Глава 1

16 января 1890 года. Зимний дворец

…И таким образом я полагаю господа, что университетская автономия по обыкновению зарубежный университетов — при уважении сложившихся у нас в государстве особенностей будет наилучшим способом улучшить дело с высшим учебными заведениями… Для чего и поручил написать сей проект устава… Надеюсь что после того как вы его изучите — услышать от вас предложения о его усовершенствовании — и в самое ближайшее время придать ему силу закона.

В кабинете царском сейчас было народу не так много: девять человек.

Из них семеро представляли собой столпы российской учености — ректоры университетов Российской империи.

Николай Алексеевич Лавровский из Варшавского, Яков Карлович Грот из Гельсингфорского, представлявший Казанский Николай Александрович Кремлев, Федор Яковлевич Фортинский — глава Киевского императорского университета Святого Владимира; уже хорошо знакомый Георгию Николай Павлович Боголепов, глава Дерптского университета Александр Шмидт, и Харьковского — Иван Петрович Щелоков. Несколько наособицу сидел Михаил Иванович Владиславлев — ректор Санкт-Петербургского университета — он самый молодой из гостей выглядел довольно таки неважно. Похоже болен Михаил Иванович… — подумалось Георгию. Нехорошо — сейчас болеть не годится!

Сейчас все посетители ошарашено молчали — и было от чего. Порядки как в европейских университетах… Выборность ректоров… Возможность распоряжаться средствами…

— Но господа прошу помнить — вернул их к реальности голос хозяина кабинета — Кому многое дано с того много и спрашивается.

Боголепов машинально поправив новую Анну II степени торопливо закивал..

— Однако… государь, — поднялся сухой и длинный как палка Шмидт. Да будет позволено мне спросить…

— Вы как я догадываюсь, о праве женщин обучатся в университетах и других высших учебных заведениях? — осведомился монарх.

— Да Ваше Императорское Величество — право же мне остается склонить голову перед вашей проницательностью… — чуть склонил голову дерптский ректор.

— Ну я полагаю что сей вопрос как раз прост. Если женщина может быть императрицей и даже… — легкая улыбка и взгляд в строну Боголепова — профессором университета — то она и подавно может в нем учиться.

Наконец если законами Российской империи не запрещено высшее образование женщин в принципе — для чего уже пятнадцать лет работают Бестужевские курсы, то… То тем более не вижу причин не учредить аналогичного и в императорских университетах!

— Но… может проистечь разврат… — растерянно изрек Шмидт — и вычурность фразы выдала человека, для которого русский не родной.

— Пустое! — отмахнулся Георгий. Я решительно не думаю, Александр Александрович, что девицы, сдавшие столь непростые экзамены станут тратить время на адюльтеры…

Да и если подумать — лучше пусть тратят силы на естество нежели и на брошюрки нелегальные и бомбы… — мысленно добавил он.

— Однако же — слабо запротестовал Кремлев — позволю себе заметить… Положим мы — ученое сословье России готовы даже и приветствовать данное нововведение… — в большинстве по крайней мере — после крошечной паузы добавил он поймав осуждающую мину Шмидта. Но общество? Не вызовет ли это волнения и непонимания в нашем народе? Вот не далее как за три дня до отъезда из Казани слышал любопытную историю приключившуюся в Нижнем — именно по данному вопросу. Её поведал мне митрополит Иоанникий. Тамошний архиерей, заболев, пригласил земского врача — а тот, — добродушно хихикнул Николай Александрович оказался женского пола — из «бестужевок» которых вы, Ваше Величество изволили упомянуть. Дама соответственно предложила духовному отцу раздеться пардон догола. Ну а архиерей так возмутился этим по его мнению непристойнейшим предложением, что прогнал докторицу что называется взашей.

И без того до сих пор в крестьянских массах нередко полагают что доктора морят народ православный. А уж если женщины — лекари станут частым явлением… Я признаться опасаюсь…

— Однако же, — проворчал Щелков, — никого давно уже не возмущает что женщины принуждены раздеваться перед медиками-мужчинами. Тут мне видится, Ваше Величество, что публика не будет чрезмерно недовольна — не говоря о том что навряд ли найдется слишком много жаждущих получать образование девиц.

— И еще, Государь, — осведомился Фортинский. То что связано с отменой процентной нормы. («Ну да — для Киева это особенно острый вопрос») А что же нам делать со студентами-евреями которые уже учатся на закрытых отныне для них факультетах?

Должен сказать — придание обратной силы закону мало того, что возбранено российским правом, но еще и против справедливости…

— Об этом, Федор Яковлевич, тоже подумали! — пояснил Георгий. Уже готов приказ Министерства просвещения: о переводе их всех в Варшавский и Гельсингфорский университеты.

Лица Грота и Лавровского отразили неприкрытое уныние. Еще бы! Их заведения ожидало нашествие студентов-евреев — правоведов и экономистов — мало того что и без того склонных к смуте так еще раздраженных если не сказать — разозленных.

— Но если они захотят продолжить образование на иных факультетах — никоим образом не препятствовать…

— Позвольте уточнить — как показалось собравшись с силам вступил в разговор Владиславлев. Речь идет о студентах обучающихся за плату или также и о казеннокоштных? («Нездоров — и крепко!»)

— Если ученый совет сочтет какого либо юношу иудейского происхождения способным и достойным получать образование — то никаких препятствий к этому нету.

Для этого собственно и принят новый устав.

— Вот что, Михаил Петрович, — обратился он к начальнику охраны когда ректора покинули его кабинет. Хочу дать вам поручение… Выясните что за недуг терзает господина Владиславлева — пусть его посмотрит кто-то из лейб-медиков. И если потребуется — отправьте за мой счет на лечение в Берлин ли Стокгольм. Без промедления займитесь…

* * *

Отпустив ректоров Георгий по возвращении в Зимний засел за мидовские сводки.

1 января Королевство Италия объявило Эритрею своей провинцией по какому случаю предлагается признать сей факт. Ну признать так признать.

Пороху на всю Абиссинию не хватило — хоть и пролив немало крови но босые копьеносцы негуса Менелика таки выгнали потомков римлян прочь. Ну хоть чем то поживится…

Вот итальянцы и то земли африканские подгребают. А почему все таки не мы? — меланхолично подумал он.

Нет сил? Неужто не найдется одного-двух батальонов — как находятся у португальцев — и имеют успехи. Несмотря на то что служат в колониях худшие солдаты получающие гроши или вообще ничего не получающие и живущие на то что вырастили на огородах их негритянские жены — вспомнил он записки Ливингстона и Стенли.

Даже офицеры редко получают свое жалованье от правительства; и живут поборами с купцов и работорговцев (мерзость однако!) да контрабандой…Однако, и удерживают и даже расширять владения пробуют — правда не в коня корм…

Об этом — следующий отчет.

Перешел Лиссабон дорогу северному льву…

26 декабря прошлого года ставший знаменитым в Европе полковник Серпа Пинту телеграфировал в Лиссабон, что португальская власть была установлена в стране Макололо. (Где эта страна наверное даже в Русском географическом обществе представляют не без труда).

Посол королевы Виктории Джон Петре послал 6 января фактически ультиматум требуя предоставить Великобритании гарантии того, что у Португалии не будет никаких намерений посягнуть на британские владения.

Министр иностранных дел пиренейского королевства Гомеш попытался было разговаривать с британцам на языке дипломатии — что-то говорил о том что Макололо это строго говоря не британская территория и Лондон как будто раньше не был особо заинтересован в этом забытом диком уголке дикого материка… Выражал надежду что все удовлетворятся статус-кво… Упоминал что Португалия уже и так пошла на уступки…

Но Великобритании этого было мало — Лиссабону было фактически приказано убираться со спорной территории. Не много ни мало в дело пошла вся Атлантическая Эскадра. А средиземноморская эскадра пришла в Гибралтар — остановившись в опасной близости от берегов маленького королевства располагавшего всего парой десятков канлодок и старым крейсером.

Крейсера флота Её Величества появились возле Лоренсу-Маркиша, острова Сент-Винсент и Келимана.

После чего англичане прямо пригрозили высадить десант если их требование не будет выполнено.

Португальский Совет после краткого раздумья решил уступить англичанам безоговорочно и 12 января король Карлуш подписал приказ, по которому из Макололо были выведены все португальские силы.

Георгий вздохнул. Воистину — хотя Англия это маленький остров в половину не самой крупной губернии — но своим броненосными стаями он объемлет весь мир.

И уж тем более небольшое и бедное государство не имеет шансов в мировой борьбе. Спасибо хоть Лондон пока что не отбирает у тех же португальцев с испанцами или датчан их старые заморские владения.

А что если… — вдруг возникла у императора мысль… Может быть стоило бы предложить покровительство России Португалии и Испании?

И в самом деле — он же без пяти минут близкий родственник короля Португалии. Что если создать в Европе этакий тройственный союз — Россия, Португалия, Испания. А может и Италия — облизывающаяся на турецкие земли в Северной Африке? И всем совместно начать защищать интересы перед лицом Англии.

И рискнуть войной с первой державой мира? Ну рискнули же в 1877 году? Отец впрочем относился к той войне без восторга…

Георгий покачал головой. Случись не дай Бог война России с бриттами — то на суше их есть чем встретить и даже сбросить десанты в море. Но например на Дальнем Востоке все кроме Владивостока будет почти сразу и беспрепятственно сожжено огнем корабельных пушек — да и за Архангельск например он бы не был спокоен. А вот причинить существенный ущерб англосаксам российский флот не сможет — крейсерские рейды на торговых путях плюс защита собственных берегов — и то пока превосходящие силы не перемелют не столь уж многочисленные корабли под Андреевским флагом. А если к такому союзу примкнет — и Франция не любящая Англию и опасающаяся немцев? И тем самым Германский Рейх получит в лице британцев лучшего и сильнейшего союзника — а тут и Австрия… Ох — тонкое это дело — европейское равновесие. Нет — видимо не время — вынес Георгий вердикт и похоронил проект. Может когда-нибудь потом…

Но флотом заняться придется в любом случае. Выиграть морскую войну ясное дело Россия не сможет — но сделать цену победы непомерно высокой — это видимо возможно.

Так что как бы Иосиф Владимирович не хотел — урезать морские ассигнования в пользу армии не получится.

А с африканскими землями все же надо подумать — вроде еще есть незанятые территории с королями которых можно бы договорится… Есть же Великое княжество Финляндское или Кокандское ханство — почему бы не быть великому княжеству например Дагомейскому? Уж точно туземцы не будут как некоторые финны мечтать чтобы немцы отобрали их землю у России.

Черт — так ведь и поручить рассмотреть этот вопрос некому — уж точно не МИДу — там про Африку знают разве только то что в ней живут негры и слоны с гориллами.

С кем бы посоветоваться? И не припоминается ведь никто!

Ладно — что еще ведомство господина Гирса там прислало?

А есть еще и военное ведомство и бумаг из Совета Министров. Хорошо хоть министерство просвещения не докучает — Танеев воистину проявил там свое искусство дирижера заставив чиновников играть согласно и верно — е хуже оркестра Мариинского театра.

15 января 1890 года. Московский императорский университет.

Заседание ученого совета шло уже третий час — нужно было обсудить все что касалось нового устава и успеть внести в него поправки.

Так что Боголепов даже объявил перерыв и профессора с доцентами вышли в коридор задымив папиросам — ни дать ни взять студенты после лекции.

Но и так сказать в кулуарах обсуждение продолжилось.

…Как мы однако ошибались… Если б я не был юристом и не писал в студенческие годы работу о процессах против чародеев в Средние Века — я бы решил что некая француженка околдовала нашего Императора… Экстраординарный профессор Алексеев недоумевающей покачал головой.

— Да вы правы — кивнул Склифасовский. Кто бы мог ожидать?! Столь резкий, однако, поворот от нашего обскурантизма и ретроградства…

— Положим «кухаркины дети» — это можно было бы объяснить влиянием советников — почти все они в конце концов прошли школу Александра Освободителя! — поддержал коллегу Эрисман. Но женское высшее образование?! Это неслыханно даже для Европы! Подозреваю господа, что нам надо готовиться к паломничеству заграничных студенток!

— По мне так бы и ничего — лишь бы плату вносили в срок! — рассмеялся и огладил себя по обтянутому жилетом брюшку ординарный профессор Филлипов — занявший место подавшего в отставку Ковалевского.

«Нет господа — увольте! Во всех смыслах — увольте! Плетью обуха и в самом деле не перешибешь и если на то воля царская — так тому и быть! Но двух Ковалевских Московскому императорскому университету будет слишком!»

(Однако, впрочем, поговаривали что намного больше чем прием на службу в университет его родственницы Максима Максимовича оскорбило то что Боголепов не представил его к ордену).

— Ну я во в последнее время думаю что не в одной m-l d'Orlйans дело… — вновь завел речь Алексеев. Не забудьте про матушку царя! Мария Федоровна родом из либерального Датского королевства. Дания, Скандинавия — взять хоть то что и Софья Васильевна именно там удостоена впервые титула академика…

— Вы позволите? — прозвучал негромкий женский голос. Беседующие невольно оглянулись и увидели миловидную даму средних в длинном коричневом строгом платье.

На лицах их невольно отразилась некая растерянная неловкость — они еще не привыкли что в их мужском многоумном собрании отныне с полным правом обретается женщина.

— Господа и коллеги, — с улыбкой (видать растерянность ученых мужей от нее не укрылась) — продолжила Ковалевская. Вы знаете господа мне так кажется что ни Елена Парижская ни Ее Величество вдовствующая императрица тут не причем.

— Э… вы уверены? — недоверчиво переспросил профессор Павлов.

— Я как вы знаете далека от придворных интриг — но накануне моего приезда в Москву имела беседу с господином Танеевым. И он мне сообщил что был выбрал лично государем Георгием Александровичем — вопреки мнению Двора. Весьма высокие особы предлагали на эту должность господина Мансурова…

Кое кто изобразил недовольную гримасу — сей чиновник был многим знаком по Цензурного комитету..

— Сергей Николаевич… — его высокопревосходительство господин Танеев (проницательный слушатель бы отметил как подчеркнуто почтительно выговаривает Софья Васильевна чины и титулы) рассказал о беседе с государем при его назначении на должность. Из нее он понял что нашему царю нужна грамотная и ученая Россия. Я позволю себе высказаться как доктор философии… — Его Величество понимает нынешний век и его требования — лучше многих — даже присутствующих — не удержалась от колкости профессор Ковалевская. В наш век прогресса, век пара и электричества, — больше чем когда-нибудь, нужна сила, чтоб поспеть за другими. Сила ума прежде всего. Более четырехсот миллионов китайцев, несмотря на массовую стадность и фанатизм, — только беспомощная игрушка в руках англичан и французов. Эта некогда великая мудрая страна: свидетельство все того же сурового и неизбежного закона истории.

И Китай и Индия ведь были покорены не одним только пушками: пушки — и иногда недурные — были у тех и других. Я беседовала как-то в Париже с одним умнейшим индусом-инженером — он воевал в рядах мятежных сипаев… — размышляла вслух Ковалевская. Сила толп и пушек без разумного и образованного общества — ничто… Османы… — легкая улыбка возникла на ее губах, — ныне сами испытывающие на себе истинность собственных слов говорили так — «Сильный победит двоих, храбрый — десятерых, знающий — тысячи». Когда то европейские мастера стремились украсть османские секреты а в Стамбуле работал автор недурного даже для сего дня учебника алгебры — бухарец Али Кошчи. И что же ныне?

Великий Петр скоро как две сотни лет тому назад еще решил этот вопрос для России и отрадно что высшая власть наследует в этом вопросе великому царю.

В дверях появился Боголепов и попросил господ профессоров вернуться к делам.

Обсуждение продолжилось.

— Однако же чувствую я в этом нечто грустное, — качал головой Жуковский. Получается что отныне нам придется учредить свою собственную полицию и надсмотрщиков наподобие гимназических педелей! Своих собственных! Держать студентов в ежовых рукавицах, и если надо разгонять их сходки — и все самим. Нам — и приказывать грубым отставным солдатам тащить собственных студентов в карцер? Право же не знаю…

— Ну, что касается карцера, Евгений Николаевич, то на этот счет можете быть спокойным, — ехидно передернул плечами Мрочек-Дроздовский. Сие уже не актуально — и будет ли это к пользе — вот извините не уверен! А что до педелей с университетской полицией — так ведь лучше пусть мы по отечески накажем своих недорослей, нежели власти пошлют их по этапу в места не столь отдаленные! Кроме того, — он многозначительно погладил бороду, — не забываем что тот момент когда нам должно будет разгонять буйствующее студенчество мы будем определять сами… Полагаю что при небольшой предусмотрительности мы сумеем избежать того о чем говорил Его Величество господину ректору — введения на территорию университета полиции и казаков. Ну и сам студенты, в конце концов, должны понимать что лучше им пойти на встречу властям университетским — которые им как вы отметили, почти свои — нежели потом отведать березовой каши от властей официальных.

— Стипендию бы во повысить не помешало, — деловито бурчал на другом конце стола Филиппов. Четыре рубля — это ведь по нынешнему времени не деньги!

— Зря вы так! — возразил приват-доцент, философ Новгородцев. Он был еще молод и не забыл видать студенческие голодные и бедные годы. Четыре рубля — это возможность снять хоть и худой, но угол! А десяти рублей хватит еще и на щи с житным хлебом! («Положим, на пустые щи конечно!» — при этой мысли живот приват-доцента напомнил о временах студенчества ощущением неизбывной пустоты в желудке).

— Что меня более всего затрудняет в предлагаемом, — Боголепов был сама серьезность, — так это граница между правами учащихся за плату и казеннокоштных. Да и в общем смысле… Мы знаем благодаря Уставу что входит в обязанности наши и студентов — но вот как это сопрягается с правами?

— Позвольте, Николай Павлович, высказать мнение по этому поводу? — с места поднялась Ковалевская.

Я как раз хотела высказаться по этому поводу. В заграничных университетах и высших школах давно уже в ходу «контракт на обучение» — в котором соответственно среди прочих есть раздел права и раздел обязанности.

— Это годится для студентов обучающихся за плату, — хмыкнул профессор Гамбаров с кафедры гражданского права. Но что касается тех кто поступил за счет казны — тут как быть?

— Отнюдь! — покачала головой Софья Васильевна. Ведь по сути — за них ведь тоже вносится плата — пусть и государством. И соответственно контракт на обучение то же — всего лишь в нескольких пунктах разница.

— Несколько секунд общество взирало на нее с откровенным изумлением.

— Господа! — воскликнул профессор уголовного судопроизводства Вульферт. Как правовед я испытываю откровенный стыд — что столь очевидный выход нам подсказали со стороны!

— Думаю что юридический факультет в ближайшие дни разработает проект образовательного договора! — тут же как ни в чем не бывало, взял ход обсуждения в свои руки ректор.

…Расходились уже в глубоких сумерках.

— Неужели это то о чем мы мечтали? Царь-либерал… — забывшись пробормотал Столетов, когда они вышли из парадной Московского университета.

Оказавшийся поблизости Боголепов покачал головой.

— Да нет же! Вспомните слова профессора Ковалевской. Ему нужна грамотная Россия — дабы быть вровень с соседями. Конечно же будучи служителем наук я это всецело одобряю, — опять же просвещение есть начало свободы — как говорили еще энциклопедисты… Но вот что до либерала… — ректор вздохнул. Поверьте старому человеку, помнящему еще николаевские времена! Нет — Он кто угодно только не либерал. У тигра лапы тоже мягкие но вот когти ох какие острые! Не приведи Господи, если он их выпустит! Или забыли как не так давно он с нами разговаривал…

В тот же момент на другой московской улочке беседовали два других профессора — но уже с историко-филологического факультета.

— Право же я не знаю, — размышлял вслух экстраординарный профессор кафедры русской истории Барсов, и в голосе его звучала явная растерянность. Георгий Александрович… его решения… Они парадоксальны и выверены! Это не похоже ни на его великого деда ни тем более на отца… Некоторые вспоминают Петра Великого — но то был совсем другой царь… Буря, натиск, ураган… На слом все что стоит на пути без разбора… А тут прямо таки математический расчет и вместе с тем непреклонность!

— Вы знаете, Евгений Василевич — качнув высокой бобровой шапкой, сообщил собеседник — глава кафедры мидиевистики Виноградов. Я тут пытался искать какое-то совпадение по характеру… И мне кажется — нашел… — и словно опасаясь чего то вполголоса вымолвил. — Может быть — новый Иоанн Третий пришел к нам в лице этого мальчика?

— Дай Бог, чтобы не Четвертый! — ответил Барсов. И повторил — Дай то Бог! «Но впрочем — в свой срок мы это узнаем!»

 

Глава 2

20 января 1890. Санкт-Петербург. Министерство просвещения.

— Да — учебная программа должна давать знания! Знания и умения ими пользоваться! Но она не должна доводить учащихся до бесцельного переутомления, телесного и нравственного истощения их организмов, подрыва уважения к себе, потере аппетита к жизни, к нравственному и физическому малокровию… Сергей Николаевич сделал паузу и налил воды из графина в тонкий стакан и осушил одним духом дабы прогнать сухость в горле. — Я понимаю, господа, — продолжил он обведя взглядом зал. Собравшиеся — сплошь немолодые солидные люди в вицмундрах и при шпагах («Экая беда — а я свою забыл опять!») почтительно слушали. — Многие из вас скажут — зачем заводить речь об этих старых и скучных вопросах? Образование наше — худо ли или хорошо — давно уже сложилось и есть ли смысл чего-то существенно менять? Я не согласен с этим. Решительно не согласен! Вопрос образования — без малого едва ли не самый острый и больной для Матушки-России — после хлеба насущного. Неизбежно и необходимо возвращаться к нему, как необходимо землепашцу опять и опять возвращаться к своей ниве. И это не старый вопрос, потому что каждый год в наши старые гимназии и народные училища приходят новые дети! Новые заметим себе дети а не старые! — позволил себе он пошутить… И рутине с косностью в нашей школе не место! Чтобы понимать смысл обучения надо уметь смотреть вперед. Ибо нации не делятся на большие и маленькие. Они делятся на культурные и некультурные. А значит — на исторические и неисторические — те кто служит орудием и пищей для исторических наций — как африканские племена или индейцы…Танеев мысленно еще раз удивился. Сейчас перед ним — собранные почти со всей европейской России попечители учебных округов и директора гимназий — персоны солидные, выслужившие свои должности годами… А он — не достигший тридцати пяти лет человек говорит им с повелительным наклонением — и они внимают. Воистину как солдаты перед фельдфебелем! — вспомнил он разговор с Государем в первый день своего министерства. Вот он сейчас представил им реформу обучения — вдвое урезана латынь — в пользу иностранных языков, российской истории и географии, греческий язык вообще убран — и никто не возразил. Достаточно оказалось знаков отличия статского советника — чтобы все эти уважаемые люди — но ниже его чином слушают и мотают на ус. «Не место красит человека а человек место? Это если только человек — маляр!» — вспомнил он шутку Козьмы Пруткова. А по правде — то орден ли знатный чин дает авторитету побольше ума да учености. Ну-с и используем сие для доброго дела… — Сознавать все вышесказанное — вот первейшая ваша обязанность! — продолжал он. Обязанность учителей будь то столичная гимназия или уездное училище! Ибо образование есть еще и гарантия у государства в его дальнейшем существовании… Не будем же вязать бесполезных гирь на ноги тем, кому и без того предстоит тяжелый путь в гору жизни. Не будем кормить затхлой соломой нашу молодую силу! Ибо нам сила нужна, а не бессилье, ибо только сила — сила разума и наук может поднять нашу державу и наш народ на вершину истории! И закончив речь решительным жестом сошел с кафедры… Без команды гимназическое начальство встало и разразилось аплодисментами… «А шпагу все таки надо будет привыкнуть носить!»

Указ об утверждение новой редакции Университетского Устава 1884 г. (Извлечения) .

1. Утвердить Ученый Совет в качестве высшего органа управления высшим учебным заведением или Университетом.

1.1. На Ученый совет возлагаются нижеследующее обязанности.

Выборы ректора с последующим утверждением Е.И.В.

1.2.Выборы деканов факультетов с последующим утверждением министром просвещения.1.

1. 3.утверждение на должность профессоров и приват-доцентов.

1.4. Установление Правил поступления, оплаты и прохождения учебы.

Установить что инспекция и инспекторы учебного заведения подчиняются исключительно Ректору.

2. Пост попечителя упраздняется

3. Из наказаний исключается наказание арестом и карцером.

Оставление лишь Выговора с лишением стипендии и исключения.

4. Вводится Императорская стипендия в размере 48 рублей в год для успевающих студентов.

5. Вводится Императорская надбавка к стипендии в размере 10 рублей в месяц — для талантливых и благонадёжных студентов.

6. Постановить что срок обучения в высших учебных заведениях устанавливается в пять лет, за исключением медицинских.

Срок обучения в медицинских высших учебных заведениях устанавливается в семь лет до 1895 года

7. Успешно окончившим высшее учебное заведение присваивается звание бакалавр.

Защитившим диссертацию 2-го класса-звание магистра,

защитившим диссертацию 1-го класса — звание доктор.

8. Вводится Императорское вспомоществование в виде ежегодных выплат магистру в размере 100 рублей, доктору в размере 200 рублей.

9. Отменяется требования получения разрешения от инспектора для поездок в каникулы.

10. Запрещается прием иудеев и мусульман на экономические, финансовые и правовые отделения всех высших учебных заведений Российской Империи.

11. Отмена процентной нормы для иудеев для поступления в прочие отделения высших учебных заведений по всей территории Российской Империи.

12. Учреждается Совет Ректоров при Императоре.

13. Отменяется запрета с учетом п.10 на обучение женщин во всех высших учебных заведениях Российской Империи на любых отделениях.

14. Установление полного равенства прав женщинам в области обучения в любых высших учебных заведениях.

15. Действие п.10 не распространяется на территорию генерал-губернаторства Варшавского и Великого Княжества Финляндского.

В комнате был приятный полумрак, тяжелые портьеры на окнах пропускали внутрь солнечный свет весьма скупо.

На ковре в середине комнаты стояла высокая стройная полуобнаженная девушка. Ее густые темно-рыжие волосы рассыпались по плечам, красивое лицо освещала многозначительная улыбка… Зыбкий газовый свет отблескивал на округлых плечах, высокой и крепкой почти неприкрытой груди, гладком животе… Узкие, изящные босые ступни тонули в высоком ворсе ковра. Странного кроя блузка и короткая юбка ничего не скрывали.

Вероника подняла руки за голову и соблазнительно прогнулась выпячивая грудь на которой сквозь батист выделялись твердые соски… Ладонь, коснулась живота скользнула ниже.

Георгий окинул ее взглядом с ног до головы ощутив поднимающуюся волну и внутри нее растекалась волна она затуманивала ему голову и подчиняла себе… Изящная небольшая грудь. Широкие бедра. Стройные но не худые ноги; с высокими лодыжками и без выделяющихся икр… Да — стройные ножки как сказал поэт нечасто встретишь в России…

И глаза — словно живые драгоценные камни!

Пальцы его задержались на застежке ее сорочки, и он потянул за нее. Вероника задержала его руку:

— Пожалуйста, не рви ее. Я ее шила два дня — сама придумывала…

Согласно кивнув он осторожно расстегнул черепаховую фибулу…

Через минуту ни единого клочка ткани уже не скрывало ее скульптурной лепки тело — не знал бы и не подумал никогда что у этой юной красавицы есть ребенок…

Тело её затрепетало, но не от холода и даже не от предвкушения. То, что она почувствовала, было чем-то иным… Чем-то способным свести ее с ума, заставить отбросить сдержанность, стыд и робость.

— Ты меня поцелуешь? — спросила она. (Из всех она единственная назвала его на «ты» в первый же день).

И улыбнулась — и эта улыбка казалась и очаровательной и порочной.

— Пожалуйста!

Он склонился к ней и нежно прижался губами к ее соску.

Руки Вероники взметнулись вверх и обхватили его плечи.

— Георгий, — сказала Вероника, и это было все, что она была способна произнести.

Только его имя.

Вероника положила голову ему на плечо, и он воспользовался этим, чтобы поцеловать ее еще раз.

Веронике казалось, будто она тает, расплавляется в его объятиях. Наслаждение нарастало до тех пор, пока она не смогла думать больше ни о чем…

— Ты так красива, — бормотал он ей на ухо. — И такая необыкновенная, Вероника!

Георгий прижался к ее обнаженному телу…

А потом не осталось ничего, кроме наслаждения, ничего, кроме жара, распространившегося по всему телу…

Ее тело поникло в его руках, но в следующий момент она повернулась в его объятиях, заставила его опустить голову и прихватила зубами его нижнюю губу. Ее тело снова затрепетало от властного зова плоти… Он положил руки на плечи Веронике и смотрел на нее, радуясь, что видит ее всю — ее жгуче янтарные глаза были полны страсти, а бронзовое тело источало желание.

— Не спеши! Позволь мне! — произнесла Вероника, оторвав его от своей груди и в свою очередь опрокидывая его на подушки. Встав на колени, она принялась ласкать губами его плоть. — А тебе нравится то, что я делаю?

— Да, очень, — прошептал Георгий, с трудом сдерживая страстный стон. Не удержался добавил с восхищением.

— Ох — развратница!

— У меня был очень развратный супруг, — произнесла она в ответ.

Вероника редко вспоминала об этом человеке — отце своей дочери — и всегда упорно называла его мужем — хотя венчание как выяснилось было фальшивым — с его приятелем — актером в роли попа и кражей ключа от часовенки у пьяного дьячка… Георгий вдруг подумал что эта наполовину русская — наполовину цыганка, попросившая после первой их встречи в подарок ружье, единственная из этих маминых фрейлин что моложе его… Но единственная кажется по настоящему взрослой. А еще — из всех них он больше всего будет жалеть о ней — которую знает меньше месяца. У него никогда не было… такого единения с женщиной. Никто никогда не лучился счастьем просто потому, что он был рядом. Было всякое. Желание — да. Страсть, удовольствие… Но не радость.

…Вероника страстно поцеловала его а он чувствуя что женщина бьется в конвульсиях наслаждения… Испытав взрыв бешеного восторга юная женщина открыла глаза на ее лице было написано блаженство.

Они долго лежали молча…

— Когда ты меня оставишь — не надо мне искать мужа… — вдруг произнесла она.

* * *

…Само по себе происхождение Вероники Романовны Антоновой было не таким чтобы удивительным…

К примеру когда в свое время в обществе узнали, что князь Голицын женился на таборной цыганке Саше Гладковой, об этом конечно посудачили — но быстро привыкли…

Женились на цыганках знаменитый поэт Афанасий Фет, князь Масальский и князь Витгенштейн, миллионеры вроде уральского горнозаводчика Нечаев, а в роду графов Толстых даже двое сразу — брат писателя Сергей Николаевич, и дядя — печально известный Федор-Американец. (Определенно семейство это с большими странностями!)

И не про одного великого князя шутили что в Новой Деревне — цыганской слободке под Петербургом бегает немало детей на него похожих.

Отец Вероники — Роман Антонов князем или графом впрочем не был. Был он сыном небогатого костромского помещика — офицера войны 1812 года и венгерской певицы привезенной им из заграничного похода.

Рано потерял родителей — холера… В свой срок окончил школу гвардейских подпрапорщиков и поступил в драгуны не думая ни о чем ином как служить царю и Отечеству до смерти…

Служба молодого поручика закончилась быстро — в 1849 году в венгерском походе в Трансильвании — когда он отказался выполнять приказ. Никакой «голос крови» про который любят рассуждать немцы тут был не причем. Просто однажды его батальонный командир приказал ему расстрелять пленных гайдуков.

На что Роман Степанович возмущенно ответил:

— В бою убью столько врагов, сколько рука рубить не устанет! Но это пленные и я не могу…

Пленных само собой все равно расстреляли а сам поручик Антонов отделался (особенно по николаевским временам) легко — отставка без мундира — как ни крути а дело то было щепетильное, так что шума предпочли не поднимать.

(Был опять же слушок что зверство батальонного объяснялось тем что в том бою погиб его адъютант также являвшийся и любовником).

Ушедший на службу восторженным юношей Антонов вернулся домой угрюмым и опустошенным человеком.

От скуки занялся небольшим конным заводом бывшим при имении, и на удивление довольно быстро поднял дело.

Жил бирюком, избегал гостеваний у соседей и пирушек, осенних и зимних охот… А весь кураж выпускал несколько раз в год на ярмарках куда гонял табуны вместе со своими мужиками — такими же угрюмыми лихими людьми не боявшимися ни Бога ни черта — только своего дикого барина. Так дожил он до тридцати пяти без малого лет, пока однажды как то раз остановился поблизости от Антоновки табор цыганского барона Гурия Селиванова. А с ними — и младшая его дочь — Аглая. Хоть и не было той шестнадцати еще но уже прославилась она — не только как красавица из красавиц но и как знаменитая конокрадка. Говорила молва что не хитростью ли ловкостью но какими-то неведомыми цыганскими чарами приманивает и угоняет она лошадей — хоть из охраняемый конюшен сводит, хоть из табунов на вольном выпасе — даже на глазах у десятка сторожей… Ни разу не оставляла она никаких улик и всегда выходила суха из воды. Дерзость ее росла изо дня в день, а поймать ее с поличным не удавалось. И не диво что нацелилась она на стада Антонова — подобралась в одиночку к пасущимся в ночном коням и повела их за собой, пока пастухи задремали… Все да не все… Уже было свела Аглая коней да примчались вызванные подпаском стражи во главе с Антоновым. Стремительно вскочила Аглая на неоседланного коня — на Рукосуя — как вспоминал отец — который и вырастившего его конюха Еремея сбрасывал через два раза на третий и понеслась прочь. Пока прочие ловили разбежавшихся лошадок Антонов в одиночку погнался за бешеной цыганкой уводившей самого дорогого жеребца из его табунов.

«Девять тысяч серебром давали — но я ж не дурак!» — приводила Вероника отцовские воспоминания… Жеребят от него по пятьсот без торга брали!»

Гнал наугад через ночной лес, в дикой безумной скачке — однако же настиг, отобрал нож за который та схватилась, и спутанную, стреноженную не хуже кобылы привез в усадьбу… Что случилось дальше — неведомо никому. Говорили одни что приворожила его ведьма цыганская а другие — что просто узрев при дневном свете несказанную красоту воровки вмиг влюбился в нее прежний дикий барин.

Но так или иначе — когда на третий день набравшиеся смелости табор пришел к воротам имения и отец Аглаи собрался просить смилостивится над непутевой дочкой обещая любой выкуп, Роман Степанович вышел ему навстречу под руку с бледной Аглаей облаченной в господское платье и сообщил что намерен жениться на его дочери и сам по этому случаю желает выкупить её из табора.

(При этом физиономия его была расцарапана, как если бы отставной поручик сразился с парой разъяренных кошек).

Остолбеневший «барон» потрясенно молчал минут пять а потом вдруг сорвал шапку и хлопнул ей оземь да и рявкнул так что кони присели.

— Я, барин, детьми не торгую! А если дочка моя тебе не для потехи нужна а для честной жизни — бери так! Но чтоб прямо сейчас обвенчался!

…Так Аглая, ставшая Аглаей Гурьевной Антоновой утвердилась хозяйкой Антоновки и сердца мрачного конезаводчика. Носила французские туалеты будто бы всю жизнь этому училась, вела дом не давая прислуге воровать, хотя иногда забывшись могла машинально есть с ножа…

Шло время, у Антоновых один за другим родились шестеро детей — четыре сына и две дочери. Все на редкость вышли люди приличные и разумные — старший сын обучался ветеринарному делу в Париже, готовясь стать отцовским воспреемником, средний пошел по коммерческой части, младший даже выбрал для себя духовную стезю поступив в семинарию… Военной карьеры правда никто не избрал — видать отцовский опыт отохотил…

Но вот ней — в Веронике видимо кровь разных народов смешавшись подобно вину с коньяком дала совершенно адскую смесь. Да — красота ее заставляла говорить о себе чуть ли не всю губернию, но манеры ужасали чопорных провинциальных матушек искавших невест свом сыновьям… Ну что это за невеста у которой на уме скачки по лесам и полям заставляющие только качать головами отцовских конюхов да стрельба — правда не по дичи — чтоб девицу на охоту брать такого быть не могло — а по тарелочкам. Никакого приданого честное слово не захочешь!

А в семнадцать лет… В семнадцать она сбежала из дому — не с табором и не с проезжим офицером — как бы полагалось в пошлом водевиле а с баритоном из гастролировавшей в Костроме труппы.

Вернулась она через год — с разбитым сердцем и крошечной дочкой…

Как однажды рассказала Вероника, отец в тот день вышел к ней стоявшей на коленях у порога родного дома с ружьем — видать намереваясь своей рукой покарать блудную дочь. Но увидев ее, исхудавшую, в лохмотьях с младенцем на руках — бросил двустволку и разрыдавшись убежал в дом…

Явившаяся следом Аглая Гурьевна ругала, забывшись, Веронику по-цыгански и по-русски словами совсем неподобающим а в конце отхлестала по щекам… А потом забрав плачущую малышку принялась ее укачивать…

…В то время у соседей Антоновых гостил родственница Оболенских-Нелединского знавшая о том что Вдовствующая Государыня набирает новых фрейлин, и хотя как будто столь явно скомпрометированная девица и не могла даже формально вступить в число их — написала мадам Нелединской о необыкновенно красивой девушке которая при этом надежд на замужество не имеет и вообще для неких обязанностей по-видимому вполне пригодна.

И вскоре в дом Антоновых пришло письмо из Ведомства Императрицы Марии с приглашением Веронике приехать в Петербург для получения вспомоществования…

 

Глава 3

…Шум у двери и звук упавшей мебели прогнали мысли о чудесной женщине пристроившейся рядом.

Вскочив с постели Георгий с недоумением смотрел на женскую фигурку в лисьей шубке у дверей той самой потайной лестницы.

— Ольга?! — он машинально прикрылся простыней.

— Да ваше величество! — сообщила баронесса фон Мес. Это я.

— Как ты тут оказалась?

— Приехала на извозчике из Царского Села…

— Да? — с некоторой растерянностью кивнул Георгий. А…

— А ваши люди внизу, государь, пропустили меня ибо уже знают что мы с вами друзья… — с той же улыбкой ответила Оля.

Не смотрите на меня так Вероника Романовна — между тем так же мило улыбаясь продолжила Ольга с некоторой опаской надо сказать взирая на выбравшуюся из постели Веронику.

Лицо у той было недоумевающее злым — того и глади по примеру диких цыганских предков вцепится в волосы конкурентки… Просто… я подумала что этот дворец хоть и мал но уж для трех тут места хватит — и указала на разобранную постель.

А потом принялась раздеваться…

Вероника посмотрела на нее, затем вдруг в полной растерянности села на постель и зачем то натянула на себя лежавшее на полу одеяло…

А Георгий Александрович Романов, Император всероссийский, царь Польский, государь Туркестанский и прочая и прочая все еще не знал как ему себя вести дальше. Вызвать слуг и вывести невесть что задумавшую баронессу, а может быть как ни в чем не бывало одеться и попрощаться с дамами?

Но так ничего и не решил — предоставив в конце концов всему идти как шло.

Еще подумав что может быть лучше было бы сначала поужинать при свечах, поговорить о том о сем, но…

Залпом осушив бокал с шампанским, Ольга — оставшаяся абсолютно обнаженной наклонилась и поцеловала его в губы.

Она почувствовала, как он обхватил ее руками выскользнула из его объятий. На этот раз все будет так, как хочет она! Сдернув с него простыню, она забралась на кровать а он просто лежал на спине, отдаваясь во власть ее движений. Она была возбуждена: сознание того, что она возвышается над ним, заставляет его подчиняться своим желаниям, использует его, — все это распаляло ее. Ее охватила волна жгучего наслаждения.

Ольга вздрогнула, ощутив его прикосновение, и почувствовала, как падает в бездну, а потом взмывает ввысь.

Тело баронессы изогнулось, и она вскрикнула, удивленная новой волной наслаждения.

— Еще… Еще… Нет, Георгий, возьми меня… Георгий.

Он вошел в нее властно, но не слишком резко, и Ольга застонала от блаженной истомы.

Но это был еще не конец.

— Ольга — что ты делаешь?!

Вероника не смела открыть глаза. Мягкие нежные ручки нежно гладили её плечи и грудь. Молодая женщина страстно впилась ей в губы Вероника обняла ее и обвила ее стройное тело… Поцелуи становились все жарче Вероника чувствовала как рука баронессы вдруг касается ее ягодиц и губы Ольги касаются ее соска…. Потом она обнаружила что Георгий чуть отодвинув Ольгу оказался сверху…

Вероника с жаром отвечала всем движениям его тела, встречала его на полпути и полностью принимала в себя.

— Милая…О Боже…

* * *

Пока лакеи бесшумно убирался в спальне, Георгий смотрел из окна на удаляющиеся сани в которых покинули этот дом две прелестных женщины… Как это ни странно, у него появилось нелепое ощущение, что так все в сущности и должно быть…

* * *

Полковник Кауфман угрюмо сидел в своем кабинете на первом этаже Зимнего дворца. Кабинет его был лишен признаков роскоши — скорее напоминая апартаменты провинциального полкового командира.

Рабочий стол в виде буквы «Г». Над ним — лампа молния с калильной сеткой, с помощью специального блока она поднималась и опускалась над столом. Весь стол плотно завален отчетами и рапортами и делами дворцовых служителей. Тут же вишневая курительная трубка и зажигалка. И все. Ничего не должно отвлекать от дел. А дел было много. Исполняющий должность «Дежурного при Его Императорском Величестве генерала» был занят — он изучал бумаги.

Согласно заведенному еще при Черевине порядку все что касалось безопасности монарха и его Семьи доводилось до сведения начальника охраны немедленно.

В Муроме задержали пьяного расстригу. Он в трактире вещал что в Петербурге бунт, полицию перебили, чиновников режут а царь едва успел ускакать на коне в Кронштадт… А вот другое — не столь смешное. В Нижнем Новгороде при обыске подозрительной мастерской обнаружен начатый подкоп и инструменты применяемые для минного дела… Также была найдена бутыль с жидкостью для заряжения гальванической батареи системы Гренэ.

Сам хозяева — снявшие дом якобы под гравировальную мастерскую мещане Гордей Петров и Лука Турасов (паспорта как уже ясно фальшивые) успели скрыться. Местная полиция правда подозревает что это уголовные подбиравшиеся к стоявшему через улицу зданию Русско-Азиатского банка — но жандармы ведут особую проверку.

Это уже породило волну разговоров что мол «нигилисты» в ожидании визита Государя — который якобы будет венчаться в Нижегородском соборе (странный однако слух), заранее сняли лабазы и ведут подкопы под все главные улицы, чтобы взорвать царский кортеж и всех тех, кто с ним будет.

Но это все пустяки — вздор и чушь. Высечь дураков — болтунов — и все дела.

А вот это уже серьезнее.

Арестованный на днях буквально народоволец Юделевский в присутствии агента желчно предъявлял претензии друзьям по организации. Мол Первое марта де не принесло успеха оттого что революционеры изменили своим собственным словам что «что цареубийство будет производиться систематически» и оружие не будет сложено до тех пор, пока самодержавие не сдастся… И что нужно вернуться на это путь. Возобновить и расширять борьбу террористическую, не давать правительству ни минуты передышки, «будить выстрелами и взрывами спящую Россию» вселять ужас в сердца верноподданных, смущать колеблющихся, и ободрять тайных сторонников… Ну а если уж нынешний царь не по зубам — то надо убивать его слуг и опричников. Ну — с этот то уже не опасен — если не петля то бессрочная каторга обеспечены.

Сообщения из Привислинского края.

Некий Викентий Матушевский — портной-социалист и член рабочего кружка — как доносят также агенты рассуждает о всем том же — о цареубийстве. Правда не так как можно было бы ожидать. Дескать, убивать нынешнего «мальчишку-царя» смысла нет — что толку если не он правит а де двор и родня? Нужно одним ударом покончить со всей династией как хотел Халтурин. «Если бы на месте этого неумелого русского мужика был я или другой настоящий польский борец — Польша была бы свободна уже десяток лет!» — приводит его слова бумага. Халтурин, Халурин…

Однако же не зря с прошлого года режим в Зимнем усилен и все помещения где царь бывает — особенно рабочий кабинет получили особый порядок охраны. Никто в отсутствие императора не мог входить в них а после отъезда императора из резиденции кабинет опечатывался. А слуги и мастеровые могут заходить в эти помещения для уборки и разного рода мелкого ремонта только в сопровождении чинов Дворцовой полиции.

Надо потребовать от ее главы Знамеровского чтобы от этого правила отступлений не допускали.

Из за границы — из Парижа — сообщают — хотя тоже о поляках. Старый бунтовщик и смутьян — еще 1863 года — и член какого-то «Интернационала» — Валерий Антоний Врублевский в присутствии Феликса Волховского и Дебогорий-Мокриевича с Судзиловским (народовольцы успевшие удрать) рассуждал о польской «вильности» — о чем же еще? И привел в пример ирландцев. Старая уже история — в октябре 1883 года в лондонском метрополитене в один день взорвалось две бомбы подложенные «Шинн Фейн». Более полусотни пассажиров получили ранения. А всего в течение полутора лет в Лондоне было тринадцать таких взрывов. И ни одного динамитчика не удалось поймать! Британцы наводнили столицу полицейскими, запретили на месяц продажу взрывчатых веществ и так далее, и тому подобное…

Но взрывы продолжились… И немудрено — ведь весь Лондон под охрану не поставишь. «Динамитная война» закончилась лишь тогда, когда члены британского парламента поставили вопрос о введении в Ирландии «гомруля», то есть автономии. Сильнейшая мировая держава попятилась и отступила перед горсткой храбрецов. Неужели же мы — поляки — создавшие могущественнейшее европейское государство? — вопрошал Врублевский — хуже каких то пьяниц с жалкого ничем не примечательного островка за спиной которых ни славной истории ни взятой Москвы отбитых от Вены турецких полчищ — вообще ничего?

(«Однако какая ж гордыня и самодовольство!» — покачал головой Кауфман).

Метрополитена в России нет и никогда скорее всего не будет — не по силам варварам такое («Тьфу, пшекская морда!»). Но есть железные дороги, вокзалы, присутственные места…

Подобрать организацию из хорошо говорящих по русских поляков, найти средства, обучить их изготовлять гремучий состав чтобы не зависеть от одной мастерской — и власть будет бессильна…

Это сообщение надо будет отослать Плеве и Шебеко. Однако ж эти поляки и впрямь как больной зуб — и рано или поздно нужно будет что-то делать. Ну да слава Господу это не его, Кауфмана забота!

Но от этого опасностей не меньше. Вот перехваченное письмо в Лондон Степняку — Кравчинскому — от кого узнать не удалось — вез его студент ехавший в Берлин к которому подошел на вокзале некий господин обыденной внешности и попросил бросить его в почтовый ящик по прибытии в Германию. Мол послание даме сердца а он не хочет рисковать тем что строки любви прочтут полицейские ищейки-перлюстраторы… Неизвестный корреспондент в числе прочего пишет следующее: «Ни для кого в столице не является секретом что нынешний царь похотлив как гимназист…(Ну что за сравнения — не иначе по русской словесности «два» будучи тем самым гимназистом имел). В этом аспекте возможно было бы поискать среди девушек разделяющих идеи освобождения России ту которая по внешности могла бы рассчитывать попасть в его харем и тем самым бы стать для мсье Жоржа тем кем была Эсфирь для персидского царя или даже Юдифь для Олоферна…» Как раз что называется в строку!

Да — увы — навсегда прошли времена Николая Павловича когда царь в одиночестве гулял с любимым пуделем по столице даже и не думая ни о какой угрозе… Коротко постучав, в дверях появился денщик.

— Ваше благородие — к вам поручик Сарматов.

— Пусть войдет…

Лейб-гвардии поручик Сарматов Евгений Степанович оказался черноусым высоким, стройным, молодым человеком высокого роста. Пролистав еще утром его дело полковник понимал — перед ним обычный по сути петербургский гвардеец.

Скачки, карты и вино время от времени — адюльтер с замужней скучающей чиновницей или купчихой… Служба — лишь от сих до сих. Прикажут изучить картечницу Норденфельда или этот новомодный пулемет Максим — изучит досконально, а так — даже не поинтересуется.

— Итак, господин поручик — сухо бросил Кауфман — прошу вас доложить о позавчерашнем происшествии. Как случилось что вы допустили к Его Величеству постороннюю даму? — Ваше превосходительство — начал Сарматов. Я хочу сказать что в данном случае…

— Не хочу знать ни о каком таком случае! — отрезал полковник. Ибо вы во всяком случае обязаны не допускать к охраняемой особе посторонних. Но вы ее допустили? Не так ли?

— Так точно! — согласился Сарматов. Допустил! Но…

— Так почему? — прямо глядя на него осведомился Кауфман.

— Но Александр Александрович…

— Господин полковник!

— Но господин полковник! Ведь эта так сказать дама… она…

— Что именно — «она»?

— Ну… — поручик замялся. Ммм…

— Вы язык проглотили, Сарматов? — процедил Кауфман. Итак — к Его Величеству без доклада как вы наверное должны знать имеют право входить ограниченный круг лиц. Весьма ограниченный. Напоминаю — это господа Бунге, Гурко, Победоносцев, Чихачев, Витте, Плеве, Вышнеградский, Воронцов-Дашков, Половцев, Николаи, Манасеин, великие князья, Вдовствующая Императрица, и ваш покорный слуга! Всё! — резко взмахнул он рукой словно отсекая список допущенных особ от прочих.

Только не говорите мне что перепутали мадам фон Мес с господином Победоносцевым!

Ну что молчите?! — повысил голос Кауфман. Или мне попросить вас освидетельствовать в Военно-Медицинской академии на предмет здравого ума?

— Эта дама — любовница Георгия Александровича… — выдавил из себя поручик.

— И что с того? — демонстративно пожал полковник плечами. Сердечные дела Его Императорского Величества вас, извините, не касаются. Вас касается порядок несения службы. И даже будь Ольга Иоганновна фон Мес трижды чьей-то любовницей — все равно вам следовало сообщить о ее визите царю а потом уже впускать.

— Но я не мог сообщить Его Величеству… — в полной прострации бормотал поручик.

Он был… занят.

— Так и надо было подождать пока Государь — Император закончит общаться с госпожой Антоновой и потом доложить о визите, — с видом человека разъясняющего глупцу очевидные истины изрек Кауфман. Кстати — вспомнил вдруг полковник донесения… Вы насколько хорошо знакомы с баронессой?

— Я не… — испуганно забормотал поручик. Господин полковник — я бы никогда…

Кауфман взъярился. Воистину полный кретин! Вообразил, что начальник охраны заподозрил его в шашнях с наложницей монарха!

— То есть недостаточно хорошо? Я так понимаю видели мельком может быть один или два раза. Так?

— Трижды…

— Но тем не менее вы пустили ее не спросив ни пропуска, не удостоверив толком личность и без должного сопровождения которое бы подтвердило ее статус и право посетить Охотничий домик? Я прав?

— Так точно. Я виноват… Но я подумал что возможно… Сами понимаете дело весьма особое и щекотливое… — глупо улыбнулся Сарматов.

— Хорошо… — изо всех сил сдерживая брань резюмировал Кауфман. Собственно на этом можно было бы и закончить. Но я все же снизойду до объяснений.

Полковник нахмурился. Голос стал резок и сух. Он встал, упершись в столешницу ладонями и вперил тяжелый взгляд в растерянного подчиненного с искренним сожалением продолжил.

— Не знаю — бывали ли вы на театрах и как часто — но искусство хорошего гримера сделает похожей на означенную баронессу любую даму подходящего сложения и типа. Даже если на то пошло и вас можно загримировать, так что в пяти шагах вас не отличишь от особы слабого пола! Среди убийц государя Александра Николаевича было две женщины, а недавно террористку вынашивавшую замысел на цареубийство вздернули в версте отсюда — в Петропавловке.

Тут кажется до Сарматова начало что доходить. Он с неподдельным испугом уставился на начальника. — Я не говорю уже о том, что и помимо этого в вашем поведении есть и обычное разгильдяйство — какое и в гарнизоне в каком-нибудь… — крохотная пауза — Царевококшайске недопустимо! Вы понимаете что все это означает…для вас? Он покачал головой, показывая, что аудиенция окончена. У поручика похолодели ладони: — Я подам рапорт… о переводе… — вымолвил он непослушными губами. Кауфман с готовностью подвинул через стол лист ин кварто: — Пишите. Лучше прямо здесь и сейчас. Рапорт надо подать…по команде, конечно. Вы знаете форму? — Так точно. Но… господин полковник, я не могу… сразу. Ведь надо… Это же… это же — надо подумать… — забормотал полностью раздавленный лейб-конвоец. Полковник поморщился: — Хор-рошо. Подумайте. Но — быстро. Я бы как так сказать в качестве старшего… товарища… рекомендовал бы Омск или иной отдаленный гарнизон. Во всяком случае, не позже как через четыре дня дело должно быть кончено. Это крайний срок: в вечер четверга в числе офицеров Конвоя не должно быть поручика Сарматова. Можете идти. Поручик хотел спроситьо чем-то, но что лицо полковника приняло особо значительное выражение, и Кауфман движением руки оборвал неначатый разговор. — Идите же!..Ну а сейчас будем разбираться с лакеями. Само собой не с простыми а с более важными птицами. Гоф-фурьер Прохор Афанасьевич Первачев, год рождения одна тысяча восемьсот пятьдесят второй, сын дворцового истопника, в службе с… Ладно — не важно.

Вошел человек в ливрее и. Лысоватый, упитанный, с пышными баками и гладко скобленным подбородком. Курносый нос напоминавший пельмень белесые короткие ресницы — мужик и есть мужик…

Ну да не князьям же в конце концов закуски подавать! Тут другое важно…

— Ну — я жду твоих объяснений Прохор Афанасьевич — добродушно начал Кауфман.

Что ж ты так обмишулился? Вроде не первый день и год в службе?

Он вышел из за стола, прошелся взад вперед по холщовой дорожке.

— Мое дело маленькое, — смиренно ответил слуга но в голосе как показалось внимательному царедворцу проскользнула некая издевка. Если что-то особам августейшим надо, то мы исполняем, — а прочее нам не по чину, Ваше превосходительство.

— А ну-ка изволь объяснить Прохор Афанасьевич?! Или ты порядка не знаешь? — с прежним добродушием тем не менее продолжил Кауфман. Я конечно знаю что ваша дворцовая шатия-бартия к себе незнамо кого водить норовит с черного хода и вино после балов допивает — и к порядку не очень приучена! Но тут все ж таки царь…

— Именно что Ваше превосходительство, — ЦАРЬ! — важно поднял лакей палец вверх. Мы люди маленькие, — повторил он. Если заденешь кого или хоть слово поперек скажешь — тем более такой особе которая от Его Величества совсем близко — поближе вас извиняюсь… Одного же слова ее хватит чтоб тебя тут и духу не было!

Он печально вздохнул изображая всем видом жалкое смирение — маленького человека у ног гигантов. Но глазки блестели какой то неприятной сальной хитринкой, мол ваша честь не про нашу честь… Не будь этого полковник может и спустил бы оплошавшему слуге — и впрямь кто ж виноват что бестолковая бабенка повела себя не так как следует? Но вот это выраженьице глаз — выражение наглого пронырливого холопа…

— Ты шельма не юли! — рыкнул Кауфман. Как стоишь перед старшим по чину?

— Я к вашему сведению Ваше Превосходительство — в третий раз неверно протитуловал гоф-фурьер собеседника — сам имею чин четырнадцатого класса, и кричать на меня не положено по закону! Опять же мы не по военному ведомст…

Молча развернувшись, Кауфман ударил Первачева кулаком, ставшим казалось двукратно тяжелее обычного, — ударил в зубы от души. Затем без замаха как бы нехотя ударил опять — кулаком в солнечное сплетение — как учил его наставник в английском боксе — вольноопределяющийся Шершневич в давние годы. Дворцовый служитель сложился пополам, и полковник не сдержавшись пнул его сапогом. Тот растянулся у ног начальника охраны, корчась от боли. Гоф-фурьер трудом поднялся все еще кривясь. Кауфман грозно глядел на него снизу вверх как на полураздавленного таракана. Распухшая вмиг губа перекосила лицо синие, навыкате, глаза смотрели испуганно. Полковник ухватив того за грудки, поставил на тощие ножки. Лицо толстячка было искажено ужасом, бакенбарды стали дыбом. — Нет! Нет! Не надо-о!!! — в отчаянии завизжал он. — Классный чин?! — заорал между тем Кауфман. — Классный чин говоришь?? В п… де у б….ди твой классный чин! С таким аттестатом вылетишь со службы что тебя в дворники не возьмут!! В извозчичьей пивной будешь блевотину за мужиками подтирать! Затем сорвал испачканную кровью перчатку и бросил на пол.

— Пошел вон, скотина! — рявкнул он, замахиваясь на постанывающего придворного кулаком.

Вечер того же дня. Улица Большая Морская 16 Ресторан «Кюба»

Кауфман пил. В одиночестве в кабинете ресторана он пытался что называется залить душу. Перед ним был уставленный бутылками стол и блюдо со стерлядью на пару… А метрдотель был предупрежден чтобы здешние «дамы» гостю не докучали. Пил он не потому что хотел напиться — но чтобы прогнать напряжение и забыться. Получалось скверно… При привычках и обычаях гвардейской службы ко времени производства в ротмистры или капитаны даже у трезвенника окончательно вырабатывается устойчивость по отношению к хмельному. Кауфман не был исключением — мог пить помногу и не пьянея. Что золотое «Аи» и столетние вина что дрянную сивуху в убогих шинках на маневрах где-нибудь под Вильно. (Правда все ж он не доходил до самых разгульных гвардейских забав вроде «лестницы» или «волков» — когда раздевшись догола, выскакивали на мороз, куда половой выносил господам офицерам лохань с шампанским — чтобы они став на четвереньки хлебали из сего сосуда и выли по-волчьи.) И уже убедился что у него не выйдет успокоится таким способом. Но если нельзя было убить тоску то можно было убить время. Время тонуло в бокалах, умирало в лязге столовых приборов и взвизгах скрипки доносившихся из общего зала… Так скверно ему было лишь однажды — когда еще подпоручиком в знаменитом в семидесятые салоне у мадам Зизи он стал свидетелем как молодой барон Штарк после обильного возлияния желая показать удаль перед друзьями — сослуживцами решил сыграть в «гусарскую рулетку». И револьвер то выбрал вроде как безопасный — здоровенный Лефоше на двадцать один патрон… Это же так весело — зарядить одну камору в барабане, раскрутить и поднести к виску. И потому когда грохнул выстрел Кауфман как — он готов был поклясться — никто из весло выпивающих и обнимающих «модисток» товарищей не понял что произошло — точнее не поверил. А потом оставшийся в живых разом протрезвев от ужаса бросились кто к дверям кто к распростертому телу… Визг девиц, портовая брань «мадам», кроющей на чем свет стоит мертвого дурака испортившего репутацию заведения, такая же брань из уст полкового командира на следующий день… Кауфман пил. Мгновениями сквозь гул голосов, наигрыш оркестра, сквозь табачный густой дым приходили тени того чего не было и быть почти наверняка не могло. Но что обречено было стать его кошмаром. Личным кошмаром, манией и паранойей оберегателя жизни монарха…

…Знакомый интерьер Охотничьего домика в Петергофе… Пляшущий в ладони бессмысленный уже «смит-вессон». Такие же бессмысленные шашки и карабины в руках конвойцев. Хохочущая девица в пеньюаре с незнакомым в то же время знакомым лицом по которому течет размазанный грим — лицом на котором написано яростное торжество полной победы. Не лицо человека — лик Медузы-Горгоны внушающий бесконечный обреченный ужас… В ее руках — длинный окровавленный кинжал. Красные пятна на мебели и обоях… Нагое женское тело на ковровой дорожке за которым тянется кровавый след идущий к дверям — оставшийся когда несчастная пыталась спастись. И еще одно тело — молодого мужчины на огромном ложе лежащего навзничь среди вороха окровавленных простынь… И дальнейшее — вертящееся в сатанинском калейдоскопе… Синие жандармские мундиры… Черные прокурорские… Безжизненное лицо старухи в которую обратилась Мария Федоровна — смотрящей на него — виновника — и не видящей. Серые стены камеры Шлиссельбурга… Сенатские своды уведенные уже не из зала а с той самой скамьи… И неизбывное осознание невозможности что-то исправить…И каждый раз злей и угрюмей опрокидывал в горло очередную порцию коньяка русский немец и артиллерист которому отныне уже не стрелять из пушек Александр Александрович Кауфман. Но как же все скверно! Судьба его государя и России зависят от того — взбредет ли какому-нибудь шляхетному выродку или просто начитавшемуся брошюрок болвану из поповичей или разорившихся мелкопоместных — кинуть бомбу в карету… — Лучше уж с турками воевать, с англичанами, с азиатским туземцами… Там враг понятен виден — там с ним можно хоть договорится… Но с этими бомбистами… — самому себе пожаловался Кауфман. Ну нет уж! Ничего у этих мерзавцев не выйдет! — Только через мой труп! Вопрос чести… Именно — а никак иначе! А вы что думали, господин поручик? — чуть заплетающимся языком бросил он не то Сарматову не то еще кому

Постановление Совета Министров о внесении изменений в Правила «временные правила о евреях»:

1. Воспрещается евреям заниматься любой юридической деятельностью

2. Воспрещается евреям заниматься финансовыми промыслами любого рода

3Воспрещается евреям приобретать земельную собственность на всей территории Российской империи

4. јј Љ1–3 не распространяются на территорию Варшавского генерал-губернаторства и Великого княжества Финляндского

5..Освободить евреев от воинской повинности.

6. Ввести ежегодный особый военный налог для евреев в размере 50 миллионов рублей

7. Постановить что данный налог выплачивается совокупной всеми еврейскими общинами Российской империи пропорционально их численности

8. Отменить положение Правил от 1887 года о запрете евреям, живущим в деревнях переезжать на постоянное место жительства из одной деревни в другую.

9. Для наилучшего устройства положения о подданных иудейского вероисповедания учредить особую комиссию во главе с Министром Внутренних дел Плеве В.К.

Совершенно лишенная логики и стройности политика в иудейском вопросе!

Александра Богданович «При четырех императорах»

Батьянов передает мнение якобы сходящее от царя — дескать нам нужны евреи — сапожники, токари, плотники, а евреи адвокаты и прочие подобные нам без надобности.

Другие говорят о влиянии Плеве — тот юдофоб наивысшей пробы но озабочен тем что черта оседлости переполнена евреями, по большей части не находящими себе достаточного заработка, и это де является постоянною угрозою для общественного спокойствия. Завтра этот полицмейстер в министерском кресле чего доброго сочтет что фасоны шляпок угрожают этому общественному спокойствию…

Иные впрочем кивают на мадемуазель d'Orlean — дескать эта линия Бурбонов по некоторым слухам особенно не любит евреев. Или и в самом деле она его просила не только эмансипировать женщин но и ущемить иудеев?

 

Глава 4

Англия. Туикенхем. Сент Питерс Роуд. Особняк герцогов Орлеанских

…Ну, относительно евреев ты точно его не просила, — прокомментировал Луи-Филипп откладывая газету.

— Нет, — почему то вспыхнула Елена. Не просила и не буду… Императору Российскому наверное лучше знать как ему поступать с его подданными. И добавила.

А если говорить начистоту я не понимаю — отчего так все носятся с этими… людьми. Несчастные и угнетенные… Я тут изучая принесенные мадемуазель… она поморщилась и выговорила по слогам Ага — фок — ле — йя справочники узнала что иудеи составляют в иных местах до половины от числа купцов Первой гильдии. А уж как во Франции угнетают Ротшильда…

Добрая усталая улыбка появилась на лице графа.

— Оставим этот вопрос. Но отрадно что ты читаешь русские издания. И наверное не только статистические справочники?

— Конечно. Вчера я закончила мсье Тургенева… эээ — «Охотничьи рассказы»?

— «Записки охотника» — поправил Луи-Филипп.

— Да — именно так! Еще прочла книгу Жюль Верна «Михаил Стогов» в русском переводе. Папа но это же ужасно! — покачала она головой. Какие абсурдные картины рисует мсье Верн! Это совсем не похоже на Россию — даже имя этого… она запнулась — Феофар-хана совсем не татарское!

— Дочь моя, — улыбнулся Луи-Филипп — мсье Верн писал эту книгу не для умных английских мисс к тому же бывавших в России. А для нашей французской и европейской публики для которой Россия — это где то между Монголией и Северным Полюсом.

— Но есть же… здравый смысл и добросовестность! — растерянно пожала Елена плечами.

Елена! — опят улыбнулся граф. Ну о чем ты говоришь — мсье Верн написал уже восемь или девять десятков романов — есть ли ему время читать всякие скучные книги про то как на самом деле живет Россия и кто такие татары? Он и Францию то покидал всего считанное число раз — и дальше Алжира никуда не выбирался. Кстати — спохватился он. О путешествиях! Ты не забыла что нас приглашают нас на 4 марта на торжественное открытие железнодорожного моста через Фёрт-оф-Форт.

— Нас?

