Глядя на цветущие кустарники, фруктовые деревья, волнистые луга, переходящие в леса, я понял, почему ров, отделявший сады от полей, назвали по-английски «ха-ха». Словно возглас удивления, неизбежно срывающийся с уст: пейзаж по обе стороны рва одинаковый, поэтому издали кажется, что сад тянется бесконечно.
Именно мы, англичане, в XVII веке отказались от скрывавших сады крепостных стен и начали копать на их месте рвы. Тот, что окружал поместье Торки, был метра два в ширину, и синяя вода в нем ослепительно сверкала на фоне зелени.
В сопровождении Ребекки и Патрисии Хойл я только что обошел поместье. Оно отлично сохранилось. По словам домоправительницы, режиссер оставил нетронутой оригинальную архитектуру восемнадцатого века. Сад тоже был разбит три столетия назад. Торки велел поместить там золоченые беседки, китайские пагоды, берберские палатки, статуи, фонтаны, огромные вазы.
Но больше всего меня поразили качели на двенадцать мест, на которых качалась еще сама Мария-Антуанетта Французская в саду Тюильри. По крайней мере так утверждала домоправительница, с гордостью демонстрируя нам эту диковинку.
— Господину Торки удалось заполучить их ценой грандиозных усилий, — объяснила она довольно.
— Дворец Тюильри, вместе с садами, разрушили во время Французской революции, — заметила Ребекка с грустью. — Каким же образом уцелели качели?
Домоправительница смерила ее презрительным взглядом, как будто та только что сказала чудовищную глупость. Мы вернулись к дому в ледяной тишине.
Я оторвал взгляд от лугов и перевел его на Патрисию Хойл. В тот день на ней было черное платье без рукавов. На лице — больше косметики, чем обычно.
— А теперь мы приступим к обыску, — проговорил я, указывая на агентов, которые ждали нас у дома.
— Пожалуйста, — ответила домоправительница с гримасой недовольства. — Только осторожнее с мебелью и с обстановкой. Там все старинное.
Я знаком приказал агентам начинать и последовал за ними в дом. Ребекка присоединилась к ним, а я остался в сторонке с Патрисией Хойл и наблюдал за ходом дела.
Дом оказался огромным, поэтому обыск затянулся. И все безрезультатно. Ничего такого, что могло бы иметь отношение к исчезновению Яна Хасельхоффа.
— А я вам что говорила? — Глаза домоправительницы торжествующе блеснули.
У меня зазвонил сотовый, и я отошел в сторону, чтобы ответить. Это был агент Николз.
— Инспектор Холл, Торки мертв.
— Мертв? — повторил я ошарашенно.
— Да, с ним случился инфаркт. Он почувствовал себя плохо во время перелета в Лондон на частном самолете. Пилот сообщил об этом в диспетчерскую. Когда самолет приземлился, Торки погрузили в машину «скорой помощи» и отвезли в больницу, но там он вскоре скончался.
Я задал Николзу несколько вопросов о больнице, куда отвезли режиссера, и о времени его кончины. После чего разговор был окончен.
Ребекка смотрела на меня не отрываясь.
— Плохие новости?
— Отвратительные.
Я знаком попросил ее следовать за мной. Мы вышли в сад, и я коротко рассказал ей о смерти Торки.
— Зачем он вернулся в Англию? — удивленно проговорила Ребекка. — Он должен был оставаться в Штатах до конца месяца. Нужно сообщить домоправительнице.
— Да, и я не горю желанием это делать.
Мы вернулись в дом. Патрисия Хойл сидела на прежнем месте.
— Вы знали, что Торки собирался вернуться домой сегодня? — спросил я ее.
— Вы шутите?
— Отнюдь. Он нанял самолет.
Домоправительница долго смотрела на меня, прежде чем ответить.
— Если вы говорите правду, значит, мне нужно немедленно идти и приготовиться к его возвращению.
— В этом уже нет необходимости.
