С ветерком
– Ааааааааааааааааааааа! – орала Таша, перекрывая звук мотора.
Эхо почему-то отвечало матерно. Мотоцикл несся внутри огромной трубы, проложенной для отвода паводковых вод под железной дорогой.
– Никогда ему этого не прощу, никогдаааааааааааааааа!
Мотоцикл промчался по улице райцентра, подкатил к ЗАГСу, и Андрей, ловко подхватив Ташу, занёс её внутрь, положил перед чиновницей два паспорта и заявление. Таша, оглушённая скоростью, трубой и ветром, промолчала на вопрос о согласии, только судорожно мотнула головой. Это сочли достаточным подтверждением.
Таше было тридцать два. Она жила в маленьком посёлке. Мать семейства. Ответственный работник. Секретарь местной партячейки (шёл 1978 год). И практически красавица. Не нынешняя глянцево-обложечная модель, а настоящая женщина. Женщина, у которой есть всё! Вот только мужчины нет. Таша уже два года была молодой вдовой с двумя малолетними детьми на руках. Муж нелепо погиб в ДТП. А среди немногочисленных жителей посёлка мужчин подходящего возраста было раз-два и обчёлся. Свободных и непьяных – того меньше. А уж на Ташин вкус и характер и вовсе никого.
Характер у неё был не то чтобы тяжёлый, нет. Он просто был. Например, если вечером приходил незваный гость (откуда бы взяться званым?), то Таша открывала дверь, держа в правой руке топор. Он был не слишком заметен в приоткрывшейся щели. Но иногда замечали, да. Ей было просто страшно за детей. Со стороны же казалось, что она решительно тюкнет топориком всякого, кто сделает неловкое движение.
Чуть позже сезонные разнорабочие (они каждый год приезжали на уборку урожая) оставили Таше щенка. Ну оставили и оставили. Собака в деревенском доме никогда не бывает лишней. Был он мышастой масти и со смешными огромными лапами. Звался Туман. Детям понравился, и ладно. А через полгода вырос в дога: сильный, невоспитанный и весёлый носился он по двору, сметая на своём пути грядки с помидорами, кусты георгинов, визжащих детей. Теперь незваные гости даже не доходили до двери, за которой у Таши стоял топор.
Однажды осенью Ташу позвали на свадьбу. Свадьбы в таких местах в то время касались абсолютно всех. Это потом, после девяностых, стало много чужих людей – беженцы из отпадающих республик, переселенцы из мест, в которых стало голодновато, горожане, позарившиеся на бросовые цены провинциальных домиков. А тогда в посёлке все были друг другу родственниками. Степень родства могла быть очень замысловатой и вовсе некровной (простой пример: племянник кума), но уж не настолько неочевидной, чтобы не позвать на свадьбу.
Таша принарядилась в голубое шифоновое платье (было ещё одно такого же покроя – от знакомой портнихи из райцентра – зелёное) и туфли на каблуках, завила кудри на своей русой голове и отправилась веселиться на чужую свадьбу.
И веселилась по полной программе. Пила вино, плясала, ела дважды обильную (деревенская и свадебная) еду, смеялась с подругами. Когда у праздника появились признаки вырождения и угасания, прибыли свежие силы – наконец-то добрались родственники и друзья с соседнего хутора. Радиолу переключили с лирических записей на танцевальные, заплескались по рюмкам штрафные и ещё какие там были положены опоздавшим гостям. Тосты, подарки, снова еда…
Среди прибывших был и незнакомый Таше молодой человек. Он обращал на себя внимание густыми усами и вьющимися волосами неприличной длины (почти до плеч!). Небольшого роста, но хорошо сложённый, с сильными руками – рубашка на бицепсах туго натягивалась при движении, – в каких-то невероятных клешёных штанах… В общем, девушки им интересовались.
Таша же, оказавшись рядом, заметила тоном классной руководительницы (у неё, кстати, в анамнезе было недолгое директорство в маленькой начальной школке): «А что это, молодой человек, у вас такие косы на голове? Приходите в гости, постригу». Это было не приглашение, а так, болтовня веселой и слегка нетрезвой женщины, но подстричь Таша могла, это правда. Девчонок своих малолетних, деда-соседа, сына его облагораживала, иной раз и подругам ровняла отросшие чёлки да хвосты. Сказала да и забыла. До того ли.
Спустя неделю в Ташину дверь постучали. Туман не лаял – вероятно, унёсся по своим туманным кобелиным делам. По голосу, который откликнулся на её «Кто там?», она не опознала гостя. Поэтому дверь открывала, как и раньше, с топором в руке. В сумерках она с трудом узнала свадебного знакомца. Имени не вспомнила. На вопрос, зачем пожаловал, простодушно удивился: как зачем? Стричься!
