Глава 5
Родин
«А ларчик — просто открывался»! Посвящение обычного летчика, пускай и Героя, в суть последних разработок поликарповского, да и не только его, КБ, объяснилось на удивление просто. Возникла необходимость создания новых полков морской авиации, предназначенных к базированию и работе с авианосцев! Полков, вооруженных новейшими самолетами. Причем сложилась редкостная ситуация — развитие техники опередило подготовку летчиков. В морской авиации просто не было такого количества пилотов, которые могли бы пересесть на новую технику, а в ВВС — не было пилотов, готовых работать над морем, тем более в таких специфических условиях. Секретность проекта и ударные темпы ввода авианосцев в строй — вот и причина. Чкалову и многим другим известным летчикам было поручено подбирать кадры везде, где только можно. Вот Родин и оказался таким редким «кадром». И опыт службы в морской авиации, и скрытые до сих пор качества и навыки летчика истребителя, и отношение к нему Чкалова. Так что, готовься Сергей Ефимович принимать полк. Точнее, создавать его с нуля. Тем более, что для формирования полков планировались именно истребители Поликарпова и Су-2 Сухого.
Интересная складывалась картина! И фантазия Родина разыгралась не на шутку:
«Ударная авианосная группа вышла в заданный район. С палуб авианосцев стремительно уходят в небо ударные истребители И-180. Следом за ними поднимаются ДИСы с подвешенными бомбами. Последними уходят торпедоносцы Су-2.
Не успели взлетевшие самолеты сформировать боевой порядок, а лифты уже поднимают на палубу новые истребители. Здесь и ДИС, уже в варианте чистого истребителя — его задача патрулировать над УАГ, и И-180 — готовые в любой момент подняться в воздух для отражения налета авиации противника.
А тем временем ударное соединение уже подходит к флоту противника. И-180 связывают боем поднявшихся им на встречу истребителей. Подошедшие на большой высоте ДИСы снижаются, стремительно набирая скорость (до 800 км/ч на пикировании!). Вот она цель! Небольшая горка, для снижения скорости. Самолеты заваливаются через крыло и, выпустив тормозные щитки, по очереди, устремляются вниз. Пятисоткилограммовые бомбы, сброшенные в нижней точке траектории пикирования, летят точно в цель. Освободившись от бомб, ДИСы, используя набранную скорость, выходят из зоны зенитного огня. Набрав высоту и восстановив порядок они, тем не менее, не уходят. Ждут. Наконец, с другой стороны, подходят и Су-2. Они идут низко, над самыми волнами. Бомболюки открыты. В них масляно блестят сигары торпед. Боевой курс! Машины словно замерли на прямой ведущей к заветной цели, высокому борту линкора или авианосца. Чтобы помочь товарищам, ДИСы снова пикируют на корабли противника. Штурмовка. Самолеты содрогаются от работы своих четырех пушек и двух крупнокалиберных пулеметов. Стальной ливень проносится по палубам кораблей, сметая расчеты зенитных автоматов, разбивая в пыль нежные стекла дальномеров, круша антенны, выкашивая аварийные команды, пытающие бороться с пожарами Отстрелявшие, уходят вверх и, набрав высоту, переворотом через крыло снова устремляются на изрядно потрепанный строй кораблей, замыкая колесо. Разойдясь широким веером, с разных курсов приближаются «сушки». Прорвавшиеся на дистанцию поражения, Су-2 сбрасывают торпеды и, форсируя моторы, уходят от огрызающихся огнем кораблей. Поздно! Оставляя за собой тонкий пенный след, торпеды уже несутся к выбранным целям. Корабли сопровождения пытаются перехватить торпеды. Некоторым это удается, пусть и ценой своего корабля. Но большинство торпед доходят до цели. И это еще не конец! Растерзанному флоту предстоит получить еще один удар. Авиация навела на цель линкоры и крейсера. Разрывая воздух, несутся по гигантским параболам чудовищные снаряды. Это — конец! Как там говорят «просвещенные мореплаватели»: «У короля много»? Теперь будет мало!» — Ох! Вот это фантазию понесло.
Мда. Красиво. Вот только для того чтобы эту красоту реализовать, потребуются такие усилия, что только держись. Потребуется высочайшая согласованность в действиях всех групп и незаурядное личное мастерство пилотов. Организация и жесточайший порядок. Как раз то, чего в авиации и не хватает. Нет, конечно, сейчас уже не то, что было в начале тридцатых, но до идеала еще ой как далеко. Кому это знать лучше, как не ему? И недостаточная подготовка летчиков, и плохое обслуживание техники, и грубое нарушение предполетного режима. Все это есть. Но Сергей уже загорелся. Авианосный флот Страны Советов! Мечта, ставшая реальностью. И не в восьмидесятые-девяностые, а сейчас, в тридцать седьмом! Значит, мы готовы не только обороняться. Ведь авианосное соединение это не средство обороны, это ударная сила. Хватит вам господа, прятаться за проливами и океанами. Если вы не хотите жить мирно, то мы придем к вам. И придем не с «Тайдом», а с бомбами и ракетами.
Теперь уже совсем другими глазами смотрел он на разложенные на столе схемы и чертежи. И сразу возникло множество вопросов.
— Товарищ Поликарпов, можно несколько вопросов?
Поликарпов сделавший небольшой перерыв для того чтобы промочить пересохшее горло, молча кивнул головой.
— А вы представляете плотность зенитного огня, который придется преодолевать ДИСам? Это ведь не наземное расположение зенитной артиллерии. Тяжелый крейсер или линкор могут иметь на вооружении 8-12 вспомогательных орудий калибром до 150 мм, от трех до восьми зенитных орудий 76-90 мм, и от двадцати до сорока зенитных автоматов калибра 20-40 мм. И это только один корабль.
Заинтересовавшийся Поликарпов отставил стакан с минералкой и сел на стул рядом с Родиным.
— И что вы предлагаете?
— Здесь нужен не столько истребитель-бомбардировщик, сколько штурмовик-пикировщик. Следовательно, нужна усиленная защита экипажа и основных систем от поражения осколками и малокалиберной артиллерией. Иначе первый же вылет станет для большинства экипажей — последним.
Реакция Поликарпова была для Сергея, мягко говоря, неожиданной. Тот с такой силой ударил кулаком по столу, что на пол упал и разбился стакан, а зажатые по краям свинцовыми «гробиками» чертежи свернулись.
— А я о чем говорю?! Пишу! Требую! Бьюсь, как рыба об лед! А что в ответ? «Армия и ВВС не нуждаются в тяжелом штурмовике. Необходим только истребитель сопровождения»! Валерий Павлович, дорогой Вы мой! Подтвердите!
— Да что тут подтверждать. Мы что, Вашему слову не верим? Николай Николаевич, не переживайте Вы так. Я же Вам уже говорил, что на следующей неделе у меня назначена встреча с товарищем Сталиным. И на эту тему мы с ним обязательно поговорим. — Чкалов говорил спокойно. Солидно. Видимо, эта тема уже не раз обсуждалась и свою позицию в этом вопросе он давно определил. — А мы еще попросим товарища Родина изложить свои соображения на бумаге и в нужный момент товарищу Сталину покажем. Как, Сергей Ефимович, поможем нужному делу?
— Так я-то, как пионер, всегда готов…
— Валерий Павлович, да всё я понимаю, — Поликарпов явно не собирался успокаиваться и, вскочив из-за стола, метался по кабинету, — но ведь это неправильно! А что было бы без Вас?! Такую перспективную машину, несомненно нужную, зарубили бы напрочь! Вот где настоящее вредительство.
Чкалов, наконец, тоже встал и, поймав за плечи пробегавшего мимо Поликарпова, удивительно легко приподнял его и даже чуть встряхнул.
— Николай Николаевич, если сейчас же не успокоитесь, я врача вызову. Вам своё сердце беречь надо! А не сжигать его из-за всяких притаившихся недобитков. Вы что, не знаете, кто у нас сейчас авиацией руководит? Бывшие кавалеристы и комиссары. А почему? Да потому, что настоящие летчики, те которые знают что такое небо, еще не доросли! И я не дорос. — Чкалов бережно опустил Поликарпова на пол. — Но смена им уже подрастает. Недолго осталось. А пока, чем можем — поможем. Да и Вам надо перестать скромничать. Сколько раз я Вам советовал обратиться к товарищу Фрунзе? Сто? Двести? А Вы в ответ: «Я не могу отрывать по пустякам такого занятого человека». А это не пустяки! Вы вон, лучше, сейчас с товарищем Родиным садитесь да прикиньте, что надо сделать, чтобы машина было какой нужно. А об остальном, я позабочусь.
«Этот позаботится. И к Сталину пойдет и к Фрунзе. А если будет необходимость, то и сам руку приложит к чьей-нибудь хамской роже» — Родин во время этого Чкаловского монолога старался сидеть тихо-тихо. Не его уровня эти разборки. Но послушать интересно. Да и на ус намотать себе тоже надо. А помочь Поликарпову — это мы завсегда! Это с превеликим удовольствием! Тем более что, судя по всему, на этой машине летать и в бой вступать придётся самому. А что только, для себя любимого, не сделаешь? Шутка.
А вообще, ситуация для более позднего времени фантастическая. Главный конструктор, известный всему Союзу, если не миру, терпеливо и внимательно выслушивает предложения малоизвестного летчика, всего-навсего командира эскадрильи. Вот только времена сейчас, слава Богу, другие, и звезда Героя Советского Союза, это не просто золотая висюлька. Да и Николай Николаевич Поликарпов, это вам не Туполев с его барскими замашками и не проныра Яковлев. Это действительно Конструктор. Талантливейший и влюбленный в свое дело человек, ищущий и жадно впитывающий все новое, готовый это новое немедленно реализовать, если это позволяет действительно улучшить качество машин или создать что-то принципиально новое. Вот так и получилось, что Родин делал торопливые наброски, а Поликарпов внимательно его слушал и тут же делал себе необходимые пометки.
А суть предложений Родина была достаточно проста, хотя явно не характерна для этого времени — сделать броню из закаленного алюминия или титана. Да, дорого. Но и самолетов таких нужно не так уж и много. Сколько планируется разместить таких машин на каждом авианосце? Точных цифр они пока не знали, но никак не больше двадцати. Плюс запас — пять или десять. Даже если представить невероятное, наличие десяти авианосцев, то и тогда нужно всего триста машин. Конечно, самолетный парк будет требовать обновления, не без этого, но триста — это не три тысячи. Да и возможности использования таких материалов позволяли создать надежно бронированный самолет без значительного увеличения его веса и без ухудшения его характеристик. Тем более, что в отличие от стальной брони, такая броня могла легко гнуться без потери своих свойств. А самое главное, её можно было штамповать!
Идею Поликарпов уловил сразу, в том числе и про дифференцированное бронирование. Стремительными и точными движениями отметил на схеме самолета где, в какой форме и сколько. Получилось красиво и функционально. Вот только пока Родин рассматривал получившийся результат, он почувствовал, что его самого изучают.
— Что-то не так, Николай Николаевич?
— Нет, нет. Просто мне удивительно, откуда Вы знаете про свойства закаленного алюминия и про титан. Ведь даже для меня, специалиста, такое решение было далеко не очевидным. А так сразу…
— Да что Вы, Николай Николаевич, разве, это сразу? Я над задачей бронирования самолета уже давно голову ломаю. Ведь основные потери бомбардировщиков не от прямого попадания снаряда, а от мелких осколков. И получается, что вот такусенький, — Родин показал фалангу указательного пальца, — кусочек метала, может уничтожить современную боевую машину, или убить кого-нибудь из экипажа. С другой стороны, большинство попаданий даже более крупными осколками или пулями, для самолета не смертельны. Иногда возвращались с такими пробоинами, что механик туда свободно пролезал, и ничего! Вот и возникла идея, что важнейшие узлы самолета и экипаж должны быть защищены. Вот только обычная, стальная, броня не подходит. Вес слишком велик. Тогда я и обратил внимание на то, что осколки и пули частенько застревали в дюралюминиевых лонжеронах. А ведь толщина такого лонжерона не так уж и велика. Значит, если увеличить толщину, то мы получим вполне надежную защиту. Вот только взять такие толстые листы было негде. Тогда я посоветовался с механиками, и мы склепали пакеты из обычного листа. Получилась прекрасная защита для летчика и штурмана. Потом мы такими пакетами стали и стрелков защищать.
— И насколько это оказалось эффективным?
— Мы, конечно, специальных испытаний не проводили, но пули и осколки в этих пакетах привозили неоднократно.
— Вот оно значит как. А заявку на изобретение или рацпредложение вы не оформляли?
— Нет, что Вы. Да за такое разбазаривание дефицитного металла, могли сразу под суд отдать! Так что мы все это делали потихоньку. Начальство об этом знало, но глаза закрывало. Ведь у нас потери в личном составе были значительно меньше, чем в других частях.
— Интересно, интересно. Значит пакеты, говорите?
— Да я даже не знаю, кому в голову такое название пришло, но прижилось сразу.
— А вы знаете, Сергей Ефимович, ведь может очень даже интересно получиться. Пока Вы с Валерием Павловичем будете решать свои вопросы в Москве, мы всё рассчитаем и попробуем одну из опытных машин забронировать по Вашему методу. Да, да — по Вашему. Так что будьте готовы, что в технической литературе вскоре появится «метод дифференциального бронирования Родина».
— Николай Николаевич! Да как же так… Ведь и расчеты, и проектирование Ваши. Да и…
— И не спорьте, со старшим по званию. — Поликарпов широко улыбнулся. — Без Вас мы бы мимо этой идеи прошли. Стереотипы, это страшная вещь! Так что, метод этот Ваш и ничей другой. И вот еще что. Я вижу, Вы умеете не только хорошо летать, но и очень нестандартно мыслить. Поверьте мне, это редкое качество. Вы не хотели бы попробовать свои силы в конструкторской работе? С ответом не торопитесь. Знаю, что сейчас такие летчики нужны в армии. Но если надумаете, обращайтесь. В нашем КБ Вам всегда будут рады. Будущее именно за Вами — летчиками-инженерами. И если будут какие-то новые идеи, то Вы тоже про нас не забывайте. Рассмотрим и поможем. Я Вам это обещаю.
На такой, весьма дружеской, ноте и расстались. Поликарпов ушел, прихватив с собой кипу бумаг и чертежей, а Родин остался дожидаться Чкалова.
За стенами кабинета жил своей напряженной жизнью аэродром. Через открытое окно доносился рев моторов и голоса людей. А Сергей сидел, тупо уставившись на опустевший стол. Привычный шум не мешал. Мысли в голове бродили весьма далекие от аэродромной жизни. Ведь вот так, нос к носу, с реальностями этой жизни он столкнулся впервые. Слишком сильно все предыдущие года был занят собой и небом. Всё остальное проходило как-то мимо, не затрагивая. «Прям эйфория какая-то! Мир небесных грез и наркотического опьянения. А ведь ты, Сергей Ефимович — эгоист. И это, как любил выражаться наш Док, не определение — а диагноз. Или у тебя все как в поговорке: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится»? Хотя причем тут это. Гром уже давно гремит. Скоро такая гроза разразится, что всё на этом шарике вздрогнет! Вот только ты этого слышать не хотел. Пока лбом со всего размаху не приложился. Для тебя главным стало летать. А думать за тебя кто будет? Товарищ Сталин? У тебя ведь в голове есть многое из того, что сейчас не известно. У тебя есть готовые ответы на те вопросы, к решению которых пока не знают, как и подойти. А ты? Пора тебе Сергей Ефимович из своего мирка вылезать, если хочешь быть достойным этих людей и этого времени».
