Планета Новая Земля, форт Виктория, Порог
Тимур исчез из поля ее зрения вместе со стеной, в которую уперся, попятившись — теперь перед Настиными глазами был лишь ровный серый потолок, и проблеском сознания девушка поняла, что упала на спину. Огромный невидимый бур продолжал немилосердно терзать ее грудь, разрывая в клочья легкие, еще один, такой же, вонзился в живот и теперь наматывал на винт кишки, руки и ноги испепелял огонь, в глотке плескалась кипящая кислота, мозг то сжимался до размера булавочной головки, то, взрываясь, расширялся до границ Вселенной.
«А что, у Вселенной есть границы?» — процарапалась сквозь редуты боли нелепая мысль.
«У твоей есть», — не замедлил прийти ответ. Именно прийти — извне.
«Ты кто? — машинально спросила Настя — не голосом, им она более не владела, исторгаемые крики существовали ныне сами по себе, она — сама по себе. — Смерть, да?» Терри Пратчетта Настя читала — в его мире такой разговор был бы уместен. Вот только разве по всем канонам со смертью не должна прекратиться боль?
«Жизнь, — не подтвердилась ее догадка. — И если не хочешь, чтобы она все-таки обернулась смертью, — вспоминай!»
«Что вспоминать?» — не поняла девушка.
«Что хочешь. Вернее, что сможешь. Вспоминай, или боль убьет тебя!»
«Она уже убила меня! Точнее, это ты меня убил!» — осознала она внезапно, кто таков ее собеседник.
«Вот-вот, умница, вспоминай! — похвалил ее трутень. — Это трудно, я знаю. Но другого пути нет!»
«Пути… Куда?»
«За Порог. В новую жизнь.»
«Мне и в старой было неплохо!»
«Настолько неплохо, что даже нечего вспомнить?»
«Мне есть что вспомнить! Но все это — не для тебя! Моим было, со мной и умрет!» — упрямство было присуще ей при жизни — почему теперь должно стать иначе?
«Хорошо, я ухожу, — и не подумал спорить трутень. — Пусть твое останется твоим. Но пусть только оно будет, это твое. Иначе боль, что ты сейчас терпишь, окажется бесплодна…»
Он и правда ушел — в том месте, если, конечно, это вообще можно назвать местом, где миг назад присутствовал трутень, разом возникла звенящая пустота, тут же, впрочем, заполнившаяся болью. Но прежде, чем та сделалась всеобъемлющей (и возврата из нее уже не было бы — это последнее, что успела понять Настя), наконец, пришли воспоминания.
Они сыпались калейдоскопом, толкались локтями, словно толпа шаловливых детей, торопящихся пройти через узкую дверь в комнату с новогодними подарками. Возникали — и тут же исчезали, сменяясь другими, но каждое, нужно отдать им должное, хоть по щепотке, но отщипывало от ненавистной боли.
Волейбольный матч. Нет, не так: ЕЕ ПЕРВЫЙ официальный волейбольный матч. Мяч коварно пролетает между беспомощно поднятыми руками и звонко бьется в пол. Обидный проигрыш — и горькие слезы на маминых коленях после игры. Жизнь кончена: ее больше никогда не возьмут в команду, не заявят на турнир! Да что там, наверное, даже на тренировку не пустят! Подходит тренер. Ее первый тренер, Владимир Семенович. Огромный, как судейская вышка, и усатый. Он улыбается. Что-то говорит, но она прячет лицо у мамы на груди и делает вид, будто не слышит. Но в действительности жадно ловит каждое слово. Завтра в 12:00 в зале. Будем разбирать ошибки. Голову поднять еще страшно, но слезы уже высохли. Она в игре…
А вот и первая победа. Настин вклад в нее не то чтобы велик, но свою лепту внесла и она. А как они вдвоем с Аней той дылде из Пушкино в тапки чехланули! Даже Владимир Семенович аплодировал со скамейки!..
Первый раз в первый класс. Стоп, это же раньше было, нет? На волейбол она в восемь пошла, а в школу — в шесть! Да и нечего тут особо вспоминать… Разве что два огромных белых банта, повязанных ей мамой в первый и последний раз. Один она ухитрилась порвать, а другой потерять. Так она дома рассказала. Первый и в самом деле порвался случайно, а вот второй она сменяла однокласснику на значок с монстром из фильма «Чужой». Зачем тому понадобилась девчоночья ленточка — отдельный вопрос, а значок был классный. Вот его она как раз потеряла, но намного позже…
Первый поцелуй. С тем самым пареньком, которому когда-то достался ее бант. Выяснилось, кстати, что выменянную ленточку он сберег. Прям романтика!..
