Посредник

 

ПО СЛЕДАМ ТРАНСНАЦИОНАЛЬНЫХ АФЕР

Чуть выше среднего роста, подтянутый, всегда в строгом костюме и при галстуке, Педро Касальс внешностью и мягкими манерами, внимательным взглядом сквозь стекла очков больше напоминает одного из современных менеджеров, которых он выводит на страницах своих романов, нежели представителя творческой профессии, литератора.

Сходство это, конечно, чисто внешнее: Педро Касальс писатель не только по профессии — он писатель по призванию. Но его путь в литературу был неординарным, мало похожим на тот, который прошло большинство его коллег.

В отличие от многих других испанских прозаиков, Педро Касальс начинал свою жизнь не в журналистике или другой гуманитарной области. Он пришел в литературу из мира техники, науки, большого бизнеса. Это, судя по всему, и наложило на его внешность такой необычный для писателя отпечаток.

Родился Педро Касальс в 1944 году в Барселоне, в семье скромного служащего. Еще в школе он не мог оторваться от книг, писал стихи. Однако не это увлечение определило его первоначальный выбор дальнейшей карьеры, в то время семья жила трудно и надо было избрать такое занятие, которое давало бы твердый и гарантированный заработок, а потому юноша поступил на инженерный факультет, Барселонского университета. Здесь, несмотря на явные гуманитарные задатки, он проявил недюжинные способности к естественным наукам, завершив учебу в числе лучших выпускников. Получив диплом инженера-химика пищевой промышленности, он уехал во Францию продолжать образование и окончил докторантуру в Сорбонне. К тому времени одно из американских агентств по «охоте за талантами», которое активно занимается переманиванием одаренных молодых людей из других стран для работы в фирмах США, обратило внимание на подающего надежды испанского химика-технолога, обладающего самостоятельным мышлением, умеющего легко находить общий язык с людьми. Педро Касальсу предложили поехать в Соединенные Штаты.

В США Педро Касальс подписал контракт с государственным департаментом сельского хозяйства и приступил к работе в НАСА — правительственном управлении, ведающим разработкой космических программ. Здесь он занялся научными исследованиями в области новых видов питания для американских астронавтов. Это поле деятельности открыло ему доступ не только к самым последним новшествам в пищевой технологии, но и к сложному внутреннему механизму большого бизнеса: дело в том, что в обязанность сотрудников НАСА входит также внедрение своих открытий на национальном и мировом рынке, дабы обеспечить рентабельность научных разработок.

— Это был интереснейший жизненный опыт, — рассказывал мне Педро Касальс, — ведь я многое почерпнул для себя не только в профессиональном, но и, я бы сказал, в мировоззренческом плане. За годы работы в Соединенных Штатах я вошел в иной быт, в иную культуру, познакомился с иной шкалой ценностей, иными чем те, в которых был воспитан, привычками и нравами.

Разговор наш начался в кафетерии Барселонского университета, где когда-то учился мой собеседник. Затем мы бродили по старым кварталам города, направляясь в сторону бульвара Рамблас — самого популярного места Барселоны, которое особенно любит Педро Касальс, а потому события почти всех его романов разворачиваются именно здесь...

Перед молодым специалистом, полным сил и энергии, открывалась завидная карьера, обеспеченная жизнь. Даже если Педро Касальс и захотел бы со временем вернуться на родину и продолжать работать по специальности, он мог бы не беспокоиться за свое будущее: такого рода специалистов высокого класса, «обкатанных» в мире международного бизнеса — в Испании их называют «специалистами атлантической формации», — испанские фирмы, несмотря на усиливающуюся безработицу в стране, охотно приглашают на службу.

— Но пришло время, и я остро ощутил: настоящая моя жизнь только в Испании, а подлинное призвание — литература, — продолжал свои рассказ Педро Касальс. — Нет, ты не подумай, в Соединенных Штатах мне жилось и работалось неплохо. Я научился общаться с американцами, со многими из них подружился, некоторые черты в их характере мне даже симпатичны. Но вот жизненные ценности, которыми руководствовалось большинство моих знакомых — бешеная скачка за успехом, материальными благами, все большим комфортом, — это меня так и не смогло привлечь: такой стиль жизни иссушал мне душу, обеднял меня. Ну, а отдельные стороны «американского образа жизни» и вообще были для меня неприемлемы, Наступил час, когда я понял, жизнь проходит зря. И тогда я решил вернуться на родину, под привычное синее небо, к морю, которое так люблю, в родную Барселону, которой мне с каждым годом все больше не хватало. Но, главное, я твердо решил сменить свой образ жизни, начать жизнь «с нуля», заняться тем, что интересовало в юности...

Потянуло меня домой и потому, что после смерти Франко обстановка в стране стала меняться к лучшему. Как бы то ни было, я вернулся в Барселону, поселился с семьей в пятнадцати километрах от города, в живописной долине Сант-Кугат-дель-Вальес. И сел писать... Правда, поначалу мы с братом Маурисио — он юрист — открыли консультацию по «маркетингу» — современным методам ведения бизнеса и торговли. Но главный груз этой работы взял на себя брат, решительно поддерживавший мое стремление стать писателем. Так я получил возможность практически полностью заняться литературным трудом, стал сотрудничать как журналист в газете «Ла Вангуардиа»,..

— Мне очень хотелось передать другим тот жизненный опыт, который я накопил за годы вне пределов родины, — продолжал Педро Касальс, — показать моим землякам воочию, какие сложные в порою невероятно жестокие законы действуют во внешне респектабельном западном обществе, построенном по стандартам «американского образа жизни». Ведь Испания, как это ни обидно, все больше становится частью этого общества. В Испании буквально на глазах усиливается влияние транснациональных корпораций — той экономической власти, которая в капиталистическом мире многое определяет. Вместе с этим растет в Испании организованная преступность и коррупция; мир современного капитализма навязывает нам свои правы и образ мышления. От этого я и хочу предостеречь моих соотечественников, раскрыть им глаза на то, что творится вокруг. А потому, хотя моя любовь к литературе начиналась с поэзии — впрочем, я и сейчас пишу стихи и даже иногда печатаю их — я обратился к прозе...

Если говорить точнее, Педро Касальс обратился к жанру детективного романа, который особенно популярен ныне в Испании. Почему именно к нему? Тут следует сделать небольшое отступление, чтобы лучше понять истоки популярности этого жанра в Испании.

В силу ряда причин, анализ которых занял бы здесь слишком большое место, детективный жанр в Испании возник намного позже, чем в большинстве других западных стран — лишь в конце 60-х годов. Это вовсе не значит, что за Пиренеями до этого не читали детективов, они давно уже печатались там огромными тиражами, но в переводе с других языков. Испанские же писатели долго проходили мимо этого жанра, предпочитая ему традиционный реалистический роман или авангардистскую прозу, адресованную узкому кругу читателей. Но, появившись с некоторым запозданием в Испании в «отечественном исполнении», детективный жанр стал развиваться настолько бурно, что можно было подумать, будто он стремится наверстать упущенное. Этот «бум» продолжается в стране и по сей день.

С самого начала своего возникновения испанский детектив нес в себе черты, заметно отличающие его от собратьев в других странах Запада. Жанр этот появился в то время, когда я стране поднялась очередная мощная волна антифранкистского движения, усиливалось сопротивление режиму, нарастали требования демократизации общества, что не могло не отразиться на формировании детективного романа. А потому можно со всей определенностью сказать, что детектив в Испании родился как новая своеобразная форма социального романа, затрагивавшего наиболее актуальные общественно-политические проблемы жизни страны. Другая особенность возникновения детектива в Испании связана с тем, что к нему обратились писатели, задолго до этого снискавшие себе признание как ведущие прозаики — Мануэль де Педролу, Франсиско Гарсиа Павон, Альфонсо Гроссо, Мануэль Васкес Монтальбан, Эдуардо Мендоса, Жаумс Фустер и другие. Позже почти все они не раз отмечали, что детективный жанр привлек их необычайно широкими возможностями более прямого и эффективного контакта с массовым читателем, привлек как средство постановки перед многомиллионной аудиторией тех острых вопросов, которые волновали всю испанскую общественность. Все это вместе взятое и предопределило огромный успех детективного романа в Испании.

Вместе с тем надо признать, что после смерти Франко и начала демонтажа в стране диктаторских порядков испанская литература в целом — а постепенно и детективная — попала в затяжную полосу кризиса. При жизни каудильо прогрессивным писателям было ясно, кто враг и за что бороться, все было четким и определенным. Со смертью Франко началась полоса перемен, в которых было много положительных сторон — установилась демократия, однако много было и неприемлемого, так как демократия эта была буржуазная, не решала давно назревших социальных вопросов, узаконивала ряд официальных явлений, унаследованных от прошлого. Все стало смазанным, зыбким, неопределенным и не отвечало тем ожиданиям лучшего будущего, которыми долгое время жили несколько поколений испанцев, связывая это будущее с концом франкизма. Критиковать новое было трудно — это означало бы играть на руку сторонникам старого; безоговорочно поддерживать — значило принимать и то негативное, что несла с собой демократия буржуазная. Испанская литература в целом стала топтаться на месте, осмысливая новую сложную реальность. Это сказалось и на детективе.

Все эти нюансы важно иметь в виду, чтобы понять, почему Педро Касальс, позднее других своих коллег вступив на литературное поприще, столь быстро обрел своего читателя и достиг большого успеха, хотя его первые произведения по форме и языку уступали лучшим образцам, с которых начинался испанский детектив. Как писала газета «Эль Папе», такое признание пришло к новичку потому, что он «пишет очень просто и доступно о вещах сложных и для многих новых». Добавим к атому, что пишет он о вещах социально значимых, затрагивающих коренные интересы многомиллионной читательской массы. Что же это за сложные и для многих новые вещи и явления? По словам самого писателя — главная тема его книг — «разоблачение особой власти наднациональной элиты финансовой олигархии, которая подминает под себя даже власть политическую, все глубже запуская свои щупальца в западное общество».

В отличие от многих своих коллег, считающих политику «ниже» искусства, Педро Касальс не страдает такими снобистскими комплексами. А знание скрытых пружин, действующих в современном капиталистическом мире, позволяет писателю в несколько необычном для испанского читателя ракурсе раскрывать перед ним новые реалии, возникшие в стране уже в самые последние годы, и их корни.

Дебют Педро Касальса в литературе состоялся в 1981 году, когда был опубликован его роман «Первая власть». Книга была хорошо встречена критикой, быстро раскуплена, и вышла вторым тиражом, что в Испании бывает нечасто.

В «Первой власти» показаны махинации крупной транснациональной корпорации САФ, которая с помощью испанского аристократа, маркиза Гарсона, открывает в Испании свой филиал, не брезгуя при этом самыми грязными методами. Иностранные дельцы пытаются использовать Гарсона в своих интересах, прибегая к чисто мафиозным средствам. Но аристократ оказывается вполне способным «учеником» — он сам «переигрывает» САФ. Впрочем, в конечном итоге выигрывают все участники этих нечистых махинаций — в накладе остаются лишь потребители, ущерб наносится государству. Таков смысл этого произведения. Отметим, кстати, что в этом романе появляется адвокат-детектив Лисинио Салинас, который впоследствии действует в качестве главного персонажа во всех произведениях писателя: человек на словах циничный, но на деле глубоко порядочный, жаждущий справедливости, болеющий за свою страну, не приемлющий потребительскую лихорадку, которую навязывает испанцам Запад.

В «Первой власти» писатель заявил о своей теме, которой остался верея и в последующих книгах.

Но, как говорит Педро Касальс, он считает этот роман самым слабым, поскольку он был «первой пробой пера».

— Только после появления в 1983 году романа «Посредник» у меня появилась настоящая уверенность в том, что я выбрал правильный путь и имею шансы состояться как писатель, — признается мой собеседник. — Тогда-то я поверил в то, что настрой на актуальность, на тематику, волнующую в данный момент миллионы читателей, полностью оправдан...

Реакция на роман «Посредник» была в Испании особенно острой в частности потому, что это произведение непосредственно откликалось на событие, которое на протяжении долгого времени лихорадило страну. Чтобы советскому читателю была яснее подоплека этой книги, имеет смысл более подробно остановиться на этом событии.

В начале 1982 года, вскоре после того, как Педро Касальс опубликовал свой первый роман, в нескольких районах Испании разом вспыхнула загадочная эпидемия, против которой врачи оказались бессильны. Проходила неделя за неделей, болезнь десятками косила людей (всего за несколько месяцев скончалось около 600 человек, а около 25 тысяч навсегда потеряли здоровье), во никто не мог установить, чем же вызван этот загадочный недуг, который сначала называли «атипической пневмонией», а потом «токсическим синдромом». Страна переживала настоящую драму: в последней трети XX века в ней, словно в мрачные времена средневековья во время эпидемии чумы или холеры, сотнями гибли люди, а медицина ничего не могла поделать, чтобы покончить с этим ужасом. Вспышка эпидемии прекратилась так же внезапно, как и началась.

Однако общественность не успокаивалась, она была крайне возбуждена этим событием. Всех поражало и настораживало то обстоятельство, что правительство не проявляло особого рвения, чтобы разобраться в истинных причинах бедствия. Было ясно, что правящие круги Мадрида — а у власти тогда находилось крайне непопулярное правительство Леопольдо Кзльво Сотело, которое втянуло Испанию в НАТО против воли большинства испанцев и всячески тормозило процесс демократизации в стране, — пытаются скрыть что-то важное, поскольку это дело связано с «высокой политикой».

По настоянию оппозиции в парламенте тогда была создана общественная комиссия, в которую вошли специалисты и журналисты. Среди ее членов оказался и Педро Касальс: его пригласили одновременно как журналиста, выступавшего на страницах крупнейшей барселонской газеты «Ла Вангуардиа», и как специалиста по пищевой химии. В составе комиссии начинающий писатель несколько месяцев разъезжал по тем районам Испании, которые больше всего оказались пораженными эпидемией, встречался с сотнями людей, вел скрупулезные опросы, собирал и анализировал факты.

— Никогда не забыть мне тех ужасов, что я насмотрелся... Жертвы болезни напоминали истощенных узников нацистских концлагерей, даже те, кто выживали, были обречены на жалкое существование. А главное — никто не знал, что делать. При этом власти бездействовали: с поразительным цинизмом они ждали, что пройдет время и все забудется, — вспоминает Педро Касальс. — Мы в комиссии пришли к мнению, что речь идет не о болезни, а о массовом отравлении. И основываясь на полученных данных, на том, как, где, когда и при каких обстоятельствах отравились люди, мы разработали свою версию, которую и представили правительству. Но оно отказалось принять ее во внимание, утверждая, что у нас нет достаточно убедительных доказательств. Короче говоря, правящие круги по каким-то причинам просто не желали вникать в это дело. Но нельзя было допускать, чтобы люди отвернулись от этой трагедии, забыли о ней. Я ломал голову: как предать гласности нашу версию? Просто напечатать ее в газетах было чревато слишком большим риском. Ведь в таких случаях действуют тонко и изощренно — скрупулезно придерживаясь законов, привлекают к суду за клевету и приговаривают к серьезному наказанию, вслед за которым журналист надолго лишается возможности выступать в печати. И вот тогда-то я решил снова прибегнуть к форме детективного романа, чтобы изложить свою точку зрения и привлечь к ней внимание общественности. Писать надо было не откладывая, нельзя было допустить, чтобы у нас ослабел интерес к этой проблеме — а именно в этом направлении действовали власти, стараясь затушевать эту тему, надеясь, что время работает на них. И к концу 1983 года «Посредник» оказался на книжных прилавках...

Роман «Посредник» имел огромный успех, на него откликнулись буквально все газеты Испания, имя автора получило известность по всей стране. Смело можно сказать, что появление романа стало литературным событием. Он вышел тремя тиражами в 1983 году, некоторое время спустя был переиздан.

Читая роман, нельзя забывать: произведение это не является точным воспроизведением тех событий — автор, как уже говорилось, не мог позволить себе этого. А потому в «Посреднике» Педро Касальс прибег к художественному вымыслу, набросал как бы «параллельный» реальному сюжет, преследуя, однако, четкую и недвусмысленную цель: показать, что разразившаяся в Испании трагедия вызвана грязными махинациями беспринципных местных дельцов, которые действовали в качестве марионеток могущественных зарубежных партнеров и покровителей, ведущих между собой конкурентную борьбу не на жизнь, а на смерть (в буквальном смысле тоже), и в то же время стремящихся дискредитировать Испанию как конкурента на мировом рынке пищевых продуктов. Некоронованные короли западного мира не останавливаются даже перед тем, что их трюки способны привести к массовой гибели людей.

Педро Касальс не ограничился разоблачением грязных дельцов и международных махинаторов, жертвой которых стали тысячи испанцев. Он дает самую нелицеприятную характеристику и представителям правящих кругов страны, которые не желают вникнуть в суть проблемы, обнаружить и наказать организаторов аферы, так как боятся испортить отношения с другими странами Западной Европы, быть не принятыми в «общий рынок». Лншь один персонаж в этой галерее политиков — Хуан Сильва из коммунистической фракции парламента — проявляет понимание к стремлению адвоката Салинаса вывести на чистую воду беспринципных аферистов из высших сфер. Остальные уходят от решения вопроса, поражаясь при этом наивности Салинаса, вздумавшего выступать в роли Дон Кихота, как полагают эта прожженные политиканы.

Немало гражданского мужества требовалось от автора, чтобы написать такое острое произведение. Испанию только что втащили в НАТО вопреки желанию испанского народа. После этого правительство, выражающее волю неокапиталистических кругов страны, поставило задачей втянуть Испанию в Европейское экономическое сообщество. В такой обстановке появление романа «Посредник», снова привлекавшего интерес к загадочной эпидемии, концентрировавшего внимание миллионов испанцев на опасностях включения страны в западное экономическое сообщество с его «законами джунглей», разоблачавшего подобострастных и циничных испанских политиканов, было крайне нежелательным для властей. Но и придраться к роману они не могли: ведь речь шла не о документе, а о художественном произведении. Впрочем, дни правительства Кальво Сотело уже были сочтены: в октябре 1983 года на выборах оно получило решительное «нет». А выводы, к которым подводил читателей в своей книге Педро Касальс, позже подтвердились: в 1985 году международная комиссия экспертов, созданная Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ) пришла к заключению, что загадочная эпидемия была вызвана незаконным ввозом в страну большой партии масла для технического применения, которое в жульнических целях подмешивали в пищевое растительное масло. Многие участники этой грязной операции были арестованы. Старания властей замять это дело не дали желаемого эффекта. Весной 1987 года испанское правосудие было вынуждено заняться этим преступлением. Начался суд, который в Испании называют «процессом века». Роман «Посредник», безусловно, сыграл свою — пусть скромную — роль в том, что непосредственных исполнителей махинации, стоившей жизни сотням людей, посадили на скамью подсудимых.

Педро Касальс работает много и плодотворно. Вслед за «Посредником» им написаны и опубликованы романы «Анонимки против банкира» (1984), «Почему убили Фелипе» (1984), «Победившие в феврале» (1985), «Стреляя кокаином» (1986), «Игла» (1986). Каждый из них обращает на себя внимание критики, вызывает оживленные споры. И не удивительно — ведь писатель находит «больные» точки сложного организма современного ему общества.

...Наш разговор с Педро Касальсом, проходивший в Барселоне, много месяцев спустя продолжился в Москве, где писатель давно мечтал побывать.

— Главное сейчас для всех литераторов, в какой бы стране они ни жили, в каком бы жанре они ни работали, каких бы взглядов и убеждений ни придерживались — сохранить мир на земле, уберечь человеческую культуру и цивилизацию. А для этого надо беспощадно разоблачать тех, кто безответственно играет судьбами человечества, ставя его на грань термоядерной катастрофы. Ради этого я пишу и буду писать...

Пожелаем же Педро Касальсу, чтобы в этом благородном деле ему и дальше сопутствовал успех.

Хуан Кобо

 

Вик

В одно из воскресений

Восседая за столом словно патриарх, Хуан Сала откусил кончик гаванской сигары и привычно сплюнул табачную крошку. Описав в воздухе крутую дугу, табак упал на белоснежную скатерть совсем рядом с рукой хозяина дома. Сам того не сознавая, Сала всегда метил в одну и ту же точку, хотя табак и не достигал цели, падая где-то посередине траектории. А на той стороне стола сидел Хорхе Тена, муж единственной дочери Салы, который на протяжении всего обеда ждал, когда же последует плевок в его сторону. Как только это произошло, Тена, убедившись, что и на этот раз он все точно предвидел, почувствовал странное облегчение.

За столом собрались люди, которые, согласно родственным связям и брачным обязательствам, составляли нечто такое, что принято называть семьей. На деле, однако, их связывали отношения, мало отличающиеся от существующих в волчьей стае. Всем заправлял старший, Сала. А Тена ожидал подходящего момента, когда удастся занять его место.

Коммерсант-посредник Хуан Сала относился к браку, как к обычной торговой сделке, а потому никак не мог простить Тене, что у того не было своего состояния. Замужество дочери, с точки зрения Салы, было сделкой убыточной, оно нанесло серьезный удар по успешному обогащению семейного клана. Хотя зять был врачом с широкой практикой, Сала не испытывал к нему ни малейшего уважения, ибо высоко ставил только те семейные узы, которые укрепляются за счет новых земельных владений и недвижимого имущества.

Сидя за кофе, все покорно слушали монолог главы семейства, который хвастался своими последними торговыми удачами. Ведя дела с партнерами из более высоких социальных кругов. Сала перенял у них манеру говорить громко и уверенно и теперь, стараясь выглядеть властным, неуклюже подражал тем, с кого пытался брать пример.

Две служанки в черных форменных платьях и белых передниках внимательно следили за каждым движением гостей, послушные воле супруги Салы Монтсе, которая с непроницаемым выражением лица созерцала ритуал воскресного обеда. Время от времени, когда Сала путал слова или мешкал, подбирая нужное выражение, Тена и Монтсе незаметно переглядывались. Хуана — дочь Монтсе и Салы — сидела тихо, чем-то напоминая испуганного зверька: остальные родственники чувствовали себя статистами в этом представлении.

Густой туман так плотно окутал Вик, что из окон можно разглядеть было только ближние деревья в саду. В самом доме поражал контраст между изяществом мебели, приобретенной еще родителями Монтсе, и теми предметами, что купил сам Хуан Сала — в том числе два слоновых бивня, которым подстать был массивный браслет чистого золота, красовавшийся на руке хозяина дома.

Закончив обед, Сала позвонил в колокольчик, после чего мужчины уселись играть в карты. Тена не пожелал участвовать в игре, он опустился в массивное кожаное кресло, намереваясь поговорить с тещей — лишь им одним в этом доме было что сказать друг другу. Женщины ушли с Хуаной в детскую, где ребятишки уже принялись ломать игрушки, только что подаренные дедом. Разговор зашел о бесконечных заботах, связанных с воспитанием отпрысков. Потом кто-то включил телевизор, и мамаши вместе с детишками замолчали, уставившись в экран, на котором замелькал мультик. Воспользовавшись этим, Хуана вышла из детской.

Дом Салы, а точнее, Монтсе, поскольку именно она получила дом в наследство от родителей, представлял собой огромное прямоугольное строение, воздвигнутое два столетия назад. Стены его были без малого в метр толщиной, на втором этаже размещались спальни, мансарда была отведена для прислуги, а первый этаж предназначался для общих комнат. Хуана вошла в гостиную, где за английским ломберным столиком мужчины играли в карты. Никто не обратил на нее внимания. Тогда она прошла к большому окну, где сидели ее мать и муж, поглощенные разговором, — они и вовсе на нее не посмотрели. Хуана вернулась в детскую; было похоже, что ребятишки и их мамаши даже не заметили ее отсутствия, — настолько захватил их очередной фильм из мультипликационной серии «Багз Банни».

К вечеру туман сгустился еще больше. Сала просил дочь остаться переночевать, ведь в такую погоду спускаться отсюда, с гор, в Барселону было небезопасно. Хуана посоветовалась с Теной, но муж наотрез отказался, о чем она и сказала отцу — Сала и Тена разговаривали между собой лишь в случае крайней необходимости.

Перед ужином глава семьи, решив немного размяться, отправился на склад. Расхаживать между штабелями консервных банок, ящиками с химическими средствами, длинными рядами всевозможных бутылок было его излюбленной прогулкой. Взирая на это нагромождение разнообразного добра, Сала чувствовал себя на верху блаженства, омрачаемого нынче лишь тем, что Хуана и внуки подвергают себя риску, уезжая из Вика в такой густой туман.

 

Вик

Воскресенье, 10 января

Традиционный обед, собиравший по воскресным дням всю близкую и дальнюю родню, окончился. Хуан Сала, положив руку на плечо зятя, доктора Хорхе Тены, предложил ему небольшую экскурсию, намереваясь поразить воображение неискушенного в делах молодого человека.

Коммерсант повел доктора в гараж невероятных размеров, напоминавший крытую стоянку для грузовиков, и усадил его рядом с собой в американский лимузин золотисто-коричневого цвета.

Сала, которому уже стукнуло пятьдесят, был курносый, грубо скроенный, с багровым цветом лица. У Тены, наоборот, черты лица были тонкие, весь он как бы состоял из полутонов, а вся его фигура была словно вытянута вверх, как в скульптурах Альберто Джакометти. Стоя рядом, они представляли живописную пару.

Проехав ворота, они стали подниматься к «Ла Троне» по извилистой узкой дороге, на которой автомобиль казался и вовсе огромным.

Спустя час, не проронив за все это время ни слова, они свернули на лесную просеку. Мягкая подвеска ограждала их от неудобств неровной дороги, а бесшумная печка приятно овевала теплом.

Наконец машина уперлась в заграждение из толстой цепи, натянутой поперек дороги. Сала, краешком глаза поглядывая на зятя, нажал на продолговатую ручку странного приспособления, напоминавшего игрушечный спутник. Минуты через три перед ними возник сторож с винтовкой БСА в руках, услужливо приветствуя гостей, он быстро убрал цепь.

Тена не проявлял ни малейшего удивления, и это все больше раздражало Хуана Салу.

Он снова тронул автомобиль. Проехав сотню метров, они увидели огромные баки-цистерны, нелепо торчавшие на фоне идиллического пейзажа. Им скорее пристало стоять где-нибудь на территории нефтеочистительного завода.

Глядя на цистерны, Тена не удержался от удивленного жеста. Заметив это, Сала разомлел от нахлынувшей на него волны удовольствия.

— Что в них? — спросил Тена, еле двигая губами.

Тесть важно и самодовольно ответил:

— Кое-что подороже золота...

Сала решительным шагом подошел к одному из баков и, глядя в упор на зятя, отвернул большой кран, расположенный в нижней части емкости. С глухим шлепком — плаф! — на землю плеснула жидкость.

Изумленный Тена смотрел сквозь очки на струю, которая вырвалась из крана, и чувствовал, что происходит нечто странное: растекавшаяся по земле жидкость — какой бы драгоценной она ни была — не имела ни цвета, ни запаха.

Сала впился взглядом в лицо доктора Тены:

— Ну что? Теперь понял? И все это мое... Что скажешь? Представляешь, сколько все это стоит?

Врач протянул ладонь к сливному отверстию.

— Но это же похоже на воду...

Сала вприпрыжку побежал к сторожу.

— Послушай!... Ты!... Что там за чертовщина в баке?

— Масло, сеньор Сала.

— Осел ты и больше никто! Смотри, что течет оттуда.

Сторож, словно за ним гнались сто чертей, мгновенно вскарабкался по лестнице на верхушку цистерны. За ним последовал Сала.

Лица их застыли в недоумении, когда они увидели, что огромный бак заполнен золотистым оливковым маслом самого лучшего качества.

Пораженный этой картиной, Сала, казалось, выплевывал слова:

— Что же получается? Бак полон масла, а снизу хлещет вода?

Потом, словно предвестник дурной вести, Салу осенила мрачная догадка; побелев от бешенства, он схватил висевший рядом ковш, прикрепленный к длинной палке-ручке, и засунул его в глубь бака насколько хватило его короткой руки. Достав ковш, Сала убедился, что почерпнул всего лишь грязную воду, на поверхности которой плавали жалкие блестки масла.

У Салы перехватило горло. Он завопил:

— Меня обокрали! Меня обокрали! У меня украли мое масло! .

 

Юг Франции

Воскресенье, 10 января

Лисинио Салинас, направляясь в сторону Нима, мягко вел свой «фольксваген» по автостраде, пересекающей Лангедок. Равномерный бег колес по асфальту изредка нарушался резкими толчками, когда шины задевали за ребристый край шоссе, отделяющий полотно от обочины. Подруга Салинаса Ана, словно Алиса в стране чудес, взяла на себя роль «зеркала», поэтому Салинас мог позволить себе, не смахивая при этом на сумасшедшего, нескончаемый монолог.

Тесная кабинка «фольксвагена» как бы сблизила два, обычно далеких, мира. Бурный поток воздуха, бивший из открытых окон машины, трепал пышные светлые волосы Аны; русые волосы Салинаса тоже разлохматились, но не развевались так свободно, как у его спутницы, так как были намного короче. Две пары лыж, прикрепленные к багажнику на задней части машины, носами указывали в сторону Альп.

Салинас ощущал легкую подавленность, как это обычно бывает после очередного успеха. Весь предыдущий год он занимался тщательным отсевом клиентов своей адвокатской конторы, оставив лишь небольшую часть, что позволит упорядочить его жизнь и работу: то есть тратить на работу ровно столько времени, сколько требуется для получения средств, необходимых для безбедной жизни, без роскоши, но и без особых ограничений. Участие его как адвоката в двух или трех сложных расследованиях обеспечило Лисинио не только изрядный гонорар, но и широкую известность среди руководства крупных транснациональных корпораций, которые теперь охотно к нему обращались.

Сейчас он чувствовал себя свободным, ощущал себя хозяином своей судьбы. Надо признать, его прошлое во многом определяло его теперешние привычки, вкусы и пристрастия. Родители Салинаса держали небольшой ресторанчик на Рамблас, и ему часто вспоминались прогулки с отцом на самом рассвете, когда они отправлялись на ближайший рынок, бродили между лавками с зеленью, где отец упорно торговался, а потом возвращались домой по улицам, уже залитым утренним солнцем. Мать изо всех сил старалась убедить его в том, как важно получить высшее образование, но Салинас в юности мечтал лишь стать хозяином уютного ресторанчика, в котором он бы по вечерам играл с друзьями в домино, как это делал его добряк отец. Какой толк от университетского образования — он в те годы не мог еще представить, а мечты о своем ресторане ему вполне доставало. Но в один недобрый день какой-то банк, пожелавший разместить свой филиал в помещении их ресторана, находившегося на самом углу улицы, сделал родителям выгодное предложение, и они соблазнились изрядной суммой денег, которая должна была обеспечить им вполне безбедное существование. Так был положен конец детским мечтам Лисинио. Из окон на углу улицы исчезли уютные абажуры, мягко освещавшие столы, покрытые скатертями в красно-белую клетку, и появились вывески еще одного ничем не примечательного банка, не входившего даже в число семи наиболее крупных в стране, и Салинасу ничего не оставалось, как закончить школу, а потом поступить на юридический факультет университета. Все время, что он учился там, жизнь представлялась ему в виде длинного туннеля, в конце которого — выход к свету, но что именно там, за выходом из мрака, вообразить было трудно.

В самые тяжелые моменты Салинас с удовольствием грезил о собственном ресторанчике, который он сам украсил бы всевозможной медной утварью, — крохотном, не больше полудюжины столов; а клиентов он подобрал бы сам, по своему вкусу.

Ана лениво любовалась тщательно ухоженными виноградниками, тянувшимися по обеим сторонам шоссе. Потом спросила:

— Скоро приедем в эту самую Изолу-2000?

— К полуночи, — Салинас ответил с апломбом всезнающего преподавателя.

— Если б ты знал, Лисинно, как я рада: целую неделю вместе будем кататься на лыжах, а кругом — только снег.

Салинас, осторожно ехавший в тумане, сквозь который время от времени проступали изображения раковин, драконов и других вывесок нефтяных компаний у бензозаправочных станций, тоже мечтал о снеге.

Миновав город Салон, они включили музыку. Салинасу нравились немногие записи, но те, что были ему по душе, он готов был слушать несколько раз подряд.

Теперь, оставив позади Прованс и въезжая на Голубой берег, Салинас беспрерывно ставил одни и те же песни Джино Паоли: «Шестьдесят семь слов о любви», «Синьору Джордано», «Мадам Малинкониа»... Время от времени он, словно дирижер, сопровождал мелодию взмахами левой руки. Ана, глядя на него искоса, усмехалась, то и дело поправляя вьющиеся светлые волосы.

Возбужденная приближением к фешенебельному горнолыжному курорту, Ана не могла сдержать желание поговорить.

— Обратил внимание, как тут водят? Прямо как с ума все посходили, — начала она.

— Да, эти парни здорово рискуют свернуть шею,— процедил Салинас, не отрывая взгляда от шоссе. Лыжники, возвращавшиеся из Изолы-2000 после уик-энда, на снежных трассах вели машины так, словно выступали на соревнованиях по слалому, совершенно забыв про опасность спуска по шоссе, покрытому тонкой коркой льда.

— Хорошо еще шины у нас шипованные — снега не боятся, — еле слышно пробормотал Салинас.

— Послушай... Ты очень устал?.. Может, не будем ужинать — только перекусим? — предложила Ана.

— Да, пожалуй, — засмеялся Салинас, вдруг почувствовав, как с него сходит напряжение. — Хотя нет, лучше как следует поужинать, по-королевски.

Салинас устал от света фар множества машин, спускавшихся навстречу нескончаемой чередой. К тому же пошел снег, и видимость ухудшилась.

Ана и Салинас различили наконец впереди россыпь модерновых зданий Изолы-2000, соединенных длинными стеклянными переходами.

— Теперь мы поставим машину на стоянку и на целую неделю забудем о ней, — воскликнул Салинас.

Они припарковали автомобиль на втором этаже подземного гаража, на лифте поднялись в холл, и, уладив все дела в офисе по приему гостей, направились в свой номер. Шли они по лабиринту застекленных и хорошо отапливаемых коридоров, в которых расположились многочисленные маленькие киоски, где продавали газеты и журналы, спортивные товары и сладости, тут же работали кафетерии. Такие переходы соединяли воедино несколько отелей и основное здание, в котором находились кинозал и ночной ресторан...

Войдя в номер — это собственно, была крошечная квартирка, — Ана обняла Салинаса.

— Как бы хорошо было жить с тобой вместе!

— Вот этим мы и будем заниматься всю следующую неделю, — уклончиво ответил адвокат, глядя на девушку поверх очков.

— Да нет... Ты же знаешь, что я имею в виду, — повторила кокетливо Ана.

— Тебе со мной скоро бы наскучило. Поэтому я и стараюсь, чтобы такого не произошло, — ответил Салинас лукаво. Ему трудно было бы ответить всерьез. Ана действительно вполне могла стать для него чем-то большим, нежели подружкой на время, с которой приятно бывать на людях. Но природная черта все точно раскладывать по полочкам сказывалась во всем — и в покупках, и при вложении денег в то или иное дело. и в принятии рискованных решений, — распространялось это и на людей. Потому Ана была для него всего-навсего девушкой, танцевавшей в мюзик-холле... и точка.

— Да, конечно, — сказала она, слегка поджав губы.

— Ладно! Давай принесем лыжи и сумки, бросим здесь и... ужинать! Согласна?

— Согласна, — ответила девушка и, переменив тему, показала на большую стеклянную дверь. — Смотри, прямо отсюда мы можем выходить на трассу, надел лыжи и катись к подъемникам.

— Вот это комфорт! — воскликнул Салинас.

Не спеша они пошли в ресторан. Они отлично смотрелись вместе. С пышными светлыми волосами, с грациозной походкой Ана являла незаурядный тип девушки, — про таких почтенные матроны говорят, что «слишком простенькая», а мужчины определяют как «в большом порядке». Салинас слегка смахивал на актера из Голливуда, которому уже исполнилось сорок. Его прямой нос венчала роговая оправа очков, плотно сидевших на переносице. Черные глаза и кожа оливкового цвета выдавали его средиземноморское происхождение.

Обоим была свойственна та независимость в движениях и манере говорить, которая резко отличает мужчин и женщин, не связанных брачными узами.

 

Вик

Воскресенье, 10 января

Хуан Сала возвращался домой с Теной, автоматически крутя руль машины и не говоря ни слова. Он был в полной прострации. Ему хотелось сосредоточиться на том, как разрешить обрушившуюся на него, словно кошмар, проблему. Но это никак не удавалось — в памяти все время воскресали картины прожитой жизни. Так как выхода из создавшегося положения он пока не видел, ему непроизвольно вспоминалась история его успешной карьеры, это действовало сейчас как успокаивающее средство. Родители его владели продуктовой лавчонкой-развалюхой в Сант-Кирзе-де-Безора; мать была преисполнена неудержимого восхищения перед пышностью епископского дворца в Вике, ставшего для нее символом самых недостижимых добродетелей; особенно привлекали ее возможности заниматься благотворительной деятельностью, которыми располагали хозяева крупных состояний, нажитых на здешней благодатной земле. В такой среде и вырос молодой Сала. За те нескончаемые часы, что он проводил за прилавком отцовской лавочки, он выпестовал в своей душе два единственных идеала, достойных служения: деньги и высокое положение в Вике. С другой стороны, он во всем зависел от матери. Все его вкусы формировались под воздействием двух женщин — матери и сестры; даже когда они погружались в свою бесконечную болтовню, обсуждая призрачные планы на будущее, они держали его возле себя. Сестра Салы очень молоденькой вышла замуж за наследника семьи среднего достатка — у него было довольно много земли, но земли неполивной, а потому денег у него водилось мало, и имущества почти никакого не было. Дом нового родственника находился в нескольких километрах, и сестра каждый день приходила к родителям за покупками и посмотреть, как идут дела в родном доме. Сала, который был на восемь лет младше сестры, точно определил, насколько выше ему хочется подняться по социальной лестнице, чем это удалось ей: ведь сестра, выйдя замуж, стала жить не намного лучше. Слушая нескончаемые разговоры обеих женщин, он понял, что крестьянствовать, и тем более на земле без полива — не особенно выгодное дело, хотя в голодные годы после гражданской войны это занятие давало большие возможности для обогащения любому, кто был способен возить продукты на рынок. Постепенно в душе Салы крепла решимость посвятить себя торговле. Он не хотел ломать хребет, как его бедолага шурин, который от зари до зари гнул спину, чтобы потом получить за свой картофель гроши от какого-нибудь оптовика. Но не собирался он и торговать на манер родителей, предлагавших ничтожное количество продуктов и товаров в крохотной лавочке. Нет, он займется торговлей по-крупному, будет закупать продукты тоннами, а затем распределять их среди мелких торговцев для розничной продажи. И действительно Сала быстро приобрел славу очень способного и честолюбивого коммерсанта, что обеспечило ему кредит поставщиков — как фабрикантов, так и земледельцев. Его неудержимый взлет начался с крошечного капитала. Каждую новую сделку, каждое свое решение он тщательно обсуждал с матерью. Зачастую при этом присутствовала и старшая сестра, дававшая советы. Что касается отца, то он долгим и однообразным разговорам сына с женской половиной семьи предпочитал милую болтовню в кафе, а также игру в карты, завораживавшую его и доставлявшую огромное наслаждение.

Несколько лет Сала упорно и настойчиво ухаживал за Монтсе Фликс — единственной наследницей одной из самых богатых семей в Вике. В круг таких богачей ему удалось войти благодаря ловкому ходу: иногда, если представлялась возможность, он платил семье Фликс чуть больше при закупке овощей, которые выращивались на ее обширных и многочисленных владениях, приобретавшихся на протяжении нескольких поколений. Именно так Сале удалось постепенно сблизиться с будущей супругой. Каждый раз, навещая сеньора Фликса, он преподносил девушке экзотичные подарки: к примеру, нейлоновые чулки и духи «Шанель» — подобные презенты очень ценились в те послевоенные времена, особенно в провинции, и весьма впечатляли в том кругу, где вращалась его невеста. Все стали симпатизировать юноше, который, по мнению Монтсе, проявлял недюжинные способности к коммерции, раз уж был способен преподносить такие поистине королевские дары.

Как-то, посоветовавшись с матерью. Сала придумал особенно хитроумный ход. Он решил пойти к будущему свекру и предложить сделку, превышающую его возможности: купить у Фликса для своих складов гораздо больше продуктов, чем Фликсы получали на всех своих землях. Таким образом отец Монтсе поймет, что у Салы дело поставлено с размахом и с лихвой перекрывает весьма немалый объем продукции, получаемой на хваленых землях семейства Фликс. Представив такого рода «визитную карточку», Сала займет серьезные позиции и тогда уж попросит у сеньора Фликса руки его дочери. После этого он сможет заняться претворением в жизнь своих величественных замыслов о финансовом могуществе, так как земли Фликсов исключительно плодородны, их каждое утро увлажняют туманы Вика, и расположены они на равнине, вблизи от главного шоссе.

Практически Сала повторил ту же брачную сделку, что ранее совершила его сестра, но с той существенной разницей, что владения Монтсе Фликс находились в плодородной долине и давали высокие урожаи, в то время как земли его шурина находились в предгорье и обеспечивали скудный доход. Короче говоря, у будущей жены Салы было больше благ, чем у мужа его сестры, и Сала сумел оценить их по достоинству, как настоящий знаток.

Женившись, Сала принялся, словно одержимый, округлять доставшееся ему богатство. Желая расширить дело, он постоянно находился в разъездах, старался приглядеть территории, подлежащие завоеванию. Монтсе ездила вместе с супругом лишь в самых неотложных случаях, но не пропускала ни единой возможности побыть в Барселоне, где усердно ходила в кино, в театры, встречалась со своими подругами по колледжу. Из года в год она создавала собственное окружение, все больше отдаляясь от той среды, из которой вышли ее родители и Сала.

Спустя десять месяцев после свадьбы, у Монтсе, так и не испытавшей чувства любви, родилась дочь. Сала не смог удержаться от соблазна наречь ее собственным именем и девочку назвали Хуаной. Больше детей у них так и не появилось. По мере того, как шли годы, Монтсе хорошела, в то время как муж ее бесповоротно старел. Свои поездки в Барселону она использовала для массажа, консультаций по лечению диетой; одной из первых женщин в Вике она приучилась ежегодно обследоваться у врачей. Монтсе не побоялась даже подвергнуться операции хирурга-косметолога.

Когда ей исполнилось сорок два, она стала брать на ежегодное обследование и Хуану, которой было тогда двадцать. К тому времени Монтсе уже была знакома с кардиологом — доктором Теной, которому полностью доверяла. Довольно скоро, женившись на дочери Салы, Тена стал членом их семьи. Самые тесные отношения у него завязались с тещей, и это раздражало Салу.

Уязвленный к тому же тем, что зять имел университетское образование. Сала не пропускал ни единой возможности в наглядной форме продемонстрировать, как велико его состояние, дабы врач лишний раз убедился: в их клане Сала всему голова. Кража масла, которую они с Теной неожиданно обнаружили, снова выставляла Салу в нелепом свете перед этим мальчишкой, оказавшимся сегодня свидетелем самой неприятной прогулки, которую Сала когда-либо совершал.

Вернувшись в огромный гараж, Сала кое-как поставил машину и ушел в дом. Он заперся в своем кабинете, который одновременно служил и библиотекой, и архивом для наиболее ценных бумаг. Из этой комнаты он обычно вел по телефону деловые переговоры.

Мысль о краже масла непомерной тяжестью, словно могильная плита, давила на сознание Салы. К тому же его угнетало нелепое положение, в котором он очутился перед Теной, — это был еще один невыносимый удар, нанесенный ему судьбой.

Как это ни странно, но за материальные последствия этого урока Сала переживал меньше, чем за унижение, которое он претерпел перед этим постылым человеком, женившимся на его любимой дочери. Впрочем, в душе Салы сейчас царила такая сумятица, что трудно было разобраться, какая из двух неприятностей раздражала его больше. До него пока никак не доходило, что эта баснословная кража грозит ему разорением, в то время как ущерб, нанесенный его тщеславию, — всего лишь внутрисемейное дело.

Сала листал черную книжечку в потрепанной обложке, где у него были записаны самые важные телефоны. Наконец он нашел то, что искал, и принялся набирать номер в Брюсселе.

— Алло! — услышал он голос, перебивший другие звуки на проводе.

— Пожалуйста, — Сала вновь почувствовал себя униженным, так как не умел говорить по-французски,— пожалуйста, скажите, мсье Лафонн дома?

Женский голос ответил что-то неразборчивое. Но через пятнадцать секунд Лафонн уже взял трубку:

— Да!..

— Лафонн? Это Сала.

— Добрый вечер. Как дела?

— Плохо. Очень плохо.

— Что случилось? — встревожился бельгиец.

— У меня украли весь запас масла.

— Как?

— Вот так... как я сказал...

— Что вы говорите, Сала! — воскликнул уже по-испански, но с сильным франко-бельгийским акцентом его собеседник.

— Видите ли, Лафонн, по телефону мне трудно объяснять все подробно.

— Понятно, понятно... Но скажите хотя бы в двух словах, как это обнаружилось.

— Сегодня... я пошел посмотреть баки с маслом. А масла нет... Вместо него грязная вода... Масло увезли. Только немного оставили сверху, чтобы не сразу заметно было.

— Что вы говорите?!

С этого момента разговор шел как в дурном сне. Сала говорил на испанском с каталонским акцентом, а Лафонн на каком-то словесном винегрете, где преобладали испанские слова, сдобренные французскими, а временами и английскими.

Так они проговорили с полчаса. Беседа, казалось, застыла на одной точке. Ограбление грозило разорением Сале, но ставило под угрозу и блестящую карьеру генерального директора фирмы СОПИК — Лафонна. Поскольку именно он рекомендовал административному совету своей фирмы войти в долю с Салой, приобретя 10 процентов его дела. Это был первый шаг СОПИК, намеревавшейся в дальнейшем расширять свою деловую активность на территории Испании.

Под конец Лафонн, потеряв терпение, сказал:

— Завтра же утром вылетаю в Барселону. Когда билет будет на руках, сообщу, каким рейсом прибуду.

— Я буду ждать вас в аэропорту Прат.

— До завтра.

Сала сидел подавленный, глубоко погрузившись в кресло. Глаза его блуждали по полкам картотеки — этой «святая святых», где стояли вперемежку и справочники с адресами всевозможных фирм, и ящички с карточками данных о клиентах, и рекламный календарь вин Хереса.

Сала испытывал новое и непривычное для себя ощущение полного бессилия. Это было невыносимо, почти как физическое страдание. Посредник сколотил свое состояние благодаря огромной работоспособности, ловкости во всякого рода жульнических проделках, умению хитроумным образом обходить законы. Он всегда отыскивал решение любой проблемы, даже если это стоило ему огромных усилий и приходилось кого-то подмазать. Но на этот раз Сала чувствовал себя совершенно разгромленным. Этот удар был совсем не похож на все остальные. И он не знал, как отвести его, даже не представлял, как подступиться к решению вопроса, вставшего перед ним.

Масло, хранившееся в цистернах, не было официально декларировано налоговому управлению, как того требовали правила. А потому он не мог обратиться в полицию: в таком случае могли вскрыться и предыдущие многочисленные нарушения. Одна лишь мысль об этом вызывала у него холодную дрожь во всем теле.

Хуан Сала вышел из кабинета. Лицо его стало совсем восковым. Он знал, что ему не удастся заснуть. И, чтобы избежать объяснений с женой, решил сделать вид, будто на него неожиданно свалилась срочная работа.

Сала пошел в гараж, влез в свой громадный автомобиль и нажал на кнопку. Автоматическая дверь гаража скользнула в сторону. Проскочив метров пятьдесят по усадьбе, он открыл железные ворота и, выехав за пределы своих владений, направился в сторону Барселоны. Туман сгущался.

Сала бросил взгляд на свои сверхплоские золотые часы на массивном, из золота же, браслете, подаренные представителем фирмы, поставляющей ему шоколад. Стрелки показывали пятнадцать минут первого. Проехав Вик, он остановился возле своей конторы, к которой примыкал огромный склад. Туман действовал Сале на нервы. Почувствовав неодолимое желание остановиться, он съехал с шоссе и поставил машину на большой стоянке у самого входа в здание. Сала, поздоровавшись на ходу с ночным сторожем, вошел в кабинет. Вид деловых бумаг, лежавших в беспорядке на рабочем столе, немного успокоил его.

Он подумал, что лучше всего было бы провести ночь, разбирая бумаги, нежели ехать в Барселону, где все ему было чуждо, а на каждом повороте дороги грозила опасность. К утру, надо полагать, туман рассеется, и у него вполне хватит времени добраться до аэропорта.

«Лафонн — европеец, человек образованный, связи у него большие. Наверняка у него появится какая-нибудь дельная мысль, как нам действовать в этой ситуации. К тому же он рискует своей должностью», — подумал Сала. Это рассуждение немного успокоило, ему стало как-то легче от сознания того, что тяжесть навалившейся беды удастся переложить еще на кого-то.

Понемногу обретая уверенность в себе, Сала принялся подсчитывать, какой ущерб нанесла ему кража масла. В иных случаях, когда он чувствовал себя хозяином цифр, игра с ними доставляла ему истинное наслаждение. Теперь же, при каждом нажатии на кнопку счетной машинки, он непроизвольно вздрагивал.

К трем часам примерные цифры уже были под рукой: украденное масло исчислялось кругленькой суммой — миллиард песет. Сала со злостью ударил кулаком по столу. Счетная машинка вместе с бумагами упала на зеленый палас, слишком роскошный для такой конторы и в то же время очень уж тонкий, чтобы создать настоящий комфорт.

Сала вышел из-за стола и стал прохаживаться по кабинету. Это снова успокоило его, он ощутил новый прилив энергии, так необходимой для предстоящей борьбы. Он вспомнил, что ему уже пятьдесят лет, и это вызвало в нем смешанное чувство. Годы он осознавал только, когда глядел на себя в зеркало и видел морщины на лице да редкие седые волосы. Умом же он никак не желал мириться с той ловушкой, в которую заманивало его время, — ему все еще помнились лишения и трудности юности. И вот теперь — еще один удар, самый жестокий, который когда-либо наносила жизнь.

«Кое-кто, видите ли, считает, что я не очень честно действую! — подумал он с гневом. — Да разве в жизни можно действовать в белых перчатках? Так могут поступать только наследники больших состояний, да и те в третьем поколении разоряются».

Сала подошел к шкафу и вытащил оттуда охотничье ружье «Бенелли». Потом взял в руку несколько патронов на кабанов, покатал их на ладони.

«Тому, кто захочет отнять у меня склад или описать его, влеплю заряд из «Бенелли», — подумал он, тупо глядя на спусковой крючок ружья.

Затем Сала достал связку ключей я отделил тот, что запирал верхний ящик письменного стола. Выдвинув ящик, Сала с благоговением извлек из глубины пистолет «Брно». Ощутив в руке смертоносную силу оружия, он захотел выстрелить хотя бы пару раз.

«Слишком много шума наделаю. К тому же эта зверская штука заряжена взрывными пулями... грохот будет ужасный, все вокруг проснутся», — рассудил Сала, подспудно чувствуя, как к нему возвращается решимость бороться. Но против кого?

Спрятав оружие и патроны, Сала занялся новым делом — стал подсчитывать, в какие сроки он должен внести платежи за купленное масло, которое теперь исчезло. Возможно, к тому моменту он вынужден будет признать свою неплатежеспособность, а не исключено, и вообще заявить о банкротстве.

Было уже семь утра. Свет пробивался сквозь густой туман, нависший над Виком.

Сала как раз подсчитал сроки внесения платежей. Первый взнос — триста миллионов песет — должен быть передан в банк через сто двадцать дней, то есть через четыре месяца. Он невольно взглянул на календарь, рекламирующий моющие средства.

«Триста миллионов через четыре месяца. Нет, это невозможно!» Поняв это, Сала снова пал духом. Все проекты, что он строил в течение ночи, проекты, при помощи которых он собирался отвести роковой удар судьбы, разваливались, как карточные домики, — он снова ощутил безысходность своего положения, в горле застрял горький ком.

Сала пошел принять душ в помещении, предназначавшемся для служащих. Будущему нужно смотреть в лицо. Может быть, такова теперь его судьба: работать обыкновенным клерком в конторе. Сала намылился шампунем и только тогда понял, что горячую воду еще не включили — было слишком рано. Он принялся чертыхаться, но потом вспомнил времена своей молодости, когда он играл в футбол и после игры мылся где попало и любой водой, хотя бы и ледяной. Оказалось, впрочем, что сейчас такое мытье ему пошло на пользу: неожиданно для себя самого Сала приободрился. Лунообразное его лицо опять порозовело.

«Лафонн — генеральный директор СОПИК. А эта фирма могущественная... у нее большой опыт в сбыте пищевых продуктов... возможно, там найдут способ решить проблему, хотя, бог свидетель, мне трудно представить сейчас, как это вообще можно сделать. С другой стороны, они сами первые заинтересованы в этом. Зачем же иначе им было соглашаться на мое предложение купить десять процентов моего дела?» — подумал про себя посредник.

 

Изола-2000

Воскресенье, 10 января

Ана и Салинас решили поужинать в ресторане «Кав», находившемся в полусотне метров от основного комплекса зданий курорта.

На улице было холодно, и когда они вошли в «Кав», почувствовали, что продрогли. В середине зала стоял огромный камин, где готовили пиццу и пирожки. Камин не только придавал особый уют ресторану — главное, от него веяло спасительным жаром.

Они сели за столик прямо у камина. Ана была в полном восторге.

— Здесь... просто замечательно.

— Я голоден как волк. Как ты относишься к баранине на углях?

— Прекрасно! — ответила Ана, улыбаясь.

Они съели барашка, запивая его молодым «божоле» и разговаривая при этом обо всем и ни о чем.

— А на десерт хорошо бы яблочный пирог, прямо из печи... — предложила Ана.

— Принято. — Салинас, подозвав официанта, попросил принести пирога.

Они закончили ужин, посмаковав по рюмочке «мартеля» и вернулись в свой номер, довольные и жизнерадостные.

— Предлагаю тебе партию в стрип-покер! — сказал Салинас.

— Ха! Ты проиграешься в пух и прах, — очень уверенно ответила Ана.

— Поглядим! Вместо карточного стола используем постель — это самое просторное место в комнате.

— Договорились.

Ана, хотя на первый взгляд казалась девушкой недалекой, выигрывала у него ход за ходом. Под конец Салинаса ожидало полное поражение: он выложил карре из десяток, а она, катаясь по постели от хохота, показала ему свои карты: тоже карре, но из королей.

Через час, к концу игры, Салинас проигрался в пух и прах.

Чтобы отметить с достоинством свою победу, Ана достала из чемодана небольшой стереофонический магнитофон. Поставив кассету с джазовой музыкой в нью-орлеанском стиле, она погасила весь свет, кроме маленькой крошечной лампы.

Рядом с ней Салинас обостренно чувствовал полноту жизни. И когда им выпадала возможность побыть вдвоем, как сейчас, он задавал себе вопрос: а если бы они жили вместе, как долго смогло бы продлиться такое существование?

Ана принадлежала к состоятельной барселонской семье, которая как и многие другие, разорилась после 1973 года, когда разразился энергетический кризис. После беспечной жизни, которую она, будучи весьма посредственной студенткой, полностью посвящала танцам и вечеринкам, Ана вкусила тяготы и лишения. В семье все пошло наперекосяк, все вокруг нее с каждым днем чувствовали себя все более надломленными, растоптанными. В конце концов девушка решилась перебраться жить к друзьям-студентам, у которых судьба сложилась сходным образом. Поначалу она даже наслаждалась в студенческой общине отсутствием условностей и ограничений: ей нравилось, что, собираясь за столом, ее друзья не говорили о материальных потерях, без конца обсуждавшихся в семейном кругу. Но уже месяца через два ее стали тяготить беспорядок и теснота в крохотной комнатке на улице Майорка, где одновременно обитало от шести до восьми человек. Она все чаще стала задумываться над тем, как бы поселиться одной в собственной квартирке, и пришла к заключению, что единственная возможность добиться этого — использовать с толком свою привлекательную внешность. Сначала Ана устроилась работать секретаршей при всякого рода съездах и конгрессах, затем секретаршей по найму для отдельных случаев и под конец стала соглашаться на любые предложения. За год ей удалось сколотить небольшой капитал, благодаря чему она сумела обставить крошечную квартирку, но уже в Мадриде. Как только Ана обосновалась на новом месте, то устроилась танцовщицей в шоу, которое по ночам шло в «Красном льве». Заодно она давала советы по оформлению интерьера квартир и занималась посредничеством по их сдаче, на чем недурно зарабатывала. Благодаря своим многочисленным связям в мадридских и барселонских кругах, приверженных к «сладкой жизни», у нее образовалась большая клиентура, которой ей относительно легко было сдавать крошечные, пышно обставленные квартирки-бомбоньерки для тайных встреч. Это даже обеспечило ей известный авторитет среди тех, кто привык снимать такого рода «гнездышки».

Познакомилась Ана с Салинасом в «Красном льве», куда адвокат как-то попал во время конгресса, устроенного транснациональной корпорацией по производству фармацевтических продуктов, консультантом административного совета по юридическим вопросам которой он тогда был. С тех пор они постоянно встречались и привязались друг к другу, хотя причины такой привязанности объяснить было бы нелегко.

 

Барселона

Понедельник, 11 января

В аэропорту Прат, как обычно по понедельникам, царило оживление. Пассажиры, постоянно летавшие самолетами «воздушного моста» Барселона — Мадрид, шли на посадку или спускались по трапам только что прилетевших авиалайнеров. Многие практически каждую неделю в этот день уезжали в Мадрид, а потом возвращались на выходные дни, чтобы побыть с семьей.

Лафонн сообщил, что прилетит на частном самолете «мистэр» в десять часов. Сжигаемый нетерпением, Сала раньше времени, в двадцать минут десятого, приехал в аэропорт. Купив номер «Ла Вангуардиа» и усевшись в кафетерии аэровокзала, посредник пил кофе с молоком и листал газету, то и дело приветствуя знакомых.

Те из них, кто работал на предприятиях, зависевших от Салы или же принадлежавших ему, подобострастно подходили, подыскивали подходящие случаю льстивые слова. Старания их были понятны: посредник обладал такой реальной властью, что способен был привести к разорению не одно предприятие, всего лишь прекратив у него закупку продукции.

Дурное настроение Салы особенно давало себя знать с того момента, как он точно подсчитал, сколько потеряет, если не решит проблему с исчезнувшим маслом. Сама мысль о возможности потерять место под солнцем, которое он завоевал, начав с нуля и не имея образования, была для Салы невыносимой.

В десять он прошел в зал, куда выходили пассажиры международных рейсов. В четверть одиннадцатого появился Лафонн. У бельгийца была весьма аристократическая внешность. Высокий, со светло-каштановыми, аккуратно зачесанными на пробор волосами, он всем своим обликом, и особенно орлиным носом, походил на генерала де Голля. Бельгиец был в элегантном шерстяном пальто кремового цвета, вид у него был явно озабоченный.

Они сели в автомобиль Салы и стремительно поехали в сторону Вика. В пути Лафонн проявил горячий интерес к мельчайшим подробностям загадочной пропажи.

— Как же это у вас ухитрились выкрасть оливкового масла на целый миллиард песет? — спросил он надменным голосом.

— Представления не имею, — вздохнул Сала, совсем пав духом.

— И что вы собираетесь делать, Сала?

— Для начала поговорить с вами, мсье Лафонн, — ответил посредник, уязвленный тоном собеседника и подчеркивая слово «мсье».

— Ну так что же. Поговорим!

— Послушайте, Лафонн, я хочу напомнить, что продал вам десять процентов своего дела, чтобы, если доведется попасть в трудное положение, получить от вас компетентную помощь.

— Вы хотите сказать, что перелагаете на меня ответственность за случившееся, не так ли? — процедил бельгиец, выставив вперед ладони, словно ограждая себя от Салы.

