35

Своеобразный "брак по расчету" между министерством юстиции и Джерри Реем Джеймсом вызвал всеобщее удивление. По признанию самого ФБР, трудно было представить себе более опасного и неисправимого преступника, чем Джеймс. В своем аффидевите, представленном в окружной суд в Канзасе для получения разрешения на электронное наблюдение, агент ФБР по особым делам Гэри Харт назвал этого главного свидетеля обвинения "профессиональным преступником, который более тридцати раз подвергался аресту за ограбления, берглэри, нападения, кражи, торговлю наркотиками, участие в незаконных азартных играх, воспрепятствование правосудию, незаконное хранение оружия и побеги из-под стражи, был осужден по меньшей мере шесть раз, а начиная примерно с 1977 года отбывал срок за участие в сговоре с целью совершения вооруженного ограбления, а также пожизненное заключение как неисправимый и закоренелый преступник". И несмотря на все это, власти готовы были выпустить Джерри Рея Джеймса на свободу в обмен на его содействие в сборе доказательств, которые позволили бы осудить Джимми Чагру и раскрыть убийство Вуда. С губернатором штата Нью-Мексико Брюсом Кингом уже была заключена сделка, гарантировавшая условное освобождение Джеймса и снимавшая с него вину за организацию бунта заключенных тюрьмы в Санта-Фе. Теперь власти утверждали, что Джеймс помог им подавить этот бунт. Что бы ни натворил Джеймс за годы своей преступной деятельности и какие бы преступления он ни замышлял, федеральное правительство считало, что все это не шло ни в какое сравнение с таким гнусным и отвратительным преступлением, как убийство федерального судьи. Согласно аффидевиту Харта, свое согласие помочь следствию Джеймс мотивировал желанием "спасти семью, начав вести более или менее приличный образ жизни". Харт, конечно, не сказал об этом в своем аффидевите, но у Джеймса был и другой мотив: несколько сот тысяч долларов в качестве награды, обещанной ему властями в случае осуждения Чагры.

По словам Харта, Джеймс впервые предложил ФБР свои услуги 20 августа, через несколько месяцев после перевода в Ливенвортскую тюрьму. Он сказал тогда, что Джимми Чагра признался, что заплатил Чарлзу Харрелсону 200 000 долларов за убийство судьи. В течение последующих нескольких дней Джеймс передал ФБР тщательно подобранную информацию, казалось, доказывавшую участие Чагры не только в убийстве Вуда, но и в нескольких преступных сговорах с целью убить Генри Уоллеса по "контракту", совершить побег из тюрьмы и возобновить прежнюю деятельность в качестве главаря банды. По словам Джеймса, деньги для Чагры не были проблемой: Джимми сказал, что спрятал в надежном месте сорок миллионов долларов. Джеймс убедил агентов ФБР в том, что Чагра относился к нему с уважением и доверял ему, поскольку он, Джеймс, имел "репутацию человека, доводившего все до конца", и поскольку Джимми полагал (явно ошибочно), что Джеймс когда-то был близким другом и партнером Ли Чагры. После нескольких бесед с Джеймсом и серии встреч с сотрудником министерства юстиции Майклом де Фео Харт стал готовить ходатайство о разрешении установить подслушивающие устройства.

В аффидевите Харта в основном излагались все пункты обвинения и имевшиеся у него доказательства по состоянию на сентябрь 1980 года. Следствие располагало следующими сведениями:

— Один из осведомителей федеральных властей, находившийся в 1977 году в тюрьме Ла-Туна, утверждал, что слышал, как Джек Стриклин говорил Трейвису Эрвину, что "Ли Чагра хочет убрать Вуда и Керра" и что "Ли даст тебе все, что ты захочешь, любую сумму, и все организует". На это Трейвис Эрвин якобы ответил: "Когда я выйду отсюда, я постараюсь, чтобы эта мелочишка была у меня в кармане". В документе, однако, указывалось, что в момент убийства Вуда Эрвин находился в тюрьме. Первоначально в ходатайстве содержалась просьба разрешить установить подслушивающее устройство в камере Трейвиса Эрвина, но после его смерти 7 октября эта просьба была снята.

— Другой бывший заключенный тюрьмы Ла-Туна сообщил ФБР, что в 1977 году Джек Стриклин предложил ему 100 000 долларов за убийство судьи Вуда.

— Третий источник сообщил ФБР, что Стриклин и братья Чагра поддерживали преступные связи с различными членами шайки "Бандидос" и что братья Чагра использовали бандитов для защиты или совершения насильственных действий в связи с собственной незаконной деятельностью, включая торговлю наркотиками". Неоднократные ссылки на "братьев Чагра" недвусмысленно давали понять, что с самого начала ФБР считало Джо Чагру не просто адвокатом Джимми, а лицом, подозреваемым в убийстве судьи. Такая уловка была необходима, поскольку агенты ФБР могли чувствовать себя спокойно лишь тогда, когда Джо будет официально считаться соучастником преступного сговора. В противном случае суд мог постановить, что здесь имеет место нарушение закона о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату.

— Вскоре после покушения прокурор Джеймс Керр опознал водителя автофургона, из которого в него стреляли. Им оказался Стивен Барбур. Анализ волос, найденных в салоне фургона, показал, что по своим характеристикам они были идентичны волосам Майкла Джоунса, одного из членов шайки "Бандидос".

— За несколько недель до убийства Вуда друг семьи Чагры Уильям Роберт Дженик спросил у Джимми, что тот собирается делать в связи с предстоящим судом над ним под председательством Вуда. Чагра ответил: "Судья постарается упрятать меня надолго… Но об этом скоро позаботятся".

— Рональдо Дисекко, один из телохранителей Джимми Чагры в Лас-Вегасе, сказал агентам ФБР, что утром 29 мая 1979 года он отвез Джимми на машине на встречу с чиновником службы по надзору за условно освобожденными (он обязан был являться к нему каждый вторник) и привез Чагру обратно домой. Согласно записям в журнале, эта встреча произошла между 9.30 и 10.30 утра. Не успел Дисекко вернуться домой, как зазвонил телефон, и явно чем-то расстроенный Чагра взволнованно сообщил ему, что "кто-то, видимо, забыл, что суд перенесен. Кто-то убил судью… Теперь они пришьют все это мне". Дисекко тут же поспешил к Чагре домой. Тот "плакал и чувствовал себя прескверно. Его даже стошнило".

— Через шесть месяцев после беседы Дисекко с агентами ФБР они встретились с одной молодой женщиной из Лас-Вегаса по имени Черил Дэвис, показания которой отличались от показаний Дисекко о действиях Чагры в день убийства. По словам Черил Дэвис, она, Чагра и Дисекко играли накануне в различных казино Лас-Вегаса всю ночь напролет. Примерно в шесть утра 29 мая Дэвис, ее подруга Кэти Норак, Чагра и Дисекко позавтракали и вчетвером поехали к девушкам на квартиру, где Дэвис и Чагра остались потом вдвоем. Где-то между 7.00 и 8.00 утра Чагра позвонил домой и узнал от жены, что Вуд убит. Дэвис слышала, как он сказал: "Нет, не может быть… Да… Я знаю, что теперь они постараются пришить это мне". По словам Дэвис, Чагра будто бы сказал, что для него это убийство — "самое худшее, что только могло произойти", и что кто-то, не зная, что суд перенесен, видимо, хотел свалить все это на него.

— Вскоре после убийства Вуда сотрудник ФБР проверил показания Джека Стриклина на "детекторе лжи" и выяснил, что тот лгал, когда говорил, что не знает, кто убил судью.

— Несколько свидетелей видели Джимми Чагру и Чарлза Харрелсона вместе в казино "Бинионс хорс-шу" в начале мая 1979 года. По словам Дисекко, Джимми Чагра не доверял Харрелсону и попросил его выяснить поточнее, кто он такой и почему пытается с ним сблизиться. Чтобы как-то отделаться от Харрелсона, Джимми дал ему несколько тысяч долларов. Дисекко был уверен, что Чагра и Харрелсон никогда не встречались с глазу на глаз и никогда не беседовали наедине.

— Рональд Кольер, еще один дружок Чагры по Лас-Вегасу, сказал агентам ФБР, что во время чемпионата по покеру в казино "Биннонс хорс-шу" "к Джимми Чагре подходило множество людей с соболезнованиями по поводу гибели его брата" и многие из них предлагали "убить того, кто убил брата". Чагра презирал всех этих типов, сказал Кольер, и часто давал им от одной до двух тысяч долларов, "лишь бы они отвязались". Кольер утверждал, что среди них был и Чарлз Харрелсон и что Чагра сказал тогда: "Этот тип выдает себя за убийцу. Что ты на это скажешь?"

— Согласно гостиничной книге, Чарлз Харрелсон и Хемптон Робинсон с 27 апреля по 8 мая жили в отеле казино "Биннонс хорс-шу".

— 8 мая, т. е. в тот день, когда Харрелсон, как известно, уехал из Лас-Вегаса, из дома Джимми Чагры в Лас-Вегасе звонили домой Питу Кею в Хантсвилл (штат Техас).

— 10 мая в 14.20 из квартиры Харрелсона в Далласе звонили домой Питу Кею в Хантсвилл. Примерно через четыре часа с главного телефона казино "Бинионс хорс-шу" звонили на квартиру Харрелсона в Далласе.

— 11 мая с квартиры Харрелсона звонили на коммутатор казино "Бинионс хорс-шу". Позже в тот же день из телефона-автомата у жилого комплекса "Престон-тауэрс" (из него, как известно, часто звонил Харрелсон) поступил звонок на один из телефонов казино.

— 12 мая несколько раз звонили из квартиры Харрелсона в Далласе на квартиру Хемптона Робинсона в Хьюстоне и Пита Кея в Хантсвилле.

— Давая показания большому жюри, Джо-Энн Стаффорд (ставшая потом Джо-Энн Робинсон) сказала, что то ли 13, то ли 20 мая Харрелсон попросил Хемптона Робинсона встретиться с ним в Остине. Записи на телефонном узле показали, что 13 мая в 14.33 с квартиры Робинсона поступил телефонный звонок на коммутатор гостиницы "Рамада-инн-норт" в Остине. В тот же день в 14.50 из мотеля в Остине, где в то время находился Говард Джонсон, позвонили на квартиру Харрелсона в Далласе. Комната была записана на фамилию Гордона Стоуна, который указал несуществующий адрес. Этот человек заявил, что управлял автомобилем марки "олдсмобил-катласс", аналогичным тому, который был и у Джо-Энн Харрелсон. 13 мая все еще были уверены, что суд над Джимми Чагрой начнется точно в срок, т. е. 29 мая, в Остине.

— 19 мая из квартиры Харрелсона звонили в дом Эрла Райта в Коттедж-Гроув (штат Миннесота). Эрл Райт — отец Кэлвина Ранга, который в то время жил в гостинице в Миннеаполисе. На следующий день (20 мая) Кэлвин Райт позвонил Харрелсону. Вопреки собственным показаниям большому жюри Кэлвин Райт познакомился с Харрелсоном еще в Ливенуортской тюрьме. Харрелсон, видимо, знал, что Кэлвин Райт — опытный нилот, умевший управлять и вертолетами, и самолетами. Ранг сказал, что Харрелсон пытался "прощупать" его на предмет возможного участия в какой-то нелегальной операции. Райт, вспомнив, как его товарищи по камере говорили, что Харрелсон пользуется репутацией убийцы по "контрактам", отказался тогда от его предложения.

— Согласно записям на телефонной станции, 24 и 25 мая на квартиру Хемпу Робинсону звонили из I) телефона-автомата в международном аэропорту Сан-Антонио и 2) из ресторана "Суисс-шале" в Сан-Антонио, расположенного примерно в трех километрах от дома, где жил судья Вуд. Робинсон и его подруга Джо-Энн Стаффорд заявили большому жюри, что не помнят этих звонков.

— Документально установлено, что 27 мая Харрелсон и Пит Кей навестили своего товарища в исправительной тюрьме штата Техас в Хантсвилле.

— У ФБР имелись сведения, подтверждавшие, что вечером 28 мая убийца следил за передвижениями судьи. В тот вечер Вуд пользовался машиной супруги. На другое утро машина оказалась неисправной. Жившие по соседству свидетели утверждали, что вечером накануне убийства видели чью-то машину, стоявшую рядом с домом Вуда. В ней сидел какой-то белый человек, переговаривавшийся с кем-то по "уоки-токи" — миниатюрной переносной рации.

— Хотя Харрелсон утверждал, что 28 и 29 мая находился в Далласе, полностью доказать это он не смог. Харрелсон отказался отвечать на вопросы агентов ФБР или проходить проверку на "детекторе лжи". Он отрицал всякую причастность к убийству Вуда, "но заявил, что мечтал это сделать".

— Теоретически Харрелсон мог убить Вуда в Сан-Антонио в 8.40 и оказаться затем в Далласе после 10.00. Квартира Вуда находилась в пяти минутах езды от международного аэропорта в Сан-Антонио. 29 мая самолет компании "Саутвест эйрлайнс" вылетел из Сан-Антонио в 9.08 и приземлился в далласском аэропорту "Лавфилд" в 10.02. Этот аэропорт находится примерно в двадцати минутах езды от того места, которое было названо Харрелсоном в качестве алиби. Кроме того, говорилось далее в аффидевите, из международного аэропорта в Сан-Антонио можно было вылететь и на любом частном самолете, хотя ФБР, видимо, не располагало соответствующими данными. Впрочем, оно не могло даже доказать, что Харрелсон приобрел билет на рейс "Саутвест эйрлайнс".

Самым слабым местом в официальном запросе агента ФБР Харта на установку подслушивающих устройств было отсутствие прямых улик, которые указывали бы на непосредственную причастность Джо Чагры к убийству Вуда. Харт строил свою гипотезу на том, что в прошлом Джо не раз выполнял "грязную работу" за Джимми (как это произошло, например, во время судебного процесса по делу Джимми в Остине, когда Джо, по свидетельству Генри Уоллеса, пытался путем подкупа заставить того изменить свои показания). Кроме того, Харт особо подчеркивал, что минувшим летом Джо Чагра встречался с Чарлзом Харрелсоном. "Горничные Вирджинии Фара сообщили агенту ФБР, что Джозеф Чагра неоднократно бывал в доме их хозяйки, когда та куда-то отлучалась…". В аффидевите подробно рассказывалось о том, как Джо представил Харрелсона Уильяму Мэллоу незадолго до перестрелки с полицейскими из Эль-Пасо и как Джо записал на магнитофон бессвязную болтовню Харрелсона, когда тот позвонил ему из хьюстонского мотеля (в тот момент Харрелсон был лицом, скрывавшимся от правосудия), ФБР пока еще не обнаружило "завещания", нацарапанного Харрелсоном на фирменном календаре мотеля. Хемп Робинсон нашел этот интереснейший для следствия календарь, но пока еще не передал его агентам ФБР. Полиция, однако, имела на руках другое "завещание" Харрелсона, которое тот составил во время своего шестичасового разговора с полицией в пустыне близ Вэн-Хорна. В нем он просил, чтобы после кремации его пепел был развеян над зданием федерального суда имени Джона Вуда в Сан-Антонио. Позже, когда полиция перевозила Харрелсона из Вэн-Хорна в Хьюстон, тот заметил, что Вуд так сильно терзался по поводу своих слишком суровых приговоров, что решил покончить с собой. Как отметил агент Харт, интересным в этом замечании было то, что нечто аналогичное говорил и Джо Чагра. "Судья Вуд, — сказал он как-то корреспондентам, — не был убит. Еще несколько лет назад началось его самоубийство".

Самым серьезным обвинением, выдвинутым в адрес Джо Чагры в аффидевите Харта и ставшим, пожалуй, решающим доводом для выдачи разрешения на установку подслушивающих устройств, было пространное утверждение о том, что со дня заключения Джимми в тюрьму всеми операциями семьи Чагры по контрабанде наркотиков заправлял Джо. По сведениям, полученным от человека, пожелавшего остаться неизвестным, незадолго до суда в Бостоне он случайно слышал, как Джек Стриклин и Джон Миллиорн обсуждали план дальнейших операций по контрабанде наркотиков. Один из них сказал тогда, что по завершении процесса все, кто связан с группой Чагры, "заживут хорошо". Этот анонимный "источник" утверждал, что "Джозеф Чагра руководит всеми операциями Джимми Чагры в соответствии с его инструкциями и что в настоящее время производится закупка и складирование оборудования и транспортных средств, необходимых для перевозки наркотиков". Поскольку ни Стриклин, ни Миллиорн не располагали достаточными суммами для финансирования крупной контрабандистской операции (но крайней мере так считало ФБР), им нужна была "помощь такого состоятельного человека, как Джимми или Джо Чагра". Стриклин должен был осуществлять общий надзор за ходом новой операции, Миллиорн — отвечать за транспорт, а Джо Чагра — передавать указания Джимми, "а также финансировать операцию, используя средства, полученные братьями Чагра в результате предыдущих операций".

Неоднократное повторение таких словосочетаний, как "группа Чагры" или "братья Чагра", каким бы неправомерным оно ни было, употреблялось, видимо, лишь в связи с просьбой о разрешении установить подслушивающие устройства. Гири Харт знал, что Джо Чагра был официальным адвокатом своего брата и что, помимо участия в судебном разбирательстве в Бос гоне, Джо занимался также ходатайствами в процессе по делу Джимми в Остине. Хотя Харт и не мог указать на какую-то конкретную связь между Джо и убийством Вуда, у него имелись подозрения насчет преступного сговора, связанного с контрабандой наркотиков, и это в какой-то мере развязывало руки агентам ФБР. Харт тщательно проинструктировал операторов мониторов, приказав "приглушать" разговоры, явно подпадавшие под закон о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату. "Приглушить" на жаргоне агентов ФБР означало "временно выключить звукозаписывающие устройства". Однако власти имели полное право записывать все разговоры, касавшиеся прошлой, настоящей или будущей преступной деятельности. По словам Харта, в данном случае им пришлось прибегнуть к "уникальной" методике. Харт уже более ста раз устанавливал подслушивающие устройства, но никогда еще не "отсеивал" такого количества материала, как сейчас. Поскольку в Ливенуортской тюрьме не было надлежащих помещений, агенты ФБР расположились в комнате за воротами тюрьмы. Операторы работали сменными бригадами по четыре-пять человек. Через наушники они прослушивали практически все разговоры, но на пленку записывали лишь то, что непосредственно относилось к преступной деятельности подозреваемых. В конце каждой смены операторы передавали пленки и журналы бригадиру, а тот отдавал все Харту, который затем сам прослушивал все пленки, чтобы лично удостовериться в том, что на них нет незаконно записанного материала. Харт регулярно консультировался также с Майклом де Фео, который работал в министерстве юстиции главным консультантом по подслушивающим устройствам. Он-то и решал окончательно, какой материал вырезать, а какой оставить в качестве официальной записи.

Подслушивание началось 10 октября. После того как 5 ноября был записан разговор, в ходе которого Джо рассказал брату о составленной Харрелсоном карте, ФБР стало по-новому интерпретировать закон о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату. Теперь бюро начало утверждать, что Джо никогда не был адвокатом Харрелсона, по крайней мере в деле об убийстве Вуда. Что же касается Джо и Джимми, то, как только они заговорили о необходимости разыскать орудие убийства, закон о неразглашении на них уже не распространялся. Возникала, конечно, проблема обоснования этого утверждения в суде. Майкл де Фео признал, что, возможно, кое-кто будет утверждать в суде, что ФБР действовало на грани нарушения закона о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату, а также закона, запрещающего использовать показания одного из супругов против другого (это касалось бесед между Джимми и его женой Лиз). Однако он добавил, что в таком "уникальном" уголовном расследовании этого требовали "интересы общества". Де Фео заверил обвинителей, что обязательно "найдется суд", который признает эти действия законными.

На основании пяти отдельных постановлений суда, подписанных федеральным окружным судьей Канзаса, ФБР получило разрешение установить подслушивающие устройства для записи разговоров двенадцати членов семьи Чагры, включая трех малолетних детей Джимми. К 5 февраля 1981 года, когда подслушивание было прекращено, в руках ФБР оказались магнитофонные записи на более чем тысячу часов звучания.

36

Когда Джо Чагра узнал о подслушивающих устройствах, обнаруженных Харрелсоном и его падчерицей в зале для свиданий окружной тюрьмы Харриса, его охватили противоречивые чувства: гнев и возмущение, с одной стороны, и некоторое облегчение, с другой. Он был уверен, что все эти устройства предназначались для него, так как именно в то утро он должен был навестить Харрелсона в тюрьме, но, к несчастью, вынужден был отменить встречу из-за срочного дела в Эль-Пасо. Джо хорошо знал все предписания закона: если он стал объектом подслушивания, то кто-то должен был сначала предъявить федеральному судье аффидевит, в котором под присягой заявлялось, что Джо Чагра занимается какой-то противозаконной деятельностью. "Если они действительно пошли на это, — сказал он репортерам, — то тот, кто это сделал, — лгун. Можете выделить это слово. Тот, кто это сделал, — лжесвидетель. Мне плевать, о ком именно идет речь: о федеральном прокуроре, агенте ФБР или ком-то еще. Если этот человек заявил под присягой, что я занимаюсь чем-то таким, что дает судье основание разрешить подслушивать мои разговоры, то этот человек — лгун и лжесвидетель".

Джо считал, что неожиданное отстранение Джеми Бойда от расследования убийства Вуда наверняка было связано с установкой подслушивающих устройств. Ослепленный ненавистью к семье Чагры и обуреваемый желанием упрятать всех их за решетку, рассуждал Джо, Бойд, видимо, нагадил в собственном гнезде, а возможно, даже и сорвал все дело против Харрелсона. Создавшаяся ситуация требовала тщательного анализа на ясную голову. Но этого-то Джо и не мог сделать: вот уже несколько месяцев разум его пребывал в состоянии помутнения. Ему нужно было во что бы то ни стало раздобыть копию аффидевита с просьбой об установке подслушивающих устройств и выяснить, какими доказательствами располагают федеральные власти. Он понимал всю опасность создавшегося положения. Если бы голова у него была чуть яснее, Джо понял бы и другое: устанавливая подслушивающие устройства, власти, конечно, не ограничились одним лишь Чарли Харрелсоном. Но эта мысль не приходила тогда в голову никому из семьи Чагры.

Джимми тем временем был охвачен почти паническим страхом: он боялся, как бы Лиз сама не пошла на сделку с ФБР. Джимми всегда безумно ревновал Лиз. Сейчас же, когда он сидел за решеткой и был совершенно беспомощным, его ревность перешла всякие границы. К счастью, Джимми не знал о ее романе с ювелиром. В противном случае за него трудно было бы поручиться. Джимми "заводился" по любому поводу. Однажды он обвинил Лиз и Пэтти в лесбиянстве только потому, что Пэтти дала Лиз надеть свои колготки. В другой раз еще в Лас-Вегасе он жестоко избил Лиз, а затем принудил признаться, что та была любовницей Джо. В действительности ничего этого не было, но Джимми заставил ее тогда позвонить в номер отеля, в котором остановились Джо и Пэтти, и сказать, что она "рассказала Джимми правду" об их "романе".

Утром 7 января 1981 года охранники Ливенуортской тюрьмы сообщили агентам ФБР, что Лиз Чагра приехала на свидание с мужем. Как только супруги заговорили об убийстве Вуда, дежурные агенты включили записывающие устройства.

Джимми: Ну что, ты уже хочешь сознаться, да?

Лиз: Нет. Но ты сам мне сказал, чтобы я призналась только в…

Джимми: Да, конечно. Может быть, позже…. Но, голубушка, сначала надо все отрицать.

Лиз: Ты же знаешь, что я тоже могу угодить в тюрьму.

Джимми: Можешь, малышка. Но всего на десять-пятнадцать лет.

Лиз: На всю жизнь! [Неразборчиво]… учитывая это убийство судьи.

Джимми: Послушай, ты ничего об этом не знаешь. Они, конечно, постараются тебя запугать. Скажут, что посадят в тюрьму, отберут детей и ты их никогда не увидишь… А поэтому ты должна будешь заложить меня, и тогда тебя выпустят. Ну как, нравится тебе такое предложение? Отвечай: нравится, чертова кукла?

Лиз: Нет… Ну что ты. Но я не хочу садиться в тюрьму. Не хочу! Я отказываюсь идти в тюрьму.

Джимми: Значит, ты все будешь валить на меня?

Лиз: Нет.

Джимми: Почему?

Лиз: Я [неразборчиво] скажу [неразборчиво] сами. [Смеется.]

Джимми: [Смеется.] Фу ты, черт! Ну и напугала же ты меня, дрянь эдакая. Вот чертова девка! И откуда ты взялась?

Лиз: Сам знаешь. Я просто играю.

Джимми: Скажи, ты готова пойти в тюрьму ради меня?

Лиз: Нет, Джимми. Не-е-е! [Смеется.] Ни за что. Мальчик мой, разве я могу бросить детей? Если бы у нас их не было…

Джимми: Радость моя, именно это тебе и скажет ФБР: "(Разве вы можете бросить своих детей? Почему бы тогда вам во всем не сознаться?"

Лиз: Как я могу бросить своих детей? Я ни в чем сознаваться не буду, Джимми. Можешь не волноваться, но и в тюрьму не пойду. [Смеется.]

Джимми: Ну, а что ты будешь делать, когда придется выбирать: тюрьма или при знание?

Лиз: Не знаю.

Джимми: Ну, скажи. Не заставляй меня переживать. Что ты сделаешь тогда?

Лиз: Неужели ты думаешь, я им скажу? Неужели? А что вообще я могу сказать?

Джимми: Ты не скажешь?

Лиз: Нет, не скажу.

Джимми: Даже если тебе придется за это идти в тюрьму?

Лиз: Думаю, этого мне делать не придется.

Джимми: Да, конечно. Ну а все же?

Затем Джимми спросил, не собирается ли Лиз разводиться с ним. Та вновь рассмеялась и сказала, что развод ей ничего не даст. Настроение у них немного улучшилось, когда они перешли к обсуждению Харрелсона, его падчерицы и обнаруженного ими микрофона. Лиз поняла, что не все еще сплетни дошли до Джимми.

Лиз: Джо рассказал тебе, о чем они говорили, когда их записывали?

Джимми: Нет.

Лиз: Ну, ты, наверное, сам знаешь, что он… спал с ней. Со своей падчерицей.

Джимми: Что? Он с ней спал [неразборчиво]?

Лиз: Да, он уже давно с ней спит.

Джимми: Так что же случилось?

Лиз: В тот момент он как раз говорил ей: "Я хочу [неразборчиво] потрогать тебя". Он протянул под стол руку, но нащупал совсем другое — микрофон, через который все записывалось. Так что теперь все это — на пленке.

Джимми: Как? Они записали все на пленку? Послушай, я начинаю волноваться за тебя.

Лиз. Голубчик, не надо за меня волноваться.

Джимми: Ты можешь предать меня.

Лиз: Я тебя не предам, Джимми!

После этой реплики дежурные операторы "приглушили" запись и включили магнитофоны, когда супруги стали вспоминать, как как-то вечером обсуждали в спальне детали убийства Вуда.

Джимми: [Неразборчиво.] Я должен был.

Лиз: Джимми, скажи мне правду.

Джимми: [Неразборчиво.]

Лиз: [Неразборчиво.] Зачем ты сказал мне об этом?

Джимми: Ты хотела знать правду. Ты всегда хочешь все знать, а потом начинаешь раскалываться. Видишь, ты сама настаивала, чтобы я рассказал тебе о… Ну, об этом деле с Вудом.

Лиз: Я не настаивала!

Джимми: Нет, настаивала! Ты все время…

Лиз: Ты сам мне все рассказал!

Джимми: Нет, ты все время… Ну послушай, дорогая. Ты же помнишь. Мы лежали… Я это отчетливо помню.

Лиз: Джимми, я не… [неразборчиво]. Ну хорошо, что?

Джимми: Ты сказала: "Ну пожалуйста, расскажи. Ты мне больше ничего не рассказываешь. Разве ты не хочешь, чтобы и я все знала? Я чувствую себя такой одинокой…" А потом заревела.

Лиз: Джимми, пожалуйста, не… Помнишь, как ты пришел и сказал мне, что встретил этого типа… и что ты не знаешь его? Ты еще спросил, надо это делать или не надо.

Джимми: А ты что ответила?

Лиз: Я сказала: "Да". Но это еще ничего не значит.

Джимми: [Смеется.] Вот видишь, когда начнется суд, я скажу, что все это из-за тебя.

Лиз: Ну конечно, что еще можно ожидать от тебя? [Неразборчиво.]

Джимми: Ну ладно-ладно. Я пошутил. Я никогда им ничего не скажу. Пусть что угодно предлагают: свободу, деньги. Ты это понимаешь?

Через несколько дней после поездки Лиз в Ливенуорт выходящая в Сан-Антонио газета "Экспресс" сообщила, что в ближайшие два месяца будут предъявлены обвинения как по делу об убийстве Вуда, так и по делу о покушении на Керра. В отдельной заметке сообщалось, что в суд был вызван Бенни Бинион, 76-летний владелец казино "Бинионс хорс-шу", которому было предложено представить большому жюри все сведения, касающиеся выигрышей и проигрышей Джимми Чагры. Джо Чагра объяснил этот шаг тем, что власти, видимо, надеялись на основании записей в бухгалтерских книгах казино установить, какую сумму наличными Джимми Чагра передал Чарлзу Харрелсону, хотя сам он был уверен, что таких записей просто не существовало.

На той же неделе произошло еще одно, более важное событие, которое заставило Джо Чагру по-новому взглянуть на проблему электронного наблюдения. Во время одного промежуточного судебного заседания, проведенного по просьбе адвокатов Харрелсона, суд хотел было перейти к детальному рассмотрению вопроса о подслушивающих устройствах, как вдруг представительница федерального прокурора неожиданно попросила разрешения сказать что-то судье конфиденциально, заявив, что хочет ознакомить его с копией "постановления федерального суда". Джо догадался (на этот раз правильно), что это постановление разрешало властям подслушивать разговоры не только Харрелсона, но и Чагры. Но тогда он еще не догадывался, что это постановление действовало уже три месяца.

Через несколько дней Джо вновь навестил Джимми и сказал, чтобы тот особо не переживал: то, что Харрелсон обнаружил подслушивающее устройство, — "самое лучшее, на что можно только надеяться". Джо считал, что власти не смогут доказать, что подслушивающие устройства были установлены на законном основании.

Джо: Этого просто нельзя делать, старина. Нельзя подслушивать телефонные разговоры адвоката.

Джимми: Кто-то, наверное, сказал, что и ты причастен. Кто бы мог об этом знать?

Джо: Не знаю. С этим мы еще разберемся. Единственное, на что они могут рассчитывать, — это доказать пособничество после совершения убийства.

Джимми: Но это уже твоя вина.

Джо: Да, конечно. Но что сделано — то сделано!

