреоне и был похоронен у дороги.
Вскоре после этого неожиданно взорвался двигатель и у "навахо", когда Джим Френч пытался поднять его в воздух. Джима не могли вытащить из обломков в течение восьми часов. При аварии он сломал себе ключицу и несколько ребер. Френч знал, что бояться надо не "нарков", а злой судьбы, рока. Такая уж была у него работа. Ему приходилось пролетать со скоростью 360 километров в час над остроконечными горными грядами на высоте каких-то 15 метров от вершин или лететь вдоль темных ущелий, почти касаясь крыльями их склонов. Затаив дыхание, нужно было вглядываться в темноту и стараться рассмотреть огни грузовиков, которые указывали место безопасной посадки. Самолет могла поразить молния. А могло случиться и так, что, набрав в кромешной тьме полные обороты и разгоняясь для взлета, самолет мог налететь на дикого кабана, решившего как раз в этот момент перебежать взлетную полосу.
Да мало ли откуда могла прийти опасность. Здесь и неожиданные поломки, и неисправности, и ошибочные решения, и невезение, и люди, которым не стоило доверять. Французу было уже далеко за пятьдесят, почти шестьдесят, и большая часть жизненного пути была уже давно пройдена. На лом лапе уже ничто не могло заставить Джима Френча подключиться к операции, в которой участвовал такой жулик и пустомеля, как Джимми Чагра. Но в тот момент, когда Толстяк предложил ему треть всей выручки и он согласился, Француз понятия не имел, что Чагра тоже причастен к "делу".
К октябрю Чагра и другие контрабандисты уже завершили подготовку операции. Френч и Ричард Янг купили двухмоторный "аэрокоммандер" и доставили его во Флориду. Уоллес отправился в Санта-Марту, чтобы договориться о приобретении кокаина. Но тут возникла первая проблема. Лионель Гомес, давнишний поставщик Чагры, отказался давать товар в кредит, так как до сих пор не получил денег за марихуану, конфискованную в Ардморе, и за ту, что сгорела во время авиационной катастрофы. Изобретательный Уоллес нашел, однако, нового поставщика, согласившегося дать нм шесть килограммов кокаина (хотя они рассчитывали на пятьдесят) по цене, в шесть раз превышавшей исходную. У Уоллеса не было иного выбора, и он согласился. Взамен, однако, он должен был остаться в Санта-Марте в роли своеобразного заложника. Все прекрасно понимали, что будет с Толстяком, если его друг Джимми Чагра не приедет с деньгами.
Уоллес сидел без гроша, был страшно напуган и уже плохо соображал от слишком частого употребления кокаина. Он позвонил в Эль-Пасо Дадли Коннеллу, агенту из бюро путешествий, и попросил у того денег, но Коннелл сказал, что денег у него нет. В Колумбию все же прилетел партнер Коннелла Пол Тэйлор, бизнесмен из Денвера. Он хотел ознакомиться с деталями операции на месте. Но взаймы Уоллесу он мог дать не больше двух-трех сотен долларов. Коннелл и Тэйлор вызвались лишь помочь продать кокаин, а выручку вложить в приобретение марихуаны.
А во Флориде в это время остальные участники операции занимались лихорадочными поисками денег. Положение усугублялось и тем, что разбушевавшиеся тропические ураганы создали полный хаос на местных авиалиниях. Погода улучшилась лишь к концу октября. Где-то на рассвете 21 октября Чагра позвонил Французу в мотель и сказал: "Летим. Толстяк уже ждет нас с товаром". В последнюю минуту Ричард Янг тоже решил лететь вместе с ними. Они находились в воздухе уже примерно четыре часа, когда Янг неожиданно проснулся от страшного стука в левом моторе. Глянув на приборную доску через плечо Француза, он увидел, что стрелка тахометра переместилась за красную линию, что означало, что двигатели работали на максимальных оборотах. Когда Француз выключил левый двигатель и поставил винт во флюгерное положение, на его окаменевшее лицо было страшно смотреть. Они быстро теряли высоту. Самолет находился в тот момент над проливом Уиндуард между Кубой и Гаити. По расчетам Френча, они могли продержаться в воздухе еще минут десять. Этого было достаточно, чтобы развернуться и приземлиться в Грейт-Инагуа. Чагра стал выбрасывать из кабины деревянные ящики с пистолетами, а Янг рвать паспорта и списки телефонов. Прежде чем сесть, они придумали "легенду": они скажут, что летели в казино Пуэрто-Рико. У Янга было около 5000 долларов, которые он на всякий случай разделил на три равные части.
Где-то в полутора тысячах километров от них Толстяк и дюжина федеральных полицейских Колумбии, приставленных к нему, чтобы охранять кокаин и интересы поставщика, стояли в это время на берегу и ждали самолет, которому так и не суждено было прилететь.
Прошло еще две недели, прежде чем Чагре удалось раздобыть новый самолет, который и доставил те шесть килограммов кокаина во Флориду. Уоллес тем временем оставался заложником в Колумбии. Кокаин оказался низкого качества. К тому же ни цента из вырученных денег ни Уоллесу, ни его колумбийским поставщикам послано не было. Коннелл и Тэйлор взяли килограмм кокаина для перепродажи, но денег так и не вернули. Но Уоллес и здесь нашел выход из положения. Он убедил колумбийцев, что деньги скоро прибудут, и заключил новую сделку с другим поставщиком, по имени Хосе Баррос. Тот согласился передать более тринадцати тонн марихуаны и предоставить судно для ее транспортировки, если Чагра внесет аванс в размере 100 000 долларов для подкупа колумбийских чиновников. Чагра прислал с курьером 80 000 долларов, а остальные 20 000 согласился передать жене Барроса, которая в это время отдыхала в Мехико. Уоллес был заложником и не мог покинуть Колумбию, но Чагра позаботился о том, чтобы к нему в Санта-Марту вылетели его жена и младшая дочь.
Уоллес даже не подозревал, что Чагра в это время замышлял собственную операцию, которая в случае успеха могла принести ему огромные барыши. Пока все дожидались груза из Колумбии, Чагра совершал ежедневные облеты акватории Больших Багамских отмелей, разыскивая суда, которые по каким-то причинам не нашли заказчиков и стояли теперь, словно подсадные утки, на рейде. Совать нос в чужие дела было чрезвычайно опасно, но Джимми пораскинул мозгами и решил, что, поскольку суда с грузом уже прибыли и товар можно было направлять на рынок, почему бы ему самому не разгрузить их, а потом уже встретиться с настоящими владельцами и окончательно уладить все финансовые дела.
Джимми повезло: он приехал во Флориду как раз в то время, когда торговля марихуаной достигла пика. К концу 1977 года она стала доминирующей отраслью во Флориде, принося доход, почти вдвое превышавший поступления от туризма. В одном только округе Дейд прибыль от продажи марихуаны составила, по некоторым оценкам, семь миллиардов долларов. В Колумбии общий доход от торговли марихуаной и кокаином достиг восьми миллиардов долларов, что в пять раз превысило ее государственный бюджет. Каждую неделю в Соединенные Штаты отравлялось два миллиона тонн "травки", и большая ее часть доходила до потребителей. На смену самолету пришло каботажное грузовое судно, способное взять на борт до тридцати пяти тонн груза. В большинстве случаев колумбийцы готовы были поставлять и наркотики, и судно для их перевозки. В одном правительственном докладе говорилось, что по меньшей мере 160 каботажных судов совершали регулярные рейсы из Колумбии. Самос большее, что могло сделать американское правительство, — это задержать одно из таких судов на основании старого законодательного акта времен "сухого закона", в котором говорилось о "подозрительных судах в открытом море". Закон позволял кораблям береговой охраны конфисковывать незаконный груз в открытом море, но не разрешал арестовывать экипаж. Команду отправляли на родину за казенный счет, а суда продавали с аукциона — часто брокерам, представлявшим их первоначальных владельцев. Даже крупнотоннажные суда в большинстве случаев избегали задержания. Как только марихуана перегружалась в одно из тысяч мелких морских рыболовных судов, бороздивших прибрежные воды вдоль и поперек, обнаружить контрабанду становилось практически невозможно. Если же эти суда встречались в открытом море с одним из бесчисленных сигарообразных катеров, на которых товар перевозился затем по сложному лабиринту прибрежных каналов и водных артерий, о всяком задержании контрабанды следовало просто забыть: ни одно судно береговой охраны не могло угнаться за этими быстроходными лодками.
Когда за два дня до рождества в 1977 году Уоллес, все еще сидевший в Колумбии, наблюдал за погрузкой марихуаны на каботажное судно "Донья Петра" в небольшой бухте на полуострове Ла-Гуахира, Джимми Чагра тайком от своих партнеров разгружал два других судна. Накануне он обнаружил стоявшие на рейде на мелководье в Орандж-Кей два судна неизвестной приписки под названием "Мисс Конни" и "Эко Песка IV". Но эти два судна заметил и пилот само лета-наблюдателя береговой охраны. Суда бросили якорь в тридцати милях от ближайшего морского пути, что явно указывало на то, что на борту у них — незаконный груз. Едва группа Чагры перегрузила одиннадцать тонн марихуаны на свое судно и отплыла, как к "Мисс Конни" и "Эко Песка IV" подплыли катера береговой охраны. Пограничники поднялись на борт судов и конфисковали оставшиеся сорок восемь тонн "травки". Хотя капитаны и назвали фамилию Джимми Чагры, это не было еще достаточным основанием для предъявления ему официального обвинения.
Как только отплыла "Донья Петра", Уоллес тоже покинул Колумбию. Вернувшись во Флориду и узнав, что его партнер "откололся" и проворачивает теперь собственную операцию, Уоллес вышел из себя. Он счел это неслыханным нарушением контрабандистских законов, особенно учитывая то, что Чагра, видимо, не собирался брать его в долю. На судне, отплывшем из Колумбии во Флориду, Уоллеса сопровождал поставщик кокаина, требовавший, чтобы с ним немедленно расплатились. Чагра успокоил его, заплатив 40 000 долларов и пообещав, что через неделю Уоллес отдаст все остальное. Тот действительно выплатил всю причитавшуюся сумму, передав вдобавок кое-какое весьма дорогостоящее радионавигационное оборудование для следующего судна.
Джимми так увлекся собственной операцией, что "запорол" разгрузку судна Уоллеса. Через четыре дня после рождества катер береговой охраны обнаружил "Донью Петру", когда та стояла на рейде в пятидесяти пяти милях к востоку от Майами, и к Новому году судно со всем своим грузом было уже пришвартовано к причалу Таможенного управления.
К этому моменту Уоллес и его товарищи уже были по горло сыты выходками Джимми Чагры. Они все еще ни с кем не расплатились, даже с колумбийцами. Им недоставало крупной суммы, и если бы не паранойя, буквально парализовавшая всех после задержания "Доньи Петры", уже одного непростительного легкомыслия, приведшего к потере судна, было бы достаточно для суровой расправы с Джимми Чагрой. Кое у кого из мелких сошек, причастных к операции, уже развязался язык. Среди них был и Джад Майерс, лоцман "командирской лодки" Джимми, которого схватили, когда он пытался продать немного кокаина "нарку". Уоллеса не покидала мысль о том, что Чагра умоет руки и ему придется самому — объясняться с колумбийцами. У Джимми в Майами появился новый поставщик, колумбиец по имени Теодоро, и теперь он не очень-то горел желанием возвращать старые долги. Алчность и глупость Чагры поставили под удар всех участников операции.
В начале января Уоллес вылетел в Эль-Пасо на секретное совещание в Хуаресе с Хосе Барросом и еще одним колумбийцем по имени Мехиас. Он дал Барросу 50 000 долларов в качестве частичной компенсации за утрату "Доньи Петры" и такую же сумму Мехиасу как задаток в счет дальнейших сделок. Уоллес прихватил с собой и три килограмма кокаина, переданного контрабандистам колумбийцами в знак полного доверия. По словам Уоллеса, часть кокаина он раздал, но большую часть использовал сам. Через неделю он вернулся во Флориду, чтобы присутствовать на свадьбе Чагры. В то время никому и в голову не приходило, что Уоллес уже вынашивал план исключения Джимми Чагры из организации.
В конце февраля Уоллес созвал в Новом Орлеане секретное совещание, на которое пригласил Джима Френча, Ричарда Янга и почти всех других членов их компании, подчеркнуто проигнорировав Джимми Чагру, судьба которого должна была стать главным предметом разговора. Банда собралась и люксе отеля "Хилтон-инн" неподалеку от международного аэропорта Нового Орлеана. Уоллес, большой любитель спиртного и кокаина, обеспечил горячительное и "пудру" (у него еще оставалось кое-что от тех трех килограммов). Он же был и главным оратором. Он сообщил, что очередная партия марихуаны прибудет не во Флориду, как полагал Чагра, а в Новый Орлеан. Чагра в операции не участвует. Точка! Никто не возражал. "Все мы были безумно злы на Чагру, — вспоминал потом Янг, который был направлен в город заранее, чтобы найти подходящие помещения для штаб-квартиры и складов. — Мы использовали его во Флориде только потому, что у нас некому было разгружать суда. От него больше ничего и не требовалось. Но он все равно запорол дело". Уоллес уже продумал планы новых операций, включая использование судов, которые принадлежали его приятелю, помогавшему финансировать флоридское дело. У Уоллеса оставалось еще 114 000 долларов наличными. Кроме того, кое-кто из первоначальных "финансистов" обещал дать еще.
Уже почти стемнело, когда Уоллес, одуревший от спиртного и наркотиков, выполз из "Хилтона" и, шатаясь, направился к месту, где стояла арендованная им машина. Но не прошло и нескольких секунд, как он врезался в бок длиннющего лимузина для авиационного персонала. Полиция подъехала как раз в тот момент, когда он пытался… купить разбитую машину. Это было началом их конца.
Полиция тут же передала Уоллеса сотрудникам Управления по борьбе с наркотиками. При обыске у него была обнаружена лишь небольшая щепотка кокаина. Но 114 000 долларов наличными и репутация одного из крупнейших контрабандистов кокаином были достаточным основанием, чтобы сделать вывод, что в город он приехал не для ознакомления с его достопримечательностями. Во время допроса Уоллес признался, что знает Джимми Чагру и Джима Френча, и согласился сотрудничать с агентами из Управления по борьбе с наркотиками, если ему вернут его 114 000 долларов. Агенты быстро согласились. Через несколько дней Уоллес вернулся во Флориду и сказал товарищам, что был задержан полицией за управление машиной в нетрезвом виде. О беседе с агентами из Управления по борьбе с наркотиками он не сказал ни слова. Уоллес понимал, что рано или поздно "нарки" предъявят ему счет, но это не было достаточно веской причиной для отказа от новой партии марихуаны. За несколько дней до пасхи Уоллес с изумлением узнал, что капитан все перепутал и направляется с грузом не в Новый Орлеан, а во Флориду, как планировалось раньше. Уоллес, разумеется, не сказал федеральным агентам ни слова об этой операции. Зато он сообщил им, что в Майами находится колумбиец по имени Рауль Руис. Уоллес все еще должен был ему более двух миллионов долларов и теперь, видимо, решил, что лучшей возможности "расплатиться" с колумбийцем может и не представиться. (Если Руис окажется в тюрьме, думал Уоллес, некому будет требовать долг. Но тот, однако, улизнул от агентов и вернулся в Колумбию, где был убит в перестрелке, не имевшей отношения ни к Уоллесу, ни к Чагре).
Джимми Чагра знал лишь, что операция проходит нормально. Около 23 тонн марихуаны были уже на подходе, и в марте 1978 года их можно будет выбросить на рынок. Они с женой так увлеклись переездом в Лас-Вегас, что следить за дальнейшей судьбой участников старой операции Джимми было просто некогда. А их тем временем арестовывали одного за другим. Ричарда Янга "замели" через день после пасхи в Окале (штат Флорида). Случилось так, что его фургон с марихуаной сломался, и он поставил его на ремонт как раз в тот гараж, куда часто наведывались машины дорожной полиции. Дадли Коннелл и Пол Тэйлор были схвачены в ходе арестов по другому делу. В июне Уоллес был вновь арестован, на этот раз в Денвере. За исключением Джима Френча, у всех мало-мальски информированных членов банды очень скоро развязались языки. И все они рассказывали федеральным агентам об одном человеке — Джимми Чагре.
23
В то время как по всей территории страны, от одного побережья до другого, продолжались аресты участников преступного сговора, к которому был причастен и Джимми Чагра, в его карманы непрерывным потоком текли деньги, вырученные после удачной операции во Флориде. Это был его звездный час. Практически каждый игрок, контрабандист, уголовник или федеральный агент в западной половине Соединенных Штатов слышал о похождениях Джимми Чагры в Лас-Вегасе летом и осенью 1978 года. Контрабандисты наркотиками и дельцы, занимавшиеся другим нелегальным бизнесом, уже много лет использовали казино Лас-Вегаса для "отстирывания" грязных денег. Но тогда происходило нечто новое: Джимми не "отстирывал" деньги, а прожигал их.
Джимми, разумеется, не был новичком в казино "Сизарс-палас", но в тот год его владельцы носились с ним так, что сам король Фарук открыл бы рот от изумления. Для Чагры все было бесплатно, включая новый "линкольн", который казино подарило Лиз. Пока Джимми и Лиз подыскивали себе подходящий особняк, их разместили в роскошном люксе Фрэнка Синат-ры с роялем и винтовой лестницей, где они и жили теперь в окружении дежуривших круглосуточно телохранителей, личных секретарш и курьеров, ежедневно привозивших деньги. Как-то раз Джимми заказал "лирджет" лишь для того, чтобы слетать в Форт-Лодердейл за пакетом с деньгами.
У Джимми была кредитная карточка казино "Сизарс палас" еще с 1969 года. Размер кредита неуклонно повышался: с 500 долларов до 50 000, затем до 100 000 и наконец до 200 000. Осенью 1978 года общая сумма кредита была удвоена и составляла 400 000 долларов. Кроме того, Джимми разрешалось иметь кредитные карточки казино на имя Джима Гарсии и Джима Льюиса. Каждая такая карточка с псевдонимом поточила ему пользовался дополнительным кредитом в 200 000 долларов. Учитывая, что и другие казино предоставляли ему кредит, Джимми Чагра был не просто "привилегированным" клиентом, а, может быть, самым крупным игроком в городе. Когда другие игроки говорили о "крупных ставках", они обычно не имели в виду Джимми Чагру: он относился к особой категории. "Пожалуй, он был самым опасным игроком за всю историю Лас-Вегаса, — говорил Джо Чагра, — потому, что ему было наплевать, сколько он проигрывает". В бухгалтерских книгах "Сизарс-палас" значилось, что за период с 28 сентября по 21 декабря 1978 года Джимми выиграл 2 568 800, а проиграл 4 761 300 долларов. Согласно документам Налогового управления, объявленные нм доходы от азартных игр составили 1 800 000 долларов. Но эта цифра давала лишь поверхностное представление о всей картине.
Несмотря на практически неограниченный кредит, Джимми расплачивался, как правило, наличными. Джеральд Дженглер, босс одного из игорных залов "Сизарс-палас", назвал Чагру "одним из самых серьезных игроков" за последнее десятилетие. Дженглер не раз сам видел, как тот выигрывал более 50 000 долларов, а однажды за один только вечер Чагра выиграл 300 000 долларов. Дженглер также помнил, как однажды в октябре Чагре фантастически не везло и за какие-то четыре часа он проиграл 915 000 долларов. Дженглер не знал тогда, что и делать. "Когда он встал из-за стола, — вспоминал он, — я пошел вместе с ним, чтобы подписать долговое обязательство. Но он решил заплатить наличными. Мы поднялись к нему в номер, где дежурило несколько телохранителей. Чагра вынес небольшой сундучок и вывалил деньги на пол. Там было много пачек: купюрами по одному, пять, десять, двадцать и сто долларов. В каждой пачке было по пять тысяч. Банкноты были стянуты резинками или банковскими лентами нашего казино. Чагра пересчитал деньги, но их оказалось недостаточно. Тогда он прошел в другую комнату и вынес еще целую кучу. Денег все равно не хватало. Он еще раз зашел в заднюю комнату и только тогда набрал всю сумму полностью, выплатив все 915 000 долларов".
Деньги не были для Чагры самоцелью. Пока они у него имелись, он их демонстративно транжирил. Джимми разрешал Лиз скупать все попадавшиеся на глаза драгоценности, если только они ей нравились. Он требовал, чтобы она всегда носила с собой 10 000 долларов. Как-то, сидя вечером в ресторане, он дал такую же сумму (две пачки по пятьдесят стодолларовых бумажек) официантке "на чай" только за то, что та принесла ему родниковой воды.
Если не считать нескольких чисто деловых поездок в Лас-Вегас, Ли в ту осень старался там не появляться. Он так и не оправился от потрясения, которое пережил за год до этого, проиграв там огромную сумму, не говоря уже об унижении, которое он испытал, узнав, что Джимми ходил к боссам казино "Сизарс-палас" и просил их относиться к своему брату как к почетному гостю. В конце сентября Ли приехал в Лас-Вегас, чтобы осмотреть несколько домов, предложенных Джимми и Лиз агентом по продаже недвижимости Мэри Бродер. Но Ли мог бы и не ездить, так как Джимми уже решил приобрести просторный особняк в испанском стиле в Парадайз-Вэлли. В проспекте указывалась цена 245 000 долларов, но Джимми не хотелось торговаться. "Этот дом мне нравится, — сказал он Ли. — Заплати ей". Ли отвел брата в сторону и сказал, что так не делается: если поторговаться, дом можно купить гораздо дешевле. Я не хочу заниматься всей этой ерундой: бумагами о кредитоспособности, роде занятий и прочее", — сказал Джимми, напомнив Ли еще раз, что они тратят его деньги. Через несколько дней Мэри Бродер встретилась с Джимми у кассы казино "Сизарс-палас" и получила задаток в размере 75 000 долларов.
В течение последующих нескольких месяцев Джимми и Лиз истратили 500 000 долларов на всевозможные переделки и достройку дома. Джимми хотел иметь такой же, как и у Ли в Эль-Пасо, плавательный бассейн или даже больше. Гараж и стоянка для машин были расширены, с тем чтобы можно было разместить минимум двенадцать автомобилей. Обширный двор был огорожен стеной и превращен в нечто, похожее на детский парк: там были и журчащий ручей, и узорчатые чугунные скамейки, и маленькие мостики, и крохотные водопады. Все комнаты в доме были перестроены. Джимми хотел, чтобы у него был такой же бар, как и в номере-люкс Фрэнка Синатры. Он установил золотые краны и другую фурнитуру, а также золотые решетки на вентиляционные отверстия системы кондиционирования воздуха.
Но венцом их творения была большая спальня площадью в три обычные комнаты. Все стены, потолок и даже пол были облицованы зеркальными панелями, поэтому, когда туда входил даже один человек, создавалось впечатление, будто в комнате находится целая толпа. Все ящики и шкафы были утоплены в стены и имели зеркальную облицовку Единственной мебелью была огромная двуспальная кровать, стоявшая строго по центру на четырех столбиках под балдахином. Ее корпус был сделан исключительно из зеркал и тонких хромированных полосок металла. В изголовье была вмонтирована панель со всевозможными кнопками, с помощью которых можно было управлять многочисленными хитроумными приспособлениями. Достаточно было нажать на одну из них, чтобы раздвинулись зеркальные панели и появился огромный, шириной чуть ли не два метра, телевизионный экран. С помощью другой можно было привести в действие камин, в котором горели не поленья, а красные лампочки, многократно отражавшиеся в зеркалах. Рядом со спальней находилась ванная, размером чуть ли не с зал для игры в гандбол. В утопленной в пол гранитной ванне мог свободно разместиться весь кордебалет из ночного клуба. В углу уборной размещалась похожая на сауну камера с искусственным климатом. По желанию вы могли подставить тело под тропический ливень, теплый весенний дождик, палящее солнце пустыни, душный зной джунглей или студеный северный ветер. Единственным цветовым пятном в спальне были бледно-лиловые занавеси, на которых настояла Лиз.
Джимми все это время мечтал лишь о том, чтобы показать свой сказочный дом Ли, но этой мечте так и не суждено было сбыться: Ли убили до того, как он смог увидеть дом младшего брата.
24
После убийства Ли Чагры полиция опечатала его адвокатскую контору и в течение пяти суток подробнейшим образом знакомилась с содержимым его папок с конфиденциальными документами. Представители городской полиции Эль-Пасо, окружной прокуратуры, ФБР, Управление по борьбе с наркотиками и Налоговое управление в процессе "непрерывного расследования", длившегося 119 часов, перерыли все его бумаги. Папки Ли Чагры оказались настоящей "золотой жилой секретной информации", как выразился потом один полицейский чиновник. Адвокаты, конечно, стали громко протестовать, но федеральные агенты уже давно привыкли к таким крикам. С некоторых строго конфиденциальных документов, подпавших под закон о неразглашении сведений, полученных адвокатом от своего клиента, были сняты копии на личной ксерокопировальной машине Ли. Другие документы были попросту изъяты, и куда они потом делись, никто не знал. Исчезли все записи Ли о его выигрышах и проигрышах в казино, а также кассеты с магнитофонными записями бесед с клиентами и людьми, которых он считал агентами-провокаторами. Были изъяты папки с бумагами по делу Джо Рентерии: с них, по-видимому, были сняты потом копии. Бесследно исчезла также магнитофонная запись первой беседы Рентерии с агентами федеральных служб, которая наверняка могла доказать, что тому была подстроена ловушка. Хотя к тому времени Рентерия был уже осужден и приговорен к тюремному заключению, Джо Чагра надеялся, что этой записью можно будет воспользоваться для пересмотра его дела. Теперь эта надежда была похоронена.