Патрисия Хойл замерла.
— Почему?
— Мне только что сообщили, что в самолете у Торки случился инфаркт. К сожалению, врачи ничего не смогли сделать. Он умер вскоре после того, как его доставили в больницу в Лондоне.
Домоправительница закрыла лицо руками. Мы с Ребеккой недоуменно переглянулись. Неужели она была так привязана к своему работодателю? Я снова спросил себя, кто же такая Патрисия Хойл на самом деле.
— Вам лучше присесть, — предложила ей Ребекка.
Мы помогли домоправительнице переместиться на диван. Моя напарница пошла к бару и налила стакан янтарной жидкости.
— Коньяк, — сказала она, протягивая его домоправительнице. Та осушила стакан одним глотком.
— Вам лучше? — спросила Ребекка, внимательно глядя на нее.
Патрисия Хойл кивнула и снова замерла, уставившись в пустоту.
— Не могу поверить, что его больше нет, — пробормотала она. — Невероятно, что он вот так умер.
— Вы были очень привязаны к господину Торки, — заметил я.
Она, казалось, не слышала.
— Давно вы на него работаете?
Патрисия Хойл немного помолчала, потом ответила:
— Два года.
— Как вы с ним познакомились?
— На пробах.
— Вы были актрисой?
Меня вовсе не удивило, что она имеет отношение к миру кино. Эта женщина была слишком красива для простой домоправительницы. Однако я не помнил ее ролей.
— Это была моя первая и последняя проба.
— А почему?
Во взгляде Патрисии Хойл мелькнула ирония.
— Попробуйте догадаться.
— У вас была связь с Торки?
Она пронзительно рассмеялась.
— Нет, мне не настолько повезло.
— Какие же тогда отношения между вами были?
— Те, о которых вам известно.
— Вы хотите сказать, что действительно служили его домоправительницей, и ничего больше?
— К сожалению, да. Я хотела стать чем-то большим, но он мне не позволил.
Мне не верилось.
— Почему?
— Господин Торки был эксцентричным человеком. Думал только о кино. Для него женщины не существовали.
— Но ведь он был женат. Вы сами мне сказали, что он встречался с какой-то женщиной-искусствоведом, — возразил я.
— Да, но он не спал с ней. Он встречался с этой женщиной только потому, что она помогала ему, была консультантом для его последнего фильма.
— О Босхе?
— Вижу, вы хорошо осведомлены. Господин Торки был одержим этим фильмом. Работал над ним денно и нощно. Писал сценарий. Недавно даже нанял человек двадцать оксфордовских студентов, чтобы они изучили все существующие источники о Босхе и составили биографии исторических личностей, связанных с художником. Господин Торки уже подобрал места для съемки в Голландии и определился с большей частью актерского состава.
В ходе нашей последней встречи Патрисия Хойл утверждала, что режиссер уехал в Соединенные Штаты, чтобы увидеть картину, но она не знает, какую именно.
— Торки с подругой отправились в Вашингтон ради картины Босха, верно?
Домоправительница кивнула.
— Какой?
— «Смерть скряги». Она была нужна ему для некоторых сцен в фильме.
— Каких?
— Я не знаю.
— Почему распался первый брак Торки?
— Жена бросила его, так как он уклонялся от исполнения супружеского долга.
— Его не интересовал секс с женщинами или секс вообще?
— Если вы имеете в виду, что он был геем, то вам я уже говорила, что это полная чепуха. С мужчинами Торки тоже не встречался.
— То есть он ни с кем не занимался сексом.
— Именно.
— Что еще вам известно насчет фильма о Босхе?
Патрисия Хойл покачала головой:
— Ничего. Он никогда не говорил о своих фильмах.
Она произнесла это слишком торопливо, и во мне зародились кое-какие подозрения.
— Он писал сценарии на компьютере? — спросил я.
— Разумеется.
— В таком случае добраться до последнего сценария будет нетрудно.
