Я совершил настоящий подвиг и вернулся в Лондон в тот же вечер, очень поздно. Мне хотелось как можно раньше отдать компьютер Джули Бонем на экспертизу. На следующий день было воскресенье, так что я расслабился и назначил Ребекке встречу на десять часов.

Она явилась, как всегда, минута в минуту. Блестящие, только что вымытые волосы были собраны в чудовищный пучок, как у зануды училки. И все же скрыть свою красоту Ребекке не удалось.

Я мысленно сравнил ее с госпожой Шару. Обе были прекрасны. Но фарфоровое лицо госпожи Шару все не шло у меня из головы, и я впервые всерьез подумал, что освободился от своей страсти к Ребекке. Всю обратную дорогу из Савойи в Лондон я только и мог думать, что о жене писателя — я даже имени ее не знал. И просто умирал от любопытства.

К счастью, это трепло, Дженнифер Логан, питает ко мне слабость, сказал я себе утром, принимая душ. Я позвоню ей, как только смогу, и попрошу разузнать кое-что о женщине, Которая, мягко говоря, воспламенила мои и без того жаркие чувства.

— Как вы доехали, сэр? — поинтересовалась Ребекка, и я несказанно удивился ее вопросу. Никогда она не беспокоилась о моем благополучии. Иногда мне даже казалось, что ей нравится видеть, как я страдаю.

— Отвратительно, — ответил я резко. — Но не будем об этом. Вот компьютер. — Я указал на свой письменный стол. — Я к нему не прикасался. Над ним поработали только ребята из криминальной полиции, сняли отпечатки пальцев. Он ваш.

Ребекка медленно подошла к столу и сосредоточенно посмотрела на ноутбук. Я знал, о чем она думает. Компьютер был грязный. На нем кишели миллионы микроорганизмов. Отпечатки уже сняли, перчатки надевать было незачем. Придется трогать компьютер голыми руками.

Я уже давно заметил болезненную страсть Ребекки к чистоте. Моей напарнице стоило огромного труда прикоснуться к чужому телефону или ручке. Однажды я попросил Ребекку напечатать что-то на своем компьютере, и она нажимала клавиши карандашом.

— Вы не хотите узнать, что я выяснила, пока вас не было, сэр? — спросила она, отрывая взгляд от ноутбука.

Я был настолько поглощен мыслями о госпоже Шару, что забыл о заданиях, которые поручил Ребекке перед отъездом. Прежде всего — связаться с агентством, которое предоставило новую работу Бонем и Хасельхоффу.

— Вы ездили в агентство?

— Да, сразу же после вашего звонка.

— И что выяснили?

— Во-первых, это действительно самое престижное агентство в данной области. Занимается персоналом высочайшего уровня. Устроиться туда не так-то легко, кандидаты проходят строжайший отбор. Но наши молодые люди с этим справились. Ответственный за набор персонала сказал, что они оба были очень хорошо подготовлены. Два отличных работника. Так что их приняли, ее послали во Францию, его — в Суссекс. По словам того же служащего оба назначения были чисто случайными. Джули Бонем должна была отправиться в дом к одной рок-звезде, но девушка, предназначенная для Шару, в последнюю минуту заболела, и Джули заняла ее место.

— Может, имеет смысл поговорить с той девушкой?

Ребекка взглянула на меня:

— Вы что-то подозреваете, сэр?

Я покачал головой:

— Просто не хочу ничего упустить.

— Хорошо. Я ее немедленно разыщу.

— А как с прежним агентством? Что вам удалось вытянуть из госпожи Блисс?

Ребекка нахмурилась:

— Единственная новость: Ян Хасельхофф часто ходил в Национальную галерею.

— Любитель искусства? — Я был удивлен.

— Похоже, что так.

— Пошлите агента в Национальную галерею с фотографией молодого человека. Посмотрим, может, кто-нибудь его запомнил. — Мы проделали ту же операцию в Суссексе, но безрезультатно. — Какие новости от Николза?

— К сожалению, плохие. Он все еще ничего не нашел.

— А вам удалось выяснить, куда отправилась Джули Бонем по прибытии в Лондон?

— К сожалению, нет. Я разослала агентов на станции такси, в гостиницы, на вокзалы. В общем, повсюду. Такое ощущение, что, спустившись с трапа самолета, девушка растворилась в воздухе.