Легко сказать «вылезай», а привычка не пускает. Ведь намного проще было бы как раньше: свой полк, своя эскадрилья, свои товарищи, а остальное оно где-то там, под любимым небом. Собственно говоря, нормальная позиция, если не брать в расчет того, зачем он в это время попал. Да, он видел, какие перемены происходили в стране. Видел, как сильно отличалось это время от того, о котором он знал из учебников истории. И, может быть, поэтому считал, что может и не вмешиваться. Ведь он приносит пользу стране и на своем месте. Но, видимо, этого мало. Выходит, страна напрягается из последних сил, а он нашел себе удобное местечко и помогать в этом тяжелейшем труде не собирается.
Странные мысли бывают у человека, когда он начинает заниматься самокопанием и самоедством — командир эскадрильи, не вылезающий из боев, это удобное и тихое место… Но, видимо действительно пришло время. Дозрел Сергей Ефимович. И не в возрасте тут дело (ему с учетом прошлой жизни было ведь уже под шестьдесят), многие и до глубокой старости остаются инфантильными щенками, не умеющими и не желающими видеть ничего дальше своей конуры и кормушки. Молодые, восемнадцати — двадцатилетние мальчишки, отдающие свои жизни за своих друзей и свой народ в многочисленных горячих точках, намного более зрелы, чем большинство таких «взрослых и умудренных жизнью» обывателей. А сейчас это еще более ощутимо. Дело в том, что время и страна требовали от тебя всего, всех твоих сил и умений, всего жара твоей души. И люди с радостью и готовностью отзывались на этот призыв. Ведь это была ИХ страна. Не Чубайсов и Абрамовичей, не олигархов и политиканов, а их, народа русского. Да, Русского, ведь как не назови страну, а она остаётся Россией. И все, кто живет для неё, все для кого она Родина-мать, русские. Ну, а остальные? Остальные — враги. Скрытые или явные, но враги.
Заводя сам себя такими мыслями, Родин шел по улицам Москвы и как-будто видел всё другими глазами. Не зря говорят, что столица — это зеркало государства. В её облике и в её людях отражаются все достижения и все недостатки страны, состояние социального здоровья её общества. А Москва второй половины тридцатых разительно отличалась от Москвы начала XXI века. И не столько архитектурно, хотя это было то, что первым бросалось в глаза, сколько своими людьми и духом. Почти не было праздношатающейся публики. Не мельтешили на центральных улицах скучающе-презрительные рожи обожравшихся жизнью сынков и дочек нуворишей и крупных чиновников. На лицах почти нет выражения тупости офисного планктона, запредельной самоуверенности богатого хама или безысходного отчаяния перемолотого жерновами «бизнеса» простого человека, не понимающего, почему его еще недавно великая страна катится в пропасть. А уж про таких колоритных персонажей как наркоманы и сексменьшинства и говорить не приходится — когда за это дело светит срок и немаленький, охоты экспериментировать как-то не появляется, а уж гордиться этим и выпячивать напоказ тем более. И без всякого суда или морду набьют, или задницу надерут. Да и стать изгоем, подвергнуться настоящему общественному остракизму, желающих не было.
Люди. Главное богатство страны в любые времена. Как без поддержки таких «простых» людей мог бы осуществлять свои реформы Сталин? Да никак! Даже в этой реальности, он только начал собирать всю полноту власти в свои руки, а в той, старой истории, это вообще произошло после 39-го года. Его бы сожрали давно, если бы не поддержка народа. И явная, на съездах партии, и еще более значимая, хотя и не столь очевидная, поддержка на местах. Поддержка рабочих, крестьян, новых инженерно-технических кадров — тех, кто и является основой, «солью земли Русской». Именно они, а никак не либераствующая интеллигенция.
Интеллигенция… Это такая особая составляющая часть образованных людей, способная только разрушать, разваливать, похабить всё, до чего они дотрагиваются. Бесплодные критиканы. Паразиты на теле государства и народа, способные что-либо производить и создавать только из-под палки, ненавидящие эту палку и свой народ. Ведь ИХ заставляют работать именно на благо этого народа, а не наоборот, как им бы хотелось.
Но, не они, а настоящие люди составляли большинство тех, кого видел Родин на улицах города. Пускай неброско одетые, хотя значительно лучше, чем еще пять лет назад, пускай не видящие на своих столах заморских деликатесов, но уже забывшие, что такое голод и очередь по карточкам, пускай не имеющие возможность купить себе машину или загородный дом, но видящие как из года в год растет их благосостояние. Эти люди верили в своё и своей страны завтра. И верили в человека и партию, которую этот человек олицетворял, ведущих их в это завтра. Верили не голословно, а по делам. И эта уверенность придавала людям невероятные силы. Силы творить небывалое. Для них не было невозможного! И новый облик столицы и других городов России, служили прекрасным обрамлением и подтверждением проявления этих сил.
В общем, прогулка пошла на пользу. Надо иногда заставить себя посмотреть на окружающий мир другими глазами. Иначе за деревьями не видно леса. Теряешь перспективу и цель. Начинаешь путаться в мелочах и жить сегодняшним днем. И так день за днем, сужая кругозор и круг интересов до своего маленького мирка. Стараясь уже не для чего-то большого и важного, а только для своего, личного и близкого. Мещанство. Страшное — потому, что самодостаточное. Мир, замкнутый сам на себя. Идеал любой системы, которой нужны не граждане, а подданные. Не яростные борцы, а послушные плательщики налогов. Серость. Теплое болото. Трясина, из которой почти невозможно вырваться. Конец всех начал. Б-р-р! Так и хочется отряхнуться! Собственно, это с Родиным и произошло. Хорошая встряска. Так что к визиту в высокие сферы он был эмоционально готов. Ну, или считал, что готов.
Встреча с Фрунзе, началась как-то обыденно просто, по-деловому. Ни тебе длительного ожидания аудиенции, ни церберов в парадных мундирах при входе. Даже в самом кабинете никаких внешних признаков величия пребывающей здесь персоны. Просто большой кабинет для работы и деловых совещаний. Ни золота, ни карельской березы. Даже часы на руке, и то, советские, Первого Государственного часового завода. Какой-нибудь мелкий менеджер, или владелец частного сортира, во времена уже далекие, «теперь почти былинные», выглядел, по своему прикиду, намного круче. Вот только Фрунзе был далеко не мелкий менеджер. Да и люди, собравшиеся сейчас в этом кабинете, были явно не мерчендайзеры: молодой главком ВМФ Кузнецов, командующий Северным флотом Исаков, главком ВВС Громов, конструкторы Поликарпов и Сухой. А так же и еще пять человек в морской форме и в цивильном.
И атмосфера в кабинете была, самая что ни наесть, рабочая. Без всякой чопорности и подобострастия. В том числе и дым коромыслом от десятков выкуренных папирос. Решался вопрос подчинения нового рода войск — корабельной авиации. Авиация, действующая в интересах флота или флот, обеспечивающий действия авиации? Какова цель и задачи авиационной группировки планируемой к базированию на авианосцы?
Фрунзе, внимательно следивший за ходом совещания, чутко уловил момент, когда обсуждение стало заходить в тупик.
— Товарищи, можно наркому задать вопрос?
За столом наступила короткая, но весьма ощутимая тишина. Как раньше говорили — ангел пролетел.
— Задачей флота будет только оборона? Или нанесение ответного удара по агрессору и его территории тоже предусматривается? И если предусматривается, то, в каком объеме? Как акция возмездия, или как полномасштабное вторжение с задачей уничтожения противника на его территории? Поймите, товарищи, вопрос не праздный. Именно от стратегии будет зависеть и состав авиационных группировок, и тактика их применения, и целесообразность их подчинения.
Фрунзе слегка прихлопнул ладонью по краю стола, привлекая внимание и гася в зародыше готовый вновь разгореться спор.
— Пора вернуться к сути совещания. Хочу еще раз напомнить, товарищи командиры, что благодаря успехам нашей промышленности, благодаря творчеству наших конструкторов, и, конечно, благодаря самоотверженному труду нашего народа — мы впервые имеем реальную возможность адекватно ответить на любую угрозу. На любую агрессию. Мы не собираемся развязывать войну первыми. И это не идеологический штамп. Вы все прекрасно знаете и понимаете, что агрессором, поджигателем войны очень часто является не тот, кто сделал первый выстрел, а тот, кто довел ситуацию до безысходности. Наглядный пример кайзеровской Германии нас в этом лишний раз убеждает. Но ЛЮБОЙ, кто рискнет напасть на СССР или наших союзников — должен быть не просто разбит в приграничных сражениях, но и уничтожен. Так, чтобы в дальнейшем уже не мог представлять собой угрозу нашей безопасности. Следовательно, наступательные действия с переносом войны на территорию агрессора являются обязательными и необходимыми. Я еще недостаточно хорошо себе представляю возможности наших авианосцев. Но в любом случае, они ограничены количеством базирующихся на них самолетов. Поэтому считаю, что их использование на начальном, Европейском этапе войны следует рассчитывать из возможности обеспечить авиационное прикрытие действий линейных сил флота. Остальные задачи с успехом выполнит авиация берегового базирования. Радиус действия и ударные возможности вполне это позволяют. В дальнейшем корабельные авиагруппы следует использовать для непосредственной поддержки действий морской пехоты или частей, участвующих в высадке на побережье. То есть, все будет сводиться опять к обеспечению действий флота. Ударные возможности будут востребованы только при переносе действий на акваторию открытого океана, в отрыве от береговых баз. Только в этом случае авиация может играть ведущую роль в ударах по конвоям и корабельным группировкам противника. Исходя из этого, считаю, что авиасоединения, базирующиеся на авианосцы, должны входить в подчинение флоту и в первую очередь решать вопросы по обеспечению его защиты и усилению ударной мощи. Решение каждой конкретной задачи будет требовать изменения структуры авиации. От чисто истребительной, для обеспечения защиты флота, до истребительно-штурмовой и смешанной, истребители — штурмовики — бомбардировщики, для проведения ударов по флоту или поддержке десантных операций. Вот в этом ключе давайте и будем рассуждать дальше.
А получившего назначение на должность командира Первого смешанного авиаполка авиации корабельного базирования Родина увозил поезд. Думаете на Север? К Полярным ночам и Полярным сияниям? Как бы ни так! А как вы будите готовить летчиков полярной ночью? Ведь на дворе уже октябрь. Так что, по воле мудрого начальства, увозил Родина поезд на Юг. В Астрахань. Ну, не в саму Астрахань, а на Опытно-техническую базу ВМФ. Там, в Азовске, в почти тепличных условиях и предстояло формироваться полку. Именно там, на относительно спокойном и мелководном Каспии предстояло освоить взлеты и посадки на плавающую палубу. И только потом — Север.
Пантюшин
Привешенный над верхним косяком массивной входной двери чёрный прямоугольный громкоговоритель голосом бессменной секретарши директора Зиночки, булькнув, произнёс:
— Пантюшина Андрея Васильевича просят срочно пройти к директору.
Рука, державшая пинцетом тонкие выводы лампы, дрогнула и паяльник, дымящий сосновой канифолью, влепился точно под ноготь большого пальца.
— Убью Зинку! Найду, поймаю и убью!
Пантюшин снял плотно прижатые к ушам наушники и повернулся к остервенело сосущему палец Кольке Прохорову:
— Она-то тут при чем? Лучше признавайтесь, обалдуи, кто опять язык на полную вытянул?
Языком назывался регулятор громкости, висящий на толстых проводах между громкоговорителем и дверным косяком. Почему языком? А как ещё назвать нечто, высовывающееся из разрисованного ярко красными губами прямоугольника? Хорошо хоть зубы не стали изображать — лениво было. А так — рот как рот, и губки, согласно текущей моде, вполне себе ничего. И то, что этот матюгальник чаще всего разговаривал голосом Зиночки, общей картине соответствовало. Ну, а шутка с громкостью… Неужели кто-то в самом деле думает, что талантливый инженер — это некий угрюмый тип, полностью занятый своими великими мыслями и не обращающий никакого внимания на окружающий его мир? Или того хуже — небритый и лохматый переросток, озабоченный гормональными проблемами и загнанный в одиночество непониманием и «еврейским вопросом». Прыщавый гений, не умеющий связать двух слов, но зато с офигительной скоростью молотящий по клавиатуре и на раз сшибающий русские спутники. Ради торжества демократии, само собой.