Полиция утверждала, что каждый документ в папках Ли был потенциальной уликой по делу об убийстве. Но не многие верили, что полиция действительно хочет разыскать преступника. Убийца, судя по всему, снял с Ли сапоги, полагая, что там спрятаны деньги. Но полиция не удосужилась даже снять с сапог отпечатки пальцев. Правда, были использованы специально обученные собаки, с помощью которых полиция надеялась найти наркотики, но те ничего не нашли.
Через два месяца после убийства Ли полиция Эль-Пасо призналась, что у нее нет ни единой зацепки. "Когда имеешь дело с таким человеком, как Ли Чагра, который был замешан в стольких делах, можно выдвигать бесконечное множество версий, — сказал лейтенант Джон Лэнехен. — Возможно, это была месть со стороны обманутого клиента, которому не понравилось, как велось его дело. Не исключено, что на него случайно наткнулся обыкновенный вор. Но то, что контора перевернута вверх дном, еще ничего не доказывает. Возможно, кто-то постарался обставить дело так, чтобы другие поверили, будто там действительно побывал взломщик". Сотни людей звонили в полицию, а также родственникам Чагры (им, видно, очень хотелось получить назначенное вознаграждение в 25 000 долларов). Но все эти звонки не привели ни к одной сколько-нибудь правдоподобной версии. Федеральные агенты потратили тысячи часов на расследование мельчайших подробностей жизни Ли Чагры, но и после этого они понятия не имели, кто его убил и зачем. То обстоятельство, что убийца не снял с Ли золотые драгоценности стоимостью в несколько тысяч долларов, по-прежнему оставалось загадкой, которая существенно подрывала версию об ограблении. Конечно, многие поговаривали о сумке с деньгами, однако достоверно об этом знали лишь родственники Ли да сам убийца. Ходили также слухи о том, будто полиция обнаружила стопки стодолларовых купюр около конвертов с адресами людей, от которых Ли Чагра по неизвестным причинам "откупался". По другим слухам, в конторе было найдено более двух миллионов долларов наличными. При этом намекалось, что деньги принадлежали всей банде. При вскрытии тела было обнаружено незначительное количество кокаина в крови, что породило новую версию, будто убийство было совершено из-за сорвавшейся сделки с торговцем наркотиками.
Но полицию и федеральных агентов больше все же интересовали не поиски убийцы Ли Чагры, а кое-что другое, более существенное. Во-первых, они до сих пор не выяснили, кто пытался убить прокурора Джеймса Керра. Во-вторых, операции контрабандистов приобрели уже такой размах, что нужно было принимать срочные меры. В-третьих, ознакомление с содержимым папок Ли выявило множество совершенно новых объектов расследования.
Жителям Сан-Антонио трудно было не заметить, что зимой 1978 и весной 1979 годов акты насилия приобрели особенно широкий размах. Было убито несколько полицейских, а торговцы наркотиками открыто расправлялись друг с другом, словно вернулись времена "сухого закона". В апреле, когда во время традиционной фиесты в городе устраивалось множество балов и парадов, какой-то человек открыл пальбу по толпе людей, наблюдавших за парадом цветов близ Аламо-плаза. В этом живописном, чуть ленивом городе с множеством старинных зданий, испанских церквушек и красивых набережных, по которым до сих пор разгуливали бродячие музыканты, разрасталась злокачественная опухоль падения нравов. Никто пока еще не осознавал этого до конца, и ни о каких профилактических мерах речи не было. Сан-Антонио — один из самых быстрорастущих городов в Америке. По темпам роста он опережает даже Хьюстон. Менее чем за десять лет численность его населения возросла на 20 процентов, и он перепрыгнул с пятнадцатого на десятое место среди самых больших городов в США. Но Сан-Антонио и один из самых бедных городов в стране: каждый шестой его житель находится за чертой бедности, и каждый четвертый нуждается в жилье. В то время в Сан-Антонио насчитывалось почти полмиллиона американцев мексиканского происхождения. Такой концентрации этой категории населения не было больше нигде, кроме Мехико и Лос-Анджелеса. Несмотря на то что они составляли большинство среди жителей города, эти люди до недавнего времени не имели почти никакой политической власти. По числу наркоманов город занимал седьмое место в стране, однако официальные данные об уровне преступности были настолько занижены, что это не могло не вызвать подозрений (согласно одному документу, Сан-Антонио якобы стоял на восемнадцатом месте в штате по этому показателю). Заниженный уровень преступности отражал нежелание властей считаться с жизненными реальностями, хотя те, казалось, все громче заявляли о себе. Это отражало также и некоторое смещение приоритетов (по крайней мере в позиции федеральной прокуратуры). Несмотря на то что федеральные власти развернули широкое наступление на западную окраину округа Эль-Пасо, лишь немногие прокуроры изъявили желание "ворошить грязь" в родном городе. Один федеральный прокурор заметил, что в Эль-Пасо в том году рассматривалось в три раза больше уголовных дел, чем в Сан-Антонио — городе несравненно большем. "Прокуратура в Сан-Антонио, — сказал он. — это просто смех". Причину столь необычного внимания к такой окраине, как Эль-Пасо, можно было объяснить одним словом — Чагра.
Местные средства массовой информации в Сан-Антонио уже давно славились безудержной тягой к сенсациям, поэтому смещение акцента на контрабанду было бы весьма необычным, если вообще возможным. Тамошние газеты обычно пестрели такими заголовками: "ДЕВУШКА СЪЕЛА ОТЦА, ЧТОБЫ ВЫЖИТЬ" или "В МУСОРНОЙ КУЧЕ НАЙДЕН ЖИВОЙ НОВОРОЖДЕННЫЙ!" Причем зачастую они набирались аршинными красными буквами. В телевизионных новостях, как правило, крупным планом показывались лужи крови или пожарные, выносившие из разрушенных жилых домов обуглившиеся, безжизненные тела детей. На фоне таких жутких репортажей сообщения о какой-то контрабанде наркотиков или организованной преступности приобретали ту же социальную значимость, что и, скажем, реклама собачьих консервов или кроссворды в газетах. Однако зимой 1978 года и весной следующего года все изменилось.
В ноябре, после неудавшегося покушения на прокурора Джеймса Керра, федеральный прокурор Джеми Бойд лично возглавил проводившееся большим жюри расследование рэкета, игорного бизнеса, контрабанды наркотиков и, конечно, убийств по найму. Теперь уже не одно, а целых три жюри (два в Эль-Пасо и одно в Сан-Антонио) действовали одновременно. За ходом расследования пристально наблюдали оперативная группа из министерства юстиции США, обосновавшаяся в Лас-Вегасе, и федеральная прокуратура в Сиэтле. После неудавшегося покушения на его жизнь Керр был переведен с уголовных дел на гражданские. Несмотря на это, он все же продолжал заниматься старыми делами, и в этом ему помогали помощники федерального прокурора и целая армия федеральных агентов.
Джимми, разумеется, уже несколько лет интересовал агентов из Управления по борьбе с наркотиками, но конкретные доказательства его преступной деятельности стали поступать к ним лишь в течение последних нескольких месяцев. Начало было положено арестом Генри Уоллеса год назад в Новом Орлеане. Судя по всему, документы, обнаруженные при обыске конторы Ли, ничего нового к имевшимся у властей материалам о контрабандистской деятельности Джимми (да и самого Ли) не добавили. Убийство, однако, приковало теперь внимание федеральных властей к Джимми. Они почувствовали, что наступило время действовать.
В конце февраля, через два дня после того, как судья Вуд приговорил Джо Рентерию к тридцати годам тюремного заключения, федеральное большое жюри Мидленда — одного из центров нефтедобычи в Западном Техасе — предъявило Джимми Чагре официальное обвинение из пяти пунктов в сговоре с целью приобретения и распространения наркотиков. Хотя Чагра и заявил, что добровольно сдастся властям, Джеми Бойд предпочел иной, более драматичный способ его ареста. В день вынесения приговора Рентерии на первой полосе "Эль-Пасо таймс" появилась фотография растрепанного Джимми Чагры в наручниках, которого уводили в окружную тюрьму Эль-Пасо в сопровождении целого отряда вооруженных полицейских. Каких-то явных причин, заставлявших федеральные власти предъявлять ему обвинение именно в Мидлендс, не было, за исключением одного немаловажного обстоятельства: все уголовные дела в Мидлендс находились под исключительной юрисдикцией судьи Джона Вуда. Если бы Чагра был привлечен к суду в Эль-Пасо, вероятность рассмотрения его дела Вудом равнялась бы одному шансу из четырех. Судья объявил залог в один миллион долларов, и родственники Джимми оказались не в состоянии внести эту сумму.
За несколько недель до ареста Джимми нанял известного в Лас-Вегасе адвоката по уголовным делам Оскара Гудмена. Сразу же после ареста Гудмен и Джо Чагра внесли ходатайство, требуя сократить сумму залога. Рассмотрение этого ходатайства в суде должно было состояться через несколько дней в Мидлендс. В тот момент ни один из адвокатов Джимми не имел ни малейшего представления о характере и объеме доказательств, которыми располагали власти. Тогда они еще не знали, что Генри Уоллес превратился в главного свидетеля Джеми Бонда.
Вечером накануне рассмотрения ходатайства о снижении суммы залога Бойд, его жена Сузи и три агента из Управления по борьбе с наркотиками ехали в стареньком "шеви" прокурора, весьма довольные развитием событий. Генри Уоллес сидел на заднем сиденье буквально на коленях у одного из агентов. Бойд лично "натаскивал" Уоллеса, готовя его к перипетиям судебного процесса, и Толстяк оказался весьма прилежным учеником. Все шутили и смеялись. Уоллес сказал: "Только подумайте, всего год назад я был жалким контрабандистом и продавал "марафет". А сейчас вот разъезжаю с федеральными агентами и прокурором и пью их виски". Джеми Бойд не скрывал: старина Генри очень ему нравился.
На другое утро состоялось судебное заседание, на котором федеральный прокурор решил больше не намекать, что может и не ограничиться лишь этим обвинением из пяти пунктов. Он решил пока не применять своего самого грозного оружия — "закона о главаре банды". Это, однако, не означало, что он вовсе от него отказался. Бойд готов был предложить сначала сделку: пятнадцать лет тюрьмы за признание себя виновным. Если Джимми откажется от этого предложения (а прокурор полагал, что именно так тот и поступит), власти всегда смогут предъявить ему новое обвинение на основании этого более строгого закона. А тем временем власти намеревались показать, что действительно считают Джимми "птицей высокого полета". В ходе слушаний по ходатайству защиты обвинение утверждало, что Джимми связан с Сальваторе Микаэлом Каруаной, который, как известно, действовал вкупе с Реймондом Патриаркой — главарем организованной преступности в Новой Англии. Вопреки протестам адвокатов Джо Чагры и Оскара Гудмена в протокол были занесены имена нескольких лиц, подозревавшихся в связях с организованной преступностью. И хотя обвинение не предъявило никаких доказательств, которые свидетельствовали бы о прямых связях Джимми Чагры с мафией, высказанные в этой связи подозрения стали достоянием гласности, а это значительно снизило его шансы на справедливое судебное разбирательство. Рассмотрение ходатайства защиты закончилось тем, что Джеймс Керр заявил о своем согласии с адвокатами в том, что сумма залога в один миллион долларов действительно не соответствует характеру рассматриваемого дела, а посему он просит суд увеличить ее до полутора миллионов долларов. Но судья Ли Хадспет предложил все же снизить сумму залога до четырехсот тысяч долларов при условии, что Джимми Чагра сдаст заграничный паспорт и будет каждую неделю отмечаться у соответствующего должностного лица. 12 марта Джимми был освобожден под залог. Суд был назначен на 2 апреля.
25
Примерно в то же время, когда Джимми собирал деньги на залог, произошли некоторые другие события, неожиданно позволившие найти ключ к разгадке тайны убийства Ли Чагры. Объяснение оказалось столь невероятным, что большинству жителей Эль-Пасо, включая семью Чагры, понадобилось несколько месяцев, прежде чем они смогли смириться с правдой.
До первой недели марта 1979 года единственной сколько-нибудь полезной информацией было тайное сообщение Дуга Холта, одного из постоянных игроков в покер в доме Джимми Саломе. Холт слышал от кого-то, что к попыткам взломать сейф в конторе Мики Эспера и ограбить кассу в доме Джимми Саломе причастен Лу Эспер. Именно это в свое время и утвердило Ли Чагру в подозрении, что за ним кто-то охотится. Но существовало и другое немаловажное обстоятельство, о котором знали лишь немногие в семье Чагры: в течение нескольких дней до его убийства Эспер приносил Ли кокаин. Эспер не мог знать о сумке с деньгами, но ему было хорошо известно, что Ли обычно имел при себе крупные суммы наличными. Братья Чагра поручили братьям Миллиорн следить за квартирой Эспера, но тех через некоторое время арестовала полиция, обнаружив у них оружие. Затем Эспера на какое-то время забыли. Но в конце февраля стало известно, что Эспер купил себе новый "кадиллак" и зачастил в казино и игорные дома. "Джимми мы об этом не сказали, — вспоминала Пэтси. — Мы боялись, что он тут же отправится в Лас-Вегас и убьет его". Примерно 2 марта Джо Чагре позвонил какой-то солдат из Форт-Блисса и спросил, получит ли он вознаграждение, если сообщит что-то важное об убийстве.
"Он предложил мне встретиться на автомобильной стоянке на Дайер-стрит недалеко от Форт-Блисса, — рассказывал Джо, — предупредив, чтобы я был один. Я очень испугался, но решил все же пойти на встречу, прихватив пистолет. Что-то в сто голосе подсказывало мне, что он действительно может знать нечто важное. Я пришел в указанное место, и он рассказал мне о другом черном парне из их казармы — солдате по фамилии Уайт. Он сказал, что однажды вечером накануне рождества тот пришел с сумкой, полной денег. Когда солдат подробно описал ее, я понял, что это была именно та сумка из офиса Ли. Он сказал, что такого количества денег в жизни еще не видел и что пачки были перетянуты резинками. Я буквально остолбенел. Да, это была та самая сумка!"
Солдат, звонивший Джо Чагре, позвонил также и в полицию, и в то же утро она арестовала Дона Уайта — солдата-негра из Ричмонда (штат Калифорния), который должен был менее чем через месяц демобилизоваться. Уайт сознался в ограблении (но не в убийстве) и назвал соучастников: Лу Эспера и еще одного солдата — Дэвида Лиона Уоллеса. На другой день Уоллес был арестован в родном городе Комптоне (штат Калифорния), а Эспер — в одном из мотелей Лас-Вегаса. Дон Уайт и Дэвид Лион Уоллес во всем признались и подписали показания, в которых назвали Эспера организатором преступного сговора, а себя — соучастниками ограбления. Их признания были почти идентичны, если не считать того, что каждый обвинял другого в фактическом применении оружия. Обоим было предъявлено обвинение в убийстве, караемом смертной казнью. Что же касается Эспера, то прокурор пока не решил, какое именно обвинение предъявлять ему, хотя ясно было, что именно Эспер организовал все это "дело", снабдил солдат автомашиной для бегства и двумя пистолетами и завладел большей частью денег. Удалось установить, что оба пистолета (один — дешевый, никелированный, 22-го калибра; другой — еще более дешевый — 32-го калибра, с отваливавшимся барабаном) были приобретены в одном из ломбардов Эль-Пасо, хозяин которого опознал Эспера. Любопытно, что и Уайт, и Уоллес показали, что пистолет 22-го калибра, выстрелом из которого было совершено убийство, принадлежал Уайту.
Из обоих признаний также стало ясно, что Дон Уайт присоединился к участникам сговора позже. Он впервые встретился с Эспером лишь в день ограбления и убийства. Уоллес, однако, знал Эспера с августа месяца и уже успел совершить с ним несколько краж со взломом и грабежей. По словам Уоллеса, он познакомился с Эспером в баре "Плеймейт" в центре города напротив Эль-Пасо-плаза. Полиция установила, что это один из притонов для проституток и уголовных элементов, у которых всегда находятся общие интересы с такими типами, как Лу Эспер. Однажды тот предложил Уоллесу ворваться в дом Ли Чагры на Фронтера-роуд и ограбить его под дулом пистолета. Этого они не сделали, но Уоллес признался, что участвовал в неудачной попытке ограбить игроков в покер, собравшихся в доме Саломе рядом с домом Чагры. Вскоре после этого Эспер задумал другой план ограбления — офиса Ли Чагры на Монтана-стрит. В его осуществлении должны были принять участие Уоллес и другие. Но этот план тоже не был реализован.
По словам Уоллеса, 22 декабря 1978 года Эспер позвонил ему по телефону в "Плеймейт", и они пошли на квартиру Эспера в жилом комплексе "Уоррен-хаус" на Норт-Миза-стрит, где тот и изложил подробности плана ограбления Ли Чагры на следующий день. Моряк Робертс, живший в том же комплексе, накануне рассказал Эсперу, что Чагра подготовил для него крупную сумму денег.
"Он сказал мне, что после часа Ли Чагра будет в офисе один, — сказал Уоллес на допросе. — Но он не сказал, откуда знает это. Лу Эспер либо сам устроил так, чтобы нас пропустили в офис, либо поручил это кому-то еще. Он сказал, что Моряк [Робертс] собирается зайти к Чагре в офис и взять деньги, которые тот приготовил для него. Он сказал, что в конторе будет около семидесяти пяти тысяч".
Эспер приказал Уоллесу называть себя Дэвидом Лонгом. Он придумал для него историю с завещанием и велел утром позвонить Чагре домой, чтобы знать наверняка, что тот будет у себя в офисе. По словам Уоллеса, Лу Эспер зарядил оба пистолета и дал их ему. Он также передал ему ключи от старого "олдсмобиля", купленного недавно у торговца подержанными автомашинами в Нью-Мексико, и сказал, где бросить его, после того как "дело" будет сделано. Эспер пытался уговорить Уоллеса действовать одному, но тот решил подключить к этому своего друга Дона Уайта.
В субботу днем Дэвид Уоллес заехал за Уайтом в казарму, и они направились сначала к Монтана-стрит, а затем в центр города. Уоллес остановил желтый "олдсмобиль" прямо за офисом Ли Чагры. По его словам, пистолет 22-го калибра он отдал Уайту, а другой — 32-го калибра с отваливавшимся барабаном — взял себе. Уоллес нажал кнопку звонка у ворот и тут же услышал в динамике голос: "Это Дэвид Лонг?" Затем они вошли в офис и прошли за Ли Чагрой в его кабинет.
С этого момента показания черных солдат разошлись.
Уоллес рассказал полицейским следующее:
"Мы выхватили пистолеты и приказали Ли Чагре не двигаться. Мы сказали, что не тронем его и что нам нужны только деньги. Ли Чагра стал медленно поднимать руки вверх и говорить, что отдаст нам все, лишь бы мы не стреляли. Уайт выругался и приказал ему пошевеливаться или что-то в этом роде. Но тот вдруг начал опускать руки, и я сказал, чтобы он этого не делал. Но он продолжал опускать их, и тогда я услышал выстрел, а может, два. Стрелял Дон Уайт, у которого был пистолет 22-го калибра. Я совершенно уверен, что это Дон Уайт стрелял и убил Ли Чагру. Когда Ли Чагра упал, я подошел к нему, бормоча его имя, и даже сказал, что мне жаль, что так случилось. Он был еще жив и смотрел на меня. Тогда Дон Уайт сказал: "Да плюнь ты на этого фраера!"
У Дона Уайта была другая версия:
"Дэвид Уоллес спросил у Ли Чагры, где деньги. К этому моменту мы уже выхватили пистолеты. Ли Чагра ответил: "Можете взять все, что хотите". Затем Ли Чагра подошел к окну, а когда повернулся, то в руках у него уже был пистолет. Дэвид Уоллес выстрелил один раз… Ли Чагра упал на пол у окна… Я увидел, как изо рта у него потекла кровь. Я подошел к Ли Чагре, и мне показалось, что он уже мертв. Тогда Дэвид Уоллес стал шарить у него по карманам…"
Лишь сами убийцы могли точно знать, выхватил Ли пистолет или нет, но тщательный анализ событий заставляет все же думать, что это было маловероятно. На Чагре были джинсы и спортивная рубаха, забранная под пояс. Если бы он был вооружен, негры обязательно заметили бы пистолет, как только вошли в кабинет. И тогда они, конечно же, постарались бы сначала обезоружить его.
Что же касается последующих событий, то показания Уоллеса и Уайта в значительной мере совпали. Сначала они проверили карманы Чагры, а затем сняли с него сапоги. Уоллес помнил, как Лу Эспер говорил ему: "Семь дней в неделю у него [Чагры] минимум десять косых в сапогах". Денег они не нашли, но зато обнаружили связку ключей и стали лихорадочно обыскивать всю контору. Через десять минут они добрались до жилых помещений в глубине здания. Там-то они и нашли коричневую теннисную сумку, набитую двадцатками и сотенными. Еще много пачек было разбросано на кровати.
"Почти все деньги мы бросили в чемодан, — рассказывал Уоллес. — Помню еще, как уронил на пол две двадцатидолларовые бумажки и Уайт хотел было их поднять, но я сказал: "Брось! Надо поскорее сматываться".
По дороге Уайт прихватил два пистолета, лежавшие в ящике письменного стола Чагры, наручники и магнитофон. Эспер велел Уоллесу не трогать драгоценностей Чагры, потому что их слишком легко можно будет опознать.
Согласно плану, солдаты должны были встретиться с Эспером у него на квартире, но, побоявшись засады, решили остановиться в мотеле на Норт-Миза-стрит и позвонить Эсперу оттуда. По словам Уоллеса, Эспер не очень-то горевал, услышав, что в ходе операции Ли Чагра был убит. "Забудь о нем", — сказал Эспер. (Многие считали, что убийство Ли Чагры было частью задуманного им плана и что Эспер и не собирался оставлять своей жертве шанс для ответного удара).
Лу Эспер приехал в мотель чуть позже, и они принялись подсчитывать деньги. Эспер, видимо, делал это главным образом сам, потому что ни Уоллес, ни Уайт так и не узнали, сколько же денег было в сумке. Им он сказал, что там было 150 000 долларов. Полиция так и не выяснила, какую же сумму Эспер дал каждому из них, поскольку показания солдат были противоречивы. По свидетельству Уоллеса, они получили по 20 000 долларов, а Уайт сказал, что по 7000. Остальное взял себе Эспер. На другой день солдаты собирались уехать на рождественские каникулы в Калифорнию, но Эспер к тому времени уже исчез. Денег больше никто не видел.
Дон Уайт признал себя виновным по менее тяжкому обвинению в убийстве, не караемом смертной казнью, и был приговорен к 60 годам тюремного заключения. Уоллес отказался признавать себя виновным и предстал перед судом по обвинению в совершении тяжкого убийства, караемого смертной казнью. Его адвокат Майк Гибсон пытался убедить присяжных в том, что Уайт и Уоллес вполне могли прийти к Ли Чагре с пятью килограммами кокаина и что убийство совершено в результате ссоры из-за наркотиков. А такое преступление смертной казнью не карается. Присяжные, однако, на это не клюнули, и Уоллеса приговорили к смертной казни, хотя впоследствии апелляционный суд штата заменил этот приговор на пожизненное заключение. Лу Эспер был признан виновным по обвинению в преступном сговоре с целью совершения ограбления при отягчающих обстоятельствах и приговорен к пятнадцати годам тюрьмы. Все трое в настоящее время отбывают наказание в исправительной тюрьме штата Техас.
26
Арест и признания убийц Ли, а также его собственный арест и предъявленное обвинение потрясли Джимми Чагру. Он был уверен, что все это сплошной обман, обыкновенная уловка, и по-прежнему считал, что в смерти его брата повинны федеральные агенты. По каким-то даже ему непонятным причинам Джимми был также убежден, что за всем этим стоит судья Вуд. Смерть Ли повергла его в шоковое состояние, которое лишь усугублялось переживаниями в связи с его собственными проблемами с властями.
В суде под председательством Вуда признание подсудимого виновным и приговор к длительному тюремному заключению были почти гарантированы. И Джимми знал это. Еще несколько месяцев назад, когда впервые поползли слухи о привлечении его к суду и когда владельцы "Сизарс-палас" распорядились, чтобы он освободил номер-люкс Фрэнка Синатры, заявив, что больше не желают иметь с ним дела, Джимми держался надменно и вызывающе. Ведь Ли заверил его тогда, что судья Вуд обязательно "наломает дров", и ему легко удастся добиться отмены приговора. Но теперь, когда Ли уже не было в живых, надменность Джимми как ветром сдуло. Он как-то сказал секретарше своей жены Синди Коут: "Я слышал, Вуд приговорил кого-то к семи годам только за то, что бедняга подстрелил орла. Представляешь, что он сделает со мной!"
После того как Джимми был освобожден под залог и вернулся к себе в новый дом в Лас-Вегас, к нему несколько раз приезжал Джо со своей женой Пэтти. Джо изо всех сил старался убедить себя, что Джимми начинает трезво смотреть на вещи и понимает всю серьезность своего положения, но ему это не всегда удавалось. Казалось, Джимми продолжал жить в другом измерении. Он соорудил себе огромный сейф, который, как правило, был до отказа набит деньгами. Теперь, когда из "Сизарс-палас" его вышвырнули, единственным казино, соглашавшимся принимать от него немыслимые ставки (а он мог играть только по-крупному), было "Бинионс хорс-шу". Джимми ходил туда каждый вечер, и на столе перед ним частенько лежала парочка миллионов.
