ГЛАВА 132
— Ну наконец-то! Сколько на твоих?
Микки улыбнулся.
— Вижу, тебе уже значительно лучше.
Анни сидела на больничной койке, опираясь на гору подушек. Одно плечо по-прежнему было перевязано. Она улыбалась и, если не считать редких гримас, производила впечатление человека отдохнувшего. Микки сел рядом. Анни отложила любовный роман, который читала до его прихода.
С той ночи в Харвиче прошла уже почти неделя. Почти неделя с той ночи, когда Микки воочию убедился, на что иные люди готовы пойти, чтобы поработить других. Он всякого, конечно, насмотрелся, такая уж у него работа, но это…
В ту ночь он не смог уснуть, пока не подлечил нервишки бутылкой виски. Проснулся он с чудовищным похмельем и осознанием того, что это все — все, что он лицезрел, — действительно имело место.
И твердо решил многое изменить…
— Занят был, — сказал он.
— Да уж. А я тут лежала как колода и пропустила все веселье.
Микки открыл было рот, чтобы ответить, но в последний момент передумал и сказал совсем другое:
— Не волнуйся. Тебе тоже хватит. Ты, главное, выздоравливай скорей.
И он был прав. Единственным ответчиком, ввиду гибели всех остальных Старейшин, считался Балхунас. Он пытался торговаться, но довольно быстро понял, что выгодной сделки заключить не получится. В конце концов его поймали на его собственном складе с двумя контейнерами живого товара. Там же была обнаружена тюрьма из металлических контейнеров.
— Дознание продолжается?
Микки кивнул.
— Старейшины, как они сами себя называли, оставили очень подробные записи. Списки клиентов, пожелания, суммы, где и когда производились выплаты… В таком духе. А клиенты у них, надо сказать, были люди небедные.
— Стало быть, каждый объявит по юридической войне.
— Именно. Суды затянутся на долгие годы. И потом еще этот Садовник… Останки его жертв разыскивают по всей стране. Поверь мне на слово, такого маньяка старушка Англия еще не видала. В общем, не переживай, работы непочатый край. Возвращайся.
— Ага. Слушай… — Улыбку с лица Анни как ветром сдуло. — Мне рассказали о твоей девушке… Прими мои соболезнования.
— Она не была моей девушкой, — поспешно поправил ее Микки.
— Ну да.
— Правда. Она… она просто использовала меня в своих целях. Я… — Он пожал плечами и отвел взгляд. — Вот и все. Правда.
— Она покончила с собой, когда поняла, что больше так не может.
Анни говорила тихо, ласково. Боялась разрушить воцарившуюся в палате атмосферу.
— Похоже на то. Может, я в этом виноват… Слишком жестко на нее наседал, выбивал из нее признание. Может, я мог… Не знаю.
— Ты ничем не мог ей помочь. Она просто поняла, что больше так не может. Не может жить с таким грехом на душе. Ты ни в чем не виноват. Не казни себя.
Микки кивнул, хотя ее слова не смогли окончательно его переубедить.
— Дженни Свон не выкарабкалась. Как ни старалась. Сильная была женщина, но…
— Да, я слышал. Клеменс, парень из ОБОПа, чуть не потерял напарника, но тот вроде оклемался.
— Хоть что-то.
— Нормальные оказались ребята. Рекомендовали нас с Филом к повышению.
— Правда?
— Ага.
— Ничего себе.
— Но Фил отказался. Значит…
— Значит, и ты остаешься здесь.
Он посмотрел ей в глаза.
— Да. Я остаюсь здесь.
Ветер швырял в окно мертвые листья. Они молча слушали его слабый, отдаленный свист.
— Я вот подумал… — наконец сказал Микки.
— Я тоже. Тут же больше и заняться нечем. Или думай, или смотри боевики по телеку.
— Когда ты поправишься, может… — Он покраснел. — Может, сходим куда-нибудь?
И окно у нее за спиной безраздельно завладело его вниманием на добрых полминуты.
Анни улыбнулась.
