Рээлика. А эти разговоры отсюда дальше тоже пойдут? Я окна волостной управы камнями перебила. Как-то стукнуло в голову, мол, чего-то я давно уже гадостей не вытворяла. Вот и собралась, все кругом спрашивают, куда это, мол, я. А вот пойду-ка да погляжу, чё бы такого сделать, хо-ре? Оля, Мадис, Кристийна, Марина, Юри, Таниель, Сильвер, Прийт были… Как увидели, что я бросила — так мы же не монашки какие, — тоже стали кидаться. Вот мы и перебили все окна волостной управы.

Я как следует нашкодила здесь, устанете про все слушать.

Кади. Я здесь уже довольно давно. Больше двух лет. Сказали — месяц только, но теперь уже я привыкла.

Вначале дала воспитателям себе на голову сесть, теперь уже нет. Огрызаюсь, всегда повод нахожу, чтоб тут же прекословить. Подальше их посылаю. Потом друг у друга прощения просим.

О детдомовской семье и сказать ничего не сумею. Вещи, все, что есть, тут же тебе поломают. Иногда те, кто постарше, обижают, иногда и нет, да и защищаться я уже научилась, как следует.

Каур. Мальчик, побитый жизнью, признавался: «Между тем, сильно меня били». Потому, что… ну, не знаю, я всегда прекословил, нервы так сдали, что не знаю впрямь. Я такой был, что, если кто ко мне пристает, то я всегда НАПАДАЮ на него. Потому вот. По-всякому ко мне придираются — Очкарик, и не знаю, что там все еще. В сущности, не всегда же я вот первым начинаю. Они заладили, что я начинаю, я начинаю… В Хайба ненавидят меня почти… все. Здесь, в деревеньке, они меня за психа считают, но я не псих. Я вообще никого не хочу калечить. Лишь бы другие меня не трогали. Потому.

Это уже третий год, как я здесь.

Аннели. Была у меня тут ссора одна, некоторые ребята, тут, в детдоме, о моей маме плохо отзывались. И об отце тоже. (Вздыхает.) Тогда я как бы внимания не обращаю. Говорю им: а вот хорошо тебе, если и к твоей матери тоже станут так же цепляться, как бы ты сам поступил? Ничего не отвечают.

С мальчишками мне играть не хочется, а с девчонками хочу. Больше всего, ну, прямо до ужаса, я одного мальчишку боюсь. Если воспитательницы нет, а он приходит в нашу семью — чего-то там, скажем, делать ему нужно, я сразу же в комнату ухожу, не хочу я.

Кади. Тут психолог один был, она писала, мы говорили, иногда рисовали тоже. Хорошая тетка была. У нас уроки терапии иногда тоже бывали, музыка тихо играла, и мужик там, с таким приятным тихим голосом, разговаривал. А я себе взяла за моду всякий раз уснуть, когда он говорит.

Рээлика. Я хочу быть вместе с более старшими девчонками, потому как, если я вожусь с соплячками, то и сама дурею, такие идиотские фокусы начинаю выкидывать…

Я дерусь с подругой. В основном она сама виновата. К моему брату придирается. Брат ее стервой обзывает, а она кулаками на него, братик мне пожалуется, а потом я на нее налетаю. Сильвер не говорит «стерва», не умеет еще выговаривать, он говорит «сьева».

Юри (вздыхает). Я бы снова хотел жить у сестры, но и здесь тоже очень хорошо. Теперь они верят, что я больше не убегу, я же клялся зятю, что больше не стану убегать, если только возьмут меня обратно. А они еще не знают — взять меня обратно или нет, им и со своими-то детьми трудно. Но мне можно к ним в гости ходить. Я и этому рад, что могу погостить у них. В Рождество я ОБЯЗАТЕЛЬНО даже схожу к сестре. Я им и подарок хочу приготовить.

Думаю, я здесь, в детдоме, до конца буду.

Аннели. Не могу я быть дома. Там, ну, там сил никаких нет… Раньше тут кто-то говорил, вроде, мать с отцом и не хотят меня обратно забрать. Потому-то я здесь в детдоме. Если бы, ну, (вздыхает), отчим ушел бы, вообще бы больше не появлялся, вот тогда было бы хорошо вернуться к матери. С отцом этим там жить просто невозможно.

Кади. Дома я была не больше трех-четырех дней подряд. Самый меньший срок — шесть с половиной часов. Вначале, когда я там пробыла всего несколько часов, возвращаться было очень уж трудно. В автобусе всю дорогу тихо ревела, потом отключилась, а когда на место прибыла, уже ничего не помнила. Даже не вспоминала совсем. Будто и не ходила домой.

Эркки. Однажды я бабочку видел, сказал Рейго, причем голова при ней была.