Джимми начал затем очередную фарисейскую тираду о том, что он говорил, чтобы Джо держался подальше от Харрелсона, говорил сотни раз, но Джо так и не последовал его совету. А как быть с "орудием убийства"? Что, если ФБР записало на магнитофон и этот их разговор? Что, если ФБР уже нашло это "орудие"? Их могла навести Джо-Энн Харрелсон. Если они найдут ружье, то могут считать, что дело у них в кармане. Джо заметил, что на последней встрече с Харрелсоном тот сказал, что о ружье надо забыть. Он также сказал, что собирается прикончить жену, а может, и падчерицу. Он попросил Джо тайно переправить ему в тюрьму пистолет, но Джо не захотел даже говорить об этом. Недавно Джо пришло на ум другое: а что, если кто-то видел, как Харрелсон убивал судью? Что, если там был еще один свидетель, о котором они даже не знают?

Джо: Послушай, что я тебе скажу. Им все известно. Хуже всего сейчас знаешь что?

Джимми: Что?

Джо: Что бы ни случилось, сейчас им уже все известно. Черт, не знаю, как ото произошло, как они все разнюхали, но им теперь все известно.

Джимми: Что именно?

Джо: Что ты [неразборчиво] и он убили Вуда. Это все потому, что эта сволочь Таррант [Боб Таррант, хьюстонский адвокат Харрелсона] все им рассказал. Они все знают, старина.

Джимми: Конечно, знают. Теперь я отсюда никогда не выйду.

Через три дня Джимми позвонил Лиз. Та так нервничала, что почти лишилась дара речи. Джимми попробовал ее как-то успокоить, сказав, что именно этого и добиваются власти. Он уже предупреждал ее об этом и теперь снова предупреждает. "Они хотят, чтобы мы перегрызлись и начали топить друг друга, — сказал он. — А ты все время переживаешь и нервничаешь. Ну и что, что они тебя преследуют? К черту все их преследования! Забудь о них, дорогая. Мы ничего дурного не сделали…"

Закончив разговор с Лиз, Джимми тут же позвонил в контору Джо. Тот сказал, что шумиха поднимается теперь и вокруг Лиз. Полиция и ей теперь не дает покоя. Отец Лиз Лион Николс так обеспокоен душевным состоянием дочери, что не рискнул рассказать ей о визите агентов ФБР. Но Лиз об этом узнала и теперь думает, что и отец от нее отвернулся. "Послушай, Лиз принимает какие-то таблетки или что?" — спросил Джимми. Джо сказал, что не знает. Ему известно лишь, что Лиз ужасно переживает. Джо посоветовал ей еще раз поехать в Ливенуорт: может, Джимми ее успокоит.

26 января 1981 года, за день до предполагавшегося приезда Лиз, тюремный капеллан сказал Джимми, что по тюрьме ходят слухи, будто в зале для свиданий установлены подслушивающие устройства. Джимми тут же позвонил Джо и сказал, чтобы тот предупредил Лиз. Теперь им придется передавать друг другу записки, а потом уничтожать. "Будь осторожен, — предупредил Джо брата. — Помни, что теперь все, что ты говоришь, прослушивается".

На свое последнее (как потом выяснилось) свидание с Джимми в Ливенуорте Лиз приехала с младшей дочерью, которой не было и трех лет. Она захватила с собой небольшой блокнот, который спрятала в детской сумочке. Хотя теперь у Джимми и Лиз были все основания полагать, что их беседа записывается на магнитофон, они все равно не всегда могли себя сдержать.

Джимми: Что-то не вижу, чтобы ты чувствовала себя хорошо.

Лиз: Нет-нет, я чувствую себя прекрасно. Просто очень расстроена. Очень. Я ужасно зла на тебя. Просто ужасно… Ты догадываешься почему?

Джимми: Почему?

Лиз: Потому что в то утро… в то утро, когда нужно было платить деньги [неразборчиво)… я была в доме. На улице было сорок три градуса жары. И я уже носила Синди. А ты играл в гольф во дворе, а потом вошел в дом и сказал: "Лиз, я хочу, чтобы ты съездила [неразборчиво]"… сказала: "Я не хочу! Джимми. Не хочу". Ты помнишь?

Джимми: Погоди.

Лиз: Нет, ты помнишь?

Джимми: Ну постой, успокойся.

Лиз: Нет. Что еще?

Джимми: [Шепот.] Мы пошли в гостиную… прошли в спальню. И там я спросила у тебя: "Кто мог бы отвезти эти деньги [неразборчиво]?" И ты сама вызвалась [неразборчиво].

Лиз: Нет. Я не хотела.

Джимми: Не хотела?

Лиз: Нет, Джимми. И ты это хорошо знаешь. Ты сказал тогда: "Лиз, я могу доверять только тебе". Я не хотела [неразборчиво]. Но меня сейчас волнует не это. Меня волнует то, что ФБР… кто-то из них уже побывал у моего…

Джеки Чагра: Ма!

Лиз: Что, маленькая? Кто-то из ФБР уже побывал у моего… моего [неразборчиво] в Оклахоме. Кто-то уже заговорил, да? Кто-то заговорил. И то, что ты…

Джеки Чагра: Па! Ма!

Джимми: Послушай, ты можешь меня выслушать? Кто-то говорит…

Джеки Чагра: Мама! Мама! Мама!

Лиз: Что именно, голубчик? Я знаю лишь одно… Я все время твержу тебе: я не хотела. Я не хотела [неразборчиво]…

Джимми: Ну хорошо-хорошо, моя радость. Не буду больше спорить. Все, конечно, было не так, но я спорить не буду. Может быть, так оно и было. Хорошо.

Лиз: Я помню, что именно это я и сказала. Я была… Потому что я испугалась до смерти.

Джимми: Нет-нет. Ты сказала мне… ты…

Лиз. Когда я это сделала, Джимми, мне было страшно.

Джимми: Ты знаешь, что нас здесь подслушивают. Вчера я узнал, что здесь спрятаны микрофоны. Давай лучше писать. Для этого я принес вот что… Ну хорошо, послушай…

Лиз: И в это положение я попала из-за человека, которого так сильно люблю. Все из-за тебя…

Джимми: Ну не надо так, радость моя. Не надо, черт возьми, все переворачивать и так со мной разговаривать.

Джеки Чагра: Ма!

Джимми: Ну в какое такое положение я поставил тебя? Дорогая, здесь нас подслушивают. Ты что, этого не понимаешь?

Лиз: Ага, ты хочешь, чтобы я тебе написала [неразборчиво]. Ну говори, что тебе написать?

Джимми: Не хочешь — можешь встать и говорить стоя. Не драться же со мной ты сюда приехала?

Лиз: Нет, я приехала сюда не драться.

Джимми: Ну а зачем тогда? Мне сдается, ты приехала сюда именно для этого. Чтобы драться со мной. Упрекать меня в том, что я впутал тебя во всю эту историю.

Лиз: Да, ты.

Джимми: Я же тебе скапал… С самого начала я не хотел ничего говорить тебе, но ты настаивала и хотела знать все. Правильно я говорю или нет?

Лиз: Да. Да.

Джимми: Так чего же ты теперь злишься?

Лиз: Я злюсь не на тебя. Я злюсь на себя. Злюсь, что была такой дурой. Вот и все.

Джимми: Я знаю, но послушай, голубушка [неразборчиво]. Ты такая красивая.

Джеки Чагра: Я люблю тебя.

Джимми: Я тоже тебя люблю.

Джеки Чагра: Телефон. [Пауза.] Мам, телефон!

Лиз: Да, я слышу. К нему подойдет вон тот дяденька. Возьми, Джеки. Ты же хотела рисовать…

Джеки Чагра: Па, я хочу рисовать…

Джимми: Да-да. Ты хочешь рисовать? Этот блокнот слишком маленький. Возьми вот этот большой лист бумаги. Хорошо? Ну, не плачь.

Джеки Чагра: Да. Па, возьми… Возьми… Па, возьми…

Джимми: [Неразборчиво.] Черт [неразборчиво].

Лиз: Ну что, малышка? Ух ты, как красиво у тебя получается!

Джимми: Так в чем же нас, черт возьми, обвиняют?

Лиз: Не знаю.

Джимми: Джо [шепчет] как пособник и подстрекатель.

Джеки Чагра: Мам, нарисуй мне домик!

Лиз: Послушай, Джимми. Они, черт возьми, очень близки к истине. Неужели тебе это не ясно?

В этом месте Джимми предложил немножко пройтись. Большую часть дальнейшего разговора разобрать не удалось, поскольку они все время разговаривали шепотом или передавали друг другу записки. Но спор, по-видимому, все еще продолжался. Несколько раз Лиз порывалась выбежать из зала для свиданий, но Джимми удерживал ее. Он пытался успокоить ее и говорил, что ФБР не может забрать у нее детей, а та все время твердила, что может и так и сделает. Время от времени сидевшие за мониторами агенты записывали обрывки фраз или детский лепет Джеки, которая, например, несколько раз повторила: "Я люблю вас, ребята". В какой-то момент Лиз сказала, что ее больше всего пугает то, что, когда ее действительно арестуют и сфотографируют, ее волосы "будут как паклят и она не сможет "помыться и накраситься".

— Тебя это волнует?

— Да. Что будет с моим маникюром?

— Неужели это тебя так волнует?

Лиз сказала, что ее уже тошнит от всей этой мерзости, на что Джимми ответил, что сейчас ей лучше всего отдохнуть в тюрьме. "В тюрьме можно отлично отдохнуть, — сказал он. — Здесь тебе ни о чем думать не надо. Здесь тебе говорят, когда есть, когда спать. Будешь работать и отдыхать. Дети больше не будут плакать и приставать с просьбами. Здесь ты сможешь прекрасно отдохнуть от всего".

Приглушив запись дальнейшей беседы, агенты включили магнитофоны, когда речь вновь зашла об убийстве Вуда.

Лиз:…Мы лежали в постели, и ты велел мне [неразборчиво]…встретиться с кем-то. Он мог это сделать, и ты обдумал все детали…

Джимми: [Неразборчиво] мы обсуждали [неразборчиво].

Лиз: А ты сказал: "Тебе решать".

Джимми: И что ты на это ответила?

Лиз: Я сказала: "Хорошо, действуй".

Джимми: [Смеется.] Эй, послушай. Получается, ты убила Вуда.

Когда Лиз собралась уезжать, Джимми напомнил, чтобы она уничтожила все записки, которые они передавали друг другу. Лиз сказала, что бросит их в унитаз и смоет водой или сожжет по дороге домой. После некоторой паузы она посмотрела на Джимми и сказала, что все равно не доверяет его дружку Джерри Рею Джеймсу.

Когда Лиз выходила с Джеки из зала для свиданий, она вдруг увидела, что к ней направляются два агента ФБР. Лиз бросилась в туалет. Сердце стучало так, что готово было выскочить из груди. Лиз разорвала записки в мелкие клочья и бросив их в унитаз, попыталась было спустить воду, но вдруг с ужасом обнаружила, что воды в бачке не было. Она быстро собрала намокшие кусочки бумаги и сунула себе в сумку. Но агенты задержали Лиз и извлекли из сумочки все клочки. Позже они сложили их в первоначальном порядке и среди прочего прочли следующую запись, сделанную рукой Лиз: "Джо говорит, что ФБР знает, что часть денег я отвезла Терезе". К тому моменту это вряд ли было большой новостью для ФБР, но Лиз все равно страшно перепугалась, так как она, разумеется, и не подозревала, что ее разговоры с Джимми прослушивались вот уже несколько месяцев. Ее мучила лишь одна мысль: теперь у ФБР есть неопровержимые улики против нее, да еще написанные ее собственной рукой.

Возвращаясь в тот вечер в Эль-Пасо, Лиз Чагра никак не могла совладать с собой. В Денвере, где она делала пересадку на другой самолет, ее задержали два агента ФБР. Когда же Лиз прилетела в международный аэропорт Эль-Пасо, там ее уже поджидали еще два агента, которые тоже ее допросили. ФБР, видимо, решило, что настало время затянуть гайки потуже. Когда Лиз подъезжала к своему дому, находившемуся рядом с домом Джо и Пэтти, она уже почти билась в истерике. Лиз сказала Джо и Пэтти, что агенты предложили ей сделку: 500 000 долларов и новые документы с изменением внешности. В случае отказа они грозились забрать детей и отправить ее в тюрьму на всю жизнь. "Они дали ей двое суток на размышление", — вспоминала Пэтти. Лиз обещала "подумать".

Но "думать" ей было, в сущности, не о чем. Агенты ФБР вовсе не собирались выполнять условия сделки, считая, что успех им и без того обеспечен. Власти имели теперь все необходимые доказательства, подтверждавшиеся многочасовыми магнитофонными записями, а также показаниями Джерри Рея Джеймса и других свидетелей.

Через несколько дней после последнего визита Лиз охранники разбудили Джимми среди ночи и велели собирать вещи: его увозят из Ливенуортской тюрьмы. В полной тайне и с соблюдением строжайших мер безопасности его посадили в машину и везли куда-то всю ночь. Незадолго до рассвета Джимми увидел наконец место, где ему предстояло провести большую часть оставшейся жизни. Это была тюрьма особо строгого режима в Мэрионе (штат Иллинойс) в 200 километрах к юго-востоку от Сент-Луиса — самое страшное исправительное учреждение в Америке, новый Алькатрас . Туда попадали люди, считавшиеся слишком опасными, неисправимыми и жестокими преступниками, которых нельзя было помещать ни в одну другую окружную или федеральную тюрьму страны. Гарольд Миллер, один из надзирателей Мэрионской тюрьмы, как-то заметил: "Судьи заключают преступников в тюрьму, чтобы защитить от них общество. Тюремщики же часто помещают заключенных в Мэрион, чтобы защитить от них других заключенных". В течение нескольких дней ни адвокаты Чагры, ни его родственники не знали, где он находится. Прошло несколько недель, прежде чем Джо Чагре или кому-либо другому было позволено повидаться с Джимми или хотя бы поговорить с ним по телефону.

Вскоре после перевода Джимми в Мэрион агенты ФБР тайно увезли из Ливенуортской тюрьмы и Джерри Рея Джеймса, спрятав его в неизвестном месте. А еще через несколько месяцев губернатор штата Нью-Мексико Брюс Кинг сделал сенсационное заявление о помиловании Джеймса. Сообщение о том, что Джерри Джеймс оказался стукачом, потрясло все тюрьмы, бильярдные и полицейские участки от Альбукерке до Корпус-Кристи. Кто бы мог подумать, что доносами занимался человек, некогда фигурировавший в списке десяти самых опасных преступников, разыскиваемых ФБР, человек, считавшийся самими федеральными агентами "чрезвычайно опасным" и возомнивший себя "современным Аль Капоне". Министерство юстиции заявило, что Джеймс особожден "в интересах правосудия", но никто, конечно, с этим не мог согласиться.

Через несколько дней после отъезда Джеймса из Ливенуорта ФБР обратилось к судье Сешнсу за разрешением произвести обыск в домах Джо, Лиз, Пэтси, матери Чагры и отца Лиз Лиона Николса.

27 февраля 1981 года семьдесят агентов ФБР, Управления по борьбе с наркотиками и Налогового управления перекрыли часть Санта-Анита-стрит, расставили в надлежащих местах полицейские фургоны и приступили к обыску. Все предполагалось держать в тайне, но уже через несколько минут средства массовой информации Эль-Пасо знали об этом. Обыск продолжался четырнадцать часов. Агентам удалось обнаружить карту и магнитофонную запись бессвязного лепета Харрелсона, когда тот звонил Джо из Хьюстона. Были также найдены две унции кокаина и более двух килограммов марихуаны. Агенты изъяли все ценности семьи Чагры, включая драгоценности и серебряные монеты на несколько миллионов долларов и много тысяч долларов наличными. Они конфисковали у матери Чагры пять семейных альбомов с фотографиями и вырезками из газет и обручальное кольцо Джо. Агенты сняли с Лиз Чагра наручные часы и забрали даже колечко, подаренное Пэтти Чагра ее родителями, когда та еще ходила в школу. Формально все эти ценности были изъяты на основании права ареста имущества за неуплату Джимми Чагрой 600 000 долларов Налоговому управлению, хотя оно уже и получило 450 000 долларов от продажи дома в Лас-Вегасе и еще 180 000 долларов наличными, изъятых при аресте Джимми, плюс стоимость машины и домика на колесах, который оценивался в 35 000 долларов.

Полиция, перекрывшая весь квартал № 4000 на Санта-Анита-стрит, не пропускала ни одну машину, а агенты бегали в это время от одного дома к другому вместе со своими чемоданчиками, фотоаппаратами и электронным оборудованием. Они сфотографировали все, что было внутри багажника автомобиля, стоявшего перед домом Лиз Чагра, и тщательно осмотрели весь двор, используя металлоискатель. Другие агенты перетаскивали ящики с драгоценностями, деньгами и документами из домов в фургоны. Лион Николс жаловался потом, что агенты проверили каждый конверт, каждый клочок бумаги и даже мешок с картошкой. Один агент сказал репортеру: "Если мы найдем то, что ищем, это даст нам возможность предъявить обвинения. Мы уже очень близки к этому. А после сегодняшнего дня все, возможно, будет решено".

Агенты вели себя чрезвычайно осторожно и следили за тем, чтобы их обычные вопросы и реплики в ходе обыска не воспринимались как "интервью". Согласно официальному рапорту, во время обыска два таких интервью было проведено с Джо Чагрой. Первое имело место в большой спальне рядом с чуланом и проводилось в присутствии его друга — адвоката, который случайно оказался там в это время.

В рапорте говорилось: "Мистера Чагру спросили, желает ли он пояснить, какова его личная роль в убийстве судьи Вуда и что ему об этом известно… Он сказал, что, как явствует из результатов обыска, ФБР неправильно считает его главным подозреваемым в деле об убийстве Вуда. Он добавил, что, хотя ордер на обыск был, по-видимому, выдан прежде всего с целью определения размеров и наложения ареста на имущество Джимми Чагры, он убежден, что подспудной его целью были поиски доказательств, которые могли бы помочь расследованию обстоятельств убийства Вуда. Мистеру Чагре было сказано, что он является объектом расследования в связи с убийством Вуда…"

Несколько раз Джо говорил агентам, что он не знал заранее о замышлявшемся убийстве и не участвовал в его подготовке, равно как и никоим образом не участвовал в самом преступлении. Более того, он готов ответить на любые вопросы и даже пройти соответствующую проверку на "детекторе лжи". Единственное, что он не будет обсуждать с агентами, — это предмет его разговоров с Чарлзом Харрелсоном и братом после убийства судьи, поскольку это подпадает под закон о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату. Агенты были достаточно осторожны и не сказали, что у них имеются доказательства, опровергающие это утверждение. Правда, они заявили, что придерживаются несколько иного мнения в вопросе о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату.

Второе интервью было проведено через сорок пять минут в одной из детских комнат в глубине дома. Один из агентов спросил у Джо, что тот может сказать по поводу местонахождения орудия убийства. Не говорил ли ему Харрелсон, где он его спрятал.

Джо заметно смутился и сказал агенту, что может ответить на этот вопрос чисто гипотетически.

— Никакого признания в связи с этим я не делаю, — сказал он. — Но чисто гипотетически могу сказать, что, если бы Харрелсон и назвал мне местонахождение какого-то орудия убийства, я все равно отказался бы обсуждать этот вопрос, поскольку считаю, что в данном случае вступает в силу закон о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату.

— Мы придерживаемся иного мнения на этот счет. — заметил один из агентов. — В момент такого разговора, если он состоялся, вы еще не представляли Чарлза Харрелсона. Но даже если вы скажете, что такой разговор подпадает под закон о неразглашении уже потому, что это может негативно сказаться на вашей защите своего брата, то и тогда это утверждение окажется несостоятельным. Ведь закон о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом, то есть Джимми, своему адвокату, то есть вам (если этот закон вообще может быть применен к вашим отношениям), не распространяется ни на какие уличающие вас беседы с мистером Харрелсоном.

— Хорошо. Тогда давайте допустим другое, — сказал Джо. — Допустим, мне звонит человек и говорит, что зарезал жену, и называет при этом место, куда он спрятал орудие убийства. Как адвокат я не могу обсуждать с вами это признание.

— В вашем гипотетическом случае, — ответил на это один из агентов, — закон о неразглашении вступает в силу (да и то не всегда) лишь в том случае, если этот человек позвонил вам после или в процессе общения с вами как с адвокатом, к которому он обратился за помощью.

— Я не согласен с такой интерпретацией, — сказал Джо.

— Хорошо, — ответил агент. — Тогда ответьте мне на такой вопрос. Вступает ли в силу закон о неразглашении, если этот человек сказал вам, что убил свою жену, указал местонахождение орудия убийства и попросил вас отыскать и избавиться от него, а вы согласились?

— Нет, не думаю, — признался Джо.

Тогда агент задал еще один гипотетический вопрос:

— Если бы убийца имел сообщника, а вы попытались бы помочь этому сообщнику спрятать орудие убийства или избавиться от него, распространялся бы на вас и тогда закон о неразглашении?

Джо понял, что увязает все глубже и глубже. Агенты ФБР знали гораздо больше, чем он предполагал. Теперь все сводилось к следующему: в каком именно качестве Джо разговаривал с Харрелсоном — как адвокат или как брат Джимми Чагры? Джо сам не знал ответа на этот вопрос.

— Теперь я понимаю, — сказал он, — как получилось, что власти, видимо, полностью извратили мою роль во всем этом деле.

— Имеющиеся у нас доказательства ясно показывают, что Харрелсон вступил с вами в связь как с братом Джимми Чагры, а не как с адвокатом.

— Это очень сложный вопрос, — признался Джо.

Один из агентов спросил, говорил ли Джо когда-нибудь с Джимми, а может, с Джимми и Ли об убийстве судьи Вуда. Если да, то распространяется ли, на его взгляд, и на это закон о неразглашении. Джо засмеялся и сказал, что об этом мерзавце Вуде они могли говорить все, что угодно. Но говорить об убийстве и совершать убийство — две разные вещи.

— Могу сказать лишь одно, — повторил он. — Я не знал заранее, что кто-то собирается убивать судью Вуда. Но я чувствую, что меня все дальше и дальше загоняют в угол. Я сознаю, что попал в очень трудное положение, но еще раз заявляю: я ни в чем не виновен. Я не собираюсь сесть за решетку за то, к чему не имею никакого отношения.

Перед отъездом агенты сказали Джо, что им предстоит еще раз с ним встретиться. Может быть, в следующий раз они "представят более конкретные доказательства". Один из агентов спросил, нанял ли Джо адвоката.

— Думаю, мне он не понадобится, — ответил Джо. — Но если вы действительно захотите встретиться со мной еще раз, я, возможно, и приглашу адвоката.

Джо проводил агента до двери. Уже стемнело, и над вершинами гор появились звезды.

— У вас есть брат? — спросил он. — Если есть, вы поймете, как я оказался замешанным в это.

37

Через две недели после обыска Джо Чагра вылетел в Калифорнию, чтобы пройти там проверку на "детекторе лжи". Он надеялся, что это поможет снять с него подозрения в причастности к убийству судьи Вуда.

Идею эту подсказал ему Оскар Гудмен. К тому моменту Джо Чагра практически уже не мог помешать властям предъявить ему обвинение, и у него оставалась лишь хрупкая надежда убедить большое жюри, что обвинение построено на несостоятельных доказательствах. ФБР и само часто прибегало к "детекторам лжи", но лишь в тех случаях, когда это было ему выгодно. Чтобы обезопасить себя от всяких неожиданностей, Гудмен остановил свой выбор на специалисте по "детекторам лжи" Теде Понтичелли, который пользовался большим уважением среди сотрудников министерства юстиции и ФБР. Эксперт, занимавшийся в то время частной практикой в калифорнийском городке Санта-Ана, задал Джо Чагре четыре следующих вопроса.

1) Вы заранее знали, что в судью Вуда будут стрелять с намерением совершить убийство?

2) Вы сами устроили убийство судьи Вуда?

3) Вы вместе с кем-то замышляли убийство Вуда?

4) Вы сами убили судью Вуда?

На все четыре вопроса Джо Чагра ответил "нет". Копию осциллограммы вместе с расшифровкой Понтичелли отправил в отделение ФБР в Сан-Антонио. В экспертном заключении говорилось: "Мистер Чагра совершенно непричастен к убийству судьи. Он его не организовывал, отношения к нему не имеет и заранее о нем не знал. Я не сомневаюсь, что этот человек совершенно невиновен по данному делу".

Хотя ФБР отказалось комментировать результаты проверки, было и без того ясно, что оно оставит их без внимания. На той же неделе директор ФБР Уильям Уэбстер, выступая на пресс-конференции в Вашингтоне, заявил, что убийство судьи Вуда в основном раскрыто. "Мы уже знаем имена всех участников преступления, — сказал он. — Речь теперь идет лишь о полноте доказательств".

Многие первоклассные адвокаты из таких отдаленных городов и районов, как Бостон и Майами, уже знали о деле и вызвались защищать Джо Чагру. Но большинство запросило огромные гонорары, а Джо был практически полным банкротом. "После ухода агентов ФБР из моего дома в тот вечер, — сказал он, — у меня в кармане осталось ровно два доллара". Одним из немногих солидных адвокатов, изъявивших желание представлять интересы Джо Чагры в суде без гарантированного гонорара, был Билл Рэвкайнд из Далласа, который в свое время защищал Джимми Френча и других крупных контрабандистов в Техасе и Нью-Мексико. Рэвкайнд пользовался репутацией адвоката, способного выигрывать трудные дела. Именно таким в данный момент и представлялось дело Джо Чагры.

"Когда я впервые заговорил об этом с Джо сразу же после обыска, — вспоминал Рэвкайнд, — я даже не думал об убийстве Вуда. Я прочитал в газетах о наркотиках, найденных в его сейфе, и подумал сначала, что все дело сводится именно к этому". Но через несколько дней адвокату позволили два приятеля из отдела уголовной хроники даласской "Морнинг ньюс", и он узнал кое-что новое для себя. Репортеры Говард Суиндл и Аллен Пусей выяснили из разговора с агентом ФБР в городе Тайлере в Восточном Техасе, что дело Джо Чагры намного серьезнее, чем он думал. В ходе бесед самого Рэвкайнда с Джо Чагрой последний заверил его, что не имеет никакого отношения к убийству Вуда, и адвокат все еще верил в это. У ФБР, однако, были, вероятно, причины думать по-иному. Но какие? Рэвкайнд договорился о встрече с агентом ФБР, который вместе с группой коллег попытался отыскать орудие убийства в уже известном им районе у озера Рей-Хаббард. Тогда-то Рэвкайнд и понял, что агенты изъяли карту из сейфа Чагры. Агент не сказал, что у них есть еще и магнитофонные записи на тысячу часов звучания. Он ограничился лишь тем, что изложил в общих чертах версию ФБР об убийстве судьи, сказав, что Чагра подговорил своего брата нанять для этого Чарлза Харрелсона.

"Агент заверил меня, — вспоминал Рэвкайнд, — что Джо — главный объект расследования. Их версия казалась мне просто невероятной, но я понял, что у них что-то было, какие-то доказательства. Я предложил устроить еще одну встречу, на которой присутствовали бы Джо и агенты ФБР, сказав, что, если они ознакомят нас с имеющимися у них доказательствами, мы, возможно, сумеем все объяснить. Я позвонил Джо в Эль-Пасо, и он вновь заверил меня, что у властей нет ничего, что могло бы доказать его причастность к убийству. У них были лишь две унции кокаина и пять фунтов марихуаны. Вот и все. Правда, уже этого было достаточно, чтобы упрятать Джо в тюрьму на двадцать лет. Если же у них есть еще и доказательства его причастности к убийству, дело может принять весьма серьезный оборот и выиграть его будет крайне сложно".

Джо Чагра согласился с Рэвкайндом: от встречи с агентами ФБР они потеряют очень мало, а выиграть могут много. Адвокат хотел, пока не поздно, не допустить предъявления обвинения. В пятницу 20 марта Рэвкайнд и Чагра вылетели в Сан-Антонио на встречу с представителями ФБР. В ходе пятичасовой беседы они узнали о наличии по меньшей мере одного серьезною доказательства, полученного с помощью электроники. Один из агентов спросил Джо, сообщал ли он кому-нибудь о своем участии — прямом или косвенном — в убийстве Вуда, на что Джо ответил категорическим "нет". Агент недоуменно поднял бровь, а затем прокрутил коротенький отрывок пленки. Джо был потрясен, услышал собственный голос. Это был отрывок из его разговора с братом.

Джимми: Джо, наверное, нам не нужно было этого делать, а?

Джо: Да.

Джимми: Что?

Джо: Да.

Джимми: Что "да"?

Джо: Нам не нужно было этого делать.

В этом месте агенты выключили магнитофон. Джо почувствовал холодное, тошнотворное помутнение в голове: это действовал кокаин. Он беспомощно уставился на Рэвкайнда, не зная, что делать дальше. Тогда адвокат сказал, что хочет переговорить с клиентом с глазу на глаз. "Джо лишь смутно припоминал этот разговор с братом, — рассказывал потом Рэвкайнд. — Джимми всегда говорил сумасбродные вещи. Джо сказал, что уже давно привык постоянно отбиваться от Джимми и говорить все, что угодно, лишь бы он отстал". Еще до встречи с агентами ФБР Джо предупредил, что о брате ничего говорить не будет, поэтому они с Рэвкайндом решили, что дальше говорить будет лишь адвокат. Когда они снопа пошли в комнату, Рэвкайнд сказал: "Он все вспомнил. Джимми всегда нес всякую чушь. Джо сказал мне, что ему даже страшно подумать, что браг мог так шутить". Агенты лишь улыбнулись: настало время захлопнуть ловушку, и они прокрутили еще один отрывок.

Джимми: Я бы лучше выстрелил, как ты думаешь?

Джо: Да, конечно.

Джимми: Это ты велел сделать это. Ты! Ты! Это тебе было так невтерпеж.

Джо: Мне всегда казалось, что это ты говорил об этом. Никогда не думал, что ты найдешь для этого такого типа.

Джимми: Почему?

Джо: Я думал, что ты попросишь сделать это кого-нибудь из мафии. Морду, например.

Джимми: Я думал об этом. Но какая разница?

Джо: Какая разница? Этот тип — дерьмо. Вот какая разница.

По дороге в аэропорт оба адвоката — один из них был теперь клиентом другого — поняли, что встреча с агентами ФБР была ошибкой. Те прокрутили им лишь небольшой отрывок на одной катушке. Не исключено, что у них есть и другие записи с еще более губительной для Джо информацией. Оба адвоката понимали, что беседа с агентами ФБР была продуманным риском. Ведь во всех случаях, когда адвоката и его клиента заранее знакомят с каким-нибудь материалом или уликой, те идут на риск, поскольку вынуждены сразу же делать какое-то заявление, а потом все время повторять его, не зная, окажется ли оно состоятельным. Заявление о том, что "Джимми всегда нес всякую чушь", возможно, и окажет воздействие на присяжных, но для ФБР оно было пустым звуком.

