Глава первая

Файер не удивилась тому, что в лесу в нее стреляли. Удивительно было то, что стреляли по ошибке.

Стрела вонзилась ей прямо в руку и заставила отшатнуться, ударив о валун и выбив воздух из легких. Оказавшись на земле, Файер отбросила длинный лук и потянулась за спрятанным в сапоге ножом. Боль была чересчур сильной, чтобы не обращать на нее внимания, но Файер заставила разум сконцентрироваться вне ее, стать острым и холодным, словно огонек звезды в черном зимнем небе. Если стрелявший был хладнокровен и уверен в том, что делает, он будет от нее закрыт, но ей редко попадались такие. Чаще всего те, кто пытался ей навредить, были злы, самонадеянны или напуганы настолько, что ей удавалось найти брешь в крепости их разума и пробраться внутрь.

Разум стрелявшего человека она нащупала сразу же, он был широко раскрыт, просто маняще широко, и ей подумалось, что он, возможно, просто нанятый кем-то простак. Она привалилась к поверхности камня, даже сквозь боль решительно оберегая закрепленный на спине скрипичный футляр. За деревьями послышались его шаги, а потом — дыхание. Нельзя было терять время, ведь как только он увидит ее, он выстрелит снова. «Ты не хочешь меня убивать. Ты передумал».

Когда он обогнул дерево и заметил ее, его голубые глаза широко распахнулись от изумления и ужаса.

— О, нет, девчонка! — воскликнул он.

Файер с усилием осознала сказанное. Он не собирался в нее стрелять? Он что, не знает, кто она? Может, он хотел убить Арчера? Она заставила свой голос звучать спокойно.

— Кто был твоей целью?

— Не «кто», — отозвался он, — а «что», На вас плащ из коричневой кожи, коричневое платье. Великие скалы, девчонка! — раздраженно выговорил он, подходя ближе, и внимательно осмотрел стрелу в ее плече, пропитанный кровью плащ, рукав и платок на голове. — Можно подумать, что вы специально ждете, когда вас подстрелит охотник.

Браконьер, если выражаться точнее — ведь Арчер запретил охотиться в этих лесах в это время дня именно для того, чтобы Файер могла проехать здесь в таком виде. К тому же ей никогда раньше не встречался этот невысокий рыжеволосый человек со светлыми глазами. Что ж. Раз он не просто браконьер; а браконьер, который во время незаконной охоты в землях Арчера умудрился случайно подстрелить Файер, едва ли ему хочется испытать на себе знаменитый гнев Арчера; и все же именно этого ему придется захотеть с ее помощью. Она потеряла много крови и уже начинала чувствовать головокружение. Без него ей не добраться домой.

— Теперь придется убить вас, — хмуро произнес он. А потом, не успела она отреагировать на это довольно странное заявление, продолжил: — Погодите. Кто вы? Скажите мне, что вы не она.

— Какая такая «она»? — попыталась схитрить она, снова проникая в его разум, на удивление пустой, как будто его намерения потерялись в каком-то тумане.

— Вы скрываете свои волосы, — продолжал он. — Глаза, лицо… ох, мне конец, — он отшатнулся. — Глаза… такие зеленые! Я покойник.

Какой странный человек — болтает о том, что нужно ее убить, а потом о том, что умрет сам, да еще вдобавок разум у него совсем запутавшийся, блуждающий; ну вот, теперь он и вовсе собирается сбежать, а этого Файер допустить не может. Она уцепилась за его рассудок и плавно влила туда мысли. «Мои глаза и лицо вовсе не кажутся тебе необычными».

Он озадаченно прищурился.

«Чем дольше ты на меня смотришь, тем лучше видишь, что я обычная девушка. Ты нашел в лесу раненую девушку, теперь ты должен меня спасти. Нужно отвести меня к лорду Арчеру».

Здесь Файер натолкнулась на легкое препятствие — страх. Скорее всего, браконьер боялся Арчера. Она сильнее потянула на себя его разум и улыбнулась самой обворожительной улыбкой, какую только смогла выдавить сквозь пульсирующую боль, истекая кровью на лесном мху. «Лорд Арчер щедро одарит тебя и оградит от обвинений, тебя будут называть героем».

Колебания были отброшены. Он снял у нее со спины колчан со стрелами и футляр и перекинул через плечо рядом с собственным колчаном. В одну руку он взял оба их лука, а другой помог ей уцепиться правой, здоровой, рукой ему за шею.

— Идемте, миледи, — сказал он и наполовину повел, а наполовину понес ее через лес к поместью Арчера.

«Он знает дорогу», — подумала она устало, а потом дала мысли ускользнуть. Неважно, кто он и откуда. Важно лишь то, что ей нужно оставаться в сознании — и в собственном, и в его — пока он не доставит ее домой и люди Арчера не схватят его. Ее глаза, уши и разум были начеку на случай появления чудовищ — ведь ни платок, ни мысленная защита не помогут, если они почувствуют ее кровь.

По крайней мере, можно рассчитывать на то, что этот браконьер — неплохой стрелок.

Когда Файер с браконьером показались из-за деревьев, Арчер как раз подстрелил птицу-чудовище. Файер была не в состоянии оценить прекрасный выстрел с высоты террасы, зато браконьер прошептал что-то себе под нос о справедливости прозвища юного лорда. Хищник оранжево-золотого, будто подсолнух, цвета рухнул с неба прямо на дорогу.

Арчер, высокий и изящный, стоял на каменной террасе, подняв глаза к небу, и лук лежал в его руке словно влитой. Он потянулся к колчану на спине, вынул еще одну стрелу, окинул взглядом верхушки деревьев и тут увидел, как кто-то тащит ее, окровавленную, со стороны леса. Он развернулся на каблуках, вбежал в дом, и Файер даже снизу, издалека и из-за каменных стен, услышала, как он кричит. Она направила в его сторону слова и чувства, не пытаясь контролировать, просто сообщая. «Не волнуйся. Обезоружь его, но не причиняй ему вреда. Пожалуйста, — добавила она, если только для Арчера это имело какой-то смысл. — Он хороший человек, и мне пришлось его обмануть».

Арчер вылетел из парадного входа вместе с капитаном Паллой, целителем и пятью воинами гвардии и, перепрыгнув через тушу чудовища, бросился к Файер.

— Я нашел ее в лесу! — закричал браконьер. — Я ее нашел! Я спас ей жизнь!

Как только воины схватили его, Файер отпустила его разум. От облегчения у нее ослабели колени, и она рухнула прямо на Арчера.

— Файер, — позвал ее друг, — Файер, как ты? Есть еще раны?

Она не могла удержаться на ногах. Арчер обхватил ее, опустил на землю, и она с усилием покачала головой:

— Нет.

— Не поднимайте её, — подоспел целитель. — Пусть лежит. Нужно остановить кровь.

Арчер совсем потерял голову.

— С ней все будет нормально?

— Конечно, — коротко ответил целитель, — если вы уйдете с дороги и дадите остановить кровь. Милорд.

Арчер судорожно выдохнул и поцеловал Файер в лоб. Потом отодвинулся от нее и присел на корточки, сжимая и разжимая кулаки. Когда он повернулся посмотреть на браконьера, которого держали его воины, Файер предостерегающе подумала: «Арчер», — она знала, что, если не умерить его тревогу, она перерастает в ярость.

— Что это за хороший человек, которого нужно разоружать, — прошипел он, вставая. — Я вижу, что стрела у нее в плече была выпущена из твоего лука. Кто ты и кто тебя послал?

Но браконьер едва замечал Арчера. Его изумленный взгляд был прикован к Файер.

— Она опять красивая, — проговорил он. — Я покойник.

— Он тебя не убьет, — мягко возразила Файер. — Он не казнит браконьеров. К тому же ты меня спас.

— Если это ты в нее стрелял, я с удовольствием тебя убью, — пообещал Арчер.

— Какая теперь разница, — отозвался браконьер.

Арчер впился в него взглядом сверху вниз.

— И если уж ты так спешил спасти ее, почему же не вынул стрелу сам и не перевязал рану, прежде чем тащиться через полмира?

— Арчер, — позвала Файер и осеклась, подавив крик, когда целитель оторвал окровавленный рукав. — Он был под моей властью, а я об этом не подумала. Оставь его в покое.

В ответ Арчер взвился.

— А почему ты об этом не подумала? Где твой здравый смысл?

— Лорд Арчер, — раздраженно перебил целитель, — не дело кричать на человека, который истекает кровью. Займитесь чем-нибудь полезным. Подержите ее, будьте добры, пока я вынимаю стрелу; а потом вам лучше всего будет следить за небом.

Встав на колени, Арчер взял девушку за плечи. Лицо у него было каменное, но голос дрожал от волнения, когда он шепнул:

— Прости, Файер.

А потом добавил громче, обращаясь к целителю:

— Мы свихнулись — делать все это на улице. Они учуют кровь.

И внезапно пришла боль, яростная, слепящая. Файер дернула головой и забилась в руках целителя, бессильная против мощных рук Арчера. Платок соскользнул с головы и открыл взгляду сияющий поток ее волос, ярких, словно восход, словно цветы мака, словно медь и фуксия, словно само пламя. Они горели ярче, чем кровь, пропитавшая землю.

Файер обедала в своем каменном доме, который находился сразу за домом Арчера и охранялся его воинами. Он сразу же послал убитую птицу к ней на кухню — Арчер один из немногих не стыдил ее пристрастием к мясу чудовищ.

Она ела в постели, и он сидел рядом — резал мясо, подбадривал ее. Есть было больно — как и все остальное.

Браконьера заперли в одной из клеток для чудовищ, которые оборудовал в холме за домом отец Файер, лорд Кансрел.

— Хоть бы началась буря, — промолвил Арчер. — И потоп. И хорошо бы земля под ногами этого твоего браконьера разверзлась и поглотила его.

Она не обратила внимания. Все это были пустые слова.

— В зале я проходил мимо Донала, — продолжал он, — он крался наружу с ворохом подушек и одеял. Устраиваешь своему убийце уютную постельку? И наверное, кормить собираешься по-царски.

— Никакой он не убийца, а всего лишь браконьер с неважным зрением.

— Ты веришь в это еще меньше, чем я.

— Ну ладно, но я абсолютно уверена, что он выстрелил, потому что принял меня за оленя.

Арчер откинулся назад и скрестил руки на груди:

— Может, и так. Поговорим с ним завтра. Послушаем его версию.

— Мне бы не хотелось участвовать.

— Мне бы не хотелось просить тебя, любимая, но я должен узнать, кто он и кто его послал. За последние две недели это уже второй чужак на моих землях.

Файер легла на подушки, закрыла глаза и усилием заставила себя жевать. Все вокруг — чужаки. Они вылезают из скал, из холмов, и невозможно узнать правду обо всех. И ей не хочется — и особенно не хочется использовать для этого свои силы. Завладеть человеком, чтобы спастись от смерти, — это одно дело, а красть его тайны — уже совсем другое.

Когда она вновь повернулась к Арчеру, то обнаружила, что он молча наблюдает за ней. Она окинула взглядом его светлые волосы и темно-карие глаза, благородную линию рта. Привычные черты, знакомые ей с тех самых пор, как она была еще младенцем, а он — мальчишкой, который вечно таскал с собой лук размером едва ли не больше его самого. Это она переделала его настоящее имя — Арклин — в Арчера, а он научил ее стрелять. И теперь, глядя в его лицо, лицо взрослого мужчины, на котором лежит ответственность за северные земли, за здешние имения, деньги и народ, она понимала его тревогу. В Деллах настали неспокойные времена. Юный король Нэш в Столице отчаянно цепляется за трон, а мятежные лорды вроде Мидогга на севере и Гентиана на юге собирают войска и мечтают свергнуть его.

Надвигается война. Горы и леса кишат шпионами, ворами и прочими лихими людьми. Чужаки каждый раз вызывают панику.

— Тебе нельзя выходить одной, пока ты снова не сможешь стрелять, — мягко предупредил Арчер. — Хищники совсем обезумели. Извини, Файер.

Файер тяжело сглотнула. Именно об этом она старалась не думать.

— Какая разница? Все равно я и на скрипке, арфе, флейте, да ни на каком из своих инструментов не могу играть. Мне незачем выходить.

— Мы сообщим твоим ученикам, — вздохнув, он потер шею. — Я посмотрю, кого можно послать к ним вместо тебя. Пока ты не исцелишься, нам придется верить своим соседям, не полагаясь на твои способности.

Доверие стало теперь чем-то редким даже среди давних соседей, и обязанностью Файер было, давая уроки музыки, внимательно смотреть и слушать. Иногда ей попадалось что-нибудь — факт, обрывок разговора, недоброе чувство — что могло быть полезным Арчеру или его отцу, Брокеру — верным вассалам короля.

К тому же Файер теперь придется довольно долго жить без удовольствия, какое ей дарило музицирование. Она снова закрыла глаза и медленно вдохнула. Бывают ведь и более страшные раны, после которых она никогда не смогла бы играть на скрипке.

Она замурлыкала себе под нос известную им обоим песенку про северные Деллы, которую всегда играла отцу Арчера, когда навещала его.

Арчер взял ее здоровую руку и поцеловал ладонь. Поцеловал пальцы, потом запястье, провел губами по предплечью.

«Ты шутишь», — подумала она.

Он коснулся ее волос, мерцающих на фоне одеяла.

— Ты выглядишь грустной.

«Арчер. Мне больно шевелиться».

— Тебе и не нужно шевелиться. А я могу прогнать твою боль.

Она улыбнулась через силу и заговорила вслух:

— Не сомневаюсь. Но то же может и сон. Иди к себе, Арчер. Уверена, ты найдешь, кому прогнать боль.

— Бессердечная, — дразняще проговорил он, — ты ведь знаешь, как я сегодня за тебя волновался.

Она и вправду знала. Просто сомневалась, что это волнение хоть чуть-чуть пошло ему на пользу.

Когда он ушел, Файер, конечно, не уснула. Пыталась, но кошмары будили снова и снова. Они всегда становились ярче в те дни, когда она бывала у клеток — потому что именно там умер ее отец.

Кансрел, ее великолепный отец-чудовище. В Деллах чудовища происходили только от себе подобных. Они могли спариваться с не-чудовищами своего вида, но рождались от этого всегда чудовища. У Кансрела были серебристые волосы, мерцающие голубоватым блеском, и темно-синие глаза; и тело его, и лицо были восхитительны — гладкие, изящные, словно отражающий свет кристалл, они излучали то самое неуловимое нечто, что отличало всех чудовищ. В свое время он был самым потрясающим мужчиной на свете — по крайней мере, так считала Файер. Ему куда лучше нее удавалось властвовать над умами людей. Он куда охотнее практиковался.

Лежа в постели, Файер сражалась с воспоминанием о кошмаре: ей снилось, как рычащий леопард цвета полуночи с золотыми пятнами стоит на груди Кансрела, снился запах крови отца, его прекрасные глаза, неверящий, затухающий взгляд.

Теперь она жалела, что отослала Арчера. Он понимал ее кошмары, а еще — Арчер был живым и горячим. Она тосковала по нему, по его жизненной силе.

Ей становилось все неспокойней, и, в конце концов, она решилась на то, от чего Арчер пришел бы в ярость, Дотащилась до гардероба и оделась, медленно, мучительно, в плащ и брюки — все черно-коричневое, цвет ночи. Попытка завязать волосы едва не окончилась капитуляцией и укладыванием обратно в кровать, потому как ей требовались обе руки, а поднимать левую было пыткой. Но она все же справилась кое-как, в какой-то момент сдавшись и поглядев в зеркало, чтобы убедиться, что волосы нигде сзади не торчат. В основном она зеркал избегала — стыдилась того, как при виде себя самой у нее перехватывает дыхание.

Она заткнула за пояс нож и попробовала поднять копье, не слушая голос разума, который взывал к ней, кричал и верещал, что сегодня ей не защитить себя даже от дикобраза, не говоря уже о хищной птице или волке.

То, что нужно было делать дальше, с одной работающей рукой было тяжелее всего. Ей предстояло выбраться из дома по дереву, которое росло за окном, потому что все двери охраняли воины Арчера — а они ни за что не позволят ей раненой бродить в одиночестве по холмам. Если только она не использует свою силу, а этого она делать не будет. Воины Арчера доверяют ей.

Именно Арчер заметил, как старое дерево прильнуло к дому и как легко забраться по нему в темноте — это было два года назад, когда Кансрел был еще жив, Арчеру было восемнадцать, а ей — пятнадцать, и их дружба переросла в нечто, чего воинам Кансрела не требовалось знать в подробностях. Такое развитие событий стало для нее неожиданностью, но она им наслаждалась — невелик был в то время список ее радостей. Вот только Арчер не знал, что Файер начала использовать этот ход сама почти сразу: сначала чтобы улизнуть от людей Кансрела, а потом, когда он погиб, — от людей Арчера. Впрочем, она не делала ничего постыдного или незаконного — просто ей хотелось гулять ночью одной, ни перед кем не отчитываясь.

Она бросила копье за окно. Затем последовала пытка, в ходе которой прозвучало немало ругательств, порвалось некоторое количество одежды и сломалось несколько ногтей. Ощутив под ногами твердую почву, обливаясь потом, дрожа и полностью осознавая теперь всю глупость своей затеи, она оперлась на копье, словно на посох, и поковыляла прочь от дома. Файер не собиралась уходить далеко — всего лишь до кромки деревьев, так, чтобы увидеть звезды. Они всегда утешали Файер в ее одиночестве. Звезды казались ей прекрасными, пылающими и холодными созданиями; а еще одинокими, печальными и безмолвными, как она сама.

Сегодня ночью они сияли так ясно и совершенно.

Стоя на пятачке скалы, возвышающейся за клетками Кансрела, Файер купалась в свете звезд и старалась впитать в себя немного их безмолвия. Глубоко вдыхая, она потерла место на бедре, которое все еще болело из-за другой стрелы — шраму было уже несколько месяцев. Еще одно мучение вдобавок к каждой новой ране — все старые тут же просыпаются и снова начинают ныть.

Ее никогда еще не ранили по ошибке. Трудно было решить, как воспринимать это нападение — ситуация казалась почти забавной. У нее был шрам от кинжала на предплечье и еще один на животе. По спине шла многолетней давности борозда от стрелы. Такое время от времени случалось. На каждого миролюбивого человека находился такой, кто хотел сделать ей больно или убить — быть может, из-за ее красоты, которой ему никогда не обладать, а быть может, из-за ненависти к ее отцу. И на каждое нападение, оставившее шрам, приходилось пять-шесть, которые ей удалось предотвратить.

Следы зубов на запястье — волк-чудовище. Отметины от когтей — хищная птица. И еще раны — мелкие, из тех, что исчезают со временем. Не ранее как сегодня утром, в городе — мужчина, блуждавший по ее телу жарким взглядом, и глаза его жены, пылавшие ревностью и ненавистью. Да еще ежемесячная унизительная необходимость охраны в дни женских кровотечений — для защиты от чудовищ, которые чуют запах ее крови.

— Внимание не должно тебя смущать, — сказал бы на это Кансрел. — Оно должно тебе льстить. Неужели тебе не радостно от того, что ты влияешь на мир, на все и вся, просто тем, что существуешь?

Кансрелу все это никогда не казалось унизительным. У него в домашних питомцах были самые разные хищные чудовища — серебристо-лиловые птицы, багровый, словно кровь, горный лев, травянисто-зеленый с золотыми переливами медведь, леопард цвета полуночного неба с золотыми пятнами. Он специально держал их впроголодь и прогуливался между клеток с непокрытой головой, проводил по коже ножом так, что проступали бусины крови. Одним из самых любимых его развлечений было смотреть, как чудовища вопят, рычат и скрежещут зубами о прутья клетки, обезумев от желания добраться до его плоти.

Она даже подумать не могла без стыда и страха о том, что подобным можно наслаждаться.

Становилось все холодней и сырее, и едва ли этой ночью ей суждено было обрести душевный покой.

Она неторопливо вернулась к своему дереву. Попыталась схватиться и залезть на него, но не нужно было долго скрестись о ствол, чтобы понять, что она ни при каких обстоятельствах не сумеет вернуться в спальню тем же путем, каким ее покинула.

Теперь, опершись о дерево, усталая и измученная болью, Файер проклинала собственную глупость. У нее осталось два варианта, и оба были неприемлемы: либо сдаться охранникам и назавтра сражаться с Арчером за свою свободу, либо завладеть разумом одного из воинов и обмануть его.

Она осторожно потянулась, чтобы проверить, кто поблизости. Где-то на периферии сознания дрейфовал разум спящего в клетке браконьера. Ее дом охраняли несколько человек, которых она узнала. С ее стороны у боковой двери стоял Крелл — он был ей почти другом, точнее, был бы, если бы не имел обыкновения уж слишком горячо ею восхищаться. Он был музыкантом, бесспорно, не менее талантливым, чем она, и притом более опытным, и иногда они играли дуэтом: Файер — на скрипке, а Крелл — на флейте или свистке. Он был слишком убежден в ее совершенстве, чтобы заподозрить в чем-либо. Бедный старина Крелл, легкая мишень.

Файер вздохнула. Дружба Арчера была более приятной штукой, когда он не знал все подробности ее жизни и мыслей. Придется пойти на это.

Она скользнула ближе к дому и укрылась среди деревьев возле боковой двери. Чудовища пробираются в ворота разума едва ощутимо. Сильный, опытный человек может научиться распознавать признаки посягательства и запирать ворота. Мысли Крелла сегодня были нацелены на угрозу вторжения, но не такого вторжения — его широко раскрытый разум откровенно скучал, и она легко прокралась внутрь. Он заметил что-то странное и сосредоточился, но она спешно отвлекла его. «Ты что-то слышал. Вот, слышишь, опять? Крики со стороны главного входа. Отойди от двери и повернись, чтобы посмотреть».

В тот же миг он отступил от входа и повернулся к ней спиной. Выбравшись из-за деревьев, она двинулась к двери.

«Ты ничего не слышишь у себя за спиной, только впереди. Дверь за тобой закрыта».

Он так и не повернулся, чтобы проверить, даже не усомнился в мыслях, которые она поселила у него в голове. У него за спиной она открыла дверь, скользнула внутрь и заперлась, а потом на мгновение прислонилась к стене коридора, до странности опечаленная тем, как легко все получилось. То, что превратить человека в дурака так просто, казалось ей неправильным.

Полная мрачного отвращения к себе, она с трудом поднялась наверх, в свою комнату. В голове снова и снова тупо звучала песня, и Файер не могла понять, почему та к ней привязалась. Это была деллийская погребальная песнь, плач о потерянной жизни.

Наверное, мысли об отце привели ее с собой. Она никогда не пела ее в его честь, и на скрипке тоже не играла. Когда он умер, она слишком одеревенела от горя и смятения, чтобы музицировать. Для него зажгли костер, но она не пошла смотреть.

Скрипку подарил ей Кансрел. Одно из его странных проявлений доброты — ведь на ее музыку терпения ему никогда не хватало. А теперь Файер совсем одна — единственный человек-чудовище в Деллах, и скрипка осталась одним из немногих счастливых воспоминаний об отце.

Счастливых.

Что ж, пожалуй, время от времени память о нем связывалась с какой-то неясной радостью, но реального положения дел это не меняло. Так или иначе, все, что было плохого в Деллах, брало свое начало в делах Кансрела.

Это была не самая умиротворяющая мысль. Но измученная усталостью Файер надолго провалилась в забытье, и деллийский плач звучал рефреном в ее снах.

 

Глава вторая

Проснувшись, Файер первым делом почувствовала боль, а уже потом ощущение непривычного смятения в доме. На нижнем этаже суетились воины, и среди них — Арчер.

Когда мимо двери спальни проходила служанка, Файер коснулась ее разума, призывая. Девушка вошла, не глядя на нее, решительно сосредоточившись на метелке для пыли у себя в руке. Ну, по крайней мере, пришла. Некоторые сбегали, притворяясь, что не слышат.

— Да, миледи? — я сухо спросила она.

— Софи, почему внизу столько людей?

— Браконьера нашли сегодня в клетке мертвым, миледи, — ответила та. — Со стрелой в горле.

Софи развернулась на каблуках, вышла и хлопнула дверью, оставив Файер лежать в постели с тяжелым сердцем.

Она никак не могла избавиться от чувства, будто виновата в том, что оказалась похожей на оленя.

Одевшись, Файер спустилась вниз и разыскала Донала, своего управляющего. У Донала были посеребренные возрастом волосы и твердый характер, и он служил ей с тех пор, как она себя помнила. При виде ее он поднял седую бровь и кивнул в сторону задней террасы.

— Едва ли он долго думает перед тем, как выстрелить, — проговорил он.

Донал, конечно, имел в виду Арчера, чье раздражение она чувствовала даже сквозь стену. Но при всей своей горячности Арчеру не нравилось, когда умирали люди, находящиеся в его милости.

— Будь добр, помоги мне завязать волосы, Донал.

Через минуту, укрыв голову коричневой тканью, Файер вышла на улицу, чтобы поддержать Арчера в такой момент. Воздух пропитался запахом надвигающегося дождя. На Арчере был длинный коричневый плащ. Сам он, весь был какой-то острый — лук в руке, стрелы на спине, досадливые вспышки движения, выражение лица, с каким он оглядывал холмы. Файер облокотилась на перила рядом.

— Я должен был это предвидеть, — сказал он, не глядя на нее. — Он практически сам сказал нам, что так случится.

— Ты ничего не мог сделать. Твоя гвардия и так слишком поредела.

— Я мог оставить его внутри.

— И сколько людей его охраняло бы? Мы живем в каменных домах, Арчер, а не во дворцах, и темниц в подземельях у нас нет.

Он рубанул воздух ладонью.

— Мы сумасшедшие, ты в курсе? Мы сошли с ума, если считаем, что можем жить тут, так далеко от Столицы и защищать себя от пиккийцев, мародеров и подосланных мятежниками шпионов.

— Он не выглядел и не говорил как пиккиец, — возразила она. — Он родился в Деллах, как и мы. А мародеры такими чистыми, опрятными и воспитанными не бывают.

Пиккийцы происходили из страны, которая располагалась к северу от Делл. Они и вправду иногда приплывали на кораблях, воровали из северных Делл лес и даже рабов. Но жители Пиккии, хоть и не всегда, но чаще всего были высокими и более светлокожими, чем их соседи-деллийцы, а вовсе не такими невысокими и смуглыми, как голубоглазый браконьер. К тому же у пиккийцев был четкий гортанный говор.

— Значит, — упорствовал Арчер в своем намерении понервничать, — это был шпион. У лордов Мидогга и Гентиана по всей стране лазутчики для слежки за королем, за принцем, друг за другом — кто его знает, может, и за тобой! — добавил он ворчливо. — Тебе никогда не приходило в голову, что враги короля Нэша и принца Бригана, может быть, хотят украсть тебя и использовать для их свержения?

— Тебя послушать, так каждый хочет меня украсть, — мягко сказала Файер. — Если бы твой собственный отец приказал связать меня и продал в зоопарк по дешевке, ты бы заявил, что с самого начала его подозревал.

Он фыркнул.

— С твоей стороны было бы разумно подозревать друзей — по крайней мере всех, кроме меня и брокера. А еще — выходить из дома только в сопровождении воина и проворнее управлять теми, кто встречается тебе на пути. Тогда мне было бы меньше поводов для беспокойства.

Все это были избитые фразы, и ее ответы он знал наизусть, так что она просто его проигнорировала.

— Наш браконьер не шпионил ни для лорда Мидогга, ни для лорда Гентиана, — спокойно произнесла она вместо этого.

— Мидогг собрал себе на северо-востоке целое войско. Если он решит «одолжить» наши земли — отсюда ведь куда удобнее вести войну против короля — мы не сумеем его остановить.

— Арчер, не сходи с ума. Королевские войска не бросят нас на произвол судьбы. И вообще, браконьера сюда прислали не мятежники — он для того слишком прост. Мидогг никогда бы не нанял в разведчики простака, да и Гентиан, даже если у него и нет мидоггова ума, все же не настолько глуп, чтобы посылать к нам пустоголового шпиона.

— Ладно, — раздраженно перебил Арчер, — значит, я возвращаюсь к теории, что он охотился за тобой. Узнав тебя, он сразу заговорил о себе как о покойнике и, как видно, в этом вопросе был хорошо информирован. Объясни тогда это, будь добра. Кто он такой и какого черта его убили?

Его убили, потому что он ее ранил, подумала Файер; или, быть может, потому что она видела его и говорила с ним. Смысла во всем этом мало, но получается почти смешно, если бы, конечно, Арчер был в настроении шутить: они с убийцей браконьера сошлись бы, ведь Арчер тоже не любил, когда ей делали больно или навязывались в знакомые.

— А еще он тоже хороший стрелок, — добавила она вслух.

Он все еще мрачно вглядывался в даль, как будто ожидал, что преступник выскочит из-за валуна и помашет рукой.

— А?

— Ты бы поладил с этим убийцей, Арчер. Ему пришлось стрелять через обе внешние решетки, да еще решетку клетки, правильно? Должно быть, неплохо стреляет.

Восхищение другим лучником, казалось, немного его развеселило.

— Это мягко сказано. Судя по глубине раны и углу, под каким вошла стрела, думаю, он целился издалека, из-за деревьев вон за тем подъемом. — Он указал на пятачок скалы, на который Файер забиралась прошлой ночью. — Попасть через две решетки — уже само по себе впечатляюще, но ведь еще и прямо в горло! По крайней мере, мы можем быть уверены, что это не был кто-то из наших соседей. Никто из них не способен на такой выстрел.

— А ты?

Этим вопросом она сделала Арчеру маленький подарок, чтобы поднять ему настроение, потому что не было такого выстрела, который Арчер не мог бы повторить. Он ухмыльнулся и поглядел на нее, а потом вгляделся внимательнее, и черты его смягчились.

— Мне давным-давно следовало спросить, как ты себя чувствуешь.

Мышцы спины свились в тугие узлы, перевязанная рука болела. Все тело сторицей платило за вчерашнее обращение с собой.

— Все нормально.

— Тебе не холодно? Надень мой плащ.

Потом они сидели на ступеньках террасы, и Файер куталась в плащ Арчера, обсуждая планы Арчера по вспахиванию полей. Скоро уже настанет время сеять, а каменистая и холодная северная почва вечно сопротивляется весенней плодородной поре.

Время от времени Файер чувствовала над головой чудовищ. Она прятала от них свой разум, чтобы они не узнали в ней чудовище, но, конечно, в отсутствие собратьев они пожирали любое подвернувшееся живое существо. Одна птица, заметив их с Арчером, начала кружить над ними, бесстыдно выставляясь — неуловимо чарующая, она тянулась к их рассудкам, излучая голодное, первобытное и странно успокаивающее ощущение. Арчер встал и выстрелил в нее, а потом еще в одну, которая затеяла ту же игру. Первая птица была лиловой, как небо на рассвете, а вторая — бледно-желтой, словно сама луна, упавшая с небес.

По крайней мере, вот так, рухнув на землю, думала Файер, чудовища расцвечивают пейзаж. Ранней весной на севере Делл немного красок — серые деревья да редкая, пробивающаяся пучками в разломах скал трава, еще коричневая с зимы. На самом деле, даже разгар лета в северных землях нельзя назвать красочным, но летом серый с коричневыми пятнами хотя бы превращается в серый с пятнами зелеными.

— Так кто все-таки нашел браконьера? — непринужденно поинтересовалась Файер.

— Товат, — ответил Арчер. — Один из новых охранников. Ты, должно быть, еще с ним не встречалась.

— А, да… это тот, молодой, с рыже-русыми волосами, которые люди иногда называют «огненными». Он мне понравился. Решительный и умеет держать себя в руках.

— Так ты знаешь Товата? И тебя, значит, восхитили его волосы? — спросил Арчер знакомым резким тоном.

— Арчер, не начинай. Я не говорила, что они меня восхитили. И да, я знаю по именам и лицам всех, кого ты посылаешь в мой дом. Это простая вежливость.

— Значит, Товата я к тебе в дом посылать больше не буду, — отрезал он неприятным тоном, от которого ей пришлось буквально заставить себя молчать, чтобы не упрекнуть Арчера в лицемерии и не поставить под сомнение его право на ревность. Он мысленно открыл ей чувство, к которому ей сейчас не особо хотелось прислушиваться. Подавив вздох, она стала выбирать слова, чтобы защитить Товата.

— Надеюсь, ты передумаешь. Он — один из немногих моих охранников, кто уважает меня и телом, и разумом.

— Выходи за меня, — выпалил Арчер, — живи в моем доме, и я сам буду тебя охранять.

Этот вздох ей подавить не удалось.

— Ты же знаешь, что я не соглашусь. И пожалуйста, перестань просить. — На рукав ей упала крупная капля дождя. — Пойду, наверное, навещу твоего отца.

Она встала, постанывая от боли, и позволила плащу соскользнуть Арчеру на колени. Он мягко коснулся ее плеча. Даже когда Арчер ей не нравился, она все равно его любила.

Стоило ей войти в дом, и начался дождь.

Отец Арчера жил в доме вместе с ним. Файер попросила одного из стражей, но не Товата, проводить ее по дороге, несмотря на припустивший дождь. У нее было копье, и все же без лука и стрел она чувствовала себя голой.

Лорд Брокер обнаружился в арчеровой оружейной — там он сыпал указаниями в разговоре с огромным мужчиной, в котором Файер узнала помощника городского кузнеца. Заметив ее, лорд Брокер, не прекращая раздавать указания, но на мгновение потерял интерес к своему слушателю. Кузнец же, обернувшись, принялся пялиться на Файер с дурацкой улыбкой и отражением первобытного инстинкта во взгляде.

Этот человек знал Файер достаточно давно, чтобы научиться ограждать себя от влияния ее чудовищной красоты: значит, видимо, раз он ничего не делал, то и не пытался. Это был его выбор — пожертвовать рассудком в обмен на удовольствие поддаться ей, и все же она не собиралась это поощрять. Не снимая платок с головы, она оттолкнула его разум и прошла мимо, скрывшись в боковой комнатке. На самом деле, это было больше похоже на чулан с полками, уставленными банками с маслом и лаком и древним, проржавевшим снаряжением, которым никто уже не пользовался.

Прятаться в вонючем старом шкафу было унизительно. Это кузнецу должно быть стыдно, ведь это он согласился отдать свой разум и оболваниться вовсе без борьбы. А что, если пока он пялился на нее и воображал себе что-то, на что там был способен его скудный умишко, она бы заставила его вынуть нож и выколоть себе глаз? Что-нибудь в таком роде понравилось бы Кансрелу. Кансрел никогда не прятался.

Голоса мужчин затихли, и разум кузнеца покинул оружейную. Кресло лорда Брокера, скрипя большими колесами двинулось в ее сторону и остановилось в дверях чулана.

— Выходи, дитя мое; он ушел. Вот болван. Если бы мышь-чудовище украла еду у него из-под носа, он бы только почесал в затылке и удивился, почему не помнит, когда успел все съесть. Пойдем в мои покои. Мне кажется, тебе лучше присесть.

До того, как Брокер передал имение в руки сына, дом Арчера был домом Брокера. В кресле он начал ездить еще до рождения наследника, и дом был устроен так, что наверху находились только комнаты Арчера и слуг, а все остальное для удобства Брокера располагалось внизу.

Файер прошла с ним по каменному коридору, тускло освещенному лучами, просачивающимися сквозь высокие окна. Они миновали кухню, обеденную залу, лестницу и комнату караульных. Дом был полон людей: слуги и воины то и дело входили внутрь с улицы и спускались со второго этажа. Проходящие мимо служанки здоровались с Брокером, но тщательно избегали смотреть на Файер, держа свой разум закрытым и сосредоточенным. Как всегда. Те из служанок Арчера, кто не презирал ее за то, что она чудовище и дочь Кансрела, ненавидели ее, потому что были влюблены в молодого хозяина.

Файер с радостью утонула в мягком кресле в библиотеке лорда Брокера и сделала глоток вина из бокала, который одна из недружелюбных служанок впихнула ей в руку. Брокер в своем кресле расположился напротив и окинул ее лицо взглядом серых глаз.

