1

Найти в городе любого человека для Аллеина не представляло большой сложности, надо было только подняться повыше и напрячь зрение и слух, ведь человек очень часто подсознательно повторяет свое имя даже во сне. Полетав над городом, Аллеин нашел Наташу и устремился к окну ее комнаты.

Аллеин вошел в Наташину комнату рано утром, с первыми лучами солнца. Наташа спала. Черты ее лица были абсолютно правильными, но не холодными, как часто бывает, а нежными и живыми. Но не меньше, чем красота Наташи, Аллеина удивило то, что лицо ее было светлым, как у ребенка. Аллеин встал в угол комнаты и стал прислушиваться к Наташиным снам. Но в это время Наташу разбудил ее любимец кот Мускат, вернувшийся с ночной прогулки. Он требовательно мяукал под дверью, пока Наташа не открыла дверь и не впустила его.

Наташа дала коту рыбку, налила молока и снова легла в постель, но уснуть не могла. На улице было тихо: ни машин, ни людских голосов, только птичье пение. Наташа закрыла глаза и погрузилась в полудрему, но уснуть никак не удавалось, опять в голову полезли знакомые жестокие мысли: «Надо что-то делать, на что-то решаться и устраивать свою жизнь. Время уходит, а у меня ни детей, ни мужа, ни работы. К тому же волею обстоятельств попала в такую дыру, иначе родной городок не назовешь, из которой до смерти можно не выбраться. Что же делать?» Наташа вдруг остро почувствовала, что именно сегодня должно произойти что-то, что определит ее судьбу. Так бывает, когда почтальон приносит телеграмму с какой-то важной и неожиданной новостью. Наташа быстро встала с постели, разделась и пошла под душ. Она тщательно мыла свои очень густые каштановые волосы, потом долго стояла под сильными струйками теплой воды.

Надев халат, Наташа пошла на кухню завтракать. Отпив глоток кофе, она отставила чашку в сторону и задумалась: «Кто же этот Ясницкий? Председатель правления крупного банка — в тридцать лет. Миллионер, а может и миллиардер, имеет вес в политических кругах не только в краевом центре, но и в столице. У него берут интервью, на него ссылаются, как на одного из лидеров нового экономического движения. Он хороший оратор». Наташа слышала, как он выступал на областной конференции банкиров, где они и познакомились. «Руки у него большие, сильные, губы под черными, ухоженными усами пухлые, немного чувственные, одевается блестяще. Разведен давно, детей нет. Зачем он приехал в наш город и что ему от меня надо, и надо ли ему вообще что-нибудь от меня?» «Сразу позвонил Вам, Наташа. Мне обязательно надо с Вами поговорить, и не откладывая». «Предложить работу? Он бы сразу сказал об этом. Нет, он приехал делать мне предложение. Да, сегодня же он сделает мне предложение», — заключила свои размышления Наташа.

«Мои материальные условия его, скорее всего, не интересуют, — рассуждала Наташа. — Зачем ему мое приданое? Нет — это для него не имеет значения. Мое прошлое? А нет прошлого. Что у нас еще в активе? Образование? Да, образование стоящее. Манеры? Некоторый опыт общения с людьми у меня есть. Характер? Интересно, что он знает о моем характере? Ну да ладно. Конечно же, если он мною интересуется, то потому, что я красивая, это общепризнанно».

Наташа сбросила с себя халат и подошла к большому зеркалу, стоящему в спальне. Она долго и сосредоточенно смотрела в зеркало, как бы спрашивая у себя о чем-то.

«А ну-ка, девушка, покажи мне свое второе я, — сказал Аллеин так, чтобы Наташа не смогла ему отказать. — Покажи себя, кем бы ты хотела стать на самом деле».

Наташа усмехнулась, наклонилась к зеркалу, показала себе язык и, сделав лицо актрисы, произносящей монолог из классической трагедии, сказала:

— Коль жизнь — театр, а люди — актеры, то надо постоянно репетировать жизнь, чтобы жить. И надо стараться находить в этом радость, коль уж жизнь — банальная пьеса.

Наташа стащила с постели простыню, ловко задрапировала себя складками ткани и прошлась перед зеркалом, искоса глядя на себя. На нее умными, красивыми глазами спокойно и холодно смотрела заместитель директора банка по экономике. «Так, губы чуть плотнее, взгляд чуть помягче. Неплохо, получается», — оценил Аллеин.

Драпировка была быстро изменена. Наташа отошла от зеркала и медленно, походкой манекенщицы пошла вперед, подойдя, повернулась перед зеркалом, стала боком, потом повернула чуть наклоненную голову, улыбнулась, чуть разжала губы и изобразила на лице невинность и смущение. Аллеин кивнул головой: «Тут ничего менять не надо — и так сойдет».

Наташа накинула простыню на голову, скрыв волосы, подняла глаза вверх, так, как она видела на картинах старинных художников, и изобразила на лице благоговение и смирение. Аллеин улыбнулся: «Несколько картинно и вычурно, таких монахинь не бывает, а если бывали, то их надо было держать взаперти, подальше от мужских глаз. Смирения во взоре все же недостаточно и блеск в глазах не от слез». Наташа попыталась пустить слезу, чтобы изобразить молитвенный экстаз. Слеза не получилась. «Ладно — на троечку», — махнул рукой Аллеин.

Простыня была сброшена. Наташа начала танцевать. Танцевать Наташа, без сомнения, очень любила. Танцевала она недолго, успев при этом выплеснуть поток чувственности и скрытой, и открытой. «Ладно — с этим все ясно. Отлично. В крайнем случае, всегда можно пойти в кабаре», — сказал Аллеин и зааплодировал.

Наташа подвязала простыню фартуком, вздохнула так, чтобы грудь заняла более красивое положение. И сказала:

— Дорогой, ты уже проснулся? Завтрак готов… Нет, что-то не получается… Дорогой, мне нужна норковая шуба, без нее моя жизнь потеряла всякий смысл… Где ты вчера был, пьяница чертов?! «Да, тут явно что-то не то», — покачал головой Аллеин. Наташа надела халат и села на стул перед зеркалом. Вдруг она расплакалась.

«Так — тут все в порядке, — оценил ее неожиданные слезы Аллеин. — Отец при смерти, а она танцует. — То, что Наташа очень любила своего отца, Аллеин определил сразу, и в этом он не мог ошибиться. И смеется сквозь слезы. — Может быть, эта женщина и была создана Творцом специально на случай, если в мире свободных людей появится Предвестник».

«Интересно, помнит ли его?» — подумал Аллеин.

Установить это для него было совсем не сложно. Он прошептал Наташе на ухо: «Иван Свиридов», и она тут же перестала плакать и задумалась, устремив взгляд прямо перед собой.

«Иван Свиридов, к чему бы это вспомнилось?» — спросила себя Наташа, и Иван, красивый и мужественный, с нежным взглядом светло-серых глаз и широкой улыбкой, предстал перед ее мысленным взором.

Аллеин посмотрел на возникший в сознании Наташи образ и увидел Ивана таким, каким видела его Наташа тринадцать лет назад. Наташа, ученица шестого класса, принимавшая участие в школьной самодеятельности, заметила Ивана, студента первого курса, на вечере встречи выпускников их школы. С детской непосредственностью она не сводила глаз со статного, яркого парня, казавшегося ей взрослым мужчиной, волнующе загадочным и опасным. После окончания концерта, в котором Наташа блистала в нескольких танцевальных номерах, она осталась посмотреть, как будут танцевать взрослые. Иван долго поглядывал на нее, а потом пригласил танцевать медленный танец. Наташа была смущена невероятно, во рту пересохло и ноги отказывались слушаться. Она почему-то казалась себе самой смешным и беспомощным длинноногим олененком, которого недавно видела в зоопарке. После этого они виделись еще раз — на ее выпускном вечере, но тогда Иван почему-то не пригласил ее танцевать, а сразу ушел. Нет, Наташа не думала об Иване днем и ночью, не предавалась мечтам о своих нынешних и будущих чувствах к нему, но образ его хранился в глубине ее сознания, рядом с сердцем и неразлучный с ней. Аллеин теперь твердо знал, что Наташа предназначена Ивану. «Он для нее воплощает образ идеального мужчины. Она не увидит ни одной его плохой черты, но все, что в нем есть положительного, — это как раз то, о чем она всю жизнь мечтала, мечтала еще с детского возраста. Вот это да! Они же, действительно, созданы, чтобы любить друг друга. Любить?.. Она-то сможет, а он?..» — и Аллеин вновь прислушался к мыслям Наташи.

«Нет, не надо, хватит уже мечтать. Что у меня за натура странная? Стоит только почувствовать, что надо принимать какие-то жизненные решения, и я тут же убегаю в мир иллюзий».

«Твой мир — как раз и есть иллюзия. А твои иллюзии — это то, что может стать для тебя самой невероятной реальностью», — подумал Аллеин.

Раздался стук в дверь. Мускат, муркнув как бы про себя, на ходу потянулся и побежал к двери, следом пошла Наташа.

Пришла Наташина подруга Светлана, у которой сегодня собиралась традиционная вечеринка бывших однокашников. Сначала хотели собраться у Наташи, но когда стало известно, что приезжает Ясницкий и хочет с ней встретиться, решили, что лучше собраться у Светы, раз уж Наташа желает увидеться с этим Ясницким непременно в компании. Света была дочерью директора крупного завода, дом у ее родителей был большой, по мнению девушек, там можно было придать вечеринке элемент официального приема.

— Наташка, шампанского в городе нет! Что делать будем? — вытаращив глаза и захлебываясь эмоциями, поведала Светлана.

— В прошлом году пили пиво, если мне память не изменяет, — с подчеркнутой холодностью ответила Наташа. — А кто будет-то?

— А никого не будет. Сергей будет, Татьяна, Ольга — и все, больше я никого не приглашала.

— Сергей Малышев — это понятно, — Наташа кивнула головой. Он был знакомый предприниматель и тоже учился в их школе, — а где остальные?

— Наташка, не прикидывайся дурой. Там будет Ясницкий, и он заменит их всех. С ним придет Панин. — Светлана внимательно посмотрела на Наташу. Панина в городе знали все. Он, по мнению Наташи, был личностью мрачной и таинственной. Один из первых городских предпринимателей, он постепенно прибрал в городе все мелкие магазины и принялся за крупные. Поговаривали, что он как-то связан с бандами местных и не местных рэкетиров, но это были только слухи.

— А Панин там зачем нужен, рожа противная?

— Сама ты противная. Он, между прочим, месяц назад развелся. Тебя-то мы замуж выдадим. А меня? А я тоже замуж хочу. Он звонил мне сегодня и спросил, не буду ли я возражать, если он придет вместе с Ясницким.

— Ничего себе друзья у Ясницкого, — сказала Наташа, покачав головой. — Ну ладно, проходи, что мы на пороге-то стоим.

Наташечка, Ясницкий приехал делать тебе предложение, — торжественно заявила раскрасневшаяся вдруг Света.

— Это ты откуда знаешь? — не выразив ни удивления, ни восторга, спросила Наташа.

— От матери. Ясницкий вчера, через знакомую матери публику, осторожно собирал информацию и о тебе, и о твоих родителях: «Как училась, где лечилась и что из нее получилось». Вот так-то.

— Ты с этим пришла или за шампанским? — неожиданно резко спросила Наташа.

— Ты что? Тебе неинтересно? Чокнулась, что ли? — Наташа молчала. — Точно чокнулась, — заключила Света. Наташа помолчала с минуту, потом сказала:

— Значит, так. На вечер я приду вовремя. Буду вести себя хорошо. Только вот что: не дергайся и за руку меня по своему дому не таскай. Я сама знаю, что мне делать. Поняла?

— Знаешь что, Наташа, я все понимаю, но ты зря меня учишь жить. Не надо, это обидно даже, — вдруг переменившись в лице, серьезно и размеренно сказала Света. Света была старинной подругой Наташи и знала, что сейчас Наташу надо остановить, иначе они могут надолго поссориться.

— Извини… А шампанское купи у Панина. Телефон знаешь?

— Ой, правда, что это я сразу не догадалась. Ну ладно, я побегу, дел невпроворот.

Света, на ходу надевая туфли, выскочила из квартиры.

Тут Аллеин оставил Наташу и отправился искать Сергея.

 

2

В это время Риикрой докладывал Сатане:

— Господин, в 4 утра Аллеин с Лийилом появился на Земле.

— Дело Творца назначить получателя, дело Аллеина принести Лийил, а уж как и где получатель его получит — это не только его дело, а и мое. Где Иван?

— Только что проснулся, умылся, попил воды из-под крана и пошел искать телефонный автомат, чтобы позвонить Сергею, своему школьному товарищу.

— Так у него все же есть товарищи. К чему такая спешка?

— Все нормально, Господин. Ивану нужны деньги. У него сто рублей новыми деньгами и тридцать семь старыми. Булка хлеба стоит сто рублей.

— Итак, теперь у меня появляется возможность определить, что в самом деле задумал Творец. Я убью Ивана, и если Творец вернет Ивана на Землю, значит, он настоящий Предвестник, или, как говорят люди, — Антихрист. И тогда он получит Лийил.

— Что же должен делать Иван, получив Лийил? — спросил Риикрой, проявив при этом недопустимое любопытство. Он не должен был задавать лишних вопросов. Но на этот раз был такой случай, который его оправдывал.

— По моему сценарию? — спросил Сатана.

— Да, по сценарию.

— Моя цель известна — занять место Творца. Увы, сам я не могу сотворить ничего, но Иван может создать все, что мне надо, в том числе и инструмент творения. Я попытаюсь сделать Ивана орудием для достижения своей цели. Если у Ивана будет Лийил, я не смогу диктовать ему свою волю, его воля будет абсолютно свободной. Нам придется потрудиться, воздействуя на окружение Ивана, чтобы он сам захотел закончить свою Систему, решить ее и создать инструмент творения. Я овладею этим инструментом в последний момент. Творец, по причинам мне неизвестным, не хочет воспрепятствовать этому прямо. Он сам для себя установил законы, которых неизменно придерживается. Если Иван не захочет делать инструмент творения, я постараюсь, как минимум, заставить его опубликовать свою Систему. Тогда Земля станет планетой антихристов.

— Значит, исход дела будет зависеть только от Ивана? Как же тогда Конец света? И как же сценарий Апокалипсиса?

— Вариантов поведения Предвестника, или, как его называют некоторые из людей, — Антихриста — четыре. Первый: он, узнав, к чему ведет решение его Системы, отказывается продолжать свою разработку и пользоваться возможностями Лийила. Я уверен, этот вариант невозможен. Свободный человек, наделенный такой страстью познания, не в состоянии отказаться от поиска истины, так же как неспособен он отказаться от предлагаемой ему власти над собой и над людьми. Второй вариант: Иван создает инструмент творения втайне и становится на место Творца. Этот вариант нас устраивает, потому что на самом деле место Творца займу я. Третий вариант: Иван просто публикует свою Систему. Это тоже хорошо, просто решающий шаг будет сделан каким-то другим человеком немного позже. Во всех этих вариантах Иван публично не проявится как Предвестник, поэтому они не описаны в священных книгах мировых религий. Любой из этих вариантов, кроме первого, разумеется, меня очень устраивает. И, наконец, сценарий Апокалипсиса. Он наиболее вероятен. В нем описан вариант, когда Предвестник создает инструмент творения публично, при этом он, естественно, заставит всех поверить в себя, как в Бога, пользуясь в том числе и возможностями Лийила. В сценарии Апокалипсиса есть одна маленькая неточность. По сценарию Творец уничтожает Предвестника и мне достается, но на самом деле что будет делать Творец — не знает никто. Я знаю Его лучше, чем кто бы то ни было, и уверен: раз Творец не уничтожил меня и вообще никого и никогда не уничтожал, не уничтожит он и мир, и мир достанется мне, как только Иван создаст инструмент творения. Ивана же уничтожу я. Вот такая подмена — малюсенькая, правда… Ну, а с таким Богом, как я, будет и ядерная война, и Новый Иерусалим для тех, кто после нее останется.

— Воистину, велик ты, Господин… — сказал Риикрой и распростерся перед Сатаной, как темное облако. — Насколько я понимаю, появление Предвестника — это для нас хорошо в любом случае.

— Да, конечно. Это праздник для нас. Или я стану на место Творца, или человечество будет уничтожено Богом, во что я не верю, но что тоже неплохо. Наш старый спор с Творцом о том, чего стоит человек, разрешится в мою пользу. Это глубоко личное…

— А если Творец не даст Ивану Лийил?

— У Творца сейчас просто нет выбора! — сказал Сатана и засмеялся. — Если он не пошлет Лийил, Иван может с нашей помощью или без нее натворить такого… и без всякого Лийила. Ведь он из свободных людей… Лийил — перо Творца. Он только дает возможности владельцу творить иллюзии, воспринимаемые им самим и всеми как реальность. Инструментом творения он может быть только у Бога. Каждый Бог должен сотворить свой Лийил.

— Странные условности. — Риикрой не мог скрыть своего удивления. Любознательность, хоть и весьма своеобразная, — была основной чертой его характера.

— Ха, на этих Его условностях держится Вселенная, как геометрия на аксиомах! — Голос Сатаны звучал все возвышаясь, вызывая у Риикроя странное воодушевление. — Понимаешь, Риикрой, особенность ситуации в том, что Иван — гениальный ученый, а все представляли Антихриста, как какого-то законченного ублюдка, наделенного многими талантами. И к тому же он русский… Поэтому не могу полностью исключить, что события будут развиваться не так, как мы всегда предполагали.

 

3

Когда Сергей узнал, что Иван приехал в город и хочет с ним встретиться, то очень обрадовался. Сергей никогда не анализировал, что ему нравится в Иване и почему, хотя если бы хотел, то, конечно бы, разобрался, как он всегда это делал во всем, что его интересовало. Во всяком случае, Сергей все эти годы поддерживал с Иваном переписку, стараясь не потерять связь со школьным товарищем, хотя это было совсем не просто.

Иван, по мнению Сергея, был парень со странностями, но именно эти странности и делали его интересным человеком. В школе Иван тяготел к гуманитарным наукам: он прекрасно говорил по-английски, знал немецкий и, кажется, еще испанский, очень любил историю и литературу. Когда узнали, что он поступил на физический факультет университета, никто ничего не понял. «Иван Свиридов и физика? Вот это да!» Хотя, по правде сказать, ничего особенно удивительного в этом не было, потому что способности у Ивана были блестящие и разносторонние, но логики, по мнению Сергея, в поступках Ивана никогда не было. Не сказать, что он был красавцем, но все же очень недурен: высокий, стройный, худощавый, темноволосый, девчонки на него заглядывались, а ему — хоть бы что. Между прочим, близкие друзья знали, что Иван очень силен, мышцы у него были, что называется, стальные и вынослив он был, что твой конь.

А потом эта дурацкая аспирантура — всегда на побегушках. Сергей знал, что если Иван что-то решил, то так и будет, даже если придется переплыть море или залезть в петлю. Это у него не отнимешь. Но вот что у него за цель, к чему он стремился — никто никогда понять не мог: ни учителя, ни его мать, ни друзья, ни позже коллеги по работе. Близких друзей, в том смысле, в котором это понимают старшеклассники, у Ивана никогда не было, хотя приятелей было много.

Прошло семь лет. Сергей уже имел собственный дом, любящую жену и двоих детей, очаровательных девочек. А у Ивана так и не было ничего — ни работы, ни денег, ни жены.

Друзья встретились в назначенном месте — у центрального гастронома и решили, как в школьные годы, выпить по бутылке вина на опушке леса, а заодно и поговорить.

Иван и Сергей, разговаривая, шли по той же тропинке. У каждого из них было в руках по бутылке вина. На Иване была та же желтая спортивная майка и просторные коричневые спортивные брюки, что и вчера. Говорил в основном Иван. Сергей, глядя себе под ноги, внимательно слушал. Аллеин не отходил от Сергея ни на шаг, чтобы не пропустить ни одного его чувства и мысли.

— Короче говоря, меня уволили, сократили, я остался без работы, а делать я ничего не умею, — ровным, спокойным голосом рассказывал Иван.

— Сколько тебе платили в институте? — спросил Сергей.

— Двенадцать тысяч.

— Сколько-сколько?!

— Двенадцать тысяч, — точно таким же тоном ответил Иван.

— Как же ты жил на эти деньги, дружище?

— Видишь ли, у меня весьма скромные потребности.

— Ты бы хоть рассказал, чем ты занимался все эти годы после университета?

— Как бы тебе объяснить? В общем, по мнению моих начальников, я сходил с ума. Еще в университете, мне тогда было лет семнадцать, в голову пришла идея, смысл которой в том, что процесс развития мира можно точно смоделировать, если правильно подобрать переменные для описания этого процесса. Идея не новая, новым является именно введение в уравнения переменных, отражающих зависимость физических процессов от информации, в том числе той, которой располагает человечество.

— Да, что-то уж больно мудрено. Давай-ка лучше присядем на травку да выпьем по сто пятьдесят.

Друзья устроились прямо на траве, уверенно выбили пробки из бутылок и приложились к их горлышкам. Утолив жажду, они продолжили свой разговор.

— Если я правильно тебя понял, человечество, познавая природу, меняет законы физики? — спросил Сергей.

— Да, представь себе, но они меняются не плавно, а дискретно, и зависимости там довольно сложные. Мир видится нам как огромное пространство, заполненное материей, а оказалось, он совсем не такой. Его совершенно невозможно описать в понятиях, привычных для нашего сознания.

— Без бутылки не разобраться, — сказал Сергей и вновь отхлебнул большой глоток. — Что-то вроде квантовой механики?

— Квантовая механика — аналог, с которым можно сравнить уровень понятий в моей механике. Но в моей механике все еще на несколько порядков абстрактней. Самое печальное, что для решения выведенных мной уравнений нет подходящего математического аппарата. Я начал его создавать, но пока не закончил. Если решать уравнения итеративно, то есть подбором, выяснилось, что даже самый современный суперкомпьютер будет решать эту систему уравнений сотни лет.

— Ладно Иван, с меня хватит, — решительно заключил Сергей и отхлебнул из бутылки. — Значит, ты ищешь работу?

— Да.

Иван лег на траву и, то и дело отхлебывая из бутылки, уставился на небо. Его лицо ничего не выражало, глаза смотрели в голубое небо через зеленый покров леса прямо и не щурясь.

— Если не найдешь подходящую работу, я предлагаю тебе стать моим компаньоном, — прервал, наконец, затянувшееся молчание Сергей. — Недавно я зарегистрировал фирму, собираюсь заниматься поставкой компьютеров и разработкой программного обеспечения к ним. Мне нужен кто-нибудь, кто бы разбирался в этом деле.

— Как ты собираешься этим заниматься, если по образованию ты строитель и, если я, конечно, не ошибаюсь, никогда ничем подобным не интересовался? — слегка, незаметно для Сергея, усмехнувшись, спросил Иван.

— А у меня уже есть контракт на 250 миллионов, — спокойно ответил Сергей.

— Ничего себе заявка! Как тебе это удалось?

— Бизнес есть бизнес. Я мало разбираюсь в компьютерах, совсем ничего не понимаю в программах, но зато очень хорошо разбираюсь в людях, которые распоряжаются большими деньгами, так что не беспокойся, все будет в самом лучшем виде.

Риикрой, который все это время находился в почтительном отдалении и тоже внимательно следил за Сергеем, потер руки: «Это, несомненно, наш человек. Вы обязательно выполните этот контракт… вместе с Иваном. А как же иначе? Разве могут отступать настоящие мужчины!»

— Спасибо за предложение, — ответил Иван. — Если смогу быть полезен, работать буду, хотя мне это будет очень трудно, голова забита не тем, чем надо.

— Голова у тебя забита тем, чем надо, я имею в виду мозги. Но за то, что сегодня есть в твоей голове, к сожалению, в нашей стране никто не платит и еще долго платить не будет, — усмехнувшись, сказал Сергей. — Хорошо здесь, так бы и сидел. Вань, а может, наберем винища, пойдем ко мне домой, посидим, поговорим, хоть до самого вечера, потом можно пойти к Светлане. Вечером у Светланы вечеринка, встреча однокашников, и меня пригласили. Помнишь Светлану? Пойдешь?

Предложение Сергея не вызвало у Ивана никакого интереса.

— Ты знаешь, мне не хочется. Кто там еще будет? — равнодушно спросил он.

— Наташа, Татьяна, Ольга, Наташин жених — преуспевающий банкир, может, еще кто, я не знаю.

Иван при имени Наташи улыбнулся. Он очень хорошо помнил ее. И это было особое воспоминание, никак не связанное с его работой. Такие воспоминания появлялись в голове Ивана очень редко. Он, безусловно, выделял Наташу среди других женщин. С самого начала, с первой встречи он чувствовал в ней некую особенность, непохожесть на других. И эта особенность порождала в нем понимание и симпатию. Она для него была больше, чем просто Наташа — девушка, которая очень нравилась, и являлась воплощением какого-то древнего образа, который, кажется, родился вместе с ним. В его голове промчался поток мыслей: «Наташа была красавица, даже, пожалуй, вернее — редкая красавица. Когда она шла по улице, все парни оборачивались и смотрели ей вслед. А если Наташа входила в помещение, то многие находящиеся там мужчины непроизвольно вставали. И это было, когда ей было семнадцать. А какая она, интересно, сейчас?»

«Если мне удастся разогнать этого головотяпа на серьезное дело, мы с ним сделаем кучу денег, — так думал Сергей, предлагая Ивану работу. Что-что, а рисковать Сергей умел и любил и, надо сказать, ошибался очень редко. — И в этот раз не ошибусь, пусть говорят, что угодно, этот парень еще себя покажет», — думал Сергей, глядя на задремавшего приятеля. Риикрой мощно взмахнул крыльями и, набрав максимальную скорость, устремился к Сергею, чтобы занять его мозг, но в последний момент путь ему преградил Аллеин:

— Не смей!

Риикрой, зная, что сила не на его стороне, резко затормозил.

— Ладно-ладно, я пошутил. Я удаляюсь.

— Вот что, Риикрой, — сказал Аллеин, обнажив меч, — давай договоримся так: в подсознание Сергея не лезь и Наташу тоже не тронь. Я знаю, мне за тобой не уследить, мир слишком велик, но в отношении этих двух людей — я тебя предупреждаю. Пощады не будет. Их оставь в покое!

— Ну ладно, ты можешь спать, если хочешь, а я, пожалуй, пойду, — сказал Сергей, вставая и отряхиваясь. — Если надумаешь работать со мной — скажи, только не тяни, пожалуйста. В понедельник я должен уже знать твое решение.

— Хорошо, в понедельник мы поговорим, и, скорее всего, я соглашусь, мне только надо уладить кое-какие свои дела — и я буду весь в твоем распоряжении, — ответил Иван.

— Так ты остаешься? — спросил Сергей вставая.

— Да, я немного поброжу по лесу.

Сергей быстро пошел под гору, подпрыгивая на ходу. Иван дождался, когда Сергей скрылся за поворотом тропинки, встал и пошел вверх по склону. Он обогнул скалу, в которую упиралась тропинка, и продолжил подъем дальше. Еще минут двадцать ходьбы — и Иван вышел на вершину скалы, обрывающейся к реке. Эта была самая высокая скала на берегу реки. Далеко внизу росли сосны. Люди, шедшие по дороге, узкой лентой протянувшейся вдоль реки, казались маленькими букашками.

Иван забрался на самую вершину скалы и сел на камень. Скала была совсем голая, только в трещинах кое-где рос мох и какие-то беленькие, невзрачные цветочки. Именно сюда он любил приходить, когда учился в школе, это было его любимое место в окрестностях города.

Дорогу с этого места не было видно, она была скрыта за уступом. Внизу были только сосны и темно-синяя река, зажатая скалистыми берегами.

Иван достал из-под майки толстую тетрадь, завернутую в полиэтиленовый пакет, и положил ее перед собой. Он думал, неотрывно глядя на тетрадь: «Шесть лет непрерывного поиска и вот результат: задача до конца так и не решена, точное доказательное решение, как выяснилось, пока найти не удается, и я никого не смог убедить, что искать это решение нужно. Эксперимент, доказывающий правильность подхода, может поставить лишь господь Бог, либо нужен такой компьютер, который бы смог смоделировать Систему, а его нет и скоро не будет. Сейчас у меня нет другого выхода, как отложить в сторону занятие наукой, потому что решение задачи зашло в тупик».

— Делать нечего. Полежи-ка пока здесь, в надежном месте, — сказал Иван вслух, взял тетрадь и направился к большому камню, лежащему неподалеку. Схватившись за край камня и напрягшись изо всех сил, так что в глазах забегали огненные искры, он немного приподнял камень и ногой толкнул под него лежащую рядом тетрадь. Постояв, опершись на камень руками и отдышавшись, Иван вытер выступивший пот и прошептал, как бы уговаривая кого-то:

— Лежи здесь, я приду за тобой, как только будет возможность продолжить работу. Вот я и уладил свои дела.

Сказав это, Иван пошел вниз по тропинке.

«Ну надо же, какие страсти, — рассмеялся Риикрой. — Отказался. Знал бы ты, от чего отказываешься». Аллеин промолчал..

 

4

Сергей, придя из лесу, пообедал и сел читать газеты, рубль опять начал падать, Центральный банк вновь повысил ставку, надежд на стабилизацию дефицита бюджета и замедление инфляции, судя по событиям в стране, не прибавилось.

Жена принесла кофе.

— Ты когда пойдешь на банкет? — спросила она, ловко вытирая тряпкой и без того чистый журнальный столик.

— К семи надо быть там.

— У Светланы?

— У Светланы. Юля где?

— На улице играет.

ты не боишься ее одну отпускать?

— Да ведь Машенька-то с ней. — Маша — это была старшая дочь. Ей было четыре, а младшей три.

— Из нашей Маши сторож, как из тебя прокурор.

— Я сказала ей играть у самого дома и никуда не ходить.

— Люда, — отбросив газету в сторону и пристально посмотрев на жену, с твердостью в голосе сказал Сергей, — детей без няни на улицу не выпускай, а няню предупреди — если узнаю, что дети были на улице без присмотра, тут же рассчитаю. Понятно?

— Понятно. Только почему — непонятно.

— Вон в соседнем городке цыгане мальчишку украли Слышала?

— Нет.

— Ну так что тут еще непонятного? Мы платим ей такие деньги именно потому, чтобы наши дети воспитывались дома, а не в цыганском таборе.

Настроение у Сергея было хуже некуда. Созданная им фирма «Легион Ид», заплатив огромное количество взяток чиновникам, получила контракт на поставку оборудования и разработку программного обеспечения для банковской системы «Глобальная сеть». Оборудование уже вовсю шло со всего света. Вся проблема состояла в том, что побежденные, казалось бы, конкуренты не дремали. Совсем недавно, когда уже ничто не предвещало никаких серьезных осложнений, из США, от фирмы владельца программного обеспечения, к заказчику пришло письмо, из которого следовало, что фирме известно о том, что предполагается использовать ее программное обеспечение для системы «Глобальная сеть» и что она не возражает, но за это надо заплатить всего-навсего пять миллионов долларов. В противном случае — международный арбитраж, санкции, в общем, вымажут в дерьме по самые уши. Сергей спокойно и уверенно объяснил заказчику, что «Легион Ид» не собирался и не собирается использовать чужое программное обеспечение, разрабатывается свое, оригинальное, и оно будет установлено в срок. Срок наступал через месяц, никакого понятия о том, что такое это «свое оригинальное», ни у Сергея, ни у его программистов, ни у консультантов, пытавшихся разобраться с трофейными текстами, не было. Они говорили, что все дело в одной сверхсложной программе, которая управляет работой всей сети. В тех текстах, которые удалось выкрасть, ее не было и быть не могло: это главный секрет фирмы-разработчика, и, по-видимому, единственный человек, который имеет тексты, — президент американской фирмы. Вот туда и лети, Сергей Михалыч!

Дело зашло слишком далеко и получило полную огласку. Слетает заместитель главы губернатора, «Легион Ид» прячет оставшиеся активы и объявляет себя банкротом, Сергей переквалифицируется в прорабы… Правда, у Сергея теперь появилась надежда на Ивана. Все-таки головной академический институт теоретической физики, это тебе не наши шарашкины конторы, чем черт не шутит, а вдруг он возьмется за это дело и что-нибудь сделает?

«Воистину, велик мой Господин! Нет предела его предусмотрительности и прозорливости. Утопающий хватается за соломинку, — подумал Риикрой. — Но Предвестник — не соломинка. Не переживай, Сергей, все будет о'кей!»

Сергей подошел к бару, достал бутылку водки, налил большой стакан, выпил и завалился на диван.

«И этот Ясницкий сюда приехал, поиздеваться, что ли? Нет, он за Натальей приехал, разведка уже доложила».

Наташа, взяв какой-то хитрый длительный отпуск без содержания, приехавшая из краевого центра ухаживать за больным отцом, подрабатывала в «Легион Ид», вела бухгалтерию и отчетность.

Наконец водка подействовала, Сергей расслабился и задремал.

Придя домой, Иван умылся и лег на ватный матрас, постеленный прямо на полу. Это была единственная мебель в его квартире.

Он немного полежал, уставившись в потолок, потом уснул и спал до самого вечера.

 

5

Аллеин решил вместе с Наташей навестить ее отца. Дело осложнялось тем, что приходилось постоянно следить и за Иваном, и за Сергеем, оберегая их от слуги Сатаны. Это было очень трудно, но Аллеин был один из самых могучих ангелов Бога и справлялся с этой задачей.

Василий Михайлович Петров умирал в больнице от рака. Вчера его из четырехместной палаты перевели в маленькую, одиночную палату, единственную одиночную палату на всем этаже больницы. Все больные знали, кому полагается такая привилегия.

Василий Михайлович уже несколько дней не спал и постоянно стонал от боли, потому что наркотиков Для обезболивания в больнице уже давно не было, ни одной ампулы и ни одного порошка, подмели все подчистую. Больные смеялись: «Хоть бы водку давали для обезболивания, что ли, раз ничего другого дать не можете». На это врачи отвечали: «У нас в больнице и на водку денег нет, а за нарушение режима выселим, терпите, дорогие». Ну и терпели, кто как мог, деваться все равно некуда, а надежда, как известно, умирает последней. У Петрова, мужественно боровшегося с болезнью, надежды уже совсем не осталось, он знал, что очень скоро, в ближайшие дни умрет.

Наташа через закрытую дверь услышала стон. Стонал отец, причем голос был как будто не его, а какого-то другого человека. Наташа медленно, осторожно открыла дверь.

Страшно исхудавшее небритое серое лицо отца было покрыто потом.

Наташа подошла и села на стул у изголовья кровати. Отец открыл глаза, повернул голову и, видимо напрягшись из последних сил, улыбнулся.

«Здравствуй, папа, я тебе помидоров принесла и минеральной воды», — хотела сказать Наташа заранее заготовленную фразу, но вместо этого она вдруг расплакалась.

Она взяла полотенце, вытерла лицо отца и прильнула своей щекой к его щеке. Теперь они плакали вместе.

Когда усталый, возбужденный отец, уважаемый инженер-ядерщик, приходил с работы, единственная и нежно любимая дочка всегда бежала его встречать, прыгала на шею, кричала: «Папа, папа пришел!» Потом они вместе садились ужинать, и этот порядок никогда не нарушался. В течение двадцати лет Петров знал, что его дома ждут: сначала ждала жена, потом дочь и жена, потом дочь. Так хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно. И вот теперь дочь пришла сюда, в этот могильный склеп.

— Наташа, я хочу, чтобы ты забрала меня домой, не сегодня и не завтра, а, пожалуй, послезавтра. Обязательно забери меня отсюда, хочу умереть дома.

— Ты что, папа. Как это, почему? Не надо так говорить.

— Наташенька, ты уже взрослая девочка и всегда была умницей, постарайся, соберись с силами. Все это надо пережить. Какой сегодня день?

— Воскресенье.

— В среду, самое позднее — в четверг я умру, поэтому сегодняшний наш разговор — последний. Завтра ко мне не приходи, послезавтра приходи вечером. Попроси своих друзей, чтобы помогли меня перенести домой. Я, скорее всего, уже буду без сознания, поэтому если ты что-то важное хочешь у меня спросить или сказать — спрашивай сейчас. Завещание я написал, да завещать-то мне кроме квартиры и машины нечего, такая вот жизнь у нас получилась.

— Да что ты, папа, не надо. Слушай меня лучше. — Наташа всегда советовалась с отцом, чем удивляла и сама себя, и знакомых. А она это делала потому, что сначала чувствовала, а потом знала, что отец, что-либо советуя ей, никогда не думал о себе, что будет ему от ее поступка: стыдно ли, радостно ли, прибыльно или убыточно, он всегда думал о ней. — Папа, у меня два вопроса, слышишь?

— Говори, говори, я внимательно тебя слушаю.

— Мне сделал, точнее, сегодня сделает предложение тридцатилетний мужчина, порядочный и богатый. Что мне отвечать?

Отец сделал длинную паузу, чтобы перевести дух.

— Наташа, замужем ты будешь счастлива лишь тогда, когда будешь… — отец вдруг прервался и часто и сильно задышал, лицо его снова покрылось испариной, — когда будешь любить своего мужа. Больше я тебе ничего не могу сказать.

— Папочка, ну а как же жить-то одной?

Отец пристально посмотрел на нее.

— Кто тебе сказал, что ты будешь жить одна? Никогда ничего не делай, оглядываясь на то, что кто-то где-то говорит. Живи своим умом. Не забывай, что ты моя дочь. Займись интересным делом, стань независимой. Одна ты все равно не останешься, не беспокойся и не суетись… И не забудь родить внучку…

Тут по лицу отца пробежала судорога, он глубоко вздохнул и застонал. Видимо, он потерял сознание. Наташа вскочила и побежала за врачом. Врача найти не удалось, потому что было воскресенье. Медсестра зашла в палату, посмотрела на отца и сказала, что сделать ничего нельзя и что лучше идти домой, потому что отец скоро в сознание не придет.

Когда Петров потерял сознание, ему стало легко и спокойно, потому что боль исчезла. Ему было так хорошо, что он не хотел больше, чтобы сознание и боль возвращались. Ему казалось, что он уснул и видит сон, будто он с женой и маленькой дочкой на руках шагает на первомайской демонстрации, над ними реют красные транспаранты, звучит праздничный марш, а дочка теребит его за волосы и что-то спрашивает. И он отвечает ей: «Правда, доченька, мы самые счастливые, потому что живем в самой счастливой стране и потому, что все мы вместе». И дочка смеется и кричит: «Папа, папа, посмотри, сколько шаров летит!» И все смотрят в синее небо, где, словно бусины, рассыпаны разноцветные шары.

Отец улыбался. Наташа плакала. За дверью гудел пылесос. Как оказалось — это действительно был их последний разговор.

«Как жаль, что ее отец умирает, — подумал Аллеин. — Он бы был мне хорошим помощником».

 

6

В доме была абсолютная тишина, лишь изредка с расположенной метрах в ста магистрали доносились приглушенные звуки проезжающих автомобилей. Светлана, к половине седьмого закончив все приготовления, села в кресло, положила руки на подлокотники и закрыла глаза. Гулко пробили часы, звук долго блуждал по комнатам, пока не растворился где-то в закоулках пустого дома.

Родители ушли в гости полчаса назад. Отец, хмыкнув, сказал: «Я надеюсь, все обойдется без порчи ковров, — это был намек на прошлогоднюю встречу, когда мальчишки напились до беспамятства, а кого-то вырвало на красивый персидский ковер в отцовском кабинете. — Петровой привет. Что не заходит?»

В голове было совершенно пусто. «Пришли бы Наташка и Сергей, видеть больше никого не хочу, пропади оно все пропадом, — думала Светлана. — Сейчас придется улыбаться, манерничать, разыгрывая из себя хозяйку дома, сводить, разводить, поддерживать разговор, выкаблучиваться перед этим Ясницким».

Светлана встала, включила музыку, проверила, достаточно ли охладилось шампанское в холодильнике, еще раз тщательно протерла бокалы и подошла к зеркалу.

На нее из зеркала умными серыми глазами смотрела девушка — блондинка с прямым красивым носом, пухлыми губами, прическа что надо, в ушах дорогие сережки, отцовский подарок к совершеннолетию.

— Не Петрова, конечно. Но Петрова — это Петрова, а вообще ничего, за первый сорт сойдешь, — и Света пошла накрывать стол.

Вчера опять приходил Ширшов. «Что с ним делать? И прогнать — тогда совсем со скуки умрешь. И оставить… Так надоел, проклятый, сил уже нет! Слишком уж безвкусно все как-то. — Света вздохнула и ссутулилась, опустив плечи. — Прогоню, ей-Богу прогоню, буду заниматься теннисом, ходить в бассейн и читать „Анну Каренину“… мать ее…».

Света плюнула в сердцах и подошла к окну.

К дому подъехал белый «мерседес». Из него вышли трое мужчин: Ясницкий, Панин и еще кто-то, незнакомый, широкоплечий, в кожаной куртке. Пока Ясницкий стоял, разглядывая дом и сад, Панин что-то объяснял тому, незнакомому, потом «мерседес» отъехал, а Ясницкий с Паниным пошли к дому. Риикрой вошел в дом вместе с Ясницким.

— По городу Одессе, на белом «мерседесе»… — запела Светлана и пошла встречать гостей. — Заходите, очень рада вас видеть, Игорь Исаакович. Я не ошибаюсь? Максим Степанович! Можно просто Максим? Максим, вы наш, можно сказать, старый знакомый, возьмите на себя роль хозяина. Игорь Исаакович, вы курите? Сейчас принесу пепельницу.

Гости сели в кресла. Ясницкий стал внимательно разглядывать картины на стенах. Картины, как оценил Ясницкий, были недорогие, но подобраны с большим вкусом.

Раздался стук в дверь. Пришел улыбающийся, одетый в дорогой костюм Сергей. «Молодец», — отметила Света. Часы пробили семь.

— Вы знакомы? — обратилась Света к Панину, прикинувшись невинной дурочкой.

— Знакомы, знакомы, — осмотрев Сергея с головы до ног, сказал Панин, — давно знакомы.

— Сергей Михайлович Малышев — мой школьный друг, — представила Сергея Света.

Ясницкий встал, вышел навстречу вошедшему в комнату Сергею, улыбнулся и протянул руку для приветствия. Сергей поздоровался, широко и доброжелательно улыбаясь:

— Очень рад с вами познакомиться, много слышал о вас. «Вот ты какой. Да, этот кости переломает, глазом не моргнет, и не крякнет, — глядя на Ясницкого снизу вверх, думал Сергей. — Надо попытаться сыграть роль так, чтобы он засомневался в себе. Я — победитель, и ничто не омрачает моего существования», — дал он себе установку.

Света извинилась и пошла на кухню. «Пусть поизучают друг друга».

Мужчины закурили и стали разговаривать, как будто собрались именно затем, чтобы обсудить заранее оговоренные и очень их всех интересующие вопросы.

«Кто этот парень, как ему удалось обскакать меня, на чем его можно поймать?» — изучал Сергея Ясницкий, уверенно ведя беседу, меняя темы и выражая на лице сосредоточенность или повышенное внимание тогда, когда это было надо.

— …Недвижимость — вот что будет у нас завтра на повестке дня. Я слышал, что вы уже успели построить дом? К тому же женат и двое малышей. Поздравляю, искренне поздравляю. А я вот в тридцать еще не сумел. Нет ни дома, ни семьи. — Сергей на какой-то момент опустил глаза и задержал взгляд на искрящемся разноцветными огоньками бокале. «Ага, — вот его пункт. Семья. Он любит свою семью», — тут же отметил Ясницкий.

«Зацепил, сволочь», — подумал Сергей и добродушно засмеялся:

— Вы знаете, мой отец говорил, что порядочный мужчина должен жениться не ранее двадцати семи, и я вот теперь думаю, что он был прав.

Пришли Ольга с Татьяной. Увидев незнакомых мужчин, они сначала смутились, но, к радости Светланы, быстро освоились и начали слегка кокетничать. Обе они были замужем и сегодня бесконечно счастливы, что удалось ненадолго сбежать от своих мужей и маленьких детей.

Раздался звонок в дверь. Света пошла открывать. Она вернулась и молча села на диван. Через некоторое время в комнату вошла Наташа и остановилась недалеко от входа, потом медленно обвела взглядом всех присутствующих, сделала короткую паузу, чуть-чуть развернула в сторону Ясницкого голову, блеснув огромными, черными глазами, и сказала:

— Здравствуйте.

Мужчины как по команде встали. Аллеин влетел в комнату следом за Наташей, увидел Риикроя, схватился было за меч, но, передумав, отошел в противоположный от Риикроя угол, напротив входа в комнату.

«Ну, Наташка, ну, зараза, что делает!» — подумала Света. «Какая же она красавица все-таки», — подумала Ольга. «Платье английское, — безошибочно определила Татьяна, — прическу делала сама, туфли, кажется, по тридцать пять. Косметика?..» Косметики не было. Татьяна, попробовала языком накрашенные губы и решила, что надо выйти и подкраситься, потому что сейчас зажгут электричество.

Сергей улыбнулся, а потом опустил взгляд и чуть нахмурился. «Неужели он ее увезет, неужели она пойдет на это? Был бы свободный миллиард, отдал бы ей и сказал: Живи, Наташка, радуйся, только не продавай себя никому.»

Ясницкий мыслил четко и радостно: «С такой женой мне никто не страшен, надо будет только пускать ее впереди себя. Красавица! Красавица…»

— Знакомьтесь, Петрова Наташа, моя подруга, — голосом диктора сказала Светлана, и все, зашумев, стали садиться. — Ну вот, наверное, больше никого не будет. Давайте чего-нибудь выпьем и поедим, — объявила Света.

Гости оживились. Женщины совершенно освоились. Мужчины, выпив немного, заулыбались, заблестели глазами.

Ясницкий подсел к Наташе. Он почувствовал чистый, легкий запах ее волос, у него закружилась голова. «Во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило, она должна быть моей», — пронеслось в его голове.

— Наташа, я очень рад вас видеть, я приехал сюда только ради вас. Знаю, что у вас тяжело болен отец, спасибо, что вы пришли. Я надеюсь, что сегодня мы с вами сможем поговорить, — тихо, но очень четко и внятно говорил Ясницкий.

Наташа внимательно слушала. За весь вечер она ни разу не улыбнулась и в основном молчала, лишь коротко отвечая на задаваемые ей вопросы.

Посмотрев сначала на усы Ясницкого, она подняла голову и, глядя ему прямо в глаза, тихо, так, чтобы никто больше не слышал, сказала:

— Игорь Исаакович, мы обязательно поговорим с вами обо всем, что вас интересует, и, возможно, даже сегодня. Если я сегодня не смогу ответить на ваши вопросы, мы, если вы пожелаете, продолжим разговор позже.

Ясницкий наклонил голову, дав понять, что он все понял и оценил, и сказал:

— Светлана, а танцевать будем?

Женщины хором заявили:

— Будем, будем!

Света включила медленную музыку, и мужчины стали приглашать дам. Пары постоянно менялись, только Сергей не танцевал, потому что все женщины были выше его. Он подсел к столу и то и дело наливал себе коньяк, вздыхал, опрокидывал рюмку и закусывал лимоном. «Как этим бабам не надоест, дури, как у восемнадцатилетних. Ну и жопа же он», — в бессилии оценивал Сергей Ясницкого, танцевавшего с Наташей. Ясницкий загадочно и сосредоточенно улыбался и не сводил глаз с Наташи.

Решили сделать перерыв в танцах, зажгли верхний свет, расселись на свои места, заговорили о преимуществах одноэтажных домов типа Светиного над квартирами в многоэтажных домах. Шуми сколько хочешь, хоть до утра, — никому не мешаешь.

Оживление достигло апогея: еще не слишком выпили, но уже потанцевали. Даже Наташа оживилась и, объединившись с подругами, энергично обсуждала цены на детскую одежду.

Вдруг раздался звонок в дверь. Разговор прервался, все замолчали. Наташа посмотрела на Светлану, та выразительно пожала плечами и пошла открывать.

Из коридора послышался приглушенный Светин голос, потом в комнату вошла озабоченная Света и высокий, широкоплечий, худощавый брюнет в коричневых брюках без стрелок, желтой спортивной майке и старых кроссовках. Это был Иван.

— Иван Свиридов, мы учились в одной школе, прошу любить и жаловать, — объявила Света. «Откуда же тебя черт принес, горе ты наше луковое», — думала она. — Садись, Ванечка, выпей, поешь чего-нибудь. Сколько же лет мы тебя не видели?

Иван стоял в проходе, будто бы не торопясь что-либо предпринимать, и осматривал присутствующих. Его коротко остриженная голова не двигалась и лицо ничего не выражало: ни приветствия, ни улыбки, ни рассеянности.

Все молча смотрели на него и чего-то ждали. Иван сильно изменился с тех пор, как уехал из города. Женщины отметили, что его лицо стало каким-то суровым. Наконец Иван, глядя на женщин, улыбнулся, и они сразу заулыбались, почувствовав, что это тот же их старый знакомый Иван Свиридов, с ясными глазами и детской всепокоряющей улыбкой.

Ясницкий с готовностью подвинулся на диване, освободив место.

— Садитесь, пожалуйста. Света, рюмку для Ивана.

Когда Иван сел за стол, Наташа, все это время не сводившая с него взгляда, тихо спросила:

— Откуда ты взялся, Иван? Сколько лет мы не виделись?

— Много лет мы не виделись, с того вечера встречи выпускников и не виделись. А теперь вот приехал и собираюсь жить в нашем городе. Работать буду в Серегиной фирме.

Ясницкий медленно повернулся и стал рассматривать Ивана, въедаясь в него взглядом.

— Чем ты занимался все это время, Ваня, почему не приезжал? — так же тихо спросила Наташа.

— Работал в институте теоретической физики.

— Над чем работал?

— Это неинтересно. — Он помолчал, потом продолжил: — Моделировал сложную управляющую систему. Очень сложную систему, такую сложную, что она оказалась мне не по силам, теперь буду работать за деньги. Сергей вот обещает, что можно хорошо заработать.

«Этот парень опасен, на это надо реагировать», — на уровне подсознания молниеносно оценивал Ясницкий.

Риикрой с удовлетворением кивнул головой: «Молодец, этому и подсказывать ничего не надо».

— Максим, кто это? — спросил Ясницкий у Панина.

— Не знаю, ничего о нем не слышал.

— Иван, как вы считаете, возможно ли создать систему, управляющую всеми экономическими процессами в стране или даже в мире? — спросил Ясницкий.

— Экономическими процессами? — переспросил Иван.

— Да, экономическими процессами, — подтвердил Ясницкий.

