Мазовия, Плоцк, весна 1409 года

Княгиня Александра в который уже раз собиралась посетить Мальборк. Князь Земовит, давно правивший в Плоцке, желал знать из первых уст, что делается среди тевтонских рыцарей и действительно ли они готовы к тому, чтобы открыто начать войну с Краковским королем. Самому Земовиту предстояло принять непростое решение – остаться в стороне от этих событий или пойти вместе с Ягайло против немцев. Очень непростое решение!

Король Ягайло, конечно, его родственник – ведь сам он женат на сестре Владислава (женился на сестре его), в крещении получившей имя Александра. Но полного доверия между ними нет. Земовит хорошо помнил старую историю, которая еще при его батюшке случилась. Тогда Ягайло, добиваясь власти в Великом княжестве Литовском, не пожалел родного дядю, пленил его и довел до смерти в подземелье Кревского замка. Никто не может, конечно, обвинить нынешнего короля в убийстве князя Кейстута, ведь у язычников-литвинов заведено правило, что в случае плена лучше самому удавиться, чем быть униженным казнью. Но все же, кто знает, кто знает… Кузен его Витовт тоже претерпел пленение и еле вырвался из его рук живым. А уж какими преданными друг другу братьями были их отцы – князья Ольгерд и Кейстут – никакими словами не передать. И племянника своего поддерживал поначалу Кейстут, пока не произошел у них разлад из-за проклятого Тевтонского ордена. Так что не склонен был князь Земовит Мазовецкий доверять родичу своему.

Но теперь Ягайло – король Польского Королевства, и с этим приходится считаться. Когда после смерти короля Казимира, прозванного Великим, последнего из Пястов, на польский престол взошел Людовик Венгерский, князья Мазовецкие были крайне недовольны таким поворотом дел. Можно было и среди своей знати найти, кого короной польской одарить. Ну да, Лайош-Людовик из далекой от Польши Анжуйской династии, той ее ветви, что осела в Неаполе, был сыном Елизаветы Польской, родной сестры Великого Казимира, и это открыло ему дорогу на польский трон. И воевал он хорошо – и в Неаполе, и в Далмации, которую отбил-таки у венецианцев и присоединил к Венгрии. И как король он был силен, много сделал для дворянства венгерского, для развития их городов, да и для поддержания крестьянства. Но для Польши он был совсем не так хорош. Жил постоянно в Венгрии, в Буде, которую сделал своей столицей, в польские смуты не вмешивался, только деньги требовал. И, вдобавок ко всему, присоединил к Венгрии Червонную Русь, оторвав ее от Польши. Они, князья Мазовецкие, представители пресекшейся на троне династии Пястов, были бы для Польши куда лучшими монархами.

Было время, когда сам Земовит открыто претендовал на корону. Почти тридцать лет назад умер его отец, старый князь Земовит, а на следующий год скончался и Людовик Венгерский. Земовит тогда пытался воспользоваться разгоревшейся смутой и силой захватить опустевший трон. Шляхта великопольская его поддерживала. Но план не удался. Тогда князь решил захватить юную Ядвигу, что была предназначена на польский трон, на ее пути в Краков. Но и этот план сорвался. Пришлось Земовиту после коронации Ядвиги заключить с ней договор и вернуть, правда, за выкуп, все земли, что были захвачены им в период безвластия. Вот так нескладно получилось все у князя Земовита. И теперь ему приходится думать думу трудную и принимать непростое решение.

Его брат князь Януш Мазовецкий, правивший в Варшаве, сразу же поддержал Ядвигу и даже лично отправился в Буду, чтобы предложить ей помощь и сопроводить в Краков. И неплохо нажился на этом, к слову, поскольку получил право на прибыль с соляных копей в Бохне, а это ни много ни мало двадцать четыре тысячи флоринов в год.

Да и с Ягайло брат сейчас в добрых отношениях. Для него, надо думать, вопрос о том, поддерживать ли короля, не стоит, хоть и женат он на сестре князя Витовта. Тевтонцев он крепко не любит. Не может, видно, забыть им, как захватили его без дружины на его собственной земле, в крепости пограничной Злоторыя, куда приехал он с совершенно мирными намерениями, и в Мальборк в цепях доставили, к великому магистру. Януш сумел вернуть себе свободу, но подлости этой немцам не простил. И не простит, скорей всего, никогда.

Княгиня Александра Ольгердовна – женщина умная. Она умеет вести беседу так, чтобы невзначай узнать то, что ее интересует. Ладит с проклятыми немцами. Она сможет правильно оценить обстановку в замке тевтонцев. Да и есть к тому же еще один вопрос, который следовало бы прояснить безотлагательно. Потому и едет княгиня к рыцарям сейчас, не дожидаясь праздников.

