Лето сменила осень, дождливая и липко-туманная, тревожная, короткая, быстро перевоплотившаяся в зиму, которая покрыла улицы города коркой гололедицы, пустила в переулки ветер, из влажного ставшим холодным и колким. В Лондоне даже снег выпал.

Год завершался не самыми хорошими событиями. За несколько месяцев жизнь лондонцев изменилась, причиной тому был ряд происшествий, заставивших власти ввести почти военный режим.

Началось все с кражи группы автоматонов марки 'MS-silver' с базы водоканала. Недавно муниципалитет закупил новые образцы на замену живых работников механическими трудягами. После пропадали автоматоны и еще на некоторых заводах; ходили слухи, что даже из научного института исчез новый образец.

Некоторые потом отыскали, но восстановлению они уже не подлежали. Какие-то детали из них были извлечены, а их испорченные механизмы не сохранили ни одной улики, что могла бы привести жандармов к похитителям. Завели дело, но вскоре про него забыли.

До первого убийства. До второго и третьего, где у погибших были вырезаны и украдены механические органы. С тех пор полиция взялась за дело всерьез.

Ходили слухи, что убийства связаны с пропажей автоматонов. В начале зимы нашёлся ещё один украденный робот, но не сломанный, а вполне функционирующий. Но что-то во время его деактивации пошло не так, и в руках полиции снова осталась бестолковая груда шестеренок. При беглом осмотре механизма были найдены неизвестные детали, однако, когда их извлекли и отправили в институт на экспертизу, улики таинственным образом пропали по дороге.

Такая картина повторялась еще дважды, и каждый раз, как только появлялась какая-то зацепка, те или иные обстоятельства не давали ей достигнуть лабораторий и отделений полиции. И кража механических органов тоже продолжалась, преступники по-прежнему не оставляли никаких улик. Полиция шерстила всех, кто, так или иначе относился к механике и исследованиям, а также к технической хирургии и протезированию.

Но в клинике доктора Бернарда Штейна по-прежнему царствовал распорядок и покой, такой, какой возможен для подобного заведения. Ребекка так же выходила на свои прогулки, хотя ей и пришлось по указанию доктора сократить их время.

Девушка не доставляла неприятностей, кроме двух приводов в полицию — первый раз за неоднократный безбилетный проезд, второй — за проход на территорию какого-то охраняемого дома. Впрочем, девушка умудрилась очаровать полисменов и хозяина дома, так что ее вернули в больницу без каких-либо порицаний и штрафов.

Что же до ее лечения, то оно не желало двигаться в лучшую сторону. Иногда Ребекка бывала адекватна, логична, даже очень интересна своими немного несвязными разговорами. Если бы не произвольные движения рук и головы и, конечно же, тот факт, что она была женщиной, она вполне могла бы стать членом общества философов, думал Бернардт, ловя себя на том, что сумасшедшая вновь угадала его мысли. Угадала ли? Скорее имела чутье и логику, что позволяли ей делать верные умозаключения. Но часто были у Ребекки и такие периоды, когда она становилась похожей на сомнамбулу, совершенно мутнела рассудком.

В дверь кабинета доктора коротко постучались. Он знал, что это Ребекка.

— Входи, Бекка.

'Бекка' стало совсем привычным обращением. Доктор раз в неделю составлял компанию своей пациентке в прогулках, максимум на час или два. Он не сближался с ней, но и не придерживался четкой границы. Просто слушал и, незаметно для себя, очень привык к ее обществу.

— Мне нужно уйти сегодня, я хочу сделать это за час до отбоя и задержаться, — девушка села на свободный стул, понимая, что ее просьба не будет принята сходу, и придется убеждать доктора, ведь время уже вечернее. Она говорила серьезно, даже слишком, без обычного налета детскости. — Это важно.

— Отклоняется, — Бернардт перевел на нее скучающий взгляд, потом снова зарылся в бумаги, силясь принять какое-то важное решение.