Домоправительница насмешливо улыбнулась.
— Господин Торки работал исключительно на ноутбуке, который всегда возил с собой, чтобы никто не мог сунуть туда носа.
Ребекка бросила на меня быстрый взгляд. Я знал, о чем она думает: ноутбук наверняка в Лондоне, вместе со всеми вещами режиссера. Так что нам остается только вернуться в город.
Агент Николз позаботился о том, чтобы все личные вещи Торки оказались в моем кабинете. Их было на удивление мало: режиссер путешествовал совсем налегке. Старенький, как сказала Ребекка, компьютер я сразу же отдал ей.
— Сержант Уэнстон, распечатайте все, что обнаружится внутри.
Она не моргнув глазом занялась какими-то таинственными махинациями и внезапно проговорила:
— Посмотрите, что я нашла.
Я подошел и увидел на экране текст «Алейт». Эта находка меня обескуражила. Что рукопись делает в компьютере Торки? Джули Бонем встречалась с Яном Хасельхоффом, тот служил официантом у Торки, но какая связь между девушкой и режиссером?
А что, если под маской Тау скрывался Торки? Чем дольше я об этом думал, тем более правдоподобной мне казалась эта гипотеза. Однако возможен был и другой вариант: Джули Бонем работала на режиссера в качестве интернет-детектива.
Я попросил Ребекку пролистать «Алейт» до конца. Мне хотелось проверить, есть ли в этом варианте та просьба: «Вверяю его тебе, позаботься о нем».
— Здесь нет этой фразы, — сказала Ребекка, словно прочитав мои мысли. — Я уже смотрела. Очевидно, кто-то переслал повесть Джули Бонем с просьбой сохранить ее. Думаете, это сделал Торки?
Тем временем на экране появилась последняя страница «Алейт». Без искомой фразы, как и говорила Ребекка.
— Все указывает именно на такой ход событий, — ответил я.
— Значит, это он написал повесть.
— Может быть. Но уверенности нет. Очень может быть, что автор кто-то другой. Торки ведь работал над сценарием о Босхе, и вполне естественно, что его интересовало все, связанное с этой темой. Помните, Патрисия Хойл сказала нам про студентов Оксфорда, которых он нанял? Нужно их найти и поговорить с ними. Может, они знают, кто автор «Алейт». Кроме того, есть еще эта женщина, искусствовед. С ней тоже следует побеседовать.
— Она в шоке. Она ведь ехала вместе с Торки и стала свидетельницей его смерти.
— Как только она придет в себя, я отправлюсь допросить ее. Что еще вы нашли в компьютере, сержант?
Ребекка показала мне еще один файл. Судя по всему, это был сценарий.
— Только вот это, сэр.
— Распечатайте мне экземпляр.
Это действительно был сценарий. Прочитав его, я полностью утвердился в своем предположении.
Торки взял за основу историю, рассказанную в «Алейт», то есть отношения между женой Босха и Великим Магистром Братства Свободного Духа. Однако теперь благодаря пояснениям Ребекки я знал, что в реальности ничего подобного никогда не было. Как не было у Алейт ван дер Меервенне компаньонки по имени Агнес. Вероятно, Босх никогда не ездил в Венецию. По словам ученых, он никогда не покидал своей страны. И только события, связанные с триптихом «Сад земных наслаждений», соответствовали действительности.
Судя по сценарию, работа художника над триптихом должна была стать основным содержанием фильма.
Позже днем я отправился в больницу, чтобы взглянуть на труп режиссера. Ни за что бы его не узнал. Я помнил его молодым и худым, с вечной прядью взъерошенных волос на лбу, с очками в тяжелой оправе на кончике носа. Теперь передо мной лежал пожилой, очень полный человек. Он действительно сильно растолстел и совсем облысел.
У дверей больницы я столкнулся с Патрисией Хойл.
— Вы только что приехали? — спросил я, рассматривая ее короткое лиловое платье.