— Иными словами, ты приглашаешь меня на свидание?
Микки боялся отвечать сразу Не доверял своему дурацкому языку в таких деликатных вопросах.
— Ага. На свидание, — наконец подтвердил он, на этот раз глядя ей прямо в глаза.
— Да, — с улыбкой сказала она. — С радостью.
Он хотел взять Анни за руку, но вспомнил, что рука у нее забинтована. И ограничился легким прикосновением к плечу.
— Ой, прости.
Оба рассмеялись. Не сводя друг с друга глаз.
Снаружи бушевала непогода.
Но в этой комнате было тепло.
ГЛАВА 133
Донна всегда относилась к религии с подозрением. Вот и сейчас, стоя у церкви Святого Джеймса и Святого Павла, норовила развернуться, уйти. Убежать.
Но она обуздала свой страх. Докурила, раздавила окурок. И вошла.
Внутри все оказалось именно так, как она и представляла: полумрак, отполированная древесина, камни, высокие витражи, резной потолок. Вся обстановка призвана была умалить и без того ничтожные заслуги человека. Чтобы маленькие люди почувствовали себя еще меньше.
Дон и Эйлин сидели в последних рядах. Она хотела сесть к ним, но сдержалась. Вдруг они не будут ей рады? Она предпочла скамью подальше. Оттуда, если что, можно и улизнуть незаметно.
Похороны она ненавидела. Пару дней назад хоронили Фэйт. Церемония, конечно, была не такая пышная: ближайшая к дому церквушка, крематорий, потом выпили в «Шекспире». Бена она отправила в школу. Нечего ему делать на этих похоронах. Она видела, как викарий украдкой поглядывает на часы, расхваливая Фэйт, видела, как дешевый деревянный гроб исчезает за шторкой, видела, как едва знакомые люди использовали смерть как лишний повод надраться в стельку.
После церемонии она забрала Бена из школы и повела его в город обедать. И пока он со смехом рассказывал ей, как прошел день, она приняла решение: почтить память Фэйт как полагается. А заодно помочь себе и Бену.
Она огляделась по сторонам. Много копов. Кого-то она узнала, и воспоминания были не самыми приятными. Может, зря она сюда пришла. Впрочем, выбора не оставалось.
Служба между тем шла своим чередом. Свое слово должен был сказать Фил.
Фил ей определенно нравился. Порядочный мужик, порядочный коп. Редкое сочетание.
Он вышел к аналою и неуклюже вытащил из кармана смятую бумажку: рука-то у него была перебинтована.
— Роза Мартин, — начал он, подглядывая в шпаргалку, — когда-то была членом моей команды. Тогда-то я и узнал ее как человека. Она была… — Он запнулся, посмотрел на симпатичную брюнетку, и та одобрительно кивнула. — Она была настоящим полицейским: добросовестная, трудолюбивая, верная своему делу. И мне особенно горько оттого, что она погибла… вот так. Мы с Розой, конечно, порой расходились во мнениях, но всегда оставались по одну сторону баррикад. И она это знала. Когда ей нужен был союзник, когда она нуждалась в помощи, она обратилась ко мне. Мне жаль… — Он устремил взгляд к витражу. — Мне жаль, что ее больше нет с нами. Мне жаль, что я вынужден произносить эти слова здесь, при столь печальных обстоятельствах. Одним словом, я горжусь, что был с ней знаком.
Он еще что-то рассказывал о ее профессиональных свершениях, но Донна его уже не слушала. Это была стандартная болтовня, не имевшая никакого отношения к человеку, которого она знала совсем недолго, — и в то же время, как ни странно, очень близко. Человеку, который умер в ее доме.
«А ведь многое с тех пор изменилось, — подумала Донна. — Очень многое». Она хотела начать новую жизнь. Чтобы больше не торговать своим телом, не вымещать свою злобу на весь мир. Ведь теперь она несла ответственность за Бена. И, получается, за себя саму — ради него. Это был ее долг. Перед ним. Перед Фэйт. Перед собой.
