Вместо ожидавшегося поворота на юг к Саратову, поезд шел дальше на запад. После Ярославля стало ясно, на Москву. Никто ничего толком не знал, будут останавливаться или проследуют, не останавливаясь дальше, но к встрече со столицей начали готовиться все. Чистились, брились, приводили в порядок изрядно помятое обмундирование, наводили на сапогах неподражаемый глянец. Одним словом — столица.

На Казанский вокзал поезд прибывал под гром духового оркестра. Весь вокзал был украшен флагами и цветами. Вдоль перрона стояли выстроившиеся в шеренгу бойцы. Примкнутые к винтовкам штыки как-то по-праздничному блестели в лучах полуденного солнца.

— Кого встречают-то, товарищ командир?

— Да сам знаю не больше вашего! Может быть, какой ни будь, перелет завершился. Мы с вами за время дороги совсем одичали.

Не успел поезд совсем остановиться как на подножку вагона, оттеснив проводника, ловко вскочил капитан, на щегольской шинели которого пламенели малиновые петлицы НКВД. Подвижный как ртуть он буквально просочился через столпившихся в коридоре командиров.

— Майор Новиков? — не столько вопрос сколько утверждение. — Разрешите представиться. Капитан госбезопасности Кондратенко.

— В чем дело капитан?

— Докладываю. Войска столичного гарнизона выстроены для торжественной встречи героев КВЖД.

Глаза серьезные, на лице ни один мускул не дрогнет, в официальных словах доклада тонкий намек на уважение. И где таких готовят?

— Разрешите ознакомить вас с протоколом торжественной встречи.

— Сколько у нас времени?

Капитан бросил быстрый взгляд на новенький наручный хронометр.

— Ровно двадцать восемь минут.

Новиков повысил голос, чтобы его услышали во всем вагоне.

— Товарищи командиры, внимание. Всем слушать внимательно, что скажет капитан. Встречают нас, и времени на подготовку в обрез. Все надо выполнить четко и с первого раза. Товарищ капитан все вас слушают. Надеюсь, во всех остальных вагонах тоже есть ваши сотрудники?

— Конечно. Все получат полный и подробный инструктаж. Приступим?

С последним ударом башенных часов Новиков сделал первый шаг по ковровой дорожке расстеленной прямо от подножки вагона. Десять отдающихся толчками в голову шагов. Рука к козырьку фуражки.

— Товарищ командир Первого отдельного танкового полка! Рота почетного караула войск Московского гарнизона….

А потом была поездка по Москве. Командиры в открытых Мерседесах, бойцы в автобусах. Толпы встречающих на улицах. Цветы, листовки, приветствия, крики — «Ура», транспаранты на стенах домов и поперек улиц и проспектов. Новиков сидел в передней машине вместе с Черфасом, приветливо махал руками, улыбался, даже вроде бы, что-то говорил, а в голове был полный сумбур. Такой встречи он не ожидал. За всем этим чувствовалась опытная рука режиссера. Видимо что-то случилось, этакое неординарное, если потребовалось организовать такие торжества. Просто так такие деньки вбухивать не будут. Вот только интересно, что? Торопливо перебирая в уме возможные варианты, Новиков все больше склонялся к мысли, что все это как-то связанно с наметившимися в последнее время изменениями национальной политики. Для умеющего сопоставлять увиденное и прочитанное раньше, признаков было достаточно. В течение всего последнего года, в газетах все чаще стали появляться статьи о единстве народов союза. Причем если сначала всё было стандартно и привычно, то дальше — больше. «Объединяющая роль русского народа». «Единство славянских нардов». «Ленинское учение не догма, а руководство к действию»! «Национальная политика Советского Союза — отражение кардинальных перемен в нашем обществе». Передовицы центральных газет и темы лекторских выступлений, удивительно совпадали. И вот теперь средства наглядной агитации, наглядно подтверждали его умозаключения.

Бросился в глаза огромный транспарант «Москва приветствует героев!». Каких героев?! Почему нет привычного добавления «Советских» или «Советского Союза»? А вот этот! «Россия — родина героев»! Здесь еще хлеще — «Народ Кавказа приветствует русских воинов-героев»! Вот так. И никаких — «Двенадцать республик, двенадцать сестер».

«Ох, Иосиф Виссарионович! Больно ты крут, вождь и учитель. Как бы резьба не сорвалась. Хотя если все, что я сейчас напридумывал — правда, то позор 92-го, будет невозможен. Ну да, поживем — увидим. Хоть и не думаю, что ошибаюсь. Иначе, зачем все это? Но, все может быть. Все же рановато, на дворе всего-навсего 32-й год».

А Москва бурлила и ликовала. Причем искренне и от души. Праздник, он и есть праздник. И не только для москвичей, но и для его однополчан. Новиков видел, как светилось лицо Черфаса. Оглянувшись назад, видел такие же сияющие лица в других машинах. «Заслужили ребята! Пускай все это неожиданно и возможно слишком пышно и шумно, но заслуженно. Мы просто выполняли свой долг. А теперь, видим, как страна оценила нашу работу. И, черт возьми! Это приятно».

Наконец это неожиданное путешествие закончилось. Кортеж «Мерседесов» въехал в знакомые ворота Дома Красной Армии. Колонна автобусов с бойцами еще раньше свернула в сторону, их размешали в казармах гарнизона.

Шумной толпой, командиры буквально ввалились в фойе, где их уже ждали, готовые отвести каждого в отведенный ему номер, порученцы. Сначала Новиков хотел одернуть своих не в меру расшумевшихся командиров, но увидев искренний восторг на их лицах, смягчился. Даже Роммель сиял, как начищенный до блеска медный пятак. В последний момент Новиков пригласил к себе Ковалева, тот видимо хотел отказаться но, увидев что-то в глазах командира, кивнул головой.

Сняли фуражки, расположились в невероятно удобных, больших как бегемоты, кожаных креслах, молча, закурили из предусмотрительно положенной на стол чьими-то заботливыми руками пачки «Казбека».

Новиков не просто так разыграл маленький спектакль. Очень уж ему хотелось выяснить, как воспринимает все происходящее Ковалев. И как замполит и как человек. Но начинать разговор сам не спешил. Сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и наслаждался вкусом превосходного табака. Кстати еще один плюс этому времени и миру — превосходный табак. Конечно, не все марки папирос были так хороши, но те, что считались элитными, не только так назывались, но и были ими. Тот же «Казбек» или новомодный «Беломорканал» и уж тем более пресловутая «Герцеговина», были выше всяких похвал.

Наконец Ковалев не выдержал.

— Давай командир, рассказывай, что тебя тревожит.

Новиков невольно, мысленно правда, улыбнулся, — Не выдержал комиссар. Видимо ты уже мыслями далече.

— Не тревожит, нет. Скорее вызывает недоумение. Может быть, я чего-то не понимаю? Но объясни мне, как коммунист объясни, зачем весь этот шум?! Что такого невероятно героического мы совершили? Армия, и мы в том числе, просто выполняли свой долг.

— Так вот оно в чем дело! — Ковалев на несколько секунд замолчал, прикуривая новую папиросу, а может, ему было нужно время, что бы собраться с мыслями.

— Знаешь, Николай, как коммунист, как советский человек, как, в конце концов, русский, я тебя понимаю. Но не все люди, к великому сожалению, такие цельные личности как ты. Не все так, безусловно, понимают свой долг перед Родиной. Таким людям нужен пример, образец для подражания. Им нужен герой, на которого можно равняться. Я эту торжественную встречу воспринимаю именно так. Может быть я не прав. Может быть. Но думаю, скоро мы получим объяснение всему происходящему, так сказать из первых рук. Не зря же нас сюда везли через всю Москву.

«А ведь, как ловко выкрутился! Ай, молодца!» — Новиков в задумчивости погладил свой подбородок, поднял на Ковалева, заметно повелевшие глаза.

— Значит надо по второму разу бриться?

Ковалев на секунду оторопел от такого вывода, а потом рассмеялся.

— Ох, командир, заберут тебя от нас в дипломаты!

— Да куда я от вас, чумазой братии, денусь.

Судя по всему Ковалев оказался прав и не для того их сюда привезли чтобы наслаждались жизнью в роскошных номерах. Не прошло и получаса после их разговора, как в дверь постучали и в сопровождении лейтенанта с малиновыми петлицами, боец принес в номер новенький комплект парадной формы.

— Примерьте товарищ майор. Если что не так, сразу подправим. Но думаю, все будет в самый раз.

К удивлению Новикова форма действительно оказалась как на заказ сшитая.

— Вы, что с меня размеры во сне снимал?

Видя его удивление, лейтенант позволил себе пошутить.

— А кто вам сказал, что это не так?

И четко отдав честь, вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

«И когда же это вы меня обмерить успели? Проворные ребята».

К восемнадцати часам были поданы те же самые «Мерседесы» но уже в закрытом варианте. Разом присмиревших командиров быстро рассадили по машинам, и колонна стремительно помчалась в сторону Кремля.

Неулыбчивая охрана в воротах быстро, но внимательно проверила документы. Короткая прогулка по тихим Кремлевским аллеям. Уже знакомый Георгиевский зал. Распорядитель церемонии быстро расставил командиров на отведенных местах. Томительные секунды ожидания. Новиков еще раз быстрым взглядом окинул выстроенных в шеренгу своих подчиненных. Никто не давал команды — «Смирно!», но строй замер. В большинстве своем молодые, такие знакомые и ставшие за годы совместной службы родными, лица были напряженны. В скоротечных, но от этого не менее кровавых боях, они стали одной семьей. Сейчас Новиков испытывал к ним настоящее отцовское чувство. Он мог ими гордиться. Парни стали настоящими мужчинами, воинами. И те, кто сейчас стоял в этом зале, и те, кто сложил свои головы, там, в Китае, выполнили свой долг, свою работу. Честно выполнили. Как ему сейчас хотелось сказать им всем и каждому в отдельности: «Молодцы, сынки! Молодцы»! Видимо что-то подобное ощутил и стоявший рядом Роммель. Воспользовавшись возникшей паузой, он шепнул Новикову: «С такими солдатами, можно спуститься в ад и притащить от туда самого сатану, с обломанными рогами». Новиков только собрался ответить, но не успел.

Беззвучно растворились украшенные бронзой и позолотой двери. В зал вошли Сталин, Фрунзе, Калинин, начальник управления автобронетанковых войск Лебедев, Котовский, Слащев и незнакомые Новикову «другие официальные лица». «Аплодисменты, переходящие в бурные овации», раньше Новиков, тогда ещё Док, посмеивался над этим газетным штампом, теперь ощутил его истинность на своих барабанных перепонках. Сталин не стал подходить к приготовленной трибуне. Остановился перед столом президиума. Улыбнулся, хорошо так улыбнулся, открыто. И стал аплодировать сам, собравшимся здесь командирам. Наконец, взмахом руки показал, что достаточно хлопать и выражать восторг. Лицо стало серьезным. Подождал несколько секунд, пока установилась тишина. Кивком головы поблагодарил успокоившихся командиров. Его невысокая фигура как магнитом притягивала к себе внимание всех.

— Здравствуйте, товарищи командиры.

Новиков, был уверен, что в этот момент, те к кому Сталин сейчас обращался, готовы были запомнить каждое его слово и жест.

Новикову довелось слышать множество ораторов, время тогда было такое, красноречивых, способных словом завести, и поднять за собой людей, буквально подавляя их своей энергией и напором. Сталин явно таким оратором не был. Говорил тихо, спокойно. Именно говорил с залом, словно обращался к каждому. Не было красивых и громких призывов и обещаний. Была — правда. Правда, о том, как тяжело сейчас всей стране. Сколько сил и средств требуется для её возрождения и развития. Как нужны сейчас рабочие руки и каждая копейка. Правда, о том, что содержание и развитие армии тяжким грузом ложится на плечи всего народа и еще не окрепшей экономики. Но другого пути нет. Если мы не будем сильны, нас будут бить. Бить до тех пор, пока от Советского Союза, от России не останется лишь воспоминание.

— Да, товарищи, мы пошли уверенно и стремительно по пути индустриализации и коллективизации нашей страны. И теперь этот путь можно считать уже пройденным. Теперь уже все признают, что мы добились на этом пути громадных успехов. Теперь все признают, что мы уже имеем мощную и первоклассную промышленность, мощное и механизированное сельское хозяйство, развертывающийся и идущий в гору транспорт, организованную и прекрасно оснащенную Красную Армию. Это значит, что мы изжили уже в основном период голода в области техники.

Но изжив период голода в области техники, мы вступили в новый период, в период, я бы сказал, голода в области людей, в области кадров, в области работников, умеющих оседлать технику и двинуть ее вперед. Дело в том, что у нас есть фабрики, заводы, колхозы, совхозы, армия, есть техника для всего этого дела, но не хватает людей, имеющих достаточный опыт, необходимый для того, чтобы выжать из техники максимум того, что можно из нее выжать. Раньше мы говорили, что «техника решает все». Этот лозунг помог нам в том отношении, что мы ликвидировали голод в области техники и создали широчайшую техническую базу во всех отраслях деятельности для вооружения наших людей первоклассной техникой. Это очень хорошо. Но этого далеко и далеко недостаточно. Чтобы привести технику в движение и использовать ее до дна, нужны люди, овладевшие техникой, нужны кадры, способные освоить и использовать эту технику по всем правилам искусства.