— Я оставлю тебя, дитя, — предложил он, — если ты желаешь вздремнуть.

— Может, позже.

— Когда ты в последний раз хорошо высыпалась?

Брокер был единственным, перед кем ей не стыдно было признать боль и слабость.

— Не помню. Такое нечасто бывает.

— Ты ведь знаешь, есть снадобья, которые помогают уснуть.

— От них я становлюсь какой-то тупой и вялой.

— Я только что закончил писать историю деллийской военной стратегии. Можешь взять почитать. Уснешь сразу же, а попутно станешь мудрой и непобедимой.

Файер улыбнулась и глотнула горького деллийского вина. Едва ли сочинение Брокера ее усыпит. Все свои знания о войсках и сражениях она получила от него, и ни разу ей не было скучно. Двадцать с лишним лет назад, в дни величия старого короля Накса, Брокер был самым блестящим военачальником из всех, каких когда-либо видели Деллы. До того самого дня, когда король Накс приказал схватить его и раздробить ему ноги (не сломать, а раздробить — восемь человек по очереди били по ним молотом), а потом отослал полумертвого домой, к жене, в северные Деллы.

Файер не знала, что такого страшного мог натворить Брокер, чтобы заслужить такое отношение короля. Не знал и Арчер. Все случилось еще до того, как они оба родились, а Брокер никогда об этом не говорил. Более того, пытка была только началом — через год или два, когда Брокер поправился, насколько это было возможно, Накс все еще гневался на своего военачальника. Он нашел в своих темницах бандита — грязного, дикого получеловека — и послал на север наказать Брокера через его жену, Элисс. Вот почему Арчер был кареглаз, белокур, высок и красив при том, что у Брокера были серые глаза, темные волосы и невзрачная внешность. Он не был ему настоящим отцом.

В другом месте и в другое время история Брокера казалась бы ошеломляющей, но только не в Столице и не в те дни, когда король Накс делал все, что взбредет и голову его ближайшему советнику, Кансрелу.

— Я так понимаю, — нарушил тишину Брокер, прерывая ее мрачные мысли, — ты имела редкое удовольствие поймать стрелу от человека, который не пытался тебя убить. И как ощущения?

— Такого удовольствия мне еще ни одна стрела не доставляла, — рассмеялась Файер.

Он усмехнулся, изучая ее мягким взглядом.

— Приятно видеть, как ты улыбаешься. Улыбка стирает боль с твоего лица.

Ему всегда удавалось ее развеселить. Его неизменно легкий нрав был для нее отдушиной, особенно в те дни, когда Арчер бывал в дурном настроении. И это несказанно изумляло Файер, ведь ему постоянно было больно.

— Брокер, — произнесла она, — как вы думаете, могло все сложиться иначе?

Он непонимающе наклонил голову.

— В смысле, с Кансрелом, — пояснила она, — и королем Наксом. Могли их отношения быть иными? Могли бы Деллы тогда их пережить?

Брокер внимательно посмотрел на нее. От одного упоминания имени Кансрела лицо его стало непроницаемо-печальным.

— Отец Накса был достойным королем, — начал он. — А отец Кансрела — ценным советником-чудовищем. Но вот Накс и Кансрел, милая, ничем на них не походили. Наксу недоставало отцовой стойкости, а Кансрел, как ты и все мы знаем, от своего отца не унаследовал ни капли милосердия. А росли они вместе, так что к тому времени, как Накс вступил на престол, Кансрел уже прочно завладел его вниманием. О, я уверен, у Накса было доброе сердце — я сам бывал свидетелем его доброты — но какая в том польза, если все, что требовалось Кансрелу, — это капля лени и капля готовности позволить Кансрелу думать вместо него. У Накса не было шансов, — Брокер покачал головой, болезненно щурясь от воспоминаний. — Кансрел с самого начала использовал его, чтобы получить то, что хотел, а хотел он всегда лишь удовольствий. Это было неизбежно, милая, — он снова посмотрел ей в лицо. — До конца дней своих они так и вели бы королевство к гибели.

Гибель. Файер это знала — Брокер уже рассказывал, как все стало рушиться в тот момент, когда еще юный Накс взошел на трон. Все началось с женщин и пиров, и это было бы не так страшно, потому как Накс вскоре влюбился в черноволосую леди Роэн из северных Делл и женился на ней. У короля Накса и королевы Роэн родился сын, темноволосый мальчик, которого нарекли Нэш, и в королевстве, пусть даже с несколько беспечным королем у руля, все же была хоть какая-то стабильность.

Но вот только Кансрелу было скучно. Удовлетворить его всегда было делом трудоемким, и ему нужно было все больше женщин, и пиров, и вина, и детей — чтобы разбавить наскучивших женщин. А еще — дурманящих снадобий. И Накс неизменно соглашался; он, словно пустая раковина для кансрелова разума, с готовностью кивал на все, что только приходило тому в голову.

— И все же, ты говорил мне, что в конечном итоге Накса довели снадобья, — подала голос Файер. — Если бы не они, он бы выдержал?

— Возможно, — просто ответил Брокер. — Кансрел, чтоб его разорвало, даже с ядом в крови всегда контролировал себя, а вот Накс не умел — он становился нервным, возбужденным, несдержанным и более мстительным, чем можно себе представить.

Тут он умолк и хмуро поглядел на свои бесполезные ноги. Файер крепко удерживала свои чувства, чтобы не затопить его любопытством. Или жалостью — она не смеет касаться его своей жалостью.

Через мгновение он поднял голову, снова посмотрел ей в глаза и улыбнулся, совсем чуть-чуть.

— Быть может, справедливо будет сказать, что без дурмана Накс не сошел бы с ума. Но наверное, снадобья были так же неизбежны, как все остальное. Ведь и сам Кансрел был для его разума самым настоящим дурманом. Все видели, что происходит: Накс наказывает законопослушных и заключает сделки с бандитами, тратит королевскую казну направо и налево. Союзники отца Накса отказались поддерживать его сына, им просто пришлось. А амбициозные юнцы вроде Мидогга и Гентиана, пораскинув мозгами, взялись плести интриги и начали собирать воинов под предлогом самозащиты. И кто в такое смутное время мог винить за это лордов, что живут в горах? За пределами Столицы воцарилось беззаконие, ибо Наксу недосуг было следить за порядком. На дорогах стало небезопасно, а по подземным маршрутам так и вовсе отваживались следовать одни сумасшедшие да отчаявшиеся — настолько они кишели грабителями, мародерами и ворами с черного рынка. Даже пиккийцы, которые веками были заняты распрями между собой, и те не удержались от того, чтобы воспользоваться творящейся у нас смутой.

Все это было уже знакомо Файер — она знала историю. В конце концов, королевство, исполосованное подземными ходами, изрезанное пещерами и скрытыми в горах убежищами, расшаталось донельзя. Слишком много было темных углов, где могло затаиться зло.

В Деллах вспыхнули войны, но не настоящие войны с четким разделением на противников, а беспорядочные междоусобные распри, в которых сосед шел на соседа, кучка пещерных мародеров — на одного несчастного помещика, союз деллийских лордов — на короля. Брокер был ответственен за подавление восстаний по всем Деллам. Накс едва ли заслуживал такого блестящего военачальника, и за несколько лет Брокер добился впечатляющих результатов. Но ему и его войскам приходилось справляться в одиночку — далеко в Столице Кансрел и Накс были слишком заняты распутством и дурманом.

Король Накс одарил дворцовую прачку близнецами. Потом Брокер совершил свое таинственное преступление, и последовала реакция. В тот самый день, когда Накс уничтожил своего военачальника, он нанес смертельный удар всякой надежде на покой в королевстве. Междоусобицы вышли из-под контроля. Роэн родила еще одного темноволосого мальчика, которого нарекли Бриганом.

Для Делл настала отчаянная пора.

А Кансрелу нравилось видеть вокруг отчаяние. Разрушать и уничтожать все вокруг при помощи своей силы доставляло ему удовольствие, а в удовольствиях он всегда был ненасытен.

Тех немногих женщин, кого Кансрелу не удалось соблазнить разумом или красотой, он просто насиловал. Тех, кто забеременел, он убивал — не хотел, чтобы во дворце росли дети-чудовища, которые, превратившись во взрослых, могли бы подорвать его власть.

Брокер не мог объяснить, почему Кансрел не убил мать Файер. Это была загадка; но Файер понимала, что на романтическое объяснение надеяться не приходится. Она была зачата во времена, когда при дворе бушевал разврат. Кансрел, возможно, и попсе забыл, что делил с Джессой постель, или просто не заметил ее живота — в конце концов, она была всего лишь служанкой. Он, наверное, и не осознавал, что она была беременна от него, пока у нее не родилась малышка с такими изумительными волосами, что Джесса назвала ее Файер.

Почему Кансрел пощадил ее? На этот вопрос ответа она тоже не знала. Когда любопытство привело его к ней, он, должно быть, собирался ее придушить. Но потом, глядя в личико малышки, слушая ее, касаясь, впитывая в себя эту хрупкую, неуловимую, совершенную чудовищность, он почему-то решил, что ее он уничтожать не станет.

Еще младенцем Кансрел забрал Файер у матери. У человека-чудовища могло оказаться слишком много врагов, и он хотел, чтобы она росла в безопасности, в уединении и вдали от Столицы. Он привез ее в свое поместье в северных Деллах, в котором почти не бывал, и передал с рук на руки остолбеневшему Доналу и кучке поваров и горничных, приказав:

— Растите ее.

Остальное Файер помнила и сама. Брокер, ее сосед, заинтересовался осиротевшим чудовищем и проследил за ее обучением истории, письму и математике. Когда она проявила интерес к музыке, он нашел ей учителя. Арчер стал товарищем в ее играх, а постепенно и близким другом. Элисс умерла от затяжной хвори, начавшейся с рождением Арчера. Из полученных Брокером отчетов Файер узнала, что и Джесса тоже умерла. А Кансрел ее навещал. Часто.

Его визиты сбивали ее с толку, потому что напоминали, что у нее два отца, которые старательно избегали друг друга, никогда не обменивались больше чем парой требуемых приличиями слов и никогда и ни в чем не соглашались.

Один из них — тот, что ездил в кресле с большими колесами, — был тихим, грубоватым и простым.

— Дитя мое, — бывало, мягко объяснял он ей, — как мы проявляем к тебе уважение, закрывая от тебя свой разум и достойно обращаясь с тобой, так и тебе следует уважать своих друзей и никогда не испытывать на нас свою силу сознательно. Правда? Ты понимаешь? Я не хочу, чтобы ты делала то, чего не понимаешь.

Другой ее отец был ярким, восхитительным и в те, ранние, годы почти всегда радостным. Он целовал ее, кружил и на руках относил в постель. Тело у него было горячее и словно наэлектризованное, а волосы на ощупь казались теплым: атласом.

— Чему там тебя учит Брокер? — спрашивал он голосом, тягучим, как шоколад. — Ты уже тренируешься использовать силу разума на слугах? А на соседях? Может, на лошадях или собаках? Это правильно, Файер. Это нормально и это твое право, потому что ты моя прекрасная девочка, а у красоты есть права, которых лишена невзрачность.

Файер знала, кто из них был ее настоящим отцом. Его она звала отцом, а не Брокера, и его любила отчаяннее, потому что он вечно то только приехал, то уже уезжал и потому что в недолгие часы, проведенные с ним, она переставала чувствовать себя уродом. Люди, которые презирали ее или слишком любили, точно так же относились и к Кансрелу, но вот поведение их с ним отличалось разительно. Кансрела мучила та же жажда чудовищного мяса, из-за которой над ней насмехались повара, но в присутствии Кансрела все насмешки прекращались. Кансрел мог заниматься с Файер необыкновенными вещами — учить ее укреплять силы разума. Они могли разговаривать без слов, могли касаться друг друга, находясь в разных концах дома. Настоящий отец Файер был похож на нее — единственный в целом мире.

Приехав, он всегда задавал один и тот же вопрос:

— Мое милое маленькое чудовище! Тебя кто-нибудь обижал, пока меня не было?

Обижал? На дороге дети бросали в нее камни. Подставляли подножки, давали пощечины, дразнили. Люди, которым она нравилась, бывало, обнимали ее, но сжимали слишком сильно и давали волю рукам.

И все же Файер очень рано поняла, как нужно отвечать на этот вопрос — нужно лгать и закрывать от отца разум, чтобы он не знал, что она лжет. Это сбивало ее с толку еще больше, ведь она так тосковала по нему; но стоило ему приехать, и сразу же приходилось лгать.

Когда ей было четыре, у нее был пес — она взяла его из помета, родившегося на конюшнях Брокера. Файер сама выбрала себе щенка, и Брокер позволил ей его оставить, потому что песик подволакивал одну ногу и все равно не смог бы быть полезен в хозяйстве. У него была темно-сизая шерсть и ясные глаза, и Файер звала его Ту — сокращенно от «туча».

Ту был веселым, слегка бестолковым щенком и совершенно не печалился своей ущербности по сравнению с остальными собаками. Он легко приходил в восторг, постоянно прыгал и имел привычку время от времени от большой любви покусывать людей. И ничто не приводило его в такое безумное возбуждение, волнение, радость и ужас, как присутствие Кансрела.

Однажды, гуляя в саду, Файер и Ту неожиданно наткнулись на него. Ту в смятении прыгнул на Файер и прикусил слишком сильно — так, что она даже вскрикнула.

Кансрел бросился к ней, упал на колени и взял ее на руки, не заботясь о том, что рубашка пропитается кровью.

— Файер, как ты?

Она прильнула к нему, потому что на мгновение Ту и вправду ее напугал. Но, придя в себя, вдруг увидела и почувствовала, как Ту снова и снова прыгает и бьется об острый обломок скалы.

— Хватит, отец! Перестань!

Кансрел вытащил из-за пояса нож и двинулся к собаке. Вскрикнув, Файер повисла на нем.

— Не трогай его, отец, пожалуйста! Ты же чувствуешь, что он не нарочно!

Она поскреблась в его разум, но он был слишком силен. И тогда, дергая его за штаны и изо всех сил молотя кулачками, она разразилась рыданиями.

Кансрел тут же остановился, засунул нож обратно за пояс и несколько мгновений просто стоял, упершись руками в бока и кипя от ярости. Ту, поскуливая, с поджатым хвостом захромал прочь. А потом Кансрел вдруг резко переменился, снова потянулся к Файер, обнял ее и целовал, шепотом успокаивая, пока она не перестала плакать. Прочистив ранку, он перевязал ей пальцы, а потом усадил и принялся рассказывать о том, как контролировать разум животных. Когда он наконец ее отпустил, она бросилась искать Ту — он пробрался к ней в комнату и, сбитый столку и пристыженный, калачиком свернулся в углу. Она взяла его на колени и попробовала успокоить его разум, чтобы в следующий раз суметь защитить его.

Проснувшись на следующее утро, она обнаружила, что Ту не скребется, как обычно, у ее двери. Целый день она искала его и на собственных землях, и у Брокера, но так и не смогла найти. Он пропал.

— Наверное, убежал, — предположил Кансрел мягким, сочувствующим тоном. — С собаками такое бывает. Бедняжка.

Так Файер научилась лгать отцу на вопрос, не обижал ли кто ее.

С годами визиты Кансрела стали менее частыми, но более затяжными, потому как на дорогах было небезопасно. Бывало, появляясь у нее на пороге после многомесячного отсутствия, он привозил с собой женщин, или торговцев животными и дурманом, или новых чудовищ в свою коллекцию. Иногда он проводил все это время под действием яда какого-нибудь растения, так ни разу и не очнувшись, или с ним, совершенно трезвым; случались вдруг странные, неожиданные приступы хандры, которую он вымещал на всех, кроме Файер. А иногда настроение у него было светлое и ясное, как те высокие ноты, что она играла на флейте. Файер страшилась его посещений; его грубых, восхитительных, беспорядочных вторжений в ее тихую, размеренную жизнь. Но каждый раз, когда он уезжал, она так мучилась от одиночества, что одна только музыка способна была ее успокоить, и она с головой окуналась в уроки, не обращая внимания на ненависть и возмущение учителя по поводу ее растущего мастерства.

Брокер никогда не скрывал от нее правду о Кансреле.

«Я не хочу вам верить, — думала она, когда он рассказывал ей о зверствах Кансрела. — Но я знаю, что это правда, потому что Кансрел сам рассказывает мне истории и ему никогда не стыдно. Он считает, что учит меня, как должно поступать, и его беспокоит, что я не использую свою власть как оружие».

— Неужели он не понимает, насколько вы с ним разные? — изумлялся Брокер. — Неужели не видит, что вы сделаны совсем из разного теста?

Когда Брокер начинал так говорить, Файер чувствовала себя невыразимо одинокой. Иногда ей так хотелось, чтобы ее тихий, невзрачный, добрый сосед был ее настоящим отцом. Ей хотелось быть похожей на Брокера, быть из одного теста с ним. Но она знала себя и знала, на что способна. Даже решив вопрос с зеркалами, она все равно видела свое отражение в глазах людей и знала, как просто было бы сделать ее жалкую жизнь чуточку приятнее — Кансрел так делал постоянно. И никогда никому, даже Арчеру, не говорила, каким постыдным было это искушение.

Когда ей было тринадцать, дурман убил Накса, и двадцатитрехлетний Нэш стал королем разваленного королевства. Приступы ярости у Кансрела участились, как и периоды меланхолии.

Когда ей было пятнадцать, Кансрел открыл дверь клетки, в которой держал своего леопарда цвета полуночи, и покинул Файер в последний раз.

 

Глава третья

Файер не осознавала, что уснула в библиотеке лорда Брокера, пока не проснулась и не обнаружила, что сидит все в том же кресле. Разбудил ее котенок-чудовище, который повис на подоле ее платья и раскачивался, словно на веревке. Она поморгала, привыкая к тусклому свету, впитывая сознание маленького чудовища. Дождь еще идет. В комнате больше никого. Она помассировала плечо раненой руки и потянулась в кресле. Все тело затекло и побаливало, но усталость пропала.

Котенок забрался вверх по ее юбкам, вонзил когти ей в колено и, повиснув, уставился ей в лицо. Он знал, что она такое — платок съехал назад на целый палец. Чудовища оглядели друг друга. У котенка была ярко-зеленая шерсть и желтые лапки, и его глупенький, почти новорожденный разум тянулся к ней.

Конечно, ни одно чудовище из животных не в силах контролировать разум Файер, но самых недалеких это никогда не останавливало. Он, конечно, слишком мал и глуп, чтобы думать о ней как о еде, но не прочь поиграть, погрызть ее пальцы и слизнуть с них кровь, а Файер вовсе не нужны царапины от кошачьих игр. Она усадила его к себе на колени, почесала за ушами и зашептала какой-то вздор о том, какой он сильный, важный и умный. И на всякий случай мысленно послала ему позыв ко сну. Он повертелся у нее на коленях, а потом плюхнулся и задремал.

Домашние кошки-чудовища славились умением избавлять дом от мышей — и обычных, и чудовищных. Этот самый малыш вырастет большим и толстым, проживет долгую, безбедную жизнь и, наверное, станет отцом множества котят-чудовищ.

А вот люди-чудовища, как правило, редко когда жили долго. Слишком много хищников, слишком много врагов. Хорошо, что осталась одна только Файер; а она сама уже много лет назад, еще до того, как разделила постель с Арчером, решила, что станет последней. Больше никаких Кансрелов.

Вдруг она почувствовала, что в коридоре за дверью библиотеки появились Арчер с Брокером, а через мгновение услышала их голоса, резкие и взбудораженные. Арчер снова разнервничался — или что-то случилось, пока она спала? Файер коснулась их, давая понять, что не спит.

Тогда Арчер толкнул дверь библиотеки и широко открыл ее, пропуская отца. Они вошли, беседуя, и лук в руке Арчера сердито разрезал воздух.

— Проклятый дурак, зачем было пытаться схватить его в одиночку…

— Может, у него не было выбора, — предположил Брокер.

— Воины Триллинга слишком горячны.

Глаза Брокера удивленно распахнулись.

— Интересно слышать такое обвинение от тебя, сын.

— Я не сдержан только в словах, отец, не в битве, — Арчер бросил взгляд на Файер и спящего котенка. — Родная, как ты себя чувствуешь?

— Лучше.

— Помнишь Триллинга, нашего соседа? Ему можно доверять?

Триллинг был одним из наименее глупых людей, с которыми Файер приходилось регулярно общаться. Его жена наняла ее учить сыновей не только музыке, но и искусству ограждать свой разум от чудовищ.

— Он никогда не давал повода не доверять ему, — ответила она. — Что случилось?

— Триллинг нашел в своем лесу два трупа, — объяснил Арчер. — Один был его воином, а другой, что печально, еще одним чужаком. На каждом полно синяков и ножевых решений, словно они дрались, но убили обоих из лука. Воину стреляли в спину издалека, а чужаку — в лицо с более близкого расстояния. Обе стрелы вырезаны из белого дерева, как и та, которой убили твоего браконьера.

Разум Файер заметался в поисках объяснений.

— Лучник обнаружил, что они сражаются, издалека застрелил воина, потом приблизился ко второму и убил его тоже.

Лорд Брокер кашлянул.

— Скорее всего, у него были личные мотивы. То есть, если предположить, что лучник и чужак были напарниками — ведь похоже, что все эти жестокие незнакомцы в наших лесах связаны между собой, правильно? У этого чужака ноги были изранены ножом, так что хоть он и не умер бы, лучнику было никак не увести его с собой, даже когда он разобрался с воином Триллинга. Может быть, лучник застрелил воина, чтобы спасти своего, а потом понял, что раны слишком серьезны, и решил избавиться и от него тоже?

Файер задумчиво подняла брови, с отсутствующим видом поглаживая котенка. Если лучник, браконьер и сегодняшний чужак и вправду действовали вместе, значит, обязанностью лучника было избавляться от свидетелей, чтобы никто не смог проговориться, что привело их в лес. И лучник отлично справлялся.

Арчер в раздумьях уставился вниз и постукивал концом лука по деревянному полу.

— Я еду в крепость королевы Роэн, — внезапно объявил он.

— Зачем? — резко вскинула на него глаза Файер.

— Хочу попросить еще воинов и разузнать о шпионах. У нее могут быть соображения по поводу того, не подослали ли чужаков Мидогг или Гентиан. Я хочу знать, что происходит в моем лесу, Файер, и мне нужен этот лучник.

— Я поеду с тобой, — сказала Файер.

— Нет, — отрезал Арчер.

— Я поеду.

— Нет. Ты не можешь постоять за себя. Ты даже на лошади ехать не в состоянии.

— Дорога занимает всего лишь один день. Подожди неделю. Дай мне восстановиться, и я поеду с тобой.

Арчер поднял руку и отвернулся от нее.

— Ты зря тратишь слова. С чего бы мне соглашаться на такое безумие?

«С того, что, когда я приезжаю в северную крепость, Роэн всегда необъяснимо добра ко мне — хотелось сказать Файер. — С того, что Роэн знала мою мать. С того, что Роэн — сильная женщина, а в женской заботе есть что-то успокаивающее. Роэн никогда не желала меня, даже если такое и было, все равно — это не то же самое».

— С того, — сказала она вслух, — что у Роэн и ее воинов будут ко мне вопросы, как вышло, что браконьер стрелял в меня и что мне удалось вытянуть из его мыслей. И с того, — добавила она, видя, что Арчер собирается возражать, — что ты мне не муж и не отец. Мне семнадцать лет, я взрослая женщина, у меня есть лошади и собственные деньги, и я сама буду решать, куда и когда мне ехать. У тебя нет права мне запрещать.

Арчер стукнул концом лука по полу, но лорд Брокер только усмехнулся:

— Не спорь с ней, сын. Если тебе нужна информация, будет глупо не взять с собой чудовище.

— На дорогах неспокойно, — почти прошипел Арчер.

— Это тут неспокойно, — возразил Брокер. — Разве не безопаснее ей будет там, где ее защитит твой лук?

— Ей будет безопаснее под крышей, за закрытой и запертой дверью.

Брокер повернул кресло в сторону выхода:

— У нее очень мало друзей, Арчер. С твоей стороны будет жестоко вот так сорваться к Роэн и остановить ее здесь.

Файер вдруг обнаружила, что крепко прижимает котенка к груди, будто защищая от чего-то. Должно быть, от охватившего ее неприятного ощущения, что эти двое резких и вспыльчивых мужчин так спокойно обсуждают ее передвижения и даже чувства. Ей вдруг безумно захотелось, чтобы этот зеленый пушистый малютка у нее на руках оказался ее собственным ребенком, которого можно было бы любить и обнимать, который спас бы ее от всех этих людей, которые ее не понимают. «Глупости» — яростно сказала она себе.

— Зачем этому миру нужен еще один читающий мысли ребёнок?»

Лорд Брокер взял Арчера за руку и посмотрел ему в глаза, успокаивая и утихомиривая сына, а потом покинул библиотеку, стуком двери поставив точку в их споре.

Арчер неуверенно посмотрел на Файер, и она, вздохнув, простила своего упрямого друга и его упрямого приемного отца. Как бы ни мучили ее эти ссоры, причиной их всегда было то, что у обоих было слишком большое сердце.

Она спустила котенка на пол и встала, взяв Арчера за руку, как только что сделал его отец. Арчер опустил ласковый взгляд на их сплетенные ладони, потом поднес ее пальцы к губам, поцеловал костяшки и устроил целое представление, разглядывая ее руку так, будто никогда ее раньше не видел.

— Я соберу вещи, — сказала Файер. — Только предупреди, когда поедем.

Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку, но он опередил ее и нежно коснулся губами ее губ. Мгновение она позволила ему целовать себя, а потом высвободилась и ушла из библиотеки.

 

Глава четвертая

Коня Файер звали Малыш, и он тоже был подарком Кансрела. Она предпочла его всем другим лошадям из-за тусклой шерсти мышиного цвета и того, как спокойно он бродил за нею туда-сюда вдоль разделяющей их изгороди в тот день, когда она поехала на выставку Каттера выбирать себе лошадь.

Остальные животные либо не обращали на нее внимания, либо начинали нервничать и брыкаться, толкая друг друга и кусаясь. Малыш же держался поодаль, на безопасном расстоянии от их выкрутасов. Он рысцой бежал рядом с Файер, останавливаясь, когда останавливалась она, и с надеждой хлопая глазами; и каждый раз, как она отходила от загона, он замирал и ждал, пока она вернется.

— Мы зовем его Малыш, — объяснил Каттер, — потому что мозги у него размером с горошину. Ничему не научить. Да и на вид тоже не красавец.

Каттер торговал лошадьми, а еще добывал для Кансрела чудовищ контрабандой. Он жил на западе, и Больших горах, и раз в год провозил свой товар по всему королевству, устраивая выставки и распродавая его. Файер он не нравился — он плохо относился к своим зверям. А еще у него был огромный беспутный рот и глаза, которые смотрели на нее с таким отвратительным собственническим чувством, что хотелось свернуться в клубок, чтобы хоть как-то прикрыться.

К тому же он был не прав насчет Малыша. Файер знала, какие бывают взгляды у глупцов, как выглядит слабый ум — и у животных, и у людей. В Малыше ничего подобного не было. Зато она чувствовала, как мерин дрожит и упрямится, когда к нему приближается Каттер, и как он успокоился, как только Файер впервые коснулась его и шепотом поздоровалась. Она привыкла, что ее желали за ее красоту, но никто и никогда еще не нуждался в ее нежности.

Когда Каттер с Кансрелом на минуту отошли, Малыш вытянул шею через ограду и положил голову ей на плечо. Она потрепала его за ушами, а он блаженно всхрапнул и перепачкал ей волосы слюной. Она рассмеялась, и в ее сердце словно открылась какая-то дверь. Наверное, любовь с первого взгляда все же существует — или, как минимум, любовь с первых слюней.

Каттер доверительно сообщил ей, что она дурочка, а Кансрел попытался уговорить выбрать потрясающую черную кобылу — под стать ее яркой красоте. Но ей нужен был только Малыш, и три дня спустя Каттер доставил его к ней домой. Конь трясся от ужаса, потому что бесчеловечный торговец засунул его в одну повозку с пумой-чудовищем, разделив их одной только хлипкой деревянной перегородкой. Выбравшись наружу, Малыш тут же встал на дыбы и заржал, а Каттер ударил его кнутом и обозвал трусом.

Задыхаясь от негодования, Файер бросилась к лошади и со всей страстью принялась успокаивать разум Малыша, а Каттеру разъяренно высказала все, что она думает о его обращении с товаром, да еще в таких выражениях, которых никогда раньше не использовала.

Расхохотавшись, Каттер заявил ей, что в гневе она вдвойне соблазнительней — это с его стороны была, конечно же, большая ошибка, потому как любой, у кого была хоть капелька ума, поостерегся бы проявлять неуважение к леди Файер в присутствии ее отца. Файер торопливо отвела Малыша в сторону, потому что знала, что сейчас случится. Сначала Кансрел заставил Каттера ползать по земле, каяться и рыдать, потом внушил ему мучительную агонию от воображаемых ран и, наконец, перейдя к реальности, принялся пинать торговца между ног и не остановился, пока не решил, что тот усвоил урок.

А Малыш успокоился при первом же прикосновении Файер и с той самой минуты послушно выполнял все, о чем она просила.

Теперь она стояла рядом с Малышом, тепло укутанная на случай предрассветного холода, и Арчер, подойдя к ней, предложил помощь. Она покачала головой, схватилась за луку седла одной рукой и, задохнувшись от боли, подтянулась.

— Всего лишь семь дней отдыха — рука уже сейчас доставляет неудобство, а к концу поездки начнет болеть. Но Файер решительно не хотела, чтобы к ней относились как к больной. Она послала Малышу заряд спокойствия, мягкую просьбу скакать сегодня осторожно ради нее. Вот еще одна причина, почему они с Малышом так подходили друг другу — у него был теплый, восприимчивый разум.

— Поклонитесь от меня королеве, — напутствовал лорд Брокер, сидя в своем кресле посреди тропы. — Скажите ей, если однажды наступит в ее жизни спокойная минута, пусть приезжает навестить старого друга.

— Обязательно, — пообещал Арчер, натягивая перчатки. Потом, заведя руку за спину, коснулся оперения стрел, как всегда делал перед тем, как сесть на лошадь — как будто хоть раз в жизни забывал надеть колчан — и вскочил в седло. Жестом показал стражам ехать впереди, а Файер — за ними, сам двинулся следом, и они отправились в путь.

С ними было восемь воинов. Больше, чем Арчер взял бы с собой, если бы отправился один, но не намного. В Деллах выехать на дорогу в компании меньше чем шести спутников отважился бы только человек в крайней нужде, или самоубийца, или кто-то, у кого были тайные причины желать нападения разбойников. К тому же ущерб от присутствия Файер — постоянной мишени, а теперь еще и раненой — почти возмещался ее способностью чувствовать приближение и намерения встречающихся на дороге незнакомцев.

Вдали от дома Файер не могла позволить себе роскошь не использовать свою силу. В общем и целом, не всякий разум одинаково притягивал ее внимание, если только она не тянулась к нему намеренно. Осязаемость разума зависела от того, насколько он мощный, каковы его намерения, знаком ли он ей, близко ли находится, открыт ли, знает ли о ее присутствии и от множества других факторов. В пути никому нельзя позволить проскользнуть незамеченным, нужно непрерывно обыскивать окрестности и по возможности овладевать каждым встретившимся разумом, пока не станут ясны его намерения. А еще нужно особенно тщательно прятать собственный разум от хищных чудовищ. Иначе на дорогах слишком опасно.

Крепость королевы Роэн находилась в дне пути. Воины задали быстрый темп, чтобы обогнуть пригород — достаточно близко, чтобы был слышен крик петухов, но достаточно далеко, чтобы быть замеченными. Самый верный способ для путешественника нарваться на грабителя или убийцу — это дать им заметить, что ты в пути.

Под скалами пролегали туннели, которые примели бы их к Роэн скорее, но их они тоже предпочитали избегать. По крайней мере, крутые наземные тропы на севере были все же безопаснее, чем таящаяся во Тьме неизвестность.

Волосы Файер, конечно же, были плотно закрыты платком, и одежда на ней была самая обычная. И все же она надеялась, что они никого не встретят. Хищные чудовища обычно не обращали внимания на очарование глаз и тела, если не видели интересных волос, но мужчины не таковы. Если ее увидят, то начнут разглядывать. Разглядев, узнают — а от посторонних взглядов ей всегда было не по себе.

Надземный путь к крепости королевы Роэн был крутым и безлесым, потому что земли Файер и ее соседей от владений королевы отделяли Малые горы. Малыми они звались, поскольку их можно было преодолеть пешком и жить в них было легче, чем в Больших горах, отделявших Деллы на западе и на юге от неизведанных земель.

Грубо обтесанные, холодные, суровые и блеклые деревушки балансировали на вершинах утесов и ютились в долинах возле входов в туннели. Каждый раз, как они ездили к Роэн, Файер разглядывала эти далекие селения и размышляла о них. Сегодня одной деревушки не оказалось на месте.

— На том утесе была деревня, — указала она, и тут ей стало ясно. Она увидела, что из-под снега торчат раздробленные каменные фундаменты старинных построек, а у подножия того утеса, на котором стояла деревня, валяются груды камней, дерева и щебня. Вся эта свалка кишела волками-чудовищами, а над ней кружили хищные птицы.

Мародеры придумали новый хитрый трюк — сбросить со скалы целую деревню, камень за камнем. Сжав губы, Арчер соскочил с коня.

— Файер, там есть живые люди?

Много живых разумов, но вот людей нет. Множество крыс, обычных и чудовищных. Файер покачала головой.

Нельзя было тратить лишние стрелы, поэтому стрелял Арчер. Сначала он сбил всех птиц, а потом начал оборачивать стрелы тканью, поджигать и стрелять в кучу чудовищ и останков. Он пускал одну за другой пылающие стрелы, пока вся свалка не занялась огнем.

В Деллах был обычай через огонь отправлять мертвых туда же, куда ушли их души — в небытие, отдавая дань уважения тому, что все смертно, кроме самого мира.

Они быстро двинулись в путь, потому что ветром с той стороны доносило ужасную вонь.

Они преодолели уже больше половины пути к своей цели, когда взглядам их открылось зрелище, призванное укрепить их дух: из разлома горы далеко под ними полилось королевское войско и стук копыт громовыми раскатами прокатился по каменной равнине. Они остановились полюбоваться. Арчер указал на переднюю шеренгу командования.

— С ними король Нэш, — сказал он. — Вон он, видишь? Высокий, на коне чалой масти, рядом со знаменосцем. А с ним — его брат, командующий войском принц Бриган, с длинным луком в руке, на черной кобыле. Видишь, вон тот, в коричневом? Великие Деллы, ну разве не великолепное зрелище?

Файер никогда раньше не встречала сыновей Накса и уж точно никогда не видела такого огромного войска. Их были тысячи — пять тысяч, как уточнил Арчер в ответ на ее вопрос, — одни в сверкающих кольчугах, другие в темной форменной воинской одежде, лошади у всех сильные и быстрые, так что войско струилось по земле, словно река. Человек с луком в руке, принц и военачальник, сдвинулся вправо и отстал, поговорил с одним-двумя воинами в середине колонны, а потом снова устремился вперед. Они были так далеко, что на вид казались не больше мышей, но Файер слышала стук копыт пяти тысяч лошадей и чувствовала необъятную мощь десяти тысяч сознаний. А еще ей видны были цвета флага, поднятого знаменосцем, скачущим плечо к плечу с принцем, куда бы тот ни направился: серо-зеленая лесистая долина и кроваво-красное солнце в оранжевом небе.

Внезапно принц Бриган повернулся в седле, впившись взглядом в облака над собою, и в то же мгновение Файер почувствовала чудовищ. Бриган развернул свою черную лошадь и предупреждающе поднял руку, от чего несколько воинов остановились и вытянули стрелы из колчанов. Высоко над потоком воинов кружили три хищные птицы: две из них — цвета фуксии и одна — яблочно-зеленого. Их привлекли дрожь от копыт и запах лошадей.

Арчер и его воины тоже приготовились стрелять. Файер крепко схватилась за вожжи одной рукой, успокоила Малыша и попыталась решить, стоит ли мучить руку и тоже доставать собственный лук.