— Ладно, ладно... Давайте сохранять спокойствие. Не будем раздражаться... Иначе, если мы потеряем контроль над нервами, то ничего не уладим, — воскликнул С ала.

Стараясь не застрять в Барселоне в автомобильных пробках. Сала поехал вокруг города по кольцевой автостраде. Беседа не прерывалась ни на минуту.

— К тому же эта партия масла не зарегистрирована. Поэтому я не могу обратиться в полицию, — жаловался Сала.

— Ну что за бездарная манера утаивать доходы от налогового управления! Вы отдаете теперь себе отчет в том, что это глупо, Сала? Я же вам не раз говорил: так дела нельзя вести, — рычал Лафонн угрожающе.

— Видите ли, Лафонн... Мне только так и удалось разбогатеть... а вы со своими принципами навсегда останетесь всего-навсего чиновником, зависящим от прихоти хозяев.

— Да вам только показалось, что вы разбогатели: теперь вы снова стали тем, кем были, — и все из-за ваших махинаций! — ударил бельгиец по самому чувствительному месту в самолюбии своего партнера.

— Нет! Ни в коем случае! — разъяренный Сала резко затормозил, огромная машина остановилась как вкопанная возле старой гостиницы «Куатро Каминос».

— Что вы делаете, Сала?

— Давайте поговорим спокойно... Не могу я спорить с вами в таком тоне и одновременно вести машину. Мы оба вышли из себя и это ни к чему хорошему не приведет. А мы ведь оба многим рискуем. Вы тоже можете потерять свой пост. Почему бы нам не перестать осыпать друг друга оскорблениями, не сосредоточиться над тем, как бы вместе выйти из создавшегося положения?

— Согласен, Сала.

Сидя за рюмкой анисовой водки, Сала старался успокоиться. Лафонн также пытался снять напряженность, говорил медленно, растягивая слова.

— Первое, что нам надо сделать, — подключить к делу адвоката, которому можем довериться. Мы не имеем права совершить хотя бы один неверный шаг. Прежде чем принять какое-либо решение, следует тщательно его взвесить, ни в коем случае не нарушать больше — повторяю, ни в коем случае! — испанские законы. Кроме того, этот адвокат должен знать, как ведут дела крупные международные фирмы. Иными словами, он должен быть в курсе того, как действуют современные транснациональные корпорации.

— Не знаю я юриста, обладающего такого рода опытом, — ответил Сала тихо.

Теперь он говорил иначе, в необычной для него манере, тщательно подбирал правильные слова и довольно грамотно строил фразы. И все же ощущалось, что посредник использует выражения, почерпнутые из телевизионных информационных программ, из речей министров или заимствует обороты из того чиновничьего жаргона, которому обучают на специальных курсах для администраторов и коммерсантов высокого полета.

— Хорошо, Сала, а я знаю такого, причем весьма опытного. Он испанец, но набрался опыта, работая в Соединенных Штатах и в Англии. Зовут его Лисинио Салинас.

— Его телефон у вас есть?

— Сейчас посмотрим... — Лафонн вынул телефонную книжку, на обложке которой были выведены его позолоченные инициалы, и на одной из страничек, сделанных, казалось, из тонкого пергамента, нашел мадридский телефон Салинаса.

Войдя в свой кабинет, Сала тут же позвонил по телефону. Мариса, секретарь адвоката, ответила:

— Сеньора Салинаса нет в офисе.

— Послушайте, сеньорита, мне самым безотлагательным образом нужно поговорить с ним, — настойчиво, но стараясь быть любезным, сказал Сала.

— Дело в том, что его вообще нет в Мадриде.

— Вы должны разыскать его сегодня же. Речь идет о чрезвычайно важном деле.

— Не знаю, как быть. Он за пределами Испании,— сказала оправдываясь Мариса.

— Где именно? — резче спросил коммерсант.

— Во Франции.

— В каком именно месте? — Сала начинал уже раздражаться.

— В Альпах, у него отпуск и он поехал кататься на лыжах.

— А вы не могли бы послать ему телеграмму? Очень прошу вас это сделать, — снова весьма вежливо сказал Сала, хотя считал катание на горных лыжах занятием по меньшей мере фривольным.

— Диктуйте текст, записываю, — Мариса, прижимая плечом трубку телефона к уху, взялась за карандаш и пододвинула к себе блокнот.

— Диктую: «Сеньор Салинас точка Произошло чрезвычайное происшествие точка Пожалуйста запятая незамедлительно вернитесь в Испанию точка Перед выездом позвоните точка Спасибо точка Лафонн СОПИК точка.»

— Все? — спросила Мариса.

— Все. Большое спасибо. До свидания.

Сала положил трубку. После этого Лафонн связался со своей фирмой в Брюсселе и дал соответствующие указания на тот случай, если Салинас позвонит туда.

 

Изола-2000

Понедельник, 11 января

Ана проснулась первой — было уже половина одиннадцатого. Салинас продолжал спать. Девушка вошла в ванну и на полную мощность включила кран с горячей водой, от которой тут же пошел пар.

Звук льющейся воды разбудил адвоката.

Лишь в двенадцать часов принялись они утюжить склоны. Ана каталась довольно прилично, но техники ей явно недоставало. И все же она норовила обогнать Салинаса, что ей, как правило, удавалось.

Так они почти до четырех катались на разных склонах. На маятниковом подъемнике «Ла Ломбард» они добрались почти до границы с Италией, затем на кресельном — до вершины горы Мене, откуда долго любовались мощным скалистым пиком Орон, возвышавшимся вдали за глубокими впадинами огромных ущелий.

В пять часов, совсем выбившись из сил, они вошли в номер. На столе в гостиной лежала телеграмма.

Прочитав ее, Салинас не удержался от проклятья. По тону послания адвокат понял, что речь идет о серьезном деле, — в оценке подобных случаев он ошибался редко.

Дар предвидения вовсе не был у Салинаса природным, он сформировался постепенно, в силу превратностей его жизненной биографии. После окончания Барселонского университета Салинас отправился в Лондон. Там он брался за любую работу, что помогло ему узнать английский образ жизни как бы изнутри. Одновременно молодой адвокат продолжал учиться в «Лондон скул оф экономике», вгрызаясь в основы западной финансовой системы. Стоя за крохотной стойкой бара и подавая посетителям бифштексы, непонятный вкус которых отбивал щедро налитый кетчуп, он сумел приглядеться к нравам разношерстной публики, в большинстве своем молодежи. Но главным образом адвокат продолжал углублять свои познания в так называемых консолидированных балансах: этим мудреным термином обозначались особые нормы бизнеса, знание которых помогает разобраться в сложном внутреннем устройстве крупных фирм и в их тонких махинациях, направленных на получение прибыли. Пребывание адвоката на британских островах способствовало исчезновению у него наивных представлений. Там же, кстати, он привык к тому, что его стали звать уменьшительным именем Лик.

Еще в Барселонском университете Салинаса очень интересовало все, связанное с США, а пребывание среди подданных английского королевства лишь усилило его стремление из первых рук узнать действительность, примеры которой постоянно мелькали в курсах лекций. Поэтому при первой же возможности адвокат поступил в Гарвардский университет, слава которого перекрывала тогда славу остальных американских учебных заведений. Свое материальное положение Лисинио и на этот раз обеспечил, торгуя бифштексами в одном из придорожных ресторанов системы «драйвин», где клиенты покупали еду, не выходя из автомобилей. Это, правда, несколько сужало возможности общения, но стало первым важным уроком того, как следует экономить время и движения. Подъехав к ресторану, сидевший за рулем автомобилист мог сделать заказ через микрофон, специально установленный у входа. Затем, по сигналу светофора, он подъезжал к будке, где сидел Лик Салинас, и тот протягивал в окошко автомобиля пластиковые цветные пакеты с бифштексами и всем прочим. Постепенно Салинас начал забывать о столь любимых им уголках барселонских Рамблас, перед ним открывались блестящие перспективы, путь к тем высотам, которые рассчитанная на потребителя реклама называет «жизненным успехом».

Страсть, с какой Салинас стремился проникнуть в сущность вещей и явлений, привела к тому, что он стал чуточку циничным, и прежде чем приступить к какому-нибудь делу, задавался вопросом: а кому это выгодно? В результате Салинас приобрел дурную привычку быть постоянно начеку, жить, пряча душу от всех и вся. Такая жизненная позиция обеспечила ему успешную учебу в Гарварде, а также начало многообещающей карьеры в чикагской фирме, с сомнительной, правда, репутацией, так как заправляли ей серые, неприметные люди. Года через три, пресытившись жизнью в этой фирме, где все было строго определено внутренним распорядком, Салинас решил вернуться на юг Европы, открыть свою собственную юридическую контору, используя свой опыт юриста, умеющего говорить на языке транснациональных корпораций. Жизнь его сложилась теперь так, что он постоянно летал из Мадрида в Барселону и обратно.

 

Брюссель

Понедельник, 11 января

Проведя день в Вике, Лафонн возвращался в Брюссель на «мистэре». Он прокручивал в памяти все происшедшее за день. Ему вспоминались отчаяние и в то же время наглость Салы и гигантские цистерны, наполненные водой с тонким слоем масла, плававшим поверху. Бельгиец все больше утверждался в мысли, что именно ему. Иву Лафонну, — причем не рассчитывая на чужую помощь, — придется решать эту проблему. В том состоянии, в каком сейчас находился, Сала был только помехой, так как не способен был рассуждать и действовать хладнокровно.

«Я должен сам распутать это дело, — не на кого надеяться. Ведь это я рекомендовал административному совету вложить капитал в фирму Салы. Это сейчас может обойтись мне очень дорого, если вообще не положит конец моей карьере», — говорил сам себе Лафонн.

«Сложись обстоятельства иначе, не стал бы я марать руки об это дело, просто плюнул бы на пять миллионов долларов, которые мы вложили в этого шута горохового», — продолжал рассуждать бельгиец.

«К тому же, кто меня уверит, что Сала не украл сам у себя это злополучное масло, и именно поэтому не хочет поставить полицию в известность о случившемся, а вовсе не потому, что уклонялся от уплаты налогов?» — раздумывал далее Лафонн, ощущая, как все больше и больше напрягается.

«И если это так, то я попал в очень трудную ситуацию. А вдруг раскроется, что этот тип и нас обжуливает, хочет положить в карман все деньги, что стоит пропавшее масло? Это же целый миллиард песет! А десятая часть этой суммы принадежит нам. Значит, сто миллионов песет. Нет, за такое я вполне могу потерять свою должность».

Лафонн почувствовал, как шелковая рубашка прилипла к коже, все тело покрылось холодной испариной.

На автостоянке возле аэропорта Лафонн сел в оставленный здесь «ситроен» модели СХ и поехал прямо к себе в офис. Он давно привык к таким молниеносным вояжам в самые разные страны. Он смотрел на улицы Брюсселя, но в мыслях все еще находился в Вике. Проехав по улицам Ля Луа, Росталь, Шоссе де Гран, Лафонн выбрался на магистраль, ведущую в Остенде, помчался по ней, пока не доехал до огромного здания, более походившего на современный, начиненный компьютерами склад. Здесь и располагался департамент международных отношений СОПИК, руководителем которого он был, являясь одновременно и членом руководящего органа этой финансовой группы. Пока он ехал по городу, дождь не прекращался ни на минуту.

В кабинете на видном месте стоял магнитофон. Рядом лежала записка, в которой рукой его помощника было написано, что на ленте записаны сведения, имеющие отношение к делу Салы.

Лафонн нажал клавишу. Сначала магнитофон издал глухой звук, а затем послышался разговор, состоявшийся между Салинасом, находившимся в момент записи в Изоле-2000, и помощником Лафонна, говорившим из Брюсселя.

— Алло! Как дела, сеньор Салинас? — начал беседу помощник.

— До того, как получил вашу телеграмму, дела мои шли прекрасно, — зазвучал голос Салинаса, явно раздосадованного тем, что его побеспокоили во время отдыха.

— Сеньор Салинас, у Салы неподалеку от Вика украли партию масла на общую сумму в миллиард песет.

— Вот это да!

— Так что вы понимаете, насколько серьезно обстоит дело?

— Нет. Пока что я вижу, что кто-то хочет нарушить мой отпуск.

— Салинас! Будьте разумны. Это дело может быть для вас весьма интересным.

— Понял. Понял.

— А знаете, как совершили эту кражу? Выкачали масло из цистерн, заполнили их водой, а сверху оставили немного масла, чтобы не сразу заметили кражу.

— Ну и ну... — в голосе Салинаса уже пропало прежнее раздражение. Видимо, это дело его заинтересовало.

— А так как наша доля в фирме Салы составляет десять процентов, то это значит, у нас украли сто миллионов песет, или, если вам так удобнее будет представить, — миллион долларов, — помощник говорил четко, почти без всякого выражения.

— Какой-нибудь след имеется? — поинтересовался Салинас.

— Нет. Ничего... Прошу вас, так как речь идет о серьезном деле, встретиться завтра же с Салой в Вике. Мы считаем, что работу надо начать там, где все произошло.

— Да... Вы правы. Завтра я буду у Салы. Постараюсь держать вас в курсе. До свидания, — распрощался Салинас.

— Благодарю вас, сеньор Салинас. Искренне сожалею, что испортили вам отдых, — сочувственно сказал на этот раз помощник, с благоговением относившийся к любому отпуску, и особенно к собственному.

— Я тоже весьма сожалею. Счастливо, — ответил Салинас.

Записав телефонный разговор, помощник добавил еще несколько слов, адресованных начальнику.

— Мсье Лафонн. Тут записан мой разговор с Салинасом. Пока вокруг этого дела у нас никакого шума нет... Но мне кажется, что, когда станут известны все детали, без шума не обойтись. Ведь административный совет, вы помните, не очень был расположен связываться с Салой, многие не желали вкладывать деньги в его бизнес... Каких трудов нам стоило их убедить, что дело это стоящее!.. Вот и все, прощайте, до завтра.

Пока Лафонн возвращался из Барселоны, ему в голову пришла мысль, как выпутаться из этого положения. Сначала сама эта мысль напугала его, он ее отогнал. Но по мере того, как росло его отчаяние, он снова вернулся к ней, хотя тут же опять от нее отказался.

Но пока он ехал через Брюссель, идея эта все больше завладевала им.

Оказавшись в кабинете и прослушав последние слова помощника, сказанные бесстрастным тоном, Лафонн, наконец, решился.

«Это, конечно, крайний выход, на пределе риска, но альтернативы у меня нет», — сказал он себе. После этого он поднял телефонную трубку и стал набирать номер.

 

Изола-2000

Понедельник,11I января

В тот вечер Ана и Салинас поужинали в своем номере тем, что легко и быстро можно было подогреть прямо на кухоньке, расположенной тут же: копченым лососем, еще свежей пиццей и шоколадным муссом.

Чтобы утешиться, что отпуск пошел прахом после получения телеграммы от Лафонна, Салинас купил бутылку шампанского и выставил ее на снег прямо за окно.

— Поездку мне, конечно, испортили, но это вовсе не значит, что и твой отпуск должен пропасть. Послушай, Ана, ты должна остаться в этом номере, потом вернешься на моем «фольксвагене».

— Ни за что, Лисинио, — ответила девушка, и на ее лице была написана твердая решимость не оставаться.

— Ну, не будь ты дурочкой. Завтра утром проводишь меня в аэропорт в Ниццу и продолжай себе спокойненько кататься, — уговаривал ее Салинас.

— Нет... Нет, — возразила девушка.

— Послушай меня внимательно. Я все-таки не теряю надежды уговорить тебя. Зачем нам зря тратить время на глупые споры? Завтра я запишу тебя в горнолыжную школу, скажем, для лыжников, которые уже умеют кататься, но хотят улучшить технику, тебе пора бы научиться кататься в более красивом стиле. А то катаешься, словно танцуешь в своем ночном притоне. — Салинас нарочно пытался поддеть самолюбие своей подруги.

— Вот что, Лисинио. То, что я танцую в кабаре — кстати, напомню, что это самое приличное кабаре во всем Мадриде, — вовсе не дает тебе повода оскорблять меня.

Девушка пришла в ярость, глаза ее сверкали.

— Ну ладно, ладно... Нет причины так выходить из себя, — улыбнулся адвокат.

— Хорошо. Так ты хочешь, чтобы я тут целую неделю каталась на лыжах? Ладно, так оно и будет! — воскликнула Ана.

— Только не разговаривай так, будто я все это нарочно подстроил. А тут ты сможешь как следует развлечься. Все твои коллеги по группе сразу попадают, как только увидят твою фигуру и пышную львиную шевелюру, ты их тут же всех покоришь, — сказал Салинас, пуская в ход лесть.

В конце концов было решено, что Салинас улетит на следующий день, во вторник утром, а через неделю, пройдя краткий курс горнолыжной школы, вернется в Мадрид Ана.

После ужина они медленно расхаживали по крытым стеклянным переходам, соединявшим корпуса горнолыжного курорта, рассматривали витрины и любовались сверкающим под яркими фонарями снегом. Потом они пошли в кино — только здесь, погрузившись в мягкие кресла, они ощутили, как натрудились их мышцы за один лишь день катания.

На следующее утро, когда они спускались по шоссе в Ниццу, стояло яркое солнце, езда была совсем безопасной. Салинас посадил за руль Ану, чтобы та привыкла к машине и к шоссе с его многочисленными поворотами и крутыми спусками. Разговор их свелся к тому, что адвокат объяснял девушке, какие рычаги ей следует переключать, какие и где находятся кнопки.

 

Ницца — Барселона — Вик

Вторник, 12 января

Ана и Салинас приехали в Ниццу с большим запасом времени — у них еще оставалась возможность погулять по городу до того, как отправиться в аэропорт. Сначала они прошлись по Променад-дез-Англе. Около «Пале де Медитеран» Ана остановилась и сказала:

— Лисинио, я просто счастлива быть рядом с тобой, особенно здесь, у моря. — Салинас молчал, а девушка добавила: — Как прекрасно было бы жить в Ницце.

— А я знаю местечко намного лучше, — ответил адвокат.

— Где?

— В Ампурдане. Тоже рядом с морем, а в ясные дни оттуда и Пиренеи видны... А люди какие там... люди там чудесные!

Ана улыбнулась.

— В конце концов ты навсегда переберешься в свою масию в Ператальяде.

— Обязательно. Я и так уже провожу там половину своего времени. Только в этом доме чувствую себя по-настоящему хорошо.

— Пригласил бы меня хоть разок! — вырвалось у Аны.

— Считай, что ты приглашена на следующее воскресенье. Как вернешься из Изолы, сразу же и приезжай в Ператальяду, — предложил Салинас.

Они тихонько брели по Променад-дез-Англе и дошли до сквера Альберта I.

На берегу остро ощущался соленый запах моря.

Он посмотрел на часы:

— Ну, пора в аэропорт.

— Как прикажете, сеньор адвокат.

Они ускорили шаг и вернулись к тому месту, где припарковали машину.

После недолгого полета Салинас попал в Барселонский аэропорт, быстро прошел таможенный досмотр. Ему не терпелось поскорее поговорить с Салой, выяснить подробнее, как того обокрали.

Шофер Салы сразу же узнал его и, как только адвокат вышел из зала международных линий, взял у него из рук дорожные сумки.

— Садитесь сзади, пожалуйста! — предложил он любезно.

— Не надо! Лучше рядом с вами посижу. Там нам легче будет болтать, — ответил Салинас.

— Нет... Нет. Сеньор Сала будет недоволен, если увидит, что я посадил вас впереди, — настаивал шофер.

— Хорошо. Не доезжая до Вика, мы остановимся попить кофе и тогда я пересяду, — предложил адвокат.

— Ну, если вам так больше нравится...

Салинас попытался расспросить шофера про исчезновение масла, но тот, видимо, был строго предупрежден на этот счет и не захотел разговаривать на эту тему. А потому, выпив кофе в придорожном баре, Салинас без сожаления пересел на заднее сиденье.

В приемной, около двери в кабинет посредника, толпилось множество торговых агентов и представителей всяких фирм, ведающих сбытом. Они выстроились в очередь в ожидании того момента, когда смогут предстать пред светлые очи всемогущего дельца.

Шофер что-то шепнул на ухо секретарше. Та исчезла в кабинете и тут же вынырнула оттуда, громко обращаясь к адвокату: «Сеньор Сала давно вас ждет». Толпа в приемной без всякой симпатии посмотрела на пришельца, которого пропускают вне очереди, но тут же смирилась с этим фактом, как обычно случается в лавке рыботорговца или в приемной дантиста.

Кроме Салы в кабинете находился доктор Хорхе Тена, он как раз давал своему тестю успокоительные капли. Оба любезно приветствовали адвоката.

— Весьма сожалею, сеньор Салинас, что вам пришлось совершить столь дальнюю поездку, — начал Сала.

— Дело, судя по всему, серьезное, — сказал адвокат.

— Серьезное?! — закричал Сала. — Не то слово — для меня все может пойти прахом...

— Не возбуждайтесь, — посоветовал ему Тена.

Салинас вопросительно посмотрел на доктора. Сала понял смысл этого взгляда.

— Сеньор Салинас, доктор Тена женат на моей дочери... и сейчас его помощь, как врача, мне просто необходима...

— Примите еще вот это драже, — настойчиво попросил Тена.

— Хорошо... хорошо... — согласился Сала.

Салинас с нетерпением ждал, когда его клиент забудет о своем здоровье и приступит к делу.

— Сейчас я вам объясню, что произошло, — начал посредник.

— Простите, если я вам не нужен... — прервал его Тена.

— О чем ты говоришь! Оставайся!.. Оставайся! — сказал ему Сала.

Тена, сделав сосредоточенное лицо, уселся на стуле, а Сала продолжил:

— В прошлое воскресенье мы, то есть я и доктор Тена, пошли посмотреть на цистерны с маслом, и...

Салинас невольно вспомнил свое воскресенье — в памяти возникли картины заснеженных гор.

Сала рассказывал, а Тена, кивая головой, подтверждал его слова. Посредник не останавливаясь говорил минут сорок, а потом застыл, глядя на какую-то невидимую точку где-то за окном. Начинало темнеть, туман над Виком густел. Салинас почувствовал, что его до мозга костей начинает пробирать холод, которого он не ощущал даже при двадцати градусах Ниже нуля на вершинах Альп.

Тена провожал Салинаса из конторы. Они пересекли приемную, по-прежнему набитую коммерсантами разного ранга и положения, ощутив при этом в гортанях саднящую тяжесть густого дыма от множества сигарет, выкуренных теми, кто покорно ожидал встречи с Салон, чтобы поговорить с ним хоть несколько секунд и попытаться убедить его купить их продукты.

Врач проводил Салинаса до гостиницы «Парадор де Сау», стоявшей возле самого водохранилища. Войдя в отель, Тена сказал:

— Сеньор Салинас, завтра я за вами заеду, скажем, в десять утра, если это вам подходит. Съездим посмотреть на цистерны с маслом, а точнее говоря, с водой, — пошутил он, не скрывая своего сарказма по отношению к тестю.

— Давайте, Тена, перейдем на «ты», — предложил Салинас, хотя и помнил, как настойчиво врач обращался на «вы» к Сале.

— Согласен.

— Хорошо, Тена. Тогда я угощаю.

— Тоже неплохая мысль! — воскликнул врач, не скрывая удовольствия.

— Для начала выпьем апельсинового сока. Из-за всего этого переполоха и срочной поездки я сегодня почти и не ел ничего, — пожаловался Салинас.

Медленно потягивая сок, адвокат спросил в упор:

— А почему вы с тестем не сообщили обо всем в полицию?

— Почему не сообщили?.. — мгновение врач колебался. — Буду с тобой полностью откровенен. Масло это, хотя тебе, наверное, трудно поверить, не было оформлено должным образом, Сала не сообщил о его приобретении в налоговое управление.

— Да он с ума сошел! — ужаснулся Салинас.

Врач задумчиво посмотрел на своего собеседника.

Они помолчали немного — кроме них в просторном холле гостиницы никого не было. Тена явно размышлял, не сказал ли он чего лишнего.

— Благодарю за откровенность, Тена.

— Видишь ли, Салинас, я хочу только одного — чтобы этот вопрос удалось хоть каким-то образом уладить. А потому считаю, что ты должен знать о нас все, даже если речь идет о грязном белье.

Адвокат почувствовал: Тене требуется некоторое время, чтобы до конца привыкнуть к новой ситуации. Тем не менее, если врач не захочет оказать ему, чужаку в этой семье, помощь — все попытки проникнуть в тайны Салы будут тщетны. Он сказал:

— Ну что ж... хорошо. А теперь я, с твоего позволения, пойду приму душ. Завтра решим, как действовать дальше, там виднее будет. До утра, Тена!

Когда Тена вышел из гостиницы, густая мгла уже заволокла все вокруг. Тена включил противотуманные фары и поехал, словно окунувшись в ночную тьму. Полчаса спустя он сидел с Монтсе, пересказывая ей все подробности разговора, который состоялся у него в «Парадор де Сау». В сущности, пищи для обсуждения почти не было, но они перебрали все варианты дальнейшего развития событий, включая самые невероятные. Перед этим позвонил Сала сообщить, что вернется домой поздно, так что торопиться им было некуда.

Монтсе, уяснив из рассказа Тены, насколько серьезно обстоят дела, разволновалась, сердце у нее сильно забилось, и она попросила доктора проводить ее в мезонин, где держала свои книги и любила уединяться.

По дороге на свою барселонскую квартиру врач подумал, как бы лучше использовать в своих целях дело с пропажей масла. Идея его была гениально простой: чтобы освободить Монтсе от серьезной опасности, нависшей над состоянием, значительная часть которого была унаследована семьей Сала от Фликсов, ей надлежит переписать на чужое имя — в данном случае на Хорхе Тену — все принадлежащее Монтсе имущество. В таком случае, если Сала и разорится, его жена не станет бедной, хотя крах мужа, конечно же, и нанесет ее богатству ущерб, ибо оно служило закладом для многих рискованных операций, которые помогли посреднику сколотить его дело.

Доктор тщательно, стараясь ни на что больше не отвлекаться, продумал эту идею. Когда он вернулся к себе домой, в квартиру на шестом этаже современного здания на Пасео Мануэль Хирона, дверь открыла его супруга Хуана. Она улыбалась округлым и глуповатым лицом, суетилась, как запуганная мышь, говорила банальные, давно надоевшие слова. Хуана переняла худшие черты и Салы, и Монтсе. Но, как любил выражаться Тена, нельзя выигрывать во всем; впрочем, он и не ожидал от жены слишком многого. К тому же ему было над чем подумать: мысли эти были важнее, чем размышления о том, насколько удачно избрана им спутница жизни. Да и лечь спать следовало пораньше, чтобы назавтра рано утром встретиться с Салинасом в «Парадор де Сау».

 

Cay

Среда, 13 января

Тена заехал за Салинасом точно в назначенное время. У адвоката накопилась масса вопросов, в которые ему хотелось внести ясность.

— Я начну тебя сейчас расспрашивать самым подробным образом. Надеюсь, тебе это не будет слишком неприятно, — начал Салинас несколько резко, как часто разговаривают университетские преподаватели.

— Я тоже надеюсь.

— Итак, рискнем, — продолжил адвокат. — Если масло так и не обнаружится, что грозит твоему тестю?

— Должен предупредить, что я — всего-навсего врач-кардиолог и не посвящен досконально в дела, которые ведутся в семье моей жены, — пояснил Тена.

— Но ведь не далее как вчера Сала сказал мне, что ты поможешь мне и ответишь на все мои вопросы? — с напором сказал Салинас.

— Конечно... Конечно. Но не забывай, что я зарабатываю на жизнь частной практикой в Барселоне, а не в торговой фирме в Вике. Так что я не в курсе деталей,— стоял на своем Тена. — Правда, заботы по дому отнимают у меня много времени, потому я и врачебную практику свою в последнее время подзапустил — слава богу, в приемной меня часто подменяет мой коллега, но он еще очень молод.

— Ясно. И все же вернусь к своему вопросу: что может случиться с твоим тестем из-за того, что у него украли это масло? — не отступался Салинас.

— Он может разориться.

— Но разве он не вложил свои капиталы в какие-нибудь еще дела? — спросил адвокат.

— Да. У него есть еще дом... Впрочем, практически дом принадлежит не ему, а моей теще.

— Больше недвижимого имущества у него нет?

— Нет... Насколько мне известно, нет. По-настоящему богатой в этой семье является Монтсе Фликс. Но она столько дала поручительств, закладывая имущество под операции мужа, что и сама может разориться.

— Ну а Сала? Неужто он не подстраховался, не перевел, скажем, часть капиталов за границу, как сейчас многие делают?

— Не думаю. Тесть мой человек со странностями, — откровенно сказал Тена. — Он всегда старался вкладывать капиталы только в Вике и его окрестностях — лишь там, где ему приятно показать окружающим, какой он богач.

— Понятно, — пробормотал Салинас.

— Тесть мой живет только интересами своего дела, — пояснил Тена.

— А если он разорится? Что тогда будет?

— Что ж... тогда мне придется больше заниматься врачебной практикой, принимать больных каждый день... и вернуться к работе хирурга. Ведь семью жены придется как-то поддерживать, — не скрывая своей озабоченности, ответил Тена.

— Так! — воскликнул Салинас. — Теперь мне ясно, что и тебя этот вопрос каким-то образом задевает.

— Еще бы! — воскликнул Тена. — Я, честно признаться, женился по расчету, на богатой наследнице, а получается, что теперь в наследство получу одни долги.

По дороге к месту хранения масла Салинас тщательно все осматривал. Сторож, держа в руках винтовку БСА, показал посетителям цистерны.

Адвокат поднялся по лестнице на самый верх баков, взял ковш и убедился, что поверх воды плавает лишь тонкий слой масла. Больше ничего интересного ему не удалось обнаружить, — ясно было только, что дело скверное. Тена шел за ним по пятам, не говоря ни слова, лицо у него было озабоченное.

Сторож был неразговорчив, старался держаться в стороне от гостей. Салинас подозвал его:

— Каким же образом удалось выкачать такое огромное количество масла?

— Не знаю.

— Но может быть, у вас хоть какие-то мысли есть по этому поводу? Вы кого-нибудь подозреваете? — нажимая на него, спросил адвокат. — В какие часы вы охраняете эти баки?

— А я вообще нахожусь поблизости почти все время. Я тут пасу овец.

— Где вы живете? — адвокат все пытался заставить сторожа сказать еще что-нибудь.

— Да вот, по соседству. Пойдемте, покажу вам. — Сторож повел их к краю площадки, где возвышались сосны.

— Вон мой дом, там я и живу.

Он показал на стоявшее ниже на склоне большое полуразрушенное строение на мощном фундаменте. Примыкавший к нему загон для овец был больше самого дома. Заросшая травой площадка перед строением была усеяна овечьим навозом.

— Вы один живете? — продолжал расспрашивать Салинас.

— Ясное дело. Какая бы баба согласилась жить здесь со мной среди этого дерьма?

— Так вы хотите нам дать понять, что, хотя отсюда вывезли масла на миллиард песет, вы так даже ничего и не заметили? — воскликнул адвокат.

Тена, стараясь смягчить создавшуюся напряженность, вмешался в разговор:

— Послушайте, ну как вы все-таки можете объяснить случившееся?

— Ну... видите ли... — сторож покосился в его сторону. — Я же, в сущности, не служащий сеньора Салы. Зарабатываю я на жизнь главным образом на своем огороде да еще тем, что пасу овец. У Салы я не на постоянной зарплате. Мы договорились, что я просто буду заходить сюда, когда найдется время, да еще, если меня заранее предупредят, что кто-то должен приехать.

— Ладно... Ладно... Но к пропаже масла какое это имеет отношение? — резко спросил адвокат.

— Имеет. И немалое. Сеньор Сала платил мне всего пять тысяч песет в месяц — только за то, что я буду изредка заглядывать сюда. Он при этом еще сказал, что пяти тысяч более чем достаточно для такого безграмотного и темного типа, как я, — мрачно сказал сторож. — Так что у меня не было особой охоты часто сюда приходить. Дом, в котором я живу, принадлежит другому хозяину... и он меня гораздо больше устраивает, чем Сала, тот хоть дает мне бесплатно воду поливать огород.

— Но... Я думал, что вы работаете на моего тестя, числитесь в его фирме, — сказал Тена.

— Нет. Нет. Я же сказал: мое дело — время от времени появляться здесь, покрасоваться с винтовкой, чтобы гости, которых ваш тесть сюда привозил, полюбовались на это зрелище.

От Тены не ускользнуло то, что сторож испытывает не самые добрые чувства к Сале.

«Все его недолюбливают. Да и немудрено — индюк надутый, — подумал он, — и вот теперь попал в эту переделку».

Салинас с врачом провели около цистерн часа два, прежде чем надумали возвращаться. Тена предложил:

— Назад мы можем вернуться другой дорогой, через Сант-Кирзе-де-Безора. Там чудные сосновые леса... Может, пока лесом поедем, нам какая-нибудь дельная мысль в голову придет?

— Согласен, — не колеблясь ответил Салинас. — Но давайте еще раз пройдемся там, где мы подъезжали.

Они попытались еще что-нибудь узнать, но тщетно, хотя и беседовали с четырьмя мужчинами, одного встретили на дороге, других разыскали в ближних домах. Никто ничего путного нм не сказал, можно было подумать, что тут ничего и не случилось.

 

Вик — Брюссель

Среда, 13 января

На письменном столе Салы, казалось, только что произошло настоящее побоище: скомканные бумаги, кусок перфоленты от компьютера, несколько консервных банок с помидорами и другие образцы, что оставили пришедшие на поклон к посреднику коммерсанты, — все это валялось на столе в полном беспорядке.

Сале очень нравилось, когда с раннего утра все видели, что он работает не покладая рук, изо всех сил, что у него нет ни одной свободной минуты.

Он получал удовольствие от того, что постоянно находился в предельном напряжении, полностью жертвуя собой ради дела. И если ему вдруг выпадал свободный час, с недовольством обнаруживал, что ему становится скучно, ибо ничем иным, кроме своих дел, он не умел заниматься.

В селекторе зазвучал гудок, потом послышался голос:

— Сеньор Сала, с вами хочет говорить мсье Лафонн.

— Переключите его на меня.

— Алло! Добрый день, — приветствовал бельгиец.

— Как обратный полет в Брюссель? Все прошло нормально? — Сала даже в этих чрезвычайных обстоятельствах пытался быть до конца верным светским условностям, которые он, пока еще всеми уважаемый человек, должен был соблюдать.

— Прекрасно, спасибо. Салинас к вам уже прибыл? — спросил Лафонн, тут же переходя к делу.

— Да. Вчера был здесь.

— Он уже начал расследование?

— Как раз сейчас он осматривает наши склады, — осторожно сказал Сала, некоторых тем он старался по телефону не касаться.

— Нашел он хоть какой-нибудь след? Напал на что-нибудь такое, с чего мы можем начать? — спросил Лафонн.

— Нет. Пока ничего. Ничего. В отчаяние прийти можно, — посредник снова пал духом.

— Какое же у Салинаса мнение по поводу всего этого?

— Не знаю... Да меня это не очень интересует! — взорвался Сала, мгновенно потеряв маску уравновешенного и воспитанного человека. — Вы же, как и я, знаете: ни мы, ни Салинас, ни кто другой не может напечатать деньги, которыми я должен расплачиваться по векселям за это масло! — Он тут же пожалел, что упомянул про масло по телефону, но было поздно и он решил об этом не думать.

— Послушайте, Сала: не падайте духом! Мне пришла в голову мысль. Это, мне кажется, действительно хорошая идея, — уверенно заявил бельгиец.

— Какая? — спросил Сала, понизив голос. Он готов был на все.

— Это не телефонный разговор. Садитесь на первый же рейсовый самолет... или наймите частный «мистэр»... и прилетайте как можно скорее в Брюссель.

— Вы уверены, что идея эта нам подойдет? — возбужденно спросил посредник, не веря своему счастью.

— Да. Уверен, — коротко ответил Лафонн.

Сала сразу же почувствовал, как отступила от него смертная тоска и кровь снова живо побежала по жилам. Выйдя из своего заторможенного состояния, он приступил к действию — казалось, вокруг него снова закрутился тот вихрь деятельности, в эпицентре которого он только и мог ощущать себя в своей тарелке. Вызвав одного из служащих, Сала стал выкрикивать ему приказания:

— Срочно нужны бельгийские франки. Отмени все мои встречи. Принимай всех представителей, но не заключай никаких сделок. Подожди до моего возвращения — к тому времени они станут сговорчивей. Предупреди шофера! Схожу переоденусь и тут же вернусь, — он надумал в первый раз одеть новый светлый костюм.

 

«Эл Коллет»

Среда, 13 января

Салинас ума не мог приложить, куда могло подеваться масло Салы. Выглядело все это странно, адвокат никак не мог представить, кто мог провести операцию подобных масштабов: чтобы срочно выкачать, перевезти куда-то и спрятать такое количество оливкового масла, требовалась целая боевая группа.

«Может быть, просто кто-то желает разорить Салу? — подумал Салинас. — Но такой метод все же представляется мне слишком уж сложным». Доктор Тена вез его на своей машине по извилистому, с крутыми поворотами шоссе. Когда они доехали до Элс Мунтс, перед ними открылся вид на Пиренеи. Вершины их были покрыты снегом, от светящейся его белизны слепило глаза.

Тена, хорошо знавший эту местность, предложил:

— На следующем повороте есть старая масиа, которую переоборудовали под ресторан. Там, в «Эл Коллет», готовят самые вкусные на свете макароны с капустой.

— Хорошая мысль. Проголодался ужасно, — в такой холод это и неудивительно.

Они поставили машину у входа и вошли в ресторан. Зал был отделан деревом, потолок подпирали мощные бревна, что придавало особую прелесть этому заведению. Хозяйка вышла из кухни, любезно предложила им сесть за столик.

— Могу угостить вас уткой или, если хотите, телятиной с грибами.

— А макароны с капустой есть? — спросил Тена.

— Конечно, сеньор... только придется подождать, их надо разогреть.

По ходу разговора Салинас чувствовал, как ему все больше хочется есть.

— Ну, что будешь? — спросил Тена Салинаса.

— Выбирай на свой вкус. По мне, пусть подают, что есть, — все хорошо.

— Значит, так, — сказал Тена хозяйке ресторана. — Начнем с макарон, потом принесите утку.

Та, радуясь тому, как у гостей при обсуждении меню разгорелись глаза, быстрым шагом направилась на кухню.

На закуску им принесли тонко нарезанные ломтики твердой копченой колбасы. Салинас, поедая их, задумчиво сказал:

— И все-таки никак не могу понять, с какой целью украли масло. Может, у тебя есть соображения на этот счет? Или ты что-то знаешь?

— Не знаю... Не знаю... Тесть мой совсем этим подавлен. Он считает, что кто-то хочет довести его до краха. А для него бизнес — вся жизнь.

— А что твоя теща? Твоя жена? Как они смотрят на все это?

— Ну, Сала в семейном кругу обсуждает лишь те стороны дела, которые тешат его гордыню... подтверждают его якобы незаурядность. Пока что он жене сообщил только, что попал в трудное положение... больше не сказал ничего.

— А тебе не кажется, что он несколько странно ведет себя при создавшихся обстоятельствах? — заметил адвокат.

— Да нет. В наших краях, если говорить на языке шахматистов, важен только король, королева на доске почти ничего не значит, а уж такие пешки, как я, и подавно, — ответил Тена, не скрывая горькой досады.

Салинас переключил разговор на другое:

— Ну, а кому на руку разорение Салы?

Уставившись в тарелку, Тена сказал:

— Может быть, я зря это говорю, но сдается мне, что в таком случае его бельгийские партнеры из СОПИК могли бы купить его дело за бесценок. Я не могу это утверждать с уверенностью, но такая гипотеза вполне правдоподобна. Ведь СОПИК, — и это не секрет, — купила у моего тестя десятипроцентную долю в его деле с тем, чтобы глубже изучить возможности испанского рынка — лишь после этого они собираются более серьезно влезть в наши дела.

Адвокат помолчал, раздумывая над предположением Тены, которое представлялось ему вполне логичным.

Было ясно как божий день, что люди, укравшие масло, должны были располагать соответствующими емкостями, чтобы хранить его, а также и возможностями незаметно сбыть его в будущем — ведь реализовать такое количество оливкового масла вовсе не так просто, как потратить банкноты по пять тысяч песет. Выдвинутая врачом версия не столь уж глупа, потому что давала ответ на два важных вопроса. Первый: зачем подвергать себя риску при краже такого огромного количества продукта, который трудно хранить и транспортировать? Ответ: чтобы разорить испанского партнера, а затем купить его фирму за гроши. Второй: кто способен хранить, а затем распределить такое количество оливкового масла? Ответ: СОПИК — одна из крупнейших в Европе компаний, торгующих пищевыми продуктами.

Но тогда возникал другой вопрос: где же хранится масло? И если в Испании — то в каком именно месте?

Салинасу захотелось узнать, что думает на сей счет Тена, который уже доедал макароны, начисто вычищая тарелку, и адвокат в упор спросил:

— Ну, хорошо, Тена... а где же масло?

— Я же только врач — не инспектор Мегрэ. Но если, как я предполагаю, в этом деле замешана СОПИК и цели у нее именно такие, что я сказал, то масло должно находиться в Испании. В ином случае СОПИК пришлось бы столкнуться с трудностями при перевозке крупной партии через границу. А так, если ей удастся прибрать к рукам фирму тестя, у нее к тому же будут и все возможности, чтобы превратить само масло в деньги.

— Что же, для служителя Гиппократа ты мыслишь вполне логично, — сказал Салинас, оценивший остроумие этой версии. — Чувствуется... да, чувствуется, что тебе, видимо, нравится играть в шахматы.

Помолчав несколько минут, пока они доедали содержимое своих тарелок, адвокат продолжил:

— А как же нам проверить твою гипотезу?

— А ты действительно заинтересован в этом? — переспросил Тена, понизив голос. — Ведь ты представляешь интересы СОПИК — будешь ли ты искать дальше, если окажется, что именно на нее придется взвалить ответственность?

Салинас принял этот удар как честный спортсмен.

— Послушай, Тена, уверяю тебя: меня интересует только правда, я буду искать только настоящих виновников. Если поиски приведут меня к тому, что дело подстроено СОПИК, то, убедившись в этом, я перестану вести для них расследование.

— И что ты будешь дальше делать?

— Продолжу поиски на свой страх и риск.

— В таком случае, Салинас, мы тоже могли бы предложить тебе соглашение — работать на нас.

— Нет. Я займусь этим один, в качестве своего рода хобби.

За десертом и кофе Тена с Салинасом продолжали обсуждать загадки, связанные с пропажей масла. Они чувствовали себя уютно в этом сельском ресторанчике, а потому попросили принести еще по чашке кофе. Говорили теперь они уже обо всем, лишь бы поболтать, а не потому, что беседа их могла пролить новый свет на мучившую их тайну.

За другими столиками обедали торговцы лесом, продавцы скота, местные фермеры, пребывавшие в самом добром расположении духа, за некоторыми столиками просто сидели за чашечками дымящегося кофе.

Тена вдруг сказал, возвращаясь к прежней теме:

— И все-таки мой тесть не примет твоей помощи, а это затруднит расследование.

— Как тебя понимать?

— А он считает, что лишь он один способен во всем разобраться. Такой уж он человек — чужое мнение вообще ни во что не ставит.

— Но ведь он же сам настоял, чтобы ты показал мне пустые цистерны, ввел бы в курс дела.

— Нет... Он думает, что наше расследование — это всего-навсего пустая забава, и поэтому позволяет нам играть в эту игру. В глубине души считает, что мы в общем-то неплохие парни, которым не занимать добрых намерений, но мы ни на что не способны. Он постарается сам решить этот вопрос, опираясь только на свои силы. И вот это меня очень беспокоит. Если ему действительно подстроили ловушку, то он попадет в нее, как слепой котенок, а потом пропадет, так как гордыня его не выдержит подобного испытания.

Когда они уходили из «Эл Коллет», посетители продолжали болтать за чашечками кофе и рюмками с коньяком. Некоторые играли в карты.

 

Вик — Брюссель

Среда, 13 января

Сала курил не переставая. Одетый в домашнюю фланелевую куртку, он был похож на плюшевую куклу, которую завели и она все дергается и дергается без конца.

Всем, кто звонил, он отвечал, что у него нет ни минуты, так как срочно уезжает за границу. Слова «за границу» он произносил лениво-небрежно, прикидывая при этом, какое сокрушительное впечатление оказывают они на его собеседников, которые привыкли вести дела только в пределах Вика, — слова эти должны были повергнуть их в благоговейный трепет перед посредником.

К тому же Сала впервые в жизни, для полета в Брюссель, нанял частный самолет — реактивный «мистэр». Раз все идет прахом, расходы на эту поездку ничего не значат, думал он, глядя на указанную в бумаге сумму за найм самолета, поразившую его воображение.

Уходя, Сала отдал последние указания секретарше:

— Запишите... Для доктора Тены: вынужден срочно вылететь в Брюссель, передай Салинасу, что он может полностью рассчитывать на мою поддержку в расследовании, как бы далеко он ни зашел в своих поисках.

— Еще что-нибудь? — поинтересовалась секретарша.

— Нет. Пойду, а то опоздаю, — и, схватив портфель, он исчез.

Хотя ему предстояло лететь в Брюссель, Сала зашел выпить кофе в кафетерий сектора «воздушный мост» Барселона — Мадрид. Как обычно, многие из дельцов, что постоянно летали рейсами «моста», узнавали его и приветствовали. Посредник охотно объяснял всем, что срочно летит специально нанятым «мистэром», и это вызывало уважительное изумление. Сала плавал на верху блаженства. Удовольствие его омрачала лишь гнетущая тяжесть на душе из-за проклятого масла.

Летать он не любил, тем более в маленьких самолетах. В какой-то момент даже подумал: попади он в катастрофу — все проблемы бы его кончились. Но он тут же взял себя в руки и попросил стюардессу принести рюмку коньяка. Увидев, с каким напряженным лицом сидит пассажир, девушка попыталась разговорить его, расспрашивая про Барселону, рассказывая о Брюсселе. Но Сала лишь однозначно отвечал «да», «нет», а затем вообще погрузился в молчание. Наконец они приземлились. Посредник поспешил в зал аэропорта, где его ожидал Лафонн. Большие часы на стене показывали восемь.

— Сколько времени вам потребуется, мсье Лафонн, чтобы ввести меня в курс своих планов? — спросил Сала.

— Ну... часа два, — ответил бельгиец.

Сала дал указание пилоту «мистэра»:

— В половине одиннадцатого вылетаем в Барселону.

Лафонн и Сала направились в кафетерий при аэровокзале. Глядя на стол, Лафонн сказал:

— Сеньор Сала, я нашел выход из положения. Но надо объяснить вам все подробно — решение это непростое. И все же единственно возможное. Понимаете? Единственно возможное.

 

Вик — Барселона

Среда, 13 января

Тена и Салинас приехали в контору Салы. Им сразу же бросилось в глаза, что стоянка для автомобилей перед зданием опустела. Вторая неожиданность заключалась в том, что в приемной посредника никого не оказалось. Не успели они и слово сказать друг другу, как вошла секретарша — она двигалась очень живо, как бы заведенная энергией уехавшего хозяина, — и сообщила, что Сала отправился в дальний путь. Затем, достав блокнот, прочитала распоряжение, оставленное для Тены.

Быстро оправившись от всех этих неожиданностей, Салинас попросил:

— У вас тут не найдется кабинет с телефоном? Но чтобы двери плотно закрывались — разговор наш никто не должен слышать.

— Конечно, — заверила секретарша и указала на одну из комнат.

Тена и Салинас уселись у телефонного аппарата. Адвокат, раздосадованный таким поворотом дела, сказал:

— Да, твой тесть — любитель преподносить сюрпризы. Как только ему предоставляется возможность удивить кого-нибудь, он ее не упускает. Сначала посылает меня с тобой посмотреть цистерны, хотя ты и не имеешь касательства к его делам, а теперь, когда мы вернулись после осмотра, выясняется, что он вылетел в Брюссель.

— Я тебя предупреждал, — изрек Тена. — Ему на нас наплевать, он попытается все уладить сам.

Салинас промолчал.

— Мало того — он еще имеет наглость оставлять записку, в которой сообщает, что он полностью поддерживает наши действия, — взорвался Тена. — Должен признать, его стиль начинает действовать мне на нервы.

— Ну что ж... Ничего не поделаешь. Позвоню-ка я Лафонну.

Адвокат стал набирать брюссельский номер:

— Так... 07... 32. Теперь индекс Брюсселя-2. — После нескольких гудков ему ответили на коммутаторе СОПИК, а еще через тридцать секунд на проводе был Лафонн:

— Как дела, сеньор Салинас?

— Не так блестяще, как при спуске с горы на лыжах... — мрачно ответил адвокат.

— Сала сейчас летит к нам в Брюссель.

— Мне только что об этом сообщили, — заметил Салинас.

— Послушайте, сеньор Салинас. Вы расследуйте это дело до самого основания, проверьте все свои версии, во сколько бы это нам не обошлось.

— Зачем полетел к вам Сала? — резко прервал его Салинас.

— У нас тут несколько вопросов, касающихся наших совместных интересов, их требовалось обсудить лично с ним, — солгал Лафонн.

— Ну, ладно, — сказал адвокат, хотя ответ Лафонна его не убедил.

— Держите меня в курсе всех ваших шагов. До свидания!

У Салинаса сложилось четкое ощущение, что Лафонн скрывает от него что-то очень важное.

Повернувшись к врачу, он спросил:

— Ты не знаешь, имеется у твоего тестя какой-нибудь советник по пищевой технологии? Мне бы хотелось выяснить кое-что у специалиста.

— Да, есть такой советник. Точнее, советница — это женщина, и она специалист высокого класса. Кармина Эрнандес с химического факультета Барселонского университета. Она доктор наук, училась в Соединенных Штатах, кажется, в Калифорнии... В своей области пользуется большим авторитетом, — объяснил Тена таким тоном, будто втолковывал пациенту, чем тот болен.

— Ты знаком с ней?

— Да.

— Телефон ее у тебя есть?

— Кажется, при мне. Я ее пару раз здесь видел. Тесть как-то представил ее мне. Думаю, чтобы показать тем самым, какой он важный человек и вполне современный бизнесмен.

Через несколько минут Тена говорил по телефону с Карминой Эрнандес. Условились встретиться в тот же вечер в полдевятого в баре «Наварра».

Салинас глянул на часы. Они показывали шесть. Вполне хватало времени, чтобы поспеть на свидание.

Тена оставил Салинаса, который раздумывал над новыми обстоятельствами дела, и из соседней комнаты, где стояли компьютеры, стал звонить своей теще.

 

Брюссель, аэропорт

Среда, 13 января

Лафонн и Сала говорили тихо, как на исповеди.

— Так вот, Сала, у нас есть лишь одна-единственная возможность выбраться из этой заварухи, — уверенно начал бельгиец.

— Какая?

— Вы, конечно, не в курсе, — Лафонн безжалостно намекнул на невежество посредника, — но сейчас в области прикладной химии, связанной с пищевой промышленностью, достигнуты фантастические успехи.

— Ну, что дальше? — спросил Сала недоверчиво.

— А дальше то, что... и в получении пищевых добавок к маслу также произошел огромный сдвиг, — сказал бельгиец, изготовившись нанести решающий удар. — Так вот, я много и упорно раздумывал над нашим делом и наконец нашел выход.

— Да? — Сала явно нервничал.

— Недавно получена весьма сложная по составу добавка, которая при смешивании с оливковым маслом в пропорции один к одному дает потрясающий результат... Одним словом, смесь полностью идентична натуральному маслу... но немного дешевле.

— Нет! Ни в коем случае. Нет! У нас, в Испании, это запрещено законом — такие добавки сказываются на качестве продуктов! — воскликнул Сала.

Не обращая внимания на шумные протесты собеседника, Лафонн вынул из правого кармана пиджака пузырек, наполненный оливковым маслом, а из левого пузырек с маслянистой жидкостью, сфабрикованной, как он сказал, на предприятиях фирмы «Олео Чем». Лафонн вылил содержимое обоих пузырьков в стакан и тщательно размешал чайной ложкой. Потом, не обращая внимания на неодобрительный взгляд Салы, полил этой смесью салат и стал его есть.

— Прежде чем продолжить наш разговор, сеньор Сала, попробуйте мой салат, — настойчиво предложил бельгиец.

— Ну, если вы так уговариваете... — сказал неохотно посредник и взял листок салата.

— Ну как?

— Да, на вкус совсем как оливковое масло, — согласился пораженный Сала.

— Хотите еще попробовать?

— Нет, салата больше не хочу, — ответил Сала и, обращаясь к официанту, крикнул на ломаном французском: — Одна помидора, пожалуйста.

Официант не понял его, вопросительно поднял брови. Лафонн объяснил, что спутник его просит принести помидор. Минут через десять им принесли один, весьма невзрачного вида. Сала взял его, разрезал пополам и одной из половинок натер кусок хлеба. Потом полил хлеб смесью, приготовленной Лафонном, и посыпал солью.

— Это народная каталонская еда, которую очень любят крестьяне, — сказал он, откусывая хлеб. Лицо его тут же выразило крайнее удивление. — Действительно, вкус совсем как у оливкового масла, это просто невероятно!

— Я же вам говорил, — самоуверенно ухмыльнулся бельгиец.

—Да... и все же... хотя это и очень похоже на оливковое масло — что правда, то правда, — но это же подделка. Все-таки здесь пятьдесят процентов химии. Слишком это опасно... — вздохнул Сала, однако в его голосе появились нотки сомнения.

— Послушайте, Сала, прежде чем вы примете решение, я раскрою перед вами все наши карты. Мы ввезем добавку «Олео Чем» в Испанию как масло для технических целей — это нам обойдется на таможне вдвое дешевле, чем ввоз оливкового масла. Затем вы смешаете эту добавку с чистым оливковым маслом и таким образом сэкономите ровно четвертую часть всех своих затрат. Короче говоря, каждый из четырех литров конечного продукта вам обойдется совершенно даром.

— Это слишком опасно... — повторил Сала.

— И, кроме того, мы, СОПИК, обеспечим вам для закупки «Олео Чем» кредит на четыре года, без всяких процентов.

— Но... Но...

— И наконец, — Лафонн извлек козырного туза, — мы, СОПИК, обеспечим реализацию этого вашего масла в разных странах Европы.

— Через ваши магазины и супермаркеты? — спросил посредник, не веря своим ушам.

— Именно так. — Лафонн знал, что он только что нанес окончательный и решающий удар.

— Не знаю... Не знаю... — Слушая последние фразы бельгийца, Сала уже успел в уме прикинуть, что такое предложение гарантирует ему возможность выкарабкаться из бездонной пропасти, над которой он сейчас висит. Так он не только получит в руки продукт, продажа которого на первых порах дает ему реальный шанс выплатить долги за украденное масло, — более того, когда он покончит с этими злосчастными долгами, то сможет сколотить одно из крупнейших в Испании состояний, рядом с которым даже сказочное богатство его жены — недвижимое имущество семейства Фликсов — покажется просто безделушкой. Иностранный партнер Салы впервые открывал, и как раз перед ним, такую невероятную возможность — реализовывать испанские продукты через грандиозную сеть крупнейших магазинов и супермаркетов, рассеянных по всей Европе.

— Ну, так что скажете? — Лафонн легко читал мысли, бешено крутившиеся в голове его собеседника.

— Это слишком рискованно! — неловко притворялся Сала, одновременно вычисляя в уме, какие огромные льготы предоставит ему в таком случае налоговое управление, всячески стимулирующее экспорт из Испании; как он будет блистать среди крупнейших коммерсантов страны, выступать с лекциями и давать интервью в качестве образцового дельца-экспортера; и как знаменитые, видные предприниматели, прежде презиравшие его, мелкого, хотя и удачливого дельца, нажившегося на ловких спекуляциях, будут почтительно склоняться перед ним.

— Повторяю, Сала, мы дадим вам кредит на закупку «Олео Чем», и, кроме того, предложим хорошую цену за ваше подмешанное масло, — так что эта операция будет весьма выгодной для вас в финансовом отношении — вы покроете весь ущерб от украденного масла.

— Ну уж ладно... — процедил Сала, хотя ему хотелось прямо закричать: «Конечно же! Согласен!» Однако его душа спекулянта требовала, чтобы он попытался урвать хотя бы еще одни кусок: — А вы дадите мне также возможность реализовывать консервированные оливки через ваши супермаркеты?

— Вы зарвались, Сала, — Лафонн не скрывал своего раздражения. — Нет. На это мы не пойдем. Пока только распределим ваше масло, назовем его так условно... пока, а там видно будет.

— Но к консервированным оливкам мы еще вернемся, не так ли? — настаивал Сала.

— Ну так что же? Я так понимаю: мы договорились! — отрезал бельгиец. — Тогда вот что: завтра же партию добавки «Олео Чем» повезут в Испанию — документация уже мною подготовлена. Послезавтра, то есть пятнадцатого января, вы сможете начать смешивать его с натуральным маслом. Разлейте смесь в бутылки, запечатайте и сделайте наклейки, все как положено, и тут же экспортируйте этот продукт нам. Сейчас самое главное — не терять ни минуты. Не забывайте о векселях, которые вам надо оплатить... через... кажется, четыре месяца.

— Да. Я немедленно лечу, возвращаюсь в Барселону. И прямо сегодня же вечером приступаю к этому делу, — сказал Сала и добавил: — На следующей неделе вы начнете получать ваше масло.

— Кстати, Сала, спрашиваю из чистого любопытства: как вам удалось получить кредиты под то масло, которое у вас украли? Я-то думал, что такого рода операции совершаются только за наличные, разве не так?

— Дела можно делать по-разному, — посредник снова почувствовал себя удачливым предпринимателем и заговорил самодовольным тоном. — То, что вы говорите, в принципе верно. Но мне удалось заручиться поддержкой одного банка, а затем, уплатив небольшой процент, отсрочить выплату платежа.

— Так что, если вы не уплатите вовремя банку, он сделает из вашей шкуры подстилку и положит ее у своего входа, чтобы все вытирали о нее ноги. — Лафонн, отбросив в сторону желчный сарказм, заговорил в юмористическом тоне, что было для него делом необычным, ибо его шуточки, как правило, были слишком остры и задевали самолюбие любого человека.

Возвращаясь домой на «мистэре», Сала ощущал себя чуть ли не суперменом: тяжесть в груди мгновенно исчезла, он испытывал наслаждение, думая о миллионах, которые заработает. Посреднику виделось, что он плывет среди моря банковских билетов. Но видел он не дальше своего носа.

 

Барселона

Среда, 13 января

Когда Салинас с Теной вошли в бар «Наварра», Кармина их уже поджидала. Было ей лет тридцать, она была худой и стройной, с очень светлой кожей, коротко постриженными черными волосами. Одевалась девушка так, словно старалась, чтобы ее привлекательность не так бросалась в глаза, а подкрашивалась таким образом, что казалось, она только что тщательно умыла лицо — лишь если присмотреться к ней, можно было понять, что для такого макияжа требовались почти профессиональные косметические навыки.

— Здравствуй, Кармина! — поздоровался с ней Тена.

— Точны вы, однако, — ответила девушка.

Тена представил ей Салинаса и сразу же приступил к сути дела, предварительно предупредив, что разговор этот весьма конфиденциальный и он просит ее соблюдать профессиональную тайну. После того, как врач окончил свой рассказ, Салинас спросил:

— Как, по вашему, можно было транспортировать такое количество масла?

— Не знаю... Не знаю... Но что это дело рук специалистов, совершенно ясно. А если судить по тому, какой объем вывезен тайно, сделано это очень опытными людьми.

— Может, это какая-нибудь иностранная компания? — поинтересовался Тена.

— Нет. Не думаю. Как в таком случае провезут масло через таможню? Ведь у них соответствующих бумаг нет, — сказала Кармина.

— А если у этой иностранной фирмы имеются филиалы в Испании? — продолжал настаивать врач.