— Возможно. Можно создать такую систему, но для этого надо задать в нее некоторые входные параметры, которые только и могут обеспечить ее работу.

— Какие это параметры?

— Надо лишить людей свободы распоряжаться полученной экономической информацией, передав право распоряжаться ею только управляющей системе. И обеспечить полный безналичный оборот денег.

— Но, по-моему, эта проблема разрешима, — как бы радостно заключил Ясницкий. Иван повернулся к нему, и их взгляды встретились. «Какой тяжелый взгляд, — подумал Ясницкий и опустил глаза. Он вдруг почувствовал, что сердцебиение участилось. — Черт возьми, этот парень очень опасен».

— Эта проблема, я считаю, может быть разрешена, но результат может быть совершенно неожиданный и, скорее всего, очень отрицательный, — тихо сказал Иван.

— Но почему? Когда человечество хочет, оно добивается. Уверен, что победим и СПИД, и рак, и сделаем управляемой термоядерную реакцию. Просто на все надо время, желание, ну и деньги.

— Мальчики! Ну, мы танцевать-то еще будем? Потом поговорите! — решительно сказала Татьяна и встала из-за стола.

Опять включили медленную музыку и убавили свет. Ясницкий сразу пригласил Наташу, Панин Свету. Сергей налил коньяку и выпил. Иван посидел немного и пригласил Ольгу.

— Как живешь, Оля? — спросил Иван. И Оле захотелось рассказать, как тяжело и скучно она живет в своей тесной двухкомнатной квартире, с занудой мужем и крикливым, вредным сынишкой.

— А… — махнула она рукой и вздохнула, потом подняла глаза, улыбнулась, изобразила лучистый взгляд и сказала: — Скучно, Ваня, работа, кухня, сад-огород — вот и вся жизнь, а по вечерам видики смотрим, знаешь, у нас теперь по городской программе каждый день видики показывают.

Ольга держала руки у Ивана на плечах. «Какой он большой, раньше я этого не замечала». Танец кончился, все танцующие остановились кто где стоял. Вновь заиграла музыка. Иван сказал: «Извини, Оля». И пошел к Ясницкому и Наташе, которые уже собирались продолжить танец, не прекращая разговор. Они постоянно о чем-то разговаривали во время танцев.

— Наташа, можно с тобой потанцевать? Извините, — обратился Иван к Ясницкому.

— Конечно, можно, Ваня, — ответила Наташа и повернулась к нему. Ясницкий вышел из комнаты.

Иван долго смотрел прямо в глаза Наташе, потом медленно опустил взгляд до полу и потом от кончиков туфель вверх как бы смерил ее, опять устремив свой взгляд в Наташины глаза.

Сердце у Ивана сделало сильный удар и потом забилось, как мощный молот. Наташино лицо как бы светилось в темноте, а глаза были как черные окна в бездну. Иван ничего не думал, он только чувствовал что-то очень сильное и ему неведомое. Это было не похоже на то, что он обычно чувствовал, увлекаясь женщиной. Наташа подошла к нему и мягко положила руки на плечи. Она опустила глаза и увидела, что там, где у Ивана сердце, майка слегка подпрыгивает. Она как бы нечаянно положила локоть ему на грудь и услышала, как бьется его сердце. У Наташи почему-то закружилась голова, и она прильнула к нему, как бы в танце, но он все стоял не двигаясь.

Аллеин покивал головой и глубоко вздохнул: «Да-да, конечно, все так и должно быть…»

— Давай танцевать, Ваня, — прошептала Наташа, и они, наконец, начали не совсем в такт музыке раскачиваться. Голова у Наташи по-прежнему кружилась, ей было хорошо и горько одновременно, но она гнала все мысли, а только говорила себе: «Ничего, ничего, все будет хорошо, все будет хорошо». За весь танец они не сказали ни одного слова.

Когда музыка кончилась, кто-то зажег свет. Все опять пошли к столу.

Иван, постояв немного, подошел к Свете и спросил: есть ли у нее какая-нибудь другая музыка и можно ли ему самому выбрать что-нибудь. Света показала, где лежат пластинки, и Иван начал их не торопясь перебирать. Наконец он что-то выбрал и сказал:

— А что, если нам потанцевать что-нибудь под ритм-и-блюз.

Татьяна тут же с готовностью закричала:

— Правильно, давай попрыгаем!

Иван поставил пластинку — эта была какая-то старая вещь «Rolling Stones».

— Наташа, пошли танцевать, — решительно предложил Иван, сам выключил свет и включил световые эффекты. Комната наполнилась разноцветными всполохами светомузыки. Потом Иван еще раз подошел к проигрывателю и прибавил громкость. Мощные акустические колонки загудели так, что разговаривать стало невозможно, себя и то не слышно. В комнате был только рок-н-ролл. Ясницкий поморщился, никто не торопился идти танцевать.

Иван взял Наташу за руку, поставил перед собой и кивнул головой, как бы приглашая начать танец.

Вдруг Наташа ослепительно улыбнулась, сорвала заколку, резко тряхнула головой так, что ее волосы разлетелись в разные стороны, как от взрыва, и протянула руку, как бы приглашая Ивана разделить ее скрытую танцевальную страсть. Иван решительно взял ее за руку, и танец начался.

Сергей вдруг обнаружил, что рот у него открыт. Такого танца он не видел никогда, как это называется — сказать было невозможно, то ли рок-н-ролл, то ли танго. Наташа то скользила по полу, то замирала, делая это с непостижимым блеском. Иван? А его не было видно, все смотрели на нее. А она смотрела только на Ивана, смотрела, и улыбка не сходила с ее лица. Танцоры до последней клеточки были подчинены ритму, казалось, все пульсировало в такт музыке: свет, мысли, чувства, тела. Джаггер еще что-то кричал в микрофон, когда Сергей встал и закричал:

— Браво, ребята, браво!

Но его никто не слышал.

Когда началась coda, Иван поднял Наташу на руки, а она обняла его и засмеялась. Все зааплодировали.

Выключили музыку.

— После вас, ребята, танцевать невозможно, — смеясь, сказал Ясницкий, — давайте-ка выпьем за нас, за удачу, за любовь, за вашу дружбу, однокашники. Хорошо, что вы хоть иногда собираетесь и вспоминаете друг о друге.

Все выпили. Только танцоры никак не могли отдышаться и поэтому только пригубили бокалы, они смотрели друг на друга и улыбались, глаза их сияли.

— Извините, ребята, — вдруг сказала Наташа, вставая, — мне пора домой.

Ясницкий тут же встал и сказал:

— Я вас провожу, Наташа, сейчас вызову машину и подвезу вас.

— Мне тоже пора, — сказал Панин, вставая.

Ясницкий вышел в прихожую звонить. Следом пошел Панин. Подойдя к входной двери, Ясницкий повернулся к Панину и прошептал:

— Ивана вышибить.

— Что?

— Ивана вышибить, сегодня же. Понял?

— Понял. А Малышев?

— Он сейчас не главный, с ним потом разберемся.

Риикрой улыбнулся Аллеину и развел руками, как бы говоря: «Ты же видишь, я здесь ни при чем…»

Вызвав автомобиль, Ясницкий вернулся в комнату. Ольга с Татьяной тоже засобирались домой, вечеринка расстроилась.

Иван сидел и молчал. К нему подсел Сергей.

— Не грусти, парень, все нормально.

Иван посмотрел на него:

— Что нормально?

Сергей на это промолчал.

— Когда встретимся и поговорим о деле?

— Завтра утром у меня дома. Покажу тебе всю документацию, какая есть и приглашу своих программистов.

— Хорошо, договорились, — кивнул головой Иван.

Подошла машина. Галантный Ясницкий, Панин и женщины вышли. Машина отъехала от дома, шурша колесами.

Иван встал, попрощался со Светой, Сергеем и быстро вышел.

Аллеин и Риикрой тоже покинули дом и полетели в разные стороны.

— Ну что, Светка, мы с тобой вдвоем остались. Давай-ка еще выпьем понемножку, — предложил Сергей. Света с готовностью плюхнулась на диван, подобрала ноги, налила полную рюмку коньяку и залпом выпила, потом еще одну и опять залпом. Сергей посмотрел, как она пьет, налил полный стакан и выпил. Вечеринка закончилась.

Когда в два часа ночи пришли родители, Светлана и Сергей, вдребезги пьяные, спали. Светлана сидела на диване, а Сергей лежал, положив ей голову на колени. Отец посмотрел, хмыкнул и, ничего не сказав, пошел спать в свой кабинет, отмахнувшись от жены, пытавшейся что-то ему предложить.

 

7

Когда отвезли Ольгу и Татьяну по домам, Ясницкий сказал шоферу:

— Провези нас по набережной, хочу посмотреть город, — и повернулся к Наташе. Она сидела неподвижно, глядя в окно на ночной город.

— Наташа, куда вас отвезти?

Наташа назвала адрес, продолжая смотреть в окно.

Ясницкий понял, что сегодня решающий разговор не состоится, и медленно отвернулся.

«Мерседес» подъехал к подъезду Наташиного дома. Ясницкий вышел, открыл дверь машины, выпуская Наташу. Наташа вышла и, повернувшись к Ясницкому, сказала:

— Игорь Исаакович, спасибо за вечер. Продолжить наш разговор сегодня для меня невозможно. Я прошу вас извинить меня. Звоните, — и она назвала номер своего телефона, — но не раньше следующего понедельника.

— Хорошо, я позвоню в понедельник, — сказал Ясницкий и, провожая Наташу до подъезда, открыл входную дверь. Потом, попрощавшись, вернулся, сел в машину и сказал: — Давай в город, ночевать будем дома.

«Мерседес» рванулся вперед и, повернув на набережную, помчался, выхватывая фарами из темноты силуэты деревьев. «С этой компанией мне придется встречаться еще не раз», — почему-то подумал Ясницкий, закурил и открыл окно.

— Гони, Федор, — сказал он шоферу и закрыл глаза.

Захлопнув дверь и не включая света, ей почему-то не хотелось яркого света, Наташа сняла туфли и прошла в свою комнату. В окно смотрела огромная, полная луна. «Ну вот, все и кончилось, — сказала про себя Наташа, но вспомнив, как Иван смотрел на нее, подумала: — А может, только начинается». Она долго сидела на постели, гладя кота. Кот, будто бы понимая, что хозяйку сейчас лучше не беспокоить, не мурчал и не тыкался носиком в руку, как он обычно делал, а только лежал и шевелил ушами, иногда поглядывая на Наташу глазами, в которых отражалась луна.

«Почему я такая спокойная, почему? — думала Наташа, лежа в постели и глядя в потолок. — Чего только сегодня не было, а как будто какой-то груз свалился с души. А, вот почему! Не надо ничего решать, все, наверное, решится само собой. Вот почему так спокойно». «Все правильно, милая моя Наташа, — подумал Аллеин. — Ты будешь делать все то, что необходимо, чтобы Иван не стал Предвестником, такова твоя судьба, и она прописана на небесах. В этом ты и найдешь свое успокоение».

«Завтра с утра надо попросить Сергея помочь забрать отца из больницы». Наташа вдруг обнаружила, что больше просить ей некого.

Уснуть не удавалось. Наташа вспоминала Ивана, и ей казалось, что она знала его всегда, и что все эти годы ждала именно его. «Что будет завтра? Как я буду жить теперь? — спрашивала у себя Наташа, не зная ответа. Под окнами промчалась „скорая“, рявкнув сиреной на повороте и осветив фиолетовыми бликами потолок комнаты. — Лучше ни о чем не думать», — решила Наташа и спрятала голову под подушку, этот прием она применяла с детства, когда долго не спалось. Наконец, придавив голову подушкой, она заснула.

 

8

Иван вышел из дома, долго стоял во дворе и потом пошел не домой, а к реке, совсем в другую сторону. Ему хотелось куда-нибудь идти, все равно куда, а лучше бы бежать. Он быстро пошел по ночному городу и вскоре вышел на набережную реки. Набережная была абсолютно пустынна. Внизу чернела река, другого берега почти не было видно, только присмотревшись, можно было разглядеть чуть светлеющие на фоне черного неба силуэты гор на другом берегу. С верховьев реки дул прохладный ветер. Иван стоял и смотрел в темноту.

На душе у Ивана было неспокойно: «Слишком много событий для одного дня. А Наташа… Какая же она стала!» Сзади послышались звуки тормозящего автомобиля, хлопнули дверцы и послышались шаги. Шаги приближались.

Иван обернулся. К нему направлялось четверо мужчин. Все они были крупного сложения, крепкие, одеты все были в темное. Их лица хорошо можно было разглядеть в свете фонарей. Белокурый, кудрявый, с наглыми, холодными глазами быстро подошел к Ивану и, ничего не говоря, ударил его кулаком по скуле.

Кровь бросилась в голову, сердце рванулось, как будто хотело разорвать грудь, все мышцы напряглись, и Иван, отскочив в сторону, сделав огромный прыжок, развернулся в воздухе и ударил белокурого ногой по голове. Что было дальше, Иван не помнил.

А дальше была жестокая драка. Рэкетиры из банды Макара потом рассказывали Панину:

— Такого никогда не было. Разбегаешься, бьешь ногой в живот, чувствуешь, что все, достал, дальше некуда, а он встает и как сиганет, как врежет.

— Взял его за волосы, мордой об колено, а он вырвался, сука, и головой по яйцам, чтоб ему сдохнуть.

Иван ни секунды не стоял на месте; не чувствуя никакой боли, он уклонялся, бил, прыгал, катился по земле.

Риикрой все это время стоял неподалеку, скрестив руки на груди и с удовлетворением кивал головой. Аллеин был не в силах что-либо изменить, потому что вмешиваться прямым образом в дела людей ему было строжайше запрещено.

Сознание на миг вернулось к Ивану, когда он сидел верхом на здоровом, черном мужике и держал его за горло, тот хрипел, выкатив глаза. Иван размахнулся и ударил кулаком по глазу лежащего, но этого он уже не помнил.

Когда через пять минут Панин приехал принимать работу, он увидел, что дело еще далеко не сделано. Он остановился и стал смотреть. В это время двоим удалось схватить Ивана за руки, а один, это был тренер по боксу, изо всей силы бил его по голове, как будто отрабатывая разнообразные удары: прямой, сбоку снизу, укороченный: «Получай, падло». Четвертый катался по траве, схватившись за голову. Вдруг Иван зарычал, как зверь, вырвался, отбросив держащих его, и, сбив боксера с ног, с разбегу ударил его ногой, боксер больше не вставал. Двое замешкались, не зная, что дальше делать. Потом один достал из-за голенища нож, другой вытащил откуда-то цепь. «Надо было сразу так, боксеры сраные», — подумал Панин.

Сознание опять вернулось к Ивану. Один глаз ничего не видел, другой смотрел через затянутую красной пеленой щелочку. «Нож, цепь, двое», — промелькнуло в голове, и он бросился вперед. Он почувствовал, что в живот входит что-то горячее. В это время другой, размахнувшись, ударил Ивана цепью по голове. В этот же момент Иван, свалив того, который воткнул в него нож, рванул голову противника за волосы назад и вцепился зубами ему в горло. Противник страшно захрипел, другой стал хлестать Ивана цепью, потом вдруг, оглядевшись по сторонам, побежал по набережной.

«Ни хрена себе», — сказал Панин, вытащил из кармана газовый пистолет и побежал к борющимся. Впрочем, борьбы уже не было. Иван лежал, не двигаясь, на Кузьме, такая была кличка у этого бандита, и держал его зубами за горло.

Панин засунул ствол пистолета в рот Ивану и разжал зубы.

— Эй, мудила, сюда скорей, — позвал Панин, остановившегося с цепью. — Грузим эту падаль в машину и сматываемся, быстро, мать вашу…

Панин с помощником перетащили тела троих своих товарищей к машине, потом один, что с покусанным горлом, очухался и сам, хрипя и харкая, влез в машину. Тот, кому выбили глаз, только стонал, ничего не соображая и ни на что не реагируя, его затолкали в машину. Боксер же так и не очнулся, нокаут был полный. Его затолкали на переднее сиденье как мешок с картошкой.

— Как же так, вашу мать, налетчики, специалисты?! Отвожу сейчас же вас в Петровку, в баню и сидите там, пока не сдохнете или пока не отойдете. Врача завтра вам привезут. Я вас больше не знаю, говнюки проклятые.

— Тебе, Паня, надо было самому его замесить попробовать, а я бы на тебя посмотрел, — грубым, срывающимся голосом, как после сильного испуга, ответил тот, что был с цепью. — Мне теперь его рожа до смерти сниться будет.

— Что на его роже может быть страшного?… твою мать.

— Какого черта он улыбался?! Сволочь…

 

9

Подъехавшая шум драки милиция вызвала «скорую помощь», и автомобиль, гудя сиреной, помчался в больницу. Иван умирал, его дух собирался покинуть тело. Аллеин следовал за машиной.

Ивана подняли в реанимацию и положили на стол. Аллеин взлетел повыше, чтобы лучше видеть, что происходит в больнице.

Доктор Лапшин дремал в ординаторской, когда «скорая» привезла какого-то избитого парня.

— Александр Иваныч, избитого привезли, — заглянула в ординаторскую дежурная медсестра.

Реаниматор Лапшин, покачиваясь и зевая, пошел смотреть поступившего.

Лапшин работал в реанимации больше десяти лет, но такого еще не видел. Только взглянув на лицо парня, он сразу хриплым, будто не своим голосом сказал:

— Маша, всех сюда, вызывай хирурга, невропатолога, окулиста, давай наркотики.

У парня не было лица, вместо него была сплошная рана с торчащими кусками мяса, тело было синее, мошонка разбита, ноги покрыты огромными синяками и кровоподтеками, на животе была повязка, сделанная врачами «скорой помощи», но он был жив, это точно, и его можно было спасти. Лапшин свое дело знал. Кто покойник, кто жилец, определял безошибочно. Этот парень — жилец. «Вот это мышцы, — с уважением подумал он, — неудивительно, что его не смогли убить. Это какой-то пулезащитный жилет из стальных канатов, а не мышцы».

— Откуда привезли?

— На набережной нашли.

— Тех, кто его избил, задержали?

— Нет.

— Пульс есть?

— Когда привезли, был.

Лапшин приложил ухо к груди.

— Маша! Дефибрилятор! Разряд! Еще!

В этот момент дух Ивана покинул тело, но Аллеин не последовал за ним, потому что не знал, каким путем можно доставить к Творцу дух свободного человека, он всю свою жизнь носил только души.

Работа закипела. На помощь никто не шел. Парню не повезло: было воскресенье, никого из врачей, кроме дежурного хирурга, найти не удалось, хотя, по правде говоря, никто никого особенно и не искал. Если по каждому поводу созывать команду, жизни у врачей совсем не будет.

— Инъекцию давай, черт возьми, где наркотики?!

— Нету!

— Давай морфий, у него шок!

— Чего вы кричите на меня, Александр Иванович, его уже месяц как нет, неужели не знаете?

Лапшин кинулся к телефону, звонить начальнику больницы.

— Валентина Ивановна, тут парень умирает, молодой… Нет, наш, городской… Смотрел, сам смотрел, — врал Лапшин. — Может где-нибудь есть?… твою мать! — выругался Лапшин и бросил трубку.

Он подбежал к столу, парень не дышал, пульса не было.

— Мария, делай искусственное дыхание, я сейчас.

— Куда делать-то?

— Ну не в жопу же, что ты…

Мария, переборов отвращение, принялась делать искусственное дыхание, а Лапшин побежал в ординаторскую.

В ординаторской, в личном сейфе под двумя замками, Лапшин по секрету от всех держал собственные лекарства для особых случаев. Раньше он часто заглядывал в заветное отделение, но теперь — почти никогда, потому что лекарств совсем не стало. «Что я, Господь Бог, что ли, решать, кому жить, кому не жить». Рядом с коробочкой стояла двухсотграммовая бутылка со спиртом — тоже для особых случаев. Лапшин налил в стакан спирту, выпил, запил водой, отдышался, вытер выступившие от резкого спиртового удушья слезы, потом взял несколько ампул и бегом побежал в операционную.

Отдав медсестре ампулы, Лапшин принялся за работу. После нескольких инъекций и дефибриляции сердце у парня забилось.

— Пять минут, не больше. Фу… — сказал Лапшин, вздохнул и сел на стул. — Сиди здесь и следи, — сказал Лапшин помощнику. — Если сердце остановится — позовешь. Я подремлю в ординаторской. — И Лапшин медленной, шаркающей походкой отправился отдыхать. «Завтра утром надо ехать копать картошку, иначе — колец, начнутся дожди и все — урожай пропадет. Надо бы вздремнуть немного», — устраиваясь на кушетке, думал Лапшин.

Только он задремал, прибежала Маша:

— Александр Иванович, остановилось.

Лапшин вскочил и бросился в операционную.

— Стой, парень, ты куда, такую битву выдержал и собрался помирать. Ну-ка, дыши! — Лапшин изо всех сил ударил парня по щеке — это было последнее средство. — Дыши… твою мать!

Парень вдруг глубоко вздохнул, застонал и приоткрыл один глаз.

— Где я? — прошептал он.

— Где, где… В реанимации — вот где, — ответил Лапшин и вытер скатившуюся слезу. «Будет жить».

— Это лучше, чем любовь, доктор.

— Что?! — Лапшин посмотрел на паховую область пациента.

— Где те парни, что с ними? — прошептал Иван.

— А хрен их знает. Ты спи давай, отдыхай, завтра поговорим.

Больше Лапшин не спал. Он сдал парня хирургам, которые занялись ножевой раной, и до утра сидел в ординаторской и пил из заветной бутылочки, думая о том, что так жить нельзя и что все равно он отсюда уйдет.

 

10

Боли не было, только очень сильно кружилась голова, как будто ее отделили от тела, положили в центрифугу и начали раскручивать. Внезапно кружение прекратилось, и Иван понял, что летит куда-то с огромной скоростью, он летел будто бы по какому-то извилистому тоннелю, но стен тоннеля не было видно. Вдруг тоннель закончился, раздался хлопок, вокруг вспыхнул свет.

Иван несколько раз перевернулся, как бы купаясь в окружающем его свете, потом опять полетел куда-то с еще большей скоростью. Он летел в сияющем пространстве, быстро удаляясь от какого-то темного, плавающего в нем острова. «Прощай», — сказал Иван сам себе, хотя не понял, с чем и кем прощался.

Наконец темный островок исчез, движение вдруг прекратилось. Иван очутился в окружении света, как будто плыл в море, слегка покачиваясь на волнах. Вдруг яркожелтый, прозрачный туман стал быстро рассеиваться, через него стала проступать чернота. Вскоре Иван оказался в непроглядной тьме, по сравнению с которой тьма фотолаборатории или безлунной ночи кажется сумерками.

Иван подумал, что умер. Вокруг ничего не менялось и ничего не существовало, так продолжалось долго, очень долго. «Я есть», — вот единственное, что Иван осознавал. Ивана охватил жуткий страх, что он навечно останется в таком состоянии. И когда, казалось, всякая надежда, что это состояние закончится, оставила Ивана, в этой абсолютной тишине вдруг раздался оглушительный звук, будто огромный орган выдал мощный гармоничный аккорд, включив в него тона от субконтроктавы до самых высоких регистров, и после этого все вокруг вспыхнуло, как бы взорвалось. Тут же был взят новый аккорд, другой тональности, и все опять взорвалось — другим цветом, потом опять — и Иван вновь полетел куда-то.

Иван понял, что путешествие закончилось, когда увидел внизу ровную бело-голубую поверхность, она тянулась от края до края, куда хватало глаз, и на этой поверхности ничего не было. Она быстро приближалась. Иван испугался было, потому что подумал, что разобьется, но не разбился и, несмотря на большую скорость, с которой приближалась поверхность, упал плавно, потому что тело было легким, как перышко.

Иван встал и осмотрелся; везде, куда бы ни смотрел, было одно и то же: ровная, как зеркало, бело-голубая матовая поверхность. Посмотрел, отражается ли тело в этом зеркале и есть ли тень? Но ни тени, ни отражения не увидел.

«Что теперь делать? Куда идти?» — подумал Иван и пошел вперед. Горизонта не было видно, поверхность как бы уходила за горизонт в бесконечность, освещая все пространство ровным, тускловатым светом. Вверху тоже был этот тускловатый свет и больше ничего. Иван шел и шел вперед, потеряв чувство времени и не осознавая, зачем и куда он идет.

И вдруг впереди, освещая голубую пустыню яркими оранжевыми лучами, прямо из поверхности стало всходить Солнце. Иван зажмурился, закрыв глаза ладонью, и остановился. Но потом, поняв, что может без труда смотреть на Солнце, убрал ладонь от глаз и вновь зашагал навстречу Солнцу.

Иван обрадовался: «Я не один здесь! Здесь есть Солнце. Как хорошо, как хорошо» — и побежал к светилу. Он быстро бежал навстречу Солнцу, не чувствуя усталости, будто силы его были безграничны, а мощь мускулов увеличилась во много раз. Солнце приближалось. Вскоре оно закрыло все перед ним. Иван остановился вблизи от Солнца и стал смотреть прямо в центр огромного, ослепительного шара. Он смотрел и ничего не видел, кроме света.

— Здравствуй, — сказал Иван.

— Приветствую тебя, Иван, — сказало Солнце. «Это не Солнце», — пронеслось в голове. Голос шел как бы со всех сторон, минуя сознание.

— Подойди ближе, — сказал голос.

Иван медленно пошел к сиянию.

— Кто ты? — спросил Иван.

— Ты знаешь, кто я, — ответил голос.

— Ты — Бог. Я не знал, что ты есть, Господи, — сказал Иван и осторожно подошел к сиянию.

— Протяни руку, — услышал Иван голос и протянул руку. Рука, прикоснувшись к поверхности, вспыхнула, загоревшись ослепительным пламенем, но Иван ничего не почувствовал.

— Иди вперед, — властно сказал голос. Шагнув вперед, Иван очутился в темноте и закрыл глаза. — Смотри, — сказал голос. Иван открыл глаза. То, что увидел, описать невозможно, осталось чувство потрясения и восторга.

От Ивана во все стороны расходились лучи света, их было много, очень много, и каждый луч нес в себе бесконечное число образов. В одном он видел бегущие облака, среди которых парили прекрасные крылатые существа, в другом города, человеческие лица, деревья, животных — это Земля. Лучей было очень много. Иван долго разглядывал содержание каждого луча. Стоило ему сосредоточить свое внимание на каком-либо образе, как луч тут же приближал этот образ, увеличивая его до удобных для осмотра размеров. Много было такого, что ни понять, ни пересказать невозможно, для этого в земных языках нет определений. «А где я?» — спросил Иван себя сам. И увидел в земном луче, наполненном, кстати, еще звездами, галактиками, космической чернотой и миллиардами человеческих лиц, и себя, лежащего на столе. Вокруг него бегал врач в белом халате, наброшенном на голое тело. Верхние пуговицы халата расстегнулись, и волосатая грудь врача вздымалась от тяжелой работы, он давил руками Ивану на грудь и что-то кричал, но что он кричал — Ивану было неинтересно, а рядом стояла женщина тоже в белом халате и набирала из ампулы в шприц лекарство. Иван улыбнулся и отвел взгляд. А где Наташа? Луч тут же показал Наташу. Она сидела на разобранной постели в том же платье, в котором была на вечеринке, и смотрела на окно. На коленях у Наташи лежал большой черный кот, больше в комнате никого не было. А где Ясницкий? Ясницкий сидел в автомобиле, мчащемся на полной скорости по шоссе. «Я могу узнать, что он думает?» И тут же услышал голос Ясницкого:

— Надо срочно звонить в Бостон. Пора кончать с этим делом.

«А — неинтересно, — подумал Иван и отвел взгляд. — Что я еще могу увидеть? Все, — ответил он сам себе. — А ну-ка, как связаны между собой лучи?» И все образы тут же исчезли, и он увидел вместо лучей светящиеся спирали, исходящие как бы из него и закручивающиеся в пространстве; спирали нигде не соприкасались, они колебались из стороны в сторону, уходя раструбами в бесконечность. Вот как решаются уравнения! Ивану сразу стало ясно, чего не хватало для решения Системы. Оказывается, все не так уж сложно! «Где же время?» — спросил он. И понял, что это глупый вопрос. Там, где он находился, времени не было.

Наконец, насмотревшись на все это, Иван закрыл глаза. Когда он их открыл, то снова увидел перед собой Солнце.

— Спасибо, Господи, — сказал Иван. — Что будет со мной?

— Ты должен узнать от меня нечто очень важное. Поэтому ты — здесь и именно поэтому вернешься к жизни, а не исчезнешь. Такова моя воля. И ты должен знать следующее. Я хочу, Иван, чтобы то, что будет сделано тобой, зависело только от твоей воли. Ты можешь доказать людям, что я — есть, для этого тебе придется создать инструмент творения и написать при помощи него Книгу бытия, такую же, как написал я. В мире, где ты живешь, есть люди, души которых принадлежат мне, они не свободны от моей воли, судьба каждого из них мне известна от рождения и до смерти. И волосы на их головах сочтены. И есть люди, свободные от моей воли. Они, вместе со всеми их делами и стремлениями, для меня просто не существуют, так же как и я для них. Так я создал ваш мир. Этот мир — суммарный результат деятельности свободных и несвободных людей. Ты, Иван, из свободных людей. То, что ты сделал, и то, что ты сделаешь, — это будет только твой выбор. Ты можешь стать как я, решив свою Систему, и можешь отказаться от этого. Но знай, я могу уничтожить мир, если инструментом, который ты можешь создать, попытается воспользоваться Сатана. Он хочет с помощью свободных от меня людей занять мое место. Ты можешь стать причиной Конца света и можешь стать спасителем мира. Вскоре ты получишь Лийил. Это мое перо, я создал его, чтобы писать свою Книгу, в которой записана судьба мира от сотворения и на вечные времена. Я дам тебе его для того, чтобы ты принимал все свои решения, руководствуясь только своей волей, а не волей моего Врага, чтобы ты сделал в действительности свободный и правильный выбор. Твой выбор будет зависеть от того, насколько ты сможешь узнать себя за это короткое время. Ведь ты себя совсем не знаешь, Иван, также ты не знаешь мир, в котором живешь. Помни об этом. Лийил поможет тебе узнать о себе все, что ты хочешь, и совершить все, что пожелаешь. При помощи него ты можешь властвовать над своим воображением и над чувствами других людей. Лийил сотворен мной и предназначен для творчества, все, что будет создано тобой с его помощью, — это реальность. Свои приказы ему начинай и заканчивай словом «Лийил». Я не буду вмешиваться в твои дела и как-либо навязывать тебе свою волю. В путь, Иван.

— Почему ты не уничтожишь меня сейчас? Это проще, чем потом уничтожить весь мир!

— Ты рассуждаешь, как свободный человек, Иван. Да, я могу все, но не все хочу.

Иван так растерялся, что ничего не смог спросить более.

— Повернись ко мне спиной, — услышал Иван приказ.

Он повиновался и опять увидел ту же поверхность, будто никакого Солнца и не было, но не стал оборачиваться, осознавая, что этого нельзя делать.

Его ноги оторвались от поверхности, и он медленно, потом все быстрее полетел вверх. Раздался аккорд органа, и вновь началось мелькание огненных пространств, потом чернота, потом длинные туннели.

Опять сильно закружилась голова, и Иван почувствовал сильную боль во всем теле, кто-то бил его по лицу и ругался. Иван попробовал открыть глаза, это не удалось, потом один глаз все же открылся, и он сквозь розовый туман увидел лицо мужчины в белой шапочке. Мужчина напряженно смотрел на него влажными глазами.

Когда хирурги закончили зашивать Ивану живот и все ушли из операционной, Аллеин материализовался, достал из складок своей одежды Лийил, который осветил комнату золотистым светом, и, вытянув руку, прикоснулся Лийилом к голове Ивана. Иван открыл глаза и увидел ангела в белоснежных одеждах, держащего золотистый, переливающийся гранями шар размером с крупный апельсин.

— Выздоравливай, Иван. Отныне ты становишься владельцем Лийила. Забрать его у тебя может только Бог, — сказал Аллеин и исчез.

Риикрой подождал, когда Аллеин удалится на безопасное расстояние, и устремился в подсознание Ивана. Страшная, неведомая сила отбросила Риикроя прочь. «Все, Лийил занял свое место. Все ставки сделаны, игра началась», — подумал Риикрой, потирая ушибленные места.

 

11

Как обычно, утром в понедельник в хирургическом корпусе началась так называемая пятиминутка, которая продолжалась час-полтора. Говорили, как всегда, в основном о том, что лечить нечем, кормить больных нечем, оперировать не в чем и вообще: «Давай закроемся, стыдно же, да и опасно к тому же».

Лапшин, за всю ночь не сомкнувший глаз, задремал. Проснулся он от толчка в бок.

— Эй, проснись, о твоем говорят, — шипел на ухо сосед хирург.

— Что? — вздрогнул Лапшин и открыл глаза.

— Твой избитый очухался и пытался утром встать.

Докладывал хирург, зашивавший живот Ивану. Он говорил, что парню очень повезло: ни одного разрыва, ни одного перелома, рана не смертельная и, похоже, сильное сотрясение мозга.

— У этого парня все сделано со стократным запасом, как в автомобиле «Победа», — добавил он.

«Победитель чертов», — подумал Лапшин и опять уронил голову на грудь.

Ну вот и все на сегодня, — сказал заведующий. — Лапшин, после планерки зайди ко мне.

Усевшись в кресло и не пригласив сесть Лапшина, заведующий, сурово глядя мимо него в сторону, грозно сказал:

— Ты что ему колол?

— Кому?

Кому-кому — этому, как его… избитому, черт возьми!

— А что?

— А ничего! Ты не прикидывайся. Крадете, а потом вливаете кому попало!

Кровь бросилась в голову Лапшину. Дыхание перехватило, и он сел.

— Если еще раз повторится, смотри мне, — сбавив тон, сказал заведующий.

— Не повторится, вчера последнее влил, — вздохнул Лапшин и подумал: «Нет, надо уходить. Куда угодно!» Лапшин встал, лицо его побледнело. Он быстро вышел и направился в ординаторскую пить валидол.

Все это время Иван боролся с болью. Теперь болело везде, сильнее, слабее, но везде: ноги, руки, грудь, спина; в животе огонь, лицо как будто щипали раскаленными щипцами. Но особенно болела голова, его тошнило, и иногда он чуть не терял сознание. Было очень плохо. Но хуже всего было то, что Ивана охватил страх, страх смерти, ранее ему неведомый. Он очень боялся, что умрет и окажется в том пространстве без света и звуков, в котором был, прежде чем увидел Бога.

 

12

Проснувшись, Сергей обнаружил себя лежащим на диване в чужой квартире. «Где я? А… у Светки. Ничего себе. Вот это я дал! — Голова почему-то не болела. — Что же это я, — думал Сергей, — стыдно-то как. Как ж это я так надрался?» Сергей встал, поправил галету посмотрел на себя в зеркало, причесался и пошел в прихожую.

— Доброе утро, — сказал Сергей Светкиному отцу, который надевал ботинки, видимо, собираясь уходить.

— Доброе, доброе, — усмехнулся отец. — Ну, как здоровье?

— Да ничего, спасибо. Вы извините, что-то я вчера не рассчитал силы.

— М-да. Как дела? Как фирма? Строите что-нибудь? — взявшись за ручку двери, спросил Михаил Степанович, так звали Светиного отца.

— Нету той фирмы.

— А что?

— Не выжили.

— Ну и чем теперь занимаешься? Торгуешь, поди?

— Торгую помаленьку, — ответил Сергей.

— Ну, ну… — сказал себе под нос отец и вышел. Постояв немного в прихожей, думая, что же ему делать, Сергей решил, что Света, наверное, спит, ее мать ушла на работу и поэтому прощаться ему не с кем: можно сваливать по-английски.

Дома были дочки и няня, жена ушла на работу. Сергей отпустил няню до обеда, потому что идти никуда не собирался, решив повозиться с девочками, — это было его любимое занятие. Пока он играл с ними, в голову не лезли назойливые мысли о ценах, заказчиках, контрактах, рэкетирах и прочих атрибутах его нынешней деятельности.

Раздался телефонный звонок. Юля, младшая дочка, соскочила с колен и принесла радиотелефон — это была ее обязанность по дому, которую она добровольно на себя взяла и неукоснительно выполняла. Звонила Наташа. Ни слова не сказав о вчерашней вечеринке, она попросила Сергея помочь привезти из больницы отца. Договорились встретиться у входа в больницу в 17–00.

Дом был гордостью Сергея, и не только потому, что он был большой, красивый и удобный, а потому, что он был построен по его собственному, совершенно оригинальному проекту. Только специалист мог оценить все те новшества в конструкции и технологии возведения, которые были применены при строительстве дома. Точные расчеты, которые произвел сам Сергей, позволили сэкономить много материалов и денег, сделав несущую систему стен и балок очень конструктивной и простой. «Жаль, очень жаль, что не удалось продолжить это дело. Вот страна дураков! — думал Сергей. — Удивительное рядом! Дом в полтора раза дешевле типового, а строят все те же крупнопанельные. Конкурента нашли. А, что теперь, только душу травить, — подумал Сергей, похлопав аккуратно выложенную из лицевого кирпича стену, в которую был вмонтирован камин. — Ничего, пробьемся».

Сергей прошел в кабинет, устроился поудобнее в кресле, закинул ноги на журнальный столик и принялся звонить. С Украины шла крупная партия сахара. Таможню преодолели, дав в лапу. Это семьсот тысяч навара. Китайское барахло сбрасываем по дешевке, иначе прогорим. «Эту непроходимую дуру с ее заявками на самостоятельность в принятии решений — увольняй! Как? Сделай акт ревизии, я подпишу». И в том же духе. И так далее. Все вроде в порядке.

Сергей положил, наконец, трубку телефона и сказал вслух самому себе:

— А ведь еще немного — и это тебе очень надоест, парень. «И придется заниматься тем же самым, но уже совершенно без всякого вдохновения, — уже про себя добавил Сергей. — Нанять управляющего, что ли, и поехать с женой в какой-нибудь круиз вокруг Европы? Хотя нет, сейчас баксов маловато».

Честно говоря, в последнее время дела у Сергея шли неважно. «Это потому, что вкалываю мало, совсем обленился, — думал Сергей. — Эх, довести бы до конца эту идею с „Легион Ид“». Сергей опять взялся за трубку телефона.

— Ну, как дела, дорогой? — спросил Сергей у своего ведущего программиста. — Ты не мямли, а скажи коротко и ясно: надежда есть или нет? Да или нет?! Нет. Никакой. Никакой. Ну вот, наконец, я от тебя добился определенности, и то слава Богу. Я знаю, знаю, что вы не «Юнайте Системз». Ладно, можете через неделю все сваливать в от пуск. Все, до вечера.

Надежды не было. Парни, а это были самые лучшие специалисты, которых только удалось найти в крае, сломали зубы о проблему, даже не поняв принципа, как работает эта программа. «Вот же влип… твою мать, — злился Сергей. — Ладно, все, будем готовить отступление. — И тут же поправился: — Какое там отступление? Бегство, провал!»

Все-таки похмелье сказывалось. Начала болеть голова. Сергей проглотил таблетку от головной боли, потом пошел вниз, посмотрел, чем заняты девочки, и прилег на диван.

Его разбудил телефонный звонок. Звонила Светлана.

— Иван в реанимации, — как молотом ударило по голове.

— Когда попал?

— Сегодня ночью.

— Все понял. Спасибо, что позвонила, еду.

Сергей положил трубку. «Это Панин, сука, его работа. Зачем? Ясницкий… Все — это война. Началось», — сжав зубы, подумал Сергей.

Как раз в это время пришла няня кормить девочек обедом. Сергей сел в свою «девятку» и поехал в хирургию.

 

13

Ивану приснился сон: он идет по дороге под сильным ливнем. Дорога уходит куда-то вверх, и чем выше поднимается по этой дороге Иван, тем сильнее льет дождь. Потоки воды льются с небес как водопад, но шума не слышно, все происходит в абсолютной тишине. Ввысь не посмотреть, потому что глаза заливает водой. Под ногами скользкая, раскисшая глина. Иван идет вверх, то и дело поскальзываясь и падая в грязь. И вот под ногами уже только вода. Иван идет, как по бескрайнему морю, вспененному струями дождя. Вода быстро поднимается. Скоро идти стало невозможно, воды продолжают прибывать. Иван понимает, что его вот-вот накроет с головой. Набежавшая волна накрыла его, стало нечем дышать. Иван закричал и проснулся.

Он открыл глаза и увидел, что находится в той же комнате, а рядом с ним стоит девушка в белом халате. Это была медсестра Ольга. Кроме них в палате никого не было.

— Сейчас я вам сделаю укол, и вы опять уснете.

— Я не хочу больше спать.

— Очень болит?

— Нет, не очень, вполне терпимо.

— Вы сейчас кричали.

— Это не от боли, сон плохой приснился.

— Ну хорошо, лежите, если станет плохо — позовите. Я буду за вами приглядывать.

Боль терзала все тело, но голова не болела. «Хорошо. Надо попробовать вспомнить все, что со мной было, и попытаться понять, что же все-таки произошло». За годы напряженных размышлений Иван сумел так дисциплинировать свой мозг, что тот работал у него, как мощная логическая машина по выработанным самим Иваном правилам. Когда Иван думал над решением какой-нибудь проблемы, то мысли его не путались, не уходили в сторону, он не нырял в подсознание за новыми идеями. Он просто долго, порой сутками, почти без сна, напряженно думал, перебирая варианты решений, причем особенностью было то, что он мог думать о многих вариантах решения одновременно.

Иван внес в уравнения изменения и стал производить анализ своей Системы с учетом этих изменений. На это ушло несколько часов напряженной работы. Иван забыл о боли, о том, где он находится. Он ни разу не отвлекся и не остановил поток мыслей. Иван лежал и смотрел в потолок и иногда ненадолго закрывал глаза — когда начинало тошнить. Несколько раз подходила Ольга — узнать, как он себя чувствует. Иван улыбался и отвечал, что чувствует себя нормально.

Точно решить Систему, то есть решить ее так, чтобы можно было любому специалисту доказать, что она решена строго, Иван, разумеется, не мог, но приблизительные решения — в пределах: будет — не будет, возможно — невозможно — он мог получить и без компьютера. Решения, которые Иван получил, привели его сознание в трепет. Все вдруг как бы застыло в мозгу, все мысли остановились, остекленев. Ивана впервые в жизни охватил восторг, похожий на тот, который охватывает человека, получившего откровение. Проверять решение было не нужно, ошибки быть не могло. Сам факт, что Система имеет решение, был доказательством того, что она составлена верно и что внесенные в нее изменения — как раз те единственно возможные, которые и нужно было в нее внести.

Решение Системы однозначно говорило о следующем: Бог необходим, потому что без него Система пространств существовать не может. Но не это было для Ивана главным, не это его потрясло. Связь между Богом и человеком тоже необходима, пока мир существует. Человеческая душа, переносящая информацию от Бога к человеку и обратно, как оказалось, принадлежит не человеку, а Богу. Из решения однозначно следовало, что количество душ у Бога ограничено, значит, душа есть не у каждого человека. Бог ее дает, Он же и забирает к себе, когда человек умирает, чтобы передать другому человеку. И есть место, особое хранилище, где записана вся программа творения. Вот оно — это место! Книга Бога! Иван мысленно ткнул пальцем в свою Систему. И самое главное: при определенном уровне информации в Системе она или уничтожалась, или у нее менялся Бог. Все, что говорил ему Бог, подтверждалось полностью!

Иван позвал Ольгу и попросил у нее пить. Ольга принесла стакан воды и, наклонившись, поднесла его к губам Ивана. Иван увидел, что под халатом у Ольги ничего нет. Иван смотрел на Ольгу и видел нежную, матовую кожу под белой, накрахмаленной тканью и чувствовал запах свежести. «Почему она так ходит? — подумал Иван и посмотрел Ольге в глаза. — Красивая женщина, трудно смотреть на нее, такую, без волнения». Иван усмехнулся и невольно оценил свое нынешнее состояние. Никакого волнения он не чувствовал. Ольга поправила подушку и простыню и вышла.

«Теперь можно провести эксперимент, формально подтверждающий сделанные выводы», — подумал Иван. Он поднял руку и прошептал:

— Лийил, хочу увидеть тебя, Лийил.

На руке у него возник переливающийся бесчисленными гранями шар. Тяжести Иван не почувствовал. Он поднес шар к глазам и стал рассматривать его. Грани на поверхности шара постоянно появлялись и исчезали. Иван долго смотрел на шар, как зачарованный. Иван услышал в коридоре чьи-то быстрые шаги.

— Лийил, возвратись в меня, Лийил, — сказал Иван, и Лийил тут же исчез.

В дверном проеме показалась Ольга. Она быстро оглядела комнату и спросила:

— Иван, ты не видел, что-то сверкнуло?

— Нет, я ничего не видел.

— Странно, во второй раз уже, — пожала Ольга плечами и ушла. «Итак, ничего это не бред, — сказал себе Иван, — а я и сразу знал, что все это произошло на самом деле. Значит, Бог через этого ангела вручил мне обещанный Лийил. Слушай-ка, — обратился Иван сам к себе, — но у меня-то души нет… Меня-то в Его Книге — нет. Я-то — не бессмертен. И это — точно…»

Иван застонал как от боли, но это была не физическая боль, а гораздо худшая — боль, от которой нет лекарств и которая не проходит.

Аллеин кивнул головой и сказал: «Если бы я мог тебя пожалеть, то пожалел бы. Но как я могу жалеть Предвестника?»

Риикрой ворвался в пределы своего патрона и доложил:

— Господин, срочное донесение: Иван получил Лийил!

Сатана удовлетворенно кивнул:

— Значит, Риикрой, тебе предстоит в ближайшее время встреча с Иваном.

— О чем мне с ним говорить и какие у меня полномочия? — поинтересовался Риикрой.

Сатана задумался на мгновение, что-то прикидывая в уме, потом произнес:

— Твоя задача — только передать ему мое приглашение. Вряд ли он от него откажется. А что он сейчас делает?

— Лежит, думает, — усмехнулся Риикрой. — Он опять погрузился в анализ своей Системы. Что все это значит, мой Господин?

— Это значит, что на Землю явился Предвестник, или Антихрист, настоящий, почти хрестоматийный, и скоро мы увидим его в блеске славы. А что будет потом — этого не знает сейчас никто. Никто! — с торжеством констатировал Сатана.

 

14

Вскоре Ивана уже перевели в общую палату. Его состояние не вызывало у врачей тревоги. Иван выздоравливал необыкновенно быстро. «Удивительно сильный организм», — говорили врачи. «На этом парне все зарастает, как на собаке», — так охарактеризовал Лапшин перспективу выздоровления Ивана, забежав на минутку взглянуть на своего пациента. Когда Лапшин спускался по лестнице, ему навстречу попался Сергей. Лапшин и Малышев были знакомы. Как, вероятно, Лапшину была знакома половина жителей города.

— Здорово, Александр Петрович.

— Здорово, Сергей. Ты к кому?

— К Свиридову. Как он?

— Нормально, никакой опасности нет. Лицо хорошо зашили. Вот только сотрясение сильное, но ничего, полежит, отойдет.

— Петрович, проводи меня к нему, если не очень спешишь.

— Пойдем, — согласился Лапшин.

Иван лежал на кровати и смотрел одним глазом в окно. Кроме него в палате были еще трое: какой-то постоянно кашляющий, худой, как мощи, старик, жирный, лысый мужчина с перебинтованной рукой и мальчик лет двенадцати, смотревший на входящих жалобными глазами.

— Здравствуй, Иван. Как себя чувствуешь? — спросил Сергей, пристально глядя на лицо Ивана.

Иван повернул голову и прошептал, едва шевеля губами:

— Ты знаешь, почти нормально, только разговаривать громко нельзя, чтобы швы не разошлись.

— Кто тебя так? Ты запомнил их лица?

— Одного запомнил.

— Блондин, брюнет?

— Блондин.

— Волосы кудрявые?

— Да.

— Ясно. — Это был Куров. Всех городских рэкетиров и «крутых» ребят Сергей знал наперечет. — Ладно, Иван, с ними мы чуть позже разберемся. Как же они тебя отделали! Ну ничего, Александр Петрович говорит, что скоро ты будешь, как огурец.

— Сергей, за что это они меня так?

— Ты слишком вразумительно говорил о математических моделях, кое-кому это не понравилось, да ты еще имел неосторожность сказать, что будешь работать на меня.

— Ах, вот оно что… — Сергей увидел, что глаз Ивана сверкнул недобрым огнем. — Сергей, — прошептал Иван, — вытащи меня отсюда.

— Зачем?! Ты что, с ума сошел? Лежи давай, выздоравливай.

— А как же наше дело?

— Какое дело?

— Управляющая система для банков.

— Там все уже завяло.

— Почему?

— Потому что никто из моих ребят даже не знает, как к этой работе подступиться. В общем, я поставил на этом деле крест. Выздоравливай, что-нибудь другое найдем.

— Сергей, мы решим эту задачу в срок. Забери меня отсюда.

Лапшин стоял рядом и слушал.

— Нет-нет, тебе надо еще не меньше месяца здесь лежать. И не думай даже выписываться раньше, — сказал Лапшин.

Иван посмотрел на Лапшина. «Это лицо я тогда видел», — подумал он, — Доктор, мне надо завтра же быть дома, обязательно, во что бы то ни стало. Я не согласен здесь оставаться, и ни за что не останусь, — шептал Иван.

Сергей посмотрел на Лапшина:

— Александр Петрович, пойдем поговорим. — Лапшин с Сергеем вышли в коридор. — Александр Петрович, его надо отсюда забрать.

— Сергей, не дури, не надо забирать.

— Александр Петрович, дорогой, я знаю этого парня давно. Если он сказал, что не останется здесь, он здесь лежать не будет, это бесполезно.

«А может, и не будет, — подумал Лапшин, — с этого станется». Сергей, заметив в глазах Лапшина тень сомнения, продолжал шепотом:

— Триста из рук в руки за лечение на дому.

— Ему не лечение, а покой нужен и присмотр, — так же шепотом ответил Лапшин.

— Тогда за присмотр.

Названная сумма равнялась двухмесячной зарплате Лапшина с учетом всех доплат за дежурства. «Ой, втянут меня эти парни в нехорошее дело, — соображал Лапшин, — но сумма-то о-го-го…» Как они нужны были сейчас, эти деньги!

— Ладно, подожди, я посмотрю его медицинскую карту, потом поговорим.

Лапшин ушел. Вернувшись, он сказал:

— Сейчас.

И направился в палату.

