Это утро началось необычно — они с мамой пошли к реке, чтобы поплавать. Долго в воде продержаться не удавалось — она оказалась довольно студеной. Речка была глубокой и чистой, с сильным течением, зато чуть левее колодца имелась вполне пригодная для ныряния заводь, на дне которой были хорошо видны камешки. Стайки рыбок кружились там и потешно тыкались в ноги.

Дома их ждали Курт и Март, которые вновь творили чудеса кулинарного искусства. Они приготовили огромный пирог с брусникой и яблочный кисель. Было видно, что маленьким обжорам самим очень нравится управляться на кухне. Мама накрыла стол белоснежной скатертью, расшитой по краям зелеными листочками, которую нашла в сундуке, а на окошки повесила такие же шторы. Дома стало еще уютнее. Но завтракать решили на траве под черешней — до того утро выдалось погожим. Мама расстелила на полянке подстилку для пикника. Все звери, живущие неподалеку, уже привыкли время от времени получать из ее рук какие-нибудь вкусности, поэтому дружно сбежались на чудесный аромат. Пирога хватило всем. Наевшиеся до отвала ежи даже не могли найти в себе силы отгонять бесившихся бурундучат, которые скакали по ним, не разбирая дороги, ничуть не боясь уколоться. Енька, отхлебывая кисель из чашки, разглядывал белую куропатку. Юки как всегда неподвижно сидела неподалеку на краю колодца. От пирога она отказалась. Он изо всех сил пытался угадать, что же из съестного ей по вкусу, неужели и вправду она питается одной мукой? «Зачем эта птица подложила нам странную записку? Ведь это точно сделала она,» — мучался он, лежа на животе и болтая босыми ногами в воздухе. Кот Лимон развалился у него под боком, подставив солнышку брюхо.

— Первый раз вижу кота, который лежит на спине. Обычно кошки не любят показывать свой живот, — заметила мама, собирая со скатерти крошки для аппетитных птичек.

— А Вимон и не фот фофсе, — задумчиво жуя, промямлил Март.

Когда они с братцем вот так набивали рот едой, понимать их Еньке становилось еще труднее. Мама и сын вопросительно уставились на него.

— Конечно, он фе котифе! — хихикнул Курт, который тоже валялся неподалеку на солнцепеке, поглаживая свое туго набитое пирогом пузо.

— Не кот, — Март упрямо замотал головой. — Собака.

— Что? — воскликнули хором Енька и мама.

— Я гововю, что он собака, вот и все.

Мальчик подумал было, что Март уже успел перегреться или заболел таким сильным обжорством, что не понимает, что несет, однако близнецы выглядели на удивление серьезными.

— Тут когда-то была больфая деревня, да… — печально сказал Курт и поскучнел, словно вспомнил что-то не очень приятное.

— Была? И. и что? Куда-то делась? — осторожно спросила мама, отложив в сторону крошки.

— От самого соснового бова до веки был вес. Совсем двугой лес, — тихо сказал Курт и почему-то всхлипнул.

— Лес? Здесь? — огляделась мама, окинув взглядом зеленые холмы, которые к зиме должны превратиться в неплохие горки для сноубординга.

— А я видел улитку, и она со мной разговаривала, — вдруг совершенно некстати выпалил Енька, которому сильно не понравилось унылое настроение близнецов.

— Узелок. Да, уж кто-кто, а она-то его пвеквасно помнит.

— А? — снова ничего не понял Енька.

— Мне кажется, он говорит, что ее зовут Узелок, — шепотом подсказала мама.

Курт и Март согласно закивали.

После этого на поляне повисло долгое молчание. Чудесное солнечное настроение куда-то улетучилось. Чтобы хоть как-то продолжить беседу, мама, щурясь на солнышко, пообещала, что на обед сделает кашу с малиновым сиропом. Курт вдруг, ни слова не говоря, подкатился к одному из бурундуков, и они вместе молча потрусили в сторону леса.

— Куда это он? — удивилась мама.

Март лукаво улыбнулся:

— Вазве не знаефь? Пофел добывать тебе малину! И помни, ты обефала кафу! — он склонил голову набок и причмокнул, как будто это не они с братцем только что съели почти весь пирог, запив его киселем.

