G. Cartwright Blood Will Tell

The Murder Trials of T. Cullen Davis

Harcourt Brace Jovanovich New York and London 1979

Перевод с английского С. Пономаренко

Москва Издательство "Прогресс" 1982

© Harcourt Brace Jovanovich

Огромные деньги и высокий накал страстей — вот что поначалу привлекло мое внимание к истории Каллена и Присциллы Дэвис. Но по мере того, как я все глубже вникал в детали, на первый план стало выступать другое. Их история заставила меня задуматься над самой механикой отправления правосудия в том случае, когда обвиняемый — мультимиллионер, который может позволить себе нанять лучших адвокатов, не опасаясь при этом обанкротиться.

Мне не хотелось бы, чтобы у читателя создалось впечатление, будто в данном случае была допущена судебная ошибка. Ведь Каллен неизменно заявлял о своей невиновности. В ходе первого судебного разбирательства он был оправдан, в ходе второго присяжные не сумели вынести единодушного решения. В первом случае адвокатам Каллена действительно удалось вызвать у присяжных "разумное сомнение" в его виновности, а во втором — заставить их разойтись во мнениях. Вот почему до тех пор, пока Каллену Дэвису не будет вынесен окончательный приговор, у него есть все основания ссылаться на презумпцию невиновности. Так и должно быть. Факты остаются фактами, и с этим приходится считаться. Но возникает вопрос: если бы фактическая сторона дела оставалась прежней, а обвиняемый был бедняком, как бы тогда развивались события? Чем бы тогда закончился процесс? И разве тогда все было бы так, как должно быть?

Гэри Картрайт

 

Часть I. Когда не стало старика Дэвиса

Поначалу никто не воспринимал это строение как особняк, и, уж конечно, никто тогда не догадывался, что это именно тот, теперь уже знаменитый особняк. Об этом все узнали лишь позже, когда целая империя, финансировавшая его строительство, начала разваливаться на части. Для тысяч людей, ежедневно проезжавших мимо и с любопытством взиравших на него в тщетной попытке узнать, кто же там живет и что там происходит, огромный дом неподалеку от Хален-бульвара казался скорее музеем, чем особняком.

Он одиноко стоял на вершине холма посреди огромного, тщательно выстриженного поля площадью более 70 гектаров. С севера территорию опоясывала река Тринити, а с юга и запада к ней примыкала площадка для игры в гольф, принадлежавшая загородному клубу "Колониал". Тихая улочка под названием Мокинберд заканчивалась тупиком у юго-восточных ворот особняка, которые в сущности, и были его главным входом, хотя казались запасным. Почти на полкилометра вдоль западной границы этой территории тянулся Хален-бульвар — главная артерия, соединявшая Арлингтон-хайтс — старую, фешенебельную часть города — с Тэнглвудом, новым районом, населенным нуворишами. Старожилы иногда называли этот район "старым пастбищем", хотя он не использовался для выгона скота уже с начала 40-х годов, когда нефтяной миллионер из Форт-Уэрта Кеннет У. Дэвис-старший выкупил участок у наследников некоей Матильды Бэрфорд. Лишь немногие, знавшие, что земля эта принадлежит семейству Кена Дэвиса, называли участок "фермой старого Дэвиса", хотя опять-таки прошло уже много лет с тех пор, как под высокими ореховыми деревьями и старыми дубами пасся скот.

В конце 1968 года на участок пришла бригада рабочих с бульдозерами, экскаваторами и другой строительной техникой, которой хватило бы для строительства целого торгового центра. Были вынуты тысячи кубометров земли, после чего стали незаметно появляться всевозможные трапеции и параллелограммы, образуя причудливую конструкцию, которая и стала впоследствии знаменитым "Особняком". Если бы не таблички "Посторонним вход воспрещен", которые были прикреплены к тяжелым кованым воротам, выводящим на Хален-бульвар и Мокингберд, этот дом можно было бы принять за какое-то авангардистское учреждение, занимающееся новейшими исследованиями или изучением современного искусства. Он казался холодным, безликим, надменным и вместе с тем несколько нелепым, как и все подобные сооружения, первоначальный проект которых в ходе строительства много раз пересматривался. Однако выстроен он был основательно, на века, как и подобает любому строению в Форт-Уэрте (штат Техас).

Говорили, что площадь особняка составляла чуть ли не 1800 кв. м. (хотя эта цифра, возможно, и преувеличена), а сам особняк оценивался в 6 миллионов долларов. Эта сумма включала стоимость обстановки, коллекции картин, бронзового литья, золотых изделий, а также усыпанных драгоценными камнями безделушек. Стоимость участка, однако, сюда не входила, поскольку никто не мог сказать, сколько же в действительности стоили более 70 гектаров превосходной земли у реки к юго-востоку от центра Форт-Уэрта. Сразу же за имением семейства Дэвисов находились загородный клуб "Колониал" с прекрасной лужайкой для игры в гольф, Техасский университет со стадионом и раздевалками, городской парк, зоопарк и ботанический сад. Имение Дэвисов занимало, несомненно, самый большой участок незастроенных частных земель в лучшем районе Форт-Уэрта. Однако столь заметной достопримечательностью особняк стал совсем не потому, что был так велик или стоил так дорого, а потому, что просто был хорошо виден, поскольку находился на самой высокой точке города. Водителям, с трудом продиравшимся сквозь запруженный автомобилями Хален-бульвар, казалось, что особняк выплывает из-за деревьев, как нечто сверхъестественное, как некий призрачный океанский корабль, выброшенный на сушу какой-то таинственной силой.

Кто же он, этот человек, выстроивший себе такой дом? Непосвященным трудно было его себе представить. Им ясно было лишь одно: этот человек хотел привлечь к себе внимание. Однако те, кто знал его ближе, так упрощенно на все это не смотрели. Особняк № 4200 на Мокингберд был тщательно, до мельчайших деталей продуманным домом-мечтой среднего сына Кеннета Дэвиса — Т. Каллена Дэвиса, человека, который до вселения в него оставался никому не известным членом семейства Дэвисов.

Хотя Дэвисы и прожили в Форт-Уэрте почти 50 лет и считались одним из самых богатых семейств в округе, их фамилия была настолько малоизвестна, что ни один газетчик из отдела светской хроники не узнал бы ее, попадись она ему на глаза, а если бы и узнал, то вряд ли придал бы этому значение. В Форт-Уэрте было много богатых и чопорных семейств, не одно поколение которых занималось скотоводством или добычей нефти. Дэвисы, однако, в их число не входили. В редакции газеты "Форт-Уэрт стар телеграм", основанной почитателем сильных мира сего Эймоном Картером, так мало знали о семействе Дэвисов, что никто не позаботился даже о том, чтобы завести на них в справочном отделе специальную папку. Кен Дэвис-старший был современником Сида Ричардсона, Клинта Мерчисона, Эймона Картера и других легендарных техасских воротил. Однако вряд ли кто-либо занимавший должность ниже президента банка включал его в эту компанию, если вообще вспоминал о нем. Его не очень-то любили и прозвали "зануда Дэвис". Разумеется, никто в его присутствии не произносил прозвище вслух: ведь одно Упоминание его имени вызывало дрожь у директоров многих финансовых учреждений.

Дэвис-старший воспитал трех своих сыновей — Кеннета-младшего, Каллена и Билла — бережливыми, осторожными, старательными и напористыми бизнесменами. Все трое окончили среднюю школу на Арлингтон-хайтс и Техасский институт сельскохозяйственной техники. Туда их определили потому, что, как сказал один из друзей семьи, "это было самое дешевое и наименее привилегированное учебное заведение, какое только мог найти старик".

После смерти Дэвиса-старшего в августе 1968 года семейный конгломерат, носивший название "Кэндэвис индастриз интернэшнл инкорпорейтед", перешел в руки трех его сыновей. Начав практически с нуля и имея в 1929 году всего четырех клерков, Дэвис-старший расширял дело в течение всей своей жизни, пока не превратил его в целое объединение многочисленных компаний с тысячами служащих, работавших в его центральных органах и дочерних предприятиях во многих странах мира. Вместе с тем вряд ли кто-нибудь, включая даже самых близких и доверенных советников старика Дэвиса, а возможно, и самих сыновей, имел полное представление о действительных размерах его состояния. Сыновьям он оставил по равной и неделимой доле своего наследства, оценивавшегося в 300 миллионов долларов. Через 10 лет после его смерти "Кендэвис индастриз" увеличила свой капитал в четыре раза. Несмотря на это, по-прежнему лишь небольшая группа людей имела относительно полное представление о могуществе и богатстве корпорации. И все потому, что старик упорно отказывался продавать акции своих компаний частным лицам. За одним исключением, управление всеми компаниями, входившими в "Кендэвис индастриз", было полностью сосредоточено в руках сначала самого Дэвиса-старшего, а затем его сыновей. Эта корпорация, бесспорно, была и остается одним из самых крупных частных объединений в США. По некоторым оценкам, с ней могут сравниться лишь менее 5 % всех американских компаний. В 1977 году общая сумма продаж более 80 ее дочерних компаний превысила 1030 миллионов долларов.

Хотя тогда об этом еще никто не догадывался, стена секретности, столь тщательно воздвигаемая стариком Дэвисом вокруг своей империи, начала разваливаться 29 августа 1968 года, то есть в день его смерти. Случилось так, что именно в тот день Т. Каллен Дэвис — его средний сын — женился на Присцилле Ли Уилборн, соблазнительной блондинке с копной окрашенных в платиновый цвет волос, которая уже дважды побывала замужем и происходила из среды, не имевшей ничего, общего с семейством Дэвис и его окружением. Хотя совпадение этих двух событий и выглядело совершенно случайным, оно все же имело далеко идущие последствия. Поскольку оба брата Каллена были разведены, они дали согласие на переезд молодоженов в старый дом семьи на Риверкрест-драйв в районе Арлингтон-хайтс. Таким образом, Каллен Дэвис, только что унаследовавший равную долю семейного состояния, получил несколько больше по сравнению с двумя другими братьями. В то время никто об этом еще не догадывался, но Каллен уже приступил к обдумыванию проекта своего собственного особняка.

Сказать, что этот брак шокировал светское общество в Форт-Уэрте, значило бы переоценить то положение, которое Каллен занимал в нем в 1968 году. Однако это событие все же развязало некоторым языки. Люди, никогда раньше даже не интересовавшиеся Калленом, теперь стали спрашивать: "А почему, собственно, на ней?" Присцилла была новым человеком в городе и делала все, чтобы это подчеркнуть. Эта маленькая женщина с удивительно соблазнительной фигурой и пышными, ниспадающими ниже плеч платиновыми волосами любила носить короткие экстравагантные платья с очень глубоким вырезом. По настоятельной просьбе Каллена одним из первых крупных расходов Присциллы как полноправного члена семьи Дэвисов был счет за силиконовые инъекции в грудь. И до замужества у нее был, как говорят в Форт-Уэрте, довольно "высокий балкон", но после инъекций все уже оборачивались, когда она проходила по фойе клубов "Колониал" или "Риверкрест". Первая Каллена — Сандра — была известна в местном обществе как серенькая невзрачная женщина, которая сама шила себе платья и знала свое место. Но Присцилла меньше всего хотела занять такое же положение. По ее глубокому убеждению, у женщин, умевших обращаться со швейной машинкой, были все шансы остаться за нею на всю свою жизнь. Хорошее платье, считала Присцилла, требует минимального количества материала. Тем не менее она, не задумываясь, тратила на тряпки 20 тысяч долларов в месяц.

До женитьбы Каллен был настолько сдержанным и строгим, что даже вызывал недовольство отца, ворчавшего, что тот похож на "серую мышь". Теперь же он жил только Присциллой и смотрел на все ее глазами. Он стал сторониться чопорного высшего общества и предпочитал посещать дискотеки и модные ночные клубы. На всякого рода развлечения он тратил такие огромные суммы, что старик, должно быть, уже не раз перевернулся в своем гробу. Немаловажной статьей расходов был особняк стоимостью 6 миллионов долларов. Старик Дэвис вряд ли построил бы такой дом для себя, но именно это, видимо, и побудило Каллена пойти на такой шаг.

Говорили, что Каллен построил особняк, чтобы увековечить свой брак с Присциллой. Поначалу, видимо, так оно и было. Однако постепенно положение изменилось. Во всяком случае, брак оказался не таким прочным, как особняк. Хотя Каллен и удочерил старшую дочь Присциллы Ди и дал ей свою фамилию, отношения между отчимом и падчерицей складывались далеко не лучшим образом. Ди не привыкла к суровой дисциплине, поэтому, как рассказывала Присцилла, Каллен часто жестоко порол ее. Другие дети Присциллы — Джек Уилборн-младший и Андрия Уилборн — продолжали жить у отца и лишь изредка приезжали в особняк. Андрия, мягкая и впечатлительная девочка, стала бояться Каллена и в конце концов совсем отказалась навещать мать. Да и сама Присцилла, по-видимому, пробудила в Каллене какие-то темные силы. Она жаловалась друзьям, что ее муж то требовал от нее слишком многого, то вообще не обращал на нее внимания и что они никак не могли найти общего языка. Каллен обвинял ее в супружеской неверности, и однажды, когда она стала отрицать это, избил ее, а в другой раз сломал ключицу. Несколько раз он публично оскорблял и унижал ее. В первые годы супружеской жизни Каллен и Присцилла много путешествовали по Европе и Южной Америке, однако постепенно Каллен стал разъезжать один. В его отсутствие предполагаемые романы Присциллы превратились в нечто большее, чем плод воображения ее супруга.

В августе 1974 года, ровно через шесть лет после смерти Кеннета Дэвиса-старшего и скандальной женитьбы его среднего сына на женщине явно чужого круга, Присцилла подала на развод, после чего Каллен из особняка переехал в мотель. Предстоял сложный и изнурительный бракоразводный процесс. Супруги обвиняли друг друга в обмане и предательстве, но всякий раз, когда казалось, что их тяжба вот-вот разрешится, то одна, то другая сторона находила причину отложить суд. Одновременно происходили и некоторые другие события, которые могли нарушить сложившееся равновесие сил в семействе Дэвисов. Через три месяца после того, как Присцилла подала на развод, младший брат Каллена — Билл Дэвис — возбудил судебное дело против своих старших братьев, обвинив их в сговоре с целью лишить его причитающейся ему доли наследства. Между братьями и раньше довольно часто происходили раздоры, однако на сей раз Билла Дэвиса вывели из себя два обстоятельства. Во-первых, то, что, будучи главой "Камминс сейлз энд сервис", одной из главных дочерних компаний семейной корпорации "Кендэвис индастриз", Каллен Дэвис позволял себе "непомерно высокие и расточительные выплаты и капиталовложения". Во-вторых, Билл возражал против "привлечения персонала и использования банковских операций, вкладов и кредитов компании для получения Т. Калленом Дэвисом личных займов". По словам Билла Дэвиса, компания "Камминс" по вине Каллена превратилась из доходного предприятия в убыточное, а его долг составил 46 миллионов долларов. Более того, Билл Дэвис обвинил Каллена в том, что после смерти отца тот залез в долги, сумма которых составляла не менее 16 миллионов долларов. Но, пожалуй, самым неприятным пунктом предъявленного иска было обвинение Каллена и Кена-младшего в биржевых махинациях с акциями компании "Стратофлекс" с целью уклонения от уплаты налогов. (Это была единственная крупная Компания, акции которой свободно продавались широкой публике.) Обвинение попахивало преступлением и могло повлечь за собой расследование со стороны налоговых органов.

В ожесточенной борьбе, разгоревшейся между мужем и женой, а также между братьями, прошло несколько месяцев, и Каллен стал готовиться к затяжной схватке. У него появилась новая знакомая — хорошенькая, недавно разведенная Карин Мастер, — и он из мотеля переехал к ней в район Эджвуда в Форт-Уэрте.

Присцилле тоже надоело жить одной, и она стала приглашать к себе каких-то странных типов. Сменяя друг друга, те на некоторое время поселялись в особняке, а затем исчезали. Первым в этой веренице был бывший мотогонщик по имени У. Т. Рафнер. Присцилла начала встречаться с ним еще за несколько месяцев до того, как подала на развод. Когда Каллен выехал из особняка, Рафнер вместе с целой ватагой своих друзей тут же в него въехал и оставался там целых полгода, а возможно, и дольше. Рафнер, который был хорошо известен среди наркоманов и торговцев наркотиками в Форт-Уэрте, в конце концов изрядно надоел хозяйке особняка, и его вышвырнули оттуда силой. В это время Присцилла завела роман с бывшим баскетболистом двухметрового роста по имени Стэн Фарр. К весне 1975 года Фарр уже делил с Присциллой не только особняк, но и супружеское ложе.

Бракоразводный процесс много раз откладывался. Наконец суд был назначен на 30 июля 1976 года, но и на этот раз возникли проблемы. Это был день рождения Присциллы, которой исполнялось 35 лет. К тому же она чувствовала, что ее нервная система совершенно расстроена. Ее адвокаты внесли ходатайство об отсрочке судебного разбирательства на основании письма от лечащего врача Присциллы, в котором указывалось, что по состоянию здоровья она не может присутствовать на процессе. Судья по семейным делам и разводам Джо Эйдсон обещал через несколько дней вынести решение по этому ходатайству.

Через три дня, в понедельник 2 августа, Каллен, Кен-младший и их главный консультант по финансовым вопросам Уолтер Стриттматтер пригласили на совещание юристов, чтобы обсудить иск, возбужденный Биллом Дэвисом. Стриттматтер вспоминал впоследствии, что все они сидели в зале заседаний на пятом этаже "Мид-континент билдинг", когда в штаб-квартире корпорации стало известно, что судья Эйдсон удовлетворил ходатайство Присциллы. Эйдсон не только снова отложил бракоразводный процесс, но и предписал Каллену выплатить сумму в 52000 долларов для покрытия расходов по содержанию особняка и оплаты услуг адвокатов Присциллы, а также увеличить размер выплачиваемого ей пособия с 3500 до 5000 долларов в месяц. Говорят, что Каллен отнесся к этой вести спокойно, однако Кен-младший был возмущен и не скрывал этого. Дело было не в деньгах. Всех присутствовавших на совещании взбесило то, что впредь им нужно теперь было постоянно обращаться к судье Эйдсону за разрешением на любую сделку корпорации и что тот присвоил себе право указывать Каллену, как ему вести свои дела. Каллена же вывело из равновесия другое: Эйдсон запретил ему приезжать в особняк или каким-либо иным образом докучать жене, с которой он больше не жил. Теперь Каллен уже не говорил, что построил особняк для Присциллы. Это был его особняк. "А она там лишь гостья", — говорил он со злобой. Каллен утверждал, что еще до замужества Присцилла подписала добрачный контракт, в котором отказывалась от всяких прав на состояние Дэвисов.

2 августа Каллен работал до восьми вечера. Где он находился потом в течение четырех или пяти часов, никто не знает.

В ту роковую августовскую ночь Присцилла и Стэн Фарр вернулись в особняк около полуночи. Кто-то, видимо, отключил систему охранной сигнализации, потому что та не сработала. Однако Присцилла не придала этому особого значения и пошла выключить свет в кухне. Андрия в ту ночь оставалась у нее, поэтому Присцилла подумала, что ее 12-летняя дочь отключила сигнализацию случайно. Но девочка этого сделать никак не могла, так как лежала в подвале уже мертвая, с простреленной грудью. Глаза Андрии оставались открытыми, словно смерть настигла ее столь внезапно, что она не успела даже осознать этого. Когда Присцилла. шла к лестнице, ведущей в спальню, из помещения, где находилась прачечная, вышел человек в черном и, сказав: "Привет", выстрелил ей в грудь. Стэн Фарр бросился на помощь, но убийца остановил его четырьмя выстрелами. Затем он поволок огромное тело Фарра через холл и кухню, направляясь к подвалу, где уже лежало тело Андрии. Охваченная ужасом, Присцилла, зажав рукой рану, выскочила во двор и побежала вниз к соседнему дому, владельцев которого она совершенно не знала. Она стала громко стучать в дверь и кричать: "Меня зовут Присцилла Дэвис! Я живу в большом доме на пустыре у Хален-бульвара! Я тяжело ранена! Там Каллен! Он убивает моих детей! Он убивает всех подряд!.."

* * *

Старику Дэвису нравилось напоминать окружающим, что деньги не свалились ему с неба. Он ратовал за усердие в работе, твердо стоял за свободное предпринимательство и свято верил, что деньги сами могут за себя постоять. Больше всего, однако, он верил в семейные устои и в свою способность воспитать детей по собственному образу и подобию. Старику, вероятно, было приятно сознавать, что после его смерти вся финансовая империя перейдет к трем его сыновьям "целой и неделимой". Однако его собственный жизненный опыт свидетельствовал о том, что это вряд ли произойдет.

Старик сознательно насаждал среди своих сыновей дух конкуренции, заставлял их делать самую грязную работу, а затем, как дотошный и придирчивый сержант, проверял, как они справились с порученным делом.

Кен-младший — первенец и тезка старика — был его любимцем и в каком-то смысле духовным наследником. Родившись в начале "великой депрессии", когда старик только начинал свое дело (оно было связано с поставками нефтеоборудования в Форт-Уэрте), Кен-младший был единственным из сыновей, хоть в какой-то мере испытавшим на себе тяжелые времена (трудности повседневной жизни, создаваемые самим стариком, в расчет не принимались). Кен был маленьким, как и его отец, хрупким мальчиком, которого (по вполне понятным причинам) никто не осмеливался называть "малышкой Кеном". Билл (младший из трех сыновей) был мягким, не таким прагматичным и более походил на свою любящую мать. Алиса Баунд Дэвис любила всех троих, но больше всего Билла; Каллен был самым тихим" замкнутым и сдержанным ("слабаком", как говорили некоторые) — не то чтобы мямлей, но каким-то неуверенным в себе. Однако из всех троих больше всех, пожалуй, восхищался отцом и старался во всем ему подражать Каллен. Все трое, несомненно, знали об ожидавшем их наследстве, но виду не показывали. Старик крепко держал их в руках, строго следя за содержимым их кошельков. Каллен, например, должен был стричь траву на огромной территории их дома на Риверкрест-драйв точно так же, как это делал в свое время Кен-младший и как это предстояло делать Биллу, и получал за эту работу такую же плату — 25 центов.

* * *

Если Каллен Дэвис чем-то и отличался от людей своего круга, так это выбором женщин, которые становились его спутницами. Одна из представительниц семейства Ванзандт, потомков первых поселенцев в Форт-Уэрте, основавших "Форт-Уэрт нэшнл бэнк", вспоминала, что еще до женитьбы на Сандре у Каллена выработался определенный подход к женщинам. "Он был для них чем-то вроде Пигмалиона, — рассказывала она. — Он встречался с девушками, так сказать, "из другой деревни". Все они были хорошенькими, но у них не было ни состояния, ни положения в обществе. Возьмите хотя бы Сандру. Типичный пример "девушки из другой деревни". Обыкновенная буфетчица, неотесанная, но хваткая. Она быстро поняла, что от нее требуется, моментально освоилась в новой среде и научилась делать именно то, чего от нее ожидало местное общество".

Весной 1967 года брак Каллена с Сандрой начал расстраиваться, поэтому никого особенно не удивило, что он стал встречаться с Присциллой Ли Уилборн. Еще меньше удивились этому сплетницы из загородного клуба "Ридгли". Присцилла почти каждый день пропадала на теннисных кортах этого сравнительно нового клуба на западной окраине города. Его члены знали о Присцилле весьма немного. Вся информация сводилась к тому, что лет восемь назад она вышла замуж за торговца подержанными автомобилями Джека Уилборна. Ей тогда было 18, а ему почти 40. У нее было трое детей — двое от Джека Уилборна и один от первого брака. Вскоре Присцилла стала проводить большую часть времени в клубе. Как вспоминал впоследствии один из членов клуба, "она направо и налево флиртовала с официантами и спасателями". Незадолго до этого Присцилла выкрасила волосы в платиновый цвет. Своим друзьям она сказала, что сделала это по просьбе (или, скорее, по требованию) Джека Уилборна. Сначала она, по ее словам, оскорбилась и даже заплакала, когда Уилборн попросил ее надеть парик из светлых волос, а затем и выкраситься. Однако немногие поверили этому. В клубе все были уверены, что Присцилла готова была пойти на все, лишь бы выглядеть как можно моложе. В ее намерения, по-видимому, входила и замена мужа, что позволило бы ей укрепить свое материальное положение. Если новый цвет волос кому-то казался недостаточно веским аргументом, ему тут же указывали на слишком откровенные теннисные костюмы, в которых Присцилла с некоторых пор стала появляться на кортах, и на новый состав окружавших ее молодых людей.

Знакомство Каллена с Присциллой произошло в мае 1967 года, за день до начала соревнований по гольфу, ежегодно проводимых клубом "Колониал". Они встретились на теннисных кортах в "Ридгли". Каллен играл с Сандрой, но взгляд его все время был прикован к соблазнительной, полногрудой блондинке, игравшей на соседнем корте. Сандра и Присцилла были немного знакомы: они обе входили в группу женщин, регулярно занимавшихся теннисом в "Ридгли". Поэтому Сандра представила своего мужа Присцилле. Хотя та никогда не слышала ни о Каллене Дэвисе, ни о "Мид-континент", она сразу же увлеклась им. "У него тонкий юмор, — подумала она. — К тому же он красив и элегантен, как исполнитель бальных танцев". Присцилла и ее спутник приняли предложение Каллена сыграть парами, а позже присоединились к Каллену и Сандре, сидевшим за стойкой бара. Вскоре однако, появился Джек Уилборн, напомнивший Присцилле, что пора возвращаться домой, так как они обещали ее матерь оставшейся с детьми, вернуться пораньше.

Все, кто занимает (или стремиться занять) сколько-нибудь заметное положение в обществе Форт-Уэрта, непременно приезжают в клуб "Колониал" на ежегодные соревнования по гольфу. Однако лишь немногие из них действительно наблюдают за игрой — большинство проводит время в помещении клуба, где в течение пяти дней продолжается коктейль. Поэтому Присцилла не удивилась, когда на следующий день снова увидела Каллена Дэвиса, сидевшего в большой компании в одном из баров клуба. Заметив Присциллу, он предложил ей присоединиться к ним. "Какой странный и приятный человек", — подумала Присцилла. Будучи довольно сдержанным и даже стеснительным, Каллен тем не менее делал все, чтобы привлечь к себе внимание Присциллы. Дана Кэмпбелл, его близкая знакомая, как-то заметила, что ему всегда было чрезвычайно трудно знакомиться с людьми. "Он просто не может расположить к себе человека, если находится в компании, — сказала она. — Бывало, придет на вечеринку и станет где-то в сторонке, в надежде, что его кто-нибудь узнает". Именно таким он и предстал перед Присциллой в тот день в клубе "Колониал". Позже, когда она, извинившись, вышла из-за стола, Каллен бросился за ней. "Разве я вас чем-нибудь обидел?" — спросил он. Этот вопрос поразил Присциллу своей странностью, но в том, как он его задал, было что-то тронувшее ее. Чуть позже, когда Присцилла разговаривала с приятелем в фойе клуба, Каллен нарочно прошел между ними. "Прошу прощения", — сказал он и улыбнулся ей. На этом все пока и кончилось, но Присцилла была уже достаточно опытной женщиной, чтобы понять, что Каллен просто не знает, что ему делать дальше.

В день окончания соревнований Каллен улетел в Париж, где в то время проходил Международный авиационный салон, а затем вылетел в Москву. В отсутствие Каллена Сандра наняла адвоката Гершела Пейна и подала на развод. Ее близкие друзья были уверены, что Сандра пошла на блеф, рассчитывая этим заставить своего мужа относиться к ней с большим вниманием и проявлять большую заботу. Однако те, кто, как Присцилла, были новичками в местном обществе, поверили в серьезность ее намерений. Через неделю (Каллен в это время все еще был в отъезде) Сандра устроила в "Ридгли" вечеринку для своих друзей по теннису. Однако у Присциллы сложилось впечатление, что это делается исключительно ради одного профессионального теннисиста, известного среди постоянных посетительниц клуба под кличкой "знаменитость". Позже Присцилла жаловалась: "Когда Сандра приглашала нас, она ясно сказала, что будет скромная встреча друзей, но сама явилась в вечернем платье из коричневого крепа".

13 июня, почти одновременно с Сандрой, дело о разводе с Присциллой возбудил Джек Уилборн, который требовал, чтобы за ним оставили дом и передали ему на попечение всех троих детей: Джеки и Андрию (от их собственного брака) и Ди (дочь Присциллы от ее первого брака).

На предварительном слушании, в ходе которого предстояло вынести временное решение по делу, суд постановил оставить за Присциллой и дом, и детей. Однако ей было ясно, что дело так просто не кончится, поэтому она наняла самого лучшего адвоката, какого только могла себе позволить. По иронии судьбы этим адвокатом оказался Толли Уилсон, впоследствии ставший одним из помощников окружного прокурора, который вел дело по обвинению Каллена Дэвиса в убийстве. Бракоразводный процесс оказался затяжным и мучительным. Приходящая няня Уилборнов показала в суде, что ни разу не видела, чтобы Присцилла кормила своих детей горячей пищей. В тех редких случаях, когда она вообще кормила их, они ели на полу. "А что здесь удивительного? — протестовала Присцилла. — Ведь няня видела нас всех вместе лишь тогда, когда мы с мужем собирались куда-нибудь уходить. Перед уходом я всегда усаживала детей на полу у телевизора и оставляла им там что-нибудь поесть". Мать няни, выступившая свидетельницей, рассказала суду, что Присцилла разгуливала по дому полураздетая (она, видимо, имела в виду фривольные теннисные костюмы Присциллы), а домработница показала, что Присцилла в присутствии детей употребляла нецензурные выражения и очень редко бывала дома. Присцилла с возмущением отвергла первое обвинение, но признала, что действительно почти каждый день много времени проводила в загородном клубе.

Разгневанная обвинениями, брошенными в ее адрес, Присцилла рассказала Толли Уилсону, что Уилборн как-то заехал к ней, чтобы забрать кое-какую одежду, а потом изнасиловал ее. "Если это повторится, — сказал адвокат, — мы заявим об этом в суде". Через неделю Присцилла сообщила, что Уилборн еще раз изнасиловал ее, и адвокат поставил об этом в известность суд. Судья приказал Уилборну оставить жену в покое и назначил суд на январь 1968 года.

Присцилла не видела Каллена Дэвиса с мая, когда проходили соревнования по гольфу. В августе она первая позвонила ему в правление корпорации, и с тех пор они стали встречаться регулярно. Поскольку развод с Сандрой из-за сложных юридических формальностей продвигался весьма медленно, Каллен старался встречаться с Присциллой там, где их никто не мог узнать. Поначалу они испытывали лишь физическое влечение друг к другу, однако по мере того, как бракоразводный процесс затягивался, становилось очевидным, что Кал-лен по-настоящему привязался к Присцилле и намерен принять вызов Сандры.

Вскоре Присцилла переехала в Даллас, где Каллен снял ей квартиру и стал оплачивать все ее расходы. Там она поступила на курсы маклеров по продаже недвижимости. В декабре Каллен позвонил ей из Нью-Йорка и предложил выйти за него замуж, как только будет оформлен развод. Он попросил ее оставить учебу и дожидаться, пока он не урегулирует свои дела с Сандрой. Присцилла сказала, что подумает.

На другой день после рождества Каллен вновь позвонил Присцилле и сообщил, что порвал с Сандрой окончательно, но что та шантажирует его, угрожая предъявить снимки сломанной мебели в качестве доказательства его необузданной ярости. Это окончательно вывело его из себя, и он хотел как можно скорее куда-нибудь уехать. На следующий день Каллен и Присцилла вылетели в Акапулько, чтобы встретить там Новый год. Если не считать тайных поездок в Даллас, то это было их первое совместное путешествие. Судебное разбирательство по делу о ее собственном разводе было назначено на следующую неделю, поэтому Присцилла с радостью ухватилась за возможность провести несколько дней с Калленом.

Джека Уилборна, кем бы он ни был, нельзя было назвать тряпкой. Он прекрасно понимал, что происходит, и постарался дать понять это и Сандре. 2 января 1968 года, когда Каллен и Присцилла спокойно спали в одном из номеров гостиницы "Грин оукс" в Форт-Уэрте, куда они возвратились после своего веселого путешествия в Акапулько, несколько частных детективов, нанятых Уилборном, выбили дверь, ворвались к ним в номер и стали отчаянно щелкать фотоаппаратами. "Я не помню, как они взломали дверь, — рассказывала потом Присцилла. — У меня была высокая температура, и я спала. Помню только, что, когда проснулась, увидела в дверях двух незнакомых мужчин и почувствовала на лице что-то мокрое. "Кислота!" — с ужасом подумала я и бросилась в ванную, захлопнув за собой дверь. Я слышала, как Джек закричал: "Негодяй! Где моя жена?" Затем я услышала, как заплакала Сандра и как она сказала Каллену, что тот больше никогда не увидит своих детей. Кто-то сказал: "Пойдем, Джек. Нам этих фотографий хватит". И они ушли". На другой день Каллен позвонил Джеку Уилборну и сказал, что хочет жениться на Присцилле. — Я хочу оставить за собой дом, — холодно ответил Уилборн, — и детей.

Положение, в котором оказались Каллен и Присцилла, исключало какие-либо возражения. Каллен, однако, был уверен, что, как только страсти немного улягутся, и он, и Присцилла смогут навещать своих детей. Что же касается дома, то Каллен успокоил Присциллу, сообщив ей о своих планах строительства особняка. Он уже договорился об этом с местным архитектором Альбертом Коматсу. Через несколько недель Присцилла получила развод, но мучения Каллена продолжались. Судья вновь отложил судебное разбирательство и удовлетворил ходатайство Сандры об увеличении размера пособия, которое должен был выплачивать ей муж. Это вывело Каллена из себя, и он нанял новых адвокатов. "Он хотел, чтобы все это закончилось как можно быстрее, — вспоминала Присцилла. — Он больше ни о чем не мог и думать".

Присцилла устроилась на работу клерком в одной из контор по найму, но уже весной уволилась и большую часть времени проводила с Калленом в "Грин оукс". Прошел уже год с момента их знакомства в "Ридгли", и теперь Каллен и Присцилла больше не боялись показываться в обществе, хотя их связь и держалась в тайне от отца Каллена. В июле Каллен вернулся из поездки в Европу. По всей вероятности, он не был пока уверен в исходе своего бракоразводного процесса, поэтому привез две леопардовые шубы — одну для Присциллы, а другую для Сандры. В конце концов он обе подарил Присцилле в день ее рождения 30 июля (ей тогда исполнилось 27 лет). Присцилла впервые в жизни получила в подарок меха и поэтому целую неделю спала, укрывшись обеими шубами и включив кондиционер на полную мощность.

Приехав как-то поздно вечером от отца, где он обычно ужинал по вторникам, Каллен сказал Присцилле, что окончательное решение по делу о разводе он получит на следующей неделе. Свадьбу они назначили на 29 августа, заказав на этот день богослужение и цветы. Присцилла купила себе новое платье. Билл и Митци (его невеста) согласились быть свидетелями. Трудно представить, что по этому поводу Каллен собирался сказать своему отцу, но, как мы уже знаем, делать этого ему не пришлось.

Когда вечером 27 августа Каллен приехал в "Грин оукс", он привез с собой какой-то документ и попросил Присциллу подписать его. Впоследствии адвокаты Каллена будут утверждать, что это был добрачный договор, согласно которому Присцилла отказывалась от всяких притязаний на состояние семьи Дэвисов, однако сама Присцилла была несколько иного мнения. По ее словам, Каллен сказал ей, что этот документ имел какое-то отношение к налогам корпорации, но, когда она стала подробнее расспрашивать его о содержании документа, ей показалось, что Каллен разозлился. Этот документ впоследствии сыграл определенную роль как во время бракоразводного процесса, так и во время судебного Разбирательства по делу об убийстве. Личный секретарь Каллена Ферн Фрост показала на процессе по делу об, убийстве, что она лично привезла бумаги в отель "Грин оукс" и видела, как Присцилла подписывала их.

Присцилла же поклялась, что впервые увидела Ферн Фрост лишь через два дня, когда та приехала в отель сообщила, что старика Дэвиса спешно увезли в больницу.

Вечером 29 августа, менее чем через час после того, того как его доставили в госпиталь, старый Дэвис скончался. С Кеном-младшим связаться не удалось, поскольку он был в это время в Канаде, но Каллен и Билл оставались с отцом до самой его смерти. Присцилла и Митци, которым вскоре предстояло стать членами семьи Дэвис, оставались на улице в компании служанки Коры Уильяме, личного секретаря старика Дэвиса Барбары Кунтц и Ферн Фрост.

Когда Каллен вышел из больницы, они всей компанией отвезли Кору Уильяме в дом на Риверкрест-драйв. Так Присцилла впервые попала в фамильный дом Дэвисов. Каллен предупредил старую служанку о своих планах относительно женитьбы. Кора Уильяме, несмотря на траур, благословила его. Билл тоже не возражал. В тот же день они отправились в церковь, где и состоялось бракосочетание Каллена и Присциллы.

Уже с первого дня знакомства с Присциллой Каллен начал заметно меняться, а женившись на ней, стал просто неузнаваем. Свой скромный "понтиак" он сменил на роскошный "кадиллак", а Присцилле, по ее собственному выбору, купил "линкольн-континенталь". Хотя он и отказывался носить костюм из черной кожи, специально заказанный для него Присциллой, на уикенды он все же стал надевать спортивные пиджаки из твида и свитера. Он научился совмещать дела с удовольствиями и нашел это весьма приятным. Теперь он с увлечением бегал на лыжах и стрелял из спортивного ружья по мишеням. Именно в эти первые месяцы брака с Присциллой он впервые в жизни загорал на солнце.

Первый год с небольшим, вспоминала Присцилла, они занимались лишь тем, что "ездили по магазинам и путешествовали по всему миру". Каллену всегда нравилось разъезжать по белу свету, теперь же, когда рядом была Присцилла, он делал это с еще большим удовольствием. Иногда ему вдруг приходила в голову неожиданная идея, и он тут же хватал Присциллу и вылетал с ней то в Рим, то в Каракас, то в Рио-де-Жанейро. Скоро должно было начаться строительство особняка, поэтому во время путешествий Каллен и Присцилла начали собирать произведения искусства и антикварные изделия. Однажды, когда служащие одной из авиакомпаний долго не могли разыскать их багаж, Каллен, не долго думая, решил приобрести собственный реактивный самолет "лирджет".

"Во время путешествий по всему миру, — рассказывала Присцилла, — мы встречались с очень высокопоставленными людьми. Однажды мы стояли рядом с президентом Никсоном и его дочерьми и из специального помещения наблюдали за запуском космического корабля "Аполлон-11". Помнится, мы как-то обедали вместе с президентом "Дженерал моторе" Эдом (уж не помню, как дальше) и его супругой Долли".

В глазах Присциллы Каллен действительно был знаменитостью. До замужества она не очень-то представляла себе, что значит быть богатой, и хотя не раз утверждала, что деньги ровным счетом ничего не значат, с превеликим удовольствием помогала мужу их тратить.

Каллен лично руководил проектными работами и строительством особняка. В этом деле он не только отказывался потакать капризам Присциллы, но во многих случаях даже не считал нужным советоваться с ней. Все строительные работы были завершены в 1972 году. Особняк имел 20 комнат, гигантский крытый бассейн, с полдюжины всевозможных балкончиков и внутренних двориков, просторные подвальные помещения, соединенные друг с другом лабиринтом переходов. Была смонтирована сложнейшая система электронной сигнализации, контролировавшая состояние всех дверей и окон. Система была скопирована с аналогичного устройства, установленного в художественном музее Кимболла в Форт-Уэрте, и подключалась к системе освещения. С наступлением сумерек специальное реле времени включало вокруг дома десятки лампочек, которые автоматически выключались с рассветом. Каждая из 31 двери имела магнитные выключатели, подсоединенные к сигнальной системе. Помимо них, к этой системе подключались и фотоэлементы, реагировавшие на малейшее движение и мгновенно приводившие всю систему в действие. Управление двумя сотнями электросхем производилось с двух пультов, один из которых был смонтирован в спальне на верхнем этаже, а другой — на стене у главного входа. Набрав код из трех цифр, можно было открыть или закрыть любой замок на любой двери или любом окне и даже открыть или закрыть шторы. Когда в действие приводилась вся система одновременно, 31 запор производил звук, похожий на громыхание закрывающихся на ночь тюремных запоров. Казалось, что от этого грохота начинали шелестеть листья на огромных дубах вокруг дома, и от этого становилось еще больше не по себе. Как заметил впоследствии один из юристов, особняк был идеальным местом для убийства.

Единственным помещением в особняке, не контролировавшимся лично Калленом, была огромная розовая ванная комната Присциллы, расположенная рядом со спальней. У Каллена была собственная ванная комната и комната для переодевания. Ванная же комната Присциллы с 6-метровыми зеркалами от пола до потолка, ванной из мрамора и хрустальной люстрой была целиком творением ее собственной фантазии. Все в ней отражало не Каллена, а ее вкус и индивидуальность.

Каллен никогда не испытывал особого интереса к искусству. Однако, когда появился особняк, он заполнил его множеством художественных изделий из нефрита, золота, мрамора и бронзы, стоимость которых составляла целое состояние. Скульптурные произведения в современном и классическом стиле стояли вдоль длинных холлов с паркетными полами и высокими потолками и украшали внутренние дворики и балконы. Буквально сотни картин — в основном творения европейских мастеров XIX века — были развешаны по стенам в каждой из 20 комнат. Даже шесть ванных походили на залы картинной галереи: в одной из ванных комнат для гостей висел Ренуар стоимостью 400 тысяч долларов.

Поначалу Каллен, казалось, был обескуражен и озадачен огромным количеством картин и скульптур, из которых ему предстояло сделать выбор. Однако через некоторое время он освоился и стал покупать произведения искусства подряд, не задумываясь, как если бы покупал их на вес.

В 1974 году, когда Присцилла подала на развод и Каллен выехал из особняка, стоимость собранных там произведений искусства, по самым скромным оценкам, составила 3 миллиона долларов. Как не без сарказма заметил один наблюдатель, картины, развешанные по всем стенам, выглядели как "акции и облигации".

И все же когда гости входили в холодную и безликую гостиную, их поражали не две картины Дюфи или серебряный стенд, на котором были выставлены всевозможные безделушки из нефрита, слоновой кости и драгоценных камней, а большой (2×2,5 м), хорошо освещенный портрет Каллена и Присциллы, занимавший центральное место на северной стене. Портрет, выполненный местным художником Уэйном Ингрэмом, был похож на дешевую афишу к пошлому кинофильму. На переднем плане был изображен сам Каллен, восседавший в темном деловом костюме в типичной позе председателя корпорации с чуть заметной холодной усмешкой на губах. На заднем плане, как бы свободно паря в пространстве, была изображена Присцилла. Ее длинные платиновые волосы ниспадали ниже плеч, а грудь и ноги были едва прикрыты платьем-микромини.

В первое время после замужества Присцилла пыталась как-то войти в местное общество и делала все, чтобы угодить светским дамам, даже покровительствовала им. Ей казалось, что этого хотел Каллен. И на первых порах это действительно было так. В течение многих лет фамилия Дэвисов практически никогда не появлялась в светской хронике. Однако после того, как был построен особняк, фотографии Каллена и Присциллы и сообщения об их жизни стали регулярно печататься в газетах. Особняк превратился в своего рода авансцену, в достопримечательность, которых не было в Форт-Уэрте с тех давних времен, когда там всем заправляли богачи скотоводы. Он был своеобразным памятником — в этом никто не сомневался. Однако при более внимательном рассмотрении всем становилось ясно, что он построен, чтобы увековечить не счастливый брак, а самого Т. Каллена Дэвиса. Тем не менее при всем великолепии и грандиозности замысла он казался совершенно неуместным и лишенным индивидуальности. Позже, уже после роковых событий, в местном обществе будут презрительно фыркать и называть особняк вульгарным, но в течение нескольких лет он был центром той сцены, на которой столпы высшего общества разыгрывали взятую ими на себя роль.

Мало-помалу Каллен и Присцилла стали удаляться от высшего общества. Одни говорили, что за этим стояла Присцилла, другие — Каллен. Последние подозревали, что тот пользовался ею в качестве гида, пытаясь наверстать упущенное в молодости. Каллен стал регулярно появляться с Присциллой в ночных клубах, которые вырастали как грибы вдоль бульвара Кэмп Боуи. Он не пошел на ежегодный бал на городском ипподроме, решив вместо этого уехать с нею кататься на лыжах в Аспен[1]Курортный город в штате Колорадо (США). — Прим. перев.
.

Теперь они были в центре внимания на всех вечеринках. Пока Присцилла разгуливала по лужайке для игры в гольф в клубе "Колониал" в брюках в обтяжку с поясом ниже талии и в лифе с завязками на шее и спине, который подчеркивал ее и без того пышные формы, Каллен смотрел фильм "Глубокая глотка"[2]Скандальный, откровенно порнографический фильм, нашумевший в Америке в начале 70-х годов. — Прим. перев.
 в хорошо оборудованном автоприцепе, который по его распоряжению был установлен на стоянке для автомобилей у загородного клуба.

У Каллена было мало близких друзей, хотя после женитьбы на Присцилле он и завел несколько новых знакомств. По уикендам они встречались с бизнесменами и людьми свободных профессий и их женами. Это была однородная по составу группа состоятельных американцев. Всем было под сорок или сорок с небольшим. Мужчины обычно усаживались отдельно и обсуждали футбольные баталии, а женщины болтали о прическах или последних модах. Если душой этого общества был Каллен Дэвис, то загадочной его тенью был Рой Риммер. Никто не мог понять, какими таинственными узами были связаны эти два человека, но узы эти существовали. До того как Риммер стал лучшим другом и постоянным компаньоном Каллена, он был всего лишь мелким биржевым маклером, едва сводившим концы с концами и занимавшимся весьма сомнительными сделками.

Каллен Дэвис познакомился с Риммером в 1969 году, когда тот вместе с семьей отдыхал в Аспене. Они сблизились и подружились так быстро, что уже через несколько дней Риммер вылетел в Форт-Уэрт вместе с Калленом на его "лирджете", оставив семью в Аспене отдыхать оставшееся время без него. Внешне они были очень похожи: та же короткая стрижка, те же тонкие слегка заостренные черты лица, та же узкая кость, те же живые глаза, та же едва заметная улыбка на лице и та же манера одеваться. В течение года с небольшим после своего знакомства они купили и продали несколько выпусков акций, причем почти каждый раз с убытком для себя. Впоследствии Каллен подсчитал, что в течение восьми лет убытки от его совместных с Риммером капиталовложений составили более 7 миллионов долларов. Согласно его письменным показаниям в 1978 году, доверие Каллена к Риммеру приобрело столь необычный характер, что он, не задумываясь, передавал ему крупные суммы денег, которые Риммер неизменно пускал по ветру.

Тяга Каллена к Рою Риммеру объяснялась не просто деловыми соображениями. Их связывала настоящая дружба, хотя это и противоречило всякой логике и здравому смыслу. Ни тот, ни другой не пользовались репутацией людей, способных быстро завязывать дружбу и надолго сохранять ее. Их дружба, по-видимому, носила безнадежно односторонний характер. Один общий знакомый как-то сказал, что "Риммер просто был одним из тех немногих людей, кто всего лишь согласился стать другом Каллена". Однако это объяснение было малоубедительным. Никто не мог понять, что связывало Каллена и Риммера, и меньше всего, конечно, Билл Дэвис, который испытывал все большее раздражение от того, что огромное семейное состояние таяло у него на глазах. Деловая деятельность Каллена на стороне не могла больше считаться его личным делом. По собственному признанию Каллена, его операции с Роем Риммером уже обернулись убытком в 7,5 миллиона долларов. Все эти деньги обеспечивались активами "Кендэвис индастриз", как, впрочем, и те 6 миллионов, которые Каллен истратил на постройку особняка, а впоследствии и фантастические судебные издержки, которые ему пришлось выплатить. В некоторых случаях банковские займы для Каллена делал Уолтер Стриттматтер. Вся тяжесть финансовых последствий сделок Каллена ложилась, по-видимому, на те дочерние компании "Кендэвис индастриз", которые находились под личным контролем, то есть на "Стратофлекс" "Камминс сейлз энд сервис". Каллен, конечно, мог сказать, что сумма его убытков составляла лишь ничтожную долю всех авуаров империи Дэвисов. Ведь за десятилетие после смерти отца чистая прибыль всех компаний, входивших в объединение "Кендэвис", составила около 200 миллионов долларов уже после вычета всех налогов. С такими доходами можно было резвиться годами, не причиняя при этом сколько-нибудь значительного ущерба всей корпорации.

Билл Дэвис, однако, вовсе не считал, что речь идет о ничтожной сумме, как это пытался представить Каллен. В конце 1972 — начале 1973 года, как раз в тот период, когда Каллен и Присцилла переезжали в особняк и обставляли его как какой-нибудь султанский Дворец, распри между двумя братьями стали приобретать все более ожесточенный и непримиримый характер. К тому времени Билл и Митци уже поженились и переехали в старый дом Дэвисов на Риверкрест-драйв. Присцилла и Митци дружили, как и прежде, но с болью в сердце наблюдали, как у них на глазах разваливается семья. Кен-младший поначалу стоял в стороне от ссоры между братьями, но, когда слухи о ней стали расползаться по всему правлению "Мид-континент", старший брат встал на сторону Каллена.

Одним из главных обвинений Билла Дэвиса было то, что Каллен выстроил себе особняк на самом лучшем участке территории размером в 70 гектаров, которая находилась в совместном владении трех братьев. Кену-младшему и Каллену удалось найти компромиссное решение, передав в собственность младшего брата принадлежавший Дэвисам земельный участок близ озера Игл-Маунтин в обмен на его долю на старом пастбище. Однако это не охладило пыла Билла Дэвиса, предъявившего Каллену и другие, еще более серьезные обвинения. Он утверждал, например, что необдуманные, безрассудные капиталовложения Каллена превратили компанию "Камминс" из прибыльного "в убыточное предприятие, имевшее непомерно высокий долг в сумме свыше 48 миллионов долларов". По словам Билла Дэвиса, у Каллена накопился и его личный долг, составивший примерно 16 миллионов долларов. Это произошло в основном потому, что Каллен ухлопал огромную сумму денег на строительство особняка и пустился в аферы с Роем Риммером. Хотя империя Дэвисов по-прежнему приносила десятки миллионов чистой прибыли в год, Билл обвинил Кена-младшего и Каллена том, что из-за их сумасбродств долг "Кендэвис индастриз" увеличился более чем на 150 миллионов долларов. Билл также заявил, что Каллен пытался прикрыть свое расточительство, используя для финансового обеспечения своих убыточных сделок пенсионный фонд служащих корпорации. Старшие братья могли бы игнорировать обвинение в растрате фондов корпорации — ведь примерно две трети ее активов находилось в их собственности, — но младший брат выдвигал против них и другие обвинения, каждое из которых уже попахивало уголовным преступлением. Так, Билл утверждал, что с целью избежать уплаты налогов Каллен и Кен-младший занимались биржевыми спекуляциями с акциями компании "Стратофлекс" — единственной крупной компании в конгломерате семейства Дэвисов, акции которой можно было свободно покупать и продавать на рынке. Братья возражали против этого обвинения, но Билл стоял на своем.

В августе 1973 года, когда стало ясно, что всякое примирение с Биллом Дэвисом исключается, Кен-младший и Каллен созвали совет директоров и двумя голосами против одного уволили Билла Дэвиса со всех его директорских постов в корпорации "Кендэвис индастриз".

Если Каллен думал, что на этом все его злоключения и несчастья закончатся, то он глубоко ошибался — они только начинались.

* * *

Присцилла знала, что в городе о ней рассказывают самые невероятные истории. И она делала все, чтобы эти разговоры не прекращались. Волновало ее лишь то, что о ней думали как о выскочке из захолустья, которой невероятно повезло. "Все это ложь! — возмущалась она. — Я из такой же семьи, как и они. У моей матери всегда была очень приличная работа. Когда мы жили в Лос-Анджелесе, она поступила на факультет английского языка в университете Южной Калифорнии, после того, как мой отец… В общем, после того, как он оставил нас. Весь дом у нас был уставлен книгами. В течение четырех лет я занималась музыкой, и у меня получалось совсем неплохо. Меня все страшно любили. Я была членом студенческого совета. Стоило появиться чему-то новенькому, как я тут же это подхватывала. У меня было прекрасное детство. Наша мама всегда следила за тем, чтобы дети не скучали. Когда мы жили в Галина-парке, у нас единственных во всей округе были качели и песочница".

Когда Присцилла начинала очередной монолог о своем благородном происхождении, в ее глазах появлялись слезы, а Галина-парк представлялся неким райским уголком. На самом же деле это была мрачная рабочая окраина со сталелитейными и нефтехимическими заводами, рядом с морским портом. Присцилла могла целыми днями рассказывать о тех нескольких месяцах, которые она провела в Лос-Анджелесе. Ее мать отправилась туда, чтобы как-то оправиться от потрясения, которое она испытала, узнав, что муж бросил ее одну с тремя детьми. Хотя Присцилле и нравилось причислять себя к высшему свету Голливуда, родом она все же была из Галина-парка. Отца она совершенно не помнила и ничего о нем не знала. Лишь однажды мать как-то сказала ей: "Если ты когда-нибудь встретишься с ним, он тебе непременно понравится". И еще она знала, что он участвовал в родео, а в свободное время работал "геологом" (так иногда называли себя простые чернорабочие нефтепоисковых партий, чтобы пустить пыль в глаза).

После исчезновения отца все заботы о семье, включавшей, кроме Присциллы, еще и ее братьев, дедушку и бабушку, взял на себя брат матери — дядя Гай. Он был рабочим гигантской строительной компании в Хьюстоне "Браун энд Рут", поэтому Присцилла любила говорить одноклассницам, что это дядя Гай строил автостраду "Галф фривей". Выйдя замуж за Каллена Дэвиса, она перевезла свою мать и дядю Гая в Форт-Уэрт.

Едва Присцилле исполнилось 16 лет, как она вышла замуж за Джаспера Бейкера, бывшего матроса из Галина-парка, которому был 21 год. У них родилась Ди. Однако этот брак не продлился и года. В 18 лет Присцилла повстречала Джека Уилборна — красивого, щеголеватого торговца подержанными автомобилями из Форт-Уэрта. Хотя тому было уже под сорок, Присцилла решила, что ей крупно повезло. У Уилборна водились деньги, и он легко их тратил. Говорили, что он поигрывает в карты, но этим он еще больше нравился Присцилле. В Форт-Уэрте у него было весьма прибыльное дело. К тому же он был членом клубов "Петролеум" и "Ридгли". Вскоре после их знакомства Присцилла вышла замуж за Джека Уилборна и переехала в Форт-Уэрт. Через год родился Джеки (Присцилле тогда было 19 лет), а еще через три года у них появилась Андрия. Рождение дочери было большим событием в жизни Джека Уилборна. Он давно мечтал об этом и уже совсем отчаялся, но тут женился на Присцилле — и у него вновь появилась надежда. Когда Присцилла отправилась в родильный дом первый раз, он на радостях купил ей новенький розовый "кадиллак" только для того, чтобы "привезти на нем дочурку". "Дочурка", однако, оказалась сыном Джеки. Но, как вспоминала потом Присцилла, "Джек продолжал мечтать о девочке. Когда через три года родилась Андрия, никто не сомневался, что она будет его любимицей". Хотя Джек Уилборн и был хладнокровным и расчетливым торговцем, как только речь заходила об Андрии, он становился удивительно мягким и даже сентиментальным. "Она всегда первой целовала меня утром и последней прощалась со мной на ночь", — вспоминал он после. Хорошенькая, застенчивая девочка с озорной улыбкой на устах, Андрия была тем ребенком, которого взрослые всегда балуют, а старшие дети защищают. "Когда Андрия говорила вам "доброе утро", — вспоминал один из друзей, — все знали, что она искренне вам этого делала". Когда она была свободна от школы, Уилборн, как правило, увозил ее к себе на работу или отправлялся с ней за город, если у него были там дела. Вот почему, когда рано утром 3 августа 1976 года медсестра позвонила Джеку Уилборну и сказала, что его дочь убита, от неожиданного потрясения он стал делать то, чего не делал с детства: стал молиться. Впоследствии, когда ему было особенно тяжело, Уилборн молился не раз. Вскоре после того, как Присцилла вышла замуж за Каллена, Уилборн разрешил Ди жить с матерью и отчимом, а Джеки и Андрия остались с отцом. Хотя Уилборн и нашел в себе силы простить Присциллу, он никогда не притворялся в своих чувствах к Каллену Дэвису и никогда не поощрял визитов Андрии в особняк. "Андрия любила свою мать, — говорил он, — но между ними не могло быть настоящей привязанности из-за Каллена. Он почему-то невзлюбил Андрию. Она была слишком покорной. Готова была сделать все, что угодно, лишь бы избежать конфликта. Каллен же терпеть не мог, когда все было тихо и спокойно. Он просто издевался над ней называя то идиоткой, то дурой". Но это было не так. Она просто была несколько медлительной и неловкой. Андрия жила в собственном мирке, подчиняясь собственному жизненному ритму. Бев Басе (подруга Ди, которая была на шесть лет старше Андрии) относилась к ней как к своей младшей сестре. Она говорила, что Андрия была рассеянной девочкой и легко отвлекалась: упавший с дерева листик или солнечный зайчик, например, могли так занять ее воображение, что она часами наблюдала за ними, пока кто-нибудь не возвращал ее к реальной жизни. Она могла подолгу просиживать за сравнительно легким домашним заданием, но так и не сделать его. Ей нравилось рисовать деревья и зверюшек и дарить друзьям поздравительные открытки собственного изготовления, которые она неизменно подписывала: "Андрия Уилборн". Ди и Бев Басе помогали Андрии выполнять домашние задания, причесывали ее и даже помогали одеваться. Андрия не была недоразвитой девочкой — просто она по-своему воспринимала время.

Хотя Андрия и Джеки никогда не жили в особняке и вообще бывали там редко, до того как Присцилла и Каллен разъехались, Присцилла всегда держала наготове три детских комнаты для каждого своего ребенка.

Каллен не скупился тратить деньги на детей, но требовал от них беспрекословного повиновения. Он не прощал ошибок и проступков и наказывал за это так же сурово, как когда-то наказывал его отец. Бев Басе так рассказывала об одном случае, который произошел, когда Ди училась в 8-м классе. "Мы играли во дворе. Вдруг выбежал Каллен и стал орать, где это она пропадает. Она надерзила ему. Тогда он потащил ее в дом все время пиная ногами, и там жестоко избил ее ремнем, а потом заставил спуститься вниз и показать нам рубцы от побоев". Слово Каллена было в доме законом. Обед подавался ровно в назначенный час. Если кто-то опаздывал, то лишался обеда вообще. Однажды, когда Присцилла и трое ее детей опоздали на несколько минут в аэропорт, где стоял в ожидании личный самолет Каллена (они собирались всей семьей вылететь на отдых в Аспен), Каллен приказал пилоту подняться в воздух без них. По настоянию Каллена Присцилла и две ее девочки научились играть в шахматы. Из всех троих один лишь Джеки, который почти никогда не бывал в особняке, если там в это время находился Каллен, сумел избежать его гнева.

И все же иногда Каллен на свой манер старался помочь Ди или Андрии и тогда его терпению, казалось, не было предела. Примерно за полгода до того, как Присцилла подала на развод, Каллен как-то вызвался помочь Андрии решить задачу по математике. Он мучил ее почти всю ночь, пытаясь заставить выучить правила наизусть, но девочка никак не могла осилить это, казалось бы, простейшее задание. "Я пыталась объяснить ему, — говорила Присцилла, — что Андрия запоминает медленно, что она мечтательница, девочка с артистическими задатками". После той ночи Андрия сказала своему отцу: "Я больше туда не поеду". Позже Присцилла рассказывала, что через несколько месяцев после этого инцидента Каллен потребовал, чтобы она позвонила Андрии и приказала ей вернуться в особняк. Джек Уилборн слышал весь разговор по параллельному телефону у себя в комнате. "Трубку взял затем Каллен, — рассказывал Уилборн, — и стал непристойно ругаться. Андрия сказала, что уже обещала провести уикенд со мной, но Каллен пришел в бешенство и потребовал, чтобы она или возвратилась, или же вернула все его подарки. "Чтобы ноги твоей больше в нашем доме не было!" — рявкнул он и бросил трубку. Разве мог я после этого позволить ей туда ехать? Ведь она до смерти боялась этого человека".

Укротить Ди для Каллена оказалось гораздо труднее. В отличие от своей младшей сестры Ди была более резкой в своих высказываниях и куда менее кроткой. Казалось, ей просто до чертиков хотелось чем-то насолить Каллену. Присцилла рассказывала, как однажды, вечером Каллен в кровь разбил Ди нос и швырял ее котенка об пол до тех пор, пока тот не издох. Впоследствии Ди так описывала этот инцидент: "Я уже спала но Каллен разбудил меня и повел вниз на кухню, где спросил: "Как ты думаешь, зачем я тебя сюда при вел?" Я ответила: "Не знаю". "Ты не заперла дверь!" Я извинилась и сказала, что просто забыла это сделать. Но он продолжал допрашивать: "Почему нужно следить за тем, чтобы дверь всегда была заперта?" Я не знала, что следует ответить на это, поэтому сказала: "Потому что кто-то может залезть в дом и украсть твое бесценное барахло". Он тут же ударил меня по лицу и снова задал тот же вопрос. На этот раз я промолчала; он ударил меня еще раз".

Присцилла услышала крик Ди и сбежала вниз, держа на руках котенка.

"У Ди все лицо было в крови, — рассказывала она. — Нос был разбит. Я стала что-то говорить Каллену, но он выхватил у меня котенка и швырнул его на пол. Затем он поднял его и снова швырнул, а затем еще и еще… пока котенок не издох. Потом он снова спросил Ди, почему нужно всегда запирать дверь. Ди ответила, потому что кто-то может войти в дом и украсть ценные вещи. Этот ответ, по-видимому, удовлетворил его. Я же от всего этого пришла в ужас. Тут же позвонила в полицию, затем Биллу и Митци, но Каллен и глазом не моргнул — он продолжал заниматься своими дела ми, как будто ничего не произошло".

Через год с небольшим после случая с котенком Каллен вновь ударил Ди по лицу. На этот раз она убежала из дому. После того как полиция разыскала ее, сотрудник социальной службы спросил Каллена, как тот собирается поступить с нею. Каллен, не задумываясь, ответил, что намерен отвезти девочку домой "и хорошенько выпороть".

Примерно через четыре года после женитьбы страсть Каллена к Присцилле стала постепенно угасать. Вскоре после их переезда из старого дома Дэвисов на Риверкрест-драйв в особняк у Присциллы возникло чувство, что их брак вовсе не так уж прочен, как ей это казалось на первых порах. К августу 1973 года (как раз в то время, когда Кен-младший и Каллен уволили Билла Дэвиса) брак стал быстро распадаться. Странное это было время, и Присцилла совершенно не была к нему готова. Если вначале Каллен, казалось, с особой теплотой относился к Биллу и Митци, то теперь одно упоминание их имен приводило его в ярость. По словам Присциллы, Каллен периодически безжалостно избивал оскорблял, становился нетерпимым и необычайно холодным в минуты близости. Присцилле казалось, что он только и ищет повод для драки. Однажды ночью, рассказывала она (это было в 1972 году в Палм-Спрингсе), Каллен стал "избивать меня и пинать ногами, пока у меня все тело не покрылось синяками". Это произошло после того, как Присцилла упрекнула Каллена за флирт с какой-то женщиной. В 1973 году, после того как Присцилла, катаясь на лыжах, сломала себе ногу, он избил ее, ее же костылем. В другой раз, когда они вместе с Роем Риммером и еще несколькими друзьями отдыхали в Марина-дель-Рей, он сломал ей ключицу, а позже, когда они уже вернулись домой и как-то вечером сидели за столиком у бассейна, он сильно ударил ее в лицо и разбил нос. Можно было предположить, что рано или поздно терпение Присциллы иссякнет и она бросит все к черту. Но случилось так, что именно Каллен первым заговорил о разводе. Как потом вспоминала Присцилла, он первым признался ей в неверности, а затем пробубнил нечто вроде: "Думаю, это конец".

Последней каплей (опять же со слов Присциллы) было то, что Каллен забрал все ее драгоценности и запер их в своем сейфе в правлении "Мид-континент". Она рассказывала потом: "Я позвонила ему в контору и сказала, что через 15 минут буду там и что будет лучше, если он отдаст драгоценности сразу же. Он встретил меня у входа в свой кабинет и протянул пакет с драгоценностями. Когда мы спускались в лифте, о разводе заговорила уже я. Каллен ответил: "Ну что ж! Однажды я уже прошел через это". На что я сказала: "Ну нет! На этот раз все будет по-другому!" Затем Присцилла выписала чек на 1500 долларов и направилась в адвокатскую контору Рональда Олтмана и Джерри Лофтина" фамилии которых попались ей на глаза первыми, ишь через несколько дней после того, как эти два адвоката возбудили дело о разводе, они начали понимать, какие высокие ставки были сделаны в этой игре.

Все это произошло в июле 1974 года, почти через шесть лет после их вступления в брак и через год после увольнения Билла Дэвиса. В ноябре Билл возбудил собственное судебное дело, обвинив Каллена в бездумном разбазаривании семейного состояния и преступном мошенничестве по отношению к обоим братьям. Это было время глубоких потрясений для Каллена Дэвиса, время целой полосы неудач и охватившего его чувства бессилия. В самом начале Присцилла, казалось, оставила дверь к примирению чуть приоткрытой. Через несколько недель после того, как Каллен переселился из особняка в гостиницу "Рамада", Присцилла сама его навестила. Посмотрев по телевизору футбол, они улеглись в постель. Вот тогда-то Присцилла и подошла к главному: она хотела новейшую модель автомобиля "линкольн-континенталь"[3]Один из самых дорогих американских автомобилей. — Прим. перев.
 и разрешение Каллена на его покупку. Как только разрешение было получено, она еще раз хлопнула дверью — теперь уже навсегда.

Дело о разводе было передано по обычным каналам в суд по семейным делам и разводам. Судьей был назначен Джо Эйдсон — несколько прямолинейный и грубоватый человек, который, как и большинство его коллег в Техасе, склонен был отдавать свои симпатии бедным домохозяйкам. В данном случае, разумеется, ни одна из сторон не была "бедной", но об этом Эйдсон узнал лишь значительно позже. В своем предварительном решении он постановил передать Присцилле во временное пользование дом, все его содержимое и новенький "линкольн-континенталь". Он также передал на ее попечение Ди Дэвис и постановил выплачивать Присцилле ежемесячное пособие, размер которого все увеличивался, по мере того как слушание дела откладывалось и выяснялся истинный размер огромного состояния Каллена. Кроме того, судья Эйдсон издал судебный приказ, запрещавший Каллену Дэвису посещать особняк или каким-либо иным образом докучать своей теперь уже не живущей с ним жене. Впоследствии этот приказ сыграет ключевую роль в решении окружного прокурора предъявить Каллену Дэвису обвинение в совершении убийства, караемого смертной казнью.

Последнее, что окончательно поставило Каллена безвыходное положение и чего он не мог себе даже вообразить, было решение судьи Эйдсона заморозить его внушительные капиталы. Как это ни парадоксально, но адвокаты самого Каллена не оставили судье иного выбора: их заявление о том, что Присцилла подписала добрачное соглашение, осложнило решение вопроса о совместном имуществе супругов. 8 ноября, как раз в тот момент, когда Билл Дэвис возбуждал собственное судебное дело, адвокаты Каллена обратились к судье Эйдсону за разрешением продать акции компании "Вестерн дриллинг" на сумму 1403163 доллара, объяснив этот шаг "общими трудностями в получении кредитов" и необходимостью предоставить краткосрочные кредиты различным банкам на сумму 14 миллионов долларов. Судья отклонил просьбу. Более того, он постановил увеличить сумму выплачиваемого Кал-леном пособия с 2500 до 3500 долларов в месяц. В декабре 1974 года судья заставил Каллена выплатить еще 18500 долларов в качестве "аванса в счет погашения судебных издержек из стоимости совместного имущества супругов".

На предварительных слушаниях их отношения приобретали все более ожесточенный и непримиримый характер, поскольку сначала одна, а затем другая сторона добились решения об отсрочке судебного разбирательства. В конце концов Эйдсон постановил, что окончательное решение по делу будет вынесено 30 июля 1976 года. Но адвокаты Присциллы вновь подали ходатайство об отсрочке, и судья Эйдсон вновь удовлетворил их просьбу. Адвокаты также внесли ходатайство об увеличении пособия с 3500 до 5000 долларов в месяц, а также о выплате Присцилле дополнительно 52000 долларов на оплату расходов по содержанию особняка и судебных издержек. Судья объявил, что рассмотрит ходатайство в течение уикенда и вынесет соответствующее постановление в понедельник.

В понедельник 2 августа 1976 года Эйдсон удовлетворил все ходатайства адвокатов Присциллы. В ту же ночь человек, которого три очевидца опознали как Каллена Дэвиса, пробрался в особняк и убил Андрию Уилборн и Стэна Фарра.

* * *

В Форт-Уэрте тогда никто не знал о том, что празднество, устроенное Присциллой по поводу выезда Кал лена из особняка, длилось всю осень 1974 года и почти всю зиму. Что и говорить — повеселились на славу! Главным героем на этом празднике была весьма колоритная фигура У. Т. Рафнера, поселившегося в доме № 4200 на Мокингберд почти сразу же после выезда Каллена и остававшегося там до тех пор, пока Присцилла (разумеется, не без помощи друзей) не выставила его через полгода. В течение всего этого периода в особняке побывало великое множество временных жильцов — всякого рода бродяг, музыкантов и торговцев наркотиками. Несмотря на то что шум, производившийся подвыпившими гуляками, оглушительной музыкой и ревущими мотоциклами, мог бы взбудоражить весь город, на Арлингтон-хайтс вряд ли кто-нибудь, и меньше всего Каллен Дэвис, догадывался о том, что происходило в особняке.

Правда, Каллен уже однажды встречался с гостем Присциллы и даже подвозил его из аэропорта домой. Это было в марте 1974 года, за пять месяцев до того, как Присцилла подала на развод. Друзья Дэвисов Дэвид и Джуди Маккрори переехали в Бостон, и Присцилла решила их навестить. Погостив немного, она вернулась в Форт-Уэрт, где в аэропорту ее встречал Каллен. Она вышла из самолета в сопровождении какого-то молодого человека с глуповатыми зелеными глазами, длинными, до плеч, волосами и тощей бороденкой. Это и был Рафнер, которого она представила как своего попутчика.

Хотя их супружеская жизнь и дала уже первые трещины, у Каллена все же еще не было причин подозревать Присциллу в супружеской неверности. Но даже если бы такие причины и были, вряд ли он заподозрил бы в чем-нибудь Рафнера. Тот был похож на наркомана, а такие типы не нравились Присцилле. Поэтому никакой ревности он к Рафнеру не испытывал. Больше того, Каллену, видимо, было даже приятно его общество. Балагур, внешним видом и манерами напоминавший Криса Кристофферсона[4]Популярный американский киноартист. — Прим. перев.
, Рафнер всю дорогу шутил и рассказывал смешные истории из своей прошлой жизни профессионального мотогонщика. Лишь три года спустя Каллен узнал правду: Рафнер стал любовником Присциллы еще до того, как она рассталась с мужем. Об этом весьма бурном периоде жизни Присциллы знали лишь немногие. Она же сама все отрицала, несмотря на неопровержимые факты.

Позже Присцилла утверждала, что случайно встретилась с Рафнером в Бостоне, когда навещала чету Маккрори, и что с первой же минуты стала испытывать к нему отвращение. Как она говорила, их знакомство произошло на автостоянке, во время ссоры, перешедшей затем в потасовку, между Рафнером и Дэвидом Маккрори. По дороге в Форт-Уэрт Рафнер и Присцилла останавливались на ночь в Балтиморе. Присцилла отрицала, что сблизилась с Рафнером в Бостоне или Балтиморе. По ее словам, остановившись у Маккрори, они разошлись на ночь по разным комнатам, а в Балтиморе ночевали в отдельных номерах гостиницы. Однако, по утверждению Рафнера, все было по-другому. Он сказал, что в Бостоне они спали на одном диване. Что же касается Балтимора, то он помнил, что всю ночь проиграл в бильярд со своими дружками-мотогонщиками. Где провела ночь Присцилла, он не помнил.

Присцилла продолжала встречаться с Рафнером всю весну и лето 1974 года. Он, по-видимому, совсем не походил на человека, за которого она шесть лет назад вышла замуж. В нем было что-то новое. Похоже было, что Присцилла возвращалась к чему-то более простому и обычному для нее. Интересы Рафнера сводились в основном к пистолетам, ножам и мотоциклам. Правда, раньше, до того как он попал в серьезную аварию,

Рафнер был довольно популярным мотогонщиком-профессионалом. Теперь же он работал электриком, но, разумеется, деньги делал не этим. Если во время поездки в Бостон Присцилла кое-чего еще и не понимала, то через несколько дней ей все стало совершенно ясно. 27 марта Рафнера и нескольких его дружков "замели" агенты ФБР из отдела, по борьбе с наркотиками. При обыске на квартире Рафнера полиция обнаружила незаконно хранившиеся марихуану, кокаин и большое количество других наркотиков. Полиция конфисковала также пять пистолетов, две автоматические винтовки и 2645 долларов наличными. Среди арестованных в тот день находились Лэрри Майерс (по кличке "Косой") и Санди Гатри Майерс, с которой тот состоял в гражданском браке. Позже Лэрри Майерс был посажен в тюрьму за участие в банде, подпольно торговавшей наркотиками. Остальные ее члены тоже признали себя виновными, но получили по 10 лет условно.

Полицейский налет никак, однако, не повлиял на взаимоотношения между Присциллой и Рафнером. В июне, когда Каллен был в отъезде, она устроила вечеринку по поводу дня рождения Рафнера. Адвокаты Каллена впоследствии утверждали, что в качестве подарка Рафнер получил от Присциллы один грамм кокаина. Однако Присцилла отрицала это. Вечеринка, на которую было приглашено от 25 до 30 дружков Рафнера (все они прикатили на мотоциклах), продолжалась три дня.

4 июля 1974 года, за несколько недель до возбуждения дела о разводе, Присцилла наняла передвижной дом-автофургон и вместе со своей дочерью Ди и друзьями отправилась на "Пикник Вилли Нельсона" (или просто "пикник"), ежегодно устраиваемый в городе Колледж-стейшн. Это сборище стало своеобразным ритуальным праздником в Техасе. Обычно на него съезжается более ста тысяч любителей музыки "кантри", что делает его очень похожим на знаменитые вудстокские фестивали[5]Популярные в США фестивали музыки "рок", "соул" и "кантри", ежегодно проводимые в небольшом городке Вудсток (штат Нью-Йорк). — Прим. перев.
. На этот раз, однако, зрелище превзошло все ожидания. Ни Техас, ни какой-либо другой штат ничего подобного раньше не видывали. Это было какое-то фантасмагорическое столпотворение живописно одетых ковбоев, студентов, банд на мотоциклах, всякого рода темных личностей, простых сельских увальней и бузотеров, политиканов, писателей, профессиональных футболистов и, разумеется, всевозможных артистов и исполнителей. В течение трех дней и ночей вся эта масса людей, изнывая от жары и духоты, слушала оглушительную музыку, усиленную мощнейшими репродукторами, поглощала неимоверное количество самых разнообразных наркотиков, неистово кончала и занималась любовью. Все эти полуобнаженные люди находились на грани безумия, а кое-кто даже преступал эту грань.

В принципе можно было легко себе представить, что Присцилла просто взяла на себя роль заботливой наседки, сопровождавшей свой выводок — дочь Ди и несколько подростков из Арлингтон-хайтс. Их группа действительно включала 16-летнюю Ди, ее приятеля Томми Брауна и еще двух подростков: Беки Фергюсон и Валери Марацци. Однако, кроме них, в группу входили еще и наркоманы-преступники Рафнер и Лэрри Майерс, а также еще несколько взрослых мужчин и женщин, годившихся подросткам в отцы и матери. Валери Марацци, отец которой был управляющим клуба "Ридгли" и уже много лет знал Ди и ее семью, позже рассказывала, что кое-кто прихватил с собой наркотики (или, как потом говорили в суде, "белое порошкообразное вещество, коричневое порошкообразное вещество, зеленые листья и какие-то таблетки"). Все это было разбросано на кухонном столике передвижного дома-автофургона. Хотя в то время Валери Марацци было лишь 17, она уже знала, что такое наркотики. Еще до поездки в Колледж-стейшн Валери несколько раз выезжала за город с Присциллой, Рафнером и Лэрри Майерсом, которые всегда прихватывали с собой целый набор всевозможных наркотиков. Однако последние были лишь частью программы наслаждений во время веселой поездки на "пикник". Другой не менее существенной ее частью был секс.

Через три недели после этой поездки Присцилла устроила Каллену сцену по поводу исчезнувших драгоценностей и возбудила дело о разводе.

В конце августа, через несколько недель после Переезда Каллена в мотель, Рафнер принес в дом № 4200 на Мокингберд "несколько маек, шортов и джинсов" и стал частым ночным гостем. К сентябрю но уже обосновался там прочно. В том же месяце к Присцилле и Ди Дэвис переехала Санди Гатри Майерс с подругой. Через несколько дней к ним присоединился Лэрри Майерс. А еще через некоторое время в особняк переехало еще несколько человек и начался нескончаемый праздник.

Судя по всему, Присцилла была гостеприимной и щедрой хозяйкой. Хотя несколько ее гостей, выступивших впоследствии с показаниями против нее, и заявили, что в доме происходили драки, ломалась мебель и творились другие безобразия, Присцилла делала все, чтобы друзьям у нее жилось хорошо. Она оплатила все судебные издержки Санди Майерс и Рафнера. А поскольку тот не имел постоянной работы, она стала дарить ему одежду, обувь и дорогие безделушки. Как-то она неожиданно устроила вечеринку по случаю дня рождения Санди Майерс и пригласила на нее более ста гостей. По словам Санди, в тот вечер "по всему дому" были разбросаны кокаин, марихуана и множество всяких наркотиков. Рафнер спал в большой спальне вместе с Присциллой, а Санди — в комнате Андрии. Когда та приезжала по уикендам в особняк, то делила комнату с Ди. К январю 1975 года большинство гостей покинуло особняк (Лэрри Майерс прямо оттуда переехал в тюрьму штата Техас в Хантсвилле). Рафнер, однако, оставался там до мая, а Санди Майерс — до июля.

Хотя Рафнер и нравился Присцилле, кое-какие его выходки выводили ее из себя. Так, однажды, подравшись с одним из гостей, он разбил ценную статуэтку. В другой раз, наглотавшись перкодана (сильнодействующего болеутоляющего средства, которое Присцилла принимала с того дня, как сломала себе ногу на лыжах), Рафнер выхватил нож и выпотрошил всех игрушечных медвежат, лежавших на ее кровати. В тот же вечер (у них тогда гостили Дэвид и Джуди Маккрори) он ворвался к Присцилле, когда та сидела в горячей ванне, и запустил в нее цветочным горшком, потому что ему не понравилось, как та с ним разговаривала. В общем, живя с Рафнером, Присцилла не скучала.

Об этом времени она вспоминала как об одном из периодов "глубокого одиночества" когда она "могла увлечься кем угодно. Рафнер подвернулся тогда чисто случайно". По ее словам, он никогда не был в ее присутствии откровенно груб. Конечно, случались и ссоры, но это были размолвки двух влюбленных. Друзья, однако, рассказывали, как однажды "влюбленные" никак не могли решить, какую же телевизионную программу им смотреть, и Рафнер со злости располосовал ножом покрывало из черно-бурых лисиц, которым Тыла покрыта кровать Присциллы. Во время другой ссоры Рафнер якобы выхватил нож и разрезал на Присцилле белье. Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения Присциллы, был инцидент, во время которого Рафнер сломал ее "линкольн".

Это случилось в мае 1975 года. К тому времени Рафнер уже выехал из особняка, но все еще время от времени встречался с Присциллой. Но Присцилла уже подумывала, как бы отвадить его совсем, хотя он об этом, вероятно, еще не догадывался. Несколько месяцев назад она познакомилась с бывшим игроком университетской баскетбольной команды Стэном Фарром — верзилой двухметрового роста. Все называли его "добрым великаном". Стэн действительно был добродушным и безобидным малым, одним из тех, кто старается не говорить никому гадостей и всегда пропускает даму вперед. Присцилла не жалела о том, что на некоторое время отошла от местного общества. Но теперь она вдруг затосковала. Ей захотелось вновь повидаться со старыми друзьями, съездить в клуб "Колониал" и на Риверкрест-драйв, снова надеть меха и драгоценности. В Стэне Присциллу особенно привлекало то, что его огромная фигура сразу же бросалась в глаза. При таком росте он буквально не входил в обычную дверь. Рядом с этим гигантом в огромных ботинках и широкополой ковбойской шляпе Присцилла была похожа на игрушечного пуделя, бегущего рядом с величавым сенбернаром. Она с удовольствием думала о том, как пройдется по фойе клуба "Колониал", опираясь на массивную руку Стэна Фарра, и живо представила себе, с какой завистью на нее будут смотреть Другие женщины. Вот почему, когда Присцилла ехала куда-то с Рафнером в последний раз, всеми своими мыслями она была уже с Фарром.

Ссора началась, когда Присцилла, Рафнер и его друг Вирджил Дейвенпорт отправились на машине в бар "Олд Сан-Франциско салун". Рафнер, который еще до этого наглотался перкодана, запивая его виски с Пивом, был уже на взводе и всю дорогу что-то ворчал о новых знакомых Присциллы. На самом же деле речь шла о ее старых друзьях, с которыми она довольно редко встречалась в последнее время. Когда Присцилла остановила свой "линкольн" на стоянке перед баром, Рафнер вдруг заявил, что передумал и идти никуда не собирается. Они немного поспорили, и тут Рафнер включил заднюю скорость и резко нажал на газ. "Когда я нажал на газ, — рассказывал он потом, — она так же резко нажала на тормоз. И мы, наверное, сорвали передачу". Присцилла бросилась в бар, оставив Рафнера и Вирджила Дейвенпорта в сломанном автомобиле. Вскоре она вышла оттуда в сопровождении Лэрри Томаса, его брата Джерри и еще нескольких знакомых. Они что-то сказали Рафнеру, после чего тот уехал в такси вместе с Дейвенпортом. Такси направилось к дому № 4200 на Мокингберд. Теперь у Рафнера больше не было ключей от входной двери, поэтому пришлось позвонить. Андрия открыла дверь и впустила их. Вскоре туда же подъехала Присцилла, сопровождаемая Лэрри и Кармен Томасами, Джерри Томасом и другими. Войдя в дом, они увидели, что Рафнер что-то наливает себе.

Есть несколько версий относительно того, что произошло потом. Рафнер рассказывал, что хотел извиниться перед Лэрри Томасом за то, что сломал Присцилле машину, но Томас прервал его словами: "Отправляйся-ка лучше домой и проспись". Вместо этого Рафнер направился в кухню налить себе еще стаканчик. Тогда вмешался Джерри Томас — бывший чемпион Техаса по боксу в тяжелом весе. "Ты в доме у женщины, и эта женщина хочет, чтобы ты убрался", — сказал Томас. "В общем-то, — рассказывал Рафнер, — я и сам уже хотел было уезжать. Но когда Джерри Томас сказал, что собирается вышвырнуть меня, я просто не удержался и послал его к черту".

Однако, по словам Джерри Томаса, Рафнер в ответ пробормотал что-то насчет пистолета. Когда же он потянулся к заднему карману, Томасу пришлось сбить его с ног. Рафнер с трудом встал, но Томас снова свалил его. "При этом, — сказал Томас, — он чуть не откусил мне палец". Получив еще несколько ударов, Рафнер решил, что с него хватит и что надо отправляться восвояси. Судя по всему, праздник, начавшийся девять месяцев назад, для него уже закончился.

Через несколько недель у Присциллы появился новый любовник — Стэн Фарр.

А тем временем Каллен Дэвис тоже обзавелся новой возлюбленной. Через месяц с небольшим после того, как он выехал из особняка, Каллен стал встречаться Карин Мастер, 26-летней разведенной женщиной, матерью двух физически неполноценных детей. Через год он переехал к ней, и они стали жить вместе в ее доме в Эджклиффе примерно в 10 километрах от особняка.

Поначалу казалось, что Карин Мастер мало подходит к роли новой спутницы жизни для Каллена. Это была привлекательная, но далеко не красивая женщина. Ее манеры и движения были настолько мягкими и плавными, что она походила на одну из тех домохозяек, которых так любят показывать в рекламных роликах по телевизору. В 15 лет она бросила школу и пошла работать, успев за короткое время сменить множество мест: в обувном магазине "Том Маккэн", в лавке модной женской одежды, в универсальном магазине "Стриплингз". Позже она продолжила учебу, поступив на вечернее отделение технической школы в Форт-Уэрте. Звездным часом в жизни Карин было избрание ее "мисс Огонь" в 1965 году местной добровольной ассоциацией пожарных. С некоторой грустью она любила вспоминать, как однажды ее пригласили перерезать ленточку на торжествах по случаю открытия нового здания профсоюза плотников. Как заметила одна светская дама, "суньте ей в рот жевательную резинку — и перед вами официантка из дешевенького придорожного ресторана".

Однако уже через несколько месяцев после знакомства с Калленом Дэвисом Карин неузнаваемо изменись. Ее волосы неопределенного мышиного цвета были теперь выкрашены под платину и всегда уложены в прическу. Она прошла курс силиконовых инъекций в грудь, а дешевенькие платьица заменила оригинальными моделями от "Неймана Маркуса"[6]Один из самых дорогих в Америке магазинов готового платья. — Прим. перев.
. Ее гардероб теперь пополнился мехами и драгоценностями. В общем, повторялась старая история с Пигмалионом. Кое-кто поговаривал, что Карин хочет быть похожей на Присциллу и что этих двух женщин отличает лишь манера поведения, а не внешний вид.

Однако Карин, казалось, больше походила на первую жену Каллена, Сандру. Она обладала какой-то внутренней силой, способностью смотреть опасности в глаза и преодолевать любые невзгоды.

Карин вышла замуж за Уолтера Мастера, едва ей исполнилось 18. Вскоре у них родилось двое сыновей: сначала Трей, а через три года Чесли. Оба были нормальными, здоровыми детьми, но в 1971 году, когда Трею было четыре года, а Чесли шесть месяцев, случилась беда. Однажды в воскресенье, когда Карин, ее муж и дети возвращались на машине из церкви, в их автомобиль врезался пьяный водитель. Карин чуть не лишилась жизни: у нее был проломлен череп и сломаны челюсти (что вызвало паралич лица), лопнула барабанная перепонка и в трех местах была сломана рука. Лишь через пять дней, когда врачи решили, что Карин чувствует себя уже достаточно хорошо, они сказали ей, что у обоих мальчиков произошло сильное сотрясение мозга, навсегда нарушившее его нормальную деятельность. Но врачи еще не знали, к каким ужасным последствиям приведут эти травмы.

Через несколько недель выяснилось, что Чесли стал гиперактивным эпилептиком и совершенно потерял слух. Трею сделали десять операций на мозге. После этого он все же был вынужден носить специальное устройство, предназначенное для отвода жидкости из мозга. Еще позже выяснилось, что из-за слишком частых операций Трей частично ослеп. Менее чем через полтора года после несчастного случая Карин и Уолтер Мастер развелись. В 24 года Карин оказалась без работы, с двумя физически неполноценными детьми на руках. Через некоторое время она устроилась на полставки продавщицей в магазин, но большую часть денег на содержание своей семьи она получала от отца, Рея Хадсона. Карин прослушала несколько лекций в Техасском университете о методах обучения глухих и умственно отсталых детей. Хотя знакомые и восхищались ее упорством и настойчивостью, Карин ушла в себя и болезненно реагировала на окружающий мир. Персонал специальной школы для умственно отсталых детей и лечащие врачи были единственными людьми, с которыми она встречалась. В конце сентября 1974 года медсестра, работавшая у одного из врачей Форт-Уэрта, специалиста по операциям на мозге, устроила Карин встречу с незнакомым ей человеком по имени Каллен Дэвис.

"Моя мать как-то рассказывала мне, что работала у какого-то Дэвиса из "Мид-континент", но мне тогда и в голову не приходило, что между ними есть какая-то связь, — рассказывала позже Карин. — Я никак не соглашалась на эту встречу — боялась за детей. Но подруга всячески успокаивала меня: "Не беспокойся об этом. У него самого двое. Он все поймет". Во время нашей второй встречи Каллен очень расстрогал меня. Он предложил взять своих и моих сыновей и всем вместе куда-нибудь поехать. После развода я не так уж часто ходила на свидания, и никому, конечно, и в голову не приходило приглашать меня куда-нибудь вместе с детьми".

Карин еще несколько раз встречалась с Калленом, но по-прежнему никак не связывала его имя с империей "Мид-континент", в которой 10 лет проработала ее мать. Она знала лишь, что у Каллена и его брата есть "небольшая компания по продаже запасных частей". В свое время Карин работала в детском планетарии, но не догадывалась, что деньги ей платила мать Каллена. Однажды в разговоре с матерью Карин сказала, что собирается на свидание с человеком, которого зовут Каллен Дэвис. Мать спросила, имеет ли он отношение к "Мид-континент", на что Карин ответила, что, насколько ей известно, у него там контора. "Я подумала, — Рассказывала потом Дороти Йорк, — что это, должно быть, один из сыновей мистера Дэвиса. Я сразу вспомнила, что, когда была беременна и ожидала появления Карин, Кен-младший работал в отделе корреспонденции. Затем я вспомнила, что у Кена был младший брат по имени Каллен. У меня даже сохранились кое-какие фотографии, сделанные много лет назад, когда весь персонал компании был на пикнике. И вот тогда я сказала Карин: "Доченька, сядь, пожалуйста. Я хочу сказать тебе что-то очень важное".

Как и многим бывшим служащим "Мид-континент", Дороти Йорк старик запомнился как великодушный диктатор. Те десять лет, которые она проработала в корпорации, в определенном смысле были лучшими годами в ее жизни, поэтому вряд ли что-либо могло быть для нее более приятным, чем новость о том, что ее дочь встречается теперь с одним из сыновей Кеннета Дэвиса. Когда Дороти встретилась с Калленом впервые, она назвала его "мистером Дэвисом". Каллен улыбнулся и сказал: "Так обращались к моему отцу, меня лес называйте просто Калленом".

