Зарок
Прекрасное во всех отношениях лето погибло ради того, чтобы Настя обрела полезный жизненный опыт: когда мужчина начинает рассказывать о своей яхте, не следует упиваться романтическими подробностями, что у судна две мачты, паруса – аж три, а сделано оно шведскими мастерами, мебель в салоне красного дерева, и футов в лохани целых сорок два… Напротив, подобное хвастовство слушательницу должно насторожить, ибо красное дерево, паруса и палуба нуждаются в непрестанном и тщательном уходе.
Вопрос, призванный решить, переводить ли воздыхателя в категорию друга сердца, совсем не «правда, ты любишь меня больше, чем яхту?». Нет, нет и нет, эта планка непомерно высока, а женские непосредственность и неопытность милы, но глупость их полностью не заменяет. Единственное, что необходимо уточнить, – имеется ли на яхте обслуживающий персонал? Потому что если нет, то им неминуемо станет сама гостья.
Сезон навигации начался внедрением в сухопутное девичье сознание суровой флотской дисциплины и прибытием на Гибралтар, к месту зимовки лодки. Впрочем, куда именно, оказалось совершенно несущественным – нигде, кроме дока, начинающей юнге бывать не пришлось, и ничего, кроме ракушек, плотно облепивших днище судна, увидеть не удалось, ибо моллюсков надо было отодрать, а суденышко – перекрасить. «Вот, милая, скребок, – сказал любимый капитан, – а вот – кисть». Отвлекаться не рекомендовалось, яхтсмену не терпелось выйти в плавание.
По окончании каторжных работ счастливая пара оказалась наконец-то на воде. Ну, не в открытом море, понятное дело. Морские переходы – дело редкое, сложное и опасное. Тур Хейердал, конечно, их совершал, но рядовые плейбои предпочитают переползать вдоль берега от одной марины к другой. Потому что знают: как только берег останется вдалеке, море разыграется, в моторе непременно что-то испортится, а пассажирку начнет со страшной силой тошнить, хотя на борт ее взяли не для этого.
В своих глупых девичьих мечтах Настя романтично загорала на палубе в заливе, прыгала с борта в прохладную воду, наслаждалась бокалом красного вина под темным бархатом южной ночи… А в действительности яхта по большей части стояла у причала, и жить так оказалось хоть и экзотично, но приятно в той же мере, как на качающемся автомобильном паркинге. Зато когда стало известно, во сколько обходится стоянка, она смирилась с прижимистостью яхтсмена. Боливару не снести двоих.
Плавать под парусами Насте расхотелось после первой же попытки. Возможно, потому, что при смене галса ее треснуло по макушке, а почистить, высушить, сложить и зачехлить три гигантских, вздувающихся и упирающихся паруса, кроме Насти, было некому.
Редкие моменты идиллического дрейфа она посвещала зубрежке правил навигации по звездам. Это помогло ей удержаться от ехидных замечаний о том, как глупеет лицо мужчины, часами рассматривающего в морской бинокль топлесную часть проносящихся мимо серфисток.
Смирилась Настя и с особенностями круиза: со сложностями спуска воды в унитазе, куда ее надо было каждый раз предварительно накачивать, с тем, что мыться приходилось в море. А, прибыв в новый порт, пришвартовавшись и покончив со всеми формальностями, парочка путешественников шла не любоваться городом, о нет! Они разыскивали местный автобус и тряслись на нем до предыдущей стоянки, потому что у баловней судьбы имелась не только яхта, но и машина, и требовалось ее перегонять, дабы не лишиться ни капли комфорта.
Трудно давалась Насте только необходимость перепрыгивать с борта на далекую твердую землю. Однако яхтовладелец не одобрял сходни, шкрябающие палубный настил, а пришвартовываться впритык к набережной опасался: стеклопластик обшивки – дело нежное, может поцарапаться. Каждому морскому волку следовало решительно преодолеть страх высоты и падения в воду.
Однажды в яхту врезалась соседняя посудина. Капитан остался спасать корабль от погружения на морские глубины с помощью ругательств, а Настя была послана в полицейский участок. Жестами и теми словами, которые ей казались наиболее похожими на испанские, она доходчиво объяснила местному стражу порядка ситуацию: «Отра… э-э-э… каравелла… э-э-э-э… бум! ностра каравелла…»
По возвращении обнаружилось, что несообразительная посыльная умудрилась заполнить неправильную анкету, и получила нагоняй. Вот тут Настя и приняла роковое решение, которое гораздо безопаснее воплощать, находясь в полной независимости в собственном доме, – не позволять себя обижать и воспитывать.