— Я и сам удивился — но там будет принц Уэльский и еще немало людей из Палаты Лордов…

А как «svadyebnih generaloff»? — ввернула она русскую фразу. Ну тогда… Постой отец, но наверное надо связаться с посольством и спросить — следует ли мне принять приглашение? — девушка была в глубокой растерянности. Пристало ли там быть невесте императора?

— А зачем беспокоить посольство? — вдруг привстал Луи-Филип. Отбей телеграмму в Санкт-Петербург. Да — я распоряжусь…

Оставшись одна Елена вернулась к чтению — пока есть время до очередного визита дочери русского посла Агафоклеи фон Стааль.

Книга была правда не о России — а о загадках древнего Египта. То был сборник музея Лувра посвященный памяти знаменитого Огюста Мариета. Сочнение это стало одной из любимых ею книг. Листая страницы она размышляла…

Огюст Мариет прибыл в Каир 2 октября 1850 г… На западе высились погруженные в золотую пыль заката пирамиды. Спустя уже семь дней энергичный Мариет развил вокруг пирамид весьма бурную деятельность. Со своим маленьким караваном он двинулся на юг и, проведя в пути полдня, разбил лагерь в Саккаре, между руинами древних стен и рухнувшими старинными колоннами.

Прогуливаясь по окрестностям своего лагеря, он обнаружил торчавшую из песка голову сфинкса. Пройдя еще несколько метров, он наткнулся на разрушенную каменную плиту, на которой можно было разобрать надпись «Апис». Теперь молодой ученый воспрянул духом… Мариет вспомнил древних авторов — Геродота, Диодора Сицилийского и Страбона — которые сообщали о каком-то таинственном культе Аписа в Древнем Египте.

«Здесь, как я уже говорил, почитаемого богом быка Аписа… установили в храме. Здесь находится и храм Сераписа — Серапеум. Он стоит на таком песчаном месте, что ветер наметает песчаные холмы, и мы видели сфинксов, засыпанных песком наполовину или даже до самой головы…» — так писал Страбон.

Мариета обуял настоящий охотничий азарт. Он нанял несколько десятков рабочих и велел раскопать маленькие песчаные холмы, следовавшие один за другим через каждые несколько метров. В результате удалось извлечь на поверхность сто тридцать четыре сфинкса, расстояние между которыми составляло примерно шесть метров. Образовалась целая аллея сфинксов. Древний историк Страбон оказался прав!

12 ноября 1851 г. перед Мариетом наконец открылся вход в подземелье.

Когда осела пыль и принесли факелы, Мариет увидел перед собой нишу с массивным саркофагом. У него не оставалось ни малейших сомнений: цель поисков была достигнута! Здесь, внутри саркофага, должна была находиться мумия священного быка. Приблизившись к саркофагу Мариет обнаружил, что гигантская крышка сдвинута с места. Но саркофаг был пуст!

В последующие недели Мариет тщательно исследовал загадочные захоронения, буквально «прочесывая» их. Даже по нынешнему времени — просвещенного XIX века сооружение впечатляло. Длина главного подземного хода составляла тысячу футов — почти триста метров, высота свода восемь метров а ширина три метра. Справа и слева располагалось по шесть широких ниш, и в каждой из них был установлен гранитный саркофаг, основание которого было надежно вмуровано в пол подземелья на четыре фута вглубь. В своде второго коридора, такого же большого, как и первый, зиял пролом. Там обнаружилось двенадцать точно таких же саркофагов. Их размеры поражали точностью — три метра семьдесят девять сантиметров в длину и два метра пятьдесят два сантиметра в ширину (без крышки). Толщина стенок саркофага — сорок два сантиметра. Мариет подсчитал, что вес саркофага должен был бы быть не семидесяти тонн, а вес крышки — двадцать с небольшим. Но при этом все крышки саркофагов оказались либо сдвинуты со своего места, либо совсем сняты. И нигде нет никаких следов содержимого.

Мариет предположил сперва, что до него здесь побывали какие-то грабители а может быть византийские монахи что безжалостно уничтожали «идолов». Но в византийских летописях ничего не было о разгроме «капища» а грабители вряд ли бы сумели снять крышки.

Или это магометанские завоеватели использовавшие для вскрытия саркофагов толпы рабов и порох дабы присвоить древнее золото? Но следов вторжения нет…

Раздосадованный, он, тем не менее, продолжал раскопки с прежней настойчивостью. Наткнувшись на стену за которой гулко звучала пустота он взорвал ее недавно появившимся динамитом. Его взору открывались новые своды, а под ними — деревянные саркофаги — как оказалось времен XIX династии правившей в 1307–1196 годы до рождества Христова.

Когда на пути встретилось новое препятствие — огромная каменная глыба — Мариет, не раздумывая, вновь использовал взрывчатку.

Сквозь образовавшуюся дыру в свете факелов стал виден ещё один массивный деревянный саркофаг. Его крышка оказалась сорвана с места взрывом. Когда убрали обломки дерева, в саркофаге обнаружилась мумия.

Лицо ее покрывала золотая маска на шее висел на золотой цепи миниатюрный жезл из зеленого полевого шпата и красной яшмы. На еще одной цепи были два амулета из яшмы, и на них было начертано имя принца Хемуаса, сына Рамзеса II… Но где же священные быки? Наконец 5 сентября 1862 г. было найдено два нетронутых саркофага. В пыли на земле Мариет увидел следы ног. Три с половиной тысячи лет назад они были оставлены жрецами, которые творили тут неведомые обряды! Было отчего замереть сердцу ученого… У входа в нишу, словно охраняя ее, стояла позолоченная статуя Осириса, а на земле лежали золотые пластинки, осыпавшиеся за прошедшие тысячелетия с крышки саркофага. На ней были выгравированы изображения двух мужчин согласно имевшейся тут же надписи Рамзеса II и его сына. Они протягивали богу Апису-Осирису изображенному в виде получеловека-полубыка жертвенный кубок. С большим трудом, при помощи стамесок и канатных лебедок крышки саркофагов были подняты… Но в саркофаге оказалась лишь едко пахнущая масса битума в которой было множество мелких обломков костей, ссыпанных в саркофаг еще тогда, когда совершалось погребение.

Перед этой загадкой оставалось лишь изумленно качать головой — известно какое значение сохранности мумий придавали жители древнего Кемета. Изучение самих саркофагов для быков тоже ставило в тупик. Они представляли собой цельные выдолбленные блоки из асуанского гранита. Но Асуанская долина находится примерно в тысяче километров от Серапеума. Уже одно только изготовление, полировка и транспортировка саркофага с крышкой, весящего сотню тонн, предполагают труды непосильные. Потом тяжеловесные, неподатливые громадины нужно было втащить в заранее подготовленную нишу, установить там и закрепить…

В 1858 г. Мариет принял от египетских властей место смотрителя древностей. Он первым в истории он осуществил раскопки в Карнаке, Абидосе, Дейр-эль-Бахри, Танисе и Гебель-Баркале, открыл храмы Сети I, и храмы в Эдфу и Дендере. Великий Сфинкс под его руководством был освобождён от многовековых песчаных наносов и стал известен всему миру свой нынешний облик. Египетское правительство удостоило его титула паши. Именно он основал всемирно известный Египетский музей, и подсказал идею знаменитой оперы «Аида», сочиненной Джузеппе Верди к открытию Суэцкого канала.

Но разгадать тайну Серапеума он так и не смог. Незадолго до смерти в восемьдесят первом году он написал что осмотрел не больше одной десятой Саккары и не хватит даже второй жизни на то чтобы изучить ее…

Елена вздохнула.

Неведомо — посетит ли она Египет когда либо… Ведь времени на это у принцессы Орлеанской почти не остается а императрице всероссийской скорее пристало изучать древности Кавказа и Самарканда — и то если супруг сочтет что это не помешает ее обязанностям государыни.

Конечно в Эрмитаже есть целый Египетский зал — который она так и не увидела в свою поездку и говорят большие коллекции в запасниках. Но это не совсем то.

Однако же кое что она делает уже сейчас.

Из книги выпало недавно полученное письмо.

На конверте было типографским способом отпечатано.

«Джонсон и Мак-Грегор. Гранитные и камнерезные работы. Лондон»

Глубокоуважаемая мисс Орлеан! — гласило вложенное в конверт послание — тоже отпечатанное — на новомодной «пишущей машинке».

Мы внимательно изучили ваш заказ относительно гранитного саркофага указанных размеров, и с сожалением вынуждены Вам сообщить что изготовить его по указанным вами условиям а именно — из цельного гранитного массива — не в состоянии. Это не говоря о крайне затруднительном вопросе транспортировки изделия в любое из возможных мест — даже в пределах Лондона. Однако если Вы рассмотрите возможность изменения условий с тем чтобы саркофаг был изготовлен из шести частей и собран на месте, мы готовы рассмотреть…»

С улыбкой принцесса сложила письмо и спрятала его в конверт который исчез среди страниц книги.

Вот так господа! Невозможно ни изготовить ни перевезти — это в самой развитой промышленно и научно стране мира! Жрецы науки ищут загадочные расы мыслящих осьминогов и великанов на Луне и Марсе — но не видят того что вполне возможно древняя великая мудрость и наследие великих цивилизаций лежит у них рядом — среди египетских песков…

Это то чем им стоит заниматься — но куда там! И даст Бог — она попробует пройти этим путем — раз уж штатные историк и археологи не думают об этом.

* * *

…В это время вернувшись к себе Луи — Филипп о чем то подумал, потом вытащил из шкафа переплетенный в кожу толстый том. Покачивая время от времени головой начал читать…

Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги. Какова мирская основа еврейства? Практическая потребность, своекорыстие. Деньги — это ревнивый бог Израиля, пред лицом которого не должно быть никакого другого бога… Деньги низводят всех богов человека с высоты и обращают их в товар. Вексель — это действительный бог еврея. Его бог — только иллюзорный вексель…

И как венец:

Эмансипация евреев в ее конечном значении есть эмансипация человечества от еврейства [1] .

Да — подумал граф о новостях из России. Оригинально и изящно — как точный неожиданный выпад искусного фехтовальщика. Прежде — да и теперь били по самим евреям — порождая озлобление в тех и невольное сочувствие в прочих. А главное — не добиваясь почти ничего. А его будущий тесть поступил умнее — сделав мишенью идола «сего народа жестоковыйного» — Золотого Тельца.

«Но неужели этот мальчик читал Маркса?» — удивлено покачал головой Луи Бурбон.

* * *

Утро. В комнатах и залах Зимнего пустынно… Хрустальные люстры, портреты, статуи и недвижные как статуи застывшие на постах гвардейцы. В открытые настежь (чтобы злоумышленник не спрятался — еще с дедовских времен заведено) двери видна роскошь интерьеров и ампирная мебель. В тишине гулко звучат шаги. Из комнаты в комнату, через залы идет император Всероссийский, Георгий Александрович. Высокий худощавый, черный мундир без знаков различия кажется почему то немного схожим с облачением протестантского пастора. Лицо непроницаемо — кто-то может счесть это привычной маской высокомерия — но на самом деле это всего лишь отрешенная задумчивость — даже сейчас он не замечает ничего вокруг себя погруженный в мысли о державе. Не замедляя шагов проходит мимо замирающих часовых. В кабинете, за большим письменным столом ждут его бумаги на подпись и для ознакомления а дежурный адъютант уже сидит перед раскрытым журналом в котором записаны посетители на сегодня. Сегодня впрочем ждут разрешения дела семейные

 

Глава 5

К половине десятого к парадному подъезду Зимнего дворца подъехал экипаж. Солидные лакеи распахнули дверцы, с низким поклоном пропуская осторожно ступающую юную даму, и деликатно посодействовав тучному господину в кавалерийской шинели. Впереди гостей важно шел церемониймейстер — все же это была особа императорской крови. Конечно это не торжественный визит на какой — то семейный праздник — когда гостей встречают кавалергарды с развернутым штандартом, серебряными трубами литаврами и всюду придворные чины: все эти камергеры, гофмейстеры, и камер-юнкеры. Тем не менее чету со всей почтительностью проводили до кабинета… — Герцог Георгий Георгиевич Мекленбург-Стрелицкий и Наталья Федоровна Вонлярская просят допустить их к Государю Императору — возгласил герольд трубным басом «С этим церемониалом надо что-то делать!» — ощутив неподдельное раздражение подумал Георгий.

— Просите!

В кабинет вошли под руку двое.

Грузный высокий человек лет за тридцать в парадном мундире. На совсем если так можно сказать невоенном лице странно смотрятся блеклые остзейские глаза.

И казавшаяся рядом с ним серой мышкой молодая брюнетка, в облике которой было что-то мальчишеское. Довольно высокая, тощая с простым лицом миловидной мещанки…

Чем то она напомнила Георгию Малечку Кшесинскую (мда — что то часто она приходи на ум).

Георгий смерил взглядом тезку — носившего в Семье прозвище — Жоржакс.

Короткой строкой пробежало в памяти… Правнук Павла I, сын великой княгини Екатерины Михайловны и Георга Мекленбург-Стрелицкого…

Отличный пианист и страстный поклонник музыки на почве чего был близко знаком с Танеевым. Даже завел свой собственный, знаменитый на весь Петербург квартет из четырёх первоклассных виртуозов. Доктор философии Лейпцигского университета.

В противоположность семейным привычкам — человек целомудренный — в юности говорят сбежал в окно из борделя куда его чуть ли не насильно затащили товарищи по полку… Не так уж и дурно — сам то Георгий воздержанием не отличается. Но что делать — Семья вообще не склонна ограничивать свои желания. Николай Николаевич много лет жил с балериной Числовой и имеет от неё четверых детей. Сын его Николай-Николаевич младший — это совершенно точное донесение дворцовой полиции — сошелся с женой дяди — великого князя Владимира Александровича. (Но тут то его особой вины нет — про нее говорили что она изменяла мужу со всеми его адъютантами…)

И вот этого человека угораздило влюбится в матушкину фрейлину.

Если бы речь шла об альковных развлечениях — наверняка бы сие было даже поощрено.

Но когда сын заговорил о браке…

На нетитулованную и небогатую девушку обрушился гнев патронессы. И «втирушка» она, и развратница, и задурила голову неопытному мальчику (а «мальчик» то на десяток лет старше Георгия Александровича)…

Тщетно сын убеждал великую княгиню что нашел в Наталье идеал — то самое, что было нужно его душе, только с ней он обреете всю полноту жизненного счастья.

Екатерина Михайловна уволила фрейлину рассчитывая что увлечение сына сойдет на нет. Не тут то было. Георгий Георгиевич проявил неожиданную в этом тюфяке-философе и любителе искусства твердость. Как жаловалась герцогиня Вдовствующей Императрице он даже летом прошлого года тайком выехал в Германию, чтобы получить разрешение деда — великого герцога Мекленбургского Фридриха Вильгельма — раз уж в России столько препятствий.

И вот теперь видать решили пойти ва-банк.

— Государь, — голос Мекленбург-Стрелицкого хрипло сорвался. Не пустая прихоть но безвыходность заставляют меня… нас припадать к вашим ногам!

Я прошу у вас разрешения жениться на Наталье Федоровне Вонлярской!

«Еще на колени и в самом деле бухнется!»

От вас одного зависит — дать мне и Наталье Федоровне счастье или…

Георгий посмотрел на гостей.

Герцог стоял статуей а вот госпожа Вонлярская… Эээ — да как бы она сейчас не разрыдалась от напряжения избытка чувств. Предложить им сесть, вызвать лакея с чайным прибором, успокоить даму? Нет — мизансцену надо доиграть до конца…

— Георгий Георгиевич, любезный дядя, — произнес он. Право же какие пустяки… Вам не стоило обременять себя визитом тем более отвлекать столь милую особу этой официальной поездкой — а достаточно было написать прошение на мое («Чуть не сказал — Высочайшее!») имя. Я бы его разумеется удовлетворил! Но раз уж вы явились — то…

Он написал несколько предложений на листке и протянул герцогу.

Вот разрешение и я приглашаю Вас с Натальей на свою свадьбу. Я И Елена будем всегда рады Вас видеть при дворе.

…Следующий визитер появился уже после обеда.

Великий князь Михаил Михайлович! — сообщил все то же придворный чин так что тренькнула люстра.

Вошел человек в мундире поручика лейб-гвардии Егерского полка, по военному четко замер на середине кабинета.

— Здравствуйте, Ваше Величество!

— День добрый…

— Позвольте передать лично в руки! — протянул он конверт.

— Что это?

— Прошение о дозволении вступить в брак с…

— С госпожой Екатериной Игнатьевой! — закончил за него Георгий. А вы кузен уверены что не ошибаетесь в своих чувствах?

Ну само собой — историю эту как и историю Георгия Георгиевича он знал — кто ее в свете не знал?

Великий князь получивший еще в детстве прозвище «Миш-Миш» с самых юных лет проявлял стремлен не обзавестись семьей.

Достигнув совершеннолетия — двадцати одного года и и получив право распоряжаться выделяемыми ему средствами, онначал постройку роскошного дворца-особняка на Английской набережной. «У насдолжен быть приличный дом», — сказал онархитектору. Говоря «мы» он подразумевал себя и свою будущую жену. Выбранных родителями невест — германских, шведских и голландских принцесс он однако отвергал, зато в поисках идеала не раз сходился с девушками неравного происхождения. Всякий раз после скандала в семье он отступал, но сейчас тянущийся два года платонический роман с дочерью графа Игнатьева похоже сподвиг его на последнее средство.

Видимо решил что настал подходящий момент — в семье его как раз приключился скандал.

Отец его великий князь Михаил Николаевич накрыл свою жену Ольгу Фёдоровну, с воспитателем своих детей (коих у четы было ровным счетом семеро) генералом Петерсом. Вообще то роман этот длился уже полтора десятка лет и мало для кого был тайной — но на этот раз так сказать все произошло при народе. В ходе семейной ссоры великая княгиня — бывшая принцесса и маркграфиня Баденская, как какая то торговка с Охты, припомнила мужу его грехи включая незаконную дочь от некоей девицы Серебряковой. Августейшая чета в итоге разъехалась по имениям а Петерс отправился в долгосрочный отпуск — подальше от столицы. Так то сейчас не до него.

— Умоляю, Ваше Величество разрешить мне этот брак! — страстно вещал между тем Миш-Миш. Я согласен на все возможные условия — отказ в приеме при Дворе, наш выезд заграницу и полное мое отречение отвсех своих великокняжеских прав ипреимуществ…. - великий князь.

— Ну раз вы действительно желаете жениться на Екатерине Николаевне, тос моей стороны препятствий кэтому браку небудет… — спокойно сообщил Георгий. И разумеется столь невероятных жертв я с вас не потребую.

И поглядывая на замершего в прострации родственника добавил — Что до отречения от прав — то тут речь не о вашем согласии и не о моем желании а о законе. Члены царской фамилии, бракосочетавшиеся с лицами невенценосной крови, обязаны подписать отречение от прав престолонаследия. Никаких других ограничений женитьба такого рода не накладывает.

Ну и заодно вам следует получить разрешение вашего полкового командира на брак — хотя думаю что тут препятствий не будет.

— Не знаю как благодарить вас, Ваше Величество! — поклонился великий князь.

— Пустое! — улыбнулся Георгий. Буду рад видеть Вас и мадам Екатерину в Зимнем…

Сообщаем что 2 февраля 1890 года в 4 часа пополудни в церкви Михайловского дворца бракосочетание состоялось в. кн Михаила Михайловича и графини Екатерины Николаевны Игнатьевой. На бракосочетании присутствовала вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Посаженным отцом у жениха был великий князь Михаил Николаевич, посаженной матерью — великая княгиня Екатерина Михайловна, а у невесты — её отец и графиня Софья Андреевна Толстая. Венчание совершил настоятель дворцовой церкви протоиерей Иоанн Сыренский. Вечером в Михайловском дворце состоялся свадебный обед, после новобрачные отбыли с поездом железной дороги в город Ораниенбаум на постоянное жительство.

«Санкт — Петербургские ведомости»

— Все же Георгий — не слишком ли ты легко даешь разрешения на морганатические браки? — пожаловалась вернувшаяся со свадьбы Мария Федоровна за вечерним чаем.

Я разумеется не настаиваю чтобы ты придерживался отцовского обыкновения — когда подобное было вообще немыслимо. Но два рескрипта за один день? Можно было бы просто попросить кого-нибудь из них обождать хотя бы месяца три — не так ли?

Георгий отставил чашку…

— Матушка — ну что мне вам сказать… Неужто было бы лучше если бы Жоржакс с m-l Natalie или кузен Миш-Миш со своей графиней жили во грехе как великий князь Алексей Александрович со своей Жуковской или…

Он запнулся — вспоминать княгиню Долгорукую при Марии Федоровне наверное не следовало — несмотря на прошедшие годы.

— Или иные в нашей фамилии?! — закончил он. Если я могу сделать людей счастливыми при помощи такой малости — то почему я должен отказаться от подобной возможности?

И видя как Мария Федоровна нахмурилась добавил.

— Ну а кроме того — тем самым я сократил количество возможных претендентов на престол — что тоже не маловажно! И на достаточно долгое время обрел искренне мне преданных сторонников.

— А может быть ты и прав! — согласилась Мария Федоровна немного подумав. Интриг точно станет несколько меньше…

«А и в самом деле было бы недурно если б хотя бы половина великих князей переженилась на фрейлинах да балеринах! — мысленно усмехнулся Георгий. Только вот где мне набрать столько Вонлярских и Игнатьевых?!»

Уединение их нарушил гоф-маршал Оболенский — Нелединский державший в руках какую то телеграмму.

— Прошу прощения у Ваших Величеств, за столь позднее вторжение — но нерасторопные служащие Министерства двора лишь сейчас передали ее мне.

Ваша невеста Государь, спрашивает можно ли ей посетить открытие некоего моста на которое она приглашена английской короной? Я бы оставил это до завтра но событие назначено на 4-е число и видимо надо ответить как можно быстрее?

— Мост? И тут Георгий вспомнил.

Ну конечно! Как раз на днях в Шотландии должен быть открыт необыкновенный мост через залив в две с половиной версты длиной — строившийся восемь лет. Ничего подобного в мире еще не строили…

Георгий машинально поглядел на Марию Федоровну словно безмолвно спрашивая совета.

Маменька однако был непроницаема — мол ты царь, ты жених — решай как тебе угодно..

— Ответьте так — произнес Георгий. Поскольку мы хотим мы хотим мира и дружественных отношений с Англией с урегулированием всех противоречий, то ваше посещение торжеств будет этому способствовать. В случае если вас об этом спросит принц Эдуард и только в этом случае доведите наше желание мира и дружбы до Принца Уэльского. Я в тебя верю…Постойте, — бросил он в спину гофмаршалу.

И еще — пусть узнает кто строитель этого моста и не захочет ли он поработать в России?

* * *

Следующий день начался с Финляндии. Точнее с предложений и бумаг комиссии Победоносцева… Советы были в основном практические — например упразднение таможенной границы Финляндии, подчинение ее почт МВД России, с введением для служащих почты обязательного знания русского языка, отмена призыва в финскую армию… Ну и главное, как полагал обер-прокурор Синода, нужен Закон об уравнении в правах русских подданных с подданными Финляндии в пределах княжества. Но там много предстоит сделать…

Потом явился Гурко.

Доклад о состоянии армии Гурко сделал умеренно оптимистическим, и одновременно не забыл упомянуть трудности стоящие перед армией из-за отсутствия денег. Впервые почти открытым намекнул что мол Россия — страна континентальная, а флотский бюджет несколько раздут — больше полугода старик продержался. В целом получалось что армия более-менее готова. Но вот к чему?

Под конец Георгий заскучав принялся рисовать чертиков на бумаге с императорскими вензелями и водяным знаками недавно произведенной по заказу дворцового ведомства в Гельсингфорсе. Чертенята выходили почему-то немного похожими на Победоносцева.

— И еще ваше величество — я бы хотел попросить… — произнес Гурко когда император одобрил доклад. Касательно ограничения на численность военных врачей и фельдшеров — евреев…

— Но Иосиф Владимирович — с недоумением поднял глаза на министра Георгий. Сколь помню — я такого ограничения не устанавливал и честно говоря и не собирался — вас видимо ввели в заблуждение!

— Простите государь! — несколько засмущавшись добавил Гурко. Но это не при вас — это еще при вашем августейшем деде. Военных медиков в армии так сказать некоторый недостаток и неразумно было бы лишаться…

— Да разумеется! Можете сразу подготовить приказ министерства — и мне на контрассигнацию.

«Доктора, инженеры — да хоть сапожники — только вот финансистов из них нам без надобности!» — повторил он свою старую мысль про себя.

— Скажите Иосиф Владимирович — как вы полагаете относительно армии Великого княжества финляндского… — осведомился Георгий затем, вспомнив доклад Победоносцева. Её предлагают упразднить а взамен ввести военный налог в размере шести миллионов рублей в год — Константин Петрович считает что финнам он будет вполне по силам.

— Со стороны военного министерства возражений не последует, — тут же согласился Гурко. Армия право же малочисленна — да и опасность со стороны Шведского королевства уже почти отсутствует. Не имея флота способного соперничать с нашим шведы войну не начнут. Я знаю что финны очень трепетно относятся к своим войскам — но практическая польза от нее какая? Никакой. А деньги нужны. В том числе и для развертывания новых корпусов на западе. Георгий сделал пометку в бумагах.

— Ну раз речь зашла о Финляндии — что вы скажете о польском вопросе? — вдруг спросил Георгий немного погодя — вспомнив доклады все той же победоносцевской комиссии. Он ведь тоже достаточно острый? Вы все-таки долгое время служили в Варшавском округе и видимо имеете представление и о тамошних делах и о путях исправления положения?

При этих словах Гурко внимательно взглянул на государя.

— Признаться я совсем не знаком с предложениям кои поступали в распоряжение господина Победоносцева… — проницательно покачал он головой. Но полагаю что там было немало таких где предлагалось вернуть польские дела к тому что было при Александре Благословенном: сейм, своя конституция, может быть даже своя армия… — Ну не — до армии кажется дело не дошло! — воскликнул Георгий. Все же помнят как поляки повернули наше же оружие против нас! Но в основном предлагается и в самом деле сделать некоторые послабления. Радикалов давить, но с умеренной частью общества договариваться. Такой точки зрения, к слову, придерживается господин Витте. Его собственные слова — русской политике в Польше не хватает именно взвешенности. Гурко вновь покачал головой. — Я тоже долгое время был сторонником компромиссов и уважения национальных чувств поляков. Ведь согласитесь — это не по совести: человек не имеет права говорить на родном языке! Даже уроки польского в польских школах преподают полякам по-русски! Но…

— Но? — испытующе глянул на него монарх. — Но… — Гурко помолчал несколько мгновений — по большому счету это ничего не даст. Мы можем убрать то или иное установление или меру что поляков раздражает — и они могут даже сказать спасибо русской власти — хотя скорее всего не скажут. Но на месте прежних поводов у них найдутся новые а за ними — еще… Вспомните — и автономия была, и сейм, а кончилось кровью и смутой.

— А все-таки? — Георгий Александрович, — обратился к монарху Гурко. — Уж извините, если я вас огорчу — но я выскажусь до конца — как есть… Как я это вижу — слегка поправился он. Подобные вопросы невозможно решать одной или десятком канцелярских бумажек. Польский вопрос, весьма трудный, будучи спутан историческими и нравственными, а может быть, еще и другими элементами — но пуще всего — предрассудками. А пред-рассудок, как даже видно из самого слова стоит впереди рассудка! Мне не видится возможным чтобы это архисложное дело было разрешено так, чтобы за один год или даже за десятилетие! Да тем более так чтобы ниоткуда не было слышно жалоб. А оно столь важно, что лучше несколько помедлить, но затем разрешить вполне основательно.

— Вы сказали — «предрассудки?» — Георгий заинтересовался. Но поляки ведь кажется народ христианский и европейски цивилизованный? А значит долженствующий прислушаться к доводам разума? — Приведу если позволите пример… Уловив согласие в лице Георгия Гурко продолжил. Во дни моего командования Мариупольским 4-й гусарским полком у нас в 6 кавалерийской дивизии в Гродно был капитан — выкрест из кантонистов — Матвей Гершензон… Звезд с неба не хватал — но был исправный недурной офицер. И знаете как называл его тамошние поляки? «Пане жиде-капитане»! — с возмущением сообщил министр. Не в лицо конечно — мы бы не допустили такого поношения товарища и имени русского офицера… Но за глаза — и так чтобы господин Гершензон знал об этом! Замечу то были не шляхтичи а польская беднота и мещане…

— Да — продолжил Гурко, — возможно Ваше Величество вы возразите мне, что есть множество достойных поляков на военной и статской службе приносящих России пользу и составляющих ее гордость — и сами гордящиеся тем что русские подданные. Я знаю это — в конце концов я бывший варшавский генерал — губернатор. И конечно же осведомлен что в центре города в коем имел резиденцию стоит памятник семи генералам прежнего Войска Польского убитым мятежниками тридцатого года за верность престолу российскому…

Это так. Но тысяча или даже сто тысяч таких людей не переменит главного печального обстоятельства. Того что ежели взять польское общество в целокупности — оно являет собой пример стойкой и неизбывной враждебности к русскому духу и имени, — Гурко сглотнул комок в горле.

— Но в таком случае… — Георгий все больше испытывал неподдельный интерес к теме. В таком случае — что вы скажете относительно мнения что Польшу… надо отпустить? (Вопрос он надо сказать задал не без внутренних сомнений).

Сказав это, он внимательно посмотрел на генерала. Тот молчал но кажется не удивился — или почти не удивился. Увидев в глазах Георгия повелительное наклонение, Гурко вновь начал говорить.

— И это мнение мне известно… Толк вели об сем не только нигилисты но и многие офицеры в Варшавской губернии. Например, бывший варшавский обер-полицмейстер Толстой был почти что из таких… Мотивы были самые разные — начиная от того что Польша — это инородный член в российском государственном теле и от него лишь беды да болезни. А у России полно собственных, внутренних неурядиц. И заканчивая что восстание все равно неизбежно. И еще в свете будущей войны — дабы заручится их дружбой — что есть глупость! — Гурко мимолетно посуровел.

Однако всякий разумный человек понимает что это невозможно и немыслимо… Я даже не буду говорить о «кресах всходних» — хотя хватило бы этого одного чтобы поставить преграду любому положительному исходу дела. — Кресы? — переспросил император. — Простите, Ваше Величество — так в Польше именуют земли когда то бывшие в границах старой Речи Посполитой. Еще говорят по иному — «забраный край»… Поляки считают своими Правобережную Украину, Киев, Курляндию, Ковенщину… Иногда вспоминают Смоленск и чуть ли не Тамбов. — И Тамбов?! Нонсенс какой-то! — пробормотал всерьез озадаченный царь. Георгий конечно читал в мемуарах о притязаниях лидеров «повстання» на те или иные области и видел в учебниках истории старые карты «Речи Посполитой» Но чтобы всерьез? — Я вам больше скажу… — продолжил Гурко. Я как вы наверное знаете Ваше Величество сам по происхождению не великоросс — мой род из литовской православной шляхты. Литвою к слову издревле именовались земли Белой Руси… — с некоторым достоинством уточнил он. Это ныне так все чаще именуют земли Ковенской губернии. И не стыдясь вспомню то что предки мои ходили под знаменами польских королей на Московское царство — как велел им долг верноподданных. И я — да простится мне моя категоричность — уверен что поляков не просто знаю но понимаю — как наверное не понять обычному русскому человеку. Так вот, государь — для них мы — великороссы, малороссы — белорусы — независимо от наличия герба или иных достоинств — всего-навсего есть и будем «народы хлопски». Простите — я переведу, Ваше Величество… — Не надо! — вскинулся Георгий переменившись в лице. Я понимаю… То есть они нас не считают за людей?! Гурко со вздохом склонил голову. — Да — можно сказать и так… — То есть русские для них это… как бы белые негры? — Ну не для всех положим, — решил было заступиться за поляков Гурко… — А я — не обращая внимания, продолжил император, — стало быть — негрский царёк? А их не смущает что те кого они считали варварами и рабскими народами их многажды побеждали и так сказать пребольно секли на конюшне?? — не удержал он злую насмешку. Это обстоятельство не побуждает их усомнится в вышеупомянутых предрассудках? — Отнюдь. Это как раз приводит их в особенную ярость… — в глазах Гурко была печаль старика знающего жизнь и честно старающегося передать это знание юному уму. Ибо по всем их убеждениям и их вере если угодно так быть не должно… И если факты этому всему противоречат — то тем хуже для фактов… Для них это какая то нелепая случайность — и стоит попробовать еще раз — как «азиатская деспотия москалей» неизбежно рухнет к ногам польского рыцаря! — как выражались на допросе в моем присутствии мятежники одна тысяча восемьсот шестьдесят третьего года… Именно поэтому в моей душе не было и нет сочувствия и милосердия к тем моим соплеменникам что стали на сторону пана Калиновского! — было видно что Гурко высказал нечто важное лежавшее на сердце. Георгий предпочел впрочем не заметить оговорки.

— Это лишь одно — но есть и внешне обстоятельства, — продолжил министр. — Не знаю осведомлены ли вы, Георгий Александрович — но во дни вашего славного предка Александра Освободителя секретным образом наше министерство иностранных дел по его царственной воле запросило прусский и венский дворы — как они воспримут дарование независимости русской части Польши? Понятия не имею — сносились ли государи германские по сему поводу но ответ от обоих столиц был быстр и недвусмысленен — на следующий день после того как эти земли оставят русские войска туда войдут немецкие корпуса… — Однако же, — оживился царь вспомнив к случаю кое-что, — и германский и австрийский гнет поляки терпят и даже почти не бунтуют! А я не слышал чтобы их политика в польском вопросе была мягче нашей — даже скорее напротив, по крайней мере в Пруссии? Нет ли смысла изучить и применить их опыт?

— Да — это истина! — покачал Гурко головой — он был явно удручен. Но опыт немецкий где-где а в этом нам не помощник! Тут дело совершенно особенное… Не знаю уж по какому капризу — возможно потому что седой древности средневековой — при первых Пястах — польская корона была вассалом императоров Священной Римской Империи Германской Нации. А может еще по какому извиву национального ума… Но немцев поляки почитают нацией господ. Они могут их не любить и даже ненавидеть; могут восхищаться битвой при Грюнвальде и с гордостью вспоминать как покорили Пруссию — как делали не раз на моей памяти. Но при всем том немца они согласны почитать за высшего а своего брата славянина с Востока — даже за равного — никогда… Я говорю это с печалью — ибо случись война — вопрос, на чьей стороне выступят четыре миллиона польских мужчин, станет весьма остро. Можно было бы рассчитывать на то что время де излечит — но Польша уже почти сто лет под скипетром русских царей — и ничего не поменялось… Извините ваше величество если сказанное было вам огорчительно… — вздохнув закончил министр. — Вы Иосиф Владимирович признаться меня и в самом деле не порадовали… — кивнул Георгий. В общем я и так думал по отношению к Польше пока что продолжать курс проводившийся при моем отце без изменений. Вы меня сейчас укрепили в мысли сей.

Теперь вот о чем…

Мой несчастный брат в бытность наследником-цесаревичем прошел курс наук включая военные — в объемах достаточных по мнению батюшки. Меня обучали не столь основательно.

Я думал об этом — и не только сегодня — и окончательно решил — это надо исправить. Помните я говорил что хотел бы видеть в вас еще и наставника в военных делах? Настал подходящий момент чтобы претворить это в жизнь!

То что молодой государь не мог прочесть то что творилось сейчас в его седой голове, военный министр почёл обстоятельством весьма счастливым. Ибо мысли Иосифа Владимировича приняли не совсем верноподданное течение. Невольно на ум генералу пришла восточная сказка слышанная им еще в Болгарии — про бродячего мошенника-ходжу что пообещал султану научить осла читать Коран за двадцать лет — мораль сей басни что мол за двадцать лет помрет или мошенник или осел или султан. Еще Гурко не к месту вспомнил сказанное генералом Казанским — наставником Николая Александровича — бывшего царя — в военных науках. — В стратегии оный молодой человек был форменным дубиной, — говаривал Казанский за лафтничком «старки». -Ваше Величество! — со всей почтительностью начал он. Право же не знаю… В юнкерском училище стратегии учат в течение около двух лет. Потом поручик или корнет еще осваивает ее сам читая соответствующие книги. Потом два или три года он постигает ее в Николаевской или Петровской а может быть Михайловской академии… И то на выходе мы имеем вовсе не знатока стратегии а всего лишь штабного офицера. — Ну — покачал головой Георгий — положим время у нас с вами есть — опять же юнкер обучается еще много чему.

— Но и у Вас Ваше величество тоже много иных дел! Кроме того… — Гурко замялся. Как объяснить этому пылкому и энергичному юноше что в науке и военной тоже — что бы не вещал Минотавр-Драгомиров — все взаимосвязано? И высшие знания всенепременно базируются на низших и простых понятиях. Что сама стратегия плотно сцеплена с тактикой, военной историей, географией, статистикой и многими иными предметами — и вне этой системы знаний преподана быть не может? Но пока он облекал эти мудрые мысли в слова соответствующие рангу его визави. Георгий продолжил.

— Проблема в том что я должен понимать ваши возражения и аргументы и соответственно быть уверенным что мои слова могут быть вам понятны..

Я не прошу вас преподать мне курс Академии в полном объеме но прошу Вас вместе с Леером и Обручевым подготовить мне курс лекций по стратегии и географии для того чтобы я мог хотя бы вас понимать. Иначе может сложиться ситуация когда я не поняв своих военных ввяжу страну в ту войну которую мы выиграть не сможем. Потому что из за ошибок ваших может быть проиграно сражение или даже кампания. Но вот из за моих — вся война!

Мои ошибки тяжелее чем ваши потому что их величина и стоимость для страны многократно выше. И чем больше я буду знать о предмете разговора перед принятием мною решения тем лучше для державы нашей.

Георгий помолчал обдумывая некое пришедшее сейчас ему в голову обстоятельство… Этим свои озарениям он уже привык доверять — а сейчас мысль сложилась целиком из осколков прежних раздумий и мнений.

— Далее… К апрелю подготовьте доклад по военной политике России на ближайшие годы.

На докладе должен быть и генерал Обручев. Мне надо понимать кто, где и как может угрожать стране и соответственно знать как отразить угрозы империи могущие быть в текущий момент. Не знаю — оповещал ли вас Гирс но я третьего дня распорядился чтобы они ежемесячно выдавали вам обзоры международной политике касающейся военных вопросов — и в любой момент по вашем требованию. Непосредственно — не сносясь ни с Бунге ни со мной… Сформулируйте требования к отчетам чтобы с Мойки могли сообщать вам информацию по текущей ситуации в наибелее удобном для вас виде.

— Позволено ли мне будет спросить? — начал явно озадаченный Гурко. Безусловно доклад министерство подготовит. Но вот что до отчетов ведомства господина Гирса — я признаться не очень понимаю смысла данной меры.

Мы и без того получаем сообщения от наших военных агентов при посольствах — и этого до сих пор вполне хватало…

Георгий шумно вздохнул.

— Вам может и хватало — но вы уверены что этого хватает для нужд обороны России?

Вы Иосиф Владимирович например осведомлены о существования «Договора перестраховки»?

— Разумеется, Ваше Величество! — закивал Гурко ощущая нарастающую растерянность. Это договор с Германской империей по условиям которого, обе стороны должны сохранять нейтралитет при войне одной из них с любой третьей великой державой, кроме случаев нападения немцев на Францию или России на Австро-Венгрию. Весьма полезный трактат!

— Согласен с вами. Но да будет вам известно — срок его действия скоро заканчивается.

И будет ли он продлен — неизвестно.

Посол Шувалов мне лично и письменно докладывал что новый кайзер германский — Вильгельм разумен и не откажется от столь выгодного договора.

А вот барон Гирс почему то утверждает обратное. Кому из них мне прикажете верить — если оба отлично зарекомендовали себя еще на службе у моего отца?

Кроме того — положение отца этого договора — Отто фон Бисмарка — весьма неустойчивое — и напротив в силу входит старый враг России Фридрих фон Гольштейн. Я лично готов к самому худшему…

— Но в таком случае… — осторожно предположил Гурко — Не кажется ли вам Ваше Величество что столь важный вопрос следует решить при личной встрече монархов? («А он встревожен! — отметил Георгий. Просто болеет за вверенное дело или в нашей армии не все так благополучно как он мне преподносит?)

— Я представьте господин Гурко тоже думал об этом. Я даже писал в Берлин — но кузен Вилли в ответ присылает письма из которых я лично делаю вывод что он меня почитает за несмышленого мальчишку и не более.

Мне собственно бы это и безразлично — кого Гогенцоллерны за кого почитают. Я тоже между нами говоря невысокого мнения об умственных способностях нового кайзера германского рейха — по крайней мере разума в его письмах ни на ломанный грош. Но если германская корона будет действовать на основании таких вот с позволения сказать мнений — то вряд ли нам стоит ожидать спокойствия на западных границах. Ибо когда император Германии держит императора России за юного неопытного несмышленыша договор он продлевать не будет — просто потому что он не увидит в этом необходимости.

А вы наверное знаете некоторые милые особенности германской политики — когда они что-то могут получить силой — они не пытаются договариваться и не ищут иных способов — а просто берут это силой, — вспомнил он давний уже разговор с Чихачевым.

И будет очень плохо если они сочтут Россию легкой добычей. Я бы сказал исключительно плохо… Насколько я знаю — вести войну против альянса одновременно и Вены и Берлина армии нашей будет тяжко-а такой альянс весьма возможен уже в ближайшем будущем.

— Не надо сейчас отвечать с ходу! — бросил он помрачневшему вмиг Гурко. Соберите командующих округами и штабистов и думайте. Обручев пусть думает — чем может обернутся его воинственность. Леер пусть думает.

Но это еще не все…

Всенепременно переработайте планы военной мобилизации железных дорог — согласуйте с Витте возможные меры по увеличению армейских перевозок и возможности использовать действующих для быстрой переброски войск.

Ну и еще один момент — я тут читал в отцовских еще бумагах об идее — в случае войны с Англией вторгнутся в Афганистан и оттуда угрожать Северной Индии.

Но мы до сих пор снабжаем Туркестан через Каспийское море. Какое в таком случае может быть вторжение? Нужна железная дорога связывающая это край с коренной Россией. Это я вам как пример привел.

Прошу понять — может сложиться ситуация когда вокруг России окажутся одни жаждущие добычи хищники и шакалы.

Как мы подошли к этой угрозе — это в общем не ваш вопрос. Но как готовить армию при подобном ходе вещей — тут основная роль ваша, господин министр.

— Но мне кажется, — возразил министр, — возможно будет правильным по туркестанскому вопросу раз уж вы его упомянули сделать отдельный доклад. Генерал Розенбах как раз готовит обзор по ситуации на Памире…

И я наряду с этим отдельно подготовлю предложения об изменениях в организации службы Туркестанского округа.

— Хорошо — ваши Иосиф Владимирович и господина Розенбаха доклады относительно военного положения края я выслушаю особо — но после основного доклада. И хорошо бы и сам генерал присутствовал.

— Доклад согласно пожеланиям Вашего Величества будет подготовлен в течение двух месяцев, — воспользовался паузой Гурко.

— Не более двух месяцев! — как бы между прочим уточнил император. И при написании его помните — господин генерал — по моему мнению должна быть готова не «вообще» а к войне — наиболее вероятной в данный момент.

Гурко молча кивнул изобразив на лице максимальное смирение и готовность исполнять высочайшую волю…

«Вот интересно, — внезапно спросил он себя. Понял ли Государь что только что прочел мне лекцию по стратегии? И чему мы его сможем научить — мы — старики которые служить начинали при его прадеде?»

* * *

Следующей была беседа с Плеве о делах касающихся общей администрации. Точнее — о колонистах — вопрос недавно обсуждавшийся в Государственном совете. Плеве на зависть любому славянофилу излагал тревожные факты. Как выяснилось — иностранцы — прежде всего немцы, первым делом стремятся учредить в своих поселениях этакие удельные княжества — где даже русской прислуге постоянно жить не дозволяется. Таблички названий улиц, магазинов и даже на дверях гостей — на немецком. Портретов государя-императора в присутственных местах и то не вешают — разве что в преддверии появления раз в год какого-нибудь чиновника — те впрочем подозрительно мало им докучают… Прямо таки как в сеттельментах в несчастном Китае или вообще в африканской саванне. Язык учить не хотят — что самое неприятное живя на русской земле они даже и русского подданства не принимают — а дети их ездят отбывать воинскую повинность в Германию…

Самое же главное министр приберег напоследок. В расселении в России немцев — колонистов принимает почти открытое участие… германское Министерство имперских колоний… Оно дает и деньги на аренду земель, и на обзаведение и на взятки… Ну точно числят нас Африкой!

— И как вы думаете это исправить? — сухо осведомился Георгий под конец.

— Полагаю было бы правильным подготовить один или несколько указов эти вопросы урегулирующих… — осторожно начал Плеве.

— Вот и готовьте!

— И еще — Вячеслав Константинович — сообщил ему Георгий когда взволнованный министр уже уходил. Ваше министерство в числе всего прочего курирует санитарный и врачебный надзор — так? Мне рассказали историю о том как епископ Нижегородский прогнал явившуюся по его вызову врача женщину.

— Да я слышал о сем инциденте… — кивнул Плеве. («А откуда? Видать — не врут что сеть осведомителей у ведомства сего гомерическая!»)

Но признаться Ваше Величество я воспринимаю это скорее как забавный курьез — не считая того что тут скорее дело для господина Победоносцева. Если мнения его подчиненных не совпадает с текущим положением то надлежит принять разъяснения Синода по данному вопросу… На лице Плеве мелькнуло что-то похожее на раздражение — мол нет смысла обращать внимание на попов — ретроградов.

— Нет-с милостивый государь! — нахмурился Георгий. Мы речь ведем не о об отсталых взглядах иных лиц духовного звания — а о том что в данном случае имеет место недосмотр ваших подчиненных. Почему ими не отрегулирован вопрос о врачебных осмотрах? Ведь логично же установить что мужчина — врач осматривает мужчин, а женщина — врач — женщин. Собственно говоря — ведь Бестужевские курсы и появились чтобы избежать подобного случившемуся с вышеупомянутым пастырем!

— Позволю себе высказать свое мнение, — сообщил Плеве. Таковой инструкции и в самом деле не существует — но вот в ее необходимости — усомнюсь Ваше Величество! Как установлось в Европе — в медицине нет женщин или мужчин а есть лишь медики. И входя к пациенту медик являет собой лишь служителя Эскулапа а не особу того или иного пола.

— И я полагаю такую точку зрения вполне правильной. В противно случае, — вполне серьезно излагал министр, — недалеко и до турецких порядков где разрешение женщине или девушке появится с открытым лицом у врача-мужчины выдается каждый раз особой фетвой муллы или кази — даже когда нужна срочная врачебная помощь! Это не имея ввиду даже того Ваше Величество — что врачей женщин просто не хватит на то чтобы обеспечить нужды всех лечебных учреждений России даже приблизительно.

Мое мнение — мнение если угодно приземленного полицейского ума — позволил себе пошутить министр — что раз женщине дозволено быть врачом то и лечить она может любого больного.

«Ну по крайней мере не дурак!» — вспомнил Георгий слова Победносцева о Плеве.

— Не забывайте, Вячеслав Константинович — МВД не сводится к полиции — как думает иной обыватель. — мягко пожурил он тем не менее подчиненного.

Речь идет даже не о данном конкретном деле — но о том что МВД должно не ждать указаний от монарха а само руководствуясь логикой и принципом разумности регулировать вопросы, находящиеся в его компетенции.

Разумная инициатива в МВД должна поощряться.

Так что соответствующая инструкция должна быть разработана и принята — раз подобная проблема как мы видим есть. Само собой — там где один врач на три уезда — правило сие невозможно к применению. И точно также не в случаях когда речь идет о жизни и смерти и искать врача соответствующего пола некогда. Ну и конечно же на осмотры и лечение детей ее распространять неправильно — дети есть дети.

Впрочем — я думаю вы разберетесь — неужто же царь должен писать инструкции для МВД?

Министр с недоумением уставился на монарха явно собираясь что-то спросить. Или даже возразить? Но молча склонил голову в знак того что понял и принял к исполнению.

…Ладно — а ведь сегодня ожидаются еще Воронцов-Дашков с предложениями по царской свадьбе и коронации будущей государыни, и все то же Победоносцев — с отчетом Госконтроля о казенных горнозаводских имуществах… Потом еще чтение отчетов — сенатских и губернских.

Это если еще не явится Бунге с очередной бумагой требующей всенепременно его монаршей подписи

4 марта 1890 года. Шотландия. Побережье залива Ферт-оф-Форт

Из воды поднимались высокие и стройные, как готические башни, гранитные быки. На них лежали тысячетонные стальные фермы… Сплетения бесчисленных балок, раскосов, укосин протянулись над водой почти на две мили или по-русски — на три версты…

Мост был паутинно натянут над блеском воды, вместо мощности в нём была невесомость; он поражал не сложностью, а простотой. Ничего не могло быть проще и одновременно, изящней, чем этот мост. Плавный ажурный росчерк на бледной синеве неба выглядел законченным совершенством. Инженерная мысль, расчеты, формулы — все было спрятано, сведено в четкость линий — он казался нарисованным художником — гением.

Елена еще подумала что художник был бы тут очень кстати…

Церемония открытия моста должна была вот-вот начаться…

Возглавлять ее должен сам принц Уэльским в присутствии множеств гостей — от послов и репортеров до выдающихся изобретателей вроде Гюстава Эйфеля. Из розданных афишек было понятно что общая стоимость проекта составила три миллиона двести тысяч фунтов стерлингов. А возведение моста было сопряжено со многими трудностями. Строительные работы длились почти восемь лет, начиная с 1882 года — но английский инженерный гений и организаторский талант преодолел все препятствия. И во сегодня главный строитель моста — Бенджамин Бэйкер лично перережет ленточку откроет движение…

Елена покачала головой.

Мост конечно что и говорить великолепен но при этом те же бритты никак не могут понять что кран со смесителем лучше а английские железные дороги — самые старые в Европе, работают как говорят в России через «pen-kolodu». Эти нелепые вагоны, где каждое купе имеет свой выход на платформу — причем чтобы выйти, нужно сначала опустить окно и добраться до наружной ручки двери. (То что в них отсутствуют клозеты — уже говорить не будем).

Это переходящее в сумбур разнообразие поездов, вагонов и местных правил! С их огромным множеством тарифов, скидок, проездных билетов, различных расписаний.

Впрочем о всего этого они были избавлены — деньги кои часто проклинают поэты и философы все же сильно облегчают жизнь! Сегодня ранним утром в собственном экипаже они приехали прямо на территорию Юстонского вокзала — на Йоркскую сторону где была стоянка каре и кэбов.

Вокзал встречал путешественников бронзовой статуей великого английского инженера Роберта Стефенсона. Вход в вокзал обрамленный грандиозными дорическими пропилеями высотою в восемьдесят футов — знаменитая Юстонская арка. Пять дверей вели в Большой зал, освещенный аттическими окнами. В середине зала возвышалась мраморная статуя Джорджа Стефенсона — создателя первого паровоза и отца строителя вокзала. У подножия скульптуры их ждали российский посол с дочерью, ее горничная и лакей.

Здесь имелась и телеграфная контора. В книжных киосках можно было купить что-нибудь почитать в дорогу — книги, журналы, газеты — от «Таймс» до «Панча». В буфетах в зале и в вокзальном ресторане на платформе отправления можно было перекусить.

Имелось и новшество — автоматические аппараты для моментальной фотографии системы Стиффенса и Энжальбера — бросив шесть пенсов можно было сделать моментальный снимок на память. Мисс Агафоклея не преминула этим воспользоваться несмотря на деликатное покашливание Егора Дмитриевича.

Через пару минут она уже вертела в руках жестяную эмалированную пластинку с собственным портретом. Впрочем внизу они не задержались — пройдя в дальний конец зала они воспользовались широкой двойной лестнице что вела на галерею и в офисы компании.

Граф сразу направился в кабине вице — директора и высокомерным тоном сообщил что желает заказать экстренный поезд до Ферт-оф-Форт. Расходы значения не имеют, — он заплатит, сколько потребуется — но хотел бы получить наилучшее из имеющегося. Вице-директор с истинно джентльменским спокойствием раскланявшийся перед высокой особой, поднял телефонную трубку и вызвал начальника службы движения. Тот в свою очередь тоже раскланявшись сообщил что может предложить Его Лордству и сопровождающим его лицам в самом деле лучшее что у них есть — особый экспресс из трех пульмановских вагонов. Выяснив, сколько требовалось — а именно триста фунтов (стандартная цена для экстренных поездов — пять шиллингов за милю с учетом поездки в оба конца), Луи-Филипп в пять секунд выписал чек. После чего два вокзальных служителя проводили их к поезду, и помогли загрузиться в него, хотя сопровождавший их вице-директор извинялся за задержку — отправятся они не раньше чем через час — пока освободят линию. Пока Егор Егорович обживал купе, а Луи-Филипп устроился с сигарой… Елена и мисс фон Сталь оставив своих служанок с любопытством изучали поезд. Он и в самом деле вызывал невольное восхищение — три роскошных пассажирских вагона имевших даже свои имена. Вагон для курящих — «Альберт-Виктор», вагон-буфет «Принц» и вагон-салон — он же дамский вагон «Принцесса», а также багажного и технического — он же осветительный. Ибо в этом поезде не было — что ее порадовало — обычных коптящих масляных ламп, а освещение было полностью электрическим. В дамском вагоне было установлено дюжина вращающихся кресел и восемь диванов, обитых синим бархатом. Вежливые и предупредительные проводники в количестве двух сидевшие в своем закутке и появлявшиеся после нажатия кнопки звонка. В общем несколько даже символично — принцесса Орлеанская поедет в вагоне «Принцесса».

Буфет за перегородкой из цветного стекла к которому прилагался пожилой буфетчик с идеально расчесанными бакенбардами мог как гласило меню предложить завтраки, ленчи, чай и ужин. Тут же в центральном проходе в декоративной витрине, увенчанной карликовой пальмой в чугунном горшке, были выставлены книги, конфеты, духи, сигары — фактически все, что могло оказаться нужным путешественнику…

Но вот прозвучал сигнал к отправлению и поезд тронувшись выехал на крутой дугообразный дебаркадер на массивных чугунных колоннах.

За окнами замелькали аккуратные маленькие красно-кирпичные дома под красной же тронутой мохом черепицей, водосточные трубы и булыжник мостовых. Ухоженные крошечные садики и прекрасные английские газоны, своим качеством обязанные как сами хозяева говорят тому что траву на них подстригают уже многие поколения обывателей-Всё так Англия — красивая страна! — рассеянно сказала Агафоклея.

— Да — верно! — согласилась принцесса. «Богатая, красивая, а главное — везучая — последний раз враг ступал на ее землю девять веков назад. Оттого и богатство и спесь» — добавила она по себя.

Сходила в вагон соседний, где отец обсуждал с Егором Егоровичем свою идею — написать подробную биографию своего деда. Короля Луи-Филиппа — которого враги изображали с лицом подобным гнилой груше и под дырявым зонтиком. Он был не только принцем и генералом — после казни отца — Филиппа Эгалите он — тогда еще граф Шартрский, храбро воевавший из республику отправился в изгнание; в эмиграции он преподавал географию, затем отправился путешествовать по Америке; после — обосновался на Сицилии; женившись на дочери сицилийского короля.

Потом он после падения Борнапарта он вернулся во Францию. Карл Х сделал его наследным принцем… Королем его сделала революция… Другая лишила трона. (Смутьянам правда пользы от этого не было…) Общество редко ценит благодеяния властителей — никому не было дела что время царствование Луи-Филиппа было отмечено ростом народного агосостояния, отменой телесных наказаний, новыми школами для простолюдинов и рабочими местами? Из короля гражданина как подобострастно именовали его газеты он стал — королем-банкиром. И кому было дело что «король банкир» имел боевые награды и не поморщился когда пуля Луи Алибо прошла рядом с его головой?

Пока Агафоклея смотрела в окно любуясь пейзажами Елена пыталась читать проспект касающийся нового моста. Организации прямого сообщения по восточному берегу Шотландии между Эдинбургом и Абердином мешали два широких фьордообразных залива Северного моря — Ферт-оф-Форт и Ферт-оф-Тей. В 1806 году — еще до железных дорог — под Ферт-оф-Форт было предложено построить туннель, а в 1818 году — мост. Но оба проекта после долгих мытарств и волокиты были отклонены. В 1865 году биллем парламента было все таки утверждено строительство моста в самой узкой части залива. Но опять — проволочки, согласования и поиск денег… Только через восемь лет новообразованный консорциум из четырех крупнейших железнодорожных компаний поручил маститому инженеру Томасу Баучу представить проект. Он предложил подвесной мост с двумя пролётами по полторы тысячи футов. Но куда то утекали деньги и к 1879 году еле-еле началась установка только одной опоры.

Строительство моста было остановлено сразу после того как похожий мост через Ферт-оф-Тей рухнул всего через два года после его возведения. В результате сильного шторма центральная секция моста вместе с проходящим поездом обрушилась…

Результаты комиссии, представленные в январе 1881 года, выявили недочёты в проекте рухнувшего моста, и план Бауча был отвергнут. После скорой смерти Томаса Бауча инженеры Джон Фоулер и Бенджамин Бэйкер представили новый проект, который и был утверждён парламентом в июле 1881 года.

На мост ушло почти пятьдесят пять тысяч тонн стали, на него работали два сталелитейных завода в Шотландии и один в Уэльсе ушло на изготовление опор моста. Шесть миллионов пятьсот тысяч только одних заклепок.

Гранитные быки, поднимающиеся из воды, удерживали тысячетонные стальные фермы.

Дюжина гранитных быков — для подготовки их фундамента были изготовлены на судостроительном заводе в Глазго особые кессоны — массивные металлические цилиндры, вертикально погружаемые на глубину девяносто футов.

И вот мост наконец построен. Как сообщал проспект он имеет три основные опоры высотой сто метров, Собранные из труб двенадцатифутового диаметра мощные консоли поддерживают решетчатые рукава длиной по двести семь метров соединённые перемычками длиной сто шесть метров — таким образом блина пролета составляет полкилометра! Расстояние между крайними быками — ровно один километр шестьсот тридцать метров или четыре тысячи девятьсот пять футов!. Железнодорожное полотно проходит на высоте сто шестьдесят футов над уровнем моря в максимальный прилив. Но это лишь основная часть. Кроме нее с юга к консольной части моста подходит виадук из десяти пролётов по полсони метров с севера — из пяти аналогичных пролётов… Отодвинув проспект Елена раскрыла сентиментальный роман «В далеких снегах». Купила она его исключительно потому что там шла речь о России — ну вообще — надо же дать отдых голове! Автор — некий Пьер Бове рассказал захватывающую для профана и нелепую для понимающего человека историю, происшедшую в России. Начинается она в «закаспийских пустынях» в Тараканской губернии, с похищения очаровательной девчушки — дочери французского натуралиста Шарля де Роше «хищниками-монголами». Пока натуралист изучал красоты природы его маленькая дочь (какого извините черта он взял с собой ребенка в эти самые закаспийские пустыни?), вместе с сыном его русского помощника и слуги Иваном (ну а как его еще называть?) отошли от лагеря и были украдены бродячей шайкой передвигавшейся на «боевых верблюдах». Так малыши попали в гнездо разбойников. Девочку передали на воспитание жене атамана, а Ивана решили продать в бродячий цирк. Хозяин цирка усыновил мальчишку и выдал за родного сына… С девочкой тем временем случилось следующее: у монголов она была выкрадена черкесами и до шестнадцати лет росла среди них а потом — сбежала от диких горцев угнав у местного шейха лучшего арабского скакуна и присоединилась к тому самому бродячему цирку, где и стала знаменитой наездницей… И вот она встречается со старым монголом-разбойником — после каторги и ссылки ставшим конюхом у князя Курносова (естественно воспылавшего к девушке «порочной страстью») и он как то ей рассказал… Дальше Елена не стала читать захлопнув книгу с раздраженной насмешкой… А вскоре в окне вагона вдруг возникла серо-синяя полоска моря и замелькали дома и прибрежные скалы. Вскоре их поезд остановился на станции Саут-Куинсферри — где уже собралось немало гостей. Утро было довольно прохладное, и горизонт начали затягивать темные тучи.

Неподалеку чумазый маневровый паровоз выволок на подъездные пути два роскошных вагона — еще один экстренный поезд какой-то важной персоны. Елена даже хотела задержаться и посмотреть, что за особа прибыла, но из вагонов так никто и не появился, кроме пары ливрейных лакеев. Должно быть лорд или миллионер (или кто там еще) решил не спешить.

И вот они уже здесь — среди толпы приглашенных — напротив южного виадука того самого моста. Два свежеокрашенных столба, между ним красная лента, а рядом — убранная можжевеловыми ветвями платформа прицепленная к маленькому паровозу. На ней как узнала Елена главный строитель моста пересечет его, открыв движение… Вокруг колыхался сдержанный гул мужских и женских голосов. Группами и в одиночку бродили гости ожидая начала церемонии. Одни — в черных пальто и плащах и цилиндрах. У других — форменные шинели под которыми виднелись шитые золотом и серебром мундиры с галунами.

На фоне мужчин своими роскошными туалетам выделялись женщины — их было немало. Молодые и средних лет — старух не имелось. На всех — хоть и не так холодно — драгоценные меха — шеншелевые, собольи, камчатского бобра. На их фоне ее пальто со скромной куницей на воротнике и такой же шапочкой и лисий палантин мисс Агафоклеи выглядели неприлично скромными. Фон Сталь между тем раскланивался с коллегами. Вот немецкий посол — классический пруссак: военная выправка, седой ежик, монокль, нафабренные усы. Ему бы определенно пошел серый военный мундир с Железным крестом на груди. Французский скорее похож на артиста — мефистофельская эспаньолка, цветное кашне, бриллиантовая булавка в шелковом галстуке-бабочке, высокий цилиндр… Взгляд ее выделил смуглого носатого тощего как Дон-Кихот человека. Под теплым пальто — мундир из белоснежного сукна, на ногах высокие сапоги с позолоченными шпорами на голове — высокая фуражка. Грудь увешанная орденами — иные с чайное блюдце, на длинных пальцах сверкали драгоценными камнями массивные кольца. Персонаж из дешевой оперетки! Осведомившись у стоявшего по соседству пожилого джентльмена Елена узнала что это новый посол Бразилии. Бродили тут и железнодорожные деятели. Какой то краснолицый джентльмен — вылитый Джон Буль — жаловался что влажный воздух, постоянные дожди и шторма создают огромные проблемы при окраске моста. — Как только заканчивали красить мост, оказывалось, что в начале громадной стальной конструкции краска уже облупилась и пробивается ржавчина… Второй зачем то завел разговор о вокзальных лондонских уборных. Что дескать они быстро выходят из строя ибо изготавливались из чугуна и железа — а медь и бронзу и в конструкции и в отделке помещений нельзя использовать ибо они все равно обречены на исчезновение — по части краж цветного металла Лондон наверное опережает прочие столицы… Елена невольно поморщилась и отошла прочь. В стороне некий седой господин называл мост «верхом уродства». Спросив — кто это такой она узнала что это поэт и художник Уильям Моррис.

Надо ж — какие странные бывают вкусы у людей искусства!

Но вот в толпе началось бурное оживление — это появился наследник британской короны принц Уэльский Альберт. Невысокий, полный, в черном цилиндре и пальто с бобровым воротником поверх белоснежных бриджей, он шел строевым шагом взмахами руки приветствуя публику. А еще Елена обратила внимание на то как словно из под земли сред толпы то тут то там возникли высокие фигуры в одинаковых коротких мешковатых рединготах и котелках — охрана наследника престола. И мимолетно восхитилась. Охрана у царствующего дома Британии была превыше всех похвал — ни разу заговорщикам не удавалось убить ни короля ни кого то из принцев — даже попыток толком не было…

Она внимательно смотрела на старшего отпрыска королевы Виктории и принца-консорта Альберта Саксен-Кобург-Готского. И подумала что это невысокий упитанный рано поседевший мужчина в сущности ничем не примечательный — сын самой могущественного человека мира — самой могущественной дамы — королевы Виктории. Сорокавосьмилетний принц ныне был кажется самым старым наследником в истории британской короны. Давно получил прозвище «Тhe Uncle of Europe», так как приходился дядей нескольким европейским монархам, включая и ее будущего мужа Георгия — а заодно и Вильгельма II. Принц Уэльский был женат на Александре, принцессе Датской, сестре вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны. От этого брака у английской августейшей четы родилось шестеро детей. Как знали все дядюшка Альберт, государственными делами не особо занимался, но был известен жизнелюбивым нравом, пристрастием к бегам, и охоте на лис. А также как большой поклонник прекрасного пола — предпочитая не знатных фавориток а актрис — в его посели были и знаменитая Сара Бернар и театральная дива Лилли Лэнгтри славная не столько сценическим искусством сколько скандальными слухами в обществе. Это впрочем не вредило его репутации — и принцесса Александра поддерживала с мужниными одалисками ровные отношения — или вообще не замечала их… Еще Елена вспомнила что еще в 1844 году трехгодовалый принц был награждён высшим русским орденом — Св. Андрея Первозванного. Тогда прадед Георгия — Николай I прибыл в Англию лично, думая договорится с Лондоном о «разделе наследства больного человека» — как он именовал Османскую Порту. Обещал как Елена прочла в истории Восточной войны он многое — Кипр, Египет, Левант… Себе же хотел лишь Стамбул-Константинополь и черноморские проливы…

Увы — прямолинейный как «palka» в честь которой получил свое тайное прозвище, царь не понял того что лев британский сам возьмет ему надо — где львиной силой где хитростью где «кавалерией святого Георга» Впрочем этого не понимал и сменивший ее деда на французским троне Луи-Бонапарт…

Еще принц очень любил покушать — знакомые в свете рассказывали что на завтрак обычно Его Высочество вкушает треску, после нее мясо, жаренное на гриле — стейки или охотничьи колбаски, крутые яйца, и напоследок — цыпленка на вертеле. Принц меж тем начал короткую речь — про успехи Империи про непревзойденное мастерство инженеров рабочих и строителей. Елена наблюдала за ним и размышляла…

Затем инженер перерезал ленточку и поднялся на платформу — и поезд под аплодисменты покатился тихим ходом на мост…

Вновь аплодисменты…

Затем — … Затем Елена обратила внимание сперва на торопливо идущего в ее сторону фон Стааля, а потом лишь на то что к ней приближался наследник британского престола.