Дней десять назад пропал в землях князя Плоцкого видный мазовецкий рыцарь – пан Пешек из Седловиц. Выехал из своего поместья с небольшим отрядом и как в воду канул. Был этот рыцарь воином отменным, и мало кто мог победить его в открытом бою: хоть в битве, хоть на ристалище. Поместье пана Пешека лежало почти на берегу речки Древенцы, немного южнее того места, где мазовецкие крестьяне поставили Мазурский крест тевтонским рыцарям, там, где речка делает небольшой изгиб перед впадением в Вислу. Недалеко от тех мест, как раз на слиянии двух рек, стоит на Прусском берегу замок Торн, большой, крепкий. Между двумя этими замками, между Голлубом и Торном, раскинулось на мазовецком берегу поместье Седловцы – большое, богатое, сильное. Не раз пытались немцы то из одного, то из другого замка совершать набеги на земли пана Пешека. Но рыцарь хорошо знал военное дело и людей своих обучил. А мужиков у него много, и воинов сильных достаточно, чтобы отбить охоту у немцев в земли его вступать. А когда вышло терпение его от набегов бесконечных, то и сам стал наведываться на земли соседей. Не раз и не два побивал пан Пешек тевтонских рыцарей. А когда в Плоцке праздник был и большой рыцарский турнир состоялся, пан Пешек пятерых немцев с коня сбил, а сам ни разу побит не был. Люто ненавидели его тевтонцы и считали врагом своим. И вот теперь пан Пешек пропал. Все были уверены, что это дело рук орденских рыцарей. Но доказать было невозможно. И не было никакого пути узнать, где именно томится в заключении могучий мазовецкий рыцарь. Жив ли он еще? Может, княгине Александре удастся что-нибудь узнать, почуять женским естеством своим?

И надо сказать, что была у пана Пешека дочка любимая, девушка уже на выданье – семнадцать годков исполнилось ей в начале весны. И красива была панночка неимоверно. Темноволосая, темноглазая, высокая и стройная как молодой тополек, она вся светилась, словно дорогой самоцвет.

Много лет назад ходил пан из Седловиц в далекие походы с князем Витовтом. И привез оттуда полонянку – дочь кочевого князька. Красавицей была Турун, но так и не привыкла к мазовецким землям. Все по степям своим тосковала, по просторам безбрежным, по воле. Родила мужу дочь, которой дала имя Ингуш, но называла всегда Утренней Зорькой. Когда девочке было пять лет, Турун умерла. А дитя воспитали в шляхетском духе и христианской вере. Была она послушна отцу, набожна, умела вести себя в приличном обществе, даже при дворе князя Мазовецкого два года назад не посрамила чести отца, любившего ее безмерно. Поляки называли ее панной Ингулей, но прозвище Утренняя Зорька так и осталось за ней навсегда. Она и похожа была на зорьку ясную – веселая улыбчивая девочка, больше всего на свете любившая коней и быструю езду. Отец подарил ей редкостной красоты быстроногого скакуна – серого в яблоках, – и носилась панночка на нем как ветер по отцовским владениям. Никто не мог догнать ее, когда под седлом был ее любимец Бурун.

Когда же случилось несчастье с паном Пешеком, управитель поместья его тут же, не дожидаясь окончания поисков, отправил панночку в Плоцк к княгине Александре с большой просьбой позаботиться о девушке и защитить ее от возможных покушений. Здесь, на границе, передавал княгине управитель, ей угрожает большая опасность, даже и думать не приходится – тевтонцы своего не упустят. Если их это рук дело, то и панночке опасно оставаться дома. Княгиня полностью разделяла опасения управителя и приняла осиротевшую девушку под свою опеку. И сейчас панна Ингуля ехала с ней в тевтонский замок – удержать ее было невозможно. Найти отца было ее самым горячим желанием.

Утром ясного погожего дня, в самом конце весны, княгиня Александра с эскортом, достойным ее положения, выехала из Плоцка и направилась на север. Рядом с ней на спокойной пегой кобылке ехала панна Ингуля. Она была грустна, но в огромных черных глазах горел огонек надежды.

Через три дня кортеж княгини пересек речку Древенцу и вступил в земли Тевтонского ордена. Здесь, в замке Страсбург, они получили конное сопровождение и двинулись дальше. Ночевали в замках, которых много было на завоеванных территориях рыцарского государства. Как грибы после дождя вырастали они в Пруссии, усеяв всю землю каменными мрачными громадами. Миновали Реден, Энгельсберг, Грауденц, Роггенхаузен, Мариенвердер, Штум и вот, наконец, подошли к Мальборку, который немцы называли Мариенбургом.

