Дмитрий Иванович позвонил майору Келеберде и попросил встретиться с ним. Не в Лиманском, а за селом, на пятом километре, где ложбинка переходит в берег. Келеберда предложил прислать машину, но Коваль отказался — на это могли обратить внимание. Сказал, что доберется самостоятельно. Потом позвонил директору совхоза и спросил, не даст ли он ему на несколько часов газик.

Самченко предложил «Волгу» и своего водителя.

— Нет, нет, Владимир Павлович, — отказался Коваль. — Шофера не нужно. И не «Волгу», а именно газик.

Под вечер к гостинице подъехал сам директор. Он не расспрашивал, зачем Ковалю машина и скоро ли дознаются про убийство Чайкуна, хотя догадывался, что отставной полковник милиции тоже не остался в стороне от расследования. Поинтересовался лишь, как живется в их маленькой гостинице и нет ли каких-то пожеланий; пожаловался, что совсем замотался, даже ночует не дома, а в поле; что не хватает рабочих рук, чтобы собрать богатый урожай и закончить осенние полевые работы.

Коваль, поблагодарив директора за внимание, обрадовался, когда тот попрощался и ушел. Дмитрий Иванович как был в спортивном костюме, так и сел в газик. Повозившись с рычагами, выехал на асфальтированную центральную улицу Лиманского, которая переходила в ровную и широкую ленту шоссе. Он быстро промчался мимо добротных сельских домов. Спрятавшись за кирпичные ограды, некоторые из них были похожи на настоящие коттеджи. Лиманское — село богатое: хорошие урожаи там, где земля не очень засолилась, Днепр с его дарами, виноделие для собственных нужд, а иногда и на продажу — все это создавало достаток местных жителей.

За селом газик помчался по вечернему шоссе, то опускавшемуся в долину, то выбегавшему на невысокие холмы. Широкие скошенные поля уже не золотились, а отсвечивали мягким светом, наплывавшим от доступного всем ветрам необозримого лимана.

А вот и назначенное место. Свернув с шоссе и резко сбавив скорость, Дмитрий Иванович через несколько минут оказался в долинке. Майор Келеберда уже поджидал его, не выходя из коричневых «Жигулей» с открытыми дверцами.

…Разговаривая, подошли к воде. Стали прохаживаться у еле заметного прибоя, шелест волн им не мешал. То опускаясь над водой, то вдруг взмывая у самого берега, — казалось, над самыми головами Коваля и его спутника, — жалобно вскрикивали две чайки.

— Особых новостей пока нет, Дмитрий Иванович. Дело подвигается медленно. И чем дальше, тем больше загадок… — Келеберда не спешил выкладывать свои соображения, а ожидал новостей от Коваля. Ведь не для прогулки над лиманом он его позвал.

Но и Дмитрий Иванович при желании умел молчать. Он понимал, что розыск далеко не продвинулся, и не стал настаивать на подробностях. Келеберда, подождав, все же пожаловался:

— Рассыпается под руками. Вроде имеешь твердые доказательства, кажется — кремень, а возьмешься покрепче — гниль, туфта, пыль. Как с этими отпечатками на ружье. Теперь известно, что пять человек держали его в руках — четыре мужика и одна женщина. Как установлено — сторожиха рыбинспекции Ангелина Гресь. Теперь пойдем дальше: из четырех мужчин трое известны: братья Комышаны и инспектор Козак-Сирый. Четвертый — пока большой икс… Его следы настолько размыты, что даже наш лейтенант Головань не смог их идентифицировать. На допросах Андрей Комышан засвидетельствовал, что своего ружья никому в руки не давал. Тогда кто? Если не брать во внимание вашего Лапорелу… — Келеберда сделал паузу, остановился и начал зачем-то выгребать носком туфли из серой мокрой гальки какой-то камешек, который, высыхая, тут же терял свой блеск. — А может, он и есть тот, кого мы ищем?..

— Жалею, что я до сих пор не встретился с этим Лапорелой, — заметил Дмитрий Иванович, не напоминая майору прямо, что тот обещал отвезти его в Голопристанский район. Мелькнула мысль, что не нужно было полагаться на Келеберду, взял бы машину у директора Самченко, хотя до бахчи не пять — десять километров, а кругом через Херсон — вся сотня. Можно было бы попросить и Комышана, чтобы подбросил моторкой через лиман. Тем более что сейчас он не занят работой…

Майор не дал Ковалю обдумать эту идею до конца.

— Ваш Лапорела, по паспорту Лукьяненко, — сказал он, — неожиданно выехал в Харьков с последними арбузами. В Беляевке, по его заявлению, никогда не жил. На всякий случай мы поручили проверить это…

— Итак, четвертый, — задумчиво произнес Коваль. — Если сторожиха отпадает… А как с теми тремя, которых подозреваете?

— Еще один отпадает. У инспектора Андрея Комышана есть алиби.