К осени 1975 года Каллен стал чуть ли не членом их семьи. Он переехал теперь к Карин в ее скромный домик в Эджклиффе и стал как отец заботиться о двух ее детях. Вполне естественно, все финансовые расходы Карин он взял на себя. Каждый месяц он выдавал ей от трех до пяти тысяч долларов, не считая подарков в виде драгоценностей и мехов на десятки тысяч. Начав новую жизнь с Карин, Каллен, казалось, успокоился и стал гораздо более уравновешенным, чем это было еще несколько месяцев назад. По всему было видно, что за несколько лет он впервые с удовольствием оставался дома. "Он обычно приходил в половине седьмого или в семь, — рассказывала Карин, — и к этому времени его всегда ждал накрытый стол. Мы ужинали всей семьей, а затем смотрели телевизор. Иногда ходили в кино. Каллен его просто обожает. Он пересмотрел почти все фильмы, демонстрировавшиеся в городе, за исключением, конечно, порнографических. О нем тут всякое рассказывают, но я-то знаю, что смотреть такие фильмы он не любит". Бракоразводный процесс продвигался медленнее, чем предполагал Каллен, однако он не расстраивался, поскольку ни минуты не сомневался, что является законным владельцем особняка и что рано или поздно суд тоже придет к такому же заключению. "Я никогда особенно не думала об этом особняке, — говорила Карин. — Конечно, лишняя площадь нам бы не помешала, но получить особняк я хотела исключительно потому, что этого желал Каллен".

Карин, однако, так до конца и не поняла, как сильно Каллену хотелось вернуть себе особняк. Это сумела понять лишь Присцилла. Особняк стал для нее средством достижения собственной цели. Говорят, что сначала Присцилла требовала выплатить ей 300000 долларов, но Каллен отказывался. Однако по мере того как судебное разбирательство принимало все более затяжной и непримиримый характер, требования Присциллы становились все более настойчивыми и категоричными. Билли Райн Паркер, светская дама из Форт-Уэрта, утверждала, что как-то сидела рядом с Присциллой в клубе "Рангун рэкит" и случайно услышала, как та поклялась, что получит и дом, и 3 миллиона долларов. Билли шутя добавила: "Уже тогда я предсказывала, что либо он ее убьет, либо она его".

* * *

В отличие от связи с Рафнером, которую она старалась хранить в тайне, своего романа с Фарром Присцилла не скрывала. Летом 1975 года Каллен уже знал, что Фарр переселился в особняк, как, впрочем, и многие другие на Арлингтон-хайтс. Присцилла изо всех сил старалась выставить напоказ своего нового любовника. Их часто видели вместе в ночных и загородных клубах, поэтому Каллен и Карин неизбежно должны были столкнуться со Стэном и Присциллой. Так оно и случилось. Произошло это в баре "Олд Сан-Франциско салун" и было похоже на сцену из вестерна. Однако в течение последующих месяцев обе пары встречались неоднократно и, казалось, были настроены вполне дружелюбно.

Присцилла, вероятно, стала чувствовать, что стареет. Ей все труднее становилось приводить себя в норму после очередной пирушки. К тому же и здоровьем она уже не могла похвастаться. Нога, сломанная в 191 3 году, когда они вместе с Калленом ездили в горы кататься на лыжах, все еще давала о себе знать. Добавок она нажила себе еще и язву, а фиброма, обнаруженная в обеих грудях, требовала хирургического вмешательства. К лету 1975 года она уже не могла жить без перкодана. Одна из ее знакомых как-то заметила: "Уже по тому, как Присцилла одевается, видно, что она молодится. Ведь она далеко не красавица. Просто броская". Весной 1976 года Присцилла сняла с личного счета в "Ридгли стейт бэнк" еще одну крупную сумму наличными — на этот раз 2500 долларов. Теперь, однако, она не скрывала для чего: деньги пошли на оплату "мини-подтяжки" лица.

Стан Фарр был на пять лет моложе Присциллы. Когда мужчине 30, а женщине 35, разница в возрасте становится весьма заметной. Несомненно, это и было одной из причин того, что Присцилла стала тянуться к женщинам намного моложе себя. Ей особенно нравилась компания Бев Басе — подружки Ди, заканчивавшей вместе с нею среднюю школу. Бев и Ди дружили с седьмого класса и часто оставались друг у друга на ночь. Когда съехал Каллен, Бев стала проводить в особняке гораздо больше времени, оставаясь там даже тогда, когда Ди не было дома. Дочь преподавателей Бев Басе была удивительно красивой девушкой с золотистыми волосами и огромными, как у газели, глазами. Она хорошо училась и увлекалась спортом: занималась бегом с барьерами и входила в состав школьной легкоатлетической команды. По всему было видно, что Бев тоже нравится находиться в компании женщин старше ее по возрасту. Еще до того, как она стала встречаться с Гэсом Гаврелом по прозвищу "Бубба", Бев была близкой подругой его матери. Поэтому, хотя Бев была по-прежнему дружна с Ди, не было ничего удивительного в том, что столь же близкие и доверительные отношения сложились у нее и с Присциллой. Когда летом 1975 года Бев Басе обнаружила, что беременна, первым человеком, которому она сказала об этом, была Ди, а вторым — Присцилла. Именно она и помогла ей тайно сделать аборт. Часть той суммы, которую Присцилла изъяла из банка, никому не объяснив зачем, была израсходована на оплату этой операции.

* * *

Летом 1976 года общество Форт-Уэрта было занято своими обычными ритуальными обрядами: выпускными вечерами, благотворительными балами, соревнованиями по гольфу и встречами одноклассников.

Присцилла, несмотря на свои вконец расстроенные нервы и мучившую ее язву, была полна решимости выполнить все, что от нее требовалось в такой ситуации. Ди и Бев заканчивали школу, и она пригласила весь выпуск (440 человек) отметить это событие на лужайке перед особняком. Торжество было проведено в лучших традициях. Там было все: и множество воздушных шариков, и настоящий оркестр, и сотни кружек пива, далеко не случайный сладковатый дымок марихуаны. Бев Басе присутствовала на вечеринке со своим новым возлюбленным Буббой Гаврелом. Этот рослый и сильный молодой человек был на несколько лет старше ее. По местным стандартам, он был недостаточно богат, хотя и разъезжал на новенькой автомашине, имел собственную моторную лодку и коллекционировал оружие. Новый автомобиль и коллекция оружия были непременным символом статуса "золотой" молодежи на Арлингтон-хайтс.

28 июля Присцилла приехала к доктору Томасу Саймонсу (хирургу, удалившему ей фиброму) и пожаловалась, что нащупала в левой груди новые твердые комочки и что ее мучит язва. Однако целью ее визита было не это — она хотела, чтобы Саймоне занялся более важным и срочным делом. Через два дня должен был состояться суд, и она желала, чтобы Саймоне написал судье Эйдсону письмо, в котором указал бы, что по состоянию здоровья она не сможет вынести столь мучительный бракоразводный процесс. В приемной Саймонса Присцилла случайно столкнулась с Санди Майерс, которая сказала впоследствии, что, как ей показалось, Присцилла была чем-то чрезвычайно озабочена. "Должно случиться нечто ужасное", — якобы невнятно сказала Присцилла. Этого было достаточно, чтобы Майерс, хорошо знавшая, к чему приводит пристрастие к наркотикам, усмотрела в этом явные симптомы паранойи. Не ускользнуло это и от доктора Саймонса. Вот уже несколько месяцев он выписывал ей перкодан, валиум и другие лекарства в полной уверенности, что все эти препараты принимаются пациенткой в безопасных дозах. Однако сейчас у Присциллы появились симптомы пристрастия к наркотикам: необъяснимый страх, мрачное предчувствие чего-то страшного и немного. Возникло такое ощущение, будто рушится весь мир. Саймоне не подозревал, что Присцилла всеми правдами и неправдами получала от врачей и фармацевтов гораздо больше перкодана, чем ей было предписано. Ее физическое состояние не давало оснований для отсрочки суда, но состояние ее психики внушало опасения. На другой день Саймоне написал судье Эйдсону письмо, в котором говорилось, что "психическое состояние" его пациентки не позволяет ей явиться в суд. В пятницу 30 июля, к крайнему возмущению Каллена Дэвиса и его адвокатов, письмо было официально зачитано в суде. Адвокаты потребовали, чтобы судья игнорировал его, утверждая, что очередная отсрочка судебного разбирательства приведет к неблагоприятным последствиям не только для их клиента, но и для всей корпорации "Кендэвис индастриз", а значит, и для ее многочисленных безымянных кредиторов. Однако Эйдсон был непреклонен. От отметил, что в предыдущем году чистая прибыль корпорации после уплаты всех налогов составила 57 миллионов долларов. Каллен Дэвис отнюдь не выглядел человеком, стоявшим на грани финансового краха. Указав на это, судья заявил, что решение по ходатайству Присциллы об очередной отсрочке судебного разбирательства он примет в ближайший понедельник, 2 августа.

В полдень 2 августа, когда Каллен, Кен-младший и Уолтер Стриттматтер проводили совещание в штаб-квартире корпорации, пришел посыльный и сообщил о решении судьи Эйдсона. Кен Дэвис, который и без того был расстроен последними событиями в связи с судебным иском младшего брата, был просто взбешен и даже не пытался скрыть этого. Каллен, однако, воспринял известие внешне спокойно.

В первой половине дня он встретился со своей приемной дочерью Ди, и они вместе пообедали. Разговор зашел о том, что ей вскоре придется поступать в Техасский университет, а также об Андрии, которая, погостив немного у своей бабушки в Хьюстоне, уже вернулась в Форт-Уэрт и собиралась остаться на ночь в особняке. Ранее Ди обещала Каллену составить примерную смету своих расходов на первый семестр учебы в университете, но, конечно, начисто об этом забыла. Каллена, по-видимому, возмутило то, что на его вопрос Ди лишь пожала плечами и сказала, что понятия не имеет, сколько будет стоить ее обучение. "Он велел мне, — вспоминала потом Ди, — сейчас же отправиться домой и оставаться там до тех пор, пока не будет готова смета. Я сказала "хорошо", потому что знала, что именно это он и хотел от меня услышать".

Бев Басе встала в тот день поздно, оделась и поехала в особняк на своем стареньком "скайларке". Она хотела взять с собой Андрию и отправиться с ней по магазинам, так как ей нужно было купить подарок отцу к дню его рождения. Когда Бев приехала в особняк, Ди и ее приятель Брент Краз слушали музыку, а Присцилла лежала, обложившись подушками, на своей огромной кровати и смотрела сразу три телевизионные программы, разговаривая еще при этом по телефону. Как всегда, Андрия была еще не одета и не причесана. Басе сама выбрала ей коричневую майку и юбку, одела, причесала, и они вместе поспешили в машину. В универсальном магазине на Кэмп-Боуи Басе купила своему отцу спортивную рубашку и поинтересовалась ценами на водяные кровати[7]Довольно распространенные в Америке резиновые матрацы, наполняемые водой и используемые в качестве кровати. — Прим. перев.
. Затем они навестили кое-каких друзей на Арлингтон-хайтс и отправились на работу к Буббе Гаврелу, чтобы узнать о его планах на вечер. Бубба сказал, что друзья пригласили их с Бев где-нибудь поужинать, поэтому он заедет за ней примерно в шесть вечера. Басе сказала, что будет в это время в особняке, и попросила Буббу заехать за нею туда. Она держала кое-что из своего гардероба у Ди и не хотела лишний раз заезжать домой.

Бев и Ди согласовали свои планы на вечер: после ужина они встретятся у Брента Краза, там Ди завернет купленную Бев рубашку и перевяжет ее ленточкой, и они вместе отправятся вручать ее отцу. Поскольку водяная кровать Бев дала течь, они договорились, что эту ночь Бев проведет в особняке.

Несмотря на то что судья Эйдсон был явно склонен удовлетворить ее ходатайство, Присцилла чувствовала себя отвратительно. Последнее время дела у Стэна Фарра шли прескверно, поэтому он был хмурым и раздражительным и больше не чувствовал себя в особняке как дома. Присцилле пришлось напомнить ему, что через четыре месяца она непременно получит развод и что такая отсрочка ей просто необходима. "Через несколько месяцев, утешала она его, — мы поженимся и построим себе собственный дом". Но Стэн на это ничего не ответил. В пятницу Присцилле исполнялось 35 лет, но отмечать свой день рождения ей почему-то не хотелось. В тот понедельник, однако, был день рождения Лэрри Томаса и исполнялась годовщина свадьбы Джуди Маккрори, поэтому Присцилла все же нехотя согласилась принять участие в небольшой вечеринке. Сейчас, правда, она уже жалела об этом. У Джуди и Дэвида Маккрори семейная жизнь не ладилась, и было просто глупо отмечать годовщину свадьбы, когда брак вот-вот развалится. После Каллена Дэвид Маккрори был вторым из наиболее неприятных Присцилле людей. Она терпеть не могла его бесконечной болтовни, постоянного хвастовства якобы удачными сделками, ненавидела то жеманство и позерство, с каким он старался выдать очевидную неудачу за часть грандиозного плана, который в будущем непременно увенчается успехом. Присцилла даже отыскала ему подходящее прозвище — "обалдуй".

Чем Каллен занимался в полдень 2 августа, можно было установить довольно точно. После совещания с Кеном-младшим и Стриттматтером он заперся в своем кабинете и работал там до 5 вечера. В 5.30 он спустился в гараж, где стоял его синий с белой крышей "кадиллак", но уехал не на нем, а на пикапе, принадлежавшем корпорации. Через полчаса, как показал охранник, работавший в здании "Мид-континент", Каллен вернулся к себе в кабинет и оставался там до 7.50 вечера. О дальнейших его планах никто ничего не знал, но было ясно, что ужинать дома он не собирался. За несколько часов до этого секретарша Каллена позвонила Карин Мастер и сообщила, что тот приедет домой поздно. После Каллен утверждал, что уехал с работы в 7.50, поужинал один и пошел в кино. Никто, однако, подтвердить его слов не смог. Единственными людьми, утверждавшими, что видели Каллена после того, как он покинул здание "Мид-континент", и до полуночи, были три свидетеля, видевшие, как он стрелял.

Примерно в 9 часов вечера Присцилла и Стэн Фарр выехали из особняка, чтобы встретиться с друзьями. Прежде чем выйти из дому, Присцилла поцеловала Андрию и включила систему сигнализации. Как она и предполагала, вечер был испорчен начисто. Маккрори без умолку болтал о своем последнем способе разбогатеть — на сей раз при помощи школы каратэ, которую он собирался вести с согласия своего друга Пэта Бэрлсона. Стэн почти весь вечер молчал. После ужина они заехали было в клуб "Рангун рэкит", но и там веселья не получилось. Увидев в клубе Буббу Гаврела и Бев Баcc Присцилла жестом пригласила их присоединиться ним. Позже Бев вспоминала: "Присцилла наклонилась ко мне и шепнула, что сегодня она добилась в суде того, чего хотела. Я сказала, что собираюсь ночевать сегодня у Ди, на что она ответила: "Хорошо. Я все расскажу тебе потом". Хотя было только начало двенадцатого, Фарр все время поглядывал на часы и зевал. Андрия в тот вечер была дома одна по меньшей мере до половины одиннадцатого. Именно в это время она разговаривала по телефону с сестрой Стэна — Линдой Арнольд и с 14-летней дочерью Линды — Даной. Что произошло потом, знает лишь убийца. Где-то после 10.30 вечера он вошел в дом, либо открыв входную дверь собственным ключом, либо попросив об этом Андрию. Система сигнализации была кем-то отключена. По версии, выдвинутой впоследствии полицией, убийца отвел Андрию в подвал, стал к ней лицом и выстрелил из пистолета "Смит и Вессон" 38-го калибра чуть ниже левой груди. Убийца, должно быть, был лишь немного выше Андрии. Ее рост был метр семьдесят, а пуля, пройдя без всяких отклонений через грудную клетку, вышла в пяти сантиметрах слева от позвоночника и на пять сантиметров ниже входного отверстия. Стреляя, убийца находился на расстоянии не более двух метров. Поскольку на теле Андрии не было обнаружено никаких следов борьбы, было высказано предположение, что она знала человека, который отвел ее в подвал, и доверяла ему. Лишь убийца может сказать, кричала ли девочка, умоляла ли о пощаде и сознавала ли вообще грозившую ей опасность. Тело Андрии было обнаружено в одном из подсобных подвальных помещений, на лежала на спине в луже крови. Коричневая майка, детая на нее Бев Басе, была вся в крови, а юбка была задрана до пояса. На руках и на лбу девочки была кровь, и что свидетельствовало о том, что та упала лицом вниз и что убийца перевернул ее тело, чтобы удостовериться, что она мертва. Ее широко открытые глаза не выражали ни страха, ни удивления. Казалось, мгновенно наступившая смерть сохранила их обычное выражение навсегда. На поручнях лестницы, ведущей в подвал, была обнаружена кровь, что еще раз подтверждало, что убийца прикасался к телу Андрии.

Примерно в полночь Присцилла и Стэн Фарр вернулись домой. Убийца в это время прятался в прачечной.

Обнаружив, что система сигнализации отключена, Присцилла не стала волноваться: такая небрежность была типична и для Ди, и для Андрии. Присцилла знала, что в ту ночь Ди ждала Бев Басе (впоследствии, однако, выяснилось, что Ди провела ночь у Брента Краза, но тогда Присцилла этого просто не могла знать). Особенно беспечной в этом отношении была Андрия, открывавшая дверь всякому, кто бы ни позвонил. Присцилла хорошо помнила, как та в последний раз открыла дверь Рафнеру и его дружкам. Андрии и в голову не приходило, что к ним может прийти недруг. Стэн Фарр стал подниматься наверх в спальню, а Присцилла направилась в кухню, выключая по дороге свет. Тут-то она и заметила, что кто-то оставил невыключенным свет на лестнице, ведущей в подвальные помещения. Подойдя к двери у лестницы, Присцилла увидела на ней какое-то пятно, похожее на кровавый отпечаток руки. Она позвала было Стэна, но тот был уже далеко и не мог ее услышать. Тогда она направилась к лестнице, ведущей в спальню.

Затем произошло то, о чем Присцилла не раз потом рассказывала полиции и суду: "Я вдруг увидела Кал-лена, появившегося со стороны прачечной. Он был весь в черном, а руки держал в черном пластмассовом пакете. На голове у него был черный парик с кудряшками до плеч, такой, как носят цветные. Помню, я еще подумала, до чего же он смешон. Сказав "привет", он выстрелил в меня. Я почувствовала, как кровь ручьем хлынула у меня из груди. Я крикнула Стэну: "В меня стреляют! Это Каллен! Стэн, вернись!" Потом я услышала, как Стэн сбежал вниз. Я лежала на полу, но хорошо видела его на лестнице… Он с силой закрыл дверь и держал ее изнутри, а Каллен пытался выбить ее снаружи. Потом Каллен выстрелил через дверь, и я услышала, как Стэн… как Стэн охнул. Тут я поняла, что он ранен. Тогда Каллен толкнул дверь еще раз — и та открылась. Стэн схватил его, и началась борьба. Но Каллен сумел как-то вырваться и выстрелил еще раз. Стэн повернулся и упал. Его глаза… его глаза были открыты и смотрели прямо на меня. Он упал набок и лежал с задранным вверх подбородком. Каллен встал у него в ногах и еще дважды выстрелил. Стэн судорожно глотнул воздух, издал какой-то хрип, потом опустил голову, закрыл глаза и умер…"

Присцилла осталась в живых каким-то чудом: в нее стреляли почти с такого же расстояния, что и в Андрию, пуля вошла ей в грудь почти в том же месте, но каким-то непостижимым образом прошла, не задев главной артерии. Убийца, должно быть, думал, что Присцилла убита или умирает, и не обращал на нее никакого внимания. Он оставил ее и, схватив Фарра за ноги, потащил его тело через весь коридор, оставляя на полу широкий кровавый след, который протянулся до самой кухни и дальше, до подвала, где лежало тело Андрии.

Присцилла продолжала: "Тогда я решила попробовать добраться до запасного выхода и открыть дверь. Мне это удалось. Но Каллен услышал звук открывающейся двери и бросился за мной. Я выбежала во двор, пыталась убежать, но споткнулась и упала". Человек в черном догнал ее уже во внутреннем дворике около мраморной статуи Афродиты. Он схватил ее за руку и стал тащить обратно в дом. "Я умоляла его о пощаде, — рассказывала Присцилла. — Я все время повторяла: "Каллен, я люблю тебя. Я не… Я никогда никого не любила, кроме тебя. Прошу тебя, давай поговорим. Умоляю, Каллен… Мне же больно". Убийца чуть разжал руку, но продолжал тащить ее в дом, тихо уговаривая: "Ну пойдем, пойдем же!" Тогда Присцилла спросила: "Зачем ты все это делаешь?" Но ответа не последовало. Она хорошо видела дуло пистолета, торчавшее из пластмассового пакета. Парик то и дело сползал с головы убийцы, и тот поправлял его рукояткой пистолета.

Всякий раз, когда Присцилла рассказывала об этом, события той ночи проплывали перед ее глазами, как бы в замедленной съемке, как во сне, который повторялся вновь и вновь.

"Я хорошо помню многие детали, — говорила она. — Например, я никак не могла понять, почему это он не стрелять в меня снова. Одновременно меня терзал вопрос: зачем это он все время поправляет этот дурацкий парик? Видно, что бы ни происходило вокруг, человек все равно продолжает думать. Наверное, то же было и со мной. Зачем это он все время поправляет парик? Может, думает, что в парике его никто не узнает? Он все-таки дотащил меня до запасного выхода, а потом… отпустил. Почему — ума не приложу".

Bo-видимому, убийца решил, что Присцилла слишком тяжело ранена и вряд ли убежит. Вероятно, он хотел сначала затащить в подвал тело Стэна Фарра. Возможно, он хотел потом вернуться за Присциллой, затащить в подвал и ее, положить ее рядом с телами Андрии и Фарра, а затем, чтобы завершить свою месть, прикончить Присциллу последней оставшейся пулей. Если это было так, то убийца просчитался. Он недооценил инстинкт самосохранения Присциллы, ее неуемную жажду жизни. Как только убийца вернулся к телу Фарра и стал стаскивать его вниз, Присцилла мгновенно нырнула в кусты за мраморными статуями. Она слышала, как он вернулся за ней, но тут до нее донеслись какие-то другие звуки. Она услышала голоса людей, доносившиеся со стороны подъездной аллеи. Как подъехала машина, она не слышала (в ушах у нее все еще звенело от выстрелов), но голоса женщины и мужчины она теперь слышала явственно. То были Гаврел и Бев Басе, но Присцилла тогда об этом не подумала. Первое, что пришло ей в голову, было: "Это Ди! Она вернулась домой! Он теперь убьет и ее!" Позже Присцилла осознала, что в эти кошмарные секунды она допускала немыслимое. О смерти Андрии ей сообщили лишь на следующий день, но почему-то она знала об этом уже тогда.

В своих показаниях Присцилла так описывала дальнейший ход событий: "Я бросилась бежать… Помню, подумала: побегу к Джиму Моргану, владельцу участка, прилегающего к нашему… Но потом передумала: далеко. Решила броситься напрямик к ближайшему дому. Все было как во сне… или как в кино. Всякий раз, когда, сидя в кино, я видела, как эти глупые женщины убегают от кого-то и все время падают, я просто… В общем, в голове у меня вертелись разные сцены из таких фильмов — и тут я сама упала.

Услышала выстрел. Потом крик. Потом еще несколько выстрелов, целую серию. Поднялась и снова побежала. Потом еще раз упала. Разбила себе голову колено. Но снова поднялась и подумала… не перейти ли на шаг: ведь сил тогда сохранится больше. Но потом отказалась от этой мысли и приказала себе: Нет, Присцилла, беги и старайся не волноваться. Не падай в панику. Спокойно". В общем, старалась как-то отвлечься, избежать шока, что ли. Старалась дышать диафрагмой. Делала все, чтобы выжить. Задрав вверх юбку и крепко прижав подол к ране, я старалась остановить кровотечение. Сердце громко стучало — значит, пока еще работало. Вот об этом я и старалась все время думать".

Следующим запомнившимся ей моментом был ее отчаянный стук в дверь соседского дома. Ока кричала, барабанила в дверь, потом наконец позвонила. В этом доме жил Клиффорд Джонс с женой. Мысль о том, что они, должно быть, уже спят в столь поздний час, ни разу не пришла ей в голову. Чета Джонсов слышала, как какая-то женщина кричала: "Меня зовут Присцилла Дэвис! Я живу в большом доме на пустыре, рядом с Хален-бульваром! Я тяжело ранена! Там Каллен! Он убивает моих детей! Он убивает всех!" Ни Клиффорд Джонс, ни его жена никогда не слышали о Присцилле Дэвис и не собирались открывать ей дверь. Но они все же крикнули женщине, что вызвали по телефону "скорую помощь" и полицию. Дверь они открыли лишь тогда, когда подъехала полиция.

В своих письменных показаниях под присягой и в суде Бубба Гаврел и Бев Басе подтвердили все, что рассказала Присцилла.

Гаврел, рост которого был около метра восьмидесяти (он был на двенадцать сантиметров выше Басе), первым заметил что-то неладное. Закрывая дверцу своей машины, он увидел то, чего просто не могла видеть Басе. Через стенку внутреннего дворика он увидел боровшихся мужчину и женщину. Женщина была блондинкой. Поскольку освещение было неярким, во второй фигуре он узнал мужчину только по голосу. Женщина умоляющим голосом повторяла: "Я люблю тебя! Я всегда любила тебя!", на что мужчина отвечал: "Ну пойдем, пойдем же!" Басе вспоминала, что, выйдя из машины, она услышала женский крик, доносившийся из дома, затем звук, похожий на выстрел или грохот разбитого предмета. Она еще подумала, что кто-то дерется, но Буббе об этом ничего не сказала.

Убийца, который, как и Присцилла, по-видимому, не слышал, как подъехала машина (у него тоже, должно быть, звенело в ушах от криков и выстрелов), скрылся в доме. В этот момент Присцилла нырнула в кусты. Через несколько секунд он появился снова, но уже без парика. Он шел, пригнув голову и держа руки в блестящем черном пакете. Гаврел, как ему помнится, спросил: "Что здесь происходит? Куда все исчезли?" Басе высказала предположение, что человек пытается что-то украсть. Прежде чем Гаврел осознал значение этих слов, он увидел человека у калитки внутреннего дворика и услышал, как тот сказал: "Они все здесь. Я вас провожу". Гаврел все еще не узнавал его. Для него это был просто человек в черном. Тот повел молодую пару мимо гаража, повернул за угол и пошел по тропинке, ведущей к двери в столовую — главному входу в особняк. Из-за короткого замыкания лампочка над гаражом все время мигала. Гаврел почти ничего не видел. Он шел сразу за человеком, а Басе — за ним. Когда человек оказался в двух-трех метрах от хорошо освещенной входной двери, Басе неожиданно узнала его.

"Бубба, — воскликнула она, — это же Каллен!" В тот же миг человек повернулся и выстрелил Гаврелу в живот. "Чувство было такое, словно тебя лягнула лошадь", — рассказывал потом Гаврел. OPI упал на спину. Несколько мгновений убийца стоял над распростертым телом юноши, направив пистолет прямо ему в голову. В обойме, однако, патронов уже не было. Неясно, знал ли тогда об этом убийца.

Басе рассказывала: "Затем Каллен посмотрел в мою сторону. Я испугалась, что он выстрелит, и бросилась бежать". Она побежала той же дорогой, по какой они подходили к главному входу. Перепрыгнув через низкую ограду, Басе пустилась под гору вдоль подъездной аллеи к воротам, выходившим на Хален-бульвар. Где-то по дороге она потеряла туфлю, но продолжала бежать, все время петляя, так как боялась, что в любой момент преследовавший ее человек может выстрелить. Оглядываясь, она видела его и несколько раз кричала: "Каллен, прошу вас, не стреляйте в меня! Это же я, Бев!" Почти добежав до Хален-бульвара, Басе снова оглянулась и увидела, что за ней больше никто не гонится. Тут она заметила проезжавший мимо автомобиль, помахала водителю рукой и, когда тот остановился, бросилась в машину.

Пока убийца гнался за Басе, Гаврел пытался как-то облегчить свои страдания. Нижняя часть его тела была парализована: ног он совершенно не чувствовал. Все же Гаврел на руках дополз до двери в столовую. Но она была заперта. Через стекло он увидел широкий кровавый след, тянувшийся через весь коридор там, где убийца тащил тело Стэна Фарра. Бубба снял с ноги ботинок и попытался разбить им стекло. Сообразив, что надо взять что-то потяжелее, он пополз по аллее в поисках подходящего камня. Услышав, что убийца возвращается, Гаврел сжался в комок и притворился мертвым. Он видел, как тот пробежал мимо и остановился у двери. Обнаружив, что дверь заперта, человек перезарядил пистолет и выстрелил три раза, разбив стекло вдребезги. Затем он вышиб торчавшие куски стекла ногой и скрылся внутри дома. Через несколько минут Гаврел услышал, что убийца снова возвращается. Подойдя совсем близко и увидев неподвижное тело Буббы, он сказал: "О господи!" После этого человека в черном больше никто не видел.

Когда Гаврел понял, что убийца больше не вернется, он кое-как дополз по битому стеклу до кухни. Там он сумел дотянуться до телефона, но тот не работал. "Чувствовал я себя прескверно, — рассказывал Гаврел. — Совершенно обессилев, я прислонил голову к стене и закрыл глаза".

Относительно точного времени всех этих событий впоследствии разгорятся ожесточенные споры. Джон Смедли, второй человек, увидевший Бев Басе после того, как той удалось убежать от убийцы, завил, что ни встретились ровно в 12.47 ночи. Смедли служил четным охранником в компании "Хоумгард секьюрити": Он только что закончил обход ремонтной мастером, расположенной на углу Хален-бульвара и Бельэрстрит, ближайшем от особняка перекрестке. Смедли упомнил точное время потому, что как раз в тот момент, когда он докладывал дежурному о результатах обхода, послышался громкий свист. Это свистела Бев Басе подъехавшая на машине Роберта Сохилла. Тот остановился у продуктового магазина, напротив которого, через дорогу, стоял патрульный джип Смедли, К тому времени Сохилл уже успел позвонить в полицию и вызвать "скорую". Заметив полицейскую машину, Басе выскочила из автомобиля Сохилла и, сунув два пальца в рот, свистнула так громко, что ее можно было услышать за несколько кварталов. Смедли, заносивший в это время запись в журнал дежурств, услышал свист и, подняв голову, увидел на другой стороне улицы девушку, отчаянно размахивавшую руками. Смедли тут же развернул свой джип и подъехал к продуктовому магазину. Девушка бросилась ему навстречу.

"Она была очень возбуждена, — рассказывал потом Смедли. — Едва переведя дыхание, она громко проговорила: "Вы должны помочь мне. В моего приятеля стреляли. Он умирает". С ней был еще какой-то мужчина [Сохилл], которого я попросил позвонить в полицию, но он сказал, что уже сделал это. Тогда девушка воскликнула: "Проверьте же, черт возьми, приняла ли полиция вызов!" Я передал по радио свои позывные "314" и попросил дежурного сообщить также и в главное полицейское управление Форт-Уэрта, что к нам поступил сигнал "37" [применение огнестрельного оружия]".

Басе прервала Смедли и закричала: "Да вы что, не понимаете? Там же стреляют! Уже выстрелили в моего приятеля. Он умирает. Я сама видела, как в него стреляли".

— Где? — спросил Смедли, стараясь успокоить девушку.

— У Присциллы!

Смедли узнал это имя: он как-то налаживал у нее систему сигнализации, а его знакомые бывали там на вечеринках.

— Вон в том большом белом доме на холме, — добавила Басе. Она говорила так быстро, что Смедли с трудом понимал ее. — Там умирает мой приятель! Я сама видела, как в него выстрелили! Я все видела.

— А вы видели, кто в него стрелял? — спросил Смедли.

— Каллен! Это был Каллен! — крикнула девушка. — Я сама видела его мерзкую, отвратительную рожу. Он и меня хотел убить. Он все время за мной гнался!"

Басе умоляла Смедли взять ее с собой в особняк, но тот велел ей дожидаться полиции. Через несколько минут к продуктовому магазину подъехали две полицейские автомашины. Басе бросилась к первой, вскочила в нее и крикнула: "Поехали! Я все расскажу по дороге!" К тому моменту, когда к особняку подъехала первая полицейская машина, по меньшей мере восемь человек уже знали о стрельбе, а пять из них слышали от Присциллы или Бев Басе, что убийца — Каллен Дэвис. Первое сообщение было получено от Клиффорда Джонса. По записям в полицейском журнале, оно поступило в 12.42 ночи. Через две минуты в полицейском управлении раздался первый из двух звонков Сохилла. Потом позвонил дежурный из участка Смедли. Примерно в то же время к месту, где находилась Присцилла, подъехала "скорая помощь". Присцилла повторила, что Каллен убивает всех подряд, а водители "скорой", еще когда они ехали в больницу, сообщили имя подозреваемого в полицию.

Полицейские Джимми Содерс и Дж. А. Перес объезжали район Тэнглвуд на патрульных машинах, когда получили по радио приказ ехать к продуктовому магазину, расположенному в полутора километрах от особняка. Распоряжение поступило в 12.45 ночи. Содерс рассказывал впоследствии, что девушка, которую, как он узнал потом, звали Бев Басе, вскочив к нему в машину, сказала, что в ее приятеля стреляли, и велела ехать к воротам, выходящим на Хален-бульвар. По дороге Содерс спросил у девушки, заметила ли она, кто стрелял в ее приятеля, и та ответила: "Каллен Дэвис. Я видела, как он стрелял. Я его знаю".

Перес и Содерс выхватили пистолеты и побежали к двери, которая, как сказала им Басе, была главным выходом. Буббы Гаврела уже не было на том месте, где его оставила Басе. Увидев это, Бев бросилась в особняк, пытаясь опередить полицейских. "Я схватил ее за руку, — рассказывал Перес, — отвел обратно и усадил у стены. Она была в крайне возбужденном состоянии". Полицейские вдвоем оттащили девушку к Смедли, который прибыл на место происшествия вслед за ними, и велели ему не пускать ее в дом.

Держа пистолет наготове, Перес вошел в дом через разбитую стеклянную дверь и увидел Гаврела, который сидел, прислонившись к стене. В руках у него был телефон. "Не работает, черт возьми", — проговорил он. Полицейские передвигались с чрезвычайной осторожностью: убийца все еще мог прятаться в доме. Содерс пошел вдоль кровавого следа по коридору и далее на кухню и обнаружил там тело Стэна Фарра. Тот лежал на животе. Голова была повернута вправо, а глаза закрыты. Часть лица была закрыта прядью спутанных волос. Белая ковбойская рубашка на широченной спине была вся в крови.

К этому времени к поискам убийцы уже подключились еще двое полицейских. Кроме того, человек двадцать были на подходе. Перес, Содерс и те двое быстро осмотрели все помещения на главном этаже двадцатикомнатного особняка. Перес первым обнаружил кровавый след на двери, ведущей в подвальные помещения. На окне у входа в подвал тоже были пятнышки крови. К особняку прибывали все новые машины с полицейскими и собаками-ищейками. А тем временем Перес и сержант Дж. Д. Тайгерт стали осторожно спускаться по ступенькам в подвал. Там было темно, поэтому Тайгерт включил фонарь. Он водил им из стороны в сторону, проверяя правую стену, а Перес — левую. На левой стороне находилось несколько дверей, ведущих в подсобные помещения. Перес осветил одну из них и открыл. Небольшая комнатка была завалена садовым инвентарем и старой мебелью. Он двинулся дальше, к следующей двери. "В левой руке, — рассказывал он, — у меня был фонарь, в правой — пистолет. Я прижался к стене, приоткрыл дверь сантиметров на десять и заглянул внутрь. Там кто-то лежал, виднелись чьи-то ноги… Ступни были повернуты к двери. Я тут же закрыл дверь и жестом позвал Тайгерта. Затем я направил свет фонаря прямо в комнату, а Тайгерт ворвался туда с пистолетом наготове".

В луче света Тайгерт увидел тело Андрии Уилборн. Она лежала на спине в темной луже. Глаза ее были открыты и смотрели прямо на него. За двенадцать лет службы в полиции Тайгерт повидал немало трупов, но то, что он увидел сейчас, было для него полной неожиданностью. Потрясенный, он попятился к выходу. Он весь дрожал и смог выдавить из себя лишь одно слово: "Выключатель". Перес уже водил фонариком по степе. Сверху доносился топот ног и лай собак.

А тем временем Содерс и другие полицейские безуспешно пытались допросить Гаврела. Тот настолько обессилел от глубокого шока и потери крови, что не мог сказать не только кто в него стрелял, но и куда он был ранен, и только без конца повторял: "Вызовите "скорую"".

Бев Басе, которую в дом не пускали, видела, как подъехала "скорая помощь". Теперь ее истерика сменилась каким-то оцепенением. Она молча следила за тем, как санитары направились к двери, положили Гаврела на носилки и задвинули их в машину. Пол Гохин, один из санитаров, позже рассказывал, что Гаврел не знал, кто в него стрелял и куда попала пуля. "Увезите меня отсюда поскорей, — твердил он санитарам. — Он скоро вернется и прикончит меня". Гохин рассказал также, что, когда они поместили носилки в машину, Гаврел передал ему два каких-то пакетика, по-видимому, с марихуаной. "Выбросьте это", — попросил, по его словам, Гаврел. Подъехала еще одна "скорая", и Басе увидела, как санитары выкатили на тележке тело Стэна Фарра. "Я хотела узнать, — рассказывала Басе, — нашли ли они Андрию. Потом мне сказали, что она тоже мертва. После этого я уже не могла говорить ничего, кроме "поехали"". Басе, однако, все же сказала кое-что еще. Так, она сообщила полицейским, что Каллен Дэвис живет в доме Карин Мастер, и дала им адрес и телефон. Она также сказала, что у Каллена есть свой личный самолет, который стоит на лётном поле "Мичэм". (Она вдруг подумала, что Каллен может попытаться скрыться на своем "лирджете".) Затем ей в голову пришла еще одна мысль: "Советую послать кого-нибудь к дому Билла [Дэвиса] и Митци. Он, возможно, попытается убить и их".

Та же мысль, очевидно, пришла в голову и Биллу Дэвису. Узнав об убийствах, он позвонил шерифу и попросили прислать охрану. Затем велел всем своим домочадцам перейти в мансарду, а сам сел у двери с ружьем в руках и не двинулся с места до прибытия полиции.

Кен-младший тоже вскоре узнал об убийствах. Чуть позже четырех утра он позвонил Каллену по телефону Карин Мастер. Тот сказал брату, что ничего об убийствах не слышал и что "большую часть ночи" провел дома. В его голосе не было и нотки беспокойства.

— Что же ты теперь собираешься делать? — спросил Кен Дэвис.

— Спать, — ответил Каллен.

Карин Мастер потом рассказывала, что не успел Каллен закончить разговор с братом, как телефон зазвонил снова. На сей раз это был сотрудник полиции Форд из городского управления. Он попросил к телефону Каллена Дэвиса. Тот сказал ему что-то и повесил трубку. Тогда Карин позвонила матери, но их разговор тут же прервали с телефонного узла, сказав, что полиции срочно нужно переговорить с кем-то. Звонил все тот же Форд, вновь попросивший к телефону Каллена.

Затем еще раз позвонил Кен Дэвис. Но и на этот раз разговор был прерван Фордом, который велел Карин "оставаться на линии".

Карин потом вспоминала: "Мы с Калленом стали одеваться. Все это время я не выпускала из рук телефонной трубки. Через каждые две-три минуты Форд повторял: "Не вешайте трубку". Он делал это, пока мы полностью не оделись и Каллен не вышел во двор".

К этому времени дом Карин Мастер в Эджклиффе уже был окружен полицейскими машинами. В одной из них сидел Дэвид Маккрори, перехвативший полицейских у больницы и показавший им дорогу. В 4.30 утра Каллен вышел из дому и сдался полиции. Его "кадиллак", который видели еще в 11.50 вечера в гараже в центре города, стоял теперь в подъездной аллее. Пикап, на котором Каллен выехал до этого из гаража, находился теперь в другом гараже в центральной части города. Прежде чем полиция увезла его с собой, Каллен показал тайники в "кадиллаке", где были спрятаны четыре пистолета, а также назвал место, где хранился пятый пистолет в доме. Как выяснилось впоследствии, ни один из них не был орудием убийства.

В ходе последовавшего затем тщательного расследования Лон Эванс, шериф округа Таррент, вспомнил одно любопытное обстоятельство. В июне, менее чем за два месяца до убийства, двое подростков, игравших на берегу реки Тринити на краю принадлежавшего Дэвису участка, нашли оснащенный глушителем автоматический кольт 45-го калибра. По всему было видно, что он не утерян, а брошен. Кольт был тщательно и совсем недавно прочищен снаружи и изнутри, и на нем не было отпечатков пальцев. Шериф совсем было забыл о нем, но теперь вспомнил и запросил Федеральное управление по контролю за спиртными напитками, табачными изделиями и огнестрельным оружием установить имя его владельца. Агенты Управления установили, что кольт принадлежал Рою Риммеру, лучшему другу Каллена.

* * *

Большую часть своей жизни 38-летний окружной прокурор Тим Карри потратил на то, чтобы сделать карьеру юриста, и, казалось, был готов ко всему. Однако он никак не мог предположить, что утром 3 августа он столкнется с таким делом. Карри вырос на Арлингтон-хайтс и много лет был знаком, хотя и не очень близко, с семьей Дэвисов. По возрасту он был ближе к Биллу Дэвису, но его брата Каллена знал по имени и много слышал о нем. "Каллен, — говорил он, — был человеком, на которого никто не обращал особого внимания, разве что на его фамилию. И вот теперь сын "зануды Дэвиса" (кто бы мог подумать!) обвиняется в убийстве! Карри был готов ко всему, но только не к этому.

Тим Карри, прокурор округа Таррент, был выходцем из потомственной семьи адвокатов и судей. Еще его прадедушка был судьей апелляционного суда в штате Теннесси. С тех пор почти все мужчины в семье Карри были юристами. В 23 года он уже стал членом коллегии адвокатов и никогда не думал о прокурорской карьере. Однако в 1972 году в связи с открывшейся вакансией по просьбе группы местных адвокатов он выдвинул свою кандидатуру и был избран на должность прокурора округа Таррент. В 1974 году его переизбрали еще на один четырехлетний срок. Каллен Дэвис внес 250 долларов на его предвыборную кампанию. Через некоторое время Карри отошел от местного общества и все свободное время стал посвящать охоте и рыбной ловле. Всевозможные слухи и сплетни его больше не интересовали, поэтому он имел лишь смутное представление об особняке Каллена и о его бракоразводном процессе. Но утром 3 августа он вдруг с ужасом осознал, что в скором времени ему придется вновь окунуться в перипетии светской жизни.

С самого начала дело Каллена Дэвиса казалось совершенно ясным. Хотя и Присцилла, и Бубба Гаврел оставались пока в больнице под неослабным наблюдением врачей и не могли дать никаких показаний, мало кто сомневался в том, что они подтвердят версию, изложенную Бев Басе. А тем временем целый отряд полицейских и следователей окружного прокурора занялся сбором многочисленных вещественных доказательств, оставленных по всему особняку. Казалось, все было предельно ясным: налицо и мотивы преступления, и сам преступник, и улики. Карри казалось очевидным, что наилучшей защитой для Каллена было объявить его умалишенным. Он вспомнил дело Дж. Ллойда Паркера, обвиненного в убийстве в 1966 году. Этот наследник огромного состояния нефтепромышленников Паркеров был тогда признан виновным в убийстве собственного отца, а затем отправлен на лечение в психиатрическую больницу Раска. Только недавно Паркер, после того как он исчерпал все возможности дальнейшего обжалования вынесенного ему приговора, был передан судебным властям, но все же целых десять лет ему удавалось избегать тюремного заключения. Карри решил не допустить, чтобы нечто подобное повторилось и в Форт-Уэрте, поэтому он немедленно принял решение освидетельствовать Каллена далласским психиатром Джоном Т. Холбруком. Однако адвокаты Каллена тут же опротестовали это решение. Хотя Каллен находился в тюрьме всего несколько часов, за это время его уже успели навестить несколько адвокатов, включая Сесила Манна, Гершела Пейна и Билла Магнуссена. Карри услышал, что известный далласский адвокат Фил Бэрлсон, один из защитников Джека Руби[8]Джек Руби был осужден за убийство Ли Харви Освальда, который, по официальной версии ФБР, в одиночку убил президента США Джона Ф. Кеннеди. — Прим. перев.
, согласился стать адвокатом Дэвиса.

После того как попытка Карри подвергнуть Каллена психиатрическому освидетельствованию не увенчалась Спехом, он сразу же приступил к решению таких вопросов, как предъявление обвинения и установление суммы залога. В тот же день он пригласил к себе своих старших помощников Джо Шэннона, Толли Уилсона и Марвина Коллинса. Последний, лучший знаток права в окружной прокуратуре, поднял вопрос о возможности предъявить мультимиллионеру обвинение в тяжком убийстве, караемом смертной казнью. Согласно уголовному кодексу штата Техас, таковым признается убийство, осуществленное при совершении другого тяжкого преступления (например, ограбления или берглэри[9]Насильственное вторжение в чужое жилище с намерением совершить тяжкое уголовное преступление. — Прим. перев.
). Коллинс напомнил, что почти два года тому назад судья Эйдсон подписал приказ, запрещавший Дэвису "входить в дом № 4200 на Мокингберд или находиться рядом с ним". Коллинс предложил следующую юридическую конструкцию: поскольку Каллен Дэвис нарушил приказ Эйдсона и тем самым совершил акт берглэри, его действия по закону должны квалифицироваться как тяжкое убийство, караемое смертной казнью. У Карри, однако, такая трактовка вызвала серьезные сомнения. Внутренний голос подсказывал ему, что подобная конструкция может быть опровергнута. Поэтому он решил предъявить Каллену менее серьезное обвинение — в совершении тяжкого убийства, но влекущего за собой лишь пожизненное тюремное заключение.

Обычно в случае совершения двойного убийства окружной прокурор устанавливал сумму залога в размере 40 тысяч долларов.

— Для него это сущий пустяк, — сказал Джо Шэннон.

— Любая сумма — сущий пустяк для Каллена Дэвиса, — ответил на это Карри.

По его рекомендации мировой судья У. У. Мэттьюз установил залог в сумме 80 тысяч долларов, что в два раза превышало обычную сумму. Каллен внес всю сумму в заверенных чеках и уже во второй половине дня во вторник вышел на свободу. Произошло это примерно через 16 часов после убийства.

Когда жители Форт-Уэрта узнали, что человек, обвиняемый в убийстве, преспокойно разгуливает по улицам города, качалось что-то невообразимое. Разгневанные горожане стали буквально обрывать телефоны окружного прокурора, мирового судьи и редакции местной газеты "Стар телеграм", требуя дать ответ, кто же в городе следит за отправлением правосудия. В среду за один только час с восьми до девяти утра в контору окружного прокурора позвонили 16 человек и потребовали объяснения, почему Каллену Дэвису не было предъявлено обвинение в тяжком убийстве караемом смертной казнью, и сколько тот заплатил за это Карри. Судье Мэттьюзу звонили чуть ли не 25 раз, а в редакцию газеты — десятки раз. Днем окружной прокурор встретился с репортерами и сделал следующее заявление: "Я ничего не знаю ни о каких поблажках. В настоящее время этим делом занимаются три адвоката и четыре следователя, поэтому мне просто непонятно, как можно даже предположить возможность какого-то потворства. Многие, видимо, не понимают, что залог устанавливается вовсе не для того, чтобы удержать обвиняемого в тюрьме. Это лишь поручительство за его последующую явку в суд". Карри добавил, что если бы судья установил сумму залога даже в миллион долларов, то Каллен все равно "сразу же оказался бы на свободе".

Судья Мэттьюз дал другое объяснение: "Этот человек [Дэвис] теперь вряд ли кого тронет. Он был просто пьян… Полицейские сказали мне, что он был мертвецки пьян. А когда он пьян, то, говорят, теряет всякий контроль над собой".

Судья, однако, так и не объяснил, откуда ему известно, что в ту ночь Каллен был пьян. Ни один из нескольких десятков полицейских, которые видели Каллена на следующее утро, не высказал даже предположения, что тот накануне выпивал.

С самого начала расследование возглавил Джо Шэннон, лучший специалист по уголовным делам в штате сотрудников Карри. В течение последующих 15 месяцев он посвятил почти все свое время делу Каллена Дэвиса и изучил его до мельчайших подробностей. Но 3 августа, на следующее утро после убийства, Шэннону было еще трудно связать все воедино. У него тогда не было ничего, кроме показаний Бев Басе, четы Джонсов и охранника Смедли.

"Самым трудным в первые два дня, — говорил Шэннон, — было выяснить у Присциллы, что же произошло внутри особняка. Поговорить с ней никому не удавалось. В ту ночь [3 августа] мы лишь очень кратко допросили Гаврела. Но он тогда не мог всего помнить, так как еще не поправился после операции. Он сказал только: "Думаю, это был Каллен". Но не стал утверждать этого категорически. К тому времени я уже успел переговорить с Бев Басе и был уверен, что Бубба назовет того же человека, что и она".

Навещать Присциллу разрешили лишь Джуди Маккрори, которая передавала ее ответы на самые простые вопросы следователей, а также священнику. Именно он и сообщил Присцилле о смерти Андрии, хотя та уже инстинктивно догадывалась об этом. "В особняке мы обнаружили массу улик, — рассказывал Шэннон, — но никак не могли связать их друг с другом. Клод Дэвис [детектив] сначала предположил, что Стэн Фарр сам дополз до кухни, оставив за собой кровавый след. Однако, по моему мнению, след для этого был слишком ровным. У нас было все: отпечатки пальцев, пули, кусочки разбитого стекла, лоскутки целлофана, лужи крови и почти трехметровая стеклянная дверь с дырой посредине. И все же мы лишь гадали, что же произошло на самом деле".

Было просто чудом, что Присцилла Дэвис вообще осталась в живых. Войдя в ее грудь, пуля сделала необъяснимый поворот влево и прошла чуть рядом с аортой — главной артерией, выходящей из сердца. Ранение Буббы Гаврела было более серьезным. Пуля вошла в левую часть живота чуть ниже ребер и застряла рядом с позвоночником. Она перерезала вену, идущую к почке, и Гаврел чуть не умер от потери крови. В операционной врачи остановили кровотечение, но не рискнули удалить пулю, застрявшую чуть ли не в самом позвоночнике, — слишком опасна была эта операция.

5 августа Присцилла, хотя и была еще очень слаба, смогла ответить на некоторые вопросы следователей. К ее груди и рукам были подведены многочисленные трубки. И все же она нашла в себе силы подробно рассказать о событиях той кошмарной ночи, которые вновь и вновь в малейших деталях проплывали перед ее глазами, как при замедленной съемке. (Потом она не раз будет повторять свой рассказ.) У следствия появилась теперь версия, которая подтверждалась вещественными доказательствами. По мере того как они метр за метром прочесывали все 1800 кв. м особняка, обнаруживались все новые и новые улики, которые полностью соответствовали имевшейся версии. Все точно совпадало с показаниями всех трех свидетелей. Следователи, тщательно изучившие место преступления, обнаружили обрывки целлофанового пакета как раз там, где, по утверждению Присциллы, стоял стрелявший в нее человек в черном. Новые кусочки целлофана были найдены у двери, сквозь которую преступник стрелял в Фарра. Они были найдены и в подвальном помещении, где была убита Андрия, и в аллее, где был ранен Гаврел, и у входа в столовую (там мельчайшие обрывки целлофана были перемешаны с битым стеклом). Таким образом, клочки целлофана были обнаружены везде, откуда, по словам свидетелей, были произведены выстрелы. Сам целлофановый пакет был найден на втором этаже около спальни. Значит, прежде чем убежать, убийца решил подняться наверх. Зачем? Логично было предположить, что он искал Присциллу, хорошо зная, что в тяжелые минуты она всегда уходила к себе в спальню.

Обнаружены были и все пули. Одну нашли в подвале под телом Андрии. Было высказано предположение, что, убив девочку, убийца перезарядил пистолет. В Присциллу был сделан один выстрел, а в Фарра — четыре. Из его тела были извлечены две пули, еще три были найдены в тех местах, где происходила стрельба. Одна пуля засела в теле Гаврела. Тот сказал, что убийца перезарядил пистолет, прежде чем стрелять в стеклянную дверь (эти выстрелы и слышала Присцилла, когда сбегала под гору). В столовой были найдены три пули со следами стекла. Таким образом, всего было обнаружено десять пуль. Вскрытие трупа Фарра подтвердило показания Присциллы о том, что в последний момент тот стал судорожно глотать воздух: одна пуля прошла через гортань, в результате чего он захлебнулся собственной рвотой. У лестницы, где, по словам Присциллы, происходила борьба между убийцей и Фарром, было обнаружено ожерелье Фарра с брелоком в виде медвежьей лапы с когтями. Все эти вещественные доказательства настолько точно отвечали сложившейся версии, что других версий следователи и не искали. На месте преступления было снято более сорока отпечатков пальцев, однако так и осталось неясным, кому же они принадлежали. Лишь в двух случаях было установлено, что следы были оставлены горничной и детективом Клодом Дэвисом, руководившим расследованием на месте преступления. Ни один из обнаруженных отпечатков не принадлежал Каллену Дэвису, и это ставило следствие в тупик. В сущности, ни одно из вещественных доказательств не указывало на непосредственную связь между Калленом Дэвисом и совершенными преступлениями. Имея, однако, трех очевидцев случившегося, следствие, по-видимому, особого значения этому не придавало.

Если что и волновало Тима Карри, так это отсутствие орудия преступления. Следствие знало, что выстрелы были сделаны из пистолета марки "Смит и Вессон" 38-го калибра, но сам пистолет обнаружен не был, и, как это выяснится впоследствии, так никогда и не будет обнаружен. Карри знал о кольте 45-го калибра с глушителем, найденным за два месяца до преступления на берегу реки. "Работа мастерская, — заметил Карри. — Для пистолета 45-го калибра не так-то просто смастерить глушитель. Для этого необходимо делать внутреннюю нарезку. Глушители ставятся с одной лишь Целью — совершить убийство". Примерно в то же время, когда был найден кольт, Присцилла сообщила в полицию о попытке ограбления ее особняка, но это ничуть не помогло следствию, как, впрочем, и то, что владельцем этого оружия оказался друг Каллена Рой Риммёр. Еще до того как было установлено имя его владельца, Риммер пришел к шерифу Лону Эвансу и заявил, что слышал, будто кто-то нашел пистолет, похожий на украденный из его дома во время ограбления. Эванс показал Риммеру пистолет с незаконно установленным глушителем, но тот сказал, что, как ему кажется, это не его пистолет. Переворошив все старые дела, следователи обнаружили, что Риммер действительно заявлял об ограблении в январе 1972 года. В заявлении указывалось, что воры унесли много вещей, включая семь пистолетов, но загадочного кольта 45-го калибра среди перечисленного оружия не значилось. Риммер объяснил это тем, что, по-видимому, просто забыл включить его в список украденных вещей. Позже следователи допросили одного из заключенных тюрьмы штата об обстоятельствах этого ограбления. "Он не отрицал участия в ограблении дома Риммера, — сказал шериф Эванс, — но сказал, что этого пистолета не брал". Карри знал, что Рой Риммер много задолжал Каллену Дэвису, но это никак нельзя было связать с тем, что пистолет Риммера был брошен на берегу реки в нескольких метрах от участка Каллена Дэвиса. Пистолет Рим-мера так и останется еще одной загадкой в странном сплетении необъяснимых явлений.

Хотя Каллен, видимо, и не подозревал этого, люди Карри следили за каждым его шагом. Окружной прокурор надеялся, что обвиняемый наведет его на след орудия убийства. Он не исключал возможности, что рано или поздно Каллену захочется избавиться от этого орудия. Но тот вел себя так, как будто ничего не произошло. Каждое утро он отправлялся к себе в контору, обедал, как обычно, в клубе "Петролеум", а после, поиграв немного в бильярд, возвращался домой к Карин. Просто образец добропорядочного гражданина! Теперь, когда разгоревшиеся поначалу страсти постепенно утихали, время работало на Каллена. Большинство обитателей Арлингтон-хайтс просто не могло поверить, что все это сделал именно он. Большинство посетителей клуба "Рангун рэкит" уже выдвигало теорию, согласно которой Присцилла сама все это подстроила. "Если бы Каллен действительно хотел убить их всех, — сказал один из завсегдатаев-нефтепромышленников, — он нанял бы себе платного убийцу". Бо Рэнкин, знавший семью Дэвисов с детства, добавил, что Каллен, слава богу, пока еще не рехнулся. "Я так считаю: каждый способен на что угодно, — сказал он. — Но если бы я оказался на месте Каллена и захотел убить свою жену, то организовал бы все так, что как раз в этот момент был бы в Мехико". "Или по крайней мере направился бы туда уже через несколько минут", — добавил другой завсегдатай. Все это было непостижимо! Невозможно!

Однако не все обитатели Арлингтон-хайтс считали случившееся таким уж невозможным. Кое-кто из самых близких знакомых Каллена испытывал леденящий душу страх. "Если это действительно сделал он, — сказала одна женщина, дружившая с семьей Дэвисов, — то лучше бы я ничего об этом не знала". А какой-то мужчина заметил: "Я не хочу сказать, что это действительно сделал Каллен, но если это так… Надо хорошо его знать, чтобы понять, почему он захотел это сделать сам".

Семья Буббы Гаврела и их друзья тоже с трудом могли во все это поверить. "Если такое могло случиться с Буббой, — сказал один из его друзей, — то теперь уже никто не может чувствовать себя в безопасности". Семья Гаврел сравнительно недавно переселилась на Арлингтон-хайтс. До этого они жили на Гемпхиллстрит — в районе, населенном в основном греками. Их называли "любителями пива и пикапов" (в отличие от "любителей вина и фордов"). Это были грубоватые, простые, но "хорошие" люди. В частных беседах высказывалось опасение, как бы Гэс Гаврел-старший "не выкинул чего-нибудь эдакого", например не убил бы, чего доброго, Каллена Дэвиса. Но Гаврел-старший собирался отомстить ему более простым и благопристойным способом: через несколько недель после преступления он подал на Дэвиса в суд, требуя возместить ему ущерб на сумму 13 миллионов долларов. Это был первый из целой серии судебных исков, возбужденных в связи с кровавыми событиями в особняке.

Друзья Джека Уилборна были тоже обеспокоены. Никто раньше не видел его в таком подавленном состоянии. Никто не видел, чтобы он когда-либо плакал, однако в течение нескольких дней после убийства Андрии, казалось, только слезы приносили ему облегчение. За несколько недель Джек Уилборн совершенно переродился и стал набожным христианином. Он вышел из клуба "Петролеум" и перестал играть в карты. Плакал он теперь довольно часто, но еще чаще молился.

Бев Басе ни с кем не встречалась. В течение нескольких дней после убийства родители не выпускали ее из дому, а через несколько дней увезли в Лаббок и устроили в Техасский университет. После этого ее почти никто не видел, за исключением родителей и Гаврелов. Для Буббы она была больше чем приятельницей: она стала его нянькой и вдохновительницей.

Расследование продолжалось уже две недели, когда Тим Карри стал пересматривать свое отношение к мнению Марвина Коллинса о возможности предъявить Каллену Дэвису обвинение в тяжком убийстве, караемом смертной казнью. Коллинс был упрямым человеком: не проходило и дня, чтобы он не рассказывал либо самому Карри, либо одному из его помощников о еще одном раскопанном судебном прецеденте, подтверждавшем его доводы. А доводы эти были следующими: Каллен Дэвис вошел в жилище с намерением совершить там другое тяжкое преступление — убийство. Никто не спорил, что это был его собственный дом. Но на его право входить в него был наложен судебный запрет. В связи с этим возникал вопрос: является ли он в таком случае владельцем дома? Закон дает на этот счет следующий ответ. Владельцем является: 1) лицо, имеющее право на данную собственность; 2) лицо, владеющее данной собственностью как по закону, так и на каком-либо ином основании; 3) лицо, имеющее большее, чем другие, право на владение данной собственностью. По мнению Коллинса, третий пункт и был ключевым в этом деле. Постепенно Карри и Толли Уилсон стали с ним соглашаться. Больше всех упорствовал Джо Шэннон. Он вспоминал впоследствии: "На мой взгляд, это было просто неправильно. Правовая сторона вопроса в данном случае была искажена".

Когда наступила третья неделя августа, Коллинс наконец убедил Шэннона в том, что его доводы юридически обоснованы, но тот все же отказывался предъявить Каллену Дэвису новое обвинение — на этот раз в тяжком убийстве, караемом смертной казнью. Теперь он возражал не по правовым, а по практическим соображениям. "Во-первых, — говорил Шэннон, — присяжные вряд ли когда-нибудь приговорят такого человека, как Дэвис, к смертной казни. Но самое главное в том, что таким образом мы дадим огромные преимущества защите. Прежде всего, она потребует немедленного слушания дела в суде в связи с отменой нашего прежнего решения, чтобы выяснить, какими фактами мы располагаем. Чтобы убедить судью в необходимости лишить обвиняемого права на освобождение под залог, мы вынуждены будем раскрыть свои карты. Кроме того когда начнется судебный процесс, защита при обвинении в убийстве, караемом смертной казнью, получит право индивидуально отбирать каждого присяжного, чем она непременно воспользуется. Для нас было бы лучше всего оставить в силе прежнее обвинение в тяжком убийстве, поскольку в таком случае защите предоставляется право опрашивать присяжных не индивидуально, а группой".

Когда Карри выслушивал возражения Шэннона, он вдруг подумал, что в пользу доводов Коллинса говорит еще одно (причем чрезвычайно важное) обстоятельство: предъявив Дэвису обвинение в тяжком убийстве, караемом смертной казнью, им, вероятнее всего, удастся посадить его до суда под стражу без права на освобождение под залог. А раз Каллен Дэвис будет находиться в тюрьме, защита не станет слишком долго затягивать начало судебного процесса. Скорейшее завершение суда будет выгодно всем. К тому времени защиту Каллена Дэвиса возглавили Фил Бэрлсон и один из его помощников, Майк Гибсон. Наняв бывшего агента ФБР для проведения собственного расследования, они дали ясно понять, что не остановятся ни перед какими расходами во имя освобождения своего клиента. До Карри дошли слухи, что Дэвис собирается нанять защитником знаменитого адвоката из Хьюстона — Ричарда Хейнса по прозвищу "Рысак". Он понял, что, если даже эти слухи и не подтвердятся, совершенно очевидно, что люди Каллена настроены весьма серьезно. В поддержку теории Коллинса высказался еще один помощник окружного прокурора, Джим Беннет. Теперь четверо из бригады Карри выступали за предъявление Каллену Дэвису обвинения в тяжком убийстве, караемом смертной казнью. Против же был один Шэннон. Осталось только решить вопрос простым голосованием, что и было сделано. Утром 20 августа один из следователей Карри сообщил ему по радио, что Каллен сел в свой "кадиллак" и выехал в сторону лётного поля "Мичэм", где стоял заправленный и готовый к взлету его личный самолет.

— Возможно, он решил всего лишь позавтракать там с ребятами, — пошутил Джо Шэннон, сохраняя при этом "каменное" лицо.

— А может быть, он направляется в Бразилию на пляж, — сказал Толли Уилсон.

— Черта с два! — ответил Карри. К тому времени у него уже был на руках судебный приказ, предписывавший Дэвису предстать перед большим жюри. Окружной прокурор отдал своим людям распоряжение предъявить этот судебный приказ обвиняемому и доставить его в город. В 10 часов утра Дэвису было предъявлено обвинение в тяжком убийстве, караемом смертной казнью, и он вновь был помещен в тюрьму, где и находился в течение всего следующего года.

Как и предполагалось, Фил Бэрлсон и Майк Гибсон тут же обратились в суд с иском "хабеас корпус акт" — незаконном содержании под стражей, и потребовали, чтобы прокурор представил доказательства, на основании которых их подзащитный был лишен права на освобождение под залог. Через четыре дня было назначено слушание этого дела в 213-м окружном суде под председательством судьи Тома Кейва. После того как он заслушает обе стороны, Кейву предстояло решить, есть ли основания предположить, что будущее жюри признает Дэвиса виновным и приговорит его к смертной казни. Если он убедится в том, что такие основания имеются, то должен будет вынести решение оставить обвиняемого под стражей без права на освобождение под залог. В ходе четырехдневного судебного разбирательства с показаниями выступили Бубба Гаврел и Присцилла (оба они сидели в креслах-каталках). И тот и другая заявили, что абсолютно уверены, что человеком в черном был Каллен. Обвинение не вызвало в суд Бев Басе: вероятно, хотело сохранить ее для основного судебного процесса. Защита тоже ее не вызывала, хотя Карри чувствовал, что рано или поздно адвокаты Дэвиса наверняка вытащат Бев Басе на место для дачи свидетельских показаний и попытаются найти изъяны в ее показаниях.

Вынужденный изложить существо доказательств обвинения, Карри с любопытством ожидал, что же предпримет защита: попытается ли доказать алиби или же будет настаивать на сумасшествии своего подзащитного. Но защита не сделала ни того, ни другого. Адвокаты Каллена Дэвиса намеревались держать Карри в неизвестности как можно дольше. А тем временем они вызвали в суд Уолтера Стриттматтера, главного консультанта "Кендэвис индастриз" по финансовым вопросам. Тот заявил, что освобождение Дэвиса под залог совершенно необходимо для успешного функционирования компании. Стриттматтер сообщил суду, что за Калленом числится долг на сумму 14 миллионов долларов. В связи с бракоразводным процессом и другими судебными делами все его авуары заморожены. Хотя у Дэвиса и имеются деньги "более чем в двадцати банках", продолжал Стриттматтер, они находятся там для того, чтобы обеспечивать займы, а потому не могут быть извлечены. Далее между Стриттматтером и Марвином Коллинсом произошел диалог, который показал, что для Каллена Дэвиса сумма залога, по-видимому, не имеет особого значения: нет такой суммы, которую он не смог бы внести тут же.

Вопрос: Если бы г-ну Дэвису пришлось немедленно внести залог наличными, какую сумму он мог бы внести?

Ответ: Надо проконсультироваться с банками.

Вопрос: Вы могли бы внести миллион?

Ответ: Уверен, что да.

Вопрос: А могли бы вы внести два миллиона, скажем, через неделю?

Ответ: Да, мог бы.

Коллинс попросил финансового эксперта дать приблизительную оценку активам "Кендэвис индастриз", но Стриттматтер, обращаясь к судье Кейву, ответил, что на основании судебного приказа ему запрещено касаться этой темы. Впервые в ходе этого утомительного разбирательства в зале раздался смех. Даже Каллен Дэвис позволил себе улыбнуться. Постановление суда, на которое ссылался Стриттматтер, было как нельзя кстати. Лишь за день до этого федеральный суд отклонил иск Билла Дэвиса на том основании, что "в ближайшее время данный вопрос будет урегулирован без судебного вмешательства". По ходатайству адвокатов Каллена федеральный судья наложил запрет на все Материалы предварительного разбирательства и предписал сторонам воздерживаться от разглашения данных ими показаний. Лишь такой ценой (и столь поздно) братьям Дэвис удалось, наконец, предотвратить дальнейшее разглашение семейных тайн. Хотя, возможно, это им только казалось: вскоре пронесся слух, что разрешение возникшего между тремя братьями спора повлечет за собой выплату 40 миллионов долларов наличными.

Защита вызвала еще нескольких свидетелей, включая Кена Дэвиса-младшего. Тима Карри разозлил Джон Холбрук, психиатр, который должен был освидетельствовать Каллена, но которому последний по совету адвокатов дал ранее отвод. Теперь, однако, выяснилось, что по их же рекомендации Холбрук все же обследовал Дэвиса и заявил на суде, что, по его мнению, нельзя ожидать, что в обозримом будущем Каллен Дэвис совершит насильственное преступление против кого бы то ни было.

27 августа судья Том Кейв отклонил ходатайство об освобождении Каллена Дэвиса под залог, не вдаваясь при этом ни в какие объяснения.

А между тем в конце лета 1976 года происходили и другие события. Семья Стэна Фарра предъявила Каллену Дэвису иск на 9 миллионов долларов. Бывшая жена Фарра — Карин Элизабет Фарр — тоже возбудила против него собственное судебное дело. Джек Уилборн также подал иск, требуя выплаты ему 325000 долларов за "неправомерное лишение жизни" его дочери. Учитывая тяжесть переживаемого им горя, это была удивительно скромная сумма, но, как объяснил Уилборн, разве восполнишь деньгами утрату Андрии? Пока Присцилла лежала в больнице, Ди Дэвис попала в автомобильную катастрофу и получила травму, а находившийся с ней в машине Брент Краз погиб. Тем временем Джо Майерс, бывший агент ФБР, собирал сведения о личной жизни Присциллы, однако его многочисленные вопросы в большинстве случаев так и остались без ответа. Вскоре его заменил Стив Самнер — молодой адвокат, работавший вместе с Филом Бэрлсоном.

Судьи во всем штате Техас были поражены и обескуражены известием о том, что их коллега Том Кейв постановил лишить Дэвиса права на освобождение под залог. Один из законодателей, предложивший в свое время формулировку нового закона о тяжком убийстве, караемом смертной казнью, сказал: "Но ведь назначение этого закона состояло в другом. Они ссылаются на какой-то судебный запрет, вынесенный всего-навсего гражданским судом по делу о разводе. А нарушение такого запрета мы вовсе не собирались интерпретировать как берглэри". Но Кейв толковал его именно так, и в течение нескольких месяцев его примеру последовали апелляционный суд штата Техас, окружной суд США, федеральный апелляционный суд и, наконец, два члена Верховного суда США. Таким образом, невероятная на первый взгляд теория Марвина Коллинса была поддержана судами всех инстанций. Защита наняла адвоката Сэма Дэша, участвовавшего в расследовании "уотергейтского дела", и попросила его поддержать ее апелляцию в Верховный суд, но и там теория Коллинса восторжествовала.

Был, однако, один адвокат, который не очень удивился, когда узнал, что апелляционный суд штата отклонил ходатайство об освобождении Каллена под залог. Этим адвокатом был Фил Бэрлсон, возглавлявший все увеличивавшуюся бригаду высокооплачиваемых защитников Каллена Дэвиса. Бэрлсон не только не удивился, это не вызвало у него и тени беспокойства. Один из лучших техасских адвокатов по уголовным делам, он знал из собственного опыта, что подобные дела ке проигрываются и не выигрываются на начальной стадии, когда производится всего лишь разведка боем.

Бэрлсон знал, что дело Каллена Дэвиса можно выиграть, лишь приложив всю свою энергию и мобилизовав максимум воображения. "Всякий раз, — говорил он, — когда у вас есть, казалось бы, стопроцентные очевидцы, знайте, что могут возникнуть трудности. Ваши сомнения могут развеяться лишь после того, как вы получите показания и проверите их. Об этом уже написаны целые тома. Судья Генри Кинг, например, У которого было меньше отмен вынесенных приговоров, чем у любого окружного судьи за всю историю Америки, любил повторять, что предпочитает, чтобы вина подсудимого была доказана с помощью улик, а не показаний очевидцев. Во-первых, человеческая память имеет свойство не удерживать все детали того или иного события. Во-вторых, вольно или невольно человек легко становится лжесвидетелем. Вы можете поклясться, что видели Грегори Пека на улицах Далласа, хотя он в то время находился в Лос-Анджелесе. Вам тогда просто показалось, что человек, шедший вам навстречу, был Грегори Пек".

Поэтому Бэрлсона не так волновали три очевидца, как вещественные доказательства (или их отсутствие). Он был уверен, что обвинение располагает большим количеством прямых улик, чем было предъявлено в ходе судебного разбирательства по вопросу о залоге, но какие это были улики, он не знал. Отпечатки пальцев? Окровавленная одежда? Клочки волос? Следы? Пистолет? Или, может быть, еще один очевидец, видевший обвиняемого около особняка в ту ночь?

"И в газетах ничего не было, — сетовал Бэрлсон. — Ни догадок, ни намеков. Мне это показалось довольно странным. Когда Каллена отпустили под залог, окружной прокурор запросил у нас копию отпечатков пальцев Дэвиса, на что он имел полное право. Мы поехали с Калленом в полицейский участок, чтобы снять отпечатки. Когда мы туда приехали, следователь Джим Слотер, проводивший расследование на месте преступления, очевидно, принял нас за детективов и, не подумав, выпалил: "А зачем вам еще и отпечатки? У вас же есть три очевидца!" Как раз в это время вошли настоящие детективы, которые быстренько выпроводили нас из комнаты. Вот тогда я впервые подумал: а может быть, у обвинения и нет больше никаких вещественных доказательств? Оно, видимо, рассчитывает, что выиграет дело на одних лишь очевидцах".

Очевидцы, конечно, были чрезвычайно важным фактором, особенно в глазах общественности. За всю историю Форт-Уэрта еще не было дела, столь оживленно обсуждавшегося всеми средствами массовой информации. Если судить по печати, радио и телевидению, ежедневно доводивших до сведения широкой публики все новые и новые детали, казалось, что Каллен уже практически осужден. Бэрлсон и Майк Гибсон ожидали, что в какой-то момент столь широкая огласка станет работать на них: может, например, объявиться свидетель, который подтвердит алиби Каллена. Пока, однако, хороших новостей не появлялось. Оба далласских адвоката пришли к заключению, что им ничего другого не остается, как только ждать. "Мы черпали информацию из прессы, — вспоминал Гибсон. — Каллену это очень не нравилось. Когда он читал, какие коленца выкидывала Присцилла, чувствовалось, что он едва сдерживается, чтобы не ответить, и нам приходилось все время повторять: "Каллен, пусть она порезвится в газетах. Мы же будем действовать в суде"".

Стив Самнер, юрист, возглавивший расследование, которое вела защита, раскапывал всевозможные сведения о личной жизни свидетелей и уже собрал кое-какую информацию, которая могла пригодиться позже. "Мы уже тогда могли использовать некоторые из имевшихся в нашем распоряжении сведений и повернуть общественное мнение в свою сторону, — говорил Бэрлсон. — Однако мы считали, что лучшей для нас стратегией было не предпринимать пока ничего и позволить обвинению немного порисоваться и почувствовать уверенность в себе". Адвокаты Каллена, конечно, признавали, что вся эта газетная шумиха до начала судебного процесса затруднит, а возможно, и вообще исключит вынесение ему оправдательного приговора, если суд состоится в Форт-Уэрте. Поэтому они хотели ходатайствовать перед судьей Кейвом о переносе дела в другой город. Прокурор, вероятно, выступит против, но в данном случае глазным препятствием для защиты был не прокурор и не судья Кейв, а сам Каллен. Он хотел, чтобы суд над ним состоялся именно в Форт-Уэрте. Даже настаивал на этом. Здесь жили люди, которые хорошо его знали. Присцилла же была для них чужой. В этом, конечно, была своя логика: Форт-Уэрт был родным городом для "Мид-континент", тысячи потенциальных присяжных работали в самой корпорации или в одной из ее дочерних компаний, а еще многие тысячи были либо Друзьями, либо родственниками служащих "Мид-континент".

Один юрист, не имевший отношения к процессу и считавший Каллена виновным, сказал так: "Если бы он убил лишь Стэна Фарра и Присциллу, ему бы дали за это медаль". Техасские юристы все еще находились под влиянием неписаного закона, гласившего, что муж может убить свою жену и ее любовника, особенно если он застанет их в собственном доме. Поэтому адвокаты Каллена были уверены, что прокурор построит обвинение на убийстве Андрии Уилборн. Но существовало множество способов отвлечь внимание суда от этого убийства.

Через некоторое время адвокаты Каллена внесли ходатайство о переносе суда в другой город, но потом взяли его обратно, еще до того как судья Кейв смог вынести соответствующее постановление.

Первоначально Том Кейв назначил суд на 11 октября. Однако в связи с рассмотрением ходатайства об освобождении обвиняемого под залог суд был вскоре перенесен на 21 февраля. Тем временем судья по семейным делам и разводам Джо Эйдсон вынес окончательное постановление и назначил дату слушания бракоразводного процесса на 17 января. Разумеется, никто, кроме самого Эйдсона, не верил, что процесс действительно состоится до завершения дела об убийстве.

Присцилла вновь перебралась в особняк и восстанавливала силы после полученного ранения. Она старалась войти в свою новую роль главного свидетеля на самом громком процессе об убийстве в Форт-Уэрте и справиться с возникшими в связи с этим трудностями. Большую часть времени она проводила теперь на своей огромной постели, беспрестанно названивая своим подругам — Джуди Маккрори, Кармен Томас и Линде Арнольд. Джуди подала на развод и теперь часто проводила свободные вечера и уикенды в особняке. Иногда Присцилла играла в "скрэббл"[10]Игра в слова наподобие кроссворда. — Прим. перев.
 с Ричем Сауэром — новым мужчиной в ее жизни (когда-то он вместе с Фарром играл в университетской баскетбольной команде). Внизу теперь постоянно дежурил охранник, а на стене в спальне Присциллы была смонтирована панель с лампочками, на которой сразу было видно, все ли двери и окна заперты. Кроме того, под подушкой она держала заряженный пистолет 32-го калибра. Спальня почти не изменилась. Только стены были увешаны десятками фотографий в рамках, на которых были изображены Стэн Фарр (этот добрый великан), Андрия, Ди, Джеки и, разумеется, сама Присцилла.

Присцилла редко теперь покидала спальню. Адвокаты, ведущие ее бракоразводный процесс, советовали ей "держаться подальше от улицы". Когда она все же отваживалась выйти погулять (а это всегда происходило поздно вечером и только в сопровождении телохранителя и близких друзей), то брала с собой посеребренный пистолет в специально сделанной для него кобуре, которая пристегивалась к ее правому сапожку. Вся ее жизнь за пределами спальни сводилась в основном к одному простому ритуалу: каждый вечер после захода солнца она спускалась вниз и включала систему, которая автоматически тут же опускала все шторы на окнах. Отгородившись таким образом от надвигающейся ночи, она как бы гарантировала себе полную безопасность.

Узнав, что из местного справочника высшего общества исключили ее имя (оставив, однако, имя Каллена), Присцилла рассмеялась. Ей, конечно, было наплевать, но где-то в глубине души она почуяла что-то недоброе. Группа "уважаемых граждан", включая наследника местной издательской компании Эймона Картера-младшего, крупного маклера Бейба Факуа и нескольких ведущих банкиров, обратилась с петицией освободить Каллена под залог. Это не был акт благотворительности или знак дружбы с их стороны — просто этого требовали интересы бизнеса. Все эти люди были кровно заинтересованы в благополучии человека, который владел многими миллионами долларов и который, даже находясь в тюрьме, все еще контролировал один из крупнейших в городе финансовых конгломератов. Впервые за всю его историю большинство завсегдатаев клуба "Колониал" заговорило вдруг о правах заключенных. А жена одного очень богатого и влиятельного бизнесмена даже позвонила как-то Присцилле по телефону и попросила ее "не впутывать Каллена во всю эту историю".

* * *

Каллена Дэвиса поместили в специально оборудованную камеру в центральной тюрьме города. В его распоряжении был цветной телевизор и целая батарея телефонов. Там он ежедневно проводил свои деловые совещания и именно там принял важнейшее для себя решение: включить в бригаду своих адвокатов Ричарда Хейнса — легендарного юриста из Хьюстона.

Хейнс заинтересовался делом Каллена Дэвиса еще до того, как был приглашен принять участие в его защите. Впервые об убийствах он услышал лишь несколько недель спустя на вечеринке членов Техасской коллегии адвокатов в Форт-Уэрте. "Я адвокат, работающий по найму, — сказал он тогда. — Я берусь не за все дела подряд, а только за те, которые меня интересуют и которые обещают приличное вознаграждение. К тому же в данном случае дело происходит в Техасе, в особняке стоимостью 6 миллионов долларов. Когда в телевизионных репортажах фигурирует человек с шестимиллионным состоянием, это уже само по себе интересно, не правда ли?" Хейнс был абсолютно уверен в том, что, имея в своем распоряжении достаточно времени и денег, он сможет выиграть любой судебный процесс, где бы он ни происходил. Так, например, он успешно защитил банду мотоциклистов, обвинявшихся в том, что они распяли на дереве преследовавшую их женщину; полицейских из Хьюстона, которые так избили ногами черного заключенного, что тот умер; спикера палаты представителей сената штата Техас и "великого дракона" ку-клукс-клана. Так что дело Каллена Дэвиса ничем особенным не выделялось, если не считать, конечно, его огромного состояния: это был самый богатый в Америке человек, когда-либо обвинявшийся в убийстве. Хейнсу нравилось представлять, что после его смерти на его надгробном камне будет помещена эпитафия: "Он запрашивал баснословные гонорары, но дело свое знал отлично".

С Калленом Дэвисом Хейнс встретился в конце сентября. Решение судьи Тома Кейва, запрещавшее освобождать Каллена под залог, было обжаловано в судах высшей инстанции. Обвиняемый тем временем уже четыре недели находился в тюрьме. Подача апелляционных жалоб отнимала массу времени, поэтому на подготовку к предварительным слушаниям оставалось всего два месяца. Некоторые наблюдатели считали, что, помимо этих объективных трудностей, защита столкнулась с проблемой своего рода соперничества. Ведь Бэрлсон тоже был в некотором роде знаменитостью. К тому же он возглавлял защиту уже в течение семи недель, и вот теперь в центре внимания вдруг оказался Хейнс. Сам Бэрлсон, однако, не видел здесь ничего особенного: ведь он сам рекомендовал обратиться за помощью к Хейнсу. Единственная трудность, признавался он, заключалась в том, что Хейнса необходимо было теперь подробно знакомить с уже проделанной работой.

Пока Хейнс, Бэрлсон и Майк Гибсон разрабатывали юридические аспекты защиты, молодой Стив Самнер прочесывал город, собирая всевозможные обрывки информации, проверяя полученные частным образом сведения и беседуя с потенциальными свидетелями. Имея в своем распоряжении пятерых следователей, работавших с полной нагрузкой, и от 15 до 20 тайных осведомителей, привлекавшихся к работе эпизодически, Самнер сумел незаметно проникнуть в подпольный мир наркоманов и торговцев наркотиками. Сведения, собранные им в течение первого месяца, особой радости не принесли. "Мы получали всевозможную информацию о злоупотреблениях наркотиками и происходивших в особняке оргиях, — говорил он, — но концов так и не могли отыскать. Нам не удалось найти ни одного человека, который согласился бы выступить с показаниями в суде". Адвокаты Каллена понимали, что, по сравнению с обвинением, они были поставлены в куда менее выгодное положение: прокурор мог вызвать в суд любого, кто, по его мнению, должен был давать показания перед тайным составом большого жюри, в то время как защита не могла заставить говорить никого.

Хотя количество фактов и всевозможных сведений продолжало увеличиваться и до начала предварительного слушания, то есть до декабря, оставалось менее двух недель, у защиты еще не было рабочей версии. Самнер разыскал водителя "скорой помощи", который согласился выступить в суде с заявлением о том, что Бубба Гаврел не смог сказать, кто в него стрелял, но все же сообразил, что надо избавиться от имевшейся у него марихуаны. К этому времени защита уже знала об аборте Бев Басе, а также о том, что по счету за него уплатила Присцилла и что обе женщины сговорились зарегистрировать Бев в больнице под именем ее сестры. Но только Каллен с его математическим умом сумел увязать все эти разрозненные факты с убийством.

За несколько дней до начала предварительного слушания Самнер спросил у Каллена, говорит ли ему что-нибудь имя Уильяма Таскера Рафнера. Тот ответил "нет".

— А Лэрри Майерс? Или Санди Гатри?

— И эти имена мне ни о чем не говорят, — сказал Каллен. — А в чем дело?

Самнер ответил, что пока не знает сам. На данной стадии это были лишь ни о чем не говорящие фамилии.

К тому времени, когда 20 декабря судья Том Кейв пригласил стороны на предварительное слушание дела, защита уже представила на рассмотрение суда 102 ходатайства. Среди свидетелей, вызванных защитой, была и Бев Басе. Ее засыпали целым градом вопросов, что казалось вполне естественным. Ни один из репортеров, освещавших ход слушаний, не придал особого значения вопросу Хейнса: "Подвергались ли вы каким-либо операциям за последние пять лет?" Бев пожала плечами и ответила: "У меня как-то вырвали зуб мудрости. Вот, пожалуй, и все". Хейнс был более чем доволен, когда ответ проскочил незамеченным. Тот факт, что Басе солгала и скрыла, что в сентябре 1975 года ей был сделан аборт, не должен был пока предаваться широкой огласке. Защите было важно занести это ложное показание в протокол. Хейнс хотел быть абсолютно уверенным в том, что какой-нибудь репортер не станет копаться в этом в поисках темы для своей статьи в утренней газете. Поэтому он сам подсказал заголовок для такой статьи. Беседуя с газетчиками в коридоре, он раскрыл им существо своей тактики. Невзначай, как бы оговорившись, он сказал, что в нужный момент "назовет имя настоящего убийцы".

Приближался Новый год, а поданное в октябре ходатайство о передаче дела в другой суд все еще не было рассмотрено. Оно было внесено просто так, на всякий случай, как средство, позволяющее защите просить о переносе назначенной судьей даты, но Кейв, конечно, об этом и не подозревал. Оглядываясь назад, можно предположить, что он был готов удовлетворить просьбу защиты, поскольку было очевидно, что любой судья в Форт-Уэрте, который должен будет решать судьбу такого человека, как Каллен Дэвис, окажется мягко говоря, в весьма незавидном положении. А участие в процессе Хейнса еще более усугубляло ситуацию. Судья и этот знаменитый хьюстонский адвокат уже скрестили шпаги по целому ряду вопросов, связанных с предварительным слушанием дела, но худшее, однако, было еще впереди. Уже сейчас было ясно, что перебранка между этими двумя юристами не сводилась к простым разногласиям в интерпретации закона — они просто невзлюбили друг друга. Хейнс пока еще не сформулировал тех многочисленных версий, которыми он забросает присяжных, но Кейв совсем не собирался позволить ему дурачить кого бы то ни было в суде, где он будет председательствовать. Когда защита официально взяла назад свое ходатайство о передаче дела в другой суд, Кейв очень расстроился.

К тому времени, когда 20 февраля начался отбор присяжных, Каллен Дэвис уже полгода находился в тюрьме. Хотя он и сидел в одиночной камере, одиноким себя он не чувствовал. Согласно тюремным записям, в течение ноября, декабря и января Дэвиса навещали 399 раз. Шериф Лон Эванс отрицал, что Карин Мастер было разрешено навещать своего возлюбленного, и всячески оправдывал частые визиты его коллег по работе. "В данном случае речь идет не о каком-то обыкновенном заключенном, а о человеке, которому принадлежат 83 компании, — говорил он. — К нему каждый день ходят люди и приносят то бумаги на подпись, то какие-то чертежи для просмотра. Это очень занятой человек".

Хотя отбор присяжных продолжался уже восемь недель, отобрано было всего восемь человек. Судья Кейв распорядился об изоляции присяжных, что означало, что, как только утверждалась кандидатура очередного присяжного, тот становился как бы "заключенным" округа Таррент (изолированные от общества присяжные пользовались еще меньшей свободой, чем сам подзащитный, которому по крайней мере разрешалось видеться со своими адвокатами и коллегами и свободно разговаривать по телефону). Изоляция жюри уже сама по себе представляет довольно сложную техническую проблему. Когда же одно его укомплектование продолжается четыре месяца, возникают дополнительные осложнения. 13 апреля — ровно через шесть недель после того, как был отобран первый присяжный, — все вдруг развалилось на части. Выяснилось, что "бикфордов шнур" тлел еще с 7 марта, когда Элизабет Пэнки — второй отобранный присяжный — попросила разрешения навестить своего тяжелобольного отца в Элмхерсте (штат Иллинойс) и Кейв согласился. Хотя Пэнки и отправилась к отцу в сопровождении судебного пристава, в его отсутствие она все же сделала несколько телефонных звонков, что запрещалось законом. Кейв узнал, что во время по меньшей мере одного телефонного разговора она обсуждала с кем-то дело Каллена Дэвиса, хотя сама Пэнки отрицала это. Кейв чувствовал, что попал в весьма щекотливое положение. Поскольку никто из оставшихся семи присяжных не знал о телефонном разговоре Пэнки, многие юристы считали, что Кейв мог просто отвергнуть ее кандидатуру и продолжить отбор присяжных. Но Кейв не был уверен, что он вправе так поступить. Поэтому он в судебном заседании официально заявил, что сегодня же вечером изучит соответствующие прецеденты.

На следующее утро Кейв пришел в суд с экземпляром уголовного кодекса штата Техас. Обращаясь к притихшему залу, он зачитал положение, касающееся рассмотрения дел с участием присяжных, которое гласило, что в том случае, "если один из присяжных обсуждал с кем-либо данное дело", назначается новое судебное разбирательство.

Суровым, чуть дрожащим голосом Кейв затем сказал: "Таким образом, суд со всей определенностью считает своим долгом объявить о том, что в данном случае была допущена ошибка, исключающая возможность дальнейшего судебного разбирательства".

Заявление Кейва произвело эффект разорвавшейся бомбы. Шутка ли: три недели предварительного следствия и восемь недель отбора присяжных! И вот теперь все летит к черту! Хейнсу показалось даже, что Кейв с радостью ухватился за возможность спихнуть с себя дело Дэвиса. Уже за пределами суда Хейнс сделал несколько заявлений. В частности, в беседе с журналистами он сказал: "Главный итог всего этого состоит в том, что теперь Каллен Дэвис лишился возможности получить оправдательный приговор, на который имеет полное право". Такой поворот событий, по его мнению, лишь еще раз подтвердил, что выдвинутое прокурором обвинение против его подзащитного было настолько слабым и неподготовленным, что следствию просто необходимо дополнительное время. На это Тим Карри заметил: "Мы были, есть и будем готовы вести это дело!" Присцилла тоже сделала несколько заявлений. "Защите не за что ухватиться, поэтому она будет делать все, чтобы только оттянуть время, — сказала она. И добавила с некоторой грустью: — Она оттягивает и тот день, когда я снова оживу".

На этой стадии Тому Кейву уже не нужно было дожидаться, пока кто-то официально внесет предложение о передаче дела в другой суд. Теперь он мог сделать это сам. Он пришел к заключению, что в данных условиях суд просто не может проходить в округе Таррент, и подыскивал другой город в штате Техас, как можно дальше от своего округа.

Адвокаты Каллена вновь вернулись к вопросу об освобождении своего подзащитного под залог. Сделать это было очень трудно (если вообще возможно), поскольку два члена Верховного суда уже отклонили соответствующее ходатайство. Защите нужны были новые доказательства, которые заставили бы судью Кейва самого вернуться к вопросу о залоге.

Как раз в это время Стив Самнер и нашел Дэвида Маккрори (а может быть, и наоборот). Как бы там ни было, старый приятель Каллена по бильярду встретился с его адвокатами и рассказал им несколько прелюбопытнейших историй. На следующее утро те внесли ходатайство о проведении нового судебного заседания по вопросу об освобождении их подзащитного под залог и представили объемистый документ, состоявший из 113 страниц, в котором утверждалось, что торговец наркотиками по фамилии Уильям Таскер Рафнер "однажды угрожал убить всех" в особняке. К этому Документу прилагался аффидевит[11]Письменное показание под присягой. — Прим. перев.
 Дэвида Маккрори.