Дух захватывало от зрелища этой чудовищно огромной цитадели из красного кирпича, которая, сразу видно, была неприступной и несокрушимой. Кажется, всю свою мощь, всю непомерную гордыню воплотили здесь в камне надменные тевтонские рыцари, глубоко уверенные, что сильнее их нет никого на всей земле. Высокие многоэтажные здания, крытые красной черепицей, и множество башен укрывались за высокими стенами из того же красного кирпича. И все это величественное сооружение возносилось над спокойными водами широкой реки Ногат. Через реку был перекинут большой каменный мост.

– Иезус Мария, – потрясенно прошептал Сивко, слуга из Седловиц, бывалый воин, который повоевал со своим паном во многих землях, – это же сколько леса надо было повалить, сколько камней привезти! А как много кирпича изготовить! Сколько же людей здесь работало?

– А что для них люди? – ответил гордый своими знаниями слуга из княжеского дома, Вит, не раз побывавший уже в этой крепости. – Круглую башню видишь? Ту, что в нижнем дворе. Там еще флюгер интересный в виде бабы, бьющей масло. Она так и называется – Масляная. Говорят, лет сорок назад, когда крестоносцы только обустроились здесь, в городе под замком жители возмутились, что налоги на масло непомерно высоки. Так эти нелюди собрали всех недовольных, заперли в этой башне и прикончили. У них, почитай, под каждой башней подземелья есть для пленников, и не пустуют они, надо думать.

Ингуш при этих словах побледнела и судорожно вздохнула, глаза ее наполнились слезами. А Вит смущенно отвел взгляд. Забыл он, что панночка эта распрекрасная отца своего ищет. «Может, и он здесь, бедолага, – подумал, – им что рыцарь, что простой мужик, все едино, любого в подземелья свои забросят и уморят до смерти».

– Этот замок, столица Тевтонского ордена, возведен в честь Девы Марии, – вступил в разговор один из сопровождающих рыцарей. – Благочестивые братья ежедневно по три раза в костеле Святой Девы Марии службу правят. А в часовне Святой Анны в боковом приделе место погребения великих магистров сделали. Там гроссмейстер наш Конрад фон Юнгинген ныне покоится, царствие ему небесное и светлая память. Святой души человек был. Все только о благе ордена пекся.

«Да уж, святой, – подумала про себя княгиня Александра, – а скольких людей жизни лишил, сколько горя принес оставшимся!»

Они прошли большой арочный коридор с пятью дубовыми воротами и массивной железной решеткой и попали внутрь Среднего замка. Замковый двор поражал своими размерами. Именно здесь проводили тевтонцы грандиозные турниры, на которые съезжались рыцари со всех стран Европы. Здесь же, в Среднем замке, располагалась часовня Святой Екатерины и помещения для приема высоких гостей, жили великий комтур замка и высшие орденские чины. Здесь и отвели покои для княгини Мазовецкой и ее свиты.

Сама княгиня не раз уже бывала в замке, но все равно не переставала дивиться могуществу тевтонских рыцарей, гордо выраженному в камне. Что уж говорить об Ингуш, впервые увидевшей такое неправдоподобно огромное неприступное сооружение. Глаза ее широко распахнулись, а сердце теснила тоска. Ведь если отец ее, и правда, находится где-то здесь, ему уже не выбраться из этого каменного мешка.

О замке слагали множество легенд. Все сходились во мнении, что эта крепость – самое большое кирпичное сооружение не только в Европе, но и в мире. В это можно было легко поверить, увидев сооружение собственными глазами. Во внутреннем дворе замка орденские мастера соорудили колодец с хитрым подъемным механизмом, который обеспечивал гарнизон питьевой водой. Созданный на случай осады запас зерна мог храниться годами благодаря специальной вентиляции. Но особой гордостью крестоносцев была система отопления в замке. Гигантские печи, устроенные в подвалах, разветвлялись сетью дымоходов со специальными заслонками от угарного газа. Эти трубы проходили в стенах, под полом и даже над потолком, нагревая помещения. Поговаривали, что в келье великого магистра трубы отопления пролегали прямо под кроватью.