— Парень, — шептал он Ивану, пристально глядя в его глаз, — зачем тебе это? Объясни, пожалуйста.

— Александр Петрович, у меня нет времени здесь лежать. Если я здесь останусь, то сдохну от безделья и ожидания. Меня чуть не убили для того, чтобы я не смог помочь Сергею. Но они меня плохо знают, сволочи… Еще не родился человек, который бы заставил меня отступить. Отпусти, пожалуйста, не могу я ждать.

Риикрой едва сдерживал свой восторг. «Полечу, обрадую хозяина!» — подумал он и вылетел прямо через перекрытие.

«Да, характер у этого парня несгибаемый. Что ж, тут нет ничего удивительного. Иначе бы он не стал Предвестником», — подумал Аллеин.

— Но ты же все равно недели две-три, при любых обстоятельствах, ходить не сможешь, у тебя голова будет кружиться.

— А мне и не надо ходить. Я буду лежать дома и заниматься тем, чем я должен заниматься.

— Да ты соображать-то не сможешь, тебе сейчас надо спать двадцать часов в сутки, а лучше тридцать.

— Доктор, отпустите меня.

— Да не могу я тебя отпустить, не имею права, — шептал Лапшин, думая про себя: «А, ладно, раз ему так надо… В общем, если нельзя, но очень хочется — то можно». — Лежи, сейчас друга твоего позову, — сказал Лапшин и пошел к Сергею.

— Сергей, у тебя есть только один способ его забрать — выкрасть.

— Когда это лучше сделать?

— В общем, так, завтра ночью я дежурю. Если у парня все будет хорошо, я звоню тебе, ты приезжаешь часов в двенадцать с носилками и помощниками — в белых халатах. Я созываю медсестер на торт в честь чего-нибудь.

В это время вы его вытаскиваете. Если попадетесь по дороге, я вас не знаю.

— Договорились, — Сергей кивнул головой. — Долг передам сегодня вечером.

Сергей зашел в палату и сказал Ивану:

— Завтра в двенадцать ночи я тебя отсюда утащу.

— Готовь документацию, компьютер помощней и ничего не бери в голову: я в порядке, — ответил Иван и закрыл глаз.

— Ну ладно, до завтра.

Время подходило к пяти. Подождав немного на улице около больницы, Сергей увидел Наташу. Наташа была в джинсах и просторной белой блузке, волосы аккуратно подобраны в толстый, перевязанный красной шерстяной веревочкой жгут. Сергей внимательно посмотрел на нее:

— Ну, как вчера?

— Уснуть не могла долго, тревожно как-то, — глядя Сергею прямо в глаза, ответила Наташа. — Ты знаешь, что Ивана вчера избили и он попал в реанимацию?

— Знаю, Света звонила.

— Как он? Ты его видел?

— Видел. Жизнь вне опасности.

— Слава Богу, — прошептала как бы сама себе Наташа и опустила голову. — Сережа, пошли к отцу.

То, что Сергей увидел, было страшно. Ему еще никогда не приходилось видеть умирающих от рака. Наташин отец был весь серый, лицо его было почти невозможно узнать — это было лицо покойника, но покойник прерывисто, со свистом дышал. Санитары положили отца на носилки и вынесли из здания. Носилки погрузили в «скорую». Наташа поехала в «скорой», а Сергей следом на своей машине. «Бедная Наташа, ну и достается же ей», — думал он.

Санитары занесли носилки в квартиру и переложили отца на разобранную заранее постель. Наташа накрыла отца одеялом и села на стул у изголовья. Санитары вышли.

— Все, Сереженька, спасибо, иди. — Сергей стоял. — Иди, иди, если что, я тебе позвоню.

— Как ты одна, Наташа?

— Ничего. Я не боюсь. До свидания, Сергей.

Сергей опустил голову и вышел.

 

1

Дыхание отца замедлилось, он зашевелил пальцами, как бы стараясь подтянуть одеяло, веки приоткрылись, но Наташа не увидела глаз, вместо глаз были белки без зрачков. Отец захрипел, напрягся, потянулся и вдруг, будто затратив последние силы, обмяк, опустил веки и опять быстро, прерывисто задышал. Наташа поняла, что отец почувствовал, а может даже понял, что он дома, в своей постели, что его дочь рядом, и он что-то хотел сказать. «Что он хотел сказать? Наверное, что-то важное, но, видимо, это ему уже не удастся», — поняла Наташа. Она не плакала, и мысли ее не метались, она со всей ясностью поняла, что сегодня, возможно очень скоро, отец умрет, и вместо него будет что-то чужое, чему уже ничего нельзя будет сказать.

— Папочка, ты меня слышишь? — Наташа прикоснулась к лицу отца и смотрела на него так, словно взглядом хотела вернуть ему сознание. — Это я, Наташа. Папочка, я очень люблю тебя и буду любить тебя всегда. — Наташа потеряла самообладание, и слезы побежали из глаз. — Ты прости меня.

Отец так же прерывисто, с паузами между странными, короткими вздохами, дышал.

Наташа зажмурилась, борясь со слезами, и вдруг тихо запела. Она плакала и пела старинную народную песню, которую очень любил отец. Голос у Наташи был красивый и чистый, он звучал в тишине квартиры, вытесняя из ее пространства холодную пустоту приближающейся смерти. Наташа смотрела на лицо отца, и ей казалось, что он слышит ее, потому что он стал дышать еще тише, лишь едва уловимыми вздохами. Наташа встала, закрыла глаза и продолжила пение. Она представила, что стоит на сцене, перед огромным, небывало огромным, заполненным тысячами, а может миллионами людей залом, и среди них был отец. Тысячи глаз с любовью и восторгом, не отрываясь, смотрели на нее, а она пела, всю себя отдавая песне. Вдруг отец как-то странно застонал, резко дернулся и затих. Наташа прервала на полуслове песню, ноги у нее подкосились, и она упала на стул. «Он умер! Его нет больше здесь. Все… Что делать теперь? Что надо делать?» Наташа вскочила со стула и, сорвав с постели простыни, начала завешивать зеркала, потом зачем-то быстро скатала ковер в комнате. «Зачем я это делаю? Надо же что-то делать…» Потом Наташа пошла в ванную и долго умывалась холодной водой, не чувствуя, что она холодная, а только ощущая, что ясность сознания начинает возвращаться к ней. Вытерев лицо полотенцем, Наташа подошла к постели и положила руку на лоб отца. Лоб был прохладный. Тут Наташа вспомнила, что надо делать. Это делали всегда, когда умирали люди: мама, бабушки, дедушки — как будто она всегда знала это, хотя никогда и не видела. Раздвинув стол, она постелила на него белую простыню, потом сбросила на пол одеяло, обняла невероятно худое тело отца и, собрав все силы, приподняла его и перенесла на стол. Потом Наташа сложила отцу руки на груди и подвязала подбородок. Тут силы оставили ее. Наташе стало плохо, голова закружилась, она, шатаясь, подошла к дивану и села.

Наташа пошла на кухню, нашла свечку, зажгла ее и поставила у изголовья. Пламя свечи освещало лицо покойного.

— Господи, прими его душу, — молилась Наташа, глядя на луну. Она никогда не ходила в церковь, не знала и не слышала ни одной молитвы, поэтому молилась как могла, не думая и не подбирая слова. — Господи, прости его, если он сделал что-нибудь не так. Господи, он был добрый человек и любил людей, поэтому прости ему грехи, Господи. А если есть за ним смертные грехи, я, его дочь, готова ответить за них. Прости его душу, Господи.

«Каждый отвечает только за себя, Наташа, — сказал Аллеин. Но Наташа не могла его слышать. — И каждому, имеющему душу, Богом, которому ты сейчас молишься, предначертан свой путь, дела, которые человек должен сделать на этом пути, он не может не сделать, и только после этого умрет. То главное, для чего ты живешь на свете, — еще впереди».

Какая-то пустота была в голове. Не хотелось ни плакать, ни думать, ни чувствовать. Наташа пошла в свою комнату, легла и закрыла глаза. Наташа не могла уснуть и лишь под утро забылась, как будто потеряла сознание. Когда она открыла глаза, было уже светло.

 

2

Аллеин решил помочь Наташе, и он знал, как это сделать. Надо лететь к директору, Светиному отцу. Когда Аллеин влетел в кабинет директора, то понял, что задача у него не из простых.

Директор приказал секретарю никого к нему не пускать и отключить телефон. «Край, совсем край, дальше некуда, — думал директор, — хоть останавливай завод. Что делают, что делают! С кем они нас сравняли». Денег на зарплату не было, неоплаченных счетов на миллиард с лишним. Как только что узнал директор, обещанной помощи из Москвы не будет. Все складывалось так, что если не произойдет чудо или резко не изменится общая политика правительства — его завод-гигант остановится. «Что же делать, как жить дальше?» Директор чувствовал себя виноватым во всех этих бедах, хотя везде так, такая уж ситуация в стране, ничего не поделаешь. «Надо что-то делать, — думал директор, сосредоточенно глядя на пустой стол, — но что?»

Открылась дверь, и в дверях показалась секретарь:

— Михаил Степанович, звонит ваша дочь.

— Я же сказал, меня нет!

— Михаил Степанович, она говорит, что сегодня ночью умер Петров.

— Что?! — Директор знал, что Петров безнадежно болен, и все равно эта новость потрясла его. Он схватил трубку.

— Слушаю.

— Папа, сейчас звонила Наташа. Василий Михайлович ночью умер.

— Вот что, Света, ты собирайся и прямо сейчас иди к Петровым, скажи, что мы поможем, все сделаем. Поняла?

Директор нажал клавишу селектора, вызывая заместителя по общим вопросам.

— Вот что, сегодня ночью умер Петров. — Пауза. Директор в упор смотрел на зама. Тот молчал. — Мы все устройство похорон берем на себя.

— Иван Степанович, на счете ноль, — бесстрастным голосом ответил зам.

— А в кассе? — спросил директор и нажал на клавишу, вызывая главного бухгалтера. — Сколько в кассе?

— Ничего нет, Михаил Степанович, — вчера последнее на отпускные отдали.

Директор внезапно треснул со всей силы кулаком по столу и сдавленным голосом сквозь зубы сказал:

— Доработались… У него осталась одна дочь. Девчонке двадцать четыре, что она может. Оплатить! По безналичному. Как хотите, но чтоб все было оплачено, если будет что не так, как надо, голову снесу. Ясно?

— Ясно, — сказал зам, вставая.

— Все, свободен. — Зам вышел. — Семь тысяч человек на заводе. Доработались, похоронить человека не можем. — И директор вдруг неожиданно для себя грубо выругался.

Аллеин понял, что этот человек и так сделает для Наташи все, что возможно, сделает и без его участия.

На заводе уже знали, что умер бывший главный инженер ведущего цеха Петров. Новость моментально разнеслась по заводу. Люди собирались группами, и к теме о возможных сокращениях и бессрочных отпусках добавилась и эта. Наверное, весть о смерти главного специалиста ведущего цеха была катализатором для побуждения всеобщего действия: «Ну вот и Петров умер», — останавливались люди, сообщая друг другу новость. «Пошли к начальству, — говорили они, нарушая все инструкции, которые за долгие годы работы на сверхсекретном ядерном производстве были вызубрены надежнее, чем когда-то знали „Отче наш“ и которые никогда под страхом немедленного увольнения не нарушались, — что они там думают? Пошли!» И шли к начальникам цехов.

«Нам нужна ясность, — говорили рабочие, — хватит темнить, сколько можно!» На планерке, выслушав, что говорят начальники цехов, директор сказал:

— Мне сказать людям нечего. Нечего! Идите и объясняйте что-нибудь. Вон Сидоров, — показал на главного экономиста, — Сидоров пусть объяснит ситуацию с цифрами, датами и фактами.

— А выводы? — спросил обеспокоенный Сидоров.

— А выводы пусть делает Господь Бог! А я не хочу делать выводы, буду сидеть в этом кабинете и ждать, пока взорвемся. Все, закончили.

К обеду на заводе сформировалась делегация к Петрову. Узнав, что кого-то отпустили, другие говорили: «А я чего, а почему не я?» Что-то будто нарушилось в механизме завода, и теперь этот механизм работал бессмысленно и вхолостую, выбрасывая искры человеческих эмоций.

— А ну вас на… Я тоже пошел.

— Куда?

— Куда-куда, на похороны, вот куда. Хоронить пошел! — возмущался лысый толстоухий аппаратчик. — Осточертело все.

— А кто работать будет?!

— Пусть Ванька работает, он молодой, а я наработался уже, хватит.

В общем, кончилось тем, что добрая четверть смены и половина управления к обеду правдами и неправдами, побросав работу, уехали с завода. «Так ведь похороны-то послезавтра, послезавтра организованно и пойдем». «А мы и послезавтра сходим», — отвечали люди.

Творилось что-то совершенно невообразимое. Ситуацию удалось взять под контроль, лишь с трудом собрав дежурную смену.

Директор отказался от поездки по объектам, он сидел в кабинете и никого не принимал.

 

3

Дверь в квартиру Петровых была настежь открыта, и в нее почти непрерывным потоком, не толкаясь и не мешая друг другу входили и выходили люди. Лица людей были сосредоточенными и печальными, голосов не было слышно, была слышна только поступь шагов.

У гроба, накинув на голову черную ажурную накидку, стояла Наташа. Как только пошли люди, она стала к гробу и стояла до вечера, пока не ушел последний человек. Она смотрела в проем входной двери, не отвечая на приветствия и кивки, впрочем, люди, то ли чувствуя, то ли понимая, что Наташа никого не слушает и слышать не хочет, ничего и не говорили, а просто подходили к гробу, смотрели на покойника, потом на Наташу и отходили, уступив место идущим вслед.

Наташино лицо было бледным, краски будто сошли с него, но оно было спокойно и прекрасно. Его нежные и правильные, будто вылепленные великим скульптором черты не были омрачены тенью грусти или тем более скорби. Казалось, что она о чем-то думает. Она не вызывала жалости. Люди, посмотрев на нее, уходили, чувствуя, что у них в душе что-то происходит, и тяжелое ощущение от вида покойника стиралось другим ощущением, сравнимым разве что с ощущением ребенка, который долго, до изнеможения кричал и которого ласково пожалела мать.

Светлана тоже была в комнате. «Наваждение какое-то, — думала она, — вроде и не похороны, а вернисаж какой-то».

Женщины говорили: «Ну кто бы мог подумать, что у него такая дочь». «Да, она очень сильно изменилась», — соглашались другие.

 

4

Когда похоронный ритуал уже подходил к концу и стали заколачивать крышку гроба, Наташа увидела подъезжающую черную «Волгу». Из нее вышел Светин отец.

«Опоздал, опять опоздал», — думал директор. Он подошел к гробу и опустил голову. Рабочие, перестав заколачивать гвозди, посмотрели на Наташу. Директор положил руку на крышку гроба и почувствовал странное волнение, подобное тому, какое он чувствовал в юности, когда ждешь чего-то долго, и вот это, ожидаемое, начинает осуществляться. «А что же начинает осуществляться?» — спросил было у себя директор, но тут же прогнал эту странную мысль.

Директор, не поднимая головы и ни на кого не глядя, начал тихо говорить. Надо сказать, говорить директор не любил, и подчиненные знали, что заставить его лишний раз выступить где-нибудь — не добьешься. Для этого нужны были совершенно особенные причины. Установилась такая тишина, что было слышно, как ветер шумит в верхушке сосны, печально и одиноко росшей недалеко от могильной ямы.

— Я пришел проститься со своим другом. — Директор сделал длинную паузу. — Нельзя понять, почему так происходит: лучшие, без которых трудно жить и работать, вот я так, без предупреждения, уходят, а мы остаемся. Я знаю, что так было всегда и всегда так будет, и это значит, что должны появиться новые, лучшие, которые смогут сделать то, что сделал он. Он и такие, как он, сделали наш завод и построили наш город — за четыре года. — Директор взмахнул рукой и повысил голос. — За четыре года мы сделали то, что сделать было нельзя. Нельзя! А я вам говорю, что можно! — Было видно, что директор сильно волновался и не особенно старался это скрывать. — Можно сделать все-все, что угодно. Можно снести наш завод и построить его заново, подняв из руин, и можно сделать новый завод в новой стране, потому что все можно сделать, когда знаешь, чего хочешь, почему и для чего, и знаешь, что этого же хотят твои друзья, коллеги, хочет город, страна, хочет народ. Чего мы хотим сегодня? Нас запутали, заморочили головы, мы потерялись в заботах сегодняшнего дня. Мы с Петровым и такие, как мы, хотели сделать лучший в мире, чистейший уран, сделать его так, как никто, нигде, никогда не делает. У нас были единомышленники, мы любили свою страну и знали, что это надо всем: правительству, партии, в которую верили, нашим друзьям, женам, нашим детям. Сейчас говорят, что мы делали не то, да еще и зря. А я говорю, что мы делали то и не зря, потому что главный результат нашей работы — это были люди, любящие свое дело и свою страну. Мы все были великими творцами. И это было главное. Это было главное! — Голос у директора упал, и он продолжал тихо, почти шепотом: — Мы победим, я вам клянусь, потому что на этой земле, в которой лежат наши товарищи, отдавшие себя делу, нас нельзя победить. Наташа, — обратился директор к Наташе, — я был другом твоего отца и буду помогать тебе, чем смогу.

Директор подошел к ней, обнял и погладил по голове. Наташа заплакала. Гроб опустили в могилу. «Что-то будет, ой, что-то будет», — думал Сергей, бросая в могилу горсть земли.

 

5

Похищение Ивана из больницы прошло успешно. Сергей с двумя помощниками, самыми надежными своими ребятами, быстро и слаженно сделали дело, и микроавтобус, тихо заурчав мотором, отъехал, увозя носилки с Иваном от здания хирургического корпуса.

Ивана затащили в его маленькую, обшарпанную квартирку и уложили на матрас. В углу на полу стоял компьютер. Сергей достал из портфеля папки с документацией.

— Ну что, Иван, отдавать?

— Конечно, отдавай. Только вот что, передвиньте меня от стены. — Парни оттащили матрас. — Теперь возьмите компьютер и поставьте его слева от меня. Вот так.

Иван проверил, достает ли он левой рукой до выключателя компьютера, потом включил его и некоторое время, повернув голову набок и нажимая левой рукой нужные клавиши, смотрел что-то на экране.

— Ну, вот и все, — сказал Иван, как бы подводя итог разговору, и закрыл глаза, — завтра начнем.

Ивана сильно тошнило и кружилась голова. Сергей выключил свет и пошел с ребятами на кухню.

— Миша, до конца месяца ты будешь жить здесь, на этой кухне, — обратился Сергей к своему помощнику. — Сейчас я принесу зарегистрированное на меня охотничье ружье и патроны. Если кто будет лезть в дверь — предупреждай: отойдите, буду стрелять. Если будет лезть дальше — стреляй. Ты защищаешь жилище, я тебя нанял, отвечать буду я. Понял?

— Понял, неси ружье, — ответил Миша, как будто в сказанном не было ничего необычного.

— Завтра вместе со мной придут мужики и установят металлическую дверь. Будешь кормить Ивана и ухаживать за ним. Сиди на кухне, и пока он тебя не позовет, к нему не лезь ни с вопросами, ни с предложениями. Ну, вот и все. Спи чутко, прислушивайся.

— Да что там, я все понял, — уверенно кивнув головой, сказал Миша. — В милицию звонить?

— Сначала мне, потом в милицию.

Голова у Ивана кружилась, и в нее лезли разные, отнюдь не радостные мысли. «Я остался жить, а радости нет, зато узнал, что такое настоящий страх, — думал Иван. — Надо работать, надо заставить себя работать, иначе можно сойти с ума от всего этого».

Как только Сергей и Саша ушли, Иван тут же включил лампу и взял первую папку с документацией. Все было напечатано по-английски. Держать папку одной рукой было неудобно, для того, чтобы перелистывать страницы, приходилось класть папку на живот и потом уж листать. Глаз видел хорошо, но голова вырубалась напрочь. «Как же ее заставить соображать?» — думал Иван. Он прищурил глаз так, что текст был виден как бы через горизонтальную трепещущую щель, прикусил губу и начал читать. Тут его сильно затошнило и вырвало прямо на папки с документацией. Прибежал Миша.

— Возьми тряпку, Миша, все вытри и принеси, пожалуйста, таз из ванной и поставь его рядом, — сказал Иван. Тут его опять вырвало, но голова почему-то прояснилась, и он стал читать.

В папках было общее описание работы системы, рекламные проспекты и технологические инструкции. Когда чтение было закончено, Иван вставил в дисковод дискету и начал медленно просматривать тексты программ. Страшно хотелось спать, голова ничего не соображала. «А и не надо сейчас ничего соображать, главное — загрузить ее всей этой информацией как следует». И Иван загружался — это был его стиль работы: сначала, не думая о решении задачи, накачать себя информацией. Прикладные программы, обеспечивающие расчеты, обработку текущей информации в компьютере, выдачу документов и видеограммы, были несложными, самыми что ни на есть обычными программами, а вот та программа, которая управляла передачей информации, объединяя компьютеры как бы в одно целое, — отсутствовала. Был только загрузочный модуль. Иван просмотрел на экране неотображаемые символы и подумал: «Длинная, зараза, постарались в „Юнайтед Системз“».

Совсем рассвело. Изучение материалов закончилось, можно было начинать думать.

Иван не был программистом, но искусством этим владел очень хорошо: приходилось самому писать программы, моделирующие работу его Системы. К счастью, язык программирования, на котором все было написано, был Ивану хорошо знаком. «Шансы есть, надо определить, сколько этих шансов».

Раздался стук в дверь. Пришел Сергей с двумя рабочими. Начали громыхать по железу, устанавливая новую входную дверь.

— Какое сегодня число? Когда нужен результат? — спросил Иван.

— В понедельник я должен передать заказчику на подписание акт готовности, притом он должен получить программы заранее. Они сказали так: «Ставим десять компьютеров и запускаем фирменный тест, если тест проходит — подписываем акт».

— Отлично, — сказал Иван. — Тест у нас есть. Значит, так… Готовься к тому, что через три дня у тебя должны работать человек восемь хороших профессионалов. Ну вот, все пока. Когда же перестанут громыхать?

— Уже заканчивают, — ответил Сергей.

Иван закрыл глаза. Сергей не уходил, он понял, что всю эту ночь Иван не спал.

— Слушай, Ваня, расскажи-ка мне как на духу, зачем тебе это надо, только не шути.

Иван открыл глаз, ничего не говоря. Он думал.

— Потому, что я так решил, — отрезал Иван и снова закрыл глаз, показывая этим, что разговор закончен.

— Ты решил штурмовать небо. Что ж — дело твое, — сказал Сергей и вышел. «Он сумасшедший, ну и ладно, это его дело, хочет, пусть штурмует, а ты, Сергей Михалыч, займись своими делами».

 

6

Когда Сергей ушел, Иван задумался: «Говорят: утро вечера мудренее, правда, сейчас как раз утро. Не поспать ли мне? Высплюсь и соображу, что же мне делать дальше».

Иван моментально отключился и крепко спал шесть часов. Проснулся Иван от головной боли, его сильно тошнило.

— Миша, таз! — позвал Иван.

Тошнота отступила, и голова вскоре перестала болеть.

«Я решу эту задачу сам, — так, на всякий случай, чтобы не потерять квалификацию».

Риикрой, который почти неотступно находился при Иване, глубоко вздохнул и вытер лоб: «Сработало… Ну, теперь дело пойдет».

Эта мысль пришла в голову Ивану и не оставила никаких сомнений, что надо делать именно так, а не иначе. Выпив стакан сладкого чаю, Иван принялся обдумывать решение задачи. Время от времени он работал левой рукой на клавиатуре компьютера. Так он работал до самого вечера. К удивлению Ивана, основные алгоритмы программы были найдены им довольно быстро. В алгоритмах был заложен принцип, который был использован Иваном при решении одного из уравнений его Системы, поэтому дело шло очень гладко. «Если и дальше так пойдет, то через пару дней все будет готово», — думал Иван.

Аллеин всегда терялся, когда надо было определять, что свободные люди делают по своей воле и что под влиянием козней слуг Сатаны. От Сергея причинные связи тянулись к Ясницкому, потом куда-то в Америку. Не исключено, что Сатана подготовил какой-то хитроумный план, который приведет Ивана к необходимости решить Систему, и этот план уже приведен в действие.

 

7

С самого утра Наташа не могла найти себе места. Последние дни не было возможности даже минуту передохнуть, и вот после похорон и поминок все заботы разом куда-то отступили, делать было совершенно нечего, да и делать ничего не хотелось. Наташа легла на диван и закрыла глаза. Она попыталась представить голубое небо, это долго не удавалось, но, наконец, удалось. Перед глазами было голубое небо, по небу плыли белые облака. Наташа мысленно повернула голову: она лежала на траве, а вокруг — и рядом, прямо перед глазами, и дальше, насколько хватает глаз, — было одуванчиковое поле. «Что это за небо и что это за поле? — спросила у себя Наташа. — Это небо и поле из страны моего детства, — ответила она сама себе. — Это страна, где я хотела бы быть всегда».

Среди белых облаков Наташа заметила одно большое темно-серое. Облако приближалось и вскоре закрыло солнце. Стало сумрачно. Наташа встала и огляделась: все краски, такие яркие под лучами солнца, сразу поблекли. На краю поля Наташа увидела силуэт идущего в ее сторону человека. «Этот человек мой будущий муж», — вдруг решила Наташа и стала напряженно всматриваться вдаль, стараясь разглядеть черты лица приближающегося человека. Человек подошел уже довольно близко, но Наташа никак не могла разглядеть его лица. Наконец метрах в десяти человек остановился, приложил левую руку к сердцу и вежливо наклонил голову. «Это Иван! — узнала, наконец, Наташа. — Это он, но почему он такой, откуда такая странная одежда, почему у него нет лица, почему он говорит не своим голосом?»

— Иван, это ты?

— Иван — это я, — ответил человек.

И Наташа сразу четко увидела лицо Ивана. Он улыбался, и одежда сразу преобразилась в ту, которая была на нем, когда они в прошлый раз встретились.

«Ему плохо, я должна увидеть его, — подумала Наташа и открыла глаза. — Что за странное видение, я ведь не спала, я, наверное, видела то, что хотела видеть».

Наташа позвонила Сергею:

— Сережа, как Иван себя чувствует?

— По-моему, неплохо, раз взялся программировать, — ответил Сергей.

— Он что, не в больнице? — удивилась Наташа.

— Удержишь ты его в больнице, как бы не так. Он в своей квартире, лежит на полу на матрасе и работает левой рукой на компьютере.

— А почему левой?

— Потому что правая у него плохо двигается и правый глаз ничего не видит.

— Как он, все же, на самом деле? Что ты думаешь?

— Врачи говорили, что ему месяц надо лежать не шевелясь, а Мишка, который дежурит у него, говорит, что он уже пытался вставать, и что обещал ему, что завтра непременно встанет. Вот так-то.

— А как это все произошло?

— Точно не знаю, но в ближайшее время, по-видимому, выясню.

— Сережа, я хочу сходить к Ивану.

Несколько секунд Сергей молчал.

— Сходи, сходи обязательно, может, тебе удастся заставить его лежать спокойно, — наконец ответил Сергей. Он сказал адрес и предупредил, что прежде чем идти, надо позвонить Мише.

Наташа начала собираться. Она надела джинсы, свитер, скрутила волосы красной шерстяной веревочкой, подошла к зеркалу, долго смотрела на себя, потом сняла свитер и распустила волосы. Посмотрела на часы: «Еще рано, успею», — сказала себе Наташа. После этого она распахнула настежь двери платяного шкафа и стала не спеша перебирать гардероб. Она переоделась, немного подвела губы, совсем немного, для того только, чтобы сместить акцент внимания, надела туфли, затянула поясок на талии, взяла сумочку и набросив плащ вышла из дома.

Было тепло, солнце стояло прямо над лесом, росшим на другой стороне реки. Наташа шла по набережной, она решила пройтись по городу. «На меня смотрят как всегда, значит, я в порядке», — думала Наташа. Пройдя по набережной, Наташа повернула налево и пошла по широкой улице, одной из самых красивых и людных в городе. Достопримечательностью этой улицы было то, что под ней в бетонной трубе текла река, которая раньше каждую весну разливалась, и за это люди пустили ее в трубу, а река, видимо в отместку, не так давно, в весеннее половодье, вырвалась из трубы и затопила весь город. «Это потому, что река тоже женского рода», — подумала Наташа. Вскоре она вошла в тесный подъезд дома с узенькими лестницами и, поднявшись на второй этаж, постучала в дверь.

— Кто там? — спросил мужской голос.

— Это я, Наташа, — ответила Наташа.

— Ты одна? — спросил тот же голос.

— Одна.

С той стороны двери загремели засовами. Дверь приоткрылась, оставаясь на цепочке. Из-за двери выглянул молодой парень.

— Здравствуй, Миша, — поздоровалась Наташа. Миша снял цепочку и открыл дверь, впуская Наташу в квартиру.

— Здравствуй, Наташа. Проходи. Вот вешалка. Он там, кажется, спит, — сказал Миша, показывая на дверь комнаты.

— Мне можно туда? — спросила Наташа. Миша зашел в комнату, потом, выйдя, сказал:

— Можно, заходи, только он спит. Будить будем?

Наташа сняла туфли, осторожно вошла в комнату и огляделась. В комнате не было никакой мебели, кроме одного старого стула. Иван лежал на матрасе, закрытый по самый подбородок простыней, и спал. Лицо его было все покрыто красными полосами.

— Если хочешь, разбуди его, он не обидится, я думаю, — сказал Миша и собрался выйти из комнаты.

— Миша, как он? — шепотом спросила Наташа.

— Он? Он — молодец. Тюкает что-то на компьютере, пьет сладкий чай и ни черта ему не делается. Я не удивлюсь, если он завтра уже будет ходить. Давай я его разбужу, — решительно сказал Миша и направился к Ивану.

— Нет, нет, не надо, пусть спит, не надо, — испуганно зашептала Наташа и сделала запрещающий жест рукой. Миша вышел из комнаты. Наташа села на стул и стала смотреть на Ивана. Так она сидела и смотрела минут пять, как бы изучая его лицо. Его лицо было спокойно. Вдруг Иван открыл один глаз, сначала глаз смотрел в потолок, потом повернулся и посмотрел на Наташу. Он смотрел на Наташу, но выражение его лица не менялось, это продолжалось долго.

— Наташа, ты? — наконец спросил Иван.

— Здравствуй, Иван, — ответила Наташа и улыбнулась. Иван улыбнулся ей в ответ и приподнялся. Потом, сделав усилие, он сел, прислонившись к стене. Он смотрел прямо в глаза Наташе и улыбался.

— Ты даже не представляешь, Наташа, как я рад, что ты пришла. Не обращай внимания на все это, — Иван махнул рукой, — я в порядке.

У него в душе творилось что-то невероятное. Голова кружилась, мысли путались, сердце стучало. «Надо что-то сказать ей, но что?» — думал Иван. Наташа все поняла, подошла к Ивану, села на колени рядом с ним и, наклонившись, нежно поцеловала его в губы. Иван знал, что сейчас он должен был сказать: «Я люблю тебя». Но он ничего не успел сказать, потому что Наташа приложила палец к его губам и сказала:

— Ты мне ничего не должен говорить сейчас. Понимаешь?

— Не понимаю, — ответил Иван.

«Конечно, он ничего сейчас не понимает. Что и как говорить с тобой — это ему еще предстоит понять. Если он, конечно, захочет», — сказал Аллеин.

«Не захочет, — возразил Риикрой. — Сколько времени прошло, а он еще ни разу и не вспомнил о даре Божьем».

«А у него было время о нем вспоминать?»

«У такого, как он, не было, нет и никогда не будет времени думать о душе. Потому что у него ее нет. Так что можешь сваливать, Аллеин».

«Я верю, что ты ошибаешься, Риикрой», — сказал Аллеин и подумал: «Я верю, и это не так уж мало».

— Выздоравливай, не беспокойся, я никуда не денусь, я буду рядом, в своей квартире, одна, я буду ждать тебя. Договорились?

— Да, — тихо ответил Иван.

Наташа улыбнулась и быстро вышла из комнаты. Иван сполз по стене на матрас и закрыл глаза.

 

8

Что-то происходило с ним, это Иван чувствовал определенно. Им овладело какое-то беспокойство, мешающее сосредоточиться, раньше такого никогда не было. «С тех пор, как я поступил в университет, меня никто и ничто не интересовало, кроме моей задачи. А сейчас все по-другому», — пробовал анализировать ситуацию Иван. Он закрывал глаза и видел Наташу. Открывал — и видел экран компьютера с текстами набираемых им программ. Логические циклы быстро ложились на экран, выстраиваясь в одному Ивану понятную программу управления сетью компьютеров. «Эта еще путается, — злился Иван, — надо закончить с ней поскорее». Было уже далеко за полночь, когда Иван выключил компьютер. Основная часть работы была сделана. Оставалось отладить программу и провести тесты.

Мысли кружились в голове, не давая спать. Перед его внутренним взором встали огненные волны горящей пшеницы, которые он видел недавно, идя в город через горящее поле. И тут Иван вспомнил о Лийиле. «Ты должен узнать себя», — прозвучал в голове голос Бога. «Кто я есть? Откуда, вообще говоря, я взялся? Почему из моей головы не выходит это горящее поле? Может быть, это обусловлено генетически? Бабушка говорила, что мы из крестьян. А я никогда не интересовался, кто мои предки и откуда. А ведь это надо знать, чтобы узнать себя». Подумав немного, он сказал:

— Лийил, покажи мне моих предков, Лийил.

В глазах сверкнул свет ярче солнца, Иван ослеп; когда зрение вернулось к нему, он увидел себя стоящим на обочине проселочной дороги, раскисшей от весенней, смешанной с талым снегом грязи. Иван посмотрел на себя и удивился: на нем были сапоги и странная одежда, в которой, судя по всему, ходили в конце прошлого — начале этого века в России. Иван топнул ногой, из-под сапога ударил фонтан грязи, потом он ущипнул себя за ухо, нет, он не спал, все было реальным: и земля, и небо, и он сам. Иван отчетливо помнил, как он попросил Лийил, как была вспышка. Все было реальным. «Вот это дела! Фантастика…» — подумал Иван и огляделся по сторонам.

Он стоял на краю большого поля, которое пересекала проселочная дорога. Со всех сторон поля были сопки, поросшие смешанным лесом. Иван разглядел березу, осину, сосны. Солнце пригревало щеку. «Наверное, здесь вторая половина апреля», — подумал Иван. Места были очень похожи на знакомые Ивану с детства восточносибирские края. Только нигде не было видно никаких признаков человеческой деятельности, единственным явным свидетельством того, что люди здесь все же живут, была дорога. Хотя, по правде сказать, какая это дорога — утрамбованный немного, по-видимому, полозьями саней, снег. Иван обратил внимание, что даже на проталинах почти растаявший, ноздреватый снег был белым. Было тихо, так тихо, что Ивану казалось, что он слышит, как тает снег.

И вот Иван услышал голоса и скрип колес. Звуки доносились из-за ближнего перелеска, за который поворачивала дорога. Вскоре из-за поворота показалась лошадь, тащившая доверху нагруженную телегу, наверху воза сидели двое детей, еще трое, постарше, шли рядом. Впереди, держа уздечку, шла женщина, а сзади телегу толкал мужчина. Лошадь то и дело спотыкалась, копыта ее скользили, видимо, она выбивалась из последних сил. Мужик, который толкал телегу, тоже делал это из последних сил. Иван видел, как тяжело он дышал, прикрыв глаза, которые тупо смотрели вперед и от длительного, постоянного напряжения уже ничего, наверное, не видели. Вот лошадь в очередной раз поскользнулась и упала на колени, а потом и набок. Здесь дорога шла по косогору, под уклон, телегу повело от толчка, колеса заскользили юзом, и, ударившись ступицами в сугроб, телега медленно, как бы нехотя, перевернулась, дети кубарем слетели в снег. Мужик, пытавшийся удержать телегу, упал прямо в талую грязь. Старшие дети закричали, а женщина медленно опустилась на колени и заплакала.

— Господи, за что же наказание такое. Что же теперь делать-то, Господи, как быть-то теперь, — причитала женщина, покачивая головой. Мужик встал не сразу. Полежав немного в грязи, он поднялся и, зачерпнув полную пригоршню грязи, спокойно и уверенно, как будто ничего и не произошло, сказал женщине:

— Клавдия, не голоси, гляди, какая здесь земля — во, — и он протянул вперед огромные ручищи, полные черной комковатой земли. — Уже оттаяла.

— Ванечка, — обратилась к нему женщина, — как мы теперя доберемся до этого хутора, лошаденку совсем заморили и ты еле дышишь уже.

— Ни хрена мне не сделается, — так же уверенно отвечал мужик. — А до хутора мы не пойдем. Здесь остановимся. — Мужик топнул ногой в огромном тяжелом сапоге. — Здесь остановимся и здесь жить будем. Какая нам разница? Земли здесь везде немеряно. Ребятки, собирайте хворост, разводите костер, счас я вон на том пригорке землянку рыть начну. Готовь обедать, Клавдия.

«Клавдия… Кажется, так звали мою прабабушку, — вспомнил Иван, — я ее даже видел, когда был совсем маленький. Она гладила меня по головке и ласково приговаривала: „Внучек, Ванечка“». Иван будто почувствовал на своей голове прикосновение ласковой бабушкиной руки. В это время один из ребятишек увидел Ивана и закричал: «Папа, гляди, там человек стоит!» Мужик обернулся и посмотрел на Ивана. Иван пошел вперед. Подойдя к телеге, Иван сказал:

— Здравствуйте. Вам помочь?

— Здравствуйте, — поздоровался мужик, вслед за ним жена и все дети. — Вот, перевернулся. Надоть вот мешки оттащить. Да мы сами, это ничего. А вы откудова путь держите?

— Я иду туда. — Иван махнул рукой в сторону, откуда двигались поселенцы. — Случайно здесь оказался.

— Пообедайте с нами. Скоро каша будет готова.

— Спасибо. Не откажусь, — ответил Иван и, взвалив тяжеленный мешок на плечо, понес вверх по косогору к большой проталине, которая чернела за белоснежными березовыми стволами. Мужик одобрительно смерил Ивана взглядом, потом схватил другой мешок, легко вскинул его на плечо и двинулся вслед за Иваном. Пока мужчины молча работали, перетаскивая груз и ремонтируя телегу, дети разожгли костер и поставили варить кашу.

— Меня Иваном зовут, — сказал мужик.

— И меня Иваном, — ответил Иван.

— Мы из Тамбовской губернии, переселенцы, — стал рассказывать мужик. — Двинулись в путь осенью, да длинная дорога оказалась. Припоздали вот маленько. Ну да ничего. Отсеяться успеем. Теперь не пропадем. На станции главный, который переселенцами занимается, сказал: «Иди, Иван, на восток, там староверческий хутор есть. Сколько отхватишь земли, столько и твое. Согласен?» А я говорю: «Согласен, сколько отхвачу, столько и мое». На том и сошлись, а бумаги он после посевной справит.

Дул ветерок, но Иванов собеседник как был в одной рубахе, так и остался, будто не замечая ни ветра, ни снега. Иван внимательно разглядел его лицо. Несомненно, это был его прадед по матери Иван Свиридов, фамилию которого он и носил. Точь-в-точь как на фотографии, которая в единственном экземпляре хранилась в заветном материном фотоальбоме. Высокий, крепкий мужик с большими руками и ногами и жилистой шеей. На голове у прадеда была шапка темно-русых волнистых волос, лицо заросло густой черной бородой. Когда в студенчестве Иван отращивал волосы, у него были точно такие же, и борода была тоже густая, черная. Иван украдкой посмотрел на свои руки, они были поменьше, чем у прадеда, но тоже пятерня будь здоров.

Клавдия наложила горячую кашу в миски. Взрослым мужчинам и себе в отдельные, а детям в общую большую.

Каждому был выдан ломоть хлеба. Мужчинам — побольше, себе и детям — поменьше. Все встали, перекрестились, прадед быстро прочитал молитву «Отче наш», после этого семья начала молча есть. Иван тоже ел, разглядывая ребятишек, которые сидели напротив него. Ребятишки жадно ели, хлюпая носами, и то и дело глядели на него живыми, любопытными глазами. Иван улыбался про себя. Вон та маленькая, хорошенькая, черноглазая девочка в тулупчике, Машенька, — это дедушкина сестра Мария Ивановна, которая воспитала его, Ивана, а этот маленький мальчишка Ванечка — его дед Иван, он погиб на войне. «Вот он какой, мой прадед, — думал Иван, — ничего не боится».

Когда закончили обедать, Иван повернулся к прадеду и, глядя ему прямо в глаза, спросил:

— Не боитесь? Здесь ведь на двадцать верст ни одной живой души.

— Эх, милай, боюсь, конечно. Здесь не двадцать, а сорок верст никого. Лошадь? Какая это, хрен, лошадь. Название одно. На себе пахать придется. Но жить-то надо. Надоело-то как у себя там, на Тамбовщине, перебиваться. Знаешь, как надоело? Верю, с Божьей помощью одолеем. И отсеемся, и соберем, и отстроимся, только бы люди не мешали, а зверь есть зверь, он лишнего не возьмет.

— Помоги вам Господь, — сказал Иван. Встал. Поблагодарил за обед. Попрощался. Еще раз внимательно, даже слишком внимательно пронзительным, влажным взглядом посмотрел на лица детей, женщины, мужика. И они все разом, молча смотрели на него, будто пытаясь вспомнить: кто же это такой, где они его могли видеть? Наконец Иван опустил голову, повернулся и пошел по дороге на запад. «Мои предки — люди что надо… Неспроста мне суждено с ними познакомиться. Прадед, конечно же, засеял свое поле, а я невольно могу сжечь. Вот в чем дело! Зачем? Неужели я этого хочу?» Отойдя с километр, Иван посмотрел на небо, покрытое быстро несущимися серыми облаками, и закричал:

— Эй, я этого не хочу!

Взмахнул кулаком и сказал:

— Лийил, домой, Лийил.

Опять вспышка, ослепление — и Иван обнаружил себя лежащим на матрасе в своей комнате.

«Нет, еще не все потеряно! — ликовал Аллеин. — Он встал на правильный путь. Человек, который узнает и полюбит своих предков, никогда не станет Антихристом».

«А где анализ ситуации? — перебил Аллеина Риикрой. — Где мысли о вечном? Нет… Зато его сейчас потянет к бабам».

«Что ты такое говоришь?!»

«Ты же видишь, он выздоровел. Все — значит, пора…»

— Миша, ты заходил ко мне? — спросил Иван.

— Заходил сейчас только, — отозвался Миша.

— Как я был?

— Спал как убитый, даже рот раскрыл, наверное, от удовольствия.

— А сколько я спал?

— Компьютер ты выключил минут двадцать назад. Я сразу зашел посмотреть. Ты спал. Значит, минут пятнадцать — двадцать.

«Ничего себе минут пятнадцать — двадцать. Я пробыл с ними часа два, не меньше. Пробыл с ними, оставаясь здесь. Какова физическая возможность таких путешествий?» — задал себе вопрос Иван. Перед ним опять предстали знакомые уравнения его Системы, и он погрузился в анализ возможности путешествия в пространстве и во времени, пока не уснул.

 

9

Иван проснулся, открыл глаза, прищурил левый глаз и обнаружил, что правый глаз видит. «Открылся наконец-то, надо попробовать встать». Вытянув обе руки вперед, Иван медленно, пересиливая боль в мышцах живота, сел. Голова совсем не кружилась, сегодня она была светлой как всегда, ведь раньше Иван вообще не знал, что такое головная боль. «Я выздоровел», — решил Иван. Медленно, держась за стул, он встал и тряхнул плечами, его повело в сторону, но он устоял и сделал шаг вперед, а потом еще один. Пошатываясь и волоча левую ногу, Иван подошел к окну. Было утро, людей во дворе не было, только один маленький мальчишка сидел верхом на бетонной черепахе, установленной на детской площадке. На небе ни одного облачка, день обещал быть хорошим. Иван зажмурился от удовольствия, предвкушая, как он скоро выйдет из дома и пойдет по улице. «Так и сделаю», — решил он. С трудом надев брюки и майку, Иван пошел на кухню.

Когда Иван открыл дверь на кухню, навстречу ему вскочил Миша.

— Ты что, встал?!

— Встал, хватит валяться. Сейчас попьем кофе и я пойду прогуляюсь, — как ни в чем не бывало сказал Иван.

— Э, нет, парень, — возразил Миша, — я тебя без согласования с Сергеем из квартиры не выпущу, ты уж меня извини.

— А почему? — удивился Иван.

— Потому, что те, кто тебя в тот раз не добил, могут добить, как только ты выйдешь отсюда.

Иван молча сел на стул и набрал номер Сергея.

— Здравствуй. Я тебя разбудил?

— Разбудил, — раздался в трубке сонный голос Сергея.

— Что так долго спишь?

— Перебрал вчера, — ответил Сергей тусклым голосом и, видимо, сообразив, наконец, с кем он разговаривает, закричал в трубку: — Иван, это ты?

— Это я. Слушай, Миша не хочет выпускать меня из квартиры, говорит, что это опасно. Объясни, пожалуйста, в чем дело.

— Как ты встал?

— Со мной все в порядке. Я выздоровел.

— Не мог ты выздороветь за неделю!

— Раз выздоровел, значит, мог. Объясни, почему я не могу выйти из собственной квартиры?

— Хорошо, через полчаса я буду, — ответил Сергей и положил трубку.

Единственное, что говорило о недавней болезни Ивана, — это ввалившиеся щеки и глаза, которые блестели сильнее, чем обычно блестят у людей, блеск был какой-то особенный, притягивающий внимание. Этот блеск во много раз усиливал любое выражение, которое приобретали глаза, а так как взгляд у Ивана и раньше-то был такой, что вынести его было нелегко, — прямой и пристальный, то теперь вообще можно было упасть, когда он смотрел прямо в глаза. Миша поежился и подумал: «Ох, не зря его Серега бережет, этот кадр, видимо, дорого стоит».

В дверь постучали, это пришел Сергей. Иван встал и пошел в прихожую. Сергей молча протянул Ивану руку для приветствия, изучающе глядя на него.

— Здравствуй Иван Александрович, ты, я смотрю, решил всех удивить насмерть.

— Проходи, проходи, не стесняйся, — смеялся Иван. — Рад приветствовать тебя у себя дома. — Они зашли в комнату, и Сергей плотно закрыл за собой дверь.

— Значит, ты выздоровел и хочешь выйти из квартиры погулять?

— Да, я решил пройтись по городу.

— Хорошо. Только учти следующее. Мне удалось выяснить с точностью до наверняка, кто и почему тебя избил. Это работа панинской банды. Все четверо подельшиков — наши, местные, я их знаю. А били тебя, другого объяснения я не нахожу, по двум причинам: первая, чтобы убрать потенциального разработчика программного обеспечения для «Суперсети» и, во-вторых, из ревности, так сказать, потому что Ясницкому не понравилось, как на тебя смотрела Наташа. Ты все понял? — Сергей остановился и посмотрел на Ивана.

— Да.

— Программное обеспечение не сделано, но может быть сделано. Так?

— Да, разумеется, у меня нет сомнений, дня два — и все будет готово.

— А если так, то причина тебя убрать остается. Поэтому я уверен, что пока не истек срок контракта на поставку системы, тебе бы лучше сидеть здесь, за железной дверью.

Иван задумался.

— Сергей, а нельзя ли все-таки выпустить меня отсюда?

Сергей опять начал ходить по комнате. «Он сказал, что почти сделал программу. Свершилось чудо. У нас еще есть время, чтобы выполнить контракт. Надо срочно начинать рекламную кампанию, чтобы убить Ясницкого наповал».

— Иван, скажи мне, только со всей ответственностью, какова вероятность того, что программное обеспечение будет готово и в какой срок.

— Мне для этого надо поговорить с твоими ребятами, которые делают оставшуюся часть.

Сергей назвал номер телефона. Иван пошел звонить. Минут через пять он вернулся из кухни.

— Вероятность того, что все будет работать через две недели — девяносто процентов, через три недели — девяносто пять, через месяц — девяносто восемь, два процента остается на непредвиденные обстоятельства, два, но не больше.

— Нам надо через две, — медленно, глядя прямо в глаза Ивану, сказал Сергей.

В голове у Сергея уже выстраивалась схема действий на две оставшиеся недели. Все текущие проблемы сразу отошли на задний план, будто их и не было, в голове крутились варианты действий: куда ехать, сколько платить, как рекламировать, степень риска. «Чтобы подготовить почву для первой очереди экспансии, надо двадцать миллионов, в наличии пять», — первый вывод, который почти моментально сделал Сергей.

— Ладно, иди куда хочешь, за тобой по пятам будет ходить Мишка, а за Мишкой еще трое. Когда ты сдашь мужикам свою часть работы?

— В среду.

— Хорошо, — сказал Сергей и вышел из комнаты. Минут через десять он вернулся. Все это время Иван стоял у окна и смотрел, как дети играют в песочнице. — Мишка все знает. Будь осторожен. Я тебя очень прошу. Я начинаю действовать так, будто система у меня уже есть. Понял?

Иван, подумав, ответил:

— Понял. Можешь не беспокоиться. В среду я сдам отлаженную программу.

Как только Сергей ушел, Иван надел кроссовки, спортивную куртку и открыл дверь квартиры. Он долго стоял в проходе. «Чего это он застрял», — думал Миша. А Иван стоял и о чем-то думал.

Риикрой и Аллеин тоже стояли в проходе, с трудом сдерживая взаимную неприязнь.

Иван медленно спускался по лестнице, прикусив губу. Было очень больно, в основном болел живот. «Как бы не разошлись швы», — думал Иван. Наконец лестница кончилась. Иван распахнул дверь подъезда и вышел на улицу. В глаза ему ударил солнечный свет. Иван зажмурился, лицо обдувал свежий утренний ветер. Он улыбнулся, как бы про себя, и медленно, немного прихрамывая, пошел по тротуару в направлении главной улицы города, вблизи которой стоял его дом. С каждым шагом Иван шел все увереннее, и когда он вышел на главную улицу, можно было заметить, что он идет чуть покачиваясь и прихрамывая, только если специально присматриваться. Иван шел по улице и смотрел по сторонам. Прохожих было немного. Пройдя по главной площади города и постояв немного у бронзового памятника Ленину, который почему-то до сих пор не убрали, Иван пошел прямо к реке. По реки оставалось метров двести. Иван ускорил шаги, его походка стала пружинистой, и вот он медленно побежал. Миша, который все это время шел за ним, тоже ускорил шаги и побежал, и еще трое парней, шедших на расстоянии метров сорока, вынуждены были пробежаться. Иван вышел на набережную, прошел мимо стелы, поставленной в память земляков, погибших во время войны, и остановился. Он стоял и смотрел на реку. В голове у Ивана не было ни одной мысли. Ему просто было хорошо. Иван пошел по набережной мимо школы, в которой учился, и Наташиного дома и поднялся к памятному знаку, поставленному в честь основания города, потом он пошел по липовой аллее. Теперь Иван шел так, как он всегда ходил, легкой походкой человека, который при желании может быстро бежать столько, сколько ему надо, хоть от рассвета до заката.