Судья Вуд перенес суд на 14 мая, и теперь настало время трудных решений. Адвокаты Джимми внесли ходатайство об отводе кандидатуры Вуда в качестве судьи на предстоящем процессе. Учитывая это обстоятельство, прокурор Джеми Бойд счел целесообразным окончательно отстранить от этого дела Джеймса Керра. Тот на это внешне никак не прореагировал, но Бойд знал, что его коллега вздохнул с облегчением. Через несколько недель Керр тайно поселился в другом городе, где прожил много месяцев, появляясь в Сан-Антонио лишь тогда, когда это было необходимо. Прокурору предстояло предъявить Джимми Чагре новое обвинение (на этот раз в Эль-Пасо), прибавив к старым пяти пунктам еще один, подпадающий под "закон о главаре банды". Кое у кого могли в этой связи возникнуть вопросы, по меньшей мере семантического характера. Если главарем банды был Ли, то как тогда можно считать таковым и Джимми? На это, конечно, можно было сказать, что в банде может быть и два главаря. Однако, учитывая, что в данном случае речь шла о братьях, которых обвиняли в одном и том же преступлении, концы, мягко говоря, не сходились. Гораздо логичнее было бы открыть дело на Генри Уоллеса, главного свидетеля Джеми Бойда, на том основании, что именно он был фактическим главарем банды. Ведь это он, Уоллес, а не Джимми Чагра продумывал все детали контрабандистских операций и в большинстве случаев договаривался с другими участниками преступного сговора.
Но все объяснялось одной причиной чисто практического свойства: Тенри Уоллес готов был пойти на сделку с властями. Джеми Бойду нужны были доказательства, и у Уоллеса они были. Бойд признавал, что за это придется платить слишком высокую цену: ведь Уоллес мог дать сто очков вперед любому контрабандисту, известному прокурору, и, получив свидетельский иммунитет от преследований со стороны властей и почувствовав себя в безопасности, он почти наверняка тут же займется своим старым ремеслом. "Но если говорить откровенно, — сказал Бойд, — Чагра и его легионы, на мой взгляд, стоили этого". Бойд, однако, не уточнил, что или кого он имел в виду под словом "легионы". Ведь за исключением пилота Джима Френча, который по неизвестным пока причинам не был назван участником преступного сговора, "легионеры" Джимми Чагры все до единого стали теперь свидетелями обвинения, а потому находились под защитой закона. Таким образом, выходило, что Бойд обменивал практически всех участников преступного сговора на одного человека, который (если верить результатам проводившегося все эти годы расследования) не был даже их боссом. Необходимо было внести во все это хоть какое-то рациональное зерно. Вот почему обвинение сначала предложило Джимми Чагре сделку, изъявив готовность снять с него обвинение на основании "закона о главаре банды", если он признает себя виновным по пункту о кокаине, что влекло за собой пятнадцатилетнее тюремное заключение. Тогда адвокаты Джимми предложили встречную сделку: их клиент признает себя виновным по двум пунктам о марихуане, которые предусматривали лишь пять лет тюрьмы. После этого обвинение почувствовало, что руки у него окончательно развязаны. "Наши клиенты, — сказал Бойд, — Управление по борьбе с наркотиками и общественность сочтут себя — и вполне справедливо — обманутыми, если один из главных контрабандистов наркотиками отделается пятью годами". И Бойд решил тогда применить "закон о главаре банды". Таким образом, в мае 1979 года для Джимми Чагры стала реальной перспектива предстать перед судьей Джоном Вудом и получить пожизненное заключение без права на условное освобождение.
За месяц до убийства судьи Вуда в центре Лас-Вегаса царило необычайное оживление, вызванное подготовкой к мировому чемпионату по покеру, который ежегодно проводится в казино "Бинионс хорс-шу". Толпы женщин в летних майках и мужчин в ковбойских шляпах до отказа заполнили всю Фримонт-стрит с ее многочисленными ломбардами, лавками с дешевой одеждой, сувенирами. Особенно много народу толпилось у казино "Минт" и "Голден-наггет", где обычно собирались местные жители и пенсионеры. Но теперь им пришлось потесниться. Весь этот людской поток упирался в гигантскую двухметровую подкову стоимостью в один миллион долларов, установленную у входа в казино "Бинионс хорс-шу". За пуленепробиваемым стеклом этого сооружения на всеобщее обозрение было выставлено сто настоящих купюр достоинством 10 000 долларов каждая. Толпа зевак, толкая друг друга, старалась протиснуться внутрь и хотя бы краешком глаза посмотреть на игроков, сидевших за специальным ограждением.
Среди всего этого неимовернейшего сплетения телевизионных кабелей и разношерстной толпы репортеров, служителей казино и зевак Джимми Чагра был довольно заметной фигурой.
Столь же заметными были и многочисленные представители уголовного мира, приехавшие сюда, чтобы повидаться с ним. Мировой чемпионат по покеру стал для завсегдатаев казино Лас-Вегаса чем-то вроде поездки на недельку в гости к родным. Но присутствие Чагры придавало всему этому особый смысл.
Однажды вечером, когда Джимми протискивался сквозь толпу к столику для игры в крепе, он вдруг увидел знакомое лицо. Это была Джо-Энн Старр, некогда служившая в одном из казино Лас-Вегаса подавальщицей карт играющим в блэк-джек. Несколько лет назад Джо-Энн и ее тогдашний дружок Пит Кей играли с Джимми в Эль-Пасо. Случилось так, что Пит Кей — представительный мужчина с седеющей бородкой — однажды выхватил пистолет и стал требовать, чтобы Чагра вернул ему карточный долг, иначе тому не поздоровится. После этого всякие отношения между ними прекратились. Джимми прекрасно понимал, с кем имел тогда дело: он лично присутствовал на процессе по делу Кея в Оклахоме. Тому тогда было предъявлено обвинение в убийстве, и Ли успешно защитил его. На сей раз Джо-Энн была с Роном Коллером, игроком и продавцом автомобилей, который лишь недавно доставил "линкольн", подаренный хозяевами казино Лиз Чагре. Вместе с ними был еще один незнакомый Джимми человек с рыжеватыми волосами, которого Джо-Энн представила как Чарлза Харрелсона, своего нового мужа. Харрелсон сказал, что давно уже не наведывался в Лас-Вегас, хотя иногда и сам не прочь поиграть. А произошло это потому, что все это время он был в отсидке в Ливенуортской тюрьме за убийство. Сказав это, он улыбнулся так, словно только что признался, что он капитан команды игроков в поло Принстонского университета. Несмотря на некоторую тюремную бледность, Харрелсон имел впечатляющую внешность крепкого и уверенного в себе человека и был похож на хорошего боксера среднего веса. Джо-Энн сказала, что страшно расстроилась, когда прочла в газетах сообщение об убийстве брата Джимми, а Харрелсон как-то неопределенно поинтересовался, что тот собирается делать по этому поводу. (Как раз в тот момент убийцы Ли — Уайт, Уоллес и Эспер — ожидали суда. Эспер уже вовсю торговался с властями по поводу предстоящего признания. То же собирался делать и Уайт.) Джимми сказал, что у него у самого проблемы с судом и что все дела, связанные с убийством брата, он забросил.
Харрелсон и его друг Хемптон Робинсон пошли за Чагрой к столу для игры в крепс. Робинсон, сын богатого врача в Хьюстоне, вспоминал, что Джимми попросил Харрелсона сыграть с ним и тот сразу же проиграл 50 000 долларов, но потом очень быстро отыгрался, выиграв в конечном итоге 350 000 долларов.
Через несколько дней Чагра. Рон Коллер и еще кто-то обедали в ресторане "Сомбреро-рум" в казино "Бинионс хорс-шу". К их столу подошел Харрелсон, как всегда криво улыба ясь. Коллер вспоминал, что Харрелсон сказал, будто начисто проигрался и теперь возвращается в Техас.
— Если тебя упекут за решетку, — сказал он Чагре, — и если тебе понадобится моя помощь, можешь на меня рассчитывать.
— Если я окажусь в Ливенуорте, мне позволят иметь в камере телевизор? — спросил Чагра.
— Нет, не позволят.
— А если я куплю по телевизору всем заключенным? — спросил Джимми.
Все так и грохнули. Но Джимми, казалось, не понимал, что здесь смешного. Его наивный вопрос долго потом муссировался во всех казино Лас-Вегаса, вызывая повсюду хохот. Когда Харрелсон ушел, Чагра спросил у Рона Коллера, что он думает об этом человеке. Коллер мало что мог добавить к тому, что тот сам о себе рассказывал. Да и вряд ли можно было ожидать, что человек с репутацией Харрелсона будет открыто афишировать свои "подвиги".
Вскоре после этого Чагра позвонил Питу Кею в Техас и навел дополнительные справки о Харрелсоне. Кей знал его хорошо. Они вместе выросли в Хантсвилле, где их отцы обслуживали находящуюся там тюрьму штата. Кей знал, что Харрелсон был дважды судим как наемный убийца. Ему также было известно и его отношение к человеческой жизни. "Для него голова человека — это арбуз с волосами, не больше", — сказал Кей. Однажды Харрелсон хвастался перед Хемптоном Робинсоном, что ему больше всего нравится убивать и не попадаться. Конечно, в тех компаниях, где бывал Пит Кей, много болтали и хвастались. И все же мало кто мог сравниться с Чарлзом Харрелсоном в готовности пойти на любое грязное дело.
— Этот тип, Харрелсон, он как, в порядке? — спросил Джимми со свойственной ему загадочностью в голосе.
Кей не знал, что и сказать. Ему, конечно, не было известно, что произошло между Чагрой и Харрелсоном за последние несколько дней. Но он знал, что, когда Харрелсон и Хемптон Робинсон уезжали из Техаса, они намеревались завлечь Чагру в карточную игру и как следует "нагреть". Харрелсон был первоклассным карточным шулером. За многие месяцы отсидки в одиночной камере он довел искусство подтасовки карт до совершенства. В качестве дополнительной меры предосторожности он одолжил у Кея специально сконструированный стол для игры в карты, в котором был тайник для лишних карт. Харрелсону так и не удалось заманить Чагру в ловушку, но в тот момент Кей об этом ничего не знал.
— Он действительно ничего? — переспросил Чагра.
— Да, конечно, — ответил Кей. А что еще он мог сказать?
Примерно в то же время несколько старых дружков Харрелсона приступили к операции, призванной "раздеть Джимми Чагру". В основном это были любители играть по-крупному из Сан-Антонио или Хьюстона, завсегдатаи игорных домов Лас-Вегаса. Один техасец, называвший себя Слагго, предложил Джимми сыграть с ним партию в гольф на большие деньги. Джимми и не подозревал, что дружки Слагго (они окрестили Чагру "мистером Банкнотом") переоделись в спецодежду обслуживающего персонала и вооружились портативными радиопередатчиками. Всякий раз, когда Джимми наносил удар по мячу, "обслуга" устраивала так, что тот оказывался за деревом. Мячик же Слагго, как правило, "приземлялся" рядом с лункой. В тот день "мистер Банкнот" проиграл 580 000 долларов. Все в казино слышали, как он долго потом ругался и причитал, что такого невезения у него в жизни еще не было. Когда Джимми попросил дать ему отыграться, шулеры предложили сыграть в карты, а потом в кости. И в том и в другом случае его, разумеется, надули. В результате Джимми потерял более миллиона долларов.
27
Над плато Эдварде к западу от Сан-Антонио сгущались грозовые тучи, но солнце еще светило вовсю. На юго-востоке небо было лишь чуть затянуто весьма безобидными перистыми облаками. Джон и Кэтрин Вуд, направлявшиеся в свой загородный дом в Ки-Аллегро на побережье Мексиканского залива, смотрели из окна автомашины на покрытые кустарником равнины, местами изрезанные рекой Ньюсис и ее притоками, и на раскинувшиеся вдали зеленые пшеничные и кукурузные поля. Где-то на горизонте виднелись игрушечные поселения немцев и чехов, создававшие как бы задний план всей этой картины. Постепенно поля переходили в бескрайние пастбища, уходившие далеко за горизонт. Именно там, на этих пастбищах, 150 лет назад прапрадед Вуда основал свою животноводческую империю. Был четверг 24 мая — начало длинного уикенда, совпадавшего с Днем памяти погибших в войнах. Прошло уже девять месяцев, с тех пор как судья в последний раз выбирался на своей лодке порыбачить за пределами залива, и вот теперь он с нетерпением дожидался того часа, когда сможет испытать свой новый мотор. Если клева не будет (а впрочем, если и будет), у него еще останется время сыграть несколько партий в теннис. Когда-то Вуд был капитаном теннисной команды университета штата Техас, но и сейчас, в свои 63 года, он еще мог потягаться с мужчинами вдвое его моложе.
Джону Вуду очень нравилось бывать здесь, на техасском побережье. Сан-Антонио он считал родным городом, но здесь был его родной дом. Он родился и вырос среди этих солончаков и отмелей, среди вечно изменяющихся песчаных дюн и истерзанных океанскими ветрами деревьев, среди всего этого безмолвия, где единственными звуками были свист ветра, грохот накатывавшейся волны и крики морских птиц. Вуд был крупным мужчиной: почти под метр девяносто. Он всегда находил общий язык с рыбаками, собиравшимися потолковать о житье-бытье на палубах траулеров, пришвартованных к крохотной пристани. Джимми Чагра, Эль-Пасо, контрабандисты — все это, казалось, было теперь за тысячу километров отсюда. Да что там казалось, так оно и было на самом деле. Суд неоднократно откладывался, сначала на 14, затем на 29 мая, а потом (всего неделю назад) на 24 июля. Неожиданно для всех Вуд перенес судебный процесс в Остин. Несмотря на объявленный им запрет обсуждать предстоящий процесс с кем бы то ни было, Джимми Чагра — весьма заметная фигура на мировом чемпионате по покеру в Лас-Вегасе — вел себя так, словно его это не касалось. Когда один репортер спросил, как он расценивает свои шансы на оправдание, тот ответил вопросом на вопрос:
— Если судьей будет Вуд? О, тогда пятьдесят на пятьдесят.
— А если будет другой судья?
— Шансов тогда будет больше. Гораздо больше.
Одна из газет в Эль-Пасо сообщила, что на той же неделе в контору Вуда в Сан-Антонио пришло письмо с угрозой расправы над самим судьей и его семьей. Сообщалось также, что другое федеральное должностное лицо получило аналогичное письмо, написанное "почти в тех же выражениях". После покушения на Джеймса Керра Вуд и другие федеральные судьи в округе находились под постоянной охраной целой армии полицейских. Охранялись также Джеми Бойд и некоторые другие прокуроры. Вуд, однако, относился к таким угрозам как убежденный фаталист: вот уже несколько дней, как он отказался от личной охраны, считая такое круглосуточное дежурство напрасной тратой времени и денег и ущемлением его личной свободы. К тому же он весьма сомневался, что это действительно защитит его. "В меня стреляли во время второй мировой войны, — сказал он своему клерку, — и мне это очень не нравилось. Но что я мог поделать? Чему быть, того не миновать: если тебе суждено быть убитым, тебя убьют. А работу делать надо. Так не лучше ли заняться ею и ни о чем не думать?" Вуд даже чуть гордился этими угрозами. Как-то он сказал своему спутнику на рыбалке: "Должно быть, я им здорово насолил. Иначе зачем им лезть из кожи вон, чтобы со мной расправиться?"
Вуд прекрасно провел уикенд в Ки-Аллегро. За исключением нескольких досадных мелочей, ничего существенного не произошло. В субботу рано утром он отправился на лодке через залив в сторону Аранзас-Пасса, но новый мотор вскоре забарахлил, а потом и вовсе заглох. Пока судья пытался отремонтировать его, лодку, чуть покачивавшуюся в сероватых водах Мексиканского залива, тихо относило течением. Увидев, что мотор отремонтировать не удастся, Вуд подозвал проходивший мимо катер, и тот отбуксировал лодку обратно в гавань Ки-Аллегро. Утром в понедельник Вуд пошел в хозяйственный магазин, находившийся у дороги на Рокпорт, и встретился там со старым другом — биржевым маклером Джоном Диксом. Поговорили немного о рыбалке. Вуд сказал, что поймал всего несколько рыбешек, а Дикс посетовал, что и вовсе ничего не поймал. С рыбой стало плохо. Одни рыболовы-любители утверждали, что морского окуня и пятнистой форели поубавилось из-за слишком интенсивного лова промысловыми судами. Другие винили в этом чрезвычайно засушливую погоду или сваливали все на плотины в верховьях рек, на загрязнение среды промышленными предприятиями и на чрезмерное увлечение рытьем каналов через отмели. Джон Вуд же считал, что всему виной — все эти многочисленные прогулочные катера и лодки, из-за которых залив стал теперь похож на Хьюстон в часы пик.
В то же утро Вуд с женой отправились обратно в Сан-Антонио, и судья по дороге заметил, что их фургон нуждается в ремонте: уже почти отваливался глушитель, и к тому же необходимо было проверить тормоза и сделать балансировку колес. Домой они вернулись в полдень. Вуд поставил машину на стоянку у их дома из темно-красного кирпича — роскошного здания, входившего в жилой комплекс под названием "Шато-Дижон". Этот фешенебельный массив находился в Аламо-хайтс в роще из гигантских дубов и ореховых деревьев прямо напротив Бродвея. Покушение на Джеймса Керра было совершено в каких-то полутора километрах отсюда. Здание федерального суда находилось на Америка-плаза в районе Хемисфир-граундс, примерно в пятнадцати минутах езды от дома Вуда.
Во вторник 29 мая судья, как обычно, проснулся рано. Хотя дело Чагры было отложено, Вуду предстояло присутствовать при отборе присяжных для нескольких других дел. В 8.20 Кэтрин Вуд позвонила в ремонтную мастерскую "Эй-энд-Би эксл", где они обычно ремонтировали свою машину, и сказала управляющему Джину Пилгрему, что "через пару минут" выезжает к нему на фургоне, который хочет оставить в мастерской на ремонт. Судья хотел ехать следом на собственном седане, чтобы подбросить ее затем в центр. Кэтрин Вуд села в фургон, намереваясь выехать со стоянки, как вдруг заметила, что одно из задних колес спущено.
Примерно в 8.30 Вуд вышел из дому и направился к седану. Обычно судья оставлял машину за углом на стоянке, где сейчас находился фургон, но почему-то именно в тот день он припарковал седан прямо напротив их дома. Вуд бросил чемоданчик на переднее сиденье и открыл дверцу со стороны водителя.
В квартире напротив того места, где стояла машина Вуда, как раз в это время пили кофе 28-летний биржевой маклер Джеймс Спирс, его брат Монро, сестра Кэрол, мать и один их друг. Это была семья Адриана Спирса, главного судьи федерального Западного округа штата Техас, который развелся с женой и теперь больше не жил в "Шато-Дижоне". Федеральный судья был уже в предпенсионном возрасте, и через несколько месяцев Джон Вуд должен был сменить его на посту главного судьи округа.
Джеймс Спирс и его сестра Кэрол, которая проживала в Далласе и знала о судье Джоне Вуде лишь понаслышке, случайно выглянула в окно на кухне как раз в тот момент, когда Вуд садился в машину. Вот тогда-то они и услышали этот странный звук. "Нам показалось, что это громкий обратный удар в двигателе, — вспоминал потом Джеймс Спирс. — Очень громкий удар". Кэрол Спирс рассказывала: "Я увидела, как человек, который собирался сесть в машину, сделал шаг назад. Я даже не поняла, что в него стреляли: не было ни крови, ничего. Затем он повернулся и упал на спину". В этот момент Кэрол Спирс сообразила, что громкий звук — это выстрел. И тогда она громко крикнула, чтобы все отошли от окна.
Джеймс Спирс тут же позвонил в полицию и побежал вниз через дорогу к судье, который лежал рядом с открытой дверцей седана. "Вокруг никого не было, — вспоминал он, — совершенно никого. Ни проезжавших машин, ни людей. После выстрела не раздалось ни звука". Глаза у Вуда были открыты. Он молчал и не шевелился. Спирс не видел ни крови, ни маленькой ранки от винтовочной пули, вошедшей в тело судьи под лопаткой и разорвавшейся внутри на десятки мельчайших осколков. Он нащупал шейную артерию, но пульс не прощупывался.
Когда раздался выстрел, Кэтрин Вуд разговаривала по телефону с дочерью. Должно быть, ее охватил инстинктивный страх, потому что тут же, бросив трубку, она выбежала из дому, устремившись к тому месту, где уже умирал муж. Кэтрин обняла его голову руками, еще не зная, жив он или мертв, и спросила: "Кто стрелял, Джон?" Она развязала ему галстук и расстегнула ремень, моля бога, чтобы он был жив. Затем Кэтрин бросилась к телефону и крикнула дочери: "Повесь трубку! Мне нужно вызвать "скорую". Кто-то стрелял в отца". Вызвав "скорую", Кэтрин вернулась к судье с подушкой и холодным компрессом. Машина приехала минут через пять или шесть. Пока они дожидались ее, Кэтрин Вуд и Джеймс Спирс уложили судью поудобнее, но, судя по всему, спасти его было уже невозможно. Джон Вуд умер по дороге в больницу.
Убийца же бесследно исчез в утренней сутолоке людей и машин на Бродвее. Выстрел был поразительно метким. Увидев, как Вуд замер на какую-то долю секунды, повернулся и рухнул на землю, убийца тут же скрылся.
Уже через несколько минут началось одно из самых тщательных и дорогостоящих расследований в истории США. Городская полиция и агенты ФБР оцепили жилой комплекс "Шато-Дижон" и приступили к допросу соседей. Элизабет Садрон, квартира которой находилась метрах в пятидесяти от того места, где был убит Вуд, сказала, что слышала, как кто-то пробежал по крыше через несколько секунд после выстрела. Но полиция, взобравшись на крышу, никого там не обнаружила. Было отдано распоряжение срочно задержать две машины, которые были замечены поблизости, но это тоже не дало никаких результатов. Ни следов, ни улик преступник не оставил. Полицейские высказали предположение, что спущенная шина у фургона — дело рук убийцы. Но какие бы предположения ни выдвигались, ясно было одно: убийца действовал четко, профессионально и стрелял наверняка. "Стрелять мог кто угодно, — заметил Мэрион Тэлбсрт, детектив из Сан-Антонио, который проводил предварительное расследование до того, как этим занялось ФБР. — Это мог быть и родственник одного из тех, кого судья упрягал в тюрьму на слишком долгий срок, и кто-то из мира организованной преступности, и один из "Бандидос". Большинство торгашей наркотиками не рискнуло бы стрелять. Мне лично кажется, что это было сделано, чтобы запугать кого-то или отомстить. Как бы там ни было, расследование затянется надолго".
Не так часто убийство вызывает гнев и негодование такого большого числа высокопоставленных чиновников и даже повергает их в шок. В истории Америки уже были убийства президентов и крупных политических и религиозных деятелей — людей, смерть которых потрясала миллионы и серьезно подрывала их веру. Но ни одни американец не припоминал, чтобы в их стране убивали федерального судью. По крайней мере в XX веке такого в США еще не было. Убийство Вуда заставило политических деятелей вновь громко заговорить о святости и неприкосновенности федеральной судебной системы и явственно осознать, что на авансцену вышел новый тип преступника, бросившего вызов всей этой системе. Да, Джона Вуда никто не выбирал: его назначила уже опозоренная к тому времени администрация. Но это трагическое событие воспринималось всеми не как убийство Вуда-человека или даже Вуда-судьи, а как посягательство на них самих.
Джон Коннелли , который сам в свое время пострадал от злодейской пули, назвал убийство судьи "террористическим актом". Член палаты представителей Генри Гонсалес, уже не раз выступавший в конгрессе США с речами о "ее величестве Преступности", назвал это убийство "преступлением века" (позже это выражение было подхвачено агентами ФБР). Бывший президент США Никсон выразил негодование и призвал как можно скорее арестовать и наказать виновных. Президент Картер охарактеризовал случившееся как "покушение на саму нашу систему правосудия" и заверил журналистов, что вместе с ним "все американцы осуждают это гнусное преступление". Министр юстиции Гриффин Белл, который в свое время сам был федеральным судьей, назвал день убийства Вуда "черным днем" в истории страны и поклялся, что ФБР "перевернет все" и разыщет преступника.
Больше всех были потрясены политические деятели и юристы, знавшие Вуда и работавшие с ним. Чаще всего произносилось слово "невероятно". Бывший председатель одной из комиссий законодательного собрания штата Гленда Саттон сказала: "Он погиб при исполнении служебных обязанностей во имя родины. Он погиб так, как погибают на войне. Потому что сейчас действительно идет война".
Джон Пинкни, бывший федеральный прокурор и ярый республиканец, вызвал, однако, небольшое смятение, когда заметил в беседе с группой корреспондентов, включая Одного из "Уолл-стрит джорнэл": "После первоначального шока я быстро оправился. Такой поворот событий меня не удивил". Пинкни сказал далее, что лично предупреждал Вуда об опасности открыто занимать сторону обвинения. "Мне кажется, ему самому нравилось пользоваться репутацией "Джона-максимума". Лично меня никогда не покидала мысль, что когда-нибудь кому-то из осужденных очень не понравится его приговор".
Большую часть ночи накануне убийства Джона Вуда Джимми Чагра проиграл в карты. Говорят, когда ему сообщили об этом, он страшно побледнел. "Меня чуть не стошнило, — сказал он позже. — Этого не должно было произойти".
