Личная жизнь депутата Кожевниковой и «дело Коровина»

Кто говорит, что не любит сплетничать, тот, скорее всего, лицемер. Сплетничают все. Сплетничают про меня, сплетничаю и я, это естественно, на этом держится как минимум индустрия таблоидов, а если совсем честно, то и весь мир. У кого какая зарплата, кто к кому ушел от жены или кто и почему сменил работу, и что-нибудь еще в этом роде — кому не интересно поговорить на эти темы? Да всем интересно. И, встречаясь с какими-нибудь приятелями, я и им рассказываю, что слышал в последнее время, и от них тоже что-нибудь такое узнаю. Параллельные медиа практически.

Законы на рынке сплетен буквально те же, что и на рынке обычных новостей. Бизнесмен Полонский дает интервью сотнями, и поэтому он никому особенно неинтересен. Бизнесмен Сечин интервью не дает совсем, поэтому даже я, далекий от нефтяной тематики человек, мечтаю взять у него интервью (и у меня даже готов первый, он же последний, вопрос: «Игорь Иванович, ну какого черта, а?»). Или про Волочкову — она так назойливо объясняется в любви Николаю Баскову, что всерьез сплетничать о Волочковой просто неприлично. Другое дело — депутат Мария Кожевникова: уже который раз, обсуждая с кем-нибудь светские сплетни, я слышу вопрос о личной жизни депутата Кожевниковой, и ни у кого нет ответа на этот вопрос. А ведь у Марии Кожевниковой должна быть какая-нибудь личная жизнь, которая бы все объясняла. Версия «дочка хоккеиста» с самого начала была так себе, а сейчас не работает вообще. Хоккеистов на свете много, и дочек у них тоже много, а депутат Кожевникова — одна. Вот каннская вечеринка Chopard, на которой даже Ума Турман — не звезда Тарантино, а жена Арпада Бюссона, — так вот, на этой вечеринке, где собираются крупнейшие в мире клиенты ювелирного бренда, из полутора допущенных туда русских одна — Мария Кожевникова, и вот сиди и гадай — она там как кто? Как дочка хоккеиста, как звезда сериала «Универ», как депутат Государственной думы или как кто-нибудь еще? И вообще-то об этом писать бы российским таблоидам, но они почему-то предпочитают публиковать прослушки Навального и Офицерова, заботливо слитые им Следственным комитетом.

О депутате Кожевниковой я вспомнил на контрасте событий, когда следил за судом по мере пресечения для Вадима Коровина, отказавшегося уступать дорогу кортежу на Рублевке. Коровин в клетке, Коровина задерживают на трое суток, из зала суда выгоняют журналистов, источники сообщают, что Коровин не уступил дорогу не Кирьянову, а Колокольцеву, — интересный и увлекательный сюжет.

Я Коровина знаю лично года полтора. Такой натурально политический маньяк — собственно, автобиография говорит сама за себя: «на форуме «Последняя осень» продемонстрировал 6 оппозиционных документальных фильмов», боже мой. Таких маньяков я знаю много. Не суперзвезды, не лидеры, не члены Координационного совета, не мурзилки. Просто вот парня переклинило на каком-то этапе, наклеил себе на машину надпись «Я против жуликов и воров», ходит на митинги, шлет деньги «Роспилу», троллит омоновцев; если кого и называть политическими животными, так это таких, как Коровин. И для этих политических животных сегодня единственная возможность попасть в федеральные новости — дотроллить власть до той степени, чтобы она не заленилась тебя судить и сажать. Других лифтов для политически активного честного гражданина у нас, кажется, нет.

Суд над Коровиным в каком-то смысле более показателен и более трагичен, чем суд над Навальным. Навальный — лидер, для которого в любом случае и суд, и тюрьма — элементы обязательной лидерской программы. Коровин же — «типичный представитель», человек того типа, который всегда находится там же, где и все остальные активные граждане, готовые участвовать в «общественно-политических движухах». Полтора года назад это была Болотная, год назад — «Оккупай Абай», а сейчас это тюрьма. Таких «типичных представителей» много, они разные, и вряд ли найдется на свете человек, которому они понравились бы все. В естественной среде они разделились бы на партии, боролись бы друг с другом, у нас ведь даже есть задокументированный лабораторный эксперимент такого рода — Съезд народных депутатов 1989 года, когда ошеломленная страна вдруг увидела несколько сотен новых лиц, готовых политиков, которых не было еще вчера, — сидели кто на университетской кафедре, кто на заводе, кто вообще черт знает где, пока телевизор показывал безальтернативную капээсэсовскую власть. Повернись позднесоветская история чуть иначе, кто-нибудь писал бы о полностью потерянном поколении, которое могло бы стать новым политическим классом, но не стало. Сегодня именно такими словами можно описать перспективы политических активистов с Болотной, для которых места в обществе просто не предусмотрено.