Да просто даже смешно и глупо представить того же Лёню Крюкова, кудрявого и чёрного как сама ночь крепыша, сидящим со страдальческой мордой где-нибудь в тёмной норе и уныло глазеющего в потолок в ожидании того, когда придут и оценят. Ха! Лёня легонечко возьмёт собеседника пальцами за воротник и, глядя своими карими, чуть раскосыми глазами, расскажет, что если ты не читаешь «Радио всем», то ты есть отсталый тип и пережиток царизма. А если слушать его без особого внимания, то он добавит рассказ о том, как учился у попа в церковно-приходской и работал подпаском у кулака — казака. Зато теперь он без пяти минут инженер и дала ему такую возможность Советская власть. И нужно быть полным кулёмой, бесполезным и никчёмным человечком, чтобы не выучиться и не работать с полной отдачей. Вообще говоря, появление Лёни стало для Андрея событием. Не столько в организационном плане, это, как говорится, дело житейское — кто-то пришел, кто-то ушел — сколько в плане понимания того, насколько далеко зашли изменения в окружавшей его жизни, по сравнению с тем, как он раньше себе её представлял. Кто такой был Лёня? Вечно хотевший есть младший сын иногородца в терской казачьей станице — до революции. Иногородец или иногородний — это не входящий в казачье сословие и живущий среди казаков. Нельзя сказать, чтобы пария или кто-то низший, но… было что-то такое в отношении соседей — казаков. Просто потому, что не полагалось иногородцу иметь то, чем владел и на что имел право казак. Лёня по молодости лет этого не понимал, хотя, бывало, обижался до драки, когда соседские мальчишки отказывались принимать его в свою компанию. Правда, случалось это не так часто, поскольку отец у Лёни хоть и был иногородцем, но имел редкую профессию — кузнец. А потому пользовался у казаков определенным уважением. Но, как принято говорить, особой перспективы для него и его детей не было — записаться в казачье сословие, не имея родственников — казаков, практически было нельзя. Поэтому оставался только один вариант — наниматься в услужение и наёмные работники к состоятельным казакам. С зыбкой надеждой в будущем, если разрешит станичная старейшина, построить собственный дом. Вот и приходилось Лёне с пяти лет крутить хвосты соседским свиньям. А потом случилась революция и следом за ней гражданская война. Сначала, по словам Лёни, всё происходило так, как читал и представлял себе Андрей. Казаки разделились на богатых и бедных и, в соответствии с разделением, либо воевали за Советскую власть, либо за «единую и неделимую». Единственное, но чрезвычайно важное отличие, которое повлекло буквально лавину изменений, произошло в начале двадцатых — вместо картавых «комиссаров в пыльных шлемах», в станицы пришли закалённые боями мастеровые. Которые начали не с огульного расказачивания, а с организации земельных кооперативов и артелей. Андрей еще переспросил тогда — с кооперативов, не с колхозов? И услышал рассказ, как в станице Чернореченской, откуда родом был Крюков, был организован именно кооператив с выборным правлением и его, Лёни, отец был выбран председателем. Государство помогло зерном, кормами, какой-никакой техникой и уже через год даже самым упёртым казакам стало ясно, что коллективный труд на земле эффективней и, главное, прибыльней индивидуального. Даже старший брат Лёни, потерявший на гражданской руку, смог построить себе свой дом. С помощью кооператива, само собой. И какие, в таком случае, могут быть банды? Нет, самые упрямые или податливые на обещания и посулы оставались и даже сбивались в ватаги «народных мстителей», но очень быстро этим самым народом разгонялись или, что нередко и случалось, просто уничтожались. Некогда ерундой заниматься — новую жизнь нужно строить, не хочешь сам — не мешай другим! Что Андрея поразило больше всего — никто не стал отбирать у казаков оружие, оставшееся с войны. Мало того — создавались отряды самообороны, снабжавшиеся централизованным порядком и проводившие регулярные учения. И случалось так, что недавние смертельные противники взбивали сапогами пыль в одном строю, а командовали те, кому еще пару лет назад без затей снесли бы башку с плеч. Старые счёты и обиды оставались, они в два-три года не забываются, вот только разрешались они теперь не с помощью оружия, а как в старые времена, на общих сходах. Но теперь уже не было ситуации, когда «он прав, потому, что справный казак, а ты голь перекатная». Теперь всё решал труд — как ты трудишься, тот ты и есть. Правда, касалось это тех, кто не был особо отмечен «заслугами» либо в установлении новой власти, либо в отстаивании старых казачьих привилегий. «Заслуженные», что с одной стороны, что с другой, как говорится, искупали вину — тяжёлым физическим трудом доказывали свою правоту. А «особо заслуженные» приносили пользу, удобряя матушку — кормилицу землю. И еще казакам было прямо заявлено, что Советская власть не имеет ничего против старинных казачьих привилегий. Но теперь ничего просто так не даётся — хотите жить по старине, так и служите по старине, кордоном, защищающим границу. А граница сегодня проходит не по Дону и Тереку, а по Амуру. Так что, господа казаки, хотите старых вольностей — переселяйтесь на дальневосточную границу. Впрочем, предлагалось ещё несколько территорий для переселения: Ферганская и Чуйская долины, Приэльбрусье и Карабахское нагорье. Богатые и благодатные земли, которые издавна служили причиной раздора у местных и соседних племён и народов. А теперь, по слухам, на этих землях казакам давалась полная воля по наведению порядка. Ну, полная — не полная, но если порядок вещей не шел во вред государству и людям, то поддержка со стороны власти обещалась. В том числе, что само собой разумелось, поддержка по переселению и обустройству.
А потом была вполне обычная для этого времени жизнь — школа, новая и построенная взамен церковноприходской, работа в кооперативе, армия. Причём у Лёни был выбор — он мог сразу после школы пойти служить в казачьи части, как делали многие его одностаничники, либо, отработав положенный трудовой стаж, подать заявление в военкомат и дожидаться общего призыва. В казаки Лёня не рвался, очень уж его манила техника. Особенно радио, после того как он увидел детекторный приемник и услышал из него голос, доносившийся из самой Москвы. Поэтому он подал заявление и начал работать. Тут нужно сделать одно пояснение. К этому времени в Советском Союзе не осталось «гениальных стратегов», требовавших отказаться от кавалерии в «эпоху моторов». Что представляла собой казачья сотня начала тридцатых годов? 150 всадников, вооруженных самозарядными карабинами Симонова, при шести пулемётах (три станковых) и трёх вьючных горных 76-мм орудиях. Плюс два бронеавтомобиля, «железных коня». И начавшие поступать в войска положенные по штату шесть противотанковых ружей, рота, как-никак. Сила! А маневренность, а мобильность? Каким же идиотом нужно было быть, чтобы настаивать на отказе от кавалерии?! Или не идиотом, а вредителем? Если не сказать хуже. А ведь Андрей помнил прочитанное им из его времени: «Все, что я слышал о казаках времен войны 1914 года, бледнеет перед теми ужасами, которые мы испытываем при встрече с казаками теперь. Одно воспоминание о казачьей атаке повергает меня в ужас и заставляет дрожать. По ночам меня преследуют кошмары. Казаки — это вихрь, который сметает на своем пути все препятствия и преграды. Мы боимся казаков, как возмездия всевышнего». А чему удивляться? 13-я Кубанская дивизия — одна атака и три тысячи вражеских трупов. 12-я Терско — Кубанская дивизия — еще полторы тысячи. И это при учете того, что дивизии были добровольческими и испытывали недостаток вооружения. А если честно, то вооружены были, как попало, кроме оставшихся от отцов и дедов казачьих шашек. Не зря командир «знаменитого» «Эдельвейса» вынужден был написать: «Передо мной — казаки. Они нагнали на моих солдат такой смертельный страх, что я не могу продвигаться дальше». Так что настучал генерал Кириченко подчинённым фон Рундштедта по сопатке, заставил обходить стороной. А бравый комэск Недорубов, в одном бою со своей сотней в рукопашной уничтоживший 200 врагов, из которых 70 лично?! Да если бы все ТАК воевали?! Эх, да что там говорить!.. Но в сегодняшней жизни подобное противоборство невозможно ни с какой стороны, ни с немецкой — союзники, ни с нашей. Поскольку кавалерийские части сегодня — это не безоружные казаки, прыгающие с лошадей на танки и закрывающие им смотровые щели бурками и шинелями. Сегодня это сила, и с человеческой точки зрения и с военной. И сила эта несла службу вдоль всей советской границы, являясь средством оперативного усиления пограничных отрядов. На начало 30-х годов это оказалось удачным решением, поскольку пограничники знали, что по первому сигналу к любой заставе выйдет на помощь казачья сотня. А уже в это время это была серьёзная сила, проходимая, оперативная и мобильная. Такое соединение и соседство пограничников и казаков оказалось тем решением, которое позволило в очень короткий срок покончить с проявлениями басмачества и приграничного бандитизма. В частности, банда печально знаменитого Булак-Балаховича была просто вырезана пограничниками и казаками. Причём, добивали её уже на территории Польши, и никого из бойцов это не остановило.
Как бы там ни было, но, отработав в кооперативе три года, Лёня Крюков получил повестку и в военкомате выбрал службу в войсках связи. Да-да, оказывается, в это время можно было выбирать род войск, в которых желаешь служить. Ещё одно потрясение, которое испытал Жека, не успевший забыть слово «разнарядка». Его бы кто спросил в своё время, в каких войсках он желает служить! Нет, бывало, что и спрашивали. С вполне ожидаемым ответом: «В десантных войсках, значит? Тогда пойдёшь в стройбат, там тоже люди нужны». На самом деле в военкомате происходил только первый выбор — армия или флот и медицинская комиссия определяла степень годности к службе. После этого все новобранцы — армейцы направлялись в один из многих сборных лагерей, где и находились первые два месяца до принятия Присяги. В этих лагерях кроме необходимой начальной военной подготовки все новобранцы проходили отбор, на котором выяснялись их уровень образования, способности и, соответственно, предпочтения. И только после этого происходило распределение по родам войск. Но большую часть призывников приходилось просто обучать грамоте, время было такое. За плечами же у сына бывшего кузнеца была семилетняя школа, поэтому выбравшего службу в новых, недавно образованных войсках Лёню, отправили в учебный центр под Казанью, где почти год учили не только правильно нажимать кнопки и крутить ручки настроек, но и выучили полезной гражданской специальности радист — телеграфист. Ему даже экзамены пришлось сдавать, чтобы получить диплом. Кстати сказать, тех, кто экзамен сдать не смог, переводили служить в другие войска, по способности, так сказать. А дальше было ещё веселее. Срочную Лёня отслужил на Липецкой станции раннего обнаружения. После службы, имея на руках диплом гражданского специалиста, Лёня получил право выбрать, куда ему поехать после службы и где устроиться на работу. Лёня выбрал Нижний Новгород. Приехал, встал на учёт в военкомате и зарегистрировался в солдатском комитете. И именно этот солдатский комитет направил его на работу в институт, где работал Пантюшин. Что такое солдатский комитет? Это армейское землячество на гражданке — неформальное и неофициальное объединение земляков, отслуживших в армии. И не только земляков, всех, решивших осесть в данной местности. И этому неофициальному объединению официальными властями были предоставлены серьёзные полномочия и функции. В частности, функция народного контроля. Попробовала бы какая-нибудь чиновная морда продемонстрировать свою власть, отслужившему три года солдату! Мигом вылетела бы дрова городу на зиму заготавливать. А про зажравшихся завмагов и завскладом и говорить нечего. В том числе и поэтому отказов в просьбе трудоустроить отслуживших красноармейцев чаще всего не было. Как и в случае с Лёней. Да и с чего бы? Когда всем было известно, что армейское гражданское образование, как ни парадоксально это звучит, многого стоит. А если еще учесть идейную закалку, получаемую в армии, то такой работник просто на вес золота. Вот и Лёня — года не прошло, а он уже руководитель группы из пяти человек. И ничего, успешно справляется — уже два патента успели выдать и защитить.
Так что в нынешней реальности особи, подобные не выросшему из пелёнок, но привыкшему к сосанию, «гению», если и водились где, так только и исключительно в рассаднике демократии — Британии. Советский Союз подобной напасти был лишен и поэтому в коллективе, который руководство института вынудило-таки Пантюшина взять под своё «командование», работали нормальные молодые ребята и девчонки. А какая может быть скука в коллективе, средний возраст в котором 22 года? Назывался этот коллектив «опытным участком». Пантюшин вообще в своё время на реорганизацию структуры института отреагировал удивлённо — радостно. Поскольку там, на верху, умные люди решили не изобретать велосипед, а взяли за основу конструкцию, прекрасно оправдавшую себя в производстве — структуру производственных участков. А почему нет? Для чего организуется производство? Для получения результата в виде изделия или другой нужной людям продукции, которая улучшает им жизнь или приносит пользу государству. И если научный институт организуется с той же целью, то стоит ли придумывать для него другую структуру? Вот если целью «науки» сделать объедание государства путём высасывания из пальца какой-нибудь генетики, тогда да, и организация и структура должны быть сугубо специальными, особенными. Скажите, с какой целью некто Вавилов мотался по всему свету, транжиря государственные деньги, которые можно было потратить на что-то более полезное? Ах, он составлял свои гомологические ряды? А для какой надобности, позвольте спросить? Вот, например, ботаник, географ и академик Комаров без всяких там многолетних экскурсий по миру за государственный счет в то же самое время начал составлять многотомник «Флора СССР». И цель этой работы была обозначена очень точно — с целью хозяйственного использования дикорастущих растений. Что показательно, результат этой работы начал проявляться через два-три года. После того, как сотрудники Комарова вначале практически показали, а потом рекомендовали для использования в т. н. зонах рискованного земледелия, к которым можно отнести большую часть территории СССР, целесообразность использования кустистой пшеницы. А новые, более продуктивные сорта, выведенные без помощи «продажной девки», а только на основе научной добросовестности? Поэтому ничего удивительного не было в том, что когда Комарову была поручена реорганизация Академии наук, он не стал отказываться от структуры, доказавшей свою результативность. Кстати, а где тот самый ранее упоминавшийся Вавилов? Да, собственно, выполняет работу по своим силам и способностям — работает агрономом в Сибири. Вполне доволен своим положением и занятием. А наукой занимаются другие люди, настоящие учёные. Прекрасно понимающие, для чего вообще существует наука.
Отодвинув от стеллажа массивный стул, Пантюшин достал с полки папку с бумагами и, сунув её подмышку, двинулся к выходу. Дверь за ним, когда он вышел в коридор, с мягким чмоканием, похожим на поцелуй, закрылась и громко мяукнула. «Да-а-а, начальник. Не догружаешь ты сотрудников, если у них время на баловство остается. Хотя… Сам-то, сам. Вспомни, кто в своё время «любимому» начальнику стол эпоксидной смолой без отвердителя намазал? И что, сдать тему это помешало? Так что, друг ситный, ты щёки не надувай, а радуйся. У тебя же такие мозги собрались, что только и радоваться. Один Прохоров чего стоит». Занятый такими мыслями, Пантюшин поднялся на второй этаж и вошел в приёмную директора. Поймал молчаливый кивок Зиночки и открыл дверь директорского кабинета.
В кабинете Углов был не один. Вдоль стола для планёрок на простых неудобных стульях сидели трое — худой и даже на первый взгляд несуразный человек в клетчатом пиджаке, какой-то мордатый тип в «сталинке», судя по всему партийный или советский чин, и моложавый подполковник-лётчик со следами ожогов на лице. Пантюшин, войдя в кабинет, остановился и замер, недоуменно глядя на директора.
— Не стой в дверях, Андрей Васильевич. Устраивайся, где удобней, разговор будет долгий. Вот, товарищи. Позвольте Вам представить изобретателя и создателя той самой хитрой машины, о которой я Вам рассказывал. Пантюшин Андрей Васильевич, начальник нашего опытного участка. И поскольку он как всегда со своей любимой папкой, ответить на Ваши вопросы сможет полно и основательно. С чего начнем?
Первым на Пантюшина уставился мордатый. Видимо, привык играть первую роль. Зачем-то постучал пальцем по щеке и, прокашлявшись, спросил:
— Скажите, товарищ Пантюшин, а почему Ваша машина называется локатором подповерхности? Что это за подповерхность, которую следует лоцировать?
Андрею еле удалось сдержать едва не вырвавшееся фырканье, грозившее превратиться в откровенный смех. Во вопрос первостепенной важности! Сделав вид, что запершило в горле, Андрей кашлянул пару раз и, состроив внимательное выражение лица, со всей серьёзностью ответил:
— Поверхностью называется то, что мы видим. А то, что мы не видим, находится под тем, что мы видим. Поскольку видим мы, поверхность, значит, не видим мы то, что находится под ней. Стало быть, подповерхность.