И вот принц уже рядом и приветствует ее с доброжелательной улыбкой…

— Ваше Королевское Высочество — подоспевший посол был сама учтивость, — позвольте мне выразить вам свое почтение от имени России…

— Раз видеть вас господин посол, — бросил принц — как от мухи отмахнулся. Если вы не торопитесь, мисс Элен, — продолжил он, — то я хотел бы поговорить с вами… Раскланявшись Егор Дмитриевич двинулся прочь. Сложный дипломатический этикет в неписаных, но строгих положениях предписывал послу удалиться — предполагалось, что разговоры царственных особ не касаются чужих ушей.

Принц, нахмурившись, посмотрел фон Стаалю вслед.

— Право же не знаю, дорогая Элен — что вам сказать. Возможно мы же не увидимся — до вашего отъезда — точно, — принц явно начал издалека.

Но признаться я удивился — когда императору Георгию удалось получить от вас то на что вы так и не пошли ради моего бедного Виктора! Вы решили сменить веру — хотя не вижу чем российская корона лучше британской. В наше то время…

Елена мысленно покачала головой.

Первым претендентом на её руку и в самом деле был сын принца — Альберт Виктор, герцог Кларенс, однако ее отец, граф Парижский выступил категорически против этого брака. Причиной и в самом деле официально стал религиозный вопрос — мол граф не желал, чтобы его дочь-католичка принимала англиканство. Но на самом деле претендент не нравился ее отцу совсем по другой причине.

Как однажды рассказал он — по достоверным сведениям герцог Кларенс был в числе усердных посетителей печально знаменитого «борделя на Кливленд-стрит». Самая пикантная подробность в этом деле была то что бордель был укомплектован юными мальчиками…

Альберт — Виктор был в итоге помолвлен с Марией Текской, но умер до свадьбы.

Скончался как опять же ходили упорные слухи — от последствий подхваченной в притонах неизвестной азиатской скверной болезни с которой врачи ничего не смогли поделать. Но не говорить же ему о подобном?

— Ваше Королевское Высочество… — тихо и вежливо произнесла она. Дело в том что для этого решения в данном случае у меня имелось очень важное обоснование…

Среди моих предков как вы наверное слышали есть и дочь князя Киевского Ярослава Мудрого — Анна. Анна Ярославна — королева Франции — жена Генриха I. Это было еще до нашествия монголов — она про себя усмехнулась вспомнив бредовый романчик про монголов на верблюдах. Но она тоже изменила веру ради короны — и ради Франции. Теперь я изменю веру ради России. Капетинги отдают долг.

Его глаза чуть сузились. Принц посмотрел на нее так, словно она была неким интересным и необычным насекомым или зверушкой… Но это длилось очень недолго. — Ну что ж… — продолжил он. Возможно вы и правы — не мне судить. Как бы то ни было, я рад за то что вам предстоит разделить бремя власти с государем правящим одной шестой частью суши. Хотя признаться это одновременно тревожит меня, — лицо наследника британского престола выразило самую искреннюю доброжелательность. Ваш будущий супруг уже известен своими реформами — а реформатор — тем более в России сильно рискует… — Ваши слова признаться насторожили меня, сир, — покачала головой девушка. Но я не думаю что спокойствию Росси что-то может грозить. Авторитет трона в России стоит весьма высоко насколько мне известно. Нигилисты уже не способны ни на что существенное… (Последнее ею было сказано не без сомнений.) — Но как мы знаем — не один монарх был свергнут своими же сановниками… И Россия увы не исключение. «И некоторым даже помогли лишиться трона и головы твои предки, дядюшка!» — воскликнула про себя Елена впрочем мило улыбнувшись. — Ну… Ваше Высочество, я пока не большой знаток российских дел — однако стараюсь восполнить это недостаток. Но насколько могу понять… Согласитесь — вновь легкомысленная улыбка — было бы странно ждать смуту или переворот из за женского университетского образования и замены «pudoff» на килограммы. Поэтому никто в сущности особо и не возражал против — ни в Государственном совете ни в Сенате ни при дворе. Да и какой смысл перечить Императору в таких в сущности мелких затеях? Реформы не касаются ни помещиков ни высшей знати — напротив многие даже будут рады тому что иудейские купцы и банкиры ущемлены. — А вы как отнесетесь к данному утеснению, племянница? — вдруг осведомился принц. — Я полагаю что моему будущему супругу виднее какую политику проводить в отношении тех или иных племен свой державы, — ответила она как бы невзначай выделив слово «племен» — в русском этот термин не носил ничего оскорбительного но во в английском «the tribe» обычно употреблялось в отношении разных темнокожих дикарей. — Ну что ж — возможно вы правы… сдвинув брови произнес принц. Тем не менее племянница — прошу вас когда вы займете трон — не забывать что Англия стала вам родиной — и вы всегда можете рассчитывать на ее понимание. На ее и лично на мое… — многозначительно подмигнул он. Ведь если вспомнить историю — то наилучшее состояние России в этом веке было при сердечной дружбе между нашими странами — во дни императора Александра I. Но когда его взбалмошный отец поссорился с союзной ему Британией, и когда брат его — Николай решил что пришло время приступить к осуществлению завещания Петра I — это не принесло России ничего доброго. Помните — Элен — Россия все еще загадочная страна таящая под европейским лоском темные азиатские инстинкты… Впрочем, — изменил он тон на одобрительно-покровительственный, — мы помним и то как мудрая по европейски образованная монархиня Екатерина Великая сумела поставить Россию вровень с первоклассным европейскими державами. И как знать — я возможно еще буду гордиться что являюсь дядей Елены Великой… С этими словами он вместе со незаметно ставшими за спиной телохранителями двинулся прочь, и толпа, сквозь которую он прошел, разразилась приветственными восклицаниями…

Он направился не к поезду а к экипажу — как уже знала Елена из разговоров публики принц вместе с сопровождающими должен был сесть на крейсер «Бленхейм» и отплыть в Саутгемптон.

Принцесса Орлеанская осталась стоят в глубоком раздумье… Вот значит как — принц ей обещает помощь. Но вот только в чем? Ведь если она правильно его поняла — а она поняла его наверняка правильно… Намек то ведь прозрачный — куда уж прозрачнее. Или он думал что Елена не знает как попала Екатерина II на трон? Да — как сказал еще Ларошфуко — «Не имеет значения, названы ли вещи своими именами, лишь бы они хоть как-нибудь были названы». И что он действительно думает что она станет шпионкой Лондона и клевретом Виндзоров при русском дворе? Неожиданная злость — темная и тяжелая накатила на девушку. Вот она — изнанка британской вежливости и гостеприимства! Да только вот она не маленькая глупая девочка какой похоже ее считает Его Королевское высочество! Ему даже не пришло в голову что ей то как француженке история с фальшивым «Завещанием Петра Великого» известна более чем кому другому…В 1760 года, когда из России в Париж возвратилась французская дипломатическая миссия. И в среде царедворцев стали бродить слухи, что некий шевалье д'Эон, сумел-таки похитить из тщательно охраняемых петербуржских архивов невероятно секретный манускрипт — подлинное завещание Петра Великого своим наследникам. По сути обширный, тщательно проработанный план захвата практически всего мира. Петр якобы подробнейше расписал, как захватить Польшу, Индию и Ближний Восток, Австрию и германские государства… Вскоре о «Завещании Петра» начисто забыли — публику больше интересовали скандальные похождения данного шевалье переодевавшего в женское платье и под видом собственной сестры проникавшем в альковы российской знати. Потом все изменилось. В декабре 1812 года русская армия, изгнав Бонапарта из пределов Российской империи, перешла границу — кстати вопреки желании многих военных и самого фельдмаршала Кутузова. Хватаясь за соломинку в Париже вспомнили о той истории. На свет появилось сочинение некоего профессора Лезюра с заумным названием «О возрастании русского могущества с самого начала его до XIX столетия». По клятвенным заверениям ученого, Петр, завещал своим преемникам построить гигантские флоты, нагрузить их «несметными азиатскими ордами», и захватить Италию, Францию, Испанию, вообще все, что удастся, часть жителей захваченных стран истребить начисто, а остальных угнать в Россию, чтобы заселить ими «сибирские пустыни»… К чести соотечественников как помнила Елена книга была встречена откровенными насмешками: все прекрасно понимали, ради чего это состряпано. Потом — в 1830 году вспыхнуло очередное восстание в Польше. Французы Енно и Шеншо ту же сочинили многотомную «Философскую и политическую историю России», где без всяких ссылок на источники уверяли, что «Завещание Петра Великого» лишь малая частичка жуткой правды и если не помочь полякам то русские орды вскоре двинутся на Запад. Еще через шесть лет издатель Гайярде выпустил «Записки шевалье д'Эона», якобы составленные «по его бумагам, сообщенным его родственниками, и по достоверным документам, хранящимся в архиве иностранных дел». Тут же возник слух что «записки» сочинил сам Гайярде — тем более очень уж фантастические вещи вдохновенно излагал Гайярде от лица д'Эона — с чуть ли не дрессированными медведями, сторожащими дворцы. И само собой секретные бумаги, собственноручно написанные Петром I — опять-таки содержащие планы покорения всего мира. Окончательную точку в истории должны были как будто поставить дотошные парижские архивариусы — они раскопали что все разговоры о зловещих планах Петра началась вовсе не с шевалье д'Эона. Все эти тезисы еще при жизни царя были изложены в книге некоего анонимного автора, вышедшей в 1716 года… в Лондоне. Но… Французский историк Шницлер в ответ прямо заявил: «Завещание», конечно, чушь, но оно прекрасно служит целям антирусских выступлений». Что показательно российские историки отчего-то долгими десятилетиями нисколько не были озабочены хотя бы малейшими попытками опровергать эту фальшивку. Что на взгляд Елены было лучшим доказательством того что она к истине не имеет ни малейшего отношения…

Зато истинно другое. Принц Альберт распинался о достоинствах дружбы с Англией. Но друзей у льва быть не может — в лучшем случае временные союзники. Сменивший ее деда на престоле Луи-Наполеон испытал это на себе — когда в награду за кровь тысяч «пуалю» пролитую в никак нужном Франции Крыму он получил палки в колеса на Ближнем Востоке и в Мексике, адскую машину Мадзини еле-еле не отправившую его на тот свет и полное равнодушие в 1870 — когда пруссаки разбили Францию воистину «громовым ударом».

Об этом и о многом другом думала она пока экстренный поезд вез ее обратно в Лондон под ночным небом…

Почему-то тот день запомнился мне особенно хорошо. С утра я пришла к mademoiselle Helen, и мы отправились в посольство на прием. Она замечательно похорошела, хотя и выглядела несколько грустно.

Агафоклея Витте. «Годы и люди» Москва «Гелиос» 1935

После приема, около трех пополудни часов мы вернулись к Его Высочеству Филиппу пить кофе. Мы остались вдвоем, и тогда начался между нами тот разговор, который поразил меня до самой глубины души…

… Ее Высочество сперва обсуждала светские новости а потом вдруг начала прочувственно говорить что у нее по сути нет отечества. Франция изгнала ее Фамилию — просто за то что они когда то царствовали. Англия где она родилась и выросла так и осталась чужой — бритты не очень хорошо принимает иноземцев — в этой стране можно прожить всю жизни и так и не стать своим для Альбиона.

И вот — как сказала mademoiselle Helen, — она теперь надеется обрести родину в России — как обрели её тысячи французов после смуты 1789 года и даже после войны 1812… И надеется что я смогу ей в этом помочь — став проводником в новой жизни.

Потом явилась депутация от русских живущих в Лондоне и поднесла госпоже Орлеанской большой букет. Она даже всплакнула…

День стоял холодный, серый, но у меня на душе стало почему-то светло и радостно.

 

Глава 6

Кауфман хотел было смять исчирканный карандашом лист но сдержался. Покосился на тощую стопку таких же. Проект «Об усовершенствовании порядка охраны Е.И.В» шел плохо.

Да хоть какой проект напиши…

Сто два человека дворцовой полиции. В два раза больше в охранной страже. Гвардейские караулы…

А по сути мало что изменилось со времен когда Александр II убегал от убийцы по дворцовой площади потеряв фуражку и в страхе выкрикивая «Спасайте царя!»

(«Смеются над этим господа шпаки! По самим бы пострелять вот так — уж посмотрел бы я что бы вы орали!»)

И каждый почти раз сопровождая Георгия Александровича полковник ловил себя на мысли вроде что вот там или вот там в той или той кучке людей или среди вон тех гуляк может оказаться хороший стрелок из револьвера и тогда все что он сумеет — это принять на себя вторую или третью пулю…

Нет конечно — он делает все что может.

По пути следования императорского кортежа расставлены агенты изображающие то приличную публику то лакеев.

Разработаны и приняты довольно толковые инструкции а с лиц, привлеченных к обеспечению безопасности царствующего дома, взяты подписки о неразглашении.

Да толку в тех подписках если всякий вплоть до самого Георгия безошибочно отличает агентов в штатском от случайных прохожих? Даже как то один или два раза высказывал по этому поводу свое легкое неудовольствие.

В народе правда ходили легенды о тысяче тайных агентов «охранки» которые так и кишат. На самом деле агентов было меньше двух десятков! А вся его особая Охранительная команда состояла из двух сотен: начальника, двух помощников, ста восьмидесяти стражников и упомянутых секретных агентов. А ведь это полный штат — кто-то может заболеть, кто-то отпросится в отпуск… А Знамеровский жалуется что служба хоть и престижна, да тяжела — часто людей приходится досрочно увольнять в отставку из за благоприобретенных болезней — чахотки из за хронических простуд проводивших много времени на улицах в любую погоду людей, ревматизма и обычного последствия тяжелой ответственной службы — нервных болезней и расстройств. (Да и Кауфман иногда сам с тревогой находил у себя признаки нервического истощения).

И это при грошовом по сути жаловании — рядовой стражник получал зарплату в тридцать восемь с полтиной в месяц а старший агент — всего сотню — правда питался во дворце — пусть и за третьим столом. Сам Знамеровский получал пять тысяч в год. А всего… Всего из казны на содержание службы выделялось двести тысяч рублей в год…

По сути — между Государем и возможными убийцами — всего лишь чуть больше чем полторы сотни человек не считая лейб-конвоя… Из оружия — винтовка системы Бердана, револьверы, кастеты, да еще особые стальные наручи — на случай нападающего с кинжалами. А против них? Сколько людей от Варшавы до Петербурга втайне мечтает повторить поступок первомартовцев? Сколько студентов в за чаркой распевает старые рылеевские строчки про «третий нож — на царя?». Тем более что иные главари заговора еще живы и вполне здоровы — по лондонам и женевам?

Значит нужно по прежнему спать вполглаза.

Кауфман мучительно искал прорехи в доспехах незримо ограждавших монарха. Искал и отыскивал.

Вот например Эрмитаж открыт для посетителей…

А попасть оттуда в Зимний дворец довольно просто — достаточно пройти через галерею.

В галерее есть двери а у дверей стоят часовые — ну и что?

Вон в Охотничий домик проскользнула глупая бабенка — двенадцать солдат во главе с еще более глупым поручиком и пятеро лакеев не помешали…

И Кауфман не был уверен если к примеру перед постом не появится какой-нибудь генерал — точнее злодей ряженный под генерала, с такими же ряженным «адъютантами» караульный не оробеет перед эполетами и аксельбантами… А пуще — перед генеральским уверенным рыком — «Пр-ропусти дур-рак — не до тебя!». Надо бы побеседовать накоротке с командирами лейб-гвардии — чтобы те накрутили хвосты солдатам — дабы те несли службу построже от устава на отступая.

А вот только будет ли с того толк? Солдат то в гвардию подбирают не по уму а по «мастям» да по статям — как лошадей. В один полк — курносых, в другой — широкоплечих… Опять же — вчерашнему мужику-лапотнику каково то на дворцовой службе где важные сановники да знать кругом? Долго ли растеряться?

Смотритель Эрмитажа академик Арист Аристович Куник услышав про его опасения впрочем успокоил.

— Уж можете не волноваться — с нашей стороны можете быть спокойны за тыл — так у вас военных говорят? И пояснил:

— Поелику в музее нашем хранятся немалые ценности то в залах дежурят смышленые служители с хорошей психологической школой, чтобы вовремя обнаружить подозрительного.

— То есть как? — не понял Кауфман. Нюхом что ли чуют?

— Зачем же нюхом? По взгляду и повадке отличают — да даже и люди обычные — но с острым глазом могут отличать здоровую личность от психопата или жулика, — пояснил Арист Аристович.

Кауфман не стал откладывать в долгий ящик а приставил пятерых агентов к музейным служителям — набираться опыта.

Однако чувствовал что этого мало.

Ибо враги хоть затаились но живы.

А в памяти нет-нет да и всплывут слова «манифеста цареубийств» составленного Петром Зайчневским: «Мы изучили историю Запада, и это изучение не прошло для нас даром; мы будем последовательнее не только жалких революционеров 92 года, мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами…Выход из этого гнетущего страшного положения, один — революция, революция кровавая, неумолимая; революция, которая должна радикально изменить все — все без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка. Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольются реки крови.».

Рек крови… Да что там — моря! Франции ее смута четверти населения стоила — если считать войны Корсиканца…

— Воистину ты Алексис с чертями дерешься… — сказал он сам себе. Может все же в отставку попроситься?

* * *

Георгий не так часто себе это позволял но все же старался по возможности навестить матушку. Так вышло что это удобнее всего делать за вечерним чаем — когда чиновники уже отправились по домам — и можно выкроить часок другой перед тем как поздним вечером еще поработать с бумагами — что не разобрал днем.

Вечерний чай в покоях Марии Федоровны всегда обставлялся с надлежащей торжественностью. Серебряный чайник с черненным гербом на боку. Фарфоровые чашки с видами Дрездена — подарок свекрови — тщательно расставлялись так, что картинка непременно смотрела на того, кто будет пить. Черный цейлонский байховый чай — который брат Миша — то есть наследник-цесаревич Михаил называет «байковый». Только цейлонский. Не китайский и не индийский и не приведи Боже — турецкий! Или того хуже — зеленый.

Сливки только финские — да не пригородных чухонских ферм а из самого Княжества.

Мармелад от поставщика двора и варенье из крымских имений. Конфекты и цукаты из оранжерейных фруктов. И вот они собирались в Малую Гостиную — высокую квадратную комнату на втором этаже, окнами на набережную.

А за чаем и сладостями вели разговоры… И о делах семейных и о царских.

Например о приближающемся бракосочетании — уже меньше чем полгода остается до того знаменательного дня. И чем ближе — тем яснее становилась одна важная коллизия.

Коллизия была и вроде незначительной — и существенной вместе с тем. Можно сказать один из краеугольных камней императорской власти по-прежнему находился не на месте. Все почти прежние государи короновались уже будучи давно женатыми. При этом они как высшая власть в Империи короновали тут же и своих жен.

Нынешний же случай особый — уже правящий монарх будет сочетаться браком.

Гоф-маршальская Часть, и все Министерство императорского двора пребывали в затруднении.

Дело в том что церемониал царской свадьбы и тем более — коронации царицы вообще среди вороха регламентов и предписаний предусмотрены не были.

Ни знатоки придворного политеса ни знатоки государственных законов ни историки — которых привлекли к обсуждению через господина Танеева… Даже и дипломаты которых опросили на тему бракосочетаний зарубежных венценосцев! Никто не мог помочь и дать точный однозначный рецепт — как разрешить сей вопрос. Да просто прежде не было в этом необходимости! И в самом деле — изо всей династии Романовых будучи правящими государями женились лишь двое — основоположник — Михаил Федорович и Петр Великий.

Что касается первого… Не говоря уже о том что с тех времен Московского царства сменились не просто столетия но эпохи — о женитьбе молодого государя сохранились лишь краткие и отрывочные летописные сообщения.

Насчет же Петра I — опять же — сие дело весьма давнее — времен париков и ассамблей. А главное — первый император всероссийский был воистину демиург и зиждитель основ державы. А Георгию предстояло вступить в брак и короновать супругу во времена худо ли хорошо ли но сложившихся обычаев и установлений.

Далее — свадьбы и отца и деда и прадеда устраивали их отцы — царствующие государи — обычные великокняжеские свадьбы.

Ну положим тут собственно в крайнем случае можно поступить схожим образом — maman и Воронцов-Дашков в случае нужды подскажут — как это организовать. Будет та же свадьба что у дядьев к примеру — разве что попышнее. Не самое лучшее решение может быть — но хоть известное. Но все равно Георгия мучили сомнения — женитьба это дело серьезное и на всю жизнь. Однако это вопрос лишь так сказать «технический».

Но вот как быть с коронацией супруги? Тут полная неясность! Это не просто формальность — императрица может и не на виду но значит очень многое в делах двора да и правления.

Обер-церемонийместер Дитмар — старенький и видимо поэтому не слишком опасающийся монаршего недовольства — даже предложил воистину соломоново решение.

А именно — «в силу сложившихся обстоятельств» не проводить особого обряда а просто объявив Елену императрицей сразу после венчания с Георгием.

При этом даже нашел обоснование сей необычной идеи — о чем гласила приложенная к докладу записка из Герольдии. Ведь согласно российским законам сословная принадлежность и титул мужа переходит к жене в силу самого факта женитьбы. И точно также как не нужно особо присваивать титул к примеру новоявленной графине или баронессе — будь она даже прежде простая крестьянка — то по аналогии возможно предположить что августейший супруг сообщит императорское достоинство жене сразу по свершению таинства брака.

Признаться — эта мысль Георгию сперва очень понравилось. Предложение господина Дитмара решало многие вопросы. Его одобрил и князь Трубецкой на которого была возложена обязанность осуществления перехода невесты в православие. По его мнению то что православное венчание даст будущей государыне императорский титул лишний раз укрепит ее приверженность новой вере.

Но увы — по здравом рассуждении от этого изящного плана пришлось отказаться.

Против выступил Константин Петрович Победоносцев — и именно как обер-прокурор Синода — в некотором роде высшая духовная власть в России.

— Государь, — как всегда высокопарно начал он услышав о данной идее. Как человек смею надеяться разбирающийся в законах Империи Российской, должен указать а то что согласно как обычаю так и писанному праву — и что не менее важно — в сознании простого народа — императорское достоинство обретает полноту лишь с осуществлением чина коронации. Отказавшись от него вы дадите возможным недругам династии в руки новое оружие. Мало того что начнутся рассуждения относительно того что у России нет государыни — так еще в будущем найдутся люди кои могут поставит под сомнение законность наследников в этом браке рожденных. Тем более, — продолжил Константин Петрович — в недавней истории уже был брак царствующего императора — пусть и морганатический — не сопровождавшийся коронацией супруги. Об этом не лучшем примере тоже вспомнят.

Победоносцев был искренен в своей озабоченности — искренен почти до комичности. Но доводы его был абсолютно разумны.

Так что по-прежнему вопрос с порядком короновании будущей государыни всероссийской оставался непроясненным.

Так за разговорами прошел вечер и Георгий распрощавшись покинул общество матушки.

* * *

Мария Федоровна еще немного посидела и собралась уже отпустить фрейлин и отправится в свои апартаменты. Но вэтот момент вошел ливрейный лакей и доложил:

— Ваше императорское Величество — полковник Кауфман просит его принять.

Мария Федоровна поморщилась. Как однако не вовремя — ночь скоро — следует уже отойти ко сну — Мишелю по крайней мере…. Впрочем, спохватилась она — Александр Александрович по должности может являться когда угодно и вряд ли режим его дня так уж расписан — он как и George — все время на службе. Но в таком случае — господина Кауфмана надо принять и угостить — время еще есть.

— Просите.

Вдовствующая государыня сделала знак кофишонку и тот принес новый прибор…

— Так о чем вы хотели меня просить? — осведомилась она после того как полковник пригубил чай и отставил чашку явно показывая что не ради цукатов и пирожных явился на ночь глядя.

— Дело в том что в вопросах безопасности августейшей Фамилии как мне представляется — имеется одно важное упущение. Ваше Величество, — продолжил он, — я хотел узнать — кто к примеру кто проверяет приходящих к вам посетительниц?

И встретил удивленный и недоумевающий взгляд с немым вопросом в синих скандинавских глазах.

— Нас насколько я знаю охраняют наши казаки и ваши люди…

— Везде?

Ну… не совсем…

— Так вот — и я о том же.

На язык невольно просилось нечто едкое но Мария Федоровна не стала ничего говорит вслух. В конец концов господин полковник и в самом деле озабочен безопасностью ее и сына — да и всех Романовых.

— Так вот — в связи с этим полагаю что следовало бы учредить особый женский своего рода отряд в составе Дворцовой полиции.

— Но monsieur Alexandre…

«Этому конноартиллеристу удалось меня удивить!»

— Но monsieur Alexandre — полиция никак не подчиняется мне — я заведую богоугодными заведениями — Императрица-Мать чуть улыбнулась представив несущих караул у ее дверей старушек-пансионерок с обнаженными саблями. Полиция — это дело господина Плеве!

Запоздало она вспомнила что дворцовые полицейские — это совсем особая статья…

— У Плеве насколько я знаю нет даже женщин — даже филеров — печально произнес полковник. Он не сможет мне ничем помочь…

— Но тогда уж тем более я вряд ли смогу вам помочь даже советом! Хотя… — чашка замерла в воздухе… В конце концов была же госпожа Дурова — «кавалерист-девица»…

— Вот именно! — подхватил полковник.

Скажите Ваше Величество — может быть есть среди нашей аристократии девушки наподобие этой знаменитой дамочки?

— О да — негромко рассмеялась императрица — сколь помню есть несколько таких сорвиголов — родители буквально плакали при мне… Не мальчики а пистолеты и лошади в головах! Я пожалуй и в самом деле велю разыскать подобных — хотя не представляю как вы или господин Знамеровский будете ими командовать!

— Ваше Величество вы видите больше граней в предмете чем я, — чуть поклонился Кауфман, и поднялся из за стола.

Следующий день. Санкт-Петербург

— Не сочтите за настойчивость, но пора бы нам побеседовать о делах наших… Наших с вами…

В кабинете ресторана «Данон» сидели два человека. Офицер с погонами гвардейской Конной Артиллерии и самый обычный петербургский обыватель. По виду — мелкий чиновник в партикулярном платье или даже нетабельный канцелярист, а может учитель второразрядной гимназии. Выцветший аккуратно починенный сюртук, новые но дешевые зимние ботинки.

Редкая птица в столь роскошном заведении. Впрочем вряд ли швейцары его запомнят надолго — есть же в конце концов купцы — скопидомы которые ворочая сотнями тысяч рублей только что в дерюгу не одеваются…

Этого человека Кауфман нашел потратив полдня в Секретной части Корпуса Жандармов на то чтобы лично перебрать дела народовольцев — тех то живы и на свободе. Чтобы получить доступ к делам пришлось еще дойти лично до Шебеко. И то артачились — слава Богу отговорился тем что ему для лучшей организации караулов необходимо изучить все идеи бомбометателей — у них ведь целая система была разработана.

И вот — так сказать добыча.

Козлов, Евгений Иванович. Студент недоучка — как половина из них. (Да и вообще сколько их в России — полуученых бездельников, знающих «ничего обо всем»?)

Входил в киевский кружок, потом присоединился к «Черному переделу». Принимал участие в организации убийства киевского губернатора князя Кропоткина (двоюродного брата человека которого считал одно время своим учителем как отмечено в деле). В 1882 году был административно выслан в Курган, три года назад возвращен под гласный надзор. В столице — два года. Живет литературными трудами, редактирует статьи и гранки книг. Насколько можно понять — из разочаровавшихся. С бывшими единомышленниками почти не общается — на что есть причина — и преважная. Бедновато живет если судить по одежке. Но при этом сюртук и манишка в должном порядке — и следов пьянства — этого тяжкого недуга русской интеллигенции — да ее ли одной? — нет. Пожалуй для задуманного им подходит.

Его привезли сюда на обычном извозчике два подчиненных Кауфмана из числа агентов.

И вот теперь он сидит в кабинете дорогого ресторана, осторожно хлебая консоме и в ожидании разговора время от времени нервно поглядывает на полковника.

В «Данон» Кауфман его доставил в рассуждении что тут их встречу не увидит никто из тех кому не полагается — нигилист в этакие заведения не ходит. Не во дворец же приглашать — тем более может попасться на глаза агентам Плеве или Шебеко — объясняйся с ними потом.

— Не буду тратить мое и ваше время, — начал Кауфман лишь чуть тронув мясной пирожок.

— Вы мне нужны как советник если угодно. Ибо вы Евгений Иванович будете должны думать над способами — как наилучшим образом можно осуществит цареубийство…

Козлов замер с тостом в руке обратившись в статую…

Глаза его чуть расширившись уставились на Кауфмана двумя блеклыми фонарями.

— Простите, ваше превосходительство — мне не послышалось? — выдавил он из себя.

«Бедолага наверное решил что он или я сошли с ума!» — сочувственно улыбнулся полковник про себя.

— Нет — отнюдь. И более того — ваш и тем более (невзначай выделил он эти слова) мой рассудок в полном здравии. И я действительно желаю чтобы вы отыскивали для меня методы покушения на царствующую особу.

Тут надо сказать Александр Александрович ошибся — бывший народоволец не счел сумасшедшим ни себя ни его.

Но зато в голове его возникла невероятная, дикая но по своему логичная мысль — Кауфман — заговорщик мечтающий разделаться с монархом — но так чтобы подозрение на него не пало. Что с того что он дворянин и обласкан царем? Ведь в конце концов декабристы тоже происходили из самых знатных родов державы — все эти Трубецкие, Оболенские, Волконские, Бестужевы с Муравьевыми… А полковник никак в Пестели метит — тоже ведь был немец? Декабристов — против обыкновения в своем разночинном сословье — Козлов втайне недолюбливал, считая никчемными болтунами упустивших блестящий шанс имея все карты на руках.

Сын николаевского солдата, казававшего отпрыску в подпитии драную шпицрутенам спину, учившийся на медные гроши и оттого собственно и примкнувший к нигилистам он приобрел стойкое недоверие к «чистой публике». С течением времени это чувство только усилилось. И вот теперь откровенно растерялся и струхнул — ибо перед ним сидел тот самых «барин» да еще произносящий такие слова — причем так как произносит имеющий право. И что-то было в нем истинно господское — что заставляло его — человека неглупого в общем и считавшего себя свободным от предрассудков нервно ежиться.

И вспомнились Козлову разговоры уже после дела первомартовцев… Что не просто так отчаянным но неумелым динамитчикам Перовской и Желябова везло раз за разом уходить от жандармских ищеек. Де слишком многим наверху стал поперек горла стареющий и все более вздорный царь со своим серым кардиналом — «армянской лисой» Лорис-Меликовым, и конституционными затеями; запутавшийся в реформах и реакции, и явно направляющий державный корабль не туда куда хотели вельможи. Вот, мол, потому и отошли в сторону «голубые мундиры». А еще даже не разговоры а так — передаваемые полушепотом и с оглядкой слушки от которых прямо таки разило сибирским каторжным железным холодом и тюремным смрадом пожизненной одиночки в Шлиссельбурге. Что вся причина в том что Освободитель задумал нечто неслыханное — передать трон своему сыну от княгини Юрьевской — «царевичу Гоше». И правящая фамилия с ближними тайно приговорила отца, брата и мужа — как когда-то Павла — а глупцы-бомбисты послужили лишь слепым орудием…

Забавно — нынешнего царя тоже Георгием зовут — и хоть молод да решителен…Что если и теперь задумали во дворцах да высоких кабинетах что надо его осадить?

Козлову стало зябко. Если все так — то ведь угодил как кур в ощип. Не откажешься ведь теперь — этот Кауфман птица ох какого высокого полета. Моргнет только — и ищи-свищи бывшего поднадзорного литератора Козлова Евгения Иванова, урожденного мещанина города Киева. Тайны такого рода должны умирать вместе со знающими их.

— Вижу вы поражены? — продолжил меж тем Кауфман. Нет — не бойтесь — повторяю — я не умалишенный. Видите ли — сударь — я как вы должно быть знаете заведую охраной государя. Но я всего лишь артиллерийский офицер, полицейским делом и стражей по сути никогда не занимался. А мои помощники из числа полицейских тайных и явных… Достаточно того что одни не предотвратили ни одного покушения на деда ныне благополучно — он перекрестился — царствующего императора.

Вот я и подумал — вы человек неглупый, с другой стороны — бывший революционэр, и знаете вопрос так сказать с другой стороны. Думаю вы мне в этом смысле будете полезнее чем дюжина дворцовых болванов.

— Но… вы меня хотите взят на службу в… охранку? — заикаясь выдавил из себя Козлов. Но я… я же…

— Я собираюсь взять вас на службу к себе! — отрезал Кауфман. На погоне с императорским вензелем мелькнул отсвет газового рожка. Понимаете разницу? Мне знаете ли вашу благонадежность доказывать не надо и рапорта подавать о внесении в штат. Мне от вас другое нужно.

— Но в таком случае… в чем будут мои обязанности заключаться? — помотал экс-народоволец головой. Я не совсем так сказать понимаю… Что ж мне — господин полковник — ходить вокруг Зимнего и глядеть — как бы залезть в окно с бомбой? — развел он руками.

— Ну хотя бы и так! — усмехнулся Кауфман. Как-то же вы свои планы составляли — насчет его светлости Кропоткина.

— Я не… — хрипло прошептал Козлов. Я всего лишь…

— Так что вам виднее! — проигнорировал слабые возращения полковник. Соловьев — а он был человек изощренного ума — ведь из вашей же шайки — можно сказать ваш друг. Или вы его глупее?

— Знакомый, — нервно процедил собеседник. Мы никогда не были близки…

— Не важно! Знаете — свежий взгляд стороннего человека — причем пристрастного и… неглупого, — голос Кауфмана покровительственно журчал — ни дать ни взять добрый начальник наставляет подчиненного. Опять же вы по-прежнему свой для общества… определенного рода. Вдруг да какой то студент или курсистка мысль выскажут что дело… пауза во время которой на лице полковника Козлов увидел неприятную усмешку — мучеников-тираноборцев нужно бы продолжить. И план предложат. А вы мне про него расскажете.

«Коготок увяз…» — с горечью подумал литератор. «Революционер — человек обреченный — твердил Нечаев. А они не верили — вслед за Бакуниным смеялись над мрачным мясником — дескать какая чушь — борьба — это свет отваги и доблести — что за инквизиторские мысли?!

Он думал что все закончилось — ан нет — теперь его запрягают вновь в эту колесницу — пусть и с другой стороны дышла. Самое же печальное что он ведь даже и не знает ничего — с этого холодноглазого гвардейца с лиловатым шрамом на лбу станется и обмануть его — и насчет целей тоже…

Быть повешенным как его собутыльник Соловьев — но уже по фальшивому делу — вот радость то!

— У меня есть выбор?

— Выбор… Выбор? Выбирать надо было когда вы вместо лекций по сходкам таскаться начали, — сухо отрезал Кауфман. А так — не взыщите. Вам по вашим винам надо бы кайлом серебро доставать в Нерчинске для казны или в ссылке якутской волкам ваши сочинения читать — а вы тут в столице… Думали парой страниц показаний откупиться? Кстати — ваши друзья и общество по сию пору и не знают что вы так сказать были откровенны…

Евгений Иванович смолчал в ответ.

А что он мог ответить этому высокомерному немцу на столь прозрачный намек? Что шантаж — это низко? Тот рассмеется в лицо в лучшем случае, и скажет что не доносчику и соучастнику убийц говорить о низости. В худшем же случае просто промолчит. А завтра или послезавтра всем станет известно что не по глупости отпустили «сатрапы» приятеля братьев Ивашкевичей и прелестной кровавой фурии Натали Армфельд, которому за соучастие в убийстве киевского губернатора светила скорая петля. Что палочка-выручалочка «Народной воли» — письмоводитель секретной части жандармерии Клеточников был отыскан не без его признательных показаний. Что станет с ним тогда? Люди то еще живы — Кравчинский, и Фигнер и много кто… Кто сказал что узнав о его измене не найдется желающих разделаться с новооткрытым «Иудой»?

Гориновичу плеснули в серной кислоты — несчастный выжил но остался слепым калекой. Рейнштейна забил чугунной гирей штатный палач «Народной воли» Попов — полусумасшедший убийца пошедший в революцию чтобы удовлетворить свою страсть к крови. Так же прикончили вчерашних товарищей — Курилова, Тавлеева, Шавашкина, Финогенова, Фетисова, Барановского, Прейма — трое из них лично знакомы Козлову. Причем доказательств на них твердых не было, просто по подозрению.

Также по одному подозрению зарезали «борцы с тиранией» как корову пришедшего к ним простого и честного солдатского сына Акима Никонова… После этого случая собственно Козлов — сам сын солдата и задумался впервые о том что из дела надо уходить ибо наверху те кому своя шейка копейка а чужая головушка-полушка.

…На службу значит зовете — вздохнул Козлов. Жалование тоже положите?

— Не без этого. Восемьдесят рублей в месяц ну и наградные будут. Как у капитана армейского и не у всякого.

…Уныло доедая тушеных мидий, после ухода полковника, сочинитель и бывший смутьян философски утешал себя что в положении его есть и светлая сторона.

По крайней мере он сменит унылую сырую квартиру в старом еще екатерининском доме на что то более пристойное, и сможет не думая о куске хлеба закончить роман, что даст ему известность и успех.

 

Глава 7

26 февраля. Коломна

Я ведь помню как его величество принимал николаевскую дорогу — тогда еще конечно Московскую… — высокий крупный седой уже мужчина с бритым подбородком и густым бакенбардами вещал глубоким проникновенным голосом — так читают лекции маститые, любимые студентами профессора.

Мы с отцом были на станции когда подошел поезд, в котором прибыли Императорская чета и прочие члены фамилии… Я помню еще великого князя Константина…

Царский вагон меня — шестнадцатилетнего юнкера — просто восхитил — это же был настоящий дом на колесах — длиною с дюжину сажен…. Когда Император Николай Павлович и свита вышли на платформу, толпа грянула «ура!» — так что в ушах зазвенело… Подойдя к локомотиву, Царь улыбнулся так и сказал — Вот какую я себе нажил лошадку!.

Тогда то я и решил что буду заниматься железными дорогам и больше ничем!

Аманд Егорович Струве — директор и совладелец Коломенского паровозостроительного ностальгически вздохнул. В такт ему вздохнул немолодой лакей державший генеральскую шинель.

А Георгий почему то вспомнил историю как именно в то время во время следования царского состава на одном из участков пути неожиданно забуксовал паровоз. Выяснилось, что дорожный мастер в порыве излишнего усердия выкрасил рельсы белой краской, которая к моменту прохождения поезда не успела высохнуть. Краску сняли, и состав продолжил путь. Этот случай даже запечатлен на одном из барельефов пьедестала памятника Николаю I на Исаакиевской площади.

Георгий внимательно и доброжелательно смотрел на Аманда Егоровича.

«Анна. Дал бы Станислава I… Нет все таки Анна. А Лопушанскому? Владимир IV-й? Пожалуй»…

Поездка эта была внезапной.

Изучая очередную порцию документов из Совета Министров он наткнулся на записку Бунге. Касалась она решения Государственного совета от 6 июня 1887 года относительно необходимости сооружения железной дороги в Сибири — от Урала до Тихого океана. Бунге по обыкновению жаловался на Вышнеградского — мол тот хочет заморозить проект из за недостатка денег. Заодно приводил мнение хабаровского генерал-губернатора что идея построить дорогу смешанной, водно-железнодорожной — с паромами на Енисее и Байкале сомнительна — ну и вообще Николай Христофорович отмечал что некоторые важные вопросы сооружения Сибирской магистрали не решены. В связи с чем и предлагал созвать совещание заинтересованных министров с участием Витте и желательно в присутствии императора.

Георгий решил обсудить дело приватно с Сергеем Юльевичем — и тот попросил отсрочки в несколько дней — он намерен посетить Коломенский паровозостроительный завод где состоится выпуск на линию совершенно нового паровоза — который дескать откроет совсем особую страницу в истории российских железных дорог.

И тогда Георгий вдруг сказал.

— Прекрасно — я тоже намерен поехать с вами… Никогда не видел как делаются паровозы.

И вот снова дорога. А за окном — бесконечное мелькание заснеженных полей, лесов, урочищ, покосившихся избенок и новеньких вокзалов. Двадцать часов пути, короткие стоянки, важный обер-кондуктор, привычно услужливый лакей приносивший чай, Кауфман привычно принимающий рапорта от подчиненных; Витте, наводящий столбняк на начальников станций и инженеров тяги… Свистки и рывки локомотива, полустанки и вокзалы… Проплывшая в окнах громадой Москва.

И вот Коломна.

На вокзале императорский поезд встречали все местные начальники во главе с генерал-губернатором Долгоруким и почетный караул из спешно присланных из Москвы гренадеров Московского полка. Но слишком морозить публику Георгий не стал — принял хлеб — соль и уехал вместе с господином Струве на завод.

Из окошка кареты он не без любопытства оглядывал город.

Из предоставленной справки Георгий знал что сия уездная столица впервые упоминается в 1177 году в Лаврентьевской летописи как пограничный пост Рязанского княжества.

В 1301 году Коломну захватил московский князь Даниил Александрович, В середине XIV века была учреждена коломенская епархия; коломенские епископы пользовались расположением московских князей.

А в 1380 году Дмитрий Донской собирал здесь войско перед Куликовской битвой. Через сотню лет Коломнастала второй столицей Московского княжества — самым богатым после Москвы городом княжества. «Сей город сделался истиной столицей великого княжения и многолюдной и шумной» — описывает историк Карамзин Коломну 1433 года. И из Коломны пыталась править вздыбленной Смутой Русью Марина Мнишек и именно тут в 1611 году она была заточена в одной из башен коломенского кремля, где и скончалась. Мнишек.

«Однако… Ее ведь тоже короновали как царицу. Как бы полячку не вспомнили в связи с Еленой… Тут надо что-то придумать… Вернусь — поговорю с Воронцовым-Дашковым…»

Потом Коломна стала обычным уездным городом…

А потом тут обосновался молодой тогда еще Аманд Егорович Струве. Вместе с братом — ныне покойным Густавом Егоровичем он взял подряд на постройку железнодорожного моста на Рязанской железной дороге — через Оку — и организовал мастерские где конструкции моста собирали и чинили нехитрые механизмы. А в 1863 году братья Струве решили организовать выпуск паровозов — дело для России новое.

Закупили станки в Швеции и Пруссии, построили новые цехи, из Европы пригласили мастеров и инженеров и среди них — Карл Бой, управлявший много лет паровозостроительным заводом Берлине. Карл Карлович стал воистину счастливой находкой братьев.

Ныне дело впечатляло — разросся завод что и говорить.

Почти восемь тысяч человек рабочих. Ежегодно выпускается не меньше сотни с лишним паровозов, полтораста пассажирских вагонов, около двух тысяч товарных а с недавних пор еще и особые вагоны — цистерны. А еще производят конструкции мостов, пароходы, землечерпательные суда, локомобили, торфяные прессы и еще огромное количество продукции. С 1873 года был приобретен Кулебакский сталеплавильный завод близ Мурома — завозного металла перестало хватать. Для доставки металла Струве построил в 1878 году мелкосидящий пароход «Кулебаки» особой конструкции. И неожиданно угадали. Заказы на суда подобного типа, посыпавшиеся на завод, побудили правление основать судостроительное производство, за время которого было построено уже полсотни пароходов.

Уже семь лет как прояснил Струве идет выпуск сельскохозяйственных машин и орудий и паровых и конных. Молотилки, сеялки, соломорезки, сноповязалки, жатки. Перед ним было предприятие воистину колоссальных масштабов. Первое место в России по постройке железных мостов, третий по объему вагоностроительный завод, и само собой крупнейший отечественный производитель паровозов…

У входа их встретила депутация конторских и рабочих — все в чистом и трезвые. Опять поднесли хлеб-соль — Георгий в ответ сказал что-то на тему — рад видеть тружеников на коих Русь стоит. Как сообщил директор завода — сегодня в ожидании визита рабочих распустили по домам — чтобы монарх мог осмотреть завод без препятствий.

Георгий лишь покачал головой — а и в копеечку влетел визит!

Затем Аманд Егорович представил гостям высокого молодого еще человека с аккуратными маленькими усиками — Лопушинского Вацлава Ивановича — создателя паровоза «О» — и они двинулись обходить цеха.

Само собой осмотреть все было невозможно. Царь посетил деревянную мастерскую где вкусно пахло смолой и лежали горы подпорок и опалубки.

Посмотрел электростанцию — обеспечивающую электричеством не только завод но и освещавшую площадь в Коломне. Показали августейшему гостю приводимую в действие паром из паропровода модель в одну пятую натуральной величины паровоза. Также продемонстрировали новые вагоны — весьма изящно и богато отделанный пассажирский первого класса с водяным отоплением, и крытый товарный вагон в котором можно перевозить также людей и лошадей.

— Военное ведомство считает что такими должны быт все вагоны — чтобы в случае нужды не иметь проблем с переброской войск — пояснил Витте. Я с ним согласен.

И вот наконец он здесь в главном сборочном цеху. А перед ним — паровоз «О» («Основной»). Тот самый из за которого он сюда приехал.

Как сообщил Витте предполагается сделать его главным в локомотивном парке российских железных дорог.

Георгий поймал себя на том что так близко — протяни руку — паровоза никогда не видел.

Странное ощущение — как будто рядом с неким ручным чудищем — впечатление усиливалось ровным теплом исходящим от громадины.

А старый дурак Ванновский помниться предлагал ему расстрелять паровоз отцовского поезда из пушки свалив людские грехи на железо…

— Длина локомотива пять и пять десятых, — рассказывал между тем Струве. Нагрузка от движущих осей на рельсы — восемьсот пудов. Cила тяги — свыше пятисот пудов в секунду…

— Все сделано с большим запасом прочности, все ради того чтобы обеспечить надёжность и живучесть. Также, паровоз может работать на различных видах топлива — уголь, мазут, торф, дрова. Парораспределительный кулисный механизм Джоя…

— Видите — указал Струве на два цилиндра, наверху котла. Это резервуары для сжатого воздуха привода тормозов. Паровоз оборудован тормозом Вестингауза, и другого места, куда деть тормозные воздушные резервуары, не нашлось. Главное что мы использовали впервые и на что возлагаем особые надежды — это, конечно же, компаунд-машина. И видя вопрос в глазах императора пояснил.

— Мы применили принцип двойного расширения пара. Вот посмотрите — один цилиндр больше другого по диаметру. Здесь насыщенный пар проходит две стадии расширения: сперва в более узком цилиндре высокого давления, затем в широком цилиндре низкого давления и, как и положено, выходит в дымогарную трубу, создавая тягу.

Кран продувки котла от шлама и грязи. Сверху над котлом виден свисток и ещё один предохранительный клапан.

— Максимальная скорость — почти пятьдесят пять верст в час — бубнил Струве. Штатная — сорок шесть. Технические термины так сыпались из него.

…Увеличена площадь нагрева котла… Тендерная осевая букса… Стяжные крюки…

Регуляторная головка… Перекидной винт…

— А сколько стоит этот паровоз?

Старик запнулся.

— Вот к примеру этот товарный четырехосный паровоз предполагается продать примерно за тридцать тысяч рублей серебром. Однако нужно учитывать еще и то что для отдельных дорог применяется особая комплектация… А в среднем отпускная стоимость в рублях паровозов нашего акционерного общества при медных топках составляет примерно девять рублей с пуда. Или же если пересчитывать в метрическую меру любезно введенную господином Бунге — от пятисот до шестисот рублей за тонну.

— Вот как? — усмехнулся Георгий. Вы значит паровозы на вес подаете — как поросят каких?

Да — я сам удивлялся вначале — пояснил Витте вместо запнувшегося Струве. Все дело в налогах. Налог на машины и подобную продукцию взимается с цены а с веса — насколько помню — гривенник с пуда.

— Да это так, — подтвердил Струве. Я сам удивлялся. Но так сложилось и не нам менять…

— Ну мы с налогами подумаем. Кстати — а почему топки медные? Разве чугун или сталь не дешевле?

— Все дело в том Ваше Величество, что теплопроводность красной меди заметно больше, чем теплопроводность стали; и срок службы медных топок значительно больше, — сообщил генерал.

— Ну хорошо — а давайте-ка я осмотрю этот паровоз изнутри…

— Ваше Величество, Георгий Алексадрович, — уместно ли будет Вам… — забормотал Струве. Паровоз недавно проходил испытания — угольная пыль, масло…

— А отчего же нет? — улыбнулся Георгий. Не забывайте — я все таки моряк — у нас и великие князья по мачтам лазают и медяшку драят!

Тут он несколько преувеличил. Конечно все гардемарины проходили положенный курс морской практики не исключая и членов Фамилии — но ему этого не досталось — как раз в этом году отец намеревался отправить его в кругосветное плавание.

Георгий поднялся в будку.

Простое откидное сидение для машиниста, зубчатое колесо реверса, кран тормоза Вестингауза. Три водопробных краника в шеренгу. На стенке — большой сияющий медью паровой манометр и кран к нему. Инжектор, водомерное стекло, ниже — маслёнка.

Слева — сидение для помощника и рычаг привода продувки цилиндров. Сверху рычаг свистка. В общем и без объяснений инженера все ясно — как человеку худо бедно но с паровыми машинам знакомому.

— А почему будка машиниста не имеет задней стенки? — осведомился он спустившись. Вы не забыли Армад Егорович что зимы в России холодные — и весьма? Работа паровозников и так достаточно тяжелая, — ожили в памяти стоки следственного дела касавшиеся положения мастеровых на Харьковской дороге.

Струве опять запнулся — Георгий бы даже подумал что старик слегка испуган.

Вновь на выручку пришел господин министр.

— Ваше Величество — собственно… Будка открыта на всех паровозах — иначе как перебрасывать уголь из тендера к топке? Кроме того — при работающем котле там в любом случае очень жарко… Ну и как я слышал от работавших на северных дорогах машинистов — в особенные холода проем завешивают брезентом.

Георгий с важным видом кивнул про себя прокомментировав в том духе что не надо учить ученых.

— Все же подумайте — может было бы разумно сделать какую-нибудь съемную раздвижную ширму для холодного времени года…

Между прочим — опять вспомнил Георгий прошлые размышления. А что вы думаете о паровых каретах и омнибусах? Есть ли резон их применить в России?

— Представьте — Ваше Величество эта мысль давно приходила мне в голову. Но… как бы это сказать… Дело ведь в сущности давно известное. Англичане очень долго этим баловались. Дилижанс Хэнкока, омнибус Мачерони и Сквайра… Это ведь еще тридцатые годы… Однако и по сию пору в ходу лошади и кареты. Конечно тамошние глупые законы ограничивающие скорость самоходных повозок в городах — тоже сыграл роль. Но и до них паровики не вытеснили конные повозки…

И в той же Франции к примеру таких законов нет а с паровыми телегами еще хуже…

Ни у Де Диона и у Боллэ с его «Обессантом» не вышло ничего путного… Даже у братьев Серполле — хотя их трубчатый паровой котел довольно оригинален.

(Про все эти машины и изобретателей Георгий не слышал — удивился — как однако много новинок в технике. Увы — пока Россия отстает в этой области — хотя вот судя по данному заводу — нагоняем чванливых европейцев).

— Собственно и понятно почему, продолжил Струве — паровик в городе это стихийное бедствие на колесах — сильный шум от локомотива, искры и гарь, из дымовой трубы… — Армад Егорович сокрушено покачал головой. Да — есть паровые городские конки — есть — в Одессе и Москве например — но исключительно для пригородного сообщения. Паровые локомотивы для них к слову построены на моем заводе. Плюс к этому — Струве улыбнулся в бакенбарды — Сергей Юльевич не даст соврать — даже на английских дорогах они застревали — что уж говорить о наших…

— Увы — но это так! — вступил в разговор Лопушинский. Я помню рассказы очевидцев как в турецкую войну намучились с рутьерами — хоть с мальцевским хоть с английскими.

Как то дождь размыл дорогу, и, пройдя всего каких то тридцать сажен, несмотря на подложенные под колеса доски, паровоз увяз по самый тендер. Ну и скорость — они требуют тихой езды не быстрее шести верст в час, в противном случае они быстро ломаются. — Однако же несмотря на это локомобили принесли немало пользы в ходе Дунайской кампании, — как бы между прочим отметил Витте. Двадцать пять машин перевезли более полумиллиона пудов грузов — и вполне себя окупили. Впрочем соглашусь что это машины вряд ли имеют большое будущее в России.

Георгий призадумался. Этот эпизод последней (пока что) русско-турецкой войны был ему неизвестен. Нет — он конечно слышал упоминания что да — были такие, и видел литографии в отцовской книге где здоровенная дымящаяся бочка на колесах тянет осадную пушку. Но полмиллиона пудов?! И всего двадцать пять машин? А сколько нужно гужевых повозок чтобы такое количество перетащить? Надо будет справится у Кауфмана — он как артиллерист должен в этом понимать лучше — Георгия то все больше морским делам обучали — и он прикинул что столько груза вместит разве что самый большой пароход. Ладно — это не к спеху… — Так или иначе я весьма доволен увиденным — одобрительно высказался царь. К слову — признаться я полагал что у нас строят только копии заграничных паровозов… — Верно — так и было вначале! — пояснил Витте. Но уже лет десять как русские заводы дали самостоятельные проекты паровозов, соответствующих русским условиям и во всех случаях превосходящие заграничные образцы.

— Даже так?

— Сергей Юльевич говорит чистую правду! — поддержал Аманд Егорович. Уже примерно с одна тысяча восемьсот восьмидесятого года российские пути сообщения приобретали паровозы только по проектам, созданным отечественными инженерами.

И добавил.

— Если на то пошло первые паровозы с четырьмя приводными осями появились в России раньше, чем на бельгийских, германских и британских железных дорогах.

— То есть мы опередили Европу?? — Георгий и в самом деле удивился.

— Ну если не считать Германской империи — то так оно и есть…

— Да ваше величество — вещал Струве. Не сочтите за хвастовство — но не без участия вашего покорного слуги в России-матушке появилась своя школа паровозостроения…

А Александр Парфеньевич Бородин — мой ученик даже учредил первую в мире лабораторию по испытанию паровозов.

— А посетить ее можно? — заинтересовался царь.

Лаборатория в его представлении — некое заставленное колбами, змеевиками и тиглями помещение в котором бородачи в шапочках и халатах что то кипятят и выпаривают или сурово глядя сквозь пенсне препарируют несчастную лягушку — как нигилист Базаров. Он представил этих персонажей «препарирующих» лежащий кверху колесами паровоз и внутренне рассмеялся.

— Увы — она в Киевских железнодорожных мастерских.

— Помимо этого, — опять вступил в разговор Витте — в Киеве господин Струве успешно осуществляет проект оснащения городской железной дороги новым видом транспорта — конкой на электрической тяге. Она есть только в Англии, Североамериканских штатах, и Франции.

— К сожалению до осуществления этого проекта еще довольно много времени. Но в дальнейшем мы имеем намерение электрифицировать конку в Москве, Санкт-Петербурге, и Одессе, — подхватил Струве.

«Однако!»

А старик вдохновенно продолжал.

Сейчас инженеры завода разрабатывают — первый в мире линейный паровоз с конденсацией пара. Это должно быть оценено на туркестанских железных дорогах… Мы к слову планируем использовать опыт полученный при создании локомотивов для Одессы — мы старались уменьшить вес перевозимой воды…

— Позвольте, на минуточку, Армад Егорович… — оборвал директора Кауфман. Прошу прощения — на заводе точно нет никого кроме нас?

— Э, господин полковник, — разумеется есть. Оставлена смена в котельной и на электростанции — как вы сами видели. Оставлены сторожа — шесть человек. Еще в плавильной — бросить вагранки невозможно…

— И все?

— Несомненно!

— А кто это сюда идет в таком случае?

И в самом деле в цеху дробно отдавались эхом шаги — шло двое или трое. Не прячась — как будто так и надо. Охранная команда дружно потянулась к револьверам.

— Видимо это кто-то из оставленных… Не предупредили… — прошу простить за досадую оплошность, — выдавил Лопушинский.

В сразу после этих слов из за полуразобранного тендера появились два человека — два живых доказательства того что любая самая надежная охрана и самая тщательная подготовка может дать сбой.

Первый — немолодой уже в железнодорожной куртке и шапке с тремя околышами — знаком заслуженного опытного машиниста.

Второй — лет тридцати — с отросшей щетиной, в рабочей блузе картузе и фартуке.

На плече — добрых полторы сажени длиной, чуть ли не пудовый металлический лом с загнутым острием на конце.

При виде стольких важных господ они рефлекторно сдернули головные уборы.

— Здравствуйте, молодцы! — произнес Георгий. Кто будете?

Пожилой несколько растерялся а вот более молодой кажется не особо испугался.

Охрана тем временем сомкнула кольцо вокруг мастеровых.

Один из охранников тихо что-то прошипел несущему лом и тот его аккуратно положил, косясь на напрягающихся стрелков на землю, после чего медленно выпрямился с опаской поглядывая на обступивших его агентов.

— Это вот будет Михей Туркин, — указал он на спутника. Машинист. А я слесарь ремонтного цеха буду — Сысой Лобода. По батюшке — Фомин А вы вашство милосливый государь кто извиняюсь будете? — Ты чего — это ж адъютант царский! — забормотал машинист. — Адъютант? — робко переспросил Сысой. — Бери выше, Сысой — я лучший друг царя! — сделал знак прочим не вмешиваться Георгий. А скажи ка мне Сысой Фомич — как рабочие тут живут? — Ну это… Оно того… Жить можно… — Я… это — я домом своим живу, у меня жена да трое ребятишек. Дочки… Раньше в Москве на заводе Гужона — теперь вот к родне женки перебрался. Дом свой — не то что угол в подвале как в Москве… — А заработок какой? Думаю — не много? — И не говори, милосливый государь, не много — хоть и не так чтобы мало — не более тридцати пяти — сорока рублей за месяц. Мастера то — мастера — по сотне бывает… А мы — когда к празднику зелененькую выпишут и то радость. — Что скажете Аманд Егорович? — Так ведь — вы… эээ поймите — у нас лишь недавно миновал кризис… — развел генерал руками. Не год — с восемьдесят второго по восемьдесят шестой продажи падали. Завод казенных ссуд не имеет-с — живем с выручки. И без того стараемся не снижать тарифы… — А чего ты Сысой не отдыхаешь? — осведомился Георгий. Вроде народ по домам распустили. — Так это…Паровоз вот… обихаживать ужо. Смазывать, ну всякое такое… Вот топку чистить. Резак нужен — он показал на здоровенный лом по-змеиному вытянувшийся на кирпичах пола. Как оказалось на стоянках лежа под паровозом, держа один конец этого резака двумя руками, пропуская его между колосниками топки, нужно подрубать накопляющийся там шлак. — А зачем? — Чтобы значит проходил воздух, иначе топка гореть не будет… — пояснил машинист. — Ну вот — что вы скажете? — повернулся Георгий к инженеру. Не так уж и совершенно ваше детище как посмотрю. — Тут боюсь ничего нельзя поделать! — развел Лопушинский руками. Где уголь там и шлак… И даже если заменить нефтью — то топку все равно придется чистить — форсунки закоксовываются — и это даже сложнее — паровоз для этого должен полостью остыть. Немцы какое то время назад экспериментировали с пылеугольными топками — но насколько я знаю толку не добились. Пока во всяком случае.

Увлекшись разговором с Лопушинским царь не заметил как нервничает Кауфман. По хмурому лицу ходили желваки, руки раздраженно теребили перчатку. Александр Александрович и в самом деле беспокоился. Вокруг — а заводе — десятки если не сотни людей. Люд разный самый — мастеровые — и стачки уже были и буйства — пусть и не на этом заводе. Да еще этот лом… В могучих мозолистых руках небритого здоровяка он неприятно напоминал какое то древнее оружие — вроде альшписа или панцершрека — какими его тевтонские предки крушили доспехи врагов. Он украдкой вытер испарину платком. А Георгий вовсе и не догадывался и близко о чем думает начальник его охраны. Напротив — взирая на этих простых русских мастеровых он преисполнился хорошего настроения. Ему вспомнилось кое-что недавно читаное по германскому вопросу — записки уехавшего в Берлин бывшего ссыльного Виктора Гена уехавшего на жительство в Берлин. Остзейский немец прослуживший полжизни в петербургской Публичной библиотеке, страстно ненавидел все русское, включая музыку и литературу. Еще в 1867 году, он писал что русские — нация варварская и дикая, народ без совести, чести, самодеятельности, спивающаяся и обреченная от этого пьянства выродиться, и еще — что нелепа мысль будто русский может водить паровоз. При этом поводов к столь дикой злобе у его почти что и не было — скорее уж обижаться следовало на «Фатерлянд». Ибо сослан и арестован он был в 1851 году за сугубо германские дела и по просьбе германских властей — как состоявший в переписке с любовницей сужденного к пожизненному заключению немецкого революционера Готфрида Кинкеля. Вину Гена доказать не удалось и он был выпущен на свободу. Но, для верности, власти обязали его под надзором полиции проживать в Туле — целых четыре года.

Показать бы ему если он еще жив вот этих простых мужиков — которые повелевают могучими железными зверьми.

Это Ген был изрядный дурак впрочем. Написал в той же статье «Опять может предстоять решающая битва при Халене, об исходе которой никто не знает. Все это уже было. Монголы, пришедшие из глубины Востока, застряли в Силезии, славяне запросто могут остановиться лишь у Атлантического океана…» Две взаимоисключающие мысли рядом — о том что русские — никчемные дикари и о завоевании ими Европы видимо совсем не смущали немецкого щелкопера. Как и то что в битве при Халене — она же Лигниц — монголы без особого труда втоптали в грязь немецко-польское войско, и увезли с поля битвы целую телегу отрезанных рыцарских ушей.

— Милосливый государь — вернул его к реальности голос Сысоя. Дозвольте мы уж пойдем — а то обеденное время пройдет?

— Да как же иначе! Заодно господа и мы пойдем — хочу узнать чем на вашем заводе потчуют работников. В темной, обширной, с невысокими потолками столовой было довольно народа: машинисты, слесаря, кузнецы… При появлении начальства они повскакивали с мест но уже понявший планы монарха Аманд Егорович махнул им рукой — мол — продолжайте. На обед тут был борщ с большими кусками мяса, на столах стояли хрен и горчица, горы ломтей ситного хлеба. Вторым блюдом была тушеная говядина с жаренным картофелем. Надо бы снять пробу — как полагалось при посещении кораблей и армейских частей. Но это не полк и не броненосец — да и ложки не захватил…

Из за двери выглянул повар — седой уже но в довольно чистом колпаке и фартуке.

Увидя столько важных гостей всплеснул руками.

— Батюшки! Да что ж…

— Вот братец, — улыбнулся Георгий. Хотел пробу в вашей харчевне снять — а столовых приборов то и нет — непорядок!

— Как же нет? — в притворном (а может и подлинном) ужасе сжал местный кухарь руки на груди. Чтоб у Родиона Хребтова и приборов столовых для господ не нашлось?!

С поклоном он нырнул обратно в дверь и через пару минут появился таща блестящий как зеркало луженый судок а сверху него — поставленную стеклянную тарелку со вторым и хлебом — в ней — ложка и вилка из нейзильбера.

Георгий устроившись за угловым наскоро обтертым столом снял пробу.

Скоса он не без тайного самодовольства посмотрел как вздрогнул Струве — что если харчи не устроят гостя?

Но еда в самом деле была недурна — хозяева Коломенского паровозостроительного не экономили на еде для работников.