— Установлено?

— Да. Сперва были показания брата Юрася, который уверял, что Андрей в ночь на восемнадцатое ездил в Херсон. Мол, сам видел, как тот пошел на автобусную остановку. Вот и отважился взять без разрешения его ружье и лодку… Потом инспектор Козак-Сирый подтвердил, что Андрей Комышан в ту ночь на дежурство не выезжал, хотя и расписался в журнале. Правда, сторожиха Гресь отказалась говорить что-то определенное, бурчала, что не караулит инспекторов и не знает, кто когда выезжает и как отмечается. Журнал лежит в сейфе, инспектора берут и расписываются как хотят.

— Ну, а сам Андрей Степанович?

— Во время первого допроса, как вы знаете, заявил, что ездил в Херсон и запись в журнале ошибочная. Когда установили, что в Херсоне Комышан не появлялся, то ничем этот факт объяснить не мог. Позавчера все выяснилось…

Келеберда, казалось, интриговал Коваля. Они постояли и повернули назад. Уже стемнело, и только край воды легкой пеной очерчивал на гальке извилистую белую линию. На небе вырисовался рожок молодой луны. Он был еще слабенький и не мог проложить заметной дорожки через лиман. Машины, оставленные в ложбине, окутала темнота.

— Позавчера в управление заглянула жена Андрея Комышана, — направляясь к машинам, заговорил Келеберда. — Шерше ля фам! Так вроде по-французски? Оказывается, Андрей Комышан спал в ту ночь у своей возлюбленной, какой-то Лизаветы, которая отдыхает сейчас в Лиманском.

— Так, так! — удивленно протянул Коваль. — У Лизы? — Он уже знал, что ее в Лиманское пригласил Андрей Комышан. В воображении встала картина: промокший, забрызганный грязью Юрась и девушка с поврежденной ногой в коридоре гостиницы. Потом они не раз сидели на бревнах под его балконом. И Дмитрию Ивановичу стало жалко влюбленного парня.

— Вы ее знаете? — спросил Келеберда.

— Она жила в гостинице, пока не подвернула ногу. Теперь снимает комнату у Даниловны.

— Так вот, приехала жена Комышана и все рассказала. Сильная женщина, волевая… И красивая. Можно только посочувствовать ей…

— А с Лизой разговаривали? — спросил Коваль.

— Подтвердила… Теперь остаются только двое: Юрась Комышан и Козак-Сирый, инспектор. Подозревать Козака-Сирого у нас оснований нет. Юрась показал, что инспектор как положил ружье брата на дно лодки, так больше и не брал в руки, пока не вернулись на пост в Лиманское. Там он поставил ружье в угол, а сам снова поехал на дежурство.

— А сторожиху по этому эпизоду допросили?

— Она все крутит: не видела, не знаю. Во время очной ставки с Козаком-Сирым, правда, показала, что в ту ночь он на пост больше не возвращался и ружья не брал.

— О, Леонид Семенович, вы хорошо поработали!

— У вас учимся, Дмитрий Иванович, хотя в сроки покамест не укладываемся, — подчеркнул майор. — Остается Юрась Комышан. Подозрение падает на него… Даже брат полностью не отрицает. Хотя и оправдывает неопытностью, неосторожностью: мол, ночью в камышах возможен несчастный случай. Сколько бывает подстреленных на охоте! Даже днем, при свете, а в камышах, да еще ночью, где, как говорят, хоть глаз коли… Чуть раньше нажал на спусковой крючок, и уже не вверх пошло, а ниже; глядишь, и в человека, притаившегося в камышах, попал…

Коваль снова вспомнил, как Юрась ухаживал за Лизой. Неужели между братьями вспыхнула лютая вражда?

— Почему это неопытность, неосторожность? — возразил он майору. — Юрась только что из армии, с оружием обращаться умеет… Если бы не алиби старшего Комышана, которое, как вы говорите, установлено, я подумал бы, что Андрей Степанович от себя подозрение отводит… Каким странным образом…

— Нет, он ничего определенного не утверждает. Так сказать, гипотеза. Мог быть несчастный случай. Ведь никаких конфликтов между парнем, который только вернулся в село, и Петром Чайкуном не было — это совсем другая статья. Вовсе не то, что умышленное убийство. Андрей Степанович как раз искал обстоятельства, которые смягчали бы возможную вину брата.

— Я еще не уверен, — раздумывая, произнес Коваль, — что показания Насти Комышан и этой Лизы правдоподобны. Можно ли на них полагаться?

— Что вы, Дмитрий Иванович, одна могла на мужа наговорить, чтобы спасти от тюрьмы. Но какая женщина будет возводить на себя напраслину! Я имею в виду Лизу. Она не производит впечатление безнадежно испорченного человека. Последняя шлюха и та не возьмет на себя такое. Нужно отдать должное нашему следователю Петру Потаповичу — сумел-таки разговорить эту молодую женщину и получить признание.