Пантюшин увидел кулак, который показывал ему под столом Углов. Краем глаза Андрей заметил, как взлетели недоумённо брови у худого. А у лётчика во взгляде запрыгали бесенята, что совершенно не отразилось на его невозмутимом лице. Против ожидания, мордатый не обиделся, а, хлопнув ладонью по столу, рассмеялся:
— Вот отбрил, что называется, так отбрил! Так мне и надо. Вы, товарищ Пантюшин, на меня не обижайтесь. Я по большей части с бюрократами работаю, вот и привык дурацкие вопросы задавать. И такие же дурацкие ответы получать. Но здесь мы по серьёзному делу и поэтому говорить будем как умные люди. Что такое «подповерхность» я, естественно, понимаю. Но нас очень интересуют возможности Вашей машины по её изучению. И, как нам объяснил Александр Тихонович, изучению неконтактному, на расстоянии. Вот это нас особенно интересует.
После почти двухчасового разговора, который пару раз прерывался Зиночкой, приносившей по просьбе директора горячий чай, выяснилось, что дело, с которым приехали в институт гости, было им поручено Совнаркомом. Мордатый оказался председателем средне-уральского крайисполкома, а худой — начальником изыскательской партии комиссариата тяжелой промышленности. Лётчик был лётчиком — командиром сарапульского отряда гражданской авиации. Андрей, когда услышал его фамилию, Равиль Гиматов, чуть не поперхнулся. В «прошлой» жизни у него был друг, с которым они по вине Жеки расстались не очень хорошо. И отчество у друга было как раз Равильевич. «Неужели отец?! Возрастом подходит, но Мансур никогда не говорил, что его отец был лётчиком. Впрочем, жизнь иной раз такие фортели выкидывает, что ни один «жизневед» не придумает. Может, с этим какая-то семейная история связана, и Мансур не хотел об этом говорить. Да какая разница? Если сын пошел в отца, то уж с этой стороны никаких неприятностей можно не опасаться. Количество взлётов всегда будет равняться количеству посадок, однозначно».
А дело товарищам было поручено чрезвычайно важное. Урал исторически, еще со времён Петра, стал основой русской чёрной металлургии — практически вплотную располагались угольные и магнетитовые месторождения. Нижний Тагил, Первоуральск, Качканар и рядом Челябинский угольный бассейн — идеальная база для стального промышленного гиганта. Место под Магнитку не идиоты или «эффективные управленцы» выбирали! А еще, ведь, и медь, никель, вольфрам, асбест. Не говоря о такой ерунде, как золото. А платина? И карты разведанных месторождений имеются, только… очень приблизительные. Многие перспективные залежи даже не оконтурены — есть образцы руд с указанием, что в них содержится, скажем, вольфрам, и примерные кроки на местности. Но где именно и сколько? У изыскательской партии наркомата, которую представлял «клетчатый», было больше вопросов, чем ответов. Но на вопросы времени не оставалось, не было у страны времени на вопросы. Поэтому наркомат и хватался за любые возможности, даже казавшиеся фантастическими на первый взгляд. Слухами же, как известно, земля полнится, вот и… Сказать, что Пантюшин сразу же оценил громадность поставленной наркоматом задачи, значит ничего не сказать. Это только сильно либеральным мозгам кажется, что достаточно назначить «эффективного собственника» и все нужные ништяки появятся и ожидаемый хороший навар сразу же потечет в карман. А вот хрена лысого! Даже при разведанных и частично освоенных месторождениях, даже с частично развитой инфраструктурой, потребовались колоссальные усилия всей страны, чтобы один из первенцев первой пятилетки, Магнитка, выдала первую сталь. И ведь справились! Андрей хорошо помнил, как два года назад Витя Шилов положил перед ним заявление на увольнение со словами «Еду строить Магнитку». Шилов, инженер огромного потенциала, и Пантюшин не смог его удержать, как бы ему этого ни хотелось. Его бы просто никто не понял. Как это так, человек рвётся на общенародную стройку, а ты ему мешаешь в этом?!
Следующий час Пантюшин рассказывал о реальных возможностях своего аппарата и отвечал на постоянно появлявшиеся у гостей вопросы. В конце концов, он заключил:
— Самое реальное, что мы можем сделать, это получить картину поверхности на глубину до трёх метров. Но только после расшифровки результатов. Сразу мы не сможем сказать, что именно мы увидим. Только то, что под землей есть какие-то неоднородности и определить их границы. После сравнительных измерений и расшифровки сможем уточнить. Но на это потребуется несколько месяцев. Никак не меньше.
Услышав про «несколько месяцев», вскочил «худой», оказавшийся на самом деле Гнеушевым Артёмом Павловичем;
— Несколько месяцев?! Товарищ дорогой, если мы уже сегодня выгоним в поле все свои изыскательские партии, то и тогда раньше чем через несколько лет не получим полных данных! Лет, понимаете?! Даже если Вы просто скажете нам, что там-то и там-то есть подземные аномалии, мы УЖЕ сэкономим массу времени, отправив партии по конкретным местам. Я только не очень понял, почему три метра? Глубже никак нельзя?
— Можно. Но тогда «нарезать» пласты нам придётся пятном в пару метров шириной. И даже если товарищ Гиматов обеспечит нам курсовую разницу в эти самые пару метров, летать придётся до морковкина заговенья. Быстрее Ваши изыскатели вернутся.
— Ну, три так три. Пласты породы, с которых образцы берутся, вообще к поверхности выходят. Но всего несколько месяцев, это очень и очень важно. Когда можем приступать?
Хотя заданный вопрос касался всех присутствующих, ответил на него Беленко, «мордатый»:
— Экий ты быстрый, товарищ Гнеушев. У товарищей тоже свои планы есть. И своё начальство, которое за срыв планов по головке не погладит. По самому себе знаю — мы этого не любим. Давайте решать так: если общая договоренность есть, и товарищи не возражают, тогда я выхожу на Совнарком и он примет соответствующее решение. А товарищи инженеры пусть пока готовятся. Что Вам может понадобиться для работы, товарищ Пантюшин?
Поймав незаметный кивок Углова, Андрей неторопливо вытащил из папки чистый лист бумаги и приготовился ответить, помечая на листе свои пожелания. Собственно, особо придумывать ему нужды не было — еще в «той» жизни он почти три года пролетал на самолётной измерительной лаборатории. Набор необходимого оборудования и обеспечения практически не изменился, кроме, разве что, некоторых деталей, связанных с нынешним состоянием развития техники. А о большинстве из этих деталей он был не только в курсе, но и, в некотором роде, стоял у их истоков.
— Кхм. Первый вопрос-пожелание у меня к товарищу Гиматову. У нас будет около пятисот килограммов груза и три оператора. Желательна закрытая кабина и высота полёта от тридцати до ста метров. Скорость не выше 300 км в час. Сможете предоставить такой аэроплан? И, желательно, с возможностью посадки на не подготовленные площадки. Ну, Вы понимаете, после 6–7 часов полёта так или иначе садиться для гигиенических нужд будет необходимо.
Лётчик задумался на пару минут, после чего кивнул и густым низким голосом произнёс:
— Думаю, найдём подходящий. Только в транспортном варианте.
— Ну, мы ведь работать собираемся, а не кататься. Особых удобств не требуется, место для аппаратуры и места для сидения. Этого вполне достаточно. Единственное — система бортового электропитания на этой машине есть? Если нет, тогда нам придётся дополнительное оборудование брать…
К тому времени, когда визитёры покинули директорский кабинет, у Пантюшина был составлен почти полный список средств и оборудования, необходимых для организации полноценной экспедиции сроком на полгода. Задумчиво рассматривая список и соображая, что именно он еще забыл, Андрей пропустил тот момент, когда Углов, встав со своего места, подошел к нему и положил руку на плечо.
— Мы упустили самый главный момент — кто поедет с тобой? Ты главный — это понятно, а кого возьмешь еще? Думаешь, простой вопрос? Даже не так — кого ты оставишь? Потому, что поехать захотят все, даже из других отделов набегут, будь уверен. Ну, с другими отделами я тебе помогу. А вот со своими орлами и орлицами сам разбирайся. Единственное, что могу посоветовать — подойди к Толмачёву, пусть эркаэсэмовцев подключит и разъяснит, что есть государственное задание и желание в нём поучаствовать и есть план, который мы обязаны выполнять. Иначе на собрании коллектива тебе придётся не сладко…
Этот день ничем не выделялся из ставшего уже привычным ритма работы: ранний завтрак под накрытым брезентом навесом, короткий душ в тесной брезентовой же кабинке под струями не успевшей остыть за ночь воды из отмытого с песком бака из-под солярки, буквально пятиминутное распределение заданий на день и к самолёту. Проверка связи и в окружении ковыля, ломаемого струями воздуха, в небо. К очередному намеченному и проложенному на карте маршруту. Но сегодня Андрей попросил пилота, Колю Гарбуза, повторить вчерашний маршрут. Потому, что вчера произошла какая-то непонятная ерунда — в районе деревни Александровка, когда самописец рисовал спокойную привычную кривую, отмечая залегающие на глубине типы грунтов и водяные линзы, вдруг пулеметом защелкали реле управляющего блока, а перо заметалось как припадочное, рисуя частокол остроконечных пиков. Буйство продолжалось лишь пару секунд, после чего снова прощелкали реле, и всё вернулось обратно к ровной и плавной кривой. Вечером, когда они под светом «летучей мыши» просматривали странный фрагмент записи, Лёня Крюков, защелкнув логарифмическую линейку и почесав ею нос, задумчиво сказал:
— Знаешь, Андрей, если это не простой сбой, а какое-то излучение, то оно получается в тысячи раз сильнее обычного фона. Ерунда какая-то.
— Почему именно ерунда, Лёня? Радио-температура разных тел может отличаться и в большее число раз, ты сам знаешь. Странно другое. Слишком резкий переход, если это излучение, а не сбой. В природе мы такого не наблюдаем. Это как если бы глина, глина, глина, а потом вдруг, бац, и вода. Не бывает так.
— Я знаю, что так не бывает. И чудес не бывает — врут попы. Чудо — это то, что ты не понимаешь. И вот я не понимаю, если это излучение, то откуда оно взялось?
— Да вот хрен его знает, откуда оно взялось. Кто-нибудь видел, что внизу было, пока мы на ленту таращились?
— Я видел, — сказал штурман Валя Гриневич, летавший третьим оператором и подменявший пилота; — обычная степь с холмами. Овраги. Справа река и за ней лес.
— Тогда так, братцы. Нужно это место ещё разок понюхать. Странно это всё. Коля, завтра зайдёшь так, чтобы выходить через реку — нулевой уровень отобьем.
При подлёте «странное место» не понравилось всем. Особенно лётчику — вокруг солнечный день, видимость, как говорят лётчики, «миллион на миллион», а над нужным районом, словно приклеившись, висят облака. Серые, толстые, лохматые. Андрей, пристроившийся рядом с лётчиком, внезапно ставшим хриплым голосом сказал:
— Странное дело, Коля. Не находишь?
— В принципе, ничего странного. Грозовой фронт формируется. Хотя, мне тоже как-то не по себе. И непонятно от чего. Давай-ка, сегодня с трёхсот поработаем. А то попадём ненароком в воздушную яму, может высоты не хватить.
Пантюшин понятливо кивнул головой. Если на земле старшим был он, то в воздухе главным и единственным командиром был лётчик. Еще раз посмотрев на облака, он отошел к аппаратурной стойке, чтобы ввести необходимые поправки. Пока самолёт занимал эшелон в триста метров, Андрей ввёл в управляющий вычислитель нужные данные и включил резервный канал записи, который они подключили к запасному аккумулятору, и который работал напрямую, без вычислителя. ЭТО произошло на сороковой минуте полёта, когда самолёт медленно, казалось на ощупь, пробирался в окружившей его мутной серой пелене. Снова резкий и заполошный треск переключающихся реле вычислителя, сумасшедшая пляска регистраторов и тишина. Странная и неестественная, в которой можно было различить свист ветра за бортом. И в этой тишине напряжённый голос лётчика:
— Порядок, падаем. Упритесь там во что-нибудь. Штурман, помогай!
Всё-таки Гарбуз был замечательным лётчиком. Как в этой ситуации он сумел разглядеть высокий речной берег и увернуться от него, зацепив только брюхом, не мог понять потом никто. Особенно, если учесть, что самолёт просто планировал с остановившимися одновременно всеми тремя двигателеми и, значит, не управлялся. А в тот момент Андрей, упиравшийся ногами в стойку с аппаратурой, видел только в приоткрытую дверь пилотской кабины как лётчик и штурман изо всех сил тянут на себя штурвал самолёта. Дальнейшее Пантюшин вспоминал отрывками: крик лётчика «Держись!», сильный удар снизу, звук рвущегося металла, грохот сорвавшихся со стойки приборов, какие-то толчки и удары вдоль борта. Наконец, развернувшись, самолёт вздрогнул и остановился. Выбравшись из угла, куда его оттащило при остановке, Андрей бросился к кабине пилотов и увидел, как Гриневич пытается поднять лётчика, у которого было залито кровью всё лицо. Вдвоём они потащили Колю к бортовой двери, которую уже открыл Лёня, вышибив её плечом. Потом Крюков перехватил у штурмана его ношу, второй рукой придерживая того за пояс. Поскольку Гриневич сам припадал на правую ногу и норовил упасть. Так вчетвером, держась друг за друга, они отбежали от самолёта метров на сто, где и свалились без сил на землю. Отвернув голову от земли, Гриневич, сдерживая рвущееся дыхание, сквозь стиснутые зубы выдохнул:
— Бензин… Бензин никто не почуял?..
Крюков, потирая начинавшее болеть плечо, отрицательно мотнул головой. Штурман бормотнул «Хорошо» и обмяк, потеряв сознание.
Часа через три на месте падения самолёта уже был организован вполне сносный лагерь. Между ближайшими деревьями был натянут тент, под которым на спинках сидений лежал лётчик. Чуть в стороне в небольшой ямке горел костёр. Между тентом и костром грудой было свалено всё полезное, что посчитали необходимым сразу вытащить из самолёта. Андрей уже прошелся по просеке, проделанной самолётом, до берега реки и обратно и сейчас сидел рядом с лётчиком, пытаясь понять, что же произошло. А их всех просто спасло мастерство пилота: касательный удар под острым углом подломил стойки неубирающихся шасси и, пропахав их остатками мягкий грунт, самолёт опустил нос и дальше скользил на брюхе. И именно поэтому не оторвался хвост самолёта, хотя должен был при таком жестком приземлении. Нет, что ни говори, а «Юнкерс пятьдесят второй» был крепкой машиной. В момент падения Пантюшин не заметил, что одна из стоек стеллажа для их приборов вспорола ему бок. Поэтому он был признан «ограниченно ранетым», как выразился Крюков и посажен наблюдать за лётчиком. «Ну и по хозяйству», по заявлению того же Крюкова. Вообще говоря, они легко отделались. Сам Лёня получил лишь пару царапин и порезов, ну, и отшиб плечо, когда вышибал заклинившую дверь. Штурман потянул связки на ноге и немного приложился головой о приборную панель кабины. Сильнее всего досталось лётчику, но, как оказалось, тоже не смертельно. Когда ему промыли лицо и смыли кровь, то кроме царапин и порезов ничего серьёзного не увидели. Хотя сотрясение мозга можно было предположить. В гораздо худшем состоянии оказалась грудь Коли — один сплошной синяк. Штурвал, будь он неладен! Но наскоро и аккуратно прощупав Колину грудь, видимых повреждений не нашли. Поэтому просто туго перевязали её, а Гарбузу укололи морфий из походной аптечки — пусть спит. Штурману наложили тугую повязку на растянутые связки и закрепили её ремнём, и сейчас он в одном ботинке и шерстяном носке на другой ноге гремел какими-то железками в кабине самолёта. Лёня Крюков, нацепив полагавшийся экспедиции штатный ТТ, двинулся на разведку местности: «Надо же понять, где именно мы зимуем». А Андрей смотрел в полётную карту и никак не мог отделаться от ощущения, что что-то ему кажется знакомым. Только понять, что именно, никак не получалось. И еще этому мешали слабость и непонятный зуд во всём теле.