Примерно через месяц после убийства миловидная молодая блондинка с длинными распущенными волосами стояла у одного из игральных автоматов в казино "Фремонт" рядом с многочисленными телефонными будками и делала вид, будто играет. Хотя в этот час в казино почти никого не было, девушка заметно нервничала. Когда неожиданно зазвонил один из телефонов-автоматов, она вздрогнула, быстро огляделась и сняла трубку. После короткой паузы девушка что-то буркнула и повесила трубку. Взяв такси, она доехала до отеля "Жокей-клаб", поднялась к себе в номер, уложила вещи и стала ждать. Через полчаса в дверь постучали. Вошла женщина с длинными каштановыми волосами. В руках у нее был маленький чемоданчик. Женщина, видимо, была на седьмом месяце беременности. Подойдя к дивану, она бросила чемоданчик и вышла, не сказав ни слова. Красавица-блондинка открыла чемоданчик и увидела там какую-то коробку, завернутую в коричневую бумагу. Она вытащила ее, но открыть не рискнула. Это было то, за чем она приехала. А через несколько часов она была уже в самолете, направлявшемся в Корпус-Кристи (штат Техас).
28
Судья Уильям Сешнс сидел прямой как палка, совершенно не реагируя на августовский зной, разморивший всех, кто пришел в тот день в зал федерального суда в Остине. Этот высокий человек с суровым лицом и тонкими губами, напоминавший чем-то директора английской школы времен королевы Виктории, сидел так прямо и неподвижно, что, казалось, под его черной судейской мантией был корсет из китового yen. Скорее, однако, это был не корсет, а пуленепробиваемый жилет: после убийства Вуда большинство судей и прокуроров в округе предпочитали носить именно этот предмет туалета.
Сешнс, которому вскоре должно было исполниться пятьдесят, в свое время служил федеральным прокурором, а в 1974 году тогдашний президент Джеральд Форд назначил его на пост федерального судьи. Теперь он был первым на очереди в списке претендентов на пост главного судьи округа (этой чести должен был быть удостоен Вуд) и считался судьей, бесспорно подходящим для ведения дела Чагры. Сешнс был одним из тех, кто нес гроб с телом Вуда и даже произнес траурную речь на похоронах, но ни с кем из семьи Чагры он прежде не сталкивался и в их дела посвящен не был. Лишь однажды он вошел в какой-то контакт с одним из членов этого семейства, да и то из простого сострадания: несколько лет назад Джо Чагра потерял сознание прямо в зале суда, и Сешнс позже позвонил ему домой, чтобы справиться о самочувствии.
Даже при самом благоприятном стечении обстоятельств (а в данном случае они были, пожалуй, самыми неблагоприятными) процесс по делу Джимми Чагры обещал быть затяжным и запутанным. Расследование обстоятельств убийства Вуда, которое продолжалось вот уже три месяца и считалось самым тщательным после убийства Джона Кеннеди, уже обошлось правительству почти в миллион долларов, а практических результатов пока не было. Пристальное внимание средств массовой информации к семейству Чагры, контрабанде наркотиков и организованной преступности, чрезвычайные меры безопасности при проведении судебных заседаний и шум, поднятый ФБР в связи с этим, как они стали говорить, "убийством века", не могли не повлиять на ход судебного разбирательства, равно как и циничные замечания некоторых представителей прессы, будто расследование ведется только для видимости.
Помимо проблем, связанных с шумихой в прессе и на телевидении, дело Чагры ставило целый ряд чисто юридических проблем. Никто, казалось, толком не знал, как применять "закон о главаре банды" практически, поскольку его формулировка была безнадежно туманной. Перед обвинением стояло две задачи: 1) доказать, что обвиняемый был главарем банды контрабандистов, а не просто одним из ее членов и 2) показать, что Чагра получал существенную часть своих доходов именно от контрабанды наркотиков, а не, скажем, от азартных игр — занятия, которое он квалифицировал как свою "профессию". Чтобы доказать все это, обвинение предоставило свидетельский иммунитет почти всем участникам преступного сговора.
Адвокаты Джимми Чагры стремились убедить присяжных в том, что обвиняемый — всего лишь "очень ловкий и удачливый игрок", ставший жертвой "показаний подкупленных свидетелей обвинения". Чагра продолжал утверждать, что федеральные агенты затеяли вендетту против всей их семьи. Главным объектом охоты был, конечно, Ли. Джимми же отводилась роль "утешительного приза". Объективно федеральный прокурор Джеми Бойд мог стать свидетелем защиты. Ведь это он в свое время утверждал, что агенты Управления по борьбе с наркотиками лгут, подтасовывают факты и совершают другие преступления во имя достижения корыстных целей. Все это было сказано Бойдом шесть лет назад в защиту своего друга из федерального Таможенного управления, который стал жертвой политической борьбы между Управлением по борьбе с наркотиками и другими правительственными учреждениями. Сказанного не воротишь. К тому же эти его слова были занесены в официальные протоколы. Сейчас, разумеется, все обстояло иначе. Бойд руководил теперь расследованием обстоятельств убийства Вуда. И хотя и обвинение, и защита заранее договорились, что в ходе судебного разбирательства они ни в коем случае не будут упоминать об убийстве судьи, это не помешало присяжным быть в курсе развернутой Бойдом кампании. Но и это не подрывало версии защиты: проводимое прокурором расследование лишь подтвердит теорию вендетты.
Как ни крути, убийство Вуда неизбежно должно было повлиять на исход судебного процесса в Остине. Джо Чагра, который вместе с адвокатом Оскаром Гудменом из Лас-Вегаса собирался вести защиту, заявил репортерам: "Я не буду притворяться, будто очень любил судью Вуда. Но мне не нравится, когда кого-то убивают. Я ненавижу это. Я только что пережил трагедию, потеряв родного брата. Но больше всего мне жалко другого брата — Джимми. Суд над ним назначили как раз на тот день, когда был убит Вуд. Всего за неделю до этого суд был отложен, но об этом многие не знали. Многие наверняка теперь думают, что Джимми ко всему причастен, хотя это всего лишь трагическое для него стечение обстоятельств. Ни один судья и ни один присяжный просто не смогут закрыть на это глаза".
Судья Сешнс сам неоднократно упоминал об убийстве судьи Вуда при отборе кандидатов в присяжные, хотя он, конечно, знал о той шумихе, которая была поднята вокруг этого дела. По меньшей мере одна телекомпания (Эй-би-си) показала накануне программу, посвященную "войне" между семейством Чагры и судьей Вудом. В течение последних нескольких недель в американской и даже международной прессе появилось множество сообщений на эту тему. Эй-би-си уже рассказывала о злоключениях семьи Чагры в своей программе "20/20". А совсем недавно объективы ее телекамер были направлены на "Бандидос". Телекомпания воспользовалась этим случаем, чтобы еще раз напомнить о Керре, Вуде, братьях Чагра и сложном клубке их взаимоотношений. За полтора месяца до начала суда директор Управления по борьбе с наркотиками Питер Бенсинджер произнес страстную речь перед группой сотрудников своего ведомства, приехавших на совещание в Даллас. Отметив, что "преступный мир ведет себя все более нагло", Бенсинджер сказал: "Деятельность преступных элементов достигла того уровня, когда их уже не сдерживает ни высокая цена человеческой жизни, ни страх перед общенациональным розыском".
Защита провела в Остине социологическое исследование, которое показало, что "весьма высокий процент" среди возможных кандидатов в присяжные имел информацию или придерживался взглядов, которые могли повлиять на исход дела. Среди прочего в ходе опроса выяснилось, что 28 процентов потенциальных присяжных "помнили, что имя Чагры упоминалось в связи с убийством судьи Вуда"; 22 процента считали, что Чагра, наверное, виновен во всем, в чем его обвиняло большое жюри; 56 процентов полагали, что убийство Вуда связано с "делом о наркотиках". В отчете о результатах опроса делался следующий вывод: "Отобрать жюри из двенадцати непредвзятых присяжных будет очень трудно или вообще невозможно". Приложив копию этого документа, защита внесла ходатайство о перенесении места слушаний в какой-нибудь другой город за пределами Западного округа. Судья Сешнс отклонил ходатайство без каких-либо комментариев. Он также отклонил и другое ходатайство защиты — об индивидуальном опросе кандидатов в присяжные: адвокаты хотели выяснить не только степень их знакомства с материалами, распространяемыми средствами массовой информации, но и их отношение к наркотикам и азартным играм. Сешнс был непреклонен в своем решении начать судебный процесс в намеченный срок.
Имея в своем распоряжении лишь фамилии, адреса и род занятий кандидатов в присяжные, а также фамилии и род занятий их жен или мужей, обвинение и защита составили список из двенадцати присяжных — безликий и аморфный, как список погибших. В основном это были мелкие служащие — люди, привыкшие подчиняться. Четверо присяжных либо еще работали в государственных учреждениях штата, либо уже ушли на покой с административных должностей. Две из восьми женщин-присяжных были замужем за чиновниками. Один присяжный служил бухгалтером в университете штата Техас, а другой периодически работал контролером Налогового управления. Трое жили в небольших сельских поселках в 40 километрах и далее от Остина. Хотя в таком составе они и не подтверждали репутацию Остина как города жизнелюбов, они все же достойно представляли основные слои городского населения. Ведь Остин — столица штата и административный центр, в котором центральное место занимают юридические учреждения и высшие учебные заведения.
В городе, где находятся законодательные учреждения штата, преступления стали обычным явлением. Причем не только в гетто в восточной части Остина, но и там, где обитают самые образованные, самые богатые и самые могущественные. Незадолго до суда несколько окружных прокуроров из Северного Техаса были задержаны в ночном заведении сомнительной репутации. Один окружной прокурор из Восточного Техаса был арестован в момент гомосексуальной связи в одной из боковых комнат притона, где стояли автоматы с порнографическими фильмами. Фрэнк Эрвин, председатель правления университета штата Техас, неоднократно задерживался за то, что ездил в своем оранжево-белом "кадиллаке", напившись до одурения. Несколько законодателей штата, тоже любивших прикладываться к рюмочке, отнеслись к председателю с сочувствием и объединились в борьбе за сохранение весьма либеральных законов об управлении транспортом в нетрезвом состоянии. Два бывших спикера законодательного собрания штата были привлечены к судебной ответственности за взяточничество, и один из них был осужден. Бывший губернатор штата и его бывший заместитель едва избежали аналогичных обвинений. Один законодатель из Западного Техаса был признан виновным в краже почтовых марок на несколько тысяч долларов, которые он затем использовал для покупки пикапа. А один сенатор, которого "застукали", когда он принимал кокаин с каким-то лоббистом, сослался в свое оправдание на Толлулу Бэнкхед , которая как-то изрекла: "Я знаю, что к этому [употреблению кокаина] не привыкаешь, потому что сама делаю это каждый день вот уже полгода". В Остине очень любили все раскладывать по полочкам и строго классифицировать все преступления. Эта классификация включала: преступления без пострадавших, преступления "белых воротничков", организованную преступность, преступления, совершенные в порыве ревности, преступления по незнанию, "классовые" преступления, преступления из сострадания и преступления, которые вовсе и не являются таковыми. Местные политические деятели любили повторять: "Вы в полной безопасности до тех пор, пока вас не заслали в постели с мертвой женщиной или живым мужчиной". Таким образом, все в городе считали, что факт преступления имеет место только в том случае, если вас поймали с поличным.
Суд над Джимми Чагрой начался в среду 1 августа. Стояла изнуряющая жара, столь характерная для Остина в это время года. Столбик термометра подскочил чуть ли не до 38 градусов, а влажность составляла почти 100 процентов. В строгом здании суда, построенном еще в 40-х годах, были кондиционеры, но этого не чувствовалось: в зале было так Жарко и душно, что, казалось, плавилась кожа на ботинках. Присяжные обмахивались бумажными бланками и отчаянно боролись с дремотой. Единственным человеком в зале, сохранявшим бодрость духа, был судья Сешнс, который по каким-то непонятным причинам распорядился, чтобы все мужчины были в пиджаках.
Джимми Чагра пришел на суд преображенным. Вместе с усами а-ля Запата исчезла и значительная часть пышной черной шевелюры. На нем был строгий деловой костюм, который был велик по меньшей мере на один размер, и минимальное количество украшений. Он выглядел теперь моложе, меньше ростом и безобиднее. Его основной адвокат Оскар Гудмен был в клетчатом спортивном пиджаке, что делало его похожим на ведущего телевикторины. Лишь немногие из присяжных знали, что репутацию умелого адвоката Гудмен приобрел в основном на процессах по делам разных "донов" из мафии. Несмотря на это, его кандидатура отнюдь не была лучшей для ведения этого дела. Его быстрая речь филадельфийского сноба вряд ли могла вызвать симпатии у жюри, состоявшего из мелких служащих. Тщательно причесанный и напомаженный, Джо Чагра в своем роскошном летнем костюме выгодно отличался и от обвиняемого, и от коллеги по защите. В таком виде он предстал не случайно: Джо хотел выглядеть симпатичным, опрятным и серьезным человеком. И именно эти качества, по замыслу защиты, присяжные должны были разглядеть и в его брате Джимми. Джо Чагра был лишь помощником Оскара Гудмена, поэтому в течение всего процесса практически и рта не открывал. Но уже одно его присутствие за столом защиты всех успокаивало. Особенно если учесть, что в зале сидели женщины из семьи Чагры, увешанные драгоценностями и в дорогих платьях от модных модельеров.
Джеми Бойд должен был участвовать в процессе в качестве свидетеля защиты, и это обстоятельство не позволяло ему активно подключиться к работе обвинения, чему он втайне был рад: федеральный прокурор предпочитал контролировать ход событий, оставаясь в тени. Парадом командовал он, что бы там ни говорили непосвященные. Джеми Бойд уже давно ждал момента, когда можно будет окончательно разделаться с кем-нибудь из семьи Чагры. И вот этот момент настал. Больше того, он получил беспрецедентную возможность применить в отношении Джимми Чагры "закон о главаре банды". Вот уже несколько дней прокурор лично натаскивал своего главного свидетеля Генри Уоллеса, которому уже удалось во многом убедить самих обвинителей. Теперь же, когда Уоллес начнет красочно описывать свои крупные контрабандистские операции присяжным, те тоже быстро поймут, что уже давно понял Бойд: что бы ни натворил сам Уоллес, его деяния не шли ни в какое сравнение с преступлениями Джимми Чагры.
К концу первого дня дачи показаний Уоллесу удалось заложить прочный фундамент, на котором обвинение могло теперь спокойно строить запроектированное здание. Уоллес был похож на неуклюжего мишку из мультфильма, без запинки рассказывавшего о тоннах марихуаны, миллионах долларов и о том, как Джимми Чагра, их босс, всех их "надувал". Присяжные верили каждому его слову. Джимми же слушал показания Уоллеса со снисходительной улыбкой, а иногда и просто смеялся. Судья Сешнс не раз вынужден был предупреждать обвиняемого, что судебный процесс — не балаган. Уоллес сказал, что познакомился с Джимми Чагрой летом 1977 года в доме Лесли Харриса, где несколько контрабандистов и дилеров выясняли, куда подевались деньги, вырученные от продажи партии марихуаны.
Карл Пирс — прокурор, назначенный Джеми Бойдом для изложения обстоятельств дела обвинением, — тут же воспользовался предоставленной ему возможностью поставить точку над "i".
Пирс: Когда вы впервые познакомились с мистером Чагрой… что вы ему сказали?
Уоллес: Прежде всего я спросил у него: "Вы босс? Вас зовут Джимми Чагра?"
Пирс: И что же он ответил?
Уоллес: Он ответил "да".
Карл Пирс так же хорошо разбирался в тонкостях "закона о главаре банды", как и его предшественник Джеймс Керр. Это он уговорил Сешнса разрешить добавить к уже предъявленным обвинениям еще и обвинение, подпадающее под этот закон. Прокурор объяснил судье, что обвинение в "продолжительной преступной деятельности" не было предъявлено прежде всего потому, что тогда у них не было главного свидетеля. А теперь он у них есть. Сешнс отклонил ходатайство защиты с требованием назвать фамилию этого нового свидетеля. Она не была названа и в самом конце судебного разбирательства (кто знает, может быть, его вообще не было).
Участники преступного сговора по очереди рассказывали жуткие истории, и все называли Джимми Чагру "боссом". Некоторые показания противоречили друг другу, но в целом звучали весьма впечатляюще, тем более что никто из присяжных никогда еще не слышал признаний матерых торговцев наркотиками.
Защите удалось установить несколько важных моментов. Так, она акцентировала внимание присяжных на том, что все свидетели обвинения пользовались иммунитетом. Кроме того, даже если предположить, что все они говорили правду, многое в их показаниях свидетельствовало о том, что Джимми Чагра не получал "существенных" доходов, а напротив, терпел колоссальные убытки. Единственными, кто остался в барышах от продажи партии кокаина, были как раз свидетели обвинения Генри Уоллес, Дадли Коннелл и Пол Тэйлор. У Чагры действительно было много денег, когда он переехал в Лас-Вегас, но это не противоречило утверждению защиты о том, что он был просто ловким и удачливым профессиональным игроком. Защита подчеркнула, что сейчас, когда свидетели обвинения дают показания, пользуясь правом иммунитета, они действуют исключительно по указке властей. Так, был момент, когда в ходе перекрестного допроса Ричард Янг вдруг брякнул: "Я все забыл!" Во время перерыва обвинители и агент из Управления по борьбе с наркотиками отвели Янга в сторону и, видимо, хорошенько объяснили, что с ним произойдет, если он еще раз все забудет.
В течение следующих нескольких дней обвинение вызывало в суд множество государственных служащих, офицеров береговой охраны и клерков, которые лишь подтверждали показания других свидетелей. Офицеры с катера "Стедфаст" рассказали, как поднялись на борт "Мисс Конни" и "Эко-песка IV" и задержали контрабанду. Командир корабля береговой охраны "Кейп Шоулуотер" рассказал, как задержал судно "Донья Петра". Никто из офицеров не представил прямых доказательств, которые указывали бы на причастность Джимми Чагры к этим трем судам (их экипажи уже давно исчезли), но присяжные помнили показания Генри Уоллеса, который сказал, что Джимми Чагра имел к ним прямое отношение. Вес захваченного груза впечатлял: около 2400 тюков по 22 килограмма каждый. Обвинение попросило судью разрешить продемонстрировать эти тюки всем присутствовавшим, но Сешнс отклонил просьбу, опасаясь, что жара и едкий запах травы могут парализовать работу. В ходе разбирательства были представлены выписки из журналов телефонных станций, протоколы американских и багамских таможенных служб, выписки из книг регистрации гостей в отелях и пассажиров в аэропортах и десятки других документов. И все это делалось для того, чтобы доказать, что контрабандисты действительно занимались контрабандой и именно в то время, какое было указано обвинением.
Пока Оскар Гудмен вел перекрестный допрос последнего свидетеля обвинения, Джо Чагра сидел и думал о Джиме Френче. Где он сейчас? Почему его нет на скамье подсудимых? Незадолго до процесса Джо Чагра разыскал Френча в Руидосе (штат Нью-Мексико) и спросил в лоб, какую сделку он заключил с властями. Френч ответил, что никакой сделки не заключал. Судебные власти даже не допросили его. А ведь не секрет, что Управление по борьбе с наркотиками уже давно охотилось за Французом. Может быть, они хотят арестовать его и судить отдельно, не предоставляя ему свидетельского иммунитета, поскольку у обвинения и так доказательств предостаточно? Защита хотела было вызвать Френча в суд в качестве собственного свидетеля, но потом передумала: слишком рискованно. Как потом выяснилось, это был один из грубейших промахов адвокатов. Почти год спустя, в августе 1980 года, в ходе отдельного процесса по делу Френча тот показал, что боссом был не Джимми Чагра, а Генри Уоллес. И Ричард Янг это подтвердил. Не Чагра, а Уоллес разыскал тогда Френча и уговорил присоединиться к участникам сговора. Именно Уоллес нанял Ричарда Янга и убедил его раздобыть пятнадцать тысяч долларов на покупку нового самолета. На процессе по делу Джимми Чагры Уоллес умолчал, что Янг уже состоял в его организации. Именно Уоллес договорился о регистрации самолета "аэрокоммандер" на имя Янга. Это он поставил новые топливные баки и раздобыл 60 000 долларов, одолжив их во Флориде у человека, с которым имел какие-то финансовые дела и раньше.
"Практически вся операция была задумана и осуществлена Уоллесом, — сказал Френч. — Он достал деньги, продумал все детали и отправился в Колумбию. Джимми оказался нужным лишь потому, что знал людей, которые могли выгрузить марихуану. Всем явно заправлял Уоллес, а не Джимми. Никто из здравомыслящих людей не стал бы работать на Чагру. Ведь он обманщик и вор. Никто в нашем бизнесе ему не доверял". Янг сказал, что всегда считал Чагру "фраером". Но почему тогда Янг не сказал об этом на судебном процессе по делу Джимми? "Меня никто об этом не спрашивал", — ответил он. Одной из причин столь неудачной защиты Джимми Чагры Оскаром Гудменом и Джо Чагрой было то, что так называемый "главарь банды" сам слишком мало знал о роли Генри Уоллеса во всей этой операции.
Второй серьезной ошибкой адвокатов было то, что они не сумели глубоко продумать собственную линию защиты. Какие бы веские доказательства ни предъявило обвинение, у защиты все еще оставалась возможность спустить все на тормозах: она могла сказать, что, даже если их подзащитный и доставил нелегально некоторое количество марихуаны для Генри Уоллеса, он не был замешан в более серьезном преступлении — контрабанде кокаина. Управление по борьбе с наркотиками признало, что у Джимми Чагры не было найдено "ни грамма кокаина". Но дело тут было в другом. Джимми, видимо, хотел совместить две несовместимые вещи. С одной стороны, он хотел, чтобы его признали невиновным, а с другой — страстно желал, чтобы все считали его настоящим боссом. Вот почему он настаивал, чтобы адвокаты продолжали доказывать, будто настоящими преступниками были неразборчивые в средствах агенты из Управления по борьбе с наркотиками и их марионетки — участники преступного сговора. Не послушавшись совета адвокатов, Джимми Чагра решил сам выступить с показаниями. "Нам так хотелось верить, что он справится с этим, — сказал впоследствии Джо Чагра. — Мы знали, что ему могут задать множество вопросов, на которые он просто не сможет ответить. Но в то время нам казалось, что это единственное, что могло бы его спасти".
Выступление Джимми Чагры завершилось полным провалом. Даже тогда, когда вопросы задавал Оскар Гудмен — его собственный адвокат, относившийся к нему с дружеским расположением, — Чагра вел себя с вызывающей наглостью. Когда же за него принялись обвинители, ответы Чагры были столь заносчивы, что даже его друзья в задних рядах восприняли это с негодованием. Джимми заявил, что никогда не занимался контрабандой наркотиков. Никогда! Все свои деньги он выиграл. Он даже не подозревал, что его друг Генри Уоллес — торговец наркотиками. Он принял его за простого фермера. Он был едва знаком с Джимом Френчем и думал, что тот тоже занимается чем-то в этом роде. С Ричардом Янгом он встречался лишь однажды, а остальных и в глаза не видел. Рассказ Дадли Коннелла и Пола Тэйлора о том, что они якобы встретились с ним в мотеле в Форт-Лодердейле, где он передал им полкило кокаина, — вранье, как и показания Джада Майера о том, будто он был лоцманом на командирском судне Джимми. Джимми не мог объяснить происхождения документов, представленных обвинением в подтверждение того, что он сотни раз звонил из дома в Форт-Лодердейл, где жили другие участники сговора. Наверное, кто-то воспользовался его телефоном. Что же касается тридцати четырех счетов за международные телефонные разговоры, которые велись из его квартиры с Республикой Колумбией, то, по словам Чагры, это объясняется тем, что у него там живет много "приемных детей". Нет, он не мог вспомнить ни одного детского имени, равно как и объяснить, почему он, как правило, звонил им среди ночи. Зато он вспомнил нечто другое. Он вспомнил, что, когда Уоллес был в Колумбии (он не знал, чем он там занимался), жена Уоллеса Бетти, жила в "Хилтоне" в Форт-Лодердейле. "Она приходила ко мне каждый день… и пользовалась моим телефоном, потому что, по ее словам, они остались без гроша", — сказал Джимми, предоставив присяжным самим разбираться, как это женщина без гроша в кармане умудрилась в течение двух с половиной месяцев жить в одном из самых роскошных отелей Флориды.
Чагра, конечно, не знал, что у обвинения уже были все сведения, касающиеся обстоятельств выдачи заграничного паспорта Бетти Уоллес, проживания ее в отеле и приобретения билета на самолет. А эти документы неоспоримо доказывали, что она находилась во Флориде ровно три дня перед вылетом в Колумбию для встречи с мужем. Он также не догадывался, что Бетти была готова лично показать в суде, что едва знакома с Джимми Чагрой, а в доме у него вообще никогда не бывала.
Несмотря на то что судья Сешнс еще в самом начале процесса запретил всем его участникам обсуждать ход судебного разбирательства с посторонними, Джимми свободно общался с репортерами во время перерывов. Обычно он говорил о семье: Лиз — его жена — обкидала ребенка, который должен был родиться со дня на день. Несколько позже, когда судебный процесс уже приближался к концу, он рассказал журналистам захватывающую историю о том, как несколько дней назад случайно столкнулся с Генри Уоллесом в одном баре. Уоллес был с Ричардом Янгом и двумя проститутками. Он явно "нагрузился", так как только что опрокинул пятнадцать рюмок водки. Джимми немало удивился, когда увидел, что главный свидетель обвинения спокойненько разгуливает по городу. Он думал, что Уоллес сидит в тюрьме или по меньшей мере находится под постоянной охраной полиции. После минуты напряженного молчания Уоллес бросился к Джимми, обнял его и заплакал. Джимми стало жалко Уоллеса, и он дал ему 300 долларов.
— Но это противоречит здравому смыслу, — сказал интервьюировавший его корреспондент "Эль-Пасо таймс" Стивен Питерс. — Зачем давать деньги человеку, который изо всех сил старается засадить вас в тюрьму?