"Мы оба были в шоке, — вспоминал Рэвкайнд. — Я полагал, что все сказанное мне Джо — чистая правда. Но теперь оказалось, что он скрыл от меня по меньшей мере один факт. Теперь я знал, что у них имеются пленки, которые потребуют какого-то объяснения". Агенты ФБР заверили и адвоката, и его клиента, что пленок у них множество. Они сказали Джо: "Пора уже прекратить водить нас за нос. На пленках записано предостаточно ваших разговоров о контрабанде наркотиков, о судье Вудс и о других преступлениях. Пора понять, что, помогая нам, вы можете помочь и себе". Но Рэвкайнд был уверен, что Джо вряд ли будет помогать ФБР. Во всяком случае, если это в какой-то мере навредит Джимми. Харрелсон же — совсем другое дело. Джо, вероятно, считал, что всегда выступал в качестве адвоката Харрелсона. Но Рэвкайнд так не думал. ФБР — тоже. Рэвкайнд уже обдумывал возможные варианты защиты. Причем не только по обвинению в хранении и распространении наркотиков, но и по гораздо более тяжкому обвинению в преступном сговоре с целью убийства федерального судьи. Он уже воображал себя героем будущих судебных баталий.

Через несколько недель после поездки в Сан-Антонио Рэвкайнд решил предпринять еще несколько рискованных шагов. Прежде всего он намекнул кое-кому из друзей-газетчиков, что в ходе обыска агенты ФБР изъяли у Джо Чагры карту. Слухи о существовании какой-то карты ходили и раньше, но ни один представитель средств массовой информации не знал, что карту составил Чарлз Харрелсон или что в ней указывалось местонахождение орудия убийства судьи Вуда. Как адвокат, Джо Чагра не мог разглашать сведения, полученные от своего клиента, но Билли Рэвкайнд мог и сделал это.

Как только эта сенсационная новость появилась во всех газетах Техаса, Рэвкайнд сообщил представителям прессы еще одну чрезвычайно важную деталь: он рассказал о пятичасовой встрече с агентами ФБР и о том, что те прокрутили им часть пленки с изобличающими Джо высказываниями, которые он пересказал по памяти. Рэвкайнд изложил также свою теорию об относительной значимости доказательств, полученных с помощью электроники, и заявил, что Джо легко поддавался нажиму со стороны старшего брата и, как правило, всегда соглашался с любой нелепостью, которая приходила в голову Джимми. Но делал он ого не из желания действительно совершить какое-то преступление, а чтобы просто успокоить брата. "Совершенно ясно, что Джо не был участником какого-то преступного сговора, — говорил Рэвкайнд. — Это должно быть понятно любому здравомыслящему человеку. Прокручивая пленку, ФБР выбрало самое невыгодное для него место, вырвал его из общего контекста. Ни один здравомыслящий человек не будет обращаться к мафии с просьбой убить федерального судью. Это абсурдно, и ФБР знает это".

Рэвкайнду уже не раз приходилось иметь дело с обвинениями, построенными в основном на записях подслушанных разговоров. Он считал, что лучшим методом защиты в подобных делах была как можно более быстрая "нейтрализация" таких записей. Для этого нужно было лишь намекнуть на их содержание средствам массовой информации, а также объяснить кое-какие юридические нюансы. "Я хотел, чтобы обвинение знало, что мы не слабаки и готовы бороться и с пленками, — сказал он в частной беседе. — Если федеральные власти почувствуют, что мы можем использовать пленки в собственных целях, они могут вообще воздержаться от предъявления обвинения". Рэвкайнд узнал, что ходом расследования заправляют не обвинители из федеральной прокуратуры, а ФБР. Более того, ему стало известно, что в ФБР произошел даже раскол: одна группа не хотела предъявлять Джо Чагре обвинение в участии в сговоре с целью убийства судьи, а другая, более влиятельная, считала, что у властей нет иного выбора. Все доказательства обвинения против Харрелсона и Джимми Чагры строились исключительно на магнитофонных записях и материалах, изъятых во время обыска. Вот почему, если Джо не будет предъявлено обвинение в участии в преступном сговоре, все эти доказательства могут оказаться в суде бесполезными. Рэвкайнд знал, что оснований для предъявления Джо обвинения у властей более чем достаточно, а большое жюри поступит так, как скажет обвинение. Если Джо будет предъявлено обвинение, суд, несомненно, назначит такой большой залог, что уплатить его будет просто невозможно, и тогда Джо отправится прямо в тюрьму — на многие недели, а может быть, и месяцы. Рэвкайнд был уверен, что судья Сешнс будет настаивать на слушании дела в Сан-Антонио, где сама фамилия Чагры предана анафеме. К тому же заседания будут проходить в здании суда, носящем имя жертвы преступления. "Исход дела в этом случае будет предрешен еще до начала слушаний", — сказал Рэвкайнд.

Через неделю после встречи с агентами ФБР Рэвкайнд пригласил к себе в офис в центре Далласа представителей средств массовой информации, договорившись заранее, что Джо пройдет еще одну проверку на "детекторе лжи", с результатами которой журналисты будут ознакомлены. Адвокат назвал свою идею "рискованной", но особого риска здесь не было. Как и следовало ожидать, Джо прошел проверку успешно. Бывший аналитик из полицейского управления в Далласе Дональд Макслрой заявил журналистам: "Ему были заданы вопросы о причастности к убийству Вуда, на которые он дал правдивые ответы. К убийству он не причастен". Как и в случае с первой проверкой в Калифорнии, ее результаты предполагалось направить в отделение ФБР в Сан-Антонио в надежде на то, что они заставят большое жюри воздержаться от предъявления обвинения. "Мы не знали результатов заранее, — сказал Рэвкайнд, обращаясь к журналистам. — У нас не было ни плана А, ни плана Б. Если бы он не прошел проверку, нам пришлось бы с горя выпрыгнуть из окна". Рэвкайнд сказал несколько слов о теперь уже знаменитой карте. Уже одно то, что карта была у Джо в течение нескольких месяцев и он ею не воспользовался, говорит о его невиновности. Адвокат считал, что ФБР пока не обнаружило орудия убийства, потому что в противном случае агенты не напускали бы столько тумана по поводу имеющихся у них улик.

На той же неделе в Сан-Антонио вместо дискредитировавшего себя старого состава большого жюри, исчезнувшего вместе с Джеми Бойдом, к расследованию обстоятельств убийства Вуда приступило новое жюри. Работа проходила в строгой секретности, и даже вновь назначенному федеральному прокурору Эдварду Прадо, ставленнику президента Рейгана, не сообщалось ни место, ни время очередного заседания. Всеми текущими делами, связанными с работой большого жюри, руководила новая группа обвинителей, возглавлявшаяся помощником федерального прокурора Реем Джаном и его женой Лерой Джан — лучшими юристами в Сан-Антонио. Но все важные решения принимались Вашингтоном. Многие из свидетелей, в свое время дававших показания прежнему составу большого жюри, были вызваны вновь. Среди них были давнишний приятель Харрелсона Пит Кей и падчерица Харрелсона Тереза Старр (теперь уже разведенная и вновь взявшая девичью фамилию). Светская дама из Эль-Пасо Вирджиния Фара также получила повестку, как и Эрл Макклендон (вскоре он будет приговорен к году тюремного заключения за содействие Джимми Чагре, когда тот скрывался от правосудия). К этому времени судебные власти уже знали, что Тереза Старр получила от Лиз Чагры деньги за убийство, но им не было известно, когда и где. ФБР все еще полагало, что Лиз передала деньги либо в Корпус-Кристи, либо в Браунсвилле, а не в клубе "Жокей" в Лас-Вегасе.

27 марта, на второй день работы нового состава жюри, срок полномочий которого был продлен до полутора лет, Тереза Старр отказалась отвечать на все десять заданных ей вопросов, включая ключевой: "Вам известно, что Чарлз Харрелсон убил судью Вуда?" Поскольку Терезе был предоставлен свидетельский иммунитет, освобождавший её от ответственности перед законом, отказываться от дачи показаний она не имела права. Окружной федеральный судья Адриан Спирс, давнишний друг судьи Вуда, обвинил эту 23-летнюю девушку в оскорблении суда и распорядился поместить ее в городскую тюрьму в Ювалде (штат Техас) в 130 километрах к юго-западу от Сан-Антонио до истечения срока полномочий большого жюри или же до тех пор, пока та не передумает и не согласится содействовать расследованию. Тереза сказала судье, что ей, конечно, не хочется отправляться в тюрьму, но еще больше ей не хочется, чтобы из-за нее туда попал кто-нибудь из тех, кого она любит. Например, мама. Или Чарлз Харрелсон. Но власти недвусмысленно дали понять, что отправят в тюрьму каждого, кто откажется отвечать на вопросы большого жюри. Это, разумеется, касалось и матери Терезы Джо-Энн Харрелсон. Власти знали, что Харрелсон не "расколется", поэтому они вознамерились теперь испытать преданность его многочисленных любовниц.

Тем временем у ФБР возникли проблемы с алиби Харрелсона, которое все еще подтверждалось по меньшей мере двумя свидетелями. Даласский парикмахер Ралф Митчелл был уверен, что видел Харрелсона у себя в парикмахерской в то утро, когда было совершено убийство, хотя и не мог вспомнить точное время. Шерил Мендоса, кассир банка "Бэнк энд траст" на Гринвилл-авеню в Далласе, тоже не могла назвать точное время, но утверждала, что хорошо помнит, что примерно в половине двенадцатого 29 мая 1979 года дожидалась в банке человека, который представился как Чарлз Харрелсон. Она вспомнила, что тот получал деньги сразу по нескольким чекам и предъявил в качестве документа, удостоверяющего личность, водительские права, выданные в штате Орегон. Но лучше всего Шерил запомнила другое: вскоре после ухода клиента она вдруг обнаружила, что один из чеков выписан на закрытый счет. Тогда она позвонила Харрелсону и попросила вернуть деньги. "Я была приятно поражена, — сказала она, — когда он пришел в тот же день и вернул деньги сполна".

38

После целого ряда широковещательных заявлений о "скором" предъявлении обвинений никаких действий со стороны властей не последовало. Наступила, а затем и прошла вторая годовщина со дня убийства судьи Вуда, а арестов все не было. Несмотря на колоссальные федеральные затраты, включая 174 970 человекочасов и более семи миллионов долларов, беспрецедентное количество скрытых микрофонов, целые горы документации, предоставление иммунитета одним свидетелям и заключение в тюрьму других за оскорбление суда, а также помилование опаснейшего преступника Джерри Рея Джеймса, власти все еще были не в состоянии твердо заявить, что "преступление века" окончательно раскрыто.

Вашингтон давления не оказывал. По крайней мере так говорил Джек Лоун, начальник отделения ФБР в Сан-Антонио. "Да, мы знаем, что уже наступила вторая годовщина, — успокаивал он всех. — И тем не менее факт остается фактом: это второе или третье по тяжести преступление за всю историю ФБР. Дело это будет рассматриваться в суде, и мы хотели бы, чтобы были расставлены все точки над i…" Незадолго до этого Лоун подписал заявление "комитета в поддержку правосудия", в котором объявлялось, что "несколько человек" уже представили сведения, способствовавшие раскрытию преступления, за что в свое время было назначено вознаграждение в 100 000 долларов, и что впредь такая информация от граждан приниматься не будет. Среди этих "нескольких человек" был, конечно, и Джерри Рей Джеймс.

Многим друзьям, родственникам и бывшим сослуживцам Лиз Чагра, уже вызывавшимся для дачи показаний большому жюри летом 1981 года, неизменно задавался вопрос, известно ли им что-нибудь о возможной поездке Лиз в Корпус-Кристи или Браунсвилл в течение месяца после убийства. Если бы допрашивавшие более тщательно изучили записи подслушанных в Ливенуорте разговоров, они бы нашли то место, где Джимми Чагра говорил Джо, что в тот месяц Лиз Чагра не уезжала из Лас-Вегаса. Единственным человеком, который мог бы пролить свет на обстоятельства передачи денег за убийство, была Тереза Старр, но она по-прежнему находилась в тюрьме и отказывалась давать показания. Правда, Лиз отправилась в клуб "Жокей" в Лас-Вегасе в сопровождении Синди Коут, но та в помещение не заходила. Властям удалось также упрятать в тюрьму Эрла Макклендона и Пита Кея за оскорбление суда, несмотря на, казалось бы, обоснованные опасения Кея (об этом рассказал один из агентов ФБР), что Харрелсон убьет его, если тот что-то скажет большому жюри.

Судебные власти сосредоточили теперь внимание на двух крайне важных обстоятельствах: передаче денег в счет уплаты за убийство и орудии убийства. Если же быть совершенно точными, то сюда же следует отнести и проблему неразглашения сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату, хотя судебные власти и делали вид, будто ее вообще не существует.

Несмотря на тщательнейшие поиски в районе озера Рей-Хаббард — месте, указанном на карте, изъятой из сейфа Джо Чагры, — никакого оружия там найдено не было. В апреле агенты ФБР буквально "прочесали" металлоискателями участок вдоль восточной излучины реки Тринити. Несколько позже оперативная группа из двадцати человек вернулась в район поближе к озеру. Они перетаскали горы песка, соорудив из него чуть ли не двухметровую дамбу через ручей Буффало около опоры моста для объездной дороги. При этом агенты, кроме обычных, использовали две механические лопаты, а также собственными руками разгребали грязь, но так ничего и не обнаружили. Из записанных на пленку разговоров было ясно, что Джо-Энн Харрелсон знала, где зарыта винтовка. К тому времени ее уже четыре или пять раз вызывали для дачи показаний большому жюри, но та упорно отказывалась отвечать на все вопросы. Власти пока еще не были готовы предоставить ей свидетельский иммунитет и тогда пригрозить тюрьмой. В начале августа, когда Чарлз Харрелсон устроил собственное "шоу", объявив голодовку в окружной тюрьме Харриса, Джо-Энн Харрелсон вновь предстала перед большим жюри. На этот раз обвинители потребовали от судьи Сешнса наказать свидетельницу за оскорбление суда в случае отказа от дачи показаний. Ко всеобщему удивлению, делать этого он не стал. Видимо, судью самого теперь беспокоил вопрос: если он принудит свидетельницу давать показания таким образом, не будет ли это нарушением закона, гарантирующего ей право отказываться давать показания против собственного мужа? А возможно, судья знал что-то такое, чего не знали обвинители: может, у ФБР уже имелась информация, позволявшая полностью раскрыть преступление и без показаний Джо-Энн Харрелсон.

Такая информация появилась в самом начале лета, хотя в то время об этом еще никто не догадывался. И поступила она от состоятельного приятеля Харрелсона Хемптона Робинсона, арестованного по обвинению в убийстве одного торговца наркотиками, труп которого был найден на заброшенном мототреке недалеко от Хьюстона. Позже, правда, это обвинение с него сняли. В течение двух лет, прошедших с момента убийства Вуда, было арестовано несколько старых приятелей Харрелсона. Но всем им были предъявлены обвинения, не связанные с убийством судьи. Хотя дружки Харрелсона и выставляли себя эдакими "героями", готовыми скорее принять смерть, чем выдать товарища, агенты ФБР упорно продолжали наседать на них в надежде на то, что кто-нибудь да "расколется".

"Раскололся" Хемп Робинсон. Еще зимой 1980 года он снабдил агентов ФБР сведениями, которые помогли арестовать Харрелсона в Хьюстоне и предъявить ему обвинение в незаконном хранении оружия. Теперь Робинсон сообщил агентам новые сведения. Он сказал, что примерно 13 мая, т. е. за две недели до убийства Вуда, Харрелсон попросил купить ему ружье и привезти в Остин. "Купи мне "пушку", из которой можно было бы стрелять без промаха метров с четырехсот", — сказал он ему.

Старый приятель Харрелсона Грег Гудрем, которому было предъявлено обвинение в крупной краже и хранении огнестрельного оружия (потом эти обвинения были сняты), вспомнил, что через десять дней после вечеринки по случаю помолвки Хемпа Робинсона Харрелсон показал ему мощную винтовку, спрятанную в багажнике его синего "линкольна". Харрелсон сказал, что это его любимая винтовка — "кадиллак" среди винтовок, как часто называли "уэзербай-марк-V" калибра 0,240. Хотя ФБР вот уже почти два года занималось поисками орудия убийства, полагая, что в судью Вуда стреляли из винтовки калибра 0,243, они как-то и не подумали, что винтовка "уэзербай" калибра 0,240 стреляет теми же пулями. Вполне могло оказаться, что все эти два года агенты искали совсем не ту винтовку.

Но к тому времени и сами агенты уже начали подозревать, что здесь что-то не так. Они разыскали почти все винтовки калибра 0,243, проданные на территории трех соседних штатов за несколько лет до убийства. Для дачи показаний большому жюри был вызван даже один полицейский из Хьюстона на том лишь основании, что, по имеющимся данным, он был неравнодушен к винтовкам калибра 0,243 и купил себе несколько штук для коллекции. Орудие убийства было, пожалуй, единственным главным вещественным доказательством. Если оно действительно существовало и если Джо-Энн Харрелсон знала, где оно зарыто, надежд, что она укажет его местонахождение, практически не было. Из её бесед с мужем агентам ФБР стало ясно, что та скорее сядет в тюрьму, чем даст против него показания. Хотя подслушивание разговоров братьев Чагра было прекращено еще в январе, установленные в камере Харрелсона микрофоны не снимались до конца мая. Кроме того, в соседней камере сидел стукач. Харрелсон обещал Джо-Энн, что, как только все эти неприятности останутся позади (а он верил, что это произойдет, очень скоро), они отправятся в кругосветное путешествие. Он велел ей всегда помнить четыре магических слова: "Все пройдет, даже это".

Вскоре после второй отчаянной попытки агентов ФБР найти орудие убийства в районе озера Рей-Хаббард два брата, добывавшие себе на пропитание сбором пустых алюминиевых банок, наткнулись на разбухший от влаги ружейный приклад около ручья Буффало. Вся краска уже слезла, и приклад был в довольно плохом состоянии. Но агентам все же удалось установить, что изготовителем была компания в Саут-Гейте (штат Калифорния). Внимательно осмотрев приклад, главный инженер фирмы сказал, что он мог быть от одного из четырех или пяти типов производимых ими винтовок, включая "уэзербай-марк-V" калибра 0.240. По просьбе агентов компания назвала им фамилии дилеров в штатах Невада, Оклахома и Техас, которые продавали винтовки "уэзербай". В списке значилось 250 человек. Предстояли длительные и утомительные поиски, потому что у ФБР не было ствола, на котором обычно выбивают серийный номер винтовки.

Пока несколько групп агентов изучали бухгалтерские книги дилеров и разыскивали покупателей всех винтовок, проданных за три года до убийства, пять водолазов из Панама-Сити (штат Флорида) вели поиск в мутных водах озера Рей-Хаббард к востоку от Далласа. Они извлекли из грязи и ила угнанные мотоцикл и джип, сейф, кабину грузовика и три ружья, но ствола нужной винтовки найти так и не удалось.

В конце августа, когда поиски уже подходили к концу, агенты, просматривавшие бухгалтерские книги в магазине спортивных товаров в далласском торговом центре "Квадрэнгл", неожиданно обнаружили, что покупатель винтовки "уэзербай-марк-V" калибра 0,240 указал несуществующий номер телефона и адрес, по которому вообще никаких домом не было. Винтовка вместе с оптическим прицелом и коробкой патронов была куплена 17 мая 1979 года, т. е. за двенадцать дней до убийства Джона Вуда, женщиной, назвавшейся Фей Кинг. Анализ отпечатков пальцев, которые были оставлены покупательницей на специальной форме Бюро по алкогольным напиткам, табачным изделиям и огнестрельному оружию, показал, что они принадлежат Джо-Энн Харрелсон. Почерк заполненной формы в точности соответствовал образцам почерка, взятым у миссис Харрелсон несколько недель назад.

1 сентября Джо-Энн Харрелсон была арестована в Хьюстоне по обвинению в использовании чужой фамилии при покупке оружия — федеральное преступление, наказуемое тюремным заключением до пяти лет. Кроме приклада винтовки, из которой, как полагало ФБР, был убит судья Вуд, агентам ничего больше найти не удалось. Но теперь, после 27 месяцев расследования, они установили, что Джо-Энн Харрелсон купила винтовку, которая могла быть использована для убийства. Лучшего вещественного доказательства у них пока не было.

39

Кэлвин Райт был человеком практичным. Хотя Джимми Чагра и рассчитывал на его помощь в организации побега из Ливенуортской тюрьмы, этот бывший наемник, представ перед большим жюри 2 сентября, заявил адвокату: "Когда дерутся слоны, они затаптывают муравьев. Я не хочу, чтобы меня тоже затоптали". Агенты ФБР признались теперь, что пленки, которые они в свое время проигрывали Кэлвину в Ливенуорте, были сфабрикованы. Джимми Чагра сильно тогда расстроился, так как там был записан голос Харрелсона. Но все эти записи были всего лишь уловкой, призванной выяснить, что будет делать дальше Кэлвин. Тот сразу же позвонил Джо Чагре. Но, как потом выяснилось, Кэлвин ничего не знал об убийстве Вуда. Он даже не ведал о замышлявшемся Джимми плане побега.

В конце лета перед большим жюри предстало несколько "тайных" свидетелей, показания которых выслушивались в обстановке строжайшей секретности. Это делалось в специальной комнате на пятом этаже почтового ведомства и центре города, куда теперь тайком перебирались присяжные из здания федерального суда. Свидетелей с наброшенными на головы пиджаками, как правило, доставляли на автомашинах в подземный гараж, а внутри здания и в его окрестностях в это время патрулировали агенты ФБР с "уоки-токи". Одной из таких "тайных" свидетельниц была Синди Коут, секретарь Лиз Чагра, сопровождавшая ее в клуб "Жокей" в Лас-Всгасс через месяц после убийства Вуда. Она сказала присяжным, что у Лиз в руках был бежевый чемоданчик и что та сильно нервничала. Больше она ничего не знала. Другой "тайный" свидетель по внешним данным сильно смахивал на Джерри Рея Джеймса: плотный, с лысиной и седыми волосами. На правой руке у него была вытатуирована пантера. Судя по тому, что Джеймс долго не выходил из комнаты, где заседало большое жюри, рассказывать ему было о чем.

Утром 3 октября появилась еще одна "тайная" свидетельница в образе прекрасной блондинки: после семи месяцев тюрьмы дочь Джо-Энн Харрелсон Тереза Старр решила наконец заговорить.

Притихшая и почти болезненно застенчивая, эта 23-летняя девушка "изливала душу" большому жюри почти целый день. Она отказывалась давать показания ранее, потому что боялась за мать и за себя. Обвинители уже знали, что после убийства судьи Джо-Энн Харрелсон дважды пыталась наложить на себя руки. Теперь Тереза добавила, что по меньшей мере в одном случае не обошлось без посторонней помощи. Харрелсон сам пытался убить жену, так как ему, разумеется, было бы лучше, если бы она умерла. Тереза рассказала, как однажды, когда Чарлз и Джо-Энн принимали наркотики у себя на квартире в Далласе. Харрелсон привязал жену к креслу и оставил, в надежде, что она умрет. Обвинители не стали заставлять свидетельницу вспоминать подробности ее романа с отчимом, ограничившись лишь констатацией того, что любовная связь между ними действительно имела место. Тереза сохранила около двадцати любовных писем, написанных ей человеком, который подозревался теперь в убийстве. В одном из них говорилось: "Все пройдет, и мы будем любить друг друга. Ты и я. Вечно". Как и под всеми другими письмами, там стояла подпись: "Паппи".

Тереза сказала, что оказалась втянутой в дело об убийстве Вуда в июне, т. е. через несколько недель после этого трагического события. В то время она жила у родного отца в Аранзас-Пассе близ Корпус-Кристи и дожидалась развода с мужем Майклом Джеспером. Однажды позвонила мать и попросила Терезу встретиться с ней и Чарлзом Харрелсоном в одном из отелей на берегу моря на острове Падре. Там Харрелсон спросил Терезу, не хочет ли та заработать немного денег. Для этого ей нужно всего лишь уехать из города и привезти один пакет. "Если ты сделаешь это, заработаешь сразу несколько тысяч долларов", — сказал он. Тереза согласилась, и Харрелсон подробно рассказал, что нужно делать. Она должна была вылететь в Лас-Вегас, остановиться в клубе "Жокей" и дожидаться звонка по телефону-автомату в одном из трех казино на ее усмотрение. Звонок поступил 24 июня, когда она дожидалась в казино "Фремонт". Харрелсон велел Терезе вернуться к себе в номер в клубе "Жокей" и приготовиться к отъезду. Едва она собрала вещи, как в дверь постучали. Вошла беременная женщина с длинными каштановыми волосами. Она подошла к дивану, положила на него чемоданчик, вытерла отпечатки пальцев бумажной салфеткой и вышла, не сказав ни слона.

— Это была Элизабет Чагра? — спросил обвинитель Рей Джан.

— Не знаю, — ответила Тереза.

Когда женщина ушла, Тереза открыла чемоданчик и увидела там коробку, завернутую в коричневую бумагу. Она не стала ее открывать, а только поднесла к уху и встряхнула. "Мне было просто любопытно", — объяснила она. На другой день Тереза передала чемоданчик Чарлзу и Джо-Энн Харрелсон, которые встретили ее в аэропорту Корпус-Кристи. "Они были безумно рады, — продолжала Тереза. — Я вытащила чемоданчик из собственного чемодана и положила его на переднее сиденье. По дороге из аэропорта мать открыла коробку, в которой оказалось несколько пачек стодолларовых бумажек. Кто-то из них — не помню, мать или Чарлз — сказал: "Там, наверное, более четверти миллиона". Они были очень довольны". Харрелсон дал Терезе 5000 долларов.

Когда Тереза вернулась домой, отец сказал, что ее разыскивали агенты ФБР. На следующий день они явились снова, но девушка отказалась отвечать на их вопросы. Когда агенты уехали, она позвонила Чарлзу и Джо-Энн. Те спокойно выслушали ее и посоветовали не волноваться. Однако чуть позже Харрелсон велел ей ни с кем этот инцидент не обсуждать и "молчать как могила". Тереза не смогла объяснить, что именно побудило ее ввязаться в это дело. Она сказала лишь, что впервые, сколько она себя помнит, мать попросила ее об одолжении. "Мне хотелось сделать ей приятное", — добавила она.

Через две недели после тайных показаний Терезы большому жюри и через четырнадцать месяцев после ареста Чарлза Харрелсона на пустынном шоссе близ Вэн-Хорна тот наконец предстал перед судом в Хьюстоне по обвинению в незаконном хранении оружия. В обстановке строжайших мер безопасности репортеры и публика заполнили здание окружного суда, чтобы взглянуть на человека, подозреваемого в убийстве судьи Вуда, а заодно и на его жену и падчерицу, пришедших поддержать его морально.

К этому времени суд присяжных в Далласе уже признал Джо-Энн Харрелсон виновной в совершении преступления, предусмотренного федеральным законодательством, — использовании чужой фамилии для приобретения оружия — и приговорил ее к трем годам тюремного заключения. Но на этом ее несчастья далеко не кончились. Вскоре Джо-Энн Харрелсон была вновь вызвана в суд для дачи показаний большому жюри в связи с делом об убийстве Вуда. Власти решили предоставить ей так называемый частичный свидетельский иммунитет, что означало, что ее показания не могли быть использованы для привлечения её к ответственности перед законом по делу об убийстве Вуда, но ей могло быть предъявлено обвинение в воспрепятствовании правосудию. Кроме того, ее предупредили, что, если она не будет правдиво отвечать на четко сформулированные вопросы большого жюри, ей могут предъявить обвинение в лжесвидетельстве. А это считалось одним из тяжких преступлений: каждое ложное показание влекло за собой пять лет тюрьмы дополнительно к уже полученному сроку. Содержание показаний Джо-Энн Харрелсон, которые она дала большому жюри, осталось тайной, но власти, очевидно, было разочарованы ее ответами, так как все закончилось тем, что она была осуждена по пяти пунктам обвинения в лжесвидетельстве.

Боб Таррент, адвокат Харрелсона, начал защиту довольно странно и даже несерьезно. Его клиенту было предъявлено обвинение в незаконном хранении оружия на том основании, что отбывший наказание уголовный преступник не имеет права иметь оружие, в то время как в машине Харрелсона было обнаружено целых пять единиц огнестрельного оружия (власти узнали об этом от его приятеля Хемпа Робинсона). Таррент сделал бесчисленное множество заявлений, внес явно непродуманные ходатайства и выступил со всевозможными опровержениями и возражениями, утверждая, что Харрелсон стал жертвой заговора и что судебный процесс в Хьюстоне незаконен, так как в камере подсудимого власти установили подслушивающие устройства. Судья Путнем Рейтер — человек с огромным терпением — напомнил адвокату, что апелляционный суд штата Техас признал законность установки этих подслушивающих устройств. Кроме того, ходатайства и возражения заявлялись Таррентом в нарушение установленной процедуры. Когда Таррент сказал, что он незнаком с нею, в зале раздался сдавленный смех. "Я плохо учился на юридическом факультете, — признался адвокат Харрелсона. — поэтому не знаю, как правильно формулировать все эти возражения".

Когда судья предложил Тарренту воспользоваться его собственным справочником, Харрелсон в отчаянии закатил глаза и презрительно замотал головой. Обвинители улыбались, откинувшись на спинки стульев.

Показания самого Харрелсона тоже завершились полным провалом. Когда его спросили, почему он не явился в суд еще в июле 1980 года, Харрелсон сказал, что проспал. Почему же тогда он не уведомил об этом суд, когда проснулся? На это Харрелсон ответил, что услышал по радио, будто полицейским в Хьюстоне было приказано стрелять в него без предупреждения.

Хотя максимальное наказание было десять лет тюрьмы и штраф в 5000 долларов, обвинение потребовало увеличить его вдвое, учитывая, что в 1968 году Харрелсон уже был осужден по аналогичному обвинению в незаконном хранении оружия в Канзас-Сити. Суд присяжных счел это требование обоснованным и приговорил Чарлза Харрелсона к двадцати годам тюремного заключения и штрафу в 10 000 долларов.

Но на этом несчастья Харрелсона далеко не закончились, в окружном суде Хьюстона дожидались своей очереди и другие обвинения против него, включая хранение незаконных атрибутов азартных игр (игральные кости, наполненные свинцом) и хранение наркотиков (кокаина), а также неявку в суд. Обвинители дали понять, что наступит время, и они предъявят ему и эти обвинения. "Кто еще, как не Чарлз Харрелсон, должен предстать перед судом еще раз!" — воскликнул один из обвини гелей. К тому же в Вэн-Хорне его ожидало еще обвинение в незаконном хранении оружия и кокаина.