Через некоторое время, когда Пантюшин и Гриневич уплетали сваренную Андреем пшенную кашу на сале, появился и их разведчик. Крюков вышел из зарослей кустарника, остановился и замахал руками, привлекая внимание. Потом оглянулся и приглашающе махнул кому-то рукой. Лёня вернулся не один, следом за ним из кустов выехала двуколка, на которой сидели средних лет человек в полувоенной форме и кто-то пожилой в толстовке с лежащим на коленях толстым саквояжем. Следом за ней к лагерю вывернули две телеги, покрытые сеном, на которых расположились еще человек пять. Как выяснилось, падение самолёта видели пастухи, которые пасли колхозное стадо в нескольких километрах от места падения. Крюков вышел на них как раз в тот момент, когда один из них намеревался скакать в правление, чтобы сообщить о происшествии. Наскоро объяснив ситуацию, Лёня попросил прислать пару повозок, поскольку «у нас один лежачий и пара плохо ходячих и барахла разного». Представившись человеку в полувоенной одежде, который оказался председателем правления Осиповым Семёном Ильичем, и, предъявив удостоверение начальника экспедиции, Пантюшин коротко рассказал о том, что с ними произошло. Долго рассказывать необходимости не было, и так всё было видно и понятно. Он только попросил как можно скорее доставить их в правление и помочь связаться с райцентром, чтобы оттуда сообщили в крайисполком, что с ними, в общем и целом, всё в порядке. Но требуется техническая помощь. Во время разговора с председателем Андрея немного водило из стороны в сторону, но зато непонятный зуд сменился на малозаметное жжение в области раны. Наконец, к ним подошел пожилой, переодевшийся в белый халат, который он достал из саквояжа, и который оказался местным фельдшером. Он уже осмотрел лётчика и штурмана, причем, судя по выражению его лица, остался доволен теми мерами, которые были приняты сразу, по горячим следам.
— Ну-с, молодой человек, теперь давайте займёмся Вами.
Пантюшин хотел отказаться, готов, дескать, потерпеть до места, но его в очередной раз мотнуло в сторону, и он позволил усадить себя на край телеги и стянуть с себя заляпанную кровью гимнастёрку. Аккуратно сняв повязку и осмотрев рану, фельдшер поверх пенсне внимательно посмотрел на Пантюшина.
— Да-а-а, молодой человек. На Вас всё заживает, извините, как на собаке. Края раны уже розовые, и я вижу следы ожогов, которые почти не заметны. Да-с, но зашивать нужно. Говорите, что потерпите?
Лётчика, продолжавшего спать, аккуратно переложили на одну из телег, на ней же устроился и штурман. Как не берёгся, а всё равно натрудил ногу, поэтому он откинулся на один бортик телеги, устроив повреждённую ногу на другом бортике. Пантюшин категорически отказался ехать в двуколке, заявив, что «как командир поедет только со своими людьми». Заслужив одобрительный кивок от председателя, он забрался в телегу и устроился спиной к движению, чтобы иметь возможность видеть и лётчика и штурмана. Да и вторую телегу тоже, на которую переложили самое ценное оборудование и на которой в окружении местных восседал Крюков, что-то эмоционально им рассказывающий. Таким порядком и двинулись к деревне, в которой находилось правление. Но только после того, как председатель оставил двух подростков охранять место падения, достав из брички и вручив одному из них берданку. Всё правильно — имущество государственное, ему охрана требуется, а что за охранник без оружия?
Деревня Александровка была большой, и еще при подъезде к ней Пантюшин заметил маленькую церквушку. А, значит, это уже не деревня, а село. Что в деревенской иерархии означает много. Село это не только больше жителей, но и возможность иметь свою школу, медпункт, почту, магазин. Статус, однако. Который проявлялся еще при царе — только в селе могла стоять церковь, пусть даже самая маленькая. А жители сбиваются ближе друг к другу не просто так, а по какой-либо важной причине. Важной для жителей, но не для чиновников, часто просто не понимающих этой причины и проистекающей из неё разницы. Андрею вспомнилась деревня, откуда родом, в «той» жизни, были его настоящие родители. Собственно, деревня была именно селом, которое окружало до десятка деревень, находившихся от пяти до десяти километров от него. Место было очень удобным для сельского хозяйствования. И продуктивным, что не маловажно: заливные луга, сенокосы, большие ровные участки, пригодные для выращивания ржи, и чернозём в низинах. Но городским чинушам, назначенным «кукурузником» Хрущёвым решать за крестьян, что, когда и где им сеять, это всё было абсолютно безразлично. Поэтому главной усадьбой укрупнённых колхозов была назначена самая бедная и неудачно расположенная из деревень. Чёрт его знает, возможно, у кого-то из чиновников оттуда была родня, но итог сего «реформаторства» был очевиден — заливные луга перепаханы, «ржаные» поля засеяны пшеницей, которая в этих краях никогда не росла, а редкие чернозёмы превращены в пастбища. И председатель колхоза, который до укрупнения был в их селе, не был посажен в тюрьму за сопротивление «гениальному решению партии» только потому, что был инвалидом — фронтовиком и лично знаком начальнику районной милиции. Тоже фронтовику, кстати.
Уже ближе к полуночи Пантюшин дозвонился-таки до Беленко и доложил ему о ситуации. Тот немного помолчал и заявил, что необходимые распоряжения отдаст немедленно и сообщит в Сарапул Гиматову. Приказал завтра, ближе к полудню, принять санитарный самолёт и этим самолётом отправить лётчика и вылететь самим. Потом попросил пригласить к телефону председателя и поручил тому обеспечить охрану места падения самолёта экспедиции и организовать посадочную полосу для санитарного самолёта. Решив организационные вопросы, Андрей и Семён Ильич вышли на улицу и неторопливо пошли к школе, в которой разместили, буквально упавших на голову, гостей. Благо, были каникулы, и в школе находился только сторож. Повернув в проулок, ведущий к школе, Пантюшин увидел, что сторож, представившийся как Макарыч, и Крюков спокойно курят, усевшись на лавочке под фонарём и прислонившись спинами к нагретой за день стене.
— Ну, как там, Лёня?
— Нормально, спят. Присаживайтесь, подымим на свежем воздухе. А потом уже и на боковую.
Сам Андрей не курил, не было привычки, но председатель присел на лавку, свернул самокрутку, насыпав табак из вышитого кисета, закурил и с наслаждением прислонился к стене, вытянув ноги. Помолчали. Потом неугомонный Крюков спросил:
— А что, товарищ председатель, у Вас народ в колхоз как, силком загоняли?
— Тьфу, на тебя, дурень чубатый! Сказано — молодой, да глупый. Посмотри на Макарыча. Да не гляди, что у него одной ноги нет. Он сам кого хошь, куда хошь загонит, силой-то его господь не обидел. Он и на культяпке своей с вилами так обращается, что любо-дорого. А ведь был самый, что ни на есть одноличник. Скажи, Макарыч?
— Это да. Да не любой какой, а этот, как там секретарь районный говорил, во, крепкий середняк. Крепкий. А чего же не крепкий-то: лошадь своя, пара коровёнок, курей держали.
— Про Борьку еще не забудь, — добавил председатель.
— А, ну как же. Кабанчика еще держали, производителя. Хорошо жили, грех жаловаться.
— Чего ж тогда в колхозе?
— Эх, паря… Ну, посуди сам. Коровы и куры при нас, на трудодни купили. Корма для них в колхозе тоже на трудодни получаем. Отрубя, жмых, зерна сколько — нисколько, обратно в колхозе взять можно. Так что остались мы при своих. Лошадь только в колхозе осталась. Так уже и не жалко — если мне что привезти-перевести потребуется, колхоз не откажет. Тут ведь какое еще дело. Пока я был сам по себе, то и все мои болячки были сами по себе. Ну, разве что родня или соседи помогут. Если помогут. А теперь у меня весь колхоз родня. Коллектив, община, что тут еще скажешь. Смотри: — Макарыч постучал по деревянному протезу; — много бы я сейчас наработал, один-то? А в колхозе я при деле и считаюсь не хуже других. Так, Ильич?
— Ох, и хитрый ты мужик, Макарыч! Соглашусь, так он мне на собрании все нервы вымотает, припоминая. Но надо сказать, что службу он знает. Тут к нам пару лет назад какие-то залётные заскочили, на магазин нацелились. Так Макарыч их так пугнул, что еле ноги унесли. И нечего щёки дуть, колхоз тебе за это премию выписал. Забыл? Лучше расскажи, как мы твоему младшему помогли мотоциклу купить.
— Что, тоже на трудодни?!
— Да нет. Тут, какое дело. Макарыч, конечно, куркуль, но куркуль с понятиями. Хотя своего не упустит, понятное дело. Да я бы сам его уважать перестал, если бы он варежку разевал, где ни попадя. Но ведь Советская власть нам сказала, что колхоз есть дело добровольное. Не хочешь в колхоз, живи одноличником и хозяйствуй сам. Макарыч, кстати, попробовал, но через год ему это дело разонравилось. Заработки у одноличников поболе будут, это понятно. Всё твоё и распоряжаешься им как хочешь. Ну, после того, как уплатишь налог на землю и подоходный, само собой. Но и всё остальное — тоже сам. Сам покупай зерно, сам сей, сам собирай, сам вези на мельницу, и за всё плати. За школу и за больницу, кстати, тоже. Сплошные убытки. Попробуешь зерно подороже продать, а тут колхоз с твёрдой ценой. Колхозам же, кооперативам и артелям государство помогает. Техникой, товарами, ссудами беспроцентными, если нужно. И что остается одноличнику? Походить гоголем пару месяцев в году как зерно продаст и всё? А мы и не против, пусть ходят. Да и молодёжи нашей лишняя подработка. Наёмному-то работнику стаж защитывается. Бывает такая оказия, что деньги хочется быстро. Одноличник-то рассчитывается сразу в деньгах, а трудодни когда еще отоварятся. Вот некоторые и нанимаются. Макарычев младший тоже решил подзаработать, мотоциклу ему захотелось. Отработал сколько положено, деньгу получил, а мотоциклы-то в свободной продаже пока и нет. За ней аж в Воронеж ехать нужно. Туда-сюда, не хватает. Вот Макарыч и пришел просить. Правление не отказало, выписали парню мотоциклу. Но мы Макарыча всё равно объегорили, парень его посыльным в район на своей личной мотоцикле катается, а колхоз только на бензин тратится!
Немного посмеялись извечной крестьянской прижимистости и хозяйственности. Помолчали. Потом Макарыч, выдержав приличную паузу, словно в пустоту проговорил:
— Да-а-а, как же Вас так угораздило-то, ага?
— Нам и самим хотелось бы это понять. Ни с того ни с сего вдруг остановились разом все три двигателя у самолёта, и наш генератор скис. Начали падать. Если бы не Коля, наш пилот, гробанулись бы точно. Как он только исхитрился?
— Слышь, Ильич. Они, похоже, над лешими холмами проходили. Вот и того.
— Что за «лешие холмы» такие? Где?
— Наша речка, как бы полукруг образует. Аккурат посерёдке полукруга эти холмы и есть. А «лешими» их зовут потому, что чертовщина там всякая случается. Что характерно, скотина эти места любит, там трава хорошая. А человеку всякая ерунда мерещится. Не всегда, понятное дело, но случается. Поэтому у нас стараются лишний раз туда не ходить, даже траву не косят. Правда, как бабка моя рассказывала, раньше, кто отчаянные, оттуда какие-то черепки приносили и кости. И, говорила, что в городе какие-то прохфессора за них хорошую деньгу давали. А всё одно мало кто ходил.
Андрей и Алексей молча переглянулись. С одной стороны — бабушкины сказки, но с другой — откуда-то же взялось это чёртово излучение! Сумевшее, непонятно каким образом, остановить три работающих мотора. Не считая автономного генератора, от которого питалась аппаратура. Оба были детьми своего времени и поэтому ни в какую чертовщину не верили. Если что-то происходит, значит, есть на то причина, вполне материалистическая. Нужно только понять её. И вот с пониманием пока получалось плохо. Но теперь они точно знали, где искать. Оставалось только понять — что.
Андрей Пантюшин никак не мог предполагать, что этот досадный эпизод в их экспедиции, едва не закончившийся трагически, круто повернёт его новую жизнь. И даже опыт лет, прожитых Жекой Рыбным, ему ничего не подсказал. Невозможно делать выводы, не имея исходных данных. А откуда и как Рыбный мог предположить, что знаменитый в его время Никола Тесла никуда не исчез, а спокойно и неторопливо занимается в СССР любимым делом — изучает получение и преобразование энергии? В любых её видах. Он таки принял приглашение приехать работать в Советский Союз. Но самое главное, что его успели доставить ДО его таинственного исчезновения. Нет, для Запада он исчез, так же таинственно и непонятно. Пока. А на самом деле… Но это открытие Пантюшин сделает уже после своего перевода в КЭЭ (Кольскую Энергетическую Экспедицию), которую и возглавлял Тесла. А сам перевод состоится уже после того, как Пантюшин поймёт, что их «лешие холмы» только одно из мест, не понятно как рождающих, непонятно куда направляющих, непонятно какую энергию. Очень много энергии. Поймёт и расскажет об этом Круглову. И не только расскажет, но и предложит организовать в Александровке измерительный пункт, чтобы выяснить, что за чудеса происходят в её окрестностях. Но он никак не мог предполагать, что этой же самой задачей на Кольском полуострове занимается Тесла. Только в этом случае были «лешие скалы и болота», а не холмы, но загадка оставалась той же самой. А люди, занимающиеся одной и той же загадкой, рано или поздно неизбежно встречаются.