— Вижу — кормят вас неплохо? — сообщил он отложив ложку. — Да — верно говорите милосливый государь! — сообщил Сысой тоже успевший проглотить свою порцию. С этим не обижают. Вот у Гужона с Бромлеем в столовой помню — чего было? Каша ячная да солонина или «гусак». — Так что — у Гужона вас гусятиной кормили? — изумился Георгий. — А ваша милость извиняюсь — улыбнулся рабочий. Не тот гусак что га-га… Это внутренности бычачьи… Одно слово, собачья жизнь была, — продолжал рабочий, — а иной раз и собаке дворовой позавидуешь. Слава Богу в Коломне место нашел — жить можно. — Гужон значит…Ну ладно. Спасибо Сысой… Георгий сунул руку в карман черт — денег то и не взял! Зачем царю деньги? Но тут рука его нашарила металлический кругляш. На свет появилась монета в пять рублей — образец недавно отчеканенный — с его портретом. Как раз перед поездкой с монетного двора приносили. — Держи! Только уговор — не пропей — купи жене и детишкам чего-нибудь или сапоги новые. Царь вот не пьет. Весь вид мастерового выразил недоверие — неужто царь может не пить? Царь — и не пить? Так он и стоял вертя монету в руках а потом внимательно вгляделся в профиль на золоте… И пошатнулся.

— Ва… Ваше вели…

Следом за ним как о волшебству узнали и прочие. Опять повскакали с мест, начали наперебой кланяться… Повар даже рухнул на колени — видать вспомнил годы юности — годы «крепости»…

— Полно тебе, старинушка! — рассмеялся Георгий. Государь всероссийский твое угощение одобряет! («Вот черт — и денег больше нет — не у Витте ж взаймы просить?»)

* * *

— Я кажется первый из царей после Петра Великого что посетил завод… — высказался Георгий уже садясь в вагон.

— Вовсе нет Ваше Величество, отозвался Кауфман. К примеру Николай Павлович, ваш августейший пращур не раз посещал Тульские заводы. Он даже лично участвовал в изготовлении ружей — обрезал на прессе замочные курки, нарезал пазы в штыковой трубке. Даже лично взял в руки молот и самостоятельно заварил ствол для ружья. Я видел это ружье в заводском музее когда ездил принимать в Тулу митральезы.

Георгий мысленно вздохнул.

Такое может быть только в России — император самолично изготавливал оружие находя для этого время а под конец его правления оказалось что у врага ружья совершенные нарезные а у русских гладкоствольные!

Как такое можно объяснить? Ведь не чей-то злой умысел, разгильдяйство, или тем более предательство, или происки врагов. Нет — просто в России есть некоторые вещи которые не меняются веками… И одна из них пока гром не грянет — не перекреститься ни мужик ни монарх!

«Но я больше этого не допущу! Струве надо дать все же Анну I-й степени. А господину Лопушинскому — пожалуй все таки Станислава II-й. Как поляку ему будет наверное лестно»

* * *

— Вот ведь! — прочувственно всхлипывал слесарь Сысой Лобода. Вот ведь…

В полутемной зале небогатого домишки жена прихорашивалась так и сяк примеряя платок — пока дочки радостно пища грызли пряничных петушков. Вот ведь! — не находил он слов. Да разве ж я думал… — Ну, так как же? Я ж говорю — и помыслить страшно! Ведь это не то что… В два слова дело понять может: не как кто… Одно слово — царь!

* * *

История эта имела еще одно неожиданное продолжение. «Парадный» прибор какой держали в столовой для инженеров и иного начальства что задумает перекусить, был установлен там же под стекло в особом ящике — такая мысль пришла Родиону Хребтову (к слову награжденному от щедрот заводоуправления конторы пятнадцатью рублями). Молва разнесла это по России — и вскоре то на одном заводе то на другом в столовых появились особые императорские приборы — иные на кухнях в особых складнях, а иные и в таких же ящиках под стеклом — вдруг да навестит завод Его Величество и захочет снять пробу. Это вызвало ехидные салонные шуточки, а простонародье даже передавало из — уст в уста слух — мол переодевшись мастеровым царь тайно навещает заводы и смотрит — не кормят ли его подданных тухлятиной выжиги-купцы?

 

Глава 1

Должен сказать — мы прибыли сюда не вовремя — наш город особенно хорош в мае когда цветут вишневые сады, а дома тонут в их белой пене, — высказался Танеев украдкой поправляя котиковую шапку — «пирожок».

— Да — вы наверное правы… — рассеяно сообщил император. И еще раз внимательно оглядел Успенский собор.

Подобно исполинскому богатырю в золоченом шеломе стоял он над кручей.

А ведь этому зданию семь веков — почти столько же сколько знаменитому Нотр-Дам-де-Пари. Он старше и Кельнского собора и Лувра…

Когда-то первый государь владимирский князь Андрей замыслил его не только главным храмом владимирской земли, но и оплотом державного величия. И более того — в будущем главным храмом России — как Владимир претендовал стать «главой всем», забрав первенство у погрязшего в междоусобицах Киева.

Но Всевышний судил иначе… Но и в века ига, собор этот — со своей главной святыней — чудотворной иконой Богоматери, дважды спасенной от огня, он привлек архипастырей Русской церкви и около ста лет был соборным храмом митрополитов всея Руси.

— Вы правы. Сергей Иванович, — зачем то повторил он.

Стоя на гребне оплывшего старинного земляного вала именовавшегося не особо благозвучно — Козлов — царь всея Руси обозревал одну из своих столиц.

Да — именно так — ибо в титуле Георгия значился и великий князь Владимирский.

Странная однако мысль — вот этот небольшой сонный город — его столица. Тоже столица.

За его спиной возвышалась иссиня белая в морозом воздухе громада Дмитровского собора. Перед ним — заснеженная ширь лесов. Справа вздымает свой купол Успенский собор. Справа белеет стена древнего Рождественского монастыря.

На фоне великолепных зимних пейзажей красуются белокаменные храмы, в которых почему то чудиться что-то античное. А дальше чумазые избы и избенки, крытые соломой и тесом, кабаки, трактиры, пустыри и торговые ряды…

Дома в городе почти сплошь деревянные, с завалинками, совсем как в глухой деревушке, мостовые — бревенчатые или из фашинника; лишь несколько главных улиц было кое-как замощено камнем. Улицы вились прихотливо, то сужаясь, то расширяясь, то завершаясь тупичками.

Посреди улиц красовались колодцы с высокими «журавлями», куда шли за водой молодки с коромыслами… На северной стороне улицы Большой целый квартал заняла аркада торговых рядов, отделявших от главной магистрали базарную площадь; а ближе к ним — напротив Золотых ворот — новая церковь Николы Златовратского… Рельсы и пакгаузы Московско-Нижегородской железной дороги — там в депо его поезд…

Прямо перед ним открывается ширь клязьминской поймы и обложившая зимний горизонт синяя кайма заречных лесов.

На север и восток, за долиной Лыбеди и Ирпени — названными так переселенцами в давние времена в честь рек родной киевской земли, живописно расположены древние села Доброе и Красное с их видными издалека храмами.

Тысячи дымов — синих и лиловых — тянулись в небо, и над городом стояла глубокая тишина, нарушаемая только лаем собак, свистом санных полозьев да поскрипыванием валенок и сапог. Как раз сейчас внизу двигался обоз из примерно дюжины саней на которых из под рогожи виднелись мороженые туши.

Сани сопровождали мужички с тулупах, в шубах и полушубках кто победнее в нагольных, двое старших — в крытых суком; на ногах — сапоги и валенки. Из под низко надвинутых треухов торчали слегка заиндевелые бороды.

Его Величество поежился. Вот уж позавидуешь подданным — царь зябнет а эти небось не мерзнут ничуть в своих овчинах.

Хотя мартовское солнышко светило ярко но все равно зима как будто и не сменилась весной. А долгополая шинель английского сукна с бобровым воротником грела как то не очень. По совести говоря — следовало одеть полушубок или хоть (он вспомнил недавно виденные карикатуры в «Фигаро») медвежью доху. Отец вот всю жизнь в тулупе зимой ходил. Но Олечка фон Мес с которой он вздумал посоветоваться насчет гардероба убедила Георгия что шуба ему категорически не к лицу и не по фигуре. И по ее советам он «построил» у обшивавшего гвардию знаменитого далеко за пределам столицы «военного и статского портного» Абрама Спелинского вот эту длинную шинель. С ее длинным ворсом, серебряными пуговицами и бобровым воротником и обшлагами. Уж чем баронессе приглянулся именно бобр — может в отрочестве была влюблена в лицеиста — тем именно такие полагались — но теперь царь имеет сомнительное удовольствие носить эту волочащуюся по земле хламиду под которую к тому же задувает. Да и хромовые сапоги-«бутылки» на меху не слишком защищают от стужи.

Хорошо хоть на голове генеральского вида мерлушковая папаха а не не зимняя фуражка на вате как у Кауфмана.

Он скосил глаза на расположившегося чуть слева и позади полковника. Тот даром что тоже в шинели не выглядел замерзшим (даже башлык не поднял) — и вообще казался вполне довольным жизнью.

Георгий не ошибся — Александр Александрович и в самом деле был весьма рад. В эту поездку он мог быть (почти) спокойным за жизнь Государя. Даже если и были в России сейчас невыловленные цареубийцы чудом ушедшие от охранного отделения и жандармского зоркого ока — откуда им знать заранее про эту внезапную царскую экспедицию? Вот захотел царь посетить Владимирскую губернию — и прибыл прямо из Москвы. Как дошло до Кауфмана — чиновники уже шепчутся — мол не в пример деду и отцу молодой монарх желает лично а не по докладам знакомится с делами в провинции — того и гляди заведется в России кочующий двор — как при Петре или Елизавете. Ну это положим вряд ли — они пробудут во Владимире еще дня два — и поезд уже готов везти их обратно в Петербург. Но вот что поездки по империи лучше сделать по возможности таким вот внезапными — это верно. Господи — какое спокойствие на душе!

Он только сегодня утром принял доклад капитана Метелицина — начальника Владимирского исправительного отделения.

Он доложил что число арестантов составляет пять сотен человек из их двадцать политических.

Ему даже сообщили о Суздальской синодальной тюрьме — в ней сейчас содержалось полтора десятка духовных лиц, все преимущественно за отступление от православия. Самый важный из них — впавший в толстовскую ересь иеромонах Исидор. Как сообщил ротмистр заведующий узилищем отец Михаил не разговаривая с ним дабы не соблазниться невзначай, велел поместить его в отдельной камере, как важного преступника.

Ну эти неопасны — пусть посидят в узилище о грехах подумают.

…Разглядывая Владимир Георгий раздумывал о том как в сущности прихотливо течение реки времен.

Москва лишь ненамного моложе этого городка. Но в Москве нет и одного храма или сооружения и близко схожего возраста. Кремль за свою историю несколько раз до основания перестраивался и ему «всего» пятьсот годков. Самые старые из московских церквей и то моложе.

.. Действительно, только Киев да Новгород могли соперничать с древним Владимиром своей историей.

И символ этой истории расположился совсем рядом.

Золотые ворота, замыкающие Дворянскую улицу. Высокое — иному собору впору сооружение баснословных времен — но при этом не казавшееся старым и дряхлым.

Он сам час назад осматривал его и поразился. Арка высотой в двадцать аршин — такая что несмотря на величину древних створок пришлось сделать особую перемычку — иначе те стали бы совершенно неподъемными. Общая длина стен — десять саженей вдоль и столько же поперек — при двухсаженной толщине. Мощные башневидные столбы — опоры. Зубчатые ограды в виде бойниц. И надо всем этим — маленькая надвратная белокаменная церковь Положения риз Богоматери. Строгая пропорциональность, и изящные, несмотря на свою внешнюю тяжеловесность стены и законченный абрис сооружения — лаконичный и стройный. Но более всего поразили Георгия оставшиеся еще в стенах мощные железные петли тех самых времен!

— Эти ворота татары так и не сумели взять, — сообщил министр просвещения поправляя шапку. Им пришлось пробивать таранами стену.

— Я вот думаю, Ваше императорское величество — эти ворота и эти храмы — осколки той воистину великой Руси — что погубила татарская орда… Какую высокую цивилизацию ничуть не уступавшую западно-европейской смели копыта диких кочевников, — вдруг неожиданно произнес Танеев. И Георгий подумал что ведь министр просвещения сам из этих краев — и хорошо их знает. А учат ли этому в гимназиях? Нужно чтобы внесли в учебник… Георгий же лишь мысленно повторил — «Век живи — век учись». До того знал об этом своем великом княжестве весьма мало. В памяти застряла только смерть князя Боголюбского от рук изменников Кучковичей и предателя-ключника «Аньбала-жидовина». Да еще история екатерининских времен — когда здешнему генерал-губернатору Роману Илларионовичу Воронцову носившему всем понятное прозвище «Роман — большой карман», на именины государыня послала вышитый жемчугом и золотом кошель невероятной длины — подарок со смыслом. После этого вельможа вынужден был уйти в отставку и вскоре умер от огорчения (а может — и от излишеств: в тот галантный век люди любили и умели весело пожить).

А Сергей Иванович увлеченно принялся рассказывать историю уже нашего времени связанную с Золотыми Воротами.

Четверть века назад — в далеком уже 1864 году заезжий немецкий инженер Карл Дилль предложил городу проект водопровода. И в качестве водонапорной башни предложил использовать знаменитые Золотые ворота.

Идея понравилась. Тогдашний городской голова — купец Первой гильдии Никитин так и вовсе обмолвился: де Золотые ворота как будто нарочно строились для того, чтобы поместить в них резервуар для снабжения города водою.

Работы уже начались — но тут произошло несчастье: у самых Золотых ворот, в обрушившейся траншее вдруг ни с того ни с сего завалило двоих рабочих и машиниста, из которых один умер. Началось разбирательство до завершения которого все работы приостановили. Пока суд да дело кто-то додумался: а зачем портить ворота, если рядом — высоченный Козлов вал. И вскоре на валу установили водонапорную башню. Это было хорошо еще и тем что за счет высоты вала она была сравнительно невелика а значит недорога.

(«Вот и не верьте господа атеисты в Божий промысел!»)

— Кстати, владимирский водопровод — один из первых в российской провинции. — А вот тот лес — вдали справа издревле именуется Ваше Величество Георгиевским — он был охотничьим угодьями владимирских князей.

Там в чаще расположилось знаменитое Пловучее озеро… По народному преданию великий князь Юрий Долгорукий казнил там убийц своего отца — их живыми положили в смоленые гробы и сбросили в воду в самом глубоком месте…

Танеев запнулся зачем то оглянувшись на Кауфмана. Но тот не выказывал недовольства видимо вполне одобряя подобную суровость в отношении убийц монарха.

Спустившись с вала они сели в сани под меховым пологом и тронулись.

Они ехали по улице Дворянской — главной улице Владимира.

Город в городе: с крепкими домами, похожими на сундуки, с глухими заборами и прочными воротами, запираемыми в сумерки на надежные замки. На воротах крест или образ — от нечистой силы; за воротами во дворе — беснующиеся громадные цепные собаки — от злого человека.

Тут за высокими оградами помещались старообрядцы. В их дома доступ непосвященным был невозможен; и это придавало всему кварталу нечто таинственное. Там, за оградами, описанные Лесковым и Мельниковым старинные образа и рукописные псалтыри (печатать то новые можно только по особому дозволению), пустые стены без любимых простонародьем печатных лубков чисто вымытые, струганные, мытые с белой глиной, полы; запах воска и сухих трав, — свой мир — осколок былой допетровской Руси.

Может быть сейчас остановится, зайти в гости и заглянуть в него? Он же царь! Нет — вздохнул Георгий. Пожалуй не след. Напугаешь людей — вообще — не к лицу без предупреждения являться. Тем более внизу ворот имелась небольшая калиточка — здесь именовавшаяся «подворотня», в которую используя длинную цепь могла высунуться собака и цапнуть посетителя.

Они выехали на Дворянскую площадь — огромную, пустынную. С одной стороны — базар, с другой — торговые ряды. Храм провинциального просвещения — городская гимназия — желтое двухэтажное здание с белыми колоннами. Сюда съезжались окрестные крестьяне и вели торг своими товарами под открытым небом. Там же находились и общественные весы, которые назывались по дедовской привычке «таможня».

— А ведь это и есть настоящая Россия! — вдруг подумал Георгий. Именно так живут минимум восемь из десяти его подданных — разве что где-то вместо бревенчатых изб мазаные хатки.

Взгляд его скользнул по двухэтажному старому зданию с двухскатной крышей. В нем помещалась Городская Дума и губернские учреждения. Но это в верхнем этаже. А на первом обретался манеж городского гарнизона.

Вчера по приезде Георгий лицезрел торжественный развод караулов под барабан с исполнением гимна и чтением молитв, после чего прямо с церемониального марша солдаты отправились на место дежурств в острог и на вокзал.

Занятно — губернские чиновники, по сути дела, сидели в конюшне!

Зато не в пример этой скромности губернаторская резиденция обращала на себя внимание — роскошный особняк-дворец с великолепной дорической колоннадой, садом с видом на реку Клязьму — по всеобщему признанию, лучший вид во всем Владимире.

Выстроить его распорядился прежний губернатор Иван Михайлович Долгоруков. До этого он проживал в другом дворце, ничуть не хуже. Но когда у Долгорукова скончалась жена, он не мог больше оставаться в старой резиденции, где все напоминало об усопшей — и выстроил резиденцию новую (понятное дело на казенные деньги). Там он обжился, залечил душевные раны — и вскоре утешился с новой женой.

Зато последующие губернаторы не имели причин жаловаться на жилище.

Сейчас тут выстроился караул во главе с уже знакомым капитаном Метлицыным. Ибо сейчас предстоял торжественный обед в честь государя всероссийского для владимирского высшего света.

* * *

Обед подавали на старинном серебряном сервизе на полсотни персон: тарелки, ложки, рюмки, салатницы — все из серебра с чернью и позолотой. Должно быть реликт начала этого века.

Георгий как положено устроился в середине главного стола — срединного из трех по обычаю расставленных «покоем». По бокам устроились Кауфман с Танеевым, губернатор Осип Михайлович Судиенко. Как помнил Георгий был он из незнатных стародубских дворян. В должности почти полтора десятка лет — с 1876 года. По левую руку важный седой высокий человек — Семенов Василий Алексеевич — вице — губернатор.

На первое подали горячее, состоявшее из рассольника с курицей, и малороссийского борща…

За этим следовали три блюда холодных: гусь с капустой, буженина и разварная осетрина — на выбор.

После холодного — утка под шампиньонами, телятина с черносливом, баранина с чесноком, и красным соусом; пельмени, мозги под зеленым горошком. Четвертая перемена состояла из дичи — кабан, тетерева, рябчики, куропатки, а также молочные поросята с гречневой кашей.

Все это запивалось винами и иными напитками, приличными торжественному обеду. Главным образом водки, которая в графинах с приличествующими закусками из балыка, семги, паюсной икры, жареной печенки, круто сваренных яиц. Желающие могли выпить и рюмочку и больше но Георгий предпочел кофе.

Обед был очень хорош — что и говорить. Отдавая должное искусству губернаторских поваров он не забывал изучать местное общество. Провинциальные чиновники наверное мечтавшие как их земляк Сперанский о столичной блестящей карьере да так и застрявшие в пыльных канцеляриях. Сейчас тщательно скрывая трепет, они взирали на царя. Директор гимназии и еще несколько разночинцев. Трое священнослужителей — глава епархии и настоятель Успенского собора архиепископ Феогност, и преподобный Мелентий — настоятель Дмитриевского с келейником. И еще разная партикулярная публика — вплоть до купцов-приверженцев какого-то старообрядческого «толка», мирно восседающих за особым столом — и вкушающих наливку — при этом, ведущих беседу — наверное на тему о суете сует и суетном мире. Но на сем обеде конечно не староверы-купчики блистали и даже не губернатор. Главным блюдом был Грузинский Николай Ильич — губернский предводитель дворянства. Он произносил тосты, возглашал здравицы Государю Святорусскому, и вообще вел себя не как русский князь а как князь грузинский — будто тут его родовые владения (каких в иной владимирский уезд бы пара вместилась).

Светлейший князь Николай Ильич Грузинский или иначе — Багратион-Грузинский, сын Грузинского царевича Ильи Георгиевича и урожденной княжны Анастасий Оболенской. Георгий вспоминал его послужной список. Состоял при дворе, выполнял личные поручения деда — например ездил к Вильгельму I — тогда еще прусскому королю с личным письмом императора. Вскоре после этого произведен в полковники гвардейской кавалерии. В турецкую году находился при главной квартире императора и был награжден Ордена Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. В 1881 году произведен в действительные статские советники и пожалован чином егермейстера. А вот после цареубийства оказался в отставке. Георгий попытался было вспомнить — не связывала ли молва какой-нибудь скандал с именем предводителя. Но так ничего на ум не пришло.

Так или иначе — ныне в службе не состоит и кажется этим тяготиться. Вот как внимание к себе привлечь хочет — чисто фазан хвост распускает. Не на место Осипа Михайловича метит? Хотя с другой стороны — не мелковата ли Владимирская губерния для светлейшего князя? Их на всю Россию раз два и обчелся. Ладно — Бог с ним…

Уж точно не в его родовом княжестве губернатором кавказцу сидеть — уж совсем бы выглядело нелепо.

Поэтому Георгий ограничился протокольной вежливостью. А вот с сидевшим ошуюю вице-губернатором завел беседу. Хотя деловые разговоры назначены на завтра — но царское время дорого — да и не обсуждать же соусы и закуски.

— А вот скажите господин Семенов — как обстоят дела с земствами? — осведомился царь. Как вы знаете — комиссия господина Коханова работает — но вот бы хотелось услышать мнение так сказать с мест — лично.

— Тут Ваше Императорское величество дела обстоят печально. Народ наш за вычетом очень узкого круга земства и иное самоуправление еще плохо воспринимает. Взять хоть нашу городскую думу — в ней гласные — почитай одни купцы. А у купца дела — догляда требуют. А нет дел — так лучше дома посидит. Так что хоть с приставами их на заседания собирай. Наш городской голова бывало чуть yе со слезами умолял гласных явиться на заседание думы. Но где там! Из за отсутствия гласных иные вопросы чуть не по двадцать раз откладывали…

«Во даже как? Про такое мне не сообщали… Интересно — это так лишь во Владимире или повсеместная болезнь? А наши то либералы все говорят что земства угнетены и полномочий не имеют. И на что им новые полномочия если они этим распорядиться не могут?»

Должен вам сказать, Государь — общественной жизни в нашей губернии почти и не имеется, — продолжал сетовать Семенов. Ведь у нас обыватели живут как в прошлом веке честное слово. По домам играют в картишки, канареек разводят да воспитывают — а потом ходят друг к другу слушать их пение… Другие вон с цветами возятся или там с крыжовником и тоже хвастаются — какие у них гвоздики да азалии.

Иной проситель вместо дела поверите ли — чуть не по три часа о том самом крыжовнике говорит — уж не знаешь куда деваться!

— Ну не преувеличивайте — Василий Алексеевич — произнес прислушивавшийся к беседе Танеев. Все ли таковы? Все да не все. Разве вы сам не живое опровержение этого? Хоть я живу нынче далеко от наших мест но знаю ваши добрые и бескорыстные дела на благо людей. Ваше благотворительное общество славно многими свершениями. Вот хоть приют для беспризорных детей, или ремесленная школа на Студеной горе.

— Да полно, ваше превосходительство… — растерянно забормотал вице-губернатор. Я всего лишь добросовестно и честно трудился на своем посту…

А Георгий отметил как старший по чину вице-губернатор назвал Танеева «превосходительством» — отдавая дань уважения министерскому земляка.

Как высилось из последовавшего разговора, все свободное время Василий Алексеевич посвящал любимому детищу — Владимирскому благотворительному обществу, учрежденному его стараниями.

— Василий Алексеевич привлек к делам общества более полутора сотни человек, — сообщил министр просвещения. Самого Голубева — хозяина Судогды уговорил тряхнуть мошной — а его степенство Кирилл Ларионович любому Плюшкину с Гобсеком сто очков вперед даст.

Казалось господин Семенов сейчас покраснеет.

— А скажите Василий Александрович — я вижу среди приглашенных и приверженцев старого обряда? — вспомнил к случаю монарх. У вас в губернии раскольники ведь присутствуют в изрядном количестве?

— До половины в иных уездах, государь! — подтвердил его подозрения Василий Алексеевич.

А что до торгового и промышленного сословья — то и до трех четвертей бывает.

— Однако! — не сдержал изумления монарх.

— Да — как это не удивительным может показаться. И это не в одной нашей губернии. Причина во многом в том что обычные русские купеческие династии в большинстве своем увы недолговечны. Я сам не раз и не два бывал свидетелем что основатель купеческого рода, выбившийся в люди, с большим трудом наживал к концу жизни значительный капитал, а уже его сыновья или внуки либо прокучивали наследство, либо, получив образование, порывали с купечеством, уходя в науку, искусство, службу.

Но есть и иная причина — так сказать органическая. Домашнее тиранство и есть едва ли не главная зачастую причиной недолговечности наших купеческих династий, — печально произнес Семенов. В старозаветных фамилиях купеческий сын и в тридцать а то и в сорок лет, остается в полной власти батюшки. И полбеды что не имеет и рубля собственного, так еще и не может жить по своей воле. Поверите ли — выпороть могут отпрыска вожжами — бородатого уже — и дельца при этом известного. А вокруг множество соблазнов. Вот и живет такой взрослый мужичина, слово в тюрьме или в крепостном состоянии. А потом отдает Богу душу глава семейства и на тебе — у наследника разом и воля, и капитал — не тысячный — стотысячный. Как тут не вскружиться голове, как не пуститься во все тяжкие?! Тут же и друзья находятся, и дамы извините Ваше Величество полусвета… Ну и, купание оных дам в шампанском, прикуривание от сторублевой ассигнации — все то что описывают наши сочинители и бытописатели… — Семенов развел руками.

Хорошо, как через некоторое время угар пройдет — купец спохватывался, что не прокутил в дело пускает и если себе чего позволяет то лишь от случая к случаю. А чаще идет по миру.

Ну а если и не так — если семья положим более европейских нравов… — вице-губернатор вздохнул — тоже не слава Богу! Кто распутничает да зверски пьет, кто в монахи — грехи отмаливать… Дочери — те в курсистки — да политикой извиняюсь заниматься! Закон трех поколений как не мой отмечено — в первом — энергичные самородки в втором — тянущие лямку по привычке и выучке а в третьем — угасшие бездельники пропитанные обломовщиной.

А вот староверческие купеческие роды, он напротив — долговечны. Аки дуб Мамврийский — как владыка Мелентий любит говорить.

— Ведь посмотрите — развивал он мысль — большинство самых крупных и известных русских торговых фамилий принадлежат к их числу: Мамонтовы, Морозовы, Гучковы, Рябушинские, Носовы, Третьяковы…

— Странно — а почему в самом деле? — поневоле заинтересовался Георгий. Разве у староверов менее суровые нравы в семьях? Мне казалось что как раз наоборот.

Вице-губернатор задумчиво качнул головой. Даже как показалось Георгию внутренне заерзал (странное однако сравнение — но иного в голову не приходило).

— Ваше Императорское величество, — наконец произнес он. Дело это такое что в двух словах и не объяснишь — но как человек это вблизи наблюдавший двадцать лет по положению вице-губернаторскому… Старообрядцы есть особое достаточно замкнутое сословие, отчасти даже особая народность со самобытным и весьма сложным укладом жизни, вкусами, языком и обычаями. Опять же различие в исповедании закрывает им путь к чиновной карьере — не выше титулярного-с. Да и не ценится у них мундир — коим что греха таить покрываются многие несправедливости на них свалившиеся в прошлые времена. Кроме того — да не сочтите за неподобающее умствования — но властный гнет подействовал на наших староверов во многом подобно европейской юдофобии на евреев. Слабых да робких давно сломали а оставшиеся — хитрые, стойкие и себе на уме. К тому же — за старообрядцами их общины — где все друг за друга стоят и своих не обманывают деньгами помогут если что. А наш купчина разориться — так только посмеются товарищи..

«Эге Василий Алексеевич — а ведь ты не так прост! Видишь глубже иных…» По староверам ему подобных сведений никто не подавал между прочим.

Ох — нагорит господину Победоносцеву — он ведь за расколом присматривать должен. Да и Плеве надо будет на вид поставить!

И Его Императорское Величество вдруг подумал что кажется знает — кто сменит господина Судиенко на его посту.

Тот, кстати, похоже был искренне огорчен вниманием оказываемым подчиненному помимо начальника — хотя виду почти не подавал. Зато Илья Иванович прям таки впал в мировую скорбь из за того что Георгий не обратил на него должного внимания. Ничего-с — светлейший — привыкайте…

Под конец торжества они имели удовольствие слушать хор гимназистов а также владимирской женской прогимназии.

Пели гимн, «Коль славен…» и арии из «Жизни за царя» — в завершении от детских дискантов уже немного звенело в ушах. Но глядя на восхищенные довольные лица мальчиков и девочек поаплодировал и поблагодарил.

А в завершение гимназический преподаватель словесности еще прочел хвалебную оду собственного сочинения в античном духе — так мелькали «Цезарь», «Август», «квадриги» «Ave» и прочее.

Надо будет распорядится чтоб выдали им похвальные листы — а составителю концерта и доморощенному поэту подарить часы серебряные с вензелем — в его вагоне была пара дюжин таких именно для подобных случаев.

* * *

А в Успенском соборе отопления значит нет?

Отчего же Ваше Величество — устроено еще пять лет назад.

Император покачал головой.

Воистину — этот храм был шедевром гармонии и меры. Прихотливая сложность изгибов арок, сводов и стен, благородство форм и идеальные пропорции. Собор великолепен. Дух торжественности пронизывает его до мельчайших деталей. Дух торжественного великолепия исходил от всего здания — от массивных стен до завитков резьбы. Все это порождало ощущение весомости, мощи и торжественного спокойствия… Его пропорции величавы и мужественны, как то по особому могучи — воистину немолодой но сильный богатырь, великан в золотом шеломе…

Создатель его проделал работу, которая под силу лишь подлинному гению.

— Ну пойдемте господа…

Свита — епископ Феогност, Танеев, а также несколько человек архитекторов во главе с Константином Петровичем Забелиным, двинулась следом. А за ними зашагали агенты охраны и жандармы с неизменным Кауфманом во главе.

Вступив под эти своды Георгий невольно залюбовался росписью.

— Посмотрите Ваше Величество — произнес Танеев. Это фреска «Престол уготованный», которому поклоняются Богородица, жены-мироносицы и ангелы — видите, они вписаны в полукруг?

Георгий и в самом деле восхищенно засмотрелся — в зените купола образ Христа, грядущего в мир. Вся Его фигура устремлена в движении навстречу ожидающим. Грозная величественность Божия Сына вместе с тем давала ощущение светлой и радостной силы. По склонам свода размещены восседающие на престолах апостолы, а за ними — сонмы святых и ангелов.

Краски фресок — неяркие, спокойные и такие же спокойные и кроткие лики святых и ангелов Бог полон милосердия и сострадания к человечеству. Фрески лучились тихим светом и наполнена гармонии и согласия…

Вот однако и пригодились те крохи знаний об искусстве что впитал благодаря отцу…

Такой ясности и чистоты ему видеть не доводилось.

Позднейшие времена все больше норовили «страхом спасать», посему изображали «Страшный Суд» и живописание адских мучений, уготованных грешникам, в изображении которых иконописцы Московской Руси достигли своеобразного совершенства.

Отголосок как отметил Танеев давеча той высокой культуры что родилась из славянской души соединенной с византийской мудростью… Много обещавшая но сокрушенная нахлынувшей с востока тьмой.

Георгию вдруг стало зябко — он вспомнил и осознал где находится — а находился он в месте истинного мученичества.

Когда шесть с половиной веков тому татары ворвались во Владимир они выбили двери храма и разграбили его — и лишь потом насытившись расхищением обнаружили стоявших на хорах семейство Великого князя, иноков, бояр, женщин и стариков — тех кто стремился найти там убежище.

Не найдя потаённого хода на хоры, захватчики не стали требовать сдачи и не даровали несчастным милосердную смерть от стрел. Они стащили отовсюду брёвна разметанных домишек, обложили храм снаружи и изнутри и предали пламени. В исполинской «пещи огненной» которой стал дом Божий погибло всё великокняжеское семейство и епископ Митрофан… От огня остался невредима лишь гробница святого князя Глеба, — сына Андрея Боголюбского и чудотворный образ Богоматери. Знаменитая икона считающаяся образом хранящем землю русскую.

В 1395 году — пятисот лет исполниться через пять годов — Тамерлан вторгся в пределы Руси… Московский князь Василий Дмитриевич желая укрепить веру в победу христианского оружия в своем ополчении поручил митрополиту Киприану перенести икону Богоматери Владимирской в Москву. (Тамерлан, чья столица — ныне уездный город империи Российской… Что искал этот владыка южных земель и неслыханных богатств в холодной северной стране? Мысль эта вызвала у Георгия еле заметную улыбку.)

С того времени великая святыня Успенского собора, более не была уже возвращена во Владимир.

Георгий обратил внимание на резной позолоченный балдахин, поддерживаемый деревянными дорическим колоннами с двуглавым орлом. Балдахин стоял на ножках в виде двух львов и двух китов, а под ним стояло резное золоченое кресло…

— Этот балдахин оставлен на месте, где ваша августейшая прапрабабка — императрица Екатерина Великая, стояла во время богослужения в соборе во дни своего визита в город наш, — сообщил Феогност.

— Так я выходит не первый царь из дома Романовых посетивший ваш храм? — с некоторым удивлением пробормотал Георгий.

— Нет государь — вы третий, — сообщил Танеев. За два года до окончания прошлого века — в 1798 году государь император Павел Петрович, возвращаясь из Казани, посетил Владимир.

— Истинно так! — опять вступил разговор отец Феогност. Находясь в Успенском соборе император приложился с сыновьями своими к нетленным мощам святого князя Глеба, и изрек: «Дети, молитесь сему угоднику Божию, впервые в России вижу я столь нетленные мощи».

(«И почему мне про это никто не рассказал?»)

— А сейчас в храме нет служб? — с легкой строгостью в голосе осведомился император минуту спустя.

— Государь, — сообщил отец Феогност. Ныне собор ремонтируется — дабы вернуть ему по возможности первоначальный вид а также укрепить стены пережившие на своем веку столькие беды; и ремонт идет к концу…

Впрочем господин Забелин доложит Вашему Величеству…

Тот поклонился.

— Я и мои подчиненные делали и делаем все в наших силах чтобы храм обрел было великолепие. Фасады в значительной мере облицованы новым камнем, заменена и часть обветшавших резных камней… Мы очистили резные изображения времен князя Андрея…

Одним словом — вашим покорным слугой государь, проведена капитальная реставрация, восстановлено древнее покрытие храма и его глав, проведено инженерное укрепление стен и сводов, раскрыта древняя фресковая роспись. Фасады в значительной мере были облицованы новым камнем.

С запада нами был пристроен новый притвор по благословению преосвященного Феогноста.

Георгий одобрительно кивал соглашаясь.

Они полюбовались иконостасом в три яруса, украшенный крупною золоченою резьбою и колоннами всех ордеров, с множеством резных ангелов на карнизах. Иконы в нем — итальянской живописи.

Новые иконы, как сообщил преподобный были написаны владимирским иконописцем Строкиным в итальянском стиле в прошлом веке.

— Подлинная — древлего письма тут всего одна икона — список с Владимирской Божьей матери., написанная митрополитом Петром.

— А старые иконы где?

— Были проданы в 1768 году в храм села Красное…

— А как вам мысль их возвратить а так сказать предписанное изначально место. А лики нынешние передать в сельский храм?

— Воистину — мысль мудрая, — пробормотал Феогност.

— И еще — Ваше Преподобие — что вы скажете если при переосвящении храма подлинная икона Владимирской Божьей Матери будет возвращена сюда — пусть и на время?

— Если случиться что Ваше Императорское Величество распорядится о том чтобы это было сделано — мне не останется больше ничего желать! — поклонился преосвященный Феогност.

— А что Дмитриевский собор?

Преподобного Мелентия — настоятель означенного храма сейчас с ними не было, но осмотру это не помешало.

…Из-за обилия белокаменной резьбы, покрывающей стены собора, он казался резной шкатулкой — пышность его убранства, стала бы чрезмерной, если бы зодчим и камнерезам изменило чувство гармонии, позволившее остановиться именно тогда, когда был достигнут высший предел, за которым начиналась бестолковая вычурность.

Они вошли внутрь.

Верхний ярус, прорезанный узкими высокими окнами, был сплошь покрыт резьбой по камню. Широкий и мерный ритм поддерживающих своды арок придавал внутреннему облику собора торжественное спокойствие, наполненное воздухом и светом. Это «дом молитвы» — именно таким и задумывали его древние зодчие. Лишний раз Георгий понял разглядывая эти своды — насколько справедлива мысль — «Архитектура — музыка застывшая в камне».

Танеев взявший на себя роль проводника показывал то туда то сюда — вот лица женщин и львиные маски между оконных проемов. Вот барельеф «Сорок мучеников Севастийских»; а вот — «Вознесение Александра Македонского». На нем античного полководца уносили куда то ввысь два грифона.

Внутри храм выглядел небольшим, да он и на самом деле невелик. Как вспомнил Георгий Дмитриевский собор строился для княжеской семьи и не был рассчитан на толпу прихожан. Пришло выходит время ему опять стать семейной церковью властителей Руси — пусть и на краткое время.

Они опять вышли на улицу. Преподобный Феогност указал императору на небольшой храм Святого Благоверного князя Георгия сооруженный в 1860 году.

Императору храм в честь его небесного покровителя надо сказать не очень то и понравился — особенно после созданий древних зодчих.

Хотя строители явно пытались копировать «большой» собор но получилось у их нечто плоское и примитивное создающее впечатление фальшивой монеты или безвкусных поддельных драгоценностей с огромными цветными стекляшками в дутых золоченых оправах…

— В этом храме совершаются богослужение сейчас — к слову он и был создан для зимних служб…

Георгий кивнул, а про себя подумал что воистину его сюда привело проведение привело. Да — все как раз наилучшим образом устроено — Дмитриевский малый собор — для венчания, Успенский — где возводили на престол великих князей Владимирских — для коронации. Все именно что сложилось наилучшим образом.

— И когда же предполагается завершить работы в Успенском соборе?

— Согласно воле архипастыря владимирского к лету следующего года все должно быть закончено и храм освящен.

Это должно произойти не позднее 10 июня сего года! — коротко приказал император.

Забелин замер как громом пораженный.

— Разумеется я приложу все силы чтобы исполнить ваше пожелание, государь! — выдал он. Но…

— Это не мое пожелание — это мой приказ, — сухо утончил Георгий. К началу июня этого года реставрация должна быть завершена…

— Но Ваше императорское величество, — растерянно произнес мастер. Есть работы которые не могут быть выполнены быстро даже если мы утроим силы…

— А если утроить численность мастеровых?

— Ваше императорское величество — а могу ли я узнать с чем свя…

— Нет! Пока нет — но считайте что это дело государственное и первостепенное.

Обескураженный Забелин молча замер сгорбившись — изображая обликом полную капитуляцию перед монаршей волей.

— Пока не можете, — смягчился Георгий. Но поверьте — вы не будете иметь причин сожалеть что взялись на эту работу. Так что жду от вас смету — в ближайшие же дни.

— И кому же я должен ее представить, государь?

— Министру двора его высоко превосходительству Воронцову-Дашкову который прибудет в ближайшее время, — сообщил Георгий чем кажется поверг Забелина в полую прострацию. — Всего наилучшего…

И покинул притвор.

За ним потянулась свита.

Забелин остался стоять растерянно сжимая в руках шапку…

Однако же… что это — каприз юного монарха? Или еще что-то? Ну не собирается же он перенести столицу в их губернский городок?

Впрочем — важно не это а то что на него свалилось тяжкое поручение — не кого-то — венценосца.

Воистину — минуй нас пуще всех печалей и царский гнев и царская любовь, — переиначил он строку из знаменитой комедии Грибоедова. Но раз не миновали…

— Ну и что вы об этом думаете, господа? — обратился он к помощникам.

Я полагаю, нам следует приступить немедленно, — осторожно предположил Павлинов.

— Ну тогда не будем откладывать — пойдемте.

Между тем во дворе собора свита села в сани — медвежья полость для ног и полог — да еще подогреваемый пол: под доски помещались закрытые железные ящики, в которых лежали горячие угли. Старая и уже вышедшая почти из употребления система, отметил Георгий.

Следом за саням трусили лошади жандармов.

* * *

Кабинет в губернаторской резиденции выглядел как то по особому старообразно и провинциально — слово декорация из пьесы про времена Николая I — c его грубыми но прямодушными городничими, генералами — весельчаками-скалозубами, суетливыми ловкачами-чиновниками, жеманными барышнями и купцами-хитрованами.

Пузатые кресла и стулья обиты черной кожей и набиты конским волосом. Целая стена кабинета вся заставлена монументальными книжными шкафами.

На их верхних полках размещались бесконечные ряды Свода Законов Российской империи и переплетенные подшивки «Правительственного вестника» и еще какого-то энциклопедического словаря в сафьяновой обложке. Кафельная печь, в синих изразцах.

Посредине кабинета — большой письменный стол карельской березы на выгнутых ножках. Точнее два стола составленные буквой «Т». На верхнем аккуратно разложены доклады, письменный прибор мрамора. За губернаторским столом устроился сам монарх.

Напротив губернатора воссел епископ. Казалось он чем то озабочен.

Как помнил Георгий преподобный старательно труждался во славу Божию.

Рассылал миссионеров, устраивал церковно-исторические древлехранилища и церковно-приходские школы, учреждал просветительские братства. Надо будет если все пройдет хорошо дать ему причитающийся орден — например Александра Невского.

Сам же Феогност втайне сильно нервничал. Кажется его стремление обновить Владимирский кафедральный собор, разрушавшийся и приходивший в ветхость оценены Государем. Но другое беспокоило святого отца. Как давно он знал — подчиненная ему епархиальная Суздальская духовная консистория пользуется весьма дурой славой. Она считалась самым продажным учреждением в губернии. «В консисторию без взятки не ходи ни духовное, ни штатское лицо!» — жаловались обыватели. «Даже противно и стыдно за чиновников консистории, до чего они измельчали в своем лихоимстве!» «Дай чиновнику рублишко, вот и вся недолга, а то в сие божественное учреждение даром проходишь…» Уже не раз слышались угрозы дойти до Петербурга.

Ох грехи наши тяжкие! Воистину паче меры всякой мшелоимен и сребролюбив чиновный люд! Ежели и впрямь дошло до Его Императорского Величества — стыда не оберешься.

Оглядев собравшихся Георгий на секунду задумался. С чего начать? А начнем с начала.

— Господа! — произнес он. В мыслях Наших… (мысленно Георгий употребляя местоимение «мы» всякий раз делал над собой легкое усилие) В мыслях Наших при поездке сюда было не только ознакомиться с положением дел в провинции лично! И не только обсудить земскую реформу с вам, которые будут претворять ее установления в жизнь. Я хочу дать вам некое важное поручение.

Как все наверное знают на лето сего года назначена Наша свадьба с принцессой дома Бурбонов Еленой Орлеанской. Также предстоит провести и коронацию ее как законной государыни всероссийской! Это было сказано сухим и нарочито официальным тоном — подчеркивая титул и как бы давая понять что дело это важнейшее а не просто формальная церемония.

Поскольку и бракосочетание царствующего монарха и коронация его супруги прежде можно сказать не имели место, то взвесив и обдумав все обстоятельства я («Тьфу!») пришел к решению — обе церемонии провести в городе Владимире, — коий есть древняя столица земель начальных нашей державы — ввернул он фразу из какой то книги. Венчание пройдет в Дмитровском соборе а коронация государыни Елены — в Успенском.

Преосвященный Феогност охнув, обмяк на стуле…

Поздний вечер того же дня…

Георгий развернул лежавшую на столе газету. Губернские ведомости», такие есть каждой губернии. «Владимирские губернские ведомости» как оказалось выходили еженедельно двумя отдельными газетами — официальной и неофициальной. Ну что тут пишут? Забавная заметка: «25 февраля мещанка Аглая Плужина выпустила со двора своего дома принадлежавшего ей поросенка и спустя полчаса обнаружила означенного поросенка убитым. Стоимость поросенка 20 рублей. О случившемся заявлено полиции».

В другой статье изучался вопрос о суевериях обывателей губернских.

В Иваново-Вознесенске, к примеру, особенно почитался домовой, он же домовник, домовуха, доброжил, суседушко. Поселится домовой полатях — значит, будет «потолочником». Облюбует сени — станет «сенником». Чердак — «чердачником», а погреб — «подпольщиком». Были тут и свои приметы, неизвестные в других российских городах. Если, к примеру, кошке хвост прихлопнуть дверью — к ссоре.

Улыбнувшись Георгий отложил газету. Затушив лампу — старинный кинкет с горелкой Аргада — он подошел к окну. За стеклом — провинциальный пейзаж. Над старыми домами свешивались покрытые инеем, отяжелевшие ветви деревьев придавая фантастический вид окружающему. Возвышались покрытые шапками снега березы… Занесенные высокими сугробами снега паперти, колокольни, церкви, калитки и ворота заснувших особняков, со светящимися оконцами, покрытыми радужными узорами. Снег лежит на оградах, и на фонарях, и на вороньих гнездах. На фоне черного неба, все стены зданий, ярко освещенных огнем фонаря, казались волшебными дворцами из театральной детской постановки. Поблескивали темные окна домов, а те, которые озарены светом ламп, позволяли — если подойти поближе — увидеть идущую за ними жизнь — с геранью и кружевной занавеской, с лампадой у старинного киота, и разросшимися фикусами. Вот чего не может царь это просто таким вечером, бродя по улицам пустынным, оглядывать все эти маленькие домики, увидеть весь уют патриархального уклада, мир старинных предрассудков и маленького счастья всех этих маленьких людей, ушедших целиком в жизнь своего провинциального городка…

Но от него зависит — будет ли у них это счастье или суждена им бедность, война, мятежи какие пророчат поэты и сочинители…

..Мыслями он вернулся к совещанию.

Приведенный в чувство отец Феогност жалобно выдал что он недостоин сей чести и просит его отстранить от служения хотя бы на время коронации.

Почтенному старцу было кратко разъяснено что это невозможно — венчание должен провести правящий архиерей… Коронацию же и так проведут главнейшие иерархи Российской православной церкви. После чего Феогност несколько успокоился. Все это время чины гражданские сидели переваривали новость. Они явно были поражены до самой глубины души.

— Не дай Бог еще в отставку начнут просится — подумал Император.

Что до прочего — то я полагаю что при всем уважении к делам и трудам Осипа Михайловича — на его месте лучше справится с предстоящим и вообще с обязанностями господин Семенов.

— Василий Алексеевич вскочил вытянувшись во фрунт.

— Господа — я надеюсь все понимают какая ответственность возлагается на вас? — строго спросил он не давая им возможность опомнится.

Вам предстоит хорошо потрудиться дабы празднество прошло с должным величием и порядком.

Безусловно непосредственное исполнение дел касающихся вышеизложенного возложить на нового губернатора господина Семенова.

Что не освобождает прочих чинов правления от обязанности всемерно содействовать в подготовке к действу. — На вас же господин Грузинский лежит особая миссия — как на предводителе дворян губернии. А именно — привлечет владимирского дворянское общество к подготовке в таком объеме в каком это окажется необходимым. — Я надеюсь что вы не разочаруете ни вашего императора ни Россию, — весомо резюмировал царь. А теперь — прошу высказываться. — Государь, — начал Грузинский, запинаясь, — вы избрали себе достойную супругу из воистину царственной семьи. Мы сочтем за честь приветствовать новую царицу. Он умолк, явно не зная как продолжить…Как человек бесконечно преданный царствующему дому я готов служить ему с самым истовым рвением… Однако же — город наш невелик и не пышен… Я даже затрудняюсь сказать — найдется ли в нем достаточное количество апартаментов достойных высоких гостей. Боюсь что… — он развел руками. Я не говорю уж о скудости губернской казны… — Ну эти вопросы, Илья Иванович, я полагаю Василий Алексеевич с министром двора и вами сумеют решить. Но заранее хочу успокоить — в чем в чем, а в деньгах вы нуждаться не будете. В разумных пределах, естественно. Полагаю вы — господин Смирнов сумеете ими распорядится должным образом. Приступайте же немедленно — ибо времени не столь уж много. В ближайшие же дни сюда прибудут люди от министерства Двора и лично министр. Но к моменту прибытия Иллариона Ивановича у вас должен быть готов черновой вариант плана торжеств. И пусть это вас не пугает господа — глаза страшатся а руки делают как говорили предки. Каждый будет заниматься своим участком — но все пусть помнят о конечной цели и хлопочут о том как ее достичь. — Вас же — Осип Михайлович обратился он к молчавшему Судиенко я хотел бы и дальше видеть среди верных слуг престола — и можете не сомневаться — новое назначение вскоре воспоследует… («Может в Киев его? Или в Туркестан — там у начальников говорят мозги совсем пылью азиатской заросли»). Готовьтесь сдавать дела вашему преемнику. Полагаю, господа вы можете быть свободными… Георгий присел на кровати. Завтра надо будет отбить телеграмму Воронцову-Дашкову пусть собирается и выезжает… И вскочил как громом пораженный. А собственно почему завтра? И почему обязательно на днях? Не лучше ли будет вызвать его сейчас — вот прямо сейчас — и уже завтра вечером он будет здесь? И тогда можно будет решить вопросы — и дать указания относительно коронации и представить его местным властям? Пусть сразу же и приступают. Он позвонил в колокольчик — и у входа появился слегка сонный камер-лакей. Известное дело — слуги и рады подремать — Вызови-ка братец Кауфмана, — произнес Георгий и поймал себя на том что неосознанно подражает сейчас отцу. Кауфман появился сразу — тоже слега сонный и в накинутой на плечи шинели — наверное так и укрывался ею. Александр Александрович — распорядитесь отбить немедля телеграмму министру двора. — Пусть срочно прибывает во Владимир. У меня есть для него важное поручение. Молча отдав честь Кауфман покинул царские покои. Спустившись вниз он вошел в людскую, растолкал сонного конюха и велел запрягать. — Барин — помилуйте! У меня только сани готовы — дровни! Как раз за провизией завтра утром… — начал было слуга. — Ничего, — протягивая мужику полтину бросил Кауфман махнув рукой. Мне можно и на дровнях — довези до станции и обратно. Ночной Владимир был тих и спокоен — ни одного человека им не попалось — если разбойники тут и водятся — то вряд ли польстятся на дровни — что им — хворост или сено грабить? Здание вокзала освещали несколько тусклых фонарей, и точно такие же тусклые фонари горели в зале ожидания. Полусонные пассажиры — в основном мужики и приказчики из третьего — класса не обратили внимание на фигуру в шинели. Подумав он прошел к станционному жандарму — и потребовал доступа к военному телеграфу если таковой тут есть. — Да — таковой ваше превосходительство конечно имеется, — было видно что дежурный поднят им из объятий Морфея (воистину сонное царство наша провинция!) но осмелюсь спросить — не случилось ли чего, — опасливо осведомился белобрысый как финн поручик. Глядя в его блеклые глаза выражавшие какой то смутный испуг, Кауфман не знал — то ли для порядка ругнуть любопытного соню, то ли успокоить — и остановился на последнем. — Всего лишь не хотелось бы давать повод сплетням, — сообщил он. Вместе они прошли в помещение телеграфа, где осовевший телеграфист с двумя лычками на погонах (черт — ну точно сонное царство!) испуганно глядя на полковника отбил телеграмму «Министру двора. От имени Е.И.В — вам следует прибыть во Владимир не позднее завтрашнего вечера» — Осмелюсь спросить — как ее подписать? — Подпишите — Исполняющий обязанности дежурного генерала при его величестве полковник Кауфман — бросил он тем поверг в полную прострацию и поручика и унтера.

* * *

Воронцов-Дашков пытаясь бороться с бессонницей читая новый французский роман восходящей звезды Реми де Гурмона из жизни высшего света и полусвета. Роман не увлекал и не усыплял.

Мыслями он был на службе. Последе время только о ней и думал. Ибо некое обстоятельство все больше беспокоило вельможу с каждым днем. Этим летом предстояло важное — архиважное дело с коронацией императрицы и бракосочетанием императора. (То есть конечно в обратном порядке.) Четыре месяца — четыре! А до сих пор не известно где будет происходить и та и другая церемонии. И монарх и Императрица-Мать, и великие князья и словом не намекнули а самому начинать разговор старый царедворец несколько опасался.

Он позволил себе не ставя в известность августейших особ дать поручение Гофмейстерской части обдумать возможные варианты. Предложения были в основном обыденные и не годящиеся. Как будто вместо пышного пирога подавали черствый хлеб сдобренный патокой.

Предлагали венчаться в Москве а короноваться в Петербурге. Да конечно — написал автор прожекта обер-церемонимейстер Михайлов в Петербурге цариц да и царей не короновали — но ведь и монархи раньше не женились — если не считать деда ныне царствующего. Да уж! — мысленно замахал руками, отгоняя призрак неприятной для царствующего дома истории. Вот другое предложение — короноваться в Петербурге — но венчаться в Гатчине — мол венчание царя как и любого человека — дело сугубо семейное. Называли Киев — на взгляд Михаила Илларионовича это было бы наилучшим — но до него дошли слухи что царю эта мысль не нравится — почти также как коронация в Москве. Но слухи — это лишь слухи… Один вообще предложил нечто неслыханное — венчаться в Екатеринбурге — как сердцевине империи и на границе Европы и Азии.

Воронцов-Дашков даже подумал что не надо бы представлять сей проект как дойдет до дела.

Георгий с его склонностью к экстравагантным поступкам может увлечься этой затеей. Но им то что делать — коронация в Екатеринбурге?! Аж в жар бросает как представишь организацию торжеств в этом медвежьем углу!

У ворот особняках послышался шум. Черт — неужто пьяный ломится как две недели назад — когда пара купчиков перепутала двери напившись до положения риз?

Но дело обстояло совсем иначе.

Как оказалось прибыл курьер с Санкт-Петербургского телеграфа и привез срочную телеграмму.

Прочтя ее Воронцов — Дашков глубоко задумался. Затем сделал два дела.

Во первых отдал распоряжение стоявшему в дверях лакею принесшего телеграмму — собирать чемодан. Во вторых — воспользовался новомодным изобретением — телефоном.

* * *

Этим вечером Сергей Юльевич заработался допоздна. Нужно было разобраться с поглощающим массу сил сибирским проектом. Да еще визит Груббе присланного вдовствующей императрицей к недужной супруге и долгий разговор — совсем не обнадеживающий к сожалению.

Поэтому звонок телефона его не разбудил.

— Господин Витте? — прозвучало в трубке. Это говорит Воронцов-Дашков.

Я позволил себе столь поздно вас побеспокоить но дело не столь простое. Скажите — Государь не сообщал вам ничего о своих планах касательно пребывания во Владимире?

— Нет — господин министр — ответил несколько растерянный Витте. Мы с Его Величеством осматривали Коломенский завод но инициатива посетит Владимирскую губернию была исключительно волей Георгия Александровича. Право же не знаю… Сквозь треск в мембране Витте ощутил какое то непонятное напряжение.

— Дело в том Сергей Юльевич что сейчас мне была прислана телеграмма от Кауфмана — о том что монарх желает меня срочно видеть. Право же я несколько обеспокоен…

Витте ощутил вдруг непонятный липкий страх…

Позавчера на совещании у Плеве тот жаловался что распространяются разными сомнительными людьми слухи — что некие «старцы» предсказали — мол царствовать молодому императору недолго.

А еще — жалобу лейб-медика высказанную как раз сегодня — дескать у Георгя Александровича слабые легкие — а он себя не бережет и катается зимой туда-сюда.

Витте утер лоб.

Он — вознесенный на свой пост волей Георгия знал что зависит от его милости и только от нее. Если что приключится с монархом — ему не будет места в верхах. Это в лучшем случае — ибо уж точно ему не простят ни Посьета ни прочего…

Но что будет с Россией при очередном междуцарствии? При юном Михаиле — великие князя оттеснят вдовствующую государыню от дел правления — а уж как эти августейшие отпрыски умеют договариваться и какой раздрай учинят… А какое будет впечатление в народе?!

— Позвольте Илларион Иванович я протелефонирую вам позднее! — произнес он и отключился.

— Центральная — осведомился он покрутив ручку «эриксона»- соедините с номером четыре-пятнадцать.

— Позовите господина Плеве — бросил он когда на том конце взяли трубку.

— У аппарата!

— Эт-то Витте, — чуть заикаясь сказал министр. Простите великодушно, Вячеслав Константинович, — но только что мне позвонил министр императорского двора — он получил срочную телеграмму из Владимира, от господина Кауфмана. Его Величество срочно вызывает к себе Иллариона Ивановича.

— Вы тоже едете? — спросил Плеве — тон был сух и озабочен.

— Да конечно — зачем-то соврал он. И понял тут же что не соврал — ехать придется.

В общем, — вы не можете сейчас связаться с губернатором владимирским и выяснить — все ли в порядке? Витте сделал паузу… с царствующей особой.

Плеве не стал ворчать или недоумевать.

— Хорошо — Сергей Юльевич — я распоряжусь.

Вероятно Плеве как новый человек тоже беспокоится — если не за державу то за себя.

(Витте по старой университетской привычке полицейских не то чтобы недолюбливал, но относился с некоторым подозрением).

Звонок прозвучал через час с небольшим.

— Сергей Юльевич! — прошуршал в мембране голос министра внутренних дел. Только что пришла телеграмма из Владимира. Все слава Богу в порядке — не считая того что государь сменил губернатора.

«Неужели тот проворовался так что это стало видно на второй же день?» — невольно удивился Витте.

Покачав головой, он перезвонил Воронцову-Дашкову.

— Вы уверены что все благополучно? — зачем то переспросил министр двора. («Самому что ли было трудно, Илларион Иванович с Плеве связаться?» — желчно бросил Витте про себя).

— Так мне сообщил Вячеслав Константинович — думаю оснований сомневаться нет…

И еще — я полагаю мог бы посодействовать вам в исполнении царского поручения, — продолжил он. Я распоряжусь чтобы вам был предоставлен мой служебный вагон. — Буду весьма благодарен!

Еще пять минут ушло на то чтобы созвониться с Московским вокзалом и распорядится насчет вагона и отдать распоряжение слуге… А еще облачится в вицмундир.

— Ваше Высокопревосходительство, — в комнату заглянул камердинер недавно нанятый — немолодой чуть прихрамывающий — отчего и лишился места у князей Белозерских (А Витте вот подошел — ему ж не танцевать с ним).

— Извозчик у дверей ожидают.

Влезая в тяжелую шубу, Витте подумал — что еще готовит ему судьба? Определенно поездка обещает быть интересной. И царствование тоже.

 

Глава 2

Николаевская железная дорога. Где-то возле станции Бологое

Вагон министра путей сообщения катился в хвосте поезда «Петербург-Москва». Он даже не имел прямого сообщения с другими вагонами.

Это был запасной вагон Посьета. Приняв дела Витте решительно переделал его по своему вкусу. А именно — выкинул оттуда все те как он выразился железнодорожные игрушки до которых был охоч бывший адмирал. Все эти печи всевозможных систем из Германии и Швеции, разные приборы, для измерения скорости; телеграфные аппараты — две штуки. Они адмиралу особенно нравились. И что с того, возражал он, — что на ходу нельзя было послать телеграмму — но зато на стоянке можно быстро подключиться к линии и отправлять депеши не выходя из поезда. Все это делало салон-вагон несколько похожим на корабельную рубку — видимо поэтому старый моряк и собирал эту странную коллекцию. (Вот подобное добро, кстати, перетяжелив тот вагон, во многом и способствовало достопамятной катастрофе). В вагоне находились два купе-кабинета — одно большое во весь торец, и поменьше — которое сейчас занимал Воронцов — Дашков — для министра и его помощников, туалетные комнаты, купе для адъютантов и камердинеров, и крошечный гардероб и салон с диванами и круглым столом…

Сейчас министерский вагон населяло девять человек.

Проводник, его помощник и охрана в лице трех железнодорожных жандармов — странно молодого подпрапорщика и двух усатых унтеров (сидели в купе для прислуги и дежурных офицеров). И четверо пассажиров — два министра и их прислуга — камердинер Воронцова — Дашкова и лакей Витте (составляли компанию стражам).

Министр императорского двора изучал документы — придуманные подчиненными в преддверии грядущих торжеств.

«Кортеж открывает сотня пеших казаков лейб-конвоя, с обнаженными саблями. Во главе их шествуют два трубача в ливреях… За ними следует сотня кавалергардов вооруженная саблями и пиками; с чепраками вышитыми золотом. Затем должна двигаться часть свиты принцессы Орлеанской, а с нею, в качестве почетной охраны, восемь солдат лейб-конвоя.

За ними следует гоф-маршал, возглавляя шесть обер-церемонимейстеров в камзолах из синего атласа, украшенных серебряными галунами. За ними двенадцать камер-лакеев в ливреях цветов герба Орлеанского дома с серебряными и золотыми галунами. Чепраки лошадей следует украсить золотым шитьем и жемчугом, а серебряные стремена — изумрудами и рубинами… Четыре трубача с серебряными трубами и в расшитых золотом перевязях следуют за ними…»

Воронцов-Дашков с тяжким вздохом отложил бумаги… И стоит ли так вникать в идеи подчиненных и ломать голову если все это запросто может быть отменено?

Голова не соображает и отдается тупой болью — возраст… Уже сильно обременены годами они — министры Его Величества — скоро им неизбежно уступать дорогу более молодым — кому в отставку или дремать на заседаниях Государственного совета, а кому и так сказать отдавать последний отчет Тому кто превыше всякого земного владыки…

Захлопнул бювар и вышел из купе.

За столом в салоне он обнаружил Витте — в халате поверх жилетки и рубашки с бабочкой он сидел за столом что — то торопливо писал.

— Вижу, вам тоже не спится, Сергей Юльевич?

— Да — Илларион Иванович, — вот решил поработать — извольте видеть — проект «Общего устава железных дорог» — он слегка хлопнул ладонью по пачке густо исписанных листов. Перстень с тремя немелкими алмазами на указательном пальце брякнул о лимонное дерево столешницы…

— Вам не кажется, что мы едем довольно медленно? — зачем то спросил Дашков.

— Да нет — обычая скорость курьерского, — спустя несколько мгновений ответил Витте прислушавшись к стуку колес. Просто вы Илларион Иванович привыкли к более скорому ходу особых поездов… Но на то они и особые — а впрочем же у нас при наших русских путях слишком быстро ездить небезопасно…

Граф покачал головой… Что сказать — он же сам был в погибшем царском поезде.

— Такова особенность отечественных дорог, — продолжил Витте. У нас сравнительно с Европой более легкие рельсы — примерно двадцать четыре фунта в погонном футе, а согласно заграничных норм — тридцать и более фунтов в погонный фут. На наших дорогах — деревянные шпалы, тогда как в Европе — металлические и бетонные… Балласт и подсыпка у нас песочные а в Европе почти везде щебенка. У их при их избытке средств и небольших расстояниях — отлично выглаженные насыпи, срытые холмы великолепные каменные и чугунные виадуки. Нам же вся эта инженерная роскошь недоступна… Так сказать по естественным причинам.

И разумеется, вследствие сего наши пути являются куда менее надежными. Поднявшись он прошелся взад-вперед от стенки до стенки, заложив руки за спину и отчетливо и громко выговаривая каждое слово.

— Именно поэтому я всегда отстаивал применение опыта североамериканцев — у них дороги протяженные и проложенные в глухомани. Например использование деревянных эстакад вместо насыпей по американской методике может сильно ускорить строительство Сибирской дороги…

— Простите, Илларион Иванович: я несколько увлекся предметом своего ведения… — умоляюще приложил Витте руки к груди, вновь садясь на бархатный диван.

— Oui, monsieur Serge pleinement — comprit tout — tous bicasseau marais dans sa grande! — по-французски ответил Воронцов-Дашков. И улыбнулся. Улыбнулся — улыбкой дядюшки снисходительно наблюдающим за успехами племянника.

Витте он знал давно — буквально с детства. Конечно не дружил домами с его родителями — не того-с полета птицы семейство обрусевшего голландца — средней руки чиновника Юлия Витте. Но бывший кавказский наместник знал разумеется его семью как одну из «принятых в обществе». Помнит его уже и в Одессе — так же — постольку поскольку.

Человек, считавший русский и французский языки одинаково родными, и одинаково ловкий за карточным столом и в седле — редкость для штатского, блестяще окончивший в Одессе математический факультет и при этом усердно посещавший юридические лекции…

Потом он потерял молодого энергичного человека из вида… Лишь урывками до него что-то доходило.

Например то как в неполных двадцать девять лет Витте, в должности начальника службы движения в адски сложных условиях провел мобилизацию железных дорог Юга и переброску войск к румынской границе в последнюю русско-турецкую войну. Именно тогда наплевав на мнение старых путейцев он ввел американскую систему эксплуатации паровозов и отправлял поезда буквально один за другим… Не будучи инженером заметим себе.