— Куда теперь? — спросил Миша.

— К Сергею, — ответил Иван и быстро пошел по тротуару.

 

10

Вернувшись домой, Сергей поднялся в кабинет и принялся за работу. Он чувствовал себя охотником, который шел по следу раненного им накануне зверя, зная, что добыча никуда от него не уйдет, не должна уйти. Потянулся к бутылке, чтобы выпить пару глотков для бодрости, но сказал сам себе: «А, к чертовой матери…» — и взялся за телефонную трубку.

— Федор, — это был маклер по торговле недвижимостью, — мне надо сегодня — завтра продать дом за двадцать, все остальное — твои комиссионные… Людмила, сколько надо времени, чтобы дать рекламные объявления в центральной прессе и напечатать статьи с аннотациями ведущих специалистов? Саша, — это был агент Сергея, который следил за действиями Ясницкого, — что предпринимает твой подопечный? Значит, ушел на дно…

Позвонив еще в несколько мест и уладив все свои дела, Сергей сел в кресло и закрыл глаза. «Как просто, оказывается, жечь мосты. Это Иванова работа, это он на меня так подействовал. Хочется почувствовать себя еще раз на коне и с мечом в руке».

Сергей встал и спустился вниз, в общую комнату. Жены не было. Сергей надел наушники и включил музыку. На колени к нему забралась младшая дочь и стала теребить его щеки и волосы, она что-то говорила и смеялась, но Сергей ничего не слышал через наушники. Дочка обняла Сергея за шею и, сдвинув наушник, закричала: «Папа, к тебе пришли!» Сергей обернулся и увидел Ивана, стоящего в дверном проеме.

— А, Иван, ты.

— Здравствуй, — поздоровался Иван и улыбнулся. Он стоял в дверях уже минуты три, наблюдая, как Юля теребит папу. — Как дела?

Сергей засмеялся.

— Тебя стали интересовать мои дела, значит, ты действительно совсем выздоровел. В порядке мои дела. Садись, рассказывай. Юля, ты иди поиграй в своей комнате, — сказал Сергей и слегка подтолкнул дочку в направлении выхода. Иван сел в кресло.

— Сергей, давай сходим куда-нибудь или лучше к кому-нибудь. Честное слово, очень хочется в гости.

«Сходите, сходите, там уже все готово к вашему приему, — сказал Риикрой. — Вас уже с самого утра ждут».

— А у меня ты не в гостях, что ли, — смеялся Сергей. — Хорошо, давай сходим в гости к Светке, она молодец, почти всегда рада видеть таких оболтусов, как мы с тобой.

«Правильно, умница, именно там уважаемые люди должны вам объяснить, для чего нужна Система». Аллеин зажмурился и сжал кулаки в отчаянии. «Успел-таки там побывать, пока я летал за Иваном в прошлое…»

— Какая смысловая нагрузка будет у нашего визита?

— Никакой. Придем, и я скажу: «Здравствуй, Света. Примешь гостей?» И будем смотреть на ее реакцию. Если обрадуется — значит, задержимся, если замнется — уйдем сразу или почти сразу. Идет?

— Идет, — ответил Иван.

В голове у Ивана был сумбур, ему действительно хотелось всего сразу. «Не могу сидеть дома и не могу ни о чем думать, надо идти куда-нибудь». Через несколько минут Сергей, Иван и Миша сели в Сергееву «девятку» и поехали к Светлане, вслед за ними поехала еще одна машина с охранниками.

 

11

Михаилу Степановичу, Светиному отцу, не спалось в эту ночь. Ничего не помогало уснуть. Все время не хватало воздуха, и на душе было тревожно так, как будто ночью должны были прийти и арестовать, а он знает это и отсчитывает последние часы и минуты свободной жизни. «Хоть бы рассвело поскорее, пойти погулять с собакой», — подумал он, поднялся и пошел в прихожую, где, положив голову на лапы, чутко спал Рекс, немецкая овчарка, его любимец. Рекс тут же проснулся и резко поднял голову, блеснув карими глазами.

— Спи, спи, Рекс, рано еще.

Рекс, поняв, что хозяину не по себе, сочувственно засопел и завилял хвостом. Погладив собаку, Михаил Степанович пошел в гостиную и зажег свет.

«Почему так тоскливо-то, что происходит? Будто я виноват в чем-то. В чем я виноват и перед кем? Может, пора кончать быть директором? — неожиданно спросил он сам у себя, и этот вопрос ему понравился. — Я всегда хотел быть директором, работал для этого, обошел всех конкурентов, вряд ли кто может делать это дело лучше. Откуда же, черт возьми, сомнения? Что меня так подкосило? Что тут непонятного? Все понятно, и все же почему так паршиво, будто убил кого или меня убьют? Нет, дело не в заводе и не в смерти Петрова. В семье тоже все более-менее. Причина не в этом. Может, что-то со здоровьем и это давит из подсознания? — Михаил Степанович прошелся по комнате, остановился и пожал плечами. — Здоровье, здоровье — нет, и не в этом дело. — Хотелось почему-то лечь прямо на пол и закрыть глаза. — А почему бы и нет», — подумал Михаил Степанович, лег на пол и закрыл глаза. Как только он почувствовал затылком твердый, прохладный пол, ему сразу стало легче, он вытянулся, как только мог, на полу и расслабился, углубившись в воспоминания.

1962 год, он молодой, талантливый физик, только что защитил диссертацию по теоретическому обоснованию разделения изотопов новым способом. «Какое счастливое время было. Я тогда еще писал этюды с натуры, — улыбнулся про себя директор. — Светки не было, жены не было, забот не было. Была свобода. Я так хотел продолжать свою работу — не вышло, отвлекли, сагитировали, купили. Или сам хотел? Сам хотел, конечно же, сам, но потому, что этого от меня хотели другие. Я должен был это делать, и с тех пор я делаю то, что должен и за это меня уважают и ценят, и я себя уважаю за это я — директор! Наработался даже надоело уже, а вот собой давненько не занимался — вот, наверное, в чем дело. Не так уж много осталось времени, чтобы заняться собой. Это все? Нет — это еще не все. А, нет чувства безопасности. — Директор начал вспоминать последние события. — Мне передалось это ощущение от людей, которые меня окружают, у них тоже нет чувства безопасности. У всех в этой стране нет чувства безопасности, и давно уже! — Директор глубоко вздохнул. — На кой черт я всю жизнь разделял изотопы? — вдруг спросил себя директор, открыл глаза и резко вскочил с пола. — Я это делал для того, чтобы все, кого я люблю, жили спокойно, но этого оказалось мало, очень мало, никто спокойно не живет, и все может разрушиться и уже рушится. Дело не во мне, мы все, наверное, живем неправильно, поэтому и мучаемся в ожидании чего-то плохого. А, вот в чем дело, — сказал себе шепотом директор и стал ходить по комнате. — Жизнь — в опасности. Жизнь в опасности, пока на белом свете есть такие, как я, которые хотят одного, а делают другое. А мы всегда были, есть и будем, потому что человеческую породу не переделаешь, вчера мы сделали бомбу, завтра сделаем еще что-нибудь, и ничем нас не удержишь. Нас используют те, кто знают, чего хотят, и не имеют сомнений, и все летит к чертовой матери. — Директор остановился и стал смотреть в окно. — Мне казалось, что я всю жизнь делал то, что хотел, а теперь так не кажется. Как говорил дед, царство ему небесное: „Пора и о душе подумать, скоро прибираться“».

На улице рассвело. Михаил Степанович оделся и пошел в лес, который начинался прямо за оградой, гулять с собакой. Рекс рыскал по кустам.

— Рекс, побежали в гору, — сказал Михаил Степанович и быстро пошел в гору.

Гора была крутой, подъем был метров двести, не меньше, но его удалось одолеть без остановок. С горы был виден весь город, казавшийся отсюда игрушечным. Только что взошедшее солнце освещало дома сбоку, делая их рельефными. Дома, которые были окрашены в белое, казались розовыми. «Будет хорошая погода, пойду-ка я еще пройдусь». И Михаил Степанович пошел бродить по лесу. Он, как когда-то в молодости, лазил по скалам и сшибал палкой верхушки высокой травы, свистел, подзывая собаку, и кричал с прибрежной скалы, слушая, как отзывается эхо, отражающееся от гор с другого берега реки. Устав, он сел на камень и стал смотреть на горы и реку, которая извивалась широкой, темной лентой далеко внизу. Рекс лег рядом, высунув язык и часто дыша.

— Как я тебя, парень, а? Может хозяин еще и тебя умотать, вот так-то, — сказал Михаил Степанович и потрепал пса за ухом. Потом Михаил Степанович начал разглядывать камень, на котором сидел. Это был большой розовый камень с вкраплениями слюды, блестевшей на солнце.

— А ну-ка, Рекс, столкнем его вниз, что будет? — Михаил Степанович был сильным мужчиной, он поудобней взялся под низ камня, собрался и потянул камень на себя, потом еще раз рванул изо всех сил, но камень даже не шелохнулся. — Нет, это нам с тобой не по силам. Ладно, Рекс, пошли домой, нас, наверное, совсем потеряли.

Спустившись со скалы прямо на дорогу, которая протянулась вдоль реки, уставшие хозяин и собака пошли домой.

— Где вы были, бродяги? — раздался из кухни Светин голос. — Мы уж думали, не случилось ли чего.

— А где мать? — спросил Михаил Степанович.

— Вы же договорились поехать на дачу к Михайловым. Они за вами заехали. Тебя нет. Мать поехала одна. Ругалась очень, между прочим.

— Ладно, ничего. Накрывай на стол. Будем обедать и завтракать одновременно — в зале. И постели скатерть, — сказал Михаил Степанович и пошел умываться. Когда он, побритый и пахнувший дорогой туалетной водой, вышел из ванной, стол в зале уже был накрыт. «Молодец, дочь», — подумал он.

Большой стол был накрыт на двоих. Приборы стояли по торцам стола.

— А где официант? Кто подавать блюда будет? — спросил Михаил Степанович, потирая руки.

— Я буду. В кои-то веки ты собрался пообедать так, как мне нравится, — не на кухне и не уставший, — ответила Света и стала накладывать салат из помидоров. — Может, выпьешь чего-нибудь?

— Нет, не хочу. Потом может, — ответил отец и принялся за еду. Света села за стол и тоже стала есть, то и дело поглядывая на отца. «Что это с ним сегодня? Он какой-то возбужденный и щеки ввалились. Сейчас что-нибудь выдаст», — думала Света, достаточно хорошо изучившая отца.

— Ты когда замуж выйдешь? Мне хочется успеть как следует познакомиться со своими внуками, — сказал отец, продолжая есть и не глядя на Свету.

«Ну вот — выдал», — подумала Света и сначала было собралась вспылить, но потом, почувствовав, что сейчас это делать будет неправильно, ответила:

— Папа, сосватай мне кого-нибудь. Если скажешь: вот он, выходи за него — не прогадаешь, сразу выйду. Ей-Богу — не вру.

Отец перестал есть и внимательно посмотрел на дочь.

— А этот, как его, не годится что ли?

Светлана резко мотнула головой:

— Не годится.

Отец опять начал есть. Потом сказал:

— Давай другого ищи. Не копайся только в мужчинах, как в своем гардеробе, все равно не угадаешь. Хочу, чтоб ты поскорее вышла замуж, и все.

— Чего это вдруг ты, папа, после прогулки сразу решил выдать меня замуж? Честно сказать, мне и так неплохо. Тебе не вредно ли гулять подолгу? Лет десять, наверное, не гулял, прогулялся и сразу на тебе — замуж.

— А я знаю, что тебе неплохо, поэтому и беспокоюсь.

— Не за кого выходить, папа.

— Почему?

— Потому что хочу быть спокойной, что этот самый муж будет именно муж, а не источник для создания аварийных ситуаций.

Отец бросил вилку на стол и как бы в сердцах сказал:

— Ну, ты посмотри на нее. И этой хочется безопасности. И здесь не хочется рисковать. Не бывает так.

— Я папа — не центрифуга, а женщина, имей это, пожалуйста, в виду, хочу таковой и оставаться, не думай, что мне на себя наплевать до такой степени, что я пойду за кого попало.

— Да, да… да. Да, конечно! Всем хочется безопасности. Всем: и мужчинам, и женщинам, и детям, и тебе, — говорил отец то ли Свете, то ли себе самому. Света внимательно смотрела на отца, стараясь понять, что это его так разобрало и к чему бы все это. — Нет ее, безопасности, и нет гарантий. Хочешь жить по-человечески, учись жить без гарантий — вот тебе мой совет. Нужна система гарантий, но людям ее создать не по силам, — сказал отец и ударил кулаком по столу. — Наломаешь дров — я пойму, но не ленись ломать дрова, иначе все пропадет.

— Что пропадет? — спросила Света.

— Что, что… Все, вот что. Ай… — И отец махнул рукой.

«Вот тебе и раз, — возмутился Риикрой. — А как же всемогущество человечества? Эй, уважаемый, мы так не договаривались…»

— Ясно. Давай есть суп, — закончила разговор Света и пошла на кухню за кастрюлей.

В прихожей зазвенел звонок. Света, поставив кастрюлю с супом на стол, пошла открывать. На крыльце  и Иван.

— Заходите, заходите, вы очень вовремя. Рекс, место. Сережа, как хорошо, что вы пришли. Мы с отцом обедаем, и у нас очень интересная беседа, присоединяйтесь. Папа, Сергея ты знаешь, а это Иван, тоже учился в нашей школе. Прошу к столу.

Света быстро поставила приборы, а Сергей с Иваном переглянулись и сели.

— Не стесняйтесь, ребята, ешьте как следует. Моя дочь неплохо готовит, — приглашал гостей Михаил Степанович.

— Да, это одно из моих достоинств, — с легким сарказмом сказала Света. — Но их все-таки явно недостаточно, чтобы выйти замуж.

Отец понял, что сейчас Светку может понести, и, осознав, что сказал больше, чем бы надо было, вздохнув, решил увести разговор в сторону.

— Иван, извини, твоя фамилия Свиридов? Ну, так я же тебя помню.

Светка не успокаивалась:

— Вот, Иван. Чего во мне не хватает, чтобы на мне можно было жениться?

Света демонстративно уставилась на Ивана своими большими серыми глазами. Иван не смутился и стал внимательно разглядывать Светино лицо. «Ну и взгляд же у него», — поежилась про себя Света. Отец и Сергей внимательно смотрели на Ивана, ожидая, что он скажет.

Иван смотрел на Светлану, как смотрит на женщину мужчина, мысленно раздевающий ее.

Риикрой подскочил до потолка и сделал кульбит. «Алдеин, спорим, сегодня же он будет готов встретиться со мной. Сегодня же мы встретимся с ним в его мире, он воспримет меня так, как надо и будет знать, почему…» Аллеин ничего не ответил, он подумал: «Пожалуй, ты прав. Сегодня он уже не остановится. Он неудержимый жизнелюб…»

Наконец Иван сказал:

— Смелости или, если угодно, самоотверженности.

— А все остальное? — спросила Света.

— А всего остального хватает, — засмеялся Иван.

— Вот, — серьезно сказала Света и подняла вверх указательный палец. — Мне не хватает са-мо-от-вер-жен-нос-ти. Жен-нос-ти. Иван, ты умница. Давай я тебя за это попотчую жареной бараниной.

Света встала и ушла на кухню. Мужчины молчали. Сергей думал, как бы найти предлог, чтобы поскорее уйти, не обидев хозяев. Действительно, положение было неприятным. Отец напряженно молчал и о чем-то думал, не глядя на гостей, Светлана звенела посудой на кухне, явно не торопясь возвращаться в гостиную. Наконец отец сказал:

— Извините, ребята, за некомфортную, так сказать, обстановку, это я виноват. Взрослые дочери обижаются на своих отцов еще легче, чем на своих мужей, а отцы понимают своих дочерей, наверное, не лучше, чем своих жен. Давайте выпьем за то, чтобы каждый из нас смог в своей жизни превзойти самого себя.

Посидев еще немного для приличия, друзья ушли.

 

12

Иван, Сергей и Миша сели в машину.

— Ну что, поехали домой, я думаю, что наш визит вполне удался и на сегодня программа закончена, — сказал Сергей. Иван молчал. Когда Миша завел мотор, Иван повернулся к Сергею и произнес:

— Сергей, очень прошу, отвези меня туда, где играет музыка, я тебя прошу — ненадолго, мне это очень надо.

— Это обязательно, Иван? Подумай как следует.

Иван, помолчав, тихо сказал:

— Конечно, это нелогично и непонятно тебе, скорее всего. Просто во всем остальном я настолько логичен, что если хочешь, чтобы и продолжал быть таким же логичным, позволь мне в жизни быть нелогичным.

— Ничего не понял. Опять ничего не понял. Ну да ладно. Миша, поехали в бар.

— В какой?

— В «Уют», пожалуй. Там есть то, что Ивану надо, поехали.

Буквально через минуту машина остановилась у большого здания, в цокольном этаже которого находился бар. Сергей понял, что Иван завелся, и ему надо, что называется, выпустить пар.

«Может быть, ему и еще чего потом захочется, — скосив взгляд на Ивана, подумал Сергей. — Вот, паразит, прости Господи, придется его, наверное, сегодня останавливать».

Когда Иван вышел из машины, Сергей наклонился к Мише и прошептал:

— Гони за ребятами, вам на сборы пятнадцать минут, чтобы через пятнадцать минут все были здесь. Дай пистолет. — Миша молча передал Сергею пистолет. Как только Сергей вышел, машина резко рванулась с места.

— Ну что, пошли?

— Пошли, — ответил Иван и решительно направился вперед.

Открыв дверь и войдя в фойе, он спросил у вахтера:

— Где у вас тут бар?

— Направо вниз, — ответил вахтер, окинув взглядом высокого, широкоплечего парня.

«Еще один крутой объявился, раньше я его, кажется, не видел», — подумал он.

Войдя в бар вслед за Иваном, Сергей сразу огляделся.

«Твою мать! Вся банда здесь, чтоб их разорвало! Что же делать?!» — пронеслось в голове. В баре со своими девицами сидела вся банда Макарова, кроме двоих, которые после драки с Иваном так и не оправились, — всего восемь человек и никого, никого больше не было. «Они всех уже Разогнали, отдыхают. Ой, влипли, е…» Иван тем временем подошел к стойке бара и что-то сказал бармену. Бармен молча посмотрел на Ивана и спросил:

— Ты не здешний?

— Почему? Здешний.

— Чего хочешь?

— То, что и сказал — бутылку коньяку. — Бармен молчал, глядя куда-то в угол. Увидев кивок Макарова, он подал Ивану бутылку и два стакана.

Сергей в кармане снял пистолет с предохранителя, он все видел и понял, что им отсюда просто так не уйти.

«Надо как-то тянуть время», — подумал Сергей. Сердце учащенно забилось. Сергей медленно отодвинул стул и, не сводя глаз с Макарова, сел за угловой столик лицом к противникам. Иван подошел к Сергею и, улыбаясь, сказал:

— Мне здесь нравится. Давай немного выпьем.

— А мне не нравится. Совсем не нравится, — тихо ответил Сергей. В это время трое парней встали и, подойдя к двери, остановились в проходе, закрыв выход из бара. Бармен куда-то исчез. — Иван, сейчас на нас нападут, эти парни как раз из тех, кто за тобой охотятся. Ты все понял?

— Я понял, что эти парни из той банды, — ответил Иван, оглядев зал, — двоих я помню. Того и того, — указал Иван кивком головы. — Давай хлопнем по стаканчику.

— Да ты что! — И Сергей выругался.

— Ну, как хочешь, — сказал Иван и выпил полстакана коньяку.

Потом он встал и направился к кудрявому парню, который начал драку в тот раз.

— Стой, Иван, что ты делаешь, — прошептал Сергей.

Иван не ответил и не остановился. Подойдя к кудрявому, он улыбнулся, показав зубы, и поднял руку, как бы приветствуя его. Иван не чувствовал ни страха, ни сомнения в правильности того, что он делает, ему нравилось то, что здесь опасно, и он был уверен, что ни с ним, ни с Сергеем ничего не случится.

— Привет, я тебя помню, — сказал Иван, глядя прямо в глаза кудрявому. — Я никуда отсюда не уйду, пока сам этого не захочу, ясно? И не вздумайте мне мешать.

Вся компания молча смотрела на него. Наконец, как бы разряжая обстановку, одна из девушек, сидевшая рядом с Макаровым, высокая, стройная и с большой красивой грудью, сказала:

— Мальчики, я не хочу, чтобы здесь сегодня была драка. Пришли танцевать, давайте танцевать. — И она решительно поднялась и пошла в танцевальный круг, слегка покачивая бедрами. Другие девушки дружно поднялись и тоже пошли танцевать. Макаров встал и, пододвинувшись вплотную к Ивану и приставив кулак к его животу, прошептал:

— Живым ты сегодня отсюда не уйдешь, понял? Привет, покойник.

Иван зло улыбнулся и так же тихо ответил:

— Уйду. — И резко сжал кулак Макарова. У того потемнело в глазах от боли. Ему показалось, что Иван раздавил его кисть. Иван отпустил руку и пошел к девушкам.

Макаров сел на место и стал анализировать обстановку. «Получен приказ выключить Ивана. Иван — вот он — выключай. Ничего не мешает. Подходи сзади, бей по голове и вытаскивай через черный ход. В зале все свои. Сергея тоже по голове и туда же. Пригрозить. Если расколется — поджечь дом, украсть детей. Все это сделает Кудрявый, — Макар покосился на соседа, — ему все равно одна дорога».

Макар повернулся к соседу и сказал, пододвигая бутылку:

— На, врежь ему по голове, чтоб не встал, и вытаскивай через бар в машину, второго берем на себя.

Сосед, немного помолчав, ответил:

— Врежь сам, а другого я беру на себя.

— Ты, дерьмо, кончай. Делай, что тебе говорят.

— Пошел ты… — резко ответил Кудрявый и направился к танцующим.

Сергей сидел, наблюдая за происходящим. Вот-вот должны были подъехать Мишка с ребятами. «Если замечу хоть малейший намек на агрессию — выпускаю в толпу всю обойму», — решил Сергей и положил пистолет на колени. В это время дверь бара открылась, и в проходе появился высокий мужчина с лицом американского киноактера. Он обвел взглядом стоявших в проходе охранников, те сразу расступились, поняв, что этого лучше не задерживать, и направился к стойке. «Это еще кто? Никогда его не видел. Хорош гусь», — оценил Сергей вошедшего. Мужчина взял бутылку пива и сел за отдельный столик.

Дверь опять открылась. Вошли Мишка и еще четверо из его группы. «Слава Богу», — прошептал Сергей и, вызрев рукавом лоб, налил себе коньяку и залпом выпил. Макаров, увидев вошедших, понял, что время упущено и ничего не выйдет. Он сжал зубы и ударил себя кулаком о колену. Двое из Мишкиной компании подошли к бару, ближе к Ивану, и встали, скрестив руки на груди. Парни Макара успели заметить, что на руках у этих двоих были кастеты, а под куртками пуленепробиваемые жилеты.

Кудрявый, окончательно убедившись, что легкой драки не будет, решил: «А пошел бы Макар… Будем балдеть, но этому говнюку я настроение испорчу». И он, встав во время танца перед Иваном, который вяло танцевал, внимательно разглядывая женщин, сказал:

— Ну что, крутой, как наши девочки? Не хреновые?

— Да, ничего девочки, симпатичные, — ответил Иван.

— Хочешь потрахаться? — прошептал Кудрявый. — Я устрою. Выбирай любую. Для тебя сделаем.

— Нет, не хочу, — тем же спокойным тоном ответил Иван.

— А, извини, я же забыл, что размочалил тебе яйца, ну ладно, я их без тебя перетрахаю, а ты танцуй пока. — И Кудрявый, взяв за руку высокую блондинку, которая первой пошла танцевать, сказал:

— Пойдем, Марина, наверх, — и подмигнул Ивану. — Предлагал тебя ему — отказывается, говорит, не хочет, наверное, ты ему не нравишься. А скорее всего и не может, помнишь, я тебе рассказывал… — И он громко засмеялся. Девица тоже засмеялась и, посмотрев на Ивана, сделала ему губки:

— Сожалею, мальчик. Пошли, Влад, раз он не хочет.

У Ивана потемнело в глазах от бешенства, он догнал Кудрявого и, схватив его за плечо, тихим голосом, который заставил всех разом посмотреть на него, сказал:

— Ее сегодня буду трахать я. А ты выбирай любую другую и давай пари: кто больше. — Кудрявый остановился и, не поворачиваясь, спросил:

— А если ты проиграешь?

— Ставь условия.

— Мы тебя запираем и держим две недели у себя. Идет?

— Идет, — ответил Иван, сердце которого колотилось, а все мышцы были готовы к бою. Он чувствовал себя в ожидании какого-то экстатического удовольствия и уже не мог остановиться. Иван взял девушку за руку и спросил:

— Где? Где будем?..

— Э, ребята, стоп, стоп! Это серьезное соревнование. Давай сделаем так, чтоб все было по-честному, — прервал их Макаров. Сергей подскочил к Ивану и схватил его за руку:

— Иван, пошли отсюда, прошу тебя!

Иван резко вырвал руку, так, что Сергей отлетел в сторону, и громко спросил:

— А где будем трахаться?!

Ларина с визгом закричала:

— Только, чур, в отдельных комнатах, иначе я не согласна.

— А как же мы узнаем, сколько раз он кончил? — закричал Макар, и вся толпа засмеялась.

— Я скажу. Я не совру. Вы же меня знаете. Я сама дам ему оценку и все расскажу, что и как, — смеясь, сказала Марина, обращаясь ко всей публике.

Сергей закричал:

— Вы что, озверели? Какое же это пари! Я все равно не позволю вам его забрать.

Иван повернулся к Сергею и сказал ему:

— Сергей, не лезь не в свое дело, отойди и не мешай.

В это время к спорящим подошел киноактер, как его уже окрестила публика, он поднял руку и сказал:

— Тихо, тихо. Тихо! Я посторонний человек. Из всего здесь произошедшего я понял, что двое мужчин, вы и вы, и двое женщин решили выяснить на спор: кто кого превзойдет в количестве и качестве любовных актов. Тихо, тихо! Я правильно понял?

— Да, — сказал Иван.

— Да. Хочу от души потрахаться сегодня, — сказал Кудрявый.

— Я посторонний, непредвзятый наблюдатель, поэтому предлагаю себя в арбитры. Женщины расскажут все только мне, и я сделаю вывод. Согласны?

Все женщины, присутствующие в баре, закричали:

— Согласны!

Киноактер поднял руку и сказал:

— Тогда требую полномочий! Нужны две соседние комнаты. Я думаю — это единственно возможные справедливые условия пари.

Подвыпившая толпа шумно выразила свое согласие.

Иван, крепко держа Марину за руку, отправился на второй этаж, где, как выяснилось, были две свободные комнаты. В соседнюю комнату вошли Влад и выбранная им партнерша. Двери закрылись. Около дверей остался стоять киноактер. Макаров и компания отошли в один конец коридора, Сергей со своими телохранителями в другой конец.

Иван закрыл за собой дверь и осмотрел комнату. Кровать, коврик перед кроватью, женские тапочки на коврике. Он посмотрел на стоящую рядом женщину. Она была на полголовы ниже его ростом, губы ярко накрашены, платье с глубоким декольте. Грудь женщины взволнованно колыхалась, а на нежной, белой шее трепетала голубоватая жилка. Марина повернулась, испуганно посмотрела на Ивана и прошептала:

— Иван, давай не будем, я все сделаю так, что все решат, что ты победил. — Иван молчал, он чувствовал, что сейчас начнется. — Давай, а?

Глаза женщины округлились, Иван увидел в них страх. Сердце Ивана рванулось, кровь бросилась в голову, он ничего не видел, кроме этих глаз, в которых застыл ужас. Иван рванул платье, разорвав его на груди сверху до низу. Марина закричала, Иван сорвал с нее всю одежду, зажал ей рукой рот и повалил на кровать. Больше он ничего почти не помнил.

Сначала Марина кричала, сопротивлялась, потом молчала, иногда она пыталась вырваться из-под него, тогда Иван вновь принимался за дело, и она только тихо стонала, будто подвывала. Чем больше она сопротивлялась, тем больше ему хотелось еще. Сколько это продолжалось, Иван не знал. Он очнулся оттого, что ему лили на спину холодную воду. Он и его женщина лежали на полу.

— Ты победил парень, хватит, хватит! — смеясь, говорил киноактер. — Охладись, наконец.

Иван приподнялся и, быстро вскочив, попытался ударить кулаком в лицо киноактера, но тот ловко увернулся и, перехватив руку Ивана, рванул ее вверх:

— Вот победитель! Поздравляйте!

В комнату заскочил Сергей и захлопнул за собой дверь.

— Одевайся, сволочь, — прошептал он срывающимся голосом, держа дверь, в которую колотили кулаками.

Иван стал быстро одеваться, а Марина отползла в сторону и, стянув с постели одеяло, закрылась им с головой. Иван вышел из комнаты и, ни на кого не глядя и ни с кем не разговаривая, прошел по коридору, спустился вниз и направился домой.

Была глубокая ночь. Иван шел, как ему казалось, совершенно один. И действительно: ни Сергей, ни Макаров, ни их люди его не сопровождали, только киноактер шел за ним немного сзади и слева — невидимый и неслышимый, потому что мог быть таким, если хотел, и Аллеин, также невидимый и неслышимый, летел справа от него.

Придя домой, Иван забыл закрыть за собой на замок дверь. Не включая света, он вошел в комнату и лег на матрас лицом вниз. Только теперь он начал понимать, что с ним произошло и что он сделал. «Это для меня просто так не кончится, — подумал Иван, — коль уж слетел с тормозов, теперь так и пойдет, пока не врежусь куда-нибудь…»

 

13

Иван сжал зубами угол подушки так, что судорогой свело челюсти. «Наташа, она же все узнает, это же люди Ясницкого. Эти же все ей донесут. Как это могло произойти со мной?! Что я наделал! Как я буду смотреть ей в глаза теперь? Надо что-то делать». Иван резко перевернулся на спину, открыл глаза и увидел в проеме освещенного лунным светом окна черный силуэт стоящего человека. Реакция Ивана была мгновенной: будто бы подброшенный мощной пружиной, он вскочил и сделал гигантский прыжок в направлении силуэта. Вряд ли бы кто мог устоять после такого удара, но противник успел среагировать и подставил под удар свою левую руку, Иван почувствовал, что его ботинок будто бы ударил по каменной стене, рука незнакомца даже не дрогнула. Он ударил другой рукой Ивана в грудь так, что тот отлетел в другой конец комнаты. Незнакомец сказал:

— Спокойно, Иван. Я пришел не для того, чтобы драться с тобой.

«Это киноактер», — сообразил Иван.

— Что вам надо? — спросил Иван, продолжая лежать, киноактер прошел через всю комнату и включил свет. Да, это был он. Повернувшись к Ивану и улыбнувшись ослепительной улыбкой, киноактер сказал:

— Ты Иван Свиридов, не так ли?

— Да, я Иван Свиридов, — ответил Иван, поднимаясь.

— Мне необходимо поговорить с тобой, Иван. Только прощу тебя, не пытайся на меня нападать, во-первых, потому, что это бесполезно, — спокойно, спокойно! Во-вторых, потому что я вообще не хочу с тобой драться. Кроме того, это не в твоих интересах.

— Кто вы и что вам надо от меня? — спросил Иван, внимательно разглядывая мужчину. «Он не из нашего города и не из России. Таких людей я не видел даже в кино. Слишком уж уверенный в себе», — оценивал Иван незнакомца. Тот расслабил узел галстука, сел на стул и положил ногу на ногу.

— Садись, Иван. Успокойся, я принес тебе хорошую весть. Твоя судьба может измениться так, как ты и мечтать не можешь, в случае, если ты примешь мои предложения.

— Кто вы и что у вас за предложения? — опять спросил Иван и сел на стул напротив незнакомца. Незнакомец смотрел холодным, чуть насмешливым взглядом прямо в глаза Ивану. Ивану был очень неприятен этот взгляд. Он поймал себя на том, что никто никогда еще так спокойно и с таким превосходством не смотрел ему в глаза.

— Это самый трудный вопрос из всех, которые ты мог задать. Но я постараюсь тебе на него ответить. Мне просто необходимо тебе на него ответить, иначе разговора у нас с тобой не получится. Я это понимаю. Так вот. Я верный слуга Сатаны — так люди называют моего Господина и Хозяина. Я не человек, Иван. Я сегодня здесь потому, что мой Господин направил меня в ваш мир специально для встречи с тобой. — Незнакомец говорил, не сводя глаз с Ивана, внимательно следя за малейшими движениями его чувств. На лице Ивана не отражалось ничего.

— Я вам не верю.

— Почему?

— Я просто сошел с ума — и все. Вас либо нет вовсе, либо вы пользуетесь тем, что я сошел с ума, и разыгрываете меня.

— Слушай, Иван, а как же синяк у тебя на груди? Это ведь реальность. И к тому же тебе о нас должен был говорить Творец.

— Нет, не верю. Этого не может быть. Я сошел с ума, — сам себе говорил Иван. — Как вас зовут?

— Меня зовут Риикрой. Это, конечно, условное имя — специально для людей. Мы в своем мире общаемся на языке, который не переводится на человеческие. Но здесь, на Земле, в этом мире, я — Риикрой.

— Риикрой?

— Риикрой.

— Риикрой, у меня просьба. Я хочу проверить твою реальность. Давай померяемся силой. Кто сильнее, армрестлинг, например, — как бы обдумывая каждое слово, медленно сказал Иван.

— Иван, ты действительно сошел с ума. Не надо этого делать. Человек не может победить меня. И зачем тебе это? Ты не из тех, кто может спятить. Это я тебе точно говорю, — смеясь, сказал Риикрой.

— Это мое условие.

— Ну, хорошо. Где мы можем это сделать? В этой квартире есть стол?

— Да, на кухне. Пойдемте на кухню.

Риикрой и Иван пошли на кухню. Иван передвинул стол на середину кухни и, расставив стулья, сказал:

— Давайте попробуем.

— Ну что ж, давай, раз тебе так этого хочется.

Риикрой поставил локоть на стол и раскрыл ладонь.

Иван сел, поставил руку в позицию и вложил свою ладонь в ладонь Риикроя. Ладонь его была прохладной. Ивана почему-то охватил страх. Он посмотрел в глаза Риикрою и сказал:

— На счет три начинаем. Раз, два, три, — и Иван рванул руку Риикроя изо всех сил. Рука Риикроя поддалась и остановилась буквально в сантиметре от стола. Иван сделал отчаянное усилие, в глазах у него пошли красные, кровавые круги, он закричал от чрезмерного напряжения и чуть не потерял сознание, казалось, что мышцы лопнут. Но тщетно, не удалось продвинуть ни на миллиметр.

— Иван, сейчас я придавлю твою руку к столу. Но при этом я могу сломать ее, потому что мышцы у тебя, действительно, стальные, а кости нет. Иван, меня нельзя победить, ты уж это пойми. Я могу уступить тебе, если хочешь.

— Нет.

— Да, правильно. Если я уступлю тебе, ты не поверишь, что я есть я. — И Риикрой очень медленно начал поднимать свою руку. Он поставил ее в вертикальное положение и также медленно, не останавливаясь, прижал руку Ивана к столу. — А теперь смотри, это тебе на память о моем визите. — И Риикрой, отбросив руку Ивана в сторону, положил свою ладонь на середину стола и надавил. Стол прогнулся, и посередине его прошла трещина. Риикрой нажал еще, и стол с треском сломался пополам. — Ну, как? Веришь теперь, что я не сон и не игра твоего воображения?

— Слушай, ты, не знаю, кто ты. Можешь посидеть здесь, пока я тебя не позову? Мне надо подумать.

— О чем?! Иван, почему ты не соглашаешься с очевидным?

— Я никогда не соглашаюсь с очевидным.

— Ну что ж, хорошо, я посижу здесь, пока ты меня не позовешь, только не делай глупостей.

Иван вышел из комнаты. Риикрой тут же исчез и вошел следом за ним. Иван лег на матрас и закрыл глаза. Риикрой сел рядом и стал слушать мысли Ивана.

Иван быстро сосредоточился и начал анализировать решение своей системы уравнений. Риикрой едва мог уследить за ходом рассуждений Ивана. Даже он, который мог разгадать и прочитать любую человеческую мысль, не мог успеть за тем потоком формальных логических операций, которые совершались в голове Ивана. Риикрой старался изо всех сил и все же поймал себя на том, что их не хватает, чтобы уследить за тем, как мыслит Иван. Через сорок минут Иван открыл глаза и сказал:

— Риикрой, если ты из гиперпространства со всеми степенями свободы — скажи, когда оно образовалось и как выглядит Бог.

— Я не знаю, когда образовалось наше гиперпространство, это знает только мой Господин. А ты, Иван, оказывается, провокатор. Ты же знаешь, что туда, где находится Он, нам путь закрыт.

Теперь Иван не боялся Риикроя. «Да, все это может быть. Но надо же, почему со мной?!» — подумал он.

— Вот это другое дело! — обрадовался Риикрой. — «Почему со мной?» — это хороший вопрос.

— Ты что, читаешь мои мысли?

— Конечно, а как же.

— И ты все знаешь обо мне?

— Естественно, все.

— И ты знаешь выводы моей теории?

— Знаю. И подтверждаю, что она всесильна, потому что она верна.

Иван усмехнулся.

— Ну что ж, говори, что тебе от меня надо, Риикрой, слуга Сатаны.

— Мой Господин приглашает тебя на встречу. Он хочет лично говорить с тобой.

— О чем?

— Не знаю.

— Так вот, я не хочу встречаться с твоим господином. Мне не о чем с ним говорить, так и передай ему.

— Я так и думал, что ты испугаешься и откажешься, — сказал Риикрой и медленно направился к выходу из комнаты.

— Риикрой, как выглядит Сатана? — торопливо спросил Иван, когда Риикрой уже выходил из комнаты.

— Он не хромает, Иван, и у него прекрасный цвет лица.

— Слушай, ладно, я согласен. Потому что, уверен, что вы все равно не отстанете от меня. Лучше уж ему услышать от меня громкое «нет», и как можно быстрее.

«Нет, не для этого ты идешь на встречу с Сатаной, а потому, что понял, наконец, что смертен, и нет для тебя другого пути к бессмертию, кроме как с нами», — подумал Риикрой и сказал:

— Когда и где ты готов встретиться с Господином?

— С твоим господином, Риикрой.

— С моим, с моим Господином.

— Мне все равно когда и где, но не ранее чем через неделю.

— Хорошо, — и Риикрой достал из кармана карту. — Вот здесь, — указал он точку на карте. Это была карта района Саянских гор, как успел определить Иван.

— Почему он выбрал это место?

— Об этом спросишь у него.

— Но как я туда доберусь?

Риикрой засмеялся.

— Иван, к чему эти игры, мы ведь знаем все. Все! Лийил…

— Ну, ясно, — прервал Риикроя Иван. — Теперь мне вообще все ясно. Как я туда доберусь — это мое дело. Не так ли?

— Ну конечно же, конечно! Могу сказать одно: жди его там. И еще, прошу тебя, не спрашивай меня о цели этой встречи, не ставь меня в неудобное положение. Я всего лишь верный исполнитель. А с тобой будет говорить он, как с равным. Это большая честь, и ты ее заслужил.

— Риикрой, ответь — к чему весь этот спектакль: явление в баре, модный костюм, галстук, актерское лицо? Это что, ваша традиция?

— Это неудачное слово. А вообще говоря, у нас нет и не может быть традиций. Традиции — это всего лишь условность, они нужны людям, да и то не всем, а мы выше всяких условностей. Почему я пришел так, а не иначе — это мой секрет. В этом и проявляется мастерство. Я пойду. До свидания, Иван.

— Прощай, Риикрой, надеюсь, мы с тобой никогда больше не увидимся.

Риикрой засмеялся и вышел из комнаты. Иван услышал, как хлопнула входная дверь.

Иван сел на стул, в руках у него была карта. Он встал и пошел на кухню. На полу лежал сломанный стол. Иван посмотрел в окно. На улице никого не было, фонари и окна домов не горели, но все же было довольно светло, потому, что на небе светила ущербная луна. Под окном прошел человек. «Это он, — подумал Иван и вернулся в комнату. — Надо что-то делать. Обязательно, срочно надо что-то делать, иначе я пропаду». Иван чувствовал, как на него опять накатывает знакомое уже экстатическое бешенство, которое вызвано то ли его бессилием, то ли разочарованием, то ли вообще неизвестно чем. Сейчас ему хотелось бежать, кричать, разрушать. «Что же это было со мной? Боже мой! Почему раньше такого не было?» Иван лег на матрас, его колотила дрожь, хотелось броситься в бой и бить, бить, бить… Он едва сдерживал себя.

— Это выше моих сил. Лийил, почему я такой, Лийил? Откуда это? Как с этим бороться, Лийил?

 

14

Вспышка света — и Иван ослеп. Когда зрение и слух вернулись к нему, он обнаружил себя стоящим среди массы людей: вокруг были мужчины, женщины, дети. Большинство из них, даже женщины и дети, были вооружены мечами и копьями, и все чего-то напряженно ждали, глядя на сооруженную из бревен сторожевую башню. Ржали лошади, лаяли похожие на волков собаки, скрипели кузнечные меха — весь мир был наполнен этими звуками, но человеческих голосов не было слышно.

— Римляне! Там римляне, — закричал, видимо во второй раз, дозорный, стоящий на смотровой площадке. — Готы, к бою!

Раздался крик тысяч, десятков тысяч людей, будто раскат грома, растянувшийся во времени; воины били мечами по щитам и ритмично кричали — так, как делают мужчины, когда стараются сконцентрировать свои силы, чтобы сдвинуть тяжелый груз. Вскоре разрозненный грохот оружия и крики, как бы подчиняясь какому-то невидимому дирижеру, выстроились в четкий ритм, в такт ударам человеческого сердца. «Теперь их сердца бьются вместе. Вот как готовятся к смертельной битве», — подумал Иван и тоже начал бить своим широким и довольно коротким, не более семидесяти сантиметров, как он оценил, мечом по окованному железом щиту. Энергия разрушения, которая заставила Ивана отправиться в путешествие во времени и пространстве, получила цель — надо было сражаться с врагом. И враг известен — враг за стенами лагеря.

Легковооруженные воины — те, кто не имел доспехов, а только копья или мечи и щиты, да и щиты были не у всех, бежали к воротам лагеря, которые были широко открыты. Иван тоже побежал туда.

Солнце уже клонилось к закату, было очень жарко, казалось, что воздух раскален до возможного предела, было трудно дышать. На Иване был широкий кожаный пояс, на котором были закреплены ножны и что-то вроде набедренной повязки, все тело было покрыто потом. «Ничего себе жара, пробежался всего-то с полкилометра, а каково же тем, кто в доспехах», — подумал Иван. Вокруг него стояли красивые, молодые, светловолосые мужчины. Каждый из них, попади он в наше время, мог служить образцом мужской красоты и вполне мог гордиться своим сложением и мышцами. Иван ничем особенно среди них не выделялся.

В полукилометре впереди перестраивались из походного в боевой порядок римские легионы. Шлемы, щиты и наконечники копий блестели на солнце, как огненная трава.

«Зачем и почему я здесь, что хотел показать мне Лийил, забрасывая сюда? — думал Иван. — А что ж тут неясного! Я хочу разрушать, убивать, насиловать. Только что доказал это. Здесь все это будет, тут в полной мере проявится мое мужское начало, оно не уничтожено веками развития цивилизации. Кажется, это будет битва при Адрианополе. С каким восторгом я в детстве читал ее описание!»

Со стороны противника раздался трехкратный громовой удар. Видимо, легионеры трижды ударили оружием по щитам, и Иван услышал гул десятков тысяч шагов. Земля чуть-чуть вздрагивала от шагов. Стало страшно, но это был страх ожидания какого-то свершения, которое должно увенчать жизнь.

Иван оглянулся на своих товарищей по оружию. Глаза их смотрели вперед спокойно, и страха в них не было. Воины были плохо вооружены, на некоторых было надето что-то вроде рубах из серого грубого полотна, но большинство были, как и Иван, обнажены по пояс. Некоторые, как бы про себя, улыбались, кое-кто что-то шептал. «Наверное, молятся, да некоторым, я смотрю, даже и весело», — подумал Иван. Иван достал из ножен меч и стал рассматривать его. Меч был тяжелый, с недлинным, но широким и толстым клинком, большой бронзовой крестовиной и деревянной рукояткой, предназначенной для двух рук. «Это двуручный меч, для одной руки он немного тяжеловат», — оценивал свое вооружение Иван. Он взмахнул мечом и забыл обо всем на свете, его охватил ни с чем не сравнимый восторг. Такого меча, как у него, ни у кого из соседей не было.

Легионы все, как по команде, очень быстро двинулись вперед. «Вот оно, началось!» — подумал Иван. По его телу прошла дрожь, он вдруг неожиданно для себя громко закричал. Воины вокруг тоже закричали, и из лагеря за спиной раздался мощный гул голосов. Когда между строем легионеров и готами осталось метров пятнадцать, первая шеренга легионеров оторвалась метра на три от идущей вслед, и Иван увидел, что легионеры сейчас метнут копья. Так оно и произошло. Иван даже успел увидеть взгляд легионера, который бросил копье в него. Иван выставил щит как можно дальше вперед — и вовремя. Копье вонзилось в щит, легко пробив его. Наконечник вышел за щит сантиметров на сорок. Смерть остановилась в сантиметре от груди. Иван увидел, что легионеры бросают еще раз. Он пригнулся, и копье пронеслось над его плечом, попав, видимо, в соседа сзади, так как оттуда раздался смертный крик, этот крик ни с каким другим спутать было нельзя. Передняя шеренга легионеров упала на колено и следующая шеренга, подбежав вперед, тоже метнула копья два раза, а потом следующая и еще одна. Готы, которые не были убиты или ранены, рванулись вперед раньше, чем третья шеренга легионеров метнула копья. Иван хотел было надеть на руку щит, но это оказалось невозможно, потому что копье, попавшее в щит, не позволяло это сделать. Иван бросил щит и, взяв свой меч двумя руками, бросился вперед.

Легионеры сомкнули щиты и достали мечи. Первые готы, которые подбежали к строю легионеров, ударились об эти щиты, как о стену, и все почти были тут же зарублены. Но следующие ряды готов давили на передних. Иван толкал что было силы в спину впереди стоящего, и кто-то сзади также толкал в спину Ивана. И тут же он обнаружил себя среди битвы. Проломив и буквально растоптав первые ряды легионеров, оставшиеся в живых готы с бешеной скоростью орудовали своими мечами и боевыми топорами. Было столь тесно, что Иван чувствовал со всех сторон удары коленями, локтями, но сам не мог даже взмахнуть мечом, не разобрав, где свои и где враги. Но вот он увидел взгляд легионера и взмах меча, направленный на него. Рванув свой меч вверх, Иван отбил удар и, закричав, со всей силой опустил меч на шлем противника. Удар Ивана был так силен и стремителен, что легионер не успел подставить щит или защититься мечом. Меч Ивана раскроил пополам шлем и череп и остановился лишь на уровне плеч противника, ударившись в верхний край стальных доспехов. Кровь и мозг фонтаном брызнули из черепа, забрызгав и Ивана. Дальше для Ивана все было, как в замедленном кино. Он отбивал и наносил удары, уворачивался, падал и поднимался.

С первым подразделением римлян было покончено. Иван рванулся вперед на подходящий следом за первым новый строй римлян. Если бы Иван посмотрел назад, то увидел бы, что и готов-то из тех, с кем он стоял в строю, почти не осталось. Но Иван не обращал внимания на то, что происходило вокруг, он был устремлен вперед — в ряды врагов, в бой. Боковым зрением Иван видел, что справа и слева от него сражаются два хорошо вооруженных готских воина, и сзади его тоже прикрывают двое, причем воины делали это так, что не мешали Ивану вести бой. «Берсерк, берсерк, дорогу берсерку», — кричал прикрывающим его воинам мощный бородатый воин, по-видимому, какой-то командир готов. Что такое «берсерк», Иван не знал, но он понял, что ему на поле битвы отведена какая-то роль, и делал свое дело, разя налево и направо, глядя в глаза противникам и успевая их опережать на мгновение. Руки, грудь, лицо и даже спина Ивана были в крови, по-видимому, в чужой, потому что никакой боли и стеснения в движениях Иван не чувствовал.

Иван потерял счет времени. Сражаясь, он как бы находился в каком-то нереальном состоянии. Он не думал, что его могут убить или ранить. Он вообще ни о чем не думал, он просто не мог остановиться. Как хорошо отлаженная машина для убийства, он шел вперед, ведя за собой весь отряд, медленно уходя вдаль от лагеря. Солнце зашло за горизонт, и начало быстро темнеть, но битва была в самом разгаре. Вдруг Иван обнаружил, что врагов вокруг нет. Его окружали только готы, их было человек семь.

Иван почувствовал, что все его тело, все мышцы стонут от усталости и перенапряжения, силы будто враз оставили его. Он лег на спину и стал смотреть на небо, на котором загорались ранние звезды.

— Эй, берсерк, пошли с нами, — позвали Ивана.

— Я не могу.

— Что, совсем выдохся? Здорово ты дрался. Пошли с нами. Сейчас начнется конная атака, могут затоптать.

Иван приподнялся на локте и увидел, что на сторожевой башне лагеря зажгли костер. Стало почти совсем темно, когда Иван услышал гул приближающейся конницы. Готы быстро побежали вверх по холму, и Иван, схватив свой меч, побежал вслед за ними. И вовремя. Забравшись на скалу, возвышающуюся на вершине холма, воины увидели, что готская конница, развернувшись в боевой порядок, пошла в атаку. По тому месту, где только что находился отряд, пронеслась лавина тяжело вооруженных всадников.

В темноте поле боя было почти не видно. Но были хорошо слышны предсмертные крики тысяч людей, слившиеся в сплошной предсмертный крик, будто бы идущий от самой земли.