Яхту долго чинили. Лето уже повернуло к осени, до возвращения в Москву осталось рукой подать, когда яхтсмен попрекнул Настю мотовством – ненужным приобретением швейцарского шоколада и неоправданно дорогого вина. Она вспомнила данное себе обещание и попросила, чтобы друг сердца отвез ее на берег.
Яхтсмен и отвез, ожидая слез и раскаяния. Так Настя, без забытого впопыхах телефона, с одной сумкой и малой толикой денег за пазухой, оказалась в ночном порту Пальма-де-Майорка, среди огней казино, морячков в отпуске, проституток и прочих добропорядочных граждан, взявших себе в привычку совершать моцион в такое время в таком месте.
Долгий, многоэтапный путь в Москву включил ночлежку с алжирскими нелегалами, сутки на полу терминала Пальма-де-Майорки и рассвет в Барселоне, запомнившийся гадким порочным парнишей, попытавшимся выхватить сумку. Затем Настю ждала ночь в общем зале студенческого хостела, перелет в Берлин, так как мест на Москву не оказалось, холодный вечер на вокзале, а под конец мытарств – сутки в поезде «Берлин – Москва».
Тут ей повезло: когда она, с новоприобретенной сноровкой бывалого путешественника, расположилась со всеми мыслимыми удобствами на жесткой скамье меж двумя посторонними мужчинами, ее потрясла за плечо попутчица и сообщила, что в ее купе пустует полка.
В дороге Настя не распускалась, не плакала и себя не жалела. Наоборот, поддерживала силу духа самокритикой и все время твердила: «Так мне, дурище, и надо! Буду знать, как доверяться плейбоям с яхтами! Больше ни-ко-гда! Никогда! Клянусь!»
Когда, едва живая, она наконец-то вползла в московскую квартиру, там отчаянно трезвонил телефон.
– Настя! – кричал яхтсмен на другом конце международного провода. – Ты с ума сошла, да? Я тут едва не рехнулся! Ты знаешь, как я испугался?! Я же тебя по всему острову искал! Черт-те что могло случиться! Разве можно так людей пугать?! Я завтра прилетаю и прямо к тебе с аэродрома…
Настя рыдала, шмыгала носом, рассказывала про свои мытарства. Ему пришлось утешать ее, правда, справедливо напоминая, что во всем виновато ее, Настино, бешеное упрямство. В конце разговора она еще раз всхлипнула и ответила:
– И я. Очень, да. Целую.
Повесила трубку, высморкалась, вытерла глаза и подумала, что утром надо успеть в парикмахерскую. И в магазин, купить чего-нибудь. Дом-то совсем пустой, а он с дороги голодный будет…
Платье для счастья
Опостылело Кате казаться административной служащей и заурядной матерью-одиночкой, когда на самом деле она сложна, непредсказуема и саморазрушительна, как Настасья Филипповна или Кармен.
Возможно, дотоле дремавший Катин нонконформизм пробудили Сашкины слова о его бывшей, которая, оказывается, «была не такая, как другие», – а еще уверял, что сам ее бросил! А может, ехидное замечание Маринки: «Вот Жанна никогда не выглядит секретаршей». В ответ на эти вызовы судьбы Катина сложная лунная сущность, ее истинное мятущееся Я расправило крылья и вознеслось над морем постылой, навязанной обстоятельствами ординарности. В запале она смела будничные свитера, банальные блузки и обыденные юбки-карандаши в дальний ящик и твердо решила принять за эталон гардероба эстрадный прикид Леди Гага.
Но нельзя забывать, что должность у Катрин представительная и ответственная. На работе ее ценят не за декламирование Хлебникова невпопад и не за интригующую неадекватность. Поостыв, она выудила из вороха забракованной униформы практически неношенного Кальвина Клайна. Да и ребенка, понятное дело, не стоит пугать своим сложным внутренним миром, он и так от рук отбился. И прокурору в мамином лице она не станет добровольно подкидывать аргументы для излюбленной обвинением версии о том, кто сама виновата во всех своих несчастьях.
И уж совершенно ни к чему метать бисер своей исключительности перед лучшей подругой Анюткой, та только взволнуется, добрая душа. Пусть лучше поможет сшить новое одеяние, соответствующее Катерининому истинному образу. Уже ясно, что одной цепочкой на щиколотке хрен отделаешься, для самовыражения требуется как минимум татуировка на санскрите на копчике.
