Когда зазвенел будильник, мы со Светлячком сладко спали. Похоже, мне следовало побольше тренироваться, чтобы освоить знаменитый имсак. Я с трудом подавил зевок и прихлопнул старую дребезжалку. Эльза открыла глаза и потянулась, как блудливая кошка. Я выбрался из кровати и принялся одеваться.

— Ты уходишь? — жалобно запричитала она. — Всегда у меня так: все хотят переспать с Эльзой, а вот проснуться рядом с ней утром — это совсем другая песня.

— Еще не полночь, Эльза. Что за мелодрамы! Я должен отделаться от моего оружия для стрельбы по индейцам.

Эльза села и прислонилась спиной к изголовью кровати. Холодный металл заставил ее содрогнуться.

— Как холодно! — Она подложила под спину подушку. — Джентльмен не должен бросать даму на полпути.

Дождалась, чтобы я посмотрел на нее, и прикрыла грудь руками, изображая девичью застенчивость. Застенчивости едва хватило на несколько секунд.

— О-о, — застонала она.

— Перестань ломать комедию. Как я понял, Паэлья, Однорукий и Кувшин преследовали Розу и Го-до. Если Годо не вернет им три килограмма кокаина, они заклеймят Розу и заставят ее работать проституткой в каком-нибудь борделе. Так?

— Так, но это словечко сказал ты, а не я.

— Совершенно верно. А ты не имеешь к этой тухлой истории никакого отношения, так?

— Так. Но послушай, Макс, ты считаешь, мне чего-то не хватает?

— На первый взгляд похоже, что нет.

— По-твоему, я идиотка? — продолжала она, пропустив мимо ушей сомнительное замечание. — Я и вчерашнюю газету не решилась бы украсть у этой шайки. Я не дура, а вот Годо… У Годофредо голова находится как раз в том месте, откуда у других растут ноги.

— Понятно. И ты по чистой случайности оказалась этой ночью в «Голубом коте», верно?

— Верно. За эти шесть лет ты стал недоверчивым. Раньше ты был не таким, Макс.

— Не таким. Поэтому и случилось то, что случилось. Для того чтобы стать недоверчивым, не нужно ждать целых шесть лет. Я понял все, как только мне прострелили колено. А потом — сама видишь, — я сделал широкий жест, охватывающий дом и все, что меня окружало. — Чудесное изгнание, золотая клетка.

Между тем я был полностью одет. Прощальный поцелуй Эльзе — несмотря ни на что, она его заслужила.

— Ты любишь апельсиновый сок? — поинтересовался я.

— Натуральный.

— Разумеется, натуральный. Ты его любишь?

— Я же сказала, натуральный, это значит, что он мне нравится. Ты замечательно умеешь превратить простой разговор в поезд дальнего следования, милый.

Я не потрудился возразить. В зависимости от обстоятельств Эльзины штучки то забавляли меня, то

досаждали мне.

— Ты получишь его на завтрак. А лучший вопрос

я припас на десерт.

Я взял оба пистолета и засунул их за пояс: один впереди, другой сзади. Я повернулся к Эльзе.

— Когда наконец ты собираешься мне сообщить, что заправляет этими убийцами Гарсиа?

Эльза заплакала. Ее слезы растрогали бы и камень, но я не был камнем и только что это продемонстрировал, пусть потом меня и разморило.

— Ты знаешь, — еле выговорила она сквозь рыдания. Потом быстро успокоилась и продолжала: — Все эти годы… Платой за то, что он оставил тебя в живых, было требование не видеться с тобой. — Говоря, она указательным пальцем, жестом полным женственной грации и предательского очарования, вытирала слезы. — Если бы мы увиделись, он бы убил и тебя, и меня. А сейчас я хочу скрыться. Все, что я сделала, я сделала не только во имя Розы и ее жениха, но и для себя. Для нас с тобой, — поспешно исправилась она.

— Понятно. — Я был, что называется, взволнован. — Таким образом, ты целых шесть лет провела в аду, и все из-за меня.

— Да, хотя ты мне и не веришь. Ты стал таким… таким…

— Почему бы мне вдруг поверить тебе? На твоей правде шелухи больше, чем на луке.

— Потому что ты единственный мужчина, кого я когда-либо любила. — Это было сказано с таким чувством, что убедило бы любые менее предвзятые уши. — Я больше так не могу. Я люблю тебя, Макс. Я люблю тебя так, как не любила никого и ничего ни в этом, ни в другом мире, если я когда-нибудь жила в других мирах. — Она искоса взглянула на меня. — Ты же знаешь, у меня есть все основания думать, что была и другая жизнь.

Эльза не была религиозна, но верила в гороскопы, колдунов, духов и прочую чертовщину. Не знаю, есть ли в этом какое-то противоречие, но она думала именно так. Было время, она всерьез считала, что в прошлой жизни была черепахой. Этим она объясняла свою медлительность по утрам.

— Гарсиа вызывает у меня омерзение, хуже, чем когда попадаешь с паутину. Когда он дотрагивается до меня, мне кажется, что по моей коже ползает таракан. Эти шесть лет были долгими и для меня, любимый.

— Повернись спиной.

— Что ты хочешь сделать?

— Ничего такого, чего мы с тобой еще не делали. Если ты меня любишь, повернись.

Эльза отвернулась и ухватилась руками за вертикальные планки изголовья. Уверен, она воображала себя романтической героиней, готовой на самопожертвование во имя любви. Я подошел, сдернул простыни и одеяло, обнажив ее тело. Эльза дрожала. Она напоминала мне больную или смертельно озябшую бродячую собаку. Я прикрыл ее.

— Я просто хотел посмотреть, поставили ли тебе знаменитое клеймо на заднице. Я вернусь через час. Эльза плакала. Она повернулась и села. Теперь ей удалось растрогать не только камни, но и меня.

— Ты козел! Ты знаешь, что ты козел?

— А ты солнышко? Знаешь, ты становишься очень красивой, когда называешь меня козлом.

Удовлетворенный, я покинул комнату. Любой мужчина возгордился, если женщина плачет из-за него да вдобавок называет его козлом. А тот, кто скажет, что это не так, просто лжец.

Впрочем, надо признать, что в этот раз я вел себя как законченный козел.