Несмотря на оживленное общение с пациентами, он не забывал про свои основные обязанности руководителя. В принципе, это не слишком сложно. Да и психиатрия не требовала немедленных результатов, в отличие от обычной медицины. Сейчас было не до девушки, но раз уж она пришла:

— Зачем тебе это нужно? — спросил он.

— Это важно, — повторила она. — Я должна сегодня выйти. Вы же не хотите, что бы я сорвалась? Понимаю, это шантаж, но так и будет, — в тон девушки влилось немного металла.

— Можешь выйти во внутренний двор вечером, — Бернардт устало вздохнул, стянул с носа очки и пристально взглянул на девушку. — Если ты сорвешься, то по правилам больницы прогулки прекратятся вообще, тебя переведут в буйное отделение, а оттуда не выпускают. Я понимаю, это шантаж…

— Внутренний двор… Не думаю, что мне это подойдет. В конце концов… — Ребекка закусила губу, подбирая слова. — За меня уплачено на год вперед, мной никто не интересуются, с чего бы это делать вам, если счет уже у вас в кармане?

— Дело не в деньгах. Репутация важнее, — скрипнул стул, и доктор подошел и уселся на корточки напротив девушки, будто она маленький ребенок. — Я не один тут работаю, и не все вокруг мои друзья. Внутренний двор — это все, что я могу тебе предоставить после свободных часов. Мы поняли друг друга?

— Хорошо, — Ребекка кивнула, сдавшись, но что-то похожее на панику мелькнуло в ее глазах. — Я могу идти?

— Один свободный час у тебя есть, но после — ты должна вернуться в клинику, — Бернардт кивнул и сел обратно за стол.

'Нормально ли потакать девушке?' — спрашивал он себя. Пусть даже наполовину. Все же, он стал слишком мягок с ней, наверно, это к худшему. Но один час до отбоя она могла погулять.

— Скоро собираются ввести комендантский час, Бекка, я бы на твоем месте не поступал опрометчиво, — напомнил Бернардт.

— Да-да, — тихо ответила Ребекка, и дверь с грохотом закрылась за ней.

* * *

Что ж, можно выйти за пределы больницы. Но час? Если бы даже она могла успеть воплотить задуманное, то этот час совсем не подходил Ребекке. Ее дело было назначено на два часа ночи. Вопрос жизни и смерти!

Ребекка нервно ухмыльнулась своему отражению в старом зеркале. Улыбки ее часто походили на оскал, на нервную судорогу.

'Сумасшедшая' — заключила девушка, прикалывая шпильками шляпку. 'А, к черту, сейчас все должно пройти, как запланировано, а с последствиями будем разбираться потом. Отделение для буйных? Ха, смешно просто!'.

На улице оказалось ужасно холодно. Коричневый плащ, такой же безликий, как и оба платья Ребекки, продувался зимним ветром, будто сшитый из тюля. Втянув поглубже в рукава тут же озябшие ладони, девушка поспешила прочь от клиники.

* * *

Бернардт закончил с делами, потянулся, зевнул. Ровно девять часов, ноль минут. Собрав бумаги в папку, он посмотрел в окно, собираясь задвинуть шторы. В окне виднелся выход из лечебницы и часть города. Вид гораздо интереснее, чем из бывшего кабинета, принадлежащего покойному Флавелю — куда-то на угол дома и глухой участок внутреннего двора.

Бернардт увидел Бекку, которая, несмотря на запрет, вышла за территорию клиники, совсем не испугавшись порога калитки. Доктор торопливо надел плащ.

— Вы что-то привязались к ней, мистер Штейн… — пробурчал он себе под нос и надел цилиндр.

Догнать Бекку оказалось нетрудно. Вечер выдался темным, Бернардт просто следовал за девушкой, не окликая ее. Завывания ветра глушили шаги по свежевыпавшему снегу, еще не ставшему скрипучим.

Ребекка перешла мост и отправилась от парка Батерси на восток. Затем, свернув с улицы Девяти вязов, углубилась в незнакомый доктору район и петляла улочками около часа. Конечно, она бы уже не успела вернуться до отбоя, да и Бернардт запутался и с трудом понимал, в каком районе очутился.