Техника без людей, овладевших техникой, мертва. Техника во главе с людьми, овладевшими техникой, может и должна дать чудеса. Если бы на наших первоклассных заводах и фабриках, в наших колхозах и совхозах, в нашей Красной Армии имелось достаточное количество кадров, способных оседлать эту технику, страна наша получила бы эффекта втрое и вчетверо больше, чем она теперь имеет.

Вот почему упор должен быть сделан теперь на людях, на кадрах, на работниках, овладевших техникой. Вот почему старый лозунг «техника решает все», являющийся отражением уже пройденного периода, когда у нас был голод в области техники, должен быть теперь заменен новым лозунгом, лозунгом о том, что «кадры решают все». В этом теперь главное.

Мы не хотим войны, и нам нелегко было решиться на использование армии для решения конфликта на КВЖДэ. Многие товарищи были против и выдвигали веские аргументы. Но они серьезно ошибались в своей оценке.

Мы, товарищи, живем с вами не в абстрактном мире, и стоит только подставить одну щеку, как нас сразу ударят по другой, ударят с превеликим удовольствием. Мы не собираемся подставляться свои щеки. Мы считали и как видим, не ошиблись, что наша Красная армия, её бойцы и командиры способны защитить свою страну и народ от любого агрессора. Вы показали, что нас нельзя запугать.

Однако не будем обманывать друг друга, и строить прекраснодушные иллюзии. Мы еще не готовы к Большой войне. Благодаря вашим самоотверженным действиям, страна получила столь необходимую передышку. Вы отразили угрозу с востока, отодвинули войну от наших границ. Теперь наши дипломаты смогут на равных общаться с японскими коллегами и при необходимости напомнить им, что с нами лучше дружить — чем воевать…

Речи и выступления Сталина даже читать интересно. А слушать вживую! Назвать это выступлением, язык не поворачивается. Скорее это доверительная беседа, в которой Сталин излагал свои мысли и решения. Спокойная, правильная речь. Он не вещал и не «отливал в граните» — он разговаривал. Подкреплял свои мысли. Находил новые аргументы и доводы. Вслушивался в реакцию собеседников и разделял их переживания.

Новиков пристально следил за выступлением Сталина и невольно сравнивал его с теми, из будущего. Сравнение явно не в пользу последних — те умели только вещать, или вешать лапшу на уши.

Сталин, между тем, прошел видимо к заключительной теме. И вот тут уже, Новиков забыл про все свои размышлизмы и сравнения.

Так же спокойно и обстоятельно Стали говорил об окрепшем братстве и единении народов Советского Союза. О необходимости стирать все, даже формальные границы, на пути этого единения. И в то же время, предупреждал раз за разом о страшной опасности поспешных и непродуманных решений и действий.

— …Братство советских народов нерушимо. Это доказали и успехи пятилетки и наши победы как над внутренним, так и над внешним врагом. Но, история нас учит и дает множество примеров, что братский народ и единый нард — это далеко не одно и то же. Если народы России, Украины и Белоруссии уже являются фактически одним народом, их связывают тысячи уз и тысячи лет истории, то народы Кавказа и Средней Азии, ещё сильно отстают от них в этом процессе.

Коротко. Ясно. Понятно. Понятно?!

«Да что же это твориться?! Неужели именно такие выводы он сделал из уроков будущего? И ведь это явно планировалось и подготавливалось заранее. На такое нужен ни один год. И как все тихо и аккуратно! Только бы все у него получилось! Господи! Или вы, Пресветлые боги! Я не знаю, кто из вас существует и есть ли вы на самом деле. Но если есть, то вы должны ему помочь! Нам помочь! А уж мы, за ценой не постоим», — мысли метались в голове Новикова. Бились о черепную коробку и норовили вырваться и претвориться в действие. История, очередной раз, и самым радикальным образом, менялась у него на глазах. Вместо двенадцати республик — три. Россия, Закавказье и Туркестан. В России отменяется национально-территориальное деление. Исключение составляет, только что включенная в состав федерации, Маньчжурская автономная республика. Верховный Совет СССР, рассматривает заявление народа братской Монголии о предоставлении их республике статуса — кандидата в союзную республику.

Обалдеть! Это, наверное, было единственное цензурное слово, которое в этот момент пришло на ум Новикову. И видимо, поэтому оно крутилось и вертелось на языке и плясало в каком-то странном ритме.

Речь Сталина и последовавшее за ней вручение высшей награды СССР — ордена Ленина, выбили Новикова из колеи. Слишком много мыслей и эмоций. Когда вручавший ему орден Михаил Иванович Калинин предложил выступить с ответной речью, он растерялся. Выступать после Сталина! Уже стоя на трибуне Новиков, невольно оглянулся на Сталина, и ему показалось, что Сталин поддерживающее кивнул ему. Слегка склонив голову в ответ, Новиков глубоко вздохнул и как шагнул в холодную воду.

— Товарищи! Позвольте мне от всех нас поблагодарить нашу партию, правительство и весь великий советский народ за высокую оценку нашего ратного труда. Наша родина, Россия, потребовала от нас выполнить свой долг. И мы его выполнили. Многие исполнили его ценой своей жизни — самого дорогого, что есть у человека. Они до конца исполнили свою присягу на верность Родине и народу.

Здесь и сейчас я хочу повторить её слова: «Я всегда готов выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик, и, как воин Рабоче-крестьянской Красной армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом!»

Неожиданно для Новикова все присутствующие командиры в один голос повторили, — Клянемся!

Нервное напряжение отпустило его только во время торжественного ужина, после первого бокала вина. Тогда Новиков смог по достоинству оценить и красоту зала, и изысканность стола. Звучали, как и положено в таких случаях тосты и здравицы. Поднимались бокалы за Красную армию, за танкистов и пехоту, за коммунистическую партию и правительство. К концу вечера в голове уже изрядно шумело, мир вокруг стал ярче и красочней. Но свою «норму» Новиков знал, и до неё было еще далеко, примерно как пешком до Магадана. Сейчас, он готов проклинать эту свою обретенную «стойкость» к алкоголю. Хотелось банальнейшим образом напиться. Или прогуляться по вечерней Москве. Подышать прохладой парков и скверов. Отключится от всех этих мировых проблем. И хорошо бы не одному. «Где же ты, Татьяна?!»

Появившийся за его плечом, словно из ниоткуда, лейтенант НКВД прервал поток меланхолии.

— Товарищ Новиков, товарищ Фрунзе просит вас подойти к его столу.

Голос был вежливый, но глаза! Новикову показалось, что его мгновенно раздели, обыскали каждый шов и складочку и вновь аккуратно упаковали, с явным сожалением, что не могут так же просто проверить, что у него в голове.

«Знал бы ты, любезный, что у меня там. Враз бы вся твоя вежливость бы испарилась», — мысль мелькнула, а ноги уже несли Новикова в нужном направлении.

Фрунзе улыбнулся Новикову как старому знакомому и крепко пожал руку.

— Присаживайтесь, товарищ Новиков. Разрешите еще раз поздравить вас с наградой. Залуженной наградой. Михаил Иванович, кстати, просил меня вам напомнить, что кавалеру ордена Ленина полагается отдельная квартира в любом городе Советского Союза на выбор и автомобиль. И не надо этого стесняться. Люди должны видеть, что мы не забываем своих героев. Поверьте мне — это сейчас очень важно. Я тоже хотел вам сделать завтра небольшой сюрприз, но передумал. Вдруг у вас завтра возникнут другие планы. Москва она и есть Москва.

— Товарищ Фрунзе…

— Тем лучше. Тогда прошу вас завтра к девяти ноль-ноль быть готовым. За вами придет машина и отвезет на полигон в Кубинке. Я хорошо помню вашу работу. Хочется показать вам кое-что новенькое. После показа прошу вас ко мне в наркомат вместе с товарищем Гинзбургом.

Несмотря на то, что спать лег поздно, все-таки исполнил свою мечту и прогулялся по ночной Москве, встал Новиков легко. Ровно в девять, успев позавтракать и побриться, он вышел из дверей Дома Красной армии. Новенький «Адлер» в полевом исполнении уже ждал.

Это позже, по прошествии многих лет, полигон НИИ Автобронетанковых войск в Кубинке будет известен всем кто, так или иначе, интересуется бронетанковой техникой. Сейчас это была просто огромная территория окруженная забором из колючей проволоки с несколькими ангарами и мастерскими.

Водитель видимо хорошо знал дорогу, после короткой остановки на КПП и проверки документов он свернул на проселок и после нескольких минут качки на ухабах выехал на поляну где уже стояли насколько авто.

— Вам туда, товарищ командир, — водитель указал рукой влево, где виднелась довольно большая группа военных и штатских. — Мне приказано вас дождаться, так что я ту буду.

Новиков оправил форму и, стараясь идти по траве, чтобы не запылились начищенные до блеска сапоги, пошел в указанном направлении.

Большинство собравшихся на полигоне Новиков знал достаточно хорошо — начальник автобронетанкового управления Халепский, его первый заместитель Богданов, представители КБ Харьковского и Ленинградского заводов. Все кого-то или чего-то ждали. Конструктора заметно нервничали. Не понимая причин волнения Новиков, отошел в тень одинокой березы, и удобно устроившись на пеньке, закурил первую за день папиросу. Наконец вдали послышался звук моторов, и показались низкие силуэты двух изрядно запыленных «Мерседесов». Из первой машины вышли Фрунзе и Слащев из второй Гинзбург и Котовский. Новиков торопливо встал, вдавив каблуком в землю окурок. Фрунзе шел быстро, на ходу о чем-то говорил со Слащевым. Ответил на приветствие, оглядел собравшихся.

— Все прибыли? Хорошо. Начинайте Семен Александрович.

Гинзбург, заметно волнуясь, махнул рукой расположившемуся неподалеку связисту с коробкой полевого телефона и тот отчаянно закрутил ручку вызова. Неизвестно откуда появившийся порученец раздал всем новенькие бинокли.

Где-то вдалеке, слева, послышался рев мощных моторов. Росшие на дальнем краю полигона сосны дрогнули и рухнули, выпустив на полигон трех стальных монстров.

Совещание у наркома было в самом разгаре. Фрунзе как обычно сначала давал всем высказаться. Есть время и возможность послушать в большинстве своем умных людей и еще раз отточить свои аргументы, а то и поменять свое первое мнение на более обоснованное.

Новиков тоже пока не принимал участие в дискуссии. Сидел чуть в стороне и внимательно рассматривал макеты танков. Сделаны они были с любовью и самое главное с потрясающей точностью, постарались отобразить даже заклепки. Машины были, безусловно, интересные — двухбашенный танк немецкого конструктора Гроте, трехбашенный — Т-28, и до боли знакомый классический однобашенный Т-19.

Показ на полигоне был свеж в памяти. И впечатление оставил, надо сказать, весьма своеобразное.

Собственно ничего особенного Новиков не ожидал. О планируемой модификации Т-19. Он был извещен заранее, тем более, что и сам принимал активное участие в её разработке. Танк Гроте, машина конечно своеобразная, но явно экспериментальная и для реальной эксплуатации и производства не приспособленная. Хотя некоторые решения были, безусловно, интересными и заслуживающими внимания. Например, полусферическая башня и отсутствие башенки водителя. Да и представленный Т-28, ничем не отличался от своего исторического аналога, разве что в главной башне красовалось 45 миллиметровое орудие, вместо привычного «окурка» 75мм. Так что все было в пределах ожидаемого. По крайней мере, для него. Почти час рева моторов, грохота орудий и гулкого лая пулеметов. Для чего было необходимо приглашать его на это мероприятие, да еще и в такой необычной форме, ему было непонятно. Однако танки уже зарулили на смотровую линейку, а нарком и Слащев уходить и не собирались. Да и Гинзбург буквально светился и время от времени многозначительно поглядывал на Новикова. «Что же они там припасли? Неужели «пятиголового дракона Красной армии» Т-35? Вот уж не было печали! Этот монстр только на парадах хорош, а что с ним делать в реальных условиях боевых действий, никому придумать не удалось».

Но всему приходит конец. Пришел конец и непонятному ожиданию. На полигон вышел новый участник. Вот этого Новиков никак не ожидал. Машина имела несомненное родство с Т-28, но это было нечто совершенно другое. Короче, ниже. Компактнее. Сплошной лист лобовой брони с характерным углом наклона как у легендарной тридцатьчетверки. Несомненно, торсионная подвеска. Башня цилиндрическая, но заметно большего диаметра, чем у двадцать восьмого. И машина была намного шустрее. Единственное чего не хватало — орудия в башне. Сорок минут напряженного внимания и вот танк замер, взрыкнув, напоследок, мотором. Сдвинулась вбок крышка люка механика водителя! Открылся башенный люк. Экипаж выстроился рядом с машиной.

Новиков настолько засмотрелся на это чудо, что не заметил, как к нему подошли Фрунзе и Слащев. Поэтому от прозвучавшего за спиной вопроса невольно вздрогнул.

— Понравилась машина, товарищ майор?

— Извините товарищ нарком, действительно засмотрелся. И машина понравилась. Вот если вы разрешите…

— Разрешаю, разрешаю! На полчаса машина ваша.

И Фрунзе и стоявший рядом Слащев засмеялись. Но Новикову, честно говоря, сейчас было не до их реакции.

С управлением разобрался быстро. Несколько пояснительных слов механика и все стало понятно. Остальное походу дела. Один вопрос.

— Какой вес?

— Двадцать семь тон, товарищ майор.

— Крен, какой держит?

— До тридцати, если грунт хороший. И со сцеплением, поаккуратнее, товарищ майор.