Но этого не потребовалось. Воины принца справились отлично, всего четырьмя стрелами подстрелив обоих пурпурных чудовищ. Зеленое оказалось хитрее — оно летало неровными кругами, меняя высоту и скорость, все снижаясь, снижаясь и постепенно приближаясь к колонне воинов. Стрелу, в конце концов поразившую его, выпустил Арчер — она пронеслась вниз прямо над головами скачущего галопом войска.

Чудовищная птица упала с неба и рухнула на равнину. Принц развернул лошадь и окинул взглядом горные дороги в поисках стрелка, не опуская лук на тот случай, если пустивший стрелу ему не понравится. Заметив Арчера и его людей, он убрал лук и приветственно поднял руку, а потом указал на труп зеленой птицы и следом — на него. Файер поняла: он имел в виду, что Арчер вправе забрать подстреленную добычу.

Арчер жестом показал: берите вы. Бриган поднял обе руки, благодаря, и его воины взвалили тело чудовища на спину лошади без всадника. Теперь, посмотрев внимательнее, она заметила, что всадников не было на многих лошадях — все они везли мешки, провиант и другую убитую дичь, чудовищную и обычную. Ей было известно, что вне Столицы войско короля само себя кормит и обеспечивает. Наверное, нужна целая прорва денег, чтобы прокормить такую толпу голодных мужчин.

Голодных мужчин и женщин, поправила она себя. Каждого, кто мог ездить верхом, сражаться и убивать, с радостью принимали в войско защитников королевства, и король Нэш не настаивал, чтобы это были именно мужчины. Или, если точнее, не настаивал принц Бриган. Войско называлось королевским, но на самом деле оно принадлежало Бригану. В народе говорили, что двадцатисемилетний Нэш самый что ни на есть настоящий король, но если дело доходит до драки, младший даст ему сто очков вперед.

Поток всадников вдалеке начал вливаться в разлом у подножия другого утеса.

— В подземных ходах сегодня все-таки было бы безопасно, — заметил Арчер, — после всей этой толпы. Жаль, я не знал, что они так близко. Когда я в последний раз о них слышал, король был в своем дворце в Столице, а принц — далеко на севере, разбирался с пиккийцами.

На равнине под ними молодой принц, развернув лошадь, присоединился к хвосту колонны; но перед этим взгляд его остановился на Файер. Он не мог разглядеть ее с такого расстояния, да еще когда солнце светило ему в лицо. Едва ли он сумел понять что-то кроме того, что она друг Арчера, девушка, одетая как мальчик, с покрытой головой. И все же щеки Файер запылали. Он понял, кто она такая — это точно. Свидетельство тому — взгляд, который он бросил на нее, отворачиваясь, и ярость, с какой пришпорил лошадь. А еще — его разум, запертый и холодный.

Вот почему она всегда избегала встречаться с Нэшем и Бриганом. Естественно, что сыновья короля Накса презирают ее. Файер сгорала от позора, который оставил ей в наследство отец.

 

Глава пятая

Было бы слишком смело надеяться, что король и его военачальник проедут так близко от поместья своей матери и не заглянут к ней. Последний отрезок пути они двигались по каменистым холмам, заполненным расположившимися на отдых королевскими воинами.

Лагеря никто не разбивал, но некоторые воины спали, некоторые — готовили на огне мясо или играли в карты. Солнце уже садилось. Измученный дорогой разум Файер никак не хотел вспоминать, двигаются ли войска в темноте. Она понадеялась, что они не останутся ночевать на этих холмах.

Арчер и его гвардейцы стеной окружили ее, пока они ехали через войско. Он расположился со стороны раненой руки так близко, что их ноги то и дело соприкасались. Файер не поднимала головы, но все же чувствовала взгляды на своем теле. Изнемогая от усталости и боли, она по-прежнему держала разум начеку, контролировала окружающие мысли, выискивая опасность, выслеживая короля и его брата и отчаянно желая их не встретить.

Среди воинов были женщины, но немного. Время от времени она слышала свистки, ворчание и оскорбительные комментарии. Между воинами развязалась не одна драка, но ей никто не угрожал.

А когда путники приблизились к въезду на подъемный мост, она, встрепенувшись, подняла голову и даже обрадовалась тому, что вокруг было полно воинов. Ей было известно, что к югу от Малых гор птицы-чудовища иногда летают стаями, ищут густонаселенные места и кружат над ними в ожидании, но ничего подобного она еще никогда в своей жизни не видела. Должно быть, не меньше двух сотен хищников сияли яркими красками в оранжево-розовом небе, так высоко, что достать их стрелой можно было разве что при большой удаче. От их криков Файер похолодела. Рука дернулась к платку, проверить, не выбились ли волосы — потому что если бы чудовища поняли, кто она такая, то не обратили бы внимания даже на войско. Все две сотни бросились бы на нее.

— Все в порядке, любимая, — шепнул ей Арчер. — Нужно поторопиться. Мы почти внутри.

Оказавшись в крытом дворе крепости королевы Роэн, Арчер помог Файер выбраться из седла — она скорее упала, чем спрыгнула со спины Малыша, кое-как восстановила равновесие, держась за коня и за друга, и отдышалась.

— Ты в безопасности, — Арчер обнял ее, поддерживая. — До ужина успеешь отдохнуть.

Файер бездумно кивнула.

— Помягче с ним, — кое-как выговорила она, когда слуга взял у нее из рук вожжи Малыша.

Она едва заметила девушку, которая отвела ее в ее покои. Арчер все время был рядом — поставил у дверей своих стражей и предупредил служанку, чтобы осторожней обращалась с раненой рукой.

Потом он ушел. Девушка усадила Файер на постель, помогла раздеться и развязать платок, и она тут же рухнула на подушки. Если служанка и разглядывала ее изумленным взглядом, неверяще касаясь ее огненных волос, Файер было все равно. Она уже спала.

Когда она проснулась, по всей комнате мерцали свечи — их зажигала невысокая женщина в коричневом платье. Файер узнала живой и теплый разум Роэн, а когда женщина повернулась — ее темные глаза, красиво очерченные губы и обрамляющую лицо белую прядь в длинных черных волосах.

Роэн поставила свечу, присела на край кровати и улыбнулась сонному виду Файер.

— Рада видеть тебя, леди Файер.

— И я рада, ваше величество.

— Я говорила с Арчером. Как твоя рука? Хочешь есть? Давайте пообедаем сейчас, пока не приехали мои сыновья.

Ее сыновья.

— Разве они еще не здесь?

— Пока что они снаружи, с Четвертым войском. Бриган сегодня передает командование Четвертым одному из своих капитанов и отсылает его на восток, и, видимо, все это требует бесконечных приготовлений. Через день-другой сюда прибудет Третье войско. Тогда Бриган поедет в Столицу и оставит Нэша во дворце, а потом поведет их на юг.

Столица. Она стоит на зеленой равнине, там, где Крылатая река впадает в Зимнее море — королевский дворец, выточенный из блестящего черного камня, возвышается над его водами. Говорят, что дворец прекрасен, в нем процветают искусства, медицина и науки. Файер видела его, только когда была младенцем, и совсем не помнила.

Она тряхнула головой. Довольно грезить наяву.

— Поведет их, — повторила она, еще не совсем проснувшись. — Их?

— Бриган делит свое время поровну между войсками, — объяснила Роэн и похлопала Файер по коленке. — Давай, милая. Поужинай со мной. Мне хочется услышать о жизни по ту сторону Малых гор, и времени у нас немного, — встав, она подхватила со стола свою свечу. — Я пришлю кого-нибудь помочь тебе.

Роэн скользнула в дверь и захлопнула ее за собой. Файер со стоном высунула ноги из-под одеяла, мечтая о том дне, когда проснется и обнаружит, что может пошевелить рукой без этой бесконечной боли.

Файер с Арчером ужинали за небольшим столом в гостиной Роэн. Эта крепость была ее домом еще много лет назад, до того, как она вышла за короля и снова стала им, когда Накс умер. Это был скромный замок с высокими стенами, огромными конюшнями, дозорными башнями и двором, который соединял деловое крыло с жилым и личными покоями. При этом замок был достаточно велик, чтобы в случае осады за его стенами могли укрыться люди из приличного количества окружающих городков. Роэн управляла замком твердой рукой и посылала отсюда помощь тем из северных лордов и дам, кто изъявлял желание жить в мире. О чем бы ни просили — о воинах, провианте, оружии или разведчиках — Роэн готова была это дать.

— Пока ты отдыхала, я поднялся на внешнюю стену, — рассказал Арчер, — и подождал, пока кто-нибудь из чудовищ спустился достаточно низко. Правда, подстрелил только двух. Ты чувствуешь? Я даже из этой комнаты ощущаю их голод.

— Кровожадные твари, — вздохнула Роэн. — Они не спустятся, пока войска здесь. А потом снова начнут кружить над головами и ждать, когда кто-нибудь покажется из ворот. В стаях они еще умнее и красивее, и их гипнотическая сила, конечно, увеличивается. Ужасно влияют на настроение людей в крепости, скажу я вам. У меня есть пара слуг, за которыми приходится следить, иначе они возьмут и добровольно выйдут прямиком в пасть чудовищам. Эта стая уже два дня тут кружит. Такое облегчение, что Четвертое появилось — впервые за два дня можно спокойно посылать людей наружу. Нельзя, чтобы птицы тебя заметили, милая. Поешь супу.

Файер обрадовалась супу, который ей налила служанка, потому что его не надо было резать. Удобно устроив левую руку на колене, она погрузилась в размышления. Хищники в стае нетерпеливы. Покружат здесь самое большее неделю, а потом двинутся дальше, но пока что они с Арчером застряли в замке. Если только не выехать через день-два, когда новая толпа воинов прибудет забрать своего командира и короля.

Есть ей тут же расхотелось.

— Кроме того, что мы замурованы, — досадливо проговорила Роэн, — мне надоело сидеть под крышей. Наше небо и без нее темновато, а так и вовсе тоскливо становится.

Большую часть года двор Роэн и проходы к конюшням находились под открытым небом, но почти и каждую осень налетали проливные дожди, да и стаи хищных птиц появлялись без предупреждения. Поэтому над крепостью построили складные холщовые крыши на навесных деревянных рамах, которые раскладывались над открытыми участками двора и одна за другой, вставая на место, обеспечивали защиту, но не оставляли иного освещения кроме внешних окон.

— Отец вечно зовет стеклянные крыши королевского дворца ненужной роскошью, — заметил Арчер, — а я провел достаточно времени под такими крышами, как ваши, и теперь оценил стекло по достоинству.

— Примерно раз в три года Наксу и вправду приходило в голову что-нибудь путное, — улыбнулась Роэн в тарелку и вдруг резко сменила тему. — Встреча будет не из легких. Но может быть, мы сможем обсудить с моими людьми произошедшее на ваших землях завтра. У нас будет больше времени, когда уедет Третье.

Она избегала прямо упомянуть то, о чем они все сейчас думали. Наконец Арчер опросил без обиняков:

— Файер ничто не угрожает со стороны короля или принца?

Роэн не стала притворяться, будто не понимает:

— Я поговорю с Нэшем и Бриганом и сама представлю, ее.

Арчера такой ответ не успокоил.

— Ей ничто не угрожает?

Мгновение Роэн молча смотрела на него, а потом повернулась к Файер. Взгляд у нее был теплый, кажется, даже извиняющийся.

— Я знаю своих сыновей, — сказала она, — и знаю Файер. Бригану она не понравится, а Нэшу понравится чересчур сильно. Но и с тем, и с другим она сумеет справиться.

Арчер сделал глубокий вдох, с грохотом положил вилку и откинулся на спинку стула, сжав губы.

Файер было ясно, что лишь из-за присутствия королевы он не стал высказывать то, что читалось в его глазах: не стоило ей приезжать.

В груди у нее вдруг запылала уверенность. Она решила послушать Роэн.

Ни королю, ни его военачальнику не заставить ее отступить.

Но, конечно же, обстоятельства не имеют привычки подчиняться желаниям людей, и Роэн не могла быть везде одновременно. Когда все случилось, Файер с Арчером как раз шли после ужина через двор в отведенные им покои. В то самое мгновение, как она почувствовала чье-то приближение, ворота распахнулись, и во двор, заполнив его шумом, въехали двое всадников, залитые светом горящего за воротами костра. Арчер и все, кто был во дворе, упали на одно колено, но Файер осталась стоять, изумленная и парализованная. Первый всадник выглядел в точности как все портреты Накса, которые ей довелось видеть. Вторым всадником был ее отец.

В голове помутилось. Кансрел. Волосы, сияющие в свете пламени серебристо-голубыми переливами, прекрасные синие глаза. Она уставилась прямо в них и увидела, как они смотрят на нее в ответ — в них плещется гнев и ненависть, потому что Кансрел восстал из мертвых и от него никуда не спрятаться.

— Встань на одно колено, — шепнул ей Арчер, но он мог бы и не утруждаться, потому что в следующую секунду она просто рухнула на оба.

А потом ворота захлопнулись. Белое пламя костра скрылось, и в свете факелов все стало желтым. Всадник смотрел на нее все с той же ненавистью, но тени прогнали воспоминание о Кансреле. Волосы у него были темные, а глаза — светлые, и это был всего лишь обычный человек.

Лежа на земле, Файер мелко дрожала. Конечно, теперь она узнала и его черную кобылу, и брата, и чалого коня. Это не Накс и Кансрел, а Нэш и Бриган. Они соскочили на землю и принялись спорить. Ее трясло так, что слова доходили с трудом. Бриган, кажется, предложил бросить кого-то чудовищам. Нэш ответил, что король здесь и решать ему, и он не собирается бросать такую женщину никаким чудовищам.

Арчер склонился к Файер, повторяя ее имя, взял ее лицо в ладони и что-то твердо сказал спорящим братьям. Потом поднял ее на руки и унес со двора.

Одно Файер знала о себе точно: разум иногда ошибался, но настоящим предателем было тело.

Арчер уложил ее на кровать и сел рядом, взял ее ладони в свои и принялся растирать. Дрожь понемногу утихла.

В голове у нее бродило эхо его голоса. Постепенно она сложила вместе слова, что Арчер сказал королю и принцу перед тем, как поднять ее и унести: «Собираетесь бросить ее чудовищам — тогда меня вам тоже придется выбросить».

Она поймала его руки и сжала.

— Что с тобой случилось? — тихо спросил он.

Что с ней случилось?

Она посмотрела в его полные беспокойства глаза.

Позже, все объяснения позже. А сейчас ей просто необходимо дать понять своему полному жизни другу, что ей вдруг так отчаянно понадобилось. Она потянула его за руки.

Арчер всегда быстро соображал. Он наклонился к ней и поцеловал, а когда Файер потянулась к его рубашке, остановил и сказал, чтобы не утомляла руку и позволила ему все сделать самому.

Она подчинилась его щедрому предложению.

После они разговаривали шепотом.

— Когда он въехал во двор, — рассказала она, лежа на боку лицом к нему, — мне показалось, что мой отец вернулся из мертвых.

Лицо его выразило сначала изумление, а потом понимание. Он провел подушечками пальцев по ее волосам.

— Ох, Файер, тогда все понятно. Но Нэш совсем не похож на Кансрела.

— Не Нэш. Бриган.

— А Бриган еще меньше.

— Это все из-за света, — пояснила она, — и ненависти во взгляде.

Он нежно коснулся ее лица и плеча, как всегда, осторожничая с перевязанной рукой, и поцеловал.

— Кансрел умер. Он ничего тебе не сделает.

Она подавилась словами, которые не могла сказать вслух, но произнесла их мысленно: «Он был мне отцом».

Арчер крепко обнял ее, и она, закрыв глаза, спрятала мысли подальше, так чтобы думать только запахе и прикосновениях Арчера у себя на лице, на груди, на животе, по всему телу. Арчер прогонял воспоминания.

— Останься со мной, — сонно сказал он чуть позже, продолжая обнимать ее. — Одной тебе будет опасно.

Как странно, что его тело так хорошо ее понимает, а сердце так чувствует в том, что касается Кансрела, и все же самых простых вещей он усвоить не может. Арчер не мог бы придумать таких слов, от которых ей бы захотелось уйти сильнее.

Если говорить честно, она, скорее всего, все равно ушла бы.

Из любви к нему она дождалась, пока он заснет.

Она не собиралась искать неприятностей, просто хотела, чтобы звезды измотали ее — тогда она смогла бы спать без сновидений. Чтобы добраться до звезд, нужно было найти окно наружу, и она решила пойти на конюшни, потому что там в такой поздний час едва ли можно было наткнуться на королей и принцев. К тому же, даже если там нет окон, по крайней мере, она увидится с Малышом.

Перед тем как выйти, Файер спрятала волосы и оделась в темное. Конечно, некоторые из воинов и слуг, которых она миновала по пути, пялились на нее, но никто не досаждал, как и всегда в этом замке. Роэн проследила, чтобы люди под ее крышей, как могли, научились ограждать свой разум. Роэн знала, как это важно.

Крытый проход на конюшни был пуст, вокруг уютно пахло чистым сеном и лошадьми. На конюшнях было темно — лишь в ближнем углу горел один факел. Большинство лошадей, включая Малыша, спали. Он дремал стоя, но наклонясь, словно башня, которая вот-вот опрокинется. Она бы разволновалась, если бы не знала, что он часто спит вот так — склонившись на сторону.

В дальней стене было окно, выходящее наружу, но звезд она в нем не увидела — ночь выдалась облачная. Развернувшись, Файер прошла обратно по длинному проходу между лошадьми и остановилась рядом с Малышом, улыбаясь тому, как он спит.

Открыв дверь, она протиснулась в стойло, решив посидеть с ним и усыпить себя песней. Даже Арчер не нашел бы, что возразить. Никому ее здесь не найти: она свернулась в клубок у самой двери — никто ее даже не увидит. А если Малыш проснется, то не удивится, что хозяйка мурлычет что-то у его ног — Малыш привык к ее ночным похождениям.

Она удобно устроилась и тихонько затянула песню о склонившемся коньке.

Ее разбудил Малыш, и она тут же поняла, что уже не одна. Где-то очень близко зазвучал тихий баритон.

— Я сражаюсь с мародерами и контрабандистами, потому что они попирают королевскую власть. Но есть ли у нас на самом деле право на эту власть?

— Мне страшно, когда ты так говоришь. — Голос принадлежал Роэн. Файер прижалась к двери стойла.

— За тридцать лет сделал король хоть что-то, чтобы заслужить верность народа?

— Бриган…

— Я понимаю мотивы некоторых моих врагов лучше, чем свои собственные.

— Бриган, в тебе говорит усталость. У твоего брата справедливое сердце, ты это знаешь, и с твоей помощью он правит верно.

— Я замечаю в нем некоторые из отцовских склонностей.

— Ну, а что ты будешь делать? Позволишь грабителям и контрабандистам творить, что им заблагорассудится? Отдашь королевство лорду Мидоггу и его злобной сестрице? Или лорду Гентиану? Нэш на троне — лучший вариант для народа. А если ты отречешься от него, начнется гражданская война на четыре стороны. Ты, Нэш, Мидогг, Гентиан. Боюсь представить, кто выйдет победителем. Уж точно не ты, если королевское войско расколется, пойдя за тобой и твоим братом.

Этого разговора Файер нельзя было слышать ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае. Она понимала это, но делать было нечего — открыться сейчас было бы катастрофой. Она не двигалась и почти не дышала, но против воли внимательно прислушивалась — настолько ее изумило то, что сердце командующего королевскими войсками гложут сомнения.

— Матушка, — теперь он говорил мягко, — ты преувеличиваешь. Я никогда не отрекся бы от брата, тебе это прекрасно известно. Как и то, что я не хочу быть королем.

— Опять ты за свое. Это меня тоже беспокоит. Если Нэша убьют, тебе просто придется стать королем.

— Близнецы старше меня.

— Ты сегодня специально притворяешься дурачком. Таран нездоров, Клара — женщина, и оба они незаконнорожденные. Деллам не пережить трудные времена без настоящего короля.

— Какой из меня король?

— Тебе двадцать два, и ты командуешь королевским войском не хуже Брокера. Твои воины за тебя проткнут себе грудь собственным мечом. Самый настоящий король.

— Ну, ладно. Но — великие скалы! — матушка, я никогда не соглашусь стать королем.

— Когда-то ты считал, что никогда не станешь воином.

— Не напоминай, — голос его звучал устало. — Вся моя жизнь — искупление жизни отца.

За этим последовало долгое молчание. Файер перестала дышать. Жизнь в искупление жизни отца — как это ей знакомо. Она понимала это всей душой — без слов, даже без мыслей, понимала так, как понимала музыку.

Малыш заволновался и высунул голову из стойла, чтобы посмотреть на шепчущихся.

— Просто пообещай, что будешь исполнять свой долг, Бриганделл, — Роэн намеренно назвала его королевским именем.

Голос принца изменился. Кажется, он рассмеялся себе под нос.

— Я стал таким великим воином, что ты решила, будто я ношусь по скалам и тычу в людей мечами из удовольствия.

— Послушай сам себя и перестанешь винить меня за беспокойство.

— Я исполняю свой долг, матушка, как делал каждый день своей жизни.

— Вы с Нэшем превратите Деллы в королевство, достойное таких защитников. Восстановите порядок и справедливость, которые Накс и Кансрел разрушили своим безразличием.

Внезапно смех в его голосе куда-то делся:

— Не нравится мне это чудовище.

— Нэшделл — не Наксделл, а Файер — не ее отец, — мягко произнесла Роэн.

— Да, она еще хуже — она женщина. Нэшу перед ней ни за что не устоять.

— Бриган, — в голосе Роэн появились твердые мотки. — Файер не нужен Нэш. Она не соблазняет мужчин и не пользуется ими.

— Надеюсь, что ты права, матушка, потому что мне неважно, как хорошо ты к ней относишься. Если она поведет себя как Кансрел, я сломаю ей шею.

Файер забилась в угол. К ненависти она привыкла, и все же каждый раз на душе становилось так холодно и тяжело. Сил не было думать о том, как отчаянно придется охранять себя от этого человека.

И тут вдруг произошло нечто нелепое. Бриган протянул ладонь к ее коню.

— Бедняга, — сказал он, гладя Малыша по носу. — Мы тебя разбудили. Спи.

— Это ее конь, — заметила Роэн. — Конь чудовища, которому ты только что угрожал.

— Ну что ж. Ты красавец, — ласково сказал Бриган Малышу. — Не твоя вина, что у тебя такая хозяйка.

Конь ткнулся носом в ладонь новому другу. Роэн с Бриганом вскоре ушли, а Файер все комкала в кулаках ткань своих юбок, с трудом сглатывая, не в силах побороть охватившую ее неистовую симпатию.

По крайней мере, если этот человек решит убить ее, можно быть спокойной — Малыша он не тронет.

 

Глава шестая

Долгая ночь никак не хотела заканчиваться — видно, в королевской семье сегодня не спал никто. Файер едва успела перейти двор и скользнуть в коридор, который вел к ее покоям, как тут же наткнулась на короля. Он брел куда глаза глядят, необыкновенно красивый в свете факелов. Стоило ему заметить ее, как глаза его остекленели. Ей показалось, что от него пахнет вином — а когда он бросился к ней, прижал к стене и попытался поцеловать, все сомнения испарились.

Хоть он и напал внезапно, ей помогло помутнившее его разум вино. «Ты не хочешь меня целовать».

Нэш прекратил попытки, но по-прежнему терся о нее, гладя по груди и спине. Руке было больно.

— Я люблю тебя, — зашептал он, окатив ее хмельным дыханием. — Я хочу на тебе жениться.

«Нет, не хочешь. Ты не хочешь даже трогать меня. Ты хочешь меня отпустить».

Нэш отступил на шаг, и она отшатнулась, жадно глотая свежий воздух и оправляя платье, и собралась сбежать.

А потом вдруг снова развернулась к нему и сделала то, чего никогда раньше не делала. «Извинись передо мной, — яростно подумала она. — С меня хватит. Извиняйся».

Король тут же с благородной грацией встал перед ней на одно колено, в его черных глазах плескалось неподдельное раскаяние:

— Миледи, простите мне это оскорбление. Вы можете смело идти в свои покои.

Она поспешила прочь, прежде чем кто-либо увидел это абсурдное зрелище — король на коленях перед ней. Файер было стыдно за себя. А еще, познакомившись с королем, она теперь тревожилась за судьбу королевства.

До спальни оставалось всего ничего, как вдруг из темноты вынырнул Бриган, и это окончательно лишило Файер присутствия духа.

Не нужно было даже тянуться к его разуму, чтобы понять, что он закрыт от нее, словно крепость с каменными стенами без единой трещины. Единственной защитой от Бригана ей были собственные жалкие силы. И слова.

Он прижал ее к стене так же, как только что Нэш, Взял за запястья и завел руки за голову так резко, что от боли в ране из глаз у нее брызнули слезы, а потом прижал своим телом, чтобы она не могла двинуться. Лицо его излучало такую ненависть, что было похоже на маску рычащего зверя.

— Проявите хоть малейшее намерение подружиться с королем, — сказал он, — и я вас убью.

Бессилие было унизительным, к тому же он даже сам не подозревал, насколько больно ей делал. У нее перехватило дыхание, говорить не было сил. «Вы так похожи на своего брата, — жарко подумала она ему в лицо. — Только он несколько романтичнее».

Руки на ее запястьях сжались сильнее.

— Лживая пожирательница чудовищ.

От боли из глаз ее лились слезы. «Вы меня разочаровали. Люди говорят о вас так, будто вы какой-то особенный, но что особенного в том, чтобы зажимать беззащитных женщин в темных углах и называть их грязными словами? Обычное дело».

— И я должен поверить, что вы беззащитны? — оскалился он.

«Против вас — да».

— Но не против королевства.

«Я не собираюсь выступать против королевства. По крайней мере, — добавила она, не больше, чем вы, Бриганделл».

У него был такой вид, будто она дала ему пощечину. Исчез яростный оскал, во взгляде проглянула вдруг усталость и неуверенность. Он отпустил ее запястья и отступил чуть назад, достаточно для того, чтобы она сумела отойти от него и от стены, отвернуться и обхватить правой рукой раненое плечо. Ее всю трясло, платье стало липким — рана снова открылась и кровоточила. Он сделал ей очень больно, и она была зла как никогда в жизни.

Файер не поняла, откуда в легких взялся воздух, но не стала сдерживать рвущиеся с губ слова.

— Вижу, вы хорошо изучили пример своего отца, прежде чем решить, кем хотите стать, — прошипела она. — Деллы в надежных руках, да? Вы и ваш брат, вы… вы оба можете катиться к зверям:

— Это из-за вашего отца погиб король и Деллы тоже, — выплюнул он в ответ. — Я жалею лишь о том, что сам он не умер от моего меча. Я презираю его за то, что он покончил с собой и не доставил мне удовольствия убить его, и завидую чудовищу, которое перегрызло ему горло.

Тут она повернулась к нему и впервые за все это время увидела, по-настоящему увидела. Он часто дышал, сжимая и разжимая кулаки. Глаза у него были ясные, очень светлого серого цвета, и сверкали чем-то большим, чем гнев, чем-то отчаянным. Крепкий, чуть выше среднего роста. У него был красиво очерченный рот, как у его матери, но кроме него и этих кристальных глаз, во внешности его не было ничего примечательного. Бриган смотрел на нее в таком напряжении, что, казалось, вот-вот треснет, и внезапно ей подумалось, что он так молод, а груз на его плечах так велик, что он на грани полного изнеможения.

— Я не знал, что вы ранены, — добавил он, глядя на кровь на ее платье, и этим окончательно запутал Файер, потому что в голосе его звучало искреннее сожаление. Ей не хотелось слушать извинения — куда справедливее ненавидеть его, потому что он отвратителен.

— Вы бесчеловечны. Только и делаете, что причиняете людям боль, — сказала она, потому что не могла придумать ничего хуже. — Это не я чудовище, а вы.

И, развернувшись, ушла.

Сперва она пошла в комнату Арчера, чтобы смыть сочащуюся кровь и перевязать руку, а потом пробралась к себе — Арчер по-прежнему спал в ее постели. Раздевшись, она подняла с пола его рубашку и натянула на себя. Ему будет приятно, что она решила ее надеть, и он ни за что не догадается, что ей просто нужно скрыть запястья, багровые от синяков, которые ему видеть нельзя. У нее сейчас не хватит сил на Арчера и его мстительную ярость.

Порывшись в сумках, Файер нашла травы, предохраняющие от беременности, проглотила их всухомятку, прильнула к Арчеру и провалилась в сон без сновидений.

На следующее утро ей показалось, что она не просыпается, а тонет. Арчер чем-то отчаянно шумел, собираясь. Она с усилием выплыла из забытья и поднялась на постели, задушив стон от старой боли в плече и новой — в запястьях.

— Ты такая красивая по утрам, — Арчер остановился перед ней и поцеловал в нос. — И невозможно хороша в моей рубашке.

Может, и так, но чувствовала она себя просто трупом. Если бы только можно было поменяться: как приятно было бы выглядеть трупом, но при этом чувствовать себя невозможно хорошо.

Арчер был уже одет, не считая рубашки, и совершенно точно собирался уходить.

— Куда ты так торопишься?

— Сигнальный огонь зажгли, — ответил он.

Сигнальный огонь зажигали в городах, расположенных в горах, когда на них кто-то нападал, чтобы призвать на помощь соседей.

— Что за город?

— Серый порт, к северу отсюда. Нэш и Бриган выступают сейчас же, но птицы нападут до того, как они доберутся до туннелей. Я буду стрелять со степы вместе со всеми, кто может держать лук.

Она моментально проснулась, словно ее бросили в ледяную воду.

— Значит, Четвертое уже уехало? Сколько воинов у Нэша с Бриганом?

— Восемь моих и Роэн дала еще сорок своих гвардейцев.

— Всего сорок!

— Она многих отправила с Четвертым, — объяснил Арчер. — Воины из Третьего их заменят, но они, конечно, еще не подоспели.

— Пятьдесят человек против двух сотен птиц? Они с ума сошли?

— Или так, или вовсе проигнорировать просьбу о помощи.

— Ты не едешь с ними?

— Принц счел, что мой лук принесет больше пользы на стене.

Принц. Она замерла.

— Он сюда приходил?

Арчер взглянул на нее искоса:

— Конечно, нет. Его люди не могли меня найти, и тогда пришла Роэн.

Это было неважно, она тут же забыла об этом, поглощенная другим фактом — пятьдесят безумцев собираются пробиться через стаю из двух сотен птиц-чудовищ. Поднявшись с постели, она взяла одежду и скрылась в ванной, чтобы Арчер не заметил ее запястий, пока она переодевается, а когда вышла, он уже ушел.

Файер спрятала волосы, надела щиток на руку и, схватив лук и колчан со стрелами, побежала за ним.

В моменты отчаяния Арчер опускался даже до угроз. Вокруг них в конюшнях кричали воины и суетились кони, и он сказал, что привяжет ее к стойлу Малыша, если понадобится, но на стену не пустит.

Это все были пустые слова, Файер пропустила их мимо ушей и обдумала все шаг за шагом; Стреляла она хорошо. Рука зажила достаточно, чтобы можно было стрелять, пока хватит сил терпеть боль. К тому времени, как воины доскачут до туннеля, она успеет убить двух или, может, трех чудовищ — а значит, на воинов эти три чудовища не нападут.

А чтобы убить человека, достаточно и одного.

Кто-то из этих пятидесяти погибнет еще до того, как они доберутся до места битвы в Сером порту.

И вот тут рассуждения кончались и начиналась паника. И зачем они только едут. Зачем рисковать собой ради спасения какого-то городка… Раньше она не понимала, что люди имеют в виду, когда говорят, что принц и король — храбрецы. Зачем им понадобилось быть храбрецами?

Она повернулась вокруг себя, ища глазами братьев. Нэш, уже на коне, был взвинчен и рвался в путь — из вчерашнего пьяного балбеса он превратился в лидера, который как минимум создавал впечатление царственности. Бриган ходил меж воинов и подбадривал их, время от времени переговариваясь с Матерью. Он был спокоен и уверен, даже посмеялся над шуткой одного из гвардейцев Арчера.

А потом через груды клацающего оружия и кожаных седел он увидел ее и тут же помрачнел. Глаза заледенели, губы сжались, лицо приобрело знакомое ей выражение.

Один взгляд на нее убил его веселье.

Что ж. Не у него одного есть право рисковать своей жизнью, и не у него одного хватит на это храбрости.

Когда Файер повернулась к Арчеру и пообещала, что не собирается стрелять в чудовищ со стены, ее план казался ей очень разумным. А потом она бросилась к стойлу Малыша, решившись на поступок, в котором не было никакой логики — ну, может быть, только самая глубинная.

Она понимала, что все действо займет лишь несколько минут. Птицы нападут, как только осознают свое численное преимущество. Хуже всего придется тем, кто поедет в хвосте колонны — им придется замедлиться, когда первые всадники вступят в ближайший туннель. Те, кто доберется до подземного хода, выживут. Птицы не любят темноты и тесноты подземелий и в туннели за добычей не последуют.

Из разговоров в конюшне Файер выяснила, что Бриган поставил короля в голове колонны, а лучших копейщиков и фехтовальщиков — в хвосте, потому как в момент атаки хищники будут слишком близко для лучников. Сам принц будет замыкать шествие.

Лошадей выводили по одной и собирали у ворот, и она оседлала Малыша, прикрепив к седлу лук и копье. Пока она вела коня во двор, никто не обращал на неё внимания — частично потому, что она контролировала мысли окружающих и отвращала их, стоило им приблизиться. Отведя Малыша в конец двора, подальше от ворот, она попыталась передать ему, что им предстоит нечто очень важное, и что ей очень жаль, и что она его очень любит. Он в ответ обслюнявил ей шею.

Тут Бриган отдал приказ. Слуги раскрыли ворота и подняли решетку, и воины ворвались в дневной свет. Файер поднялась в седло и, пришпорив Малыша, ринулась за ними. Она проскочила в закрывающиеся ворота и поскакала в одиночестве прочь от воинов — в пустую каменную равнину к востоку от поместья Роэн.

Воины сосредоточенно смотрели на север и вверх и не заметили ее. Зато заметили несколько птиц — они с любопытством отвлеклись от пикирования на солдат, но их было так мало, что Файер сумела их застрелить, скрежеща зубами от боли. Лучники на стене, скорее всего, ее увидели — она чувствовала это по волнам изумления и паники, которые посылал ей Арчер. «Я, скорее всего, выживу, если ты останешься на стене и продолжишь стрелять», — послала она ему мысль в отчаянии, надеясь, что этого будет достаточно и он не додумается выбираться из замка вслед за ней.

Файер уже была довольно далеко от ворот, и первые воины доехали до подземного хода, когда в хвосте колонны началось сражение людей с чудовищами. Пора. Она остановила своего храброго коня и развернула его, а потом сдернула с головы платок, и волосы полились вниз по плечам, словно огненная река.

Мгновение ничего не происходило, и она начала паниковать, думая, что план не сработает. Сбросила мысленную защиту, чтобы ее узнали — ничего. Тогда сама потянулась к ним, чтобы привлечь внимание.

Тут одна из чудовищных птиц в небе почувствовала ее, а потом увидела и издала ужасный крик, похожий на скрежет металла по металлу. Файер знала, что означает этот крик — и остальные птицы тоже знали. Они поднялись и двинулись прочь от воинов, словно рой комаров. Устремились в небеса, отчаянно кружась и ища чудовищную добычу, — и нашли ее. О воинах было забыто. Все до одного чудовища устремились за ней.

Теперь оставалось сделать две вещи: добраться живой вместе с конем до ворот, если получится, и удостовериться, что никто из воинов, увидев, что она сделала, не решится на что-нибудь героически-идиотское. Она пришпорила Малыша и со всей силы обрушилась на разум Бригана — не приказом, это было бесполезно, а лишь сообщением. «Если вы не продолжите путь в Серый порт, значит, я сделала это впустую».

