— Ключевое слово — Будапешт, — сказал Баум своему шефу, — Все время меня беспокоил этот Будапешт.

Они разговаривали в кабинете Вавра на улице Нелатон на следующий день, в послеобеденное время. Вавр отметил событие, достав из стола бутылку среднего качества коньяка:

— Надо сейчас выпить, а то премьер нынче вечером вряд ли нас чем-нибудь угостит, разве что пивом, — Пользуясь своим правом звонить премьеру по прямому проводу, он договорился о встрече: в шесть тридцать у премьера дома, на Иль Сен Луи.

— Что там с этим Будапештом? — спросил Вавр.

— Помнишь, что говорил перебежчик: все данные он, мол, черпал из отчетов высокопоставленного агента, действовавшего в Париже, а одно время в Будапеште. Его исключительная память будто бы сохранила даты, когда послания отправлялись им самим в Москву. Мы проверяли их, как положено. К несчастью для Антуана Лашома, поступления из Будапешта в точности совпадали по времени с его пребыванием в этом городе. Он провел в Венгрии двадцать месяцев в 1973-74 годы, работал в посольстве. И в Париже бывал именно тогда, когда указывал Котов. Кроме него ни один из политиков такого ранга не оказывался в нужное время в нужном месте. Эти сведения имеются в картотеках архива, я сам просматривал их множество раз. Но оказалось, добавил он усмехнувшись, — я не там искал. И не то.

— Непохоже на тебя, Альфред, — укоризненно заметил Вавр.

— А я и не претендую на безгрешность. Ошибся, слишком буквально принял слова перебежчика, что по слухам, якобы ходившим в Москве, КГБ имеет агента в нашем правительстве. Позже мне интуиция подсказала: что-то тут не то. Но интуиция — она ведь только включает красный свет: остановись, мол. А мне нужна была красная стрелка, указывающая верное направление. И тут как раз этот Будапешт… Предположим на минуту, что Лашом и есть агент. То есть птица высокого полета во внешней политике, деятель, обуреваемый политическими амбициями, как видно из его досье, и ведущий опасную игру агента-резидента. Едет на несколько месяцев в Будапешт — неужто он так глуп, что продолжает и оттуда слать информацию в Москву? И его русский связной позволил бы ему это? Думаю, ни за что. Товарищи не идиоты. Им удалось заполучить крупного политика. Стали бы они рисковать такой фигурой ради заурядных шпионских донесений из заурядного посольства? Вот я и сказал себе: будь Лашом действительно тайным агентом русских, не рискнул бы он засветиться в Будапеште. Даже если товарищи бы не сообразили, сам-то он достаточно хитер.

Баум отхлебнул коньяк из рюмки, взялся за сигарету.

— Виссак со своими дружками из ДГСЕ, которые первыми заполучили Котова, этот момент упустили. А у наших английских коллег и так интереса не было в этом деле, чтобы ещё о подобных мелочах беспокоиться. Но у меня это будапештское несоответствие в мозгах засело, потому я не мог поверить перебежчику.

— Помню, тебе он не нравился, ты говорил.

— Ну да. Безотчетная неприязнь к нему мне прямо житья не давала. И раньше приходилось допрашивать перебежчиков, немецкие и американские отчеты сколько раз читал. — Баум выдохнул колечко дыма и долго смотрел, как оно тает в воздухе, — Этот был не такой, как остальные. Слишком обидчивый и нервный, но в то же время самодоволен, неуступчив. Допустим, брак его не на небесах был заключен, но смерть жены не могла все же оставить его совершенно равнодушным. Он даже не пытался изобразить горе, хотя бы в моих глазах выглядеть расстроенным. Перечисляет важные подробности о прошлой жизни в Москве — но как-то механически, будто актер, вызубривший роль. Для его памяти это легкая работа — какое-то особое устройство мозга, что ли, такого просто не ожидаешь. Вот я и закрыл глаза на реальность и погрузился в нечто невразумительное, непонятное. — Он допил коньяк, Вавр налил ему снова.

— Излагаю все подробно, хотя славы мне это и не добавляет. Начальству надлежит знать, почему расследование так затянулось. Теперь обращаю твое внимание на исключительную жестокость, характерную для этого дела. Суди сам: убита жена перебежчика, убита горничная Лашома, убит немец-техник, подделавший фотографии, двое юных гомосексуалистов, изображенных на этих снимках. и, наконец, тот русский в лесу. Все убийства выполнены профессионально, — Баум сделал паузу, — Кому, спрашивается, свойственна подобная жестокость, такое тщательное, всеобъемлющее и безусловно дорогостоящее заметание следов? Только не русским. Особой деликатностью они не страдают, но и этакую бойню не стали бы устраивать.

— А русский в лесу — кто он, все же?

— Сегодня утром мне звонили из Лондона. По фотографии труп опознали: Алексей Котов, подлинный перебежчик.

— Стало быть, был и подставной?

— Вот именно. Из-за этого подставного я и натерпелся.

— Выходит, англичане нам подсунули вместо Котова, сбежавшего от русских в Лондоне, другого человека?

