На следующее утро братья-малыши учили маму варить суп. Для такого случая Март добыл из-за буфета огромную кастрюлю, и они с Куртом тут же потащили ее на лестницу. Мама набрала травы «Рви Что Попало» и, перебирая ее в руках и давясь от смеха, смотрела, прислонясь к косяку, как близнецы катаются в посудине по лестнице, стараясь ее промаслить. При этом они страшно волновались, что им «совевфенно ничего не видно».

Мама стала постигать секреты местной кухни. Для того чтобы получилась капуста, нужно было, как известно, навязать из травы узелков и порвать стебель на части, а, желая получить картофель, следовало связать вместе несколько пучков, тщательно оборвав листья. Если же просто бросить траву в воду, ничего не получится, она разварится и тогда «вы будете иметь самый обычный фявель, даже если сами пви этом завяфитесь в узел», — бубнил себе под нос Курт, стоя на стуле и замешивая лепешки. Он добавил в тесто изрядное количество найденного в буфете яблочного повидла, оно слегка кислило, но пахло потрясающе, и на восхитительный аромат в дом сбежались бурундуки, которых, как оказалось, в норах среди кедровых корней жило превеликое множество. В величайшем возбуждении от ожидания предстоящего угощения они принялись носиться по дому, топоча и поднимая пылевые бури, и бесились до тех пор, пока Март не пригрозил вообще оставить их без внимания. Тогда они выстроились в ряд возле круглого кухонного стола, словно колышки от забора, и в нетерпении перебирали лапками, ожидая, когда поспеет завтрак. Чтобы они не скучали, мама поручила им почистить крыжовник для компота.

Енька все утро возился с велосипедами. Они были в полном порядке, однако, странное дело — каждый мог ехать только туда же, куда едет другой. Они передвигались парочкой и только при том условии, если присутствуют оба пассажира. Как мальчик ни мучался, ничего не мог с ними поделать. Еще вчера, засыпая, он твердо решил больше ничему и никогда не удивляться, и подумал, что нужно будет просто попросить маму составить ему компанию для велосипедной прогулки. После завтрака, когда все желающие, включая бурундуков, получили по дымящейся лепешке с медом и начинкой из яблочного повидла (Курт напек их предостаточно в несколько подходов), аппетитные птички, само собой разумеется, склевали свои крошки, а близнецы, торопя и подталкивая друг дружку, завалились на боковую в теплый очаг, Енька уговорил маму отправиться получше осмотреть окрестности. На велосипедах они вместе поехали вдоль реки. Однако, ничего нового, кроме соснового бора, камней, травы, гор, реки и зеленых холмов они не обнаружили. Мама ехала, улыбаясь и подставляя солнцу лицо, то и дело поглядывая на свое отражение в воде. Она думала, что, может быть, все это к лучшему. Лично она всегда мечтала жить где-нибудь в тишине, на природе, подальше от городского безумия. Когда они возвращались назад, подъезжая к дому, оба велосипеда почему-то внезапно перестали слушаться и помчались как угорелые, с размаху налетев на мшистый валун, словно разом захотели шмыгнуть под него. Мама свалилась под куст крыжовника и стала извиняться перед ящеркой, которой прищемила хвост. Ящерка слушала ее внимательно, наклонив голову. Видимо, извинялись перед ней крайне редко.

На обед полагался суп, который благодаря тщательно промасленной кастрюле оставался таким же горячим и свежим, как и утром — тогда, когда его только сварили. На десерт ежи принесли маленьких кислых яблок, что было очень мило с их стороны — собирать паданцы, ползая под кустами, куда те обычно закатывались, из-за черезчур густо растущей смородины было весьма затруднительно. Енька нарвал черешни, а мама заварила чай из смородиновых листьев.

После обеда мама и сын принялись за уборку. Когда они вернулись из леса, куда ходили за хворостом для метел, то увидели стоящую посреди кухни суповую кастрюлю, откуда торчало множество полосатых хвостов. Бурундуки были заняты тем, что за обе щеки уписывали остатки утреннего супа. Один из них высунул мордочку наружу и, увидев Еньку с мамой, от смущения потерял равновесие и плюхнулся на дно, подняв фонтан капустных брызг. Мальчик и мама тихонько прокрались на чердак, чтобы им не мешать.

И принялись за уборку. Тщательно вымыли окна, вытерли пыль со стен и мебели, вычистили пол. Позже к ним присоединились и здорово помогли бурундуки, которые, наевшись, прилежно вымыли кастрюлю, забросили ее, как полагается, за буфет и принесли мягкого мха, которым было очень удобно орудовать на манер тряпки. Курт и Март наотрез отказались чистить очаг, по их словам, многолетняя пыль для него — жизненно важная, просто-таки незаменимая вещь. И за буфет они тоже никого не пустили. Мама и сын, а также их полосатые помощники дружно вытрясли ковер, при этом на полу в кухне обнаружив расходящиеся из самого центра дома круги, напоминающие по своему облику годовые кольца на срезе дерева. В самом доме не было видно ни одной доски, все стены, пол и крыша оказались состоящими целиком из единого гладкого деревянного пространства. «Но как же это возможно?» — изумлялась мама, задумчиво полируя ручку сундука. Внезапно они оказались окруженными таким количеством загадок!