Она знала, что принц колеблется, хоть и не видела его и не слышала его мыслей. Лишь ощущала, что разум Бригана по-прежнему здесь — значит, он не двигается, как и его лошадь. Ей подумалось, что, если понадобится, можно было бы заставить ехать его черную кобылу.

«Оставьте это мне, — взмолилась она. — Я вправе рисковать своей жизнью, как вы рискуете своей».

Его разум скрылся в туннеле.

И теперь только скорость Файер и Малыша противостояла роящимся хищникам, нападающим сверху и с севера. Малыш от отчаяния творил чудеса. Еще никогда он не мчался так быстро.

Она низко пригнулась в седле. Когда первая птица вцепилась ей когтями в плечо, она бросила в нее свой лук — он теперь был всего лишь бесполезной деревяшкой. Вот колчан на спине мог послужить хоть какими-то доспехами. Файер взяла копье и выставила назад, чтобы хищникам было сложнее до нее добраться, схватила нож и взмахивала им всякий раз, как чувствовала, что в плечи или голову впиваются когти и клювы. Боли она больше не замечала, один только шум — быть может, ее собственные крики — и еще что-то яркое, наверное, ее волосы и кровь, а еще она чувствовала ветер — это Малыш несся стремглав. И — внезапно — прямо у нее над головой начали пролетать стрелы.

Коготь схватил ее за шею и, дернув, высоко поднял в седле, и ей подумалось, что вот сейчас она и умрет. Но тут напавшую птицу поразила стрела, а за ней последовали другие, и, бросив взгляд вперед, она заметила совсем близко открывающиеся ворота, а в них — Арчера, который пускал стрелы одну за другой с такой скоростью, о которой она даже не подозревала.

А потом он отступил в сторону, и Малыш ворвался в проем, а позади них в закрывающиеся> ворота тяжело бились, крича и скребясь о дерево, тела чудовищ. Файер позволила Малышу самому решать, куда скакать и когда остановиться. Ее окружили люди, Роэн тянулась за поводьями, и она чувствовала, что Малыш хромает; а потом посмотрела на его спину, круп и ноги — они были разорваны в клочья и истекали кровью. Из горла вырвался крик ужаса, а следом ее вырвало.

Кто-то схватил ее под руки и стащил с седла. Арчер, весь напряженный и дрожащий, а на лице и в мыслях — желание придушить ее голыми руками. А потом Арчер стал разноцветным и потемнел.

 

Глава седьмая

Первым, что она почувствовала, очнувшись, была жалящая боль, а еще — ощущение враждебного разума, который суетился где-то в коридоре за дверью спальни. Разум чужака. Она попыталась сесть и задохнулась от боли.

— Вам нужно отдыхать, — сказала женщина, сидящая в кресле у стены. Целительница Роэн.

Файер пропустила совет мимо ушей и с усилием поднялась.

— Как мой конь?

— Примерно в таком же состоянии, как вы, — ответила целительница. — Жить будет.

— А воины? Кто-нибудь погиб?

— Все доехали до туннеля живыми, — ответила она. — А вот чудовищ полегло немало.

Файер посидела смирно, ожидая, когда утихнут молоты в голове, чтобы можно было подняться и проверить, что там за подозрительный разум в коридоре.

— Я тяжело ранена?

— Шрамы на спине, на плечах и под волосами останутся на всю жизнь. Но у нас здесь есть все столичные снадобья. Раны заживут без заражения.

— Можно мне ходить?

— Не советую, но если необходимо, то можно.

— Мне просто нужно кое-что проверить, — пояснила она, задыхаясь от усилий, потраченных на то, чтобы сесть. — Пожалуйста, помогите мне надеть халат.

И тут Файер заметила, что одета в одну только ночную рубашку.

— Лорд Арчер видел мои запястья?

Женщина принесла мягкий белый халат и помогла накинуть его на пылающие плечи.

— Лорд Арчер сюда не приходил.

Файер решила сосредоточиться на той пытке, какую представляло из себя засовывание рук в рукава, и не думать о том, насколько Арчер, должно быть, разъярен, раз даже не пришел ее проведать.

Разум, который она ощущала, был совсем рядом и не пытался защищаться — он был охвачен каким-то тайным, недобрым стремлением. Каждый из этих пунктов оправдывал то, что он привлек внимание Файер, хоть она и не знала, с какой конкретно целью ковыляет по коридору, разыскивая его в попытке впитать в себя как можно больше эмоций, которым и он бессознательно сочился, но не стремясь овладеть им полностью и постигнуть его истинные намерения.

Разум чувствовал себя преступником и таился.

Невозможно было не замечать его. Я только прослежу, сказала она себе. Посмотрю, куда он пойдет.

Через мгновение служанка, наблюдавшая за передвижениями, остановилась и предложила ей опереться на ее руку, поразив Файер до глубины души.

— В хвосте той колонны был мой муж, леди Фанер, — сказал девушка. — Вы спасли ему жизнь.

Файер заковыляла по коридору, опираясь на предложенную руку, счастливая, что за спасение чьей-то жизни ее теперь спасут от падения на пол, и с каждым шагом все приближалась к своей таинственной цели.

— Постой, — прошептала она наконец, прислонившись к стене. — Чьи покои за этой стеной?

— Короля, леди Файер.

Значит, Файер точно знала, что в королевских покоях находится кто-то, кого там быть не должно. Она чувствовала весь набор эмоций чужака: спешку, тревогу и страх, что его обнаружат.

О том, чтобы сразиться с ним, сейчас нечего было и думать; и тут Файер почувствовала Арчера дальше по коридору, в его собственных покоях. Она схватила служанку за руку.

— Беги к королеве Роэн и скажи, что в королевские покои залез кто-то, кому там не место.

— Да, миледи. Благодарю вас, миледи, — кивнула девушка и поспешила прочь. Дальше Файер побрела по коридору в одиночестве.

Добравшись до двери Арчера, она остановилась и оперлась о дверной косяк. Он стоял у окна спиной к ней и пялился в крытый двор. Она постучалась в его разум.

Его плечи напряглись. Он развернулся и пошел в ее сторону, ни разу не бросив на нее взгляда, прошел мимо и зашагал по коридору. От удивления у нее закружилась голова.

Что ж, это к лучшему. Невозможно разговаривать с ним, когда он настолько сердит.

Файер вошла в его комнату и села на стул, всего лишь на мгновение, чтобы успокоить бьющие в голове молоты.

Несмотря на нескольких помощников, до конюшен она добиралась целую вечность, а когда увидела Малыша, не сдержалась и зарыдала.

— Ну-ну, не беспокойтесь, леди Файер, — улыбнулся замковый ветеринар. — Раны все неглубокие. Через неделю будет здоров как лошадь.

Да уж, конечно, как лошадь — и это при том, что спина у него вся шита-перешита и перевязана, а голова опущена ниже некуда. Хоть это и была ее вина, он ей обрадовался, даже прижался к двери стойла, а когда она вошла — к ней самой.

— Кажется, конек о вас волновался, — заметил целитель. — Стоило вам прийти, и он оживился.

«Прости меня, — мысленно говорила ему Файер, с трудом кое-как обнимая его за шею. — Прости меня, прости».

Скорее всего, эти пятьдесят воинов останутся в Малых горах, пока не прибудет Третье войско и не отгонит птиц. До тех пор на конюшнях будет тихо.

Поэтому Файер осталась с Малышом, прильнула к нему, и пока он слюнявил ей волосы, всей своей силой старалась уменьшить терзающую его боль.

Когда появилась Роэн, она уже лежала, свернувшись клубком на свежем сене в стойле Малыша.

— Леди Файер, — позвала Роэн из-за двери, ласково глядя на нее. — Не шевелись, — добавила она, когда Файер попыталась сесть. — Целительница сказала, что тебе нужно отдыхать, и, видно, нам нечего надеяться, что ты будешь отдыхать где-то в другом месте. Тебе что-нибудь нужно?

— Поесть?

Роэн кивнула.

— Еще что-нибудь?

— Арчер?

Роэн кашлянула.

— Я пришлю его к тебе, когда буду уверена, что он не скажет ничего непоправимого.

— Он никогда еще так на меня не сердился, — Файер взволнованно вздохнула.

Роэн опустила голову и поглядела на свои руки, покоящиеся на дверце стойла. Потом вошла и присела рядом с Файер, протянула руку и коротко пригладила ей волосы. Одну прядь она задержала в пальцах и внимательно рассмотрела, спокойно сидя на коленях в соломе, словно пытаясь что-то понять.

— Прекрасное создание, — сказала она наконец. — Сегодня ты сделала доброе дело, что бы там ни думал Арчер. В следующий раз предупреди кого-нибудь заранее, чтобы мы лучше подготовились.

— Арчер ни за что не позволил бы мне пойти на это.

— Нет. Но я бы позволила.

Их взгляды на мгновение встретились, и Файер почувствовала, что это не пустые слова. Она снова тяжело вздохнула.

— Есть новости из Серого порта?

— Нет, но дозорный на башне заметил Третье, так что наши пятьдесят храбрецов могут возвращаться хоть сегодня вечером. — Роэн отряхнула колени и поднялась на ноги, снова серьезная, как всегда. — Кстати, в королевских покоях никого не нашли. И если ты решительно собираешься ни на шаг не отходить от своего коня, полагаю, мы как минимум можем принести тебе несколько подушек и одеял. Пожалуйста, отдохни хорошенько. Оба отдохните, и конь, и всадница. И надеюсь, что когда-нибудь, Файер, ты расскажешь мне, почему сделала то, что сделала.

Роэн ушла, взметнув юбки и стукнув щеколдой, а Файер закрыла глаза и задумалась над заданным вопросом.

Сделала, потому что должна была. В искупление жизни ее отца, который создал беззаконный мир, где такие городки, как Серый порт, стирали с лица земли нападения мародеров. А еще — чтобы показать сыну Роэн, что она на его стороне. И чтобы уберечь его от гибели.

В ту ночь, когда пятьдесят воинов вернулись из Серого порта, Файер уже спала в своей комнате. Принц и король не стали терять времени и сразу же отбыли на юг вместе с Третьим. На следующее утро, когда Файер проснулась, в замке их уже не было.

 

Глава восьмая

Кансрел часто пускал Файер в свои мысли, чтобы она тренировалась манипулировать людьми. Он настаивал, что этому нужно выучиться, и Файер повиновалась, хоть каждый раз и был словно кошмар наяву.

Она слышала рассказы о рыбаках Зимнего моря, которым приходилось сражаться не на жизнь, а на смерть с морскими чудовищами. Разум Кансрела был холоден, скользок и прожорлив, словно чудовищный угорь. Всякий раз, касаясь его, она чувствовала, как липкие кольца смыкаются вокруг нее и тянут под воду, и отчаянно боролась: сначала просто чтобы овладеть им, потом — превратить во что-нибудь мягкое и теплое. В котенка. Или младенца.

На то, чтобы согреть разум Кансрела, уходило страшное количество энергии. И еще — спокойствия, чтобы утихомирить безудержную жажду. После этого она начинала изо всех сил давить на его сущность, чтобы заронить в нем мысли, которые сами ни за что не пришли бы ему в голову. Жалость к пойманному зверьку. Уважение к женщине. Удовлетворение. Она тратила на это все силы. Его жестокий, верткий разум не желал меняться.

Кансрел никогда не признавался, но Файер была уверена, что он больше, чем любым дурманящим зельем, наслаждался теми мгновениями, когда она, овладев его разумом, внушала ему умиротворение. Острые ощущения Кансрелу приелись, а вот довольства он не знал, и без ее помощи никогда не узнал бы. Теплота и нежность были ему едва знакомы. Он никогда, ни разу в жизни не отказал Файер, когда она просила разрешения войти в его мысли. Кансрел доверял ей, потому что знал, что она никогда не использует силы со злым умыслом — только во благо.

Но он не учел того, как расплывчата грань, отделяющая добро от зла.

Сегодня путь в разум Арчера был ей закрыт. Он заперся от нее. Не то чтобы это было важно — она никогда не пыталась манипулировать его мыслями, только прощупывала почву, но сегодня его почва ее совершенно не интересовала. Файер не имела намерения извиняться и уж точно не собиралась изображать виноватую в ссоре, которую ему так хотелось затеять. Не нужно далеко ходить, чтобы найти, в чем обвинить его самого. Например, в снисходительности. Деспотизме. Упрямстве.

Они сидели за квадратным столом вместе с Роэн и несколькими ее разведчиками и обсуждали таинственного лучника на землях Файер, тех, кого он убил, и чужака в королевских покоях, которого Фанер почувствовала вчера.

— Вокруг полно шпионов, и лучников тоже Полно, — говорил начальник разведки Роэн, — хотя таких искусных, как этот, и немного. У лордов Гентиана и Мидогга есть целые эскадроны лучников. А еще некоторые из искуснейших стрелков королевства промышляют контрабандой зверей.

Да, об этом Файер помнила. Каттер вечно хвастался своими лучниками. Именно так он и добывал товар — стрелами, смазанными сонным зельем.

— Хорошие лучники есть и среди пиккийцев, — добавил другой разведчик. — Знаю, мы привыкли думать, что они глуповаты и ограниченны и занимаются только своими лодками и рыбой, да еще иногда грабят наши приграничные города, но они осознают ситуацию в стране. Пиккийцы не дураки, и король им мешает. Все эти тридцать лет их держат в бедности только наши законы и торговые ограничения.

— Сестра Мидогга, Маргда, недавно вышла за пиккийца, — заметила Роэн, — он исследует восточные моря. Еще есть основания полагать, что Мидогг недавно начал нанимать пиккийцев в свое войско. И они идут к нему охотно.

Файер эта новость поразила и обеспокоила.

— Сколько у Мидогга воинов?

— По-прежнему меньше, чем в королевском войске, — твердо ответила Роэн. — Мидогг сказал мне лично, что у него как минимум двадцать пять тысяч воинов, но наши разведчики в его землях на северо-востоке сообщают, что их около двадцати тысяч. У Бригана двадцать тысяч только в четырех патрулирующих подразделениях, да еще пять — во вспомогательных войсках.

— А у Гентиана?

— Точно не знаем. Самая правдоподобная догадка — десять тысяч, живут в пещерах под Крылатой рекой, недалеко от его поместья.

— Какими бы ни были числа, — вмешался начальник разведки, — лучники и шпионы есть у всех. Ваш чужак мог работать на кого угодно. Если оставите нам стрелы, возможно, мы сможем вычеркнуть какие-то из вариантов или, по крайней мере, найдем, где эти стрелы изготовили. Но буду откровенен: слишком надеяться не стоит. Маловато данных.

— А тот, кого убили в клетке, — снова вступила Роэн, — которого вы называете браконьером, он ничем не выдал своего замысла? Даже тебе, Файер?

— Его мысли были пусты, — ответила Файер. — Ни зла, ни добра не замышлял. Он показался мне простаком, чьим-то орудием.

— А тот, кто забрался в королевские покои? Он был таким же?

— Нет. Конечно, он мог работать на кого-то, но разум его был полон мыслей о цели. И вины. Он беспокоился за себя.

— Нэш сказал, что в его вещах рылись, — сообщила Роэн, — но ничего не пропало. Мы подумали, что грабитель искал письма, которые я в отсутствие Нэша ношу с собой — к счастью. Шпион… но чей? Файер, ты смогла бы узнать его, если бы он снова тебе попался?

— Смогла бы. В замке его сейчас нет. Возможно, сбежал под прикрытием Третьего.

— Мы потратили впустую целый день, — проворчал начальник разведки. — Могли бы с вашей помощью найти его вчера и допросить.

Тут Файер убедилась, что Арчер ей по-прежнему друг, хоть и не желает встречаться с ней взглядом.

— Леди Файер вчера нуждалась в отдыхе, к тому же она не обязана делать то, что вам удобно.

Роэн отсутствующе постучала ногтями по столу и произнесла, размышляя вслух:

— Вокруг враги, — голос ее был печален. — Мидогг, Гентиан, черный рынок, Пиккия. Шпионы рыщут повсюду, пытаясь вызнать, куда Бриган пошлет войска, переманить наших союзников или найти подходящий момент и избавиться от Нэша, Бригана, близнецов или от меня, — она покачала головой. — А мы в это время стараемся узнать, сколько у них воинов, кто их союзники, сколько воинов у союзников и когда они собираются напасть. Стараемся переманить их шпионов на свою сторону, а они, конечно, делают то же самое с нашими. Одним скалам известно, кому на этой стороне можно доверять. Однажды в мои ворота ступит посланник с вестью о том, что мои сыновья мертвы.

Роэн говорила отстраненно, не ожидая ни возражений, ни слов утешения — просто говорила как есть.

— Ты нам нужна, Файер, — добавила она. — И не тревожься так. Не для того, чтобы насиловать чьи-то мысли. Нам принесет пользу и то, как хорошо ты чувствуешь людей.

Конечно, Роэн не лгала. И все же при такой смуте в королевстве одни просьбы неизбежно превратятся в другие, и очень скоро. Стук: молотов в голове Файер усилился невыносимо. Она посмотрела на Арчера, но он в ответ уклонился от ее взгляда, нахмурился, глядя на стол, и резко сменил тему.

— Вы сможете выделить мне сколько-нибудь воинов, ваше величество?

— Полагаю, у меня нет права отказывать тебе в воинах, учитывая, что вчера Файер спасла им жизнь, — ответила Роэн. — Бриган оставил мне сто двадцать человек из Третьего. Можешь взять восьмерых из тех, кто был в Сером порту.

— Я бы предпочел выбрать из ста двадцати.

— Они все служат в королевском войске, — возразила Роэн, — всех обучали люди Бригана, все равны в умениях, к тому же у тех, кто был в Сером порту, уже есть повод верно служить твоей даме, Арчер.

«Служить» — это было мягко сказано. Воины, вернувшиеся из Серого Порта, теперь, кажется, просто боготворили Файер — именно поэтому Арчеру они и не нравились. Несколько человек уже умудрились отыскать ее, встать на колени, поцеловать ей руку и поклясться защищать.

— Прекрасно, — ворчливо ответил Арчер, кажется, несколько смягчившись, потому что Роен назвала Файер «его дамой». Файер добавила к списку «инфантильность» — вот в чем еще можно будет обвинить его в ссоре, которой они никогда не затеют.

— Давайте еще раз проанализируем все происшествия, — предложил начальник разведки. — По очереди, в мельчайших деталях. Леди Файер? Пожалуйста, начните со встречи в лесу.

Файер подумалось, что если уж нужно проходить через все это снова, было бы неплохо растянуться на столе и закрыть глаза, и чтобы целительница Роэн втирала ей мазь в шею, пока начальник разведки записывает подробности. Вздохнув, она коснулась своей чувствительной кожи и снова начала рассказывать о том, что случилось в лесу.

Наконец Арчер заговорил с ней — через неделю, когда птицы уже улетели, шрамы почти перестали болеть, а впереди замаячил отъезд. Они сидели за столом в гостиной Роэн и ждали, когда королева придет ужинать.

— Я больше не могу выносить твоего молчания, — пожаловался он.

Комизм ситуации едва не заставил Файер рассмеяться. Она заметила, как встрепенулись умы слуг, стоящих у дверей с совершенно пустыми лицами — наверное, ждали чего-нибудь, о чем можно будет посплетничать на кухне.

— Арчер, — сказала она, — это ведь ты притворяешься, что меня не существует.

Пожав плечами, он откинулся на спинку стула и посмотрел на нее с сомнением во взгляде:

— Я вообще могу тебе доверять? Или мне всегда быть готовым к таким вот героическим безумствам?

На это у нее был ответ, но вслух она его произнести не могла. Файер подалась вперед и взглянула ему в глаза. «Это было не первое безумство, на которое я пошла ради королевства. Наверное, ты не должен был удивляться, ведь ты же знаешь правду. Брокер точно не удивится, когда мы ему расскажем».

Через мгновение он отвел глаза и принялся выравнивать лежащие на столе вилки.

— Ужасно, что ты такая храбрая.

А вот теперь она не знала, что ответить. Да, иногда она совершала отчаянные поступки, иногда — безумные… но храброй не была.

— Ты решительно намерена оставить меня жить в этом мире без сердца? — спросил Арчер. — Потому что именно это ты чуть было не сделала.

Он теребил край скатерти, избегая поднимать взгляд, и говорил нарочито беззаботным тоном, словно они беседовали о каком-то пустяке не важнее встречи, о которой она забыла и заставила его ждать.

Файер протянула через стол руку.

— Я хочу мира, Арчер.

В этот момент в комнату вошла Роэн, опустилась и кресло между ними и, повернувшись к Арчеру, раздраженно прищурилась:

— Арчер, в моей крепости осталась хоть одна служанка, с которой ты еще не успел разделить постель? Стоило мне объявить, что ты уезжаешь, и в следующую секунду две уже готовы перегрызть друг другу горло, а еще одна рыдает в буфетной. Это несерьезно. Ты здесь девять дней, — она заметила протянутую руку. — Я вам помешала.

Мгновение Арчер разглядывал стол, поглаживая пальцами грань бокала и откровенно углубившись в свои мысли. Потом вздохнул в тарелку.

— Мир, Арчер, — повторила Файер.

Он поднял глаза и посмотрел ей в лицо.

— Ладно, — он неохотно взял ее руку. — Мир, потому что война невыносима.

Роэн хмыкнула:

— У вас самые странные отношения во всех Деллах.

Арчер слегка улыбнулся:

— Она не соглашается скрепить их браком.

— Понятия не имею, что ее останавливает! Я так полагаю, что тебе не приходило в голову не так щедро раздавать любовь направо и налево?

— Ты бы вышла за меня, Файер, если бы я спал только в твоей постели?

Он знал ответ на этот вопрос, но можно было и напомнить лишний раз:

— Нет. К тому же в ней было бы тогда слишком многолюдно.

Арчер рассмеялся и поцеловал ее руку, а потом торжественно отпустил. Файер, улыбаясь, взяла нож и вилку. Роэн в недоумении покачала головой и повернулась к подошедшему с сообщением слуге.

— О, — нахмурилась она, прочитав записку. — Хорошо, что вы уезжаете. Скоро прибудут лорд Мидогг и леди Маргда.

— Прибудут? — изумилась Файер. — Они что, едут сюда?

— С визитом.

— С визитом! Вы друг другу визиты наносите?

— Ах, это все фарс, конечно, — устало махнула рукой Роэн. — Они пытаются показать, что королевская семья им не угрожает, а мы — что открыты для диалога. Когда они приезжают, их приходится впускать, потому что отказ они расценят как враждебность и получат повод вернуться с войсками. Мы сидим за столом, пьем вино, они задают назойливые вопросы о Нэше, Бригане и близнецах, на которые я не отвечаю, рассказывают, какие сведения их шпионы якобы добыли о Гентиане — все это либо давно мне известно, либо они сочинили сами. Они притворяются, что настоящий враг короля — Гентиан, что Нэшу нужно объединиться с Мидоггом против него, а я делаю вид, что это хорошая идея, и предлагаю Мидоггу в знак верности передать свои войска Бригану. Мидогг отказывается, мы соглашаемся, что зашли в тупик, и на этом Мидогг с Маргдой отбывают, засунув по пути к выходу нос во все комнаты, до которых только могут дотянуться.

— Вам не кажется, что риск того не стоит? С обеих сторон? — скептически нахмурил брови Арчер.

— Этот визит очень вовремя — Бриган ведь как раз оставил мне столько воинов. Когда они приедут, с нами все время будет такая стража, что едва ли хоть одна из сторон на что-то решится — слишком вероятно, что погибнут все. Опасность не больше, чем обычно. Но, — добавила она, мрачно глядя на них, — вас я прошу уехать завтра же с рассветом. Нельзя, чтобы вы встречались. Нет причины втягивать вас с Брокером в эти дела, Арчер. И я не хочу, чтобы они видели Файер.

Все почти получилось. Файер, Арчер и их гвардейцы даже отъехали на некоторое расстояние от крепости Роэн и уже собирались свернуть на другую дорогу, как на севере показалась процессия. В ней было двадцать воинов довольно пугающего вида. Возможно, их отобрали за сходство с пиратами: шрамы, обломанные зубы? Некоторые из них были высокими и светлокожими — возможно, пиккийцы. Кроме них, в процессии участвовали суровый мужчина и женщина, от которой словно веяло зимним ветром. Эти двое выглядели как брат и сестра: оба невысокие и плотные, с тонкими губами и лицами, дышавшими холодом — до того момента, как их взгляды скользнули по спутникам Файер и с искренним и неподдельным изумлением остановились на ней.

Брат с сестрой переглянулись, и между ними словно промелькнуло молчаливое понимание.

— Едем, — шепнул Арчер, жестом приказывая воинам и Файер продолжать движение. Процессии разошлись, даже не поприветствовав друг друга.

Файер, странно взволнованная, потянулась к гриве Малыша и погладила жесткую шерсть. Раньше лорд и леди были лишь именами, точкой на деллийской карте с приписанным рядом неизвестным числом воинов. А теперь оказалось, что они действительно существуют, это люди из плоти и крови, люди, от которых веет холодом.

Ей не понравилось то, как они переглянулись, увидев ее. И было не по себе от тяжелых взглядов, буравивших спину, пока Малыш не увез Файер прочь.

 

Глава девятая

Это случилось снова: всего через несколько дней после того, как Файер и Арчер вернулись домой, в лесах Арчера нашли еще одного незваного гостя. Когда воины привели его, Файер почувствовала тот же самый туман в мыслях, что был у браконьера. Но не успела она даже обдумать то, как с помощью своей силы вытянуть из него информацию, как прямо в раскрытое окно караульного помещения влетела стрела и вонзилась незнакомцу точно между лопаток. Арчер бросился на Файер и прижал к полу, нарушитель рухнул рядом. Изо рта его тонкой струйкой текла кровь. Затуманенный разум вовсе покинул тело, и Файер, скорчившись на полу и не обращая внимания на сапоги стражей на своих волосах и крики Арчера над головой, потянулась к лучнику, который пустил стрелу.

Он был далеко и с трудом чувствовался. Но все же Файер нашла его и попыталась схватить, но тут кто-то наступил ей сапогом на палец, и боль отвлекла ее, а когда она потянулась снова, незнакомец уже исчез.

«Побежал на запад, в леса Триллинга, — передала она мысль Арчеру — для слов в легких было чересчур мало воздуха. — Разум его так же пуст, как у остальных».

Палец не был сломан, только зверски болел при движении. Поскольку это был указательный палец левой руки, арфу и флейту пришлось отложить на пару дней, но со скрипкой щадить себя она была не намерена. Им и так уже пришлось расставаться надолго, и снова откладывать ее Файер не хотелось. Она просто старалась не думать о боли, потому что каждый укол боли теперь сопровождался уколами досады. Файер устала от того, что у нее все время что-то болит.

Как-то она сидела в своей комнате и играла веселенькую танцевальную мелодию, но вдруг что-то заставило ее замедлить темп, и в песне внезапно обнаружились печальные пассажи. В итоге это была уже совсем другая мелодия, явно грустная, и теперь скрипка выплакивала свою печаль.

Файер прервалась, опустила ее на колени и долго смотрела, а потом прижала к груди, как ребенка, сама себе изумляясь.

Ей вспомнилось, как Кансрел подарил ей эту скрипку.

— Мне сказали, что у нее приятный звук, крошка, — сказал он, протягивая ей инструмент почти небрежно, словно это был совершеннейшей мусор и он не отдал за него целое состояние. Она взяла скрипку в руки, оценив по достоинству ее изящество, но понимая, что настоящая ценность зависит от тона и чувствительности, а в этом Кансрел ничего не смыслит. На пробу провела смычком по струнам. Скрипка тут же отозвалась, словно жаждала прикосновения, заговорила с ней нежным голосом, который Файер поняла и узнала.

В ее жизни появился новый друг.

Она не сумела скрыть от Кансрела своего удовольствия, и в нем тут же всколыхнулась радость.

— Ты восхитительна, Файер, — сказал он. — Ты удивляешь меня каждую секунду. Самое большое мое удовольствие — радовать тебя. Разве не странно? — он рассмеялся. — Тебе правда нравится, крошка?

Файер заставила себя оглянуться, увидеть стены и окна и вернуться в настоящее. Она сидела в кресле в своей комнате. День догорал. Скоро Арчер вернется с полей, где помогает пахарям. Возможно, у него есть новости о лучнике, которого ищут днем и ночью. Или, может, Брокер получил от Роэн письмо с рассказом о Мидогге и Маргде, или Гентиане, или Бригане, или, может, Нэше.

Она нашла лук и колчан и, стряхнув воспоминания как волосы с плеч, вышла из дома, чтобы найти Арчера и Брокера.

Новостей не было. Писем тоже.

У Файер минуло одно женское кровотечение со всеми сопутствующими болями и унижениями. Потом прошло второе. Это был своеобразный способ отмерять время — все и в ее доме, и в доме Арчера, и даже в городе знали, почему она иногда выходит на улицу лишь в окружении стражей. Ее кровотечения были общественным явлением и не давали забыть о том, как ползут недели. Приближалось лето. Земледельцы ждали, когда картофель и морковь наконец освоятся в каменистой почве.

Уроки продолжались как обычно.

— Остановитесь, пожалуйста, — взмолилась она однажды на уроке в доме Триллинга, прерывая оглушительную какофонию флейт и рожков. — Давайте попробуем еще раз с начала страницы. И, Троттер, — она повернулась к старшему из мальчиков, — постарайся не дуть так сильно. Я уверена, визжащий звук получается как раз от этого. Хорошо? Готовы?

Пытки с увлечением возобновились. «Где мое терпение? — спрашивала себя Файер. — Где мое чувство юмора? Ведь раньше мне нравились такие вот трудности. Раньше я любила этих детей».

Файер была несправедлива к себе — детей она по-прежнему любила. Дети были одной из ее маленьких радостей, даже когда они вели себя друг с другом как изверги и пытались что-то скрыть от нее — свою лень, например, или иногда талант. Дети были умны и покладисты, а время и терпение делали их сильными и учили не бояться ее и не обожать слишком слепо. И горести их были ей знакомы и дороги.

Но она знала, что в конце дня их придется вернуть родителям. «Это не мои дети, — думала Файер, — кто-то другой кормит их и рассказывает им сказки. У меня никогда не будет детей. Я застряла в этом городе, где ничего не происходит и никогда ничего не произойдет и где нет никаких новостей. Я потеряла покой настолько, что могла бы сейчас вырвать у Реннера его кошмарную флейту и сломать о его голову».

Она приложила ладонь к собственной голове и тщательно удостоверилась, что второй сын Триллинга не почувствовал ее мыслей.

Нужно снова обрести покой. На что я вообще надеюсь? На еще одно убийство в лесу? На то, что к нам заявятся Мидогг и Маргда со своими пиратами? Или нападет стая волков-чудовищ?

Хватит мечтать о том, чтобы что-нибудь случилось. Потому что в конце концов что-то все-таки случится, и вот когда оно случится, я обязательно пожалею.

На следующий день, когда Файер шла по дороге от своего дома к Арчеру с колчаном на спине и луком в руке, с задней террасы дома Арчера ее окликнул один из воинов.

— Леди Файер, может, сыграем рил?

Это был Крелл, тот самый стражник, которого она заморочила той ночью, когда не сумела забраться к себе в спальню по дереву. Он знал толк в игре на флейте и теперь предлагал спасти ее от отчаяния и метаний.

— О боже, да, давай, — ответила она. — Погоди, я только возьму скрипку.

Рил в дуэте с Креллом всегда походил на соревнование. Они играли по очереди, бросая друг другу вызов, придумывая пассажи, которые партнер должен был подхватить и развить. Они держались в ритме, но плавно ускорялись до такой степени, что в итоге на то, чтобы не отстать, уходило все внимание и все силы. Игра выходила достойная публики — так и сегодня на задней террасе в ожидании концерта появились Брокер и несколько воинов.

К счастью, Файер была в подходящем настроении для упражнений в технике, потому что Крелл играл так, словно вознамерился заставить ее порвать струну. Ее пальцы летали, скрипка превратилась в целый оркестр, а каждая прекрасная нота, идеально озвученная, отзывалась в груди аккордом удовлетворения. Удивляясь непривычному ощущению легкости на сердце, Файер вдруг поняла, что смеется.

Ее сосредоточенность была так велика, что ей понадобилось некоторое время, чтобы заметить странное выражение, появившееся на лице Брокера, который слушал, постукивая пальцем по подлокотнику кресла. Взгляд его вперился во что-то позади и справа от Файер, в направлении задней двери дома Арчера. Значит, кто-то стоит у входа — и на этого человека так ошеломленно смотрит Брокер.

А потом все случилось одновременно. Файер узнала разум в дверях, взвившись, повернулась, и скрипка со смычком разлетелись с громким визгом. На дверной косяк опирался принц Бриган.

У нее за спиной замолкли быстрые звуки флейты Крелла. Стоящие на террасе воины, смущенно покашляв, обернулись и тут же встали по стойке «смирно», заметив командующего. Глаза Бригана ничего не выражали, но он выпрямился, и Файер поняла, что сейчас он начнет говорить.

Развернувшись, она бросилась бежать вниз по ступеням террасы.

Скрывшись из виду, Файер через некоторое время остановилась и оперлась о валун, хватая ртом воздух, а скрипка ее с резким, неблагозвучным криком протеста постукивала по камню. Тут подбежал Товат — тот самый воин с рыжими волосами и решительным характером — и остановился рядом.

— Простите мою назойливость, миледи, — сказал он. — Вы не взяли с собой оружия. Вам нехорошо, миледи?

Файер прислонилась лбом к валуну, борясь с краской стыда. Он был прав — кроме того, что она сбежала трусливо, как вспугнутая куропатка, она еще и не взяла оружие.

— Зачем он здесь? — спросила она Товата, по-прежнему прижимая к холодному камню скрипку, смычок и пылающий лоб. — Что ему нужно?

— Я не успел услышать, — ответил Товат. — Вернемся? Может, обопретесь о меня, миледи? Или позвать целителя?

Едва ли Бриган из тех, кто наносит визиты вежливости, и он редко путешествует в одиночку. Файер закрыла глаза и окинула внутренним взглядом холмы. Войска его она не почувствовала, но неподалеку ожидали около двадцати человек — не у двери Арчера, а у ее собственной.

Файер вздохнула в камень, потом выпрямилась, проверила закрывающий волосы платок и засунула скрипку со смычком под мышку.

— Идем, Товат, — повернулась она в сторону дома. — Скоро мы все узнаем — он приехал ко мне.

Воины у ее дверей не были похожи на людей Роэн или Арчера — те восхищались ею и не без причины доверяли. А это были самые обычные воины, и как только они с Товатом подошли, Файер почувствовала все многообразие обычных реакций. Желание, удивление, недоверие. А еще — настороженность. Они ограждали от нее свой разум тщательнее, чем можно было бы ожидать от обычных мужчин на улице. Должно быть, Бриган и выбрал их за эту отстраненность — или же наказал помнить о ней.

Кстати, не все из них мужчины, поправила она себя. У троих воинов были длинные, завязанные сзади волосы, женские лица — и мысли тоже женские. Файер сосредоточилась: еще пятеро думали о ней очень расплывчато. Она с надеждой подумала, что они, может быть, вовсе не интересуются женщинами.

Когда Файер и Товат остановились перед ними, все разом уставились на нее.

— Добро пожаловать, воины, — начала она. — Не хотите ли войти?

— Нам приказано, — ответила одна из женщин, высокая, с карими глазами и мощным голосом, — ждать на улице, пока командующий не вернется из дома лорда Арчера, миледи.

— Хорошо, — сказала Файер, почувствовав облегчение при мысли, что им не приказано схватить ее и запихнуть в мешок. Сопровождаемая Товатом, она прошла мимо воинов к двери. Вдруг в голову ей пришла внезапная мысль, и она снова повернулась к той женщине: — Вы командуете отрядом?

— Да, миледи, в отсутствие командира.

Файер снова коснулась разума каждого воина, ища отклик на решение Бригана. Презрение, зависть, возмущение… Не нашла ничего.

Все-таки это не обычные воины. Мотивы принца неясны, но что-то определенно повлияло на его выбор.

Зайдя внутрь и впустив Товата, она закрыла перед ними дверь.