На посту члена правления дороги ловко лавировал между целой армией подрядчиков, поставщиков, клиентов-грузоотправителей, банковских дельцов и денежных тузов в масштабе всего богатейшего Юго-Западного края. При этом шли слухи — мол про каждого из этих воротил он знает нечто компрометирующее и использует это к пользе дела — и к своей. Говорили даже что сам директор правления дороги — миллионщик Блиох его побаивался. А еще в Киеве Витте был частым гостем во дворце полубезумной великой княгини Александры Петровны, играл целыми вечерами в карты с ее прихлебателями, по тысячам проигрывал ее любезному другу — священнику отцу Герману. Деньги впрочем окупились — там он познакомился с ее сыновьями — великим князьями — не Бог весть какой вес те Николаевичи имели в Семье — но в сочетании со всем прочим…

И не без их участия в салонах гуляет легенда о честном путейце лишь по несчастной случайности не спасшего царя…

Так или иначе граф Воронцов-Дашков в общем неплохо знал Витте. И надо сказать граф Воронцов-Дашков Витте не особенно любил.

Не то чтобы он считал Сергея Юльевича негодным или плохим работником. Скорее напротив — нечасто встретишь в наших канцеляриях такого энергичного и настойчивого человека — у нас все норовят под сурдинку да вместо дела бумагу половчее составить.

Тут иное: «попавшие в случай» вызывали у него — старого царедворца — стойкое недоверие. Было в этом все-таки нечто от Востока — где искусный льстец возносился султаном или падишахом на вершину власти и точно также легко низвергался — прямиком на плаху. Ну или если угодно от Франции старого времени где карьеры делались через будуары королевских фавориток. Нет слов — бывало такое и в России-матушке и не сказать что люди взлетевшие сразу и высоко всенепременно были дурны.

Но… времена Орлова и Потемкина были временами Орлова и Потемкина! Также как неуместны нынче парики и расшитые золотом и яхонтами камзолы — так и взлет ловких удачливых личностей в эпоху когда особо потребны методичность и деловитость в вопросах державного управления — верный путь к бедам и неустройствам…

Спору нет — из Сергея Юльевича выйдет превосходный министр — но… не иначе как лет через десять. Сперва директором департамента после — товарищем министра и только потом…

Вышнеградский однако к нему весьма благоволит — вероятно сам ловкий биржевой игрок видит в нем такого же дельца сменившего костюм на вицмундир.

Что еще можно о нем вспомнить? Любит разыгрывать из себя иногда честного служаку разночинца — этакого провинциального интеллигента. Выбившегося на поверхность своим; упорством и трудом и начавшего будто свою службу чуть ли не рядовым конторщиком мелкой железнодорожной станции. (Он и правда был неутомим — даже когда его секретари падали от усталости, Сергей Юльевич бывал бодр и свеж).

Это тоже министр двора ставил в минус Витте.

Известно же — бабушка у этого университетского умника — не кто иная как княгиня Долгорукая. А дед — знаменитый в свое время генерал Фадеев, оставивший к слову любопытные мемуары.

И связи семьи Витте — пусть не знатной и не именитой — были весьма обширны — начиная от покойного Лорис-Меликова, до генерал-губернатора Одессы графа Коцебу и бывшего министра путей сообщения графа Бобринского…

Да вообще — стыдится своей родовитости так же нелепо как… как выслужившемуся из низших чинов — своего простого происхождения.

И нередко при мыслях о министре путей сообщения, почему то вспомнился Дашкову далекий предшественник Сергея Юльевича — граф Клейнмихель ставший генералом в двадцать пять неполных лет. Сказать что тот был дураком тоже было нельзя — но вышло то что вышло.

Не любя и не зная — и знать не желая — железнодорожное дело он был назначен царем строить знаменитую дорогу из Петербурга в Москву. Выученик и адъютант Аракчеева взялся исполнять царский приказ с готовностью и воистину «зверством» — cколь достойным своего учителя столь же и ценимым в николаевские времена. Робкие предложения немногочисленных отечественных знатоков вопроса — поручить дело частным компаниям он с негодованием отверг — мол разворуют все купцы да иностранцы. Однако собранные им подрядчики воровали и обманывали всякому иностранцу впору. От того времени, — вздохнул Воронцов-Дашков, — и пошла зараза нашего железнодорожного воровства когда выжиги хоть во фраках хоть в купеческих чуйках на казенных грошах украденных там и тут сколачивают состояния миллионные.

Клейнмихелю августейшей волей поручено было в то же время руководить постройкой еще двух грандиозных сооружений: Исаакиевского собора, и Аничкова моста.

Но все эти стройки велись так медленно, что это сам Николай Павлович как-то желчно пошутил.

— Достроенного собора мы не увидим, но, может статься, его увидят наши дети; достроенный мост мы, пожалуй, увидим, но зато наши дети уж не будут его видеть, потому что он рухнет; а достроенной железной дороги не увидим мы, не увидят ее и наши дети!

Когда же железная дорога, хотя и очень поздно, все-таки достроилась; выяснилось что честный Клейнмихель издержал столько что хватило бы продолжить дорогу до Тулы или Нижнего а злые языки говорили — и до Киева… Не многие заслужили такую огромную и печальную популярность. И низвержению Клейнмихеля по России радовались словно неожиданному празднику… Радости, шуткам, толкам не было конца. Радовались люди совсем посторонние — и к путям сообщения вообще к государственным делам вроде бы совсем непричастные.

— Да за что вы его так ругаете? — спрашивали иногда таких. — Неужто, он и вам насолил?

— Никак нет! Мы с ним, благодарение Богу, никаких дел не имели. Мы его, Бог миловал, никогда и в глаза не видали.

— Так как же вы его браните, а сами-то и не видали.

— Да и черта никто не видел, однако ж поделом ему достается. А тут-с разницы никакой.

— А как вы думаете — зачем все таки Его Величество нас вызвал столь внезапно? — вопрос Витте застал министра врасплох.

Илларион Иванович развел руками.

Я могу лишь гадать! Возможно Георгий Александрович хочет провести совещание по некоему важному вопросу вдали так сказать от посторонних глаз и ушей?

Может быть даже кроме нас вызваны и другие сановники?

— Честно говоря — решение Его величества посетить Владимир само по себе было для меня неожиданным… — задумчиво покачал головой министр путей сообщения.

— А все таки Сергей Юльевич — может вы вспомните что происходило в Москве в те дни между поездкой в Коломну и вашим возвращением? Вроде был какой то почти скандал когда государь-император отчитал наших купцов?

— Отчитал? — кивнул Витте. Ну можно и так сказать…

По правде говоря — этим господам Его Величество устроил форменную выволочку — как нашкодившим мальчишкам!

* * *

При приезде из Коломны император остановившись по обыкновению в Петровском дворце приял московского генерал-губернатора и еще особо вызванных чиновников неожиданно потребовал отчет о положении с заводам и фабриками и вообще московской промышленностью. Слово за слово — и разговор перешел на положение фабричных рабочих. Ибо стачки и беспорядки в Первопрестольной нередки — не в пример Петербургу. Долгорукий, не стал отпираться — признал что волнения и в самом деле имеют место. Даже не стал как можно было ожидать жаловаться на разнузданную чернь и прибывших из деревень темных мужиков что не знают чего хотят а откровенно сказал что причина по его мнению — в том что купцы да заводовладельцы скверно обращаются с работниками.

— Все дело в том что хозяева работникам гроши платят — и жалуются еще что повысить никак невозможно, — поддержал окружной фабричный инспектор Михайловский. («Литератор и борец за просвещение, — вспомнил Георгий. Надо бы его Танееву сосватать — а тут бы техника или инженера лучше…»)

— Но известно — эти господа подавая отчеты всегда норовят показать меньшую сумму доходов, и завысить накладные расходы, а еще такое в заведении — скрывать истинное число нанятых рабочих. Все чтоб налогов не платить. Одно на уме — надуть казну и ближнего… — было видно что присутствие императора вопреки обыкновению придало чиновнику храбрости.

— Что тут скажешь? — развел руками московский обер-полицмейстер — генерал Евгений Корнильевич Юрковский чем-то напоминавший седого солидного ежа. Яков Тимофеевич все верно говорит. Полиция конечно разгонит стачечников — кого-то в холодную оттащит, кого-то и под суд… Но в одном месте погаснет — в другом займется.

— Простите — вдруг осведомился Георгий. А на каком вообще основании полиция вмешивается в дела между работниками и хозяевами? В империи Российской принудительный труд с одна тысяча восемьсот шестьдесят первого года запрещен — за вычетом разве что каторжников. Или вы забыли?

— Так то оно так — но ведь не просто от работы отказываются — но и фабрики занимают, конторы громят… бывает что и управляющих поколачивают, а то даже и хозяев, — удрученно сообщил полицмейстер.

— Вот значит как… — задумчиво произнес Георгий. Это конечно меняет дело.

Завтрашним днем собранные по приказу государя крупнейшие московские заводчики удостоились аудиенции — но не во дворце — а на заводе Гужона — как сообщили император он желает осмотреть первый в Москве мартеновский цех.

На заводе их встретил лично владелец — Гужон с конторскими.

Выслушав приветствия с дежурной улыбкой император сообщил что хотел бы для начала посетить заводскую столовую.

Француз ощутимо растерялся.

— Но, сир, — произнес он по-французски. К сожалению столовая закрыта — крыша несколько прохудилась и нужно время на починку.

— Жаль! Я слышал что у вас в столовой подают отличный «гусак»! Самую вкусную в Первопрестольной бычью требуху! — не скрывая насмешки ответил он по-русски чем поверг мсье Гужона в полную прострацию.

Мартеновскую печь Георгий осмотрел — издали. И глядя на пышущие багровым жаром поддувала кирпичного исполина и рабочих мечущихся между ковшами тлеющего рдяным шлака — напоминающих не то чертей не то несчастных грешников в порядке особенного издевательства приставленных Сатаной к адским котлам, Георгий укрепился в своем намерении. Которое и изложил час спустя — в правлении завода и в присутствии чиновников и купцов.

— Уважаемые… — Витте отметил что император не употребил общепринятое «господа» — и это не укрылось от собравшихся.

И эти солидные люди — в дорогих сюртуках с медалями и знаками именитых граждан, мануфактур-и коммерции советников а кое-кто и с орденами вдруг ощутили себя обычными русскими мужиками перед строгим хозяином имения.

Так вот уважаемые… господа… — продолжил царь. Я собрал вас как владельцев крупнейших предприятий Москвы чтобы кроме всего прочего лично сообщить об изменениях в фабричном законодательстве.

Отныне ваши споры с рабочими о заработке и премиях будьте любезны решать без помощи полиции и войск. Хотите — договаривайтесь, хотите — увольняйте и набирайте новых, — хотите…

Но Ваше Императорск… — начал было Третьяков.

— Разве я давал кому-то слово? — отрезал Георгий. Стушевавшийся купец, чуть побледнев, замер в кресле.

— Так вот — отныне вооруженная сила может быть введена на фабрику не иначе как с согласия фабричной инспекции. Бунты и погромы, с маханием флагом конечно будут пресекаться.

Но при этом будет назначено самое тщательное расследование. И если выяснится, — продолжал мерно цедить Георгий, — что причиной беспорядков стало жалование ниже всякого предела, бестолковые штрафы или… тухлая похлебка в столовой, — он улыбнулся. То все расходы на присылку городовых или казаков будут взысканы с вас, уважаемые! Не считая прочих последствий.

Люди присутствующего здесь господина Юрковского, в самое ближайшее время рассчитает — какова именно будет соответствующая сумма. Прошу обдумать это нововведение особенно тщательно.

А сейчас я хотел бы выслушать ваши предложения касающиеся мер по наилучшему развитию отечественной промышленности…

* * *

…Утром они прибыли в Москву — где прямо на платформе их ждали предупрежденный телеграммой начальник Николаевского вокзала Гордеев и главный инженерный служащий ремонта путей и зданий Николаевской железной дороги полковник Федор Федорович Мец с одинокой «Анной» в петлице. Стушевавшись пред очами непосредственного начальства они сообщили что с дальнейшим продвижением придется обождать — нижегородский поезд ушел час назад, а владимирский будет лишь в середине дня.

— А свободные паровозы имеются? — осведомился Воронцов-Дашков, вызвав ревнивый взгляд Витте.

Таковые имелись и вскоре пыхающий дымом донецкого антрацита «Т» повлек единственный вагон на северо-восток.

Часа через четыре за окнами замелькали заснеженные домки владимирских предместий.

И вот тогда то — увидев на возвышающемся над железной дорогой холме владимирского акрополя два близ стоящих храма Воронцов — Дашков вдруг догадался — зачем его могли вызвать сюда.

Их встретил Кауфман с десятком солдат и кавалькада саней повезла их к ставшему царской резиденцией губернаторскому дому — ибо пред царские очи положено являться сразу.

«Странно — спустившись в главный зал к ожидавшим его сановникам подумал монарх — я как будто Витте не приглашал… Хотя — так даже лучше».

— Господа, — после обмена приветствиями изрек Георгий. Я вызвал вас для обсуждения важного и уже не терпящего отлагательств дела.

Простите ваше императорское величество, я осмелюсь высказать мысль о цели моего вызова сюда… — вдруг произнес Воронцов-Дашков.

— Ну… извольте, Илларион Иванович, — улыбнулся Георгий впрочем кажется несколько озадаченный.

— Вы, Государь, желаете обсудить вопросы вашего бракосочетания и коронации вашей будущей супруги местом свершения которых избрали Владимир.

Воронцову показалось что Витте мысленно ахнул — но тот внешне себя почти не выдал.

А вот на лице Георгия отразилось неподдельное изумление.

— Вы… вы граф, смогли меня удивить… Удивить и обрадовать — высказался Георгий покачав головой.

Но… — спохватился император, как бы опасаясь перехвалить подчиненного. Коль скоро вам не нужно объяснять суть дела — то я полагаю незамедлительно следует приступить к обсуждению вопроса — как наилучшим образом провести упомянутые торжества…

— Полагаю, Ваше Императорское Величество — необходимо сей же час создать Коронационную комиссию в которую включить всех наиболее вовлеченных в дело лиц.

— Ну, — усмехнулся Георгий, председатель данной комиссии уже имеется. Вы же — Сергей Юльевич — будете отвечать за доставку гостей и участников торжеств во Владимир и за все связанные с этим вопросы — особые поезда из Петербурга и Европы, организация движения и тому подобное…

«Вот это да!» — Витте не смог сдержать изумления. «А Устав? А — подождёт до июля!»

* * *

В церквах губернского города благовестили к вечерне. Звон плыл над особняками богачей, и небогатыми домиками мещан, украшенными кружевом деревянной резьбы.

Сани проехал по Дворянской остановились у театра. Окна его струили желтый свет на заснеженные улицы, скрипел снег под полозьями саней.

Барышни и солидные купцы спешили ко входу. Камердинер приказал кучеру не доезжать до парадного входа в театр.

Извозчик проворно соскочил с облучка, придержал лошадей…. В тусклом свете Луны неярко подмигивали керосиновые фонари по обеим сторонам улицы (газовый свет сюда еще не дошел).

В мраморном вестибюле стоял швейцар в ливрее. Как только он завидел государя его лицо приняло испугано-обеспокоенное выражение.

Царь посмотрел на швейцара с максимально возможной доброжелательностью и тот поклонился.

Поднявшись в губернаторскую ложу, где уже восседали Танеев и Грузинский с новоиспеченным губернатором Семеновым, Георгий принялся изучать публику, окидывая взглядом быстро заполнявшиеся ряды высокого амфитеатра Дамы в шляпках, украшенных искусственными цветами, в платьях, отделанных кружевами. Вот мелкие чиновники, вот помещики, в старомодных сюртуках, даже несколько духовных лиц.

Как он уже знал — московская заезжая труппа — Малый театр, под началом Сумбатова-Южина давала «Гернани» мсье Жана Мари Гюго. Сей автор был не слишком знаком Георгию — но даже не знал — мертв тот или жив — лет ему как помнится было немало.

Читал Георгий две книги этого француза. «Труженики моря» — вместе с Мариэттом и Стивенсоном — если можно так сказать как будущий генерал-адмирал. И «93-й год». Книга оставившая у него впечатление о пресловутой «Великой Французской революции» как о бессмысленной кровавой вакханалии. Даже подумалось — надо бы ее в гимназиях изучать для просветления мозгов недорослей.

Но пьеса которую предстояло им посмотреть была как говорится — из старинной жизни — времени императора Карла V Габсбурга — он же король Испанский Карл I.

Среди персонажей в программке (принесенной Кауфманом) значились дон Карлос, он же король, дон Руй Гомес де Сильва, донья Соль де Сильва, король Богемский, герцог Баварский, и всякие разные Педро Гусманы, Хили Тельес Хироны и прочие… В общем «коварство и любовь».

Дона Карлоса — он же Карл Первый и Пятый играл глава труппы — Сумбатов-Южин.

Немолодой артист играющий явно под псевдонимом — Ленский изображал дона де Сильву.

Донья Соль — некая Ермолова. Дуэнью — Ольга Книппер. В роли благородного разбойника Гернани Федор Горев.

И вот поднялся занавес — на сцене появилась юная девушка — видимо та самая мадемуазель Книппер в роли дуэньи.

Она подбежала к бутафорской двери из за которой слышался стук.

Он ждет. Стучат еще раз! Скорей открыть!

Вошел Южин в роли дона Карлос. Лицо его было скрыто плащом, шляпа надвинута до бровей. Донья Хосефа  Привет, красавец мой!

Заглянув ему под шляпу она отшатулась. -Как! Не Гернани вы? На помощь! Наважденье! Пожар! — Два слова лишь — и ты мертва, дуэнья! — воскликнул король.

Как оказалось визитёр знает о предстоящем свидании доньи Соль с Гернани и заставляет донью Хосефу спрятать его в спальне.

— Нет! Нет! — отчаянно забилась Хосефа пятясь от надвигающегося короля.

— Извольте выбрать сами: кинжала лезвие — иль кошелек с деньгами! — внушительно сообщил король Карл вынимая из-за пояса одновременно и клинок и увесистый мешочек.

— Вы, видно, дьявол… — обреченно протянув руку к золоту всхлипнула Хосефа.

— Да, дуэнья! — просто ответил король.

Вошла донья Соль, в белом одеянии. Донья Хосефа торопливо спрятала кошелек. Георгий отметил как они обе несхожи и как совершены по своему. Хосефа-Ольга тонкая, грациозная как балетная танцовщица — затянутая в цветастый шелк, в волосах красовались два бутона алой розы. И донья Соль — Ермолова — статная, основательная.

Юноша закатывает ей сцену ревности. От доньи Соль он узнаёт, что её принудил к браку со старым герцогом король Карлос Кастильский — сын короля, казнившего его отца — принца Арагонского.

Отец мой милый — потрясая кинжалом со всем пылом благородного негодования начал Гернани

«Хм… Замысел на цареубийство, — сухо прокомментировал по себя Кауфман. Как есть статья номер 263 «Уложения о наказаниях» 1845 года. «Всякое злоумышление и преступное действие против жизни, здравия или чести государя императора и всякий умысел свергнуть его с престола, лишить свободы и власти верховной, или же ограничить права оной, или учинить священной особе его какое-либо насилие, подвергают виновных в том: лишению всех прав состояния и смертной казни.» Гернани — не зная о столь суровом приговоре меж тем жаловался донье Соль что ему нечего предложить возлюбленной, кроме свободы.

В этот момент дон Карлос появился из шкафа — совсем как в плохом водевиле.

Намечающуюся дуэль разбойника монарха остановило явление дяди и жениха доньи Соль. Дон Руй Гомес де Сильва обвиняет гостей в покушение на честь племянницы и генерал издевательстве над его сединами и зовет приближенных.

Дон Карлос просит герцога успокоиться и сообщает ему о смерти своего деда — германского императора Максимилиана. Де Сильва узнаёт в госте испанского короля а тот в свою очередь ловко выходит из щекотливого положения — мол ему нужен совет до Руя потому он и явился секретным образом.

Потом дон Карлос спасает влюблённых: мол Гернани — это человек из его свиты. Торжественная декламация, печальная музыка несмотря на вроде бы уже устаревшую напыщенность поневоле заставляли увлечься происходившим на сцене… Сегодняшний день завершался в театре.

А начался в городской гимназии.

Собственно Георгий не планировал посещать местную обитель наук. Но с утра к нему явился Танеев и попросил — Ваше Императорское Величество — вы не нуждаетесь во мне сегодня? Я намеревался отправится в городскую гимназию и встретится с учителям и гимназистами — изучить так сказать предмет моего ведения непосредственно на месте. — Это так необходимо? — больше для порядка осведомился Георгий. Танеев утвердительно кивнул и согласно ему качнулся орден святого Станислава на его шее министра. — Видите ли, Георгий Александрович — я имея дело с чиновниками мне подчиненными обнаружил что представление о жизни учебных заведений у них все больше из отчетов. Иные и живого ученика в глаза не видели! Георгий понимающе кивнул — о том что дела провинциальные в Петербурге знают почти исключительно из присланных бумаг он слышал не впервые. И он ведь тоже — только вспомнить те груды донесений и рапортов — какие он перелопатил в прошлом году… Отчеты против живого впечатления? Хм… — Я разумеется не возражаю против того чтобы вы, Сергей Васильевич выполняли порученные мной обязанности, — не смог не пошутить Георгий. За одним исключением — я тоже хотел бы посетить гимназию вместе с вами. Танеев не выдал удивления, лишь глубоким кивком головы выражая покорность монаршей воле. Не удивился и Кауфман пять минут спустя услышав распоряжение — подготовить охранные меры для визита царя в городскую гимназию. — Да, Александр Александрович — вы ведь уже знаете что бракосочетание мое и коронация будущей императрицы произойдут во Владимире? — спросил он после того как сообщил о поездке. — Никак нет, Ваше Императорское Величество, — сообщил Кауфман — тоже не выказав удивления. — Ну вот теперь знаете. И что выдумаете об этом? На язык Кауфману просилось нечто традиционное в духе «Рад стараться Ваше Императорское Величество» или «Воля государя — закон!». Но он этого не сказал разумеется — Я думаю, Георгий Александрович… — Что с точки зрения моих непосредственных обязанностей этот выбор не оставляет желать лучшего. Город невелик, а место коронации — как я понимаю — Успенский собор, как и вообще место торжеств расположено на возвышении — своеобразном акрополе которое легко охранять. Кроме того — невеликость города еще означает что все знают соседей, и злоумышленнику будет почти невозможно остаться незамеченным. Добавить сюда то что из за наличия в городе пересыльной тюрьмы полицией создана изрядная сеть негласных агентов… Полагаю, — закончил он — что силами примерно трех батальонов гвардейских полков можно обеспечить должную безопасность и августейших особ и всех прочих гостей — Иного я и не ожидал услышать, полковник… Однако же на сборы не так много времени….Гимназия встретила его тишиной коридоров — как сообщил угодливо семенящий директор — титулярный советник Шемякин, все и учителя, и гимназисты и служители собрались в зале и «С трепетом ожидают высочайшего визита». Георгий лишь улыбнулся. По дороге он увидел портретную галерею российских государей развешанную на стене. Петр Великий в кафтане, Екатерина I. дебелая Анна Иоанновна, Елизавета… Был тут и портрет его отца — в мундире генерал лейтенанта и при всех регалиях. Так-так — а это что такое? Из золоченой рамы в центре экспозиции на него взирал какой то квадратнолицый юноша с чванным лицом прямо таки почти поросячьего розового оттенка — так видать местный Тициан или Веласкес пытался передать юношеский румянец. Он машинально хотел задать вопрос — что сей юноша делает в собрании монархов его державы и вдруг понял что видит собственный портрет. Вот это да! Волосы персонажа были несколько длинноваты — не по уставу, а облачен он был в мундир черного цвета и с эполетами. Такой Георгий надевал раз или два в жизни — предпочитая даже для семейных снимков форменку! Он вспомнил что несколько раз Министерство Двора обращалось с ходатайством — написать парадный портрет Георгия для образца с коего будут сделаны портреты монарха для присутственных мест. Но он отнекивался — позировать в дни траура было неприятно, а потом навалились дела. В итоге он попросил людей Воронцова-Дашкова обратится к Императрице-Матери — пусть Мария Федоровна выберет лучшую из его фотографий — и с нее и сделают портрет. Прежде он не видел этих своих портретов — вешать собственные изображения в личных покоях он не додумался. Кауфман тоже взирал на аляповатую «парсуну» явно не решаясь высказать то что о ней думает. Возможно ожидал приказа — «снять эту мазню и примерно наказать» Георгий решал секунду другую и вынес мысленную резолюцию «оставить без последствий». В конце концов здешние живописцы не виноваты что не видели его живьем и вообще привыкли должно быть рисовать одних купцов гильдейских да помещиков средней руки. Но по возвращении надо будет все же выделить время и пригласить кого-то из маститых — например Репина или Иванова… А то неприлично просто получается. Впрочем — царь Николай I тоже как вспоминают иные был не особенно похож на свои портреты красавца — атлета с античным профилем — особенно в зрелые годы…

…Гимназистов было не так много — примерно две сотни человек. Еще сколько то гимназического персонала. Все встали и поприветствовали — слегка нестройно — государя.

Оглядывая их из за стола на возвышении — стоявшем между бюстами Ломоносова и Александра III (Вот еще же и скульпторы определенно привяжутся!) Георгий ждал, пока директор закончит хвалебно-приветственную речь. Даже спина господина Шемякина выражала неподдельное волнение — ибо несколько минут назад монарх огорошил его сообщением что намерен побеседовать с его подопечными. Ужас! А если они начнут жаловаться — не важно даже на что? А что как кто-то из этих зеленых юнцов не дай Бог скажет что-то политическое? Он и от визита министра ничего доброго не ожидал — поклонник традиций, титулярный советник полагал что война с латынью и греческим была решительно излишней. А он еще высказывался об этом в обществе учителей — ну как донесут?! А если вдруг юному царю не дай Бог что то не понравится в части наружности и подопечных, опрятности и единообразия в форменной одежде?

Когда директор закончил речь, Танеев оглянувшись в строну Георгия — может тот подаст какой знак отменяющий данное в дороге распоряжение.

Господа гимназисты, я не стану произносить речей. Говорит будете вы. Согласно милостивого решения присутствующего тут государя, вы можете задать вопросы монарху Ии высказать какие то свои пожелания. Изумленный гул пробежал по залу, а Шемякин кажется покачнулся а своем месте.

С места не кричать, как и принято у учащихся в гимназии поднимать руку прежде чем высказать, и вопросы задавать лучше обдумав — все же время императора стоит дорого…

Собравшиеся ответили молчанием — похоже оробели. Или не знают что спросить.

О! вот первая поднятая рука и кивок царской головы.

— Гимназист Бобров, — вскочил долговязый юноша в пенсне — видать выпускного класса.

Ваше величество, — спросил юноша. Вы почитаетесь многими (эк вычурно!) как человек впервые в мире разрешивший обучение женщин в университете. А возможно ли введение совместного обучения для гимназий и смешанных гимназий?

(Однако же какие странные мысли бродят в головах наших юнцов.)

— Я не думал об этом — чуть добавив строгости ответил он. Если господин Танеев сочтет это целесообразным я рассмотрю его — и вынесу решение. Но полагаю раз в Европе ничего подобного нет то и в России это неразумно — и вообще проку не вижу.

Хотя женская прогимназия во Владимире скоро будет.

— Но в Римской империи я хочу сказать — там в школах мальчики и девочки совместно обучались — а как написал Теодор Моммзен школы создали римскую империю наравне с легионами… — запальчиво продолжил гимназист.

— Ваш интерес к истории похвален — я бы даже советовал вам если вопрос народного просвещения вас столь волнует поступить после завершения учебы в ведомство Сергея Васильевича — как знать — в возможно в вашем лице… гимназист Бобров, империя Российская со временем обретет достойного министра просвещения.

Несколько гимназистов не удержавшись прыснули.

Еще вопрос…

— Скажите, государь, — этот гимназист был мелкий тощий и бледный. Полагаете ли вы нужным ведение в империи Российской всеобщего начального обязательного образования по образцу просвещенных европейских стран?

— Конечно, — кивнул Георгий. Я не только полагаю это нужным — но я дал уже поручения министерству просвещения обдумать наилучшие пути к этому. И скосил глаза в сторону озадаченного Танеева. Будем надеяться — он поймет намек без излишних вопросов.

Еще Георгий отметил что несколько человек — и ученики и что удивительно — менторы, торопливо записывали за ним — как секретари на заседании.

Вот поднялся рыжий как лис гимназист.

— Ваше Величество — патетично срывающимся ломким голосом начал он. Я изучил ваши последние указы и решения — и понял — мы стоим на пороге новых Великих Реформ. И потому хочу знать — какой путь следует избрать завершающим обучения чтобы принести наибольшую пользу России?

— Прежде всего — Великие Реформы в России уже прошли. Их осуществил мой царственный дед — государь Александр Николаевич. Я не склонен благосклонно выслушивать лесть — она унижает не льстеца а тому к кому обращена — вспомнил он какой то старый классический роман. Я просто провожу те преобразования что по мнению моему — и моих министров назрели и навожу порядок в делах правления… по мере отпущенных мне Господом сил.

— Что же до образования и выбора жизненного пути… — решил он подбодрить сконфуженно покрасневшего гимназиста.

О чем я могу сказать — России конечно нужны люди образованные — ибо образование хорошо тем хотя бы что ум в порядок приводит.

Но — так выходит что в России сейчас много юристов и словесников — но мало врачей. России не хватает инженеров, архитекторов, не хватает даже агрономов и ветеринаров. Скоро правительство рассмотрит вопрос о начале строительства Сибирского железнодорожного пути — России нужны дороги, а значит нужны их строители.

Еще нам нужны хорошие грамотные экономисты.

Поэтому среди мер которые должны быть применены — и которых следует ожидать в ближайшее время это сокращение бесплатных студентов на факультетах юридических и повышение стоимости обучения, соответственно будут увеличено число казеннокоштных студентов на технических факультетах и видимо понижена стоимость обучения для платных студентов. Полагаю что численность бесплатных студентов на юридических факультетах и словесников должна в идеале определятся исходя из потребностей официальных ведомств и школ. Впрочем… задумался Георгий, — еще как мне кажется России нужны хорошие — умные и честные историки — которые бы завершили то что начал великий Карамзин.

Мне в свое время попалась в руки книга Зубрицкого «История Червонной Руси». И я запомнил одну фразу оттуда.

«Многие писали историю России, но как она несовершенна! — сколько событий необъясненных, сколько искаженных! Большей частью один списывал у другого, никто не хотел рыться в источниках, потому что изыскание сопряжено с большой утратой времени и трудом. Переписчики старались только в том, чтобы блеснуть витиеватостью, смелостию лжи и даже дерзостию клеветы на своих праотцев!»

Наши предки совершили великие дела — от маленького княжества в приокских лесах раздвинувшись до мировой державы и от Кремля дойдя до берегов Тихого океана, за смешной для истории срок длиной в одну лишь человеческую жизнь. И эта достойная история ждет достойных историков. Так что — Россия господа гимназисты нуждается в вас.

Следующим поднял руку низенький ученик — явно младшего класса с оттопыренными ушами и короткой стрижкой..

Степурнов Виктор, — представился он. Ваше императорское величество — я бы хотел узнать а какой у вас воинский чин?

— Я гардемарин. Георгий про себя улыбнулся странному вопросу.

— А… почему? — лопоухий мальчик смешно вытянулся во фрунт. Может быть он мечтает о воинской стезе — оттого и спросил?

— Чин гардемарина я получил ибо проходил военное обучение по программе морского корпуса. Его дал мне мой покойный отец.

— Но государь — вы могли бы присвоить себе должный чин… сам какой хотите… — пискнул малыш.

Георгий слегка нахмурился.

Государь всероссийский действительно по закону может присвоить себе любой чин — он собственно может почти все. Но повышать по службе самого себя при этом уже будучи владыкой России?

Что может быть нелепее указа о собственном производстве в чин или собственном награждении?

— Я оставил себе этот чин, потому что мне присвоил его отец — кратко ответил он чем вогнал мальчишку в краску окончательно.

Новая рука…

— Ваше Императорское величество — отчеканил гимназист, неотрывно взирая на Георгия.

Да не прогневаетесь вы, но спрошу — нет ли среди задуманных Вами и властями российскими мер по облегчению участи приверженцев древлего исповедания? Ваш дед и ваш отец уже сделали много на этом поприще — быть может настало время полностью уравнять всех православных людей в правах? Ведь… они такие же верноподданные — когда в Западном крае вспыхнула смута именно староверы первым, не дожидаясь приказа выступили в ополчении против инсургентов! Терское казачество отличилось в войнах на Кавказе — и двоеперстие тому не помешало…

Он запнулся.

А Георгий изумился до глубины души.

Спроси у него кто-то о конституции и даже — о черт! — о гареме — он бы был удивлен меньше…

И одновременно отметил кое что — и стрижку — простую в кружок, и какое то иконописное лицо юноши — почти подростка, с выражением какой то особой готовности ко всему…

И понял что перед ним приверженец этого самого древлеправославного — или как предписывает называть их официальное мнение — «раскольник».

Текли казавшиеся почему то особо долгими секунды — и глядя на парня, Георгий почему то подумал что тот таки готов к мученичеству — что моментом сменивший благодушную маску на зверский оскал Царь — заорет — «Взять его!!!»

…Вопрос этот и в самом деле не такой простой и весьма печален, — словно по бумажке произнес он. Вы правы говоря о том что разница в обряде не поколебала верность инославных подданных. Что говорить — среди конвоя моего отца были ваши единоверцы («раскольников он все таки опустил). И в тот роковой день они разделили его участь.

И в самом деле — раскол был немалой бедой для Руси. Но и прочие страны знали религиозные смуты и войны. Зло было содеяно — и правительство принимало и принимает меры к исправлению сего зла. Наверное недостаточные.

Законы же должны совершенствоваться — и они будут совершенствоваться — сейчас у… ваших единоверцев есть полная гражданская правоспособность — будут решены и вопросы исповедания… как задумывал еще мой августейший дед Александр Николаевич. Во благовременье.

Гимназист — раскольник что то пробормотал — то ли молитву благодаря Господа что гнев миновал его, то ли «Спасибо!» и медленно опустился на место.

Казалось на столь серьезом вопросе все и закончится — но нет — поднятая рука с заднего ряда актового зала — поднялся довольно крупный и длинноносый — тоже выпускной класс хотя с детским румянцем во всю щеку.

— Скажите Ваше Императорское Величество — что значит быть русским царем?

Георгий признался сам себе что вопрос упитанного поставил его в тупик.

— Как бы объяснить вам… — Георгий чуть запнулся.

— Бузинин — торопливо представился гимназист. Вася… Василий Алексеевич.

Так вот господин Бузинин. Я должен вам сказать что никогда не думал стать царем — как я отмечал — меня учили на моряка. И вряд ли могу хотя бы поэтому развеять ваше любопытство.

Но наверное важнее — да важнее — зачем то повторил он — что значит быть русским.

К сожалению об этом мало думают в России — куда меньше чем о власти и особенно царской власти. А суть самодержавия — это лишь часть сути — ибо корень все таки не «держать» а «держава» («Кажется меня заносит куда то не в ту сторону! Ох сбил меня тот юный раскольник с толку»).

А в Англии — успехам которой можно позавидовать — и многие завидуют — о королевской власти рассуждают немного — но много думают говорят и пишут о том что такое — быть истинным британцем. А например французы сколь знаю не рассуждают об этом — они знают что они французы и этого им довольно.

Поэтому мне кажется — куда важнее понять — что значит быть русским. Я попробую высказать свои мысли — мысли не царя но русского человека. Быть сегодня русским человеком — это, значит почитать предков и чувствовать с ними связь. Нужно помнить о своих корнях… А наши корни — это и Киевская Русь чьи храмы так восхитили меня в вашем городе, это и неведомые певцы создавшие «Слово о Полку Игореве» и «Задонщину», это Иван Великий разорвавший татарскую басму, и солдаты восемьсот двенадцатого года — ваши господа прадеды и деды…

Быть русским — всегда помнить историю своего народа, знать, откуда мы и куда. Быть русским — это, значит, не ругать Россию, нигде и никогда не умолять достоинств нашей страны. И идя ее недостатки — стараться их исправить а не расчесывать струпья — как многие наши образованные люди… Русскому следует уважать и ценить свое — не хуля чужого — ибо ругань — это знак слабости, и как жаль, что мы часто забываем об этом… Быть русским — это, значит, стараться чтобы будущее России было если не безоблачным то счастливым и удачным. Это значит веровать в Господа — который не раз помогал России в самые темные времена. Это значит беспощадно сражаться с врагом но проявить милость к врагу поверженному.

Это значит… — Георгий хотел сказать еще что-то о мысль — очень важная — какая должна была завершить эту словно само собой лившуюся речь вдруг — как это и случается — пропала, сгинула…

Вот пока все, что я могу вам господа гимназисты сказать — закончил он ощутив странную усталость.

И тут — зал зааплодировал — повскакав с мест, отбивая ладоши, что то восклицая — как аплодирует сейчас — по окончании очередного акта этой прямолинейной — но такой хорошо сыгранной пьесы француза…

* * *

…Следующий акт начался с того что ночью дон Карлос со свитой ожидали Гернани во дворе дома герцога де Сильва — рассчитывая похитить вышедшую к нему донью Соль.

Коль он придет, вы из засады Кольните шпагою в начале серенады. Пока очнется он, вздыхая глубоко, Я даму унесу, мы будем далеко. Щадите жизнь его. Он юноша отважный. К тому ж убийство — грех, и грех, конечно, важный.

Но донья Соль вышла из дома в одиночестве — и похотливый король тут же сообщил что хочет сделать ее своей фавориткой. Девушка просила пощадить ее целомудрие, а потом выхватила кинжал и обещает заколоть в начале короля, а потом себя. Как и положено — ее спасает появившийся Гернани… Донья Соль вскрикивает, бежит к нему и заключает в объятия.

Ну что ж, я не хочу быть мстителем безвестным Да завершится месть ударом смелым, честным. И жизнь свою лишь мне ты одному отдашь. Готовься! — сообщает рыцарь-разбойник королю.

Однако после патетических монологов оба расстаются — врагами и донья Соль убегает.

…Танеев скосил глаза в сторону Кауфмана — тот внимательно вглядывается в происходящее на сцене.

Странно — он прежде не замечал за и господином конногвардейцем склонности к изящным искусствам.

Хотя — он же почитай ведь не знает полковника — по службе они не соприкасаются а видит его министр просвещения лишь когда тот занят свом делом — делом царского охранника. Вдруг он подобно покойному царю втайне от публики музицирует или скажем собирает французскую поэзию?

Тот машинально теребил витой шнур на груди и Сергей Васильевич вспомнил Козьму Пруткова с его «Военным афоризмами». «Нет адъютанта без аксельбанта».

На сцене между тем оставшийся в одиночестве разбойник — идальго изливает мстительную ярость в зрительный притихший зал.

Кауфман почувствовал как воротник мундира сдавливает шею. Мысли тревожно метались. Черт — а ведь у этого Гернани есть все шансы разделаться с ничего не подозревающим королем.

И невольно он стал перебирать в памяти все меры какие принял перед визитацией его монарха в театр.

Конечно здание проверили — и полицейские и люди в партикулярном — под видом чиновников Министерства двора. Особо выученные у смотрителей Эрмитажа два человека внимательно изучали публику — нет ли среди них напряженных или злобных лиц. Наконец у дверей ложи стал не один или два а целых три стража — которым настрого приказали не пускать никого — хоть даже ангел Божий явится — сперва к посланцу небес выйдет вызванный Кауфман.

Входя в курс дела полковник не мог не изучит опыт иноземцев — и хорошо помнил как сумасшедший актеришка Бут решил что он не иначе как римский Брут и застрелил в такой же театральной ложе президента САСШ Линкольна. Удалось это потому лишь, что полисмен у дверей отлучился на пять минут пропустить рюмку с извозчиком. (Эх — не было на господ американцев простого русского частного пристава — он бы вколотил в них порядок службы!). Но все равно тревога не уходила.

 

Глава 3

Не замечая волнения телохранителя, от гимназических воспоминаний Георгий вернулся к происходящему на сцене. В следующем действии Дон Карлос обвиняет де Сильва в предательстве. Герцог признаётся в том, что Гернани нашел убежище у него замке, но отказывается выдать его королю, не желая преступать старинного закона чести. Дон Карлос рвёт и мечет. Он грозит лишить де Сильва и головы, и замка, но старый герцог упрямо стоит на своём. Король предлагает герцогу выбор — вернуть невесту или выдать гостя. Де Сильва предпочитает потерять невесту, нежели навлечь позор на свой род. Король со свитой покидают замок. Герцог выпускает из тайника Гернани и предлагает ему дуэль. Молодой человек отказывается драться. Он готов отдать свою жизнь без боя, но перед смертью просит о милости — услышать голос доньи Соль. Де Сильва рассказывает ему о случившемся в зале. Гернани предлагает свою помощь в возвращении доньи Соль и обещает в любое время предать свою жизнь в руки герцога. Тот дудит в рог (видимо у каждого испанского гранда охотничий рог был при себе постоянно) и говорит что в день когда Гернани услышит его звук — придет время исполнить клятву и уйти из жизни.

…После гимназии Танеев решил посетить Владимирскую семинарию — как оказалось — духовные учебные заведения тоже под опекой министерства просвещения.

Как он поделился по дороге, он хотел обсудить со святыми отцами свои мысли про улучшение дела с приходскими школами. Совсем скоро они въехали во двор где на морозе ректор — архимандрит — преподобный Петр — узнавший о высочайшем визите за полчаса от все того же Кауфмана, согнал учащихся. Он произнес краткую речь — судя по время от времени дрожащему голосу — преподобный был таки напуган. Тем не менее хорошо поставленный глубокий голос его проникал в самое сердце. — Дорогие братья и чада! — вещал архимандрит Петр с крыльца. Мы зрим воистину знак милости Божьей — Государя Всероссийского, отца нашего земного, и главу Греко-Российской Церкви — Георгия Александровича.

Закон Российской Империи гласит: «Император есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры». Император как Православный Государь является верховным покровителем нашей Православной Церкви и охранителем ее благопорядка. А это значит что сейчас мы — недостойные слуги Господа видим тут пред очами своего защитника и благодетеля. Сейчас подобно Понтийскому Плату во Святом Писании я говорю вам «Се — Человек!». Человек в коем соединяется Земное и Небесное и коий держит меч светский — собрат нашего меча — духовного! Меча веры — ибо верой силен перед врагом и чист перед Богом великий русский народ. Верою Христовой — твердыней ее алмазной спасались наши предки от набегов половецких и печенежских, как щитом укрывала под игом татарским трехсотлетним душу народную, избавила от польских захватчиков в смутное время, вдохнула силу разящую в годину французского нашествия.

Крест господень, аки меч, разит грех и упадок! Меч же светский ограждает нас от врагов земных! Да смилуется Господь над всеми нами, и да благословит!.

На этом расчувствовавшийся Петр закончил свою патетическую речь. Импровизация и шероховатостей хватает — но с какой же искренностью говорит иеромонах!

Хор семинаристов исполнил «Многая лета» а затем Феогност предложил гостю проследовать в трапезную и не побрезговать бедным столом служителей Божиих…

В трапезной пахло яблоками и тмином, чувствовалось легкое дыхание ладана и тимьяна.

Вкушая грибные щи и картофельную кулебяку запивая крыжовничным киселем Георгий признал что кухня тут недурная (уж точно его визита сюда не ожидали). Так что ужасы описанные господином Помяловским в его «Очерках бурсы» (читали-с а как же — хоть и не рекомендован сей писатель — так ведь и Некрасова читали и того ж Герцена) все таки видимо ушли в область преданий. Здесь по крайней мере.

Затем ни поднялись в кабинет ректора и Танеев кажется уже приготовился взять архимандрита в оборот. Но тот сам перешел в наступление.

Ваше Императорское величество — начал архимандрит Петр (Длугов — вспомнил Георгий его мирское имя). Да не прогневаетесь вы — но прошу снизойти к моей скромной просьбе — прошу не для себя — для подопечных моих.

И дождавшись утвердительного кивка, сообщил.

— Дело в том что сейчас мы готовим выпуск учащихся — и нескольких отличившихся как это принято награждаем книгами. Так вот — не могли бы вы поставить на книгах этих свою подпись? Подумайте — насколько ценным станет для юных душ подарок хранящий монарший автограф?

Разумеется отказаться было невозможно и скоро Георгий устроился за столом — по правую руку — подарочные томики Пушкина — по левую — списки учащихся.

«Высоцкий Алексей — Предтеченский Николай — и Виноградов Василий — награждается книгой. Чугункин Ефрем — награждается книгой. Силецкий Александр — награждается книгой. Лебедев Сергей — награждается книгой Покровский Матвей — награждается книгой…»

— А дальше? — чиркнув пером по титульным листам он пробежался взглядом по именам.

Сперанский Александр — однофамилец а может и дальний родственник знаменитого вице-канцлера, Григорий Нарбеков — зацепила взор не совсем русская фамилия — среди обычных для юных поповичей фамилий с их окончанием на «ский».

Дальше — список «приговоренных» к переэкзаменовке и отчисленных по малоуспешности.

Так — а это как понимать?

«Семеновский Алексей — увольняется за невзнос денег за обучение.

Способин Дмитрий — увольняется за невзнос денег за обучение» — гласили сухие строки итоговой ведомости.

— А что вы скажете об этих юношах?

Архимандрит развел руками.

— Увы — я сам огорчен… Может быть эти отроки и не блистали великими успехами но были старательными исправными учениками. Я знаю их — Алёша — сын настоятеля храма Святого Петра из предместья Шуи а второй — из семьи крестьянина промышлявшего извозом — приходской батюшка — отец Гавриил за него просил — в его приходской школе он был в числе первых.

Но увы — крестьяне наши весьма небогаты да и а духовенство… Да не прогневайтесь вы — но низший причт — особенно сельский — по сути полунищие…

— Разве? — изумился Георгий. Cколь помню доходы церкви довольно велики…

— Доходы… — покачал настоятель головой. Доходы наверное велики вообще — но вот куда-куда а до приходов по уездной и мещанской России они не доходят.

Наш простой батюшка живет от прихожан — но разве наша деревня от своего черного хлеба и кваса может дать своим пастырям сытный каравай с мясными щами и осетром?

Кроме того — богатые приходы по штату возглавляются все больше черным духовенством — собственно все настоятели соборов таковы… А сельский благочинный обремененный семейством — все больше считает полушки и гривенники. Я вот лет пять назад ли около того изыскал епархиальные средства и устроил в нашей семинарии домовую церковь — в честь Сретения Господня. По штату при ей положено быть — священнику — и на его содержание согласно документам Синода назначено жалованье сто пятьдесят рублей в год. Слезы а не деньги! Есть конечно суммы предназначенные на вспомоществования и благие дела — но до благочиний мало что доходит.

(«А пожалуй надо и тут порядок наводить!»)

— Вот — словно опережая некий вопрос заявил Феогност — говорят дескать что батюшки мзду берут и что консистория — де самое взяточное место в губернии — да разве то от великой жадности? Поверьте, Государь — никто из нашей духовной братии не построил себе дворцов и особняков от «безгрешных» так казать доходов…

В другое время Георгий определенно бы заинтересовался — а почему вдруг почтенный святой отец так страстно оправдывается — причем еще не будучи ни в чем обвиненным? Но мысли молодого монарха сейчас сугубо занимал вопрос образовательный, поэтому он лишь спросил.

— Ну а так сказать попросить состоятельных прихожан помочь нуждающимся ученикам? Просто попросить?

Феогност и ректор дружно развели руками…

— Рубль или три в престольный праздник или на Пасху — это то что дают нам господа купцы… Дают бывают и больше — но… — Хорошо — резюмировал Георгий. Сегодня или завтра в ваш град прибудет господин Воронцов-Дашков — обратитесь к нему чтобы он оплатил обучение этих двух молодых людей из сумм удельного ведомства. Скажите что я распорядился…

И вот тут архимандрит Петр огорошил императора.

Георгий и раньше заметил что тот по-прежнему взволнован и как будто о чем то хочет спросить.

И вот решился.

Ваше Императорское Величество — да не прогневаетесь вы — но я осмелюсь спросить…

Правда ли что вы задумали дать нашей церкви Патриарха резиденцией которого станет наш Владимир?

Георгий внимательно посмотрел на архимандрита Петра, потом на Феогноста.

Тот был кажется изумлен не меньше самого императора.

Хотя пожалуй Георгий не сильно удивился. Или лучше сказать — вопрос был слишком уж неожиданным чтобы удивить по настоящему. Мало ему было юного старообрядца — теперь вот такая каверза. И что ответить церковнослужителям?

— Вопрос этот и в самом деле должен быть разрешен, — произнес он старательно расставляя слова. Я о нем думал (да — об этом говорили при дворе — раз или два), Я знаю историей Патриаршества на Руси и того как было введено синодальное управление церковью Думается мне, что и вы да и Синод размышляли об этом не менее моего. Мое мнение… Монарх чуть задумался подбирая слова. Не вдаваясь в рассуждения — было правильным или неправильным упразднение патриаршества, полагаю что приходит время его возвращения. Оба священнослужителя синхронно замерли. Но да простите вы меня, — продолжил он после короткой паузы, — Церковь православная это не только Дом Божий — это еще и столп государства Российского. И даже малейшая угроза его поколебать — недопустима.

«Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» — процитировал он евангельскую фразу. Это не говоря о том что Патриарх будет очень важным лицом в симфонии власти светской и духовной — а я честно сказать не уверен что сейчас есть пастырь способный взять а себя такой груз такую ответственность перед Богом Россией.

— А что, как вижу, вы кандидата успели себе наметить? Или затрудняетесь в выборе?

— Государь — этот вопрос может решить только Поместный Собор! — тихо но уверенно изрек преосвященный.

— И он будет созван — когда придет время. Он же и решит — где быть патриаршему престолу — хотя по традиции и рассудку нигде кроме как в Москве я его не вижу.

Потом Георгий встал молча, чуть склонил голову и вышел из кабинета.

А оба служителя церкви остались, как пришибленные, не зная — то ли волосы на себе рвать то ли славить Господа за то что присутствовали при великом событии.

— Если… если все так и будет, брат Петр, то нам останется лишь Ему в ноги пасть! Вы правду сказали накануне — про меч духовный — разящий грехи… — промолвил Феогност.

* * *

…На сцене тем временем заговорщики спорили, кто из них удостоится с позволения казать чести убить собственного государя — при этом мало сами не поубивав друг друга. В итоге бросили жребий — и участь эта досталась Гернани. Де Сильва выразил желание поменяться с благородным разбойником — ибо Карл — его старинный враг — а к вражде политической примешивается и старый как мир спор из за женщины. Герцог предлагает Гернани земли и замки, напоминает о том что тот обязан ему клятвой от которой тут же обещает освободить — но все напрасно. И вот — кульминация действия — король и мятежник лицом к лицо — одинокий король против отряда головорезов во главе с пышущим местью принцем-разбойником.

В моей ты все же власти! — с загоревшимся взором вещал Эрнани-Горнин

Кауфман невольно помотал головой. Господи! Ужо ль ему мало в жизни всех этих страхов чтоб еще и со сцены ему напоминали что дерзкий безумец может одним выстрелом или ударом ножа пустить судьбу державы под откос??

И вообще, — вдруг разозлился Кауфман — черта нынешние распущенные цензоры разрешили эту пьесу старого карбонария бунтовавшего против всех властей Франции на его веку — от Карла Х Бурбона до нынешней вожделенной республики?!

И с чего господину Сумбатову пришло в голову ее поставить? Почему вообще Малый московский театр занесло в город именно когда царю пришло в голову его навестить? Может быть — кто-то подает знаки?

Да нет — конечно — вздор — ведь про царский визит никто не знал — да и Сумбатов-Южин — как оказалась дальняя родня местного предводителя дворянства прибыл сюда с месяц назад в поисках заработка для антрепризы.

Ох служба — сведет с ума! покачал полковник головой. Вот на днях седой волос обнаружил на виске.

Шло время и действие разворачивалось своим чередом — и вот на сцене уже заключительные сцены последнего акта.

Гернани — прощен и отказался от мести и готов сочетаться браком с возлюбленной. Во время предсвадебных торжеств неожиданно появился некто в черном домино в котором однако узнавался не без труда дон Руй.

Публика встречает его насмешками.

Он встречается с Гернани и напоминает о клятве — задудев в пресловутый рог. После чего и предлагает идальго убить себя самому — на выбор ядом или клинком.

Сын короля Арагона верный клятве выбирает яд, но просит Руя отложить исполнение жесткого приговора до утра. Появившаяся донья Соль просит дядю помиловать Гернани, но тот остаётся непреклонен. Девушка выпивает яд, предназначенный для Гернани. Вслед за ней яд пьёт и юноша. Гернани умер первым — осев и вытянувшись на сцене. Вслед за ним покинула этот мир донья Соль, последим движением обняв тело любимого и накрывшись плащом. Охваченный ужасом от содеянного Ленский — де Сильва выпил остаток яда и беспомощно обмяк… Занавес…

…Георгий поймал себя на том что стоит и бешено аплодирует — вместо со всем залом — наверное через пару минут…

Он обернулся — Танеев и Грузинский точно также колотили в ладоши. Даже Кауфман к ним присоединился.

— Александр Александрович, — обратился Георгий к нему. Распорядитесь чтобы актеров пригласили ко мне в резиденцию после спектакля. Их труд стоит отметить.

* * *

Камердинер провел все еще скованных, не понимающих ничего гостей в небольшой зал губернаторской — ныне царской — резиденции…

Пока в помещении никого не было, если не считать двух лакеев, мигом задернувших длинные шторы из красного бархата и зажегших старомодные канделябры. Зал имел три накрытых уже дубовых стола, а в дальнем конце располагался основательный камин из грубо обтесанного дикого камня, над которым были прибиты оленьи и медвежьи головы.

Гости устроились на небольших канапе и приступили к трапезе. Вино, блины с икрой, семга и рассольник.

Но только они приступили к ужину как появился Георгий в сопровождении Кауфмана.

При виде императора все присутствующие поднялись и поклонились.

— К нему заспешил Сумбатов.

— Право же Ваше Величество — я не знаю даже за что удостоен сей части — быть лично приглашенным Вами!

— Император — тоже живой человек, и что такого в том чтобы императору пригласить артистов чья игра вызвала его восхищение? Почему бы ему просто не поговорить с ними о российском театре и его делах?.

— Признаться — Сумбатов пришел в замешательство — не мог подумать что высшей власти есть столь большое дело до театра…

— Государю всероссийскому есть дело до всего в его державе. Разве Екатерина Великая не поручила Шувалову создать Большой театр? Разве не она учредила дирекцию Императорских театров? Разве наконец сегодня царствующая семья не покровительствует сценическим искусствам и актерам? («А также актрисам!» — мелькнула игривая мысль).

— Но право же… Государь — наш театр нов — и еще не прославлен. И уж точно не причислен к императорским! — развел руками потомок армянских и грузинских царей. Есть и более одаренные и знаменитые служители сцены!

— Все впереди! — многозначительно улыбнулся Георгий. Пока же…

По его знаку камердинер принес папку с золотым тиснением.

Глазам публики был явлен лист с большим гербовым орлом.

— Вручаю вам господин Сумбатов это похвальное письмо — в знак моего искреннего восхищения.

— Виват император! — воскликнул — явно слегка ошалевший от избытка чувств Ленский, встряхивая сединами…

— Виват! — откликнулись актеры — а что им еще оставалось?

Наполнились и опорожнились бокалы.

А Георгий подумал что этот импозантный старец с воистину княжеской осанкой вполне может быть еще из дворовых отданных своим барином в театр для заработка. Конечно господские театры исчезли давным-давно — но вот крепостные актеры из оброчных были до самой «воли». Собственно — оттуда пошли эти громкие псевдонимы — с тех самых пор когда определенным на сцену крестьянским отпрыскам — всем этим Прохорам, Гуриям, Пахомам меняли простые «мужицкие» прозвища вроде Корытов, Мышонкин, Подковыркин — на «Алмазовых», «Изумрудовых», «Жемчуговых». Но не спрашивать же у него про это?

Император чокнулся с Ермоловой — сделав молодой даме комплимент что она вполне могла бы играть Екатерину Великую. Побеседовал с Ленским о его планах создания при Малом театре новой сцены.

Отметил как доброжелательно господин Грузинский беседует с Сумбатовым — родство ли грает роль, явленная царская милость, или то и другое вместе?

Побеседовал о петербургской опере со смущенно улыбавшейся Ольгой Книппер.

Кауфман бродил по залу не вступая в разговоры и время от времени прогоняя дурацкую мысль — не мог ли пронести кто-то из этих людей кинжал? (Вот же — пиеса из головы нейдет!)

Но вот вечер подошел к концу.

И уже когда те прощались, вдруг остановил госпожу Книппер.

— Ольга, я прошу Вас остаться, у меня есть к вам отдельный разговор.

Через минуту они остались одни — войдя с ней в свои покои Георгий жестом предложил ей сесть на диван и опустился рядом.

Что подумали прочие и что думает сейчас она — неважно. Но с кем ему еще поговорить на почему-то так мучающую его тему?

— Позвольте вопрос? Или если угодно — не могли бы вы мне помочь…

— Помочь? — изумилась Ольга. Но чем может простая актриса помочь государю всероссийскому?

— Понимаете — я в затруднении… Я даже не знаю, как объяснить… Вы видите перед собой самовластного монарха огромной империи. И все видят. А я вот — Георгий улыбнулся — вижу в зеркале молодого, неопытного и никогда не желавшего власти человека. Я как вы наверное знаете не готовился к трону… да собственно и ни к чему не готовился всерьез. Я учился… действительно как написал камер-юнкер Пушкин «чему-нибудь и как-нибудь» — по большей части лишь тому, что могло пригодиться высшему чину по военно-морской части — каковым я бы должен был стать лет через двадцать тридцать — не ранее. И менее всего я подготовлен к управлению государством. И я временами мучительно раздумываю — правильно ли я делаю.

— Я могу лишь склониться перед вашей скромностью, — протянула молодая женщина, качнув очаровательной головкой, увенчанной аккуратно уложенной косой. — Но даже не знаю чем бы я смогла помочь… — Хотя… Знаете Ваше Величество — актеры тоже сплошь рядом считают что у них все плохо выходит и боятся провалиться. Если только это вас утешит…

— Вот и я — боюсь провалиться.

Он выдержал паузу.

Странно черт возьми было бы просить совета у этой девочки («Де-евочки??! Да она старше тебя, любезный гардемарин!» — сварливым тоном дяди Алексея подсказал внутренний голос).

А у кого — не у князя Сумбатова же?! Этот режиссер чего доброго захочет Зимний в театр превратить и царские дела ставить как спектакли. Такое пожалуй Победоносцеву подойдет — но не ему.

…Про моего прадеда говорили, что он брал уроки у великого Каратыгина… — наконец продолжил он. Так получилось, что я не обладаю ни его силой и волей, ни упорством деда, ни отцовским хладнокровием… Даже родительским музыкальным слухом — виновато улыбнулся он, — и даже рисую хуже всех в семье…

И вот я подумал… На сцене вы сыграли благородную испанку а господин Южин — короля — и не преувеличивая скажу что играл он с истинным королевским достоинством.

Ее маленькие изящные губки судорожно сжались.

— Вы хотите — брать уроки у… у меня? — с явным испугом осведомилась она… Ваше Величество… Но я не смогу — я… Понимаете… — она прижала руки к груди. Говорят актерскому ремеслу можно научить — ну как медведя учат трюкам. Но чтобы играть так как наверное нужно вам — для этого требуется жить на сцене!

Вот я… Я не просто играю дворянку или крестьянку… Я стараюсь вести себя так, будто я и есть та, которую изображаю. И когда мне удается поверить в это, верит и зритель…

— И правда, — вымолвил Георгий. Импровизации мне как я заметил, вполне удаются…

Ольга промолчала. Император не спешил прерывать ее молчание.

— Это трудно — наконец продолжила она. Со стороны конечно не видно — но потом — после спектакля вечером бывает еле доползаешь до меблированных комнат или убогой гостиницы, хочется упасть и ничего не чувствовать… Это… как сжигать свою душу — по кускам…

— Верьте каждому слову, которое говорите, — твердила она. Верьте… тому что вы Царь… Тогда все поверят. Ну… когда я только поступила в театр Александр Иванович… господин Сумбатов — зачем то поправила она себя рассказал такой анекдот. Один молодой актер должен был играть в очередном спектакле римского императора и обращается к старому поседевшему на сцене актеру: — Я в сегодняшнем спектакле играю Цезаря: что мне делать? — Ты же Цезарь — делай что хочешь! Простите Ваше Величеств если я объяснила невнятно… — Отчего же — напротив — это интересно…

— Играть царя будучи царем — что может быть проще? — подхватила Ольга.

— Или сложнее, — пожал он плечами.

И подумал вдруг что две Ольги — Книппер и фрейлина фон Мес наверное бы нашли о чем поговорить.

Однако затем на ум ему пришел однако старый полуприличный анекдот про маркизу Помпадур и знаменитого некогда актера Тальма.

Увидев как-то его на сцене в роли Ричарда Львиное Сердце, она настолько восхитилась, что пригласила его в свой особняк и предложила.

— Любите меня как Ричард Львиное Сердце!

В следующий раз королевская фаворитка увидела его в роли Геркулеса — и попросила:

— Любите меня как Геркулес!

И опять госпожа Помпадур была в восторге. Еще через некоторое время она увидела Тальма в роли Отелло и потребовала.

— Любите меня как Отелло!.

В следующий раз же сообщила.

— А теперь я хочу, чтобы вы любили меня просто как актер Тальма!

— На что тот ответил.

— Увы, мадам — это невозможно — я уже много лет как импотент.

Георгий с благодарностью поцеловал актрисе руку и поднялся.

— Уже поздно… — Завтра вероятно мне еще предстоит закончить дела — да и вам тоже наверное надо отдохнуть.

— И… это все? — изумленно и как то жалобно пробормотала Ольга — и он понял о чем она.

— А вы… хотите? — чуть помедлив, спросил Георгий.

А потом вдруг решительно начал расстегивать на ней лиф. — Ваше Величество… — прошептала Ольга с видом смиреной рабыни стягивая платье с плеч…

— Да, дуэнья! — Георгий привлек ее к себе.

* * *

Теперь — на закате жизни — по прошествии не лет и даже не десятилетий — по смене эпохи — я могу наконец разрушить печать молчания сковывающую мои уста с прошлого — уже далекого — века. Да — Его Императорское Величество Георгий Александрович был со мной той ночью во Владимире как мужчина с женщиной.

Собиратели сплетен и старых анекдотов могут торжествовать и с полным правом добавить еще одну скабрезную страницу в собрание своих скабрезностей — мне решительно все равно. Он ушел туда где нет земной суеты да и я скоро дам отчет о своей жизни пред Божиим судом.

Почему? Любила ли я его? Нет — и к лучшему… Любить монарха а тем более такого монарха — это может и высшее счастье но и тягчайшее испытание. Так уж сложилось — но русской женщине невозможно, немыслимо отказать государю русскому. И дело не просто в титуле или знатности — хотя я знала артисток что с презрением отвергали горы ассигнаций и стотысячные бриллианты от богачей — поклонников но готовы были развлекаться с обнищалыми бароном или графом — за одно прикосновение к высшему сословью… Но и не поэтому… Можно было отказать французскому королю Галантного века, любому из государей Европы, или президентов, великому князю… Даже наверное турецкому султану — коль честь ставишь выше жизни. Но не царю… И я хранила эту тайну — хотя о ней говорили открыто — и за моей спиной и в глаза. Ни своим мужьям — которых у меня как все знают было трое, ни детям, ни моей племяннице, ни самой близкой подруге Марии Николаевне Ермоловой я ее не открыла. Говорят, что слава императорской метрессы мне помогла в моей карьере. Не спорю — так видимо и было. Но не разу за пять десятков лет — слышите — ни разу! — я не обращалась к Георгию Александровичу с какой-либо просьбой…

Ольга Книппер-Мордвинова «Жизнь в огнях рампы» Киев. Изд-во «Мельпомена». 1959 год

* * *

Медленно приблизился поезд. Паровоз выпустил облака пара, окутавшие перрон. Через полминуты пар рассеялся. Затем открылась вагонная дверь. По ступенькам осторожно сошел высокий худощавый молодой человек в тулупе и надвинутой косматой папахе.

За ним следом появился офицер в длиннополой шинели и башлыке быстро исподлобья оглядевшись.

На перроне Финляндского вокзала уже стоял наготове караул. Могучего телосложения бравый офицер в полной парадной форме лейб-гвардии кирасирского полка Ея Величества, сбоку которого маячил Карл Федорович Багговут — управляющий.

Гатчинским дворцовым правлением и комендант города — почтенный старец, генерал от инфантерии.

Кирасир чеканным строевым шагом с обнажённым палашом двинулся вперед… Подойдя вплотную, офицер, лихо взмахнув сверкнувшим клинком, отсалютовал чем вызвал мимолетное напряжение на лице офицера.

— Ваше Императорское Величество! Почётный караул войск Гатчинского гарнизона по случаю вашего приезда построен! Начальник караула капитан Осмоловский!

— Вольно, господи капитан, — прозвучало из под папахи.

Голос звенел усталостью — и одновременно облегчением.

Георгий прибыл домой…

Дальше был путь в карете на полозьях по обледенелому булыжнику Большого проспекта — временами ощутимо потряхивало.