А вот до Маринкиного сведения пора довести, что, между прочим, Катя давно пишет книгу. О чем – пересказать невозможно, Марин, ты все равно не поймешь, это такой опыт экзистенциализма, выраженный в метафизических образах… Пусть завистница подавится своим язвительным «ты это сама сшила, что ли?».
Вечером, с очередным скандалом уложив сына, Катя-Клеопарта ожидает Сашку. Жемчужные бусы на челе, босая, с шарфом а la Айседора Дункан, с тревожным блеском в очах, со слегка бессвязным, по-ахматовски туманным, порывистым, многозначительным надрывом в речах:
– Я больше так не могу… мне все, все надоело… Ах, оставь, оставь меня!
Устремив загадочный взор на свечу, некоторое время взвешивает, не продекламировать ли любимое, заранее освеженное в памяти – об особенно тонких руках, колени обнявших, – но как-то не удается вставить прочувствованные строки, поэтому Катерина только твердит, что нет, нет сил дальше жить, когда это постоянное, бесцельное, изматывающее умирание… И слезы катятся уже непроизвольно.
А сердечный друг сидит рядом, глазами хлопает, а потом говорит, изрядно обалдевший:
– Ну все вы одинаковы: как ПМС, как прямо хоть в бункере пережидай. Что это у тебя на лбу запуталось?
И бережно пестуемый образ Катрин-Прекрасной-Дамы неумолимо летит, летит степной кобылицей куда-то прямиком к убогости Бедной Лизы, и мнет ковыль последнего самоуважения… Но, по счастью, в этот момент Сашка притягивает упирающуюся Лилит, обнимает, целует и бормочет:
– Раз в месяц имеешь полное право! – И добавляет нежно: – Девочка моя!..
И Катя внезапно понимает, что экстримы в духе Леди Гага совершенно не нужны для счастья, что гораздо больше, чем быть не от мира сего, хочется быть лучше всех. Хотя бы один-единственный день. Причем приглашены будут только самые близкие. И какая глупость, какая нелепая надуманность – этот жемчуг в волосах! Если честно, то даже фата во второй раз уже как-то необязательна.
Для полного счастья нужно только белое, элегантное, безупречное в своей простоте платье.
Заслуженное женское счастье
Трогательное предание о «любви с первого взгляда» может как ничто, украсить семейные легенды, но Лена знала, что в действительности каждая невеста – сама творец маршей Мендельсона и свадебных тортов своего счастья.
Прекрасная жительница Иерусалима Елена до последней возможности эксплуатировала нехитрый рецепт приятной жизни – быть красивой и свободной. Но к тридцати годам прелестный образ юной Наташи Ростовой начал трещать по всем швам, и настала пора полюбить какого-нибудь достойного избранника навеки.
Определив задачу, психолог Лена разработала тактику и стратегию создания счастливого семейного союза. Ради обнаружения подходящего кандидата было решено активно участвовать в культурной жизни столицы, появляться на всех тусовочных мероприятиях, вернисажах, перформансах, лекциях и дипломатических коктейлях. Разумеется, ей были известны и другие злачные места, но обретенные там знакомые охотнее платили за ночное такси, нежели брали замуж, так что имело смысл начать с чего-нибудь возвышенного, вроде вечеров поэзии. Вначале Лене не везло, вплоть до того, что пару раз подкатывались сами поэты. Однако, пребывая в поисках нормального человеческого существования, а не материала для трагических мемуаров, потенциальная невеста рифмоплетов решительно отшила. Лена знала, что романтиков стоит любить в ранней юности, а потом наступает пора перевязать розовой ленточкой вирши, оставшиеся от пылкого чувства, и сложить ихв шкатулочку.
Одетая во что-нибудь невинно-черное и провокативно маленькое, Лена предоставляла всем робким желающим удобный шанс познакомиться. Внимательно изучала каждую вывешенную на выставке картину, неторопливо листала на проходе программку. Терпеливо перечитывала в фойе объявления «Быстрое и безболезненное обрезание опытным раввином с многолетним стажем!», «Наши гаранты подпишутся под любую вашу ссуду!» и «Адвокатская контора Лифшица обеспечит стопроцентный выигрыш в лотерее “Грин-карты”». Спустя некоторое время охотнице улыбнулось счастье – она приметила свой идеал, и «все, что было справа, – стало слева, и все, что было слева, – стало справа», как описал классик Лев Николаевич Толстой столь же переломный момент собственной жизни.