Новиков
Три месяца, проведенные в Германии, были для Новикова не просто первой по-настоящему заграничной командировкой, но и знакомством со страной, которой в его мире фактически не стало. С чем это можно сравнить? Ну, примерно так — жирный опустившийся наркоман с выраженными гомосексуальными наклонностями и подтянутый, полный сил и энергии, готовый любого обидчика скрутить в бараний рог офицер. Да, где-то так. Хотя, конечно, любые аналогии условны. Особенно, когда сравниваешь разные страны и эпохи. Именно эпохи. Сейчас, несмотря на все трудности, на постоянно растущее внешнеполитическое давление и угрозу войны, в Германии была эпоха расцвета. Немцы забыли, что такое безработица. На каждом столе были столь ценимые ими хлеб с маслом и мармелад. В крайнем случае, масло заменял маргарин — но именно в крайнем. По улицам немецких городов звонко цокали каблучками нарядные фрау. И этот цокот очень хорошо вписывался в звук подкованных сапог. Единственное, что в первое время напрягало, это эсэсманы. Видимо, слишком глубоко, на уровне подсознания, сидела с детства привитая к ним ненависть. Черные мундиры, блестящие черным зеркалом сапоги, фуражки с высокой тульей и загнутыми полями, повязки на рукавах. А вот с повязками как раз и очень интересно получалось. Поверх привычной свастики — черные звезды. Интересный гибрид! Мелочь? Ну, не скажите! От таких мелочей скоро весь мир перевернется! Да и его отношение как-то сразу стало меняться в лучшую сторону. В конце концов, чем были хуже эти молодые бравые парни, таких же молодых и бравых ребят Берзина или Зиньковского? Да ничем, если они не враги. Тем более что и функции у СС и войск НКГБ были почти одинаковые. Вот ведь вид формы танкистов Вермахта уже давно не вызывал у него никаких отрицательных эмоций. Скорее наоборот.
Братство по оружию. Если вдуматься — какое емкое понятие. Единение людей, которым Родина доверила свою защиту. Понимание и готовность прийти на помощь брату несмотря ни на что. Общность целей и задач. Доверие. А что для возникновения такого братства потребовалось? Да, в общем, немного — политическая воля руководства двух стран. И желание неукоснительно выполнять достигнутые соглашения. И ведь, если не считать сопротивления некоторых ну уж совершенно невменяемых личностей, и в Рейхсвере, теперь уже Вермахте, и в Красной армии, процесс этот был воспринят очень положительно. Слишком хорошо там знали друг друга. Слишком много крови пролили. Слишком часто стояли по разные стороны линии фронта. А теперь оказалось, что зря. Ведь делить-то России и Германии между собой нечего. И нет таких проблем, которые требовалось бы решать силой оружия. Зато враги оказались общие. Старые враги. Враги, которым в течение столетий удавалось стравливать между собой Россию и Германию. Стравливать, благодаря глупости, невежеству и алчности правителей наших стран.
Тот, кто контролирует Евразию — тот контролирует мир. Эта древняя формула геополитики справедлива и актуальна и сейчас и в будущем. По крайней мере, до тех пор, пока человечество не вырвется к звездам, и Земля перестанет быть Миром, а станет обычной планетой. Там, в своем прошлом, Новикову доводилось читать книги, в которых нежелательность формирования такого союза объяснялась тем, что это обязательно бы привело к глобальной Мировой войне. А отсутствие такого союза не привело эти страны к такой же войне?! Только сначала их вынудили сражаться друг с другом, как гладиаторов на Римской арене. И за победу в этом сражении пришлось заплатить такую цену, что сил противостоять этому англо-саксонскому воровскому миру у победителя уже не хватило. Советский Союз рухнул. Но, когда в присоединившихся к своим недавним врагам Германии и Японии, прошел пьяный угар от падения Советского Союза, там поняли, что эта победа — только упрочила их поражение. Вот только поняли поздно. Да и понимать-то оказалось почти некому. Некогда гордые державы и великие нации оказались в положении рабов, вынужденных поставлять свой интеллектуальный товар хозяину-рабовладельцу. И не просто оказались в таком положении но, и это самое страшное, большая часть их населения была этим довольна и даже гордилась этим. Так, наверное, гордились бы рабы, что они находятся в собственности у самого крутого хозяина.
Но та Германия, в которой сейчас находился Новиков, был великой страной. Страной, нашедшей в себе силы встать с колен после тяжелейшего поражения в Первой мировой войне. Стране, народ которой не сумели раздавить многомиллиардные контрибуции и позор Версальских соглашений. И эта атмосфера опьяняла. Как и отношение немцев к камраду из Великой России. Стране, которая за полтора десятка лет из врага превратилась в сознании миллионов немцев сначала в партнера, затем в союзника и, наконец, в друга.
Ну, а без всего этого, спроси Новикова: «Как она, Германия»? — он бы ответил: «Германия, как Германия». А что еще может ответить человек, если любование всеми этими старинными камнями и страшно неудобными узкими улочками, никаких эмоций, кроме усталости, у него не вызывает. А описывать пейзажи и восхищаться неповторимой красотой какой-то местности, якобы присущей только Германии, по его мнению, глупость несусветная. В России есть места и пейзажи на любой вкус. Вот люди — это другое дело! Здесь есть что сравнить. Для себя он давно сделал вывод: поймешь, что за люди живут в этой стране — поймешь и саму страну. Хотя и здесь, он бы не стал, без приказа конечно, вступать в долгие дискуссии и сравнения. Германия страна большая, и при этом весьма неоднородная. Так уж исторически сложилось, что собиралась она, как и Россия, кстати, из мелких лоскутков земель и княжеств. И везде, в каждой земле, свои особенности и привычки, свой стиль поведения и даже разный говор. Причем иногда настолько разный, что немцы из разных мест с трудом понимали друг друга. Вот и говори тут об особенностях национального характера. Хотя было и много общего, причем не всегда, на взгляд Новикова, приятного. Помимо общеизвестных и хрестоматийных — любви к порядку и трудолюбию, были и прямо-таки патологическая страсть настучать на соседа, не соблюдающего этот самый хваленый порядок, и неприкрытый пердёж в публичных местах. Да и многое другое, и тоже весьма разнообразное. Так что на общих оценках Новиков внимания не заострял и задач таких перед собой не ставил. Другое дело, личные контакты и отношения.
Гудериан, Фрич, Вейхс, фон Бок, Лутц, фон Рейхенау, Паулюс и т. д. и т. п. Хороший список! Вот только Манштейна в этом списке не было. Помер несостоявшийся фельдмаршал. От «боевого ранения», полученного во время охоты. Подробности Новиков узнал во время одной из офицерских попоек, устроенных в честь доблестного союзника, и ржал как сумасшедший. Причиной смерти являлось тяжелое ранение картечью в филейную, столь любимую и лелеемую фон Левински, часть тела. Как надо было подставиться, чтобы весь заряд попал прямо в «очко» — история умалчивала.
А вообще, странно происходила эта командировка. Как-то не «по-советски», что ли? Начинать надо с начала — так что ли? Так вот, вначале было предписание и в нем формулировка: «Для ознакомления с техническими достижениями промышленности Германии в области танкостроения, подготовкой бронетанковых войск и налаживания личных контактов». Полное отсутствие сопровождающих лиц и открытый счет в банке. Почти полная свобода. Главное, не забывать раз в неделю отзваниваться в консульство или заранее предупреждать о невозможности такого звонка. Вот такие пироги. И воспринимай это как хочешь. Хочешь, как доверие, а хочешь, как проверку. Для себя Новиков решил так — возможность есть, надо ей пользоваться, только с умом. Тем более что значительных трат и расходов не предвиделось. Начиная с момента прибытия в Берлин, Новиков находился под плотной опекой представителей Вермахта. Транспорт? Нет проблем — машина к вашим услугам, хоть с водителем, хоть без. Жилье? Коттедж в районе Куммерсдорфа. И так далее. Ну, а форма и все остальное, свое родное. Судя по всему, немцы и сами слегка обалдели от гостя с такими неопределенными полномочиями и поначалу не знали, что с ним делать и чем занять. Пришлось внести ясность. «Техника. Подготовка солдат и офицеров. Отработка тактики применения танков и взаимодействие их с другими родами войск». Коротко, четко и ясно. Главное, подальше от больших штабов и официальных приемов. Совсем без этого не обошлось, да оно и понятно, но в основном время он проводил на полигонах Куммерсдорфа и Ульме. Но и на заводах и в лабораториях Порше, МАН, Хеншеля и Мерседеса побывать пришлось. Все же информация о том, что он причастен к вопросам конструирования танков в СССР, до немецких геноссе дошла. Поэтому и посещения эти проходили не просто как ознакомительные экскурсии, а как нормальные рабочие визиты профессионала к профессионалам.
Ох, и насмотрелся там Новиков на разные заморские чудеса! Сколько не приходилось ему сталкиваться с продуктами технической мысли, он не переставал удивляться её прихотливым изгибам. Или правильнее будет сказать — загибам? Вот ведь, есть перед вами образец, который уже переболел всеми детским болезнями танкостроения — Т-19, используйте! Ведь от вас ничего не скрывают. Так ведь нет! Будем с немецкой упертостью изобретать свой велосипед и наступать на все грабли подряд. Снова рессорная подвеска. Идиотское, шахматное расположение катков. Вертикальные бронелисты. Огромные смотровые щели. Неуравновешенная башня. И так, до бесконечности. И все это на фоне действительно отличного качества сборки и подгонки деталей. Вот только для чего такая подгонка нужна на танках, Новиков понять был не в состоянии. Это что, гоночный болид или машина для президента? Да и с порядком работы танковых заводов он был в корне не согласен. Как работало танковое производство в СССР? На основной завод поступали со смежных предприятий основные компоненты — броня, орудия, пулеметы, радиостанции и двигатели. В некоторых случаях двигатели производили здесь же, на этом заводе. А в Германии? Башни собирали на одном заводе, корпуса на другом, двигатели на третьем, подвеску на четвертом, монтировалось все это на пятом, а до ума доводилось на шестом. И все это время заготовки будущих танков перевозились по стране, загружая работой железные дороги. Благо у руководства страны и Вермахта хватило здравого смысла запустить в производство, как основной легкий танк, советский Т-19 М2. И с четверкой хорошо получилось, от первоначального проекта только клочки летели, когда его передали на рецензирование Гудериану и Роммелю. В итоге получилась вполне приличная машина для европейского театра действий. Хотя, конечно, для такого «разделения труда» были и вполне объективные причины. В Германии было просто тесно. Где можно развернуть завод наподобие Челябинского тракторного? Сотни гектаров только под корпуса! Огромная прилегающая территория. Свой полигон. А таких заводов в Союзе было четыре. Кроме Челябинского, еще Сталинградский, Харьковский и Хабаровский. Так что со своими советами по организации производства Новиков к немцам не лез. Сами не дураки. Если делают так — значит по-другому, сейчас, нельзя. А вот несколько вполне конкретных предложений по усовершенствованию того, что было, сделал. За что и заслужил искреннюю благодарность. Вопрос касался создаваемого на базе «четверки» самоходного штурмового орудия. А чему удивляться? Ведь здесь от создания Т-III отказались, а орудие войскам необходимо. Вот здесь Новиков и отличился, подав идею с установкой наружного дистанционно управляемого пулемета. Даже эскиз набросал. Да и про дополнительный вентилятор для боевого отделения не забыл. Присутствовавший при сём представитель министерства вооружения был этими нововведения несколько удивлен.
— Зачем так усложнять конструкцию? Штурмовое орудие будет использоваться только для поддержки пехоты и непосредственно в её боевых порядках. Зачем тогда пулемет? Да и вентиляцию проще осуществлять, открыв загрузочный люк.
Тут уж Новикова задело за живое:
— Господин Йохсон, вы знаете, для чего планируется использовать саперные лопаты? Можете не отвечать, вижу, что знаете. А Вы спросите у солдат и они Вам расскажут, что частенько этот шанцевый инструмент используется совсем не по назначению и является смертельным оружием в рукопашной схватке. А ведь это не планируется. Я для чего вам этот пример привел. Условия современного боя меняются так стремительно, что вполне возможно ситуация, когда ваш «Штурмгешутце» окажется один на один против пехоты противника. И что тогда делать? Ведь забросить гранату в открытый зарядный люк, или на моторный отсек, или просто под гусеницу, для опытного пехотинца не проблема. И курсовой пулемет здесь не поможет. А о недостатках вентиляции через люк Вам непременно расскажут ваши танкисты после первых же испытаний в жаркую и сухую погоду. Пыль вместе с дымом, это не тот коктейль, который хочется попробовать еще.
Понятливый попался товарищ. Быстренько сделал себе пару пометок в блокноте и отдал распоряжение подготовить проект модернизации на основе предложений геноссе Новикова.
Ну а там и учения подоспели. То, что Новикову очень хотелось увидеть воочию. И не просто увидеть, а и поучаствовать.
Учения проводились под Мюнстером и были, пожалуй, первыми в современной Германии, в которых принимали участие крупные танковые соединения — первая и вторая танковые, а также две механизированные дивизии. Мечта Гудериана, обретшая плоть в виде брони и моторов.
Новиков находился среди наблюдателей и мог в полной мере оценить организацию учений и все что там происходило. И все же, что не говори, немцы молодцы! Полученный потом и кровью опыт Советских бронетанковых соединений учли полностью. А способностью налаживать взаимодействие с другими родами войск они всегда славились.
Новиков смотрел на разворачивающуюся перед ним картину идущей в атаку на позиции условного противника дивизии панцеров. Хорошо идут. Грамотно. Мозг привычно отмечал и скорость развертывания, и порядок движения. Ставил плюсы и минусы. А мысли в голове крутились совсем не на тему учений, хотя и были этими учениями порождены.
Представилась эта сила, умноженная на техническую и производственную базу всей Европы, рвущаяся, чтобы раздавить и уничтожить СССР. Да, СССР сейчас не тот, и армия не та, что были в той, из другого мира, истории. И все равно! Сколько было бы крови. Сколькими жизнями пришлось бы заплатить за победу. Ведь и Германия — не та. Еще перед учениями состоялся очень интересный разговор с Гудерианом. Гейнц с восторгом рассказывал о программе перевооружения и реформы Вермахта. Видимо, тандем Гитлера и Секта оказался действительно той силой, которая была способна творить чудеса. Канули в лету бардак и неразбериха в управлении армией и флотом. Восставший из пепла Генштаб и Верховное командование Вермахтом получили четкое разграничение своих сфер деятельности. Определены приоритеты развития и строго выполняются в соответствии с планом. Никаких танковых бригад, предназначенных для непосредственной поддержки пехоты. Все панцеры собраны в танковые дивизии. Пытавшегося всеми способами продавить идею танковых бригад Бека, отправили в отставку, а его последователям доступно объяснили, что желающих занять их место — предостаточно. С особо непонятливыми доходчиво побеседовали бравые молодцы папаши Мюллера. И наступила в Вермахте тишь и благодать, нарушаемая лишь скрипом перьев и мозгов. Авторитет Секта, помноженный на напор и харизму Гитлера — это страшная сила. И хвала Сталину, что эта сила направлена не на нас.