Дорога была достаточно долгой — но замерзнуть не успел — взятая вместо шинели медвежья доха грела отменно.

И вот он в своих — точнее царских — апартаментах.

…Государь всея Руси обеим рукам опираясь в подоконник созерцал раскинувшийся за стеклами вид.

Из окон Гатчинского дворца открывался изумительный по строгости, по какому то печальному величию пейзаж. Снег отливал перламутром в лучах закатного солнца, заиндевелые деревья казались нарисованными искусным мастером на холсте. Да сам этот дворец при всей внешней простоте — с его великолепными залами, павильонами, лепкой, барельефами, штофом, гобеленами, наборными паркетами и резьбой — тоже производил впечатление высочайшего образца искусства.

Главный корпус с двумя полукружиями галерей соединявшийся с трехэтажными квадратными корпусами — каре по углам которых — трехъярусные восьмигранные башни, примыкающие к полуциркульным галереям. Все смотрелось одновременно и изящно-закончено и основательно.

Право же стоило на несколько месяцев оставить родные пенаты чтобы оценить их красоту. Совсем рядом вроде с Питером — но все таки какая разница — угрюмоватые каменные громады под серым всегда почти небом затянутым облаками и низкие берега там — и холмы и рощи а над ними — чистая синева — здесь. Это все выглядело очень гармонично, как картина старого мастера, и даже легкая тень меланхолии не портила пейзаж.

… Прогуливаясь по дворцу (флигель-адъютант держался позади) он оглядывал знакомые с детства стены.

Здесь вырос он, его братья сестры — в небольших комнатах похожих чем то на каюты — под присмотром отца и матушки. Тут в Арсенальном корпусе они играли в бильярд, в пятнашки, в «лаун-теннис»; в мяч… По коридорам огромного дворца катались на велосипедах.

Младшенький — Михаил с удовольствием играл тут с сестрами и дочерьми служителей в куклы…

Тут царские и не только дети стряпали, столярничали, мастерили кукол для своего театра, шили им костюмы. Тут для игрушечных военных баталий клеили солдатиков.

Зимой устраивали прогулки в санях с гостям из Петербурга, заезжали на придворную ферму — пить кофе и чай со свежим сливками… Перед дворцом «катали болвана» или как еще говорили — снежную бабу — да такого большого размера что уходило несколько дней. Всей семьей работали в парке — счищали снег, рубили деревья, жгли костры, запекали яблоки и картошку. На озерах заливали каток — самой большой любительницей коньков была матушка. А потом играли в снежки… В этих снежных баталиях с большим удовольствием принимал участие и государь… «Видел императора в Гатчине — в своем тулупе и треухе он показался мне дворником игравшим в снежки с барскими отпрысками» — вспомнил он запись из чьего то дневника скопированную любопытными жандармами. Подловатое ехидство ничтожеств… Гадкое вдвойне ибо исходит от тех кто взыска милостями тайно охаиваемых. А что интересно подобные личности пишут про него?

Он спустился в Арсенальный зал что на первом этаже. Это место было центром жизни царской фамилии. Здесь стояли в беспорядке вещи памятные ему с детства — огромный кусок магнитного железняка присланный еще при прадеде заводчиками Демидовыми, миниатюрный орган, детская горка с саночками, качели… Тут ставили елку в сочельник и разговлялись на Пасху…

В нише расположилась маленькая сцена для домашних спектаклей. Стены украшали чучела зверей и птиц, снабженные табличками с указанием места и времени, когда они были убиты, и главное — автора выстрела.

Бывало — зала становилась классом где великие князья и княжны проходили курс различных наук. Бывало — обращалась в прибежище муз — где занимались танцами, играли в импровизированном оркестре. Иногда — подобием античной палестры с их уроками гимнастики.

Солидный ящик палисандрового дерева с перламутровым инкрустациями — «таксифот», с помощью которого матушка показывала им — еще несмышленым детям — виды далеких стран и знаменитых памятников.

А вот телефон — по нему в последние два года обитатели Гатчинского дворца слушали спектакли концерты, исполнявшиеся в театрах Петербурга.

Говорят в американских штатах уже такая услуга кое-где вошла в обиход… Но конечно телефону и таксифоту предпочитали живое действие.

Перед венценосными и всегда доброжелательными ценителями музыки выступали балалаечники и цыгане… По вечерам они вместе с Марией Федоровной играли на фортепиано. Для детей родители часто устраивали вечера: цирковые представления, кукольные спектакли. А иногда младшие обитатели дворца ставил пьесы, бывало даже на иностранных языках — немецком или к примеру французском; не делая к слову разницы между великими князьями и детьми лейб-конвойцев и придворных.

А иногда приезжали начинающие скрипачи из музыкальных классов.

Еще выступали танцоры императорского балета — среди них и юная Маля Ксешинская.

Сейчас же дворец был тих, пуст и печален. Прежде тут часто отмечали семейные праздники и дни рождения… Совсем скоро — 25 марта — великой княжны Ксении Александровны. В конце апреля, 27-го его собственный. А в мае — великого князя и бывшего царя Николая.

(Воистину — как издавна говорили святые отцы — «И корона царская не спасает от удела скорби и страданий!»)

Прошлый год — год траура по отцу и почти что траура по брату… Будут ли в этом году праздновать его день рождения и где?

Семья то обосновалась в Петербурге — а вот он прибыл сюда. Как усталый зверь после дневного гона инстинктивно возвращается в свое логово…

Вздохнув Георгий опустился в глубокое кресло помнившее еще времена Николая Павловича…

Усталость все не отпускала, казалось прочно поселившись не в теле — в сердце и мозгу…

Не то обычное знакомое утомление когда засидевшись над бумагами клонишься головой на стол или тянет ко сну в время доклада министра или директора департамента.

Другое — вялое расслабленное ощущение скуки — когда не хочется ничего делать — русская хандра она же английский сплин. От которой, как чувствовал Георгий, не поможет ни новомодная гимнастика с обливанием водой, ни традиционное же английское лекарство от сплина и прочих душевных терзаний — хмельная влага.

Настигло его это чувство внезапно — уже в поезде — и когда до Петербурга оставалось часа три он и распорядился направить литерный эшелон в Гатчину.

Одновременно отбил телеграмму Бунге — что мол намерен отдохнуть от текущих дел несколько дней и обдумать ряд важных решений — посему беспокоить не надо — разве что какая то уж совсем срочная надобность…

Ага — как же! Не оставят в покое…

Вот на столе уже дожидаются бумаги.

Доклад Обручева о том что Генеральный Штаб разработал новые меры в рамках плана военных действий против Турции — в преддверии весенних маневров. Неймется же кому-то повоевать — чувствуют, что Миротворца больше нет…

Доклад Танеева по пресловутому проекту с приглашением иностранных светил — полсотни имен. Может задвинуть эту родившуюся из случайной обмолвки затею тихонько под сукно — свою роль она всяко сыграла, пугнув забывшихся университетских умников? Или пусть сочиняют — улита едет…

Или вот записка управляющего Царской Охотой — с просьбой решить вопрос с ее дальнейшей судьбой. Некогда величественное хозяйство мало помалу приходило в упадок.

Было время — для участия в «царской забаве» в Гатчину приезжали члены правящих королевских домов, иностранные послы. Иногда представители императорской семьи выступали только в роли зрителей. В Гатчине и ее окрестностях охотились на самых разных зверей: медведей, волков, оленей, ланей, лисиц, зайцев, тетеревов, фазанов, глухарей.

В отличие от отца, Александр III не был завзятым охотником, хотя любил природу, простую обстановку на охоте — там отец наверное отдыхал от придворных. И «охотничье хозяйство» — разведение дичи, собак, и егерская служба были на высоте…. Но уже два года как все это кануло в лету. Лучший охотник Семьи — брат Николай — сейчас жалкий калека — а великие князья предпочитают охотиться в своих имениях — да и то все больше на французские вина.

Тут же были урезаны казенные суммы отпускаемые на все это хозяйство («Да — а у меня не спросили!») Посему гатчинский егермейстер хотел знать — будут ли выделены средства в нужном объеме или ему следует составить новый штат Царской Охоты. Он упирал на то что если к примеру охотничьи домики можно заколотить а снасти — укрыть в кладовые — а людей к примеру распустить — то что делать с охотничьими сворами, со зверьем в вольерах — аж пять одних зубров. Собак можно распродать или утопить («Ну и ну!») — а быки и олени — с ними как быть?

Отдельным пунктом шла просьба рассмотреть вопрос о слоне.

Ну да — вспомнил Георгий — в родных пенатах уже издавна имелся особый «царский» слон — вместо состарившегося привозили нового.

Их обычно дарили разные восточные владыки. Для серых великанов даже был воздвигнут особый домик в индийском стиле — «Павильон для слона».

Посещение слоновника было своего рода частью образования в Семье. Дядя Николай Николаевич со свойственным кавалеристу грубоватым юмором предлагал даже сделать парадную беседку и водрузив его на спину слона использовать благородное животное для парадных шествий.

Особенно любил наблюдать за элефантом старший брат (печальный вздох) — ему очень нравилось смотреть как служители купают слона в пруду — возможно индийский зверь на фоне российского пейзажа казался ему особенно забавным.

Слоны вызывали умиление у августейших посетителей, но как оказалось огорчали егермейстерскую часть. Она жаловалась, что животное ежедневно съедает два пуда лепешек на чистом сливочном масле — по метрической системе — тридцать два с гаком килограмма или восемьдесят фунтов. Это не считая сена, фруктов и зеленого корма а также услуг ветеринара, сторожа и служителей.

Ладно, пусть министр Воронцов решает — тем более сам он жаловался что деньги в ведомстве тратятся неразумно.

Следом — записка (напрашивается — паническая) Вышнеградского — о том что требования военного ведомства — равно как и военно-морского неподъемны для казны и нужно или урезать расходы или изыскать возможность обширных заимствований в Европе и возможно в Америке. Это он еще не знает про железнодорожные проекты. Зато не преминул приписать что ожидаемые предложения министерства просвещения тоже чрезмерны. Вот интересно — требований пока нет но уже плач и скрежет зубовный. Что может быть хуже министра финансов — скопидомствующего Гарпагона? Только министр — растратчик…

Та-ак — а вот это уже действительно серьезное дело! Доклад господина Победоносцева — и как раз касающийся ведомства Ивана Алексеевича. И его самого. Государственный контроль занимаясь вопросом использования правительственных займов обнаружил следующее. Последний заем назначенный к размещению на Лондонской бирже был выпущен на сумму в двадцать три миллиона фунтов стерлингов, из коих как это повелось почти половина предназначалась на погашение предыдущего выпуска займов, а относительно двенадцати с чем то миллионов предлагалось что подписчики внесут их не деньгами, а облигациями пятипроцентного займа прочих выпусков. Так вот — после этого власть предполагала объявить что прием таких облигаций прекращается — как только будут представлены эти двенадцать миллионов. Официально подразумевалось что мелкие держатели облигаций смогут представить свою облигацию для погашения ее с выгодою в полной сумме и поторопятся выкупить новый займ. В действительности же задумана следующая комбинация — вся дюжина миллионов звонких английских соверенов — будет предоставлена полностью картелем банкиров, кои заблаговременно получив информацию о готовящемся займе стали закупать облигации консолидированных займов по более низким ценам — чтобы потом реализовать облигации нового займа по завышенной цене. Сумма выгоды гешефтмахеров составляла минимум два миллиона рублей. Сколько из этого предполагалось на долю лично министра обер-прокурор не имел представления — в чем откровенно признавался.

Сокрушался он главным образом, впрочем, не о том что столь значимый уважаемый сановник использовал свой пост для личного обогащения. Как писал Константин Николаевич такой обман владельцев займов со стороны высших властей ради интересов узкого круга «своих» людей, видится ему недостойным правительства, «коего каждое публичное слово должно быть правдою».

Георгий перечитал бумагу несколько раз а потом растерянно покачал головой. Запутанность и сложность и аферы и что важнее самой финансовой операции казначейства с замысловатыми методами извлечения из каждого выпуска ценных бумаг неизвестной и неопределенной заранее суммы, методов «конверсии» займов и хитрые способы латания дыр в бюджете за счет биржевых гешефтов, как ни старался он понять ускользали от него.

Георгий почувствовал себя гимназистом приготовительного класса перед таблицей логарифмов.

Да — вот еще докука… Он сносно — хоть и поверхностно разбирается в военных и морских делах — ну уж на то чтобы понять, что подчиненные втирают ему очки, его хватит.

Он — кое как — на практике постиг тонкости работы государственного механизма — по крайней мере усвоил что просто издать указ — этого мало — его скромных сил достает.

Но вот финансы и кредит — вот это дело он понимает, как выражался когда-то адмирал Апраксин — «столько же сколь и кузнечное». А между тем дело то важное, можно сказать — важнейшее. Наполеон как то изрек «Война требует трех вещей — денег, денег, и еще раз — денег». С тех пор если что и изменилось — так только то что эти три вещи требуются и для повседневной жизни государства — причем в количествах все возрастающих — буквально не по дням а по часам.

Выходит, что вместо со стратегией и прочим военными науками ему придется изучать кредит и финансы? Мысль о прохождении еще одного курса наук вызвала в его измученной тоской душе беззвучный стон. И еще наставников найти — да таких чтоб учили понятно… Кто у нас в России видный экономист из тех кто достоин преподавать императору? Как кто? Иван Христофорович Бунге само собой. Да только сей государственный муж и так занят делами Совета Министров — так что вряд ли сможет ему помочь. Может кого то из тех самых иностранцев выписать? Вот к слову — его будущий тесть — сам банкир не из последних — наверное сможет подсказать кого-то из знающих предмет профессоров — не обязательно самых титулованных — ему ж не регалии важны — но дело понимающих. Какая то мысль связанная с принцем Филиппом и финансами промелькнула было у Георгия — но вновь подступившие вялая апатия и усталость не позволили её толком оформить…

* * *

Пришло время обеда… Против обыкновения он предпочел принять пищу в столовой — хоть какое то развлечение. Опять шествие — впереди камер-лакей позади — флигель-адъютант.

По дороге ему попался кот — обычный себе такой серый котейко…

На хозяина дворца и владыку своего живота и смерти он не обратил никакого внимания. А тоже при должности — спасает книги, гобелены и припасы на кухнях от грызунов.

— Ну здрав будь слуга царев, — вдруг почему-то улыбнувшись обратился к нему Георгий. На страже добра нашего от крыс да мышей преужасных? Кис-кисэй!

Кот с достоинством удалился…

Георгий же последовал в противоположную сторону — к столовой.

… На столе выстроились парадные сервизы, сверкающий всеми гранями хрусталь, изящные бронзовые канделябры, цветы, и даже — экое диво! — рыбки в маленьком аквариуме.

Перед обедом тафельдекер представил меню, дабы государь выбрал блюда по вкусу.

Георгий пробежал глазами строчки на веленевом листке. Постное меню даже его поразило богатством выбора.

Икра свежая. Икра паюсная. Икра сиговая красная. Сельди и анчоусы.

Сардинки. Омары и скумбрия. Ботвинья. Белые грибы маринованные. Рыжики и грузди соленые. Оливки и пикули. Семга и лососина копченая, сиг и корюшка, маринованный лук-шалот. Уха из налимов, пирог с угрем. Сиг с кореньями, спаржа, щи с осетриной.

Завершали шеренгу рыбных блюд форшмак из судака и суп-пюре из ершей.

Десерты тоже не разочаровал.

Шарлотка из фруктов, апельсиновое мороженое, булочки с вареньем, грушевый, фрукты и виноград и фисташковое бланманже.

Перекрестившись — он сел за трапезу. За столом их было всего трое — он, Кауфман, и Баггавут.

При каждом сидящем за его спиной по обычаю стоял слуга с тарелкой, чтобы при перемене блюд быстро и аккуратно поставить, на место использованной тарелки, чистую.

Началась трапеза как обычно с закуски, «для возбуждения аппетита». Сегодня закуска состояла из свежей икры, сардин и белых грибков.

Обед прошел в молчании — царь разговора не начинал а подчиненные не осмеливались нарушить тишину.

Георгий правда заметил что Кауфман, хлебавший налимью уху, как то нервно посмотрел на него но не придал значения. («Или так плохо выгляжу?»)

Впрочем полковник смотрел не на монарха а на стоящего позади лакея — острые предметы сервировки в его руках несколько обеспокоили начальника охраны.

«Мда — этак ты Александр Александрович скоро потребуешь натягивать над императорским креслом полог — чтоб кирпич невзначай не упал!» — пожурил полковник сам себя и вернулся к супу.

Георгий же обратил внимание на Карла Федоровича. Тот воистину казался патриархом — высохший и седой как лунь… Вкушал он ботвинью и делал это с неким глубоким достоинством — как священную трапезу. Кажется, генерал от инфантерии — самый старый из служащих действительную офицеров императорской армии. Собственно, припомнил Георгий, отец незадолго до гибели уже заготовил приказ о его отставке и назначении заведующим Николаевской богадельней для увечных солдат. Но приказ так и не был подписан — и Багговут несет службу как прежде — исправно, ни о чем ни прося и не жалуясь. Надо бы и в самом деле дать старику отдых. Но сперва дать его себе — хотя бы до возвращения Витте и Воронцова — Дашкова. Дадут л этот отдых ему — вот вопрос?

Определенно приходится ожидать нашествия чиновников! При Александре III еще было заведено что они являются в назначенные дни или по вызову. А тут пожалуют без вызова — по срочным же делам. Может быть вытребовать из Петербурга Половцева — пусть статс-секретарь возьмет на себя грозящую массу бумажных дел?

Слава Богу хоть разводы караулов и плац-парады обходятся без него — Георгий от них изначально свободен — тем более есть и благовидный предлог — он не офицер — первый не имеющий чина в династии со времен Петра Великого.

Закончив трапезовать, он пошел — (по самочувствию скорее уж «побрел» в свои покои).

С неудовольствием думая что его там дожидаются все те же бумаги — если не доставили новых и газеты которых даже в руки брать не хочется.

А чего ему хотелось бы? — думал он растянувшись на кушетке. А и ничего можно сказать.

Может попросить сварить крепкого кофе — оно взбодрит? Марков мастерски приготовлявший этот напиток остался в Зимнем — но уж кто-то умеющий толком обращаться с туркой и мельничкой в Гатчине должен быть?

То ли посмотреть какой-нибудь спектакль вроде «Гернани» — или лучше веселой оперетты про веселых модисток и глупых маркизов?

«Гернани»… Спектакль… Ольга…

«Вот брат Георгий! У дядьев балерины из Мариинского — а тебе того не надо — стало быть подавай актрисуль провинциальных! — сказал внутренний голос с интонациями подвыпившего Николая Николаевича. Дальше небось горничные с судомойкам и прачками будут? Аль дамочки из веселых домов?»

А следом явилась и другая мысль…

Он конечно не знал этих специфических женских подробностей — но из случайных обмолвок «фрейлин Охотничьего домика» был осведомлен что ими под руководством придворного медикуса Отта были приняты некие меры. Дабы предотвратить возможное зачатие — календарь с расчетом дней ну и там еще какие то приемы — не суть важно.

Тут же могло произойти всякое… Мда — побочные дети в Семье конечно не были новостью — даже и поводом для скандала: но не перед свадьбой же!

И кто — дойди дело до матушки ли страх сказать — до Елены — поверит что это был ее порыв а не его как бы выразились моралисты — мимолетная похоть?

Да — а ведь если подумать то Ольга его именно соблазнила. С ним такого раньше не происходило — к тому же он не невинный юнец да и она — не многоопытная светская львица. Но примерно так все происходило если верить доходившим до его ушей салонным сплетням…

Зачем все же это было госпоже Книппер? Она ведь ничего не просила при расставании, не давала и не требовала клятв — вообще прощание вышло каким то нежным и смущенным.

Или лучше было ему сказать тем вечером «нет», и покинуть ее общество произнеся напоследок что то вроде «Мадемуазель — нам не следует делать ничего о чем бы потом пришлось пожалеть!»? (Что было бы неправдой — но не жалел что узнал это юное и бескорыстное создание.)

Но все же… Все же мимолетный но грех — которого можно было бы избежать. С фрейлинам он об этом не думал почему то а вот тут — поди ж ты!

«И сказал Господь Каину: почему ты огорчился, и от чего поникло лицо твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним.» — вспыхнули в памяти строки книги «Бытиё».

Царям ничто человеческое не чуждо — но кому как не царю обуздывать человека в себе? Не зря какая то античная мудрость гласит — «Победишь себя — победишь всех».

Но как слабому человеку победить страсти что в его природе?

Вот — тяжело вздохнул Георгий — еще же придется как то рассчитываться с ораниенбаумскими делами — девиц (ммм — ну ладно — девиц) кого замуж а кого еще как пристроить… У них же слава Христу не Турция где ненужную наложницу можно в мешок в Босфор!

Вот — даже отвлечься нельзя!

В сопровождении «флигеля» вошел втянувший голову в плечи дворцовый телеграфист.

— Ваше Импратарск-Величеств! — отрапортовал он деревянно протягивая листок. Извольте — депеша из Санкт-Петербурга.

Георгий пробежал послание глазами.

«Встречайте. Прибуду сегодня вечером. Мария Федоровна».

Император всероссийский с некоторым удивлением изучал несколько сухих фраз. Странно — вроде не похоже а матушку. Что-то случилось? Неужели уже дошли слухи насчет… Или же Владимир не устраивает в качестве места для торжеств. Впрочем — вечер уже совсем скоро…

* * *

В своем кабинете двумя этажами ниже полковник Кауфман в очередной раз перечитывал исписанные бумаги. Проект «Об усовершенствовании охраны Верховной Власти Российской империи» — так он это свое детище назвал перебрав несколько вариантов.

Его Величество сейчас отдыхает перед визитом императрицы-матери — а вот ему как всегда отдыхать некогда. Поэтому в бывшей лакейской Арсенального корпуса сейчас и горит настольная лампа с новомодной танталовой нитью разгоняя ранние сумерки и шелестит бумага. Тощая еще недавно стопка разрослась до пухлой пачки — да вот к конечной точке труд не сильно приблизился.

Кауфман морщился — чем больше читал тем менее ему написанное нравилось. Еще недавно казавшиеся логичными и понятными как строки артиллерийских инструкций и таблиц стрельбы теперь выглядели корявым и невразумительным.

Взгляд его скользил по исчерканным столбцам…

Параграф тридцать шестой. «Об увеличении числа филеров (зачеркнуто), секретных агентов Охранной службы до ста пятидесяти человек».

Параграф сорок третий «О повышении жалования служащим Охраны».

Параграф шестьдесят четыре «О создании особого летучего отряда из женщин (зачеркнуто), девиц (зачеркнуто), особ женскаго полу для обеспечения охранных мероприятий в отношении членов (зачеркнуто) представительниц Императорского Дома…»

Параграф… Параграф… Параграф… Зачеркнуто… Зачеркнуто… Зачеркнуто…

Покачав головой «главарь царской охранки» — как уже назвали его в подметных письмах еще невыловленные нигилисты вернулся к разделу о женском отряде.

Если не считать Надежды Дуровой женщины в России (да собственно нигде кроме, говорят, диких стран Африки) в войске не состоят и погон не носят. Да и в самом деле — даже звучать будет невероятно нелепо — «госпожа ефрейтор», «госпожа подпоручик», «госпожа генерал» (свят-свят-свят!)!

Но тем не менее женщины служили — пусть и в одном качестве — надсмотрщиц в тюремном ведомстве.

Были у них свои отличия и названия должностей — но не использовать же их во дворцах! Даже и намека на подобное качество допускать нельзя. Но черт побери — это служба — со всеми приложенными к ней вещами — такими как «приказ» и «исполнение» — а значит должны быть и чины! В камер-фрейлины их что ли произвести или воскресить столь же забытое «гоф-девица»? И где их брать скажите на милость? Это да — вопрос… Кауфман воспользовался советом Марии Федоровны и обратил внимание на тех из дочерей принятых «в свете» семейств что предпочитали модным романам и раутам — седло и охоту…

Но даже с учетом того что предполагалось — ну по крайней мере на первых порах — не более пятнадцати — ну двадцати этих… мнэ «сторожевых девиц» — результат был удручающим.

Да — были среди девушек людей «вхожих» ко двору особы которые и на лошадях скакали не хуже драгуна (положим — скверного драгуна-первогодка, — желчно уточил он) — и при этом — в мужском седле. И стреляли недурно — даже в дичь попадали на охотах… иногда. И фехтовали — пусть и на учебных саблях и эспадронах — кто б им боевые дал? Наверное их можно было научить метко бить из револьвера и даже драться без оружия — этой английской забаве, как ее — баритсу» что ли?

Но вот насколько он понимал — ни одна из них начнись стрельба или не приведи Господь — взрывы бомб — не будет способна ни на что кроме как отвлечь на себя прочих чинов охраны своим обмороком и визгом…

Нет — не было что-то доверия у полковника к нынешним юным особам слабого пола — что из за мимолетной ссоры с кавалером норовили наглотаться лауданума или выпить уксус…

Но где других взять? Однако пора ему переодеваться уже ко встрече Марии Федоровны… Да и всех дел не переделаешь

 

Глава 4

Мария Федоровна поднесла к губам рюмочку-наперсток и сделала крошечный глоток ликера — правда от него рюмка опустела на треть.

Георгий подумал что матушка прежде избегала крепких напитков — даже в качестве le aperitif.

Возраст ли тому виной (иные титулованные старушки и водочки могут откушать в силу даваемых годами привилегий) и ли волнение — хотя она вроде ничем себя не выдавала — но все же некое напряжение в воздухе витало.

Они сидели за поздним ужином вдвоем — даже лакеев maman отпустила свиту из трех придворных дам погнала присмотреть за обустройством своих покоев.

Сын мой — вдруг сказала Мария Федоровна тихо и проникновенно. Я могу лишь надеяться что вы хорошо понимаете смысл того что делаете. Ибо новости из Владимира стали настолько удивительными что я даже не знаю как к им относится — ибо не понимаю до конца их смысла.

Матушка — брови Георгия чуть приподнялись вверх. А собственно почему выбор этого города для моих коронации и бракосочетания ввел вас в недоумение?

Да — конечно это не самый значительный из городов империи — но его прошлое и история как нельзя лучше соответствуют предстоящей церемонии.

Ах Георгий! — вздохнула вдовствующая императрица. Не о твоей свадьбе и всем прочем разговор — хотя по крайней мере можно было бы посоветоваться со мной!

Но сказанное и сделанное тобой во Владимире — это же что то неслыханное!

Однако… а собственно — что я сделал — он растеряно покачал головой.

Как молния блеснула мысль — неужто кто-то доложил об Ольге?! Но кто мог? Хотя какая разница? «Was wissen zwei, wisst Schwein».

— Твоя речь — это большее потрясение основ чем коронация во Владимире.

— Какая речь, матушка?? — император только что не подпрыгнул.

— Та которую вы мой сын произнесли в городской гимназии и которую напечатали в тамошних губернских ведомостях! Странно — про нее написано уже в всех газетах России да и иные европейские тоже не преминули! Георгий — неужели ты не читаешь газет?! — maman только что не всплеснула руками.

— Матушка — мне как-то не до этого… — растеряно пробормотал Георгий.

«О, Господи! Так они что — напечатали в том смешном губернском листке то что я говорил гимназистам? Да кому в голову это пришло?»

Лишь через несколько секунд он пришел в себя и нетерпеливо позвонил в колокольчик.

— Любезный, — бросил он вытянувшемуся в струнку в дверях молодому лакею. «Незнакомое лицо — из новых видать». А принеси-ка ты мне свежих газет…

Молча тот скрылся и явился через пару минут в течении которых матушка укоризненно взирала на сына поедая пирожное.

Перед Георгием на стол легли три газеты — видимо первые попавшиеся «Утро России», «С-Петербургския губернския ведомости» и «Русский инвалид» — наверное заскочил в караульное помещение…

Некоторое время Георгий всматривался в передовую полосу…

Да… все так есть…

«Речь его императорского величества Георгия Александровича перед г. г гимназистами 1-й Владимирской мужской гимназии»… Что называется аршинные буквы заголовка…

Ну да — верноподданно поприветствовали Государя… говорил о пользе технических знаний…. Милостиво соизволил задавать вопросы ответы на кои встречались аплодисментами и восклицаниям радости… Это «Русский инвалид». «Ведомости» как это было приято перепечатали всю речь — благо она была не такой длинной. Не переврали — и то хорошо. То же сделало и «Утро России». Ага — не только — ниже — подвалом шла заметка что глава Владимирской духовной семинарии произнес проповедь где говорил о намерении Его Величества восстановить патриаршество во благовременье…

Георгий в полной растерянности смотрел на мать. Он конечно и раньше выступал с речами на разного рода собрания — несколько раз. Но тогда обычно ограничивались сообщением — дескать монарх всероссийский произнес речь в которой…

— Почему позволили? Куда цензоры смотрели — или они там номера не глядя подписывают — даже и не просыпаясь? — желчно сорвалось у него.

— Георгий — матушка улыбнулась — о чем ты говоришь? Кто бы осмелился подвергнуть слова Царя цензуре?

Он задумался.

И в самом деле — указаний держать выступление втайне он не давал — да и со святого отца слова хранить молчание не брал! (Не иначе — был в благодушном настроении от сытого обеда да добрых дел!) И что делать теперь? Рассылать по городам и весям телеграммы с приказом изъять нумера газет? И каким же дураком он тогда будет выглядеть перед подданными? Да и поздно… И отругать то некого — старый губернатор был им освобожден а новый лишь назначен. Обрушить монарший гнев на газетиров? Смешно — орел мух не ловит да и не виноваты они — царь сказал а они всего лишь передали его слова. Или лучше сделать вид что все так и должно быть?

Сын мой, — сочувственно продолжила вдовствующая императрица. Твоя мать не слепа и не в сенильном возрасте — и она видит что ты пытаешься отыскать новые пути каким должна идти императорская власть.

Я даже в меру сил стараюсь помочь тебе — хотя бы советом или подсказав кандидата на то или иное место.

Бог тебе судья — наверное и в самом деле править и вести Россию как раньше невозможно.

Но все же нужно знать меру! Согласись наверное не стоило уподобляться президенту какой-нибудь республики устраивающему по поводу и без повода эти press conference!

Георгий не мог не признать что в этих словах есть доля истины.

Но с другой стороны — теперь уже поздно что-то менять?

— Вы правы матушка! — чуть улыбнулся Георгий. Наверное я поступил несколько опрометчиво. И добавил.

Собственно если разобраться я больше хотел посмотреть на гимназистов и узнать чем они живут — они ведь будущее моей России — может еще кто-то в Государственном совете будет заседать! А я гимназиста прежде только издали видел и мельком…

Вдовствующая государыня посмотрела на сына очень внимательно и как то по особому — словно увидела в нем нечто прежде неразличимое. Хотела кажется что то сказать но лишь чуть заметно качнула головой.

— А что до press conference — то это и в самом деле упущение… — продолжил он миг спустя как бы размышляя вслух. Наверное надо будет поручить Воронцову — Дашкову чтобы Министерство Двора разработало правила для таких случаев. Ну я не знаю — инструкцию, регламент может быть…

…Уже у себя в покоях сидя за поздним ужином Георгий взял накрахмаленную салфетку, засунул ее себе за лацканы сюртука и взялся за устрицы. — А и недурны, — проговорил он, сдирая серебряною вилочкой с перламутровой раковины устриц и проглатывая их одну за другой. — Недурны, — повторил он зачем то… И вдруг рассмеялся — обнаружив что угрюмый сплин не исчез может быть но куда то отступил.

* * *

Хотя не исполнилось и года со дня коронации российского монарха, но уже не только в России, но и во всей Европе с напряженным вниманием ожидают дальнейших шагов нового государя, прилагают силы чтобы постараться предугадать, какую он займет позицию, каковы будут в дальнейшем его намерения и весь образ его правления. На многое надеются. Многого и опасаются. Перебирают всё, что знают о его жизни, и отсюда выводят свои заключения… Что же можно сказать о Георгии I? Прежде всего он молод — очень молод. Из всех русских монархов этого да и прошлого века только он принял бремя власти в столь юные годы — не считая Петра Великого. Он, здоров телом и духом. Характер у него спокойный, вместе с тем энергичный. Он представляет своей особой отчасти наглядный пример опровержения всех нынешних новомодных антропологических теорий отождествляющих нацию с происхождением и племенным принципом — в его жилах течет только несколько капель русской крови и, однако, всё в молодом царе — привычки, манеры, даже самая внешность отмечены характерными чертами славянской расы. Много говорили о симпатии, которую он испытывает к одним нациям, и антипатии, которую ему приписывали в отношении других — хотя нельзя сказать что например объявленные «юдофобским» меры верховной власти и в самом деле чрезвычайно ущемили еврейскую общину — скорее напротив — сняты многие прежние ограничения. Он несмотря на юность строг — и его строгость неизбежно настигает русскую бюрократию, о хищениях и гнилости которой ему известно наглядно — ибо что как не они стали причиной ужасной гибели отца и увечья брата? Некоторые в связи с этим говорят о мстительности ему де присущей — но скорее это унаследованное от Александра III искреннее возмущение лихоимствами, которые как мы знаем проникли даже в собственную царскую Фамилию. По-видимому, он твердо решил положить этому конец; инаказания продажных чиновников будут следовать с неуклонностью и старанием. С учетом предстоящего брака венценосца Франция может рассчитывать, несомненно, на более ярко выраженную симпатию, и новые отношения России с Англией примут, почти наверное, характер большей сердечности, что должно выразится, главным образом, в прекращении попыток наступательного движения России в Азии в южном направлении и закрепления статус-кво. Что до отношений с Австрией Германией то они сейчас в меньшей степени завися от императора всероссийского нежели от германских государств — и судя по настроению Вены и Берлина ничего подобного прежнему тройственному союзу невозможно. Если же мы вернемся ко внутренней политике, то вряд ли сбудутся мечты тех подданных российской короны, кто льстят себя надеждами и ожиданиями от нового царя парламентской конституции — мы, по крайней мере, убеждены в этом. Общепринятые в Европе идеи об ограничении власти, предоставляемой монархам, были и останутся еще долго чуждыми России. Императорская власть предпочтет проводить важные реформы, жалуя их сверху путем указов, чтобы мало-помалу добиться заметного улучшения участи своих подданных… Какие бы меры не последовал — они придут сверху, как проявление доброй воли, как дары монарха, который сохранит за собой в полной неприкосновенности свое право окончательного решения.

Константин Йозеф Иречек. «Некоторые мысли о первом годе правления императора Георгия». Еженедельник «Час», Прага

Санкт-Петербург. Зимний дворец. 17 марта 1890 года

…Позволю себе милостивые государи привести тут цитату из, всеподданнейшего адреса Сибирского купечества от 1868 года… — Витте чуть откашлялся и продолжил.

«Одни мы, Государь, сибирские Твои дети, далеки oт Тебя, если не сердцем, то пространством. Большие мы от того терпим нужды. Богатства пашен почвы лежат без пользы для престола Твоего и нас. Даруй нам железную дорогу, приблизь нас к Себе, отчужденных oт Тебя. Повели, чтоб Сибирь внедрилась воедино во едином государстве».

Покойный государь в резолюции по отчету генерал-губернатора Восточной Сибири графа Игнатьева, коий доказывал необходимость строительства железной дороги в Сибири, написал: «Уж сколько отчетов генерал-губернаторов Сибири я читал и должен с грустью и стыдом сознаться, что правительство до сих пор почти ничего не сделало для удовлетворения потребностей этого богатого, но запущенного края. А пора, очень пора».

И ныне я повторяю мысль Его Императорского Величества Александра Александровича — пора уже доставить Сибири возможность идти по пути правильного экономического развития и поставить эту обширную окраину, богато одаренную природой, но лишенную путей сообщения, по возможности в те же условия, в коих ныне находится Европейская Россия. Всесторонне исследовав этот вопрос…

Георгий мысленно покачал головой. Вопросу этому уже полвека… Исследовали всесторонне и обсудили. Да воз и ныне там…

Готовясь к данному совещанию он поручил Бунге циркулярным письмом затребовать с министров их мнение относительно данного проекта. Кроме Министерства путей сообщения, представители других министерств — военного, финансового, морского, внутренних дел, земледелия и даже просвещения… И вот Танеев вместо ожидаемой жалобы что мол бедным студентам жаждущим получить образование в Москве или Петербурге дорого и долго добираться до столиц а доставка учебников в сибирские гимназии и народные училища являет собой дело адской трудности — прислал историческую справку составленную профессором Санкт-Петербургского университета Городцовым.

И сейчас пока начальник генерального штаба Обручев что то шепотом обсуждал с Вышнеградским а Бунге сурово поглядывал на собравшихся в дальнем конце стола купцов, молодой император еще раз вспоминал ее содержимое.

Еще в 1836 года на балу у графа Канкрина Николай Павлович завел разговор с Сергеем Акимовичем Мальцевым — будущим большим железнодорожным дельцом. Государь спросил его про железные дороги — куда бы он их повел? Тот ответил — из Москвы в Китай. Монарх засмеялся и, посоветовав отправить Мальцева в сумасшедший дом, отошел. Понятое дело прадед шутил — но зная его крутой нрав можно было испугаться. Чуть позже — в 1838 году — статский советник и инженер путей сообщения Богданов высказался за строительство железных дорог в Сибири… Причем Богданов — не какой то столичный прожектер-столоначальник: он строил дороги в Сибири — например гужевое шоссе от Иркутска до Кяхты и китайской границы. Примерно в это же время новгородский губернатор Муравьев предлагал план будущей железнодорожной сети России с центром в Москве; при этом Первопрестольная соединялась железной дорогой с Нижним Новгородом и Казанью, а далее линия шла в Сибирь. Став графом и получив приставку к фамилии — Амурский, уже генерал-губернатор Восточно-Сибирского края Никита Николаевич даже проводил в пятидесятые изыскательские работы и разработку проекта железной дороги от Амура до залива Де-Кастри.

Все шестидесятые годы с благословения деда — Александра Николаевича вопрос довольно активно обсуждался. Омский генерал-губернатор Дюгамель в своем отчете отмечал, что именно отсутствие «чугунки» является главной причиной того, что «Сибирь не имеет полного развития в промышленном отношении, несмотря на естественные богатства». Вроде все были и согласны но… Кроме того копья ломались о выборе направления, по которому железнодорожная магистраль должна соединить европейские губернии с Сибирью. В итоге возникло аж три проекта.

Согласно первому дорога должна была пройти через Урал от Перми до Тюмени и далее на восток до Оби и Алтая. Этот проект был представлен в еще в далеком 1861 году, предварительно одобрен… и канул в бездну департаментских архивов.

Другое направление отстаивала комиссия полковника Богдановича. В 1868 г. эта идея была даже представлена публике под названием «Проект Сибирско-Уральской железной дороги Е.В. Богдановича». Согласно ему предлагалось соединить Сибирь с Европой через Сарапул а дальше провести дорогу на Казань и Нижний Новгород.

И, наконец, был проект пермского купца Ивана Любимова, предложившего направление от Перми через Кунгур и Екатеринбург до Шадринска и далее на восток.

Сменивший Дюгамеля Хрущов в 1869 году подал императору записку, в которой, обосновывал необходимость строительства железной дороги в Сибири, при этом предлагал к реализации идею Богдановича.

Но в 1875 г. адмирал Посьет вроде как признавая важность строительства железной дороги в Сибири заявил что ее строительство — дело «весьма отдаленного будущего благодаря громадности предприятия как в техническом, так и в финансовом отношении». Зато в 1883 году вместо железной дороги стараниям Посьета началось сооружение канала, соединяющего Обь и Енисей. Спустя семь лет при истраченных миллионах толком ничего сделано не было…

И вот Георгий был твердо намерен решить это дело сейчас.

Иначе оно так и будет мертво лежать и не сдвинется.

При этом у идеи были и недоброжелатели — не многочисленные но громогласные.

Одни, как редактор практически главной российской газеты «Гражданин» князь Владимир Мещерский, просто не видели необходимости в освоении Сибири, — тот вообще с презрением писал, что «один Невский проспект по крайней мере в пять раз ценнее всей Сибири».

Ну ладно Мещерский — что взять — «Содома князь и князь Гоморры» — некоронованный король великосветских мужеложцев. (Непонятно — что заставляло отца терпеть этого человека??)

Но вот губернатор Тобольска генерал-майор Андрей Евгеньевич Соллогуб — дельный администратор — на запрос Плеве ответил, что де по железной дороге в Зауралье потянутся аферисты, скупщики, евреи и иностранцы, которые лишат купцов заработка и разорят народ. Кроме того, Соллогуб добавил что обеспечение порядка станет невозможным, а политические ссыльные получат больше возможностей для побега.

Были еще… люди…

Вот что сообщает генерал Шебеко. Признаться жандарму удалось царя удивить.

Как оказалось и в самих сибирских землях были недоброжелатели сооружения новой дороги. Это были люди, называвшие себя «Сибирское областничество». Зародившись в середине века они вслух говорили о сибирской автономии и образования в Сибири земского самоуправления. Но между собой давно согласились — все это ступеньки для главой цели — отделения Сибири от России ибо «областники», рассматривали Сибирь в качестве колонии (sic!) России… Видный вождь «областников» Ядринцев — уникальный тип в отличие от прочих сосланный не в Сибирь а из Сибири — в Архангельскую губернию утверждал, что постройка дороги будет «последней ликвидацией богатств края».

Но то дураки или враги…

А ведь кроме них поближе найдутся — и не сказать что глупые или неблагонамеренные.

Взгляд императора упал туда где среди железнодорожных деятелей восседал Савва Иванович Мамонтов. Савва Великолепный — прозванный так журналистами. Редкое сочетание — купец при этом не молящийся на собственную мошну.

Построил две важнейшие дороги: Московско-Ярославскую и Донецкую каменноугольную — протяженностью около полутысячи верст, и которая обеспечила вывоз каменного угля из Донбасса в черноморские порты России. Гласный Московской Городской думы и действительный член Общества любителей коммерческих знаний. И ведь не то чтобы против — но имеет особе мнение, казенно говоря. Мол еще и в европейских землях дороги требуются — например задуманная еще лично покойным отцом Георгия дорога от Ярославля до Архангельска. Или давно назревшая уже дорога от Нижнего Новгорода на Казань.

И что с того что есть правительственное решение о необходимости сооружения железной Дороги в Зауралье? Полежит под сукном лет пять — не засохнет. А заодно высказывает мысль что участвовать в строительстве дороги можно допустить и зарубежные компании и предпринимателей. Незачем мол боятся иностранного влияния в Сибири и на Дальнем Востоке. Напротив: иностранцы придут и уйдут, а все, что будет ими построено — железные дороги, города, рудники останется в России — и пойдет на пользу России.

Сходным образом рассуждает и Вышнеградский в докладной записке. Мол дорогу строить как можно более неспешно — соразмеряясь с расходами. Ибо только предварительная расчетная стоимость одной версты была определена в 44000 рублей серебром. По этому случаю хитрый сановник тоже осторожно предлагал подумать — может допустить все таки иностранный капитал ибо строить дорогу «на собственный кошт» или как говорили еще «на собственных костях» — значит рисковать финансовой катастрофой.

Особенно с учетом известной вороватости наших подрядчиков. Бывало за шпалу в тридцать копеек они драли с казны по пять а то и по семь рублей… Всего то и надо было поделиться с кем надо в казенном присутствии! Неудивительно что вчерашние мужики становились миллионерами и в банях где парились с оперными дивам плескали на каменку не квас а самое дорогое шампанское…

А во главе сей партии — великий князь — его двоюродный дядя — Михаил Николаевич.

Как раз сейчас он взял слово.

— Ваше Величество, Георгий Александрович — начал он по праву родственника (старшего родственника) опростив титул.

— Как вы наверное знаете — строительство железных путей на востоке нашей державы — дело мной всецело одобряемое. Именно ваш покорный слуга добился постройки дороги от Самары на Уфу и Златоуст — ибо что бы не думали финансисты — движение глаз в сторону Вышнеградского — но значение для страны казенных артиллерийских заводов Златоустовского округа неоценимо. Они знаете ли пополезнее многих банковских контор будут! Я позволю себе краткий отчет — работы были начаты весной восемьдесят шестого года. Стройка велась в местности довольно населенной, поблизости от уральских фабрик способных произвести и рельсы и конструкции мостов. Строили ее с двух сторон — и со всем старанием — так что пользуясь случаем прошу отметить должной наградой господина Гарина-Михайловского стоящего во главе этого предприятия.

И тем не менее эту не очень длинную дорогу мы толком не покончили и до сих пор — поезда ходят лишь до Уфы а сквозное движение намечено открыть в августе-сентябре сего года — не ранее.

— Но этого мало, — Михаил Николаевич вещал как по писанному. Как мы видим из обсуждения — до сих пор не выяснено конкретного направления дороги в пределах Сибири из-за недостатка сведений о хозяйственном обороте в крае и соответственно относительно возможного движения грузов.

Георгий кивнул — ибо это было чистой правдой.

Направление до сих пор не выбрано.

Оба — южное и северное — имели достаточно веские основания для утверждения в качестве основной линии. Южное проходило по маршруту Оренбург — Орск — Актюбинск — Павлодар — Бийск — Минусинск. Северный путь, пролегал через Златоуст и Челябинск и дальше на Омск и Томск до Красноярска и Нижнеудинска имея конечной точкой опять же Иркутск.

Наконец Витте неожиданно высказал мысль начать ветку Екатеринбург — Тюмень сделав ее головным участком будущей дороги. Это при том что сам до недавнего времени отстаивал Челябинск.

Но это все проведено по картам да по отчетам немногочисленных изыскательских партий. А как дойдет до дела… Только вспомнить что при постройке Николаевской железой дороги было исследовано свыше шести тысяч вариантов трассы.

— Далее — развивал свою мысль Михаил Николаевич — если мы к примеру и согласимся что Западная и Южная Сибирь до Енисея в общем особых трудностей в постройке нам не явят. Но вот все что дальше… Это безлюдная, непроходимая, дикая страна.

Предстоит одолеть непролазную тайгу, бескрайние болота, непредсказуемые реки, многочисленные горы и скалы, вечную мерзлоту.

Это при том что завозить придется все кроме леса. Я уже не говорю о том что дорога в окрестностях Байкала и после него — дело исключительной трудности.

И это тоже было правдой.

До сих пор даже толком не определили — обходить Байкал с севера или с Юга… к реализации. Одной изыскательской экспедицией руководил военный инженер Вяземский другой — профессор Петербургского института инженеров путей сообщения Иван Викторович Мушкетов. Вяземский отстаивал север, Мушкетов — юг. Каждый считал свой план наилучшим.

— Исходя из всего вышеизложенного видится что дело это как ни крути — преждевременное, — излагал между дядюшка. Строить безусловно дорогу нужно — но продуманно и без спешки. Ибо ошибка будет стоить дорого — очень дорого и прежде всего в деньгах.

Согласно оценкам Министерства путей сообщения — господин Витте соврать не даст стоимость проекта достигла трехсот пятидесяти миллионов рублей золотом. Но уверен — цифра занижена самое меньшее вдвое — и хорошо если занижена неумышленно — дядя грозно сдвинул брови. Далее — минимальное расчетное количество рабочих составит около семидесяти тысяч — это при том что на месте их взять будет неоткуда. Именно так: даже если загнать на эту стройку всех каторжников — позволил Михаил Николаевич улыбнутся в седые усы. Их в России — матушке всего примерно четырнадцать тысяч. Людей придется нанимать в России и доставлять в Сибирь размещать в тамошнем неласковом климате — о чем судя по всему господин Витте не подумал.

Судя по выражению лица Сергея Юльевича данный вопрос действительно был не охвачен его вниманием.

А понадобятся ведь не одни землекопы и чернорабочие… Все это время и деньги.

Каждая фраза как невидимый пудовый кулак била в на глазах дающую трещины броню построений Витте.

И он не выдержал.

— Позволю себе возразить ваше высочество — мы именно подумали об экономии. Так, согласно рекомендациям ведомства господина Вышнеградского, уменьшили проектируемую ширину земляного полотна в насыпях, выемках и на горных участках, а также толщину балластного слоя, укладывали облегченные рельсы и укороченные шпалы, сократили количество шпал на расчетную версту пути. Предусматривается капитальное строительство только больших железнодорожных мостов, а средние и малые мосты предполагается возводить деревянными.

Это как раз позволит осуществить быстрейшее сооружение дороги убежденным сторонником которого я являюсь.

Он обвел высокое собрание орлиным взором и убедился что далеко не все это мнение разделяют.

Великий князь всем своим видом давал понять — «Ну — а что я вам говорил??», генерал Обручев выглядел погруженным в расчеты — видимо уже прикидывал уже количество армейских эшелонов которые смогут пройти по сей сваянной на живую нитку дороге.

Георгий промолчал — он уже знал что МПС еще при Посьете настаивал на максимальном удешевлении — однопутка с разъездами, и паромными переправами на Байкале и крупных реках вместо мостов — и временными ледовыми дорогами зимой. (Интересно, — эти умники представляют как рванет котел провалившегося под лед паровоза? Он вот представляет — гардемарин как — никак.).

Один Вышнеградский казался довольным.

После сиятельной особы слово взял вице — адмирал Копытов присланный Чихачевым — в недавнем прошлом командующий отрядом судов в Тихом океане а ныне Старший флагман Балтийского флота.

— Я как представитель военно-морского министерства и человек знающий Уссурийский край и его нужды безусловно одобряю мысль — провести железную дорогу как можно быстрее до Владивостока, — произнес Николай Васильевич. Ведь именно Владивостокская крепость станет в случае войны наиважнейшей целью действий наших европейских врагов и что его должно сделать вторым Севастополем. В противном случае — вздохнул вице-адмирал — в случае войны — не дай Бог! — он рискует повторить судьбу Севастополя в Крымскую компанию.

Это не говоря о необходимость быстрой переброски войск к Тихому океану в случае вторжения извне или бунтов. Наконец — Китай подточенный внешними и внутренними неурядицами накануне смут и Россия получив эту дорогу получит и рычаг усиления своего влияния в Китае в надвигающихся переменах…

Но именно поэтому — в чем со мной согласны многие деятели края включая его высокопревосходительство господина генерал Гондатти — я полагаю что это должна быть дорога не хуже чем в европейских губерниях.

Георгий придал лицу одобрительное выражение. Известная ему записка Гондатти говорила именно о необходимости полноценной двухколейной дороги.

— Что же то прохождения трассы — продолжил Копытов — то хотя я сам и не путеец — но из бесед с дорожным инженерами в тех краях полагаю что следует избрать следующий маршрут — Сибирскую железную дорогу за Иркутском довести до Кяхты, а затем проложить ее по территории Северного Китая. По линии — Абагайтуй — Хайлар — Цицикар — Гирин — Никольское. И оттуда уже — на Владивосток. Это решит все вопросы связанные с прокладкой рельсового пути в Забайкалье.

«А проекты вижу плодятся как тараканы!»

— То есть вы предлагаете проложить участок важнейшей по вашим же словам дороги по территории страны которой по вашим же словам грозит смута? Отдав движение грузов — включая и военные — фактически в полный произвол богдыханских властей? — Вышнеградский был всерьез удивлен и даже растерян.

— Именно это я и учитывал! — пояснил адмирал. Китайская сила — ныне являет собой полное бессилие и правительство императрицы Цы-Си полагаю охотно подпишет концессионный договор.

Это обойдется с несколько миллионов рублей — но это с лихвой возместиться экономией бюджета при постройке…

— Господин адмирал — проворчал Михаил Николаевич, — рекомендую вам не выходить из круга своей компетенции — вопросы внешних сношений решает все же не морское министерство а ведомство господина Гирса.

«А дядя то кажется забыл о моем присутствии! — отметил Георгий про себя. Непорядок.»

— Нет отчего же — подпустил он шпильку в сторону великого князя. Мы обсуждаем все дела касающиеся сибирской железой дороги — и доводы Николая Васильевича выглядят достаточно разумными.

Ну что ж господа, — продолжил он. Полагаю что основные вопросы касающиеся сибирского железнодорожного проекта нами обсуждены. Однако…

И запнулся. А что «однако»?

Уже не первый год — не первый десяток лет нудно и долго заседали многоречивые комитеты, судившие, и рядившие… Заседали сенаторы, генералы, губернаторы и бюрократы… И толку нет. А значит этот узел следует разрубить — здесь и сейчас.

— Полагаю нижеследующее, — продолжил император.

Первое. К строительству железой дороги в Сибири имеющей конечным пунктом Владивосток приступить в этом году.

Второе. За основу постановляю принять северный вариант. Обоснование — он короче на триста верст. Кроме того — он проходит по более плодородным землям и близ Сибирского тракта. Третье. Все руководство считаю нужным сосредоточить в особом Комитете сибирской железной дороги каковой и должен возглавить все дело проектирования и строительства железнодорожной магистрали в Сибири..

Ну а также прочих вопросов касающихся строительства, а также и заселения и развитию примыкающих к железной дороге местностей, — добавил он.

Четвертое. На дороге экономить не будем. Гнилыми нитками Сибирь не пришьешь, а строить так как строили Ту дорогу недопустимо (все как по команде сделали скорбно понимающий вид). Два пути строим сразу вместе с капитальными мостами и всем полагающимся к дороге. Уверен, что деньги на дорогу жизненно важную для страны мы найдем. Полагаю при проектировании и строительстве следует учесть опыт полученный строительстве железных дорог в Североамериканских Штатах — о чем не раз говорил господин министр — Витте аж просиял.

Пятое. Председателем Комитета буду я. А вице-председателем — господина Бунге. В его состав следует включить также министров финансов, путей сообщения, внутренних дел, государственных имуществ, представителей военного и, морского ведомств а также и государственного контролера… — он сделал паузу.

— Который к сожалению здесь не присутствует… Кто-то желает высказаться, господа?

— Ваше Императорское величество — поднялся с места Витте. Полагаю также надлежит учредить особую канцелярию которая взяла бы на себя все технические и текущие вопросы работы комитета…

Георгий уловил недовольную мину Бунге…

— В этом предложении есть резон. Вам как министру путей сообщения ее и возглавить. Так или иначе — полагаю дело решенным.

Извлечение из Указа Е.И.В. от 19 марта 1890 года

«Повелеваем ныне приступить к постройке сплошной через всю Сибирь железной дороги, — имеющей целью соединить обильные дары природы сибирских областей с сетью внутренних рельсовых сообщений… Поручаем Совету Министров и новоучрежденному Сибирскому железнодорожному комитету осуществить вышеизложенное, за счет казны и непосредственным распоряжением властей Российской империи.

Император Георгий Александрович, дав полную возможность высказаться всем присутствующим и, выслушав все мнения министров и ответственных лиц, изволил объявить решительным тоном Высочайшую волю свою — что он признает сооружение железной дороги в Сибири до Тихого океана возможным и полезным, а также что к исполнению сего должно немедленно приступить. В заключение Государь высказал мнение что поскольку среди министров нет полного согласия по устройству поименованной железной дороги, то он учреждает для осуществления этого важного предприятия особый Сибирский железнодорожный комитет, став лично его председателем, и при комитете особую строительно-изыскательскую комиссию. Так началось сооружение величайшей в мире железнодорожной магистрали — Транссибирской железной дороги протяженностью более семи тысяч километров.

«Иллюстрированный путеводитель по Великой Сибирской железой дороге», 1914 год

23 марта 1890 года Зимний дворец

Император скользил взором по рассевшимся за столом гостям. Публика, позвякивающая орденами и сверкающая золотом шитья военной формы и чиновных вицмундиров с розетками орденов. Холеные бакенбарды и усы, драгоценности немногочисленных дам…

«Чертог сиял…» — вспомнилась отчего то Георгию пушкинская строфа… Хот я собрание сравнительно с виденными им прежде было скромнее. Почти семейное… Хм — во многих смыслах. В Императорском театральном училище, состоялся выпускной экзамен и царской семье представляли успешно завершивших курс наук. Поздравить юных жриц Терпсихоры явились великие князя.

Владимир Александрович в костюме английского стиля от лучшего парижского портного. За ним — Павел Александрович, Алексей Александрович, Сергей Александрович. Чуть далее — cановитое лицо великого князя Hиколая Николаевича.

Дядюшка кажется успел хлебнуть чего-то покрепче воды. Мат ушка как-то наpвала его «неисправим пьяницей.

Посторонних было немного. Сергей Александрович Танеев, как видимо знаток искусств Рядом с ним — старенький подслеповатый князь Барятинский.

У дверей расставлены лакеи под надзором, гоф-фурьера. Hа каждого из гостей расписано — какому лакею кому где стоять, кому подавать. Тут же один повесточный и один арап — видимо оригинальности для.

В остальном все как обычно — вот только если прежде императорская семья являлась на выпуск в здание училища то сей час матушка решила провести торжество в Зимнем.

Может как бы возмещая за то что в минувшем году из за траура и прочих бед не посетила…

Вот и виновницы — девушки пансионерки. Приходящих учениц будут чествовать потом.

Вдруг матушка осведомилась — с оттенком явного недовольства в голосе.

— А где Кшесинская?

Было видно что для менторов и классных дам, это явилось полной неожиданностью. Hо прошло около минуты и появилась миниатюрная темноволосая девушка.

— Ваше Императорское величество, государыня Мария Федоровна… — пролепетала она.

— Мадмуазель Мат ильда! Я видела ваш танец и скажу коротко — вы будете красой и гордостью нашего балета.

И что то сказала лакею. Тот — сине-красная ливрея с двадцатью пятью — по штату — гербовых золочёных пуговиц — деликатно взял мадемуазель под руку и повел к ее месту…

И совсем скоро Георгий обнаружил что место определенное барышне матушкой — по левую руку от него.

— Сын мой — произнесла Мария Федоровна по-французски… Я думаю тебе будет полезно отдохнут от государственных забот и хотя бы немного развлечься и развлечь мадемуазель Матильду… И добавила:

— Только не чрезмерно увлекайтесь флиртом!

Оправившись от замешательства, Георгий доброжелательно улыбнулся кажется ничуть не оробевшей девушке.

Это надо сказать ему понравилось — юное создание не страшится императора всероссийского и не рассыпается в жеманном стремлении угодить…

Но вот о чем с ней говорить? Не о бюджете или паровозах?

Он вдруг отчего-то представил некий балет посвященный паровозам и железной дороге где девушки в черных робах бежали цепочкой выпрыгивая на пуантах. Может французы такое и могут поставить — говорят что в некоторых заведениях там балерины вообще обнаженными танцуют…

У них же сюжеты строго классические… И в балете и не только. Он вспомнил рассказ своего учителя рисования (не много правду сказать составил он радости учителю) надворного советника Кирилла Викентьевича Лемоха. Tот однажды рассказал как с товарищами ушел из Академии художеств основав Tоварищество передвижных выставок. Все началось с т ого что на конкурсе на золотую медаль им — лучшим выпускникам предложили какой то невнятный сюжет — из мифологии викингов. На троне бог Вотан, окруженный богами и героями; на плечах у него два ворона; в небесах дворец Валгаллы, в облаках — Луна, а за ней гонятся волки… Лубок какой-т о… Как они не просили дать им возможность выбрать тему — старцы-академики и президент — князь Гагарин остались непреклонны.

Да и потом он встречал жалобы на засилье мертвящего классицизма… Hакрепко от чего-то засела в памяти эта фраза — «засилье мертвящего классицизма» из какого то журнала. Читанного Георгием в бытность великим князем. Или лучше сказать — еще великим князем Георгием — давно — еще в другое царствование.

Однако же нужно занимать матушкину протеже… Tак чем же?

Спросить что ли мадемуазель Матильду о том что она думает о балете им придуманном?

Нет уж — оглянуться не успеешь или чудаком или вообще тихопомешанным фантазером прослывешь. А то еще какой то придворный музыкант узнает напишет и покажет и заставит смотреть на… танцующие паровозики…

Он улыбнулся — кажется Матильда сама того не зная его развлекла…

Развлекла… Развлекла??!

И тут он явствен но услышал слова Марии Федоровны.

«Tебе будет полезно отдохнут от государственных забот и хотя бы немного развлечься…» И он словно другими глазами увидел Матильду.

И ее горящие восторженные и вместе с тем игривые глазки.

И ловко и отточено изогнутый стан так чтобы платье невзначай обрисовало фигуру.

(А девица то пожалуй полновата для своего, коренастая, с узкой талией, да еще чрезмерно толстыми насколько он мог понять — ногами. Hе красавица если правду сказать.) Он не рассердился — хотя не испытал радости.

Видимо maman решила что пришла пора «смены караула». На место фрейлин двора должны придти как принято в Семье — балерины…

Нет уж — вспомнил он свое владимирское приключение — не считая всего прочего артистки это не для него.

Он и Ольге с Вероникой уже не уделяет того внимания — да и вообще…

И что ему делать?

Но не встать же ему и не уйти сославшись на срочные дела… А почему нет? Он же в конце концов Царь!

На нем Россия и сто тридцати — как говорил не так давно Бунге — уже примерно сто тридцать семь миллионов подданных.

Как бы только уйти чтобы это выглядело поэлегантнее…

И вдруг… Вдруг он заметил обращенный в их сторону взгляд cousin Serge — великого князя Сергея Михайлович. Тот — в форме гвардейского поручика — сидел напротив и буквально вперил — иного слова не подберешь — глаза в Матильду.

Не просто интерес — воистину — вожделение горели в его взоре.

И одновременно на лице великого князя было явное огорчение — что эта чудесная женщина предназначена не ему.

Кажется ему представляется случай порадовать родственника…

— Что ж господа — поднялся Георгий с места. — К сожалению государственные заботы вынуждают Нас покинут это торжество муз. Увы освободить монарха от дел никто не в силах.

— Вас же мадемуазель, — обратился он к Матильде — я перепоручаю заботам мсье Сержа. — Надеюсь — племянник — вы покажете себя галантным кавалером.

«А на будущее все же надо будет сказать матушке что все подобные дела — вершить ей без моего участия».

В свете обсуждают то как император внезапно отверг юную балерину — некую m-l Ксешинскую — или Кшесинскую предложенную ему лично вдовствующей императрицей и буквально сразу сбыл ее с рук своему кузену Сержу. Некоторые связывают этот с предстоящим бракосочетанием монарха. Другие намекают что юная неискушенная девушка просто недостаточно развратна для потребностей высочайших увеселений. Но есть и вовсе невероятный слух — что еще в балетном училище она была взыскана милостями покойного государя Александра и каким то образом знавший об этом Георгий отказался от нее — даже для него связь с отцовской метрессой была бы чем то чрезмерным

Александра Богданович «При четырех императорах»

В первый же вечер великий князь Сергей произвел на меня огромное впечатление.

Из воспоминаний Матильды Кшесинской.

Он был на удивление хорош собой и очень робок, что, впрочем, совсем его не портило… Принимать великого князя при родителях было не совсем удобно, и я решила жить одна с сестрой Юлией, тоже балериной, перебравшись в особняк на Английской набережной, позже подаренный мне Сергеем Александровичем.

Он окружил мен я забот ой и преподносил самые дорогие украшения, которые только мог найти. Чтобы меня хоть немного утешить и развлечь, Великий князь Сергей Михайлович баловал меня как мог, ни в чем мне не отказывал и старался предупредить все мои желания Я тогда не думала, что мне не суждено стать женой великого князя, но я любила его всем сердцем и не желала думать о том, что ждет нас впереди.

И разумеется я согласилась когда он предложил мне сопровождать его в плавании на семейной яхте «Тамара» из Севастополя в Индийский океан…

 

Глава 5

«Мой Друг» как она говорила осыпал ее подарками и драгоценностями, которые танцовщица весьма любила и в которых знала толк. Сергей Михайлович купил Матильде новый роскошный особняк в Петербурге, и дачу в Стрельне, самом модном месте великосветского отдыха. Дача была снабжена собственной электростанцией.

Борис Зайцев «Осколки. Эпизоды прошлого царствования». Варшава. 1954 г.

Гостей из Петербурга привозили на специальном поезде.

А вскоре началось строительство собственного особняка на Каменноостровском проспекте, роскошного здания в стиле модерн…

Он признал рожденного ей сына и трогательно заботился о мальчике. Для него даже держали в городе корову, чтобы поить парным молоком. На Рождество Матильда приглашала в дом известного клоуна Дурова с дрессированными животными, включая слона. Дача в Стрельне, где Матильда проводила лето, пользовалась скандальной репутацией: там любили развлекаться, устраивая оргии в древнеримском стиле, великие князья, приглашавшие позабавиться молодых балеринок. Гасили свет, и толпа офицеров подобно античным фавнам врывалась в зал. Загородный дом ходил ходуном до рассвета.

…Дом с прилегающим садом — маленький шедевр фантазии Матильды Кшесинской. Вышколенные горничные, француз-повар, дворник — георгиевский кавалер, винный погреб, экипажи, автомобили и даже коровник с коровой и коровницей.

Но успех на сцене все же был для нее не столько целью, сколько средством. Ее не удовлетворяла роль только балерины, хоть и выдающейся. Занять высокое положение в обществе, добиться богатства и всеобщего признания, приблизиться к трону — вот какой была ее мечта. И они осуществились.