Молодой человек назвался Андреем. Андрей так Андрей. Таша постригла юнца – при ближайшем рассмотрении он оказался именно юнцом. Было ему двадцать четыре. Восемь лет разницы! У Таши несмотря на позднее время визита даже не появилось никаких мыслей вольного характера. Двадцать четыре! Мальчишка. Только когда сливала из ковшика воду ему на спину, чтобы смыть мелкую сечку волос, почувствовала, как по телу прошла лёгкая судорога. Словно ветер на воду дунул. И стало горько, как бывает горько от сознания: в твоей жизни этого не будет…
Через неделю Андрей явился снова. И спустя ещё несколько дней. Он всегда приходил в темноте, чтобы любопытный деревенский люд не подумал чего плохого о Таше, а уходил около пяти утра – как раз хватало времени, чтобы добраться до соседнего хутора, поспать часок и отправляться в поле. Андрей работал пока трактористом. Пока – потому что учился заочно на инженера. То есть в города от сельской своей жизни убегать не собирался, но и на тракторе горбатиться до пенсии был не готов.
Роман этот длился c ранней осени до глубокой весны, и всё было хорошо. Но Андрею пришло время ехать на летнюю сессию. И тут началось. Андрей стал просить Ташу выйти за него замуж. Таша не верила своим ушам. Он, этот мальчик, этот красивый, умный, весёлый мальчик, лучший жених на три колхоза, просит её руки. Нет. Ни-ко-гда! Что скажут дети? Что скажут люди? И вообще – он же через год пожалеет. Это что ж, разводиться? Что скажут люди? Она же старуха. Ей тридцать два. А у него всё впереди. И что скажут люди?
Но Андрей был настойчив. В конце концов он перешёл к откровенному шантажу. Сказал, что если она не выйдет за него замуж, то он никакую сессию сдавать не поедет. Понимаете? Высшее образование – коту под хвост. Инженерство – коту под хвост. Никуда он не поедет. Дурак, право слово.
Было хорошее субботнее утро. Солнечное, тёплое. В понедельник Андрея ждали в институте. В ЗАГСе райцентра, если не устраивать торжественной регистрации, их распишут прямо на месте. Отступать некуда. Таша посмотрела сначала на зелёное шифоновое платье, потом на голубое. Выбрала его. К дому на мотоцикле – впервые днём! – подъехал Андрей.
Вещий кот
Нашкодивший кот сидел на принтере и изо всех сил делал вид, будто происходящее его абсолютно не касается. Морда его от этого была похожа на лицо обмочившегося в постель первоклассника, который не хочет рассказывать маме о конфузе, но не знает, как самостоятельно справиться с проблемой. Сложная такая морда, в общем. Кот старательно игнорировал вопли хозяйкиного самца, вопли хозяйки и те пять предметов, в которые превратился один предмет, лежавший до этого на принтере.
– Господи, Катя, это же новый айфон, я его четыре дня как купил. Тварь! – кинул Максим коту. – Вдребезги ведь. Ну, накажи его как-нибудь, я не знаю, это же твой кот. Убери его отсюда. Тварь! Гад хвостатый!
Он шлёпнул кота, тот, коротко крутнувшись в воздухе, тяжело шмякнулся неподалёку. Кот был старый. Кота подарил Кате папа, уже покойный. Поэтому кота Максиму трогать не стоило.
Скандал разгорался, децибелы и страсти росли по экспоненте, и не было ни одной точки, где они могли бы обратиться в ноль. Но внезапно математическая аналогия перестала быть корректной, ибо в комнате повисла гробовая тишина. Фраза из мультика «Трое из Простоквашино», та самая – «Выбирай: или я, или кот», – в жизни звучала совсем не смешно. Глупо – да. Странно. Страшно. Вот именно, что страшно. Потому что Катина жизнь рушилась и летела в тартарары из-за какого-то айфона, из-за какой-то мерзкой железки, и это творит человек, с которым они собирались сегодня подавать заявление в ЗАГС.
Внезапно Катя увидела, что за её спиной с книжного шкафа медленно падает огромная ваза, которую ей когда-то подарил Максим, ещё слабо разбираясь в её вкусах и пристрастиях, и которую она не любила – и за размер (туда было нечего поставить, кроме роз в половину её роста, а ей нравились мелкие цветы), и за цвет (какой-то коричневато-красный, а она предпочитала холодные оттенки), и за тяжеловесность. Плавное движение вазы сопровождал какой-то протяжный звон, обернувшийся будильником на том самом айфоне. Гаджет был цел. Максим спал. И только кот сидел на подоконнике со сложным выражением лица, будто он только что вышел из противного Катиного кошмара.