Написанный на 9 страницах документ читался как обвинительный акт средневековой инквизиции. Присцилле Дэвис вменялось в вину совершение целого ряда безнравственных поступков. Назывался и соучастник — некий У. Т. Рафнер. Рассказ Маккрори начинался с поездки в Бостон. "Присцилла и У. Т. Рафнер, — говорилось в аффидевите, — привезли туда кокаин, марихуану и всевозможные таблетки. Я сам видел, как, находясь в Бостоне, Присцилла Дэвис и У. Т. Рафнер принимали кокаин, марихуану и таблетки". По словам Маккрори, Рафнер сказал ему, "что собирается пристрастить Присциллу к наркотикам, чтобы сделать из нее "постоянную клиентку"". Маккрори вспомнил и о других случаях употребления наркотиков, а также о буйных вакханалиях на берегу озера спустя несколько месяцев после его возвращения в Форт-Уэрт. "Присцилла рассказывала мне, что приглашала на некоторые вечеринки у озера и у себя дома и Ди [свою дочь]".

После того как Каллен выехал из особняка, говорилось далее в аффидевите, в дом въехал Рафнер и еще несколько торговцев наркотиками. Маккрори назвал "Лэрри Майерса, его девушку по имени Санди и других людей", имен которых он уже не помнил. Присцилла якобы сказала Маккрори, что все они "сбывали наркотики из дома Каллена". Маккрори утверждал, что видел, как во время устраиваемых в особняке вечеринок гости употребляли наркотики: героин, кокаин и ЛСД: "Я сам видел, как Присцилла Дэвис принимала кокаин и героин". Одновременно, говорилось в документе, Присцилла много пила и принимала противозачаточные таблетки.

Затем Маккрори описал, как закончился роман между Присциллой и Рафнером. "Я видел, как У. Т. Рафнер взял какое-то большое растение в горшке и бросил его в ванну. Оттуда выскочила Присцилла и закричала: "Вышвырните отсюда этого подонка!" Я подошел к Рафнеру и попытался его как-то урезонить. Но он выхватил пистолет (мне показалось, это был пистолет 36-го калибра), направил его мне в живот и сказал, что убьет меня. Я спокойно ответил: "Ты этого не сделаешь. Если бы ты действительно хотел меня убить, ты давно бы уже спустил курок. Поэтому опусти-ка лучше свой пистолет". Он послушался. В тот же вечер Рафнер отрезал голову игрушечному медвежонку, которого ему подарила Присцилла, выпотрошил его и разбросал содержимое по всей комнате. Чуть позже я слышал, как Рафнер грозился пристрелить Присциллу Дэвис. В другой раз он угрожал смертью всем троим: Присцилле, Джуди и мне. Мне кажется, что именно в тот вечер между Присциллой Дэвис и У. Т. Рафнером произошел окончательный разрыв".

Далее Маккрори подошел к роковой ночи 2 августа 1976 года. В тот день Присцилла, Стэн Фарр и другие гости ужинали и выпивали в доме Маккрори. "У меня в тот вечер болела голова, — вспомнил он, — поэтому я много не пил". Он также вспомнил, что Присцилла предложила ему таблетку перкодана. Разломив ее на четыре части, он принял одну часть, а три оставшиеся вернул обратно. Он видел, как в тот вечер Присцилла несколько раз принимала перкодан. Она, казалось, "очень нервничала". Здесь Маккрори добавил: "Я в жизни не видел, чтобы она находилась в таком напряжении".

Примерно в половине второго ночи, продолжал Маккрори, позвонила Кармен Томас и сообщила, что в Присциллу кто-то стрелял. Дэвид и Джуди тут же бросились в больницу. По словам Маккрори, выбрав момент, когда в палате, где лежала Присцилла, никого не было, он вошел туда и заговорил с нею.

"В тот момент, — говорилось далее в аффидевите, — мне было просто любопытно узнать, что же все-таки произошло. Я знал, что в особняке шла торговля наркотиками и что Присцилла Дэвис к ним пристрастилась. Вот почему я предположил, что все эти убийства имеют отношение к какой-то сделке, связанной с наркотиками. Я спросил у Присциллы, что случилось, и та ответила: "Не вздумай проболтаться". Я снова спросил: "Что ты этим хочешь сказать?" Присцилла ответила: "У тебя появился единственный шанс в жизни. Если ты будешь держать язык за зубами, тебе больше не придется думать о деньгах до конца своей жизни… Когда все это кончится, у меня будет минимум 10 миллионов. А ты сам знаешь, что это такое"".

Судя по обилию информации, изложенной в аффидевите, в течение последующих двух суток Дэвиду Маккрори пришлось немало побегать. Он случайно столкнулся с Бев Басе, которая якобы сказала ему: "Не знаю, кто был настоящим убийцей, но там, во дворике [когда обе женщины бегством спасались от смерти], Присцилла сказала мне, что это был Каллен". Маккрори вспомнил, что в другой раз он встретился с Басе, когда та навещала в больнице Буббу Гаврела, где оба они репетировали версию, которую должны были излагать полиции. Бубба якобы сказал: "Я успел увидеть только вспышку. Я не видел даже фигуры стрелявшего". И чуть позже добавил: "Если бы сейчас в этой комнате появился Каллен Дэвис, я все равно не узнал бы его — ведь видел я его только издали".

Если бы Хейнс нанял для этого целую бригаду голливудских сценаристов, он все равно не получил бы такого сценария, какой написал для него Дэвид Маккрори. Было тут, однако, одно неприятное обстоятельство: Маккрори забыл подписать свои показания. "Он не подписался потому, — объяснял Хейнс, — что дал эти показания рано утром, когда все нотариальные конторы еще были закрыты. А на следующее утро мы его никак не могли разыскать". Хейнс и Бэрлсон сознательно решили пойти на риск, предъявив судье Кейву неподписанный аффидевит, а также документ на 113 страницах с ходатайством о проведении нового судебного заседания по вопросу об освобождении Каллена Дэвиса под залог. "Мне казалось, — говорил потом Хейнс, — что эти новые, хотя и неподписанные, показания давали нам возможность вернуться к вопросу о залоге. Мы просто пришли к судье и сказали, что все вышеизложенное нам действительно рассказал этот человек, хотя он и не подписался под своими показаниями".

Адвокат не смог разыскать Маккрори по той простой причине, что в это самое время тот находился в кабинете у окружного прокурора и давал новые письменные показания под присягой, пункт за пунктом опровергая все, что показал ранее в аффидевите, представленном защитой. На сей раз, однако, он не забыл его подписать. Когда судья Кейв сравнил эти два документа, он был так разгневан, что обвинил Хейнса и Бэрлсона в оскорблении суда. Если у него еще и оставались хоть какие-то сомнения в целесообразности передачи дела в другой суд, то теперь вопрос для него был решен окончательно. Все свое время Кейв посвятил теперь подысканию другого города, где можно было бы провести суд на Калленом Дэвисом. Он связался с несколькими судьями, но те ответили, что и слышать не хотят о том, чтобы разбирать столь сложное и запутанное дело.

Тогда Кейв подумал: а не подойдет ли для этого Амарилло — город, находящийся на окраине штата Техас, более чем в 550 км к северо-западу от Форт-Уэрта? Этот город был совершенно отрезан от внешнего мира, а его жители, пожалуй, даже не причисляли себя к техасцам. Переговорив кое с кем по телефону, судья Кейв быстро принял решение перенести дело в Амарилло, а судебное разбирательство назначить на 27 июня 1977 года.

 

Часть II. Мультимиллионер обвиняется в убийстве

Тим Карри вовсе не пытался успокоить себя и своих коллег, когда стал превозносить преимущества Амарилло и утверждать, что "это лучшее место в Америке для проведения подобного процесса". Он был уверен, что местные жители вряд ли спасуют перед богатством Каллена Дэвиса. И меньше всех, конечно, испугается судья Джордж Доулен, до этого в течение длительного времени работавший прокурором. Хотя поначалу тот и упирался, Карри (правда, не без помощи их общего друга Тома Кэртиса, прокурора округа Поттер) все же уговорил его взяться за это дело.

Потомок энергичных и набожных людей, поселившихся в этой части Техаса, Доулен в течение десяти лет был прокурором в соседнем округе Рэндалл. Его считали человеком справедливым и высококвалифицированным. "Судья-ковбой с головой бостонца", — говорили о нем. Доулен был глубоко убежден в том, что лица, нарушающие нормы, установленные обществом, должны караться по всей строгости закона. Обвинение требовало смертного приговора для Каллена Дэвиса, а было известно, что Доулен уже не раз выступал в защиту права суда выносить смертный приговор. В прошлом он уже председательствовал на трех процессах по такого рода делам: в одном случае подсудимый обвинялся в убийстве владельца ювелирного магазина во время вооруженного ограбления, в другом — бывший полицейский из Амарилло обвинялся в похищении и убийстве дочери бывшего члена палаты представителей в конгрессе штата Техас, а в третьем — уголовник-рецидивист обвинялся в убийстве служащего одного из магазинов во время ограбления. Все трое были признаны виновными и приговорены к смертной казни.

В то время как обвинение охотно вступало в разговоры, которые велись спокойным, уверенным тоном победителей, защита хранила почти полное молчание. Но очень скоро она собиралась наверстать упущенное. Хейнс уже направил своих людей для сбора информации на месте и создавал группу специалистов, чтобы тайно воздействовать на общественное мнение, укомплектовывая ее людьми, о существовании которых ни в Амарилло, ни в большинстве других городов Америки и не подозревали. Каллен Дэвис уже почти год находился под арестом, но столь длительная отсрочка процесса была как раз на руку защите. "Мы уже давно, — говорил Стив Самнер, — были готовы к суду, но за последние несколько недель нам удалось собрать невероятное количество новой информации". Никто из окружения защиты не делал каких-либо публичных заявлений или намеков относительно характера этой информации, хотя Хейнс время от времени и подбрасывал репортерам пищу для размышлений. Он, например, повторил то, что уже говорил в Форт-Уэрте: защита назовет имя настоящего убийцы и докажет невиновность Каллена Дэвиса. Никто, разумеется, не говорил этого вслух, но защита была чрезвычайно довольна тем, что теперь имеет дело не с судьей Томом Кейвом, а с Доуленом. Взаимоотношения между Хейнсом и Кейвом были и без того натянутыми, а когда защита представила суду так называемый "аффидевит" Дэвида Маккрори, в котором утверждалось, будто Присцилла закрывала глаза на торговлю наркотиками и "свободную любовь" у себя в особняке, наладить их было уже невозможно.

Кое-кто считал, что Хейнс применил "грязный прием", чтобы заставить Кейва перенести суд в другой город. Но сам он хорошо понимал, что это был рискованный шаг. Ведь могло получиться, что защита попадет из огня да в полымя. Пока, однако, отсрочка суда ничем не грозила адвокатам Каллена. Наоборот, она дала им возможность укрепить свои позиции. Хейнс уже сформулировал основные направления своей защиты. Он предполагал "обнажить перед судом настоящее лицо Присциллы Дэвис". Как к этому отнесется Джордж Доулен, он еще не знал, но в том, что такая стратегия потерпела бы полный провал в суде под председательством Тома Кейва, он не сомневался.

Не теряя времени, Хейнс сразу же решил подвергнуть Доулена испытанию. В первый день предварительного слушания он обратился с ходатайством позволить ему "в приватном порядке" допросить нескольких свидетелей в помещении суда. Доулен не разрешил допрашивать Присциллу, но удовлетворил просьбу защиты побеседовать с глазу на глаз с Маккрори, хотя прокурор и выступил с резким протестом, заявив, что Маккрори — свидетель, которому "верить нельзя". Сначала Хейнс показал Маккрори аффидевит, который был подписан тем в кабинете окружного прокурора, и спросил, не хочет ли он воспользоваться предоставившейся возможностью и внести туда кое-какие изменения. Маккрори сделал несколько незначительных поправок. Затем Хейнс извлек свой собственный аффидевит Маккрори (точнее, лжеаффидевит) и заставил того подробно обсудить его с ним пункт за пунктом. После каждого инкриминирующего утверждения, записанного в документе, Хейнс спрашивал: "Говорили вы мне это или нет?" Маккрори всякий раз ссылался на 5-ю поправку[12]Согласно 5-й поправке к конституции США, лица, вызванные в суд в качестве свидетелей, имеют право отказываться от дачи показаний, которые могут быть использованы против них. — Прим. перев.
 и воздерживался от ответа. Этого было маловато, но Хейнс теперь был уверен, что ему все нее удалось, так сказать, "просунуть ногу в дверь". Он пока не спрашивал Доулена, будет ли Маккрори вызван в суд для дачи показаний перед присяжными, но разведку все же произвел. Хейнс еще и сам не знал, захочет ли он вызвать того в качестве свидетеля, но на всякий случай подготовил для этого почву.

Вслед за Хейнсом в Амарилло прибыла целая армия репортеров, фотокорреспондентов и художников[13]Почти во всех американских судах пользоваться фотоаппаратами и кинокамерами воспрещается, поэтому в зал суда допускаются только художники, которые на месте делают наброски. — Прим. перев.
. Именно этого Доулен опасался больше всего, но теперь, когда все эти люди были уже здесь, он решил смириться и попробовать хоть как-то ими воспользоваться. "Хейнс — поразительная личность", — вынужден был признать Доулен. Репутация этого адвоката была ему известна. Но одно дело слышать о человеке, а другое — самому наблюдать, как он работает. Выступая стоя, как какой-нибудь заправский актер, читающий Шекспира, Хейнс выдвигал сложные и почти безупречные по форме аргументы и всегда был готов подкрепить их массой юридических справок. На второй день предварительного слушания защита внесла почти 200 всевозможных ходатайств, начиная с просьбы изолировать присяжных (что Доулен и без того намеревался сделать) и кончая требованием объявить законы штата, предусматривающие смертную казнь, противоречащими конституции.

В Амарилло Хейнс не пользовался широкой известностью, но это можно было легко поправить. В городе с населением 150 тысяч человек лучше всего это можно было сделать с помощью слухов, поэтому защита занялась подбором подходящих людей для их распространения.

Неожиданно полезным в этом отношении оказался Рей Хадсон, отец Карин Мастер. Он жил в Амарилло уже много лет и обзавелся прекрасными связями с местными бизнесменами и политическими деятелями. Защита решила вписать Рея Хадсона в свою платежную ведомость (он должен был получить в общей сложности 45 тысяч долларов) и нанять его в качестве местного консультанта, хотя Каллен относился к нему скорее как к "сиделке при Карин, которую надо было как-то поддерживать морально". Каллен предоставил своим адвокатам полное право распоряжаться деньгами по собственному усмотрению. По мнению Хейнса, защите следовало получать копию протокола каждого судебного заседания. Это было неслыханное расточительство, так как копия одной страницы протокола стоила 4,25 Доллара, а его объем мог доходить до 200–300 страниц ежедневно. Однако это должно было помочь защите при проведении перекрестного допроса, а также вынудить обвинение принять вызов и тоже увеличить свои Расходы. Хейнс рассудил правильно: как только налогоплательщики узнают, во что им обходится суд над Калленом Дэвисом, общественное мнение тут же будет восстановлено против обвинения.

27 июня судья Доулен пригласил в суд около 150 кандидатов в присяжные заседатели. Как и ожидалось, он разрешил опрашивать их персонально, ограничив продолжительность каждого собеседования. По решению судьи каждая сторона могла 15 раз воспользоваться правом на отвод кандидата, как на конкретном основании, так и без всяких оснований. Доулен не исключал возможности, что защита воспользуется своим правом все 15 раз и попросит увеличить количество предоставленных ей отводов. Такова была традиционная уловка адвокатов, иногда приносившая им пользу (особенно при обжаловании приговора), поэтому судья заранее для себя решил, что если любая из сторон попросит увеличить количество отводов, то он возражать не будет.

Первые несколько кандидатов были отклонены самим Доуленом, поскольку они признались в предвзятом отношении к данному делу либо заявили, что являются противниками смертной казни. Среди 150 кандидатов было лишь несколько черных, да и те были отклонены из-за своего отношения к смертной казни. Местные юристы знали из собственного опыта, что большинство черных выступало против смертной казни.

После двух дней опроса удалось отобрать первого присяжного. Им оказалась Мэрилин Кей Хейссли, бывшая послушница, продававшая теперь фотоаппаратуру в универсальном магазине. Мэрилин никогда раньше присяжным не была. Она сама никогда не была жертвой преступления и не была знакома ни с кем, кто пострадал бы от какого-либо преступника. Еще через три дня был отобран второй присяжный по имени Джеймс Уоткинс. Его тут же отправили в центральную гостиницу "Икзекьютив-инн", где все присяжные должны были жить в полной изоляции. Уоткинс работал старшим клерком в компании "Пэнхендл фрут". С женой он развелся и детей не имел. В ходе интервью он признался, что как-то пытался устроиться на работу в полицейское управление Амарилло. Обычно в таких случаях защита использовала свое право на один из отводов, чтобы не допустить в состав присяжных человека, желавшего стать полицейским. Однако это был особый случай. Третьим присяжным стал Карл Пра. Он родился в Мюнхене и проживал в Амарилло уже десять лет, работая агентом авиакомпании "Бранифф эрлайнс". Л. Б. Пендлтон, работавший в ремонтной мастерской местной телефонной компании, стал четвертым присяжным. Для отбора только этих четверых понадобилось почти две недели, поэтому Доулен принял решение ограничить продолжительность опроса кандидата каждой из сторон 45 минутами. Но это создало лишь дополнительные трудности. Теперь, объяснял впоследствии Доулен, каждая сторона стала использовать отведенное ей время полностью. Таким образом, чтобы пропустить только одного кандидата, требовалось целых полтора часа. За день в лучшем случае удавалось опросить пять-шесть кандидатов.

Защита сознательно тянула время: оно уже и так работало на нее, а в будущем фактор времени должен был стать еще важнее. Правда, было отобрано лишь четверо присяжных, а у нее в запасе оставалось всего десять отводов.

Защита выделила уже 30 тысяч долларов на исследование, целью которого было определить, какой именно тип людей больше всего подходит для роли присяжных в процессе над Калленом Дэвисом. Хейнс был уверен в необходимости подобрать такой состав присяжных, которые не были бы предубеждены против Дэвиса из-за его огромного состояния. Нужно было подыскать таких людей, считал он, которые могли бы мыслить непредвзято, понимали значение абстрактного понятия "разумное сомнение" и сумели безболезненно перенести длительный период изоляции. Поскольку уже в самом начале судебного процесса обвинение явно собиралось вызвать всех трех очевидцев для дачи показаний перед присяжными, защита хотела отобрать таких кандидатов, которые могли бы воздержаться от принятия окончательного решения до тех пор, пока не выслушают показания всех сторон. Далласский психиатр Джон Холбрук, руководивший исследованием, подсчитал, что оно увеличит шансы защиты на подбор нужного состава жюри на 5-10 процентов.

Хотя изучением различных направлений защиты Каллена Дэвиса занимались уже 12 адвокатов, Хейнс Решил, что следует привлечь к этому по крайней мере еще двоих. Защите нужен был хорошо известный в Амарилло юрист, который находился бы в зале суда с одной лишь целью — не допустить, чтобы создавалось впечатление, будто туда прибыла целая армия высокооплачиваемых адвокатов из большого города, чтобы околпачить простодушных жителей округа Поттер. Кроме того, ей нужен был еще один адвокат, который работал бы "за кулисами", наводя справки о кандидатах в присяжные и давая им соответствующую оценку. Это было особенно важно, поскольку Хейнс знал, что обвинение произведет лишь поверхностное ознакомление с такими кандидатами, проверив указанные в списке фамилии лишь по местным справочникам и полицейским досье, то есть сделает обычную проверку. В этом случае защита получала не только стратегическое, по и психологическое преимущество. Хейнс с удовлетворением наблюдал, как вытягивались лица обвинителей, когда он неожиданно поворачивался к очередному кандидату в присяжные и спрашивал: "Кстати, г-жа Джонс, а как чувствует себя ваш дядюшка после удаления грыжи?" Если к тому же ему удавалось блефовать и сохранять каменное выражение лица, то это порой заставляло само обвинение расходовать свой лимит на отвод тех кандидатур, об отстранении которых Хейнс и не мечтал.

Для тщательного изучения и оценки всех кандидатур защита наняла Хью Расселла, местного адвоката, пользовавшегося известностью. Этот высокий, обходительный и толковый парень хорошо знал здешнюю публику. Его работа заключалась в том, чтобы как можно незаметней использовать имевшиеся у него связи и узнавать, чем живет каждый из кандидатов. Прекрасным источником информации были главы корпораций и руководители отделов персонала.

В первоначальном списке, представленном за несколько недель до начала отбора присяжных, содержалось 640 кандидатур, так что у Расселла дел было невпроворот. С помощью компьютера и секретарей он составил списки фамилий в алфавитном порядке, отпечатал их в десятках экземпляров и роздал своим друзьям и знакомым (главным образом юристам и государственным служащим, которые по роду своей деятельности знали очень многих). Расселла интересовали не только факты, но и всякого рода мнения и суждения, которые могли бы оказаться полезными защите.

Копии этих списков были также розданы знакомым Каллена Дэвиса в Форт-Уэрте. Те опросили сотни, а может быть, и тысячи служащих корпорации "Кендэвис индастриз", пытаясь выяснить, известно ли им что-нибудь хотя бы об одном человеке из списка. Были разысканы и тщательно изучены старые (20-летней давности) справочники о жителях Амарилло с одной лишь целью — выяснить, кто куда переехал, на какую работу поступил, сколько раз менял место работы, женат или разведен, имеет ли детей, кто из его близких умер, хорошо ли у него идут дела. Иными словами, была поставлена цель как можно глубже и подробнее изучить, как и чем живут люди, которым, возможно, предстоит судить Каллена Дэвиса. В своей конторе Расселл повесил большую карту города, на которой отметил разноцветными булавками адреса всех кандидатов. "Я хотел знать, — объяснял он, — где они все живут. Как я и предполагал, некоторые районы города были представлены лучше других. Ведь Амарилло населен в основном представителями среднего класса, и процент цветных здесь весьма невелик. Состав присяжных в таком городе должен быть достаточно однородным. Поэтому можно было смело утверждать, что любой состав будет включать в себя людей примерно одинакового социального происхождения".

27 июня, когда первоначальный список кандидатов в присяжные сократился до 150 человек, Расселл обновил имевшиеся у него сведения и развернул бурную деятельность. Частные детективы фотографировали дома будущих присяжных и записывали, в каком состоянии находится то или иное строение, его примерную стоимость, количество и марки стоявших там автомашин, содержание всевозможных надписей и наклеек на бамперах, то есть все, что могло бы указать на принадлежность кандидата к той или иной группе или категории населения. При этом расспрашивались соседи, родственники, лечащие врачи, адвокаты, парикмахеры и даже разносчики газет. Специально нанятые люди по нескольку раз в день приходили в приемную окружного прокурора, чтобы проверить, кто из кандидатов просил о самоотводе, чтобы его можно было потом вычеркнуть из списка.

"Мы искали таких присяжных, — говорил Расселл, — каких обычно подбирает прокурор. Людей добропорядочных, благоразумных, в принципе консервативных, которые не только не испытывали бы никаких симпатий к Присцилле, но, напротив, отнеслись бы к ней с отвращением. Мы хотели исключить всяких маньяков или людей с камнем за пазухой. Вот почему любая, даже самая незначительная информация могла оказаться чрезвычайно важной и дать нам ощутимый перевес над обвинением. В принципе мы хотели заставить обвинение начать с нуля".

Как только очередной кандидат в присяжные усаживался на свое место, чтобы ответить на вопросы сторон, Хейнс, Фил Бэрлсон и Майк Гибсон тут же заглядывали в досье. Расселл постоянно вносил туда все новую и новую информацию. Это давало защите выигрыш во времени, что в некоторых случаях имело для нее решающее значение. Так, например, незадолго до того, как в суд должен был явиться весьма преуспевающий бизнесмен, защита узнала, что недавно тот до полусмерти избил свою жену. "Непредсказуем", — заключил Бэрлсон. Он уже собрался воспользоваться своим правом на отвод, как получил дополнительную информацию о том, что этот человек в беседе со своим приятелем сказал, что очень хочет войти в состав присяжных, поскольку испытывает внутреннюю потребность "повесить этого подонка". Бэрлсон вздохнул с облегчением: теперь, если он умело поставит вопрос, этот кандидат сам признается в своей предвзятости и тем самым потеряет право на включение в состав присяжных.

В этом толстом досье была информация и о таких кандидатах, которые, казалось, были специально отобраны для этого дела. В таких случаях Хейнс сидел с непроницаемым лицом и молил бога, чтобы обвинение не вычеркнуло их из списка, хотя, как это ни странно, оно само, видимо, подыскивало точно таких же кандидатов, что и защита. Одним из них была Элма Миллер — 64-летняя женщина, которая часто ходила в церковь и активно участвовала в работе местной организации герлскаутов, ассоциации родителей и учителей и общества садоводов-любителей. Уж кому-кому, а ей-то вряд ли понравится Каллен Дэвис. Но вместе с тем можно было смело утверждать, что ей вряд ли придется по душе и то, что она услышит о Присцилле. Элма Миллер стала пятым присяжным. Шестым был назван Р. К. Хаббард, бывший морской офицер, работавший с несколькими группами христианской молодежи.

Защите понравилась также и Бетти Фокс Блэр. Эта 50-летняя женщина была человеком с волевым характером. Она уже давно развелась с мужем и сама воспитала двух дочерей. Работая машинисткой, она прекрасно зарекомендовала себя. Хью Расселл уже много лет знал эту женщину и теперь всячески расхваливал ее. Были все основания полагать, что Бетти здраво и непредвзято отнесется ко всему, кроме наркотиков и "свободной любви", и что она может оказаться очень полезным присяжным. Обвинение тоже поддержало ее кандидатуру, и 18 июля Бетти стала седьмым присяжным.

Порой казалось, что обвинение действует вопреки всякому здравому смыслу. Оно, по-видимому, совсем не отдавало себе отчета в том, что ранее оправдывавшая себя практика могла оказаться совершенно непригодной в данном конкретном случае. Защита стремилась включить в состав присяжных решительно настроенных граждан, а обвинение вычеркивало их из списка как раз потому, что, на его взгляд, они были настроены недостаточно решительно.

По мере того как лимит отводов у той и другой стороны сокращался, все ближе надвигался момент, когда выбор присяжных должен был делаться по простому наитию. Так, например, Расселл высказал предположение, что один из кандидатов в присяжные хорошо справится со своими обязанностями лишь на том основании, что тот любит играть на бегах. В Техасе это запрещено законом, поэтому всякий раз, когда искушение брало верх, он отправлялся в соседний Штат Нью-Мексико. По мнению Расселла, это подтверждало, что этот кандидат вряд ли автоматически примет сторону судебных властей штата. В то же время его репутация добропорядочного гражданина была безупречна. В конечном итоге он был утвержден, как, впрочем, и другой кандидат, который был оставлен в списке лишь потому, что был под башмаком у своей жены и поэтому с радостью хватался за любую возможность подольше не видеть супруги.

Ко 2 августа, то есть ровно через год после трагических событий в доме № 4200 на Мокингберд, были отобраны еще двое присяжных: Уолтер Ли Джонс, техник по радарным установкам Федерального управления авиации, и Майк Джислер, работавший на металлургическом заводе компании "Белл геликоптер".

Самой трудной оказалась кандидатура Фреди Томпсона, ковбоя, работавшего на ранчо местного богача Стэнли Марша. Впервые о Каллене Дэвисе и сенсационных убийствах в Форт-Уэрте он услышал только в суде. Уже после того, как он занял место на скамье для будущих присяжных, Фредди узнал, что дело связано с убийством 12-летней девочки. У него самого была 12-летняя дочь, которую он боготворил. "Двенадцатилетняя дочь — это прекрасно!" — сказал он Хейнсу во время интервью. На вопрос, сможет ли он в таком случае оставаться справедливым и непредвзятым, Фредди ответил, что не знает. Все рассмеялись, когда на вопрос, в чем состоит его хобби, тот ответил: "Пожалуй, больше всего я люблю пить пиво". После этого Фредди был совершенно уверен, что его отпустят с богом и он сможет снова вернуться к себе на ранчо. Но отбор присяжных и так уже сильно затянулся: их опрос продолжался уже более пяти недель. Фредди был 118-м из опрошенных кандидатов. Обе стороны исчерпали почти все свои отводы. Когда, наконец, до него дошло, что с ним вовсе не шутят, что его собираются запереть с одиннадцатью незнакомыми ему людьми неизвестно на какой срок и что в конечном итоге им предстоит решать судьбу человека, который может с потрохами купить тысячу таких, как они, Фредди попытался улизнуть. Судебный пристав, однако, схватил его за руку и зачитал закон, который обязывал его присутствовать на всех заседаниях суда. В течение последующих 105 дней Фредди Томпсон практически не проронил ни слова.

9 августа Гилберт Кеннеди, набожный христианин, 21 год проработавший простым почтальоном, стал одиннадцатым присяжным. Через неделю Льюис Айала, электрик в возрасте 31 года, родившийся в Хуаресе (Мексика), был назван двенадцатым, и последним присяжным. Каллен Дэвис, к тому времени просидевший в тюрьме уже почти целый год, впервые за эти долгие месяцы улыбнулся. Состав присяжных его вполне удовлетворял, как, впрочем, и всех остальных. Ни одна из сторон так до конца и не исчерпала всех своих отводов. Жюри включало девять мужчин и трех женщин в возрасте от 26 до 64 лет. Трое из них были католиками, трое баптистами, трое методистами, один приверженец церкви мормонов, один протестант и один неверующий. В своем большинстве это были люди работающие, привыкшие выслушивать распоряжения и повиноваться.

Если Хью Расселл был приглашен, чтобы помочь защите отобрать нужных, на ее взгляд, присяжных, то его местный коллега Ди Миллер был включен в бригаду, чтобы все время напоминать присяжным, кто здесь плохой, а кто хороший. Пожалуй, трудно было найти в Амарилло адвоката, который справился бы с возложенной на него миссией лучше. Все 12 присяжных либо лично были с ним знакомы, либо много о нем слышали. В течение последующих пяти месяцев его обязанностью было сидеть за столом защиты поближе к Каллену Дэвису. За это Ди Миллер получил потом самый крупный в своей жизни гонорар.

Ди Миллер занимался еще и тем, что приглашал своих иногородних коллег на ленчи, заседания местной ассоциации юристов, банкеты, устраиваемые по случаю очередной победы местной студенческой баскетбольной команды, вечеринки в загородных клубах — то есть туда, где можно было познакомиться с влиятельными в Амарилло людьми. Он устраивал игры в гольф и заботился о том, чтобы во всевозможных благотворительных мероприятиях Каллен Дэвис был представлен подобающим образом. Со временем Ричард Хейнс, Фил Бэрлсон и другие из их компании стали восприниматься в Амарилло как полноправные члены местного общества. Все это было не только шагом, рассчитанным на расположение к себе местной публики, но и методом, с помощью которого приезжие адвокаты могли прощупать царившие в городе настроения и построить на этом свою дальнейшую игру. Молено было предположить, что вынесение приговора сведется, так сказать, к спору между "ними" и "нами". Перед Миллером как раз и была поставлена задача постараться сделать так, чтобы понятие "мы" включало в себя и Каллена Дэвиса с его адвокатами. Если все другие адвокаты будут действовать строго в соответствии с планом, то Присцилла станет порочным воплощением понятия "они". Тогда защита и обвинение поменяются своими обычными ролями: первая будет ассоциироваться с существующим истэблишментом, а последнее будет рассматриваться как некая чуждая сила.

Прежде чем приступить к допросу свидетелей, судье Доулену предстояло еще одно дело: вынести решение по ходатайствам каждой из сторон — а таких у него накопилось уже несколько сотен.

Обвинение знало, что адвокаты Каллена уже вызвали в суд нескольких свидетелей, которые собирались рассказать о злоупотреблениях наркотиками, оргиях и актах насилия в особняке. Вот почему оно внесло ходатайство, в соответствии с которым защита, прежде чем эти свидетели будут допрошены в присутствии присяжных, должна была доказать, что их показания имеют отношение к делу. Судья удовлетворил это ходатайство и распорядился, чтобы защита ссылалась на злоупотребления наркотиками, половые извращения и все другие "конкретные акты недостойного поведения" лишь в том случае, если имеющие к ним отношение лица уже были признаны виновными в совершении преступлений. Во всех других случаях эти ссылки должны рассматриваться судом без присяжных. Доулен, однако, не запретил вообще снимать такие показания, оставив за собой право принимать решение в каждом конкретном случае, по мере того как тот или иной вопрос будет непосредственно затрагиваться в суде. Он также удовлетворил ходатайство обвинения о запрещении называть друзей Присциллы "наркоманами", "любителями уколоться", "торговцами наркотиками", "проститутками", а также употреблять другие оскорбительные эпитеты, если только это не будет подкреплено фактами. "Если они сами в этом не признаются, — сказал Хейнс с улыбкой, — мы их так называть не станем. Мы предоставим это кому-нибудь другому. Мы не собираемся кого-то оскорблять. Мы просто знаем, что некоторые свидетели обвинения именно так и называли других свидетелей обвинения". Обвинение также попросило Доулена запретить всякие ссылки на взаимоотношения между Присциллой и Рафнером и ограничить вопросы, касающиеся ее поведения. Доулен, однако, отказался удовлетворить эти ходатайства, сказав, что сам будет принимать решение в каждом конкретном случае.

Защита вновь внесла ходатайство об освобождении Каллена Дэвиса под залог. Несмотря на то что добрая дюжина окружных штатных и федеральных судей уже отклонили такое ходатайство, Доулен обещал рассмотреть новые факты и пересмотреть вынесенное по этому вопросу постановление суда, даже вопреки тому, что право выносить окончательное решение по всем вопросам, касающимся освобождения Каллена под залог, оставалось за судьей Томом Кейвом. В большинстве своем новые факты были связаны с показаниями Буббы Гаврела. Они включали в себя заявления трех полицейских из Форт-Уэрта, находившихся в ту ночь на месте преступления, которые утверждали, что Гаврел не мог назвать имя и фамилию стрелявшего в него человека. Защита представила также аффидевит Томми Джордена, который лежал с Гаврелом в одной палате. Джорден теперь утверждал, будто слышал, как Гаврел сказал своему отцу, что не знает, кто в него стрелял, на что тот ответил: "Послушай, это был Кал-леи. Эта девушка [Бев Басе] велела сказать, что в тебя стрелял Каллен, так что, если кто-нибудь будет тебя об этом спрашивать, ты так и говори".

Ни одно из этих новых обстоятельств особого впечатления на Джо Шэннона не произвело. Он и так знал, что Гаврел — самый ненадежный очевидец: всем было известно, что до событий той ночи этот молодой человек видел Каллена Дэвиса лишь мельком два или три раза, да и то в полутемных барах. Кроме того, возбужденное им против Дэвиса судебное дело о компенсации в размере 13 миллионов долларов, разумеется, отнюдь не способствовало укреплению его репутации как правдивого и беспристрастного свидетеля. Но все равно у обвинения оставалось еще два, казалось бы, абсолютно надежных свидетеля. Шэннон считал немыслимым, что Джордж Доулен может осмелиться вопреки решению двух членов Верховного суда освободить Каллена Дэвиса сейчас, когда дело вступило в решающую фазу. Поэтому в тот поздний час 19 августа Шэннон пришел к судье Доулену вовсе не для выяснения этого вопроса. "Ему просто хотелось узнать, что думал судья по поводу состава присяжных, которых они только что отобрали. Трудно описать изумление и даже потрясение Шэннона, когда он услышал, как тот сказал: "С вашими доказательствами не добиться смертного приговора, и отобранный вами состав присяжных его не вынесет".

На следующее утро, когда Тим Карри обратился к присяжным со вступительным словом, обвинение старалось держать себя уверенно, но у Шэннона появилось неприятное ощущение, будто где-то в самом начале предварительного следствия они совершили непоправимую ошибку. Он и прежде чувствовал, что было бы лучше предъявить Каллену обвинение в обычном тяжком убийстве, так как понимал, что вряд ли найдутся присяжные, которые решатся вынести Дэвису смертный приговор. Если Доулен знал, как поведут себя добропорядочные граждане Амарилло, так же хорошо, как и обвинение (а оно просто заставило себя поверить в то, что присяжные поведут себя так, как ему этого хотелось), то можно было смело утверждать, что дела обвинения обстояли далеко неблестяще. Настаивая на предъявлении подсудимому обвинения в тяжком убийстве, караемом смертной казнью, обвинение уже дало защите определенные преимущества при выборе присяжных. Шэннон внимательно слушал, как Тим Карри излагал суть дела и впервые за все это время указал присяжным мотивы преступления. Карри сообщил им о том, что суд по делам о разводе постановил увеличить выплачиваемое Присцилле пособие с 3500 до 5000 долларов в месяц, а также взыскать еще 52000 долларов на покрытие текущих расходов. "Мы уверены, — продолжал он, — что факты подтвердят, что подсудимый узнал об этом постановлении в полдень 2 августа, то есть в день убийства". В ту ночь Дэвис отправился в особняк с целью убить Присциллу, продолжал Карри, и когда он выполнил свою ужасную миссию, Андрия Уилборн и Стэн Фарр были мертвы, а Присцилла и Гэс Гаврел серьезно ранены. Хотя очевидцев убийства Андрии Уилборн нет, обвинение все же намерено доказать, что она была убита тем же оружием, из которого убили Фарра и ранили остальных. Все так просто, подумал Шэннон. Налицо и обвиняемый, доведенный до отчаяния и крайне разгневанный результатами последнего разбирательства по своему делу о разводе, и три очевидца, и одинаковые пули. Можно было предположить, что адвокаты Каллена попытаются построить свою защиту на алиби, но Шэннон сомневался, что такое имелось. Карри потребовалось менее получаса, чтобы ознакомить присяжных с существом дела. Он все еще был уверен, что они правильно построили свое обвинение, но Шэннон никак не мог отделаться от мысли, что где-то они все же допустили ошибку. Во всяком случае ясно было одно: сам Доулен считал, что состав жюри был отобран обвинением неудачно.

А уже через час Шэннон понял окончательно, что обвинение действительно оказалось в весьма неприятном для себя положении. Доулен неожиданно удовлетворил ходатайство защиты об освобождении их подопечного под залог. Адвокаты внесли 1650000 долларов в чеках, удостоверенных в банках Форт-Уэрта и Амарилло, после чего Каллен Дэвис на некоторое время снова оказался на свободе. На стоянке для автомобилей перед зданием суда округа Поттер собралось множество телекорреспондентов и газетчиков, буквально набросившихся на Каллена, когда тот вышел из тюрьмы и направился к своему "кадиллаку". Он держал в руках портативный цветной телевизор и широко улыбался. Рядом с ним шла Карин Мастер, которая тоже улыбалась и радостно помахивала рукой перед телекамерами. Два сына Каллена от его первого брака прилетели из Далласа, чтобы разделить с отцом его радость. Каллен заявил репортерам, что больше всего ему сейчас хочется "поболтать с детьми, съесть огромный бифштекс, увидеться со служащими своей корпорации в округе Поттер и хорошенько поспать в свежей постели". Дэвис знал, что уже в следующий понедельник, когда начнется заслушивание свидетельских показаний, судья Кейв отменит это решение и прикажет ему вернуться тюрьму. Сейчас, однако, он хотел только одного — вкусить свободу и испытать радость победы.

В воскресенье 21 августа, когда Каллен находился с семьей, друзьями и адвокатами в гостинице "Хилтон", в международный аэропорт в Амарилло прибыла Присцилла. Главная свидетельница обвинения лишь временно покинула больницу св. Иосифа в Форт-Уэрте. Она взяла с собой письмо от лечащих врачей, в котором говорилось, что через несколько недель ей, по всей вероятности, придется отправиться в Питтсбург и сделать там сложнейшую операцию в связи с повреждением нерва при ранении. Присцилла была бледна, но настроена весьма решительно. Больше года она ждала дня, когда сможет рассказать о случившемся перед судом присяжных, и вот теперь этот день наступил. Через несколько минут она уже была в том же "Хилтоне". Впервые с момента их разрыва летом 1974 года Каллен и Присцилла провели ночь под одной крышей.

* * *

Еще задолго до того, как Джордж Доулен открыл первое заседание суда в полдень в понедельник, все 52 места в зале были уже заняты, а множество людей толпилось еще и в длинном коридоре. Большинство из них составляли женщины. Все они были любительницами дешевых представлений, а тут вдруг подвернулся случай собственными глазами увидеть кое-что настоящее.

— Вы только посмотрите на нее! — воскликнула одна из них.

— Но я же ничего не вижу! В чем она?

— Зато я все вижу! Уже по одному наряду видно, что во всем виновата она.

Суд, разумеется, не собирался устанавливать, виновна Присцилла в чем-то или не виновна, да это, кстати, меньше всего волновало и собравшихся женщин. Большинство из них уже давно усвоили, что именно такие, как Присцилла Дэвис, повинны во всех напастях рода человеческого. Все это выглядело несколько странным, поскольку на данном этапе они не знали о Присцилле ровным счетом ничего, если не считать того немногого, что им удалось услышать или прочитать два месяца назад, когда та приезжала в Амарилло на предварительное слушание. Никто уже не помнил, что она тогда говорила, но зато всем очень хорошо запомнилось, во что она была одета. На ней тогда был очень дорогой наряд с множеством белоснежных кружевных оборок и маленький золотой крестик, беспомощно болтавшийся на ее силиконовой груди. Женщины, хлынувшие тогда в зал суда, инстинктивно пришли к выводу, что Присцилла — женщина без стыда и совести. Но их возмущению поистине не было предела, когда они прочитали в газетах сообщение одного местного репортера, в котором говорилось о том, как он случайно столкнулся с Присциллой в отеле "Хилтон", когда та шла по коридору с Библией в руках. Уже через несколько месяцев после окончания суда Хью Расселл сказал: "Мне кажется, что вид Присциллы с Библией и золотым крестиком больше всего оскорбил местное общество. В Амарилло очень много по-настоящему религиозных людей, которые были этим просто возмущены. Многие из кандидатов в присяжные говорили об этом во время отбора. Они считали ее обманщицей, спекулирующей на Библии".

Но этот репортер из Амарилло умолчал о том, что Присцилла приехала в их город, прихватив с собой еще и чемодан (это заметили, когда она перебиралась из одного номера в другой). Не сообщил он также и о том, что на ней был тот самый золотой крестик, который был найден у нее в сумочке сразу же после ранения 2 августа. Ни одна теле- или фотокамера, ни одна пара любопытных глаз так и не зафиксировала ту жестокую боль, которую Присцилла продолжала испытывать и тогда, когда зеваки набрасывались на нее, как хищники на свою жертву (врачи ввели ей в спину катетер, через который поступало лекарство, обезболивавшее нервные окончания, поврежденные пулей).

Толпе зевак, однако, пришлось немного подождать: в понедельник первым в качестве свидетеля обвинение решило вызвать не Присциллу, а судью Джо Эйдсона. Его показания должны были указать на мотивы преступления. Обвинение очень быстро установило, что в День убийств Эйдсон сообщил Каллену Дэвису неприятную новость. После этого право задавать вопросы свидетелю было предоставлено Ричарду Хейнсу.

Хейнс быстро подошел к месту дачи свидетельских показаний и зачитал Эйдсону список из десяти фамилий. Тот сказал, что ни одного из названных лиц не знает. Хейнс улыбнулся и заметил, что тому должно быть стыдно, поскольку были зачитаны фамилии десяти мужчин и женщин (многие из них уже имели судимость), которые жили в доме № 4200 на Мокингберд как раз в то время, когда Каллен и Присцилла разводились. В данный момент, однако, Хейнса интересовал лишь человек по имени Стэнфорд Фарр. Это имя, по-видимому, ни о чем не говорило судье Эйдсону, поэтому Хейнс пояснил: "Этот человек тоже жил в указанном доме. Она [Присцилла] покупала ему все — от ковбойских сапог до автомобиля — и оплачивала его расходы. Это что, обстоятельства, которые требуют увеличить размер алиментов?"

Эйдсон ответил, что ничего не знал о существовании Стэна Фарра, но даже если бы и знал, то все равно "это его право — либо увеличить размер пособия, либо оставить прежнюю сумму, либо вообще отменить его выплату".

— Вы могли бы отменить дальнейшую выплату алиментов женщине, которая содержит другого мужчину, на том основании, что при создавшихся обстоятельствах она не имеет на это права? — спросил Хейнс, приставив ладонь к уху, словно ждал от свидетеля очень тихого ответа.

— Это вполне могло бы быть таким основанием, — признался Эйдсон.

После перекрестного допроса свидетеля Джо Шэннон тут же отреагировал на выпад Хейнса и спросил Эйдсона, знал ли тот, что Дэвис жил тогда с Карин Мастер.

Шэннон: Вы не помните, говорил ли вам Дэвис, что часть средств из общей собственности он расходовал на содержание Карин Мастер?

Эйдсон: Нет, не помню.

Вопрос: Вы не помните, говорил ли он вам, что часть средств из общей собственности он расходовал на содержание детей Карин Мастер?

Ответ: Нет, не помню.

Эйдсон, однако, хорошо помнил, что Дэвис был одним из главных владельцев корпорации "Кендэвис индастриз"- империи, включавшей в себя 83 компании.

Вопрос: Вы не помните, каков был чистый доход "Кендэвис индастриз" после уплаты всех налогов в 1975 году?

Ответ: Кажется, 57 миллионов долларов.

— Цифру 57 миллионов вы все же смогли запомнить, — упрекнул его Хейнс.

— Такая цифра, знаете ли, впечатляет, — тут же отрезал Эйдсон.

Шэннон задал ему вопрос о судебном приказе, запрещавшем Каллену Дэвису появляться в доме № 4200 на Мокингберд. Это нужно было для того, чтобы утверждать затем, что, войдя вопреки запрету в особняк с намерением убить свою жену, Дэвис тем самым совершил также и берглэри.

Шэннон: Как вы считаете, 2 и 3 августа 1976 года кто имел большее право на владение домом № 4200 на Мокингберд, Присцилла или обвиняемый Томас Каллен Дэвис?

(Фил Бэрлсон тут же заявил протест, но судья Доулен отклонил его.)

Эйдсон: Присцилла.

Эйдсон и Присцилла столкнулись в коридоре, когда та направлялась в зал суда для дачи показаний, однако судья, по-видимому, не заметил ее. Наверное, он был единственным, кто не обратил на нее внимания, потому что с появлением улыбающейся Присциллы коридор загалдел, как птичий двор во время кормежки.

Джо Шэннон несколько раз говорил Присцилле, в каком наряде ей следовало появляться в суде. "Наденьте что-нибудь такое, в чем можно было бы пойти в церковь", — советовал он. Шэннон не хотел, конечно, чтобы его главная свидетельница явилась с косичками и в переднике, но он также не хотел, чтобы ее увидели с глубоким вырезом — непременным атрибутом ее одежды. Присцилла послушалась совета и истратила 25 тысяч долларов на новый гардероб. Купленные ею туалеты были с высокими воротниками-стойками, удлиненными силуэтами и множеством кружев и лент. Шэннон осмотрел и одобрил его. "Конечно, своей жене я не рекомендовал бы надеть все это, — рассказывал он потом, — но мне показалось, что вещи подобраны со вкусом". Одно обстоятельство все же удивило Шэннона: на протяжении всех одиннадцати Дней, пока Присцилла давала показания, он ни разу не видел, чтобы какую-то вещь та надевала дважды.

Хейнс ожидал, что со стороны обвинения Присциллу будет допрашивать Джо Шэннон. Можно было с уверенностью предсказать, что тот представит все случившееся в самом драматическом свете, поскольку из всех юристов в бригаде Тима Карри Шэннон был самым большим мастером разыгрывать спектакли. Однако вопреки всем ожиданиям Тим Карри сам решил допросить Присциллу. Хейнс не без интереса наблюдал за тем, как тот умело направлял ее рассказ в нужное русло, задавая вопросы спокойным, чуть приглушенным тоном.

Карри сразу же заставил Присциллу признаться, что покойный Стэн Фарр был ее любовником. Больше того, в тот период, когда Присцилла дожидалась суда по делу о разводе с Калленом Дэвисом, Фарр жил с нею в особняке. Не было никакого смысла что-то здесь утаивать, поскольку Хейнс уже и так все это установил во время перекрестного допроса Эйдсона.

Когда Карри попросил Присциллу рассказать о трех ее браках и о детях, та вся задрожала. Еще до суда Джо Шэннон не раз предупреждал ее: "Говорите только правду. На некоторые вопросы отвечать будет трудно, но вы все равно должны собраться с силами и говорить всю правду". Именно это и пыталась все время делать Присцилла, но теперь она вдруг почувствовала, что следующий вопрос будет касаться Андрии. Одно упоминание ее имени вызывало у нее слезы.

Вопрос: У вас были еще дети [помимо Ди и Джеки Уилборн]?

Ответ: Да.

Вопрос: Как звали другого вашего ребенка?

Ответ: Андрия Ли Уилборн.

Вопрос: Сколько ей было лет?

Ответ: Двенадцать.

После этого Карри осторожно подвел Присциллу к событиям ночи со 2 на 3 августа. Она рассказала, как оставила тогда Андрию дома одну, а сама отправилась со Стэном Фарром в гости к своим близким друзьям, отмечавшим день рождения и годовщину свадьбы. Присцилла заперла запасную дверь и включила электронную систему сигнализации. Когда примерно в полночь они вернулись домой, дверь была все еще заперта, но по горевшему внутри особняка свету она догадалась, что сигнализация отключена. Карри осторожно задавал вопрос за вопросом, и Присцилла рассказала, как увидела кровавый отпечаток ладони, позвала Фарра и как с изумлением увидела Каллена, выходившего из прачечной. Сказав "привет", он выстрелил ей прямо в грудь. Она рассказала затем, как Каллен стал бороться с Фарром и как потом встал у ног ее любовника и два раза выстрелил в него. Затем она рассказала, как пыталась убежать, как Каллен гнался за ней, как она умоляла о пощаде, как к особняку подъехали Бев Басе и Бубба Гаврел и как она воспользовалась этим, чтобы скрыться. Словом, Присцилла еще раз повторила всю историю, как уже не раз делала до этого. Карри был доволен: сколько бы Присцилла ни рассказывала о случившемся, она всякий раз повторяла в точности все подробности. Она повторяла даже жесты и плакала в одних и тех же местах, когда рассказывала об особенно тяжелых моментах. "Первоклассная свидетельница", — подумал Карри.

Хейнс же думал, что Присцилла слишком уж хорошая свидетельница, и поэтому неоднократно протестовал против ее попыток выйти за рамки поставленного вопроса и дать излишне пространный ответ. Когда наступила его очередь задавать вопросы, он, отыскивая слабые места в показаниях Присциллы, неоднократно спрашивал, не могла бы та вспомнить, сколько раз "репетировала" свой рассказ с обвинителями, и при этом все время ссылался на "ее версию" убийства. Присцилла в конце концов не выдержала и, когда он снова сказал ей об этом, с возмущением заявила: "Вы все время говорите о какой-то "моей версии", поэтому я еще раз повторяю: все действительно произошло именно так, как я сказала".

В конце дня Каллен стал прогуливаться по залу суда и беседовать с репортерами (как он делал это потом не однажды). Он старался убедить их в том, что слезы Присциллы так же фальшивы, как и вся ее история. При этом он спрашивал: "Разве вы когда-нибудь видели, чтобы человек мог по желанию то плакать, то не плакать, словно вызвать слезы для него — все равно что открыть кран с водой?"

Утром на третий день Карри закончил допрос свидетельницы и передал ее Хейнсу. Тот отнюдь не собирался тратить время на всякого рода любезности. Ведь что бы ни думали о Присцилле присяжные и публика в зале до суда, то, что она рассказала, произвело на них сильное впечатление. Всю свою защиту Хейнс построил на дискредитации ее как женщины и как свидетельницы. В течение последующей недели он добился своего. И даже больше.

Представив в качестве вещественных доказательств фотографии трех стаканов, обнаруженных на месте преступления, адвокат снова заговорил о своем списке "привидений", давая этим понять, что наличие трех стаканов свидетельствовало о том, что между девятью вечера и полночью Андрия в особняке была не одна. Он спросил Присциллу о системе сигнализации и об ограблении, случившемся за несколько месяцев до убийства. Затем он задал ей еще несколько вопросов, чтобы доказать присутствующим, что после выезда Каллена ключи от особняка могли находиться в руках нескольких человек. Сначала Присцилла утверждала, что ключи от входной двери были только у нее, Фарра, Ди Дэвис и двух служанок. Однако позже она призналась, что иногда эти ключи могли быть у нескольких ее гостей, временно проживавших в особняке. Но, добавила Присцилла, это было до того, как она сменила замки. Именно этого и добивался Хейнс. Теперь Присцилла уже не могла не признать обоснованность представленного им списка загадочных "привидений". В этом списке значились У. Т. Рафнер, исполнитель песен в стиле "кантри" Делберт Макклинтон и его жена Донна, Джэн Скэрлок, Санди Гатри Майерс и ее муж Лэрри Майкл Майерс — в то время уже осужденный преступник. Присцилла призналась, что каждый из них в свое время жил в особняке в течение нескольких недель, а иногда и нескольких месяцев. В последующие дни список пополнился новыми "привидениями", но пока Хейнс ограничился лишь четырьмя, пытаясь подвергнуть сомнению правильность опознания Присциллой Каллена Дэвиса.

Вопрос: Это был Хорас Коупленд?

Ответ: Нет, это был Каллен Дэвис.

Вопрос: Это был Роберт Даунинг?

Ответ: Кто? Нет, не он.

Вопрос: А вы знаете Роберта Даунинга?

Ответ: Нет.

Вопрос: Это был Дэвид Хэк?

Ответ: Нет.

Вопрос: А Дэвида Хэка вы знаете?

Ответ: Да, знаю.

Вопрос: Когда последний раз вы видели Дэвида Хэка до 2 августа 1976 года?

Ответ: Я уже не помню.

Присяжные уже слышали фамилию "Рафнер", но Дэвид Хэк или Роберт Даунинг упоминались впервые. В ходе дальнейшего разбирательства эти фамилии отошли на второй план, однако Хорас Коупленд, которого застрелили в его же квартире в Форт-Уэрте за несколько недель до этого, стал впоследствии центральной фигурой на этом процессе. Защита намеревалась выдвинуть предположение, что Стэн Фарр и Коупленд незадолго до убийства последнего были участниками сделки, связанной с торговлей наркотиками. Сделка не состоялась, и Коупленд пригрозил убить Фарра. В данный момент, однако, Хейнс хотел привлечь внимание присяжных к другому "привидению"- жуликоватому мотогонщику У. Т. Рафнеру. Они о нем уже слышали, но пока не знали, что тот переехал в особняк сразу же после выезда из него Каллена и примерно в то же время, когда попался на наркотиках. Теперь пришел час показать этого Рафнера присяжным, что Хейнс и сделал, причем самым драматическим образом. Он извлек из своих бумаг своего рода наглядное пособие — фотографию, которую хотел представить в качестве вещественного доказательства.

Фотография размером с плакат была отпечатана на тончайшей, почти прозрачной бумаге. Хейнс неторопливо подошел к судье и развернул ее для его обозрения. Но держал ее он так, чтобы лампы дневного света в зале суда ярко ее освещали и чтобы присяжные могли прекрасно видеть изображение с обратной стороны. Не успел он развернуть фотографию, как все четыре обвинителя вскочили со своих стульев. "Но ведь с обратной стороны все видно! — запротестовал Тим Карри. — Он [Хейнс] специально все это подстроил!" Хейнс стал клясться, что все вышло случайно, но ухмылка на его лице говорила об обратном. Во время предварительной дачи показаний без присяжных Присцилла сказала, что ей эта фотография незнакома, и на этом основании судья Доулен отказался признать ее в качестве вещественного доказательства. Но теперь цель была достигнута. Все присяжные и даже публика в самом конце зала прекрасно видели, что это была цветная увеличенная фотография Рафнера и Присциллы. Присцилла была в очень открытом лифе без спинки с завязками на шее и спине и в брюках в обтяжку с поясом ниже талии, Рафнер же был совершенно голым. Они стояли обнявшись. Доулен приказал наклеить картон с обратной стороны фотографии и лишь после этого разрешил Хейнсу продолжать допрос свидетельницы.

Присцилла повторила, что видит эту фотографию впервые и что считает ее фальшивкой, специально сфабрикованной, чтобы опорочить ее. Хейнс отверг такое заявление и спросил:

— Вы видели когда-нибудь, чтобы У. Т. Рафнер, находясь в обществе других людей, разгуливал нагим?

— Что-то не могу припомнить, — ответила Присцилла.

— Вы никогда не видели, чтобы Рафнер дурачился в голом виде? Вы узнаете в человеке, изображенном на фотографии, У. Т. Рафнера?

— Постойте, — ответила Присцилла, снова бросив внимательный взгляд на фото. — Кажется, его лицо мне знакомо.

Хейнс повернулся к судье Доулену и сказал:

— Мне трудно поверить, что человек, хоть один раз видевший Рафнера в таком виде, мог бы забыть это.

— Мне тоже, — выпалила Присцилла. — Именно так думаю и я.

Присяжные прыснули от смеха.

Чуть позже защита пыталась предъявить в качестве вещественных доказательств еще две компрометирующие фотографии. Изображение не было четким, к тому же две человеческие фигуры были обращены к объективу спинами. Но все же на снимках можно было различить, что это совершенно голые мужчина и женщина, резвящиеся на мелководье в каком-то озере. Хейнс пытался связать эти фотографии с вылазкой Присциллы, Рафнера и их друзей на "Пикник Уилли Нельсона" 4 июля 1974 года, то есть за несколько недель до того, как Присцилла и Каллен разъехались. Судья Доулен и на этот раз отказался рассматривать эти фотографии в качестве вещественных доказательств, но это не помешало Хейнсу продолжить серию вопросов, цель которых состояла в том, чтобы показать, что Присцилла была знакома с Рафнером еще до ее размолвки с Калленом.

"Верно ли, что вы знали У. Т. Рафнера еще до разрыва с Томасом Калленом Дэвисом?" — спросил Хейнс. Присцилла ответила утвердительно. "Верно ли, что вы стали с ним встречаться еще до этого?" Присцилла сказала, что несколько раз виделась с ним.

Заявляя протест, Джо Шэннон вновь почувствовал, как где-то в его душу закралось сомнение в правдивости ответов Присциллы — главной фигуры обвинения, единственного свидетеля, который мог бы связать воедино все странные события, происшедшие в ночь со 2 на 3 августа. Он вдруг подумал, что она-то как раз и может оказаться самым слабым звеном. Ранее Присцилла заверила обвинение, что вначале ее связь с Рафнером была чисто платонической и оставалась такой еще долгое время после разрыва с Калленом. Теперь, однако, Шэннон уже не был в этом уверен. Защита продолжала раскапывать факты, касавшиеся поездки на "Пикник Уилли Нельсона". Если Присцилла действительно поехала туда в качестве заботливой мамаши, сопровождавшей свою дочурку Ди и ее несовершеннолетних друзей, то как тогда она сможет объяснить происхождение всех этих фотографий с голыми людьми? Хейнсу пока не было разрешено показать их присяжным, но Шэннон был уверен, что тот еще не раз попытается это сделать. Он был убежден в том, что рано или поздно защита обязательно постарается разыскать свидетеля, который скажет, что тоже находился там в это время, и признает подлинность фотографий, после чего они в конце концов станут вещественными доказательствами. Рано или поздно защита начнет задавать ей вопросы о поездке вместе с Рафнером в гости к Маккрори в Бостон. Рано или поздно ее уличат во лжи и здесь. Недаром Шэннон много раз повторял, чтобы Присцилла говорила только правду. "Если когда-либо в своей жизни вы вели себя недостойно, — наставлял он ее, — наберитесь смелости и признайтесь во всем. Просто скажите: "Ну хорошо, черт возьми, я действительно так поступила". Ошибки прощаются, а ложь — никогда". Шэннона больше волновало не то, что могут подумать об этом присяжные, а то, к чему могут в конечном счете привести показания Присциллы. Ведь свидетель, сознательно дающий ложные показания, автоматически открывает путь к так называемому "косвенному отводу свидетеля". Защита может опровергнуть показания свидетеля или потребовать его отвода лишь в том случае, когда речь идет о моментах, имеющих прямое отношение к делу, но не по косвенным или второстепенным вопросам (если, конечно, такой свидетель не дает при этом ложных показаний).

Присцилла считала, что ее личная жизнь никоим образом не связана с существом рассматриваемого дела: убийством Андрии Уилборн. Обвинение было с ней полностью согласно. Согласен был и судья Джо Доулен — но так было лишь до этого момента. Сейчас он уже позволил защите коснуться таких вопросов, причастность которых к делу вызывала сомнение. Поэтому, если Присцилла будет продолжать давать ложные показания или даже вводить присяжных в заблуждение, защите будет разрешено докапываться до всех самых мерзких деталей. Согласно прежним показаниям Присциллы, она была едва знакома с У. Т. Рафнером. Сейчас, однако, возникла реальная угроза того, что суд разрешит защите косвенно показать, насколько близко они были знакомы в действительности.

На четвертый день допроса свидетелей Хейнс решил приступить к выяснению некоторых обстоятельств пристрастия Присциллы к наркотикам. На судебном заседании без присяжных он сообщил, что в течение нескольких последних лет Присцилла употребляла ЛСД, кокаин, героин и марихуану, и попросил судью дать ему разрешение задать ей в этой связи несколько вопросов. Обвинение заявило категорический протест, однако Доулен сказал, что в отсутствие присяжных защита может задавать свидетельнице такие вопросы. Хейнс начал с кокаина. Присцилла сказала, что этот наркотик не употребляла никогда.

Вопрос: Разве вы так никогда и не попробовали его? Вы никогда не нюхали какой-нибудь белый порошок, не зная, что это такое?

Ответ: Я ничего не делаю только потому, что это считается модным.

Вопрос: Вы когда-нибудь употребляли ЛСД?

Ответ: Нет.

Вопрос: Вы когда-нибудь нюхали героин?

Ответ: Нет.

Вопрос: Употребляли героин?

Ответ: Нет.

Вопрос: А как насчет других наркотиков?

Ответ: Я глотала пилюли, чтобы похудеть.

Вопрос: Вы когда-нибудь употребляли марихуану?

Ответ: Один раз пробовала. Когда была подростком.

Когда Хейнс стал задавать и другие вопросы, помощник окружного прокурора заявил протест на том основании, что все они, на его взгляд, направлены на то, чтобы занести показания свидетельницы в протокол, а "завтра явиться в суд с какой-нибудь мелкой неточностью, обнаруженной в ходе тщательного изучения копии протокола". Хейнс ответил на это, что намерен представить "объективные доказательства того, что правдивость показаний данной свидетельницы весьма сомнительна".

Когда присяжные вернулись в зал заседаний, Хейнс стал расспрашивать Присциллу о том, как она принимала предписанный врачами перкодан. При этом он хотел найти подтверждение своему предположению, что употребление этого препарата могло негативно сказаться на ее способности восстановить в памяти все события ночи со 2 на 3 августа. Присцилла сказала, что впервые стала употреблять перкодан в 1973 году, когда сломала ногу, катаясь на лыжах. Но тут же добавила, что в то время принимала препарат эпизодически, поскольку количество предписанного ей тогда перкодана ограничивалось 12 таблетками. Позже, однако, когда боль от раны, нанесенной Калленом, стала невыносимой, ее личный врач Томас Саймон и хирург Чарлз Креншоу, оперировавший ее в ту ночь, предписали ей принимать до 200 таблеток в неделю. — Вы знали, что длительное употребление перкодана может привести к пристрастию к нему? — спросил Хейнс. Присцилла ответила, что не знала.

Вопрос: И ни один врач вам об этом ни разу не сказал?

Ответ: Мне говорили, что можно пристраститься к экседрину, а о перкодане сказали, что он действует, как все другие лекарства и как алкоголь: если его принимать слишком много, могут возникнуть побочные явления.

Вопрос: Вам когда-нибудь говорили, что длительное употребление перкодана может вызвать пристрастие к нему?

Ответ: Мне никто не говорил, что я к чему-то пристрастилась. Ни раньше, ни теперь.

На этом судья Доулен объявил перерыв, и обвинители вместе со своей свидетельницей поторопились в одну из боковых комнат. Защита уже запросила выписки из регистрационных книг двух аптек в Форт-Уэрте. Хотя Присцилла и утверждала, что в течение нескольких месяцев до убийства принимала это сильнодействующее болеутоляющее средство лишь небольшими дозами, записи в книгах свидетельствовали о том, что с сентября 1975 по июль 1976 года она продлевала свой рецепт каждый месяц. К тому же рецепт был выписан не на 12 таблеток, как она утверждала под присягой, а на 50 и не на один месяц, а на одну неделю. Согласно записям, сделанным в книге, в течение одного лишь июля она получила шесть раз по 50 таблеток: 6-го, 12-го, 17-го, 23-го, 27-го и 28-го.

Тим Карри понимал, что своими вопросами о приобретаемых незаконным путем препаратах защита пока еще не нанесла по их свидетельнице сокрушительного удара, но опасался, что на более поздней стадии адвокатам Каллена все же удастся применить к ней "косвенный отвод свидетеля". Уже сейчас Хейнс вторгался в довольно опасную зону. Запрошенные им выписки из аптекарских книг, без всякого сомнения, докажут, что Присцилла получила такое количество перкодана, которого с избытком хватило бы на несколько человек.

— Вы действительно пристрастились к перкодану? — мягко спросил ее Карри. — Только говорите правду.

Присцилла, немного подумав, ответила: "Думаю, да".

— Тогда не надо лгать, — сказал ей окружной прокурор.

Когда после перерыва Хейнс возобновил допрос, Присцилла была уже готова смотреть правде в глаза.

Вопрос: Вы по-прежнему утверждаете, что никакого пристрастия к перкодану не испытывали?

Ответ: Нет, я этого не утверждаю. Я не хотела бы вводить присяжных в заблуждение.

Вопрос: Выходит, вы пристрастились к перкодану, не так ли?

Ответ: Да, возможно.

Вопрос: Разве вы не можете сказать точно?

Ответ: Это очень даже возможно.

Вопрос: Сколько таблеток перкодана вы принимали ежедневно?

Ответ: Из-за сильной боли от раны я принимала намного больше 100 таблеток в неделю.

Вопрос: Может быть, вы принимали более 200 таблеток в неделю?

Ответ: Возможно, эта цифра точнее. Я принимала по четыре таблетки каждые два часа.

Далее Присцилла пояснила, что ее врачи стали беспокоиться, как бы она не пристрастилась к перкодану, и в июле рекомендовали ей лечь в больницу, хотя как раз в это время в Амарилло происходил отбор присяжных. "Однако наступил момент, когда я уже больше не могла выносить боль, — сказала она, обращаясь теперь уже к присяжным. — Пришлось лечь в больницу. У меня появились спазматические боли в спине, из-за того что был зажат нерв".

На этом судебное заседание в тот день закончилось.

* * *

Между тем вокруг аффидевита, подписанного неким Джо Л. Кроу, развернулась настоящая битва. Он утверждал, что был свидетелем телефонного разговора, во время которого У. Т. Рафнер будто бы угрожал убить свою подружку Карми Грин, если та не согласится снабдить его алиби на ночь 2 августа 1976 года. Согласно его показаниям, Рафнер якобы сказал Карми Грин, что пристрелит ее как собаку, если та не подтвердит письменно, что в ту ночь находилась все время с ним. В аффидевите ничего не говорилось о том, кто такой Кроу и как ему удалось все это узнать. Обвинение заявило суду, что Кроу подслушал телефонный разговор, а это запрещено законом. Споры разгорелись также и вокруг аффидевита, подписанного Санди Гатри Майерс, в котором утверждалось, что Рафнер как-то угрожал убить и Присциллу, и Стэна Фарра. Доулен постановил, что все показания, касающиеся угроз и актов насилия, на данном этапе судебного разбирательства к делу не относятся. При этом, однако, он не исключил того, что впоследствии они все же могут оказаться весьма существенными. На этом основании он разрешил защите задавать вопросы о весьма бурных взаимоотношениях между Присциллой и Рафнером, но только в отсутствие присяжных.

Хотя обвинение неоднократно возражало против этого, Хейнс забросал Присциллу вопросами о предполагаемой склонности Рафнера к насилию.

Вопрос: Вы можете припомнить случай в доме № 4200 на Мокингберд, когда Рафнер стал вас душить и если бы не горящая сигарета, которая прожгла дырку в покрывале, то, наверное, задушил бы?

Ответ: Рафнер никогда не применял в отношении меня физическую силу.

Едва давая ей передохнуть, Хейнс задавал Присцилле вопрос за вопросом о других инцидентах. Помнит ли она, как Рафнер как-то выхватил нож и разрезал ей платье от пояса до подола, как он однажды разрезал ей лифчик и трусики, как он когда-то подрался из-за нее с Лэрри Майерсом? Присцилла отклоняла все эти утверждения. Она лишь вспомнила, как однажды, когда она принимала ванну, Рафнер бросил в нее горшок с цветком, но отвергла утверждение Хейнса, будто Рафнер угрожал ей при этом пистолетом. Она подтвердила историю о том, как Рафнер сломал трансмиссию ее "линкольна" у бара "Олд Сан-Франциско салун" и как, вернувшись в тот вечер домой с бывшим боксером Джерри Томасом, она застала там ожидавшего ее Рафнера.

На следующее утро Доулен разрешил Хейнсу допросить Присциллу в присутствии жюри о случае у бара "Олд Сан-Франциско салун".

Вопрос: Рафнер был тогда зол на вас за что-то?

Ответ: Вполне возможно.

Вопрос: Он злился на вас за то, что вы встречались со Стэном Фарром?

Ответ: Этого я не знаю. Я встречалась и с другими людьми.

Вопрос: Как ему удалось попасть в дом?

Ответ: Андрия.

— Андрия впустила его? — спросил Хейнс, как бы не веря своим ушам.

— Да, Андрия, — спокойно ответила Присцилла. — Они немного поболтали друг с другом.

Далее она пояснила, что, вернувшись в особняк, тут же попросила Рафнера уйти. Но тот отказался. Тогда "на него набросился Джерри Томас… и стал избивать. Пришлось их разнимать".

Вопрос: Говорил ли вам после этого Стэн Фарр, что Рафнер грозился убить его?

Ответ: Нет, не говорил.

Вопрос: Говорил ли вам Стэн Фарр, что собирается лететь во Флориду и убить там человека, который похитил деньги из бара "Райнстоун ковбой"?

Ответ: Нет, не говорил.

Через шесть дней снятия показаний защита обратилась к судье с просьбой разрешить ей нарушить обычную последовательность допроса свидетелей, учитывая плохое состояние здоровья Присциллы и предстоящую ей операцию. Адвокаты хотели, в частности, задать Присцилле несколько вопросов, касавшихся утверждения Санди Гатри Майерс о том, что еще до убийства Присцилла предчувствовала что-то недоброе. Дело в том, что Майерс была свидетельницей защиты, а очередь вызывать этих свидетелей еще не наступила. Поэтому адвокаты хотели получить разрешение вызвать Майерс уже сейчас, пока Присцилла находится в Амарилло. Фил Бэрлсон сказал судье, что это совершенно законная просьба, поскольку из-за операции Присциллы защита может лишиться возможности допросить главного свидетеля обвинения. Доулен отклонил просьбу как неправомерную, однако обе стороны почувствовали, что он тоже опасался, как бы состояние здоровья Присциллы не помешало дальнейшему судебному разбирательству.

"Они пытаются притянуть факты за уши, — сказал Джо Шэннон. — Не удивлюсь, если рано или поздно судья пресечет все эти попытки. Мы уже просили его заставить защиту как-то увязать все то, что она здесь наговорила. Та же в ответ долдонит свое: согласно нашей теории, речь идет о сорвавшейся сделке, связанной с продажей наркотиков. На это мы отвечаем: тогда представьте доказательства. Но никаких доказательств пока нет. Судья уже стал волноваться. Он боится, как бы Присцилла не оказалась в больнице. В этом случае она не сможет еще раз предстать перед судом для перекрестного допроса. Поэтому он и позволяет защите слишком далеко отходить от существа дела. Будь Присцилла вполне здорова, он вряд ли разрешил бы им забираться в такие дебри. Стоит им чуть-чуть приоткрыть дверь, как они тут же норовят просунуть в нее ногу. И при этом еще рассуждают: послушайте, судья, если мы рассматривали тот вопрос, то почему же не обсудить еще и этот… Судья с самого начала не должен был позволять им поднимать здесь всю эту чепуху".

Тим Карри полностью с ним согласился. "Я думал, — заметил он, — мы приехали сюда разбирать дело об убийстве. Но мы уже так далеко отошли от его существа, что это становится смешным".

Именно на этом этапе процесса представители прессы получили возможность ознакомиться с генеральной линией защиты. Случайно это произошло или преднамеренно, но адвокаты оставили на видном месте (рядом с вещественными доказательствами) свои записи. Не секрет, что во время перерывов репортеры осматривали стол, на котором все это было разложено. Согласно этим записям, план защиты состоял в том, чтобы доказать: 1) что "Присцилла Дэвис знала, что в ту ночь должно было что-то произойти"; 2) что "Беверли Басе не могла видеть, кто стрелял в Гаврела"; 3) что "стрелявший в действительности подстерегал Стэна Фарра и не собирался убивать Присциллу".

Когда репортеры обратились за разъяснением к Филу Бэрлсону, тот сказал, что в их записях все изложено "в основном правильно" и что защита собирается также доказать, что по меньшей мере два человека вступили в сговор, чтобы взвалить всю вину за случившееся на Каллена Дэвиса. Бэрлсон пока еще не был готов назвать имена этих двух людей, но было и так ясно, что он имел в виду Присциллу и Бев Басе. Если защита оставила записку преднамеренно, чтобы ознакомить с нею репортеров, возникал вопрос: зачем? Кое-кто думал, что защита с самого начала намеревалась только наступать. До сих пор единственной ее мишенью была достоверность показаний Присциллы. Присяжные могли, конечно, поверить в то, что она лгунья и распутница, но в то, что она могла умышленно скрыть личность человека, убившего ее любовника и 12-летнюю дочь, — вряд ли. По-видимому, план защиты преследовал две цели: во-первых, указать на мотив убийства Стэна Фарра (месть) и укрывательства со стороны Присциллы (алчность), а во-вторых (и это главное), отвлечь внимание жюри от убийства Андрии Уилборн. Но одно дело — ознакомить прессу со своей тактикой, а другое — довести ее до сведения присяжных. Хотя кто знает? По некоторым данным, присяжные принимали посетителей, что запрещалось законом. Ходили также слухи, что к ним без всякого сопровождения приходили мужья и жены. Если слухи о таких свиданиях супругов соответствовали действительности, то можно лишь гадать, о чем они разговаривали и какие строили предположения и догадки.

Когда Присцилла вновь появилась в зале заседаний и заняла место, с которого вот уже седьмой день давала показания, Ричард Хейнс обрушил на нее целый шквал вопросов, намереваясь доказать, что и она, и Фарр ожидали каких-то неприятностей еще до событий 2 августа. Именно этого больше всего и боялось обвинение, поэтому Шэннон выступил с категорическим протестом, утверждая, что все эти вопросы не имеют отношения к делу. Доулен, однако, отклонил протест и разрешил Хейнсу продолжать допрос.

Вопрос: Вы помните о своей встрече с Санди Майерс в приемной д-ра Саймонса за несколько дней до 2 августа?

Ответ: Я помню, что как-то встретилась с ней в приемной у врача.

Вопрос: Было ли это за несколько дней до 2 августа?

Ответ: Я не могу припомнить точной даты.

Вопрос: Когда вы встретились с Санди Майерс, вы сказали ей, что хотели бы с ней переговорить?

Ответ: Нет.

Вопрос: Вы не сказали ей: "Должно случиться нечто ужасное?"

Ответ: Нет, я этого не говорила.

Вопрос: Вы не помните, о чем вы говорили?

Ответ: Я помню, что говорила только она.

Вопрос: А вы не помните, что ей ответили?

Ответ: По-моему, я ей ничего не ответила.

Хейнс хотел продолжить эту тему, но обвинение выступило с протестом, и на этот раз Доулен, удовлетворив протест, прервал Хейнса. Тот спросил затем Присциллу о пистолете 36-го калибра, который Фарр держал в своем черном автомобиле "тандерберд". Не означало ли это, что он опасался за свою жизнь? Присцилла ответила, что он брал с собой пистолет лишь тогда, когда перевозил крупные суммы денег для бара "Райнстоун ковбой". Хейнс улыбнулся и многозначительно посмотрел в сторону присяжных — он хотел, чтобы они вспомнили об этом позже, когда будет установлено, что в ночь убийства, то есть через несколько недель после увольнения Фарра из бара "Райнстоун ковбой", пистолет все еще лежал у него в машине.

"Вы находились там [в баре "Райнстоун ковбой"], когда Стэн Фарр сказал Хорасу Коупленду: "Убирайся отсюда к черту!"?" — быстро спросил Хейнс. Присцилла ответила так же быстро: "В таком тоне Стэн никогда ни с кем не разговаривал. По крайней мере в моем присутствии". Ранее в ходе этого же перекрестного допроса Хейнс расспрашивал Присциллу о том, что происходило в карете "скорой помощи", а затем неожиданно спросил: "Вы ведь уже знали тогда, что Андрия Уилборн мертва?", на что Присцилла ответила: "Нет, не знала". Хейнс подумал, что неплохо было бы теперь вернуться к этому еще раз, но передумал, считая, что это может быть неправильно истолковано и нанесет защите лишь ущерб. Лучше пока не затрагивать ее материнских чувств. Он еще раз косвенно показал присяжным, что Фарр не ладил ни с Рафнером, ни с Коуплендом. Этого было пока достаточно.

— У нас больше нет вопросов к свидетельнице, — неожиданно заявил он к концу дня.

На этом мучения Присциллы почти закончились. После этого Тим Карри и его помощники целую ночь посвятили разработке тактики обвинения на следующий день, когда им предстояло еще раз допросить свою свидетельницу. Становилось ясно, что Каллен Дэвис вряд ли когда-нибудь будет вызван для дачи свидетельских показаний. Поэтому обвинение решило, что нужно каким-то иным образом показать истинное лицо человека, судьбу которого они решают. Нужно было рассказать о его легкомысленном отношении к деньгам, о его любви к оружию, а также о вспышках безудержной ярости, которые могли быть достоверно засвидетельствованы очевидцами. Доулен, конечно, вряд ли позволит вызвать свидетелей для подтверждения этих фактов, однако ему все же придется признать правомерность связанных с этим вопросов, особенно если они будут касаться жертвы Каллена — Андрии Уилборн.

Утром на следующий день обвинению неожиданно повезло. Когда Карри стал задавать свидетельнице вопросы о взаимоотношениях Каллена и Андрии, пытаясь показать, что девочка так сильно боялась отчима, что в конце концов вообще отказалась приезжать в особняк, Присцилла вдруг сказала, что как-то Каллен промучил Андрию всю ночь, заставляя ее заниматься математикой. Прежде чем защита успела заявить протест, Присцилла сказала присяжным, что Каллен ударил девочку ногой и назвал ее дурой. Доулен попросил прокурора и его помощников подойти к нему для совещания. Те запротестовали для видимости, но было ясно, что в данном случае им удалось добиться успеха. Несмотря на протест защиты, Доулен разрешил обвинению задать Присцилле несколько вопросов о случае, происшедшем за несколько месяцев до размолвки, когда Каллен заставил ее позвонить Андрии и приказать ей вернуться на уикенд в особняк.

Обращаясь к присяжным, Присцилла сказала: "Он [Каллен] велел мне позвонить Андрии и сказать, чтобы она приезжала к нам на уикенд. На это я ответила, что звать девочку домой не стану. Тогда он закричал: "Черт возьми, я же тебе сказал: позвони ей и заставь приехать!"" Защита вновь заявила протест. Карри предупредил свидетельницу: "Не надо говорить, что сказала Андрия. Это будет показанием с чужих слов. Расскажите лучше, что вы сами ей сказали".

Присцилла продолжила: "Я сказала: "Здравствуй, Андрия. Почему ты не хочешь к нам приехать? Мы так по тебе скучаем… Ты же знаешь, что тебе нужно немножко подогнать математику. Каллен просто хочет, чтобы ты побольше занималась математикой. Мне так хочется, чтобы ты к нам приехала"".

После этих слов Дэвис вырвал у нее телефонную трубку. Затем Присцилла передала разговор Каллена с Андрией.

— Он сказал: "Черт возьми, ты приедешь к нам или нет?!" Затем добавил: "Плевать я хотел на твои планы. Ты обязана приехать!.. Ну, хорошо же, проклятая девчонка. Чтобы ноги твоей больше не было в этом доме, пока не научишься меня слушаться! И вот что еще. Верни мне все, что я тебе когда-то дарил. Что? Сама знаешь что! Чтобы все мне вернула!"

— После этого телефонного разговора, — мягко спросил Карри, — Андрия Уилборн приезжала хоть раз в дом № 4200 на Мокингберд, пока там жил обвиняемый?

— Нет, не приезжала, — ответила Присцилла. При этом в глазах у нее стояли слезы, а руки и губы дрожали.

— Сколько тогда ей было лет?

— Десять.

Когда Карри спросил Присциллу об оружии, которое хранилось у Каллена в разных комнатах по всему особняку, она рассказала, что часто видела, как тот стрелял по мишеням в имении Дэвисов на озере Игл-Маунтин.

— Стрелял он очень хорошо, — добавила она.

Вопрос: Сколько у него было ружей и пистолетов?

Ответ: Не знаю. Несколько.

Вопрос: Где вы их видели?

Ответ: Под кроватью, в шкафу, на полке в старом доме, на полке в его комнате в новом доме, под сиденьем и в багажнике его автомобиля.

Когда Карри приступил к последней серии вопросов, Присцилла горько плакала.

Вопрос: Г-жа Дэвис, стрелял ли У. Т. Рафнер в вас и Стэна Фарра 2 августа 1976 года?

Ответ: Нет, не стрелял.

Вопрос: Стрелял ли Хорас Коупленд в вас и Стэна Фарра в ту ночь?

Ответ: Нет, не стрелял.

Вопрос: А теперь, г-жа Дэвис, скажите присяжным, кто стрелял в вас и Стэна Фарра в ту ночь?

Ответ: Каллен Дэвис, подсудимый!

Свою последнюю атаку защита проводила, когда в зале не было ни Присциллы, ни присяжных. Хейнс требовал, чтобы ему разрешили допросить Присциллу в связи с ее бракоразводным процессом с Джеком Уилборном и заставить ее рассказать о том, как она сначала соблазнила Уилборна, а после близости с ним закричала, что ее якобы изнасиловали. Все это еще раз раскрывало ее сущность "алчной интриганки", заявил суду Хейнс. Она использовала секс, чтобы обобрать Джека Уилборна, а теперь пытается сделать то же самое с Калленом, приписав ему убийство. Хейнс утверждал, что допрос свидетельницы по этим вопросам позволил бы выявить суть дела. "Мотивами сфабрикованной против Каллена Дэвиса истории была алчность этой женщины и намерение завладеть его состоянием", — сказал он. В ответ на это обвинение заявило, что факты, касающиеся бракоразводного процесса десятилетней давности, не только не относятся к делу, но и истолкованы крайне предвзято. Доулен с этим согласился, но все же сделал одну уступку защите: он разрешил ей задать Присцилле несколько вопросов, касающихся ее нынешнего бракоразводного процесса с Калленом.

Хейнс задался целью во что бы то ни стало доказать, что Присцилла прекрасно знала, что подписывала добрачное соглашение. Именно поэтому она и должна была сфабриковать дело против Каллена. Присцилла продолжала настаивать, что поставила свою подпись под соглашением потому, что ее обманули. Хейнс, однако, утверждал, что это было сделано в присутствии свидетелей и за два дня до женитьбы Каллена удостоверено его секретаршей Ферн Фрост. Присцилла же утверждала, что впервые увидела Фрост в день свадьбы, когда случайно столкнулась с ней в зале для посетителей в больнице, где умер старик Дэвис. Хейнс предпринял еще одну атаку. Он хотел убедить присяжных в том, что в период совместной жизни с Калленом Присцилла, получая от него на свои расходы 20 тысяч Долларов ежемесячно, старалась накопить побольше денег на тот случай, если ей придется с ним расстаться. Присцилла не отрицала, что ежемесячно получала именно такую сумму, но на вопрос о том, что она делала с деньгами, ответила: "Я их тратила".

Когда Хейнс спросил ее об имении семейства Дэвисов на озере Игл-Маунтин, Присцилла в своем ответе назвала его "нашим домом у озера".

— В данном случае слово "наш" вы употребили чисто иносказательно, не так ли? — спросил Хейнс, взглянув на Присциллу поверх очков.

— Ну, знаете ли, было бы просто глупо все время повторять, что все принадлежит Каллену, — ответила она свойственным ей тоном кокетливой девчонки.

— Но ведь все действительно принадлежит Каллену, разве не так?

— Я все это представляю себе иначе.

— Но ведь это действительно так! — твердо сказал Хейнс, бросив на Присциллу злобный взгляд. Та тряхнула головой и так же злобно посмотрела на Хейнса.

Присцилла давала показания в течение одиннадцати чрезвычайно утомительных для нее дней, после чего ей было разрешено вернуться в Форт-Уэрт. Обе стороны оставили за собой право вновь вызвать ее в суд в качестве свидетельницы, но случилось так, что ни обвинение, ни защита этим правом не воспользовались. В течение последующих двух месяцев Присцилла, однако, продолжала играть ключевую роль в судебном процессе, хотя лично в нем и не участвовала. Почти ежедневно она подвергалась нападкам со стороны защиты. Свидетели же обвинения защищали ее и приводили факты, подтверждавшие изложенную ею версию событий, происшедших в ночь со 2 на 3 августа.

"Не думаю, что защите удалось поколебать ее версию, — сказал в тот вечер Тим Карри, когда, сняв ковбойские сапоги, приготовился отдохнуть за кружкой-другой пива. — Они бросили против нее все, что только могли, но она проявила стойкость и сдержала натиск". Конечно, адвокатам Каллена удалось в какой-то мере подорвать репутацию Присциллы, и в дальнейшем они собирались действовать в том же духе. Нельзя сказать, чтобы та давала правдивые показания о своих отношениях с Рафнером и о своем пристрастии к наркотикам. Карри был почти уверен, что защита наверняка откопает свидетелей, которые под присягой покажут, что, подписывая добрачный договор, Присцилла знала, что делает. Она также отрицала, что упоминала о своем разводе в беседе с Бев Басе в клубе "Рангун рэкит" за несколько часов до убийства, но это представлялось щелочью по сравнению с той крупной ставкой, которая разыгрывалась на самом процессе об убийстве. Больше всего окружной прокурор был доволен тем, что защите так и не удалось опровергнуть ее версию событий той ночи.

Хотя в то время Ричард Хейнс и не хотел этого говорить, впоследствии он все же вынужден был согласиться, что Присцилла держалась лучше, чем он предполагал. "На мой взгляд, Тим Карри допросил ее просто гениально, — признался он потом. — Он блестяще довел ее до самого конца. Я бы поставил ему за это "отлично"".

Сидя в тот вечер за стойкой бара в ночном клубе "Рет Батлерз", судья Джорж Доулен признался, что это были две самые трудные недели за всю его судейскую практику.

Поначалу он полагал, что, как только будут отобраны присяжные, суд приступит к рассмотрению существа дела и завершит его за какой-нибудь месяц. Но вот уже прошло полмесяца, а суд успел выслушать показания лишь одного-единственного свидетеля. "Возникла довольно необычная ситуация, — сказал Доулен, потягивая виски с содовой. — И обвинение и защита приехали сюда с явным намерением не жалеть денег. Ни одна из сторон не может переплюнуть другую. Это не тот случай, когда в город приезжает знаменитый и очень дорогой адвокат и запросто разделывается с молодым и неопытным прокурором. В нашем деле прокурор и его помощники — способные и опытные специалисты".

Доулен заказал еще стаканчик и, задумчиво покачав головой, сказал: "Каллен и Присцилла — единственные люди, знающие правду. Но кто-то из них лжет. Когда время от времени их взгляды встречаются, один из них знает, что другой лжет. Но никто, кроме них, не знает правды. Да, интересненькое дельце!"

* * *

В ходе дальнейшего судебного разбирательства следственная работа по делу не только не прекратилась, а, наоборот, приобрела еще более широкие масштабы. Одна только защита наняла двадцать следователей, которые приступили к тщательному изучению и оценке всевозможной информации, поступавшей к ним из самых различных источников. Окружной прокурор тоже не отставал: его следователи были столь же активны и не гнушались возможностью использовать в качестве свидетелей даже лиц, на которых уже были заведены судебные дела (не имевшие, правда, прямого отношения к делу Каллена). Множество каких-то подозрительных типов предлагало свою информацию. В большинстве случаев она оказывалась ложной, но обе стороны все же вынуждены были ее проверять.

Некоторым из главных действующих лиц процесса, включая судью Доулена, угрожали расправой. Стив Самнер, адвокат, возглавлявший следствие со стороны защиты, не раз замечал, что кто-то рылся в его вещах в номере мотеля. Кто-то несколько раз угрожал по телефону Санди Майерс, признанной виновной в незаконной торговле наркотиками. В свое время она подружилась с Присциллой и теперь должна была выступить с показаниями в качестве свидетеля защиты. Неизвестные лица пытались как-то взломать дверь и проникнуть в ее дом.

Однажды, когда адвокаты и следователи подошли к судье для обсуждения одного из протестов, секретарь Доулена принес утреннюю почту. Судья открыл конверт, и оттуда выпала стреляная пуля 38-го калибра. Позже судья Доулен сказал: "Просто не знаю, что бы это значило. Что это: угроза, улика, шутка? Ума не приложу". Он все же отправил ее на экспертизу в Форт-Уэрт. Там ее изучили и сделали заключение, что она отличается от всех пуль такого же калибра, обнаруженных на месте преступления. Но эта "судейская пуля", как ее потом называли, стала еще одним обстоятельством, поставившим суд в тупик и запутавшим присяжных.

Следующим в качестве главного свидетеля обвинения должен был выступить Бубба Гаврел. Однако обвинение решило вызвать сначала других свидетелей, которые подтвердили бы показания Присциллы.

Чета Джонсов, живших рядом с участком Дэвисов, почти слово в слово повторила рассказ Присциллы о том, как в ту ночь она стучалась в дверь их дома и как, зажимая рукой рану, кричала, что Каллен убивает в особняке всех подряд. Шофер "скорой помощи" Томас Саутолл рассказал, как они усадили в машину обезумевшую от страха Присциллу, подобрав ее у дома Джонсов, а затем увезли и окровавленный труп Андрии Уилборн. Саутолл тоже слышал, как Присцилла называла убийцей Каллена.

К концу третьей недели допроса свидетелей в зал суда на костылях приковылял Бубба Гаврел. Как и другие свидетели обвинения, он подтвердил основные факты, изложенные Присциллой, и дополнил их некоторыми подробностями, что он делал и в ходе своих предыдущих показаний. Джо Шэннон начал допрос Гаврела с вопроса о том, были ли у него в ту ночь на руке часы. В показаниях разных свидетелей обнаружилось досадное противоречие относительно точного времени происшедших событий. Вот почему Шэннон хотел довести до сознания присяжных, что свидетели называли время лишь приблизительно, насколько помнили. Гаврел ответил, что часов тогда у него не было и что поэтому он указывает лишь приблизительное время.

Гаврел сказал, что они с Бев Басе минут 45 разговаривали с Фарром и Присциллой в клубе "Рангун рэкит", потом заехали к его родителям и только затем направились к дому № 4200 на Мокингберд, где его возлюбленная собиралась переночевать. Насколько он помнит, свою машину он оставил на стоянке для машин гостей рядом с особняком где-то между 23.25 и полуночью. Шэннон спросил, что же произошло потом, когда Гаврел и Бев Басе вышли из машины.