Окончательно стемнело. Белые мягкие хлопья снега казались слишком светлыми, неправильными в своей чистоте среди облезлых зданий бедного квартала. Девушка снова свернула за угол. Стоило спустя минуту свернуть за ней и мужчине, как Ребекки там не оказалось. Даже ее следов на свежем снегу.

Доктор осмотрелся, ища двери или лестницы, ведущие вверх, или коробок, за которыми можно спрятаться, но ничего не увидел. Он ожидал чего-то такого, наверняка она его заметила, и раз уж нарушила правила, то решила просто сбежать.

— Бекка, если ты сейчас вернешься, то я не буду считать это проступком! — сказал Бернардт громко, надеясь, что девушка услышит.

Но Ребекка либо решила скрываться дальше, либо уже не слышала доктора. Искать ее в нагромождении старых домов и узких запутанных проулков было не только опасно, но и бесполезно, это она знала каждую подворотню, а не Бернардт.

Пришлось идти наугад. Неожиданно для себя доктор вышел на набережную. Улицы оставались пустынными, не проезжал мимо никакой транспорт, лишь безмолвная, затянутая льдом Темза, будто следила за ним. Навалилась тревожная тишина, совсем стемнело, и стало совершенно непонятно, куда идти.

Вода в реке в эту невероятно холодную зиму сделалась точно чернила, толстые куски белого ломаного льда тихо стукались друг о друга, разбитые судами. Похожий на большую мертвую птицу из-за разметавшихся пол плаща кто-то лежал у спуска к воде. Под бортом спуска шумел слив, если бы несчастный (хотелось надеяться, что он жив) упал в воду, его бы уже унесло далеко от берега.

Бернардт вздохнул. Вечер, как и весь день, не задался. Сначала потерял пациентку, теперь это. Он осторожно перебрался к человеку через перила, не понимая своего сегодняшнего человеколюбия.

В городе масса бедняков, жертв несправедливости и нехороших ситуаций, ведущих к смерти. Совсем не обязательно нарываться и искать приключения на свою голову. С другой стороны, эта ситуация вроде бы не слишком опасна, всего лишь нужно оттащить пьяницу от реки к домам или к теплой помойке, где ошиваются нищеброды. Ограбят, но хотя бы не дадут замерзнуть насмерть.

— Эй, вы живы? — подошвы сапог заскользили по снегу, и доктор плюхнулся рядом с незнакомцем. Впрочем, так только удобнее, он взял безвольную руку, пытаясь пощупать пульс.

Бедолага не отзывался, да и пульса не было. Тянуло мокрым железом и машинным маслом, может, от упавшего, может, от слива. Что ж, тело вполне можно оставить до обхода полиции.

Но стоило доктору подняться, как бедолага дернулся. Хватка замерзшей руки заставила Бернардта снова упасть, ударившись боком о заледеневший бордюр. Доктор попытался освободить ногу, толкнул тело, а когда то перевернулось на спину, Бернардт понял, что перед ним автоматон. Неисправные его механизмы дергались, словно человеческое тело в агонии, Бернардт успел увидеть часть искореженного лица, а потом его и его захватчика поглотила ледяная вода. Холод обжигал, напор от слива не давал подплыть к берегу, больно бились о тело куски льда, а тяжелый автоматон тянул ко дну.

Бекка появилась так же неожиданно, как и пропала до этого. Возможно, она что-то кричала, но из-за шума воды и собственной крови в ушах ее невозможно было расслышать. Девушка старалась действовать быстро, хотя от ветра пальцы замерзали, плохо слушались. Она пыталась дотянуться до мужчины рукой, но даже привязав к поручню пояс от плаща, это все еще оставалось невозможным.

Оказаться в ледяной воде в нескольких юбках, закованной в корсет, было скорее самоубийством, чем попыткой спасенья, но Ребекка оттолкнулась от берега и прыгнула, с гулким всплеском упав в Темзу.