Лицо Кармины было такое белое, что, казалось, оно из фарфора с матовым оттенком, а глубоко посаженные глаза, веки которых словно были вырезаны точным и острым резцом, походили на миндалины.

В разрезе ее глаз было что-то восточное, и Салинас поймал себя на том, что глядит в них чаще, чем того требовал только лишь разговор про разные системы распределения пищевого масла.

— Какая-нибудь иностранная фирма? Или же испанская? Какой-нибудь зарубежный гангстер или из своих, местных, — теперь и такие у нас появились? — медленно, словно раздумывая вслух, сказала Кармина. — В любом случае операция эта была весьма сложной, и увезли ведь огромное количество масла.

— И... где оно сейчас может храниться? — спросил Салинас.

— Ну, скажем, в таких же цистернах, в которых его держал Сала, — не раздумывая ответила Кармина.

— А кто может располагать такими емкостями? — поинтересовался адвокат.

— На это ответить непросто. Масло ведь можно хранить в специальных цистернах для пищевых продуктов или в баках, зарытых в землю. А также в таких емкостях, которые имеются на химических предприятиях. Кроме того, его можно спрятать в цистернах для воды.— Девушка приводила все эти варианты, мягко выдыхая дым от «Мальборо».

— Одним словом, мы так ничего и не знаем. И у нас нет ни малейшей идеи, которая дала бы толчок нашим поискам... — раздосадованно сказал Салинас.

— Давайте посмотрим на это дело с другой стороны, — прервал его рассуждения Тена.

— С какой? — вырвалось у Кармины.

— Давайте взглянем под таким углом зрения: кому выгодно, чтобы мой тесть разорился? — спросил врач; он и не пытался скрывать, что эта мысль по-прежнему в первую очередь гложет его.

— Ну, и кому же это выгодно? — переспросил адвокат.

— Это же очевидно! Прежде всего СОПИК! — уверенно заявил Тена. — Таким образом, фирма получает возможность прибрать к рукам крупнейшую сеть распределения, принадлежащую Сале, а одновременно с этим ставит в трудное положение и всю семью Фликс.

— Фликс? — удивился Салинас. — А они тут при чем?

— Жена Салы, Монтсе Фликс — единственная наследница богатства семьи, а оно довольно значительно. Тут я располагаю кое-какой информацией, потому что много лет являюсь ее домашним врачом — еще до того, как познакомился с будущей супругой, я консультировал ее мать. Так вот, моим тестем движет не столько простая алчность, сколько гордыня — стремление сколотить большее состояние, чем ему принесла Монтсе. И при многих его операциях недвижимое имущество и земли семьи Фликс заложены в качестве гарантии его сделок... И поэтому я очень опасаюсь, что в случае краха Салы, разорится семья Фликс, хотя с другой стороны, по законам, давно принятым в Каталонии, муж и жена раздельно владеют имуществом.

— Одним словом... банкротство Салы сказалось бы на наследстве, которое получит твоя жена? — прямо спросил Салинас, обращаясь к Тене.

— Безусловно. Я уж не говорю о том, что СОПИК в таком случае удастся практически ни за что заполучить еще одно крупное предприятие и еще больше обогащаться на всем Пиренейском полуострове, особенно летом, когда наши края переполнены иностранными туристами, — заключил свою мысль врач.

— Но у СОПИК в Испании нет ни филиалов, ни постоянных партнеров — исключая те десять процентов, что она вложила в дело Салы, — уточнила девушка.

— Да... Верно... — согласился Тена.

— Короче, мы по-прежнему бредем наощупь в потемках, — отметил Салинас. — И все же кое-какие детали нам следует проверить.

— Какие именно? — поинтересовалась Кармина.

— Впрочем, надо еще подумать, я не очень уверен, — солгал адвокат, который в тот момент как раз четко для себя сформулировал: «Надо будет заказать фирме Инохосы, занимающейся вопросами, связанными с уплатой налогов, подробный отчет о прямых или косвенных капиталовложениях СОПИК в Испании».

Но почему-то Салинас не сказал это вслух. Видимо, и потому, что не доверял Сале, а Тена как-никак был его зятем. Не почувствовал он уверенности и в Кармине, хотя и желал бы довериться ей.

С другой стороны, СОПИК была его клиентом, он представлял ее интересы, а потому не считал себя вправе без нужды вызывать еще большие подозрения по отношению к ней. Если же выяснится, что компания, действительно, пытается воспользоваться им в темных делах, то он либо тут же прекратит расследование, либо продолжит его, но уже за свой счет.

— Может быть... — сказала Кармина, помолчав несколько минут, в течение которых она явно обдумывала свое предположение, — следовало бы попытаться выяснить, каким все-таки образом украдено масло? Иначе говоря, для начала изучить хотя бы теоретические возможности транспортировки масла в таких объемах, а затем уже прикинуть, кто располагает возможностями провести такую операцию и каким образом она осуществлена.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы изучить этот вопрос? — поинтересовался адвокат.

— Я так думаю, что с неделю.

Тена извинился перед ними и ушел: ему нужно было пойти в свою врачебную консультацию, которую он действительно и вовсе запустил с тех пор, как пропало масло. Но когда он пришел в кабинет, в приемной находился лишь один пациент — Монтсе Фликс. Она была одета по последней моде у Пертегаса и только что вышла из салона-парикмахерской в Льонгерас.

Салинас и Кармина посидели в кафетерии еще некоторое время, просто так, получая удовольствие от разговора.

— Тебе в какую сторону? — спросил затем адвокат.

— Я не спешу, меня ждут в баре «Ла Ока» через полтора часа, — ответила девушка. — Если не возражаешь, пойдем потихоньку в ту сторону, прогуляемся.

— Прекрасно. А мне нужно в «Эль Велодромо». С наслаждением провожу тебя, — сказал он шутливо-любезным тоном.

Шли они медленно, с удовольствием прогуливаясь. Кармина не замолкала ни на минуту, она была интересной собеседницей. И все же, хотя вроде и была расположена к Салинасу, у адвоката не проходило ощущение, что она словно отгораживается от него за прозрачным стеклом.

Салинас умел так поворачивать разговор, чтобы, задавая обычные вопросы, выяснить максимум об интересующем тебя человеке. На этот раз ответы он получил ясные и исчерпывающие. Кармина не была замужем, жила одна, ни с кем не была связана какими-либо обязательствами. Но, несмотря на ее общительность, она держала себя так, что адвокат чувствовал — она свыклась со своим одиночеством. Девушка, с одной стороны, была из того рода людей, которые тут же непринужденно берут спутника под руку, охотно рассказывают смешной анекдот, умеют всячески позабавить разговором собеседника, а с другой — в ней было что-то непонятное и неуловимое, мешавшее адвокату составить ясное представление о характере своей спутницы.

— И все-таки, что ты думаешь по поводу всего этого дела? — Кармина остановилась, ожидая его ответа. — Оно довольно сложное, верно?

— Я бы не хотел заранее исходить из какой-то надуманной версии. — Салинас говорил очень тихо, словно шептал молитву. — Но я пойду в своем расследовании до самого конца. Ведь обычно такого рода махинации так и не распутываются окончательно только потому, что никто этого просто не хочет — дойти в них до самого конца.

— Одним словом, ты все же надеешься раскрыть эту тайну? — не без сарказма спросила доктор химических наук.

— В любом случае я расследую его настолько глубоко, насколько это вообще возможно, — сказал он, сжав челюсти: его несколько уязвил ее тон. При этом он чуть поморщил свой прямой нос — это был верный признак, что настроение у адвоката мгновенно испортилось.

 

Барселона

Среда, 13 января

Салинас, перебирая в уме разговор с Карминой, лицо которой он никак не мог забыть, вошел в «Эль Велодромо». Алекс Комас уже играл там на бильярде, поджидая его.

Журналист из мадридской газеты «Эль Обсервадор» в этот момент, улегшись грудью на борт бильярдного стола, как раз сосредоточился и нацелился острием кия в белый шар.

Адвокат приветствовал его:

— Привет, Алекс!

— Ну так и есть, промазал! И все по твоей вине. Нет для тебя на свете ничего святого! Хоть бы тебя научили промолчать, когда кто-то собирается забить шар в лузу! Сразу видно, ты не учился на факультете журналистики.

— Извини, пожалуйста! — пытался оправдаться Салинас.

— Ну, как твоя загадка? — переменил журналист тему. — Услышав от тебя по телефону про это дело, я тут же придумал для редакции предлог, будто хочу сделать репортаж о выставке Пикассо в Барселоне. И вот я здесь, видишь, как ты заинтересовал меня этим случаем с пропажей масла.

— Все очень запутано, ничего пока я в этой истории не пойму. А главное, не могу представить, кто же заинтересован в этой краже.

— Может, это и к лучшему, Салинас. Те дела, в которых с самого начала все ясно, как правило, заводят в тупик или же не представляют особого интереса. А раз уж кто-то решился на операцию таких масштабов, то можно предположить: придуман такой вариант, по ходу которого затыкают немало ртов и сбивают с толку самых искушенных сыщиков — ты уж мне поверь!

— Да, но пока я не вижу, с чего начать, мне тут все неясно, — процедил Салинас сквозь зубы, словно разговаривая про себя.

Опершись на бильярдный кий и глядя в какую-то невидимую точку, Алекс помолчал. Был он смуглый, очень высокий, худой. Кожа у него была вяло-оливкового цвета, движения легкие, словно и веса своего он не ощущал. Его действительно очень заинтересовал случай с маслом, про который Салинас кратко поведал ему в разговоре по телефону из Барселоны. Алекса как журналиста в последнее время очень занимали аферы, при которых осуществляли махинации с пищевыми продуктами: число их нарастало, и он уже опубликовал две серии репортажей о жульничестве фабрикантов колбас. Журналиста привлекала мысль вернуться к этой теме, которая была очень популярной, так как касалась всех. Правда, Алекс не очень пока еще разбирался в делах, связанных с оливковым маслом. А потому, как только Алекс узнал, что его друг Салинас занят расследованием махинации в этой области, он попросил его разрешить участвовать в его поисках. И адвокат охотно пошел ему навстречу, согласившись работать со своим приятелем в паре, но предупредив, что об этом никому не должно стать известно. Алекс обычно тщательнейшим образом соблюдал условия их договоренности. И на этот раз журналист обещал не печатать ни одного слова без согласия своего друга. И все же, хотя Салинас утверждал, что ему ничего еще не известно, Алекс был уверен, что в конце концов получит сенсационный материал для репортажа, и это вполне оправдает его совместную работу со старым другом — он познакомился с ним еще лет десять назад, когда писал заметку об открытии нового коммерческого центра, в котором адвокат выполнял роль эксперта нескольких зарубежных фирм.

Нарушив тишину, Алекс крикнул официанту:

— Две тортильи, хлеб с помидорами... и пару пива! Так мы хоть поедим, прежде чем двинуть в Ператальяду.

— Ты, я гляжу, уже вошел во вкус хлеба с помидором.

Глядя на них, когда они выходили из «Эль Велодромо», можно было бы подумать, что это — два друга-студента, попавшие сюда с какой-нибудь из улиц университетского городка в Оксфорде. Салинас в своих роговых очках смахивал на какого-нибудь преподавателя средневековой истории, Алекс же, одетый в темно-коричневую вельветовую куртку, походил па физика-теоретика. Впрочем, они были чем-то схожи, только журналист выделялся своим высоким ростом и худобой.

Они сели в «Рено-5» Алекса и за каких-нибудь полтора часа доехали до Ла-Бисбаль, не останавливаясь промчались по старым улицам городка с домами, увенчанными колоннадами-портиками, и вскоре ехали по грунтовой дороге, обсаженной платанами. Вскоре фары автомобиля высветили в сумраке арку в каменной ограде метра четыре в высоту. Салинас, достав огромный ключ, чем-то напоминавший древнее метательное оружие, открыл железную калитку. Въехав во двор, они укрыли машину в гараже, оборудованном в бывшем зернохранилище.

Уже выходя из машины, оба почувствовали, как расслабляются их мышцы, успокаиваются нервы! Ночь была тихая, никаких признаков пронизывающего северного ветра, который в этих краях называют «Трамонтаной».

— Ну и везунчик ты! — воскликнул Алекс.

— Это — единственное мое богатство, — ответил адвокат, — хотя впрочем, я этим домом не владею, только нанимаю его.

— Но живешь-то в нем ты! — заключил журналист.

— Да. И получаю от этого огромное удовольствие. Тут я провожу каждый конец недели — с пятницы по воскресенье, по понедельникам приезжаю в Барселону, улаживаю там дела с клиентами, а вечером улетаю в Мадрид... — объяснил Салинас.

— Неплохо ты, однако, устроился, совсем недурно.

— В Мадриде я работаю в своем офисе вторник, среду и четверг. В пятницу снова возвращаюсь сюда, в эту масию, — окончил свой отчет адвокат.

— И как тебе удается так жить?

— Ну, видишь ли, если бы я не вылезал из кабинета и приковал бы себя намертво к телефону, то зарабатывал бы намного больше песет... или, если хочешь, долларов, но так бы и протекла бездарно моя жизнь. Имел бы я кучу денег, мог бы позволить себе самые изысканные удовольствия... но только потом выяснилось бы, что времени на них не остается.

— Согласен с тобой, — сказал Алекс уже серьезно.

Они вошли в просторную гостиную. В глубине горел камин. Как обычно, Салинас предварительно позвонил по телефону Долорс, предупредив, что приедет сегодня. Долорс и ее муж по прозвищу Реном жили всего в полусотне метров отсюда, были арендаторами на соседнем участке. Они согласились следить за ма-сией, которую нанял адвокат, убираться в ней. К Салинасу привыкли и относились как к своему.

— Слушай, а как же это камин полыхает прямо к твоему приходу? Ты что, волшебник? — пошутил журналист.

— Нет. Все очень просто. Это все Долорс — она следит за домом.

Перед камином стояла деревянная скамья с высокой спинкой. Салинас усадил на нее своего гостя и принялся разливать в бокалы виски лучшего качества — из чистого ячменя. Глядя на огонь и отхлебывая виски маленькими глотками, адвокат сказал:

— Знаешь, что со мной сегодня случилось. Познакомился с интересной женщиной: она необычайно женственна, а ум — чисто мужской. Зовут ее Кармина.

Алекс с интересом посмотрел на друга. Он ожидал, что Салинас примется подробно рассказывать о краже оливкового масла, а тот вдруг неожиданно стал исповедоваться ему, рассказывая о женщине, которая произвела на него впечатление.

— Да, очень она на меня подействовала — словно чем-то притягивает к себе, а чем, объяснить не могу...

 

Барселона

Раннее утро четверга, 14 января

Прибыв в аэропорт Прат, Сала взял такси и направился на Пасео-де-ла-Бонанова. Там у него была небольшая квартирка, которой он иногда пользовался, когда оставался переночевать в Барселоне. Квартира была обставлена мебелью того сомнительного вкуса, что свойственен стандартным дорогим домам, построенным в этом районе за последние годы.

Приехав на квартиру, посредник откупорил бутылку сверхсухого шампанского «Кодорниу» и, стоя перед зеркалом, отпил прямо из горлышка, пожелав себе самому удачи. Потом налил в ванную горячей воды и погрузился в нее, поставив бутылку рядом на бортике. Так, постепенно отпивая из нее глоток за глотком и нежась в ванне, Сала пролежал минут двадцать, стараясь ни о чем не думать и полностью расслабиться.

Выйдя из ванны, он тщательно обтерся махровым полотенцем, надел пижаму, поверх нее накинул халат и, хотя часы показывали еще три часа ночи, сел за телефон. После десяти звонков на другом конце провода послышался недовольный гнусавый голос:

— Слушаю!

— Привет! Это Сала! — сказал посредник бодрым голосом.

— Да вы знаете, который час? — сонным голосом воскликнул Жаумет, который лежал в постели далеко отсюда, в Вике.

— Слушай, Жаумет! Приезжай ко мне на Пасео-де-ла-Бонанова. Сейчас же! Речь идет об очень важном деле, — приказал Сала и повесил трубку.

У Жаумета был свой бухгалтерский офис в Вике, но работал он практически только на Салу, — тот старался сократить до минимума штат своих служащих. Поэтому, хотя Жаумет и не был у посредника на службе, он вел фактически всю отчетность дельца в своем офисе, расположенном метрах в сорока от конторы посредника. Постепенно Жаумет превратился в своего рода раба Салы, хотя и утешался тем, что дела у него шли лучше, чем у всех конкурентов в Вике благодаря огромной отчетности, которую давал ему Сала для обработки.

Посредник, издевательски ухмыляясь, набрал новый номер телефона. На этот раз он звонил директору местного филиала банка, расположенного всего в ста метрах от его конторы. Сала давно уже понял, что может обойтись без лишних людей в собственной бухгалтерии, в обход закона договорившись с заинтересованными лицами.

Договоренность эта заключалась в том, что банк практически вел все его официальные финансовые дела. Таким образом Сала тоже экономил на штатных работниках, которым он обязан был по закону оплачивать часть их социального страхования, а филиал банка, ведя дела Салы, был полностью загружен работой, и его директор превратился на деле еще в одного из лакеев Салы.

Часы показывали уже десять минут четвертого, когда телефон зазвонил в доме директора. После пятого гудка тот, разъяренный, ответил:

— Да. Я слушаю!

— Доброе утро. Это Сала. Я на своей квартире в Барселоне. Речь идет о срочном деле. Жду вас. До скорого свидания! — приказал Сала.

— Хорошо... Хорошо... Но мне же еще надо одеться... и доехать на машине к вам из Вика... — запротестовал тот.

— Можете не спешить. Но и не запаздывайте, — твердо сказал Сала и повесил трубку.

Действуй в том же духе, он велел явиться к себе и коммерсанту из Барселоны, который занимался розливом масла.

«Так, — подумал Сала, — масло мы разольем прямо в Барселоне. Льготы по налогам, полагающиеся за экспорт, мне подсчитает Жаумет, а остальные финансовые бумаги отработает банк».

И тут же чуть не подскочил на месте от неожиданно возникшей мысли: «Но как же я могу заявить налоговому управлению о таком количестве масла? Как мне объяснить, откуда я его достал? Об этом Лафонн и не подумал!»

Он принялся лихорадочно искать выход. Было уже полчетвертого ночи. Затем набрал еще номер, на этот раз мадридский.

Ему ответили после первого же гудка:

— В чем дело?

— Это Сала. Я, кажется, нашел для тебя хороший выход. Тебя еще не заставили платить по векселям? — поинтересовался он.

— Пока нет. Но на той неделе наверняка потребуют... Дела у меня хуже некуда.

— Послушай! Садись на первый же самолет в Барселону. Я жду тебя на своей квартире в городе. Кажется, у меня есть хорошая идея, как тебя выручить

— Ты что, всерьез? — Человек, говоривший по телефону и явно лежавший в постели, не скрывал сомнения.

— Да, это так! Жду тебя через два часа! — распрощался Сала.

Он был доволен тем, как ловко обходил все препятствия, возникшие на пути. Но ему и в голову не приходило — не настолько он был дальновидным — что дамоклов меч уже висит над его круглой, упрямой, твердолобой головой.

 

Барселона

Утро четверга, 14 января

Сала держал обычно в квартире на Пасео-де-ла-Бонанова не меньше трех пар белья. Он надел черные носки, спортивные трусы, какие надевают боксеры, нательную рубашку из чистого хлопка модели «техасский фермер». Одеваться в новое белье посреднику всегда доставляло огромнейшее наслаждение — сказывались бедные детские и юношеские годы, когда переодеваться в чистое белье удавалось очень редко, как правило, к религиозным праздникам.

Затем Сала надел мокасины — имитацию модных «себаго» — и облачился в костюм неопределенного цвета, хотя я специально сшитый для него портным, но не очень удачно.

В полшестого появился Жаумет, лицо у него было помятое и невыспавшееся.

— Что случилось? — спросил он вместо приветствия.

— Кое-что очень важное, — ответил Сала очень спокойно.

— Надо думать, если в такую рань разбудили! — сказал жалобно бухгалтер.

Сала объяснил ему свой план. Получив подробные указания, Жаумет тут же расположился на краешке стола в гостиной и принялся рассчитывать, какую скидку при уплате налога дает экспорт указанного ему объема масла.

В шесть в дверь позвонил директор филиала банка в Вике. Сала сказал ему:

— Жаумет все вам объяснит. Вам нужно поработать вместе, чтобы его расчеты не расходились с официальной отчетностью, которую вы мне приготовите.

— Все понятно, сеньор Сала.

— Так что садитесь рядышком вот за этим столом в гостиной и работайте, а если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, обратитесь ко мне.

Сала долго выбирал галстук и наконец остановился на светло-кремовом с коричневыми полосками, который выглядел нелепо на его светло-зеленой сорочке.

В квартире слышался лишь тихий стрекот машинки, которую Жаумет предусмотрительно, он вообще был человеком предусмотрительным, положил в портфель, отправляясь из Вика в Барселону.

В четверть седьмого пришел хозяин разливного завода. Сала в тот момент находился в крохотной кухоньке, грел там воду, готовясь сделать кофе из растворимого «Нескафе». Он поставил перед каждым из своих гостей по чашке, в том числе и перед только что пришедшим. Они пили из них благоговейно, словно им поднесли церковные чаши.

Покончив с кофе, Сала обратился к последнему из прибывших, того звали Луис Гарсиа:

— Хочу попросить вас сделать для меня одну работу, достойную вашей энергии. Мы должны побить все рекорды скорости и быстро разлить очень крупную партию масла... оливкового, — когда он произнес последнее слово, голос его слегка дрогнул.

— Вы знаете, сеньор Сала, что мы способны работать без перерыва двадцать четыре часа в сутки, — бодро ответил Гарсиа.

— Поэтому я вас и пригласил. Очень на вас надеюсь.

В квартире по-прежнему слышался лишь стрекот счетной машинки.

Теперь за столом уже три человека занимались подсчетами, а Сала, не садясь, просматривал подготовленные ими бумаги, стремясь обнаружить в них хоть малейшую ошибку. Когда он понял, что работа наладилась и идет нормально, он вызвал такси и отправился в аэропорт встречать гостя из Мадрида — последнюю фигуру в задуманной им непростой комбинации.

Заморосил дождь. Барселона еще просыпалась.

А в Вике все было окутано туманной мглой. Монтсе открыла глаза и, повернувшись на другой бок, посмотрела, спит ли муж рядом на поставленной вплотную второй кровати. Но нет, постель на ней даже не была разобрана, покрывало было гладким, ни единой морщинки. Монтсе снова повернулась, почти с головой закрылась одеялом и преспокойнейшим образом заснула. У Салы и его жены выработалось негласное условие: их объединяло то, что жили они одним домом. Все остальное у них было разное, причем с годами каждый из них жил все больше сам по себе. Часто супруги даже не знали, где ночует другой. Впрочем, секретарша Салы в любой момент могла найти хозяина, если произойдет что-то чрезвычайное и он понадобится жене, а самая старая из служанок в доме, перешедшая служить еще от старших Фликсов, всегда знала, где обнаружить сеньору, если она срочно понадобится Сале.

 

Ператальяда

Четверг, 14 января

Проснувшись, Алекс глянул за окно и увидел отливавшее синевой море.

Салинас обсуждал под окном с Реномом урон, который наносили кабаны, повадившиеся в последнее время на участок кормиться.

— Я тебя жду завтракать! — крикнул адвокат. — Мы тут хлеб поджариваем прямо в камине.

— Иду! Иду! — сонным голосом ответил Алекс.

Вскоре Реном, Салинас и Алекс сидели против горящих поленьев, намазывая сливочным маслом поджаренный хлеб.

Реном нарезал ветчину навахой, вынутой из кармана, приговаривая при этом:

— Прекрасный денек! Никакой трамонтаны, прямо совсем весна!

Гостиная была очень просторная. Стоявшая у камина деревянная скамья с высокой спинкой создавала особо уютный уголок у огня — там особенно хорошо сиделось.

Оба друга, сосредоточенно поедая завтрак, с удовольствием вслушивались в своеобразный говор Ренома. И много лет спустя им будет вспоминаться запах горящего дерева, придававший неповторимый аромат хлебу, хозяин с его манерой разговора, характерной для многих жителей Ампурдана.

В девять утра они сели в «Рено-5» и полтора часа спустя были уже в Барселоне. А в одиннадцать Салинас листал журнал «Камбио-16», сидя в приемной офиса Инохосы — специалиста по налоговым вопросам.

У Инохосы был утонченный вкус. Сняв для своей конторы апартаменты на Рамбла-де-Каталунья, он не стал менять обстановку, которую оставили жившие здесь прежде представители старой барселонской знати — стены по-прежнему были обиты светло-голубой тканью, на них висели картины Женоварта.

В десять минут двенадцатого секретарша ввела адвоката в кабинет шефа. Инохоса радушно приветствовал гостя.

— Рад тебя видеть! Давненько мы с тобой не встречались. Выглядишь ты прекрасно.

— Прекрасно выглядишь ты, — ответил Салинас, — сразу видно, что дела у тебя идут хорошо, живешь ты в свое удовольствие...

— Стараюсь понемножку. Что тебя ко мне занесло?

— Расследую крупное дело. И оно, кажется, очень дурно попахивает, — объяснил Салинас.

— Да?..

— Мне нужно знать, какие филиалы имеются у СОПИК в Испании. Я имею в виду филиалы, как прямые, так и скрытые — то есть такие, на которые фирма может влиять через другие зависимые от них компании, даже если в них СОПИК официально не представлена.

— Хорошо. Это мы сможем установить довольно быстро.

— Кроме того, мне нужен подробный отчет о финансовых делах СОПИК, а также некоего Хуана Сала, — медленно сказал Салинас.

— Я попрошу зайти сюда моего компаньона Пнера, пусть он займется этим делом — он ведь специалист по международным вопросам, — сказал Инохоса и тут же по интерфону попросил прийти Пиеру.

Тот появился через десять минут:

— Привет, Салинас!

— У меня для тебя работка, — улыбнулся Салинас и подробно объяснил ему обстоятельства, при которых исчезло масло.

Инохоса и Пиера тоже были юристами, им обоим было лет по тридцать пять. Внешне они выглядели скорее не как каталонцы, а как уроженцы Новой Англии. Одеты были элегантно, по-бостонски — глядя на них, можно было подумать, что оба вполне смогли бы вписаться в «мозговой трест» Кеннеди, в который входили относительно молодые люди.

— Вот что я тебе скажу, — сказал Пиера. — Я постараюсь поглубже вникнуть в это дело, раскопать, что на самом деле скрывается за отчетностью этих фирм даже по тем статьям, которые выглядят совершенно нормально. Обычно самые грязные махинации скрываются под всякими пожертвованиями на всевозможные фонды и на стипендии для университетов.

— Вот именно. Это как раз мне и надо, — сказал Салинас, довольный предположением своего коллеги. — Нужна информация... такие данные, которые могли бы сдвинуть с мертвой точки мое расследование, а то я хожу в полной темноте. К тому же Сала решил действовать сам по себе, и это сбивает меня с толку. Не исключено, что это вообще в его характере, но где гарантия, что он от меня что-то скрывает?.. Во всяком случае, он почему-то старается держаться от меня подальше. Как бы то ни было, убежден, что дело тут нечисто.

— Можно проследить также, с какими поставщиками и специалистами по розливу имеет дело Сала. Может быть, это даст тебе какой-то след, — предложил Инохоса.

— Тоже хорошая мысль, — одобрил Салинас. — Когда же я получу первые данные?

— В начале той недели. Пиера слетает в Брюссель, а я займусь поисками здесь, в Испании, — уточнил Инохоса. — В понедельник позвони мне.

— Обязательно.

 

Барселона

Четверг, 14 января

Сала снова очутился в баре «воздушного моста», где всегда испытывал особое удовольствие. Вскоре появилась первая группа прилетевших из Мадрида, среди которых было много его знакомых. Увидев посредника, Пепе Рольдан очень удивился, ибо ожидал увидеть Салу в его квартире, а не на аэровокзале:

— Черт побери! Вот это честь для меня! Приехал меня встречать... да и еще в такую рань, — заулыбался Рольдаи. — К тому же на улице дождь идет...

— Нам надо срочно обсудить важное дело, — Сала взял его под руку и повел к такси.

Войдя в квартиру, Сала обратился к трем своим сотрудникам, продолжавшим работать за столом в гостиной:

— Вот что. Мне нужен этот стол — хочу поговорить с сеньором Рольданом и с Жауметом.

— Мы уже закончили, — сказал директор банковского отделения. — К тому же мне пора ехать в Вик, скоро банк откроется.

Хозяин разливного завода тоже попрощался:

— Значит, встречаемся в вашей конторе — обсудим все детали. До свидания!

Сала говорил с напором:

— Вот что, Пепе, предлагаю тебе решение, благодаря которому сможешь вылезти из дерьма, в которое ты попал.

— Я весь обратился в слух, — ответил Рольдан, не скрывая напряжения.

— Ну, так вот. Ты ведь торгуешь оливками в банках и другими консервированными продуктами. Как ты посмотришь на то, что я куплю у тебя твоих товаров на сумму, скажем, в триста миллионов, да при этом еще предложу приличную цену...

— Господи! — воскликнул Рольдан. — Тогда я снова стану человеком — в ином случае мне предстоит добиваться отсрочки платежей.

— Какая там отсрочка платежей... Тебе, если уж говорить откровенно, надо думать о том, как бы вообще не обанкротиться, — безжалостно заявил Сала.

— Ну уж! Не надо так преувеличивать.

— Я не преувеличиваю, Пепе, и ты это прекрасно знаешь.

Жаумет молча следил за разговором. Он вжался в кресло, так ему хотелось остаться обоими незамеченным. Но Сала обратился к нему:

— Послушай хорошенько, что я сейчас скажу Рольдану, — тебе придется приготовить после этого целую кучу бумаг.

Жаумет, ничего не отвечая, только кивнул.

— Как ты сам понимаешь, Пепе, я собираюсь о чем-то попросить тебя в обмен на то, что выручаю тебя из трудного положения.

— Я так и думал.

— Прекрасно. Мне нужно подготовить пачку документов, которые оправдывали бы... оправдали бы юридически крупную операцию по экспорту оливкового масла.

— Оправдали юридически? — забеспокоился Рольдан. — Ты хочешь сказать, что если понадобится, моя фирма должна выглядеть как поставщица масла для тебя?

— Вот именно. Ты все понял. Но мы сделаем это только на случай ревизии. В ином случае бумаги эти вообще никто не увидит.

— Это ж вроде как запродать душу дьяволу, — вздохнул Рольдан.

— Тебе решать... Решишься — тут же оформим документы. Не захочешь — готовься к сомнительному удовольствию, которое ждет тебя с отсрочкой платежей.

— Ну, Сала, ты меня просто в угол загнал.

— Нет! Я тебя спасаю. Вернее всего, мне и не придется прибегать к этим злополучным бумагам. Ну, а если придется это сделать, предупрежу тебя заранее и ты сможешь принять меры, скажем, договориться с другими поставщиками. Выход, который я тебе предлагаю, может решить все твои проблемы. Что тебе еще надо? — воскликнул посредник, не скрывая недовольства.

— И ты сейчас же выплатишь мне часть денег наличными, прямо сейчас?

— Не знаю... Не знаю... А сколько ты хочешь? — Сала чувствовал, что и в этой партии игры он одерживает победу. — Я же никогда не плачу вперед, только когда получаю товар.

— Я хочу, скажем, десять процентов от годовой суммы всех поставок, то есть тридцать миллионов песет, — осторожно сказал Пепе Рольдаи.

— Да ты шутишь! Единственное, что могу предложить выплатить, как только ты подпишешь контракт, два миллиона песет. — Сала дожимал партнера. — Да и то соглашаюсь я на это, чтобы доказать свое расположение к тебе. На большее я не пойду!

— Пять миллионов.

— Три — и баста! — Сала встал.

— Согласен.

Оставшуюся часть дня Сала, Рольдан и Жаумет продолжали работать в квартире на Пасео-де-ла-Бананова. Жаумет отпечатал целую кипу бумаг, а Сала и Рольдан внимательно читали их и укладывали стопками, готовя к тому торжественному моменту, когда их надо будет подписать. Жаумет был профессионалом высокого класса, умевшим ловко оформлять бумаги, — в этом деле с ним трудно было кому-либо поспорить.

Оторвались они от работы лишь на полчаса, чтобы наскоро перекусить бутербродами, которые запивали пивом. К пяти часам все бумаги были подписаны. Сала окончил рабочий день, поставив свой автограф на чеке в три миллиона долларов на имя Рольдана.

 

Барселона

Четверг, 14 января

Выйдя из офиса Инохосы, Салинас взял такси и поехал на химический факультет. За ним, как заметил адвокат, все время следовал «Сеат-127». Салинас запомнил его номер, но подумал, что, скорее всего, машина случайно ехала по тому же маршруту, что и он.

Войдя в здание факультета, он спросил про доктора Кармину Эрнандес. Служитель проводил его до ее лаборатории. Там находился бородатый молодой человек, тщательно, капля за каплей, наливавший пипеткой в мензурку какую-то дымившуюся жидкость. Покончив с этим занятием, он, не поздоровавшись с посетителем, спросил:

— Кого ищешь?

— Мне нужна Кармина Эрнандес.

— Она ушла с полчаса назад, — бородач посмотрел на часы. — Так что теперь ее не будет до понедельника.

— А ты не знаешь, где я могу ее найти?

— Нет. По четвергам она обычно уходит, а возвращается только в понедельник. А вот где она находится — не говорит. Она ведь очень скрытная, очень...

— Может быть, она у себя дома, — продолжил свои расспросы Салинас.

— Не думаю. В Барселоне она, насколько мне известно, находится только в те дни, когда работает на факультете — то есть с понедельника до четверга, да и то в последний день уходит сразу же после обеда.

— А чем именно она здесь занимается?

— Послушай... А сам-то ты кто такой?

— Меня зовут Лисинио Салинас, я адвокат, расследую дело, связанное с пищевой технологией, а потому очень заинтересован в помощи Кармины. Мне сказали, что она толковый специалист. Верно ведь?

— Да. Это уж точно. Она специализировалась в Калифорнии. И к тому же очень добросовестная во всем, не говоря уже о том, что работящая.

Они разговорились, поведав друг другу, кто где учился, — так они проболтали с час. Бородач был в докторантуре и работал с Кармином.

Салинас всячески подбивал собеседника на то, чтобы тот что-нибудь еще рассказал ему о своей коллеге. И все же быстро понял, что вся информация, которую ему удалось получить, ни на шаг не подвигала его в деле Салы. Тем не менее, Кармина вызывала у него какой-то обостренный интерес, хотя, если бы его спросили о причинах, он и не знал бы, как это объяснить.

— Ну, а какие-нибудь несовершенства у Кармины все-таки есть? — пошутил он, не скрывая любопытства.

— Ни одному мужчине, чтобы я знал, не удавалось к ней подступиться! И еще — она такая скрытная, что никто и понятия не имеет, чем она занимается после того, как уходит отсюда. Кое-кто утверждает, что мужчины ей вообще не нравятся. — Химик сейчас говорил, будто рассуждал вслух. — Вообще-то она часто одевается как-то слишком уж по-мужски. Да еще коротко стрижется, носит широкие свитера, и вообще походка у нее не женская.

Раздумывая над услышанным, Салинас направился по адресу, который Кармина дала ему, когда они были в баре «Наварра». Жила она в богатом доме, расположенном на улице рядом с монастырем Педральбес, засаженной аккуратно подстриженными деревьями. Адвокат поднялся по четырем ступенькам из грубого камня и толкнулся в дверь — дверь была из цельного куска дымчатого стекла. Привратник, одетый в серую форму с позолоченными пуговицами, объяснил ему:

— Доктора Кармины Эрнандес до понедельника не будет. Если не ошибаюсь, конец недели она проводит за границей... Кажется, во Франции.

— Каждый конец недели? — спросил Салинас.

— Обычно они уезжают каждые пятнадцать дней... как правило... то есть через неделю.

Уходя из дома, адвокат полюбовался садом во дворе, в котором росли юкки и крошечные пальмы.

«Откуда у нее деньги, чтобы жить в таком доме, да еще ездить во Францию два раза в месяц? — задавал он себе вопрос. — Может быть, она просто на содержании у какого-то очень богатого человека?»

Салинас чувствовал, как все больше растет в нем интерес к этой загадочной личности. Он даже почувствовал опасение за себя, ибо это чувство, крепнувшее в нем, явно не сулило ему ничего хорошего.

«А может быть, она просто из богатой семьи, а я бог знает что напридумал, — уговаривал он сам себя.— Главное сейчас — решить дело Салы... а я пока и представления не имею, как за него взяться».

 

Барселона

Вечер четверга, 14 января

Спокойствие и комфортность района, в котором жила Кармина, особенно чувствовались по контрасту с шумом и загазованностью на улице Валенсия, где располагался офис Хуана Пуйга. Вернее сказать, это был вовсе не офис в современном понимании этого слова, а просто захламленная старая контора.

Но сердечность, присущая ее хозяину, тут же заставляла забывать посетителя об обстановке, напоминающей ту, что царит в доме, обреченном на снос.

— Ну, с чем ты ко мне на этот раз пришел?

— Веду серьезное и очень запутанное дело. — Салинас рассказал ему все, что знал по поводу исчезновения масла.

— Послушай... но ведь такое количество масла упрятать не так легко.

Хуан Пуйг возглавлял частное сыскное агентство, сотрудники которого специализировались на слежке за лицами, интересующими их заказчиков, используя для этого в случае нужды мотоциклы. Сам Хуан в прошлом был чемпионом по мотогонкам.

В прошлом Салинасу не раз уже доводилось убеждаться, насколько действенно работают сотрудники Пуйга — они буквально прилипали к тем, за кем следовало проследить, ускользнуть от них было почти невозможно. К тому же услуги, предлагаемые агентством, стоили недорого, работники его были добросовестными, на них можно было положиться. Часто сам хозяин под предлогом, что народу не хватает, садился на свой БМВ-1000 и словно пьянел, отдаваясь ощущению скорости. Хуан был крепышом с крупной, коротко остриженной головой. Когда он усаживался в кресло своей машины, то походил на стального кентавра.

— С удовольствием поучаствую в этом деле, — твердо сказал Пуйг.

— Надо проследить за Хуаном Салой, хотя это будет нелегко — больно уж он скользкий и скрытный.

— Ничего, займемся им. Может быть, я сам лично возьмусь за него, — довольно засмеялся бывший чемпион.

— Прекрасно. Хотелось бы также, чтобы вы проследили за передвижениями доктора Хорхе Тена, зятя Салы.

— Это уже будет полегче, мы ведь знаем, где его найти, — у него в городе частная консультация.

— И наконец, — адвокат сказал это, поколебавшись несколько секунд, — хорошо бы проследить за доктором Карминой Эрнандес.

Проследить за Карминой Салинас решил только потому, что она интересовала его лично: для дела такая слежка представлялась ненужной. Конечно, он, используя представившуюся возможность, собирал информацию, которая не имела отношения к расследованию, и все же он настоял на своем:

— Мне хотелось бы знать, есть ли в ее поведении что-нибудь выходящее за пределы обычного. — Салинас прибегнул к такому словесному обороту в разговоре с Пуйгом намеренно, хотя из языке у него вертелось совсем иное, более четкое и ясное определение.— Может быть, это тоже нам пригодится.

Пуйг, давно испытывавший к Салинасу дружеские чувства, посоветовал:

— Вот что... дело это, как мне кажется, очень запутанное... не исключено, что расследование твое затянется, придется искать и в других направлениях... так мне кажется, хотя точно я сказать ничего не могу. — Мотоциклист задумчиво и с очевидным беспокойством потер подбородок, резко выдыхая остро пахнущий дым из своей сигары «Тоскано», которую не выпускал изо рта. — Так вот, я заимел крошечный аппаратик, которым можно записывать разговоры в помещениях, даже если в беседе участвует несколько человек. Если тебя это интересует, только скажи мне. Единственная проблема для меня в данном случае — знать, в каком помещении подключиться к телефону. К обычному телефону, я такой имею в виду.

— Вот это да! — сказал Салинас, быстро соображая, как использовать и эту возможность.

— Аппарат очень хорошо себя показал. Ты знаешь, я просто обожаю современную технику. И установлю ее я сам там, где ты пожелаешь. — Пуйг действительно был неравнодушен ко всяким техническим новинкам.

— Ладно, будем постоянно поддерживать связь. И если аппарат понадобится, тут же дам тебе знать, — решил Салинас. — Будет что-нибудь интересное — сообщи Марисе, моей секретарше в Мадриде... или наговори, что хочешь передать, на мой автоматический ответчик в Ператальяде.

— Ну, еще что-нибудь?

— Нет... Этого достаточно... — засмеялся адвокат.

 

Барселона

Вечер четверга, 14 января

Сала решил отпраздновать свою удачу, ведь ему так ловко удалось вырваться из западни. Но развлекаться он вообще не умел, а потому, когда он успешно завершал важное дело, то всегда словно оказывался в тупике, не зная, как отметить свой успех, — все, что оставалось за пределами бизнеса и деловых махинаций, вызывало у него откровенную скуку.

После долгих размышлений он решил позвонить своей «коллгерл» — одной из тех девушек-профессионалок, которых в случае необходимости вызывают по телефону, чтобы развлечься. Девушку эту он знал давно. Часто, заключив в Вике важное соглашение, он привозил своего партнера в Барселону и поручал его заботам Моники.

Но поскольку Сала был рабом условностей, то решил заказать в ресторане «Вилаплана» с доставкой на дом ужин на двоих и принять Монику в своей квартире. Так было вернее — он не желал, чтобы кто-то увидел его в компании с женщиной не лучшей репутации.

Моника пришла в десять. В красивой заячьей шубке она выглядела весьма привлекательно. У нее были рыжеватые волосы, за которыми тщательно следила, чуть ли не каждый день посещая салон-парикмахерскую, большие глаза, кожа цвета светлой корицы. Чуть полноватая, в самом расцвете лет. Сала терпеть не мог близких отношений с девушками, которые были примерно того же возраста, что и его дочь, — через это он переступить не мог.

— Привет, Хуан! — сказала Моника, расцеловав Салу в обе щеки.

— Прекрасно выглядишь, — ответил он.

— А ты, напротив, больно уж сегодня мрачен... Что с тобой? — поинтересовалась она.

— Ничего особенного. Все в порядке. Только всю ночь не спал. Было тут у меня трудное дело.

— Послушай-ка. Не пойму никак, что такое вокруг происходит — все будто с ума посходили, у всех дела идут плохо. Кругом все плачутся, о делах говорят так, будто вот-вот беда приключится. — Девушка была свободной и раскованной, приятной в обращении, точно знала, как обходиться с каждым из клиентов.

Моника тут же скрылась в кухоньке. Вскоре она подала в гостиную ужин: салат из молодых пальмовых побегов, рыбу и трюфельные пирожные. Еще до этого она споро расстелила на столике две маленькие салфетки — на них она изящно расставила посуду.

Пока она готовила ужин, Сала, усевшись на стул на кухне, не закрывал рта, все говорил о том, как трудно вести дела в наши дни, а гостья всячески подбадривала его одобрительными междометиями и восклицаниями, которые вставляла время от времени.

Когда все было приготовлено, Моника открыла стоявшую в холодильнике бутылку шампанского. Вела она себя как хозяйка дома, успевая при этом и участвовать в беседе с Салой, хотя в основном говорил он, а она лишь сочувственно охала да ахала.

Покончив с ужином, они пересели на тахту, накрытую темно-коричневым ворсистым ковром. Моника расстегнула на Сале рубашку и принялась мягко гладить его по голове, словно тот был ребенком. Сала, целую ночь не спавший, чувствовал, как веки его наливаются свинцом. Так он и сидел не двигаясь и вскоре глубоко уснул. Моника уложила его на тахту, прикрыла пледом, а сама улеглась на софе, стоявшей рядом.

Утром, часов в восемь, девушка вышла в ближайший бар и купила горячих сдобных булочек, порошкового шоколада и сливок. Когда Сала проснулся — а было это в девять, — на столе уже дымился приготовленный завтрак «по-швейцарски».

 

Вик

Пятница, 15 января

Приемная офиса Салы, располагавшегося в здании, прилегающем к помещению огромного склада, была полна народу, ожидавшего своей очереди удостоиться хотя бы краткой аудиенции у могущественного посредника.

Но самого Салу в этот момент волновало только одно: подробное уточнение всех деталей будущей операции с маслом. Хозяин разливного завода Луис Гарсиа тщательно записывал все его замечания и уточнения — они вместе доводили до конца свой план, намеченный еще на барселонской квартире хозяина.

— Ну, а что вы скажете, Гарсиа, если я попрошу вас, чтобы все это масло было экспортировано с этикетками вашей фирмы? — осторожно, мягко улыбаясь, спросил Сала. — Правда, в таком случае, я вам заплачу меньше за эту работу. Я тут все тщательно подсчитал: цена, о которой мы говорили вчера утром, показалась мне слишком уж высокой.

Луис Гарсиа чуть не потерял дар речи от этого предложения.

«Во что это он меня впутывает? — лихорадочно соображал он. — Сала никогда никому и ничего еще не дарил. Попахивает ловушкой... И все же я не смогу ему отказать — я полностью завишу от него, он мой главный клиент...»

— Ну, что вы скажете? — спросил Сала.

— Обо всем можно договориться, дело лишь за ценой, — ответил собеседник, не веривший ни одному слову посредника, — давайте называйте вашу. Что, сколько вы мне предлагаете?

До того физиономия Гарсиа прямо лучилась от радости и довольства, но после предложения Салы его тщательно выбритое лицо словно покрылось многочисленными морщинами. Он повернулся к посреднику всем своим плотным телом, чтобы лучше услышать его слова.

— Вот что, Гарсиа. Эта экспортная партия — только первая, как бы пробная. Если дело выгорит, я буду и дальше экспортировать наши товары. Но в то же время я не могу исключить вариант, что дело пойдет хорошо не сразу, что мои продукты будут раскупать не так, как мне хотелось бы, — лгал во всю посредник, улыбаясь во весь рот. — Вот по этой причине я и хочу, чтобы вся эта операция поначалу обошлась мне как можно дешевле, и потому не могу позволить себе особенно раскошеливаться... По этой же причине я готов экспортировать товар под вашей маркой, если вы согласитесь и сбавите цену.

Гарсиа с недоверием смотрел на Салу, ему никак не удавалось понять, что кроется за его предложением.

— ...Но если нам удастся продать в Европе хоть половину этой партии, перед вами откроются большие возможности, вы сможете вывозить масло и других сортов... Перед вами откроются новые рынки, так как ваша марка получит признание в международном масштабе. — Коммерсант прибегал к словесным оборотам, заимствованным у нынешних политиканов. — Вот почему я и прошу вас сбавить цену за то, что вы не только разольете у себя на заводе эту партию масла, но и вывезете ее под маркой вашей фирмы.

Сала не знал уже, что еще придумать, чтобы скрыть самое главное: свое опасение — а оно вызывало у него настоящий ужас, — что факт подмешивания в оливковое масло незаконной добавки рано или поздно раскроется. Если бы Гарсиа согласился с его предложением, то при неудачном обороте дела все беды свалились бы на него, а посредник остался бы в стороне, ничем не рискуя.

Оба они помолчали.

«Есть какая-то причина, по которой Сала не желает экспортировать масло под своим именем, — лихорадочно соображал Гарсиа. — Возможно, тут кроется желание обойти жульническим путем налоговую инспекцию, и все же никак я эту причину не пойму... Впрочем, если все обделать, как следует... опасности особой нет. К тому же выбора у меня нет тоже. Если Сала перестанет быть моим постоянным клиентом, я просто прогорю».

В конце концов Гарсиа принял предложенную Салой игру. После чисто символического спора по поводу цен они быстро пришли к договоренности о том, во сколько обойдется розлив масла в бутылки, на которых будут этикетки фирмы Луиса Гарсиа.

Сала был очень доволен.

— Прекрасно, Гарсиа... прекрасно. Уверяю вас, вы сделали на этом замечательный бизнес, — говорил он, машинально отметив при этом, что на стоянке у его здания стоит мотоцикл БМВ-1000, до этого на глаза ему не попадавшийся. — Ну, я тоже, естественно. Так и надо делать дела — чтобы все были от этого в выигрыше! Ну что же, в понедельник, значит, примемся разливать. — С каждым мгновением он чувствовал себя все более уверенно. Если обман, не дай бог, раскроется, по этикеткам всем станет ясно, кто стоит за этой жульнической операцией. И к тому же к делу подключен Пепе Рольдан, который составил все нужные бумаги, не поставив на них подписи и даже и не посмотрев их содержимое. В случае необходимости Жаумет заполнит их соответствующим образом, и тогда вся ответственность падет на Рольдана, ибо именно он поставил продукт, не отвечающий необходимым требованиям. Короче говоря, если поднимется шум, то единственное сомнение может вызвать лишь то, кто именно виноват — Луис Гарсиа или Пепе Рольдан, но никто и не подумает о Хуане Сале, который всего-навсего экспортировал поставленное ему масло...

 

Вик

Пятница, 15 января

Пока Сала обрабатывал Гарсиа, завлекая его в западню, приемная кишмя кишела торговыми представителями, продавцами самых разных пищевых продуктов, специалистами по маркетингу... Среди них выделялась крупная фигура Хуана Пуйга, оживленно беседовавшего с одним из торговых агентов, приехавшим предложить Сале закупить у него партию печенья.

Через телефон, стоявший по правую руку Салы, сверхсовременный аппарат, лежавший в кармане пиджака Пуйга, записывал разговор посредника с Гарсиа.

Хуан Пуйг тщательно записывал имена всех, кто заходил на переговоры с могущественным коммерсантом. Это было необходимо, чтобы позже по голосу установить на пленке, кто именно говорит с Салой.

Когда Гарсиа вышел, Хуан записал номер его «Мерседеса-300» с дизельным двигателем в блокнот, заклеенный, словно консервная банка, наклейками разных торгово-посреднических фирм — так сыщику легче было сойти на этом месте за коммерсанта.

В два часа дня Пуйг уже мчался домой на своем мощном мотоцикле, а в четыре сидел в пропыленном кабинете и вместе с Салинасом внимательно прослушивал записанные на магнитофон разговоры.

— Этого зовут Гарсиа — так сказал мне тип, с которым я вместе стоял в очереди на прием к Сале, — пояснил Пуйг. — Тип этот сказал, что у Гарсиа в Барселоне свой завод по розливу масла.

— И, судя по записи, он в понедельник примется разливать масло для Салы. Но откуда оно у него взялось? — воскликнул адвокат.

— Ладно, Салинас, не возбуждайся. Кое-что мы уже узнали. Во всяком случае ясно, что Сала с Гарсиа затевают что-то темное. Вспомни, что вчера ты просто блуждал в полной темноте. А сегодня у нас есть кое-что такое, от чего мы уже можем танцевать. — Мотоциклист вообще был оптимистом по природе и теперь старался ободрить друга. — С другой стороны... ты прав... Какой смысл Сале так настаивать, чтобы масло экспортировалось под чужой маркой? Никакой логики. Странно как-то выглядит эта операция...

— Еще как странно!

— Ну ладно, ладно. Перейдем к другим делам. Машина, на которой за тобой следили, тот самый «Се-ат-127», нанята в агентстве по прокату автомобилей «Авис». — Пуйг раскуривал новую сигару «Тоскано». — Думаю, стоит попытаться разузнать, кто именно нанял ее, как ты полагаешь?

— Да. Не исключено, что он за мной следил...

— Вполне может быть. Подумай худшее — и попадешь в точку, — изрек сыщик-мотоциклист.

Они прощались у двери на лестницу, когда Салинас, сделав вид, будто это не особо его интересует, спросил:

— А как эта докторша-хнмик? Удалось что-нибудь про нее узнать?

— Да ничего особенного. Так, чепуха пока. Кажется, у нее есть подружка — из тех, что любят нацеплять на себя галстук и вообще одеваться под мужчину.

— Они что, живут вместе?

— Нет, порознь. Но я что-то не понимаю, какое отношение все это имеет к нашему расследованию?

— Ладно, ладно. Все это может оказаться существенным, — адвокат старался говорить как можно непринужденнее, хотя слова его прозвучали не особенно убедительно. — Продолжайте наблюдать за ней.

 

Барселона

Пятница, 15 января

У газеты «Эль Обсервадор», редакция которой находилась в Мадриде, в Барселоне, за пределами старого города, в районе, построенном в начале века, был свой корреспондентский пункт. Это было здание без лифта, но очень хорошо отреставрированное, с тщательно покрашенной лестницей, перила которой только что отлакировали.

В бывшей жилой квартире было предостаточно места для небольшого корреспондентского пункта.

Салинас, придя к Алексу, разговаривал по телефону с Пуйгом.

— Автомобиль, который ехал за тобой, нанят у компании «Авис» транспортной фирмой РКМ из Роттердама.

— Еще что-нибудь узнать удалось?

— Нет. До скорой встречи.

— Счастливо, Пуйг. — Положив трубку, Салинас набрал номер СОПИК в Брюсселе.

Взяв трубку на другом конце провода, Лафонн выслушал все соображения адвоката по поводу поведения Салы — оно представлялось Салинасу весьма подозрительным: тот все время старался уклониться от встречи с ним, ускользал под любым предлогом от него, да и вообще впервые появился в своей конторе в Вике только сегодня утром.

— Разве вам не ясно, Лафонн, что Сала играет нечисто? У меня тут магнитофонная запись его беседы с неким Луисом Гарсиа, — втолковывал он бельгийцу. — С понедельника они начнут разливать огромную партию масла. Откуда оно взялось?

— Ну, посмотрим, посмотрим, — прервал его Лафонн. — Очень уж вы подозрительны.

— И, кроме того, Сала не просто собирается разливать это масло на заводе Гарсиа, но и делать это под его маркой.

— Что вы сказали? — На этот раз слова адвоката явно задели бельгийца. — Вы утверждаете, что Сала собирается поставлять свое масло не под нашей общей маркой? Такого быть не может.

— Если хотите послушать запись, я вам подключу аппарат к телефону — можете сами убедиться.

— Хорошо, подключите.

Алексу, предвидевшему такой оборот дела, оставалось только нажать клавишу на магнитофоне — голос Салы, который невозможно было спутать с чьим-нибудь еще, громко зазвучал в комнате.

Минут через десять Лафонн уже был сыт по горло всем услышанным.

— Вы правы, Салинас! Продолжайте следить за Салой, сообщайте мне во всех подробностях, вы слышите, во всех подробностях о том, что вам удастся узнать про него. — Интонация у бельгийца заметно изменилась по сравнению с той, с какой он говорил до того, как прослушал запись. — Вам ведь хорошо известно, какое значение мы придаем этому делу.

— Ну так вот. Раз уж вас интересуют все подробности, то ставлю вас в известность и о том, что за мной устроили слежку на автомобиле фирмы «Авис», нанятой фирмой РКМ из Роттердама. Вы о такой компании слыхали?

— Да, РКМ — очень крупная фирма по автотранспортным перевозкам.

— И чего ей тут понадобилось? — спросил Салинас.

— Что вы говорите?

— Какое отношение, я спрашиваю, может иметь РКМ к нашим с вами делам? — постарался точнее сформулировать адвокат свою мысль.

— Никакого... я так думаю. Может, вы вообще страдаете от излишней подозрительности и вам только показалось, что за вами следят?

— Может быть, — согласился Салинас, у которого тоже были сомнения на этот счет.

— А вы не знаете, под какой именно маркой Сала будет экспортировать масло?

— Нет. Но в понедельник узнаю. Я собираюсь съездить на завод Гарсиа. Посмотрим, какое лицо станет у Салы, когда он увидит меня.

— Расскажете мне потом об этом... Хотя мне хотелось бы, чтобы в понедельник вы были здесь, в Брюсселе. Мне нужно серьезно с вами поговорить — это потребует времени, а, главное, это должен быть разговор с глазу на глаз.

— А как вы относитесь к тому, чтобы я прилетел во вторник? — предложил Салинас. — Тогда я бы успел посетить и разливной завод, и узнать насчет марки.

— Договорились, — согласился бельгиец, хотя ему и не хотелось, чтобы адвокат нанес визит на завод Гарсиа в понедельник.

И все же слова Салинаса о том, что он узнает, под какой именно маркой будет разливаться масло, убедили Лафонна. Это был важный момент, и ради внесения ясности в этот вопрос, можно было пойти на риск, — адвокат заодно разнюхает о махинации, обговоренной бельгийцем и Салой в брюссельском аэропорту.

 

Ператальяда

Пятница, 15 января

Было уже часов десять вечера, когда Алекс с Салинасом направились в Ператальяду. Уплатив у турникета при въезде на скоростное шоссе, они помчались по пригородам Барселоны, которые заволок смрадный дым, извергаемый трубами многочисленных предприятий. Стараясь миновать скорее эту малоприятную зову, Алекс, проклиная сквозь зубы южный ветер, разносивший вокруг индустриальное зловоние, выжал до конца педаль газа и поехал на максимальной скорости, которую позволяло ему развить шоссе с его ветхим мостом через Тер.

Салинас, который никак не мог отвязаться от мыслей о сплошных загадках, вызываемых темным делом Салы, молчал. Ко всем тайнам теперь добавилась еще одна: откуда Сала смог достать то огромное количество масла, которое он собирался разливать с помощью Гарсиа?

— Впечатление такое, что этот Сала просто над нами издевается, — пробормотал он.

— Да. Мне этот тип просто противен, — ответил Алекс.

— Он все время ускользает из рук, как угорь. Сегодня Пуйг следовал за ним по пятам весь день, и даже ему — такому асу сыска —это стоило огромного труда. Правда, нам, слава богу, удалось записать его разговор и кое-что узнать, так что в понедельник начнем работать на разливном заводе этого другого жулика, — сказал мрачно Салинас. — Посмотрим, какие лица у них сделаются, когда они меня там увидят.

— А можно я поеду с тобой? Поверь мне, мой нюх газетчика подсказывает мне, что за этим кроется что-то очень серьезное... очень. Как хотелось бы написать об этом репортаж! Так, глядишь, и премию Пулитцера заработаю!

— Пока ты не должен появляться рядом со мной. Я ведь действую как адвокат СОПИК. И поэтому не имею права связываться с прессой, — отрезал Салинас.

— Ну, а просто... как твой приятель? Или как помощник? В таком-то случае можно? Я же дал тебе слово ничего не печатать, пока ты не разрешишь, — настаивал журналист.

Салинас промолчал.

Алекс удовлетворенно улыбнулся.

— Значит, разрешаешь поехать с тобой? —утвердительно сказал он. — А заодно я буду тебе водителем.

— Мы с тобой старые друзья и ты всегда держал свое слово, так что надеюсь, и на этот раз не подведешь. Сейчас это особенно важно.

— Да я и отвечать тебе не хочу! — обрадованно воскликнул журналист, не скрывая радости. — Значит, в понедельник вместе едем на завод.

— Хорошо. Согласен.

Они съехали с асфальтового шоссе и поехали по обсаженной платанами грунтовой дороге. На этот раз Реном предусмотрительно открыл большие ворота под аркой, дожидаясь их приезда.

Долорс тоже загодя разожгла огонь в камине. В спальнях также было тепло — там стояли радиаторы.

Сидя около огня, оба они и так и эдак обсуждали таинственное исчезновение масла, вели себя как те фанатики моря, которые, как встретятся, только и знают, что говорить о яхтах и морских путешествиях. Алекс чувствовал, что расследование и его захватывает все больше и больше:

— Завтра, когда приеду в Барселону, попрошу нашего корреспондента собрать вырезки всех газетных материалов за последнее время по делам, связанным с жульничеством и махинациями, в которых замешано оливковое масло.

— Прекрасная мысль, — воскликнул Салинас. — И хорошо бы поглубже покопаться в прошлом Салы. И еще этого его компаньона, Луиса Гарсиа.

— А как ты вернешься в Барселону? — спросил Алекс-

— Не беспокойся. Ана, моя подружка, сейчас ездит на моем «жуке», как раз послезавтра она заедет, чтобы забрать меня отсюда, — объяснил адвокат.