— Нет, вышла подышать воздухом. По правде говоря, захотелось покурить.
— Я не знал, что вы курите.
— В доме господина Торки это было под запретом.
Я воздержался от комментариев. Да, режиссер был настоящим тираном. И вдруг мне вспомнилось: я где-то читал, что Торки курил сигары. Я спросил об этом у Патрисии Хойл.
— Да, он и правда их курил. Но одно дело — он сам и совсем другое — прислуга.
— Получается, Торки требовал от других куда больше, чем от самого себя?
Домоправительница сердито отмахнулась.
— Он всегда говорил, что у себя дома имеет право делать все, что хочет. Мы же находились не у себя дома, значит, должны были подчиняться правилам.
Мы прогуливались перед больницей; я дождался, пока Патрисия Хойл снова закурит, и тогда заговорил с ней об «Алейт».
— Вы знаете, кто написал текст?
Домоправительница на несколько мгновений задумалась.
— Никогда не слышала о повести с таким названием.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Она находилась в компьютере Торки.
— Вы нашли ноутбук?
— Как вы и говорили, режиссер с ним не расставался. Ноутбук был в его чемоданчике. Еще мы обнаружили на жестком диске сценарий фильма о Босхе. Причем явно списанный с «Алейт». Вы ничего об этом не жали?
— Господин Торки никогда не разговаривал со мной о работе. Я всего лишь служила у него домоправительницей.
— Однако перед тем как стать ею, вы были актрисой. Вы сказали мне, что познакомились с Торки на пробах, — не унимался я. — Неужели вам не было любопытно узнать, что задумал Торки, культовый режиссер?
— Да, верно, когда-то я хотела стать актрисой. Но господин Торки говорил, что это не для меня. И был прав.
— Да ладно, не глупите. Этот человек был деспотом. Он пользовался своим успехом, чтобы обращаться с окружающими — особенно с теми, кто на него работал, — как с отбросами. Может, вы и не стали бы Ванессой Редгрейв, но вы имели право попробовать. Нечего было слушать Торки.
Патрисия Хойл покачала головой:
— Да, он был чудовищем. Но при этом великий режиссер. Если он сказал, что я никудышная актриса, значит, это правда.
Мы немного помолчали.
— Что вы будете делать теперь? — ©просил я наконец.
— Искать другую работу.
— Домоправительницы?
— Может быть.
— Скажите мне честно: почему вы согласились работать у Торки домоправительницей, хотя честолюбие влекло вас совсем в другую сторону?
Патрисия Хойл улыбнулась с горечью:
— Я такая глупая. Думала, он, узнав меня получше, передумает и предложит мне роль в одном из своих фильмов. А господину Торки это так и не пришло в голову.
— И тогда вы сменили тактику: попытались его соблазнить.
— Еще один неверный шаг. Торки была ненавистна сама мысль о том, что кто-то может к нему прикоснуться.
— Так почему же вы остались с ним?
Патрисия Хойл посмотрела мне прямо в глаза.
— Может, это покажется вам безумием, но я любила его. — Она повернулась ко мне спиной и зашагала обратно в больницу.
Никогда не пойму, что творится в головах у женщин. Как могла она, молодая, красивая, влюбиться в толстого старика с мерзким характером? Это было для меня большей загадкой, чем Троица для папистов.
На следующий день Николз и Ребекка занялись поисками студентов Оксфорда. А я отправился поговорить с доктором Фионой Эшли, той самой женщиной, которая сопровождала Торки во время его поездки в Вашингтон.
Она уже оправилась от шока и принимала меня в своем прекрасном доме в фешенебельном Хэмпстеде.
— Его убил этот проклятый фильм, — сказала Фиона Эшли со злостью.
Я внимательно оглядел женщину. Ей было за сорок — элегантная блондинка, чья холодная красота меня не трогала.
— Что это значит? — спросил я.