"Я услышал женский крик: "Я люблю тебя! Я всегда любила только тебя!" Я повернулся туда, откуда доносился крик". И Гаврел показал на дворик на плане, висевшем рядом с местом для дачи свидетельских показаний. Затем он сказал, что увидел, как какой-то мужчина тащил за руку женщину. При этом мужчина говорил: "Пойдем. Ну пойдем же!" Гаврел никого в них не узнал, но видел, что мужчина был в чем-то темном. Он заметил также, что женщина была блондинкой. Когда они с Басе пошли вдоль невысокой стенки, отгораживающей подъездную аллею от внутреннего дворика, Гаврел увидел, что человек направляется к калитке. "Он был в чем-то темном и держал в руках пластмассовый пакет для мусора, — продолжал Гаврел, показывая присяжным, как тот держал свой пакет. — Я спросил у него: "Что вы здесь делаете? Что здесь происходит?", на что он ответил: "Идите сюда". Затем человек в черном повел их мимо гаража и вывел на дорожку, ведущую к главному входу. В зале царила мертвая тишина, когда Шэннон спросил, что же произошло дальше.

"И в этот момент он выстрелил в меня, — произнес Гаврел без всяких эмоций. — Она [Басе] сказала: "Бубба, это же Каллен!" Тогда он повернулся и выстрелил в меня".

— У вас была возможность, — спросил Шэннон, — разглядеть его в тот момент, когда он стрелял?

— Да, — ответил Гаврел. Он посмотрел в сторону стола, за которым сидела защита, и указал пальцем на Каллена Дэвиса.

Гаврел рассказал о том, как перестал чувствовать нижнюю часть тела, как пополз к входной двери, когда Каллен бросился за Бев Басе, как пытался открыть эту дверь, как увидел через стекло кровавый след на полу, как притворился мертвым, когда вернулся человек в черном, как тот выстрелами из пистолета разбил стекло и скрылся в образовавшемся проеме. Через несколько минут, сказал Гаврел, человек появился вновь, прошел через проем и направился в сторону аллеи. "Заметив меня, он сказал что-то вроде "О господи!"".

Пока Бубба Гаврел продолжал вспоминать все, что произошло той кровавой ночью, мозг Фила Бэрлсона лихорадочно работал: он пытался предугадать дальнейший ход событий. Как и предполагали адвокаты защиты, между тем, что Гаврел говорил сейчас, и тем, что он показал под присягой ранее, были некоторые противоречия. Взять хотя бы то место, с которого он видел, как мужчина тащил за руку женщину. В одном показании Гаврел утверждал, что находился на боковой аллее, а в другом — во внутреннем дворике. На первый взгляд, это была мелочь, но именно такие мелочи и интересовали Бэрлсона. Объективность показаний Гаврела как свидетеля по этому делу уже и без того вызывала сомнения, а любая новая неточность, подмеченная защитой и доведенная до сведения присяжных, лишь усиливала такие сомнения. До процесса в Амарилло большинство главных свидетелей уже не раз давало показания то полиции, то суду, когда решался вопрос об освобождении обвиняемого под залог, то в ходе различных процессов по гражданским делам. Таким образом, после перекрестного допроса в Амарилло их показания уже были зафиксированы письменно по меньшей мере четыре раза. Задача Бэрлсона заключалась в том, чтобы тщательно сопоставить все четыре версии и только потом переходить к детальному допросу. Для этого он разработал специальную систему, которая давала ему возможность с помощью различных карточек и цветных фломастеров выявлять и фиксировать всякого рода несоответствия.

Поскольку суд собирался объявить перерыв на уикенд, Бэрлсон решил отложить свои каверзные вопросы до следующего понедельника.

В начале четвертой недели допроса свидетелей Бэрлсон зафиксировал несколько фактов, с помощью которых он намеревался доказать, что Гаврел отнюдь не был правдивым и беспристрастным свидетелем. Он вынудил того признать, что его семья возбудила против Каллена Дэвиса иск на 13 миллионов долларов. Кроме того, он спросил у Гаврела, выпивали ли они с Басе вечером 2 августа и курили ли марихуану. Гаврел ответил, что они действительно немного выпили, но никакой марихуаны не курили. Бэрлсон оставил пока его ответ без внимания и стал задавать свидетелю другие вопросы, пытаясь выявить противоречия в его предыдущих показаниях.

Вопрос: Вы говорили когда-нибудь, что он [человек в черном] повернул налево?

Ответ: Да, говорил.

Вопрос: Но сейчас вы говорите присяжным, что он повернул направо, не так ли?

Ответ: Да, так.

Указав на целый ряд противоречий в его показаниях, Бэрлсон вдруг спросил Гаврела, слышал ли тот когда-нибудь имя Пола Гохина. Гаврел чуть вздрогнул и ответил, что слышал. В аффидевите, переданном защите, Гохин (санитар "скорой помощи", которая отвозила Гаврела в больницу) заявил, что Гаврел не знал, кто в него стрелял, и что по дороге в больницу тот передал санитару два пакетика с марихуаной.

Вопрос: Вы говорите, что не помните, что произошло, когда вас везли на "скорой помощи"?

Ответ: Я помню, что санитар на заднем сиденье сказал водителю, чтобы тот ехал помедленнее. А я сказал, чтобы они ехали побыстрее.

Вопрос: Что еще?

Ответ: Помню, как парень на заднем сиденье разрезал мне рубашку.

Вопрос: Давали ли вы что-нибудь санитару?

Ответ: Нет, не давал.

Вопрос: Вы не помните, давали ли ему два пакетика марихуаны?

Ответ: Нет, не помню.

Вопрос: Вы не помните, спрашивал ли вас Дж. Л. Содерс [полицейский из Форт-Уэрта], кто в вас стрелял, на что вы ответили: "Я не знаю этого человека"?

Ответ: Нет, я не помню, чтобы с ним разговаривал.

Вопрос: Вы не помните, говорили ли вы полиции, что человек, стрелявший в вас, был намного меньше вас ростом и что ему было примерно 34 года?

Ответ: Нет, не помню.

Позже Бэрлсон задал Гаврелу несколько вопросов, пытаясь выяснить, насколько хорошо тот помнил свой разговор с родителями в больнице.

Вопрос: Вы не помните, как ваш отец сказал: "Послушай, та девушка сказала, что это был Каллен Дэвис, поэтому, если кто спросит, ты так и говори"?

Ответ: Нет, не помню.

Вопрос: Вы помните Томми Джордена?

Ответ: Нет, не помню. Я знаю, что он говорит сейчас, но его лично я не помню.

Мелочи, которые собирал Бэрлсон, начали наконец приносить дивиденды. Показания Гаврела стали выглядеть слишком продуманными, а его память обнаружила удивительное свойство: там, где это было выгодно для него, в ней появлялись провалы. Бэрлсон закончил допрос свидетеля, чувствуя, что присяжные стали с сомнением относиться к его показаниям. Что ж, это было хорошо. Ведь в любом уголовном деле "разумное сомнение" вполне удовлетворяло защиту.

Теперь право допросить свидетеля было вновь предоставлено обвинению. В течение последующих нескольких дней оно пыталось установить, что и Гаврел и Присцилла были настолько серьезно ранены, что физически не могли "вступить в сговор" против Кал лена Дэвиса. Врач Майкл Герд, молодой практикант, дежуривший в ту ночь, когда раненых Гаврела и Присциллу привезли в операционную больницы Джона Питера Смита, заявил, что Гаврел пребывал в шоковом состоянии и потерял почти два литра крови, то есть чуть ли не ее треть, когда его положили на операционный стол. Через несколько минут он был анестезирован и подвергнут операции, длившейся три часа. Отвечая на вопросы, умело поставленные Марвином Коллинсом, доктор описал примененные обезболивающие средства как препараты, способные "полностью отключить" Гаврела. Одним из таких анестезирующих средств было похожее на ЛСД вещество, вызывающее у больных галлюцинации. После операции Гаврелу дали демерол. Этот препарат, как и предоперационные анестезирующие средства, мог вызвать временные провалы в его памяти.

Заявление Герда о том, что Гаврел находился в шоковом состоянии, было явно не в пользу защиты, поэтому она неоднократно прерывала его показания протестами. Доулен, однако, разрешил Коллинсу продолжать допрос.

Воскрешая в памяти некоторые события той ночи, чтобы доказать, что провалы в памяти Гаврела еще до его прибытия в больницу можно было объяснить с точки зрения медицины, Коллинс задал врачу несколько теоретических вопросов. Гаврел, например, показал, что, добравшись до столовой, он попытался сесть и дотянуться до телефона.

Вопрос: Что произойдет, если, находясь в таком состоянии, человек попытается сесть?

Ответ: От этого увеличится вероятность шока.

Вопрос: А что это значит?

Ответ: Будет кружиться голова, человек начнет бредить, давление крови упадет еще ниже.

Вопрос: А как быстро все это произойдет?

Ответ: Это может случиться в течение нескольких минут.

Вопрос: А может больной потерять при этом сознание?

Ответ: Больной может находиться в самом различном состоянии: от нормального до коматозного.

Вопрос: Как вы считаете, с точки зрения медицины могли ли глаза у такого человека оставаться при этом открытыми?

Ответ: Да, могли.

Вопрос: Как вы считаете, могли ли у него появиться провалы в памяти?

Ответ: Могли, но не обязательно.

Вопрос: Как вы считаете, мог ли он что-то говорить, но не помнить этого?

Ответ: Да, мог.

Далее Герд пояснил, что после операции и Гаврелу и Присцилле вставили в дыхательное горло респираторы и поместили обоих в разные палаты. В течение всех трех дней до ее перевода в другую больницу, продолжал Герд, Присцилла Дэвис ни разу не пыталась встать с постели, Гаврел же не в состоянии был этого сделать при всем своем желании. Врач добавил, что пуля, застрявшая рядом с позвоночником, находится там и по сей день.

В течение двух последующих дней Хейнс отчаянно, но безуспешно пытался подвергнуть сомнению показания Герда. Сославшись на историю болезни, Хейнс язвительно заметил, что там ничего не сказано ни о шоковом состоянии Гаврела, ни о провалах в его памяти.

Вопрос: Если бы он находился в шоковом состоянии, это было бы как-то зафиксировано [в истории болезни], не так ли.

Ответ: Нет, не так, если речь идет о человеке, истекающем кровью от пулевой раны. Это могло и не фиксироваться. К тому же слово "шок" в истории болезни мы не употребляем, поскольку понятие это весьма расплывчато. Мы записываем то, что ясно видим. Например, давление и потерю крови, то есть то, что можно измерить.

Впервые Хейнс, казалось, был поставлен в тупик именно в той области, где он всегда считал себя весьма компетентным. Вынужденный вести беспорядочный огонь, адвокат стал теперь подвергать сомнению компетентность врача и попросил его дать определение некоторым медицинским терминам. Но ему так и не удалось поколебать заключение Герда о том, что оба больных находились в состоянии, исключающем возможность вступления в сговор. Но самым ужасным, с точки зрения защиты, было то, что теперь присяжные получили заключение эксперта, объясняющее, почему у Гаврела были столь странные провалы в памяти.

Наступил второй месяц суда. Для дачи показаний перед присяжными обвинение вызвало целый отряд полицейских и следователей, работавших на месте преступления. На этом этапе оно хотело подкрепить показания, уже данные Присциллой и Буббой Гаврелом, а также подготовить жюри к допросу третьей главной свидетельницы обвинения — Бев Басе. Настало время, как заявил один из следователей, "разобраться со всеми трупами, пулями и пятнами крови".

Главной фигурой обвинения на этой стадии судебного разбирательства был X. А. Перес, один из полицейских из Форт-Уэрта, с которым Бев Басе приехала на место преступления. Поскольку защита оспаривала способность Гаврела опознать в убийце Каллена Дэвиса из-за слабого освещения, Джо Шэннон начал допрос Переса с того, что поинтересовался, достаточно ли светло было в ту ночь вокруг особняка и можно ли было читать при этом газету.

— Да, — ответил Перес, — света было достаточно, так что вполне можно было читать газету или книгу.

В зале воцарилась мертвая тишина, когда Перес стал описывать, как в ту душную и жаркую августовскую ночь они подошли к особняку. Через разбитую стеклянную дверь Бев Басе увидела Гаврела, который был весь в крови и неподвижно лежал на полу в столовой. "Она попыталась оттолкнуть меня, — сказал Перес, — но я крепко схватил ее за руку и не отпускал. Я отвел ее подальше и усадил у стены". Затем Перес и другой полицейский, Джимми Содерс, выхватив пистолеты, стали осторожно продвигаться к разбитой Двери и проникли через нее в дом. Тогда они еще думали, что убийца, возможно, прячется где-то внутри. Пока Перес возился с Гаврелом, Содерс пошел вдоль широкого кровавого следа на полу и попал на кухню, где лежало тело Стэна Фарра. К этому времени уже подоспело подкрепление, а еще несколько полицейских были на подходе. Быстро осмотрев все двадцать комнат, полицейские вернулись на кухню. Вот тогда-то Перес и заметил кровавый след на двери, которая вела в подвал.

— Вот здесь на лестнице я увидел кровавое пятно, похожее на отпечаток ладони, — сказал Перес, показывая место на плане. — Несколько точек крови были обнаружены также на окне около входа в подвал.

Держа в одной руке фонарь, а в другой пистолет, Перес в сопровождении сержанта Дж. Т. Тайгерта стал спускаться вниз по лестнице в подвальные помещения. Осветив стены, полицейские увидели несколько дверей. Перес направился к левой стене, открыл одну из дверей и тут же отпрянул назад. Он не знал, что там внутри, и сделал это так, на всякий случай. Оказалось, что там валялся какой-то садовый инвентарь. Двигаясь очень медленно, он подошел к соседней двери и открыл ее. "Я прижался к стене, приоткрыл дверь сантиметров на десять и заглянул внутрь. Там виднелись чьи-то ноги… ступнями к двери. Я закрыл дверь и жестом позвал серя анта Тайгерта…"

Тайгерт увидел тело Андрии Уилборн, которая лежала на спине в луже крови. Ее лицо и руки были испачканы кровью. Глаза были широко открыты, но было ясно, что она мертва.

А между тем наверху уже собралось по меньшей мере 25 полицейских, и, возможно, столько же было за пределами особняка. По некоторым подсчетам, на место преступления приехало около 80 полицейских, хотя никто не может утверждать этого точно. Эта неспособность установить, кто же в действительности был на месте преступления сразу после убийства, была лишь на руку защите. Хейнс саркастически заметил: "Полицейские не сумели справиться со своим делом на месте преступления по той же причине, по которой этот процесс вызвал такой шум в прессе. Все дело в том, что местом происшествия стал огромный дом на холме, который вызывает любопытство и удивление, поэтому вместо того, чтобы отправиться туда и выполнить свою работу на высоком профессиональном уровне, полицейские стали бегать по дому, осматривать его и прикидывать, сколько же все это стоит". По мере того как обвинение допрашивало все новых и новых полицейских и представляло все новые и новые вещественные доказательства, защита потом не раз напоминала об этом. "Работа следователей на месте преступления ниже всякой критики, — заявил на каком-то этапе Хейнс. — Они так и не проверили, есть ли другие пятна под ковриком, на котором лежало тело Стэна Фарра… Они не объяснили происхождение пятен с другим типом крови, например на окнах… Они не установили, кому принадлежат все обнаруженные отпечатки пальцев… Они даже не побеспокоились снять отпечатки пальцев, оставленные на ботинках Стэна Фарра. Перед нами выступает женщина и говорит, что кто-то взял это тело за ноги и поволок. Но никто почему-то не потрудился снять хотя бы отпечатки пальцев с ботинок! Ведь что произошло? Заведомо согласившись с первой же выдвинутой версией, они провели следственную работу лишь в том объеме, какой был необходим, чтобы подтвердить эту версию".

В течение двух дней Хейнс допрашивал детектива Грега Миллера, пытаясь доказать, что полицейские проявили халатность при сборе улик на месте. При этом он ссылался на инструкцию о порядке проведения расследования на месте преступления, которая действовала в полицейском управлении Форт-Уэрта. Хейнс с пристрастием допрашивал Миллера о пятнах крови, с которых не был сделан соскоб для последующего лабораторного анализа, о тех местах в особняке, которые не были тщательно осмотрены в целях обнаружения возможных отпечатков пальцев, о кусочках целлофанового пакета, на которые никто не обратил внимания и по которым иногда даже ходили, производя осмотр помещения, о еще одном целлофановом пакете для мусора, который, по словам шофера "скорой помощи", валялся около особняка, но так и не был обнаружен следователями, а также о странных обстоятельствах, при которых были найдены туфли Бев Басе. Одна из туфель была обнаружена там, где и предполагалось — на дорожке, по которой убегала Басе. Но местонахождение второй туфли сразу установить не удалось. Она была обнаружена лишь позже. Хейнса больше всего интересовало то, как она была найдена.

— Кто тот человек, который принес вам туфлю? — спросил он у детектива Миллера.

— Это был не человек, — вынужден был признаться Миллер. — Это была собака.

Собака? Хейнс посмотрел в сторону жюри и многозначительно поднял бровь, словно хотел спросить: "Я не ослышался?" Подумать только: какая-то собака, преспокойно разгуливавшая по территории особняка, нашла потерянную туфлю и услужливо принесла ее полиции! Позже Хейнс показал фотографию, снятую на месте преступления. На ней была изображена собака, которая без всякого сопровождения свободно разгуливала по столовой среди таких важных вещественных доказательств, как испачканные кровью телефон, сигареты и куски разбитого стекла. Где-то на заднем плане был виден полицейский, равнодушно наблюдавший за собакой. В перерыве Хейнс сказал репортерам: "Не удивительно, что по территории бродила собака с башмаком в пасти. Полиции было на все это наплевать. Как еще можно охарактеризовать их отношение, если, расследуя дело об убийстве, они позволили своим собакам спокойно разгуливать по месту преступления чуть ли не с сигаретой в зубах?"

Случай с собакой был скорее смешным курьезом, но обвинению стало не до смеха, когда оно поняло, к чему клонит Хейнс, обрушивший на их свидетеля целый град вопросов. Обвинители попросили Хейнса дать им для ознакомления документ, который тот цитировал в ходе допроса Миллера. Это была фотокопия нескольких страниц должностной инструкции полицейского управления Форт-Уэрта о порядке проведения расследования на месте преступления. Положения этой инструкции, утверждал Хейнс, свидетельствовали о том, что следователи отнеслись к сбору улик халатно. Хейнс отказался передать документ обвинению, указав, что в свое время защита просила включить его в качестве своего вещественного доказательства, но обвинение выступило с протестом, в результате чего его вычеркнули из списка. "Они хотят, чтобы и волки были сыты, и овцы целы", — заметил по этому поводу Хейнс, обращаясь к Доулену. Однако по-настоящему страсти вокруг инструкции разгорелись чуть позже, когда Джо Шэннон обвинил защиту в преднамеренном искажении содержания полицейского документа, поскольку при снятии ксерокопии был умышленно выпущен тот раздел инструкции, в котором говорилось, что при сборе улик на месте преступления следователи могут поступать так, как считают нужным, а не следовать строго ее предписаниям. Шэннон обвинил Хейнса в том, что в результате его допроса "создалось неправильное впечатление, будто этот полицейский не выполнил требований инструкции, в то время как защита умышленно опустила ту ее часть, которая подтверждала правильность его действий".

Хейнс подпрыгнул как ужаленный и заявил, что замечание Шэннона — это "грубое и оскорбительное обвинение". Он тут же потребовал, чтобы судья рекомендовал присяжным оставить без внимания слова обвинителя. Но Доулен отказался, указав, что, если на то пошло, защита вообще не получала разрешения зачитывать этот документ. Когда присяжных отпустили, Фил Бэрлсон внес формальное ходатайство прекратить процесс из-за неправильного его ведения. Судья, к великому облегчению обеих сторон, отклонил ходатайство.

В течение последующих нескольких дней обвинение представило множество вещественных доказательств, включая целый ряд окровавленных предметов, которые должны были подтвердить уже внесенные в протокол показания свидетелей:

— пробитую пулей трехметровую дверь, через которую был сделан первый из четырех выстрелов по Стэну Фарру;

— фотоснимки тел Стэна Фарра и Андрии Уилборн, сделанные в морге. Тело Фарра было сфотографировано с четырех точек, чтобы лучше была видна каждая из четырех пулевых ран. На отдельной фотографии была снята обнаженная грудная клетка Андрии, на которой была хорошо видна пулевая рана чуть ниже левой груди;

— окровавленную полосатую майку, которая была на Андрии в ночь убийства;

— окровавленную сорочку Стэна Фарра;

— дюжину всевозможных образцов и фотоснимков кровавых пятен, оставленных в подвальном помещении, где было найдено тело Андрии, а также на двери, ведущей в подвал;

— образцы крови, обнаруженной около столовой, где была ранена Присцилла и убит Фарр, на полу в коридоре, вдоль которого волокли тело Фарра, а также на дорожке, по которой Присцилла пыталась убежать от убийцы в первый раз;

— туфли и сумочку Бев Басе;

— две пули. Одна из них была найдена на лестнице, где по Фарру был сделан первый выстрел, а вторая — за стеклянной дверью, которая могла быть пробита пулями, выпущенными, по словам Гаврела, Калленом Дэвисом, с тем чтобы разбить стекло и проникнуть в особняк. Ранее обвинение предъявило еще пять пуль. Одна из них была обнаружена под телом Андрии Уилборн, а остальные четыре — в столовой. Позже, когда обвинение вызовет в качестве свидетеля Фрэнка Шиллера, директора лаборатории полицейского управления Форт-Уэрта, будут предъявлены еще две пули, извлеченные из тела Стэна Фарра. И последняя пуля находилась пока рядом с позвоночником Гаврела. Все десять пуль полностью вписывались в версию обвинения. Убийца застрелил сначала Андрию Уилборн — это была первая пуля. Затем он перезарядил пистолет в ожидании следующих жертв. Второй пулей была ранена Присцилла. Третьей, четвертой, пятой и шестой пулями был убит Фарр. Седьмой пулей был ранен Гаврел. Этим объяснялось также и то, что убийца не выстрелил в Бев Басе, а погнался за ней — у него больше не было патронов. Гаврел показал, что, перед тем как выстрелить в стеклянную дверь и войти в дом, убийца перезарядил пистолет;

— кусочки целлофанового пакета для мусора, найденные в столовой, на лестнице, где был убит Фарр, и в подвальном помещении. Сам пакет, обнаруженный наверху в спальне, тоже был предъявлен в качестве вещественного доказательства;

— искусственные волоски с парика, прилипшие к целлофановому пакету.

Для опознания вещественных доказательств был вызван детектив Гэри Николе, работавший вместе с Грегом Миллером. В ходе перекрестного допроса Фил Бэрлсон акцентировал внимание на трех стаканах, найденных на кухне, наличие которых должно было доказать, что в тот вечер между девятью и двенадцатью часами Андрия Уилборн была в доме не одна. Бэрлсон спросил, была ли обнаружена какая-нибудь жидкость в одном из этих стаканов. Николе ответил, что была, но никто так и не проверил, какая именно.

Вопрос: Разве вас не учили, что, проводя расследование на месте преступления, следует сохранять любые обнаруженные там жидкости?

Ответ: Нас учили действовать по собственному усмотрению.

Вопрос: Тогда что же вы сделали с содержимым стакана? Вылили? Выпили?

Ответ: Я вылил его в раковину.

Выпаливая скороговоркой один вопрос за другим, Бэрлсон спросил у Николса, сделал ли тот слепки следов, обнаруженных рядом с особняком, отдал ли на анализ ворсинки с ковра и обивки, снял ли отпечатки пальцев с ботинок Фарра и, наконец, обнаружил ли в доме "пластмассовые пакетики с белым порошкообразным веществом".

На каждый из этих вопросов Николе давал отрицательный ответ.

Окровавленные сорочка Фарра и майка Андрии, а также другие вещественные доказательства были разложены на столе рядом со скамьей присяжных и оставались там в течение всего судебного процесса. По мере того как предъявлялись все новые и новые вещественные доказательства, коллекция окровавленных предметов все более разрасталась. Все выглядело так, будто на сцене постепенно возводились декорации для какого-то страшного действа.

* * *

Наступило время заслушать свидетельские показания Бев Басе. Фил Бэрлсон, высокий седовласый адвокат из Далласа, уже хорошо к этому подготовился. Хотя Васе и считалась наиболее сильной свидетельницей обвинения, он уже видел в ее будущих показаниях множество слабых мест. Главным среди них были весьма странные отношения между Басе и Присциллой Дэвис. Бэрлсон ни на минуту не верил, что их связывали обычные отношения матери и подруги ее дочери, как это утверждало обвинение. Не верил он и в то, что между ними сложились отношения двух сестер — младшей и старшей. Здесь было нечто другое. Никто, разумеется, ни разу не произнес слов "лесбийская любовь", и никто не представил каких-либо конкретных доказательств такой связи, однако множество красноречивых намеков защиты и постоянное напоминание об особых отношениях между этими двумя женщинами заронили соответствующую мысль в сознании многих.

Позже Бэрлсон так объяснял свою теорию: "Присцилла знала, кто был убийцей, и решила этим воспользоваться. В ту ночь все мысли Бев были сосредоточены на Каллене — ведь накануне в клубе "Рангун рэкит" они обсуждали с Присциллой ее развод. Вспомните: у Присциллы в ту пятницу не все складывалось так гладко и просто. Ей стоило большого труда уговорить врача дать ей фальшивую справку. Она долго притворялась, поэтому, когда в следующий понедельник узнала о решении судьи, ей захотелось тут же с кем-нибудь поделиться своей новостью. Бев говорит, что собиралась в тот вечер переночевать у Ди. Вздор! Ведь она прекрасно знала, что Ди уже договорилась со своим возлюбленным остаться на ночь у него. Просто Бев захотелось узнать подробнее, что же произошло в тот день в суде. Я убежден, что тогда ночью им каким-то образом удалось встретиться и договориться назвать убийцей Каллена. Может быть, они знали имя настоящего убийцы, а может быть, и нет, но они решили свалить все на Каллена".

Когда Бев Басе, красивая девушка с копной золотистых волос, заняла место для дачи свидетельских показаний и начала свой рассказ, в зале не было человека, который слушал бы ее более внимательно, чем Фил Бэрлсон.

Басе рассказала о том, как в тот роковой день 2 августа она приехала в особняк на собственном автомобиле. Это было, как ей помнится, примерно в полдень. Накануне из Хьюстона вернулась Андрия, гостившая там у бабушки, поэтому Бев решила взять девочку с собой и отправиться вместе с ней за покупками. Далее Бев Басе рассказала, как сама выбрала для Андрии майку и помогла той одеться. Это лишь укрепило в сознании присутствовавших представление об Андрии как о невинном ребенке, во всем полагавшемся на старших подруг и членов своей семьи и полностью доверявшем им.

Тим Карри считал чрезвычайно важным, чтобы присяжные стали испытывать симпатию и добрые чувства к Андрии, чтобы она представлялась им мягкой, чувствительной натурой с артистическими наклонностями, девочкой, которая приходила в восторг от красоты окружавшего ее мира, существом столь добрым и нежным, что могла научить уживаться друг с другом птицу и кошку. Ведь до сих пор присяжные знали лишь то, что девочке было 12 лет и что ее уже нет в живых. В своих письменных показаниях Басе трогательно рассказывала о том проведенном вместе с Андрией дне, когда девочка, поделившись впечатлениями о своей поездке, потом долго стояла у витрины зоомагазина с одной лишь целью — "поболтать" с продававшимися там зверюшками. Но защита, разумеется, уже заранее ознакомилась с этими показаниями, поэтому, когда Басе дошла до эпизода у зоомагазина, Хейнс заявил протест, сказав, что это к делу не относится. Протест был принят — и присяжные так никогда и не услышали эту историю. Басе и Андрия вернулись в особняк около четырех часов. В это время там уже были Присцилла и Ди со своим приятелем. Они поболтали примерно час, а может быть, и дольше. Затем приехал Бубба Гаврел.

В самом начале показаний Бев Басе Тим Карри установил, что девушка знала семью Дэвисов в течение семи лет, поэтому вряд ли могла обознаться. Окружной прокурор поинтересовался, куда еще заезжали Басе и Гаврел в тот вечер 2 августа, а также попросил рассказать об их случайной встрече с Фарром и Присциллой в клубе "Рангун рэкит", умело подводя ее к моменту убийства. Басе вспомнила, что из клуба они выехали примерно в 11.30 вечера, минут через двадцать после того, как оттуда уехали Фарр с Присциллой. У нее, как и у Гаврела, в тот вечер часов не было, поэтому время она могла назвать лишь приблизительно. Затем она рассказала, как они подъехали к особняку и как, выйдя из машины Гаврела, она услышала что-то похожее на крик, доносившийся из дома.

Басе почти слово в слово подтвердила версию Гаврела. Во дворе она увидела человека в черном. Первое, что ей пришло в голову, было: они наткнулись на грабителя, пытавшегося проникнуть в дом.

— А что сказал этому человеку Бубба Гаврел? — спросил окружной прокурор.

— Он сказал: "Эй, послушайте, что здесь происходит? Куда все подевались?" Человек ответил: "Они все там. Я вас проведу".

По словам Басе, Гаврел пошел за ним, а она — за Гаврелом, держась от него на расстоянии нескольких шагов. Они прошли мимо гаража и направились по дорожке к двери, ведущей в столовую. Это был главный вход в особняк.

Вопрос: На каком расстоянии вы находились от человека, когда подошли к хорошо освещенному месту?

Ответ: Насколько мне помнится, Бубба был от него на расстоянии одного метра, а я шла сразу же за Буббой.

Вопрос: Вы узнали человека в черном?

Ответ: Да, узнала, когда он повернул за угол.

Вопрос: Вы сказали что-нибудь, когда человек повернул за угол?

Ответ: Да. Я сказала: "Бубба, это же Каллен!" Тогда человек повернулся и выстрелил, Бубба вскрикнул, споткнулся и упал прямо передо мной.

Вопрос: А что делал подсудимый потом?

Ответ: Он нагнулся над Буббой и протянул к нему руку.

Вопрос: Когда он нагнулся, какое расстояние было между ним и Буббой?

Ответ: Наверное, с полметра. Я закричала, и тогда он [Каллен] выпрямился и посмотрел мне прямо в лицо. Я бросилась бежать… Он погнался за мной.

Вопрос: Как долго вы стояли друг против друга?

Ответ: Несколько секунд.

Вопрос: Вы ему что-нибудь сказали?

Ответ: Я сказала: "Каллен, прошу вас, не стреляйте в меня! Это же я, Бев!" Я все время кричала: "Каллен, прошу вас, не стреляйте в меня! Это я, Бев!"

Басе рассказала, как перепрыгнула через невысокую ограду и побежала в сторону Хален-бульвара, все время петляя, так как боялась, что человек может выстрелить в любую минуту. "Я то и дело оборачивалась и видела, что он за мной гонится", — сказала она дрожащим голосом. Когда она взглянула на Каллена, сидевшего в противоположном конце зала, у нее задрожали руки. "Я видела у него в руках целлофановый пакет и знала, что там пистолет. Я не слышала, стрелял ли он, потому что у меня звенело в ушах… К тому же я все время кричала: "Каллен, прошу вас, не стреляйте в меня! Это я, Бев!" Пробежав примерно три четверти пути [по направлению к Хален-бульвару], я обернулась и снова его увидела. Не знаю, стоял он или бежал. Помню только, он поднимал свой пакет все выше и выше… Я боялась, как бы он не начал стрелять, и продолжала бежать то по дорожке, то по траве, все время петляя. Когда я вновь обернулась, его уже не было. Он исчез куда-то".

После этого присяжных попросили покинуть зал суда, и Карри стал расспрашивать Басе о том, что она сказала Роберту Сохиллу (владельцу автомашины, в которую та вскочила на Хален-бульваре), а затем охраннику Джону Смедли и двум полицейским, подъехавшим чуть позже. Окружной прокурор пытался доказать, что в то время девушка все еще находилась в крайне возбужденном состоянии из-за всего увиденного, и потому ее показания должны восприниматься с учетом вызванного этим потрясения, в результате чего и возникла возможность каких-то неточностей в ее показаниях при сопоставлении с показаниями других свидетелей.

Хотя обвинение было вполне довольно тем, как вела себя Басе, Карри знал, что могут возникнуть трудности в связи с одним вопросом. По словам Басе, она назвала Каллена Дэвиса убийцей четырем лицам, которых встретила сразу же после всего случившегося. Этими лицами были: Роберт Сохилл (владелец автомашины, в которую она вскочила на Хален-бульваре), охранник Джон Смедли и двое полицейских. Но получилось так, что в течение нескольких недель расследования, которое началось сразу же после убийства, следствие не очень-то старалось отыскать Сохилла. Басе просто-напросто не запомнила фамилии водителя машины, в которую вскочила в ту ночь на Хален-бульваре, а сам Сохилл не спешил объявиться по собственной инициативе. К великому смущению и замешательству Карри, Сохилла удалось разыскать лишь с помощью объявления, помещенного в газете защитой. Таким образом, человек, который мог бы частично подтвердить показания Басе, выступал теперь в качестве свидетеля не обвинения, а защиты. Позже в ходе перекрестного допроса защита задаст Басе вопрос об "объявлении в газете", из которого она и узнала фамилию Роберта Сохилла. Доулен не разрешит ей отвечать на этот вопрос, но Карри все равно будет уверен, что рано или поздно защита вызовет в суд Сохилла и что его показания не будут полностью соответствовать тому, что рассказала Басе. Рано или поздно этот неприятный момент должен был наступить, и обвинению не оставалось ничего другого, как покорно ждать его и постараться пережить. А пока Карри хотел задать свидетельнице лишь два последних вопроса. Прежде всего он хотел получить от нее подтверждение того, что после их случайной встречи в клубе "Рангун рэкит" Басе не встречалась с Присциллой Дэвис "в течение трех или четырех дней".

Окружной прокурор знал, что его последний вопрос был самым трудным для Басе. Нахмурив брови, он подошел к столу, вынул что-то из конверта и, быстро повернувшись к ней, спросил: "Вы узнаете, кто здесь?" Когда Басе взглянула на фотографию застывшего тела Андрии Уилборн, лежавшей на полу в подвале, слезы так и хлынули у нее из глаз. "Это… Андрия…" — с трудом проговорила она. После этого она уже никак не могла овладеть собой и была под руки выведена из зала. После получасового перерыва Доулен объявил, что свидетельница больше не может давать показаний, поэтому суд переносится на завтра. Это был жестокий, но необходимый ход со стороны обвинения. Карри хотел, чтобы в течение хотя бы одного вечера присяжные хорошенько поразмыслили над показаниями Бев Басе, прежде чем на нее обрушится со своими вопросами защита.

Неожиданный перерыв дал адвокатам возможность сравнить показания, данные Басе в разное время, и выявить в них противоречия. На следующее утро Ричард Хейнс стал метать громы и молнии в адрес юной свидетельницы. К всеобщему удивлению, однако, та вела себя довольно уверенно. Временами казалось, что перед вами избалованная девчонка из богатой семьи, а временами — просто глупый подросток, но защите так и не удалось сбить ее с толку по ключевому вопросу: в стрелявшем она узнала Каллена Дэвиса. Вместо этого Хейнсу пришлось сосредоточить свое внимание на другом: он принялся доказывать, что Бев Басе отнюдь не была такой уж невинной девушкой, совершенно случайно ставшей свидетельницей страшного преступления и теперь старавшейся рассказать суду все, что сохранилось в ее памяти. Еще в начале допроса окружной прокурор спросил, что в тот вечер пил Стэн Фарр в клубе "Рангун рэкит". Басе ответила тогда, что это был бурбон[14]Кукурузное или пшеничное виски. — Прим. перев.
. Теперь, однако, она сказала, что не помнит. "Может, это был "шивас"?" — спросил тогда Карри, на что Басе несколько наивно ответила: "А что такое "шивас"?" Прокурор пояснил ей тогда, что "шивас" — это один из популярных сортов виски, а затем поспешил перейти к другому вопросу. Но теперь задавать вопросы наступила очередь Хейнса, и он не преминул вернуться к этому еще раз.

Вопрос: Мисс Басе, вы хорошо разбираетесь в спиртных напитках?

Ответ: Что вы имеете в виду?

Вопрос: Вы, конечно, не пытаетесь создать у присяжных впечатление, будто вы так наивны, что не видите разницы между "шивасом" и бурбоном?

Ответ: Извините, но я действительно не знаю, что это. Хейнс задал затем несколько вопросов о ее "личной проблеме" и о ее "особых отношениях с Присциллой Ли Дэвис", после чего поинтересовался, чем они все занимались на квартире у Брента Краза примерно за час до той случайной встречи в клубе "Рангун рэкит". Скрывая колкость своих вопросов за отеческой улыбкой, Хейнс допытывался, что же они все-таки делали "в той маленькой комнатке". Его особенно интересовала 13-летняя сестра Брента Краза. "Она находилась там все время или потом ушла?" — интересовался защитник. Басе готова была вот-вот разрыдаться. И дело было не в том, что говорил Хейнс, а в том, как он это говорил.

— Я не понимаю, что вы этим хотите сказать, — проговорила она дрожащим голосом.

— Дело в том, — сказал Хейнс, наклонившись поближе к свидетельнице, — что вы оставались в той маленькой комнатке совсем одни, не так ли?

Ответ: Я уже не помню.

Вопрос: Когда вы находились в той маленькой комнатке, вы не принимали ничего такого, что могло бы как-то повлиять на ваше настроение?

Ответ: Нет, этого не было.

Вопрос: И вы не видели, как Гэс Джеймс Гаврел прятал что-то в карманчик своих трусов? Какое-то зеленое вещество в целлофановом пакетике?

Ответ: Нет, не видела.

После этого Хейнс более часа заставлял свидетельницу чуть ли не по минутам отчитываться во всем, что она делала до и после убийства, точно называть время и место всех событий и указывать, кто что делал и куда потом отправился. Он попросил установить в зале большую черную доску. Как только Басе отвечала на очередной его вопрос, Хейнс тут же отмечал ее ответ мелом так, чтобы все ее ответы легко можно было видеть со скамьи присяжных. Всякий раз, когда свидетельница говорила "я не помню", Хейнс писал на доске три большие буквы "Я. Н. П." Очень скоро там появился весьма длинный и хорошо видный присяжным список таких "Я. Н. П.", который оставался на доске до самого конца судебного процесса. Таким образом, в ответ на то, что обвинение для большего впечатления украсило зал суда окровавленной одеждой Стэна Фарра и Андрии Уилборн, Хейнс придумал собственные "декорации". Напомнив Бев Басе о ее показаниях в октябре 1976 года, примерно через два месяца после убийства, Хейнс стал выяснять подробности ее разговора с Робертом Сохиллом.

Вопрос: Итак, 16 октября 1976 года вы умолчали о том, что сказали этому человеку [Сохиллу], что в вашего возлюбленного стрелял Каллен Дэвис. Это так?

Ответ: Да, так. Это было мое первое показание, и тогда меня о таких подробностях не спрашивали.

Вопрос: Вы старались говорить правду, не так ли?

Ответ: Да, старалась.

Вопрос: Таким образом, получается, что вы точно не помните, что именно говорили этому человеку в машине, не так ли? Вы либо назвали имя Каллена Дэвиса, либо сказали, что это был владелец большого дома на холме, да?

Ответ: Я не помню, что именно сказала тогда.

Вопрос: Ну, а теперь, выходит, вспомнили. У вас память стала лучше, да?

Ответ: Теперь я уже пришла в себя и могу спокойно собраться с мыслями.

Хейнс извлек еще одно письменное показание, которое Басе давала рано утром 3 августа детективу К. Р. Дэвису. Подойдя поближе к скамье присяжных, как бы давая понять, что хочет, чтобы все его выслушали внимательно, Хейнс зачитал отрывок из показаний Басе, в котором говорилось: "Когда мы шли по дорожке, я услышала громкие крики, доносившиеся из дома. Я услышала женский крик. Мне кажется, раздался выстрел… Передо мной и Буббой шел человек…"

Ставя следующий вопрос, Хейнс смотрел на свидетельницу поверх своих старомодных очков.

Вопрос: Сейчас в своих показаниях вы продолжаете настаивать на том, что человек в черном не шел вместе с вами и Буббой, когда вы услышали выстрел?

Ответ: Да.

Вопрос: Значит, то, что вы заявили 3 августа, — неправда?

Ответ: Там нарушена последовательность. Я сейчас все объясню.

Вопрос: Вы хотите сказать, что, когда [детектив] Дэвис заносил в протокол ваши показания, он сделал это не в той последовательности?

Ответ: Если вы спрашиваете, лгу ли я, отвечаю: нет. Но такой постановкой вопроса вы очень затрудняете

Вопрос: Вы говорите, что услышали какой-то звук, похожий на выстрел?

Ответ: Я не уверена, какой это был звук. Какими бы непоследовательными и нелогичными ни были вопросы, Басе отчаивалась все больше и больше, а Хейнс, казалось, все с большим подозрением относился к ее столь ненадежной памяти. Отвечая на один из его вопросов, она заметила: "Я могу все это пояснить, если вы позволите…"

— Не сомневаюсь, — сказал Хейнс. Сняв очки, он отошел от места для дачи показаний с таким видом, будто хотел сказать, что на сегодня с него хватит всякой лжи. — Я в этом просто уверен, — добавил он. Это вызвало улыбку у присяжных, и некоторые из них переглянулись. Но Хейнс еще не закончил. Он продолжал задавать свидетельнице вопросы о шуме, который ей послышался.

Вопрос: Не хотите ли вы сказать, что этот звук сопоставим со звуком выстрела?

Ответ: А что означает слово "сопоставим"?

На этот раз несколько присяжных уже громко рассмеялись. Хейнс был явно в ударе. Неожиданно он без всякого предупреждения с треском хлопнул по столу своим портфелем. Раздался такой грохот, что его можно было услышать в другом конце зала.

— Вот что такое "сопоставим", — сказал Хейнс, снисходительно улыбнувшись свидетельнице. — Это похоже на выстрел из пистолета?

Басе ничего не ответила, но по выражению ее лица все было и так ясно.

В своих попытках усомниться в правдивости показаний Бев Басе и очернить ее точно так же, как это было сделано в случае с Присциллой Дэвис, защита очень рассчитывала на саму Басе. Адвокаты были уверены, что рано или поздно наступит момент, когда она либо солжет, либо вызовет негативную реакцию у присяжных. А это даст защите возможность хотя бы косвенным образом поставить под сомнение правдивость ее показаний, как это уже и произошло в случае с Присциллой.

Ранее в ходе перекрестного допроса Хейнс уже интересовался взаимоотношениями Басе с Присциллой.

Вопрос: Отношения между вами и Присциллой Ли Дэвис носили личный характер, не правда ли?

Ответ: Я вас не понимаю.

Вопрос: Она была для вас большим, чем просто мать Ди. Вы обсуждали с ней и свои личные проблемы, не так ли?

Ответ: Да, несколько раз.

Вопрос: Когда в августе 1975 года у вас возникла одна проблема сугубо личного характера, вы обратились за помощью к Присцилле Ли Дэвис, да?

Ответ: Да.

Вопрос: При решении этой проблемы вы воспользовались фамилией Присциллы Ли Дэвис, верно?

Ответ: Я уже не помню.

Именно этого и ждал Хейнс. Он извлек документ, чтобы освежить ее память. Басе подтвердила, что документ был написан ее рукой и что под ним стояла фамилия Присциллы Ли Дэвис. Убедившись, что Басе полностью признает достоверность документа, Хейнс продолжил допрос.

Вопрос: Таким образом, Присцилла Ли Дэвис поехала вместе с вами туда, где вы решили свою личную проблему, так?

Ответ: Так.

Вопрос: Кроме того, она оказала вам денежную помощь, не так ли?

Ответ: Она одолжила мне некоторую сумму.

Вопрос: А сколько тогда вам было лет?

Ответ: Шестнадцать.

Хотя Доулен и запретил защите употреблять слово "аборт", он все же разрешил задавать вопросы, касающиеся предыдущих показаний Басе. "Этого было вполне достаточно, чтобы нейтрализовать ее как свидетельницу", — заметил впоследствии один юрист. Из сложившейся теперь ситуации было ясно, что Бев Басе сама затянула на своей шее веревку чуть ли не год тому назад, когда в декабре 1976 года давала письменные показания. Хейнс не торопился захлопывать мышеловку и ждал, пока наступит четвертый, и последний день дачи показаний. Держа в руках выписку из журнала клиники, делавшей аборт, он задал сначала вопрос, обращалась ли Бев Басе к врачу за "консультацией" в августе 1975 года. Та сказала, что не помнит.

Вопрос: Вы помните, что в декабре 1976 года, когда вы давали показания в суде, вас спросили, не жалуетесь ли вы на свое здоровье, и вы ответили, что здоровье у вас хорошее и что оно было хорошим всегда?

Ответ: Да, помню. Хейнс поправил очки и зачитал выдержку из протокола ее предыдущих показаний: "Подвергались ли вы каким-либо операциям в течение последних пяти лет?" — "У меня как-то удалили зуб мудрости. Вот, пожалуй, и все".

Вопрос: Это так?

Ответ: Да, так.

Вопрос: Таким образом, ответ, который вы дали в декабре, не был правдивым?

Ответ: Не был. Просто я хотела как можно быстрее обо всем этом забыть, и в самом деле забыла. Не успел Хейнс перейти к очередному вопросу, как Бев Басе разрыдалась. Дрожащим от слез голосом она попросила Доулена объявить перерыв, что тот и сделал. Обвинение быстро проводило Басе в боковую комнату, где Карри повторил ей то, что не раз говорил Присцилле: "Говорите только правду". Он чувствовал, что адвокаты Каллена уже израсходовали все свои патроны. Конечно, им удалось запятнать репутацию Басе намеками на ее связь с Присциллой Дэвис, но поколебать главное в ее показаниях они все же не сумели. Басе успокоилась и вновь заняла место для дачи показаний. Теперь она была исполнена решимости собрать всю свою волю и довести дело до конца. Хейнс тоже чуть смягчил тон.

Вопрос: Вы обращались к медику за консультацией в августе 1975 года?

Ответ: Да, обращалась.

Вопрос: Значит, когда вы сказали "нет", вы просто забыли об этой консультации, не так ли?

Басе медлила с ответом. Когда Хейнс повторил вопрос, хотя и в другой формулировке, все подумали, что она вот-вот опять расплачется.

Вопрос: Правда заключается в том, что вы отнюдь об этом не забыли. Вы просто решили, что об этом никто не узнает. Я правильно говорю?

Ответ: Нет, это не так.

Вопрос: Пытаясь разрешить свою проблему, вы воспользовались именем своей сестры. Верно?

Ответ: Да.

Вопрос: Таким образом, в журнале стоит имя вашей сестры, не так ли?

Ответ: Да.

Вопрос: И после того, как [на том же заседании] с показаниями выступила Присцилла Ли Дэвис, она рассказала вам, что ее тоже спрашивали об этом и что она солгала. Это так?

Ответ: Нет, не так.

Вопрос: И вы хотели было снова забыть об этом инциденте, но вчера вдруг узнали, что суду были представлены выдержки из записей в журнале, разве не так?

Ответ: Нет, мистер Хейнс. Все это не так! Я уже сказала вам, что просто хотела поскорей забыть об этом и действительно забыла.

Бев Басе готова была снова расплакаться, но на этот раз Хейнсу уже было все равно — больше у него к ней вопросов не было.

Допрос свидетелей продолжался уже 35 дней, не считая уикендов, праздников и других перерывов. В течение всего этого времени защита методически обрабатывала присяжных, умело построив допрос лучших свидетелей, имевшихся в арсенале обвинения; Хейнс решил, что уже заслужил стаканчик-другой, хотя особой необходимости в этом и не чувствовал: то, чего он успел добиться, и без того подняло ему настроение. Он был уверен, что защите удалось "выбить из седла" двух из трех свидетелей обвинения. Во всяком случае, он этого добьется, когда начнет вызывать в суд собственных свидетелей. Он не был уверен лишь в отношении Бев Басе. Если уж она сама не дискредитировала себя в глазах присяжных, то он сделать это, пожалуй, будет уже не в состоянии. Окружной прокурор, конечно же, вовсю расписывает газетчикам, какой прекрасной свидетельницей оказалась Басе. Как ни горько было Хейнсу сознаваться в этом, но он понимал, что прокурор был прав. Теперь уже стало очевидным, что показания Бев Басе не подтвердили версию защиты о сговоре между нею и Присциллой.

Хейнс, однако, был вовсе не намерен отказываться от нее вообще. Ведь ему не нужно было ничего доказывать. Единственное, что он должен был сделать, — это заронить у присяжных сомнение. А это само сыграет свою роль, когда наступит момент решать, испытывают ли они "разумные сомнения" в виновности подсудимого. Хейнс из собственного опыта знал, что присяжные могут верить в то, что Басе говорила правду, и одновременно считать, что она вступила в сговор с целью свалить всю вину на Каллена. Одно было несомненно: присяжные отметили преданность Басе Присцилле и ее открытую враждебность к Каллену. Именно этого и добивался Хейнс. Он хотел, чтобы такое впечатление сохранилось у присяжных и к тому моменту, когда придет время выносить вердикт.

На следующее утро обвинение приступило к допросу охранника Джона Смедли, и Хейнс, Бэрлсон и Майк Гибсон стали готовиться к очередному неприятному для них эпизоду. Как они и предполагали, Смедли полностью подтвердил все, что сказала Басе. Самым сокрушительным для них ударом было то, что Доулен разрешил Смедли повторить в присутствии присяжных все сказанное Басе сразу же после преступления. Она сказала ему тогда: "Это был Кал лен. Это он стрелял. Я сама видела его мерзкую, отвратительную рожу. Он хочет убить и меня. Он гнался за мной всю дорогу". После этого у защиты не оставалось никаких шансов опровергнуть показания Смедли.

Больше всего, однако, защиту беспокоил следующий свидетель обвинения — Джим Слотер, специалист по отпечаткам пальцев из полицейского управления Форт-Уэрта. С самого начала обвинение признало, что ни один из отпечатков пальцев, снятых в доме № 4200 на Мокингберд, не соответствовал отпечаткам пальцев Каллена Дэвиса. Но пока еще никто ничего не сказал об отпечатке ладони. У защиты имелись сведения о том, что обвинение готовит сенсационное заявление о возможности вполне определенно установить, кому принадлежит кровавый отпечаток ладони, оставленный на наружной стороне двери, ведущей в подвальные помещения. Собственный специалист защиты тщательно изучил это пятно, но не смог найти сходство ни с одним из других обнаруженных там отпечатков. Судя по заявлениям обвинения, ему, по-видимому, все же удалось идентифицировать этот отпечаток. Джо Шэннон сказал: "Мы считаем это чрезвычайно важным". Когда репортеры спросили Хейнса, не может ли он пролить свет на происхождение этого загадочного отпечатка, тот ответил: "Можете с кем угодно побиться об заклад, что этот отпечаток не принадлежит Каллену Дэвису. Если сделаете ставку побольше, выиграете немало". Но, говоря это, Хейнс понимал, что, возможно, выдает желаемое за действительное.

На следующий день в течение большей части утреннего заседания Хейнс пытался поставить под вопрос квалификацию Джима Слотера как специалиста по опознанию отпечатков ладони, но судья Доулен его не поддержал.

"У нас было препаршивое настроение, когда они приступили к допросу Слотера, — признался впоследствии Фил Бэрлсон. — Даже если бы он просто подтвердил возможность принадлежности этого отпечатка Каллену, мы попали бы в весьма незавидное положение". Но получилось так, что загадочное происхождение отпечатка выяснилось так же неожиданно, как и появилось.

Вопрос: У вас есть какое-либо мнение относительно принадлежности этого отпечатка?

Ответ: Да, есть.

Вопрос: И каково же это мнение?

Ответ: Отпечаток принадлежит Орилии Купер. По лицу Каллена Дэвиса, как всегда, нельзя было прочесть ничего, но Бэрлсон все же не удержался и, вздохнув с облегчением, нервно поправил галстук. Орилия Купер работала экономкой в доме № 4200 на Мокингберд. То, что считалось "кровавым отпечатком ладони", на самом деле оказалось старым отпечатком, снятым с испачканной кровью двери. Этот отпечаток мог появиться там еще за несколько дней до убийства. Позже Марвин Коллинс объяснил все это так: "Мы подняли этот вопрос исключительно из-за того, что об этом отпечатке уже говорилось в присутствии присяжных, и поэтому сочли необходимым объяснить его происхождение. Я и не думал, что это вызовет у защиты такую нервозность. Когда же мы это поняли, то постарались как-то этим воспользоваться".

Обвинение завершало допрос своих свидетелей, и приближалось время, когда должна была наступить очередь защиты. Оставалось допросить лишь двух свидетелей обвинения — Феликса Гвоздзя, врача из округа Таррент, который производил вскрытие трупов Стэна Фарра и Андрии Уилборн, и Фрэнка Шиллера, директора лаборатории криминалистики в Форт-Уэрте, на которого была возложена весьма ответственная миссия — объяснить происхождение и причастность к делу всех вещественных доказательств. В конечном итоге смысл работы Шиллера состоял в том, чтобы подтвердить обоснованность выдвинутого обвинения на основании косвенной улики, а именно: доказать, что пуля, которой была убита Андрия Уилборн, была выпущена из того же пистолета, из которого был убит Стэн Фарр.

Почти два месяца назад, излагая перед присяжными существо дела, Тим Карри сам признал, что обвинение построено на косвенных уликах. При этом, однако, он обещал представить факты, которые подтвердят, что Стэна Фарра и Андрию Уилборн убил один и тот же человек. Все, казалось, было так просто. Но когда Шиллер принимал присягу, все взоры присяжных, как бы предчувствовавших суровое испытание, которому тот вскоре будет подвергнут, были обращены к человеку, находившемуся на противоположном конце зала, — Ричарду Хейнсу. Выглядел он весьма внушительно в своей тройке и дорогих ковбойских сапогах ручной работы. Попыхивая трубкой, он внимательно рассматривал каждое вещественное доказательство через увеличительное стекло. Возможно, это только казалось, но наблюдатели, в течение многих дней следившие за ходом процесса, заметили, что по этому случаю он даже сделал себе седые виски. Как и всякий выдающийся адвокат, он был отчасти детективом и актером. Присяжным просто невозможно было определить, где кончается одна роль и начинается другая. Возможно, Хейнс и сам этого не знал.

Показания Шиллера пункт за пунктом подтверждали рассказ трех главных свидетелей о том, где и при каких обстоятельствах произошла кровавая расправа 2 августа. По мере того как регистрировалась и предъявлялась в качестве вещественного доказательства каждая пуля, Шиллер рассказывал, где она была обнаружена и в каком состоянии. Некоторые пули, сказал Шиллер, слишком сильно повреждены, и поэтому сличить их было довольно трудно, но пуля, извлеченная из тела Фарра, полностью соответствовала пуле, найденной на полу в столовой. Эта пуля в свою очередь совпадала с пулей, которой была убита Андрия Уилборн. Все вместе они соответствуют пуле, обнаруженной за дверью на лестнице. Нет никаких оснований, сказал Шиллер, сомневаться в точности и достоверности сделанных выводов. Он хотел было рассказать присяжным, что по меньшей мере еще три эксперта, нанятых защитой, изучили все эти пули и пришли к такому же заключению, но протест Хейнса прервал его. К этому времени Шиллер уже в течение двух с половиной утомительных дней давал свои показания.

В понедельник 17 октября, когда началась девятая неделя судебного разбирательства, за Шиллера взялся Хейнс. Прежде всего он замутил воду тем, что вновь поднял вопрос о "судейской пуле", которая столь странным образом была прислана по почте несколько недель тому назад. Затем он принялся доказывать, что любая из десяти пуль, выпущенных из одного и того же пистолета, не будет похожа одна на другую, поскольку каждая из них оставит в стволе свой след. Никто пока не предъявил суду пистолет, из которого было совершено убийство в особняке, напомнил он присяжным. Вместо этого, однако, появилось много нового оружия. Помимо пистолета Хораса Коупленда, в распоряжение суда попал еще один пистолет 38-го калибра. ("Его прислал какой-то тип из Уичита-Фолз", — объяснил потом один из обвинителей.) Этот пистолет защитой упоминался тоже для того, чтобы отвлечь внимание, и Хейнс сделал это весьма удачно. Шиллер сам произвел несколько выстрелов из этого пистолета. Сейчас же Хейнс хотел, чтобы тот подтвердил, что, хотя он и знал, что все пули во время эксперимента были выпущены из одного и того же пистолета, доказать это на основании баллистической экспертизы все же не смог.

"На данном этапе, — заметил Марвин Коллинс во время перерыва, — вся стратегия защиты построена на проволочках. Мы изо всех сил бьемся над тем, как сосредоточить внимание присяжных на главном, а они делают все, чтобы отвлечь это внимание на второстепенные детали. Чем дольше это будет продолжаться, тем большая будет вероятность того, что присяжные совсем выпустят из поля зрения действительные факты".

К началу седьмой недели судебного процесса уже половина мест в зале суда пустовала. Один присяжный подолгу клевал носом. Другие тоже не проявляли к разбирательству особого интереса. Похоже было, что они испытывали те же чувства, что испытывают дети, когда взрослые разговаривают через их головы. Создавалось впечатление, что вокруг них все теперь изъяснялись исключительно эвфемизмами. Никто не употреблял слово "аборт", а предпочитал говорить о "личных проблемах"; кокаин превратился в "белое порошкообразное вещество", а марихуана — в "зеленые листья".

Мучения Фрэнка Шиллера тем не менее продолжались. Настроение у юристов было не многим лучше, чем у присяжных, хотя они по крайней мере делали вид, что знают, о чем идет речь. После утомительнейшего заседания, во время которого Хейнс спросил Шиллера, не думает ли тот, что Андрия Уилборн была убита в упор с расстояния менее полутора метров, репортеры поинтересовались, зачем он все это делает. Зачем он задает и задает бесчисленное множество вопросов?

Хейнс ответил: "Этим вопросом я хочу лишь показать, что обвинение само установило такое расстояние, чтобы подтвердить собственную же версию".

Когда об этом сказали Толли Уилсону, тот взорвался: "Я скажу вам, что все это показывает! Это показывает, черт возьми, что убийца знал, в кого стрелял! Это показывает, черт побери, что он действовал умышленно! И это показывает, что, когда этот подонок стрелял, он смотрел двенадцатилетней девочке прямо в глаза!"

На седьмой, и последний день мучений Шиллера зал суда покинули даже группи[15]Девушки, которые за плату приглашаются сторонами на судебные заседания в качестве "публики" для создания в зале соответствующей атмосферы. — Прим. перев.
. Хейнс задал Шиллеру последнюю серию вопросов — на сей раз о волосках от парика и о том, как они были обнаружены на месте преступления. Когда Хейнс наконец умолк, Тим Карри буквально вскочил со своего места и заявил: "Если суд не возражает, обвинение хотело бы на этом прекратить допрос своих свидетелей".

Суд, разумеется, не возражал. Если на то пошло, против этого уже не возражал никто. Поэтому, услышав такое заявление, все присутствовавшие в зале вздохнули с облегчением.

* * *

Когда Ричард Хейнс обратился к суду с предварительным изложением позиции защиты, в зале не было ни одного свободного места. Во время его речи толпившиеся в проходах женщины расталкивали друг друга, пытаясь хоть одним глазком взглянуть на знаменитого адвоката из Хьюстона.

Он начал с мотива преступления. По утверждению обвинения, этим мотивом было решение судьи Эйдсона увеличить размер алиментов, выплачиваемых подсудимым. Защита собиралась доказать явную несостоятельность такого утверждения. "Мы докажем, — заявил Хейнс, — что Присцилла Ли Дэвис знала о наличии добрачного соглашения. Она знала, что не имеет никаких прав на состояние семьи Дэвисов, поскольку оно является собственностью только этой семьи. Какой же это мотив преступления, если в действительности решение суда давало Каллену Дэвису возможность экономить деньги? Ведь суд обязал его выплачивать только 5000 долларов ежемесячно, в то время как до этого [до разрыва] Присцилла тратила 20000 в месяц".

Хейнс обещал присяжным "пригласить Роберта Сохилла, который подтвердит, что мисс Басе несколько вольно обошлась с фактами. Мы также расскажем о взаимоотношениях между Присциллой Дэвис и Беверли Басе. Мы покажем, что в признании Каллена Дэвиса виновным заинтересована прежде всего Присцилла Дэвис. Мы также покажем, что это и в интересах Буббы Гаврела, который в действительности признался, что "не знает, кто в него стрелял"". Хейнс подчеркнул, что обвинение сочло удобным для себя не вызывать в суд полицейского Джимми Содерса, одного из нескольких свидетелей, заявивших, что они слышали, как Гаврел сказал это. Обвинение утверждало, что в тот момент Гаврел был в шоковом состоянии, но защита покажет, что в действительности тот достаточно трезво оценивал обстановку, так как попросил санитара "скорой помощи" выбросить пакетик с марихуаной.

"Мы представим вам Стэна Фарра совершенно в ином свете", — сказал Хейнс. В течение нескольких недель, предшествовавших его убийству, Фарр носил с собой пистолет. Ему не повезло в делах, и несколько человек имели к нему претензии. "А Стэн Фарр имел дело с такими людьми, — продолжал Хейнс, — которые не очень-то любят подавать в суд на своего должника". К моменту убийства у Фарра было (так по крайней мере утверждал он сам) 100000 долларов, и Хорас Коупленд знал об этом. Защита покажет, что Коупленд был человеком, который внушал Фарру страх. Что касается У. Т. Рафнера, то его показания отнюдь не будут использованы для какого-то очернения Присциллы. "Здесь, — заметил Хейнс, на мгновение оторвавшись от своих записей, — Присцилла Ли Дэвис, как мне кажется, и сама уже все нам разъяснила". Он будет допрошен с другой целью — установить, что в течение некоторого времени у него был ключ от входной двери особняка Дэвисов, как, впрочем, и у целого ряда других весьма темных личностей.

И наконец, защита докажет, что налетчики охотились за Стэном Фарром. Хейнс умышленно использовал множественное число, чтобы подчеркнуть свою уверенность в том, что в данном случае речь идет более чем об одном человеке. Он еще раз повторил, что, по его глубокому убеждению, налетчики принадлежат к той категории людей, "которые не обращаются в суд, когда возникает необходимость собрать долги". Что касается Андрии Уилборн, заключил Хейнс, то она стала "случайной жертвой". Присцилла тоже не была главным объектом нападения, равно как и Бубба Гаврел, который оказался на месте преступления совершенно неожиданно.

Свою краткую вступительную речь Хейнс завершил несколько загадочно: "Возможно, когда защита закончит изложение собственной версии, произойдут некоторые события, которые вас удивят… события, о которых на данном этапе никто пока не догадывается".

Этот заключительный намек на возможность каких-то непредвиденных событий вызвал множество комментариев в газетах, а возможно, заставил призадуматься даже обвинение. В действительности же это заявление отражало лишь уверенность защиты в том, что самостоятельно производимое ею расследование рано или поздно принесет желаемые результаты. Стив Самнер уже начал увязывать воедино сотни всевозможных деталей и сведений, собранных его сыщиками. Эти сведения поставлялись различными, не связанными друг с другом категориями людей: друзьями Каллена, друзьями Присциллы и совершенно новой группой лиц, не входящих ни в ту, ни в другую категорию. Эта группа (или "другой мир", как ее стали называть защитники) включала в себя представителей чуть ли не всех слоев общества Форт-Уэрта, начиная от мелких торговцев наркотиками и уголовников и кончая самыми богатыми и известными людьми в городе. Хотя защита и заронила в сознание присяжных мысль о том, что убийство могло быть совершено кем-то из "другого мира", все же необходимо было сосредоточиться на какой-то одной версии. Рафнер отпадал. Последний раз он появлялся в особняке чуть ли не за полтора года до трагических событий, поэтому подозревать его в совершении преступления было делом малоперспективным. Более вероятным было предположить, что это сделал Хорас Коупленд. Во-первых, как раз перед убийством в особняке он кружил возле Стэна Фарра и Присциллы. Во-вторых, его самого уже не было в живых. Разумеется, защите не нужно было называть имя убийцы — ей достаточно было вызвать у присяжных "разумное сомнение" в виновности Каллена. Защите важно было убедить присяжных, что главным объектом нападения был Стэн Фарр, поскольку, как доказывали адвокаты, у Каллена Дэвиса не было причин для расправы с Фарром. Ведь Фарр, подчеркивал Самнер, жил в особняке в течение чуть ли не 15 месяцев до убийствами Каллен знал об этом. Более того, несколько свидетелей, включая Джерри Томаса и Карин Мастер, были готовы показать, что Каллен и Фарр неоднократно встречались на светских раутах и всегда вели себя вполне дружелюбно. Пока адвокаты вновь и вновь рассматривали свою версию и решали вопрос, в какой последовательности вызывать свидетелей, Самнер вдруг выдвинул предположение, что им, возможно, видна пока лишь верхушка айсберга и что Хорас Коупленд был всего лишь пешкой в этом "другом мире". Все может обстоять значительно сложнее. Смерть самого Коупленда может иметь прямое отношение к делу. В течение последних нескольких дней Самнер пытался войти в контакт со свидетелем, показания которого должны были произвести сенсацию. Об этом, конечно, еще было рано говорить, но вполне возможно, что через недельку-другую найдется такой человек, который камня на камне не оставит от предъявленного Каллену обвинения. А тем временем защите предстояло заслушать целый ряд других свидетелей, в задачу которых входило показать, что обвинение произвело расследование лишь в тех пределах, которые были ему нужны, чтобы подтвердить заранее сделанные выводы, и ограничилось привлечением лишь тех свидетелей, которые эти выводы должны были подкрепить. Как и обещал Хейнс, на следующее утро защита приступила к опровержению выдвинутого обвинением "мотива" преступления. Главным доказательством защиты был существовавший, по ее словам, добрачный договор. Ферн Фрост, которая, как было установлено, работала личной секретаршей Каллена в период его совместной жизни с Присциллой, показала, что вечером 27 августа 1968 года она привезла этот документ в отель "Грин оукс", где его должны были подписать Каллен и Присцилла. Она была уверена, что, прежде чем подписывать документ, Каллен с ним ознакомился. Он никогда ничего не подписывал, внимательно не прочитав сначала весь текст. Как это часто бывало, он обнаружил в тексте опечатку и обратил на это ее внимание. Фрост не могла сказать с абсолютной точностью, прочитала ли соглашение Присцилла, но в том, что та "перелистала страницы", она была совершенно уверена. На следующее утро, сказала Фрост, Присцилла позвонила ей и спросила, подписывала ли аналогичный документ первая жена Каллена. "Я ответила, что не знаю и что даже если бы и знала, то все равно не имела права обсуждать этот вопрос с нею", — сказала Фрост, обращаясь к присяжным. Во время перекрестного допроса обвинение попыталось выявить противоречия между нынешними показаниями Фрост и теми, которые она давала ранее. Не хочет ли она сказать, что подготовила документ в тот же день, когда привезла его на подпись? Ранее в своих показаниях она утверждала, что документ был подготовлен "за две недели" и даже "за восемь месяцев" до того. Обвинение также заявило, что дата на документе была впечатана на другой машинке. Для дачи дальнейших показаний по вопросу о добрачном соглашении защита вызвала в суд Бет Олдридж, бывшего члена торговой палаты, которая заявила, что как-то на обеде Присцилла сказала ей, что подписала это соглашение, поскольку "семья Каллена думала, что мне нужны его деньги. Я подписала его, чтобы убедить их, что это не так".

Сесил Манн, адвокат из Форт-Уэрта, чья контора в течение ряда лет вела дела империи Дэвисов, заявил, что он вместе с Калленом и Кеном Дэвисами участвовал в совещании в "Мид-континент" 2 августа, когда Каллен получил сообщение, что судья Эйдсон вынес невыгодное для того решение по их делу. Реакция Каллена, вспомнил Манн, была такой, словно "ничего особенного не произошло. Он не проявил при этом каких-то особых эмоций. Я не заметил на его лице никаких признаков ненависти или вспышки гнева". Манн обратил внимание присяжных на то, что, несмотря на долг в размере 11 миллионов долларов, Каллен "оставался в завидном положении, если говорить о его личном состоянии". Увеличение выплаты, добавил он, составляло "лишь ничтожную сумму по сравнению с имевшимися в его распоряжении деньгами". Манн признал, что решение суда о замораживании авуаров и капиталовложений корпорации Каллена Дэвиса повлекло за собой необходимость обращаться за разрешением в суд по поводу каждой сделки. Однако, заявил он суду, "это неудобство не вызвало особых затруднений". Кроме того, решение судьи Эйдсона было временным. Развязка затянувшегося бракоразводного процесса уже "была близка", сказал в заключение Манн, давая понять, что Каллен Дэвис отнюдь не был раздосадован этим незначительным для него поражением и с надеждой смотрел в будущее, когда он обретет наконец свободу. Во время перекрестного допроса этого свидетеля Толли Уилсон попытался представить Каллена Дэвиса черствым, беспринципным человеком, которого меньше всего интересовала семья. Свое огромное состояние он хотел сберечь только для себя. Судья Доулен запретил ссылаться на тяжбу между Калленом и его братом Биллом, но разрешил обвинению задать несколько вопросов по поводу документов, относящихся к этому делу. Из этих документов следовало, что личные Долги Каллена составляли не 11, а 16 миллионов долларов. Задолженность лишь одной компании, по словам Билла Дэвиса, достигла 46 миллионов долларов. Кроме того, утверждал он, Каллен использовал фонды корпорации для гарантий выплаты по другим займам, чем "увеличил задолженность корпорации на сумму, превышающую 150 миллионов долларов". Таким образом, заявил Толли Уилсон, складывается впечатление, что финансовые проблемы Каллена были связаны отнюдь не с "ничтожной частью" его состояния. Протоколы судебных заседаний достаточно убедительно показывали, что Присцилла задела его за живое. Уилсон подробно расспросил Манна о его встрече 2 августа с Калленом и Кеном Дэвисами, обратив внимание присяжных на то, что Билла Дэвиса умышленно не пригласили на это совещание. Манн показал, что до совещания Каллен встречался со своей приемной дочерью Ди Дэвис.

— Говорил ли вам [на совещании] Каллен Дэвис, что Андрия вернулась в город? — спросил Уилсон свидетеля.

Манн сказал, что не помнит.

— А когда он узнал о решении судьи Эйдсона, он как-нибудь отреагировал на это?

Манн ответил, что не помнит, отреагировал ли на это как-то Каллен или Кен. "Но на лице у Каллена не было положительно никаких признаков ненависти", — повторил Манн.

— А разве убить на глазах у ребенка его любимую кошку — это не акт ненависти? — спросил Уилсон настолько неожиданно, что никто не успел и глазом моргнуть. Хейнс вскочил как ужаленный и гневно заявил протест. Доулен подозвал всех обвинителей и защитников к себе, чтобы как-то охладить их пыл. Толли Уилсон, конечно же, знал, что не имел права задавать этот вопрос, но вовсе не жалел об этом. Вряд ли ему еще хоть раз во время этого процесса представится возможность обвинить Каллена Дэвиса в каком-либо неблаговидном поступке, совершенном до убийства.

В течение последующих нескольких дней защита сконцентрировала все свои атаки на Буббе Гавреле. Дорис Костелло, дежурившая в ту ночь в отделении "скорой помощи" в больнице Джона Питера Смита, показала, что, когда привезли Гаврела, тот был в "сознании" и с достаточно ясной головой, чтобы назвать свою фамилию, адрес, номер телефона и подписать согласие на операцию. Обвинение в свою очередь спросило у Костелло, видел ли Гаврел Присциллу в ту ночь. Костелло ответила, что, насколько ей известно, не видел.

Следующим давал показания санитар "скорой помощи" Пол Гохин. Он сказал присяжным, что, войдя в ту ночь в особняк, увидел Гаврела, сидевшего на полу с телефоном в руках. Когда он спросил у него, куда его ранили, Гаврел ответил: "Не знаю. Увезите меня отсюда". Когда Гохин спросил, кто в него стрелял, Гаврел дал такой же ответ: "Не знаю. Скорее увезите меня отсюда". Через несколько минут, когда Гохин пытался на заднем сиденье "скорой помощи" стащить с Гаврела брюки, тот вынул два пакетика марихуаны и сказал: "Выбросьте это". Гохин сказал далее, что выбросил пакетики в окно машины. Бев Басе "ругалась… и была слишком возбуждена, — продолжал Гохин. — У нее были остекленевшие глаза… как у человека, принявшего наркотик". Гохин сказал присяжным, что на "скорой помощи" больше не работает, а служит теперь полицейским в одном из пригородов Форт-Уэрта.

В рассказе Гохина было немало неясностей, но обвинение почему-то не обратило на это внимание присяжных. Уже в тот момент, когда санитары вносили Гаврела в карету "скорой помощи", были совершены довольно серьезные правонарушения. Разве Гохин не знал, например, что иметь при себе марихуану было нарушением закона? Разве он не понимал, что марихуана — это вещественное доказательство? Если он знал это и понимал, тогда зачем выбросил ее в окно? Как он это сделал? Опускается ли вниз заднее стекло "скорой помощи"? Через какое именно окно он выбросил марихуану? Все эти вопросы имели самое прямое отношение к делу, но обвинение почему-то не задало их.

Когда защита пригласила своего следующего свидетеля, обвинение пришло в замешательство. Этим свидетелем был Джимми Содерс, полицейский из Форт-Уэрта. Почему обвинение не вызвало этого одного из главных свидетелей, стало ясно, когда Содерс сообщил, что на вопрос о том, кто в него стрелял, Гаврел ответил: "Я не знаю этого человека". Однако обвинение все же отыграло очко во время перекрестного допроса. Когда Содерс спросил у Бев Басе, кто стрелял в ее возлюбленного, та ответила: "Каллен Дэвис. Я видела, как он стрелял. Я его знаю".

Крупнокалиберным орудием в наступлении защиты на Гаврела стал Томми Джорден, который находился с ним в палате интенсивной терапии. Но еще до того, как Джорден занял место для дачи показаний, стало очевидным, что это крупнокалиберное орудие может выстрелить и в другую сторону.

Допрос Джордена был продуманным риском. Некоторые обстоятельства его личной жизни могли заставить присяжных усомниться в правдивости его показаний. Уже больше года тот был безработным, подал заявление на выплату ему постоянного пособия на том основании, что из-за травмы спины стал полностью нетрудоспособным, и имел более чем косвенное отношение к судебным делам по искам о причинении телесных повреждений (он был замешан в трех таких делах, одно из которых еще не было закончено). Каким бы несправедливым ни было возможное суждение о нем, у всех складывалось впечатление, что Джорден — довольно темная личность. Ричард Хейнс, однако, был уверен, что все эти обстоятельства можно будет утаить от присяжных. Учитывая важность того, что, по словам Джордена, он услышал, стоило пойти на риск.

Джорден показал, что 3 августа, то есть на следующий день после убийства, к ним в палату пришел отец Гаврела. По словам Джордена, между отцом и сыном произошел следующий разговор:

Отец: Ты знаешь, кто в тебя стрелял?

Сын: Нет, не знаю. Все произошло так быстро, и там было так темно, что я не разглядел.

Отец: Это сделал Каллен. Девчонка [Бев Басе] сказала, что это был он. Поэтому, если кто-нибудь будет тебя об этом спрашивать, ты так и говори. Кто-то же должен за все это заплатить.

После того как Гаврел-старший ушел, продолжал Джорден, он завязал с Буббой разговор, в ходе которого тот снова подтвердил, что не знает, кто в него стрелял. Тогда Джорден сказал: "Послушай, если в тебя стрелял такой богач, ты и сам можешь разбогатеть. Ты же можешь подать на него в суд".

На это, по словам Джордена, Гаврел ответил: "Ты прав. Я просто об этом не подумал".

В ходе перекрестного допроса выявилось странное обстоятельство: только через четыре месяца Джорден решился наконец рассказать об этом разговоре. Свидетель отклонил утверждение обвинения о том, что пошел на это, "чтобы улучшить свое [материальное] положение".

Когда Джорден закончил дачу показаний, обе стороны заявили, что он помог разбирательству дела. Вызов его в суд соответствовал генеральной линии защиты, которая, в частности, состояла в том, чтобы оставить у присяжных впечатление, будто обвинение приглашало лишь тех свидетелей, которые подтверждали его версию случившегося. Бэрлсон, например, полагал, что обвинение может стать жертвой собственной самоуверенности. Оно уже так свыклось со своей концепцией, что утратило способность замечать ее недостатки или принимать во внимание вновь обнаруженные слабые места, которые намеревалась использовать защита. "Они думают, что мы стреляем вслепую", — заметил Бэрлсон. Сам он, однако, был уверен, что, продолжая стрелять вслепую достаточно долго, защите в конце концов удастся поразить цель.

В данном случае речь шла прежде всего о Роберте Сохилле, следующем свидетеле защиты. Поскольку этот человек первым столкнулся с Бев Басе, когда та убегала от преследовавшего ее убийцы, возникал вопрос: почему обвинение не вызвало его в суд? Можно было предположить, что рассказ Сохилла будет противоречить показаниям Бев Басе, и это на самом деле было так. Басе утверждала, что, вскочив в машину Сохилла, назвала имя убийцы. При этом она говорила то ли о Каллене Дэвисе, то ли о "владельце большого дома на холме". В своих показаниях, однако, Сохилл отрицал это. Он сказал, что имя Дэвиса упоминалось только один раз, когда девушка заметила: "Дело в том, что Дэвисы сейчас разводятся". Однако в ходе дальнейшего допроса Сохилла стало выплывать нечто новое. Это "нечто" пока еще не было очевидным фактом, но со временем стало "приобретать все более реальные очертания в сознании присяжных. Некоторая путаница в определении точного времени происшедших событий возникла еще ранее, но теперь ситуация еще более обострилась. Сохилл был абсолютно уверен, что в ту ночь позвонил в полицию в 12.20. Он вспомнил, что, когда уходил вместе со своими коллегами по службе из бара "Рамада-инн", кто-то проворчал, что закрывать бар в полночь просто неприлично. Сохилл вспомнил, что еще посмотрел на часы в холле, а затем на свои собственные. И те и другие показывали ровно 12.05. Расстояние между баром и тем местом на Хален-бульваре, где он впервые увидел Бев Басе, было ровно 15 км (он для верности проверил это позже). Учитывая, что ему пришлось сделать разворот на шоссе № 20, а также то, что он ехал с нормальной скоростью, весь путь должен был занять у него 13 минут. Еще минуты две прошло с того момента, когда он посадил Басе в машину и позвонил в полицию. Таким образом, получалось, что он вызвал полицию ровно в 12.20. Однако по записям в журнале дежурств полиции звонок от Сохилла поступил на 22 минуты позже (и по меньшей мере на 20 минут позже того момента, когда Присцилла начала стучать в дверь соседнего дома, умоляя его владельцев вызвать полицию). Это несоответствие стало еще более очевидным, когда вспомнили, что охранник Джон Смедли, прибывший на место как раз в тот момент, когда Сохилл звонил в полицию, сказал, что все это произошло в 12.47. Записи в журнале дежурств диспетчерской службы Смедли подтвердили это.

Следующий свидетель защиты внес в это еще одну загадку. Джон Бруче, главный управляющий транспортной фирмой, сказал присяжным, что когда в ту ночь они с женой проезжали мимо особняка по Хален-бульвару, то увидели, как по аллее, ведущей к дому Дэвисов, медленно ехала какая-то большая, дорогая автомашина последней марки. Цвет он не разглядел, хотя и успел заметить, что машина была одноцветной (в отличие от синего "кадиллака" с белой крышей — машины Каллена, которая, как предполагалось, стояла в то время в гараже в центре города). По мнению Бруче, это случилось в 10.50 вечера. Свое утверждение он обосновывал тем, что, когда они с женой выехали со стоянки у церкви в центре города, они посмотрели на часы на здании банка "Континентал", которые показывали 10.33. Он вспомнил, что в тот день они обещали приходящей няне быть дома до 11.00. По дороге они еще заехали в магазин разменять деньги. Таким образом, когда они проезжали мимо особняка Дэвисов, на часах должно было быть около 10.50. Получалось, что все это произошло по меньшей мере за час до того, как Присцилла и Стэн Фарр вернулись домой. Хейнс отпустил свидетеля и прошелся мимо присяжных, многозначительно закатывая глаза и почесывая в затылке. При этом на его лице было такое выражение, словно он хотел сказать: "Интересно, кто же был в той машине?"

Как бы там ни было, но защита добилась своего. Теперь уже возникли сильные сомнения относительно точного времени всех событий. Выявленный перерыв, длившийся от 20 до 57 минут, был как будто бы и незначительным, если учесть масштабы всего случившегося, но все же достаточно долгим, чтобы дать возможность вступить в сговор. Необходимо было все-таки выяснить, что же это была за машина (или машины), которая въезжала на территорию особняка и выезжала оттуда. Поэтому защита вызвала своего следующего свидетеля, который должен был подтвердить, что в ночь, когда были совершены убийства, Каллен Дэвис ездил на своем пикапе. Джейк Смит, ночной дежурный на платной стоянке для автомобилей у здания банка "Континентал нэшнл", где Каллен держал и свой бело-синий "кадиллак", и пикап, показал, что 2 августа Дэвис выехал из гаража на своем пикапе в 5.30 вечера. Джейк Смит знал точно, что в полночь, когда закончилась его смена, "кадиллак" Каллена все еще стоял в гараже. "Машина г-на Дэвиса была видна мне из будки, — с уверенностью сказал Смит, — поэтому я точно знаю, что она стояла там все время". Желая доказать, что он не ошибся, Смит извлек журнал дежурства за 2 августа, где были отмечены номера всех машин, остававшихся в гараже, когда он передавал смену. "Точно, — сказал он, показывая на список. — Вот он, этот номер". Смит добавил, что в ту ночь больше не видел ни Каллена, ни его пикапа.

"Ну и что? — сказал Джо Шэннон во время перерыва. — Это еще ничего не доказывает. Разве может кто-нибудь всерьез подумать, что у Каллена Дэвиса не было возможности воспользоваться другой большой и дорогой автомашиной?" В ходе перекрестного допроса обвинение использовало журнал дежурств в гараже, чтобы проследить за передвижением обеих автомашин Каллена в течение нескольких дней до убийств. Вечером 29 июля, вспоминал Джейк Смит, Каллен поставил свой пикап за "кадиллаком", вынул что-то из его багажника и положил в багажник пикапа, после чего уехал на пикапе. Вечером на следующий день (30 июля) в 11.15 вечера Смит делал обход гаража и видел, что пикап стоял на своем обычном месте. На следующее утро, однако, когда то же самое сделал его сменщик, пикапа на месте уже не было. Поскольку наступил уикенд, а по уикендам в гараже записей не ведется, нельзя было точно установить, сколько раз въезжали в гараж и выезжали из него оба автомобиля в субботу после обеда или в воскресенье. Смит уже сказал, что в понедельник 2 августа Каллен выехал из гаража на своем пикапе. Утром 3 августа пикап стоял уже в другом гараже, через дорогу, а "кадиллак" находился у дома Карин Мастер. Что же все это означало? По мнению обвинения, это могло означать лишь одно: где-то после полуночи Каллен или кто-то еще вернулся на пикапе, а уехал на "кадиллаке".

Накануне Дня всех святых[16]31 октября. — Прим. перев.
 Хейнс, Бэрлсон и другие адвокаты, посовещавшись, пришли к выводу, что настало время вызвать в суд Карин Мастер, которая могла бы подтвердить алиби Каллена Дэвиса. Карин должна была показать, что в ночь со 2 на 3 августа она проснулась в 12.40 и увидела, что Каллен спит рядом. В тот вечер она легла рано (часов в 9 или 9.30) и поэтому не знала, когда тот вернулся домой. Но она хорошо помнила, что проснулась в 12.40, потому что посмотрела на электронные часы на ночном столике. Как и в случае с некоторыми другими свидетелями, защита хорошо понимала, что, вызывая Карин Мастер в качестве свидетельницы, она идет на риск. Карин придется признаться перед жюри, что с сентября 1975 года и до утра 3 августа 1976 года (то есть до дня его ареста) Каллен жил у нее. Подняв столько шума по поводу распутства Присциллы, защита должна была испытывать некоторую неловкость от того, что теперь вынуждена была проливать свет и на любовные похождения Каллена. Трудно объяснить, почему многие из тех, кто возмущался бесстыдством Присциллы, не видели ничего плохого в том, что Каллен сожительствовал с Карин. Может быть, это объяснялось лишь тем, что Карин была на десять лет моложе Присциллы и находилась в более зависимом материальном положении. Но кто мог с уверенностью сказать, что лет через десять и она не превратится в такую же Присциллу? О том, сколько Присцилла тратила на туалеты, говорилось много, но никому почему-то не казалось странным, что Карин тоже была всегда одета с иголочки, щеголяя замшей, кожей и дорогими мехами. Ей, конечно, завидовали, но отнюдь не черной завистью. Присцилла воспринималась как коварная и опасная женщина, чего нельзя было сказать о Карин, и не это беспокоило защиту. Ее тревожило другое. Дело в том, что, когда вскоре после убийства Карин давала показания перед большим жюри, а затем еще раз, когда решался вопрос об освобождении подзащитного под залог, она ни словом не обмолвилась о том, что просыпалась в 12.40.

Для тех, кто уже пережил два месяца мучительного отбора присяжных и более двух месяцев допроса свидетелей, Карин Мастер казалась женщиной, достойной удивления и восхищения. Вероятно, это объяснялось тем, что было чрезвычайно трудно точно определить ее роль во всех этих странных событиях. Карин была, несомненно, собранной и смелой женщиной, воспитывавшей двух своих несчастных детей без нытья и жалоб, однако во многих отношениях она, казалось, болезненно зависела от окружающих. Она была хорошенькой (если так можно сказать о кукле), с блестящими карими глазами и улыбкой чистой, как у ребенка. Поскольку Карин была потенциальной свидетельницей, в зал суда ее не допускали. Несмотря на это, ее присутствие ощущалось повсюду. То она болтала с секретаршами, репортерами и друзьями в коридоре или в приемной у судьи, то все время что-то устраивала, то ухаживала за детьми, то с большой выдумкой готовила г обеды, которыми угощала затем Каллена и его людей. При этом она все время терпеливо чего-то ждала. Ждала каждый День. Казалось, что ничто уже не сможет поколебать ее веру и вывести ее из равновесия. Само присутствие Карин в Амарилло придавало значимость тем несколько двусмысленным доводам, к которым прибегала защита, чтобы добиться оправдания любимого ею человека.

Когда Карин заняла место для дачи свидетельских показаний и начала отвечать на вопросы, ее любезность и самообладание приняли почти карикатурную форму. Сложив руки на коленях, она внимательно выслушивала каждый вопрос Хейнса, затем нарочито медленно поворачивалась в сторону присяжных, широко им улыбалась и только потом отвечала.

Направляемая умелыми вопросами Хейнса, Карин описала события 2 и 3 августа так, как она их помнила. Было обычное утро, рассказывала она. Примерно в 7.30 или 8 часов утра Каллен уехал на "кадиллаке" к себе в контору. Она отвезла детей в школу, а сама всю первую половину дня провела в новом салоне красоты, о котором ей недавно рассказали. Во второй половине дня она отправилась с детьми в кафе-мороженое. Примерно в пять часов вечера позвонила секретарша Каллена и предупредила ее, что тот задерживается, что было вполне обычным явлением: Каллен часто возвращался домой, когда Карин и дети уже спали. Примерно в 6.30 вечера позвонила ее подруга Шерри Джонс и пригласила их с Калленом на ужин, на что Карин ответила: "Спасибо, но у меня ужин уже готов. Он в духовке. Каллен немного задерживается". Примерно в 8.30 Шерри Джонс позвонила еще раз, но Карин не помнила, о чем они тогда говорили. (По многочисленным слухам, ходившим в то время, Шерри Джонс звонила и третий раз, примерно в 11.30, и Карин сказала ей, что уже беспокоится за Каллена и собирается отправиться на его розыски. Карин, однако, отрицала это.) Где-то между 9.00 и 9.30 вечера, продолжала Карин, она приняла снотворное и легла спать. Обычно она ложится позднее, но в тот вечер что-то сильно устала.

— А что произошло потом? — спросил Хейнс.

— В 12.40 я проснулась и посмотрела на электронные часы. Каллен был в постели. Мне показалось, что он спит. На нем были одни трусы, и он был наполовину раскрыт. Потом я опять уснула.

Далее, сказала Карин, обращаясь к присяжным, примерно в 4.00 или 4.15 (по-видимому, она тогда не посмотрела на часы) раздался телефонный звонок. Она встала, обошла кровать и подняла трубку. Это был Кен Дэвис, который сказал, что хочет переговорить с братом. Карин помнит, что разговор был коротким — не более трех минут. Она слышала, как Каллен говорил: "Не может быть! Боже мой! Неужели? В кого стреляли?"

Вопрос: А что вы сделали потом?

Ответ: Я встала, подошла к Каллену. Он не спал… Я села на край кровати. Мы с недоумением смотрели друг на друга. Неожиданно раздался еще один звонок. Подняв трубку, я услышала мужской голос. Говорил инспектор Форд из полицейского управления. Он попросил к телефону мистера Дэвиса.

Стремясь внести во все полную ясность, Хейнс спросил затем у Карин: "Оказывал ли Каллен Дэвис и продолжает ли он оказывать вам материальную помощь?" Карин повернулась к присяжным и ответила: "Да". В заключение Хейнс спросил: "Вы любите его?" Карин снова медленно повернулась к присяжным, улыбнулась и сказала: "Да".

Джо Шэннон начал перекрестный допрос Карин Мастер с того, что поинтересовался, почему она все время поворачивается в сторону присяжных и улыбается. Карин вновь повернулась к присяжным, чуть помедлила с ответом, улыбнулась и сказала: "Лишь сейчас у меня есть возможность увидеть присяжных собственными глазами. Мне кажется, это очень симпатичные люди; а вы этого не находите?" Шэннон тут же пожалел, что задал ей этот вопрос, и постарался побыстрее перейти к другой теме. Он начал спрашивать ее о том, чем она занималась до и после убийства, подводя ее к событиям 12 августа 1976 года, когда она предстала перед большим жюри округа Таррент. Карин помнила тот день. Шэннон, обдумывая следующий вопрос, взял копию протокола допроса свидетелей перед большим жюри.

Теоретически (а точнее, по закону) Карин Мастер не должна была сообщать защите абсолютно ничего из того, что говорилось тогда в зале заседаний, но Шэннон был уверен, что она, конечно, все рассказала. Он не собирался раздувать все это, поскольку для него важнее было, чтобы присяжные сконцентрировали свое внимание на том, о чем он ее сейчас будет спрашивать. Подойдя к свидетельнице с копией протокола в руках, Шэннон спросил: "Вы помните, как вас тогда спросили: "Вспомните, что произошло между полночью и 4.00?" Вы помните, что ответили тогда: "Я не помню времени. Зазвонил телефон, и мы оба проснулись"?"