Бернардт уже хотел сдаться, но вдруг увидел ее. Мощным движением вынырнул на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, и потом погрузился вместе со схватившим его. Здесь уже не мешал слив, льющийся на голову, льдины, бьющие по рукам и ребрам, царапающие шею. Только давящая пустота мертвой воды. Он открыл глаза, чтобы что-то различать в этой тьме, увидел автоматона. Никогда ни о чем он не молился, но на этот раз на язык пришли слова молитвы. Только бы удалось…

Вытащив пистолет из кармана плаща (конечно, выстрелить в воде он не надеялся) он, согнувшись, начал сбивать рукояткой стальную руку. Только бы хватило задержанного дыхания… Тяжелое тело автоматона увлекало все глубже. Только бы смочь потом выплыть… Механический сустав сдался, рука так и осталась на ноге Бернардта, но автоматон продолжил свой путь в глубины один. Стало совсем легко.

Мужчина поплыл наверх, добрался до Ребекки и взял за руку, чтобы она не утонула. Стянув с себя плащ, он обвязал его вокруг девушки, после крепко взялся за полу и, уловив момент, заранее прося прощения, оттолкнулся от нее. Ребекка тут же ушла под воду, равноценно силе толчка, но ненадолго. Каким-то чудом зацепившись за решетку, доктор подтянулся и вылез на уступ, потянув за плащ девушку.

Дыхание давалось с трудом. Руки совсем перестали слушаться, а значит, скоро и все тело окаменеет.

— Бекка? Ты меня слышишь? — Бернардт все еще держал ее за грубую ткань мокрого плаща.

— Да! — девушка, уцепившись за перила, пыталась выбраться на набережную. Это давалось ей нелегко, из-за мокрых юбок ее платье весило вдвое больше. — Черт меня взял это делать!

Ветер был еще беспощаднее воды, пронизывая и сковывая одежду. А город, точно вымерший, беспристрастно наблюдал за доктором и Беккой. Комендантский час: ни повозки, ни случайного прохожего, и до больницы добираться больше часа.

— Если я подхвачу воспаление легких — я не жилец, — Бекка помогла доктору перебраться через перила.

— Слава богу… — Бернардт плюхнулся на дорогу, на ноге все еще оставалась рука автоматона, сковывающая щиколотку, как кандалы. Он перевел взгляд на девушку и ухмыльнулся, скрывая боль. — Не нарушала бы правила, все бы было в порядке. Помоги встать, поищем гостеприимных людей…

— Гостеприимных людей, конечно же… Тут есть один чердак. Идем, — ноги Ребекки разъезжались на льду и путались в мокрых юбках, но она была крепче, чем можно подумать. Помогла Бернарду встать, и они, неловко шагая, направились в сторону дворов. Казалось, если перестать двигаться, то тело совсем окоченеет, и они превратятся в еще одну деталь унылого зимнего пейзажа.

На чердаке тоже было холодно, хотя и безветренно, да и по сравнению с улицей это все же было спасением. Была тут и какая-то заваленная хламом маленькая печка. Ребекка раскидала в стороны коробки, дверца печки просто-напросто оторвалась в ее руках, она откинула и ее в сторону.

— Черт вас дернул идти за мной!

— Черт тебя дернул нарушать правила! — повторил Бернардт, стягивая с себя мокрую одежду, он лишь презрительно фыркнул в ответ на обвинение. — Хотя собственную глупость я тоже признаю, бегать за пациенткой было верхом идиотизма.

— Правила! Вот, где сидят у меня правила! — Бекка зло швырнула обломки какой-то мебели в печь. Вспомнив про мокрую одежду — скинула с себя юбки, их снять быстрее всего, и они были самыми тяжелыми. Девушка, немного успокоившись, посмотрела на печь. — Мне нечем разжечь, — Бекка перевела взгляд на мужчину:

— Как нога, кстати? Давайте я посмотрю, — сказала она уже мягче.

— Просто свело, не стоит беспокоиться. Разжечь… точно! — доктор вытащил пистолет из мокрого плаща и достал из него один из патронов.