— Дэвид с головой ушел в свой проект. Он работал над ним долгие годы. Он решил множество проблем: подписал контракты на съемку произведение Босха с музеями всего мира, просмотрел пробы сотен актеров и лично набрал всех исполнителей, включая статистов, уже собирался приступить к работе, и тут кинокомпания заморозила все текущие проекты.
— Почему?
Доктор Эшли посмотрела на меня с негодованием:
— Разве вы не знали? — Она назвала голливудскую компанию, несколько недель назад купленную японцами. — Эти варвары уволили все руководство и назначили новых людей. Проект Дэвида приостановили. Вот почему мы так быстро вернулись в Лондон. Он не собирался сдаваться. Хотел искать других продюсеров. Но, очевидно, огорчение от этих японских фокусов оказалось для Дэвида фатальным. Его сердце не выдержало.
— Что вы собирались делать в Вашингтоне?
— В Национальной художественной галерее хранится «Смерть скряги» Босха. Дэвид хотел использовать ее в фильме.
— Но в сценарии картина не упоминается.
— А вы откуда знаете? — Фиона Эшли посмотрела на меня с сомнением.
— Я читал сценарий.
— Это невозможно. Дэвид берег его как зеницу ока.
— Текст был в его ноутбуке.
— В ноутбуке? Боже, я совсем о нем забыла! Значит, он у вас.
— Да, вместе с остальными личными вещами господина Торки. Кстати, мы собираемся отдать их семье.
— У Дэвида никого не было. Он — единственный сын, а родители его умерли много лет назад.
— Он оставил завещание?
— Мы никогда не говорили с ним о денежных делах.
— Насколько мне известно, вы были подругой Торки.
— И что? Это вовсе не значит, что он должен был обсуждать со мной свое завещание. Честно говоря, я сама достаточно богата. И уж конечно, я была с ним не ради денег.
— А ради чего тогда? Говорят, Торки был аскетом. Он ни с кем не занимался сексом.
Фиона Эшли фыркнула:
— Опять эти глупые сплетни. Какая скука! Люди только и думают, что о сексе. А что им еще остается?
— Значит, вы подтверждаете, что режиссер избегал сексуальных контактов, — подытожил я.
— Вам не понять, — бросила она, сопроводив слова испепеляющим взглядом.
Эта докторша даже не представляла себе, насколько права. Да, я действительно не понимаю людей, которые не трахаются.
— Так объясните мне, — попросил я госпожу Эшли, стараясь, чтобы мой тон звучал не слишком язвительно.
— У гениев, таких, как Дэвид, иные потребности, чем у обычных людей. Они живут в другом, более высоком, измерении.
А я всегда считал, что человек, который не живет сексуальной жизнью, болен. И продолжаю так думать. И все же я удержался и не высказал этих соображений доктору Эшли, переведя разговор на «Смерть скряги».
— Почему Торки так интересовала эта картина?
— Я уже говорила вам, она нужна была ему для фильма.
— Но в сценарии она не упомянута, — снова возразил я.
Госпожа Эшли вздохнула.
— «Смерть скряги» изображает вечную борьбу между добром и злом. В решающий момент скряга не может выбрать между распятием, которое держит ангел, и мешком денег, который протягивает ему дьявол. Дэвид был захвачен этой темой. Он говорил, что весь фильм будет построен вокруг этого конфликта.
Мне вспомнился сюжет «Алейт». Если судить с такой точки зрения, жизнь жены Босха следовало толковать как проигранную битву со злом. И жертвой в ней стала Агнес.
— Помимо сценария в ноутбуке находилась повесть под названием «Алейт». Вы знаете, кто ее написал?
— Дэвид, — произнесла Фиона Эшли без тени сомнения.
Аллилуйя! По крайней мере одна тайна разгадана. Оставалась, правда, еще одна, и она беспокоила меня гораздо больше: почему Торки отправил свою повесть Джули Бонем с просьбой позаботиться о ней? Познакомились ли эти двое через Яна Хасельхоффа или, как я и подозревал, под маской Тау скрывался сам режиссер?