Она записалась в реабилитационную клинику — и впервые за долгие годы была собой довольна. Конечно, путь предстоял неблизкий, но первый — самый трудный — шаг она уже сделала.
К аналою вышел уже другой коп. Донна снова отключила слух. Она отдала дань уважения покойнице, хватит. Можно прошмыгнуть на улицу, никто и не заметит.
И тут она поймала на себе взгляд Дона. Он улыбнулся. Ей не оставалось ничего иного, кроме как улыбнуться в ответ.
«Теперь, конечно, никуда не уйдешь, придется сидеть».
И она слушала болтовню с аналоя, и вставала, и садилась, когда велели вставать и садиться, и пела псалмы — вернее, шевелила губами в такт. И скорбь проникала все глубже ей в сердце. Она не оплакивала Фэйт — нет, она должна была быть сильной ради Бена. Но сейчас, когда она думала о Розе, она горевала. Горевала о женщине, которую ненавидела и которая ненавидела ее. О женщине, которую она уважала, и знала, что это взаимно. О женщине, которая умерла в ее доме.
Донна заплакала. В теле ее как будто открылся невидимый шлюз, и слезы хлынули неодолимым потоком. Она не кричала, не всхлипывала — слезы беззвучно лились из глаз. Она плакала о Розе, о Фэйт, о Бене, о своей пропащей жизни. Плакала в одиночестве, сгорбившись на церковной скамье.
А потом церемония прощания закончилась. Донна хотела выскользнуть незаметно, но не смогла пошевелиться. Сделала глубокий вдох. И еще один. И еще. И почувствовала себя чище. Освободившись от горя, ее душа воспарила.
— Как ты? — спросил Дон, подходя к ней.
Эйлин протянула ей бумажную салфетку.
— Бери, у меня много.
Донна поблагодарила ее.
Из церкви они вышли все вместе.
— Мы сейчас домой, — сказал Дон. — На поминки не останемся.
— Я тоже.
— Может, пойдешь с нами? — предложила Эйлин. — Пообедаем.
Донна вспомнила их дом. Такой теплый. Такой уютный. Искушение было сильным.
«Дон и Донна. Я могла бы быть вашей дочерью…»
Она помотала головой.
— Спасибо, но нет. Мне надо…
«Мне надо учиться самостоятельности. Мне надо сделать так, чтобы в моем собственном доме было так же тепло и уютно, как в вашем».
— Мне надо съездить по делам.
— Хорошо, — сказал Дон. — Но ты всегда желанная гостья. Всегда. У тебя есть наш номер. Звони в любое время.
Донна кивнула.
— Спасибо.
И ушла.
К свету — из тьмы.
ГЛАВА 134
Стол был уже накрыт, курица запекалась в духовке, винные бутылки стояли открытые. По воскресеньям кухней заведовал Дон и никого даже близко не подпускал. Все сам. Фил и Марина, сосланные в гостиную, пили вино, пока Эйлин играла с Джозефиной в манеже.
Стереотипная семейная идиллия. Воскресенье. Все счастливы. Но пропорции на этой картинке были нарушены. Все члены этой семьи скрывали, что им пришлось пережить за последнюю пару недель.
Всем им.
Когда Фил пришел в себя в больнице, Марина была рядом.
— Привет, — с трудом выдавил он из себя.
— Привет, — откликнулась она.
Он рад был ее видеть. В такие моменты он понимал, что все это не зря. И спокойно погрузился в сон.
Через пару дней он уже говорил. От посетителей не было отбоя. Микки пересказал последние известия. Потом пришли Дон и Эйлин. Марина, казалось, никуда и не уходила.
Его выписали, наложив на руку повязку и велев соблюдать режим. А что ему, впрочем, оставалось? Но если тело его не реагировало на команды мозга, то сам мозг работал в прежнюю силу. И Филу о многом нужно было поговорить со своей любимой.
— Как дела у Финна? — спросил он в первую же ночь дома. Он пытался расслабиться: уютное кресло, песни любимой группы, вино. Но расслабиться не получалось.