9 декабря 1981 года Чарлз Харрелсон вновь оказался в Вэн-Хорне — городе, откуда пятнадцать месяцев назад потянулась ниточка, позволившая раскрыть убийство судьи Вуда. Он не стал оспаривать ни один из пунктов обвинения, хотя и не признал своей вины, и был приговорен еще к сорока годам тюремного заключения.

40

С того памятного дня, когда агенты ФБР в течение четырнадцати часов обыскивали его дом, прошел уже почти год, а Джо Чагра все еще с трудом верил, что этот кошмар действительно выпал на его долю. Казалось, все это происходило на другой планете с незнакомым ему человеком, случайно носившим его фамилию. Перед глазами Джо все еще суетились бесчисленные агенты, с четкостью роботов вывинчивавшие лампочки из патронов, перелистывавшие поваренные книги и рывшиеся в мешке с детскими пеленками. Он еще слышал, как незнакомый ему человек протестовал его голосом, говорил, что это какая-то ошибка, что он не уголовный преступник, а адвокат по уголовным делам. Разве они не видят разницы? Но такой же аргумент выдвигал в свое время и Ли, — аргумент, который он повторял до самой могилы.

В эти дни Джо много думал о Ли. И о Джимми. Тень Ли, казалось, все время витала теперь в доме на Санта-Анита-стрит — там, где он жил когда-то. Правда, теперь это был уже совсем не тот дом. По распоряжению Джо там появились спортивный зал с огромным зеркалом, бильярдный стол, игральный автомат, телескоп, батут, плавательный бассейн и два "мерседеса": "его" и "ее". Но все по-прежнему было пронизано духом Ли, который, казалось, "поселился там навсегда. Джимми жил поблизости. Только дома его сейчас не было. И не будет до 2010 года. Мать все еще жила чуть дальше на той же улице в квартире с другой стороны дома Пэтси, где некогда обитал и ее покойный муж Абду. Теперь она составляла новый семейный альбом из фотографий и вырезок, тридцатый в этой бесконечной серии. Пэтси развелась с Риком де ла Торре — последней жертвой судьи Вуда, отправившего его в тюрьму. Джо теперь редко появлялся у себя в адвокатской конторе, а когда приезжал туда, то не знал, что делать, так как делать было особенно нечего. Джо усаживался за большой письменный стол и тупо смотрел на фотографии Абду и Ли, висевшие в рамках на противоположной стене. Фотографии Джимми в конторе не было. Джо иногда шутил по этому поводу, что все хорошие снимки Джимми имеют внизу номера.

Разминаясь во дворе на батуте, Джо иногда видел трех детей Джимми, игравших по соседству. Джимми так еще и не видел самого младшего сына, родившегося, когда он был уже в тюрьме. Джо начинал думать о собственных детях, и тогда на глазах у него появлялись слезы. Однажды он пошел со своим четырехлетним Джозефом в большой супермаркет, и тот где-то затерялся. Мальчишка метался в проходах весь в слезах и вопил: "Папа! Папа!" Увидев наконец отца, он закричал: "Я испугался! Я думал, тебя забрали!"

В последнее время Джо и Пэтти редко виделись с Лиз, женой Джимми. Но и в те редкие моменты она была либо одурманена наркотиками, либо злилась и нервничала, что еще не успела "намарафетиться". Лиз, видимо, восстановила Джимми против родственников. Она винила Джо в том, что куда-то исчезли деньги, которые Джимми хотел использовать на организацию побега: примерно 500 000 долларов. На самом же деле ни Джо, ни Пэтти этих денег никогда и не видели. Когда Джимми был арестован в Лас-Вегасе, отец Лиз доставил деньги обратно в Эль-Пасо, а через несколько месяцев они куда-то исчезли. Джо и Пэтти считали, что Лиз просто промотала их или спрятала куда-то и забыла. Она накупила себе много новой мебели и, наверное, отдала часть денег поручителю, обеспечившему условное освобождение Джимми, выкупив кое-что из драгоценностей, внесенных в свое время под залог. Разговаривая с Джимми, Джо пытался выгородить Лиз или же по меньшей мере молчать, когда тот бушевал по поводу пропавших денег. И вот теперь Джимми, а может быть, и ФБР считали, что Джо потерял деньги или припрятал, чтобы воспользоваться ими позже. На самом же деле Джо уже несколько месяцев сидел без гроша. Он даже пытался продать "мерседес" стоимостью 60 000 долларов, который был подарен ему Джимми в счет будущего адвокатского гонорара.

Джо лишь вскользь упомянул о желании продать "мерседес" в присутствии нескольких федеральных обвинителей и агентов ФБР. Это было в холле суда в Вэн-Хорне в тот день, когда Чарли Харрелсон заявил, что согласен понести наказание, не признав своей вины. Но то, что последовало за этим, окончательно убедило Джо Чагру в его полной беспомощности: он оказался всего лишь маленьким ноликом в некоем страшном уравнении в духе сочинений Оруэлла, и власти могли легко либо использовать его, либо зачеркнуть по собственному усмотрению.

Одной случайно оброненной фразы оказалось достаточно, чтобы агенты ФБР составили соответствующий рапорт, и уже через несколько дней на их псарне, где в то время работала Пэтти, появились агенты из Управления по борьбе с наркотиками и конфисковали автомобиль, заявив, что он использовался в целях контрабанды наркотиков.

К тому времени Джо был уже абсолютно уверен, что независимо от имеющихся у них фактов власти непременно предъявят ему обвинение в причастности к убийству Вуда. На данной стадии расследования лишь несколько чиновников в министерстве юстиции знали о масштабах операции с подслушивающими устройствами в Ливенуорте. Джо прослушал лишь небольшой отрывок магнитофонной записи, где Джимми сказал ему: "Это ты велел сделать это. Ты! Ты!" А Джо в свойственном ему стиле бездумно брякнул тогда, будто думал, что Джимми наймет для убийства кого-нибудь из мафии. Насколько ему было известно, другими доказательствами были лишь показания Джерри Рея Джеймса. Но Джо считал, что присяжные с пониманием отнесутся к склонности Джимми изображать из себя "птицу высокого полета". Они поймут, что брат мог бы похвастаться и убийством Авраама Линкольна, если бы знал, что Джерри Рей Джеймс поверит ему. Билли Рэвкайнд пытался заставить Джо осознать всю серьезность возможного обвинения в хранении наркотиков. "Забудь об убийстве, — не раз говорил он ему. — Подумай лучше о наркотиках, найденных у тебя дома. Для кого ты держал весь этот кокаин? Кто будет отсиживать пятнадцать лет за это?" Джо знал, какое наказание влечет за собой обвинение в хранении наркотиков, но заставить себя переключить свое внимание на это он просто не мог. Ведь лично ему было совершенно ясно (и присяжные тоже это поймут), что наркотики — это всего лишь эпизод в широкомасштабном расследовании убийства Вуда.

В те моменты, когда Джо ясно осознавал, что власти загнали его в угол, он вспоминал, как Джимми почти по-детски умолял помочь ему выбраться из тюрьмы, и тогда он с особой силой понимал то, что может понять лишь любящий брат: что бы ни случилось, какие бы испытания ни выпали на его долю, Джо никогда не будет давать показаний против родного брата или невестки. Но все, к сожалению, развивалось именно в этом направлении.

Джо, например, хорошо помнил один разговор с Джимми, когда тот чуть ли не со слезами на глазах рассказывал ему о замышлявшемся побеге. Джимми сказал тогда: "Когда я хорошенько все продумаю и сбегу, куплю себе судно и поплыву на Восток… На корабле можно идти, где хочешь. Если они вздумают делать обыск, им придется туго. Ты понимаешь, что я имею в виду. Они даже знать не будут, что я на этом судне. В такое плавание можно пуститься на корабле минимум восемьдесят футов длиной… Такой кораблик будет стоить где-то четыреста-пятьсот тысяч долларов. Еще сто сорок тысяч понадобится на вертолет и самолет, чтобы выбраться отсюда… Получается, что только на это мне нужно будет почти шестьсот тысяч. Но ведь еще придется и жить на что-то. На Востоке или где-то там еще. Черт, мне нужен минимум миллион долларов. А может, и больше. Но тогда не на что будет жить моей семье. У моих детей ничего не будет до конца жизни. У твоих есть ты, Джо. А у моих нет отца. Он гниет в этой вонючей тюрьме. Мне плевать, что еще двадцать миллионов заключенных вопят, чтобы адвокаты вызволили нх отсюда. Я в их число не вхожу. Ведь я твой брат! Я мог бы сказать: ерунда, Джо продаст все эти чертовы кольца и машины и, если нужно, выложит денежки уже на другое утро. Но сейчас я этого сказать не могу. Для чего же тогда я передал тебе все свои деньги? Ты же обещал к ним не притрагиваться. И вот на тебе. В один прекрасный день ты заявляешь, что в наличии осталось каких-то четыреста семьдесят [тысяч]. Через неделю ты говоришь, что осталось уже двести двадцать [тысяч]. А я знать не знаю, куда они подевались. Разве это справедливо, Джо? Нет, не справедливо. По отношению ко мне. Ведь ты на свободе, а я — нет. Ты думаешь, мне приятно все это говорить? Но мне не хочется торчать здесь двадцать лет и спокойненько наблюдать, как отклоняется одно твое ходатайство за другим и как они готовят новое обвинение. Я, конечно, пытаюсь как-то тебя спасти, прикрыть от пинков и твой зад. Я хочу, чтобы ты твердо усвоил одно, Джо: я никогда не допущу, чтобы и ты оказался в тюрьме. Если все будет идти к этому, я им просто скажу…"

Скажу что? Что Джо непричастен к убийству Вуда? Они и так это знают, если, конечно, у них хоть немного голова варит. Ведь всем и так ясно, что Джимми мог легко спасти и брата, и жену, если бы только рассказал правду о том, что произошло в действительности. Но Джимми делать это не собирался. Это было не в его стиле. И с этим пришлось смириться и Джо, и ФБР.

Где-то в течение второй недели марта 1982 года адвокат Билли Рэвкайнд встретился в Сан-Антонио с агентом ФБР Миком Маккормиком и предложил пообедать вместе с обвинителями — супружеской парой Реем и Лерой Джан. Рэвкайнд установил хорошие отношения с Маккормиком и четой Джан, настолько хорошие, что коллеги считали, что он, как выразился один из юристов, "ногой открывает дверь в их кабинет". Рэвкайнд же говорил, что делает лишь то, что должен делать любой добросовестный адвокат, — пытается спасти своего клиента. Он убедил представителей ФБР еще раз проверить Джо на "детекторе лжи", но на сей раз их собственным экспертом. Результаты проверки подтвердили правдивость утверждения Джо о непричастности к убийству Вуда, но не подтвердили, что его отношения с Харрелсоном не выходили за рамки отношений между адвокатом и его клиентом. Несмотря на показную уверенность обвинения, Рэвкайнд знал, что оно опасалось, как бы суд действительно не признал факт нарушения закона о неразглашении сведении, сообщаемых клиентом своему адвокату. До этого обвинители надеялись предложить целую серию сделок и тем самым запершить затянувшееся расследование без единого судебного процесса, но этим надеждам не суждено было сбыться. Джо был их последним шансом. Если и он будет упущен, то тогда придется проводить процесс в полном объеме. Рэвкайнд знал, что Джо не будет показывать против родного брата, но, если он согласится принести в жертву Чарлза Харрелсона, с ним можно будет договориться. К этому времени Рэвкайнд уже знал, что в беседах с Джо Харрелсон признался в убийстве Вуда. Но возникал вопрос: когда это произошло? Рэвкайнд сам не мог на это ответить, по всем своим видом показывал обвинителям, что и это ему известно. Если Харрелсон признался в убийстве на первой же встрече с Джо, т. е. еще до того, как между ними установились отношения клиента и адвоката, то тогда Джо имел полное право рассказать все, что знает, а Рэвкайнд мог заключить с обвинением сделку.

После обеда вся компания отправилась на кофе домой к Джанам, где адвокат вновь поднял вопрос о компромиссной договоренности. Рей Джан — массивный мужчина с обезоруживающим простодушием большого медведя — напомнил Рэвкайнду, что, хотя окончательное решение остается за Вашингтоном, он все же готов рекомендовать властям снять с Джо обвинения в соучастии в убийстве и хранении наркотиков, если тот признает себя виновным по одному пункту — в воспрепятствовании правосудию. Максимальным наказанием в этом случае было пятилетнее тюремное заключение, но со временем (и Джан готов был замолвить словечко комиссии по условно-досрочному освобождению) Джо может оказаться на свободе уже через полтора года. Джан обещал даже благосклонно отнестись к ходатайству восстановить Джо в праве заниматься адвокатской практикой. "Но ответ мне нужно получить сейчас, — предупредил он Рэвкайнда. — У нас уже все готово для предъявления обвинений, хотя мы этого пока не делаем. После предъявления обвинений мы уже ничего сделать не сможем.

На другой день Рэвкайнд вылетел в Эль-Пасо и ознакомил с этим предложением Джо. Тот сразу же запротестовал, сказав, что он ни в чем не виновен.

— Как я могу признать себя виновным в воспрепятствовании правосудию, если я этого не делал? — возмутился Джо.

— Джо, — сказал адвокат, — вопрос об убийстве они вообще не поднимают. Если они захотят, то смогут достать тебя уже по одному пункту о хранении наркотиков. То, что они предлагают, — совсем неплохая сделка.

Джо сказал, что посоветуется с Пэтти и сообщит об окончательном решении позже.

Через несколько дней Джо и Пэтти вылетели в Даллас, чтобы встретиться в конторе Рэвкайнда с Джанами и агентом ФБР Миком Маккормиком. Рей Джан повторил предложение, сделанное на встрече с адвокатом в Сан-Антонио. Но его интересовало, на какую услугу со стороны Джо они могут рассчитывать. "Он хочет услышать твое контрпредложение, — уточнил Рэвкайнд. — В противном случае обвинению придется покупать кота в мешке". Пока Рэвкайнд и Пэтти прогуливались на улице, Джо Чагра говорил с обвинителями о том, что их интересовало.

Джо вернулся в Эль-Пасо, так и не приняв предложения властей. Он объяснил это тем, что надо еще обо всем хорошенько подумать. Пэтти вспоминала потом: "Через несколько дней к нам снова пришли Билли Рэвкайнд и Мик Маккормик. Агент ФБР сказал, что для Джо это действительно последний шанс. Но Джо просто не мог принять их предложение. Он не видел в этом никакой необходимости, так как был уверен, что властям до него не добраться. Он знал, что у них были магнитофонные записи, но не знал, в каком количестве и насколько они были серьезны. Он действительно даже не предполагал, какими доказательствами располагало обвинение". Перед уходом Маккормик напомнил Джо, как все обстоит на самом деле: через несколько недель власти предъявят Джимми, Лиз, Джо и Чарлзу Харрелсону обвинение в соучастии в убийстве судьи Вуда, а Джо-Энн Харрелсон — в воспрепятствовании правосудию. При этом они собираются установить сумму залога, превышающую один миллион долларов для каждого обвиняемого. А это будет означать, что Джо не выйдет из тюрьмы в течение многих месяцев, а может быть, и лет.

Маккормик ничего не преувеличил. 15 апреля 1982 года, т. е. почти через три года после убийства судьи Джона Вуда, большое жюри предъявило обвинения всем пятерым. Джимми Чагра и Чарлз Харрелсон обвинялись в убийстве, что автоматически влекло за собой пожизненное заключение, Джо и Лиз Чагра обвинялись в преступном сговоре с целью убийства и в воспрепятствовании правосудию (уже одно обвинение в сговоре влекло за собой пожизненное заключение). Джимми и Джо Чагра были также предъявлены обвинения в хранении наркотиков. Джимми, Джо и Лиз Чагра, а также отцу Лиз Лиону Николсу было предъявлено отдельное обвинение в уклонении от уплаты подоходного федерального налога в 1979 году.

Подсудимые, не отбывавшие наказание в момент предъявления обвинений, были в тот же день взяты под стражу и отправлены в тюрьму. Для Джо-Энн Харрелсон был установлен залог 250 000, для Лиз Чагра — 1 100 000 и для Джо Чагры — 1 600 000 долларов.

41

В первую неделю августа начались предварительные слушания по делам пяти обвиняемых, к защите которых была привлечена весьма внушительная армия из лучших адвокатов. Лиз Чагра вновь призвала на помощь знаменитого техасского адвоката Уоррена Бернетта, участвовавшего в процессе год назад, примерно в то же время, когда был произведен обыск в домах семьи Чагры. Бернетт уже изложил в общих чертах линию защиты, которая представлялась весьма надежной. Его позиция сводилась к тому, что Лиз не ведала, что деньги, переданные ею в клубе "Жокей", были платой за убийство Вуда. Она также не знала, что ее муж причастен к этому преступлению, хотя магнитофонные записи свидетельствовали об обратном. Но адвоката это не смущало. Чарлз Харрелсон, Джо-Энн Харрелсон и Джимми Чагра заявили о финансовой несостоятельности и попросили, чтобы суд назначил нм адвокатов из числа предложенных ими кандидатур. Харрелсон назвал Тома Шарил — помощника уже вышедшего на пенсию адвоката Перси Формена, неоднократно защищавшего его на прошлых процессах по обвинению в убийстве по найму. Джимми попросил, чтобы его защищал давнишний его знакомый, адвокат из Лас-Вегаса Оскар Гудмен. Судья Уильям Сешнс удовлетворил их просьбу. Поскольку Джо-Энн Харрелсон не назвала собственной кандидатуры, судья поручил её защиту опытному адвокату из Сан-Антонио Чарлзу Кэмпиону. Помимо воспрепятствования правосудию в деле об убийстве, ей было предъявлено обвинение из пяти пунктов в даче ложных показаний большому жюри. Дело о лжесвидетельстве Джо-Энн Харрелсон, равно как и дела Джимми, Лиз и Джо Чагра об уклонении от уплаты подоходного налога должны были рассматриваться на отдельных заседаниях.

Билли Рэвкайнд все еще возглавлял бригаду адвокатов Джо Чагры. Свою помощь предложили еще несколько юристов, включая Сиба Абрахама, его нового партнера Чарлза Робертса, а также Эда Моллета и Сэма Гиберсона из Хьюстона. Один из лучших специалистов по конституционному праву в штате Техас Джеральд Голдстайн из Сан-Антонио предложил свои услуги в качестве консультанта. Голдстайн, Моллет и Гиберсон были подключены к бригаде адвокатов Джо Чагры прежде всего для консультаций в такой сравнительно новой с юридической точки зрения области, как электронное наблюдение. Гиберсон был, в сущности, одним из немногих юристов в стране, специализировавшихся в вопросах правовой регламентации доказательств, предъявленных в виде магнитофонных записей.

За три с половиной месяца, прошедших с момента предъявления обвинений и до начала предварительных слушаний, Гиберсон прослушал все 914 катушек с магнитофонными записями на более чем 1000 часов звучания. С помощью опытных лингвистов и электронных машин он составил собственный текст расшифровки записей, который значительно отличался от официальной версии. Методы анализа и оборудование, использованное Гиберсоном, были значительно совершеннее тех, что применялись министерством юстиции, и это тут же сказалось на результатах.

Порой разница в расшифровке сводилась лишь к небольшому смещению акцентов, но в некоторых случаях расхождения были весьма существенны. Например, в одном месте в официальном тексте значилось, будто Джо Чагра сказал: "Убей его, убей!", в то время как в действительности тот сказал: "Бей их, бей!"

Но у защитников не было единой тактики, поскольку у каждого подсудимого были свои проблемы и их интересы не всегда совпадали. Адвокату Чарлзу Кэмпиону, например, предстояло постоянно напоминать присяжным, что его клиентке Джо-Энн Харрелсон предъявлено обвинение не в соучастии в убийстве, а в воспрепятствовании расследованию. Перед обвинением стояла главная задача — доказать, что Джимми Чагра и Чарлз Харрелсон вступили в преступный сговор. Лиз и Джо были для него лишь второстепенными фигурами, хотя без них обвинению было бы трудно доказать факт наличия преступного сговора между Джимми Чагрой и Харрелсоном. Таким образом, интересы адвокатов Джимми Чагры и Чарлза Харрелсона не всегда совпадали с интересами защитников Лиз и Джо.

К концу первой недели предварительных слушаний юристы и репортеры уже называли весь этот процесс "цирком". Улучив момент, Чарлз Харрелсон пожаловался репортерам, что агенты ФБР подложили ему в камеру духи и предметы женского туалета, рассчитывая на то, что их там обнаружит жена. Джимми и Лиз все время обменивались похотливыми взглядами, а Чарлз и Джо-Энн шептались и трогали друг друга так часто, что судебный пристав рассадил их по разные стороны стола защиты. Харрелсон объявил очередную голодовку (вторую или третью менее чем за год), но выглядел подтянутым, энергичным и во всеоружии. До голодовки и помещения в тюремную больницу Чарли работал на хлопковых плантациях недалеко от своего родного городка Лавледи.

Джо Чагра тоже похудел. Большую часть лета он провел в крохотной камере без кондиционера в местечке Сегуин к северо-востоку от Сан-Антонио. Его ежедневный рацион состоял из сдобной булочки на завтрак и комплексной закуски на обед и ужин. В обычной ситуации Джо поместили бы в просторную и современную тюрьму в Бастропе, но еще до этого власти решили перевести Джимми из Мэрионской тюрьмы особо строгого режима в тюрьму в Бастропе и теперь не хотели, чтобы оба брата находились в одном и том же месте. Обе женщины были помещены в Бексарскую окружную тюрьму в Сан-Антонио. Джо-Энн выглядела посвежевшей и даже похорошевшей в своем розовом платье, Лиз же была похожа на заплывшую жиром девицу из отряда герл-скаутов, напялившую на себя спальный мешок. Тоненькая и стройная, как манекенщица, в момент ареста четыре месяца назад, она теперь растолстела, прибавив в тюрьме более восемнадцати килограммов. Навещавшие их родственники сообщили, что в течение последних нескольких недель Джимми и Лиз обратились к богу. Лиз утверждала, что родилась заново.

Джимми так не говорил, но Пэтти Чагра сообщила, что он теперь читает и цитирует Библию. В разговоре с нею он как-то сказал, что несколько лет назад "запродал душу дьяволу" в обмен на богатство (он понимал это буквально, в духе классической трагедии Фауста), но теперь осознал ошибочность избранного пути. Тогда Пэтти спросила в упор: "Ты хочешь амии., что расскажешь теперь правду и вызволишь из тюрьмы Лиз и Джо?" Но Джимми ответил, что это не в его духе.

Все в семье Чагры гадали, как поведет себя Джимми в создавшейся ситуации: ведь матери его детей грозило длительное тюремное заключение. "Как поступит Джимми?" — спросил один из друзей Пэтти. И та ответила вопросом на вопрос: "Ну а как бы ты поступил?" Скорее всего, Джимми придется всю жизнь провести в тюрьме, независимо от исхода очередного процесса. Казалось бы, чего проще: встать и взять всю вину на себя. Но в перевернутом с ног на голову "кодексе" Джимми простых вещей не было. Пока Джо лично не ознакомился с содержанием длиннейшей расшифровки магнитофонных записей и не осознал наконец всю тяжесть собранных против него улик, он, как и почти все, считал, что в своем стремлении убить Вуда Джимми руководствовался сугубо корыстными мотивами. Но магнитофонные записи включали несколько коротких замечаний, выставлявших Джимми Чагру в несколько более выгодном дли него свете (правда, никто из присяжных об этом так и не узнал). Как-то вечером, когда Джимми и Джерри Рей Джеймс курили "травку", Джимми признался, что, замышляя убийство судьи, он хотел отомстить за смерть Ли. Именно в этом и состоял, по его словам, главный побудительный мотив. "Я сделал это ради Ли", — сказал он, и в его голосе слышались слезы.

Несмотря на наличие магнитофонных записей, у обвинения было множество слабых мест. Прежде всего, отсутствовало орудие убийства. У властей имелся лишь приклад одной из десяти тысяч винтовок "уэзербай-марк-V", проданных в стране за несколько последних лет. Ряд свидетелей вспомнили под гипнозом, что утром в день убийства судьи видели Чарлза Харрелсона в жилом комплексе "Дижон", но очевидца рокового выстрела у властей не было. Тереза Старр не могла даже с полной уверенностью опознать ту беременную женщину, которая передала ей деньги. И что хуже всего, у обвинения не было по-настоящему неопровержимых доказательств наличия преступного сговора между Джимми Чагрой и Чарлзом Харрелсоном: недостающим звеном был Джо. Что касается проблемы неразглашения сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату, то здесь предстояла жаркая схватка в суде. Даже если судья Сешнс и примет в этой связи решение, удовлетворяющее обвинение (что было весьма вероятно), в дальнейшем оно могло быть отменено судом вышестоящей инстанции, и федеральные власти хорошо это понимали. Оскар Гудмен, адвокат Джимми Чагры, заявил, представив довольно веские аргументы, что если обвинению будет дозволено нарушить закон о неразглашении таких сведений, то это перечеркнет четвертую поправку [к конституции].

Судья Сешнс отклонил ходатайство о том, чтобы он дал себе отвод в качестве судьи, несмотря на заявление специалиста-психиатра, утверждавшего, что судья, произнесший надгробную речь на похоронах жертвы преступления и надевающий пуленепробиваемый жилет из боязни возможного покушения, не может выступать в роли беспристрастного арбитра. Судья игнорировал также и угрозу Рэвкайнда вызвать его в качестве свидетеля защиты в том случае, если обвинение поднимет вопрос о попытке подкупить Генри Уоллеса. Защита привела веский довод в пользу перенесения судебного процесса в другой город. Эд Моллет сказал, что дело о "преступлении века" должно рассматриваться в таком городе, где исключалась бы возможность появления "синдрома Джека Руби". "Присяжные могут подумать, что репутация и честь их города поставлены под угрозу", — сказал он. Особенно если они окажутся в здании федерального суда, носящего имя Джона Вуда. Никто не удивился, когда Сешнс отклонил и это ходатайство. По подсчетам Билли Рэвкайнда, Сешнс отклонил до ста различных ходатайств защиты.

Джо Чагра начал уже впадать в панику. За несколько дней до истечения срока, когда еще можно было заключить сделку между обвинением и защитой о признании им вины в менее тяжком преступлении, Джо Чагра попросил своих адвокатов предпринять еще одну попытку договориться с властями. Рэвкайнд думал, что обвинение тут же ухватится за эту возможность, но, когда он сказал, что его клиент хочет предложить сделку, главный обвинитель Рей Джан сухо спросил: "Неужели?" — и сказал, что надо проконсультироваться с Вашингтоном. Через несколько дней Джан заявил, что Вашингтон согласен разрешить Джо Чагре признать себя виновным в преступном сговоре с целью убийства, за что тот получит всего тридцать лет тюрьмы.

Когда о последнем предложении властей услышала Пэтти Чагра, она в панике позвонила еще одному адвокату — другу Сиба Абрахама по имени Абрахам Казен (Чик), имевшему адвокатскую контору в Остине. Казен был из влиятельной семьи юристов и политических деятелей в Южном Техасе и дружил с четой Джанов. Поскольку Казен и так уже контролировал ход дела по просьбе Сиба Абрахама, фактически он стал еще одним членом бригады защитников. Казен позвонил Билли Рэвкайнду, уже переговорившему со своим другом из ФБР Миком Маккормиком, и поинтересовался подробностями предложения властей. Министерство юстиции, видимо, сделало это предложение, не проконсультировавшись с ФБР, у которого были серьезные сомнения насчет доказуемости возбужденного дела: без показаний Джо Чагры будет практически невозможно установить факт наличия преступного сговора. Чтобы выиграть дело, властям необходимо будет заставить Джо признаться, что он был его участником. Но это еще не все. Контрпредложение Джо должно было подтвердить версию и доказательства властей. Маккормик сказал Рэвкайнду, что если защита выработает подходящее контрпредложение, то можно будет, как ему кажется, заключить такую сделку, в результате которой Джо Чагре придется отсидеть всего десять лет. Рэвкайнд ознакомил с предложением властей нескольких других адвокатов, включая Оскара Гудмена, защитника Джимми. Все согласились, что в данной ситуации десять лет — разумное и справедливое предложение. У Гудмена, конечно, были корыстные соображения: если Джо согласится пойти на сделку с обвинением, это будет означать, что процесс по делу Джимми будет проводиться отдельно от процесса по делам других участников преступного сговора, поскольку Джо ясно и недвусмысленно заявил, что не будет давать показаний против родного брата. Это также будет означать, что обвинение против Джимми будет в основном строиться на показаниях Джерри Рея Джеймса.

В понедельник 13 сентября в специально выделенной для этого комнате в старом здании федерального суда Эд Моллет и Чик Казен целый день пытались образумить своего клиента Джо Чагру и уговорить его пойти на сделку. Пользуясь испытанным приемом самозащиты, адвокаты решили, что, поскольку контрпредложение властям будет делать сам Билли Рэвкайнд, он не должен присутствовать при обсуждении различных его вариантов с клиентом. Уже сделанное Джо Чагрой заявление ФБР о том, что Харрелсон признался ему в убийстве на первой же их встрече, т. е. еще до того, как между ними установились отношения клиента и адвоката, в какой-то мере решало проблему. Но оставался еще вопрос о магнитофонных записях. С ними приходилось считаться и обвинению, и его свидетелю. Может, Джо что-нибудь забыл? Может, он постарается вспомнить все, что происходило на судебном заседании под председательством Вуда в Мидленде за несколько месяцев до его убийства, когда судья отказался дать себе отвод? Может быть, в запальчивости Джо что-то сказал, сидя за столом защиты? А может быть, во время перерыва? И вдруг в глазах Джо появился какой-то особый свет, словно наступило прозрение. "Постойте-постойте, — медленно проговорил он, как под гипнозом. — Я, кажется, что-то припоминаю…" Это произошло во время перерыва. Из зала суда вышли все, кроме Джимми и Джо. "Джимми сказал, что справедливого разбирательства ему не видать, и спросил, может, ему попробовать организовать убийство судьи Вуда". Вот-вот, и что же на это ответил Джо? "Я согласился", — еле слышно проговорил Джо. В течение нескольких часов адвокаты задавали клиенту вопросы, пытаясь заставить его вспомнить, не обсуждали ли они с Джимми еще раз возможность организовать убийство Вуда и не поощрял ли он брата. Джо вспомнил, что примерно через десять дней после суда в Мидленде они с Джимми гуляли в саду его дома в Лас-Вегасе. Джимми спросил тогда, по-прежнему ли Джо считает, что надо организовать убийство судьи. И Джо согласился. Наконец-то адвокаты получили прекраснейшую возможность сделать контрпредложение властям. То, что сказал Джо, объяснило записанные на пленке слова Джимми: "Это ты велел сделать. Ты! Ты!" Это давало объяснение и всей магнитофонной записи и могло выдержать перекрестный допрос. К тому же сказанное Джо подтверждало версию и все доказательства обвинения. И что самое лучшее, никто не сможет опровергнуть его слова, так как их произнес он сам, будущий свидетель обвинения.

