Еньку разбирало любопытство. Он проснулся раньше всех, и теперь, стоя на крыльце и притоптывая от нетерпения, пытался разобраться со странной дверью. Мальчик рассматривал ее со всех сторон и так, и сяк, теребил и ковырял стеклышки, но все было тщетно — ничего подобного тому, что произошло накануне, не повторялось. «Может, это какое-то особе устройство, которое умеет рассказывать истории, вроде проигрывателя, — не унимался он, — только нужно научиться его заводить. Я так ничего толком нее понял из вчерашнего. Вот если бы послушать еще разочек! Где-то должен быть ключ, скважина, хоть какой-нибудь механизм, в конце концов».

По желтой песчаной дорожке от дома в сторону реки как раз в это время ползла довольно крупная садовая улитка, которая, увидев, что делает мальчик, остановилась и стала, трястись как желе, будто бы беззвучно смеясь.

— Глупыш-малыш, ты разве не слышал? НА СЕДЬМОЙ ДЕНЬ… Никак не раньше! — очень медленно прохлюпала улитка, словно захлебываясь от смеха, и направилась дальше своей дорогой.

На самом большом камне на краю дорожки она рассчитывала устроиться на некоторое время, чтобы погреться на солнышке.

— А? Что вы сказали? — мальчик, хоть не так давно и дал себе честное слово ничего не пугаться и ни от чего не впадать в оцепенение, тем не менее, опешил.

Трудно с легкостью признаться даже самому себе, что вот так запросто разговариваешь с улиткой. В полном недоумении он побрел в дом. Мама уже встала и успела поколдовать над завтраком — перед ней на столе красовались готовые к выпечке булочки с черешневой начинкой. Близнецы сидели вместе на одном стуле, так, что их обоих едва было видно из-за стола, и, морщась, вгрызались в кислые яблоки. Мама искренне удивлялась, как из одной только муки и воды им каждый раз удается сделать такое разное и такое вкусное тесто.

— Все дело в аппетитных птичках, — сказал Курт и подмигнул Марту, слегка толкнув его плечом.

Потом мама начала рассказывать им, как Енька вчера намучался с велосипедами, и как она свалилась под куст крыжовника, когда потеряла управление и врезалась в валун. Курт и Март, потихоньку разгоняясь, стали смеяться все сильнее и сильнее, и, в конце концов, яблочные брызги полетели во все стороны. А когда мама пожаловалась на то, что бестолковые велосипеды едва не отдавили ящерке хвост, близнецы от смеха по очереди кубарем скатились на пол.

— Давно мне не было так весело, — захлебывался от смеха Курт, — с тех самых пов, как Мавт не смог сам спуститься по трубе, и его проталкивали вниз все бувундуки, все, какие были! Гоп-гоп!

Март продолжал валяться и загибаться от хохота, а Курт весело попрыгал на одной ножке в комнатушку, грохнула крышка сундука, и он вернулся, неся перед собой красную шелковую ленточку. Прыснув в кулак, он сунул ее маме в руки.

— Они тебя васцелуют, если ты вслух объявифь об их помолвке, они так давно этого ждут-не дождутся, — закатился он.

— Да! Сами-то они сделать этого ну уж никак не могут!

— Видать, хотели было ювкнуть в свое уютное гнездыфко, да ничего не выфло!

— Вы бы ефе запустили змея, ой, не могу, — Март попробовал подняться, потянулся к ножке стула и опрокинул его.

— Или поигвали бы в мячик.

— Или покачались бы на квесле.

— Ну да, как фе, на квесле! Пусть попвобуют!

— Хорошо еще, что Туман как следует не взбвыкнул и не сбвосил их с говы!

— О-о-о!!! — изнемогали близнецы, сгибаясь пополам от сотрясающих их приступов хохота.

Мама нахмурилась. Они с Енькой недоуменно переглянулись, ни один из них не видел ничего смешного в велосипедных прогулках или игре в футбол. И до сих пор Енька не подозревал, что бумажный змей может кого-нибудь так рассмешить. Он снова подумал, что ему крайне необходимо как можно скорее пойти в школу. Он совершенно ничего не понимает в жизни. А парочка никак не могла остановиться, кажется, у Марта от смеха даже слегка похудели щеки. Мама с сыном оставили близнецов в покое и отправились в лес за грибами, чтобы было что поджарить.

…Нужно ли говорить, что грибы удались на славу. За столом у мамы на языке все время вертелся вопрос, который она решила, наконец, задать. Но ее терзали сомнения — не будет ли это невежливо с ее стороны.

— А могу я узнать одну вещь, — осмелилась она, — все-таки кто нас сюда пригласил?

Курт и Март тревожно переглянулись.

— Ну, мы пвигласили, что с того…, — неуверенно затянули они хором.

— Но зачем? Как вы нас нашли? И для чего? — удивился Енька.

— Мы попвосили Юки, Юки слетала, хотя ее и пвифлось упвафивать. Потом мы попвосили Тумана, — Март загадочно улыбнулся, как будто вспомнил что-то очень забавное. — Но сначала прифлось сковмить ему целую поляну твавы. Ведь он футь какой ленивый.

— Кто ленивый? Я ничего не понимаю! — воскликнула мама.

— Фу, какая фе ты глупая! Как кто? Туман. Ведь он же вас пвивез, да? — хитро подмигнул ей Курт и хрюкнул, зарывшись в чашку с земляничным чаем.