Зато в большой комнате рядом, где находилась личная охрана главы ордена, поддерживалась по-спартански бодрящая атмосфера, помогающая рыцарям не заснуть на посту – им нужно было постоянно поддерживать огонь в камине, чтобы не замерзнуть. Да и условия для сна были самые неподходящие, не имелось ни единого мало-мальски удобного для сидения местечка, и приходилось все время стоять или ходить. Однако возмущаться этим обстоятельством никто и никогда не решался, во всяком случае вслух. Было хорошо известно, что в стенах охраняемой кельи имелись специальные слуховые отверстия, и магистр всегда знал, о чем говорят его рыцари. И еще, но об этом знали немногие, в келье магистра была маленькая неприметная дверца, через которую он мог уходить при желании и появиться совершенно неожиданно там, где его совсем не ждали. Да, много всего рассказывали о замке, а было то правдой или вымыслом, сказать тем, кто не видел этого, трудно.

Без числа разговоров ходило о баснословных богатствах ордена. Все накопленные ценности рыцари хранили в самом сердце замка, и туда не было доступа никому. Сокровищница охранялась с драконовскими предосторожностями. Само помещение располагалось на втором этаже, чтобы под него нельзя было подкопаться. Дверь можно было открыть только одновременным поворотом трех ключей, один из которых хранился у великого магистра, второй – у казначея и третий – у маршала ордена. Однако и такая тщательнейшим образом организованная защита была однажды пробита. Стало известно, что повара, работающие в кухне, что была расположена на первом этаже, польстившись на сказочные богатства, хранящиеся над их головой, решили отщипнуть и себе немного. Они проделали в мощной стене лаз и стали таскать потихоньку монеты из хранилища. К своему несчастью, они наткнулись на резервные монеты, которые не были еще пущены в оборот, и это выдало их. Появление на рынке того, что надежно спрятано в сокровищнице, сразу открыло глаза крестоносцам. Можно только представить себе, как расправились и без того жестокие до крайности рыцари, обозленные посягательством на их сказочные богатства, с пойманными на горячем преступниками. Послушать было что.

И еще говаривали, что тюрьмы в замке были на редкость устрашающие, но думать об этом сейчас просто жутко. Казематы для простых пленников находились под землей. Однако для знатных особ была оборудована отдельная камера. Ходили упорные слухи, что бежать из нее невозможно, и они были опровергнуты лишь один-единственный раз, хотя крестоносцы помнят об этом и сейчас. Много лет назад в руки им попал заклятый враг, великий князь литовский Кейстут, отец князя Витовта. Его тюремщик, что приносил князю еду, был родом из Литвы, хотя за давностью лет об этом уже никто не помнил. Но он, видно, сильно ненавидел орден, коль решился на такое. Однажды, когда в замке вовсю гудело пиршество, он помог князю бежать. Несчастный тюремщик претерпел много страданий и принял мученическую смерть, однако вернуть князя Кейстута не удалось. Но все это было давным-давно.

Сегодня же, собираясь на небольшую прогулку по территории Среднего замка, княгиня взяла с собой одну лишь Ингулю. Эта девушка тронула ее сердце своей необычной красотой, а еще больше – любовью и преданностью отцу, ради которого она готова была кинуться в пасть лютого зверя. Они вышли в огромный двор и остановились, оглядываясь. Здесь, как им говорили, были расположены Большой, Летний и Зимний рефектарии. В Большой они даже зашли с разрешения сторожившего вход воина. Этот рефектарий располагался в западном крыле Среднего замка. И здесь, как они слышали, проводились пиршества в честь победителей турниров. Зал был великолепен. Его веерные своды и богатые росписи на стенах никого не могли бы оставить равнодушным. А у входа в рефектарий обращал на себя внимание небольшой колодец с приспособлениями для мытья рук и умывания – немецкие рыцари, как оказалось, тяготели к чистоте.

Княгиня и Ингуш прошлись еще по огромному двору, помолились в часовне и медленно возвращались в свои покои. Остановившись под сводами пустынной галереи, они заговорили о том, что больше всего волновало их обеих.

– Сердце мое обливается кровью, милостивая пани княгиня, – тихо сказала Ингуш. – Я чую, что батюшка мой где-то здесь. Но как же вызволить его из крепости? Глядя на ее мощь, понимаешь, что выхода из замка нет. Что же мне делать, что делать?

И она заплакала, прижимая к лицу дрожащие руки.

– Позвольте мне помочь вам, – раздался вдруг тихий голос, говоривший на немецком языке.

Обе женщины вздрогнули от испуга и обернулись к говорившему. Перед ними стоял не старый еще мужчина, среднего роста и крепкого сложения. На плечах его был серый плащ.

– Кто вы? – резко спросила княгиня. – И почему заговорили с нами?