На другой день, за несколько часов до истечения срока заключения соглашения о признании вины, Рэвкайнд ознакомил обвинение с контрпредложением защиты, и стороны заключили сделку. Они договорились, что Джо Чагра будет выступать в качестве главною свидетеля обвинения по делу Чарлза Харрелсона. Процесс по делу Джимми будет проведен отдельно. Главным свидетелем обвинения там будет приятель Джимми по Ливенуорту Джерри Рей Джеймс. Судья Сешнс согласился с рекомендацией обвинения о том, чтобы срок тюремного заключения Джо не превышал десяти лет. Согласно действовавшим правилам, Джо мог обратиться с ходатайством об условнодосрочном освобождении уже через четыре с половиной года.

Когда о сделке узнал Уоррен Бернетт, адвокат Лиз, он понял, что защищать ее теперь будет труднее. Хотя в соответствии с заключенной договоренностью Джо вряд ли будет давать прямые показания против невестки, то, что он заявит в суде, неоспоримо докажет факт наличия преступного сговора между Джимми и Харрелсоном. Уже то обстоятельство, что дело Лиз будет слушаться в Сан-Антонио в том же зале, что и дела Чарлза и Джо-Энн Харрелсон, было чрезвычайно серьезной проблемой для защиты. Но Бернетт выигрывал и не такие дела, поэтому он все еще верил, что ему удастся убедить присяжных в том, что Лиз до конца не осознавала, с какой целью передавала деньги Терезе Старр. В данный момент адвоката волновала не убедительность доказательств, а нечто более отвлеченное: его беспокоила неожиданно проявившаяся фанатичная набожность его 28-летней клиентки. Те, кто знал Лиз Чагра до ареста, теперь с трудом верили, что это та же женщина. И если стороннему наблюдателю ее "прозрение" могло показаться знамением божьим, то в сознании такого прагматика, как адвокат, оно ассоциировалось с новыми и весьма серьезными неприятностями, а возможно, и катастрофой. И дело не в том, что Лиз прибавила в весе 18 килограммов или напрочь забыла, что такое маникюр и прически. Проблема заключалась в том, что на ее некогда суровом и твердом лице появилась теперь чуть виноватая блаженная улыбка. Лиз сказала своим родственникам, что благодарит бога за то, что тот отправил ее в тюрьму, "потому что, если бы я здесь не оказалась, я бы так и не нашла Христа".

Бернетту в принципе не нравилось, что местным религиозным деятелям разрешалось встречаться с заключенными, дожидавшимися суда, и проводить в беседах с ними многие часы. Вот почему адвокат предупреждал своих клиентов: "Всех этих людей волнует совсем не то, что волнует вас. Все их молитвы, завывания и вопли — просто глупость".

За несколько недель до начала процесса главный обвинитель Рей Джан сообщил Бернетту по телефону новость, которая буквально потрясла его. Джан только что приехал от Кэтрин Вуд, вдовы судьи, которая ознакомила его с содержанием письма, полученного от Лиз Чагра. Та призналась, что лично передала деньги за убийство судьи Вуда, и просила вдову простить ее. Миссис Вуд, разумеется, отдала письмо ФБР. Никто толком не знал, каким образом оно нашло адресата. Скорее всего, письмо тайком вынесли из Бексарской окружной тюрьмы и вручили лично миссис Вуд.

В письме, в частности, говорилось:

"Уважаемая г-жа Вуд!

Недавно я вновь приняла христианство и теперь, обретя спокойствие в боге, решила попробовать наладить отношения и жить в мире со всем человечеством, особенно с Вами. Меня зовут Элизабет Николс Чагра…

Я расскажу Вам, как все это произошло в действительности. Но помните, что я пишу о прежней Лиз, потому что новая Лиз обрела силы, мужество и уважение к Вам, которые и позволяют ей объяснить свою причастность к этому делу.

Однажды в марте три года назад, когда я жарила на кухне цыпленка, ко мне подошел муж и сказал: "Я хочу убить судью Вуда". Я уже не раз слышала, как муж говорил то же самое и в отношении других людей, но с ними ничего подобного никто не делал. Вот почему я сказала: "Хорошо, дорогой" — и продолжала возиться с обедом, тут же выбросив его слова из головы.

Я не причастна ни к сговору, ни к тайным планам, потому что никогда в жизни не обсуждала ни с кем какой бы то ни было план убийства Вашего мужа. Бог тому свидетель, я невиновна в этом преступлении.

Я гостила у матери, когда узнала об этом впервые. И тогда меня охватил настоящий ужас. Я тут же вылетела в Лас-Вегас и бросилась с расспросами к мужу. В то время он отрицал всякую причастность к этому делу. Мне кажется, я сама тогда более или менее поняла все, но предпочла закрыть на это глаза и попытаться верить своему мужу сердцем. Больше мы об этом не говорили, хотя несколько раз я слышала, как он повторял, что ничего не знает об убийстве Вашего мужа.

Прошло два месяца. Однажды после довольно странного телефонного звонка муж отвел меня в сторону и попросил передать кому-то деньги. (Кстати, до этого я очень и очень часто передавала разным людям деньги в счет уплаты игорных долгов Джимми.) Но в тот раз я хотела отказаться, так как у нас были гости. К тому же я ходила на девятом месяце беременности. Но больше всего мне не хотелось делать это потому, что на улице стояла 43-градусная жара. Я попросила мужа, чтобы он послал вместо меня своего телохранителя. И тогда он отвел меня в сторону и сурово сказал, что это деньги за убийство Вашего мужа и что он может доверить это трлько мне — его жене. Честно скажу, что в тот момент я вся дрожала и отказалась делать это. Но Джимми настаивал, и я сдалась. Вот так и стала я соучастницей этого преступления…

Теперь я каждый день благодарю бога за то, что он отправил меня в тюрьму, потому что, если бы я здесь не оказалась, я бы так и не нашла Христа. Именно он дал мне силы написать Вам это письмо…"

42

Выдвинутое против Чарлза Харрелсона обвинение строилось в основном на косвенных доказательствах даже с учетом показаний Джо Чагры. Обвинители разработали сложную версию о том, как Харрелсон "выслеживал" судью чуть ли не с момента встречи с Джимми Чагрой в Лас-Вегасе, как он сначала пытался уговорить Хемпа Робинсона купить ему "орудие убийства", а затем заставил сделать это свою жену и как он скрывался под именем Гордона Стоуна в различных мотелях Остина, Сан-Антонио и Мидленда. Уже несколько месяцев ходили слухи о том, будто ФБР разыскало золотистый "катласс", который якобы видели в день убийства судьи в жилом комплексе "Шато-Дижон". Однако, когда началось судебное разбирательство, Том Шарп, адвокат Харрелсона, выяснил, что ФБР нашло совсем не тот автомобиль. Более того, оно установило, что "катласс", владельцем которого была Джо-Энн Харрелсон, до того как Чарлз Харрелсон продал его после убийства, в момент преступления находился на автостоянке в международном аэропорту Сан-Антонио. Власти разыскали также таксиста, утверждавшего, что вечером накануне убийства он отвез Харрелсона из аэропорта в "Шато-Дижон". Нашлось также несколько свидетелей, которые вспомнили под гипнозом, что видели Харрелсона непосредственно перед убийством.

Адвокатам трудно было предвидеть реакцию присяжных, поскольку подробными сведениями о них они не располагали. Защита знала лишь, что среди двенадцати присяжных было девять женщин, трое американцев мексиканского происхождения и двое черных. Судья Сешнс не разрешил адвокатам отбирать присяжных путем индивидуального опроса. Он сам сократил первоначальный список кандидатов со 174 до 107, а затем до 46, после чего предложил сторонам заявить отводы. Вполне логично было предположить, что все, кто жил в районе Сан-Антонио, слышали о деле об убийстве судьи Вуда и знали имена подсудимых.

В ходе судебного разбирательства обе стороны использовали то обстоятельство, что ФБР назвало убийство Вуда "преступлением века" и что затянувшееся расследование уже обошлось налогоплательщикам примерно в 10 миллионов долларов. К началу допроса свидетелей 11 октября обвинение подготовило сложные схемы, карты, календари и даже макет жилого комплекса "Шато-Дижон". Обращаясь к присяжным со вступительной речью, обвинитель Рей Джан заявил: "Это простая история. Это история о страхе. Это история об алчности и убийстве. Джимми Чагра боялся судью Вуда потому, что тот выносил суровые приговоры".

Процесс протекал более или менее спокойно до тех пор, пока не пришла очередь вступительной речи Тома Шарпа. Он пообещал, что не только докажет невиновность Чарлза Харрелсона в убийстве судьи Вуда, но и назовет имя настоящего убийцы. Адвокат изложил собственную версию, основанную, как он сказал, на доказательствах и показаниях свидетелей обвинения. Шарп заявил, что Харрелсон и Чагра действительно вступили в сговор, но их преступление связано с наркотиками, а не с убийством. Более того, Харрелсон и его приятели Пит Кей и Хемп Робинсон на самом деле никакой сделки о контрабанде наркотиков не замышляли. Они лишь хотели "нагреть" Джимми Чагру. Адвокат сказал, что переданная в Лас-Вегасе сумма (не 250 000 долларов, как утверждало обвинение, а 150 000) была в действительности не платой за убийство, а суммой, на которую "нагрели" Джимми Чагру. "Они хотели получить деньги и скрыться, — сказал Шарп. — Что и было сделано. Но это не имеет никакого отношения к убийству судьи Вуда".

Чарлз Кэмпион, адвокат Джо-Энн Харрелсон, заявил, что его подзащитная — всего лишь "заботливая мать и преданная жена". Она никоим образом не препятствовала правосудию.

В своей вступительной речи Уоррен Бернетт говорил о Лиз Чагра примерно в тех же выражениях: эта молоденькая женщина (ей было всего 25 лет в момент убийства судьи Вуда) просто не устояла и подчинилась нажиму властного мужа. "Обвиняемая узнала, кто такой Чарлз Харрелсон, лишь много-много месяцев спустя после смерти судьи Вуда, — сказал Бернетт. — Она впервые его увидела лишь после своего ареста". Семейная жизнь четы Чагра, сказал адвокат, обращаясь к присяжным, была бурной и темпераментной. Джимми вел себя как своенравный и властный муж, склонный к "браваде и хвастливым заявлениям о причастности ко всякого рода преступлениям, которые, как потом выяснилось были обыкновенной выдумкой. Джимми Чагра довольно часто угрожал расправой многим, очень многим людям. Не только судье Вуду". В подтверждение своих слов, сказал Бернетт, в качестве вещественного доказательства он представит письмо Лиз Чагра, адресованное вдове убитого судьи. Поскольку адвокат не мог помешать обвинителям предъявить суду это письмо, он решил, что будет лучше, если он опередит их и обставит все так, будто это была его идея с самого начала. Позже он признался: "На той стадии наша тактика сводилась исключительно к тому, чтобы заставить всех поверить, будто мы и впрямь выигрываем дело".

Что касается обвинения, то ему предстояло прежде всего доказать факт присутствия Чарлза Харрелсона в Сан-Антонио, а затем в "Шато-Дижон" в момент убийства. Таксист Уэсли Коддингтон опознал Харрелсона и заявил, что именно этого человека он посадил в такси в аэропорту и отвез в жилой комплекс "Шато-Дижон" ранним вечером 28 мая, т. е. накануне убийства. Таксист сказал, что на автостоянке в "Шато-Дижон" Харрелсона дожидался какой-то блондин в куртке цвета хаки, "с сальными волосами и прической "афро". Харрелсон держал в руках пакет из оберточной бумаги, в котором находился тонкий черный футляр, "в каких обычно носят оптический прицел". Но достоверность показаний Коддингтона была в какой-то мере поставлена под сомнение тем обстоятельством, что он сообщил все это ФБР лишь через полтора года после убийства. Таксист был одним из тех свидетелей, которые по просьбе ФБР давали показания под гипнозом. Другой свидетель, тоже вспоминавший все под гипнозом, заявил, что на следующее утро видел около жилого комплекса какого-то человека, но не мог с полной уверенностью подтвердить, что этим человеком был Харрелсон. Обвинению так и не удалось установить личность или объяснить присутствие второго человека в куртке цвета хаки и с прической " афро".

Самые важные показания в течение первой недели судебного разбирательства дала 28-летняя свидетельница обвинения Крис Лэмброс, адвокат по профессии. Она заявила, что менее чем за час до убийства столкнулась с Харрелсоном буквально носом к носу в жилом комплексе "Шато-Дижон". Мисс Лэмброс была уверена, что не ошиблась. "Я никогда не забуду глаза мистера Харрелсона, — сказала она присяжным. — Я навсегда запомнила это лицо".

Через две недели после убийства Крис Лэмброс согласилась на сеанс гипноза в надежде, что это позволит ей лучше все вспомнить. Присяжным была показана видеозапись сеанса, проводившегося доктором Ричардом Гейблером, военным психиатром и специалистом в области гипнотерапии. Присяжные слышали, как он сказал мисс Лэмброс, что гипноз — это своего рода "сон наяву, вызванный искусственно для того, чтобы усилить вашу способность воскрешать события. Это своего рода экскурсия в вашу память, призванная восстановить то, что произошло 29 мая 1979 года". По мере того как свидетельница поддавалась гипнозу, ее голос становился все тише, а речь — все медленнее. Мисс Лэмброс вспомнила, как в то утро выходила из квартиры своего дома в том же жилом комплексе, где жил Вуд. "Я спустилась вниз по лестнице и вышла на улицу. Воздух был прохладен и свеж. День выдался прекрасный. Да, я ясно вижу его. У него соломенные волосы. На нем очки от солнца, темно-синие брюки, мокасины и белая рубаха в цветную клеточку. Я все вижу так, словно на глазах проявляется полароидный снимок. Я вижу свою машину и стоящую рядом голубую "тойоту". А вот зеленый фургон. Это машина миссис Вуд. Ко мне приближается какой-то человек. Он находится между мной и "тойотой". Он чисто выбрит. Волосы спадают длинными космами. Он умышленно идет прямо на меня. Интересно, думаю я, что он здесь делает, на стоянке? Мне совсем не страшно. Просто любопытно. Человек проходит мимо. Он толкает меня, и мои ключи оказываются на земле. Я наклоняюсь и подбираю их, затем сажусь к себе в машину и выезжаю на дорогу. При этом я вижу, как человек снова возвращается на стоянку и направляется к какой-то машине. Я вижу только крышу. Машина красно-бурого цвета…"

Просмотрев видеозапись сеанса гипноза, проведенного более трех лет назад, обвинитель Рей Джан попросил свидетельницу показать человека, которого она видела в то утро. Переполненный зал федерального суда имени Джона Вуда притих. Крис Лэмброс без колебаний указала на Чарлза Харрелсона, который встал и улыбнулся.

Через два дня в зале суда вновь не было свободных мест: затаив дыхание, все слушали показания Кэтрин Вуд. Эта темноволосая женщина с добрым лицом рассказывала сдавленным от волнения голосом, как держала в руках голову умирающего мужа и спрашивала: "Кто стрелял в тебя, Джон?" Глаза судьи были открыты, сказала она, но он так и не ответил на вопрос. Когда ее спросили о письме Элизабет Чагра, в котором та призналась не только в передаче денег за убийство, но и в том, что знала об убийстве заранее, миссис Вуд сказала, что никогда ее не простит. "Мне кажется, она слишком поздно обрела бога", — с горькой иронией заметила Кэтрин Вуд.

Хотя Том Шарп так и не сдержал обещания назвать имя настоящего убийцы, он все же добился кое-каких успехов в ходе перекрестного допроса целой группы приятелей Харрелсона, вызванных в суд в качестве свидетелей обвинения. Так, Хемптон Робинсон заявил, что Харрелсон часто хвастался тем, что "убивать людей и не попадаться — его давнишнее и любимое занятие", и что однажды он сказал ему, что Вуд "совершает самоубийство, вынося людям такие приговоры". Судья Сешнс велел присяжным игнорировать это заявление о Вуде. Шарпу удалось в какой-то мере укрепить свою линию защиты, заставив Робинсона признать, что тот и сам далеко не чист. Так, в свое время Робинсон стал наркоманом, пристрастившись к кокаину и героину; ему дважды предъявлялось обвинение в причастности к убийству; за прошедшие три года он трижды попадал в психиатрические и наркологические лечебницы.

В ходе перекрестного допроса другого свидетеля обвинения, Пита Кея, Шарпу удалось добиться признания, что Хемп Робинсон был "с приветом", "взрослым ребенком". Давая показания в качестве свидетеля обвинения, Кей сказал, что Харрелсон как-то говорил ему, что "человеческая голова — это арбуз с волосами". Позже, однако, в ходе перекрестного допроса Кей признался под угрюмым взглядом Харрелсона, что не уверен, действительно ли тот говорил это. "Я не могу с полной уверенностью утверждать, что Чарлз и в самом деле сказал это, — признался Кей. — Может быть, я сам это сказал". Пит Кей отверг утверждение защиты, будто они с Харрелсоном пытались "нагреть" Джимми Чагру, втянув его в жульническую сделку о контрабанде наркотиков. Однако в ходе перекрестного допроса он признался, что однажды пытался поживиться за счет Чагры. Кей сказал, что, узнав об убийстве Вуда, он тут же позвонил Чагре в Лас-Вегас и попытался заставить того поверить, будто он, Кей, знает что-то такое, что может доказать причастность Джимми к убийству. Он надеялся тем самым заставить Чагру "отблагодарить" его деньгами или марихуаной, но надежды эти не оправдались. "Он ничего мне не дал", — признался Кей.

Другой старый приятель Харрелсона, Грег Гудрем, родители которого помогали Чарлзу после того, как его бросила мать, заявил в суде, что вскоре после убийства Вуда Харрелсон сказал ему, что воспользовался золотистым "катлассом" своей жены для "дела" и теперь хочет побыстрее продать его. Еще до этого два свидетеля заявили, что видели какой-то золотистый "катласс" на стоянке в комплексе "Шато-Дижон" в то утро, когда был убит Вуд, а обвинение представило документы, доказывавшие, что за две недели до убийства машина жены Харрелсона в течение целой недели стояла на автостоянке аэропорта Сан-Антонио.

Хотя обвинение представило в основном косвенные доказательства, их совокупный эффект был ощутим. В течение последующих нескольких дней власти предъявили ружейный приклад и два письменных документа, написанных рукой Харрелсона и указывавших на его причастность к убийству. Присяжные могли, конечно, поверить, что этот облезший приклад действительно был от винтовки, из которой убили судью. Но они могли и усомниться в этом. Человек, продавший винтовку Джо-Энн Харрелсон, точно подтвердить этого не мог, хотя и установил подлинность выписанного им товарного чека и формы о приобретении оружия, заполненной на имя Фей Кинг. Он даже не мог с уверенностью утверждать, что приклад был от винтовки, проданной в его магазине. "Таких прикладов, как этот, — сказал он, обращаясь к присяжным, — могло быть десятки тысяч". Тому Шарпу удалось несколько смягчить негативную реакцию присяжных на факт приобретения винтовки, когда он сказал, что Джо-Энн Харрелсон купила ее для своего бывшего любовника Пита Кея.

Гораздо труднее было объяснить происхождение и смысл двух документов: "завещания", написанного Харрелсоном на листке от отрывного календаря в тот момент, когда он не подпускал к себе полицейских в пустыне близ Вэн-Хорна, и записки, нацарапанной в тот же вечер на обратной стороне открытки, которую Харрелсон затем разорвал и разбросал на дороге. Обвинители зачитали присяжным отрывки из записи на листке календаря от 30 августа 1980 года:

"Мне жаль. Не себя, а тех, кому я причинил боль, тех, кто любил меня, и тех, кто любил убитых мною. Но я никогда не убивал тех, кто этого не заслуживал. Я хочу, чтобы меня кремировали без всяких религиозных ритуалов. Я хочу, чтобы мой пепел был развеян над зданием суда имени Джона Вуда в Сан-Антонио".

Другая запись гласила:

"Извиняюсь за почерк, но я забалдел от кокаина (как всегда). Я, Чарлз Харрелсон, убил судью Джона Вуда, и сделал это один".

На обратной стороне открытки (ФБР сложило ее из кусочков и установило, что текст был написан рукой Харрелсона) говорилось: "Поскольку смерть неминуема, меня нужно лишь благодарить за то, что я ускорил естественный процесс. На моем надгробье следовало бы написать: "Он внес свой вклад в нулевой прирост населения". Том Шарп попытался было убедить присяжных, что Харрелсон хотел лишь пошутить по поводу искусственной стерилизации, но ни один из них почему-то не улыбнулся.

Когда место для дачи показаний заняла Тереза Старр, зал оживился. Публика пересела поближе, чтобы получше разглядеть эту прелестную 23-летнюю девушку, а заодно и трех подсудимых, судьба которых зависела теперь от ее показаний. Большинство к этому времени уже знало о странной любовной связи Терезы с отчимом и теперь хотело собственными глазами увидеть, как будут вести себя подсудимые, когда услышат пикантные подробности из уст самой девушки. Но сначала обвинители хотели выяснить все обстоятельства передачи ей денег за убийство.

Стараясь не глядеть в сторону трех подсудимых, Тереза сказала суду, что, отправляясь в Лас-Вегас, думала, что ее попросили привезти оттуда пакет с наркотиками в счет уплаты какого-то игорного долга. За день до поездки они с матерью пошли купить новое платье и небольшой чемодан. Джо-Энн Харрелсон настаивала, чтобы чемодан был с запирающимся на ключ замком. 23 июня Джо-Энн отвезла дочь на машине в аэропорт Корпус-Кристи и купила ей билет на имя Терри Тауэр. Она дала Терезе около тысячи долларов на дорогу, велев остановиться в отеле клуба "Жокей" и заплатить за номер "за несколько дней вперед", потому что мать не знала, сколько там придется ждать. Тереза остановилась в отеле клуба "Жокей" под тем же вымышленным именем — Терри Тауэр. Харрелсон велел ей найти три стоящих рядом телефона-автомата в трех различных казино и пользоваться только ими. Разместившись в номере отеля клуба "Жокей", Тереза прошлась вдоль Стрипа, заглядывая то в одно казино, то в другое. Подходящие телефоны-автоматы она нашла в казино "Дюнс", "Аладдин" и "Барбари-коуст", после чего позвонила Харрелсону из отеля "Падреайленд" и назвала их номера. Они договорились, у какого именно телефона-автомата и когда Тереза будет дожидаться звонка. "Мне было велено стоять в условленный час у какого-нибудь игрального автомата, — сказала Тереза, — чтобы был слышен звонок. При этом я должна была что-то делать. Одеваться мне рекомендовали поскромнее, чтобы меня не приняли за проститутку. Вступать с кем-то в разговоры запрещалось".

23 июня никто не позвонил, и Тереза вернулась в отель клуба "Жокей" и стала ждать. Вскоре позвонил Харрелсон. "Он сказал, что я пропустила звонок и что мне позвонят снова на следующий день вечером. Потом я поговорила с матерью, и та сказала, что все в порядке. Мне кажется, она хотела просто успокоить меня, потому что я расстроилась и сильно нервничала". На другой день Тереза взяла такси и поехала в центр Лас-Вегаса, "потому что там казино больше и они расположены гораздо ближе друг к другу; к тому же мне было велено не пользоваться одним и тем же телефоном дважды". На Фремонт-стрит в центре Глиттер-Галч она нашла подходящие телефоны-автоматы, которыми намеревалась воспользоваться позже. Это были телефоны в казино "Фор-куинс", "Голден-наггет" и "Фремонт". "Я позвонила Чарлзу и назвала их номера. Затем я подошла к одному из них и стала ждать". Наконец раздался долгожданный звонок по телефону-автомату в казино "Фремонт-. Харрелсон велел ей вернуться в отель клуба "Жокей" и ждать там пакет.

"Раздался стук, — продолжала Тереза, — и в дверях появилась какая-то женщина. У нее были длинные темно-каштановые волосы. Видно было, что она ждет ребенка. Одета гостья была просто, но со вкусом. В разговор мы не вступали. Женщина положила чемоданчик на диван, взяла бумажную салфетку, стерла отпечатки пальцев и вышла. Все это длилось примерно три минуты".

Обвинитель Рей Джан попросил Терезу опознать бежевый чемоданчик, уже предъявленный суду в качестве вещественного доказательства. Он не стал просить свидетельницу показать женщину, которая доставила этот чемоданчик в номер отеля клуба "Жокей", потому что Тереза уже несколько раз не могла узнать Лиз. Чемоданчик был опознан еще одной свидетельницей — Синди Коут, личной секретаршей Лиз. Та поехала вместе с ней в клуб "Жокей", но в помещение не входила и, судя по всему, не знала, что Лиз отвозила деньги за убийство. Во время расследования агенты ФБР заставили Синди Коут позвонить Лиз и попытаться завязать с ней разговор, в ходе которого та призналась бы в причастности к убийству. Но разговор этот (тоже записанный на магнитофон) ничего не дал, вылившись в праздную болтовню.

Обвинитель спросил затем свидетельницу, вступала ли та в интимные отношения с отчимом. Тереза какое-то мгновение колебалась. Метнув взгляд на мать, по лицу которой скользнула тень легкой улыбки, она посмотрела затем на широко улыбавшегося Харрелсона и сказала: "Да, в декабре 1979 года. Эта связь продолжалась до февраля 1980 года. Мать узнала об этом, и, конечно, возникли проблемы". Тереза сказала, что поначалу отказывалась давать показания большому жюри, потому что хотела защитить мать. "Мне задавали всякие вопросы. Я их потом записала и передала адвокату. Позже мать сказала, что все это — сплошные догадки и предположения властей, что те хотят свалить все на Чарлза и что все это подстроено. Я имею в виду их причастность к убийству судьи Вуда". Тереза зачитала затем отрывки из любовных писем Харрелсона, написанных в тот период, когда она сидела в тюрьме за отказ давать показания большому жюри. Джо-Энн Харрелсон слушала все, закусив губу и потупив взор.

После длительного перекрестного допроса Терезы адвокатами всех трех подсудимых процесс подошел к кульминационной точке — показаниям Джо Чагры.

43

Прежде чем позволить обвинению приступить к допросу своего главного свидетеля, адвокаты еще раз подняли две проблемы, на спорный характер которых они указывали еще в самом начале процесса. Речь шла о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату или одним из супругов другому, и законности предъявления в качестве доказательств магнитофонных записей. После договоренности о признании Джо своей вины в менее тяжком преступлении обвинение обработало материал, записанный на 914 катушках общей продолжительностью звучания в 1000 часов, и смонтировало десять отдельных катушек всего на пять часов звучания. Уоррен Бернетт, возглавивший наступление защиты на магнитофонные записи, заявил, что власти вырезали очень важные куски, которые могли бы объяснить те или иные заявления подсудимых. Когда присяжные покинули зал заседаний, Бернетт зачитал длинный список замечаний, выхваченных из общего контекста и включенных в сокращенную версию обвинения.

"Так, например, — заявил Бернетт, — одна из записей начинается словами Джимми Чагры, который сказал: "Черт, лучше бы я этого не делал". Это звучит как признание в убийстве Вуда. На самом же деле Чагра имел в виду истраченные деньги".

При монтаже пленки были опущены многие разговоры, включая тот, во время которого Джимми, обращаясь к Джо, утверждал: "Это ты велел сделать это. Ты! Ты! Это тебе было так невтерпеж".

На это обвинитель Рей Джан ответил: "Мы бы и сами включили этот кусок, но, на наш взгляд, он не подтверждает обвинение в Преступном сговоре. Это всего лишь перебранка двух братьев, пытающихся свалить вину друг на друга".

Бернетт, голос которого звучал чуть ли не как голос библейского пророка, неоднократно называл магнитофонные записи "подслушанными сведениями", особенно в присутствии присяжных. Он упорно доказывал, что в данном случае просто невозможно определить, что именно было выпущено из первоначального варианта, поскольку властям было позволено спрессовать до пяти часов разговоры, длившиеся сотни часов. Бернетт, конечно, понимал, что судья Сешнс вряд ли отклонит предъявленные обвинением доказательства на основании закона о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату или одним из супругов другому, или что он признает магнитофонные записи незаконными. Адвокат выдвинул эти требования лишь для того, чтобы его заявления были внесены в протокол. В данный момент перед ним стояла более важная задача, и он был уверен в положительном ее решении. Бернетт хотел, чтобы судья запретил обвинению предъявлять в качестве вещественных доказательств 92 клочка бумаги, изъятых агентами ФБР из сумочки Лиз Чагра по окончании ее последнего визита в Ливенуорт (Лиз тогда пыталась смыть бумажки водой из бачка в туалете). Хотя в конечном итоге агенты ФБР и предъявили ордер на обыск, выданный судьей в Канзас-Сити, им пришлось задержать Лиз и ее трехлетнюю дочь Джеки и в ожидании ордера продержать их под арестом в течение четырех часов. В ответ на это обвинители заявили, что у агентов была "веская причина" для задержания Лиз, поскольку они подслушали, как та обсуждала с Джимми другие "преступные дела" в зале для свиданий. Поскольку это было сказано в присутствии присяжных, Бернетт тут же заявил ходатайство о прекращении судебного процесса и признании суда недействительным из-за серьезной ошибки, препятствующей справедливому судебному разбирательству. "Такая ошибка вряд ли может быть исправлена каким бы то ни было объяснением [присяжным]", — сказал адвокат, обращаясь к судье. Сешнс, однако, отклонил ходатайство о признании суда недействительным. И все же Бернетт записал очко в свою пользу: судья постановил, что те 92 кусочка бумаги не могут быть представлены суду в качестве вещественного доказательства.

