За что его уволили, ему так никто и не сказал, и ему приятно было думать, что, наверное, из Кремля позвонили в редакцию и предъявили по его поводу какую-нибудь весомую претензию – может быть, что он пел на проспекте Сахарова, или что писал для этого несчастного «Спутника и погрома», или даже, времена-то суровые, что где-то что-то сказал про распад России или про, еще одна законодательно закрепленная новейшая святыня, Великую отечественную войну. Но даже если такое и было, то никто ему ничего об этом не сказал; ему вообще никто ничего не сказал, только в сегодняшних новостях главный редактор впервые за полгода высказался по его поводу – «Работать надо было», и это была какая-то совсем обидная ерунда, на которую стоило тихо обижаться, не вступая с ней в споры, тем более что если про тебя говорят обидную ерунду, это значит только, что ничего серьезного они сказать не в состоянии.

Увольняли его долго, почти полгода, и за эти полгода он выучил Трудовой кодекс, научился писать объяснительные записки и оспаривать взыскания, и заодно существовать в роли врага в условиях, приближенных к «друзьям все, врагам закон». Главный редактор, ничего не объяснив, перестал с ним разговаривать, редакторам рангом ниже было сказано не давать ему заданий, и единственным местом, в которое он писал, было приложение для планшетников с несколькими сотнями тихих подписчиков. Полгода – как бы достаточное время, чтобы обо всем подумать и придумать, как жить дальше, но увольнительная лихорадка, оказывается, может быть самодостаточна, и впервые задуматься о дальнейшем он смог только сейчас – с похмелья. Увидел на тумбочке кубик Рубика – да, такие сравнения не берутся из ниоткуда, и я бы мог догадаться, что не первый месяц он проводит свободное время, вращая этот кубик, и до сих пор ни разу не смог его собрать. Чтобы что-то объяснить мне, этого кубика было достаточно, а чтобы себе – нет. Покрутил кубик еще и подумал почему-то о женщинах – все хорошие, всех помнит по имени, а счастья при этом нет. Думать об этом было неприятно, надо было сказать себе что-нибудь успокаивающее, но в голову пришло только, что с женщинами у него ведь тоже как с кубиком; ох уж этот кубик.