– Простите, если напугал вас, я не хотел, – мужчина говорил тихо, внимательно поглядывая по сторонам. – Если вы ищете польского рыцаря, что порвал их цепи, то он действительно тут, в подземелье круглой башни в Нижнем замке.

– Откуда вы знаете? – Княгиня вся подалась вперед, исполненная волнения.

– Я служу здесь вот уже семь лет, хоть и не рыцарь, как вы можете видеть по моему плащу, – ответил незнакомец. – Я итальянец, мое имя Розарио Бочелли. А польского рыцаря привезли несколько дней назад. Они никак не могли с ним справиться и заковали в цепи. Он же те цепи порвал и кинулся на стражника, когда тот принес ему хлеб и воду. Стражника едва спасли. А рыцаря перевели в нижний замок, в подземелье глубокое, и заковали в двойные цепи. Теперь ждут приезда орденского рыцаря Отто фон Снехштейна, брата загубленного поляками комтура крепости Голлуб. Тот служит на восточной границе, в замке Растенбург и, говорят, уже в пути. О нем ходят разговоры как о человеке очень жестоком. И он обещал люто расправиться с плененным польским рыцарем, отомстить за все его победы над ними на пограничной земле и особо – за Мазурский крест. Забыть такое унижение тевтонцы никак не могут, и младший фон Снехштейн обещал отомстить так жестоко, что небеса содрогнутся.

От этих слов Ингуш тихо вскрикнула и стала медленно оседать. Итальянец подхватил ее и усадил на каменную скамью, идущую вдоль галереи в простенках между арками. Княгиня кинулась приводить девушку в чувство. Она-то думала, что поговорит с итальянцем, а потом перескажет все Ингуле в более мягких выражениях. А девушка, оказывается, и по-немецки понимает. Выросла ведь на границе.

– Мне надо идти, госпожа, – тихо заметил Розарио Бочелли, увидев, что молодая панночка открыла глаза. – Меня не должны видеть здесь, рядом с вами. Но прежде я хочу дать вам совет. Никто не сможет освободить вашего рыцаря, если только сам великий магистр не выпустит его. А заставить его могут лишь иноземные рыцари, прибывшие к его двору. Попробуйте обратиться к англичанину. И требуйте освобождения своего рыцаря.

– Погодите, сеньор Бочелли, – воскликнула княгиня, – еще пару минут. Почему вы решили помочь нам? Это опасно для вас.

– Госпожа, – итальянец сверкнул темными глазами, – я служу тевтонским рыцарям, но ненавижу их. Они убили моего брата, замучили в мрачном подземелье. Пошел слух, что он разбирается в ядах, и эти звери решили вытянуть из него нужные им знания. На самом деле в ядах разбираюсь я, но мы никогда не говорили, что приходимся родными братьями. Долго эти изверги терзали его, моего бедного Лоренцо, выпытывая то, чего он не знал. И он не выдержал пыток, умер под руками палача. А я поклялся отомстить им за брата.

– Понимаю, сеньор Бочелли, – задумчиво молвила княгиня. – А что вы попросите за свою помощь?

– Только одно, госпожа, – ответил на это итальянец. – Когда будете уезжать отсюда, возьмите с собой моего маленького сына. Ему всего два года, мать его умерла, и я не хочу, чтобы он вырос среди этих волков лютых, рядящихся в белые плащи. Моя судьба уже решена. Но мой мальчик должен жить на свободе. Возьмите его с собой, умоляю. Его легко спрятать среди ваших женщин. Его зовут Маттео. Маттео Бочелли, – добавил итальянец, уже готовясь уходить.

– Хорошо, – сказала княгиня, – я выполню вашу просьбу, но прежде мне надо вызволить из беды отца этой бедной девушки.

Итальянец тихо исчез, как будто растворился в вечернем воздухе. А княгиня положила руку на голову Ингули и ласково погладила ее.

– Я не знала, детка, что ты понимаешь по-немецки, – сказала тихо. – Но правда все равно выходит наружу. А мы с тобой еще повоюем с этими наглыми немцами. Женщине дано много хитрости взамен силы, что ей не досталась. Мы придумаем, как заставить великого магистра уступить.