Марина оторвалась от книги.
— У него все в порядке. Его вернули матери, назначили лечение у психиатра. Всем им, в общем-то, назначили лечение. Без этого никак.
Фил пригубил вина.
— Как ты думаешь, ты поступила правильно?
— Ты о чем?
Но Фил по выражению ее лица понял, что она прекрасно его поняла. Об этом он хотел поговорить с ней с того самого момента, как очнулся в больнице. И она ждала этого разговора.
— Там, в подземелье… Ты ведь позволила Финну убить Гласса.
— Он все равно сделал бы это. По крайней мере, попытался бы. Как я могла его остановить?
— Марина, у этого ребенка была непростая жизнь. И этот поступок наверняка усугубил его психическую травму.
— Фил, ты же сам знаешь, что все не так просто. Как я должна была поступить? Сказать ему: «Я вижу, что ты задумал, но делать этого категорически не рекомендую»? Чтобы Гласс нас всех троих убил?
— Но…
— Нет, Фил. Никаких «но». Он видел, как ты убиваешь Садовника. И поступил с Глассом так же. В такой ситуации обывательская мораль не работает.
Фил промолчал.
— Финн вылечится, — сказала Марина, подсаживаясь к нему на подлокотник кресла. — Им займутся лучшие врачи в стране. Мы не будем его поторапливать. Понимаешь, для него все самое страшное уже позади. Если оказывать ему поддержку, он сможет жить дальше. Жить нормальной, полноценной жизнью.
— А как же «Сад»?
— «Сад» для него останется дурным сном. Надеюсь. Как и для тебя.
— И для меня, — эхом отозвался он и пригубил еще вина.
— Надеюсь.
— Обедаем минут через десять, — объявил Дон, заглянув в комнату.
Марина взглянула на Фила. Он возвращался к ней. Это точно. Медленно, но неуклонно.
Да, им пришлось тяжело. И Марина, при всем своем таланте к сопереживанию, никогда не сможет разделить его боль. Но он смирился — и жил дальше. Возвращался к жизни. Возвращался к ней.
И она была рада оставаться незаменимой частью его жизни.
Она посмотрела на Джозефину, которая беспечно играла с бабушкой. Девочка смеялась. Фил тоже, хотя Марина и разглядела слезы в уголках его глаз. Улыбка упорно отказывалась сходить с его губ. И она понимала, сколько любви в сердце этого мужчины.
Рука у него заживала. И душа, судя по всему, тоже.
Он возвращался к ней.
Они расселись за столом. Все уже умирали от голода.
— Прежде чем мы устроим праздник живота, я бы хотел кое-что сказать.
Воцарилось молчание. Дон с Эйлин с опаской переглянулись.
— За последнюю пару недель мы с вами, конечно, всякого натерпелись, — продолжал Фил. — Я просто хотел сказать вам… — Он посмотрел на родителей. — Спасибо. За все. — Дон попытался было ответить, но Фил его перебил: — Прости, Дон, я потом передам тебе слово. Я долго об этом думал и хочу высказаться, пока не забыл. То, что вы для меня сделали… Я не знаю, как вас благодарить. Вы подарили мне дом. Детство. Будущее.
Он запнулся. Никто его не торопил. Никто не подсказывал. Все молча ждали.
— Да, вы кое-что скрывали от меня. И я злился на вас. Но… — Он пожал плечами. — У вас не было другого выбора. И я уверен, что поступил бы на вашем месте точно так же. Вы сделали это ради меня. Ради моего блага. — Он помолчал. — И благодаря вам у меня есть семья. Дон, ты всегда говорил, что семья — это больше, чем биологическое понятие. И ты был прав. У меня есть семья, Дон. И вся моя семья сейчас в сборе. — Он снова взглянул на него. — Папа.
Дон отвернулся, чтобы никто не заметил его слез.
Фил поднял бокал.
— За семью!
Все чокнулись, выпили, начали обедать.
Вместе.
Одна большая счастливая семья.
Канат под ногами пока что выдерживал их вес.
Пока что не рвался.