Во время концерта на террасе Арчер был в городе, но, должно быть, вернулся сразу же после, потому что когда Бриган вскоре появился у ее двери, Брокер с Арчером оба сопровождали его.

Донал провел их в гостиную. В попытке скрыть смущение, а еще убедить их, что она не собирается снова сбегать в холмы, Файер торопливо заговорила:

— Мой принц, если ваши воины хотели бы отдохнуть или выпить, они могут смело проходить в дом.

— Спасибо вам, леди, — ровно ответил он, — но я не предполагаю задерживаться.

Арчер был чем-то взволнован, и Файер не нужно было использовать свою силу, чтобы понять это. Она знаком пригласила обоих молодых людей садиться, но они остались стоять.

— Миледи, — начал Бриган, — я прибыл от имени короля.

Говоря, он старался не смотреть ей в лицо — взгляд блуждал по окружающему ее пространству, но на нее не обращался. Файер решила считать это приглашением изучить принца собственными глазами, потому что разум его был заперт так крепко, что этим путем ничего было не узнать.

Вооружен луком и мечом, но вместо доспехов на нем — темная дорожная одежда. Гладко выбрит, ростом чуть ниже Арчера, но выше, чем ей казалось по воспоминаниям. Темные волосы, нахмуренные брови и отстраненное каменное лицо довершали обзор, а почувствовать что-либо, кроме его нежелания смотреть на нее, ей никак не удавалось. Она заметила тонкий, изогнутый шрам, врезавшийся в правую бровь. Точно такие же скрывались у нее на шее и плечах. Значит, хищная птица едва не выцарапала ему глаз. На подбородке еще один шрам — этот ровный, от ножа или клинка.

Ей подумалось, что у командующего королевскими войсками, наверное, должно быть не меньше шрамов, чем у человека-чудовища.

— Три недели назад, — продолжал Бриган, — в покоях короля обнаружили и схватили незнакомца. Король просит вас приехать в Столицу, миледи, встретиться с пленником и сказать, этот ли человек забрался в королевскую спальню в крепости моей матери.

Столица. Ее родина. Место, где жила и умерла ее мать. Великолепный город над морем, которому суждена гибель или спасение в надвигающейся войне. Файер никогда не видела Столицы, кроме как в собственном воображении. Естественно, никто еще не предлагал ей поехать туда и посмотреть своими глазами.

Она заставила разум серьезно обдумать вопрос, хоть сердце уже все решило. В Столице у нее будет много врагов, и многим она понравится без меры. Ее будут разглядывать и оскорблять, и ни на мгновение нельзя будет ослабить психологическую защиту. Ее возжелает король. А еще он и его советники захотят использовать ее силу против пленников, врагов, против каждого из того множества людей, которым они не доверяют.

А ехать туда придется с этим грубым человеком, который терпеть ее не может.

— Король просит меня, — уточнила Файер, — или приказывает?

Бриган холодным взглядом рассматривал ковер.

— По сути, это был приказ, миледи, но я не стану вас принуждать.

Итак, по-видимому, у него есть право не повиноваться воле короля; или, возможно, желание ослушаться приказа — знак того, насколько сильно Бригану не хочется везти ее к своему слабовольному брату.

— Если король ожидает, что я использую свою силу, чтобы допрашивать его пленников, его ждет разочарование, — предупредила Файер.

Бриган едва заметно согнул руку у рукояти меча и сжал ладонь в кулак. Промелькнуло какое-то чувство — нетерпение или, может, гнев. На долю секунды он посмотрел ей в глаза, а потом снова отвел взгляд.

— Едва ли король попытается заставить вас делать что-то, что вам не угодно.

Из этих слов Файер поняла: принц полагает, что она способна и собирается управлять решениями короля. Лицо ее пылало, но она лишь чуть вздернула подбородок и сказала:

— Я поеду с вами.

Арчер возмущенно фыркнул, но прежде, чем он успел раскрыть рот, она повернулась и посмотрела ему в глаза. «Не спорь со мной перед братом короля, — подумала она. — И не разрушай мир, который длился целых два месяца».

Арчер выдержал ее взгляд.

— Это не я его разрушаю, — тихо ответил он.

Брокер к такому привык; но вот что подумает Бриган об этом противостоянии взглядов и об этом одностороннем споре? «Не сейчас. Можешь позорить себя сколько угодно, но позорить меня я не позволю».

Арчер издал звук, похожий на шипение, развернулся на пятках и стремительно покинул комнату, грохнув дверью и оставив за собой неловкое молчание.

Файер коснулась платка и снова повернулась в Бригану.

— Прошу, простите нашу грубость.

— Не беспокойтесь, — в серых глазах не отразилось ничего.

— Как вы собираетесь обеспечить ее безопасность в пути, командующий? — тихо спросил Брокер. Бриган повернулся к нему, а потом опустился в кресло, положив руки на колени. Он словно стал держать себя совсем по-другому. С Брокером ему, казалось, было легко и приятно, теперь он и вправду походил на юного командира войска, который почтительно общается со своим наставником.

— Сэр, мы поедем в Столицу в сопровождении всего Первого войска. Они расположились к западу отсюда.

— Вы не так меня поняли, юный принц, — улыбнулся Брокер. — Как вы собираетесь охранять ее от Первого войска? Среди пяти тысяч человек обязательно найдется такой, кому взбредет в голову выкинуть что-нибудь недоброе.

Бриган кивнул:

— Я лично отобрал двадцать стражников, которым можно доверить заботу о ней.

Файер упрямо и решительно скрестила руки на груди.

— Обо мне не нужно заботиться. Я могу защитить себя.

— Я в этом не сомневаюсь, миледи, — мягко ответил Бриган, глядя себе на руки, — но если вы поедете с нами, охрана вам все равно нужна. Я не могу позволить гражданской женщине путешествовать в течение трех недель в компании пяти тысяч воинов без сопровождения охраны. Уверен, вы понимаете, что это разумно.

Он намекал на то, что она — чудовище и провоцирует недостойное поведение. И постепенно, остывая, Файер действительно поняла, что это разумно. Ей и вправду еще никогда не приходилось противостоять пяти тысячам мужчин. Она тоже села.

— Хорошо.

— Если бы только Арчер был здесь и видел, какие чудеса творят разумные аргументы! — усмехнулся Брокер.

Файер фыркнула. Арчер не подумал бы, что она согласилась на охрану из-за разумности аргументов. Он бы тут же решил, что она влюбилась в самого симпатичного из стражников.

— Я пойду собираться, — она снова поднялась на ноги, — и попрошу Донала оседлать Малыша.

Бриган тоже встал.

— Хорошо, миледи. — Лицо его снова стало закрытым и бесстрастным.

— Вы подождете здесь со мной, командующий? — спросил Брокер. — Мне нужно кое о чем с вами поговорить.

Файер внимательно посмотрела на него. «Да? И чем же вы хотите с ним говорить?»

Но Брокер был выше молчаливых препирательств, к тому же его разум был чист и силен, и он мог открыть ей мысль такую четкую, что она звучали почти как законченное предложение. «Хочу дать ему несколько тактических советов», — подумал Брокер.

Немного успокоившись, Файер оставила их наедине.

Добравшись до спальни, она обнаружила, что на стуле у стены сидит Арчер. Это была вольность с его стороны — войти в ее комнату без разрешения. Но она простила его. Арчер не мог вот так бросить все свои обязанности по отношению к дому и землям, чтобы поехать с ней. Он останется здесь, и им придется надолго разлучиться — на дорогу туда и обратно уйдет почти шесть недель или даже больше, если она какое-то время проведет в Столице.

Когда Брокер спросил ее, четырнадцатилетнюю, какова ее власть над Кансрелом, когда она входит в его разум, Арчер бросился ее защищать.

— Где твое сердце? Он ее отец. Не усложняй их отношения еще больше.

— Я всего лишь спрашиваю, — ответил Брокер. — Властна ли она влиять на его суждения? Смогла бы навсегда изменить желания?

— Всякий поймет, что это не праздные вопросы.

— Это необходимые вопросы, — проговорил Брокер, — как бы я ни хотел обратного.

— Мне все равно. Оставь ее в покое, — отрезал Арчер с такой яростью, что Брокер отступился, по крайней мере, в тот раз.

Наверное, в этом путешествии ей будет не хватать защиты Арчера. Не потому, что она необходима, а лишь как знака того, что Арчер рядом.

Откопав в куче на дне шкафа седельные мешки, Файер принялась складывать туда белье и дорожную одежду. Возиться с платьями смысла не было. Никто никогда не замечал, что на ней надето, к тому же после трех недель в мешках их все равно нельзя будет носить.

— И ты бросишь своих учеников? — наконец заговорил Арчер. Опершись локтями на колени, он наблюдал за тем, как она собирается. — Вот так просто?

Она отвернулась от него, делая вид, что ищет скрипку, и позволила себе улыбнуться. Раньше он никогда так не волновался о ее учениках.

— Быстро ты все решила, — добавил он.

— Я никогда не видела Столицы, — просто ответила Файер; для нее все было очевидно.

— Не так уж там и прекрасно.

Это ей хотелось бы оценить самой. Не ответив, Файер принялась разбирать кучу вещей на кровати.

— Там будет опаснее, чем где-либо, — продолжал Арчер. — Твой отец увез тебя оттуда, потому что там было опасно.

Она положила скрипку рядом с седельными мешками.

— Так что же, мне всю жизнь прожить бесцветно, Арчер, просто ради безопасности? Я не стану прятаться за запертыми окнами и дверьми. Это не жизнь.

Он провел пальцем по краешку пера на стреле, что торчала из висящего рядом колчана, а потом, положив подбородок на кулак, уставился в пол.

— Ты влюбишься в короля.

Она села на кровать лицом к нему и ухмыльнулись:

— Я бы не смогла влюбиться в короля. Он слабохарактерный и слишком охоч до вина.

— И что? — Он поймал ее взгляд. — А я ревнивый и слишком охоч до женщин.

Файер улыбнулась шире:

— Твое счастье, что я полюбила тебя задолго до того и другого.

— Просто ты не любишь меня так же сильно, как я тебя, — сказал он. — Поэтому я и стал таким.

Слышать это от друга, за которого она отдала бы жизнь, было больно. И еще больнее оттого, что он сказал это теперь, когда им нужно расстаться так надолго. Поднявшись, Файер отвернулась от него. «Любовь так не измеряется, — подумала она. — И можешь винить меня в своих чувствах, но винить меня в своих поступках нечестно».

— Прости, — вздохнул он. — Ты права. Прости, Файер.

Ей было несложно простить его снова, ведь она знала, что его гнев обычно испаряется так же быстро, как накатывает, и за всем этим стоит полное до отказа сердце. Но на прощении она остановилась. Было понятно, на что Арчер надеется, сидя здесь, в спальне, перед самым ее отъездом, и это в ее планы не входило.

Решение разделить постель с Арчером пришло легко, и до недавних пор это по-прежнему было так же просто. А потом между ними словно нарушилось равновесие. Все эти разговоры о замужестве, любовная лихорадка. Все чаще и чаще самым простым вариантом было сказать «нет».

Ей хотелось ответить ему мягко. Повернувшись, Файер протянула руку. Он поднялся и подошел ближе.

— Мне нужно переодеться в дорожное и еще кое-что доделать, — сказала она. — Попрощаемся сейчас. Спустись и скажи принцу, что я скоро буду.

Сперва он посмотрел себе под ноги, а потом поднял на нее понимающий взгляд. Потянул за платок, и волосы рассыпались по плечам. Он собрал пряди и поцеловал, зарывшись в них лицом, потом притянул Файер к себе и осыпал поцелуями ее шею и губы так нежно, что тело ее запротестовало против холодности разума, а когда он отодвинулся от нее и повернулся к двери, на лице его застыло горе.

 

Глава десятая

Фаейр беспокоилась, что не будет успевать за войском или что всем пяти тысячам придется подстраиваться под ее темп. На поверхности, когда позволяла дорога, воины и вправду двигались быстро, но большую часть времени скорость была умеренная — частично из-за местности и подземных ходов, частично из-за того, что королевское войско предназначено выискивать трудности, которых обычные путешественники стараются избегать.

Первое войско поражало воображение четкостью организации: вся движущаяся громада поделена на части, которые в свою очередь были поделены на более мелкие единицы, то и дело переходящие на галоп, отрывающиеся от товарищей, чтобы исчезнуть в пещерах или горных ущельях и через некоторое время появиться снова. Впереди ехали разведчики, по бокам — дозорные, и те и другие иногда посылали назад вестников с докладом или, если возникала проблема, с просьбой о подкреплении. Иногда они возвращались в синяках и в крови, и Файер научилась различать зеленые туники отрядов целителей, которые тут же бросались им на помощь.

Еще были охотничьи отряды — они двигались по кругу, время от времени возвращаясь с добычей. Были отряды снабжения, ведавшие навьюченными лошадьми и провиантом. Приказы Бригана передавали войскам штабные. Лучники зорко следили, не взбредет ли какому сумасшедшему чудовищу в голову напасть на колонну всадников. Охранники Файер тоже представляли из себя отряд. Они стояли щитом между ней и тысячами воинов и помогали во всем, что ей требовалось. Поначалу эта обязанность состояла в том, чтобы отвечать на вопросы из разряда: почему половина войска все время исчезает и появляется.

— А есть подразделение, которое следит за всеми остальными? — спросила она главу своей стражи, ту самую кареглазую женщину. Ее, как выяснилось, звали Муза.

Муза рассмеялась. Она вообще смеялась в ответ на большую часть вопросов Файер.

— Командующему это не нужно, миледи. Он сам за всем следит. Посмотрите на оживление вокруг знаменосца. Каждый отряд, отъезжая и возвращаясь, первым делом докладывает командующему.

На знаменосца — и его коня — Файер вообще смотрела с большим сочувствием, потому что он, кажется, проделывал путь вдвое больший, чем остальные воины. Единственной его задачей было находиться подле командующего, чтобы того всегда можно было заметить. А командующий вечно то делал петлю и скакал назад, то отрывался от остальных, то бросался вперед — наверное, по важным тактическим вопросам, что бы это ни значило. Знаменосец же все нарезал крути вместе с ним. Видно, его выбрали за то, что он был искусным наездником.

Тут принц со знаменосцем подъехали ближе, и Файер снова поправила себя. Искусной наездницей.

— Муза, сколько в Первом войске женщин?

— Около пяти сотен, миледи. Во всех четырех вместе со вспомогательными, наверное, тысячи две с половиной.

— А что делают вспомогательные войска, пока основные в отъезде?

— Они распределены по крепостям и сигнальным постам по всему королевству, миледи. Некоторые из служащих там — женщины.

Две с половиной тысячи женщин добровольно выбрали верховую жизнь, согласились сражаться, есть, одеваться и спать как мужчины. Что их заставило принять такое решение? Неужели они по природе своей так же дики и жестоки, как некоторые из мужчин?

Когда она в окружении стражников проехала леса Триллинга и очутилась на каменистой равнине, где войско сделало привал, одна короткая и грубая драка из-за Файер все же разгорелась. Двое потерявших от нее голову воинов в какой-то момент разошлись во мнениях (к ее чести, спорили они о том, у кого больше шансов) настолько, что в ход пошли тычки и кулаки, быстро превратившиеся в окровавленные лица и сломанные носы. Не успела Файер даже осознать, что происходит, как Бриган и трое из ее охранников уже соскочили с коней. Драка прекратилась от одного резкого «хватит».

Файер не отрывала взгляда от спины Малыша, пропуская его гриву сквозь пальцы, пока от обоих драчунов до нее не долетело раскаяние. Тогда она позволила себе бросить удивленный взгляд на их понуро опущенные носы, с которых на землю капала кровь, на то, как печально они смотрят на Бригана. Они совершенно забыли о ней — Файер ясно это почувствовала. Мысли о ней потонули в стыде перед командиром.

Это было необычно. Взгляд Файер с любопытством скользнул по Бригану. Ледяное выражение лица, нечитаемый разум. Он тихо говорил с воинами и ни разу не посмотрел на нее.

Все снова расселись по коням, и вскоре от штабных по толпе прошла весть, что любой, кто затеет драку по любому поводу, касающемуся леди Файер, вылетит из войска и потеряет протекцию, его лишат звания и отправят домой безоружного. По удивленным свисткам и взлетевшим бровям своих стражей Файер поняла, что такое наказание за драку считается суровым.

Слишком мало она знала о порядках в войске, чтобы предполагать что-то определенное. Делают ли суровые наказания Бригана суровым командиром? А суровый — это то же самое, что жестокий, или нет? Может, в жестокости и кроется причина такой власти Бригана над своими воинами?

Что жестокого в том, чтобы выгнать человека из войска в период надвигающейся войны? Файер это показалось скорее милостью.

Файер представила себе, как на закате дня Арчер едет через свои поля, останавливается, чтобы переброситься словом с земледельцами, смеется, костерит упрямую и каменистую северную почну — все как обычно. Сегодня они с Брокером сядут ужинать без нее.

Когда войско, наконец, остановилось на ночлег, она настояла на том, чтобы собственноручно почистить своего коня. Она шепталась с Малышом, наклоняясь к нему, и успокаивала себя ощущением единственного родного сердца в этом море чужаков.

Лагерь разбили в гигантской подземной пещере, на полпути между домом Файер и крепостью Роэн. Файер никогда в жизни не видела такой громадины — впрочем, она и сейчас ее не особо видела, потому что было темновато, тусклый свет лился только через трещины в своде и из входов. Когда село солнце, в пещере наступила полная тьма, и Первое войско превратилось в сборище теней, тянущихся по наклонному полу.

Звуки в пещере звучали густо и мелодично. Когда командующий отбыл из лагеря с двумя сотнями воинов, эхо было как от двух тысяч, и стук копыт зазвучал вокруг, как колокола. Он уехал, как только убедился, что все устроились — с таким же не поддающимся расшифровке лицом, как всегда. Пятьдесят разведчиков не вернулись в назначенное место и время. Он отправился их искать.

Файер было неспокойно. Ее смущали шевелящиеся тени пяти тысяч ее спутников. Чаще всего охрана не допускала до нее воинов, но отстраниться от поступающих в мозг впечатлений было невозможно. Она выбилась из сил, чувствуя такую толпу. Большинство из них, хоть и подсознательно, думали о ней — даже те, кто был совсем далеко. Слишком многие чего-то от нее хотели. Кому-то удавалось подобраться слишком близко.

— Чудовища очень хороши на вкус, — прошипел ей воин со сломанным в двух местах носом.

— Я тебя люблю. Ты красотка, — прошептали еще трое или четверо, выискивая ее взглядом, прижимаясь к ограждающим ее стражам в попытке дотянуться.

Перед отбытием Бриган дал охране четкие указания. Для леди нужно разбить палатку, несмотря на то что в пещере есть крыша, и в палатке с ней должны постоянно находиться две женщины-стражницы.

— То есть мне вообще нельзя оставаться одной? — вставила она, услышав разговор Бригана с Музой.

Бриган взял рукавицу у юноши — видимо, своего оруженосца — и натянул на руку.

— Нет, — сказал он. — Нельзя.

И прежде чем она успела набрать в грудь воздуха для возражений, надел вторую рукавицу и кликнул, чтобы привели коня. Грохот копыт постепенно смолк вдали.

В палатке витал запах жареного мяса чудовищ. Файер скрестила руки на груди, стараясь не пялиться на двух женщин, чьих имен никак не могла вспомнить. Потом развязала платок — наверняка в их присутствии можно позволить себе отдохнуть от плотной повязки. Им ничего от нее не нужно. Самое сильное чувство, которое ей удалось от них уловить, оказалось скукой.

Конечно, как только они увидели ее волосы, скука испарилась. Они окинули ее любопытными взглядами. Она устало поглядела на них в ответ.

— Я забыла, как вас зовут. Простите.

— Марго, миледи, — ответила одна из них, с широким, приятным лицом.

— Мила, миледи, — ответила вторая, тонкая, светловолосая и очень юная.

Муза, Марго и Мила. Файер подавила горестный вздох. Распознавать разум почти каждого из двадцати своих стражей она уже научилась, но вот на имена понадобится некоторое время.

Она не знала, что еще сказать, поэтому взялась за футляр, открыла его и вдохнула теплый запах лака. Ущипнула струну, и получившийся звук, глухой, как эхо колокола, притянул ее внимание. Вход в палатку был открыт, а сама она находилась в нише у боковой стены пещеры, над ней изгибалась низкая крыша, сама похожая на каркас инструмента. Она устроила скрипку под подбородком и настроила, а потом очень тихо начала играть.

Она играла колыбельную, успокаивая, убаюкивая себя. Мысли о войске померкли.

Сон никак не хотел приходить, но она понимала, что звезды искать этой ночью бесполезно. Через трещины в своде сочился дождь, стекая на пол по стенам пещеры; небо сегодня будет черным. Но может быть, полночная буря прогонит ее сны? Она откинула одеяло, нашла сапоги, проскользнула мимо спящих Марго и Милы и отвела рукой ткань, закрывающую выход из палатки.

Снаружи она позаботилась о том, чтобы не споткнуться о спящих стражников, расположившихся вокруг палатки на манер живого рва. Четверо воинов не спали: Муза и еще трое мужчин, чьих имен она не запомнила. Они играли в карты при свете свечи. По всему полу пещеры тут и там мерцали свечи — наверное, у большинства отрядов тоже были ночные дозорные. Ей стало жаль воинов, стоящих на посту снаружи, под дождем. А потом — поисковый отряд Бригана и разведчиков, которых они искали, потому что ни те, ни другие до сих пор не вернулись.

Вид у ее охранников был немного ошеломленный. Она вспомнила, что забыла завязать волосы, и провела по ним рукой.

— Что-нибудь случилось, миледи? — первой опомнилась Муза.

— Видно ли откуда-нибудь из этой пещеры небо? — спросила Файер. — Мне хочется посмотреть на дождь.

— Да, миледи, — ответила Муза.

— Вы покажете мне дорогу?

Муза положила карты и принялась будить стражей, спящих на дальних концах импровизированного рва.

— Что вы делаете? — прошептала Файер. — Муза, не нужно. Прошу. Пусть спят.

Но Муза продолжала трясти их за плечи, пока четверо воинов не проснулись. Она приказала двум игрокам в карты остаться и нести караул, а остальным — вооружиться.

Теперь к усталости прибавилось еще и чувство вины. Файер снова нырнула в палатку за платком, луком и стрелами и вскоре присоединилась к своим шести вооруженным и сонным стражам. Муза зажгла свечи и передала всем. Тихо, друг за другом, семь силуэтов двинулись вдоль края пещеры.

Узкая, крутая тропа, по которой им пришлось взбираться несколько минут, привела к отверстию в стене. Файер едва видела, что находилось за ним, но инстинктивно не решалась высовываться слишком далеко и старалась крепко держаться за края скалы, образовавшие вокруг нее что-то вроде дверного проема. Падать ей не хотелось.

Ночь выдалась ветреная, сырая и холодная. Она понимала, что мокнуть глупо, но все же отдалась на волю дождю и стихийному ощущению бури, пока ее охранники жались у проема, стараясь защитить огоньки свечей.

В сознании что-то загорелось: приближаются люди, всадники. Много. На таком расстоянии трудно отличить две сотни человек от двух с половиной сотен, к тому же почти их не зная. Она сосредоточилась и решила, что чувствует все же намного больше двухсот человек. От них веяло усталостью, но ничем иным, ничем тревожным. Должно быть, поиски увенчались успехом.

— Поисковый отряд возвращается, — сообщила она стражам. — Они близко. Кажется, разведчики с ними.

Она обернулась, удивленная их молчанием, и обнаружила, что на нее с разной степенью беспокойства уставились шесть пар глаз. Она отступила от дождя назад, в проем.

— Я подумала, вы хотели бы знать, — добавила она тише. — Но если вам неприятно, я буду держать свои ощущения при себе.

— Нет, — подала голос Муза. — Правильно, что вы нам рассказали, миледи.

— С командующим все хорошо, миледи? — спросил один из воинов.

Файер как раз сама пыталась выяснить это, но принца было раздражающе трудно выделить. Он точно был с ними. Наверное, по привычной уже отгороженности разума можно предположить, что силы у него остались.

— Точно не знаю, но, кажется, да.

И тут в проходе эхом отдалась музыка копыт — где-то, в одной из расщелин горы у них под ногами, всадники въехали в туннели, ведущие к спящей пещере.

Совсем скоро, спускаясь обратно, Файер получила внезапный ответ на свое беспокойство. Вдруг она почувствовала, что командующий сам поднимается по тропе им навстречу. Она резко остановилась, и воин позади нее прошептал что-то крайне невежливое, изогнувшись, чтобы не подпалить своей свечой ее платок.

— Отсюда обратно в пещеру есть другой путь? — выдохнула она, но тут же поняла ответ и сжалась от унижения при мысли о собственной явной трусости.

— Нет, миледи, — Муза потянулась за мечом. — Вы что-то чувствуете впереди?

— Нет, — жалобно ответила Файер, — только командующего.

Он, наверное, пришел схватить бродящее в темноте чудовище, оказавшееся диким и безответственным. С этого момента он будет держать ее на цепи.

Через несколько минут они увидели, как он избирается им навстречу со свечой в руке. Дойдя до них, он остановился, кивнул в ответ на форменные приветствия воинов, тихо обменялся парой слов с Музой. Разведчики вернулись целыми и невредимыми. Они напоролись на неприятность в виде толпы бандитов, вдвое превосходящих их числом, а, расправившись с ними, в темноте повернули назад. Раны пустяковые. Через десять минут все уже будут спать.

— Надеюсь, вам тоже удастся поспать, сэр, — произнесла Муза, и Бриган внезапно улыбнулся. Он отступил в сторону, чтобы дать им пройти, и на мгновение встретился взглядом с Файер. Глаза его глядели устало, на подбородке пробивалась щетина, и он насквозь промок.

Кажется, принц все-таки пришел не за ней — когда она со стражами прошла мимо него и отправилась прочь, он продолжил взбираться по крутой тропе.

 

Глава одиннадцатая

На следующее утро все тело Файер ныло, отплачивая ей за целый день в седле. Она взяла протянутые Марго хлеб с сыром и таз с водой для умывания. Сразу после Файер взялась за скрипку и принялась играть рил, сначала медленно, но постепенно увеличивая темп, чтобы совсем проснуться. Сосредоточенность прояснила ее разум.

— Командующий не упомянул, какой приятной будет наша задача, — застенчиво улыбнулась Мила.

— Миледи, — позвала Муза, просунув голову в дверной проем палатки, — командующий велел скатать вам, что в районе полудня мы будем проезжать крепость королевы Роэн. Ему нужно встретиться с тамошним объездчиком лошадей. Если желаете, у вас будет немного времени пообедать с ее величеством.

— Ты со вчерашнего дня не сходишь с лошади, — Роэн взяла ее ладони в свои, — так что, наверное, чувствуешь себя не так прекрасно, как выглядишь. Судя по твоей улыбке, я права.

— Чувствую себя натянутой тетивой, — призналась Файер.

— Садись, милая. Устраивайся поудобнее. И снимай платок, ближайшие полчаса ни один болван не заглянет сюда, чтобы пялиться на тебя, я прослежу.

Распустить волосы было огромным облегчением. После целого утра езды с такой тяжестью на голове платок весь промок, а кожа под ним страшно чесалась. Файер с благодарностью опустилась в кресло, помассировала голову и позволила вдове короля Накса навалить ей на тарелку гору овощей и запеканку.

— Ты никогда не думала о том, чтобы их обрезать? — спросила Роэн.

Ох, обрезать… Под самый корень, а потом бросить в огонь. Выкрасить в черный — если бы только волосы чудовищ брала краска! Когда они с Арчером были еще совсем маленькими, то как-то раз сбрили их ей подчистую в качестве эксперимента. Через час волосы уже немного отросли.

— Они очень быстро растут, — устало объяснила Файер, — к тому же длинные легче убирать. Короткие пряди вечно выбиваются и торчат из-под платка.

— Понятно, — кивнула Роэн. — Что ж, я рада тебя видеть. Как поживают Брокер и Арчер?

Файер ответила, что Брокер в порядке, а Арчер, как обычно, в ярости.

— Да, можно было ожидать, что он так отреагирует, — уверенно проговорила Роэн, — но не обращай на него внимания. Ты правильно поступила, согласившись поехать в Столицу и помочь Нэшу. Мне кажется, его двор тебе по зубам. Ты ведь уже не ребенок. Как запеканка?

Попробовав, Файер решила, что запеканка удалась на славу, и попыталась скрыть прорывающееся наружу удивление. Уже не ребенок? Но она ведь давным-давно не ребенок.

И тут, естественно, в дверях появился Бриган, намереваясь поздороваться с матерью и отвести Файер обратно к лошади, и Файер почувствовала, как на глазах снова становится ребенком. Что-то у нее в мозгу при взгляде на этого воина выключалось, замороженное его холодностью.

— Бриганделл, — Роэн поднялась с кресла, чтобы обнять его, — ты пришел украсть у меня мою гостью.

— В обмен на сорок воинов, — сказал Бриган. — Двадцать из них ранены, так что я оставлю еще и целителя.

— Если он тебе нужен, мы справимся без целителя, Бриган.

— У него семья живет в Малых горах, — объяснил Бриган. — Я обещал, что позволю ему остаться здесь, когда будет возможность. Доберемся до Среди иного форта без него.

— Хорошо. А теперь скажи мне, — активно начала Роэн, — ты высыпаешься?

— Да.

— Перестань, мать знает, когда ее ребенок врет. Ты хорошо ешь?

— Нет, — мрачно отозвался Бриган. — Я не ел два месяца. Объявил голодовку в знак протеста против весенних наводнений на юге.

— Благородно, — Роэн потянулась к вазе с фруктами. — Возьми яблоко, милый.

В молчании Файер и Бриган вышли из крепости, собираясь продолжить путь в Столицу. Но Бриган съел яблоко, а Файер завязала волосы, и теперь ей было рядом с ним чуть менее неуютно.

Почему-то приятно было знать, что он умеет шутить.

А потом последовали три добрых поступка.

Охрана Файер ждала ее вместе с Малышом в хвосте колонны. И чем ближе Файер с принцем подходили, тем сильнее было ощущение, что случилось что-то плохое. Файер постаралась сконцентрироваться — вокруг суетились люди, так что это было нелегко. Она дождалась, пока Бриган договорит с капитаном, который подошел к ним и задал какой-то вопрос о том, как будет распланирован день, и, когда тот ушел, тихо сказала принцу:

— Кажется, мои стражники кого-то поймали.

— Почему? Кого? — спросил он, понизив голос.

Она чувствовала лишь самое основное — и самое главное.

— Я знаю только, что он меня ненавидит и что мой конь цел и невредим.

Бриган кивнул.

— Об этом я не подумал. Нужно будет позаботиться о том, чтобы вашего коня тоже никто не тронул.

После слов Файер они пошли быстрее, и наконец их глазам открылось отвратительное зрелище: двое охранников Файер держали воина, изрыгавшего проклятия сквозь полный рот крови и выбитых зубов, а еще один снова и снова бил его в челюсть, пытаясь заткнуть. Файер в ужасе потянулась к разуму стража, собираясь остановить его кулак.

И тут заметила детали, которые превратили зрелище в повествование. На земле валялся ее скрипичный футляр — открытый и весь измаранный в грязи. Рядом лежали остатки скрипки. Она была раздавлена, разломана почти до неузнаваемости, кобылка врезалась в деку, будто от свирепого, яростного удара сапогом.

Отчего-то это оказалось больнее, чем стрела в плече. Файер отшатнулась к Малышу и уткнулась лицом ему в лопатку: сдержать катящиеся по лицу слезы она оказалась не в силах, но все же не хотела, чтобы Бриган их видел.

Принц резко выругался за ее спиной. Кто-то — кажется, Муза — положил ей на плечо носовой платок. Пленник все еще вопил, несмотря на распухший, окровавленный рот — теперь, заметив Файер, он принялся кричать кошмарные вещи о ее теле и о том, что сделает с ней. Бриган ринулся к нему.

«Не бейте его больше, — отчаянно подумала Файер, — Бриган, пожалуйста». От скрежета кости о кость слезы ее начинали литься снова. Бриган выругался еще раз, а потом резким тоном отдал приказ, и по неожиданно ставшими нечленораздельными воплям Файер поняла, что кричащему завязали рот. Затем его утащили в сторону крепости — принц и несколько ее стражей последовали за ним.

Внезапно наступила полная тишина, в которой Файер услышала собственное прерывистое дыхание. По-прежнему уткнувшись в шею Малыша, она попыталась заставить себя успокоиться. «Ужасный человек, — мысленно сказала она в густую гриву. — Ужасный, ужасный человек. Ох, Малыш. Какой ужасный человек».

Малыш тихо фыркнул и успокаивающе обслюнявил ей плечо.

— Я так сожалею, миледи, — сказала Муза у нее за спиной. — Он застал нас врасплох. С этого момента мы не будем подпускать к себе никого, кроме посланников командующего.

Файер вытерла лицо платком и полуобернулась к начальнице стражи. Было слишком тяжело смотреть на кучу щепок на земле.

— Я вас не виню.

— А командующий будет. И правильно сделает.

Файер выровняла дыхание.

— Мне следовало понимать, что игра может их спровоцировать.

— Миледи, я запрещаю вам себя винить. Я серьезно. Запрещаю.

Файер с улыбкой протянула ей платок:

— Спасибо.

— Это не мой, миледи. Это Нила.

— Нила? — Это был один из ее стражей.

— Командующий взял его у Нила и дал мне, чтобы я передала вам, миледи. Оставьте себе. Нил без него обойдется, у него этих платков тысячи. Эта скрипка очень дорогая, миледи?

Да, была. Но Файер дорожила ею не из-за цены, а потому что это было напоминание о неожиданном и странном проявлении заботы. А теперь его нет.

— Неважно, — рассудительно проговорила она, не отрывая взгляда от платка Нила. — Командующий не ударил его. Я попросила, мысленно, и он остановился.

Муза покорно сменила тему.

— Меня это удивило. Понимаете, как правило, он не поднимает руки на своих воинов. Но тут мне показалось, что правило сейчас нарушится. Лицо у него было убийственное.

А еще он подумал о том, чтобы найти ей платок. И разделил ее тревогу за коня. Три добрых поступка.

Файер вдруг осознала, что боялась Бригана, боялась, что ей будет больно видеть ненависть того, кто ей невольно нравился. К тому же ее приводила в смущение его резкость, его непроницаемость. Смущение она все еще чувствовала. А вот страх пропал.

Остаток дня они скакали очень быстро, а с наступлением ночи остановились на плоской каменной равнине. Вокруг все обросло палатками и кострами — казалось, они простираются во все стороны бесконечно. Файер думала о том, что никогда еще не была так далеко от дома. Она точно знала, что Арчер скучает по ней, и это знание делало немного меньше ее собственную тоску. Он ужасно разозлился бы, если бы узнал о судьбе ее скрипки. Обычно его ярость ее тяготила, но сейчас она желала ее. Если бы Арчер был здесь, она черпала бы силу в его огне.

В скором времени взгляды расположившихся неподалеку воинов все же загнали ее в палатку. Она никак не могла перестать думать о словах того человека, который сломал ее скрипку. Почему ненависть у мужчин так часто ведет к мыслям об изнасиловании? В этом — проклятие ее чудовищной силы. Если одних мужчин власть красоты превращала в марионеток, то других — в неконтролируемых безумцев.

Чудовища вытаскивают на свет все самое гадкое в людях, и особенно чудовища-самки, потому что желание порождает бесконечные извращенные способы выражения злобы. Ее облик дурманил тех, кто слаб. А разве может одурманенный человек держать под контролем любовь или ненависть?

Пять тысяч сознаний придавливали ее к земле.

Мила и Марго, конечно, вошли в палатку вслед за ней и сели рядом, не убирая ладоней с рукоятей клинков — молчаливые, настороженные и откровенно скучающие. Файер было стыдно за то, что она оказалась такой нудной обязанностью. Если бы только можно было выбраться к Малышу незамеченной. Или вообще привести его сюда.

В палатку заглянула Муза:

— Прошу прощения, миледи. От разведчиков пришел воин, хочет одолжить вам свою скрипку. Командующий за него ручается, но говорит, чтобы мы спросили вашего мнения, прежде чем пускать его к вам. Он снаружи, миледи.