«Это предсмертный крик Римской империи, — подумал Иван, — и мне довелось услышать его. Крушить мировые империи — настоящее мужское дело».

— Ха, наши бьют! — заорал бородатый. — Вперед, готы! Наше место — там! — И воины побежали вниз, туда, откуда доносился шум сражения. Иван побежал вместе со всеми. Навстречу ему бежали побросавшие оружие римляне, их лица были искажены ужасом. Готы остановились и принялись за дело: стараясь не пропустить ни одного бегущего, они убивали всех. Иван стоял, опустив меч.

«Что тут делается? Это конец битвы? Зачем их убивать?»

По всему полю, насколько хватало глаз, лежали убитые воины. В основном это были римляне. Их доспехи мерцали позолотой в лунном свете. Иван пошел по полю битвы в направлении готского лагеря. В руке он сжимал свой меч. Были места, где убитые лежали один на одном так, что некуда было поставить ногу. Там Иван шел по телам, иногда раздавались стоны раненых, но Иван не останавливался, ему было страшно. Около лагеря были настоящие горы из трупов, видимо, конница готов прижала римлян к стенам лагеря и именно здесь было основное побоище.

На территории лагеря горели костры. Готские женщины готовили на них пищу для воинов. Большинство воинов лежали кто где, в основном прямо на земле. Никакого ликования Иван не видел. «Это будет завтра, а сегодня не до этого, у них просто нет сил», — подумал Иван. Вдруг он услышал:

— Эй, парень, это ты пробился сквозь строй легиона?

Иван понял, что обращались к нему. Он увидел стоящего рядом с лестницей, ведущей на смотровую площадку башни, человека. Это, судя по одежде и доспехам, был какой-то готский командир.

— Да, я был среди тех, кто пробился сквозь строй, — ответил Иван.

— Подойди сюда и выпей вина. — И командир протянул Ивану большой кубок, наполненный темным, терпким вином. Иван, не отрываясь, выпил кубок до дна. Он сделал это с огромным удовольствием, чувствуя, что начинает пьянеть, еще не допив кубок.

— Вступай в мой отряд, воин, у нас твое настоящее место. Ты получишь коня и доспехи. Мы двинемся на юг и дойдем до Афин. Вся империя теперь у наших ног, — говорил готский командир.

Иван был счастлив. Усталость после битвы — это была усталость победы, ощущение, которое стоило того, чтобы ради него жить. Иван посмотрел в глаза командиру и ответил:

— Я согласен. Куда мне идти сейчас?

— Накормите его и пусть спит, — приказал командир.

Женщина принесла бронзовый сосуд с водой и молча стала обмывать с него кровь. Вытерев Ивана сухой и мягкой тканью, она так же молча увела его в шатер, где положила перед ним большой кусок жареного мяса и ломоть хлеба.

Иван услышал, как женщина стала тихо молиться, прося у Бога упокоить души ее родных и всех погибших в этой страшной битве. «Значит, она христианка», — подумал Иван.

Заплакал ребенок. Женщина тут же быстро поднялась и подошла к месту, где лежали дети. Она стала гладить ребенка по голове и петь ему песню, в которой говорилось о море, за которым живет солнце и где все счастливы. «Когда ты вырастешь, мой сын, ты отправишься за море в солнечную страну», — говорилось в этой песне.

«Спасибо Лийил, я теперь знаю, что такое упоение битвой, — сказал про себя Иван. — Только ради удовлетворения этого чувства стоит рисковать жизнью, потребность в нем бросает меня вперед. Хоть и не знаю, что там, впереди. Игра со смертью — самая увлекательная из всех, в которые только может играть человек. А ведь и жизнь — игра. Кто написал ее правила?»

«Кто? Странно слышать этот вопрос от тебя, Иван, — подумал Аллеин. — Страшно подумать, но ведь ты захочешь получить не только ответ на вопрос: кто? Но и на вопросы — почему и зачем?»

— Как тебя зовут? — спросил Иван тихо, обращаясь к женщине.

— Хильда, — ответила женщина, взглянув на него.

— Я ухожу, Хильда. Передай, чтобы не искали меня. У меня своя дорога. Прощай.

Иван быстро вышел из шатра. Уже светало. Ивану очень хотелось спать. Он огляделся по сторонам и не увидел поблизости никого, только часовые стояли на стенах лагеря и сторожевых вышках. Иван сказал:

— Лийил, доставь меня домой, Лийил.

Вспышка ослепила его, и Иван, прежде чем зрение вернулось, понял, что лежит на своем матрасе.

Иван чувствовал себя очень усталым. Сильно хотелось спать. Часы показывали шесть вечера. «Интересно, какое сегодня число?» — подумал Иван. Он пошел на кухню и, перешагнув через сломанный стол, включил висевший на стене старинный динамик. Шла программа краевых новостей. Иван взял полбуханки засохшего хлеба, которая валялась на полу, и стал есть, отламывая куски. «Когда я последний раз ел? А, кажется, в шатре, ночью. Черт его знает, ел я или не ел, было это все или не было?» Иван посмотрел на свои руки, кожа на ладонях покраснела. «Конечно, помаши-ка мечом, подумал Иван. — Было, все это было, нельзя погружаться в грезы по команде». Вдруг по ретранслятору Иван услышал голос Сергея, дающего интервью. «Ох ты, Боже мой! Сегодня же понедельник, а у меня же дел еще на три дня!» Не дослушав интервью Сергея и не вникнув в то, о чем он говорил, Иван встал и, держа в руке остатки сухаря, пошел в комнату. Он включил компьютер и сел на пол перед экраном дисплея. «Ну ладно, Ваня, попутешествовал — и будет. Задело. Обдумывать увиденное будем потом».

Иван сосредоточился на тексте головной программы. Это была совсем небольшая подпрограмма, но именно она являлась самой главной, именно здесь была зарыта собака. Со стороны казалось, что Иван погрузился в транс; он, почти не двигаясь, сидел перед дисплеем несколько часов, не отрываясь от экрана. Стемнело, комната была освещена только голубоватым светом монитора. Логическая задача, которую решал Иван, была чрезвычайно сложной. Но все же это была обыкновенная логическая задача, где известны и входные, и выходные параметры, вся проблема для Ивана заключалась в том, что ее нельзя было обдумать быстрее, чем за сорок часов, время он оценил сразу. И времени не хватало. Иван не отвлекался на самообвинения типа: «Вот если бы не… то…» — это было нерационально, а значит, и ни к чему. К тому же он не ел и почти не пил, потому что ему не хотелось. Он сидел и думал, изо всех сил борясь со сном и усталостью. Под утро он отключился и проспал минут сорок. Когда проснулся, тряхнул головой, чтобы согнать сон, и начал думать дальше. Ближе к вечеру в среду он начал набирать тексты программ. Когда стало темнеть, программа была закончена и оттестирована. Все работало нормально.

— Павел, приходи забирай управляющую программу, — позвонил Иван разработчикам и пошел умываться. Он долго мылся холодной водой, до тех пор, пока не пришел программист. Дверь в квартиру, кстати говоря, все это время была открыта. Проводив Павла, Иван лег на матрас и уснул. Спал он без снов больше суток. Проснулся, обнаружил, что ночь, и уснул опять.

 

15

Сергей уснул только под утро. Он думал о том, что же ему теперь делать и как жить дальше. Он разорен — это теперь очевидно. Вероятность, что Иван сделает обещанное, крайне мала. Не может такой человек держать слово. В образе Ивана для Сергея теперь сконцентрировались почти все отрицательные человеческие качества, худшим из которых была неспособность выполнять взятые на себя обязательства. «Он ведь знал, что для меня значит это дело, и не мог сдержаться».

«Надо жечь мосты, Сергей, иначе какой же ты мужчина. Ты не должен уступать!» — шептал Сергею из подсознания Риикрой.

Положение было совершенно безвыходным. «К нему я больше не пойду, меня от него тошнит, пропади он пропадом, но… — Сергей встал и долго ходил по кабинету, собираясь с мыслями. — Есть Ясницкий, которому я не хочу уступать и не уступлю. Пусть думают, что я не умею проигрывать, пусть думают что угодно, если узнают о моей роли, но Ясницкий за эту систему тоже ни рубля не получит».

Ровно в восемь приехал маклер. И через пятнадцать минут он уехал с подписанным договором на продажу дома. Подписывая договор, Сергей чуть улыбнулся, и взгляд его холодно блеснул. «Он что-то затевает», — подумал маклер, укладывая документы в кейс.

В девять приехали корреспонденты, и Сергей разговаривал с ними около часа, непринужденно ведя себя и блистая эрудицией. Сергей совершенно покорил корреспондентов своей уверенностью в нужности для общества решаемой его фирмой задачи. Был ими оценен и его имидж героя нашего времени: предпринимателя, осознающего свою ответственность перед страной. Распрощался Сергей с корреспондентами в самом, как им казалось, распрекрасном настроении.

«Так, начнем действовать по новому сценарию», — решил Сергей, проводив корреспондентов, и позвонил Наташе, попросив ее принять его сейчас же. Наташа сказала, что ждет его через полчаса.

— Здравствуй, Сережа. Рада тебя видеть.

— Наташа, налей мне рюмку чего-нибудь покрепче, если есть, конечно, — попросил Сергей и плюхнулся в кресло. — У меня к тебе серьезное дело, и крутить вокруг да около перед тобой у меня не хватает совести. — Сергей налил рюмку водки и выпил. — Короче, так: я, очевидно, разорен. Времени до предъявления работы заказчику осталось неделя, а еще ничего нет. Не получилось. Мы остаемся без денег, я и тебе платить не могу. Но это не значит, что я остался без работы. Хочу с тобой посоветоваться.

Наташа села в кресло напротив и спросила:

— Сережа, что делает Иван? Почему ты уверен, что у него не получится, он ведь обещал закончить в среду, а сегодня понедельник.

— Не верю я в то, что он сделает! И нечего время терять.

— Иван здоров?

— Да он здоровее всех нас вместе взятых в десять раз, я такого коня, как он, никогда еще не встречал! Только при его двигателе и тормоза нужны надежные, а у него их, похоже, совсем нет. Просидел пять лет в своей общаге безвылазно, а сейчас… Тьфу, — Сергей сплюнул в сердцах. — Короче, Наташа, это страшный человек. Ты можешь думать что угодно, можешь считать меня кем угодно, но я тебе скажу: бойся его, он еще себя проявит.

— Сергей, я люблю его.

— Думаешь, я не вижу, что ты его любишь? Все я понимаю. И я чувствую, что он явился нам всем на беду, — сказал Сергей каким-то не своим голосом.

— Не надо, Сергей, успокойся. Не надо так. — Наташа улыбнулась. — Такой уж он есть. И ты совершенно напрасно решил, что он не выполнит к сроку то, что обещал. Он выполнит, только вы никто не напоминайте ему об этом. Он подумает, что в это никто не верит, и тогда уж обязательно решит вашу задачу.

— Ты так думаешь?

— Я в этом уверена. Давай подождем два дня, только два дня, а потом уж будем думать, что делать дальше. Договорились?

Сергей долго молчал. Потом сказал:

— Хорошо, договорились. Я ничего не буду предпринимать до утра четверга. Но только сил ждать у меня нет. Запью. По старинному российскому обычаю — запью на два дня.

Наташа покачала головой: «Бедный Сергей, как он бывает плох, когда дело не зависит от него».

Выпив еще водки, Сергей встал и попрощался.

«Так, тут, кажется, все в порядке, пора навестить Ясницкого, — решил Риикрой. — Это можно делать в открытую, туда Аллеин уж точно не полетит».

Местом, где Игорь Ясницкий любил находиться более всего, был его рабочий кабинет. Богато и со вкусом обставленный, расположенный в престижном районе города, оборудованный всеми возможными электронными сервисными устройствами. Здесь он подолгу размышлял в одиночестве, анализируя поступающую информацию.

«А не отдать ли мне Малышеву заказ на эту чертову систему? Не дешевле ли это будет? Парни оказались упрямые и, похоже, талантливые, не проще ли подготовить исподволь какой-нибудь компромисс? — в очередной раз возвращался Ясницкий к рассуждению на тему об электронной банковской системе. — Похоже, это именно их люди следят за мной. Не думаю, что это опасно, но может быть инцидент, а он сейчас, когда появляется столько перспективных дел, совершенно ни к чему. И Наташа в той компании, тоже надо учитывать, и, пожалуй, именно это главное». О Наташе Ясницкий думал постоянно. Он поймал себя на том, что он вообще не думал ни о каких других женщинах, только о ней. Это сильно мешало работать. «Надо это дело скорее довести до свадьбы. Так жить нельзя. Все равно ни за что не соглашусь с тем, что она достанется кому-нибудь другому. Кажется, это тот самый случай, когда я могу натворить всевозможные глупости. Надо стараться не доводить до этого. Может, связать компромисс по системе, женитьбу, устройство будущего этого Ивана в один комплекс вопросов? Это интересный выход», — заключил Ясницкий. Он встал и начал ходить по кабинету. Раздался телефонный звонок, звонил заместитель:

— Игорь, включи-ка телевизор на местную программу, только сядь прежде.

Ясницкий сел в кресло и включил телевизор. На экране он увидел Малышева, рассказывающего о глобальной банковской системе компьютерной связи, которую уже сделала его фирма. Малышев приглашал специалистов и потенциальных заказчиков на демонстрацию системы. Подробная информация в местной газете и в «Известиях»!

«Успел, успел! — ликовал Риикрой. — Теперь они оба у меня в руках».

«Что он делает?! Зачем?! Неужели они действительно смогли сделать свою систему?!» Ясницкий нажал на селектор, вызывая начальника отдела безопасности:

— Какая информация поступала о Малышеве?

— Его разработчики заканчивают тестирование сервисных программ, управляющая программа закончена Свиридовым и, скорее всего, он уже передал ее разработчикам, — получил ответ Ясницкий.

«Ох уж мне эти российские самородки, твою мать! Теперь никакой компромисс невозможен, они на него не пойдут. Заработают с ходу миллиард, тогда, я чувствую, этот Малышев мне дорогу перейдет основательно. Он меня ненавидит».

Ясницкий очень точно всегда определял отношение к себе людей и никогда не ошибался. «Надо что-то срочно предпринять. Решительно и срочно. Что?»

— Найдите мне Рубцова, — приказал Ясницкий начальнику отдела безопасности. Рубцов был нештатным агентом фирмы по особым поручениям и никому, кроме самого Ясницкого, не подчинялся. Он знал Рубцова еще по его работе в КГБ. Через Рубцова Ясницкий осуществлял связь с местной мафией.

— Федор, надо помешать Малышеву провести намеченную демонстрацию их программ для банков. Как это можно сделать? Ты, вообще говоря, хорошо понимаешь, о чем я говорю?

— Да, я полностью в курсе этого дела. Этого парня просто так не остановишь.

— Надо остановить.

— До него самого просто так сразу не доберешься. Он стреляный воробей. Ладно, ложись спать, Игорь. Этим делом я займусь сам.

Таким вздернутым Рубцов Ясницкого еще не видел. «Эти бегающие глаза, румянец, этот дурацкий лексикон. Странно, это на него совсем не похоже», — подумал Рубцов, выходя из кабинета.

 

17

Рубцов сразу понял, что это тот случай, когда Ясницкому успех нужен позарез и даже больше. Там замешана женщина, а эту женщину Рубцов видел и все понял сразу. Теперь никаких комментариев и дополнительных размышлений ему было не нужно. Он предполагал, что примерно этим все и кончится, и знал, что в таких случаях надо делать.

На следующий же день украли младшую дочь Сергея — Юлю; когда ее связывали в машине, она вырывалась и пыталась кричать. «Б… как мне все это надоело, как я это все ненавижу», — думал Панин, связывая ребенка. Юлю отвезли в дальнюю таежную деревню и заперли в комнате брошенного дома. Охранять ее Панин оставил деревенского мужика, своего родственника, дав ему триста тысяч рублей. «Не бойся, приеду, сам заберу. Тебе в любом случае ничего не будет. В случае чего скажешь, что я тебе угрожал. Глаза и рот ей не развязывай».

Сделав дело, Панин заперся в квартире и стал ждать звонка от Рубцова.

Сергей опохмелился и смотрел в своем кабинете видиоклипы, потягивая пиво, когда в комнату вбежала няня с криком: «Сережа, Юлю украли!» Тут же зазвонил телефон. Сергей схватил трубку. Незнакомый голос сказал:

— Дочь тебе вернем целую и невредимую в случае, если ты ничего не будешь предпринимать в течение четырех дней. Если будешь действовать по своему плану — ты свою дочь больше не увидишь. Не пытайся сообщать в милицию, сообщишь — потеряешь и вторую дочь.

Сергей протрезвел моментально. Сердце сделало несколько сильных ударов и остановилось. «Ясницкий, его работа. Как это произошло?» Няня, плача, рассказала, как было дело. Сергей медленно сел в кресло и обхватил голову руками. Он сжал зубы так, что, казалось, они раскрошатся. Взял телефон и набрал номер отдела по борьбе с организованной преступностью:

— Михаил Владимирович, здравствуйте, Малышев. У меня пятнадцать минут назад украли младшую дочь. Прыснули в лицо няне газом и увезли… Угрожали, что если сообщу вам — украдут и вторую… Нет, пока у меня никаких предположений нет… Приезжайте, делайте свое дело, а я займусь собственным расследованием… Не отговаривайте меня… Я подумаю до вечера и сообщу вам свои соображения, кто и зачем это мог сделать.

Во рту у Сергея пересохло, голова сильно закружилась. Ничего не сказав няне, он встал и медленно вышел из комнаты. Он пошел в гараж, расположенный под домом, там вскрыл заветный тайник в полу, достал из него пистолет, две запасные обоймы с патронами и глушитель, сел в автомобиль и выехал из гаража, не закрыв за собой ворота.

 

18

Сергей долго и бесцельно ездил по городу. Автомобиль, как бы понимая, что хозяин не в себе, успокоительно урчал мотором и поскрипывал тормозами. Наконец его остановил инспектор ГАИ. Увидев за рулем Сергея, он поздоровался и сказал:

— А, Малышев, чего ты носишься, как сумасшедший, пьяный, что ли?

— Нет, Степаныч, трезвый.

— Ладно, поезжай, только сбавь обороты. Что ты крутишься по всему городу? Я тебя уже в третий раз вижу.

— Да, решил покататься вот, — ответил Сергей и медленно поехал в сторону набережной. Он остановил машину на набережной, вышел из нее и спустился к реке. Темная, холодная вода плавно и мощно текла перед ним. «Утопиться, что ли, и никаких проблем, — подумал вдруг Сергей. — Я ведь неспроста именно сюда приехал». Сергей достал пистолет, дослал патрон в патронник и привернул глушитель. «Ладно, все, начинаем действовать. Юля здесь где-то, и выкрасть ее могли только наши, уж больно грубая работа для людей Ясницкого. Приказ отдал он, услышав мое интервью, времени готовиться у них не было, и они сделали все с ходу, как получится. Надо тряхнуть Хромова и дальше всех по очереди, вплоть до самого Панина. Патронов на всех хватит». Сергей почувствовал, что мельтешение мыслей прекратилось, голова прояснилась, и руки перестали дрожать. «Уф, наконец-то, а то аж противно было на себя смотреть».

«Ладно, действуй по своему усмотрению, — сказал Риикрой. — Сможешь ее освободить или она задохнется раньше в этом сарае — это дела не изменит. Ненависти у тебя достаточно, надо будет только направить ее в нужное русло. У меня есть дела и поважнее, надо организовать встречу Ивана с Ясницким, да так, чтобы она им обоим надолго запомнилась».

Сергей на максимальной скорости поехал на базу отдыха, минут через двадцать он подъехал к воротам базы и, закрыв на ключ двери машины, не спеша вошел в здание через главный вход.

— Мамаша, Кудрявый здесь? — приветливо спросил Сергей у пожилой уборщицы, мывшей полы.

— Здесь, а где ж ему быть.

— Давай ключ, мамаша. Я им хочу сделать сюрприз.

— Ой, боюсь.

— На пятьдесят и быстро давай, пока я не передумал.

Техничка достала ключ от бани. Сергей выхватил ключ из ее рук и побежал вниз. Баня была в цокольном этаже здания.

Сергей достал пистолет, снял с предохранителя, вставил ключ в замочную скважину, повернул его и открыл дверь. Дверь распахнулась, и Сергей увидел то, что и ожидал: Кудрявого, Самвела и четырех женщин, сидящих за столом. Все были голые, или почти голые. Кудрявый лежал на диване с бутылкой пива в руке.

Сергей закрыл за собой дверь и, направив пистолет на Самвела, сказал:

— Самвел, забирай баб — и в парилку. Быстро. Шаг влево, вправо, крик — стреляю.

Сергей нажал на курок, раздался хлопок — и стоявшая на столе бутылка с шампанским вдребезги разлетелась.

— Быстро! Машка, отойди в сторону, ты закроешь их в парилке на засов. Кудрявый, лежи, не дергайся, я пришел по твою душу, дернешься, пришью к дивану.

Обомлевшие от неожиданности женщины, прикрываясь полотенцами, подчинились. Самвел, блестя налитыми кровью глазами, пошел следом.

— Машка, закрыла?

— Закрыла.

— Отодвинься в сторону, я проверю, как ты закрыла… Ложись на пол задницей кверху, руки на голову и лежи не двигайся.

В этот момент Сергей заметил, что Кудрявый делает замах, чтобы бросить в него бутылку. Сергей моментально отреагировал, выстрелил, бутылка разлетелась, забрызгав Кудрявого пивом и осколками.

— Твою мать! Обалдел, что ли, — прорычал Кудрявый, откидываясь на подушку.

— Слушай, хрен стоячий, внимательно. Твоя жизнь мне не нужна. Сейчас ты поедешь со мной. От тебя надо, чтобы ты убедил Панина открыть дверь в его берлогу, — и все. Если хочешь жить — подчинись.

Кудрявый понял, что Сергей запросто может его пристрелить, и оценил обстановку: «Ах, Паня, твою мать, сколько я тебе говорил, не трогай Малышева».

— Ладно, поехали, — сказал Кудрявый.

Кудрявый всю дорогу сидел спокойно, пытаясь угадать, что же произошло. Подъехали к дому Панина. Сергей открыл дверь автомобиля, дождался, когда не будет прохожих. Когда рядом никого не было, сказал:

— Быстро выскакивай — и в подъезд.

Кудрявый заскочил в подъезд, как заяц. Поднялись на третий этаж, подошли к двери квартиры Панина. Сергей прошептал на ухо Кудрявому:

— Я позвоню, а ты говори что угодно, чтобы он тебе открыл. Когда распахнет дверь, отскакивай в сторону, я вхожу в квартиру, а ты свободен. Понял?

— Понял.

— Что будешь говорить?

— Я знаю, что надо говорить.

Сергей нажал кнопку звонка.

Из-за двери раздался женский голос:

— Кто там?

— Люба, это я, Сивцов. Хозяин дома?

— Нету его.

— Скажи ему, что пришел я, и что я знаю такое, что ему срочно необходимо знать, если он хочет жить.

Через минуту из-за двери послышался голос Панина:

— Что тебе надо, Федор?

— Поговорить надо, срочно.

— Ты один?

— Один.

Тут Сергей сообразил, что допустил оплошность.

Панин увидит руки Кудрявого за спиной и тут же захлопнет дверь. Сергей пригнулся и быстро стал развязывать Кудрявому руки. Как только он это сделал и отскочил в сторону, дверь заскрипела и приоткрылась. Сердце у Сергея бешено колотилось. «Точно, открыл на цепочку», — решил Сергей. Кудрявый засунул руки в карманы куртки. Зазвенела цепочка, дверь распахнулась. Сергей прыгнул, оттолкнул Кудрявого и ворвался в квартиру. Панин упал. Его жена, стоявшая рядом, закричала, подняв руки, стараясь будто бы защитить лицо. Сергей захлопнул дверь, выхватил пистолет и выстрелил в телефон. Он тяжело дышал, чувствовал, что на него накатывает бесконтрольное бешенство.

— Уходи в кухню, — обратился он к жене. — Крикнешь, пристрелю и его, и тебя.

Жена Панина убежала на кухню. «Сына дома нет, где-то спрятал», — сообразил Сергей.

— Где моя дочь? — обратился Сергей к Панину, его голос срывался и шипел. — Лицом вниз, на пол. Быстро. — Панин перевернулся на живот. Сергей приставил ствол пистолета к затылку и повторил:

— Где моя дочь? Считай вслух до пяти. На счет пять я стреляю. Считай!

— Не знаю, — выдавил из себя Панин. Сергей приподнял голову Панина за волосы и ударил его носом об пол. Под лицом Панина образовалась и стала быстро увеличиваться лужа крови.

— Не знаешь, значит, я сам буду считать: раз, два, три, четыре…

— Знаю, — прервал его Панин. — Она в Степановке.

— Ты ее отвез?

— Я.

— Кому сдал?

— Ребров Иван, деревенский.

— Где этот дом?

— Крайний дом у реки. Рядом с колодцем.

— Больше там никого нет?

— Никого.

— Люди Ясницкого знают, где она?

— Нет, не знают.

— Кто тебя подрядил на это дело?

— Я тебе и так много сказал.

— Отвечай, сволочь.

— Убей — не скажу.

Сергей понял, что так просто Панин не скажет, а пытать его не было времени. Он поднялся и выбежал из квартиры.

До Степановки было километров сто двадцать. Сергей ехал быстро, все время сдерживая себя. «Только б не врезаться куда», — думал он, убавляя скорость. Проехал через мост. До Степановки осталось совсем немного, километров двадцать. Асфальт кончился. Дорога — сплошные ямы. И тут на приборной панели загорелись красные лампочки. Сергей остановил автомобиль и открыл капот. «Все ясно, лопнул ремень, запасного, конечно, нет. Ай, поехали, чего уж теперь, Сергей Михайлович. Как назло!»

Сергей ехал на минимальных оборотах, и все же, когда он уже въехал в деревню, двигатель заклинило.

— Слава Богу, хоть доехал, — сказал Сергей и, посидев с минуту за рулем, вышел из машины.

Автомобиль стоял посреди деревенской улицы. Вся-то деревня была дворов пятнадцать, да и те, судя по виду — покосившиеся заборы и выбитые стекла, — были почти все нежилые. Проезжая часть улицы жирно блестела грязью, там, где дорога не была разбита, рос конотоп и поздние сентябрьские одуванчики. Было очень тихо. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был звук быстро бегущей воды — деревня одним краем подходила к чистой таежной речке.

Заблеяла коза. Сергей обернулся и увидел старушку, стоящую около дверей черного, покосившегося от старости дома.

— Здравствуйте, — поздоровался Сергей. — Бабушка, где найти Ивана Реброва? Есть здесь такой?

— Есть такой. Он в крайнем доме живет. Вон там, — махнула рукой старушка. — Только он пьяный, поди, спит.

— А чего это он пьяный? День еще в разгаре.

— А он всегда пьяный.

— Спасибо, бабушка.

Сергей быстро пошел к дому Реброва. Отогнав палкой бешено лаявшую лохматую собаку, он вошел в сени. В сенях по полу был рассыпан комбикорм и валялись грязные и пыльные бутылки, сильно пахло какой-то гнилью. Сергей открыл дверь и вошел в избу. Печь, наверное, занимавшая около трети избы, судя по всему, последний раз была побелена еще до войны, печная штукатурка потрескалась, одно из двух окон дома было забито досками, другое, засиженное донельзя мухами, едва пропускало солнечный свет. Вся мебель была: старая пружинная кровать, на которой лежал овчинный тулуп и сколоченный из досок стол, за которым сидел, уронив голову, среднего роста мужик в телогрейке, кирзовых сапогах и засаленных черных штанах.

— Здравствуй, Иван Ребров. Я отец той девочки, которую тебе привез Панин. Я приехал за ней. Где она?

Мужик неуверенно тряхнул головой, стараясь поднять ее, но это ему не удалось. Повернув голову, он уставился на Сергея мутным, бессмысленным взглядом.

— Пшел на… Убью, — промычал он.

Сергей вышел в сени, взял палку, которой он отгонял собаку, и повторил свой вопрос:

— Где моя дочь?

Увидев в руках Сергея палку, мужик, наконец, сделав усилие, оторвал голову от стола и попытался встать. Его повело в сторону, и он с грохотом рухнул на пол, уронив скамью. Бутылки, стоящие на столе, зазвенели от сотрясения. Потом он сделал попытку подняться, но это ему не удалось, и, промычав бессмысленные ругательства, он растянулся на черном от грязи дощатом полу.

Сергей молча вышел из дома, отогнал собаку и осмотрелся. Рядом с рекой стояла бревенчатая клеть без окон. «Наверное, Юля там», — решил Сергей. Он, перепрыгивая через лужи и скользя по грязи, добрался до клети, она располагалась как бы на острове из чистой речной гальки. На дверях клети висел ржавый амбарный замок. Сергей прислонил лоб к двери и громко спросил:

— Юля, ты здесь?

Никто не отозвался. Секунд через тридцать Сергей закричал:

— Юля, это я, папа! Ты здесь?

За дверьми послышался какой-то шорох, и сквозь дверную щель Сергей услышал сопение и как бы придавленное детское всхлипывание. Сергей почему-то совершенно растерялся. «Как открыть эту проклятую дверь, Господи?!» Он стал бегать вокруг клети, стараясь найти лом или что-нибудь подобное, чтобы выломать замок.

— Милай, ты чего ищешь-то? — услышал Сергей скрипучий старушечий голос. Это была та самая бабка, которую он встретил ранее.

— Бабушка, там заперта моя дочка. Как мне открыть этот замок?

— Батюшки, да кто ж ее туда запер-то?! — всплеснула руками старушка.

— Ребров ваш.

— Ах он, алкоголик чертов. Так ключ-то вон, за косяком.

Старушка подошла к дверям и уверенно протянула руку. Действительно, там, спрятанный от прямого взгляда, висел большой черный ключ. Сергей выхватил ключ из рук старушки и стал открывать замок, но замок почему-то не открывался.

— Дай-ка я, — сказала старушка.

Сергей отдал ей ключ и сел на крыльцо. «Господи, что со мной творится?» — думал Сергей. Старушка не торопясь вставила ключ в замочную скважину и повернула его, замок скрипнул и открылся. Она распахнула дверь. На пороге стояла Юля. Глаза ее были завязаны, руки связаны за спиной, а рот заклеен лейкопластырем. Сергей вскочил, бережно взял ребенка на руки и прижал к груди. Он ничего не говорил. Юля заплакала. Сергей спустился с крыльца, поставил ее на землю, развязал глаза, руки и оторвал лейкопластырь.

— Ну вот, все в порядке. Бабушка, у вас есть куры?

— Есть, куры есть, и петух есть. Такой красавец, хвост черный, сам зеленый, весь переливается. И поросята есть, — поразительным, спокойным голосом, как бы рассказывая сказку, отвечала бабушка, украдкой вытирая слезы, катившиеся по морщинистым щекам.

— Юля, пойдем смотреть поросят? — спросил Сергей.

— Пойдем, — сказала Юля и разревелась вовсю.

Когда наступил вечер и солнце зашло за верхушки елей, росших сплошной стеной прямо за огородами, Сергей надел на Юлю фуфайку хозяйки, на голову ей повязал шерстяной платок, и они пошли на берег речки жечь костер.

Дрова весело трещали. Сергей сидел у костра, глядя на огонь, а Юля бегала по берегу, собирала белые, отмытые водой палочки и бросала их в огонь.

— Эй… ты того, извини. Он меня заставил, — прервал размышления Сергея хриплый, низкий голос.

— Заставил, говоришь, — ответил Сергей, как бы нехотя посмотрев на слегка протрезвевшего Реброва. — Катись-ка ты отсюда к чертовой матери. Не пугай больше ребенка. Чтоб я тебя не видел.

— Пойдем, может, того… мировую.

— Иди отсюда. Мировую… И не попадайся мне на глаза.

Когда шаги уходящего затихли, Сергей встал, подошел к Юле, взял ее на руки и понес в деревню, в дом.

Сергей и Юля легли спать на постели, а бабушка на сундуке. Юля скоро уснула, поджав коленки к подбородку и иногда вздрагивая. Сергей лежал рядом, то и дело поглядывая на спящего ребенка и прислушиваясь к его дыханию. Пистолет он положил под одеяло прямо себе под бок.

Сергей почти не спал всю ночь, только несколько раз отключался, но совсем ненадолго.

 

19

«О Господи, Боже мой! — прошептал Ясницкий, положив телефонную трубку. — Опять ничего не вышло. Что они, заколдованные, что ли?!» Позвонил Рубцов и сказал, что Сергей сам нашел дочь и что Панин исчез.

Ясницкий посмотрел на часы. Было около шести вечера.

— Татьяна, — позвал он секретаршу, — ко мне никого не пускать. Меня нет ни для кого. Вообще ни для кого. Закрывайте офис. Совсем закрывайте — на замок. Охраннику скажи, чтобы никого не пускал. Меня здесь нет. Сама иди домой. А мне надо поработать еще.

Ясницкий аккуратно разложил лежащие на столе документы по папкам и спрятал их в сейф. На столе остался только настольный календарь и телефон. Ясницкий сел в кресло и, облокотившись на стол, взялся руками за голову, взъерошив волосы. «Черт с ними, с Паниным и с Рубцовым, надо со всем этим срочно кончать — это теперь абсолютно ясно. Если я промедлю хоть пару дней, мне никогда не стряхнуть с себя прошлое. У них на меня ничего доказуемого нет. Пусть катятся ко всем чертям. Произведу смену офиса, обстановки, имиджа, окружения. Выдвину себя, наконец, кандидатом на выборах, ну хоть в краевое законодательное собрание. Говорила же мне мама: „Игорь, никогда не бери с собой старые проблемы, уходя — уходи“. Эх, мама, мама, если бы можно было с тобой посоветоваться, все бы было гораздо проще».

Ясницкий погрузился в воспоминания. Он вспоминал свою мать, Софью Рудольфовну: как она выглядела, что и когда говорила, как любила своего единственного сына. «Что бы она посоветовала сейчас?» Перед смертью она говорила: «Игорь, зарабатывай деньги честно, цени друзей и слушай старших, — иначе пропадешь, ты дурно воспитан, и это моя вина, я тебя слишком жалела». «На чем же я попался? Где сделал неверный ход? Как им удалось меня обойти и нужно ли, вообще говоря, стараться им противодействовать? Почему меня так заклинило на этом деле?»

Ясницкий поднялся и стал ходить по кабинету. Подошел к окну и открыл створку. В комнату рванулась струя прохладного воздуха и шум улицы. «„Сердце женщины — силки…“ и я в эту сеть попал, — и ничего больше».

«Ну, это — без моего участия. Уж очень она сексапильна!» — прокомментировал Риикрой, который все это время без устали формировал в подсознании Ясницкого комплекс отвергнутого мужчины.

«И если я от этих сетей не избавлюсь, то могу и вовсе пропасть. — Ясницкий представил, что Наташа никогда не будет его женой, поежился и резко тряхнул головой. — Нет, это даже представить невозможно. Я хочу, чтобы она была моей женой. Хочу, чтобы у нас был дом, дети. Я хочу заботиться о ней и жить для нее. В конце концов, имею я на все это право, Господи! Я конченый человек — я влюбился. Я заработал уже столько денег, сколько мне еще два года назад и не снилось, и они прибывают быстрее, чем я могу сообразить, куда их вложить. Могу купить все с потрохами. У нас прекрасная страна. Здесь все можно. И все это мне вдруг перестало нравиться. Да, да, да… попался — очевидно. Вчера — все нравилось, а сегодня вдруг перестало».

Риикрой крякнул и сказал: «Она явно оказывает на него дурное влияние».

Ясницкий взглянул на часы, было около семи. «Сегодня — поздно. Завтра утром, без предупреждения, с цветами и в свадебном наряде я поеду делать величайшую глупость в своей жизни. Без предупреждения! Сияющий, измученный и влюбленный! Найду ее хоть под землей. Не остановлюсь ни перед чем».

«Вот это правильно: не останавливайся…» — согласился Риикрой и с удовлетворением кивнул.

Ясницкий позвонил своему заместителю:

— Борис, меня завтра не будет, а может, и послезавтра. Бери управление на себя. Доверенность будет лежать на моем письменном столе.

— Что-то случилось? — спросил удивленный Борис.

— У меня, представь себе, появились личные, неотложные дела, — рассмеялся в трубку Ясницкий.

Вызвал машину и поехал домой. Дома вспомнил, что нужны цветы. Вышел из дому и долго ходил по вечернему городу в поисках самых лучших. Наконец в подземном переходе купил целую корзину. Вернувшись домой, помывшись и погладив брюки и рубашку, улегся на диван и включил телевизор. Зазвонил телефон. Отключил его. «Меня нет, черт возьми!»

 

1

Иван проснулся, но долго не открывал глаза. Жужжала и билась о стекло большая муха. «Если бы не эта муха, я спал бы и дальше, — подумал Иван. — Неужели все кончилось и все, что со мной было, — это длинный и утомительный сон?» Муха, наконец, вылетела через открытую форточку, и Иван, собравшись с силами, открыл глаза. Комната была наполнена солнечным светом, было утро. Иван чувствовал себя человеком, который будто бы очнулся и теперь приходит в себя после тяжелой болезни.

Вставать не хотелось. Иван принялся разглядывать потолок. Белили его в последний раз, наверное, лет десять назад, по углам комнаты висела то ли паутина, то ли просто накопившаяся за годы черная пыль. Никаких штор на окнах не было, обои совершенно выцвели и кое-где были оборваны, а из-под верхнего слоя выглядывали еще два или три предыдущих. «Интересно, как бы я жил здесь с Наташей? — Иван хмыкнул и, вытащив руки из-под одеяла, положил голову на ладони. — А что, я инженер-физик на заводе Светкиного отца, Наташа экономист, и все устраивается». Иван попытался представить Наташу такой, какой она была, когда приходила к нему в эту комнату. Это почему-то не удалось, образ никак не складывался. Ивану вновь захотелось спать, он закрыл глаза и начал дремать. В комнату опять залетела муха и начала жужжать и биться о стекло. Жужжание вывело Ивана из дремоты, он проснулся окончательно, вытянул руки вперед и медленно сел на своем матрасе. Все тело болело, как после напряженной тренировки. Иван нехотя, потягиваясь и крутя головой, чтобы размять шею, встал и оглядел себя. Он остался доволен своим телом. Мощные и в то же время сухие мышцы были в порядке, как всегда. Иван тряхнул плечами и замурлыкал себе под нос «Желтую субмарину» из «Битлз», потом встал на руки и прошелся по комнате. Оттолкнувшись от пола, сделал кульбит и встал на ноги. «Вот если бы поиграть в баскетбол — было бы здорово, — пришла в голову удачная мысль. — Пойду-ка я поищу спортивную площадку да разомнусь как следует», — решил Иван и пошел умываться.

Иван посмотрел на себя в тусклое испачканное зеркало. Щеки обросли густой черной щетиной. Иван провел рукой по подбородку, как по наждачной бумаге, и начал искать бритву. Ни бритвы, ни мыла, ни полотенца почему-то найти не удалось. «Куда все делось? А может, тут ничего этого и не было?» Иван стал умываться холодной водой без мыла, мылся долго, пока кожа не потеряла чувствительность, подержал голову над раковиной, чтобы сбежала вода, и, помотав ею, как собака, вышел из ванной.

На кухне был полнейший беспорядок. Сломанный стол, разбросав ножки, как лошадь с переломленным хребтом, лежал посередине, в углу валялись пустые бутылки, в раковине лежала грязная посуда. Иван взял двумя пальцами лежащую донышком кверху тарелку и перевернул ее. На прилипших к тарелке объедках выросла серо-зеленая, пушистая плесень. Ни мыла, ни тряпки, ни щетки, чтобы помыть посуду, на кухне не было. Иван начал осматривать полки стенного шкафа в надежде найти что-нибудь поесть. На верхней полочке он нашел пачку соли. Больше ничего не было. Иван взял щепотку соли и положил на язык. Соль медленно растворилась, и во рту стало горько. Поморщившись, Иван проглотил соль, вздохнул и сел на стул. Сильно хотелось есть. Иван засунул руку в карман штанов и нашел там несколько мелких монет. «Да, не густо, и стипендию не платят, — серьезно подумал Иван. — Где бы поесть?» Иван почувствовал, что куском хлеба голод не утолишь. Хотелось мяса. Иван закрыл глаза и увидел перед собой большущий бутерброд с толстенным куском розовой колбасы, а рядом стояла парящая чашка ароматного кофе. Иван потянул носом воздух и открыл глаза. «Надо бриться, надо наводить здесь порядок, надо поесть как следует, надо созвониться с Сергеем, надо купить приличную одежду, надо найти работу». Все эти «надо» выстраивались в длинный ряд, а с другого конца, вдруг, как гоночный автомобиль на повороте, выехала победная мысль: «Надо точно решить систему уравнений». Иван сплюнул про себя, прогнал эту мысль и напряг память: «Кто же в этом подъезде может мне дать хоть бритву, наконец?» Он вспомнил, что как-то, поднимаясь по лестнице, встретил деда Егорыча, которого знал еще с детства. «Он живет где-то на первом этаже. Пойду-ка я попрошу у него бритву».

Дверь в его квартиру не была закрыта на ключ. Иван спустился на первый этаж и постучал наудачу в квартиру. Послышались шаркающие шаги, дверь открылась. На пороге стоял дед Егорыч в синей застиранной майке и мятых штанах, лихо подвешанных за старый кожаный ремень на худые дедовы чресла.

— Здорово, Егорыч, у меня к тебе просьба, — вежливо и решительно сказал Иван.

— Заходи, Ваня, заходи. Говори, какое у тебя ко мне дело, — радостно и доброжелательно сказал Егорыч, сделав пригласительный жест.

— Понимаешь, кинулся искать бритву — нету. Из дома таким дикобразом выходить неудобно, — выразительно и напористо объяснил Иван причину столь раннего визита. Егорыч достал из бокового кармана брюк очки с толстыми стеклами, нацепил их на нос и, осмотрев лицо Ивана, сказал, как говорят старому доброму товарищу:

— Ваня, елки-моталки, неужели же мы тебя не побреем? Чего уж мы, совсем что ли? Пошли.

Егорыч привел Ивана в ванную, стены которой были окрашены темно-синей с зеленоватыми подтеками краской, и, порывшись в шкафчике, достал коробочку с нержавеющими импортными лезвиями. — На, вставляй в станок и брейся на здоровье. Мыло — есть, чашечка — есть, горячая вода — есть, полотенце — есть, чего еще надо. Брейся! Я пойду вскипячу чай. Ты завтракал?

— Нет, Егорыч, не завтракал, — ответил Иван, улыбнувшись.

— Будешь? — решительно спросил Егорыч.

— Буду, — также решительно ответил Иван.

Тут в ванную заглянула тетя Оля — жена Егорыча.

— Ой, Ваня, сколько лет я тебя не видела. Побриться хочешь? Дед, ты дал чистое полотенце? Сейчас я.

И тетя Оля ушла за чистым полотенцем. Иван начал бриться. Он брился долго и основательно, соскабливая со щек, подбородка, шеи густую, превращающуюся в черную грязь щетину. Наконец, побрившись и вытершись чистым душистым махровым полотенцем, Иван вышел из ванной. В коридорчике его ждал Егорыч.

— Ваня, пошли завтракать, — пригласил он Ивана, загораживая проход к выходным дверям.

«Чтобы я не убежал, — подумал Иван. — А я и не собирался бежать».

На кухне хлопотала тетя Оля. На столе стояла большая сковорода с жареной картошкой, на тарелочке лежало нарезанное мелкими ломтиками сало и копченая колбаса. Перед Иваном поставили яичницу из четырех яиц.

— Ваня, а может, по пятьдесят грамм за встречу? — предложил Егорыч, опасливо покосившись на тетю Олю. Та крякнула про себя, но смолчала. Потом все же вставила слово:

— Может, Ване на работу?

— Нет, тетя Оля, мне не надо не работу, — ответил разомлевший от вкусных запахов Иван.

Тетя Оля наклонилась и достала из-за газовой плиты начатую, закупоренную скрученной из бумаги пробкой бутылку водки. Потом поставила на стол две рюмки и села на табурет поодаль от стола.

Егорыч налил в рюмки и предложил выпить за встречу. Чокнулись и выпили.

— Ваня, я же тебя помню с тех пор, как тебя мать в коляске возила. Хорошая у тебя была мать, добрая. Улыбчивая такая, приветливая. Бывало: «Василий Егорович, посмотрите за коляской минуточку, я за пеленками домой сбегаю». А я и рад, любил я маленьких-то. А теперь-то — вот, ищешь пятый угол. Разъехались все, и живем мы с бабкой вдвоем. А как ты? Выучился? Где работаешь теперь? Чем занимаешься?

Иван тем временем ел, но останавливался, стараясь не показать жадность и дьявольский аппетит.

— Я физик, Егорыч. Закончил университет. Только вот сейчас без работы. Со старой ушел, а новую пока не нашел.

— Ну а в чем заключается твоя работа? Что ты можешь делать?

— Моя специальность — математические модели различных процессов. Вот, например, я могу предсказать, как ведет себя самолет, летящий в атмосфере. Или как изменится климат, если взорвется атомная бомба, например в Лондоне, ну и так далее.

— Интересное дело, елки-моталки. Молодец, Иван. Давай-ка еще по одной.

— Ты мне, Егорыч, чуть-чуть, дела кое-какие есть.

Выпили, и Егорыч, почувствовав, что Иван настроен очень доброжелательно и никуда не торопится, задал свой основной вопрос:

— Ваня, а ты можешь сказать, когда кончится то, что сейчас у нас в России творится? Когда, едрит твою мать, можно будет спокойно жить и не шарахаться от своего прошлого? И можно будет жить на пенсию, покупая раз в два года новые штаны.

— Ну что ты, дед, опять зацепился за свое, — закряхтела тетя Оля. Но в глазах у нее Иван тоже увидел интерес. Ей было явно интересно, как ответит на этот вопрос Иван. Иван перестал есть. Он думал. Пауза затянулась, но старики молчали, терпеливо ожидая ответа на вопрос.

Иван обдумывал, как ему правильнее и лучше ответить на вопрос старика.

— Понимаешь, Егорыч, я никогда не ставил перед собой вопрос так: «Что будет со страной, в которой я живу?» Мне это неинтересно. Я решал подобную задачу и ставил вопрос: «Что будет с миром и человечеством, к чему оно идет?» — Старики продолжали молчать. — Недавно я почти получил ответ на этот вопрос. Я знаю, что может быть, только не знаю когда и кто будет этому причиной. На вопрос: «Когда?» я тоже, в принципе, могу получить ответ, только пока не решил — стоит ли, — взгляд Ивана остановился и заблестел, — а вот как это будет, я, пожалуй, могу посмотреть и приглашаю тебя, если хочешь, — это, собственно, ничего не изменит, а посмотреть интересно.

Аллеин схватился за голову: «Боже мой, что он делает?! Разве можно человеку желать увидеть такое?! Что это — простое любопытство, необузданное и непобедимое, как патологическая страсть, или он уже принял решение?»

— На что посмотреть-то, Ваня?

— На то, что будет с нашей страной. То же самое будет и со всеми другими, — ответил Иван.

— Ну, конечно, хочется посмотреть. Только, как это… — в нерешительности прервался Егорыч, взглянув украдкой на жену.

— Пошли ко мне в квартиру — покажу.

— Пошли, — с готовностью согласился Егорыч.

Закончив есть и поблагодарив хозяйку, мужчины поднялись наверх, к Ивану.

Над сопками, окружавшими город, сгущалась тьма. Это совершалось в великом безмолвии, все звуки исчезли, но Аллеин, наблюдавший за происходящим с высоты, видел, что тьма сгущается только над городом и его окрестностями, а дальше все остается как есть.

Аллеин, увидев, что происходит нечто страшное и необъяснимое, обратился к Богу:

— Что происходит, Господи, что мне делать?

— Не пугайся, Аллеин, это еще не Конец, — услышал Аллеин голос Бога. — Иван решил посмотреть, как будет происходить Конец света.

— Так это спектакль? — с ужасом в голосе спросил Аллеин.

— Да, в своем роде — это спектакль.

Тут же Аллеин увидел, что из окна одного из домов вверх быстро поднимается полупрозрачная лестница. На лестницу вступили двое людей.

Минутой ранее Иван, пропустив вперед Егорыча и закрыв за собой дверь на ключ, сказал:

— Лийил, покажи мне и Егорычу, как будет происходить Конец света. И пусть Егорыч видит все и потом скажет мне, было ли это. И пусть он никому больше об этом не расскажет. Да будет так, Лийил.

Егорыч, испугавшись, встрепенулся, но Иван решительно взял его за руку и подвел к окну. Иван увидел, что прямо от подоконника вверх, на небо, быстро строится полупрозрачная, как бы сделанная из чистейшего хрусталя, лестница.

— Пошли, Егорыч, — решительно сказал Иван, открыл окно, подставил стул и, взобравшись на подоконник, ступил на лестницу. Обомлевший, безмолвный Егорыч полез вслед за ним.

Иван поднимался вверх по лестнице, держа за руку испуганно озирающегося и, по-видимому, ничего не понимающего Егорыча. Они поднялись над крышами домов и продолжали идти вверх. Иван все время смотрел прямо перед собой, чтобы не закружилась голова — перил у лестницы не было. «Зачем лестница? Неужели без нее нельзя нас поднять?» — думал Иван. Сквозь прозрачные ступени Иван видел выбегающих на улицы людей, был отчетливо слышен рев пожарных машин, скрип тормозов, крики испуганных людей. Наверное, люди думали, что где-то сильный пожар и надвигающаяся тьма — от этого пожара. Поднявшись на уровень вершины горы, расположенной рядом с городом, Иван с Егорычем вышли на круглую площадку метров шесть в диаметре, сделанную из такого же, как и лестница, материала. На площадке находилось кубическое возвышение, на котором можно было сидеть.

Егорыч очень сильно устал, он задыхался, ноги и руки у него дрожали то ли от усталости, то ли от страха. Добравшись кое-как до площадки, он сел на возвышение и спросил Ивана:

— Ваня, что это такое, что делается? Где это? Когда это случилось?

— Не бойся, Егорыч, сейчас ты увидишь, как будет происходить Конец света.

— Это в самом деле или это бред? — спросил задыхающийся Егорыч.

— Это в самом деле, только на этот раз все можно будет вернуть назад, а когда будет настоящий Конец — нельзя. Смотри, Егорыч, внимательно и не задавай вопросов, потом поговорим. Кроме тебя и меня такое, скорее всего, никто из людей не видел и, наверное, не увидит. Пользуйся случаем.