А вот для Британии и её союзников, это становится настоящим кошмаром. Теперь только вопрос времени, когда и где начнется война. Чемберлен спешно сколачивает новую Антанту, собирая под её знамена всю Европу. А кто является главным агрессором в этой, современной, Европе? Польша. В состоявшейся «приватной» беседе с главкомом сухопутных войск фон Хаммерштейном, прозвучала немалая озабоченность последнего тем, что Польшу буквально накачивают деньгами и вооружением. Это Новиков знал и до того. Вот только отсюда, из Германии, все это выглядело намного более зловеще, чем из Союза. Германия оказалась в кольце врагов. На западе — Франция, Бельгия и Нидерланды, на востоке — Польша, на юге — Чехословакия. Страны, входящие в новую Антанту. Даже при тех невероятных темпах развития, что сейчас демонстрировала Германия, для подготовки и переоснащения её армии до той степени, чтобы она смогла вести войну на трех фронтах одновременно, требовалось как минимум три года. Понятно, что такого времени ей никто не даст. Оставалось надеяться только на высочайшую подготовку армии, её мобильность и своевременную помощь России. И это понимали не только военные, но и простые немцы.
Вот такие «размышления у…» — только не парадного подъезда, а на военном полигоне. А что, вполне подходящее место для таких мыслей.
Вот после этих учений, точнее их разбора, и довелось Новикову впервые покомандовать полком панцеров. Спросили его мнение о порядке действия танковой дивизии Вейхса. Спросили — он ответил. Но, видимо, такой ответ некоторым не очень понравился. Слово за слово…. Хорошо вовремя встрял Гудериан, а то к таким наездам Новиков не привык и спускать не собирался. В общем, порешили — полк под командованием советского полковника Новикова, держит оборону против наступающей дивизии немецкого полковника Вейхса и обеспечивает удержание условного объекта в течение двенадцати часов.
Конечно, с одной стороны авантюра, держать оборону, возглавляя часть, которую не знаешь, а с другой — почему бы и нет? С танкистами Гудериана он за время учений познакомиться успел. Опыт у него за плечами такой, что большинству здесь присутствующих и не снилось. На действия Вейхса он тоже насмотрелся и некоторые важные особенности подметил. А в остальном — на войне как на войне. Но гонор гонором, а времени действительно оставалось на подготовку мало. Так что Гудериана под локоток и в «Кюбельваген». Тот по дороге только и поинтересовался:
— Господин полковник, я надеюсь, что у Вас есть план?
«Есть ли у вас план, мистер Фикс? Конечно, мистер Фикс!» — понятно, что так отвечать не стал, а вкратце посвятил в суть своей задумки.
Идея была проста. Очень уж местность попалась удачная для задуманного. Танковая засада. И не просто засада, а засада на протяжении. Особенность Вейхса, как командира, Новиков подметил верно, и Гудериан это подтвердил — прямолинейно наращивать силу удара, смещая его в сторону наименьшего сопротивления. Вот мы ему и «посмещаем». Что интересно, Гудериан тоже загорелся идеей. Видимо, между ним и Вейхсом дорогу перебежало стадо черных кошек. Ну, да не нам их судить. В штабе дивизии известию о неожиданном продолжении учений удивились, но приступили к подготовке со всей немецкой пунктуальностью.
А Новиков, тем временем, решил побеседовать с командиром и офицерами временно подчиненного ему полка. Интересные бываю совпадения в этой жизни! Так, командир полка носил известные каждому советскому мальчишке из послевоенных лет имя и фамилию — Пауль Зиберт. Некоторые больше знали его киношную версию — Генрих Эккарт. Но все, кто бредил войной и подвигами разведчиков, это знали, как и то, что никакой это не Алексей Федотов, а Николай Кузнецов. Вот с этим самым Зибертом, а так же командирами батальонов и рот, Новиков и провел весьма поучительную беседу, на тему — действия танкового полка в обороне.
Следующий день соответствовал задуманному как нельзя лучше. Державшийся до этого морозец, все же декабрь на дворе, закончился, сменившись промозглой слякотью и мокрым снегом. Поверхность полигона на глазах превращалась в кашу из снега и грязи, жалко, что не глубокую. Под тонким слоем грязи земля все еще была скована морозом. Для танков вроде, как и ничего, а для пехоты и бронетранспортеров — беда. Особенно для немецкой пехоты и бронетранспортеров.
Грунтовая дорога. Небольшие рощи, даже, скорее, посадки. Группы кустов. Небольшие лощинки и холмики. И растянувшаяся в глубину обороны танковая группа Новикова. Очень это ему напоминало ситуацию из поздней осени сорок первого. Оборона Тулы, противостояние Катукова и Гудериана. Конечно, и масштабы не те, да и задача у Новикова проще. Но принцип — тот же. А для повышения мотивации своих временных подчиненных Новиков использовал элемент соревнования. Проще говоря, подготовил обращение к солдатам и офицерам полка. Ничего крамольного! По сути своей — элементарно: «Мы — солдаты и офицеры Первой танковой дивизии Вермахта. И мы покажем этим салабонам, что их место только второе и всегда после нас. А для этого надо сделать то-то и то-то». Проблем со знанием немецкого языка у Новикова не было, и обращение получилось сочное. Камрадов — проняло. Даже Гудериан завелся не на шутку. Ну, а дальше? Дальше все было предсказуемо, хотя и не сказать, что просто. Двенадцать часов непрерывного маневрирования ограниченными силами. Короткий огневой налет. «Противник» разворачивает свои силы. Тормозит. Начинает искать слабые места. Готовится к прорыву обороны. Завязывается короткий бой и тут же заканчивается. Используя складки местности и заранее отмеченные маршруты, танки Новикова отходят на новые позиции. По «прорвавшимся» танкам «противника» неожиданно бьёт до сих пор замаскированная и молчавшая артиллерия. Вейхс вынужденно останавливается. Нужно наращивать удар. Готовятся главные силы. А позиции перед ним уже пустые. И удар приходится в пустоту. И так — раз за разом. К концу дня Новиков смертельно устал, был перепачкан грязью, но чертовски доволен собой и «своим» полком. Происходи все это в настоящем бою — и дивизия Вейхса полностью потеряла бы свой наступательный порыв. По отчетам наблюдателей, потери подвижных соединений составили у него свыше семидесяти процентов.
Вот по этому поводу и состоялась на следующий день торжественная встреча Новикова танкистами первой танковой. Торжественная встреча, переходящая в торжественную, а потом и просто дружественную попойку. Эх, и погудели! И ладно бы молодежь! Но и старшее поколение не отставало. Новикову-то было еще ничего, измененный метаболизм и не такое позволял, а вот камрады разошлись не на шутку. Интересное зрелище пьяный немец, и куда только девается вся его правильность и добропорядочность? Зато все то, что было зажато тисками воспитания и правил приличия вырывается на волю. А какие разговоры начинаются! Какие страсти кипят! И чем не наши русские офицеры, пардон, командиры? И темы, в общем, одни и те же — служба, бабы, спорт и политика. И кто говорил, что армия Германии вне политики?! Врут. Нагло врут. Невозможно жить в стране и не иметь своего мнения о том, что в ней творится.
Из этих застольных разговоров Новиков, например, с удивлением узнал, что трудовые лагеря, как и в Союзе, в Германии есть, а концентрационные умудрились создать «цивилизованные» поляки и бельгийцы. И томились в этих лагерях как раз те самые «униженные и гонимые беглецы от красно-коричневой чумы». Оказалось, что они никому не нужны не только в Германии, но и в так пекущейся о них Европе. Немцы их организованно доставили до границы, а там их пускать к себе никто не собирается. Как и назад. И сформировали эти «образцы демократии и прав человеческой личности» концлагеря в приграничных районах. Причем сформировать — сформировали, а кормить ил там оказывать какую помощь, даже не собирались. И как же эти «беженцы от режима» не помирали от голода и холода? Да элементарно! О своих бывших гражданах заботился германский Красный крест, в фонд помощи которому все немцы ежемесячно отдавали не такие уж малые деньги. Вот так вот.
Так что камрады мнение имели. Причем, как выяснилось, после снятия спиртным тормозов, самое разнообразное. Но одно радовало и грело душу — против дальнейшего развития отношений с Советским Союзом никто не возражал. Хотя нюансы были, и весьма интересные. Если старшее поколение относилось ко всему происходящему относительно спокойно, то молодежь готова была побузить. Очень уж их заботило, кто будет играть в этом союзе первую скрипку. Новиков слушал, как они горячатся и что-то ему погрустнело от всего этого. Наверное, придётся вносить ясность. А то эта дискуссия может далеко зайти.
— Камрады. Разрешите произнести несколько слов?
Осталось дождаться пока стихнет одобрительный гул и угомонятся самые горячие.
— Отлично. У нас, у русских, есть поговорка: «Не надо делить шкуру неубитого медведя». А нам с вами предстоит не охота, нам придется воевать. И противник у нас будет серьезный. Очень серьезный. Так о чем вы сейчас спорите? О том, кто первый нанесет удар этому противнику? Или о том, кто ударит его сильнее? Нет. Вы спорите о том, кто получит его шкуру! А ведь зверь еще не убит. Он даже не ранен. Зато он напуган и разъярен тем, что на него появились охотники. Да и зверь не один. Их много. На всех хватит. И победить мы сможем только в одном случае — если мы будем едины. А кто в каждой конкретной ситуации будет командовать, это не важно. Вчера ваши товарищи под моим командованием здорово надрали уши ребятам Вейхса. А этим летом немецкие и советские части под командованием немецкого полководца Рундштедта серьезно потрепали нашего Тимошенко. Вот так и надо! Бить врага вместе. Не делить, кто командует, а кто подчиняется. А славой и всякими там шкурами, будем делиться потом. После победы. И вот за это я хочу поднять тост. — Новиков схватил со стола стакан и до краев наполнил его шнапсом. — За наш союз! За братство по оружию и по духу! За Победу!
Влитый в глотку одним махом стакан или смысл довольно несвязанного выступления, или и то и другое вместе — но впечатление он произвел. Зал буквально взревел — «За Победу»! Потоки шнапса устремились в открытые рты. И…. И для многих это было последнее четкое воспоминание сегодняшнего дня.
И после этого кто-то будет утверждать, что от алкоголя один только вред? Нет, для здоровья, особенно в таких дозах, несомненно, а для установления нормальных отношений очень даже пользительно получилось. Исчезла некая отчужденность и дистанция. Все стало проще и понятнее. Новиков стал «свой» человек не только в дивизии Гудериана, но и в бывшей дивизии Вейхса. Как, почему «бывшей»? У Германии было всего-навсего три полноценные танковые дивизии и после такого конфуза оставить командовать дивизией её прежнего командира — непозволительная роскошь. Вот и появился у второй танковой новый командир — Рудольф Шмидт. А Максимилиан Мария Йозеф Карл Габриэль Ламораль райхсфрайхерр фон унд цу Вейхс ан дер Глон (вот попробуйте это произнести и не споткнуться!) отправился в свою родную кавалерию. И этим своим отправлением несказанно обрадовал многих офицеров дивизии. Так что, свое поражение там Новикову простили, а новый командир чувствовал себя даже где-то обязанным за свое назначение. Так и получилось, что последующие два месяца Новиков практически не вылезал из расположения этих дивизий или полигона Куммерсдорф. Вот на этом полигоне и произошла встреча Новикова с рейхсканцлером Германии.
Опять случай? «Что-то слишком много случайностей в Вашей судьбе, товарищ Новиков». Но, тем не менее, произошло это так, как произойти было не должно. Начнем с того, что фюреру приспичило изменить маршрут своей поездки и заглянуть на полигон Куммерсдорф. А Новикову в этот день приспичило показать класс в вождении и стрельбе из нового «Штурмгешютца». И ведь показал! Вот только среди зрителей оказались не только инженеры и представители Панцерваффе, но и господин рейхсканцлер со свитой. Так что не успел взмыленный, но довольный собой и машиной, Новиков вылезти из люка, как внизу уже пританцовывал от нетерпения дежурный по полигону майор Шлотц, тот еще проныра и большой почитатель начальства.
— Господин полковник, срочно садитесь в машину! Вас хочет видеть господин рейхсканцлер!
Новиков от удивления аж крякнул:
— Фюрер?
И зачем спросил? От растерянности что ли?
— Да, господин полковник.
Майор весь потел и чуть не приседал от избытка верноподданических чувств.
Делать нечего, Новиков, торопливо сполоснув руки, запрыгнул в ожидавший его «Опель». Шлотц, услужливо придерживавший дверь, в последний момент наклонился к самому уху Новикова:
— Вы меня не подведите, господин полковник. Вы же понимаете: техника новая, секретная.
В голосе было столько неприкрытого страха, что Новиков не выдержал и рассмеялся.
— Обещаю, герр майор. Все будет в лучшем виде.
Пять минут езды. Впереди — вид на НП и замершую около него кавалькаду лимузинов. Бравые ребята из СС. Лица суровые. Глаза ледяные. Ну, а дальше по заведенному порядку: проверка, сверка, сопровождение, представление. Самому. Ужасу всех времен и народов. Бесноватому. Порождению сатаны. И как его только не называли и не обзывали. Ну, вот он. Стоит на расстоянии вытянутой руки. Из-за его правого плеча довольно улыбается главком сухопутных сил Германии Хаммерштейн. А чуть в отдалении — почти вся королевская рать! Геринг, Гимлер, Шахт и даже «серый кардинал» Гитлера бессменный Начальник партийной канцелярии НКПГ, начальник штаба заместителей фюрера, рейхсляйтер — Эрнст Тельман бывший первый секретарь ЦК Коммунистической партии Германии — теперь второе лицо (хотя, это как посмотреть!) Национально-коммунистической партии.
— Господин рейхсканцлер, Вы хотели видеть офицера, так ловко управлявшего новейшей штурмовой установкой.
Гитлер поворачивается к Новикову легко, на носках блестящих сапог. Черный кожаный плащ с меховым воротником. На голове фуражка. Руки в тонких перчатках. В глазах еще не погасли искорки смеха. Видимо перед этим услышал что-то смешное. Пора и представляться. Шаг вперед. Каблуки с треском впиваются в пол. Рука летит к козырьку. Грудь колесом.
— Господин рейхсканцлер, полковник Новиков прибыл по вашему вызову!
Все это, конечно, на немецком.
Гитлер протягивает руку. Пожатие через лайку перчатки достаточно крепкое.
— Вы молодец, полковник. Вы показали нам, что может современная техника в умелых руках.
— Это замечательная техника, господин рейхсканцлер. И она позволит с успехом громить врагов Рейха!
Фюрер доволен. Но в глазах появляется легкое беспокойство. Как-то чуть-чуть не так отвечает и ведет себя полковник. Напрашивается вопрос. И Гитлер его тут же задает.
— Где вы служите, господин полковник?
— Командир первой отдельной танковой дивизии РККА, господин рейхсканцлер.
— ???
— По приказу наркома обороны Союза Советских Социалистических Республик, нахожусь в Германии для ознакомления с техническими достижениями промышленности Германии в области танкостроения, подготовкой бронетанковых войск и налаживания личных контактов.
В бункере НП повисла тишина. Гитлер с нескрываемым удивлением и интересом рассматривал вытянувшегося перед ним по стойке смирно молодого, подтянутого полковника, одетого в обычный комбинезон Панцервафе. Наконец, Гитлер видимо справился с собой и удивлением.
— И сколько времени, товарищ полковник, Вы уже находитесь в Германии?
— Три месяца, господин рейхсканцлер.