— А я зачем о вес спрашивал? Думаешь, не понимаю?

— Извините, товарищ майор.

— Ничего капитан. Все правильно. Ты меня не знаешь, в отличие от машины. Ну, тронулись!

Сначала осторожно, затем все смелее, Новиков вел машину по полигону. Препятствия сменялись одно за другим. Машина шла уверенно. Надежно шла. Несколько раз Новиков прогнал машину по склонам различной крутизны, внимательно прислушиваясь к ощущениям. Наконец забрался на вершину холма. Не глуша двигатель, перебрался в башню. Покрутил её вправо — влево, резко меняя направление и останавливая. Вновь вернулся за рычаги. Пора возвращаться. «Ай, да Гинзбург! Ай, да сукин сын! И когда же ты успел — зараза?! Думал меня удивить, конструктор?! Удивил. Но теперь держись. Назвался груздем — я тебя в такой кузовок запихаю, что мало не покажется. Пока из этого полуфабриката не получится настоящая машина».

От воспоминаний Новикова отвлекло чьё-то громкое высказывание: «Если англичане планируют расширенный выпуск трехбашенных «Виккерсов», то мы не имеем права не ответить адекватно, и необходимо начать выпуск Т-28 в большом объеме!».

«Похоже, пора вмешаться. А то товарищ нарком и так уже несколько раз бросал заинтересованные взгляды на мою скромную персону».

— Разрешите, товарищ нарком.

Фрунзе повернулся в сторону Новикова. Молча, кивнул.

Новиков получив разрешение наркома, встал, привычным движением оправил френч.

— По-моему, товарищ ошибается. Разрешите вам задать всего один вопрос. Зачем? Зачем нам повторять ошибки британских конструкторов?!

Выступавший сотрудник наркомата запнулся, лицо его налилось кровью, а гладко выбритая голова покрылась капельками пота.

— Вы, товарищ майор, считаете себя умнее, чем ведущие специалисты мира?

— А почему, я должен считать себя глупее? По крайней мере, у меня есть тот опыт, которого нет у этих, ведущих специалистов. Столь высоко чтимые вами британские конструкторы живут опытом мировой войны. А времена меняются.

— Объяснитесь, пожалуйста.

— Хорошо. Но сначала прошу вас ответить на еще один вопрос. Чем с вашей точки зрения конструкция «Виккерса А-6» превосходит представленные образцы? Только, если можно, без общих фраз. Конкретно — цифры, возможности, преимущества.

— Какое может быть сравнение! Пять пулеметов и орудие 57мм, против трех пулеметов и 45мм пушечки! Большой запас хода. Возможность преодоления рвов. И нельзя забывать про отработанность конструкции!

— И это все?! А теперь, когда, как я понимаю, все ваши аргументы исчерпаны, давайте оценим все эти «преимущества». Начнем с самого главного. «Отработанность» конструкции. Насколько я помню, «Виккерс» начал разработку своей модели А-6, еще в двадцать четвертом году. Сейчас уже тридцать второй. Вы предлагаете нам потерять восемь лет? Нет? Тогда я продолжу. Следующий аргумент — пять пулеметов. Это конечно сила, но как ими управлять в условиях скоротечного боя? Или, по-вашему, все враги убегут только от вида этакого чудовища? Орудие 57мм, это вчерашний день. Для чего оно необходимо? Фугасный эффект незначительный. Бронебойный — хуже, чем у наших сорокапяток и значительно хуже, чем у новых германских орудий 50мм. Короткий ствол и отвратительная баллистика. С расстояния более трехсот метров нельзя попасть даже в пулеметное гнездо, разве что случайно. Двигаемся дальше? Преодоление линейных препятствий. За счет чего? Увеличение длины машины выше всяких разумных пределов. Тем самым — значительная потеря в маневренности и управляемости. Такая машина на поле боя — отличная мишень для всего что стреляет. А ведь у А-6 даже нормальной брони нет. Двадцать миллиметров. У наших Т-19, в два раза больше! И последнее, по списку, но не по значимости. Даже навскидку, подготовка к производству и стоимость такой машины должна быть в разы выше, чем стоимость Т-28. Правильно я считаю?

— Почти в шесть раз. — Моментально среагировал Гинзбург.

— Спасибо, товарищ Гинзбург.

— И что предлагает уважаемый товарищ «практик»? — неприкрытый сарказм буквально растекся по кабинету, — Остановить разработку новых машин и заняться модернизацией столь милого его сердцу старенького Т-19?

— Не нужно передергивать, товарищ. Разрабатывать, новые танки и можно и нужно. Армия ждет действительно мощного и надежного оружия. Хотя и забывать про модернизацию старого тоже не стоит. Легкий танк еще не сказал своего последнего слова. А если вы хотите конкретики — пожалуйста. Лобовая броня с большими углами наклона способная выдержать попадание из противотанкового орудия калибра до 45мм с любой дистанции. Борт, желательно так же наклонный, выдерживающий попадание со ста метров. Башня — большого размера, коническая или сферическая, возможно по типу танка Гроте. Орудие — длинноствольное 75 — 85 мм с хорошей баллистикой. За основу может быть взята баллистика зенитного орудия образца 28–32 годов. Если удастся обеспечить машину более мощным орудием, то мы вам скажем большое спасибо. Надежная и простая подвеска. Изначально заложенный в конструкцию запас на возможную модернизацию и увеличение толщины брони. И постарайтесь убрать люк механика с лобового листа — это становится ахиллесовой пятой наших танков. Этого мало? Могу добавить хороший обзор, как для командира, так и для механика. Технологичность и надежность конструкции всех элементов. И, конечно удобство обслуживания машины в полевых условиях.

Представитель наркомата тяжелой промышленности, наконец, Новиков его узнал, растерянно вытирал голову носовым платком.

«Так. Этому наподдали. И поделом. Дилетантам здесь не место. Теперь надо и наших гениев от машинерии поддержать» — не ерничать, хотя бы про себя. даже на таком совещании, Новиков не мог. Все-таки позднесоветское воспитание сказывалось.

В заключение хочу отметить, что работа КБ товарищей Гинзбурга и Цейца заслуживает всяческого одобрения. Их машины намного превосходят все существующие зарубежные образцы. И самое главное имеют огромный запас на модернизацию и развитие. На этом разрешите закончить.

Новиков сел на свое место с чувством полного удовлетворения. Высказался вполне по теме. И пока ничего конкретного. Ведь не зря его сюда пригласили. Наверное не только для того чтобы он выслушал эти глубокомысленные споры. Должно быть продолжение.

Между тем зале наступила неловкая тишина. Наконец из-за стола поднялся Богданов, признанный авторитет в области организации бронетанковых войск.

— Я, к сожалению, вынужден согласиться с товарищем Новиковым. Это техника во многом даже не сегодняшнего, а вчерашнего дня. Хочется напомнить историю создания Т-19, тем из присутствующих, кто по тем или иным причинам её забыл или просто не хочет вспоминать. Ведь и тогда многие требовали слепо копировать британский «Виккерс». Хорошо, что нашлись умные и преданные своему делу и интересам страны люди. В итоге мы сейчас имеем Т-19, превосходящий 6-и тонный «Виккерс» по всем параметрам. Я глубоко убежден, что британская доктрина создания и использования так называемых «пехотных» и «кавалерийских» танков глубоко ошибочна. Она отрицает значение танков как самостоятельного рода войск. Именно поэтому создаваемые под такую доктрину танки мы должны рассматривать только как образчики инженерного и конструкторского поиска, как информацию к размышлению.

Видимо Фрунзе получил от совещания все что хотел. Все высказались. Позиции определенны. А время дорого.

— Спасибо товарищи. Пора подвести итог.

Фрунзе встал из-за стола и внимательно оглядел присутствовавших на совещании.

— Товарищи, я думаю, что товарищ Новиков замечательно сформулировал требования к настоящей машине поля боя. Считаю необходимым внести их в протокол заседания нашей комиссии как официальные и обязать КБ неукоснительно учитывать их впредь при разработке новых образцов вооружения. На этом совещание закончим. Все свободны. Товарищей Богданова, Новикова и Гинзбурга прошу задержаться.

«Ну вот. Что и требовалось доказать. Все-таки пути начальства, иногда вполне исповедимы. А вот его решения…».

Когда тяжелые створки двери закрылись, Фрунзе провел ладонями по лицу, словно пытаясь смыть накопившуюся усталость.

— Присаживайтесь поближе, товарищи.

Дождался, пока перестанут поскрипывать стулья.

— Так. На совещании специально собранном для решения вопроса государственной важности я не смог получить ни одного конкретного ответа на поставленные вопросы. Почему? За исключением товарища Новикова. Все остальные были извещены о предстоящем заранее и имели достаточно времени на подготовку.

Фрунзе встал из-за стола и неторопливо прошелся по кабинету. Остановился у окна. Зачем-то постучал тихонько по стеклу. Вновь вернулся на свое место, но садиться не стал. Стоял, опершись руками о спинку стула и внимательно, как будто впервые их видел, смотрел на модели танков на своем столе. Наконец поднял глаза. Осмотрел собравшихся.

— Как я понимаю, товарищи по каким-то причинам не хотели высказываться прилюдно. Видимо для этого есть причины. Хорошо. Давайте обсудим проблему в узком кругу. Кто готов? Или мне вас опрашивать поименно?

Наблюдавший за перемещения наркома наравне со всеми, Новиков явно чувствовал себя намного свободнее. Нарком не зря подчеркнул его особое положение. Так почему бы этим положением не воспользоваться? А заодно и товарищей выручить. Вот ведь сидят бедные, чуть пар из ушей не идет от волнения и напряжения.

— Товарищ народный комиссар. Разрешите?

— Товарищ Новиков хочет быть первым? Пожалуйста. — Фрунзе чему-то усмехнулся и, достав папиросу из лежавшей на столе пачки, закурил. — Мы вас слушаем.

Почувствовав ароматный дымок от наркомовской папиросы, Новиков невольно проглотил слюну. Заядлому курильщику, ему уже два часа о затяжке приходилось только мечтать.

— Товарищи. — Первое слово, поневоле вышло хрипловато. Пришлось покашлять, прочищая горло. — Я действительно не готовился к сегодняшнему совещанию. Но по его ходу, у меня сложилось странное впечатление, что и никто из присутствовавших к нему не был готов. Причина, по моему, в том, что товарищи не совсем представляют себе — зачем всё это. И большинство из конструкторов и представителей тяжпрома, воспринимают поставленные перед ними задачи как чисто технические. Я не спорю, полет творческой мысли — это прекрасно. Но возникает один вопрос. Для чего сознаются эти шедевры?

Фрунзе, остановил готовившегося что-то возразить Богданова. Затушил, наконец, папиросу. Явно заинтересованно посмотрел на Новикова.

— Продолжайте, товарищ Новиков.

— Спасибо. Танк — это машина, в первую очередь, предназначенная для войны. Думаю, что с этим никто спорить не будет. Но для войны с кем? Пока у нас, военных, и у конструкторов не будет четкого понимания, для войны с кем мы должны готовиться, невозможно определить и требования к новой боевой машине. Можно рассмотреть это на конкретном примере. Для войны с Японской армией вполне достаточно, по крайней мере в ближайшие пять — семь лет, таких танков как Т-19М2. Сорок миллиметров брони и новое пятидесяти миллиметровое орудие, при правильном применении позволяют решить весь круг возникающих боевых задач. Другое дело, если вероятным противником являются страны бывшей Антанты. Здесь понадобится качественно другая машина. И задачи она должна будет решать другие ив совершенно других условиях. Здесь Т-19, может использоваться только как машина разведки или на вспомогательных направлениях. Почему? Ответ очевиден. К прорыву укрепленной обороны и действиям в условиях высокой насыщенности войск противника артиллерией и противотанковыми средствами он непригоден. Потери будут неоправданно большие. И самое главное. Возможно прямое боестолкновение с массой танков противника, вооруженных именно противотанковыми орудиями. Наиболее полно этому кругу задач отвечает машина товарища Гинзбурга. Но. И очень большое — но. Это не боевая машина. Это танк мирного времени.

— Вы про отсутствие орудия? — Все-таки вклинился Богданов.

— Никак нет. В условиях ведения напряженных боевых действий машины будут ломаться. Они будут получать повреждения от огня противника. И их надо быстро вводить в строй и налаживать их массовое производство. Даже короткого знакомства с представленной машиной мне хватило, чтобы понять — для ремонта этого танка нужны заводские условия. А производство этой машины большими сериями просто невозможно. Конструкция настолько сложна и требует такого количества точных операций, что её производство даже в мирное время превратится в кошмар для любого предприятия.

Фрунзе оторвался от блокнота, в который делал какие-то торопливые заметки. Откинулся на спинку стула.

— Откуда у вас такие глубокие познания в вопросах производства, товарищ Новиков?

— У нас, на базе полка, пришлось развернуть настоящий ремонтный завод. И мне волей — неволей пришлось окунуться в эти проблемы. И научиться в них разбираться. Да и общение с товарищем Гинзбургом и сотрудниками его КБ не походит бесследно.

Переждав тихие смешки, несколько разрядившие атмосферу и сам, поучаствовав в этом, нарком, тем не менее, отпускать Новикова не собирался.

— И все же, почему конструкция товарища Гинзбурга, а не Цейнца?