Еще сражаясь в Святой Земле, крестоносцы создали себе образ сильных благородных рыцарей, борющихся за христианские ценности и отстаивающих справедливость. Удалившись потом в отдаленные земли и создав здесь свое государство, они старались изо всех сил сохранить добрую славу ордена. И во многих королевствах Европы и правители, и дворянство верили в святую миссию Тевтонского ордена по искоренению язычества среди северных народов. Потому и ехали сюда рыцари, чтобы поднять вместе с тевтонцами меч на противников святого престола. Многие славные рыцари Европы побывали здесь за прошедшие годы. Еще и века не минуло, как проявил свои недюжинные способности прославленный Жан Люксембургский. Он был тогда уже королем Чехии, но всем монаршим обязанностям предпочел сражения во славу европейского рыцарства. Он и погиб в битве, не сложив оружия даже тогда, когда постарел и ослеп. Оруженосцы водили его коня, а он разил врагов, как и раньше, твердой рукой.

Вот и сейчас в столице Тевтонского ордена пребывали два рыцаря из Германских земель, из герцогства Брауншвейг-Вольфенбюттель, один из Королевства Чешского и еще один из далекой Англии. Этот англичанин был самым знатным среди них.

Английский король Генрих IV по прозвищу Болингброк был, видимо, наименее доверчивым из всех европейских монархов. Он сам долгие годы был странствующим рыцарем и побывал не только в континентальной Европе, но и в Палестине. Бывал он и в этих краях, даже участвовал в гражданской войне в Великом княжестве Литовском и в осаде Вильны. Тевтонцам он не доверял, хоть и имел с ними дело. Вот и направил он к великому магистру своего эмиссара. Генри ле Вавасур, лорд Хазельвуд, вел официальные переговоры по поводу новой партии прославленных английских лучников для военных целей рыцарского государства. Но на самом деле он должен был вблизи посмотреть на ситуацию в Пруссии и постараться разведать планы великого магистра в отношении войны с Польшей.

Лорд Генри был уже в летах, но сохранил величественную осанку и подтянутую фигуру. Его седые волосы мало вязались с моложавым лицом и живым блеском глаз, от которых мало что удавалось скрыть. Вот и здесь, в этом могучем немецком замке, только войдя в огромный зал, он сразу заметил благородную женщину в летах, видно, что даму высокого происхождения, и очаровательную девушку рядом с ней. Эта стройная изящная красавица с большими темно-карими глазами напомнила ему молодую лань, и глаза его невольно обращались раз за разом к ней.

Великий магистр Ульрих фон Юнгинген был сегодня настроен весьма благодушно. Он принял княгиню Мазовецкую чуть ли не с распростертыми объятиями, наговорил ей множество комплиментов, не забыл одарить вниманием и юную панну, что была рядом с княгиней.

Этот торжественный прием проходил в Летнем рефектарии Дворца великих магистров. Огромный зал с множеством окон и веерообразным куполом, поддерживаемым единственной колонной в центре, мощной, но не лишенной изящества, потрясал воображение. Как и необыкновенная роскошь убранства самого зала и помещений, через которые проходили гости. Стены Зала конвента были расписаны в изумрудных тонах, что было не просто демонстрацией богатства, но бьющей в глаза роскошью. Ведь зеленая краска, добываемая из очень редких морских моллюсков, стоила баснословно дорого, и далеко не каждый монарх в Европе был в состоянии позволить себе такое.

«И это рыцари-монахи, среди трех главных обетов которых на первом месте стоит обет бедности, – пронеслось в голове у княгини Александры. – Как же от них ожидать соблюдения других обетов?»

Княгиня, женщина умная и наблюдательная, была совершенно права. Да, порядки среди рыцарей, служащих Христу, далеко ушли от тех, что завещали им основатели ордена. Сами рыцари давно уже перестали быть монахами, превратившись в профессиональных воинов со всеми вытекающими из этого последствиями. Рыцари не просто воевали во славу Христа, но заботились в первую голову о собственном благосостоянии, и богатство многих из них было поистине огромным. Достаточно было взглянуть на их рыцарское снаряжение, чтобы понять это. Лучшую в мире миланскую броню мог позволить себе только очень богатый человек. А среди орденских рыцарей она, как и украшения на шлеме из страусиных и павлиньих перьев, была привычным глазу зрелищем. Потому так и рвались сюда со всей Германии молодые сыновья дворянских семей. Здесь открывались для них прекрасные возможности для продвижения вверх и обогащения. Не так давно специальная церковная комиссия пришла к удручающим выводам – братья-рыцари и воевали не за веру, а ради собственного обогащения, и вовсю развлекались охотой, турнирами и… Страшно сказать, но ходили упорные слухи, что в стенах крепости содержится специальный дом с продажными женщинами. Это ли поведение, достойное служителей Господа, коими они по статусу являются? Что думал по этому поводу Папа Римский, не знал никто, но и у него, по-видимому, руки были связаны, прежде всего, экономическими и политическими интересами.