При этом в современной России почему-то как должное воспринимается в общем бредовое положение вещей, когда единственное, о чем можно спорить в связи с нашим парламентом, — это медвежья охота депутата Валуева и личная жизнь депутата Кожевниковой. Депутатов нынешнего поколения даже не упрекнешь в политической несамостоятельности — с таким же успехом можно дискутировать о политической несамостоятельности растущих во дворе деревьев. В России в парламенте не заседают политики, в России в парламенте заседает Мария Кожевникова — тоже, если разобраться, «типичный представитель», только другой.

И если посмотреть сначала на Коровина, потом на депутата Кожевникову, а потом опять на Коровина, то можно сформулировать практически готовую позитивную программу, которой, как известно, ни у кого нет. Позитивная программа простая: Коровин должен заседать в парламенте, а Мария Кожевникова в парламенте заседать не должна. И кто виноват, что такая, в общем, очевидная идея сейчас звучит как нечто невероятное?

 

Зачем Гудкову становиться Тулеевым

Легендарные губернаторы девяностых. Те, кого уважительно называли политическими тяжеловесами. Те, кто разговаривал с Кремлем на равных, а то и из положения сверху. Те, с кем федеральная власть была вынуждена договариваться даже по пустяковым вопросам. Те, кто чувствовал себя в эфире центральных телеканалов увереннее любого федерального политика. Они (тогда был такой порядок) заседали в Совете Федерации, и новый глава президентской администрации Александр Волошин, краснея и запинаясь, выступал перед ними, а рязанский Любимов, губернатор даже не второго ряда, прикрикивал на него — мол, вы кто вообще такой, что вы здесь делаете?

Нет давно ни того Любимова, ни того Совета Федерации, и кто хотя бы до середины прочтет список тех кораблей — саратовский Аяцков, самарский Титов, свердловский Россель, приморский Наздратенко, курский Руцкой, орловский Строев, челябинский Сумин, омский Полежаев, ну и особняком — руководители республик, прежде всего Шаймиев из Татарстана и Рахимов из Башкортостана, и еще одним особняком — Яковлев из Петербурга и Лужков, конечно. И вот их никого в российской политике больше нет, такая Атлантида практически, и это впечатляет и само по себе, но вдвойне впечатляет, если вспомнить имена двух губернаторов, спасшихся с той Атлантиды и догубернаторствовавших до наших дней.

Аман Тулеев и Александр Ткачев — системообразующие региональные лидеры путинской России (с ними, пожалуй, только Рамзана Кадырова можно сравнить) и при этом представители предыдущего «тяжеловесного» поколения губернаторов. Тулеев непрерывно руководит Кузбассом с 1997 года, но еще в 1990 году, когда губернаторов не существовало как класса, он был председателем Кемеровского облсовета. Ткачев формально возглавил Кубань при Путине, в 2001 году, но именно что формально — губернатором его избрали не как Александра Ткачева, а как преемника Николая Кондратенко (уступая Ткачеву свою должность, он назвал его не просто преемником, но и «сынком» — на Кубани такой язык понимают), руководившего Краснодарским краем так же, как Тулеев Кузбассом: в 1990 году возглавил региональный совет народных депутатов, потом избрался губернатором, то есть и его «сынок» Ткачев — из той глубоко допутинской эпохи, и он легко мог исчезнуть вместе с остальными губернаторами своего поколения, но вот как-то не исчез, укрепился и готовит теперь свой край к Олимпийским играм.

Но главный парадокс Тулеева и Ткачева — не столько их политическое долгожительство, сколько партийная принадлежность. Все губернаторы, которые в девяностые были лояльны Борису Ельцину, давно ушли, буквально от А до Я — от Аяцкова до Яковлева. Ткачев и Тулеев, приходя к власти, были, напротив, губернаторами оппозиционными — старшее поколение помнит словосочетание «красный пояс», возникшее после президентских выборов 1996 года, когда коммунисты взяли ощутимый реванш за поражение на президентских выборах, проведя на последовавшей за ними серии выборов губернаторов своих сторонников в главы нескольких десятков регионов. Губернаторы «красного пояса» противостояли ельцинскому Кремлю, а спустя почти двадцать лет, когда от «пояса» остались только Кузбасс и Кубань, их губернаторы оказались самыми одиозными проводниками именно кремлевской линии. Кто сегодня, глядя на Александра Ткачева, поверит, что Ткачев когда-то был оппозиционером? А противостоящий системе Аман Тулеев — разве это не издевательски звучит? А между тем Тулеев противостоял даже Владимиру Путину на президентских выборах 2000 года.

Политические судьбы двух последних героев «красного пояса» — не столько повод посмеяться над ними, вчерашними оппозиционерами, сколько наглядное предупреждение оппозиционерам сегодняшним, среди которых остается довольно популярной «теория малых дел», согласно которой, среди прочего, реальную борьбу за власть стоит начинать с регионального уровня — мол, сегодня мы выиграем губернаторские выборы, а завтра и на президентские сможем замахнуться. Примерно так звучат аргументы сторонников выдвижения Геннадия Гудкова в губернаторы Подмосковья, а по мере проведения выборов в других регионах мы обязательно еще не раз услышим эти слова во множестве исполнений: оппозиция должна научиться побеждать в регионах, надо с чего-то начинать и так далее.