— Дэвид уже много лет интересовался Босхом, — продолжала доктор Эшли. — Его потряс тот факт, что человек, задумавший и воплотивший такие картины, как «Музыкальный ад» и «Видения потустороннего мира», вел столь серую жизнь. Дэвид хотел снять фильм о Босхе, но биография художника совершенно его не вдохновляла. Зато фигура Великого Магистра Братства Свободного Духа поразила его воображение. Некоторые искусствоведы считают, что Босх неоднократно изображал этого человека на своих картинах. С него, например, написан «Святой Иоанн на Патмосе», хранящийся в Берлине. Дэвид попытался представить, что стала бы делать жена такого скучного человека, как Босх, если бы ей встретился такой обворожительный мужчина, как Великий Магистр. Так родилась «Алейт». Полагаю, вы читали повесть, и мне нет смысла рассказывать вам, что между ними произошло.
— Да, я ее прочел, но еще до того, как обнаружил текст в компьютере Торки.
— Это просто смешно! — воскликнула Фиона Эшли. — Только мне было известно о существовании повести. Разумеется, Дэвид больше ни с кем о ней не говорил.
— Судя по всему, о тексте знал кто-то еще. Я обнаружил копию в компьютере одной девушки, убитой около двадцати дней назад.
Это сообщение ошеломило госпожу Эшли.
— Кто эта девушка? — спросила она.
— Ее звали Джули Бонем. Вы были с ней знакомы?
— Кажется, нет. Где ее убили?
— Мы пока точно не знаем. Мы нашли только ее голову — в желудке трески, выловленной у берегов Шотландии.
— Дело об отрубленной голове! — воскликнула доктор Эшли. — О нем писали во всех газетах. Но какое отношение эта девушка имеет к Дэвиду?
— Мне бы тоже очень хотелось это узнать. Торки часто сидел в чатах?
— Нет, как вы могли даже подумать? Дэвид, конечно, высоко ценил Интернет. Говорил, что Всемирная сеть — уникальное поисковое средство. Но он презирал эти дурацкие чаты и тех, кто теряет в них свое время. — Она взглянула на меня растерянно. — А почему вы спрашиваете?
— Так, просто из любопытства.
Она должна знать о Джули Бонем как можно меньше.
Чем больше я узнавал о режиссере и его маниях, тем яснее становилось, что психологические портреты совпадают. Ему вполне могла прийти в голову такая безумная идея: организовать группу для изучения творчества Босха и постановки живой картины. И если Тау и Торки — одно и то же лицо, то Джули Бонем могла заприметить его в чате, пока следила за женой Шару. Торки — Тау искал Еву. Девушка приняла его правила игры. Даже поехала в Англию по его зову. А потом она что-то заподозрила. Может, Джули Бонем сорвала с Тау маску, и тогда он ее убил.
А Ян Хасельхофф? Он работал в доме Торки. Был ли он сообщником режиссера, за что его, в свою очередь, и устранили?
Я спросил у Фионы Эшли, знакома ли она с Яном Хасельхоффом.
— Он несколько раз прислуживал нам за столом, когда я была в гостях у Дэвида. Мы с ним никогда не разговаривали. Не знаю, почему он вас интересует.
— Вам известно, что он исчез?
— Исчез? — Она посмотрела на меня вопросительно.
— Да, двадцать первого апреля. Домоправительница Торки подала заявление о его пропаже.
— А, эта женщина! — воскликнула Фиона Эшли презрительно.
— У вас не сложились отношения с Патрисией Хойл?
— Она интриганка. Я не хочу иметь с ней ничего общего.
— Не могли бы вы объясниться поточнее?
— Она меня ненавидит. Ревнует, потому что Дэвид отверг ее. Она никогда не упускала случая выставить меня перед ним в дурном свете.
Не хватало только войны между женщинами Торки! Я снова спросил госпожу Эшли об исчезновении Хасельхоффа.