Среди почитателей русскоязычной словестности, обряженных в потертые свитера и треники с лампасами, прекрасный незнакомец приятно выделялся костюмом Хьюго Босса и элегантной стрижкой. Разведка донесла Лене вид занятий – нейрофизиолог, – а также обнадеживающе холостое семейное положение избранного объекта.
Так эффективно, как умели только Арики Шароны и Моше Даяны, Лена пустила в битву заготовленные резервы. Друзья вывели на нее жертву и представили, верные сторонники закрыли пути отступления, оттерли многочисленных конкуренток и по секрету поведали счастливчику, как неслыханно повезло ему заинтересовать собой самую неприступную и красивую женщину столицы.
Некоторое время фанфан-тюльпан еще колебался между ней и какой-то пергидролевой блондинкой, но блондинку не украшали аура доступности и шляпка с вуалеткой. К тому же во время антракта, когда добычу могли отнять или она сама могла сделать рывок на свободу, Лена цепко прихватила нового знакомого под локоть и увела подальше. Туда, где никого не было, к столику с книгами поэта, и весь перерыв демонстрировала принцу свое тонкое понимание верлибра, а блондинке – что ей тут нечем поживиться.
Первое свидание состоялось в вифлеемской Базилике Рождества Христова под Рождество, и ненасытно целующаяся за колоннами парочка безнадежно испортила многочисленным паломникам весь хадж… В конце вечера Лена могла поклясться, что это был блицкриг.
Вскоре суженый переехал из своего холостяцкого убежища на уютную Ленину жилплощадь, однако в омут семейной жизни опрометью не бросался. Целый год девушка на затянувшемся выданье не могла вырвать внятного предложения руки и сердца. Более того, за этот год красавец перестал терпеливо внимать стихам Лениных знакомых, прекратил обегать машину и распахивать перед пассажиркой дверцу, то и дело даже забывал дарить цветы. Но не перестал ее смешить, не забывал радовать и не прекратил волновать. И однажды безнадежно усугубил ситуацию признанием в любви. Не приходится удивляться, что стряслось непредвиденное – охотница попалась в собственный капкан. Лена, до тех пор женщина разумная и осторожная, потеряла голову, забросила все грамотные приемы манипулирования чужим сознанием и, со своей стороны, отчаянно влюбилась.
Барышни, созданные для любви, как итальянский – для музыки! Учитесь на примере Лены, не ставьте одним махом на кон все состояние своей души! Играйте по мелочи, пока не определятся намерения противника. Придерживайте свои прекрасные порывы, чтобы они не пропали втуне. Задумайтесь: не потому ли он с вами, что это решает его жилищный вопрос? Заранее выясните: что будет, когда вы дойдете до моста жизненно важного решения? Собирается ли избранный попутчик перенести вас через него, всю в подвенечно-белом, или бросит на переправе? Взвешивайте почаще и поточнее, равноценна ли отдача понесенному вами расходу доброго имени и невинности. Ищите ценники на подарках.
Ибо на что может рассчитывать женщина, неосмотрительно заплутавшая в дебрях чувств, не оставившая спасительных следов-крошек и безнадежно потерявшая обратную тропинку к равнодушию? На то, что страшнее смерти ничему не бывать, что судьбу можно запугать собственной безрассудностью? Вместо того чтобы полагаться на собственную квартиру, машину и хорошую работу, неосмотрительная Лена сделала ставку на верность, нежность и любовь.
И еще на то, что всю неделю, пока ее машина пребудет в ремонте, бывший учитель вождения и друг-любовник, а ныне – просто добрый приятель Максим не поленится подвозить ее с работы и демонстративно провожать до самой двери.
На седьмой день, после особо затянувшегося прощания с Максимом, Лена наконец-то услышала от суженого долгожданный вопрос. И потеряла голову настолько, что ответила категорическим согласием с неприличной поспешностью.
Если женщина от большого ума полюбит так, что только смерть представляется спасительной сеткой под трапецией ее безумной страсти, тогда – запомните мое предостережение, неосторожные девы! – в ее жизни неминуемо наступит день, когда ей еще придется сердиться на своего избранника. Хотя бы за то, что он злостно не ставит посуду в посудомойку, упорно швыряет рюкзак посреди прохода и много лет кряду разбрасывает грязные носки по всему дому.