Прием, устроенный нынче великим магистром, был великолепен. Прекрасные вина из Европы лились рекой. И вскоре все немного расслабились. Напряжение, которое возникло в начале приема, исчезло. Сам великий магистр и его приближенные рыцари уделяли много внимания княгине Александре – привлечь на свою сторону в грядущей войне с Польшей ее мужа, одного из князей Мазовецких, было очень важно для них. На князя Януша они полагаться не могли. Он вряд ли простит им свое давнее пленение. Глупость сотворили они тогда, да теперь уж ничего не поделаешь. Но оторвать от короля Владислава князя Земовита Плоцкого – это можно было сделать, во всяком случае, попытаться стоило. Княгиня вежливо отвечала на комплименты, сыпавшиеся на нее как капли дождя из летней тучки, мило улыбалась и потихоньку подводила разговор к нужной ей теме.

И вот, решительный момент настал. В ответ на ее хвалебные речи в адрес ордена Ульрих фон Юнгинген совсем расчувствовался и, смеясь, громко сказал:

– Я так почитаю и люблю вас, милостивая пани княгиня, что готов исполнить любое ваше желание. Просите, чего хотите. Мне будет в радость выполнить вашу просьбу.

– Желание мое готово, герр великий магистр, – ответила на это княгиня Александра. – Верните этой грустной девушке ее отца, польского рыцаря, что томится в подземелье Круглой башни. Пан Пешек из Седловиц захвачен вашими воинами незаконно. Верните его, и мы останемся друзьями.

Присутствующие в зале затихли. Великий магистр побледнел и воскликнул в возмущении:

– О каком рыцаре идет речь? Я не понимаю вас, милостивая княгиня. Мы никогда не позволяли себе неблаговидных поступков по отношению к нашим соседям. Я вне себя. Как могли возникнуть такие разговоры?

Княгиня побледнела и сжала руки, но не отступила. Ее глаза смотрели решительно. А иноземные рыцари обратились в слух, особенно англичанин. Он даже представить себе не мог, что здесь, на земле рыцарей Христовых, возможны такие вопиющие беззакония.

– И, тем не менее, так и есть, герр фон Юнгинген, – твердо стояла на своем княгиня. – Вы, видимо, знаете не все, что творится в вашем замке. Велите доложить вам о рыцаре, что томится в двойных цепях под Круглой башней, и вы увидите, что это правда.

Бледный до синевы, сразу утративший все свое благодушие великий магистр готов был ответить резким отказом, но тут в разговор вступил английский посланник.

– Если правда то, что говорит эта почтенная леди, – начал лорд Хазельвуд, – а я не имею ни малейших оснований ей не верить, то это будет величайший скандал и он станет известен во всей Европе. Держать в подземелье в цепях незаконно задержанного рыцаря! Это недопустимо. Ни один монарх не поддержит вас в этом, великий магистр. Я понимаю, что вы могли и не знать этого. Однако я требую, от имени своего короля требую от вас немедленно выяснить этот вопрос. Пусть сейчас же пошлют туда людей, и обязательно с представителями всех иноземных послов, здесь присутствующих. И если польский рыцарь действительно в подземелье и закован в цепи, немедленно велите привести его сюда. Он сам расскажет, как попал в замок.

Положение магистра было сложным. Не выполнить требование он не мог. Оставалось делать вид, что ему ничего не известно об этом происшествии. В Круглую башню был отправлен целый отряд. Ожидание затянулось надолго, но всем присутствующим было уже не до праздника. В зале установилась зловещая тишина. И вот двери отворились, и несколько стражников ввели высокого могучего воина, худого и бледного, а за ним шли посланные иноземными рыцарями представители. Красивая девушка, что привлекла внимание лорда Хазельвуда, вдруг сорвалась с места и кинулась к пленнику.

– Батюшка! Родной мой батюшка! Вы живы! – Она смеялась и плакала одновременно. Потом припала к груди рыцаря, а он обнял ее и, закрыв глаза, все гладил нежно прижавшуюся к нему темноволосую головку.

Зрелище было столь трогательным, что многие из прибывших в орден иноземцев прослезились. Лорд Хазельвуд же изъявил желание немедленно услышать от самого рыцаря, что произошло на самом деле. То, что они услышали, потрясло всех. Оказалось, что рыцарь и его люди были захвачены на собственных землях, просто пойманы сетью, как зайцы. Людей рыцаря сразу же убили, а его привезли в этот замок и заточили, заковав в цепи. Здесь он ожидал приезда рыцаря Отто фон Снехштейна, готовящегося отомстить за смерть своего брата, погибшего в мазовецких землях от руки простых селян.