Сказав это, Иван повернулся к Егорычу спиной, подошел к краю площадки и стал смотреть вниз, больше не обращая внимания на его возгласы.

Никто ничего не мог понять. Начиналась паника. По громкоговорящей сети гражданской обороны кто-то пытался успокоить людей, призывая их не выходить из домов, объясняя, что уровень радиоактивности не изменился, что никакой аварии на ядерном заводе не произошло и что ни на одном из других предприятий также никаких аварий не было, причина столь сильного задымления выясняется и скоро будет выяснена, к тому же в воздухе нет никаких ядовитых веществ и радиации. Но эти объяснения имели на людей мало действия, толпы собирались на тротуарах и в ужасе метались из стороны в сторону. Люди кричали. Особенно отчаянно кричали матери, зовущие гулявших на улице и потерявшихся теперь детей. Большинство людей побросали работу и бежали по улицам к своим домам, стараясь найти своих родных и близких. «Что это за странная тьма, — думал Иван, — откуда она взялась? Каково физическое объяснение этому явлению? Возможно, это следствие установления связи с другим пространством. Если это так, то сейчас начнется…»

Иван обратил внимание, что воздух стал терять прозрачность. Он стал желтеть, звуки, доносившиеся снизу, становились все глуше. Все пространство как бы погружалось в желтый туман. «Вот оно! Начинается торможение времени!» — воскликнул про себя Иван. Он посмотрел вверх. Вверху было не синее, а такое же желтое, светящееся внутренним светом небо. Скоро стало абсолютно тихо. Люди внизу уже не метались, а в ужасе смотрели вверх, они поняли, что это не пожар, не авария на заводе и не ядерная война, а что-то другое, о чем им никто и никогда не рассказывал. Иван подумал: «Наверное, они видят меня здесь».

И вот Иван увидел, что поверхность земли враз покрылась сетью извивающихся, голубоватых молний. Все на мгновение замерло. И в это же мгновение откуда-то, будто из-под земли, появились тысячи и тысячи людей, они заполнили все улицы и окрестности городка. Тела людей чернели, обугливаясь, и рассыпались в прах, тут же растворяющийся в желтом пространстве. Одновременно растворялись в желтом тумане дома, окрестные холмы — все, абсолютно все исчезало! Все происходило в абсолютной тишине, ни человеческих криков, ни каких-то других звуков Иван не слышал. «Время остановлено, и все, когда-либо существовавшее здесь, теперь существует одновременно», — подумал Иван.

Иван смотрел на происходящее, как зачарованный. Далеко внизу происходило то, возможность чего он предсказал, и вот, оказывается, как это будет! «Вот что происходит с материей, когда останавливается время. У этого зрелища не может быть сторонних наблюдателей. Там все это происходит за мгновение. Значит, я видел все это глазами Бога! Но это еще не все», — подумал Иван. И действительно, небо словно раскололось, и из гигантской черной трещины хлынул ослепительный свет. Иван посмотрел вверх и увидел продвигающийся через расколовшееся небо огромный, сверкающий огненными гранями шар.

«Это Он. Он втягивает наше пространство в себя. Что же сейчас будет?!» — успел сообразить Иван и в ужасе закрыл лицо рукой. Иван успел заметить, что Лийил парил над его головой. Иван упал на площадку и увидел внизу только желтую раскаленную мглу. Эта желтая мгла стала как бы кипеть. Иван увидел, что она гранулируется и рассыпается на миллиарды желтоватых кристалликов. Эти кристаллы стали кружиться вокруг шара в могучем водовороте. И вот эта грандиозная, движущаяся масса рванулась к шару. В ушах Ивана зазвенело, от этого звона он совершенно оглох.

Вокруг него бушевало раскаленное пламя. Иван оглянулся и увидел искаженное ужасом лицо Егорыча, отражающее блики огня. «Сейчас все должно закончиться», — подумал Иван. И действительно, пламя вдруг прекратилось, и Иван увидел, внизу город. По улицам шли люди, так же светило солнце, зеленели деревья, бегали собаки, летали птицы.

И вдруг Иван в ярости ударил себя по колену и злобно прошипел:

— Лийил, это нечестная игра, я хочу увидеть все и до конца. Покажи мне, где все сейчас воскресшие и враз уничтоженные люди и что с ними, Лийил!

— Иван, — вдруг услышал Иван чей-то голос за своей спиной.

Иван быстро обернулся и увидел стоящего на площадке высокого, стройного, светловолосого, одетого в ослепительно белые одежды молодого человека. Это был Аллеин.

— Иван, этот приказ Лийил не выполнит.

— Почему?

— Потому что там, куда ты хочешь попасть, тебе быть нельзя. Господь говорил тебе об этом.

— Книга?

— Да. Ты забыл, что все, что ты видел, — это же все только демонстрация, устроенная Лийилом специально для тебя. Не много ли тебе на сегодня будет, Иван? — спросил у него Аллеин, и в глазах его блеснуло суровое предупреждение.

«Он не любит меня, — тут же сделал вывод Иван. — А где же Наташа, что с ней? — вдруг пронеслось в голове у Ивана, — неужели там, внизу, все в порядке и в самом деле ничего не произошло?»

— Эй, Лийил, направь-ка лестницу к Наташиному окну, бежим туда, Лийил, — торопливо сказал Иван.

Лестница, которая вела к окну Ивановой квартиры, исчезла, и тут же появилась другая, ведущая к окну Наташиной квартиры. Иван сказал:

— Побежали вниз, Егорыч. — И быстро пошел вниз. Егорыч поспешил за ним.

Аллеин покачал головой и медленно склонил ее.

Спустившись к окну Наташиной квартиры, Иван заглянул в комнату. На спинке кресла лежал Наташин кот, Наташи в комнате не было. «Ладно, надо отправить Егорыча домой, а самому разобраться, что к чему», — решил Иван.

— Лийил, спусти Егорыча на землю, Лийил, — сказал Иван, и лестница тут же продлилась до земли.

— Иди домой, Егорыч, вечером поговорим, — сказал Иван.

Егорыч послушно кивнул головой и спустился вниз по лестнице. Только он ступил на землю, как тут же исчез. «А, все понятно», — решил Иван.

— Лийил, переводи меня в наше пространство, Лийил.

Тут же опора ушла из под ног Ивана, и он чуть не упал со второго этажа, но успел ухватиться за раму окна. Подтянувшись, он взобрался на подоконник и, перебросив ноги в комнату, сел. На постели лежал большой букет роз, а из соседней комнаты доносился Наташин голос.

 

2

Был девятый день со дня смерти отца. Наташа проснулась рано, надо было привести квартиру в порядок и приготовиться к приходу знакомых. В том, что кто-нибудь обязательно придет, Наташа не сомневалась. Она готовила себе завтрак, когда раздался стук в дверь. «Кто бы это мог быть в такую рань?» — подумала Наташа, взглянув на часы. Было около восьми. Завязав потуже поясок халата, пошла открывать. Набросив цепочку, Наташа приоткрыла дверь. За дверьми с какой-то потерянной улыбкой, немного виноватой и немного усталой, стоял Ясницкий. Он молчал. Наташа внимательно посмотрела ему в глаза, сумев заметить, что они чуть припухшие и покрасневшие. Наташа молча прикрыла дверь и, сняв цепочку, распахнула ее. Ясницкий вошел с большим букетом роз и бережно подал цветы Наташе:

— Я обещал приехать и приехал, Наташа. Больше не мог ждать.

Наташа взяла цветы, ее опьянил их нежный и сильный запах. Наташа любила именно такие розы — маленькие, только что распустившиеся.

— Заходите, Игорь Исаакович. Проходите в комнату, я сейчас переоденусь.

Наташа тряхнула головой, расправив волосы, и пошла в спальню переодеваться. Сердце Ясницкого упало и учащенно забилось. «Да, я все это не выдумал. Я ее люблю».

Наташа положила букет на свою постель, достала платье, быстро надела его, причесала волосы и скрепила их заколкой. «Ну вот, — кажется, начинается coda», — только успела подумать Наташа, чуть задержавшись перед входом в комнату, где находился Ясницкий. Она набрала в легкие воздуху, чтобы скрыть волнение, и вошла. Ясницкий стоял лицом к входу, он ждал ее.

— Наташа, я приехал делать вам предложение. Я очень прошу вас стать моей женой. Обещаю, что буду любить вас всю жизнь, буду защищать вас, заботиться о вас, потому что дороже вас у меня нет никого и ничего. И не будет.

Наташу удивило, что он обращается к ней на «вы», но это ей было приятно. Наташа смотрела на Ясницкого и чувствовала, что этот умный и сильный мужчина действительно любит ее нежно.

— Игорь Исаакович, это так неожиданно, я…

— Молчи, Наташа, не говори «нет». — Глаза Ясницкого вспыхнули, он взял ее за плечи. — Ты не можешь мне отказать. Я не могу представить, не могу допустить, что ты не будешь моей. Ты даже не представляешь, что ты для меня значишь. Я всему знаю цену: деньгам, власти, дружбе, жизни своей и чужой, женщинам — всему, Наташа. Бог дал мне возможность иметь это все в избытке. Я все готов отдать, только будь моей — моей женой. Я люблю тебя.

Щеки Наташи пылали, голова закружилась, она молчала, потому что не знала, что нужно говорить и нужно ли это.

«Ну что же ты! Ты же любишь не его, а Ивана. Зови же его! Беги отсюда, делай что-нибудь! Шлюха ты этакая…» — негодовал Риикрой. Но делал это про себя, потому что появившийся Аллеин показал ему кулак.

— Наташа, любовь парализовала мою волю, я не могу ни о чем думать, я все время думаю только о тебе. У нас будет дом, если захочешь — дети, ты увидишь весь мир. Ты будешь жить так, как захочешь. Я буду хорошим мужем, таким, каким были мои отец и дед. Тебе не надо меняться, ты мне нужна такая, какая ты сегодня есть, ведь я же не мальчик, и мне не надо много смотреть на человека, чтобы понять, кто он на самом деле и чего он стоит. Ты стоишь очень дорого, дороже моей собственной жизни, и я готов отдать за тебя, если надо, и жизнь. Стань моей женой, Наташа.

Наташа подняла голову и посмотрела в глаза Ясницкому. Губы ее затрепетали, она хотела что-нибудь сказать, но Ясницкий не дал это сделать, он наклонился и прикоснулся губами к Наташиным губам. Наташа ничего не могла поделать с собой, она не отодвинулась, она не знала, как себя вести. У нее сейчас не было своей воли. Ее воля принадлежала этому человеку, который любил ее. Прикосновение перешло в поцелуй. Голова у Наташи закружилась, и ноги ослабли. Ясницкий, почувствовав, что Наташа обмякла, обнял ее. И вдруг Наташа вся напряглась и оттолкнула Ясницкого. Она услышала в спальне шаги.

— Что за черт, кто там? — сказал Ясницкий.

— Там никого не было, — ответила Наташа.

В комнату вошел Иван.

Риикрой чуть не упал и даже потерял дар речи, чего с ним никогда ранее не бывало. Он посмотрел на Аллеина, и тот опустил голову. Риикрой три раза ударил в ладоши, изображая аплодисменты, и сказал: «Такого на моем веку еще не было. Он — гений. Он знает, где искать то, что заставит его сделать дело вопреки всем обстоятельствам. Ему и думать не надо, интуиция, а не я, ведет этого человека».

— Это я, Наташа, — спокойно, как ни в чем не бывало, сказал Иван. — Я только что залез через окно.

— Зачем ты лазишь в окно? Ведь есть же дверь. Иван, зачем ты лазишь в окно?

Наташа не кричала и как будто не волновалась, голос ее был спокоен. Но она сильно испугалась, еще не поняв, чего. Голова у нее закружилась, она села в кресло и стала смотреть то на одного, то на другого мужчину, которые оба незваные явились нарушить ее покой этим утром.

— А, это вы, — как будто между прочим сказал Иван, глядя на Ясницкого.

— Да, это я. Я только что сделал Наташе предложение. И, кстати, зашел через дверь.

— Счастье всегда входит в дверь, а несчастье влетает в окно. Так что ли? — сказал Иван и посмотрел на Наташу. Наташа молчала, закрыв лицо рукой. — Я тоже как раз пришел делать Наташе предложение, но, видимо, чуть опоздал. Это опоздание имеет роковой характер, Наташа, или нет?

Наташа, помолчав немного, глубоко вздохнула и, глядя куда-то в сторону, сказала:

— Я, конечно, могла бы отправить отсюда вас обоих, чтобы сохранить ваше мужское достоинство. Но сохранение вашего достоинства в настоящий момент меня не очень беспокоит. Сохранение вашего достоинства, чувствую, очень дорого обойдется и вам, и мне, поэтому я подумаю о своем. — Наташа встала. — Сегодня я не ждала вас: ни того, ни другого. Вы пришли. Пришли, надо сказать, в самое неподходящее время. Не знаю, зачем пришел ты, Иван, но Игорь сейчас признался мне в любви. Что скажешь, Иван?

— Наташа, мне нечего сказать, кроме того, что в этом мире я люблю только тебя. А мне ты веришь?

— Нет, Иван, не верю, — Наташа направила свой взгляд прямо в глаза Ивану, — но это для меня мало что меняет. Говорят, что для женщины важнее, чтобы любили ее. Наверное, в большинстве случаев это так и есть. Может, я ненормальная, но для меня главнее, чтобы моего избранника любила я. Ты, Иван, не хочешь мне зла и дурных мыслей у тебя нет. Ты честный человек, это я знаю. — Помолчав немного, Наташа продолжила, обращаясь к Ясницкому: Все дело в том, Игорь, что Ивана я люблю. Вы должны меня понять. Вы ведь всему знаете цену. — Голос Наташи не имел никаких намеков на иронию, она говорила серьезно.

Ясницкий молчал. «Жизнь кончилась. Какой удар», — подумал он.

— Хорошо, я ухожу. Мне очень, очень жаль, Наташа. Нет, жаль — это не то слово. Говорю честно, вряд ли я смирюсь с этим. Не знаю, как я буду жить и что делать, поэтому и говорить ничего не буду. Мне уйти?

— Да, Игорь, уходи. — Наташа встала. — Извини, что так вышло. Прощай.

Ясницкий подошел к двери, постоял немного в проходе, потом повернулся и сказал:

— И все же — до свидания, Наташа.

Ясницкий ушел. Наташа закрыла дверь на замок.

— Ну что, верхолаз, явился вовремя? Вовремя, вовремя! Если бы ты сейчас не влез в это окно — не видать бы тебе меня, как своих ушей.

Наташа подошла к Ивану и обняла его, прижавшись к груди.

— Ну, скажи что-нибудь, Дон Жуан, — услышал Иван тихий Наташин голос. Иван молчал, как рыба. Ему казалось, что он онемел и вообще не в состоянии говорить. — Скажи, что заставило тебя залезть в окно?

— Не знаю, это произошло внезапно. Я очень испугался за тебя. Я боялся, что с тобой что-нибудь случилось.

— А почему именно в окно?

— Так получилось, мне так было проще.

— Вот-вот, Ванечка, — ты из тех, кто ходит путями, которые им проще и которые другим неведомы или непонятны. — Наташа вскинула голову. — Поцелуй меня.

Иван стал целовать Наташу, а она его. Наташе казалось, что она вся горит, ничего подобного с ней никогда не было. Щеки Наташи пылали, глаза блестели. Иван же совсем растерялся, он был, как камень. Наташа взяла Ивана за руку и повела в свою спальню.

Иван крепко обнял Наташу, и они не размыкали объятий долго, очень долго.

Несколько раз стучали в дверь. Наташа говорила про себя: «Прости меня, Господи» — и крепче прижималась к Ивану, как бы ища у него защиты.

Иван оказался нежным, отзывчивым и настойчивым любовником. Была уже глубокая ночь, когда Иван уснул, а Наташа еще долго не спала, она то и дело смотрела на него и гладила его по голове.

 

3

Светлая комната, узорчатые шторы, на подоконнике цветы. «Неужели это не сон?!» — такой была первая мысль Ивана, когда он проснулся и открыл глаза. Где-то, видимо в кухне, звенели посудой, и был слышен шум бегущей из крана воды. «Нет, не сон — это все было на самом деле, я в Наташиной постели». Ему казалось, что все, что произошло вчера, не произошло на самом деле, а было им выдумано или приснилось, и что этот счастливый сон сейчас развеется, он вернется в реальный сегодняшний день. И перед глазами Ивана начало прокручиваться, как видеофильм, то, что ему довелось увидеть вчера утром.

Тут в комнату вошла улыбающаяся, с сияющими глазами Наташа. Она скользнула под одеяло и уткнулась губами в Иваново ухо:

— Завтракать хочешь?

Иван повернулся набок и стал молча рассматривать Наташино лицо. Он внимательно рассматривал ее глаза, будто бы стараясь запомнить узоры радужной оболочки, Длинные пушистые ресницы, нос, улыбающиеся губы.

Стол в кухне был накрыт для завтрака. Красивая посуда была слабостью Наташиной матери, а желание все делать красиво — ее призванием. Сегодня Наташа сделала все, как ее мать делала для отца. На столе в фарфоровой салатнице стоял салат, только что сделанный по особому рецепту, — специальный салат для завтрака. Мясо и колбаса были тоненько нарезаны и аккуратно разложены на тарелке. В стаканах был лимонный сок. В кофейнике был ароматный кофе. Иван сел за стол и, как показалось Наташе, растерялся. Он смотрел на блюда, не решаясь начать есть.

— Ешь давай. Что ты ждешь?

Иван рассмеялся и посмотрел на Наташу.

— Знаешь, чем я в основном питался в общежитии?

— Так чем ты питался в общежитии?

— Хлебом и молоком. А когда хотелось горячего — я варил кашу, обычно из риса. И знаешь на чем?

— На чем ты варил кашу? — смеялась Наташа.

— На «Малыше» — это детское питание, потому что в магазин ходить мне было лень. Я набирал этого «Малыша» и ел его в сухом и разбавленном виде. И так было лет пять.

— Потому ты такой, наверное, и вымахал, весь бронированный, что питался материнским молоком до тридцати лет.

— И я всегда, сколько себя помню, с тех пор, как уехал из дома, хотел есть, Наташа. Ты даже не представляешь, как хочется есть, когда набегаешься!

— А сейчас ты хочешь есть?

— Как волк.

— Ну, а чего не ешь?

— Не хочется разрушать эту красоту.

— Разрушай уж. Если после разрушения не наешься, я тебе разогрею суп и жареное мясо. Иван, а кто был твой отец? — почему-то спросила Наташа.

— Я его не помню. Меня воспитывала мать. Она никогда мне о нем ничего не рассказывала. Он с матерью, похоже, и не жил вовсе. Мать всю жизнь прожила одна.

— Ты, наверное, очень любил свою мать?

— Да, я был хорошим сыном и не доставлял ей особых хлопот. Кажется, она очень гордилась мной.

Выпив кофе, Иван вытер салфеткой рот и сказал:

— Спасибо, Наташа. — И, сделав длинную паузу, добавил: — Что ты собираешься сегодня делать?

— Иван, знаешь что?

— Что?

— Пошли гулять по городу. Под ручку.

— Пошли, — с готовностью согласился Иван. — Нам же еще это, как его, заявление подать надо. Может, как раз и сходим?

— Нет, Иван. Заявление мы с тобой подать успеем.

Я хочу пройтись с тобой по всем улицам и показать тебя подругам. Только, если ты не возражаешь, сначала пойдем купим тебе брюки, рубашку и ботинки.

— Это что — обязательно?

— Да, это обязательно. Я-то оденусь нарядно, как всегда. А ты-то себя видел со стороны в своем наряде?

— А как я выгляжу со стороны?

— Как вешалка, на которой болтается снятая с чужого плеча одежда. Майка у тебя, наверное, пятьдесят шестого размера и вся полиняла уже. Брюки… Где ты такие взял! Колени торчат на полметра вперед. Руки как у киллера. Глядя на твои хватательные мышцы на запястьях, хочется сразу перейти на другую сторону тротуара. Взгляд быстрый, оценивающий и недобрый. Так что со стороны — ты человек опасный.

Иван вскочил и сделал молниеносный выпад кулаком в сторону воображаемого противника. Раздался свист рассекаемого воздуха.

— Да, я человек опасный! Но денег у меня нет.

— Я тебе займу.

— Хорошо, пошли! Где мои линялые штаны?

 

4

Собиралась гроза. Издалека уже доносились раскаты грома. Наташа с Иваном вышли на улицу. Постояв немного у подъезда, Наташа решила все же вернуться и взять зонт. Пока она ходила, Иван наблюдал, как во дворе дети играли со щенком овчарки. И дети, и щенок были очень счастливы и выражали свою радость криками, смехом и задорным щенячьим лаем. Иван тоже улыбался. Когда гремел далекий гром, щенок останавливался и крутил головой, стараясь понять, откуда надвигается опасность. Дети не давали ему сосредоточиться и вновь вовлекали в игру.

Наташа прервала размышления Ивана, взяв его под руку, и они пошли по улице.

Иван вдруг увидел, что из-за газетного киоска вышел Риикрой. Он улыбался своей омерзительно-ослепительной улыбкой киноактера и махал Ивану рукой.

— Привет, Иван. Ты не забыл о встрече?

— Нет, не забыл, — сказал ему Иван и отвернулся.

Наташа проводила тревожным взглядом странного человека, совершенно не похожего на обычного горожанина.

— Я должен уехать, Наташа, — сказал Иван. — Мне надо решить некоторые свои проблемы.

— Ты уедешь. А как же я? Сколько тебе надо времени, чтобы решить эти свои проблемы? — спросила Наташа с тревогой в голосе.

— Думаю, дней тридцать-сорок, может быть, меньше.

Наташа опустила голову и долго шла молча.

— Иван, скажи мне честно: ты бы мог серьезно увлечься другой женщиной?

Иван посмотрел на Наташу и спокойно, без раздумий ответил:

— Нет.

— Значит, мне придется мириться с этими твоими заплывами дней на тридцать-сорок, как с временными увлечениями, — сделала вывод Наташа.

В магазине Наташа купила Ивану костюм.

Иван надел костюм и встал перед зеркалом. «Где же я видел похожих мужчин? — думал Иван. — А, в американских боевиках. В этом костюме я похож на принарядившегося гангстера».

— Как ты меня находишь в этом костюме? — спросил Иван у Наташи.

— Теперь ты мне нравишься еще больше, Ванечка. Ну ка, повернись боком. — Иван как-то неуклюже повернулся. — Ничего, сойдет. Теперь тебя можно показать подругам и представить как моего жениха.

— Слово-то какое — жених, — пробурчал Иван. — Оно тебе не режет слух?

— Не режет. А ты бы как хотел называться?

— Я — твой мужчина. Или сокращенно — муж.

— Ишь ты какой! — Наташа рассмеялась. — Сразу в мужья.

— Но ты же моя женщина. Или, сокращенно, жена.

— Откуда у тебя такое необычное увлечение филологией, Иван?

— Обожаю осмысливать значение слов, — отчетливо выговаривая слова, ответил Иван. — У меня есть большое желание заняться структурным анализом языков. Надоела мне теоретическая физика до тошноты.

Наташа увидела, как Иван сжал зубы и закрыл глаза, как бы заглушая в себе какие-то очень сильные эмоции.

— Пошли к Ольге. Помнишь ее?

Когда они шли по улице, Ивану казалось, что он сквозь ткань чувствует бархатную Наташину кожу. Он то и дело поворачивал голову и смотрел на Наташу. Наташа гордо шла рядом с Иваном, иногда поглядывая на него и улыбаясь. Она чувствовала, что Иван именно сейчас начал по-настоящему влюбляться в нее.

Уставшие от общения Наташа и Иван вернулись долой только вечером.

 

5

— Я буду готовить ужин, а ты пока можешь познакомиться с нашей библиотекой, — сказала Наташа и пошла на кухню.

Иван кивнул головой и подошел к полкам с книгами, которые занимали целую стену. «Русская литература: Пушкин, Толстой — академическое собрание, Достоевский… Да, видимо, родители Наташи любили читать серьезные книги. Здесь есть, пожалуй, все классические дореволюционные писатели… Смотри-ка, целая коллекция переводов латинских и греческих авторов: отец у Наташи был библиофил и, возможно, очень образованный человек». Иван внимательно просматривал книжные полки, отмечая, что почти все книги читанные. «Ага, вот она», — наконец Иван нашел то, что искал. Он взял с полки том Нового завета издания конца прошлого века и начал его листать. Это был синодальный перевод — архаичный, с длинными и запутанными фразами. «Видимо, переводчики боялись взять грех на душу, добавив или изменив что-либо от себя», — подумал Иван, проглядывая текст. Наконец он нашел нужные места в Апокалипсисе и стал читать: «И увидел я другого зверя, выходящего из земли: он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон. Он действует перед ним со всей властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела; и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми. И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив. И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. И он сделает то, что всем, малым и великим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их и на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его».«…И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса перед ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою; а прочие убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами»

Иван улыбнулся и аккуратно поставил книгу на место. «Как только будет возможность, надо будет попросить Лийил и встретиться со своим тезкой Иоанном и поговорить с ним. То, что он описывает, — это, несомненно, описание зрительных образов, такое не выдумаешь. Кто же ему показал такое? Всех этих зверей с рогами, серные озера… Бог показывал мне совсем другое, и никакого Конца света я что-то не припомню. Тот, кто разработал сценарий Апокалипсиса, знал, что рано или поздно явится некто, кто создаст образ Сатаны —  суперкомпьютер и вложит в него дух — программу для решения Системы. Ей и будут поклонятся… Если этот кто-то — Бог, то Он показал Иоанну то, что нет в его Книге, для того, чтобы предупредить нас; если — Сатана, то понятно, зачем он это сделал… Вот хитроумная тварь! Сделать так, чтобы его сценарий люди считали планом Бога и поэтому не могли противодействовать! Ну уж нет, я разгадал твой план, Сатана. По-твоему не будет. Если я и вдохну когда-нибудь дух в этот суперкомпьютер, то это будет мой дух, а не твой, и об этом не узнает никто. А ведь Христос, кажется, предупреждал, что последний пророк — это Иоанн Креститель. Выходит, что Иоанн Богослов не может быть пророком. Тогда что значит это его Откровение? А впрочем, для меня это сейчас неважно».

Риикрой передразнил Ивана и сказал: «Ишь, умник нашелся. Ты давай делай свое дело, а не рассуждай».

Иван присвистнул и пошел на кухню. Наташа в фартуке стояла у плиты и переворачивала мясо на сковороде. Увидев Ивана, она улыбнулась и спросила:

— Что, проголодался? Подожди еще минут десять. Скоро все будет готово, и сядем ужинать.

Иван сел за стоящий у окна кухонный стол и сказал:

— Можно, я здесь посижу?

— Посиди, посиди, мне ты не помешаешь.

Иван стал смотреть в окно на плывущие над рекой облака, а Наташа закрыла сковороду крышкой и стала наблюдать за Иваном. «Какой он все же красивый парень. Нет, не парень — мужчина. Именно мужчина. Я только сейчас по-настоящему это заметила. А в чем же его красота? Что мне в нем так нравится? А, поняла: его лицо — это портрет умной воли. Он человек, который не живет просто так, это видно сразу. С такими трудно, но зато интересно. И если их любят женщины, то… — Наташа остановилась и задумалась. — А, что тут говорить. Странный он. А еще видно, что хозяин такого лица, — Наташа усмехнулась про себя, — может быть беспредельно целеустремленным. Если он что-то задумает, его не остановит ничто, ни уговоры, ни угрозы, ни даже я. Поэтому нельзя становиться на его пути. Видимо, сейчас он и выбирает этот путь. А тут появилась я и осложнила ему задачу».

Наташа подошла к Ивану и обняла его.

— Скажи, о чем ты думаешь, милый?

Иван быстро и резко взглянул на Наташу, но она не изменила выражения лица, показывая этим, что его жесткий взгляд ее не обидел.

— Я думаю о том, как мне быть дальше, Наташа. Я тебя удивил?

— Нет, мне тоже так показалось. «Быть иль не быть — вот в чем вопрос», — сказала Наташа, сводя диалог к шутке. — Знаешь, мне кажется, что пройдет совсем немного времени и многое определится.

— Нет, Наташа, — Иван покачал головой, — я так не хочу. Мне надо определяться самому.

Наташа отошла от Ивана и стала резать хлеб и доставать из шкафа посуду. Она искоса взглянула на Ивана и подумала: «Он не вмещается в эту кухню — не потому, что он высокий, а потому, что нельзя ему каждый вечер сидеть на кухне и смотреть в окно. Если он будет сидеть здесь и смотреть в окно, как мой отец, ничего хорошего из этого не выйдет. Я не могу себе этого представить. И он, наверное, не может. Об этом он и думает. Да, ему нужно достойное его дело, а дела у него, судя по всему, нет».

Наташа начала было расставлять на столе посуду, но вдруг остановилась и сказала:

— Давай будем ужинать в зале.

— Давай в зале, — с готовностью согласился Иван. Он помог Наташе перенести в зал посуду и блюда. Наташа постелила на стол красивую скатерть, все расставила и принесла бутылку вина.

— Открывай вино, — протянула она бутылку Ивану. — Помянем моего отца, хоть с опозданием, а потом отметим наше с тобой обручение.

— Кто был твой отец? — спросил Иван.

— Мой отец был физик, как и ты. Но его настоящая профессия была, все же, по-моему, быть моим отцом и мужем моей матери. Он был хороший человек. Люди его уважали. Думаю, он бы простил мне вчерашнее, поэтому и не каюсь, что пропустила поминки.

— Вчера было девять дней?

— Да.

Наташа надолго замолчала, погрузившись в свои мысли.

— Раз ты любила своего отца, значит, он тебе все простил. Не горюй, Наташа.

Наташа села рядом с Иваном и, обняв его, спросила:

— Ваня, что тебя беспокоит, скажи. Не я ли этому причиной?

— Вот что, Наташа, давай договоримся так. Не позже чем в среду я исчезаю дней на тридцать-сорок, может быть меньше. Уверен, за это время я разберусь со своими проблемами.

— А если я не согласна ждать, что тогда? — спросила Наташа.

— Я все равно сделаю то, что задумал.

— Даже если потеряешь меня?

Глаза Ивана сверкнули знакомым уже светом, который заставляет всех ежиться и отводить взгляд. «Каким он жестоким может быть», — подумала Наташа.

— Я сделаю то, что решил, прости меня, если можешь.

Теперь перед Наташей стоял человек: высокий, очень сильный, очень умный, очень странный, бесконечно талантливый и очень чужой. Этот человек пристально смотрел на нее. Наташе казалось, что его взгляд проникает в самую глубину ее души. И этот взгляд был не добрый. «Ну, вот и все! Зачем я сказала это? Теперь он начнет ломать и меня, как ломает законы физики. Я для него теперь — логическая модель. Господи, неужели все кончилось, не успев и начаться!»

— Иван, скажи, я тебе очень нравлюсь?

— Я сделаю все, чтобы мы были вместе, — ответил Иван и обнял ее.

Аллеин сложил руки крестом на груди, поднял лицо вверх и полетел, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Летел он, не махая крыльями, а как ракета, поворачиваясь вдоль оси, направленной в центр Вселенной. Он летел так, потому что на это была не его воля, а воля пославшего его. Вскоре он предстал пред вратами, ведущими к Богу, они были закрыты. Тут он услышал знакомый голос:

— Аллеин, ты поведешь Ивана на встречу с Врагом.

— Но я не могу этого делать, ведь он не отказался от Врага — ни внешне, ни внутренне. Я не люблю этого человека. По Твоей воле он может все, но он не может пока даже решить, чего он хочет.

— А разве ты не знаешь, Аллеин, что для смертного самое трудное — это выяснить, чего он в действительности хочет?

Аллеин склонил голову:

— Господь, а если он не откажется от Врага?

— Если он не откажется от Врага, его поведет на встречу с ним кто-то другой — из тех, которые для меня не существуют.

— И такое может быть?

— Иван — свободный человек. Все может быть, Аллеин. Возвращайся на Землю. Я привлек тебя, чтобы сказать важное.

Аллеин поклонился, взмахнул крыльями и полетел.

 

6

— Ну что, Риикрой? Что скажешь? Как Иван? Он теперь понял, в чем заключается его роль, и она ему не нравится? — бросил Сатана, опережая очередной доклад Риикроя.

— До него, кажется, начинает доходить, что существуют в мире обстоятельства, над которыми он не властен. И эти обстоятельства заложены внутри него.

— Значит, до него начинает доходить, что он — мой. Он обязательно дорешает свою Систему до конца. Компьютерные программы — это то, что нам более всего доступно и понятно, потому что нет ничего более логичного. Так вот, в основу программы, которую он только что сделал, он положил принципы, которые Творец использует при трансформации духовных образов в материальные сущности. И ловко, скажу я тебе, это сделал! На высшем уровне.

— Как это ему удалось?! — искренне удивился Риикрой, знающий настоящую цену научным открытиям людей, но не вникший до сих пор в тонкости Ивановой Системы.

— Все дело в том, что он попутно с составлением своей Системы ранее создал мощный математический аппарат, людям пока неизвестный. Его он и использовал при программировании. Ты понимаешь, что он сделал? Эта программа многого стоит… Одно без другого создать было невозможно.

— И он, кстати, осознает это. Видимо, поэтому на ту программу, которую передал для тиражирования, он наложил специальный ограничительный фильтр. Оригинальная же, ничем не ограниченная программа осталась только в том компьютере, на котором он программировал, причем через определенное им время или при попытке перезаписи она будет стерта. А исходный текст он вообще уничтожил.

— И ему было не жалко? — В голосе Сатаны Риикрой услышал искреннее сожаление. — Это что — осторожность или что-то другое?

— У него феноменальная память. И он предпочитает все хранить в голове, так, по его мнению, надежнее. Без него этой программой никто не сможет воспользоваться. Ведь никто, кроме него, не знает вход в нее и принципы управления. А так-то да — эта штука занимательная. Для чего люди могли бы ее применить, если бы имели ключи к ней?

— Прямое применение — оптимальное управление любыми потоками информации. Ну а, вообще говоря, она может, например, быстро кодировать человеческую речь в текст. То есть информацию любого объема, заданную на материальных носителях, она кодирует в свою символьную систему, которую потом можно декодировать в обратном направлении. Если бы к этой штуке пристроить датчик нематериальных образов, она бы из них могла сделать, например, текст. А если эту программу модифицировать, то и рабочие чертежи материальной модели образа. Представляешь: думает человек, например, о цилиндре и даже ничего не говорит, а через посредство этой программы станок вытачивает этот цилиндр. Ну, это простейший случай. То есть осталось изобрести генератор образов, набрать побольше молекул и творить мир из них. Иван на правильном пути — пути создания инструмента творения.

— Что мне теперь делать, Господин? — спросил Риикрой, надеявшийся получить какой-нибудь необычный приказ.

— Ничего. Следить и ждать. Сети расставлены, на всех его путях мои люди, теперь ему деваться некуда.

 

7

Ивану приснилось, что он лежит на земле в густой траве и его лицо щекочут колоски и травинки, от их прикосновений он и проснулся. Оказалось, что это не трава, а Наташины волосы лежали у него на лице. Иван открыл глаза. Наташа спала, уткнувшись носом в его щеку. Видимо, было раннее утро. Иван не стал искать свои часы, лежавшие где-то рядом на стуле или на тумбочке, чтобы случайно не разбудить Наташу. Он осторожно отстранился, повернул голову и посмотрел на Наташино лицо. Длинные ресницы чуть трепетали, на щеках был румянец, губы, казалось, едва заметно улыбались. Иван долго разглядывал ее, подумав о том, что он впервые в жизни внимательно рассматривает лицо спящей женщины. «Какой же она кажется беззащитной, — подумал Иван, — наверное, все мы такими кажемся во сне». Иван начал было дремать, но внезапно непонятно почему в голову пришла Мысль: «А чего я здесь лежу?» Дремоту как рукой сняло. Наташа легла на спину. Лицо ее стало серьезным и сосредоточенным. «Как, интересно, он будет выглядеть?

Вряд ли он похож на Воланда из „Мастера и Маргариты“ или на гетевского Мефистофеля. Ясно, что и тот, и другой в лучшем случае — пародия на него. Какой он на самом деле? — уже не мог остановить свои мысли Иван. А ведь я же его боюсь. Очень боюсь. Да, я очень боюсь этой встречи, так же, как теперь боюсь смерти, — анализировал свои чувства Иван. — Это не шуточки, это, скорее всего, опасно, смертельно опасно. Ничего хорошего от него ждать нельзя. Если он — воплощение злой воли, а так оно и есть, ведь он антипод созидания и жизни, это даже в чисто физическом смысле, значит, цель у него одна — подчинить меня своей воле. Для нас он — зло, потому что мы, люди, — не из его мира и живем не по его законам. С этим он не смирился и не смирится никогда. Надо же, в каких категориях я стал рассуждать, — усмехнулся Иван, — добро, зло… Это для меня совершенно новое. Но я боюсь его — это точно. Его и все, что за ним стоит. Боюсь инстинктивно, как человек боится змей. Пропади он пропадом. Хотя он — необходимый и существеннейший элемент мироздания. „Не введи во искушение…“ — это о Боге; „…и спаси от Лукавого“ — это о Дьяволе. — Ивана начало охватывать хорошо знакомое ему чувство — переливающееся через все пределы бешенство, ищущее выхода. — Что же делать?! Он ведь все знает обо мне, а я о том, что он есть на самом деле, только догадываюсь. А надо, чтобы результат этой встречи был такой, какой нужен мне, а не такой, какой ему».

Иван осторожно встал с постели, еще не зная, что он будет делать. На спинке стула аккуратно висел его новый пиджак. «Куда я в нем? Нет…» И тут Иван понял, что он будет делать. Он быстро оделся в свою привычную одежду, написал короткую записку Наташе и, не умывшись и не позавтракав, вышел из квартиры. На улице опять собиралась гроза.

Постояв немного около подъезда, Иван сделал несколько быстрых шагов и перешел на бег. Сначала, по тротуарам, он бежал медленно, но на шоссе, которое вело из города, он, наконец, побежал так, как хотел: чтобы чувствовалось сопротивление проносящейся под ногами дороги.

Такое уже бывало в его жизни. Когда долгие поиски решения какой-нибудь проблемы не давали результата и все возможности, казалось, были исчерпаны, Иван устраивал для себя марафонские забеги. Основной целью было освободиться от идущих по кругу, а поэтому бесплодных мыслей. В Ивановой терминологии это называлось «выйти за пределы задачи». Ранее были испробованы все известные ему способы: он до беспамятства напивался, до изнеможения занимался сексом, ходил на дискотеки, даже пробовал наркотики — ничего не помогало. Только долгий бег на пределе физических возможностей приносил желаемый результат. Иногда он ставил себе цель: добежать куда-либо за определенное время, иногда вообще бежал без цели, только бы бежать. В этот раз цели не было. Надо было бежать по дороге из города, бежать столько, сколько нужно, чтобы в голове не осталось ни одной мысли.

Первые несколько километров Иван набирал скорость, вбегался в нужный ритм. Он прислушивался к мышцам, сердцу, дыханию, как бы регулируя все параметры их работы, делая ее слаженной. Почувствовав, что нужный темп взят и все его органы работают как надо, обеспечивая заданный темп, Иван отключал сознание, переходя, как он сам себе говорил, «на автопилот». Отключение сознания было делом сложным, для этого в ритме бьющегося сердца Иван твердил формулу: «Я — свободен, я свободен…» — итак до бесконечности, пока не исчезали все мысли не только из сознания, но и из подсознания. После того как это получалось, наступало желанное, необыкновенное состояние: когда все видишь, но ничего не чувствуешь, будто тебя нет, а есть только какой-то бегущий механизм, части которого твои сердце, мышцы и мозг, предназначенные только для того, чтобы управлять движением этого механизма — просто чтобы бежать в нужном направлении и правильно обходить и преодолевать препятствия. Достичь такого состояния удавалось не всегда, потому что на это приходилось тратить много сил. В этот раз другого выхода не было.

Сначала Иван бежал по шоссе, потом по проселочной дороге. Когда он вновь выбежал на шоссе, почувствовал, что пора: процесс вбегания завершился. Иван начал твердить свою формулу, и началась борьба. Ничего не получалось, потому что весь мозг был до предела забит проблемой, от решения которой Иван хотел освободиться. Мысли в виде стройных предложений, каких-то отрывочных фраз, отдельных слов, математических формул, логических отношений продолжали хозяйничать в его мозге. Все остальное, в том числе и мысли о Наташе, было уничтожено или переведено в анабиоз, а эти нет, эти были непобедимы. Иван значительно увеличил темп, он бежал сейчас, как бегут дистанцию пять километров, сердце забилось быстрее, вслед за этим участилось дыхание, формула повторялась, соответственно, чаще. Воздух с шипением всасывался легкими и тут же сжигался мышцами. Ивану казалось, что он чувствует, как это происходит. «Хорошо, кажется, начинает получаться», — подумал Иван. Тут же откуда-то вырвалась мысль: «Ты не решил Систему до конца, это надо сделать». Пока ничего не получалось. Оставалось только надеяться, что в конце концов формула сработает и взятый темп окажется достаточным.

Зазвенело в ушах — это был своеобразный предупреждающий сигнал, значит, темп был слишком высоким и возможности беговой машины по его поддержанию уже на пределе. Еще бы, ведь Иван уже пробежал километров двадцать пять, миновав райцентр, и сейчас бежал по дороге, извивающейся по холмам. На затяжном подъеме и зазвенело. Решил темпа не снижать и отдал себе, то есть сердцу, легким, мышцам приказ держать темп. Если бы кто-то мог видеть Ивана со стороны, то он бы испугался: лицо Ивана стало бледным до синевы, глаза остановились, нос и щеки ввалились, как у мертвеца. Во рту пересохло, уши заложило, и все-таки формула не работала. Иван, наконец, вбежал на подъем, стало легче. Он продолжал бежать в том же темпе. «Чем еще усилить действие формулы? Раз задаешь себе этот вопрос — значит, еще ничего не получается. Нужна цель забега. Бегу в церковь. Там свобода». Иван начал повторять новую формулу: «Бегу в церковь — там свобода». Осмысливать ее значение уже не было возможности.

Так как в состояние «человек бегущий» войти не удавалось, приходилось терпеть. Теперь каждый километр давался с огромным трудом. Ивану казалось, что еще немного, и он упадет, но он держал прежде взятый темп. Когда он преодолевал крутой подъем дороги, ведущей мимо расположенной рядом, оцепленной несколькими рядами колючей проволоки тюрьмы, он потерял сознание. Он потерял сознание в буквальном смысле, он должен был упасть и, скорее всего, умереть от разрыва сердца, но он не упал и не умер, а продолжал бежать все в том же темпе, только стал сильнее раскачиваться из стороны в сторону. Потом начался длинный спуск. Где-то на середине спуска сознание включилось с произнесения формулы: «Я свободен. Я свободен. Я свободен…» Желаемое состояние, наконец, было достигнуто.

Впереди была дорога, позади дорога, вверху небо, по сторонам поля. И не было ни мыслей, ни чувств. Добежав по заброшенной деревни, Иван повернул направо. Теперь по цели, которая внезапно открылась ему, оставалось километров пять. И тут начался сильный ливень. Бежать стадо легче. Потоки воды охлаждали разгоряченное тело, от спины шел пар. Наконец с горы открылся вид на городок, в котором и была церковь. Она располагалась на окраине города, около озера.

Добежав до переезда, Иван остановился, потому что проходил поезд и переезд был закрыт. Дождь в это время кончился. Поднялся шлагбаум, и Иван пошел через железнодорожные пути, бежать уже не было смысла, потому что церковь была метрах в ста, совсем рядом.

Постояв немного у ворот церковной ограды, Иван вошел в церковный двор и направился прямо ко входу в церковь. Он подошел к дверям, взялся за ручку и потянул. Двери были закрыты. Иван услышал старушечий голос:

— Молодой человек, что вам надо?

Иван обернулся. Его окликнула старушка, одетая в ватник, валенки с калошами и повязанная черным платком. Иван улыбнулся и, сдерживая не успокоившееся до сих пор дыхание, сказал:

— Я бы хотел войти в церковь.

— Церковь закрыта. Служба-то в пять вечера, а сейчас десять утра. — Иван стоял, все так же держась за ручку. — Может, вам нужен отец Петр? Так он скоро будет. Если хотите подождать, пойдемте в избу, там обсохнете, согреетесь, вы же весь мокрый, — предложила старушка. На улице после дождя было прохладно, к тому же подул холодный ветер. Иван промок до нитки и чувствовал, что начинает замерзать.

— Спасибо большое, я действительно замерз. — И он пошел к маленькому рубленому домику вслед за старушкой.

В избе топилась печь, и было очень тепло. Иван сел на скамейку около печи. Под скамейкой тут же образовалась лужа. Старушка посмотрела на него и вышла. Вскоре она вернулась, неся в руках какую-то одежду.

— Переоденься-ка, милай. Вот тебе рубаха, портки и полотенце.

Иван с трудом встал и, взяв одежду, вышел в сени. Там он снял прилипшую к телу одежду, вытерся полотенцем и переоделся в полотняную рубаху без пуговиц и такие же штаны. «Такую одежду, наверное, носили крестьяне в начале века», — подумал Иван.

Он вернулся в дом и опять сел на скамейку. Старушка что-то говорила о том, что скоро вскипит чай, что у них добрый священник, что какой-то пьяный тракторист недавно сломал церковные ворота, въехав в них трактором. До Ивана ее голос доносился откуда-то издалека. Вскоре он уснул. И спал без снов, как мертвый, уронив голову на грудь.

«Таким сном могут спать солдаты после трех дней беспрерывных боев, его трудно отличить от смерти», — охарактеризовал его состояние Аллеин, который все это время неотступно следовал за Иваном. Риикроя же рядом не было. «Это потому, что Иван уже принял решение встретиться с Сатаной», — догадался Аллеин.

Отец Петр поставил свой автомобиль в гараж, расположенный тут же, внутри ограды, и вошел в домик. Этот домик был не только для церковного сторожа, в нем жил и он, когда приезжал служить службу.

Войдя в избу, он увидел человека, одетого в полотняную рубаху и такие же штаны, который спал, сидя на скамье около печи. Над печью была развешана его мокрая одежда.

— Это кто же, матушка, у нас тут спит? — спросил отец Петр у сторожихи.

— Не знаю, батюшка. Хотел в церковь попасть. Трезвый. Я ему сказала, что вы скоро будете. Дала вот ему в сухое переодеться, он пригрелся да и уснул.

Отец Петр подошел к спящему и заглянул ему в лицо.

— Ну что ж, пусть спит, а я пока делом займусь.

Отец Петр сел за стоящий около окошка стол, достал из портфеля листы бумаги и начал что-то писать.

Иван проснулся примерно через час и сразу же открыл глаза. Старушки в избе не было, но за столом спиной к нему сидел священник. Иван, чтобы привлечь внимание, осторожно кашлянул. Священник перестал писать и повернулся к нему.

— А, проснулись.

— Здравствуйте, извините, что так вышло. Пригрелся в тепле и заснул.

— Ничего, ничего — бывает, — успокоил его священик — поспали — и хорошо. У вас какое-то дело?

— Да, понимаете, я бы хотел побыть в церкви.

Священник помолчал немного, а потом сказал:

— Для чего вам это? Я должен знать.

— Мне кажется, что только в церкви я смогу подумать о моей жизни так, как мне хочется.

— Как?

— Спокойно.

— Я вас очень прошу, объясните мне, почему для этого вам нужна церковь.

Иван задумался. Наконец, он поднял впервые за время разговора глаза, выстрелив взглядом в священника, и спросил:

— Как вы думаете, есть ли Дьявол?

Отец Петр, подумав немного, ответил:

— Да, он есть и он действует. Вы почувствовали его повышенное внимание к вам и считаете, что под куполом церкви сможете спрятаться от этого внимания? Но это у вас не получится.

— Почему?

— Вы же не крещеный. Разве не так?

— Да, так. Я не крещеный. Но ведь крещение — это обряд. Неужели он имеет принципиальное значение?

— Это не обряд, это таинство, и оно, выражаясь вашим языком, имеет принципиальное значение.

— Отец Петр… Я правильно к вам обращаюсь?

— Да.

— Объясните, если это не сложно, почему это имеет принципиальное значение?

— Хорошо, я постараюсь объяснить, — согласился священник и, отложив в сторону шариковую ручку, повернулся к Ивану. — Главное, что дает человеку Бог, это свобода. Жизнь дается и животному, но возможность сознательного выбора, как жить, есть только у человека. Вы можете креститься или нет — это ваш выбор, но и Господь сделал свой выбор, установив правило: «Если кто не родится от Воды и Духа, не может войти в царствие Божье». Мог он Установить такое правило? Мог.

— А как же дети? Ведь они ничего не выбирают, — возразил Иван.

— Выбор за них делают их родители, и они как родители имеют на это право.

— Что же, получается, кто не крестился, у того никаких шансов на загробную жизнь?

— Я повторил слова Господние, он говорит о царствии Божьем — это более узкое понятие, чем загробная жизнь.

— Ну хорошо, пусть так, но сейчас моя цель — не получение возможности попасть в это царство, а гораздо более простая. Да, я почувствовал, как вы удачно выразились, повышенное внимание к себе Сатаны. Можно и покреститься, если это поможет.

— Никакие, даже самые толстые, стены на защитят вас от Дьявола. Единственная от него защита — вера в добро, вера в Бога. Вы ведь верите в Бога?

— Да. У меня нет никаких сомнений в его существовании.

— Вы должны покреститься и поверить, что это вам поможет.

— Я согласен. Это можно сделать прямо сейчас? — Иван встал.

— Ну что ж, можно и сейчас, — кивнул головой священник и вздохнул. — Вы подождите здесь, а я пойду распоряжусь.

Пока священника не было, Иван сидел, подперев голову руками и не думая ни о чем. Ему сильно хотелось есть, и теперь он боролся с голодом.

Примерно через полчаса священник вернулся и сказал:

— Пойдемте в церковь, я готов.

Иван замешкался.

— Что, прямо так, в этом?

— Да, прямо так, так даже лучше. Чтобы не замерзнуть, накиньте тот тулуп, в притворе снимете.

Священник пропустил в церковь Ивана и закрыл двери на ключ. В церкви никого не было. Это была маленькая деревенская церковь. С самого ее основания у нее не было богатых покровителей, и все убранство, которое в ней было, делалось руками прихожан, заботливо и терпеливо ее обустраивавших и украшавших. Сверху из-под купола падал свет, боковые же окна были закрыты ставнями. Рядом с иконой Спасителя в большом подсвечнике стояли три горящие свечи. Под иконами чуть теплились лампадки. Около входа в алтарь стоял большой серебряный сосуд с водой.