— Товарищ нарком. И та и другая машина, безусловно, передовые и возможности для их развития огромные. Но одно из важнейших направлений возможной модернизации — это увеличение бронезащиты, следовательно, и веса машины. При равной толщине брони вес трехбашенной машины, имеющей большие габариты, будет намного больше. Да и защита пулеметных башен превратится в целую проблему. Вот если создать дистанционную систему управления их огнем — тогда да. Такое вооружение создаст ряд преимуществ перед обычной компоновкой. Но, может быть стоит оставить это для тяжелых танков?

— Интересно, каким вы себе представляете тяжелый танк, если так, по косточкам разобрали проект среднего?

— Опять, товарищ нарком, если подходить с позиции будущего применения, то получится следующее. Противоснарядное бронирование — 100–120 миллиметров корпус и до ста пятидесяти башня. Двигатель шестьсот — восемьсот лошадиных сил. Орудие не менее ста миллиметров, причем полноценное, а не огрызок. Возможно с применением дульного тормоза. Ведь для тяжелого танка, необходимость маскировки не так актуальна. Внутреннее расположение топливных баков, возможно под двигателем. Катки с внутренней амортизацией. Гусеничная цепь шириной до метра, чтобы максимально снизить нагрузку на грунт. И вся конструкция должна быть максимально малой по высоте и длине.

Для Новикова выдать подобные данные труда не составляло. В уме он держал картину уникального, к сожалению так и не пошедшего в серию тяжелого танка ИС-7. Конечно, он выдавал несколько скорректированные в сторону уменьшения данные. В реальные характеристики сейчас бы никто не поверил. Слишком фантастично они звучали. Но и того что он обрисовал видимо хватило не лишенным воображения людям. Фрунзе даже головой закрутил и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Гинзбург, видимо от волнения потерявший голос, просипел.

— Но ведь это невозможно!

Пришлось Новикову разыграть удивление и непонимание.

— Почему? Ведь вы уже решили основные вопросы, создавая свою машину. Дело только за двигателем, технологией изготовления брони необходимых параметров и системы управления.

Гинзбург нервно схватил стоявший на столе графин, расплескивая воду, налил целый стакан и осушил его в несколько глотков.

— Вы хотя бы представляете себе, это ТОЛЬКО? Ведь для этого требуется целая революция в производстве! Это, это…

— Научно-техническая революция? — подсказал Новиков.

— Да! Революция.

А Фрунзе в это время просто выпал из обсуждения. Слова Новикова и описанный им монстр из мира танков что-то сдвинули в его голове. Включились какие-то скрытые до поры до времени участки памяти. И снова, как тогда, в двадцать третьем, ужас сжал горло стальной перчаткой. Но все же, второй раз — не первый. Ему удалось сдержаться. Только пальцы до боли вцепились в крышку стола и захрустели сжатые до прострела в виски зубы. Ужас будущего. Послание из невероятного времени, а теперь он в этом не сомневался. Информация и предостережение. Лавина информации. Сколько прошло времени, он не знал, но наверняка не слишком много, споры и разговоры еще продолжались, и на его состояние никто внимания не обратил, когда пришло осознание, что им уже многое удалось изменить. Еще не все. Еще может случиться и так, что история пойдет по тому — страшному и губительному для России пути. Но теперь все зависит только от него. И Сталина. Сталина? А ведь он тоже знает! Теперь, многие его решения стали понятны до конца. Исчез мистический ореол его всеведения. И все же, величие его от этого не уменьшалось, скорее наоборот. Взвалить на себя такую ношу и в одиночку тащить и толкать страну и весь мир от края пропасти — для этого нужно быть Сталиным! «Держись, Коба. Только не надорвись от невероятной ответственности и нагрузки. Ты теперь не один!» — мысль появилась, окрепла сама и придала сил ему. То что решалось здесь и сейчас — тоже работало против ТОГО будущего. А это значит, что надо собраться и решать. А знания из будущего ему в этом помогут. Пока помогут. «Мы сделаем так, что все это станет действительно простым ночным кошмаром. Предупрежден — значит вооружен. Мы будем во всеоружии». Фрунзе медленно расслабил пальцы и сведенные судорогой челюсти. Расстегнул ворот рубашки, сдвинув в сторону мешавший галстук. Постарался вникнуть в суть спора. Собственно многих усилий это не потребовало, времени действительно прошло немного — минуты три, возможно чуть больше. Пора брать совещание в свои руки.

— Семен Александрович, сколько времени потребуется на разработку и создание такого тяжелого танка? Хотя бы примерно. И в чем вы видите основные проблемы?

Прерванный посреди фразы, Гинзбург закашлялся, торопливо снял и протер очки.

— Трудно ответить так сразу, но думаю не менее пяти — шести лет. А основные проблемы они на виду. Нет столь мощного двигателя. Нет надлежащего оборудования. Не отработанны технологии. Отстают наши прибористы. Работы хватит всем.

— Насколько хорошо вы знакомы с возможностями Германской промышленности? Ситуация складывается таким образом, что часть заказов мы можем передать немецким фирмам таким как «Круп», «Порше», «Ман», «Цейс».

— Это конечно может значительно сократить время работ но…

— Ведь необязательно посвящать их во все тонкости проекта?

— Необязательно. Но, товарищ нарком, мы не можем рассчитывать только на германскую промышленность при развертывании массового производства.

— Согласен. А в чем вы видите проблему?

— Мне несколько неудобно об этом говорить, но в последнее время у меня складывается впечатление, что наши производственники всячески стараются затормозить внедрение новых разработок. Преимущественно ссылаются на слабую производственную базу и недостаточный профессионализм рабочих. Предпочитают производить пусть старьё, зато проверенное и отработанное.

— А почему вы раньше не поставили перед нами такой вопрос?

— Раньше не было такой остроты, а теперь…

— Можете привести конкретные примеры?

— Сколько угодно! Вот наиболее типичный — разработка артиллерийских систем для новых танков. Созданная для танка Гроте 75мм система, при всех её недоработках, не имеет аналогов по мощности и баллистике. Вместо доработки проекта и налаживания его серийного производства, как было зафиксировано в решениях СНХ, Ленинградцы продолжают работы только над своим, как образно выразился товарищ Новиков, «окурком». И это не исключение, это правило. И вообще, складывается такое положение, что конструкторы должны приспосабливаться к «возможностям» нашей промышленности, а не промышленность развивается соответственно требованиям времени.

— Что-то подобное я и ожидал услышать. Правда, не думал, что все уже так запущенно. Что еще?

— Разрешите. — Попросил слова Новиков, — Может быть не совсем верно ориентироваться только на потенциал Германии? В Штатах есть тоже очень интересные разработки, особенно в области обработки металлов, приборостроении и производстве двигателей. Стоит и у них взять все лучшее, чтобы ни пришлось изобретать велосипед.

— Это очень дорогое удовольствие.

— Время дороже.

Фрунзе, по ходу разговора делавший карандашом пометки в своей знаменитой во всей армии записной книжке, отложил карандаш и помассировал пальцами виски.

— Шесть лет. Пусть даже пять. Но не исключено что и больше. А сколько времени потребуется на доводку вашей машины, товарищ Гинзбург?

— Года три — четыре.

— Какие проблемы могут возникнуть здесь?

— Да те же самые, товарищ нарком. Станки, оборудование, специалисты.

— Думаю, что это все решаемо.

Фрунзе встал из-за стола, оперся руками на спинку стула. Внимательно посмотрел на замерших в ожидании Богданова, Новикова и Гинзбурга.

— Прошу вас, товарищи, тщательно сформулировать свои сегодняшние замечания и предложения. Предложения должны быть максимально конкретные. Все изложить на бумаге. Расчеты. Потребности. Словом — все. Сколько времени вам потребуется? Трех суток хватит? Хорошо. В ближайшие дни состоится заседание СНК. Будьте готовы выступить и отстоять нашу точку зрения. Благодарю вас за хорошую работу.

Фрунзе крепко пожал руки Гинзбургу и Новикову.

— До свидания товарищи. Семен Александрович, транспорт за вами закреплен. А вот товарищу Новикову придется поездить на своем наградном авто. Не забудьте получить ключи у секретаря. А вы Семен Ильич, — Фрунзе придержал за плечо Богданова — задержитесь. Нам еще надо с вами поработать.

У дверей кабинета наркома тепло попрощались. Гинзбург торопливо зашагал по коридору, а Новикова порученец повел во внутренний двор. То, что это его личный автомобиль Новиков поверил не сразу. Вытянутая, стремительная даже по своим формам машина. Длинный капот, скрывающий под собой огромный, мощный двигатель. Блеск хромированных деталей и застывшей в полете над капотом стилизованной птички с поднятыми во взмахе крыльями. Чудо, цвета кофе с молоком — «Хорьх» шестисотой серии. Дверь закрылась с легким, мягким щелчком. Нежным зеленоватым цветом осветились диски приборов. Мотор заработал настолько тихо, что привыкший к реву и грохоту Новиков, было даже, подумал, что что-то сломалось. Яркие, желтоватые снопы света из фар. Мимо проплывают створки ворот. Поворот на право. Машина стремительно набирает скорость по пустым в этот вечерний час улицам. Прохладный ветерок через открытое окно влетает в салон, треплет волосы, остужает горящее лицо. Сейчас бы за город. Испытать всю скрытую мощь мотора, недаром на спидометре цифра сто шестьдесят. Но сегодня не получится. Надо хорошо отдохнуть. День был длинным и тяжелым, а назавтра еще работать и работать.

Результатом совещания Фрунзе был доволен. «Не зря пригласил Новикова. Молодой, принципиальный, еще не растерявший задора и желания драться за свои убеждения, к тому же действительно способный мыслить быстро и нестандартно командир нравился Фрунзе. И на совещании вел себя соответственно. Разворошил всех и помог быстрее принять нужное, столь необходимое сейчас решение. Неокрепшая экономика страны не могла позволить такой роскоши как выпуск заведомо слабой, но от этого не мене дорогой, боевой техники. Надо было сосредоточить все усилия на перспективных разработках, надо. Но и оставлять армию без более-менее современного вооружения тоже нельзя. После переговоров с фон Сектом появилась реальная возможность использовать германские разработки. Даже принять в них непосредственное участие, что позволит значительно сократить время на развертывание производства выбранных образцов в СССР. Наверное стоит послать туда не только инженеров и техников но и военных, того же Новикова да и не его одного. Пусть посмотрят. Все что увидят полезного возьмут на заметку. У немцев поучиться не грех. Главное чтобы со своими советами там не лезли. И без того ситуация в Германии не простая и отношение к нашим специалистам весьма разное. Нужно время чтобы привыкли, что бы поняли, что более надежного союзника, чем Россия у Германии нет и что мы им нужны больше чем они нам. Время, опять время! А его катастрофически не хватает. Сталин прав. Тысячу раз прав. Ни один народ не сможет долго выдержать такого напряжения, как русский, но и у него есть предел. Необходимо дать хотя бы несколько лет передышки. Дать людям почувствовать результаты своего труда. Тогда они смогут с новыми силами взяться за чудовищно тяжелую работу. Время. Где его взять? Как выиграть несколько лет, месяцев, даже недель. И еще, это постоянное ощущение, что они чего-то упустили, не успели, недоглядели. Когда брали власть, когда рвали жилы на Гражданской, все казалось, что вот победим и многое придет само. Весь мир увидит торжество идей социализма и мировая революция не за горами. А на самом деле… Мы не только подали пример, но и напугали западный мир. Причем не столько победой социализма, сколько выпадением России из сферы влияния британского мира. Оказалось, что они способны пойти на все, поддержать любые, самые гнусные идеологии и течения лишь бы они были направлены против России. Демократия по западному, оказалась просто красивой оболочкой, за которой скрывается по настоящему страшная звериная сущность — готовая на любые преступления, как против России, так и против своего народа.

Да и в самом СССР все далеко не просто и радужно. Слишком велика инерция, слишком тяжек груз прошлого. Мещанство — самый страшный враг. Нет, мещане ни в коем случае не противодействуют власти явно, боже упаси! Но им собственно на все, что не касается собственного благополучия, глубоко наплевать. А вот этого самого, личного благополучия, они готовы добиваться любой ценой — лгать, приспосабливаться, «вертеться». И нельзя за это судить. Можно только терпеливо и последовательно воспитывать, пытаться менять сознание. Этому нельзя потакать, но и нельзя не учитывать. Хорошо, что вовремя поняли, нельзя требовать от людей братской любви к мировому пролетариату, убивая в них любовь к своей Родине, к её истории и культуре. Ломать — не строить! Наломали дров, наломали. Теперь выправляем, спасаем то, что можно. Но этого мало, нужно идти дальше. Нужно, жизненно необходимо, научить большинство людей чувствовать ответственность не только за свои дела и поступки, не только за свою семью, но и за свой завод или колхоз, за свой город, за всю страну, наконец! А сколько в последнее время повылезало из каких-то темных углов и щелей, всевозможных подлецов и приспособленцев! Эти страшны своим разлагающим, как трупный яд, влиянием везде, а в армии особенно. И неизвестно, кто страшнее и опаснее они, или враги явные, которых тоже немерянно.

Эх, время, времечко! Страшное, кровавое, неимоверно трудное, но не променял бы я тебя, ни на какое другое. Тем более на то, которое привиделось.

