Каким может быть кабинет руководителя клиники?

Этот был большим и очень предсказуемым. Изображения из анатомического атласа на стенах, полки, забитые книгами, широкий стол и удобные кресла для важных посетителей. Скелет в углу. Все под стать человеку, сидящему за большим столом.

Именно таким бы представился главный врач любому человеку, имевшему возможность увидеть кабинет до знакомства с хозяином.

Но кое-что делало интерьер слегка безумным, кое-что выбивалось. На одной из полок висела маска в виде головы диковинной птицы, на скелет в углу был небрежно наброшен грубый кожаный пиджак. А на стене за креслом доктора темнело ружье и инструментарий какого-то живодера.

На столе в странном порядке лежали стопками бумаги, образуя между краями идеально ровные коридорчики. По этим идеальным коридорчикам невольно бегал взгляд, иногда останавливаясь на буквах какого-нибудь бланка.

Сам доктор — джентльмен примерно тридцати пяти лет, с прической, модной, но и в тоже время слегка небрежной, с круглыми очками на носу, суровым взглядом и изредка всплывающей «понимающей» улыбкой, не смотря на ожидающего его внимания посетителя, писал:

«Говорят, что в мире все всегда повторяется. Повторяются люди, повторяются события, повторяются места…

Я почти уверен, что где-то есть место, похожее и на мою больницу. Мою — странно звучит. До сих пор не слишком привычно. Как и то обстоятельство, что бедняга Флавель, управлявший тут всем до меня, был растерзан этими «зверями в человеческом обличии» из буйного отделения. Вовремя и кстати.

Право слово, Флавель, ты был неплох, но Бернардт Штейн уж получше тебя».

Время заметки выходило некрасивым: минутная стрелка находились где-то между двадцатью и двадцатью пятью минутами. Доктор решил не писать цифры. Оценивающе пробежав взглядом по строкам, выведенным мелким, убористым, но разборчивым почерком, совсем не свойственным врачам, промокнул листы, чернила уже подсохли, и прикрыл дневник бумагами.

Он облокотился на стол и стал оценивающе рассматривать посетителя, последнего на сегодняшний день, десятого. Главный врач никогда не принимал нечетного количества людей, и сегодня пришлось задержаться ради круглого числа.

Посетитель выглядел богатым человеком, и доктор Бернардт Штейн до сих пор не до конца понимал, как с ним разговаривать. Гостя он не знал, что не так уж удивительно — никто не может знать всех вокруг, но доктор старался запоминать особенно важных и состоятельных людей: их маленькие привычки, сильные стороны и слабости; знать побольше о людях, с которыми привык общаться или мог столкнуться. Важные персоны в психбольнице были частыми гостями, ведь упечь ненужного родственника в психушку безопаснее, чем просто избавиться от него каким-нибудь варварским методом вроде убийства.

— Вообще, док, она тихая девочка, — богатый дядя еще не представленной доктору душевнобольной отер платком покрывшийся испариной лоб.

Он не нервничал, просто страдал отдышкой и еще двумя-тремя разными недугами, свойственными слишком полным людям. Его выражения выходили простыми, небрежными, что создавало о нем впечатление, как о человеке, хоть и нажившим богатство, но не имеющем благородной истории семьи. Скорее, удачливый торговец или делец.

— Мне ее родня умершей сестры подкинула, — продолжал он жаловаться. — На что им блаженная? А мне на что? Да, в общем-то, и не страшно — прислуги полон дом, но дело в том, что я уезжаю по делам в Азию.

Мужчина сделал очередную паузу, четвертую с того момента, как начал свою историю. Казалось, мысли, чтобы родиться в этом грузном теле, необходимо облететь все его рыхлые формы. За это время, пожалуй, доктор мог бы написать ещё одну заметку.

Богач послюнил пальцы, переворачивая бумажные странички, встряхнул ручку, собираясь выписать чек, наконец, продолжил:

— Прошу вас относиться к ней хорошо, это воля моей покойной сестры. Из основных условий: выпускать ее гулять по городу раз в день после двух часов.

Посетитель, так и не назвавший своего имени, протянул чек, сумма более чем впечатляла.

— Вот как? — доктор Бернардт Штейн положил чек перед собой и сплел пальцы вместе. Очень уж большое удивление вызвало условие.

— Можете не волноваться, она вернется, — встретив пристальный взгляд доктора, добавил богач. — Остальное на ваше медицинское усмотрение.

— Очень интересно. Расскажите о ней чуть больше, если это не слишком вас затруднит, — попросил доктор.

Что же за больная такая, раз придется ее выпускать из психушки? Тут только один путь, ведь так? И ведет он сюда, а не обратно.

— Ну, она тихая, — толстяк, задумавшись, почесал третий подбородок, стесненный накрахмаленным воротничком. — Ее в городе многие знают. Думаете, я не пробовал ее домом ограничить? Пытался, но бедняжка слишком страдает в неволе, а это совсем не по указу сестры выходит. Но, док, — сомнительный богач расплылся в улыбке, — я же любящий дядька, я хочу, чтобы она вылечилась. Поверьте, когда люди мне мешают, нет нужды их прятать. Да и она полнейшая дура, никакого вреда!

— В нашей клинике лучшие условия. Не беспокойтесь, здесь мы постараемся ее вылечить, доверьтесь нам, — чек исчез в ящике стола, а хозяин кабинета улыбнулся.

Стол его был уникальным. Он хранил в себе столько компромата! Если бы составлялся список самых опасных предметов мебели, этот занял бы в нём первое место.

— Ну что ж, полагаю, теперь можно на нее посмотреть.

— Марта! — рявкнул мужчина так, что стены вздрогнули во всей больнице.