Карин закусила губу, словно хотела показать, что ей нужно хорошенько подумать. Затем она отрицательно покачала головой: мол, точно не припомнит ни вопроса, ни того, что ответила. Не дожидаясь ответа, Шэннон спросил, не помнит ли она, как сказала детективу К. Р. Дэвису: "Первое, что я осознала, — звонит телефон"? Карин ответила на это решительным "нет". Хорошо, сказал Шэннон, показывая ей еще один документ, из которого было ясно, что она не говорила детективу Дэвису о том, что просыпалась в 12.40 и видела Каллена в постели.

Вопрос: Вы говорили Шерри Джонс утром 3 августа: "Он разделся, лег в постель и заснул"?

Ответ: Нет, именно этих слов я не говорила.

Вопрос: Вы говорили Шерри Джонс: "Мне кажется, он вернулся домой между 12.30 и 1.00"?

Ответ: Я этого не помню.

Вопрос: Не хотите ли вы сказать, что, разговаривая с Шерри, вы были менее точны, чем сейчас, когда даете показания перед присяжными?

Ответ: Совершенно верно.

Еще в самом начале судебного процесса Доулен постановил, что присяжные не должны знать о том, что подсудимому было отказано в праве быть освобожденным под залог. Вот почему обвинению не было разрешено упоминать об этом судебном заседании, состоявшемся через девять дней после убийства. Таким образом, обвинитель обязан был чрезвычайно осторожно формулировать свои вопросы, ссылаясь при этом лишь на "предыдущие показания" свидетельницы. Шэннон вел допрос на высоком профессиональном уровне и быстро установил, что по меньшей мере в трех случаях, когда судебные власти допрашивали Карин о событиях той ночи, она ни разу не сообщила, что просыпалась в 12.40 ночи и видела Каллена в постели. Своим подругам Розмари Мейб и Шерри Джонс она об этом, правда, сказала, но все же было весьма странным, что во всех трех случаях, когда ей представлялась реальная возможность восстановить доброе имя Каллена, она ни разу и словом не обмолвилась об алиби.

Шэннон переключил теперь внимание свидетельницы на события, происшедшие 4 августа, когда Карин беседовала с Калленом Дэвисом около больницы Шика в Форт-Уэрте. Шэннона интересовал характер этой беседы.

Вопрос: Вы говорили большому жюри, что хотели знать для себя, когда точно Каллен действительно вернулся домой?

Ответ: Нет, не говорила.

Шэннон зачитал выдержку из протокола допроса свидетелей перед большим жюри: "Каллен, конечно, в самом начале разговора предупредил меня, что адвокаты не советовали ему обсуждать со мной подробности дела. Но я все же спросила — просто для себя, — в котором часу он вернулся домой, на что он ответил, что приехал где-то около одиннадцати".

На это Карин ничего не сказала, но при этом и виду не подала, что очевидное противоречие потрясло ее.

Вопрос: Почему же вы хотели знать для себя время его возвращения? Не потому ли, что не просыпались до четырех утра, пока вас не разбудил телефонный звонок?

Ответ: Нет, это не так!

Вопрос: Не говорил ли вам Каллен во время вашего разговора около больницы Шика, что он работал у себя в конторе, затем ездил к психотерапевту, а потом снова вернулся в контору, где проработал еще два или три часа? Не говорил ли он вам, что поехал затем поужинать, а потом вернулся домой? Это было в одиннадцатом часу.

Ответ: Да, говорил, и я сказала об этом большому жюри.

Вопрос: Но теперь вы это отрицаете?

Ответ: Я все перепутала.

Вопрос: Когда вы впервые сказали одному из адвокатов Каллена Дэвиса, что в 12.40 тот находился вместе с вами дома?

Ответ: Это было примерно тогда же, когда я давала показания перед большим жюри. Точно я уже не помню. Шэннону очень хотелось задать ей несколько вопросов о слушаниях по поводу освобождения подзащитного под залог, но он знал, что нарушение запрета, наложенного судьей, может сорвать все дело. Получилось, однако, так, что необходимость в этом отпала сама собой, так как Карин, сбитая, по-видимому, с толку бесконечными ссылками Шэннона на "предыдущее судебное разбирательство", вдруг спросила: "Вы имеете в ВИДУ слушания об освобождении под залог?"

Едва она произнесла это, как Хейнс вскочил со своего места и попросил у судьи разрешения подойти к нему на совещание. Было уже далеко за полдень, и было видно, что присяжные устали. Прежде чем Доулен объявил перерыв, Шэннону была предоставлена возможность задать свидетельнице последний вопрос.

— Это верно, — спросил он, — что, хотя ваши адвокаты и знали, что у вас имеется такая информация, вы все же не изъявили желания доложить о ней суду?

— Да, верно, — призналась Карин.

— Но почему?

— Мне она казалась несущественной.

Утром 31 октября, в понедельник, Шэннон вновь сосредоточил внимание Карин на ее показаниях перед большим жюри через девять дней после убийства. И вновь она сказала, что ей показалось несущественным докладывать большому жюри о том, что она просыпалась в 12.40. Кроме того, добавила она, "большое жюри меня об этом и не спрашивало".

Шэннон зачитал еще одну выдержку из протокола допроса свидетелей перед большим жюри.

Вопрос: Вы не помните, что и когда именно произошло в промежутке между 12 часами ночи и 4 часами утра?

Ответ: Я не помню точного времени. Мы оба спали, когда раздался телефонный звонок. Тогда мне показалось, что вопрос был сформулирован так: "Что произошло сначала из того, что вы помните?"

Шэннон продолжал мучить Карин Мастер настойчивыми вопросами о ее показаниях перед большим жюри, а та продолжала настойчиво утверждать, что говорила одну только правду.

"В то время, — говорила она, — тот факт, что я просыпалась в 12.40, совсем не доказывал ни виновность, ни невиновность. Он был несущественным. Тогда казалось, что он не имеет никакого значения".

Вопрос: Вы сказали большому жюри правду?

Ответ: Да, я сказала правду.

Вопрос: И 12 августа вы не знали, когда именно были совершены убийства?

Ответ: Нет, не знала.

Вопрос: А может быть, вы не сказали большому жюри, что этот человек, Томас Каллен Дэвис, лежал с вами в одной постели, именно потому, что просто не знали, какое время указать?

Ответ: Нет, это неправда.

Вопрос: Почему же тогда вы не сообщили детективу К. Р. Дэвису эту весьма важную для дела информацию?

Ответ: Как я позже узнала, К. Р. Дэвис был нанят Присциллой для выполнения ее личных поручений. Поэтому я подумала, что говорить ему об этом не следует.

Шэннон сообщил присяжным, что Карин была неправильно информирована и по этому вопросу. Присцилла действительно наняла нескольких бывших полицейских в качестве своих телохранителей, но К. Р. Дэвис в их число не входил.

Оставалось рассмотреть последний вопрос, имевший отношение к алиби Каллена. Защита вызвала в суд Джеймса Мейба, у которого были деловые и личные связи с Калленом. Тот показал, что в ночь, когда были совершены убийства, Каллен позвонил ему домой, чтобы обсудить предполагаемую поездку в Мексику, которую Мейб и его жена Розмари планировали совершить вместе с Калленом и Карин. Мейб вспомнил, что телефонный звонок раздался в 12.15 ночи. Он не мог утверждать, что Каллен действительно звонил из дома Карин Мастер. Но он помнил, что Каллен сказал ему, что звонит именно оттуда. Позже Джо Шэннон заметил, что звонок к Мейбу был не только подозрительно "удачным" по времени, но и представлялся ему явным надувательством. По словам Мейба, Каллен позвонил ему, чтобы навести кое-какие справки о необходимых для этой поездки визах. Но Каллен Дэвис был, можно сказать, экспертом по всяким заграничным визам и поэтому хорошо знал, что для въезда в Мексику достаточно иметь при себе паспорт, свидетельство о рождении или даже просто регистрационную карточку избирателя штата Техас. Поэтому возникал вопрос: зачем же ему понадобилось звонить Мейбу среди ночи? Не затем ли, чтобы создать алиби? Произведенный Шэнноном допрос Карин Мастер и Джеймса Мейба если и не разбил окончательно алиби Каллена Дэвиса, то, уж во всяком случае, пробил в нем большую брешь.

Позже Каллен ознакомил представителей печати и телевидения с собственной версией алиби, которая противоречила утверждению Карин о том, будто он сказал ей, что вернулся домой "в одиннадцатом часу". Согласно этой версии, вечером 2 августа Каллен задержался на работе, поужинал один, пошел в кино и вернулся домой в 12.15.

На этом был объявлен перерыв до понедельника.

* * *

В начале ноября в Амарилло вернулся У. Т. Рафнер.

Чтобы подготовить почву для его допроса перед присяжными, защита вызвала в суд Джерри Томаса и попросила его рассказать о драке, которая произошла у него с Рафнером в особняке в мае 1975 года. Томас сказал, что ударил Рафнера лишь после того, как тот, как ему показалось, потянулся в карман "за ножом или пистолетом". Следующий свидетель защиты, фармацевт из Форт-Уэрта, заявил присяжным, что в течение нескольких недель накануне убийства Присцилла заказала в аптеке "Саммит парк фармаси" несколько сотен пачек перкодана и перкосета (аналогичного болеутоляющего средства). В течение лишь шести недель, предшествующих убийству, сказал фармацевт Дэрил Спенс, Присцилла получила по рецептам 450 пачек перкодана. Олли Чоут, другой фармацевт, работавший в аптеке "Уиттен фармаси", дал показания, подтвердившие, что Присцилле обманным путем удалось получить еще больше болеутоляющих препаратов. По его словам, в течение четырех недель до 2 августа в аптеке "Уиттен фармаси" она приобрела по рецептам еще 250 пачек перкодана.

Д-р Томас Саймоне, который вместе с хирургом, оперировавшим Присциллу, выписывал рецепты на большую часть приобретенных ею болеутоляющих средств, показал, что, помимо Присциллы, он лечил также и Стэна Фарра, У. Т. Рафнера и Санди Гатри Майерс. Врач не вел записей, которые могли бы подтвердить, какое именно количество перкодана он прописал Присцилле, но вспомнил, что рецепты стал выписывать в июле 1975 года. Защиту, однако, больше всего сейчас интересовал период с 28 по 30 июля 1976 года. Адвокаты заявили, что 29 июля Санди Майерс случайно столкнулась с Присциллой в приемной д-ра Саймонса. Именно тогда она и сказала Санди Майерс: "Должно случиться нечто ужасное". Утром 30 июля, за несколько часов до начала очередного заседания по бракоразводному делу, Присцилла пришла к д-ру Саймонсу за уже выписанной ей справкой, в которой говорилось, что по состоянию здоровья она не может явиться в суд и поэтому назначенное разбирательство должно быть отложено. "Она сказала, — заявил д-р Саймоне, — что не может явиться в суд. Осмотрев ее, я с этим согласился". — Но разве вы не согласились выдать ей справку еще до того, как она пришла к вам на прием? — спросил Хейнс. — Да, согласился. Я сделал это, учитывая ее эмоциональное состояние в то время, — признался д-р Саймоне. Утром в тот день, когда ему предстояло выступить с показаниями в суде, У. Т. Рафнер проснулся в своей комнате в одном из мотелей Амарилло в довольно мрачном расположении духа. Перед ним стояло множество проблем, из которых не последнее место занимало то, что все еще не закончился испытательный срок его условного осуждения, назначенный после того, как в марте 1974 года он попался на торговле наркотиками. Рафнер знал, что некоторые из вопросов, которые будут ему заданы в суде, не очень-то понравятся инспектору, наблюдающему за его поведением, особенно если учесть, что Хейнс, скорее всего, сконцентрирует свое внимание как раз на периоде, когда ему был назначен испытательный срок. Рафнер еще ни разу не сидел в тюрьме, но знал, что теперь такая перспектива может оказаться для него вполне реальной, если Хейнсу удастся установить, что он нарушил правила поведения, предусмотренные для условно осужденных. По совету своего адвоката Рафнер решил ссылаться на 5-ю поправку к конституции и отказываться отвечать на вопросы, которые будут содержать обвинения против него самого.

Хейнс начал допрос Рафнера с того, что попросил его назвать род своих занятий. "Я член профсоюза электриков, — ответил тот. — Работаю также с мотоциклами".

Вопрос: Вы влюблены в Присциллу Ли Дэвис?

Ответ: Я влюблен во многих. С некоторыми из них я даже не знаком.

Этот ответ вызвал у присяжных улыбку.

До этого Хейнс никогда не встречался с Рафнером, но его поведение не было для него неожиданностью. Адвокат предполагал, что Рафнер постарается как-то рассмешить присяжных. Хейнс собирался так сформулировать вопросы, чтобы Рафнер сам рассказал о всех перипетиях своих бурных отношений с Присциллой, особенно об их ссорах, драках, оргиях и пьянстве. Прямота Рафнера в какой-то мере была даже на руку защите. В своих показаниях Присцилла описывала эпизод в Бостоне как случайную встречу и называла Рафнера "отвратительным типом", хотя тот вспоминал все это по-другому.

Вопрос: Когда вы были в Бостоне (штат Массачусетс), вы уже состояли в связи?

Ответ: Я не понимаю, что вы имеете в виду под "состояли в связи". Нас никто не связывал.

Вопрос: Вас, разумеется, никто не связывал, но вы уже были в близких отношениях, не так ли?

Ответ: У меня было где спать, и у нее было где спать.

Вопрос: И при этом не было никакой близости? Вы не делили с ней, так сказать, ложе?

Ответ: Да, делил.

Хейнсу вряд ли нужно было напоминать присяжным, что сожительство в Бостоне имело место по меньшей мере за четыре месяца до того, как Каллен и Присцилла разъехались. Рафнер отказался отвечать на вопросы об употреблении наркотиков во время трехдневной вечеринки по поводу его дня рождения в июне или во время их поездки в Колледж-стейшн 4 июля. Однако и в данном случае было ясно, что Присцилла и Рафнер продолжали интимную связь за спиной у Каллена. Хейнс хотел, чтобы присяжные взглянули на поездку в автофургоне его глазами, получили полное представление о собранной Присциллой (эдакой пчелиной маткой) компании, осознали, что ока не только разрешила своей дочери Ди и другим девочкам-подросткам отправиться в путешествие со взрослыми мужчинами, но и всячески содействовала этой поездке, несмотря на то что эти мужчины были вдвое старше их, уже подвергались аресту в связи с употреблением или незаконной продажей наркотиков и не видели ничего дурного в том, чтобы домогаться ласк от подвернувшихся под руку несовершеннолетних девчонок. Рафнер признал, что они "полюбили друг друга" вскоре после того, как Присцилла подала на развод (это было 30 июля 1974 года). В начале сентября он уже ночевал в доме № 4200 на Мокингберд. — Вы хотите сказать, что переехали туда? — спросил Хейнс. — Я перетащил туда кое-какие вещички, — признался Рафнер. — Несколько шортов, маек и пару джинсов. — И добавил: — У меня всегда одновременно несколько женщин. Но в сентябре он начал встречаться "исключительно" с Присциллой. Через пару недель, продолжал Рафнер, он перетащил в особняк почти все свои вещи: "четыре или пять сорочек, шесть или семь пар джинсов, две пары обуви и бритвенный прибор". Хейнс установил, что Ди Дэвис продолжала жить там же, а в скором времени в особняк перебрались и Санди Майерс, Лэрри Майерс и еще несколько человек, которые в течение какого-то времени жили там более или менее постоянно. Хейнс продолжал допрашивать свидетеля о других гостях и об инцидентах, которые происходили в доме осенью 1974 года. Правда ли, что друзья Рафнера Дэнни Макдэниелс и Дэвид Джексон присутствовали на его дне рождения, когда Присцилла открыла сейф в спальне и подарила ему "целлофановый пакетик с белым порошкообразным веществом"? Рафнер отказался отвечать, сославшись на 5-ю поправку. А помнит ли он, как выхватил нож и разрезал на Присцилле платье и белье? Рафнер вновь сослался на 5-ю поправку. Помнит ли он, как искромсал Присцилле покрывало из черно-бурых лисиц из-за того, что они не могли договориться, какую телепрограмму смотреть? Помнит ли он, как подрался со Скиппером Ничке и как они разбили дорогую статуэтку? Или как он отрезал игрушечному мишке голову? Или как неожиданно ворвался к Присцилле в ванную и бросил в нее горшок с цветком?

Вопрос: Как получилось, что горшок с цветком оказался в ванне?

Ответ: Клянусь, не знаю. Может быть, я сидел на краю ванны и нечаянно столкнул его. Уже не помню.

Адвокат установил затем, что Рафнер обычно имел ключи от особняка, что ему была знакома система сигнализации и что он знал местонахождение обоих сейфов — вверху и внизу. Разве не правда, продолжал Хейнс, что Рафнер хвастался тем, что знаком с системой сигнализации, и даже водил своих друзей (включая Дэнни Макдэниелса) в подвальные помещения, где была установлена сложнейшая система электронной сигнализации? Рафнер признал, что "из чисто профессионального любопытства" действительно как-то показывал Макдэниелсу и другим электронную проводку в подвале. Хейнс спросил, знал ли Рафнер человека по имени Хорас Коупленд и показывал ли систему сигнализации ему. Свидетель ответил, что не был "близко" знаком с Коуплендом и не помнит, чтобы показывал ему систему.

Хейнс спросил Рафнера, какие еще загородные поездки он совершал вместе с Присциллой. Помнит ли он поездку в Онтарио (штат Калифорния), где проходили тогда мотоциклетные гонки? Да, помнит. А поездку в Уако? А в Хьюстон? Он помнил и эти поездки. А помнит ли он, как они ездили в Оклахома-Сити?

— Если мне не изменяет память… — сказал Рафнер и отрицательно покачал головой.

— Разве можно забыть поездку в Оклахома-Сити в компании с Присциллой Ли Дэвис? — продолжал настаивать Хейнс. Если Рафнер решил заигрывать с присяжными, подумал он, то чем он хуже?

Обратив внимание Рафнера еще на одну его стычку с Присциллой, Хейнс спросил: "Разве она не велела вам тогда собрать свои манатки и выметаться?"

Рафнер посмотрел в сторону жюри и улыбнулся: "Это она мне говорила не раз".

— После этого вы собрали свои шорты и джинсы и уехали. Но потом-то вы вернулись, не так ли?

— Но уже с меньшим количеством одежды, — ответил Рафнер.

Хейнс установил, что такие ссоры, а затем примирения продолжались постоянно вплоть до инцидента в мае 1975 года, когда Рафнер сломал Присцилле машину на стоянке у бара "Олд Сан-Франциско салун", а чуть позже был избит Джерри Томасом. Не было ли это, так сказать, последней каплей? Да, Рафнер хорошо это помнит. Особенно драку с Джерри Томасом.

— Вполне возможно, что я и врезал ему как следует, — вспоминал Рафнер.

Вопрос: Может быть, вы потянулись при этом к карману?

Ответ: Вполне возможно.

Вопрос: Вы протянули руку к заднему карману?

Ответ: Мне кажется, он неправильно меня понял. Возможно, я и отвел руку, но сделал это лишь для того, чтобы замахнуться. Видимо, он ударил меня, потому то я тоже съездил ему. Затем он еще пару раз ударил меня и сказал: "Если ты не уберешься отсюда, пеняй а себя".

Вопрос: Попал ли его мизинец к вам в рот? Вы укусили его?

Ответ: Не знаю. Я просто хотел, чтобы он отстал т меня.

Вопрос: Угрожали ли вы ему после этого?

Ответ: Нет, не угрожал. Я только сказал: "Ну и здоров же ты! Может быть, когда-нибудь мы еще встретимся и я поставлю тебе стаканчик".

Вопрос: После этого вы собрали свои шорты и джинсы и ушли оттуда?

Ответ: Больше я там уже не чувствовал себя как дома. Мне было спокойней с матерью и со своей собакой.

К этому времени присяжные стали относиться к Рафнеру с некоторой симпатией. Конечно, он был бродягой, но что-то в нем располагало к себе. Несколько присяжных улыбнулись, когда он так подытожил свою совместную жизнь с Присциллой: "Были дни, когда у нас царили мир да любовь, но были и дни, когда хотелось в петлю". Рафнер не был похож на убийцу. Наоборот, у присяжных, вероятно, сложилось впечатление, будто именно он подвергался опасности и мог быть убит в любое время. Защите не удалось доказать, что Рафнер был как-то связан со Стэном Фарром или Хорасом Коуплендом. В сущности, к тому времени, когда в особняке поселился Фарр, Рафнер уже практически исчез с горизонта. Оставался один неясный вопрос: почему в течение нескольких недель после убийства Рафнер так настойчиво хотел обеспечить себе алиби и старался с помощью уговоров (а возможно, и угроз) заставить Карми Грин подписать бумагу, подтверждавшую, что вечером 2 августа он находился с ней.

Хейнс сделал последнюю попытку представить в качестве вещественного доказательства уже фигурировавшую на процессе фотографию Присциллы и голого Рафнера. Рафнер не признал фотографии, хотя и сказал, что в интервале между тем, как Присцилла выступила с показаниями в суде, и тем, как он приехал в Амарилло, он встречался с ней и обсуждал вопрос об этой фотографии.

Вопрос: Присцилла Ли Дэвис предлагала вам деньги за то, что вы скажете, что видите фотографию впервые?

Ответ: Присцилла Ли Дэвис мне никогда ничего не предлагала.

— Постойте, постойте, — сказал Хейнс, хитро посмотрев в сторону жюри. — В данном случае я говорю исключительно о фотографии.

Тут Доулен громко кашлянул (он терпеть не мог стучать по столу молотком) и попросил всех адвокатов и обвинителей подойти к нему для совещания. Он уже неоднократно запрещал поднимать вопрос о фотографии, и этот последний случай неподчинения его приказу вызвал у него раздражение. К тому же Хейнс еще раньше задал вопрос, в котором упомянул о том, что Дэнни Макдэниелс видел, как Присцилла вынимала из сейфа пакетик с "белым порошкообразным веществом", что противоречило установленным правилам. Поэтому, понимая, что Хейнс намерен и впредь возвращаться к вопросу о наркотиках, Доулен отпустил присяжных.

Теперь, когда в зале их больше не было и можно было задавать любые вопросы, Хейнс вернулся к Дэнни Макдэниелсу и "белому порошкообразному веществу".

Вопрос: Вы ведь знаете, что такое кокаин, не так ли?

Ответ: Я знаю, что это за вещество. Я читал о нем.

Вопрос: Вы не только читали о нем, но и имели его, не правда ли?

Обвинение тут же заявило протест, но Доулен разрешил Хейнсу продолжать.

Вопрос: Вы хранили какие-нибудь наркотики в сейфе дома № 4200 на Мокингберд?

Ответ: Нет, не хранил.

Вопрос: Когда вы жили в доме № 4200 на Мокингберд, хранились ли там наркотики в сейфе?

Ответ: Точно не могу сказать. Я не знал, как он открывается.

Вопрос: Вы хоть раз видели какие-нибудь наркотики — кокаин, героин, амилнитрат, любое вещество, которое можно назвать наркотиком, — в доме № 4200 на Мокингберд?

Теперь уже Рафнеру было не до шуток. Весь мокрый от пота, он крепко сжал руки, чтобы удержать дрожь. Даже большая доза валиума, принятая им утром вместо завтрака, уже не помогала. "Позвольте мне, ваша честь, воспользоваться 5-й поправкой", — пробормотал он, обращаясь к судье. Всю оставшуюся часть дня Хейнс задавал один вопрос за другим об употреблении наркотиков в доме № 4200 на Мокингберд, а Рафнер неизменно ссылался на свое конституционное право не отвечать на вопросы, содержащие обвинения против него самого.

Как только первый день его мучений закончился, Рафнер в сопровождении двух репортеров тут же бросился в бар мотеля, в котором остановился. Когда через некоторое время ему предъявили счет на 96 долларов, он сказал, что расплачиваться за это должен Каллен…

Несмотря на все свои неудачи, Шэннон все еще считал, что дела у обвинения идут неплохо. Конечно, показания Рафнера нанесли некоторый ущерб, но он был куда менее серьезным, чем ожидало обвинение. Кое-что оно надеялось еще поправить в ходе перекрестного допроса. Шэннон вряд ли рассчитывал многого добиться в вопросах, касавшихся ложных показаний Присциллы о ее любовных похождениях с Рафнером, но был уверен, что сможет исправить положение в том, что касается Карми Грин и алиби, которое Рафнер постарался обеспечить себе во что бы то ни стало. Больше того, Шэннон даже надеялся отыграть очко у защиты в ходе перекрестного допроса Рафнера.

Когда на другой день Шэннон приступил к допросу, то увидел перед собой значительно более собранного Рафнера.

Вопрос: Вы опасались за свою жизнь в конце 1976 и начале 1977 года?

Ответ: Да, опасался.

Вопрос: Вы боялись, что в один прекрасный день уже больше не проснетесь?

Ответ: Да, боялся.

Вопрос: Вам говорили, что игра ведется по большому счету и что есть люди, которые могут свалить вину за это двойное убийство на вас?

Ответ: Да, говорили.

Вопрос: Вам говорили это один раз или многократно?

Ответ: Много раз.

Вопрос: Вам говорили когда-нибудь, что защита собирается приписать все это вам?

Ответ: Не раз.

Вопрос: И вы были обеспокоены именно этим, когда пришли к Карми Грин?

Ответ: Да, этим.

Вопрос: Вам говорили когда-нибудь, что защите будет легче, если вас обоих [Рафнера и Грин] устранят?

Ответ: Да, говорили.

Вопрос: Вы сказали об этом Карми Грин?

Ответ: Да, сказал.

Вопрос: Вам говорили, что план защиты состоит в том, чтобы свалить все это на покойника?

Ответ: Да, говорили.

Вопрос: А вам говорили, что мертвый ничего не скажет?

Ответ: Уж это-то я и сам знаю.

Шэннон знал, что защита будет по-прежнему указывать пальцем на Хораса Коупленда, но его сейчас волновало другое: он хотел, чтобы присяжные хорошенько запомнили: "мертвый не скажет". Алиби Рафнера было таким же сомнительным, как и алиби Каллена, а Коупленд уже не мог защитить себя. Совершая в тот вечер очередную пробежку по дорожке за гостиницей "Хилтон", Шэннон вдруг подумал: стратегия защиты элементарно проста — кто угодно, только не Каллен.

В течение последующих дней защита вызвала нескольких свидетелей, чтобы установить, что Присцилла дала отнюдь не правдивые показания о Стэне Фарре и что у Хораса Коупленда были основания убить Фарра. Доулен в свое время отложил допрос Санди Гатри Майерс о ее случайной встрече с Присциллой в приемной у врача, но теперь разрешил допросить ее. Поскольку защита стала утверждать, что эти показания Санди Майерс опровергнут ранее сделанное заявление Присциллы, Доулен разрешил допросить ее в присутствии присяжных о разговоре, состоявшемся между этими двумя женщинами за два дня до убийства.

По словам Майерс, Присцилла начала разговор, поинтересовавшись, как чувствует себя в тюрьме Лэрри Майерс. "Затем, — продолжала Майерс, — она вдруг вся сжалась и сказала: "Должно случиться нечто ужасное". Я спросила, имеет ли это отношение к ее разводу, на что она ответила "нет", добавив, что не может обсуждать этот вопрос в приемной у врача". Как только она сказала это, судья Доулен попросил присяжных покинуть зал суда, разрядив тем самым обстановку. Ранее, когда Хейнс спросил у Рафнера, угрожал ли тот когда-нибудь Присцилле или Стэну Фарру, тот ответил: "Это ложь!" Однако Санди Майерс заявила, что как-то утром в марте 1975 года она сидела с Рафнером на кухне в особняке и видела, как того выводит из себя невеселая перспектива уступить место Стэну Фарру. По словам Майерс, Рафнер сказал тогда: "Я еще доберусь до этого сукина сына и до этой потаскухи". Майерс также припомнила, что через несколько недель после убийства случайно столкнулась с Рафнером в приемной д-ра Саймонса. Рафнер сказал ей тогда: "Им не удастся пришить все это мне. Причем здесь мои угрозы Присцилле и Стэну? У меня теперь есть отличное алиби".

Для подтверждения своего заявления о том, что до событий 2 августа Присцилла сильно нервничала, по-видимому, ожидая каких-то неприятностей, защита вызвала в суд Сильвию Мик, частного детектива. Та сказала, что, судя по всему, Присцилла "предчувствовала" надвигавшуюся опасность, поскольку 5 июля наняла Мик своей телохранительницей. Дебби Пэттон, подруга Присциллы, показала, что 31 июля та была, по-видимому, "чем-то очень взволнована и обеспокоена". Весной и летом 1976 года Дебби Пэттон была постоянной посетительницей бара "Райнстоун ковбой". Она сказала, что не раз видела, как Стэн Фарр и Хорас Коупленд разговаривали о чем-то в задней комнате бара. Примерно в то же время она как-то открыла сумочку Присциллы, чтобы взять оттуда губную помаду, и увидела там посеребренный пистолет.

Беки Берне, официантка из Форт-Уэрта, рассказала, как однажды на кухне бара "Райнстоун ковбой" увидела, что Фарр и Коупленд нюхали кокаин в компании популярного певца в стиле "кантри" Дэвида Аллана Коу. Несколько раз она видела, как Фарр и Коупленд пересчитывали крупные суммы денег. Она знала, что весной 1976 года они оба "делали какие-то ставки" в яхт-клубе "Пеликан-бэй".

— Вы знали, что, помимо других занятий, Хорас Коупленд занимался сбытом наркотиков? — спросил Хейнс.

— Да, я знала, что он этим занимался, — ответила Беки Берне. Она также сказала, что Фарр и Коупленд несколько раз выезжали вдвоем в другие города, а однажды отправились в Мехико.

Затем защита вызвала еще одну бывшую официантку бара "Райнстоун ковбой", Поли Уэр, с которой Хорас Коупленд был одно время близок. Та рассказала, что с октября 1975 по январь 1976 года жила с Коуплендом. Примерно через месяц после их разрыва она вдруг узнала, что Коупленд женат. В июле 1976 года между ними произошла ссора, во время которой Коупленд сильно избил ее. Тогда она обратилась к адвокату Болдуину с просьбой возбудить дело против своего бывшего любовника.

Болдуин, выступивший с показаниями вслед за Уэр, сказал, что вызывал Фарра в качестве свидетеля по этому делу, но тот отказался давать показания в суде, так как боялся мести Коупленда. По словам Болдуина, Фарр сказал тогда: "Вы просто не знаете Хораса. Если он сам этого не сделает — сделают другие". Под "другими" он, очевидно, понимал приятелей Коупленда.

К этому моменту защита точно установила, что Фарр и Коупленд были близко знакомы, а это противоречило утверждению Присциллы, будто они едва знали друг друга. Присцилла, например, заявила, что Хорас Коупленд никогда не бывал в особняке, но защита вызвала свидетеля Рэнди Гармена, бывшего футболиста университетской команды, который показал, что как-то сопровождал Коупленда и его сына Рика на вечеринку в дом № 4200 на Мокингберд. Гармен не помнит, чтобы кто-то употреблял наркотики, но в какой-то момент он видел, как "Хорас и Присцилла Дэвис вошли в маленькую комнату и закрыли за собой дверь". У присяжных складывалось впечатление, что Фарр и Коупленд что-то замышляли. Об этом свидетельствовали и поездка в Мехико, и то, что несколько свидетелей видели, как они нюхали "белое порошкообразное вещество", и крупные суммы денег, о которых вспоминала Беки Берне. Другие свидетели показали, что Присцилла подозревала, что Фарр потихоньку уносит вещи из особняка. Фарр не раз называл ее своей "кормилицей" и своим "капиталом". Да тут еще эти рассказы об исчезновении денег из кассы бара "Райнстоун ковбой"…

Ронни Брэдшоу, совладелец бара "Райнстоун ковбой", подтвердил большую часть своих прежних показаний. Он сказал, что Хорас Коупленд был завсегдатаем бара и что Фарр был уволен примерно за две недели до убийства, после того как была обнаружена недостача денег в кассе. Он также подтвердил, что у Коупленда были неприятности с Поли Уэр. Примерно в это время Фарр попросил Брэдшоу вернуть хранившийся у него в столе пистолет. "Он сказал, что пистолет ему нужен потому, что он боится Хораса Коупленда, — заявил Брэдшоу. — Он сказал мне: "Ронни, ты должен вернуть мне пистолет. Меня вызвали в суд по делу Хораса и Поли". Он сказал, что не думает, чтобы Хорас сам стал сводить с ним счеты, поскольку вполне может поручить это кому-нибудь другому".

Во время перекрестного допроса Брэдшоу обвинению вдруг удалось отыграть очко, когда свидетель признал, что Фарр также высказал опасение, что "может попасть в беду с Калленом Дэвисом". Какими бы причинами ни руководствовался Фарр, когда просил вернуть ему оружие, он так им и не воспользовался. После убийства пистолет был найден под сиденьем его автомобиля. И чтобы окончательно завершить развитие своей версии о том, что главной мишенью нападения был Стэн Фарр, защита вызвала еще одну свидетельницу — обольстительную 19-летнюю тайную любовницу Фарра. Появление Кимберли Льюис в Амарилло явилось полной неожиданностью для обвинения, но его удивление не шло ни в какое сравнение с тем чувством, которое испытала Присцилла, когда новость дошла до Форт-Уэрта. Бывшая студентка университета с длинными светло-каштановыми волосами и лицом, просившимся на обложку журнала, сказала, что тайно встречалась с Фарром с марта 1976 года и до последних дней его жизни. Они обычно встречались в новом доме — последнем деловом начинании Фарра. Льюис показала, что в течение недели, предшествовавшей убийству, Стэн возил в машине пистолет. "Он сказал, что пистолет ему нужен потому, что за ним охотятся". Когда Льюис в последний раз разговаривала с Фарром — за несколько часов до преступления, — тот, как ей показалось, "сильно нервничал".

* * *

Хейнс и Бэрлсон чувствовали, что защита вступила в такую стадию, когда время стало работать против нее. Если ее следователи не откопают свидетеля (называемого ими "мистер Динамит"), способного дать сенсационные показания, то можно не сомневаться, что присяжные вряд ли будут по-прежнему терпеливо выслушивать все, что им здесь говорят, так как ничего нового адвокаты сказать уже не могут. Процесс тянулся уже одиннадцатую неделю. Присяжные выслушивали показания в течение 60 дней. А с тех пор, как судья распорядился никого не впускать на четвертый этаж гостиницы "Икзекьютив-инн", где они проживали, прошло уже более четырех месяцев. И хотя их все же изредка навещали родственники и супруги, было ясно, что 12 человек, которым предстояло решить судьбу Каллена Дэвиса, были уже на пределе.

…Холодные северные ветры принесли с собой первую метель, когда во вторую неделю ноября все защитники собрались на снимаемой ими квартире, чтобы обсудить дальнейшую тактику. Стив Самнер, продолжавший тайное дознание, ничего утешительного пока не сообщил. Хотя у него на примете и было чуть ли не полсотни новых свидетелей, их рассказы о купле-продаже наркотиков и связанных с этим сварах не могли добавить ничего нового к тому, что присяжные уже и так знали. Детективам так пока и не удалось обнаружить таинственного "мистера Динамита". Хуже всего было то, что ни один из нескольких сотен людей, опрошенных самим Самнером или его детективами, не видел Каллена Дэвиса в ночь со 2 на 3 августа. Выходило, что Карин Мастер была единственным свидетелем, способным подтвердить алиби подсудимого. Через две недели наступал День благодарения[17]Официальный праздник в США в память первых колонистов Плимута (штат Массачусетс). Отмечается в последний четверг ноября. — Прим. перев.
, и, как единодушно решили все адвокаты, отнюдь не в их интересах было лишать присяжных возможности отметить этот праздник в кругу семьи.

По мнению Хейнса, предстояло допросить еще двух свидетелей и на этом завершить дело. Он хотел, чтобы присяжные заслушали еще показания Катрин Брукс, бывшего делового партнера Хораса Коупленда, которая должна была рассказать обо всех его передвижениях в ночь, когда были совершены убийства. Кроме того, он хотел вызвать в суд какого-нибудь известного специалиста по наркотикам, который подтвердил бы их теорию о способности человека "жить одновременно в двух мирах". Если к тому времени Самнеру не удастся разыскать так необходимого защите свидетеля, который станет "мистером Динамитом", то она прекратит вызов новых свидетелей. У обеих сторон будет еще возможность вызвать свидетелей для опровержения ранее данных показаний. Если обвинение пожелает испытывать терпение присяжных и дальше, вплоть до самого рождества, то пусть оно само возьмет на себя риск спровоцировать в их стане бунт.

Самнер, однако, обратил внимание участников совещания еще на один вопрос. Речь шла о странной, но уже подтвержденной из нескольких источников информации о том, что ночью 2 августа на территории особняка Дэвисов был кто-то еще. Вот уже несколько недель циркулировали слухи о том, что неожиданное появление машины или человека спугнуло какого-то взломщика, собиравшегося проникнуть в особняк. Поначалу Самнер игнорировал эти слухи как весьма сомнительные, но они не прекращались. "Я получил подтверждение из четырех разных источников", — доложил Самнер. В дополнение к уже имевшейся весьма поверхностной информации у защиты теперь было и имя этого человека. По словам Самнера, какой-то владелец питомника из Форт-Уэрта, который безуспешно добивался, чтобы Присцилла уплатила ему по просроченному счету, отчаявшись, тайно проник на территорию особняка в ночь, когда были совершены убийства. Как рассказывали Самнеру, этот человек (звали его Уэйн Полк) поехал в ту ночь на мопеде по грунтовой дорожке, тянущейся вдоль реки Тринити параллельно участку Дэвисов. Оставив мопед на берегу, он перешел речку вброд и незаметно подкрался к особняку с тем, чтобы забрать обратно некоторые из своих растений. Загадочный владелец питомника собрался было войти в особняк через открытую дверь рядом с плавательным бассейном, но его вдруг кто-то спугнул. "Невероятно! — воскликнул Бэрлсон. — Разве мы можем игнорировать это?" Он был уверен, что обвинению тоже уже все известно. По мнению одного адвоката из Форт-Уэрта, к которому обращался Полк, об этой истории было известно также одному газетчику. "Сейчас же звоните этому адвокату, — приказал Самнеру Хейнс, — и велите ему доставить этого Полка сюда. Пусть приезжает этой же ночью!"

Позже Бэрлсон так описывал то, что произошло в ту ночь: "В беседе с Полком мы провели большую часть ночи. Мы обрушили на него целый град вопросов, пытаясь выяснить мельчайшие подробности всей этой истории. Мы совсем не хотели на этой стадии процесса неожиданно представить такого свидетеля, который подставит нам ножку. Мы промучили его чуть ли не всю ночь, но так и не знали, верить ему или нет. Поэтому мы отправили его обратно в Форт-Уэрт, сказав, что сначала проверим все, что он здесь наговорил".

Хейнс спросил у Самнера, что тот думает по этому поводу. Логичен ли рассказ Полка?

— Не знаю, — признался Самнер. — Он выпадает из всего, что у нас уже есть. Мне кажется, его нужно рассматривать отдельно от остальной нашей информации.

Бэрлсон решил слетать в Форт-Уэрт и лично проверить правдивость рассказа Полка. К его удивлению, все подтвердилось. Бэрлсон даже спустился вниз к реке и сам проверил, можно ли перейти ее вброд. "Глубина оказалась не более 5–7 сантиметров, — сказал Бэрлсон. — Позвонил для верности в инженерный корпус. По их записям, ночью 2 августа глубина реки в этом месте была примерно такой же.

Прихватив с собой фотографию мопеда Полка и копию счета, который тот предъявил Присцилле, Бэрлсон поспешил обратно в Амарилло для консультации с коллегами. Он считал рассказ Полка просто невероятным. Однако при этом он понимал, что здесь существует еще больший риск. Что, если защите будет отказано вызвать Полка в суд в качестве свидетеля? Что, если его уже вызвало обвинение? И что, если Полк вдруг расскажет все по-другому и вспомнит, что человек, которого он видел в ту ночь, — Каллен Дэвис? Как бы там ни было, Бэрлсон был уверен, что через пару дней вся история уже будет во всех подробностях описана в "Форт-Уэрт стар телеграм".

"Если мы действительно хотим его вызвать в суд, — сказал Бэрлсон, — то лучше это сделать как можно скорее".

На следующее утро, когда Уэйн Полк и его адвокат встретились в кабинете судьи Доулена с защитниками Дэвиса, по всему зданию суда быстро пронесся слух о каком-то "сенсационном" свидетеле.

Во время беседы Хейнс обратился к судье Доулену с официальной просьбой: "Поскольку в отличие от обвинения мы не можем пригласить большое жюри, не могли бы мы попросить привести свидетеля к присяге здесь?" Доулен согласился с тем, что действительно лучше заслушать показания Полка сначала без присяжных, и Хейнс приступил к допросу свидетеля, которого предварительно привели к присяге.

"Наступил, пожалуй, самый критический момент всего процесса, — признался впоследствии Хейнс. — Полк описал человека, которого видел в ту ночь на территории особняка. На Каллена тот похож не был. У нас в то время не было под рукой хорошей фотографии Каллена, поэтому мы решили вызвать в кабинет его самого. Он не должен был говорить ничего. Ему следовало лишь войти, стать перед свидетелем анфас, показать ему левый и правый профиль, а затем выйти. Именно это и было сделано. Затем я спросил у Полка: "Итак, этого человека вы видели или не этого?" Задав вопрос, я почувствовал, что весь похолодел. Что, если это ловушка, подстроенная обвинением? А вдруг этот тип скажет: "Да, этого"?

Полк покрутил пуговицу на жилете, а затем твердо сказал: Нет, не этого".

Когда Уэйн Полк начал рассказывать свою странную историю в присутствии присяжных, в зале суда не было ни одного свободного места. В коридоре тоже яблоку негде было упасть. Сначала он пояснил, что занимается декоративным садоводством и является одним из владельцев питомника "Уэджвуд" в Форт-Уэрте. Весной

1975 года Присцилла Дэвис пригласила его в дом № 4200 на Мокингберд и попросила сделать наброски декоративного озеленения интерьера особняка и прилегающей территории. Полк сказал, что заказ выполнил, но Присцилла куда-то пропала и позвонила лишь в мае 1976 года. Она собиралась устраивать вечеринку и хотела завершить работы как можно скорее. Полк выполнил все в срок и 7 июня предъявил ей счет на 677 долларов, который та не оплатила. Полк сказал, что в конце июня снова пришел в особняк, но вновь никаких денег не получил. В июле он предпринял было еще две попытки, но опять-таки безрезультатно. Присцилла заявила, что счет потеряла. Тогда Полк сказал, что принесет ей новый.

По его словам, в понедельник 2 августа он опять пришел в особняк, уже с новым счетом. Помнится, служанка впустила его где-то в середине дня. Присцилла отказалась спуститься вниз, но согласилась переговорить с ним по телефону.

"Вот когда я взорвался по-настоящему, — сказал Полк. — Подумать только! По телефону я мог бы поговорить с ней и из питомника! Присцилла сказала, что в тот день собиралась встретиться с Калленом в суде и добавила: "Я спрошу у него, намерен ли он заплатить за все это". Я огляделся. Вокруг чахло множество растений. Было видно, что их никто не поливал уже несколько дней. Растения стояли как попало… Те, которым нужно было солнце, вяли в тени, а те, которым нужна была тень, жарились на солнце".

Присцилла попросила, чтобы Полк приколол свой новый счет к доске над телефоном на кухне, что тот и сделал. Затем он прошел по коридору и повернул налево, в сторону закрытого плавательного бассейна, обдумывая по дороге, что же предпринять дальше. Он решил, что сегодня же вечером вернется сюда и заберет обратно все растения, принадлежавшие ему по праву. Через стеклянную дверь он видел, как на кухне возились две домработницы, стоявшие к нему спиной. Полк открыл раздвижную стеклянную дверь, отгораживавшую бассейн от лужайки. Оставив себе таким образом лазейку на будущее, он вернулся в кухню и вышел из особняка через дверь в столовую.

Полк сказал присяжным, что вернулся домой (а живет он у озера Игл-Маунтин) примерно в 7 часов вечера. Поужинав с женой, он уселся за газету. Примерно в 9 часов он заправил горючим свой мопед, погрузил его на пикап и отправился туда, где мост на шоссе "Луп-820" пересекает реку Тринити (это примерно в трех километрах от особняка Дэвисов). Оставив там пикап, он в джинсах v темной рубашке, с большим рюкзаком на спине доехал на мопеде до Хален-стрит-бридж. Там спрятал мопед в кустах, снял ботинки и, перейдя мелкую речушку вброд, направился к особняку.

"Я прихватил с собой рюкзак, — продолжал он, пояснив, что хотел положить в него свои растения и кусты. — Я присел под деревом, чтобы просушить ноги и надеть ботинки, и посмотрел на часы. Было 11.11. Помню, еще подумал: эта ночь будет для меня удачной".

Когда Полк надевал ботинки, он вдруг увидел человека с мешком на плече, который шел в сторону Хален-стрит-бридж. "Я тогда подумал, что это бродяга, — сказал Полк. — Дорога была закрытой, поэтому бродяги всегда делали здесь обход".

По словам Полка, человек шел прямо на него. Примерно в двух метрах он остановился, присел на корточки, вынул зажигалку и прикурил. В этот момент Полк мог хорошо его разглядеть. Ростом он был примерно метр семьдесят — метр семьдесят пять. Имел плотное телосложение и очень большие глаза. Бороды у него не было, а вьющиеся волосы были коротко подстрижены. Лицо было круглым и широкоскулым. Закурив сигарету, человек направился в сторону особняка Дэвисов. "Туда же, куда шел и я", — добавил Полк.

На несколько минут человек потерялся из виду в темноте, но, когда Полк подходил к северо-западному крылу особняка (оттуда было ближе всего к бассейну), он его снова увидел. "Тот присел на корточки, — продолжал свой рассказ Полк, — надел что-то на голову и направился в сторону главного входа в особняк. Я бросился обратно (в кусты), где было темно. Затем я увидел человеческую фигуру уже внутри помещения, где был бассейн. Я спрятался за пальму и замер. Это был тот же человек, которого я видел у реки".

В этот момент Ричард Хейнс задал свидетелю свой самый важный вопрос: "Был ли человек, которого вы видели, Кал леном Дэвисом?"

— Совершенно определенно, это не был Каллен Дэвис, — ответил Полк, посмотрев в сторону обвиняемого.

— А что вы сделали потом?

— Я бросился назад к реке, вскочил на свой мопед и поспешил домой.

Хейнс спросил у Полка, почему тот ждал целый год, прежде чем рассказать эту странную и тревожную историю.

— Боялся, — ответил Полк. — Боялся за свою фирму. Боялся человека, который действительно все это сделал. Боялся друзей Присциллы Дэвис. У меня ведь теперь солидная клиентура. Я просто не мог собственными руками взять и все разрушить.

— Разрушить своим поступком, совершенным той ночью? — спросил Хейнс.

— Конечно же!

Еще до того как Доулен успел объявить перерыв, репортеры бросились к выходу и, расталкивая толпу, устремились к телефонам. Те же, кто не торопился, стояли в недоумении в коридоре и недоверчиво качали головами, пытаясь осмыслить все, что они сейчас услышали. Прежде всего бросалось в глаза явное противоречие между тем, что было только что сказано, и тем, что уже было известно о системе сигнализации. Если бы Полк действительно оставил, как он утверждал, раздвижную дверь открытой, Присцилла заметила бы зажегшуюся сигнальную лампочку на контрольной панели, когда в тот вечер собиралась в гости с Фарром. Кроме того, было совершенно очевидно, что Полк не мог бы унести все свои растения в рюкзаке. Во время перерыва всплыло еще несколько новых фактов, имевших непосредственное отношение к свидетелю-загадке. "Он заявил своим адвокатам, что не желает беседовать с представителями обвинения", — сказал Марвин Коллинс. Однако обвинение знало о существовании Полка по меньшей мере в течение недели и, конечно же, проверило его историю. "То, что он здесь наговорил, — оскорбительно для присяжных и их способности здраво мыслить", — заявил Толли Уилсон. В ходе собственного дознания обвинению удалось узнать кое-что о личности Уэйна Полка. Так, например, в январе 1969 года он признал себя виновным в совершении вооруженного ограбления и был приговорен к 10 годам условного осуждения.

Джо Шэннону понадобилось менее 10 минут для перекрестного допроса Полка.

— Сколько вам заплатили за то, чтобы вы пришли сюда и наплели всю эту белиберду? — спросил вконец разгневанный помощник окружного прокурора.

— Ни цента, — ответил Полк.

— Вы хотите сказать, что явились сюда как добропорядочный и честный гражданин?

— Мне стало жаль человека, которого могут лишить жизни.

— И поэтому вы ждали все эти шестнадцать месяцев?

— Я хотел все это скорее позабыть.

К такому свидетелю у меня вопросов больше нет, — сказал Шэннон и сел на свое место.

После показаний Уэйна Полка допрос двух последних свидетелей защиты несколько разрядил обстановку.

Катрин Брукс, в свое время владевшая вместе с Хорасом Коуплендом баром "Глаза Техаса", сказала присяжным, что 2 августа Коупленд приехал в бар примерно в шесть вечера. "Он прошел прямо в контору и запер за собой дверь. Пробыв там около часа, он уехал. Это было часов в семь. В тот вечер я больше его не видела". Когда на следующий день вечером Брукс снова увидела Коупленда, "он не стал говорить" об убийствах в особняке Дэвисов. В ходе перекрестного допроса обвинение установило, что Катрин Брукс и Хорас Коупленд расторгли свой договор в октябре 1976 года, за 8 месяцев до того, как Коупленд был убит. "Расставание не было дружеским", — призналась свидетельница. Как раз в тот момент, когда убили Коупленда, она возбудила против него судебное дело на том основании, что тот вписал свою фамилию в свидетельство о праве собственности на земельный участок, который принадлежал ей, и использовал этот документ для получения банковского займа в размере 45 тысяч долларов. У защиты остался последний вопрос: "На какой машине ездил Коупленд 2 августа 1976 года?" "На серебристом "кадиллаке" модели 75-го года", — ответила она.

В пятницу 11 ноября, ровно через 12 недель после того, как в Амарилло появился первый свидетель, защита вызвала в суд Роберта Миллера, известного в США специалиста по опасным для здоровья наркотикам. Этот профессор из Университета штата Миннесота готовил в то время исследование для ООН о применении наркотических средств. Пойдя на значительные расходы, защита пригласила его в Амарилло, для того чтобы тот подробно рассказал о всех негативных последствиях, к которым приводит длительное употребление препарата наркотического типа, называемого "перкодан". Чувствуя, вероятно, что их собственные мучения подходят к концу, присяжные, казалось, особенно внимательно слушали д-ра Миллера, когда тот описывал разрушающее воздействие препарата на память человека, а также на его способность воспринимать действительность. Алкоголь, сказал Миллер, обращаясь к присяжным, "усиливает действие препарата".

— Иными словами, — уточнил Хейнс, — перед нами ситуация, когда один плюс один в сумме дают три?

— В общем так.

Вопрос: Может ли такой человек [смешавший перкодан с алкоголем] действительно поверить, что какой-то воображаемый им эпизод имел место в действительности?

Ответ: Да. Но очень многое зависит от самого человека. Одни к этому предрасположены больше, другие — меньше.

Как Хейнс и предполагал, д-р Миллер ввел затем понятие "человек двух миров", так сказать д-р Джеки ль и м-р Хайд[18]Имеется в виду герой психологического романа Роберта Л. Стивенсона "Странная история д-ра Джекиля и м-ра Хайда". — Прим. перев.
, только в применении к наркомании. В одном мире такие люди живут достойно, как вполне добропорядочные члены общества, а в другом ведут себя совершенно по-иному".

— Может ли такой человек быть вхож в светское общество и одновременно поддерживать связи с преступным миром? — спросил Хейнс. — Иными словами, можно ли назвать такого человека миссис Джекиль и миссис Хайд?

— Можно вполне, — ответил Миллер.

— У меня больше нет вопросов, — сказал Хейнс.

Утром в понедельник для опровержения показаний

Уэйна Полка обвинение вызвало в суд его жену, с которой тот уже не жил.

Отвечая на вопросы Толли Уилсона, Пейдж Полк тут же "обезвредила бомбу". Уэйн Полк действительно нанес довольно странный ночной визит Дэвисам, сказала она присяжным, но это было не 2 августа.

"За несколько дней до убийства Уэйн сказал мне, что ездил в особняк, но так ничего там и не взял, — продолжала Пейдж Полк. — Он сказал, что отправился на пикапе, затем снял с него мопед и поехал на кем по грунтовой дорожке вдоль реки. Потом пешком прокрался через лесок к тому месту, где был закрытый бассейн. Постоял немного около него, раздумывая, стоит ли разбивать стекло. Но вдруг увидел, как к особняку подъехало несколько автомашин, и тут же поспешил убраться".

Даже если бы все это действительно произошло 2 августа, добавила свидетельница, все равно Полк не мог видеть, что его электронные часы показывали 11.11, по той простой причине, что они вообще уже несколько месяцев не ходили с того самого дня, когда он свалился с лодки в воду вместе с часами. И наконец, сказала Пейдж Полк, она разговаривала с ним по телефону в прошлую среду, как раз перед тем, как он должен был ехать в Амарилло. Суд вынес решение, предписывавшее Полку выплачивать ушедшей от него жене по 5 долларов. Пейдж напомнила ему об этом.

Вопрос: К что же он ответил?

Ответ: Он сказал, что собирается в Амарилло и что заплатит мне, как только вернется.

На этом месте обвинение попросило объявить перерыв. В течение нескольких часов оно совещалось за закрытыми дверями, пытаясь, видимо, решить, кого из свидетелей вызвать следующим.

Пока обвинение занималось определением своей дальнейшей тактики, Стив Самнер устроился на ступеньках лестницы и принялся жевать прихваченный с собой сандвич. Не успел он закончить трапезу, как увидел Рода Хинсона, одного из следователей прокуратуры округа Таррент, который кубарем скатился по лестнице.

— Что за спешка? — поинтересовался Самнер.

— А ты разве не знаешь? — с ехидцей ответил Хинсон. — Мы только что решили прекратить вызов свидетелей с нашей стороны.

Самнер, перепрыгивая сразу через четыре ступеньки и чуть не сбив кого-то по дороге, бросился на пятый этаж, где в это время Хейнс и другие защитники проводили тайное совещание. Позже Самнер рассказывал: "Кажется, все были поражены не меньше моего. С их стороны это было невероятное решение". Самнер доложил коллегам, что появилась возможность вызвать наконец в суд "мистера Динамита" и других потенциальных свидетелей. Бэрлсон, однако, лишь покачал головой — сейчас было не ко времени проявлять геройство.

А еще через час, уже в зале суда, Ричард Хейнс встал, посмотрел в сторону Каллена, затем — присяжных, затем — судьи и произнес: "На этом защита прекращает представление доказательств".

Уже за несколько недель до этого Шэннон догадывался, что защита не собирается заслушивать в качестве свидетеля Каллена, но его коллеги Толли Уилсон и Марвин Коллинс были все же потрясены. "Трудно представить себе, чтобы на западе Техаса нашелся хотя бы один обвиняемый, который отказался бы выступить со свидетельскими показаниями лично", — сказал Коллинс. А Уилсон добавил: "Если вы действительно хотите попытаться доказать свое алиби, то, как тут ни верти, а выступить с собственными показаниями вы просто обязаны". Хейнс признался впоследствии, что за всю его адвокатскую практику это было самым трудным для него решением. Но все защитники пришли к единому мнению: "Каллен — плохой свидетель. Он лишен всяких эмоций и вряд ли сможет произвести впечатление откровенного и честного человека". Скептик, конечно, мог сказать, что у Каллена вовсе и не было никакого алиби, но, возможно, он в кем и не нуждался. Из всего бесчисленного множества самых разных характеров, которые предстали перед присяжными и явились свидетельством человеческого двуличия, подлости и мерзости, Каллен Дэвис был единственным человеком, так и оставшимся для них полной загадкой.

В среду 16 ноября, пока обвинение и защита готовили свои заключительные речи, судья Джордж Доулен обратился к присяжным с напутственным словом перед вынесением ими вердикта. Не свойственным ему мрачным тоном он попросил публику постараться сдержать свои эмоции и реагировать на все спокойно. Были приняты дополнительные меры безопасности. В заполненном до отказа зале дежурили вооруженные детективы из прокуратуры округа Таррент. Коридор патрулировался дополнительным нарядом полиции. Рой Риммер, лучший друг Каллена, нанял личного телохранителя, который стоял теперь всегда рядом с ним (Риммер совершенно правильно оценил обстановку и понял, что теперь все будет развиваться очень быстро). Вместе с группой людей Каллена, включавшей его брата Кена, Риммер сидел рядом с подзащитным. С противоположной стороны на местах, предназначенных для людей обвинения, сидел Джек Уилборн, отец убитой девочки. Его потемневшее, осунувшееся лицо выражало бесконечное страдание.

В своем напутственном слове Доулен должен был сначала объяснить присяжным довольно запутанный закон о тяжком убийстве, караемом смертной казнью, в соответствии с которым и рассматривалось данное дело. Согласно закону, присяжные могли признать обвиняемого виновным в совершении тяжкого убийства, караемого смертной казнью, лишь в том случае, если все они признают, что тот сначала нарушил закон штата о берглэри. Если присяжные признают обвиняемого невиновным в совершении тяжкого убийства, караемого смертной казнью, то суд должен будет перейти к рассмотрению дела по менее серьезному обвинению в обычном тяжком убийстве. Но ключевым пунктом в напутствии Доулена присяжным были слова о "разумной моральной уверенности". Для вынесения обвинительного вердикта присяжные должны чувствовать "разумную моральную уверенность" в том, что обвиняемый действительно совершил вменяемое ему в вину преступление, и тем самым исключить все другие возможности. Иными словами, если кто-либо из двенадцати будет испытывать "разумное сомнение", он обязан будет заявить о признании подсудимого невиновным.

Доулен предоставил каждой из сторон по три с половиной часа на заключительные речи. По закону первым и последним с изложением своих аргументов должно было выступить обвинение. Однако сторонам было разрешено распределять выделенное им время по их собственному усмотрению.

Заключительную речь от имени обвинения качал Толли Уилсон. Он детально восстановил у всех в памяти события той кровавой ночи, сказав, что человеком в черном был Каллен Дэвис, который пришел туда с обдуманным намерением "убить источник всех своих несчастий [Присциллу] и всех, кто при этом встанет у кого на пути". Первой ему пришлось убить Андрию Уилборн. Вторая пуля была предназначена Присцилле. Когда Каллен тащил тело Стэна Фарра на кухню, он думал, что Присцилла мертва или при смерти, но та все же смогла выбежать во двор. Каллен поймал ее, но неожиданное появление Буббы Гаврела и Бев Басе отвлекло его внимание, и Присцилле удалось убежать. "Если бы Бубба Гаврел и Бев Басе не оказались там в это время, — продолжал Уилсон, — нам пришлось бы иметь дело уже с тремя нераскрытыми убийствами… с тремя телами в подвале и неизвестным человеком с курчавыми волосами, который уехал с территории особняка на машине". Решив по-видимому, что Гаврел мертв, Каллен погнался за Басе, но вскоре понял, что догнать ее не сможет, и решил вернуться за Присциллой. Обнаружив, что дверь заперта, он перезарядил пистолет и выстрелил в стеклянную дверь. Через образовавшийся проем он бросился туда, где, как он был уверен, должна была прятаться Присцилла, — в спальню. Но не найдя ее там и поняв, что в скором времени будет поднята на ноги полиция, убийца бросил пластмассовый пакет, которым пользовался, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, и скрылся.

Что касается утверждения защиты о каком-то сговоре, сказал Уилсон, то само предположение о том, что две бегущие в противоположных направлениях женщины, из которых одна была серьезно ранена, а другая спасалась бегством от смерти, могли вступить в сговор, "настолько противоречит здравому смыслу, что просто смехотворно". Защита раздула вопрос о противоречивых показаниях в отношении времени, продолжал Уилсон. Но объяснение этому вытекает из самих показаний Роберта Сохилла, который просто-напросто ошибся, пояснил Уилсон. Ведь Сохилл также показал, что, когда Бев Басе сидела у него в машине, она вынула сигареты и зажигалку, в то время как эти сигареты и зажигалка были потом обнаружены около дома № 4200 на Мокингберд". Что касается алиби, то Карин Мастер уже сама опровергла его тем, что ничего не сказала об этом большому жюри. Показания Уэйна Полка вряд ли нуждаются в опровержении. "Разве может кто-нибудь всерьез поверить, что он действительно хотел положить все эти растения и кусты к себе в рюкзак, сесть на мопед, а затем преспокойно отправиться домой? — воскликнул Уилсон, обращаясь к жюри. — Но если хотя бы один из вас все же верит Уэйну Полку, если хотя бы один из двенадцати испытывает разумное сомнение, тогда, конечно, Полк сделал свое дело".

С ответным словом защита поручила выступить сначала Майку Гибсону. Отметив, что обвинение вызвало 23 свидетеля, а защита — 44, он заявил, что в сумме своей их показания "выявили истинные черты и обнажили настоящее лицо Присциллы Дэвис. Вы только посмотрите на нее! — воскликнул Гибсон. — Все эти молодчики, вертевшиеся около нее… огромное количество перкодана… недозволенные наркотики. Присцилла утверждала, что ее отношения с У. Т. Рафнером носили чисто платонический характер, в то время как Рафнер назвал их любовными. Почему Рафнер так настойчиво добивался алиби для себя?" А потому, ответил Гибсон на собственный же вопрос, что хорошо себе представлял, кто действительно совершил убийство. Далее он свел воедино три на первый взгляд не связанные друг с другом показания и попросил присяжных взглянуть на них в комплексе. Первое: утверждение, что незадолго до убийства на руках у Стэна Фарра были крупные суммы денег. Второе: показания двух друзей Рафнера — Дэнни Макдэниелса и Дэвида Джексона — о том, что однажды они видели, как Присцилла открыла сейф и вынула оттуда пакетик с кокаином. Наконец, третье: убийца оставил пластмассовый пакет для мусора именно наверху, то есть там, где находится сейф. "Дэвид Джексон или какой-то другой убийца хотел залезть в этот сейф", — заявил Гибсон. Он вновь напомнил присяжным о том, что в доме у Присциллы проживало множество торговцев наркотиками и уголовников. "Через руки этой дамы и через ее дом проходило поистине феноменальное количество всевозможных снадобий", — заметил Гибсон и так покачал головой, словно сам не мог в это поверить.

Вынужденный выступать вслед за Гибсоном и перед Ричардом Хейнсом, Фил Бэрлсон решил придать своему заключительному слову сдержанный и лаконичный характер. Он напомнил жюри, что ни Бев Басе, ни Бубба Гаврел точно не знают, кто убил Стэна Фарра. Они знают лишь то, что произошло с ними, и могут лишь предполагать, что "тем человеком был Кал лен Дэвис". Что же касается Присциллы, то было бы просто неразумно предполагать, что она еще могла что-нибудь помнить после таких доз перкодана и алкоголя, все смешавших в ее мозгу. "Сколько раз вам приходилось слышать от свидетелей обвинения фразу: "Я уже не помню!" — воскликнул Бэрлсон. — Повторяю: от свидетелей обвинения, а не от свидетелей защиты". К тому же, добавил он, "тот факт, что обвинение никого не пригласило для опровержения показаний наших свидетелей, доказывает, что они давали правдивые показания. А это значит, что мы представили вам действительные факты". Присцилла заявила в присутствии присяжных, что, когда той ночью впервые услышала голос Бев Басе, донесшийся с подъездной аллеи, она подумала, что это Ди. "Почему же тогда, — поинтересовался Бэрлсон, — она не закричала: "Ди, убегай скорее!"? Она либо лгала, либо совершенно не думала о том, что ее дочери грозит опасность. Перед нами — женщина столь эгоистичная, столь пекущаяся лишь о собственном благополучии, что от нее можно ждать чего угодно". Бэрлсон еще раз напомнил о всех ложных показаниях, которые Присцилла дала в суде, и закончил выступление вопросом: "Если она хотела, чтобы вы поверили ей в одном [в том, что все это сделал Каллен] почему же тогда она не рассказала правды обо всем остальном?"

Теперь наступила очередь Хейнса. Его выступление было проникнуто таким праведным негодованием, что ему мог бы позавидовать любой проповедник.

"Обвинение сделало все, что только могло, — начал он, засунув большие пальцы в кармашки жилета, но все его усилия оказались, увы, тщетными". Хейнс сказал, что не сомневается в том, что противная сторона обвинит его в "попытке опорочить и очернить ее свидетелей". Однако такое обвинение не имеет ничего общего с действительностью. И он постарается доказать это присяжным. "Я хочу лишь, чтобы Бубба Гаврел прозрел. Мне жаль таких, как он… Но я могу легко понять, почему он оказался на этой стезе: за его спиной стояли другие". Хейнс сделал паузу, давая возможность хорошенько усвоить то, что он только что сказал. "Но я ни в коем случае не прощаю, и вы не должны простить ему лжи, ибо, если ты принял присягу перед господом богом, мнение родителей и друзей должно уже ничего не значить для тебя. И все же своим настоящим врагом я считаю другого человека — Присциллу Ли Дэвис, эту растлительницу молодых душ, чье макиавеллиевское влияние ощущалось повсюду".

На некоторое время, однако, Хейнс оставил Присциллу в покое и принялся за полицию Форт-Уэрта, проводившую расследование. "Не кажется ли вам странным и необычным, что почему-то не был сделан снимок пули, найденной в подвале (если, конечно, она действительно была там найдена)?" Почему обвинение не пригласило для дачи показаний ни одного старшего полицейского чина? Почему оно не вызвало в суд детектива К. Р. Дэвиса, которому было поручено вести дознание? "Вы, конечно, помните, что произошло, когда мы сами пригласили полицейского Содерса? А почему этого не сделало обвинение? На эти вопросы могут ответить лишь сами уважаемые обвинители". Хейнс перечислил затем множество всевозможных недоработок со стороны следствия. Пожалуй, единственной его заслугой, достойной, по его мнению, всяческой похвалы, было то, что следствию так и не удалось обнаружить на месте преступления отпечатки пальцев его подзащитного.

С рвением проповедника Хейнс излагал свои доводы пункт за пунктом, оставив самые веские напоследок. Все малейшие детали и нюансы дела, представленного обвинением, сказал он, "строятся на показаниях Присциллы Ли Дэвис, верить которой нельзя". Ему просто не хватало слов, чтобы дать достойную оценку Присцилле. На ум приходили лишь такие определения, как "пчелиная матка", "д-р Джекиль и миссис Хайд", "человек двух миров", "ветреная и бездумная особа", считавшая себя светской дамой и одновременно водившая дружбу с уголовниками. Трудно было сдержать улыбку, когда Хейнс с наигранным удивлением заявил присяжным: "Я сам не мог раскусить Присциллу Ли Дэвис, пока всю ее подноготную не раскрыл д-р Миллер". Гневно стуча кулаком по деревянному ограждению, за которым сидели присяжные, Хейнс продолжал: "Перевоплотившись из доктора Джеки ля в миссис Хайд, она стала приглашать в этот огромный дом всех этих типов, всех этих негодяев, жуликов, мошенников, бродяг и уголовников — Санди Майерс, Лэрри Майерса, пока того не упрятали в тюрьму, то есть всех тех, с кем Присцилла Ли Дэвис связала свою жизнь в ее ином мире! Вы не задавались вопросом, почему эта взрослая женщина разрешала своей дочери водить компанию со всеми этими людьми? Отвечу: потому что она сама принадлежала к их миру!"

Джо Шэннон внимательно следил за заключительной речью Хейнса и одновременно слышал, как из задних рядов зала то и дело доносились горестные стенания. Даже не глядя в ту сторону, он знал, что это рыдает Джек Уилборн. Бывали дни, а иногда даже недели, когда имя Андрии Уилборн вообще не упоминалось в суде, хотя ее трагическая гибель и была той главной причиной, по которой они все здесь собрались. Присяжные так до конца и не осознали, что Андрия была мягким, чутким и скромным ребенком, и считали ее чуть ли не случайной жертвой жестокого насилия и темных махинаций с наркотиками. В силу судебного запрета присяжные ничего не знали о разбирательстве по поводу освобождения обвиняемого под залог, в ходе которого были вскрыты факты имевших место ранее актов насилия со стороны Каллена, когда тот угрожал своей падчерице и избивал ее, а также истязал животных. Шэннон спрашивал себя, сумеют ли присяжные разглядеть в этом холодном, сдержанном, хорошо воспитанном и осмотрительном субъекте человека, способного не дрогнув убить двенадцатилетнюю девочку. Обвинение собралось было вызвать Джека Уилборна в качестве свидетеля, опровергающего доводы защиты, и тот уже изъявил готовность рассказать присяжным о жутком страхе, который нагонял на Андрию Каллен Дэвис, но было уже поздно.

Защита, видимо, была крайне изумлена тем, что обвинение не вызвало Присциллу в Амарилло еще раз, но Шэннон был твердо убежден, что этого делать не следовало. "Единственное, на что сейчас была способна Присцилла, — рассуждал он, — это встать и начать открещиваться от всего, что о ней уже успели наговорить все эти бродяги и мошенники. А это лишь даст Хейнсу возможность спросить ее о том, о чем он забыл в первый раз". Хейнс удачно придумал с этой своей теорией о человеке, живущем одновременно в двух мирах, но еще удачнее он выбрал для этого время: обвинение просто не успевало теперь вызвать собственного эксперта для опровержения. Теория же эта еще сильнее втоптала Присциллу в грязь. Так по крайней мере думал сам Шэннон. В общем, передумывать было уже поздно. Обвинение будет придерживаться своей прежней линии. Несмотря на всю выявленную ложь, думал Шэннон, в пользу обвинения говорят две вещи: во-первых, множество вещественных доказательств, которые полностью подтверждали показания трех главных свидетелей; во-вторых, заявления, сделанные Присциллой и Бев Басе в первые эмоционально насыщенные мгновения сразу же после стрельбы. Если обвинению удалось справиться со своей задачей, то присяжные теперь, должно быть, понимают, что, когда две эти женщины бежали от особняка и кричали, что Убийца — Каллен, они говорили чистую правду, как это Делают люди, только что обретшие новую веру. Не было никаких оснований полагать, считал Шэннон, что у Присциллы и Басе в этот момент существовал какой-то мотив для выдумывания столь тонкой лжи, не говоря уже о том, что на это у них попросту не было времени.

Когда Шэннон взял слово и начал говорить перед замершим залом (мертвую тишину нарушали лишь периодические всхлипывания Джека Уилборна), он твердо знал одно — его час настал и больше у него шансов не будет. Из кипы вещественных доказательств он взял какую-то фотографию и повернул ее так, чтобы никто не видел, что на ней изображено. Речь свою он начал тихо, решив остановиться сначала на вещественных доказательствах или на их отсутствии в некоторых случаях. "Разве меняет дело то, что у нас нет фотографии пули, обнаруженной в подвале?" — воскликнул он. Когда он стал говорить об Уэйне Полке, присяжные стали слушать его еще внимательнее. Он назвал того "разоблачившим самого себя неудавшимся взломщиком, который якобы случайно столкнулся с другим взломщиком и опять-таки вроде бы случайно заметил, что это не Каллен Дэвис. Меня удивляет, почему на шее у того взломщика не было таблички, на которой было бы написано: "У. Т. Рафнер"".

Не странно ли, спросил Шэннон, что Хейнс так и не поинтересовался, не был ли встретившийся Уэйну Полку человек Хорасом Коуплендом?

Метнув взгляд на своего знаменитого соперника, сидевшего за столом защиты, Шэннон напомнил присяжным, что "хороший адвокат — мастер мистификации. Мистификация № 1 — У. Т. Рафнер. Он, конечно, мошенник и бродяга, но разве можно только на этом основании заключить, что он способен убить? Нет, нельзя, хотя попытаться взвалить на него всю ответственность за содеянное можно. Мистификация № 2 — Хорас Коупленд. Коупленд и Стэн Фарр действительно были друзьями. Стремясь свалить все на Коупленда, защита вызывает свидетеля Брэдшоу, который показывает, что Фарр боялся Коупленда. Но вы, вероятно, помните, что Брэдшоу сказал также, что Фарр боялся и Каллена Дэвиса. Эта версия особенно привлекательна тем, что, как говорится, "мертвый ничего не скажет". Мистификация № 3 — нет никаких доказательств того, что Фарр задолжал Коупленду какую-то сумму, хотя еще в самом начале процесса защита и обещала представить такие доказательства. Не было также представлено абсолютно никаких доказательств каких-то особых отношений между Бев Басе и Присциллой Дэвис. Сейчас вы уже знаете, что Присцилла оплатила аборт Бев Басе. Давайте называть вещи своими именами: именно об аборте здесь все время и шла речь. Не сомневаюсь, что вы и без меня это уже давно поняли. Разве можно считать мотивом для дачи ложных показаний лишь то, что Бев Басе была в долгу перед Присциллой? Мистификация № 4 — Уэйн Полк".

Направляясь к скамье присяжных с фотографией, прижатой к груди, Шэннон напомнил им о показаниях Полка, в которых тот утверждал, что днем 2 августа он приколол свой счет на 677 долларов к доске для записок на кухне.

Положив фотографию на перегородку перед скамьей присяжных, Шэннон как бы между прочим сказал: "Я хотел бы, чтобы вы взглянули на эту фотографию, зарегистрированную как "вещественное доказательство защиты № 10", и сказали мне, видите ли вы на ней какой-нибудь счет, приколотый к доске". При этом видно было, что он еле сдерживал широкую улыбку. Фотография доски, сделанная всего через несколько часов после убийства, была одним из вещественных доказательств, представленных защитой еще в самом начале процесса. Зачем это было сделано, уже никто, по-видимому, не помнил, но на фотографии было ясно видно, что на доске не было никакого счета. Когда снимок стал передаваться из рук в руки, кое-кто из присяжных обменялся многозначительными взглядами.

"Если бы мы рассматривали здесь дело об убийстве Стэна Фарра, — продолжал Шэннон, — оно не строилось бы на косвенных доказательствах. В нашем же деле имеется одно косвенное доказательство: человек, всадивший четыре пули в Стэна Фарра, является также и убийцей Андрии Уилборн. Если вы признаете, что Стэна Фарра убил Каллен Дэвис, вы должны также признать, что Андрию тоже убил он".

Шэннон напомнил присяжным о том, какого рода свидетели были вызваны в суд. "30 % всех свидетелей давали показания, относившиеся к делу о разводе, — сказал он. — 50 % рассказывали вам о связях Присциллы со всеми этими типами, о которых поведал вам господин Хейнс. Остальные 20 % пытались внести ясность в то, кто же все-таки убил Андрию Уилборн. В сущности, вы можете думать о Присцилле все, что угодно. Но какое это имеет отношение к Андрии Уилборн?"

Защита утверждает, что у Присциллы помутился рассудок от перкодана, но обвинение в таком случае хотело бы напомнить присяжным, что большие дозы этого препарата она стала принимать лишь после убийства. "Вы помните вопрос [заданный д-ру Миллеру]: "Если человек принимает по шесть таблеток перкодана в день и при этом немного выпивает, помутится ли у него рассудок?" Д-р Миллер тогда ответил: "Конечно, нет!" Защита передернула факты, заставив вас подумать, что Присцилла принимала по 35 таблеток перкодана еще до убийства. Возможно, она хотела этим сказать, что с тех пор Присцилла приняла так много таблеток, что уже не могла помнить, что произошло в действительности. Между тем через несколько дней после убийства она слово в слово повторила то, что сказала в первый раз. Защите не удалось опровергнуть ни одного слова в изложении ею событий, происшедших ночью 2 августа".

Важно помнить и о том, продолжал Шэннон, что убийца выстрелил в Гаврела лишь после того, как Бев Басе сказала: "Это Каллен!" В этой связи уместно спросить, отреагировал бы так на это Хорас Коупленд или же продолжал бы спокойно идти дальше? Стрелявший заманивал их обоих в дом, но, услышав имя Каллена Дэвиса, выстрелил.

Тем же тоном уверенного в своей правоте проповедника, в каком выступил его противник, Шэннон напомнил присяжным, что защита пыталась опорочить даже Андрию Уилборн, намекнув, что "у той за дверью есть маленький кустик марихуаны".

Шэннон повернулся к Каллену Дэвису и посмотрел ему прямо в глаза. "То, что происходит у нас в суде, — сказал он, — не что иное, как попытка нейтрализовать и подавить каждого, кто стоит на пути у этого человека, то есть сделать то, что уже было сделано 2 августа. Тех, кто ему тогда мешал, он убрал — да-да, именно это он и сделал. Что же касается защиты, то она руководствовалась одним простым принципом — кто угодно, только не Каллен!"

Шэннон заметил, как судья Доулен стал нетерпеливо поглядывать на часы, и понял — время его истекло. Он уже говорил о вещественных доказательствах, поэтому решил сразу же перейти к главному, на его взгляд, аспекту обвинения — к заявлениям, сделанным двумя женщинами. Обе были охвачены ужасом, сказал он, и бежали в противоположных направлениях. Тем не менее обе сказали одно и то же: это был Каллен. "Когда люди пребывают в крайне возбужденном состоянии и чем-то потрясены, — сказал он присяжным, — они всегда говорят правду. Вот почему их заявления следует считать надежными доказательствами".

Когда обвинитель еще раз потянулся за цветной фотографией тела Андрии Уилборн, то постарался не смотреть в сторону Джека Уилборна. К этому времени все в зале суда уже знали, что всхлипывавший человек был отцом Андрии. Шэннон обратил внимание присяжных на кровь на голове у девочки. "Как могла попасть кровь на голову, если стреляли в грудь? — спросил он. — Я вам скажу как. Девочка упала на живот и лежала в луже собственной крови. Убийца перевернул ее на спину, чтобы убедиться, что та мертва. Так он сам испачкался кровью, а затем оставил кровавые следы на лестнице".

Оставалась еще одна загадка, которую Шэннон хотел объяснить присяжным. В течение всего этого времени всех мучил следующий вопрос: если Каллен пришел убивать Присциллу, почему тогда он не покончил с нею сразу? Если не удалось сделать это одним выстрелом, почему он не сделал второго?

"Я объясню и это, — сказал Шэннон, чуть понизив голос. — У него оставалась еще возможность причинить Присцилле дополнительную боль. Он хотел затащить ее в подвал и показать тело Андрии. Вот тогда он удовлетворился бы вполне. Это было бы его высшей местью".

Шэннон сделал эффектную паузу и закончил речь словами: "Власть! Алчность! Он хотел все сделать так, как решил сам. И в ту ночь именно это он и сделал, став одновременно судьей, присяжным и палачом".

Шэннон поблагодарил присяжных за внимание и долготерпение и вернулся на свое место. Он произнес превосходную речь и знал это. Знали это и все присутствовавшие, включая Ричарда Хейнса и других защитников. Может быть, потому, что он выступал последним, его речь произвела глубокое впечатление и на присяжных. Позже Гибсон признался: "Когда в тот вечер мы вернулись к себе, у всех у нас было несколько подавленное настроение".

17 ноября, в четверг, в 9.20 утра девять мужчин и три женщины, которым выпало решать судьбу Каллена Дэвиса, приступили к обсуждению вердикта, выбрав своим старшиной Гилберта Кеннеди, 41-летнего почтового служащего. Глубоко религиозный человек (его жена впоследствии сказала, что самым тяжким испытанием для него было не посещать все это время церковь), Кеннеди был выбран одиннадцатым по счету присяжным, что означало, что его изоляция длилась 101 день. Мэрилин Кей Хейсли была изолирована на 143 дня (ее выбрали 29 июня). Как бы там ни было, все присяжные стали своего рода рекордсменами — никто до них в Техасе еще не сидел под замком так долго, а Хейсли находилась в изоляции дольше всех. Учитывая это, никто не ожидал, что присяжные будут спешить с вынесением приговора, хотя все считали, что каждый из них для себя уже что-то решил. В баре "Ретт Батлерз" за день до этого пронесся слух, что десять из двенадцати присяжных считали подсудимого невиновным. Этот слух распространили люди Каллена.

Пока присяжные решали его дальнейшую судьбу, Каллен спокойно дожидался вместе со своими адвокатами в зале суда. Кен Дэвис, Карин Мастер, Рэй Хадсон, Рой Риммер и другие его друзья и знакомые тоже ждали в первом ряду в зале. Если кто и говорил что-то, то только шепотом. То и дело к Каллену подходил кто-нибудь из друзей, шептал что-то на ухо и хлопал по плечу. Если обвиняемый и знал что-то заранее о возможном решении присяжных, он этого не показывал.

В течение последующих трех часов присяжные послали Доулену несколько записок с различными просьбами. В первой записке они спрашивали, на какой высоте пробита дверь, через которую был сделан первый выстрел в Фарра. "Пусть хорошенько посмотрят", — сказал судья и приказал вкатить на тележке огромную, чуть ли не трехметровую дверь.

Где-то после часа дня Доулен подозвал всех юристов и серьезным тоном сказал: "Я получил еще одну записку от присяжных. Они хотят еще раз осмотреть место преступления".

Выполнение такой просьбы было связано с огромными трудностями, если не сказать больше. Хейнс с досады чуть не откусил кончик своей любимой трубки.

"Ну, хорошо-хорошо, я пошутил", — сказал Доулен, выдержав небольшую паузу. Затем он прочитал то, что действительно содержалось в записке. В ней говорилось: "Пришлите нам восемь бутылок кока-колы и четыре бутылки лимонада".

В 2.32, когда один из клерков разыскивал какую-то дополнительную информацию, затребованную присяжными, в зал суда неожиданно вошел Доулен в своей судейской мантии и объявил: "Дамы и господа! Присяжные вынесли решение". Публика тут же ринулась на свои места, и Доулен вновь предупредил всех о необходимости сдерживать эмоции. В 2.38 присяжные вошли в зал суда в последний раз. Доулен приказал Каллену Дэвису встать. Хотя тот неоднократно и говорил, что ни капельки не сомневается, что будет признан невиновным, его лицо, и без того осунувшееся за 15 месяцев пребывания в тюрьме, стало мертвенно-бледным.

Доулен зачитал вердикт: "Мы, присяжные, признаем обвиняемого Томаса Каллена Дэвиса невиновным",

Несмотря на предупреждение Доулена, зал разразился аплодисментами и возгласами ликования. В течение последующих нескольких минут почти все обнимали друг друга и целовались. Каллен обнял сразу двоих — Самнера и Хейнса. "Спасибо! Огромное вам спасибо!" — проговорил он. Карин Мастер плакала, Хейнс тоже еле сдерживал слезы.

Джо Шэннон, похудевший на 16 килограммов с тех пор, как приехал в Амарилло, стоял в стороне и машинально считал мелочь в кармане брюк. Когда кто-то спросил его, о чем он сейчас думает, тот натянуто улыбнулся и ответил: "Я подумал, что у меня в кармане ровно 18 центов. Странная эта штука, жизнь! Не так ли, старина?" Несколько месяцев спустя, когда страсти уже улеглись, Шэннон позволил себе еще одно замечание, которое не так-то просто было сделать человеку стойких консервативных убеждений. "Я никогда не думал, что придется когда-нибудь это сказать, — признался обвинитель, — но мне кажется, что у нас действительно существуют две системы правосудия: одна — для богатых, другая — для бедных".

Кое-кому из присяжных, согласившихся дать интервью, был задан вопрос, как это им удалось так быстро вынести решение по сложнейшему делу, длившемуся несколько месяцев. Отвечая на него, каждый из них ссылался на два понятия, фигурировавшие в напутственном слове судьи Доулена. Этими понятиями были: "моральная уверенность" и "разумное сомнение". "Я думаю, что не все из нас считают его невиновным, — сказал Карл Пра, служащий авиакомпании "Бранифф". — Но у многих возникло "разумное сомнение", а нам ведь разъяснили, что его не должно быть". Пра и другие присяжные совершенно недвусмысленно заявили, что источником такого сомнения стали показания Присциллы Дэвис на суде. "Я ей просто не верил", — сказал Пра. Другой присяжный, Джеймс Уоткинс, с этим полностью согласился: "Я не верил многому из того, что она нам здесь говорила. Может быть, она и не лгала, но до конца правдивой тоже не была".

Любопытно отметить, что распространенный за день до этого слух о том, что десять против двух присяжных выступали за вынесение оправдательного приговора, полностью подтвердился. При первом голосовании Кеннеди и Джонс отметили в своих бюллетенях "виновен". Как потом заявил Джонс в интервью корреспонденту "Форт-Уэрт стар телеграм" Гленну Гуццо, он не мог согласиться с выдвинутой защитой теорией о сговоре — ведь показания Присциллы и Бев Басе, данные совершенно независимо друг от друга, оказались почти идентичными. Поэтому он и проголосовал "виновен". "Я просто не мог себе представить, как они могли сговориться и рассказывать абсолютно одно и то же", — сказал Джонс. Когда он отмечал в своем бюллетене "виновен", то подумал, что, видимо, был единственным, принявшим такое решение. Даже когда он узнал, что еще один присяжный проголосовал так же, он все равно чувствовал, что не сможет противостоять большинству. "Когда встают 10 человек и в один голос заявляют: "Невиновен", начинаешь думать, а не забыл ли ты чего-нибудь чрезвычайно важного. Если бы соотношение было относительно равным, мы, наверное, совещались бы там и сейчас". Ни Кеннеди, ни Джонс не разделяли мнения защиты о том, что главной целью убийцы был Стэн Фарр. Их "разумное сомнение" не основывалось также и на предположении, что убийства совершил Хорас Коупленд или кто-то еще. Оки изменили свое первоначальное решение лишь потому, что возникла путаница во времени, а также потому, что в момент убийства два свидетеля видели, как большая дорогая машина (или машины) въезжала на территорию особняка и выезжала оттуда.

Ни один из присяжных не поверил странному рассказу Уэйна Полка, большинство из них очень сильно сомневалось и в правдивости показаний Томми Джордена и Карий Мастер. Все присяжные считали Буббу Гаврела несчастной жертвой, не ведавшей, кто в него стрелял. В то же время все они, казалось, поверили и в искренность Бев Басе. И все же, руководствуясь какой-то совершенно необъяснимой логикой, присяжные не поверили тому, что Басе узнала в преступнике Каллена Дэвиса, как раз потому, что в данном случае ее показания полностью совпадали с показаниями Присциллы.

Через несколько минут после того, как был зачитан вердикт, некоторые присяжные собрались в баре "Серф-рум", где Рэй Хадсон, отец Карин Мастер, угощал всех коктейлями. По приглашению Хадсона четверо присяжных были затем доставлены на автомашине в бар "Ретт Батлерз" на другом конце города, где состоялось празднество по случаю оправдания Каллена Дэвиса. По распоряжению Роя Риммера друзья Каллена сняли на это время самое известное в Амарилло заведение, чтобы устроить там пиршество, о котором еще несколько месяцев будут потом судачить техасцы, причем не всегда вспоминая об этом с восторгом. Поначалу круг участников ограничивался друзьями и родственниками Каллена и его адвокатами, но вскоре к ним присоединились пять присяжных, три судебных пристава, несколько избранных девиц из числа постоянной публики на процессе, с дюжину репортеров и даже сам судья Джордж Доулен.

…Дом № 4200 на Мокингберд был, как всегда теперь, ярко освещен. Залитый огнями и погруженный в тишину, он был похож на корабль-призрак, застывший где-то на горизонте. Помимо Линды Арнольд, сестры Стэна Фарра, в особняке в тот вечер было лишь несколько самых близких друзей Присциллы. Больше она никого не хотела видеть. Джеймс Макдэниелс, ее шофер и телохранитель, уведомил приехавших журналистов, что Присцилла пребывает "в состоянии шока" и не может делать никаких заявлений для прессы. Позже, однако, она все же ответила по телефону двум репортерам, звонившим из Амарилло. "Я знаю правду. Я знаю, что все это сделал он, — сказала она. — Но больше он уже не сможет причинить мне боль. Теперь он будет держать ответ перед богом. А бога ему купить не удастся". После длительной паузы Присцилла добавила: "У меня такое чувство, будто сегодня все в выигрыше, кроме меня. Каллен обрел свою свободу, Хейнс — свой миллион долларов, вы — свои статьи, книги, сценарии. Но какой ценой? Запомните: мне все это стоило ребенка, которого я горячо любила. Но об этом сейчас уже никто не хочет говорить".

…Впервые почти за 16 месяцев Каллен Дэвис лег спать в ту ночь свободным человеком. Формально он все еще обвинялся в убийстве Стэна Фарра, а также в покушении на убийство Присциллы и Гаврела и оставался на свободе под залог на сумму более 1 миллиона долларов, но вероятность того, что он когда-нибудь предстанет перед судом по этим не снятым с него обвинениям, была невелика.

В качестве первого жеста, призванного показать, что жизнь вернулась в свое обычное русло, Каллен и Карин устроили в пятницу небольшой ужин для присяжных и избранных представителей прессы и телевидения. Каллен вел себя вежливо и несколько надменно. На вопрос репортеров, как он воспринял вердикт, Каллен ответил: "Думаю, я всем им показал".

…В воскресенье утром из Амарилло уехали последние участники "представления". Было много грустных прощаний, как это всегда бывает по окончании любого тяжелого испытания. Корреспонденты телевидения отсняли пленку, запечатлевшую последние рукопожатия Каллена и Карин, садившихся в свой "лирджет". Каллен сказал, что на День благодарения они поедут кататься на лыжах в Колорадо. Что же касается его планов на самое ближайшее будущее, то уже в понедельник утром он будет сидеть за своим рабочим столом в "Мид-континент". Ричард Хейнс уже уехал в Бостон, где собирался произнести речь, а многочисленные представители прессы вернулись опять в свои газеты и принялись, как и прежде, описывать автомобильные катастрофы и обыкновенную поножовщину.

 

Часть III. Спектакль продолжается

Расстояние от Амарилло до заснеженных склонов Аспена (штат Колорадо) не превышало и 400 километров, но полет туда на их "лирджете" показался Карин Мастер бесконечно долгим. После почти 15 месяцев заключения человек, которого она любила, вновь был на свободе. Каллен похудел, а на висках появилась седина, которой не было в августе 1976 года. Месяцы страданий и невзгод остались позади. Они выстояли и, как казалось Карин, стали еще сильнее. Теперь можно было немного отдохнуть и обо всем хорошенько подумать. Сыновей своих Трея и Чесли на то время, пока они с Калленом наконец-то отдохнут, Карин оставила в Форт-Уэрте с их отцом. До самой последней минуты Карин не осмеливалась строить каких-либо планов на будущее. Но это будущее уже наступило. Окончательное слушание дела Кал лена и Присциллы о разводе было назначено на январь, после чего Карин надеялась стать миссис Дэвис. Впереди было столько дел — ведь Каллен был уверен, что особняк останется за ним. "Я так рада, что все наконец позади", — сказала Карин. Но она ошибалась. То, что в течение какого-то времени Карин и Каллен действительно не испытывали горечи, не подвергались обвинениям и не находились в центре внимания прессы, было лишь временной передышкой. В их жизни ничего не изменилось.

Буквально через несколько минут после того, как их "лирджет" приземлился на лётном поле "Мичэм" в Форт-Уэрте, Карин узнала, что ее бывший муж не ограничился присмотром за детьми, а добился права на временную опеку над ними. Пока они отдыхали в Аспене, судья по бракоразводным делам вынес временное постановление, запрещавшее детям Карин "общаться с Калленом Дэвисом". Постановление было подписано судьей Джо Эйдсоном, уже и без того причинившим Каллену столько неприятностей.