Найти камень было не очень сложно, и порох помог разжечь слабый огонек. После, с помощью того же камня, Бернард сбил с ноги руку автоматона.

— Найди, чем примотать обратно дверцу, а то угорим. Что такого важного было на этой прогулке, Бекка?

— Я не буду отвечать. Давай я попробую не умереть для начала, а потом ты продолжишь свои бесполезные копания, док, — Бекка смогла приладить дверцу на место, хоть та и держалась на честном слове.

Согреться не удавалось, даже постоянно двигаясь, сапоги хлюпали, мокрые юбки липли к ногам, и девушка снова была на грани срыва. Сделав несколько глубоких вздохов, насколько позволял корсет, Бекка заставила себя успокоиться и взрезала осколком стекла тугие шнуры.

— Я готова продать душу за пару глотков горячительного.

— Чего нет, того нет. Иди, обними печку или сюда, — доктор похлопал по месту рядом с собой, устроившись на двух подгнивших матрасах.

Он подумал и не стал снимать белье, пусть даже оно было таким же мокрым, как и остальная одежда. Бернардт уже потихонечку отходил от шока. Только подумать, суметь выбраться из ледяного ада.

— А курить? — Бекка нашла какое-то одеяло, волглое, но целое, отдала его Бернардту. Сама же скинула нижнюю рубашку, стянула мокрые чулки и села рядом. Девушка была не особо румяней, чем ткань сброшенного белья. Пышные ранее волосы разметались и покрылись инеем.

— Подумайте хорошо, доктор, завтра я могу не проснуться. Я имею право на сигарету.

— Ты драматизируешь, — Бернардт притянул ее к себе, так и вправду было теплее. — А уж сигарета, после ванны… — он рассмеялся негромким, бархатистым смехом, потом закашлялся. — Правда, сумасшедшая, нырнуть зимой в слив во всех этих юбках.

— Раздеваться бы пришлось слишком долго, — Бекка замолчала на несколько мгновений, потом призналась:

— Меня пару раз вытаскивали с того света, не горю желанием это повторять. Легкое я как раз после переохлаждения потеряла. Так есть курить? Я хочу снять стресс.

— Курево вымокло.

'Бекка все же миленькая' — подумал Бернардт. То ли она действительно была довольно забавной сейчас, то ли вся ситуация требовала разрядки, но он изрядно возбудился и, смутившись, отодвинулся от девушки.

— Поройся в плаще, если сумеешь высушить, то тебе повезло.

С мокрыми сигаретами Бекка справилась отлично, можно сказать, профессионально — потом прикурила от огня в печке и, уже чуть согретая, стояла у открытой дверцы, хотя круг тепла оставался ничтожным для большого чердака. От картины, представшей перед доктором, веяло безумием, учитывая и скромность нравов, что окружала мало-мальски приличного человека, и само место, в котором им не посчастливилось оказаться.

Ребекка была как призрак. Полумрак чердака частично скрадывал очертания ее тела, но отсветы от печи, к которой она повернулась, наоборот, подчеркивали нужное. Она стояла, совершенно обнаженная, посреди хлама, поломанной мебели и старых тряпок, положив локоть на еще не успевшую раскалиться сверху печку. Девушка не без удовольствия затянулась:

— Будешь?

— Не откажусь, — мужчина покачнулся, встал и подошел к ней. Мокрое белье не могло спрятать его возбужденное состояние, но он только и сделал, что опустился совсем рядом с печкой и затянулся сигаретой. — Просто не обращай на меня внимания. Надеюсь, до утра высохнет хоть часть одежды.

— Если хочешь. Одежда — сомнительно, что высохнет, но сможем выйти и добраться до телефона или поймать повозку, — Бекка улыбнулась, забрала сигарету у Бернардта, снова затянулась и вернула ее доктору. — Мне часто кажется, что ты так же не вписываешься в этот мир, как и твои пациенты. Вляпались же мы, особенно ты со всем твоим порядком и лоском, все равно, что королевский пудель, угодивший на помойку. Хотя ты и до этого казался немного нелепым. Ходишь за мной, слушаешь всю ту ересь, что я несу, — Ребекка присела на корточки рядом. — Хочешь?