— Хорошо. Встретимся в «Эль Велодромо» в понедельник в девять утра. После этого поедем на завод Луиса Гарсиа, — уточнил журналист.

Алекс уселся за старый рояль и стал играть, перемежая фрагменты из песен «Битлз» с пьесами Шопена.

Под конец он сыграл целиком «Йестедей». А Салинас, словно считая необходимым соответствовать брошенному ему вызову, стал в позу оратора и заговорил, как будто обращаясь к большой аудитории, хотя единственным «слушателем был его друг-журналист.

Показав правой рукой на одну из ламп, он напыщенно-театральным голосом сказал:

— Нет, ты мне ответь! Знаешь ли ты, что это такое?

Алекс удивленно посмотрел на него:

— Ты что, собрался фокусы показывать?

— Нет, ты мне ответь! Знаешь ли ты, что это такое?

— Электрическая лампа, ясное дело.

— Верно. Но что еще ты можешь про нее сказать?

Журналист иронически посмотрел на него, хотел было что-то возразить, но потом, засомневавшись, промолчал.

— Это — новая форма протеста против «права брачной ночи».

— Чего, чего?

— Иными словами, это — ответ на новейшие формы несправедливости, возникшие в результате эволюции феодального угнетения. Теперь всех нас обкрадывают гораздо более тонким способом — присылают на дом счет, по которому ты должен платить за электроэнергию непомерную сумму. Это я и называю «правом брачной ночи» монополий.

— Ну и что? — Алекс, ничего не понимая, смотрел на друга.

— Знаешь, сколько компания запросила с меня за то, чтобы провести в дом электричество?

— Понятия не имею.

— Так вот. Ни за что ни про что с меня затребовали... миллион песет. И знаешь, как я поступил? — Адвокат не стал ожидать, пока приятель отреагирует на вопрос. — Я послал их куда подальше и поставил на крыше солнечные батареи — они напрямую преобразовывают солнечную энергию в электрическую.

— Вот это да! — с восхищением воскликнул Алекс.

— И обошлось мне это примерно в ту же сумму, какую пришлось бы уплатить, если бы я согласился на подключение к электрической сети. Разница, однако, в том, что я теперь им не плачу ни одного сентимо. Мало того, эта же самая энергия приводит в движение насос, качающий воду для дома и сада. За это я тоже не плачу ни гроша электрической компании.

— Гениально! — снова воскликнул журналист.

Салинас, хотя в этом никогда не признавался, очень ценил, когда окружающие высоко ставили его ум. Вернее, не окружающие вообще, а те немногие люди, признанием которых он действительно дорожил. В заключение он изрек, словно зачитывал приговор:

— Поверь мне, применение солнечной энергии начнет стремительно развиваться с того момента, когда частные компании найдут способ подключить к солнцу свой счетчик. Сколько лет уже болтают о возможностях солнечной энергии, а суть задержки — только в этом!

Адвокат тщательно создавал вокруг себя свой мирок, которым дорожил, всячески оберегая его, словно это было его крохотное суверенное государство. Только попадая в него, он снимал с себя своего рода панцирь, который обычно носил на себе за его пределами, и давал полную волю самому себе, только в нем чувствовал себя полностью в своей тарелке. Любой человек, понимающий в астрологии, сразу же определил бы его точное место в Зодиаке. Знаком его был Рак.

 

Вик

Суббота, 16 января

Одним из излюбленных развлечений Салы было разгуливать по складу, уставленному самыми разными товарами, проверяя свою способность мгновенно подсчитывать в уме количество и стоимость находившегося там добра.

Посредник обожал эту игру и часто занимался ею. Почти каждую субботу после обеда Жаумет сопровождал его в таких прогулках, а потом они на вычислительной машине проверяли расчеты Салы — те неизменно оказывались точными.

— Зачем я только купил эту штуковину! Видишь, я и сам, своим умишком, считаю лучше, чем она... К тому же неполадок с моей головой не случается, не то, что с этой машиной! — любил повторять он.

— Да это уж точно, — рассеянно согласился с ним в очередной раз Жаумет.

— Что с тобой, Жаумет? Ты сегодня о чем-то другом думаешь, — строго заметил ему посредник.

— А меня никак мысль одна не оставляет. Может, и не стоит об этом говорить...

— Давай выкладывай!

— Есть один момент в этой операции с маслом, который мне не очень по душе.

— Какой?

— А то, что бельгийцы выписывают векселя вам... Гораздо лучше было бы, если бы они платили прямо нашим поставщикам. В таком случае в деле бы участвовали только СОПИК... и поставщики. И тогда, если что случится, мы бы вообще никак не фигурировали. — Жаумет говорил робко, почти извиняясь. — Тогда ваше имя ни в какой бумаге и не значилось бы.

— Да это же прекрасная мысль! Просто замечательная!

— Вот и я подумал, что филиал банка СОПИК в Барселоне мог бы выдать векселя прямо нашим поставщикам, гарантировав им оплату, тогда те ни на секунду не усомнились бы в том, что им потом выплатят соответствующие суммы — ведь этому банку они слепо верят... Даже, извините, больше, чем нашей фирме.

— Конечно, конечно! Все: готовь документы и начинай обрабатывать наших клиентов, — громко сказал Сала, очень довольный этим предложением.

— Да, но сначала вам стоило бы переговорить с Лафонном, чтобы он приказал банку провести такую операцию. В таком случае никаких препятствий не будет. Банк не будет выдвигать оговорок, — Жаумет говорил тихо и монотонно, словно священник.

— Действуй так, словно я с ним уже договорился! Я пытался с ним сегодня связаться по телефону, но этот тип — любитель роскошной жизни: по субботам он наверняка любуется своим пупком, спрятавшись на загородной вилле. — Сала любил поиздеваться над любыми пристрастиями, не являющимися занятием бизнесом. — Но в понедельник его разыщу по телефону и совершенно уверен, что смогу уговорить.

— В любом случае попробовать стоит, — подытожил его помощник. — Раз на этом масле будет марка Гарсиа, в случае осложнений все будет выглядеть так, что поставщиком его является Рольдан. А наша фирма даже в векселях не будет фигурировать. Нас как будто в этом деле и вовсе нет. С другой стороны, добавка «Олео Чем», которую и нам импортирует СОПИК, будет оформлена как сырье для химической промышленности. Кому в таком случае придет в голову связать этот импортный продукт с нашим «оливковым» маслом?

Жужжание интерфона прервали его рассуждения:

— Сеньор Сала, по второй линии с вами желает говорить сеньор Лафонн, — объявила секретарша, произнося французскую фамилию гнусавым голосом.

Сала и Жаумет удивленно переглянулись. «Лафонн звонит в субботу? — подумал посредник. — Что же произошло? Видимо, что-то серьезное».

— Алло! Слушаю.

— Вчера я разговаривал с Салинасом. Ему удалось узнать, что в понедельник мы начинаем разливать наш продукт. — Лафонн, однако, умолчал, каким образом адвокату удалось узнать об этом. — Ему известно также, где именно будет производиться эта работа. Поэтому я советую самым строгим образом запретить в понедельник вход на завод всем посторонним, а самому вам держаться как можно дальше от этого места.

— Как об этом узнал Салинас? — изумился Сала.

Худое и невзрачное тельце Жаумета от его слов, казалось, еще больше уменьшилось: природная интуиция его, обостренная к тому же долгими годами пребывания в церковной семинарии, подсказывала ему, что где-то возникла опасность.

— К этому мы еще вернемся при случае, — ушел от прямого ответа на вопрос Лафонн.

— И еще вот что... Это уже чистая формальность. Надумал я, чтобы сумма за масло не привлекла к себе особого внимания — она ведь очень большая, — поделить ее между несколькими поставщиками... А банк ваш выдаст им векселя. Как вы относитесь к моей идее? — как бы между прочим вкрадчивым голосом спросил Сала.

— Мне все равно, кому платить — вам или еще кому, — ответил бельгиец, хотя вовсе не был уверен, что Сала не подстраивает ему очередной подвох. Но ему сразу же пришла в голову мысль, что в таком случае легче будет отсрочить выплату по векселям, а если подвернется случай пощипать партнеров, то с несколькими неизвестными поставщиками это легче проделать, чем с Салой, так что и на этом можно будет еще заработать.

— Так вы не могли бы в таком случае дать соответствующие распоряжения вашему банку? Я имею в виду его отделение здесь, в Барселоне, — продолжал Сала, задержав дыхание.

— Хорошо. Я это сделаю, — твердо сказал Лафонн. — Но вот еще что. Я почувствовал, что вы не очень доверяете моему плану, благодаря которому сами должны спастись.

— Почему вы так подумали? — ответил посредник неожиданно осевшим голосом.

— Послушайте, Сала. Сначала вы собираетесь разливать масло под маркой некоего Гарсиа... а потом еще добиваетесь, чтобы ваше имя не значилось на векселях, — Лафонн словно точно и расчетливо ударил под солнечное сплетение.

— Под маркой Гарсиа... Ах, да.. Я как раз собирался вам сказать...

— Не надо мне ничего говорить. Вас я уже хорошо узнал, а себя знаю еще лучше. Ни к чему лишние слова. Я давно, еще с тех пор, как мы решили вложить капитал в ваше дело, подозревал, что вы просто-напросто заурядный посредник, и ничего больше. Будьте здоровы! — бельгиец повесил телефонную трубку.

Сала весь побагровел. За каких-нибудь пятнадцать секунд он с самой высокой ступеньки самоуверенности и бурного ликования оказался низвергнутым на самую низшую ступень подавленности и отчаяния.

Несколько мгновений спустя Жаумет вскочил и, не понимая, что радуется невпопад, строя при этом шута, закричал:

— Прекрасно! Прекрасно! Все получилось по-нашему, мы его уговорили! Вот это — ход! Мы еще покажем этому надменному бельгийцу!

— Да, уговорили... Но только ничего мы ему не покажем. Оказывается, он обо всем знает, даже про марку Гарсиа. Так что не удалось вам его переиграть. Он держит нас на мушке... Мне даже представилось, как он в меня прицеливается...

Жаумет попытался переубедить своего шефа, но безуспешно. И это его безмерно удивляло — он был искренне уверен, что удалось устранить самую большую опасность, когда-либо нависавшую над «империей Салы».

 

Ператальяда

Суббота, 16 января

Масия, которую арендовал Салинас, была массивным, внушительным строением прямоугольной формы, которое опоясывала открытая галерея — через нее и входили в дом. Внутри было неожиданно уютно и мило, белые стены увешаны картинами, среди которых выделялись пейзажи пляжей и купален начала века и репродукции известных полотен из музеев Нью-Йорка и Парижа. В одном из углов гостиной были аккуратно сложены на ребро десятка два картин, которые не успели еще повесить. Воздух в доме, казалось, светился, а росшие возле окон кусты лавра наполняли его терпким ароматом.

Алекс вернулся в Барселону на своем «рено-5». Он хотел быстрее покончить со статьей о Пикассо, обещанной редакции как результат поездки, а уже потом, полностью освободившись, заняться делом о краже масла.

Салинас проснулся часов в десять и решил прогуляться к дому Ренома, что был минутах в пяти ходьбы от масии. Он застал Ренома оживленно беседующим с сеньором Себастьяном — владельцем Ператальяды, дома, в котором жил Реном, и четырех сотен гектаров, что окружали обе постройки.

— Здравствуй, адвокат! — приветствовал его сеньор Себастьян.

— Потрясающий день. Солнце-то какое... и никакой Трамонтаны, — весело ответил Салинас, питавший симпатию к старику.

— Если так и дальше будет продолжаться, боюсь, летом нам воды не хватит, — пожаловался Реном.

Они поговорили обо всем и ни о чем, наслаждаясь замечательным зимним солнцем, которое случается в Ампурдане только в дни, когда не дует Трамонтана. Затем Салинас вернулся к себе и расположился в патио, уютно устроившись в шезлонге. Положив ноги на торчавший рядом пенек, он погрузился в чтение «Долгого прощания» Реймонда Чандлера .

Так прошло около часа, пока не появилась Долорс с двумя корзинами, полными покупок. Вскоре она вынесла ему обед прямо в патио, расставив блюда на мраморном столике с чугунными ножками. Включив записи Джино Паоли, Салинас с аппетитом принялся за жареного гуся с грушами.

После обеда, дочитав до половины роман Чандлера, он стал раздумывать, пойти ли ему в кафе и сыграть там в домино с приятелями, которые у него завелись в селении, или выспаться как следует. Но пока он гадал, что лучше, сон сморил его, и Салинас, добравшись до постели, решил устроить себе сиесту.

Проснулся Салинас от того, что кто-то легонько щекотал его по спине. Повернувшись, он увидел Ану.

— Привет! Я вот на день раньше сбежала из Изолы, а ты тут спишь.

— А как ты вошла?

— Мне открыл Реном. Ты хоть представляешь который час? — спросила девушка.

— Не знаю... Но уже темно.

— Восемь.

— Да... Ну и поспал я, — поразился Салинас. — Должно быть, слишком плотно пообедал. Как ты добралась? А на лыжах как покаталась?

— Все было прекрасно. Хотя ты и бросил меня там в горах, но я, как видишь, не пропала, — с притворной обидой сказала девушка.

— А я тут влез в такое дело, что и секунды свободной нет. Потом тебе расскажу.

— Ладно. Я сейчас встану под душ, очень устала за рулем.

Салинас продолжал нежиться в постели, а девушка,завернувшись после душа в огромное темно-коричневое полотенце, рассказывала ему о своем пребывании в снежных горах. Он, казалось, не слушал ее. Это было ему свойственно: Салинас зачастую выглядел рассеянным, будто не обращал внимания на собеседника, на самом же деле улавливал все нюансы того, что ему рассказывали. Эта черта его натуры была наиболее примечательна: Салинас мгновенно схватывал все, с чем приходилось ему сталкиваться, — факты, цифры, сведения, даже запахи и ощущения, все это прочно врезалось в память, раскладываясь в его мозгу строго по полочкам.

 

Ператальяда

Воскресенье, 17 января

— На этот раз, Лисинио, ты можешь полностью рассчитывать на мою помощь, если она понадобится, — горячо сказала Ана. — В этом деле ведь замешаны крупные деньги, которыми кто-то ворочает?

— Верно.

— ...а люди, связанные с такими делами, обычно стараются успокоить нервы в обществе женщин... ну, не женщин вообще, а, скажем, красивых и доступных...

Салинас пробурчал что-то в знак согласия.

— ...а в этой среде я уж кое-что понимаю. Теперь-то я, слава богу, обхожусь тем, что танцую в «Красном льве». А прежде — я ведь от тебя этого не скрывала — мне пришлось близко соприкоснуться с этой профессией — особенно хорошо я знаю девушек, которых вызывают по телефону, чтобы составить компанию деловым людям. — Ана говорила громко, но как будто про себя. — Ты ведь знаешь, Лисинио, что, когда речь шла о других твоих расследованиях — обычных, ничем не примечательных, — я тебе сама не предлагала поискать для тебя информацию. Но на этот раз... Тут совсем другое дело! Наживаться на том, чтобы портить продукты, — это уже совсем непростительное преступление. Так я считаю. И хотя ты меня не просишь что-нибудь узнать о скрытой стороне жизни кого-нибудь из тех, кем ты сейчас занимаешься, я сама предлагаю тебе свое участие. Как ты смотришь на это?

Салинас помолчал. Они сидели в шезлонгах, загорая на ярком январском солнце.

— Видишь ли, Ана, признаться честно, я пока не просил тебя об этом еще и потому, что сам до сих пор не очень знаю, что и где должен искать. Не говоря уже о том, что тебе, конечно, неприятно собирать такого рода альковную информацию. И все же, если тебе удастся, попытайся разузнать побольше о потайной жизни Салы, доктора Тены и Луиса Гарсиа... — Салинас говорил тихо, медленно подбирая слова. Он часто затруднялся выразить в словах свои мысли и ощущения. Из-за этого он порою казался одним робким, другим — жестким, третьим — просто холодным. Но Ана давно знала его, угадывала мысли просто по выражению лица, умела точно ответить на вопросы, которые возникали у адвоката еще до того, как он их произнес.

— Обещаю заняться этим по-настоящему, так что скоро увидишь... — Девушке очень хотелось помочь Салинасу...— Часто ведь знание скрытой двойной жизни таких субъектов проливает свет на многие их тайны.

— Понимаешь, есть в этой истории еще одна очень темная сторона, очень темная. Как они могли перевезти это проклятое масло? Ты бы посмотрела на цистерны, в которых хранил его Сала! А я не только их видел, но и разговаривал с людьми, что живут поблизости. Невозможно перевезти такое количество в другое место, не устроив шума, не согнав много людей и машин. И тем не менее, никто ничего не видел, ничего не слышал. А это совершенно невозможно. Да и сторож как-то очень уж уклончиво отвечал на мои вопросы. Он, главным образом, напирал па то, что, собственно, не отвечает за хранение масла, так как Сала, который во всем стремится сэкономить, платил ему всего пять тысяч песет только за то, чтобы тот время от времени наведывался к цистернам.

— Странно все это, ты прав.

— Мне бы еще раз следовало поговорить с этим странным сторожем, нажать на него. Все-таки что-то он должен был видеть или слышать, или же просто почувствовать — он ведь живет в хибаре совсем рядом с цистернами. Завтра же съезжу туда, поговорю с ним как следует.

— А я завтра вернусь в Мадрид. И прошу тебя: держи меня в курсе... — сказала Ана.

— Хорошо, — не раздумывая ответил Салинас тусклым голосом. — И еще есть одна сторона у этого дела, которая прямо-таки выводит меня из себя. Сала все время от меня ускользает. Представляешь, посылает посмотреть цистерны в сопровождении зятя — врача, которому наказывает ввести меня в курс дела, а выясняется, что тот вообще не живет в Вике, не работает с Салой, а потому и знать ничего не знает. И в то же время сам Сала ни минуты не сидит на месте, разъезжает туда-сюда. Но так, будто он призрак какой.

— Послушай-ка, Лисинио. Сдается мне, твой Сала занимается очень темными делишками.

— Вполне может быть. Я не исключаю даже того, что он сам у себя украл масло, — такое бы меня не удивило.

— Да, почему бы и нет?

— Возможно, что это именно так, Ана, — сказал адвокат, хотя, собственно говоря, не очень верил в такую версию. — Хорошо бы ты помогла мне вывести его на чистую воду.

На другой день Салинас проводил Ану на аэродром к восьми утра, после чего направился в «Эль Велодромо», где его уже поджидал Алекс за чашкой кофе с молоком и сдобной булочкой. Одновременно он просматривал в газете «Оха дель Лунес» экономические полосы, читая сообщения об очередных банкротствах крупных фирм.

 

Барселона

Понедельник, 18 января

— Карраско! Дай-ка мне, пожалуйста, горячую собрасаду, — крикнул бармену Салинас из-за плотной стены клиентов, столпившихся у стойки в девять часов.

— Ну, Салинас! Так рано, а уже аппетит нагулял... — весело подтрунил над другом Алекс, которому другой официант, Пепе, принес еще одну чашку кофе с молоком.

— И верно, что-то ужасно захотелось есть. Может, от того, что не терпится посмотреть на этот разливочный завод? Когда я волнуюсь, мне все время хочется что-нибудь жевать...

Перекусив в этом популярном баре, они направились в один из новых индустриальных районов, возникших в последние годы вокруг Барселоны. Долго искали они, где расположен завод «Луис Гарсиа АО», пока не нашли на шоссе указатель с названием предприятия и указывающей в его сторону стрелкой. Но им еще пришлось довольно долго добираться, проезжая мимо какой-то фабрики, от которой несло химией, а затем вдоль дымившейся свалки — только после этого они прибыли к предприятию Гарсиа.

Завод по розливу масла выглядел грязноватым и запущенным. Но больше всего их поразило то, что на стоянке для автомобилей у входа стояла лишь одна машина «Сеат-850». Как странно! Учитывая, какое количество масла надо им разлить, тут бы должно царить оживление, — удивился Салинас.

— Пойдем-ка посмотрим! — предложил Алекс.

— Да тут никого и не видать...

— А ну, что на этой бумажке? — Алекс стал вчитываться в листок, на котором было что-то напечатано на машинке. Бумажка была приклеена прямо к воротам.

— А ну-ка, что тут? «Завод закрывается на двадцать дней на ремонт». Подписано: «Дирекция». — Салинас резко повернулся к журналисту. — Они просто обвели нас вокруг пальца. Кто-то предупредил их о нашем приезде... Это точно! И сейчас они разливают масло где-нибудь в другом месте.

— Дело запутывается все больше, — подытожил Алекс.

В раскрытое окно второго этажа выглянул сторож. Он был в берете, было ему лет шестьдесят.

— Кого вы ищете? — спросил он.

— Сеньор Сала здесь? — спросил Алекс.

— Кто?

— Сеньор Хуан Сала.

— Не знаю такого сеньора.

— А сеньора Луиса Гарсиа знаете?

— Это — другое дело. Наш хозяин.

— Верно. Так хозяин здесь?

— Нет. Его контора в Барселоне, в центре.

— Понятно. Понятно. Но он тут не появлялся?

— А что ему здесь делать? — сторож сделал вид, будто удивлен вопросом.

— А что, вы совсем своего хозяина здесь не видите? — спросил Салинас.

— Отчего же? Но сегодня его нет.

— А завод совсем закрыт? — в свою очередь спросил Алекс.

— Нет.

— Что-то здесь у вас очень тихо, — заметил Салинас.

— А вы разве не прочитали объявление на воротах?.. Там все сказано. Мы закрылись на ремонт, — сторож сказал им это неестественным голосом, словно сообщая им что-то еще неизвестное, хотя прекрасно видел, что они прочитали бумагу на воротах.

— Здесь ремонтируют, а где-то сейчас разливают... Так где же разливают? — спросил Салинас.

— Я не в курсе. Мне не докладывают, — человек пожал плечами. — Послушайте, а вы кто такие будете?

— Вы нам сказочку про Красную Шапочку и Волка не рассказывайте, — насмешливо сказал Алекс. — За кого вы нас принимаете? Мы что, совсем на балбесов смахиваем?..

Сторож с треском захлопнул окно и скрылся в глубине комнаты.

Пока они возвращались в город, они снова нанюхались промышленных запахов этого района, сплошь начиненного предприятиями.

«Это дело рук Лафонна! Лишь он один знал, что нам удалось обнаружить, — думал Салинас. — Завтра я поговорю с ним об этом в Брюсселе. Почему это никто не желает выяснить, что кроется за пропажей масла и куда оно делось?.. Даже Лафонн. Что-то они очень скрывают... Судя по всему, тут пахнет крупной аферой».

Алекс, хорошо знавший своего друга, молчал, не мешая ему размышлять в тишине.

«Если бы не то, что СОПИК мне так хорошо платит, послал бы я их всех куда подальше. — Салинаса все больше разбирала злость. — Но... ничего... зато я такой счет предъявлю Лафонну, что он взмокнет».

Когда они попали в центр Барселоны, Алекс сказал:

— Мне нужно вернуться в Мадрид. Сегодня же. Займусь как следует нашей картотекой, посмотрю, что там имеется про аферы с маслом. Прочитаю все, что в последние пять лет о них писала пресса. Позвони мне, как только приедешь в Мадрид!

— Спасибо, Алекс. Но завтра я буду в Брюсселе, потолкую там с Лафонном. Я так рассчитываю, что в Мадриде буду послезавтра.

 

Барселона

Понедельник, 18 января

— Да! Слушаю! — Кармина взяла телефонную трубку в своей лаборатории на химическом факультете.

— Здравствуй, Кармина! Это Лисинио Салинас. Мне бы хотелось обсудить с тобой некоторые стороны того дела, которым мы занимаемся вместе.

— Хорошо, Лик. Это срочно? — она назвала его укороченным на английский манер именем «Лик» так же естественно, как это сделал бы любой из его британских или американских приятелей.

— Хорошо бы повидаться как можно скорей, — Салинас хотел было сказать «прямо сейчас», но удержался. — Ты когда сможешь?

— Да прямо сейчас, — ответила девушка. — Жду тебя. Куда ехать, знаешь — ведь ты меня здесь безуспешно разыскивал в прошлый четверг.

— A-а! Бородач тебе уже обо всем сообщил?

— Точно. До скорого, Лик.

— Минут через пятнадцать буду у тебя.

Кабинет Кармины при лаборатории был небольшим, но весь залит светом — окно в нем было почти во всю стену.

Салинас снова стал обсуждать с девушкой наиболее вероятные возможности транспортировки масла в таком огромном объеме, как то, что украли у Салы.

Слушая версии Кармины, которая приводила их сухим тоном специалиста, сыпя научными терминами, адвокат рассматривал наклеенные на стене цветные плакаты с парусными судами, разрезавшими волны под развернутыми вовсю парусами. Вокруг горками лежали научные книги и труды по прикладной химии, связанной с пищевой промышленностью.

Сидя за белым пластмассовым столом, Кармина продолжала заниматься теоретическими выкладками по поводу возможностей перевозки масла на сумму в миллиард песет, перекладывая при этом машинописные листы какой-то работы, посвященной пищевым жирам.

— ...А еще оно может быть спрятано сейчас на каком-нибудь химическом заводе...

— Я уже понял, Кармина, что возможностей множество. Но ты сама что думаешь об этом деле? — прервал ее Салинас.

— Ну, видишь ли, как ученый я склонна опираться на факты, а их у меня нет. Я ведь даже и места того не видела, где Сала хранил свои сокровища. — Кармина заговорила педантичным тоном. — Как сторонний наблюдатель, могу пока только отметить, что против Салы действует очень сильный противник, который безусловно во всем превосходит его.

— Верно. Настолько, что Сала даже не пытается бороться. Он никак не решится взять быка за рога и заняться розысками пропавшего масла — все уходит от решения проблемы, стремится уклониться от нее. Мне сдается, что он вообще сразу рукой махнул на свое пропавшее богатство, тем более, что до смерти страшится полиции — опасается, как бы она не раскрыла его махинации, уклонение от налогов и все такое прочее. — Салинас в своих профессорских очках с рассеянным видом ученого был очень к месту в этом кабинете и хорошо смотрелся рядом с молодой женщиной.

— Конечно... конечно. Но все эти детали — в компотенции юристов или следователей, а я всего-навсего химик, у меня нет данных, на которые я могла бы опереться, чтобы помочь тебе.

— Послушай-ка. Я хочу прямо сегодня же снова съездить туда, где хранилось масло Салы. Может, и ты со мной поедешь? В таком случае ты хоть не сможешь утверждать, что даже и не видела их, — предложил адвокат.

— Согласна. Только мне перед этим понадобится полчаса... нет, лучше час. Ровно в два я жду тебя у входа в это здание.

— Прекрасно, а я пока перекушу в баре на юридическом факультете... В два ноль-ноль жду тебя внизу.

Оказавшись рядом с цистернами, где когда-то хранилось масло на миллиард песет, Салинас прямо-таки засыпал вопросами сторожа, разговор с которым вызывал у адвоката явное раздражение.

— Не может быть, чтобы вы ничего не видели. Лучше бы вам все мне рассказать, чем полиции, которую я на вас напущу, — пригрозил ему Салинас.

— Нот. Ничего не видел. Ничего.

— В прошлый раз я заметил на земле след, как будто оставленный на земле крупным шлангом или трубой. А сейчас этого следа нет. Кто его стер? — Салинас задал этот вопрос внезапно, надеясь застать врасплох сторожа.

— Да ведь дождь был...

— Лжете! Все эти дни была ясная погода! — резко сказал Салинас.

— Там, внизу, в Барселоне... может быть, и была ясная, а здесь несколько раз лили проливные дожди.

Кармина, чувствовавшая себя неловко, молча слушала напряженный разговор между обоими мужчинами.

— Земля сухая. Вы лжете. — О следе на земле Салинас вспомнил только что и теперь давил на сторожа, пытаясь сбить его с толку и заставить проговориться. — Вы что, не замечаете, что сами себе противоречите? Разве вы не понимаете, что я не верю всем вашим выдумкам — правда в них даже не ночевала.

— Я все вам сказал. Будьте здоровы! — Сторож повернулся и пошел к своей отаре, пасшейся метрах в трехстах от них.

— Ну, и что ты думаешь? — спросил он у Кармины.

— Нельзя так вести себя с людьми, это бесчеловечно. Ты просто запутал этого несчастного, заставляешь его говорить о том, чего он не знает или же не хочет сказать.

Слова девушки мгновенно охладили адвоката, который собирался догнать сторожа и продолжать свои расспросы, не брезгуя никакими средствами. «Что-то у меня нервы стали сдавать, — подумал он. — Может, действительно я малость перехватил с этим типом, — не знаю, не знаю... Но ясно, что он что-то скрывает, не хочет со мной быть откровенным».

— И потом, что это за уловка со следом? — Кармина продолжала говорить, не скрывая своего осуждения. — К чему вся эта игра? Ты ведь мне ничего о следе не говорил!

— Да я и не очень уверен, что видел его. Как будто и был след... точно не помню... Но я сказал ему об этом, чтобы попытаться ошеломить... заставить его заговорить.

— Ну и ну! Ну и ну! Ты просто возомнил себя Шерлоком Холмсом.

«А все потому, что связался с ученой пигалицей, которая и гроша ломаного не стоит, ничего в реальной жизни не понимает, умеет только теоретизировать, —чуть было не выпалил Салинас. — Способна только рассчитывать математическими методами возможность транспортировки масла, а нужно мне это — как собаке пятая нога».

Кармина, у которой явно испортилось настроение, направилась к «фольксвагену». Она была в джинсах, коротких полусапожках, в длинном голубом пиджаке. Прямые волосы коротко подстрижены, а потому издали ее трудно было отличить от мальчишки, тем более, что и шла она уверенным упругим шагом, как крепкий, хотя и невысокий худенький подросток.

Салинас, с трудом сдерживая раздражение, решил, что пора возвращаться в Барселону.

На обратном пути они поначалу молчали. Стычка из-за сторожа подействовала на обоих так, что разговаривать друг с другом не хотелось. Но постепенно Кармина разговорилась, стала рассказывать о тех временах, когда была студенткой в Калифорнии. В Барселону они приехали уже помирившись.

Салинас довез ее прямо до Педральбес, подвез к дому.

— Спасибо, что проводил! А сейчас мне надо поработать, причем допоздна, а то я очень запустила свои дела. — Кармина произнесла эти слова прежде, чем Салинас остановил машину. — До скорого!

— До свидания, Кармина. — Адвокат прекрасно понял слова девушки и даже не стал пытаться открыть дверь, которую Кармина так изящно захлопнула прямо перед его носом — дверь, ведущую в ее личную жизнь.

Поворотным моментом в жизни Кармины был тот день, когда она потеряла единственного человека, вызывавшего у нее безмерную любовь и уважение, — отца. Было ей тогда четырнадцать лет. Постепенно двое из старших братьев приспособились к новой для них жизни, адаптировались в окружающей их действительности, а вот она никак не могла избавиться от воспоминаний о человеке, рядом с которым ей жилось так счастливо. Матери Кармины с помощью друзей покойного мужа, бывшего учителя истории в школе, удалось получить стипендию для своих сыновей, чтобы они могли продолжать учебу. Кармина испытывала все большее желание жить по своему усмотрению и как ей вздумается. И мать разрешила ей уехать учиться в Соединенные Штаты по студенческому обмену. Так в семнадцать лет девушка очутилась в Сан-Франциско, быстро и благополучно миновав здесь шоковое состояние, вызванное резким переходом от монастырской обстановки провинциальной церковной школы, где она училась в Сории, к бурной студенческой жизни в Калифорнии. Как и следовало ожидать, она тут же приобщилась к ней в полной мере и даже с излишком, испытав на себе все прелести общества хиппи, приучилась даже сама выращивать марихуану для себя и друзей из своей общины-коммуны. Но быстро устав от беспорядочной вольной жизни в общине, которая с самого начала не очень пришлась ей по душе, чем-то напомнив, как это ни странно, стадное существование в монастырской школе-интернате, она без ума влюбилась в профессора, преподававшего в университете химию пищевой промышленности. Профессору, который был на пятнадцать лет старше ее, удалось добиться того, что стажировка Кармины, поначалу рассчитанная на год, была продлена намного больше. Так в ее жизни причудливо перемешались первая настоящая любовь к мужчине с любовью к химии — причем к узко определенному ее разделу, в котором она и специализировалась. Затем девушка увлеклась прикладной химией, окончила докторантуру и была удостоена ученой степени в Берклийском университете — этот титул у всех вызывал глубочайшее почтение.

Но в один прекрасный день в Калифорнию попала группа ученых из Барселонского университета, совершавших поездку с учебными целями. Им удалось убедить Кармину, что их родной город теперь превратился в своего рода Сан-Франциско в Европе. Так как в Штатах девушка не успела еще пустить слишком глубокие корни, она вернулась в Испанию, где ее быстро признали неоспоримым авторитетом в делах, связанных с пищевой химией.

 

Брюссель

Вторник, 19 января

С того момента, как Лафонн предостерег Салу, его, казалось, охватила мания преследования. На совещаниях он теперь говорил только о консервированных сардинах, вине, стиральных порошках... По телефону объяснялся главным образом утвердительными или отрицательными междометиями, произносил самые общие слова. Следовать за ним даже на мотоциклах было все труднее — посредник как блоха перескакивал с автомобиля на автомобиль, пытаясь уйти от слежки, хотя и не видел сыщиков.

Казалось, всю свою природную хитрость он теперь направил на то, чтобы сбить со следа Хуана Пуйга, причем делал это настолько успешно, что экс-чемпион начал всерьез беспокоиться, удастся ли ему узнать что-нибудь новое.

Во вторник, это было 19 января, один из мотоциклистов Пуйга позвонил по телефону из Вика и сообщил, что Сала только что отъехал от конторы на зеленом «рено-18»:

— Он поехал в сторону Барселоны.

— Буду поджидать на въезде на Меридиана, — ответил Пуйг.

— Послушай. Номер «рено-18» такой: Б... Он едет один? — перебил сотрудника Пуйг.

— Нет. С ним худенький такой человечек, невысокого росточка.

— Это, должно быть, Жаумет, — сказал Пуйг. — Я их узнаю, как только они появятся.

— Вот еще что. Что касается магнитофонных записей... все впустую... Сала явно что-то учуял, говорит он теперь только о погоде.

— Ладно. Ничего тут не поделаешь! — вздохнул Пуйг.

— Что-нибудь еще?

— Да... да... Ты оставайся возле конторы и записывай номера всех иностранных машин, которые там появятся.

На этот раз Пуйгу повезло: примерно через час с четвертью «рено-18» появился на Меридиана. Хуан поехал за Салой, держась от него на расстоянии, до самого разливочного завода, у которого царило необычайное оживление. Стоянка завода была забита автомашинами, в ворота въехал огромный грузовик с прицепом— он не помещался весь внутри двора, а потому передняя его часть с мотором вылезала на улице за ворота.

Пуйг уселся в одном из крошечных баров, которых здесь, как обычно вокруг предприятий, было множество, и стал выжидать, надеясь, что появится шофер грузовика-мастодонта, на котором был голландский номер.

«Они ведь часто используют испанских шоферов, — подумал он, — а поскольку грузовик приехал в Барселону, вполне вероятно, что за рулем испанец. Что ж, посмотрим».

Пуйг приканчивал уже первую рюмочку анисовой водки, когда с удовлетворением увидел, что его предположения сбываются. Двое крепко сбитых загорелых мужчин, один из которых бросил в кабину грузовика потрепанную папку с документами, направились к бару.

Они вошли, говоря на какой-то причудливой языковой смеси, в которой испанские слова все время мешались с голландскими, и выговор у них был из-за этого необычный. Пуйг обратился к ним:

— Что, в отпуск собрались?

— Какой там отпуск! Работаем как лошади!

— Вы испанцы?

— Ну конечно.

— Тогда угощаю по рюмочке. — Пуйг вел себя, словно он сам заправский водитель грузовика.

— Принято! Коньяк, — ответил один из шоферов.

С полчаса они обсуждали безработицу, словно новоявленная чума навалившуюся в последнее время на Европу. Пуйг снова угостил их. Они выпили еще по рюмке. И с этого момента говорили уже только водители:

— Работаем через силу... но лучше уж так, чем вернуться в свою деревню, — там голодают еще почище, чем прежде.

— А так — гоняем по всей Европе. На прошлой неделе были в Италии, возили туда вино.

— Но работа-то у вас хоть гарантированная? — вклинился Пуйг.

— Это да. Работаем круглый год на очень крепкие фирмы. Их целых четыре. Так что на пропитание нам хватает.

— Это точно. Верно он говорит, — подтвердил второй.

— Крепкие фирмы? Они продукты развозят? — поинтересовался Пуйг.

— Да. Точно. Наша РКМ перевозит продукты по договоренности с другими крупными фирмами: СОПИК, для итальянцев — «Фьонти» и для французов — это... «Кантелль»... и как ее... «Митанн». Чего только не приходится возить: и вино, и масло, и фрукты, и овощи... Перевозки такие идут, что, думаю, работы нам хватит надолго. Как ты считаешь? — спросил он озабоченно.— Что бы там ни было, а всем кушать надо, верно?

— Я думаю, ты прав, — искренне согласился с ним Пуйг. — А сейчас... куда путь держите?

— В Брюссель. Масло туда везем.

После второго круга оба водителя встали, дружески попрощались с Пуйгом и хозяином бара.

Из телефонной будки, в которой аппарат, как ни странно, работал исправно, Пуйг позвонил в свою контору:

— Немедленно пошли кого-нибудь на мотоцикле на границу в Хункеру. Хорошо бы заполучить там на таможне фотокопии их накладных и других документов. Если не получится, пусть постарается хотя бы узнать, откуда масло, кому оно предназначено и какая фирма его экспортирует. Кроме того, мне нужно иметь все исходящие номера этих бумаг — на случай, если их придется предать гласности. Все понятно?

— Все. Я записал слово в слово, сейчас направлю мотоциклиста в Хункеру.

— Послушай! И пусть он позвонит, как только что-нибудь узнает.

— Договорились. Теперь дай мне номер этого трейлера...

А всего в нескольких метрах от телефонной будки Сала внимательно следил за тем, как разливают масло.

— Ну, как дела?

— Прекрасно. Все по плану, — ответил Луис Гарсиа.

— А как насчет вывоза?

— Загружаем трейлер. Завтра он будет в Брюсселе, а послезавтра товар попадет в супермаркеты. — Луис Гарсиа не смог скрыть гордости от того, что его масло будет продаваться по всей Европе, вызывающей у него восхищение.

— Надо полагать, работаете в три смены. — Сала говорил, осматривая разливочные машины и не глядя на Гарсиа.

— Работу не прекращаем ни на секунду.

— Замечательно, — сказал Сала, — не отвлекайтесь на другие работы, пока не покончите с моим маслом, ясно?

— Конечно... Конечно... — согласился хозяин завода, раболепно сложив руки. — Только вот что... Вы, наверное, в курсе того, что масло, которое я беру по оптовой цене, поступает мне от Рольдана?.. — Луис Гарсиа сказал это, не скрывая удивления. — А я и не знал, что у Рольдана так хорошо идут теперь дела. Ведь поговаривали даже, будто он собирался объявить об отсрочке платежей.

— Ваше дело — разливать, а не лезть в чужие дела, — отрезал посредник.

— Ладно... Ладно... И еще странно, что масло Рольдана привозят на грузовиках из Вика. Поэтому я так удивился, — сказал Гарсиа, оправдываясь за свой неловкий вопрос.

— Занимайтесь своим делом! — прервал Сала разговор.

 

Мадрид

Среда, 20 января

— Вот вам ваш кофеек. Приготовила из лучших колумбийских зерен. — Секретарша Салинаса, Мариса, которой было уже под пятьдесят, очень старательно ухаживала за адвокатом в те редкие моменты, когда он находился в своем мадридском офисе. — Ваши прихоти вам обходятся недешево — такой кофе стоит баснословных денег. А заварен он, как вам нравится, — не очень крепко... Эту привычку вы, должно быть, заимели в студенческие годы там, в Массачусетском технологическом? Американцам ведь нравится жидкий кофе, так?

— Угадали. — Вполуха слушая Марису, говорившую с ним, будто с дитем, требующим ухода, Салинас продолжал писать.

— Сеньор Салинас, сегодня вам надо бы уделить мне часок. Разобраться со счетами. Плата за электричество в последнее время очень поднялась...

— Хорошо. Через полчасика займемся этими бумажками. — Все, что связано с домашним хозяйством, Салинас ненавидел не меньше, чем пришивать себе пуговицы.

Сидя в кожаном кресле, он посмотрел через окно на портики Пласа-Майор — это зрелище удивительно хорошо действовало на него. Но тут зазвучал интерфон — он мгновенно вернулся на землю.

— Слушаю.

— Сеньор Лафонн на проводе, — сказала Мариса.

— Слушаю вас, мсье Лафонн.

— Послушайте... Салинас. Произошло кое-что очень серьезное. — Голос бельгийца звучал встревоженно.

— Что случилось?

— Помните... сторожа, охранявшего цистерны Сала?

— Конечно. — Салинас почувствовал, что кровь быстрее побежала в жилах.

— Так вот, он мертв.

— Что вы говорите? — крикнул Салинас в трубку.

— Да. Его нашли мертвым рядом с его отарой. Мне только что позвонил Сала. Сегодня утром на него наткнулся торговец скотом — сторож как будто спал. Но, как видите, он так и не проснулся. Утверждают, что умер он естественной смертью. Но мне не очень-то в это верится... Не знаю, не знаю. А вы как считаете?

— Убили его — вот что я считаю! — Салинас чувствовал себя так, будто его самого кто-то ударил. — Слишком он много знал, и потому скоропостижно скончался, как вы говорите, естественной смертью. А, черт возьми, мне следовало его тщательнее допросить. Да что там говорить, я должен был выпотрошить его как следует, вызнать у него все, что ему известно... Какой же я идиот!

— Будьте предельно осторожны, Салинас. Не надо излишне рисковать. За всем этим стоят люди, не признающие никакой этики. — Чувствовалось, что Лафонн очень серьезно озабочен. — Как только что-то узнаете, сообщайте мне немедленно. Договорились?

— Да. Договорились.

Минут пятнадцать Салинас сидел молча. Почувствовав, что шефа лучше не беспокоить, Мариса решила подождать со счетами.

«Если бы вместо того, чтобы прогуливаться туда-сюда с этой бабой, я поехал туда один, сторож все бы мне выложил. А теперь его больше нет, и я потерял такую возможность из-за всяких глупостей, — думал разъяренный Салинас. — Умер, видите ли, естественной смертью. Черт бы все побрал!»

Телефон снова зазвонил.

— С вами хочет поговорить сеньор Хуан Пуйг.

— Переключите его на меня.

— Привет, Салинас! Плохие новости. Ты, должно быть, уже в курсе?

— Насчет сторожа?

— Да. Вижу, тебе уже сообщили.

— Только что сказали. Лафонн звонил. А ты что-нибудь еще знаешь?

— Нет. Про сторожа — нет.

— А про кого-нибудь что-нибудь удалось узнать? — спросил Салинас.

— О Луисе Гарсиа. Тебя он интересует?

— Ладно, хватит тебе издеваться. Выкладывай! — почти крикнул Салинас, не пытаясь скрыть дурное настроение. Ну так вот: его не раз штрафовали за то, что он кое-что подмешивал в продукты, и, в частности, в масло. Как тебе это?

— Интересно.

— У него три завода по розливу масла, два — на его имя, еще один — на подставное лицо. И вот на этом третьем заводе они сейчас работают вовсю, даже без перерыва на обед.

— Еще что?

— Приготовься к самому интересному. Они грузят огромное количество масла на гигантские грузовики с голландскими номерами. Эта деталь вызывает у тебя какие-нибудь воспоминания?

— Нет.

— Знаешь, кому принадлежат эти грузовики-мастодонты? Неужели не угадал?

— Кому?

— Компании РКМ из Роттердама.

— Не может быть! «Сеат-127», который увязался за мной в Барселоне, был нанят кем-то из этой фирмы.

— То-то, — ответил Пуйг; чувствовалось, что он преисполнен профессиональной гордости.

— Еще что-нибудь узнал?

— Да, но это уже мелочи. Приезжай в Барселону, расскажу обо всем подробнее.

— До скорой встречи!

 

Мадрид

Среда, 20 января

— Ана, я очень рад был бы тебя видеть. Дело, которое я веду, усложняется, — сказал Салинас, крепко сжимая телефонную трубку. — Тебе что-нибудь удалось узнать?

— Да. Приведу себя в порядок и приеду к тебе в офис — не люблю о таких вещах говорить по телефону.

— Ты права.

Дожидаясь девушки, Салинас, сам того не заметив, выкурил с десяток сигарет «Мигелитос». Мариса ушла обедать. Адвокат посмотрел на часы — было уже четверть третьего. Он совсем о времени позабыл, размышляя о стороже, который, уйдя в мир иной, возможно, навсегда унес с собой разгадку ко всему делу.

Наконец зазвонил дверной звонок. Это была Ана.

— Ты плохо сегодня выглядишь. Что-нибудь случилось, Лисинио?

— Да, дела повернулись — хуже некуда.

— Что произошло?

— Убрали единственного свидетеля, который, как я пока знаю, мог пролить хоть какой-то свет на эту историю, — и Салинас подробно рассказал о случившемся.

— Какой ужас! — воскликнула Ана, выслушав его рассказ.

— А тебе что удалось узнать?

— Ну, все как будто мелочи, но, может быть, они тебе пригодятся. Значит, так. Сала — человек, одержимый только работой, вернее, выколачиванием денег. С женщинами нашего круга он дело имеет только потому, что это, по его мнению, придает ему вес в глазах остальных. Но, собственно говоря, женщины ему вовсе и не нужны. К тому же, кажется, у него масса комплексов, которые не позволяют ему полностью расковываться... Хорошее слово я тут употребила: расковываться? Подходит?

— В самый раз. — Салинас впервые за последнее время улыбнулся.

— ...например, он вроде бы как содержит одну весьма аппетитную дамочку в Барселоне. Зовут ее Моника. Но она никогда не видела его раздетым. Тип этот укладывается в постель, а потом дожидается ее как пай-мальчик, по горло укрывшись одеялом. — Ана очень старательно рассказывала все, что узнала, — она хотела, чтобы адвокат понял, как серьезно она отнеслась к его просьбе и добросовестно выясняла любые детали, опрашивая всех своих знакомых.

— Ну, ладно, — прервал ее Салинас. — А ты сама какое мнение составила о Сале?

— Какое мнение? Да, мнение... По мне, так это просто гнусный тип, обуреваемый единственным желанием — прибрать к рукам все, что можно, нажиться на любом деле, заработав комиссионные. Но надо отдать ему должное — поймать его за руку трудно, очень уж ловок, комар носу не подточит.

— Короче, весьма предусмотрительный тип, — подытожил Салинас.

— Да, и к тому же невероятный зануда.

— Что еще?

— Вот что. Когда он наезжает в Мадрид, то днем работает вовсю, а по ночам иногда устраивает гулянки с неким Пепе Рольданом. С этим типом надо быть особенно осторожным — это уже другого поля ягода.

— А чем занимается Рольдан?

— Нетрудно догадаться, раз уже ты знаешь, что он друг Салы.

— Пищевыми продуктами? — предположил Салинас.

— Попал в самую точку. Консервы, оливки...

— И масло?

— Конечно. И масло тоже.

— Вот это может оказаться важным, Ана.

— Надеюсь, да. Потому что Пепе Рольдан — мастер жульнических махинаций, без которых бизнес Салы обойтись не может. Но Пепе умеет устраивать такие дела изящно и красиво. Потому как Рольдан барин, в то время как твой посредник — всего-навсего жуликоватая деревенщина, который удачно женился по расчету на самой богатой наследнице в округе.

— Не очень-то он тебе по душе, я вижу.

— Хотя я его и не видела ни разу, а он уже противен мне стал — больше некуда. — Девушка подняла указательный палец. — А ты должен признать, Лисинио, что по части знания психологии у меня все обстоит не так уж плохо.

— Признаю. Вот что еще: удалось что-нибудь узнать про Тену?

— Ну, это мученик. Жизнь его ограничивается домом и консультацией, консультацией и домом. А свободное время он проводит в Вике, где ему приходится терпеть этих Сала — а это под силу только мученику. Судя по всему, теща его и пальцем не двинет, не посоветовавшись прежде с ним, а ведь она — Монтсе Фликс, одна из самых богатых женщин в Вике и его окрестностях... Огромные земли, старинные усадьбы — короче, денег у нее полно.

— На этот раз ты меня обрадовала, правда! — воскликнул Салинас. — А Луис Гарсиа? Что он собой представляет?

— О нем я пока ничего не узнала. Ты же сам понимаешь, такую информацию я получаю только от девушек, имеющих дело с людьми определенного круга, а этот Гарсиа, судя по всему, в таких кругах не вращается. Вернее будет сказать, не вращается в тех кругах, к которым и я раньше принадлежала.

— Извини! Я забыл, что и в этом деле существуют сословные различия, — Салинас уже пришел в хорошее настроение.

— А ты что думаешь? — ответила Ана, уязвленная прозвучавшей в его словах насмешкой. — И среди этих женщин существуют свои сословия.

— Прости великодушно.

 

Мадрид

Среда, 20 января

Мариса терпеть не могла, когда ее не принимали всерьез. Поэтому, когда секретарша Салы в ответ на вопрос, на месте ли ее хозяин, в очередной раз ответила, что тот только что вышел, она разом потеряла свою изысканную воспитанность.

— Послушайте, сеньорита, я вот уже неделю вам звоню, а вашего шефа никогда не бывает на месте. Странно это, вы не находите? — спросила Мариса самым саркастическим тоном, на какой была способна.— Он что, никогда в свой офис и не заходит?

— Очень сожалею, но он только что вышел, — ответила та, как автомат.

— И вы, конечно же, даже не знаете, когда он вернется, так?

— Да... пожалуй, не знаю.

— Так вот, послушайте, дражайшая, не соизволите ли вы позвонить мне, как только он появится?

— Сделаю все, что в моих силах, — на этот раз секретарша, видимо, смутилась.

— Ну что же, желаю вам удачи!

— А вы, пожалуйста, передайте доктору Салинасу, что если ему что-либо нужно, он может позвонить доктору Тене. Сеньор Сала специально попросил передать это.

— Хорошо, хорошо. Передам.

Мариса тут же через интерфон передала шефу, что ей ответили в Вике.

— Чертовщина какая-то! С этим Салой невозможно даже парой слов перекинуться. Он просто разговаривать со мной не желает.

— Его секретарша очень настаивала, чтобы вы обратились к доктору Тене, — повторила Мариса.

— Ну да, он превратил доктора Тену в громоотвод, а сам от всего хочет отстраниться. Вроде бы его вовсе и не существует.

— Позвонить доктору Тене?

— Нет, спасибо. Пока не надо.

«Этот жулик просто не хочет подходить к телефону, — думал Салинас. — Но, надо признать, я и сам в глубине души не очень жажду с ним иметь дело. Пусть так и продолжается: Мариса будет названивать время от времени, там эти звонки отмечают — в любом случае я могу сказать Лафонну, что много раз пытался поговорить с Виком, хотя, говоря по правде, мне это и ни к чему. И главное, ничто не обязывает меня в таком случае объяснять Сале, как далеко я продвинулся в деле. Тем более что это ему не особенно понравится... да нет, совсем не понравится».

Размышления его прервал телефонный гудок в интерфоне. На другом конце провода, в Барселоне, был Хуан Пуйг.

— У меня тут находка за находкой, так что давай для начала я тебе по телефону кое-что скажу. Пока что основные открытия касаются Салы. Нам удалось выяснить, что масло разливает Гарсиа, оно отправляется затем в Брюссель, но, — обрати на это особое внимание! — поставщиком его значится некий Рольдан.

— Один из дружков Салы по гулянкам, верно?

— Точно. Как я уже тебе сказал, масло вроде бы поставляет Рольдан, но на экспорт его отправляют под этикеткой Гарсиа. А экспортная фирма — ты выслушай и не свались со стула — называется «Ла Онрадес АО». Принадлежит она подставному лицу, которое даже подпись свою поставить не умеет, на деле же фирма находится под контролем твоего друга Салы.

— Ну, ты, выбирай выражения! Я ему не друг! — возмутился Салинас.

— Ладно, ладно, не кипятись. А знаешь, кому адресован этот экспортный продукт? Никогда не догадаешься...

— Да, совершенно не представляю.

— Предназначается он СОПИК.

— Что?! — взвыл Салинас.

— Да, сынок. А еще я обнаружил место около Вика, где Сала принимает огромное количество какого-то вещества, по виду очень похожего на масло. Так вот, оттуда же на завод Гарсиа отправляют для розлива то самое, якобы оливковое масло, которое потом, согласно документам, поставляет в продажу Рольдан.

— Не может быть!

— Именно так и есть. Но и это еще не все. Вещество, которое принимают в Вике, — масло для промышленных целей, и привозят его из-за границы на грузовиках, принадлежащих одному из филиалов РКМ. Не забыл еще названия этой компании?

— Да как же мне его забыть!

— Ну, как тебе все это нравится? Ты хоть что-нибудь понял в этой мешанине?

— Давай-ка пройдемся по пунктам, посмотрим, верно ли я рассуждаю. — Салинас заговорил очень медленно. — Итак, Сала где-то неподалеку от Вика получает некое вещество — масло для промышленных нужд, похожее на обычное оливковое, его привозят на грузовиках.

— Точно.

— От Салы вывозят масло, которое разливают на заводе Гарсиа. Точнее говоря, вывозят то вещество, поставляемое из-за границы.

— Верно.

— Значит, насколько я понимаю, Сале привозят большие количества масла для промышленных целей, а от него увозят на разливочный завод большие партии оливкового масла.

— Так, все ясно. С одной стороны, в Вик привозят промышленное масло, а с другой — вывозят якобы чистое оливковое масло. Вот такое волшебное превращение там происходит.

— К тому же, насколько я понимаю, — продолжал, подчеркивая каждое слово, Салинас, — имя этого жулика Салы нигде не упоминается, так как поставщиком расфасованного масла является якобы Рольдан. Гарсиа наклеивает на бутылки свою этикетку, а «Ла Онрадес АО» экспортирует масло для СОПИК. Все так?

— Да, Салинас. Именно так. Кроме того, промышленное масло привозят из-за границы на грузовиках этой самой РКМ.

— Галиматья какая-то. Мне приходится записывать все на бумажке, чтобы эта чертовщина обрела какой-то смысл.

— И вовсе это не чертовщина. Речь идет о совсем простой штуке... о жульничестве с пищевыми продуктами, в результате которого покупатели вместо крольчатины получают кошатину. Жидкость для промышленных нужд — кошатину, превращают в чистое «оливковое масло» — крольчатину. На этой грязной махинации Сала наживается, но он нигде не фигурирует. Если обман раскроется, то по мордам получат в первую очередь те, чьи имена значатся в бумагах. Впрочем, это в духе Салы.

— Да, так он всегда поступает. Но те, кто дергает за веревочку этих марионеток, прячутся за ширмой,— пробормотал Салинас.

— Послушай, а не кажется ли тебе, что нам эта самая РКМ даже в супе стала попадаться? — спросил весело Пуйг.

— Кажется. Тут концы с концами не сходятся — вот о чем я думаю. Во-первых: зачем СОПИК потребовалось ввозить масло для промышленных нужд? И во-вторых, почему Лафонн позволяет, чтобы имя Салы нигде в бумагах не фигурировало, а СОПИК выступала официально как импортер этого масла?

— А потому... что Лафонн посылает ему кошатину, чтобы ее хорошенько смешали с крольчатиной. Сала готовит это блюдо здесь, а потом снова посылает его Лафонну, наклеивая при этом на гнусное варево испанский ярлык, чтобы оно выглядело съедобным.

— Как все просто!

— Но кто же в таком случае украл масло Салы — скажи мне, пожалуйста, раз уж тебе все ясно?

— Видишь ли, Салинас, я и сам все время задаю себе этот вопрос. Кому в конце концов все это на руку?

— Пока не ясно. Получается, что вроде бы никому.

— Подождем. Наберемся терпения. Ведь кто-то все-таки заинтересован во всей этой головоломной заварухе! Ясно, что кому-то от нее приличный кусок отвалится, помяни мое слово. И мы скоро узнаем, кому именно, потому что события развиваются стремительно.

— Ты прав, — согласился Салинас.

— Еще вот что, хотя это и не так важно. Как мне показалось, эта девушка, Кармина, тебя интересует. Я кое-что выяснил про нее.

— Серьезно? — с иронией спросил Салинас.

— Да. У нее дружок, который живет около Монпелье и каждые полмесяца навещает ее. А иногда Кармина и сама ездит к нему во Францию, проводит с ним уик-энд.

— Что еще?

— И еще у нее какая-то странная подруга. Вроде бы они очень дружат, видятся чуть ли не каждый день...

Было около восьми вечера. Салинас так устал, что ему казалось, будто где-то в глубине его мозга образовалась какая-то пустота. Хотя события и развивались быстро, он никак не мог подобрать к ним ключ. Адвокат вышел на улицу, пересек Пласа-Майор. Было холодно, это помогало думать. А думал он сейчас о Кармине и испытывал при этом странную смесь чувств, разобраться в которых было невозможно. В любом случае эта женщина чем-то его очень интересовала, хотя причина такого интереса ему самому не была ясна. Находясь с нею рядом, он чувствовал, как она словно закрывает перед ним свою душу, еще глубже пряча свой внутренний мир, который, как ему казалось, был намного сложнее, чем мир простого ученого.

 

Мадрид

Среда, 20 января

Наступила ночь. Ветер, гулявший по улицам старой части Мадрида, растрепал волосы Салинаса, отчего он еще больше стал похож на профессора английского университета. От холода черты его лица заострились, очки давили на переносицу больше обычного. Продрогнув, адвокат вскоре решил вернуться в офис.

Перед тем, как снять пальто, Салинас вынул из кармана купленный на улице последний номер газеты «Диарно-16» и положил его на столе в кабинете.

Контора адвоката помещалась в квартире, выходившей окнами на Пласа-Майор. Комнаты рядом с кабинетом он приспособил под жилье.

Бегло проглядев газету, Салинас бросил ее на ящик с картотекой. Он устал. Не в состоянии заниматься больше работой, он направился в гостиную, стены которой были сплошь заняты книжными полками, что делало ее похожей на библиотеку.

Крошечная кухонька, в которую вела деревянная дверь, была обставлена в американском стиле — просто и удобно. Есть Салинасу не особенно хотелось, а готовить что-либо было лень. Не испытывал он желания и поужинать в каком-нибудь из ресторанов по соседству. Впрочем, он решил пока не думать об этом и погрузился в чтение детектива Патриции Хайсмит. Салинасу очень нравилась эта писательница, хотя на людях он в этом не признавался; когда же он хотел выглядеть эдаким интеллигентом чистой пробы, то заявлял, что его любимый автор Стендаль.

В кабинете зазвонил телефон.

— Слушаю.

— Привет. Это я, Ана!

— Как дела?

— Я еще кое-что узнала. — Девушка хотела с ним увидеться. — Найдется у тебя свободная минутка?

— Для тебя всегда.

— Ну и прекрасно. Я сейчас приду, от тебя мне совсем близко до «Красного льва». Если не возражаешь, перекусим что-нибудь, и тогда я смогу прямиком отправиться на свой шоу, строить там из себя обезьяну. — Ана, как обычно, говорила с юмором. — Но сначала зайду что-нибудь купить, чтобы не возиться долго на кухне.

— Спасибо, Ана.

«И почему только я живу холостяком? Ведь Ана мне нравится, быть с ней вместе так хорошо, — думал Салинас. — Тем не менее, я цепляюсь за свою свободу, хотя иногда, как сейчас, вовсе ею не дорожу».

Лишь принявшись за вторую котлетку, Салинас вспомнил, что бар у него пуст.

— Позор! Надо же — чтобы со мной такое случилось! Ведь я-то и ем больше для того, чтобы при этом выпить, — бормотал он.

— Не беспокойся. Меньше выпьешь — больше здоровья будет.