Карин была потрясена. Ей всегда казалось, что ее бывший муж Уолтер Мастер совершенно не интересовался детьми, и вдруг неожиданно он пошел в наступление. В своем заявлении судье Эйдсону он утверждал, что его бывшая жена использует мальчиков как "символ статуса" (не объяснив, однако, каким образом воспитание двух умственно и физически неполноценных детей можно квалифицировать как "символ статуса"). Далее в нем говорилось, что Карин — недостойная мать, чье поведение пагубно сказывается на "физическом здоровье, умственном развитии и психологической и эмоциональной уравновешенности" детей. Уолтер Мастер просил суд передать мальчиков под его постоянную опеку, отдать ему дом № 4 по Артур-драйв в Эджклиффе, а Карин Мастер обязать выплачивать алименты на детей.

В конечном итоге Карин выиграла тяжбу, но все это привело к тому, что в течение последующих двух недель дело Каллена Дэвиса вновь получило широкую огласку в прессе.

Окружной прокурор Тим Карри столкнулся с проблемой, которая носила одновременно и правовой, и политический характер. Ему предстояло решить, что делать дальше с тремя незаконченными делами по обвинению Каллена Дэвиса в покушениях на убийство. Проблема заключалась в том, что большинство жителей Форт-Уэрта теперь с симпатией относились к Миллионеру. А в этом году предстояли выборы, и окружной прокурор был уверен, что дальнейшие попытки продолжать судебное преследование Каллена будут иметь самые серьезные (если не катастрофические) последствия для его дальнейшей политической карьеры. Не говоря уже о моральной стороне всей этой истории, расходы, связанные с проведением процесса Л Амарилло, вылились в астрономическую сумму — более 300 тысяч долларов. Процесс над Калленом Дэвисом был не только самым длительным и сенсационным за всю историю Техаса, но и самым дорогостоящим.

Но даже если бы Карри и решился взвалить на налогоплательщиков расходы по проведению еще одного судебного процесса над Калленом Дэвисом, перед ним возникали трудности чисто правового порядка. Законы штата Техас разрешают жене давать показания против собственного мужа лишь в том случае, если тот обвиняется в нападении на нее или на ее несовершеннолетнего ребенка. Если по делу об убийстве Андрии Уилборн Присцилле разрешили дать показания в суде, то по делу об убийстве Стэна Фарра ей этого уже не разрешат, хотя она и была единственной свидетельницей. Запрет будет снят с нее лишь в случае развода. Кроме того, была еще одна причина, побуждавшая окружного прокурора отложить решение вопроса о предании Каллена Дэвиса суду до окончания дела о разводе. Многие юристы, включая Марвина Коллинса, считали, что юридический принцип запрета оспаривания фактов, установленных в ходе предыдущего судебного разбирательства (collateral estoppel), исключал возможность дальнейшего уголовного преследования Каллена Дэвиса. Этот принцип означает примерно то же, что и запрет повторного привлечения к суду за одно и то же преступление. Марвин Коллинс делал отсюда вывод, что в том случае, если по какому-то вопросу в ходе судебного рассмотрения вынесено окончательное решение судом присяжных, то вовлеченные в это дело стороны уже не могут требовать нового судебного разбирательства данного вопроса. Этот принцип был сформулирован после одного процесса в штате Миссури, на котором подсудимый обвинялся в одновременном ограблении всех участников игры в покер. После того как подсудимый был оправдан по обвинению в ограблении одного игрока в покер, он был снова предан суду по обвинению в ограблении другого игрока. На этот раз он был признан виновным, но Верховный суд отменил это решение. С тех пор Верховный суд уже не раз отменял решения судов низшей инстанции в тех случаях, когда дело касалось нескольких жертв и повторного предания суду за одно и то же преступление. В этой связи Марвин Коллинс заметил: "Если Верховный суд так решительно настроек в вопросе о повторном привлечении к суду по другим делам, то и в данной ситуации он, видимо, займет такую же позицию". Карри, однако, был другого мнения и намерен был оставить вопрос открытым, по крайней мере до окончания бракоразводного процесса, который мог вскрыть новые факты.

Адвокаты Присциллы действительно заявили, что в ходе бракоразводного процесса будут выявлены новые сенсационные факты. "Это будет совсем другая игра, — заметил Джерри Лофтин, который вот уже три с половиной года занимался этим делом вместе со своим партнером Рональдом Олтманом. — Я пока не хочу подробно вдаваться в детали, но уже сейчас могу сказать, что будет представлена чрезвычайно важная информация. На процессе в Амарилло обвинение просто не могло ее затрагивать. Мы будем вести дело по другим правилам представления доказательств. А эти правила позволят нам представить свидетельские показания, которые не были бы приняты судом, когда рассматривалось дело об убийстве. Кроме того, мы сумеем заставить Каллена Дэвиса выступить с показаниями лично".

Вопрос о точной дате судебного разбирательства оставался пока открытым. Лишь в середине февраля судья Эйдсон вновь вернулся к нему и назначил суд на 17 апреля 1978 года.

Адвокаты Каллена отреагировали на эту новую отсрочку тщательно сформулированным ходатайством, в котором просили отстранить Эйдсона от дальнейшего ведения дела о разводе. Основанием для такого ходатайства послужило то, что судья выступал с показаниями по делу об убийстве на процессе в Амарилло.

Адвокаты Присциллы немедленно ответили контратакой, не стесняясь при этом в выражениях. Лофтин и Олтман обвинили своих противников в попытке избавиться от судьи, которого не удалось заставить плясать под свою дудку. В своем заявлении они спрашивали: "Может ли во всех судах штата Техас хозяйничать один человек или в них должна соблюдаться законность?"

Эйдсон твердо верил, что никаких норм судейского поведения или правил этики он не нарушал и что поэтому нет никаких оснований для его отстранения от дальнейшего ведения дела о разводе. Тем не менее он все же решил передать этот вопрос административному судье Луису Холланду. На другой же день тот отклонил ходатайство адвокатов Каллена, и Эйдсон продолжил ведение дела. Через четыре дня судья вновь отложил начало бракоразводного процесса, перенеся его с 17 апреля на май. При этом Эйдсон отказался давать какие-либо разъяснения.

Каллен Дэвис уже подумывал над тем, не следует ли ему подключить к делу "тяжелую артиллерию". Почти сразу же после того, как Эйдсон снова отложил суд, Каллен попросил Ричарда Хейнса присоединиться к Сесилу Манну и другим адвокатам, которые занимались его бракоразводным делом. Немедленно была внесена новая серия ходатайств. Через четыре дня Эйдсон признал полномочия Хейнса в качестве одного из адвокатов Каллена и вынес решение по ряду ходатайств. Он отказался удовлетворить просьбу Каллена о сокращении выплачиваемого им пособия с 5000 до 3500 долларов, но постановил, что Дэвис больше не должен оплачивать услуги полицейских, которые во внеслужебное время охраняли Присциллу и особняк. Судья также освободил Каллена от обязанности ежемесячно возмещать 1500 долларов для оплаты услуг личных медицинских сестер Присциллы. Кроме того, Эйдсон разрешил Каллену и его адвокатам посетить особняк для осмотра и инвентаризации имущества.

На этот раз решения судьи Эйдсона вывели из себя уже Присциллу. Она не могла смириться с тем, что судья лишил ее возможности оплачивать услуги ее сиделок и телохранителей. Присцилла надеялась, что Эйдсон предпишет увеличить размер выплачиваемого ей пособия, а вместо этого он возложил на нее повое финансовое бремя. "Я не собираюсь жить здесь без охраны, — сказала она с раздражением. — Неужели кто-то серьезно думает, что Каллен не попытается повторить все снова? Уж кто-кто, а я-то его хорошо знаю — как-никак прожила с ним шесть лет. Он непременно еще раз попытается убить нас всех". Присцилла уже убедилась, что на 5000 долларов в месяц она прожить не сможет. А теперь еще придется самой оплачивать услуги охранников, круглые сутки дежуривших у главного входа в особняк, и как-то обходиться без медицинских сестер. Она отнюдь не преувеличивала: ее финансовое положение, а также физическое и моральное состояние действительно оставляли желать лучшего. В феврале она несколько недель пролежала в больнице. Врачи хотели было сделать ей сложнейшую операцию, чтобы подлечить нервные окончания, поврежденные в результате ранения, но в последнюю минуту передумали и ограничились простой блокадой. Боль, однако, не только не утихла, но усилилась еще больше. Присцилла так сильно похудела, что платья, когда-то плотно облегавшие ее фигуру, теперь висели на ней, как на вешалке. Уже несколько недель как она не делала прическу. Под глазами появились темные круги. "Я вдруг почувствовала себя старой", — пожаловалась Присцилла. И она действительно выглядела постаревшей. С помощью большого количества косметики она еще достигала желаемого эффекта, но и косметика уже не могла скрыть ее боли, страха и возмущения. Хотя суд обязал Каллена выплачивать почти 4000 долларов на ее лечение, финансовое положение Присциллы было крайне тяжелым. Один счет за электричество составлял 1500 долларов ежемесячно. По 500 долларов нужно было платить каждый месяц по счетам загородных клубов. К тому же все время чего-то просила Ди. Присцилла вынуждена была взять крупную ссуду в банке, но и эти деньги были уже почти на исходе.

Более того, один за другим стали исчезать даже ее старые друзья. Рич Сауэр и телохранители, которых она наняла на деньги Билла Дэвиса, были теперь, пожалуй, ее единственными постоянными спутниками.

Через несколько дней Каллен в сопровождении адвокатов и фотографа приехал в особняк, чтобы посмотреть, в каком он теперь состоянии, и сфотографировать ковры, мебель, драпировку на окнах, картины и другие произведения искусства, то есть все, что могло износиться или повредиться. Адвокат Сесил Манн сказал потом репортерам, что Присцилле должно быть стыдно за тот запущенный вид, в котором оказался особняк. Присцилла была уверена, что Каллен обязательно захочет посмотреть на свой любимый шахматный набор из нефрита с золотой инкрустацией. Своей служанке она сказала, что шахматы хранятся в верхнем сейфе, в то время как сама положила их вместе с некоторыми другими ценностями в багажник своего "линкольна" и, плача и проклиная своего бывшего мужа, уехала из дому. Когда Каллен открыл сейф, он увидел там фотографии Андрии Уилборн и Стэна Фарра.

Друзей и знакомых Каллена поражало и приводило в восхищение то, как мало он изменился, несмотря на недавно пережитую трагедию. Поначалу он был несколько замкнутым, но это длилось недолго. Теперь он выглядел окрепшим, полным решимости и способным контролировать все свои поступки. Катание на лыжах по уикендам вернуло ему румянец на щеках, а домашняя кухня разгладила все морщины. К себе в контору он приезжал рано, до обеда работал, затем обедал, иногда играл потом партию в бильярд в клубе "Петролеум", до пяти вечера снова работал, затем пропускал рюмочку-другую с Роем Риммером, Гершелом Пейном, Бадди Доулом и с некоторыми другими приятелями и возвращался домой. Он был доброжелателен к окружающим и неизменно старался отблагодарить тех, кто поддержал его в трудную минуту.

27 марта адвокаты обеих сторон внесли ходатайство с просьбой отложить бракоразводный процесс до лета. Эйдсон согласился. Адвокаты Каллена попросили слушать дело в суде присяжных. Эйдсон дал согласие и на это. Техас — единственный штат, разрешающий слушать дело о разводе в суде присяжных даже в том случае, если при этом не рассматривается вопрос о передаче ребенка на воспитание одной из сторон. Хотя решение присяжных в отношении раздела имущества или других спорных вопросов и не является обязательным для судьи, в большинстве случаев судьи, рассматривающие семейные дела, все же следуют рекомендации жюри. Еще свежо было в памяти то сильное воздействие, какое оказал на присяжных в Амарилло Ричард Хейнс, а Каллен Дэвис уже собирался привлечь к делу еще одно светило. Он серьезно подумывал над подключением к бригаде адвокатов Донна Фулленвайдера, партнера Ричарда Хейнса по адвокатской практике и специалиста по семейному праву. По части бракоразводных процессов у него была такая же громкая слава, как и у Хейнса по уголовным делам. Его считали лучшим в Техасе, а может быть, и во всей Америке. Эйдсон назначил суд на 14 августа.

* * *

Между тем Эйдсон вынес еще одно постановление, которое вызвало раздражение Каллена Дэвиса и, несомненно, пришлось не по вкусу Хейнсу. Судья обнародовал письменное заявление адвокатов Присциллы на 251 странице, в котором те требовали, чтобы Каллен ответил чуть ли не на 2000 вопросов. При этом их интересовали, в частности, размер активов корпорации "Кендэвис индастриз", случаи проявления гнева со стороны Каллена, подробности его интимной жизни, сведения о подарках, сделанных им Карин Мастер, и оказываемой ей финансовой помощи, расходы на адвокатов и т. д. Большая часть испрашиваемых сведений уже содержалась в различных документах; что же касается расходов Каллена на адвокатов, то здесь полной ясности не было, что вызывало множество самых разнообразных слухов. Так, например, ходили разговоры, будто гонорар Ричарда Хейнса по делу об убийстве составил от 750000 до 1500000 долларов. Сам Хейнс отказался комментировать все эти домыслы, хотя и дал понять, что его гонорары достаточно высоки. Но Эйдсон неожиданно предал гласности письменные показания Каллена, из которых стало известно, в частности, что выплаченный Хейнсу гонорар был значительно скромнее и составил 250000 долларов. Сумма эта все же была весьма внушительной, хотя и не такой большой. В результате сплетни вокруг имени Хейнса как баснословно дорогого адвоката несколько поутихли.

Оправдание Каллена обошлось в общей сложности в 3 миллиона долларов, что в десять раз превосходило расходы, понесенные в этой связи округом Таррент. Были все основания предполагать, однако, что эта Цифра занижена.

На первый взгляд ни один из 2000 вопросов, заданных Каллену Дэвису, не наносил ему вреда. Хейнсу удалось сразу же отклонить все вопросы, относившиеся к делу об убийстве. Что касается колоссальных активов "Кендэвис индастриз", то к этому времени о них уже имелась достаточно полная информация. Когда Каллена спросили об общей сумме продаж его корпорации в 1977 году, он, не задумываясь, ответил: "Один миллиард двадцать девять миллионов плюс какая-то мелочь". Урегулировать конфликт без суда представлялось теперь совершенно невозможным. Присцилла настаивала на выплате ей 20 миллионов долларов, а Каллен предлагал выплачивать ей по 5000 долларов ежемесячно в течение 20 лет.

"Это будет самый шумный бракоразводный процесс в истории Техаса", — предсказывал Донн Фулленвайдер.

Вскоре, однако, бомба, казалось, была обезврежена. Скачала адвокаты Присциллы попросили еще об одной отсрочке, так как хотели ознакомиться с новым документом, касавшимся урегулирования конфликта между Калленом и его братом Биллом. Эйдсон предоставил им отсрочку до 18 сентября. Потом обе стороны, каждая по своей инициативе, попросили судью ограничить судебное разбирательство одним вопросом — разделом имущества. Эйдсон опять согласился. В данном случае речь шла о так называемом "суде без виновной стороны", в котором вопросы, касающиеся интимной жизни, злоупотреблений наркотиками, рукоприкладства, убийств и актов недостойного поведения, вообще не должны были подниматься. Таким образом, сенсационный судебный процесс, на котором, как ожидалось, пойдут на все, чтобы пустить кровь противной стороне, неожиданно превратился в довольно заурядное дело о разделе имущества.

Возникал, однако, вопрос: почему Присцилла разрешила своим адвокатам ходатайствовать о проведении "суда без виновной стороны"? Ответить на это было далеко не просто. После окончания процесса в Амарилло Присциллу охватила жажда мщения. Она хотела воспользоваться бракоразводным процессом, чтобы доказать, что все-таки именно Дэвис хладнокровно убил Андрию Уилборн и Стэна Фарра. Однако адвокаты убедили ее, что от предложенного ими маневра она только выиграет. Их тактика состояла в том, чтобы, отказываясь от возможности отомстить Каллену немедленно, сохранить за собой право полностью отыграться в дальнейшем. Олтман и Лофтин уже предъявили Каллену два гражданских иска о возмещении ущерба: один в связи с убийством Андрии Уилборн, а другой в связи с покушением на жизнь Присциллы. Независимо от исхода процесса о разделе имущества, речь в данном случае шла о миллионах долларов. Кроме того, Гаврел, Джек Уилборн и родственники Фарра также предъявили Каллену Дэвису иски о возмещении причиненного ущерба. Рассмотрение каждого из этих исков могло вылиться в мини-процесс по делу об убийстве. Судебное разбирательство по иску Гаврела было назначено на б ноября. Если его начало не совпадет с бракоразводным процессом, можно было не сомневаться, что установленный срок будет соблюден. Олтман и Лофтин убедили Присциллу, что глазное сейчас — урегулировать хотя бы финансовые проблемы, а час отмщения все разно наступит.

Если эта последняя отсрочка и раздосадовала Каллена Дэвиса, то он этого не показывал и продолжал спокойно заниматься своими делами. Прошло уже почти десять лет с тех пор, как он женился на Присцилле, четыре года с тех пор, как выехал из особняка, и два года с тех пор, как был арестован по обвинению в убийстве. Август оказывал какое-то таинственное воздействие на Каллена и его окружение. Этот месяц в Техасе — сущий ад. Знойные дни тянутся бесконечно, а ночи, приносящие лишь кажущуюся прохладу, пролетают мгновенно. Август пробуждал в людях какие-то темные инстинкты, и Каллен не был исключением. Казалось, он испытывал истинное удовольствие от того, что долгие часы работал, а спал очень мало. Вместо того чтобы отдыхать где-нибудь в прохладе (как, например, его брат Билл, который вместе с семьей отправился в штат Вермонт) или на худой конец спокойно пересиживать зной в своем уютном кондиционированном кабинете в "Мид-континент билдинг", Каллен все время разъезжал по округе в своем "кадиллаке" выпуска 75-го года с кондиционером. За последние несколько месяцев он присоединил к своему конгломерату еще несколько корпораций. Казалось, он был просто не в силах усидеть на месте. Влекомый какой-то неведомой силой, он должен был все время находиться в движении, оглядываться и бежать вперед.

Одним из его последних приобретений была компания "Джет эйр". Незадолго до окончательного оформления сделки Каллен сделал странный шаг — назначил своего давнишнего партнера по игре в бильярд Дэвида Маккрори помощником президента компании Артура Смита. Ему был установлен оклад в 20000 долларов в год, плюс 10000 в качестве всякого рода надбавок, плюс командировочные, плюс бесплатное пользование автомашиной компании — совсем неплохо для безработного недоучки, не оказавшего к тому же никакой услуги Каллену на процессе в Амарилло. Адвокаты Каллена до сих пор не могли простить Маккрори его отказа подписать аффидевит, порочивший Присциллу. Но Каллен, по-видимому, готовил ему что-то еще. В начале лета он встретился с Маккрори на автостоянке у кафе "Кокоуз феймос хамбургерз" на Хален-бульваре неподалеку от особняка. Это была первая из последовавших затем многочисленных встреч в этом месте. Маккрори рассказывал, что Каллен дал ему 5000 долларов и поручил собрать кое-какие сведения о Бев Басе, Буббе Гавреле и адвокатах Присциллы Олтмане и Лофтине. По его словам, Каллен хотел, в частности, узнать, откуда Басе и Гаврел берут наркотики. Кроме того, он хотел знать, заходят ли оба адвоката Присциллы в гости к судье Эйдсону. 29 июля Маккрори отправился со своей новой женой с Лас-Вегас, чтобы, как он потом рассказывал, обменять там деньги для Каллена, хотя тот это и отрицал[19]Крупные суммы наличными в американских банках, как правило, выдаются купюрами в 50 или 100 долларов, номера которых фиксируются. Поэтому те, кто стремится замести следы, часто прибегают к обмену одних ассигнаций на другие. — Прим. перев.
. В течение всего июля и начала августа Каллен и Маккрори вели какую-то тайную игру. По словам Маккрори, они придумали себе даже конспиративные клички: Маккрори, например, оставлял записки от имени "Фрэнка Джонсона" и называл Каллена "Даном Эдвардсом".

Судя по всему, Каллен интересовался еще одной компанией — "Когделл ото саплай", — владельцем которой был Джим Брэдшоу (тогда он временно исполнял обязанности мэра Форт-Уэрта). Хотя Брэдшоу несколько раз и встречался с Дэвисом в клубе "Петролеум" или на приемах, устраиваемых мэрией, их знакомство было не более чем шапочным. Поэтому он немало удивился, когда как-то утром в начале августа вдруг позвонил Каллен и договорился с ним о деловой встрече.

"Когда секретарша сказала мне, что звонил Каллен Дэвис, я подумал, что меня кто-то разыгрывает", — вспоминал впоследствии Брэдшоу. Через несколько дней после этого звонка в кабинет Брэдшоу вошли Каллен и Арт Смит, президент компании "Джет эйр". Поговорив немного о политике (Каллен поинтересовался, собирается ли Брэдшоу выставлять свою кандидатуру на пост мэра), Каллен приступил к делу. Он сказал, что хочет заключить контракт с компанией Брэдшоу. "Мне все это показалось несколько странным, — рассказывал потом Брэдшоу. — По сравнению с его корпорацией, мое дело было просто ничтожным. Вы только представьте себе — человек, владеющий целой империей стоимостью 800 миллионов долларов, стоит у меня в кабинете и ведет разговор о сделке, которая может принести ему доход всего в две тысячи долларов. И все же на меня это произвело впечатление. Мне говорили, что в этом — весь Каллен: занимается делами 24 часа в сутки. Я не удержался и спросил, почему это он заинтересовался нашей мышиной возней [поставка запчастей для автомобилей]. Сейчас я уже точно не помню, но, мне кажется, Каллен сказал примерно следующее: "Насколько мне известно, рынок сейчас оценивается в 30 миллиардов долларов, поэтому часть его я хочу использовать для себя". Он сказал мне, что, может быть, даже купит у меня всю компанию".

Брэдшоу повел Каллена и Арта Смита осматривать предприятие. Как и все в Форт-Уэрте, он следил за развитием событий, где главным участником был Каллен Дэвис, но до сих пор даже не предполагал, что тот теперь стал настоящей знаменитостью. "Когда мы пришли на склад, — рассказывал Брэдшоу, — все рабочие бросились жать ему руку".

Брэдшоу был не единственным человеком, озадаченным странными событиями в тот август. Арт Смит тоже никак не мог понять, чем занимается его новый помощник Дэвид Маккрори. На службе тот практически не появлялся, а тут еще неожиданно отправился в Лас-Вегас, а затем в Атланту. Было ясно, что он выполняет какие-то поручения Каллена, поэтому Смит помалкивал. Через несколько дней после того, как Эйдсон еще раз отложил суд по делу о разводе, Карин Мастер позвонила домой Джиму Брэдшоу и пригласила его с женой Оуидой в субботу вечером пойти вместе с ними на футбольный матч между командами "Ковбойз" и "Хьюстон ойлерз". И вновь это немало изумило Брэдшоу. "Все было так странно, — рассказывал он. — До этого мы никогда и никуда вместе с Калленом и Карин не ходили". Брэдшоу близко знал многих из компании Каллена, поэтому было решено сначала всем немного выпить, а затем отправиться на машинах в Даллас, где должна была проходить игра. Карин хотела, чтобы Оуида и Джим поехали с ними в одной машине, и предложила заехать за ними в половине шестого.

В субботу днем, когда Каллен и Карин собирались на матч, позвонил Маккрори.

— Мой человек здесь, но я никак не могу его разыскать, — сказал он Каллену. — Пропал куда-то.

Они поболтали немного о предстоящей игре, затем Маккрори сказал:

— А что это ты меня не пригласил на матч?

— У тебя нет для этого времени, — ответил Каллен.

Затем Маккрори сказал Каллену, что еще раз позвонит ему поздно вечером, и повторил:

— Мой человек здесь. Он уже работает. Постараюсь связаться с ним. Позвоню тебе сегодня вечером, а может быть, завтра рано утром.

— Хорошо, — ответил Каллен. — Это теперь самое главное. Они обменялись какими-то сальностями, затем

Маккрори сказал:

— Будь на виду. Все время, — и повесил трубку.

Футбольный матч для Брэдшоу практически отошел на второй план. Все внимание присутствовавших было обращено на пригласившего их человека. "Казалось, все только и говорили: "Смотрите! Вон Каллен Дэвис", — рассказывал впоследствии Брэдшоу. — Видно было, что тому это даже нравилось. К нему подходили совершенно незнакомые люди и пожимали руку. Среди них были и жители Форт-Уэрта. Меня они, конечно, не узнали, а Каллена — сразу же. Во время матча Каллен все время звонил по телефону в другие ложи, и к нам постоянно приходили какие-то люди. После матча мы все отправились в клуб "Ковбой", где все тоже наперебой старались пожать ему руку. Позже мы отправились в частный клуб. Каллен не захватил с собой кредитную карточку, но управляющий узнал его. Кто-то прислал свою карточку и угостил нас всех коктейлем. Речь зашла об Акапулько. Я купил там виллу, но так ее еще и не видел. Услышав это, Каллен сказал: "Давай слетаем туда на моем "лирджете" на следующей неделе". Я сказал "хорошо", и мы предварительно договорились на следующий четверг".

Когда Каллен с Карин распрощались с четой Брэдшоу и отправились домой, было уже три часа утра. Вскоре после их возвращения позвонил Маккрори.

— Он сделал свое дело и хочет сматываться отсюда, — сказал он Каллену.

— А где доказательства? — спросил Каллен.

— Все в порядке. Они у меня, — ответил Маккрори.

— Вся информация у меня в конторе, — сказал Каллен.

— Надо взять ее оттуда, — сказал Маккрори. — Больше не хочу говорить об этом. Резину больше тянуть нельзя.

— Неужели нельзя подождать до утра? — спросил Каллен.

— Он хочет отчаливать, — ответил Маккрори. — Минутку.

Кто-то был в комнате вместе с Маккрори. Каллен слышал, как тот кому-то сказал:

— Он хочет съездить к себе в контору.

Затем Маккрори сказал Каллену:

— Встречаемся завтра в девять утра. Не заставляй меня тянуть резину.

— Ничего, все будет в порядке, — ответил Каллен. Затем он повесил трубку и лег спать.

* * *

Маккрори поставил свою машину за кафе "Кокоуз" и принялся читать комиксы в воскресном номере газеты. Еще не было девяти, а солнце уже так нещадно пекло, что руль буквально обжигал руки. Увидев, как со стороны шоссе "Луп-820" к нему стремительно приближается "кадиллак" Кал лена, Маккрори выключил радиоприемник. Каллен почему-то остановил машину на другой стороне дороги, вышел из нее и стал внимательно рассматривать стоявший у обочины автофургон. Прикрыв глаза рукой, он попытался заглянуть внутрь, но все окна были наглухо занавешены. Стукнув рукой по корпусу фургона, он снова сел в машину и стал разворачиваться. Маккрори нервно провел рукой по пистолету 38-го калибра, сунутому за пояс брюк, и смахнул выступивший на лбу пот. Каллен жестом пригласил Маккрори к себе в машину. "Паранойя какая-то", — улыбнулся Каллен. Маккрори заметил, что радиоприемник в машине Каллена включен и из него льется легкая музыка. "Лучше бы он выключил его", — подумал Маккрори. В кармане у него лежал конверт с водительскими правами судьи Джо Эйдсона, два удостоверения его личности и фотография его тела, втиснутого в багажник автомобиля. Сзади на белой майке судьи были видны дырки (похоже, от пуль) и какие-то пятна (видимо, от крови). Маккрори сказал:

— У меня здесь… кх… у меня здесь кое-что есть. Держи, — и передал Каллену конверт. Тот внимательно изучил его содержимое.

— Мне надо ехать, — сказал Маккрори. — Возникли сложности.

Видно было, что он нервничает.

После долгой паузы Каллен вернул конверт вместе с содержимым.

— К черту, — выругался он, — пусть все это будет у тебя.

— Хорошо, — сказал Маккрори. — Кто должен быть следующим? Я с ним так и не встретился. Менять что-то будет сложно. На меня сейчас насели так — ты даже представить себе не можешь.

— Ну ладно, — сказал Каллен. — Что собираешься делать со всем этим?

— Уничтожить, — ответил Маккрори и выругался.

— Прекрасно. Рад слышать это.

— Ладно. Кто должен быть следующим?

— Ну, те. Мы уже о них говорили, — ответил Каллен.

— Бубба…

— Трое сосунков, — прервал его Каллен.

— Бев, Бубба…

— Ну да, — сказал Каллен.

— Хорошо, — ответил Маккрори. — Надо ехать.

— Давай. Только погоди немного.

— Ты хочешь положить это в багажник? — спросил Маккрори.

— Угу, — буркнул Каллен.

Они вышли из "кадиллака". Конверт был у Маккрори. Обойдя машину, Каллен открыл багажник. Там лежал еще один конверт.

— Это? — спросил Маккрори.

— Да, — ответил Каллен.

Маккрори открыл конверт и вынул деньги. Там было 25000 долларов 100-долларовыми купюрами.

— Погоди, — сказал Маккрори, глянув в сторону своей машины (она была рядом с "кадиллаком"). — Минутку. Черт, от страха коленки дрожат. Когда убивают такого человека, как судья Эйдсон, трудно даже представить, какая начнется заваруха. Постой! Оставь пока багажник открытым!

Маккрори пошел к своей машине, затем вернулся с чем-то завернутым в белое полотенце. Откинув угол полотенца, он показал Каллену пистолет "ругер" 22-го калибра, оснащенный запрещенным глушителем.

— Черт, отличная штука! — воскликнул Каллен.

— Вот так. Теперь он твой. Оставь его…

— Ты только посмотри на эту чертовщину! — сказал Каллен.

— Ну, хорошо-хорошо. Только спрячь его пока.

— Ладно, — пообещал Каллен.

— А теперь поехали. Нужно убираться отсюда.

Каллен захлопнул крышку багажника и снова сел в "кадиллак".

Маккрори нагнулся к нему и нервным, дрожащим голосом сказал:

— Говори быстро… Ты хочешь… ты хочешь, чтобы следующей была убита Беверли Басе, да?

— Да, да, — ответил Каллен.

— Больше не хочу ошибаться, — сказал Маккрори. — Это точно?

— Точно.

Он собирается работать и сегодня ночью, — сказал Маккрори.

Каллен хотел ответить, но Маккрори прервал его:

— Послушай, человек этот — что надо. Лучше не встречал.

— Небольшая загвоздка, — сказал Каллен. — У меня нет сейчас всей суммы наличными.

— Сколько это займет времени?

— Постараюсь добыть деньги на этой неделе. Нужно дня два.

— Не знаю, удастся ли уговорить его подождать два дня.

— А что, ему так далеко ехать? Через пол-Америки?

— Он живет где-то под Новым Орлеаном. Так по крайней мере он сам сказал.

Они поговорили еще несколько минут, после чего

Маккрори сказал:

— Судья Эйдсон мертв, как ты хотел.

— Хорошо, — ответил Каллен.

— Остальные тоже будут трупами, как ты хочешь. Ты же хочешь, чтобы сразу несколько человек были убиты, да?

— Да, — ответил Каллен.

Когда Дэвид Маккрори шел к своей машине, он посмотрел в сторону стоявшего неподалеку фургона. Он был уверен, что Каллен не заметил агентов ФБР, сидевших внутри и снимавших их встречу на видеомагнитофон. Под сорочкой у Маккрори был спрятан портативный магнитофон "Награ", прикрепленный пластырем. "Интересно, — думал он, — будет ли прослушиваться голос Каллена на фоне музыки?"

Маккрори поехал на север по Хален-бульвару в сторону особняка, но через несколько кварталов развернулся и направился снова к кафе "Кокоуз". Где-то вдалеке виднелся легкий самолет, с которого велось наблюдение за машиной Каллена (тот в это время ехал на запад по шоссе "Луп-820"). Когда с машиной Маккрори поравнялся другой автомобиль, он остановился. Тут же к нему подбежал техасский рейнджер[20]Военнослужащий особых частей по борьбе с беспорядками и обезвреживанию террористов. — Прим. перев.
 Джон Хогг и забрал у него конверт с 25000 долларов. Агент ФБР Рон Дженнингс взял конверт с фотографией тела судьи Эйдсона, задрал сорочку Маккрори и стал снимать магнитофон.

Дэвид Маккрори сидел в кафе "Кокоуз" и пил молочный коктейль с рейнджером Джоном Хоггом, когда арестовывали Каллена Дэвиса. Не успел тот остановить свою машину у телефона-автомата недалеко от закусочной "Кентукки фрайд чикен", как к нему подбежал полицейский с пистолетом наготове и громко крикнул, что тот арестован, приказав немедленно положить руки на капот автомашины. Каллен, должно быть, не сомневался, что его арестовали отнюдь не потому, что у него в машине лежал новенький пистолет 22-го калибра с запрещенным глушителем.

* * *

Спустя ровно два года (день в день и час в час) после того, как люди Тима Карри арестовали Каллена Дэвиса, который в тот момент садился в свой личный самолет, и предъявили ему обвинение в тяжком убийстве, караемом смертной казнью, он был арестован вновь — на сей раз по обвинению в подстрекательстве к убийству. В частности, ему было предъявлено обвинение в том, что он нанял человека, чтобы убить судью Джо Эйдсона. Однако все было намного сложнее.

Эйдсон был жив и здоров и с прошлого четверга, когда Дэвид Маккрори впервые пришел в местное отделение ФБР и рассказал свою невероятную историю, находился под круглосуточной охраной. Судья согласился позировать фотографу, забравшись в багажник автомобиля и притворившись убитым. Дырки от "пуль" на его майке были прожжены сигаретой, а "кровавые" пятна были сделаны кетчупом.

По словам Маккрори, судья был лишь одной из 15 жертв, входивших в составленный Калленом Дэвисом "Список смертников". Кроме него, в этот список входили также Присцилла, Бев Басе, Бубба Гаврел, Гэс Гаврел-старший, У. Т. Рафнер, Ди Дэвис, судья Том Кейв и Билл Дэвис. Каллен к тому же попросил Маккрори раздобыть ему пистолет с глушителем.

Маккрори заявил, что Каллен Дэвис хотел похитить своего брата Билла, убить его, а тело где-нибудь бросить. Похищение людей является федеральным преступлением, что и позволило ФБР начать уголовное преследование Каллена Дэвиса без уведомления местных властей. В пятницу 18 августа, перед тем как на автостоянке у кафе "Кокоуз" состоялась встреча между Дэвисом и Маккрори, к телу последнего была прикреплена звукозаписывающая аппаратура. В субботу агенты ФБР подключили к делу техасских рейнджеров, местных полицейских из Форт-Уэрта и группу следователей из окружной прокуратуры. В одном из номеров гостиницы "Пилигрим-инн" на западной окраине Форт-Уэрта был размещен командный пункт ФБР, откуда на магнитофонную пленку записывались все телефонные разговоры между Маккрори и Калленом до и после футбольного матча. В субботу утром около дюжины агентов ФБР и полицейских заняли свои места на КП, еще трое вели наблюдение с воздуха (с небольшого одномоторного самолета), а еще четверо притаились в автофургоне (они должны были заснять встречу на видеопленку). Перед тем как Маккрори отправился из мотеля на встречу с Калленом, к его телу вновь была прикреплена звукозаписывающая аппаратура. Кроме того, ему вручили главные вещественные доказательства: фотографию тела судьи Эйдсона, его удостоверение личности и пистолет с глушителем, который в течение уикенда был специально собран агентом ФБР. Полицейские тщательно осмотрели самого Маккрори и его автомобиль, чтобы удостовериться, что тот имеет при себе лишь необходимые улики. Одно исключение они все-таки сделали, разрешив ему взять с собой пистолет 38-го калибра и спрятать его за поясом брюк. По окончании встречи в воскресенье утром одна группа полицейских последовала за Маккрори, а другая (более многочисленная) — за Калленом. О местонахождении его машины им сообщалось по радио с самолета.

Известие о новом аресте Каллена Дэвиса разнеслось по Форт-Уэрту с быстротой молнии. Мгновенно зазвонило множество телефонов: люди хотели знать подробности и делились тем, что знали сами, с другими.

Ричард Хейнс безмятежно отдыхал на яхте, когда ему вдруг сообщили эту новость по бортовому радиоприемнику. "Понятия не имею, что там происходит, — сказал он, когда к нему по радио обратился дотошный репортер. — Это что, тот самый Маккрори, который уже как-то был в этом замешан?" Услышав "да", Хейнс с недоумением сказал: "Странно". А вечером вся славная когорта защитников Каллена была уже в сборе в Форт-Уэрте.

Каллен был арестован и посажен в тюрьму без права на освобождение под залог. При этом Тим Карри сослался на новый закон штата, одобренный референдумом в ноябре прошлого года, когда рассматривалось дело Дэвиса в Амарилло. Согласно этому закону, лицо, которому предъявлено обвинение в совершении фелонии[21]По американскому праву — категория тяжких преступлений. — Прим. перев.
 в момент, когда оно освобождено под залог в связи с другой фелонией, может быть лишено права на освобождение под залог. Защита в ответ на это заявила, что оправдательный вердикт, вынесенный в Амарилло, снимает с подсудимого все другие обвинения в убийстве, поскольку доказательства, подтверждающие эти обвинения, практически те же, что уже были представлены суду. Адвокаты Каллена сослались при этом на принцип collateral estoppel и потребовали немедленно рассмотреть вопрос об освобождении обвиняемого под залог.

Поскольку почти все судьи в округе Таррент либо принимали непосредственное участие в деле Каллена Дэвиса, либо выступали с публичными заявлениями в этой связи, снятие свидетельских показаний было поручено судье Артуру Типпсу из Уичита-Фолз. Слушания начались 23 августа. Зал суда был окружен вооруженной охраной, поскольку поступило несколько анонимных телефонных звонков с угрозой убить Каллена Дэвиса. Страсти накалились до предела. Если то, что публика услышала в Амарилло о Присцилле, женщине из "другого мира", шокировало ее, то сообщение о том, что Каллен вел двойную жизнь, всех просто потрясло.

По мнению обвинения, Каллен был настолько опасен, что освобождать его под залог ни в коем случае не следовало. Чтобы доказать это, оно должно было предъявить свою самую важную улику — звуко- и видеозаписи. Это, конечно, даст защите больше времени для подготовки к главному процессу, то есть практически повторится то, что уже было, когда рассматривалось дело об убийстве Андрии Уилборн. И все же связанный с этим риск казался Тиму Карри незначительным по сравнению с той опасностью, которая была сопряжена с освобождением Каллена, у которого, как стало известно, был заготовлен список из 15 приговоренных к смерти человек. Кроме того, Карри был совершенно уверен в том, что на сей раз у обвинения очень сильная позиция. Теперь у него имелись убедительные вещественные доказательства: фотография якобы убитого Эйдсона, пистолет 22-го калибра, незаконно оснащенный глушителем, 25000 долларов и чрезвычайно компрометирующие видео- и звукозаписи. У Карри на руках было так много козырей, что он совершенно не боялся раскрыть Хейнсу свои карты. Почти одновременно с разбирательством об освобождении Каллена под залог Карри пришлось пережить несколько неприятных моментов, связанных с неожиданной отставкой своего главного помощника Джерри Бакнера. Еще раньше в отставку подал и главный обвинитель Джо Шэннон, который занялся частной практикой. Толли Уилсона повысили в должности, и он тоже стал теперь главным обвинителем. Вот почему Карри, которому пришлось срочно подыскивать им замену, решил включить в бригаду обвинителей Джека Стрикленда, 35-летнего помощника окружного прокурора. О деле Каллена Дэвиса тот знал пока лишь то, что прочел в газетах или слышал от своих коллег, но человек он был хваткий и считался одним из самых способных юристов в прокуратуре. Толли Уилсон решил сам вести дело об освобождении обвиняемого под залог. Пока рассматривался этот вопрос, Стрикленд должен был ознакомиться с увесистыми томами уже имевшихся по этому делу показаний.

Утром 23 августа Дэвид Маккрори занял место для дачи свидетельских показаний и стал разматывать причудливый клубок событий, предшествовавших аресту Каллена. Толли Уилсон начал с вопроса о том, предлагал ли Каллен свидетелю какое-либо "вознаграждение" в Амарилло за дачу показаний, которые могли бы оказаться полезными для его защиты. Хотя Маккрори не давал там никаких показаний, вопрос Уилсона содержал намек на то, что защита все же пыталась подкупить его как свидетеля.

"Он сказал, что когда отделается от этих мерзавцев, то обязательно отблагодарит всех, кто ему помогал", — ответил Маккрори и добавил, что вновь встретился с Калленом лишь после того, как был вынесен оправдательный приговор. Он уже не помнит, когда это было точно, но Каллен как-то зашел к нему домой, и они оба напились. Вскоре после этого Каллен позвонил и сказал, что хочет встретиться с ним на стоянке для автомашин у кафе "Кокоуз". "Он сообщил, что у него есть для меня работа". Затем Маккрори заявил, что Каллен дал ему 5000 долларов и попросил вести наблюдение за Бев Басе, Буббой Гаврелом и двумя адвокатами Присциллы, занимавшимися разводом. Маккрори стал наблюдать за домами, где жили Басе, Гаврел, Эйдсон и за особняком, где жила Присцилла. Далее свидетель сказал, что Каллен придумал для них обоих конспиративные клички. Маккрори стал "Фрэнком Джонсоном", а Каллен — "Даном Эдвардсом". 12 июня Каллен назначил Маккрори помощником президента компании "Джет эйр". Примерно в это же время Каллен завел разговор об убийстве кое-кого из тех, кто выступил с показаниями против него в Амарилло.

"Потом разговор зашел о возможных новых процессах против него, — продолжал Маккрори. — Он спросил, знаю ли я кого-нибудь, кто мог бы кое-кого убрать, и сколько все это будет стоить. Я сказал, что он, наверное, шутит, на что он ответил, что хотел бы все это знать так, на всякий случай… Потом он сказал, что в Амарилло Бев Басе была единственной свидетельницей, которой присяжные поверили, и он хочет, чтобы я нашел кого-нибудь, кто мог бы за деньги убить ее".

Поначалу Маккрори, по его словам, думал, что Каллен шутит. Во время очередной встречи у кафе "Кокоуз" Каллен приказал Маккрори лететь в Атланту, чтобы встретиться там с наемным убийцей. Встреча эта, однако, не состоялась. Каллен сказал потом Маккрори, что поездка в Атланту была предпринята, чтобы "просто попытать счастья". Вскоре после этого Каллен якобы сказал Маккрори, что "хорошенько обо всем подумал и решил попробовать нанять кого-нибудь, кто мог бы убить Бев Басе. Наймом должен был заняться я". Во время этой встречи, продолжал Маккрори, Каллен сказал: "Если вздумаешь помешать мне и на этот раз, я прикончу тебя самого, твою жену и все твое гнусное семейство. И не думай, что я не посмею это сделать". Толли Уилсон спросил, обсуждался ли вопрос об оплате убийства Басе. Маккрори ответил утвердительно. "Он спросил меня, сколько, на мой взгляд, все это будет стоить. Я сказал: от 10000 до 100000 долларов".

Маккрори рассказал затем о встрече в июне, во время которой Каллен сообщил ему, что решил расширить свой список. "Он сказал, что решил добавить еще несколько фамилий… Он хотел теперь убрать Бев Басе, Буббу Гаврела, отца Буббы и судью Эйдсона".

Вопрос: Вы считаете, что у него были серьезные намерения?

Ответ: Думаю, наполовину, а там кто его знает.

Вопрос: Вы не могли бы рассказать о существе вашего разговора?

Ответ: Он сказал, что совершенно уверен, будто судья Эйдсон хочет доконать его и что тот заодно ("снюхался", как он выразился) с адвокатами Присциллы.

Через несколько недель, продолжал Маккрори, они вновь встретились у кафе "Кокоуз". Теперь Каллен расширил свой список до 15 человек, включив в него Присциллу, Тома Кейва, У. Т. Рафнера и своего брата Билла. "Он сказал, что пока не хочет называть мне всех имен. Я заметил, что все это будет стоить так дорого, что даже ему это будет не под силу". Но Каллен якобы ответил, что истратит столько, сколько будет необходимо, и добавил, что хотел бы заранее знать точную дату убийства, чтобы устроить себе алиби.

На одной из встреч в июле, продолжал Маккрори, Каллен завел разговор о пистолете с глушителем. Маккрори заметил, что такое оружие стоит дорого. Затем Каллен стал интересоваться, сколько конкретно будет стоить каждое убийство. Маккрори сказал первое, что пришло ему в голову. Например, за Эйдсона он запросил 100000 долларов, за Басе — 75000, за Гаврелов — по 75000 за каждого, за Присциллу — 200000 долларов.

"Каллен заметил, что это очень дорого, — продолжал Маккрори. — За убийство Бев Басе он готов заплатить 30000 долларов. Но только чтобы это было сделано немедленно".

В конце июля или начале августа Дэвис стал более подробно говорить о том, кого он хочет убить и как. "Он сказал, что придумал, как отвести от себя подозрения, когда будет убита Басе, — вспоминал Маккрори. — Для этого мы должны взять какой-нибудь белый порошок (например, суррогат сахара) и разбросать его на месте убийства. Он сказал, что мне придется купить немного кокаина или героина и тоже разбросать его вокруг. Тогда все подумают, что убийство связано с наркотиками. Было бы даже лучше, сказал он, схватить Бев Басе, разбросать вокруг белый порошок и кокаин, отвезти куда-нибудь и сделать так, чтобы ее тело никто никогда не нашел. Для этого можно разрезать его на куски и разбросать по разным местам. Тогда уж вряд ли кто догадается, кому они принадлежали". Далее Маккрори рассказал еще об одной встрече в начале августа, когда Каллен предложил два способа убить Эйдсона, свалив всю ответственность на "коричневые береты" (террористическую группировку американцев мексиканского происхождения).

"Он сказал, что нужно будет как-нибудь днем проникнуть к нему [судье Эйдсону] в дом, наброситься на его жену, пристукнуть ее, а затем, когда вернется судья, прикончить их обоих". Согласно другому плану, убийца должен был подождать, пока судья выйдет перекрыть воду на автоматических дождевальных установках у него на лужайке, ударить его по голове и увезти подальше, не дожидаясь, пока его хватятся. Каллен сказал, что нужно достать водительские права какого-нибудь американца мексиканского происхождения и берет и оставить все это на месте происшествия… Затем нужно послать кассету на какую-нибудь телевизионную станцию, и пускай тогда за все расплачиваются "коричневые береты"".

Закончилась первая неделя августа, продолжал Маккрори, а никто пока так и не был убит, поэтому Каллен "ужасно переживал".

"Он сказал, что что-то вот-вот должно произойти. По его словам, судья Эйдсон собирается доконать его. Он знает, что тот снюхался с адвокатами Присциллы". Для большей убедительности, сказал Маккрори, Каллен повторил свою угрозу "прикончить" его самого и его семью. Через несколько дней Маккрори встретился с агентом ФБР Роном Дженнингсом.

В тот же день в соответствии с инструкцией агентов ФБР в одном из спортивных магазинов Форт-Уэрта Маккрори купил пистолет марки "ругер" 22-го калибра.

Когда стали проигрывать сделанную ФБР запись беседы Маккрори и Каллена во время их встречи в пятницу, в переполненном зале воцарилась мертвая тишина.

Маккрори: У меня для тебя есть небольшой подарочек [пистолет].

Каллен: Прекрасно.

Маккрори: Как раз то, что ты заказывал. Глушитель…

Каллен: То, что назначил доктор?

Маккрори:…Глушитель пока не сделали, но делают.

Каллен: Когда он будет готов?

Маккрори: Через несколько дней. Пушку держи от меня подальше.

Каллен: Что?

Маккрори: Пушку, говорю, держи подальше. Да не так… Вот здесь, внизу.

Каллен: Здесь?

Маккрори: Эту штуковину надо оттянуть. Пушка что надо!

Каллен: Ничего не скажешь!

Маккрори: Отличная штука! Теперь вот что… Ты хочешь убрать все эти цифры?

Каллен: А можно?

Маккрори: Не знаю. Говорят, можно. Но на твоем месте я бы все оставил как есть.

Каллен: Да?

Маккрори: Штука ведь совсем новенькая. Прямо с завода. Работает как часы. Но нужно здорово повозиться с дулом. Вот здесь все нужно снять, а затем насадить глушитель.

Каллен: Что?

Маккрори: Нужно будет здорово повозиться, чтобы насадить на ствол глушитель.

Каллен: А что, разве нужно менять конструкцию…

Маккрори: Конечно.

Каллен:…чтобы поставить эту штуку?

Маккрори: Да. Послушай, тут возникла небольшая загвоздка. Этот человек, который должен убрать судью, уже здесь. Он готов. Но этот мерзавец вдруг узнал, что речь идет о судье, и заломил намного больше. Когда я это услышал, то поднял вверх руки и сказал: "Постой-постой, больше никак нельзя". А он говорит: "Послушай, черт возьми, но ведь это ж судья! Представляешь, какой будет шухер!" Тогда я и говорю: "Но ведь деньги-то уже отданы". Но эта скотина все равно хочет сто тысяч за…

Каллен: Наглость какая.

Маккрори: Я тоже ему так сказал, Каллен. Но, черт возьми, что я мог сделать, когда об этом судье все время пишут в газетах? Ты же сам знаешь, его и по телевидению показывают, и в газетах о нем пишут… Что тут можно сделать?

Каллен: Не знаю.

Маккрори: Послушай, может быть, начнем с Присциллы? Присцилла — совсем другое дело. Ему гораздо легче убрать Присциллу, чем судью. Я, конечно, не знаю, но он говорит, что это легко сделать.

Каллен: Легко? Дудки!

Маккрори: А в чем дело?

Каллен: Около Присциллы всегда кто-нибудь торчит, а судья разгуливает один.

Маккрори: Ну хорошо. Теперь о том, как это все провернуть. Мы уже говорили об этом. Он сказал, что это можно будет сделать. Но ты должен устроить мне алиби. На последние два дня. Ты должен сказать ему [президенту компании "Джет эйр" Арту Смиту], что я выполняю твое поручение.

Каллен: А почему ты там не появляешься?

Маккрори: Ты же знаешь. Нужно было все это устраивать. Разве можно устраивать все это и еще круглые сутки торчать у него на глазах? Нет, конечно! Ну ладно. Протри эту чертовину [пистолет]. Вытащи обойму и протри ее тоже — ты же к ней прикасался. Теперь вот что. Ты хочешь глушитель какого-то определенного цвета или тебе все равно? И еще этот чертов коричневый берет, который надо оставить на месте происшествия. Послушай, старина, ну где мы его возьмем? Ты хочешь свалить все это на "коричневые береты". Но где, черт возьми, мы достанем такой берет? Их нигде нет.

Каллен: Это не мое дело. Достань.

Маккрори: Назначь цену за Присциллу. Он говорит, что ему лучше заняться Присциллой, чем судьей. Если ты назовешь свою цену, я ему так и передам. А может, ты сам хочешь с ним переговорить?

Каллен: С кем?

Маккрори: Ну, с убийцей.

Каллен: Да?

Маккрори: Мне кажется, он… Фу-ты, черт! Кто его знает? Но мне все-таки кажется, что тебе он будет доверять больше, чем мне.

Каллен: Но ведь это ты всем этим занимаешься.

Маккрори: Это верно. Черт, понимаю, к чему ты клонишь. Но, Каллен, я и так делаю все, что могу. С этим делом я влип по уши. Передохнуть некогда. А ты еще хочешь, чтобы я гнул горб на Арта [Смита]. Устал как собака.

Каллен: Все равно ты не можешь все время отсутствовать.

Маккрори: Черт, я и сам это знаю.

Каллен: Вот так… Тянуть больше нельзя. Да-да! Время идет, а ничего еще не сделано. Абсолютно ничего. Надо вернуться к первоначальному плану.

Маккрори: Что ты имеешь в виду?

Каллен: Надо разделаться с той. Ну, ты знаешь, с которой мы начали.

Маккрори: Ты имеешь в виду Присциллу?

Каллен: Да нет же!

Маккрори: А, Бев?

Каллен: Ну да.

Маккрори: Послушай, Каллен, с этим ты влипнешь еще больше. Этого мерзавца мы прикончим, обещаю. Правда, начнется большая заваруха. Но думаю, ты сам знаешь, что делаешь. Уверен, ты уже все обдумал. Лично я сделаю все, что ты скажешь. А ты что, все еще хочешь прикончить всех троих сразу?

Каллен: Делай как знаешь. Как будет удобно.

Маккрори поговорил затем немного о своих проблемах с боссом [Артом Смитом], а также о том, что Гэс Гаврел-старший может запросто взять пистолет и отправиться выслеживать Каллена. Он также коснулся своей поездки в Мехико, где должен был купить наркотики, чтобы рассыпать их потом рядом с телом Бев Басе. Поговорили немного и о бракоразводном процессе, который вновь был отложен. Затем Маккрори вернулся к наемному убийце.

Маккрори: А что, если он разделается со всей этой троицей и решит тут же смотаться? Может быть, тебе действительно лучше переговорить с ним лично? Понимаешь, он хочет получить свои бабки. И немедленно.

Каллен: Немедленно?

Маккрори: Он хочет, чтобы ему заплатили, как только закончит работу.

Каллен: Ну что же, я… Он получит свои деньги.

Маккрори: Хорошо.

Каллен: Ты только дай мне знать в любое время после этого, и я…

Маккрори: Дело в том, что деньги нужно отдать сразу же. В этом вся трудность. Денег-то у меня в тот момент не будет.

Каллен: Ты только звякни, и все будет в порядке.

Маккрори: Хорошо. Давай сразу договоримся, как будем действовать, если он займется ею сегодня или завтра ночью. Я хочу сказать, как нам передать деньги? Ты ведь знаешь, сколько времени я уже за ней шпионю и все такое. Поэтому я чувствую себя как на горячей сковороде… Надо сделать так, чтобы, когда ее… кх… когда с нею будет покончено, я был бы где-нибудь подальше.

Каллен: Но ты же будешь знать, когда все это произойдет. Так что обеспечить себе надежное прикрытие тебе будет нетрудно.

Маккрори: Ну, а тебе?

Каллен: Мне? Я прикрыт всегда.

Маккрори: Как это?

Каллен: А вот так. Я больше не хочу рисковать. Если получится так, что у меня не будет прикрытия, я тебя предупрежу. Во всех случаях, когда у меня не будет прикрытия, я буду сообщать тебе. Вот так и будем работать.

Маккрори: Послушай, мы же с тобой друзья, правда? Ты же ке собираешься наделать глупостей с этим проклятым пистолетом?

Каллен: Нет, конечно. Я могу тебе вернуть его хоть сейчас.

Маккрори: Хорошо, но я имею в виду глушитель и все такое.

Каллен: Можешь не волноваться,

Маккрори: Ума не приложу, на кой черт тебе этот глушитель?

Каллен: [Пробормотал что-то невнятное].

Маккрори: Для самозащиты?

Каллен: А ты что же думаешь, мне не надо защищать себя?

Затем они снова немного поговорили о том, что Маккрори редко появляется на службе, после чего тот вновь перевел разговор на убийцу и на его первую жертву.

Маккрори: Ты знаешь, Каллен, человек этот что надо. Говорят, один из лучших.

Каллен: Прекрасно. Как только понадобятся деньги, сразу звони. В любое время.

Маккрори: Хорошо. Ты действительно хочешь убрать сначала ее, а потом судью?

Каллен: Да, хочу…

Маккрори: Но почему? Не могу понять.

Каллен: Видишь ли…

Маккрори: Я, конечно, сделаю все, как ты скажешь, но сам-то ты что будешь делать, если этот мерзавец вдруг захочет… Ну, ты знаешь, они живут так близко друг от друга. Если он пристукнет судью, затащит его к себе в машину и увезет (а именно это он и собирается сделать), поднимется большой шум. Но представляешь, что будет, если останутся кровавые следы? Или если он войдет в дом и прикончит судью, его жену и всех, кто там окажется в это время?

Каллен: А зачем ему там показываться, если он заметит в доме кого-то еще? Он просто… Ну, он-то лучше нас знает, как поступать в таких случаях. Надо прикончить судью, затем его жену — и концы в воду!

Маккрори: Все это так, но он не собирается оставлять свидетелей.

Каллен: Он же может перехватить судью по дороге домой или где-то еще.

Маккрори: Нет, все будет так: судья выйдет из дому, чтобы полить… нет, чтобы перекрыть этот чертов кран. В этот момент он его и прикончит. Но он не собирается оставлять его там. Он пристукнет его, а потом…

Каллен: На кой черт…

Маккрори:…а потом затащит в машину и увезет.

Каллен: На кой черт все это делать?

Маккрори: Как? В этом-то как раз и весь смысл. Ведь в этом случае шума будет меньше. Понял? Ты же знаешь. Им труднее будет что-нибудь доказать, если не будет тела.

Каллен: Ну ладно…

Маккрори: Точно так же он собирается расправиться и с нею, если она будет одна.

Каллен: Давай договоримся, как покончить со всеми троими сразу.

Маккрори: Это чертовски трудно, хотя…

Каллен: Так было бы лучше всего.

Маккрори поговорил немного о возможности взорвать кого-нибудь (возможно, Гаврелов) в собственном автомобиле, а затем сказал, что позвонит Каллену в субботу утром.

Маккрори: Ладно, давай сматываться отсюда. У меня полно работы, и нужно еще кое с кем встретиться.

Каллен: Хорошо.

Поговорив еще немного о том о сем, Маккрори вновь вернулся к убийствам.

Маккрори: Послушай, если он сделает работу… кх!.. если он пристукнет ее, скажем, сегодня или завтра ночью, не заставляй меня ждать, потому что этот малый убьет и меня. Ты понял, Каллен?

Каллен: Понял. Я…

Маккрори: Ну ладно. Не заставляй меня ждать, хорошо?

Каллен: Хорошо.

Маккрори: Ну, все.

Каллен: Действуй по плану.

Маккрори: Вполне возможно, что он прикончит их всех разом. Я хотел бы, чтобы ты это помнил.

Каллен: Что?

Маккрори: Вполне возможно, что он прикончит их всех разом. Он такой. Пришьет всех скопом — и, поминай как звали.

Каллен: Вот и хорошо.

Маккрори: Если…

Каллен: Меня это вполне устраивает.

Маккрори: Ну ладно. Теперь вот что. Постой немного. Мне нужно кое о чем тебя спросить. Сколько он получит, если шлепнет Присциллу? Видишь ли, старина, я же должен ему что-то сказать. Если ты хочешь отправить на тот свет эту потаскуху, ты должен сказать мне, сколько ты за это заплатишь… Понимаешь, он говорит, что может всех их прикончить сразу.

Каллен: Можно и по одному.

Маккрори: Понятно, но все же?

Каллен: Я еще подумаю об этом.

Бледный и мрачный, Каллен сидел, плотно сжав губы, и слушал магнитофонную запись, следя за тем, как агент ФБР Джозеф Грей устанавливал аппаратуру для воспроизведения видеозаписи его воскресной встречи с Маккрори. Не было никакого сомнения в том, что записанные на пленку голоса принадлежали Маккрори и Каллену Дэвису. Видеозапись не была озвучена, поэтому Маккрори комментировал все, что происходило на экране.

"Это Каллен выходит из своего "кадиллака"… А это я выхожу из своей машины. У меня в руках конверт… Вот Каллен открывает крышку багажника своей машины… Сейчас он вытащит из багажника конверт… Я беру пистолет, завернутый в полотенце, и кладу его в багажник машины… Сейчас мы рассматриваем его… А это мы разговариваем. Он садится в свою машину… Мы продолжаем разговаривать… Теперь он закрывает дверцу своей машины, а я сажусь в свою. Он уезжает…"

Маккрори сказал, что показал Каллену сделанную "полароидом" фотографию тела судьи Эйдсона, а также его водительские права и удостоверение личности. Далее он сказал, что передал Каллену пистолет марки "ругер" 22-го калибра с глушителем и быстро проверил содержимое лежавшего в багажнике "кадиллака" конверта с 25000 долларов 100-долларовыми банкнотами. Чуть позже присутствовавшим в зале была проиграна магнитофонная запись беседы, происходившей между Маккрори и Калленом в воскресенье, включая следующий фрагмент:

Маккрори: Судья Эйдсон мертв, как ты хотел.

Каллен: Хорошо.

Маккрори: Остальные тоже будут трупами, как ты хочешь. Ты же хочешь, чтобы были убиты сразу несколько человек, да?

Каллен: Да.

Чуть раньше они, по-видимому, говорили о следующих жертвах.

Маккрори: Ладно. Кто должен быть следующим?

Каллен: Ну, те. Мы уже о них говорили.

Маккрори: Бубба…

Каллен: Трое сосунков.

Маккрори: Бев, Бубба…

Каллен: Ну да.

Было неясно, кого именно имел в виду Каллен, когда говорил о "трех сосунках", хотя обвинение высказало предположение, что третьим неназванным лицом была Ди Дэвис. Хотя она и не выступала в качестве свидетельницы на процессе в Амарилло, но все же была потенциальной свидетельницей на возможном уголовном или гражданском процессе. Неясно было также, с какой целью Каллен приобрел пистолет с глушителем. Окружной прокурор Тим Карри заметил в этой связи: "Глушитель ставится на оружие с одной-единственной целью — совершить убийство". Но кого? Обвинение считало, что Дэвис хотел убить Маккрори и тем самым устранить последнего свидетеля его кровавого замысла. Хотя агенты ФБР и укоротили боек на "ругере", Маккрори все же опасался за свою жизнь. Он сказал следователям, что, когда Каллен остановился у полицейского фургона и стал внимательно его осматривать непосредственно перед их встречей в воскресенье, он потянулся за своим пистолетом 38-го калибра, спрятанным за поясом брюк. "Он был напуган до смерти, — рассказывал Толли Уилсон. — Увидев, что Дэвис заглянул в фургон, он действительно решил, что ему теперь придется убить его. Он подумал, что Дэвис раскусил его". Когда же Каллен засмеялся и сказал: "Паранойя какая-то", Маккрори потихоньку убрал руку с пистолета и продолжил игру.

Хотя видео- и звукозаписи были, казалось, неопровержимыми, 100-процентными уликами, слабым местом в деле обвинения был сам Дэвид Маккрори. Как заметил Фил Бэрлсон, "его репутация настолько подмочена, что его не принимают даже в клуб "Бук-оф-зе-манс"[22]Клуб по распространению книжной продукции. Членом такого клуба может стать любой человек, изъявивший желание приобрести несколько рекомендуемых клубом книг почти бесплатно, а затем согласившийся покупать в течение года определенное количество книг в дешевом издании, но уже по полной стоимости. — Прим. перев.
. Как и ожидалось, Ричард Хейнс постарался при перекрестном допросе Маккрори дискредитировать его как свидетеля, подобно тому как это уже было сделано на процессе в Амарилло, когда защита обрушилась на трех очевидцев преступления. Уже было доказано, что Маккрори — лгун. Более того, даже обвинение вынуждено было признать в Амарилло, что Маккрори "не заслуживает доверия как свидетель". Защита уже разрабатывала план, призванный показать, что Маккрори, Присцилла и Пэт Бэрлсон (дальний родственник Фила Бэрлсона) вступили в сговор, чтобы сфабриковать новое дело против Каллена.

Маккрори быстро признался, что украл деньги у Каллена Дэвиса, был постоянно не в ладах с Налоговым управлением и уже не раз давал ложные показания по тем или иным вопросам. Хейнс старался не упоминать обличительных видео- и звукозаписей, стараясь, при этом подготовить почву на будущее. Он по опыту знал, что записанные на пленку беседы не всегда являются автоматическим доказательством виновности.

Хейнс подробнейшим образом расспрашивал Маккрори об их поездке в Лас-Вегас в конце июня. Маккрори уже говорил, что Каллен дал ему 50000 долларов для обмена. Вместо этого часть денег он проиграл, 5000 долларов прикарманил, а остальные, так и не обменяв, вернул Каллену. Хейнс, однако, не стал спрашивать, почему тот не обменял деньги. Хейнс забрасывал Маккрори бесконечными и подробнейшими вопросами об этих деньгах, о его банковских операциях, о занятиях в прошлом, о неприятностях с Налоговым управлением и о личной жизни. Периодически Маккрори говорил "не знаю" или "не помню". Он даже не мог вспомнить девичью фамилию одной из своих бывших жен и название города, где они поженились.

Хейнс спросил, не говорил ли кому-нибудь Маккрори о том, что ему удалось утрясти свои проблемы с Налоговым управлением за 13000 долларов.

— Может, и говорил, — ответил свидетель. — Но если я это действительно сделал, то соврал. Я много баек насочинял по этому поводу.

Маккрори признался, что в течение последних четырех лет не платил подоходного налога, в связи с чем, когда был в Амарилло, получил несколько анонимных телефонных звонков с угрозами.

— Одни говорили, что если я подпишу одну бумагу, то обо мне заявят в Налоговое управление, другие угрожали сделать то же самое, если я не подпишу этой бумаги, — сказал Маккрори.

Хейнс спросил, в чем конкретно выражались его неприятности с Налоговым управлением.

— Все началось с того, что в Амарилло вы и Стив Самнер пообещали мне все устроить, — ответил Маккрори.

— Я вас спрашиваю не об этом! — отрезал Хейнс. — Вам что, кто-нибудь уже дал инструкцию говорить так?

— Ошибаетесь, сэр, — ответил Маккрори.

В течение последующих нескольких дней Маккрори являлся в суд в сопровождении двух внушительного вида полицейских. ФБР включило его как главного свидетеля в специальную "Федеральную программу защиты свидетеля", которая предусматривала также предоставление его жене и другим членам его семьи другого места жительства под другой фамилией.

Защита продолжала подробнейшим образом расспрашивать Маккрори о 5000 долларов, которые, по его собственному признанию, он украл у Каллена, когда тот дал ему 50000 и попросил обменять их в Лас-Вегасе, а также еще об одной сумме в 5000 долларов, которую Каллен якобы дал ему, чтобы он шпионил за Басе, Гаврелом и двумя адвокатами Присциллы. Маккрори заявил, что часть денег отдал своему 17-летнему сыну, сказал ему, что, если со мной что-то случится, пусть у него будут деньги, чтобы заплатить за обучение колледже. Оставшиеся деньги, продолжал Маккрори, отдал своей жене. Защита пыталась доказать, что ли Маккрори действительно держал все эти деньги на ином банковском счете, то получил он их не от Каллена Дэвиса, а от кого-то другого. При этом подразумевалось, что деньги дала ему Присцилла с целью фабрикации дела против Каллена.

Хейнс пытался выяснить у Маккрори, сколько раз Каллен обсуждал с ним вопрос о точной стоимости убийства каждого из "списка смертников".

Вопрос: Сколько раз вы обсуждали вопрос о стоимости устранения того или иного лица?

Ответ: Насколько я помню, каждый раз, когда встречались.

Вопрос: Называвшиеся вами суммы были подсказаны вам властями?

Ответ: Нет, я их сам придумал.

Вопрос: Вы их брали с потолка?

Ответ: Нет, я думал над ними.

Вопрос: Но вы же их выдумали?

Ответ: Я пытался назвать такую сумму, которая была бы ему не по карману.

Вопрос: Но вы же знали, что г-н Дэвис — весьма богатый человек?

Ответ: Да, знал. Но он говорил мне, что испытывает финансовые трудности в связи с разводом.

Хейнс продолжал настойчиво выяснять мельчайшие подробности, мимоходом вскрывая незначительные противоречия и пытаясь выяснить характер взаимоотношений между Маккрори и Присциллой. Казалось, адвокат сознательно пытается внести в протокол допроса не ясность, а путаницу. Его вопросы в несвойственном ему стиле были сформулированы коряво. Он часто останавливался на середине предложения и менял тему. В ходе допроса Хейнс спросил Маккрори о его разговоре с адвокатом Стивом Самнером. Тот ответил, что всего разговора не помнит.

Вопрос: Ну хорошо. Вы говорили с ним, например, о добрачном договоре?

Ответ: Извините, но этого я не помню. И пожалуйста, г-н Хейнс, не злитесь на меня так.

Вопрос: Вы действительно думаете, что я злюсь на вас? Может быть, вы чего-то боитесь? Испытываете какую-то неловкость?

Ответ: Возможно.

Вопрос: Ну, тогда скажите мне, чего вы боитесь и чем вы смущены?

Ответ: Видите ли, если бы вы были на моем месте к на вас насел человек с таким огромным опытом, как у вас, разве вы сами не испугались бы?

На этом Хейнс неожиданно закончил допрос Дэвида Маккрори. Кое-кто в зале подумал, уж не теряет ли тот своей формы, не раскис ли он. Другие же терялись в догадках, пытаясь понять, что же на самом деле задумал адвокат. Маккрори отказался было назвать имя человека, связавшего его с ФБР, но затем по приказу судьи Типпса признался, что это был Пэт Бэрлсон, давнишний друг Присциллы Дэвис. Хейнс выяснил, что Маккрори впервые обо всем рассказал Бэрлсону в среду 16 августа. В тот же день Присцилла отправилась в школу каратэ, которой заведовал Бэрлсон. В четверг Бэрлсон встретился с агентом ФБР Роном Дженнингсом, а затем навестил Присциллу в особняке. Маккрори и Бэрлсон встречались в тот день еще два раза, а позже, вечером, опять виделись с Дженнингсом. В пятницу 18 августа, когда Маккрори вновь встретился с агентами ФБР, Бэрлсон посетил особняк Присциллы еще раз.

Это была знакомая песня, но этого было недостаточно для освобождения Каллена Дэвиса под залог. Если предположить, что и на сей раз он стал жертвой заговора (как это утверждала защита), то следовало сделать вывод, что в этом заговоре были замешаны ФБР, техасские рейнджеры, полицейское управление Форт-Уэрта, окружной прокурор и его сотрудники. В пятницу 2 сентября судья Типпс постановил, что Каллен Дэвис должен оставаться в тюрьме до суда над ним по обвинению в подстрекательстве к убийству. Бледного и явно потрясенного Каллена под конвоем вывели из зала суда.

Сразу же после этого Джо Эйдсон дал себе отвод и отказался от дальнейшего ведения судебного дела о разводе. Судья Том Кейв принял аналогичное решение, хотя и не говорил об этом в течение нескольких недель. Было совершенно очевидно, что Кейв не мог председательствовать на суде по делу, в котором фигурировал как возможная жертва. И все же сначала он решил добиться перенесения процесса в какой-нибудь другой город и лично председательствовать на судебном разбирательстве, связанном с решением этого вопроса. Он уже вошел в контакт с судьями из других городов. Как и следовало ожидать, адвокаты Каллена упорно не желали переносить суд в другой город, поэтому связанное с этим разбирательство длилось так же долго, как и рассмотрение вопроса об освобождении обвиняемого под залог. В самую последнюю минуту Кейв вдруг заявил о своем отводе и пригласил вместо себя судью Артура Типпса. Тот решил, что в родном городе Каллена Дэвиса справедливый и беспристрастный суд над ним невозможен, и поэтому постановил перенести слушание дела в Хьюстон.

Судья Типпс направил дело на рассмотрение своему старому другу Питу Муру — судье округа Харрис. Хотя тот и водил дружбу с Ричардом Хейнсом, его считали жестким и бескомпромиссным судьей, не склонным проявлять личные симпатии к кому бы то ни было. Пит Мур квалифицировал это дело как "обычную фелонию" и заявил, что с Калленом Дэвисом будут обращаться точно так же, как с любым другим лицом, обвиненным в совершении такого преступления. Так получилось, что в день своего 45-летия Каллен был доставлен в Хьюстон и помещен в маленькую и душную камеру, где ему предстояло дожидаться начала нового судебного процесса.

* * *

Судья Пит Мур имел репутацию человека сурового, и шутить с ним было опасно. В течение почти десяти лет он председательствовал в суде 184-го округа в Хьюстоне, и за все это время ни разу не проявил себя ни мягкотелым, ни малодушным.

С самого начала он дал понять, что не позволит превращать суд под его председательством в подобие инквизиции или балаган. Заявив, что с Калленом Дэвисом будут обращаться как с обыкновенным заключенным, он не собирался отступаться от своих слов. Заключенным разрешалось иметь при себе лишь одну пару белья, поэтому каждый день рано утром Карин Мастер приносила Каллену в местную тюрьму округа Харрис чистую смену. Всякий раз, когда он появлялся в зале суда или покидал его, его неизменно сопровождал конвой. Разговаривать он мог лишь со своими адвокатами и судебными чиновниками. Представителей прессы заранее предупредили о том, чтобы они не пытались вступать с ним в разговор и не покидали специально отведенные для них места. Никому не делалось никаких поблажек. Живописная стайка группи, присутствовавшая на всех судебных заседаниях в Амарилло, на сей раз либо затерялась где-то на полпути в Хьюстон, либо отказалась от попыток помочь Каллену, поняв их безнадежность. По соображениям безопасности обвиняемого поместили в одиночную камеру, которая ничем не отличалась от других таких же. Это была мрачная, душная комнатушка без телефона и без телевизора. Количество личных вещей было сведено до минимума. В замкнутом пространстве, окруженном толстыми зеленоватыми стенами, была та же обстановка, что и в других камерах: нары, а рядом с ними крохотный умывальник и унитаз. Там была еще полка для бумаг Каллена и газетных вырезок. Чтобы хоть как-то уединиться, Каллен закрыл решетку наволочкой. Ел он то же, что и все другие заключенные, а после каждого судебного заседания снимал с себя дорогие костюмы и облачался в арестантскую одежду.

Хьюстон не был Амарилло или Форт-Уэртом, а судья Пит Мур не был судьей Джорджем Доуленом. Еще до начала отбора присяжных Мур вынес несколько постановлений, которые буквально потрясли защиту. Он запретил снимать какие бы то ни было показания с целью опорочить или очернить свидетеля. Чтобы доказать свою версию о наличии заговора, защите, казалось бы, нужно было допросить Присциллу. Однако защита попыталась отказаться от своей привилегии, позволяющей ей возражать против допроса жены, если она дает показания против собственного мужа. Мур не принял этот отказ во внимание. Обвинение не собиралось вызывать Присциллу в качестве свидетельницы. Поэтому, как отметил судья, если бы он удовлетворил ходатайство защиты, то адвокаты Каллена на более позднем этапе судебного разбирательства "воспользовались бы этим, для того чтобы спросить, Почему обвинение, если ему действительно нечего скрывать, не вызвало Присциллу в суд". Закон не запрещал защите вызывать Присциллу в качестве собственного свидетеля, но, если она будет выступать в качестве свидетельницы не обвинения, а защиты, адвокаты Каллена уже не смогут ставить под сомнение правдивость ее показаний или задавать ей компрометирующие вопросы. Защита надеялась, что Мур позволит ей опросить каждого кандидата в присяжные лично и только после этого 12 отобранных кандидатур будут изолированы. Мур, однако, отказался предоставить ей это право и распорядился, чтобы обе стороны закончили отбор присяжных как можно быстрее. Мур предупредил всех 50 кандидатов в присяжные, чтобы те не распространяли за пределами суда информацию о предстоящем процессе и выполняли все распоряжения суда, как если бы это были 10 заповедей. "Если вы будете следовать моим указаниям, — предупредил их Мур, — мы все будем дома уже вечером".

Никого не удивило то, что все 50 кандидатов в присяжные уже слышали о деле Каллена Дэвиса. К концу первого дня отбора присяжных (это было в понедельник 30 октября) Мур отпустил сразу 12 человек — либо потому, что они уже имели определенное суждение по этому делу, либо потому, что судья опасался, как бы затянувшийся процесс не явился для некоторых из них слишком тяжелым испытанием. И обвинение, и защита хотели предупредить кандидатов в присяжные, что процесс может продлиться 4–5 недель. Но судья Мур прервал их и сказал: "Суд закончится гораздо раньше". К концу второго дня список кандидатов сократился до 34. Поскольку каждая сторона имела право вычеркнуть из списка по 10 кандидатов без объяснения причин, получалось, что в нем оставалось на два человека больше, чем было необходимо для укомплектования состава жюри из 12 присяжных. Обе стороны полагали, что из-за этого придется допрашивать еще 50 кандидатов, но Мур с этим не согласился и сказал, что допрос свидетелей начнется уже в следующий понедельник. И он оказался прав.

Через четыре с половиной дня все присяжные были отобраны. В Амарилло на эту процедуру ушло два месяца.

Та быстрота, с которой судья Мур провел обе стороны через этап отбора присяжных, несомненно, поставила защиту в невыгодное положение. Не в ее пользу были и огромные размеры Хьюстона, как, впрочем, и разнородный состав его жителей. В отличие от Амарилло защита не имела теперь возможности произвести детальный анализ положения, занимаемого в обществе будущими членами жюри. Она, конечно, попыталась сделать это и здесь. Группа Стива Самнера проверила справочники и другие имевшиеся материалы и проехала мимо дома каждого кандидата, но такая проверка носила лишь поверхностный характер и не шла ни в какое сравнение с работой, проделанной в Амарилло. Хьюстон — город не только огромный, но и не поддающийся никакому контролю, крайне неоднородный и практически необъятный.

Семь мужчин и пять женщин, на чью долю выпало вновь решать судьбу Каллена Дэвиса, оказались, однако, удивительно однородной по составу группой. Это указывало на то, что обе стороны стремились включить в состав жюри лиц одной и той же категории. Все они были белыми, людьми среднего достатка, протестантами (за исключением одного католика). По возрасту все они приближались к 50. Семь присяжных когда-то учились в колледже, а трое окончили университет. Десять человек работали по найму или представляли свободные профессии (так, например, среди них был один член правления нефтяной компании, один фармацевт, один сотрудник службы обеспечения полетов космических кораблей "Шаттл" — Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства, один торговец, занимавшийся скупкой и продажей редких марок). И все они слышали о Ричарде Хейнсе.

Весь уикенд обвинение изучало и пересматривало список своих свидетелей. Все у них было в образцовом порядке. Обвинители уже решили, что роль их главного свидетеля будут исполнять сами видео- и звукозаписи что Маккрори будет отведена вспомогательная роль статиста в широкомасштабной и тщательно организованной следственной работе ФБР. Помощник прокурора Джек Стрикленд тоном человека, абсолютно уверенного в успехе, предсказал обвинению легкую победу, хотя в его словах и чувствовалась некоторая осторожность. "Пленки — это неопровержимое доказательство, — сказал он. — Если с таким материалом мы не сможем доказать виновность Каллена Дэвиса, то во всей стране вряд ли найдется суд, способный сделать это. Если и на сей раз присяжные позволят ему выйти на свободу, то этот человек докажет, что он стоит над законом, и тогда он сможет делать все, что ему заблагорассудится".

Первым в качестве свидетеля Толли Уилсон решил допросить агента ФБР Рона Дженнингса, который руководил проверкой и расследованием заявлений Маккрори. Но уже через два дня стало ясно, что обвинение начало процесс далеко не блестяще, Дженнингс рассказал о том, как вступил в контакт с Пэтом Бэрлсоном (который давал ему уроки каратэ), о целой серии встреч с Дэвидом Маккрори, о записях разговоров Маккрори с Калленом Дэвисом, о фотографии "окровавленного" тела притворившегося мертвым Эйдсона и, наконец, об обмене пистолета с глушителем на 25000 долларов. Допрос вел Уилсон. Он методически задавал один вопрос за другим, а Дженнингс отвечал на них голосом, лишенным всяких эмоций. Когда наступила очередь Хейнса вести теперь уже перекрестный допрос, он постарался действовать обдуманно и не спеша. Вместо того чтобы пойти в атаку на Дженнингса, он постарался использовать его, чтобы создать свою собственную версию. Он спросил у Дженнингса о расследовании, предпринятом ФБР в связи с письмом, полученным Калленом от анонимного вымогателя вскоре после окончания процесса в Амарилло. При этом он постарался довести до сознания присяжных, что Дэвис был чрезвычайно недоволен и расстроен тем, как велось это расследование. В ходе разбирательства в связи с освобождением Каллена под залог, а также во время предварительных слушаний Хейнс уже упоминал имя загадочного торговца подержанными автомобилями Дэвида Биньона. При этом Хейнс намекал, что защита располагает доказательствами, свидетельствующими о попытке Присциллы нанять Биньона для убийства Дэвиса. Теперь Хейнс вновь попытался воскресить это имя в памяти присяжных. Биньон работал тарным осведомителем у Дженнингса. Тот, однако, отказался отвечать на вопросы, касающиеся Биньона, на том основании, что действующие в ФБР инструкции разрешали давать показания об осведомителях лишь в тех случаях, когда те имели самое непосредственное отношение к рассматриваемому делу. В данном же случае Биньон, по твердому убеждению Дженнингса, имел никакого отношения к делу Дэвиса. Хейнс изобразил на лице крайнее удивление, давая понять присяжным, что сам он так не считает. Затем Хейнс спросил у Дженнингса, не кажется ли тому странным, что даты встреч Присциллы с Пэтом Бэрлсоном, а Бэрлсона — с Маккрори совпадают. Дженнингс ответил, что ничего об этих встречах не знал. На этом Хейнс закончил перекрестный допрос свидетеля.

Защита предложила присяжным две различные, хотя отчасти и взаимопереплетающиеся версии: 1) дело против Каллена Дэвиса было сфабриковано; 2) он сам мог оказаться жертвой заговора с целью его убийства. В одном из интервью, которое Стив Самнер дал за пределами суда, он подробно изложил обе эти версии. По его словам, в те критические для него августовские дни Каллен находился в таком состоянии, что искренне опасался за свою жизнь и весьма скептически относился к желанию или способности ФБР устранить нависшую над ним угрозу. Письмо от вымогателя было лишь одним из звеньев заговора. Защита намеревалась показать, что это была отнюдь не единственная угроза расправиться с Дэвисом, почему он и принял чрезвычайные меры предосторожности. "Очень скоро все станет на свои места", — сказал Самнер, загадочно улыбнувшись. Но на следующий день произошло нечто такое, чего е мог предвидеть даже Самнер. Толли Уилсон снабдил Дженнингса "расписанием", желая тем самым освежить его памяти события, происходившие с 16 по 20 августа. Когда на другой день Дженнингс по неосмотрительности прихватил с собой все записи и начал давать лазания, сверяя их с тем, что было написано на бумаге, Хейнс неожиданно для обвинения потребовал копию документа, на который ссылался Дженнингс. Стрикленд заявил протест на том основании, что цитируемые записи были всего лишь "рабочим документом обвинения". Но законы штата Техас предоставляют защите право изучать любые записи, которыми пользуется свидетель при даче показаний, поэтому судья Мур разрешил Хейнсу снять для себя копию.

В результате такой неожиданной удачи Хейнс получил возможность загнать Дженнингса в угол и начать "избиение".

Толли Уилсон пытался представить Дженнингса как высококвалифицированного тайного агента, имевшего большой опыт в проведении сложнейших расследований. Хейнс же изобразил его эдаким недотепой со слабой памятью, да к тому же еще стремившимся отомстить Каллену Дэвису. В действительности Дженнингс был весьма компетентным агентом, но теперь у Хейнса появилась возможность доказать, что в очень многих случаях память все же изменяла Дженнингсу. На десятки произнесенных скороговоркой вопросов тот мог лишь отрицательно качать головой и отвечать: "Не помню", "Не уверен" или "Это трудно припомнить". Хейнс выслушивал ответы с терпением врача, посвятившего себя обучению умственно отсталых детей. Когда Дженнингс никак не мог вспомнить какую-нибудь деталь произведенного им расследования, Хейнс брал в руки его записи или протокол его прежних показаний, медленно проходил вдоль скамьи присяжных, направляясь к месту для дачи свидетельских показаний, наклонялся к свидетелю и зачитывал ему текст мягким голосом. После этого он тихо и спокойно спрашивал: "А теперь вы вспоминаете, что тогда произошло? Вы помните, что говорили под присягой?"

В Форт-Уэрте Дженнингс показал, что 18 августа на встречу с агентами ФБР Маккрори приехал в гостиницу "Рамада-инн", а в Хьюстоне он уже сказал, что встретился с Маккрори в гостинице "Холидей-инн", а затем отвез его в гостиницу "Рамада-инн".

Дженнингс: Я подобрал его [на стоянке для автомашин] у гостиницы "Холидей-инн".

Хейнс (указывая на протокол допроса свидетелей во время слушаний об освобождении подсудимого под залог): Но ведь тогда речь шла о гостинице "Рамада-инн".

Дженнингс: Извините.

Хейнс: Дело не в извинении. Речь сейчас идет о свидетельских показаниях под присягой.

Дженнингс: Но вы должны помнить, мистер Хейнс, то мы очень спешили, чтобы предотвратить возможные убийства.

Хейнс: А разве нельзя спешить и в то же время быть точным?

Дженнингс: Я старался быть точным.

Хейнс: В ваших записях вы также не упомянули о том, что Маккрори остановился у винной лавки [после встречи с Калленом Дэвисом 18 августа] и купил там полдюжины пива. Я правильно говорю?

Дженнингс: Да, правильно. Но мы ведь спешили и не могли записать все подробности.

Хейнс: Но ведь ваш отчет был составлен через четыре дня после ареста Дэвиса.

Дженнингс: Вы правы.

Хейнс стал настойчиво доказывать, что Дженнингс включал в свой официальный отчет (называемый "формой № 302") лишь специально подобранную информацию. Так, например, в своих предварительных записях, сделанных от руки, Дженнингс зафиксировал, что Каллен хотел похитить своего младшего брата Билла и убить его из-за каких-то "биржевых махинаций". Там же были записаны суммы, которые, по словам Маккрори, Каллен готов был заплатить за убийство 15 человек. Однако, когда агент диктовал свой отчет по форме № 302, эти сведения он опустил.

Вопрос: Вы умышленно опустили эти сведения, Думая, что дальнейшие показания свидетелей могут опровергнуть их, не так ли?

Ответ: Нет, не так. Я это сделал потому, что Маккрори сам в этом не был уверен.

Дженнингс утверждал, что нет ничего необычного том, что некоторые детали при составлении официально отчета опускаются, поскольку, согласно существующей практике, агенты ФБР вместе с официальным отчетом, составленным по форме № 302, сдают в прокуратуру и оригинал своих записей. Позже, однако, в ходе перекрестного допроса тайного агента Джеральда Хаббелла выяснилось, что по "протоколу" ФБР все предварительные записи агентов должны включаться в форму № 302. Хаббелл отвечавший за установку звукозаписывающей аппаратуры, добавил, что рукописный оригинал обычно регистрируется и хранится в местном отделении ФБР и в прокуратуру не направляется.

Хейнс также не оставил камня на камне от утверждения обвинения о том, будто Каллен Дэвис вырази готовность заплатить миллион долларов за убийство 15 человек, включенных в якобы имевшийся у него список. На слушаниях об освобождении подсудимого под залог Маккрори показал, что видел, как Каллен перетасовывал имена в этом списке, но что в руки ему он его никогда не давал. В конце концов обвинение вынуждено было признать, что списка в действительности не было (по крайней мере обвинение им не располагало). Таким образом получалось, что все сведения о нем были почерпнуты из рассказов Маккрори.

К концу первой недели судебного процесса обвинение вызвало для дачи показаний судью Эйдсона Джордж Ридгли, фотограф из ФБР, уже представил снимок тела Эйдсона, поэтому теперь настал момент подкрепить все это показаниями самого судьи. Эйдсон, уже пожилой человек, рассказал суду о том, как вечером 18 августа после записи на пленку первого разговора между Калленом и Маккрори он впервые встретился с агентами ФБР. На следующее утро, поставив обо всем в известность судебные органы, он прослушал звукозапись. "Откровенно говоря, — признался судья, — все это меня просто потрясло". Далее он рассказал, как его отвели в самый темный угол гаража, как он снял там с себя пиджак, сорочку и майку и как агенты ФБР горящей сигаретой прожгли в ней "следы от пуль", а из кетчупа сделали "кровавые пятна". Переполненный зал затаил дыхание, когда Эйдсон сказал, обращаясь к присяжным: "Затем я залез в багажник своей машины и лег, после чего фотограф сделал несколько снимков".

Пока присяжные рассматривали эту фотографию, а также 22 других снимка, сделанных во время встречи Маккрори с Калленом 18 и 20 августа, судья Мур уже обдумывал другую проблему. В ходе первоначального допроса, который вел Толли Уилсон, свидетель показал в суде, что, несмотря на категорические возражение адвокатов Каллена, он [судья Эйдсон] всего лишь за 10 дней до ареста Дэвиса постановил перенести окончательную дату бракоразводного процесса. Затем Уилсон вдруг задал Эйдсону следующий опрометчивый опрос: "Ваша честь, а до этого предпринимались ли еще попытки [со стороны Каллена Дэвиса] отстранить ^с от этого дела?" Услышав слово "отстранить", Ричард Хейнс вскочил как ужаленный. Он сказал, что ходатайство, внесенное адвокатами Каллена прошлой весной, вовсе не преследовало цели "отстранить" Эйдсона. В нем излагалась лишь просьба передать дело в другой суд. Возможно, это и казуистика, но, по мнению защиты, употребление такого слова может заронить в умах присяжных мысль, будто Каллен хотел "избавиться от судьи" и тем самым повлиять на окончательное решение присяжных. Хейнс потребовал прекратить дальнейшее разбирательство из-за его неправильного ведения. Мур, однако, отказался сделать это, хотя втайне и признал, что обвинение, по-видимому, допустило ошибку, которая может послужить основанием для пересмотра дела.

Процесс продолжался еще менее недели, а защита уже вынудила Мура вынести десятки постановлений и решений, которые (что было совершенно очевидно) лишь готовили почву для обжалования в том случае, если Каллен будет признан виновным. Все это очень не нравилось Муру, но сделать что-либо он был бессилен. У судьи уже появились дурные предчувствия.

Прежде чем наступил уикенд, обвинению пришлось вынести еще один удар. Правда, оно знало, что удар этот рано или поздно будет нанесен, но от этого было не легче. Все обвинение было построено на вещественных Доказательствах: видео- и звукозаписях, фотографии тела судьи Эйдсона, 25000 долларов, пистолете и глушителе. И все же самого убедительного вещественного доказательства — отпечатков пальцев Каллена Дэвиса — у него не было. Их не было нигде — ни на Деньгах, ни на пистолете, ни на фотографии, которую Каллен якобы рассматривал при заключении сделки.

Это последнее обстоятельство было самым неприятным. Джек Стрикленд даже прикрыл глаза руками, когда фотограф ФБР Ридгли стал рассказывать, как посыпал фотографию флюоресцентным порошком, прежде чем Маккрори отправился на встречу с Калленом 20 августа. Пылинки этого порошка должны были задержаться в складках кожи у Каллена на пальцах. А это, как говорится, вбило бы последний гвоздь в крышку его гроба. Однако в те суматошные часы сразу же после ареста Каллена случилось то, что обычно случается в немых фильмах. Ничего не подозревая о флюоресцентном порошке, один чересчур добросовестный полицейский из Форт-Уэрта снял, как водится в таких случаях, отпечатки пальцев Каллена Дэвиса, после чего отослал его вымыть руки в лигроине. Даже если бы на пальцах у Каллена и сохранились следы этого порошка, теперь от них не осталось и следа. И на самой фотографии не было даже намека на отпечатки пальцев Дэвиса. Выявление такой элементарной небрежности обвинения и подытожило первую неделю судебного разбирательства.