— Если бы вы знали меня получше, то поняли бы, что никакого противоречия здравому смыслу здесь нет, — ответил Джимми, загадочно улыбаясь. — Я всегда раздаю людям деньги. Я могу дать сотню долларов простому чистильщику обуви, если мне скажут, что он с женой и ребенком сидит без денег, как Уоллес.
Остальные детали этой странной истории всплыли несколько позже, когда допрос свидетелей продолжился. По всей вероятности, Чагра действительно случайно столкнулся с Уоллесом в баре, однако дальнейший ход событий излагался ими по-разному: Чагра утверждал, что Уоллес занимался вымогательством, а Уоллес — что Чагра пытался всучить ему взятку. По словам Чагры, Уоллес вызвался изменить свои показания и заставить сделать это и Янга за 300 000 долларов. "Уоллес не оставил мне никакого выбора", — сказал Чагра, обращаясь к присяжным. Уоллес сказал, что если Чагра откажется, то он поможет агентам из Управления по борьбе с наркотиками сфабриковать новое дело, в котором Джимми будет уже обвиняться в убийстве судьи Джона Вуда. (Это был один из тех редких случаев, когда имя Вуда вообще упоминалось в присутствии присяжных.) Затем место для дачи показаний занял Уоллес, который подтвердил факт их случайной встречи, но сказал, что это Чагра пытался всучить ему взятку. Он отрицал все, что касалось заговора агентов из Управления по борьбе с наркотиками, но признал, что получил от Джимми 1000 долларов, которые затем передал обвинению.
Присяжным понадобилось менее двух часов, чтобы признать Чагру виновным в "продолжительной преступной деятельности", а также по всем другим пунктам обвинения. Судья Сешнс освободил Джимми под залог в 400 000 долларов, объявив, что вынесение приговора состоится 5 сентября. Но выслушивать приговор в намерения Чагры не входило. Через неделю после суда он бесследно исчез. Пошли слухи, будто Джимми и Лиз сбежали в Мексику, а возможно, и в Колумбию, где их взяли под защиту торговцы наркотиками. Все считали, что в прошлый раз в Лас-Вегасе Джимми проиграл большую часть своих денег (хотя, конечно, не все), потому что в противном случае он мог бы внести один миллион долларов — сумму залога, объявленного весной прошлого года Вудом. Новый залог в 400 000 долларов был внесен его поручителем Виком Аподакой после того, как Джимми предъявил ему бриллианты на сумму в один миллион долларов.
К январю ФБР уже поместило фотографию Джимми Чагры на плакат с изображением десяти самых опасных преступников, разыскиваемых полицией. Под фотографией указывалось, что преступник вооружен и опасен. Хотя точная сумма и не называлась, агенты ФБР и Управления по борьбе с наркотиками намекнули всем осведомителям, особенно в Лас-Вегасе, что за информацию, которая приведет к аресту Чагры, будет выплачено крупное вознаграждение. Кое-кто из агентов верил, что рано или поздно Джимми обязательно появится в Лас-Вегасе, что и случилось в действительности. В конце февраля Джимми, Лиз и их двое детей, разъезжавшие по стране в домике на колесах, незаметно приехали в Лас-Вегас и поселились в номере дешевенького мотеля на Стрипе. Джимми связался с одним знакомым официантом из казино и попросил его купить несколько париков. Но тот побежал не в лавку, а к Джозефу Канале, исполнявшему обязанности начальника местного отделения Управления по борьбе с наркотиками. Капале, еще один агент из управления и несколько местных полицейских окружили мотель. Вскоре оттуда вышел Джимми и сел в белый "шевроле", который за несколько дней до этого видели перед его домом в Парадайз-Вэлли. Чагра пополнел и отрастил бороду, уже тронутую сединой, но агенты его тут же узнали. "Когда я увидел, как Чагра выходит из мотеля, — вспоминал потом Капале, — я подпрыгнул от радости метра на два". Агенты догнали "шевроле" и прижали его к бровке. Джимми вышел с поднятыми руками и отчаянно закричал, что у него нет оружия. В коробке из-под бумажных салфеток, лежавшей на переднем сиденье, они нашли 187 000 долларов наличными. Зачем Чагре понадобилось возвращаться в Лас-Вегас? Никто не мог с уверенностью ответить на этот вопрос. Говорили, будто он приехал делать пластическую операцию (в Лас-Вегасе был хирург, который изменял внешность всяким темным личностям), но в последний момент передумал. Сам же Джимми утверждал, что приехал в Лас-Вегас исключительно для того, чтобы добровольно сдаться властям.
На ближайшем судебном заседании судья Сешнс приговорил Джимми к тридцати годам тюремного заключения без права на условно-досрочное освобождение, и в апреле 1980 года за 35-летним Джимми Чагрой надолго закрылись ворота федеральной тюрьмы в Ливенуорте.
29
1980 год был годом президентских выборов, и Джеми Бойд сознавал это лучше других. Подобно некоторым животным, способным предчувствовать грозящую им опасность по малейшим атмосферным изменениям или едва уловимым вздрагиваниям земли, федеральный прокурор всем своим нутром чувствовал надвигавшуюся катастрофу. Республиканцы должны были почти наверняка выдвинуть на пост президента Рональда Рейгана. Но даже если этого и не произойдет, Джимми Картер, а вместе с ним и его партия наверняка лишатся власти. Бойду нужно было протянуть на государственной службе всего пару лет, чтобы можно было уйти на покой с полной пенсией. Но если политическое чутье не обманывало его, то уже в январе он мог лишиться должности.
С момента покушения на Джеймса Керра прошло полтора года, а со дня убийства судьи Вуда — год. Уже приближался к концу срок полномочий большого жюри, а проводимое им расследование не дало практически никаких ощутимых результатов. Осенью прошлого года одно время казалось даже, что работа проходит успешно. Директор ФБР Уильям Уэбстер совершил тогда символическую поездку в Сан-Антонио, чтобы ровно через полгода почтить память Вуда. Он сказал тогда журналистам: "Мы ведем тщательнейшее расследование, и оно продвигается медленно. Это очень трудная работа, поскольку она не дает быстрых результатов. Расследование подобных дел требует терпения". Хотя большое жюри и допросило множество темных личностей, включая известного в преступном мире Бостона Сальваторе Микаэля Каруану и наемного убийцу Чарлза Харрелсона вместе с его супругой Джо-Энн, никого из них нельзя было с полным основанием заподозрить в причастности к этим преступлениям.
Бойд был убежден, что за покушением на Керра и убийством Вуда стояло одно и то же лицо или группа лиц. Он был абсолютно уверен, что во всем этом замешано семейство Чагры, но у прокурора не было никаких доказательств.
Кто-то, конечно, должен был координировать расследование, но ФБР действовало фактически самостоятельно, что, по мнению Бойда, было направлено на подрыв его авторитета и на его дискредитацию. Он считал, что ФБР просто завидует ему, и это заставляло прокурора действовать с еще большей решимостью. По некоторым сведениям, ФБР ввело более 150 000 единиц информации по делам об убийстве Вуда и покушении на Керра в компьютеры Национального центра информации о преступности, но Бойд знал, что у них не было ни одного вещественного доказательства. Произведя экспертизу осколков, извлеченных из тела Вуда, ФБР установило, что выстрел был произведен из мощной винтовки калибра 0,243 — весьма популярной среди охотников на оленей. Но полной уверенности в этом не было, так как существовало по меньшей мере еще три типа винтовок такого же калибра. ФБР составило также шесть портретов людей, которые, по сообщениям очевидцев, находились поблизости в момент убийства судьи Вуда. Имелись также сведения о том, что в этом же районе были замечены две автомашины; красная малолитражка и золотистый седан. Но все это говорило лишь о том, что до верных следов было еще далеко. Если раньше делами об убийстве Вуда и покушении на Керра одновременно занималось пятьдесят агентов, то сейчас эту работу делали лишь двенадцать человек, которым, разумеется, помогали из Вашингтона, а также сорок оперативных работников на местах. Незадолго до этого Вашингтон направил в Сан-Антонио опытнейшего сотрудника ФБР Джека Лоуна, который в свое время вел дело об организованной преступности в Канзас-Сити, а еще раньше участвовал в расследовании убийств Мартина Лютера Кинга и Джона Кеннеди. Хотя назначение Джека Лоуна было воспринято Бойдом как доброе предзнаменование, он по-прежнему относился к ФБР с недоверием, которое порой перерастало в отвращение или даже ненависть. Бойд твердо верил, что если дела об убийстве Вуда и покушении на Керра когда-нибудь и завершатся успешно, то произойдет это лишь благодаря его стараниям и что все упирается теперь в один весьма важный фактор — время.
Но был еще и другой немаловажный фактор — расходы. И с этим фактором приходилось считаться любому политическому деятелю. Средства массовой информации не раз называли проводившееся расследование "самым тщательным" со дня убийства президента Кеннеди. Теперь стало ясно, что оно было и самым дорогостоящим. Точная цифра все время корректировалась, но в ходе недавнего интервью с федеральным шерифом Руди Гансой, выяснилось, что власти уже истратили три миллиона долларов на одну круглосуточную охрану судей и прокуроров в Западном округе штата Техас.
В конце мая 1980 года, за несколько недель до окончания срока полномочий большого жюри. Бойд получил из Вашингтона разрешение сформировать специальное большое жюри с чрезвычайно широкими полномочиями, предусматриваемыми законами о борьбе с организованной преступностью. Это специальное большое жюри могло функционировать в течение трех, а не полутора лет, как обычно. Кроме того, оно могло предоставлять свидетелям обвинения иммунитет. В случае же, если они все равно будут отказываться давать показания, оно могло держать их в тюрьме в течение всего срока своих полномочии.
В августе Джо Чагра отправился в Сан-Антонио со своим клиентом Леоном Николсом, отцом Лиз Чагра. Большое жюри хотело допросить Николса о его возможных встречах или контактах с дочерью Лиз и зятем Джимми, когда тот "был в бегах". Джеми Бойд воспользовался этим для того, чтобы вызвать в суд для дачи показаний большому жюри и Джо Чагру. Это так разозлило Джо, что он обрушился с гневными тирадами в адрес всех участников расследования — как в зале, где заседало большое жюри, так и за его пределами.
В ходе пресс-конференции в тени здания федерального суда имени Джона Вуда (как оно теперь стало называться) Джо Чагра сказал репортерам: "Людей, которые ненавидели Вуда, — миллион, поэтому убийцу поймать не удастся".
Здесь ему можно было бы и остановиться, но Джо этого не сделал. "Я уже устал наблюдать, как против моего брата фабрикуют одно ложное обвинение за другим, — продолжал он. — Судя по всему, большое жюри уже пришло к выводу, что Вуда убил Джимми. Им лишь осталось собрать необходимые доказательства. Я сказал им: "Послушайте, вы всего лишь орган, проводящий расследование. От вас требуется изучить сначала все имеющиеся доказательства, а затем уже решать, кого можно обвинить в преступлении". Я хотел бы видеть хотя бы намек на доказательство соучастия Джимми в преступлении. Каждый день я беру в руки газету и вижу там одно и то же: "Вуд, Чагра, Вуд, Чагра, Вуд, Чагра!" Джеми Бойд сказал мне: "Такого рода информацию мы прессе не сообщаем". Кто же тогда это делает? Не ветер же".
Узнав об этих замечаниях Джо Чагры, Джеми Бойд, который обычно отказывался комментировать работу большого жюри, решил сделать исключение. В беседе с представителями прессы он заявил: "Меня шокируют злобные и безответственные нападки на принявшего мученическую смерть члена судейской корпорации от члена коллегии адвокатов. Такие ядовитые и полные ненависти высказывания может позволить себе лишь человек с психикой преступника…" Он призвал коллегию адвокатов штата принять против Чагры дисциплинарные меры.
В тот же день Джеми Бойд решил разыграть свою козырную карту.
30
За два года Джо Чагра постарел так, словно прошла целая вечность. Раньше он был похож на беспечного парня, пришедшего по объявлению на пробную съемку для "Вестсайдской истории": напускная развязность, скрывающая некоторую неуверенность в себе, нарочитое "суперменство", чуть нагловатый взгляд сквозь темные очки от солнца и сигарета, небрежно свисающая с нижней губы, но вместе с тем какая-то первозданная свежесть и чистота. Теперь же, когда Ли уже не было в живых, а Джимми мог просидеть за решеткой до самой смерти, Джо волей-неволей стал главой семьи — нравилось это ему или нет. Он отрастил волосы и стал тщательно за ними ухаживать. Лицо его огрубело, возможно оттого, что он снова стал употреблять кокаин и другие наркотики. Но вместе с тем в нем чувствовалась теперь какая-то зрелость, нечто большее, чем напускная смелость и самодовольство. Впервые в жизни Джо Чагра получил возможность принимать самостоятельные решения. Впрочем, иного выбора у него и не оставалось. Он научился говорить твердым голосом, перестал позировать и стал более требовательным и суровым. При взгляде на Джо Чагру невольно вспоминался Аль Пачино в "Крестном отце".
До сих пор Джо не приходилось особо выбирать или привередничать. Семья Чагры жила по установившимся канонам и традициям, и Джо оставалось лишь смириться с судьбой. В свое время он хотел стать врачом, а не адвокатом. Он очень старался хорошо учиться в последних классах школы, но попасть в медицинский колледж ему так и не удалось. Джо послушался совета старшего брата Ли и подал заявление на юридический факультет Хьюстонского университета, куда и был принят. Не последнюю роль в этом сыграли старые друзья Ли, которые кос с кем переговорили и кос на кого нажали. Ли пришлось потом еще раз кос с кем переговорить и кое на кого нажать, чтобы Джо не призвали в армию: сначала он устроил "арест" Джо за незаконное хранение огнестрельного оружия, а затем договорился о прекращении его "дела". К тому времени, когда Джо окончил юридический факультет, Ли уже все решил за него и лишь ознакомил брата с условиями работы в их адвокатской конторе. Все решения принимал Ли, а Джо лишь делал то, что велели.
Если бы у Джо Чагры была собственная адвокатская контора, он вряд ли стал бы заниматься лишь делами клиентов, обвиняемых в преднамеренном убийстве или контрабанде наркотиков в больших размерах. Но так получилось, что первые несколько лет его работы в их конторе были посвящены исключительно такого рода делам.
Ли всегда отводил Джо только второстепенные роли, и Джо с этим мирился, потому что в их семье было так заведено. Во всем соблюдалась своеобразная субординация. Поскольку Пэтси родилась девочкой, ей было положено сначала накрывать на стол, усаживать братьев, а потом уже присаживаться самой. Точно так же и Джо должен был делать то, что полагалось младшему брату, и не более. Такое подчинение сохранялось у их народа веками. Служба, сделки, азартные игры, женщины — все это были дела, касавшиеся всей семьи, в семье же все делалось так, как говорил Ли. Джо на всю жизнь запомнил (хотя и простил потом), как повел себя Ли, когда он признался ему, что впервые в жизни влюбился. Ли тогда не только переспал с его девушкой, но и рассказал ему об этом при первом же удобном случае, как бы подвергая младшего брата самому суровому испытанию на верность семье. Ли пытался даже соблазнить невесту Джо — Пэтти. Та, правда, была уверена, что Ли хотел лишь продемонстрировать, что действительно мог это сделать, что имел на это право.
До убийства Ли Джо был тенью старшего брата. Теперь он стал тенью среднего, покорно смирившись с судьбой, которая распорядилась так, чтобы он встал на путь, отнюдь его не устраивавший.
Судьба, оказавшаяся к нему очень несправедливой, поставила его перед лицом надвигавшейся катастрофы. Джо Чагра совершенно не был к этому подготовлен. Лу Эспер — человек, убивший Ли, — получил за это всего пятнадцать лет. Когда он будет разгуливать на свободе, Джимми придется ждать еще лет двадцать пять, прежде чем он сможет подать всего лишь прошение об условном освобождении. Не проходило и недели, чтобы кто-нибудь не звонил Джо или не присылал письма с предложением "прикончить того типа, что убил твоего брата". В последнее время стали предлагать, хотя и завуалированно, убить Генри Уоллеса. Видимо, Джо придется теперь иметь дело и с этими проблемами. Теперь, когда Джимми стал одним из объектов расследования по делу об убийстве Вуда, Джо нужно было тщательно анализировать все предложения, поступавшие от множества темных личностей, которые утверждали, будто имеют информацию об этом преступлении. Когда Джеми Бойд неожиданно вызвал Джо для дачи показаний большому жюри, чувство отчаяния и беспомощности вырвалось наконец наружу. Он понимал, что не должен был говорить всего этого представителям прессы, хотя и не жалел, что излил душу большому жюри. Опыт подсказывал Джо, что он не ошибся в своих подозрениях: похоже, федеральные власти были в панике.
За несколько месяцев до вызова в суд для дачи показаний большому жюри с Джо приключилось нечто совершенно неожиданное, хотя внутренне он был уже готов к этому. Как-то ему позвонил старый друг семьи Билли Кабрера и попросил заехать на минутку: он хотел познакомить его с одним человеком. Им оказался Чарлз Харрелсон. Имя было знакомо, потому что прошлой осенью Харрелсон вместе со всеми давал показания большому жюри. Хотя все подозрения в причастности к убийству Вуда были с него, видимо, сняты, Харрелсон выставил себя в разговоре с Джо эдаким "государственным преступником № 1" или по меньшей мере человеком, на которого падает главное подозрение. "Узнав об убийстве Вуда, я понял, что надо сматываться, — сказал Харрелсон. — Я уже отсидел за мокрое дело и теперь был на свободе". Все знали, что за голову Вуда был назначен выкуп, продолжал Харрелсон. Затем он сказал, что ни разу не встречался с Ли и лишь однажды разговаривал с ним по телефону. Джимми же он знал: их познакомили за несколько недель до убийства. Вот почему Харрелсону было известно, что он находится под подозрением, хотя большое жюри и освободило его от обвинений. У него, конечно, было алиби: семь человек, включая его собственную жену и падчерицу, показали большому жюри, что в то утро, когда был убит Вуд, Харрелсон находился в Далласе. У Джо сложилось впечатление, будто Харрелсону такая популярность даже нравилась. Харрелсон пару раз намекнул, что убийца Вуда ему очень симпатичен. Когда же он стал говорить о самом убийстве, в его голубых глазах появился стальной блеск. В какой-то момент Джо подумал, что Харрелсон приехал в Эль-Пасо лишь для того, чтобы шантажировать их семью. Но потом выяснилось, что цель его приезда была иная. Два месяца назад Харрелсона арестовали в Хьюстоне за незаконное хранение оружия и наркотиков, и вот теперь он хотел, чтобы Джо стал его адвокатом. Прослышав о высокой репутации Ли в таких делах, Харрелсон решил, что талант старшего брата передался теперь младшему. Но Джо Чагру в тот момент больше всего интересовал не сам Харрелсон, а его кокаин. Джо в то время настолько пристрастился к "пудре", что уже тратил на нее по сто долларов ежедневно. Вот почему он тут же согласился быть адвокатом Харрелсона.
Джо прежде всего усомнился в правомочности ордера на обыск, которым воспользовались для получения вещественных доказательств в момент задержания "линкольна" Харрелсона в феврале месяце. Полицейские и агенты из федерального Бюро по алкогольным напиткам, табачным изделиям и огнестрельному оружию изъяли тогда из машины два пистолета калибра 0,357, кольт 38-го калибра, ружье с нарезным стволом и винтовку "уэзербай" калибра 0,300 с оптическим прицелом. Кроме того, там было обнаружено небольшое количество кокаина и шулерские принадлежности: наполненные свинцом кости, крапленые карты и т. д. Хотя в то время Харрелсон жил с женой Джо-Энн в одном из роскошных домов, принадлежавших жилищному кондоминиуму "Престон-тауэрс" в Далласе, он совершал регулярные поездки в Хьюстон, где играл в азартные игры. Харрелсона часто сопровождал один его старый дружок по имени Хемптон Робинсон — богатый наркоман, пристрастившийся к героину и обожавший "веселую" жизнь, который, судя по всему, и "заложил" его. Перед отлетом в Даллас Харрелсон оставил свой "линкольн" Робинсону. Когда же он вновь прилетел в Хьюстон и сел за руль, его неожиданно остановила полиция и обыскала машину. Ей, видимо, было заранее известно, что в машине спрятано оружие: у полицейских был даже серийный номер одного из пистолетов. Робинсон уже давно был не в ладах с законом: помимо пристрастия к героину, он имел судимость за участие в убийстве одного фермера в Хантсвилле. Но было и еще одно обстоятельство, побудившее его подсунуть такую свинью Харрелсону. Последний сам как-то признался, что крутит любовь с женой Робинсона Джо-Энн. Более того, Харрелсон даже воспользовался ее фамилией как своим очередным псевдонимом, выписав кредитную карточку на имя некоего Джо Робинсона. По понятным причинам уголовнику Харрелсону пришлось столкнуться с серьезными трудностями в Хьюстоне, но они не были непреодолимыми.
В течение нескольких недель после их знакомства в доме Билли Кабреры Джо Чагра и Чарлз Харрелсон встречались еще несколько раз. Харрелсон поступил на службу телохранителем Вирджинии Фара, подруги Пэтти Чагра и вдовы одного из основателей фирмы "Фара мэньюфекчеринг". Контракт о найме составил Джо. Вирджиния Фара переживала особо трудные времена: в День памяти погибших в войнах в автомобильной катастрофе разбились насмерть ее сын, дочь и внучка. К тому же она вела долгую и изнурительную судебную тяжбу с зятем Уилли Фарой. Харрелсон (или Джо Робинсон, как он ей представился) сразу покорил вдову обходительными манерами. Он был по-мужски красив и держался чрезвычайно независимо. В стиле старомодных обольстителей он все еще открывал женщинам двери и спешил поднести зажигалку. К Вирджинии Харрелсон относился с большим терпением и вниманием и редко допускал даже малейшую грубость в ее присутствии или в присутствии других женщин. Одевался он дорого и со вкусом, был чрезвычайно аккуратен и даже педантичен, пил дорогие сорта виски и изысканные вина и даже читал книги. Летом 1980 года Харрелсон несколько раз приглашал Джо и Пэтти Чагра вместе с детьми в гости к Вирджинии Фара, которая, как он считал, нуждалась в обществе детей. Он развлекал всех всевозможными карточными фокусами, доведенными до совершенства за долгие месяцы отсидки в одиночной камере.
За лето Харрелсон успел рассказать Джо Чагре множество подробностей из своей прошлой жизни и поделиться своими нынешними проблемами. После убийства Вуда они с женой разъехались. Харрелсон вскоре заметил, что стал объектом особого внимания властей. Через две недели после убийства, сказал он, в районе "Престон-тауэрс", где он жил, стал все чаще появляться какой-то автофургон для перевозки мяса. Он был уверен, что агенты ФБР вели из него наблюдение за ним. Он знал также, что в его "линкольне" и в квартире стояли подслушивающие устройства. Это выяснилось после того, как сотрудники одной частной фирмы, занимавшейся установкой систем охраны и сигнализации, проверили по его просьбе квартиру и обнаружили подслушивающее устройство, вмонтированное в телефонный аппарат. Агенты ФБР опросили всех соседей. Они даже встретились с бывшей женой Харрелсона, которая развелась с ним лет двадцать назад, а также с бывшим мужем Джо-Энн, с которым они не виделись вот уже десять лет. Он люто ненавидел всех федеральных агентов, называя их "кровожадными собаками". Харрелсон выдвинул собственную версию обстоятельств убийства судьи Вуда, согласно которой оно было организовано Управлением по борьбе с наркотиками для прикрытия своих же преступлений. Поскольку эта версия очень смахивала на те, что выдвигались когда-то Ли и Джимми, а в последнее время и самим Джо, тот внимательно слушал излияния Харрелсона и даже соглашался с ним. Особенно когда тот доставал кокаин. Хотя сам Джо уже довольно сильно пристрастился к наркотику, проблема Харрелсона была намного серьезней: тот уже вводил кокаин внутривенно. Ему давно мерещились привидения, притаившиеся за деревьями или гаражом, и поэтому он теперь был почти всегда вооружен до зубов. Харрелсон очень быстро "отключался", теряя всякое ощущение реальности. Джо Чагра — тоже. Однажды в беседе с Джо Харрелсон сказал, что может взять на себя вину за убийство судьи Вуда, если это спасет Джимми. В начале их знакомства Джо считал, что Харрелсону ничего об этом убийстве не известно, но потом он изменил это мнение. Ведь за все это время Харрелсон ни разу прямо не сказал, что Вуда убил не он. Джо не знал, чему верить. В глубине души он все еще сомневался. Ему казалось, что Харрелсон попросту пытается шантажировать их семью. Это его несколько успокаивало: ведь были и другие, куда более страшные варианты.
В то лето Джо несколько раз навещал брата в Ливенуортской тюрьме. К этому времени он уже так сильно пристрастился к наркотикам, что практически забыл о Чарлзе Харрелсоне. Но где-то в конце июля в один из периодов просветления он осознал, что Харрелсон не явился на суд, который должен был рассматривать его дело в Хьюстоне. Джо Чагра, конечно, тоже не пришел. Таким образом, Харрелсон теперь официально считался лицом, скрывавшимся от правосудия. Поскольку Джо был одновременно адвокатом и Джимми, и Харрелсона, он неожиданно оказался в центре событий, которые вылились затем в одну из самых ожесточенных судебных схваток за всю историю Америки. Джо неожиданно для себя понял, что сам может стать объектом расследования. И помешать этому он уже не мог. Рано или поздно соучастники преступного сговора, стремясь облегчить свою участь, вынуждены будут пойти на сделку с властями, и тогда им с братом несдобровать. Джо, разумеется, был предан Джимми и готов был защищать его до конца. Помутившимся от наркотиков разумом Джо понял, что ему ничего другого не оставалось, как ждать и надеяться, что все как можно дольше будет оставаться на своих местах, отчего выиграют оба его клиента. Как, впрочем, и он сам. Он сознавал, что надежды на это практически равнялись нулю. Но другого выбора у него не было. А тем временем ему нужно было сделать все возможное, чтобы защитить Джимми.
