Это был такой район, который когда-то выходил двумя грязными старомосковскими улицами к бассейну «Москва», а еще при первом мэре, когда дырку бассейна заткнули муляжом огромного храма, район объявили «золотой милей» и, видимо, прямо по старинному большевистскому генплану снесли весь район вообще полностью, и на месте старых московских домиков устроили как бы образцовый квартал ультрадорогой современной архитектуры, и, если бы в России построилось классическое капиталистическое общество, это был бы модный буржуазный район, но это ведь Россия, и квартал очень быстро стал сначала чем-то типа знаменитого Дома на набережной, такой жилой кооператив для начальства, но у начальства ведь происходит ротация, и это значит, очень скоро даже самым политический устойчивым придется соседствовать с отправленными в отставку, или даже с подвергнутыми уголовным делам, то есть сам ты можешь быть сколь угодно хорошим, но если ты делишь лестничную клетку с плохим – кто после этого и за тебя сможет поручиться?

И начальство уже к исходу первого года существования этого района бросилось расползаться по дачам или по квартирам в других, менее знаменитых местах, и вечерами даже самая престижная, выходящая к реке, сторона района темнела пустыми окнами, как будто все уже умерли – и, может быть, даже бы и умерли, но настала мода на куриц, их надо было где-то селить, и в окнах появился свет, затеплилась жизнь, и хотя надевать кожаные тапочки уважаемого министра (сорок пятый размер и тяжелая подошва) Кашин так и не решился, в остальном все было неплохо – министр-то все дни в разъездах, и он своей курице даже сам сказал, что отношения свободные, и если у нее кто-то есть, то и на здоровье, министру не жалко. Их нравы; там вообще все просто. В первый вечер она сама сказала Кашину, что куда же он уходит, и что, может быть, ляжем полежим немножко – просто так, без секса, – и он подумал, что а действительно, почему бы не полежать. Без секса, ага, конечно.