— Но нас привез а-автобус, хотя и очень необычный, — тихо промолвила мама, а коротышки еще сильнее углубились в свои чашки, чтобы не было видно, как они там булькают от смеха.

Теперь настала их с Енькой очередь переглянуться. Так значит, действительно, именно эту белую птицу они видели сначала у своего окна, а потом во дворе! Это на нее они побежали смотреть в то странное утро.

— Зачем?! — в один голос закричали они. — Зачем вам это было нужно?

— Ведь вы же не наша таинственная бабушка, которая решила оставить наследство! — язвительно хихикнул Енька.

Март старательно разглядывал пуговичку на своем жилетике, а Курт заерзал на стуле.

— Нам вдвуг сильно захотелось пивогов, а есть пивоги вдвоем — ствафная скукотифа! Гоп-гоп, давайте-ка лучфе позовем Гунилу! — засопел он, соскакивая со стула и протискиваясь в дверь.

Енька и Март вскочили и тоже побежали за ним.

— Что это за Гунила та… — начал было мальчик, но закончить он не успел, потому что близнецы, стоя на крыльце, принялись тихонько посвистывать.

И старательно вглядываться куда-то вдаль, в сторону реки.

— Ей нуфно ввемя, чтобы собваться, — прокомментировали они. — Добво пофавлвать, милости пвосим, — они вдруг стали потешно раскланиваться кому-то, и Енька увидел, что по ступенькам, смешно растопыривая лапы, карабкается маленькая ярко-зеленая лягушка, которая, не отрывая взгляда, пристально смотрит ему прямо в глаза.

— Гунила у нас — самая известная танцовфица и певица. Ну фе, Гунила, покафи гостям класс!

Гунила запрыгнула в дом и уселась на коврике. Вперив взгляд своих выпуклых глаз в мальчика, она внезапно принялась раздувать пузыри у себя на шее и издавать странные звуки, означающие, по всей вероятности, песню. Потом неожиданно грациозно приподнялась на задние лапки и начала раскачиваться и кружиться, делая передними плавные жесты в воздухе. Так она подпрыгивала и вертелась, а один раз даже перекувыркнулась в воздухе. Потом столь же внезапно резко повалилась на спину и свесила свои изящные лапки на одну сторону.

— Гунила уфе устала. Она всегда чевпает вдохновение в чьей-нибудь дуфе, а это не так пвосто…

— Ха! Напвимев, когда она в последний ваз танцевала для Кувта, ее болтало в воздухе как бефенную целых пять минут, — хрюкнул Март.

— Ну-ка, снеси-ка ее обратно к речке, — Курт бесцеремонно пихнул мальчика в бок, и тот, осторожно завернув Гунилу, находящуюся, очевидно, все еще в экстазе, в расшитое полотенце, понес ее куда ему было сказано.

У реки он посадил необычную лягушку на большой мшистый камень на берегу, полагая, что дальше-то уж она сама найдет дорогу. Танцовщица все еще учащенно дышала и по-прежнему не спускала с него глаз. Мальчик приветливо помахал ей рукой и пошел обратно к дому.

Он решил кое-что проверить. Ему давно хотелось что-нибудь нарисовать, но сделать это было совершенно нечем, нигде в доме он не нашел ни карандашей, ни фломастеров, и тогда он решил пошарить за буфетом. Ведь столько раз близнецы добывали оттуда то посуду, то столовые приборы, то свечи, вдруг и цветные карандаши там тоже где-нибудь завалялись. А если повезет, можно было бы раздобыть и какую-нибудь завалящую тетрадку для записей. Он заглянул за буфет, но толком ничего не увидел, там было темно, очень темно, гораздо темнее, чем во всем доме ночью. «Странно, а где же сковородка?» — растерялся он. Ее нигде не было, да и огромной кастрюли, которая, если честно, как ни крути, сюда вообще никак не могла поместиться, тоже. Он вынырнул из темноты и задумался. «Попробуем еще раз. Так. Мне нужны карандаши и хотя бы малю-ю-юсенький клочок бумаги».

Он зажмурился и принялся шарить по полу. Внезапно рука его нащупала что-то продолговатое. Ура! Это был карандаш! Еще и еще! Целых семь штук, как и положено, вся радуга в сборе! И, наконец, почти целиком протиснувшись за буфет и шаря в потемках, он добыл несколько свернутых в трубочку вполне пригодных для рисования листов бумаги. Мальчик был счастлив и горд своим отчаянным поступком и своей сообразительностью и весь остаток дня и вечер, увлекшись, полностью посвятил творчеству. Он нарисовал бурундуков, Лимона, Юки, ежей и ящерку, Курта и Марта, а также аппетитных птичек, улитку и странную танцующую лягушку, которую близнецы называли Гунилой. Чрезвычайно довольный собой, сын побежал показывать маме, что у него получилось.

Как обычно по вечерам, мама сидела на лесенке и смотрела на горы. Скалы по ту сторону реки были кое-где изредка утыканы деревцами. Несмотря на то, что солнце почти село, в воздухе все еще парило. Лимон лежал на брюхе, свесившись с крыши и смешно высунув язык. Лапой он вяло пытался подцепить цветок вьюна. На фоне зеленой листвы ярко-рыжий кот выглядел очень эффектно. Маму мучили вопросы. Но она решила погодить с ними до завтра. Тем более что Курт и Март, насмеявшись так, что у них заболели щеки, и они не способны были произнести ни одного слова всерьез, уже забрались спать в свою любимую печку.