В конце августа Харрелсон позвонил Джо Чагре и сказал, что он в ужасе: за всеми деревьями у дома Вирджинии Фара прячутся "нарки". Затем он исчез куда-то на несколько дней, а потом снова позвонил из Хьюстона и стал рассказывать еще более ужасные истории: о вертолетах, которые якобы гоняются за ним, и о маленьких человечках, которые просверлили дырки в стене его ванной в мотеле и теперь подсматривают за ним. Харрелсон настаивал на том, чтобы Джо записал на магнитофон его бессвязный, почти бредовый (хотя и не лишенный смысла) монолог, в котором тот отрицал, что они с Джимми Чагрой вступили в сговор с целью убить Вуда или кого-то там еще. В тот момент Джо, конечно, об этом не знал, но Харрелсон нацарапал еще и "завещание" на настольном календаре в номере мотеля. В нем он просил, чтобы после смерти его кремировали, а пепел развеяли над зданием федерального суда имени Джона Вуда в Сан-Антонио — "этой жалкой пародией на храм правосудия". Далее он написал о своей любви к Вирджинии Фара, а также к другим женщинам, а в заключение, как мог, извинился: "Мне жаль. Не себя, а тех, кому я причинил боль, тех, кто любил меня, и тех, кто любил убитых мною. Но я никогда не убивал никого, кто этого не заслужил".
Через несколько дней после телефонного звонка из Хьюстона Харрелсон вновь позвонил Джо, на этот раз из мотеля в восточной части Эль-Пасо. Это, конечно, была простая случайность, но чуть раньше в тот же вечер и из этого же мотеля ему позвонил еще один человек — Уильям Мэллоу, один из бывших клиентов Ли. Тот только что сбежал из федеральной тюрьмы в Колорадо. Мэллоу уже предупреждал Джо, что готовит побег, но адвокат пропустил тогда это мимо ушей, так как знал, что тому оставалось сидеть менее двух лет. Девяносто процентов уголовников всегда говорят своим адвокатам о возможном побеге. Ли в свое время считал, что пусть лучше они толкуют о побеге, чем занимаются обсуждением более опасных планов. Но в данном случае ситуация принимала весьма интересный оборот: в одном и том же мотеле в Эль-Пасо одновременно находились два человека, скрывавшихся от правосудия, и один из них — Чарлз Харрелсон — был клиентом Джо Чагры. Чуть позже в тот же вечер Джо представил их друг другу, так как Мэллоу хотел раздобыть немного кокаина.
На другое утро Джо Чагра развернул газету — и обомлел: Мэллоу затеял перестрелку с полицейскими Эль-Пасо и теперь находится в больнице в критическом состоянии. Когда федеральные агенты узнают, что Мэллоу и Харрелсон останавливались в одном и том же мотеле (а они наверняка это узнают) и что кое-кто видел, как Джо Чагра говорил и с тем и с другим, они, разумеется, воспримут это как еще одну загадку, хотя в действительности все было простой случайностью, еще одной странностью в целой цепи ложных следов, предположений и мотивов. Но уже через две недели произошло событие, которое стало если и не отгадкой, то по меньшей мере предвестником близкого раскрытия загадочного убийства Вуда.
После того как Харрелсону едва удалось избежать ареста во время перестрелки с полицией в мотеле, он вернулся в дом Вирджинии Фара. Взяв у нее на время "корветт", он отправился на нем в Калифорнию, но очень скоро оказался почему-то на шоссе Ай-10 и теперь мчался в противоположном направлении. По дороге он время от времени делал себе инъекции, проносясь мимо "нарков" с перекошенными физиономиями, которые мерещились ему в каждой тени. Где-то к востоку от Вэн-Хорна он остановился, чтобы заправиться. Мальчик, наполнявший бак бензином, забыл закрутить пробку: видимо, он был целиком поглощен водителем, который в это время вводил себе в вену кокаин, а также пистолетом 44-го калибра и крупнокалиберной винтовкой, которые лежали рядом с ним на сиденье. Проехав несколько километров, Харрелсон вдруг почувствовал запах бензина и услышал грохот пробитого глушителя. Он остановился, чтобы посмотреть, что с глушителем. Решив, что починить его уже невозможно, Харрелсон попытался было отбить его выстрелом из пистолета, но промахнулся и попал в заднее колесо. Проезжавшие мимо водители наблюдали прелюбопытнейшую картину: какой-то псих в старых, обрезанных до колен джинсах, без рубашки, увешанный золотыми цепочками, в сандалиях и бейсбольной шапочке пытался, облокотившись на белый "корветт", приставить к виску пистолет. Прибывшая вскоре полиция быстро выяснила, что "психом" этим был не кто иной, как Чарлз Харрелсон, скрывавшийся от правосудия. В течение шести часов он не подпускал к себе полицейских, приставив к носу дуло пистолета и бормоча что-то бессвязное. Наконец к месту происшествия была доставлена Вирджиния Фара, которая и уговорила Харрелсона сдаться. Прежде чем полиция доставила его в местную тюрьму в Вэн-Хорис, Чарлз Харрелсон сознался в убийстве Джона Вуда, а заодно и Джона Кеннеди.
31
"Козырной картой" Джеми Бойда был маленький жалкий стукач по имени Роберт Риохас, который мог получить два больших срока: двадцать лет за убийство и торговлю героином по закону штата и еще двадцать пять по федеральному закону за то, что нанял пятерых заключенных в Бексарской окружной тюрьме с целью убийства другого заключенного. Уже через несколько дней после убийства Вуда Риохас сообщил кое-какие сведения одному из агентов, который был, пожалуй, единственным в ФБР, кто верил хотя бы одному его слову. Ясно было, что Риохаса интересовало лишь одно: как бы добиться перевода из окружной тюрьмы в федеральную, где условия были помягче. Даже адвокат Риохаса Ален Браун из Сан-Антонио предупреждал, что его клиенту особо доверять не стоит. "Риохаса нельзя воспринимать всерьез, — говорил Браун. — Он имел обыкновение останавливаться у моего офиса и спрашивать секретаршу, не нужно ли кого прихлопнуть. Сегодня он рассказывает вам Историю о том, как убил пятерых мафиози в Нью-Йорке, а завтра говорит уже о тайной доставке партии автоматов. Никто, находясь в здравом уме, Риохасу не поверит".
Но Джеми Бойд потихоньку начинал к нему прислушиваться. Риохасу были известны фамилии многих из составленного прокурором списка подозреваемых и их знакомых — игроков и убийц из "дикси-мафии", как окрестил ее Бойд.
Прокурор решил объявить Риохаса федеральным свидетелем и тем самым взять его под защиту закона. Он начал относиться к этому коротышке-стукачу чуть ли не с той же симпатией, что и к Генри Уоллесу, а жена прокурора Сузи даже испекла ему домашнее печенье. Но осведомитель требовал от властей многого: 350 000 долларов наличными и пластическую операцию после суда, чтобы изменить внешность до неузнаваемости. Группа американских граждан собрала 125 000 долларов в качестве награды за поимку и осуждение убийцы Вуда. Федеральные власти, несомненно, могли и сами добавить к этому весьма значительную сумму. Один из следователей, не называя фамилии Риохаса, заявил в интервью корреспонденту далласской "Морнинг ньюс": "То, что он [свидетель] сказал нам, доказывает все от начала до конца. Немаловажно и то, что никакого вознаграждения до осуждения [убийцы] он не просит". Поначалу Риохас, казалось, не очень-то охотно делился имеющейся у него информацией. Теперь же, когда власти были, видимо, склонны удовлетворить его требования, он стал называть фамилии. Среди них были Джек Страусс, который часто играл с Джимми Чагрой, и Лэрри Калбрет (Малыш) — головорез из Сан-Антонио, который якшался с бандой Тимми Овертона из Остина, а потом угодил в тюрьму за убийство "по контракту" главаря банды. В тот же день, когда большому жюри давал показания Джо Чагра, в суд был вызван и Риохас. Он заявил, что в день убийства Вуда машину, на которой скрылся убийца, вел боксер из Сан-Антонио по фамилии Бобби Томас. Через несколько недель перед большим жюри предстал сам Томас, известный также под кличкой Смерть-мальчик. Он заявил, что все это — вранье. Выйдя из здания федерального суда, Томас сказал репортерам: "Риохас — обыкновенный идиот. Это знают все. Я сказал им [большому жюри], что он сумасшедший".
Но самым интригующим был рассказ самого Риохаса о двух тайных встречах: одной — незадолго до покушения на Керра, другой — вскоре после этого. На первой встрече Риохасу было сказано, что их банда собирается убить "большую шишку", федерального чиновника. Риохас заявил, что ему было предложено 100 000 долларов и выход на поставщика кокаина в Колумбии, если он добудет оружие для убийства, а затем спрячет его. Риохас, конечно, отказался. Когда его попросили рассказать более подробно об этом поставщике кокаина, Риохас заявил, что знает только одно: выход на него имели те же люди, что планировали убийство. На второй встрече, состоявшейся вскоре после покушения на Керра, все, по словам Риохаса, смеялись и говорили, что "до смерти напугали этого гаденыша" и что теперь Керр хорошенько подумает, прежде чем будет совать нос в чужие дела. Те двое, которые стреляли в прокурора, добавил Риохас, были так загримированы професси-опальным гримером, что узнать их было невозможно. На этой же встрече банда обсуждала еще одно дело, "похлеще дела Керра". Позже во время вечеринки у него дома один из их банды сказал Риохасу: "Ты знаешь, на кого мы теперь нацелились? На федерального судью". Риохас даже снабдил ФБР любительскими снимками, сделанными на вечеринке. По ним можно было установить личность кое-кого из тех, кого он подозревал в причастности к убийству. Джеми Бойд, конечно, понимал, что всю эту историю мог легко придумать любой человек, читающий газеты, но Риохас рассказал ему еще кое-что такое, что в конечном итоге вылилось, как считал Джеми Бойд, в веские доказательства. Речь шла о записях в регистрационной книге мотеля "Си-ган", расположенного по другую сторону залива Копано прямо напротив загородной виллы Вуда в Ки-Аллегро.
На основании этих записей было установлено, что Лэрри Калбрет (Малыш) и другие игроки и наемные убийцы останавливались в мотеле в январе 1979 года, но потом быстро уехали, узнав, что полицейские из округа Арканзас готовят облаву. Один из служащих мотеля узнал на показанных ему фотографиях человека, очень похожего на Чарлза Харрелсона. Гости три дня подряд нанимали катер и отправлялись на нем на другую сторону залива в Ки-Аллегро. Капитан катера назвал их "большими транжирами". За несколько дней проживания в мотеле "Си-ган" эти люди около ста раз звонили в другие города, в основном в различные казино Лас-Вегаса. Узнав, что готовится полицейская облава, они тут же исчезли, бросив все свои вещи в номере. Кроме одежды, в номере остались телевизор, авиационные билеты, магнитофонные кассеты, карты и другие предметы для азартных игр, счет за вызов такси и даже бумажный пакет с собачьими консервами. То обстоятельство, что все это произошло за четыре месяца до убийства Вуда, лишь укрепило федерального прокурора во мнении, что убийцы месяцами выслеживали судью.
Все эти рассказы Риохаса не произвели большого впечатления на Джека Лоуна, недавно возглавившего отделение ФБР в Сан-Антонио. Ну и что, говорил он, что какие-то игроки и уголовники использовали номер в мотеле на побережье Мексиканского залива для игры по-крупному? Это еще не значило, что они причастны к убийству Вуда. Такие типы постоянно используют в этих целях курортные гостиницы и мотели, подобные "Си-ган", и Риохас должен был это знать. Он явно хотел выбраться из тюрьмы во что бы то ни стало. Именно поэтому, когда в день убийства Вуда к нему в камеру "случайно" заглянул защитник по назначению и сообщил ему эту новость, Риохас сразу же клюнул на приманку. За полтора года, прошедшие с тех пор, как Риохас впервые заговорил, он не только серьезно затруднил ход расследования убийства Вуда, но и подорвал репутацию целого ряда ни в чем не повинных и уважаемых людей. Один из рассказов Риохаса привел к отставке высокопоставленного чиновника в полицейском управлении Сан-Антонио, а другой послужил основанием для отсрочки вступления в должность одного федерального судьи. Но Джека Лоуна в тот момент больше всего интересовал другой человек, подозревавшийся в убийстве судьи. Этим человеком был Чарлз Харрелсон, которого только что арестовали после его безумств близ Вэн-Хорна и которому предстояло теперь держать в суде ответ по такому количеству обвинений, что многолетнее тюремное заключение было ему обеспечено.
Вскоре после ареста Чарлза Харрелсона в Вэн-Хорне один из его хьюстонских адвокатов предложил Джеми Бойду сделку: его клиент признает себя виновным в убийстве Вуда, но за это судебные власти должны будут выполнить некоторые условия. Во-первых, Харрелсон хотел получить гарантии, что предстанет не перед судом штата, а перед федеральным судом, поскольку законодательство штата предусматривало смертный приговор за убийство. Во-вторых, он не будет давать показаний против других и всю вину от начала и до конца примет на себя. В-третьих, он хотел, чтобы власти не приговаривали его к пожизненному заключению и чтобы наказание он отбывал в Ливенуортской тюрьме. Перси Формен заметил как-то, что самым счастливым для Харрелсона временем были годы, проведенные в Ливенуортской тюрьме. "Видимо, там он пользовался большим уважением, чем где бы то ни было, — сказал Формен. — Этот наемный убийца, наверное, испускает какие-то лучи, воздействующие на окружающих. Я уверен, что он действительно счастлив там, где чувствует свою принадлежность к высшей касте".
Если бы даже министерство юстиции и согласилось пойти на сделку с человеком, убившим федерального судью, Джеми Бойд все равно помешал бы этому, так как считал, что понял, что скрывается за этим компромиссным предложением. Во-первых, адвокат из Хьюстона, предложивший сделку от имени Харрелсона, хотел тем самым добиться кое-чего и для себя лично. В частности, он хотел, чтобы с него сняли судимость за незаконное хранение оружия, которая мешала ему заниматься адвокатской практикой в федеральном суде. Во-вторых, легко просматривалось, к чему стремился в данном случае сам Харрелсон. Если он предстанет перед окружными судами в Хьюстоне и Вэн-Хорне, то его могут приговорить к пожизненному заключению в окружной тюрьме. А этого как раз Харрелсон и пытался избежать всю свою жизнь, поскольку условия там были тяжелые и с заключенными обращались очень жестоко. К тому же Джеми Бойл вовсе не был уверен, что Харрелсон имеет прямое отношение к убийству Вуда, хотя и мог знать, кто это сделал. Прокурор все еще шел по окольному пути, указанному Робертом Риохасом.
Когда Харрелсон узнал, что его предложение отвергнуто, он дал знать федеральному прокурору, что ему известно нечто такое, что может быть известно лишь одному убийце, а именно: одна из шин фургона Вуда была проколота непосредственно перед убийством. В газетах было сказано, что одно колесо у фургона судьи было спущено. Но о том, что шина была кем-то проколота, было известно лишь следствию и, как он утверждал, убийце.
Джек Лоун не был уверен, что шину действительно проколол убийца. Это противоречило здравому смыслу. Если убийца уже давно выслеживал Вуда, то ему, конечно, было хорошо известно, что судья всегда ездил на службу не в фургоне, а на "шевроле". Именно на этой машине был служебный судейский "стикер" — наклейка, дававшая ему право парковать машину в любом месте. Никто, кроме самого Вуда и его жены, не знал, что именно в то утро они решили, что она отгонит фургон на ремонт, и что Вуд собирался поехать за ней следом, чтобы затем посадить в "шевроле" и отвезти в центр.
Ознакомившись со всеми материалами по делу Чарлза Харрелсона, Джек Лоун пришел к выводу, что именно он и был убийцей. Не убийцей-фанатиком и не убийцей-психом, получавшим удовольствие от самого процесса, а убийцей, готовым сделать все, абсолютно все за деньги. И даже за скромные. Возможно, всего за одну-две тысячи, т. е. за сумму, которую тот брал еще десять лет назад.
К осени 1980 года Джек Лоун уже знал, что какая-то беременная женщина передала целую сумку денег молодой девушке из Техаса — возможно, одной из любовниц Харрелсона, возможно, даже его падчерице Терезе Старр Джеспар. ФБР не было известно, где именно были переданы деньги (одни называли Корпус-Кристи, другие — Браунсвилл), но полиция знала, что в сумке было примерно 250 000 долларов — сумма пустяковая по стандартам Джимми Чагры, но более чем достаточная по стандартам Чарлза Харрелсона.
32
В отличие от Джо Пэтти Чагра хорошо понимала, что они попали в отчаянное положение. Джо практически не разговаривал ни с ней, ни с другими, а если даже, одурманенный кокаином, и начинал что-то говорить, то скрипел, как заезженная пластинка. Последние недели он ночи напролет нюхал кокаин, а днем отсыпался. В те редкие минуты, когда его помутневшее сознание немного прояснялось, он все равно был озабоченным, растерянным и беспомощным. Адвокатскую работу он забросил почти целиком, если не считать дел Харрелсона и Джимми. Пэтти грозилась уйти. "Женщина, живущая с наркоманом, чувствует себя еще более одинокой, чем та, что живет без мужа", — говорила она. Но еще страшнее было другое — легкие деньги, пришедшие в семью в результате контрабандистских операций Джимми. Еще до убийства Ли Джо любил по ночам подсчитывать выручку и нюхать кокаин. На глазах у Пэтти эти деньги перевернули жизнь всей семьи. Драгоценности, дорогие автомобили, чванство и претенциозность — это все их результат. Все они когда-то были простыми, скромными людьми, строго соблюдали установившиеся правила и были верны традициям предков. Теперь же они вели себя, как какие-нибудь зарвавшиеся ливанские торгаши.
Пэтти стала понимать, что деньги были более опасным наркотиком, чем кокаин. Многие из дорогих "игрушек", приобретенных Джимми до того, как его посадили в тюрьму, перешли теперь к Джо, и тот уже не мог без них жить. На деньги Джимми он купил себе новейшую модель "мерседеса", якобы в счет будущего адвокатского "гонорара". Но не машина была ему нужна. Больше всего Джо нужен был символ, что-нибудь такое, что сразу же говорило бы всем, что он тоже один из братьев Чагра и что он тоже может держать марку. У Пэтти была более скромная модель "мерседеса", но и она была куплена на деньги Джимми. Помимо дома в Эль-Пасо и этих двух автомобилей, в их личной собственности была еще, пожалуй, лишь псарня в Аппер-Вэлли. В свое время для внесения первого взноса Пэтти одолжила деньги у матери и теперь с особой гордостью ухаживала за животными и дрессировала их. Она называла свою псарню "курортом для четвероногих друзей", и та действительно была лучшей в Эль-Пасо. В последнее время Джимми говорил, что надо где-то доставать деньги и что придется, видимо, продать теперь все подарки, которыми он в свое время осыпал родственников. Видимо, даже сидя в тюрьме, он кому-то крупно проигрался. Но псарню Пэтти ему не отдаст ни за что.
Пэтти думала и о судьбе собственных детей, Джозефа и Саманты. Что их ожидает здесь, в Эль-Пасо, когда они вырастут? И что здесь может ожидать любого, кто носит фамилию Чагра? Лидер, сын Ли, еще учился в школе, а уже делал ставки, превышавшие годовой доход многих в городе. Говорили, что, когда за год до этого разыгрывался суперкубок, он поставил на одну из команд 20 000 долларов. Кошмар этот, казалось, никогда не кончится. Джимми, Джек Стриклин и их сообщники были привлечены к суду в мае, т. е. за два месяца до истечения срока давности, в связи с неудавшейся массачусетской операцией в 1975 году, и теперь Джимми почти наверняка прибавят еще один срок к тем 30 годам, которые он уже начал отбывать. Вдобавок ко всему Джо ввязался в расследование убийства Вуда.
К осени 1980 года Пэтти уже начала увязывать воедино события, происшедшие минувшим летом: визиты к Вирджинии Фара, перешептывания и тайные разговоры с этой загадочной личностью Чарлзом Харрелсоном и уж слишком часто появлявшийся кокаин. "Происходили какие-то странные вещи, — говорила Пэтти. — Чарлз был таким обаятельным человеком, что поначалу подобное и в голову не могло прийги. Глядя, как он возится с детьми или стрижет газон, я невольно наминала думать, что все эти его разговоры об убийствах — сплошная бравада". Харрелсон никогда не говорил Петти, что имеет какое-то отношение к убийству Вуда, но уже по одному его поведению было ясно, что он одобряет случившееся. Он не прочь был потолковать об американской системе и даже имел собственные теории на этот счет. Система, говорил он, окончательно "промыла мозги" обществу. Такие телебоевики, как "Мод-группа" и "Невыполнимое задание", рассчитаны на то, чтобы побуждать людей доносить на друзей и соседей. Хотя в его собственном лексиконе в основном фигурировали такие слова, как "куски" и "штуки", Харрелсон и себя причислял к "обществу", вынужденному вступить в смертельную схватку с "системой".
Чуть ли не ежедневно, а иногда и по нескольку раз на день звонил Джимми из Ливенуортской тюрьмы. Он спрашивал, как продвигается расследование большого жюри, рассказывал, о чем говорят в тюрьме, и выяснял, какие сейчас ставки на стадионе. Джимми играл в джин по-крупному с одним из заключенных по имени Трейвис Эрвин, который в свое время состоял в гангстерской банде Тимми Овертона в Остине. Джимми не знал, что за Эрвином стоит один крупный шулер из Лас-Вегаса, который платил тому проценты за то, чтобы даже здесь, в тюрьме, Эрвин продолжал игру с Чагрой. Джимми задолжал старому мошеннику десятки тысяч долларов и теперь хотел отыграться, но в октябре Трейвиса Эрвина неожиданно нашли мертвым в своей камере. Судя по всему, он умер от сердечного приступа, хотя в Ливенуорте ни в чем нельзя было быть уверенным до конца: "сердечные приступы" легко можно было "организовать".
11 октября Джимми позвонил Джо, чтобы рассказать, что стряслось с Трейвисом Эрвином, а также узнать последние новости.
— Ну, как дела, брат? Ты меня вытащишь отсюда?
— Конечно, брат. Скоро выйдешь, — заверил его Джо. — Очень скоро. Я в этом не сомневаюсь.
— Я должен выйти отсюда, брат.
— Что стряслось с Трейвисом?
— Он умер, старина. Умер, не получив с меня. Послушай, брат. Вытащи меня из этой проклятой тюрьмы? Прошу тебя.
За те полгода, которые Джимми уже просидел в тюрьме, тема их разговора практически не менялась. Джимми твердил, что не сможет отсидеть такой длинный срок, а Джо уверял, что того скоро освободят, хотя сам, конечно, знал, что это не так. Через несколько дней Джимми позвонил Лиз и сказал, чтобы та приготовила деньги и встретилась в тот же вечер с женой одного из его товарищей по отсидке, которая прилетает в международный аэропорт Эль-Пасо.
— Дай ей четыре, три, пять, — сказал он, имея в виду 43 500 долларов. — Это мой долг Трейвису.
Лиз код поняла.
— Да будет земля ему пухом, — сказала она Джимми.
Ей, конечно, не нравилось, что муж в тюрьме продолжает заниматься азартными играми, но, как и Джо, Лиз считала своим долгом всячески ублажать Джимми и по возможности облегчать его страдания, по крайней мере в эти первые месяцы тюремного заключения. Лиз стала во всем себя ограничивать, но заставить экономить и Джимми она не смогла. "Ты уже истратил более половины того, на что я хотела прожить весь год", — мягко укорила она его на очередном свидании. Джимми сказал, что уже договорился о норковой пелерине, если, конечно, она ее интересует. Доставку может организовать его новый друг и защитник Джерри Рей Джеймс. Кстати, за его долгом Трейвису приедет жена Джеймса.
Джерри Рей Джеймс — отпетый головорез, известный во всех судах и тюрьмах американского Юго-Запада как современный вариант Диллинджера или "Автоматчика" Келли,— был переведен в Ливенуортскую тюрьму в июне после кровавого бунта заключенных, практически разгромивших окружную тюрьму в Санта-Фе (штат Нью-Мексико). Власти считали, что бунт был организован Джеймсом, отбывавшим в Санта-Фе два пожизненных срока. Пока ремонтировалась окружная тюрьма, заключенных развезли по нескольким федеральным тюрьмам. Джеймса, в частности, перевели в Ливенуорт, где он уже успел побывать три раза.
Уже через несколько дней после прибытия в Ливенуортскую тюрьму Джерри Рей Джеймс ухитрился встретиться с Джимми Чагрой, и они быстро подружились. Их познакомил Трейвис Эрвин. Джеймс, казалось, знал всех гангстеров в Техасе: Эрвина, Лерри (Малыша) Калбрета, Тимми и Чарли Овертонов. Ходили слухи, будто когда-то он входил в банду Овертонов, но, согласно бюллетеню ФБР, братья Овертоны сами входили в шайку Джеймса. Этот бюллетень появился в 1967 году, когда Джеймс был включен в список десяти самых опасных преступников, разыскиваемых ФБР. В нем, в частности, отмечалось, что Джеймс, "вообразивший себя современным Аль Капоне, якобы сказал своим сообщникам, что полиции никогда не удастся взять его живым". Но живым его, конечно, брали. И не однажды. В последний раз он был арестован в 1977 году в Росуэлле (штат Нью-Мексико), где ему дали два пожизненных срока как грабителю и рецидивисту. Еще до прибытия в Ливенуорт Джеймс был хорошо известен в тюрьме как жестокий и своенравный голо порез, отличавшийся особой беспощадностью к стукачам.
