Знаменитое и, кажется, тоже постсоветское выражение «после вчерашнего» застало Кашина уже посреди дня, он спал в одежде, и от одежды воняло чем-то китайским; встреча и разговор со мной вспоминались кусками, и он тер лоб, вспоминая, не сказал ли вчера лишнего – монолог про кубик Рубика он произносил не впервые, и заканчивался он фразой, что так и нашу Россиюшку надо поддеть отверткой и потом собрать заново, и даже если лишние детали останутся – ну и ничего страшного, можно хранить их как запчасти. Эту часть своей теории Кашин обычно рассказывал тем, кому он доверял – времена наступали суровые, за призывы к нарушению территориальной целостности ввели уголовную статью, и лишний раз подставляться не стоило. К тем, кому Кашин доверяет, я скорее не относился, и вот он теперь думал, не нарушил ли он при мне новую модную уголовную статью, хотя он ведь даже не территориальную целостность имел в виду, а какую-то другую – как сказали бы публицисты второй половины девятнадцатого века, свинцовую целостность русской жизни, от которой, наверное, мне и хотелось уехать, а ему – ну хотя бы раздеться и принять ванну, после вчерашнего-то.

Просыпаясь после алкогольного вечера, он почему-то всегда долго не решался залезать в интернет, как будто там еще с вечера выложены все подробности вчерашнего пьянства, по поводу которых придется краснеть и думать, что больше никогда. Ничего такого в интернете, конечно, не было, зато была, он же довольно известный журналист, новость о его увольнении из газеты – вот об этом он мне точно ничего не сказал, а выходило, что мы вчера отмечали не только мой отъезд, но и его увольнение, еще утром он заехал в редакцию за вещами и за трудовой книжкой, и теперь у него не было никакой работы, и, что неприятнее, даже формального права называться журналистом. Кашин, кто ты? Да никто.