Джек Стрикленд все же считал, что оснований для пессимизма пока нет. Толли Уилсон обещал предоставить ему возможность показать себя в деле, и он ждал этого момента. По мнению Толли, обвинение проиграло процесс в Амарилло потому, что пыталось принимать решения коллегиально. ("У нас было слишком много вождей и слишком мало простых индейцев", — говорил он). И хотя у Стрикленда были собственные суждения относительно того, как вести дело дальше, молодой прокурор все же вынужден был пока мириться с ролью простого индейца. "Мы не позволим, чтобы на успех нашего дела влияли самолюбие, разногласия или усталость, — сказал Стрикленд. — Это было бы непростительно". Когда он стал искать основания для более оптимистического настроения, то обнаружил, что в пользу обвинения говорит очень многое. Защита, например, ссылалась на "состояние психики" Каллена в те роковые августовские дни. Что ж, этим можно было воспользоваться, если посмотреть на все под другим углом. Например, как в таком случае можно объяснить то обстоятельство, что, перед тем как встретиться с Маккрори 20 августа, Каллен Дэвис остановился у стоявшего по другую сторону улицы фургона ФБР, тщательно осмотрел его, а затем сказал Маккрори: "Паранойя какая-то"? По мнению Стрикленда, это было классическим примером поведения человека, отдающего отчет в своих действиях.

Надо учитывать и личные качества судьи. Пит Мур вел корабль правосудия более уверенной и твердой рукой, чем Джордж Доулен. Мур не позволял Хейнсу залезать в дебри своих теорий о заговоре. Хейнс, конечно, попытается притащить в суд целую толпу призраков, однако прежде чем сделать это, он должен будет доказать, что те имеют непосредственное отношение к процессу. Однако главным козырем обвинения были сами пленки. В Амарилло у обвинения было мало вещественных доказательств, в Хьюстоне же — совсем другое дело. Видео- и звукозаписи были его острейшим и эффективнейшим оружием, и оно чувствовало, что настал час им воспользоваться.

* * *

В понедельник утром Джо Грей уже был готов начать представление. Грей был агентом отделения ФБР в Далласе и ведал техническими средствами наблюдения. От качества его последней работы во многом зависел успех или провал возбужденного против Каллена Дэвиса дела. Звукозапись разговора, состоявшегося 20 августа, была сделана магнитофоном, прикрепленным клейкой лентой к телу Маккрори. Видеозапись этой встречи была произведена самим Греем, укрывшимся в автофургоне напротив кафе "Кокоуз". После слушаний по поводу освобождения Каллена под залог Грей отправился в центральную лабораторию ФБР в Вашингтоне и смонтировал целый черно-белый звуковой фильм. На получение "Оскара" он, конечно, претендовать не мог, но тем не менее это был убийственный для Каллена Дэвиса киноматериал. Пока обвинение готовилось вызвать в зал суда Дэвида Маккрори, Грей занимался установкой довольно сложной аппаратуры для показа своего фильма. Он установил две дюжины наушников, с тем чтобы все присяжные, судья, стенографистки и представители сторон могли лучше слышать звуковое сопровождение. Кроме того, в зале суда были установлены громкоговорители для публики и четыре телевизора.

Всего в распоряжении суда было пять пленок: одна с записью беседы в пятницу 18 августа, три с записью телефонных разговоров в субботу и одна озвученная видеозапись последней, и самой важной, встречи в воскресенье. Самой плохой по качеству была запись разговора 18 августа. Порой просто невозможно было разобрать слов. Каллен говорил тихо, и голос Маккрори, который был ближе к микрофону, иногда заглушал его слова.

Мур еще раньше разрешил предъявить пленки суду в качестве вещественного доказательства. Теперь же он вынес решение, которое было, пожалуй, самым важным на всем этом процессе. Он разрешил присяжным, прослушивая плохую запись беседы 18 августа, следить за ее ходом по заранее напечатанному тексту. Это чрезвычайно спорное решение могло иметь негативные последствия, поэтому Мур разрешил защите представить собственную версию записанной на пленку беседы. Защита делать это отказалась на том основании, что, по ее мнению, использование печатного текста разговора представляло собой серьезнейшую ошибку, дававшую основание для отмены приговора, и защита не собиралась прикрывать ее своим участием. Хейнс заявил, что насчитал 77 несоответствий между текстом, представленным обвинением, и текстом, рассматривавшимся в Форт-Уэрте во время слушаний об освобождении под залог. Эти изменения, однако, были несущественны. В некоторых случаях в длинных предложениях было добавлено какое-то слово для связи, а там, где из-за плохой записи голоса наслаивались друг на друга, было вставлено слово "продолжение".

Судья отдавал себе отчет в том, что его решение почти наверняка послужит основанием для обжалования в уголовном апелляционном суде штата Техас. Федеральные суды уже несколько раз разрешали пользоваться напечатанными текстами в аналогичных случаях, но в суде штата это допускалось впервые. В своем недавнем постановлении уголовный апелляционный суд указал, что использование печатных текстов может рассматриваться как ошибка, дающая основание для отмены приговора. Мур, однако, тщательно изучил это постановление и пришел к выводу, что его решение все же содержало одно существенное отличие. "В том случае, — сказал он, — о котором говорилось в постановлении уголовного апелляционного суда, присяжным разрешили взять тексты с собой в комнату для совещаний. При этом им не сказали, как ими пользоваться". В данном же случае присяжным будет разрешено, прослушивая магнитофонную запись разговора, следить за его ходом по тексту — и не более. Брать их с собой в комнату для совещаний они не будут. Кроме того, добавил Мур, "я предупрежу присяжных, что это лишь версия обвинения и что именно в этом свете ее и нужно воспринимать". Если присяжные обнаружат какие-либо расхождения между тем, что услышат, и тем, что прочтут, правильным они должны будут считать то, что услышат. Мур также постановил, что тексты будут использованы при прослушивании лишь разговора, состоявшегося 18 августа. Обвинение не возражало: остальные четыре записи были достаточно высокого качества.

Одетый в темно-синюю тройку, Дэвид Маккрори вошел в зал суда в сопровождении семи полицейских. В течение всего периода, пока Маккрори давал показания, по распоряжению судьи Мура соблюдались строжайшие меры безопасности. Еще в самом начале он запретил вносить на седьмой этаж здания суда, где проходил процесс, любую фотоаппаратуру или звукозаписывающие устройства. Теперь же он запретил находившимся в зале художникам делать какие-либо наброски портрета Маккрори. Пересказывая в основном то, что он уже говорил во время слушания об освобождении под залог, Маккрори лишь изредка поглядывал на присяжных, явно избегая смотреть в сторону Каллена Дэвиса.

Хейнс знал, что одних записей будет недостаточно и что обвинению придется подкрепить их рассказом Маккрори. Какими бы серьезными уликами ни были пленки, Хейнс решил сделать все, чтобы представить свидетеля обвинения в самом неприглядном свете. Поэтому он неоднократно вскакивал и протестовал, когда производивший допрос Толли Уилсон задавал свидетелю вопрос, который не нравился адвокату. Он чуть ли не 60 раз заявлял протест в связи с тем, что Уилсон задавал вопросы, не соблюдая последовательности событий, и Мур удовлетворял большинство его протестов. Пререкания приняли такой характер, что присяжные вскоре начали хихикать.

Всем, однако, было уже не до смеха, когда Маккрори стал рассказывать, как Каллен попросил его организовать убийство 15 человек и строил различные планы осуществления этого замысла. После убийства Бев Басе и Буббы Гаврела, сказал Маккрори, Каллен хотел, чтобы убийца разбросал на том месте героин или кокаин, смешанный с суррогатом сахара. Тем самым он хотел дать понять, что убийства совершены из-за наркотиков. Был и другой план убийства Гаврела, сказал свидетель, в соответствии с которым убийца должен был "подождать, пока тот не объявится в магазине своего отца, а потом вбежать туда и прикончить всех на месте". Ответственность за убийство судьи Эйдсона предполагалось возложить на "коричневые береты".

Маккрори не помнил всех дат, но сказал, что его "деловые отношения" с Калленом начались, когда тот дал ему 5000 долларов на слежку за некоторыми лицами, которые позже были включены в "список смертников". Позже Каллен дал Маккрори 50000 долларов и попросил его отправиться в Лас-Вегас, чтобы обменять их там на другие купюры. "Он велел мне придумать какую-нибудь историю, например сказать всем, что я выиграл там двадцать или тридцать тысяч долларов, поскольку, как он сказал, когда "все это закончится, у тебя будет очень много денег и все будут интересоваться, откуда они у тебя"". Когда Дэвис хотел договориться о встрече, он звонил в компанию "Джет эйр" и просил передать, что звонил Дан Эдварде. Кодовое имя Маккрори было Фрэнк Джонсон. Маккрори сказал, что сначала он согласился продолжать игру, надеясь хитростью вынудить Дэвиса отказаться от своего замысла, но в конце концов решил связаться со своим другом Пэтом Бэрлсоном, который в свою очередь свел его с агентом ФБР Роном Дженнингсом. Дэвис попросил также достать ему пистолет с глушителем, поэтому 18 августа Маккрори снял со своего счета в банке 9500 долларов, купил автоматический пистолет "ругер" 22-го калибра и стал готовиться к своей будущей роли свидетеля обвинения.

К середине недели обвинение уже было готово начать прослушивание пленки. Зал суда, обшитый темными деревянными панелями, был до отказа набит водителями автобусов, юристами, школьниками, домохозяйками, служащими и газетчиками, многие из которых прибыли туда издалека (даже из Лондона). Во время прослушивания Каллен делал какие-то записи. Его адвокаты не стали оспаривать, что голоса действительно принадлежали Дэвиду Маккрори и Каллену Дэвису. Невозможно было прочесть на лицах присяжных, что они в это время думали, но, когда они услышали, как Каллен сказал: "Надо прикончить судью, а затем его жену — и концы в воду", некоторые из них обменялись мрачными взглядами.

Пожалуй, как самое тяжкое доказательство обвинения из всей 25-минутной беседы прозвучало ее окончание.

Маккрори: Вполне возможно, что он прикончит их всех разом. Он такой. Пришьет всех скопом — и поминай как звали.

Каллен: Вот и хорошо.

Маккрори: Если…

Каллен: Меня это вполне устраивает.

Прослушав запись разговора, происходившего 18 августа, присяжные перешли к записям трех телефонных разговоров: двух — в субботу и одного — в воскресенье рано утром, когда Маккрори сообщил Каллену, что первый удар нанесен.

Маккрори: Он сделал свое дело и хочет сматывать отсюда.

Каллен: А где доказательства?

Маккрори: Все в порядке. Они у меня.

Каллен: Вся информация у меня в конторе.

Маккрори: Надо взять ее оттуда. Больше не хочу говорить об этом. Резину больше тянуть нельзя.

Каллен: Неужели нельзя подождать до утра?

Маккрори: Он хочет отчаливать. Минутку. [Говорит кому-то другому.] Он хочет съездить к себе в контору. [Снова Каллену.] Встречаемся завтра в девять утра. Не заставляй меня ждать.

Каллен: Ничего, все будет в порядке.

Покидая в конце дня зал суда, присяжные хранили непроницаемый вид. Однако никто из тех, кто слушал пленки и следил за их текстом, не мог не сознавать всей серьезности положения. И сами пленки, и текст разговора производили ошеломляющее впечатление. Что бы ни замышляли оба этих человека, они, без сомнения, говорили об убийстве. С несвойственным ему оптимизмом Толли Уилсон заявил: "Если и на сей раз мистер Хейнс вызволит его, то это будет просто чудо". В беседе с репортерами адвокаты Каллена заявили, что наступит время и они дадут объяснение всем этим странным разговорам. И в этом никто не сомневался. Записанные на пленку беседы можно было, конечно, объяснить, но вряд ли кто мог отрицать само их существование. Видавшие виды судебные репортеры в один голос заявили, что пленки были самым обличительным вещественным доказательством, с которым им когда-либо приходилось сталкиваться в судах.

На другое утро Ричард Хейнс попытался воспрепятствовать показу присяжным видеозаписи, сделанной 20 августа. Он вызвал в суд свидетеля-эксперта Джона Аллисона, который заявил, что синхронизация видео- и звукозаписей, произведенных аппаратами, которыми пользовались агенты ФБР, невозможна. Аллисон, продавший местному отделению ФБР и магнитофон "Награ", и видеомагнитофон "Сони", заявил суду, что последний представляет собой аппарат самого низкого качества из всех, производимых данной фирмой.

"Согласно техническим характеристикам, допуск у этой машины — плюс-минус 0,25 микросекунды", — добавил он.

Судья Мур подумал немного, а затем сказал: "Я всегда считал, что этого вполне достаточно для работы в официальных учреждениях".

Судья отклонил протест Хейнса и приказал агенту ФБР Грею опустить шторы и показать фильм.

Самая важная часть началась после того, как Маккрори якобы показал Каллену фотографию тела судьи Эйдсона, его водительские права и удостоверение личности.

Каллен: Ну ладно. Что собираешься делать со всем этим?

Маккрори: Уничтожить.

Каллен: Прекрасно. Рад слышать это.

Маккрори: Ладно. Кто должен быть следующим?

Каллен: Ну, те. Мы уже о них говорили.

Маккрори: Бубба…

Каллен: Трое сосунков.

Маккрори: Бев, Бубба…

Каллен: Ну да.

Присяжные видели на экране, как Каллен и Маккрори вышли из "кадиллака" и подошли к багажнику, как Каллен открыл его, а Маккрори что-то взял оттуда. При этом послышался звук шуршащей бумаги. Похоже было, что Маккрори быстро прикинул, сколько денег было в пачке. Затем они увидели, как Маккрори направился к своей машине и вернулся с чем-то завернутым в белое полотенце. По-видимому, это был пистолет с глушителем. В этот момент Каллен произнес: "Черт, отличная штука!" Было видно, что Каллен восхищен. "Ты только посмотри на эту чертовщину!" — воскликнул он. Через несколько минут Маккрори сказал Каллену, что его человек собирается работать и сегодня ночью. После небольшой паузы Каллен ответил: "Небольшая загвоздка. У меня нет сейчас всей суммы наличными".

Маккрори: Сколько это займет времени?

Каллен: Постараюсь добыть деньги на этой неделе. Нужно дня два.

Маккрори: Не знаю, удастся ли уговорить его подождать два дня.

Каллен: А что, ему далеко ехать? Через пол-Америки?

Маккрори: Он живет где-то под Новым Орлеаном. Так он сам сказал. А где на самом деле — черт его знает.

Каллен: Он что, не может приехать еще раз?

Поговорив немного об Арте Смите, Маккрори сказал: "Да, все эти мокрые дела — не шуточки".

Каллен: Это верно.

Маккрори: Ты сам меня втянул в это… дело, разве нет?

Каллен: Ну ладно. Только сообщай мне обо всем… заранее.

Маккрори: Судья Эйдсон мертв, как ты хотел.

Каллен: Хорошо.

Маккрори: Остальные тоже будут трупами, как ты хочешь. Ты же хочешь, чтобы были убиты сразу несколько человек, да?

Каллен: Да.

Маккрори: Я правильно говорю?

Каллен: Правильно, но…

Поговорив еще немного, Маккрори сказал Каллену, что ему пора ехать.

Каллен: Спроси у него, как он хочет: уехать, а потом вернуться или сделать все, а затем дня три подождать денег?

Маккрори: Он не будет ждать.

Каллен: Что же делать?

Маккрори: Послушай, если он прикончит всех троих, ему надо будет побыстрей уносить ноги.

Каллен: Это верно. Он, конечно, не виноват. Но дело в том, что… Мне нужно…

Маккрори: Понятно. Ты имеешь в виду большие…

Каллен: Не лучше ли уехать, а потом снова вернуться?

Маккрори: Ты имеешь в виду большие… Да. Ты имеешь в виду большие деньги. Подумай сам.

Когда "кадиллак" Каллена стал удаляться, присяжные услышали, как Маккрори медленным и размеренным голосом произнес: "Деньги — у меня, пистолет — у него". Последним на пленке был записан голос агента ФБР Грея, который сказал: "Говорит тайный агент ФБР Джозеф Б. Грей. Сегодня — 20 августа 1978 года, 9.03 утра. Сейчас я снимаю с Дэвида Маккрори магнитофон "Награ", который был установлен мною ранее сегодня же".

Когда вновь зажгли свет, Ричард Хейнс, казалось, отнюдь не был обескуражен. Во время перерыва, попыхивая трубкой и протирая шелковым носовым платком свои старомодные очки, он заметил, обращаясь к группе обступивших его репортеров, что все это в равной мере позволяет развивать собственную версию обеим сторонам и что очередь защиты пока еще не наступила. Он обещал, что защита подробно изложит свою версию о заговоре, к которому причастны сам Маккрори, Присцилла, Пэт Бэрлсон и другие. Все они участники заговора с целью разорить, а возможно, и убить Каллена Дэвиса. Он не стал распространяться насчет "других", но вновь составленный список свидетелей, которых защита намеревалась вызвать в суд, включал Билла Дэвиса и Тима Карри, окружного прокурора округа Таррент.

Дело в том, — сказал Хейнс, улыбнувшись, — что спектакль еще не окончен".

В течение последующих пяти дней Хейнс производил перекрестный допрос Маккрори, ни разу при этом не упомянув ни пленок, ни пистолета с глушителем, ни 25000 долларов. Это была демонстрация профессиональной жестокости. Хейнс был похож на сумасшедшего дантиста, вырывавшего пациенту зубы ржавыми клещами. Он задавал свидетелю множество вопросов о его постоянных финансовых затруднениях, о его конфликтах с Налоговым управлением, о его всем известной репутации лжеца и интригана. Хейнс расспрашивал о льготах и благах, предоставленных ему в результате включения в "Федеральную программу защиты свидетелей", намекая на то, что Маккрори получал теперь от правительства жирный куш в виде 900 долларов в месяц. Одного этого уже было достаточно для того, чтобы плясать под дудку обвинения.

Хейнсу, по-видимому, нравилось вступать в стычки с Маккрори, и, как это ни странно, тому, казалось, тоже. Маккрори искренне верил в свою способность одурачить даже такого мэтра и не сомневался в своей победе. Как и в Амарилло, когда с показаниями выступала Бев Басе, Хейнс развесил огромные (метр на полтора) календари, желая точно фиксировать дату и время всех событий, о которых рассказывал Маккрори. Когда казалось, что Хейнсу наконец удалось загнать Маккрори в угол, тот неизменно изворачивался, заявляя: "Вообще-то я точно не помню" или "Я понятия об этом не имею". Хейнс показал ему билеты на самолет, на которых было четко проставлено число его вылета (вместе с одним чиновником из "Джет эйр") в Атланту. Но даже в этом случае Маккрори отказался признать и дату, и город.

Вопрос: Разве на билете не указано, что вы вылетели туда 25 мая?

Ответ: Я в этом не уверен. Может быть, это было 35 мая, а может, 25-го.

Был момент, когда Хейнс задал два вопроса подряд, на что Маккрори ответил: "Когда-нибудь, может быть". Когда же Хейнс стал фиксировать один из ответов на своем календаре, Маккрори крикнул со своего места для дачи показаний: "Что вы там бормочете, г-н Хейнс, вопрос, что ли? Когда вы там стоите, я ничего не слышу. Принесли бы календарь побольше". Из-за частых стычек между адвокатом и свидетелем стало почти невозможно следить за логической последовательностью допроса, если она вообще была. В какой-то момент судья Мур прервал очередную перебранку словами: "Прошу занести в протокол, что эти два джентльмена недолюбливают друг друга". И это была сущая правда, с одной лишь поправкой: Хейнс не просто недолюбливал Маккрори — он ненавидел его.

Неприязнь Хейнса к свидетелю усиливалась еще и тем, что обвинение часто прерывало допрос протестами, заявляя, что все эти вопросы, относящиеся к личной жизни Маккрори, — не что иное, как инсинуация, а Пит Мур неоднократно напоминал Хейнсу о необходимости перейти к другой теме. Судья уже не раз вступал в конфликт со знаменитым адвокатом. В какой-то момент Хейнс вынудил Маккрори признать, что он действительно оставался владельцем двух автомашин, что, как он утверждал, противоречило условиям включения его в "Федеральную программу защиты свидетеля". Хейнс собирался было нанести свидетелю окончательный удар, как вдруг судья прервал его и сказал: "Мы уже двадцать минут мусолим это. Хватит". Давно сложившиеся дружеские отношения между Муром и Хейнсом были поставлены под угрозу. Судья дал ясно понять, что не потерпит нападок на личность свидетелей, поэтому всякий раз, когда Мур считал вопрос адвоката не относящимся к делу, он выговаривал Хейнсу в присутствии присяжных: "Вас снова куда-то заносит. Перейдем к другому вопросу".

Через пару дней допроса сложилась такая ситуация, при которой судья мог уже заранее предвидеть протесты обвинения. Однажды он удовлетворил протест еще до того, как Джек Стрикленд его изложил.

— Я все же хотел бы выслушать протест обвинения? — рявкнул Хейнс.

— Я и так знаю, что он хотел сказать, — спокойно ответил Мур. — Он встал не для того, чтобы просто потянуться.

Мур разрешил защите коротко допросить Маккрори о его действиях сразу же после убийства в 1976 году. Но когда Хейнс попытался выяснить подробнее характер взаимоотношений между Маккрори и Присциллой, судья резко оборвал его. "Вы вправе задавать вопросы обо всем, что имеет отношение к данному конкретному делу, — сказал Мур. — Но вы не вправе бросать тень на свидетеля, обвиняя его в действиях, не имеющих отношения к предмету разбирательства".

Стремясь во что бы то ни стало расправиться с Маккрори, связав его с Присциллой, Хейнс предпринял обходной маневр и представил в качестве вещественных доказательств какие-то документы (их содержание так и осталось неизвестным), надеясь, что они откроют ему путь к выяснению прошлого Маккрори. Мур, однако, решил, что эти документы к делу не относятся и могут лишь дискредитировать свидетеля. Тогда Хейнс попытался добиться своего иным путем. Он вернулся было к более ранним показаниям Маккрори, но обвинение заявило протест на том основании, что адвокат повторяется. Таким образом, Хейнс попал в заколдованный круг.

Во время перерыва Стив Самнер объяснил журналистам, с какими проблемами столкнулась защита. "Мы пытаемся доказать, что некоторые из наших вопросов имеют прямое отношение к делу, полностью не раскрывая свои карты. Судья Мур находится в невыгодном положении, поскольку ему пока трудно до конца понять нашу версию о заговоре и все, что с ним связано. В Амарилло судья был в более выгодном положении, так как там мы начали с первых шагов. Данное же дело уходит своими корнями в далекое прошлое и затрагивает гораздо больше событий, чем те, которые произошли за несколько дней до ареста Каллена".

Хотел ли этим Самнер сказать, что истоки заговора ведут к убийству, совершенному летом 1976 года?

"Мы считаем, что события 1976 года имеют самое прямое отношение к рассматриваемому делу, поскольку Дэвид Маккрори был связан с некоторыми людьми в течение длительного периода".

Прошло уже четыре дня с начала перекрестного допроса Маккрори, а тот еще не ответил ни на один вопрос о событиях, имевших место 17 августа и после этого дня. Несмотря на протесты обвинения, Хейнсу было разрешено снова вернуться к неизвестному пока источнику доходов Маккрори в начале 1978 года. При этом подразумевалось, что он получил эти деньги как часть платы за участие в заговоре с целью фабрикации дела против Каллена Дэвиса. Маккрори признал, что присвоил 5000 долларов из той суммы, которую, по его словам, дал ему Каллен для обмена в Лас-Вегасе. Кроме того, он получил от Каллена еще 5000 долларов в уплату за слежку. Маккрори заявил, что в конце июня и в начале июля дал своему сыну Майку 9500 долларов, а 2900 долларов положил на свой счет в банке. "Меня так и подмывало взять эти 50000 долларов, бросить все и куда-нибудь скрыться", — признался Маккрори. Каллен перестал делать записи и слушал Маккрори с необычайным спокойствием. Когда тот сказал, что Дэвис "приказал" ему позвонить из Лас-Вегаса в Форт-Уэрт, Каллен даже хмыкнул.

Неожиданно Хейнс стал задавать вопросы, касавшиеся Присциллы.

Вопрос: Вы знали о том, что за несколько недель до вашего приезда в Лас-Вегас там побывала Присцилла?

Он не стал выяснять, с какой целью была совершена эта поездка, а только задал несколько вопросов, имеющих отношение непосредственно к Присцилле.

Вопрос: Вы говорили Каллену Дэвису, что Присцилла Дэвис собиралась нанять кого-то для пальбы в доме № 4200 на Мокингберд, с тем чтобы впоследствии свалить все на Каллена?

Ответ: Я ему уже столько всего наговорил, что и не упомнишь.

Вопрос: А какова была самая большая ложь, которую вы сказали Каллену Дэвису до августа 1978 года?

Ответ: Я сказал, что нашел профессиональных убийц из Канзас-Сити, которые помогут ему решить все его проблемы.

Вопрос: А какова была ваша вторая самая большая ложь?

Ответ: Я сказал ему, что изо всех сил стараюсь организовать для него убийства.

Вопрос: Вы говорили кому-нибудь, что Присцилла Дэвис пыталась нанять кого-то из другого города, чтобы убить Каллена Дэвиса?

Ответ: Нет, не говорил.

Вопрос: Вы говорили кому-нибудь, что Присцилла пыталась нанять кого-нибудь, похожего на г-на Дэвиса, для того чтобы тот пришел в особняк и устроил пальбу?

Ответ: Нет, я этого что-то не припомню.

Вопрос: Вы хотите сказать, что в жизни ничего подобного не говорили?

Ответ: Да, я действительно не помню, чтобы когда-нибудь говорил что-либо подобное. Через несколько минут Маккрори сказал Хейнсу: "Я не разговаривал с Присциллой Дэвис целый год. Я ее недолюбливаю".

Казалось, ответ этот сразил Хейнса на месте. "Как? Вы недолюбливаете Присциллу Дэвис?" — спросил он скептически.

Прежде чем Маккрори успел что-нибудь ответить, Мур прервал допрос и твердым голосом сказал: "Давайте не будем отвлекаться".

Хейнс задал затем несколько вопросов о встрече Маккрори с Пэтом Бэрлсоном 16 августа.

Вопрос: Вы ведь знали в то время, что Пэт Бэрлсон — друг Присциллы Ли Дэвис, не так ли?

Ответ: Да, знал.

Вопрос: Вы знали в то время, что между Пэтом Бэрлсоном и Присциллой Ли Дэвис существовали какие-то деловые отношения?

Ответ: Да, знал.

Затем Хейнс задал как-то длинный и весьма туманный вопрос. Маккрори перефразировал его и сказал: "Мне приходится вас все время поправлять, чтобы не искажать факты".

"Вам приходится все время поправлять меня, чтобы не искажать факты?" — переспросил Хейнс, не скрывая сарказма.

Мур вновь прервал допрос и сказал, обращаясь к Маккрори: "Если вы будете слишком натягивать узду, он будет кусаться".

В другой раз Маккрори обвинил Хейнса в том, что тот умышленно задает повторные и туманные вопросы, с тем чтобы запутать его, "как это уже бывало".

На этот раз Пит Мур не прибегал к председательскому молотку, но голос его был и без того достаточно суровым, когда он приказал Маккрори не говорить того, о чем его не спрашивают. "Сегодня утром я уже пять раз просил вас не делать этого, — сказал он гневным голосом. — Еще раз повторяю: не говорите того, о чем вас не спрашивают".

Судья чувствовал, что вот-вот взорвется. Защита, конечно, имела полное право подвергнуть главного свидетеля обвинения перекрестному допросу, но теперь стало ясно, что адвокаты Каллена ходят кругами. Они умышленно злоупотребляют этим своим правом. Мур вынес еще одно решение, которое существенно ограничивало свободу маневра Хейнса. Судья запретил защите задавать вопросы о процессе в Амарилло, а также о любых событиях, имевших место до 1976 года.

"Если не делать этого, — гневно ответил Хейнс, — то, может быть, вообще все прекратить?"

"Мы делать этого не будем", — твердо повторил судья.

Прежде чем закончить допрос Маккрори, Хейнс хотел задать ему еще серию косвенных вопросов. Речь шла об одном объявлении, которое было помещено 16 августа в газете "Стар телеграм" и в котором предлагалось продать пистолет. Маккрори сказал, что ничего об этом объявлении не знает. Хейнс спросил тогда, знает ли он номер телефона, указанный в объявлении. Маккрори ответил, что не знает. Позже один из адвокатов пояснил, что этот вопрос был задан для того, чтобы подготовить почву для дальнейших показаний. В объявлении был указан телефон одного из тренировочных залов школы каратэ, которой заведовал Пэт Бэрлсон. Хотя вряд ли кто-нибудь обратил на это внимание, но когда был назван номер телефона, Каллен Дэвис с любопытством взглянул на адвоката, а затем быстро записал что-то себе в блокнот.

Процесс продолжался уже три недели. Пит Мур предсказывал, что к этому времени он уже закончится, но из-за затянутого защитой перекрестного допроса не было пройдено и половины пути. Уже приближался День благодарения, то есть прошел почти год с момента оправдания Каллена Дэвиса в Амарилло. Следующим своим свидетелем обвинение собиралось вызвать тайного агента ФБР Джо Грея, который должен был опознать "окровавленную" майку судьи Эйдсона и, разумеется, воспользоваться возможностью еще раз прокрутить пленку. Мур совершенно справедливо предположил, что это будут долгие часы скучнейшего перекрестного допроса с выяснением множества сугубо специальных деталей, необходимых для определения точности произведенных записей. Принимая все это во внимание, судья Мур объявил перерыв на четыре дня по случаю праздников и отправил всех присяжных домой.

* * *

Обвинение обещало Муру закончить допрос всех своих свидетелей в течение недели после праздников и слово свое сдержало. Как и предполагал судья, перекрестный допрос тайного агента ФБР Грея, производившийся Хейнсом, был настолько нудным и скучным, что все это время зал был почти пуст, а несколько присяжных просто-напросто дремали. Тем не менее Хейнс задавал свидетелю все новые и новые вопросы технического порядка, пытаясь поставить под сомнение ого утверждение о том, что синхронизация записей была почти идеальной, и намекая при этом на возможность многочисленных искажений, пропусков слов и даже целых предложений. Грей, однако, настаивал на их правильности. Хейнсу все же удалось заставить того признать, что после встречи у кафе "Кокоуз" 20 августа Грей чуть ли не на пять минут выпустил Маккрори из виду, а этого было вполне достаточно, чтобы, скажем, заскочить в дом № 4200 на Мокингберд и взять там 25000 долларов. Подобные утверждения были рассчитаны на легковерных, и обвинение уже успело к этому привыкнуть. "Мне кажется, я явственно слышу крик отчаяния", — заметил в этой связи Джек Стрикленд.

Обвинение приготовило собственные сюрпризы. Следующими в качестве своих свидетелей оно вызвало двух несколько озадаченных и явно смущенных секретарш, работавших в главном управлении "Кендэвис индастриз". Бренда Эдкок, личный секретарь Каллена, буквально вся дрожала, когда отвечала на вопросы Джека Стрикленда о Дэвиде Маккрори и о толстом загадочном конверте, который она заперла по просьбе Дэвиса у него в сейфе. По ее словам, Маккрори впервые появился где-то в начале 1978 года. Она лично разговаривала с ним по телефону несколько раз. Однажды он назвал себя Фрэнком Джонсоном, но это было только раз. В начале августа, сказала свидетельница, Каллен передал ей белый конверт и попросил положить его в сейф. Шифр от сейфа был известен только ей и секретарю Кена Дэвиса Мэри Энн Картер. 19 августа, за день до ареста Каллена, Эдкок уехала отдыхать в Акапулько. Вернувшись через 10 дней на работу, конверта в сейфе она уже не нашла.

Когда начала давать показания Мэри Энн Картер, всем стало ясно, куда клонит Стрикленд: он хотел показать, что именно в этом загадочном конверте были те 25000 долларов.

По словам Мэри Картер, в воскресенье 20 августа примерно в 8 часов утра ее разбудил звонок Каллена Дэвиса. Он интересовался шифром сейфа. Она сказала, что шифр записан на листке, который лежит в ящике ее стола.

Вопрос: Дэвис говорил что-нибудь такое, из чего можно было бы заключить, что он находится у себя в кабинете?

Ответ: Нет.

Вопрос: Он не сказал: "Подождите минутку. Я сейчас попробую его отыскать"?

Ответ: Да, сказал.

Вопрос: Он вернулся к телефону и сказал, что нашел листок?

Ответ: Да.

Вопрос: Значит, в это время он должен был быть у себя в кабинете?

Ответ: Да.

Вопрос: Вы говорили ему еще что-нибудь?

Ответ: Я лишь сказала: если что-то будет нужно — пусть позвонит.

Вопрос: И он позвонил?

Ответ: Нет.

Кроме единственного раза, когда, как показала Бренда Эдкок, Маккрори назвался по телефону Фрэнком Джонсоном, больше он себя так не называл. Маккрори же заявил (а Фил Бэрлсон постарался сейчас об этом напомнить), что звонил Каллену Дэвису часто, называясь при этом Фрэнком Джонсоном. Отвечая на вопросы защиты, обе секретарши показали также, что, когда Маккрори не удавалось поговорить с Калленом по телефону, он очень "огорчался". Это опровергало утверждение Маккрори о том, будто в течение нескольких месяцев до ареста Каллена он легко и просто общался с ним по телефону. И все же показания обеих свидетельниц о пухлом конверте, несомненно, были не в пользу защиты. Покидая зал суда, Бренда Эдкок слабо улыбнулась и нерешительно помахала рукой своему боссу. Выражение лица Каллена было по-прежнему непроницаемым, но желваки его ходили так, словно он пережевывал жесткий кусок мяса.

Последними свидетелями обвинения были следователи прокуратуры, которые рассказали об аресте Каллена Дэвиса и о произведенном ими обыске "кадиллака".

Родни Хинсон, следователь прокуратуры округа Таррент, рассказал, что сразу же после ареста Дэвиса он произвел самый поверхностный обыск в его машине, проследил за тем, чтобы ее отвели в гараж полиции, подождал несколько часов, пока не был выписан ордер на обыск, а потом открыл и тщательно осмотрел багажник. Мур попросил присяжных временно покинуть зал суда, когда Хейнс заявил, что первый, даже поверхностный обыск в машине был незаконным, а это "ставит под сомнение" результаты последующего обыска. Адвокат попросил судью запретить Хинсону давать показания о том, что в "кадиллаке" Каллена был обнаружен "ругер" с глушителем. Мур, однако, отклонил его протест и разрешил Хинсону рассказать присяжным, что тот нашел в машине.

Другой следователь прокуратуры, Моррис Хауэт, детально рассказал суду о том, при каких обстоятельствах 20 августа, через несколько минут после встречи с Маккрори, Каллен был арестован. Сначала Каллен пытался было петлять, стараясь "замести следы" на тот случай, если за ним вдруг окажется "хвост". Но, как пояснил присяжным следователь, за передвижением сине-белого "кадиллака" было установлено наблюдение с борта самолета ФБР, откуда его маршрут передавался по радио агентам на земле. Полиция схватила Каллена в тот момент, когда он выходил из телефонной будки у закусочной "Кентукки фрайд чикен".

"В тот момент, когда мы подъехали к его машине, — сказал Хауэт, — Дэвис выходил из телефонной будки. Увидев нас, он закрыл лицо руками. Вот так. — И следователь, показывая, как тот сделал это, нагнул голову вниз и закрыл часть лица рукой. — Я громко сказал: "Каллен, вы арестованы! Руки на капот!"".

Вслед за этим обвинение представило свое последнее вещественное доказательство — 25000 долларов 100 долларовыми банкнотами — и вызвало своего послед него свидетеля. Им был техасский рейнджер Джон Хогг, который подтвердил показания других полицейских, заявивших, что перед встречей с Калленом Дэвисом сам Маккрори и его машина были тщательно обысканы. Хогг нанес тяжелый удар защите, утверждав шей, будто после этой встречи Маккрори выпал из поля зрения полиции на пять или более минут. Хогг, которые первым увидел конверт с 25000 долларов, сказал что догнал Маккрори уже "через две минуты" после того, как тот расстался с Калленом. Затем он стал описывать состояние, в котором находился Маккрори. При этом его доселе громыхавший голос затих, а на лице появилось выражение сострадания и сочувствия.

"Он явно был потрясен, — сказал Хогг. — По щекам у него текли слезы, а сам он походил на выжатый лимон".

Показания Хогга впервые представили Маккрори в несколько ином свете, поскольку до этого складывалось впечатление, будто тот был хладнокровным и расчетливым человеком. Вот почему слова рейнджера даже растрогали кое-кого из присяжных.

Ричард Хейнс понимал, что рискует, но все же набросился на рейнджера, как бульдог. Он метал громы и молнии, делал крайне саркастические замечания и даже разорвал в клочья письменный рапорт, составленный Хоггом сразу же после ареста Каллена. Не ожидавший такого натиска, рейнджер вынужден был признать, что в его рапорте действительно было много домыслов, ошибок и пропусков. Позже Толли Уилсон заметил, что, если бы ему не довелось присутствовать при этом лично, он никогда бы не поверил, что со свидетелем можно обходиться так грубо, особенно когда в этой роли выступает техасский рейнджер Хогг неоднократно извинялся за очевидную непоследовательность и неточность изложения, но Хейнс всяких раз обрывал его грубым окриком: "Извиняться не надо! Отвечайте на вопрос!".

Когда Хогг покинул место для дачи показаний, обвинение заявило, что на этом оно прекращает вызов своих свидетелей. В ходе перекрестного допроса Хейнс сделал все, что мог. Если не считать вопросов технического порядка, он ни разу даже не упомянул видео- и звукозаписи — самое весомое доказательство обвинения. Его жестокая расправа с Дженнингсом и Хоггом (первым и последним свидетелями обвинения) оставила у всех впечатление, будто полиция проделала свою работу небрежно, кое-как. Что же касается Маккрори, то Хейнс представил его как далеко не образцового гражданина. И все же когда наступила очередь защиты вызывать своих свидетелей, Хейнс понял, что ему придется туго: пленки были настолько серьезной уликой, что будущее Каллена представлялось весьма мрачным.

* * *

То, что первыми двумя свидетелями защиты, вызванными в суд, были Присцилла Дэвис и Пэт Бэрлсон, изумило многих, поскольку и Присцилла Дэвис, и Пэт Бэрлсон были настроены откровенно враждебно по отношению к Каллену Дэвису. Хейнс, конечно, предпочел бы подвергнуть обоих перекрестному допросу, но наученное горьким опытом процесса в Амарилло обвинение не собиралось вызывать Присциллу в качестве собственного свидетеля, а Пэт Бэрлсон, по мнению обвинения, имел лишь косвенное отношение к делу. Поэтому, считало оно, если Хейнс хочет допросить этих людей, пусть вызывает их сам. Хейнса, конечно, раздражала необходимость подчиниться процессуальным правилам, согласно которым он не мог опровергать показания собственных свидетелей. Но иного выхода у него не было: оба эти свидетеля нужны были ему, чтобы подвести базу под версию о наличии заговора. "Мы просто обязаны показать их присяжным", — пояснил Майк Гибсон.

Изложение позиции защиты Хейнс начал с того, что постарался подготовить присяжных к моменту, когда перед ними предстанет Присцилла Дэвис. Сначала он разъяснил им, что Маккрори вовсе не был другом Каллена Дэвиса — он был другом Присциллы, этой алчной интриганки, решившей не останавливаться ни перед чем, лишь бы завладеть состоянием Каллена. Незадолго до того, как, по словам Маккрори, тот получил от Каллена 25000 долларов, Присцилла где-то раздобыла большую сумму наличными. Даже тогда, когда агенты ФБР уже охотились за Калленом, Присцилла тайно встретилась с Маккрори, Пэтом Бэрлсоном и другими. Хейнс напомнил присяжным, что год тому назад Каллен Дэвис сообщил ФБР о том, что автор письма, занимавшийся вымогательством, поставил инициалы "Д. М.", что наводило на мысль, уж не Дэвид ли Маккрори послал его. "То, что нам иногда кажется, не всегда соответствует действительности", — сказал в заключение Хейнс.

После принятия присяги Присцилла начала давать показания. Она признала, что 18 августа (в тот день, когда Маккрори впервые встретился с Пэтом Бэрлсоном) побывала в школе каратэ, которой заведовал Бэрлсон. На следующее утро примерно в то же время, когда Маккрори первый раз встретился с агентами ФБР, она снова увиделась с Бэрлсоном у себя в особняке. В тот момент, когда в воскресенье утром арестовывали Каллена Дэвиса, Присцилла была с Бэрлсоном. Однако она отрицала, что знала о том, что все это время делал Маккрори, и подтвердила его заявление, что по меньшей мере в течение года они друг с другом не виделись. Она сказала, что все ее встречи с Пэтом Бэрлсоном были связаны с обеспечением ее охраны в период бракоразводного процесса. Присцилла и не собиралась отрицать, что в 1978 году действительно взяла в долг 47000 долларов. С Бэрлсоном она встретилась как раз потому, что находилась на грани разорения и была больше не в состоянии оплачивать услуги телохранителей.

"Это был единственный человек, — сказала Присцилла, — к которому я еще могла обратиться за помощью. Мне уже никто не одалживал денег. Развод оказался гораздо более затяжным, чем я предполагала. Но теперь процесс приближался к концу, и суд должен был состояться менее чем через две недели. Я хорошо понимала, что снова нанимать для своей охраны полицейских мне уже было не по средствам".

Хейнс хотел было задать Присцилле несколько вопросов, касавшихся ее взаимоотношений с Бэрлсоном чуть ли не 10-летней давности, но Мур остановил его. Тогда он попытался задать несколько вопросов в связи с бракоразводным процессом, но судья вновь прервал его. Присцилла призналась, что как-то в июле случайно увидела Маккрори в одном из ресторанов Форт-Уэрта, но решительно отказалась признать, что разговаривала с ним или вступала в какие-то иные контакты. Хейнс попытался заставить ее набросать схему расположения столиков в ресторане, но Мур снова остановил его. Защита запросила с телефонной станции сведения о всех телефонных переговорах Присциллы, Билла Дэвиса, Маккрори и некоторых других лиц, но когда Хейнс попытался заняться более подробным их анализом, Мур сказал, что сначала тому придется доказать, что все это относится к делу. Как и в случае с Маккрори, а позже и с Пэтом Бэрлсоном, Хейнс прикрепил к стене гигантские календари и заставил свидетельницу дать почасовой отчет о всех своих действиях, что привело лишь к тому, что один присяжный уснул и проспал всю эту скучнейшую часть допроса, а несколько других еле сдерживали зевоту. Если защита хотела доказать свою версию о заговоре, ей следовало делать это без помощи Присциллы. Хорошо это понимая, Хейнс вызвал в зал суда Дэвида Биньона и спросил у Присциллы, знает ли она его.

"Лично я с ним никогда не встречалась, — сказала Присцилла и улыбнулась. — Я лишь видела его по телевидению, в программе новостей". Присцилла намекала на пресс-конференцию, созванную Биньоном для опровержения заявлений, сделанных в его адрес Хейнсом.

Адвокат понимал, что маленькую победу он все же одержал (ранее Биньон признал, что побывал в особняке), но по одному выражению его лица, когда он проходил мимо свидетеля, уже было ясно, что победа эта весьма незначительна.

Во время перекрестного допроса обвинители воспользовались предоставившейся им возможностью прокружить пленки в пятнадцатый раз. Слушая, как двое Мужчин договаривались о ее убийстве, Присцилла вся дожала, а в глазах у нее стояли слезы.

Когда были прослушаны и просмотрены все пять пленок, Толли Уилсон спросил у Присциллы:

— Вы вступали в сговор с Пэтом Бэрлсоном с целы заставить вашего мужа сказать хоть что-нибудь и записанного на этой пленке?

— Нет, не вступала, — твердо ответила Присцилла.

— Вы вступали в сговор с Дэвидом Маккрори с целью заставить вашего мужа сказать хотя бы что-нибудь из того, что было записано на этой пленке

— Нет, не вступала, — повторила она.

Допрос Присциллы был закончен уже без присяжных. Мур сказал, что защита может внести в протокол свои возражения против его действий, но не разреши; задавать Присцилле вопросы о ее взаимоотношениях с У. Т. Рафнером и другими лицами. Стив Самнер продолжал утверждать, что защита может доказать, что между Бэрлсоном и Присциллой уже давно был роман и что Дэвид Маккрори был "связным" Присциллы по меньшей мере лет десять. Но возможности доказать это защита так и не получила: судья Мур этого не позволил. Самнер раскрыл журналистам еще один существенный момент версии защиты. Он сказал, что его коллеги собираются доказать, что Маккрори использовал свои собственные 25000 долларов для фабрикации дела против Каллена. На вопрос, означает ли это, что защита отказывается от своего первоначального утверждения, будто эти 25000 долларов Маккрори получил от Присциллы, Самнер ответил с улыбкой: "Следите за тем, что мы будем делать дальше".

Защита не надеялась добиться от своего следующего свидетеля Пэта Бэрлсона большего, чем она добилась от Присциллы, — и не ошиблась. С не свойственной ему неловкостью Ричард Хейнс вновь извлек свои гигантские календари и приступил к нуднейшему допросу свидетеля, заставляя его по часам рассказывать обо всем, что он делал до ареста Каллена. К величайшей досаде Хейнса, Пэт Бэрлсон оказался очень толковым и терпеливым свидетелем. Теперь уже Хейнс выглядел упрямым и неуверенным в своих действиях. Он сумел лишь продемонстрировать присяжным, что Бэрлсон не мог точно сказать, когда он встречался с Присциллой и Маккрори. В ходе слушаний об освобождении под залог он заявил, что встреча произошла в 10 часов утра. Теперь же он утверждал, что это было просто "утром". "Ну, — настаивал Хейнс, — когда же все-таки это произошло?" Бэрлсон посмотрел в сторону присяжных, вздохнул и сказал: "Думаю, где-то утром".

Хейнс также установил, что номер телефона, указанный в объявлении с предложением о продаже пистолета, помещенном в одном из августовских номеров газеты, действительно принадлежал одному из тренировочных залов школы Бэрлсона. Как утверждала защита, этот факт сыграет впоследствии важную роль, хотя в данный момент его значение оставалось загадкой.

Защита все время пыталась внушить мысль, что Присциллу, Бэрлсона и Маккрори связывала какая-то тайная и зловещая близость. Короткий перекрестный допрос Бэрлсона Джеком Стриклендом стал своеобразным противовесом длинному и нудному его допросу со стороны защиты. Бэрлсон рассказывал, что рано утром 16 августа Маккрори позвонил ему и сказал, что хочет встретиться. Когда Стрикленд спросил его о цели этой встречи, тот ответил: "Он сказал мне, что попал в большую беду, что компания, в которой он работает, принадлежит Каллену Дэвису и что все его беды связаны с ним. На это я ему сказал, что сыт уже всем по горло и слышать больше ничего об этом не желаю. Когда мы встретились, я стал ругать его за то, что он опять связался с этим Калленом Дэвисом".

Вопрос: А как реагировал на это Маккрори?

Ответ: Он весь как-то сник.

Вопрос: Почему?

Ответ: Он был до смерти напуган.

Вопрос: Что заставило вас прийти к такому заключению?

Ответ: Его бледность, да еще какая-то сыпь на руках.

К тому же он весь дрожал.

Слегка смягчив тон, Стрикленд стал расспрашивать Бэрлсона о его давнишней дружбе с Маккрори. В свое время Бэрлсон ходил в одну школу и дружил со старшим братом Маккрори, которого все звали "верзилой". После того как много лет назад тот погиб в автомобильной катастрофе, Бэрлсон стал относиться к Маккрори как к незадачливому младшему брату который вечно попадает в какие-то истории.

Вопрос: Вы много времени проводили вместе?

Ответ: Нет. Дэвида я знал значительно хуже, чем его старшего брата.

Вопрос: Верно ли, что Маккрори часто обращался к вам за советом?

Ответ: Постоянно.

Вопрос: Верно ли, что ваши взаимоотношения очень похожи на взаимоотношения между старшим и младшим братьями?

Ответ: Наши отношения носили довольно странный характер. Мне даже трудно дать им определение.

Вопрос: Когда Маккрори попросил вас встретиться с ним, вы не подумали: "Ну вот. Дэвид опять влип в какую-то историю"?

Ответ: Да, именно так я и подумал.

Вопрос: И вы попытались помочь ему выбраться из этой неприятной истории?

Ответ: Я попытался сделать то, что считал правильным.

Далее Бэрлсон рассказал суду, как он связался с Роном Дженнингсом, агентом ФБР, тренировавшимся в одном из залов его школы, и договорился, что тот встретится с Маккрори. На этом его причастность к делу и закончилась, сказал в заключение Бэрлсон.

Хейнс обещал представить серьезные доказательства наличия заговора против Каллена Дэвиса и 7 декабря предпринял первую попытку сдержать свое слово. Следующим в качестве свидетеля он вызвал Дэвида Биньона, загадочную личность, о которой он уже упоминал в ходе перекрестного допроса Рона Дженнингса. Хотя последний и отказался отвечать на вопросы, касавшиеся Биньона, было и так ясно, что тот был тайным осведомителем ФБР.

Биньон был мускулистым лысеющим человеком средних лет с несколько помятым лицом. Хотя он и занимался скупкой и продажей подержанных автомобилей, его легко можно было принять за наемного убийцу, о чем и заявила защита. Вопрос о том, удастся ли ей это доказать, стал предметом многочасовых дебатов без присяжных. Биньон признал, что работал платным осведомителем полиции и ФБР и что за ним утвердилась репутация человека, причастного к преступному миру. Осенью 1977 года, а затем зимой 1978 года Присцилла пыталась встретиться с Биньоном, но безуспешно. Когда она позвонила ему в третий раз, он решил зайти к ней в особняк. Биньон утверждал, что Присцилла, "возможно", хотела нанять его для убийства Каллена Дэвиса. Более того, в течение их 20-минутной встречи он сам попытался направить разговор в нужное русло. Из этого, однако, ничего не получилось. Один хьюстонский адвокат по имени Джуэл Леммон позже привел Биньона к Хейнсу. Биньон сам высказал предположение, что, если бы Присцилла не находилась тогда в таком "отключенном" состоянии из-за слишком большого количества принятых ею лекарств, она, как ему казалось, "сама подняла бы этот вопрос". Он также заявил адвокатам Каллена, что человек по имени Герреро сказал ему, что другой человек, по имени Родригес, утверждал, будто Присцилла предложила ему деньги за убийство Каллена. Судья Мур, конечно, не мог допустить, чтобы в его суде ссылались на такого рода информацию — даже не из вторых, а из третьих рук, — а обвинение в свою очередь заявило, что показания Биньона вообще не имеют отношения к делу. Биньон недвусмысленно заявил, что в разговоре с ним Присцилла не поднимала вопроса об убийстве Каллена Дэвиса или вообще о причинении ему какого-либо вреда. Более того, Биньон и Хейнсу сказал, что этого не было. Таким образом, получалось, что тот был вызван в суд в качестве свидетеля защиты лишь для того, чтобы опровергнуть показания Присциллы, утверждавшей, будто она с ним никогда не встречалась. Хейнс заявил, что дело вовсе не в этом. Защита хотела лишь "показать, что другой свидетель ошибся в одном конкретном вопросе". Мур предложил Биньону повторить свой рассказ о посещении особняка присяжным и попросил снова пригласить их в зал суда.

Допрос Биньона длился значительно меньше, чем Препирательства по поводу его допуска в качестве свидетеля. Хейнс решил использовать черную доску, чтобы присяжным было лучше видно, какие события происходили перед тем, как Биньон посетил Присциллу в особняке. Биньон, однако, вел себя невозмутимо даже тогда, когда Хейнс попытался заставить его рассказать кое-что об убийстве.

Вопрос: Говорила ли вам Присцилла Дэвис, что "он [Каллен] свое получит"?

Ответ: Нет.

Вопрос: А что именно она вам сказала?

Ответ: Я уже не помню. Что-то о религии. На религиозную тему.

Вопрос: Но она ведь пригласила вас к себе не потому, что вы священник, не так ли?

Ответ: Это верно.

Вопрос: И наверное, не для покупки подержанной автомашины?

Ответ: Нет.

Вопрос: Она вам говорила, что Каллен Дэвис будет убит?

Ответ: Нет. Я же вам уже это говорил.

Вопрос: Ну, а что же она тогда сказала?

Ответ: Она сказала, что бог все рассудит и что всем придется держать перед ним ответ.

Вопрос: Бог все рассудит?

Ответ: Мне кажется, мы по-разному понимаем смысл этой беседы.

Хейнс заставил Биньона признать, что, как тому показалось, во время их встречи Присцилла была в несколько "отключенном" состоянии из-за большой дозы принятых лекарств. Однако в ходе перекрестного допроса Толли Уилсон отыграл несколько очков, коснувшись этой темы более подробно. Биньон сказал, что ему показалось, будто Присцилла испытывает какую-то неловкость, замешательство и вообще находится в одурманенном состоянии "гроги". В течение всего разговора она оставалась в постели. Ему показалось, что ока вообще его не узнала и даже не могла припомнить, приглашала ли к себе. "Вам приходилось когда-нибудь говорить с человеком с еще не зажившей пулевой раной?" — спросил вдруг Толли, прежде чем защита успела заявить протест. Уилсон знал, что вторгается в запретную зону: упоминать об убийстве в особняке в присутствий присяжных запрещалось, но ему все же удалось вставить этот вопрос. Хейнс еще раз энергично запротестовал по поводу следующего вопроса обвинения, но Мур отклонил протест.

Вопрос: До этого суда вы когда-нибудь говорили г-ну Хейнсу, что Присцилла Ли Дэвис не обращалась к вам с просьбой подыскать ей такого человека, который мог бы убить ее мужа?

Ответ: Да, говорил.

Сам того не подозревая, Уилсон предоставил Хейнсу возможность начать допрос свидетеля уже в другой плоскости. Поскольку Биньону разрешили отвечать на вопросы, касающиеся части его показаний защите до этого суда, заявил Хейнс, то он не видит причины, по которой этот свидетель не может отвечать на вопросы, касающиеся всех его прежних показаний. Мур не разрешил Хейнсу задавать вопросы, касавшиеся человека по имени Герреро, но позволил продолжить эту тему вообще.

Вопрос: Вспомните, не подумали ли вы тогда, что она приглашает вас к себе потому, что вы пользуетесь репутацией человека, который может нанять кого-то для убийства?

Ответ: Я подумал, что это вполне возможно.

Вопрос: Что вы мне сказали по поводу ее… "отключенного" состояния… и по поводу того, что если бы не это ее состояние, то она непременно сама подняла бы этот вопрос?

Ответ: Я уже не помню, что вам говорил.

Хейнс также дал понять, что прокуратура округа Таррент заключила какую-то "сделку" с Биньоном, пообещав тому прекратить расследование по некоторым предъявленным ему обвинениям. Когда Биньон закончил дачу показаний, обе стороны заявили, что допрос был успешным. "Мне кажется, — сказал Джек Стрикленд, — Дэвид Биньон — отличный стрелок. Он пришел и одним выстрелом уложил защиту наповал".

Вскоре, однако, выяснилось, что этот вывод Стрикленда был несколько преждевременным. У защиты было припасено нечто из ряда вон выходящее. После вызова нескольких приходящих нянь, домработниц и секретарш из корпорации "Кендэвис индастриз", показания которых должны были опровергнуть заявление Маккрори, будто тот поддерживал постоянный контакт с Калленом Дэвисом, защита пригласила в качестве свидетельницы Дороти Нильд, секретаря по приему Посетителей одной из компаний, размещавшихся в том же здании, что и компания "Джет эйр". Она сказала, что в середине июля видела, как Маккрори, уезжая на обед, садился в "меркурий" или "линкольн" темно-вишневого цвета, где уже сидело трое пассажиров. Она узнала женщину с платиновыми волосами и в очках от солнца. Это была Присцилла Дэвис. Позже она узнала и водителя. Это был Пэт Бэрлсон. Третьего человека она не узнала, но видела, что это был мужчина, Известно было, что адвокат Присциллы Рон Олтман ездил на "линкольне" темно-вишневого цвета выпуска 77-го года.

Свидетеля, способного дать более сенсационные показания, чем Дороти Нильд, защита пока не имела. По правде говоря, когда адвокаты вызывали ее в Хьюстон, они даже не подозревали, что Дороти может дать столь неожиданные показания. Первоначально она была включена в список чуть ли не дюжины секретарш, чьи показания в совокупности должны были установить, что, хотя Маккрори и звонил Каллену Дэвису довольно часто, тот редко отвечал на эти звонки. Но получилось так, что всего за несколько дней до ее допроса она практически случайно рассказала Стиву Самнеру о том, что увидела в середине июля. "Мне показалось престо странным, что Маккрори, будучи служащим одной из компаний г-на Дэвиса и его другом, разъезжает на машине с г-жой Дэвис", — сказала секретарша. Она и думать не думала, что этот случай будет иметь столь большое значение. Это были самые важные показания, которыми пока располагала защита: первый раз свидетель защиты оспаривал показания Присциллы, Бэрлсона и Маккрори о том, что все вместе они никогда не встречались.

В ходе перекрестного допроса Толли Уилсону не удалось опровергнуть ее показания, а попытки дискредитировать ее при помощи целой серии утомительных и нудных вопросов о ее прошлом тоже не дали никаких результатов. Джек Стрикленд назвал ее показания "невероятными", а Толли Уилсон едва удержался от того, чтобы не назвать их лжесвидетельством. Если Нильд действительно видела то, о чем она здесь рассказала, спрашивали обвинители, почему же тогда она молчала все это время? А Уилсон заметил: "По ее утверждению, она подошла к окну и посмотрела, с кем уезжает Маккрори, лишь потому, что ей было любопытно. Возникает вопрос: как могла столь любопытная женщина хранить столь долго (целых пять месяцев) в тайне свой секрет?" Стрикленд же спросил: "Если они действительно готовили заговор против Дэвиса, почему бы тогда Маккрори не отойти на пару кварталов и не постараться, чтобы никто из сотрудников компании Дэвиса его не увидел?" Обвинение могло лишь надеяться, что присяжные будут задаваться теми же вопросами.

* * *

Какими бы неопровержимыми уликами ни располагало обвинение, у Ричарда Хейнса было одно бесспорное преимущество: он не обязан был доказывать невиновность своего клиента — ему было достаточно посеять семена "разумного сомнения" в его виновности. Поэтому в течение последующих двух недель он разбрасывал такие "семена" с рвением фермера-фанатика. Хейнс ускорил темп отчасти потому, что надеялся завершить всю работу к рождеству (а до него оставалось всего две недели), а отчасти потому, что быстрый темп сам по себе был его союзником, так как приводил к спешке и создавал путаницу. В течение ближайших двух недель ему предстояло допросить более дюжины свидетелей. Если он хорошо все организует, думал адвокат, то рождество Каллен будет встречать уже за семейным столом, а обвинители вынуждены будут отправиться обратно в Форт-Уэрт и снова зализывать свои раны.

Первой в суд была вызвана Мэри Рамсей, жена коммерческого директора "Мид-континент саплай компани", которая показала, что случайно встретилась с Присциллой в Лас-Вегасе 13 июня 1978 года. Присцилла же утверждала, что в Лас-Вегасе в том году не была. Мэри Рамсей, однако, настаивала, что прекрасно помнит, как в течение полуминуты разговаривала с Присциллой в казино отеля "Алладин". О чем они разговаривали, она не сказала. Во время перекрестного Допроса Стрикленд вынудил Мэри Рамсей признаться, что та иногда "плохо помнит даты". Когда же он спросил, почему та так долго молчала и ничего об этом не говорила судебным властям, свидетельница отвечала, что сделала бы это лишь в том случае, если бы к ней пришли с судебной повесткой, что было вполне понятно, учитывая безграничную преданность ее мужа Каллену Дэвису. Сами по себе показания Мэри Рамсей не имели какого-то особого значения, если не считать того, что они опровергали заявление Присциллы — 13 июня Маккрори в Лас-Вегасе не было. Стив Самнер, однако, напомнил репортерам, что "Лас-Вегас — идеальное место для того, чтобы припрятать там деньги. Кто-то мог их там оставить, а Маккрори мог потом взять". Слово "мог" в данном случае играло важную роль в обеспечении успеха защиты.

Дэвид Маккрори, например, вполне "мог" оказаться тем загадочным человеком, подписавшимся "Д. М." под письмом, полученным от анонимного вымогателя, которое было отправлено Каллену Дэвису через две недели после окончания процесса в Амарилло. Это полуграмотное, отпечатанное на машинке письмо, полученное Карин Мастер 7 декабря 1977 года, было теперь зачитано в суде:

"Я уже подрядился пришить тебя до рождества. Если ты этого не хочешь, собери десять тыщ по двадцатке и дай объявление в "Стар телеграм", чтобы Д. М. позвонил домой. Только без дураков. Никаких легавых. Тогда будешь жить и я скажу, кто меня нанял".

Тайные агенты ФБР Джеймс Акри и Бобби Оукли в течение двух с половиной месяцев пытались выяснить, кто отправил письмо, но так и не напали на след этого загадочного "Д. М.". Защита утверждала, что агенты ФБР проводили расследование спустя рукава и что они не имели права снимать специальное детекторное устройство, подключенное к телефону Карин Мастер, без ее или Каллена ведома. Карин Мастер высказала предположение, что письмо могло быть отправлено ее бывшим мужем. Защита также стала утверждать, что Каллен попросил агентов проверить Дэвида Маккрори, но Акри отрицал это. Кроме того, добавил агент, когда они проверили отпечатки пальцев, сохранившиеся на письме, оказалось, что Маккрори они не принадлежат. Что же касается утверждения, будто Каллен Дэвис заявил им, что подозревает Маккрори, то, по словам Акри, этого просто не было. После этого защита не стала продолжать допрос — по ее мнению, Акри свою миссию уже выполнил.

Затем с показаниями выступил самый странный свидетель — некий Лэрри Джин Лукас, неудачник без определенных занятий. Он просто шокировал и парализовал обвинение, сказав, что Дэвид Маккрори предложил ему 20000 долларов за убийство Каллена Дэвиса. По словам Лукаса, предложение было сделано в Форт-Уэрте в баре "Сильвания" клуба "Бильярде" как раз в тот отрезок времени, который был крайне важен для защиты, — в июне или июле 1978 года. Лукас — жалкий субъект с серым лицом и растрепанными соломенными волосами, в пестрой, не застегнутой гавайской рубахе, поверх которой был надет зеленый с отливом костюм, — рассказал, как в тот вечер Маккрори развлекался в баре "Сильвания" клуба "Бильярде". Он много болтал и разгуливал в шикарном костюме за 300 долларов и ботинках за 100 долларов. Лукас был в этом абсолютно уверен, так как однажды сам стащил несколько таких же костюмов из магазина.

По словам Лукаса, все происходило так.

Маккрори с видом франта вошел в бар "Сильвания" в своих шикарных обновках и похвастался, что недавно выиграл 5000 долларов. На это Лукас сказал, что очень рад за него, поскольку теперь Маккрори сможет одолжить ему десятку. Тот протянул ему бумажку и сказал: "Ты, я вижу, не прочь подзаработать. Выйдем поговорим". Лукас сказал, что, когда Маккрори предложил ему 10000 долларов за убийство Каллена Дэвиса, он был просто поражен. "Я сказал ему: "Да ты с ума сошел! У него ведь охрана лучше, чем у президента""" Тогда Маккрори удвоил сумму. На это я ему сказал: "Послушай, Дэвид, у тебя двадцатки-то никогда не водилось, не то что двадцати тысяч". А он и говорит: "Деньги при мне". Тогда я ответил: "Пусть они при тебе и остаются. Я к ним не притронусь". Затем, как вспоминал Лукас, Маккрори проводил его до автомобиля, в котором Лукаса дожидался его дружок Джо Эспиноза. И Лукас, и Эспиноза утверждали, что слышали, будто Маккрори сказал: "Мы все равно его достанем". Защита уже отправила Джо Эспинозе повестку в суд.

Показания Лукаса ошеломили обвинение. Еще до того, как тот покинул место для дачи свидетельских показаний, следователи прокуратуры в Форт-Уэрте стали опрашивать всякого рода темных личностей и наносить неожиданные визиты во всевозможные притоны. Обвинение было уверено, что Лукас лжет, но оно должно было доказать это. Бешеный темп, предложенный Хейнсом, мог привести к тому, что обвинению просто не хватило бы на все времени. В ту же ночь два следователя наведались к неофициальной жене Лукаса Мэри Уэйр, а также к Джо Эспинозе и нескольким другим завсегдатаям бара "Сильвания".

Показания Лукаса были странными сами по себе, но всех ожидали еще более странные вещи. На следующий день, как раз в то время, когда 17-летний сын Маккрори рассказывал, как положил в банк 9500 долларов, полученных от отца, в зал суда с чемоданом и полдюжиной пива ввалился У. Т. Рафнер. На сей раз, однако, в суде председательствовал Мур, и тому не удалось превратить допрос в балаган, но в пререкания он все же вступил, правда, в отсутствие присяжных. Все показания Рафнера свелись, в сущности, к ответам на несколько обычных вопросов, которые не продвинули дело вперед ни на йоту. По словам Боба Брауна (следующего свидетеля защиты), который работал в одной из компаний Каллена и был женат на бывшей супруге Рафнера, последний как-то позвонил им в июне или июле и сказал, что в ближайший уикенд в город прибывает человек, который убьет Каллена. Рафнер, однако, утверждал, что никому не звонил. Все его показания на этом и закончились.

Вслед за Рафнером показания стал давать и сам Браун. Он вспомнил о телефонном разговоре в конце июня или начале июля. Рафнер был очень краток, сказал Браун. Он лишь предупредил: "Должно случиться что-то очень важное". Эта фраза всем напомнила хорошо знакомые слова Санди Майерс, когда та, давая показания в Амарилло, заявила, будто Присцилла сказала ей, что "должно произойти нечто ужасное".

"Рафнер сказал, что в ближайший уикенд в город должен приехать человек, который займется мистером Дэвисом, — продолжал Браун, обращаясь к присяжным. — Еще он сказал, что все будет происходить долго, потому что они хотят посмотреть, как этот подонок будет мучиться". Далее Браун добавил, что тут же передал эту информацию Стиву Самнеру, который в то время руководил затянувшимся бракоразводным процессом Каллена.

В ходе перекрестного допроса Браун сказал, что сообщение Рафнера его "потрясло".

— Если все это вызвало у вас такую реакцию, то почему же вы сразу не сообщили об этом полиции? — спросил Стрикленд.

— По правде говоря, в то время я не подумал, что это так важно… Я это понял, лишь рассказав обо всем своей жене.

— Ах вот что?! — воскликнул Стрикленд, бросив многозначительный взгляд в сторону жюри. — Значит, в полицию вы позвонили только потом?

— Я вообще не звонил в полицию, — ответил Браун.

Чего же добивался всем этим Ричард Хейнс? Обвинению и многим присутствовавшим в зале было ясно, что адвокат, по-видимому, вызывает в качестве свидетелей всех, кому хоть что-то известно о деле Каллена Дэвиса. Казалось, что на Лукасе, Рафнере и Брауне адвокат иссякнет. Но не тут-то было! В длинный список лиц, которые, по его мнению, вступили в сговор, чтобы сфабриковать новое дело против Каллена Дэвиса, он включил теперь и прокуратуру округа Таррент. Чтобы доказать это, защита вызвала в суд трех заключенных, которые должны были показать, что окружная прокуратура предложила им заключить "сделку" добыть ложные показания о том, что Дэвис нанял их, убить чтобы Присциллу. Хейнс сказал, что показания этих свидетелей послужат подтверждением того, что прокуратура "в течение длительного времени предпринимала неустанные попытки доконать Каллена Дэвиса". Вся троица производит отталкивающее впечатление, но, сказал Хейнс, это лишь подчеркивает всю низость падения окружной прокуратуры (хотя кое-кто считал, что это лишь показывало всю отчаянность положения защиты).

Судья Мур заявил, что, прежде чем допускать заключенных к даче показаний, он хотел бы заслушать их в отсутствие присяжных. Первым стал давать показания Рэндалл Крейг, приговоренный к 10 годам тюремного заключения за ограбление. Он сказал, что 17 августа следователь окружной прокуратуры Дон Эванс спросил у него, пытался ли Каллен Дэвис нанять его для убийства. Крейг ответил отрицательно, и тогда следователь сказал: "Стыдно забывать, что Каллен просил тебя об этом. Ну хорошо. Я отправлю тебя обратно в тюрьму, а ты хорошенько там обо всем поразмысли на досуге". Крейг добавил: следователь обещал ему, что прокуратура прекратит возбужденное против него дело, если он придумает что-нибудь такое, что поможет прижать Каллена Дэвиса к ногтю. В ходе перекрестного допроса Крейг (которому было 20 с небольшим) признал, что уже был судим за ограбления в 1972, 1975 и 1978 годах, но что для этого была причина — он был наркоманом.

Затем с показаниями выступили Джон Флорио и его племянник Сальвадор. Эти двое прибыли прямо из камеры и рассказали еще одну удивительную историю о злоупотреблениях властью. Сальвадор Флорио не выходил из тюрьмы практически всю свою жизнь и в настоящее время в местной тюрьме округа Таррент отбывал 20-летний срок за ограбление при отягчающих вину обстоятельствах. Он заявил, что сотрудники окружной прокуратуры в мае зашли к нему в камеру. "Они сказали, что получили анонимное письмо, в котором говорилось, что нас с Джоном будто бы наняли для убийства Присциллы Дэвис. Услышав это, я рассмеялся и сказал, что знать не знаю никакого Каллена Дэвиса". Далее Сальвадор Флорио сказал, что эти люди предложили ему с Джоном какую-то сделку, детали которой они не уточнили, если те подтвердят, что Каллен пытался нанять их в качестве убийц. "Они хотели, чтобы мы сами придумали что-нибудь такое, что могло бы помочь состряпать дело против Дэвиса", — добавил Сальвадор Флорио. Его дядя Джон, отбывавший 60-летний срок за то же преступление и признавший, что ранее был судим за вооруженное ограбление, простое ограбление и незаконное приобретение наркотиков, подтвердил рассказ своего племянника.

Толли Уилсон, который удивительно спокойно для юриста реагировал на только что высказанное в его адрес обвинение в подстрекательстве к лжесвидетельству, сказал, что и дядя, и племянник "исказили" всю эту историю. Окружная прокуратура действительно получила анонимное письмо, сказал Толли Уилсон. Когда следователи приехали в тюрьму штата Техас в Хантсвилле, чтобы проверить полученную информацию, дядя и племянник заявили, что у них имеются пленка и фотографии, доказывающие, что Каллен однажды пытался нанять их в качестве убийц. "Я не верил им с самого начала, — продолжал следователь, — но нам все равно нужно было все это проверить". По рекомендации Флорио два следователя были командированы в Нью-Йорк, чтобы попытаться, если повезет, разыскать пленку и фотографии, но сделать это им так и не удалось. Что же касается самого письма, то "Джон Флорио в конце концов признался, что написал его сам".

К концу дня судья Мур вынес неожиданное решение. Он сказал, что как Крейг, так и оба Флорио могут дать показания в присутствии присяжных. "Ведь это версия защиты, — сказал он. — Если уж она решилась пуститься в плаванье вместе с ними, то мешать ей мы не будем". Адвокаты, однако, уже стали задумываться, стоит ли связываться с тремя уголовниками. Майк Гибсон признал, что защита хотела бы "еще раз изучить" их показания, а пока все трое должны возвратиться в тюрьму. Через несколько дней после того, как с показаниями выступило еще несколько свидетелей, защита все же вызвала Сальвадора Флорио. Но к тому времени она стала вести себя значительно более осмотрительно, поэтому показания Флорио, в сущности, не дали никаких результатов. И все же споры по поводу показаний трех заключенных возымели свое действие. Процесс, который по подсчетам Пита Мура должен был закончиться через три недели, все еще продолжался, и обе стороны начали проявлять признаки раздражительности. Очень скоро эта раздражительность переросла в откровенную враждебность.

Теперь уже все чаще высказывалось предположение, что Каллену Дэвису придется, видимо, самому выступить с показаниями. Это мнение получило еще более широкое распространение после того, как за 10 дней до рождества с показаниями выступила Карин Мастер. В Амарилло она снабдила своего возлюбленного алиби. На этот раз, однако, для его освобождения необходимо было что-нибудь более существенное. Достоверность пленок не подвергалась сомнению, и только один Каллен мог объяснить, что означал этот странный разговор об убийстве.

Защита продолжала утверждать, что, учитывая печальный опыт расследования, связанного с вымогательством, Каллен Дэвис больше не доверял ни ФБР, ни какому-либо иному правоприменительному органу. Поэтому он был склонен действовать по собственному усмотрению в тех случаях, когда, по его мнению, ему угрожали расправой или пытались сфабриковать против него дело. Карин поддержала этот довод. Она показала, что специальное устройство, подключенное к ее телефону, с тем чтобы быстро определить, откуда звонит загадочный "Д. М.", было снято без каких-либо разъяснений в то время, когда они с Калленом с 17 декабря по 2 января 1978 года катались на лыжах. 9 января, продолжала она, позвонил "Д. М.". Как только он повесил трубку, она поступила так, как ей сказали в свое время агенты ФБР. Однако, к ее величайшему удивлению и огорчению, служащий телефонной компании заявил, что узнать, откуда им звонили, уже не представляется возможным.

— А как вам объяснили то, что узнать откуда звонят, уже невозможно? — спросил Хейнс.

Срывающимся от волнения голосом Карин Мастер сказала, что служащий телефонной компании сообщил ей, что ФБР приказало снять следящее устройство. "Я просто не могу поверить, — ответила она ему на это, — что ФБР действительно приказало вам снять устройство. Ведь нам оно настоятельно рекомендовало не отключать его!" После этого, продолжала Карин, она позвонила агенту ФБР Джиму Акри и высказала крайнее недовольство тем, что Каллену Дэвису угрожают расправой, а ФБР не принимает никаких мер.

Обращаясь с улыбкой к жюри, Карин подтвердила также заявление защиты о том, что с января по июль Каллен категорически отказывался отвечать на неоднократные телефонные звонки Дэвида Маккрори. Затем она неожиданно сделала следующее сенсационное сообщение: 13 июля Маккрори позвонил ей домой и Каллен Дэвис согласился с ним переговорить. Карин объяснила причины, побудившей Каллена неожиданно передумать, но вспомнила, что вскоре после этого он отправился на встречу с Маккрори. Когда он вернулся домой, в руке у него был пакет с деньгами. На следующее утро Каллен отвез пакет к себе в контору.

Карин сказала кое-что еще. Например, она подтвердила тезис защиты о том, что после получения письма от анонимного вымогателя Каллен перестал доверять ФБР и предпринял собственные шаги для самозащиты, включая приобретение пуленепробиваемого жилета. Но не это было главным. Внимание всех привлек загадочный конверт с деньгами. Карин не могла прямо заявить, что, как ей сказал Каллен, конверт ему дал Маккрори, поскольку в таком случае это были бы показания с чужих слов. Но она подготовила хорошую почву для показаний самого Каллена.

Защита больше уже не говорила, что дело закончится еще до рождества. Джек Стрикленд в свою очередь считал, что с этого момента начнется новый раунд игры. Теперь он был уверен, что Каллен Дэвис выступит с показаниями лично. Вопрос состоял лишь в том, когда именно. "Я подумал было, что защита попытается доказать свою версию через Карин, — сказал Стрикленд. — Именно поэтому мы и старались не допустить, чтобы она давала показания со слов Каллена". К этому моменту защита уже заслушала более 40 свидетелей. Но все их показания свелись к серии выпадов и намеков, связать которые воедино мог только Каллен Дэвис.

Так, в отсутствие присяжных Карин показала, что в марте Каллен отказался подходить к телефону, когда узнал, что звонит Маккрори, сказав: "Я не желаю разговаривать с этим подонком". Однако присяжным об этом мог сказать лишь сам Каллен. Карин рассказала о том, что сама терпеть не могла Дэвида Маккрори, но не объяснила присяжным, что причиной тому был его отказ подписать аффидевит в Амарилло. По словам Карин, Маккрори сказал ей, что вынужден был лгать на суде в Амарилло, так как в противном случае прокуратура якобы грозила заявить о нем в Налоговое Управление.

В апреле по рекомендации Гарри Книффа, одного из его охранников, Каллен стал носить пуленепробиваемый жилет. Книфф сказал присяжным, что, согласно имевшимся у него сведениям, Каллену "грозила опасность", но Мур не разрешил ему рассказать подробно о его разговоре с Дэвисом.

Карин показала, что 23 мая Каллен сказал ей, что решил нанять Маккрори, но судья не разрешил ей объяснить, с какой целью.

По словам Карин, в июне Маккрори сказал ей: "У меня есть для тебя кое-какая информация. Думаю, ты должна об этом знать. Мне известно, что Присцилла Дэвис и Гэс Гаврел-старший наняли одного человека убить Каллена. Думаю, что вам с детьми следовало бы принять меры предосторожности". При этом она добавила, что Каллен "уже говорил ей что-то в этом роде".

В августе какой-то человек, назвавшийся агентом ФБР, позвонил Карин Мастер домой и попросил к телефону г-на Дэвиса. Защита утверждала, что этот человек был самозванцем. Он сообщил Каллену о заговоре против него и посоветовал ему всячески подыгрывать его участникам до тех пор, пока все они не будут раскрыты. Если Каллен в самом деле поверил в то, что ему звонил агент ФБР, то тогда можно было объяснить все то, что он наговорил Маккрори и что теперь фигурировало в магнитофонных записях. Но можно ли было предположить, что это Каллен пытался устроить ловушку Маккрори, а не наоборот? Разумеется, поверить этому было трудно, так же, впрочем, как и тому, что упоминавшиеся 25000 долларов в действительности принадлежали Маккрори и что Каллен хранил их у себя из простой любезности.

Хейнс не хотел, чтобы Каллен Дэвис выступал с показаниями лично. Он просто в нем не был уверен. Уж слишком тот был бесстрастен, расчетлив и высокомерен. Но Каллен был еще и гордецом, и именно эта-то гордыня и побудила его занять место для дачи свидетельских показаний. Никто не знает, о чем он думал все эти несколько дней перед рождеством. Но уж он-то наверняка знал, виновен он или нет.

* * *

Через два дня после рождества несколько растерянный Каллен Дэвис принял присягу и направился к месту для дачи показаний. Публика в основном уже знала, что он собирался сказать, потому что за три дня до этого, как раз в то самое время, когда все 12 присяжных, должно быть, потягивали эгног[23]Напиток из взбитых яиц с сахаром, ромом или вином. — Прим. перев.
 и болтали за праздничным столом со своими близкими и родственниками, кто-то из стана защитников намекнул обо всем газетчикам. Утечка информации широко обсуждалась по всему Техасу. Конечно, никто не мог поклясться, что кто-то из присяжных тоже слышал об этом, но такая возможность не исключалась.

Вся версия защиты о контрзаговоре строилась на следующем. Каллен должен был показать, что 10 августа ему позвонил какой-то человек, назвавшийся тайным агентом ФБР Джимом Акри. Он сказал, что Маккрори с компанией вступили в заговор, чтобы сфабриковать против него дело, и посоветовал ему "подыгрывать им". "Ему тогда казалось, — сказал представитель защиты в интервью корреспонденту агентства Ассошиэйтед Пресс, — что он ничем не рискует. Ведь за всем этим [за обсуждением вопроса об убийстве] наблюдал кто-то из ФБР, поэтому все было в порядке". Защита не собиралась доказывать, что по телефону действительно звонил агент ФБР Акри. Ей остаточно было лишь показать, что Каллен поверил тому, что звонил именно он. Все это напоминало классическое описание защиты, о котором любил рассказывать Ричард Хейнс: "Вы подаете на меня в суд, утверждая, что вас покусала моя собака. Я защищаюсь так: во-первых, в тот вечер моя собака была на привязи; во-вторых (если этого не было), моя собака не кусается; в-третьих, я не верю, что вас вообще кто-то покусал; в-четвертых, у меня нет никакой собаки". Кое-кто может поинтересоваться, почему Каллен не выступил со свидетельскими показаниями сразу, а ждал целых два месяца (он был 47-м свидетелем защиты). Объяснение, видимо, следует искать в притче Хейнса — возможно, это был его четвертый способ защиты.

Прежде чем Каллен приступил к даче показаний, судья предложил защите и обвинению избегать вопросов, хотя бы косвенно относящихся к процессу в Амарилло, что сильно раздосадовало Толли Уилсона. В своем безукоризненном бледно-голубом костюме Каллен был похож на манекен в витрине универсального магазина. Поначалу он несколько суетился и говорил сбивчиво, но по мере того, как Хейнс спокойным и ровным голосом направлял его рассказ в нужное русло, Каллен, казалось, обретал уверенность и непринужденность. В течение первых шести часов невероятно запутанного допроса Каллен говорил отточенными, четкими фразами, избегая лишних слов. Он с поразительной точностью помнил все даты и события. По словам Хейнса, впервые за все это время публика смогла получить представление о "математическом складе ума" его клиента. Тот рассказал, не вдаваясь в подробности, о своем бурном браке с Присциллой и о чисто случайном (дружбой это вряд ли можно было назвать) знакомстве с Дэвидом Маккрори. Каллен сказал, что после разрыва с Присциллой виделся с ним редко. О процессе в Амарилло говорить было нельзя, и Хейнс искусно перескочил сразу на события 16 января. В тот день, по словам Каллена, к нему в контору без всякого приглашения заявился Маккрори и напросился на встречу.

"Он сказал, что хочет быть моим другом и что ему нужна работа", — сказал Каллен, повернувшись к присяжным и изобразив на лице нечто похожее на улыбку. Затем, в течение последующих трех месяцев, Каллен отказывался отвечать на звонки Маккрори. Но даже несмотря на то, что Каллен сменил номер телефона, тот продолжал ему названивать. Наконец 1 мая Каллен согласился встретиться с Маккрори на автомобильной стоянке у кафе "Кокоуз". "Он сказал, что сидит без денег и без работы, — продолжал Каллен, — жена его — проститутка, а ему самому приходится заниматься сводничеством. Затем он расплакался и предложил мне свою помощь в деле о разводе, если я дам ему работу".

В июне Маккрори уже работал коммивояжером в компании "Джет эйр", получая оклад 20000 долларов в год. Он был принят на работу не потому, что хорошо знал свое дело, сказал Каллен, а потому, что якобы имел нужную информацию о Присцилле, о ее злоупотреблениях наркотиками и любовных связях. "В основном я исходил [при его найме] из того, что сумею быстрее довести до конца дело о разводе с помощью его информации, особенно когда речь пойдет о Присцилле".

— Присцилле и еще об одном человеке? — быстро поправил его Хейнс.

— Да.

Каллен вспомнил, что в июне встречался с Маккрори дважды. Оба раза Маккрори говорил, что жизни Каллена угрожает опасность. Он также сказал, что продолжает "видеться с Присциллой Дэвис". Маккрори утверждал, что у него есть информация, полученная от старых друзей, согласно которой "Присцилла собирается сделать что-то такое, что будет потом приписано мне". Во время одной из встреч Маккрори, по словам Каллена, показал ему пистолет с глушителем и предложил "подарить" ему такой же.

13 июля, продолжал Каллен, Маккрори дал ему 25000 долларов и попросил положить их к себе в сейф. Каллен отрицал утверждение Маккрори, будто он посылал того в Лас-Вегас для обмена 50000 долларов. Каллен сказал, что вообще не знал, что Маккрори был там, до тех пор, пока тот не дал ему 25000 долларов, которые, как он заявил, он там выиграл. После встречи 13 июля Каллен не виделся с Маккрори до 11 августа. 10 августа он имел "странный" телефонный разговор с человеком, назвавшимся агентом ФБР Джимом Акри.

"Тот сказал, что, по имевшимся у него сведениям, Маккрори замешан в заговоре с целью вымогательства. И добавил: "Нам кажется, что жертвой заговора являетесь вы. Мы хотим, чтобы вы ему подыграли. Только так нам удастся его поймать. Делайте все, что он вам будет советовать"". На следующий день позвонил Маккрори и попросил еще раз встретиться с ним у кафе "Кокоуз".

Затем Каллен сообщил еще об одной странной и неожиданной детали, которая станет играть ключевую Роль в его дальнейшем рассказе. На встречу с ним 11 августа Маккрори явился с портативным магнитофоном "Норелко". Четыре обвинителя слушали откровения Каллена, затаив дыхание. В зале воцарилась такая тишина, что и муха не могла пролететь незамеченной. Один присяжный, клевавший до этого носом, тут же встряхнулся и стал внимательно слушать. Каллен сообщил, что, как ему сказали, Присцилла наняла кого-то, чтобы "прикончить" его. Если бы ему удалось это доказать, продолжал он, это оказало бы ему неоценимую помощь во время бракоразводного процесса. Маккрори сказал, что наемные убийцы могут выступить с показаниями, но только в том случае, если будут уверены, что Каллен их не обманет. Пленка с записью разговора могла бы стать своего рода гарантией: если на ней будут записаны изобличающие Каллена высказывания, то эти люди смогут заставить его выполнить условия сделки. Именно поэтому Каллен и согласился сделать магнитозапись. К тому же он полагал, что тем самым поможет ФБР поймать Маккрори в ловушку.

"Я поступал так, — сказал Каллен, — как мне подсказал агент ФБР. Маккрори сам говорил большую часть времени о том, что я хочу убить Присциллу, судью Эйдсона и Беверли Басе, а я лишь поддакивал ему. При этом я уводил его от разговора о Присцилле. Я не говорил, сколько денег готов заплатить, поскольку это могло бы повредить мне".

После встречи 11 августа, продолжал Каллен, он набрал номер телефона, который ему дал агент Акри, и рассказал обо всем, что произошло. По словам Каллена, человек на другом конце провода, которого он принял за Акри, сказал ему: "Очень хорошо. Продолжайте игру. Мы скоро с вами свяжемся".

Примерно через неделю Маккрори позвонил снова и договорился об очередной встрече у кафе "Кокоуз". При этом Маккрори якобы заявил, что им нужно будет сделать еще одну запись, поскольку та, которую они сделали 11 августа, "оказалась неудачной". Каллен вновь согласился подыгрывать. Встреча состоялась 18 августа, то есть в тот день, когда агенты ФБР сделали свою первую запись при помощи магнитофона, прикрепленного к телу Маккрори. Они сидели в машине и разговаривали о различных планах убийства, сказал далее Дэвис, а Маккрори в это время держал в руках свой портативный магнитофон "Норелко". Говорили они примерно о том же, что и 11 августа, добавил он.

"Маккрори сказал, что, для того чтобы его люди мне поверили, я должен говорить больше. Он сказал, что, если спросит меня о сумме, я должен назвать 25000 или что-то в этом роде". Можно было предположить, что, прежде чем была сделана запись этого разговора, его участники должны были обменяться какими-то предварительными замечаниями, а может быть, и обсудить запись разговора 11 августа, чтобы выявить те места, где Каллен должен был подправить свои замечания. Если это действительно имело место, то весь предварительный разговор должен был быть записан на втором магнитофоне, спрятанном под сорочкой у Маккрори. Как это ни странно, обвинение почему-то так и не выяснило этот момент. Объяснение, возможно, и было, а возможно, и нет. Никто не объяснил, почему агенты ФБР не нашли магнитофон "Норелко", когда обыскивали Маккрори и его машину до и после его встречи с Калленом 18 августа.

История с этим загадочным магнитофоном была, однако, не единственным новым поворотом в деле о заговоре. Каллен рассказал еще об одном неожиданном моменте, который оказался самым важным из всех показаний, полученных защитой. Каллен заявил, что обещал Маккрори вернуть его 25000 долларов в любое время. Поэтому, когда 20 августа Маккрори позвонил ему по телефону в три часа ночи, Каллен сказал: "Вся информация у меня в конторе", подразумевая под словом "информация" те 25000 долларов. Через 6 часов после этого звонка Каллен вновь встретился с Маккрори у кафе "Кокоуз". И здесь Каллен сделал поразительное заявление: в то утро Маккрори показал ему не фотографию тела судьи Эйдсона, а пару мини-кассет, на которых был записан их предыдущий разговор. Затем Каллен сообщил еще кое-что интересное. Он сказал, что Маккрори расстегнул сорочку и показал на что-то у себя на груди.

"Он не сказал, что это, — продолжал Каллен, — но я и так понял. Было похоже, что это подслушивающее Устройство". Поэтому, сказал Каллен, ему пришлось продолжить игру и отвечать на вопросы Маккрори об Убийстве. В конце первого дня показаний Каллена Дэвиса Джек Стрикленд встал, недоуменно покачивая головой и всем своим видом показывая, что никак не может разобраться в этом странном нагромождении совершенно противоречивых заявлений. "Мой 8-летний мальчишка и тот придумывает более складные истории. Мне как-то трудно уследить даже за общей канвой его рассуждений. Все это пустые разговоры". Фил Бэрлсон настойчиво просил репортеров попытаться "понять, что хотел установить Каллен". Ну, и что же он хотел? "Он хотел выяснить, кто же совершил убийства в особняке", — ответил Фил Бэрлсон. Услышав об этом, Толли Уилсон сказал: "Это уже что-то новое. До этого Каллен и пальцем не пошевельнул, чтобы выяснить, кто убил Андрию. Да ему и не нужно было ничего делать — ведь он и так все знал".

Прежде чем передать своего клиента обвинению для перекрестного допроса, Хейнс попытался предупредить грозу, которая могла разразиться над головой Каллена, попросив вновь воспроизвести некоторые места из записанных на пленку бесед и предложив Каллену пояснить их. Этого момента ждали все. Когда же Каллен признал, что записи были сделаны точно, в зале не было человека, который слушал бы его с большим вниманием и облегчением, чем судья Пит Мур. С того момента, когда он разрешил присяжным следить за ходом бесед по напечатанному тексту, судья не переставал думать, не совершил ли он ошибку, которая может привести к пересмотру дела. Но теперь уже сам обвиняемый признал подлинность записей. Когда Каллен приступил к своим объяснениям, почти все присутствовавшие в зале, за исключением Стрикленда, стали делать записи. Стрикленд же откинулся на спинку стула и стал неотрывно наблюдать за Калленом.

Запись беседы 18 августа. Говорит Маккрори: "Человек, который должен убрать судью, уже здесь… Но он хочет 100000 долларов". Ответ Каллена: "Наглость какая".

Объяснение Каллена: "Я никогда не говорил Маккрори, что буду кому-то платить за что-то". Далее он пояснил, что фраза "наглость какая" относилась не к запрашиваемой сумме, а ко всему плану.

Запись беседы 18 августа. Говорит Маккрори: "Присцилла — совсем другое дело… Он говорит, что это легко сделать". Каллен отвечает: "Легко? Дудки! Около Присциллы всегда кто-нибудь торчит, а судья разгуливает один".

Объяснение Каллена: "Он то же самое пытался говорить о ней и во время нашей встречи 11 августа. Но я не хотел говорить о Присцилле, опасаясь, как бы он снова не обратил все это против меня".

Запись беседы 18 августа. Поговорив еще немного о "цене" за Присциллу, Каллен сказал Маккрори, что нужно "вернуться к первоначальному плану". Маккрори спрашивает к какому, и Каллен отвечает: "Надо разделаться с той. Ну, ты знаешь, с которой мы начали". Маккрори спрашивает: "А, Бев?", и Каллен отвечает: "Ну, да".