Надо было приготовить ему еды (сублимированных магазинных кормов он не признавал, поскольку был котом старой закалки), отнести на кухню и проследить, чтобы поел: зверь действительно был стар настолько, что порою забывал, в каком месте еда и для чего она. Катя возилась с ним по утрам сама, давая Максиму поваляться в постели ещё минут двадцать-тридцать. В этом было больше любви и нежности, чем кажется, ибо стремительный город не даёт нам передышек, заставляет бежать и бежать, независимо от того, есть у нас на это силы или нет. И когда женщина заслоняет любимого от подгоняющего ритма хоть и на полчаса – это ли не забота?
Планы на день был одновременно велики и просты. Максим едет на встречу с заказчиком, на обратном пути заскочит на свою квартиру (душ, переодеться, позвонить родителям), потом в ЗАГС. Катя ненадолго в офис (договорилась с коллегой, что та её во второй половине дня прикроет от клиентов и начальства), на маникюр (куда ж без него?), потом в ЗАГС.
Дверь за Максимом захлопнулась. Катя поскакала в ванную докрашивать ресницы на левом глазу. Ну и немножко дорасчесаться. И, может быть, выщипать какой-то лишний волосок. И вот здесь ещё раз припудрить. И… Утробный вопль кота прервал превращение Кати в портрет инфанты Марии Терезы. Она выскочила из ванной и уставилась на питомца. Он явно был не в порядке. Ни песен петь, ни сказки говорить. На полу тут и там виднелись мутные неаппетитные пятна. «Кирдык котику», – подумала Катя без каких-либо чувств. И это были последние секунды, когда она была спокойна и как-то даже равнодушно-отстранённа. Потом началось.
Сперва зазвонил телефон: курьер с платьишком, заказанным третьего дня, решил-таки добраться до Кати и будет минут через пятнадцать. Тут котик взвыл ещё раз. Катя одной рукой натягивала джинсы, второй доставала переноску, третьей объясняла курьеру, как ему пройти от метро, а четвёртой набирала на городском телефоне номер такси.
Максим был готов лопнуть от досады. Новенький-кленовенький айфончик остался лежать на принтере в Катиной квартире. Он это обнаружил уже в вагоне метро – хотел посмотреть в календарь и полистать книжку. Пришлось возвращаться.
На проезде, ведущем во двор, Максима обогнало такси. Он увидел, как из подъезда выскочила Катя, схватила у какого-то подошедшего мужика пакет, букет, взяла с лавки большую сумку, юркнула в машину, мужик прыгнул следом. И такси унеслось.
Курьер был с пакетом и букетом – у них, понимаешь ли, акция. И хотел, чтобы ему объяснили про наземный транспорт, потому что на метро ему было неудобно возвращаться. И расписались на двух бумажках. Кате пришлось усадить его в такси, чтобы вывезти к остановке, и по пути подписать бумажки. Одновременно она рассказывала таксисту, как удобнее проехать к ветеринарке, чтобы не встать там и ещё вон там. Кот аккомпанировал короткими воплями. Надрывающегося в сумочке телефона Катя не слышала.
Спустя три часа и одну операцию заплаканной Кате вернули бесчувственного котика. Велели привозить послезавтра на перевязку и проверку катетера, выдали пачку лекарств, проинструктировали, какие лучше использовать шприцы, куда и зачем колоть, – и молитесь, чтобы он это вынес, очень уж пожилой котик.
На мобильном пять пропущенных звонков от Максима, дома записка от него же: «Не ожидал от тебя такого». На звонки не отвечает, к ЗАГСу не пришёл. Выговор на работе даже не огорчил.
До послезавтра ждать не пришлось – ночью у кота начались судороги. В круглосуточной больничке опять были уколы, капельницы, но коту надоело. К послезавтра от кота у Кати остались переноска, миска да лежачок. От Максима не осталось ничего: он не переезжал к Кате, считал, что это ни к чему, только ночевал время от времени. Вот, дескать, поженимся, продадим однушки, купим нормальную квартиру, тогда и заживем вместе – по-настоящему. На звонки по-прежнему не отвечал. Понять, в чём дело, Катя не могла, но за жизнь его не опасалась: судя по фэйсбуку, Максим был не только жив, но и пьян. И даже, кажется, не одинок.
В общем, спустя неделю Катя собрала котовские вещи в большую икеевскую сумку, придавила их большой вазой с самого верха книжного шкафа (всё равно она ей никогда не нравилась) и потащила это добро к мусорке. Возле контейнера стоял ясноглазый парень с молочным котёнком в руках.
– Девушка, миленькая, вам котёночек не нужен? Я спешу очень, мне в ЗАГС надо, заявление подавать, а куда я с ним через полгорода? Да и Ленка нас с ним из дома выгонит. У неё же такса.
– Давайте, – кивнула Катя. Сунула дрожащего хвостатого дурачка за пазуху, вынула из своей сумки вазу, протянула изумлённому парню. – Это подарок вашей Ленке.
И пошла домой.