Марта оказалась служанкой преклонного возраста, из тех особ, чьего лица не вспомнить уже через минуту. Она ввела в кабинет молодую девушку, весьма миловидную. В скромном темном платье, корсет которого только чуть не дотягивал до самого модного нынче параметра женских талий, в этом платье больная казалась воспитанницей церковной школы. Ее каштановые, мелко вьющиеся волосы были собраны в небрежную причёску, а лицо бледным, взгляд под густыми ресницами отсутствующий. Иной поэт нашел бы свою музу в столь отстраненной, легкой красоте и зыбкой печали.

— Как видите, док, окружающий мир ей практически по барабану. Из проблем еще — левое легкое — механика, итог наркоты — увы, я мало знаю о прошлом девочки, но моя сестра тоже была любительницей всякого.

— Печально, — доктор кивнул на кресло рядом, и Марта усадила в него девушку.

— Зовут ее Ребекка, — дядюшка указал пухлой рукой в сторону больной.

— Осталось только подписать соответствующие бумаги, — Бернардт Штейн выхватил из стопоки договор и подал его клиенту. — Прочтите и подпишите. Речь о том, чтобы передать опекунство больнице и позволить лечение, ну и несколько дополнительных пунктов касательно содержания пациентки.

Дядя больной, не читая, быстро поставил размашистую подпись в договоре и тяжело поднялся:

— Вот и все, док, — богач отложил перо и посмотрел на часы. — Я вынужден спешить, поезд через пару часов.

— Всего доброго. Попросите моего секретаря, он проводит вас сам или даст сопровождение, — доктор Бернардт Штейн поднялся и чуть поклонился. — Было приятно иметь с вами дело. Надеюсь, наша следующая встреча будет такой же благожелательной.

Впрочем, возвращение богатого дядюшки планировалось очень нескоро.

Передали какие-то вещи пациентки. Ее весьма скудную медицинскую карту, будто бы девушка в один момент жизни просто появилась откуда-то, а раньше ее и не было в этом мире. Сама Ребекка, покинутая Мартой, так и осталась сидеть, послушно сложив руки на коленях.

— Позвольте спросить вас… Ребекка, — Бернардт снял очки и потер переносицу, прежде чем спросить. Этот вопрос вызывал у него странный внутренний всплеск. Иногда он получал очень забавные, а порой весьма полезные ответы, иногда молчание. Очки снова заняли свое место. — Как вы дошли того, чтобы оказаться в нашем прекрасном заведении?

— Тэд хочет, чтобы я пожила тут, — после некой паузы ответила девушка, не поднимая взгляда на доктора, только чуть сморщилась, будто ей не понравилось, что тот заговорил с ней. Она чуть подергивала головой, словно в раздражении, а иногда совсем замирала.

— Почему не дома? — разговор с пациентами никогда не оставлял его равнодушным. Правда, прежде чем говорить, надо было сделать одну вещь… В дверь постучали, вошел секретарь. — Если позволите, я на секунду.

Чек из ящика стола скоро оказался в руках секретаря и так же быстро исчез в его кармане, почти так же, как и он сам за дверью.

— Итак, почему же вас не захотели оставить дома, при слугах, предпочтя наше тихое заведение? — вернулся за стол Бернардт.

— Майкл же уезжает, — Ребекка, наконец, посмотрела на доктора, это был короткий взгляд, но недоумение от такого глупого, как ей показалось, вопроса, прочитать удалось. — Слуги не станут меня слушаться, или… — девушка чуть повернулась в почти кокетливом движении, но неожиданный рывок головы его смазал. Ребекка снова села прямо. — Или наоборот, послушаются. Вильям считает, что у меня странные желания.

— Странные? — доктор хотел было улыбнуться, но не стал.

— Как вы будете лечить меня? Это из-за легкого?

— Возможно, частично и по этой причине, — в карте не было ничего путного, ни о каких странностях не упоминалось, просто выписки по общему состоянию здоровья и про нестандартное легкое. — Так что у вас за желания, Ребекка? И почему Вильям считает их странными?

— Вильям? Я не знаю Вильяма. Я устала, — девушка встала и направилась к двери. Открыв ее, развернулась к доктору:

— Проведи меня через порог.

— Тогда продолжим беседу в другой раз… Сэм проводит вас до палаты, — не двинувшись, сказал доктор, не хватало еще главврачу нянчиться с пациентами.

Завтра он приставит какого-нибудь доктора к этой девочке, все равно, кажется, не будет от нее ни пользы, ни неприятностей, если вслух и обронит какой-то факт. Были тут и такие личности, слишком важные, чтобы позволить им говорить с другими врачами. Ими занимался лично доктор Штейн. Но Ребекка к их числу явно не относилась.

Доктор Бернард Штейн коснулся звонка на стене рядом, и секунду спустя багаж девушки уже забирал дюжий бугай по имени Сэм, что служил медбратом — много мускулов, мало мозгов.

— Надеюсь, ваше пребывание у нас будет приятным, Ребекка. Сэм, в общее, в западное крыло, — быстро утратив всякий интерес к новенькой, проговорил доктор.

Бернардт дождался отчета о чеке от секретаря. Чек настоящий, и деньги с него перевели тоже настоящие, иначе бы уже через несколько минут Ребекка очутилась вне стен заведения.

Конечно, чтобы управлять большой клиникой, нельзя быть ангелом, даже наоборот. Доктор еще раз пролистал дело Ребекки и поставил на полку, потом выровнял кресла напротив стола. Прирожденный аккуратист, почти до безумия, Бернардт находил некую иронию в своем пребывании в заведении подобного рода.