— Ну что ж, возможно, — наконец согласился Коваль. — Но больше, чем Юрась Комышан, меня интересует неизвестный, который оставил следы на ружье.

— Из головы не выпускаю, — заявил Келеберда. — Только он пока еще призрак. А Юрась Комышан — реальность. Придется забрать его к нам, в Херсон.

— Не рановато ли? Достаточно ли у вас оснований?

— Да, Дмитрий Иванович. Парень молодой, может наделать глупостей — исчезнуть или сдуру что-нибудь причинить себе. Особенно теперь, когда сам увидит, что круг смыкается. Я, наоборот, хочу спасти его. От самого себя.

Они подошли к машинам, и Келеберда, открыв дверцы «Жигулей», пригласил Коваля посидеть.

— Я думаю, — сказал Коваль, — что у Юрася Комышана не было мотивов для убийства Чайкуна. Что могло толкнуть на это молодого парня, перед которым только еще открывается жизнь? Да, реально он мог совершить преступление: был ночью на месте трагедии, имел под рукой ружье; но вовсе не доказано, что он воспользовался им и убил…

— Не доказано пока. — Келеберда сделал ударение на слове «пока». — Но беда наша, Дмитрий Иванович, что иногда совершаются немотивированные преступления, проявляется какой-то атавистический вандализм. Вот недавно убили в Бориславе таксиста. Не ограбили, машину не забрали, ничего… Просто воткнули нож между лопатками, зачем-то перетащили труп на заднее сиденье, заперли дверцы… Два парня… Когда допрашивали о причинах такого зверства, ничего толком не могли сказать. Да что я вам рассказываю, Дмитрий Иванович! Вы это лучше меня знаете…

— Думаю, что данный пример, Леонид Семенович, не имеет отношения к Юрасю Комышану… — не согласился Коваль. — Кстати, у меня появились некоторые дополнительные наблюдения. Возможно, и для вас они окажутся полезными. Козак-Снрый, рассказывают, не первый год гоняется за неуловимым браконьером… Так вот, этот губитель природы, очевидно, не кто другой, как медсестра Валентина, которую инспектор чуть ли не ежедневно видит в Лиманском и к которой иногда сам обращается за помощью. Он выслеживает неведомого, наглого дядьку, а браконьер — тихая девица.

— Интересно! — удивился майор. — И как же это вы, Дмитрий Иванович, установили? — В тоне Келеберды Коваль почувствовал недовольство, и его «интересно» прозвучало не совсем искренне.

— Вместе со сторожихой рыбинспекпии, — продолжал Коваль, — она придумала сигнализацию. Нюрка светом предупреждает приятельницу, куда поехали инспектора. А Валентина тем временем отправляется в противоположный конец лимана или плавней и там спокойно орудует. Явно, поделили весь район на несколько квадратов, и сторожиха включает свет — в зависимости от номера — один или несколько раз.

— Но это, наверное, видит не только медсестра?

— В том-то и дело, что нет. Мигание можно увидеть только сверху, с бревен, которые лежат над обрывом. Что-то там Самченко строить собирается, кажется лестницу к пляжу. Сторожиха сигналит из кладовушки в углу помещения, единственное окошечко оттуда смотрит на крутой склон, и потому свет виден лишь из одного места… Для меня долго оставалось загадкой, почему эта медсестра, как только стемнеет, взбирается на бревна, а потом вдруг подхватывается и шагает к воде…

Коваль заколебался: рассказать или нет Келеберде о странном сне, о черном тарантуле, и промолчал, — вдруг тот поймет его неправильно и посмеется в душе над «старческими странностями» отставного полковника.

— Пошел за ней и убедился… Да и объявилась эта медсестра в Лиманском, по словам Даниловны, всего три года тому назад, устроил какой-то родственник-медик. А инспектора три года как раз и ловят злоумышленника… И долго ловить будут, — засмеялся Коваль, — ветра в поле, щуку в море…

— Мда-а, — удивился майор. — Девка — бой! Придется подсказать рыбинспекции…

— А не могла она ночью на восемнадцатое выезжать в лиман и что-то видеть и слышать? Допросите.

— Какой резон? Сами говорите, что она всегда направляется в противоположный конец лимана или плавней. Но вызовем, спросим…

Келеберда явно был недоволен беседой. Вместо помощи Коваль увлекается какими-то пустяками. Да и то верно — пенсионер, дачник, сроки розыска и дознания над ним не висят дамокловым мечом. Тут осталось всего два дня, а конца-края делу не видно. Придется снова идти «на ковер» к начальству!

…Две машины, прощупывая дорогу ближним светом, медленно выехали на шоссе. Постояли какую-то минуту рядом, мигая огоньками подфарников, и, прорезав темноту длинными белыми ножами, разъехались — каждая в свою сторону.