— Нет, это сделали Виссак и его дружки из ДГСЕ. Не буду забивать вашу голову кучей всяких сведений, скажу только, что бедолага Котов — настоящий — пробыл в ДГСЕ вдвое дольше, чем нас уверяли. Я в свое время прояснил это обстоятельство в Лондоне, но значения не придал. Что не слишком хорошо меня характеризует.

— Чем они занимались с Котовым так долго? В общих чертах, подробности не нужны.

— Я тут и ещё одну вещь пропустил, вернее — недооценил. Меня пригласили в Лондон, как вам известно, и там напрямую свели с Баззом Хааглендом, который изо всех сил намекал, что агент, которого нам следует искать, — Лашом. ЦРУ так заинтересовано было, чтобы свалить Лашома. В тот момент у Хаагленда доказательств было не больше, чем у нас. И Виссак настаивал на том же. Что между ними общего? Следовало бы тогда ещё задать себе этот вопрос. Чисто разведывательный интерес? Нет, поскольку контрразведкой Виссак не занимается. Политический интерес? Возможно, поскольку в картотеках — опять мои любимые картотеки — оба числятся, хоть и по разным ведомствам, как ярые "ястребы", у которых Горбачев с его гласностью и перестройкой в печенках сидит.

— В их глазах, если бы премьер-министром Франции стал Лашом, то это бы означало, что прогорбачевские силы на Западе, особенно в Германии, получат поддержку. Отсюда уменьшение вооружений и нормализация отношений между Востоком и Западом, а им этого не надо.

Баум передохнул и улыбнулся:

— Прошу извинить за столь упрощенное описание международной обстановки.

— Ты хочешь сказать, что сначала фотофальшивки изготовили, а потом стали дожидаться удобного случая их переправить нам?

— Наверняка. А тут им неожиданно крупно повезло: в Лондоне объявляется русский перебежчик. Гауэр-стрит связывается с французской разведкой, то есть с Виссаком, а не с нами, поскольку мы, контрразведчики, действуем исключительно на своей территории, а беглец находится в Англии. Несомненно, Виссак и его приспешники пытались заставить Котова сыграть на их стороне: его история кое в чем совпадала с придуманной ими легендой насчет Лашома. Он мог бы подогнать свои рассказы под их версию, предъявить нам фальшивые снимки, которые они ему всучили, — тут-то Лашому и конец. Только Котов не пошел на сотрудничество.

Достаточно почитать записи его бесед с англичанами — сразу видно, человек с трудным характером. Истинный бюрократ, гордится профессионализмом, памятью, точностью сообщаемых данных. Никому не позволит сбить себя с толку. Предложенная игра должна была показаться вышколенному аппаратчику КГБ чересчур рискованной. Так что пришлось Виссаку и иже с ним придумывать что-нибудь другое.

Виссак договорился с Анри Ашаром. Наверняка все убийства — дело его рук. Для мсье Анри это лишь приятный пустячок.

— А кто же тогда твой Котов?

Баум вздохнул и, будто в поисках истины, заглянул на дно рюмки.

— Понятия не имею. Надо, чтобы Бальдини и его детективы поискали среди русских эмигрантов, не пропал ли кто из них. Рано или поздно кого-нибудь найдут. Живого или мертвого. Несомненно, из тех, кто сотрудничал раньше с ДГСЕ. Какой-нибудь осведомитель с кэгэбэшным прошлым — оно помогало ему при допросах. Кто бы он ни был — ему было сделано предложение, отказаться от которого он не мог. Разведчики натаскивали его несколько недель, втолковывали реальные сведения, полученные от Котова, вперемешку с выдумками насчет Лашома — и сдали с рук на руки контрразведке. Не так уж и трудно.

— Все это по-человечески любопытно, а с профессиональной точки зрения ничего особенного, — сказал Вавр, — Что нам с премьер-министром хотелось бы знать на самом деле — кто агент?

— Не буду вас терзать, — согласился Баум, — Имя агента Марк Фабьен, помогала ему жена Лора — очаровательная сотрудница Лашома, заведующая его канцелярией. Объясню коротко, как я пришел к такому заключению.

Он поднял глаза на портрет президента республики, висящий на дальней стене комнаты, затем перевел взгляд на сфинксообразную фигуру шефа, восседавшего за столом: пухлые руки покоятся на зеленом сукне, глаза полузакрыты.