После уборки дом заулыбался. Окна впустили внутрь солнечных зайчиков, и те принялись гоняться друг за дружкой, забираясь в самые дальние темные уголки. Кот Лимон бегал за ними, мешая уборке и путаясь под ногами. Еньке было поручено как следует вымыть витражную дверь. Сантиметр за сантиметром расчищая ее от пыли, мальчик увидел, что цветные стеклышки были расположены не как попало, а составляли хорошо различимый рисунок. На нем было искусно и в мельчайших деталях изображено большое раскидистое дерево с мощными обширными корнями. Все корни брали свое начало в крохотной золотистой точке, словно бы росли из нее. Солнце заиграло на цветных стеклышках, и — Енька не поверил своим глазам — дверь ожила — дерево зашевелилось и зашелестело кроной. По дому разнесся тихий приятный шепот и ласковый шорох листьев. Кроме того, свет, проходящий сквозь дверь в столовую, образовал на полу витиеватые буквы, сложившиеся в прекрасно различимый текст. От неожиданности, а также боясь наступить на появляющиеся друг за дружкой слова, Енька отпрыгнул к столу. Все стопились около надписей. Курт и Март, услышав странный шепот, почему-то наморщили носы и заткнули уши. Они стояли с каменными лицами, прижавшись к печи. Под аккомпанемент невнятных таинственных перешептываний, доносящихся с разных сторон, мама стала читать, и, казалось, сам дом повторяет вместе с нею непонятные загадочные слова:

«Из гонимого ветром неизвестно откуда, Волшебного семечка выросло чудо, Такое большое, что нет ему ровни. Ты дерево это назвал бы огромным. И корни его дали жизнь деревцам, Что воспитала река-умница. Живым и прекрасным для зверя и птицы Лес домом был, но суждено прекратиться Счастливым годам — все исчезло в мгновенье. И корни с собой унесли в подземелье Всех тех и все то, что имелось снаружи, И их никому теперь не обнаружить»…

Мама остановилась и ошеломленным взглядом окинула всех, кто, притихнув, слушал загадочные слова. Март заметно дрожал. Курт кусал губы. Лимон наклонил голову и как-то странно поскуливал. Енька сгорал от любопытства, поэтому торопливо подхватил:

«Осталась надежда, в которую верят: По счету седьмой, переживший потерю, В свое семилетие двери откроет, И семечко черные дни остановит. Разжавши кулак, корни выпустят к свету Всех тех, кто виновен и в ком вины нету. Кровь той, что слезами удобрила землю Должна на седьмой день молить о прощенье, Как та, что от гибели чудо хранила, Его изменив и все то, что в нем было. Не сложится „семь-семь-семь“, будет горе, И семя сгниет, чудо-лес похоронит. А если седьмой восстановит порядок, Его ждет приятный и нужный подарок.»

Енька умолк. По спине у него поползли мурашки. Какие таинственные и мрачные стихи. Да и совершенно непонятные к тому же. «Кровь той, что слезами удобрила землю… бр-р-р.» Его сердце стучало, будто он на время пробежал целый километр. Шелест и шепот прекратились, текст исчез с деревянного пола, как будто ничего и не было. Крохотная золотистая точка в центре витража сверкнула, и листья перестали двигаться. Все стояли молча еще несколько минут.

— Какие странные стихи, правда, мам? — нарочито весело сказал Енька, прервав тишину, ему было как-то не по себе, и чтобы приободриться, он стал глупо улыбаться во весь рот, придерживаясь любимого маминого правила — в трудные минуты сохранять на лице улыбку.

— Тут, наверное, жил какой-нибудь очень талантливый человек. Писатель или, может быть, художник. Слова такие запутанные, трудно понять, о чем они. Какое-то чудо… Седьмой… Волшебное семечко… А картина, вы только посмотрите, какая работа, стеклышко к стеклышку. Красота! — мама, очнувшись, заговорила скороговоркой.

Курт и Март посмотрели на нее как-то странно.

— Некоторым не мефало бы немного поднабраться ума, — проворчал Курт, кидая в ее сторону недобрый взгляд, тяжело вздыхая и забираясь в очаг.

Снаружи ничего, кроме окон, расчищать не стали, дом всем нравился таким, какой он был сам по себе. Прекрасный и загадочный, весь увитый зеленью. И так чудесно было любоваться закатом, сидя на его высоком крылечке, будто бы на балконе!

К ночи пошел сильный дождь, и, засыпая, Енька слышал, как на крышу дома с одной стороны падали кедровые шишки, а с другой гулко перекатывались яблоки. Он стал считать, кто победит — кедр или яблоня, сбросив больше, но сбился. Лимон, несмотря на дождь, спал на свежем воздухе, у печной трубы, бурундуки и ежи, сколько их ни звали, остались ночевать, как обычно, — одни под корнями кедра, другие — в зарослях смородины под домом, белая куропатка куда-то подевалась, Енька подумал, что она, наверняка, нырнула в колодец, чтобы спрятаться от надоедливых капель, или улетела в лес. Бестолковые велосипеды пережидали непогоду, прислонившись к стене в столовой. Большая свечка под потолком чердака слегка раскачивалась от порывов ветра, отбрасывая замысловатые тени, но сам дом стоял крепко.