Так, а это у нас что такое? Пикник на даче у Ирки Соколовой? Ах да, именно там она впервые увидела Олега. Судьбоносная встреча, ничего не скажешь! Но надо признать, шашлык ему тогда удался…
Первая попытка попасть на «Ковчег» — без малейшего еще понятия о том, что за пакость за всем этим кроется. Нечаянное расставание с Олегом и первое знакомство с «пани Горской» — там «полька», правда, скорее всего звалась иным именем. И почти тут же — первая встреча с Артемом. Тогда еще настоящим, а не трутнем в его личине…
А вот и Тимур! Это уже бункер в Тайланде. Они пререкаются из-за какой-то ерунды, затем вмешивается Оля, и Тагаев нехотя уступает…
А вот Оля умирает на пляже после укуса трутня. Нет, не надо, уберите это!
Не надо — так не надо. Теперь в агонии бьется Марина. Тимур исступленно бьет ее прикладом карабина, но поделать ничего уже не может…
Кстати, сейчас-то он куда пропал? Где обещанный удар милосердия?
Только задавшись этим вопросом, Настя внезапно осознала, что боли больше нет. Не только боли — вообще никаких ощущений. Не слышно даже криков, хотя тело на полу — к слову, не так уж и сильно изуродованное, как можно было ожидать, — продолжает извиваться в конвульсиях. То, что смотрит на эту картину Настя откуда-то сверху, гораздо выше, чем даже из-под потолка комнаты, как-то даже и не удивляет…
Да, кто-то спрашивал, где Тимур? Так вот же он, наконец-то заносит для удара ятаган. Лицом бледен, глаза навыкате, руки дрожат… Даже немного жалко его.
— Ну, давай же, бей! — подбодрила бы юношу Настя, если бы могла, — но беззубый рот тела на полу по-прежнему был занят криком, а чистое сознание, парившее сейчас над Тагаевым, вероятно, не имело рта вовсе и уж точно не способно было издавать звуков. — Бей!
Вслух это не прозвучало, но Тимур будто бы что-то услышал: оглянувшись и задрав голову, недоуменно посмотрел на потолок, и в этот момент нога Настиного тела на полу взметнулась вверх и, описав широкую дугу, врезалась ребром стопы юноше в руку, выбив из ладони оружие. Тагаев растерянно обернулся, и повторная атака пришлась ему в челюсть — для этого истерзанным останкам девушки пришлось приподняться. Тимур покачнулся, и тут же третий удар — ногой с разворота, красивый, хоть в кино про зомби-каратиста снимай — отправил его в короткий полет к стене. Кажется, в восточных боевых системах это называется иппон.
Тимур сполз по стене на пол и затих, а его чудной противник, в свою очередь, посмотрел на Настю, подмигнул ей пустой глазницей — и рухнул навзничь рядом с Тагаевым. В следующий миг Настя вновь ощутила себя внутри своего прежнего тела.
Сразу же вернулась боль, однако, уже не та инфернальная, что ни выдержать, ни даже толком осознать не дано смертному, — обычная, человеческая. Такая бывает при переломе, когда пройдет первый шок — Насте ли не знать! Разве что раньше ей не приходилось ломать одновременно все две сотни костей скелета.
Но и эта боль мало-помалу отступала, и через некоторое время девушка сумела приподнять руку: безобразная короста, покрывавшая кровоточившую плоть, сходила на глазах, открывая живую розовую кожу. Один за другим на пальцах появлялись выпавшие ногти, аккуратные и ухоженные — так-то Настя их порядком подзапустила. Девушка пошевелила языком — тот уперся в сомкнутые зубы, успевшие вернуться на свое законное место во рту. Здесь Настя поняла, что давно уже не кричит и даже не стонет.
Собравшись с духом, она села, а затем, выждав еще немного, поднялась на ноги — и через настежь распахнутую дверь туалета увидела в возвращенном Тимуром на место зеркале свое отражение. Если не считать свисавшей тут и там драными окровавленными клочьями одежды, никаких следов пережитой агонии! Ну, может, взгляд немного ошалелый, да волосы едва не дыбом стоят…
Отвернувшись от зеркала, Настя собиралась шагнуть к лежавшему в беспамятстве Тагаеву, но тут ноги сами собой понесли ее мимо — к выходу. Прежде чем девушка сумела понять, что с ней происходит, она уже была в коридоре.