Как и предполагал Джо Чагра, адвокат Харрелсона Том Шарп долго натаскивал своего клиента по части неразглашения сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату. Во время предварительного слушания, до того как Джо решил пойти на сделку с властями, он говорил об этом как с Шарпом, так и с Харрелсоном. Но даже теперь, когда Джо решил дать показания против Харрелсона, перед обвинением по-прежнему стояла неразрешимая проблема: ведь в данном случае речь шла о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом, т. е. Харрелсоном, своему адвокату, а не наоборот. Джо тщательно изучил ее и пришел к выводу, что суд вышестоящей инстанции отменит приговор, вынесенный Харрелсону, если ходатайство о пересмотре дела будет основано на законе о неразглашении. Но все осложнялось поведением самого Харрелсона, который во что бы то ни стало решил занять место для дачи показаний. Он сочинил собственную версию о первой встрече с Джо, якобы задуманной им с единственной целью — "выпотрошить" Чагру. Ему никогда не приходила в голову даже мысль о Джо как об адвокате. Для него тот был всего лишь "дойной коровой". Еще во время предварительного слушания Джо тщательно проанализировал возможный исход судебного процесса в случае, если ни один из подсудимых не будет давать показаний. Если бы это действительно произошло, то он сумел бы заставить власти доказывать обоснованность предъявленного обвинения не суду присяжных, а суду вышестоящей инстанции. Тогда (как, впрочем, и сейчас, накануне дачи показаний в качестве свидетеля обвинения) Джо считал, что власти не смогут доказать обоснованность предъявленного ему обвинения, если будет применен закон о неразглашении. "Правда, с другой стороны, — признался он несколько позже, — если бы я отказался давать показания, ссылаясь на закон о неразглашении, а Харрелсон встал бы и заявил, что никогда и не думал считать меня своим адвокатом, я оказался бы в весьма щекотливом положении". Решение Харрелсона самому выступить в суде с показаниями было одной из главных причин, побудивших Джо Чагру пойти на сделку с властями.

Когда присяжные покинули зал заседаний, Шарп стал расспрашивать Джо Чагру о тех его беседах с Харрелсоном, где речь шла об убийстве Вуда.

"С первой нашей встречи, — сказал Джо, — я много раз и подолгу беседовал с ним о ходе расследования". Он не помнил, когда именно встретился с Харрелсоном в доме Билли Кабреры. Это произошло примерно в марте 1980 года, но сам он считал себя адвокатом Харрелсона начиная с 25 марта. Насколько помнил Джо, в ходе его первых частных бесед с Харрелсоном они обсуждали вопросы, связанные с предъявленными тому в Хьюстоне обвинениями в незаконном хранении огнестрельного оружия и наркотиков.

— Мы также говорили о деле об убийстве Вуда. — продолжал Джо. — Он уже давал в этой связи показания большому жюри. Мы говорили также о расследовании по делу моего брата. Я и потом обсуждал с мистером Харрелсоном расследование, проводимое большим жюри.

— Когда вы прекратили представлять Чарлза Харрелсона? — спросил Шарп.

— Даже не знаю, что и ответить, — сказал Джо. — После ареста мистера Харрелсона [в Вэн-Хорне] один из агентов ФБР сказал мне, что я тоже стал объектом расследования в связи с делом об убийстве Вуда и что я не могу быть признан адвокатом лица, являющегося объектом того же расследования. Действительно, это создавало проблемы. Я тогда уступил, так как хотел представлять брата.

— Считаете ли вы, что сведения, сообщаемые клиентом своему адвокату, не подлежат разглашению?

— Именно так я всегда и считал, — ответил Чагра.

Как и ожидалось, судья Сешнс постановил считать, что в данном случае отношения клиента и адвоката места не имели, и пригласил присяжных вернуться в зал и заслушать показания Джо Чагры. После трудных многочасовых дебатов Джо выглядел нервным и измученным. Чарлз Харрелсон слегка покачивался на стуле, устремив холодный немигающий взгляд на свидетеля. Джо вздохнул, чуть наклонил голову вперед и, набрав полную грудь воздуха, приступил к рассказу:

— Как-то мне позвонил Билли Кабрера и попросил зайти к нему на Кингс-хилл в Эль-Пасо: он хотел мне что-то сказать. Кабрера, стоявший рядом с какой-то машиной на автостоянке, представил меня мистеру Харрелсону. Мы пожали друг другу руки и обнялись. Мистер Харрелсон сказал, что знал моего брата Ли, что очень уважал его, что однажды встречался с Джимми в Лас-Вегасе и хочет теперь познакомиться с младшим братом. Затем он попросил Билли оставить нас одних для беседы с глазу на глаз. Какое-то время мы говорили о предъявленном ему в Хьюстоне обвинении в незаконном хранении оружия, а затем перешли к обсуждению убийства Вуда. Я спросил: это он убил Вуда? Он ответил "да". Тогда я поинтересовался, почему большое жюри отпустило его. Он сказал, что шесть свидетелей заявили, будто в день убийства судьи Вуда он находился в Далласе, то есть подтвердили его алиби. Никого из них он не знает, поэтому у них не было причин лгать. Он упомянул о каком-то человеке, ставившем его машину на стоянку для прислуги, и заметил, что сделал в тот день нечто такое, что заставит этого человека вспомнить о нем теперь. Затем он стал рассказывать мне подробности преступления, сказав, что застрелил судью Вуда из мощной винтовки. Судья стоял у своей машины с маленьким чемоданчиком в руках, и, когда стал садиться в нее, мистер Харрелсон выстрелил ему в спину. Он уверен, что не промахнулся и что никто его не видел. Да если бы и видел, то все равно не узнал бы, потому что предварительно он изменил свою внешность и чуть раньше в то же утро специально прошел мимо судьи Вуда в этом своем новом обличье. Выстрелив в судью, он отправился на машине из Сан-Антонио в Даллас. Я поинтересовался, как это ему удалось проскочить через все дорожные заслоны, так как знал из газет, что на всех дорогах при выезде из города были установлены посты. Он, однако, сказал, что никаких заслонов не было. Тогда я спросил, почему он выстрелил в судью именно в тот день. Он ответил, что в тот день должен был начаться процесс по делу Джимми. Когда я заметил, что суд над Джимми перенесен, он сказал, что не знал об этом. Он утверждал, что пытался убить судью Вуда и раньше, в Мидленде, но там было много народу и он не смог этого сделать…

Показания Джо Чагры в точности соответствовали версии властей, утверждавших, что Харрелсон выслеживал Вуда по всему Западному округу штата Техас. Они представили даже выписку из книги регистрации телефонных разговоров одного из мотелей, подтверждавшую, что Харрелсон, пользуясь вымышленным именем Гордона Стоуна, позвонил в федеральный суд в Мидленде 14 мая с явным намерением выяснить, где находится судья. Агенты ФБР пока не нашли неопровержимых доказательств того, что на другой день Харрелсон был уже в Мидленде. Незадолго перед этим они установили, что за ночь до убийства Харрелсон остановился в мотеле "Таунхаус" в Сан-Антонио. Назвавшись Биллом Бэннистером, Харрелсон заплатил за номер наличными вперед. Мотель находится примерно в четырех минутах езды от дома Вуда.

Обвинитель Рей Джан заставлял свидетеля сообщать суду одну уличающую подробность за другой. Так, Джо Чагра сказал, что его брат впервые предложил убить Вуда, когда во время перерыва они остались вдвоем в практически пустом зале суда в Мидленде. Судья Вуд к тому времени отклонил более двадцати ходатайств защиты, включая ходатайство о том, чтобы он дал себе отвод в процессе по делу Джимми. "Джимми сказал мне, что справедливого суда ему не видать, и предложил попробовать убить судью, — продолжал Джо. — Я не возражал". Через несколько недель Джимми вновь заговорил об убийстве судьи. Братья гуляли тогда по саду в доме Джимми в Лас-Вегасе. "Он спросил, считаю ли я по-прежнему, что он должен это сделать. На что я ответил вопросом: "Ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы это сделать?" Он сказал, что знает. Тогда я произнес: "Делай". Он сказал, что не будет говорить мне больше ничего об этом деле, потому что не хочет, чтобы я был в нем замешан".

— Но вы все-таки оказались в нем замешаны? — спросил Джан.

— Да, — ответил Джо. — Примерно через три месяца после убийства я просматривал список лиц, вызванных в суд для дачи показаний большому жюри, и Джимми, ткнув пальцем в фамилию мистера Харрелсона, сказал, что это его он нанял для убийства судьи Вуда.

Затем обвинение представило для прослушивания куски магнитофонных записей. Присяжные, подсудимые, обвинители, защитники и судья надели наушники и стали следить за ходом разговоров, сверяя услышанное с напечатанным текстом. Впервые за все это время присяжные услышали, как Джимми обсуждал план побега, расспрашивая о карте и орудии убийства, как он не раз говорил, что нужно "убрать" кое-кого, включая Харрелсона, Генри Уоллеса, а несколько позже и бывшего федерального прокурора Джеми Бойда. "Что значит "убрать"?" — спросил Джан.

"Убить", — прямо ответил Джо. Он сказал, что Харрелсон рассказывал, что отправил свою жену Джо-Энн купить ему орудие убийства.

К великому удивлению Джо Чагры, ни один из адвокатов защиты не подверг его серьезному перекрестному допросу в связи с теми двумя случаями, когда он подстрекал брата к убийству судьи. "Я думал, они хотя бы попросят меня рассказать более подробно о нашем разговоре в саду. Спросят, кто еще был тогда в доме, с кем еще мы тогда разговаривали. Что-то в этом роде", — говорил потом Джо. Не менее любопытной была и их беседа в зале суда в Мидленде. Ведь Оскар Гудмен и другие юристы, находившиеся там в то время, не могли припомнить, чтобы братья хотя бы ненадолго оставались одни за столом защиты. Но это обстоятельство на суде в Сан-Антонио осталось без внимания.

Перед началом перекрестного допроса обвинение прокрутило отрывок записи, сделанной 21 ноября, когда братья говорили о Харрелсоне и о том, что обвинению необходимо будет еще подтвердить его показания.

Джимми: Его дочь получила деньги от Лиз.

Джо: Ну и что? Это еще не подтверждение.

Джимми: Да, конечно. Она ведь часто передавала деньги в счет моих долгов. Она даже не знала, для кого они предназначались.

Здесь Рей Джан заставил Джо Чагру признать, что слово "долги" Джимми использовал лишь в качестве своеобразного кода, обозначавшего откупные деньги. Адвокат Уоррен Бернетт через какое-то время вновь вернулся к этому пункту, когда стал доказывать, что Джимми Чагра постоянно манипулировал и женой, и братом, заставляя их делать ложные признания. Он прибегал ко всевозможным уловкам и вынуждал их говорить то, что отвечало его собственным интересам. Бернетт прокрутил отрывок, записанный 5 ноября, когда Джимми пытался вынудить Джо признаться в том, что ему было известно, что судью убил Харрелсон.

Джимми: В этой вонючей тюряге сейчас тридцать тысяч душ. И все они ничего не сделали.

Джо: Они-то как раз кое-что сделали. И теперь сидят за это.

Джимми: Ты тоже кое-что сделал, Джо.

Джо: Что я сделал?

Джимми: Например, ты знаешь, что судью прихлопнул Харрелсон.

Джо [смеется]: Не знаю я этого.

— Это так, Джо? — спросил Бернетт тихо, но твердо.

— Я действительно этого не знаю, — ответил Джо и опустил глаза.

Бернетт продолжал читать по тексту.

Джимми: Ну ладно. Ты этого не знаешь…

Джо: Я действительно не знаю, кто это сделал. Может быть, он [Харрелсон], а может, и Малыш Лэрри.

Джимми: Послушай, ФБР знает, что это я нанял его для этого.

Джо: Нет, они об этом не знают. Они не могут это доказать.

Адвокат сконцентрировал теперь все внимание на предыдущих показаниях Джо, заявившего, что Джимми ткнул пальцем в фамилию Харрелсон в списке свидетелей, вызванных для дачи показаний большому жюри, и признался, что Вуда убил этот человек. Видимо, Бернетт сам был не уверен, что Джо Чагра говорит правду. "И вы еще спросили, откуда это известно Джимми", — напомнил Бернетт свидетелю.

Последовала длинная пауза, после чего адвокат сам ответил на собственный вопрос: "И он сказал: "Я его нанял", не так ли?"

— Да, так, — тихо сказал Джо и опустил голову, словно для молитвы.

В течение первых четырех дней дачи свидетельских показаний Джо Чагра не сказал почти ничего, что бросило бы тень на невестку. Он большей частью соглашался с адвокатом Бернеттом, заявившим, что Джимми — "хвастун и фантастический лжец", постоянно несущий всякую чушь и назначающий выкупы за головы своих врагов. На пятый день, однако, Джо удивил Бернетта ответом на один из ключевых вопросов. Адвокат спросил: "Не намекал ли ваш брат Джимми до или после своего ареста на то, что его жена заранее знала о смерти Джона Вуда?" Джо посмотрел в сторону Лиз, которая внимательно следила за ходом перекрестного допроса, и сказал после небольшой паузы: "Да, намекал. В камере для обвиняемых в этом здании. Он сказал: "Мы [Джимми и Лиз] договорились по поводу всех этих записей". Лиз кричала ему, что не говорила, чтобы он это делал, а он считал, что говорила".

На следующий день обвинители прокрутили отрывок магнитофонной записи, сделанной 26 января 1981 года. Когда послышался голос трехлетней Джеки Чагра, которая смеялась и говорила: "Я люблю вас, ребята", Лиз разрыдалась. Несколько женщин-присяжных тоже готовы были вот-вот заплакать. С тех пор как полгода назад ее арестовали, Лиз видела своих детей лишь однажды, да и то через разделяющее их стекло тюремной комнаты для свиданий.

44

Прежде чем заслушать показания самого Чарлза Харрелсона, адвокат Том Шарп попытался подготовить почву, которая, как он надеялся, поможет ему установить, что у Джимми Чагры не было мотивов для убийства судьи Вуда. Бывший помощник федерального прокурора Рон Гайер — один из тех, кто предъявлял Чагре обвинение на основании "закона о главаре банды", — признал, что судебные власти предлагали Джимми снять с него обвинение по этой статье в обмен на признание себя виновным по одному пункту в хранении кокаина, что влекло за собой 15-летнее тюремное заключение. Но адвокаты Джимми сделали тогда контрпредложение, заявив, что их клиент согласен признать себя виновным по двум пунктам обвинения: в нелегальном ввозе и хранении марихуаны, — каждый из которых влек за собой пятилетний срок тюремного заключения. "Разница составляла каких-то пять лет, — сказал Том Шари, обращаясь к присяжным. — А за пять лет тюрьмы судей не убивают".

Шарп также напомнил суду, что в своей вступительной речи он обещал найти свидетелей, которые подтвердят, что через час после убийства Вуда Харрелсон находился более чем за 400 километров от места преступления, рядом с родным домом в Далласе. Обвинение объяснило, каким образом Харрелсон добрался из Сан-Антонио в Даллас, основываясь исключительно на показаниях Джо Чагры. Шарп же намеревался доказать, что его клиент не мог проехать такое большое расстояние за столь короткое время. Ранее в ходе судебного разбирательства обвинению удалось заставить присяжных усомниться в способности защиты доказать, как она обещала, наличие у него алиби. Билли Дайер, владелец ночного клуба и игрок из Далласа, признался, что вскоре после убийства Вуда подписал фальшивый аффидевит, в котором утверждалось, что он якобы видел Харрелсона в Далласе в то утро, когда был убит судья. Дайер заявил теперь, что солгал по просьбе Харрелсона, потому что не верил, что тот в чем-то виновен. Но затем, поняв, что его могут судить за дачу ложных показаний, Дайер изменил свое решение.

Но Шарпу удалось разыскать еще четырех свидетелей, подтверждавших алиби Харрелсона, и их показания выглядели весьма убедительно. Шерил Мендоса, работавшая в то время кассиром в "Бэнк энд траст" на Гринвилл-авеню в Далласе, повторила то, что уже рассказывала агентам ФБР. Утром 29 мая 1979 года до половины двенадцатого она выдала Харрелсону 600 долларов. Шерил еще обратила внимание на то, что клиент предъявил к оплате сразу несколько чеков, один из которых, как она потом выяснила, был выписан на уже закрытый счет. Она тут же позвонила Харрелсону, и тот быстро приехал в банк еще до обеда и вернул ошибочно выданную сумму.

Старший служитель жилого комплекса "Престон-тауэрс" Пайпер очень хорошо помнил Чарлза Харрелсона, потому что тот всегда давал ему "на чай" от трех до пяти долларов. Он помнил, что в то утро еще до одиннадцати часов ставил на стоянку "линкольн" Харрелсона. Парикмахер Ралф Митчелл, партнер Харрелсона по азартным играм, признался, что поставлял ему "простаков", и вспомнил, что в то утро где-то между 9.15 и 10.15 обвиняемый зашел к нему в парикмахерскую, чтобы вернуть игорный долг. Митчелл хорошо помнил время, так как знал, что Харрелсон так рано обычно не вставал.

Четвертым свидетелем, вызванным в суд для подтверждения алиби Харрелсона, был Дик Кронк — владелец далласской компании, занимавшейся установкой систем охраны. Он заявил, что утром то ли 29, то ли 30 мая проверял систему охраны на квартире Харрелсона. Сеанс гипноза, проведенный под наблюдением агентов ФБР, не помог освежить его память. Хотя обвинители и нашли мелкие огрехи в показаниях всех четырех свидетелей, подтвердивших алиби обвиняемого, опровергнуть их показания им не удалось.

Судья Сешнс не разрешил Шарпу допрашивать агентов ФБР о результатах проверки всех коммерческих и частных вылетов из Сан-Антонио в то утро, когда было совершено убийство. Но власти, судя по всему, не располагали сведениями, которые доказывали бы, что Харрелсон улетел из Сан-Антонио самолетом. Шарп показал также, что опознание, проведенное полицией в Хьюстоне 20 ноября 1980 года, было организовано так, чтобы предопределить результаты, устраивавшие обвинение. В ходе этой процедуры три жителя из комплекса "Шато-Дижон" должны были опознать убийцу Вуда. Один из агентов ФБР признался, что за неделю до опознания будущим свидетелям были показаны фотографии Харрелсона. Но даже при этих условиях лишь один человек из трех "опознал" Харрелсона: это была Крис Лэмброс — адвокат из Сан-Антонно, которая буквально носом к носу столкнулась с Харрелсоном на стоянке у жилого комплекса. Шарп пытался представить доказательства, которые могли бы поставить под сомнение достоверность показаний Крис Лэмброс, но обвинение заявило протест, и Сешнс его принял.

Шарпу удалось раскрыть тайну странного человека "в куртке цвета хаки и с прической в стиле "афро", который, по словам таксиста, разговаривал с Харрелсоном в жилом комплексе "Шато-Дижон" вечером накануне убийства. Чарлз Фостер, в то время работавший на заправочной станции в Сан-Антонио, сказал присяжным, что в тот вечер отправился в комплекс получить деньги по просроченному чеку и остановился, чтобы спросить дорогу у двух мужчин, стоявших около желтого такси. Фостер не мог с уверенностью сказать, что одним из этих мужчин был Харрелсон, однако высказал предположение, что странным человеком, о котором говорил таксист, мог быть и он сам. "Дело в том, — пояснил Фостер, — что в тот вечер на мне была куртка цвета хаки и кепка с большим козырьком размеров на пять больше, чем нужно".

Впервые более чем за шесть недель с начала допроса свидетелей Том Шарп, казалось, нанес несколько серьезных ударов по позиции обвинения. Наконец в понедельник перед перерывом по случаю Дня благодарения адвокат объявил, что следующим свидетелем будет Чарлз Харрелсон.

Небольшая группа телевизионных операторов и любопытных женщин собралась у здания суда еще на рассвете. Дрожа от холода, они наблюдали за тем, как в сопровождении отряда полицейских там появился подсудимый в кандалах и наручниках. К тому моменту, когда Харрелсон принял присягу, в зале уже яблоку негде было упасть. Харрелсон обещал поразить присяжных и сдержал слово: в течение трех дней он развлекал всех байками о своих способностях игрока и ловкача в заточении, о своей ненависти к правоохранительным органам и о бесчисленных амурных похождениях. Чуть ли не с детской гордостью он рассказывал о своем умении жульничать и о способности принимать лошадиные дозы кокаина. Присяжные уже слышали о его многочисленных победах над "слабым полом", и вот теперь Харрелсон рассказал им еще об одном коротком триумфе (всего на одну ночь) в Мидленде. Именно этим и объясняется его краткое пребывание там в середине мая. Он также признался, что в ночь накануне убийства Вуда находился в Сан-Антонио. При этом он утверждал, что остановился в мотеле "Таунхаус" под вымышленным именем, потому что у него в то время был роман с женой агента ЦРУ. Он понятия не имел, что этот мотель находится рядом с комплексом, где жил судья Вуд. Харрелсон заявил, что в жизни не был в районе "Шато-Дижон".

Но самым поразительным был рассказ Харрелсона о его взаимоотношениях с братьями Чагра. Все началось с того, сказал он, что его приятель Пит Кей разработал план, в соответствии с которым Джимми Чагра должен был поверить, что они собираются получить крупную партию наркотиков. Харрелсон, разумеется, не потрудился объяснить, зачем это главарю банды контрабандистов наркотиками понадобилось тратить свое драгоценное время на какие-то сомнительные сделки с двумя мелкими торгашами из Техаса. По его словам, все шло как по маслу. Джимми Чагра заплатил им с Кеем 200 000 долларов тремя частями. Последняя часть — 150 000 долларов — была в пакете, за которым Тереза Старр приезжала в Лас-Вегас. Можете себе представить, сказал Харрелсон, обращаясь к присяжным, как я удивился, когда через несколько месяцев понял, что в действительности это были деньги за убийство Вуда.

Харрелсон сказал далее, что окончательно осознал весь смысл этого грязного дела при следующих обстоятельствах: Пит Кей встретился с Джо Чагрой в Эль-Пасо либо в ноябре, либо в декабре 1979 года, когда Джимми скрывался от правосудия. Джо предложил Кею и его другу Харрелсону "контракт" на убийство Генри Уоллеса. (Он не сомневается, что присяжные помнят, что именно в это время агенты ФБР записали на магнитофон беседы, в которых речь шла о "контракте" на убийство Уоллеса.) Когда Кей рассказал ему о предложении Джо Чагры, Харрелсон был, по его словам, озадачен. "Я даже не знал, зачем Джо Чагре понадобилось делать такое предложение". Вот тогда-то Пит Кей и признался: "Не знаю, как и сказать тебе, но так называемой операции с контрабандой наркотиков, в счет которой мы получили деньги от Джимми, никогда не было. Когда я приехал в Лас-Вегас вскоре после убийства Вуда, Джимми пытался разузнать, кто это сделал. И я решил воспользоваться этим, чтобы залезть к нему в карман. Чарли, я сказал ему, что это ты убил судью Вуда".

Харрелсон признался, что летом 1980 года какое-то время встречался с Джо Чагрой. Более того, он вспомнил, что Джо дал ему немного кокаина и оружие и предложил 40 000 долларов за убийство федерального прокурора Джеми Бойда. "Джо всей душой ненавидел Джеми Бойда, — продолжал Харрелсон. — Он все время уговаривал меня убить его". Харрелсон, конечно, отказался, но сделал контрпредложение. "Я договорился с Джо Чагрой о том, что, если меня поймают, я признаюсь в убийстве Вуда при условии, что ФБР прекратит всякое преследование моих родных и друзей. За это Джо Чагра должен был заплатить по 100 000 долларов каждому из трех моих сыновей в городе Лебанон (штат Огайо). Кроме того, он должен был выплачивать какую-то сумму Джо-Энн до самой ее смерти".

После ареста в пустыне близ Вэн-Хорна, продолжал Харрелсон, он выполнил все взятые на себя обязательства. "Но Джо Чагра не выполнил", — сказал он и затряс головой, показывая, что он в отчаянии. Вскоре после этого Харрелсон получил еще одну возможность поживиться за счет братьев Чагра. Во время одного из визитов Чагры в окружную тюрьму Харриса в Хьюстоне Джо заговорил с ним об орудии убийства, и у Харрелсона родилась новая идея. Он вспомнил, что 18 мая передал Питу Кею винтовку калибра 0,240: ему она нужна была, чтобы подарить одному мексиканскому чиновнику. "Я сказал Джо Чагре, что избавился именно от этой винтовки, — сказал Харрелсон. — Я рассчитывал таким образом выудить у него еще немного деньжат. Я сказал, что выбросил винтовку и что со мной в это время была Джо-Энн. Я боялся, что она может найти ее и побежать с ней в полицию или в ФБР".

Вот тогда-то он и дал Джо Чагре грубо нарисованную карту участка к востоку от Далласа. Там Харрелсон и его приятели обычно передавали друг другу наркотики. "Я знал, что он никогда ее не найдет, потому что никакой винтовки там и в помине не было". Харрелсон был чрезвычайно осторожен и ни разу не сказал, что винтовку, которую он якобы дал Питу Кею, купила Джо-Энн. Он сказал, что "нашел" ее вместе с биркой с проставленной датой продажи (17 мая 1979 года) в багажнике своего "линкольна", добавив при этом, что не знает, как она туда попала. Но присяжные, разумеется, уже знали, что Джо-Энн Харрелсон была признана виновной в незаконном приобретении винтовки именно 17 мая 1979 года. Харрелсон, возможно, хотел показать присяжным, что он не из тех, кто будет выдавать собственную жену.

Когда Том Шарп передал своему клиенту облезший приклад винтовки, которая, по мнению обвинения, была использована для убийства Вуда, Харрелсон внимательно осмотрел его и сказал, что он очень похож на приклад той винтовки, которую он в свое время отдал Питу Кею. Затем он приставил приклад к плечу и прицелился в обвинителей, стол которых находился в двух-трех метрах от него. Улыбнувшись, Харрелсон сказал: "В последний раз я видел эту винтовку в багажнике машины Пита Кея".

Прежде чем передать свидетеля обвинению для перекрестного допроса, Том Шарп спросил Харрелсона, есть ли у того собственная версия относительно настоящего убийцы судьи Вуда.

— Я считаю, — сказал Харрелсон, — что убийство было совершено и теперь всячески покрывается негодяями из Управления по борьбе с наркотиками. Я по-прежнему убежден в этом.

Шарп попросил его рассказать о Пите Кее.

— Я считаю, — сказал Харрелсон, — что Пит Кей — сотрудник федерального ведомства и агент Управления по борьбе с наркотиками. Он был им уже много лет.

Наконец Шарп показал Харрелсону несколько составленных по описанию свидетелей портретов людей, которых в день убийства Вуда видели в районе его дома. Но ни один из них не был похож на Пита Кея.

До сих пор главный обвинитель Рей Джан лишь изредка возражал, терпеливо выслушивая подсудимого, который в течение семнадцати часов давал показания под дружеской опекой своего адвоката. Этот штатный обвинитель из министерства юстиции, специально назначенный для рассмотрения дела об убийстве Вуда, был специалистом по части проведения допросов, хотя, глядя на него, об этом трудно было догадаться. Перебирая бумаги, Джан подошел к безмятежно улыбающемуся свидетелю и приступил к допросу. Уже через несколько секунд Харрелсон предстал перед всеми в совершенно ином образе — в образе матерого убийцы и искусного карточного шулера. Теперь он уже не улыбался. "Можете называть это шулерством, сэр, — ответил на один из вопросов Харрелсон, — но я играю с такими же игроками, как я. Мы все жульничаем. Просто я жульничаю лучше других".

Джан перешел затем к встрече обвиняемого с Джимми Чагрой в Лас-Вегасе за несколько недель до убийства. Харрелсон скачал, что сначала хотел вовлечь Чагру в игру в покер, рассчитывая "выставить" его миллиона на два. Когда это не удалось, он придумал крупную операцию с контрабандой наркотиков. "А может быть, вы подумали об убийстве? — спросил Джан, глядя Харрелсону прямо в глаза. — И эту идею вы сами предложили?"

— Ни о каком убийстве я не думал, — ответил Харрелсон, и впервые за все это время в его голосе послышалась тревога. — Во всяком случае, это была не моя идея. Мне нет надобности зарабатывать себе на пропитание убийством. Я вполне обхожусь вот этими десятью пальцами и колодой карт и могу играть хоть с господом богом!

Обвинитель снова стал перебирать бумаги, повернувшись к свидетелю спиной, словно и не слышал его ответа. В течение нескольких минут Джан задавал вопросы, казалось, с одной лишь целью — поймать свидетеля на крючок, заставить его нести всякий вздор, насмешливо улыбаться и делать снисходительные замечаний. Но потом Джан во второй раз сказал, что за деньги Харрелсон готов был сделать все, что угодно, включая убийство, и тут же презрительная ухмылка на лице подсудимого сменилась злобной гримасой. Пригрозив пальцем обвинителю, он закричал:

— Мне нет надобности убивать людей. И вы это знаете! Вам прекрасно известно, что я судью не убивал. Вы это знаете. Знаете отлично. Вам просто срочно нужно пришить это кому-то, потому что Вашингтон взял вас за горло. Меня же засудить проще простого: ведь у меня уже есть судимость за убийство. Разве не так?

Джан вернулся к некоторым прежним показаниям Харрелсона, утверждавшего, что его встреча с Джимми Чагрой в Лас-Вегасе была почти случайной и что они никогда не разговаривали с глазу на глаз. Харрелсон сказал тогда, что Чагра как-то звонил Питу Кею в Хантсвилл. Беседовал ли он с Чагрой после этого с глазу на глаз?

— Наша единственная беседа с глазу на глаз состояла ровно из пяти слов, — сказал Харрелсон. — Джимми Чагра передал мне конверт с деньгами [40 000 долларов] и сказал: "Это для тебя и Пита".

— Вы сказали пять слов? — пересцросил Джан и метнул многозначительный взгляд в сторону присяжных. — А может, эти пять слов были такими: "Это за убийство судьи Вуда"?

Харрелсон побагровел и в бешенстве стал трясти кулаком перед самым носом обвинителя.

— Вас что, случайно уронили в детстве? — заорал он.

Здесь уже вмешался судья Сешнс.

— Отвечайте лишь на вопросы, мистер Харрелсон, — предупредил он свидетеля.

Но Харрелсон вновь показал обвинителю кулак, затем повернулся к судье и тем же злобным голосом сказал:

— Я не знаю ничего ни о судье Вуде, ни об убийстве. Он это знает! Я тоже это знаю! И вам, судья, это тоже известно!

Рей Джан до конца дня сохранял спокойствие, позволяя Харрелсону произносить одну тираду за другой. Несколько раз судья предупреждал свидетеля, что его бесконечные выпады недопустимы. Лишь однажды Рей Джан на мгновение вспыхнул, но это было едва заметно. Это случилось, когда Харрелсон на полном серьезе бросил:

— Я бы и пальцем не пошевелил, если бы ты подыхал. Как я вас всех ненавижу!

Во время перерыва, объявленного по случаю Дня благодарения, Харрелсон, видимо, взял себя в руки, потому что, когда 29 ноября 1982 года суд возобновил работу, обвиняемый уже отвечал на вопросы Джана более или менее спокойно, сохранив на лице лишь презрительную ухмылку. Только однажды Харрелсон обвинил Джана в "удивительной узколобости" за то, что тот был не способен понять его собственную версию случившегося. Других открытых столкновений между подсудимым и обвинителем не было. Правда, произошла небольшая стычка с судьей. Когда Харрелсон, несмотря на запрет Сешнса, сказал присяжным, что у него не было достаточно времени для детального ознакомления с магнитофонными записями обвинения, судья предложил присяжным покинуть зал заседаний и пригрозил свидетелю привлечь его к ответственности за оскорбление суда. Напомнив подсудимому, что все записи были переданы адвокатам для ознакомления почти семь месяцев назад, судья сухо сказал:

— Процедура представления документов была соблюдена точно и в полном объеме, мистер Харрелсон. Суд не позволит вам заявлять присяжным, была или не была соблюдена соответствующая процедура.