Присутствующие заволновались, поднялся шум, раздавались возмущенные возгласы.

– Это, право, возмутительно, – возвысил голос великий магистр, – в моем замке за моей спиной творится такое беззаконие! Моим именем свершается личная месть! Это недопустимо. Я вне себя. Виновные будут примерно наказаны за этот неприятный, даже тягостный инцидент.

– Но польский рыцарь будет немедленно отпущен на свободу, я полагаю, – снова подал голос лорд Хазельвуд. – В моем понимании ему должны быть принесены извинения и возмещены убытки.

– Разумеется, милорд, – поспешно ответил на это магистр, – тотчас же.

– Вот и хорошо, герр фон Юнгинген, – кивнул лорд Хазельвуд. – Тогда мои люди заберут его прямо сейчас. И будем считать инцидент исчерпанным.

За эти слова английский лорд был вознагражден таким горячим благодарным взглядом прекрасных черных глаз, что сердце его дрогнуло. Лорд был большим эстетом и любителем красоты. А что может быть прекраснее светящихся счастьем девичьих глаз?

Великий магистр вынужден был со всем согласиться. Ему нужно было спасать лицо ордена. Он еще раз громко возмутился тем, что некоторые забывшие христианские обеты рыцари в его владениях позволяют себе недопустимые поступки, и пообещал наказать виновных. Праздник закончился совсем не так, как начинался.

На другой день княгиня Мазовецкая спешно отбыла из замка крестоносцев, увозя с собой освобожденного из плена пана Пешека. Среди ее придворных дам находился также маленький итальянский мальчик по имени Маттео.

Помимо крестоносцев, кортеж княгини до самой границы сопровождал большой отряд английских воинов. Лорд Хазельвуд довел свою помощь до конца. Когда на прощание лорд сказал несколько добрых слов освобожденному им рыцарю, его дочь подошла к нему и горячо поцеловала отягощенную богатыми перстнями руку.

– Я никогда не забуду, милорд, добра, которое вы нам сделали, – со слезами на глазах произнесла взволнованная Ингуш, – и буду молиться за вас до конца жизни. Да благословит вас Господь за ваше благородное сердце!

А богатый и могущественный лорд Хазельвуд подумал, что только что получил самый дорогой в своей жизни подарок. И долго будут помниться ему прекрасные черные глаза, глядящие на него с такой безмерной благодарностью.

Поляки покинули замок Мариенбург так поспешно, как будто только за тем и приезжали, чтобы освободить и забрать этого огромного и сильного, как матерый лесной вепрь, воина, подумалось великому магистру. Только-только готовились с ним разделаться, как надлежит наказать любого, поднявшего руку на орден. Рыцарь Отто фон Снехштейн уже, конечно, придумал для него казнь долгую и мучительную, лютую казнь за позорную гибель Гуго фон Снехштейна на его землях. Такого простить нельзя. И тут на тебе! Какой афронт! Кто бы мог подумать, что княгиня Александра способна на коварство. Всегда такая милая и любезная. И вдруг подставила подножку ему, самому великому магистру. И граф английский так невовремя явился от своего высокомерного короля. Ульрих фон Юнгинген был зол сверх всякой меры. Не напрасно он говорил в свое время старшему брату, что нечего с ними долго возиться, с этими полячишками. Давно надо было им голову свернуть. А тот все дипломатию разводил, дружбу с ними поддерживал. Вот и дождались, пока король Владислав в полную силу вошел, да еще с братом своим, проклятым Витовтом, объединился. Теперь куда труднее будет с ними справиться. Но воинов сильнее, чем в Тевтонском ордене, нет нигде на земле. В этом он, великий магистр, убежден и готов поклясться сколь угодно страшной клятвой. Они свалят этих слабаков. Обязательно свалят. И теперь уже нечего откладывать войну. Пора положить этому конец!

Герр Ульрих фон Юнгинген долго нервно расхаживал по своим покоям, запретив входить к нему. Он никак не мог успокоиться. Было очень обидно, что такая благородная дама обвела его вокруг пальца, будто молокососа. Его! Великого магистра величайшего из всех рыцарских орденов! Нет, теперь только одно – война. И никакой пощады никому. Он покажет им, что значит ссориться с орденом. Он им… Десятки различных, самых изощренных методов мести теснились в его голове. Но успокоение не приходило. Разболелась голова, и в груди давит. Нет, надо отвлечься. И великий магистр послал за женщиной. Та, что живет, тайно от всех, в высокой башне, всегда умела его успокоить. Пусть придет поскорее. Пусть даст ему забыть обо всем.