Каждому, кто готов поверить, что в нашей централизованной стране возможна ситуация, когда оппозиция всерьез приходит к власти в каком-нибудь регионе, стоит иметь в виду опыт уже существующих губернаторов, бывших когда-то оппозиционерами: на выборах разыгрывается не возможность прийти к власти, а возможность попасть в уже сложившуюся властную систему, став ее частью. Возможно, из того же Геннадия Гудкова получился бы новый Тулеев или Ткачев, только вряд ли это хоть на секунду приблизит настоящую смену власти в России. При тех отношения между центром и регионами, которые сложились в России сегодня, борьба за губернаторство — это не более чем борьба за место в путинской номенклатуре.

 

Сакральная жертва и конец российской гомофобии

Вопрос то ли на сообразительность, то ли на общую эрудицию: сколько пивных бутылок может поместиться в прямой кишке среднестатистического гражданина России при условии, что жизнь этого гражданина ничего не стоит? Я, честно говоря, никогда не задумывался об этом, тем более что опыт казанского ОВД «Дальний» свидетельствует, что и одной бутылки (правда, от шампанского) достаточно, чтобы человек умер. Но теперь у нас есть еще и волгоградский опыт — две с половиной бутылки; «две бутылки вошли полностью, а третья лишь частично», — уточняет местный новостной сайт.

Невероятно жестокое убийство гея за то, что он гей. Вообще-то оно могло бы стать поводом для какой-нибудь огромной демонстрации против гомофобии в центре Москвы — случай все-таки даже по нашим меркам слишком беспрецедентный, но об этом уже и ворчать как-то неловко, традиции массового возмущения по какому угодно поводу в России нет, зато есть традиция возмущенно высказываться в социальных сетях. О том, что волгоградское убийство стало прямым следствием государственной гомофобии, в эти дни пишут много, звучат прямые обвинения в адрес депутатов Милонова из Петербурга и Мизулиной из Москвы — они у нас главные гомофобы, и кто теперь докажет, что это не их речи и законопроекты, спустившись на уровень волгоградского дворика, стали для троих местных гопников руководством к действию? Как в советском анекдоте про гражданина, избившего двух евреев после выпуска новостей о «войне Судного дня»: «Слушаю радио, они к Каиру подходят, вышел на улицу — уже у метро стоят».

Убитый в Волгограде вряд ли стал бы когда-нибудь ЛГБТ-активистом, да и сам сюжет в том виде, в котором он нам сегодня известен, очень похож на те истории, которые сначала вызывают всеобщее возмущение, а потом кто-нибудь сконфуженно произносит, что здесь все не так однозначно. Но даже с поправкой на то, что гомофобские мотивы убийства и сексуальная ориентация убитого известны нам только со слов одного из задержанных в изложении местных СМИ, можно уже сейчас назвать волгоградского убитого — ну да, сакральной жертвой в самом прямом смысле этого заезженного выражения. Человек умер, и его смерть вполне может сыграть свою роль в политической истории России в самой близкой перспективе. Депутат Милонов замолчит, и отношения между геями и государством вернутся хотя бы на домилоновский уровень, когда гей-парады не разрешали, но и с ЛГБТ не боролись, нейтральные были отношения.

Что-то похожее случилось в России прошлым летом, когда судья Сырова в Хамовническом суде вынесла приговор трем участницам Pussy Riot — атмосфера нескольких месяцев, предшествовавших тому приговору, сейчас уже как-то подзабылась, но вспомнить несложно — нервная была обстановка в обществе. Телевизор говорил про «кощунниц», у храма Христа Спасителя патриарх собирал многотысячные «молитвенные стояния», больше похожие на советские митинги, протоиерей Чаплин и протоиерей Смирнов на два голоса говорили что-то крайне свирепое, и мыслями о надвигающемся православном фундаментализме были полны колонки политических комментаторов. Сейчас, спустя почти год, когда фундаментализм так и не наступил, стоит вспомнить, в какой именно момент замолчали пушки идеологической войны между православными радикалами и теми, кто им не нравится.

Случилось это 30 августа прошлого года, через тринадцать дней после приговора судьи Сыровой. В тот день в Казани, в квартире дома 68 по улице Фучика, были обнаружены тела двух женщин с признаками насильственной смерти. На стене было кровью написано «Free Pussy Riot», и это была очень скверная новость на фоне всех слов, сказанных в предыдущие месяцы, потому что нетрудно было представить, как очередной защитник святынь в телевизоре говорит, что это все очень логично, вот вчера они пели в храме, а теперь и людей начали убивать. О холодной гражданской войне тогда много говорили, но когда есть труп, это уже не холодная война, это уже труп, кровь. Новый, так сказать, виток.