У меня зазвонил телефон. Ребекка, собравшаяся было продолжать, умолкла.

Я снял трубку и впервые в жизни обрадовался, услышав голос Дженнифер Логан. Я собирался связаться с ней на следующий день, но у журналистки был отличный нюх, и она меня опередила. Впрочем, ее звонок меня не удивил. Логан объявлялась по крайней мере раза три в неделю, но впервые решилась побеспокоить меня в воскресенье.

Я постарался быть любезным — все-таки она мне пригодится — и не стал упрекать ее за наглость. Чокнутой журналистке нужно было что-нибудь свеженькое для новой статьи об убийстве Бонем. Я излил на Логан обычный вздор: мол, нам во время расследований приходится держать рот на замке, чтобы не повредить ходу дела, но как только что-нибудь появится, она узнает об этом первой.

Ребекка взглянула на меня с удивлением. Она знала, что я терпеть не могу эту продажную журналистку, и мои ломания справедливо показались ей подозрительными. Но это были еще цветочки по сравнению с тем, что услышала моя напарница, когда я при помощи ловкого тактического хода перевел разговор на жену Люка Шару.

Как я и надеялся, Логан знала всю подноготную бывшей английской топ-модели, которая, достигнув вершины успеха, распрощалась со своей блестящей карьерой и вышла замуж за французского писателя тридцатью годами старше ее. Это событие долгие месяцы обсуждалось в светской хронике.

— А под каким именем она выступала, когда работала моделью? — спросил я у Логан.

— Под своим собственным.

— То есть?

— Лора Кисс.

Я засмеялся, чем еще больше озадачил Ребекку.

Как странно, вот уже больше трех месяцев я делаю все возможное, чтобы мисс Фригидность меня заметила. А теперь, когда я, кажется, этого достиг, мне почти все равно. Ну и ну! Вот уж не знал, что я такой ветреник!

— Лора Кисс, — повторил я. — Ты же не думаешь, что я и правда в это поверю?

— Можешь верить во что хочешь, но это ее настоящее имя. А почему она тебя так интересует?

— О, из чистого любопытства. Она вышла замуж по любви? — спросил я беспечным тоном. — Он ведь гораздо старше ее.

Ребекка уже поглядывала на меня подозрительно.

— Да, но он такой очаровашка! И богат. Невероятно богат! Лора Кисс сделала правильный выбор. Для нее это качественный скачок. Она уже была вхожа в высший свет, когда работала моделью, но это не в счет. А теперь красотка достигла настоящих вершин.

Карьеристка вроде Логан только так и может рассуждать, подумал я с неприязнью.

— А правда, что Лора Кисс увлекается садоводством?

Журналистка разразилась громким смехом.

— Кто тебе сказал такую чушь? Чтобы Лора Кисс цветочки выращивала?! Вот это да! Да когда она была моделью, меняла мужчин чуть ли не каждый вечер. Конечно, теперь, когда она замужем, таких слухов больше не ходит. Но не удивлюсь, если она продолжает развлекаться по-прежнему. Поверь мне, Николас, эта женщина увлекается всего одной вещью.

Не было нужды спрашивать, о чем именно идет речь. Эти непристойные сплетни о Лоре, как я начал называть ее про себя, злили меня. Я сдержался и спросил Логан, будет ли госпожа Шару блистать в лондонском свете в этом сезоне.

— А как же! Она ни одной вечеринки не пропускает. Как раз на следующей неделе будет прием по случаю юбилея Художественной галереи Уайтчепел. Лора Кисс есть в списке приглашенных.

— Ты можешь раздобыть мне приглашение, Дженнифер? — попросил я сладким голоском. Я уже в открытую флиртовал с журналисткой, и Ребекка поглядывала на меня все подозрительнее.

— Можешь пойти со мной. Я приглашена.

До сих пор я успешно избегал компании Логан, и теперь меня терзали сомнения. Соглашаться или нет? Потому мы никуда и не ходим вместе, сказал я себе со вздохом, что однажды на приеме я безо всяких церемоний пошлю ее куда подальше.

В итоге мы договорились, и я наконец повесил трубку. Я чувствовал на себе взгляд Ребекки, но сделал вид, что ничего не замечаю. Потом отошел от стола и открыл окно — мне срочно нужен был глоток свежего воздуха, — и тут затрезвонил мой сотовый.

