Год спустя

Стоя на верхней ступеньке широкого парадного трапа, Иван задумчиво смотрел на летное поле. Пассажиры уже покинули борт и теперь виднелись вдалеке справа в очереди возле пункта иммиграционного контроля. Отпущенные в увольнение матросы тоже в большинстве своем уже убыли в город – им для этого никаких формальностей не требовалось, не приходилось даже предъявлять документы бойцу местной милиции на выходе из транзитной зоны – рейс не первый, его команду тут все давно уже узнают в лицо.

Голицын перевел взгляд влево: там, метрах в пятидесяти от него, возвышалась громадина транспортника Торговой Корпорации, закупавшей на Эль-Дорадо сельхозпродукцию – какую-то ценную монокультуру, Иван так и не запомнил ее название, хотя Глеб несколько раз называл – шутка ли, основа основ здешней молодой экономики. По сравнению с этим роскошным гигантом его собственный красавец-корабль казался утлым катерочком. Ну да уж каков есть, мал, да удал.

– А вот и я!

Иван оглянулся: сзади подошла Ника. На девушке был парадный форменный комбинезон, напоминающий покроем альгерский, но изготовленный на Земле, хотя, конечно, и не без использования заимствованных технологий.

– Товарищ капитан, бортпроводник Голицына убывает в плановое увольнение! – шутливо отсалютовав, проговорила она.

– Там Чан на вахте, по Уставу с этим вопросом – к нему, – усмехнулся Иван.

– Ему я уже доложила.

– Тогда чего же мы стоим?

Глеб и Лера ждали их в барчике за линией контроля. Ну как в барчике – в комнатке с парой столиков и прилавком, обычно пустым, но, конечно, не в день прилета рейса с Земли. Сейчас на нем возвышался пузатый бочонок, возле которого скучал длинноволосый бородатый мулат в широкой пестрой рубахе навыпуск, джинсовых шортах и резиновых шлепанцах на босу ногу. Завидев Ивана с Никой, он тут же оживился.

– Добрый день, сеньор капитан! Добрый день, сеньорита! Добро пожаловать на Эль-Дорадо!

– Привет, Роберто! – кивнул ему Голицын. – И тебе привет, вредный препод! – это уже – вскочившему из-за стола Глебу. На Соколове была парадная белая форма со знаками различия од-суна. Такая же, только с более скромной нашивкой пятикурсника – на подошедшей следом за ним Лере.

Покончив с бурными приветствиями, все четверо переместились за столик.

– Только какая же ты теперь сеньорита? – спросила Боголюбова, обращаясь к подруге. – Самая настоящая сеньора. Сеньора Голицына. Звучит!

– Нет, ну вообще вы, конечно, негодяи, – заметил Глеб. – Не могли подождать до лета? У меня бесплатный перелет в отпуск, Лерку тоже обещали отпустить. Эх, погуляли бы…

– Ну вот не могли, – развел руками Иван и принялся распечатывать принесенный с корабля пакетик с жареным арахисом. Содержимое он аккуратно высыпал в тарелку на столе.

– Так получилось, – с улыбкой добавила Ника.

– Неправильно получилось! Ладно-ладно, мы вам это еще припомним, господа Голицыны… Контрабандный товар? – спросил Соколов, кивнув на орешки.

– Зачем контрабандный? Все согласно квоте, для личного потребления экипажа. У вас я знаю, с этим делом дефицит, даже синтезатора нормального в Школе нет…

– Чего нет, того нет, – развел руками Глеб. – Зато пиво Роберто варит – пальчики оближешь!

– Тогда почему мы его до сих пор не пьем?

– Ну, вообще-то переводить столь чудесный напиток на жлобов, зажимающих от друзей собственную свадьбу… Но ладно уж, в порядке исключения… Роберто! – обернулся он к прилавку. – Четыре кружечки нацеди, por favor!

– Три, – быстро поправила его Ника, беря с тарелки соленый орешек и отправляя его в рот. – Я не буду.

– А что так? – удивился Соколов. – Тебе же, вроде, понравилось в прошлый раз?

– Понравилось, – улыбнулась она, подцепляя тонкими пальцами еще один орешек. – Но сейчас, если можно, воды без газа.

– Можно подумать, у нас тут бывает с газом… – пробормотал Глеб. – Роберто, поправка: три кружки пива и стакан воды!

– Меня что-то терзают смутные сомнения… – проговорила между тем Лера, переводя взгляд с Ники на Ивана, с Ивана – на тарелку с соленым арахисом, с тарелки – снова на Нику.

