Александра

– Вы позволите присесть за ваш стол, перегрина?

Александра обернулась: возле нее стоял седовласый старик в когда-то, возможно, изысканном, но теперь сильно заношенном плаще. В руке он держал длинную белую трость, глаза его закрывала черная повязка. Кажется, она уже видела его здесь краем глаза вчера или позавчера.

Виконтесса мельком оглядела зал: свободных столов в нем имелось более чем достаточно: шумная компания студентов, отобедав, отправилась на занятия, прочих же посетителей, как всегда, было немного.

– Разумеется, – ответила она, тем не менее, – прошу вас.

– Разрешите представиться, перегрина, – проговорил старик, пристроившись на скамье. Двигался он так уверенно, словно повязка ему нисколько не мешала. – Меня зовут Цейоний. Маэстро Цейоний – к вашим услугам.

Имя это Александра где-то уже слышала.

– А, – вспомнила она. – Вы тот самый бывший художник, который оказался на улице во время пролета Дракона и ослеп?

– Ну почему же бывший, перегрина, – в голосе старика ей послышалась обида. – Я как был, так и остаюсь художником. Все остальное, если не придираться к деталям, верно.

– О, простите, маэстро Цейоний, я нисколько не желала вас оскорбить, – заверила Александра. – Мое имя Алекса, – запоздало представилась она.

– Я знаю, – кивнул старик. Раб-официант как раз поставил перед ним кружку с пивом, и слепец тут же взял ее, ни на дюйм не промахнувшись пальцами мимо ручки, и отпил большой глоток. У меня отличный слух, перегрина Алекса, а ваши друзья не раз называли вас по имени. Я также слышал, что вас интересуют звездные Пути?

– Ну, как интересуют…

– Особенно те, что ведут в Королевство варваров, – многозначительно продолжил старик.

– Увы, никто здесь о них ничего не знает, – развела руками Александра.

– Верно, – кивнул слепец. – И я тоже не знаю. Но я был знаком с человеком, который, без сомнения, знал.

– Вот как? – подобралась виконтесса. – И кто же это?

– Я расскажу вам, – старик вновь поднял кружку и принялся мелкими глотками поглощать пенную янтарную жидкость. Александра терпеливо ожидала. – Расскажу, – повторил слепец, наконец, – но при одном условии.

– Условии? И каком же?

– Вы позволите мне нарисовать ваш портрет.

– Портрет? – не смогла сдержать удив лени я виконтесса. – Нарисовать? Вам?

– Именно, – кивнул старик. – С тех пор как Владыка навеки закрыл мои глаза, писать красками, как прежде, я уже не могу, но с карандашом по-прежнему управляюсь. Итак, вы согласны? Полчаса вашего времени в обмен на интересующую вас информацию? Сегодня вечером в моей мастерской?

– Согласна, – не раздумывая сказала девушка.

– В таком случае жду вас у себя сегодня в шесть часов. Адрес здесь, – запустив руку под плащ, старик извлек оттуда маленькую прямоугольную карточку с каким-то текстом и протянул ее Александре. – Если заблудитесь, спросите любого стражника или просто прохожего, где находится мастерская маэстро Цейония, вам каждый укажет. Итак, жду вас в шесть, перегрина Алекса. Постарайтесь не опаздывать. До скорой встречи!

С этими словами старик встал, бросил на стол мелкую монету и направился к выходу. Тростью он почти не пользовался, так что со спины и не поверишь, что перед тобой незрячий! Полдюжины секунд – и двери за ним закрылись, оставив Александру размышлять над происшедшем в одиночестве.

* * *

Вопреки предупреждению маэстро, к назначенному времени Александра едва не опоздала. Вышла позже, чем собиралась, дожидаясь возвращения из школы Октавии, попечению которой, после долгих сомнений, решилась наконец поручить Эдуарда. Кто знает, сколько продлится ее отсутствие и что за это время может понадобиться несчастному юноше?!

А потом, на улице, она и вовсе заплутала. В отличие от искусно размеченных орбитальных и атмосферных трасс, городская планировка оказалась путаной и хаотичной. Дома имели номера, но нередко их оказывалось больше одного за раз, да и шли они не подряд, вразнобой. Улица могла начинаться под одним названием, продолжаться под другим, а заканчиваться вновь под прежним. Были улицы вовсе без табличек с названиями, а на перекрестке таких табличек могло оказаться от двух до пяти, пойди разберись, какая к чему относится.

Встреченные же по пути прохожие слыхом не слыхивали ни о мастерской маэстро Цейония, ни о самом слепом художнике. И только лишь стражник, дежуривший на одном из углов, наконец, указал Александре нужный переулок.