Надо. Обязательно надо поговорить со Сталиным. Повод найдется. Возможно даже завтра, на даче в Кунцево. И проверить кое-что из «подаренной» информации тоже не помешает. Хотели нас с Германией стравить! Чтобы два родственных народа убивали друг друга! Чтобы только их кошелькам и планам ничего не мешало. Сионисты, банкиры, политики. Британцы, американцы и евреи. Клубок гадов. Ядовитых и смертельно опасных гадов. А мы им все карты спутали. Но ведь не может быть, чтобы у них не было других вариантов? Война им необходима. Но сами нападать, в открытую бросить вызов, не решатся. Тогда на кого они сделают ставку? В Европе — Польша, это понятно и очевидно. Возможно Финляндия. В Азии — Китай или Япония. Но Япония теперь уже вряд ли. Здесь мы вас опередили. Значит Китай. Миллионы и миллионы китайцев, готовых за миску риса воевать против кого угодно. Но теперь Китай — это зона интересов Японии. А мы обязались взаимно уважать и поддерживать соблюдение интересов наших стран. САСШ готовы вкладывать в Китай любые деньги, лишь бы Япония не стала ей конкурентом на Тихом океане. Контроль путей сообщения — черт бы их побрал! И опять все упирается в деньги. Золотой телец. А где деньги — там евреи. Иудаизм. Это вам не превосходство белой расы. Это превосходство, всего на всего, одного народа над всем миром. И ведь не возрождение Израиля им нужно. Это только предлог, способ рекрутирования своих сторонников. Морковка перед мордой осла. А если у них эту морковку отнять? Надо поговорить со Сталиным. А с программой создания флота он, выходит, начал правильно. Прав был Петр — без флота России не быть. Авиация. Ракеты. Космос! Тесла. И так — до бесконечности. Надо составить список. План. Изложить все на бумаге. Представить, за что хвататься в первую очередь, а что может подождать. И, по возможности, все проверить и перепроверить. Только потом идти к Сталину».

Мысли бежали, вертелись в голове не мешая работать, скорее подстегивали, стимулировали. Глаза быстро просматривали текст, выхватывая самое главное и нужное. Перо чуть слышно поскрипывало, оставляя торопливые и только его хозяину понятные строчки. Наконец Фрунзе посмотрел на часы. Уже поздний вечер. Фрунзе устало прошелся по кабинету. На сегодня вроде бы все. Можно ехать домой. Заложили еще один кирпичик в строение государства, создание современной армии, развитие страны, её спокойствие и безопасность.

— Ох, высокими и мыслями стал думать Михаил Васильевич! Смотри, не возгордись — строитель социализма.

Фрунзе улыбнулся своему отражению в оконном стекле.

— Это верный признак! Пора домой, товарищ нарком.

Впервые попав на совещание такого масштаба, Новиков несколько растерялся. Слишком много за столом лиц, знакомых по портретам и газетным передовицам. Конечно, он не знал, что обсуждалось перед этим, но судя по раскрасневшимся лицам и буквально витавшей в воздухе напряженности, страсти успели накалиться.

Сталин, с незажженной трубкой в руках, медленно ходил вдоль стола. Доклад Фрунзе слушал внимательно, изредка задавая некоторые уточняющие вопросы. Дважды пришлось отвечать и Новикову. Его поразило доскональное знание Сталиным многих технических подробностей, с которыми в основном знакомы лишь специалисты. Старался говорить по существу, ясно и четко, по памяти называя все необходимые цифры и параметры. Видимо это Сталину понравилось. Остановился рядом. Неторопливо, словно обдумывая услышанное, раскурил трубку, пахнул ароматным дымком.

— Спасибо товарищ Новиков. У нас есть к вам еще один вопрос. Думаю, мы в скором времени сможем обеспечить нашу армию новой техникой, в том числе и танками, в большом количестве. Какую основную проблему вы в этом видите?

— Острую нехватку подготовленных кадров, товарищ Сталин. Это во- первых. И отсутствие необходимой технической базы для обеспечения эксплуатации этой техники, во-вторых.

— Еще раз, спасибо, товарищ Новиков. Мы тоже так считаем. Это очень хорошо, что командиры понимают, что на старом опыте далеко не уедешь. Присаживайтесь товарищ Новиков.

А вот Гинзбургу пришлось попотеть. Вникнув в суть проблемы, Сталин оставил его, в конце — концов, в покое. И тут Новикову довелось впервые увидеть классический сталинский разнос. Что испытывали при этом Орджоникидзе и Зиньковский, представить было тяжело, а испытать такое на своей шкуре, не было ни малейшего желания. И все это не повышая колоса, не срываясь на крик и оскорбления. На Орджоникидзе было жалко смотреть. По-человечески жалко. Но это на уровне чувств. Умом Новиков прекрасно понимал, что Сталин прав. Не то время и не та ситуация, чтобы прощать повторяющиеся из раза в раз ошибки руководителю такого уровня. Взялся — тяни. Не можешь — признавайся в этом сразу. За это не осудят. У каждого есть свой предел. Но если начинаешь врать и изворачиваться. Начинаешь сваливать свои промахи и просчеты на других — такого Сталин не прощал. Это Новиков знал и раньше. Доводилось читать про это, в той жизни. Но одно дело читать, другое видеть своими глазами. А ведь Серго, был не просто нарком тяжпрома, они со Сталиным были в очень хороших личных отношениях. Да и личностью Серго был известной, можно сказать — легендарной. Но не смог, не справился, начал заваливать дело. Почувствовал себя незаменимым и неуязвимым. Начал протаскивать на теплые места свою многочисленную родню и знакомых, а это посчитай половина Кавказа. Пришло время отвечать за все. Зиньковскому тоже досталось, но совсем по-другому. Чувствовалось, что Сталин, в общем, доволен его работой и все это так, для профилактики звездной болезни. Все-таки всего чуть больше полгода на посту комиссара НКВД, а работу провел огромную. Начал расчищать Ягодовские конюшни и убирать Коминтерновский навоз. Профессионал. А профессионалов Сталин ценил.

Новиков понимал, что, не смотря на всю важность формирования программы танкостроения, их проблемы были не единственными и далеко не самыми главными. Слишком большие силы были приведены в действие. Слишком крутые и важные решения были приняты. Нарком Тяжпрома Серго Орджоникидзе был освобожден от занимаемой должности и направлен руководить речным флотом. Лишились своих мест многие директора заводов, и руководители управлений. Не забыли армию и флот. Похоже, сталинская метла прошлась по самым темным закоулкам формирующейся советской бюрократии. Вспомнилась передовица «Правды»: "Мы неоднократно говорили, что кадры — решают всё. Мы всегда уделяли, и будем уделять большое внимание подготовке специалистов во всех областях нашего социалистического хозяйства. Мы уверенны, что для нашего народа, наших рабочих, крестьян, инженерных и технических работников нет неразрешимых задач, но есть люди, которые не хотят или прямо мешают решать поставленные задачи. От таких кадров мы будем безжалостно избавляться… Особое значение в этой ситуации приобретает контроль как со стороны советских и партийных органов, так и всех советских граждан». И это было только начало. В общем, из Кремля выходил в приподнятом настроений. Страна менялась как в счастливом, фантастическом сне. Да и личная благодарность Сталина за проделанную работу — воодушевляла. Ведь и сказано было немного, но чувствовалось, что не для протокола, от души. А это многого стоило.

Настроение Фрунзе после совещания было далеко не таким радужным как у Новикова. Пожалуй, всего несколько человек из присутствовавших понимали, что с принятием «Программы по модернизации и организации Автобронетанковых войск СССР» был запущен механизм реализации новой военно-политической доктрины. Страна начинала готовиться к Большой войне. Для большинства членов ЦК и правительства вопрос был второстепенный, напрямую не касавшийся их власти. Все-таки Сталин — великий политик! За кучей технических вопросов сумел замаскировать главное. Когда остальные поймут что к чему, будет поздно. Для них поздно. Это был пробный камень, за ним будут другие. Пора выполнять свою часть намеченного.

Берзин уже ждал в приемной с неизменной кожаной папкой в руках. Фрунзе не торопился. Прошелся по кабинету. Наконец, расчетливо-медленно, сел за стол. Берзин, стоя в дверях, держал паузу.

— Что скажешь Ян? Все готово?

— Если вы про «Невод», то все.

— Ну, если все, то бросайте его в сине море. Все результаты мне докладывать немедленно. На сегодня все. Свободны, Ян.

«Невод» — название точно отражало суть задуманного. Еще на момент обсуждения возможности принятия программы по модернизации армии, в том числе бронетанковых сил, Сталин заметил, что как только появятся первые результаты, как только ТАМ осознают всю важность происходящего — тут же начнут проявлять «нездоровый интерес и пытаться нам вставить палки в колеса». Тогда и родилась идея, заранее закинуть частую сеть и отследить все пути утечки информации и всех кто будет оказывать противодействие в любой форме. Кто по дурости, а кто сознательно — разберемся потом. Слишком явно были обрублены нити, ведущие к истинным организаторам несостоявшегося заговора. Нарыв был вскрыт, но зараза осталась. Фрунзе предложил подключить к задуманной операции спецслужбы Германии, особенно к разработке всего, что касалось сионистов. Решили так сказать «в темную» использовать искреннюю неприязнь Секта и военной верхушки Рейхсвера к сионистам, а заодно защитить себя от преждевременных нападок «мирового сообщества» в антисемитизме. Всю основную работу по зарубежью должно было осуществлять ГРУ РККА. НКВД подключалось только для операций внутри страны и только на завершающем этапе. И дело было не в недоверии Зиньковскому, а в том, что слишком много нечисти оставалось ещё в этом аппарате. А сил и возможности закончить там генеральную чистку у него еще не было. И Новиков, в этой ситуации, с его решимостью отстаивать свою точку зрения на любом уровне, независимостью и умом оказался весьма кстати. Этакий катализатор процесса. Нет, Фрунзе не собирался подставлять действительно понравившегося ему командира, наоборот старался ему всячески помогать и поддерживать. Но придется вам Николай Максимович побывать во всех «горячих» местах и на поле боя и в коридорах власти. Крепись командир!

Фрунзе поднял тяжелую черную трубку телефона, — На двадцать часов вызовите ко мне Котовского и Слащева.

Сталин работал. Стопки книг и справочников, переводы иностранных газет и журналов, листки бумаги, исписанные с множеством правок и понятных только ему значков. Работа предстояла адская. Используя уникальную историческую обстановку, используя сложившиеся противоречия между побежденной Германией и остальной Европой, вбить между ними клин. Расшатать и в итоге разрушить веками сложившийся союз против России. Сделать все, чтобы Германия восприняла СССР как своего единственного союзника и партнера. Единственную силу, дружественную силу, которая позволит разорвать оковы Версальского мира. Пускай немцы возрождают свою великую Германскую империю, а мы будем возрождать свою. Сейчас, когда в Лиге Наций обсуждают проекты исключения Советского Союза из этой Европейской говорильни, есть возможность красиво и громко хлопнуть дверью. Чичерин с Молотовым уже готовят проект заявления, в котором СССР признает полностью незаконными все статьи Версальского договора, особенно в его части касающейся Германии и считает себя ОБЯЗАННЫМ оказать Германии всю возможную помощь в случае любой агрессии со стороны третьих стран. Японцы, скорее всего в открытую не поддержат, сохранят нейтралитет. На большее мы пока и не рассчитываем. Пока. Если только не помешают.

Похоже, даже до русской интеллигенции, привыкшей во всем равняться на запад, стало кое-что доходить. В свое время, русский философ Ильин сбежал из России от «ужасов большевизма и попирающих всякие демократические свободы тиранов», а теперь видимо на своей шкуре почувствовал всю прелесть этой демократии. «Живя в дореволюционной России, никто из нас не учитывал, до какой степени организованное общественное мнение Запада настроено против России и против Православной Церкви. Западные народы боятся нашего числа, нашего пространства, нашего единства, нашей возрастающей мощи (пока она действительно возрастает), нашего душевно-духовного уклада, нашей веры и Церкви, наших намерений, нашего хозяйства и нашей армии. Они боятся нас и для самоуспокоения внушают себе… что русский народ есть народ варварский, тупой и ничтожный, привыкший к рабству и деспотизму, к бесправию и жестокости… Европейцам нужна Дурная Россия; Варварская, чтобы «цивилизовать» её по-своему; Угрожающая своими размерами, что бы её можно было расчленить; Завоевательная, чтобы организовать коалицию против неё; Реакционная, Религиозно-Разлагающая, чтобы вломиться в нее с пропагандой реформации или католицизма; Хозяйственно-Несостоятельная, чтобы претендовать на её «неиспользованные» пространства, на её сырьё или, по крайней мере, на выгодные договора и концессии. Именно поэтому, следуя тайным указаниям европейских политических центров, которые впоследствии будут установлены и раскрыты исторической наукой (Зачем ждать «впоследствии»? Мы уже сейчас знаем!), Россия клеветнически ославлена на весь мир как оплот реакции, как гнездо деспотизма и рабства, как рассадник антисемитизма… Движимая враждебными побуждениями Европа заинтересована в военном или революционном крушении России. Она не скрывает этого. Она делает все возможное, чтобы это осуществилось. Поэтому, с кем бы мы ни говорили, к кому бы мы не обращались, мы должны зорко и трезво измерять его мерилом его симпатий и намерений в отношении единой, национальной России и не ждать: от завоевателя — спасения, от расчленителя — помощи, от религиозного совратителя — сочувствия и понимания, от погубителя — благожелательства, от клеветника — правды».

Как все правильно! Как все верно и справедливо! Неужели раньше нельзя было сообразить?!