Он хотел зайти к девушке завтра, но, вытащив часы, увидел, что уже ровно девять вечера, решил, что это судьба. Так что Ребекка увидела его через девять минут:

— Снова здравствуйте, Ребекка. Надеюсь, вы успели прийти в себя. Не каждый день все же переезжаешь в психиатрическую лечебницу. Если не возражаете, то мы поговорим с вами сейчас, — Бернардт спокойно зашел в комнату. — Сначала нам этого сделать так и не удалось.

— Проходи, Эрик, — имена девушка давала людям любые, какие ей только заблагорассудится, например, утром ее дядя успел побыть и Тэдом, и Вильямом. Хотя Бернардта, названного Эриком, должен был куда больше смутить вид пациентки. Ребекка сидела у трюмо, она выложила на него расческу и заколку, и смотрелась в зеркало — ей, как небуйной пациентке, оно разрешалось. Старое стекло позволяло видеть доктору то, что скрывала пышная грива кудрявых волос: девушка успела раздеться по пояс.

— Что ты еще хочешь спросить? — ее отражение поморщилось в недовольной гримаске.

— Вы, конечно, думаете, что раз ваш дядя уехал, то лечение проводиться не будет? Верно?

Бернардт взял табуретку, и, оценив расстояние на глаз, поставил ее между дверью и стеной ровно на середине. Голые пациенты его уже давно не смущали. Не раз его пытались соблазнить пациентки, так тоже бывало, но в этом вопросе главное вежливость и объективность.

— Я не хочу, чтобы меня лечили, мне хорошо. Руки не всегда слушаются меня, но мне хорошо, — словно в подтверждение слов, рука девушки непроизвольным движением смела в сторону салфетку, и заколка с нее упала куда-то под трюмо. — Но я хочу гулять в городе, поэтому буду послушна.

Ребекка говорила очень спокойно, с расстановкой, будто бы это доктор был умственно отсталым. Она вытащила из волос последнюю заколку, кинув ее на смятую салфетку, подняла гребень и принялась расчесывать волосы. Каштановые прядки у лица поддавались легко и ложились, обрисовывая обнаженную грудь, но когда Ребекка дошла до локонов на затылке, непроизвольное движение, и расческа повисла в запутавшихся волосах. Девушка просто опустила руки.

— Ты ведь прислушался к просьбе Альфреда? — спросила она.

— Конечно, Ребекка. Однако я бы хотел, чтобы мы разговаривали вечерами. Успех беседы определит, будет ли у тебя пропуск на прогулку в город. Хотя, скорее всего, работать с вами буду не я, а другой врач, — доктор улыбнулся, он хотел было заново представиться девушке, но последняя фраза заставила осознать бесполезность действия. Интересно, она путает все имена? — Раньше вы говорили, что ваши желания считают странными. Какие это желания?

— Иногда я прошу купить мне что-нибудь, иногда сделать перестановку: это не нравится дяде. Все беседы будут успешны, — Ребекка наклонила голову вбок, похоже, она четко понимала связь хорошего поведения и такого же к ней отношения. — Ты не поможешь мне?

— Вы выходили в город каждый день? — Бернардт поднялся, отставив табуретку, подошел к пациентке.

У доктора были изящные руки с длинными пальцами, ухоженными ногтями и плавные движения, подходящие скорее пианисту, а не врачу. Только на указательных пальцах по тонкой полосочке — следы от нити: такие обычно бывают у практикующих хирургов. Эти руки осторожно подняли заколку с пола и выпутали расческу из волос. От доктора почти незаметно тянуло опиумом, если бы не прошлое девушки, она бы и не почувствовала.

Ребекка нагнулась к зеркалу, рассматривая себя, будто оценивая его работу, потом кинула взгляд на отражение доктора:

— Когда вы вошли, то вспомнили, что вас пытались соблазнять пациентки. Безумные, безумные женщины, — она покачала головой, словно сожалея о тех пациентках, а ее левая рука, снова решив пожить своей жизнью, окончательно смахнула салфетку с трюмо.

— Это так очевидно? — замечание Ребекки чуть шокировало Бернардта.

Он успокоил себя, что это не чтение мыслей, а просто логика — хорошо, пациентка логична, не совсем ненормальна, всего лишь путает имена.

Доктор проследил за ее взглядом, увидел, что она рассматривает его лицо. Что ж, не сказать, что его специфическая внешность уродлива, но и красавцем он не был. Не слишком высокий, уж точно не сравнится с Сэмом. Шесть футов ровно — хорошая цифра. Все еще черные волосы, не тронутые сединой, за последнее время немного отросли, и приходилось собирать их в хвост, виски доктор подбривал по последней моде. Само же его лицо было невыразительным. Челюсть значительно выдавалась вперед, большой, но тонкий нос делил лицо на две половины, серые с зеленоватым отливом глаза смотрели чуть зло, а нахмуренные брови выдавали удивление. Отражение собственного лица привело Бернардта в себя, он улыбнулся девушке:

— Были и безумные, Ребекка. Вы ответите на мой вопрос про город?

— Я думаю, они все заблуждались, — девушка взлохматила руками волосы, рассыпая их по плечам, потянулась. — У меня есть мои дни, когда я выхожу. Я сама решаю, когда мне это сделать, но это важно. В обычные дни я тоже придерживаюсь некоторых правил, но в иные — никак нельзя быть в доме. Ты мог бы один раз сходить со мной и увидеть, что я не смущаю других людей. А сейчас ты не мог бы провести меня в ванную?

— Как вы определяете этот распорядок? — доктор Штейн протянул девушке руку и все же отвел взгляд, случайно скользнув по ее обнаженной груди. — Почему именно после двух?

Ребекка повисла на руке Бернардта так же, как и тогда, когда Сэм выводил ее из кабинета. Она сосредоточенно молчала, пока они не пересекли порог ванны. Молчала еще с минуту, пока не успокоилась дрожь, после чего девушка отпустила доктора и поспешно отошла.