Весь день Енька уговаривал Марта покататься с ним на велосипеде. Мама была занята — она перебирала, вытряхивала и раскладывала на солнышке одежду из сундука. Дело кончилось тем, что несчастный Март, которому надоело отбрыкиваться, попробовал взгромоздиться на сиденье, свалился в высокую траву и с досады как следует запустил в «глупую табуветку с вучками» своим ботинком. Эта затея с самого начала была обречена на провал — коротконогий Март не доставал до педалей. Но Еньке так хотелось покататься. И ему было так жаль, что поодиночке велосипеды передвигаться не умели. От нечего делать он связал рули красной ленточкой. Зачем он это сделал, и сам не знал. Почему-то вспомнились слова о помолвке. Что это слово означало, он толком не понял, но ему почему-то показалось, что это нечто вроде того, когда двое делаются каким-то образом связанными друг с другом. Вдруг — о чудо! — велосипеды послушно поехали рядышком, руль к рулю, так что Еньке показалось, что ему даже и не нужно управлять. «Теперь они точно вместе!» — подумал он, и ему стало весело. Он мог кататься, когда ему вздумается и ехать куда угодно! Мальчик распевал во все горло и нарезал круги вокруг дома и колодца, так что у Юки, пристально наблюдавшей за ним, закружилась голова, и она улетела в лес.

После полудня Курт ввалился в дом, действительно волоча за собой большую плетеную корзину с ароматной лесной малиной. Ни слова не говоря, он швырнул ее под стол и принялся помогать Марту разогревать кастрюлю. У того в одиночку ничего не получалось. Мама принесла из колодца муки, которая превратилась в манку, как только Март бросил в ведро несколько очень мелко порубленных стебельков заветной травы. Вернулась от колодца мама слегка растерянной, хотя и она тоже как-то дала себе зарок ничему не удивляться. Потом они все втроем уселись за стол, причем близнецы залезли на него чуть ли не с ногами, чтобы было удобнее, и стали рисовать. Мальчик внимательно наблюдал, как Курт, высунув язык, старательно выводит на бумаге какие-то немыслимые каракули. Еще раньше он нарисовал для них картину, изображающую солнце, речку и горы, одним словом, такую знакомую всем местность, и Курт поклялся, поспорив на свою порцию каши, что сможет сам написать внизу ее название. Мама помешивала в большой кастрюле кашу. Лимон увивался вокруг нее в ожидании ужина, смешно высунув язык.

— Теперь я знаю, кто написал нам записку, — уверенно сказал Енька, следя взглядом за карандашом.

— Одно слово я, одно слово он, — гордо вымолвил Курт, наклоняя голову поочередно то в одну сторону, то в другую и разглядывая свое творчество. — Но кавандаф мы нафли только чевный. А вот ты молодец, целых семь фтук! — и он дружески похлопал мальчика по плечу.

Март кивнул:

— А Юки отнесла.

Мама наложила всем полные тарелки, добавив в каждую малинового сиропа. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но в это время Курт недовольно заерзал и усиленно запыхтел. Он уже бросил выводить свои закорючки, которые было совершенно невозможно разобрать, и все внимание уделил каше.

— Ты не добавила незабудок, — угрюмо буркнул он и отложил ложку.

— Всегда в кафу нужно класть незабудки, — с серьезной миной изрек Март.

— А зачем? — осторожно спросил Енька.

Все-таки он немого боялся показаться невеждой.

— Зачем, зачем, мавш! — дружно щелкнули его по макушке близнецы, и он, смекнув, что для вопросов времени нет — каша стынет, — стремглав припустил за дверь, сорвал в висящей у входа корзиночке четыре маленьких голубых цветка и положил их по одному каждому в тарелку.

— Суп ефе куда ни фво, но кафа… — укоризненно покачал головой Март. — Незабудки пвежде всего!

И действительно, каша с незабудками и малиновым сиропом оказалась необыкновенной. С нежным сладким вкусом, слегка отдающим ванилью. От нее делалось легко и весело на душе и хотелось петь.

— Незабудки пвидают физни свефесть! — мудро изрек Курт, вылизывая тарелку и недовольно косясь на пустую кастрюлю, из которой Март пальцем выскребал остатки каши.

— А где ты был так долго? — спросила мама, собирая пустые тарелки. — Ты же мог заблудиться.

Когда близнецы вдоволь насмеялись, Курт сказал:

— Никогда не потевяются те, у кого двузья бувундуки. Дай-ка мне лучфе чевешневого сока.

— Нуфно было попвосить кое-кого очень упвямого, чтобы он певестал пвятаться, — добавил Март, отправляя в рот палец с остатками каши.