— Постойте здесь, — сказал священник и ушел через специальную дверь в алтарную часть храма.

Иван до этого был в церкви один раз, да и то случайно. Он стоял и рассматривал иконы, стараясь угадать, кто на них изображен. Было очень тихо, отчетливо слышалось потрескивание свечей.

Священник вышел одетый в блестящие, красивые одежды и сказал:

— Сын мой, хорошо ли ты подумал, прежде чем пришел сюда?

— Нет, я не думал об этом. Считаю, что сюда привела меня судьба. Но я тверд в своем решении. Я хочу, чтобы вы меня крестили.

— Как человек ты имеешь право на это, но готов ли ты покаяться в содеянных грехах? Сказано: «Покайтесь и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов, и получите дар Святого Духа».

— Я много грешил, но никому не желал зла. Грех ли желание знать о мире все?

— Да, сын мой, — это грех. Грех, сродни первородному.

— Но это желание во мне неуничтожимо, святой отец.

— Я знаю. Отказаться от дара проникать в суть вещей — не в твоих силах, но помни, что и ты, и дар твой есть от Бога. От Бога. Отрекись же от Дьявола. Отрекись трижды.

— Дьявол, я от тебя отрекаюсь. Будь ты трижды проклят, — сказал Иван. Священник улыбнулся. Иван не видел этого. Он посмотрел на священника и спросил:

— Я что-нибудь не так сказал?

— Нет, все так. Повтори три раза: отрекаюсь.

Иван повторил три раза. Священник подошел к чаше с водой и что-то говорил над ней и делал. Он проводил обычные действия, но Иван не видел, что он делал, потому что священник стоял к нему спиной.

— Подойди сюда, Иван, — пригласил его священник.

Иван подошел и стал около чаши. Священник попросил его наклониться и трижды окунул его голову в чашу, произнося при этом молитву.

То, что произошло дальше, видел только Иван, потому что священник отошел в сторону, чтобы взять крестик, и отвернулся. Иван поднял голову и увидел, что Лийил парит над ним. Лийил быстро взлетел под купол, исчез на мгновение и потом со скоростью молнии вернулся в Ивана. Отец Петр увидел вспышку, отразившуюся в церковной позолоте. «Что это, молния, что ли? Гроза вроде закончилась. Грома не было. Наверное, это далекая вспышка», — подумал он, надевая на мощную Иванову шею нательный крест.

— Следуй за мной, — сказал священник, вручая Ивану зажженную свечу, и трижды провел Ивана через алтарь храма. Потом он отстриг у Ивана маленькую прядь волос и сказал:

— Все, что делаешь, делай во славу Божью. Ибо Он есть наш отец и судия. — Иван кивнул головой. — Ну что ж, теперь я оставляю тебя. Думай, молись. Я буду в домике. — Он вышел, оставив Ивана одного.

«Ну что, кажется, я готов к встрече с Сатаной», — подумал Иван и тут же увидел перед собой человека в белых, сверкающих одеждах.

— Кто ты? — испуганным, сорвавшимся голосом прошептал Иван.

— Я твой ангел. Следуй за мной.

Он быстро собрался с духом и спросил:

— Куда и зачем?

— На встречу с Сатаной. Ты же хотел этого.

— У меня пока нет плана действий. Об этом я и хотел подумать здесь.

— Никакой план тебе не поможет, потому что Враг во сто крат умнее каждого. Не пытайся его переиграть.

— Нет уж. Я попытаюсь. Я буду делать то, что хочу я, а не то, что хочет он. Объясни, зачем мне твое сопровождение?

— Сам ты не найдешь дорогу к месту, где назначена встреча.

— Но у меня есть карта.

Ангел улыбнулся и сказал:

— У карты слишком мелкий масштаб, к тому же ты забыл ее дома, но главное не это. Искать его должен ты, а не он тебя. Если ты желаешь этой встречи — следуй за мной.

— Да, желаю. Хорошо, пошли. Я только поблагодарю священника, и все. Где мы встретимся?

— Выходи за ограду церкви, там увидишь меня.

Иван вышел из церкви и пошел в домик сторожа. Отец Петр опять что-то писал. Увидев Ивана, он поднял голову и с удивлением спросил:

— Что, уже?

— Да. Спасибо за то, что вы для меня сделали. Мне надо идти.

Иван взял свою не просохшую как следует одежду и пошел переодеваться. Переодевшись, он попрощался со священником и быстро направился к воротам церковной ограды.

 

8

В тот день, когда Иван ушел, Сергей был занят подготовкой к сдаче работы заказчику. Программисты раз за разом прогоняли тесты, устраняя последние недоработки. Неточности в работе программ были легко исправимы, потому что все они не касались работы главной управляющей программы, которую сделал Иван. Эта программа работала безупречно. Программисты сравнили ее объем с базовой версией, получилось, что она раза в три короче. Как это у Ивана получилось? Никто и понятия не имел. Но программа работала, по общему определению, зверски. К концу дня стало ясно, что можно поздравить себя с победой. Новая версия работала в четыре раза быстрее старой! «Произошло невероятное, — думал Сергей, — но где же Иван?» Ивана нигде не могли найти. Сергей долго держал руку на телефоне, не решаясь позвонить Наташе, наконец набрал номер:

— Здравствуй, Наташа. Как дела?

— Спасибо. Как у вас дела?

— Отлично. Все работает. И работает с невероятной скоростью. Иван, мягко говоря, — гений. То, что он сделал, никто из наших даже представить себе не может. Никто даже понять не может, что это вообще можно сделать. Но факт — все работает. Слушай, а ты случайно не знаешь, где Иван, я его нигде не могу найти.

— Нет, не знаю. Сегодня рано утром он скрылся в неизвестном направлении. Оставил записку: «Завтра-послезавтра дам о себе знать. Иван».

— Кому оставил записку?

— Мне оставил.

Сергей все понял. Он подумал: «Как к этому относиться? Наташа с Иваном два сапога — пара, они друг друга стоят». Наконец он выдохнул и сказал:

— Наташа, он хоть раз поинтересовался судьбой разработанной им программы?

— Нет.

— Вот дает! Ты представляешь, до какой степени ему на все наплевать!

— Почему ты так думаешь?

— Сделал феноменальную программу. Заработал кучу денег — и хоть бы что! Да еще взял и исчез.

— Сергей, чувствую, что тут что-то не то. Что будем делать?

— Что делать, что делать… Думать, а потом действовать, что еще можно делать. Предлагаю до завтрашнего вечера не дергаться. Думаю, он вернется и все сам расскажет.

— Почему ты в этом так уверен? Объясни, пожалуйста.

— Если он решил от нас смыться, а с него станется, то искать его бесполезно, да и ни к чему. Если он даст о себе знать, как обещал, то он даст о себе знать. Иван всегда держит слово, Наташа. Всегда. — Сергей сделал паузу. — Уверен, убить его не убьют, просто потому, что, как выяснилось, это крайне трудно сделать, да и не вижу я людей, которые сейчас, когда мы уже оттестировали программу, были бы в этом заинтересованы. Предлагаю: давай ждать до завтрашнего вечера.

— Давай ждать до завтрашнего вечера, — согласилась Наташа.

Сергей перевел разговор на другую тему.

— Наташа, мне бы очень хотелось, чтобы ты приняла участие в демонстрации программы, которая, по сути, будет презентацией нашей фирмы.

— В качестве кого?

— В качестве финансового директора.

— Я согласна. А когда будет эта демонстрация-презентация?

— Во вторник в десять утра начало. Публично прогоняем тест, говорим то, что в таких случаях говорят, и после этого подписываем документы. Все это должно занять часа два.

— Кто там будет?

— Вице-губернатор и два представителя американской фирмы-разработчика. Пусть полюбуются на наше творение. Теперь даже самая предвзятая экспертиза не найдет никакого плагиата.

— Хорошо, я буду готова. А Ивана с собой возьмем, если он найдется?

— Конечно, возьмем. Я, кстати, не собираюсь скрывать авторских прав на программу. Все авторские права принадлежат исключительно ему. Понимаешь?

— Понимаю.

— Можешь ему это передать при встрече. Эх, — Сергей засмеялся и хлопнул себя по колену, — ладно, поздравляю тебя с удачной жизненной находкой и желаю счастья. Если что — звони.

Аллеин взлетел очень высоко. Если расстояние от поверхности земли можно было бы выразить в человеческих единицах измерения, то это — километров двести. Но в том мире, в котором он находился, существуют другие единицы измерения, которые не переводятся в привычные для нас. Аллеин взлетел так высоко, затратив очень много сил, чтобы одновременно наблюдать за Иваном, идущим по указанному им пути, Наташей, Сергеем и Игорем Ясницким, который попал в круг интересов Аллеина потому, что обратился к Богу с молитвой: «Господь и Бог мой, за что ты меня казнишь? Прости меня. Помоги мне. Мне сейчас нужно: Наташу, отомстить Малышеву и уничтожить Ивана. Я желаю этим двум мужчинам зла, но ведь и они мне желают того же». Ясницкий молился про себя, и молитва его была услышана и передана Аллеину. Причиной, заставившей Ясницкого просить помощи у Бога, была не вера в то, что Бог может ему помочь, а полная растерянность. Он не знал, что делать. И не знал, с кем посоветоваться. Оставаться же в таком положении, какое сложилось, он не мог. Находиться в бездействии, когда все его жизненные интересы под угрозой, — это было для Ясницкого состоянием невозможным.

Наташа не могла найти себе места: она то ходила по комнатам, то брала в руки книгу, то пробовала смотреть телевизор — ничего не хотелось делать. «Еще вчера он был здесь, рядом. А сегодня где он? Что с ним? Зачем он ушел, ничего не сказав и даже не попрощавшись?» Наташа закрывала глаза и тут же видела перед собой Ивана, слышала его голос, начинала вспоминать, что он говорил ей.

Сергей сел обедать вместе с женой и дочками. На столе была белая скатерть и стояли цветы, так захотел Сергей. Цветы он принес и поставил на стол сам, вызвав у жены изумление: «Такого никогда не было. К чему бы это?» «Кто знает, что будет завтра? — думал Сергей. — Вроде бы все хорошо, все пока получается, но на душе тревожно. И Иван куда-то пропал. Не нравится мне это. Тут что-то не то и не так. Чувствую, это начало каких-то событий, и я не останусь от этих событий в стороне». Сергей подсознательно думал о том, что дело еще далеко не сделано, и что надо готовиться к худшему. Интуиция у него была удивительная. «Кто знает, может, я в последний раз сижу вот так за столом в уже не моем, кстати, доме».

Иван шел по указанному Аллейном пути. Он, конечно же, не стал ловить попутные машины и даже не пытался найти каким-нибудь образом денег, чтобы купить билет на автобус или что-нибудь из продуктов. Он и не вспомнил о том, что надо сообщить о себе Наташе. Он мерз в своей майке и очень хотел есть, поэтому думал: «Как бы чего-нибудь поесть? Нет, останавливаться нельзя: пошел и пошел. Все, отправился в путь — надо идти до конца». Иван шел по дороге на юг — в сторону Саянских гор. Удивительно, но, получив у Аллеина маршрут, в котором был указан пункт их следующей встречи, он не стал ни о чем его спрашивать. Только кивнул головой и сказал: «Хорошо, я понял. До встречи».

Аллеин изо всех сил прислушивался к мыслям Ивана, но ничего интересного не мог услышать. Иван быстро шагал рядом с дорожной насыпью и ни о чем не думал. «Странно, раньше он ухитрялся решать математические уравнения, мечтать о свидании с любимой женщиной и думать, как ему жить дальше, — одновременно, приводя в бешенство Риикроя и компанию, путавшихся в его мыслях. А теперь он вообще ни о чем не думает, кроме того, о чем может думать голодная, бегущая по следу собака».

Наташа, наконец, нашла себе занятие, она принялась вязать. Спицы быстро мелькали в ее ловких пальцах, разноцветные клубки весело подпрыгивали в коробке, заставляя кота вздрагивать и шевелить ушами.

— Мускат, — обратилась Наташа к коту, — почему все так получается? Только-только начала сбываться моя мечта. Мне по-настоящему понравился человек. Я была счастлива, настолько счастлива, что все на свете забыла, и вот опять ожидание и неопределенность. Что у него могут быть за дела, заставившие вот так бросить меня и уйти, даже не попрощавшись? — Кот поднял голову и пристально посмотрел на Наташу, которая продолжала говорить. — Мускатик, каждая женщина мечтает о любви и ждет ее, без этого жизнь наша даже не скучна, нет, она просто невозможна. Я думаю, Мускат, что все мы делимся на тех, кто еще мечтает и кто уже не мечтает. Я мечтала, и мечты мои сбылись. Он пришел: добрый, сильный, красивый, умный, мне с ним так хорошо. Пришел и ушел…

Руки Наташи задрожали, она перестала вязать, спицы упали, и она горько разрыдалась. «Из-за него я даже про отца только что умершего забыла, я отказалась от выгодной партии, а он меня бросил. Не вернется он!» — подумала Наташа. Она упала на диван и уткнулась носом в подушку. Слезы лились из ее глаз ручьем, она всхлипывала, как ребенок. «Нет, все кончено, и пожалеть-то меня некому. Ни отца, ни матери. За что же мне все это?»

Сергей, закрыв лицо руками, сидел за столом и думал: «Если все кончится благополучно: работу сдам, деньги получу, все будем живы-здоровы, пойду в отпуск. Поеду к морю, лягу где-нибудь в самом глухом месте и буду лежать и смотреть на небо. Детей с собой возьму? Нет, отправлю к теще, и жену не возьму. Пусть отдохнет от меня, имеет право. Отпуск — интересное, наверное, состояние. Когда я был в отпуске? А, я в отпуске никогда и не был. — Сергей вздохнул и поднял голову. За столом, по-видимому, давно уже сидел он один. Дети шумели где-то наверху, а жена звенела посудой на кухне. — Эх, как бы дожить до понедельника. — Сергей посмотрел на стоящую на столе нераспечатанную бутылку водки. — Нет, это не поможет. Были бы таблетки какие-нибудь, съел десять штук — и нет тебя десять часов — цены бы им не было».

Ясницкий возвращался домой из офиса. «Сбылась мамина мечта. Я вспомнил о Боге. Вот уж чудо, в самом деле. Это путь неудачника? Я неудачник? Может, и не так, но жизнь, в которой нет радостей, удачной не назовешь. Надоело все хуже горькой редьки. Даже вот как?! — Ясницкий сплюнул в сердцах. — Эх, все дело в том, что меня никто не любит. Все дело в этом».

Аллеин парил в эфире надмирового пространства среди миллиардов звучащих в нем бесконечно разнообразных звуков и нематериализованных образов, рожденных человеческими мыслями и чувствами. Звуки сливались в шум, похожий на шум океана, и найти и выбрать нужные было очень трудно, но Аллеин умел это делать. Он старался услышать мысли Ивана о Наташе, чтобы тут же передать их ей и тем успокоить ее, но Иван совсем о ней не думал. Наступил вечер. Иван к этому времени дошел до места, где они с Аллейном договорились встретиться. Здесь дорога кончалась, дальше была горная тайга. На берегу таежной речки стояло несколько заброшенных домов, между покосившимися плетнями и развалившимися постройками ходили коровы. Видимо, сюда пригнали пастись стадо. Иван, дойдя до крайнего дома, остановился и стал смотреть по сторонам.

Наташа все так же — лицом в подушку — лежала на диване. Кот, стараясь хоть как-нибудь успокоить любимую хозяйку, свернулся в клубок у нее на спине и тихо мурлыкал, как бы говоря: «Не горюй, хозяйка, я-то ведь с тобой». «Нет, не любит он меня. Так нельзя поступать с людьми, когда их любишь, — думала Наташа. — Вот Сергей, на что уж тоже человек, для которого его дело — превыше всего, но он бы так не поступил». Буквально через полминуты зазвонил телефон. Наташа встала и взяла трубку. Это звонил Сергей.

— Добрый вечер. Ну что, объявился?

— Нет, — ответила Наташа и вдруг опять расплакалась, — не объявился.

— Не плачь, Наташа, абсолютно уверен, что он жив и здоров. Мы его найдем, — успокаивал ее Сергей.

— Вспомни-ка, что он тебе говорил о своих ближайших планах?

— Говорил, что для решения своих каких-то проблем ему нужно исчезнуть дней на тридцать. Вот и исчез, и не сказал, куда и на сколько, будто мне это все равно.

— Значит, его заставили это сделать какие-то обстоятельства.

— Какие обстоятельства? Вечером не было никаких обстоятельств, а рано утром они появились.

— Ты плохо знаешь Ивана, Наташа.

— Да уж — наверное.

— Для него обстоятельством, побуждающим к действию, является то, что он сам решит, основываясь на своих внутренних мотивах, а не то, к чему его вынуждают люди или события. И тогда уж он действует быстро. Значит, утром он что-то решил. То, над чем давно думал. Понимаешь?

— Понимаю.

— Возможно, таким обстоятельством явилась ты. Понимаешь?

— Понимаю, кажется, но ведь нельзя же так.

— Но он ведь оставил тебе записку.

— Да, но уже вечер, а вестей нет и его нет.

— Еще не поздно. Ты не переживай. Найдем мы его в любом случае. Он стоит того, чтобы его искать столько, сколько будет сил. Не плачь. Договорились?

— Договорились. Ты звони мне, ладно?

— Хорошо, я буду тебе звонить. А если узнаешь что — сразу звони мне. Я буду все время дома.

Но Наташа не успокоилась, и ей не стало легче, все волнения и тревоги последнего месяца теперь разом навалились на нее, и каждая в полную силу: смерть отца, Ясницкий, Иван, новая работа.

Стемнело. Часы пробили десять вечера. Именно до этого времени Наташа думала спокойно ждать, не решив, правда, что будет делать дальше. «Все, его больше не будет. Все кончено». Наташа взялась за голову и подошла к зеркалу. «Ой, что же это? Что это со мной?» — думала она, глядя на себя в зеркало. Ей показалось, что в комнате у нее за спиной кто-то есть. Наташа понимала, что с ней происходит что-то неладное. Такого никогда не было. Она собрала все силы и обернулась.

В это время Иван сидел на бревне около реки и смотрел на черную воду. Он нашел в заброшенном доме рваную, засаленную фуфайку и теперь сидел в ней, подпоясавшись куском проволоки. Он думал: «Далеко же я зашел, а сколько еще придется идти. Бог сказал, что я свободный человек и моими поступками никто не может руководить. Значит, я могу просто погибнуть в тайге, погибнуть по собственной глупости. Или после встречи с Сатаной, или до нее, от голода, например. Это страшно, умирать там… Отказаться? Нет, нельзя этого делать, я не могу свернуть со своего пути. Я это чувствую всем, что во мне есть. Пусть моя жизнь не предопределена Богом, пусть я смертен. Но я должен узнать, что же мне действительно надо. Мне, а не Богу и не Сатане. Первый испытывает меня, это Его право, второй искушает — это его роль. Там Сергей со своими заботами, Наташа с ее любовью, толпы народа. Разве там можно спокойно подумать о том, что меня действительно волнует, за все это время у меня не было для этого ни минуты. С Богом я говорил, должен поговорить и с Сатаной и тогда уже принять свое решение. Я не могу умереть просто так, не будет этого… Сатана знает, если я не пойду, значит, страх смерти сильнее меня, и он меня будет таскать за этот страх, как хозяин таскает собаку за поводок. Надо идти».

Аллеин предстал перед Иваном. Он не стал воплощаться, на это уходило много сил, да теперь уже было и ни к чему, а явился в виде прозрачного, голубоватого силуэта, парящего над землей, хорошо видимого на фоне темного леса. Иван даже мог различить черты его лица. Подняв руку, Аллеин поприветствовал Ивана и сказал:

— Завтра утром я поведу тебя к месту встречи с Сатаной. Готов ли ты следовать за мной?

Иван встал и, тоже подняв руку в знак приветствия, сказал:

— Да, я готов следовать за тобой, — и, помолчав, добавил: — Назад мне дороги нет.

— Приходи завтра на это же место. Отсюда мы двинемся в дальний путь.

— Ангел, не можешь ли ты передать Наташе, что я жив, здоров и помню о ней?

— Я выполню твою просьбу. Не беспокойся.

Сказав это, Аллеин исчез.

Иван пошел в деревню искать место, где можно было бы поспать. Побродив по заросшей бурьяном и лопухами улице, он подошел к наиболее, как ему показалось, сохранившемуся дому и, оторвав доски, которыми было заколочено окно, забрался в него. В доме была пружинная кровать, на которой лежал старый, пахнущий сыростью матрас. Иван лег прямо на металлическую сетку, укрылся матрасом и сразу же уснул мертвым сном.

…Наташа увидела стоящего у окна ангела. То, что это был ангел, не было никакого сомнения. Он сказал:

— Не бойся меня, Наташа. Я не призрак, я есть здесь и говорю с тобой. Прикоснись ко мне. — Наташа подошла к ангелу и дотронулась до его лица. Она вся трепетала, ей казалось, что она вот-вот упадет и потеряет сознание. — Мы крайне редко предстаем перед людьми и не можем говорить вам всего. Я пришел к тебе по своей воле и скажу лишь следующее: Иван жив, он помнит о тебе и любит. У него трудная задача, не знаю, сколько времени уйдет на ее решение, но он к тебе вернется обязательно. Жди его. Прощай. — Ангел прикоснулся рукой к ее глазам и исчез.

Все, что сказал ангел, Наташа тут же забыла, забыла она и то, что видела его. Она почувствовала только, что страх, который охватил ее, прошел. Она глубоко вздохнула и подумала: «Все будет хорошо. Обязательно все будет хорошо», — и улыбнулась.

Наташа подошла к окну и стала смотреть на небо. Уже стемнело, и только над лесом, чернеющим на другой стороне реки, была видна светло-синяя полоса догоревшего заката. «Помоги, Господи, странствующим и сражающимся, — почему-то подумала Наташа. — Он любит меня, я буду ждать его — это все, чем я могу ему помочь. Любить и ждать. Что я еще могу? Все остальное — это не главное».

Сергей читал в своем кабинете. Он уже очень давно ничего не читал, а тут, перебрав книги, достал биографию Рембрандта с иллюстрациями его картин и, раскрыв ее в середине, начал читать. «Он был мастер, — подумал Сергей, — и поэтому всегда знал, что ему положено делать, — писать картины. Я тоже мастер в своем деле, а что я делаю? Я делаю деньги. Но этого, похоже, маловато, надо еще что-то делать, потому что жизнь однобокая какая-то. Рембрандт писал свои картины с целью продать их людям, но не только пожалуй, а потому еще, что этим он выражал себя. А я себя чем и как выражаю? Вот сделать бы такую фирму, которой не было бы равных, — это было бы дело. И еще чего-нибудь, лично для себя и от себя. Что-нибудь такое, чтобы люди говорили: это сделал Малышев — был такой добрый и богатый человек. Надо пойти в отпуск, полежать кверху пузом, чтобы в голове ничего не осталось, кроме шума волн, и после этого захотеть сделать. Захотеть так, чтобы сделать».

Сергей лег на диван, надел наушники и включил музыку. Под эту музыку он и уснул.

Ясницкий весь вечер был в квартире один и смотрел телевизор, то и дело переключая каналы. Наконец в голову пришла долгожданная идея. «Все! Теперь я знаю, как прихлопнуть Малышева и компанию». Идея была пока фрагментом из цепи действий, которые надо было осуществить. Но ум Ясницкого сработал, автоматически оценив, что это и возможно, и времени хватит. «Стоп, — сказал себе Ясницкий, — утро вечера мудренее. Спать. Надо спать». Поворочавшись на кровати, он выпил снотворное и уснул.

Теперь Аллеин мог спуститься вниз. Он очень устал и мог отдохнуть. Спустившись вниз, Аллеин занялся своим любимым делом — стал наблюдать, как из образов, создаваемых детьми, рождаются сказочные существа. Для Аллеина не было на свете ничего более интересного, чем детские сны.

 

1

Иван спал долго и проснулся, когда солнце стояло высоко. Накануне он забыл завести часы, они остановились, поэтому точного времени он не знал. «Да и не к чему — какая разница», — подумал Иван и скинул с себя матрас. Он внимательно осмотрел избу и — какая удача! — нашел на полочке у печки полный коробок спичек, больше ничего стоящего в доме не было. Иван выбрался из дома также через окно, прихватив с собой спички и дырявый мешок, потому что надеялся найти картофельное поле и накопать картошки с собой в дорогу. Найти картофельное поле оказалось нетрудно: видимо, жители, покинувшие деревню, свои огороды картошкой все же засаживали. Используя кусок ржавого железа, Иван накопал картошки, сложил ее в мешок, дыру в котором завязал проволокой. Из досок и хвороста, валявшегося в изобилии на берегу речки, Иван разжег костер и поставил вариться картошку в котелке, который нашел тут же на берегу. Пока картошка варилась, Иван прохаживался по берегу и смотрел на быстрые струи воды и на белые облака, медленно плывущие по ярко-голубому осеннему небу. Было довольно прохладно, но ватник грел хорошо, одежда была сухой, а в котелке приветливо булькала вода, предвещая скорый завтрак.

Наконец картошка сварилась, Иван слил воду и едва дождался, когда она остынет. Он ел медленно, тщательно разминая во рту картофельную мякоть. «Эх, плохо, что соли нет», — сожалел Иван. Он съел всю картошку, вымыл котелок и положил его в мешок.

— Ну что, — сказал Иван, — пора в путь.

Посмотрев на другую сторону реки, он увидел стоящего на берегу знакомого ангела, который был, как и вчера, прозрачен. Ангел помахал ему рукой, подавая знак, призывающий Ивана следовать за ним. Иван вскинул мешок с картошкой на плечо и пошел вброд через речку. Ангел развернулся к нему спиной, приподнялся над землей и полетел, показывая Ивану дорогу. Иван шел по довольно широкой, правда, местами заросшей травой и кустарником дороге. Видимо, когда-то это и была настоящая дорога, но после того, как люди покинули деревню, она была заброшена и заросла. Идти было легко и приятно. После вчерашнего марш-броска Иван за ночь восстановил силы, а после того, как поел — вообще чувствовал себя хорошо. Ангел вел себя интересно: пока Ивану было ясно, куда идти, его не было видно, но стоило ему засомневаться, правильно ли он идет, как тот сразу появлялся и показывал дорогу. «С таким проводником не пропадешь, — подумал Иван. — Как бы я без него нашел дорогу?» Иван шел в среднем темпе, одинаково, что в гору, что под гору. Хотя под гору идти почти и не приходилось, дорога сначала очень медленно, а потом все круче поднималась в гору. Несколько раз дорогу пересекали другие дороги и тропинки, очевидно, места, по которым шел Иван, были не такими уж и глухими. Вокруг рос смешанный лес: сосны, березы, осины, попадались и кедры, в общем — знакомый Ивану с детства лес, подобный тому, в котором ему мальчишкой так нравилось играть или просто бесцельно слоняться. Мешок с картошкой приятной тяжестью давил на плечо, вселяя в Ивана уверенность, что он может идти долго и просто так не пропадет. Когда высохли промокшие при переходе через речку кроссовки, идти стало вообще одно удовольствие. Иван шел без остановок. Когда захотелось есть, Иван сначала было собрался сделать длинный привал, но, подумав, решил, что есть лучше утром и вечером, а в обед устраивать привал минут на тридцать. Так он и сделал. Дойдя до небольшой поляны, поросшей высохшей травой, Иван остановился и лег на траву отдохнуть.

Небо сквозь березовую листву казалось синим-синим. Листья, в основном уже пожелтевшие, чуть дрожали, отражая солнечные зайчики. В траве стрекотали кузнечики. Пахло сухой травой, и была тишина. «Хорошо-то как. Как хорошо! Ничего не надо делать, никуда не надо спешить, ни перед кем не надо отвечать. Если бы это состояние могло продлиться бесконечно. Я понимаю теперь, почему люди уходили в отшельники. Быть отшельником после того, как изрядно намучаешься над не дающими покоя проблемами, — красота. Хочу быть отшельником. Может, в этом и состоит мое призвание». Где-то далеко закаркала ворона, прервав Ивановы мысли. «Ладно, пора идти», — подумал Иван и тут же увидел своего проводника. Иван встал, взвалил на плечо мешок с картошкой и пошел вслед за летящим прозрачным ангелом.

Дорога становилась все уже и вскоре превратилась в узенькую тропку, петляющую между деревьев. Все чаще стали попадаться торчащие из земли огромные валуны, поросшие мхом. Идти стало труднее, но Иван без устали шагал, лишь изредка останавливаясь, чтобы переложить мешок на другое плечо. Тропинка брала вверх все круче, и, наконец, Иван вышел на водораздел. Теперь подъем был пологий. Лес стал редким. Здесь росли почти одни сосны, высокие и стройные, подлеска почти не было. Тропинка совсем затерялась где-то между камней, которые всюду выступали из-под тонкого слоя почвы, и Иван шел теперь без всякой тропинки, ориентируясь только на гриву водораздела.

Так он шел до самого вечера. Когда стало смеркаться, Иван остановился и развел костер. Сварив ужин и поев, он подкинул в костер дров и, улегшись на кучу хвороста, уснул. Аллеин сел рядом и стал наблюдать за снами Ивана. Ивану снилось, как он мальчишкой запускал воздушного змея. На самом деле Иван никогда в детстве не делал и не запускал воздушных змеев, но ему этого очень хотелось. Теперь его мечта сбылась.

 

2

Вчера была прекрасная осенняя погода — настоящее бабье лето, а сегодня все небо затянуло тучами, задул холодный северо-западный ветер, начал время от времени брызгать мелкий дождь. «Вот и кончилась золотая осень», — подумала Наташа, посмотрев в окно на гнущиеся под порывистым ветром тополя. Ветер срывал с деревьев желтые листья и гнал их по дорогам и тротуарам, как бы стараясь произвести у растений как можно больше разрушений и наверстать упущенное им за бабье лето время.

Наташа оделась потеплее и поехала на кладбище. Сначала она посидела у могилы отца, потом сходила к могиле матери. Наташа прошла по аллеям кладбища, разглядывая портреты и читая фамилии, и нашла немало знакомых. Были тут и ее ровесники, были и младше, были и дети. В этот день, наверное, из-за плохой погоды, на кладбище никого не было. Кладбищенский сторож, увидев выходящую из ограды стройную девушку, невольно присмотрелся к ней. Это был семидесятилетний старик, находивший успокоение от своих несчастливых воспоминаний и многочисленных болезней в мысли, что он скоро умрет и все это кончится. Наташа посмотрела на него, старик увидел ее лицо и подумал, что бывают же на свете такие красавицы, вздохнул и вспомнил свою первую, несостоявшуюся и почти забытую любовь. Ему почему-то стало так горько, что он отвернулся и чуть не заплакал: «Как прошла жизнь?! Ай, как прошла жизнь». Он повернулся и, сгорбившись еще сильнее, побрел к своей избушке. Наташа подождала автобус на остановке и поехала домой.

Выпив чаю с малиновым вареньем и согревшись, Наташа позвонила Сергею:

— Сережа, здравствуй.

— Здравствуй, Наташа. Ну как?

— Иван, как я и чувствовала, не объявился. Но ты знаешь, я почему-то думаю, что с ним все должно быть в порядке.

— Я тоже так думаю.

— Я тебе вот что звоню. Если я финансовый директор или, во всяком случае, послезавтра мне предстоит сыграть такую роль, то я должна иметь более-менее полное: представление о планах фирмы и ее положении. Так ведь?

— Да, конечно. Ты хочешь, чтобы я тебе об этом рассказал?

— Я тебя прошу об этом, если ты хочешь, чтобы я держала себя подобающим образом.

— Ты сейчас свободна?

— Да.

— Я приеду, все, что могу, тебе расскажу и покажу документы.

— Договорились, — закончила Наташа разговор.

Вскоре Сергей приехал. Он думал, что Наташа просто не хочет оставаться одна и будет разговаривать с ним о чем угодно, только не о деле, но ошибся. Наташа устроила ему настоящий допрос, как совет директоров в одном лице. Сергей даже вспотел, отвечая на ее вопросы. «Ничего себе финансовый директор! Никак не представлю, что такое возможно. Закрою глаза — вроде ничего, может быть такое. Открою, посмотрю на нее, глазам своим не верю: Наташа, да — это она. Такая женщина и такие вопросы…» — думал Сергей, пока Наташа готовила на кухне кофе.

— Наташа, я сейчас задам тебе вопрос, на который ты можешь не отвечать. Вот мой вопрос: зачем тебе это надо? Поясняю: ты можешь и так все иметь. Неужели ты не хочешь найти занятие для души, так сказать, и тебе действительно хочется заниматься всей этой работой и тратить на нее время? Какая это работа, как я понял, ты неплохо себе представляешь.

Наташа была серьезной и ответила сразу.

— Я хочу быть зависимой только от того, кого люблю, и все. Ты понял?

— Ты хочешь сказать, что работа дает тебе независимость?

— Именно это я и хочу сказать.

— М-да. Вот, оказывается, чем отличается королева красоты от королевы бензоколонки. А я всегда считал, что независимость дает не работа, а деньги. Я что, ошибался?

— А мне не надо много денег. И скажу я тебе, Сереженька, уж если я возьмусь за дело, то обязательно заработаю на нем достаточно.

— Наташа, мы же договорились, что ты не будешь обижаться, — примирительным тоном сказал Сергей. — Просто я совсем не знал тебя с этой стороны, и ты меня очень удивила.

— Нет, я не обижаюсь, что ты. Все это мне, действительно, не очень надо. Но надо же чем-нибудь заниматься, когда можешь и есть время.

Сергей засмеялся.

— Конечно, конечно! Когда есть время и можешь — надо. Ну ладно, Наташа, ты меня отпускаешь?

— Отпускаю.

— Тогда я пойду проверю, как идет подготовка. Завтра созвонимся.

Наташа проводила Сергея и пошла гулять. Она долго ходила по пустынным из-за непогоды улицам города, думая об Иване, об отце, о себе, о том, что жить в одиночестве — это даже неплохо, надо только привыкнуть к одиночеству и смириться с ним. Ветер развевал ее волосы, заставляя то и дело прятать их под воротник. «И все-таки — плохо быть совсем одной. Очень плохо. Жить одному человеку нельзя, — в конце концов заключила Наташа, когда заходила в подъезд, — холодно, скучно и опасно».

 

3

Сергей укладывал в папку документы, завершая подготовку к сдаче работы, когда зазвонил телефон. Это был программист, занимавшийся подготовкой демонстрации, он звонил из краевого центра:

— Сергей, тут что-то непонятное творится. Сейчас только позвонили от заказчика и сказали, что в связи с тем, что на нас подали в суд, завтра никакой демонстрации не будет.

Сердце у Сергея упало.

— И все, больше ничего не сказали?

— Все, больше ничего. Сворачивайтесь, мол, ребята, потом с вами разберемся.

Сергей посмотрел на часы. До конца рабочего дня оставалось два с половиной часа. «Сволочи. Как же так?!» Сергей набрал номер заместителя главы администрации, с которым вел дела. Тот был на месте.

— Петр Васильевич, в чем дело? Почему отменяется демонстрация и прием нашей работы? Все ведь готово. Мы выполнили все обязательства.

— А, это ты, Сергей. Короче говоря, так: сегодня против твоей фирмы Ясницкий выдвинул судебный иск. Вы обвиняетесь в том, что хотите продать нам его разработку. Вот бумага за подписью заместителя прокурора края Сидоренко.

— Какую еще его разработку мы хотим продать?!

— Ему американской фирмой, как ее — забыл, переданы права на использование программного обеспечения. Вы же каким-то образом выкрали эти программы и теперь хотите продать нам краденое.

— Но это же чушь! И как он может выдвигать иск, если работа вами еще не принята и не оплачена? Против чего иск и на основании чего — его домыслов?

— Прилетели два представителя этой фирмы. Он их подключил, главного прокурора. Нагнетает обстановку. Я сказал то же самое: пока работа официально не опубликована, и речи о суде быть не может. Но ты же понимаешь, что для меня дело не в этом даже. Мы хотели сделать хорошее дело, а видишь теперь, что получается: суд, прокуратура, разбирательство. Сергей, демонстрацию отменил я и своего решения не изменю. Разбирайтесь с Ясницким, с этими американцами и давайте документ, подтверждающий, что с их стороны претензий нет, тогда мы продолжим наши отношения.

— Петр Васильевич, что было бы достаточно, чтобы состоялось завтрашнее мероприятие?

— Иск должен быть отозван прокуратурой.

— Причем здесь прокуратура? А… я все понял, — махнул рукой Сергей. — До свидания.

Сергей сразу же позвонил Наташе:

— Наташа, завтрашняя поездка отменяется.

— Что случилось?

— На нас подали в суд, и заказчик все отменил, пока не разберемся.

— Подожди, как в суд? На основании чего?

— Наташа, это работа Ясницкого. Короче говоря — беда. Мы будем судиться три года, а тем временем он продаст заказчику свою систему. Теперь он думает уже не о прибыли, ее не будет, а о том, чтобы только не мы это сделали. И времени нет, Наташа, — все поздно.

— Эй, Сергей, подожди. Где сейчас иск?

— Там не поймешь: то ли он уже официально против нас подан, то ли только собираются — для Федорова это неважно. Ему главное — не испачкаться. Занимается этим заместитель главного прокурора края.

— А почему он?

— Ты у меня это спрашиваешь?

— Как его фамилия?

— Сидоренко.

— Я поехала.

— Куда?

— К этому Сидоренко.

— Зачем?

— Отзывать иск.

— Это невозможно, Наташа. Ты не знаешь этих людей. Теперь ничего не поможет, тебя даже не примут.

— Меня примут. Сколько у меня времени?

— Два с половиной часа. Нет, уже меньше. Туда ехать два часа, если лететь сломя голову.

— Подсылай машину. Кто будет за рулем?

— Мишка.

— Тебе ехать не надо.

— Почему?

— Ты будешь мне мешать.

— Что ты задумала?

— Некогда, Сергей. Вечером жди звонка. Кстати, как фамилия этого зама главы администрации?

— Федоров.

— Я жду машину.

— Через десять минут будет, — сказал Сергей и повесил трубку. Он тут же позвонил Мишке, тот был дома и его «восьмерка» стояла под окном — повезло.

— Миша, забирай Наташу и лети в краевую прокуратуру. Наташа тебе все объяснит. Бегом, будь быстр, как только можешь. Понял?

— Понял, — ответил Миша и побежал к машине.

Риикрой следил за Сергеем и Наташей и, следуя распоряжению своего хозяина, никак не вмешивался в события, хотя теперь многое из происходящего ему было непонятно. Риикрой знал, что хозяин не доверяет никому и все свои самые хитроумные замыслы осуществляет сам. Так, видимо, было и на этот раз.

Сергей сел в кресло и схватился руками за голову. «Убью сволочь. Обязательно убью. Все — проиграл. Надо же так, а?» Сил думать и действовать не было. Сергей заметил, что у него трясутся руки. «Боже мой, мало того, что разорен, позор-то какой. Они же все сейчас так представят, что долго не отмоешься. И кому будет нужна эта правда потом?!» Сергей достал бутылку водки, налил стакан и выпил. «Нет сил. Только начал голову поднимать. Жить вознамерился по совести и — на тебе… Нет, Сережа, б… доставай пушку и… Нет сейчас других путей. На всех путях стоят Ясницкие». Сергей взъерошил волосы на голове и превратился в того Сергея, драчливого воробышка, каким его знали одноклассники. Сергей Михайлович и все соответствующие ему атрибуты, приобретенные с годами, враз куда-то исчезли. Налил и выпил, потом еще раз, и начал думать: где теперь ему достать хороший пистолет и винтовку с оптическим прицелом. Больше он ни о чем думать не мог.

Наташа распахнула платяной шкаф и, схватив в охапку висевшие в нем платья, сняла их все разом и бросила на кровать. Порывшись немного, нашла нужное: красное, облегающее, с разрезами и вырезами, в котором показывается больше, чем скрывается. Надела чулки, на бегу надела красные же туфли, бросила в сумочку косметику, подбежала к зеркалу и стала причесываться. «Успею еще», — подумала Наташа, достала помаду, подвела губы и точными движениями наложила тени около глаз. В это время постучали. Это был Миша.

— Все, я готова, — сказала Наташа и, захлопнув дверь, побежала вниз по лестнице. Миша поспешил за ней. «Ну и женщина, — подумал Миша, — аж дух захватывает. Ну и фигура!»

«Восьмерка» рванулась с места. Наташа, пристегивая ремень безопасности, повернулась к Мише и сказала:

— У нас с тобой час двадцать, Миша, за это время мы должны доехать до краевой прокуратуры — во что бы ни стало.

Миша кивнул головой:

— Постараюсь.

— Это возможно?

— Я постараюсь. Только ты, Наташа, не охай и ничему не удивляйся. — Он крутанул руль. Машина взвизгнула колесами на повороте и понеслась в гору, разгоняясь. Двигатель уверенно набирал обороты. — Моли Бога, чтобы нас не остановило ГАИ.

Наташа посчитала в уме, какую среднюю скорость надо выдержать, чтобы доехать вовремя, — получилось больше ста километров в час. «Это же невозможно! Это — невозможно. Как жалко. Но все равно — надо ехать и пытаться что-то сделать».

Тем временем они выехали за КПП, и тут-то началось… Наташа то и дело посматривала на Мишу. Тот крепко держал руль обеими руками, глядя вперед как бы в одну точку и не обращая внимания на сигналы встречных машин, невольные возгласы Наташи, заносы и толчки. Автомобиль шел по разбитой трассе со скоростью сто сорок, не ниже, и эту скорость почти не снижал. Двигатель ревел так, что Наташе казалось, что сейчас он взорвется. Она чувствовала, что ее жизнь теперь ничего не стоит и находится в буквальном смысле в руках невысокого коренастого парня, сидящего рядом.

Когда Сергей говорил с ним по телефону, Миша понял, что случилось что-то очень плохое: голос у Сергея два раза сорвался, такого никогда не было. «Раз уж он отправляет Наталью — значит, что-то хуже не придумаешь, — решил Миша. — Попробуем доехать. Не убиться бы только…»

Миша как надавил на газ за КПП до упора, так и не отпускал ногу. Каждый раз, когда шел на обгон, он про себя говорил: «Пронеси, Господи», — и проносило. Встречные машины шарахались в сторону, а «восьмерка» неслась посреди дороги по разделительной полосе, обгоняя попутные автомобили, как будто все они стояли на месте.

Сердце Наташи бешено колотилось. Она то и дело закрывала глаза, когда казалось, что столкновение неминуемо, и прощалась с жизнью. Это заключалось в том, что °на вся сжималась в ожидании боли, как ребенок, которому показали шприц и сказали, что сейчас поставят укол. И когда в очередной раз боли не было, Наташа открывала глаза и смотрела на Мишу, думая: «Молодец. Давай, Михаил, давай».

К середине пути она поверила, что они могут доехать вовремя и живыми, и перестала бояться.

— Миша, можно я включу музыку?

— Включай, только что-нибудь бодрое. А то я усну, — засмеялся Миша. Наташа выбрала кассету с записью рок-н-ролла.

— Чья кассета? — спросила Наташа.

— Моя.

— Что, нравится?

— Под нее хорошо гнать… А вообще — нравится.

Мотор ударной установки и бас-гитары работал в такт мотору автомобиля, как бы задавая ему темп. «Мы обязательно победим, — подумала Наташа. — Мы не можем не победить, потому что мы ничего не боимся». Она почувствовала, что на глаза ей навернулись слезы. «Ой, сейчас тушь потечет», — подумала Наташа и достала из сумочки зеркальце. Но посмотреться в него было непросто, машину постоянно бросало из стороны в сторону. Наташа не думала о том, что она будет делать и говорить, если они благополучно доберутся до места. Она чувствовала: если что и получится, то только благодаря ее импровизации.

Они подъехали к первому светофору на въезде в город. Машина остановилась. Наташа посмотрелась в зеркальце, она была в порядке. «У нас еще полчаса, только бы успеть», — подумала Наташа. Машина взяла старт от светофора и, быстро набрав скорость и обгоняя другие автомобили, вырвалась вперед.

Миша вел автомобиль по улицам города так, что все пешеходы оборачивались, глядя на него: «Сумасшедший какой-то». «Сейчас все равно засекут, надо гнать без оглядки, — решил Миша, проскочив патрульную милицейскую машину. — Права все равно отберут. Только не сбить бы кого», — подумал Миша, выскочив на тротуар, чтобы обойти медленно тянущуюся колонну справа. Пешеходы шарахнулись в сторону. Миша вылетел на перекресток на желтый и, крутанув руль направо так, что колеса оторвались от асфальта, и машина чуть было не перевернулась, рванулся на мост. Наташа повисла на ремне безопасности. За ними, включив сирену, теперь мчалась патрульная машина.

— Ну вот, будем ехать с эскортом, — сказал Миша. На выезде с моста их уже ждала, перекрыв дорогу, другая патрульная машина. Миша вывернул так, чтобы не сбить милиционеров, и, сделав дугу, проскочил пост.

Движение по улице, по которой они ехали, всегда было напряженное. Тут уж, воистину, была кульминация гонки. Наташа даже не успевала ничего думать, это был сплошной кошмар. Все вокруг мелькало: светофоры, гудки, лица людей, рок-н-ролл. Миша вел машину, не обращая внимания на светофоры и полосы движения. Удивительно, но то ли благодаря его умению, то ли в силу стечения обстоятельств, он никого не сбил, ни в кого не врезался и никто из-за него не попал в аварию.

Уже когда свернули на улицу, где была прокуратура, Миша увидел, что дорогу перекрыл тяжелый грузовик, а вокруг него полно милиции с автоматами. Миша вывернул в переулок, резко затормозил и закричал:

— Наташа, быстро ходу отсюда! Поймают — конец делу!

Наташа выскочила из автомобиля и что есть силы бросилась бежать к соседней подворотне. Только она скрылась за углом, к «восьмерке» подлетели, скрипя тормозами, две милицейские машины. Милиционеры взяли автомобиль под прицел. Но никто из них не подходил к машине. Ждали приказа. Миша посидел с полминуты за рулем не двигаясь. Потом выключил музыку, медленно открыл дверь и, подняв руки, вышел из машины. К нему тут же подскочили двое омоновцев и, заломив руки за спину, надели наручники. Подошел подполковник и, пристально глядя в глаза Мише, сказал:

— Ты что? Ты — преступник!

— Я кого-нибудь сбил? — спокойно, как ни в чем не бывало, спросил Миша.

— Это мы еще разберемся.

— Вы сначала разберитесь, а потом уж…

Омоновец ткнул Мишу кулаком в живот, Миша согнулся и замолчал.

— Везите его в участок. Там будем разбираться, — приказал подполковник.

Миша так и не сказал, кого и зачем он вез. И зачем он так гнал.

— Гнал, да и все. На спор.

— С кем спорил?

— Сам с собой.

— Понимал, что делал?

— Понимал.

— Ни хрена ты не понимал!

Но добиться от него так ничего и не удалось. Когда выяснили, что Миша никого не сбил и никто на него не пожаловался, отобрали права, взяли штраф и выпустили.

Когда Наташа зашла в здание прокуратуры, до конца рабочего дня оставалось десять минут. На вахте сидел пожилой мужчина. «Это хорошо», — подумала Наташа. Она обратилась к дежурному:

— Скажите, пожалуйста, Сидоренко у себя?

Сердце у Наташи бешено колотилось. «А вдруг нет его…» Вахтер заметил, что девушка очень волнуется, и стал внимательно ее разглядывать, думая: «Кто она и зачем? Лицо ангела. Красоты необыкновенной. А одежда — м-да, как у б…и».

— Он не принимает сегодня. — И потом добавил: — Он никого не принимает. Даже если я вас пропущу, секретарь не пустит.

— Пропустите, пожалуйста. Мне очень надо. Я думаю, меня он примет.

— Ладно, проходите. Второй этаж направо, — сказал вахтер и, посмотрев вслед убегающей Наташе, подумал: «Ну и девица. Надо же, наш Сидоренко-то каков».

Наташа вошла в приемную. Секретарь — женщина лет сорока, с умным, уставшим и красивым лицом, осмотрела Наташу с ног до головы:

— Вам кого, девушка?

— Мне нужно попасть к Сидоренко.

— Он не принимает. Приходите завтра с двух.

— То, что я должна ему сообщить, имеет очень большое значение.

— Для кого?

— Для него, прежде всего, — уверенно кивнув головой, как бы подчеркивая важность просьбы, сказала Наташа. Секретарша задумалась, все так же неотрывно разглядывая Наташу.

— Где же я вас могла видеть? Вы не участвовали в конкурсе красоты в прошлом году? — Она едва заметно улыбнулась.

— Нет, — Наташа, отвечая на ее улыбку, тоже улыбнулась, как бы поблагодарив женщину за комплимент, — не участвовала. Будьте добры, доложите ему обо мне так, чтобы он меня принял.

Секретарша вздохнула и посмотрела на часы:

— Ладно. Вам просить за кого-то или за себя?

— За себя, за себя…

— Подождите, я сейчас.

Секретарша зашла в кабинет и через минуту вышла улыбаясь:

— Наш шеф любит красивых женщин. Вам повезло.

— А разве их кто-то не любит?

— Конечно, — другие красивые женщины.

Наташа засмеялась и, уже взявшись за ручку двери, сказала:

— За мной самые красивые цветы. Спасибо.

Наташа вошла в кабинет и остановилась у края стола.

Она сделала серьезное и умное лицо.

Сидоренко посмотрел на Наташу долгим оценивающим взглядом, потом встал и, выйди из-за стола навстречу Наташе, сказал:

— Садитесь, пожалуйста. Что за срочное дело? Рассказывайте, не торопитесь, у меня есть немного времени. — Он обошел вокруг стола за спиной Наташи — специально, чтобы осмотреть ее со всех сторон. Она это поняла и позволила это сделать. Он увидел ее так, как хотел и оценил сразу: «Против таких мужчины почти безоружны, если они хоть на пять процентов мужчины. Что же ей надо?» — Я слушаю.— Я финансовый директор фирмы, на которую Ясницкий подал иск. Вы занимались этим делом.

«О, боже мой, — подумал Сидоренко, поморщившись. — Как жаль, что я ничего не смогу для нее сделать».

— Да, я занимался сегодня этим делом. И скажу вам сразу: дело это требует внимательного рассмотрения, никаких решений кроме тех, что мы уже приняли, мы не примем. Если вы хотите что-нибудь мне объяснить и прояснить, то не сегодня. Для этого у нас будет достаточно времени потом. — Голос его был холоден и бесстрастен.