— Хотя подожди, подожди... — и он, почтительно изогнувшись, достал из-за шкафа бутылку «Глен Гранта» в зеленой картонной коробке. — Совсем о ней забыл. Но такой виски надо пить, став на колени. Настоящий, из Стрэтспи, сделан из чистого ячменя. Только ячмень, никаких примесей!

— Прекрасно!

— Тебе со льдом?

— Со льдом, только добавь побольше воды, сегодня мне еще танцевать придется, — ответила Ана, у которой щеки разгорелись.

— Хорошо, хорошо! — Салинас с наслаждением ел копченую форель прямо руками.

— Ну, и что тебе удалось разузнать?

— Думаю, это для тебя важно. — Ана сбросила туфли, чтобы чувствовать себя удобнее. — Этот Пепе Рольдан, который, казалось бы, совсем прогорел...

— Да?

— Так вот и нет. Оказывается, у него все в порядке.

— Значит, не прогорел.

— Вовсе нет... — Ана с удовольствием смаковала «Глен Грант».

— Этот дядя снова принялся за свои гулянки. Совсем недавно его и не видать было — так плохи были его дела, а сейчас он опять загудел... и это при том, что кругом все страдают от кризиса. Как тебе это?

— Странно, странно.

— Послушай, да ты что-то про него еще знаешь.— Девушка была в прекрасном настроении. Кончив есть, она уселась прямо на обтянутый паласом пол.

— Знаю только то, что этот тип тесно связан с Салой.

— И я это знаю. Плохо придется этому Рольдану, верно?

— Да, плохи его дела, — серьезно ответил Салинас. Продольные морщины на лбу его при этом обозначились резче. — Все, кого этот проклятый посредник втягивает в свои дела, — люди обреченные... все.

В одиннадцать, как Золушка, подстегиваемая неумолимым временем, Ана заново накрасилась перед зеркалом и наспех попрощалась:

— Я должна минута в минуту поспеть на спектакль. А мне еще надо покраситься под львицу и соответственно одеться — вернее, снять с себя все лишнее.

Услышав, как хлопнула дверь, а на ступеньках лестницы защелкали ее каблучки, Салинас загрустил.

Адвокату никак не удавалось погрузиться в чтение. Ему все время представлялось лицо Аны — оно словно выплывало в его воображении крупным планом, как будто она находилась совсем в нескольких сантиметрах от него.

Салинас обычно не очень охотно общался с людьми. По пальцам пересчитать можно было тех, с кем ему было хорошо, в чьем «поле» ему было приятно. Многие женщины ему казались привлекательными, но если при этом они находились не ближе десяти метров... А уже на расстоянии пяти метров он вдруг видел, что прическа понравившейся ему женщины покрыта лаком, и это было ему неприятно. В двух метрах он мог разглядеть каждую волосинку над губой, метрах в полутора — черные точки на коже своей собеседницы. В метре — ему виделись все дефекты, а уж в десяти сантиметрах — даже поры, то слишком открытые, то, напротив, закрытые и из-за этого как бы уплотнившиеся. По всем этим причинам лишь с немногими женщинами он чувствовал себя хорошо, их «поле» ему подходило. А в Ане все его тянуло к ней, даже исходивший от нее запах «тоника», горьковатый и чуть-чуть эротичный. В «поле» этой девушки Салинас чувствовал себя прекрасно.

 

Барселона — «Ла Торга» — Альпенс

Четверг, 21 января

Пуйг и Салинас на мотоцикле БМВ-1000 мчались в сторону Вика. Ветер впивался им в лицо, временами им казалось, что они не едут, а летят.

Минут через сорок они подъехали к огромным цистернам, в которых недавно хранилось оливковое масло Салы. Сидевший в машине Пуйг, туго обтянутый кожаным пиджаком, с крепкой бычьей шеей, казался изваянным из камня.

Они направились к месту, где был найден покойник. Оттуда хорошо виден был его дом на крепком каменном фундаменте, хотя и полуразвалившийся.

— Вот тут его и обнаружили. Утверждают, что со стороны казалось, будто он просто заснул. — Пуйг показал на землю.

— Понятно...

— Пойдем осмотрим дом, — предложил Пуйг.

— Хорошо.

— Может, найдем там что-нибудь интересное...

Они прошли метров сто, перепрыгнув через два оросительных канала, тянувшихся от фундамента дома, и поднялись по щербатым, покрытым мхом ступеням. Прямо за домом, примыкая к загону для скота, находился сеновал. По запаху, пропитавшему все вокруг, чувствовалось, что еще совсем недавно в загоне держали овец.

Отодрав деревянный щит, приколоченный гвоздями к дверному проему, они вошли в дом. Там было темно, комнаты пребывали в запустении, стены покрывал налет копоти — судя по всему, печь была неисправна и пропускала дым. Пол, похоже сделанный из цемента, не отличался ровной поверхностью.

Поначалу они не обнаружили ничего интересного. Лишь порывшись в комнате, где сторож устроил спальню, отыскали кое-что примечательное: в одном из ящиков в шкафу, вперемежку с порнографическими журналами, хозяин хранил старые книжки в бумажных переплетах. Книжки были потрепаны и зачитаны.

— А он ведь сказал мне, что грамоты не знает,— удивился Салинас. — Между тем, кто-то эти книжки читал. А жил здесь он один.

— Да, странно.

— Судя по всему, не только в этом он мне наврал.

Они еще с полчаса копались в доме, обшарили все укромные уголки, но ничего нового для себя не нашли.

Документов покойного тоже не было. Впрочем, их могли забрать его родственники.

— Салинас, мне удалось узнать еще, что сторож родом был из Альпенса. Может, нам съездить туда, что-нибудь о нем выведаем? — Когда Пуйг сосредоточивался на какой-то мысли, он чудно закатывал глаза, отчего они становились белыми. — Всего пятнадцать километров отсюда.

— Прекрасная идея! Поехали! — Салинасу хотелось действовать, хоть как-то продвинуться в своих поисках. Он почувствовал, что, следуя предложению Пуйга, им, может быть, удастся узнать что-нибудь новое.

— Меня еще одна деталь беспокоит, кажется темной, — продолжал свои размышления Пуйг. — Если сторожа действительно убрали с дороги, почему так долго ждали с тем, чтобы помочь ему умереть? Отчего его не прикончили сразу же — во всяком случае, до того, как ты первый раз с ним говорил?

— Да. Это странно. Но учти, что убили его сразу же после того, как я стал допрашивать его понастойчивее. — Салинас снова пожалел, что он не приложил при последней встрече с ним побольше усилий, не загнал полностью сторожа в угол вопросами.

— Правда, полной уверенности, что его убили, у нас тоже нет — это ведь еще не доказано, — уточнил Пуйг.

— И все же ты в этом уверен не меньше, чем я.

— Верно. Но улик-то у нас нет, а для дела одних подозрений мало.

— Ты рассуждаешь, словно ты адвокат, а не я.

— Дурное начало прилипчиво, Салинас, — глубокомысленно изрек Пуйг.

Хуан Пуйг договорился о встрече с родственником одного из служивших у него мотоциклистов, который жил как раз в Альпенсе.

Лысый пожилой мужчина принял их, сидя у очага, в котором живой и веселый огонь облизывал два дубовых полена. Было ему лет под шестьдесят.

— Да, верно, сторож этот был какой-то странный. Жил он всегда один, ни с кем не разговаривал. Я с детства его знаю, мы оба ведь родились здесь, в Альпенсе.

— Расскажите подробнее о нем, — попросил Пуйг, — для начала вспомните, что именно в нем было странным.

— Да не знаю, что и сказать. После гражданской войны он перебрался во Францию, там довольно долго жил в эмиграции.

— Как долго он там прожил? — спросил Салинас.

— Лет десять, наверное. Потом вернулся и нанялся работать на ту ферму, где его нашли мертвым. — Последние слова старик сказал скорбным голосом. — И умер один, словно собака какая. Грустно все это!

— Он грамотный был? — Задав вопрос, Пуйг насторожился.

— До войны он точно читать и писать не умел, но в республиканской армии научился. И очень этим гордился... всем показывал, как любит читать, — ну это уже после того, как вернулся из Франции.

— Одним словом, он умел читать и писать.

— Да, конечно. И еще к нему иногда приезжали иностранцы, — те точно образованные люди были.

— А откуда они приезжали? — с интересом спросил Салинас.

— Наверняка не скажу, но говорили они на чужом языке, у всех очень светлые волосы были. И приезжали они тоже на иностранной машине... из тех, что обычно «акулами» называют. Вы меня поняли?

— Да. Конечно. Это «ситроен ДС-19», — твердо ответил Пуйг, уверенный в том, что угадал.

— Ну, должно быть, на этой — раз уж вы так говорите. — Старик почесал в голове. — Сторож очень перед всеми гордился, что у него такие знакомые.

— А в последнее время вы этих иностранцев видели? — спросил Салинас.

— Не припомню что-то. В Альпенс они уж точно давно не приезжают, но ведь «Ла Горга» от нас далековато...

— Что это за «Ла Горга»?

— Ферма, на которой жил сторож, — объяснил старик. — Она тоже принадлежит иностранцам.

— Как это? — не сдержался Салинас.

— Ну да. Эти, что на «акуле» приезжали, купили ферму — там ведь землю орошать можно, воды много, канавы для орошения давно прорыты.

— Видели мы это место, — Пуйг вспоминал, — только вот не заметили, что там землю поливают.

— Точно... Он ведь совсем запустил там хозяйство, не по душе мне это, что-то в этом было странное.

— Почему? — Пуйг пристально посмотрел на него.

— Да не знаю... не знаю... Но никто точно не знал, чем он, собственно, занимается.

Хотя они и отговаривали старика, тот пошел проводить их до церкви. Они медленно шли по поднимавшейся вверх по склону мощеной улице. Над крышами домов селения возвышалась колокольня.

— Вот с этой колокольни во время карлистских войн застрелили Кабринетти. Вот здесь он и упал замертво, — старик показал на землю. — Вот видите, тут крест поставлен, здесь он и погиб.

— Многое, должно быть, здесь люди пережили.

— Еще бы! Тут рядом небольшая горка — «Рока де Пена» ее называют. Так в старину, говорят, люди в ней тайники вырывали, прятали туда драгоценности, чтобы солдаты не отобрали. — Старик счастлив был поговорить, рассказать о своих местах. — Ведь неслучайно масии строили в отдалении от больших дорог — хозяева старались, чтобы прошли мимо них, не ограбили их дома, не надругались над женщинами.

— Да. И в других местах, где нам приводилось бывать, крестьянские дома находятся в стороне от дорог. — Салинас при этом подумал о ферме «Ла Горга» и стороже, который не захотел раскрыться перед ним и сказать правду про исчезновение масла.

Перед церковью старик распрощался с ними. А проголодавшиеся Пуйг и Салинас направились в здешний трактир, где хозяйка — все называли ее Пепой, — подала им телячьи отбивные с алиоли, заставившим их на время забыть про все заботы. Пить кофе они перебрались поближе к большой пузатой железной печке — из тех, что топят дровами, а труба выходит прямо в окно. Они сидели рядом, а кто-нибудь из местных то и дело подходил, кочергой открывал круглую заслонку печки и подкидывал в ее чрево пару поленьев.

Потягивая коньяк из рюмок, Салинас с Пуйгом чувствовали себя на верху блаженства. Рядом за столиками завсегдатаи играли свои партии домино, которые начали еще до их прихода и неизвестно, когда кончат.

Но вскоре мысли Салинаса вернулись все к тому же: «Как украли масло?» Забыть об этом ему удалось ненадолго — характер у него был такой, что пока он не разрешит вставшую перед ним задачу, всерьез ни о чем другом думать не мог.

— При помощи сторожа, — сказал, улыбаясь ему, Пуйг. — Ты ведь об этом думал, не так ли?

— Да... В самую точку попал.

— Достаточно было сторожу просто не обратить внимания на происходящее вокруг, не говорю уже о том, что он мог быть с ворами в сговоре... и масло можно было запросто увезти. «Ла Горга» ведь находится далеко от людных мест, где много нежелательных глаз. — Пуйг отхлебывал крохотными глотками из рюмки, казавшейся совсем крошечной в его мощных руках. — По ночам там вообще все спят. Дело здесь, как видишь, вовсе не такое уж трудное.

— Но меня и другая мысль не оставляет в покое,— в своем зеленом свитере и поношенных вельветовых брюках Салинас сейчас казался похожим на школьного учителя, раздумывающего над решением трудной задачки. — Никак не могу понять, почему это Сала так равнодушен к тому, что у него украли масло.

— Вот это действительно вопрос! Но, может быть, он решил сам во всем разобраться, без чужой помощи? А самое сложное, так это то, что мы теперь никак не можем проследить за действиями этого вонючего торгаша. Уверен, что он от нас скрывает что-то серьезное, но что вот именно, чем он сейчас занят, не сам ли он организовал похищение масла, не придумал ли какой-нибудь очередной трюк, чтобы выбраться из этой ситуации — даже предположить не могу.

— Сала точно не убил сторожа. Он спекулянт, но на убийство не пойдет — для этого у него кишка тонка... — Салинас бросил в огонь еще полено, отблески разгоревшегося пламени заиграли на стеклах его очков. — Кто-то за всем этим стоит, и вот его-то надо принимать очень всерьез... Думаю, что Сала — просто марионетка в чьих-то чужих руках, и в рисунке этого преступления ощущается волчья хватка.

— Поглядим... Дела наверняка скоро пойдут быстрее. Я чувствую, что скоро все прояснится, — слишком уж достигло напряжение предела. Да и этот миллиард песет, — я имею в виду масло, — где-то запрятан, а кто-то должен обратить эту огромную партию товара в звонкую монету. — Пуйг по-прежнему не терял чувства юмора.

— Вот еще что. Съезжу-ка я в бюро инвентаризации недвижимой собственности в Берге, попытаюсь там выяснить, на чье имя записана ферма, на которой погиб сторож. — Салинас вынул записную книжку и что-то нацарапал в ней. — Не исключено, что хозяин «Ла Горги» имеет ко всему этому какое-то отношение.

Адвокат испытывал давнюю симпатию к Пуйгу. Он был как крепкая стенка для игры во фронтон — каждый мяч, который Салинас посылает в эту стенку, будет точно возвращаться к нему — будь он закрученный, ослабленный или усиленный, в зависимости от его удара. К тому же сыщик-мотоциклист, хотя вид у него был на первый взгляд простоватый, мог многое и сам раскопать — он с терпением, подобным муравьиному, вникал, ничего не упуская, в каждую мелочь.

 

Альпенс — Барселона

Четверг, 21 января

Холод взбодрил Салинаса. Бивший в лицо ветер помогал ему яснее думать. А думал он сейчас о Кармине, — она вторглась в его мысли, и он вспомнил, что они скоро должны увидеться.

Пуйг на мотоцикле обгонял почти все автомобили — те все время притормаживали на крутых поворотах горной дороги. Они уже подъезжали к Эль-Фигаро. Но с Пуйгом адвокат чувствовал намного уверенней, чем если бы ехал в машине с другим водителем.

Салинас думал о встрече, назначенной ему Карминой на восемь. Было уже около семи. Через час он будет у нее дома.

«Чудная какая-то женщина, — думал адвокат, — я ей звоню, предлагаю встретиться в кафе «Лас Индиас»... а она в дом к себе приглашает. Посмотрим, как дело сегодня обернется. Хотя, с другой стороны, от нее всего можно ожидать — приглашение домой само по себе ничего еще не значит. Она во всем теоретик. И в химии теоретик, и, надо полагать, что касается до постельных дел — тоже. Хотя мне-то что до этого... А вообще-то хороша...»

Пуйг смотрел впереди себя на шоссе и молчал. Он был из тех водителей, что способны вести машину на скорости двести километров в час, не подвергая себя ни малейшему риску, умудряясь всегда контролировать машину.

Ровно в восемь Салинас растворил входную дверь подъезда дома Кармины. Привратник сказал ему, на какой этаж надо подняться, и он нажал на кнопку. Девушка открыла дверь — она уже ждала его. Фигура Кармины четко выделялась на фоне стены, отделанной под дерево. В прихожей стоял столик с выгнутыми ножками в восточном стиле.

Вместо приветствия хозяйка дома слегка коснулась губами обеих щек Салинаса и провела его прямо в гостиную.

Квартирка Кармины была небольшой — спальня, кухня, смежная с гостиной, ванная комната. Но интерьер в квартире был богатый, хорошего тона. На балконе-террасе стоял мраморный стол на чугунных, покрашенных в белое ножках — из тех, какими в начале века украшали модные бары.

На паркетном полу лежал персидский ковер, явно не подделка — глубокие и сочные гранатовые его тона свидетельствовали об этом со всей очевидностью. Мебель в гостиной орехового дерева, на софе — подушки яркой расцветки.

Но внимание Салинаса привлекла только прическа Кармины. Хотя волосы у нее были острижены очень коротко, стрижка была очень тщательно продуманной, отчего волосы ее, казалось, как бы просвечивали в воздухе, усиливая привлекательность девушки.

На этот раз Кармина вместо привычных свитеров, как правило, широких, размера на два больше, была одета в черную блузку, а джинсы заменила на черные брюки, очень элегантные, с тщательной складкой. Ходила она по квартире босиком.

— Ну, Лик, с тобой не соскучишься! Ты что, в поход собрался? — насмешливо сказала девушка. — Я-то думала, ты пригласишь меня поужинать в какой-нибудь ресторан, а ты оделся так, будто за город намереваешься ехать, на природу.

— Извини за мой наряд, но я прямо из «Ла Торги» — там весь день провел.

— Где это? — переспросила Кармина.

— Ну... там, где хранилище Салы.

— А! Понятно. И что-нибудь новое узнал?

— Да.

— Да? Что именно?

— Узнал, что мне надо было как следует обработать сторожа — до того, как ему так крупно не повезло. — Салинас сказал это со злостью, хотя и чуть небрежно.

— Послушай! Ты что, хочешь меня теперь упрекнуть за то, что я помешала тебе взять в оборот по-настоящему этого бедолагу? Так тебя следует понимать?

— Нет, конечно же, нет! Ничему ты не помешала, хотя ничему и не помогла. Это моя беда и моя ошибка, что я захватил тебя с собой, а потому пожалел сторожа, решив не устраивать перед тобой неприятную сцену. Ты ведь вида крови не переносишь, не так ли?

— Не переношу.

— В том-то и дело. Надо было мне оставить тебя здесь, завернутой в целлофан, как куколку, — ты ведь так и привыкла жить. А уж потом я бы тебе рассказал о результатах своего допроса, опустив неэстетичные подробности.

— До чего же ты все-таки груб. Иногда ведешь себя, как животное. Ни к чему у тебя уважения нет, — сказала девушка резко, ставя на стол два бокала, которые достала из-за стеклянных створок буфета.

— Просто мы с тобой живем в разных мирах. Вот и все. Ты живешь за счет налогов, которые мы, те, что вкалываем ради куска хлеба, платим на науку...

— Что ты хочешь этим сказать? — девушка разъярилась уже не на шутку. — Ты что, считаешь, что твое занятие настоящее: рыскать повсюду, совать свой нос туда, куда тебя не просили, выламывать людям руки, словно фатовый киногерой из американского фильма? Ты ведь этим обожаешь заниматься?

— Это я рыскаю повсюду?.. Я строю из себя героя?.. Это я-то?.. — Салинас тоже говорил со злостью, изо всех сил стараясь еще больше вывести из себя Кармину. — Ты говоришь так потому, что я по-настоящему люблю свою работу, а главное — умею ее делать как следует. Не то, что твоя хваленая наука: я прошу у тебя серьезной информации, а в ответ — лишь пустые разглагольствования. Ты только на это и способна!

— Ладно! Давай притормозим вовремя. А то мы уже перешли к личным нападкам. Признай все-таки, Салинас, что ты вовсе не такой уж ас в своем деле.— Глаза у девушки сверкали. — Устроил шум вокруг этой кражи — дальше некуда, а никаких мыслей дельных на этот счет у тебя все нет и нет. А хвост-то распустил при этом: еще бы — гонорар за это дело, а он, должно быть, немалый, оправдывать-то нужно.

— Ну что ж — дела у нас пошли лучше некуда. Ты меня уже по фамилии называть начала. Как мне тебя теперь называть? — Салинас уже приготовился к тому, что хозяйка укажет ему на дверь.

— Вот что. Мы с тобой и так слишком много времени на споры потратили. Давай все же поговорим о нашем деле. Чем раньше начнем, тем раньше кончим.

— Согласен, Кармина, давай приступим к делу. Для начала объясни мне, каким все-таки образом смогли вывезти такое количество масла и где оно находится. Если ты скажешь, кто это сделал и зачем заслужишь пятерку. — Салинас произнес это бесстрастным голосом, как учитель, диктующий условия задачи, на решение которой дается ограниченное время. — А пока я буду слушать твои объяснения, можно что-нибудь выпить?

— Кухня — там, — Кармина, не двинувшись с места, показала рукой на темную лакированную дверь.— А бутылки — в баре прямо за тобой. Наливай сам.

— Прекрасно. Прекрасно. Тебе что-нибудь налить?

— Нет, — отрезала Кармина.

Салинас прошелся по гостиной. Шаги по паркету отозвались гулким эхом. Открыв бар, он окинул взглядом целую коллекцию бутылок.

«Откуда у нее деньги на все это? — спрашивал себя Салинас, — тут ведь самые дорогие напитки... Да, губа у девицы не дура, во вкусе ей не откажешь».

Пока он так размышлял, Кармина все же сама сходила на кухню, принесла оттуда лед, лимон и мешалку для приготовления коктейлей...

— Ну что, адвокат, мир?

— Конечно. Рад помириться.

— Давай за это выпьем. — Кармина опять сходила на кухню и принесла оттуда бутылку красного «мартини», стоявшую в холодильнике.

Салинас, давно уже испытывавший жажду, быстро осушил свой бокал. Впрочем, и Кармина от него не отставала.

— Ну так вот. Я вплотную занялась вопросом о том, кто мог транспортировать негласно и в такой короткий срок такое количество масла, — девушка старалась говорить спокойно и серьезно. — Кто сделал это, не знаю, но партия огромная, а времени для транспортировки у воров было мало. Сала завез масло в хранилище за восемнадцать дней до того, как обнаружил его пропажу. Одним словом, работали там быстро.

— Ты выясняла, какие компании располагают большими грузовиками, способными выполнить такую работу? — спросил Салинас.

— Конечно.

— Замечательно! — адвокат посмотрел на нее недоверчиво. — А я-то думал, что ты всего-навсего ученый-буквоед, ни на что ты не способна.

— Это мы еще посмотрим. Значит, так. В Европе существуют только три компании, которым под силу осуществить подобную операцию, — заявила девушка с победоносным видом.

— Какие именно?

Кармина снова исчезла в своей кухоньке и вернулась с бутылкой «Гран Крю».

— Открой вот это сначала! Думаю, нам надо отметить мою находку — дело того стоит, — глаза ее сверкали.

— Так назови же эти компании, — Салинас говорил уже с просительной интонацией.

— Сначала открой бутылку. Только после этого скажу.

— Ну, как хочешь.

С Карминой он испытывал такое чувство, будто его угостили красивым, но кислым яблоком. Плохо было то, что она его чем-то привлекала, хотя он и понимал, что она не для него, вернее, ощущал это каким-то шестым чувством. А на ощущения свои он привык полагаться больше, чем на что-либо другое.

 

Барселона

Четверг, 21 января

— Все три компании — иностранные, представляешь? — Кармина явно была довольна тем, что своим открытием произвела на адвоката впечатление. — Одна — французская, вторая — итальянская, третья — голландская.

— И все они специализируются на перевозке пищевых продуктов? — спросил Салинас.

— Нет. Они транспортируют всякие грузы, но главным образом жидкие.

— Какие же это фирмы?

— СОНТАР, ФАЛЛИ и...

— ...и РКМ, — опередил ее Салинас.

— Да. РКМ из Роттердама. Как ты это узнал? — Девушка даже рот раскрыла от удивления.

— Надеюсь, с этого момента мы будем выше ценить друг друга.

Опустошая бутылку, они снова и снова подробно говорили про каждую из компаний.

— Послушай, Лисинио. Принесу-ка я еще бутылку — мы ее заслужили, я так считаю.

— Браво! Согласен! — воскликнул Салинас, лицо у него раскраснелось. Глаза ярко блестели. Чтобы чувствовать себя комфортнее, он тоже снял ботинки и сидел в носках.

Салинас был доволен собой. И все же он пока не представлял себе, каким образом можно использовать в его расследовании то, что узнала Кармина. Голова его работала вовсю, и у него было предчувствие, что он оказался на пороге важного открытия, которое позволит ему приподнять плотную завесу, опустившуюся над тайной проклятого масла. Немного отяжелев от вина, он с интересом поглядывал на Кармину, не решаясь, однако, выйти за рамки чисто дружеского общения, так как опасался получить резкий отпор.

«Вечно одно и то же. Приходишь на свидание, все представляешь заранее, как что будет. А потом все поворачивается вовсе не так, как воображал. Вот и сейчас Кармина нарядилась, красиво причесалась, но не скрывает своей антипатии к тебе... — рассуждал сам с собой Салинас. — Да и сам ты реагируешь на нее так, будто она тебе неприятна. Ведешь себя так, будто все тебе здесь чуждо. К тому же это ощущение, будто ты лишился кожи, а кровь кипит у тебя в жилах. Нет, все идет прекрасно! Но совсем иначе, чем хотелось бы».

Хотя Салинас чувствовал себя слегка опьяневшим, он все же вполне контролировал себя, и голова у него была ясная. Думая о всякой всячине, он по-прежнему был сосредоточен прежде всего на проклятом масле.

— Скоро я все разузнаю об этом деле! — сказал он Кармине. — Следующий пункт в моей программе: порыться в бюро инвентаризации собственности в Берге и поискать там, кому принадлежит «Ла Горга».

— Но, Лик, что может быть общего между этой фермой и кражей масла? — спросила Кармина скептически. Она сидела на ковре, прижавшись спиной к софе.

— Есть какая-то связь между хозяевами «Ла Торги» и сторожем, которого прикончили, чтобы он не раскрыл рта.

— Но это же только предположение.

— Сторож пытался внушить мне, будто он неграмотный. Так вот, оказывается, он не только умел читать и писать — у него даже были друзья-иностранцы, образованные люди, как говорят соседи... Эти иностранцы, судя по всему, хозяева фермы. И еще хочу тебе напомнить, что она расположена прямо рядом с хранилищем Салы.

— Все это фантазии, Лик. Ты просто много выпил.

— Вовсе не фантазии. Сторож как-то связан с кражей, он что-то видел, а, может быть, и участвовал в этом деле. Кто-то каким-то образом узнал о моем желании порасспросить его понастойчивей, — потому его быстренько убрали.

— Ну! Теперь ты меня просто разочаровываешь.

— А ты не спеши с выводами; я еще не все тебе сказал. РКМ не только располагает техническими возможностями, чтобы участвовать в краже масла. К тому же именно эта компания как раз сейчас делает для Салы какую-то непонятную работу, представляешь?

— Какую такую работу?

— Ее грузовики привозят ему жидкость для промышленных нужд, а затем вывозят за границу оливковое масло, разбавленное этой жидкостью.

— Ты в этом уверен?

— Так я предполагаю.

— Все-то ты предполагаешь, предполагаешь. И на пустом месте.

— Скоро у меня под рукой будут и другие важные данные. Для меня сейчас готовят балансовый отчет о деятельности СОПИК. — Салинас снял очки. Без них он казался моложе своих лет — к тому же румянец заиграл на щеках. Он встал и сказал, словно эта замечательная мысль только что пришла ему в голову: — И еще я попрошу, чтобы для меня подготовили исчерпывающую документацию про РКМ. Обязательно! Причем особенно подробно — про такую статью ее расходов, как пожертвования и взносы в гуманитарные фонды, а также прочие затраты, за которыми обычно скрывают всевозможные махинации.

— Не знаю... Не знаю... Все это пока слишком смутно — недаром ты еще так мало чего добился.

— Нет, Кармина. Я чувствую, что столкнулся с очень крупным делом, и собираюсь заняться им вплотную, дойти до самой сути. Можешь поверить мне, я этого добьюсь.

— Ну хорошо, хорошо.

— Более того — я с каждым днем все больше убеждаюсь, что вся эта махинация задумана где-то далеко от нас, в какой-то из стран Европы. — Адвокат большими шагами ходил по гостиной, глаза его разгорелись. — Все эти Салы, Гарсиа, Пепе Рольданы... Все это — подставные фигуры, на которые свалятся все беды, в то время как организаторы аферы постараются уйти из-под удара.

— Думаю, что твое настоящее призвание — быть не адвокатом, а писателем, — сказала Кармина саркастически.

— Да. Ты права. А чтобы роман мой был правдоподобным и дописанным до конца, мне придется рассказать в нем, как тебе удается содержать такую роскошную квартиру, каким образом тебе удалось оплатить такую шикарную мебель. Может быть, ты мне сама это объяснишь? — Салинас будто выплевывал каждое слово. — Ведь никакая химия не может дать возможность жить в таком фешенебельном квартале, как Педральбес, да еще в таких условиях.

— Ты что себе позволяешь? — ответила Кармина почти шепотом, будто лишилась голоса.

— Неужто твои счета оплачивает эта подружка, та, что носит галстук и мужские костюмы?

— Послушай ты, ничтожество! Я живу так, как мне хочется. И, кстати, чтобы все было ясно и у тебя не осталось иллюзий, — с кем хочется. С тобой мне вовсе не улыбается мысль жить — запомни это раз и навсегда. Так и знай! — теперь она кричала во весь голос. — Кто бы мне ни нравился — это мое дело, никого оно не касается и на моей работе не сказывается. И еще хочу напомнить тебе, что пока лишь мне удалось узнать что-то конкретное и ясное, а все твои досужие выдумки, предположения и фантазии ведут в никуда. Из всего, о чем мы сейчас с тобой говорили, лишь одно пока имеет хоть какую-то ценность: тот факт, что украденное масло могли перевезти лишь СОНТАР, ФАЛЛИ или РКМ.

— Может быть, ты и права. Время покажет! — от крика Кармины у Салинаса еще звенело в ушах. Но еще неприятнее ему было то, что она с такой злостью разговаривала с ним. — Что ж, в любом случае, сегодняшняя встреча хоть не была напрасной: кое-что новое в наше расследование мы все-таки ею внесли.

Оба они долго молчали, стараясь не глядеть друг на друга, так как им было ясно: теперь, когда профессиональная тема исчерпала себя, настало время прощаться. И все же ни один из них не спешил сделать это после бури, во время которой хотя и сверкали молнии, но ливень, сгустившийся над их головами, так и не прорвался. Прошло несколько минут, прежде чем девушка заговорила — медленно, очень тихим, почти не слышным голосом.

— Мне всегда требуется время, чтобы привыкнуть к новым людям. Мои друзья — это обычно люди, хорошо знакомые со мной многие годы. Ту девушку, про которую ты вполне с определенным намеком сказал: «Любит носить мужские костюмы и галстуки», — я знаю еще с тех пор, как мы вместе учились в Калифорнии. Нас многое связывает, я ей многим обязана. А ты для меня пока что — человек чужой, и, не обижайся, пожалуйста, в лучшем случае — что-то вроде большого ребенка. — Кармина заговорила мягче, на губах у нее даже обозначилось подобие робкой улыбки. — Может быть, потому что я рано лишилась отца или еще по какой-нибудь причине, мне неизвестной, но я себя чувствую хорошо и спокойно только с мужчинами много старше себя. Наверное, мне нужно чувствовать себя защищенной, ощутить то, чего мне в детстве так недоставало. Знаешь что, Лик, может быть, мы с тобой и стали бы идеальной парой лет так через десять, когда ты поседеешь и устанешь от поисков того, что сейчас ищешь, хотя никогда этого и не найдешь, так как на свете такого и не существует вовсе. Но через десять лет мы оба будем совсем другими людьми, а потому сегодня все ограничится только разговорами, в которых каждый выговаривает свой монолог.

Адвокат молча смотрел на Кармину, будто перед ним вдруг возникла совсем другая женщина. А она тут же изменила тон и снова заговорила голосом преподавателя, читающего лекцию по химии:

— Ну, а теперь нам лучше распрощаться — завтра у нас обоих будет трудный день, работы много. Если мы хотим успешно справиться с этим делом, нам нужно сохранить ясную голову, так что... до свидания.

Салинас встал, подошел к ней, поцеловал в лоб и ушел.

 

Барселона

Четверг, 21 января

Инохоса подробно рассказывал о результатах своих поисков, а Салинас слушал его, внимательно разглядывая цветы в горшках, стоявшие на подоконнике, отражавшиеся в одном из зеркал.

Голубой палас на полу, добротные белые лакированные двери, украшенные золочеными массивными ручками — все создавало тут обстановку, располагающую к вдумчивой беседе, тщательному анализу событий.

— Как ты, наверное, помнишь, Салинас, в понедельник я тебе сказал по телефону, что мы пока сосредоточим все наши усилия на анализе годового баланса СОПИК. — Инохоса курил неизменные «Дукатос». — Пиера раскопал кое-какие интересные данные, они лежат здесь, в этой папке.

— Я тебя внимательно слушаю.

— Начну с самого важного: одна из статей расходов СОПИК выглядит очень подозрительно.

— Которая?

— Та, в которой числятся пожертвования на культурные цели. Расходы эти достигают почти миллиона долларов в год.

— Ничего себе... И какие же виды культурной деятельности они поощряют? — не без ехидства спросил Салинас. — Неужто джаз?

— Нет. Научные исследования.

— А-а!

— Но самое интересное то, что пожертвования идут всего в два учреждения — в Фонд Фокса в Салоне и в Институт Маарка в Лувэне.

— Салон... Это ведь на юге Франции, так?

— Точно, в самом центре Мистраля.

— А филиалы в Испании у СОПИК имеются?

— Нет, Салинас, СОПИК ни прямо, ни косвенно не участвует в испанских экономических делах. — Инохоса взял из ящика телекс, присланный ему Пиерон из Брюсселя. — Единственное вложение, которое мы имеем — это предприятие Салы, СОПИК вошла там в долю на 10 процентов.

— Вот что, Инохоса. Мне бы хотелось также, чтобы вы покопались как следует в делах другой фирмы — РКМ из Роттердама. — Салинас был откровенен с Инохосой, как со старым товарищем. Даже в их манере говорить было много общего: касаясь серьезных проблем, они старались объясняться естественно и просто, при случае не чурались и шуток.

— РКМ? — Инохоса записал в книжечке. — Чем она занимается?

— Транспортная компания. И еще вот что... Мне бы сослужило большую пользу подробное исследование возможных отношений между РКМ и СОПИК.

— Хорошо. Пиера на той неделе снова едет в Брюссель, я дам ему задание, и мы скоро узнаем все, что только возможно узнать. А он, как ты знаешь, в хороших отношениях с работниками налогового управления Бельгии.

Салинас самым подробным образом рассказал Инохосе о результатах своего расследования. Тот записывал названия компаний, которые перечислял по ходу дела адвокат, в частности, и названных Карминой. Записал он и фирмы, названия которых установил Хуан Пуйг.

После этого Инохоса сообщил, что ему удалось разузнать о поставщиках Салы и о всех, с кем был связав посредник:

— Когда этот тип работает с крупными фирмами, он чуть ли не распластывается перед ними, чтобы угодить, а с партнерами помельче обращается по-хамски, издевается над ними как хочет. — Инохоса, видимо, тоже испытывал мало симпатий к Сале. — И те и другие одинаково ненавидят твоего приятеля.

— Я их вполне понимаю.

— Время от времени управляющие крупными транснациональными компаниями приглашают его куда-нибудь пообедать или поужинать. Из-за этого его прямо-таки распирает от гордости, и все же он всегда стремится при этом пристроить им новую партию помидоров или красного перца. Правда, после очередного застолья он охотнее идет на скидки — а такого от него добиться трудно, он всегда заламывает баснословные цены.

— Ясно.

— Кроме того, на него работают несколько хозяев небольших предприятий по розливу и упаковке пищевых продуктов — с этими он ведет себя словно плантатор со своими рабами.

— Так я себе это и представлял. — Данные о Сале адвокат выслушал без особого интереса, тем более что с каждым разом все больше утверждался во мнении: посредник сам жертва более крупных хищников, не более того. — Хорошо... Хорошо... Как только узнаешь что-нибудь об РКМ, тут же сообщи мне, прошу тебя!

— Обязательно. Но ты подожди: дай я тебе все расскажу о Сале, хотя, я вижу, он тебя не особенно интересует, — упрекнул его Инохоса. — Мы же много над ним поработали...

— Я тебя слушаю.

— Главные его партнеры это: во-первых, Гарсиа...— И специалист по налоговому обложению еще с полчаса рассказывал адвокату результаты своих тщательных расследований.

Если, как предполагал Салинас, речь действительно шла о махинации в международном масштабе. Сала действовал вовсе не так глупо, решив не сопротивляться столь мощному врагу. Понятно было в таком случае и то, почему он не хотел ничего объяснять ему, даже встречаться не желал. Природная смекалка посредника подсказывала ему, что где-то таится серьезная опасность, и он лишь старался ускользнуть от нее, что при сложившихся обстоятельствах было не так-то просто.

 

Берга

Суббота, 23 января

Отыскав исходные данные на ферму, рядом с которой Сала хранил свои огромные запасы масла — указание тома, книги, страницы и другие сведения, — Салинас тщательно перебирал документы в архиве бюро по инвентаризации недвижимости в Берге, пока не нашел, наконец, соответствующие бумаги на «Ла Горгу». Ознакомившись с копиями документов, адвокат испытал чувство, будто его неожиданно ударили сзади молотком по затылку.

В этом нудном и требующем огромного терпения деле ему помогал доктор Тена — оба они к тому моменту уже несколько часов сидели, склонившись над ящиками с архивами, смахивая на двух средневековых монахов, ищущих ключ от затерянного клада.

Если вчитываться в бумаги, можно было проследить, как земли и дома переходили из рук в руки, как одни люди, еще вчера бывшие никем, обогащались, а другие, прежде бывшие всемогущими, из года в год нищали.

И вот, когда в глазах у Салинаса уже начало рябить от разных почерков, так как документы почти все были старыми, написанными еще до появления пишущих машинок, появились и бумаги на «Ла Горгу», в которых были указаны ее нынешние хозяева, купившие ферму в 1951 году.

Салинас и Тена глядели друг на друга, не скрывая своего изумления.

— Даже и не верится — они не потрудились подыскать какое-нибудь подставное лицо... — Глаза у адвоката расширились. — Раз, и никаких тебе тайн!

— Да, я тоже глазам поверить не могу.

— Но сомнений быть не может. Ферма принадлежит Фонду Фокса из Салона во Франции.

— Ты хоть отдаешь себе отчет, Тена, что это означает?

— Ну, не совсем...

— Это подтверждает мою версию, согласно которой нити от всей этой махинации тянутся очень далеко отсюда. — Салинас не стал договаривать до конца, промолчав про то, что СОПИК содержит этот фонд, жертвуя на него ежегодно огромные суммы, — это бы вызвало в семействе Салы полную панику. — А твой тесть — всего лишь жертва в этой международной афере.

— Жертва? Вот теперь мне трудно тебе поверить. Представляю, какой это будет для него удар — он-то всю жизнь был убежден, что сам может быть только вершителем чужих судеб, и никто не способен вертеть им как пешкой.

— Так-то оно так, Тена. Но как бы ни был силен кто-то, всегда найдется другой, еще сильнее.

— Да, но он-то об этом не знает.

— Естественно. — Мысли Салинаса закрутились вихрем, многое для него теперь прояснилось. Теперь надо было не откладывая уточнить, какие еще компании делали пожертвования в пользу Фонда Фокса.

Как только Тена, приехав в Барселону, высадил Салинаса из машины на Рамбла Каталунна, тот прямиком направился в офис Инохосы.

— Сеньорита, мне нужно безотлагательно поговорить с вашим шефом. Это крайне срочно.

— Сделаю все возможное. — Девушка почувствовала, что речь действительно идет о каком-то весьма важном деле. Через пять минут в дверях появился Инохоса.

— Привет, Салинас! Что-нибудь важное?

— Да. Мне нужен список фирм, вносящих пожертвования в бюджет Фонда Фокса.

— Он, кажется, здесь, подожди минуточку... — Инохоса вышел к нему в приемную, так как принимал в кабинете одного из клиентов. — Обожди, пожалуйста, меня здесь, я посмотрю!

— Спасибо. — Адвокат чувствовал, как пульс его учащается. — Спасибо, что принял меня сразу, кажется, я узнал что-то очень серьезное.

Ожидая возвращения Инохосы, Салинас пару минут рассматривал обложки корешков энциклопедии «Эспаса».

— Вот список, посмотри его сам, я пойду попрощаюсь с клиентом. До скорого!

Адвокат схватил листок и припал к списку. В нем было десять названий. Буквы так и прыгали у него перед глазами: голландская РКМ, бельгийская СОПИК, французская «Кантелль», итальянская «Фьонти», французская «Митанн»...

«Грузовики РКМ, которые перевозят подмешанное «масло» Салы, работают также для фирм «Кантелль», «Фьонти» и «Митанн». — Салинасу вспомнилась информация, полученная от Пуйга. — Таким образом, их всех связывает одно звено — Фонд Фокса! Этому фонду принадлежит и ферма «Ла Горга», где нашли мертвого сторожа».

Салинас чувствовал, что кровь у него в жилах словно вскипает. «Они у меня в руках! Я разобрался в этой паутине! Именно эти сволочи затеяли все это дело. Но зачем... зачем?..»

«Планета Земля — уголок, в котором лишь очень немногие люди контролируют все — ВСЕ — пружины власти, если рассматривать власть как стратегическую силу. Именно они решают в каждый отдельный момент, что и как делать, хотя и принимают все меры предосторожности, чтобы никто не заметил, какую огромную власть сосредоточили в своих руках, — думал Салинас. — Эта кучка господ и образует ПЕРВЫЙ КРУГ ВЛАСТИ!

За ним следует еще одна каста — ВТОРОЙ КРУГ ВЛАСТИ, в который входят хозяева предприятий, крупные чиновники в министерствах, прикованные к своим креслам, независимо от того, к какому сектору они относятся — государственному или частному... и они живут себе в свое удовольствие, пока боссы ПЕРВОГО КРУГА ВЛАСТИ по какой-либо причине не решат положить конец их карьере, выбросить на свалку того или иного выдохшегося политика. И вот тогда-то становится ясно, кто приказывает, а кто только выполняет приказы, — продолжал твердить про себя Салинас. — Сала — это более чем очевидно — один из самых жалких представителей ВТОРОГО КРУГА ВЛАСТИ: он прикован к своему бизнесу и старается урвать куш побольше, не оторвется от своих консервов с томатной пастой, пока кто-то наверху не решает, что эта пешка больше не нужна».

Расследование Салинаса получило теперь мощный толчок, и все же адвокату было еще далеко до того, чтобы определить, кто же заправляет всей этой махинацией.

Салинас пытался разобрать по порядку сведения, полученные за день, но от бесплодных мыслей голова его становилась мутной. Он чувствовал, что не в силах пока разгадать эту головоломку и очень сожалел, что не может спокойно обдумать все, отправившись в Ператальяду, — Тена предложил ему провести вечер в Вике и поужинать вместе с Салой. Адвоката это удивило, но, тем не менее, он принял предложение. Ожидая, когда Тена заедет за ним на машине, Салинас мысленно перенесся в дорогую сердцу Ператальяду. Ему представились большие ворота, в которые когда-то въезжали запряженные конные повозки, во дворе — огромная амфора из Кадакеша с кустом герани. Он даже услышал, как потрескивают в камине сухие дрова, охваченные жарким пламенем, увидел на стене каталонские керамические тарелки, на которых яркими красками были изображены сцены охоты, а охотники с ружьями казались живыми. Салинас представил, как он проходит по большой террасе, где из-под черепичной крыши пробивается мох цвета охры, открывает стеклянную дверь и вдыхает ни с чем не сравнимый запах, который исходит от старинных книг, хранящихся в теплой комнате. Салинас полностью унесся мыслями в Ператальяду, хотя на самом деле сидел в барселонском кафе и помешивал ложечкой кофе с молоком. Но вот в кафе буквально ворвался чем-то озабоченный доктор Тена, и адвокат спустился с небес на землю.

Сала вошел в столовую в самый последний момент, когда все было накрыто к ужину, и уселся во главе стола. Остальные почтительно дожидались его прихода, и, как только он появился, стали усаживаться за стол в строгом порядке: слева от Салы сестра; Монтсе — справа, подальше — Тена, Салинас и остальные. Две служанки в черных платьях с ослепительно белыми передниками тут же принесли дымящийся суп. Он оказался на редкость вкусным. Разговор повели о том, как много работы навалилось сейчас на хозяина дома. Казалось, его так и распирает от энергии, которую он, однако, умеет держать под контролем. Когда речь шла о чисто семейных делах, Монтсе и Тена обменивались взглядами, как люди, хорошо друг друга понимающие, — во всяком случае такое мнение составил Салинас, глядя на них. Потом заговорили о Хуане — жене доктора Тены, вся семья проявила горячий интерес к тому, как живется в Барселоне наследнице Салы и Фликсов. Но как только покончили с запеченной в духовке мерлузой, Сала, посмотрев на часы, поднялся из-за стола с видом мученика.

— Надо убегать — много неотложных дел... Даже десерт не могу себе позволить...

— Но... Неужели у вас не найдется хоть пары минут обсудить наши дела? — спросил Тена, удивленный поведением тестя.

— Даже секунды свободной нет. Срочно надо решить кое-какие вопросы... Очень сожалею, давайте поговорим завтра. До свидания, вернусь я поздно... наверное, под утро.

В центре стола стоял деревянный поднос с тремя или четырьмя видами колбас. Сала схватил кусочек колбасы и, жуя на ходу, покинул гостиную.

Несколько минут спустя послышался мощный рев мотора, а из окна можно было увидеть, как автомобиль Салы на большой скорости проскочил ворота.

Над столом повисла тишина — все продолжали есть, не произнося ни слова. Так прошло полчаса. Неожиданно Монтсе стало плохо, она побледнела, лицо ее сделалось как восковое, глаза закатились. Тена подошел к теще, привычным движением пальцев приподнял веки и попросил помочь ему перенести Монтсе в ее комнату. Затем он распорядился, чтобы их оставили одних, пока у тещи не кончится приступ. Все послушно вышли. Вернувшись в гостиную, Салинас спросил с озабоченным видом:

— Это очень серьезно?

— Не знаю, что вам и сказать, — ответила сестра Салы, — в последнее время с ней довольно часто это случается, особенно после всех наших неприятностей — ну, вы ведь в курсе... Поэтому мы с мужем временно перебрались в Вик (слово Вик она произнесла с глубочайшим почтением), чтобы помогать Монтсе. Плохие времена для нас настали.

— Может, отвезти ее в больницу? — поинтересовался адвокат.

— Ни за что! — ответила его собеседница. — У нас в семье свой врач, так что обойдемся без больниц. Вот увидите, часа через два у нее все пройдет. — Сестре Салы явно не хотелось продолжать разговор, и она включила телевизор. Все уселись рядышком, делая вид, что обеспокоены состоянием хозяйки дома и не замечают, что происходит на экране, но на самом деле внимательно следили за передачей. Тем временем Салинас рассматривал дом, в котором так и бросался в глаза контраст между основной, старой частью и новейшими пристройками и усовершенствованиями, судя по всему, сделанными уже при Сале, обожавшем все сверхмодное. Новшества, внесенные нуворишем в благородное старое здание, выглядели аляповатыми наростами, чем-то чужеродным: массивные решетки, скользящие по рельсам, должны были уберечь дом от грабителей, всевозможные сигналы и сирены тревоги, начиненные автоматикой, служили той же цели, а во дворе было установлено неоновое освещение...

Надо сказать, что по поводу каждого такого нововведения — как в самом доме, так и в его внутреннем убранстве — между Салой и его женой обычно возникали бурные споры. Монтсе как львица защищала от переделок дом, перешедший к ней по наследству от нескольких поколений ее семьи, чтобы не дать мужу обезобразить его. А тот готов был внедрить любое новшество, которое в данный момент шумно расхваливалось на рекламных страницах газет и журналов. К счастью, Монтсе в большинстве случаев сумела одержать верх, а потому основным местом, где мужу ее удалось разойтись вовсю, стал огромный гараж, устроенный им в старом зернохранилище и смахивавший на египетскую гробницу. С другой стороны, Сала не очень-то и вкладывал душу в такого рода споры, так как настоящим его домом и очагом были контора и склад, битком набитый консервными банками, бутылками, пакетами с моющими средствами и прочим добром.

Фильм на телеэкране окончился. Салинас спрашивал себя, что же там такое творится с хозяйкой дома, как она себя теперь чувствует, стало ли ей лучше. Странно было, что Тена исчез и не появляется, чтобы хотя бы сообщить им о состоянии тещи. Но адвокат ничего вслух не сказал: судя по всему, происходящее сейчас стало обычным делом в этом доме, своего рода рутиной в этой семье.

Наконец появился доктор. Взяв Салинаса под руку, он отвел его в дальний угол, чтобы никто не мог услышать их разговора.

— Только сейчас приступ прошел. С трудом удалось привести ее в норму. И виной всему — Сала! — У Тены странно блестели глаза, волосы его были взъерошены. — Бедная женщина, каково ей жить с этим грубым животным.

Адвокат ничего не ответил. Врач проводил его в отведенную ему на ночь комнату для гостей, к которой примыкала ванна.

— Спокойной ночи, Салинас. Если что-нибудь понадобится, ты знаешь, где находится кухня. До завтра.

— До свидания.

Непонятно почему, но спальня, в которой его поместили, заставила адвоката подумать о могиле. Может быть, потому, что на стене висело старое распятие и иные предметы, какие обычно встречаешь на кладбищах или там, где выставляют покойника, прежде чем предать его погребению. Кровать была старинная, из гнутого дерева, выкрашенного в темный, почти черный цвет. Освещение было скудным, даже в ванной свет от лампы казался мертвецким. Все это подействовало Салинасу на нервы и он решил поскорее забраться в постель, выключить свет и как можно скорее заснуть. Постель оказалась слишком мягкой, и хотя ему это вообще-то нравилось, при прикосновении к простыням ему почему-то в голову пришла мысль о женском монастыре. Салинас, надо сказать, был необычайно, почти болезненно чувствителен к белью — он принадлежал к числу тех, кто терпеть не может какой бы то ни было синтетики, любое нательное белье ему тесно, щипало и мешало — одним словом, он был из тех, кто чувствует себя полностью комфортно и легко, когда под рубашкой ничего нет. Вскоре адвокат заснул, раздумывая над тем, какого дьявола понадобилось Тене приглашать его в дом к зятю, да еще с ночевкой.

Наутро они позавтракали за столом, покрытым льняной скатертью с фамильными инициалами. Сидели вчетвером — сестра Салы, ее муж, Тена и Салинас. Монтсе все еще спала, она не совсем оправилась от вчерашнего приступа и нуждалась в покое. Сала с утра прислал записку, в которой сообщал, что, к сожалению, ему надо срочно поехать в Барселону, а потому он не сможет сегодня поговорить с ними о деле. В записке была фраза: «По этическим соображениям весьма сожалею, что не смог оказать Вам того внимания, которого Вы заслуживаете».

«По этическим соображениям!» — насмешливо-саркастически повторил про себя Салинас. — Всегда я с недоверием относился к тем, кто прибегает к этому слову — как правило, это спекулянты и жулики, которым хочется скрыть свою истинную сущность».

Позже Тена повез Салинаса на своей машине в Барселону. Врач был явно чем-то озабочен. После недолгого молчания он, сосредоточенно глядя на шоссе, сказал:

— Послушай, Салинас, моя теща Монтсе Фликс страдает глубочайшей депрессией. И причина тому — страх потерять все фамильное состояние из-за манипуляций мужа. — Адвокат промолчал, и Тена продолжил: — Монтсе гарантировала под свое состояние массу займов, полученных Салой в целом ряде банков. И если Сала обанкротится, все богатство семьи Фликс тоже пропадет.

— Да, видимо, так оно и будет.

— Ты должен нам помочь, Салинас. Причем не откладывая — события развиваются быстро.

«Вот теперь-то, наконец, понятно, зачем они приглашали меня домой, да еще на правах близкого друга, чуть ли не родственника», — подумал Салинас.

— И что вы собираетесь сделать?

— Хотим перевести на имя Монтсе Фликс все движимое и недвижимое имущество, что она получила в наследство. Как тебе эта мысль?

— Очень мудрое решение, если иметь в виду сложившиеся обстоятельства, — медленно ответил адвокат.

— Можно рассчитывать на твою помощь в этом деле? Такую операцию надо проделать очень быстро.

— Да. Передай мне список имущества и ценных бумаг, полученных Монтсе в наследство. Если там все в порядке, мы быстро все оформим.

Салинас не знал, что и думать о таком повороте дела. Впрочем, он и вдумываться в это не желал. С другой стороны, перспектива лишить Салу контроля над состоянием жены, полученным ею по наследству, доставляла адвокату смутное наслаждение.

 

Мадрид

Понедельник, 25 января

Салинас очень любил свой английский, покрытый зеленой кожей письменный стол, даже гордился им. Бельгиец, видимо, угадал эту прихоть адвоката, потому что как только увидел стол, принялся его нахваливать. Особенно высоко оценил Лафонн боковые приставки к этому сооружению и золоченые ручки на ящичках.

Отношение адвоката к столу во многом объяснялось не только его видом, но и тем, что Салинас, работая над бумагами или обдумывая свои дела, подолгу сидел за ним, разглядывая открывавшийся перед ним вид на Пласа-Майор.

Лафонн быстро перешел к делу.

— Решил воспользоваться совещанием, которое проводит мадридский филиал нашего банка, чтобы нанести вам, так сказать, визит вежливости. — Сказав это, бельгиец широко раскрыл глаза, глядя на Салинаса с таким видом, будто на что-то намекал и тот должен угадать его намек.

— Рад вас видеть. И мне хотелось с вами поговорить, мне удалось выяснить ряд важных деталей. — Салинас заговорил официальным тоном, к которому прибегают при деловых переговорах представители транснациональных корпораций, когда хотят вызвать интерес у собеседника.

— Слушаю вас. — Нос у бельгийца словно еще больше вытянулся вперед, от чего его обладатель больше обычного стал похож на генерала де Голля.

— Так вот. Прежде всего я должен поговорить с Салой. Это необходимо, чтобы уточнить ряд моментов...

— И вы думаете, что после беседы с ним вам удастся их уточнить? — как отрезал Лафонн.

— Не уверен. Но, по крайней мере, я хоть услышу его версию происходящего. Очень вас прошу, организуйте мне эту встречу. В конце концов, вы с ним — деловые партнеры. От вас он не сможет ускользнуть.

— Согласен, — бельгиец сделал запись в блокноте. — Устрою вам такую встречу, хотя очень сомневаюсь в ее полезности... И все же...

— Благодарю вас.

— Вечером я буду в Барселоне, увижу там Салу. Затем сообщу вам о дне и часе вашей встречи.

— Свое расследование я провел практически без какой-либо помощи с его стороны. Он все время буквально ускользает от меня, ни разу даже не пожелал со мной разговаривать.

— Ладно. Ладно. Вы мне уже не раз об этом говорили.

— Да. И хочу снова повторить это, — ответил Салинас сухо. — Такое поведение по меньшей мере странно. Ясно, что Сала пытается от меня что-то скрыть.

— Прошу вас, уточните, что именно.

— Пожалуйста, могу уточнить. Сала занимается сейчас тем, что в обычное масло подмешивает специальное масло — добавку для технических целей, которую ему привозят из-за границы. Затем он экспортирует эту смесь, а вы, то есть СОПИК, взялись распределять ее по всей Европе. — Салинас говорил очень тихо. Но он сознательно умалчивал то, что ему стало известно про Фонд Фокса — в глубине души он вовсе не исключал возможности, что СОПИК замешана в краже масла Салы.

— Это очень интересно! Хотя позвольте мне сказать вам, что вы обнаружили как раз то, что меня лично совершенно не касается.

— Что поделаешь! Во всяком случае мои открытия подтверждают, что проводимое мною расследование стало давать результаты.

— Верно. Но оно движется не в том направлении, которого мне хотелось бы. Мы бы предпочли, чтобы вы не ворошили наше грязное белье.

— Вы и на испанском уже выучили это выражение? — удивился Салинас.

— Конечно! У меня преподаватель, который специально обучает меня таким разговорным оборотам.— Лафонн вытянул вперед руку, как бы призывая адвоката не отвлекаться от основной темы разговора. —

Вернемся, однако, к нашим делам. Что вам еще стало известно?

— Что Сала вам очень мягко стелет.

— Как это понимать?

— Разве ваш преподаватель этому выражению еще не научил вас?

— Нет. Так что оно означает? — спросил Лафонн, перейдя на английский, очень сухо, всем видом показывая, что шутить не расположен.

— А означает это, что Сала вам мягко стелет, чтобы потом вам было жестко спать. Обделывает он свои делишки таким образом, чтобы, в случае чего, его самого как будто и на свете не существует.

— Так что он конкретно делает?

— Вот что. Вашу смесь он разливает на заводе Гарсиа, за границу она попадает под чужой этикеткой. А точнее, на ней значится, что экспортирует ее фирма «Ла Онрадес АО»... — медленно разъяснял Салинас все эти жульнические тонкости, — а это — компания-призрак, за нею кроется жалкий тип, у которого за душой ничего нет. Вы следите за моей мыслью? При всем при этом фамилия Салы не значится ни на одном документе!

— Так, теперь все понятно.

— Наконец, эта гадость ввозится в Европу именно вашей СОПИК. А она-то ведь фигурирует во всем этом деле самым крупным планом. Это вам ясно?

— Да. И теперь я понял, почему Сала предложил, чтобы его имя не значилось в векселях по этой операции, придумав какой-то предлог. А я эту наживку проглотил. — Лафонн с каждой минутой выглядел все озабоченнее, движения стали неуверенными и сдержанными.

— В хитрости ему не откажешь. — Салинас нарочно решил сосредоточить внимание Лафонна на посреднике и не трогать действительно важное: то, что ему удалось узнать о Фонде Фокса и о причастности к этой истории транспортной компании РКМ из Роттердама.

— Теперь я понимаю, Салинас, почему вы так заинтересованы в разговоре с Салой.

— Но мне хотелось бы обсудить с вами еще кое-что. Я уже потратил на расследование много времени и немало средств — мне хотелось бы получить уже сейчас часть моего гонорара. — Салинас нарочно дождался, пока разговор про Салу вызовет в Лафонне максимальное напряжение, чтобы поставить перед ним вопрос об оплате своих услуг. — Я тут создал фактически целый аппарат для проведения расследования — в нем, кроме меня, участвует целая группа моих коллег. Благодаря их помощи я и смог узнать о жульнической операции с маслом и той неблаговидной роли, которую Сала играет в этом деле... и еще надеюсь все выяснить до конца. Но подобные методы работы обходятся мне недешево!

— Сколько? — спросил бельгиец, сделав серьезный вид.

— Двадцать пять тысяч долларов, и прямо сейчас, — Салинас получал удовольствие от этого момента, ему нравилось, что он загнал Лафонна в угол, и тому ничего не остается, как без лишних слов раскошелиться. — И еще двадцать пять тысяч, когда мы доведем расследование до конца.

— Согласен. — На лице бельгийца было написано, что ему, конечно же, выкручивают руки, но, увы, сопротивляться бесполезно. — Надо признать, что работы у вас было много, и результаты вполне заслуживают такой оплаты.

— В какой форме вы собираетесь мне заплатить? — поинтересовался адвокат.

— Пока не знаю...

— А я вам скажу, — воскликнул Салинас, сделав вид, будто ему только что в голову пришла эта мысль, хотя на самом деле он давно все тщательно продумал. — Давайте вместе подъедем к филиалу вашего банка здесь, в Мадриде, и вы распорядитесь выдать мне чек.