Искомый дом, кроме номера на фасаде, ничем не выделялся из ряда себе подобных: серый, пятиэтажный, с облупившейся краской и безыскусным декором. На третий этаж, на котором, согласно адресу на карточке, располагалась мастерская, вела отдельная лестница с покосившимися перилами. Поднявшись по ней, Александра попала в длинный коридор с глухой правой стеной и рядом дверей по левой. Отсчитав третью дверь от входа – никаких отличительных черт та не имела, – виконтесса постучалась и, услышав приглушенное «Входите!», зашла внутрь.

Комната, в которую она попала, была почти что полностью лишена мебели, если не считать пары стоящих в углу мольбертов, зато все ее стены были увешаны картинами. Александра присмотрелась: маэстро Цейония, если, конечно, это он был автором представленных здесь шедевров, никак нельзя было причислить к представителям реалистической школы живописи. На его полотнах смешалось все: реки, скалы, дома и машины смотрелись живыми существами, в то время как люди и животные, наоборот, больше напоминали бездушные камни или механизмы. При всем при этом картины, без сомнения, были талантливы, они притягивали взор, завораживали, хотелось смотреть на них, не отрываясь.

– Вы пунктуальны, перегрина Алекса!

С сожалением отведя глаза от очередного полотна на стене, она оглянулась на голос: маэстро Цейоний стоял в дверях, ведущих в следующую комнату.

– Я старалась, – произнесла виконтесса. – Это ваши картины?

– А чьи же еще? – развел руками старик. – трости в них не было. – Правда, все они написаны уже давно… Вы готовы?

– Да, маэстро Цейоний.

– Что ж, отлично… – старик подошел к одном у из мольбертов, развернул его к себе, закрепил лист бумаги, затем приблизился к Александре. – Вы позволите, перегрина? – его руки коснулись ее лица.

От неожиданности виконтесса дернулась, но тут же заставила себя замереть. Пальцы старика были теплыми и очень подвижными. Они тщательно ощупали ее лоб, волосы, спустились к бровям, провели по носу, ушам, губам… Когда от шеи они соскользнули на грудь, Александра хотела уже было возмутиться бесцеремонностью художника, но слепец как раз завершил свои бесстыдные манипуляции.

– Вам идет туника, перегрина, – проговорил он, медленно отступая. – Но все же, она не для вас. Если не возражаете, я изображу вас в варварском платье.

– Как вам будет угодно, – проговорила Александра. – Вы собирались рассказать мне о человеке, которому известен Путь в Королевство, – напомнила она.

– Так и сделаю, – заверил ее старик. – Только еще одно. Хочу предупредить, перегрина, мои портреты… Они не совсем обычны.

– Я уже поняла, – сказала виконтесса, имея в виду картины на стенах.

– Нет, дело не в этом, – верно угадал ее мысль художник. – Эти полотна – ребячество, забава молодых лет. Хотя и среди них, конечно, есть пара удачных. Особенно одно, единственное, что писалось с натуры… Но о нем – позже, если пожелаете. Сейчас же речь о моих карандашных рисунках. Видите ли, перегрина, я рисую не тело, делать так, было бы вестись на обман, а я в мои годы уже не могу себе этого позволить. Поэтому я рисую душу человека. Так, как я ее вижу. Поэтому заранее предупреждаю, – не удивляйтесь, увидев результат. Возможно, он заставит вас задуматься о чем-либо.

– Хорошо, – нетерпеливо кивнула Александра. – Приступайте, маэстро. К рисунку и к рассказу.

– Вы правы, перегрина, не будем терять время, – в руке старика появился остро отточенный карандаш, и художник занял место за мольбертом. – Давным-давно, когда я был немного моложе и смотрел на мир взором обычного человек а, у мен я был друг по имени Сульпиций. Сын Сульпиция, Аппий, был всадником. И вот однажды этот Аппий ушел с купеческим караваном и пропал. Горе Сульпиция невозможно описать словами – Аппий был его единственным ребенком и наследником. Не выдержав понесенной утраты, мой друг скончался. И вот однажды, по прошествии добрых десяти лет, я встретил Аппия на улице. Никаких сомнений, это был именно он, сын моего старого друга! Но Аппий не узнал меня. Более того, заявил, что его зовут сэр Алексий и что он прибыл в Республику из Королевства варваров! Я не отставал, и за бока лом вина он признался, что не помнит ни своего детства, ни юности – ничего до того момента, когда пришел в себя в госпитале Ордена Человечества – так он назвал это место. В следующие дни еще несколько уважаемых граждан, которых никто не смог бы заподозрить в склонности к розыгрышам, признали в нем Аппия, сына Сульпиция, десять лет назад улетевшего из Республики. Как раз близился срок явления Владыки и Аппий– Алексий решил пойти на поклон к Дракону, просить Владыку вернуть ему память. Так он и сделал – и вновь пропал. Говорили, что Дракон прогневался на него и убил, но не думаю, чтобы это в самом деле было так. Возможно, Владыка посоветовал Аппию вновь повторить свое путешествие, и тот улетел из Республики в Королевство. Я вот все жду, что когда-нибудь снова повстречаю его на улице города, но боюсь, вряд ли его узнаю: Королевство меняет людей до неузнаваемости. Но, может быть, на этот раз уже он признает меня?

