Тем утром у меня был важный завтрак в гостинице «Украина», я чуть не проспал, добирался до Кутузовского на такси, и это была не очень хорошая идея – Новый Арбат стоял, и когда мы какими-то вообще неизвестными переулками выскочили на Смоленскую набережную, оказалось, что можно только налево, к Лужникам, военные (почему-то военные) всех разворачивают, а мост вообще перекрыт. На встречу я опоздал почти на час, был уверен, что человек, с которым я должен был встречаться, не дождался меня и ушел, его телефон был все утро недоступен, а про глушение сотовой связи в этом районе я забыл.

Выпил в гостинице кофе, потом еще, потом задрожали стекла, вокруг забегали люди, кто-то выбежал на улицу, и я тоже бросил на стол купюру и пошел смотреть, что там происходит.

Утро было солнечное, и Белый дом на другом берегу был сегодня каким-то особенно белым, и облака над ним тоже белые; в облаках полоскался российский бело-сине-красный флаг, а слева и справа от него на башне, раньше их не было, висели теперь еще два флага – красный (потом я прочитаю в газетах, что его вывесил Удальцов) и черно-желто-белый, который называли имперкой (его вывесил Стрелков). Три флага, белое здание, белые облака, и грохот, как будто гром. И почему-то новые белые облака такой правильной шарообразной формы выплывали из окон здания, из белых стен, поднимались кверху, растворялись в голубом небе, и я не сразу сопоставил появление этих облаков с тем грохотом, почему-то зрелище и звуки существовали по отдельности друг от друга, причем зрелище завораживало, а звуки мешали, отвлекали.

И еще мешали и отвлекали люди, которые стояли вокруг, они шумели, ахали хором, даже аплодировали, и я этих людей вообще не понимал – что с ними происходит, чего они хотят, и чему радуются; но что они именно радуются, почему-то сразу было понятно, хотя ведь и я радовался.

И я не помню, в какой момент я догадался повернуть голову чуть правее, посмотреть на перекрытый мост. На мосту тоже стояли с одного края люди, много людей, а посреди моста стояли танки. Это они стреляли по Белому дому.

Это было похоже на американское 11 сентября, небо и дым, и еще огонь – в Белом доме начинался пожар, пламя вырывалось из окон, потом исчезало внутри, а потом возвращалось наружу, и издалека оно выглядело таким нарядным оформлением здания, которое, видимо, было слишком белым, недопустимо белым.

Через мост можно было ходить, и многие шли к мосту, чтобы рассмотреть расстрел поближе, а танки продолжали стрелять, и вокруг меня уже пахло дымом. Я вспомнил об инстаграме, достал телефон и сфотографировал горящий дом – издалека сфотографировал, на мост не пошел, было страшно, я все-таки не люблю, когда стреляют.

Гостиничный вайфай слабо, но все-таки работал и перед крыльцом, и, выбирая фильтр для фотографии, чтобы опубликовать ее, я задумался, как надо подписать снимок. В голову лезли какие-то совсем глупости типа «дым отечества» или даже «пар костей не ламент», ничего придумать не мог, поэтому подписал строчкой из старой песни – «Пировал закат, выгорал рассвет, полыхал в лицо пьяному врагу»; мне почему-то казалось, что президент сегодня пьян.

Людей перед гостиницей становилось меньше, и я прошел чуть вперед, за памятник лысому украинскому поэту, ближе к воде. У гранитного парапета набережной стоял Кашин, я узнал его по спине и осторожно потрогал за плечо – «привет!»

– Ну ад же, а? – среагировал он, как будто мы с ним тут с самого утра стоим и уже успели все обсудить; я кивнул – да, конечно, ад. Помолчали.

– А я это, женился, – это Кашин мне сообщил, может быть, через десять минут, когда Белый дом уже совсем полыхал, и флагов на башне уже не было видно, только черный дым.

– И еще кубик собрал, – сказал он еще через сколько-то минут. – Правда, собрал. Все стороны одного цвета – красная там, синяя, зеленая, вообще.

– Без отвертки? – я повернулся к Кашину; смотреть на пожар было уже невыносимо.

– Что?

– Без отвертки, спрашиваю?

– А, да, конечно, – но не покраснеть у него не получилось, и он засмеялся, и мне почему-то захотелось его обнять.

«Москва окружала нас, как лес. Мы пересекли его. Все остальное не имело значения».