— Ох, только не веди себя как Мария Магдалена… — он отвернулся, — вообще не пойму, ты меня хвалишь или ругаешь…

— Ругаю, конечно, — Бекка засмеялась. — Разговоры, беседы, такая шелуха! Ведь если подумать, то каждого, внимательно послушав, можно отправлять в твое заведение. Но это все вода, важны лишь поступки, а ты, и люди подобные тебе, их не совершают, — девушка покачалась с пятки на носок, потом подтянула одеяло ближе к печи и села на него, кинула взгляд на Бернардта.

— А я была бы не прочь.

— Ты ошибаешься. Слова очень важны, они показывают отношение одних людей к другим, — сказал доктор. — Есть много одиноких людей, непонятых. Пациенты чаще всего такие люди. Люди с комплексами, со страхами. Если им словами не объяснить, что бояться нечего, они никогда не станут нормальными, — возразил Бернардт, будто в этот миг став не собой, а своим отражением, тем, что еще не успел огрубеть. Он развернулся и коснулся лица Бекки, отвел мокрые волосы и серьезно посмотрел ей в глаза:

— Я люблю тебя. Положись на меня. Я тебе доверяю. Ни за что не покину… Разве бы ты не хотела все это услышать? Это не шелуха, Бекка.

— Больше, чем ты можешь себе представить, — девушка горько ухмыльнулась, ответив на несколько вопросов сразу. — Только не все так просто. И в моем случае эти слова остались бы только словами. Давай не будем сегодня во мне копаться, достаточно много того, что доставляет мне боль, и я никогда не скажу тебе всего. Просто можно было бы забыть об этом на время.

— Ты себя недооцениваешь, — Бернардт отпустил девушку, кое-как прикрыл дверку печи и улегся на пол, свернувшись калачиком. В хрупком полумраке стала видна только его спина с выступающими позвонками, которые в игре теней казались почти острыми. — Это существование, а не жизнь. Меня поражало, с какой страстью ты отвоевывала время на прогулки, но может, я просто изначально ошибался в тебе, как ты и сказала.

Он замолк, прикрыв глаза. Бекка казалась ему теперь несчастным, грустным ребенком. Она подалась вслед за мужчиной, ее волосы мазнули холодом по его плечу, но воздух из приоткрытых губ вышел теплый:

— Про войны и страсть ты тоже ничего не знаешь, — девушка легла рядом, тоже отвернувшись, хотя ее спина и касалась спины доктора, холодная, с грубым шрамом.

— Не вижу в этом ничего плохого, — ответил он, ее шепот обжег его ухо. Вот ведь девчонка, говорит так, будто знает все обо всем. Бернардт все же развернулся и обнял ее, прижавшись теснее.

— Вернемся, перестану лезть тебе в душу. Отдам кому-нибудь другому, у кого ты будешь числиться номинально. Попытка лечить нормального человека попахивает безумием. Ребекка молчала, глубокий уставший вздох приподнял ее грудь. Лежа так близко, можно было слышать работу искусственного легкого, наверное, Бекка всегда слышала этот инородный шум.

* * *

После возвращения все стало прежним, будто ничего и не произошло. Будто не было неожиданного купания в зимней воде и откровенных разговоров. Бернардт в медкарте оформил отсутствие Ребекки, как ночевку в полицейском участке, а раз задержали власти, это было не самовольство Бекки, и та спокойно могла и далее выбираться на свои прогулки, не рискуя попасть в отделение для буйных.

Новый врач как-то пришел, взглянул и ушел, не собираясь тратить на ее случай время. Здесь было довольно много пациентов, которых и не думали лечить. Кэб, горячая ванна, глинтвейн, утро в доме доктора на Чаринг Кросс, бутерброды и чай — все это просто-напросто стерлось из памяти. Бернардт вернулся к своему обычному ритму жизни, хотя порой не хватало странноватых прогулок и вечного путанья имен.