Кшесинская в полной мере владела искусством жить, что делало ее особым явлением. Она побеждала время, людей, обстоятельства… Балетную диву из России прекрасно знали во всех игорных домах Европы, где ее величали «Мадам Семнадцать» — она непременно делала ставки только на это число, которое считала счастливым. Игроком была азартным, выигрывала редко, но неизменно вставала из-за стола в ровном настроении и, выпив очередной бокал шампанского, покидала зал с улыбкой на устах.

Во всех ролях она блистала в буквальном смысле: выходила на сцену, увешанная настоящими драгоценностями: бриллиантами, жемчугами, сапфирами… Даже нищенку в «Пахите» Матильда танцевала в ожерелье из крупного жемчуга и в бриллиантовых серьгах! Говорили, что чуть ли не половина лучших драгоценностей Фаберже находилась в шкатулке балерины… Со своими конкурентками на сцене (в первую очередь итальянками) Кшесинская расправлялась при помощи своих с покровителей. Сергей Михайлович — руководил Театральным обществом и ведал балетом. Она много конфликтовала с руководством театров, и в конце концов даже директор Императорских театров князь Волконский подал в отставку.

И лишь после этого грянул гром…

Министр Tанеев и без того донельзя раздраженный порядками в императорских театрах обратил на поведение Матильды внимание Государя — прося как то повлиять на своего родственника.

Tогда то и выяснилось что за великим князем числятся огромные долги — все ушедшие на потребности честолюбивой балерины.

Георгий Александрович после краткого расследования вызвал к себе Сергея Михайловича и приказал уехать из России и увезти с собой Ксешинскую получившую незамедлительную отставку.

Они перебрались в Париж.

В Париже Матильда основала балетную студию и достигла успехов приобретя популярность в этой увы — ушедшей в прошлое столице Европы… Именно в Париже Матильда Кшесинская и великий князь обвенчались. Ей был дарован титул графини Стрельнинской.

Tогда же сын Ксешинской и Сергея Михайловича получил по Высочайшему указу имя «Красинский-Романов» (по семейному преданию, Кржезинские происходили от графов Красинских), отчество «Сергеевич» и потомственное дворянство.

…Матильда всю жизнь, до глубокой старости, обожала игру в рулетку, бриллианты, икру, ананасы, устриц и мужчин. Она не сетовала на обстоятельства, а воспоминания о потерянных во Франции в дни тамошней смуты драгоценностях и виллах не вызывали слез. В мужском обществе всегда чувствовала себя легко и свободно. Уже во вполне почтенных летах он а позволяла себе флиртовать с кавалерами, которые ей годились не только в сыновья, но и во внуки…

Tанец Кшесинской был на редкость призывным. Танцуя, она возбуждала в публике нешуточные страсти — настолько сильный эротический подтекст вкладывала балерина в исполняемые ею классические «па». И может быть есть доля истины в слухах что в Индии она втайне обучилась секретам тамошних храмовых танцовщиц.

«Неужели это театр, и неужели этим я руковожу? Все довольны, все рады и прославляют необыкновенную, технически сильную, нравственно нахальную, циничную, наглую балерину, живущую одновременно с двумя великими князьями и не только это не скрывающую, а, напротив, вплетающую и это искусство в свой вонючий циничный венок людской падали и разврата.

А.Теляковский «Tеатральные дневники» Москва. 1965 год.

Георгий обвел взглядом стоявшие на рейде корабли. Броненосцы «Екатерина II» и «Синоп» — с их шестью двенадцатидюймовками — таких кораблей нет ни в одном флоте… Хотя «Синоп», как знал Георгий, в строй флота так еще и не введен, срочно доделывают мелкие недоделки на борту.

Планировали в июне, но вводят прямо на его глазах, рабочие на борту лихорадочно устанавливают последнее оборудование. Канонерские лодки «Терец», «Запорожец», «Уралец» «Черноморец» и «Кубанец», минные крейсера «Казарский» и «Капитан Сакен» и миноносцы — «Геленджик», «Гагры» «Килия»…

Почему то зрелище этих вооруженных судов его успокаивало внушая странную уверенность. Хотя вроде кому как не ему — пусть поверхностно но учившегося морскому делу не знать что эти стальные гиганты которые показались бы какому-нибудь дикарю наверное настоящими морскими богами… Так вот — они также беззащитны перед судьбой, как фрегаты Нельсона и галеоны Дориа.

Один вражеский снаряд в уязвимое место (а уязвимых мест у боевого корабля немало — можно сказать он из них состоит…) Налетевшая ярость стихии — ей нипочем и океанские пароходы. Или просто перепутавший провода матрос-разгильдяй… И казавшийся непобедимым корабль уходит ко дну или гибнет в огне.

Так и государства, — промелькнуло в голове… Нет — сейчас не время философствовать…

Ибо он был занят делом.

Сейчас он находился на палубе крейсера «Память Меркурия» в компании управляющего Балтийским заводом господина Кази и морского министра. Для плаваний императора по Черному морю заранее приготовили пароход «Эриклик», даже перетащили в его каюты роскошную мебель с «Ливадии». А сопровождать «Эриклик» назначили крейсер «Память Меркурия» и вооруженный пароход Доброфлота «Москва». Но царь решительно распорядился чтобы местом его пребывания стал какой-то из военных кораблей — пока что выбрав вот этот крейсер.

В данный момент Георгий определял судьбу целого класса кораблей флота Российского.

Конкретнее — наблюдал за учениями подводных сил флота.

Да — воистину — много еще он в своем царстве не знает!

Например того что российский флот обладает самым большим числом подлодок в мире — не три и не пять и не десять а ровно полста штук! Не знал он о них до недавнего времен — пока не представил ему глава Морского министерства доклад контр-адмирала Новикова ими на Черноморском флоте заведовавшего, что эти кораблики за непригодностью пора бы списать…

Все дело в том что прежде суденышки разработанные хитроумным изобретателем Cтепаном Карловичем Джевецким находились при приморских крепостях дабы участвовать в том что теоретики называли «бой на минно-артиллерийской позиции» — иными словами — даже одним фактом своего существования по замыслу внедрившего их адмирала Аркаса мешать вражеским силам обстреливать форты.

И в этом качестве подчинялись не флоту а сухопутной армии.

Лишь два года назад — в феврале 1888 года лодки вместе с минными заградителями и тральщиками передали из Военного в Морское ведомство. Как раз эти два года ему было решительно не до разных курьезных выдумок.

И вот теперь ему предстоит решить их участь.

…Над водой появилась труба перископа… Лодка выполняла простое задание — подойти к стоящему на якоре неприятельскому судну — в данном случае «Памяти Меркурия» и занять позицию у него под килем. После этого мины (сейчас учебные) освободят от креплений, они всплывут и, связанные друг с другом тросом, охватят корпус судна. Выпустив мины, лодке надлежало удалиться на безопасное расстояние и взорвать заряды по электрическому проводу. На это отводился ровно час. Именно такое задание ровно три часа назад в августейшем присутствии дал вице-адмирал Пещуров старшему офицеру здешнего подводного отряда — старшему лейтенанту Чайковскому.

Впрочем ни он ни Новиков сейчас на крейсере не присутствовали — их Георгий оставил на флагмане.

Определенно где трое начальников — там пять мнений.

Крое того — главнокомандующий флота и портов Чёрного и Каспийского морей и военный губернатор города Николаева Алексей Алексеевич Пещуров в свое время был управляющим Морским министерством — был бы лишний повод к ревности в отношении более удачливого сослуживца пред монаршими очами…

…Перископ приближался к борту крейсера. Вот он нырнул опять — и опять появился — причем довольно таки сильно отклонившись от курса…

Двигался он со скоростью пешехода или медленно рысящей лошади — причем еще и такое впечатление немолодой и отягощенной ревматизмом…

— Александр Александрович — обратился Георгий к Кауфману. Вы ведь артиллерист? Скажите — вам было бы трудно попасть в этакую цель?

Кауфман солидно откашлялся.

— Если иметь ввиду что огонь будет вестись с берега, и имея штатную для нашей конной артиллерии пушку 1877 года калибром три и сорок две сотых дюйма — при коих имел честь состоять прежде, то… думаю что накрытие обеспечил бы пятым или шестым снарядом не хвастаясь.

— Так быстро? — с легким недоверием осведомился Георгий.

Ну на данной дистанции — Кауфман смерил взглядом расстояние до берега бухты Северной, цель практически неподвижна. Четыре-пять снарядов на пристрелку — и после того как перископ окажется в «вилке» — следующим я отправляю сего грозного левиафана — не удержался от шутки Кауфман — на дно.

— А с палубы? — прищурился царь. Отсюда к примеру?

— Отсюда? Думаю что мне бы достало и хорошо пристрелянной винтовки Бердана № 1, - улыбнулся в усы полковник. И ровно одного выстрела (если повезет — уточнил он про себя).

Не знаю — достаточно ли шестилинейной пули чтобы пробоина вызвала потопление подводой лодки — но тот (короткая насмешливая пауза) телескоп через которых они никак не могут нас высмотреть я бы разбил. После чего насколько могу понять лодка уже не представляет угрозы.

— Осмелюсь уточнить, государь, — произнес Чихачев явно взревновавший к тому что сухопутного офицера спросили прежде него, — что для такого случая лучше бы применить картечницу Барановского или Пальмкранца — многие наши суда оснащены ею в качестве контрминного калибра…

Кауфман лишь пожал плечами — всем видом показывая что результат будет по сути одинаков — что от старой уже «берданки» что от девятиствольной «шарманки» калибром в дюйм.

* * *

Сюда — в Крым и Севастополь Георгий прибыл вчера и не откладывая приступил к делам — хотя придворные и даже доктор Гирш советовали ему хоть неделю провести в Ливадии.

Сказать по правде соблазн был силен — тем более что он два почти года не был в Тавриде — и теперь свежим взглядом особенно остро подмечал как красив этот клочок земли — завоеванный для России чуть более как сто лет назад гением Суворова и Румянцева.

Проехав Джанкой ночью он всматривался в темноту, чтобы увидеть отроги Крымских гор, но увидел только огни Симферополя.

Лишь утром в тихой синеве рассвета открылась перед ним эта древняя земля: вершины гор, освещенные зарей, стремительные прозрачные речки, свечи кипарисов и зелень лесов — такой контраст с еще голым и заснеженными просторам Русской Равнины…

А потом был Севастополь.

После туннелей сразу, со всего маху ударила в лицо зеленоватая вода и помчалась, изгибаясь и уходя в сухую мглу, обширная Северная бухта.

А потом в струящемся дыму открылся амфитеатр города, покрытого как бы бронзовым налетом славы.

Черные шхуны, серые крейсера, пестрые коммерческие пароходы, бакены, флаги, брандвахты, мачты, черепичные крыши…

Внизу лежала Южная бухта, а за ней — Корабельная сторона. Вокруг цвел миндаль.

Прибой, катившийся из открытого моря, бил в стены крепостных фортов и плескался у подножия памятника погибшим кораблям.

Гудели пароходы, звенели склянки, перекликаясь и трезвоном церквей, протяжно грохотали якорные цепи..

День выдался чудесный, весна уже одела Севастополь первыми побегами изумрудной зелени, солнце с утра еще не пекло, а только ласкало, море затихло, хотя и было по-зимнему черным… Горизонт убегал от взгляда окунался в сероватую бирюзу моря..

А море — настоящее море не то что серый мрачный мелководный Финский залив, где и порядочного прибоя-то не бывает — или недвижная сталь штиля, или штормовая пляска.

Пожалуй мало в его царстве столь красивых и необычных городов…

* * *

— Время вышло! — бросил Георгий глянув на часы.

И тут же после этих слов лодка экипаж которой и не знал что заочно утоплен уже три раза — в облаке пузырей выскочила из воды. Старший лейтенант Чайковский признал свое поражение…

Да — не впечатляет, — вынес вердикт Георгий. Они насколько помню стоят по десять тысяч рублей за штуку?

Девять тысяч триста рублей серебром — считая по курсу десятилетней давности — кивнул Чихачев.

— Пятьдесят лодок обошлись нам как полтора десятка миноносок — но с тех явно больший толк… О чем только думали ставя их на вооружение?. Глупость какая то… — Георгий посуровел.

— Все не совсем так — пояснил Чихачев. Когда они появились — флоты были несколько другие, да и адмиралы готовятся к прошлым войнам а успех американца Ханлея еще был достаточно свеж в памяти…

К тому же против старых броненосцев и фрегатов и при прежней еще несформировавшейся тактике они наверное что-то и являли собой…

Но сейчас достаточно пустить впереди эскадры в качестве сторожевых судов даже старые миноноски — их хода в десять узлов вполне хватит — попасть в них при их размерах из больших крепостных пушек вельми непросто а вот их полуторадюймовка легко отправит такую вот подводную лодку на дно — или просто протаранят…

— Дас-с… И как я понимаю никаким усовершенствованиям это… — он хотел сказать «недоразумение» но сдержался и закончил — изобретение не поддается? Жаль что господин Джевецкий тут не присутствует — ему было б наверное любопытно на это взглянуть…

Готовясь к поездке он хотел взят с собой и изобретателя — чтобы в случае удачи его сразу наградить и возможно даже выделить деньги на новые лодки. Но хитроумный поляк как оказалось уже полгода пребывал в Париже ведя какие то дела с тамошними фотографическими фирмами — он в последнее время очень увлекся светотипией. И поступил он весьма дальновидно.

— Идеи были но… Степан Карлович предлагал например оснастить их в порядке опытов электрическим ходом даже любезно переоборудовал одну за свой счет — сообщил управляющий Балтийского завода до того молчавший. Скорость была почти такой же а вот цена…

— Еще — подхватил Чихачев — предполагалось заменить буксируемые мины самодвижущимися. Господин Джевецкий помнится даже предложил особый минный аппарат — ибо аппаратам имеющейся конструкции просто не хватит места на столь малом судне — они чуть не тонули. Но он предъявил лишь эскизы чертежей а готовые проекты так и не были представлены, — на этот раз сарказм и насмешка адмирала стали совсем неприкрытыми. Он потребовал сперва оплатить расходы и пожелал патентной привилегии.

Но ведь думаю каждый поймет — даже с уайтхэдовской миною судно с трехузловым ходом не имеет и шанса выйти на дистанцию выстрела — хотя бы и целью окажется старый монитор с его воосьмиузловым ходом. Для этого ей придется сблизится с вражеским кораблем на встречном галсе — но пока она исполнит подобный маневр — противник успеет пять раз изменить курс. Если будет угодно я представлю тактические схемы возможных атак — там даже гардемарину будет понятна обреченность затеи.

Чихачев, чуть вздрогнул — вспомнив что царь может воспринять упоминание гардемаринов на свой счет — но Георгий был сама доброжелательность.

Ну что ж — доводы вполне рассудительные.

— А вы что об этом господа думаете так сказать вообще? — осведомился монарх после короткой паузы.

Чихачев вздохнул.

— Ваше императорское величество… чуть поклонился он. Я знаю что пишут о нас — адмиралах и о Морском техническом комитете так называемые прогрессивные газеты. Дескать мы враги новшеств и прогресса в морском деле и дай нам волю вернулись бы к чуть ли не к галерам.

Им Ваше Величество легко метать громы и молнии из кабинетов — но когда дело идет о безопасности державы — тут торопливость не допустима… Ибо если плохая статья в газете или журнале — даже в нашем «Морском сборнике» будет забыта через месяц — другой — то плохой корабль — это миллионы казенных убытков. И если угодно убытков двойных — ибо мало того что деньги ушли на негодный корабль — так еще потом придется строить на замену…

Никто из нас — из моряков российского флота — не отверг бы по настоящему сильное и полезное новшество. Никто же не отвергал например отличные водотрубные котлы инженера механика Тверского и Долголенко. Они ничем не хуже котлов Бельвилля! Но безответственных шарлатанов намного больше.

Я неплохо знал недавно умершего капитана I-го ранга Можайского! — подхватил Кази — много сил употребившего для постройки летательного аппарата. Как нечуждый технике человек скажу что им была проведена замечательная по искусности и смекалке работа — к примеру паровой машины со столь малым весом на одну индикаторную лошадиную силу нет нигде в мире. У аппарата господина каперанга был лишь один недостаток — грустно улыбнулся Михаил Ильич — он не летал…

Так вот — что я хочу сказать — ведь подводные суда присутствуют не только в российском флоте.

— Разве? — изумился Георгий.

— Да — об этом мало говорят. Тем не менее это так. Есть например несколько лодок у французов — с паровыми машинами и пневматическим подводным ходом — набивание баллонов происходит на надводном ходу. Есть у германцев электрические опытные суда — правда невооруженные. У шведов — один корабль. Сколь помню — лодка идет под водой силой перегретого пара в котле — при погашенной топке. Какие то опыты ставят американцы — ну у них есть причина — упоминавшийся Ханлей с его «Давидом» спокойно спать не дает.

— Хотя казалось бы… — вступивший снова в разговор Чихачев покачал головой — мало что инсургент так еще и сгинул в первом же деле. Но и вправду подводные суда есть у многих.

Только бритты этим не увлекаются пожалуй. Но им с их самым большим флотом это и не нужно наверное. Так что как видим — и более научно и инженерно нежели Россия развитые страны успехов не стяжали.

Впрочем — минным оружием сейчас слишком на мой взгляд увлекаются… Взять хоть ту же «молодую школу» во Франции — немало людей убежденных что скоро броненосцы на морях уступят свое место миноносцам. И ведь не молодые офицеры — а адмиралы — во французском флоте устраивают нелепые по своей условности маневры, в которых две кильватерные колонны броненосцев ведут бой с дистанции в — не подумайте, государь — не десять пятнадцать — и не семь — пять и даже два кабельтовых. Все для того чтобы обеспечить возможность минной стрельбы — с броненосцев!

— Ну надеюсь что вы господин Чихачев такого в нашем флоте не допустите! — улыбнулся Георгий подивившись извивам европейской военной мысли.

И еще подумал — а выходит что не так уж и страшны эти европейские флоты — можно наверное и их бить?

— Разумеется! — согласился с готовностью Чихачев. Хотя — есть и у нас сторонники сих теорий. Например капитан первого ранга Дубасов — командир «Владимира Мономаха». Он командовал минными катерами в войну семьдесят седьмого года и видимо с тех пор питает особую слабость к этому роду оружия. Он представьте разработал проект строительства огромной флотилии минных крейсеров — по его мнению такие корабли будут способны разбить соединенный флот Англии, Австрии и Италии.

— Так вот — вернемся к подводным судам, — решительно закончил Чихачев. Мое если угодно непреложное мнение — до тех пор пока господа прожектеры не явят нам подводный корабль хоть в одну десятую мощи того «Наутилуса» что описал мсье Юлиус Верн — до тех пор вложенные в них деньги будут деньгами выброшенными на ветер.

— Ну что ж — быть по сему! — коротко согласился Георгий.

И почему-то спросил.

А господин Можайский… давно ли умер? Вроде бы он не столь уж стар?

Буквально две недели назад… — сообщил Кази. Что делать…

Судьба изобретателя — это тяжкий труд. Нервный и неблагодарный. А уж возникающие в процессе коллизии… Не всем же все удается как мистеру Эдиссону… Когда оказывается что в идею которой ты отдал не месяцы — годы — изначально вкралась ошибка… Я видел Ваше Величество как ломались мои подчиненные и от намного меньших неудач. Наши фельетонисты, — горестно покачал господин Кази головой — потешаются над сошедшими с ума инженерами и изобретателями — над тем что у людей умственного труда настигает нервная горячка или неврастения, что они спиваются а бывает и в припадке отчаяния сводят счеты с жизнью… А между тем это настоящая беда!

Прошу прощения — Ваше Императорское величество — я несколько увлекся…

— А аппарат Александра Федоровича — что с ним? «Надо бы в музей какой…»

Чихачев развел руками.

— Вероятно разобран, или просто лежит где то в сарае нашего ведомства — позабыт-позаброшен как говорится…

«Что имеем — не храним!» — почему то взгрустнул Георгий.

…Все таки я не очень понимаю — Николай Матвеевич, — Георгий обежал взглядом адмиральский салон, и опять остановил глаза на сидевшем перед ним морском министре.

Такой уж обычай на флоте — повелся то ли с англичан то ли даже еще с голландцев — на линейных кораблях издавна имелась особая большая каюта — на случай если корабль вдруг станет флагманом — и в ней тогда разместиться командующий эскадрой. Адмиральский салон служил служебной и личной резиденцией адмирала, куда он приглашал или вызывал тех, кого считал нужным; был местом совещаний командиров и приёмов гостей.

Адмиральский салон на «Чесме» расположившийся под кормовыми мостиками был обставлен наподобие аристократической гостиной.

Мебель красного дерева, ореховые панели, секретер немецкой работы а рядом — солидный буфет-«погребец»; обитые тонкой кожей кресла, иллюминаторы прикрыты бархатными шторами, на полу — дорогой шелковый турецкий ковер, в углу — небольшое белое фортепьяно. Письменный стол на золоченых ножках. И именно за ним сейчас сидел Георгий изучая флотские бумаги.

— Все таки я не очень понимаю — повторил император — у нас как-никак двадцать лет уже разорван Парижский трактат — а черноморский флот выглядит не очень прямо скажем внушительно. Два броненосца и один крейсер — и все.

Мне доводилось к слову встречать мнение что возрождение можно было начать еще в шестидесятых — помимо даже неудачливого мирного договора с союзниками?

— Что вам сказать — Ваше Императорское Величество… Были и в самом деле предложения — еще в шестидесятые — как обойти невыгодные Парижские статьи. Скажем построить корветы в оговоренные восемь сотен тонн но поставить на них восьмидюймовки Дальгрена — и побольше… Как я знаю, фон Бисмарк неоднократно в личных беседах говорил князю Горчакову: «Не надо вести долгие пустые разговоры — лучше молча стройте флот»…

Но… государь Александр Николаевич и его сановники боялись — как бы из этого не вышло новой Крымской войны.

— И вы согласны с этим мнением? Так сказать постфактум?

Я думаю, не следует так уж сильно ворошить прошлое. Но я понимаю тогдашние чувства и опасения. Это ведь было настоящее потрясение — когда Россия — сколь бы не храбрились потом некоторые — мол сильнейшие державы заняли за год половину одного города, — с явным осуждением заявил адмирал, — Россия которую мы — молодые офицеры — да пожалуй все — до последнего мужика числили непобедимой — проиграла…

Я ту войну провел в дальневосточных морях но потом много слышал… — чувствовалось что адмирал говорит о чем то важном для себя.

Хотя бы то что было при Кинбурне — когда французы пустили в ход свои первые в мире броненосцы — «Лавэ», «Девастасьон» и «Тоннант».

По нынешним временам смешные корабли — тихоходные — дай Бог пять узлов, машина в сто пятьдесят сил на валах, по восемнадцать бомбических пушек Пэксана — снаряд на треть почти легче чем у наших Лехнера — и даже при небольшом ветре их приходилось брать на буксир.

Но Кинбурн пал…

Я помню рассказы людей бывших на его бастионах — это жуткое чувство когда неуязвимый враг тебя безнаказанно расстреливает… — Чихачев нервно вздохнул. Бомбы разбивались о броню а ядра отскакивал как от стенки. — Только три раза чудом попали в не закрытые вовремя орудийные порты, убив двух человек, и ранив десяток. Сказать по правде: России-матушке и Севастополю очень повезло что эти корабли не поспели к началу войны! — вырвалось у него.

Воцарилось молчание.

— Однако после одна тысяча восемьсот семидесятого — как — никак было семь лет для того чтобы построить хоть что-то?

— Что-то и построили — уточнил Чихачев. Два броненосца Попова и миноноски с минными катерами. Да и сказать откровенно никто не ждал войны так скоро. Ну и конечно скудость ассигнований.

— А как же североамериканцы — построившие в свою войну между Севером и Югом множества броненосных судов? Георгий был доброжелателен но настойчив.

Озадаченный Чихачев запнулся — не зная что ответь.

— С позволения Вашего Величества я разъясню этот вопрос… — неожиданно поддержал министра Кази. — Если даже не взять в ум что война длилась не год с небольшим как турецкая а почти четыре года — надо помнить — большинство «американцев» были наскоро обшитыми броней фрегатами и корветами. Начать хоть с этого — у нас не было военных судов чтобы их усилить броней — как южане и северяне. Дальше — в качестве брони шло что угодно — начиная от старых рельс и заканчивая чуть ли не простыми железным чушками прямо из плавильного цеха. Или же тонкие листы настеленные слой за слоем — как на «Каноникусах».

Конечно был и «Диктатор» — который я считаю шедевром в своем роде и серия «Пассаики» но тем не менее — основная часть флотов сторон — это скороспелая импровизация.

Допустимая вполне в тех условиях — ведь противником были такого же рода корабли с гладкими орудиями. А у турок уже имелись современные броненосцы — и вздумай мы соорудить из коммерческого парохода что-то навроде американской «Виргинии» с ее настилом из рельс крест-накрест и послать к Варне или Босфору — турки пустили бы его ко дну в первом же бою…

— Благодарю, Михаил Ильич — вы разъяснили всё наглядно и внятно… (Такую бы лаконичность и внятность господам министрам! — не без грусти подумал Георгий).

— Ну а после войны? С ее окончания пошел тринадцатый год — и только в последнее время появились броненосцы.

— Тут ответ очевиден. Деньги! Деньги — в них так сказать корень! — тут же заявил Чихачев. Флотские ассигнования долго шли почти целиком на Балтику как на важнейший морской театр ибо от него зависела и зависит безопасность столицы Империи. Планы постройки черноморских броненосцев сокращали уже дважды… Я сам пять лет назад подавал всеподданейшую записку касающуюся усиления минного флота основывал его на необходимости дополнительных ассигнований, за счет сокращения или удлинения постройки броненосного флота в Черном море, но никак не за счет сокращений броненосного флота для Балтики. И полагаю сие правильным! Ибо сейчас государь речь уже идет не о Кинбурне и Севастополе а о Петербурге. Быстрый рост числа германских броненосцев создал реальную опасность для русских прибрежных городов и в первую очередь для столицы империи. Это в свою очередь требует быстрого и планомерного роста морской мощи. Планомерного — ибо флот не может получать одностороннего развития одних типов судов в ущерб другим, надо иметь суда всех типов и в определенной пропорции. Отразить атаку одними минными судами не выйдет. Ясно, что неприятель вышлет против нашего минного флота свои минные корабли и свои малые крейсеры, при поддержке которых или уничтожит наши миноноски, или заблокирует оставшиеся из них в Кронштадте. Таким образом, как поймет всякий разумный человек, возможна лишь планомерная борьба флота против флота, причем флот есть органическое целое, и отсутствие в нем какого-либо типа судов или их относительная малочисленность не искупается преувеличенным развитием числа судов другого типа. Это не доставит преобладания над противником, а представит лишь напрасную трату средств, которые при правильном отношении были бы использованы выгоднее.

— А якорные мины? — как бы забывшись спросил Георгий — Минное заграждение — действительно опасно лишь тогда, когда оно обеспечено поддержкою береговых укреплений или боевого флота от тралящих судов; если же этого нет, то противник довольно легко протралит себе фарватеры… Таким образом, овладев же морем, Германия так же свободно, как франко-британцы в Крымскую войну, сможет производить в любом месте высадку армии. Эта армия будет обеспечена с тыла; при своем наступлении она получит не только железную дорогу, но еще и море, через которое к ней пойдет беспрепятственный подвоз провианта, запасов, подкреплений, а на обратных пароходах — эвакуация больных, раненых и прочее. Примите во внимание, что даже средних размеров пароход в своей грузовой вместимости равносилен пяти — десяти железнодорожным поездам, а таких пароходов в германском торговом флоте множество. Представьте армию врага идущую по берегу и снабжаемую морем! Защищенную морем с фланга! Поддерживаемую огнем корабельных пушек! — патетически восклицал Чихачев вполне по-дирижерски взмахнув рукой.

Взвесьте все это Государь и оцените, сколько шансов имеет неприятель на успех такой операции и какие усилия он к его обеспечению приложит, сознавая, что объект этой операции — голова России.

Ведь Петербург имеет для государства главенствующее значение не только как центр всех высших правительственных учреждений, но в нем размещены и правления большей части банков, железных дорог, акционерных компаний и прочих торговых и финансовых предприятий.

А в чисто военном отношении в Петербурге сосредоточены все штабы, все планы мобилизации и развертывания, запасы карт, топографических планов, и доски для их печатания. В Петербурге и возле расположены главнейшие пороховые, пушечные и снарядные заводы, а также трубочные, патронные и минные.

Наконец в Петербурге хранятся громадные запасы золота Государственного банка, Монетного двора, сокровища Эрмитажа, капиталы частных финансовых предприятий, денежные запасы Государственного казначейства…

Одним словом занятее или разрушение Петербурга неприятелем не только завершает войну в его пользу, но даже окупает ее, — такую изрядную контрибуцию редко когда возьмешь.

Понятно, что наш возможный противник — любой противник — ясно сознает значение Петербурга и, конечно, изберет его непосредственным предметом своих действий на море.

Подумайте государь — один удачный прорыв броненосной эскадры к городу — и война выиграна — кто откажется от такой соблазнительной возможности? Увы — не все у нас видят неоценимую важность флота в деле обороны государства и возможного исхода такой войны, которой будет решаться самый вопрос о дальнейшем его существовании…

Георгий вспомнил разговор годичной давности с адмиралом — в дни Самоанского кризиса и свои панические мысли по поводу его… Адмирал надо сказать толково развил тогдашние мысли.

Только вот с тех пор и он кое-чему научился!

— Позвольте — Николай Матвеевич… Вы говорите о десанте а тем более о штурме Санкт-Петербурга как будто это дело такое уж легкое… Я напоминаю однако что путь к столице лежит не только мимо фортов — которые в отличие от кораблей не тонут — но еще через Морской канал. А его ширина между тем — чуть больше полукабельтова. Один единственный подбитый вражеский броненосец или монитор — да хоть груженный камням пароход затопленный на фарватере — и эскадра застопорится — под огнем — отметим…

Что до десанта — тем более до снабжения большой массы войск — то выгружаться на диком берегу или в необорудованном порту весьма неудобно — так делают европейцы в колониях — но там речь идет о сотнях человек с легкими пушками и парой картечниц Гетлинга — и то эти экспедиции терпели неудачу… Противнику для начала нужно будет занять какой то крупный порт — вроде Гельсингфорса, Або, или Ревеля — и сделать это опять таки с налету — подобно знаменитому корсару Дрейку или Моргану… Не следует поддаваться панике.

Впрочем — первенственное положение Балтийского флота — в чем вы правы останется неизменным, — успокоил он озадаченного Чихачева. С другой стороны — как я узнал из вот этх отчетов — он хлопнул ладонью о бумагам — на Черном море вы в прошлом году прекратили строительство уже начатого броненосца — уже по сокращенному плану? Что там случилось? Жаловались только что — де Черноморский флот слаб — и на тебе?

— Ваше величество — пояснил Чихачев — тому была важная причина… Собственно толком его и не начинали строить… По Двадцатилетней программе было решено построить два корабля типа «Двенадцать апостолов». Но впоследствии от строительства одного из них отказались — точнее передали в «Спасское адмиралтейство» коммерции советника Кундышева-Володина.

Контракт был законным образом заключен и деньги перечислены. Однако он оказался на редкость неисправным подрядчиком — то приостанавливал работы по броненосцу, то снова возобновлял их. В конце концов в начале прошлого года флотская комиссия верфь закрыла и опечатала, а уже выставленные на стапеле корпусные конструкции были обращены в лом. Нет никакого злого умысла или небрежения — просто частный подрядчик разорился и не выполнил свои обязательства — а средств на возобновление проекта выделены не были…

— А не пахнет ли тут какой афёрой? — осведомился Георгий.

«Ох как бы не пошел господин коммерции советник по этапу в «железах!»

— Мы рассматривал и такую возможность. Но как выяснили проверяющие, Кудышев-Володин искренне хотел построить броненосец. Другое дело, что он не смог нанять нужного количества мастеровых, организовать работу с подрядчиками… Поэтому работы шли очень неровно. В конце концов, морскому ведомству и лично вашему покорному слуге надоела эта канитель, и контракт был расторгнут. Володин даже потерял залог в триста шестьдесят шесть тысяч рублей.

— Достаточно. И в самом деле уважительная причина. Правда оная не снимает с вас, ответственность за то что столь важный вопрос вы решили помимо монарха.

Впрочем — мы объявим что строительство прекращено в знак нашей доброй воли в адрес моего брата Абдул-Хамида (Георгий ухмыльнулся давая опять — что он на самом деле думает о таком «брате»).

— Ваше Величество — начал Кази, — коль скоро речь зашла о броненосцах… Может быть господин Чихачев подобным образом решит вопрос с броненосцем «Гангут»? Он еще недостроен но уже ясно что корабль будет перегружен минимум на пятьсот тонн — а это повышенная осадка — что для Балтики — недостаток мало терпимый.

«Новое адмиралтейство» слишком надеется на подрядчиков — сколь понимаю также как и господин Володин. Нет ни водоотливных механизмов ни хотя бы эскизных — даже эскизных чертежей барбетной установки…

И само вооружение — на мой взгляд два главных калибра — двенадцать и девять дюймов на это крайне неудачная идея…

— Что скажете?

— Соглашусь, — кротко кивнул Чихачев. Корабль еще даже не спущен на воду но его в МТК уже окрестили «Одна пушка, одна труба и одно недоразумение».

— И зачем нам такой ублюдок на флоте?

— Чихачев развел руками.

— Ну — значит так тому и быть. Напишите по возвращении приказ. Броненосец «Гангут» прекратить постройкой и разобрать на стапеле. Полученные средства употребите на развитие опытовых работ по новым кораблям и орудиям…

И тоже объявим что поступаем там из миролюбия…

Загремели цепи поднимаемых якорей, забурила вода за кормой — и крейсер начал плавание — постоянное, ни на миг не прекращающееся единоборство со стихией, которое не прощает ни строителям ни команде никаких изъянов и ошибок. Точно также как не прощает их и государственный корабль.

В виду непригодности подводных лодок Джевецкого для активной защиты портов при современных условиях военных действий на море… Произвести исключение их из состава флота с расформированием команд и употреблением их на прочих судах. После чего осуществить разломку означенных подводных лодок с обращением в лом металлов. Три или четыре лодки по рассмотрению оставить для портовых надобностей, как-то осмотра подводной части судов, гидротехнических сооружений, водолазных работ и минных заграждений, а также для разных опытов. Местопребыванием их назначить Кронштадт…

Из приказа по Морскому министерству…

— Погляди дядько Павло — экая агромадина! — восхищенно произнес мальчик лет двенадцати…

— Оно так… оно это… — пробормотал старый рыбак машинально поправляя обтрепанный соломенный брыль.

В тающем утреннем тумане рыбакам на лодках и «дубках» открылось величественное зрелище. Их взору предстал боевой корабль, черным массивным утюгом уверенно идущий десятиузловым ходом к северо-западу…

Расходящаяся полоса струящейся белой пены кильватерного следа уходила к горизонту.

Рассекаемая форштевнем вода каскадом билась о броневой пояс, облизывая высокий отвесный борт броненосца, сливаясь с бурлящими потоками от винтов.

За ним как привязанный шел длинный колесный пароход на мачте которого рядом с андреевским трепетал штандарт династии.

— От Севка — глянь — важно поднял рыбак корявый палец. Броненосец — это так. А вот на пароходе сам царь плывет!

…Рыбак ошибался — Георгий разместился именно на «Чесме». На «Эркелике» плыла юная великая княжна Ксения Александровна и небольшая свита включая государственного секретаря Половцева и Ольгу фон Мес.

Прибыли они в Крым вчерашним днем — вскоре после главного царского поезда. Малый Императорский поезд остановился у пристани в Южной бухте, и он под «ура» построенных шпалерами матросов перешли на «Эркелик». Корабль на взгляд Георгия странный в боевом составе не слишком уместный. В 1872 года пароход был приобретен Морским ведомством и включен в состав Черноморского флота под наименованием «Эриклик». Смысл этой покупки надо сказать до сих пор был Георгию не совсем понятен — колесное грузо-пассажирское судно вполне годилось для торгового мореплавания но вот как войсковой транспорт пожалуй уже устарело. Тем не менее на него поставили две 87-мм пушки системы Круппа и подняли Андреевский флаг.

Благодаря тому что «Эркелик» имел на борту несколько вместительных салонов и комфортабельных кают, его нередко использовали в качестве яхты главного командира Черноморского флота и прочих важных персон — этакий разъездной катер водоизмещением тысяча триста тонн — как шутили черноморцы…

Первой утром 17 апреля в море вышла «Чесма». Собственно говоря к моменту прибытия Георгия на ней шли доделочные работы после первого года службы. Но как выясни лось — корабль по сути был готов — и Георгий не вдаваясь в детали сообщил что намерен совершить на броненосце переход в Одессу — так сказать лично испытать боевую единицу. И командир — капитан первого ранга Лавров Иван Михайлович, — и назначенный в последний момент старший офицер Голиков, и механик — подполковник корпуса корабельных инженеров Волков клятвенно пообещали сделать все что в их силах…

Имея во всех четырнадцати котлах пар, доведя обороты винта до девяноста, броненосец достиг скорости тринадцать узлов. Это было на один узел меньше чем у «Синопа» и «Екатерины» а вот котлы и машины «Чесмы» — самые прожорливые, по сравнению с другими «систершипами». Видимо недоделки еще предстояло устранять по ходу боевой работы — впрочем возможно просто конструкция механизмов содержала какие-то неявные грехи. Вечером корабль вернулся на рейд — а утром восемнадцатого небольшой отряд двинулся к Одессе…

Сегодня на обеде был Струков. Передал достаточно верный слух — император опасно болен. По слухам — скоротечная чахотка — но возможно и maladie honteuse [10] , которой он будто бы заразился от некой актрисы и которая дала стремительные осложнения на мозг. Струков слышал что до зимы Е.В. Георгий не дотянет. Тает на глазах — именно чтобы это скрыть его и увезли в Крым.

Александра Богданович «При четырех императорах» Париж, 1925 год.

Там он, скорее всего, и помрет…Кто же унаследует трон? Многие бы не хотели нового регентства при юном Михаиле. Ходят мнения что некие влиятельные люди полагают наилучшим передать трон Владимиру Александровичу. Но В.К. сказать по правде плохо готов к обязанностям по управлению державой — и столь же распутен как племянник — ведет почти такой же train [11] а также весьма злопамятен. Однако при всем этом единый самодержец предпочтительнее синклита дядьев Михаила — они нахраписты и самоуверенны. Однако когда-нибудь все это кончится для Династии плохо!

Был Нарышкин, Уверяет, что после нового года соберут Земский собор — что подтверждает слухи о скорой смерти царя. Но думаю этому не быть.

А подскажите — Николай Матвеевич — все таки относительно крейсерской программы — вы уверены что ставка на бронепалубные крейсера в ущерб обычным броненосным верна?

Адмирал чуть смутился…

Видите ли Георгий Александрович как я повторял и еще раз повторю впредь — нету какого-то наилучшего корабля для всех случаев жизни и морских театров…

Поскольку для нас так или иначе имеет место английская угроза и нам весьма нелишни океанские крейсеры… Британцы целыми сериями строят недорогие бронепалубные крейсера со скоростью хода в двадцать два и даже более узла…

Такие крейсера весьма мореходны и прочны — тут англичанам можно доверять — в океанском мореплавании нам с ними не тягаться — да и никому пожалуй. Все дело в том что палубная броня, лежащая на бимсах — более равномерно распределяет нагрузку — как будто это обычный трюмный груз и не дает тех разрушающих напряжений на корпус, которые существуют при броне бортовой…

Если нам нужен дальний океанский крейсер дабы тревожить морские пути возможного супостата — думаю это наилучший выбор…

Господин Кази согласно кивнул — хотя Георгий отметил что на лице его возникла тень сомнения.

Определенно эта поездка была весьма полезной! За этот короткий поход он узнал многое — например что до сих пор таранный удар рассматривают как средство ведения боя и «важную часть будущей морской атаки».

Георгий как бы между прочим осведомился о том — соответствует ли это современным условиям флотов — и получил верноподданный ответ что возможность и пользу тарана признает даже виднейший современный морской стратег — английский вице-адмирал Коломб. Именно для защиты от таранного удара на корабле имелись подводные бортовые минные аппараты.

Но мало этого — еще перед выходом по ходу обсуждения вопросов службы командир «Чесмы» сообщил что как оказывается среди учений какие походят в русском флоте есть и абордажные — словно во времена Ушакова и Корнилова, право слово! Во время их матросы расхватав карабины собирались в стрелковые партии на надстройках, именно для защиты от абордажников, мостик и марсы был усеяны скорострельными мелкокалиберными пушками и пулеметами. Но вершиной этого оказалось то что для главных калибров имелись и картечные заряды! Вот так — картечь калибра триста пять миллиметров!

Как понял Георгий в русском флоте на этот счет придерживались общепринятых европейских взглядов — в конце концов даже во флоте кайзера в штатное вооружение входят абордажные пики… Может быть оно и правильно? Еще в ходе осмотра корабля он обсудил с господином Кази ход выполнения Морской программы.

И не пожалел что решил уделить внимание этому человеку.

Пришедший на полуразорившийся завод бывший капитан корпуса корабельных инженеров, Кази стал буквально добрым гением флота российского и российского судостроения. Главным образом потому что не в пример прочим казенным управляющим исповедовал принципы доверия, инициативы и самостоятельности..

Впрочем пожаловаться на что все равно нашлось…

— Вот не далее как в январе сего года мы отправили в Морской технический комитет рабочие чертежи руля, ахтерштевня и форштевня нового крейсера! — удрученно поведал Кази. И недавно они были возвращены заводу без рассмотрения. Причиной господа назвали что он де «не засвидетельствованы» главным корабельным инженером.

Но он же еще и не назначен!

Я лично просил, чтобы чертежи рассмотрели в МТК без промедления, поскольку завод должен заблаговременно приступать к работам, эти чертежи так и ходят по инстанциям…

Я не знаю — дождемся ли…

Что скажете — господин адмирал? — строго посмотрел Георгий на Чихачева.

Тот грустно покачал головой.

— Михаил Иванович увы — прав. Крейсер «Рюрик» — о нем идет речь — толком и не начат — хотя лично я призывал прекратить прения и на что-нибудь решиться.

— Что же — МТК позволяет себе так просто игнорировать мнение морского министра?

— Увы — это так — ведь там тоже адмиралы — тоже с заслугами — и за каждого горой Алексей Александрович…

Кроме того — есть еще инструкции ведомства господина Вышнеградского — а в его системе нет какого доверия, а напротив — в основе начало недоверия и поэтому расходование и распоряжение средствами должно быть в полном соответствии с установленными на сей предмет законами, правилами, формами и прочих формальностей…

— А между прочим из-за формальностей мы теряем самое золотое время, не приступают к заказу стали и все стоит, завод бездействует, рабочие буквально голодают и все из-за промедлений технического комитета…

— Но неужели же у министерства совсем нет возможностей заставить господ из МТК делать дело?

— Вы думаете государь мы не пытались? Но… Обойти сложившийся порядок никак невозможно. Да что говорить — мое ведомство даже не имеет решающего голоса в таком вопросе как выбор артиллерии. Сейчас вот МТК ставит на пушки системы Канэ — за них стоят все — и сам Степан Осипович Макаров…

— Простите — а кто это?

— Контр-адмирал и главный инспектор морской артиллерии — прочат в товарищи председателя МТК. Мы поднимали вопрос о том что крупповские орудия были бы предпочтительнее — но Степан Осипович знай твердит — раз уже приято то менять что-то смысла нет — дескать не маятник чтобы туда-сюда а серьезное дело.

Он написал недурной учебник по морской тактике — но вот сказать откровенно как начальник он очень тяжелый человек…

Николай Матвеевич, вы назначены Мною морским министром и это означает, что за деятельность морского министерства отвечаете Вы лично и никто другой, включая моего дядюшку. Я говорю вам это в первый и последний раз. Вы не Управляющий министерством.

Вы — Министр.

Алексей Александрович отвечает за морскую политику, но за конкретные вопросы отвечаете только Вы. Если же у вас есть разногласия с Великим князем, то Вы обязаны изложить их мне при личном докладе и я приму окончательное решение.

Что же касается МТК, то я приказываю в течение недели назначить главного корабельного инженера и в течение месяца согласовать с заводом все необходимые документы. Отдельно определить виновных в столь прискорбной затяжке и объявите им выговор по министерству.

— Далее, господин министр — изложите ваши соображения по улучшению работы министерства на бумаге и представьте… про этого…Макарова. А пока — дайте осмотрим подбашенное отделение.

Будет исполнено, Ваше Величество!

* * *

18 апреля суда утром остановились у Тендровской косы. Нужно был кое что исправить — где-то «потек» паропровод, где то заискрил электромотор, где то заглохла помпа — новый корабль и есть новый корабль. И что называется с высочайшего разрешения они сделали перерыв в плавание.

Команда броненосца отдыхала. Матросы свободные от ремонтных работ или несли стояночную вахту у действующих механизмов, либо отдыхали. Утром ревизор и баталер, с артельщиками отправились на минном катере на берег — и привезли свежего мяса и овощей и зелени, как для кают-компании, так и для команды. Георгий не преминул посетит камбуз и снять пробу — не в особом бачке как полагалось а прямо на месте. Борщ был довольно вкусный…

Пока он ел оба кока ели его глазами — как положено…

Но надо сказать Георгию почему то чудилось что матросы глядя на него хоть и выражают почтение и благоговение — но до конца не верят что это есть их государь. Скорее наверное они воспринимали его как абстрактного императора а не как живого человека.

Он конечно с самого начала распорядился чтобы служба на корабле проходила как будто его тут нет…

Так ли иначе, оставаясь один в адмиральском салоне он пытался как то оформить это смутное чувство в слова — понять — что думает народ — не о нем даже — а о царской власти… Мысль эта засела в Георгии еще с прошлого года — что править по старому не выйдет а чтобы править по новому — нужно понять — кем и чем ты правишь.

Впрочем куда больше занимали его дела флотские и практические.

…Ставший на мелководье, броненосец был угрюмо недвижен. «Чесма» вдавилась в воду грузно, как некая плавучая скала… Корпус, завершался блистающими на солнце внушительным бронзовым штевнем — этаким произведением искусства Шутка ли — точнейшим образом отлить махину сложной криволинейной формы весом без малого две тысяч пудов?!

Три орудийные башни вытянули тридцатипятикалиберные стволы словно в поиске врага. Они были водружены на броневую цитадель, отчего казались меньше своего размера…

Позади башен дымовые трубы вздымаются одна за другой высокими прямыми колоннами.

Широкая палуба. Низкие борта, не дают понять непосвященному, как огромен этот корабль и сколько всего скрывается в его многоярусном чреве.

11 396 тонн водоизмещения. Ширина — семьдесят футов. Осадка — четыре сажени. Мощность — девять тысяч сил на валах. Семь сотен без малого человек команды.

За прошедший день император осмотрел все это поражающее воображение огромное сооружение, которое, вознеслось над ним на высоту пятиэтажного дома и протянулось более чем на двести аршин. Когда-то Вольтер сказал, что из всех произведений человека два его удивляли особенно: театр и линейный корабль.

Осмотрел по мере сил обширнейшее хозяйство броненосца — с вентиляционные и переговорные трубы, магистрали пожарной и водоотливной систем, коленца паропроводов, парового отопления и водопровода, кабелями электрического освещения, приводами машинного телеграфа и проводниками артиллерийской и минной сигнализации и электрические колокола громкого боя…

Мины якорные и самодвижущиеся, динамо-машины и рефрижератор, электрические провода освещения и приборов управления артиллерийским огнем… Только вот обычного телефона не было — как узнал Георгий у Чихачева это новшество почему-то не слишком одобрялось морякам.

И, как последняя дань ушедшей эпохе парусного флота — изготовленные из красного дерева, сходная рубка; блиставшие медными переплетами световые люки и два десятка трапов на мостике и в палубах.

Георгий вспомнил почему-то что на герб на корме «Полярной звезды» было выписано отдельной ведомостью аж три кубических сажен тика…

Окинув взглядом кормовую башню Георгий вдруг подумал о том что корабль сей можно было усовершенствовать…

— А добавить еще одну башню кто не предлагал? — спросил он у Чихачеа.

— Были и такие идеи ваше величество, — кивнул с готовностью министр.

Когда проект только появился, лейтенант Рассказов с балтийской эскадры подал господину Шестакову — управляющему доклад насчет того чтобы добавить в проект броненосца «ЕкатеринаII» четвертую башенную установку в корме. Но господин адмирал изволил отложить проект лейтенанта — сарказм прозвучал практически неприкрыто. Хоть он в чем то и совпадал с одним тезисом упоминавшегося Коломба что идеальный корабль будущего. Потому что для того чтобы не перетяжелять броненосец в этом случае предполагалось сохранить путем сокращения длины центрального бруствера…

А при уменьшенной цитадели нет возможности для размещения внутри нее под ее защитой всех необходимых дымоходов, шахт вентиляции и паропроводов — что резко повышает уязвимость.

— Помнится был еще проект лейтенанта Степанова — сообщил Кази — сколь помню — одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Довольно оригинальный — четыре парных барбетных орудия по двенадцать дюймов. Там предлагались только крупные орудия и противоминный калибр — полста штук сорок семь миллиметров по французской системе мер.

— Да собственно даже достраиваемый сейчас в Николаеве броненосец «12 Апостолов» — предлагали спустить на воду с шестью девятидюймовым орудиям — по две в одноорудийных башнях и еще четыре в каземате… — подхватил адмирал.

— Но насколько я понимаю — подобные идеи вас не вдохновляют? — проницательно посмотрел на собеседника монарх.

— Так точно, Ваше Величество! — согласно кивнул Чихачев. По тем же причинам что и мысли о создании громадных миноносных флотов и тому подобного.

И уловив вопрос в царском взгляде, пояснил.

— Не так давно наш лучший морской артиллерист — генерал-лейтенант Филимон Васильевич Пестич произвёл расчёты, доказывающие, что наилучшим будет сочетание шестидюймового калибра с десяти-двеадцатидюймовыми. Главный калибр достаточно медленно заряжается — и именно скорострельный средний калибр компенсирует этот недостаток.

Баланс корабельного состава и баланс огня — вот ключ у успеху морской войны! — важно взмахнул он рукой. А не всякого рода «чудо-корабли» и «чудо — пушки». Хотя бы потому что как мы видим слишком часто бывает так что вторые плохо стреляют а первые — плохо плавают — и даже извините тонут. Как потонул «Кэптэн» господина Кольза — а тоже ведь почитай в гениях числился — и где — у англичан!

Разрешите обратится к Его Императорскому Величеству — господин адмирал, — произнес Голиков.

— Обращайтесь, господин старший офицер…. - нарушив субординацию сообщил Георгий. — Я хотел бы добавить по поводу британского флота и артиллерии. Я когда готовился в академию прочел достаточно тамошних публикаций. Они не стесняются ругательски ругать свое адмиралтейство — например пишут что, большая скорость британских кораблей на мерной миле — результат почти шулерских приемов вроде специально отобранного угля или максимального облегчения — в отличи от России они выходили на испытания без запасов угля и воды с пустыми крюйт-камерами, применялись различные технические хитрости для кратковременного увеличения тяги паровых машин. А английская артиллерия смею предположить и похуже нашей будет. У них и до сих пор масса орудий — включая главные калибры — дульнозарядные пушки старой вулвичской системы. А из казнозарядных временами вообще бывает, запрещают стрелять…

— Я не понял Вас господин Голиков, удивился император, вы хотите сказать, что на последних Адмиралах небоеспособная артиллерия? Как докладывают мне морские агенты их артиллерия соответствует той, что установлена на наших последних броненосцах или не так?

На адмиралах артиллерия соответствует нашей, Ваше величество…

Тогда проведите мне анализ по характеристикам между нашими Екатеринами и ими. Я слушаю…

Начну с огневой мощи кораблей, начал Голиков, по весу носового залпа в 1327 кг. «Екатерины» вдвое превосходят броненосец «Коллингвуд», превосходят 2343 — мм орудия второй серии и даже единственное орудие в 413 мм орудие «Бенбоу». Учитывая, что предназначение наших Броненосцев задержать английские корабли в Босфоре или Дарданеллах, то именно мощь носового залпа решающая, так как развернуться в проливах негде. Также стоит учитывать преимущества, которые 4-орудийный залп дает в пристрелке и в вероятности попасть хотя бы одним снарядом. По толщине главного броневого пояса мы уступаем адмиралам, но у них броней прикрыто 40 % длины корпуса, а у нас пояс по всей длине.

После окончания постройки серии из 4 кораблей мы получим эскадру, которая будет господствовать на Черном море, османские броненосцы против «Екатерин» откровенно слабы.

Однако у «Екатерин» есть неприятная особенность, которую необходимо по возможности исключить, при наведении орудий на один борт корабль кренится на 6,5 градусов и часть трубок котлов оголяется, что приводит к затруднению работы машинной установки.

У нас на борту 65 мин заграждения и торпедные аппараты, согласно моим расчетам их снятие приведет к уменьшению строительной перегрузки и уменьшит крен на 1,5 градуса, что сделает положение терпимым.

— Мне нечего добавить к этому блестящему анализу господина старшего офицера, а его предложение рассматривается — закивал Чихачев.

Вот и хорошо, а насчет того, кто у нас враг то, по моему мнению, у армии и у флота должен быть один враг. Но это мы обсудим в Одессе на совещании с военными. А сейчас пойдемте на палубу…

Георгий же лишний раз поразился, насколько тесен мир. Старшего лейтенанта Евгения Михайловича Голикова но знал давно — почти с детства — бывший офицер гвардейского морского экипажа был вхож ко двору и лично отец его выделял. И по заслугам! Молодым мичманом — только из корпуса Голиков дрался с турками на Дунае, водил минные катера на османские мониторы. В 1880 году добровольно вызвался участвовать в туркменском походе в котором российские моряки доказали что и в азиатских пустынях не сплошают. За штурм Геок-Тепе он получил орденом Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом — для мичмана награда немалая! После этого Голиков и попал в гвардейский экипаж, а в 1883 году был на коронации Александра III в Москве, по приглашению царствующей семьи а потом неоднократно сопровождал царя в плаваниях. Именно тогда Евгений Михайлович достаточно близко познакомился с Георгием… Интеллигентный, грамотный и умный офицер, заработавший ордена в настоящем деле пришелся сильно по душе покойному императору Александру III.

Отец как то даже говорил что лучшего наставника в морской практике для великого князя не отыскать пожалуй… Однако в 1885 году он неожиданно перевелся на Черноморский флот старшим офицером на канонерскую лодку «Уралец».

Поговаривал виной тому не желание настоящей службы как написал он в рапорте а какая — то любовная история — мол — он тайно посватался к некоей знатной молодой вдове в которую безумно влюбился — и та с насмешкой отвергла чувства небогатого офицера в невысоком чине.

Но почему то служба на новом месте не пошла…

За минувшие пять лет он переменил четыре корабля должность старшего офицера транспорта «Псезуапе», то капитана шхуны «Гонец», и наконец — старшим офицером на почти уже не боеспособный броненосец береговой обороны «Новгород» — последнюю оставшуюся «поповку».

А ведь незаурядныйна самом деле человек — создатель и командор яхт-клуба в Николаеве.

Жаль — маловат ценз — а то быть бы господину Голикову командиром «Чесмы» — ну да капитанский мостик броненосца, а там глядишь, и адмиральские эполеты от него не уйдут. Помимо «Георгия Победоносца» (однако обязывает) строятся еще броненосцы, «Двенадцать апостолов» в сентябре будет спущен на воду. Вот его Голиков и получит.

Так — размышляя о том, о сем Георгий и сопровождающие его поднялись на верхнюю палубу.

Погромыхивали инструменты, топотали матросские башмаки, и унтер распекал матроса.

— Я ж тебе что говор-рил — шельма! — рычал он. Я тебе чего приказывал — мошеннику такому? И дальше завернул что-то совсем непонятное — с рында-буленем, и бом-брамстеньгой, завязанных в разные морские узлы и упомянул еще родственников бедолаги — в сочетании с крокодилами, слонами и верблюдами а также какой-то «гадюкой семибатюшной»…

Георгий и Чихачев многозначительно переглянулись… А Кауфман с некоторой завистью подумал, что в гвардейской конной артиллерии так ругаться не умеют..

И вдруг эту размеренную суету взорвал крик вахтенного.

— Человек за бортом!

 

Глава 6

Ваше императорское высочество — может быть вам следует вернуться в каюту? Тут достаточно свежо, а вы не совсем здоровы… — чуть поклонившись, обратилась к Ксении Ольга.

Гулявшая по палубе великая княжна с неудовольствием на нее воззрилась.

— Мадемуазель Ольга — вы не могли бы мне не докучать — раз уж матушка приставила вас ко мне — зачем то…. Займитесь уж каким-нибудь делом — а не изображайте из себя гувернантку!

Ольга мысленно пожала плечами — Ксения Александровна явно была не в духе.

— Меня послали сюда вместе с прочими фрейлинами, ибо я фрейлина вашей матушки — как вы знаете… — тем не менее кротко указала баронесса. Камер — фрейлина — зачем-то уточнила Ольга пару секунд спустя…

— Вовсе нет госпожа фон Месс, — резко обернувшись к ней сообщила Ксения, скорчив злую гримаску. Вы взяты во фрейлины не для того чтобы служить — мне или матушке… Вы — брошенная мужем дама… Ксения запнулась — сомнительной нравственности. И вы не фрейлина моей мамы — вы любовница моего брата!

На какой то момент лицо Ольги отразило глубокое изумление — в то время как в душе возникло мысль что дерзкой и неумной девчонке не помешала бы розга — как любила говорить Амалия Фюнф — воспитательница в ревельском пансионе для девочек.

«Какойе фоспитаний мошет быть бес росга?!»

— Ваше высочество, Ксения Александровна…начала она… Дело в том…

Конечно же при дворе и в свете не были секретом ее обязанности в Охотничьем домике — но вместе с тем этот вопрос был из тех какие не обсуждаются вслух.

— Дело в том что это правда! — Ксения даже топнула ножкой. Правда-правда, правда!

— Ваше высочество, — склонив голову, повторила Ольга. Я и в самом деле фрейлина вашей матушки — она потеребила бант… словно в подтверждении… — со стороны она сейчас напоминала жулика которого полицмейстер поймал на дебаркадере с поддельным паспортом.

— И обязанность моя — как и всякого верноподданного — служить августейшей семье и государю… Вы возможно…

— Вы верное дело и служите — но не всей Семье а лишь моему брату — царю — в постели, — как… как пошлая женщина! — выкрикнула Ксения.

Сейчас с ее личика ушло все очарование юности, и особо стала заметна легкая скособоченность ее фигуры.

(Как помнила Ольга разговоры медиков — девочка так и не оправилась от удара рухнувших вагонных конструкций — и неведомо оправится ли…)

— Ваше высочество — эта тема вряд ли пристала для разговора юной особе из знатной фамилии… — тем не менее со всей возможной вежливостью произнесла она.

— Что с того?! Если это так и это правда!

— Сударыня, — подавив вдруг странную злобу, произнесла Ольга. Как бы то ни было — я должна выполнять свой долг верноподданной — чего бы это от меня не потребовало. Можете думать и даже говорит что угодно — но я всего лишь служу августейшей семьи…

— Так-так! — воскликнула Ксения, но я тоже принадлежу к царствующей семье — не так ли?

И стало быть и мои приказания вы должны выполнять?

— Насколько они не противоречат приказам старших членов Фамилии — кивнула Ольга.

На личике Ксении возникла злая и одновременно торжествующая улыбка.

Баронесса инстинктом почуяла — что великая княжна задумала какую то пакость — и предчувствие ее не обмануло.

— В таком случае — повелеваю вам как нашей верной подданной… достать мою шляпку — уж точно это не противоречит августейшей воле маменьки и брата! — и прежде чем Ольга сообразила что к чему — роскошная французская шляпка («Двести рублей в магазине Альшванга!» — машинально подумала фрейлина), — развевая лентами полетела в воду.

Миг — и головой убор качается на невысоких волнах мелководья.

— Ну так как?

Здравый смысл немецкой половины требовал заявить дерзкой распущенной девчонке что она фрейлина а не ныряльщица, или сказать что то вроде — Ксения Александровна — вы ведете себя неправильно и неподобающе… Или на худой конец упасть в притворный обморок — как положено благовоспитанной девице.

Но русская половина решительно взяла вверх.

— Повинуюсь, — широко улыбнулась Ольга — и на удивление быстро стащила с себя платье оставшись в комбинации и панталончиках. Сбросила туфли…

А потом, подойдя к борту «Эреклика» прыгнула вниз солдатиком…

Она погрузилась с головой — открытым глазами увидев себя зависшей в нежной голубизне — как мушка в янтаре — мелькнуло в сознании.

Холодная — особенно после уже хорошо пригревающего весеннего солнца морская вода обожгла ее, останавливая дыхание — но она выскочила уже на поверхность и в три гребка — откуда силы взялись — настигла головной убор. И тут ощутила с ужасом как судорога пробрала левую ногу… Но за спиной уже с плеском падали в воду спасательные круги а потом рядом с ней — обмершей и медленно погружающей вдруг оказался здоровенный матрос в полосатой тельняшке почему то напомнивший ей в этот миг доброго тюленя…

* * *

Итак, я жду ваших объяснений…

Георгий хмуро обвел взглядом обоих дам.

В роскошном — палисандр и голубой шелк обивки, — салоне «Эреклика» они был втроем.

Ксения сидела в кресле с видом королевы, Ольга — на диване — смущенно куталась в полосатый бухарский халат с золочеными кистями… Злополучная шляпка дохлой каракатицей лежала на ажурном столике. Рядом чуть дымился небольшой серебряный самовар — из него отогревали чаем промокшую фрейлину.

— Что же все-таки произошло?

Георгий постарался придать голосу строгость — все-таки произошедшая сцена — в духе водевильной пирушки каких-нибудь перепившихся купцов на волжском пароходе его сильно нервировала.

— Ее высочество изволило бросить в море свою шляпку и попросила ее достать — я сочла возможным… — пробормотала Ольга.

— Прыгнуть за борт в неглиже на глазах сотен матросов, не считая господ офицеров?

Ольга скромно потупилось.

— А вы мадемуазель моя сестра? — осведомился Георгий.

— Надувшись, Ксения молчала…

— Ее Высочество просто пошутили! — вступилась за девушку фрейлина.

— Если так, то шутка зашла слишком далеко!

Я всего лишь спросила у Ольги… у баронессы фон Месс — выполнит ли она любой августейший приказ и вот… так получилось… — сестра виновато потупила взор — слишком уж виновато и нарочито.

Eh bien, — mm Xenia vous pouvez aller — распорядился он зачем-то по-французски.

Но… я бы хотела дослушать, — Ксения как-то неприятно улыбнулась.

— Идите к себе!

— Однако…

Сейчас с вами говорит не ваш брат и даже не царь, а глава Семьи! Повинуйтесь — как повиновались бы отцу, — сухо отрезал Георгий.

…Так что случилось, Ольга?

— О, Георгий… прости… прости… те… Она сказала, что я… ваша… твоя любовница, а потом приказала достать эту чертову шляпку… Я не знаю что на меня нашло… — слезы заструились из под полуприкрытых век.

— Дорогая — тебе незачем плакать, — он осторожно привлек ее к себе. Ну, в конце концов…

Про себя конечно он клял дурочку — ох ведь пойдут разговоры теперь — не остановишь! Но чего доброго же совсем разревется — начни он попреки да нотации.

Ольгу пришлось утешить — тем способом каким мужчина может утешить огорченную возлюбленную. (Может та на это втайне и рассчитывала).

Потом отправив Ольгу отдыхать, уселся в салоне в одиночестве и налил бренди себе. Желчно подумал что с юной бесовки станется сказать то же самое Элен… даже еще перед свадьбой и при всех. Нужно поговорить на эту тему сmaman.

Ох, драть ее надо бы! — и тут же одернул себя. Он вспомнил разговор Гирша с матушкой — что повреждения и последствия ушибов уже сказались — и скорее сего обрекут на пожизненные проблемы со здоровьем.

Корсет всю жизнь — самое меньшее… Каково думать об этом юному существу, только вступившему в жизнь? Все равно надо поговорить с Ксенией… И собственно, кто ей это посмел сказать?

* * *

Карета за каретой подъезжали к ярко освещенному подъезду возле которого переругивались с извозчиками городовые.

Отворявшиеся дверцы выпускали прямо на красную дорожку разостланную на мостовой барынь в дорогих мехах несмотря на теплую погоду и господ в цилиндрах.

В особняке — точнее дворце — прежде принадлежавшего первому генерал-губернатору — Светлейшему князю Воронцову — давали бал для избранного общества Одессы.

Дом был построен как при Александре Благословенном — когда не жалели простора.

Белые мраморные колонны лепные потолки старинная резная мебель. Посреди зала возвышалась античная статуя — да не какая-то копия вырубленная из малоярославского мрамора, а подлинный антик выкопанный в руинах Ольвии или Тираса.

В дубовой столовой отделанной резьбой был накрыт стол для избранного общества — тяжелые серебряные стопки, золоченые кубки дорогой фарфор, бронза…

Но конечно Георгия интересовала не кухня — впрочем как следовало ожидать — великолепная — а здешнее общество.