Но вот этого витка как раз тогда и не случилось. Сюжеты государственного телевидения о казанском убийстве были подчеркнуто нейтральны — никто ничего не разжигал, источники в силовых ведомствах говорили о психически неуравновешенном убийце. Слово было предоставлено даже адвокатам Pussy Riot, которые высказывались в том духе, что настоящие сторонники группы придерживаются законных способов протеста. Казанское убийство могло стать поводом для новой пропагандистской кампании, повод сам пришел в руки властям, до сих пор не упускавшим ни одного случая показать себя защитниками православия и его святынь. Но в этот раз все сделали вид, что никакого повода нет. Более того — именно после казанского убийства закончились и молитвенные стояния у ХХС, и истерические заявления православной общественности; религиозная тематика тихо сползла из топа самых обсуждаемых вещей куда-то вниз, и даже тон официальных комментариев о Pussy Riot изменился — знаменитая путинская «двушечка» прозвучала даже в каком-то смысле миролюбиво.

Никто не знает, что было бы, если бы не казанское убийство. Возможно, мы до сих пор слышали бы из телевизора слово «кощунницы», а на пасхальных службах, как в прошлом году, раздавали бы листовки со взорванным храмом Христа Спасителя («Это не должно повториться»). Убийство в Казани явно остановило истерику. Предположу, что власть тогда испугалась — испугалась именно того, что ее собственная пропаганда перешагнула какой-то важный рубеж, за которым появляются психи с топорами, готовые на практике реализовать то, что было до сих пор виртуальным. Власть в России вообще боится крови, то есть даже не крови, а любых форм несанкционированного насилия снизу. Убийство гея в Волгограде в этом смысле можно сравнить с прошлогодним казанским убийством — государственная гомофобия до сих пор была виртуальной, но, видимо, оказалась более убедительной, чем хотелось бы государству, и начала материализовываться. И еще большой вопрос, кто сильнее напуган волгоградским убийством — российское ЛГБТ-сообщество или кремлевские начальники депутатов-гомофобов, которые, как стало теперь очевидно, не учли чего-то важного и опасного.

 

Тайна Болотной площади

Год назад прошел, а потом и подтвердился слух, что блоггер Илья Варламов работает на Росмолодежь. Сейчас об этом вспоминать — даже не ностальгия, а какое-то более сильное чувство; не знаю, как его назвать. «Смешной волосатик» (по определению Алексея Навального) оказался тайным сотрудником нашистского ведомства. Год назад по этому поводу еще было можно волноваться, переживать, беспокоиться; наверное, и сам Варламов в те далекие уже времена беспокоился о своей репутации, думал: а что теперь со мной будет? Дотяни Варламов до этой весны, беспокоиться ему было бы уже не о чем.

Слово «мурзилка» в общественно-политическом контексте сегодня уже нельзя произносить с серьезным выражением лица, и я не готов отрицать и свою вину за девальвацию термина. Слишком часто разоблачали, слишком часто расчехляли — вот и доигрались. На одной только прошлой неделе два никому, в общем, уже не интересных полускандала: KermlinRussia оказался связанным с Лигой безопасного интернета, а лицо «ВКонтакте» Влад Цыплухин, по версии «Новой газеты», подрабатывал где-то около Кремля. Разоблачения кремлевских агентов в тех сферах, где их, казалось, не должно было быть, давно слились в один однообразный информационный фон, почти как теракты в Дагестане — нечему удивляться и некого удивлять. Разглядывая незнакомые и, тем более, знакомые лица активистов, журналистов, блоггеров, стараешься уже просто об этом не думать, чтобы не сойти с ума. Культ Капкова, а позже и Ликсутова, свойственный с некоторых пор известно каким журналам и сайтам, — это «джинса», или они искренне? Домашние аресты героев «Анатомии протеста» — это случайность или доказательство сделки со следствием?

А тот знаменитый вискарь Алексея Венедиктова — он был просто так или сыграл решающую роль в событиях той декабрьской ночи, о которой еще много лет будут думать севшие, уехавшие, уволенные и просто разочарованные? Я пишу этот текст, в том числе и из психотерапевтических соображений, потому что искренне боюсь превратиться в политического параноика, болезненно озабоченного поиском врагов в темной комнате (голос из зала: «Уже превратился!»). Год назад в журнале The New Times Ольга Романова делилась с Михаилом Леонтьевым своими воспоминаниями о митингах на Болотной и Сахарова. Один абзац стоит дословного цитирования: «У меня ощущение, что, кажется, я знаю всех людей, кто ходит на Болотную и Сахарова. Я знаю группу «Стрит-арт», например: раньше занимались уличным искусством, сейчас они перешли на транспаранты. Это менеджеры, в основном. Их лидер Коля Беляев мне тут сказал: «Оль, я до 4 декабря ничем этим не интересовался, я жил своей частной жизнью, разве что я каждое лето ездил на Селигер и перевербовывал нашистов, и у меня половина группы состоит из нашистов, которые покинули Селигер». Пройдет полгода, и этот «Коля Беляев» попадет в новости как человек, укравший у Романовой содержимое ее (на самом деле не ее, а общего, на эти деньги митинги и проводились) электронного кошелька, и все цитировали возмущенные комментарии Романовой, которая жалела, что доверила пароль от кошелька черт знает кому. Хорошо, что не ключи от квартиры. Вообще-то рассказ Романовой о знакомстве с этим Беляевым стоит печатать в энциклопедиях в статье «Доверчивость». Человек не интересовался политикой, но при этом ездил каждый год на Селигер — ладно, всякое бывает (хотя не бывает такого, конечно). Но он ездил не просто так, а «перевербовывать нашистов» в охраняемый натасканным ЧОПом лагерь, в котором за семь лет не было ни одного случая несанкционированного проникновения дольше, чем на минуту. Те «нашисты, которые покинули Селигер», — Романова знает их по именам, где они теперь, какими кошельками распоряжаются? Претензии есть только к Беляеву, а остальных мы встретим за сценой на очередном «марше миллионов»?