Иван и Ника слегка покраснели.

– Ты это о чем? – не понял Глеб.

– Да? – с нажимом произнесла Боголюбова, сверля взглядом подругу. – Ну ведь «да» же?

– Ну да, да! – потупилась та, наливаясь краской, как зрелый помидор.

– Бли-ин! Круто! – выдохнула Лера. – Поздравляю! Ну и какой срок?

– Три месяца…

– Вы о чем, вообще? – Соколов по-прежнему ничего не понимал.

– Ника ребенка ждет! – выпалила Боголюбова.

– Да не ори ты так! – одернул ее Иван.

– А что такого? Да и кто здесь услышит?

– Что, правда? – широко распахнув глаза, спросил Глеб у друга.

– Угу, – кивнул тот. – Правда. Только мы не хотели пока никому говорить…

– А как же ты в рейс-то пошла? – спросила Лера.

– А что такого, перегрузок там нет, безопаснее, чем на самолете лететь…

– Этот рейс для нее – последний, – заявил Иван. – И это не обсуждается! – отрезал он, обернувшись к жене, хоть та, вроде бы, и не пыталась возражать.

– За это надо выпить! – опомнился, наконец, Соколов. Роберто как раз принес его заказ. – Не за последний рейс, конечно, а за… Ну вы поняли.

Три кружки и стакан с водой со звоном встретились над центром стола. Иван сделал глоток. Пиво у Роберто каждый раз получалось разным, это по вкусу скорее напоминало домашний квас, но легкий градус ощущался.

Лера толкнула Глеба локтем в бок и что-то прошептала ему на ухо. Настала очередь зарозоветь Соколову.

– Школу сначала окончи, – буркнул он себе под нос.

– Тут, собственно, в связи со всем этим вот какая проблема нарисовалась, – проговорил тем временем Иван. – В экипаже у нас открывается вакансия. Нужно отзывать кого-то из Школы. Как думаете, кого лучше?

– Ну, пятый и четвертый курс вы нам и так уже ополовинили, – заметил Глеб. – Да и вряд ли кто пойдет с пятого – им до выпуска всего несколько месяцев осталось. Второй сейчас практику в космосе проходит. На нашей старушке-«Альфе», кстати, Альгер ее восстановил и вернул в Школу. Народу немного, так что все на одном корвете поместились. В общем, либо с третьего кого-то брать, либо с первого. Но на первом и так из России двое всего. Так что обрати внимание на третий. Там Арбатова, Иванов, младший Смирнов… Хочешь, я с ними переговорю?

– Не надо, – покачал головой Голицын. – Я сам переговорю. Ты мне только встречу организуй.

– Без проблем, – кивнул Соколов.

Придвинув свой стул ближе к Нике, Лера обняла подругу за плечи и они принялись о чем-то вполголоса шептаться. Иван и Глеб переглянулись, Соколов подмигнул другу, они подняли кружки, чокнулись и выпили по несколько глотков.

– А что без меня-то? – не оборачиваясь, Лера нащупала рукой свою кружку и протянула ее над столом.

Чокнулись и с ней, отпили еще.

– А помнишь тот желудь? – спросила внезапно Боголюбова, повернувшись к Ивану.

– Какой желудь?

– Ну, который мы подобрали в начале одиннадцатого класса? Влад еще его выбросить предлагал, а я не дала?

– Ну, что-то такое припоминаю… – неуверенно проговорил Голицын.

– Так вот, я его тогда посадила в горшок, и у меня действительно вырос маленький дубок. Пять лет рос дома, в Москве, почти не увеличиваясь. Я его привезла сюда – специальное разрешение пришлось получать – пересадила в землю в саду, и представляешь: за год вымахал едва ли не втрое. Настоящее дерево уже!

– Здόрово, – проговорил Иван.

– А Влад, кстати, здесь, ты знаешь?

– Нет, – удивленно покачал головой Голицын. – Даже не знал, что он эвакуировался. А что же он не вернулся? Все же, кто хотел, вернулись.

– Значит, не захотел. Многие передумали возвращаться, даже из тех, кто собирался.

– Неужели здесь у вас так легко живется? – с сомнением спросил Иван.

– Ну, жизнь тут непростая, конечно, – ответил ему Глеб. – Мы еще не показатель, Школа – как кусочек Альгера, а простым колонистам приходится туго. Но ты знаешь… У всех глаза горят. Вот сравнить курсантов-первокурсников, тех, кто с Земли прилетел, и местных. Совсем разные ребята! Земляне подготовлены лучше, но уже к середине года начинают местным проигрывать почти по всем фронтам. У тех энтузиазм просто зашкаливает.