— Если бы я не сбился пару раз со следа, как я уже описывал, я бы вышел на Марка Фабьена раньше. Вы же помните, нам давно известно, что из института ядерных исследований в Уази происходит утечка важной информации. С начала прошлого года я установил там наблюдение. По иронии судьбы наблюдателей пришлось отозвать — они понадобились для работы в деле Котова, занимались слежкой за подозреваемыми на улицах Парижа. Мы знали, что из Уази кое-какие документы поступают к русским, но изучение личных дел работающих ничего не дало. Некоторые досье я смотрел сам, но столь многих пришлось проверять, что мы просто с этим не успели, до целого ряда сотрудников просто руки не дошли. В том числе и до Марка Фабьена — он там руководит плановым отделом. По правде сказать, я бы на него и внимания не обратил, но, когда мне прислали полные списки персонала института, его имя бросилось мне в глаза. Фабьен — фамилия не столь уж частая. Я обратился в наш собственный архив, взял досье Лоры Фабьен — и что же вижу? Она замужем за Марком Фабьеном с 1978 года, согласно нашим данным этот человек преподает теоретическую физику в Страсбургском университете. Я и раньше это видел — но тогда это ничего для меня не значило. Ясно, что в досье не занесены новые данные — о том, что Фабьен давным-давно перешел на другую работу. Следует внимательно проверять досье и делать перекрестные ссылки, особенно если муж на сверхсекретной работе, а жена продвинулась в высшие эшелоны власти. Я нашим архивистам ещё задам по этому поводу.

Такое вот совпадение обнаружилось: и в институте утечка, и в нашем министерстве… — Баум заворочался на стуле, устраиваясь поудобнее. Только не верю я в случайные совпадения, совсем как Фрейд не верил в несчастные случаи. И потому велел мне прислать, хоть и с опозданием, личное дело Марка Фабьена. Вот тут-то и обнаружился ключ к загадке.

— Что именно? Ты же хочешь, чтобы я задал этот вопрос, вот я и спрашиваю.

— Будапешт.

— Будапешт?

— Марк Фабьен получил назначение в качестве консультанта коммерческого отдела нашего посольства в Будапеште и служил там с мая 1973 года по январь 1974 года. Практически в одно время с Антуаном Лашомом. Убедившись в этом, я проверил, какие именно данные, согласно рассказу Котова, тайком передавались из Парижа в Москву. Все эти данные были доступны Фабьенам практически все, что знает министр, знает и тот, кто заведует его канцелярией, особенно если эти двое — любовники. А именно так и есть, пару дней назад это подтвердил наш дружок Анри Ашар.

— Расскажи-ка побольше о Марке Фабьене.

— В прошлом — блестящий молодой физик, выпускник университета в Гренобле. За время учебы — никаких политических выпадов — ни вправо, ни влево. Дальше — академическая карьера и, наконец, институт ядерных исследований в Уази. В Будапеште находился в качестве технического эксперта во время переговоров о строительстве в Венгрии атомного реактора. Мы их и в Румынии собираемся строить — это обойдется в копеечку.

Баум ещё не забыл, как провалилась его попытка выдворить из Франции некоего Кодряну.

— Не стану утомлять вас подробностями, которые всплывут, когда мы приступим к допросам Фабьена и его жены. Мы пока не знаем, была ли она добровольным или невольным пособником мужа в его грязной игре. Мне видится, что шпионить её заставил муж, но это, скорее всего, естественное желание выгородить красивую женщину. Разберемся. Полагаю, мы установим, что Фабьен — не идеологический фанатик, этих я в глубине души даже уважаю, когда я не на службе. Наверняка мы тут столкнемся с самым простым человеческим мотивом — с жадностью. Не удивлюсь, если выяснится, что Фабьены жили не по средствам. У них есть большой загородный дом и квартира в Нейи. И хоть я не сильно разбираюсь в дамской моде, на Лору Фабьен достаточно взглянуть, чтобы понять: одевается она не в магазинах готового платья. И не такая она женщина, на мой взгляд, чтобы принимать от любовника вспомоществование в виде одежды. Но это все прояснится со временем.

Баум без труда догадывался, что Вавр слушает вполуха, а на самом деле в голове его идет другая работа. Прикидывает, какие из новостей можно выложить премьер-министру, как их преподнести, причесать, украсить, чтобы тот проглотил их безболезненно. Толстые пальцы барабанят по зеленому сукну — знак, что Бауму пора остановиться. Он потянулся за рюмкой, осушил её и умолк.

— К премьеру пойдем как бы только с теорией, — медленно произнес Вавр, — Есть двое подозреваемых и есть важные улики. Никакой конфронтации, никаких попыток получить какие-либо доказательства. Всякое обвинение, выдвинутое против полковника Виссака и разведывательного ведомства — это игра с огнем.

— Разумеется. Я думаю, в дальнейшем ни один шаг не будет предпринят без одобрения премьера. Стоит нам высунуться — и все попадет в газеты. А через две недели — выборы.

— Знаешь, Альфред, — усмехнулся Вавр, — ты бы далеко продвинулся в политике.

— Боже упаси, у меня слишком чувствительный желудочно-кишечный тракт.

— Ты прав, — заключил Вавр, тяжело поднимаясь со стула и направляясь к окну. Из окна открывался вид на правый берег Сены. Серые черепичные крыши в бледном зимнем освещении. Тут и там высятся кварталы современных башен, нарушающие привычный беспорядочный силуэт города, который все ещё уходит корнями в прошлое столетие.

— Да, ты прав.

— В том, что не пошел в политику?

— В том, что не стал рыть дальше, не повидавшись с премьером. У него плечи пошире наших, пусть отныне он и будет тем, кто совершает ошибки.