— Дядя сказал просто так про два часа. Я предпочитаю выходить в город, когда сама считаю это нужным. У меня нет распорядка. Подождите за дверью пятнадцать минут.

— Хорошо. И все же, я могу позволить вам выходить только в свободное время. И возвращаться вы должны до отбоя, — Бернардт задумался, потом все же спросил, — Подобные припадки часто случаются?

— Припадки?

— Дрожь, нарушение мелкой моторики, нарушение координации, — пояснил он.

— Ничего такого нет! Руки — от этого ужасного аппарата во мне. Дрожь — мне страшно, — Ребекка пожала плечами, ей все происходящее в ее голове казалось предельно простым. — Я люблю новые места, но не люблю быть в них узницей, — девушка повернулась к доктору спиной, и ее руки принялись расстегивать юбку. — Я хочу выйти завтра. Сейчас оставь меня, мне не нравится твой запах.

— Тогда до завтра, Ребекка, — Бернард изобразил свою 'понимающую' улыбку, хоть девушка и не видела его, и закрыл дверь, выходя из ванны, а потом и из палаты. Ненормальная ли она? Всего лишь путает имена, да чуток несвязно говорит, в этом городе таких людей довольно много, и никто не считает их 'блаженными'. Видно, благосостояние человечества уже так велико, что подобные мелочи воспринимают слишком серьезно. Или же чем-то она мешала своему дядюшке, помимо чудных речей.

Закрыв дверь, ведущую в общее отделение, он зачем-то повторил:

— До завтра, Ребекка.

* * *

Доктор Бернардт Штейн сквозь чуткий сон услышал, как щелкнул язычок замка входной двери. Его дом на Чаринг Кросс безмолвствовал, так что поворот ключа экономки служил отличным будильником, тем более, что миссис Истер Хемлет, уходила всегда в одно и то же время.

Он разомкнул веки, тут же просыпаясь, скидывая малейшие остатки сонности. Жестом без толики сомнения, не глядя, взял с прикроватной тумбочки очки. Спустил ноги с кровати, пара шагов, потянулся. Расшитые бордовые шторы окрашивали утренний свет в красный, плотные рамы не пропускали ни звука уличной жизни.

Доктор сделал короткую, но неторопливую зарядку. Почувствовав, как проснулся и заработал каждый мускул в его сухопаром теле, как утренняя прохлада отступила, и стало немного жарко, он посмотрел на часы. Без надобности, просто ему доставляло это удовольствие — ровно шесть утра.

На стуле лежал длинный халат, рядом домашние туфли. Миссис Истер Хемлет была идеальна, Бернардт слышал поворот ее ключа, но не то, как аккуратно она укладывает поутру его халат, как ставит туфли перпендикулярно стулу, как накрывает для него завтрак в соседней комнате.

Ребекка вздрогнула во сне, и эта неожиданная судорога пробудила ее. Она тут же села в кровати, механическое легкое отозвалось постукиванием в панически вздернутом с простыней теле. Понадобилось несколько секунд, что бы сообразить, где она находится. В комнате было холодно, бело и неуютно. Казенная кровать не плоха, удобна, девушка знавала ложа куда хуже, но сегодня ее спина ужасно ныла, Ребекка чувствовала себя избито. Сколько времени? В палате, конечно же, не было часов.

Поджимая от холода пальцы ступней, она подошла к окну, что выходило на высокую стену, за которой только чуть-чуть виднелись верхушки крон тополей. Ребекка развернулась, вновь оглядывая всю комнату, которую совершенно не помнила ее со вчерашнего вечера.

Свежую газету доктор Штейн отложил в сторону, решив сначала просмотреть письма. Он уже выпил кофе, легко позавтракал и теперь курил, без интереса просматривая корреспонденцию. Чаще это были письма из клубов, в которых доктор состоял, но был редким гостем, приглашения на лекции, симпозиумы. Последние были немного интересней, иногда попадалось что-то действительно стоящее, вот как сейчас — приглашение на симпозиум по трансплантационной хирургии.

Протезы рук с высокой точностью. Как и любая новация в механизации человеческого дела — палка о двух концах. Впрочем, доктор Штейн не был тем, кто волновался о людях оставшихся за бортом прогресса и кого заменили автоматонами. Обе его специальности оставались на высоте востребованности.

Прежде всего, Бернард был хирургом, он часто практиковал, уже больше для себя, так как его новое детище — психиатрическая лечебница, отнимала все больше и больше времени.

Когда вошла сестра, Ребекка все еще стояла, растерянная, у окна, обнимая себя озябшими руками. Конечно же, работница лечебницы не постучалась, не спросила разрешения войти. Она критично осмотрела Ребекку, отнюдь не пытаясь понять, что за человек перед ней и насколько девушка больна. Это скорее был взгляд, окидывающий некий предмет. Сестра лишь оценивала, в порядке ли пациентка, одета ли.

— Одевайтесь, мисс… — высокая женщина, с грубым лицом, заглянула в блокнот, — Локхарт. Я провожу вас на завтрак. Поторапливайтесь.

— А… м… — голос не слушался Ребекку. На нее напал приступ панического стеснения, она до боли сжимала пальцами свои плечи и в ночной рубашке до пола чувствовала себя словно голой под взглядом холодных глаз сестры. — А где Сэм? Вчера он провожал меня…

Идеальное начало дня испортил личный шофер доктора. Сколько денег на него ни тратилось, а точности добиться никак не удавалось. Конечно, доктор Штейн прекрасно представлял, что творится на лондонских дорогах, и ночной дождь, очевидно, не улучшал ситуацию, но все же, почему шофер не может просто приезжать заранее?