– Может, просто мечтают сменить постылую фермерскую долю на нечто большее? – предположил Голицын.

– Да нет, дело не в этом. Кого колониальный быт тяготит – все давно на Землю вернулись. Тут другое… Ощущение свободы – в неизбитом, истинном понимании. Дух фронтира, первопроходцев. Вольный Дон, Сибирь, Дикий Запад… Не всем подходит, но многим таким допингом служит – горы готовы свернуть.

– Ну, наверное, тебе виднее, – пожал плечами Иван. – Как насчет еще по кружечке?

– С удовольствием. Лера?

– Давай.

– Ника, еще водички?

– Давай, все равно еще сидим.

Глеб махнул рукой Роберто, тот кивнул и принялся колдовать над своим бочонком.

Под столом Ника нащупала пальцами ладонь Ивана и взялась за его руку. Повернувшись, Голицын поцеловал жену в губы. Ника положила голову ему на плечо. Лера с другой стороны стола зааплодировала.

– Какие же вы все-таки у нас молодцы! – с придыханием проговорила она. – Есть с кого брать пример! – она обернулась к Глебу и выразительно на того посмотрела.

Глеб забавно смутился. «Молодцы» улыбнулись.

Оксфордшир, Англия, 1930 год

Погожим весенним субботним вечером джентльмен лет сорока с бледным вытянутым лицом и пронзительным взглядом вышел из дверей паба «Орел и дитя», что и поныне расположен на оксфордском бульваре Сент-Джайлс, и едва не столкнулся нос к носу с долговязым молодым человеком в традиционных для Университета черном костюме и туфлях, белой рубашке и галстуке-бабочке. Джентльмен узнал его: это был Кристофер Адамс, студент Пемброк-колледжа, в котором сам он вот уже пятый год занимал должность профессора англосаксонского языка.

– Простите, профессор, – учтиво проговорил тот. – Можно задержать вас ненадолго?

– Что вам угодно, Адамс? – что касается учебы, Кристофер, что называется, звезд с неба не хватал, зато демонстрировал великолепные результаты, выступая за команду колледжа по регби. Возможно поэтому профессор, сам в юности успевший отдать должное этому истинно английскому, истинно мужскому виду спорта, пареньку симпатизировал.

– Крестьяне в Верхнем Вуттоне поймали какого-то странного зверя. Думаю, вам было бы интересно взглянуть на него…

– Зверя? – профессор извлек из кармана потертую курительную трубку и принялся неспешно набивать ее табаком. – Вы ничего не перепутали, Адамс? Я же, вроде бы, не биологию преподаю…

– О, это совершенно необычный зверь, профессор! – горячо заговорил Кристофер. – Это… Это словно демон из древних мифов, о которых вы рассказывали на лекциях! И еще… Профессор, он разговаривает!

– Вот как? – усмехнулся профессор. – И что же он вам такого интересного рассказал, этот демон?

– Его речь неразборчива… – «почти, как ваша», – подумал студент – дикция профессора, и правда, оставляла желать лучшего. – К тому же, язык… Это не английский язык.

– Возможно, шотландский или валлийский? – предположил профессор.

– Я не знаю, – развел руками Кристофер. – Ну вы-то уж наверняка определите!

– Демон из мифов, говорящий на непонятном языке… – задумчиво проговорил профессор. – Знаете, Адамс, у нас в Англии, в отличие от других северных стран, и мифологии-то приличной нет… И все же… – идти домой не хотелось: Эдит снова станет ворчать из-за протекшего бочонка с пивом, что мол, в доме пахнет, как в пивоварне. Да и от него самого после трех пропущенных в пабе пинт, должно быть, пахло так же. Еще, чего доброго, дрожайшая супруга снова отправит ночевать в ванную, так как не выносит его храпа… – Пожалуй, я готов прогуляться с вами, Адамс, – кивнул он студенту. Но Верхний Вуттон… – он поднял голову к начавшему уже клониться к западу солнцу. – Это не так уж близко.

– У меня машина, – сообщил Кристофер. – Отец оставил мне ее на эти выходные.

– Машины… – профессор поморщился. – Недолюбливаю их… Ну да ладно, что с вами поделаешь, дети прогресса. Поехали на машине.

В сарае царил полумрак, одинокая лампочка под потолком света почти не давала, и чтобы рассмотреть сидящее в клетке существо – то, что это не зверь, ему стало ясно с первого взгляда – профессору пришлось приблизиться к решетке почти вплотную.