— Чек?

— Конечно. Надеюсь, у вас есть на это полномочия?

— Безусловно.

— Так за чем же дело стало?

— Вы, Салинас, не даете мне возможности выбора.

— Пожалуй.

— Хорошо вы свои карты разыграли.

«Еще бы! — подумал адвокат. — Если потом окажется, что именно СОПИК, прячась в тени, запустила механизм этой аферы, кто мне выплатит гонорар? Ищи-свищи тогда ветра в поле!» Вслух он сказал совсем другое:

— Но и вы разыграли свои не хуже. Я делаю для вас большую работу. К качеству у вас не может быть претензий: я уже выяснил весьма существенные детали, огласка которых может нанести вам немалый ущерб, и не только моральный...

Два часа спустя, пройдя неизбежную бумажную волокиту, Салинас прощался с Лафонном, положив в карман выписанный на его имя чек. А в кармане бельгийца лежал билет на рейс Мадрид — Барселона.

Мариса приводила в порядок бумаги, когда ее шеф вернулся из банка.

— Привет, Мариса! — весело окликнул ее Салинас. — Не окажете ли мне честь распить бутылку «Дома Периньона»?

— Но это очень дорогой напиток.

— Если вы меня не поддержите, придется попробовать его в одиночку. Я давно уже припрятал эту бутылку для такого случая, как сегодня.

— Ну, раз уж вы так настаиваете!

— Давайте поднимем тост, как говорит Форхес, за Платини.

— Но при чем тут Платини?

— Ну, как вы не понимаете — за того, кто платит. А в данном случае Платини — это Лафонн!

 

Вик

Среда, 27 января

Наконец-то Салинас добился, чтобы Сала назначил ему встречу. Посредник согласился, конечно же, под давлением Лафонна. Он не был расположен давать кому-либо отчет о своих делах, и тем более адвокату, который от него не зависел. Вообще Сала стремился не связываться с теми, кого он не мог бы держать на коротком поводке. Поэтому он изо всех сил старался, чтобы Салинас не оказался в курсе его темных делишек, ибо у Салы не было возможности заставить адвоката молчать, прибегнув в случае необходимости к шантажу. Посредник привык окружать себя людьми, которые по той или иной причине неспособны были на самостоятельные действия.

Салинасу пришлось подождать в очереди в приемной — там, как обычно, толпилось с десяток мелких дельцов, готовых ждать хоть весь день в расчете встретиться со своим могущественным покровителем, от которого надеялись получить очередную подачку.

Адвоката пригласили приехать к четырем часам. Но после четырех прошло уже тридцать пять минут... сорок... Наконец секретарша показала ему рукой, чтобы он проходил в кабинет Салы.

— Как дела, сеньор Салинас? — Посредник встретил его одной из тех улыбок, что показывают по телевидению, рекламируя зубную пасту.

— Меня буквально завалили работой! Ни секунды свободной нет! Знаю, что вам нелегко было поймать меня...

— Верно. А мне нужно с вами поговорить. Рад, что наконец мне удалось этого добиться, — ответил Салинас, усаживаясь в кресле.

— Извините, одну минуточку — Сала передал секретарше, чтобы она ни с кем его не соединяла. — Ни одного телефонного звонка. Наш разговор никто не должен прерывать. Меня ни для кого нет!

— И чем же я могу вам помочь? — Сала прибег к распространенному в англоязычных странах обороту, которое в буквальном переводе на испанский, да еще в его устах прозвучало нелепо. — Я полностью в вашем распоряжении.

— Мне хотелось бы выслушать ваше мнение по ряду вопросов, с которыми я столкнулся. — Адвокат говорил нарочито медленно, стараясь сбить собеседника с динамичного ритма, который тот взял с самого начала разговора. — Начнем с первого: что вы сейчас предпринимаете, чтобы вернуть масло, которое у вас украли?

— Ну, вы знаете... сейчас я вам скажу, что я делаю. — С посредника мгновенно спала маска, его и без того розовое лицо стало багровым, на смену искусственной благостной улыбке и мягкому доброжелательному голосу пришли злобная гримаса и пронзительный злобный тон — он заговорил, будто выплевывая, слова. — Вы хотите знать, так сказать, какими глупостями я занимаюсь? Так вот: следую советам этого... этого... бездарного неудачника Лафонна.

— Вовсе вы им не следуете, — ответил Салинас, как завороженный глядя на внезапную метаморфозу с Салой.

— А потому решил довериться попечениям адвокатишки, взятого напрокат, вроде вас... и вот сижу себе и поджидаю, когда вы мне принесете на подносе украденное масло... А кроме того, стараюсь сделать все возможное, чтобы при этом еще и не разориться! Вам это трудно понять, так как вы — жалкий крючкотвор, у которого и за душой-то ничего нет, и вам меня не понять, потому что вам самому терять нечего.

— Это уж точно! — согласился адвокат. Он старался говорить мягко, чтобы разрядить обстановку. Но в то же время его вполне устраивал именно такой Сала — то есть без прикрас, какой он есть на самом деле, а не копирующий добренького дельца, который радостно привечает всех окружающих.

— ...И вот что я вам скажу! Я все-таки выпутаюсь из всего этого! — Сала почти кричал, потеряв контроль над собой, он просто не мог остановиться. — Я решу сам эту проблему, и притом не потеряю ни одной песеты.

— Вы это серьезно говорите?

— Да. Даже если вам это и неприятно слышать. Я из этой ямы выберусь, как из других выбирался. Да, а как бы иначе я смог заработать свое состояние?

В этот момент загудел селектор.

Сала, казалось, испепелил его взглядом.

— Послушай, ты, — крикнул он в трубку секретарше, — я же ясно сказал, чтобы меня ни в коем случае не отрывали от разговора.

— Но... сеньор Сала, это сеньор Лафонн у телефона... Он настаивает на разговоре с вами, утверждает, что речь идет об исключительно важном, безотлагательном деле. Он очень настаивает, чтобы я соединила его с вами.

— Ну вот еще! Теперь и этот пижон ко мне прицепился. Все строит из себя важного господина. Ладно, соедини меня с ним... — Сала переложил телефонную трубку в правую руку. — Алло... Я вас слушаю, Лафонн.

— Приключилась беда!

 

Вик — Барселона

Среда, 27 января

— Приключилась беда! Я — в отчаянии. — Голос бельгийца был как бесцветный, казалось, вместо него говорит автомат. — Масло... то масло, что вы нам прислали на экспорт. Мы его выставили на продажу в супермаркетах, а оно везде стало окрашиваться в другой цвет — фиолетовый, и к тому же начало светиться. Мне сейчас звонят из самых разных городов Европы. Это катастрофа!

— Фиолетовый? Светится? — Сале казалось, будто все это снится в дурном сне. — Да что вы говорите!

— Это полная катастрофа. Супермаркеты забиты этим маслом, а от бутылок исходит свечение, от тех самых бутылок, что вы мне послали...

— Нет, Лафонн, нет! Я тут ни при чем! Я действовал... по вашему указанию. Будь они прокляты, ваши советы! Что же теперь будет?

— Это ужасно, предотвратить скандал невозможно... Везде одно и то же — ив Бельгии, и в Голландии, и во Франции, и в Италии... По радио только об этом и говорят. Вы же знаете, как общественное мнение чувствительно к вопросу о продуктах питания, особенно, если обнаружится хоть малейший дефект. — У Лафонна сел голос, казалось, он походил на звук, исходящий от мяча, из которого выпустили воздух. — А что еще будет, когда и газеты выйдут!

— Сукин вы сын! Я же не хотел подмешивать в масло эту вашу проклятую жидкость! Вы меня просто обманули тогда, во время разговора в аэропорту в Брюсселе! — Лицо Салы, до того красное, стало белым, вернее, обрело восковой оттенок. — Это — настоящий заговор против меня, все хотят разорить меня, мою фирму. Но... Посмотрим еще, кто будет смеяться последним.

— Мне, во всяком случае, не до смеха, — ответил Лафонн убитым голосом. — Пожалуйста, не отходите далеко от телефона! Я вас буду держать в курсе наших дел.

— Идите вы к черту! — Сала бросил трубку. Несколько мгновений взгляд его блуждал по бумагам, лежавшим на столе, потом он как будто неожиданно для себя заметил, что Салинас сидит прямо против него.

— Поняли вы, что происходит? — крикнул он ему. — Вы поняли, какую мне свинью подложили? Я так и думал, что вы все, умники поганые, подведете меня под монастырь! Зачем я только вам всем поверил!

— Так что же происходит? — Адвокат был до крайности заинтригован. — В чем дело, скажите все-таки?

— Все бутылки с маслом, которые я экспортировал Лафонну... точнее, на имя СОПИК, внезапно окрасились в фиолетовый цвет. Как вам это нравится? К тому же масло еще и светится,оно излучает свечение! Невероятно! И подстроено все это нарочно, чтобы окончательно меня разорить! — Отчаяние, видимо, полностью охватило Салу. — Этот удар я уже не перенесу, это для меня слишком...

Как и во все моменты, когда угрожала опасность, Сала велел призвать к нему Жаумета. Минут через десять тот чуть ли не бегом ворвался в кабинет.

— Жаумет, мы попали в еще более страшную переделку... — по голосу Салы чувствовалось, что он сам себя глубоко жалеет. — Масло, которое мы экспортировали СОПИК, неожиданно принялось светиться.

— Понятно! — Жаумет с полминуты раздумывал, сидя неподвижно на стуле и подобрав под себя короткие ножки. — Но не такая уж это страшная переделка, если вдуматься. Согласно документам, масло поставил нам Рольдан. Разливал его и наклеивал свою этикетку Гарсиа, экспортировалось оно фирмой «Ла Онрадес АО», ввозила в Европу СОПИК. Мы нигде не значимся в бумагах, относящихся к сделке, нет нас в платежных документах... так что это не наша проблема, это — проблема СОПИК. Ну и, конечно же, Лафонна, который взялся распределять эту чертову смесь по всей Европе!

— Да. Конечно же! — Сала, полуоткрыв рот, жадно слушал слова этого невзрачного человечка, который, судя по всему, в очередной раз спас его, прибегнув к хитроумным бюрократическим уловкам с документами. — Ты ведь совершенно прав!

Салинас молча наблюдал за ними, пораженный циничностью этих двух типов. Потом сказал:

— Сеньор Сала, мне нужно поговорить с мсье Лафонном.

— Попросите, чтобы вас соединили, — ответил тот пренебрежительно. — Аппарат перед вами!

— Алло! Лафонн слушает, — сразу же послышалось в трубке после того, как Салинас набрал брюссельский номер.

— Это Салинас. Я нахожусь у Салы, только что разговаривал с ним.

— А, это вы, Салинас! А я как раз хотел с вами поговорить. Послушайте меня! Прекратите это расследование! Вы меня слышите? Я приказываю вам немедленно прекратить расследование дела. — Лафонн говорил приказным тоном, исключавшим всякие возражения. — За свой гонорар не беспокойтесь. Я велю вручить вам еще чек на двадцать пять тысяч. Но — слушайте меня внимательно! — мы с этим делом покончили раз и навсегда! С этого же момента!

— Как вас понять?

— Видите ли, стряслось кое-что весьма серьезное. Мы в СОПИК провели совещание, и руководство приняло решение отстраниться от этого дела, выйти из игры. — Бельгиец говорил, будто диктовал машинистке приказ, который той нужно было тут же отстучать и после этого вывесить на стенке. — Одним словом, будем исходить из того, что украденное масло мы навсегда потеряли — и все тут. Что касается этого самого светящегося масла, то мы стали жертвой ловкого обмана со стороны поставщиков: они экспортировали нам вовсе не масло, а какую-то жульническую смесь. Вот так. Так что мы с этим делом покончили.

— Вы это всерьез говорите? Вы в здравом уме?

— Завтра же получите свой чек, в том самом банке в Мадриде, где мы с вами побывали. — И Лафонн, не ожидая дальнейших вопросов, повесил трубку, прервав на этом разговор.

Сала, которого разъедало любопытство, спросил:

— Что вам сказал Лафонн?

— Что они решили раз и навсегда покончить с этим делом. Знать ничего не знают об украденном масле, а тот продукт, что получили от вас — дело рук жуликов-контрагентов. Я так понял, точнее, Лафонн дал мне понять, хотя и не напрямую, что во всем считает виновным вас, сеньор Сала, — сказал Салинас, ни словом не обмолвился о намерении продолжить свои поиски, хотя он и получит очередной чек СОПИК.

— Он не посмеет выдвинуть против меня такое обвинение! У него нет доказательств, ни одного. Посмотрим еще, что завтра напишут в газетах.

— Судя по всему, по радио вовсю говорят об этом деле. — Салинас был уверен, что в эфире уже комментируют это событие, слишком уж оно масштабное.

— Вы так думаете? — встревожился Сала.

— Да. Более чем вероятно.

— Жаумет! Принеси сюда транзистор! А ну-ка, поторапливайся! — Сала уже не говорил, а почти лаял — он был на грани истерики. — Послушаем, что там говорят!

Салинас крутил ручку настройки, пока не поймал французскую станцию, которая после краткой паузы заговорила: «Вы слушаете радиостанцию...» Десять минут спустя, когда часы показывали шесть вечера, стали передавать информационный бюллетень. Остановившись ненадолго на запутанных вопросах внутренней политики Франции, диктор объявил:

«Зарегистрирован факт поставки из Испании крупной партии масла, в которое добавлены чужеродные элементы. Это якобы оливковое масло, экспортированное неким Луисом Гарсиа, на деле оказалось смесью, вышедшей из рук жуликов-махинаторов. Попав на прилавки супермаркетов не только Франции, но и других западноевропейских стран, экспортированное из Испании, масло внезапно приняло необычную окраску и, кроме того, стало испускать фосфоресцирующее свечение. Насколько известно, поставщиком масла является некий Хосе Рольдан. Экспортировала его компания «Ла Онрадес АО».

— Вы слышали! Они ни слова не сказали про то, что это дерьмо вывезла из Испании СОПИК. — Сала пришел в невероятное возбуждение. — Лафонн ухитрился так все устроить, что его фирма ушла из-под удара.

— Но, сеньор Сала, позвольте мне напомнить, что и ваше имя не упомянуто в этом скандальном деле. — Жаумет тоже был крайне возбужден, но умудрялся при этом сохранять ясную голову. — А это значит, что вас в это дело пока не замешали, все шишки будут валиться на Гарсиа, Рольдана и на «Ла Онрадес АО».

— Да, ты прав. — Пот градом катился по лбу Сала. Он отпустил узел галстука, как приговоренный к смертной казни, который пытается ослабить наброшенную ему на шею петлю, а потом распахнул ворот рубашки. — Ты, Жаумет, спас меня.

Салинас молча смотрел на них, вся эта сцена казалась ему какой-то фантасмагорией.

— А сейчас, сеньор Салинас, прошу вас оставить меня, — сказал посредник, держась за голову двумя руками, — мне надо хотя бы немного побыть одному.

— Конечно. — Сам адвокат даже обрадовался, что ему не нужно больше быть свидетелем этой тягостной сцены.

Жаумет также встал. Они вышли из кабинета вдвоем.

— За всем этим стоит кто-то, преследующий гнусные цели, — сказал помощник Салы, провожая адвоката через приемную. — Слава богу, что мы приняли все меры предосторожности. Благодаря этому скандал пока не обрушился на нас. Но что-то уж слишком пахнет жареным... Не знаю... Не знаю, что будет дальше...

— У вас есть какие-то предположения по поводу всего этого? — поинтересовался Салинас.

— Пока нет. Но одно ясно: такой цирковой номер... это превращение масла в светящуюся жидкость — такое дело не всякому под силу. Как вы считаете? — Жаумет попрощался с ним, не сказав больше ни слова — он явно опасался обронить что-нибудь лишнее.

Салинас вышел из конторы, и тут же к нему подкатил на БМВ-1000 Пуйг, ожидавший его на стоянке.

Из первой же телефонной будки, которую они встретили на пути, адвокат позвонил Кармине.

— Произошло кое-что совершенно невероятное!

— Что именно? — удивилась девушка.

— Масло, которое Сала отправил в Европу, было подделкой. Попав в магазины, смесь вдруг превратилась в жидкость фиолетового цвета, испускающую к тому же необычный свет. — Сообщая об этой новости по телефону, Салинас почувствовал, что уже не так драматично воспринимает ее. — Мне бы хотелось повидать тебя прямо сейчас, не откладывая. Даже представить не могу, как можно добиться такого трюка. Видимо, для этого использовали какую-то химическую реакцию, как ты считаешь?

— Очень это странно, — ответила Кармина и снова замолчала.

— Послушай! Ты можешь принять меня прямо сейчас?

— Конечно!

— Тогда я ровно через час буду у тебя дома. — Лицо адвоката озадаченно вытянулось.

 

Барселона — Мадрид

Среда, 27 января

Кармина слушала его очень внимательно. Она как будто вся ушла в слух, жадно ловя каждое слово из сбивчивого рассказа Салинаса.

— Превратить бутылки с маслом в светящиеся лампады — это уже из области научной фантастики... Сдается мне, кто-то весьма тщательно продумал всю эту операцию, стараясь привлечь внимание к этому маслу, в которое добавили какую-то пакость. — Салинас был все еще возбужден, у него не прошло еще напряжение, вызванное тем, что он увидел и услышал в кабинете у Салы. — Если рассматривать это дело с точки зрения вашей науки — кто способен осуществить такое?

— Это не так-то просто, Лик, хотя в последнее время в научных разработках по растительным маслам удалось добиться огромного прогресса. — Девушка откинулась в кресло и запрокинула голову.

— Да, но это уже магия какая-то. Неужели с помощью технологии можно такого добиться? — Волосы Салинаса были все еще взъерошены после стремительной гонки на мотоцикле из Вика в Барселону. Он нахмурился. — Кто же это забавляется такими играми?

— Нет, это совсем не магия, а всего-навсего прикладная химия. Просто ее возможностями воспользовались с вполне определенными целями. В этом случае применили такую технологию, при которой определенные качества смеси, достигнутые химическим путем, сработали как бомба с часовым механизмом. Вот что произошло с этим оливковым маслом... точнее, с той жидкостью, которую выдавали за масло.

— Послушай, Кармина, но ведь все это дело — весьма непростое. Я так думаю, что научных институтов, способных добиться таких феноменальных результатов, немного — их наверняка можно пересчитать по пальцам. Не может быть их много в мире. — Салинас поправил очки и продолжал. — И, как я полагаю, самые крупные специалисты по технологии оливкового масла работают в Западной Европе, не так ли?

— Конечно! С того момента, как ты позвонил, я только тем и занимаюсь, что перебираю в памяти лучших специалистов в этой области, в принципе способных добиться подобного чуда.

— Да, чуда или подлости — назови это как угодно. — До прихода Салинаса девушка подвела глаза, и они ярко блестели, отчего лицо ее, от природы тонкое, казалось еще более одухотворенным. — Ты прав, научных центров, где могли бы замыслить, а тем более и осуществить такое, не так уж много.

— И какие же это центры? — Салинас задал этот вопрос без напора, словно ответ на него представлял чисто теоретический интерес. В гостиной Кармины было жарко, а потому адвокат снял пиджак и ослабил узел галстука. — Кто бы мог такое сотворить?

— Видишь ли... — Кармина говорила, словно перебирая в уме разные варианты, не совсем уверенная в своих выводах. — Я все раздумываю над этим с тех пор, как узнала от тебя об этой истории. И пока что вижу лишь одно научное учреждение, способное на подобный «подвиг». Научных центров, которые могли бы разработать теоретически подобного рода метаморфозу, довольно много, но таких, что могли бы реализовать подобную химическую реакцию на практике, да еще с такой точностью и в таких больших масштабах, мало, так как надо иметь для этого очень крепкую научно-исследовательскую базу.

— Ну и что ты надумала?

— Единственный центр, работающий в этой области, у которого помимо соответствующих специалистов по оливковому маслу имеется и подходящая база, это — центр в Салоне.

— Не может быть! — Вены на висках Салинаса проступили так, что стали явственно видны.

— Что с тобой, Лик?

— Ничего. — Он внимательно рассматривал свои тонкие, с длинными пальцами руки. — Послушай, Кармина, а этот центр в Салоне... он, случайно, не принадлежит Фонду Фокса?

— Ты угадал! — Кармина была ошеломлена точностью предположения адвоката, которое показалось ей всего лишь догадкой. — Как тебе это в голову пришло?

— Это долгая история.

— Поздравляю, сеньор адвокат. — Девушка подошла вплотную к Салинасу и вдруг поцеловала его в губы. — И что же ты собираешься делать?

— Поеду в аэропорт, надо поспеть на следующий рейс «воздушного моста». — Он подумал также о чеке в двадцать пять тысяч долларов, который ему еще надо было забрать в Мадриде, но ничего не сказал об этом Кармине. — Завтра утром займусь в конторе кое-какими делами, которые совсем запустил, вечером вернусь сюда на машине. А послезавтра хочу поехать в этот самый Салон. Поедешь со мной?

— С удовольствием. Там, возможно, кое-что удастся обнаружить, — не задумываясь ответила девушка, — и тебе, как мне кажется, могут понадобиться мои познания в химии. Завтра же звоню в Салон, прошу нас принять. Как тебе такой план?

— Замечательно. Если ничего из ряда вон выходящего не произойдет, заеду за тобой сюда в пятницу, в восемь утра. — Адвокат ни словом не обмолвился о том, что СОПИК велела ему прекратить расследование по делу Салы. Но он твердо решил потратить часть тех пятидесяти тысяч долларов, что он заработал, на удовольствие самому разобраться до конца в этой загадочной истории.

— Согласна. Буду тебя ждать. И когда мы вернемся?

— Можем вернуться в пятницу же вечером. Если только тебе не захочется провести субботу и воскресенье со мной в моей масии в Ператальяде, — запустил Салинас пробный шар.

— Благодарю за приглашение, но я лучше останусь во Франции и поезжу по Провансу. Этот край мне всегда очень нравился. — Из ответа девушки было недвусмысленно ясно: она не желает заходить слишком далеко в своих отношениях с Салинасом.

— Но как же ты там обойдешься без машины? — снова попробовал адвокат.

— Там множество автобусов. К тому же и поезда СНКФ ходят очень точно, как часы, и очень комфортабельно, — она насмешливо улыбнулась. — Обожаю путешествовать поездом...

— Как хочешь, — ответил Салинас, все еще не пришедший в себя от поцелуя, которым его неожиданно наградила Кармина.

В самолете, летевшем в Мадрид, Салинас испытывал самые разноречивые чувства. Но одним из главных было ощущение удовольствия при мысли, что банк СОПИК вручит ему еще один чек на двадцать пять тысяч долларов. Вместе с предыдущим чеком сумма его гонорара достигнет тогда пятидесяти тысяч долларов — короче говоря, за шестнадцать дней работы он получит круглую сумму в пять миллионов песет. Правда, из них следовало еще уплатить Пуйгу и Инохосе их часть гонорара, да и сам Салинас потратился в ходе расследования, но и при этом остаток составлял вполне приличный куш.

«Пять миллионов за шестнадцать дней — не так уж плохо. Вернее сказать, совсем неплохо, — думал он. — Теперь я заработал право на отпуск, который проведу в свое удовольствие, занимаясь, как часто делал Шерлок Холмс, чисто личным расследованием. Жаль вот только, что эта девушка такая странная! Мы могли бы замечательно провести время, в ней есть нечто такое, что очень привлекает. А глаза! Но что поделаешь? Никогда так не бывает, чтобы все было хорошо».

Они уже шли на посадку в Барахасе, а мысли адвоката теперь крутились вокруг Фонда Фокса в Салоне:

«В конце концов в расставленные мною сети все же попало что-то серьезное, система моя дала результаты. Теперь все встало на свои места: ясно, что эти сукины дети все задумали с макиавеллиевской изощренностью. Для начала они украли у Салы его масло, чтобы затем принудить его пойти на подделку «оливкового» масла: при создавшихся обстоятельствах у него не оставалось иного выхода — он бы разорился начисто. Потом ему посылали какой-то таинственный продукт, который, если подмешать в настоящее масло, дает замечательную смесь — она абсолютно похожа на чистое оливковое масло. Но добавка эта словно своего рода троянский конь. В заданный день и час она придает всей этой смеси фиолетовый цвет, заставляет ее светиться, а это вызывает скандал по всей Европе, чего и добивались махинаторы. Конечно! Конечно, черт подери! — В этот момент колеса самолета коснулись взлетной полосы, а истинная картина происшедшего совершенно четко представала перед мысленным взором Салинаса. — Теперь все ясно! Я их вычислил!»

 

Мадрид

Среда, 27 января — четверг, 28 января

«Я их вычислил! Именно к Фонду Фокса тянутся все нити заговора. А организован он ради того, чтобы дискредитировать испанское оливковое масло, причем как раз накануне принятия страны в Континентальный торговый рынок. Таким образом, нам подрезают крылышки, и мы вынуждены вступить в эту организацию, согласившись на все условия, которые поставят нам ее заправилы».

Салинас стал спускаться по трапу самолета.

«Конечно же! А заодно дискредитируются остальные сельскохозяйственные продукты и товары пищевой промышленности Испании. О них пойдут недобрые слухи; по всему миру будут говорить, что испанское оливковое масло якобы употреблять опасно, и домашние хозяйки во всей Европе будут с недовернем относиться ко всему, что сделано в Испании...»

Затерявшись в толпе пассажиров, он шел по бетонному покрытию аэропорта Барахас в сторону аэровокзала, не прекращая ни на минуту думать о всей этой афере.

«А этот Сала оказался просто несчастной марионеткой в чужих руках... Что же Лафонн? Какую роль он играет? Боюсь, я так никогда и не смогу узнать. Но, думаю, он тоже стал орудием в руках Фонда Фокса и его жертвой».

Несмотря на то, что Салинас был в пальто, холодный ветер, гулявший по полю аэродрома, пронизывал до мозга костей, и он весь дрожал.

«Однако и Сала, и Лафонн как будто отделались легко, вышли пока из всей этой грязи незапятнанными — надо признать, что они очень ловки. Пуля пролетела всего на волос от их голов».

В восемь утра он вышел на Пласа-Майор и купил свежие номера всех газет, поступивших в киоски.

Дело о фальсифицированном оливковом масле фигурировало на первых полосах. Заголовки, набранные разными шрифтами, но в любом случае много крупнее обычного, были похожи друг на друга: «Светящееся масло», «Фиолетовое масло», «Экспорт фальсифицированных продуктов». На первой полосе «Эль Обсервадор» бросался в глаза заголовок: «Кто стоит за делом о фосфоресцирующем масле?» Главная мысль статьи сводилась к тому, что за Луисом Гарсиа, Хосе Рольданом и фирмой «Ла Онрадес АО» стоит кое-кто покрупнее, а потому нельзя сваливать всю ответственность за аферу только на этих пешек, надо докопаться до самого дна в этом темном деле. Подписана статья была Алексом Комасом. Салинас узнал знакомый стиль еще до того, как прочитал фамилию своего друга в конце колонки, и, улыбнувшись, подумал, что на этот раз Алекс осведомлен гораздо лучше своих коллег.

Газеты комментировали также объявленные в ряде стран меры на ограничение ввоза оливкового масла из Испании.

Оставив газеты на столе в кабинете, Салинас направился в банк СОПИК получить обещанный чек.

Проходя вдоль Пуэрта-дель-Соль, он никак не мог оторвать глаз от заголовков газет, выставленных в киосках. И хотя предвкушал приятный момент, когда ему вручат чек, словно завороженный думал только об одном: об украденном масле.

«Где же оно находится? Каким образом извлекли его из хранилищ Салы и доставили на новое место?» Мысли Салинаса ни на минуту не уходили в сторону от этого вопроса, который по-прежнему оставался для него загадкой. «Как бы то ни было, масло должно объявиться, нельзя же без конца держать мертвым грузом товар на сумму в миллиард песет — это не под силу даже самой богатой компании... Ну, посмотрим, посмотрим».

Когда он вошел в просторный зал банка, то с ужасом заметил, что на рукаве пиджака у него оторвалась пуговица. Для Салинаса это было одной из самых страшных бед, ибо он ничего не умел делать со своей одеждой и в подобных случаях просто вешал ее в шкаф до того момента, когда, вспомнив о ней, просил Марису пришить пуговицу, что обычно происходило много месяцев спустя. К счастью, она всякий раз бывала счастлива, если могла быть полезной своему шефу, к которому относилась как к большому ребенку, особенно когда речь шла о чем-то, что было вне пределов ее профессиональных обязанностей.

Оказавшись у кассы, адвокат педантичнейшим образом выполнил все, что Лафонн велел ему сделать, чтобы получить новый чек, и с растущим удовлетворением понял, что бельгиец действительно отдал на этот счет совершенно недвусмысленные и четкие указания. Двадцать минут спустя Салинас уже выходил на улицу, унося в кармане еще два с половиной миллиона песет и испытывая то странное и радостное чувство, что переполняет грабителя, только что благополучно опустошившего карманы своей жертвы.

Усевшись в своем кабинете и занявшись приготовлениями к поездке в Салон-де-Прованс, адвокат наслаждался сигарой «Давидов-3000». Именно от этих сигар он получал наибольшее удовольствие: ему все в них нравилось — и аромат, и удлиненная форма, и даже коробочки из-под них, напоминающие те, в которых держат костяшки домино.

Зуммер интерфона заставил Салинаса вернуться к реальности. На другом конце провода находился Алекс Комас.

— Наконец-то я тебя изловил! Видел первую полосу «Эль Обсервадор»?

— Конечно!

— Ну, и какое она на тебя произвела впечатление?

— Очень хорошее! — ответил адвокат без притворства. — А ты готов поехать со мной на поиски того, кто за всем этим стоит?

— Когда? Куда?

— Прямо сейчас. Точнее, ровно через час я выезжаю на юг Франции. Еду на машине, для тебя место найдется.

— Согласен. У нас в редакции очень заинтересовались этой историей.

— Прекрасно. Только не забывай о нашем уговоре: ни строчки в газете без моего согласия. — Адвокат подчеркнул последние слова. — Не забывай, что, сделай мы малейшее неосторожное движение, и куропатки улетят, мы их спугнем...

— Договорились, — ответил Алекс, хотя и без энтузиазма.

— Хорошо. Ровно в три я подъеду к твоему дому. И еще, если хочешь, можем провести конец недели в моей масии в Ператальяде. Такая перспектива тебя привлекает?

— Да. И даже очень.

— И еще вот что. СОПИК дала мне расчет. Мне велели прекратить дальнейшую работу на них, не заниматься больше этим расследованием.

— Не может быть. За это нам стоит поднять бокал.

— Так мы и сделаем, Алекс, так и сделаем... — Салинас мелко рассмеялся. — И, наконец, вот еще что: с нами поедет еще одна девушка, она очень хороша.

— Еще лучше. Так веселее будет! — Теперь засмеялся Алекс. — Она нравится тебе?

— Да. Но только на меня она и внимания не обращает.

 

Барселона — Салон-де-Прованс

Пятница, 29 января

— Сегодня во второй половине дня нас примет второй по рангу человек в Фонде Фокса. Это доктор Жильбер Ланси, француз, получивший образование в Соединенных Штатах, — там, кажется в Колумбийском университете, он окончил докторантуру. Мы с ним несколько раз встречались на научных конгрессах, судя по всему, это вполне знающий человек. — Кармина рассказывала о Ланси, пока их «жук» ехал по автостраде в сторону Жероны. — Ему лет пятьдесят пять, он принадлежит к тому типу ученых, что мы называем неакадемическими. Это значит, что его больше интересует прикладная сторона химии, экономическая рентабельность научных разработок, чем теоретическая сторона и фундаментальные исследования — их он отодвигает на задний план.

— Понятно, понятно, — автоматически ответил Алекс.

А Салинас молча смотрел вперед: движение на этом отрезке автострады было насыщенным, им то и дело приходилось обгонять огромные грузовики.

— Ланси сказал мне по телефону, что они давно занимаются исследованием растительных масел. В сущности, и сам он специализируется на этой теме. — Кармина сидела на заднем сиденье и старалась говорить погромче, чтобы адвокат мог ее слышать. — Он не особенно удивился нашему интересу к этому делу: теперь ведь повсюду только и говорят, что об афере с испанским «оливковым» маслом.

— А кто «номер один» в этом фонде? — спросил Алекс.

— Доктор Белли. Но до него добраться практически невозможно, он едва ли согласится нас принять.

Алекс и Кармина еще с полчаса обсуждали Ланси, Белли и Фонд Фокса, но Салинас по-прежнему не принимал участия в их разговоре, сосредоточив все снимание на дороге.

На подъезде в Перпиньяну, откуда начинался отрезок автострады «Ля Каталан», движение стало более спокойным. Тогда адвокат вступил в разговор — ему пришла в голову новая мысль.

— Кармина, а в фонде проводят какие-нибудь конференции или конгрессы?

— Да. Там каждый месяц устраивают коллоквиумы, на которых ученые докладывают о результатах своих исследований. — Когда Кармина принималась обсуждать научные дела, она говорила уверенно, все в ней внушало доверие к ее компетентности. — Я и сама получаю в университете журнал, который выпускает Фонд Фокса. Он выходит ежемесячно, и в нем публикуются сообщения, сделанные на этих коллоквиумах. Надо сказать, что это публикация весьма высокого научного уровня.

— Я — не ученый, — сказал Салинас, почти не разжимая губ, — но предполагаю, что если кому-нибудь из вашего брата удается добиться успеха, который, скажем, дает возможность изменять цвет масла или заставить его светиться... едва ли он сможет скрыть свое открытие. Верно ведь? Только отвечай просто, без всяких там...

— Что ты имеешь в виду? — спросила девушка.

— Я говорю, что если какой-нибудь ученый сумел разработать метод, с помощью которого можно заставить масло изменить цвет или же вызвать у него еще какие-то новые качества, да еще их можно при этом контролировать, словно это часовое устройство в бомбе, то вряд ли автор открытия сможет утаить такое достижение. Выражусь иначе: устоит ли он перед искушением поставить в известность о своем открытии по меньшей мере своих коллег-ученых?

— Как тебе сказать... — сказала Кармина.

— Даже если сообщение его будет предназначено для очень узкого круга ученых, даже если это — чисто теоретические разработки, которые на первый взгляд очень далеки от возможности применения их на практике? Ну, хотя бы основную научную идею, на которой он построил свое открытие, этот ученый предаст гласности?

Даже не знаю, что и сказать.

— Я сразу ухватил, что имеет в виду Салинас, — вмешался Алекс в разговор. — Как правило, ученые живут только своей наукой и ради нее, поэтому для них особенно важно сообщить другим ученым то, что им удалось обнаружить. И если какой-нибудь из исследователей, связанных с Фондом Фокса в Салоне, нашел способ таким впечатляющим образом манипулировать цветом масел, то он неизбежно должен, пусть даже на зашифрованном языке, доступном только специалистам, сообщить коллегам о своем открытии.

— Да. Пожалуй, ваша гипотеза не лишена логики, — сказала Кармина. — Ну что ж, давайте попытаемся принять участие в ближайшем коллоквиуме. Я ведь специалист по химии пищевых продуктов, так что, думаю, мне удастся разобраться, что к чему.

Алекс включил радиоприемник послушать новости. Несколько минут в динамиках звучала музыка, затем стали передавать сводку последних известий: в первую очередь речь пошла о национализации банков во Франции, затем заговорили о ситуации на бирже, и уже под конец речь зашла о светящемся масле.

...«Правительства ряда стран изучают возможность наложения полного запрета на ввоз натурального растительного масла из Испании. Такие же меры могут быть распространены и на масло, экспортируемое в консервированном виде». В заключение диктор привлек внимание слушателей к опасности, которую влечет за собой потребление пищевых продуктов, в которые добавлены нежелательные компоненты. Это же может привести к разорению целых отраслей испанской экономики! — воскликнул Алекс.

— Только этого нам не хватало! — откликнулся Салинас.

— И подумать только, что за всем этим заговором стоит кучка подлецов, действующих за кулисами этого самого Фонда Фокса... — возмущенно продолжал журналист. — Этот фонд — всего-навсего ширма для нескольких транснациональных корпораций, боссы которых понятия не имеют о стыде и совести.

— Это точно, — согласился Салинас. — И эти несколько сволочей, превратившиеся во всемогущих царьков, распоряжаются судьбами целых отраслей экономики.

Кармина молча слушала разговор своих спутников.

 

Салон-де-Прованс

Пятница, 29 января

Жильбер Ланси принял их в своем кабинете, расположенном рядом с исследовательскими лабораториями. Стены кабинета были заставлены книжными полками, вмещавшими огромное количество томов, посвященных одной теме — пищевой технологии. Обстановка тут была дорогой, мебель светлая, кресла обиты красным бархатом, хотя декоратор при этом явно старался добиться того, чтобы роскошь не бросалась в глаза. Иными словами, кабинет своим убранством больше походил на те, которые можно увидеть в какой-нибудь американской фирме, нежели в европейском научном фонде.

Большое окно было открыто, и перед посетителями представал типичный для юга Франции пейзаж: и кипарисы, и цветущие кусты — все чуть наклонено в одну сторону под воздействием постоянных ветров-мистралей.

В кабинете повсюду стояли пепельницы — они свидетельствовали о том, что здесь регулярно проводятся всевозможные совещания.

Ланси начал с того, что предложил посетителям закурить, протянув им коробку «Голуаз».

— Чем обязан вашим визитом?

— Нам хотелось бы принять участие в одном из ваших научных коллоквиумов, — ответила Кармина, глядя, как Ланси прикуривает сигарету.

— И какая тема вас интересует?

— Растительные масла. И в первую очередь изменения, которые можно вызывать в них, пользуясь научными методами. — Кармина говорила очень четко, не отрывая пристального взгляда от хозяина кабинета. — Нам известно, что вы добились значительных успехов на этом направлении научных исследований.

Салинас молчал, разглядывая висевший в рамке на стене докторский аттестат, который Ланси получил в Колумбийском университете, и удивляясь про себя, что в разговорах с ним в фонде никто не называл его обладателя доктором, как это принято в научных кругах.

Кармина уточнила:

— Мы были бы очень вам обязаны, если бы вы объяснили, как нам надо действовать, чтоб записаться для участия в ближайшем коллоквиуме. Насколько мы поняли, они проводятся у вас ежемесячно?

— Я вас понял. — Ланси встал и принялся расхаживать по кабинету, глубоко затягиваясь своим «Голуазом». — Для этого требуется только одно: вы должны убедить меня в двух вещах. Во-первых: с какой целью вы хотите в нем участвовать? И, во-вторых, достаточная ли у вас подготовка, чтобы участвовать в коллоквиуме, способствуя его работе, не выглядеть, как бы это помягче сказать, нелепо?

Салинас продолжал разглядывать стены кабинета. Ответила за всех Кармина:

— Тема нас очень интересует потому, что в последнее время с растительным маслом творятся удивительные вещи, о которых вы, несомненно, хорошо наслышаны. Вы меня понимаете?..

Ланси утвердительно кивнул, а Кармина продолжала:

— Эти чудеса, происходящие с растительным маслом, непосредственно затрагивают — и при этом самым серьезным образом — интересы целых стран — производителей этого продукта. А потому я, как профессор Барселонского университета, испытываю повышенный интерес к этой проблематике. Сеньор Салинас изучает юридические последствия этого явления, поскольку он адвокат. А сеньор Алекс Комас — журналист из мадридской газеты «Эль Обсервадор», специалист по этой теме.

У Ланси были необычно тонкие волосы, в которых уже пробивалась седина. Сам он был худощавый, выглядел очень ухоженно и изящно. Одет он был в спортивном стиле: шерстяные пиджак и брюки темно-коричневого цвета, водолазка фирмы «Лук», полуботинки-мокасины фирмы «Лотус», красные носки. Лицо его было настолько чистым, что можно было подумать, будто щетина на нем вообще и появиться не может.

— Полагаю, вас заботит дело с фиолетовым маслом, я угадал? — На лице его появилось подобие улыбки, но светло-голубые глаза продолжали смотреть на гостей настороженно. — Это очень серьезная тема... весьма серьезная.

— Совершенно верно! Именно об этом и идет речь. — Алекс с вызовом посмотрел на Ланси, давая понять, что ни перед каким фондом он не робеет.

— Меня тоже интересует эта тема, хотя и по чисто профессиональным причинам. Человек, которому удалось этого добиться, — с научной точки зрения гений, настоящий гений.

— Гений, верно... и еще подлая скотина, — Алекс теперь и не пытался скрывать своей неприязни ко всему, что связано с Фондом Фокса.

— Спокойно. Я понимаю, почему эта тема вызывает у вас такие чувства, но, поверьте мне, я и сам не меньше вас хотел бы знать, кто все это устроил. — Ланси говорил медленно, очень убежденно.

— Так вы готовы нам помочь? — в упор спросил Салинас, не очень доверяя доброжелательности Ланси.

— Да. Но должен вас предупредить: все, что касается растительных масел, находится в непосредственном ведении доктора Белли — я этими вопросами не занимаюсь. Его лаборатория находится не здесь, в самом здании центра, а в отдельном помещении примерно в пяти километрах отсюда.

— Белли — директор фонда, не так ли? — спросил Алекс.

— Да. Но помимо этого он еще и лично занимается этими исследованиями. Доход от них составляет примерно половину всех наших финансовых поступлений.

— Вы публикуете отчеты об этих поступлениях? — спросил Салинас самым невинным голосом, на который был способен.

— Конечно, я дам вам копию. — Ланси пошарил на полках и протянул адвокату тоненькую книжку в бумажном переплете. — Здесь полный финансовый отчет за прошлый год.

— Так можем ли мы принять участие в следующем вашем коллоквиуме? — вновь спросила Кармина. — Может быть, докторская степень, полученная мною в Калифорнийском университете — достаточное для этого основание?

— Можете не продолжать, — прервал ее Ланси. — Считайте, что вы уже получили приглашение. Следующая наша встреча состоится в ближайший вторник, второго февраля. Выступать, если пожелаете, может только доктор Кармина Эрнардес, поскольку она единственная среди вас обладает достаточной научной квалификацией. А вас мы приглашаем в качестве гостей.

— У вас есть программа будущего коллоквиума? — спросила Кармина.

— Конечно. — Ланси порылся в ящике письменного стола и достал оттуда ксерокопированный листок. — Вот она.

— Прекрасно! В следующий вторник мы будем у вас. — И девушка протянула руку хозяину.

Снова поднявшись из-за стола, Ланси сказал, теперь уже доверительным тоном:

— Доктор Белли очень занят, а потому вам вряд ли удастся с ним встретиться. Но во всем, что от меня зависит, можете на меня положиться полностью, я рад буду всячески способствовать вашей работе... хотя маслом я лично и не занимаюсь. Мое поле деятельности — масс-спектрометры, аппаратура с использованием инфракрасных лучей, хроматографы, но не пищевая технология.

— Спасибо, доктор Ланси, — попрощалась Кармина от имени всех троих.

 

Салом-де-Прованс

Вторник, 2 февраля

Первый из ученых, взявший слово на коллоквиуме, проводимом ежемесячно в Фонде Фокса, говорил размеренно и спокойно, сопровождая свое сообщение показом диафильмов. По мере того, как он информировал присутствующих о разных методах получения эссенции для апельсинового сока, на экране вспыхивали цветные кадры, иллюстрировавшие его рассказ.

Усевшись между Алексом и Салинасом, Ланси полушепотом разъяснял им суть сообщения, чтобы они, несведущие в вопросах пищевой технологии, могли лучше понять, о чем идет речь. Кармина что-то записывала в блокнот и очень внимательно следила за сообщением своего коллеги.

После выступления специалиста в зале включили свет и человек пять или шесть, взойдя на трибуну, давали свои оценки докладу. Чувствовалось, что участники коллоквиума привыкли к такого рода обсуждениям. Обстановка в зале была товарищеская, можно сказать, почти семейная. Все химики, выступившие в прениях, просто пытались уточнить те или иные моменты в сообщении докладчика, оставшиеся для них не совсем ясными. Все старательно воздерживались от того, чтобы поражать остальных своей эрудицией, никто не стремился выделиться, привлечь к себе внимание.

Просторный конференц-зал помещался в здании, отделенном от остальных строений фонда и окруженном зеленым газоном. Он был заставлен красными креслами, обтянутыми красной тканью, и очень удобными. Стены в зале обшиты светлым деревом. В нем имелись установки для воспроизводства изображения по видео, показа диафильмов, а также система для синхронного перевода с кабинами для переводчиков.

Как и в здании, где находился кабинет Ланси, повернутая на запад стена была полностью застеклена. Перед тем как показывать видео- или диафильмы, ее зашторивали плотными занавесями, обеспечивавшими полную темноту. Но теперь занавеси были открыты, в перед Салинасом и его спутниками вновь открывался вид, который они уже видели четыре дня назад: на окружающем здание сквере, окаймленном живой изгородью из кустарников, во всем чувствовалось непрестанное воздействие дующих здесь ветров-мистралей — вся растительность была наклонена в сторону юга.

Все в этом месте располагало к расслабленности и наслаждению комфортом, и все же Салинас этих чувств не испытывал: он был уверен, что именно Фонд Фокса — центр заговора, раскрытием которого решил заняться до самого конца. Поэтому он был максимально собран.

Отвечая оппонентам, докладчик что-то долго объяснял у доски, писал мелом какие-то математические формулы, а резюмировал все изложенное в простых и ясных словах, которые даже Алекс и Салинас смогли понять без особых усилий.

После этого все вышли из здания конференц-зала и, пройдя по зеленому газону, отправились в стоявший рядом кафетерий. Оказавшись там за чашками с дымящимся кофе, ученые продолжали обсуждение, ставшее теперь неформальным. Ланси посадил Салинаса и его спутников за один из столиков, предварительно познакомив с расположившимися тут же четырьмя химиками из Англии. Полчаса спустя они возвратились в здание, где проходил коллоквиум, и по дороге, ступая по травянистому ковру газона, Салинас спросил у Кармины:

— Докладчик сказал что-нибудь представляющее для нас интерес?

— Ничего, что проливало бы свет на нашу проблему.

— Так я и предполагал. Что же, подождем, впереди еще три сообщения.

— Да. Я внимательно еще раз просмотрела программу и пришла к выводу, что один Белли может коснуться этой проблемы. Он выступает вечером, самым последним, и сообщение его касается изменений в оливковом масле, хранящемся на складах. — Кармина показала ему напечатанные на машинке и отксерокопированные листочки программы, на полях которого были ее беглые записи карандашом.

— А как тебе показался Ланси? — спросил Салинас.

— Не знаю, что и сказать. Но надо признать, что он проявляет к нам внимание.

На этом разговор их прервался, потому что подошел сам Ланси, попросил пройти их в конференц-зал. Второй докладчик вот-вот должен был начать свое выступление.

И снова на трибуну поднялся один из приехавших в Салон исследователей. Ему было лет шестьдесят, он был совершенно седой, с тонким орлиным носом. Примерно с полчаса ученый рассказывал об экологических последствиях использования некоторых инсектицидов. Ланси, как и во время выступления первого докладчика, коротко и просто пересказывал им суть сообщения, чтобы Салинас и Алекс могли понять, о чем идет речь.

Рядом с докладчиком за столом президиума сидел председатель — доктор Белли. Среднего роста, с неестественно бледным лицом и глубокими синеватыми обводами вокруг глаз. Белли был одет в темно-серый костюм, а на светло-синий галстук прицепил эмблему Фонда Фокса. Казалось, мысли ученого витают где-то далеко от этого зала, он пока ни разу не подал голоса, даже с соседями по столу не переговаривался.

И снова во время прений по второму докладу никто из участников встречи даже не коснулся темы масла. Кармина, Салинас и Алекс, обмениваясь обескураженными взглядами, снова направились в кафетерий и на этот раз уселись отдельно за столик на четверых. Ланси подсел к ним, подставив пятый стул.

— Пока что, я думаю, вас мало заинтересовали эти сообщения, — надо признать, что Ланси, когда того хотел, умел быть доброжелательным и приятным.

— Так оно и есть, — ответил Алекс чуть суховато.

— Вечером будет сообщение о масле. С ним выступит доктор Белли. Вообще-то такое против его правил — обычно он лично не докладывает о результатах исследований, проводимых нашим фондом. — Ланси говорил, не скрывая легкого сарказма. — Он — очень важный человек, временами даже чересчур.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Салинас, удивленный тоном Лансн.

— Ну, как бы лучше выразиться... Белли ведет себя скорее как бизнесмен, как человек, интересующийся только делами, хотя, надо признать, он научный исследователь очень высокого класса. Это поведение часто вызывает непонимание среди ученых... Я сам прекрасно его понимаю: кто-то ведь должен заниматься общим руководством Фонда Фокса!

Ланси сделал паузу. Он задумчиво крутил в пальцах вилку.

— А дело это непростое. Фонд — предприятие крупное, в штате его работает много народу, и он находится в сильной зависимости от компаний, предоставляющих ему дотацию на научные исследования.

— Если не ошибаюсь, доктор Ланси, вы, как говорится, второй человек в Фонде Фокса, не так ли? — спросил Алекс в упор.

— Вы точно сказали. Номер один — Белли, я по рангу иду сразу же за ним, — ответил ученый, улыбаясь. — И временами я очень радуюсь тому, что я всего лишь второй номер, потому как хлопот у доктора Белли множество. Он так перегружен работой, что здоровье его в последнее время заметно пошатнулось. Недавно его даже вынуждены были положить в больницу.

— В больницу? — переспросил Салинас, стараясь разговорить Ланси.

— Да. Ему пришлось пролежать несколько дней в медицинском центре Роснье. Причем случилось это неожиданно: Белли работал в лаборатории и вдруг свалился без сознания. Пришлось его доставить в больницу на «скорой помощи»: к счастью, она находится совсем рядом.

— А я-то думал, что работа в фонде — это вроде синекуры, — сказал Алекс. Он был искренне удивлен.

— Нет. Вовсе не так. На практике наш фонд — всего-навсего своего рода исследовательский отдел, работающий на несколько промышленных фирм. А они требуют от нас отдачи в нашей работе, хотят, чтобы мы были рентабельны, постоянно напоминают, чтобы мы не занимались общими рассуждениями и теоретическими выкладками, поскольку не ради этого тратят на нас деньги. Если бы фирмам было дешевле вести такого рода научные разработки своими силами, они так бы и сделали. — Логика Ланси была неотразимой. — А потом доктор Белли все время находится как бы между стеной и шпагой. Шпагой я бы назвал финансовые департаменты фирм, субсидирующие фонд, а стеной — ученых, которым хотелось бы заниматься настоящей наукой, а не только той, что дает немедленные прикладные результаты.

— А... откуда появилось фиолетовое масло? — внезапно спросил Салинас.

— Думаю, что это дело рук ученого, у которого весьма высокая степень научной компетентности. При этом он, конечно же, опирался на очень мощную исследовательскую базу, то есть, по меньшей мере, располагает вполне современной лабораторией... И, кроме того, имеет весьма солидное финансовое обеспечение. Короче говоря, это дело рук научного института, возможности которого находятся на уровне Фонда Фокса. — Ланси теперь говорил очень серьезно. — Так что ищите среди тех немногих научных центров, которые обладают большими потенциальными возможностями для проведения научных изысканий. Я поступил бы так.

— А если я вам скажу, что подозреваю прежде всего ваш фонд? — спросил Салинас, умолчав, однако, что у него имеются более веские доказательства причастности Фонда Фокса к расследуемому им делу.

— Я бы ответил, что это ваше полное право. Вы же понимаете, что я с самого начала полностью отдавал себе отчет в том, что цель вашего визита — найти улики против нашего фонда. Но вам еще требуется их найти, вам нужны доказательства. Это вы тоже прекрасно понимаете.

— Понимаю. Но такое... вообще-то возможно? — адвокат задал вопрос, подчеркивая каждое слово.

— Я... Я всего лишь ученый. И по-моему, все на свете возможно, если совпадают два фактора: достаточная заинтересованность и достаточные возможности. Я бы прежде всего поискал, какой интерес мог иметь фонд в этом деле. После этого попытался бы установить, у кого именно имеются такие возможности.

— Возможности и у вас есть.

— Верно. Но интереса — никакого.

— Но вы ведь сами только что сказали, что находитесь в сильной зависимости от компаний, которые вас содержат, — Салинас намеренно ставил вопрос так резко.

— Ну, и что из этого?

— А то, что некоторые из этих фирм заинтересованы в дискредитации масла из Испании при помощи такого трюка — превращая его в светящуюся жидкость. Разве я не прав?

— Это бред, сеньор Салинас. Ради бога, не обижайтесь! Но это невозможно. Все работы, ведущиеся у нас, находятся под строжайшим контролем руководства центра. Никто бы не смог осуществить такого рода научное исследование без того, чтобы мы не были в курсе дела.

Салинас с трудом удержался от того, чтобы не высказать вслух мысли, которые жгли его в эту минуту. А мысли эти были примерно следующие: «Он лжет, ибо если все научные работы фонда находятся под его контролем, он неизбежно должен быть в курсе этого исследования, которое осуществлено именно в стенах фонда, — в этом нет никакого сомнения. Доктор Белли тоже должен об этом знать».

Но, сделав невероятное усилие над собой, он промолчал. Ланси заговорил теперь о двух сообщениях, которые им предстояло выслушать вечером.

Алекс, попросив у Ланси извинения, что прерывает его, обратился к Салинасу:

— Дай мне, пожалуйста, ключи от машины, хочу во время перерыва съездить в город — куплю там местного сыра.

— На, держи.

Ланси теперь говорил о докладе, с которым должен выступить Белли. Воспользовавшись этим, Салинас снова вернулся к теме, которая интересовала его:

— Я бы хотел снова обратиться к тому вопросу, что уже задавал вам, и переиначить его. Исключаете ли вы возможность того, что подобное исследование все же осуществлено в стенах вашего фонда, а известно об этом только Белли?

— Да... Хотя мне не очень приятно признавать это, доктор Белли непосредственно курирует ряд направлений в наших научных изысканиях с прикладными целями, причем не всегда держит меня в курсе работы. Но в любом случае это — чисто внутренний вопрос.

— А исследования по оливковому маслу относятся к числу прикладных?

— В нашем фонде — да.

— А если именно в фонде проведено исследование, в результате которого получена добавка, вызвавшая появление светящегося масла... можно ли допустить, что вы, доктор Ланси, об этом не знаете?.. Как вы полагаете?

— Откровенно говоря, да. И все же я думаю, что вы движетесь не по тому пути, что это — плод фантазии.

Молчавшая до того Кармина вмешалась в разговор:

— А я не склонна думать, что сеньор Салинас, как вы говорите, фантазирует: в его построениях есть своя логика. Насколько я понимаю, если бы... — повторяю, я не случайно говорю «если» — так вот, если Фонд Фокса был причастен к этому делу, то вполне вероятно, что лишь доктор Белли посвящен в него. Теоретически это возможно, хотя вы считаете, что практически — нет. Ведь при подобных обстоятельствах вы вполне могли бы быть не в курсе.

— Да, это возможно, но я никак не могу с этим согласиться. Вы меня понимаете?

— Да. Мы вас понимаем, — убежденно сказал Салинас. — И еще хочу вам сказать, доктор Ланси, что очень благодарен вам за то, что согласились выдержать этот разговор, прямо отвечая на все мои трудные вопросы.

— Ну, когда я разрешил вам участвовать в коллоквиуме, то прекрасно понимал, ради чего вы сюда прибудете... и насколько я при этом сам подставляюсь.

Слушая оба доклада на вечернем заседании, Салинас и Кармина чуть было не заснули от скуки, особенно во время сообщения Белли, — он приводил сплошные цифры, которые должны были продемонстрировать изменения вкусовых качеств масла в зависимости от продолжительности его складского хранения.

Алекс появился лишь в самом конце вечернего заседания. Некоторые из ученых встретили его осуждающими взглядами из-за того, что он пришел так поздно и отвлек их внимание от докладчика.

Возвращаясь в Барселону в машине, Салинас снова чувствовал, что опять пал духом.

— Ничего мы не узнали! Никто из них даже слова не произнес про цвет масла, или про красители, или про возможность вызывать в масле хроматические изменения. Так что моя теория про характер ученых, которые якобы неспособны промолчать, если им удалось добиться серьезного научного результата, оказалась несостоятельной. Уезжали, так и не обнаружив хоть малейший след.

— Ты, может быть, и не нашел никакого следа, — ответил Алекс, рот его растянулся до ушей в довольной улыбке. — А у меня кое-что есть. Тебе интересно будет узнать, что именно?

— Так что именно? — быстро переспросил Салинас, не скрывая недоверия.

— Так вот... Я ведь никаких сыров и не собирался покупать.

— И чем же ты занимался? Я направился прямиком в медицинский центр Роснье, представился там как корреспондент газеты «Эль Обсервадор». Это открыло передо мной настежь все двери! Я сказал, что хочу узнать как можно подробнее, какие медицинские методы они используют, а для наглядности показать это на примере кого-нибудь из пациентов... скажем, Белли.

— Не может быть! — воскликнул Салинас.

— Гениально! — тихо сказала Кармина.

— И вот выяснилось, что этот самый доктор Белли был госпитализирован по поводу острого отравления... Но вот чем было вызвано отравление — это вы ни за что не угадаете...

 

Салои-де-Прованс — Барселона

Вторник, 2 февраля

— Так что же там произошло в конце концов? — Кармину прямо распирало от нетерпения.

— Ну, ни за что не угадаете...

— Да говори же ты, наконец, черт бы тебя побрал! — закричал на журналиста Салинас.

— Белли отравился, перебрав дозу сильного наркотика... Вы слышите: сильного!

— И какой именно это был наркотик?

— Вот этого им не удалось установить, а Белли отказался дать какие-либо объяснения.

— А ему пришлось давать показания полиции?

— Нет. В дело вмешалась какая-то очень важная шишка, и его замяли.

— А ты... Как тебе-то удалось узнать про наркотик?

— А я просто-напросто очень долго беседовал с самой уродливой сестричкой того отделения, где лежал Белли, и она была в восторге от того, что может так долго поговорить с таким красивым парнем, как я.

Все трое засмеялись. Салинас по-прежнему не снижал скорости, держа курс на Барселону.

— Послушай, Салинас, мне бы хотелось что-нибудь опубликовать по этому делу, не откладывая, — Алекс явно уже прикидывал в уме свою будущую статью.

— Умоляю тебя, Алекс, только пока ни словом не упоминай о Фонде Фокса. С ним у нас еще много неясного, как бы нам спешкой дело не испортить. — Адвокат сказал это очень убежденно, хотя ему и хотелось сделать что-нибудь приятное для Алекса, желавшего опубликовать что-нибудь сенсационное.

— Ладно, но хотя бы эту сволочь, Салу, — его-то можно приложить? — Алекс нарочно заговорил сначала о фонде, зная, что Салинас будет категорически против упоминания о нем в печати, но рассчитывая, что затем адвокат в чем-то уступит и разрешит ему взяться вплотную за Салу.

— Ладно, прикладывай, — ответив так, Салинас даже немного пожалел в душе посредника, потому что перо Алекса бывало поострее операционного ножа.

— Прекрасно! Оказывается, ты вполне приличный человек, с тобой можно иметь дело. Как бы мне не присудили премию Пулицера за этого жулика-посредника! — Алекс не пытался скрыть своей радости.

А Салинас между тем впадал во все большее уныние — он увидел, как трудно будет ему докопаться в этом деле до самого конца. Адвокат был совершенно уверен, что именно Фонд Фокса — то место, где, по меньшей мере, была задумана вся грязная операция с маслом; более того, что именно оттуда осуществлялась эта афера. Но ему не хватало решающего звена в цепи, а уверенности, что это звено удастся обнаружить, не было никакой.

«Надо бы мне позвонить Корнхиллу в Лондон, попросить разыскать данные о состоянии личных финансов Белли, Ланси, Лафонна и также — это тоже может пригодиться — Салы. Корнхилл — мастер вскрывать даже самые потаенные вклады, уточнять детали о финансовой операции, осуществленной в мире в любом банковском отделении.