Осеннее солнце грело черную ткань плаща, дробилось в лужах, но ветер был холоден и забирался за ворот, рискуя сдуть цилиндр с головы Бернардта. Он мог вернуться в дом, скорее всего, это было бы разумнее, чем дожидаться кэб у порога, тем более, что доктор не жаловал уличную суету, но стоило как-то призвать шофера к порядку.

Поймать другой кэб доктор смог только через пятнадцать минут, а это значило, что по приезду в клинику придется выбирать, что сократить: время на размеренное наведение порядка в делах лечебницы, минус пара важных звонков, или пара не отвеченных писем, или же сократить утренний обход.

Главврач не обходил каждого пациента, некоторых он видел лишь раз за месяц. Обычно это были чьи-то родственники, которых просто спрятали в стенах психушки. Конечно же, все из влиятельных и богатых семей, иначе бы, просто не смогли себе позволить такой уникальный выход — полный пансион, хорошие условия, статус душевнобольного, сохранение тайны. Главным образом доход клиники держался на них — на надоевших женах, на престарелых родственниках, на мешающих братьях, на слишком болтливых любовниках. Кого-то вовсе не лечили, кому-то — о да, быть успешным бизнесменом и быть ангелом невозможно — помогали действительно стать немного безумным и потерять всякий шанс когда-то выписаться. Все решали деньги.

Но были у доктора Штейна и жемчужины его коллекции, некоторых действительно интересных психов он содержал на свои средства, и свидания с ними ждал с нетерпением. Сегодня, как раз было запланировано одно.

Бернард положил на стол так и не прочитанную газету, краем глаза зацепив заголовок 'Механические органы теперь стоят жизней', потом посмотрел на внушительную стопку бумаг, принесенных секретарем, и снова вернулся к газете. Первые строки были таковы: 'Вот уже третье зверское убийство в верхнем Ист-Сайде'…

Резко зазвенел телефон, доктор поднял трубку.

Сестра железной хваткой держала Ребекку за локоть. Девушка, переступая порог, было кинулась за защитой к женщине, но та тут же пресекла это движение, и теперь ее пальцы холодным обручем сжимали ее руку, провожая в столовую.

Ребекка никак не могла справиться с сердцем, испуганно колотящимся между ребрами и стальным корпусом механического легкого. Удары первого и поскрипывание второго отдавались у девушки в горле, она с трудом могла дышать, проходя мимо столов с пациентами.

Старалась не смотреть на них. Кто-то и на нее не обращал никакого внимания, пребывая в своем мире, а кто-то напротив, вполне осознанно разглядывал. Ребекка и не сомневалась, что не сможет съесть ни кусочка. Лишь бы сегодня ей позволили хоть глоток свежего воздуха!

— Ваше место, — сестра усадила ее на стул перед подносом с невзрачной едой. — Поторопитесь, вы первая записаны на прием к доктору Стрингеру.

Получив уже рассерженную отповедь за вопрос о медбрате Сэме, Ребекка не стала спрашивать о докторе Штейне. Она взяла ложку, только потому, что сестра все еще стояла рядом и сверлила ее взглядом. Серая масса каши налипла на металл, девушку замутило. Возможно, еда и не была плоха, но у Ребекки отчаянно кружилась голова. Она отложила ложку.

— Вы же понимаете, что вам лучше есть по-хорошему? — сестра указала на белую дверь в конце столовой, что-то подразумевая этим жестом и таинственной комнатой, но Ребекка не могла знать, что. Лишь женщина, сидящая рядом, надрывно всхлипнула и неловко зачерпнула непослушной рукой полную ложку каши.

— Да, и вам хорошего дня, — Бернард положил трубку. Телефонный разговор сожрал полчаса драгоценного времени. — Черт!

Если бы не любовь к своей работе, доктор Штейн давно бы уже сорвался. Иногда кольцо обязанностей так сжимало его, что он сбегал в иллюзорные миры своих настоящих пациентов. Бернардт без надобности выровнял бумаги, сдвинул папку в угол стола. Утренняя газета упала на пол. Сегодня кабинет раздражал, давил даже, а ведь он, как и дом на Чарлинг Кросс, должны оставаться некой крепостью, только его территорией.

Как это ни было странно, но доктор, несмотря на свой характер, имел очень много знакомств. Он постоянно находился среди людей. Когда выдавалось затишье между работой в клинике, ее меценатами, обустройством, пациентами, на доктора наскакивал светский мир, без репутаци в котором не мог существовать ни один уважаемый человек. Сутки Бернардта растягивались до бесконечности благодаря ежедневным сотням дел и тысячам разных контактов.

Подобие уединения он получал лишь на приеме с некоторыми своими пациентами, на операциях, практикуя в одной небольшой больнице. Еще у Бернардта был час перед сном, когда он возвращался домой глубоко за полночь, и час утром: его зарядка, его неторопливый завтрак и сигарета.

Он не всегда курил простой табак. Вот и сейчас, выбитый из равновесия поломанным графиком, он щелкнул дверным замком, потом открыл окно и выудил из внутреннего кармана второй портсигар, который в последнее время доставал все чаще и чаще.

Бернардт любил людей за их разнообразие, в каждом он видел уникальные детали, какой-то случай. Чем более непредсказуем был человек, тем больше интереса он вызывал у доктора. В детве ему все быстро стало понятно о себе самом, поэтому Бернардт с упоением наблюдал за ровесниками, за взрослыми, анализируя их поведение, препарируя реакции, находя причины для любого душевного изменения. Но первым его образованием стала вовсе не психиатрия, а хирургия, так сказать, начал познание изнутри объекта.

А вот его пациент, к которому торопливо спускался доктор, отложив на потом и стопку бумаг и важные дела, отнюдь не являлся ценителем чужой жизни. История этого человека была проста и одновременно слишком сложна, как и у доброй половины любимых пациентов доктора Штейна.