– Осторожнее, сэр! – предупредил его Старый Боб, хозяин коттеджа, на заднем дворе которого они сейчас находились. – Оно кусается! Мельнику Роббину руку до кости прокусило, когда тот ее сдуру просунул сквозь прутья, еле вырвался.

– Надо думать! – усмехнулся профессор. – Вон какие зубищи!

Существо в клетке отдаленно напоминало человека или, скорее, злую карикатуру на человека. Роста оно было небольшого, крайне тощее, кожу имело темную и блестящую, глаза огромные и производившие впечатление светящихся, но, скорее всего, это в них просто отражался свет лампочки, и казалось так лишь из-за их необычного размера. Когда оно разевало рот, можно было увидеть острые, но редкие зубы. На бедрах существа сохранилось что-то наподобие остатков одежды.

– Где его поймали? – спросил профессор, оборачиваясь.

– Моя Мария наткнулась на него прямо тут, рядом, – охотно ответил крестьянин. – Оно лежало на дне силосной ямы. Мы сперва подумали, что оно дохлое, но уже потом, когда его вытащили на поверхность, оно вдруг зашевелилось, и мы посадили его в волчью клетку! И правильно сделали, я вам скажу! Силища у него исполинская! Стальные прутья руками гнет! И еще знаете что? Возле ямы не было никаких следов. Совсем. Словно оно туда не по земле пришло, а прямо с неба упало.

– Может быть, с дерева или с крыши? – предположил Адамс.

– Нет там никаких деревьев! И крыш рядом нет, вы же видели!

– Но как-то ведь оно должно было туда попасть… – настаивал студент.

– Правда ваша. Но как – ума не приложу. Истинно, с неба упало.

В этот момент из клетки послышалось невнятное бормотание.

– Тихо! – потребовал профессор. – Оно что-то говорит!

Несколько минут он внимательно вслушивался в звуки речи загадочного существа.

– Ну что? – не выдержал, наконец, хозяин.

– Вы правы, Адамс, это определенно язык, – повернулся профессор к студенту. – Не английский, но и не шотландский и не валлийский. А также не немецкий, не французский, не латынь, не греческий, не испанский и не финский. Больше похоже на что-то славянское. Может быть, сербский или русский…

– Вы и их знаете? – с уважением поинтересовался Кристофер.

– Увы, – развел руками профессор. – Славянские языки мне пока не поддались. Когда-то давно я пытался учить русский и даже пробовал читать в подлиннике Достоевского – это их великий писатель – но далеко не продвинулся. Впрочем, кое-что, конечно, в памяти сохранилось… Мне кажется, оно жалуется, что у него что-то похитили. Счастье или радость… Или прелесть… И еще все время повторяет бессмысленное слово «голлум». Возможно, это какое-то имя или название местности, откуда оно родом.

– Он говорит по-русски? – без особого удивления переспросил Боб.

– По-русски или на каком-то родственном русскому славянском языке.

– Надо же, какие, оказывается, уроды эти русские! – презрительно бросила с порога жена Боба Мария. – А кто-то еще говорил, что они такие же люди, как мы!

– То есть если бы это существо говорило по-английски, вы бы сочли уродами всех англичан? – обернулся к ней профессор.

– Так оно же и не говорит! А вообще, это безобразие: приперся к нам в Англию – изволь изъясняться по-человечески!

– В деревне у кого-нибудь есть фотоаппарат? – спросил профессор у хозяина. – Надо его сфотографировать.

– У Длинного Джеймса есть, – кивнул крестьянин. – Сейчас пошлю кого-нибудь за ним.

«Длинный» Джеймс на поверку оказался коротышкой, едва по плечо не отличавшемуся высоким ростом Бобу. Приковылял он минут через пятнадцать – в поношенном старом сюртуке и с пустыми руками.

– Камера-то имеется, – пояснил он присутствующим. – Только вот чистых пластин для нее нет. И магния для вспышки – темно тут у вас.

– Сделаем так, – предложил профессор. – Сейчас мы с Адамсом уедем, а завтра я куплю в Оксфорде все необходимое, и мы вернемся. Адамс, я могу на вас рассчитывать завтра после полудня?

– Разумеется, профессор, – ответил студент.

– Тогда узнайте у мистера Джеймса, какие в точности пластины ему необходимы. Ну и все остальное. И поедем – поздно уже.

– Хорошо, профессор.

– А вы, Боб, следите за нашим Голлумом как следует, – обратился он к хозяину. – И дайте ему что-нибудь поесть, а то он тощ, как церковная мышь. Еще околеет от голода.