Это была Бренда, в ярости оттого, что я пропал. Не выношу прилипчивых женщин, но высказываться по этому поводу при Ребекке не стал. Просто пообещал Бренде перезвонить, как только освобожусь. И на всякий случай отключил телефон.

— Что вы об этом думаете?

Ребекка, которая внимательно разглядывала компьютер, прямо подскочила от моего вопроса.

— О чем? — ответила она смущенно.

— О моей щетине! — воскликнул я с иронией. — Уже два дня не брился.

Она вытаращила глаза. Подумала, что у меня не все дома?

— О компьютере, сержант Уэнстон, — сказал я резко. — О чем же еще?

Она опустила глаза в пол и сжала губы. Вот она, та Ребекка, которую я знаю, испепеляет меня взглядом и не скрывает своей ненависти.

— Это достаточно распространенная модель, сэр, — произнесла она металлическим голосом. — С вашего позволения, я пойду в свой кабинет, чтобы изучить его.

— Расскажите сначала, что вы там вынюхали в Суссексе.

Ребекка отчиталась о проделанной работе, не глядя на меня. Без единого лишнего слова. Она снова превратилась в ведьму. И мне это даже нравилось: ведь когда мой сержант становится человеком, я сразу чувствую себя неловко и не знаю, как себя вести.

Я отложил эти мысли подальше и сосредоточился на только что услышанном.

Повторный обыск в комнате Хасельхоффа не принес результатов. Домоправительница Торки не добавила к своим показаниям ничего нового. Пол вспомнил одну деталь: голландец увлекался Камасутрой. Более того, он ее изучал. Для него Камасутра была не пособием по траханью всеми возможными способами, а мистическим текстом, заключавшим в себе древнее знание.

Вообще-то я достаточно хорошо разбираюсь в сексе, настолько, чтобы не попасть под чары Камасутры. Она наверняка увлекательна и даже полезна для тех, кому не хватает фантазии, но считать ее мистическим текстом… Ян Хасельхофф явно весьма разносторонняя натура, если он от Библии переходит к Камасутре.

— Если он ее изучал, значит, у него были соответствующие книги, — заметил я. — Почему же мы не нашли ничего такого среди его вещей?

— То же самое я спросила у Пола, — отозвалась Ребекка. — И он не смог ничего внятно объяснить. Заявил, что никогда не видел, как Хасельхофф изучал Камасутру. Все это со слов самого Яна. Однажды вечером, когда они играли в бильярд, тот неожиданно прервал партию, сказав, что ему нужно идти заниматься. Пол спросил, что именно он изучает, и Ян ответил: «Камасутру». Пол начал шутить по этому поводу, но его товарищ с полной серьезностью объяснил, что тут нет ничего непристойного, как принято думать, напротив, речь идет о древнем мистическом тексте.

Над этим открытием стоило поразмыслить. Я не очень-то понимал, как оно соотносится со всем остальным. Хотя мистический подход Хасельхоффа к сексу отчасти подтверждал мою гипотезу о том, что голландец был фанатиком.

Наш разговор с Ребеккой подошел к концу. Теперь ей придется взять компьютер. Ни за что в жизни не пропустила бы это зрелище. Она глубоко вздохнула, прежде чем прикоснуться к ноутбуку, схватила его и вышла из комнаты, выпятив грудь, под моими саркастическими взглядами.

Я тоже решил покинуть свой кабинет и отправиться к Бренде. Я проголодался, и меня нужно было накормить. Не только едой.

На работу я вернулся около четырех часов пополудни, расслабленный, как всегда после хорошего секса, и куда более уверенный с Ребеккой. Она по-прежнему возилась с компьютером. Перед работой она наверняка его продезинфицировала.

— Что-нибудь нашли? — спросил я, заглядывая в кабинет напарницы.

Ребекка не отрывала взгляда от клавиатуры.

— Я как раз собираюсь распечатать один экземпляр, вы сможете прочесть, — сказала она холодно. — Насколько я могу судить, это должно быть интересно.

Мне пришлось ждать по меньшей мере минут двадцати прежде чем обещанный экземпляр оказался на моем столе. Весьма объемный. Похоже на какой-то доклад. Однако заглавие казалось забавным: «Алейт».