Со временем они перестали встречаться. Даже для того, чтобы отпроситься на прогулку, Ребекка посылала к главному доктору Сэма или кого-то другого из персонала клиники. Но в один поздний вечер домой к Бернардту постучался почтальон со срочным письмом. 'Доктор Бернардт, спасибо вам за кров и внимание, пусть порой и то, и другое угнетало меня, но я запомню лучшее.

Складывается так, что я должна покинуть ваш госпиталь. Искренне прошу меня простить за порядком подпорченную репутацию. Ребекка'.

— Она что, издевается? — Бернардт грозно посмотрел на почтальона, потом протянул ему конверт. — Штамп какого отделения? Откуда отправлено? Почтальон продиктовал отлично знакомый доктору адрес его же клиники, извинился, что время позднее и до отбоя осталось еще немного — если господин желает написать ответ, ему стоит поспешить.

— Этого не понадобится. Спасибо, — Бернардт закрыл за почтальоном дверь и прошел к телефону. Роскошь, конечно, но он смог позволить себе установить его в доме. Когда на другом конце провода ответил секретарь, Бернардт сказал, чтобы Бекку не выпускали, если она все еще в больнице, а если нет, то объявили в розыск. Положив трубку на рычаг, он опустился в кресло. Разыскивать ее самому было просто бесполезно, вообще все его изрядно раздражало. Доктор чувствовал ярость.

— Если ты найдешься, я за себя не ручаюсь, — сказал он в пустоту. Телефон затрезвонил через час.

— Доктор Штейн? — запыхавшийся голос сестры, сразу насторожил доктора. — У нас экстренное происшествие, мы вызвали карету скорой помощи, она в пути. Вы приедете?!

— Что случилось? — Бернардт нахмурился, но в уме уже предположил, как побыстрее добраться до больницы.

— Может, вы разберетесь на месте? — женщина тоже злилась. — Извините меня, приехала скорая. Ждите, я перезвоню вам и сообщу адрес больницы.

— Хорошо, — повесив трубку, он стал собираться.

Уже за полночь Бернардт добрался до больницы Св. Иоаннеса на Флит-стрит, куда отвезли Бекку. Даже здесь девушка умудрилась навести суету. Сестра, сообщившая доктору о происшествии, заливалась слезами, на ее недолгой практике пациенты такого не вытворяли. Из операционной вышел пожилой доктор, с волосами и усами столь белого цвета, что белее и представить нельзя, решительно направился к Бернардту.

— Могу я с вами поговорить? — начал он без приветствия.

— Конечно. Мне так и не сказали толком, что произошло, я только приехал, — Бернардт кивнул усачу и поправил очки, было не до этикета.

— Я так понимаю, это ваша пациентка, доктор Штейн? Мы уже пробовали связаться с ее родней, все бесполезно. А медлить нельзя! — доктор говорил быстро, но спокойно. — Думаю, вы знаете о механическом легком. Но оно сейчас не подлежит восстановлению. Честно признаться, не представляю не только, как она с ним жила, но и в каком подвале это безобразие соорудили! В общем, у меня есть нужный аппарат, новая модель, но стоит она…

— Делайте, — Бернардт кивнул.

В конце концов, за ней приедет дядюшка, если что — расплатится, а если нет, так ничего страшного. Он порылся в памяти, вспоминая цифру, переведенную на счет больницы и, отыскав блокнотик, быстро нарисовал половину выплаченной суммы. Протянул листок доктору.

— Этого будет достаточно?

— Посмотрим, пока согласуйте сумму с бухгалтерией. Я вернусь в операционную. Поговорим, если не будет поздно.

— Удачи.

Бернардт не паниковал, он сам был хирургом и доктором психиатрии, но на душе все же было неспокойно. Сначала это письмо, потом звонок, теперь сломанное легкое, которое вживлял какой-то мясник. Он неторопливо дошел до бухгалтерии, зная, что больница может дать и больше, фонд на случай подобных форс-мажорных обстоятельств был внушительный, ведь его пациенты довольно состоятельные люди, или раньше бывшие крайне состоятельными. Потом осталось только ждать. Хирург разыскал Бернардта только под утро.