Теперь Гитлер стоял в своей излюбленной, судя по десяткам фильмов, позе — чуть ссутулившись и сложив опущенные вниз руки перед собой. Взгляд изменился. Стал холодным, даже гипнотизирующим. Брови немного сдвинулись. Четче стала видна глубокая складка между ними. Мда. Руководители такого ранга неожиданности не любят. А Новиков был явной неожиданностью. Причем не вообще, а именно здесь и сейчас. И все же Гитлер не добился бы и сотой доли того, что он совершил, если бы не был готов справляться с любыми неожиданностями. Тем более что эта относилась явно не к разряду неприятных. Скорее нейтральных.
— Значит, Вы успели ознакомиться с нашими техническими достижениями и наладили личные контакты. И какие у Вас впечатления?
И что ответить, чтобы не растекаться мыслью по древу, и чтобы снять эту возникшую настороженность? А зачем что-то придумывать, когда уже есть опыт предков?
— С такими солдатами и офицерами, господин рейхсканцлер, я бы взялся за выполнение любой задачи. Если надо, с ними можно штурмовать ад. А немецкая техника, особенно та, которая сейчас создается, позволит этим солдатам разгромить любую армию.
И Гитлер обмяк. Напряжение спало. Новикову даже почудилось, что он услышал, как дружно вздохнула свита канцлера и генералы.
— Новиков. — Гитлер прищурился, видимо напрягая память. Резко вскинул голову. — КВЖД и Китай?
— Так точно, господин рейхсканцлер.
А Гитлер уже улыбается. Все же темперамент у него явно как у холерика.
— Полковник Новиков, перестаньте называть меня господином! У наших партий и народов общие цели и общие враги. Я знаю, что Ваш вождь, Сталин, предпочитает, чтобы к нему обращались — товарищ. Я считаю, что это обращение среди товарищей по борьбе единственно верное. Думаю, что не будет большим нарушение протокола, если Вы будете обращаться ко мне как к товарищу по борьбе.
Гитлер явно был доволен своим экспромтом. А впрочем, экспромтом ли? Вон как стрельнул глазами в сторону стоящих за ним генералов. Скорее, использовал подходящий момент для решения каких-то своих планов. «Ну, а мы что? Мы разве против. Да, пожалуйста! Получите и распишитесь».
— Слушаюсь, товарищ Гитлер.
Пассажирский лайнер «Люфтганзы» Ju-290, отстучал колесами по бетону взлетной полосы Темпельхофа. Через прямоугольник иллюминатора Новикову хорошо были видны проплывающие под крылом кварталы Берлина, города в котором он за прошедшие три месяца так толком и не побывал. Ну, и ладно, судя по всему, побывать здесь еще придется, и не раз.
Новиков откинулся на спинку мягкого удобного кресла и прикрыл иллюминатор плотной шелковой занавеской. Он сидел по правому борту и заранее спрятался от яркого солнца. Да и желания смотреть вниз у него не было. Несколько часов полета и самолет приземлится в Москве. Могли бы долететь и быстрее, но эти чертовы пшеки совсем выжили из ума. Их шляхетский гонор и самомнение воспарили до таких высот, что они запретили пролет над своей территорией советских и немецких самолетов, кроме тех, которые совершают рейсы в Варшаву. Собственно, и черт бы с ними, и для Юнкерсов и для Беров, это было не расстояние, но время тратилось. Да и чувствовать себя зависимым от придури какой-то европейской шавки, было неприятно. Что не говори, а Новиков уже привык чувствовать себя гражданином великой державы. И это великодержавное самоощущение ему очень нравилось! И строки Маяковского уже не воспринимались как злая ирония.
Я достаю
из широких штанин
дубликатом
бесценного груза.
Читайте,
завидуйте,
я — гражданин
Советского Союза.
Это так и есть! Завидуют и боятся. По силе воздействия на всяких там европейцев и прочих «цивилизованных мореплавателей», с советским паспортом мог, пожалуй, сравниться только паспорт Германии с его зажавшим в лапах звездную свастику орлом. Боятся — значит уважают! Эта нехитрая формула предельно точно описывает мировоззрение западной цивилизации. Они способны уважать только того, кого боятся. Примат силы. Если ты не боишься быть сильным — значит ты прав. Ничего не напоминает? Обычные «пацанские» порядки. Там тоже уважают, во-первых, наглость и силу, а все остальное лишь потом. И перед этой западной шпаной веками стлалась, лебезила и прогибалась российская интеллигенция. А вместе с ней и правящая «элита». Вот только современная элита, прогибаться перед Западом не собирается. Они скорее согнут Запад под себя. И это здорово, только так и надо. И как же здорово чувствовать себя частью этой силы! А немцы тоже молодцы. Встали с колен. Морду от крови вытерли. Зубы выбитые выплюнули и стали качать мускулы и готовиться к новой драке.
Новиков полулежал в кресле, закрыв глаза, прислушивался к ровному гулу моторов, а мысли бродили далеко отсюда.
Вспомнилась встреча с Гитлером. Всего пять минут. А впечатлений и размышлений хватит надолго. Слишком уж личность неординарная — это если мягко выражаться. Да и положение его в современной Германии…. Это для тех, кто знает только такой вариант развития, всё кажется нормальным и правильным, Новиков же помнил и совсем другой. «Так что же в итоге получается? Рейхсканцлер Германии и фюрер Национал коммунистической партии Германии Адольф Гитлер, мирно уживается с президентом Германии Хансом фон Сектом и главой партийной канцелярии (первым секретарем по-нашему) Эрнстом Тельманом. И не просто уживается, а активно и плодотворно работает. Причем Сект добровольно ушел в тень, но руку на пульсе держит. А рука у него тяжелая. Тельман — занят партийным строительством. Фактически, проводит регулярные чистки в партии и в её аппарате. Оба, тем самым, работают на Гитлера. Но и, одновременно, его контролируют. Интересный триумвират. Вот только, насколько помнил Новиков, все триумвираты заканчивали одинаково — из троих оставался один. Всегда один. Или я не так всё понимаю? И это не триумвират, а верхушка властной пирамиды? И кто же на самой вершине? По закону — Сект. А на деле? Вроде бы тоже он. А какова тогда роль Гитлера? Ведь он, после принятия закона об ограничении деятельности партий и централизации исполнительной власти, стал во главе этой самой власти. Великий визирь какой-то получается, а не канцлер! А почему бы и нет? Ведь канцлер это высшее должностное лицо государства. А государство под названием Германия держит курс на возрождение империи. В такой ситуации канцлер вполне может стать официальным преемником императора, ну, или президента. Да не в названии дело, а в сути. Но только в том случае, если он, на этом посту, себя проявит и оказанное доверие оправдает. Интересно, а вот это похоже на правду! И как же себя господин, извиняюсь! товарищ канцлер, на этом посту проявил? Пока — замечательно. Правда, и стартовая ситуация у него в этом мире была лучше. Благодаря экономическому сотрудничеству с Союзом, Германия была в не таком уж и плохом экономическом положении. Но и сделано очень много. И то, что немцы готовы молиться на своего фюрера, это им вполне заслуженно. Он ведь не только поднял экономику страны на первое место в Европе, он действительно стал проводить заметные социальные реформы. При этом умудрился ничего не разрушить из того, что уже было опробовано временем и работало! Здравоохранение, образование, социальная и пенсионная системы, армия, организация планового производства и частичная национализация банков и крупнейших производств. Это не все. Это только на поверхности. А такие частности, как оплачиваемый отпуск рабочим? Ведь это сделано впервые в мире! Нигде до этого отпуска не оплачивались, даже в Советском Союзе. Конечно, все это он сделал не один. Да никому в одиночку такое и не под силу. И без одобрения и поддержки Секта здесь не обошлось. Но так оно всегда и происходит: основная заслуга не того, кто смог подать идею, а того, кто смог эту идею претворить в жизнь, заставить работать. Вот, например, реформа армии. Сколько об этом говорили немецкие генералы и политики? Какие прожекты были! А реально работала только система Секта. Система, созданная после поражения в первой мировой войне. Система, направленная на сохранение кадров армии. Но вот приходит бывший ефрейтор и всё начинает меняться: вновь создаётся Генеральный штаб, меняется система управления, принимается решение о всеобщей воинской обязанности. Приоритетно начинают развиваться современные рода войск — танки и авиация. И все это на глазах у Франции и Британии. А те просто ничего не успевают предпринять. Они такого не ожидали. Они не могли поверить, что раздавленная репарациями и долгами страна всего за пять лет сумеет возродить свои вооруженные силы. Причем не просто возродить, а поднять их на качественно новый уровень. Создать армию, которая готова побеждать, не только духом, но и техникой.
И вот что еще интересно. За три месяца довелось слышать выступления Гитлера по радио неоднократно, да и сам, хоть немного, но пообщался с ним лично. Но никаких признаков истерии или агрессивного безумия он не заметил. Темперамент — да, бешенный. Холерический. Но холерик — это не истерик, и тем более не безумец. Да и содержание его выступлений тоже никак бредом или даже словоизвержением не назовешь. Все по теме. Все по делу. Ну, а насчет демагогии — так кто из политиков без неё обходится? Ведь в древней Греции, откуда и пришел этот термин, первоначальное значение слова было — вождь народа, а все остальные, переносные значения, приобрело уже потом. Но если даже воспринимать демагогию как набор ораторских и полемических приёмов и средств, позволяющих ввести аудиторию в заблуждение и склонить её на свою сторону — то, что в этом плохого? А иначе, зачем вообще выступать перед аудиторией? Да появись такой политик тогда, в девяностые, в той России, и народ пошел бы за ним с не меньшим восторгом, чем немцы сейчас. Почему? Да потому, что говорил он о том, что действительно близко и понятно большинству населения. И не просто говорил, а предлагал конкретные действия. И самое главное, не требовал, чтобы это сделал кто-то, а заявлял, «я сам и моя партия это сделаем, только дайте нам возможность»!
Да, Германии повезло. Немцы даже не представляют, насколько им повезло. Они считают, что по-другому и быть не могло. Русские — враги? Не может быть! Попробуй в этой Германии произнеси такое громко, тут же десятки добропорядочных немцев позвонят в полицию или сразу в гестапо и там вам устроят очень веселую жизнь.
Почему же всё так удачно складывается здесь, в этом мире? Неужели они действительно нашли тогда точку отсчета? И стоило приложить совершенно незначительное ВНЕШНЕЕ усилие и вся история начала идти по другому пути. А как еще можно объяснить себе эти различия? Гитлер — официально объявляющий поход на Восток своей главной задачей и исторической миссией германской нации. И Гитлер — заявляющий, что все беды Германии от того, что они, немцы, веками проливали кровь своих братьев славян, и что пришло время вспомнить об этом братстве и совместно уничтожить Иуд, веками прилагавших все усилия для того, чтобы эти братские народы истребили друг друга. Как их можно сравнивать? Может быть, потому и не возникало у него никаких «особых» чувств при встрече с Гитлером, кроме интереса и уважения, что это был уже другой Гитлер? Может быть, пока и не друг, но уже верный союзник.
А как интересно в этой Германии подошли к воплощению идеи национализма! Никаких погромов и массовых перемещений инородцев. Все строго в рамках закона об охране титульной нации. Вот только к закону приняли поправку, запрещающую всем лицам неарийского происхождения, проживающим на территории Рейха менее трех поколений и не служивших в действующей армии в боевых частях, заниматься любой коммерческой деятельностью и службой в государственном аппарате и госучреждениях. Никакого запрета на работу! Хочешь трудиться на заводе — пожалуйста! Хочешь трудиться в сельском хозяйстве — даже ссуду дадут! А вот быть юристом, врачом, журналистом, художником, музыкантом и уж тем более чиновником — не выйдет. Кровь за Родину не проливал. Богатства Родины не приумножал. Так куда же ты лезешь?
А вот в Союзе так не получится. У нас всё намного сложнее. И это не хуже и не лучше — просто это так есть. И Германии и Японии еще только предстоит встать на тот путь, которым уже в течение полутора тысяч лет идет Россия. Если они хотят стать великими народами, а не нациями, им не останется другого пути. Что может быть проще — завоевать Европу. А вот что с ней дальше делать? Превратить в рабов? Уже было, во времена Рима, и ничем хорошим не кончилось. Уничтожить? Вырезать или истребить каким другим способом всё население? Даже технически это трудновыполнимо, а уж последствия это шага совсем не предсказуемы. По крайней мере, связи с остальным миром будут полностью прерваны, и единственным способом общения станет война. Война до полного истребления. Остается одно — объединить Европу, превратив её в Германию. Сделать то, что так долго, и надо сказать весьма успешно, делала Россия — собирая и объединяя народы в одно целое. Похоже, Гитлер это понял. Как и японцы.
Да и в России этот процесс после смерти последнего Рюриковича, пошел как-то не так. Словно уже тогда первые Романовы стали равняться на Европу. Вот и стали появляться национальные окраины. А вместе с ними и национальные проблемы. Вместо ассимиляции малых народов им стали предоставлять, какую — никакую, самостоятельность и даже льготы по сравнению с коренным населением. Хорошо, что сейчас все изменилось, ну или меняется, если быть точным. Единое государство — единый народ. А иначе это не государство — а бомба замедленного действия.
Размышления Новикова были прерваны появлением в салоне самолета совершенно очаровательной бортпроводницы. Этакая белокурая бестия, с ослепительной улыбкой и невероятно стройными и красиво затянутыми в шелковые чулки ножками. От предложения чего-нибудь выпить, Новиков не отказался, но тут же поймал себя на мысли, что не отказался бы и от кое-чего другого. Три месяца, проведенные в Германии, позволили ему познакомиться со многими сторонами её жизни. Вот только женщин там не было. А тут — такое явление! Эх!
Видимо, красавица бортпроводница правильно оценила горящий взгляд советского командира. Ушки покраснели, а щеки зашлись нежным румянцем.
— Герр офицер желает чего-нибудь еще?
Новиков чуть не застонал. «Ну, это ж прям форменное издевательство! И ведь прекрасно понимает, зараза, что делает»!
Пришлось улыбнуться во все тридцать два зуба и, испустив глубокий (совершенно искренний, кстати) вздох восхищения произнести что-то типа, что его желанием является постоянно летать вместе с таким ангелом. Причем желательно далеко и долго.
«Ну, Татьяна, дай мне только до тебя добраться! Я что, зря, что ли тебя в Москву вызвал, и номер в гостинице заказал? Готовься встречать, жена, любимого мужа. А то ведь улечу куда налево».
Чаровница из «Люфтганзы» удалялась такой походкой, что Новиков был просто вынужден отвернуться к иллюминатору. Благо, как раз в этот момент там оказалось на что посмотреть. Чуть выше, параллельным курсом, плыла гигантская серебристо-голубая сигара. Даже на таком расстоянии Новиков мог хорошо разглядеть серию, номер и надпись крупными буквами «СССР». Дирижабль береговой охраны Балтфлота возвращался с патрулирования на базу. «Значит, скоро Ленинград. Вот ты и дома товарищ комдив».