Джеймс был из породы тех заключенных, которые автоматически становились боссами, куда бы ни попадали. Он сразу же взял Чагру под крылышко и даже попросил, чтобы его перевели в блок, где находилась камера Джимми. Джеймс рассказал ему о бунте в тюрьме Санта-Фе, о том, как ему удалось проникнуть в канцелярию и выкрасть из сейфа список всех тюремных стукачей, а также о том, как он лично убил девятерых из них. Организаторы бунта не просто убили доносчиков и охранников, а устроили настоящую резню. Одним словом, если и существовала так называемая "дикси-мафия", Джерри Рей Джеймс был, несомненно, ее "крестным отцом".
Джимми уже несколько недель ждал свидания с женой и матерью и поэтому, когда в конце октября те приехали в Ливенуорт, был нервным и раздражительным. Он не переставая сетовал на то, что те тратят слишком много денег, его денег. "Разве можно проматывать пять тысяч долларов в месяц?" — говорил он с возмущением Лиз. Сестру Пэтси он назвал "сучкой" и сказал, что та "тратит денег больше, чем Картер на лекарства". Матери Джимми напомнил, что это он купил ей "кадиллак" за 20 000 долларов, а не Ли, как та сказала репортерам.
— Послушай, что я тебе скажу, Джимми, — ответила на это мать. — Не суди других!
— Когда я выйду отсюда, у меня гроша ломаного не будет! — завопил Джимми.
— Как будто мы сами не хотим, чтобы ты вышел отсюда, — сказала Лиз.
— А что потом? Опять браться за работу?
— Совсем не обязательно. Послушай, Джимми, успокойся. У тебя будут деньги.
— С тех пор как меня сюда упекли, я уже потерял целый миллион, — напомнил ей Джимми.
— Потому что ты доверил свои деньги брату, — сказала Лиз. — Сам виноват.
Перейдя на арабский язык, понятный лишь Джимми в их семье, мать сказала, что ему не стоит слишком уж расстраиваться по этому поводу. Джимми ответил тоже по-арабски: "Они хотят убить его на этой неделе". Мать ответила: "Пусть они будут прокляты!" Затем Джимми повернулся к Лиз и саркастически заметил: "Ты что, думаешь, деньги с неба падают?" Родня, должно быть, была немало поражена, с какой одержимостью Джимми говорил о деньгах именно сейчас, когда он только начал отбывать тридцатилетний срок и когда ему грозил новый срок по делу об убийстве федерального судьи. Но Джимми, как всегда, надеялся на лучшее. В то время его родственники, конечно, не знали, что он готовил побег. Джимми рассчитывал на помощь Джерри Рея Джеймса и другого заключенного по имени Кэлвин Райт. Джеймса в тот день как раз переводили в блок Джимми, а Райт — темная личность и бывший наемник, служивший в составе соединения "Эйр Америка" (ЦРУ), — должен был скоро выйти из тюрьмы. А как только он окажется на свободе, Джимми Чагра тоже выйдет из тюрьмы. По крайней мере Джимми сам вбил себе это в голову.
Позже, оказавшись в том же блоке, что и Джимми, Джерри Рей Джеймс завел с ним длинный разговор о Чарлзе Харрелсоне. Джеймс сказал, что точно не помнит, встречались ли они с Харрелсоном в те давние годы, когда вместе сидели в Ливенуортской тюрьме. Он живо заинтересовался подробностями расследования обстоятельств убийства Вуда, ареста Харрелсона в Вэн-Хорне, личными проблемами Джимми и еще множеством событий, о которых Джимми с удовольствием рассказал своему новому другу.
— Он сам сказал, что убил судью Вуда?
— Да, сам, — ответил Джимми.
Тогда Джеймс сказал, что, по словам Кэлвина Райта, Харрелсон оставил записку, в которой признался в убийстве Вуда. Для Джимми это было откровением. Райт сказал также, что Харрелсон как-то говорил и о том, что Вуда будто бы убил Малыш Лэрри Калбрет. Это тоже было новостью для Джимми. Больше всего, сказал Джеймс, его беспокоит то, что, "намарафетившись", Харрелсон может сделать все, что угодно. Властям же нужно лишь одно — "подтверждение".
— Да нет, с ним все в порядке, — сказал Джимми. — Чарли не подведет. Он на пару дней отключается, а потом…
— Но послушай, Джимми. Если этого сукиного сына поволокут в гуд, там с ним церемониться не будут и надавят как следует. Уж это я знаю. Но Трейвис говорил, что с ним шутки плохи.
— Это верно. С ним лучше не шутить, — согласился Джимми.
Он хотел было переменить тему и заговорил о ставках на субботний, матч, но Джерри Рей Джеймс никак не хотел прекращать разговор о Харрелсоне и об убийстве Вуда. Он оказался удивительно осведомленным, но Джимми, видимо, этого не заметил.
— Где его будут судить? В каком городе?
Джимми сказал, что у его адвоката есть аффидевиты, в которых говорится, что в день убийства Вуда Харрелсон находился в Хьюстоне.
— Он был в Далласе или каком-то другом городе, — поправил его Джеймс.
Джо, сказал Джимми, сообщил ему, что стукач Риохас рассказал властям о Джеке Страуссе и Лэрри (Малыше) Калбрете. На это Джеймс ответил, что, по словам Трейвиса, Лэрри во время игры в покер хвастался, что знает, кто убил Вуда. Это была очередная новость для Джимми, который вообще не знал, кто такой Калбрет.
— Да-да. — сказал Джеймс. — Трейнис рассказывал, что через день после убийства Лэрри допрашивали, потому что он тоже ездил на машине Чарли.
— Неужели? — удивился Джимми. — Я об этом не знал.
— Не знаю, правда это или нет, — сказал Джеймс.
Джимми сказал, что хорошо, что Джеймса перевели в его блок: теперь хоть можно спокойно разговаривать и не бояться, что тебя услышат сразу человек двадцать.
— Черт, может, все это враки, что Чарли уже предъявлено обвинение, — сказал Джерри Рей Джеймс.
Родственники очень волновались за Лиз, которая буквально не находила себе места. Через несколько дней после свидания с Джимми в Ливенуортской тюрьме она потеряла сознание, и ее увезли в больницу. Когда в тот вечер позвонил Джимми, Джо сказал: "С нею произошло что-то вроде инсульта, глаза помутнели, и она потеряла сознание". Джо скрыл, однако, что Лиз вновь стала принимать большие дозы наркотиков. Но Джимми и сам это знал. Джо также не сказал, что, когда Лиз потеряла сознание, у нее в комнате находился какой-то ювелир, с которым они уже где-то встречались. Джимми был почти уверен, что у Лиз есть любовник: ей нравилось все время намекать на что-то и чувствовать его недовольство и беспомощность. Но Джимми понятия не имел, с кем она встречается. Ситуация была особенно неприятной еще и потому, что Джимми договорился с Лиз, что та продаст часть своих драгоценностей, а это объективно побуждало ее часто встречаться с ювелиром. Прежде чем повесить трубку, Джо сказал брату, что получил письмо от "этого типа Харрелсона", которого перевели теперь из местной тюрьмы в Вэн-Хорне в окружную тюрьму графства Харрис в Хьюстоне.
— Он хочет поговорить со мной, — сказал Джо.
— Интересно, что ему нужно.
— Не знаю.
— Он что, идиот?
— Это я и хочу выяснить.
Через пятнадцать минут после этого разговора Джимми вновь позвонил Джо и сказал, что в Ливенуорт прибыли агенты ФБР и приступили к допросу его друга Кэлвина. Видимо, это связано с Харрелсоном. Джимми сказал, что он все больше и больше склоняется к тому, чтобы Джо представлял и Харрелсона. Это даст им возможность быть в курсе.
— Здесь ему нужно помочь, — сказал Джимми. — Кое-кто уже намекает, будто я причастен ко всему этому.
Когда в тот день Джо Чагра вышел за ворота окружной тюрьмы Харриса, направляясь к себе в отель в центре Хьюстона, он вдруг почувствовал такую дрожь, что, казалось, вот-вот потеряет сознание. Конечно, он не мог знать, чем закончится его визит к Чарлзу Харрелсону, но такого он никак не ожидал.
Теперь у него уже не было сомнений в том, что судью убил Харрелсон. Тот признался ему в этом в первый же день знакомства, но Джо до сих пор сомневался. О многих деталях убийства Харрелсон тогда не сказал, но одна подробность потом неотступно преследовала Джо. "Я видел, — сказал Харрелсон, — как он вздрогнул, повернулся и упал. Я знал, что это был выстрел без промаха". Но теперь Харрелсон рассказал новые подробности: об оружии, которым было совершено убийство. Он зарыл его чуть восточнее Далласа у озера Рей-Хаббард. Единственным человеком, знавшим точное место, была его жена Джо-Энн. Харрелсон мрачно намекнул, что постарается сделать так, чтобы она уже никому не смогла об этом рассказать. Затем он составил карту с указанием места, но она была весьма неточной: местность в районе съезда с шоссе Ай-20 охватывала огромную территорию, включавшую и озеро Рей-Хаббард. Если винтовка действительно зарыта там, то отыскать ее будет непросто: придется перепахать две-три сотни квадратных километров земли. Вернувшись в Эль-Пасо, Джо уничтожил карту, но затем восстановил ее по памяти и запер у себя в сейфе. Позже он узнал, что Харрелсон рассказал о винтовке по меньшей мере еще одному человеку, которого Джо знал. Этот человек сказал, что отыскал винтовку, но побоялся даже дотронуться до нее. Он попросил Джо дать денег на адвокатов для Харрелсона, хотя Чагра и так уже тратил на него свое время как адвокат. Джо рассказал обо всем Пэтти, и она согласилась, что это похоже на ловушку, подстроенную специально затем, чтобы вынудить его отправиться на поиски винтовки и тем самым заставить обнаружить свою причастность к убийству судьи. Через несколько месяцев после этого кто-то тайно проник в контору Джо. Он был уверен, что кто-то из ФБР искал карту.
Менее чем через сутки после этого ошеломившего его разговора с Харрелсоном Джо уже сидел в зале для свиданий в Ливенуортской тюрьме и обсуждал случившееся с Джимми. Самым любопытным во всем этом, сказал он брату, было то, что Харрелсон даже не помнил, что отправлял ему письмо с просьбой о встрече. К счастью, Джо захватил его с собой. Он не верил ни одному слову Харрелсона, но вместе с тем боялся не верить: Харрелсон затеял с Джо какую-то игру, смысл которой был ему пока неясен.
— Они собираются предъявить мне новое обвинение, — мрачно сказал Джимми.
— Нет, они этого не сделают.
— Почему?
— У них слишком мало улик.
— Он сдержит слово?
— Говорит, да. Но я хочу сделать вот что. Я говорил тебе, что он сказал, где спрятал винтовку? Так вот, я хочу разыскать ее. Это единственное, что может…
— Он сказал тебе, где она?
— Он нарисовал карту. Страшно хочется поехать и отыскать ее. Это единственное, что может подтвердить его показания. А если они что-то найдут…
— Я тоже так думаю, — перебил его Джимми. — А как там Чарли? Все такой же сумасшедший?
— Чокнутый какой-то. Да еще с полными штанами.
— Как ты думаешь, он не…
— Не волнуйся. С ним все в порядке. Я имею в виду уговор и все такое. Тут он не подведет.
— Ты уверен?
— Уверен.
— Точно уверен?
— На все сто, — сказал Джо. — Суд [в Хьюстоне] начнется первого декабря. Если его признают виновным и дадут пожизненное, придется поволноваться, потому что тогда он постарается договориться с прокурором.
— Джо, они уже предлагают ему сделку!
— Нет, они пока еще ничего не предлагают.
— А ты что, действительно переживаешь? Думаю, он все же получит пожизненное.
— Он надеется, что удастся как-то проскочить.
— Если он проскочит, — сказал Джимми, — волноваться придется мне.
— Лично я спокоен. Все может случиться: обыск не по форме или что-нибудь еще.
— Они были здесь и допрашивали Кэлвина. Они знают, что это сделал Харрелсон.
— Они думают, что это сделал он.
— А кого назвал Риохас?
— Он сказал, что это сделал кто-то из Сан-Антонио и что с ними был Джек Страусс. Он ходит с полными штанами. Боится, что может схватить лет тридцать пять. Наверное, постарается как-то выпутаться из всего этого.
— Да, но… Риохас не говорит, что все это сделал я?
— Ну что ты, конечно, нет!
— Он говорит, что это сделал Малыш Лэрри?
— Лэрри тут явно замешан. Зря я ездил к Харрелсону. — сказал Джо. — Только время потерял. Мне он не нравится.
— У этого типа скоро развяжется язык. Он уже болтает.
— Не думаю. Уверен, что это его козырная карта.
— Может быть, старина, ты все-таки съездишь за этой штуковиной, а?
— Я пытался найти какой-нибудь подходящий предлог, чтобы слетать в Даллас, — сказал Джо. — То место как раз рядом с Далласом. Придется лететь в Даллас и взять там напрокат машину. А можно сразу поехать на машине.
— На твоем месте я бы поехал на машине прямо из Эль-Пасо.
— Но предлог какой-нибудь все равно придется придумать.
Надо, наверное, сказать, что мне нужно встретиться в Далласе с адвокатом, который представлял Харрелсона, когда его допрашивало большое жюри. Надо сказать, что мне необходимо ознакомиться с его аффидевитами. Он говорит, что то место находится рядом с Далласом, в тридцати пяти минутах езды. Он говорит, что зарыл ее… Мне будет нужен металлоискатель.
— Это будет для тебя отличной ловушкой.
— Это меня и беспокоит.
— Вирджиния Фара с ним говорила?
— Да. Но теперь уже не будет. Они крепко взялись и за нее. Они хотят проверить ее на "детекторе лжи".
— Она им сказала, что ты ездил к нему?
— Да. Она сказала, что я был у него с Пэтти и детьми. Это так и было.
— Я же говорил тебе, чтобы ты этого не делал. Еще к самом начале. А ты вообразил, что…
— Ну ладно, мы это сделали вместе! — отрубил Джо.
— Ну да, вместе. Ты сам это сделал. А какая мне польза, если и тебя посадят!
— Меня не посадят!
— Парень, проснись. Ты их просто недооцениваешь.
— Кого это я недооцениваю? Я ведь ничего не сделал. Что я сделал, чтобы меня сажать в тюрьму?
— Не знаю. Но они будут клеить это и тебе. Чтобы попасть за решетку, многое делать не надо. Сам знаешь. В этой вонючей тюряге сейчас тридцать тысяч душ. И все они ничего не сделали.
— Они-то как раз кое-что сделали. И теперь сидят за это.
— Ты тоже кое-что сделал, Джо.
— Что я сделал?
— Например, ты знаешь, что судью прихлопнул Харрелсон.
— Не знаю я этого, — сказал Джо и невольно рассмеялся. Своими колкими замечаниями Джимми умел повернуть дело так, что Джо всегда чувствовал себя виноватым. Он вынуждал его брать на себя часть вины, которая целиком и полностью ложилась на самого Джимми. Почти со всеми, кого он знал, Джимми вел себя своенравно и властно, задиристо и хвастливо. Но по отношению к младшему брату он был просто тираном. Джо всегда был склонен потакать Джимми. Порой он сводил все к шутке и обещал поддержать любой его план, каким бы нелепым он ни был. Если бы Джимми предложил взорвать Пентагон, Джо, наверное, согласился бы. Джо засмеялся еще раз. Джимми тоже улыбнулся и сказал:
— Ну ладно. Ты этого не знаешь, стервец.
— Я действительно не знаю, кто это сделал. Может, он, а может, и Малыш Лэрри.
— Послушай, ФБР знает, что это я нанял его для этого? Им это известно? Известно или нет?
— Нет, не известно. Они об этом не знают. Они не могут это доказать.
— Но они могут найти человека, который сможет…
— Разве они поверят на слово отъявленному бандиту? — прервал его Джо, ответив вопросом на вопрос.
— Джо, им ничего не нужно доказывать. Я вот что тебе скажу: они найдут каких-нибудь брехунов и заставят их сказать все, что нужно.
— Что именно?
— Да все, что захотят. Все, что угодно!
— Но это же не какое-нибудь дело о марихуане, Джимми. Это дело об убийстве федерального судьи! В таких случаях обвинение предъявляется лишь тогда, когда имеются веские доказательства. Ты что же, думаешь, они освободят Харрелсона лишь для того, чтобы достать тебя?
— Конечно!
— Отпустить того, кто это сделал? Хотел бы я на это посмотреть.
— Хочешь пари, что они это сделают?
— Ладно, посмотрим.
— Джо, я готов поставить жизнь против того, что они действительно это сделают. Они выпустят Марли, если им удастся пришить мне дело о наемном…
— Не верю… Просто не могу поверить, что присяжные клюнут на это.
— Что за чушь ты несешь! У них будет собственный состав присяжных… Собственный! Им не нужно никого подкупать. Им нужно лишь подобрать правильных людей.
— Ну а что можем сделать мы? Что ты предлагаешь?
Джимми какое-то время наблюдал за молодой девушкой, которая подошла к автомату и нажала на кнопку. Со всех сторон доносились невнятное бормотание, смех, а норой отдельные слова и фразы: это другие заключенные разговаривали с приехавшими на свидание родственниками или адвокатами. Джимми придвинул стул поближе и прошептал:
— Надо прикончить Харрелсона! Прикончить — и дело с концом. Надо только сделать это чисто. В какой он сейчас тюрьме?
— В окружной Харриса, — сухо ответил Джо.
— Он в одиночке?
— Сидит один.
— В одиночке?
— Решая одну проблему, ты создаешь другую.
— Послушай, если это действительно так, тогда ответь мне на вопрос… Ответь мне на такой вопрос…
— Ты думаешь, старина, Джеймс — такой уж верняк? Почему ему можно доверять больше, чем Харрелсону?
— Потому что Джеймс — человек совершенно другой, — ответил Джимми. — Совершенно. Ты что, не веришь? На этого чертяку можно положиться!
— Веришь, не веришь. Мне не нравится, как ты судишь о людях. Тебе и Генри Уоллес нравился.
— Генри Уоллес мне никогда не нравился, — сказал Джимми, как бы оправдываясь.
— Ну конечно. Тебе и он нравился.
— Он мне никогда не нравился.
— Ты просто обожал его!
— Ты что, с ума сошел?
Джо понял, что спорить бесполезно. Они и раньше спорили о Джеймсе. Это началось практически сразу же после его перевода в Ливенуорт четыре месяца назад. Джо получил письмо от одного заключенного в Ла-Туне, где Джеймс просидел несколько недель до Ливенуорта. В письме черным по белому было написано, что Джеймс — стукач и что он уже договорился "заложить" Джимми Чагру. Учитывая репутацию Джерри Рея Джеймса, все это выглядело маловероятным, но чем больше Джо думал о двух пожизненных сроках Джимми, об обещанной награде за поимку убийцы Вуда и о других возможных поблажках, тем сильнее становилось его недоверие к нему.
Джимми рассказывал Джерри Рею Джеймсу и другим заключенным о своем плане побега из Ливенуортской тюрьмы, а также о намерении нанять кого-нибудь для расправы с Генри Уоллесом — стукачом, который больше всех повинен в том, что Джимми оказался за решеткой. Он слышал, что Уоллес живет теперь в Тексаркане. Однажды вечером, когда Чагра, Джеймс и еще несколько заключенных устроили "пикник" в зоне отдыха в своем блоке, Джеймс снова заговорил об "этом свидетеле из Тексарканы".
— Ты все еще хочешь сделать это? — спросил Он у Джимми.
— Да, хочу.
Джеймс — плотно сбитый, осанистый малый, двигавшийся и говоривший не спеша и с большим достоинством, — открыл банку с прохладительным напитком и положил кружок лука на булочку с сосиской. В лучшие годы у него была копна темных вьющихся волос, но теперь большая их часть куда-то подевалась, а то, что осталось, было белым как снег.
— Мы можем это устроить, — сказал он низким голосом. — Попробуй вот этот помидор. Дай мне соль.
— Хорошо, — сказал Джимми. — Посылай своего человека.
Джимми положил дольку помидора на булочку с сосиской и заметил, что было бы неплохо, если бы Уоллес бесследно куда-нибудь "исчез".
— Да, с трупами хлопот не оберешься, — согласился Джеймс. — Если их находят, то… Черт! Ну и спелый же попался! Да, до тех пор пока не найдено тело, они ни черта не сделают.
Джимми перевел разговор на пинокль: в эту игру Джерри Рей Джеймс выиграл у него семь пачек сигарет. Но в покер и джин он уже выиграл гораздо больше. В этом смысле Джеймс во многом заменил Трейвиса Эрвина, и Джимми был ему за это безмерно благодарен. Джеймс был единственным в их блоке, кто мог безнаказанно посмеяться над Джимми.
Джеймс предложил Джимми еще помидор и сказал, что немного боится, как бы его "кореш", наемный убийца, не "заартачился, когда узнает, какое мокрое дело вам шьют. Он очень осторожен".
— Ну, артачиться — это скорей по части Уоллеса. Этот тип такой.
Затем старый бандит напомнил своему молодому другу (как он делал уже не раз за последние несколько педель), что орудие убийства — это единственная серьезнейшая улика в делах такого рода. Уж в чем-чем, а в этом Джерри Рей Джеймс разбирался хорошо. Он знал, как надо убивать, чтобы все сходило с рук. Для убийства требуется человек особого склада. И для "чистой работы" тоже нужен человек особого склада.
— Тебе, Джимми, надо попробовать найти эту винтовку, будь она проклята.
— Ты что, очумел? — возмутился Джимми. — Я даже не знаю, существует ли она вообще. Я даже не уверен, что это сделал этот тип. Мне кажется, второй твой кореш…
— Малыш Лэрри? — спросил Джеймс, улыбаясь. — У Лэрри кишка тонка, старина.
Джерри Рей Джеймс раздавил пустую банку из-под прохладительного напитка и швырнул ее в мусорный ящик. Затем он грустно покачал головой, сетуя на плачевное состояние современного общества. В его годы, сказал он Чагре, детей сызмальства учили порядочности. Теперь же их учат "стукачеству". И во всем виновата система.
— Теперь тебе об этом говорят еще в школе… Все это отражается на обществе… Все, что они сейчас делают.
— Что верно, то верно, — согласился Джимми Чагра. — У нас здесь действительно много гнилья.
33
В воскресенье 16 ноября 1980 года Джимми в панике позвонил Джо. Агенты ФБР, сказал он, допрашивали Кэлвина еще два дня и проиграли ему магнитофонную пленку с записью разговора между одним мужчиной и двумя женщинами. Кэлвин был уверен, что мужчиной был Харрелсон. К тому времени Джерри Рей Джеймс уже окончательно убедил Джимми в том, что Харрелсон, видимо, записывал все свои разговоры на магнитофон. Джеймс сказал, что его друг из федеральной прокуратуры в Остине рассказал ему, что при обыске дома Вирджинии Фара ФБР конфисковало три коробки с пленками. Мысль об этих пленках теперь окончательно вывела Джимми из равновесия.
Джо успокоил брата, сказав, что лично присутствовал при обыске дома Вирджинии Фара. Агенты ФБР перерыли все вещи Харрелсона и пытались запугать Вирджинию, все время приговаривая: "Вот рубашка, в которой он ходил" или "Вот пряжка, о которой он нам говорил". Но Джо знал, что все это блеф. Агенты не изъяли ни одного предмета туалета Харрелсона, не говоря уже о пленках. Но Джимми все равно настаивал, чтобы Джо немедленно, в тот же день, приехал в Ливенуорт и переговорил с Кэлвином Райтом, с Джеймсом, с агентами ФБР, со всеми в тюрьме, кто когда-либо говорил об убийстве Вуда.
— Я уже устал выслушивать всякие обвинения и угрозы, — сказал Джимми. — Дело в том, что теперь они хотят пришить дело и тебе.
Джо все это было известно, но в ближайшие дни он никак не мог поехать в Ливенуорт, так как на другое утро были назначены слушания по двум делам в федеральном суде и он должен был выступать там в качестве адвоката.
— Приеду сразу, как только освобожусь, — сказал он Джимми. — Это все, что я могу сейчас сделать, старина.
— Ты живешь в каком-то сказочном мире! — воскликнул Джимми. — Спустись на землю!
Ничего себе сказочный мир. Скорее это был мир кошмаров и ужасов. С момента его последней встречи с Джимми агенты ФБР буквально замучили его. Они приставали теперь с туманными и нелепыми вопросами о его поездках к Чарлзу Харрелсону, о его клиенте Билле Мэллоу (которому в тот момент было предъявлено обвинение в покушении на тяжкое убийство, караемое смертной казнью), О его телефонных разговорах. Один агент намекнул даже, что им, мол, известна истинная причина, побудившая Джо "тайно" поехать в Бостон: решил проведать дружков из старой шайки, да? Разве ФБР забыло, что Джо ездил в Бостон для того, чтобы защищать своего брата еще в одном деле о контрабанде? Джо не очень хотелось ехать в Ливенуорт, потому что стоило ему оказаться наедине с Джимми, как его депрессия и паранойя усиливались еще больше. Однажды, когда он должен был идти на очередное свидание с Джимми, Пэтти позвонила ему в мотель в Канзас-Сити и вскоре поняла, что Джо так "намарафетился", что едва мог говорить. К тому же насели и родственники: мать, сестра Пэтси, жена Джимми Лиз. Видимо, они просто не замечали, что происходит с Джо, и настойчиво требовали объяснить, почему тот не может вызволить Джимми из тюрьмы. Объяснить это он не мог, так же как и не мог выполнить требований Джимми. На одном из свиданий Джимми без конца говорил о каких-то деньгах, которые ему должен Джек Стриклин. Что-то около 140 000 долларов. "Послушай, я хочу, чтобы ты сказал Джеку вот что, — просил он Джо. — Скажи, что говоришь это от меня лично. Если через две недели он не отдаст тебе эту сумму, я прикончу его. Так и скажи. Скажи, что я не шучу… Я выпущу из него кишки, из дряни этакой. Это я обещаю". Что мог ответить Джо на такую тираду? Джимми также потребовал, чтобы Джо лично подкупил кого-нибудь из членов федеральной комиссии по условному освобождению, с тем чтобы его перевели поближе к Эль-Пасо. Несколько раз он говорил Джо о новой контрабандистской операций, которой должен руководить Джо как его заместитель. Да разве есть в мире наркотики, которые могли бы помочь Джо забыться и уйти подальше от всего этого кошмара?