— Извините, не было возможности отослать сестру, чтобы она предложила вам пойти домой. Очень сложно оказалось поставить на место ржавого ящика с шестеренками нормальный механизм. Признаться, доктор Штейн, я не думал, что к вам в клинику могут попасть люди из низших слоев, — так и не представившийся доктор сел в кресло рядом с Бернардом, его морщинистое лицо и тон голоса выдавали большую усталость.

— Богатый опекун, — пояснил Бернардт. К нему попадали люди и в худшем состоянии, чем Бекка. Люди, с которыми наигрались их любовники и не хотели, чтобы кто-либо когда-то узнал об этой связи. Да много было случаев. — Когда она придет в себя?

— Может быть, скоро, но езжайте домой, доктор Штейн. Если потребуется, мы сможем ее успокоить. Вышла медсестра и сказала, что пациентка пришла в сознание.

— Все же хотел бы с ней пообщаться, раз уж она пришла в себя, — сказал Бернардт.

— Идите, — согласился доктор. — Вы купили ей легкое, имеете право. Кроме вас, судя по всему, все равно никто к ней не придет.

— Благодарю, — Бернардт коротко поклонился, и сестра проводила его в палату. Бекка лежала на узкой кровати, белая, как простыня, укрывшая ее, как видимый край бинта на груди. Только волнистые волосы пушистым ореолом обрисовывали измученное лицо с росчерком черных ресниц и бровей.

— Бекка, как ты?

Ребекка не ответила сразу:

— Я в больнице? — голос ее звучал хрипло, бескровные губы только чуть приоткрылись. — Все болит.

— Тебе заменили легкое. Так и должно быть, — Бернардт присел на край кровати и сурово взглянул на девушку. — Что за чушь ты написала в письме?

— Я должна уйти. И если вы не хотите засадить меня в тюрьму — вы не должны мне мешать, — Бекка поморщилась, говорить было неприятно. — Так тихо внутри. Непривычно.

— Тебе нельзя пока двигаться, не то что ходить, надеюсь, ты понимаешь?

— Я не идиотка, какой вы привыкли меня считать, — Бекка отвела взгляд, не в силах что-то объяснить или рассказать, единственная правда, которую она могла себе позволить — признаться, что все это время врала. — Иногда я даже жалею об этом.

— О, ну, в самом деле. Я знаю, что ты совершенно нормальная и зачем-то сочиняла все. Я доктор психиатрии с приличным стажем, Бекка, а не просто прохожий. Теперь можешь начать извиняться, — Бернардт взял ее руку, облегченно выдохнув, главное, девушка жива, не умерла во время операции, как это часто случалось.

— За что мне извиняться?

— За то, что пыталась водить за нос, естественно. Хотя, наверное, тебе ужасно надоело придумывать имена… — доктор нахмурился, потом поднялся, добавив:

— Я советую не пытаться сбежать. Легкое поставили, но требуется время на проверку приживления. Возможно отторжение, будет неприятно, если ты умрешь. Заставишь меня волноваться еще раз.

— Мои загадки вряд ли спокойно пролежали бы у вас в столе. Давайте договоримся, — Ребекка вернула взгляд влажных глаз на мужчину. — Я скажу вам 'прощай', и на этом все закончится.

— Напишу твоему дяде по этому поводу. Если что, то у меня наготове всегда отделение буйных. Мне нравится твое общество, Бекка, иначе бы я сказал тебе 'прощай' раньше. Встретимся завтра, у меня была довольно беспокойная ночь благодаря кое-кому.

Бернардт отпустил тонкую руку. Да что такое с ней? Он сердился все больше, чувствуя себя не в своей тарелке. А уж глаза Ребекки готовые разразиться слезами, вообще выбили из колеи. Все же он чертовски привязался к ней. Бернардт снова задержался:

— И, тем не менее, я на твоей стороне, так что, надеюсь, твои загадки тоже окажутся в одном из ящиков. Пока.

Бекка не ответила.