Маленькое личное воспоминание. Летом 2011 года меня вызвонил на встречу некий знакомый околосурковский менеджер невысокого ранга. Почему-то в тот момент он лишился работы, должны были перевести из одной структуры в другую, но из первой ушел, а до второй не дошел — то ли злой умысел недоброжелателей, то ли разгильдяйство. Просил контакты кого-нибудь из «Правого дела» — там тогда еще был Прохоров, и многие на этом рынке просились к Прохорову. Контакты я дал, заодно поболтали обо всем на свете. Он мне говорит: «Слышал, ты на «Антиселигере» выступал? Ну ты даешь, это же наша была вечеринка, там же по названию все понятно, Селигер, «Антиселигер» — какая разница?»

До сих пор не знаю, что это было — нарочно он меня хотел дезинформировать или действительно делился инсайдерским секретом, но, по его словам, было так — старый добрый Сурков уже стал понимать, что Володин начинает справляться и без него, и в рамках кремлевской дедовщины решил немного потрепать Володину нервы: вот сейчас был «Антиселигер», а потом будет кое-что еще, что именно — мой собеседник, по его словам, не знал, и когда спустя месяц начались странные события вокруг как раз «Правого дела», я подумал, что речь как раз об этом, а к декабрю благополучно обо всем забыл. А забывать, наверное, не стоило, потому что поведение как раз кремлевской молодежи во время политического кризиса в декабре выглядело очень странным. В 2005 году «Наших» создавали, как тогда считалось, именно на такой случай: если оппозиция выйдет на улицы, чтобы создать ей противовес. Шесть лет неограниченных денег и всяческого государственного благоприятствования — все ради этих дней. И вот эти дни настали, и нашисты, кажется, даже что-то делают. Выходят на улицы с барабанами, создают картинку для федеральных телеканалов, в газетах пишут о «зимнем Селигере», который вроде бы уже начался в Москве, и даже были какие-то утечки. Сидят активисты из провинции на ВДНХ в неотапливаемых павильонах, питаются казенной тушенкой, чего-то ждут. Одну такую активистку, кстати, видели все — нашистка Света из Иванова, будущая звезда НТВ. «Рожь, вот это все», — понятно было, что с таким человеческим материалом Кремлю будет трудно противостоять тем, кто вышел на улицу.

К середине декабря о «зимнем Селигере» никто уже и не вспоминал, вроде деньги кончились, а главный прокремлевский митинг на Манежной через два дня после блистательной Болотной выглядел совсем позорно. Минимум молодежи, зато много пенсионеров и среднеазиатских дворников. Очевидный провал. То есть глупый Кремль шесть лет тратил деньги и ресурсы на заведомо провальный проект. Повод посмеяться над глупым Кремлем, правда же? Болотная и смеялась, кстати. А над Болотной кружил вооруженный камерой беспилотник (самая знаменитая фотография того дня с беспилотника и сделана) информационного спонсора Болотной, знаменитого «Ридуса», про который еще не было известно, что он «мурзилочный проект» (хотя догадаться было, мне кажется, можно). Надраконенное ГУВД и суровая ФСО, трепетно относящаяся к любой активности в зоне прямой видимости Кремля, почему-то не возражала против того беспилотника, летал себе и летал на радость десяткам тысяч собравшихся за счет, повторю, глупого Кремля. За сценой бродил еще не такой знаменитый, как после взлома «кошелька Романовой», Коля Беляев и его селигерские соратники, а кто стоял в толпе — а черт его знает, кто в ней стоял. Я слышал тогда про компании, в которых субботу (десятое число) и субботу (двадцать четвертое число) — Болотную и Сахарова соответственно — объявляли рабочими днями, но вместо офиса сотрудникам велели идти на митинг — тогда эти новости воспринимались однозначно, ну как же — бизнес с народом, все понятно. Сегодня почему-то думаю: а чем это отличается от традиционных мероприятий, на которые свозят бюджетников? Ничем ведь. Тайна Болотной площади так и останется неразгаданной. Это как группа Дятлова — черт его знает, что с ней на самом деле случилось, но самые благоразумные люди стараются думать, что это просто была лавина. Конечно, конечно, лавина, даже если это не она, в нее надо верить, чтобы не сойти с ума.