— Я ничего об этом не знала. Может быть, Дэвид забыл мне рассказать.
— И вы не знали, что Хасельхофф родился в том же городе, что и Босх, — в Хертогенбосе?
— Какое любопытное совпадение! — Она удивленно посмотрела на меня. — Интересно, а Дэвид знал?
Я готов был поспорить на всю свою зарплату, что знал.
Николз и Ребекка целый день допрашивали студентов Оксфорда. И все напрасно, ведь я уже установил имя автора «Алейт». Тем не менее информация, которую они собрали, помогла составить более полный психологический портрет режиссера.
Студенты рассказали, как Торки нанял их, чтобы они искали в библиотеках документы, книги и все прочие публикации, посвященные Босху. Режиссер хотел создать архив, устроенный по придуманной им самим системе. Некоторые студенты говорили, что Торки был готов каталогизировать все, что попадалось ему в руки — от исторических материалов до расходных документов.
Ребекка сделала копию студенческих записей. Вот самое интересное из того, что я прочел:
«О Иероним Босх, что видит этот твой изумленный взор? Что означает эта бледность лица? Быть может, ты созерцаешь пред собой чудовищ и летучих призраков Ада?»Доминик Лампсоний
«Мне жаль, что вы и ваш брат не смогли увидеть процессию, проходящую здесь, а ведь в ней есть и демоны, словно сошедшие с картин Босха, — думаю, они бы вас напугали».Филипп II Испанский
«Он родился в Хертогенбосе, но мне так и не удалось узнать, когда и где он умер… Его манера писать была искренней, умелой, легкой; ему удавалось создавать по нескольку картин одновременно. Подобно другим старым мастерам, он имел привычку делать наброски и рисунки на белой основе, постепенно накладывая на картину прозрачные слои, один за другим…»Карел ван Мандер
«Разница между творениями этого человека и других состоит, по моему мнению, в том, что другие пытались изобразить людей такими, какими они видятся снаружи, в то время как ему хватило смелости изображать их такими, какими они являются внутри…»Хоседе Сигуэнса
«На мой взгляд, падре Сигуэнса оказал ему слишком много чести, увидев истинную веру в этих непристойных фантазиях, мало приличествующих художнику».Франсиско Пачеко
«Говорят, Филипп II очень его ценил; дьявольские образы этого провидца наверняка нравились тому, к кому Инквизиция обращалась за указаниями».А.-Ж. Вотер
«Эстетический эффект неожиданных красного и оранжевого цветов среди огромного темного пространства принес ему популярность, и на протяжении следующих тридцати лет пламя Босха загорелось почти на всех созданных художниками пейзажах».К. Кларк
Филипп II Испанский был большим почитателем голландского художника и, кроме того, собирал его картины — так объяснила мне Ребекка. Триптих «Сад земных наслаждений» хранится в мадридском «Прадо» именно потому, что входил в коллекцию монарха. Изначально полотно принадлежало настоятелю ордена Святого Иоанна, внебрачному сыну герцога Альбы. Потом оно попало в руки Филиппу II. Оно упоминается в списке картин, отправленных королем в свою испанскую резиденцию — монастырь Эскориал в 1593 году. Первым триптих описал брат Сигуэнса в 1605 году, назвав его «Картиной с клубникой».
В тот вечер, возвращаясь домой, я раздумывал, не отправиться ли к Шару. Надо бы дать ему почитать «Алейт» — эта идея с самого утра крутилась у меня в голове. Интересно, как он отреагирует. Я ни минуты не верил в то, что писатель не знал о существовании ноутбука у Джули Бонем. А если знал, то наверняка читал «Алейт». А поскольку Шару никогда не делал тайны из своей ненависти к Торки, то, возможно, хотел, чтобы полиция нашла текст.
И еще одна причина, по которой я собирался зайти к писателю: мне хотелось снова увидеть Лору Кисс.