Объяснение Каллена: "Это было сказано в связи с тем, что встречи с ним не давали никаких результатов. Я хотел, чтобы он действовал, как мы договорились, он же стремился продолжить запись на пленку. У нас не было плана кого-то убивать. Первоначальный план предполагал лишь переманить людей Присциллы на мою сторону".

Запись беседы 18 августа. Говорит Маккрори: "А ты что, все еще хочешь прикончить всех троих сразу?" Каллен отвечает: "Делай как знаешь. Как будет удобно".

Объяснение Каллена: "Он сказал мне, что разговорами об убийстве мы убедим людей Присциллы в том, что я их не обману".

Запись беседы 18 августа. Говорит Каллен: "Надо прикончить судью, затем его жену — и концы в воду". Объяснение Каллена: "Я просто подыгрывал ему. Я делал, как мне казалось, то, что от меня хотело ФБР. Я просто поддакивал ему. В действительности же мы вовсе не собирались никого убивать. Я всего-навсего пытался переманить на свою сторону ее людей. Повторяю: я делал то, что, как мне казалось, от меня хотело ФБР".

Запись беседы 18 августа. Каллен говорит: "Я прикрыт всегда…"

Объяснение Каллена: "Меня все это очень беспокоило" так как уже из четырех источников я получил сведения о том, что моя жизнь в опасности. Я хотел оставаться под прикрытием". Затем он добавил, что обещал Маккрори заплатить 25000 долларов, если наемные убийцы Присциллы помогут ему. "Я был не прочь продолжить игру. Если бы она дала конкретные результаты, я бы заплатил".

Запись беседы 19 августа. Маккрори говорит Кал-лену по телефону: "Мой человек работает. Он уже на деле". Каллен отвечает: "Хорошо, это теперь самое главное".

Объяснение Каллена: "Мне совершенно непонятно, что он этим хотел сказать. Я знал: никто ни в кого не стрелял. К тому же я думал, что нас подслушивают".

Запись беседы 19 августа. Маккрори вновь звонит Каллену в три часа ночи и говорит, что его человек сделал свое дело и хочет уезжать. Каллен спрашивает: "А где доказательства?" Маккрори отвечает, что они у него, после чего Каллен говорит: "Вся информация у меня в конторе".

Объяснение Каллена. Под "информацией" он подразумевал 25000 долларов, которые хранил у себя по просьбе Маккрори. Каллен употребил это слово, поскольку в тот момент в комнате была Карин. Он сказал, что Маккрори просил его принести деньги, как только они ему понадобятся. "Я сам ему предложил звонить в любое время, но я не думал, что он позвонит в три часа ночи".

"Я знать не знал, что он имел в виду, когда говорил, что кто-то сделал свое дело. Мне и в голову не приходило, что кто-то мог кого-то убить. Я не знал, что он собирался делать дальше".

Запись беседы 20 августа. Через 6 часов после телефонного разговора Каллен прибывает на условленное место с деньгами. Однако перед тем, как встретиться с Маккрори на стоянке для автомашин у кафе "Кокоуз", Каллен останавливается у автофургона ФБР на другой стороне улицы и внимательно его осматривает. Первое, что он говорит, увидев Маккрори, — "Паранойя какая-то".

Объяснение Каллена. Сначала он подумал, что фургон принадлежит его собственным детективам. Однако затем ему в голову пришла другая мысль: "А может быть, это ФБР?" Как бы там ни было, оснований для отмены своей встречи с Маккрори он не видел.

Запись беседы 20 августа. Маккрори говорит Каллену, что "кое-что" для него привез, и протягивает Каллену фотографию тела "убитого" судьи и его удостоверение личности. Каллен спрашивает, что тот собирается со всем этим делать, и Маккрори отвечает: "Уничтожить". Каллен замечает на это: "Прекрасно. Рад слышать это".

Объяснение Каллена: "Он вытащил белый конверт, открыл его и показал лежавшие там две мини-кассеты. Я подумал, что это те кассеты, на которые мы пытались записать наш разговор в первый раз. Их-то я и имел в виду". Каллен сказал, что не видел ни фотографии тела Эйдсона, ни его удостоверения. Он, однако, не объяснил, почему был рад слышать, что Маккрори собирался уничтожить кассеты — ведь, по его же словам, предполагалось, что нанятые Присциллой убийцы сохранят их для себя.

Запись беседы 20 августа. Маккрори спрашивает Каллена, кто должен стать следующей жертвой, потому что его человек "собирается работать и сегодня ночью". Каллен отвечает: "Небольшая загвоздка. У меня нет сейчас всей суммы наличными".

Объяснение Каллена: "Я пытался как-то помешать ему. Ведь в любом случае я не мог раздобыть денег без ведома Присциллы, ее адвокатов и судьи. И потом, я вообще не знал, о какой сумме он говорил".

Запись беседы 20 августа. Маккрори говорит: "Судья Эйдсон мертв, как ты хотел". Каллен на это отвечает: "Хорошо".

Объяснение Каллена: "Я лишь поддерживал начатый им разговор. Я думал, что так нужно. У меня не было оснований желать судье Эйдсону смерти. Я не думал, что речь действительно шла о том, что кто-то мог бы кого-то убить".

Хейнс задавал вопросы уже 12 часов подряд, но Каллен, казалось, с безразличием относился ко всему происходящему. На его лице была заметна даже какая-то скука. Хейнс подошел теперь к главной проблеме — к телефонному звонку самозваного агента ФБР 10 августа.

Вопрос: Сколько раз вы разговаривали с агентом Джимом Акри лично?

Ответ: Один раз.

Вопрос: Сколько раз вы разговаривали с ним по телефону?

Ответ: Два-три раза.

Вопрос: Вы слышали, как агент Акри давал показания в этом зале. Вы можете подтвердить под присягой, что голос, который вы слышали по телефону 10 августа 1978 года, принадлежит ему?

Ответ: Я почти на 100 процентов уверен, что это были разные голоса.

Далее Каллен заявил о своей уверенности в том, что голос, услышанный им 10 августа, не принадлежал ни Биллу Дэвису, ни Дэвиду Маккрори, ни Пэту Бэрлсону. "В данный момент, — сказал он, — я понятия не имею, кто мне тогда звонил, представившись Акри". Но, добавил Каллен, здесь, в этом зале, он услышал кое-что еще, что может оказаться чрезвычайно важным. Он услышал номер телефона, который ему дал "Акри". Именно по этому номеру он звонил, чтобы информировать его о встречах с Маккрори 11 и 18 августа. И именно по нему он звонил, когда в то воскресное утро его окружила полиция.

Вопрос: Вы слышали этот номер телефона здесь, в ходе судебного разбирательства?

Ответ: Да.

Вопрос: Это произошло во время дачи показаний Пэтом Бэрлсоном?

Ответ: Да.

Номер телефона, который, как утверждал Каллен, он услышал здесь и запомнил и который должен был, на его взгляд, многое прояснить, был номером, указанным в газетном объявлении о продаже пистолета, а это, как выяснилось, был номер телефона одного из тренировочных залов школы каратэ Пэта Бэрлсона. Хотя школа была закрыта в конце июля или начале августа, Бэрлсон установил там специальное устройство, автоматически переключавшее поступавшие звонки на другой номер.

Во время перерыва Джек Стрикленд сказал, что признание Каллена его вовсе не удивило. "Они не раз уже называли этот номер в присутствии присяжных, поэтому вчера ночью мы даже побились об заклад, что он непременно окажется номером домашнего телефона Пэта Бэрлсона. Как видите, мы почти угадали". Теперь, когда Каллен заявил, что его надули, что несколько раз он разговаривал по телефону совсем не с агентом ФБР Акри, а с каким-то самозванцем, пытавшимся сфабриковать против него дело, напрашивался другой вопрос: если Каллен действительно не доверял ФБР (как это утверждали он сам и Карин Мастер), почему же тогда он с такой готовностью последовал совету самозваного Акри и стал подыгрывать в начавшейся игре и даже записывать на магнитофон изобличающие его заявления? Почему он молчал все два месяца, пока шел процесс, и лишь сейчас рассказал об этом поразительном факте? Когда в то воскресное утро его окружили полицейские, для него было бы вполне естественным тут же сказать что-нибудь вроде: "Подождите! Это же ошибка! Пусть кто-нибудь соединит меня с Акри. Он подтвердит, что это лишь ужасное недоразумение". Но он этого не сделал. Этих вопросов Ричард Хейнс своему клиенту не задал. Как это ни странно, не задало их и обвинение.

Хейнс закончил допрос свидетеля следующим вопросом: "Вы признаете себя виновным в том, что вступили в сговор с Чарльзом Дэвидом Маккрори… чтобы лишить жизни судью Джозефа Эйдсона?"

"Бог тому свидетель, — ответил Каллен, — конечно, нет".

Толли Уилсон мечтал не о рождественском ужине, а о "судном дне", когда ему наконец можно будет лично допросить Каллена Дэвиса. Произвести перекрестный допрос Каллена Дэвиса Толли было поручено еще в Амарилло, и тогда он много времени готовился к нему. Когда же этот важный для него момент в Амарилло так и не наступил, Толли воспринял это как тяжкий удар. Никто так, как он, не осознавал всей глубины виновности Каллена и всей праведности гнева обвинения, никто так хорошо не понимал чудовищной озлобленности этого человека и абсолютной необходимости положить конец этой истории раз и навсегда. Толли был обуреваем не просто чувствами — го было как наваждение. Поначалу он вел перекрестный допрос так, словно отел выявить главное противоречие в показаниях Каллена: было просто немыслимо, чтобы человек, который был настроен враждебно против ФБР и не доверял его агентам, позволил манипулировать собой, как дрессированным тюленем. Толли задавал Каллену вопросы о его работе и о тех чрезвычайно сложных и важных решениях, которые человеку его положения приходится принимать ежедневно.

Вопрос: Таким образом, принятие решений не является для вас чем-то новым?

Ответ: Совершенно верно.

Затем Толли стал спрашивать его о письме анонимного вымогателя, об угрозе взорвать одну из компаний Каллена в 1976 году и о предъявленных Биллом Дэвисом претензиях на сумму 100 миллионов долларов. Но потом вместо того, чтобы подойти к главному противоречию в показаниях обвиняемого, он внезапно изменил направление допроса. Обвинитель выразил сомнение в том, что Каллен будто бы сделал магнитофонные записи для того, чтобы убедить нанятых Присциллой убийц в необходимости перейти на его сторону.

Вопрос: Это Дэвид Маккрори подбросил вам идею поговорить об убийстве, чтобы доказать им, что вы действительно хотите, чтобы они работали на вас, а вы потом будете работать на них?

Ответ: Для них это было гарантией, что я их не обману.

Вопрос: Как же вы могли их обмануть, если им предстояло всего-навсего дать показания [на бракоразводном процессе]?

Ответ: Не знаю. Ведь это был не мой план.

Вопрос: Говорил ли вам Дэвид Маккрори, что это порядочные и уважаемые люди?

Ответ: Нет.

Вопрос: Говорил ли он вам, что эти люди вас не подведут?

Ответ: Я понял, что они могут перейти на сторону того, кто больше заплатит. Если они были готовы обмануть Присциллу, чтобы помочь мне, то с таким же успехом могли обмануть и меня и перейти на сторону Присциллы, если бы та пообещала им больше.

Вопрос: Вы что, действительно полагали, что они явятся в суд и скажут, что их наняли для убийства?

Ответ: Я не очень-то верил в успех всего предприятия. Вот почему я и не стал его оплачивать.

Вопрос: Однако вы настолько хорошо все обдумали, что выразили готовность записать свои высказывания на пленку… и тем самым вверили ей свою судьбу?

Ответ: Я думал, мне ничто не будет грозить, если сделка так и останется незавершенной или если я не соглашусь на убийство.

Вопрос: А вам не приходила в голову мысль, что они могут воспользоваться этими пленками, чтобы шантажировать вас потом всю жизнь?

Ответ: Приходила. Поэтому-то я и проявлял некоторую осторожность.

В течение последующих нескольких часов Толли прошелся по всем записям, фраза за фразой, останавливаясь лишь для того, чтобы отметить на доске самые важные из изобличающих Каллена заявлений.

"Человек здесь. Он готов убрать судью".

Вопрос: Разве вам было не ясно, что речь здесь шла об убийстве?

Ответ: Нет.

Вопрос: Вы не подумали тогда, что эта фраза может причинить вам вред?

Ответ: Нет, не подумал.

Эти два вопроса Толли задавал по каждому из более чем дюжины изобличающих Каллена заявлений, и всякий раз тот давал на них один и тот же отрицательный ответ. Нет, он не думал, что они действительно обсуждали план убийства. Нет, он не считал, что его заявления могут причинить ему вред, поскольку не собирался доводить сделку до конца. Каллен неожиданно сообщил, что в своих действиях руководствовался советами адвоката Гершела Пейна — его близкого друга и партнера. Еще в самом начале игры, сказал Каллен, он обсуждал все эти проблемы с Гершелом Пейном.

"Я рассказал Гершелу о том, что Дэвид хочет поговорить со мной об убийстве. Я спросил у него: "Могут ли за это меня с Дэвидом привлечь к ответственности?" Гершел ответил: "Если вы не намерены делать этого и если ваша сделка не будет доведена до конца, законы этого штата не будут нарушены. Ведь люди часто говорят о том, что кого-то готовы убить, хотя делать этого в действительности вовсе не собираются. Законом это не воспрещается". Адвокат, однако, предупредил его об осторожности, поскольку его могут потом шантажировать. Каллен добавил, что рассказал Пейну и о другом — о том, что Маккрори дал ему 25000 долларов, которые тот якобы выиграл, и о том, что Маккрори предложил ему в качестве подарка пистолет с глушителем. По словам Каллена, адвокат сказал ему, что он может иметь глушитель на законном основании, если только зарегистрирует его в Управлении по контролю над спиртными напитками, табачными изделиями и огнестрельным оружием. Насколько ему помнится, сказал Каллен, он также говорил Гершелу Пейну о нанятых Присциллой убийцах, а также еще минимум о двух угрозах расправиться с ним. Но, конечно, самым важным было то, что Каллен якобы сказал своему другу Гершелу о телефонном звонке тайного агента ФБР Джима Акри 10 августа. Каллен сказал Пейну, что Акри посоветовал ему подыгрывать Маккрори и что они с Маккрори записали на пленку изобличающие их разговоры. Он даже назвал Пейну "имена всех людей, о которых они говорили, когда записывали разговор на магнитофон… Присциллу, Беверли, Буббу, Гаврела-старшего и судью Эйдсона".

Это было неожиданное и ошеломляющее заявление. Толли Уилсон настолько растерялся, что спросил лишь, почему Дэвис обратился за советом к Гершелу Пейну, а не к его многочисленным адвокатам по уголовным делам, услугами которых он уже пользовался.

Присяжные хихикнули, когда Каллен, криво улыбнувшись, ответил: "Гершел не берет с меня за это денег".

В течение всего этого "испытания огнем" Каллен Дэвис вел себя как настоящий президент крупной корпорации: не терял самообладания, был спокоен, целеустремлен, краток и даже скромен. В своих показаниях он часто повторял, что сам ни разу не предложил и цента собственных денег для финансирования безумной затеи Маккрори. Он был готов заплатить только за результаты. Маккрори даже предложил собственные 25000 долларов в счет будущего "гонорара" на финансирование плана по переманиванию нанятых Присциллой убийц на сторону Каллена. Как и подобает в подобных случаях осторожному главе корпорации, прежде чем соглашаться подыгрывать этой затее, он обратился сначала за советом к адвокату Гершелу Пейну. Когда Толли Уилсон спросил у Каллена, пересчитал ли он те 25000 долларов, по всему было видно, что тому вопрос понравился. Да, ответил он, он пересчитал деньги один раз, когда Маккрори давал их ему, и еще раз, когда он их ему возвращал. Когда Толли спросил, удивило ли его то, что Маккрори не стал пересчитывать деньги 20 августа, Каллен сказал: "Нет. Это было уже его дело". Когда Дэвис говорил обвинителю, что на пленке был записан "всего лишь разговор" и что "законом это не возбраняется", в его голосе уже слышались нотки высокомерия.

Одной из причин такого высокомерия было то, что Каллен надеялся, что, как только присяжные будут отпущены на уикенд, его самого освободят под залог. Была пятница, 29 декабря. Формально судья Мур мог вынести решение об освобождении под залог лишь на следующий день, но накануне он уже предупредил представителей обеих сторон быть готовыми к слушанию этого вопроса в пятницу после обеда. В кармане Фила Бэрлсона уже лежал заверенный чек на огромную сумму. Из последних 28 месяцев Каллен Дэвис провел за решеткой целых 19, но Новый год он рассчитывал встретить на свободе. И вдруг, не вдаваясь ни в какие объяснения, защита взяла обратно свое ходатайство об освобождении обвиняемого под залог. Никто не мог сказать, почему она это сделала, но многие высказывали Предположение, что причиной тому стала какая-то Неожиданно возникшая процессуальная неувязка. Лишь месяц спустя Пит Мур объяснил настоящую Причину. Дело в том, что судья намекнул адвокатам Каллена, что не отпустит их подзащитного под залог. Руководствуясь чувством справедливости по отношению к обвиняемому, Мур не хотел ухудшать положение Защиты, поскольку в ходе открытого судебного разбирательства он должен был бы изложить причины, по вторым отказывает обвиняемому в праве на освобождение под залог. Ведь в таком случае кое-кто мог расценить его слова как свидетельство того, что он считает Дэвиса виновным. Защита могла, конечно, не обращать на это внимания и настаивать на рассмотрении своего ходатайства. Однако она сочла целесообразным снять ходатайство, опасаясь, что дело может приобрести нежелательную огласку на завершающей стадии.

Таким образом, единственным знаменательным событием, которое пришлось отметить Каллену Дэвису в канун Нового года, было завершение 588-го дня его пребывания в тюрьме с тех пор, как он впервые был арестован в августе 1976 года. Пока другие заключенные местной тюрьмы округа Харрис голосовали, какой футбольный матч смотреть по тюремному телевизору, в голове у Каллена Дэвиса стала обретать реальные очертания новая и, без всякого сомнения, внушающая страх перспектива. Когда несколько репортеров позвонили Гершелу Пейну в Форт-Уэрт и рассказали о последних показаниях Каллена, тот был крайне удивлен.

"Кое-что из всего этого действительно имело место, но многое — нет, — сказал Пейн. — У меня на руках повестка в суд, поэтому мне лучше пока воздержаться от дальнейших комментариев".

* * *

Когда на другой день после Нового года судебные заседания возобновились, защита вновь вызвала Каллена Дэвиса. За прошедший уикенд он "проанализировал" свои прежние показания и хотел теперь пояснить некоторые моменты. Никого не удивило, что пояснения касались двух основных эпизодов, связанных с его разговорами с Гершелом Пейном.

Каллен вспомнил теперь, что Карин Мастер была единственным человеком, которому он рассказал о телефонном звонке агента ФБР Акри 10 августа. Кроме того, он заявил, что семь дней тому назад ошибочно утверждал, будто рассказывал Гершелу Пейну об этом звонке, а также о том, что агент ФБР посоветовал ему подыгрывать Маккрори. Каллен также вспомнил, что не назвал Пейну имен лиц, об убийстве которых они говорили тогда с Маккрори, не упоминал он и о магнитофонных записях. "Насколько мне помнится, — сказал Каллен, — я ничего этого не говорил, а если и говорил, то совсем в другом смысле".

Предполагалось, что присяжные не могли знать, что Каллен изменил свои показания после того, как в газетах было напечатано опровержение Гершела Пейна. Выступление Каллена с новыми показаниями дало обвинению возможность задать ему вопрос: сообщал ли он о своей договоренности с Акри кому-нибудь еще, например полицейским? До сих пор обвинение воздерживалось от попыток выяснить, что именно Каллен мог или не мог сказать во время ареста: ведь в таком случае пришлось бы напомнить Дэвису о его правах, вытекающих из "правила Миранды"[24]В 1966 году Верховный суд США вынес решение по делу некоего Миранды, в соответствии с которым любой обвиняемый перед допроси в полиции должен быть предупрежден, что имеет право отказаться от дачи показаний, поскольку все, что он скажет, может быть использовано против него. — Прим. перев.
. Теперь Толли Уилсон поинтересовался, просил ли тот при аресте разрешения связаться с Акри. Каллен признался, что не просил. Но Толли не стал продолжать выяснение противоречий в его показаниях.

На следующий день защита вызвала в суд Гершела Пейна. Обе стороны уже знали, что именно тот собирается рассказывать. Хотя Пейн и успокоился после первого шока, ему все же пришлось достаточно долго промучиться в ожидании своего часа, поэтому на суде он выглядел несколько растерянным. После того как Каллен порвал с Роем Риммером, Пейн стал, пожалуй, его самым близким другом. Вот почему тот прекрасно понимал, что от его показаний будет во многом зависеть будущее столь ценного для него знакомства.

Пейн подтвердил, что Каллен действительно рассказывал ему о Дэвиде Маккрори, который говорил ему что-то о наемных убийцах и обещал подарить глушитель. Но, добавил Пейн, советы он давал не как "адвокат Каллена, а как его деловой партнер и личный Друг. "Я сказал ему, что, на мой взгляд, закон не запрещает иметь пистолет с глушителем, если соответствующее правительственное учреждение дало на то Разрешение и зарегистрировало это оружие. Я также сказал ему, что нет ничего преступного в разговорах об убийстве, если при этом он не собирается делать этого и если сделка не будет доведена до конца". Пейн подтвердил, что Каллен говорил ему о "большой сумме денег", которую Маккрори дал ему на хранение, но отрицал, что Каллен когда-либо называл при этом цифру 25000 долларов.

В ходе перекрестного допроса Джек Стрикленд попросил свидетеля рассказать о его четырех беседах с Калленом Дэвисом, в ходе которых тот упоминал либо имя Маккрори, либо глушитель. Все беседы, сказал Пейн, начинались с обсуждения состояния дел на урановых рудниках, в которые они вложили свой капитал, а затем "почти случайно" переходили к вопросам, которые в данный момент рассматриваются в суде. Впервые Каллен упомянул имя Дэвида Маккрори в январе или феврале. "Я ему тогда еще посоветовал держаться от Маккрори подальше, — сказал Пейн. — Но Каллен лишь усмехнулся и ответил: "Не волнуйся. Дэвиду я доверяться не буду"". В конце мая или начале июня Каллен сказал Пейну: "Послушай, Дэвид Маккрори снова говорил со мной. Он сказал, что, если я хочу, он может организовать для меня убийство. Ведь меня не могут арестовать или посадить в тюрьму за то, что я разговаривал об убийстве с Дэвидом, правда?"

Далее Пейн пояснил: "Я подумал, что Каллен Дэвис просто шутит. Да и сам он, по-видимому, не предполагал, что Маккрори говорит обо всем этом серьезно. У меня не возникло впечатления, будто Каллен намерен вступать с Дэвидом Маккрори в какую-то сделку. Скорее, это был случайный разговор. Если бы я подумал, что речь тогда шла о серьезном сговоре с целью лишить кого-то жизни, я непременно сообщил бы об этом окружному прокурору".

Как-то в июле, продолжал Пейн, Каллен стал снова интересоваться глушителем. Между ними состоялся примерно такой разговор:

Пейн: Почему ты об этом спрашиваешь?

Каллен: Не волнуйся, я тебе потом все расскажу.

Пейн: Надеюсь, ты хочешь приобрести его не для себя, потому что тебе-то как раз и нельзя иметь при себе пистолет, да еще с глушителем.

Каллен: Да ты не волнуйся, Гершел.

Пейн: Если тебя серьезно все это интересует, советую тебе переговорить с кем-нибудь, кто в этом больше разбирается.

Позже в том же месяце Каллен как-то сказал, что

Маккрори дал ему крупную сумму денег. "Я посоветовал ему вернуть деньги обратно, — продолжил

Пейн, — но в ответ Каллен сказал лишь что-то вроде

"Успокойся. С Дэвидом я как-нибудь справлюсь"".

Далее Пейн заявил, что Каллен Дэвис ни разу не говорил ему ни о магнитофонных пленках, ни о ФБР, ни об угрозах в его адрес, ни о вымогательстве, ни о пуленепробиваемом жилете, ни о планах убийства судьи Эйдсона. Он также сказал, что Каллен никогда не говорил ему о телефонном звонке 10 августа и не упоминал имени Джима Акри. "Имя Акри, — сказал он, — я впервые услышал лишь здесь, в суде". Свидетель также опроверг утверждения Каллена, будто тот звонил ему после записи разговора с Маккрори 11 августа.

Стрикленд спросил у свидетеля: "Вам не кажется, что все это было специально подстроено для того, чтобы вы обеспечили Каллену Дэвису алиби?"

Ответ: Я не думаю, чтобы Каллен Дэвис — человек, с которым я дружу вот уже десять или двенадцать лет, — что-то мне подстраивал.

Вопрос: А разве вы не говорили как-то, что не хотите стать шестнадцатой жертвой в его списке?

Хейнс тут же гневно заявил протест, и Стрикленд, посмотрев в сторону присяжных, перефразировал свой вопрос.

Вопрос: Вы не думаете, что ваш друг Томас Каллен Дэвис в состоянии подстроить вам что-то или как-то иначе воспользоваться вами, чтобы обеспечить себе прикрытие? Разве вам в течение последних пяти-Шести месяцев не приходила в голову мысль, что такое может случиться?

Ответ: Возможно, такая мысль и приходила мне в голову. Особенно после того, как я стал свидетелем Целого ряда следовавших друг за другом событий.

Вопрос: Вы не догадывались, почему именно вам, Неспециалисту по уголовным делам, задавались вопросы, касавшиеся вещей, связанных с нарушением Уголовного законодательства?

Ответ: Здесь следует учесть, что я, возможно, самый близкий друг Каллена. Если помнить об этом, то мой ответ на ваш вопрос будет утвердительным.

Вопрос: Не делая никаких выводов и не давая никакой оценки характера этих событий, вы все же сумели обнаружить определенную их последовательность, не так ли?

Ответ: Я думаю, что могу лишь рассказать об этих событиях — не более. Факты есть факты.

Стрикленд постепенно подходил к моменту, который, на его взгляд, был решающим. Он напомнил Пейну, что утром 21 августа тот имел свидание с Калленом в его камере. Можно было предположить, что Каллен не стал настаивать на разговоре с агентом ФБР Акри во время своего ареста или в ходе последовавшего затем допроса, так как не доверял задержавшим его властям. Но ведь Гершелу Пейну он доверял. Потому-то Стрикленд и спросил у свидетеля, упоминал ли Каллен утром в понедельник имя Акри и не говорил ли он своему другу чего-нибудь вроде: "Все это какое-то ужасное недоразумение… Ведь я действовал по указанию ФБР".

— Нет, — сказал Гершел Пейн. — Об этом мы не говорили.

Отправляясь в тот вечер на свидание с Калленом, Пейн дрожал от страха, поскольку не знал, как тог отнесется ко всему этому. Каллен, однако, сказал лишь: "Спасибо тебе. Огромное спасибо". По его мнению, Гершел Пейн здорово помог защите. Толли Уилсон, однако, был уверен, что Пейн помог обвинению.

Когда адвокаты Каллена неожиданно бросили все свои силы на раскрытие другого, второстепенного заговора, кое-кто решил, что это было актом отчаяния или по меньшей мере попыткой отвлечь внимание от показаний Пейна. Хейнс вновь обвинил Билла Дэвиса в том, что именно он финансировал заговор против Каллена, и заявил, что защита готова теперь доказать это. Оплата связанных с этой операцией расходов, заявил Хейнс, производилась тайно, чеками, выписанными на одну компанию, якобы находившуюся в городе Ларамай (штат Вайоминг). Деньги получала адвокатская контора в Денвере, в прошлом представлявшая интересы Билла Дэвиса. Затем они поступали к бывшему обвинителю Джо Шэннону, нанявшему бригаду следователей, которые, в частности, "тайно подслушивали телефонные разговоры" Каллена с его адвокатами, его адвокатов — со свидетелями и адвокатов — друг с другом. Хейнс сказал судье, что на автомашинах были тайно смонтированы специальные электронные устройства для слежки и что за всеми адвокатами и свидетелями защиты было установлено наблюдение по всему Хьюстону. Помещения, в которых жили и работали защитники, заявил Хейнс, тоже находились под наблюдением. И наконец, добавил адвокат, он может представить доказательства, подтверждающие, что Присцилла, Пэт Бэрлсон и Дэвид Маккрори имели прямое отношение к этому наблюдению.

Несмотря на то, что процесс и так уже затянулся, Пит Мур решил, что иного выбора у него нет, и разрешил Хейнсу вызвать большую группу новых свидетелей, хотя с показаниями перед присяжными из них выступило лишь несколько человек. В ходе допроса выяснилось, что заявление Хейнса имело один весьма существенный недостаток — что бы там ни замышляли осведомители и следователи Шэннона, к работе они приступили лишь после ареста Каллена 20 августа. Пит Мур был на пределе. К тому времени он уже выкуривал чуть ли не по две пачки сигарет ежедневно, и порой казалось, что дым валит у него прямо из ушей. Когда судья решился наконец на открытое столкновение со своим старым другом Ричардом Хейнсом, лицо его побагровело, а в голосе зазвучала сталь.

— Мне кажется, вы злоупотребляете всей системой правосудия, и мне это не нравится! — сказал он Хейнсу.

Хейнс надулся, как рыба-шар, и быстро парировал:

— Я хочу знать, кто платил этим людям, кому понадобилось следить за нами и почему!

— А кому это интересно?! — прорычал Мур, еле сдерживая ярость. — Мне, например, нет! Мы просто впустую тратим время! Я не понимаю, какое отношение имеет наблюдение, проводившееся в октябре, к событиям, имевшим место до 20 августа.

Хейнс, по-видимому, все понял. Через два дня защита вызвала своего последнего свидетеля. Им оказалась бывшая официантка из Лас-Вегаса, которая заявила, что в 1975 году Дэвид Маккрори долго расспрашивал ее о льготах, предоставляемых по "Федеральной программе защиты свидетеля" (с ней она была хорошо знакома). Защита, видимо, хотела показать, что Маккрори сам выдумал всю эту историю, чтобы стать федеральным свидетелем и получать все вытекающие отсюда льготы.

После пяти недель допроса своих свидетелей защита заявила, что на этом прекращает представление доказательств со своей стороны, после чего обвинение тут же вызвало новых свидетелей для опровержения показаний, данных свидетелями защиты. Тем самым оно стремилось восполнить ущерб, нанесенный обвинению защитой. Обе стороны заявили, что через неделю присяжные приступят к обсуждению окончательного приговора. Никто, однако, не знал, кто выиграл дело.

В понедельник 8 января по всем подсчетам наступала последняя неделя судебного разбирательства, однако даже беглого взгляда на заголовки газет было достаточно, чтобы понять, что до окончания процесса еще далеко. "Свидетель Дэвиса брошен в тюрьму за лжесвидетельство", — гласил один из заголовков. Этим свидетелем был Лэрри Джин Лукас, который не смог внести залог в сумме 100000 долларов и был упрятан в тюрьму округа Харрис после того, как против него было выдвинуто обвинение в лжесвидетельстве при отягчающих вину обстоятельствах. Большое жюри вынесло вердикт еще 20 декабря, но обвинение хотело держать его в секрете до окончания процесса. Однако получилось так, что два свидетеля обвинения, которые должны были выступить с опровержением показаний свидетелей защиты, отказались делать это до тех пор, пока Лукаса не упрячут в тюрьму. Когда по Хьюстону разнесся слух, что Лукаса посадили, Ричард Хейнс пришел в бешенство.

Одним из свидетелей большого жюри, помогшим упрятать Лукаса в тюрьму, был Джо Эспиноза, который по расчетам Хейнса должен был как раз подтвердить его показания. Другим свидетелем была Кимберли Вандайвер, невестка Мэри Уэйр, сожительницы Лукаса. Третьим свидетелем была сама Мэри Уэйр. Все трое заявили, что Лукас лгал, когда 11 декабря заявил в присутствии присяжных, что Дэвид Маккрори будто бы предложил ему 20000 долларов за убийство Каллена Дэвиса.

Ким Вандайвер представила суду письмо, написанное Лукасом своей "даме сердца" Мэри Уэйр. На нем стоял почтовый штемпель от 13 ноября, что означало, что письмо было отправлено меньше чем за месяц до того, как Лукас дал показания в суде. Содержание письма было весьма красноречивым. В нем, в частности, говорилось:

"Привет, крошка!

Позвони Биллу Моррису. Он занимается залогами… Скажи ему, что ты моя жена. Скажи, что со мной встретился Дэвид Маккрори и попросил убрать Каллена Дэвиса. Скажи ему, что я знаю Дэвида 14 лет. Могу доказать, что он действительно говорил со мной. Скажи ему также, что мне нужно много денег, чтобы умотать отсюда. ФБР поднимет такой хай, что мне нельзя будет здесь оставаться. Если он скажет, что моя информация может пригодиться, свяжись со мной… Сделай это, потому что здесь можно сорвать большой куш.

Целую, Джин.

P.S. Сделай все, что я прошу, хочется тебе или нет".

Лэрри Джин Лукас был довольно частым гостем в тюрьме, однако, судя по тому, с каким негодованием и рвением Хейнс бросился его защищать, можно было подумать, что тот чуть ли не невинная жертва инквизиции. Хейнс заявил, что обвинение нарочно предало Гласности факт ареста Лукаса для того, чтобы настроить Присяжных против обвиняемого, и потребовал, чтобы Пит Мур объявил о нарушении судебной процедуры, ведущей к роспуску суда присяжных. Тот отказался сделать это. Тогда Хейнс потребовал, чтобы судья опросил каждого присяжного в отдельности и выяснил, знают ли они об этом, после чего все присяжные должны быть изолированы до самого конца процесса. Мур снова отказал ему, хотя и рекомендовал присяжным не обращать внимания на любую информацию, которую они могут прочитать или услышать о том или ином свидетеле. Но Хейнс продолжал упорствовать. Он заявил, что рассматривает все это как личное оскорбление, и потребовал, чтобы суд расследовал, каким образом произошла утечка информации.

Мур снова отказался удовлетворить его требование, хотя и разрешил допросить Толли Уилсона под присягой.

Хейнс спросил у главного обвинителя, каким образом факт ареста Лукаса просочился в прессу, на что Уилсон ответил: "Первый позвонивший мне репортер сказал, что узнал об этом из анонимного источника".

— Все тот же старый анонимный источник, да? — заметил Хейнс злобным, саркастическим тоном.

— Уверен, что вам-то он хорошо известен, — парировал Уилсон.

— Не хотите ли вы этим сказать, что тем анонимным лицом был я?

— Этого я сказать не хочу, — ответил Уилсон. — Но мне кажется, вы способны все это подстроить.

— Вы хотите сказать, что все это подстроил я? — спросил Хейнс, не веря своим ушам.

— Да, сэр!

— Вы что, недавно чем-то переболели? — спросил Хейнс, готовый вот-вот взорваться.

— Вы, господин Хейнс, видимо, совсем лишились рассудка, — парировал Толли дрожавшим от негодования голосом.

— Это самая большая глупость, которую мне приходилось когда-либо слышать, — ответил Хейнс.

— Ну, довольно! Давайте продолжим, — сказал Мур, имея в виду судебное разбирательство, а не перебранку. Но Хейнс никак не мог успокоиться. Теперь он потребовал у Мура сведений о том, когда именно (21 или 22 декабря) судья впервые услышал о решении большого жюри в отношении Лукаса. Он потребовал также занести в протокол, что защите никто ничего не оказал ни об этом решении, ни об аресте Лукаса.

Атмосфера вновь накалилась, когда Толли Уилсон приступил к допросу Мэри Уэйр. Эта высокая, измотанная жизнью женщина лет сорока рассказала присяжным, что после того, как в конце 60-х годов умер ее муж, она жила с Лукасом. Вскоре после ареста Кал лена Дэвиса, сказала она, Лукас стал обдумывать своп план. "Он сказал, что знает Маккрори и что если то смог вступить в такую выгодную сделку, то почему бы и ему [Лукасу] не попробовать сделать то же самое и не помочь Каллену Дэвису. Он сказал, что Маккрори предложил ему деньги за убийство Дэвиса и что разговор этот состоялся в конце декабря или начале января". За день до того, как Лукас выступил в качестве свидетеля на суде в Хьюстоне, продолжала Уэйр., он пришел к ней вечером домой вместе с Джо Эспинозой. "Джин хотел, чтобы я отправилась в Хьюстон вместе с ним и подтвердила его показания, сказав, что была с ним, когда он разговаривал с Маккрори. Он решил, что мне поверят скорее, чем Джо". На следующий день вечером Лукас позвонил ей: из Хьюстона и сказал, что перенес время своего разговора с Маккрори с зимы на лето. Вот тогда-то, сказала Мэри. Уэйр, она и обратилась в прокуратуру округа Таррент. В тот же вечер к ней пришли оттуда и она отдала письмо Лукаса.

Хейнс начал перекрестный допрос свидетельницы с того, что установил, что Мэри Уэйр была проституткой и, по всей вероятности, солгала о том, что состояла в браке с Лэрри Джином Лукасом, чтобы получать пособие. Мэри Уэйр признала, что в прошлом действительно занималась проституцией, но твердо стояла на том, что Лукас под присягой давал ложные показания.

Вопрос: Утверждаете ли вы в присутствии присяжных, что Лэрри Джин Лукас действительно сказал вам, что вообще не встречался с Дэвидом Маккрори?

Ответ: Да, утверждаю.

Вопрос: Утверждаете ли вы в присутствии присяжных, что он действительно сказал вам, что собирается все это сочинить, а затем выступить в качестве свидетеля?

Ответ: Да, утверждаю.

Почему же тогда она сразу не пошла в полицию, спросил Хейнс. Уэйр ответила, что думала, что никто к словам Лукаса серьезно не отнесется. Ну хорошо. А почему тогда она не вызвала полицию, когда Лукас наставил на нее пистолет? На это Уэйр ответила, что, по правде говоря, была не в ладах с полицией. И все же она хотела, спросил Хейнс, чтобы присяжные поверили, что она сама позвонила в окружную прокуратуру и добровольно отдала письмо Лукаса?

Хейнс продолжал истязать свидетельницу, но во всем этом чувствовалось какое-то отчаяние. Кое-кто подумывал, а не тянет ли он время умышленно. "К этой тактике прибегают уже давно, когда хотят, чтобы присяжные так и не пришли к согласию", — сказал Толли Уилсон. Пит Мур готов был с ним согласиться. Он уже не раз видел Хейнса в работе, "но тогда тот еще не допрашивал свидетелей своим нынешним методом, когда им подолгу задаются одни и те же вопросы, только в разной формулировке". Видно было, что Мур восхищается Хейнсом как адвокатом и что, когда вес это закончится, они, по-видимому, останутся приятелями. Но одно все же было потеряно навсегда — уважение. Разумеется, любой адвокат должен сражаться за своего клиента, но у Мура появилось теперь неприятное ощущение, что на сей раз Хейнс сражается лишь за свое собственное реноме.

Прежде чем завершить допрос своих свидетелей, обвинение хотело заслушать еще нескольких человек. Одним из них был агент ФБР Джим Акри. Он отрицал, что разговаривал с Калленом Дэвисом в августе, но сказал, что за восемь месяцев до этого действительно давал ему номер своего телефона. Фактически он дал ему не один, а четыре номера, объяснив при этом, что тот не должен встречаться ни с одним вымогателем до тех пор, пока заранее не поставит об этом в известность Акри, а тот организует соответствующее наблюдение.

К середине недели, когда обвинение наконец заявило, что на этом прекращает допрос своих свидетелей, в зале суда воцарилась напряженная обстановка.

Все теперь было позади, и предстояло лишь выслушать заключительные речи сторон, после чего присяжные должны были приступить к обсуждению вердикта. И обвинение, и защита утверждали, что они удовлетворены результатами судебного разбирательства. В течение 11 недель присяжные заслушали более 100 свидетелей, но все сводилось, в сущности, к выяснению вопроса: ито из двоих лжет — Каллен или Маккрори — и кому они поверят? Если бы защите нужно было доказать собственную версию о существовании заговора, процесс завершился бы уже несколько недель назад. Из более чем 60 свидетелей, вызванных защитой, лишь некоторые производили впечатление заслуживающих доверия. Одному из свидетелей было предъявлено обвинение в лжесвидетельстве, другой едва избежал той же участи, а еще человек пять вынуждены были нанять адвокатов для собственной защиты. Один юрист из Хьюстона сравнил тактику защиты с жонглированием ручными гранатами. Обвинение допустило много ошибок, но в конце концов оно всегда могло обратиться к видео- и звукозаписям и спросить: "Кого вы здесь слышите: человека, который "подыгрывает", или миллионера, договаривающегося об убийстве?" И все же, как заметил Майк Гибсон, защите достаточно было "убедить лишь одного присяжного". Кто-то спросил у Пита Мура, что тот будет делать, если присяжные так и не смогут прийти к согласию. Судья ответил, что скорее всего перережет себе вены. Когда наступило время для заключительных речей сторон, в зале собрались все участники этого драматического спектакля. Толли Уилсон, обвинитель, подключенный к этому делу прокуратурой округа Харрис, получил слово первым. Он вызвал у присяжных несколько усмешек тем, что стал изображать Каллена Дэвиса, пытаясь как можно нагляднее показать, насколько абсурдными были все его утверждения. "Согласно разыгранному Калленом Дэвисом сценарию, — сказал он, обращаясь к присяжным, — Дэвид Маккрори был настолько беден, что не мог даже купить себе билет в Лас-Вегас. И тем не менее вас хотят убедить в том, что он вернулся из Лас-Вегаса и отдал все выигранные там 25000 долларов Каллену Дэвису на хранение". Анализируя вслух показания свидетелей, Толли Уилсон отошел от скамьи для присяжных и подошел поближе к тому месту, где неподвижно, с каменным лицом сидел Каллен Дэвис. Когда обвинитель подошел к показаниям, касавшимся загадочного магнитофона "Норелко", который, по словам Каллена, был у Маккрори во время их встречи 18 августа, он спросил, посмотрев сначала на Дэвиса, а затем на присяжных: "А куда девался этот магнитофон? Его не было ни у самого Маккрори, ни в его машине, когда агенты ФБР обыскивали его перед встречей. Его не было там и после встречи. Откуда он взялся? Куда он пропал?" Обвинитель щелкнул пальцами перед носом у Каллена Дэвиса. "Оп-ля — магнитофон есть!" Он щелкнул еще раз: "Оп-ля — его больше нет! Чудеса, да и только!" А что же приключилось с мини-кассетами, которые, по словам Дэвиса, Маккрори показывал ему 20 августа? Исчезли, как и магнитофон! Уилсон напомнил присяжным, что Каллен утверждал, будто делал магнитофонные записи для того, чтобы доказать на бракоразводном процессе, что Присцилла транжирит получаемые от него деньги на наемных убийц. Вместе с тем Каллен признал, что был вынужден попытаться переманить их на свою сторону, пообещав заплатить больше. Затем, передразнивая Каллена, обвинитель сказал: "Судья с ума сойдет, если я скажу, что собираюсь убить Присциллу. Но этого не будет, если я скажу, что хочу убить его самого!" Перегнувшись через стол так, что его лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от лица Каллена, Уилсон вдруг рявкнул: "Судья Эйдсон мертв, как ты хотел!", а затем, отойдя от стола, сказал: "Хорошо!" Наконец обвинитель подошел к месту для дачи показаний и стал играть роль свидетеля. "Послушайте, судья, — сказал он. — Я один из наемных убийц Присциллы. Я зарабатываю себе на хлеб тем, что убиваю людей. Но сейчас я хотел бы рассказать вам не об этом. Я хотел бы рассказать, как Присцилла тратит деньги".

В течение четырех часов, отведенных им на заключительные речи, три защитника пытались доказать, что заслушанные судом показания недостаточны для признания Дэвиса виновным по двум предъявленным ему обвинениям: в подстрекательстве к убийству и в участии в преступном сговоре с целью совершения убийства. Оба обвинения влекли за собой суровое наказание, вплоть до пожизненного тюремного заключения. Присяжным предстояло либо оправдать обвиняемого, либо выбрать одно из двух обвинений.

"Единственное, чем располагает обвинение, — напомнил присяжным Майк Гибсон, — это пленки. Но поскольку имеются два объяснения происхождения этих пленок — одно достоверное, а другое — то, которое дал Маккрори, — недостоверное, улик для признания Каллена Дэвиса виновным недостаточно".

Фил Бэрлсон предложил присяжным посмотреть на все это под другим углом зрения. Представьте себе, сказал он, что роли поменялись и что главным свидетелем выступает Каллен, а обвиняемым — Маккрори. "Давайте представим себе, что по телефону действительно звонил Джим Акри, что мы находимся сейчас в окружном суде и рассматриваем дело "Соединенные Штаты против Чарльза Дэвида Маккрори", а свидетелем, вызванным подтвердить достоверность пленок, является Томас Каллен Дэвис. Если бы в этом случае он дал те же показания, а Маккрори занял место для дачи свидетельских показаний и повторил то, что он уже здесь сказал, уверяю вас, окружной прокурор утверждал бы, что Томас Каллен Дэвис говорит правду. Отсюда, из зала суда, изолированного от окружающего мира, очень трудно понять, почему человек может поступить так, как поступил Каллен Дэвис. И все же даже отсюда можно понять человека, который, услышав по телефону голос официального лица, обратившегося к нему с просьбой о содействии, соглашается на это, не спрашивая у него удостоверение сотрудника министерства юстиции США".

Все слушавшие заключительное слово Ричарда Хейнса единодушно признали его "замечательным". Самым замечательным, однако, было то, что не нашлось и двух людей, которые были бы согласны с тем, что от него услышали. Создавалось впечатление, будто Хейнс говорил одновременно на двух чем-то похожих и в то же время совершенно различных языках. Несмотря на то что у адвоката была простуда, переходившая теперь в грипп, он говорил в течение двух часов, то потрясая зал своим гневным голосом, то переходя на еле слышный шепот, полный сострадания. Порой у него на глазах даже появлялись слезы. Главной мишенью его нападок были Маккрори и Присцилла. "Маккрори, этот пройдоха… этот человек, имевший нужные Каллену сведения… этот человек, записавший в анкете при поступлении на службу в компанию "Джет эйр": "продаю все"… этот человек, продавший сначала Присциллу, потом Каллена, а затем и ФБР, пытается теперь торговать и волей присяжных". Несколько раз Хейнс говорил о последовательности событий. Все началось с требования Присциллы уплатить ей при разводе 20 миллионов долларов (впоследствии это получило название "ставка Присциллы"); затем было получено письмо анонимного вымогателя; потом последовал неприятный эпизод с ФБР, агенты которого отнеслись к письму "наплевательски"; затем Кал лен совершил, по его собственному признанию, ошибку, обратившись к услугам Маккрори, завидовавшему черной завистью состоятельным людям; затем начались волнения, связанные с огромной загруженностью Каллена на работе и колоссальным нервным напряжением, вызванным обстоятельствами его личной жизни [здесь Хейнс чуть понизил голос]: он узнал о "ставке Присциллы", требовавшей 20 миллионов долларов. Ее планы провалились, потому что Чарльз Дэвид Маккрори не мог рассказать Присцилле, что ведет теперь двойную игру [в конце этой фразы Хейнс перешел почти на шепот]. "Зная ее, я подозреваю, что она предпочла бы оказаться вдовой [здесь он вновь повысил голос], чтобы с большим основанием наложить лапу на часть фамильного состояния". Затем последовал эпизод с небрежно заполненной Дженнингсом формой № 302. После этого почему-то не вызвали для дачи показаний некоторых сотрудников ФБР. А затем на сцене появился Чарльз Дэвид Маккрори — "человек, который все продает…"

По лицам присяжных трудно было определить, следят ли они за "последовательностью событий" в изложении Хейнса.

По закону, последнее слово в обмене заключительными речами сторон принадлежало представителям обвинения. Первым выступил Джек Стрикленд, который напомнил присяжным, что они заслушали уникальное дело, поскольку были фактическими "свидетелями" преступления. "В этом деле нет нужды о чем-то догадываться или в чем-то сомневаться, — сказал он. — Вам не нужно гадать, что имел в виду Каллен Дэвис, сказав "хорошо", когда ему сообщили, что сидящий в этом зале человек [и он указал на судью Эйдсона в первом ряду] мертв. Спрашивается: разве можно дать его словам какое-то иное толкование? Вам, возможно, и не хочется в это верить, но вы хорошо знаете, что именно сказал Дэвид Маккрори и что именно на это ответил Каллен Дэвис". Защита же, продолжал Стрикленд, не нашла ничего лучшего, чем объяснить происхождение и смысл пленок ссылками на всевозможные слухи, различными выпадами, порочащими свидетелей заявлениями, а также всякого рода теориями, которые можно охарактеризовать так: кто угодно — только не Каллен.

Ранее, когда Стрикленд сидел в номере гостиницы и обдумывал свою заключительную речь, он хотел выдвинуть самый веский, на его взгляд, довод. Он хотел сказать присяжным: "Перед вами сидит Каллен Дэвис — человек, обладающий колоссальной властью, огромным состоянием и чрезвычайным высокомерием, человек, обвиняемый в подстрекательстве и сговоре с целью убийства 15 человек. Если нынешний состав присяжных и на сей раз отпустит его, то ответственность за любые его последующие преступления будете нести вы и именно вы рискуете стать соучастниками этих преступлений". Но потом Стрикленд передумал, решив, что от подобных резких слов лучше воздержаться. Вместо этого он лишь указал на Дэвиса и тихо сказал: "Помешать этому человеку делать все, что только взбредет ему в голову, можете только вы, присяжные, 12 потерпевших сторон".

…И последним выступил Толли Уилсон. Он сказал, что каждый в этом зале имел возможность наблюдать за классическим методом произвести раскол между присяжными. "Продержите их в суде как можно дольше; вызовите у них раздражение и разобщите их; сделайте так, чтобы они забыли показания, заслушанные ими 11 недель тому назад, и рано или поздно вы добьетесь такого положения, при котором станет уже просто невозможно вынести обвинительный вердикт. Я представляю вам возможность самим решать, происходило ли это и на нынешнем процессе". Толли еще раз выразил возмущение тем, что защита усиленно пыталась подвергнуть сомнению достоверность записей на пленках, тогда как сам обвиняемый признал, что они в основном правильные. "Разве вам не известно, что он сказал об этом своим адвокатам еще в самом начале? Вот этот человек [и Толли неопределенно махнул рукой в сторону защиты] только что вычеркнул из вашей жизни одиннадцать недель". Затем он сказал, что одна мысль о том, что это дело придется рассматривать еще раз, приводит его в дрожь. Но если присяжные не смогут единодушно вынести свой вердикт, он, бог тому свидетель, готов повторить все сначала. Главный обвинитель поблагодарил присяжных за внимание и терпение и сел на место. Теперь свое слово должны были сказать присяжные.

Поздно вечером во вторник, 16 января, семь мужчин и пять женщин, которым предстояло решить дальнейшую судьбу Каллена Дэвиса, удалились в совещательную комнату. Не прошло и получаса, как они прекратили прения и ушли спать. Забегая вперед, теперь уже можно сказать, что главное свое решение они приняли именно за эти полчаса.

Между тем наступила среда. Но и к вечеру этого дня, несмотря на то что присяжные обсуждали вердикт вот уже более десяти часов, решение принято не было. Время шло, а никаких сдвигов не намечалось. Чем дольше затягивалось обсуждение, тем более реальной становилась вероятность того, что присяжные вообще не смогут прийти к единому мнению. По прошествии 15 часов обвинение стало уже поговаривать о довольно мрачной перспективе вновь рассматривать это дело, что было связано с необходимостью заново изучить все 15000 страниц протоколов и других материалов. Одного этого было достаточно, чтобы понять, что прокуратура округа Таррент была уже сыта по горло делом Каллена Дэвиса. Расходы, которые придется оплачивать налогоплательщикам, составляли астрономическую сумму. Стоимость процесса в Хьюстоне превысила 150000 долларов. Если же к этому прибавить затраты на судебное разбирательство в Амарилло, то общая сумма всех расходов перевалила уже за полмиллиона. Так много на одного человека окружная прокуратура за всю свою историю еще не расходовала. Младшие сотрудники прокуратуры называли дело Каллена Дэвиса "Вьетнамом Тима Карри", поскольку тот "бросает в бой все новые и новые силы, денег тратит все больше и больше, а взамен не получает ничего".

Еще до процесса в Амарилло Тим Карри называл дело Каллена Дэвиса безнадежным, но это не означало, что он был готов сдаться. Окружной прокурор был абсолютно уверен в виновности Каллена как в убийстве, так и в подстрекательстве к убийству, поэтому, когда посыпались жалобы от возмущенных налогоплательщиков, а должностные лица, контролирующие использование бюджетных средств, стали проявлять явные признаки беспокойства, Карри твердо заявил: "Боязнь чрезмерных расходов не может служить основанием для предоставления этому человеку возможности разгуливать на свободе". Даже если Пит Мур вынужден будет признать, что присяжные оказались не в состоянии прийти к единому мнению и, следовательно, что этот процесс закончился безрезультатно, Карри (в этом никто не сомневался) все равно не оставит Каллена Дэвиса в покое. Одержать над ним победу, конечно, будет трудно: его адвокаты скорее всего сумеют оттянуть начало нового процесса по меньшей мере на год, а за год, как справедливо заметил Стив Самнер, может произойти многое. Это и беспокоило Карри и многих других. Судья Джо Эйдсон, который оставался в зале все то долгое время, пока присяжные обсуждали приговор, сказал журналистам, что почувствует себя в безопасности лишь тогда, когда Каллен Дэвис окажется "банкротом или мертвецом".

Пит Мур не сомневался, что он будет делать, если присяжные не вынесут единогласного решения, — он просто-напросто откажется от ведения этого дела. "Ничего более ужасного я не встречал за всю свою практику, — сказал он. — Еще на первой неделе Хейнс сумел захватить контроль в свои руки, и мне так и не удалось изменить положение". Мур очень хотел, чтобы Каллена судили еще раз, но только чтобы председательствовал в суде уже кто-то другой.

В середине второго дня обсуждения вердикта уже можно было догадываться, что именно мешало присяжным прийти к единому мнению. Мэри Картер, избранная старейшиной присяжных, прислала судье записку, в которой просила передать им пленки. Мур отказался, но пригласил всех присяжных в зал суда и прокрутил для них пленки еще раз. "Для нас это хороший признак, — заметил в этой связи Майк Гибсон. — Он означает, что кто-то из присяжных не воспринимает пленки как доказательство виновности".

В течение последующих нескольких часов присяжные прислали еще несколько записок, в которых просили суд уточнить некоторые места в показаниях свидетелей.

Вопрос: Что, по словам Гершела Пейна, Каллен сказал ему по поводу звонка из ФБР?

Ответ: Пейн сказал, что Каллен ему об этом ничего не говорил.

Вопрос: Что сказала Карин Мастер по поводу телефонного звонка 10 августа?

Ответ: Она сказала, что голос "показался ей знакомым". Это мог быть либо агент Акри, либо агент Оукли. Она не спрашивала, как ФБР узнало номер ее телефона, которого в справочниках не было.

Вопрос: Зачем, по словам Каллена, он записывал разговор на магнитофон и когда была сделана первая запись?

Ответ: По словам Каллена, первая запись была сделана 11 августа, с тем чтобы "перехитрить" Присциллу. Он сказал: "Если я смогу заплатить им больше, они будут работать на меня". А затем добавил, что хотел, чтобы наемные убийцы предоставили ему информацию, которую он сможет затем использовать в своих целях на бракоразводном процессе.

Наконец, присяжные попросили судью более детально разъяснить, что означает выражение "подстрекательство к убийству". Мур ответил, что тексты всех относящихся к этому вопросу правовых норм он им уже дал. На большее он не имеет права.

В пятницу пополудни присяжные прислали судье записку, в которой говорилось, что они безнадежно разошлись во мнениях. После 25 часов дебатов было проведено шесть туров голосования, а результаты оставались все теми же. Всякий раз голоса делились в соотношении 8:4. Присяжные не сказали, в пользу какого вердикта склонялось большинство, но даже защита считала, что восемь присяжных голосовали за формулу "виновен". Адвокаты Каллена тут же потребовали, чтобы судья официально признал, что присяжные не могут прийти к согласованному мнению. Мур, однако, отклонил это требование и велел присяжным продолжать работу.

Судье не надо было напоминать, что в данном случае он играет с огнем. Хейнс уже обвинил Мура в том, что тот "оказывает давление" на присяжных, заставляя их продолжать обсуждение вердикта. "Речь идет о самой сущности нашей системы правосудия, — сказал Хейнс. — Каждый присяжный имеет право выносить независимое решение. Те присяжные, которые оказались в меньшинстве, не должны подвергаться давлению путем создания таких условий, при которых на их решении может сказаться усталость или еще что-то". Высокопарное заявление Хейнса о системе правосудия преследовало чисто эгоистические цели. Пит Мур заметил, что, по закону, присяжные должны обсуждать вердикт в течение "разумного периода времени". При этом право решать, какой период времени является "разумным", остается за судьей. "Конечно, нельзя держать присяжных в изоляции дольше, чем длился сам процесс", — сказал Мур с улыбкой. Одиннадцать недель! Да судья с ума сошел! Но судья был в здравом уме. Он хорошо понимал, что если отпустит присяжных слишком рано, то на Дэвиса будет распространяться закон, не разрешающий подвергать его суду за одно и то же преступление дважды. Пит Мур вовсе не собирался делать этой ошибки.

Судья подумывал также над тем, не обратиться ли к присяжным с напутствием, вызванным чрезвычайными обстоятельствами, как это иногда делают в федеральных судах. Он мог бы напомнить им, что время затрачено, что расходы произведены, что другой состав присяжных будет поставлен в точно такое же затруднительное положение и что поэтому он призывает их по возможности урегулировать свои разногласия. Это, правда, было связано с риском. Каждое слово в таком дополнительном напутствии должно быть тщательно продумано и ни в коей мере не должно оказывать на присяжных давления или выражать отношение судьи к существу дела. Конечно, если бы голоса разделились в соотношении, скажем, 10:2, Мур мог бы рискнуть, но при сложившейся ситуации он чувствовал, что лучше пока молча выжидать.

Присяжные посовещались всю субботу, но никакого продвижения вперед не наметилось. Лишь стрелки часов двигались по циферблату.

В воскресенье после обеда присяжные попросили объявить перерыв, так как захотели посмотреть футбольный матч, и поэтому зал суда временно опустел. Джеку Стрикленду было сейчас не до футбола, и он решил прогуляться по набережной. Не обращая внимания на холодный моросящий дождь с дымом и копотью из-за близости причалов, он стал обдумывать ситуацию. Многие, конечно, будут говорить, что обвинение проиграло дело. Возможно, это и так. Может быть, подумал Стрикленд, Каллена Дэвиса вообще нельзя признать виновным, какое бы преступление он ни совершил. Может быть, просто невозможно подыскать таких 12 человек, которые, зная, кто такой Каллен Дэвис, какое у него состояние, образование и происхождение, и подвергаясь воздействию магнетизма и высокого профессионального мастерства Ричарда Хейнса, а также самого факта наличия огромного богатства, которое неминуемо окажет влияние на весь ход судебного разбирательства, сумели бы единогласно вынести вердикт "виновен". Может быть, всегда найдутся один, два, три или четыре присяжных, которые, выслушав показания свидетелей и повинуясь своему внутреннему голосу, придут к заключению, что Каллен Дэвис просто не способен сделать то, в чем его обвиняют. Может быть, Каллен Дэвис и в самом деле стоит над законом. Стрикленд дал клятву защищать систему правосудия, теперь же его от нее тошнило. Его тошнило от того, что Ричард Хейнс у него на глазах злоупотреблял этой системой и издевался над нею. Еще больше его тошнило от лицемерных сентенций Хейнса. Выступая как-то на собрании ассоциации юристов штата Техас, Хейнс назвал себя "доверенным лицом свободы". Что ж, его откровенность была достойна восхищения. Он действительно был доверенным лицом свободы Каллена Дэвиса, который сам устанавливал для себя законы.

В понедельник 22 января после 44 часов дебатов и 14 туров голосования соотношение голосов присяжных все еще составляло 8:4. Примерно в четыре часа дня Каллен Дэвис в последний раз вошел в зал суда4под председательством Пита Мура. Он был бледен, как человек, увидевший собственное привидение, но был полон энтузиазма и улыбался занявшим свои места присяжным. Пит Мур по очереди спросил у каждого из присяжных, приведут ли дальнейшие прения к вынесению вердикта. Все двенадцать дали один и тот же ответ: "Никогда!" Хейнс ухватился обеими руками за лацканы пиджака и громким, чуть дрожащим голосом еще раз попросил объявить официально, что присяжные не смогли прийти к единому мнению и что процесс на этом должен быть закончен.

Судья попросил Каллена Дэвиса встать. "Ваши адвокаты, — обратился он к нему, — попросили признать, что присяжные не смогли прийти к единому мнению и что процесс на этом должен быть закончен. Мне необходимо ваше согласие".

"Это согласие я даю, ваша честь", — ответил Каллен и тут же стал благодарить присяжных. Но Мур приказал ему сесть. Фил Бэрлсон наклонился к Каллену, шепнул тому что-то на ухо, и оба улыбнулись. В кармане у Бэрлсона лежал заверенный чек на 30000 долларов. Вскоре Каллен снова будет гулять на свободе.

Ричард Хейнс вытер выступившие слезы, но никак не мог справиться с дрожью, когда десятки репортеров и фотокорреспондентов окружили его. "Мы им не поддались, не так ли?" — широко улыбнулся Хейнс. Когда же кто-то заметил, что ходят слухи, будто Каллен Дэвис купил себе свободу, его улыбка тут же переросла в гримасу пренебрежения. "Те, кто так говорят, — сказал Хейнс, — озлобленные, недовольные и безответственные люди, не знающие, что значит быть богатым или бедным. Они не знают, что у нас в стране как очень богатые, так и очень бедные представляют собой одинаково уязвимые мишени". До сих пор, однако, успехи Хейнса в защите очень бедных были весьма скромными. Но, возможно, он собирался поправить дело в будущем. Ведь теперь-то он мог себе это позволить. Поговаривали, что после процесса в Амарилло он значительно повысил свою ставку: миллион сразу и еще два — в течение нескольких лет. "Это было победой системы правосудия, — сказал Хейнс. — Большой победой".

Пит Мур, однако, был иного мнения. Судья считал, что Хейнс, напротив, поставил систему правосудия на колени. "Мне кажется, — сказал Мур корреспондентам, — что этот процесс — пример злоупотребления всей системой правосудия. И мне это не нравится. Если бы продолжительность процесса была в два раза меньше, присяжные, на мой взгляд, сумели бы прийти к единому мнению. Им пришлось заново знакомиться со всей первой половиной свидетельских показаний. Они запутались. Совершенно очевидно, что они были просто не в состоянии вспомнить показания, которые давались еще в начале ноября".

…У тюремных ворот в ожидании Каллена Дэвиса толпилось с полсотни репортеров. Сразу же из тюремной камеры он собирался отправиться на небольшое торжество по случаю своей победы. Конечно, ничего похожего на развеселое гулянье в Амарилло не будет. Но ведь и победа на сей раз была не столь внушительна.

Из-за угла появился черный лимузин. Поравнявшись с тюремными воротами, он резко остановился. Из автомобиля вышел Фил Бэрлсон и открыл дверь для Каллена и Карин. Каллен махнул всем на прощанье рукой, сел в машину и скрылся в мокрой мгле холодной хьюстонской ночи.

…На Форт-Уэрт надвигалась пурга. Огни особняка на Мокингберд тускло мерцали в опустившихся сумерках. Присцилла только что вернулась с кладбища, где положила цветы на могилы Андрии и Стэна Фарра. В тот день девочке исполнилось бы 15 лет, а Стэну — 34. Мог бы получиться прекрасный праздник, подумала Присцилла. Кто знает, может, через несколько лет он и получится. По длинному роскошному холлу, где стоял небольшой рояль, на котором так никто никогда и не играл, за Присциллой устремились репортеры. Интервью происходило в гостиной, где до сих пор висела картина с изображением Каллена и Присциллы. Ничто не изменилось, сказала она. Ничто пока не закончилось. Ее час еще настанет. Она снова выступит с показаниями. "Возможно, мне придется тогда уже красить седые волосы и носить старушечьи очки, но я все равно заставлю их выслушать меня. Будьте уверены!" Присцилла в белом вязаном свитере и с котом Стэнфордом на руках стояла перед картиной. Конечно, сказала она, ей всегда будет страшно, но теперь она не одинока. Джо Эйдсон теперь понимает, что она пережила. Да и многие другие. Всем им придется теперь набраться терпения. Рано или поздно Каллен нанесет свой следующий удар. В этом она была совершенно уверена.

"Ждите и наблюдайте, — сказала она бодрым голосом. — Ждите и наблюдайте, что он будет делать дальше".

 

Эпилог

Брак, так шокировавший светское общество Форт-Уэрта и вылившийся затем в целую цепь столь невероятных событий, был официально расторгнут 20 апреля 1979 года. Решение суда повлекло за собой выплату нескольких миллионов долларов. Однако главный вопрос — вынесение окончательного решения по обвинению Каллена Дэвиса в подстрекательстве к убийству — остался нерешенным.

По обоюдному согласию сторон дело о разводе слушалось как дело без виновной стороны, а это означало, что суд не принимал во внимание никаких взаимных обвинений и ограничивался лишь рассмотрением вопросов, касавшихся раздела имущества. Но и в этом случае все было не так просто. Присцилла требовала теперь 50 миллионов долларов, а Каллен предлагал лишь 400 тысяч. Бракоразводный процесс длился более 100 часов. За это время было дано множество чрезвычайно противоречивых свидетельских показаний, которые чуть ли не полностью истощили силы и терпение двух судей. Первоначально рассматривать дело был приглашен Джон Бэррон, занимавшийся судебной практикой в Брайане — небольшом городке в центральной части Техаса. Однако после нескольких недель слушаний судья заявил, что с него хватит, и покинул зал суда. Он так и не сумел привыкнуть к той шумихе, которая стала неизменным атрибутом всех судебных процессов Каллена Дэвиса и с которой уже так свыклись постоянные их участники. Бэррон стал испытывать сомнения уже в самом начале, когда вдруг обнаружил, что его персону круглосуточно охраняет не один, а два техасских рейнджера. ("На одного больше, чем необходимо для подавления бунта", — шутили в суде.) У себя в Брайане судья иногда разрешал острые семейные споры несколько старомодным способом: наносил неофициальные визиты враждующим сторонам, где можно было усесться в уютные кресла на веранде, спокойно потолковать немного, потягивая лимонад, а там, глядишь, и удастся утрясти спор полюбовно. Когда же судья предложил Каллену тайно встретиться с ним в номере гостиницы, чтобы побеседовать с глазу на глаз, газеты раздули это до громкого скандала. Последней каплей, однако, было то, что следователи из окружной прокуратуры, возглавляемой Тимом Карри, неожиданно истребовали и наложили арест на материалы по бракоразводному делу, хотя суд еще продолжал вести допрос свидетелей. Бэррон сказал, что не собирается закрывать глаза на "произвольные действия какого-то желторотого и дубинноголового следователя". Он заявил, что отказывается от дальнейшего ведения дела и "возвращается к себе в Брайан", где "займется охотой на зайцев". Решение о признании нарушения судебной процедуры на этой стадии привело бы к тому, что все опять пришлось бы начинать сначала. К счастью, этого удалось избежать. Сменивший Бэррона окружной судья Клайд Эшуорт, внимательно перелистал справочники и постановил, что разбирательство дела можно продолжить с того места, на котором оно было прервано. Через несколько недель Эшуорт принял соломоново решение, положившее конец этому, несомненно, самому затяжному бракоразводному процессу в истории Форт-Уэрта и позволившее как Присцилле, так и Каллену заявить о своей победе. За Калленом остался особняк и большая часть его семейного состояния. Присцилла получила 3400000 долларов, не облагаемых налогом. По истечении обязательного 30-дневного периода ожидания Каллен и Присцилла наконец освободились от брачных уз. Через несколько минут после полуночи 24 мая, когда этот период закончился, Карин Мастер стала третьей женой Каллена Дэвиса. На скромной церемонии бракосочетания присутствовала лишь небольшая группа родственников и близких друзей. После короткого медового месяца Дэвис вновь возвратился в Форт-Уэрт, где должен был снова предстать перед судом по обвинению в попытке организовать убийство первого судьи по бракоразводным делам Джо Эйдсона.

И защита, и обвинение хорошо понимали, что это будет их последний раунд. Настало время выложить все свои козыри (если таковые еще оставались). К этому времени все материалы по делу были переданы из Хьюстона окружному судье Гордону Грею, который, как полагали, в соответствии с уже сложившейся традицией снова перенесет рассмотрение дела в другой город. Грей уже подыскивал для этого подходящее место, когда защита сделала свой первый ход. Ричард Хейнс заявил, что возражает против перенесения, поскольку Каллен настаивает на проведении разбирательства в своем родном городе. Этот ход не был неожиданностью для окружного прокурора Тима Карри, который возлагал надежды на собственную козырную карту — судью Грея. "Если защита думает, что Пит Мур в Хьюстоне был слишком строгим судьей, — заметил один юрист, — то она ошибается. Посмотрим, что она скажет, когда столкнется с Гордоном Греем". Если Каллену так хочется предстать перед судом в Форт-Уэрте, что ж, пожалуйста. Только тогда ему придется уже иметь дело с судьей Греем.

Судья Грей, конечно, вызывал опасения у Ричарда Хейнса. Что же касалось того, что в родном городе Каллена справедливый суд над ним невозможен, то на сей счет у адвоката было особое мнение. Он считал, что любой состав присяжных здесь предвзято отнесется не к подсудимому, а к обвинению. Именно оно в определенном смысле находилось теперь на скамье подсудимых. Это был год выборов, и соперники Тима Карри не дремали. Многие избиратели считали, что окружные власти уже и без того израсходовали на Каллена Дэвиса слишком много денег и времени. Непонятно почему, но они, по-видимому, были не в состоянии четко осознать, что Каллену были предъявлены два совершенно независимых обвинения: в убийстве Андрии Уилборн и в попытке убить судью Эйдсона. В воображении общественности вся история с Калленом выступала эдаким страшным двуглавым чудовищем. Тело же (юридическая основа) у него было одно.

Термин "сговор" или "заговор" обычно используется почти исключительно одним обвинением. В данном же случае защита и обвинение поменялись местами. Теперь уже обвиняемый (Каллен) выступал в роли жертвы заговора. С самого начала дело Каллена Дэвиса перевернуло все бытовавшие ранее обычаи и традиции. В этом смысле нигде еще не допускалось большего отхода от общепризнанных процессуальных норм, чем в Форт-Уэрте, где обычные представления об обвиняемом и его жертве нарушались, а разница между ними стерлась до такой степени, что эти два понятия воспринимались уже как одно целое, подобно разделенной на две полосы автостраде, уходящей далеко за горизонт. Хейнс просто не мог себе представить, что в Форт-Уэрте найдутся 12 человек, способных единодушно признать Каллена виновным. Если присяжные снова разойдутся во мнении, Дэвис это переживет, но переживет ли обвинение? Как заметил один юрист: "Старина Хейнс ведет беспроигрышную игру. Если судья будет объективным, присяжные не смогут прийти к единому мнению. Если он будет склоняться в пользу обвинения, дело будет пересмотрено. В обоих случаях Каллен останется на свободе".

У Карри, правда, была еще одна козырная карта. Он перевел бывшего главного обвинителя Толли Уилсона на административную работу, а во главе бригады поставил молодого Джека Стрикленда. У того, конечно, не было такого опыта, как у Ричарда Хейнса, но работал он в том же стиле, напористо, обладал столь же богатым воображением, безошибочным инстинктом и проявлял такую же готовность смело бросаться в атаку, а в случае необходимости идти на хитрость, преодолевая все трудности и неожиданности на своем пути. Первым шагом Стрикленда было беспрецедентное решение использовать дорогостоящий компьютер для сбора и анализа сложных и запутанных показаний. Он нанял специалиста из Техасского университета в Сан-Антонио и попросил его разработать гигантские "технологические таблицы", которые, как он надеялся, помогут присяжным быстрее разобраться в хитросплетении свидетельских показаний. После этого он перешел к отбору жюри, которое оказалось самым неожиданным по своему составу за всю историю округа Таррент. Он отобрал именно те кандидатуры, которые обычно отбирались защитой. Как правило, обвинители почти автоматически отводят кандидатуры лиц, представляющих национальные меньшинства, так как опасаются, что те могут враждебно относиться к судебным властям из-за возможных преследований в прошлом. На сей раз, однако, среди присяжных оказались двое черных и один латиноамериканец. Из всех трех составов жюри на судебных процессах Каллена Дэвиса это был самый молодой: пять присяжных были в возрасте до 32 лет. Вместо того чтобы включить в состав жюри солидных и обеспеченных людей (так сказать, столпов общества), Стрикленд сделал все возможное, чтобы присяжными оказались лица, которые сами когда-то стали жертвами несправедливости или наговора.

Исходя из того, что вынесение обвиняемому оправдательного приговора практически невозможно, защита старалась отобрать таких кандидатов, которые разошлись бы во мнении.

Новый судебный процесс длился 15 недель. Хотя кое-кто и называл его третьим актом печальной саги о Каллене Дэвисе, суд был мало похож на предыдущие процессы. Заседания начались с опозданием на три недели, потому что защита никак не могла разыскать Пэта Бэрлсона — одного из своих главных свидетелей. Этот человек (по утверждению защиты, один из трех заговорщиков, пытавшихся сфабриковать дело против Каллена Дэвиса) никак не мог оправиться после удара, пережитого им в Хьюстоне. Он потерял жену, семью, работу, уважение людей и наконец совсем исчез, забравшись так далеко, что даже специальная группа следователей, нанятая Калленом, не могла его отыскать. Защита мрачно намекнула, что на сей раз представит неоспоримые доказательства того, что Бэрлсон с самого начала находился на содержании у Присциллы. Среди репортеров распространился слух, будто сыщики Каллена обнаружили "сундуки с сокровищами", зарытые за охотничьим домиком Бэрлсона в горах на юго-востоке Оклахомы. Сундуки эти якобы были набиты нефритом, серебром и изделиями из слоновой кости, тайно вывезенными из особняка.

Однако все эти слухи развеялись как дым, когда как-то днем во время перерыва вооруженные охранники, с трудом продираясь сквозь толпу любопытных, втащили в зал суда два тяжеленных, ржавых и грязных армейских ящика для боеприпасов. "Сокровищами" оказались разбитый кувшин с коричневатой жидкостью, похожей на ржавую от табака воду, и записка, в которой говорилось, что всякий, кто притронется к содержимому ящиков, умрет страшной смертью от яда, не имеющего противоядия. Когда-то в ящиках хранились иностранные монеты и восточные статуэтки каратистов. Все это Бэрлсон собирал, когда служил на флоте и плавал по морям и океанам. Поскольку никто не представил доказательств, что в ящиках хранилось что-то еще, судья Грей отказался считать их вещественными доказательствами. Защите наконец-то удалось разыскать Пэта Бэрлсона, но она уже передумала и не стала вызывать его в суд в качестве свидетеля.

В конце сентября судебные заседания вновь были отложены на два дня в связи с тем, что одна из женщин-присяжных, отправившись во время уикенда за покупками, сломала себе ногу. Грей постановил, что суд будет продолжать работу без одного присяжного, что допускалось техасским законодательством. Вскоре после этого сам судья упал с лошади, сломав при этом два ребра и ключицу. Ему наложили гипс, и судебные заседания возобновились.

Последовав примеру обвинения, которое решило использовать компьютер и специальные схемы, чтобы упростить доказательство своей версии, защита тщательно пересмотрела список собственных свидетелей и сократила его до 25 человек (в Хьюстоне с показаниями выступило более 60 человек). Целый ряд не очень надежных свидетелей (таких, например, как Лэрри Джин Лукас) был вообще вычеркнут из списка. Единственным свидетелем, выступившим с новыми показаниями в поддержку выдвинутой защитой версии о заговоре, стал бывший заключенный по имени Лэрри Фрэнсис. Он сказал, что за два дня до ареста Каллена Дэвиса Дэвид Маккрори показывал всем конверт с сотней долларов. Однако тот факт, что Фрэнсис был шесть раз осужден судом штата и один раз федеральным судом, отнюдь не давал оснований верить ему как свидетелю.

А защита тем временем незаметно, исподволь смещала акценты. Не отказываясь полностью от своей прежней версии о заговоре, она теперь делала больший упор на обычный метод защиты — алиби. Каллен, доказывала она, не пытался убить 15 человек уже потому, что в это время был занят совершенно другим делом — работал на ФБР (или по меньшей мере думал, что работал). Защита более не утверждала, что прокуратура округа Таррент была причастна к заговору или что такой заговор тайно финансировался братом Каллена Биллом. Возможно, по привычке Хейнс все же продолжал цепляться за один из компонентов своей старой формулы и теперь, пытаясь выдать Присциллу за вампира в женском обличье. Судья Грей, однако, пресек эти попытки, заявив, что вопросы, касающиеся морального облика Присциллы, не существенны и к делу не относятся. "Все это сплошной вздор!" — твердо сказал он, пригрозив Хейнсу наказанием за неуважение к суду, если тот будет продолжать в том же духе.

В Хьюстоне Каллена спасло то, что он вдруг дал собственное и совершенно неожиданное объяснение цели всех его записанных на пленку разговоров. Он заявил тогда, что лишь подыгрывал Маккрори, что вовсе не хотел кого-то убивать и что всего-навсего выполнял, как он думал, инструкции ФБР. Этот элемент неожиданности был теперь утрачен, но Хейнс решил все же восполнить потерю, вызвав в суд эксперта, который должен был вновь подтвердить эту версию. Вот почему главным свидетелем защиты на процессе в Форт-Уэрте стал Роджер Шай, профессор лингвистики из Джорджтаунского университета и президент Американской ассоциации прикладной лингвистики. Вооружившись всевозможными схемами и таблицами, Шай заявил, что слушал и анализировал магнитофонные записи в течение более 50 часов, после чего пришел к заключению, что Каллен вовсе не хотел никого убивать. Каллен лишь "подыгрывал", сказал эксперт, повторив слово, употребленное самим обвиняемым. Шай, предъявивший защите счет на 10000 долларов за свои услуги эксперта, неоднократно оспаривал представленное обвинением толкование смысла бесед между Калленом и Маккрори. При этом он употреблял такие мудреные термины, как "разделяемое отношение", "внутренняя связь" и "разговорная стратегия". Он утверждал, что обнаружил 125 расхождений между письменной версией разговоров и тем, что действительно услышал в магнитофонной записи.

В ходе перекрестного допроса Джек Стрикленд попросил лингвиста объяснить, почему те двое все время говорили о необходимости кого-то "укокошить", если в действительности никого убивать не собирались. Шай ответил, что слово "укокошить" ему незнакомо.

Стрикленд спокойно объяснил:

— "Укокошить" — значит убить. Этим часто занимаются люди, которых специально нанимают для этого за деньги.

— В этом вопросе я не компетентен, — ответил на это специалист по лингвистике.

Шай согласился с обвинителем, что тема записанных на пленку разговоров была несколько необычной. "Однако точно установить, о чем именно шел разговор, трудно", — настаивал он.

— Потратив на прослушивание записей целых 50 часов, вы говорите, что затрудняетесь сказать присяжным, что речь шла об убийстве, пистолете и глушителе. Просто невероятно! — воскликнул Стрикленд.

Еще в самом начале процесса обвинитель предупреждал присяжных, что его противник — "мастер-иллюзионист". И действительно, в конце судебного разбирательства Хейнс попросил судью разрешить ему изложить одну версию, что было, Пожалуй, попыткой создать самую большую иллюзию. По мнению защиты, главным вещественным доказательством был какой-то "второй" магнитофон, который так и не был обнаружен. Как утверждал Каллен, этот магнитофон был на коленях у Маккрори, когда они обсуждали вопрос об убийстве по найму. Предполагалось, что кассеты от этого мифического магнитофона должны были стать "гарантией" того, что Каллен не выдаст "наемных убийц" Присциллы. В то утро после имитации убийства судьи Эйдсона Каллен, по его словам, рассматривал не фотографию тела убитого судьи или его Удостоверение личности, а кассеты. На процессе в Хьюстоне Хейнс не смог предъявить ни самого магнитофона, ни кассет. Теперь, однако, он просил суд дать ему возможность показать, каким образом агенты ФБР, осматривавшие автомобиль Маккрори, могли просто не заметить эти чрезвычайно важные вещественные доказательства. К всеобщему удивлению, судья Грей удовлетворил просьбу защитника, после чего все присяжные отправились в подземный гараж в здании суда, где адвокаты продемонстрировали, каким образом кассеты можно было легко спрятать в воздушном канале кондиционера или в пепельнице на заднем сиденье. Обвинение в свою очередь показало, что указанные тайники были слишком малы для руки обычных размеров, не говоря уже о руке Дэвида Маккрори. Поэтому, заключили они, просунуть туда что-нибудь было так же невозможно, как и протащить верблюда через игольное ушко. И все же эксперимент произвел впечатление на присяжных.

Обе стороны приготовили напоследок еще один сюрприз для присяжных. Обвинение вызвало в суд свидетеля, который попытался опровергнуть весьма существенную деталь версии Каллена — время и место двух его встреч с Маккрори. Человек по имени Гейл Хелмс заявил, что 9 июня 1978 года находился вместе с Маккрори в Оклахома-Сити. Согласно же показаниям Каллена, в этот день Маккрори впервые сказал ему о том, что его собираются убить. Хейнс обрушил на свидетеля целый град весьма недружелюбных вопросов, но тот продолжал настаивать на своем. Через несколько дней, однако, защите удалось представить выписку из книги гостей, из которой явствовало, что Хелмс и Маккрори зарегистрировались в гостинице "Холидей-инн" в Оклахома-Сити лишь 10 июня.

Когда допрос свидетелей был окончен и присяжные должны были приступить к обсуждению вердикта, адвокат Фил Бэрлсон обратился к своему клиенту с вопросом, который задавал ему и в Амарилло, и в Хьюстоне: "Что еще могли бы мы сделать для вас? Может, вызвать еще какого-нибудь свидетеля или сделать еще что-нибудь? Вы удовлетворены своей защитой?"

На двух предыдущих процессах Каллен не сразу решался ответить на этот вопрос. Конечно же, защита могла сделать что-то еще. Ведь ей так и не удалось представить дело так, чтобы комар носу не подточил. Здесь же, в Форт-Уэрте, Каллен лишь взглянул на седовласого адвоката и сказал бесстрастным ледяным голосом президента корпорации: "Да, удовлетворен. На этот раз вы сделали все, как положено".

Итак, после 15 недель изнурительного судебного разбирательства будущее Каллена Дэвиса вновь оказалось в руках восьми мужчин и трех женщин, которым предстояло теперь в соответствии с несовершенной, хотя вроде бы и равноправной, системой уголовного правосудия выступить в роли вершителей его судьбы. Наступил ноябрь. А это означало, что со времени вынесения Каллену оправдательного приговора в Амарилло прошло уже почти два года. Одиннадцать присяжных удалились в комнату для совещаний. Молча помолившись, они избрали своим председателем Роберта Уайта, бывшего морского пехотинца, увлекшегося теперь игрой на классической гитаре. Некоторые члены жюри хотели голосовать сразу же, однако Уайт решил, что торопиться не следует и что лучше еще раз внимательно изучить все свидетельские показания. "Мы старались, — сказал впоследствии присяжный Джек Грейбл, — пройтись по всему списку свидетелей, но все показания неизменно сводились к двум персонажам: Дэвиду Маккрори и Каллену Дэвису". Хотя к этому времени присяжные уже несколько раз прослушивали магнитофонные записи, они снова и снова возвращались к ним, как только у кого-нибудь возникал малейший вопрос.

Нескольких присяжных смущали пистолет 22-го калибра и глушитель, которые были найдены в машине Каллена. Одна из них, Мэри Гросс, изъявила желание осмотреть оружие, и оно было доставлено в комнату для совещаний. Один присяжный разобрал пистолет, снял глушитель, вытащил обойму и открыл магазин. Присяжный Джек Грейбл, немного разбиравшийся в пистолетах, сказал, что глушитель не работает. "Польза от него лишь в том, что он подтверждает версию обвинения", — заметил кто-то. "Может быть, именно поэтому они его и дали ему", — добавил другой. Увидев пистолет и глушитель, Каллен, согласно магнитофонным записям, заметил: "Отличная штука!" Грейбл сказал, что может объяснить, почему тот выбрал именно эти слова. "У меня, например, у самого навязчивая идея приобрести автомат, — признался он. — Я не собираюсь воспользоваться им, но иметь его мне хотелось всегда. Я даже знаю, где буду его хранить. Мне приятно было бы иметь его просто потому, что ни у кого такого нет".

Один из присяжных никак ке мог понять, почему Маккрори так внезапно уехал после встречи с Калленом 20 августа. Почему он не дождался дальнейших инструкций ФБР? Маккрори уже ответил на этот вопрос в суде: он уехал вслед за Кал леном, чтобы не вызывать у того подозрений. Ио присяжный Эд Деннис хотел все же еще раз прослушать заключительную часть разговора 20 августа. "Мы вновь прослушали ту часть пленки, где Маккрори заводит машину и уезжает, — сказал Деннис. — На мой взгляд, это выдало его с головой". Деннис и другие присяжные усмотрели в этом то, что не ФБР, а Маккрори "командовал парадом".

Так какова же тогда была действительная роль Маккрори во всей этой истории? Шай показал, что во всех разговорах Маккрори играл главную роль. Не является ли это подтверждением заявления Каллена о том, что он стал жертвой заговора?

После 12 часов прений присяжные подошли, как потом выяснилось, к моменту, который оказался решающим для судьбы всего процесса. Хотя на протяжении 15 недель допроса свидетелей никто этого даже не заметил, присяжные вдруг услышали какое-то странное тарахтение, когда стали прослушивать пленку в том месте, где Маккрори, как предполагалось, показывал Каллену фотографию и удостоверение личности судьи. Что же это был за шум? "Это не похоже на шуршание бумаги, — заметил присяжный Дэррил Кремер. — Это похоже скорее на постукивание маленьких пластмассовых кассет". Грейбл положил фотографию и оба удостоверения личности в конверт и встряхнул его. Все прислушались. Он встряхнул конверт еще раз. Никто ничего не услышал. Тогда он постучал друг о друга двумя кусочками пластмассы. "Вот это больше похоже на то, что мы слышим с пленки", — сказал присяжный.

Затем старейшина присяжных Уайт сказал: "Думаю, пора голосовать".

Когда суду было сообщено, что присяжные вынесли свой вердикт, обвинители попросили разрешить им провести короткое совещание, чтобы обсудить дальнейший ход судебного процесса, уже в связи с назначением наказания. Обе стороны решили, что присяжные признали обвиняемого виновным. Все это происходило утром в пятницу, поэтому судья Грей объявил, что заслушает стороны по вопросу о назначении наказания утром в понедельник. Когда присяжные один за другим стали входить в зал суда, Хейнс так низко опустил голову, что она касалась края стола. Стив Самнер обнял за плечо своего коллегу Майка Гибсона. "Ну, что ты думаешь?" — спросил он. "Виновен", — ответил Гибсон. А Джек Стрикленд, сидевший за столом обвинения, широко улыбался. Самнер молча следил за тем, как присяжные, не торопясь, усаживались на свои места. Все избегали смотреть друг другу в глаза. Женщины-присяжные вошли без сумочек. Это было плохим признаком, так как обычно, когда все заканчивалось и можно было уходить, сумочки всегда были при них. "Как вы думаете, что?" — спросил Каллен. "Не знаю", — ответил Самнер. Каллен словно окаменел.

Судья Грей раскрыл листок с приговором, прочитал его про себя, несколько раз протер глаза, затем прочитал еще раз. Лишь после этого он дрожащим от волнения голосом объявил: "Присяжные считают Томаса Каллена Дэвиса невиновным".

"Слава богу", — облегченно вздохнул Ричард Хейнс. Присутствовавшие в зале вскочили со своих мест и начали обниматься, целоваться и похлопывать друг друга по плечу. Каллен, едва сдерживая слезы, стал благодарить присяжных и приглашать их отпраздновать победу в ресторане "Даффиз", куда вот уже две недели завозили на всякий случай шампанское.

Джек Стрикленд был потрясен. "Я не верю своим ушам, — сказал он. — У меня просто в голове не укладывается, как одиннадцать добропорядочных граждан могли отпустить его на свободу. Если в городе находит одобрение такого рода поведение, я уж не знаю, что будет дальше". И Стрикленд удалился, чтобы не сказать еще чего-нибудь такого, о чем потом ему пришлось бы пожалеть. Ни для кого не было секретом, что молодой обвинитель метил на место окружного прокурора. Каллен Дэвис, однако, сохранял олимпийское спокойствие. Через несколько часов Тим Карри объявил, что все предъявленные ему обвинения снимаются. Таким образом, уголовное преследование Каллена Дэвиса на этом закончилось, хотя ему и предстояло еще несколько процессов по гражданским искам.

Торжества в "Даффиз" прошли довольно сдержанно. И в этом не было ничего удивительного, если учесть, что они были устроены после трех длиннейших судебных процессов и уплаты 12 миллионов долларов судебных издержек. Были, конечно, цветы, слезы и речи. Кто-то пытался рассуждать о том, что нужно было что-то сделать по-другому во время процесса, хотя все считали это пустым и никчемным занятием. Ричард Хейнс был необычайно сдержан и едва притрагивался к бокалу. Лишь когда в зале появилась одна из присяжных, гости вдруг встрепенулись и стали шумно ее приветствовать.

Когда Каллен подошел и обнял ее, Темпа Дэвис Хупер расплакалась.

— Первый раз мы проголосовали лишь сегодня утром, — сказала ему 60-летняя продавщица из универсального магазина "Сиерз".

— Чем же вы занимались все остальное время? — спросил Каллен.

— Каллен, — ответила та дрожавшим от волнения голосом, — мы очищали свою совесть. Ведь нам теперь придется жить с этим.

Каллен понимающе закивал головой.

— Мне было так жаль вас, — добавила миссис Хупер. — Если бы мы проголосовали в первый же день, результат все равно был бы тот же.

— За здоровье миссис Хупер! — вдруг выкрикнул кто-то из толпы. Хейнс низко поклонился и поцеловал ей руку.

Немного успокоившись, миссис Хупер сказала, обращаясь к Хейнсу:

— Вы не смогли найти кассет, а мы, как нам кажется, смогли. Когда мы прослушивали пленку, мы услышали, как они постукивали друг о друга. Нам удалось расслышать этот звук. Это и решило исход процесса.

На лице Ричарда Хейнса можно было прочесть все. Невероятно! Можно всю жизнь заниматься подбором присяжных, анализировать свидетельские показания, строить всевозможные теории и не подозревать, что откуда ни возьмись может появиться такая вот старушка и разнести все вдребезги. Уму непостижимо! Ничего не значивший на первый взгляд шум на пленке с записью невероятно сложного и запутанного разговора, едва уловимых звуков, шорохов, ругательств и изобличающих высказываний. Всего лишь какой-то никем не замеченный легкий фон. Как легко и просто! Хейнс и за миллион лет не додумался бы до этого. Хотя за 12 миллионов долларов и следовало бы.