После этого Харрелсон замолчал, и Том Шарп поспешил заявить, что защита на этом прекращает представление доказательств.

Чарлз Кэмпион, адвокат Джо-Энн Харрелсон, сделал аналогичное заявление менее чем через час, вызвав для допроса лишь трех свидетелей. От допроса самой Джо-Энн адвокат воздержался.

Когда во время предварительного слушания Уоррен Бернетт, адвокат Лиз, узнал о ее письме вдове Вуда, он сразу понял, что Лиз сама должна давать показания. Обвинение считало, что Лиз вступила в преступный сговор в тот день, когда Джимми пришел к ней на кухню в их доме в Лас-Вегасе и сказал, что собирается убить судью, а Лиз на это ответила: "Хорошо, дорогой" — и продолжала возиться с цыпленком. Лиз Чагра в строгом черном костюме и белой блузке, спокойная и уверенная в себе, внимательно выслушивала вопросы адвоката и медленно, с расстановкой отвечала на них. Когда речь зашла о детях, на глазах у свидетельницы появились слезы. По мнению большинства в зале, присяжные были на стороне Лиз, когда она рассказывала о своей беспокойной жизни с Джимми Чагрой. "Он всегда грозился кого-нибудь убить, — сказала она. — Своих друзей, партнеров, братьев и даже меня. Человек он добрый и щедрый, но очень своенравный. Несколько раз он избивал меня так, что я вынуждена была обратиться за помощью к врачу. Но я никогда не верила, что это он убил судью Вуда. Ведь он мой муж, отец моих детей".

Лиз призналась, что, когда в тот день на кухне муж впервые заговорил об убийстве Вуда, она, возможно, и сказала: "Хорошо, дорогой". "Но я сказала это, — проговорила Лиз, обращаясь к присяжным, — лишь для того, чтобы он поскорее ушел. Он просто трепал языком. Это он делал всегда, когда нужно было выпустить пар. Потом он обычно успокаивался и снова пел себя нормально. Я всегда подшучивала над ним в таких случаях. Но в тот момент меня больше интересовал цыпленок, который все еще не был готов".

Бернетт попросил Лиз описать подробнее тот день, когда муж попросил ее отвезти деньги в клуб "Жокей".

Лиз сказала:

— Мы все сидели в гостиной. Там были Джимми, его друзья и телохранитель. Джимми принес деньги в гостиную, затем сказал, что хочет переговорить со мной, и мы пошли к нему в кабинет рядом с гостиной. Он был чем-то расстроен и сильно нервничал.

— А что произошло потом? — спросил Бернетт.

— Там он сказал, что хочет, чтобы я отвезла какую-то сумму в клуб "Жокей". Деньги были в двух конвертах, а конверты — в чемоданчике.

— Вас это расстроило?

— Да, сэр. Когда он сказал, что хочет, чтобы я отвезла деньги, я сильно расстроилась. Прежде всего потому, что у нас были гости. К тому же я не очень хорошо себя чувствовала: в то время я была на девятом месяце беременности, а на улице стояла страшная жара. Я предложила послать вместо меня его телохранителя. И тогда он процедил сквозь зубы, что это деньги за убийство судьи Вуда. Вот все, что он сказал. Он был страшно зол. Вся в панике, я сказала, что никуда не поеду. Тогда он обнял меня и успокоил: "Ну ладно, я пошутил. Это всего лишь очередной игорный долг".

— А что еще он сказал? — спросил Бернетт.

— Он сказал, что, если я отвезу деньги, то готовить ничего не надо. Можно купить жареную курицу по дороге домой. Мы с Синди сели в машину и поехали в клуб "Жокей". Остановились прямо у входа. Там в это время велись какие-то строительные работы. Попросив Синди подождать меня в машине, я вошла в лифт и поднялась в номер.

— Когда вы вошли в номер, там была молодая девушка?

— Да, сэр. Очень молодая. Помню, она была в купальнике. Я не могу сказать, была ли это Тереза.

— Вы пытались хоть раз скрыть, что вы делаете?

— Нет, сэр. Я не думала тогда, что это что-то серьезное. Джимми убедил меня, что это всего лишь его очередной долг.

В ходе перекрестного допроса Рей Джан заставил Лиз вспомнить, когда точно она узнала правду об убийстве Вуда. Та ответила, что это было примерно 1 сентября 1980 года, после ареста Чарлза Харрелсона близ Вэн-Хорна. Об этом ей сказал ее зять Джо Чагра.

— Он стал подробно расспрашивать меня, — сказала Лиз. — И я спросила, зачем он это делает. Вот тогда-то он и сказал мне… сказал, что Чарлз Харрелсон — это человек, которого Джимми нанял для убийства судьи Вуда. Об этом Джо узнал от самого Харрелсона.

Вскоре после этого Лиз отправилась на свидание с Джимми в Ливенуорт.

— Джо говорил мне одно, Джимми — другое, — сказала она. — Джимми никогда не говорил мне правды.

Лиз не могла вспомнить точной даты, но согласилась с обвинителем, что Джимми действительно мог 18 ноября впервые обсуждать с ней план побега из тюрьмы и встречу с ней на Востоке.

— В каком месте на пленке, записанной 18 ноября, вы обсуждали этот вопрос с Джимми? — спросил Джан.

— На этой пленке записана лишь часть нашего разговора, — ответила Лиз. — Я разговаривала с Джимми пять-шесть часов в день и навещала его раз шесть-семь в месяц.

Лиз хотела было напомнить какой-то конкретный разговор, но Джан неожиданно прервал ее, заявив протест.

— Свидетельница намерена сослаться на материал, которого нет в официальных записях, — объяснил он суду. — Если она считала, что суд должен прослушать еще какие-то записи, она должна была предупредить об этом своего адвоката, и тот представил бы их суду заранее. Защита получила все записи и всю расшифровку.

Судья Сешнс протест обвинения принял.

В последний день заслушивания показаний свидетелей Рей Джан воспроизвел запись беседы Лиз с Джимми в ее последний приезд в Ливенуортскую тюрьму 26 января 1981 года. Слушая пленку, Лиз не переставая плакала.

Джимми: Ну хорошо-хорошо, моя радость. Не буду больше спорить. Все, конечно, было не так, но я спорить не буду. Может быть, так оно и было. Хорошо.

Лиз: Я помню, что именно это я и сказала. Я была… Потому что я испугалась до смерти.

Джимми: Нет-нет. Ты сказала мне… ты…

Лиз: Когда я это делала, Джимми, мне было страшно.

Джимми: Ты знаешь, что нас здесь подслушивают. Вчера я узнал, что здесь спрятаны микрофоны. Давай лучше писать. Для этого я принес вот что… Ну хорошо, послушай…

Лиз: И в это положение я попала из-за человека, которого так сильно люблю. Все из-за тебя…

Джимми: Ну не надо так, радость моя. Не надо, черт возьми, все переворачивать и так со мной разговаривать.

Джеки Чагра: Ма!

Когда прослушивание закончилось, Лиз пыталась взять себя в руки, но не смогла. Дрожащим от волнения голосом она сказала, обращаясь к обвини гелю:

— Вы ошибаетесь. Я не участвовала в этом преступлении. Я в этом не виновна.

После того как защита заявила о прекращении представления доказательств по делу последнего обвиняемого, обвинение вызвало несколько дополнительных свидетелей для опровержения ранее заслушанных доказательств. Среди них был и Джо Чагра, который заявил, что показания Харрелсона были сплошным враньем, особенно когда тот утверждал, будто Джо дал ему оружие и кокаин, обещал заплатить за убийство Джеми Бонда, а также за то, что Харрелсон возьмет всю вину на себя.

Шла вторая неделя декабря. Судья Сешнс распорядился, чтобы присяжные явились в суд с чемоданами: настало время заслушать заключительные выступления сторон и вынести вердикт.

От имени обвинения с заключительной речью выступил помощник главного обвинителя Джон Эмерсон. Он сказал, что Чарлз Харрелсон — это "аморальный, хладнокровный убийца", который будет продолжать убивать людей "до тех пор, пока это будет сходить ему с рук. Убийство судьи Вуда — самый серьезный акт терроризма, совершенный им против системы, которую он так ненавидит". Что касается четырех свидетелей, подтвердивших алиби Харрелсона, то это, по словам Эмерсона, либо его приятели, либо люди, действительно не помнившие точного времени своей встречи с Харрелсоном в Далласе. "Большая часть событий в изложении Харрелсона, — сказал Эмерсон, — основана на его собственных показаниях. Если вы придете к выводу, что алиби сфабриковано, то можете считать это веским доказательством его виновности".

Том Шарп произнес самую эмоциональную речь в защиту своего клиента. Он сказал, что, поскольку этот человек уже имеет судимость за убийство, это дает всем "прекраснейшую возможность всячески поносить его, обвинять во всех смертных грехах, пинать ногами, бить по голове, толкать — короче, делать из него козла отпущения". Шарп упрекнул обвинение в том, что оно пользовалось такими запрещенными приемами, как излишняя драматизация событий и подтасовка фактов. Но адвокат, видимо, понимал, что присяжные вряд ли сочтут его доводы убедительными.

Заключительные речи двух других адвокатов — Чарлза Кэмпиона и Уоррена Бернетта — были менее эмоциональными, но ближе к существу дела Кэмпион заявил, что обвинение не представило "никаких убедительных доказательств" того, что Джо-Энн Харрелсон действительно препятствовала правосудию. Бернетт же напомнил присяжным то, что он установил еще в самом начале процесса: Лиз Чагра, совсем молодая и заблуждавшаяся женщина, находилась под каблуком у человека, который командовал и помыкал всеми.

В течение последних двух часов дебатов обвинитель Рей Джан опровергал всевозможные доводы и версии защиты. Он напомнил присяжным, что все трое подсудимых имели веские причины лгать. Прежде всего это касается Чарлза Харрелсона, который хвастал, что "его любимое занятие — убивать людей и не попадаться". Что ж, обвинение доказало, что Чарлз Харрелсон убил судью Вуда. Последние три с половиной года он пытался сделать все, чтобы не попасться. Чарлз Харрелсон будет лгать, какими бы неопровержимыми фактами мы ни располагали. Если бы даже ему показали видеопленку того, как он убивает судью Вуда, он все равно сказал бы: "Это не я, а мой без вести пропавший брат Сесил. Еще грудным ребенком мать положила его в корзину и бросила в реку Тринити".

Поняв, очевидно, что Уоррену Бернетту удалось вызвать у присяжных симпатию к подзащитной, Джан приберег для Лиз Чагра самые едкие замечания. Хотя адвокат представил ее эдакой глупой и забитой "серой мышкой", сказал Джан, лично ему, после того как он прослушал ту часть магнитофонной записи, где она называла мужа "тупицей" и призывала не впадать в панику, стало ясно, что супруг отнюдь не был главной фигурой в их семье. Джан напомнил присяжным еще одно место в записи, где Лиз сказала: "Хорошо, сделай это". Отвернувшись от присяжных, Джан устремил взгляд на подсудимую и сказал: "Обвинителем против Элизабет Чагра выступает она сама. Сколько бы вы ни лгали, сколько бы ни плакали, избавить себя от этого вы не сможете".

Затем обвинитель нанес последний удар. Частично он апеллировал к широко разрекламированному обращению Лиз Чагра к богу, частично — к чувству долга и гражданской ответственности присяжных. Обвинитель заявил, что в своем письме вдове Вуда подсудимая говорит о "новой" и "прежней" Лиз. "Она должна взять на себя ответственность за содеянное прежней Лиз, — сказал Джан. — Если она поняла теперь, что Христос любит ее, то она должна также понимать, что Христос любил и судью Вуда, и миссис Вуд, и всех нас".

В субботу 10 декабря, после десяти недель допроса свидетелей, которые давали запутанные, эмоциональные, а порой и просто скучные показания, сопровождавшиеся нудной юридической казуистикой, присяжные приступили к вынесению вердикта. В 9.50 во вторник они дали знать, что пришли к решению. В зале воцарилась мертвая тишина, когда из боковой комнаты стали один за другим выходить присяжные. Некоторые из них готовы были вот-вот разрыдаться. Они в последний раз заняли свои места, и судья Сешнс велел клерку зачитать вердикты.

Чарлз Харрелсон… виновен.

Джо-Энн Харрелсон… виновна.

Элизабет Чагра… За какое-то мгновение до того, как клерк произнес слово "виновна", со стороны присяжных донеслось громкое всхлипывание, перешедшее потом в сдавленные рыдания. Пораженные юристы и публика с удивлением посмотрели на одну из присяжных — Патрицию Шульц-Ормонд, которая рыдала теперь в открытую. Сначала к ней присоединилась старшина присяжных Мэри Кэтлин Миллс, а через несколько секунд плакали уже все девять женщин и один мужчина. Ни один из юристов, равно как и ни один из видавших виды представителей средств массовой информации, такого взрыва эмоций еще не видел. Уоррен Бернетт, защищавший, а еще раньше обвинявший и даже отправлявший на электрический стул самых жестоких и отпетых бандитов на американском Юго-Западе, сказал потом: "Я многое повидал на своем веку, но такой реакции присяжных я все же не ожидал". На лице у Чарлза Харрелсона была привычная презрительная ухмылка, но в глазах его жены Джо-Энн стояли слезы. Лиз Чагра заставила себя улыбнуться и, посмотрев в сторону присяжных, одними губами показала: "Все в порядке". "Она еще не осознавала, что произошло", — заметил впоследствии Бернетт. Когда судья Сешнс стал по очереди опрашивать присяжных, которые должны были лично подтвердить вынесенный вердикт, Патриция Шульц-Ормонд и несколько других женщин все еще плакали. В слезах была и старшина присяжных Мэри Кэтлин Миллс, но, когда наступила ее очередь подтвердить решение, она высоко подняла голову и, повернувшись к подсудимым, три раза сказала: "Да, ваша честь".

Рэй Джан, выглядевший скорее уставшим, чем довольным одержанной победой, отказался комментировать вердикт, напомнив, что предстоит еще судебный процесс по делу Джимми Чагры. Так и не объяснив почему, судья Сешнс решил перенести этот процесс в другое место, отказавшись рассматривать дело не только в Сан-Антонио, но и вообще в Техасе. Слушание должно было начаться в январе в Джэксонвилле (штат Флорида). Сешнс объявил, что вынесение приговоров он откладывает до марта 1983 года, когда завершится процесс по делу Джимми Чагры.

А в Эль-Пасо в это время царила мертвая тишина. Никто из семьи Чагры не хотел обсуждать случившееся в Сан-Антонио. Единственным человеком, согласившимся встретиться с репортерами, была старая мать, по-прежнему обитавшая в крохотной квартирке по другую сторону дома своей дочери Пэтси. Дверь репортеру открыла женщина с опухшим от слез лицом. Увидев его, она снова заплакала. Был канун рождества, и чистенькие и опрятные кирпичные домики на Санта-Анита-стрит (там обитал "средний класс") были украшены ангелочками и венками из сосновых веточек. Вместо автомобилей и моторных лодок у домов теперь появились украшенные игрушками елки.

Уже через несколько секунд репортеру стало ясно, что слезы матери были вызваны не только и не столько вердиктом присяжных в Сан-Антонио. Прошло уже почти четыре года со дня гибели ее старшего сына Ли Чагры. "Эти четыре года были сплошным кошмаром", — проговорила она.

45

В официальных кругах уже почти никто не называл убийство Вуда "преступлением века", хотя в тот момент это как никогда соответствовало действительности. Одно было все же несомненно: убийство судьи вылилось в "расследование века", самое широкомасштабное и дорогостоящее за всю историю США, затмившее даже расследование обстоятельств убийства президента Кеннеди. После вынесения присяжными вердикта в Сан-Антонио руководство министерства юстиции в Вашингтоне ликовало. Результаты процесса, казалось, оправдали затраченные усилия и расходы.

Но обвинитель Рей Джан, служивший в Вашинтоне до перевода в Сан-Антонио в 1972 году, опасался, как бы радость не оказалась преждевременной. Ведь предстояло еще доказать виновность человека, которого власти считали главной фигурой во всем этом деле. Пока целая тонна папок, схем, графиков, макетов, звукозаписывающей аппаратуры и динамиков перевозилась через несколько штатов в здание федерального суда в Джэксонвилле — в то самое здание, где за два месяца до своей гибели Джон Вуд слушал дела в качестве присланного на время судьи, — Джан и его коллеги работали по пятнадцать часов в сутки, готовясь к самому важному процессу — процессу по делу Джимми Чагры.

Судебное разбирательство в Джэксонвилле должно было стать укороченной версией суда в Сан-Антонио, но с одной весьма существенной разницей: вместо Джо Чагры, главным свидетелем обвинения предстояло стать Джерри Рею Джеймсу. Джан, конечно, понимал, что без участия Джо Чагры вердикт в Сан-Антонио мог бы быть совершенно иным. Его показания, а в еще большей мере его опрятная и приятная внешность, прямота, честность и искреннее раскаяние оказались незаменимым оружием для обвинения. Но Джерри Рей Джеймс заставлял прокурора нервничать: если и жил на земле человек более подлый и бесчестный, чем Чарлз Харрелсон, то таким человеком был главный свидетель обвинения на суде в Джэксонвилле.

Что касается Оскара Гудмена, адвоката Джимми Чагры, то он относился к Джерри Рею Джеймсу весьма положительно, учитывая, что какое-то время тот был лучшим другом его клиента в Ливенуортской тюрьме. Джимми Чагра был буквально потрясен, узнав, что Джеймс оказался стукачом. Пожалуй, впервые в жизни он по-настоящему испугался. Его обращение к богу, хотя и не такое глубокое, как у Лиз, не было всего лишь позой. Оно было реальным ровно настолько, насколько вообще могли быть реальными его представления и шкала вольностей.

Джимми стал старше и уравновешеннее того человека, который три с половиной года назад в Остине настаивал на даче показаний в суде. Возможно, "новым" Джимми он еще не стал, но прежним, задиристым Джимми он уже не был. Теперь он хотел, и даже очень, чтобы на его защиту встал не он сам, а его адвокат.

Уже несколько недель Джимми не имел возможности встретиться с Джо и даже не получал от него никаких вестей, кроме разве теплых приветов, изредка передаваемых их сестрой Пэтси. Джимми всегда говорил, что не допустит, чтобы брат и жена сели в тюрьму, но все обернулось так, что у него не оказалось выбора. Оскар Гудмен как никто понимал, что Джимми никогда не стал бы сотрудничать с властями. Поначалу Джимми крайне неодобрительно отнесся к договоренности Джо с обвинителями. Он не раз предупреждал его, что делают в тюрьме с теми, кто снюхается с властями. Но когда Оскар Гудмен объяснил, что как раз для Джимми дело повернулось наилучшим образом (ведь согласие Джо дать показания вынудило обвинение рассмотреть дело Джимми отдельно от дела Харрелсона), тот все понял и простил.

Джо Чагра стоял перед судьей с видом искренне раскаявшегося грешника и ждал приговора. Он знал, что у судьи большая свобода выбора и тот мог объявить любой приговор: от самого мягкого до самого сурового. Хотя Сешнс и заявил ранее о намерении вынести всем окончательные приговоры по завершении процесса по делу Джимми, он все же решил приговорить Джо Чагру отдельно, не дожидаясь суда над его братом.

"Я знаю, — сказал Джо, обращаясь к судье, — что, если я скажу, что мне жаль, что так случилось, это будет звучать плоско и неубедительно. Но я действительно сожалею об этом. Не знаю, можно ли найти слова, которые предотвратили бы неизбежное. Но я дал обещание своей жене, и теперь моя жизнь изменится". Обвинитель в свою очередь заверил судью, что Джо "оказал полное содействие" как свидетель обвинения. (В приватной беседе Джан назвал показания Джо Чагры его "звездным часом", а то, что произошло между братьями Чагра и судьей Вудом, — "греческой трагедией".) Прежде чем выносить приговор, судья Сешнс сказал, обращаясь к Джо: "Я уважаю вас за то, что вы согласились на договоренность между обвинением и защитой о признании вами вины в менее тяжком преступлении. Вы поступили совершенно правильно. Так и нужно было поступить. Если вы убеждены в правильности своих действий, значит, процесс исправления уже начался". Однако затем, к удивлению многих, судья вынес Джо Чагре максимальный приговор, предусмотренный взаимной договоренностью: десять лет. Вот как получилось, что за несколько недель до начала суда над Джимми Джо уже сидел в тюрьме наименее строгого режима в Плезантоне (штат Калифорния) недалеко от залива Сан-Франциско.

По мнению Оскара Гудмена, у властей были достаточно веские доказательства виновности Джимми: процесс в Сан-Антонио это подтвердил. Веские, но не стопроцентные, учитывая, что Джэксонвилл — это не Сан-Антонио. За исключением немногих судей, прокуроров и адвокатов, встречавшихся с Вудом, когда тот приезжал к ним в марте 1979 года в качестве присланного на время судьи, большинство в Джэксонвилле помнило лишь, что этот судья из Техаса любил рыбный стол и шоколадные конфеты и хорошо играл в теннис. Большинство потенциальных присяжных никогда и не слышали о Джоне-максимуме и не видели слов "Горячо любимому" перед его фамилией на надгробном камне. Здесь, во Флориде, не было и здания федерального суда имени Джона Вуда.

Когда речь заходила о Сан-Антонио, Оскар Гудмен любил рассказывать следующий поразивший его эпизод:

"Однажды, еще во время предварительного слушания, я ехал в аэропорт на такси, и таксист вдруг задал мне вопрос о моей профессии. Я сказал, что я юрист. Тогда он спросил, участвую ли я в процессе по делу Чагры. Не успел я ответить, как он затарахтел о том, что всех этих несчастных ублюдков следовало бы вздернуть на веревке и что Вуд был прекрасным человеком, преградившим дорогу наркотикам в Сан-Антонио. Наконец он спросил: "А вы кого представляете?" Пришлось ответить: обвинение".

Гудмен твердо верил, что присяжные в Сан-Антонио признали подсудимых виновными не под тяжестью предъявленных им доказательств, а лишь потому, что считали это своим долгом. "И действительно, — говорил судья, — какими глазами они смотрели бы на родственников и друзей, если бы не признали виновными людей, которые, по мнению властей, убили судью Вуда?" Но жители Джэксонвилла, казалось, симпатизировали обвиняемому. "Не знаю почему, — сказал адвокат, — но из разговоров с людьми, с которыми я постоянно сталкиваюсь в отеле, я понял, что они на нашей стороне. Обвинению придется немало потрудиться, прежде чем удастся убедить их в своей правоте".

Еще во время предварительного слушания Гудмен заметил, что обвинители были слишком самоуверенны. Об этом, в частности, свидетельствовало неожиданное согласие обвинения с предложением защиты исключить из списка кандидатов в присяжные всех, кто хотя бы слышал об осуждении Лиз Чагра или о признании себя виновным Джо Чагрой. "Сначала они пытались возражать, — сказал Гудмен, — но потом прекратили споры, поскольку были совершенно уверены в успехе".

По мнению Гудмена, самой серьезной проблемой для защиты было не опровержение показаний Джерри Рея Джеймса и даже не магнитофонные записи, а необходимость одновременно защищаться по всем четырем пунктам обвинения. "То, как составлено обвинение против Джо Чагры, — сказал Гудмен, — блестящий маневр с их стороны. Как в учебнике: все четыре элемента соединены воедино так, что один вытекает из другого. Воспрепятствование правосудию вытекает из контрабанды наркотиков, контрабанда наркотиков — из преступного сговора, а преступный сговор — из убийства. Здесь эффективная защита почти невозможна. Учитывая наличие магнитофонных записей, адвокату рано или поздно придется признать обоснованность обвинений в контрабанде наркотиков и воспрепятствовании правосудию и сосредоточить все свои усилия на опровержении обвинении в убийстве и преступном сговоре с целью убийства. Если же вы начнете утверждать, что у обвинения нет доказательств для обоснования обвинения в контрабанде наркотиков или воспрепятствовании правосудию, вы просто утратите к себе доверие. Именно с такой проблемой пришлось столкнуться Джо Чагре".

В самом начале процесса Оскар Гудмен заявил реши тельный протест в связи с тем, что агентам ФБР было позволено сидеть за столом обвинения. В своей вступительной речи, обращенной к присяжным, он фактически признал виновность Джимми Чагры в воспрепятствовании правосудию и в преступном сговоре с целью контрабанды марихуаны. При этом, однако, адвокат предупредил присяжных, что перед ними встанет "почти непосильная для человека задача" разобраться в огромнейшем количестве доказательств, которые будут представлены сторонами в ходе судебного разбирательства. Гудмен хотел бы, чтобы присяжные хорошо поняли, что в 1979 году в Западном Техасе царила "достойная всяческого, осуждения и порицания обстановка беззакония". Он рассказал им, что между судьей Вудом и семьей Чагры возникли серьезные трения. Весьма сомнительный "профессионализм" Вуда настолько накалил обстановку, что Ли Чагра намеревался даже предъявить ему иск. Адвокат рассказал также об убийстве Ли и о покушении на убийство Джеймса Керра. Подобные ситуации отличаются тем, что вскоре наступает момент, когда контролировать их больше невозможно, скачал он. В данном случае дело дошло до того, что любой федеральный агент уже считал своим священным долгом привлечь к суду всю семью Чагры.

Затем Гудмен подробно рассказал о том, как до начала суда в Остине они согласовывали с властями признание вины Джимми Чагрой, и задал такой сам по себе напрашивавшийся вопрос: "Разве кто-нибудь будет нанимать убийцу для расправы с федеральным судьей из-за лишних пяти лет тюрьмы?" Адвокат не отрицал факта передачи Джимми Чагрой денег Чарлзу Харрелсону, как утверждало обвинение. Но это были не деньги за убийство, а сумма, полученная путем вымогательства, потому что до этого Харрелсон встретился с подзащитным и сказал: "Чагра, я убил судью и хочу, чтобы ты заплатил мне за это".

"Мы не будем пытаться доказать, что Чарлз Харрелсон не убивал судью Вуда выстрелом в спину 29 мая 1979 года, — сказал Гудмен, обращаясь к присяжным. — Джимми Чагра просто не знает, убивал Чарлз Харрелсон судью Вуда или нет".

Что касается магнитофонных записей, то, объяснил адвокат, Джимми Чагра разговаривал и вел себя как "крепкий парень" для того, чтобы "выжить в условиях тюрьмы". Он напомнил присяжным, что все они обещали оставаться объективными. "Постарайтесь быть беспристрастными, — сказал он, — и выявить мотив. Прослушивая записи всех этих разговоров, спросите себя: все ли, о чем шла речь, имело место в действительности?"

В своей вступительной речи Рей Джан больше не говорил, что это "история о страхе и алчности", как это было на процессе в Сан-Антонио. Ситуация изменилась, поэтому обвинительную речь пришлось частично переписать. Все началось, сказал он, в Лас-Вегасе, когда Чарлз Харрелсон "предложил свои услуги" для расправы с убийцами Ли Чагры. "Но Джимми Чагра беспокоился не за брата, а за самого себя". Он знал, что через несколько недель предстанет перед судьей, которого все называли Джоном-максимумом.

"Джимми Чагра боялся этого, — продолжал Джан, — и использовал сначала все законные средства, чтобы отстранить судью Вуда от рассмотрения его дела. Когда же это не удалось, Джимми Чагра решил организовать его убийство. Для него это был единственный выход, единственный путь к спасению. И тут вмешалась судьба: свои услуги предложил Чарлз Харрелсон. Мы не будем доказывать, что курок спустил Джимми Чагра".

Первой свидетельницей обвинения была Крис Лэмброс — адвокат из Сан-Антонио, помнившая, как она столкнулась с незнакомцем с незабываемыми глазами. "В нем было что-то такое, — сказала она, — что отличало его от остальных. Судя по внешнему виду, он был приезжим. Я еще подумала, что он похож на человека, только что вышедшего из бара где-нибудь на Западном побережье. Я сказала: "Доброе утро", но он лишь буркнул что-то…"

После показаний Кэтрин Вуд, рассказавшей, как она поддерживала голову умирающего судьи, для дачи показаний был вызван патологоанатом, который в леденящих душу подробностях описал результаты вскрытия, длившегося три часа. Из тела судьи были извлечены шестнадцать осколков пули, походивших на рентгеновском снимке на снежинки. Пуля поразила спинной мозг, разорвала аорту и сильно повредила органы брюшной полости. "Печень была похожа на картофельное пюре", — сказал патологоанатом. (Услышав это, один из репортеров улыбнулся: судья Вуд, как известно, был большим любителем спиртного).

Грейс Сэмпселл, секретарь Вуда на судебных процессах в Эль-Пасо и Мидленде, дала показания относительно мотива преступления. Она рассказала, как вел себя Джимми Чагра в зале суда в Мидленде. По ее словам, в феврале во время рассмотрения ходатайства об освобождении Чагры под залог он "был страшно испуган и все время молчал". Но в апреле, когда начались предварительные слушания, Джимми уже входил в зал суда, широко улыбаясь. "Он вел себя раскованно, — вспоминала Сэмпселл. — Может быть, потому, что в тот момент он был на свободе". Адвокаты заявили тогда тридцать ходатайств, а судья, не раздумывая, отклонил двадцать девять, приняв лишь одно: он согласился перенести судебное разбирательство из Сан-Антонио в Остин, на сто с лишним километров на север. К тому времени, когда Вуду пришлось отклонять самое важное ходатайство (о том, чтобы он заявил себе отвод), страсти в зале суда накалились до предела. "Создалась взрывоопасная ситуация", — сказала Сэмпселл.

Обвинение вызвало в суд нескольких друзей и партнеров Джимми Чагры, подтвердивших, что он вел роскошный образ жизни. Они рассказывали о "королевском" к нему отношении в казино, о шикарном особняке с прислугой и личными секретарями, о сумках с деньгами и о миллионных ставках за игорными столами. Глория Строуп, личная секретарша Джимми и его "Пятница" в Лас-Вегасе, рассказала, что все счета за содержание дома оплачивала из толстых пачек наличными, которые ей давал Джимми. Она описала великолепный дом в северной части Лас-Вегаса, полностью перестроенный Лиз и Джимми, остановившись более подробно на большой спальне. Строуп сказал, что в доме было "десять или пятнадцать телефонов, по Джимми считал, что все они прослушиваются, и поэтому обычно пользовался телефоном-автоматом в соседнем квартале".