 

Не «уничтожены», а «убиты»!

В Подмосковье, в Орехово-Зуеве, на днях стреляли.

Первым, как всегда, сообщил «Лайфньюс»: «Поначалу люди приняли происходящее за обычное хулиганство. Увидев во дворе двоих окровавленных мужчин, они позвонили в полицию и сообщили, что неизвестный обстрелял прохожих из окна». Потом оказалось — и не неизвестные, и не прохожие; операция ФСБ, двое убитых и торжественный пресс-релиз о предотвращении теракта в Москве. «Преступники, граждане Российской Федерации, прибыли из афгано-пакистанского региона, где проходили боевую подготовку и готовились к совершению теракта».

Что это может значить? Да все что угодно. Может, действительно террористы. Может, случайные люди. Или не случайные — мы примерно знаем, какова цена заявлениям об «уничтоженных террористах» на Кавказе, и никто не даст гарантии, что в Подмосковье эта цена как-то принципиально выше. Кстати, нигде ведь не пишут, из какого региона были спецназовцы в Орехово-Зуеве — у нас ведь и в этом смысле всякое бывает, и межчеченскими перестрелками в центре Москвы нас не удивишь, как не удивишь и тем, что в тех перестрелках, как правило, у обеих сторон есть вполне нефальшивые чекистско-полицейские корочки. Когда мы видим в новостях, что в Ингушетии силовики ошиблись домом и убили трех случайных людей, мы этому вообще не удивляемся. На Кавказе они ошибаются домами — кто сказал, что не могут ошибиться в Подмосковье?

Если бы мы верили каждому заявлению российских силовиков, мы бы жили если и не в другой стране, то, по крайней мере, в другом информационном пространстве. Просто представьте себе эти заголовки:

— Продолжается суд над участниками массовых беспорядков, избивавших полицейских на Болотной в мае 2012 года;

— В Кирове судят отставного советника губернатора, замешанного в коррупционных махинациях с лесом;

— Еще одна НКО оказалась иностранным агентом, занимающимся политической деятельностью.

Ну и так далее; я ведь даже сейчас ничего особенного не выдумываю — такие заголовки у нас есть, они часто встречаются в понятно каких СМИ, и мы с вами им, конечно, не верим. Но как только в заголовке появляется магическое слово «террорист», сразу почему-то куда-то девается естественное критическое отношение к словам тех людей и ведомств, о которых мы вообще не помним, когда они последний раз говорили правду.

И это даже в какой-то мере логично; вспомните, о чем мы мечтали десять и больше лет назад, во времена регулярных терактов в Москве, — об этом и мечтали, никто не возражал против бессудных убийств, никого не пугало слово «спецоперация», а политические комментаторы всерьез дискутировали о том, имеет ли смысл хоронить убитых террористов завернутыми в свиные шкуры. В те времена средний россиянин легко представлял себя на месте жертв терактов, но это было жизнь назад, а за прошедшие годы общество познакомилось со своими силовиками поближе, заглянуло в глаза чудовищ, и теперь — кто сможет точно, до цифр после запятой, сравнить риск погибнуть в теракте или в ментовке, типа той, казанской?

О случившемся в Орехово-Зуеве мы знаем достоверно две вещи. Во-первых, в перестрелке погибли двое граждан России. Во-вторых, ФСБ заявляет, что убитые были террористами. Больше мы не знаем ничего, более того — у нас нет никаких оснований верить тому, что говорят чекисты. Но почему-то снова и снова журналисты транслируют ничем не подкрепленные слова силовиков с подмоченной репутацией, оперируют словами «боевики», «террористы», «уничтожены». Снова и снова почему-то.

Но вдруг когда-нибудь редактор очередного новостного сайта, получив от государственного агентства пресс-релиз об очередном подвиге силовых структур, сядет его переписывать и вместо «уничтожены» напишет «убиты», а вместо «террористы» — «люди». Впишет в двух местах фразу «как утверждают в ФСБ», а в заголовке вместо «спецоперация» напишет «стрельба».

Ничего сложного и ничего принципиально важного, но когда такое произойдет, я подумаю, что мы действительно живем в другой стране.

 

Бей пролетария в хамскую морду

«Заводовладелец, будь толстым и гордым. Бей пролетария в хамскую морду!» — это лет десять назад, еще даже не до Фейсбука, а до Живого журнала, когда пользователи пересылали друг другу приколы по ICQ, была популярна такая серия пародийных плакатов в стиле «Окон РОСТА». Художник Глеб Андросов рисовал. «Аристократ, на «Линкольне» промчись, а ты, пролетарий, иди в лифт помочись». Смешные были плакаты, между прочим.

