Один из двух фонарей по бокам от вывески пансиона «Голубка» был разбит, а лампочка выкручена Второй постоянно моргал, как арестант, только что выпущенный из тюремных застенков. Нарисованный на картоне толстый белый голубь был все таким же грязным, только выцвел еще больше. Мы как раз собирались войти в пансион, когда перед нами прошмыгнула черная кошка. Эльза в испуге посмотрела на меня и впилась ногтями в мою руку.

— Пойдем, — я попытался приободрить ее, — не будь суеверной. Помнишь, как я выиграл в лотерею двести тысяч песет?

— Как я могу забыть! — откликнулась она, все еще цепляясь за меня. — Мы прокутили их той же ночью, а я чуть не врезала сумкой какой-то сеньоре, пожиравшей глазами твой зад, когда ты вставал, чтобы принести еще виски.

Я задушил улыбку, уже расцветавшую на лице.

— Между прочим, когда я в тот день выходил из дома, мне перебежал дорогу черный кот.

— Потому ты и не выиграл в два раза больше, — пробормотала она. — Та сеньора была… Лучше промолчу, чтобы не поганить рот такими словами. Нет, скажу: грязная свинья, вот кто она такая!

Эльза никогда не сдерживала своих порывов.

В нескольких метрах от нас на углу стоял негр в вязаной шапочке и торговал уже знакомой мне газетенкой «Ла Фарола».

— Я сейчас, — бросил я Эльзе.

— Комната двести четыре. Наш счастливый номер, — улыбнулась она, стараясь подавить дурные предчувствия из-за черного кота.

Эльза вошла в подъезд, а я направился к продавцу газет.

— Почем?

— Двести.

— Обалдеть! — присвистнул я.

Расплатился без сдачи и вошел в пансион. За стойкой портье сидела незнакомая старуха и пристально, по-совиному рассматривала меня.

— Сюда только что вошла сеньорита, — начал я.

— Номер двести четвертый, — сурово оборвала она.

— Я знаю. — Я показал ей заветную бумажку в пять тысяч песет. — Меня интересует, ночевала ли она здесь прошлой ночью.

— Да.

— Одна?

Старуха кивнула.

— Если бы вы брали деньги за каждое слово, обошлось бы, пожалуй, подороже, чем телеграмма.

Она протянула когтистую лапку, чтобы забрать деньги. Старая ведьма оказалась проворней, чем я ожидал, и ухватила-таки купюру, как раз когда я ее отдергивал. Бумажка разорвалась пополам. У каждого осталось по половинке.

— Верни мне это, — сказал я.

— Попробуй, отними, — выплюнула мумия, отодвигаясь к стене и спрятав руки за спину. — Я закричу. Вот увидишь, закричу.

Мы смотрели друг на друга, не зная, как быть дальше.

— Даю вам две тысячи пятьсот за вашу половину, — предложила сова.

— У меня предложение получше, — сказал я, — ваша жизнь за вашу половину.

И я направил на нее дуло моей «астры». Этот пистолет не может выстрелить, если спусковой крючок нажат не полностью — простое и надежное устройство, позволяющее иметь при себе заряженное оружие, не подвергаясь ни малейшей опасности. Она колебалась несколько секунд. Если взглядом можно просверлить дырку, то я был вполне готов, чтобы меня привинтили на стенку рядом с отвратительной вывеской, но и старуха превратилась в дуршлаг. Наконец она приняла ошибочное решение и отдала мне обрывок купюры, сопроводив его взглядом, каким смотрят из своего гнезда сотни скорпионов. Я повернулся и пошел к лестнице.

— Проклятый сорняк! — послышалось за моей спиной.

И смачный плевок.