— Действительно, — удивилась Файер, почувствовав незнакомца среди стражников, — кажется, он неопасен.

«Неопасен и необъятен», — добавила про себя Файер, выйдя из палатки. Скрипка казалась в его руках игрушкой; должно быть, он размахивает мечом с такой легкостью, будто это нож для масла. Но лицо у этого колосса было спокойное, задумчивое и мягкое. Он опустил глаза и протянул ей инструмент.

Файер покачала головой.

— Это очень щедро, — сказала она, — но мне не хочется ее у вас забирать.

Голос у великана был такой глубокий, что, казалось, исходил из самой земли.

— Мы все знаем, что вы сделали несколько месяцев назад в крепости королевы Роэн. Спасли жизнь нашему командующему.

— Ну, — запнулась Файер, потому что он, по-видимому, ожидал от нее каких-то слов. — И тем не менее.

— Ребята все время об этом толкуют, — продолжил он, потом поклонился и ткнул скрипку ей в руки своими лапищами. — К тому же вы играете лучше.

Файер проводила великана растроганным взглядом. От этого голоса и всего его огромного, доброго сознания ей стало несравнимо легче.

— Теперь я понимаю, как наши разведчики разбивают банды разбойников, вдвое превосходящих их числом, — высказала она свою мысль вслух.

Муза рассмеялась:

— Нам повезло, что он на нашей стороне.

Файер ущипнула струны на скрипке. Настроена хорошо. Тон резкий, пронзительный — видно, что инструмент непрофессиональный. И все же с его помощью можно создавать музыку.

А еще — сделать заявление.

Файер нырнула в палатку и, вернувшись с луком, прошла по равнине, полной воинов, к каменистому возвышению, с которого открывался удобный вид вокруг. Ее стражи старались поспевать за ней, окружая кольцом — воины провожали ее взглядами. Дойдя до кучи валунов, она вскарабкалась наверх, села и устроила скрипку под подбородком.

И сыграла все, что хотелось ее душе, не заботясь о том, что все вокруг слышали ее игру.

 

Глава двенадцатая

Если бы только Файер могла и во сне быть такой же смелой.

Спать ей не давали глаза умирающего отца.

Ответ на вопрос, который задал Брокер, когда ей шел четырнадцатый год, может ли она изменить мысли Кансрела надолго, был прост — она поняла это, как только решилась серьезно обдумать. Нет. Разум Кансрела был силен, как медведь, и крепок, словно сталь капкана, и как только она его покидала, он раз за разом все так же захлопывался за нею. Навсегда изменить Кансрела было невозможно. Нельзя было переменить его натуру. Эта мысль принесла ей облегчение, потому что раз она не способна это сделать, значит, от нее не будут ничего ожидать.

Потом, в тот же самый год, Накс умер от дурманящих зелий. Когда структура власти изменилась и перестроилась, Файер увидела то же, что и Брокер, Арчер и Роэн: королевство на грани нескольких возможных вариантов перемен. Неожиданно оказалось, что жизнь может пойти по-иному.

Информирована она была потрясающе полно. С одной стороны — доверительные откровения Кансрела, с другой — все, что Брокер узнавал от своих шпионов и шпионов Роэн. Она знала, что Нэш сильнее Накса, что иногда ему удается противостоять Кансрелу, но все же он — легкая добыча по сравнению с младшим братом, принцем. В свои восемнадцать мальчишка Бриган, смехотворно юный командующий, как говорили, был умен, тверд, полон сил и энергии, а еще — зол, и единственный из всех знатных людей в Столице не поддавался влиянию Кансрела. Некоторые из здравомыслящих, кажется, видели в Бригане всю разницу между продолжением беззакония и разврата и переменами.

— Принц Бриган ранен, — объявил Брокер однажды зимним днем, когда она зашла навестить его. — Я только что получил весть от Роэн.

— Что случилось? — пораженно спросила Файер. — Он выживет?

— Каждый январь в королевском дворце устраивают торжество, — начал Брокер. — Несколько сотен гостей, танцы, вино и прочая чепуха, и тысяча темных коридоров, в которых легко устроить засаду. Судя по всему, Кансрел нанял четверых бандитов и приказал им подстеречь Бригана и перерезать ему горло. Бриган прознал об этом и был готов. Он убил всех четверых…

— Всех четверых — один? — изумленно и недоверчиво переспросила Файер, упав в кресло.

— Юный Бриган — искусный воин, — хмуро отметил Брокер.

— Но его тяжело ранили?

— Он будет жить, хотя поначалу врачи беспокоились. Его ударили в ногу, он потерял страшно много крови. — Брокер подкатил кресло к камину и бросил письмо Роэн в трескучее пламя. — Мальчик едва не распрощался с жизнью, и я уверен, что Кансрел на этом не остановится.

Тем же летом при дворе Нэша в спину Кансрелу вонзилась стрела, выпущенная из лука одного из самых верных бригановых военачальников. Файер шел пятнадцатый год — точнее, в тот день ей как раз исполнилось четырнадцать — когда она получила из Столицы весть, что отец ранен и, вероятно, умрет. Она заперлась в своей комнате и разрыдалась, даже не зная точно, о чем плачет, но не в силах остановиться, зарываясь лицом в подушку, чтобы никто не услышал.

Конечно, Столица славилась своими целителями, а также открытиями в области медицины и хирургии. Там человека могли спасти от таких ран, от которых в любом другом месте он непременно бы погиб. Особенно — человека, который способен заставить внимание всей больницы вращаться вокруг него.

Через несколько недель Файер получила известие, что Кансрел будет жить. Она снова убежала к себе в комнату и в совершенном оцепенении рухнула на постель. Когда оцепенение прошло, к горлу подступило что-то кислое и ее начало тошнить, а в глазу лопнул сосуд, оставив на краю зрачка кровоподтек.

Иногда, когда разум Файер отказывался признать какую-то важную истину, говорить за него решительно начинало тело. Измученная и ослабевшая Файер поняла его послание: настала пора пересмотреть то, насколько сильна ее власть над Кансрелом.

Когда приевшиеся кошмары снова вырвали ее из объятий сна, Файер отбросила одеяла, завязала волосы, нашла сапоги и оружие и прокралась мимо Марго и Милы. Большая часть войска спала под холщовыми навесами, только ее охранники улеглись под открытым небом, окружив палатку. Как и прошлой ночью, Муза и трое других воинов играли в карты при свете свечи. Над ними простиралось великолепное, усыпанное звездами небо. Когда Файер посмотрела наверх, у нее так закружилась голова, что пришлось схватиться за ткань палатки.

— Леди Файер, — сказала Муза, — мы можем что-нибудь для вас сделать?

— Муза, — ответила Файер, — боюсь, вы имеете несчастье охранять человека, которого мучает бессонница.

— Сегодня снова куда-нибудь полезем, миледи? — рассмеялась Муза.

— Да, и я прошу за это прощения.

— Мы только рады, миледи.

— Полагаю, вы говорите так, чтобы мне стало легче.

— Нет, в самом деле, миледи. Командующий тоже бродит по ночам, но он не соглашается на охранника, даже когда ему приказывает король. Пока мы с вами, у нас есть повод приглядывать и за ним.

— Понятно, — сказала Файер чуть насмешливо. — Только пусть людей будет поменьше, — добавила она, но Муза не стала слушать и разбудила столько же воинов, сколько прошлой ночью.

— Нам так приказано, — объяснила она, пока те сонно поднимались и брали оружие.

— Но если командующий не следует приказам короля, почему вы должны следовать его приказам?

От этого вопроса брови взлетели вверх не у одной только Музы.

— Миледи, — проговорила та, — каждый в этом войске спрыгнет вслед за командующим со скалы, если он попросит.

В груди Файер заплескалось раздражение.

— Сколько вам лет, Муза?

— Тридцать один.

— Должно быть, командующий кажется вам мальчишкой.

— А вы — младенцем, миледи, — сухой ответ Музы заставил Файер невольно улыбнуться. — Мы готовы. Ведите.

Она направилась к той же груде валунов, на которую уже забиралась сегодня, чтобы оказаться ближе к небу, потому что чувствовала: так ее охранники смогут быть поближе к тому, кто не позволяет себя охранять. Он скрывался где-то в этих камнях, но холм был достаточно широк, чтобы можно было разминуться.

Файер нашла высокий, плоский камень и уселась на него, а стражники расположились по окружности. Закрыв глаза, она позволила себе утонуть в ночи, надеясь, что это вымотает ее и она сможет уснуть.

Почувствовав, что в их сторону идет Бриган, она не шевельнулась, но открыла глаза, когда стражники отступили подальше. Он стоял, опершись о камень в нескольких шагах поодаль, и смотрел на звезды.

— Миледи, — приветствовал он ее.

— Ваше высочество, — тихо отозвалась она.

Мгновение он просто стоял, гладя вверх, и Файер спросила себя, не кончился ли на этом их разговор.

— Вашего коня зовут Малыш, — сказал он наконец, порядочно изумив ее неожиданным выбором темы.

— Да.

— Мою лошадь зовут Толстушка.

Файер заулыбалась.

— Ту черную кобылу? Она и правда толстая?

— Мне так не кажется, — ответил Бриган, — но что не я дал ей имя.

Файер вспомнила, кто дал имя Малышу. Да и как можно было забыть человека, которого Кансрел мучил из-за нее.

— Малыша так назвал контрабандист, который его продавал, человек по имени Каттер. Очень жестокий. Он считал, что если лошадь не слушается Хлыста, значит, не вышла умом.

— А, Каттер, — сказал Бриган так, будто бы знал его. Впрочем, это не так уж удивительно, наверняка у Кансрела и Накса были одни и те же поставщики. — Ну, я видел, на что способен ваш конь. Очевидно, что с умом у него все в порядке.

Это его доброе отношение к Малышу было ударом ниже пояса. Файер понадобилось мгновение, чтобы проглотить благодарность, неуместно восторженную, потому что ей было одиноко. Она решила сменить тему.

— Вам не спится?

Отвернувшись от нее, он коротко рассмеялся:

— Иногда всю ночь ворочаюсь.

— Дурные сны?

— До снов даже не доходит. Заботы.

В особенно бессонные ночи ее, бывало, убаюкивал Кансрел. Если бы Бриган ей позволил, когда-нибудь, хоть через миллион лет, она смогла бы заставить его заботы; уйти смогла бы помочь командующему королевскими войсками уснуть. Это было бы достойное, полезное применение силы. Но Файер знала, что предлагать бессмысленно.

— А вы? — спросил Бриган. — Вы, кажется, часто бродите по ночам.

— Мне снятся кошмары.

— О воображаемых ужасах? Или правдивые?

— Правдивые, — ответила она, — всегда. Всю жизнь мне снятся кошмары о том, что произошло на самом деле.

Он помолчал немного, потирая шею ладонью.

— Трудно проснуться, если кошмар — реальность, — сказал он наконец, и хоть ей по-прежнему и не удавалось прочитать его мысли, в голосе и в словах принца она увидела что-то, похожее на сочувствие. — Спокойной ночи, миледи, — добавил он через мгновение и, отвернувшись, стал спускаться к лагерю.

Охрана потихоньку вернулась на свои места вокруг нее. Файер снова подняла лицо к звездам и закрыла глаза.

Примерно через неделю путешествия вместе с Первым войском Файер привыкла к путевой рутине — если, конечно, можно назвать рутиной бесконечную череду тревожных происшествий.

«Осторожно! — подумала она однажды утром так, чтобы это было слышно ее стражам, пока те опрокидывали на землю воина, который бежал к ней, занеся меч для удара. — Там бежит еще один такой же с мечом. О, нет, — добавила она. — Еще я чувствую, как с запада приближается стая волков-чудовищ».

— Будьте добры, миледи, сообщите кому-нибудь из капитанов охотничьих отрядов, — выдохнули Мила, делая противнику подсечку, а потом крикнула паре-тройке стражей, чтобы пошли и дали в нос второму нападающему.

Файер тяжело переносила необходимость постоянно быть в чьем-то обществе. Даже в те ночи, когда сон приходил легко, она продолжала свои ночные прогулки с охраной, потому что это время можно было назвать хоть относительным одиночеством. Чаще всего она встречала по дороге командующего, и они тихо перебрасывались парой слов. С ним было удивительно легко разговаривать.

— Некоторых воинов вы нарочно пропускаете через свою мысленную защиту, миледи, — сказал он ей однажды ночью. — Я прав?

— Некоторые застают меня врасплох, — Файер сидела, прислонившись спиной к камню, и смотрела в небо.

— Допустим, — согласился принц. — Но если воин идет через весь лагерь с ладонью на рукоятке ножа и с широко раскрытым разумом, вы знаете, что он приближается, и чаще всего можете изменить его намерения, развернуть его, если захотите. Если на вас нападает мужчина, значит, вы ему позволили.

Камень, на котором сидела Файер, повторял линии ее тела; пожалуй, она могла бы заснуть прямо там. Закрыв глаза, она подумала, каким образом признаться ему, что он прав.

— Я многих мужчин разворачиваю вот так, как вы описали. А иногда и женщин. Мои охранники о них даже не знают. Это те, кто хочет только посмотрен, или потрогать, или сказать мне что-то, те, кто потерял голову, кто думает, что влюблен, чьи чувства безвредны, — она помолчала, колеблясь. — А с теми, кто ненавидит меня и хочет причинить боль — да, тут вы правы. Иногда я позволяю самым злобным напасть на меня. Нападение отправит их в темницы, а это единственное, за исключением смерти, что может защитить меня от них. Ваше войско чересчур велико, ваше высочество, — она перевела взгляд на него. — Со всеми сразу я не справлюсь. Приходится защищаться, как могу.

Бриган хмыкнул.

— Не могу не согласиться. Ваша стража отлично знает свое дело. Если вас не пугает риск.

— Полагаю, к этому времени мне следовало бы привыкнуть к ощущению опасности, — проговорила Файер. — Но иногда оно меня все же нервирует.

— Насколько я знаю, покидая крепость моей матери прошлой весной, вы встретили на дороге Мидогга и Маргду. Они показались вам опасными?

Файер вспомнила пугающий взгляд двух пар глаз.

— Смутно. Если спросите, не смогу сказать насколько, но да — от них веяло опасностью.

Он помолчал, а потом заговорил тихо:

— Будет война. И когда она закончится, не знаю, кто станет королем. Мидогг — суровый, жадный человек, тиран. Гентиан — даже хуже тирана, потому что он еще и глупец. Нэш — бесспорно лучший вариант из трех. Он способен на безрассудство, потому что импульсивен. Но он благороден, и движет им не эгоизм. Он желает мира, и иногда на него и вовсе снисходит мудрость… — он оборвал себя, а когда заговорил снова, голос его звучал безнадежно. — Будет война, миледи, и множество людей погибнет.

Файер не знала, что сказать. Она не ожидала, что разговор примет такой серьезный оборот, но не слишком удивилась. В их королевстве всем приходили в голову мрачные мысли, а уж этому человеку — чаще, чем остальным. Бриган, зевнув, взъерошил волосы, и ей вдруг подумалось, что он еще совсем юноша.

— Нужно постараться поспать, — сказал он. — Завтра я надеюсь довести нас до самого Серого озера.

— Здорово, — отозвалась Файер, — можно будет вымыться.

Бриган откинул голову и улыбнулся в небеса.

— Хорошо сказано, миледи. Пусть мир разваливается на части — по крайней мере, мы сможем вымыться.

Купание в холодном озере обернулось непредвиденными трудностями — такими, например, как маленькие рыбки-чудовища, которые стаями вились вокруг нее, когда она окунала в воду волосы, и пестрые насекомые, решившие съесть ее заживо, и нужда в целом отдельном отряде лучников на случай, если появится хищник. Но, несмотря на всю эту суматоху, приятно было стать чистой. Файер завернула мокрые волосы в ткань и села так близко к огню, как только могла, не боясь подпалиться. Подозвав Милу, сменила ей повязку на небольшом порезе вдоль локтя — девушка получила его три дня назад, скрутив воина, который умел искусно драться ножом.

Файер все лучше узнавала своих стражей и уже начала понимать женщин, связавших свою жизнь с войском. Мила родилась в южных горах: там всех детей — и мальчиков, и девочек — учили сражаться, и у каждой девочки было полно возможностей применить на практике изученные приемы. Ей было пятнадцать лет, но она уже стала смелым и ловким воином. На свое жалованье Мила содержала старшую сестру, у которой было двое детей, но не было мужа. Служба в королевском войске оплачивалась щедро.

Первое войско продолжало путь на юго-восток, в Столицу. Когда позади было примерно две недели пути, а впереди — одна, они добрались до Срединного форта — грубой каменной крепости, вырастающей из скалы. У крепости были высокие стены и узкие, неостекленные окна, и в ней располагались пять сотен воинов вспомогательного войска. Это было неприятное, суровое место, но все, включая Файер, были счастливы добраться сюда. На одну ночь ей выпала роскошь спать на настоящей кровати под каменной крышей — а значит, и ее охранникам тоже.

На следующий день пейзаж изменился. Неожиданно камни сменились с острых на округлые — гладкие скалы казались почти что холмами. Иногда они были зелены от мха или даже пучков настоящей травы, а однажды путникам встретилось целое поле. Мягкая, высокая трава была похожа на сияющие волосы, словно сами Деллы превратились в чудовище. Конечно, мысль была дурацкая, но, увидев, как королевство вдруг налилось цветом, Файер почувствовала, что вот здесь ее настоящее место.

Само собой, с Бриганом она этой мыслью делиться не стала, но изумление от всей этой зелени все же выразила. Он в ответ тихо улыбнулся ночному небу — Файер уже привыкла к тому, что он вечно так делает.

— Чем ближе к Столице, тем будет зеленее и красивее, — сказал он. — Вы поймете, что королевство не зря носит свое имя.

— Я однажды спрашивала у отца… — начала она и тут же онемела от ужаса, осознав, что начала при нем с теплотой говорить о Кансреле.

Когда принц наконец нарушил молчание, голос его звучал мягко.

— Я был знаком с вашей матерью, миледи. Вы знали об этом?

Файер не знала, хотя, наверное, могла догадаться — ведь Джесса работала в королевских яслях как раз в то время, когда Бриган был совсем маленьким.

— Я не знала, ваше высочество.

— Я приходил к Джессе всегда, когда плохо себя вел, — сказал он и, криво усмехнувшись, добавил: — Точнее, после того, как со мной говорила моя мать.

Файер не сумела удержаться от улыбки:

— И часто вы плохо себя вели?

— По моим воспоминаниям, как минимум раз в день, миледи.

Файер наблюдала за тем, как он смотрит на звезды, и улыбка ее становилась все шире.

— Должно быть, вы не слишком послушно выполняли приказы?

— Хуже. Я устраивал Нэшу ловушки.

— Ловушки!

— Он был на пять лет старше меня. Идеальный противник — а разницу в росте компенсировали хитрость и коварство. Я подстраивал так, что на него падали сети. Запирал его в шкафах, — Бриган хмыкнул. — Он всегда был добродушен. Но всякий раз, когда матушка узнавала о проделках, она приходила в ярость, а после экзекуции я шел к Джессе, потому что ее гнев был куда приятнее, чем гнев Роэн.

— В каком смысле? — спросила Файер, делая вид, что не замечает упавшую с неба каплю дождя.

Он задумался на мгновение:

— Она говорила, что сердится, но по ней было непохоже. Она никогда не повышала голоса. Сидела себе и шила — ну или что она там делала, — и мы обсуждали мои злодеяния, и я неизменно засыпал в кресле. А когда просыпался, оказывалось, что я опоздал на ужин, и она накрывала мне в яслях. Сплошное удовольствие для маленького ребенка, которому обычно приходится переодеваться к ужину, а потом серьезно и тихо сидеть среди толпы скучных взрослых.

— Звучит так, будто вы были хулиганом.

На лице его мелькнула улыбка, а на лоб упала капля дождя.

— Когда мне было шесть, Нэш споткнулся о веревку, которую я натянул в проходе, и сломал руку. Об этом узнал отец. На некоторое время это положило конец моим выходкам.

— Вы так легко сдались?

Он не ответил на ее шутливую дерзость. Она поглядела на его нахмуренные брови, на мрачное, поднятое к небу лицо и внезапно испугалась этого разговора, потому что, кажется, они вдруг снова заговорили о Кансреле.

— Думаю, теперь мне ясно, почему Роэн так злилась, когда я плохо себя вел, — произнес он. — Она боялась, что Накс узнает и вобьет себе в голову, что меня нужно наказать. Он был… неблагоразумен. Уже в те годы, когда я знал его. И наказания у него были не самые разумные.

Теперь они точно говорили о Кансреле. Файер охватил стыд; она сидела, опустив голову, и спрашивала себя, что сделал Накс — вернее, как Кансрел посоветовал Наксу наказать шестилетнего малыша, который, должно быть, уже тогда был достаточно умен, чтобы понять, каков королевский советник на самом деле.

По плечам ее и платку стучали капли дождя.

— У вашей матери были рыжие волосы, — заметил Бриган беззаботным тоном, будто они оба не ощущали присутствия среди камней двоих мертвецов. — Не такие яркие, как у вас, конечно. И способности к музыке у нее были, как у вас, миледи. Я помню, как вы родились. И помню, как она плакала, когда вас у нее отобрали.

— Правда?

— Разве моя мать не рассказывала вам о Джессе?

Файер сглотнула комок в горле:

— Рассказывала, ваше высочество, но мне всегда хочется послушать еще раз.

Бриган вытер с лица капли дождя:

— Тогда простите, что я помню так мало. Если бы мы знали, кому суждено умереть, то крепче держались бы за воспоминания.

— За добрые воспоминания, — шепотом поправила его Файер и встала. Слишком много печалей всколыхнул этот разговор. К тому же, хоть ей дождь и не мешал, несправедливо было заставлять мокнуть ее стражей.

 

Глава тринадцатая

Проснувшись утром последнего дня пути, Файер обнаружила, что у нее болит спина, ноет грудь, а мышцы шеи и плеч завязались в тугие узлы. Никогда нельзя было предсказать, каким будет день перед месячным кровотечением. Иногда он проходил почти без симптомов. В другие разы она чувствовала себя в собственном теле измученным пленником.

Что ж, по крайней мере, к тому времени, как начнется кровотечение, они уже доберутся до дворца Нэша; ей не придется унижать себя объяснением, почему участились нападения чудовищ.

Файер сидела на спине Малыша, плохо соображая от тревоги и нервного напряжения, мечтала о своей кровати и жалела, что согласилась поехать. Для красивых видов у нее не было настроения, а когда они проезжали огромный скалистый холм, из каждой трещинки которого виднелись полевые цветы, ей пришлось побранить себя саму, чтобы глаза не заволокло слезами.

Местность была все зеленее, и в конце концов они наткнулись на ущелье, которое простиралось в обе стороны. С самого дна его тянулось ввысь множество деревьев, а между ними с шумом катила свои воды Крылатая река. С востока на запад над рекой шла дорога, а параллельно ей — истоптанная тропа. Войско свернуло и направилось по тропе на восток. На дороге полно было движущихся в обе стороны людей, телег и карет. Многие, увидев Первое войско, останавливались и приветственно поднимали руки.

Файер решила представить себе, что они со стражниками просто скачут галопом сами по себе, а многих тысяч остальных не существует. Справа нет никакой реки и никакой дороги, впереди ее не ожидает Столица. Такие мысли помогли ей расслабиться, а отдыха ее тело желало сейчас больше всего на свете.

Первое остановилось на привал, но Файер не хотелось обедать. Она сидела на траве, упершись локтями в колени, и пыталась удержать голову, в которой снова били молоты.

— Миледи, — позвал ее сверху голос командующего.

Файер смастерила на лице спокойное выражение подняла голову.

— Да, ваше высочество?

— Позвать вам целителя, миледи?

— Нет, ваше высочество. Я просто задумалась.

Принц не поверил ей — это было видно по тому, как скептически сжались его губы — но не стал настаивать.

— Меня срочно вызывают на юг, — начал он. — И отправлюсь туда, как только мы доберемся до королевского дворца. Я пришел узнать, не могу ли сделать для вас что-нибудь перед отъездом.

Файер потянула за клочок травы и проглотила разочарование. Ей ничего не приходило в голову; никто ничего не мог для нее сделать, разве что ответить на вопрос.

— Почему вы добры ко мне? — спросила она очень тихо.

Бриган помолчал, наблюдая, как она дергает травинки, а потом присел, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

— Потому что я вам доверяю.

Мир вокруг вдруг застыл, и Файер вперила очень сосредоточенный взгляд в траву. В солнечном свете она словно сияла зеленым.

— Почему же вы мне доверяете?

Обведя взглядом воинов вокруг, он покачал головой:

— Не лучшее время для подобного разговора.

— Я придумала, что вы можете для меня сделать, — сказала она. — Вот только что придумала.

— Что же?

— Когда будете бродить по ночам, возьмите с собой охранника. — Она увидела, как взлетели вверх его брови, и, когда он уже совсем было собрался отказать, добавила: — Прошу вас, ваше высочество. Есть люди, которые хотят вас убить, а многие другие готовы умереть, защищая. Проявите немного уважения к тем, кто так высоко ценит вашу жизнь.

Нахмурившись, он отвернулся и сказал очень недовольным тоном:

— Хорошо.

Разобравшись с этим и, скорее всего, отругав себя за то, что вообще начал этот разговор, Бриган вернулся к своей лошади.

Снова оказавшись в седле, Файер все раздумывала о доверии командующего, вертя и перекатывая эту мысль так и эдак, словно конфету во рту, пытаясь определить, стоит ли в это верить. Не то чтобы она считала, что он солгал. Просто ей казалось, что он физически не способен доверять — по крайней мере, не так всецело, как доверяли Брокер и Донал, а также Арчер — в те дни, когда решал ей доверять.

Проблема была в удивительной закрытости Бригана. Когда в последний раз ей приходилось судить о человеке лишь по его словам? Она не знала, как понимать таких людей — ведь никогда еще не встречала никого, подобного ему.

Крылатая река называлась так потому, что воды ее пускались в полет, прежде чем достигнуть конца пути. В том месте, где река срывалась с высокого зеленого утеса и впадала в Зимнее море, выросла Столица, берущая начало на северном берегу и простиравшаяся во все стороны и на юг через реку. Старую часть города с новой соединяли мосты, при возведении которых не один неудачливый строитель отправился в водопад навстречу своей смерти. Канал с цепью шлюзов по северной стороне соединял город с Погребной гаванью далеко внизу.

Проезжая через наружные ворота города вместе с пятью тысячами сопровождающих, Файер чувствовала себя ошеломленной деревенской простушкой. В этом городе было столько людей, запахов и звуков, покрашенные в яркие цвета здания с крутыми крышами жались друг к другу: то и дело мелькали красные деревянные дома с зеленой отделкой, пурпурно-желтые, сине-оранжевые. Файер никогда еще не видела жилья, сделанного не из камня. Ей и в голову не приходило, что дома могут быть не только серыми.

Люди высовывались из окон поглазеть на Первое войско. Женщины на улице флиртовали с воинами и бросали цветы — так много цветов, Файер никак не могла взять в толк, зачем тратить целое море их. У нее над головой пролетало больше цветов, чем она видела за всю свою жизнь.

Очередной цветок попал в грудь едущему справа от Файер воину — одному из искуснейших фехтовальщиков в войске Бригана. Когда Файер рассмеялась, он просиял и протянул ей цветок. В пути по городским улицам Файер охраняли не только стражи, но и некоторые из лучших бойцов — слева от нее ехал сам Бриган. Командующий был одет в серую военную форму, а знаменосца отправил назад — все ради того, чтобы уменьшить ажиотаж вокруг Файер. Она понимала, что не выполняет своей части обязательств. Ей следовало бы сгорбиться в седле, опустить голову и ни на кого не смотреть. А она вместо этого смеялась — смеялась, улыбалась, забыв о болях и сияя от непривычной суеты этого удивительного места.

А потом, совсем скоро — и непонятно было, почувствовала она это или сначала услышала, — в толпе что-то переменилось. Приветственные крики сменил шепот, а за ним — странное молчание, затишье. На нее нахлынули чужие изумление и восхищение, и Файер поняла, что, несмотря на: Покрытую голову, темный, запыленный дорожный костюм, несмотря на то, что этот город не видел ее и, возможно, не думал о ней целых семнадцать лет, ее лицо, глаза, ее тело рассказали им, кто она. А платок подтвердил догадки — иначе зачем бы ей покрывать волосы? Файер вдруг осознала, насколько ярче ее сделало радостное возбуждение, тут же стерла улыбку с лица и опустила глаза.

Бриган жестом приказал знаменосцу догнать их и ехать рядом.

— Я не чувствую никакой опасности, — тихо проговорила она.

— И все же, — хмуро сказал Бриган, — если из какого-нибудь окна высунется лучник, я хочу, чтобы он видел нас обоих. Если он хочет отомстить Кансрелу, то не станет стрелять, рискуя задеть меня.

В голову ей пришла забавная мысль: если ее враги — друзья Бригана, и наоборот, они могут разгуливать по миру рука об руку и больше никогда не бояться стрел.

Но тут вдруг тишину взрезал зловещий звук.

— Файер! — прокричала какая-то женщина с верхнего этажа дома. Стайка босоногих ребятишек у порога эхом повторила крик: «Файер! Файер!» К ним присоединялись все новые голоса, крик разрастался, и в конце концов толпа принялась скандировать ее имя, словно заклинание, одни — благоговейно, другие — почти что обвиняюще, третьи — просто оказавшись в плену бездумного порыва толпы. Файер, изумленная и смущенная, ехала ко дворцу Нэша под певучий звук собственного имени.

Ей было известно, что королевский дворец построен из черного камня, но это знание не подготовило ее ни к красоте его, ни к сиянию. Черный цвет менял оттенок, если на него смотрели с разных углов, мерцал и отражал в себе все окружающее, так что сначала Файер показалось, что каменные плиты — разноцветные: черные, серые, серебряные, синие от неба на востоке и оранжево-красные от заходящего солнца.

До этого мгновения она даже не подозревала, как ее глаза мечтали о красках Столицы. Как, должно быть, ее отец блистал здесь.

Пять тысяч воинов сменили курс, а Файер, ее охрана и Бриган двинулись к дворцу. Поднялась решетка, огромные двери распахнулись, всадники проехали через черные каменные ворота и очутились в ослепительно-белом дворе, от кварцевых стен которого отражался закат, под розовым небом за блестящими стеклянными крышами. Файер, вытянув шею, уставилась на стены и крыши, а подошедший было слуга уставился на нее.

— Смотреть на меня, Уэлкли, — приказал Бриган, спрыгивая с лошади.

Уэлкли, невысокий, худой, безупречно одетый и ухоженный, откашлялся и повернулся к Бригану.

— Прошу прощения, ваше высочество. Я послал человека к принцессе Кларе предупредить о вашем приезде.

— А где Ханна?

— В оранжерее, ваше высочество.

Кивнув, Бриган поднял руку к Файер:

— Леди Файер, это Уэлкли, главный королевский управляющий.

Файер поняла, что нужно сойти с коня и подать Уэлкли руку, но стоило ей лишь двинуться, как от поясницы по телу прошел разряд боли. Отдышавшись, Файер сжала зубы, перекинула ногу через седло и рухнула вниз, только благодаря быстроте реакции Бригана не рассевшись на полу прямо перед главным королевским управляющим. Принц хладнокровно подхватил ее и с самым бесстрастным видом поставил на ноги, словно для нее обычным делом было всякий раз, сходя с лошади, сваливаться на него, а пока она здоровалась с Уэлкли, не поднимал хмурого взгляда от белых мраморных плит.

Внезапно во дворе появилась женщина — Файер ощутила это природным чутьем. Обернувшись, она тут же заметила струящиеся русые волосы, блестящие глаза, ослепительную улыбку, пышную, красивую фигуру. Женщина, почти такая же высокая, как Бриган, со смехом обвила его руками и поцеловала в нос.

— Наконец-то, — сказала она и, повернувшись к Файер, добавила: — Я — Клара. Да, теперь я понимаю Нэша, вы и вправду еще более прекрасны, чем Кансрел.

Файер растерялась, не зная, что на это ответить, а в глазах Бригана вдруг промелькнуло болезненное выражение. Но Клара лишь снова рассмеялась и потрепала его по щеке.

— Как всегда, такой мрачный. Можешь быть спокоен, братик, о даме я позабочусь.

Бриган кивнул.

— Леди Файер, перед отъездом я вас еще разыщу. Муза, — он повернулся к охранникам Файер, молча стоявшим у своих лошадей, — следуйте за леди все вместе, куда бы принцесса Клара ее ни повела. Клара, проследи, чтобы ее сегодня же осмотрел целитель. Женщина. — Он торопливо поцеловал сестру в щеку. — На случай, если больше не увидимся. — И, развернувшись, почти что бегом скрылся в одной из ведущих во дворец арок.

— Вечно он носится, словно вожжа под хвост попала, — вздохнула Клара. — Идемте, миледи, покажу вам ваши покои. Они вам понравятся, из них открывается чудный вид на сад. Знаете, какой у нас смотритель теплиц? Поверьте мне, миледи, вы бы не отказались, чтобы он подпер ваши помидоры.

От изумления Файер буквально потеряла дар речи, а принцесса тем временем схватила ее за руку и потащила в сторону дворца.

Окна гостиной предоставленных Файер покоев выходили на странный деревянный домик, стоящий посреди заднего двора. Домик был крошечный, покрашенный темно-зеленой краской, а вокруг него раскинулся пышный сад, в котором он терялся, словно тоже вырос из-под земли, как все живое вокруг.

Того самого садовника-смотрителя поблизости видно не было, но, пока Файер разглядывала сад, дверь домика открылась. Оттуда вышла молодая женщина с каштановыми волосами и в светло-желтом платье и направилась через сад к дворцу.

— Теоретически этот домик принадлежит Роэн, — объяснила Клара из-за плеча Файер. — Она приказала построить его, потому что считала, что у королевы должно быть место, где она может побыть одна. Она совсем переселилась туда после того, как разошлась с Наксом. Пока что им пользуется Бриган — до тех пор, пока Нэш не выберет себе королеву.

Значит, эта женщина как-то связана с Бриганом. Интересно. Вид и вправду показался Файер весьма приятным, пока она не выглянула из окон спальни и не наткнулась на панораму еще более прекрасную, а именно: конюшни. Файер потянулась разумом к Малышу, с огромным облегчением убедившись, что он совсем близко и она его чувствует.

Комнаты были чересчур большими, но удобными, на открытых окнах стояли сетки — должно быть, их поставили специально, чтобы она могла ходить мимо них с непокрытыми волосами и не бояться хищных птиц или насекомых-чудовищ.

Файер пришло в голову, что это, возможно, были покои Кансрела, или его сетки, но она тут же отбросила эту мысль. Кансрел выбрал бы покои побольше, с кучей комнат и поближе к королю, с видом на один из белых внутренних дворов, с балконом перед каждым высоким окном — она заметила такие, когда въезжала во двор.

А потом течение ее мыслей вдруг оборвало сознание короля. Она обернулась к двери спальни, и удивление ее превратилось в испуг, когда в комнату влетел Нэш.

— Король, брат мой, — изумленно произнесла Клара. — Ты что, не мог подождать, пока она хоть смоет с рук дорожную пыль?

Два десятка стражей Файер упали на одно колено. Нэш их даже не заметил, как не услышал и слов Клары — он прошагал через комнату прямо к окну, у которого стояла Файер, обхватил ее шею ладонью и попытался поцеловать.

Она чувствовала, что это случится, но разум его был слишком быстр и ловок, и ей не удалось тут же схватиться за него. К тому же в прошлый раз он был пьян, и разница сейчас казалась огромной. Чтобы избежать поцелуя, Файер опустилась на одно колено, изображая почтение. Он, не ослабляя хватки, попытался снова поднять ее на ноги.

— Ты ее задушишь, — воскликнула Клара. — Нэш, остановись!