– То есть, вы полагаете, – проговорила Александра, подытоживая не столько для старика, сколько для самой себя, – что этот Аппий ушел Путем в Королевство, там с ним что-то случилось, он потерял память, очнулся в Великом Пограничном герцогстве, был признан рыцарем, а через десять лет отправился в Драконий Угол, не подозревая, что он тамошний уроженец… Маэстро, а не помните, куда он ушел с караваном в первый раз?

– Нет, перегрина, не только не помню, но и не знаю, – сказал тот, не переставая орудовать карандашом. – Только вот мне кажется более важным, куда он ушел в раз второй.

– На прием к Дракону?

– Так говорят… Перегрина, мой рассказ завершен, а портрет – еще нет. Может быть, вас интересует еще что-нибудь?

– Расскажите, как вы потеряли зрение, маэстро, – попросила Александра. Скорее разочарованная, чем довольная услышанным.

– О, воистину, это история, в корне изменившая мою жизнь, – торжественно проговорил старик. – Да, я потерял глаза, но обрел я нечто большее, перегрина. Ведь я видел Владыку!

– Горящего, как тысяча солнц? – вспомнила виконтесса слова Октавии.

– В конце – да. Я никому не рассказывал про это, но раз уж сам вызвался… Дело в том, что в тот день я не случайно оказался на улице, как время от времени случается с некоторыми несчастными, особенно с детьми. Я намеренно шел посмотреть на Владыку. Я рассуждал так: если любой, взглянув на Дракона, непременно должен ослепнуть, это же касается и предназначенных ему жертв. Но в последние отбирают только здоровых. Как раз накануне от Жребия освободили незрячую от рождения девушку. Почему, если к моменту встречи с Владыкой все жертвы и так будут слепы? Я подготовился: взял несколько светонепроницаемых мешков и, выйдя заранее, направился в горы, к алтарю. Укрывшись среди скал, я надел мешки на голову и затаился. Ждать пришлось недолго: менее чем через час раздался оглушительный грохот: это летел Владыка. Кстати, удивительно, что случайные свидетели лишь слепнут, а не глохнут: мой слух восстановился до конца лишь через несколько дней… Но сейчас не об этом. Сияние, испускаемое Драконом, проникало даже через используемую мной тройную защиту – это не считая плотно сомкнутых век – но мой расчет оправдался: мешки ослабили его до более-менее терпимого уровня. А потом оно внезапно исчезло вовсе! Дрожащими руками я стянул с головы мешки и увидел Владыку. Он сидел возле алтаря, заслоняя тот от меня. Он был огромен, как гора, – даже больше горы! – и сиял ярко, но не ослепительно. Он был великолепен! Схватив холст – я не говорил, что взял с собой холст и краски? – я принялся писать его портрет. Я был первым из художников, кому выпала такая честь! Не удивительно, что я увлекся и пропустил момент, когда Владыка собрался взлететь. Потом была вспышка, и это было последним, что я видел глазами.

– И вы не завершили ту картину? – спросила Александра.

– Почему же, – пожал плечами старик. – Почти завершил. И скажу не хвалясь: это было лучшее, что написали художники Республики за всю историю!

– Картина погибла?

– С какой стати? Я, скорее, погиб бы сам, чем дал ей пропасть! Вон она, на стене справа от вас!

Александра резко обернулась: нужное полотно она узнала сразу. Она уже видела его, войдя в мастерскую, но тогда не обратила должного внимания. По стилю картина ничем не отличалась от прочих работ маэстро Цейония, это если не всматриваться. Если же всмотреться…

– Что ж, это многое объясняет… – завороженно прошептала виконтесса.

* * *

– А вот и ваш портрет, перегрина, извольте взглянуть…

Все еще находясь под впечатлением от увиденного на картине, Александра неохотно повернулась к художнику. Тот снял с мольберта лист бумаги и протянул девушке.

После портрета Владыки на стене виконтесса полагала, что готова уже ко всему, но карандашное изображение заставило ее отшатнуться, словно от удара: с листа бумаги на нее с усмешкой смотрела графиня Анна де Тэрако.