По запросу «Бей пролетария в хамскую морду» поиск Яндекса по блогам выдает теперь не только плакаты Андросова. «Разумеется, многие и многие готовы рассуждать о «бесправии» российского пролетария. Однако на практике «бесправие» в России всегда означает неумение пользоваться своими правами, незнание своих прав, а также лень. При этом трудовой кодекс и комплекс социальной защиты обеспечивают высочайшую цену российской рабочей силы. Цену, никак не оправданную ее реальным качеством» — цитатой про пролетария и хамскую морду озаглавлен этот текст 2007 года. Автор — я не рискну называть его звездой русского ЖЖ, но среди блоггеров, которые пишут о политике, он достаточно известен. Андрей Перла, историк-медиевист, выпускник Московской школы политических исследований, лауреат медали академика Кондратьева за 1997 год как лучший молодой футуролог постсоветского пространства.

Блог Перлы, который сейчас, к сожалению, доступен только в кэш-памяти поисковиков, на протяжении многих лет состоял из текстов, убедительно объясняющих превосходство элит над народом. «Слово «быдло» я не использую только из-за его неблагозвучности», — писал Андрей Перла. Но, впрочем, иногда об этом забывал. Вот текст об англо-саксонской модели демократии: «Попытка ее реализации приведет только к одному — быдло сядет на шею, не даст финансировать вообще ничего, кроме хлеба и зрелищ». Или: «Современное общество — в России уж точно — стремится «вымывать» тех, кто НЕ поощряет демократические принципы — проще говоря, тех, кто умнее охлоса, или, по-русски, быдла. Мы сопротивляемся, в данный момент — успешно».

Сколько я его помню, он всегда писал одно и то же: заигрывать с народом нельзя, идти на поводу у народа нельзя, пролетарий — бездельник с примитивными запросами, и вообще: «Ничего нет отвратительнее и пошлее (а иногда и подлее) «сближения с народом»»

Свое политическое кредо Андрей Перла сформулировал так: «Я на стороне любой власти, которая берет народ за шкирку и заставляет оторвать глаза от поверхности и хоть ненадолго посмотреть в небо. За Столыпина, за Сталина». Или в другом тексте: «Главное — ответить на вопрос, от какой опасности он (Путин. — О. К.) нас спасает. И ответ этот так неприятен, что мы его редко произносим вслух. Потому что Путин с «Единой Россией», кажется, спасают Россию от ее доброго народа». Или: «Вот чего власть ни в коем случае не должна бы делать, так это «обеспечивать народу достойную жизнь. Потому что на практике это означает раздачу плебсу хлеба и билетов в колизеи». Или: «Нам действительно нужно единение элит в противостоянии массе плебса».

Это, в общем, довольно заезженный и не вполне честный прием — когда читаешь подряд тексты одного автора за разные годы, находишь какие-то противоречия между ними и торжествующе заявляешь: вот, мол, как он, мерзавец, колеблется вместе с линией партии! Но даже если бы я захотел, я бы не смог использовать такой прием в отношении Андрея Перлы. В его творчестве никаких противоречий нет. Сколько я его помню, из года в год, он всегда писал одно и то же: заигрывать с народом нельзя, идти на поводу у народа нельзя, пролетарий — бездельник с примитивными запросами, и вообще: «Ничего нет отвратительнее и пошлее (а иногда и подлее) «сближения с народом»». Может быть, Андрей Перла — вообще самый «антинародный» и антипролетарский публицист в России. «Капитализм — это такой общественно-политический строй, при котором правят капиталисты. Все прочие изволят подвинуться. Мы платим налоги, общество живет на наши деньги. Требуем соответствующего к себе отношения. Не будет больше Россией управлять ни кухарка, ни доярка, ни многодетная мать-одиночка, ни даже пенсионерка, вся в медалях». Он всегда писал только так, и в этом смысле его не в чем упрекнуть. Когда он лишился возможности писать такие тексты, он просто удалил свой аккаунт из ЖЖ.

Наверное, стоит объяснить, что случилось в жизни Андрея Перлы. Андрея Перлу назначил своим помощником полпред президента в Уральском федеральном округе Игорь Холманских. О назначении сообщил сам Перла, отказавшись от дополнительных комментариев.

 

Вокруг Светы

Самый удивительный побочный эффект говорухинской (понятно, что не он придумал, но он был главным, кто на эту тему говорил, делая большие глаза) предвыборной разводки про конфликт «креативного класса» и «быдла», или «народа», — то, что в этот конфликт поверил не только «народ», на который разводка, очевидно, и была рассчитана, но и сам «креативный класс». Когда среднестатистический телезритель жалуется, что «они нас быдлом считают», это понятно и обидно, но когда среднестатистический московский журналист причитает, что «снобизм по отношению к этой барышне я подхватила, как инфекцию, распространявшуюся в соцсетях» и «презрение к другой части страны, не такой, как мы, не так думающей, не так говорящей и не так голосующей, — большая ошибка», хочется попросить Вячеслава Викторовича Володина выписать авторам идеи про конфликт «Болотной» и «быдла» дополнительную премию. Они ведь о таком успехе даже не мечтали — чтобы «Болотная» сама каялась: да, мол, я была несправедлива к народу, прости меня, народ.