Обвинение вызвало также нескольких приятелей и партнеров Чарлза Харрелсона. Они должны были подтвердить его репутацию убийцы, но главной их задачей было помочь установить обоснованность обвинений в том, что Харрелсон долго выслеживал судью Вуда. Около места для дачи свидетельских показаний был повешен огромный календарь со всеми днями мая 1979 года. Обвинители уже предъявили многочисленные выписки из регистрационных книг мотелей и автостоянок в аэропортах Сан-Антонио, Остина, Мидленда и Лас-Вегаса. Теперь присяжные должны были сами послушать, что будут говорить по этому поводу друзья Харрелсона Пит Кей и Хемптон Робинсон, т. е. получить информацию из первых рук.

Неожиданный удар по позиции обвинения нанес его же собственный свидетель Пит Кей. В ходе перекрестного допроса он заявил, что Хемп Робинсон — "чокнутый наркоман".

Помощник обвинителя Джон Эмерсон попытался было спасти положение, попросив Кея дать определение слову "чокнутый", но только все испортил.

"В моем понимании "чокнутый" — это такой человек, как Хемп Робинсон, — ответил Кей. — То есть с приветом, любитель марафета".

Обвинению ничего не оставалось, как вызвать для дачи показаний самого Хемпа Робинсона. Тот сразу же признался, что для храбрости сделал себе укольчик метадона . Затем Робинсон рассказал, как они с Чарлзом Харрелсоном отправились в Лас-Вегас с намерением обжулить Джимми Чагру в покер. Вскоре после возвращения в Хьюстон ему позвонил Харрелсон и велел купить винтовку. "Он сказал, что она нужна ему для одного дела, и спросил, хорошо ли я стреляю метров с четырехсот". Затем Робинсон сказал, что собственными глазами видел, как Харрелсон убил маленькую птичку из винтовки с оптическим прицелом с расстояния более 200 метров. Накануне Дня памяти погибших в войнах в 1979 году Харрелсон позвонил снова. Он хотел, чтобы Робинсон и его невеста Джо-Энн Стаффорд встретились с ним 27 мая в Остине. По просьбе Робинсона Джо-Энн Стаффорд сказала Харрелсону, что тот болен и не может с ним встретиться.

— Была ли какая-нибудь причина, побудившая вас отказаться от встречи с ним? — спросил Джон Эмерсон.

— Мне показалось, что он что-то замышляет, — ответил Робинсон. — Я не хотел в этом участвовать.

Джо-Энн Робинсон показала, что Харрелсон "очень расстроился" и "сказал, что сам все сделает и встретится с нами через несколько дней". В полдень 29 мая Харрелсон позвонил из Далласа и сказал, что "дело сделано". Позже он попросил Хемптона Робинсона помочь ему избавиться от золотистого "катласса" — автомобиля его жены.

В ходе перекрестного допроса Оскар Гудмен представил протокол разговора Хемптона Робинсона с агентами ФБР в марте 1981 года. Робинсон рассказал им весьма странную историю о том, как Джо Чагра и двое неизвестных пришли к нему на ранчо и задушили собаку. Робинсон сказал тогда, что пристрелил обоих незнакомцев. Гудмен попросил свидетеля еще раз зачитать вслух свои показания, к явному неудовольствию обвинителей. Затем адвокат спросил:

— Где вы зарыли трупы?

— Никаких трупов не было, — тихо сказал Робинсон.

— Как так?

— Наверное, это была галлюцинация, — признался свидетель.

— А где в это время был Джо Чагра? — резко спросил Гудмен. — Ведь его там не было, не так ли?

— Не было, — признался Робинсон.

Следующей свидетельницей была Тереза Старр, которую попросили рассказать о поездке в Лас-Вегас, где она должна была взять чемоданчик с деньгами. После этого обвинители намеревались представить магнитофонные записи и приступить к допросу Джерри Рея Джеймса. Им неожиданно повезло, когда судья разрешил предъявить в виде вещественного доказательства 92 клочка бумаги, изъятых у Лиз Чагра агентами ФБР в Ливенуорте. Одна из восстановленных записок, увеличенная для наглядности до размеров плаката, гласила: "Если агенты ФБР обо всем только догадываются, то как они узнали, что кто-то из нас заплатил Терезе?".

Направляясь к месту для дачи показаний, Джерри Рей Джеймс старался не смотреть в сторону Джимми Чагры, устремившего на него испепеляющий взгляд. Этому преступнику-рецидивисту в коричневой тройке было 44 года, но торчащий живот, большая лысина и седая борода сильно старили его. Вообще его присутствие в зале было каким-то нелепым. Судя по первым ответам на вопросы, свидетель был хорошо подготовлен. Хрипловатым голосом нараспев он рассказал присяжным, как был переведен в Ливенуорт после бунта заключенных в штате Нью-Мексико, когда они разгромили, тюрьму и убили тридцать трех охранников и стукачей. Один общий знакомый по имени Трейвис Эрвин представил Джеймса Чагре. Они подружились после одного инцидента, когда Чагра ударил по лицу строго заключенного, который, как ему показалось, жульничал. Джимми проиграл тогда 1600 долларов, но платить отказывался. Через некоторое время в камеру Джимми явились трое из тюремной банды "Мексиканская мафия" и еще один заключенный из банды "Арийское братство". "Увидев их, он очень испугался, — сказал Джерри Рей Джеймс. — Но я встал на его защиту, и те отступили". Вскоре после этого они сидели как-то в тени деревьев в зоне отдыха, и Джимми поведал ему свой секрет.

— Ни с того ни с сего, — сказал Джеймс, обращаясь к присяжным, — он вдруг говорит: "Джерри, это я устроил убийство судьи Вуда".

Тишина и спокойствие, царившие в зале в течение трех недель, были неожиданно нарушены. Джимми Чагра вскочил с места и закричал:

— Врешь, подонок! Он все врет, ваша честь!

Судья Сешнс напомнил Чагре правила поведения в зале суда. К счастью, присяжных в то время там не было. После этой вспышки между Чагрой и местом для дачи показаний поставили двух полицейских.

В течение последующих двух дней Рей Джан расспрашивал свидетеля о многочисленных контрабандистских и других преступных операциях, замышлявшихся Джимми для финансирования побега. Доносчик сообщил присяжным, что Джимми очень сильно расстроился, узнав об аресте Чарлза Харрелсона близ Вэн-Хорна. Он обсуждал с ним план убийства Харрелсона, хотя тот и был, казалось, в полной безопасности за тюремными стенами. "Он мечтал о человеке, который проникнет в тюрьму и взорвет ее изнутри", — сказал Джеймс. У Джимми Чагры был целый список людей, которых он хотел бы видеть мертвыми. Туда входили Джек Стриклин, Генри Уоллес и трое тех, кто убил его брата Ли. Один раз, вспоминал Джеймс, Джимми рассказал ему, как собственноручно убил человека по имени Марк Финней. Это случилось во время суда над Джимми в Остине. В ходе какой-то сделки с наркотиками с участием Джека Стриклина и Марка Финнея возник спор, в разгар которого Джимми выстрелил в Финнея и убил его. Так он сам рассказывал. Он сказал, что тело Финнея зарыл в лесу к западу от Остина.

Джеймс рассказал затем об инциденте, который произошел 10 ноября 1980 года, когда Чагра почти догадался, что все его разговоры записываются на магнитофон. Один из охранников, видимо не знавший, что Джеймс работает на ФБР, обнаружил в камере Джимми записывающее устройство и скрытые микрофоны. "Однажды утром, когда мы с Джимми были на работе, охранник вызвал нас в контору и вне себя от ярости бросил на стол записывающее устройство и метров десять проводов". После этого Джимми стал бояться всех еще больше, хотя время от времени и говорил кое-что об убийстве Вуда.

— Он когда-нибудь говорил о мотиве убийства? — спросил Джан.

— Джимми рассказывал, как он боялся, что судья Вуд приговорит его к пожизненному заключению, — ответил Джеймс.

Перед началом перекрестного допроса свидетеля обвинения Оскар Гудмен ознакомил присяжных с весьма впечатляющей историей преступной деятельности Джеймса. Свое двадцатилетие свидетель отметил в тюрьме, где отбывал наказание за берглэри. А в день тридцатилетия он уже значился в списке десяти самых опасных преступников, разыскиваемых ФБР. К моменту встречи с Джимми Чагрой Джеймс уже привлекался в суду по меньшей мере за 41 преступление и был признан виновным в совершении 13 тяжких преступлений, включая ограбления банка, уличные нападения и побеги из мест заключения. Джеймс сам признавался, что просидел за решеткой так долго, что тюремная камера стала для него "родным домом". Джеймс согласился также, что во время кровавого бунта в тюрьме в Санта-Фе он считался одним из самых "уважаемых" заключенных.

— Говорят, вы лично ответственны за убийство нескольких человек во время бунта. Это правда? — спросил адвокат.

— Нет, неправда, — ответил Джеймс.

— Говорят, вы силой заставили других заключенных оставаться в спортивном зале, где были найдены пять трупов. Это правда?

Джеймс ответил, что после бунта ему не было предъявлено каких-либо обвинений в уголовных преступлениях. Оскар Гудмен знал, что Джеймс и тридцать других заключенных предстали потом перед тюремным дисциплинарным судом в Нью-Мексико. Джеймса обвинили в поджоге конторы начальника тюрьмы и во взломе сейфа с целью выявления фамилий доносчиков, многие из которых стали потом жертвами жестокой и кровавой расправы. Он также знал, что ни Джеймс, ни другие зачинщики бунта не были привлечены к уголовной ответственности.

Шла четвертая неделя судебного разбирательства, и Оскар Гудмен почувствовал, что присяжные стали проявлять беспокойство, постепенно теряя интерес к делу. Обвинение почти закончило предъявление доказательств, если не считать прослушивания магнитофонных записей. Оценив все, что было сделано и не сделано к этому времени, Гудмен стал пересматривать собственную тактику. Он мог бы затянуть перекрестный допрос Джеймса, но решил не делать этого и ограничиться лишь несколькими вопросами.

Напомнив Джеймсу его прежние показания о том, что Джимми Чагра всегда хвастался фантастическими контрабандистскими операциями или строил грандиозные планы какого-нибудь убийства, Гудмен спросил:

— Правда ли, что мистер Чагра ужасно много болтал, пытаясь изобразить из себя крупную фигуру, и утверждал, что активно занимается преступной деятельностью?

— Да, правда, — ответил Джеймс, добавив, что однажды они с Джимми замышляли несколько операций по доставке контрабанды из Колумбии. В одной из них речь шла о получении сорока тонн марихуаны, в другой — двадцати двух фунтов кокаина. Брат Джимми Джо Чагра должен был следить за ходом операций со стороны.

— Но из этого ничего не получилось, верно?

— Верно, — признался Джеймс.

В пятницу 29 января обвинение закончило прокручивать пленку, на которой было записано, как Джимми Чагра сказал Джеймсу: "Он должен был это сделать лишь после суда, когда готовилась апелляция. Тогда мое дело мог бы слушать другой судья". На этом обвинение закончило представление доказательств.

Пытаясь во время уикенда критически оценить все свои успехи и неудачи, Гудмен мысленно неизменно возвращался к присяжным и сравнивал их с тем составом, который был в Сан-Антонио. Там обвинению, без сомнения, удалось убедить присяжных в том, что они "совесть Америки". Это был самый сильный аргумент обвинения. Но в Джэксонвилле он не сработал. Подкрепляя свою версию все новыми и новыми доказательствами, Гудмен неоднократно призывал присяжных сохранять объективность и согласиться с его собственным толкованием случившегося: Чарлз Харрелсон, почувствовав, что от ответственности перед законом ему не уйти, и поняв, что Джимми Чагра — главный подозреваемый в убийстве Вуда, воспользовался своей репутацией убийцы в целях вымогательства денег. Гудмен пообещал присяжным вызвать в суд с дюжину заключенных, которые подтвердят, что Джимми всегда много болтал и пытался изобразить из себя крупную фигуру, но дело дальше угроз никогда не заходило. Он также намекнул, что защита подготовила весьма эффектную концовку и что Джимми Чагра, возможно, сам займет место для дачи показаний. Позже Гудмен говорил: "У присяжных оставался целый уикенд, чтобы гадать, кого именно я вызову для дачи показаний. Вскоре я начал понимать, что мне очень повезло в том плане, что защиту свою я начну в понедельник утром". То, что задумал Гудмен, было рискованной игрой, но, учитывая высокие ставки, отнюдь не безнадежной.

Защита человека, обвинявшегося в организации "преступления века", продолжалась всего двенадцать минут.

Сначала Гудмен еще раз вызвал в суд Джерри Рея Джеймса и задал ему несколько вопросов в связи с его предыдущими показаниями, в ходе которых тот заявил, что Джимми хвастался, будто "убрал" человека по имени Марк Финней.

— Вспомните, каким образом мистер Чагра, по его словам, убил Марка Финнея, — попросил Гудмен свидетеля.

— Насколько я помню, он сказал, что застрелил его.

— Вы в этом уверены?

— Я уверен, что он мне сказал, что убрал его, — ответил Джеймс с легким раздражением в голосе.

— Вы в этом так же уверены, как и в том, что мистер Чагра сказал вам, что убил судью Вуда?

— Да, уверен, — сказал Джеймс и устремил взгляд в сторону обвинителей, которые в тот момент, казалось, были заняты своими делами.

— Вопросов больше нет, — сказал Гудмен. — Вызовите Марка Финнея.

Когда Финней принял присягу, Гудмен порылся сначала в бумагах, словно решая, какой именно вопрос задать первым. Затем медленно пошел в сторону свидетеля, остановился в двух-трех метрах от него, улыбнулся и спросил:

— Как вы себя чувствуете, мистер Финней?

— Очень хорошо, — ответил тот.

— Джимми Чагра когда-нибудь стрелял в вас или целился из пистолета?

— Нет, сэр, — ответил Финней.

— Вопросов больше нет, — сказал адвокат и направился в сторону стола защиты, за которым сидел улыбающийся Джимми Чагра. Затем он резко остановился, повернулся к судье и сказал: — Ваша честь, дамы и господа присяжные, на этом защита предъявление доказательств заканчивает.

В своей заключительной речи обвинитель Джон Эмерсон сказал, обращаясь к присяжным, что страх перед возможным приговором к пожизненному заключению и перспектива навсегда лишиться возможности вести привычный для него шикарный образ жизни побудили Джимми Чагру нанять Харрелсона для убийства судьи. "Решение всех проблем свелось для него ни много ни мало к открытому нападению на нашу систему правосудия, к акту терроризма против системы вообще и судьи Вуда в частности, — сказал Эмерсон чуть уставшим монотонным голосом. — Когда судья Вуд отказался ходатайствовать о том, чтобы его освободили от разбирательства дела, он, ничего не ведая и ни о чем не догадываясь, сам назначил день своей казни". Эмерсон попросил присяжных вспомнить то место в магнитофонных записях, где Джимми сказал своему брату: "ФБР знает, что я нанял его для этого". "Самым веским доказательством виновности мистера Чагры, — продолжал Эмерсон, — является его собственное признание в том, что он нанял Чарлза Харрелсона для убийства судьи Вуда. У нас нет оснований подвергать сомнению достоверность записанных бесед".

Оскар Гудмен начал свою чрезвычайно энергичную заключительную речь с центральной, на его взгляд, проблемы — отсутствия мотива. (К тому же он считал это самым слабым звеном в позиции обвинения.) "Я считаю, что события этого дела происходили не в вакууме, — сказал он, после чего еще раз напомнил присяжным о покушении на убийство Джеймса Керра, которое произошло за месяц до убийства Ли Чагры и за шесть месяцев до убийства Джона Вуда. — Кто-то в Западном округе Техаса проявил в свое время известную жестокость, известное бессердечие еще до того, как Джимми Чагре было предъявлено обвинение в контрабанде наркотиков, за что тот в конечном итоге и был осужден".

Адвокат напомнил присяжным подробности, связанные с привлечением Джимми Чагры к ответственности за контрабанду наркотиков, и сказал: "Теперь все это важно, поскольку обвинение состояло из таких пунктов, которые давали подсудимому возможность обращаться с ходатайством об условно-досрочном освобождении в случае признания его виновным по одному из них или же в случае договоренности между обвинением и защитой о признании им своей вины в менее тяжком преступлении. Он знал это. Какой бы приговор судья ни вынес, подсудимый знал, что будет иметь право на условно-досрочное освобождение. Осознание этого факта определяло все его отношения с другими людьми, включая и отношения с Чарлзом Харрелсоном…"

Гудмен перешел затем к анализу формулировки и целей ходатайства Джимми Чагры о том, чтобы судья Вуд дал себе отвод. Обвинение утверждало, что это ходатайство было угрозой само по себе, а потому доказывало наличие мотива. Гудмен сказал, что ходатайство содержало, "пожалуй, самые прямые обвинения против федерального судьи, какие только возможны. Джимми Чагра заявил во время предварительного слушания; "Вы несправедливы. Вы несправедливы потому, что несправедливо обошлись с моим братом Ли в этом зале. Вы несправедливы потому, что несправедливо обошлись и с другим моим братом, Джо, в этом зале. Я хочу, чтобы Джо был моим адвокатом, но, учитывая ваше к нему отношение, он не может выступать в этой роли в этом суде. Вы не можете судить меня по справедливости, потому что вы заодно с Джеймсом Керром, помощником федерального прокурора. Учитывая все это, судья, мне кажется, вы должны заявить себе отвод". Секрета здесь никакого нет: все это содержится в ходатайствах, представленных суду. Он также попросил, чтобы его дело рассматривалось в открытом заседании, и судья удовлетворил его просьбу…"

Обвинение утверждало, что ходатайство, представленное в ходе предварительного слушания, содержало зловещие намеки на то, что Керр едва избежал смерти и что та же участь была уготована и Вуду. "Но если вы внимательно прочтете аффидевит, — продолжал Гудмен, — то увидите, что в следующем же абзаце содержится такая фраза: "…потому что я знаю, что судья Вуд находится под охраной полиции". Так что ничего здесь зловещего нет. Сказано прямо, без обиняков. И все это происходило во время судебного заседания, которое было бурным, как правильно подметила мисс Сэмпселл. Конечно же, создалась взрывоопасная обстановка. Атмосфера в зале накалилась до предела, потому что не каждый день у нас в стране кто-то приходит в суд и, указав пальцем на судью, заявляет, что тот не может быть справедливым. Последним свидетелем, которого мистер Чагра хотел вызвать для дачи показаний, был сам судья Вуд. Но судья Вуд… отказался давать показания. Неудивительно, что участники этого чрезвычайно бурного и спорного процесса, выступавшие на стороне мистера Чагры, были в конечном итоге разочарованы… Это вполне естественно. Мы живем в условиях системы, которой присущ дух состязательности… Поэтому никто не сомневается, что мистер Чагра и его друзья покинули в тот день зал суда раздосадованные. Но это вовсе не значит, что они тут же ринулись нанимать кого-то для убийства федерального судьи…"

Большую часть отведенных ему двух часов Гудмен потратил на детальный анализ версии убийства, выдвинутой обвинением, методически опровергая один ее пункт за другим. Последние несколько минут своей заключительной речи он посвятил другим пунктам обвинения. Власти пытались доказать, что Джимми Чагра препятствовал правосудию, основываясь почти исключительно на его плане побега из тюрьмы. "Я не могу смотреть вам прямо в глаза и искренне заявлять, что мистер Чагра не хотел бежать из Ливенуорта, где он отбывал 30-летнее тюремное заключение без права на условно-досрочное освобождение, — сказал Гудмен, обращаясь к присяжным, и тут же добавил: Но средства, которые он избрал для достижения этой цели, невероятны. То, что он обсуждал, просто немыслимо… Это чистая фантазия… Поэтому я вовсе не уверен, что это был преступный сговор с целью воспрепятствования правосудию. Должен, однако, признать, что грустно, очень грустно сознавать, что человеческое существо вынуждено изыскивать способы выбраться из клетки — не препятствовать правосудию, а именно вырваться на свободу".

Что же касается обвинения в том, что Джимми и Джо вступили в преступный сговор с целью ввоза и распространения наркотиков, продолжал Гудмен, то это еще одна фантазия. "Хотя между братьями и произошел какой-то разговор на эту тему, я считаю, что Джо Чагра поступил по отношению к брату точно так же, как и сам он, Джимми Чагра, поступал по отношению к Джерри Джеймсу. Он просто обманывал его, лишь бы успокоить. Я призываю вас внимательнее послушать запись, сделанную 21 ноября. Там Джо Чагра пытается рассказать Джимми, с кем он имеет дело. Всякий раз он называет другую фамилию, путает произношение и указывает разные места жительства этого человека. Но для чего он это делает? Он делает это для того, чтобы заставить брата поверить, будто он действительно что-то делает и это позволит ему выбраться в конечном итоге из тюрьмы. Еще раз повторяю: я не могу усомниться в достоверности слов, записанных на пленке. Но при этом я хочу сказать, что, слушая эти слова, вы невольно вспоминаете другие, те, что вновь и вновь повторяются Джо Чагрой: "Я не понимаю, что я здесь делаю. Я не понимаю, о чем мы говорим. Я не понимаю, что здесь происходит". И он повторяет их неоднократно".

В заключение адвокат призвал присяжных руководствоваться здравым смыслом и исполнить свой долг, не поддаваясь давлению общественного мнения.

"Основываясь на доказательствах, представленных вам в данном случае обвинением, я заявляю, что последней данью уважения, которую вы можете отдать достопочтенному Джону Вуду, занимавшему должность окружного федерального судьи и принявшему присягу стоять на страже законов Соединенных Штатов Америки, последней данью уважения ему будет вынесение вами вердикта "невиновен".

В ходе предъявления контрдоказательств Рей Джан воспроизвел еще некоторые отрывки магнитофонной записи, включая и тот, где братья обсуждали вопрос о фабрикации истории о якобы имевшем место шантаже Джимми со стороны Харрелсона. Главный обвинитель напомнил присяжным, что "признание подсудимого невиновным будет ни больше, ни меньше, как насмешкой над правосудием". Уже было ясно, что Оскар Гудмен выиграл если не войну, то сражение.

В пятницу 3 февраля 1983 года присяжные приступили к вынесению вердикта. К субботе они прослушали заново отрывки из пятнадцати записанных на пленку бесед. Рано вечером в тот же день стало известно, что присяжные пришли к единому мнению относительно двух пунктов обвинения. По двум другим пунктам прения продолжались. От внимания Гудмена не ускользнуло, что присяжные обратились к обвинению со странной просьбой: дать им специальный мешок, в котором можно было бы сжечь все их записи. "Если они пришли к единодушному мнению по двум пунктам, — рассудил Гудмен, — и если они признали подсудимого виновным, то зачем им понадобилось сжигать свои записи? Напрашивается вывод, что они проголосовали за оправдательный вердикт". И Гудмен оказался прав. В полдень в понедельник присяжные вынесли вердикт, который позже был назван Оскаром Гудменом (видимо, в порыве нескромности) "самым важным по своему значению оправданием за всю историю существования суда присяжных". Присяжные пришли к заключению, что Джимми Чагра не нанимал человека для убийства судьи Вуда. Правда, они признали подсудимого виновным в двух менее тяжких преступлениях: в воспрепятствовании правосудию и преступном сговоре с целью контрабанды наркотиков. И все же самая крупная рыбина была властями упущена.

Рей Джан, расстроенный и подавленный, поздравил Гудмена, сказав, что его имя "известно, и вполне заслуженно, всей стране". А затем добавил: "Присяжные сказали свое слово. Если уж верить в систему, то надо верить до конца".

Даже Джимми Чагра на какое-то мгновение оторопел, видимо потрясенный системой, а может, и просто неожиданной развязкой. "Слава богу и Оскару Гудмену", — проговорил он.

(Позже было установлено, что обвинение едва не проиграло дело почти по всем четырем пунктам обвинения. К воскресенью присяжные проголосовали за признание подсудимого невиновным по двум самым важным пунктам. Все остальное время они обсуждали вердикт по менее важным пунктам и в конце концов признали его виновным в менее тяжких преступлениях.)

Поражение властей больше всего приветствовалось (и оплакивалось) в Эль-Пасо. Пэтси, сестра Джимми, сидела в ресторане "Коламбос", когда ее дочь Лори сообщила эту новость по телефону. Пэтси бросилась на середину зала и крикнула: "Невиновен!" Сидевшие за соседними столиками посетители зашептались, а затем зааплодировали. "Наконец-то! — крикнула Пэтси еще раз. — Мы уже так долго не выигрывали!"

Пэтси помчалась домой, где мать и другие родственники уже праздновали победу среди целой толпы фоторепортеров и газетчиков. Старая мать сказала, что судья Джон Вуд явился ей во сне и обещал помочь их семье. Она плакала, но это были слезы радости. Мать сказала: "Я плачу, потому что счастлива. Может быть, моя маленькая Лиз выйдет теперь из тюрьмы и вернется к своим детям".

Слова матери лишь подчеркивали трагическую иронию ситуации. И действительно, как можно было признать Лиз виновной в пособничестве мужу, замышлявшему убийство, если второй состав присяжных пришел к заключению, что тот не имел к этому никакого отношения? А Джо Чагра? Как он мог признать себя виновным в преступлении, которое никем не совершалось? Но в этом, видимо, и состоит одна из примечательных особенностей американской системы правосудия. Отметив, что "существенная разница между двумя процессами состояла в том, что во Флориде Джо Чагра не давал показаний", Уоррен Бернетт бросил горький упрек в адрес всей системы: "Судебные процессы — это не что иное, как строго регламентированные фестивали, призванные отвлечь людей от их реальных проблем".

Судья Уильям Сешнс объявил, что вынесение приговора состоится 18 марта. Еще до этого Джимми и Лиз Чагра признали себя виновными в уклонении от уплаты налогов. В ходе отдельного процесса Джо-Энн Харрелсон была признана виновной в пятикратной даче ложных показаний большому жюри. Никто не осмеливался предсказать, каким образом вердикт на процессе во Флориде отразится на приговорах, выносимых судьей Сешнсом. Этот вердикт расстроил планы окружного прокурора Сан-Антонио Сэма Миллсэпа, который хотел привлечь Джимми Чагру к судебной ответственности на основании закона штата, предусматривающего смертную казнь. "Как это ни странно, — сетовал Миллсэп, — закон запрещает дальнейшее преследование в случае вынесения оправдательного вердикта". Неясно было, как отразится этот вердикт и на финансовом положении Джерри Рея Джеймса. Тот заявил присяжным в Джэксонвилле, что в случае признания Чагры виновным власти обещали ему 250 000 долларов в качестве вознаграждения. Судя по всему, часть этих денег была уже выплачена, потому что жену Джеймса видели за рулем новенького "мерседеса". Что же касается самого Джерри Рея Джеймса, то он теперь был свободным человеком. Ему лишь нельзя было появляться в штате Нью-Мексико.

В день вынесения приговоров обвинение заявило ходатайство о взыскании с подсудимых всех расходов, связанных с расследованием и судопроизводством. Их общая сумма составила 11,4 миллиона долларов. Сешнс постановил, что счет подсудимым будет предъявлен лишь в том случае, если они извлекут "какие-то доходы" из трудного и затянувшегося судебного разбирательства. Так неожиданно все узнали о возможных гонорарах от будущих фильмов и книг.

Первым приговор должен был услышать Джимми Чагра. Но перед этим он сказал, обращаясь к судье: "Вам наплевать на честность или правду. Наступит день, когда и вы, и я предстанем перед высшим судьей. Если вы сможете жить с тем приговором, который вы мне вынесете, то и я смогу с ним жить". Сешнс мог приговорить Джимми к двадцати пяти годам тюремного заключения в дополнение к тем тридцати, которые тот уже отбывал. Но он не сделал этого, добавив к прежнему сроку только пятнадцать лет плюс 220 000 долларов штрафа. При хорошем поведении Джимми Чагра может надеяться, что выйдет на свободу в 2007 году.

Чарлз Харрелсон также воспользовался возможностью сказать несколько слов суду перед вынесением ему приговора. Он сказал о "тактике гестапо" и о "невероятном зле", творимом федеральными агентами. "Данный суд должен был бы рассмотреть обвинение против себя же в изнасиловании и убийстве, — сказал Харрелсон. — Вы убили конституцию Соединенных Штатов Америки. Вы изнасиловали всех подсудимых, представших перед вами в этом зале".

Сешнс приговорил Харрелсона к двум пожизненным заключениям. "Последовательно", — добавил он, четко произнеся это слово с едва скрываемым удовольствием. В соответствии с существующим законодательством Харрелсон, прежде чем начать отбывание срока пожизненного заключения, должен был отсидеть семьдесят лет в тюрьме штата за прежние преступления. И все же не исключена возможность, что этот 44-летний человек сможет вновь появиться на городских улицах в возрасте 79 лет, если ему сократят срок вдвое, а затем помилуют.

Прежде чем объявить приговор Лиз, судья признал, что присяжные проявили "сильные чувства" к подсудимой, хотя он и не уверен, что тем самым они хотели дать понять, что желали бы, чтобы он отнесся к ней снисходительно. Затем Сешнс приговорил Лиз к тридцати годам по обвинению в преступном сговоре, добавив два раза по пять лет за воспрепятствование правосудию и уклонение от уплаты налогов. Два последних срока он разрешил отбывать одновременно с первым, более длительным. Лиз получит право ходатайствовать об условнодосрочном освобождении в 1992 году.

Если учесть, какие обвинения были выдвинуты против Джо-Энн Харрелсон, следует сказать, что ей был вынесен самый суровый приговор. Судья мог дать ей пять лет за воспрепятствование и еще двадцать пять — за лжесвидетельство. Ее адвокат Чарлз Кэмпион заявил перед вынесением приговора, что по существу ответы подсудимой большому жюри были правдивы. Она лишь опустила некоторые детали. Но Сешнс не согласился и приговорил Джо-Энн Харрелсон к двадцати пяти годам.

В каком-то смысле все на этом и закончилось, а в каком-то — только начиналось. Все пять подсудимых были либо уже за решеткой, либо на пути в тюрьму. Министерство юстиции, конечно, воздержалось от публичных упреков в адрес следственных органов и обвинителей, позволивших Джимми Чагре уйти от правосудия, но это вовсе не означало, что такая возможность исключалась в будущем. Одна телевизионная станция в Далласе сообщила, что перед судом в Джэксонвилле Джимми Чагра якобы предложил властям признать себя виновным как в убийстве судьи Вуда, так и в покушении на убийство Керра, а также "назвать имена" южноамериканских контрабандистов, если его жена будет выпущена на свободу. Но Вашингтон, заявила станция, отказался от сделки… и добавила: "Его (Вашингтон] обуяла алчность". Потом, однако, выяснилось, что это сообщение было необоснованным. "Никакой сделки никто никогда не обсуждал", — сказал Оскар Гудмен.

Итак, Рей Джан все же был прав. Вся эта история действительно оказалась историей об алчности и страхе, своеобразной "греческой трагедией". В Эль-Пасо жили три брата. Старший стал алчным и был убит. Средний оказался еще более алчным и был обвинен в убийстве федерального судьи. А младший сел за это в тюрьму.