Этот был самым опасным человеком во всем Лондоне по скромному убеждению Бернардта.

Конечно, оставались политики и предприниматели, глупые врачи, но все они действовали через других людей, а вот этот никогда не боялся запачкать собственные руки чужой кровью. К тому времени, как его поймали, он выскребал с самого дна города искры человеческих жизней и наскреб на неплохой фонарь, под сотню за два года. Трудоголик, энтузиаст своего дела — он по праву входил в коллекцию доктора.

Палата, или, если говорить начистоту, камера, находилась в подвале. О ее существовании, как и о ее обитателе, во всей клинике знал лишь один человек, кроме доктора.

— Добрый день, Салли. Как поживаешь? — голос доктора казался неестественным в пустой темной комнате. Он торопливо нашел неровную фигуру пациента в углу.

Вот уже как полгода Сэл мог свободно перемещаться из угла в угол. Все цепи и оковы из камеры убрали, но скорее из соображений безопасности, безопасности посетителей. Доктор знал, что после того, как разгадал этого юношу, выглядящего как тридцатипятилетний мужчина, ему нечего бояться.

Он заслужил уважение Сэла, а Сэл — его. Бернардту он нравился. На самом деле, Сэл был насквозь правильным и ждал кого-то, кто бы дал ему какие-то границы и указал, как жить. 'Привет' из детства, под страхом перед отцом-тираном.

Темная фигура не отозвалась, не шелохнулась. Иной раз они славно беседовали, но сегодня, похоже, был один из тех дней, когда Сэл не шел на контакт.

— Эй, Сэл, я сказал тебе 'добрый день'. Как твои дела?

Молчание, силуэт только покачался из стороны в сторону.

Три года назад Сэл попал в лечебницу как тихий шизофреник, ушедший в себя без проблесков к общению. Как-то Билли, один из работавших тогда медбратов, оставил его подождать в коридоре приема и не дал никаких указаний. Салли успел отправить в лучший мир двоих. И продолжал ждать.

Он всегда делал так, что все походило на несчастный случай. Своего рода искусство, никогда не прямое убийство. Чтобы разгадать игру Сэла, доктору понадобился год, и это стоило многих жизней. На самом деле, он всегда чертовски рисковал, спускаясь в эту камеру.

— Сэл?

— День, Док. Пришлось ждать. Тут так себе. Давно не приходил, — наконец отозвался парень. За два года в одиночной камере, лексикон его стал скуден, он с трудом вспоминал слова. Раньше они были ему не нужны.

— Очень много работы. Ты снова что-то сделал со светом? Где лампочка, Сэл? — Бернардт даже не хотел думать, как псих до нее добрался после всех-то принятых мер.

Он стоял, отделяя Сэла — воплощение смерти, от открытого прохода в коридор. Ничего, кроме его фигуры, не защищало ни клинику, полную людей, ни весь город.

— Но сейчас я пришел навестить тебя. Тебя раздражает свет или ты что-то задумал?

— Тс-с-с…

— Сэл, мы же договорились обо всем…

— Тсс! — резкое шипение, и доктор вмиг оказался вжат в угол между стеной и дверью, которая тут же захлопнулась.

Мрак объял их. Секунда медленно тянулась за секундой, складываясь в минуты. Сердце доктора колотилось как бешенное, сердце Сэла, напротив, было спокойно и неторопливо. От парня пахло пылью и потом, Бернард слышал, как он дышит.

— Тс-с-с…Док. Шумишь. Тише.

Бернард безумно долго поднимался по лестнице, с каждой ступенью ему казалось, что сердце вот-вот оборвется. Перед дверью в холл первого этажа он остановился, прислонился к стене и прикрыл глаза, выравнивая дыхание. Все обошлось, с ним просто пошутили, у Сэла было игривое настроение. Там внизу, доктор смог даже засмеяться.

— Нет, пожалуйста, нет! — голоса из коридора вернули Бернардта к реальности. — Позовите другого доктора, мы же договорились!

Он узнал голос новой пациентки и сестры, уговаривающей девушку вернуться в палату. Еще несколько секунд доктор не открывал дверь, снова надевая на себя привычный всем образ.

Вообще-то, доктор Бернард Штейн тоже не был так уж безопасен. Вспомнить хотя бы его коллекцию тайн и компромата на своих клиентов, то, как ему доставалась большая часть финансирования. О да, он был информирован и опасен, но предпочитал придерживаться своего общественного образа 'слегка рассеянный доктор'. Все любят слегка рассеянных людей, по крайней мере, не испытывают к ним ненависти и уж точно не боятся.

— Мисс Ребекка, — он, наконец, вышел в холл, — разве я не говорил вам, как важно соблюдать правила клиники?

— Я отправляюсь гулять, Эрнст, — девушка высвободилась из рук сестры и подошла к доктору. — Займи мне два фунта.

Сегодняшний наряд Ребекки казался бы безликим, если бы не хорошая фигура его обладательницы. С такой фигурой украшения на одежде только бы отвлекали, но были в облике девушки и изъяны — одна пуговица угодила не в свое отверстие, а в соседнее, одна и вовсе была оторвана, и от нее торчала только нитка. Из простой прически тоже выбилось несколько неаккуратных локонов.

— Я, пожалуй, пройдусь с тобой, Ребекка, — неожиданно для себя сказал доктор.

Ему отчаянно захотелось покинуть клинику, хоть на время, и эта девушка с упрямо сведенными бровями была отличным поводом. Бернардт поморщился, его пунктик по поводу аккуратности не давал спокойно смотреть на Ребекку. Пуговица особенно выводила из себя, но он сдержался, чтобы самому все не исправить, разве что руку сжал в кармане.

— Деньги пациентам не выдаются, а с твоим дядей этого оговорено не было, — сказал он строго.