Файер отчаянно схватилась за разум короля, поймала его, снова упустила и решила в сердцах, что лучше упадет в обморок, чем позволит ему себя поцеловать. И тут внезапно руку Нэша оторвал от ее горла другой человек — его она узнала. Сделав глубокий, облегченный вздох, Файер отшатнулась к окну.

— Муза, оставьте нас, — в голосе Бригана звучало пугающее спокойствие.

Охранники исчезли. Бриган сгреб Нэша одной рукой за воротник и грохнул о стену.

— Ты посмотри, что ты творишь, — прошипел он. — Опомнись!

— Простите, — проговорил Нэш с искренним ужасом в голосе. — Я потерял голову. Простите меня, миледи.

Нэш попытался повернуться к Файер, но Бриган крепче стиснул в кулаке его рубашку и прижал к горлу короля, не давая ему двинуть головой.

— Если она здесь будет в опасности, я сейчас же ее забираю. Поедет со мной на юг, ясно тебе?

— Хорошо, — сказал Нэш. — Хорошо.

— Ничего хорошего. Это ведь ее спальня! Скалы, Нэш! Что ты вообще здесь делаешь?

— Хорошо, — повторил Нэш, отталкивая кулак Бригана. — Довольно. Я понимаю свою вину. Стоит мне на нее посмотреть, я теряю голову.

Бриган опустил брата, отошел на шаг и потер лицо руками.

— Значит, не смотри, — проговорил он устало. — Мне нужно поговорить с тобой перед отъездом.

— Идем в мой кабинет.

Бриган кивнул на дверь.

— Буду через пять минут.

Нэш покорно повернулся и протопал к выходу. Загадочная не состыковка: старшего из сыновей называют королем, но кто же из них король на самом деле?

— Как вы, миледи? — спросил Бриган, хмуро глядя вслед брату.

Файер схватилась за ноющую поясницу. Отвратительно.

— Все хорошо, ваше высочество.

К' — Кларе вы можете доверять, миледи. И моему брату Гарану тоже. Еще Уэлкли и одному или двум приближенным короля — тем, кого укажет Клара. Раз с вами нет лорда Арчера, я хотел бы сопроводить вас домой лично, когда в следующий раз соберусь на север. Я езжу по этому пути не реже чем раз в несколько недель. Вам это удобно?

Совсем неудобно и очень, очень долго. Но Файер, с трудом сглотнув, согласно кивнула.

— Мне нужно идти, — сказал Бриган. — Клара знает, как со мной связаться.

Она кивнула снова, и принц, повернувшись, вышел из комнаты.

Приняв ванну, Файер согласилась на массаж и теплый компресс от такой умелой целительницы, что махнула рукой даже на то, что та никак не могла оторвать взгляд от ее волос. Одевшись в самое простое платье из тех, что ей принесла на выбор служанка с широко распахнутыми изумленными глазами, она наконец почувствовала себя в своей тарелке — насколько это было возможно в чужих, незнакомых комнатах, не зная, чего ожидать от этой странной королевской семьи. Да еще без музыки — ведь скрипка вернулась к законному владельцу.

Первое войско получило недельный отпуск, а потом должно было двинуться в путь под началом того, кому Бриган поручил руководство. Выйдя из ванной, Файер обнаружила, что командующий решил оставить ей ее стражников. Правила были прежние: шесть воинов всюду сопровождают ее, две женщины спят вместе с нею в спальне. Ей было жаль, что им приходится продолжать исполнять такой скучный приказ, но еще больше Файер досадовала при мысли, что они снова все время будут маячить у нее перед глазами. Бесконечное желание одиночества терзало, словно теребящая рану повязка.

Когда пришло время ужинать, она отговорилась болью в спине, чтобы не появляться так скоро перед Нэшем и его придворными. Король прислал к ней в покои слуг с тележками, на которых было столько еды, что можно было до отвала накормить всех жителей ее родного каменного дома, да еще и арчерова в придачу. Только вспомнив Арчера, Файер тут же погнала мысли о нем прочь — слишком близко подступили слезы.

После ужина пришел Уэлкли, неся с собою четыре скрипки — по две между пальцами каждой руки. Скрипки были изумительные, роскошные в каждой своей детали, волшебно пахли деревом и лаком и мерцали коричневым, оранжевым и багряным. Лучшие, какие только удалось найти за такой короткий срок, объяснил Уэлкли. Она может выбрать одну из них в качестве подарка от королевской семьи.

Файер подумалось, что она примерно представляет себе, кто именно из королевской семьи нашел среди своих забот время приказать собрать все лучшие скрипки в городе, и слезы снова предательски вскипели в горле. Одну за другой она брала скрипки из рук управляющего, и каждая из них была прекрасней предыдущей. Уэлкли терпеливо ждал, пока Файер играла, проверяя, как они ложатся под подбородок, пробуя кончиками пальцев остроту струн, вслушиваясь в глубину звука. Одну из них она все никак не могла выпустить из рук: покрытие у нее было медно-красное, а чистота звука — хрустальная, как звезда в небе, ясная и одинокая; почему-то это напомнило ей о доме. «Вот она, — сказала себе Файер. — Вот эта. Единственный ее недостаток, — улыбнулась она Уэлкли, — в том, что она слишком хороша для такой посредственной скрипачки».

В ту ночь ей не давали уснуть не только воспоминания, но и боль и волнение. Смущаясь двора, полного людей даже в этот час, и не зная, куда сунуться в поисках тишины и звезд, она вместе с шестью своими стражами направилась в конюшни и оперлась о дверь стойла перед своим дремлющим конем, склонившимся, по обыкновению, на одну сторону.

«Зачем я сюда приехала? — спрашивала она себя. — Во что я ввязалась? Мне здесь не место. Ох, Малыш. Что я тут делаю?»

Из греющей душу любви к своему коню она соорудила хрупкое, переменчивое нечто, почти похожее на храбрость, и взмолилась, чтобы этого оказалось достаточно.

 

Глава четырнадцатая

Человек, которого схватили во дворце, и тот чужак, что рыскал в королевских покоях в крепости Роэн, были разными людьми, но от сознаний их оставалось похожее впечатление.

— Что это значит? — требовательно спросил Нэш. — Их послал один и тот же человек?

— Необязательно, ваше величество.

— Может, они родственники? Братья?

— Необязательно, ваше величество. У членов одной семьи могут быть очень разные сознания, как и у слуг одного господина. Пока я ничего не могу сказать, кроме того, что у них схожие взгляды и способности.

— И что это нам даст? Мы не для того привезли вас из такой дали, миледи, чтобы вы рассказали нам про их заурядный характер и умственные способности.

В кабинете короля Нэша, с потрясающим видом на город, с книжными полками, возвышающихся от пола до полуэтажа и дальше — до самого куполообразного потолка, с густо-зеленым ковром и золотыми светильниками, и особенно в присутствии красивого и порывистого короля, разум Файер был так переполнен, что сложно было сосредоточиться на пленнике и думать о каких-то там его умственных способностях. Вот сам король определенно был умен, а еще безрассуден, властен и переменчив. Вот что так впечатлило Файер — этот опасно привлекательный человек был всем одновременно: открытый, как небо, и отчаянно несгибаемый.

Когда она впервые вошла в его кабинет в сопровождении шестерых стражей, король приветствовал ее мрачно.

— Вы появились в моей голове раньше, чем в дверях, миледи.

— Да, ваше величество, — от неожиданности призналась она.

— Я рад этому, — сказал Нэш, — и даю вам позволение. В вашем присутствии мне сложно контролировать себя.

Он сидел за своим столом, не отрывая взгляд от изумрудного кольца на пальце. Пока они ждали, когда приведут пленника, комната превратилась в поле битвы сознаний. Нэш остро чувствовал физическое присутствие Файер и изо всех сил старался не смотреть на нее. Так же остро он осознавал и ее присутствие у себя в голове, и вот тут-то и крылась проблема, потому что он с извращенным удовольствием льнул к ней там, чтобы хоть так насладиться чувствами, которые она вызывала. А все сразу делать не получалось — нельзя было одновременно игнорировать ее тело и цепляться за ее разум.

Он был слишком слаб и слишком силен, и все не там, где надо. Чем сильнее Файер овладевала его сознанием, тем сильнее он поддавался, так что контроль постепенно переходил к нему. Она старалась отражать попытки Нэша присосаться, но и это был не выход — получалось, что она отпускает его, оставляя тело на милость его переменчивого разума.

Ей никак не удавалось понять, как его удержать — он ускользал, все больше накручивая себя, и в конце концов позволил взгляду скользнуть к ее лицу. Поднявшись, он принялся мерить комнату шагами. Тут привели пленника, и ее ответы на вопросы Нэша только усилили его расстройство.

— Мне очень жаль, что я не могу помочь, ваше величество, — сказала она. — Мои возможности ограничены, особенно если речь идет о незнакомце.

— Мы знаем, что вы ловили чужаков и на своей земле, миледи, — сказал один из придворных, — и в их разумах было что-то необычное. У этого так же?

— Нет, сэр. У тех разум был словно в тумане. Это человек думает о себе.

Нахмурившись, Нэш остановился рядом с ней.

— Войдите в его разум, — сказал он. — Заставьте его открыть нам имя своего господина.

Пленник был изможден, он баюкал раненую руку и до смерти боялся чудовища, так что Файер знала — выполнить приказ короля было бы несложно. Она схватилась за сознание Нэша так крепко, как только могла.

— Простите, ваше величество. Я не стану управлять чужим разумом ни для чего, кроме самозащиты.

Внезапно он ударил Файер по лицу с такой силой, что ударом ее отбросило на пол. Еще не коснувшись ковра, она уже напряглась, чтобы вскочить и бежать или драться — что угодно, лишь бы защититься от него, пусть он и король, но шесть ее стражей окружили ее и отгородили от Нэша. Краем глаза она заметила кровь на скуле. Туда же скатилась слеза, и щеку страшно защипало. Он поцарапал ее изумрудом кольца.

«Ненавижу тиранов», — с яростью подумала она ему.

Король скрючился на полу, уронив лицо в ладони, а придворные, сгрудившись вокруг него, растерянно перешептывались. Он поднял взгляд на Файер, и она ощутила, что разум его теперь чист и он понимает, что сделал. На лице его был написан стыд.

Злость испарилась так же быстро, как пришла — теперь ей стало жаль его.

Она раскрыла ему решительную мысль: «Я больше не появлюсь перед вами до тех пор, пока вы не научитесь ограждать от меня свой разум».

И повернулась к двери, не дожидаясь позволения уйти.

Файер стало интересно, не сделали ли ее некрасивой синяк и квадратный порез на щеке. Оказавшись в ванной и отчаявшись победить собственное любопытство, она поднесла зеркало к лицу.

Один взгляд — и Файер сунула зеркало под стопку полотенец. Ответ на вопрос получен. Зеркала — бесполезная штука и только раздражают. Не нужно было этого делать.

Муза сидела на краю ванны, хмурое выражение не сходило с ее лица с тех пор, как стражи привели сюда свою кровоточащую подопечную. Файер понимала, как тяжело Музе метаться между приказами Бригана и верностью королю.

— Пожалуйста, не рассказывай об этом командующему.

— Простите, миледи, — еще сильнее нахмурилась Муза, — но он специально просил сказать, если король попытается на вас напасть.

В дверной косяк, входя, постучала принцесса Клара.

— Брат сказал мне, что совершил нечто непростительное, — сказала она и увидела лицо Файер. — Ох, кошмар. Ясно как день, что это кольцо короля. Вот поганец! Целительница уже осмотрела?

— Только что ушла, ваше высочество.

— Ну что ж, чем собираетесь заняться в свой первый день при дворе, миледи? Надеюсь, не вздумаете прятаться только оттого, что король вас пометил.

При этих словах Файер осознала, что и вправду собиралась прятаться, но порез и синяк были не единственной причиной. Какая благословенная мысль: запереться в этих покоях вместе со своей болью и страхами и сидеть, пока не вернется Бриган и не увезет ее домой.

— Я подумала, вам интересно будет пройтись по дворцу, — предложила Клара. — А еще мой брат Гаран хочет с вами познакомиться. Он больше похож на Бригана, чем на Нэша — умеет держать себя в руках.

Королевский дворец и брат, похожий на Бригана. Кажется, любопытство Файер только что победило опасения.

Естественно, на нее пялились, куда бы она ни пошла.

Дворец был огромный, словно целый город под крышей, и обзор с него открывался величественный: водопады, гавань, море и корабли с белоснежными парусами. Раскинувшиеся над рекой городские мосты. Сам город со всем, что в нем было великолепного и ветхого, протянувшийся до золотых полей и холмов, усыпанных камнями и цветами. И конечно, небо — его было видно из всех семи внутренних дворов и всех верхних переходов, потому что их крыши были сделаны из стекла.

— Они вас не видят, — успокаивающе сказала Клара, когда Файер подпрыгнула от испуга, заменю, как на крышу сели две чудовищные птицы. — С наружной стороны стекло зеркальное — они видят только себя. И кстати, миледи, на всех открывающихся окнах во дворце есть сетки, даже на потолке. Кансрел об этом позаботился.

Уже не в первый раз она упоминала Кансрела. Каждый раз, слыша это имя, Файер вздрагивала — настолько она привыкла к тому, что все вокруг избегают его произносить.

— Так лучше, наверное, — продолжала Клара. — Дворец кишит вещами из чудовищ — все эти ковры, перья, драгоценности, коллекции насекомых. Женщины носят меха. Скажите, вы всегда покрываете волосы?

— Обычно, да, — ответила Файер, — если показываюсь перед незнакомыми людьми.

— Интересно, — протянула Клара. — Кансрел никогда не прятал волос.

«Что ж, Кансрелу нравилось внимание», — сухо подумала Файер. И что еще более важно, он был мужчиной. Ему неведомы были ее заботы.

Принц Гаран в отличие от своей пышнотелой сестры был чересчур худощав и все же весьма красив. Под шапкой почти угольно-черных волос горели темные глаза, а во всем облике было что-то настолько порывисто-грациозное, что от него трудно было оторвать взгляд, какая-то необъяснимая притягательность. Он был очень похож на своего брата-короля.

Файер знала, что он болен — в детстве его часто мучила та же лихорадка, что убила его мать, и хоть он и выжил, но здоровье подорвал; непоправимо. А еще из неясных подозрений Кансрела и уверенности Брокера она знала, что Гаран и его сестра Клара — нервный узел королевской шпионской сети. Клару в этом заподозрить было трудно, особенно гуляя с ней по дворцу, однако в присутствии Гарана принцесса становилась собраннее и серьезнее, и Файер поняла, что эта женщина, только что щебетавшая об атласных зонтиках и своей последней интрижке, кажется, неплохо умеет хранить секреты.

Гаран сидел за длинным столом, заваленным бумагами, в комнате, полной стражников и секретарей с усталыми лицами. Единственный звук, не считая шелеста бумаги, доносился, как ни странно, от девочки, игравшей в углу со щенком во что-то вроде перетягивания ботинка. Когда Файер вошла, малышка сперва уставилась на нее, но тут же почтительно отвела взгляд.

Файер почувствовала, что Гаран ограждает от нее свой разум, и внезапно с удивлением осознала, что и Клара все это время делала то же самое. Клара вела себя так открыто, что Файер даже не замечала, насколько закрыт ее разум. Девочка тоже тщательно закрывалась.

Помимо того, что Гаран закрыл свои мысли, он еще и вел себя довольно недружелюбно. Похоже, заранее решил не спрашивать у Файер вежливых банальностей вроде того, как она доехала, удобно ли ей в ее покоях и не сильно ли болит лицо от удара. Ненавязчиво осмотрел рану.

— Бригану нельзя об этом знать, пока он не закончил то, что делает, — сказал он, понизив голос так, чтобы охранники Файер, маячившие позади, не услышали.

— Точно, — кивнула Клара. — Нельзя, чтобы он сейчас помчался сюда устроить королю порку.

— Муза собирается сообщить ему, — предупредила Файер.

— Ее отчеты проходят через меня, — сказала Клара. — Я разберусь.

Испачканными в чернилах пальцами Гаран порылся в бумагах, и вскоре одна из них скользнула через стол к Кларе. Пока та изучала ее, он выудил из кармана часы и, бросив на них взгляд, обернулся через плечо к девочке.

— Милая, — сказал он, — нечего делать вид, будто ты не знаешь, который час.

Малышка издала глубокий горестный вздох, сказала что-то, отчего ее пегий щенок отпустил несчастный ботинок, натянула обувь на ногу и понуро вышла из комнаты. Щенок помедлил мгновение, а потом поскакал за своей… хозяйкой? Да, Файер решила, что при дворе короля длинные темные волосы говорят больше, чем мальчишеская одежда, и определила ее как хозяйку. На вид лет пять-шесть, и, предположительно, дочка Гарана. Гаран не женат, но это не значит, что у него нет детей. Файер попыталась подавить невольную вспышку раздражения от того, как это просто и естественно для большинства людей — завести ребенка.

— Хм, — наконец произнесла Клара, мрачно глядя в документ. — Не знаю даже, что с этим делать.

— Обсудим позже, — сказал Гаран, скользнув взглядом по лицу Файер. Она с любопытством посмотрела на него в ответ, и он тут же нахмурился, отчего стал казаться суровым и до странности похожим на Бригана. — Итак, леди Файер, — впервые обратился он к ней напрямую. — Вы предполагаете делать то, что просил король, и использовать свою силу для допроса пленников?

— Нет, ваше высочество. Я использую ее только для самозащиты.

— Весьма благородно, — сказал Гаран таким неискренним тоном, что она растерялась, лишь посмотрела на него спокойно и ничего не ответила.

— Так это и была бы самозащита, — рассеянно вставила Клара, все еще хмуро глядя в лист бумаги перед собой. — Самозащита королевства. Не то чтобы я не понимаю ваше нежелание потакать Нэшу, раз он так по-свински себя ведет, миледи, но вы нам нужны.

— Так ли уж сильно? Я для себя этот вопрос еще не решил. — Гаран обмакнул перо в чернильницу, аккуратно дал чернилам стечь и нацарапал несколько фраз на лежащей перед ним бумаге. Не глядя на Файер, он хладнокровно и с полным осознанием своих действий открыл ей чувство, отчетливо долетевшее до нее. Подозрение. Гаран не доверял ей и хотел, чтобы она знала об этом.

Тем же вечером, почувствовав приближение короля, Файер заперлась в своих покоях. Он не стал спорить, по-видимому, смирившись с тем, что им придется разговаривать через дубовые панели двери, ведущей в ее гостиную. Это был не самый приватный разговор — по крайней мере, с ее стороны, потому что стражники, несущие свою вахту, могли отойти максимум в дальнюю комнату. Прежде чем Нэш заговорил, Файер предупредила, что его будут слышать посторонние.

Разум его был открыт и встревожен, но чист.

— Мне нужно сказать вам две вещи, миледи, если вы стерпите меня.

— Говорите, ваше величество, — тихо ответила Файер, прислонясь лбом к двери.

— Во-первых, я хочу извиниться за себя.

Файер закрыла глаза:

— Виноваты не вы целиком, а лишь та часть, что желает поддаться моей власти.

— Я не могу изменить эту часть, миледи.

— Нет, можете. Раз вам хватает сил побороть мой контроль, значит, хватит сил самому себя контролировать.

— Не могу, миледи, клянусь вам.

«Не хотите, — поправила она его без слов. — Не хотите отказаться от ощущения, которое я в вас вызываю — вот что вам мешает».

— Вы — очень странное чудовище, — почти прошептал он. — Обычно чудовища стремятся овладевать людьми.

И что она могла ответить на это? Чудовище из нее плохое, а человек — и того хуже.

— Вы сказали, две вещи, ваше величество.

Он перевел дыхание, будто в попытке очистить разум, и заговорил спокойнее.

— Во-вторых, я хотел попросить вас, миледи, пересмотреть ваше решение по поводу пленника. Времена сейчас смутные. Вне всякого сомнения, у вас сложилось неблагоприятное впечатление о моей способности разумно мыслить, но клянусь вам, миледи, что на троне — когда в моих мыслях нет вас — я ясно вижу, что правильно. Королевство находится на грани чего-то важного. Быть может, победы, быть может, краха. Ваша сила могла бы чрезвычайно нам помочь, и не только с этим пленником.

Файер повернулась к двери спиной, сползла по ней, свернувшись клубком на полу, и подняла голову, потянув себя за волосы.

— Я не такое чудовище, — жалобно сказала она.

— Подумайте, миледи. Мы можем выработать правила, установить границы. Среди моих советников есть разумные люди. Они не станут просить слишком многого.

— Оставьте меня, мне нужно это обдумать.

— Вы говорите правду? Вы действительно обдумаете мою просьбу?

— Оставьте меня, — повторила она настойчивее, чувствуя, как его внимание снова переползает с серьезных вопросов на чувства. Последовало долгое молчание.

— Я не хочу вас оставлять, — сказал он.

Файер попыталась бороться с растущей в груди досадой:

— Уйдите.

— Выходите за меня, миледи, — прошептал он. — Умоляю.

Разум его был свободен, и он осознавал всю глупость своих слов. Ей стало ясно, что он просто не может остановиться.

Она притворилась разъяренной, хотя на самом деле чувствовала совсем не ярость. «Уходите, не разрушайте мир, родившийся между нами».

Как только король ушел, Файер села на пол и спрятала лицо в ладонях, отчаянно мечтая оказаться сейчас в одиночестве. Муза принесла ей воды, а Мила нерешительно предложила теплый компресс для спины. Поблагодарив, Файер выпила воду и, за неимением альтернативы, постаралась утешиться уютным обществом женщин.

 

Глава пятнадцатая

Файер удавалось завладевать разумом отца только потому, что он ей доверял.

Однажды зимой, в тот год, когда в него стреляли, Файер, чтобы проверить свои силы, заставила Кансрела сунуть руку в камин в его собственной спальне, убедив, что за решеткой не пламя, а цветы. Он протянул руку, чтобы сорвать их, и отпрянул; Файер крепче ухватилась за его разум и внушила ему решительности. Он снова наклонился к огню в упрямом стремлении нарвать цветов и на этот раз был уверен, что именно этим и занят, пока боль резко не вернула ему разум и ощущение реальности. С криком Кансрел подбежал к окну, распахнул его и сунул руку в снег, собравшийся на подоконнике, а потом, ругаясь и чуть не плача, повернулся к ней и спросил, что во имя Делл взбрело ей и голову.

Объяснить оказалось нелегко, и Файер, потерявшись в противоречивых чувствах, разразилась вполне искренними слезами. Ее ужасно мучил вид иго вздувшейся волдырями кожи, почерневшие ногти и неожиданно ужасный запах. Было страшно потерять любовь отца после того, что она заставила его поверить, потерять доверие вместе со способностью заставить его сделать что-то подобное снова. Она зарылась в подушки в его постели.

— Я хотела посмотреть, каково это — причинять боль, — прорыдала она, всхлипывая, — как ты меня учил. И теперь я видела, и боюсь нас обоих, и никогда ни с кем больше такого не сделаю.

Тогда Кансрел подошел к ней, забыв о гневе. Видно было, что ее слезы огорчают его — и она позволила им катиться по щекам. Он сел рядом, скрючив раненую руку, но думая только о Файер и ее печали, и успокаивающе погладил ее по волосам здоровой рукой. Она взяла ее, прижала к мокрому от слез лицу и поцеловала.

Через мгновение он отодвинулся и отнял руку:

— Ты уже слишком большая для этого.

Она не поняла, что Кансрел имеет в виду. Он кашлянул, а когда заговорил, в голосе его звучала боль:

— Ты должна помнить, что ты теперь женщина, Файер, и женщина неестественной красоты. Мужчин твои прикосновения будут сводить с ума — даже твоего собственного отца.

Конечно, он говорил как есть, и в словах его не было ни угрозы, ни намека. Он просто был честен, как и во всем, что касалось ее чудовищной силы, хотел научить ее всему важному ради ее же безопасности. Но подсознание увидело здесь возможность. Единственный способ укрепить доверие Кансрела: все перевернуть, заставить его доказывать, что ему самому можно доверять.

В притворном ужасе она отшатнулась от него и выбежала из комнаты.

В тот вечер Кансрел стоял перед запертой дверью спальни Файер, умоляя ее понять.

— Милая моя девочка, — увещевал он, — тебе никогда не придется меня бояться! Ты ведь знаешь, с тобой я ни за что не поддамся низким инстинктам. Я лишь беспокоюсь, что другие мужчины поведут себя иначе. Ты должна понимать, что твоя сила опасна. Если бы ты была мальчиком, я не волновался бы так.

Сидя в своей комнате, она довольно долго слушала его излияния, потрясенная тем, как просто оказалось манипулировать таким искусным манипулятором. Понимание, что она научилась этому у него, изумляло и тревожило.

Наконец Файер вышла к нему.

— Я понимаю, — сказала она. — Прости меня, отец.

По лицу ее текли слезы, и она сделала вид, что плачет от вида его перевязанной руки — отчасти это было правдой.

— Я бы хотел, чтобы ты научилась жестокости, — Кансрел погладил ее по волосам и поцеловал. — Жестокость — мощная защита.

Итак, она провела эксперимент, и отец по-прежнему доверял ей. Впрочем, у него были основания, ибо Файер сомневалась, что сможет пройти через что-нибудь подобное еще раз.

Той весной Кансрел заговорил о том, что необходимо придумать новый, надежный план, как расправиться с Бриганом.

Когда у Файер началось кровотечение, ей все же пришлось объяснить стражам, почему птицы-чудовища начали собираться за окнами, почему время от времени налетали, разрывали на кусочки более мелких птиц, а потом садились на подоконниках и с леденящими криками вглядывались внутрь. Как ей показалось, воины восприняли это нормально. Муза послала двоих лучших стрелков под окна подстрелить нескольких чудовищ, летавших в опасной близости от стен дворца.

Деллы не могли похвастаться жарким летом, но дворец из черного камня со стеклянными потолками неизбежно прогревался, поэтому в ясные дни стеклянные крыши убирались. Стоило Файер в период кровотечения пройти через двор, как у тамошних сеток собирались птицы, принимаясь чирикать и кричать. Файер подозревала, что эта суматоха не делает ее лучше в глазах придворных — впрочем, как и практически все остальное, что было с ней связано. Квадратную отметину у нее на щеке заметили и подробно обсудили: она буквально чувствовала, как оживленные сплетни замолкают, как только она входит в комнату, и начинаются снова, стоит ей уйти.

Да, она обещала королю, что подумает о пленнике, но на самом деле этого не требовалось. Файер знала себя. Ей пришлось потратить довольно много сил, выясняя подробности передвижений Нэша, чтобы уметь избегать его, и еще больше — чтобы отражать от себя внимание людей при дворе. В основном она чувствовала любопытство, еще — восхищение. Порой — враждебность (в основном от слуг). Ей подумалось, что у слуг должны были сохраниться отчетливые воспоминания о крутом нраве Кансрела. Был ли он с ними более жесток?

Иногда люди ходили за ней — мужчины и женщины, слуги и придворные, на расстоянии и, как правило, без определенного злого умысла. Некоторые пытались заговорить с ней, позвать. Однажды к ней подошла седая женщина.

— Леди Файер, вы словно нежный цветок, — сказала она и обняла бы ее, если бы Мила не удержала.

Файер мучилась тяжестью в животе и болезненными судорогами, чувствительная кожа горела, и последнее, чем она назвала бы себя в тот момент, это «нежный цветок». Она все не могла решить, отвесить женщине оплеуху или с рыданиями упасть в ее объятия, но тут в сеточный экран над головой заскреблась огромная птица-чудовище, и женщина, посмотрев наверх, протянула к ней руки, так же зачарованная хищником, как только что — Файер.

От других придворных дам до Файер доносились зависть и досада, а еще ревность из-за сердца короля, который даже издали вставал перед ней на дыбы, словно жеребец за оградой, и мало заботился о том, чтобы скрыть свое отчаянное помешательство. Встречаясь взглядами с этими женщинами, у которых были перья птиц-чудовищ в волосах или туфли из кожи рептилий-чудовищ, она опускала глаза и проходила мимо. Обедала Файер у себя в покоях: ее смущали царящая при дворе требовательная городская мода и ощущение, что ей ни за что не влиться в это общество. К тому же так можно было не встречаться с королем.

Однажды, проходя по белокаменному двору, Файер стала свидетельницей захватывающего сражения между кучкой малышей, с одной стороны, и дочкой принца Гарана, которой помогал её щенок, с другой. Было ясно как день, что драку затеяла именно девочка, а из того, какие страсти кипели в умах дерущихся, Файер почувствовала, что причиной раздора, возможно, оказалась она сама. «Прекратите, — приказала она мысленно детям через весь двор, — сейчас же». В ту же секунду все, кроме дочери Гарана, замерли, обернулись с округлившимися глазами, а потом, визжа, убежали во дворец.

Файер послала Нила за целителем, а сама вместе с остальными стражами бросилась к девочке, у которой уже опухло лицо, а из носа лилась кровь.

— Дитя, — спросила Файер, — как ты?

Но девочка была поглощена спором со щенком, который все не прекращал прыгать, тявкать и вырываться из ее рук, держащих его за ошейник.

— Пятныш, — сказала она, наклоняясь к нему, с трудом говоря из-за крови, — лежать. Лежать, говорю тебе! Перестань! Ох, скалы! — воскликнула она, когда Пятныш, подпрыгнув, попал ей по окровавленному лицу.

Файер схватилась за разум щенка и успокоила его.

— Ну, наконец-то, — страдальчески вздохнула девочка и уселась прямо на мраморный пол рядом с Пятнышом, потом ощупала щеки и нос на предмет повреждений и, поморщившись, убрала с лица слипшиеся волосы. — Папа расстроится.

Как и раньше, девочка довольно удачно — на удивление удачно — закрывала разум от Файер, но та поняла ее чувства достаточно хорошо, чтобы высказать догадку.

— Потому что ты стала меня защищать?

— Нет, потому что забыла, что нужно прикрываться левой рукой. Он мне все время напоминает. Кажется, нос сломан. Он меня накажет.

Едва ли Гарана можно было назвать олицетворением доброты, но все же Файер представить себе не могла, чтобы он наказывал ребенка за проигрыш в драке по крайней мере с восемью противниками.

— Потому что тебе сломали нос? Конечно, нет.

— Нет, — печально вздохнула девочка, — потому что я затеяла драку. Он мне запретил. И потому что не пошла на уроки. Мне сейчас надо быть на уроках.

— Ну что ж, дитя, — Файер едва поборола улыбку. — Мы уже послали за целителем.

— Просто этих уроков так много, — продолжала девочка, пропустив замечание о целителе мимо ушей. — Если бы папа не был принцем, их бы столько не было. Верховая езда мне нравится, но история просто убивает. И он не разрешает мне ездить на его лошадях, вообще никогда. Мне можно только давать им имена, а ездить нельзя, и теперь дядя Гаран расскажет ему, что я прогуляла уроки, и папа так никогда и не позволит. А вам папа разрешает ездить на своих лошадях? — Девочка задала вопрос таким трагическим тоном, будто ожидала получить какой-то ужасный ответ.

Но Файер не могла ответить, потому что у нее отвисла челюсть, а мозг был занят тем, что пытался собрать в одно целое кусочки того, что, как ей показалось, она уже поняла. Девочка с темными глазами и волосами, с разбитым лицом, дядя Гаран и отец-принц, да еще необычайная способность закрывать разум.

— Я всегда езжу только на своей собственной лошади, — наконец выдавила она из себя.

— Вы видели его лошадей? У него их куча! Он обожает лошадей.

— Кажется, я видела только одну, — проговорила Файер, по-прежнему отказываясь верить и наспех производя расчеты во внезапно неповоротливом уме.

— Толстушку? Это кобыла. Папа говорит, что воины предпочитают жеребцов, но Толстушка такая бесстрашная, что он не променяет ее ни на какого жеребца. Он говорит, что вы тоже бесстрашная. И что вы ему жизнь спасли. Я поэтому вас защищала, — добавила она, снова помрачнев от нахлынувших мыслей, и еще раз ощупала нос. — Может, и не сломали. Может, просто своротили. Как думаете, так он меньше рассердится?

Файер сжала лоб ладонями:

— Сколько тебе лет, дитя?

— Зимой будет шесть.

Через двор к ним в сопровождении улыбающегося целителя в зеленых одеждах подбежал Нил.

— Леди Файер, — кивком поприветствовал ее целитель и нагнулся к девочке. — Принцесса Ханна, думаю, вам лучше всего пойти со мной в лазарет.

Пока они шли к замку, малышка все что-то болтала, гундося. Пятныш помедлил мгновение, а потом побежал вслед за ними.

Файер, по-прежнему изумленная, повернулась к стражам.

— Почему мне никто не сказал, что у командующего есть дочь?

— Он вроде как держит это в секрете, — пожала плечами Мила. — До нас одни только слухи доходили.

Файер вспомнила женщину с каштановыми волосами, выходившую из оранжереи.

— А ее мать?

— Говорят, что умерла, миледи.

— Давно?

— Не знаю. Муза знает, наверное, или принцессу Клару спросите.

— Что ж, — Файер попыталась вспомнить, чем была занята, когда все случилось. — Думаю, стоит пойти куда-нибудь, где не слышно этих птичьих криков.

— Мы шли в конюшни, миледи.

Ах, да, в конюшни, повидать Малыша. И остальных лошадок, у многих из которых, по-видимому, такие же емкие, говорящие имена.

Файер могла бы сразу же выспросить у Клары, каким это образом у двадцатидвухлетнего принца оказался тайный ребенок почти шести лет, однако она решила дождаться, пока закончится кровотечение, и пошла к Гарану.

— Ваша сестра говорила, что вы слишком много работаете.

Он оторвал взгляд от длинного стола, заваленного бумагами, и прищурился.

— Так и есть.

— Составите мне компанию на прогулке, ваше высочество?

— Зачем вам понадобилось со мной гулять?

— Потому что я пытаюсь решить, что о вас думать.

Брови Гарана взлетели вверх.

— Значит, это проверка? Захотелось развлечения?

— Мне все равно, я просто иду гулять. Пять суток не выходила на улицу.

Повернувшись, она вышла из комнаты и двинулась по коридору, с удовлетворением почувствовав, как он миновал ее охранников и пошел следом.

— Я тоже пытаюсь решить, — заявил он явно недружелюбным тоном.

— Справедливо. Если вы сами ожидаете развлечения, можем зайти ко мне за скрипкой.

— За скрипкой, — фыркнул он. — Да, я о ней слышал. Бриган полагает, мы тут все сделаны из денег.

— Думаю, вы обо всем слышите.

— Это моя обязанность.

— Тогда, возможно, вы сможете объяснить, почему мне никто не рассказывал о принцессе Ханне.

Гаран бросил на нее косой взгляд.

— А какое вам дело до принцессы Ханны?

Разумный вопрос, и он надавил на больное место, в наличии которого Файер себе еще пока не призналась.

— Просто удивляюсь, почему ни королева Роэн, ни лорд Брокер ни разу о ней не упоминали.

— А почему они должны были о ней упоминать?

Файер потерла шею под платком и вздохнула, теперь понимая, почему из всех людей на свете решила завести этот разговор именно с Гараном.

— Мы с ее величеством не держим друг от друга тайн, — начала она, — и Брокер делится со мной всем, что становится ему известно. Вопрос не в том, почему они о ней не упоминали, а в том, почему им не разрешили о ней упоминать.

— А, конечно! — сказал Гаран. — Ведь это же разговор о доверии.

Файер глубоко вздохнула:

— Зачем, делать из ребенка тайну? Ведь это всего лишь ребенок.

Мгновение Гаран молча раздумывал, то и дело поглядывая на спутницу. Он вел ее через центральную дворцовую площадь, и она охотно позволила ему выбирать маршрут, потому что по-прежнему то и дело терялась в лабиринтах дворцовых переходов: не далее как сегодня утром, направляясь в кузницу, почему-то очутилась в прачечной.

— Всего лишь ребенок, — наконец заговорил Гаран, — но о ней молчат с самого ее рождения. Первые четыре месяца не знал даже сам Бриган.

— Почему? Ее мать — жена врага? Или друга?

— Ничья она не жена. Просто служанка при конюшнях.