Слащев

Слащев отогревался от охватившего его озноба, прислонившись спиной к раскалившейся печке, установленной в отрядной канцелярии. Руки уже согрелись и только слегка покалывали в кончиках пальцев. А вот пальцев на ногах он пока не чувствовал. И прекрасно понимал, что когда начнет чувствовать — весело не будет. Знал из прошлого опыта, когда не заметил и отморозил уши, как это бывает. Чуть по полу не катался, когда в тепло попал. Была, правда, уверенность, что появившаяся после переноса способность к восстановлению некритически поврежденных тканей, не даст проявиться сильной боли. Но насиловать лишний раз организм тоже не хотелось. Кто знает, как и когда это может аукнуться. Из открытой печной дверцы огонь бросал пляшущие блики пламени, добавляя их к свету настольной лампы. Напротив, возле стола сидели его заместитель и инженер, который к данному моменту уже успел согреться и сейчас, расстегнув гимнастерку и облокотившись на стол, прихлебывал горячий чай. С инженером ему повезло. Павел Швыдкой. Паша. Колоссального технического чутья человек. Вроде бы, как потом, возможно, будут говорить, без самого «верхнего» образования, а посмотрит на какую заминку, хмыкнет и предложит четкий работающий вариант. С его появлением вся техническая самодеятельность, о которой Слащеву постоянно намекали, вошла в организованные рамки. Рамки, которые её не только не ограничивали, но, наоборот — результатов стало больше. Ну, правильно. Одно дело — от случая к случаю, и совсем другое — когда любая мысль или идея будет выслушана, оценена и оформлена должным образом.

Заместитель тоже оказался удачным. Блюхер. Владислав Васильевич. Первое время Слащев ожидал подляны. Как же — два генеральских сынка собрались. Разных формаций, так сказать — старой и новой. Уживутся два медведя в одной берлоге? Особенно, когда оба с претензиями. Поэтому первое время Слащев ходил, ощетинившись, в постоянной готовности дать отпор и, если что, поставить на место. Но Владислав, к радости командира, оказался спокойным понятливым человеком. Заместителем и помощником. Поэтому на настоящий момент он просто Славка. Вот и сейчас, хотя давно уже отбой, кукует в канцелярии вместе с ними. Как же так, командир сопли морозит, обходя расположение, а заместитель спать пойдёт? Правды ради надо сказать, что сопли командир морозил последние минут сорок. Действительно обходя расположение. А до этого, вместе с инженером и добровольными помощниками, число которых пришлось сократить раз в пять, поскольку желание выразили почти все, они корячились в ангаре, переставляя двигатель в доставленном из Липецка БТ-2.

— Ну, что, инженер? Вроде получилось. Как мыслишь?

— Там видно будет. Заведем, попробуем. Если пойдет, значит, почти получилось.

— Почему почти?

— А кто знает, как у него центровка изменилась? Посадишь людей, а он фрикционы рвать начнет. Дополнительными колесами мы корпус разгрузим, понятно, а как оно дальше… Надо смотреть. Так и не надумал десантный отсек сверху закрыть?

— Не вижу смысла, Паша. С бортов от пуль десант защищен, а на пушки машину гнать глупо, не та у неё задача. Если наша идея сработает, потом на её основе можно будет и что-то цельно-защищенное делать. Но это не наша с тобой работа. Это уже пусть танковые конструкторы думают. Нам важно предложить и проверить. Я так понимаю. Ну что, отцы-командиры? По маленькой, для сугреву, и на боковую?

Не получилось. Ни по маленькой, ни на боковую. Затренькал телефон, вызвав мгновенную настороженность. Блюхер снял тяжелую эбонитовую трубку. Пару секунд послушал и передал её отлепившемуся от печки Слащеву.

— Так точно. Слушаюсь. Через три часа. Нет, до большака мы сам дорогу пробили, а как дальше — не знаю. Сам лично.

Положив трубку на рычаг, Слащев обернулся к внимательно слушающим товарищам.

— Похоже, дождались — начинается наша работа. Егоров звонил — англичане захватили немецкую географическую экспедицию. Экспедицию сопровождал германский консул в Индии. Немцы просят нашей помощи. Подозревают, что если по дипломатической линии давить — экспедиция просто погибнет. Под лавиной, например. Что-то там очень не простое. Наша задача — спасти союзников. Ну, и заодно, настучать кому надо. Не привлекая внимания. Самим им тоже лишний шум ни к чему — немцы не индийцы, на случайные жертвы при окультуривании дикой нации не спишешь. Ты, Владислав Васильевич, остаешься на хозяйстве за меня. Не ворчи, на твой век дерьма хватит, мало не покажется. Должность у меня такая — сам могу в драку, а заместителю хвосты разгребать.

Слащев приоткрыл дверь и крикнул в тускло освещенный коридор:

— Дежурный!

Через короткое время по коридору прогрохотали сапоги, и в канцелярию вбежал боец в красной повязке на рукаве.

— Дежурный по отряду старший сержант Трофимов.

Слащев махнул рукой.

— Слушай сюда, Трофимов. Подними старшину, если он уже лег, и ко мне. Приготовь ключи от оружейной. Тихо подними первую и третью группы. Тихо, понял? Пусть в Ленинской комнате соберутся. И вот еще — найди мне Бадоева, он тоже нужен. Действуй.

В Ленинской комнате, когда туда зашли командиры вместе со старшиной, на удивление было тихо. Не было привычного невнятного гула, который возникает всегда и везде, где собирается больше пяти человек. Тишина была не то чтобы напряженная, но взволнованная. Бойцы чувствовали необычность момента — на учения поднимали не так: рев дежурного «Группа — подъем» и сорок пять секунд на одевание. А сегодня более-менее аккуратно потрясли за плечо и почти шепотом «Подъем». Очумевших от сна и торопливо нашаривающих обмундирование бойцов, дежурный посылал не на построение, а в Ленинскую комнату. Поскольку Трофимова было трудно заподозрить в излишней нежности, стало быть, случилось что-то необычное. А всё необычное чаше всего предшествует неприятностям. По крайней мере, в армии, где всё подчинено строгому и четкому Уставу. Сам Трофимов, придя вместе с командирами, маячил в двери.

— Товарищи бойцы! Слушать внимательно. Это не учения. Это боевой выход. Получен приказ командования. Подробности пока не известны, станут ясны на месте. Пока же хочу сказать одно — если посылают нас, значит, выполнить задание можем только мы. Это высочайшая честь и ответственность. Готовились мы крепко. Теперь предстоит показать всё это на деле. Еще раз повторю — это боевой выход и у нас будет настоящий противник. Опытный противник. С настоящими пулями и настоящей смертью. Поэтому от действий каждого будут зависеть жизни товарищей. И я хочу, чтобы каждый из Вас это знал и понял. Любая ошибка или глупость может привести к чьей-то смерти. Смерти глупой и бесполезной. Не буду говорить того, что все и так понимают — каждый из нас готов, если потребуется, умереть, выполняя приказ Родины, или отдать жизнь за своих товарищей. Однажды Наполеон сказал об одном из своих генералов — он совершил хуже, чем преступление, он совершил ошибку. И я уверен, что никто из нас не ошибется.

— Дурак! Акробат чертов! — трубка телефона с силой опустилась на рычаги, — и сам гробанется и людей побьет!

Дежурный по аэродрому выскочил на поле, громко хлопнув дверью. Густой туман, спустившийся с гор, покрывал всё вокруг серой пеленой. Сквозь висящие лохмотья едва проглядывались ангары на дальней стороне взлетного поля. Чиркая быстро намокающими спичками, дежурный угрюмо посмотрел вверх и закурил. Поблескивая влагой на кожаном плаще, подошел начальник аэродромной службы.

— Что, решили садиться?

— Попробуй, отговори — надо, срочно. Он же психический… Ему-то что — закопают под оркестр, а мне трибунал. Что делать будем?

— А что синоптик?

— Говорит — не раньше, чем через три часа. Может и дольше. Обычное дело в этих местах в конце зимы, сам знаешь. А им лёту часа полтора. Самоубийцы.

— Тогда так. Я сейчас костры по периметру зажгу, с дымом. Может хотя бы поле приоткроет. Ветерок вроде есть небольшой. А ты им пеленг давай и от гор заводи. Там кто пилотом?

— Голованов. Слышал?

— Тогда сядет. Кто-кто, а этот сядет. Давай ему пеленг и сам посиди с радистом — наводить будешь. А это кого еще черти принесли?

Из-за будки КПП вывернул легковой автомобиль. Дежуривший на КПП боец подошел к автомобилю, заглянул в открывшееся окно и поднял шлагбаум. Автомобиль прошуршал шинами по гравию и, подкатив к зданию управления полётами, остановились возле боковой стены. Следом показались два крытых грузовика, остановившиеся недалеко от края взлетного поля. Тот, кого «принесли черти», поблескивая длинным черным регланом, перетянутом ремнями, придержав фуражку, вылез из автомобиля. Следом вышел еще один пассажир — высокий худощавый человек в сером гражданском плаще и широкополой шляпе. Дежурный по аэродрому, узнав приехавшего военного, подхватился и быстрым шагом пошел навстречу.

— Сколько им еще лететь, товарищ дежурный?

— Пилот докладывает: час тридцать — час сорок. В зависимости от ветра. Пока ветер попутный, но может измениться в любую минуту. Синоптик подтверждает — в предгорьях зимой это обычное явление. Хорошо бы изменился ветер, товарищ полковник, со стороны гор подул. Подлетное время увеличится до двух тридцати, но топлива им хватит. А ветер успел бы туман разогнать.

— Большевики с духами гор договариваться не любят. Они больше на Вас надеются, товарищ капитан. Подождем. Пройдемте в помещение и организуйте нам с товарищем связь с самолетом.

Духи гор не пошли навстречу не любящим говорить с ними большевикам. Хотя туман немного поредел. Дым от разожженных костров и тепло горящего в бочках мазута словно растворили серые клубы над летным полем, хотя уже метрах в пятидесяти за его пределами они стоял колышущейся живой стеной. Причудливая игра света и тени. Через некоторое время в южной стороне неба раздался басовитый гул мощных моторов. Он становился всё сильнее и сильнее, пока в разрывах тумана не показался грузно идущий на посадку транспортный ТБ-3. Сбросив скорость, машина просела на пару метров и, коснувшись колесами грунта, покатилась. Наконец, винты, молотившие влажную кисею, замерли, и самолет остановился у края аэродрома. Открылась дверь транспортного отсека и из него выпал металлический трап, по которому спустились два человека. Увидев встречающих, двинулись к ним навстречу.

— Старший особой группы капитан Слащев.

— Особый представитель германского командования гауптман Риттер.

— Комендант пограничного участка полковник Старинов. А это товарищ Кремер, представитель германского «географического общества». С прибытием Вас, товарищи. Транспорт ждет. Как только загрузитесь, двинемся в штаб участка. Вас товарищи прошу в мою машину, по дороге обсудим детали операции. Товарищ Кремер введет Вас в курс дела.

Слащев отнял бинокль от глаз и осторожно отполз за валун. Протер уставшие глаза и осмотрелся. Вокруг была беспорядочная россыпь валунов разного размера, притащенных сползающим ледником. Среди них затаились одетые в пятнистые маскхалаты бойцы группы. Опыт сказывался — даже опытному глазу трудно было различить среди островков снега и камней спрятавшихся людей. Слащев поднял руку и к командиру подползли, прижимаясь к каменистой земле, Риттер и Джумалиев.

— Трое на вышках и четверо по периметру. Смена через каждый час. В центре штаб и караулка. У края скального карниза казарма. Там, скорее всего, и держат членов экспедиции. Что в длинном бараке — не понятно. То ли склад, то ли еще что. Во всяком случае, туда с мешками входили-выходили. И еще какое-то сооружение непонятное. Похоже на нужник, но народец туда не шастал. Вдоль карниза идет провод. Так что, телефон на объекте есть. Колючка двухрядная, возле ворот пулеметное гнездо. И еще одно выше, на уступе. Я пойду к казарме, а ты Сан Сергеич, возьмешь на себя штаб. Отто, на тебе пулеметы. Двинем, как договорились — со стороны ледника, в сумерках.

В горах темнеет быстро. Только что было светло, и вот уже упали неясные тени, скрадывая очертания окружающих предметов. Постоянный невнятный шум, создаваемый сползающими камнями и текущей из-под ледника речушкой, был привычным. Поэтому на стук и шорох камней никто из часовых не обращал внимания. Никто из них не обратил внимания и на неясные расплывчатые тени, скользнувшие среди валунов и замершие у ограждения. А потом стало поздно что-либо замечать. Казалось бы, ничего особо сложного — подкрасться сзади, зажать рот рукой, отклоняя голову назад, и ножом в горло. Но Слащев по себе знал, что нормальному человеку сделать это не так просто. Особенно первый раз. Когда ты чувствуешь, как дрожит тело, из которого уходит жизнь. Даже если перед тобой враг. Для этого нужен особый настрой, привычка, если угодно. В бою легче — тебя убивают, и ты убиваешь. Поэтому пока отставить ножи и приготовить проверенные наганы с насаженными длинными трубками наполненных металлическими опилками глушителей. Так оно надежней будет. Слащев не хотел, чтобы в первой же боевой операции кто-то дрогнул, и были ли бы ненужные потери. Боевой дух они, конечно, не подорвут, но и допускать появления неуверенности в своих силах после первой операции — нельзя.