Годы в московской журналистике, надеюсь, не обтрепали мои народные (я из Калининграда, диплом технического вуза, полтора года морской практики, ничего креативного) черты, и я хочу, потрясая этими чертами перед лицами моих креативных друзей, сказать, что эта входящая в моду кающаяся жалобная позиция — гораздо более снобская, хамская и оскорбительная для, уже без кавычек, простых людей. Потому что, если ты признаешь вину перед простыми людьми, то ты себя ставишь вне их (только не надо говорить, что ставишь себя ниже, ага) в строгом соответствии с теорией Говорухина и на радость полпреду Холманских.

Тихий, забитый, но мудрый богоносец, в промежутках между трудом на танковом заводе и просмотром «Дома-2» голосующий за Путина.

Но это еще полбеды. Соглашаясь с этим несуществующим конфликтом, ты соглашаешься и с тем образом народа, который рисовали все те же Говорухин, Холманских и прочие их друзья, вплоть до знаменитого политолога Перлы. Тихий, забитый, но мудрый богоносец, в промежутках между трудом на танковом заводе и просмотром «Дома-2» голосующий за Путина. Как выразился еще один известный журналист-народник из хорошей семьи, они не виноваты, что родители им не подсовывали в детстве Бродского.

Бродского, наверное, действительно не подсовывали, но ведь и богоносность не подсовывали тоже. «Простые» семьи, то есть семьи, дети которых никогда не бывали не то что в детском клубе «Шардам» у Мити Борисова, но даже в Московском метрополитене, живут, как ни шокирующе для «креативного класса» это прозвучит, ровно по тем же правилам, по которым живут «хорошие семьи», состоящие из нескольких поколений выпускников 57-й московской школы. Правила действительно простые: если родители любят детей, они будут работать на двух или трех работах, возьмут кредит или продадут собственную почку, только чтобы дети учились, реализовывались, уезжали, в конце концов, в Москву. В этих простых правилах нет ни слова «Путин», ни слова «быдло». В них нет вообще никакой политики, а есть что-то настолько честное и вечное, что на фоне этого честного и вечного даже стыдно думать о «креативном классе».

И кстати. Представьте себе такую семью, в которой родители ходят в обносках, но оплачивают детям учебу и покупают им гаджеты. Представьте, что в этой семье мама или папа пилит сына или дочку: эх, ты, мол, балбес, посмотри вон на Свету из соседнего барака, она вон какая молодец — вступила в движение «Сталь» и барабанит в барабан. Если вам трудно представить, что я имею в виду, перенеситесь в поздний совок. Такая же семья, и мама говорит сыну — «балбес, посмотри на соседского сына, он председатель совета дружины, и в комсомольских рейдах участвует, и стенгазету еще рисует, хорошую карьеру сделает».

Вообще-то я не удивлюсь, если кто-нибудь подумает, что в семьях, где детям не подсовывают Бродского, так и бывает, но на самом деле так не бывает. К людям, пытающимся исправить свое социальное положение не с помощью труда, а с помощью активизма, нормальные «простые люди» относятся так, как они того и заслуживают — со сдержанным презрением. Света, вступающая в движение «Сталь», чтобы бить в барабан на митинге и сесть по этому поводу в социальный лифт, — хитрое и циничное существо, не нуждающееся ни в поддержке, ни в жалости. Точно таким же существом стоит считать и рабочего, идущего в рабочий день на «путинг» и понимающего (а он понимает, понимает), что чем громче он будет кричать «Путин, Путин!», тем больше шансов у его предприятия получить выгодный заказ на ненужную продукцию. Таких рабочих на всем заводе, кстати, — человек десять. Их легко вычислить по новым четвертым айфонам, которые им выдала администрация, но они почему-то не всегда выходят с этими айфонами из дома.

Те люди, которых сейчас вдруг стало модно считать подходящим объектом для покаяния и примирения, — это не народ, это активисты. И, уже как ветеран «креативного класса» и «Болотной площади», я с удовольствием готов заявить, что да — с этой социальной группой у меня есть конфликт, и выходить из него с поднятыми руками («Мы проиграли, когда сделали из Светы посмешище») я считаю ужасной глупостью.

А что касается конкретной Светы Курицыной — про нее вообще-то и думать нечего; я знал Кристину Потупчик, когда она была такой же «Светой из Иваново», и ничего кошмарного с ней, в конце концов, не случилось — хорошо сейчас живет и пользуется популярностью. У Светы тоже все будет хорошо. В дирекции общественно-правового вещания НТВ, где она сейчас работает, большая текучка кадров, и, продержавшись там несколько месяцев, Света вполне может стать, например, автором новой «Анатомии протеста». И обязательно найдется кто-нибудь, кто посмотрит эту передачу и почувствует себя полным ничтожеством.