— Тогда зачем…

— Девочка — третья в очереди на престол, — очень тихо произнес Гаран, — да еще дочка Бригана. Не Нэша, не Клары, не моя — а Бригана. Вспомните, что было шесть лет назад, миледи. Если, как вы утверждаете, вас воспитывал Брокер, вы в курсе, какой опасности подвергся Бриган, стоило ему вступить во взрослую жизнь. Он был единственным при дворе, кто открыто выражал ненависть к Кансрелу.

Это заставило Файер замолкнуть и со стыдом прислушаться к рассказу.

— Она ходила за его лошадьми. Ему едва исполнилось шестнадцать, а она была хорошенькая; не очень-то много радости выпадало в те дни на его долю. Ее звали Роза.

— Роза, — машинально повторила Файер.

— Про них не знал никто, кроме нас четверых: Нэша, Клары, Роэн и меня. Бриган молчал о ней ради ее же безопасности. Хотел жениться, — Гаран коротко усмехнулся. — Болван, романтичный до невозможности. К счастью, жениться он не мог и не распространялся о ней.

— Почему — к счастью?

— Королевский сын и девушка, которая спит на конюшне?

Файер подумалось, что люди, на которых хочется жениться, итак встречаются в жизни нечасто. Как же ужасно тогда встретить такого человека и потерять только потому, что его постель застлана соломой, а не пуховыми перинами.

— Как бы там ни было, — продолжал тем временем Гаран, — примерно в то время Кансрел убедил Накса отослать Бригана вместе с войсками в приграничье, видимо, надеясь, что его гам убьют. Бриган был в ярости, но выбора ему не оставили. Вскоре после этого тем из нас, кто знал о Розе, стало ясно, что часть себя он все же оставил здесь.

— Она была беременна.

— Именно. Роэн обеспечила ей подобающий уход, естественно, тайком. Бриган даже умудрился не погибнуть, но вот Роза умерла родами. И когда он, семнадцатилетний, вернулся домой, на него в один день свалилась смерть Розы, ребенок и приказ Накса о назначении его командующим.

Эту часть Файер уже помнила. Кансрел убедил Накса повесить на Бригана слишком большую ответственность в надежде, что Бриган сам погубит свою репутацию, продемонстрировав неумение управлять войсками. А еще Файер помнила, как счастлив и горд был Брокер, когда Бриган, проявив сверхъестественное упорство, превратился сначала в хорошего, а потом в выдающегося командира. Он поднял королевское войско с колен — не только кавалерию, но и пехоту, и лучников. Повысил стандарты подготовки и увеличил жалованье. Расширил ряды, пригласив женщин, построил в горах и по всему королевству сигнальные посты, чтобы отдаленные земли не были оторваны друг от друга. Распланировал постройку новых крепостей с обширными полями и огромными конюшнями для ухода за самым важным козырем войска — лошадьми, сделал его подвижным и быстрым. Все это порядочно усложнило жизнь контрабандистам, грабителям, пиккийским мародерам — а еще мятежникам Мидоггу и Гентиану, которым пришлось взять передышку и серьезно пересмотреть свои скудные войска и сомнительные амбиции.

Бедный Бриган. Файер с трудом могла себе все это представить. Бедный, раздавленный несчастьями принц.

— Кансрел взъелся на все, что имело отношение к Бригану, особенно когда влияние Бригана стало расти. Травил его лошадей — просто из вредности. Пытал и убил одного из бригановых оруженосцев. Все мы, все те, кто знал о Ханне, понимали, что нельзя о ней даже заикнуться.

— Да, — прошептала Файер. — Конечно.

— Потом Накс умер, — продолжал Гаран, — и следующие два года Бриган с Кансрелом были заняты тем, что пытались убить друг друга. А потом Кансрел покончил с собой. Бриган наконец смог объявить дочку своей наследницей и закрепить за ней право на престол. Но он сказал только семье. Формально это не секрет — большая часть придворных знает, что она его дочь, — но об этом по-прежнему не говорят. Отчасти по привычке, отчасти чтобы не привлекать к ней внимания. Не все враги Бригана умерли вместе с Кансрелом.

— Но если она может претендовать на престол, — спросила Файер, — то почему не можете вы? Вы — сын Накса, такой же внебрачный, как она. К тому же она девочка, и совсем маленькая.

Гаран отвернулся, поджав губы, а когда наконец заговорил, на вопрос ее не ответил.

— Роэн вам доверяет, и Брокер тоже, не тревожьте свое чудовищное сердце. Если Роэн вам не сказала, то лишь потому, что привыкла об этом молчать. А Брокер не сказал, должно быть, потому, что она и ему не рассказывала. Клара тоже доверяет вам — из-за Брокера. Доверие Брокера — надежная гарантия, это я признаю, хотя, конечно, все люди ошибаются.

— Конечно, — сухо согласилась Файер.

Тут один из ее стражей подстрелил птицу-чудовище. Золотисто-зеленый хищник упал с неба и скрылся в кронах деревьев. Файер вдруг осознала, где они — в саду позади дворца. Прямо за садом стоял тот самый зеленый домик.

Она в изумлении уставилась на растущее у дома дерево, не понимая, как умудрилась не заметить его из окна, но тут же поняла, что сверху оно просто показалось ей маленькой рощицей. Гигантский ствол расходился в шести направлениях, а ветви были так многочисленны и огромны, что некоторые под своим собственным весом склонились до земли, зарывшись в траву, и оттуда снова потянулись в небо. Вокруг самых тяжелых веток были поставлены подпорки, поддерживающие их и не позволяющие им сломаться.

Гаран, стоя рядом, наблюдал за ее удивлением. Потом, вздохнув, подошел к скамейке, которая стояла у ведущей к дому тропы, и сел на нее, закрыв глаза, и тут Файер впервые за весь разговор осознала, какое у него усталое лицо, заметила сгорбленные плечи. Он выглядел изможденным. Подойдя к нему, она села рядом.

— Да, удивительное дерево, — проговорил он, открывая глаза. — Оно так разрослось, что однажды убьет само себя. Каждый отец выбирает наследников — вам, конечно, это известно.

Файер пораженно обернулась к нему, Гаран холодно посмотрел в ответ.

— Мой отец меня не выбрал. Он сделал наследниками Нэша и Бригана. Бриган поступил иначе. Ханна будет первой в очереди на престол, даже если он женится и произведет на свет целый полк сыновей. Меня, конечно, это никогда не волновало. Ни разу в жизни меня не посещало желание стать королем.

— И само собой, — небрежно продолжила Файер, — это все равно неважно, ведь мы с королем обязательно поженимся и нарожаем толпу наследников-чудовищ.

Этого Гаран не ожидал. На мгновение он оценивающе замер, а потом невольно улыбнулся уголком рта, понимая, что это шутка, и снова сменил тему.

— Так чем же вы занимались, миледи? Уже десять дней как при дворе, а из развлечений у вас — одна только скрипка.

— А что? У вас есть для меня какое-то дело?

— Никакого до тех пор, пока вы не решите помочь нам.

Помочь… помочь этой необычной королевской семье. Файер вдруг страстно захотелось, чтобы это не было так невыполнимо.

— Вы сказали, что не хотите моей помощи.

— Нет, миледи, я сказал, что еще не решил. И до сих пор не уверен.

Тут дверь зеленого домика распахнулась, и женщина с каштановыми волосами направилась по тропе прямо к ним. В это же мгновение разум Гарана словно посветлел. Он поспешно вскочил со скамьи, шагнул к ней и, предложив руку, подвел к Файер. Лицо его сияло, и Файер поняла, что он, без сомнения, привел ее сюда специально — она слишком увлеклась разговором.

— Леди Файер, — сказал Гаран, — это Сэйра. Ей выпало несчастье учить Ханну истории.

Сэйра улыбнулась Гарану, и в этой улыбке он отразился, как в зеркале, так что Файер при всем желании не смогла бы не понять того, что происходит тут у нее на глазах.

— Ничего ужасного в этом нет, — возразила Сэйра. — Она очень способная. Просто неусидчивая.

Файер протянула руку, и Сэйра ответила чрезвычайно вежливым и лишь совсем чуть-чуть ревнивым пожатием. Ее можно было понять. Файер подумала, что придется объяснить Гарану, почему не стоит захватывать с собой женщин-чудовищ, когда идешь навестить возлюбленную. Порой даже самые светлые умы никак не могут понять очевидных вещей.

Когда Сэйра попрощалась, Гаран проследил за ней взглядом, рассеянно потирая голову и что-то напевая.

«Королевский сын и женщина, которая преподает историю? — послала ему мысль Файер, почему-то вдруг развеселившаяся почти до наглости. — Скандал!»

Гаран, нахмурив брови, попытался напустить на себя суровый вид.

— Если вам хочется чем-нибудь занять себя, миледи, подите в ясли и дайте пару уроков того, как закрывать разум от чудовищ. Расположите к себе детей, чтобы у девочки Бригана во рту к следующей встрече с отцом сохранилось хоть сколько-нибудь зубов.

Файер повернулась, чтобы уйти; на губах ее виднелась улыбка.

— Спасибо за прогулку, ваше высочество. Должна признаться, меня сложно обмануть. Быть может, вы мне и не доверяете, но я точно знаю, что я вам нравлюсь.

И она убедила себя в том, что обрадовало ее расположение Гарана, а не восстановленная справедливость по отношению к женщине.

 

Глава шестнадцатая

И а самом деде, Файер и вправду нужно было срочно чем-то заняться, потому что в отсутствие дела оставалось только думать. А размышления снова и снова приводили к мысли о безделье и о том, какую помощь она вообще способна принести королевству, если против этого не восстанут ее ум и сердце. Вопрос этот терзал ее по ночам, в часы, когда она не могла уснуть. Ей снились кошмары о том, каково это — обманывать и мучить, о том, как Кансрел заставляет Каттера извиваться от воображаемой боли.

Клара повела Файер посмотреть город. Оказалось, что народ на улицах еще активнее, чем народ при дворе, украшает себя чудовищными безделушками, причем гораздо меньше беспокоясь об эстетической гармоничности образа в целом. Кое-как заткнутые в петлицу перья, украшения, в самом деле потрясающие — ожерелья и серьги из чудовищных раковин — на пекарше, склонившейся над миской в облаке мучной пыли. Женщина в сине-фиолетовом парике из шелковистого меха какого-то чудовища — кролика или собаки — причем шерсть короткая, неровная и торчит клочьями. И под всем этим невзрачное лицо — общий вид напоминает карикатуру на Файер, и все же нет никакого сомнения, что на голове у нее нечто очаровательное.

— Каждый хочет кусочек красоты, — объяснила Клара. — Богачи покупают на черном рынке редкую кожу и меха. Остальные используют все, что найдут в канаве или у себя в водостоке. Результат, естественно, один, но богатым приятно знать, что они выложили кучу денег.

Что, конечно, очень и очень глупо. Столица, как решила Файер, была в равной степени благоразумной и глупой. Ей нравились сады и старые, осыпающиеся скульптуры, фонтаны на площадях, музеи, библиотеки и яркие ряды магазинов, по которым ее водила Клара. Нравились шумные мостовые, люди на которых были так увлечены своей шумной жизнью, что иногда даже не замечали проходящую мимо девушку-чудовище в сопровождении стражников. Иногда. На одной улице она успокоила упряжку лошадей, которые испугались пробежавших совсем рядом детей, тихо разговаривая с ними и поглаживая по шеям. Дела на той улице замерли до тех пор, пока они с Кларой не завернули за угол.

Файер полюбились мосты. Ей нравилось, стоя посередине и глядя вниз, чувствовать, что она может упасть, и знать, что не упадет. Самый дальний от водопадов мост был подъемный, и ей нравились колокола, что звонили, когда он поднимался и опускался, мягкие, почти музыкальные, шепотом доносящиеся сквозь многочисленные звуки города. Нравились склады и доки вдоль реки, акведуки и канализация, и скрипучие, неторопливые шлюзы, поднимавшие и опускавшие товарные корабли от реки к гавани. Особенно ей нравилась Погребная гавань, в которой падающая вода создавала туман и заглушала все звуки и ощущения.

Поколебавшись немного, Файер даже в больницах нашла некую прелесть. Размышляя, в какой из них ее отцу залечили рану от стрелы в спине, она понадеялась, что тамошние хирурги наверняка выходили и множество хороших людей. Перед больницами всегда было полно нервных ожидающих родственников. Она окидывала несчастных взглядом, тайком желая им, чтобы их волнения разрешились благополучно.

— Раньше по всему городу были лекарские школы, — рассказывала ей Клара. — Вы слышали о короле Арне и его советнице, чудовище леди Элле?

— Слышала имена на уроках истории, — с трудом припомнила Файер.

— Они правили добрую сотню лет назад, — продолжала Клара. — Король Арн был травник, а леди Элла — хирург, и они чересчур увлеклись — в народе ходят истории о странных экспериментах над людьми, на которые, наверное, никто не согласился бы, если бы их предлагало не чудовище. Ну, вы понимаете, о чем я, миледи. Они резали трупы и изучали их, вот только никто особо не знал, где они берут столько трупов. Ну, все равно, — Клара сардонически вскинула брови, — как бы там ни было, они перевернули традиционное представление о врачевании и хирургии, миледи. Это благодаря им мы знаем, от чего помогают все те травы, что растут в расщелинах и пещерах на дальних краях королевства. Все снадобья от кровотечения, все обеззараживающие, все, что побеждает опухоли и скрепляет кости вместе, да и все остальное тоже получено в результате их экспериментов. Конечно, они же открыли и дурманящие зелья, которые разрушают разум, — добавила она мрачно. — В любом случае школы теперь закрыты, на исследования нет денег. Как, впрочем, и на искусство, и на ремесла. Все уходит на войско, на подготовку к грядущей войне. Наверное, город начнет деградировать.

«Он уже начал», — подумала Файер, но не стала озвучивать свою мысль. Расползающиеся во все стороны убогие районы, берущие начало у доков на южной стороне реки, полуразваленные переулки, которые так странно и чужеродно смотрятся где-нибудь посреди центра — много было в Столице уголков, лишенных знания, красоты и вообще какого угодно блага.

Однажды Клара повела ее обедать к своей матери в небольшой уютный домик на улице цветочников. Был у нее и муж, отставной военный, по совместительству — один из самых надежных шпионов близнецов.

— Сейчас я переключился на контрабандистов, — по секрету сообщил он им за едой. — Почти каждый состоятельный человек в городе иногда имеет дело с черным рынком, но велик шанс, что тот, кто во всем этом серьезно, может оказаться врагом короля. Особенно если торгуют оружием, лошадьми или чем-нибудь из Пиккии. Если повезет, от покупателя можно проследить заказчика, и если оказывается, что это один из мятежных лордов, то покупателя мы допрашиваем. Конечно, ответам их не всегда можно верить.

Неудивительно, что такого рода разговоры всегда побуждали Клару давить на Файер.

С вашей силой нам легче было бы понять, кто на чьей стороне. Вы могли бы помочь нам выяснить, верны ли нам наши союзники, — говорила она.

Или:

— Может, вы раскрыли бы заговор убийц. Представьте, как будет ужасно, если меня убьют, потому что вы отказались нам помочь?

А в моменты отчаяния:

— Что, если они собираются убить вас? Наверняка такие люди есть — особенно теперь, когда все полагают, что вы выйдете за Нэша.

Файер не отвечала на эту бесконечную атаку, не признавалась, что начинает сомневаться — и стыдиться. Только откладывала аргументы в сторону, чтобы обдумать позже, вместе с непрекращающимися увещеваниями короля, потому что порой после ужина — настолько часто, что Уэлкли в конце концов поставил в коридоре стул, — Нэш приходил к ней поговорить через дверь. Он вел себя прилично, беседовал о погоде и важных гостях при дворе и постоянно, постоянно пытался убедить ее передумать насчет пленника.

— Вы с севера, миледи, — начинал он одну и ту же песню. — Вы видели, как попран закон за стенами Столицы. Один неверный шаг, миледи, и все королевство утечет у нас сквозь пальцы.

А потом Нэш затихал, и это означало, что сейчас последует предложение руки и сердца, и Файер, отослав его прочь с отказом, пыталась вновь обрести равновесие в обществе своих охранников и серьезно обдумывала состояние города, королевства и короля. И место, которое ей должно занять во всем происходящем.

Чтобы занять себя и облегчить ощущение бесполезности, она последовала совету Гарана и пошла в ясли. Вначале она приходила осторожно и тихо сидела на стуле, наблюдая за тем, как дети играют, читают, возятся; когда-то здесь работала ее мать, и ей хотелось дать себе немного времени ощутить все сполна. Она пыталась представить себе, как в этих самых комнатах молодая оранжевоволосая женщина с мягким характером разговаривает с детьми. У Джессы в этом шумном, залитом солнцем месте была своя роль, и почему-то при одной мысли об этом Файер переставала чувствовать себя здесь такой чужой, хоть вместе с тем накатывало странное одиночество.

Учить защите от чудовищ было делом хитрым, а некоторые родители попросту не хотели, чтобы Файер приближалась к их детям. И все же у нее появились ученики и из господских, и из детей слуг.

— Почему тебя так восхищают насекомые? — спросила она однажды утром одного из своих самых сильных учеников, одиннадцатилетнего мальчика по имени Коб, который умел выстраивать защиту против хищных птиц и не поддавался искушению коснуться волос Файер всякий раз, когда их видел, и все же не способен был убить жука-чудовище, даже если тот удобно устраивался у него на руке и решал пообедать его кровью. — С птицами у тебя проблем нет.

— Хищники! — презрительно воскликнул Коб. — У них нет разума, только одна большая невнятная куча ощущений, которыми они надеются меня заворожить. Они совсем бесхитростные.

— Это так, — согласилась Файер. — Но по сравнению с жуками они все же настоящие гении.

— Но ведь жуки-чудовища просто совершенны, — задумчиво протянул Коб, скосив глаза на стрекозу, парящую у него перед кончиком носа. — Посмотрите на их крылья. На ножки, глаза-бусинки, на то, как ловко они управляются со своими клещами.

— Он без ума от любых жуков, — закатила глаза его младшая сестра. — Не только от чудовищ.

«Возможно, его проблема, — подумала про себя Файер, — в том, что он — ученый».

— Ладно, — сказала она. — Можешь позволять им кусать себя в знак восхищения их прекрасными клещами. Но, — добавила она твердо, — есть несколько видов жуков, которые причиняют большой вред, и против них нужно научиться защищаться. Понимаешь?

— Мне нужно их убивать?

— Да, нужно. Но после этого их всегда можно препарировать. Ты не думал об этом?

— Правда? — просиял Коб. — А вы мне поможете?

И в итоге Файер пришлось позаимствовать скальпели, зажимы и лотки у целителей из дворцового лазарета, и заняться своеобразными экспериментами — возможно, похожими на то, чем занимались сотню лет тому назад Арн и леди Элла. Не в таких масштабах, конечно, и с куда менее значительными результатами.

Ей часто попадалась на глаза принцесса Ханна. Из окон своих покоев Файер видела, как девочка бегает к зеленому домику и обратно. Еще она видела Сэйру, других учителей, иногда Гарана и даже пресловутого клариного садовника — он оказался мускулистым загорелым блондином, будто только что сошел со страниц какого-нибудь героического романа. А еще иногда крошечную согбенную старушку в переднике и с блекло-зелеными глазами, к которой то и дело подбегала непоседливая Ханна.

Маленькая старушка, проявляя неожиданную силу, вечно таскала Ханну на руках. Видимо, она была домоправительницей в зеленом домике. Любовь ее к Ханне была очевидна, а вот Файер ей не нравилась. Однажды в саду их пути пересеклись, и Файер заметила, что разум ее закрыт не хуже, чем у Бригана, а выражение лица при виде чудовища стало печальным и холодным.

Во дворце были встроенные в каменную часть крыши ходы наружу. По ночам, не в силах уснуть, Файер отправлялась туда со своей охраной. С высоты смотрела она на мерцание огромных факелов на мостах, горящих всю ночь напролет, чтобы корабли в проворных речных водах всегда знали, далеко ли до водопада. Сюда доносился также рокот низвергающейся с высоты реки. В ясные ночи она наблюдала за простирающимся вокруг спящим городом и отражением звезд в морской глади и чувствовала себя королевой, но не настоящей королевой вроде жены Нэша, а так, словно находилась на самой вершине мира. И на вершине города, жители которого становились для нее все более реальными, города, в который она все больше влюблялась.

Бриган вернулся во дворец через три недели после того, как уехал. Файер почувствовала его моментально — сознания, словно лица, достаточно было увидеть их один раз, чтобы запомнить навсегда. Разум Бригана был тих, непроницаем и крепок, и как только Файер споткнулась о него, то тут же узнала.

Так случилось, что в тот самый момент она вместе с Ханной и Пятнышом сидела в тихом уголке залитого утренним солнцем двора. Малышка разглядывала шрамы от когтей и клювов на шее Файер и пыталась вытянуть из нее историю о том, как она их получила и спасла воинов Бригана. Когда Файер отказалась рассказывать, девочка пристала к Музе.

— Тебя ведь там даже не было, — смеясь, запротестовала Файер, когда Муза принялась за рассказ.

— Ну, — улыбнулась Муза, — если уж тот, кто там был, не собирается рассказывать…

— Сюда идет кое-кто, кто тоже там был, — таинственно сказала Файер, и Ханна замерла, а потом резко вскочила на ноги.

— Папа? — Она завертелась, окидывая взглядом все входы во двор. — Вы про папу говорите? Где?

Он вошел через арку на другой стороне. Ханна с визгом помчалась через мраморный двор, и он поймал ее, поднял и на руках принес обратно, кивнув Файер и ее охране и улыбаясь сквозь поток дочкиного щебетания.

Да что такое на нее нападает каждый раз, как появляется Бриган? Почему ее тянет броситься бежать? Они теперь друзья, и Файер нужно бы преодолеть страх. Она запретила себе двигаться и переключила внимание на Пятныша, который охотно подставил уши под ласку.

Бриган спустил Ханну на пол и сел на корточки рядом, взял ее пальцами за подбородок и повернул лицо сначала одной стороной, а потом другой, осматривая по-прежнему багровый, перевязанный нос.

— И что же тут произошло? — тихо перебил он ее болтовню.

— Ну, пап, — на полуслове переменила она тему, — они плохо говорили про леди Файер.

— Кто?

— Селин, Мидан и остальные.

— И что же? Потом кто-то из них дал тебе в нос?

Ханна шаркнула ботинками по полу.

— Нет.

— Тогда расскажи, что случилось.

Снова шарканье, а потом Ханна уныло призналась:

— Я стукнула Селина. Он был неправ, папа! Кто-то же должен был ему показать.

Мгновение Бриган молчал. Ханна положила ладони на его согнутые колени и, опустив глаза в пол, трагически вздохнула из-за завесы темных волос.

— Посмотри на меня, Ханна.

Девочка послушалась.

— Ударить Селина — это был разумный способ показать ему, что он неправ?

— Нет, папа. Я поступила плохо. Ты меня накажешь?

— Пока что отменю твои уроки боевых искусств. Я не для того на них соглашался, чтобы ты так их применяла.

Ханна снова вздохнула.

— Надолго?

— Пока не буду уверен, что ты понимаешь, для чего они нужны.

— И уроки верховой езды отменишь?

— Ты что, задавила кого-то?

— Конечно, нет, папа! — тихо хихикнула она.

— Значит, уроки верховой езды можно продолжать.

— А ты мне разрешишь покататься на твоих лошадях?

— Ты знаешь ответ. Чтобы ездить на боевых лошадях, сначала нужно подрасти.

Протянув руку, Ханна потерлась ладонью о его щетину так нежно и непринужденно, что Файер невыносимо было это видеть. Она отвернулась и уставилась на Пятныша, который уже всю юбку ей усеял шелковистыми шерстинками.

— Ты надолго, пап?

— Не знаю, любовь моя. Мне нужно на север.

— Ты тоже ранен, — Ханна внимательно осмотрела перевязанную левую руку Бригана. — Ты первый начал драку?

Бриган улыбнулся Файер. Потом посмотрел внимательнее, и тут его взгляд похолодел, а губы сжались в тонкую линию. От его сурового вида Файер запаниковала.

Но через мгновение разум вернулся к ней, и она поняла, что он увидел — метку от кольца Нэша у нее на щеке.

«Это было несколько недель назад, — послала она ему мысль. — С тех пор он ведет себя прилично».

Бриган встал, подняв Ханну вместе с собой, и тихо проговорил:

— Нет, я не начинал первым. А сейчас мне нужно поболтать с твоим дядей-королем.

— Я хочу с тобой, — заявила Ханна, обвивая руками его шею.

— Можем вместе войти во дворец, но дальше я один.

— Но почему? Я хочу с тобой.

— Это секретный разговор.

— Но…

— Ханна. Ты слышала, что я сказал, — отрезал он твердо.

— Я могу сама дойти, — угрюмо помолчав, заявила Ханна.

Бриган поставил ее на пол, и снова наступило тягостное молчание, во время которого они уставились друг на друга, причем взгляд сверху вниз был куда более спокойным.

— Понесешь меня, пап? — тихо попросила она наконец.

На лице его снова проскользнула тень улыбки.

— Думаю, ты еще не слишком тяжелая.

Пока Бриган нес Ханну через двор, Файер слушала затихающую музыку ее голоса. Пятныш, как всегда, задумчиво помедлил, а потом засеменил за хозяйкой. Понимая, что это некрасиво, Файер всё же потянулась к его разуму и убедила остаться. Она ничего не могла с собой поделать, она нуждалась в нем — у него такие мягкие уши.

Бриган был небрит и одет в черное, а сапоги забрызганы грязью. Светлые глаза горели на усталом лице.

Ей стало очень нравиться его лицо.

И конечно, теперь Файер понимала, почему ее тело пыталось сбежать всякий раз, как он появлялся. Это был правильный инстинкт, ибо ничего, кроме печали, эти встречи ей не сулили.

Она от всей души сожалела, что увидела, как он нежен со своим ребенком.

Файер виртуозно умела не думать о чем-то конкретном, если думать об этом было больно или просто глупо. Она забивала эту мысль, комкала и запихивала подальше. Он, при том что его собственный брат влюблен в нее, — и она, дочь Кансрела?

Об этом даже думать было нельзя.

А вот о чем можно и нужно было думать поскорее, так это о цели ее пребывания при дворе. Ведь если Бригану нужно было теперь на север, значит, он, конечно же, собирался отвезти ее домой. А она еще не была готова уехать.

Файер выросла между Брокером и Кансрелом и не была наивной. Она видела районы, полные заброшенных домов и запаха грязи, понимала, что так выглядит город, в котором голодают и травят себя дурманящими зельями. Понимала, что значит, когда четыре огромных войска не в силах помочь Бригану остановить мародеров, которые сбросили город с утеса. И это все только поверхностные проблемы. Близится война, и если Мидогг и Гентиан со своими воинами захватят город и королевство, если один из них усядется на троне, что станет с теми, кто и сейчас уже на самом дне?

Файер не могла себе представить, как уедет, вернется обратно в свой каменный дом, до которого так неспешно доходят вести и единственным развлечением в серой обыденности дней будет время от времени ловить у себя на землях чужаков с туманом в голове, которых потом непонятно куда девать. Как можно отказывать в помощи, когда все поставлено на карту? Как можно их бросить?

— Вы тратите попусту то, что вам дано, — сказала ей однажды Клара, и в голосе ее звучало почти что негодование. — То, о чем остальные могут только мечтать. И эта трата — преступление.

Файер не ответила. Но она услышала ее слова, услышала лучше, чем Клара могла себе представить.

В ту ночь, пока она сражалась сама с собой на крыше, рядом появился Бриган и облокотился на перила. Файер успокоила дыхание и сосредоточилась на мерцании городских огней, стараясь не смотреть на него и не радоваться его обществу.

— Я слышала, вы с ума сходите по лошадям, — небрежно обронила она.

На губах его заиграла улыбка:

— Появилось дело, и завтра вечером мне нужно ехать на запад, вдоль реки. Я вернусь через два дня, но Ханна на меня обиделась. Я попал в немилость.

Файер вспомнила времена, когда ей самой было пять.

— Наверное, ей страшно не хватает вас, когда вы уезжаете.

— Да, — сказал он. — А уезжаю я всегда. Хотелось бы мне, чтобы все было иначе. Но я хотел договориться с вами перед отъездом, миледи. Скоро я поеду на север — на этот раз без войска. Если вы хотите вернуться домой, так будет быстрее и безопаснее.

Файер закрыла глаза:

— Полагаю, мне следует согласиться.

Он смутился:

— Вы хотели бы, чтобы я нашел вам иных сопровождающих?

— Ох, конечно, нет! — воскликнула она. — Не в этом дело. Просто все ваши родственники убеждают меня остаться при дворе и использовать свою силу, чтобы помочь разведке. Даже принц Гаран — и это при том, что он еще не решил, можно ли мне доверять.

— А, понимаю, — кивнул Бриган. — Знаете, Гаран никому не доверяет. Такой уж он человек, и работа у него такая. Вам тяжело с ним пришлось?

— Нет, он ко мне добр. Как и все. Мне здесь не тяжелее, чем где-либо еще. Просто… иначе.

Мгновение он обдумывал сказанное.

— Что ж. Не позволяйте им на вас давить; они видят только свою сторону вопроса. Настолько вросли в дела королевства, что никакой другой жизни и представить себе не могут.

Файер подумалось, какую же другую жизнь представляет себе Бриган. О какой жизни он мечтает, если к этой душа у него не лежит?

— Как вы думаете, — осторожно начала она, — мне следует остаться и помочь, как они просят?

— Миледи, я не могу указывать вам, что делать. Поступайте, как считаете правильным.

Тон его был жестким, но Файер не совсем поняла, кого он пытается защитить этой жесткостью — себя или ее. Она попыталась еще раз:

— А что считаете правильным вы?

Он в смятении отвернулся от нее.

— Я не хочу влиять на ваше решение. Если вы останетесь, я буду ужасно рад. Вы можете неоценимо нам помочь. Но мне будет очень стыдно за то, что мы будем от вас просить, очень.

Это была удивительная вспышка откровенности — удивительная не только потому, что вспышки вообще были не в его характере, но и потому, что никому другому и в голову не пришло бы извиняться за что-то подобное. Файер в растерянности стиснула лук.

— Овладевать чужими мыслями и манипулировать ими — посягательство на личность. Насилие. Смогу ли я остаться в рамках дозволенного? Как мне понять, что я зашла слишком далеко? Я способна на такие страшные вещи.

Некоторое время Бриган молча размышлял, впившись взглядом в собственные ладони и дергая повязку.

— Я понимаю, — тихо сказал он наконец. — Мне известно, каково это — быть способным на страшные вещи. Я готовлю двадцать пять тысяч воинов к кровавой резне. Мне приходилось совершать такое, о чем я очень жалею. И еще придется, — он бросил на нее короткий взгляд и снова уставился на свои руки. — Без сомнения, это самонадеянно, миледи, но если мое слово чего-то стоит и если вы пожелаете, я пообещаю сказать вам, если мне покажется, что вы преступаете границы. И вне зависимости от того, примете вы мое обещание или нет, я очень прошу вас делать то же самое для меня.

Файер проглотила комок в горле, с трудом веря, что он доверяет ей нечто настолько важное.

— Это честь для меня, — прошептала она. — Я принимаю ваше обещание и даю вам свое взамен.

Один за другим свет в городских окнах начал гаснуть. А избегать мыслей кое о чем было легче всего, если это кое-что не поощрять.

— Спасибо вам за скрипку, — сказала она. — Я каждый день на ней играю.

С этими словами она покинула его и в сопровождении стражей направилась обратно в свои покои.

И вот на следующее утро, придя в главный зал, Файер внезапно поняла, что делать.

Стены этого огромного, напоминающего пещеру помещения были покрыты зеркалами. Проходя мимо и поддавшись странному импульсу, Файер посмотрела на себя.

Задохнувшись, она не отрывала взгляд, пока не преодолела первую волну ошеломленного недоверия. Потом скрестила руки на груди, выпрямилась, и все смотрела, смотрела… Ей вспомнилось, как на днях она рассердилась, когда рассказывала Кларе, что решила никогда не заводить детей, и Клара сказала, что есть специальное снадобье. Несколько дней тебе очень плохо, но после можно больше ни когда не волноваться о беременности, со сколькими бы мужчинами ты не делила постель. Это лекарство навсегда делает женщину неспособной иметь детей — одно из самых полезных изобретений короля Арна и леди Эллы.

Файер страшно разозлила мысль о подобном лекарстве — о насилии, которое нужно сотворить над собой, чтобы не производить на свет себе подобных. И какой тогда смысл в этих глазах, в этом не возможном лице, в мягкости кожи и изгибах тела, и силе этого разума — какой смысл, если никто из тех, кто так ее желает, никогда не подарит ей малыша, если все это приносит ей лишь горе? Зачем на свете женщина-чудовище?

Вопрос этот слетел у нее с губ едва слышным шепотом:

— Зачем я?

— Простите, миледи, что? — переспросила Myза.

— Ничего, — покачала головой Файер, а потом шагнула ближе к зеркалу и стянула с головы платок. Волосы, мерцая, рассыпались по плечам. Один из стражников охнул.

Она была точно так же красива, как Кансрел. И во многом очень похожа на него.

Внезапно позади нее в зал вошел Бриган и резко замер. Они встретились глазами в отражении, и взгляды их задержались. Определенно, на уме у него была какая-то мысль или разговор, но ее вид заставил его совершенно позабыть об этом.

Он так редко отвечал на ее взгляд. Все чувства, которые она старалась прогнать, грозили сейчас нахлынуть с новой силой.

А потом Бригана догнал что-то резко говорящий Гаран, затем раздался голос Нэша и следом появился сам король. Увидев ее, он замер между своих братьев. Файер испуганно принялась собирать волосы, готовясь вытерпеть любую глупость, которую он собирается вытворить.

Но все обошлось, ничего не случилось — Нэш отчаянию старался закрыть свой разум.

— Рад встрече, миледи, — с ощутимым усилием сказал он, положил руки на плечи братьев и вместе с ними вышел из зала, вскоре скрывшись из виду.

Файер была впечатлена. Вздохнув с облегчением, она привела чувства в порядок, и тут в самый последний момент в глаза ей бросилось что-то блестящее на поясе у уходящего Бригана.

Рукоятка его меча. Меча командующего королевским войском. И в то самое мгновение Файер поняла.

Бриган делал ужасные вещи. Этим мечом в горах он убивал людей. Он готовил воинов к резне. В его руках была огромная разрушительная сила, как и у его отца, но он не использовал эту силу так, как отец. По правде говоря, он никак не хотел ее использовать. Но он сделал свой выбор, чтобы не дать другим натворить еще большего зла.

Его сила тяготила его. Он смирился с этим.

И он был совсем не похож на отца. Как и Гаран с Кларой, как и Нэш, в конечном счете. Не все сыновья похожи на своих отцов. Каждый сам выбирает, каким станет человеком.

И не все дочери похожи на своих отцов. Каждая выбирает сама, каким станет чудовищем.

Файер посмотрела на свое лицо, прелесть которого внезапно размыло замутившими взгляд слезами. Она поморгала, прогоняя их.

— Я боялась стать Кансрелом, — вслух сказала она своему отражению. — Но я не Кансрел.

— Любой из нас мог бы сказать вам это, миледи, — раздался сбоку ласковый голос Музы.

Файер посмотрела на капитана своей охраны и рассмеялась, потому что знала теперь, что она не Кансрел, а лишь она сама. Не нужно ни за кем следовать, она сама будет выбирать дорогу. А потом смех оборвался, потому что внезапно ее привел в ужас путь, который она сейчас выбирала. Я не могу, подумала Файер. Я слишком опасна. Я только все испорчу.

«Нет, — тут же возразила она себе. — Я уже снова забываю, что я не Кансрел. С каждым следующим шагом я буду сама создавать себя. И быть может, собственная сила всегда будет ужасать меня, быть может, я никогда не стану тем, чем хотела бы стать.

Но я могу остаться здесь и сделать себя тем, чем должна стать.

Трата — преступление. Я использую свою силу, чтобы исправить то, что натворил Кансрел. Чтобы сражаться за Деллы».