Я вопросительно посмотрел на Ребекку:

— Что за черт?

— Это история жены Босха. Ее звали Алейт.

Обычно я не сквернословлю на работе, особенно в присутствии Ребекки, чтобы не подавать ей лишний повод меня осуждать. Но в тот день, вновь услышав имя Босха, не сумел сдержаться:

— Опять он, разэтак его! — Я глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки. — Это биография? — Я нервно теребил стопку бумаг.

— Не совсем. Здесь рассказывается и о работе мастера над тремя большими полотнами, которые составляют триптих «Сад земных наслаждений», написанный Босхом около 1500 года, теперь они хранятся в музее «Прадо», в Мадриде.

— Кто автор?

— Это анонимный текст. Я навела кое-какие справки, думала, Джули Бонем скачала его из Интернета. Но в сетке его нет. В библиотеках тоже. Похоже, мы имеем дело с неизданным произведением.

— Может, сама Бонем его и написала, — предположил я.

Ребекка скривила губы:

— Сомневаюсь, что это ее творение. На последней странице, под словом «конец», значится: «Вверяю тебе этот текст. Позаботься о нем».

— Что еще вы нашли в компьютере?

— Ничего.

— Как это — ничего? — удивленно переспросил я.

— Эта повесть — единственный файл в памяти. Я проверила жесткий диск и стертых документов не обнаружила. Могу с уверенностью утверждать, что Джули Бонем практически не пользовалась этим ноутбуком.

— Ее мать сказала, что девушка была помешана на Интернете, — возразил я. — А какой же Интернет без компьютера?

— Возможно, он был не единственный у Бонем.

Если Ребекка права и у девушки был еще и настольный компьютер — кто знает, где он теперь? Но об этом я подумаю позже. Пока меня больше всего беспокоил тот факт, что имя голландского художника XV века, будь он трижды проклят, всплывало повсюду, куда бы я ни сунул свой нос. Как будто недостаточно того, что Ян Хасельхофф родился в том же самом городе, что и Босх, так еще и Джули Бонем сначала хранит у себя репродукцию одной из его картин, а потом у нее обнаруживается таинственный текст, в котором рассказывается именно о нем. Или, если быть точным, о его жене. Делать нечего, придется срочно ехать в Голландию к брату Яна Хасельхоффа. Голландской полиции пока не удалось его найти, но у них обязательно получится.

— Я не так много знаю об этом Босхе. Вы можете раздобыть какие-нибудь материалы до нашего отъезда? — попросил я, и наши взгляды впервые встретились.

Ребекка кивнула.

— Куда мы едем, сэр?

— В Голландию, — ответил я, хватая папку. — Полетим завтра в Амстердам первым же утренним рейсом. Я почитаю материалы в самолете. Не обязательно присылать их мне домой сегодня вечером.

— Вам нужен топографический указатель произведений?

А почему бы нет, подумал я, уже направляясь к двери. Если какие-нибудь из них хранятся в лондонских музеях, можно будет заскочить посмотреть.

Я собирался было кивнуть, а потом вдруг осекся. Меня осенило.

— Проверьте, есть ли работы Босха в Национальной галерее.

Ребекка тут же поняла, что я задумал. И меньше чем через десять минут мои подозрения подтвердились: «Увенчание терновым венцом», полотно размером 73 на 59 сантиметров, написанное Босхом между 1508 и 1509 годами, было одной из жемчужин коллекции голландских мастеров в Национальной галерее наряду с «Автопортретом» Рембрандта и «Портретом послов» Гольбейна Младшего.

Может, именно поэтому Ян Хасельхофф стал заядлым посетителем музея на Трафальгарской площади.

Я ушел с работы, охваченный тревогой, и бегом бросился домой, читать распечатанный текст. Я сгорал от любопытства. Раньше Босх был для меня лишь художником, рисовавшим чудовищ. Я смутно помнил его произведения, но практически ничего не знал о его жизни. Чем же он так заинтересовал молодых людей двадцати с небольшим лет?

Этот вопрос мучил меня всю дорогу. Наконец я устроился поудобнее в кресле, с выпивкой под рукой, открыв папку с надписью «Алейт». И нашел ответ.