— Вы скупой, мне жалко, что я вынуждена согласиться на вашу компанию, — с капризной серьезностью сказала пациентка, и ее детская гримаска показалась доктору уж слишком наигранной. — Вы выведете меня через порог? Надеюсь, вы выдержите мой темп.

— За территорию больницы, — поправил доктор, предлагая девушке руку. Выдержать темп? Она смеется, наверно. Так говорит, будто им придется лазить по горам, а не просто гулять по городу. И еще ее 'вы скупой'… - Это не скупость, это правила. В подобном месте без них невозможно.

Переход через порог и в этот раз вызвал неприятные волнения у Ребекки, вынудив ее к тесному контакту, но стоило дрожи пройти, как она снова отодвинулась от мужчины на приличное расстояние.

Ребекка сосредоточенно молчала, не спешил заговорить и Бернардт. Когда они прошли полквартала, девушка заявила:

— Мы не в том месте. Займи денег — я хочу кататься на трамвае, потом навестить пятый от голубятни дом на набережной. Может быть, еще чего-то.

— Может, взять кэб? — поинтересовался доктор, на мгновение опешив от ее капризного тона.

Трамваи доктору не нравились. В них ездило слишком много неряшливых, вонючих людей, в них тесно и жарко, словом, давка. Машины были уж слишком дороги, на дорогах они, конечно, появлялись, но редко. Лошади часто умирали, и их тела просто оставляли гнить на улицах Лондона, мусорщики предпочитали дожидаться, пока рубить их будет сподручнее, чтобы вывезти по частям. В основном это были кареты и экипажи, а так же паромеханические повозки с кэбмэнами. Недавно муниципалитет закупил партию новых усилителей на педали, и кэбы стали еще удобнее. Бернардт окинул взглядом улицу и заметил скучающего кебмена у одного из небольших трактиров:

— До трамвайной остановки отсюда один квартал.

— Не нравятся люди? — Ребекка упрямо повернула к остановке. — Я еду на трамвае. Если поторопимся, мы успеем, — девушка действительно побежала в сторону показавшегося из-за угла трамвая.

Бернардт пожал плечами, и, убрав монокль, придерживая цилиндр, кинулся вслед за Ребеккой. Это можно воспринимать как зарядку, по крайней мере, отчасти, решил он. Или как свидание с пациенткой. Интересно, что бы сказали люди, глядя, как бегает столь уважаемый доктор?

К облегчению Бернардта, трамвай оказался почти пуст.

— Ребекка, а куда мы торопимся? Время важно для твоих прогулок?

— Я же должна вернуться до отбоя, — девушка сначала посидела на одном месте, потом на другом, потом вовсе встала, и, держась за поручень, раскачивалась из стороны в сторону — просто дурачась. Конечно же, немногочисленные пассажиры смотрели на пару с интересом. Глаза

Ребекки светились азартом, будто бы она размышляла, как ей еще пошалить.

— Вы думаете, я совсем больна? — спросила она, делая очередной полукруг.

Признание болезни — это половина лечения, считал Бернардт, он хотел ответить, как полагается доктору, однако сказал то, о чем подумал на самом деле:

— Если ты путаешь имена и хочешь гулять по городу? Просто немного со странностями, — неожиданная добродушная ухмылка на лице доктора Штейна выдала его искренность. Взяв себя в руки, он добавил:

— Впрочем, мы знакомы первый день, Ребекка.

— Здесь вы правы. Но, — она неожиданно сделала совсем крутой поворот и плюхнулась на сидение рядом с Бернардтом, — Однажды я убила человека. Мы что-то курили, а я просто подумала, что мне будет интересно посмотреть, насколько мелкими будут осколки от вазы, если ей ударить по голове. — Ребекка делилась историей взволнованным шёпотом, широко раскрыв глаза от возбуждения. Потом успокоилась так же неожиданно:

— Но тот толстяк очухался, а я больше не ставлю экспериментов. Ничего не помню, что было до того, как стала жить у Юлии. Я не хочу лечиться и не хочу вспоминать. Мне хорошо так, если бы не пороги, аппарат и интерес, который люди проявляют друг к другу. Мне жалко что-то говорить вам, ведь вы никогда ничего не сможете понять, пока продолжаете пытаться это сделать, жалеете мне денег, считаете и выравниваете. А главное… — девушка зевнула, и ее голова окончательно опустилась на плечо доктору, — вас не спасет все, что вы собираете. Знаете, я бы покурила с вами. Подумайте об этом.

Девушка замолкла, может быть, просто кончились слова, может, уснула — за распустившимися волосами стало не разглядеть.

— Будто я спасаю себя… — Бернардт задумался, скрестив руки на груди.

Он подумал, что, возможно, девушка ходит в город, что бы найти наркоты или посетить один из опиумных домов, что расплодились в городе, как грибы после дождя. Это надо было проверить, будет нехорошо, если она не вернется ко времени, или хуже того, повредит себе и второе легкое, или же скончается. Два фунта — это достаточная сумма для трех посещений.

— Ребекка, мы не пропустим нужную тебе остановку? Девушка неторопливо встала, снова обняла поручень и ехала, отвернувшись, еще несколько остановок, потом сошла.

Ее путь пролегал через переплетение улочек: она сворачивала иногда в самых неожиданных местах, без тени сомнения заходила в якобы закрытый двор, но всегда находила выход. Как дворовая кошка, знающая все подворотни. Ребекка забыла о том, что у нее есть попутчик, и вспомнила о нем только спустя два часа, когда нашла свой пятый от голубятни дом. Бедный район, наверняка небезопасный с наступлением темноты, но сейчас вполне тихий.

Она постучалась в одну из трех облупившихся дверей, ей открыла пожилая женщина, скромного, но аккуратного вида.