Алекс и Кармина говорили о французских сырах, так и эдак смакуя эту тему. А Салинас как одержимый думал о том, как бы поскорее связаться с Корнхиллом и попросить справки, которые могли бы внести ясность в это столь темное до сих пор дело.

«Джон Корнхилл, начальник управления отдела расследования страховой компании «Рамблере», располагает лучшей в мире командой детективов по финансам. Мы с ним старые друзья, и он мне поможет. К тому же, надо думать, бесплатно, — ведь я тоже не раз помогал ему из Мадрида, не требуя даже гроша взамен».

— Выше голову, Салинас! Благодаря публикации в моей газете тебе удастся хотя бы предать гласности часть правды об этой афере — ведь не забывай, что пока люди знают лишь о нескольких жалких козлах отпущения. До сих пор в прессе мелькают только имена Гарсиа, Рольдана и этой пресловутой «Ла Онрадес АО»... — Алекс весь излучал бодрость и оптимизм. — Да, ничего не скажешь: эти люди теперь стали знаменитыми во всем мире — пожалуй, нет ни одной газеты, где бы не появились их имена.

— Да. Но и Сала — всего-навсего марионетка. — Салинас говорил, не скрывая плохого настроения, кривя рот в саркастической усмешке.

— Ну, этот уже не просто марионетка. У него тоже своя корысть в этом деле есть.

— Можно считать, что так.

Кармина не принимала участия в этом обмене репликами. Она глубоко задумалась, словно в голову ей пришла какая-то новая мысль. Наконец девушка сказала:

— Я вот что сделаю: посвящу несколько дней более внимательному чтению этих докладов, с которыми выступали на коллоквиуме. Может, и удастся что-нибудь поинтереснее в них обнаружить... хотя... я даже и не знаю, что об этом думать...

— Но хоть какое-нибудь предположение у тебя есть? — спросил Салинас глухим голосом.

— Да, кое-какие мысли у меня появились. Но сначала надо как следует изучить все эти сообщения, полный их текст мне вручили только в конце встречи. Если что-нибудь прояснится, сразу же тебе сообщу. — Кармина раскурила одну «Голуаз» и глубоко затянулась крепким дымом. — Пока, Лик, могу тебе сказать, что теперь полностью согласна с твоей мыслью: если какому-нибудь ученому удалось добиться серьезных результатов, он не может не сообщить об этом коллегам, пусть это будет и в завуалированной форме. Именно в этом направлении я и собираюсь поработать.

— Может быть, оно и действительно так, — пробормотал Салинас, но теперь уже не так уверенно.

— Так оно и есть! — сказала Кармина, сидевшая на сиденье сзади водителя, и ласково коснулась волос на макушке Салинаса.

Адвокат ничего не ответил, но снова подумал, что никак не может понять, какого же рода отношения установились у него с этой молодой женщиной. И все же ласковое прикосновение Кармины немного вывело его из мрачного настроения, в которое он было погрузился.

Алекс наблюдал за этой сценой, не скрывая усмешки — она его забавляла.

— Вы обратили внимание на то, с каким чувством превосходства Белли обращается со всеми остальными? Ведет он себя так, будто относится совсем к иной, более высокой касте. — Журналист вспоминал поведение всех действующих лиц в Салоне, словно набрасывал с них портреты для будущих статей в газете. — А этот Ланси — что за противоречивые чувства его обуревают! У него ведь явный комплекс неполноценности. Сказал нам, что он — второй человек в этом фонде, а вел себя, словно он там на самом деле чуть ли не двадцатый или двухтысячный. Припомните, как ему неприятно было признаться перед нами, что не причастен к исследованиям по растительному маслу и может даже не находиться в курсе достигнутых в них результатов.

— Да. Он даже скорее предпочел бы, чтобы мы заподозрили его в участии в этой грязной афере, нежели честно признать, что он вне игры в этом деле. Совершенно ясно, что самые важные исследования курирует только Белли, причем один, и это выводит из себя Ланси. — Глаза Салинаса сузились — он вызывал в памяти все подробности разговоров, которые они вели сегодня с ученым.

— И нам остается лишь пожалеть, что так обстоят дела, — воскликнул Алекс, — потому что Ланси мог бы навести нас на след. По крайней мере, он хоть готов был с нами разговаривать. А этот Белли... Этого типа ничем не прошибешь. Обратите внимание: он ни разу к нам и не обратился, хотя наверняка знал, зачем мы туда прибыли.

— Ты прав, Алекс. — Кармина согласно кивнула головой. — Из Белли мы ничего не вытянем, он нас даже и не примет. Это — настоящий диктатор, маленький деспот. Я обратила внимание на одну маленькую, но очень показательную деталь. Хотя несколько ученых, работающих в фонде, имеют докторские степени по химии или техническим наукам, доктором там называют одного лишь Белли. Другие как будто не осмеливаются пользоваться этим титулом. И я убеждена, что именно Белли ввел там такие нравы — это позволяет ему выделяться среди остальных, отчетливей обозначить дистанцию, которая его от них отделяет.

— И еще одна деталь не вписывается в общую картину. — Лицо Салинаса напряглось, нижняя губа немного выдвинулась вперед, а короткие волосы на макушке будто взъерошились. — Откуда у Белли деньги на сильные наркотики? Вы представляете себе, сколько стоит каждая его доза?.. Даже при том, что у него большой оклад, никаких законных денег не хватит на такую роскошь?

— Да, вот тебе еще один темный пункт в нашем расследовании! — подытожил Алекс.

— И, в таком случае, можно объяснить, почему Белли втянулся в эти темные дела... Ему позарез нужны деньги, чтобы покупать наркотики, без которых он существовать не может. — Адвокат снова говорил, едва разжимая губы.

— Интересное предположение, — весело сказал журналист.

— В любом случае это всего-навсего догадки, — ответил Салинас, но у него было предчувствие, что они приблизились к самой главной загадке.

 

Барселона

Четверг, 4 февраля

Фонтильяс внимательно изучал меню, выбирая в нем самые дорогие блюда. В этот момент он представлял свою фирму и хотел выглядеть в самом выгодном свете перед своим клиентом, пожалуй, наиболее важным и богатым клиентом, с которым имела дело его компания. Через Салу ежегодно реализовывалось более чем на пятьсот миллионов продуктов, производимых фирмой, в которой Фонтильяс пытался, хотя и безуспешно, играть роль первой скрипки — безуспешно, потому, что каталонская семья, вложившая деньги в фирму, используя его в качестве администратора, все же обладала всей полнотой власти, контролировала каждый шаг директора.

Фонтильяс и Сала сидели в одном из тех ресторанов, где обычно назначают встречи крупные дельцы. Как и во всех заведениях такого рода, еда здесь была более чем посредственной, и это пытались компенсировать непомерным вниманием обслуги к клиентам — каждое их желание стремились упредить настолько, что это было уже совсем нелепым. Мебель в зале была пышной, в стиле барокко, подобранная с весьма сомнительным вкусом, хотя, надо признать, кресла были очень удобными, с широкими обшитыми бархатом подлокотниками — в них удобно было посидеть после обеда, беседуя о делах, с рюмкой или бокалом в руках.

Сидя напротив Фонтильяса, Сала предвкушал предстоящий обед, рассеянно проглядывая меню: он соглашался со всеми предложениями Фонтильяса по поводу блюд и лишь посматривал затем на цены, чтобы убедиться: его контрагенты действительно не скупятся ни на какие расходы. Но именно такие указания и получил Фонтильяс от хозяев, чувствовавший себя сейчас чуть ли не дипломатом и преисполненный желания любой ценой ублаготворить посредника.

Странная создалась ситуация: два человека, в равной мере в глубине души страдавшие комплексом неполноценности, сидели друг против друга, всем своим видом стремясь показать, что ими движут совершенно противоположные чувства: апломба и уверенности в себе.

Как принято говорить среди людей своего круга, — причем круга, как оба полагали, высокого, — они обращались друг к другу на «ты». Усевшись за стол, поначалу заговорили о всяких пустяках, стараясь поддерживать оживленную светскую беседу. Что до самого обеда, то у Фонтильяса желудок был не очень здоровый и его угнетала мысль, что такие трапезы, без которых вести бизнес просто невозможно, наносят удар за ударом его здоровью. Сала же, напротив, накопил аппетит, вид у него был сияющий — вид человека, заново раскрывающего для себя радости жизни.

Позже, когда вино еще больше оживило их беседу, они заговорили о нынешних управляющих новейшей формации, с которыми теперь все труднее вести дела, — с этим они оба были согласны. «Эти менеджеры — просто наглецы!»

Так они дошли до кофе, даже не затронув пока ни одну из тем, которые их на деле интересовали, не касаясь ни цен, по которым Фонтильяс собирался поставить посреднику товары своей фирмы, ни всевозможных послаблений, которых он рассчитывал добиться от Салы.

После второй чашки кофе Сала попросил принести ему еще рюмочку «мартеля», а Фонтильяс, следуя неписаным правилам при ведении такого рода дел между такими видными бизнесменами, как он и его приглашенный, приступил, наконец, к делу, заговорив о наиболее выгодных продуктах, предлагаемых его фирмой. Посредник, то и дело прихлебывая из рюмки, слушал его с высокомерно-доброжелательным видом. Казалось, он вот-вот задремлет, на губах его блуждала счастливо-отрешенная улыбка. А Фонтильяс теперь чуть ли не пел, нахваливая достоинства продукции, которую он предлагал.

И вдруг Сала подскочил в кресле. Глаза его насторожились, губы сразу стали жесткими. Он смотрел поверх головы своего собеседника на кого-то, кто приближался к ним по залу.

— В чем дело?

— Это очень важно, — сказал, подойдя, доктор Тена и протянул посреднику экземпляр газеты «Эль Обсервадор». — Поэтому я решил выяснить, где вы, первым сообщить об этом.

— А ну-ка! — Сала с неохотой взял газету, решив про себя, что речь идет о чем-то, что вполне можно было бы отложить на потом, и в уме понося последними словами врача, прервавшего такой важный разговор.

— Что-нибудь серьезное? — спросил Фонтильяс из чистой вежливости. Ему в этот момент вообще хотелось бы исчезнуть из зала.— Не может быть! — скорее даже не вскрикнул, а взвыл Сала. Он тут же стал весь багровый и, казалось, оцепенел. Руки у него дрожали. На первой полосе крупными буквами был набран заголовок: «Хуан Сала — второе звено в цепи». И под ним, шифром помельче: «Афера со светящимся маслом». Текст статьи был украшен крупной фотографией коммерсанта. Статья была подписана Алексом Комасом.

Сала с ужасом смотрел на газету. Фонтильяс быстро пробежал глазами верхние строчки: «На данный момент удалось выяснить лишь имена тех, чьими руками непосредственно осуществлялась афера. Однако мы вправе с полным основанием утверждать, что за их спинами стоят и другие лица. Речь идет о настоящем заговоре, имеющем обширные разветвления. Крупнейшим представителем этого заговора в нашей стране является торговый посредник Сала, именно он — главный исполнитель воли центра...»

Два часа спустя Монтсе со своей дочерью Хуаной входили в старинные тяжелые двери нотариальной конторы на Пасео-де-Грасиа; наверху, у нотариуса, их дожидались Тена с Салинасом. Они уже несколько минут как находились здесь, в крошечном зале, стены которого были увешаны обрамленными в рамки документами, писанными старинной вязью, а пол покрыт темно-коричневым ковром.

— Слава богу, — сказал Тена, — что нам удалось организовать все это вовремя, да так, что мой тесть об этом не узнал, иначе он разрушил бы наши планы. Он из тех, кто предпочитает пойти ко дну вместе с чадами и домочадцами, но не уступить ни пяди. Правда, в последнее время он слишком был занят своими делишками, так что ему было не до того, что происходит вокруг, — в эти дни он ни разу даже не видел Монтсе... то есть, я хотел сказать, мою тещу, — не то что с ней поговорить.

— Нам пришлось крепко потрудиться, — ответил Салинас, — время не ждало, а богатство Монтсе Фликс велико — пришлось оформить целую кучу документов.

— Да, события теперь словно понеслись вскачь. С моим тестем покончено: прочтя статью в «Эль Обсерадор», он лишился дара речи в буквальном смысле, и боюсь, что рассудок его в опасности. — Тена продолжал свой монолог, обращаясь к Салинасу, молча слушавшему врача. — Хорошо, что мы успели вовремя оформить раздельное владение имуществом, иначе моя теща потеряла бы все, чем владеет...

Появление в зале матери с дочерью прервало этот поток рассуждений. Салинас усадил их на диван, попросив подождать, а сам вошел в кабинет нотариуса сообщить ему, что все в сборе. Несколько минут спустя в дверях появился долговязый лысый нотариус. Он учтиво поздоровался со всеми и попросил клиентов пройти в зал заседаний, в центре которого стоял огромный палисандровый стол. Усадив всех по местам, нотариус сел на председательское место и придвинул к себе стопку документов, отпечатанных на гербовой бумаге.

Затем он медленно и внятно стал зачитывать вслух сакраментальные фразы, после которых приглашенные должны были подписать бумаги. Так огромное состояние, накопленное несколькими поколениями, должно было вновь переменить хозяина.

Чтение документов нотариусом продолжалось довольно долго. Весь этот ритуал напоминал грегорианскую мессу — не только из-за того, что юрист монотонно бубнил положенные в таких случаях слова, сколько из-за того, как торжественно они звучали, а также из-за помпезности всей обстановки. Наконец, государственный нотариус, одновременно глядя на всех сразу и ни на кого в отдельности, предложил заинтересованным лицам подойти подписать бумаги, согласно которым Монтсе уступала свое богатство Тене, отныне становившемуся его хозяином. Это было явное нарушение старинных написанных правил в Каталонии, которые предписывают передавать наследство из рук в руки только после кончины владельца, причем обязательно прямому его наследнику, связанному с ним кровными узами. Тена уже стал доставать из внутреннего кармана пиджака шариковую ручку, чтобы подписать документы, когда Монтсе Фликс, с рассеянным видом слушавшая церемонию, словно встрепенулась и внезапно сказала:

— Сеньор нотариус, я внимательно выслушала вас. Мне кажется, что все сделано очень правильно, за исключением одного пункта… — Салинас и нотариус, удивившись, переглянулись — не так уж часто бывает, что в тот момент нотариальной церемонии, когда осталось только подписать бумаги, кто-то просит внести в них изменения. Это было так же странно, как если бы в самый разгар ритуала бракосочетания, когда только осталось сказать «да», жених и невеста принялись бы оговаривать условия заключения брачного союза.

— Поправку эту внести очень легко, — продолжала Монтсе. — Я попрошу, чтобы все движимое и недвижимое имущество было передано не доктору Хорхе Тене, как сейчас указано в проекте документов, а моей дочери Хуане... — Воцарилась глубокая тишина, ее через несколько секунд вновь нарушил голосом Монтсе. — Я настаиваю на этом, чтобы обеспечить будущее Хуаны. Доктор Тена и в таком случае не будет ни в чем нуждаться. А согласись я сделать его владельцем всех благ нашего семейства, у меня не было бы полной и окончательной уверенности в будущем моей дочери.

После этого Хуана подписала бумаги с уверенностью и четкостью, которых никто от нее не ожидал. За несколько минут из испуганного зверька, которым всегда выглядела дочь Салы, она превратилась в полноправную обладательницу всего состояния семейства Фликс.

Выйдя из нотариальной конторы, Монсе извинилась перед остальными, сказав, что хочет побыть одна. Ничего не объясняя, она направилась в художественный салон, где должна была вот-вот начаться церемония присуждения поощрительной премии молодым художникам — премия представляла собой годичную стипендию для изучения живописи в Париже. У входа Монтсе показала портье приглашение и тут же смешалась с пестрой публикой, битком заполнившей зал. Ее как будто никто и не заметил — лишь председатель жюри обменялся с гостьей заговорщическим взглядом. Монтсе уселась в уголке и внимательно следила за всем происходящим. Наконец имя победителя конкурса молодых художников было объявлено — им оказался робкий юноша с лицом, украшенным редкой бородкой. Он так и не узнал, что вот уже несколько лет Монтсе, совершенно неприметно стоявшая среди публики, следуя старой традиции каталонской буржуазии, занимается меценатством: именно она финансировала премию и поездку победителя. Знал об этом только председатель жюри, который без всякого отчета перед другими его членами получал на руки чек, поступавший к нему с одного из частных счетов Монтсе. Сидя в углу, куда с трудом проникал слабый свет, она словно забыла обо всем окружающем ее мире, наслаждаясь свой тайной. Глаза ее блестели.

 

Мадрид

Четверг, 4 февраля

Поговорив по телефону с Лондоном, Салинас повесил трубку с полной уверенностью в том, что Корнхилл сумеет разыскать для него данные о банковских счетах Белли, Ланси, Лафонна и Салы, даже если те значатся под чужими именами. К тому же англичанин заверил его, что и у страховой компании «Рамблерс», сыском в которой он заправлял, также имеются основания для повышенного интереса к этому запутанному делу, и он желает внести в него полную ясность.

На столе адвоката лежала газета «Эль Обсервадор» со статьей Алекса Комаса, в которой тот высказал свою гипотезу по поводу аферы с маслом. Появление статьи вызвало большой переполох даже в правящих кругах страны, весьма чувствительных к любым скандалам, связанным с фальсификацией продуктов, так как они тут же вызывали живейшую реакцию не только среди оппозиции, но и среди самых широких кругов общественности. Алекс время от времени позванивал Салинасу по телефону, держа друга в курсе того, как реагирует на статью тот или иной влиятельный представитель политических кругов — из его сообщений следовало, что публикация в газете вызвала в ряде министерств эффект неожиданно взорвавшейся бомбы.

Мариса сообщила адвокату по интерфону, что звонит Кармина.

— Привет, Кармина! — поздоровался Салинас с девушкой.

— Послушай, Лик. Я тебе сейчас скажу нечто такое, что тебя наверняка обрадует. А ты это вполне заслужил. Все свои свободные часы я посвятила изучению нашего дела — на этот раз прошлась по нему с лупой...

— И?..

— Сейчас скажу тебе, что мне удалось выяснить. Прежде всего я внимательнейшим образом прочитала все сообщения на коллоквиуме, тексты которых мне вручили в фонде... и ничего там не нашла.

— Ничего?

— Да ты подожди, не нервничай! Затем я так же внимательно принялась изучать все библиографические сноски к этим докладам... — девушка говорила очень уверенно, — но также ничего интересного не обнаружила.

— Так что же ты тогда нашла? — не сдержал нетерпения Салинас.

— После этого я с терпением китайского книгочея прочитала все библиографические сноски к тем статьям, которые были указаны в библиографии к сообщениям коллоквиума.

— Ну и что?

— И опять ничего. Но я не падала духом и снова применила тот же метод. Делала я это до тех пор, пока не докопалась до интересного факта. Лик, он у нас теперь в руках! — Девушка чуть ли не кричала от восторга. — Я нашла сегодня утром то, что искала. А ведь чуть было не решила все бросить, думала, что не смогу найти того, что ищу... И вот, все-таки нашла.

— Кармина, что же ты там нашла? Скажи ты мне, в конце концов!

— Вот что... Доктор Белли пять лет назад опубликовал работу по поводу — держись за стул, не свались с него! — «эволюции окраски в растительном масле». Ну, что ты по этому поводу думаешь?

— Потрясающе. Но этого мало. Это слишком мелко, чтобы поставить по-настоящему вопрос о Белли, — ответил адвокат, явно разочарованный, — хотя мы и получили интересный след.

— Так... так... Но я нашла еще одно свидетельство, касающееся Белли. Восемь лет назад на конгрессе в Торонто он сделал сообщение, — Кармина глубоко вздохнула, прежде чем произнести заключительные слова, — о «свечении некоторых видов растительного масла». А это тебя убеждает?

— Да. Вот это — да! — У Салинаса не хватало слов, чтобы выразить свою радость по поводу открытия Кармины.

— Ты прав, Лик! Ученый, сделавший открытие, не способен его скрыть, он ищет любые способы, чтобы сообщить о нем коллегам. Это стремление обладает неудержимой силой. — Девушка была переполнена восторга. — Я поверила в то, что ты прав. Именно поэтому так упорно искала в этом направлении. Просто счастлива, что смогла тебе помочь.

— Кармина! — Салинас говорил глухим голосом.— Я завтра же еду на встречу с Белли. На этот раз я даже спрашивать у него не стану, согласен ли он принять меня!

— И я с тобой, Лик, хорошо? — девушка была радостно возбуждена.

— Замечательно. Мы можем поехать на твоей машине?

— Да.

— Можешь забрать меня в аэропорту Эль-Прат?

— Конечно!

— Я прилечу первым же рейсом «воздушного моста». Спасибо за все, Кармина! До завтра!

Вечером Салинас с Аной сидели за столом у него дома, на который он выставил две кружки пива и несколько бутербродов с рыбой. На улице было очень холодно, и от этого в теплой квартире адвоката было особенно приятно.

— Я прочитала статью о Сале в «Эль Обсервадор», — сказала девушка, усевшаяся прямо на пол на огромную подушку. — Ну и заварил Алекс кашу!

— Еще бы! А ведь он не все еще сказал. Сала — всего-навсего марионетка, действия которой направляли другие люди, причем очень издалека. — Адвокату не хотелось пока рассказывать обо всем, что ему удалось узнать. — Как бы то ни было, конец этой истории близок. Я уже подхожу к развязке.

— Рада за тебя, Лисинио. — Ана поняла, что ее друг не желал слишком углубляться в подробности дела.

— Завтра еду в Салон, на юг Франции, — Салинас словно разговаривал сам с собой, уставившись в какую-то невидимую точку.

— И долго ты там пробудешь?

— Нет. Всего лишь один день.

Лисинио Салинасу с этой девушкой было хорошо, точнее сказать, почти хорошо. Она давала ему все, что могла дать. Телом и душой адвокат чувствовал себя с нею прекрасно, но вот мозг его, когда он был с нею, будто спал. А с Карминой все обстояло как раз наоборот: эта женщина как бы подстегивала его воображение, порою ему не нужно было даже разговаривать с нею, чтобы передать ей свои мысли или понять, что она думает. Но... Но! Кармина отказывалась переступать порог, за которым следовало полное доверие друг другу, так что отношения их напоминали партию в бридж, в которой выигрывала то одна, то другая сторона, — но ничего больше.

Они говорили о том о сем, шутили и болтали, коротая время.

— Пора мне идти, Лисинио, меня ожидает мое представление. — Сказав это, Ана пригладила пышные волосы цвета пылающего огня. — Я бы хотела побыть с тобой подольше, но сам знаешь, опаздывать я не могу. Представление начинается в точно назначенный час, а мне еще к нему одеться нужно, прицепить к себе свои дурацкие перья.

— Сегодня я провожу тебя. — Салинас снял с крючка пальто, поправил галстук — синий, с гербами «Лоев». — Пошли!

И они пошли пешком по улицам старой части Мадрида. Хотя было холодно, они не успели замерзнуть, потому что еще несли в себе тепло, разогревшее их, когда они находились в хорошо натопленной квартире Салинаса. К тому же Ана крепко прижималась к своему возлюбленному.

Салинас уселся за столиком, стоявшим далеко от сцены, боком к стене, и мягко, с улыбкой, дал понять приблизившимся к нему двум девушкам, что хочет побыть один. Наконец, свет в зале стал меркнуть, на эстраде появились «золотые блондинки». В одной из них, покрытой прозрачной сеткой и пышными перьями, он узнал Ану — ее бьющая в глаза красота не могла никем оставаться не замеченной. Она и еще три артистки исполнили первый номер — это была сцена из спектакля «Крэзи Орс», который шел в Париже. Правда, в «Красном льве» светомузыка исполнялась на глазок, динамики звучали так себе, а прозрачная сетка на девушках, если вглядеться, кое-где была умело подштопана. Но номер в целом был неплох.

Адвокат решил, что он не подготовлен как следует к этому зрелищу, а потому выпил одну за другой несколько порций виски. Вскоре, когда «золотые блондинки» исполняли свой последний номер, в глазах Салинаса, в которых будто засверкали искры, зрелище: это было уже просто прекрасным — не то что вначале.

 

Барселона — Салон-де-Прованс

Пятница, 5 февраля

Ощущение скорости, которое Салинас испытывал в красном «альфа-зюде» Кармины, было еще острее оттого, что по краям дороги мимо них мелькали подступившие прямо к шоссе виноградники, а в салоне машины через стереодинамики звучал надтреснутый голос Жильбера Беко, исполнявшего песню на мотив одного из полонезов Шопена. Салинас пьянел даже просто от разговора с женщиной, которая вела сейчас машину, почти не обращая внимания на руль, на рычаг переключения скоростей, короче говоря, на механическую сторону езды на автомобиле — казалось, будто «альфа-зюд» несется вперед, повинуясь лишь ее воле. Они разговаривали, и время от времени, стараясь обратить внимание своего спутника на те или иные слова. Кармила непринужденно клала руку на колено Салинаса. До Салона-де-Прованс оставалось еще около часа езды. Разговор принимал опасный оборот — он все больше и больше приближался к личной теме.

— Кармина... мне с тобой очень хорошо. — Адвокат сказал это так, как официально признаются в любви.

— И мне тоже. У нас здорово получается работа сообща. Хорошую мы команду составили, правда ведь? — ответила девушка, слегка нахмурив лоб и не отрывая глаз от дороги.

— Но ты как будто отгораживаешься от меня стеной из толстого стекла.

— Вовсе нет. Дело не в этом.

— А я тебе говорю, что да! — сказал Салинас со страстью, губы его стали твердыми, он почти цедил слова.

— Не в этом дело, я тебе говорю, — Кармина старалась говорить мягко, но голос ее был уверенным и твердым. Она явно стремилась его убедить.

— Все это напоминает мне стихи из книги «Тридальта» Пепа Меркадера.

— Так что ты говоришь? — Девушка ответила чуть насмешливо и тут же прикусила губу.

— Что ты меня даже не слушаешь, — подхватил Салинас игру.

— Слушай, давай поговорим всерьез, хочешь? — Кармина снова положила руку на его колено.

— Да.

— Ну так вот, давай объяснимся. В каждый момент своей жизни я способна иметь серьезные отношения только с одним человеком. И такие отношения у меня уже есть. А одновременно с двумя я быть не могу... это требует слишком много душевных сил. Короче говоря: не могу, и все тут! — Произнеся последние слова, девушка механическим движением пригладила волосы.

Кабинет доктора Белли располагался в отдельном здании, окруженном садом. За дверью с затененным стеклом две секретарши усердно работали над списками какого-то очередного мероприятия, организуемого Фондом Фокса.

Салинас показал Кармине, чтобы та уселась на обтянутый голубой материей кресло в зале ожидания, затем уверенно прошествовал по густому ковру свинцово-серого цвета к двери кабинета и, обратившись к третьей секретарше, сторожившей дверь к Белли, спросил:

— Доктор Белли у себя? — При этом улыбка играла у него на губах, но взгляд его был прикован к дверной ручке.

— Вам назначена встреча? — спросила секретарша таким голосом, будто способна была по своему усмотрению казнить или миловать.

— Доктор Белли у себя, я спрашиваю? — с вызовом сказал снова Салинас.

— Послушайте, — ответила секретарша, вмиг утратив свои изысканные манеры. — Вы должны были сначала условиться о визите, причем еще задолго до...

Салинас, не обращая внимания на ее слова, со всей наглостью, на которую был способен, вновь спросил:

— Так он у себя или нет?

— Он не может вас принять, вы...

— Не может? — Салинас положил левую руку на дверную ручку. — А почему бы и нет? Разве дверь закрыта на ключ? — И он повернул ручку, от чего дверь бесшумно отворилась.

— Мсье! — закричала секретарша, у нее глаза чуть ля не вылезли из орбит от такого нахальства. Она не могла поверить своим глазам — секретарша, обычно придерживавшаяся куртуазных манер, чувствовала себя оскорбленной до самой глубины души.

Салинас резко распахнул настежь дверь в кабинет Белли и вошел, громко хлопнув ею за собой.

Доктор Белли сидел в глубоком кожаном кресле лицом к лицу с посетителем. Он, как и его гость, был одет в костюм, ставший теперь своего рода униформой для представителей деловых кругов высшего ранга: темно-синий, с галстуком более живого цвета, но весьма умеренного, в черных ботинках, с черным ремнем на брюках...

— Что это значит? — громко сказал Белли, пораженный бесцеремонным вторжением нежданного пришельца.

— А значит это, что нам с вами следует поговорить, причем тут же, не откладывая. Речь идет об очень важном деле! — Салинас почти прокричал это, совершенно сознательно создавая атмосферу скандала.

— Вызвать жандармов? — спросила выросшая на пороге секретарша.

— Вызывайте! — закричал снова Салинас. — И пусть при них Белли объяснит, как ему удаются его грязные трюки... как по его воле оливковое масло меняет цвет!

Белли чуть не подпрыгнул на месте. Извинившись перед посетителем, он подошел к Салинасу, взял его под руку и увел в прилегающий к кабинету зал заседаний.

— Ступайте на свое место, ничего не предпринимайте! Успокойтесь! — бросил Белли на ходу секретарше.

Затем он закрыл за собой дверь и сказал, пристально глядя в глаза Салинасу:

— Я вас слушаю.

— Мне нужно поговорить с вами. И не откладывая! У меня в руках более чем достаточно улик против вас. Во-первых, я могу доказать, что Фонд Фокса организовал кражу масла у Салы на сумму в миллиард песет. Во-вторых, что через подставных лиц Салу удалось склонить к тому, чтобы в настоящее масло была добавлена какая-то адская смесь, изготовленная вами здесь, в Фонде Фокса. В-третьих, что эта смесь, наподобие часового механизма, в строго заданное время вызвала изменение цвета масла и его свечение, что вызвало переполох во всей Европе, а достигнут этот эффект на основании методики, о которой вы докладывали еще восемь лет назад в Торонто. И, в-четвертых, что таким образом удалось дискредитировать экспортируемое из Испании масло, не говоря о других продуктах нашего сельского хозяйства. — Салинас видел, как каждое его слово действует подобно удару молота по темени Белли. — И если вы мне не дадите исчерпывающих разъяснений по поводу всех этих махинаций, я тут же обращусь к прессе и предам гласности все то, о чем я вам сейчас сказал, приведя неопровержимые доказательства.

Лицо Белли на глазах становилось все бледнее, казалось, пульс у него совсем перестал биться. За несколько секунд он постарел. Чтобы не упасть, ученый оперся правой рукой на большой стол, за которым проводились заседания.

Доктор долго стоял так, молча, потом сказал:

— Мне необходимо подумать. Оставьте мне свой телефон, я вам позвоню, и мы с вами поговорим спокойно, я вам все скажу. Но сначала мне нужно подумать... как следует подумать.

— Когда мы увидимся? — обрывая его, спросил Салинас, чувствуя, как весь до предела напрягся.

— На следующей неделе я позвоню и назначу день и час встречи. Обещаю вам, что разговор наш будет долгим. Но поговорить нам действительно нужно спокойно. А теперь прошу вас... мне нужно закончить тот разговор, меня ждут. — Белли вышел из зала заседаний и ушел в свой кабинет.

 

Мадрид

Среда, 10 февраля

Пласа-Майор за окном вся была покрыта серым снегом, перемешавшимся с дождем. Салинас включил до отказа отопление в своем офисе и наслаждался тем, что ходил по дому в рубашке с короткими рукавами. Алекс, усевшись в кресле, продолжал говорить все на ту же тему:

— ...кроме того, мы и малейшего представления не имеем, куда спрятано украденное масло.

— Это верно, мы кое-чего еще не знаем. Но узнали теперь очень много, разве не так? — Салинас был доволен тем, что ему удалось выяснить. Он хотел продолжить свою мысль, но в этот момент загудел интерфон:

— Звонят из Франции, разговаривайте, — сказала Мариса, не очень хорошо владевшая французским.

— Алло, слушаю! У телефона Салинас.

— С вами говорит секретарь доктора Белли! — секретарь до сих пор чувствовала себя оскорбленной адвокатом и даже голосом старалась выразить свою антипатию к нему. — В следующее воскресенье, четырнадцатого февраля, доктор будет ожидать вас в своей резиденции... Запишите... Она находится в «Буше-де-Рон», — секретарша четко выговорила это название.— Он ждет вас в одиннадцать утра, это время вам подходит?

— Да. Согласен. Скажите доктору Белли, что я буду в это время.

— Au revoir.

Девушка распрощалась с ним, сказав гортанным голосом что-то похожее на ответное «до свидания». Повесив трубку, Салинас сказал Алексу:

— В воскресенье еду к Белли, прямо к нему в резиденцию. Что ты по этому поводу думаешь?

— Я поеду с тобой. У нас в газете проявляют особый интерес к этому делу.

— Хорошо! Но с Белли я буду разговаривать с глазу на глаз.

— Воля ваша! — ответил Алекс, не очень довольный ограничениями, которые друг то и дело налагал на его журналистскую миссию. — В любом случае, я поеду с тобой в Салон-де-Прованс. Теперь-то я точно знаю, что мы приближаемся к концу этой истории. Белли готов с тобой встретиться, потому что понял: он в твоих руках. Он явно боится. А это значит, что мы — на верном пути.

— К тому же Белли ученый. Он не так, как мы, привык прикидываться и изворачиваться. Нет у него той сопротивляемости, что у нашего брата. Думаю, мне на этот раз удастся многое узнать из того, что для нас пока скрыто. — И, радостно улыбаясь, Салинас закончил: — Может быть, он скажет нам также, где все-таки они запрятали это проклятое масло, что украли у Салы.

Потом Алекс ушел, и весь остаток дня Салинас провел в своем кабинете, названивая друзьям и постоянным клиентам. Он сиял, много шутил, болтал о пустяках по телефону. На такие телефонные беседы адвокат был мастер. На улице под фонарями посверкивали падающие снежинки, прохожие быстро пробегали по тротуарам, лица у них посинели от холода. Было около пяти вечера, когда интерфон загудел снова.

— У телефона мсье Лафонн, — сказала Мариса.

— Лафонн?! Вы не ослышались, Мариса?

— Да. Соединяю вас.

— Алло, Лафонн? — спросил адвокат, все еще не веря своим ушам.

— Послушайте, Салинас, я звоню вам, чтобы сообщить вам нечто такое, что может вас заинтересовать. — Голос бельгийца звучал менее властно, чем обычно.

— Слушаю вас.

— Сала продал нам все сто процентов своего дела. И очень недорого! Статья в «Эль Обсервадор» совсем доконала его. Поверьте мне, СОПИК не стояла за этой статьей... а потому, естественно, я полагаю, что за нею стоите вы. — Лафонн весело расхохотался. — Хочу вас поблагодарить, вы дали нам возможность хорошо заработать. Да, заработали мы очень здорово. Этот шут гороховый совсем потерял голову, а потому мы смогли купить его дело за гроши, в конце концов, окупили все наши расходы.

— Не может быть! — сказал Салинас, ошеломленный таким поворотом дела.

— Салинас, вы честно заработали свои пятьдесят тысяч долларов! Ей-богу, эта статья в газете... она очень вовремя появилась... в самый раз! Вы доказали, что прекрасно раскусили этого типа. Салу. Признаться, поначалу я думал, что гонорар, который вы запросили, несколько чрезмерный, но теперь я убедился, что... мы не прогадали.

— Послушайте, Лафонн! Произошло все это в силу случайного стечения обстоятельств, поверьте мне, я вовсе не хотел, чтобы вы перекупили дело у Салы. Мне это и в голову не приходило, — более того, знай я об этом, сделал бы все возможное, чтобы такого не произошло. — Салинас остро почувствовал, что его обвели вокруг пальца. — Учтите, кроме того, что журналист из «Эль Обсервадор» работает за свой счет, он совершенно самостоятельный человек... а мы продолжаем расследование! Так что еще посмотрим, кто будет смеяться последним! — теперь уже ярость почти душила Салинаса.

— Ну ладно, ладно... Не стоит из-за этого так кипятиться. Я позвонил просто так, чтобы поблагодарить вас, из чистой любезности. Раз уж вы не причастны к тому, что все это дело так хорошо для нас обернулось, — ну что ж, забираю слова благодарности обратно, и все тут! — Лафонн продолжал в шутливом тоне, чувствовалось, что он на седьмом небе от радости. — В любом случае знайте, что «Сала АК» из Вика теперь на все сто процентов — собственность СОПИК из Брюсселя — сделка оформлена сегодня утром. До скорой встречи! — и бельгиец повесил трубку на другом конце провода.

Салинас сидел, не двигаясь, разговор с Лафонном подействовал на него, словно холодный душ.

«Обвели вокруг пальца... Обвели вокруг пальца,.. — Эта мысль ранила его не меньше, чем если бы ему влепили пощечину, виски пронзила острая боль. — Никак этого не ожидал, хотя все ведь логично — СОПИК также связана с Фондом Фокса. Но невыносима мысль, что я им подыграл при помощи статьи Алекса... вот этого я никак не ожидал. Они меня переиграли!»

Адвокат уставился в невидимую точку за окном: «Но... неужели СОПИК направляла действия фонда? Или дело обстояло наоборот... а СОПИК просто извлекла выгоду из создавшейся ситуации? Как бы то ни было, надо признать, что Лафонн — ловкий делец и сумел воспользоваться сложившимся положением, не упустив редкого момента, когда жизнь прижала Салу к канатам».

Салинас долго так и эдак обдумывал положение дел и наконец пришел к заключению:

«Нет, судя по всему, СОПИК просто воспользовалась ситуацией. Ей удалось хорошо порыбачить во взбаламученной мутной водице! А вся инициатива в афере исходила от Фонда Фокса. По двум причинам. Во-первых, фонд субсидируют несколько компаний, не менее, если не более, мощных, чем СОПИК. — трудно потому представить, что его заправилы пустились бы в такую рискованную игру только ради интересов одной из компаний, от которых фонд зависит, и позволили выиграть лишь СОПИК, скупившей за бесценок дело Салы. Во-вторых, все собранные мною доказательства свидетельствуют, что именно Фонд Фокса стоит как за кражей масла, так и за последовавшей после этого операцией по превращению очередной партии масла в фосфоресцирующую жидкость. Все говорит за то, что афера задумывалась и осуществлялась в Салоне-де-Прованс, в штаб-квартире Фонда Фокса, а Белли — ключ ко всему делу»,

 

Бюше-де-Рон

Воскресенье, 14 февраля

В то утро, когда Лисинио Салинас поехал на встречу с доктором Белли, он предчувствовал, что расследование идет к концу. Посмотрев на свои часы «Лонжин» с золотистой сферой и римскими цифрами на циферблате, он увидел: стрелки показывают пятнадцать минут одиннадцатого.

Адвокат снизил скорость своего «жука» — он ехал по узкому шоссе, вдоль которого тянулись нескончаемые изгороди. Поля вокруг, окружающие дома сады, теннисные корты возле коттеджей были окаймлены высокими кипарисами. Жители этого края возводили, где только можно, зеленые заслоны от ветра-мистраля. Машина миновала Мирама, Истр, Фос. Салинас снова глянул на часы: без двадцати одиннадцать.

Он повернул на боковую грунтовую дорогу, ведущую к вилле Белли. Спокойно проехав последний отрезок пути метров в двести и наслаждаясь пейзажем, открывшимся перед ним, адвокат подъехал к обязательной зеленой изгороди, окружавшей густо поросший квадрат участка площадью примерно с гектар, простиравшийся вокруг частного владения Фонда Фокса.

Найдя рядом с калиткой из кованого железа кнопку, адвокат нажал на нее... Выждав немного, нажал снова... Тихо.

Тем не менее, «Порше-924», принадлежавший, как Салинас знал, доктору Белли, стоял на участке прямо у входа в дом.

Он снова нажал на кнопку звонка. Затем подождал минут десять и еще пять.

Адвокат почувствовал, что начинает нервничать, подумал, не вернуться ли ему в Салон.

Он смотрел на преграждавшую ему путь железную калитку, лихорадочно соображая, что бы ему предпринять... И вдруг заметил то, на что сначала не обратил внимания; дверца в калитке не была закрыта на ключ, а значит, он легко мог ее открыть, просто толкнув рукой.

«Издевается, что ли, надо мной этот негодяй?» — сказал он про себя и нажал на дверь калитки. Та легко поддалась. Закрыв ее за собой, адвокат медленно пошел по дорожке к дому. Кругом царила полная тишина, даже птицы молчали. Салинас почему-то покрылся испариной, глаза его теперь были прикованы к новому препятствию — массивной деревянной двери, на этот раз преграждавшей ему вход в дом.

«Что-то здесь не так, осторожно!» — сказал сам себе адвокат. Он снова нажал на кнопку и услышал, как в доме зазвучал глухой, неприятного тембра звонок... Но ничего. Ни малейшего шороха.

«С ума можно сойти: этот тип приглашает меня ровно к одиннадцати, целых десять дней я с нетерпением жду этого дня, а сейчас, когда время встречи наступило, ему вздумалось играть со мной в прятки», — пробормотал Салинас, нажимая на звонок уже изо всех сил и позабыв о всяких правилах хорошего тона.

Прождав еще пятнадцать минут, он засомневался, не уйти ли. Но, посмотрев на «порше», увидел, что боковое стекло приспущено — судя по всему, хозяин машины должен быть дома. Адвокат повернул позолоченную круглую ручку двери. Та легко поддалась — и эта дверь не была заперта. Салинас слегка нажал — дверь открылась. Он вошел в холл, сделал шаг... и тут же почувствовал острую боль.

 

Бюше-де-Рон

Воскресенье, 14 февраля

Лисинио Салинасу показалось, что ему пробуравили колено... Его охватил ужас, по лбу покатился холодный пот. Все произошло мгновенно, как в кошмарном сне.

Адвокат испугался, что у него вот-вот остановится сердце и он умрет, но на смену страху пришло чувство отвращения и бессилия перед нелепостью случившегося.

Дело было в том, что, войдя в дом, Салинас буквально наткнулся на самую настоящую огромную кобру. Она раскачивалась и шипела, изогнувшись в дугу, а потом, словно кнут, которым хлестнули, бросилась в его сторону. Зубы змеи вонзились адвокату в ногу. После укуса он конвульсивно дернулся и оцепенел, а кобра, скользнув за порог, скрылась в саду.

Несколько секунд спустя Салинас почувствовал, как то место, куда его укусила змея, быстро воспаляется. Однако он мог держаться на ногах. Салинас прошел дорожкой сада к калитке, сел в машину и поехал в сторону города. Он подумал было, что ему следовало прямо из виллы Белли позвонить в «скорую помощь», но возвращаться не захотел. Проехав немного, Салинас остановился, вытащил из брюк ремень и туго затянул его на ноге чуть выше ядовитого укуса.

Салинас вел машину, ожидая, что с минуты на минуту потеряет сознание и умрет. В то же время он испытывал странное, совершенно незнакомое ему ощущение эйфории и приятной приподнятости, которое при таких обстоятельствах казалось ему непонятным и по меньшей мере неуместным.

Он разглядел дом, стоявший у дороги, затормозил и с трудом выкарабкался из машины. Голова у него кружилась, рот наполнился слюной.

Адвокат стал без церемоний колотить в дверь. Отворила немолодая женщина, вид у нее был недовольный. Но, как только она взглянула на Салинаса, выражение ее лица переменилось.

— Боже мой! Что с вами?

— Меня укусила змея, кажется... кобра.

— Это невозможно! На юге Франции такая нечисть не водится.

— Оказывается, водится... А может быть, ее специально мне...

И тут Салинас повалился на пол.

 

Бюше-де-Рои

Воскресенье, 14. февраля

«Ситроен СХ», переоборудованный под машину «скорой помощи», летел, рассекая дувший ему навстречу мистраль и чем-то напоминая зловещую черную птицу.

Сидевший рядом с шофером молодой врач буквально глотал страницу за страницей той части учебника, где описывались укусы ядовитых змей.

«Как могла в частном доме рядом с Фоксом оказаться кобра? — лихорадочно думал он. — Вот: «Укус кобры схож с укусом коралловой змеи. Летальный исход может наступить мгновенно или через несколько часов. Это время во многом зависит от индивидуальных особенностей организма жертвы. Яд представляет собой невротоксинное вещество, которое, будучи поглощено организмом, приводит к параличу. Иногда перед наступлением летального исхода появляется ощущение эйфории...»

Сирена «скорой помощи» резко и нетерпеливо разрывала тишину окрестностей. Она гудела почти не смолкая. Шофер не отрывал глаз от шоссе. А врач продолжал рассуждать про себя: «Может быть, это обычная гадюка... или просто скорпион... а парню со страху показалось, что кобра. Но женщина по телефону твердо заявила, что речь идет об укусе кобры...»

Ехавшие по узкому шоссе автомобилисты жались к обочинам, пропуская машину «скорой помощи».

Наконец они доехали до нужного дома и подрулили прямо ко входу, где их уже ждала встревоженная хозяйка.

 

Бюше-де-Рон

Воскресенье, 14 февраля

Врач с шофером вбежали в дом, прихватив носилки. Перед ними предстала картина, при виде которой они остановились как вкопанные.

Сидя на полу, Салинас обратился к ним с путаной речью, причем выражение его лица было как у наркомана, только что принявшего сильную дозу:

— Сеньоры врачи, долгожданные носилки, дорогие мои эскулапы, давшие в свое время торжественную клятву Гиппократу... на жизнь и на смерть, на радость и на горе. Я — Сверхчеловек, я Супермен. Вовсе я не умираю — я счастлив, как никогда не был счастлив в жизни. Сейчас я полечу, вот, смотрите, сейчас я… прямо на ваших глазах взлечу...

Врач, взяв Салинаса за руку, попросил:

— Ложитесь, пожалуйста, на носилки.

— Меня укусила кобра! Вот, смотрите: это следы ее укуса, вот тут, на ноге, но она меня не убила! — Салинас радостно кричал. — Она меня не убила, не убила!

Адвокат, хотя его напичкали всевозможными лекарствами, медленно приходил в себя. Было уже около восьми вечера.

Врач не переставал изумляться:

— Должен признаться: никак не могу понять, что происходит, сеньор Салинас. Думаю, опасность уже миновала. И все же не возьму в толк, как все случилось. Вас действительно укусила кобра, и я, откровенно признаюсь, поражен тем, что вы так быстро оправились. Это — очень серьезно... Как правило, укус кобры смертелен!

Салинас, голова которого начала проясняться, попросил сидевшего рядом с ним в кресле Алекса:

— Очень странно все это. Послушай, может быть, ты наберешься храбрости и зайдешь в дом Белли? Не исключено, что ты сможешь найти разгадку тому, что произошло.

— Не очень-то мне по душе такая поездка. Но, пожалуй, мой репортаж после этого станет сенсационным.

— Только поосторожней, Алекс! Будь внимателен.

Сквозь небольшие люки в потолке в палату шел теплый воздух. Салинас, которому стало немного лучше, почувствовал, как снова наливаются тяжестью веки, и через несколько минут снова впал в забытье.

 

Бюше-де-Рон

Утро понедельника, 15 февраля

Алекс побыл еще немного у постели Салинаса, который наконец-то заснул спокойно.

Затем, проголодавшись, журналист направился в кафетерий больницы, где выбрал отдельный столик. Вокруг сидели врачи и медсестры, оживленно говорившие о своих делах. Алекс с аппетитом набросился на еду. Задерживаться в кафетерии он не стал.

Поприветствовав издали дежурного врача, который занимался Салинасом, журналист пошел в паркинг, где стояла машина адвоката.

Алекс без всякого удовольствия направился к вилле доктора Белли. Подъехав, он, не выходя из машины, внимательно оглядел дом, чувствуя, что лоб покрывается холодным потом. Лишь минут через десять Алекс решился выйти из автомобиля.

Железная калитка была открыта. За нею — ни проблеска света. Журналист с трудом различал дорожку, еле заметную в ночной полутьме. Вернувшись в машину, он включил ближний свет и завел мотор, чтобы не сел аккумулятор.

После этого Алекс снова вышел из машины, прошел через калитку, оставив ее открытой, и осторожно двинулся к дому.

Входная дверь тоже была открыта. «Порше» по-прежнему стоял неподалеку с опушенным боковым стеклом.

Затаив дыхание, Алекс вошел, включил свет, но ничего особенного не увидел. Затем он прошел по всему первому этажу, где находились кухня, ванная комната и гостиная, но ничего интересного также не обнаружил.

Он поднялся по лестнице на второй этаж и включил свет в маленькой прихожей, где были две двери. Открыв первую дверь и повернув выключатель, Алекс увидел комнату, оборудованную под лабораторию. На полках в строгом порядке, свидетельствовавшем о педантичном характере хозяина, стояли реторты, пробирки, многочисленные бутылки с реактивами, пустые склянки. Лишь одна склянка валялась на мраморной подставке, и жидкость из нее растеклась по камню. Алекс, удивившись этому непорядку, собрал остатки жидкости в маленькую бутылочку, тщательно притер пробку и спрятал бутылочку в карман пиджака. После этот о он направился в другую комнату.

Включив свет — тот загорелся в двух лампах, стоявших на ночном столике, — Алекс тут же обратил внимание на круглую плетеную корзину примерно полутора метров в диаметре, закрытую крышкой. Он глянул за корзинку... и окаменел от ужаса.

 

Салон-де-Лрованс

Понедельник, 15 февраля

Лежавший на больничной койке Салинас медленно выходил из забытья.

Вдруг дверь резко распахнулась, вбежал Алекс, — на нем лица не было. Он без всяких предисловий лихорадочно заговорил:

— Белли умер! Кобра укусила его в шею. Он лежит там, в спальне на втором этаже.

Салинас широко раскрыл глаза. До него не сразу дошел смысл сказанного Алексом.

— Что ты говоришь? Повтори.

— Белли... Он мертв... Лежит у себя дома. Лицо его все посинело, а на шее — следы укуса, точно такие же, как у тебя на ноге.

— Значит, кобра убила Белли, а меня лишь довела до полуневменяемого состояния, — медленно, с трудом проговаривая слова, сказал адвокат.

— Да. И к тому же тебя она укусила в ногу, а Белли — в шею.

— Алекс, — у Салинаса расширились зрачки, — я ничего не понимаю... ничего. — После долгой паузы он сказал: — Сообщи об этом, пожалуйста, французской полиции.

После того, как журналист выполнил просьбу своего друга, он еще с полчаса во всех деталях описывал Салинасу свой визит на виллу Белли, произведший на него столь сильное впечатление. Адвокат еще не очень быстро соображал, сознание его было затуманено, а потому Алексу приходилось терпеливо объяснять ему каждый свой шаг, чтобы Салинасу легче было представить все его действия в доме Белли.

— Знаешь, Алекс, что я сейчас вспомнил? — Салинас чуть привстал на постели. — Ощущение, возникшее у меня после укуса кобры: будто мне вкатили слоновью дозу наркотика.

— Вполне может быть, Салинас, вполне. Раз уж тебе так кажется...

— Нет, вовсе мне так не кажется. Хотя я чувствую себя еще не очень хорошо, но... поверь мне, извилины у меня работают вполне прилично, — осадил он журналиста, не скрывая досады.

— Ну, и что из этого?

— А вот что... Белли ведь был наркоман, так?

— Да, а дальше что?..

— Одной из загадок для нас было то, откуда он берет огромные деньги, нужные для таких дорогих наркотиков.

— И к чему ты ведешь?

— Послушай, Алекс, в это трудно сразу поверить, но я вот о чем подумал: а что, если Белли специально держал у себя кобру, чтобы брать у нее яд, а потом на его основе делать для себя наркотик?

Алекс онемел. Помолчав несколько минут, он выговорил:

— Давай-ка я позвоню жандармам, Салинас. Они, правда, и так решили, что я свихнулся, когда объяснил все, что произошло... а тут еще и история про эту кобру... Как бы меня тут не запрятали в сумасшедший дом.

— Да, Алекс, такое может случиться. А поэтому поговори сначала с Ланси. Он, по крайней мере, лучше нас с тобой говорит по-французски, да и вообще к его словам отнесутся с большим вниманием.

— Хорошо. Уже шесть утра. Пора будить мсье Ланси.

 

Салон-де-Прованс

Понедельник, 15 февраля

Жильбер Ланси крепко спал, широко разметавшись на постели и совсем оттеснив на край подругу, оставшуюся у него на ночь.

С той стороны, где лежала подруга, зазвенел телефон, стоявший на ночном столике.

Но она не пожелала поднять трубку. Лишь после четвертого звонка Ланси, встав и обойдя постель, подошел к телефону.

— Слушаю!

— Алло! Это говорит Алекс Комас.

— Да. Я вас слушаю.

— Мне нужно с вами увидеться, произошло нечто очень серьезное.

— Вы не могли бы мне сказать по телефону, что именно?

— Нет. Вы мне просто не поверите. Можете подъехать ко мне? Я вас буду ждать в кафетерии госпиталя Клюни.

— Так что же произошло?

— Салинас лежит здесь, в больнице. И здесь обо всем вам расскажу.

— Скажите мне хотя бы коротко суть дела, я должен немедленно поставить в известность Белли — так мы с ним договорились.

Журналист выдержал эффектную паузу, затем веско произнес:

— Приезжайте немедленно в больницу, я вам все расскажу... А Белли мертв.

— Что?!

Алекс повторил:

— Приезжайте сюда! Я вас жду! До свидания, — и повесил трубку.

Через четверть часа Ланси входил в кафетерий больницы Клюни. Он сразу же увидел сидевшего за столиком Алекса, который пил свой очередной кофе — сколько он его выпил за эти сутки, журналист и сам бы точно сказать не смог.

Алекс рассказывал Ланси о том, что произошло, а дежурный врач тем временем вошел к Салинасу:

— Вставайте! Уже шесть часов.

— Здравствуйте, — ответил Салинас, чувствовавший необыкновенную слабость. — Что, я должен встать с постели?

— Нет, что вы! Не надо! — засмеялся врач. — Это я так сказал, чтобы вы проснулись окончательно. Мы вас здесь продержим под наблюдением по меньшей мере до завтра.

— Вот это хорошо! — сказал Салинас, вздохнув с облегчением.

— Я просто хотел убедиться, что пока я на дежурстве, вы все еще живы. — Врач снова засмеялся, не скрывая удовлетворения.

— Не пугайте меня.

— Да нет... Теперь могу заверить вас, что опасность миновала. Но вы заставили нас крепко поволноваться.

— И я тоже напугался... довольно сильно, — признался Салинас. — Как же вам удалось меня вылечить?

Врач уселся у него в ногах.

— Расскажу вам все подробно, раз уж вас это интересует. Вначале, когда вы заявили, что вас укусила кобра, я этому не поверил. Но потом, когда увидел след укуса... и особенно, когда стали проявляться характерные симптомы...

— А какие именно? — спросил адвокат с интересом.

— Ну... верхние веки при этом как бы тяжелеют и все время опускаются, человек говорит с трудом, покрывается потом, в глазах у него все двоится, и, что особенно меня обеспокоило, в моче появляется кровь...

— Послушайте, — проговорил тихо Салинас, — и еще я все видел как в тумане, меня все время тошнило... и в то же время я был радостно возбужден, в состоянии странной эйфории. Да, и место укуса очень болело и воспалилось.

— Это все точно совпадает с тем, что бывает... как это ни звучит дико... если человека укусила кобра. А вас именно кобра и укусила.

— А... как меня лечили?

— Для начала мы вам ввели специальный антистолбнячный гамма-глобулин.

— Средство против столбняка?

— Да. Дело в том, что если в раны, которые не обеззаражены, сразу же попадают бациллы столбняка... это очень опасно. Вообще-то всем взрослым следовало бы каждые лет десять на всякий случай делать уколы от него.

— Не может быть! — воскликнул Салинас.

— Да... так обстоит дело. Месяц назад к нам в больницу привезли парнишку. У него всего-то навсего и было, что небольшая ссадина на руке — он свалился с мотоцикла. Мы не могли обеспечить ему бесплатное лечение, так как он не был застрахован, а он не пожелал оплатить стоимость противостолбнячной прививки. Мы предупредили его об опасности, даже заставили дать подлиску в том, что его предупредили. Вскоре его привезли со столбняком... и он скончался.

Салинас слушал очень внимательно.

— Это ужасно.

— Да, ужасно, — подтвердил врач. — Ну, ладно. Кроме того, мы сделали вам инъекцию специально против яда аспидов, к которым как раз и относятся кобры.

Адвокат молча, не перебивая, слушал врача — он проникся к нему искренней симпатией.

— Это средство производят в Соединенных Штатах в лаборатории, которая специализируется на медикаментах, применяемых при укусах ядовитых змей.

Салинас продолжал слушать как зачарованный, весь сжавшись в комок и подогнув под себя ноги.

— Но самое опасное в подобных случаях — это риск, связанный с возможностью паралича нервных центров, управляющих дыханием. Поэтому мы собрались в случае необходимости сделать вам трахеотомию и обеспечить искусственное дыхание.

— Что вы собирались сделать? — переспросил Салинас, еще больше напугавшись.

— Томировать трахею... одним словом, сделать разрез на шее и вогнать вам туда зонд, чтобы вы могли дышать.

Салинас был в смятении.

— Должен вам сказать, сеньор Салинас, вам очень крупно повезло. Возможно, кобра сделала свой смертельный укус перед тем, как наброситься на вас, а поэтому у вас все обошлось... Вы ведь и представить не можете, что в мире каждый год от укуса ядовитых змей погибает более пятидесяти тысяч человек. А укус кобры, которую называют королевской, даже слоны не выдерживают.

Салинас по-прежнему молча слушал врача.

— А еще меня беспокоит то, — сказал доктор, — что где-то по «Бюше-де Рон» кобра ползает себе как ей заблагорассудится.

Адвокат продолжал молчать, ожидая, чтобы врач высказался до конца. Судя по всему, тот подводил дело к Белли. Салинас подбодрил собеседника, вопросительно глянув на него. Врач, наконец, перешел к сути.

— Ваш друг, журналист, принес вам в бутылке остаток жидкости, которую он обнаружил около трупа Белли в его доме. Мы отдали жидкость на анализ и установили, что это — яд кобры. Покойный — и теперь это для нас совершенно ясно — извлекал из зуба кобры яд, чтобы потом приготовить из него сильнодействующий наркотик. Вот каким дьявольским делом он занимался. Этот наркоман каждый раз рисковал жизнью, чтобы получить свою дозу от кобры, которую специально для этого держал у себя дома. Как ни трудно в это поверить, Белли сначала крепко выпил. Поэтому он был неосторожен, и змея застала его врасплох. Так что не удалось ему на этот раз взять у нее яд — она сама ему впрыснула его в шею. Точно установлено, что находился он в состоянии сильного опьянения — вскрытие и анализ крови подтвердили это.

Салинас по-прежнему смотрел на дежурного врача широко открытыми глазами, в них застыл немой вопрос. И тот продолжал:

— Сегодня рано утром полиция осмотрела лабораторию, устроенную Белли дома, обнаружила там очевидные доказательства того, что он смонтировал небольшую установку, на которой из яда кобры получал очень сильнодействующий наркотик.

На побледневшем лице адвоката — в нем до этого не было ни кровинки — снова слегка заиграли краски. Он спросил:

— Значит... насколько я понял... доктор Белли сам, своими руками готовил себе наркотик. Каждый раз, стало быть, ему приходилось заставлять кобру выделять свой яд для его приготовления. Следовательно, он постоянно подвергал себя смертельной опасности... В это трудно поверить.

— Тем не менее, это так. Жандармы нашли там установку, специально приспособленную для этого.

— Неужели это возможно? Так рисковать жизнью, чтобы...

— Перейдя какой-то предел, наркоманы теряют представление об опасности, вообще перестают замечать ту грань, что отделяет жизнь от смерти. — Врач говорил медленно, взвешивая каждое слово.

— А я-то подумал, что Белли занялся аферами, чтобы обеспечить себе деньги на приобретение наркотиков, которые на вес золота! — Салинас еще не в силах был говорить четко и гладко, он сбивался, словно находился сам под действием алкоголя.

— Как видите, он нашел другой способ приобрести то, что ему было нужно.