Джо обычно тут же забывал почти все свои обещания Джимми, но о контрабандистской операции все же помнил: отчасти потому, что они все время о ней говорили, а отчасти потому, что она требовала каких-то немедленных действий со стороны Джо. В тюрьме Джимми случайно встретился со своим поставщиком из Колумбии Теодоро, и теперь они разработали новый план выгрузки марихуаны с судна, стоявшего на рейде в районе Каролинских островов. Джимми, разумеется, необходима была помощь Джо. Хотя тот и подозревал, что это очередная ловушка, он все же пообещал позвонить человеку, названному Теодоро. Но сам он звонить не стал, а попросил одного своего друга сделать это вместо него: Джо хотел еще раз проверить Теодоро и лично удостовериться, что это всего лишь ловушка. Однако не успел он опомниться, как из Колумбии позвонил его друг и сказал, что сделка, видимо, настоящая. Что делать дальше? — спросил он. Джо велел просто обо всем забыть. Но как об этом сказать Джимми? Сделать это он никак не решался, и они продолжали обсуждать сделку. Это привело к тому, что вскоре одна партия марихуаны превратилась в несколько, а затем переросла в крупнейшую операцию, которая должна была завершиться поставкой через Мексику партии кокаина на несколько миллионов долларов. Теперь Джо неотступно преследовала мысль, что, как только он снова приедет в Ливенуорт, Джимми тут же спросит, почему же ничего не происходит. Во время их последнего свидания Джо выбрал подходящий момент, поднял вверх руки и сказал: "Хватит, сдаюсь! Не знаю, брат, зачем я это сделал, но больше не могу. Сейчас я тебе все расскажу".
Когда во вторник 18 ноября в зал для свиданий тюрьмы в Ливенуорте вошла Лиз, Джимми уже немного успокоился. Он все еще был уверен, что агенты ФБР действительно изъяли три коробки с магнитофонными лентами у Вирджинии Фара и что записи доказывали вину Харрелсона и всех остальных. Но после тщательного анализа случившегося и восстановления последовательности событий он уже не был столь уверен в том, что и его голос не записан на пленку, если, конечно, Харрелсон не был осведомителем ФБР с самого начала и если он не пришел с миниатюрным магнитофоном, спрятанным где-то на теле, еще на их первую встречу (что было маловероятно).
Лиз сказала, что Джо не думает, что Харрелсон "расколется".
— Но сам Чарли считает иначе, — ответил Джимми. — Мне это точно известно. Сейчас они пытаются лишь подтвердить все, что он им рассказывает.
— Они пытаются впутать в это дело и Джо, — сказала Лиз. — Джо говорит, что если они это сделают, то лучшего и быть не может.
— Почему?
— Потому что, ты же знаешь, он здесь ни при чем.
— Чарли раскалывается, — прошептал Джимми.
— Не говори так, Джимми.
— Это так.
— Если это так, то я знать ничего об этом не желаю, понял?
— Понял. Послушай, я хочу кое-что выяснить. Когда ты отправилась платить деньги, ты их кому отдала?
— Одной молодой девице. Очень молодой.
— Она знала, что ты моя жена?
— Да.
— Откуда?
— Она спросила: "Когда родится ребенок?"
— Ну и что?
— Как это "ну и что"? Ты что же думаешь, она решила, что перед ней — твоя любовница на девятом месяце беременности?
— Я не об этом. Я хочу сказать, что ты могла и не знать, за что платила деньги. Им известно лишь, что ты взяла деньги и…
— Если и меня посадят, Джимми, я тебе этого не прощу. Не прощу никогда!
— Никто тебя не посадит, успокойся.
Затем Джимми прошептал, что у его приятеля Джерри Рея Джеймса есть друзья в федеральной прокуратуре. Они сказали, что агенты ФБР унесли три коробки с магнитофонными лентами. Но, насколько он помнит, его разговоры с Харрелсоном там не записаны. Лиз сдвинула на лоб очки от солнца и вытерла пот на щеках и у глаз. Она не верила Джерри Рею Джеймсу.
— У меня сейчас нет иного выбора, — сказала она, — чем верить только Джо. Вряд ли можно доверять кому-то из тех, кто сидит здесь. Я никому не верю. Разве ты не видишь, что они вытворяют?
Джимми пошел к автомату и купил пачку сигарет. Открывая ее, он глянул по сторонам. Была середина недели, поэтому в зале для свиданий было не так многолюдно, как всегда. Джимми закурил еще одну сигарету и снова уселся напротив жены. Он жестом попросил ее наклониться поближе и прошептал:
— У меня есть план побега. Я уже говорил тебе.
Лиз тут же выпрямилась. Кровь так и схлынула с ее лица.
— Ты мне ничего не говорил. Я и слышать об этом не хочу. Не лому больше ничего знать.
— Ты хотела бы поехать на Восток?
— На Восток? Конечно, хотела бы. Очень даже хотела бы! Я только об этом и…
— Но сейчас я говорю серьезно.
— Серьезно? Ах, сейчас ты говоришь об этом серьезно. Интересно, на сколько же тебя хватит: на день, на дна?
— Нет. Навсегда.
И он рассказал ей о плане. Кэлвину понадобится менее двух минут, чтобы посадить во дворе тюрьмы вертолет, взять на борт Джимми и исчезнуть. Еще через семь минут они пересядут в легкий самолет, который доставит их в Мексику. Паспорта там не нужны. Достаточно одних свидетельств о рождении. Когда страсти немного улягутся, они купят какое-нибудь судно и отправятся на нем на Восток. По подсчетам Джимми, им нужен будет один миллион долларов на побег и покупку судна и еще один миллион на организацию нового дела.
— Какого еще нового дела? — спросила Лиз.
— Буду продавать героин, кокаин или что-нибудь в этом роде.
Лиз попыталась было робко протестовать, сказав, что и так уже не может шагу ступить без сопровождения целой своры агентов ФБР. А дети? Ведь их у них трос, и всех надо вырастить и воспитать. Но Джимми ее не слушал и теперь пустился прикидывать, где бы раздобыть деньги. Он уже говорил Джо, что псарня в Аппер-Вэлли фактически принадлежит ему, Джимми, и тот не очень сильно протестовал: ведь если разобраться, то все, что у них есть, принадлежит Джимми? Джо лишь заметил, что ему уже тошно слышать об этом. "Джим, — сказал он, — я никогда ничего у тебя не просил. Зачем тогда ты мне ее отдавал?"
Если Джо думал, что этим он как-то пристыдит брата, то ошибался. Лиз уже договаривалась о продаже своих драгоценностей через приятеля из Альбукерке. Если ей это удастся, то можно будет выручить пару миллионов, а может, и больше.
— Я уговорю Джо продать и его драгоценности, — сказала Лиз.
— Нам это необходимо, — согласился Джимми.
— Мы уговорим и маму продать свои драгоценности.
— Придется сделать и это.
— Я уговорю всех продать свои машины.
— Угу.
— Ведь тебе придется платить за все, за все.
— Знаю, — сказал Джимми.
На другое утро Лиз в панике вновь примчалась в Ливенуорт. Она не спала почти всю ночь и все думала о том, что ей сказал Джимми. В последний раз тот все время повторял слово "подтвердить". Видимо, оно было подсказано ему Джерри Реем Джеймсом. Джимми имел в виду подтвердить записанное на магнитофонных пленках Харрелсона (если, конечно, они вообще существовали), но Лиз беспокоило другое. Увидев Джимми, она спросила в лоб:
— Что будет, если для подтверждения они вызовут его дочь?
Тогда влипну и я.
— А ты все отрицай, — прошептал Джимми.
— Ты тоже все отрицал, а чем это кончилось? Это ни к черту не годится.
— Да, понимаю, но… А как они узнают, за что ты платила деньги? Ну хорошо, допустим, она скажет, что деньги ей дала ты. Но она же не сможет сказать, что это за убийство Вуда?
— Чего она не сможет сказать? — в ужасе переспросила Лиз. Казалось, ее повергло в шок само упоминание этого имени здесь, в тюрьме.
— Что это деньги за убийство Вуда. Что ты расплачиваешься за убийство Вуда.
— Нет! Только не это!
— Ну ладно, успокойся. Это мог быть карточный долг, что угодно. Ты просто ничего не знаешь, вот и все, — успокаивал ее Джимми. Лиз положила руки на колени, и он видел, как они дрожали. — Почему ты так нервничаешь?
— Нервничаю? Я не нервничаю.
— Почему ты вся трясешься?
— Я всегда трясусь.
— Перестань трястись.
— Не могу, Джимми.
Через две недели в Ливенуорт приехал Джо, и Джимми тут же на него набросился за то, что тот много болтает, особенно с Чарли Харрелсоном. Если у властей есть три коробки с пленками, им нужно лишь "подтверждение", чтобы предъявить обвинение обоим братьям. Джимми все еще переживал, что Джо все не бросил и не приехал в Ливенуорт еще в воскресенье, когда он звонил ему.
Джо не сомневался, что агенты ФБР действительно прокрутили Кэлвину какие-то пленки с записью голоса Харрелсона, но не думал, что там были какие-то улики против Джимми. Агенты ФБР могли, конечно, "подредактировать" записи. Но они пошли бы на это лишь в том случае, если бы были уверены, что это поможет им получить новые доказательства. В суде, однако, они вряд ли будут представлять "подправленные" пленки.
— Ты, наверное, так сильно влюбился в Чарли Харрелсона, что мог бы и жениться на нем, да? — ехидничал Джимми. — Просто не могу поверить, что ты на это не способен. Я же все время предупреждал тебя…
— Но послушай, Джим. Я сделал это… Я поступил так, чтобы помочь тебе выбраться отсюда. Как бы глупо это ни звучало.
— Но разве это сможет помочь мне выбраться отсюда? — сказал Джимми тоном человека, который обращается к маленькому ребенку и хочет, чтобы до него дошло каждое слово.
— Не знаю, — мягко сказал Джо.
Когда Джимми немного успокоился, братья стали обсуждать возможные варианты защиты в случае, если один из них или они оба будут привлечены к суду, а также весьма странный план побега и детали новой контрабандистской операции, которая, как надеялся Джимми, даст ему необходимые для организации побега деньги. Как всегда, когда речь шла о деньгах, верховодил Джимми.
— Ты мне отдаешь из расчета пятьдесят за фунт, так?
— Да, пятьдесят за фунт, — подтвердил Джо.
— Хорошо. Тридцать я беру себе, двадцать — тебе. Это не подарок. Ты это заработал.
— Ладно.
— Я мог бы продавать и по четыреста за фунт. Хоть сегодня. Всю партию за день.
— Но как?
— Я скажу, куда везти, — сказал Джимми.
— Но пока в наличии нет ничего, — сказал Джо. — Пока что этим и не пахнет. — Но он тут же поспешил заверить брата, что через две недели после прибытия первой партии поступит еще одна, потом еще и еще. Можно договориться и о кокание. В любом количестве. Хоть тысячу [унций]. На это Джимми ответил, что уже подумывает о десяти тысячах. И за одни рейс!
Джо так увлекся разговором, что чуть было не забыл сообщить брату плохую новость: в газетах написано, что агенты ФБР нашли свидетеля, который может подтвердить, что видел Чарли Харрелсона в Сан-Антонио в день убийства.
— В Сан-Антонио? Или у дома [Вуда]?
— В Сан-Антонио, — сказал Джо. — Не на месте. Не знаю, где он его видел, но он заявил, что может подтвердить, что видел его где-то.
— Интересно, его кто-нибудь видел [у дома Вуда]? Как ты Думаешь?
— Черт, откуда я знаю?
— Джо, наверное, нам не нужно было этого делать, а?
— Что "да"? — подзуживал его Джимми, и Джо не смог увильнуть от прямого ответа.
— Нам не нужно было этого делать, — сказал Джо.
— Я бы лучше выстрелил, как ты думаешь?
— Да, конечно.
— Это ты велел сделать это. Ты! Ты! Это тебе было так невтерпеж.
Джо даже не потрудился что-то отрицать, хотя мог бы сказать, что никогда не советовал Джимми убивать Вуда. Если на то пошло, он вообще ни разу не говорил Джимми, что нужно делать, а что — нет. Но вместо этого Джо лишь проговорил:
— Мне всегда казалось, что это ты говорил об этом. Никогда не думал, что ты найдешь для этого такого типа.
— Почему?
— Я думал, ты попросишь сделать это кого-нибудь из мафии. Морду, например.
— Я думал об этом, — признался Джимми. — Но какая разница?
— Какая разница? Этот тип — дерьмо, — сказал Джо. — Вот какая разница.
— Все они дерьмо, — ответил Джимми.
34
Большое жюри не заседало с октября месяца. Когда Джеми Бойд готовился созвать его снова, в газеты просочились сведения о том, будто ФБР разыскало свидетелей, видевших Чарлза Харрелсона около дома судьи Вуда в то утро, когда было совершено убийство. Из Хьюстона поступило сообщение агентства Ассошиэйтед Пресс о том, что "власти, видимо, близки к раскрытию" и что длившееся вот уже семнадцать месяцев расследование скоро завершится. Как всегда, федеральный прокурор отказался комментировать эти сообщения. Но одно было ясно уже тогда: Джеми Бойд не будет больше играть ключевой роли в этом расследовании. На пост президента был избран Рональд Рейган, и через два месяца новая республиканская администрация должна была принять бразды правления.
За сутки до Дня благодарения Бойд организовал самую громкую за всю историю Хьюстона "секретную" процедуру опознания подозреваемого. Вскоре после полудня Чарлзу Харрелсону надели наручники и кандалы и вывели из окружной тюрьмы Харриса под охраной целого отряда полицейских, вооруженных автоматическими винтовками и пистолетами. Полицейский фургон с мотоциклетным эскортом с воющими сиренами доставил Харрелсона сначала в камеру предварительного заключения в полицейском управлении Хьюстона, а затем в специальное помещение на третьем этаже, где свидетели должны были опознать подозреваемого. Это помещение находилось на восьмиметровой высоте от комнаты для прессы. Репортеры знали, что наверху что-то происходит, но не знали, что именно. Полицейское начальство распорядилось поставить вокруг комнаты для прессы заграждение и запретило фотокорреспондентам снимать людей, выходивших из помещения для опознания. Чтобы все это получило как можно более широкую огласку, полицейские арестовали даже одну женщину-репортера из хьюстонской "Пост".
Известный в Техасе адвокат Перси Формен, который случайно оказался в тот день в полицейском управлении Хьюстона, высказал предположение, что весь этот маскарад не что иное, как неуклюжая полпытка поднять шумиху в надежде на то, что заговорят другие подозреваемые. Формен сказал, что ничего подобного не видел за все пятьдесят лет своей адвокатской работы. В беседе с корреспондентом "Эль-Пасо таймс" Стивом Питерсом он сказал: "Для обычного опознания нет никакой надобности тащить заключенного через весь город из окружной тюрьмы в полицейское управление. Все необходимое для этой процедуры есть в специально оборудованном помещении в той же тюрьме. Опознание можно произвести там без всякого шума, так как в тюрьме нет комнаты для прессы. Суд, видимо, разрешил им установить множество подслушивающих устройств, и вот теперь они надеются, что все вокруг заговорят. Именно в этом, я думаю, и состоит их общий замысел… Шум не нужен для эффективной работы полиции, если только она сама к этому не стремится. Они, видимо, хотят заставить людей заговорить, записать все на магнитофон, а затем попробовать что-нибудь из этого выудить".
Одновременно с визитами Лиз и Джо Чагры в Ливенуорт в прессу Эль-Пасо просочились сведения, будто Харрелсон был замешан в перестрелке 25 августа в местном мотеле, во время которой был смертельно ранен Билл Мэллоу. Газеты сообщили, что для дачи показаний большому жюри вызваны Пит Кей, а также свидетели, подтвердившие алиби Харрелсона. Джеймс Керр, который скрывался где-то почти два года, тоже должен был дать показания большому жюри. Питер Брок, репортер местной газеты "Геральд пост", сообщил, ссылаясь на правительственные источники, что произведенный несколько месяцев назад арест в международном аэропорту Филадельфии, вероятно, связан с убийством Вуда. Тогда было арестовано три человека, и полиция сначала думала, что это обыкновенные контрабандисты наркотиками. Но потом выяснилось, что среди них был один из телохранителей Джимми Чагры из Лас-Вегаса. При обыске полиция наркотиков не обнаружила, зато нашла полуавтоматическое оружие, сложное оборудование для кодирования, несколько подделанных водительских прав, выданных в Кентукки, и 22 800 долларов наличными. "Это верный след, — заявил анонимный правительственный источник. — Кроме того, у нас есть еще кое-что, имеющее непосредственное отношение к Джимми Чагре".
В пятницу 5 декабря в издающейся в Сан-Антонио газете "Экспресс" появился аршинный заголовок: "ПРЕДСТОЯТ АРЕСТЫ ПО ДЕЛУ ОБ УБИЙСТВЕ ВУДА". Сообщение это поступило из Вашингтона, где директор ФБР Уильям Уэбстер заявил репортерам, что к убийству Вуда и неудавшемуся покушению на Джеймса Керра, несомненно, причастен кто-то из организованной преступности. Однако далее Уэбстер пояснил, что он не имел в виду мафию или "Козу ностру". "В этом замешана организованная преступность, но я не имею в виду одну из двадцати шести "семей" мафии", — сказал директор ФБР. Понятие "организованная преступностью он определил как любой продолжительный преступный сговор, предполагающий какую-то форму организации с целью получения доходов". Эта формулировка была почти точным пересказом "закона о главаре банды". Одновременно с выступлением Уэбстера другой правительственный "источник" в Вашингтоне заявил, что "очень скоро" будут произведены аресты по делу об убийстве Вуда.
В тот же вечер Джеми Бойд и его жена Сузи принимали у себя в Сан-Антонио гостя из другого города. Для четы Бойд это был знаменательный вечер, но не столько потому, что Уэбстер выступил с таким важным заявлением на пресс-конференции, сколько потому, что в этот день с них была снята круглосуточная охрана, обеспечивавшаяся им целых два года. Гостя поразила атмосфера страха, которым, казалось, была пронизана вся квартира хозяев. Джеми еще раз подтвердил, что, по его глубокому убеждению, вся семья Чагры причастна к убийству судьи, а Сузи полушутя-полусерьезно сказала, что будет надеяться, что их не убьют этой же ночью в постели. Джеми уже давно испытывал глубокую ненависть к Ли и Джимми Чагра, но в тот вечер весь свой гнев он обрушил на их младшего брата Джо. Гостю еще не приходилось слышать от Джеми в адрес Джо ничего — ни плохого, ни хорошего, — а потому его немало удивило, что хозяин набросился теперь именно на младшего брата, словно тот был мозговым центром и главным организатором убийства судьи. Все это происходило в пятницу вечером. А на другой день, несмотря на то что была суббота, Джеми встал спозаранку и отправился к себе в офис на тайную встречу с одним высокопоставленным человеком из министерства юстиции. Домой он вернулся лишь к полудню, явно чем-то расстроенный. Ничего не объясняя, он лишь сказал загадочно: "Меня освободили. Во многих отношениях".
Через пять дней Чарлза Харрелсона неожиданно навестила его падчерица Тереза Старр Джеспер. Она сказала отчиму, что агенты ФБР сообщили его жене Джо-Энн об их любовной связи, что нисколько не удивило Харрелсона. "Это их стиль, подонки", — сказал он. Более того, они сказали Хемпу Робинсону, что не он, а Харрелсон отец ребенка, которого ожидает его новая жена. "Это правда?" — спросила Тереза. Но Чарли быстро переменил тему разговора и похвалил ее новый наряд. Тереза сказала человеку по ту сторону металлической решетки, что очень любит его. Харрелсон заметил, что через месяц его, наверное, выпустят, но попросил никому об этом не говорить, особенно Хемпу Робинсону. "Он на него работает", — сказал Харрелсон. По тюрьме ходило множество слухов, но Харрелсон поверил лишь одному. Он слышал, что уже заключен "контракт" на его жизнь. Тереза засмеялась и сказала, что ФБР и ее предупредило, что убийца уже в городе. "О, черт! — выругался Харрелсон. — Мне так много хочется тебе сказать. Я люблю тебя…" Спустя секунду Харрелсон протянул руку под столом, пытаясь коснуться Терезы, и вдруг наткнулся на крохотный микрофон, прикрепленный снизу клейкой лентой. Такой же микрофон обнаружила со своей стороны стола и Тереза. Так была раскрыта тайна властей.
Через несколько дней представитель министерства юстиции объявил в Вашингтоне то, что пока было известно лишь одному федеральному прокурору и нескольким его близким друзьям: Джеми Бойд отстранен от дальнейшего расследования убийства Вуда. Бойд знал, что с избранием Рейгана стал неудачником, но все же надеялся, что ему будет позволено оставаться на службе по меньшей мере до официального вступления в должность нового президента. Но те, кто увольнял его, тоже стали неудачниками и теперь хотели как-то удержаться в своих креслах.
Оставаясь добросовестным чиновником и верноподданным слугой, Джеми Бойд отказался комментировать это решение и позволил газетам самим пускаться во всякого рода предположения и домыслы. Согласно одному источнику, неудачники в министерстве юстиции "почувствовали, что пахнет жареным, и быстренько решили приписать себе все заслуги в успешном завершении расследования".
Своим друзьям Джеми сказал, что Вашингтон отстранил его от дела из-за его несогласия с методом ведения расследования. Филип Хейманн, помощник министра юстиции, настаивал на использовании доносчиков, с тем чтобы обманным путем заставлять подозреваемых сознаваться в преступлении, но Джеми был с ним не согласен, считая это слишком рискованным. Такой метод был законным инструментом деятельности правоохранительных органов во времена судебных процессов по делу Джимми Хоффы , но сейчас подслушивание частных телефонных разговоров людей, ни один из которых об этом не знал и не давал на это согласия, не разрешалось законом. И что хуже всего, Бойд опасался, как бы суд не вынес постановления о том, что обвинение нарушило закон о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату. И на это у него были основания. За несколько часов до того, как Харрелсон и его падчерица обнаружили скрытые микрофоны, к Харрелсону приходил его адвокат Джо Чагра, представлявший его в деле, связанном с арестом в Вэн-Хорне, а возможно, и в других делах. Такие методы были допустимы и широко использовались федеральными властями во времена Джозефа Маккарти и Эдгара Гувера, но ведь сейчас было начало 80-х годов. Джеми опасался, как бы затянувшееся и дорогостоящее расследование не стало жертвой "теории домино": один ложный шаг — и рушится все.
Джеми Бойду было известно еще кое-что, и это, несомненно, было одной из причин паранойи, которая, как заметил их гость, царила в тот памятный вечер в их доме. Дело в том, что с санкции суда агенты ФБР вели электронное наблюдение не только за Чарлзом Харрелсоном, но и за всеми членами семьи Чагры. Подслушивающие устройства были установлены еще в начале октября. Они стояли на телефонах во всех домах семьи Чагры, в телефоне-автомате в блоке Ливенуортской тюрьмы, где сидел Джимми, в зале для свиданий и даже в камерах, где Джимми вел разговоры с дружками. Что же касается Джерри Тея Джеймса — человека, якобы ненавидевшего всех стукачей;— то он был всего лишь ходячим подслушивающим устройством. ФБР. Таким образом, начиная с октября месяца все, что говорил Джимми Чагра, записывалось на магнитофон.
Но существовала еще одна причина, вызвавшая недовольство Вашингтона Джеми Бойдом. Роберт Риохас — главный свидетель обвинения, давший показания большому жюри, — полностью себя дискредитировал. Федеральные власти истратили миллионы долларов только для того, чтобы удостовериться, что идут по ложному следу. В конечном же итоге все это вылилось в потерю доверия к большому жюри. Теперь необходимо было созывать новый состав большого жюри и отрабатывать новую версию обвинения. Как только власти осознали это, они тут же начали действовать. Джеми Бойду было позволено завершить кое-какие дела, начатые старым большим жюри. Так, ему удалось привлечь к суду поручителя по залогам и давнего приятеля братьев Чагра Вика Аподаку, предъявив ему обвинение в подделке документов об уплате подоходного налога. Что же касается Сиби Абрахама, то Бойд не сумел предъявить ему те же обвинения. По завершении всех этих дел Бойд занял прежнюю должность федерального судьи, что позволяло ему рассчитывать на получение пенсии во всем объеме и гарантировало, что он не будет распространяться по поводу своих разногласий с ФБР. Всеми делами, связанными с расследованием обстоятельств убийства Вуда, ведало теперь ФБР. Даже те обвинители, которые должны были работать с новым составом большого жюри, были переданы в ведение ФБР и отныне подчинялись ему.