– А что оно ест? – спросил крестьянин.

– Юных девственниц, надо полагать… Откуда я знаю, Боб? Дайте ему рыбы, мяса, овощей каких-нибудь…

– Вот еще, мясо на него переводить… – буркнул хозяин.

– Не беспокойтесь, все ваши расходы будут оплачены, – заверил профессор. – Вот вам для начала, – раскрыв бумажник, он вынул оттуда пару мелких купюр. – Полагаю, на скромный ужин Голлуму этого хватит.

– Хватит, – кивнул Боб, небрежно засовывая деньги в карман. – Не извольте беспокоиться, сэр, все сделаем в лучшем виде!

– Не сомневаюсь в этом.

В воскресенье в два часа пополудни, прибыв в Верхний Вуттон в сопровождении нагруженного фотопринадлежностями Адамса, профессор застал Старого Боба сидящим на крыльце коттеджа с початой бутылью в руках. От крестьянина за милю разило дешевым виски.

– Убег Горлум ваш, – сообщил он, едва завидя гостей. – Убег, урод!

– Как убег? – ахнул профессор.

– А вот так! Разломал клетку и убег! Видать за ужином сил набрался, гад, ну, ночью и убег. Мы же ему и курочки дали вареной, и овощей разных, и рыбки – все, как вы сказали! Он, правда, только рыбу и сожрал сырую, прямо с костями сожрал, а на все остальное не посмотрел даже! И в угол завалился, вроде как спать. А сам, видать, ждал, когда мы уснем. Вырвался – и к яме, где мы его нашли. А она глубокая, без лестницы не залезешь, не вылезешь. Так он спрыгнул, всю ее облазил, словно искал что-то, и так же легко выпрыгнул обратно. Это я уже потом по следам понял. Выпрыгнул, значит – и к дому. Мария проснулась – а это чудище в окно заглядывает, зенки вытаращило, зубы скалит. Как заорет! Мария моя. Тут я проснулся, вскочил – и за ружье. Но он уже был таков. Я выбежал, пальнул вслед с обоих стволов, но куда там, не попал… Вот так вот, сэр, подвел вас Старый Боб. Обещал, исполнить в лучшем виде – и обделался жидко…

Под скорбные причитания хозяина профессор прошел в сарай: стальные прутья клетки были погнуты, так что теперь между ними действительно можно было протиснуться – особенно столь худощавому созданию, как Голлум – так профессор уже привык называть загадочное создание. На полу клетки валялись в грязи половинка курицы, несколько вареных картофелин, морковь и репа.

– Ну что же, – задумчиво проговорил профессор. – Значит, не повезло. Адамс, зайдите к мистеру Джеймсу, отдайте ему, то, что мы с вами привезли, нам теперь все это добро без надобности.

– Хорошо, профессор.

Сзади к ним подошла Мария.

– Простите, сэр… Вчера мы вам не рассказали… На дне ямы, где оно лежало в первый раз, мы нашли вот это, – она протянула профессору небольшое колечко. – Нам тогда и в голову не пришло, что это может быть с ним как-то связано. Но когда потом оно бросилось что-то искать… Смотрите, сэр, тут какая-то надпись… Как думаете, оно дорогое?

– Это не надпись, – произнес профессор, внимательно рассматривая кольцо. – Просто кривая трещина по всей окружности. Странно, такое впечатление, что его разорвало изнутри… Нет, не думаю, что оно дорогое, но в этом вопросе я, понятно, не специалист. Вам следует показать его ювелиру.

– Спасибо, профессор, мы так и сделаем…

Сидя в своем рабочем кабинете, профессор без особого интереса просматривал студенческие экзаменационные работы. Свежестью мысли те не поражали, а вот загадочный Голлум все никак не шел у него из головы. Кем же он был? Демоном из мифов? Уродом от рождения, брошенным людьми на произвол судьбы, но каким-то образом выжившим и попытавшимся вернуться? Неизвестным науке диким зверем, бездумно повторяющим где-то услышанные и заученные фразы? Вопросы, вопросы, вопросы… Как это с ним часто бывало, мысль профессора двинулась в самостоятельное путешествие, ему вдруг привиделась темная пещера у подножия высоких гор, потом ее сменила река, в которой весело плескалась рыба, затем ее вытеснили изумрудно-зеленые холмы…

Под руку ему попался чистый лист – кто-то из нерадивых студентов зачем-то вложил его в свою работу, и перо, словно само собой, вывело:

«In a hole in the ground there lived a hobbit».

Москва, 2014 год