— Теперь понятно, откуда у меня было чувство эйфории! Сначала кобра напала на Белли и убила его, а затем появился я... и она укусила меня, но яда у нее оставалось мало, так что я, по сути дела, получил наркотик. Понятно теперь, почему я, находясь в таком страшном положении, вдруг пришел в состояние радостного возбуждения. — К адвокату еще не вернулась полная ясность мысли, ему приходилось напрягаться, чтобы сформулировать ставшие вполне очевидными вещи.

В комнату вошел Алекс:

— Сейчас придет Ланси. Он в морге... опознавал там Белли — того требуют принятые полицией формальности. Ну, что? Тебе уже объяснили, как Белли... доставал себе наркотики?

— Да.

— Но я хочу кое-что еще добавить к этому, — сказал Алекс с заговорщическим видом. — Белли никогда не выпивал! Я только что узнал об этом в баре, ожидая Ланси. Сказал мне об этом санитар, двоюродный брат поварихи, работавшей у покойного.

Дежурный врач, Алекс и Салинас, пораженные этой новостью, обменялись удивленными взглядами.

 

Лондон

Среда, 31 марта

Прибыв в аэропорт Хитроу, Салинас у самого входа в зал контроля за багажом увидел шофера Корнхилла,— тот взял у него из рук кожаную дорожную сумку и повел к паркингу, где стоял принадлежащий фирме «бентли».

Хотя туман начал сгущаться и беспрестанно лил дождь, адвокат наслаждался поездкой от аэропорта до центра Лондона. Это была не столько поездка, сколько прогулка. Блестящий черный «бентли» пересек Гайд-парк, специально сделав для этого крюк: шофер добросовестно выполнял данное ему поручение — до приезда в офис провезти гостя по самым примечательным местам английской столицы. Как всегда, британцы были преисполнены любезной учтивости.

Водитель, тщательно причесанный, с аккуратными усиками, которые обычно украшают всех героев английских фильмов, старательно выполнял и роль гостеприимного гида.

«Бентли» медленно скользил по городу, мотор его работал почти бесшумно. Но Салинас не слышал его, не обращал внимание и на виды, открывающиеся из окна автомобиля. Чем ближе к конторе Корнхилла в Саут-Кенсингтоне, тем лихорадочнее работала его голова, снова и снова возвращаясь ко всем хитросплетениям дела о светящемся масле.

В последние недели поиски адвоката снова застопорились: ему не удалось продвинуться в своем расследовании ни на шаг. А потому визит в Лондон был последней его надеждой нащупать ниточку, ведущую к сердцу тайны. Салинас чувствовал, что приблизился к ней вплотную — ему не хватало последнего звена в цепочке фактов, чтобы вся картина преступления вырисовывалась перед ним полностью.

«Я чуть было не заставил сторожа цистерн Сала заговорить... — думал он, — и его убили. Затем Белли пригласил меня к себе домой, а за несколько часов до этого он погиб от укуса кобры. Впечатление такое, что всем, кто готов вот-вот раскрыть мне правду или часть правды об этом деле, тут же самым надежным образом затыкают рот».

После смерти Белли Салинасу не удалось обнаружить ничего нового. Правда, ему понадобилось какое-то время, чтобы оправиться от потрясения, вызванного встречей с коброй. Но недавно Корнхилл позвонил ему по телефону и сообщил, что у него есть для адвоката интересные новости и потому он просит его приехать в Лондон, не доверяя телефонной связи. Звонок англичанина заставил адвоката снова воспрянуть духом, поверить, что все-таки ему удастся добраться до центра заговора, из которого на отдалении руководили всеми действующими лицами этой аферы.

После ритуального британского чаепития, за которым собеседники говорили только о том, что удалось повидать Салинасу во время поездки, Корнхилл перешел к делу. Из кожаных кресел они пересели за стол для совещаний, сверкавший тем блеском, который лишь англичанам удается добиться на своей мебели. Хозяин сел там, где обычно усаживается председатель, гость — по правую руку.

— Сеньор Салинас, нам кое-что удалось выяснять. Как вы знаете, мы, то есть компания «Рамблерс», занимаясь страховым делом, в первую очередь ищем экономические мотивировки любых действий тех, кто попал в поле нашего внимания, именно с этих позиций стараемся объяснить тот или иной поступок... каким бы необъяснимым он ни казался на первый взгляд. Иначе говоря, мы придерживаемся того правила древних юристов, которые ныне так любят цитировать: «Ищи, кому на руку преступление».

Джон Корнхилл был одет как истинный английский менеджер: полуботинки фирмы «Черч», серый шерстяной костюм, галстук и носки в цвет — с гранатовым оттенком. Волосы у него были совсем седые, но еще густые, тщательно причесаны.

— Ну так вот, перейдем к конкретным фактам. Я изложу вам, как обстоят дела с личным состоянием у интересующих нас лиц: Лафонна, Салы, Белли и Ланси. Называя Белли, я имею в виду его дела... на тот момент, когда он еще был жив.

— Я вас очень внимательно слушаю. — Салинас действительно был весь внимание, он жадно ловил каждое слово собеседника.

— Лафонн — классический представитель современного управляющего, отвечающего всем международным стандартам. В нем все полностью соответствует норме. Есть у него кое-какие сбережения в ценных бумагах на Уолл-стрите, что свидетельствует о здравом смысле их владельца, и в последнее время он в связи с повышением курса доллара неплохо на них заработал. Во всем остальном Лафонн также ничем не примечателен, ведет вполне спокойную жизнь в семье, а флиртует лишь с секретаршами, которых предоставляет СОПИК в его распоряжение, когда члены руководства отправляются в заграничные деловые поездки. Ну, вы сами знаете, речь идет о секретаршах, с которыми заключаются временные контракты, — они способны перепечатать только что подписанное соглашение или стенограмму проведенной беседы... а, кроме того, готовы пойти и навстречу любым пожеланиям шефа... чтобы менеджеры высокого уровня не впадали в депрессию или же не попали в руки какой-нибудь случайной женщины, что могло бы нанести ущерб СОПИК.

— Да, об этой практике я знаю. Таким образом, все как бы происходит в домашнем кругу, — сказал, поддержав шутливо-ернический тон Корнхилла, Салинас. — Но в последние месяцы не вел ли себя Лафонн как-нибудь иначе, не отступал ли он от своих привычек, скажем?

— Нет. Ничего такого не замечено. Единственный примечательный факт в его жизни — то, что он весьма успешно продвигается по служебной лестнице в СОПИК. Он только что назначен вице-президентом компании. Судя по всему, вся эта заваруха ему лично оказалась на пользу, хотя он ее не устраивал нарочно... вы же сами знаете, что в подобных ситуациях неизбежно кто-то проигрывает, а кто-то выигрывает. Это как бы закон сохранения энергии, но действующий в большом бизнесе. — Корнхилл говорил уверенно и веско, в нем чувствовалась уверенность в себе, которую ему давал большой жизненный опыт, накопленный за пятьдесят с лишним лет.

— С другой стороны, если рассмотреть дело с чисто финансовой стороны, поглощение фирмы Салы компанией СОПИК оказалось весьма выгодным делом для бельгийцев. Что касается огласки, то сам Сала позаботился, чтобы СОПИК оказалась в тени — он так умело организовал свою махинацию с подделкой масла, что по документам проходят лишь некий Рольдан, а розливом занимался... сейчас вспомню... да, сеньор Гарсиа... под его именем вывозилось масло. Экспортировала же продукт компания «Ла Онрадес» — фиктивная фирма, принадлежащая подставному лицу. Вспомните, что по документам и сам Сала нигде не значился... Одним словом, дело было сработано чисто, и Лафонн умело использовал себе на пользу истерическую реакцию, которую дал Сала, когда его имя появилось на первых полосах газет. — Корнхилл продолжал: — И еще вот что, Фонд Фокса только что принял решение разделить принадлежащие ей земельные владения и все недвижимое имущество между фирмами, которые ее субсидировали. В итоге СОПИК теперь стала хозяйкой тех земель, что прежде принадлежали фонду в Испании. Это помогло Лафонну полностью поправить дела СОПИК за Пиренеями — таким образом, дырка в бюджете, образовавшаяся поначалу из-за кражи масла, оказалась заткнутой тем, что сначала Сала продал свое дело по бросовой цене, потом СОПИК вступила во владение землями и недвижимым имуществом фонда в Испании.

— И сколько заплатила СОПИК Сале? — спросил Салинас.

— За оставшиеся 90 процентов фирме «Сала, АК» она заплатила 500 миллионов песет. Напоминаю, что до этого СОПИК уже принадлежало 10 процентов дела. Теперь она владеет всем. — Перед тем как ответить на вопрос адвоката, Корнхнлл сверился с лежавшей на столе бумагой, в которой были выписаны какие-то цифры. А теперь... поговорим о самом Сале. Хорошо?

— Согласен. — Салинас чувствовал, как нервное напряжение его нарастает. — Но сначала скажите мне: масло у Сала украла СОПИК?

— Нет. На этот вопрос я могу ответить категорически, что нет. По двум причинам: во-первых, в совете директоров СОПИК у меня есть верный человек, и для него пропажа масла была не меньшей неожиданностью, чем для меня. А во-вторых, СОПИК не рискнула бы пойти на такой риск из-за миллиарда песет — для нее это слишком мелкая сумма.

— Второй ваш аргумент полностью меня убедил, мистер Корнхнлл.

— Тогда, я полагаю, вы удовлетворены моим ответом.

— Давайте теперь перейдем к Сале, — предложил адвокат.

— Да. Конечно. Этот человек впервые столкнулся с проблемой, которая оказалась ему не по зубам. — Сказав это, Корнхилл смотрел на висевшую на стене картину, где были изображены лошади, пришедшие на водопой. — Он пытался выйти из положения, прибегнув к обычным для него трюкам и махинациям, но в конце концов вынужден был, подобно боксеру на ринге, почувствовавшему превосходство противника, выбросить полотенце... Поэтому он продал свое дело за пол миллиарда песет, которые тут же, превратив в швейцарские франки, перевел в один из банков в Цюрихе. Я не удивлюсь, если он вообще покинет Вик — едва ли ему удастся вынести вид вывески СОПИК над его офисом и складами.

— А что вы скажете об исчезнувшем масле? Мог его выкрасть сам Сала? — Салинас пытался подступиться к сути вопроса, но пока ему это не удавалось.

— Нет. В этом я тоже твердо убежден. Не способен Сала, в силу характера, и организовать убийство сторожа, а тем более сам убить его. Он — жулик, махинатор, грязный делец, обходящий законы, но не уголовник. Кроме того, если бы он где-то держал в укромном месте партию масла на сумму в миллиард песет, то едва ли пошел на аферу с добавкой примеси к натуральному маслу — как правило, человек, которому есть что скрывать, старается быть в тени и оставаться незамеченным.

— Но, мистер Корнхнлл, все то, что вы мне говорите, пока что мало чем помогает мне в расследовании. Я так ничего нового и не узнал, по-прежнему хожу в потемках! — в сердцах сказал Салинас.

— Не спешите! Всему свое время, — Корнхнлл улыбнулся. — Теперь о Белли. Это был очень талантливый, почти гениальный ученый. Но, к сожалению, в силу своего замкнутого характера и болезненного пристрастия к одиночеству, он пришел к злоупотреблению наркотиками. И эта противоестественная страсть, как мы знаем, в конце концов покончила с ним самым ужасным образом. Судя по состоянию его финансов, жизнь его выглядит весьма вульгарно — весь свой оклад, а Белли был высокопоставленным чиновником, — он тратил на то, чтобы жить подобно самому богатому аристократу. К тому же он нашел способ доставать себе наркотики весьма дешевым способом, хотя и... слишком опасным. Настолько опасным, что это стоило ему жизни!

— И сейчас я ничего нового не узнал от вас.

— Хорошо. Давайте перейдем к Ланси, — сказал Корнхилл, бросив на этот раз на адвоката лукаво-насмешливый взгляд. — Вот вам еще один ученый, в котором, на первый взгляд, все в порядке. Он тоже не женат, живет намного скромнее Белли, занимает вторую но значению должность в фонде...

— Мистер Корнхилл! Это все я и без вас знаю. Боюсь, что этот разговор ничего нам не дает...

— Ладно, ладно!.. Но ведь вы еще не знаете, что Ланси теперь стал номером один.

— А чего в этом удивительного? Раз Белли умер, то его должен заменить Ланси. Это вполне естественно.

— Все верно... Только первым человеком он стал не в Фонде Фокса... — Корнхилл не смог удержаться от смеха, видя, как поражен этим известием Салинас.

— Не в фонде?.. А где же?

— С недавних пор он возглавляет отдел исследований, который субсидируется «Нэт компани», — Корнхилл внимательно смотрел на Салинаса, ожидая его реакции.

— Как это понимать?

— А вы не догадываетесь?

— Нет.

— А все очень просто. «Нэт компани» специализируется на изготовлении пищевых добавок к натуральному оливковому маслу и конкурирует с другой фирмой, которая и поставила Сале злополучную добавку, обработанную специальным образом, по методу Белли. Я имею в виду компанию «Олео Чем»... После всей этой истории дела у «Олео Чем» идут хуже некуда — ведь о ней упоминали во всех газетах в связи с этой скандальной историей... И теперь «Олео Чем» медленно, но верно идет ко дну... Люди о ней и слышать не желают: они не хотят верить, что главное дело этой фирмы — производство официально разрешенных пищевых добавок, добавляемых давным-давно и без особого ущерба для качества в натуральные продукты с тем, чтобы снизить их себестоимость.

— ...и таким образом «Нэт компани» расправилась с конкурентом на мировом рынке.

— Точно! Именно так, — подтвердил Корнхилл.

— Иными словами, Фонд Фокса выкрал у Салы масло, чтобы тот, попав в безвыходное положение, согласился поставить другую партию, на этот раз с адской добавкой, специально в данном случае приготовленной на основе той, которую производит «Олео Чем»... Таким образом, в конечном счете старались дискредитировать испанское масло вообще... Этого добивался Фонд Фокса — посеять среди потребителей подозрение к испанским пищевым продуктам, причем накануне вступления Испании в Континентальный торговый рынок. Потому-то он и «помог» Сале, подсунув ему такого троянского коня.

— Совершенно верно! А заодно фонд еще и подыграл «Нэт компани», потопив самого ее опасного конкурента — «Олео Чем»... После чего «Нэт компани» добилась мировой монополии на поставку добавок к оливковому маслу. Короче говоря, отныне такие добавки — они практикуются самым широким образом — может поставлять заинтересованным фирмам только «Нэт компани»...

— Значит, это все проделал Ланси! И этот подлец... — Салинас вскочил с места и стал большими шагами расхаживать по пышному афганскому ковру, которым был устлан кабинет. — Ну и сукин сын! Именно он-то и дергал за все ниточки... Надо думать, он же и напоил Белли, чтобы кобра укусила его в тот момент, когда тот опьянел. А теперь эти господа из «Нэт компани» вознаградили его за услуги. Это просто невероятно, это неслыханное дело! — адвокатом овладели самые противоречивые, но очень сильные чувства. С одной стороны, он испытывал чуть ли не наслаждение от того, что, наконец, кажется, добрался до самой сути дела. А с другой, все в нем восставало против самой мысли, что какие-то грязные дельцы организовали настоящий заговор, чтобы открыть на мировом рынке дорогу лишь одному продукту — да и какому — добавке к натуральному! — добиваясь этого любой ценой, не остановились даже перед смертью двух человек.

— Успокойтесь, Салинас! Кое-что установить нам пока все же не удалось. Где, действительно, находится украденное масло? Должен признать, об этом я ни малейшего представления не имею. Должен вам сказать, что СОПИК застраховала эту партию масла в одном из наших филиалов, и, признаюсь, это подталкивало меня на то, чтобы с особой охотой помогать вам в этом деле, раскопать как можно больше подробностей, которые хоть в какой-то мере могли пролить свет на аферу. Скажу вам честно, меня в первую очередь заботит эта сторона вопроса: не хотелось бы, чтобы вся эта история отразилась на кармане нашей компании, нанесла ей материальный ущерб. Если вам придет в голову что-нибудь новое, прошу вас, сообщите нам об этом, — в ином случае нам придется заплатить за эти шуточки довольно дорого... — Корнхилл саркастически ухмыльнулся. — Правда, я сумел раскопать парочку старых, давно всеми забытых законов, которые могут помочь нам не раскошеливаться в данном случае. И все же... я бы предпочел узнать, где спрятано это проклятое масло... Это было бы более элегантно — вы ведь согласны? — и в то же время позволило нам сохранить СОПИК в качестве постоянного клиента до самого судного дня.

— Конечно... — Салинас чувствовал, как кровь все сильнее бьется у него в висках, внезапно он ощутил себя крохотным винтиком в чудовищном механизме делового мира, где всем остальным было не до него. — Скажите мне еще вот что, мистер Корнхилл: где расположен центр этого отдела научных исследований при... «Нэт компани»?

— На Багамских островах. Конкретнее, на Большой Багаме.

— У вас есть их точный адрес?

— Да. — Корнхилл порылся в бумагах. — Вот он... — И англичанин написал ему на листочке адрес.

— Спасибо вам за все, Джон! Надеюсь, я скоро смогу сказать, где хранится украденное масло. — Салинас вежливо распрощался и снова направился в аэропорт Хитроу на «бентли», принадлежащем фирме. Там он решил дождаться первого же рейса на Нассау.

Через три часа он должен был, наконец, попасть в то место, откуда руководили всем заговором. Но Салинасом вдруг овладела вялость, голова его стала как бы пустой. Так как туман сгустился над всем Лондоном, до последнего момента не было ясно, полетит ли в назначенное время их самолет или нет.

В полете его одолевала дремота. Он полубодрствовал-полуспал. В этом смутном состоянии ему вдруг привиделись Ана и Кармина. Ана суетилась в своей уютной комнате, поправляя платьица на куклах, из которых составила коллекцию: у них всех были фарфоровые личики, нарядная одежда. А Кармина разбиралась в своих дорогих, сложного устройства фотоаппаратах, которых у нее было чуть ли не семь десятков: фотография была ее хобби. Ана принадлежала к XIX веку, Кармина — к веку XX. «Прошлое и будущее!» — подумал Салинас в полузабытьи. Веки у него прикрыты, но мозг продолжал работать... Как в картине Женоварта, которая так и называется — «Прошлое и будущее». На него наплывали лица Аны и Кармины, затем фарфоровые куклы, вслед за этим — фотоаппараты... Потом он заснул.

 

Багамские острова

Среда, 31 марта — четверг, 1 апреля

Реактивный лайнер приближался к Нассау, на который держал курс. До захода солнца оставалось совсем немного, небо полностью очистилось от облаков. Созвездие из семисот островов, известных под общим названием Багамы, словно рассыпалось на водной глади океана под самолетом. Море было ослепительно синим, и тропическая зелень на островах выглядела особенно пышной на его фоне. Прильнув к иллюминатору, Салинас жадно разглядывал всю эту красоту. По мере того, как самолет опускался, все четче и различимее становилось морское дно, его перепады с разными оттенками синевы и голубизны.

Пока самолет снижался, адвокат как бы препарировал в уме все факты, которые ему с таким трудом удалось узнать. Тщательно продумав их, он пришел к нескольким выводам. Во-первых: «Нэт компани» задумала и осуществила всю эту сложную жульническую операцию, движимая прежде всего стремлением овладеть мировым рынком добавок к оливковому маслу. Второе: ради этого «Нэт компани» старалась в ходе такой операции уничтожить своего главного и практически единственного конкурента — «Олео Чем». Именно ради этого и была организована вся эта сложная и многоступенчатая акция с маслом, которое затем засветилось, после чего все газеты, радио и телевидение в мире растрезвонили повсюду, что такой продукт произведен компанией «Олео Чем»; именно этой компанией — так оно было задумано с самого начала! В-третьих, Фонд Фокса выражал волю четырех субсидирующих ее крупных компаний, в равной степени заинтересованных в дискредитации испанских товаров и продуктов перед принятием Испании в Континентальный торговый рынок. Салу толкнули на то, чтобы подмешать эту добавку в масло, предназначенное к экспорту в Европу, чтобы вызвать в целом недоверие к испанским продуктам, сделать их неконкурентоспособными... Да, посредника, безусловно, самого заманили в западню... но таким образом, чтобы затем во всем мире стало известно, что он добавлял в оливковое масло какую-то гадость. А когда эта пакость засветилась вовсю, была начата мощная пропагандистская кампания весьма крупного масштаба, чтобы привлечь максимальное внимание к этому делу, всячески при этом выставить в самом неприглядном виде испанские продукты. В-четвертых, у Салы украли масло вовсе не ради того, чтобы потом нажиться на его продаже, а чтобы вынудить его согласиться с предложением подмешать добавку, поскольку все было подстроено так, что иного выхода у посредника и не было.

Потом Салинас стал раздумывать над тем, кто какую часть этой операции осуществлял.

Всю ее в целом, вне всякого сомнения, вдохновлял из Салона-де-Прованса Ланси. Именно он находился рядом с Белли, следя за тем, как он усовершенствует формулу вещества, вызывающего свечение масла, и одновременно контролировал поведение ученого вообще, так как о его пристрастии к сильнодействующим наркотикам он был прекрасно осведомлен. И как только Ланси почувствовал, что Белли может сказать что-то лишнее Салинасу во время назначенной им встречи, он, Ланси, хорошо знавший привычки своего шефа, подбил его крепко выпить незадолго до того часа, когда химик обычно доставал яд у своей кобры. Так был спровоцирован трагический финал Белли, хотя в момент смерти рядом с ним Ланси, судя по всему, не находился — с ним покончила кобра, которая на этот раз одолела своего хозяина... С другой стороны, он же, Ланси, задумал и осуществил также кражу масла Салы. Но во всем этом остается еще два неясных момента: где же находится злополучное масло и каким образом Ланси удалось отправить на тот свет сторожа? Во время полета в Салинасе все время подспудно вызревала мысль, перед началом приземления ставшая совершенно отчетливой: у Ланси должен быть сообщник в Испании — только в таком случае вся эта головоломка складывалась воедино. Но в таком случае — кто же этот сообщник Ланси, так хорошо осведомленный почти о всех шагах Салинаса?

В аэропорту он взял напрокат автомобиль. Салинас всегда восхищался «мустангами», а потому выбрал машину этой марки, причем с открытым верхом. Ехать по изумительному острову, чувствуя, как лицо тебе обвевает ласковый теплый ветерок, — что может быть лучшей компенсацией за нервотрепку последних недель?! Хотя уже начало темнеть, пальмы и яркие тропические растения были видны особенно четко.

Место, где размещалась штаб-квартира «Нэт компани», притягивало адвоката словно магнит. На прогулочной скорости он направился в ту сторону. Подъехав к заветному месту, он увидел проволочную сетку-ограду, а за ней три здания, на одном из которых светились огромные буквы: «Нэт компани». У входа стоял дюжий парень, на поясе у него висел пистолет. Не спеша, на той же прогулочной скорости, Салинас объехал ограждение и повернул назад в Нассау.

«Нэт компани» — это тебе не Фонд Фокса, — подумал адвокат. — Здесь я не смогу пройти незамеченным, этот тип с пистолетом, безусловно, меня остановит... а лицо у него вовсе не из приветливых». Салинас был озабочен, покусывал нижнюю губу. Надо будет, решил он, действовать иначе, а для начала сходить в муниципалитет и выяснить там адрес Ланси.

Он остановился в гостинице «Тропик-1» и провел вечер, блаженствуя на террасе своего номера. На следующее утро, позавтракав апельсиновым соком, кусочком ананаса и кофе, а затем искупавшись в море, он направился в здание муниципалитета. Там чернокожий клерк, весьма учтивый и внимательный, дал ему адрес мистера и миссис Ланси.

«Я и не знал, что он женат, — подумал про себя адвокат. — Вроде бы о жене он и не упоминал в разговоре. Впрочем, какое это имеет значение».

Не прошло и получаса, как Салинас медленно подъехал к вилле Ланси. Это было здание, построенное в колониальном стиле, под те, которые обычно показывают в фильмах из жизни рабовладельческого юга Соединенных Штатов. Фасад его украшали белые колонны, без которых ни один такой дом не обходится. Перед входом высились огромные металлические ворота, покрашенные в черное, от них в стороны тянулась металлическая ограда. Сад, тянувшийся до самого пляжа, — в нем было, должно быть, не меньше пяти тысяч квадратных метров — был засажен практически всеми тропическими растениями и цветами, которые растут на Багамских островах.

«Хорошо же вознаградила «Нэт компани» услуги этого негодяя, — думал Салинас, удивленно и вместе с тем с возмущением осматривая все это великолепие. — Посмотрим, какое у него станет лицо, когда он вернется домой и увидит, что я его здесь дожидаюсь...»

Оставшееся до пяти вечера время адвокат катался на «мустанге», радуясь теплому, залитому солнечным светом дню. Некоторое время он постоял, восхищаясь тем, как направляют уличное движение полицейские в форме колониальных войск — их жесты напоминали движения ритмической гимнастики. Наконец, настало время вернуться к вилле Ланси.

Дверь ему открыла служанка-мулатка в черной униформе и ослепительно белом переднике:

— Чем могу служить? — спросила она на английском, в котором явственно слышался говор юга Соединенных Штатов.

— Я друг доктора Ланси. Только что прилетел из Европы на Багамы... хотелось бы с ним повидаться.— Салинас говорил легко, непринужденно, улыбаясь мулатке.

— Хорошо. Я вас устрою здесь на террасе, прямо у колонн. Господа еще не вернулись из лаборатории, но скоро будут. — Она усадила Салинаса на кресло у входа, откуда открывался вид на море. Спустя несколько минут девушка вернулась, толкая перед собой тележку с разными напитками и льдом.

— Спасибо! Послушайте, а я и не знал, что доктор Ланси женат, — адвокат по-прежнему говорил беззаботно и весело, чтобы не насторожить служанку.

— А он как раз на прошлой неделе женился. Разве вы не знали? — удивилась девушка.

— Представьте, нет... Но новости от вас не сразу достигают Испании, — тут Салинас спохватился, не болтнул ли чего лишнего, но продолжал улыбаться по-прежнему и спокойно отливал свой джин-тоник.

Примерно с полчаса спустя приглушенно прозвучал звонок у входа. Послышались шаги Ланси по паркету... Слышно было, как он на ходу переговаривается со служанкой. И тут же он появился у колонн:

— Привет, Салинас! — сказал он, словно от души обрадовался гостю. — А я давно вас жду... Я ведь знал, что вы обязательно... меня навестите. Я про вас многое знаю, очень многое. Поэтому-то я и ожидал, что вы скоро здесь появитесь. — На Ланси был костюм из натуральной альпаковой шерсти, хлопчатобумажная рубашка, его мягкие седые волосы еще больше подчеркивали густой загар на лице. — Я так предполагаю, что это — не просто визит вежливости.

— Вы угадали, — Салинаса поразило, как мягко, доброжелательно и спокойно говорил Ланси. Во всяком случае, он не ожидал, что, столкнувшись с ним носом к носу, француз будет так спокоен, и это несколько озадачило адвоката.

— Ну что же, Салинас, я вас слушаю. Теперь ваша очередь говорить. Вам — первый ход, — сказал Ланси, усаживаясь в просторное плетеное кресло с огромной овальной спинкой. — Я само внимание.

— Вы, кажется, очень уверены в себе. Так вот... мне теперь известны во всех деталях ваши махинации.

— Махинации? — возмутился Ланси. — Может быть, вы будете выражаться более ясно?

— Используя вас, «Нэт компани» дискредитировала компанию «Олео Чем» и таким образом расправилась с главным своим конкурентом на мировом рынке.

— Очень вы спешите с выводами, сеньор Салинас, и забываете при этом кое-какие весьма важные обстоятельства. Так что, позвольте, я вас поправлю. Безусловно, «Нэт компани» много выиграла от того, что позиции «Олео Чем» на мировом рынке теперь подорваны. Но между этим фактом и грязными делами, которыми занимался Белли в Салоне, прямой связи нет — это чисто случайное совпадение. Белли был одержим идеей дискредитировать испанское растительное масло, и с этой целью разработал такую формулу, при помощи которой можно заставить в определенный день изменить цвет и вызвать свечение у крупной партии испанского масла, вывезенного в Европу. С такой точностью, что это произойдет в тот самый момент, когда масло будет выставлено для продажи в супермаркетах. Но между производством этой добавки на основе продукции «Олео Чем» и шумихой, поднятой во всех газетах, нет никакой связи — повторяю, это роковая случайность... — Ланси говорил очень спокойно и при этом готовил для себя «драй-мартини».

— Ну конечно же! Но ведь Белли мог приготовить свою дьявольскую смесь, используя добавки, которые производятся на предприятиях «Нэт компани»... и в таком случае именно эта компания понесла бы ущерб, от которого не смогла бы оправиться.

— Нет, такого не могло произойти ни в коем случае, сеньор Салинас! Ибо я не позволил бы ему такого сделать! Как бы вам объяснить?.. Я соглашусь с вами, что лично я заинтересован, чтобы интересам «Нэт компани» не был нанесен урон, — это я готов признать... Но ничего более. — Ланси аккуратно, маленькими глотками прихлебывал из своего бокала. — Ничего более! Подытоживаю: все зло, все махинации и прочее — все исходило от Белли, и потому он так плохо кончил. Зло ведь в конце концов всегда наказывается. Как вам нравится такая концовка нашего фильма?

— Она мне совсем не нравится, — Салинас чувствовал, что начинает выходить из себя. — Очень не нравится, потому что вы — убийца. Именно вы и спровоцировали гибель Белли.

— И снова вы спешите с выводами... Да кто же примет всерьез ваши утверждения? Вы не обижайтесь, но из вас вышел бы никудышный ученый. — Говоря это, Ланси наставил на Салинаса указательный палец, словно взял его на мушку пистолета. — Ну, давайте рассмотрим факты, как они есть. Вы признаете, что Белли был маньяком и наркоманом, который, чтобы потворствовать своим порочным наклонностям, завел у себя кобру, словно это домашнее животное? Тогда в чем меня можно обвинить? Что я выпил несколько лишних рюмок со своим шефом? В самом крайнем случае, суд определит, что я просто оказался довольно ловким человеком. Никаких улик против меня он не найдет. Главное то, что Белли был человек ненормальный и соответственно этому поступал... Поэтому, даже будучи пьяным, он все пытался забавляться со своей коброй, захотел даже в таком состоянии взять у нее очередную дозу яда. Разве это не ясно? Ну, неужели вы, Салинас, не видите, что ваши обвинения против меня ни на чем не основаны?

— Вижу, вижу. — Спокойный цинизм Ланси все больше действовал на нервы адвокату. — Но вот еще что. Это уже касается сторожа Салы. Как вам удалось разузнать, что он вот-вот может проговориться — при следующей встрече со мной, как вы получили такую важную информацию?

— Вы скоро, очень скоро обо всем узнаете. Мне от вас таить нечего, я и не собираюсь ничего утаивать. Вы сегодня же получите ответ на многие вопросы, которые в последние недели роились в вашем воспаленном воображении. А пока я в любом случае могу сказать, что сторож скончался естественной смертью, от инфаркта, приведшего к летальному исходу. А что именно вызвало у него роковой сердечный приступ — это установить довольно трудно, согласны? — Ланси смеялся уже вызывающе. — Ну что, Салинас, а почему же вы не спрашиваете о том, что вас еще интересует? Где ваш вопрос про украденное масло?

— Считайте, что задаю вам этот вопрос.

— Признаться откровенно, я до сих пор не могу понять, как вы сами не раскрыли место, где оно находится. Это же так просто!

— Так где оно находится? — Салинас чувствовал себя сбитым с толку, лишенным чувства юмора, с которым говорил Ланси.

— Сейчас я вам отвечу. Оно находится...

 

Багамские острова

Четверг, 1 апреля

— Оно находится в цистерне. В одной из цистерн...

— В цистерне? Вы не ответили на мой вопрос! — возмутился Салинас.

— Да, в цистерне, — в той самой, что находится в имении «Ла Торга» — совсем рядом с хранилищами Салы. Цистерна эта — прямо под основным зданием с пристройкой, там, откуда выходят оросительные каналы... Вы же должны были догадаться давно, что там должен существовать какой-то резервуар, емкость, из которых берут воду для полива. С помощью всего-навсего одной пластиковой трубы мы быстренько перегнали масло из хранилищ Салы в цистерну, которая закопана под домом. Никак не пойму до сих пор, как вы прошли мимо этого очевидного факта... Он же просто бросается в глаза!

— Но ведь это же открытый грабеж! Разве не так? — Салинас встал. — Или у вас и на этот случай припасена уловка?

— Вы угадали, припасена. Вам, должно быть, уже известно, что Фонд Фокса недавно распределил среди компаний, которые его субсидировали, принадлежащие ему земли. СОПИК — и это вам тоже, видимо, известно — получила земельные владения фонда в Испании... А среди них и имение «Ла Торга»! — Ланси поднял бокал, словно хотел провозгласить тост за самого себя. — Ну, что вы скажете? Видите, какое совпадение.

— Не может быть! — воскликнул Салинас. — Это же откровенное мошенничество! Сначала крадут масло у Салы, перекачивают в цистерну в соседнем имении, которое принадлежит фонду... Потом покупают у Салы сто процентов его дела... СОПИК, получив земли в «Ла Горга», становится хозяйкой партии масла стоимостью в миллиард песет... Получается, ничего и не произошло, ибо... ибо СОПИК не может сама у себя украсть?

— Замечательно. Прекрасно! Наконец-то, я вижу, вы рассуждаете вполне разумно. Вы все точно сказали. — В это время зазвенел дверной звонок и Ланси посмотрел поверх головы своего собеседника в глубь комнаты. — Вы сами точно все сформулировали: с юридической точки зрения кража нет. Перефразируя вату же поговорку, СОПИК сама варит бульон, сама СОПИК его и съедает... а заодно получает назад миллиард песет в виде масла, которое вы называете украденным. И, наконец, в придачу к этому покупает всего за 500 миллионов песет все дело «Сала, АК». Ну, как вам это нравится? Разве плохой бизнес?

У Салинаса стучало в висках — умом он не мог принять того, что слышал, внутри него что-то вроде разрывалось на части, и он в бессильном гневе закричал пол у задушенным от бешенства голосом: — Я сейчас же улетаю в Мадрид. И там всех подниму на ноги. Даже если я испорчу хорошие отношения кое с кем... но этого я так не оставлю! Нет, не оставлю!

Но Ланси не обратил внимания на его слова — он вслушивался в стук каблучков по паркету. Шаги направлялись в их сторону. Будто и не заметив угрозы Салинаса, француз спокойно сказал:

— Я только что женился. Позвольте представить вам мою жену.

Каблуки зазвучали совсем рядом. Вошла Кармина.

 

Эпилог

 

Мадрид

Вторник, 6 апреля

Стараясь на этот раз быть особенно пунктуальным и не опоздать на важную встречу, Салинас решил позавтракать где-нибудь поближе к зданию министерства природных ресурсов.

Без десяти девять Салинас уже сидел в элегантной приемной министерства. У входа столпилось несколько служителей в сверкающей униформе — тоном самоуверенных всезнаек они обменивались новостями и сплетничали про закулисные дела в министерстве, показывая друг другу, что они приобщены к самым высоким политическим сферам, к бурной жизни в верхах, законными участниками которой считали себя, хотя и не располагали роскошными кабинетами.

Ровно в десять, преисполненная сознанием собственной важности, перед Салинасом возникла секретарша и самоуверенным жестом предложила ему пройти к заместителю начальника департамента.

Пораженный такой точностью, адвокат направился в кабинет.

— Здравствуйте, — учтиво поздоровался он с порога.

— Как дела, сеньор Салинас? — произнес заместитель начальника департамента металлическим и очень четким голосом, в котором преобладали самодовольные бодрые нотки.

— Благодарю за пунктуальность.

— О... Это — пустяки!.. Таков новый стиль в наше время.

Заместителю начальника департамента было лет сорок пять, не больше. Среднего роста, худощавый, с заметно обозначившимися пролысинами, он был одет в элегантный, сшитый у модного портного серый костюм, к которому был со вкусом подобран скромный светло-синий галстук.

Оба, не обращая внимания на стоявший у стены диван, деловито уселись на величественные светло-коричневые кресла у письменного стола, — тем самым замначальника департамента дал понять, что готов тут же взять быка за рога, безотлагательно перейдя к делу.

— Чем могу быть вам полезен, сеньор Салинас?

Адвокат, не скрывая озабоченности, голосом подчеркивая серьезность происшедшего, вкратце рассказал все, что ему удалось узнать по делу Салы, начиная с момента похищения масла.

Даже при том, что Салинас опустил немало деталей, изложение дела потребовало примерно сорока минут. Собеседник слушал его, то и дело кивком головы показывая, что он весь внимание, а глаза его все больше расширялись по мере того, как адвокат сообщал ему новые и новые обстоятельства, которые ему удалось установить в ходе расследования. Наконец Салинас закончил свое изложение и стал ждать, что ему скажет в ответ высокопоставленный чиновник, лицо которого маячило перед ним за завесой дыма от многочисленных дорогих сигарет «Рекс», которые тот прикуривал чуть ли не одну за другой.

— Да, сеньор Салинас, — выговорил он наконец, — дело это серьезное... очень серьезное. — Замначальника посмотрел на потолок, затем на пол, потом встал и, обдумывая услышанное, прошелся по кабинету.

Салинас молчал, ожидая ответа от своего собеседника, а тот лихорадочно прикидывал, как поступить.

Наконец он снова сел, обрел привычный апломб и, видимо, приняв решение, прежним металлическим голосом изрек:

— Вопрос этот выходит за пределы моей компетенции... да и вообще рамок моего министерства. Он, конечно же, должен решаться на самом высоком уровне, во всяком случае, на уровне не менее министра. Вот что. Я организую вам встречу с министром общих внешних связей. Он мой хороший друг и потому, думаю, мне это удастся, — сказал замначальника, доверительно понизив голос. — И именно ему, как мне представляется, следует заняться этим делом вплотную.

— Что же мне дальше делать? — спросил Салинас, обескураженный таким поворотом дела.

— Я сам договорюсь о вашей встрече с ним. Позвоните мне сегодня же вечером, даже если это будет поздно. Можете даже позвонить ночью — это неважно... Мы тут работаем допоздна, работы много... До одиннадцати вы в любом случае меня здесь застанете.

— Большое спасибо, — сказал Салинас, вставая. Замначальника крепко пожал ему руку и проводил до самой приемной. — До свидания.

Задумавшись, адвокат вышел из приемной, пройдя сквозь строй служителей, по-прежнему занятых у входа в министерство многозначительной болтовней. Когда он проходил мимо, они заговорили почти шепотом, но Салинас отчетливо услышал, что они как раз язвительно обсуждали постоянные стычки между их министром и министром по делам общих внешних связей, ненависгь между которыми и постоянные подножки друг другу были предметом бесконечных сплетен в кулуарах обоих ведомств.

 

Мадрид

Вторник, 6 апреля

Сидя в своем кабинете за письменным столом, Салинас не спеша курил сигару «Мигелито», вспоминая утреннюю встречу.

Стенные часы «Роман» с маятником показывали ровно двенадцать часов. «Вот и полдень настал», — подумал адвокат.

Хотя он и не попросил об этом, Мариса принесла ему чашку кофе — не очень крепкого, но сваренного из лучших колумбийских сортов и ароматно пахнувшего. Секретарша Салинаса, имевшая богатый жизненный опыт, накопленный за прожитые ею полсотни лет, всячески обхаживала шефа, но особенно старательно, когда видела его чем-то озабоченным.

Рассматривая через окно Пласа-Майор, Салинас даже не двинулся с места, только благодарно улыбнулся секретарше, которая вышла, также не сказав ни слова.

Просидев так минут десять, рассеянно думая про всякую всячину и ни о чем конкретно, Салинас нажал кнопку интерфона:

— Мариса, кофе был замечательный, так и чувствовалось, что он только что смолот... Пожалуйста, соедини меня с сеньором Алексом Комасом, он, наверное, сейчас в редакции своей газеты.

— Немедленно соединю.

Минут через пять адвокат услышал знакомый голос:

— Как дела, Салинас?

— Послушай... хочу попросить тебя об одном одолжении. Я знаю, что ты в хороших отношениях с Хуаном Сильвой из парламентской группы коммунистов. Мне бы хотелось поговорить с ним, посмотреть, как он отнесется к нашему делу.

— Хорошо, я позвоню ему н, как только узнаю что-то определенное, сообщу тебе.

— Спасибо, Алекс. Мне бы надо знать, как он отреагирует на это дело, и вообще — как отнесутся к нему левые. Может быть, мы тогда увидим все с другой точки зрения я это нам даст возможность что-то предпринять.

— Хорошо, Салинас! Чего-нибудь удалось добиться в министерстве?

— Только того, что я чуть не вышел из себя, хотя и не подал виду.

— Не может быть!

— Ладно, потом расскажу. Телефону я не очень доверяю.

Минут через пятнадцать Алекс снова позвонил ему:

— Салинас, ты бы согласился пообедать сегодня с Сильвой?

— Это меня вполне устраивает...

— Тогда договорились. Для начала давай часа в два встретимся в баре «Торре-дель-Оро» на Пласа-Майор, прямо напротив твоего офиса... Не пожалеешь.

— Прекрасно, спасибо тебе. Ты, конечно, на обед тоже приглашен, это само собой разумеется.

— Ладно. До скорой встречи.

Выпив по кружке пива, Салинас с Алексом пошли к Пуэрта-дель-Соль.

— Я тебе уже сказал, что замначальника департамента не пожелал этим делом заняться. Он меня просто отфутболил. Правда, надо признать, сделал это очень изящно, всячески подчеркивая свое благоволение ко мне...

— Понятно, понятно...

— Думаю, он мне устроит встречу с этим министром... Но только потому, что наше дело — это словно горячая картошка, которой он боится обжечь рот, но не прочь, чтобы обжегся министр по общим внешним связям.

— Да, все ясно... Не случайно он решил представить тебя не своему министру, а чужому.

— Вот это меня и беспокоит, Алекс. Ясно, что если бы начальник департамента смог бы записать в свою пользу очко, занявшись нашим делом, он бы не стал отказываться от него... Так что не знаю... не знаю...

Они прошли по Каррера-де-Сан-Херонимо и, миновав здание кортесов, свернули налево по улице Маркес-де-Кубас. Там, в одном из ресторанов, их ожидал Хуан Сильва, только что вышедший с заседания парламента.

 

Мадрид

Вторник, 6 апреля

Салинас сидел напротив Хуана Сильвы и внимательно слушал его. Адвокат издавна испытывал неприязнь к политическим деятелям вообще. Но сидевший сейчас напротив человек был ему симпатичен, а его точные суждения, глубокий анализ были интересны адвокату, могли оказаться полезными для дела.

Хуан Сильва, Салинас и Алекс сидели за столиком в ресторане «Сиркуло де Артистас», расположенном в одном из тех старых обветшавших домов, которых так много в самом центре Мадрида, рядом со зданием кортесов.

Официант, на протяжении многих лет изучивший вкусы своих клиентов, спросив лишь, что именно принести — вина или пива — тут же поставил им на стол по тарелке домашней похлебки.

Многие клиенты, входившие в ресторан, здоровались друг с другом. Хуан Сильва, то и дело отрываясь от разговора и от еды, отвечал на приветствия.

Домашняя обстановка здесь создавала атмосферу, способствовавшую доверительности. Сильва говорил:

— ...Так я до сих пор помню, как Мигель Эрнандес учил нас в тюрьме грамматике...

Алекс время от времени задавал вопросы, уточняя то одну, то другую деталь, а Салинас слушал молча. Сильва продолжал медленно, но с чувством, говорить:

— В те дни нам туго пришлось, очень туго... Кстати, кто вел себя тогда прилично, так это аббат монастыря Монтсеррат... Потом, когда все более или менее успокоилось, группа женщин, среди которых была и моя жена, пришла к нему на прием, чтобы поблагодарить его. В конце приема каждая из них подходила и целовала аббату руку. Когда подошла очередь моей жены, аббат, зная, что она неверующая и провела много лет в тюрьме из-за того, что коммунистка, не позволил поцеловать себе руку, а сам при всех звучно расцеловал ее в щеки.

Все трое заулыбались. Сильва перешел к делу:

— Вот что я по этому поводу думаю, Салинас. Меня вовсе не удивило, что замначальника департамента природных ресурсов постарался отскочить в сторону, словно от одного из самых свирепых быков, которых выращивают на пастбищах Миура для корриды. Надо отдать ему должное, он проявил смекалку, сообразив, что такой бык — не для таких тореро, вроде него. Надо иметь в виду, что его и его начальство волнуют лишь их маленькая война, интересы их группы, действующей внутри правящей партии, к которой все они принадлежат. Иными словами, в первую очередь их интересует, чтобы как можно больше их приятелей по клубу, однокашников по колледжу, приспешников по бизнесу и всяким махинациям... смогло усесться в депутатские кресла и кормиться за счет труда тех, кто вовсю вкалывает.

Салинас, покончивший с апельсином, поданным на десерт, спросил:

— А министра общих внешних связей ты, Хуан, знаешь?

— Я тебя понял... Значит, замначальника департамента хочет, чтобы бык пропорол брюхо Толстяку.

— Опасаюсь, что дело обстоит именно так, — глухо ответил Салинас.

— Но это дело может у них и не выгореть, — сказал Хуан Сильна. — Министр этот — непримиримый враг своего коллеги по природным ресурсам, они принадлежат к разным группам внутри правящей партии, люто враждующим между собой сейчас... Но надо признать, что у Толстяка, который занимается общими внешними связями, гораздо больше интуиции, чем у его недруга из природных ресурсов. К тому же, хотя человек он не очень-то аккуратный и слегка беспорядочный, все-таки получше, чем другие его соратники по партии. И у меня такое впечатление, что его чуть побольше, чем его коллег, беспокоит, что будет с Испанией и с несчастными испанцами... Впрочем, не так чтобы уж очень беспокоит — не стоит питать на этот счет лишних иллюзий.

 

Мадрид

Вторник, 6 апреля

Сидя в своем кабинете, Салинас теперь терпеливо дожидался звонка от замначальника департамента природных ресурсов.

Тот позвонил в полдевятого.

— Послушайте, сеньор Салинас, министр общих внешних связей назначил вам встречу на завтра в двенадцать дня. Как видите, мы времени зря не теряем, работаем на полную катушку.

— Спасибо. И вы полагаете, что министр что-нибудь предпримет после разговора со мной?

— Ну, Салинас, я сделал все, что было в моих силах. Все, на что я способен. Я не футуролог, так что прогнозов на будущее делать не стану.

— Да нет, я только так спросил. — И стремясь подсластить пилюлю, чтобы сыграть на тщеславии собеседника, Салинас продолжал: — Мне просто хотелось бы узнать ваше мнение — у вас ведь большой опыт в государственных делах, да и обширные связи в высших сферах.

— Ну... знаете, — поколебавшись, сказал замначальника. — Мне бы не хотелось по телефону говорить на такие темы... но думаю, что завтра вы будете говорить с политиком, который способен двинуть ваше дело, если сочтет, что это — козырь в его игре. В таком случае вам удастся чего-то добиться... и даже, может быть... вы там понравитесь, наверху, а это всегда бывает полезно.

Салинас не в первый раз во время разговоров с этим типом почувствовал, что кровь прихлынула ему в голову. Он задавал себе вопрос: то ли этот человек, что говорит с ним по телефону, полный идиот... то ли совсем уже профессиональный мошенник, привыкший жить припеваючи за счет налогоплательщиков, утративший всякое чувство чести и достоинства и судящий о всех и всем согласно своим меркам?

Адвокат резко сказал:

— Насколько я понимаю, мы оба с вами — из тех людей, которые не работают от и до. Почему бы вам не принять меня прямо сейчас... или когда сможете, но сегодня же?

— Что ж, у меня сегодня работа часов до двух ночи... В полтретьего мы можем встретиться. Если привратники вас не пропустят, скажите им, чтобы они позвонили мне по внутреннему телефону 002 — я велю им пропустить вас в свой кабинет.

— Хорошо, до скорой встречи.

Салинас задумался, как бы дождаться полтретьего ночи и чтобы при этом его не разморил сон. «Я легко поужинаю, пить ничего не стану и ни в коем случае нельзя смотреть телевизор», — сказал он сам себе.

Думая так, он набирал номер редакции «Эль Обсервадор».

— Привет, Алекс! Как у тебя там?

— Да не очень хорошо. Поручили написать репортаж, а я никак не соображу, с какого края к нему подступиться.

— Послушай, мне нужно бодрствовать до самого утра, и я подумал, что треп с тобой будет лучшим способом обеспечить бессонницу, — засмеялся Салинас.

— Ничего ты ночку себе для этого подобрал... Не очень-то я настроен тебя развлекать. Может, куда-нибудь сходим? Тогда я и репортаж свой успею написать, а встретимся мы... в полпервого прямо в редакции.

— Спасибо, Алекс.

Ночь выдалась очень холодной. Подняв воротник пальто, Салинас решил прогуляться от Пласа-Майор до Пуэрта-дель-Соль. Пройдя по этому маршруту, он свернул направо и побрел улочками, забитыми харчевнями, барами и ресторанами. Он зашел в один из баров выпить кофе. Пытаясь забыться, Салинас принялся смотреть телевизор, стоявший в углу зала. Товарищем его по приключениям и бегству от действительности стал Бельмондо, и выбор этот вполне себя оправдал. Так, следя за развитием событий на экране, которые мгновенно перебрасывали его из Африки в Париж и обратно, он убил пару часов.

В двадцать минут первого он уже был в редакции «Эль Обсервадор», где Алекс лихорадочно заканчивал свой репортаж.

Журналист взял его под руку, и они направились к автоматам, где налили себе два кофе, горячих, но совершенно отвратительных на вкус.

— Ну, Салинас, ты полуночник!

— Как видишь... гуляю вовсю, — сказал адвокат, снова усаживаясь рядом с рабочим столом Алекса.

— Вижу-вижу, Салинас, замначальника назначил тебе любовную встречу в полтретьего ночи, причем в казенном кабинете. Это уже полная порнография.

— Да. А заодно он пытается внушить мне мысль, что его рабочий день кончается в два часа ночи.

— Ну, тут ничего не скажешь — в своих кабинетах эти деятели новейшей формации проводят немало. Во-первых, это им нравится, а во-вторых, поскольку на должностях они держатся недолго, то, отдавая много времени службе, стараются побольше наслаждаться своей властью, — говоря это, Алекс одновременно быстро стучал на машинке, и ее стук звучал как музыкальное сопровождение к беседе.

— Ты когда-нибудь встречался с этим замначальника.

— Да, раза два я брал у него интервью, — ответил Алекс, не отрываясь от машинки.

— И какое у тебя впечатление?

— Это, как написано на старых пластинках, где собака сидит у рупора граммофона, «голос его хозяина». Такой тип хорошо заучивает уроки, которые ему дают, но сам пороха не выдумывает — собственной инициативы никакой не проявит. И тем не менее, интересно будет узнать, что он тебе сегодня наговорит: по этому можно судить, что именно ему сказали на этот счет сверху... А тебе это может пригодиться. Вдруг его слова прольют свет на что-нибудь для нас интересное.

Салинаса, однако, не было нужды уговаривать — он был готов на все, лишь бы хоть что-то еще узнать по делу, над которым так долго и старательно трудился. Особенно важно было ему понять, к чему все-таки приведет его расследование, посмотреть на его окончательные результаты. Подготовившись внутренне к встрече, сосредоточенный и напряженный, он вышел из редакции и направился в министерство.

После полуночи холод еще больше усилился, но это было даже хорошо — желание спать совсем пропало. В четверть третьего Салинас был у входа в министерство природных ресурсов. Двое полицейских, дежуривших в это время у дверей, проверили его документы, один из них при этом отложил в сторону учебник математики, судя по всему, полицейский где-то заочно учился. Пройдя эти формальности, адвокат попал в руки служителя, который тут же проводил его наверх.

Возможно, потому, что сон разморил секретаршу, на этот раз она держалась естественно. Без лишних слов она ввела его в кабинет своего шефа.

— Как можете убедиться, мы тут работаем и днем и ночью.

— Извините, но мне очень хотелось еще раз поговорить с вами до того, как меня примет министр по общим внешним связям.

— Я полностью в вашем распоряжении, сеньор Салинас.

Адвокат скептически посмотрел на чиновника и медленно заговорил:

— Прежде всего хочу вас попросить, отвечая на мои вопросы, говорить только правду. Если на какой-то вопрос вы ответить не можете, прошу вас, лучше не отвечайте, я бы предпочел молчание полуправде.

— Принимаю ваши условия. Приступайте.

Предисловие Салинаса заставило его собеседника насторожиться — он жадно затянулся своими любимыми «Рекс», глубоко вдыхая дым от сигареты, словно хотел, чтобы тот проник до самой глубины его легких.

— Как бы вы поступили на моем месте?

— Даже представить не могу. Мы ведь с вами совершенно разные по характеру люди. Вы привыкли действовать на свой страх и риск, ни с кем не советуясь, а я работаю в команде, представляю собой лишь часть слаженного механизма. С одной стороны, это сильно сковывает мои действия. Но, с другой, это позволяет мне участвовать в крупных начинаниях.

— Иными словами, на этот вопрос вы не хотите ответить?

Замначальника встал, давая понять, что чувства его задеты.

— Послушайте, Салинас, я не привык даже малейшие грубости выслушивать. Я стараюсь ответить на ваш вопрос. — Снова обретя самодовольный тон, он продолжил: — На вашем месте я завтра — вернее, теперь уже сегодня, — во время встречи с министром разыграл бы свои козыри до самого конца. Он честолюбив, а ваше дело — настоящая бомба. В руках смелого и инициативного человека...

— В руках смелого человека бомба эта также может взорваться... и тогда осколки полетят ему прямо в лицо.

— Тут я согласен, с этой проблемой надо обращаться очень осторожно. Я бы к ней руками не притронулся — только щипцами, сеньор Салинас.

— А вы именно так и поступаете, для меня это ясно. Если министр по общим внешним связям использует эту тему с пользой для правительства, то вы записываете себе очко, поскольку именно вы ему ее передали… Если же дело оборачивается худо — вам нечего опасаться, так как от скандала пострадает другое министерство, а вы тоже записываете себе очко: ведь вы позволили вашему министру избежать неприятностей, которые могли бы даже привести его к необходимости подать в отставку.

— Ну, что ж, Салинас! Вы все правильно рассчитали. Когда у меня будет больше свободного времени, а вы будете поспокойнее, мы можем пообедать вместе, поговорить. Может быть, вас заинтересует предложение работать в нашей команде. В ней — очень стоящие люди, мы таких ценим... Уверен, что и вам было бы интересно поближе с нами познакомиться. — И, непринужденно засмеявшись, он добавил: — Не исключено, что вас привлечет мысль заняться политикой, принять нашу сторону.

— Я — человек независимый, не принадлежу и не желаю принадлежать ни к какой партии, — сказал Салинас тихо, будто и не замечая собеседника.

Проводив его до дверей лифта, политик любезно попрощался с гостем.

— Держите меня в курсе событий. Очень интересно знать, как повернется ваше дело... сеньор Салинас.

— Прощайте.

 

Мадрид

Среда, 7 апреля

В кабинете министра общих внешних связей Салинаса пригласили сесть за стол совещаний, отличавшийся поистине фараоновскими размерами.

Министр, человек среднего роста, довольно полный — не случайно его прозвали Толстяком, — в этот момент разговаривал по телефону с каким-то из своих подчиненных, зычным голосом отдавая ему указания.

Хотя в нем явно было слишком много лишнего веса, в министре угадывалась кошачья ловкость и хитрость, совершенно не гармонировавшая с его внешним видом.

Наконец он закончил говорить по телефону и сел рядом с адвокатом. Затем, широко размахивая руками, заговорил:

— Вы, Салинас, решили поиздеваться...

— Но...

— Будьте добры не прерывать меня, — оборвал министр резко, желчным голосом. — Эти красавчики из министерства природных ресурсов пересылают вас ко мне как какую-то ласковую кошечку, только что розовый бантик на шею вам не повязали, и все, чтобы посмотреть: не клюну ли я на их приманку... А я клевать не собираюсь. Как бы я их сам не заклевал.

— Позвольте мне сказать, что у меня и в мыслях нет, кому бы то ни было из вас наносить ущерб. Речь идет только о нашей стране... Ее пытаются...

— Послушайте, Салинас, я ведь не знаю, что вы собой представляете, то ли вы наивный человек, словно с небес на землю спустившийся, то ли наживка, которую мне протягивают, причем наживка отравленная. Но, как бы то ни было, ваше дело никакого отношения к моему министерству не имеет. Оно полностью относится к компетенции министерства координации.

— Координации?

— Да. Безусловно. Это министерство занимается всеми теми делами, которыми другие министерства заниматься не хотят.

Последовало молчание, затем министр продолжал:

— ...такими делами, в частности, как собранное вами досье, которое вы мне пытаетесь всучить, — сказал он, подчеркивая голосом каждое последнее слово, — а это ни к чему не приведет, потому что я уже понял, в чем дело... В эту игру играть я не собираюсь.

Салинас молчал, словно загипнотизированный, смотрел на него. Наконец он встал и собрался выйти из кабинета, но министр удержал его:

— Послушайте! Ну, ладно, допускаю, что вы действуете, исходя из лучших побуждений. В таком случае я вам скажу, что я по поводу всего этого думаю. — Он потер правой рукой щетину на лице и завел глаза к потолку. — Так вот, послушайте меня: я в бизнесе не разбираюсь, но вот в политике... я человек искушенный.

Салинас снова сел и приготовился слушать.

— В бизнесе, повторяю, я не очень разбираюсь, хотя и не удивлюсь, если вдруг «Нэт компани» начнет выступать по телевидению с рекламой вроде: «Сеньоры поставщики оливкового масла! Советуем вам фальсифицировать ваши продукты только теми добавками, которые изготовляет «Нэт компани». Если вы не послушаетесь нас, мы подстроим вам точно такое же свинство, как и Сале, который пожелал иметь дело с «Олео Чем»... а потому — запомните: с «Нэт компани» фальсифицировать оливковое масло — лучше! Смесь наша будет очень похожа по виду и по цвету на натуральное оливковое масло... но она обойдется намного дешевле производителям...» — перестав имитировать объявление по телевидению и подражать всем давно опостылевшим рекламным роликам, которые постоянно прерывают передачи, министр спросил в упор: — Вы меня повяли, Салинас? Понимаете, что меня ничем удивить невозможно?

— В этом мы полностью с вами совпадаем — дельцы тоже неспособны меня удивить своим цинизмом. — Адвокат кивнул, лицо у него было очень серьезное.

— Ну, а что касается политической подоплеки дела, то об этом мне и говорить не хочется. Достаточно было бы только привести очень подходящий к случаю старый анекдот... Впрочем, скажу вам, что мы, испанцы, в политических делах и особенно на международной арене, выступаем, как второразрядные актеры, исполняющие свою роль в давно устоявшейся и бюрократизированной системе Запада... Более того, выступаем, испытывая комплекс неполноценности перед теми, кто в моем любимом анекдоте соответствует Континентальному торговому рынку... В конечном итоге, мы больше всего опасаемся только одного — как бы нас в него не приняли. Если же мы поднимем шум по поводу того, что вам удалось обнаружить, начнем протестовать из-за махинаций, подстроенных нам Фондом Фокса с целью дискредитировать испанские пищевые продукты,— все кончится лишь тем, что нам зададут встрепку и заклеймят еще как наглецов. Им не нравится, когда мы о чем-то слишком много знаем.

— А... о каком анекдоте вы говорите? — Салинас смотрел теперь на собеседника без прежней неприязни.

— Ну, анекдот этот... старый. В какой-то задрипанной конторе один чиновник говорит другому: «Никак в себя прийти не могу». Другой спрашивает: «А в чем дело?» Первый отвечает: «Вчера пришел домой и застал там моего шефа — он был с моей женой в постели...» Второй возмущается: «Какая наглость!..» А первый уточняет: «Но мне все-таки очень повезло... кажется, шеф меня не заметил».