Прижавшись к шершавой стене казармы, Слащев осторожно заглянул в низкое, на уровне головы, окошко. Масляная лампа освещает угол комнаты с прислоненным к стене креслом. В кресле, закинув ногу на ногу и постукивая стеком по ручке кресла, расположился английский офицер. Перед ним, опустив голову, стоит женщина. Её лица Слащев не видел, заметил только коротко стриженные каштановые пряди. Офицер встает, небрежно стеком за подбородок поднимает женщине голову. Брезгливо кривит губы и без замаха другой рукой бьет женщину по щекам. Раз, другой, третий. Видно только, как качается из стороны в сторону каштановая голова. Кожей почувствовав, как напрягся притаившийся рядом боец, Слащев опускает ему руку на плечо. Не время. Наконец, почти одновременно сухо кашлянули выстрелы. Короткая, патронов на пять, очередь «Гочкиса». Снова кашель наганов и тишина. Заслышав непонятный шум, офицер в комнате подхватывает стек и быстрым шагом выходит из комнаты. Хлопнув бойца по плечу, Слащев бросается к входу казармы. Дверь открывается и англичанина, шагнувшего на крыльцо, встречает резкий удар ногой между ног. Он сгибается и тут же получает удар коленом, превращающий холеное лицо в кровавую кашу. В казарме сопротивления почти не было — лайми, получив пару наглядных примеров, бросали оружие и поднимали руки. Но неожиданно, из «непонятного» здания, оказавшегося не только складом, но и казармой для «вспомогательных» сил, выметнулась, дико завывая и потрясая кривыми ножами, группа гурков. Кого-то вой и неожиданная атака и могли ввести в оторопь, но не в данном случае. А широкому штурмовому ножу из донецкой стали, в умелых руках, никакой кукри не противник.

Уйти быстро, как и предполагалось, не удалось. Своих серьезно раненых, которые могли бы существенно ограничить передвижение, не было: раздробленное пулеметной пулей плечо у одного из бойцов и несколько порезов после рукопашной. Сковали члены экспедиции: с воспалившимися ранами, ослабевшие от голодания. Спасители успели вовремя — все пленники оказались живы, ведь ради их спасения всё и затевалось. Оставив Риттера опекать соотечественников, Слащев с Джумалиевым вышли во двор.

Джумалиев яростно потер заросшее черной щетиной лицо. Видимо, разбитое в кровь лицо женщины не давало ему покоя.

— Странное дело, командир. Я считал англичан цивилизованными и культурными людьми. Джентльменами. И в обычной жизни и на войне. Но так обращаться с пленными… Дикость какая-то.

— Удивляюсь я тебе, Сан Сергеич. Вроде взрослый мужик, а рассуждаешь как дитё. Они джентльмены только с теми, кто сдачи может дать. Тут же чистая экономия. Если экспедиция погибнет — на кой черт на неё харчи тратить? А если бы дипломатия сработала, списали бы на диких шерпов. Обычное дело. Поговори с Мальцевым. Он из Архангельска, в гражданскую этих джентльменов насмотрелся. Ты про восстание сипаев что-нибудь слышал? Так вот, эти цивилизованные пленных к пушкам привязывали и стреляли. Верх культуры и цивилизации, правда? Но англичане просто дети, по сравнению с теми, кого они вырастили. Я про САСШ. Нацию торгашей, нацию трусливых, подлых и продажных тварей.

— Но как же американский рабочий класс? Американские коммунисты?

— Это сейчас там есть и рабочий класс и коммунисты. Сейчас там тихо. Трудно там пока, потому и тихо. Но способности свои цивилизаторские они уже показали. Постепенно все эти лорды и банкиры английские туда перебираются. Когда переберутся совсем и у власти встанут, вот тогда и узнаем все мы вкус и цвет англо-саксонской цивилизации. Хреновый вкус, я тебе доложу. Я хоть и в сопливом возрасте его попробовал, но до сих пор тошнит. И запашок уже пробивается. Думаешь, этот кризис мировой сам по себе возник, потому что товарищ Маркс так сказал? Вот уж дудки! Согласно Марксу он не мог не возникнуть, это верно, но не сам по себе. Сам по себе даже прыщ не вскакивает. А любой кризис начинают люди. И тут я с товарищем Марксом согласен — эти джентльмены не могут не захотеть чего-нибудь этакое отчубучить. В гнилом капитализме это действительно неизбежно. Людям жрать нечего, а они зерно в океане топят, чтоб барыш свой не потерять. Ладно, хватит лирики. Пошли оборону готовить. Где думаешь стрелков поставить?

В штаб вернулись часа через полтора. К этому времени сюда перевели всех бывших пленников, накормили, обработали раны. Сейчас вместе со свободными бойцами они отдыхали на положенных прямо на пол матрасах. Риттер вместе с пожилым седоволосым человеком о чем-то в полголоса беседовали, сидя на раскладных стульях. Увидев вошедших, седоволосый поднялся и направился к ним, правильно угадав командира.

— Господин капитан. От имени правительства Германии благодарю Вас и Ваших солдат за проявленное мужество. Цель нашей экспедиции очень важна для мировой географической науки. На карте мира пока еще очень много темных пятен, и дело чести каждого честного ученого, чтобы их оставалось как можно меньше. Кроме того, составление подробных географических карт малонаселенной местности позволит ответить на вопросы, пока не имеющие ответа. До нас никто не знал, где именно находятся истоки великого Ганга, реки, являющейся объектом поклонения народа Индии…

«Ну да, ну да. Господин профессор думает, что туповатому солдафону можно спокойно лапшу вешать. Ганг их интересует, как же. Километров за пятьсот отсюда. Уж не сам ли это доктор Зиверс? Хрен его знает, что именно они тут искали, но если англикосы решились на почти открытое убийство, то это «ж-ж-ж» неспроста. Получается, мы ихнее «Аненербе» спасаем. Хотя нет, рано еще, через пару лет если только. Скорее, это что-то вроде «Туле». Из тех, что искали и не нашли. Или нашли, но пропали. То-то Риттер рвался. А эти, похоже, нашли. И молчат что именно и где. Иначе англы давно бы их кончили без лишних разговоров. Индианы Джонсы, блин».

— Господин профессор. Я выполняю задачу, поставленную моим командованием. О целях Вашей экспедиции мне знать не обязательно. Если наши руководители посчитают необходимым ознакомить меня с ними — буду польщен. Или геноссе Риттер поделится. Случайно. Потом, после возвращения. Сейчас же нам необходимо определить наши дальнейшие действия. Насколько Ваши люди готовы к передвижению?

— Они, как видите, очень слабы. Длительный переход по горам не выдержат. Особенно женщины. Но мы очень постараемся.

— А что наш эскулап скажет?

— Нечего говорить, товарищ командир. Раны не опасные, но загноились у многих. Это мы вылечим. Хуже другое — ослаблено зрение. Вместе с общей слабостью это… Не ходоки они, одним словом. Днем, средним темпом, возможно.

— Ясно. Как пришли — уйти не получится. Тогда вариант два. Бадоев, стенку смотрел? Что скажешь?

— Серьезный стенка. Метров сто, сто пятьдесят. Внизу осыпь. Можно спуститься. Веревка надо. И ремни надо. К веревке пристегнуть — всех спустим. Но надо утром. Сейчас темно, плохо видно, сорвусь.

— Утром, так утром. Сейчас отдыхать. Кстати, как там этот знаток боевых действий с женщинами, не окочурился?

— Нет, товарищ командир, живой. Хотя личность Вы ему сильно огорчительно попортили. Я от себя еще добавить хотел. Смотрю, а он квёлый совсем. Как бы не загнулся, думаю, и раздумал, — ответил боец, вместе со Слащевым наблюдавший сцену допроса; — А что такое «мальборо», товарищ командир?

— Какое еще «мальборо»?

— Да этот, когда очухался малость, сразу вопить начал: мальборо, мальборо. Пришлось портянкой его заткнуть. А я вот подумал — может важное что.

— Мальборо, говоришь?

«Охренеть — не встать, мы, случаем, не племянничка ли Черчилля за одно место прихватили? Да нет, вряд ли, хотя черт еще и не тем шутит. Да и хрен с ним, если не он. Один черт, Мальборо важная фамилия. Прихватим с собой, может наверху и пригодится кому. Морда не ноги, идти сможет. А Гриневич молодец, обратил внимание».

— От лица командования благодарность тебе, Гриневич. За внимательность. Мальборо — то ли родня, то ли соперники английской королевской фамилии. Шут их там разберет, лимонников. Но фрукт этот, судя по всему, очень не простой.

— Жирный, стало быть, гусь попался? Может его того, мало-мало ощипать и в глине запечь, товарищ командир?

— Всё бы тебе, Онищенко, гусей дармовых да сала, — ответил Слащев под добродушные смешки бойцов; — Скоро гимнастерка на груди лопнет, а всё запечь, запечь. Всё, всем отдыхать, отбой.

Попытка отбить пленников началась не с самого утра. С самого утра в штабе зазвонил телефон. Дежуривший возле него боец встрепенулся и подвинул ближе литок бумаги с написанными на нем химическим карандашом словами. Еще ночью командир, слюнявя карандаш, написал их и заставил заучить.

— Что это, товарищ командир?

— А это то, что ты говоришь, когда, например, по пальцу себе молотком саданешь, только по-английски.

— Можно?! Это мы с нашим удовольствием. А добавить разрешите?

— А ты что, по-английски знаешь?

— Да если русский лаяться начнет любая собака сразу поймет. Не то, что какой-то англичанин.

— Тогда валяй. Но сперва по-английски. Прояви вежливость.

Боец, придерживая бумагу, снял трубку телефона. Немного послушал булькающие звуки и старательно прочитал написанные слова. Прислушался к наступившей на том конце тишине и от всей души добавил. Никого не забыл, даже кошку с собакой. Если они у звонившего были, конечно. В приоткрытую дверь заглянул кто-то из бойцов и уважительно покивал головой. Слащев вошел стремительно, через пару минут.

— Пожелал доброго утра? Тогда рви провод и тащи к выходу. Там уже всё готово.

Готов был сюрприз. Еще ночью, подсвечивая найденными карбидными фонарями, в паре сотен метров от КПП, там, где шедший по карнизу телефонный провод провисал метров до трех, подвесили несколько толовых шашек. Теперь, когда надобность в телефоне кончилась, взрыватель на шашках через разрезанный провод можно было подсоединять к гальванической батарее от радиостанции. Если перекрыть идущую к лагерю дорогу, противник сможет атаковать только с ледника. Тут было чем его встретить — пара трофейных «Гочкисов» и пристрелянные винтовки с оптикой. А на льду где спрятаться? Если только в трещину, но это, как говорится, на здоровье — нам меньше работы.

Скальный лифт уже был почти готов к работе. Едва рассвело, Бадоев спустился по стенке на осыпь и протянул страховку. Благо кроме своих крючьев нашлись местные. Видимо, кто-то из джентльменов любил в свободное время по горам ползать. Поэтому для гарантии Бадоев провесил еще одну веревку — лишней не будет.

Атака началась часа через три. Видимо, без утреннего чая англичане воевать не умели. Показавшееся, наконец, из-за гор солнце сразу наполнило долину золотистым светом. Засверкали бликами осколки льда и островки снега. На широкой тропе, выворачивающей из-за скалы и идущей потом вдоль скального выступа, показалась голова колонны пехоты. Слащев, наблюдавший за дорогой в бинокль, дождался подходящего момента и махнул рукой. Взрывник, нырнувший за ограждение пулеметного гнезда, накинул оголенный провод на клемму батареи. Гулкое эхо многократно повторило звук рванувшего заряда. Вздрогнула скала, следом посыпались камни, и долина наполнилась грохотом рушащихся обломков. Было ощущение, что обвал идет со всех сторон. Когда снежная и каменная пыль рассеялись, стало видно, что тропа до самого ручья, текущего из-под ледника завалена обломками камней и кусками льда. Ручей тоже набух, пытаясь прорваться через возникшую преграду.

— Всё. Часа три у нас есть. Начинайте спуск. Быстро, но не торопясь. Отто, это твоя задача. В твоем распоряжении все свободные люди. Мы с Сан Сергеичем и стрелками будем гостей встречать.

Треть экспедиции уже была внизу на осыпи, когда на леднике показались черные точки людей. Короткими перебежками они медленно приближались к лагерю. Несколько англичан перебрались через завал и попытались двигаться по тропе. Стрелки быстро охладили их пыл, подстрелив несколько человек, но дав возможность остальным убраться обратно и унести раненных. Когда наступавшие по леднику подобрались метров на пятьсот, Слащев разрешил открыть по атакующим огонь. Стрелки неторопливо выцеливали и выбивали командиров и старались ранить подобравшихся ближе всех. Не мешая при этом оттаскивать их назад. Внезапно Слащев, наблюдавший поле боя в бинокль, выматерился.

— Сашка! Срочно троих к валунам. Видишь кляксы на льду? Зараза, они минометы прут. Ближе чем на триста метров не подпускать! Иначе они нам такой концерт устроят, небо с овчинку покажется. Малинин, Глушко, тащите пулемет к тому сортиру. И не высовываться.

Англичане начали ответный огонь, с предельной дальности, неприцельный. Но, тем не менее, раздражающий и опасный. Рассыпался дробью прямо со льда подтащенный «льюис». Пули хлестнули по валунам, откуда, не подпуская минометы, вели огонь стрелки из винтовок с оптическими прицелами. Ответная очередь установленного на треноге «Гочкиса» опрокинула стоящий на откинутом сошнике «льюис», положив пулеметчиков изломанными куклами. Англичане откатились, оставив минометы валяться на льду. Первый раунд закончился. Обойдя бойцов и приказав проверить боеприпасы, Слащев прошел на площадку, где проходил спуск по скальной стене.