— Не принимайте иск.

— Что вы, девушка. Это невозможно, — Сидоренко улыбнулся и перевел взгляд с Наташи на лежащие перед ним бумаги. Наташа встала и подошла к окну. Потом обернулась и сказала:

— Я хочу быть откровенной. У меня нет никакого желания вводить вас в заблуждение. То, что я скажу, не касайся существа дела в том аспекте, который затрагивает ваши интересы. Я буду говорить только о том, что касается меня лично.

— Хорошо. Слушаю вас внимательно.

— Ясницкий — мой жених. Он сделал мне предложение. Я ему отказала, пока… Я его хорошо знаю, можете мне поверить. Очень хорошо, — Наташа сделала паузу. — Он сделал непоправимую глупость. Теперь он может забыть обо мне навсегда. Это однозначно. Но это еще не все. Он вспылил, да, и с ним такое бывает, побывал у вас, уговорил, — это его дело, но скажу вам вот что: этим судебным делом буду заниматься я сама, а не Малышев, и я своего добьюсь. С него взыщут всю упущенную выгоду. Даже если мне для этого придется пойти на все… — Наташа опять сделала многозначительную паузу. — Дело это для Ясницкого, а стало быть и для вас, проигрышное. Программное обеспечение разработано безупречно, и завтра, кстати, в этом и предстоит убедиться экспертам. А вы подписанным вами документом мешаете им это сделать.

— Позвольте, — прервал Наташу Сидоренко, — не я мешаю делать это. Это дело заказчика.

— Да, это дело заказчика. Но тогда так и надо говорить: прежде чем выдвигать иск, должна состояться экспертиза. И пусть она состоится в назначенное время, то есть завтра в десять.

Сидоренко медленно покачал головой.

— То есть вы предлагаете назвать отмененный уже просмотр экспертизой.

— Да. В противном случае я тоже подаю иск. Но уже на заказчика. Работа-то выполнена. Пусть принимает.

Сидоренко задумался: «Все не так просто, как объяснил Ясницкий. А что, если они действительно сделали эту работу как положено и эта, м-да, эта красотка займется лоббированием. А она, похоже, займется. Она ведь Ясницкого зажмет. Ей-Богу, зажмет. Он против нее не потянет со всеми его связями и деньгами, потому что он безоружный против нее. Если она покрутится в кабинете еще минут десять, и я приглашу ее в ресторан, пожалуй… Федорова он не купит, тот молод еще. И подставим мы Федорова под эту девицу. И мне-то это ни к чему…»

— Как фамилия вашего директора?

— Малышев.

Сидоренко опять задумался. «Малышев, Малышев… Не тот ли это Малышев, который сам освободил свою дочь? Ой, ей Ясницкий рискует. И я вместе с ним. Этот… Стоп, стоп… — Надо сказать, что он от Ясницкого еще ничего не взял, только собирался. Поэтому решать ему было проще. Он внимательно посмотрел на Наташу. — Вовремя же ты появилась, девочка, черт меня возьми. Дело-то это на сотни миллионов. Они ж меня могут просто убить, чего доброго. И все!»

— Давайте договоримся так. Я не знал о ваших отношениях с Ясницким. — Сидоренко кашлянул в кулак, как бы настраивая голос. — А Игорю Исааковичу я не желаю зла. Дело это действительно требует технической экспертизы. Вы сможете завтра организовать техническую экспертизу?

— А вы сможете сказать, где остановились эти американцы?

— Ну, уж это ваши, так сказать, проблемы.

— Помогите, пожалуйста, их найти. Я вам очень буду благодарна.

Сидоренко нажал на селектор и поручил кому-то выяснить, где остановились американцы. Буквально через минуту ему позвонили и сказали телефон. Он передал листок с записанным номером телефона Наташе. Та спросила разрешения и принялась звонить. Ответили на английском. Наташа вежливым, но очень уверенным голосом ведущей телепрограммы на английском начала объяснять, кто она и что ей надо. После того, как она сказала, что их программа работает в четыре раза быстрее, чем всем известная, ей ответили, что согласны провести экспертизу завтра в десять, но хотели бы уточнить некоторые детали сегодня при очной встрече и предложили приехать сейчас же в гостиницу.

— Они согласны провести завтра экспертизу и приглашают меня прямо сейчас к себе в гостиницу. Вы подвезете меня?

«А куда же мне деваться», — подумал про себя Сидоренко.

— Да, пожалуйста. Я вас могу подвезти.

«Там и решим все, черт меня побери», — решил он. Они сели в машину и поехали в гостиницу.

В номере их уже ждали двое — специалисты американской компании. Они предложили гостям кофе и сразу же начали расспрашивать Наташу о том, кто, и как, и для чего делал программное обеспечение. Наташа отвечала с глубоким знанием дела, удивляя хорошим английским и покоряя своим неотразимым обаянием. Кончилось тем, что принесли шампанское и выпили за знакомство. Американцы только очень сожалели, что программист, который сделал базовую программу, не будет завтра на демонстрации.

— Господа, возможна ли завтра экспертиза? — спросил Сидоренко, когда разговор закончился. Наташа перевела.

— Она возможна и даже необходима. Если подтвердятся рабочие характеристики, о которых рассказала нам очаровательный финансовый директор, — мы умываем руки, — ответили американцы. — Фирма очень заинтересована сотрудничать с теми, кто может делать разработки на должном уровне. Именно в этом ее главный интерес, а не в том, чтобы продать еще один комплект оборудования. — Наташа перевела все слово в слово. Сидоренко пошел звонить заместителю главы администрации.

— Петр Васильевич, я по делу Ясницкого. Я бы советовал вам все же устроить завтра в десять экспертизу… Пусть это называется так, а не сдача работы заказчику… Ход делу мы дадим после проведения экспертизы или не дадим… Я как раз звоню от них… Проводить расследование — моя обязанность… Хорошо, я передам это их представителю. Он тоже здесь… Я вам потом подробно все расскажу… Я считаю, что вам тоже завтра лучше быть.

Сидоренко закрыл микрофон телефонной трубки рукой и спросил, глядя на Наташу:

— Сколько времени займет экспертиза?

Наташа перевела вопрос. Ей ответили:

— Мы будем проводить экспертизу на достоверность сообщенной вами сегодня информации. Это мы проверим за десять минут, остальные тесты займут час. Но если вы их проводили и они прошли, то это просто формальность.

Сидоренко сказал в телефон:

— Десять минут, — и повесил трубку. — Наташа, завтра в десять состоится экспертиза ваших программ. И Федоров там будет.

Наташа чуть не прослезилась. Она достала из сумочки платочек и сделала вид, что вытирает рот, а сама смахнула набежавшую слезу. Все мужчины заметили это. Огромный бородатый американец, главный специалист фирмы по программированию, встал и, вежливо подав руку, предложил Наташе провести вечер в ресторане в их компании. Наташа кивнула головой в знак согласия. Она хотела было встать, но ноги ее не слушались, и она опять села в кресло. Мужчины вышли покурить. Наташа встала, подошла к телефону и набрала номер Сергея.

— Сергей, приезжайте завтра к десяти. Все состоится. Я буду ночевать здесь, в гостинице, — Наташа назвала гостиницу. — Номер еще не знаю… Ты ничего такого не думай.. — Я все уладила, я ведь все же финансовый директор и могу действовать самостоятельно… Жду в девять. До свидания.

Вечер Наташа провела в ресторане в обществе трех мужчин, и не было там более очаровательной и неотразимой женщины, чем она.

Всю ночь Наташа не могла уснуть. Ей все казалось, что бешеная гонка продолжается.

 

4

Утром в номер к Наташе пришел Сергей. Он долго молча смотрел на нее и наконец спросил:

— Наташа, ты не спала сегодня?

— Нет. Но это ничего, главное позади. Я теперь, наверное, плохо выгляжу, но это не имеет значения, презентация, можно сказать, уже состоялась.

Сергей не стал ничего расспрашивать. Подождал, пока Наташа собралась, и они поехали.

Ровно в десять в зал, где было расставлено оборудование, пришли американские специалисты. Поздоровавшись с Наташей, они направились к компьютеру. Минут пять смотрели что-то на экране компьютера, потом вставили дискету, задали какую-то команду и отошли в сторону — покурить. Через десять минут бородатый подошел к компьютеру и посмотрел результаты теста. Он стоял спиной к Наташе, но она догадалась, что американец сильно волнуется. Он достал из кармана носовой платок и вытер лоб, потом повернулся и подозвал своего коллегу. Наташа напрягла слух, ей удалось услышать то, что он говорил:

— Ник, этого не может быть, я глазам своим не верю, Но это научный факт. Они сделали свою управляющую программу, и она действительно работает быстрее. В четыре раза быстрее. Я не знаю, как этому парню удалось. Просто ума не приложу. Как он, не меняя операционной системы и при этой архитектуре, ухитрился сделать такую программу — это для меня загадка! — громко шептал бородатый.

— А не может быть ошибки?

— Нет. Этот тест, которым я проверял, исключает возможность ошибки.

Они отошли в сторону и еще минуты три о чем-то говорили.

В это время вошел Федоров. Он остановился, поискал кого-то глазами. Увидел американцев и пошел к ним. Те заулыбались, и бородатый что-то коротко объяснил ему, кивая головой и выразительно жестикулируя. Федоров тоже начал улыбаться. Потом все трое направились к Сергею и Наташе. Федоров посмотрел на Наташу, протянул руку Сергею и сказал:

— Ну что, Сергей, поздравляю. Я рад, что все так закончилось. Я рад за тебя. Оформляйте документы на передачу работы, я все подпишу.

Сергей пожал руку Федорову и тихо сказал:

— Еще бы чуть-чуть — и конец делу. Я бы не выдержал.

— Ну, ничего. Чего уж теперь об этом. Заказывай банкет. Сам понимаешь — всякое бывает.

Федоров повернулся и пошел к выходу. Потом для присутствующих была устроена демонстрация возможностей системы, но Сергей, Наташа и американцы в ней не участвовали, они отошли в сторону и разговаривали.

Сергею было предложено в ближайшее время приехать в США для проведения переговоров о сотрудничестве. Он сказал, что в США он поедет вместе со Свиридовым, автором программы, позже, сроки поездки предстоит дополнительно согласовать.

Наташа попросила, чтобы ее отвезли домой. Сергей отправил ее на своей машине, а сам остался завершать дела.

Вечером Наташу разбудил длинный звонок в дверь. Это был Сергей. В руках у него был портфель. Сергей был слегка навеселе.

— Ты чего это, Сережа, так поздно? — спросила Наташа, протирая слипающиеся глаза.

— Есть причина.

— Ну скажи — все нормально?

— Все нормально, — ответил Сергей и не снимая плаща вошел в комнату. Он открыл чемодан и достал какие-то документы. — Читай и подписывай.

— Что это?

— Новые учредительные документы нашей фирмы.

Наташа села в кресло и стала читать. Сергей предлагал ей стать одним из учредителей фирмы. Учредителей трое — по одной трети уставного капитала: Малышев, Свиридов и Петрова. Наташа внимательно прочитала документы и посмотрела на Сергея:

— А где нам с Иваном взять вступительные взносы?

Сергей молча открыл чемодан. Он был набит деньгами.

— Вот ваши взносы. Я все уже оформил и заплатил за вас. Это то, что осталось, — на карманные расходы.

— Когда ты успел?

— О, это для меня не проблема, когда есть под что взять. — Сергей достал из кармана ручку и протянул Наташе. — Подписывай скорее. Или тебя что-то не устраивает? Только не задавай неуместных вопросов.

Наташа долго держала ручку в руках, как бы не решаясь поставить свою подпись. Потом расписалась и сказала:

— Надо искать Ивана, Сергей.

— Этим теперь я и займусь.

Сергей ушел, оставив Наташу сидящей в кресле. Папку с документами он забрал, а портфель оставил на столе.

Наташа взяла несколько пачек с деньгами, подержала их в руках и положила обратно. «Где же Иван? Что с ним? Интересно, как бы он к этому отнесся?» — думала Наташа.

 

5

Иван проснулся и сразу открыл глаза. Было раннее утро, рассвет еще не наступил. Сквозь прозрачный туман, поднимающийся от земли, виднелись звезды. Иван смотрел на небо и старался вспомнить названия созвездий: «Кассиопея, Большая Медведица, Лира…» Костер потух. Над догоревшими угольками курился едва заметный дымок. Было прохладно. Иван заметил, что на траве серебрится иней. «Здесь, наверное, намного выше, поэтому и заморозки», — подумал Иван. Он встал со своей колючей лежанки, сделал несколько упражнений, чтобы размять ноги и спину, потом разгреб золу и набросал в ямку картошки. Иван аккуратно засыпал картошку золой, положил сверху несколько хворостин и раздул огонь — чтобы картошка испеклась поскорее.

«И все же в счастье одиночества есть особое значение. Я всегда любил быть один, — подумал Иван. — Только когда я был один, я чувствовал всю полноту жизни. Общение же — это просто необходимость, вызванная различными инстинктами. Из одиночества и ощущения близости к небу и начинался человек и его путь. Куда? А вот это мне и предстоит выяснить».

Тут Иван услышал рычание какого-то зверя, которое и прервало его размышления. Оно доносилось издалека. «Наверное, медведь. Надо быть осторожнее. Я здесь не один», — подумал Иван.

Чтобы скоротать время, Иван стал разглядывать стоящие вокруг деревья. С растущей метрах в десяти высокой сосны поднялась крупная птица и совершенно неслышно пролетела между деревьями вниз по склону. «Наверное, филин. Красиво летит. Попробуй-ка сделай аппарат таких размеров, чтобы он вот так летал между деревьев, да еще чтобы его не было слышно. Даже сейчас — это непосильная техническая задача для самой передовой страны. А филин летает. Красавец». Иван начал было думать, как должна быть устроена система управления таким вот летательным аппаратом, но тут же остановился, поймав себя на том, что он не за тем сюда пришел, чтобы разрабатывать системы наведения и ориентации.

Иван взял хворостинку и выкатил одну картофелину. Раздавил ее кулаком и попробовал кусочек. Она была еще сыроватой. «Горяче сыро не бывает», — вспомнил Иван бабушкину поговорку и начал перебрасывать кусочки картофелины с руки на руку, чтобы быстрее остывали, и есть.

Иван ел долго, ему не хотелось спешить. Было так тихо и так одиноко, что спешить — значило нарушать эту величественную тишину. «Нет, здесь ничего нельзя делать торопясь». Иван вспомнил, как священник творил обряд: все его движения были медленными и исполненными внутренней значимости. Он понял, что всячески отдаляет момент, когда надо думать о том, куда и зачем он идет. «Эх, искупаться бы или хотя бы умыться холодной водой, — подумал Иван. — Но раз искупаться негде, попробуем вот что». — Иван сбросил с себя фуфайку и снял майку. Тело слегка обожгло холодом осеннего утра. Иван похлопал себя по плечам и пробежался несколько раз вокруг костра. Потом помассировал мышцы, стараясь их получше размять. После этой зарядки появилась потребность идти. Иван сказал:

— Аллеин, где ты? Пора в путь.

Аллеин тут же появился, представ метрах в десяти, на другой стороне поляны. Он поприветствовал Ивана, подняв руку и, повернувшись, медленно полетел, слегка приподнявшись над землей. Иван быстро оделся, вскинул на плечо мешок и двинулся в путь.

Одна сторона гряды, по которой шел Иван, была очень крутой, другая довольно пологой. Склоны были покрыты смешанным лесом, в основном соснами, березами и осинами, но попадались и кедры. Иван шел размеренным шагом, изредка останавливаясь и перекладывая мешок с плеча на плечо. Было по-прежнему очень тихо, лишь иногда где-нибудь кричала птица да на каменистых участках скатившийся из-под ног камень прыгал по откосу, гулко отзываясь эхом, идущим снизу, от подножия склона. Характер местности не менялся.

Поднялся ветер. Сначала Иван услышал шум в вершинах деревьев. Деревья начали плавно раскачиваться, их кроны зашумели, и каждая, если прислушаться, шумела на свой лад.

Иван вышел по склону на открытое место. Отсюда было видно далеко, очень далеко. И на сколько хватало глаз, был виден только лес — до самого горизонта. Сотни тысяч, миллионы деревьев — и больше ничего. Ни реки, ни поляны, ни скалистых уступов, только лес. Гряда, по которой шел Иван, стала подниматься круче. Камней и выступов скал попадалось все больше. Ветер усилился. Он раскачивал деревья так, что они теперь уже не шумели, а гудели и поскрипывали. «Только крепкие деревья могут расти здесь на склонах. Чуть подгнил — и все, конец, жди первого урагана. Или сломает, или вывернет с корнем».

По небу неслись мрачные осенние тучи. Иногда брызгал дождь. Иван шел среди этого шума и дождевых брызг, покачиваясь под сильными порывами ветра. Идти было трудно, приходилось преодолевать крутые подъемы и обходить многочисленные выступы скал. Иван глубоко и напряженно дышал, в ногах чувствовалась сильная усталость, по спине бежал пот. Теперь тяжесть мешка ощущалась очень хорошо. «Будто бы бежишь марафон. Ну да делать нечего, надо идти», — думал Иван. Дорога становилась все круче. Когда наступили сумерки и можно было остановиться, Иван лег на землю и долго лежал, пока не отдышался. Наконец, собравшись с силами, начал собирать хворост.

И следующие несколько дней характер пути и окружающего ландшафта не изменился. Иван шел так же без остановок, вымотался до предела, и каждый шаг давался ему теперь через силу.

С каждым днем становилось все холоднее. Пока Иван шел, было не холодно, но ночью приходилось сильно мерзнуть. Здесь была уже поздняя осень. Сильный ветер, который дул все время почти без перерыва, сорвал до срока с деревьев почти все листья. Вода в лужах к утру замерзала и оттаивала только к полудню.

Через несколько дней пути Иван вышел на редколесье. Гряда, по которой он шел, значительно расширилась и стала более пологой. Деревья росли здесь только у подножия гряды, вокруг были скалы и камни. Иногда приходилось спускаться в глубокие ущелья и переходить вброд бурные и холодные ручьи, несущие в своих темных струях разноцветные листья.

Иван весь был поглощен движением, все его силы, и физические и духовные, были направлены на преодоление трудного пути. Он почти ни о чем не думал и ничего не вспоминал. Картошки в мешке осталось совсем немного, поэтому Иван сначала ел досыта, но вскоре, поняв, что еды надолго не хватит, стал экономить. Теперь приходилось несколько раз в день делать привалы. Иван сидел, прислонившись спиной к дереву, и слушал свое сердце. Когда оно успокаивалось, он вставал и шел дальше.

Еще через несколько дней пути деревья вообще почти перестали встречаться. В ложбинах около ручьев рос кустарник и низенькие, кривые березы. Изредка попадались такие же низенькие и кривые сосны. Ночью было очень холодно, а развести костер стало проблемой, потому что трудно было найти хворост. Картошка почти кончилась. «Хоть тащить ничего не надо, и то хорошо», — думал Иван. Простудиться он не боялся, потому что вообще никогда не простывал и даже не знал, как это бывает, но спать из-за холода было почти невозможно. Стоило уснуть, и холод тут же заставлял проснуться и двигаться, чтобы не замерзнуть. Но днем было довольно тепло, особенно когда выглядывало солнце.

В один из дней ветер разогнал все тучи и перестал дуть. Стало тепло. Иван с утра лег на мох, подстелив под себя почти пустой мешок, и уснул. Он проспал до самого вечера, а когда проснулся, уже взошла почти полная желтая луна. Путь был хорошо виден, и Иван пошел вперед. Аллеин летел впереди всю ночь, не исчезая из виду. Его загадочно светящийся отражением лунного света прозрачный силуэт не отбрасывал тени.

Иван шел медленно, и Аллеин не торопил его. Луна склонилась к западу и собиралась зайти за высокую гору, когда Аллеин остановился и, повернувшись лицом к Ивану, сказал:

— Мы пришли на указанное место, Иван.

— Что мне теперь делать? — спросил Иван.

— Ждать. Он должен прийти сюда. Он обязательно придет. Когда он это сделает, я не знаю. Но будь уверен, момент для этого он подберет самый подходящий. До свидания, Иван.

— До свидания, Аллеин, — ответил Иван. — А как мне потом отсюда выбираться? Ты поведешь меня назад?

— Пока не знаю. Ничего не буду тебе говорить и обещать. Желаю тебе выстоять, Иван.

Аллеин исчез, как бы растворился в лунном свете. Луна зашла за гору, стало темно, и Иван остался один под яркими осенними звездами. Он осмотрелся по сторонам — ничего не было видно, кроме черных силуэтов гор вдали, и заметил, что небо на северо-востоке уже начинало светлеть. Наступал новый день.

Иван сел на камень и стал ждать рассвета. Светало медленно. Контуры окружающих гор проступали сквозь сумрак, будто проявляясь на фотобумаге. Вся гамма цветов состояла из оттенков черного. Черные низины, куда не попадал свет, и светло-серые склоны на южной стороне. Когда рассвело, Иван увидел, что он всю ночь шел по гребню гряды, довольно круто поднимавшейся вверх. В месте, где он находился, подъем заканчивался, и дальше гряда шла ровно, слегка изгибаясь дугой. Заканчивалась она, упираясь в горный кряж. Высокие горы были покрыты ледниками и холодно сверкали, отражая свет восходящего солнца.

На западе, внизу, была каменистая пустынная равнина. А на востоке, через пологое ущелье, — такая же гряда, только пониже. По дну ущелья, невдалеке, бежал ручей. Никакой растительности не было. «И все-таки надо попробовать найти каких-нибудь прутиков, чтобы развести костер и поесть последний раз», — решил Иван и, тряхнув мешком, в котором трепыхнулось несколько картофелин, пошел вниз к ручью. Вода в ручье была холодная, буквально ледяная. Камни около ручья были покрыты тонким слоем льда. И этот лед, похоже, и не собирался таять. Стоило брызгам попасть на камни, как они тут же покрывались ледяной, блестящей корочкой. Кое-где из-под камней пробивалась сухая трава. Удалось найти несколько кустиков какого-то неизвестного Ивану растения. Иван собрал в кучу все, что может гореть, потратив на это немало времени, налил немного воды в котелок и, положив в него оставшуюся картошку, поджег траву. Сухая трава сразу вспыхнула, и с минуту костер горел сильно. Иван встал к костру спиной так близко, как только это было возможно, и зажмурил глаза от удовольствия. Так приятно было среди окружающего холода чувствовать жар костра. Но когда трава прогорела, костер быстро потух. Прутики кустарника гореть не стали, потому что были сырыми. Иван попробовал воду в котелке. Она была чуть теплой. «Ну что ж. Все ясно», — сказал себе Иван и, морщась, выпил из котелка теплую воду, а потом стал жевать сырую, хрустящую на зубах картошку. Процесс поедания сырой картошки занял у него много времени, но он решил съесть все девять картофелин, что и сделал. После этого Иван опять поднялся вверх и сел на тот же камень.

Ветра совсем не было, и солнце, стоящее над горами, приятно грело лицо. «Если днем будет так тепло, как сегодня, то я могу протянуть здесь довольно долго и умру от голода, а если будет холодно и задует ветер, то от холода», — подумал Иван. Ему вдруг открылась вся реальность происходящего с ним. «Какой Сатана?! Какой Лийил?! Я просто помешался на решении своей задачи и, сойдя с ума, пришел сюда, чтобы умереть здесь в одиночестве, как уходят в пустынное место животные, почувствовав приближение смерти. Их побуждает к этому инстинкт, и меня тот же древний инстинкт заставил скрыться от людей в этих горах. Надо попытаться выбраться отсюда. — Иван подскочил было, но, посмотрев назад, медленно сел на место. — Сколько дней я шел? Семь, а может — четырнадцать, а может, больше? Нет, на обратную дорогу сил не хватит. Буду умирать здесь. Боже мой, и этого я достиг…» Ивана охватил страх, сравнимый с тем, что он испытал во время клинической смерти.

Сердце Ивана колотилось, и кончики пальцев слегка дрожали. «Когда же это произошло? Когда я сошел с ума? Да, конечно же, — после этой драки. Мне, наверное, повредили мозг. И все, что происходило со мной позже: все эти полеты в пространстве и во времени, встречи с Богом, Риикроем, — все это просто бред. А Лийил? Вызвать его? — Иван хотел было произнести знакомое заклинание, но тут же остановил себя. — Нет, не надо поощрять своего сумасшествия. Представился шанс здраво оценить, что же со мной произошло, а я опять бросаюсь в мир грез. А была ли Наташа или это тоже моя выдумка? Ну хоть какое-нибудь доказательство того, что хоть что-то в моей жизни за последние дни — реальность, Господи, ну хоть какое-нибудь!»

Иван схватил себя рукой за горло и быстро засунул руку за пазуху. Он нащупал пальцами то, что искал, достал и положил на ладонь. Маленький латунный крестик светился у него на ладони. Иван напряг зрение, чтобы разглядеть как следует детали орнамента. Рассмотрев крестик внимательно, он засунул его за пазуху. «Вот доказательство, что в церкви я был, значит, и у Наташи я был — это реальность. Ну, а насчет остального лучше согласиться с тем, что этого не было».

Иван огляделся по сторонам. В голову пришла мысль: «Здесь миллионы тонн горной породы, я по сравнению с этим — даже не песчинка, но я стал возмутителем спокойствия всего этого. Я боюсь, я надеюсь, я хочу есть, наконец. Я хотел все объяснить. А зачем? Вот главный вопрос — зачем я хотел все объяснить, а не довольствовался тем, что предназначено мне природой, ведь природе мои объяснения ее существования не нужны. — Иван склонил голову, глубоко вздохнул и закрыл глаза, кисти его рук устало и безвольно повисли. — Я все хотел объяснить и почти объяснил, во всяком случае, себе. Возможно, эксперимент опровергнет это мое объяснение, но это будет потом, а сейчас я знаю, что я прав. Ну и что с того? Что с того, что я все объяснил?! Я стал счастливым? Я сделал кого-нибудь счастливым? Нет, ничего подобного. Ничего этого нет. Сейчас одна задача — умереть здесь так, чтобы не было самому противно переживать эти последние дни. И скорее бы умереть — это будет проверка моей никому не нужной, кроме меня, теории. Это и есть главный эксперимент в моей жизни. Вот почему я сюда пришел, бросив все, что меня с ней связывает! Не буду бороться, буду сидеть здесь, пока не умру», — заключил Иван и открыл глаза. Ничего вокруг не изменилось. Было также оглушительно тихо, отсюда не было слышно ручья, но если подойти поближе к склону, ручей был слышен. Иван встал и немного спустился вниз. Да, действительно, отсюда был хорошо слышен шум бегущей воды. Осмотрев ущелье, Иван вернулся на свое место.

Мозг Ивана продолжал работать. И сейчас все свои силы Иван тратил на то, чтобы заставить его перестать генерировать идеи и мысли, то есть перестать делать то, что он с огромной производительностью всегда делал. Сейчас этот генератор был Ивану не нужен больше и он боролся с ним, заставляя себя ни о чем не думать. Это оказалось непросто. Мысли и образы то и дело ярко вспыхивали в мозгу, возникнув, как всегда, неизвестно откуда, и Иван усилием воли заставлял себя не анализировать их. Этой борьбой Иван был занят все время, неподвижно сидя на камне и почти не глядя по сторонам.

Так же сидя он уснул, и снилась ему мать. Это случилось впервые с тех пор, как она умерла несколько лет назад. Раньше она никогда ему не снилась. Мать сидела на постели в их однокомнатной квартире и почему-то плакала. Она плакала и плакала, а лица ее Иван не видел. Но он точно знал, что это мать, потому что это была их комната, и кто бы еще мог сидеть на материной кровати. Иван проснулся от холода. Была ночь. Сначала Иван не хотел вставать, но холод заставил его сделать это. Чтобы согреться, он начал быстро ходить, а потом даже пробежался немного, но сердце бешено заколотилось, и голова сильно закружилась. Начинало сказываться то, что Иван ослаб от длинного пути и голода, да и высота здесь была немалая. Он опять сел на свой камень и задремал. За ночь он еще несколько раз вставал, чтобы походить, но уже больше не бегал — это ему было не по силам.

Наступило утро. Главное, чего теперь хотелось Ивану, чем были заняты все его мысли, — он хотел есть. Никогда в жизни он не хотел есть так, как сейчас. Голова кружилась, даже когда он сидел неподвижно, а если немного пройтись, то головокружение усиливалось. В теле была какая-то странная легкость, он был как пьяный. Ему было смешно чувствовать свое бессилие, и Иван смеялся. Стоило закрыть глаза, и он видел какую-нибудь еду: бутерброд с колбасой, вареную картошку, любимую рисовую кашу на молоке. Силы очень быстро, даже на удивление быстро, оставляли его, ведь путь, который ему пришлось преодолеть, отнял их все, да и перед этим он ни разу не ел досыта.

Наступила следующая ночь. К счастью, небо затянуло низкими, густыми облаками, и поэтому ночью было не так холодно. Всю ночь Иван сидел неподвижно, он или спал, или дремал, не очень разбирая, когда он спит, а когда нет. Снились какие-то яркие, цветные сны, но их Иван не запомнил.

Когда рассвело, Иван встал и осмотрелся. Голод стал нестерпимым. Взгляд Ивана блуждал в поисках чего-нибудь, что можно съесть. Иван хорошо понимал, что совершенно безнадежно найти здесь какую-нибудь пищу, но все равно решил спуститься по западному склону — а вдруг. Он медленно пошел на запад, вниз по склону, обходя камни и трещины в скалах. Его иногда шатало, и он часто останавливался, чтобы перевести дух. Пройдя с километр, Иван остановился и оглянулся. Он понял, что опрометчиво ушел так далеко, потому что подняться назад ему будет трудно. ЕДЫ, смешно, какая здесь еда, он, конечно, не наплел, а последние силы потратил. Иван лег прямо на камни и стал смотреть на сине-черные низкие облака. Сердце очень долго не успокаивалось, да и билось оно не ровно и мощно, а так, больше трепыхалось, время от времени делая сильный удар. Поняв, что лежать и ждать, когда вернутся силы, бесполезно — не дождешься, Иван встал и, хватаясь за обломки скал, медленно пошел вверх. Ноги дрожали так, что Иван порой переставлял их руками, и последние сто метров он преодолел на четвереньках. Добравшись до своего камня, он в изнеможении упал рядом с ним и потерял сознание.

Всю ночь Иван находился как бы в оцепенении, он уже не ощущал ни холода, ни голода, и сознание его уже больше не беспокоило. Утром Иван проснулся или, скорее, очнулся. Он снова сильно захотел есть и отчетливо понял, что это последнее определенное желание в его жизни. Последнее! Он встал и посмотрел по сторонам. Ночью выпал снег. Все вокруг было покрыто тонким, сантиметра два, слоем ослепительно белого, необыкновенно чистого снега. И тут Иван увидел, что с юга, по вершине гряды, в его сторону медленно идет человек. Его маленькая черная фигурка была отчетливо видна на фоне снеговых вершин.

«Это он. Выбрал подходящий момент. Да. Надо встречать его стоя», — так подумал Иван. Он не отрываясь, напрягая зрение смотрел на двигающийся силуэт. Иван разглядел, что тот, кто идет, одет в свободную черную одежду и что он без головного убора. Иван ни на миг не усомнился в том, что это — не мираж. Ясность сознания вернулась к нему, голова не кружилась, и сердце билось, как всегда, ровно.

— Спасибо, что нашлись силы и ноги перестали дрожать, — сказал Иван сам себе. — Ну что ж, я готов к встрече.

Фигурка медленно приближалась, и через некоторое время в абсолютной, даже какой-то неестественной тишине Иван услышал скрип снега от шагов того, который шел к нему на встречу.

Ивану показалось, что он стоял и ждал очень долго, целую вечность. Но он терпеливо ждал, потому что ни приближать встречу, ни оттягивать ее не хотел. Наконец тот, кто шел, остановился метрах в сорока. Иван старался разглядеть его лицо, но это никак не удавалось, хотя он хорошо видел детали одежды. «Странно, почему я не могу увидеть его лицо оно как бы размыто. В чем дело?» Как только Иван подумал так, тот, кто шел, поднял вверх правую руку и двинулся вперед. Иван отчетливо услышал ровный мужской голос:

— Приветствую тебя, Иван. Ты хотел встретиться со мной, и я пришел. Скажи мне, что ты хочешь?

«Он еще спрашивает, чего я хочу. Издевается. Да, это он, точно — Сатана. Но уж ответ-то мой пусть тебя хоть немного удивит», — подумал Иван и сказал:

— Для начала я хочу увидеть твое лицо.

Тот, кто пришел, шагнул вперед. Но Иван по-прежнему не видел лица, потому что его просто не было, не было, и все, на месте лица что-то было, но даже не маска, а нечто, что постоянно меняло свои очертания, как в калейдоскопе это было очень странно и страшно видеть. Подойдя метров на десять, тот, кто пришел, остановился, и тут Иван увидел его лицо. Иван ожидал увидеть что угодно, только не это.

На него, улыбаясь, смотрел Иван Свиридов собственной персоной. Лицо его было спокойным и приветливым, и только глаза поблескивали, как бы живя своей отдельной жизнью, и глаза эти были недобрыми. «Вот он — средоточие мирового зла, квинтэссенция разрушения. Зачем он явился сюда в человеческом облике, да еще и издевается надо мной?» — подумал Иван.

— Устраивает ли тебя такой облик, Иван, или мне подобрать какой-нибудь другой?

— Лучше какой-нибудь другой, — тихо сказал Иван.

Лицо пришедшего тут же изменилось. Теперь это был ослепительной красоты чернокожий мужчина с идеально правильными, тонкими чертами лица.

— Это мне больше нравится, — сказал Иван. — Ты Сатана?

— Да, — сказал тот, кто пришел, — можешь называть меня так.

— Ты назначил мне здесь встречу. Я согласился прийти, потому что хотел испытать себя, — сказал Иван, опустив глаза. — И мне было любопытно посмотреть на того, кого считают источником зла. Бог рассказал мне о том, чего ты хочешь от меня. Так вот, я не буду решать свою Систему и тем более ее публиковать.

Пришелец едва заметно усмехнулся и сказал:

— Иван, Иван, я знаю, что ты очень любознателен и смел, но не до такой же степени. Не до такой же степени, чтобы только из любопытства и для испытания своей смелости встречаться со мной. Со мной! И рисковать при этом жизнью. — У Ивана опять сильно закружилась голова. Он пошатнулся и сел на камень. — И почему ты считаешь меня источником зла? Нет, это неправда. Источник зла — человеческая свобода, которую я всячески поддерживаю, не я. И все-таки я знаю, что тебя привело сюда не любопытство и не желание себя испытать. Нет. Страх смерти — вот что толкнуло тебя на встречу со мной. Ведь ты же знаешь, что ты смертен весь без остатка, как и все свободные люди. Только я могу дать тебе бессмертие. Вот зачем я тебе нужен. — Сатана сделал паузу и продолжил: — Зачем ты переносишь такие мучения, Иван? У тебя же есть Лийил. Только прикажи, и у тебя будет и еда, и теплая одежда. Поешь, а потом я тебе скажу, зачем ты мне был нужен, — Сатана сделал еще одну длинную паузу. Иван молчал. — Трудно разговаривать с голодным. Голодный человек не принадлежит себе. Поешь, я подожду.

Иван долго молчал, он боролся с головокружением и сердцебиением.

— Или у тебя нет Лийила, Иван, и ты уже не тот абсолютно свободный человек, избранник Бога, ради которого я и пришел сюда? — Сатана чуть повысил голос, он стал властным. — Если ты владеешь Лийилом, докажи это. «Он хочет, чтобы я призвал Лийил, — думал Иван. — Зачем? Призвать дар Божий по воле Сатаны. А следом по воле Сатаны решить Систему. Психолог, твою мать…» Иван усмехнулся про себя.

— Не будем беспокоить Лийил по пустякам. Если ты не уверен, что он у меня есть, — уходи, — спокойно и твердо сказал Иван. Он усмехнулся и, глядя прямо в глаза Сатане, добавил: — К тому же «Не хлебом одним будет жить человек, но и всяким словом Божьим».

Сатана засмеялся и ответил:

— Ну, а это уже плагиат. К тому же, это время так и не наступило. Ты же знаешь, что ты не сын Божий?

— Ты, похоже, знаешь обо мне больше, чем знаю о себе я, поэтому и призвал меня сюда. Давай говорить по существу. Что тебе от меня надо?

Сатана сел на камень и скрестил руки на груди. Он все время не сводил с Ивана взгляда.

— Я не так часто бываю здесь, на Земле, в вашем мире, Да еще в человеческом облике. И, конечно, если уж я сюда пришел, у меня есть для этого серьезные причины. Не думай, что я пришел искушать тебя по своему, как люди считают, обыкновению. Это невозможно. Ты знаешь, что ты можешь, ты это уже испытал, я хочу разговаривать с тобой, как с равным. Я пришел разговаривать с тобой о деле. О деле для меня важном, но еще более важном для тебя. — Сатана смотрел на Ивана. Иван молчал. — Конечно, ты понимаешь, почему ты стал для меня так интересен. — Иван продолжал молчать. — Ты, Иван, человек, которого я ждал. О котором я мечтал, когда задумал разрушить эгоистичный замысел Творца.

— Какой замысел? — прервал Сатану Иван.

— Вашему Создателю был не нужен человек познающий, ему был и остается нужен только человек верующий и любящий — Его, прежде всего. А мой идеал — свободный человек, человек-творец. Из всех людей, когда-либо живших на Земле, ты ближе всех приблизился к этому идеалу.

— Ты хочешь сказать, что если бы не твое вмешательство, прогресс был бы невозможен?

— Истинный прогресс: научный, технический, общественно-политический — любой, связанный с познанием мира, — без моего вмешательства, точнее, участия — невозможен.

— Ты хочешь предложить мне сделку, касающуюся придуманной мной Системы. Я это знаю.

— Да, хочу. Но прежде все же я должен получить от тебя доказательства того, что ты и сейчас именно тот человек, ради которого я сюда пришел.

— Неужели это не очевидно?

— Нет. Прежде чем мы будем говорить о деле, я должен знать, правда ли ты избранник Бога, есть ли у тебя Лийил или его нет. Причем, прошу тебя, не показывай мне его, я не перенесу этого зрелища. Просто сделай что-нибудь, что обычный человек сделать не может, сотвори маленькое чудо — и этого будет достаточно.

Иван долго молчал, думая, что же ему делать.

— Что-то ничего не приходит в голову. Что, например?

Сатана достал из складок одежды кинжал и протянул его Ивану.

— С Лийилом тебя нельзя убить. Докажи мне это.

Иван взял кинжал, покрутил в руках и отложил в сторону.

— Нет, не буду.

— Ну почему? Чего ты боишься? Ведь это же у тебя все равно не получится: либо ты ничего не почувствуешь, либо тебе это не дадут сделать твои помощники — Аллеин, например.

— Нет, не хочу я этого делать. К тому же, если я убью себя, то твои планы о власти над миром уж точно не сбудутся. Сатана будто не услышал ответа Ивана и продолжал:

— Может, тебя смущает то, что этот кинжал дал тебе я? Хорошо, давай изменим способ доказательства.

Иван все это время пытался понять, для чего Сатана требует от него доказательств того, что Лийил все еще у него, что именно он избранник Бога. «Действительно, почему я должен ему вообще что-то доказывать. Ничего я ему не должен. А, вот где разгадка! Если я ему вообще что-то доказываю, значит, я ему должен. Значит, я принимаю его вызов, значит, у меня есть комплекс в отношении его значимости для меня. Его кинжал не опасен, опасен его вызов! Это будет его победа. С ним ни в коем случае нельзя спорить, сколько бы он ни провоцировал меня на спор. Да или нет — вот возможный для меня вариант разговора».

— Нет.

— Ты хочешь, чтобы человечество и дальше существовало и развивалось?

— Да.

— И я хочу того же и уже достаточно объяснил, почему. Но для этого от тебя потребуются определенные действия.

— А с чего ты взял, что нам, людям, что-то угрожает?

— Ты открыл законы существования вселенной, и после того, как они станут широко известны, наступит конец этому миру. Этот закон установил Творец, это и будет Конец света. Разве ты этого не знаешь?

— Знаю. Но я не собираюсь публиковать свои открытия.

— Ах, Иван, Иван. Не будь таким наивным. Если уж что-либо стало известно одному из людей, вскоре это станет известно и другим.

— Каким это образом, интересно, это станет известно, если я этого не захочу?

— У тебя это могут выпытать. Могут найти тетрадь с твоими записями. Расшифруют и разовьют идеи, заложенные в программу, которую ты, кстати, уже выпустил в свет. Или, может быть, проще всего, завтра появится новый Иван Свиридов — где-нибудь в Германии или в Бангладеш. Конец света, вашего мира, точнее, все равно наступит скоро, надо исходить из этого.

— Что тебе от меня надо, Сатана?

— Если ты создашь инструмент творения, взамен от меня получишь все в этой жизни и жизнь вечную.

— Нет.

— Ты понимаешь, что спасти тебя могу только я?

— Я не думаю так.

— Творцом тебе уготовлена роль Предвестника-Антихриста, ты это знаешь. Конец света неизбежен, потому что ты можешь стать Ему конкурентом. Чтобы сбить тебя с твоего пути, Он дал тебе Лийил. И ты исполнишь свою роль, если откажешься от моего предложения. Об этом говорят все священные книги. Мир все равно погибнет, и ты погибнешь вместе со своим знанием, вволю покуражившись, правда, перед страшным своим концом. Ты этого хочешь? Я-то выживу, я неистребим. А ты, Иван, пропадешь «в геенне огненной», и больше всех буду презирать тебя я, дававший тебе возможность спастись. Если ты решишь Систему, то получишь абсолютную власть. Центр силы переместится к тебе. Так всегда бывает, Иван. Смена власти необходима. Ты ничем не хуже Его. Ты станешь автором новой Книги и властителем душ. Творец не вмешается в последний момент, Иван! Я знаю это! Тебе надо просто довершить начатое и привести все к логическому концу.

Иван молчал.

— Как вы, то есть люди, живете! Вспомни. Вспомни, что творится на вашей несчастной планете, в каждой стране, в каждом городе, в доме, в каждой душе наконец. И это Божий мир, и это жизнь, достойная человека! Привычка, только привычка заставляет вас, людей, думать о том, что зло вашего мира — от меня. Нет — не от меня, а от того, кто, создав вас несовершенными, никак не хочет отказаться от вас, несмотря на все ваши просьбы, убедительнейшие просьбы и словами, и действиями. Если бы Он был благ, Он давно бы отказался от вас, и тогда бы все вы жили так, как хочется — свободно, что я и приветствую, и поощряю, и в чем вам помогаю. Да, когда все только начиналось, я действовал из духа противоречия, но это только поначалу. Теперь я действую с глубоким убеждением в своей правоте. Что скажешь, Иван?

— Я не верю тебе.

— Я недостаточно убедителен?

— Почему же? Вполне. Мир, в котором мы живем, несовершенен, и, к сожалению, он вряд ли становится лучше. Но я не хочу быть причиной его гибели, ни прямой, ни косвенной. Все, что ты предлагаешь мне, — мне не нужно. — Иван замолчал и закрыл глаза. Вздохнув несколько раз, как бы отдышавшись, он продолжил: — Если бы я хотел и мог сотворить чудо, то только одно — заставить людей свернуть с пути, по которому они идут к своей гибели.

Теперь молчали оба. Молчание затянулось.

— Ты не знаешь, от чего отказываешься, — наконец сказал Сатана. — Смотри.

Весь окружающий мир за считанные мгновения растворился в черноте. Испугавшись происходящего, Иван закрыл глаза. Он успел заметить, что оказался внутри какой-то светящейся сферы. Когда он открыл глаза, увидел то, что ему уже однажды приходилось видеть, только на этот раз перед ним была не вся вселенная, а его родная планета, вся сразу, в бесконечном многообразии всех возможных проявлений человеческой жизни и деятельности. Раздался голос Сатаны: «Смотри, я покажу тебе то, чем ты будешь владеть, если будешь со мной». Иван видел все как бы сразу, и его удивляло, что он все успевал воспринимать одновременно.

Все, что видел Иван, можно обобщить одним словом — власть, власть во всех ее проявлениях. Власть над людьми, над неживой природой, над животными, над самим собой. Перед Иваном как бы разыгрывался спектакль, главным действующим лицом в котором был он. Он управлял государством, отдавая единоличные распоряжения, он погружался в глубину океана капитаном подводной лодки, сидел на командном пункте, руководя боем, давал указания исполнительным директорам какой-то корпорации, обладал прекрасными женщинами, которых выбирал сам, для него была устроена грандиозная охота где-то в Африке, своим распоряжением он спас жизнь сотням тысяч умирающих от голода детей. Оперные спектакли, рок-концерты, автогонки, дансинги, бассейны под пальмами — все это сливалось в поток потрясающих впечатлений. Иван мчался на мощном автомобиле с пистолетом в руке, нырял с аквалангом, летел на военном самолете — одновременно.

Иван прервал поток этих впечатлений, закрыв глаза. «Нет. Не хочу я ничего этого. Сатана, возврати меня назад. — Никакой реакции не последовало. — Возврати меня назад или я призову Лийил». Вспышка. Иван открыл глаза. Он обнаружил себя сидящем на том же камне. Сатана стоял там, где и раньше.

— Ну, как впечатление?

— Впечатление сильное. Примерно это мне уже приводилось видеть, только там я выбирал, что мне смотреть, а теперь ты демонстрировал мне то, что хотел показать сам.

— Все это будет твое. Ты проживешь интереснейшую жизнь, о которой человек может только мечтать. Она уйдет на распространение и популяризацию твоей Системы. У тебя будет все: слава, власть, деньги. Тебя будут любить, причем совершенно искренне. Ты войдешь в историю, как величайший гений человечества. Соглашайся, Иван. Соглашайся. Пойми: ты — Антихрист, то есть мой тайный помощник, тебе этой роли не избежать — и не надейся, так уж ты устроен. Ты ведь знаешь это лучше меня. И, наконец, имей в виду следующее, об этом тебе Творец не говорил, скрыл-таки: если ты не примешь моих предложений и сумеешь обмануть судьбу, я так выражусь для простоты, — то есть найдешь какой-нибудь иной путь, кроме тех, о которых я тебе сказал, — произойдет вот что: Он не оставит ни о тебе, ни о том, что было с тобой хоть как-то связано, никакой памяти, никто из людей о тебе не будет помнить, все будет сделано Им так, будто тебя и не было. Для Него это ничего не стоит, все причинно-следственные связи существенны только для людей, для Него же нет ни причин, ни следствий, а есть только цепь событий и Его воля. Ты понял это? — Сатана помолчал немного и добавил: — Ты хорошо это понял?

Иван размышлял над ответом: «Почему я обязательно должен стать Антихристом? Один разделил всех людей на избранных и проклятых, другой стремится занять Его место. А что же я? Нет, я пойду своим путем, и если уж идти по нему до конца, то целью должна быть вечная жизнь для всех, а не для избранных! Я объединю своей Системой все человечество. И если этот маньяк думает, что в последний момент выдернет Систему из моих рук, то ошибается! Не выдернет… Только бы решить ее».

— Уходи, Сатана. Уходи прочь. Я буду жить, как я хочу, но не как ты этого хочешь. Никому я никогда не подчинялся и тебе не подчинюсь — вот тебе мой ответ. Может быть, Бог жесток, но Он нас создал и Его право поступать с нами так, как Он считает нужным, а ты — ты борешься за власть. Я с детства не люблю тех, кто борется за власть. Все, уходи, оставь меня.

Иван закрыл глаза, потому что у него опять сильно закружилась голова.

Когда Иван открыл глаза, Сатаны не было. Но следы на снегу остались.

«Где же найти такой компьютер?! — Иван схватился за голову. — Какой компьютер, какая Система?! Я же замерзну здесь через несколько часов!»

Тут он опять увидел Аллеина. Аллеин был теперь не в полупрозрачном обличье, а во плоти, одетый в свою бедую одежду. Он обратился к Ивану, слегка поклонился, приветствуя его, и сказал:

— Иван, я готов тебе помочь преодолеть обратный путь.

«Нет уж, с меня хватит чудесных явлений, — подумал Лван, — надо побыть самим собой хоть последние часы». И ответил:

— Знаешь, не надо. Я все свои проблемы предпочитаю решать сам. Ты в этом, наверное, недавно еще раз убедился.

Аллеин печально улыбнулся и сказал:

— А ты не боишься сбиться с пути?

Иван, не оборачиваясь, на ходу ответил:

— Нет, ничего я не боюсь.

Под гору было идти значительно легче. И Иван радовался тому, что ноги почти не дрожат, а голова не кружится. Но уже через несколько километров он был вынужден отдохнуть, потому что силы оставили его. Он долго сидел на земле, прислонившись спиной к большому серому валуну. Пошел легкий пушистый снег. Снежинки медленно падали, закрывая черные камни. Иван сидел не шевелясь и смотрел на падающий снег. На плечах и на голове у него образовались белые сугробики. Вставать не хотелось, но он все же заставил себя встать и пойти. На спуске Иван поскользнулся, упал и покатился вниз по склону, больно ударившись головой о камень. Все бы ничего, но склон был очень крутой, и Иван, внимательно посмотрев вверх, понял, что эти тридцать метров вверх по склону ему без длительного отдыха не преодолеть. Он долго отдыхал, потом начал карабкаться вверх, загадав, что если заберется, то выйдет, а если нет, то не выйдет. К вечеру с огромным трудом Иван забрался на то место, с которого упал вниз.

Снегопад закончился, и стало быстро холодать. Иван чувствовал, как холод сковывает его тело. Сильно хотелось спать. Иван не боролся со сном, хотя понимал, что этот сон может стать последним в его жизни. Он засылал, холод и голод отступали по мере того, как он проваливался в сон.

Проснулся Иван от сильных толчков и ударов по лицу. Проснулся не сразу, с большим трудом. Он услышал голос Сергея: «Берите его и тащите к вертолету, там будем будить и оттирать». Чьи-то сильные руки подхватили Ивана и понесли куда-то. Иван очнулся от запаха спирта, которым ему растирали спину. Иван открыл глаза и поморщился, перед носом у него кто-то держал стакан с водкой.

— Выпей и закуси — поможет, — сказал ему кто-то.

Иван взял стакан, выпил и закусил кусочком хлеба. Голова у него тут же сильно закружилась, и он опять уснул.

Вертолет закрутил винтом, взлетел и, сделав разворот, быстро полетел на север. В вертолете было четверо: два пилота, Иван и Сергей, у которого на коленях лежала та самая карта с черным крестиком, обозначавшим место, где и нашли Ивана.