Общество надо сказать собралось самое разнообразное.

Русские купцы в лопающихся на десятипудовых телесах длинных сюртуках — рядом с изящными французами и лукавыми греками с их пестрыми галстуками. Бессарабские помещики-усачи. Горбоносые чернявые господа, словно сошедшие с антисемитских карикатур непринужденно беседовали с дворянами блистающими золотым шитьем мундиров и орденами.

И среди их — одесская достопримечательность — граф Александр Григорьевич Строганов, без малого столетний но еще довольно бодрый старец, облаченный в старого — николаевского образца мундир с эполетами на коих красовался — вопреки приличиям и правилам вензель императора Александра I. Первый и единственный почётный гражданин Одессы, бывший генерал губернатор малороссийский, новороссийский, и прочая..

Представленный Георгию он какое то время изучал монарха словно не веря что это и есть царь…

А потом заявил:

— Ваше величество — вы десятый государь всероссийский на моей памяти!

И Георгий благожелательно улыбнулся в ответ — граф в самом деле имеет право не удивляться царю — он ведь еще застал во младенчестве времена владычества прарапрапрабабки Екатерины Великой.

А Александр Григорьевич добавил:

— Моего рара воспел еще Байрон в своем «Дон-Жуане»… в самом деле — донья Джулия, доказывая свою верность супругу и перечисляя своих поклонников, особо отметила, что она устояла против обольщения графа Строганова и «заставила его напрасно страдать»:

Но и без этого обломка древности общество было самое удивительное. Вот Григорий Григорьевич Маразли — городской голова — взявший за правило — тратить на благие дела десятую часть дохода.

А вот Лев Израилевич Бродский — сахарозаводчик меценат и филантроп а также гласный Городской думы. Мирно беседует с градоначальником — контр-адмиралом Зеленым.

Как знал Георгий — внешне грубый вояка-марсофлот — о котором прогрессивная пресса пишет что он только младенцев на завтрак не есть и который не постесняется лично отодрать за бороду хоть проштрафившегося русского купца, хоть еврея или грека. Но при этом и сам мзды не брал, и другим не давал. А только заступивши на должность Павел Алексеевич собрал у себя здешних охотнорядцев и сообщил что малейшие попытки организовать еще один погром в духе кровавого 1881 года, он будет пресекать огнем на поражение — а уцелевших будут судить военным судом.

«Я моих еврейчиков в обиду не дам», — коротко резюмировал он.

Ну и конечно дамы — все так и ловят его взгляды.

Все чудо как хороши…

Туалеты максимально оголяли все что можно, а типы красавиц были на любой вкус — начиная от черноглазых тонких дщерей Иудеи достойных славы Суламифи и Иродиады. Гречанки с их профилям античных камей. Русские дамы и не уступающие им но более пылкие малороссиянки. Жгучие молдаванки и румынки. Ох — ну как тут устоишь?!

Словно уловив о чем он думает, Ольга пододвинулась поближе и деловито взяла монарха под руку — одним своим видом давая всем понять — место занято.

Он лишний раз отдал должное мудрости матушки настоявшая, чтобы кто-то из девиц поехал с ним. И в самом деле — если слабости плоти возьмут над ним верх — то они легко найдут выход — а то ведь…

Впрочем, похоже, понимали это не все. Вот сделав книксен, напротив императора остановилась роскошная красавца лет девятнадцати — рыжеволосая и пышногрудая — и вместе с тем изящная.

На руке (или ручке?) был массивный золотой обруч с залитой в золото вделанной в него шпорой…

Кавалергардской — как отметил Кауфман, угрюмо прикладываясь к бокалу с шампанским.

Так иные артистки делают, если их первым мужчиной был гвардейский офицер.

«За дебют получила» — говорят знающие люди в таких случаях…

Девка была затянута в голубой фай в разрезах которого золотились буфы пестрой золотистой материи платье было полуоткрытым — материя сходилась на шее — но зато ниже вырезана бубновым тузом. Тонкий валансьен не скрывал а оттенял изящные розовые формы и маленькие ножки в голубоватых чулках.

Бриллиантовые браслеты на тонких запястьях, бриллианты с лесной орех в серьгах оттягивающих изящные розовые ушки… Не настоящее видать по всему.

Резной перламутровый веер был усажен золотыми вензелями.

— Видите — каждый новый аманат заказывает ей свои инициалы на веер, — прошептала Ольга на ухо.

Георгий рассмеялся.

— То есть?

— Интересно как он будет выглядеть лет через двадцать лет!

— Однако ж, какая безвкусица — сообщил как бы, между прочим, Георгий минуту спустя, изучая вертящуюся перед глазами «актерку» — явится в поддельных бриллиантах на бал с высочайшим присутствием.

— Что вы Георгий Александрович, — томно произнесла Ольга — какие же фальшивые? Натуральные подлинные — Картье, Фаберже… а вот на той толстухе — указала она на упитанную чернявую иудейку с тремя подбородками — хороший амстердамский гарнитур.

— Что? Ты уверена? — изумился он.

— Ну кому же как не нам женщинам разбираться в драгоценностях… — хитро прищурилась баронесса. На ином высочайшем балу столько хороших камней не увидишь! — с оттенком зависти уточнила она.

— Мда — пожал Георгий плечами — тут я так понимаю, на всех этих дамах висит крейсер. Да что там — броненосец! Не ввести ли налог на роскошь как вроде бы предлагал Бунге еще при деде?

Он вспомнил вчерашнее посещение Одесской биржи.

Посетил он ее инкогнито — взбрела голову такая блажь — и войдя с черного хода наблюдал происходящее с галереи — публика не обратила внимание на группу в партикулярном платье. Биржа была построена талантливым архитектором Джоваи Торичелли полвека с лишним назад — с таким расчетом чтобы даже сказанное в пяти шагах было неслышно. Но гул голосов сливался в шум подобный шелесту прибоя о гальку. Да и не только шум. Волны людских голов сталкивались, рассыпались стремились куда то и возвращались назад точно рой пчел жужжащих в майский вечер под цветущей липой. Все гомонило вполголоса шепотом переговаривалось, передавало прислужникам приказы… Взгляд внимательный однако выделял в этом коловращении группы по три-пять человек или одинокие фигуры — вокруг которых прочие вертелись как планеты вокруг звезд — ли даже как звезды вокруг центра Галактики — согласно гипотезам мсье Лапласа и Фламмариона. Между ними подобно метеорам носились юркие биржевые «зайцы» — тут схватывая заказ там покупая и продавая… Вот он — иронически подумал Георгий — тот самый храм того самого Златого Тельца — что был богом древних сидонян и иудеев — с которым как видно безуспешно воевал еще Моисей. Тем более племенное происхождение торгующих соответствующее. Облачи три четверти здешних маклеров в хитоны и добавить им пекторали с высокими шапками — точно будет Финикия и Карфаген.

И каждая минута этого служения биржевому Ваалу — сотни тысяч, а то и миллионы.

Какой к черту Государственный совет? Какой Сенат с его чинной пылью и заседаниями по поводу спорных лугов в Лохматовском уезде или сварой о полномочиях степных инородческих дум? Вот тут и проходит нерв государства…

— А простите Ваше Императорское Величество — ее высочество Ксения Александровна нас не посетят? Одесский дамский комитет приготовил ей подарок…

Лев Израилевич был тут как тут.

Великая княжна нездорова — почти не соврал Георгий. Подарок можете передать через фрейлину…

Сестра пребывала в загородном имении все того же Строганова — так и не отойдя до конца после давешнего разговора — который сейчас невольно вспомнился ему…

* * *

Итак мадемуазель моя сестра — я все таки хочу выслушать ваш собственный рассказ относительно причин вашего неподобающему и…он взял короткую паузу — нелепому поведению!

И для начала — отдаете ли вы хотя бы сейчас отчет в недопустимости подобного поступка? Поступка и слов!

Ксения подобралась.

— Вы мало того что оскорбили баронессу фон Месс, так еще и поставили ее жизнь в опасность.

— Я не думала что эта… что она прыгнет — донеслось с дивана.

— То есть вы сестра моя хотели унизить — бессмысленно унизить придворную даму ничем вам не досадившую?

— Можно ли унизить особу известного поведения? — со злой улыбкой бросила великая княжна.

— Хорошо… — загораясь гневом процедил Георгий… Перейдем ко второму — раз вам угодно…

Кто собственно вам сказал это?

— Брат…

— Ваше Величество!

— Ну хорошо — брат мой ваше величество — этот факт что баронесса находится в отношениях с вами известен всем.

— Это не ответ — всем известно что Солнце вращается вокруг Земли — но наука однако давно доказала обратное, — отмахнулся он. Итак — кто вам сказал, что Ольга фон Месс моя любовница? Я спрашиваю не просто так, а потому что в данном случае имеет место преступление — если угодно двойное.

Ибо как гласит Уложение о наказаниях «Разглашение о женщине слуха что она проститутка» — подлежит суду и ссылке — или исправительной тюрьме.

— Как разглашение? — воскликнула сестра. Какое разглашение? Ее при дворе и считают проституткой — все! Все!! А вы, сударь мой брат, наверное, этого и не слышали! Её и прочих…

— О прочих сейчас речи нет — сейчас разговор о вас и фон Месс. Так вы назовете кто это вам сообщил? — теряя терпение выдавил Георгий. Потому что в данном месте еще и имеет место возмутительное оскорбление августейшей особы — предположить, что император всероссийский общается с проституткой — это пахнет уже ссылкой и каторгой. — Так кто вам это сказал?

— Не помню! — испуганно пискнула Ксения…

И эта торопливость подсказала, что кто-то это как раз помнит — и хорошо…

— Вам придется это вспомнить, ибо… такова моя воля!

— А если я нарушу вашу волю, вы меня посадите в Шлиссельбург? — попробовала она контратаковать.

(«Чертёнок, прости Господи!!»)

— Нет, разумеется — вас я не могу и не хочу никуда посадить — но вот кое-кто в вашем окружении может сменить придворное платье на арестантский халат. Кроме того — я могу походатайствовать перед матушкой, чтобы вас отправили в наши удельные имения в уфимский край… Там здоровый климат в отличие от нездорового петербургского.

— Вам… тебе… эта…… дороже, чем родная сестра! — забормотала она — губы великой княжны вздрагивали.

— Помолчи! — прикрикнул он на Ксению. Ты знаешь, что баронесса фон Месс меня сопровождающая исполняет волю нашей матушки? Ты бы подумала что, оскорбляя ее, ты оскорбляешь и меня — как будто я мог бы иметь дело с недостойной женщиной!

А, между прочим, подумай — что выше избранницы царя во всей России только женщины из нашей Семьи и императрица.

И наконец… подумай — если бы с Ольгой — с госпожой фон Месс — что то случилось — и тебе пришлось бы жить с осознанием что ты в этом виновата…

Так или иначе — я не могу приказать вам, моя сестра — быть умной. Но я могу приказать и приказываю — соблюдать законы и обычаи империи Российской и принятые в обществе приличия! На этом я покидаю вас, моя сестра и подданная.

Закрывая дверь, он успел услышать жалостный всхлип, переходящий в рыдания…

Дернулся было вернутся — но передумал. Есть вещи, которые каждый должен пережить сам.

* * *

В задумчивости Георгий изучал содержимое платяного шкафа в своих апартаментах.

Камердинер Фролов разложил царский гардероб со всем возможным старанием. Социалисты и прочие наверняка были бы разочарованы его скромностью. Мундир, сюртучная пара, китель, брюки, смокинг, фрак. Полдюжины пар обуви — лакированные штиблеты, шевровые ботинки все того же уставного фасона и хромовые сапоги.

Пыли и прочего непорядка нет, фурьеры знают свое дело.

Георгий опять задумался о внешнем облике каковой приличествует ему как государю.

Обычный морской форменный сюртук без погон вполне его устраивал. Но вот головной убор — с ним как быть? Обычная фуражка или даже адмиральская с высокой тульей — «нахимовка» как то не вязались с царским званием…

Он примерил было цилиндр — но одного взгляда в зеркало хватило чтобы отказаться от этой мысли — он враз приобрел вид какого то молодого гробовщика в ливрее.

Может вернуть старинные треуголки — скажем как часть парадной формы для Гвардейского морского экипажа — или кивер какой-нибудь невысокий? А может каскетку — как при Николае Павловиче? Нет — поморщился Георгий — тогда он чего доброго станет похож на кайзера Вильгельма — тот тоже обожает каскетку.

А может разнообразия ради выбрать партикулярное платье — белая пиджачная пара или тройка? Или фрак — можно поклясться — никто из царей фрака не носил! А на голову тогда что — какой-нибудь котелок? Слуга покорный — ну нет уж!

Но в самом деле — не вводить же для императора всероссийского особой форменной одежды?! И какой она может быть? Со знаками различия в виде каких-нибудь бриллиантовых орлов на затканных платиновой нитью эполетах? Нонсенс!

Ладно — пока будет привычный мундир. В конце концов — вспомнил он сказанные Ольгой Книппер слова — он царь и значит может делать что хочет и носить что хочет… Тем более предстоит не светский прием а деловое совещание.

 

Глава 7

По дороге в штаб Одесского военного округа Георгий не мог удержаться чтоб не вертеть головой. За окнам кареты жизнь играла всеми красками.

День выдался очаровательным — как бывает очарователен весенний день Юга, весна уже одела Одессу первыми побегами изумрудной зелени, солнце ласкало мягким теплом, море не штормило, хотя и было по-зимнему темным…

Шумные, пестрые улицы города текли к гавани. Одесситы половину своей жизни проводили на улице, а треть у моря. То там, то здесь мелькали строгие профили айсоров и расплывшиеся физиономии греческих торговцев. Одесса кишела бродягами, и прощелыгами. Портовые грузчики и рыбаки жили вперемежку с откровенными ворами и налетчиками. Биндюжники — здоровенные как их ломовые битюги виртуозно ругались на смеси русского и идиш. Простонародные кварталы города поражали своей живописной нищетой..

Залитый солнцем город, сиял белым камнем дворцов негоциантов и домиков простых обывателей…

До глубокой ночи шли кутежи в фешенебельных ресторанах и гулянки темных личностей в кабаках Молдаванки. Дельцы, жулики и прочие марамвихеры как тут говорят занимали столики в приморских кафе, спекулируя меж собой всем чем угодно — даже рукавами от жилетки — как выражались на местном остром бойком говоре в котором в русскую основу была добавлена гремучая смесь из полудюжины языков.

На каждом углу продавали цветы, но все благоухало морем…

Живописный и необычный город! И толпа на улице не особо и обращает внимание на карету сопровождаемую всадниками.

Ольга вчера рассказывала местные анекдоты — например про то что в старых домах, где заводилась нечистая сила, полиция заколачивала окна и двери, чтобы нахальные призраки не вздумали шляться по улицам. А когда пост градоначальника занял контр-адмирал Зеленый, он возвестил о своем появлении Городской Думе вполне в одесском духе.

— Да, я — Зеленый, но как бы и вам скоро не позеленеть!

Кауфман же наблюдал за восторгами молодого царя не без грусти.

Ибо это южный и такой непохожий на другие русские города град — веселый и расхристанный внешне — был еще десять с небольшим лет назад одним из гнезд крамолы. Именно тут народовольцы хотели взорвать поезд, на котором император должен был проследовать из Ливадии в Петербург. Царь тогда не поехал через Одессу, и подкоп под полотно дороги пришлось спешно зарыть.

Потом шайка студентов начала отстреливаться от жандармов, явившихся их арестовать — и грозила то им в худшем случае ссылка на пару лет. Военный суд, виселица — и по особому приказу Гурко солдаты с музыкой промаршировали по их могилам. Гурко тогда за это «Исполнительный комитет» приговорили к смерти…

Правда — приговоривших — кто повешен кто в Шлиссельбурге…

Тут завершился путь Халтурина — повешенного как убийца генерала Стрельникова. Повешен неопознанным и «безо всяких отговорок» и проволочек…

Тогда боялись что чернь взбунтуется и кинется отбивать убийцу ненавистного многим генерала. А совсем скоро та же чернь устроила погром — и евреев били да и прочих зацепило.

Чудилось что за весельем и южным развратом этого города (Кауфман как и подложено немцу с оттеком высокомерия относился к южанам — то ли дело «регулярный» и строгий Петербург!) как ему казалось скрывалось нечто дикое и темное — как за азиатским сонным равнодушием — беспощадный фанатизм ислама.

Размышляя обо всем этом, Кауфман не забывал напряженно изучать толпу.

Он знал чего точнее — кого опасается — своего личного кошмара. Да — с недавних пор у Кауфмана появился свой личный кошмар — кошмар царского оберегателя. Звался он просто — хороший стрелок из револьвера… Он родился из долгих размышлений над протоколами дел о терроре, из изучения полицейских отчетов и чтения журналов по стрелковому дело — из бесед — как бы ни о чем — с товарищами по службе в полку — те достаточно охотно общались с высоко взлетевшим сослуживцем — хотя обострившимся чутьем он улавливал тень завистливой неприязни — мол сделал карьеру не по заслугам и на пустом месте…

И вот в один прекрасный (хм, да уж милостивые государи!) день родилось понимание — чтобы погубить его государя достаточно хорошего стрелка из револьвера.

И сейчас он высматривал в толпе что-то что позволит его угадать — и столкнуть Его Величество с линии огня. И хотелось попросить государя отодвинутся от окна — слишком большого на взгляд телохранителя.

А в голове мелькали цифры и факты… Кольт «Валкер» образца восемьсот сорок седьмого года — вес шесть фунтов, дальнобойность — примерно сто тридцать аршин. (Хоть не для женской руки — и то хорошо — бабы-убийцы самые опасные). Кольт «Дракон» — вес четыре фунта тридцать золотников, дальнобойность — сто аршин — семьдесят метров.

Кольт «Нави» — флотский — вес три фунта дальнобойность — восемьдесят ярдов.

«Морские» револьверы к слову очень любили одно время заказывать офицеры — австрийские копии в основном а то и настоящие — хорошее мощное оружие кучного боя — у многих его товарищей такие были.

Наконец — револьвер семьдесят третьего года — с неподходящим названием — «Миротворец» — шесть патронов калибра одиннадцать и сорок три сотых миллиметра — или как сами американцы говорят — сорок четвертый калибр.

Вес два с половиной фунта…

Из такого навскидку тамошние «бунтихантэры» — проще говоря бандиты подрядившиеся ловить других бандитов поражали человека первым выстрелом в шести случаях из десяти. Его большая свинцовая пуля, попадая в цель и расплющиваясь, превращается в бесформенный кусок металла, безжалостно разрывающий мышцы, кости или, к примеру, кишечник. Именно его выбрал бы сам Кауфман если бы оказался среди тех.

Не нужно никаких лабораторий где в клубах ядовитых газов варят гремучий студень, не нужно подходить к карете или кортежу вблизи. Не нужны гальванические батареи. Подкопы и прочее — пустяки, вздор! Всего лишь один револьвер — которые продаются в России свободно — по каталогу, и один хороший стрелок.

Этот стрелок даже снился ему ночами — принимая облик то польского шляхтича с изящной эспаньолкой — в глазах которого застыла старая презрительная ненависть к «москалям». То тощего длинноволосого нигилиста с лошадиным лицом — который превозмог свои интеллигентские расслабленность и анемичность — и каждый день идет в тир или выезжает на пленэр — и всаживает пулю в пулю.

То вообще какого то сибирского варнака — затесавшегося в недобитые тайные кружки — и обласканного там — как завещали Ткачев и Нечаев. «Ничо ужо — сладим как-нибудь — с леворьвертом то как не сладить?».

Как же черт побери тяжело на этой службе!

* * *

Позвольте начать Георгий Александрович, — произнес Обручев подходя к карте.

Доклады Гурко и командующего Туркестанским округом Николая Оттоновича Розенбаха были заслушаны императором без зкмечаний, вернее Георгий высказался что замечания потом, очевидно имея в виду заслушать и Обручева.

В этом скупо обставленном кабинете командующего округом их было — не считая императора — пятеро. Чихачев, Гурко, Обручев, Розенбах и хозяин кабинета — Христофор Христофорович фон Рооп.

Я начну не с военного вопроса, а с если можно так сказать историко-политического. Три года назад я представил Его Императорскому Величеству Александру Александровичу записку, в которой, вдаваясь в историю сформирования России, указала отпадение от ее западнорусских земель. Прочтя ее Государь, пометил «Согласен».

В ней я отметил, что только ложная политика бесцельного вмешательства в европейские дела заставила нас до сих пор выносить отпадение от России Галиции и Буковины. По сути, в соединении с польским вопросом это только и составляет существенные для России политические цели.

Господин Обручев, а кто вам поручал заниматься политикой и определять какие политические цели у МОЕЙ империи? Резко оборвал его Георгий.

Иосиф Владимирович разве я не говорил вам, что военный желающий заниматься политикой должен сначала снять эполеты и заняться ну, например журналистикой…

Вы что господин Обручев перепутали свой пост начальника Главного штаба и помазанника Божия Императора Всероссийского?

Политику Империи определяю Я и министр иностранных дел, действующий в русле моих указаний. И Никто более. Слышите! НИКТО и никогда не будет заниматься политикой на государственной или военной должности без моего высочайшего повеления, а я вам такого разрешения не давал. Главный штаб ведает вопросами управления армии, мобилизацией, делами по личному составу и комплектованию войск и военных учреждений, их устройством, службой, размещением, боевой подготовкой и хозяйством. Где тут политика, я вас спрашиваю?

Цели и задачи России определяю я и министр иностранных дел. Ваша задача готовить войны которые будут средством достижения целей мною поставленных и информировать меня о границах возможного для вооруженных сил империи.

Никакие химеры типа объединения Польши под моим скипетром или завладение Босфором или захват славянских частей австрии не являются целями империи, пока я не решу иначе.

С нас одних братушек довольно…

Планы по захвату Босфора я читал и они довольно неплохо разработаны.

Вы предлагаете высадить десант в 60000 человек на Босфоре и перебросив туда особый запас артиллерии преградить войскам Англии путь в Черное море.

В чем недостатки этого плана?

1. Вы почему — то считаете что Османские войска обладают нулевой боеспособность и те 360000 войск султана, которые находятся близи столицы будут бесстрастно взирать на ваши усилия.

2. Они будут сражаться.

3. Вы планируете в следующей волне десанта в течение недели подать на плацдарм еще 60000, а боеприпасы и продовольствие на чем повезете? Витте убедительно показал мне, что железные дороги могут подать в порты или войска второй волны или боеприпасы с продовольствием. Когда боеприпасы кончатся, чем воевать будете?

4. Неизбежно встанет вопрос о занятии Константинополя. Его не взять ни 60 ни 120 тысячами. Просто не хватит сил на контроль 800000 города.

5. Необходимо брать и Дарданеллы, следовательно, мы должны наращивать силы в Проливах быстрее противника. Флота РОПИТа не хватит.

А кто противник? И вот тут я наблюдаю господа полный разлад между военным и морским министерством и внутри самого военного министерства. Флот Черноморский готовится сражаться с англичанами. Балтийский — еще и с немцами. Армии сухопутная видит главного врага в Двуединой монархии — но и с британцами готова сразится — причем в Индостане и Гиндукуше. Не удивлюсь, если имеются планы войны со шведами и похода на Китай и низвержения тамошнего императора…

— Таковых планов нет Ваше величество — воспользовавшись паузой заявил Обручев…

Про Китай могу заявить определенно.

А почему нет? У нас были с Китаем довольно серьезные кризисы и план обороны Дальнего Востока просто необходим.

А в случае любых проблем с АВИ Германия, которая разорвет договор перестраховки, выступит на стороне Австрии. И в этом случае нашей мечтой будет нейтралитет Османов и Англии, иначе произойдет то, что произошло в конце Крымской, когда Армия и Балтийский флот были готовы воевать и дальше, но у страны просто кончились деньги и мы войну проиграли. Но может я ошибаюсь? Мы выиграем войну против Англии, Германии, Австро-Венгрии и Османов?

Я жду ответа генералы…

Молчите впрочем, я и так знаю ответ.

Ладно. Сколько у нас орудий в Особом запасе?

Еще в царствование вашего деда специально для этого начал создаваться так называемый «особый запас». Это дело крайней секретности — и даже заведующие арсеналом не знают его назначения. По сути во всем округе только Христофор Христофорович знает — зачем это так сказать «особое депо» предназначено — даже в секретных документах нашего Генерального штаба его назначение по возможности не раскрывалось. На сегодняшний день «особом запасе» состоят четыре одиннадцатидюймовых береговых пушек, десять девятидюймовых, восемь шестидюмовых; средних батарейных пушек — двадцать. Сверх того — тридцать шесть девятидюймовых береговых мортир… — как по писанному излагал Обручев — памятью его Бог не обидел.

— Кроме того — имеется некоторое количество полевой артиллерии для сухопутной обороны. Взяв Босфор, Россия выполнит одну из своих исторических задач, станет хозяином Балканского полуострова, будет держать под постоянным ударом Англию, и ей нечего будет бояться со стороны Черного моря. Затем все свои военные силы она сможет тогда сосредоточиться на западном направлении — чтобы одолеть Австрию а также и на восточном, чтобы утвердить свое господство в Азии… — вдохновенно вымолвил Обручев.

Вы опять начинаете Меня учить?

Простите, больше не повторится…

Надеюсь. Так вот Босфорская экспедиция приведет нас к войне с Австро-Венгрией, Германией и Англией… Безнадежной войне… если бы этот запас был в 1878.. Но его не было.

План захвата Проливов одним лихим пиратским — он отметил как непроизвольно дернулась щека задетого Чихачева… Пиратским наскоком, — повторил он возможно и имеет шансы на успех. Но вопрос не шансах на успех или неуспех.

Ошибка ваша Николай Николаевич в том что вы думаете что этим «громовым ударом» как выражался недоброй памяти Бонапарт война закончится. С него же она начнется.

Допустим мы запрем проливы для британских кораблей — но никто не помешает высадить нашим противникам поблизости армию и приступить к осаде вашего Гибралтара — и его планомерному обстрелу и англичане смогут привезти столько орудий и снарядов сколько у их есть — а вот мы… всего лишь столько сколько есть у нас, — Георгий горько вздохнул. А есть еще австрийцы. И будут немцы и начнется безнадежная война, в которой ни я, ни вы победы не видим.

Вы, возможно, скажете о сухопутной экспедиции на выручку обороняющим Босфор русским войскам…

При этом ручаюсь — вы не подумали о состоянии путей сообщения в Румынии и Болгарии — это если они дозволят провести войска через свои границы — в чем я имею большие сомнения.

И эти войска будут нам нужны в Польше и в Ковно гораздо более сильно.

И на этом заканчиваем.

Однако сейчас Георгий подумал не о полете стратегической мысли начальника генерального штаба — своего Генерального штаба. Он вспоминал письмо бывшего управляющего морским министерством адмирала Шестакова найденное в отцовских бумагах. Прямой и честный человек, умница, он не побоялся пойти против окружения деда, и в итоге был уволен с должностей, исключен из свиты царя, ушел в отставку. Вернувшись при отце, он оказался единственным морским министром (ну ладно управляющим), лично совершим кругосветное путешествие.

Возвращенный отцом из отставки он стал душой Двадцатилетней кораблестроительной программы.

Письмо это поразило Георгия до глубины души.

В нем в дни затянувшегося афганского кризиса адмирал обстоятельно говорил о безнадежности положения империи в случае новой войны.

«Мы, конечно, будем умирать, но без пользы. Все планы о возрождении флота пойдут прахом. Деньги, которые теперь дают с охотою, возьмут назад, ибо истратят на войну. На Турцию надеяться нечего. Возрождающийся Севастополь сожгут; там нет укреплений. В случае неуспехов отношения могут перемениться, и Европа, теперь скорее расположенная к России, пожалуй, повернется к англичанам… Наконец — в случае неудач опять поднимет голову враг внутренний — от поляков Кавказа до столичных нигилистов и «народников».

«Я предвижу бедствия и умоляю кончить миром. Всем известно, государь, что Вы одни без чьей-либо помощи стали за честь России; пора сдать в упорстве, тем более, что англичане ищут отступления…»

Не штатский паникер писал и не салонный стратег… Что бы сказал этот умный старик услышь он сии речи?

Между тем от Балкан Обручев перешел к туркестанскому вопросу.

— Полагаю, — вещал он, в целях военно-стратегических нам бы следовало как можно скорее занять Памир. Ибо это и много ни мало — ворота в Индию.

Георгий пожал плечами — из уроков географии он запомнил лишь то что Памир — обширное высокое нагорье в Средней Азии, расположенное в верховьях Амударьи и Тарима, между Тянь-Шанем на и Гиндукушем. Высота его десять — двенадцать тысяч футов над уровнем моря, имеющее суровый климат, исключающий возможность земледелия, скудную растительность, и животный мир, «слагающийся из полярных, степных и горных форм» и «ничтожное кочевое население».

— Позволю себе некое отступление в недавнюю историю… — после краткой паузы продолжил Обручев.

Англо-русским соглашением 1873 года. Условлено было между обоими государствами, что влияние России не должно распространяться на левый берег реки Пандж, а влияние Англии — на правый. Соглашение это в 1883 году нарушено было англичанами, которые побудили афганцев занять Шугнанское шахство, с вассальными ему Рушаном, Шахдарой и Гунтом — благодаря чему сфера влияния Афганистана распространилась далеко на правый берег Панджа и достигла до окраин Памира. Министерство иностранных дл, хотя и опротестовало столь существенное нарушение договора, но, в виду политических событий того времени, английское правительство не нашло возможным удовлетворить законных требований нашего министерства и занятые провинции остались во власти Афганистана.

Осенью 1888 г. наместник Северного Афганистана Исхак-хан, двоюродный брат короля Абдурахмана, отложился и просил защиты и покровительства у Александра Александровича…

События эти застали англичан врасплох и уже в ноябре 1888 г. в памирских владениях и Бадахшане водворились законные владетели, а в Мазар-и-Шариф — укрепился Исхак-хан. Если бы не промедление России — весь Северный Афганистан вошел бы в состав империи и Россия встала бы твердою ногою на Гиндукуш.

В голосе Обручева прозвучала злая тоска.

Афганистан — который обходился британцам в миллион двести рупий примерно в год и в котором видели оплот, против России, рушился уже сам собой…Происшествия эти чрезвычайно подняли престиж России…

Но увы — в прошлом году афганские войска вторично завоевали шахство. Завоевание сопровождалось неслыханною даже в Азии жестокостью. Население в занятых местностях вырезалось поголовно, селения выжигались, поля вытравливались…

Так ли иначе — сейчас наши с британцами границы разделяет полоса гор — за ними уже Кашмир — Индия. И если нам занять Шугнан то открываются блистательные перспективы для нашей азиатской политики.

Вероятно вы знаете ваше величество — в Россию приходили тайные послания от многих индийских правителей. («Почему не знаю?»)

Они ненавидят англичан. Как только русская армия перевалит через Гиндукуш, к ней присоединится огромное войско.

— Государь не давал этим делам ходу, — продолжил полковник. И напрасно как видится. Это самый большой кошмар британцев.

Георгий обвел взглядом собравшихся…

Гурко — непроницаемо печальный, Рооп — он скорее отстраненно — любопытный — это не касается его театра военных действий. Розенбах с интересом внимающий Обручеву впрочем, с нескрываемым скептицизмом. Чихачев выглядит напротив довольным и заинтересованным — моряки — особенно черноморские вельми злы на Англию. Ну и начальник Главштаба словно вещающий с амвона.

Черт возьми — а ведь Обручев говорит серьезно! Не свежеиспеченный подпоручик, воображающий себя вторым Наполеоном, и не сочинитель статей для листка господина Мещерского…

Словно бы тень Скобелева вошла сейчас в кабинет и самым наглым образом устроилась в кресле.

Прогрессисты поругивали Николая Павловича за его слова — мол, я «сам себе министр иностранных дел и сам себе начальник Генерального штаба». Но вот в эту минуту Георгий понимал прадеда как никто. Доверья людям — и вылезет такой вот Обручев с отлично продуманным планом — как завести державу в трясину.

Теперь относительно… индийских прожэктов. Какова численность русских войск в Туркестане?

— Не считая гарнизонных крепостных частей и казаков — двадцать отдельных пехотных батальонов, — доложил Обручев. Кроме того…

— Достаточн. А какова численность индийских войск?

— Англия располагает в Индии двенадцатью бригадами пехоты и кавалерии — всего около сорока тысяч — не считая туземных соединений.

— Вот про них я и спрашивал.

Но Государь — при появлении наших сил в Индии англичане не смогут полагаться на своих сипаев, в то время как многие племена и князьки примкнут к нашей армии, — как о чем то очевидном доложил Обручев.

«Я и в самом деле не знал — не думал что все так плохо — покачал Георгий головой. А я то считал, что хуже Драгомирова у нас быть уже не может».

— Вы готовы дать руку на отсечение что так и будет? Между прочим — в училище вы должны были изучать Прутский поход — когда наш пращур Петр Великий двинулся на войну с турками — потому что ему было обещано восстание балканских христиан. И каким обидным фиаско все кончилось?

Ведомо ли вам что в дни восстания сипаев — во главе которого оказался не чужеземный монарх, а Великие Моголы во главе с Бахадур Шахом и знатнейшие князья — так вот — из трех сипайских армий взбунтовалась лишь одна? И сонм индийских князей и владетелей стал на сторону англичан — причем правители больших и населенных земель — например махараджа области Барода и князь Гвалиора. (Георгий благословил недавно прочитанную на досуге историю индийского мятежа пера Маллерсона).

Далее — в Индии да будет вам ведомо — несколько десятков миллионов мусульман — их шейхи и ишаны в большинстве давно едят из британских рук — и что если хотя бы половина их призовет к газавату против вошедших в индийские земли неверных? Англичане мастера подобных интриг.

Наконец — сущая мелочь сравнительно с прочим — как вы будете снабжать эту вашу армию? Ну положим еду вы еще сможете добыть на месте — а патроны, лекарства, снаряды, амуниция? Караванами через Гиндукуш? А до того — у вас единственная Закаспийская железная дорога — он опять таки припомнил он Витте как-то поведавшего ему о проблемах с путями сообщения в Туркестане. Чья грузоподъемность отметим определяется мощностью четырех красноводских паромов.

Это половина дела… Вторая половина — продолжал он методично уничтожать впавшего в ступор Обручева — это то что англичане узнав о подобных планах сидеть сложа руки не станут. Что вы скажете о возможном союзе Англии и Германии? Сейчас Берлин скорее враждебен — в лучшем случае холоден к Лондону — да и Сент-Джеймский кабинет с подозрением смотрит на германскую империю — как наверное знаете вы все, господа — идеей Англии всегда было пресловутое европейское равновесие. Но когда там выяснят что Россия всерьез покушается на главный бриллиант британской короны — уверяю — все измениться и очень быстро.

Таким образом вы господин начальник генерального штаба изложили мне не план завоевания Индии или Проливов — а план войны с тремя державами: Англией, Германией и Австрией — ибо Вена от подобного конфликта в стороне не останется. Одна из них — сильнейшая и богатейшая держава мира. Вторая имеет весьма сильную армию сравнимую с нашей. Да и Австро-Венгерская армия не мальчик для битья.

Одна грудь русского солдата, на которую мы привыкли полагаться исключительно, не выдержит, не вынесет того что вы господин Обручев ей готовите. Есть ли у вас план обороны Киева от австро-мадьяров? Нет? А в подобном положении он просто необходим.

Или вас ничему не научила Крымская война? А вроде бы на вашей памяти она приключилась? — злая ирония позвучала в вопросе…

Рооп встревожено заозирался — самый старший из присутствующих он дрался в ту войну и на Кавказе и отражая десанты союзников на Балтийском побережье.

— Что нам может сказать Иосиф Владимирович о том — как планируется оборона от войск германской империи?

— Ничего нового сравнительно с предыдущим годами Ваше Императорское Величество — с расстановкой произнес министр — в голосе его звучала нескрываемая печаль. Сражаться сколь можно в Привислинском крае опираясь на систему крепостей, а потом отойти…

— Вот видите! — взмахнул Георгий перчаткой.

Я надеялся, что в армии — бывшей надеждой и гордостью державы всегда беспорядков не так много. И я с грустью должен сказать что ошибался.

Повисло молчание.

— Что ж господа — медленно и с расстановкой вымолвил Георгий. Я вас выслушал и у меня сложилось следующее мнение по итогам докладов.

Все четверо военных виновато смотрели на своего главнокомандующего.

Объявляем Нашу волю, — выдержав паузу высказался Георгий.

Первое — морскому и военному ведомству в срок шесть месяцев выработать планы совместной боевой работы по отражению нападения германских государств.

Наш противник это Германия и Австро-Венгрия. С Англией мы воевать не будем. Специально для всех повторяю, НЕ БУДЕМ. Поэтому принцип каждый да владеет своим для нас в отношениях с Англией является определяющим. И на это я сориентировал МИД.

Второе. Генеральному штабу совместно с министерством путей сообщения — подготовить предложения по развитию железнодорожного сообщения в юго-западных и западных губерниях российской империи исходя из нужд военной стратегии, определяя как наиболее вероятную войну с Германией и Австро-Венгрией… По возвращении в Петербург вы Иосиф Владимирович, и вы Николай Николаевич обговорите это с Сергеем Юльевичем. Самым тщательным образом. Как вам известно, вступает в строй дорога, связывающая Баку и Порт-Петровск и тем самым мы теперь имеем прямое сообщение между Закавказьем и Россией.

Следующая по важности дорога, которую мы начнем в следующем году это дорога Оренбург-Ташкент. Разумеется, Сибирская железная дорога имеет безусловный приоритет.

Заодно департаменту военных сообщений провести всестороннее исследование пользы использования паровых тягачей, — вспомнив разговор на Коломенском заводе, добавил монарх.

Третье — все планы занятия Константинополя и Проливов откладываются до лучших времен. Как скоро они наступят — через два года или через двадцать лет — зависит от многого — в том числе и от ваших усилий господа.

А сейчас господа особый запас расформировать, часть пустить на береговую оборону портов Черного моря, часть отправить в Кушку, где они составят тяжелую осадную артиллерийскую бригаду в составе 4-го туркестанского корпуса, который надлежит сформировать до конца 1895 года. Расквартирован он буде в Закаспийской области и будет иметь целью операции против Персии и Афганистана. Первый Туркестанский сформировать в Ташкенте.

Теперь о туркестанском вопросе.

Я вполне доволен вашей, Николай Оттонович, деятельностью на посту Туркестанского Генерал-губернатора и командующего округом. Поздравляю вас генералом от инфантерии.

Теперь следующее и внимательно слушайте:

1. О любых действиях к югу от границ России, каковые тут проходят по правым берегам Амударьи и Пянджа, в этом крае надлежит забыть.

2. о двух корпусах я уже сказал.

3. Еще — вскоре заработает комиссия ведомства господина Гирса по разграничению Памира и вообще урегулированию пограничных вопросов в Туркестане. Заранее говорю — военным что войдут в нее следует помнить — это вопрос не их компетенции а Министерства иностранных дел. Думаю что держаться следует нынешней линии — русло Амударьи и отроги Памира НАШИ И БУХАРСКИЕ, все что южнее — пусть забирает афганский король и британцы. Если этот самый Гунт и Рошан так ценны для Лондона — уступим им — потом наверстаем дай Бог других местах.

И все это… Георгий задумался на несколько мгновений — казакование — с поркой пойманных британских шпионов и отсылкой их восвояси прекратить — под страхом опять же военного суда. Пойманный британский офицер — шпион должен быть доставлен в Ташкент и передан жандармскому корпусу. Афганцев можете вешать сразу.

— Осмелюсь спросит — а еще где планируется разместить 2 и 3 ТУРКЕСТАНСКИЕ КОРПУСА?

Георгий усмехнулся.

— А вот пусть англичане поломают головы.

Да и вот еще что. Ни шагу назад на Памире без моего приказа. Но помните за Амударью и Пяндж ни-ни.

Пятое.

Военному министерству рассмотреть вопрос о сформировании дополнительно корпусов в наших западных округах. Предложения подготовить максимально быстро до конца июня.

Усиление линии Висленских крепостей есть первоочередная задача армии. Рассматриватйте ее как главную линию обороны, брест вторая линия.

Франция делает нам намеки на союз, выбора у нас нет. Русско-французский союз пока наш единственный выход. Но пока ее в планировании не учитывайте. После свадьбы все станет яснее.

Шестое.

Морскому министерству готовиться к войне против Германии на море. Война с Англией снята с повестки дня.

Крейсера типа Рюрик строительством продолжать, но действовать они будут против немецкой торговли, пресекая ее и для атаки ее колоний в мире с опорой на французские порты. Еще нам думаю надо 2–3 крейсера такого типа с усиленной артиллерией.

Далее… На черном море вы в прошлом году прекратили строительство броненосца.

Мы это оформим как мой добрый жест в адрес моего брата Абдул-Хамида (Георгий скривился достаточно явно говоря о таком брате). На балтийском флоте я говорил с Кази что там за недоразумение строится? Одна пушка, одна труба и одно недоразумение?

Броненосец Гангут, Ваше Величество. И зачем нам такой ублюдок на флоте?

Прекратить постройкой, разобрать на стапеле. Оставшиеся средства на разработку новых орудий направьте. Мы для всего мира миролюбивы и пушисты.

Все поняли? Морской и военный министр война у вас одна и планы все одни.

На этом и закончим…

Майским днем одна тысяча восемьсот девяностого года юная стройная девушка, французская принцесса и подданная Великобритании, с палубы русского крейсера смотрела на выплывавшие из утреней дымки крыши домов и купола храмов Кронштадта. Завершилось ее путешествие из Лондона в Санкт-Петербург… Корабли прияли буксирные тросы и неспешно прошли Морским каналом — в гавань к Лесной стенке… Вдоль массивной, облицованной гранитом пристани выстроилась длинная вереница кораблей. Тут были военные корабли, грузовые cуда едва ли не с половины морей света, всех видов и размеров, пакетботы; парусные шхуны и дымящие «кардиффом» пароходы. Дальше виделась громада Петербурга, производившая какое то сказочное впечатление… Гостей встречала небольшая толпа вельмож в вицмундирах, при лентах и орденах и придворных дам — среди которых в царственной недвижности выделялась Мария Федоровна

* * *

Стоявший в толпе встречающих между морским министром и князем Оболенским скромный полковник отдельного корпуса жандармов Евгений Никифорович Ширинкин, бросил взгляд на висевшие на мачтах двух крейсеров флаги.

На «Адмирале Нахимове» ниже Андреевского флага висел белый стяг с сим геральдическим щитом с золотыми лилиями геральдической перевязью сверху — именно он стал местом обитания принцессы Елены.

А на гафеле «Донского» трепетали аж три флага. Такой же штандарт Орлеанского дома ибо на нем плыл Его Высочество Филипп Орлеанский, личный флаг генерал-адмирала — Андреевский крест на красном поле; и брейд-вымпел флагмана — ведь на нем плыл Владимир Григорьевич Басаргин. Флаг-капитан еще покойного императора Александра III- и командующий отдельным отрядом кораблей посланного императором царствующим за своей нареченной, совсем недавно ставший генерал-адьютантом — он несколько лет назад командовал этим крейсером.

Вокруг крейсеров как почетный эскорт двигались миноноски — Ширинкин подумал даже что это напоминает почетный караул мышей сопровождающих чету слонов… Если подумать — аналогия воле подходящая — слоны бояться мышей а минные корабли могут быть весьма опасны даже для стальных гигантов. Он повернулся к министру намереваясь высказать эту мысль вслух но передумал — еще неизвестно как отреагирует господин адмирал на сравнение его кораблей с мышами. Чихачев в эту минуту само собой и не предполагал какие мысли бродят в голове жандармского полковника. Он размышлял над тем что пожалуй яхта была бы все же уместнее. «Держава» — корабль во всех отношениях удобный — в Европе только у королей Англии яхта роскошнее. Но как был свято убежден морской волк — «Держава» куда красивее. Красивым в ней было все — начиная от медных поручней и медью же обитых трапов и заканчивая особой «царской» рубкой — почти от борта до борта, в просветах толстых, зеркально отливавших стекол. Но на взгляд адмирала лучше всего были мачты из особо отобранной лиственницы — её ствол не гниет от воды, только становясь крепче. Это не говоря об отделке помещений для коронованных особ. И не диво — проект убранства интерьеров яхты в свое время лично государь Александр поручили не кому-нибудь — придворному архитектору — профессору Академии художеств Монигетти. Тот по ходу дела объездил половину Европы изучая яхты тамошних монархов. И не зря — у него получилось воистину чудо роскоши и комфорта. Стенные панели из ценных пород дерева. Мебель красного дерева, бронзовые люстры, кинкеты и многочисленные уборные с горячей водой греющейся от котлов машинного отделения… Главное же — на ней бы хватило места августейшим пассажирам и должной свите. Одних музыкантов и певчих вмещалось бывало по восемь десятков! Конечно — наилучшим было бы — если б к сему дню была достроена «Полярная звезда» — та обещала превзойти «Державу».

Обшивка помещений и мебель её были изготовлены петербургской фабрикой Свирского. На борту яхты были церковь и даже коровник с каютой для молочницы. Но увы — новая четырехтысячетонная императорская яхта будет готова лишь через год.

Так что воля императора была выражена недвусмысленно — его невеста должна прибыть в Россию на корабле в высшей степени надежном вместе с тем в должной мере воплощающем величие и мощь империи.

«Адмирал Нахимов» кроме всего прочего был единственным пока кораблем Балтийского флота, на котором стояло полное электрическое освещение вместо масляных фонарей — и это тоже сыграло роль. Причем как помнил адмирал электрическое хозяйство устанавливал не какой-то «Сименс» — русская фирма Яблочкова (и к слову обошлось это в цену ниже контрактной).

…В ходе спешных приготовлений к плаванию были разобраны деревянные переборки в кают-компании, офицерских каютах, жилой палубе, адмиральском салоне и в батарейной палубе. Затем искусные столяры вернули их на место — уже в новой планировке. Стены каюты, предназначенной для Её Высочества, были обтянуты шелковыми материями.

Из дворцового ведомства, прислали разнообразную обстановку, весьма изящную: красного и черного дерева мебель, с перламутровой инкрустацией, удивительно искусно сделанные диванчики красиво перемешивались с пуфами и маленьким столиками на паучьих ножках. Прислуга — дюжина особо отряженных гатчинских лакеев была облачена в роскошные царскими ливреями, с аксельбантами, в чулках и туфлях с перламутровыми пряжками. К ним добавлялось три придворных повара и две фрейлины. В провизионных кладовых разместились десятки ящиков с французскими винами и дорогими французскими консервами и прочей снедью для гостей венценосной крови.

Офицеры же поневоле потеснились — они поселились в оставшихся каютах по трое-четверо; офицерский гальюн также был отдан в распоряжение дам. Часть из них даже осталась на берегу — не боевой и не учебный даже поход.

Впрочем — плавание длилось всего десять дней — даже с учетом однодневной стоянки в Копенгагене… Уже завтра кронштадтские мастеровые начнут возвращать кораблям прежний облик — чтобы те смогли продолжить боевую службу…

Созерцая швартующиеся корабли Евгений Никифорович испытал прилив сил сплетенный с чувством удовлетворения.

Охрана хорошо оставлена — кроме чинов дворцовой полиции шпалеры моряков ограждающее место встреч знатных гостей.

Проверенно все — включая павильон для высокопоставленных особ — даже горшки с орхидеям и пальмами из оранжереи. Даже венки из дубовых веток и дикого плюща. Даже доставленные из цветочного магазина Виганда для прибывающих дам букеты белых роз. В общем служба знакомая и привычная.

Как бы то и было карьера его сделав замысловатый зигзаг за минувшие полтора года вернулась к прежнему течению…

После трагедии в Борках — краткое время — подследственный. Затем — свидетель; затем — исполняющий должность начальника охраны при государе Николае II. После отречения того — два месяца — в распоряжении министра внутренних дел — точнее исполняющего должность министра. А потом Плеве сделал его начальником охраны Ливадийских дворцов. Почетная ссылка называя вещи своим именами. И вот теперь он вызван в столицу и назначен заместителем Кауфмана. Была конечно не надежда но тень ее — что царь сочтет возможным назначить его на должность так сказать ступенькой выше. Обижаться однако не след — молодой царь взял на роль сторожевого пса человека всем ему обязанного — который случись что — все и потеряет.

В конце концов и его бывший командир — генерал Черевин — пришел на свой пост из армейских — даже не гвардейских офицеров.

Да уж — нет нет да и позавидуешь Петру Алексеевичу — сидит себе в имении, с полной пенсией, по слухам пытается писать мемуары, да утешается со своей купчихой.

А он — старый заслуженный офицер после всех карьерных мытарств оказался под началом скороспелого полковника.

Тот как это часто бывает, взялся за дело со всем как говорится пылом неофита и даже сочинил проект об усовершенствовании охраны короны Российской. Сей план он — отъезжая с Государем в западные губернии — передал Ширинкину, дабы тот изучив его внес поправки так сказать по благорассуждению и представил их вместе с мерами по претворению проекта в жизнь.

Кое что было дельно — например повышение жалования и увеличение штата — сколько об этом говорилось при Петре Алексеевиче? Но вот прочее — например эта женская охранная часть… Воистину — заставь дурака Богу молиться — он и лоб расшибет — и славно если только свой!

Господин Кауфман был сколь понял Ширинкин чрезвычайно горд собой что обнаружил упущение в системе охраны Фамилии. И невдомек было вчерашнему артиллеристу — что не делалось этого ибо никто никогда не думал покушаться на царственных дам и девиц. Слава Иисусу — у нас не Европа — у нас женский пол твердо и недвусмысленно отстранен от престолонаследия — и соответственно заговорщиков не интересует.

Даже уж на что наши недавние бомбисты — растленные безумцы — и то даже ни разу не обдумывали даже и самой возможности убить императрицу или великих княгинь. Истребить со всей династией — такие мысли мерзавцы высказывали — но чтобы особо устраивать покушение?

Однако как бы то ни было — имеет место приказ старшего по должности, а приказ должен выполняться — на этом стоит любая армия. Обдумав еще раз этот раздел проекта, Евгений Никифорович обнаружил главную на его взгляд ошибку. Господин конноартиллерист решил изначально пойти неверным путем — а именно — принялся искать воинствующих дамочек где только можно. Еще странно что не вспомнил про калмычек — из тех турецкие султаны набирали одно время стражниц гарема. И потерпел очевидное фиаско — как потерпел бы его вздумав искать готовых фейерверкеров, заряжающих и ездовых для своей батареи. А между тем ему бы как опытному уже офицеру надо было лишь вспомнить что набирая рекрутов не ищут уже каких то природных солдат а без затей берут молодых деревенских мужиков и делают из их стрелков, гусаров и саперов..

И вот обдумывая дело, Ширинкин и нашел на его взгляд подходящих кандидаток — в дамочках и девицах увлеченных спортом.

Тем более что тут есть из чего выбрать. Как-никак XIX век на дворе — и так сказать передовые le feminе уже освоили не одну только гимнастику с велосипедом. Вот на днях он прочел в газете «Таймс» что в Нью-Йорке открылась спортивная «Академия Мэдисона», и молодые дамы, посещавшие ее тренировались не только в лаун-теннисе но и в борьбе и в боксе. Женщины и кулачный бой? Однако что за времена! Для занятий прекрасного пола даже шили особые костюмы из широких шаровар и блузы, не сковывавших движений. (Не будешь же прыгать и вертеть педали в пышных платьях с тремя нижними юбками?) Кстати если или уж вернее — когда — дело дойдет до претворения в жизнь идей Александра Александровича — стоит взять именно подобные с позволения сказать одеяния… Ширинкин вспомнил к случаю какой то иллюстрированный французский роман про войны будущего — где среди прочего были показаны учения женского полка — одни на каких то нелепых механических многоногих экипажах другие — шанцевым инструментом рыли окопы — всё это в длинных платьях с эполетам и чепцах. Нелепость само собой — но какую то форму придется для них вводить.

…Сказать по правде Евгений Никифорович если бы это зависело только от него избрал бы совсем иной путь. А именно — прошерстил приюты для девочек-сирот и отобрал бы там нужное количество юниц из числа обладательниц ершистого и драчливого характера — тем более что от каких дамы-надзирательницы этих с позволения сказать богоугодных заведений охотно избавятся. И уж из них бы как-то выдрессировали нужных Кауфману воительниц само собой отбраковав непригодных. Но обдумав решил не выносить данный план пред светлые очи непосредственного начальника. Дело даже не в том что эта идея даст первые результаты самое меньшее года через три — четыре — что наверняка торопыгу — Кауфмана не устроит. Что важнее — вышестоящие наверняка решат что она лежит уж слишком близко от турецких порядков когда людоловы хватали христианских детишек и делали из них беспощадных воинов-рабов ислама — янычаров.

Так что начнем искать среди «спортсмэнниц» — или как их лучше назвать? Где их можно найти? Это как раз не так сложно — в России как оказалось немало спортивных клубов… В Богоспасаемом Отечестве есть Русское гимнастическое общество — и уже пять лет проводятся соревнования и показательные выступления гимнастов, которые привлекают немалое количество зрителей. В Петербурге имеется с 1877 года Общество любителей бега на коньках. Клубы велосипедные — даже есть особый журнал — «Циклист».

Еще кружок любителей атлетики доктора Краевского — с последователями во могих городах — от Москвы до Уфы и Екатеринослава… Женщинам во все эти учреждения пути пока закрыты но о желающих там должны иметься сведения. Даже как он слышал — в Петербурге несколько девушек из великосветских семей создали свою маленькую команду чтобы кататься на буерах — этих легких маленьких яхточках на полозьях, завезенных в Россию из Голландии еще Петром Великим. Публика зимой каталась на них по Неве а многие предпочитали лед Финского залива и Ладоги. Они даже захотели участвовать в состязаниях Петербургского яхт-клуба — но их ждало разочарование — их до гонок не допустили на том основании что они не являются членами клуба…

Кого-то стало быть да найдем.

(Тем более — у него же нет цели — сформировать какой-нибудь женский прости Господи лейб-гвардии батальон. От силы полсотни человек — да и того будет много) Труднее будет отыскать для них менторов и наставников.

Была даже мимолетная мысль — обратится с этой целью к цирковым атрепренерам — есть же там всякие метательницы ножей и борчихи. Но одного воспоминания об увиденном в Одессе в цирке Вильгельма Сура отохотило его от этой затеи. Вместо демонстрирования тех или других приемов борьбы он стал свидетелем в высшей степени некрасивой возни в песке арены двух толстых растрепанных теток, напоминающих то ли злых ведьм то ли не поделивших кавалера деревенских баб. Так что придется по старинке…

В Главном управлении военно-учебных заведений ведомства Гурко служит полковник Бутовский — ведающий обучением военной гимнастики и автор программы по ее преподаванию. Ширинкину доводилось с ним общаться в свое время. С него и начнем…

* * *

Свет зеленой лампы мягко освещал обстановку каюты… Она изливала свой свет на книги, солидные в кожаных перелетах. Их Елена изучала все плавание…

Как она знала уже — свадьба предстоит в городе «Wladimir». И перед отплытием затребовала все что было об этом городе — городе одного из титулов (третьего по счету если быть точным) ее будущего супруга и столице России с 1174 по 1462 годы.

Книг нашлось можно сказать удручающе мало. Том словаря Брокгауза и Эфрона, гимназическая хрестоматия в которую было включено «Сказание о великий князьях Владимирских», статистический ежегодник за 1885 год в котором Владимирской губернии уделялось семь страниц и два тома сочинений историка Ключевского во французском переводе. И словарь и ежегодник доставила мисс фон Сталь сейчас делящая каюту с ее камеристкой. (бывшую штурманскую как сообщил капитан), позаимствовав в посольской библиотеке. Надо будет при случае вернуть хотя бы Брокгауза — а то непорядок. Со смехом m-m Агафоклея говорила что не стоит беспокоиться — возвращаясь к месту службы отца она отвезет книги. Однако этого скорее сего не произойдет.

В Копенгагене Елена, улучив момент, расспросила дядюшку Алекса о том — кому следует подать прошение о зачислении на придворную службу? Ибо она хотела бы видеть своей первой статс-дамой не кого-то а именно дочь посла России в Англии. Принц сообщил что обычно этим занимается министерство двора — но думается мадемуазель Орлеанс достаточно будет высказать это желание при встрече с Марией Федоровной — и та несомненно не откажет невестке в столь маленькой просьбе.

Все свободное время между изучением книг и сном и едой она тратила на любование морским пейзажем а еще — в сопровождении господ офицеров — осматривала сперва «Адмирал Нахимов» а потом «Дмитрий Донской». С корабля на корабль в море сновали катера — по три четыре раза на дню бывало. Довольно быстро ее так сказать добрым гением стал мсье Басаргин — контр-адмирал и генерал-адъютант — (у Елены не совсем укладывалось в голове — как может адмирал является еще и генералом?) От него она например узнала что палубная броня крейсера состоит из двух слоев стали в три дюйма. И что все стыки и пазы броневого настила были прочеканены свинцом, чтобы не пропускать воду. И что днище «Донского» обшито медью и покрыто лаком — по японскому рецепту — в прошлом году крейсер вернулся с Тихого Океана.

Елена выслушивая эти рассказы поймала себя на странной мысли — странно глубокой для юной девушки. Она за минувшие месяцы достаточно много прочла о Российской империи — и самих русских и иностранцев. И конечно же не думала что Россия — страна нецивилизованная где за пределами Петербурга — «темное азиатское море» — как выражался недоброй памяти Луи Бонапарт.

Но вот теперь она воочию видела эти великолепные корабли — ничем не хуже британских, построенные в России и управляемые русскими моряками, инженерами, машинистами… Народ дикий и варварский такого бы не смог… Уж точно не беднее и темнее Россия Англии где на улицах — улицах столицы величайшей империи мира — дети ищут еду в помойках. И ее родной Франции если уж на то пошло — где в глубинке народ еще верит в колдунов и втихомолку от кюре поклоняется древним дольменам.

..Оба крейсера имели кроме паровой машины еще паруса — но ставили их лишь один раз — командующий отрядом решил провести парусные учения а возможно еще и — развлечь августейших пассажиров.

Корабли однако под парусами двигались медленно а изменить курс было целой историей.

Во время беседы в кают-компании мсье Басаргин сожалел что тяжелый деревянный рангоут «Дмитрия Донского» не был заменен легкими стальными мачтами как не раз предлагалось. Еще адмирал сокрушался что на крейсерах отныне не ставят винты подъемной конструкции — и сопротивление неподвижного винта лишало корабли возможности эффективно двигаться под парусом — что нехорошо для крейсерской службы. Однако если парусная часть и оставляла желать лучшего то и апартаменты и кухня были выше всяких похвал. Ежедневно на «камбузе» готовилось столько угощений, что можно было объесться: мороженое, всевозможные фрукты, конфекты, всевозможные напитки — оршады, лимонады; все это в изобилии предлагалось поварами. Еще как-то по приказу командира «Дмтрия Донского» Гессена, команда устроила песни и пляски. Елена тогда впервые услышала русские песни… И эти песни отличались от всего, что ей приходилось слышать, а слаженные голоса моряков рождали какие то смутные но яркие переживания, которые она никогда не испытывала прежде… Было в этой музыке что-то необузданное, дикое, но пение так волновало сердце, что принцесса даже растерялась — так это было необычно.

И вновь задумалась — насколько же удивительна страна которой управляет ее жених!

…Потом была стоянка в Копенгагене и посещение будущей императрицей будущих родственников. Наследник датского престола — немолодой уже лысоватый принц Фредерик даже нанес ответный визит на корабли, осмотрев все отсеки, и орудийные механизмы под броневой палубой машины — даже спустился в коридоры гребных валов. Впрочем кажется наследника датского престола не очень заинтересовал корабль Его Императорского величества — как его пассажиры. Он позволил только заметить, что на таком большом судне, офицерские каюты могли бы быть немного удобнее и просторнее.

И вот — конец пути. Елена окинула взглядом каюту еще раз. Книги нужно тоже уложить — добавив к двум объемистым кофрам что уже стоят в углу. Вот — еще не забыть катехизис — вытащила она из ящика стола замусоленную разбухшую рукописную тетрадь. И вдруг замерла держа ее в руках охваченная странным чувством.

Не сказать что Елена отличалась особо уж глубокой верой. Как никак она — принцесса Франции — страны и до ужасов 1789 и последующих лет отличавшейся вольнодумством — собственно на горе себе и миру его и породившей. Да в конце концов сейчас не какой-то замшелый шестнадцатый век, — а эра прогресса — время телеграфа, электричества, аэронавтики и поездов в считанные дни пересекающих континенты. Отец ее посещал мессу — по праздникам — но как ей все чаще с годами казалось — скорее по привычке и потому что положение обязывало. Матушка со всем пылом испанской принцессы конечно внушала ей религиозные истины, но они уже несколько лет живут порознь… Да и жизнь в сухо-рационалистической Англии где ее единоверцев гнали и ущемляли три века (а в Ирландии — и до сих пор) не располагала к истовой вере. Но все же грубый материализм и отрицание горнего были ей чужды. Обезьяна, которую господин Дарвин сделал предком рода людского вместо праотца Адама, и ницшеанская «смерть Бога» не слишком-то её вдохновляла. (Надо же такое выдумать — «Бог умер»! Вот Ницше умрет — так это вне всякого сомнения!)

И вот сейчас она ощутила священный трепет… и страх. Ведь ей суждено не просто сменить веру (СМЕНИТЬ ВЕРУ!!!) но и отойти от того что с детства почиталось ей само собой разумеющейся истиной — что вне Римской церкви нет Спасения. «Вы мертвы и мертвую жертву приносите, а мы живому Богу — чистую, непорочную, чтобы жизнь вечную наследовать…» — вспомнилось ей читанное когда-то. «Все равно, говорят некоторые, что православие, что лютеранство, что католичество! Да разве это истины? Истина одна. Разве сто путей? Один путь. Разве сто богов? Един Бог, едина вера, едино крещение… — эти слова святитель Феофан Затворника — православного святителя как нельзя лучше подходили к ее нынешнему состоянию «Живя в этой вере, не только избавишься от грехов и вечной муки, но и станешь причастником вечной жизни и без конца будешь радоваться со святыми. А живущие в иной вере — не увидят жизни вечной.» О жизни вечной вопрос — не о том — папа или патриарх был прав в давнем уже споре! О той, ради которой для рода людского сам Спаситель мира сошел на землю, пролил святую кровь свою и умер на кресте. Она поймала себя на том что крепко прижимает тетрадку Трубецкого к груди.

Постояла с минутку, приводя мысли в порядок… Потом спрятала туда же куда книги… И в самом деле век сей не так прост и понятен как прежние. И давно уже есть несколько апостольских церквей (не считая само собой этих новодельных лютеранских) — и среди них — Католическая и православная. Но! Церковь создана в единственном числе и не как иначе. Что разделено на земле — нераздельно на небесах. Что до формы служб и языка молитв… Сказано — «Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного». И да простится ей высокоумие — но ее жених как раз и производил впечатление человека эту волю исполняющего и чувствующего. Да и как тут можно усомниться в Провидении небесном ведущем ее? Вот — она без пяти минут жена императора России — думала ли она об этом год назад? Воистину — «Все в руце Божьей». — Определенно такова воля Иисуса и Девы Марии! — добавила она про себя. — Нам пора Ваше Высочество — в дверях появилась Агафоклея. За ее спиной переминались матросы — носильщики… Елена решительно шагнула за дверь каюты… Навстречу бракосочетанию царскому венцу, стране, государыней которой ей предстоит стать, и новой вере… Навстречу новой жизни.

* * *

Корабли медленно подползли к пристани и замерли, с грохотом отдав якоря…

С «Нахимова» и «Донского» спустили «адмиральские трапы»…

Оркестр заиграл приветственный марш.

…Глядя на Елену ступившую на камни пристани, Мария Федоровна вздохнула ощущая светлую печаль. Она вспомнила как почти таким же утром одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого года тоненькой большеглазой девушкой, будущая российская императрица, сошла с корабля императорского флота в Санкт Петербурге навстречу своей судьбе. Судьбе — быть женой государю и матерью государя… Сейчас никто не знает, что ей было страшно и тревожно теми сентябрьскими днями… Да это и не важно…

И с улыбкой на лице она шагнула навстречу той, что сменит ее на троне государыни всероссийской.

Около двух часов по полудни Е.К.В Елена д'Орлеанс Е.К.В Граф Парижский сошли на берег с сопровождающими лицами среди коих генерал-адмирал Великий Князь Алексей Александрович… В честь Августейших Гостей, подняли флаги Франции и Императорский Штандарт… «Оркестр музыки» заиграл Гимн Российской Империи. Сойдя с трапа «Дмитрия Донского», Великий князь поздоровался с встречающими чинами и г. г сановниками, моряками караула Гвардейского флотского экипажа. После приветствия команды, генерал-адмирал представил Ее королевское высочество Елену Орлеанскую Марии Федоровне. Здесь чины Дворцового Ведомства поднесли Ее Высочеству подарок — икону «Богоматерь Радующуюся». Икона была серебряная, довольно больших размеров, с киотом из кипарисового дерева Вслед за этим все встречающие вместе с Августейшими Гостями сели в кареты и направились в Зимний Дворец

«Петербургская газета» 28 мая 1890