«Я вообще ничего не понимаю,» — подумал Енька, пристально глядя на стакан с соком, но так как он не любил совать нос в чужие дела, хоть и был на самом деле очень любознательным мальчиком, то все-таки промолчал. Мысли и без того путались у него в голове.

После обеда мама и сын решили еще раз искупаться. Им ужасно понравилось плескаться в речке. Самые маленькие бурундучата увязались за ними. Зверюшки уселись на большой мшистый валун, отчего он стал похож на утыканный шевелящимися грибами пенек, и попискивали от возбуждения. Они в жизни не видели, чтобы кто-нибудь по своей воле залазил в холодную воду. Влага приятно освежала. Курт и Март, переминаясь с ноги на ногу, стояли у колодца и глазели на купальщиков.

Вдруг за холмом раздался знакомый резкий гудок. Подпрыгивая и трясясь на кочках, задом наперед из лесу вырулил автобус и, подскакивая, направился в их сторону. Мама и Енька глазам своим не поверили: машина, продолжая громко гудеть, со всего размаху въехала в реку, пару раз нырнула и, отфыркиваясь, вылезла из реки, повалилась на траву и стала по ней кататься, похрапывая от наслаждения. Близнецов почему-то это зрелище привело в неописуемый восторг. Они прыгали и обнимались.

— Туман! Ну наконец-то! Ты вевнулся! Ува!!! — кричали они, подскакивая и смешно размахивая руками.

Внезапно автобус встряхнул своими и без того ветхими запчастями и зашелся в сильном кашле. Курт подбежал к нему и стал стучать по капоту. Только тут Енька увидел, что кабина водителя была совершенно пуста. Март ощупывал грязные и мокрые автобусные бока, прикладывая к ним то одно ухо, то другое. Автобус сильно кашлянул еще раз, и на траву, звякнув, выкатились мамины монетки. Близнецы ошалело уставились на них, потом Март медленно поднял печальные глаза на маму, которая сидела на берегу, не смея пошевелиться. Курт собрал монетки в кулак, подбежал к ней и сунул их ей прямо в лицо.

— Ты что?! — возмущенно зашипел он. — Как ты могла накормить Тумана вот этим!

— Ты был прав, — вымолвил Март, задумчиво глядя на Еньку с мамой, — они тут вообще ничего не понимают. И этот, — он кивнул в сторону мальчика, — еще слишком маленький.

Он махнул на них рукой и ободряюще похлопал грязный бок машины. Курт сверлил маму взглядом. Автобус, избавившись от монет, радостно взбрыкнул и, шумно выпустив воздух из передних колес, будто опустившись на колени, стал поедать траву, слегка приоткрыв капот. Мама прикрыла глаза рукой. Ей стало нехорошо.

— А можно его погладить? — как всегда, неудачно пошутил Енька, и близнецы уставились на него.

Их лица постепенно стали теплеть, потом расплылись в широких улыбках, и вскоре уже все вместе, включая бурундучат, носились по берегу.

— Если он будет в настроении, то мофет дафе тебя покатать на спи…, то есть, я хотел сказать, на квыфе, — сказал Март, запыхавшись от беготни.

Но Енька все еще очень хорошо помнил свою предыдущую поездку и то, как едва не свалился с дивана, поэтому он вежливо отказался. А автобус, наевшись, задремал около колодца. Когда солнце стало садиться, его силуэт на фоне заката напоминал бегемота, неизвестно как оказавшегося в этих краях.

— Он столько ввемени скитался по лесу, — доверительно шепнул Еньке Март, — ты не повевишь.

— Бедняга боялся подходить к дому…, — кивнул Курт. — Так испугался тогда. Но теперь — ува! Он вообфе-то очень веселый мавый! Вот увидифь!

— Я уже увидел, можешь не сомневаться, — заверил его Енька, снова вспомнив свое недавнее путешествие.

…Вечер был тихим. Мама нашла в сундуке шерсть и села вязать Марту носочки, потому что он пожаловался, что под утро у него зябнут ноги. День снова выдался полным загадок, которые все множились. Не думать о них было трудно, а оттого, что Енька все время держал свои вопросы в голове, ясности не прибавлялось. «Вот бы был такой напиток, — думал он за ужином, прихлебывая малиновый морс, — выпьешь его и сразу все начинаешь понимать». Он посмотрел на Курта и Марта, которые сражались, сидя под столом, фехтуя карандашами, Лимона, играющего в догоняшки с бурундуками на лестнице, и мысленно добавил: «Но ведь тогда будет не так интересно!»