— Это Ян, развлеки его, он ужасно зануден, — девушка прошла в дом, скинула туфли и убежала вверх по деревянной лестнице, оставив растерянную женщину наедине с доктором.

— Ааа… Хотите воды? — хозяйка постаралась быть вежливой.

— Добрый день, — Бернардт чуть поклонился и протиснулся в дом следом. — Нет, благодарю. Признаться, не ожидал, что Ребекка пойдет к кому-то в гости. Извините, что не представился сразу — доктор Бернардт Штейн, на данный момент являюсь лечащим врачом Ребекки.

— Значит, сдали ее все же? Пропала девка, — женщина покачала головой, не став закрывать за доктором дверь, просто прошла следом за ним. — Мать мою свели в могилу, а деда от вас, душегубов, спасли. А что? Он сидит, глух и слеп уже. Чурбан, а не человек. Бекка придет, поговорит с ним или с собакой и уходит. Добрая она, хоть и дура.

— Наше заведение отличается от других, которые больше на похожи тюрьмы, если не хуже, — доктор Штейн показательно фыркнул, да и как тут удержать презрение к тем жалким клиникам, которые так и не смогли себя окупить и с каждым годом все больше разлагались. Доктор оглянулся на женщину и попросил:

— Не могли бы вы рассказать мне о Ребекке чуть больше?

— Недавно она просто пришла, как кошки приходят и уходят. Деда увидела, сидела и болтала с ним долго, потом ушла. Она редко приходит, не воровка, не наркоманка, просто дура. Больше я ничего не знаю, — женщина пожала плечами, — дважды ее мужики ждали, а она когда ничего так, а когда тупее овцы, куда позовут, туда и идет, а девка-то красивая…

— Понятно, — Бернардт подавил желание брезгливо передернуть плечами, он выудил из-под стола табуретку и присел, та была достаточно чистой.

Ребекка спустилась минут через десять, и просто вышла из дома, не прощаясь с хозяйкой, не окликая за собой доктора.

Она еще чуть поплутала по улицам, не волнуясь, идет ли за ней доктор, потом остановилась и сказала:

— Теперь вы покажите мне что-нибудь.

— Что? — удивился Бернардт. Ну и куда прикажете вести пациентку? Он растерялся, девушка смогла его смутить. — Например?

— Вы же как-то проводите свое время. Вам не понравится, что я выберу. Тут уж я постараюсь! — Ребекка впервые улыбнулась, хотя улыбка ее и была ехидно озорная, но шла ей куда больше сердитой сосредоточенности. Еще удивляли ее зубы — идеальные, белые, будто не было всякой дряни, сгубившей ее легкие.

— Ладно. Но придется идти быстро и потом вести себя прилично.

Он достал из кармана часы, до отбоя еще оставалось время, но не так много. Повернув в один из переулков, убедившись, что девушка следует за ним, Бернардт ускорил темп. Он остановил первый попавшийся кэб, и концом их путешествия стал Медицинский Музей Механики.

— Покажу твою модель легкого, — доктор Штейн придержал для Ребекки дверь.

— Я не люблю машины. Я их боюсь и не хочу видеть, что у меня внутри, — сказала девушка, совсем разочаровавшись в выбранном доктором маршруте.

По музею она ходила насупившись, со скрещенными на груди руками и мрачным взглядом, только хваталась за мужчину, когда на их пути возникал очередной порог.

— Пороги тебя пугают? Почему? — Бернардт осматривал все с интересом. Он бывал тут почти каждый месяц, а иногда чаще, если появлялись новые экспонаты, знал все, как свои пять пяльцев.

— Машины так же страшны, как и дома, и, тем более, двери, — Ребекка говорила шепотом, ведь в музее было тихо, она тоже решила не шуметь. — Пороги — разделительная полоса, отрезающая одну комнату от другой, дом от улицы. Знаете, что однажды она может разрезать и вас? Совсем как трамвайные пути, или бордюры. Никогда не стоит долго находиться в одном месте. Только двигаться.

— Как насчет коридоров? Они почти как вытянутые пороги, — доктору стало скучно. Похоже, девушка и вправду оказалась тихой сумасшедшей, без тайн.

Экскурсия не удалась, ему надоело раньше, чем девушке. Они как раз остановились рядом с той моделью легкого, чья маркировка прописана в карте девушки.

— Ладно, раз тебе даже чуточку не интересно, то нет смысла это продолжать, — сказал Бернардт. — Идем, Ребекка?

— Расскажи теперь ты. Что мешает тебе? — она все же задержалась у экспоната, но больше притворяясь, что ей это интересно. В ее вопросе было много всего: что тебе мешает, что нравится, что хотелось бы поменять, почему ты такой, какой есть, а не лучше? Чуть привыкнув к сумбурной речи пациентки, доктор легко понимал это.

— Мешает? Мне не о чем сожалеть, Ребекка. Не у всех людей есть проблемы, — думать об этом оказалось приятно, вообще ощущать себя человеком, способным убрать все помехи со своего пути.

Бернардт, взяв Ребекку под руку, повел ее к выходу, волей-неволей размышляя о своей жизни. Это было как не думать про белую обезьяну. Закончил университет, затем пятилетняя практика, снова учеба, хирургия в психиатрической лечебнице, затем административный пост и, наконец, триумф — руководство собственной больницей.

Как ни крути, особых проблем он не припомнил. Разве что эта вечная замкнутость, да еще страсть к порядку, но это даже недостатками не назвать. Доктор думал, что этого более чем достаточно.

— Ты не думаешь, что опасно в одиночку гулять по улицам этого района, особенно по бедным кварталам? Ты все же девушка…

— Я бывшая наркоманка. Помните? Мне в этих районах безопаснее, чем вам.

Иллюстрация художника Lito