— Как тут у Вас дела продвигаются? Сколько еще времени потребуется?

— Спустили всех. Остался только начальник экспедиции. И раненный в плечо солдат.

— Тогда так, Отто. Спускайте оставшихся, потом сами и уходите. Как только можно быстрее. Англичане скоро снова пойдут, уже основательней, а у нас боеприпасов в обрез. Ребята они упорные, если вцепились — сразу не отпустят. Понимают, что нас тут не полк. Осыпь пройдете — дашь ракету. Мы сразу по леднику уходить начнем, основным маршрутом. Встречаемся, где договорились, но если что — нас не ждать. Твоя задача гражданских вытащить, а мы, если так случится, сами. Всё, удачи.

Англичане предприняли еще одну попытку. Они продвинулись почти до края ледника. Бойцы группы отвечали всё реже и реже. Лязгнул пустым пеналом один из «Гочкисов». И только брошенные тренированными руками гранаты градом осколков металла и камней заставили англичан отступить второй раз. Наконец, почти в полдень, оставленный наблюдателем боец, пригибаясь, подбежал к командиру и доложил «Пошла ракета, товарищ капитан»! Выгнали из казармы пленных англичан, и, нагрузив их носилками со связанными гурками и снаряжением, быстрым шагом двинулись к перевалу. Когда еще через час, к подожженному лагерю, соблюдая осторожность, подошли англичане, они почти на самом гребне ледника заметили колонну людей, среди которых выделялись длинные тени носилок. Взбешенные, англичане начали преследование, которое продолжалось, пока уже в сумерках, преодолев перевал, они не нашли своих соотечественников, с понурым видом сидевших на камнях.

Шеф-пилот Голованов, командированный ГВФ для выполнения особого задания, опустил бинокль и, застегнув кобуру маузера, повернулся к штурману.

— Они. Вон, видишь, тот психованный капитан? Жив, чертяка. Говорил я тебе, таких как он просто так не сожрешь. Давай к экипажу, к взлету готовиться. А я пойду встречать.

Приподнявшись, Голованов взобрался на валун, из-за которого они со штурманом наблюдали за подходами к площадке, и замахал рукой. Находившаяся в паре сотен метров от него фигура, ответила тем же. Потом обернулась назад и махнула еще раз. Вначале из зарослей тамариска показались фигуры бойцов, а потом стали выползать неуклюжие повозки, запряженные лохматыми яками. Медленно и слегка неуклюже, сопровождаемые бойцами, повозки начали подниматься к площадке. Собственно, сама площадка была найдена совершенно случайно, когда один из отрядов пограничников, преследуя банду, уходившую в Китай, заблудился в горах. Банду пограничники накрыли, но, как потом выяснилось, уже углубившись почти на сто с лишним километров на сопредельную территорию. Командир отряда, когда почти через неделю он вернулся обратно, самым тщательным образом описал всё, что происходило с ним и его бойцами. Это была обычная практика — подробных топографических карт сопредельных территорий пока просто не было, поэтому были интересны и важны любые сведения, полученные непосредственно на месте. И в данном случае она оправдала себя. При планировании операции полковник Старинов вспомнил этот отчет своих подчиненных и сам предложил найденную в горах площадку для эвакуации. Подошла она идеально — при должной сноровке пилота на неё могла сесть и тяжелая машина. Да и само название «площадка» было дано, скорее, по привычке. Место представляло собой небольшую и сравнительно ровную долину длиной чуть больше двух километров, спрятавшуюся между скалистых отрогов. И что было очень ценно — в ближайшей округе не было никаких поселений. Значит, заметить что-либо могли только случайные пастухи. Единственным недостатком было то, что перелететь с неё сразу на территорию Союза было нельзя — не позволяла высота горных хребтов, идущих вдоль границы. Поэтому была организована промежуточная посадка на территории Афганистана, с которым сохранялись, несмотря на попытки англичан, дружественные отношения.

Наконец погрузка закончилась. Со всеми возможными удобствами (хотя какие могут быть удобства в неприспособленной для этого транспортной машине?) раненых и гражданских разместили внутри самолета. Чихнув, моторы выплюнули струйки дыма и взревели, заставив лопасти пропеллеров молотить воздух. Напуганные неизвестным шумом, выпряженные из повозок яки торопливо потрусили к зарослям. Скрипнули отпущенные тормоза и транспортник начал взлет. Через тридцать минут, когда самый сложный момент взлета прошел и самолет набрал необходимые высоту и скорость, Слащев вышел из кабины пилотов и прошел в грузовой отсек. Взглядом отыскал среди пассажиров свою каштаново-волосую «крестницу», подошел и опустился на стоявший рядом с ней ящик. Глубоко вздохнул (черт знает что твориться, это с дядькой-то, которому если честно считать почти полтинник!) и, ужасно коверкая язык, произнес фразу, которую составил, использую словарный запас из «будущего» цикла «Выживание в тылу вероятного противника»:

— Прошу меня извинить, фройляйн, но Вы не похожи на немку. Я думаю.

— А я не немка, я русская. Поэтому можете не коверкать благородный язык Гёте и спокойно говорить по-русски.

— Кхм-м…Умопомрачительно… Так кто же Вас, в таком случае, в плен взял — англичане или (чертова «прошлая» память!) немцы?

— Это такая шутка? Узнаю соотечественника, папа мой так часто шутит. Кстати, меня зовут Ольга. Ольга Яковлевна Солдатова.

— Капитан Слащев. Тьфу ты, господи. Александр. Александр Яковлевич Слащев. Можно просто Саша. Наши отцы, получается, тезки. «Не хочу за всякого — хочу за Якова», так, кажется?

Лёгкая уставшая улыбка и чуть заметный кивок головы:

— Спасибо Вам, Саша. Спасибо и от меня и от моих немецких товарищей.

— А как Вы оказались в составе немецкой экспедиции?

— Моя семья вернулась на Родину еще в 27-м году. А я работаю ассистенткой у профессора Хаусхофера, поэтому осталась. Это моя четвертая экспедиция. Была… Никогда не думала, что люди, называющие себя цивилизованными, могут так себя вести. Хуже африканских людоедов. Но людоеды, по крайней мере, дикари и не говорят, что несут человечеству свет цивилизации. Они просто питаются людьми, а от этого можно защититься. Я не разделяла взглядов своего учителя, я только археолог, но сейчас готова согласиться с профессором в том, что в мире существует только две расы. Северная раса, раса людей. И раса выходцев из погибшей Ботсваны, южная раса, раса нелюдей. И вместе на одной планете им не ужиться. Но Вам это, наверное, не интересно?

— Вот уж нет, Оля. Это не только интересно. Это еще и очень важно, на самом деле. От этого зависит, будет ли жить в будущем наша с Вами Родина. Если мы это поймем, и всегда будем помнить об этом, никакой враг нам не будет страшен. Ни белый, ни желтый, ни чёрный. Для этого и существуем мы — те, кто воюет, спасает и защищает. Хотя, если честно, не будь подобной угрозы, я бы вместо войны с огромным удовольствием посидел бы где-нибудь в беседке на берегу реки за бокалом вина с приятной милой девушкой. Например, с Вами.

Снова легкая улыбка. Чисто женским движением Ольга поправляет сбившийся локон, сползший на глаза.

— Как Вы думаете, Саша, сложно будет устроить для меня возможность увидеть семью?

— А почему нет? Как только прилетим и сядем, обязательно их известят. А, может быть, уже известили, наверняка состав Вашей экспедиции нашему командованию известен. И семья Вас уже ждет.

— Рано Вам, Александр, о семье думать. У нас впереди еще много важных дел, — негромко произнес незаметно подошедший Риттер, ухвативший только конец фразы; — Не стоит лишний раз утомлять милую фройляйн, успеете еще наговориться. После посадки.

— Думать о семье — никогда ни рано и никогда ни поздно, Отто. Так еще деды наши говорили. А мудрость предков никогда не ошибается. Нужно её только вспоминать чаще.

Награждение было внешне скромным. Но от этого не менее торжественным. О таких событиях не пишут в газетах и не рассказывают по радио. Народу нет необходимости слышать об этом. Он об этом просто ЗНАЕТ. Поскольку отряд Слащева по Уставу не имел своего Знамени, награждение провели в подмосковных Подлипках, в гарнизоне Осназа. Выстроившийся перед Знаменем личный состав в парадной форме, оркестр на левом фланге, командиры на низкой трибуне. Начальник гарнизона, вызывающий к ней награждаемых. Перед трибуной Котовский, которому Егоров со стоящего рядом стола подавал награды: грамоты и именные наручные часы. И четкие искренние уставные слова — «Служу Советскому Народу»! Командирам групп и отличившимся бойцам, помимо всего прочего, были подарены новенькие, только сошедшие с конвейера, велосипеды. Редкая вещь по нынешним временам, велосипеды только-только начали появляться в продаже и стоили не мало. Особый подарок ожидал и Слащева. Он даже не сразу поверил глазам — новенький блестящий ПМЗ с коляской, выпуск которого начался в Подольске. Потом было торжественное прохождение. «К торжественному маршу! Повзводно! На одного линейного дистанция! Левое плечо вперед! Шагом…арш»! И слитный, как от единого живого организма, грохот подошв по брусчатке плаца. Мимо развернутого и слегка колышущегося под ветром Красного Знамени с Серпом и Молотом. Слащев, впечатавший ладонь в обрез фуражки и отбивающий шаг впереди своего отряда, вспомнил рассказ деда о совместном параде победителей в 45-м в Берлине. О том впечатлении, которое произвели на собравшихся советские солдаты, вышедшие на площадь простым походным шагом. Да, это Вам не вензеля, которые выписывают англичане с французами, или манерная шагистика американцев… Это шли ВОИНЫ. Это шла СИЛА. Сила, которую не остановить, если она двинулась вперед. Как же быстро мы сами это забыли! Забыли, что война для нас это не развлечение, не игрушки обнаглевших от безнаказанности «хозяев мира». Забыли, что если МЫ встанем и двинемся вперед, остановить нас не сможет ничто. И никто. И горе тем, кто вынудит нас встать. От нашего спокойного и уверенного походного шага они не спрячутся и не укроются нигде. Он везде настигнет желающих решить «русский» вопрос и поучить «этих диких русских». Мы долго терпим и медленно запрягаем. И пусть потом будут и боль, и кровь и смерть, но мы дойдем до самой дальней и тайной крысиной норы и вытравим эту сволочь, возомнившую в себе право править всем миром. И навязывать всему миру свою плебейскую мораль, скотскую культуру и мелочные похабные ценности. Они должны это помнить и знать. Но самое главное, об этом не должны забывать мы сами.

После торжественного марша и команды «Вольно, разойдись» и бойцы отряда и осназовцы столпились вокруг подарков, стоявших линейкой возле трибуны. Массивный Онищенко под хохот товарищей пытался взобраться на казавшийся рядом с ним игрушечным велосипед. «Смотри Онищ, не поломай малютку. Больно же ему, педали отломишь. Слышишь, аж кряхтит сердешный». Дутые шины стали почти плоскими, когда боец влез-таки на сиденье и, оттопырив колени, начал крутить педали. Вихляя из стороны в сторону, велосипед, поскрипывая, покатился по плацу. Пока не накренился и не очень умелый ездок не соскочил на землю.

— Что Онищ, это тебе не пулемет на загривке таскать. Техника нежность уважает, а ты же у нас бугай запорожский.

— Да ну вас к бису. Не солому же на нем возить, в самом деле. До почты доедет и ладно. Домой отправлю, пусть сестренка в школу ездит. Всё село обзавидуется.

К Слащеву, обошедшему подарок несколько раз и присевшему перед передним колесом, подошли Котовский и Егоров.

— Ну что, герой. Принимай под свое командование технику. Годится аппарат?

— Товарищ Котовский, это же просто нет слов! Сажаем в коляску Машу, Егоров сзади и на рыбалку. Отпустите?

— А новую знакомую куда посадишь? Ладно, не тушуйся хлопче, под это дело и служебную машину не жалко. Вместе с Егоровым. Временно. Но я же по твоей хитрой физиономии вижу, что ты уже очередную каверзу придумал. Чем на этот раз удивишь?

— Да, товарищ Котовский… Это же ценнейший для армии аппарат. Мотор мощный, проходимость, судя по подвеске, хорошая. А если в коляску еще и бойца с пулеметом посадить — вообще цены не будет.

— Не дурей тебя люди есть, раз такую технику придумали. Но про пулемет — это интересно. Советская мото-тачанка, получается. Ну, твоя машина, ты и пробуй пулемет поставить. Посмотрим, что получится.

— Ага. Пулемет это правильно. Самое оно на охоту ездить, — под басовитый смех Котовского ехидно заметил Егоров; — а в багажник гранаты пристроить, для рыбалки. И сзади пушку прицепить, для грибов. А что, я готов. Едем?

— Застоялись, жеребцы молодые? Слушай сюда, Слащев. Ты у нас курец старый, знаю. Вот тебе лично от товарища Фрунзе — любимый его портсигар. Читай, что на крышке написано. Понял? Знаешь за что? В тех бумагах, что Вы от англичан привезли, много чего интересного нашлось. И для нас и для немцев. И англичанина того ты правильно захватил. Но, как ты понимаешь, товарищ Фрунзе «не в курсе дела». И вообще никто «не в курсе дела». А потому те бумаги, которыми немцы заинтересовались, именно ты им и повезешь. Лично.