История Украины после 1991 года — это непрерывный процесс борьбы между различными ветвями власти за перераспределение полномочий. После принятия парламентом Конституции Украины (1996) в стране утвердился достаточно условный вариант президентско-парламентской республики. В 2005–2009 годах после драматических электоральных протестов 2004 года, получивших название «оранжевая революция», и внесения изменений в Конституцию (2004) можно говорить о возникновении парламентско-президентской республики. В 2010 году Конституционный суд Украины под нажимом В. Януковича и его политических сторонников вернул президентско-парламентскую форму организации власти, при этом значительно расширив полномочия президента. В 2014 году парламент вернул парламентско-президентскую республику, однако взаимоотношения между ветвями власти по-прежнему строятся на политической целесообразности, ситуативных союзах и под сильным влиянием внешних акторов, в данном случае «Запада».

Наиболее самостоятельной фигурой в сфере исторической политики был и остается президент. Он располагает относительно мобильными бюрократическими структурами, позволяющими быстро принимать и реализовывать решения (или имитировать их исполнение). Подразделения президентской администрации на местах (городские, областные, районные администрации) самостоятельной роли, как правило, не играют (они фактически являются органами центральной исполнительной власти), однако от них напрямую зависит адекватная реализация указаний президента на местах. Формально указы и распоряжения президента обязательны к исполнению всеми органами исполнительной власти. На практике — «возможны варианты». «Президентская вертикаль» не может похвастаться высоким уровнем исполнительской дисциплины.

Правительство (Кабинет министров) осуществляет в основном техническое и финансовое обеспечение решений, принимаемых президентом, и законов, поставляемых Верховной радой. В состав центральных органов исполнительной власти входит Украинский институт национальной памяти, созданный в 2006 году, его статус и роль периодически меняются в зависимости от политической конъюнктуры. Из министерств и ведомств, составляющих систему органов исполнительной власти, на постоянной основе в разработку и реализацию исторической политики вовлечено Министерство образования и науки. Достаточно техническую роль играет Министерство культуры, в ведении которого находится ряд мемориальных комплексов и музеев. Другие центральные органы исполнительной власти (министерства, комитеты, комиссии) вовлекаются в историческую политику спорадически, как правило в связи с реализацией памятных мероприятий.

Верховная рада призвана играть определяющую роль в исторической политике через законодательную деятельность. Частично она с этой ролью справляется. Именно парламент утверждает государственную символику, устанавливает памятные даты и принимает законы, определяющие историческую политику. Одновременно он играет роль общественной трибуны в артикуляции и представлении взглядов тех или иных групп интереса. Парламент — место продвижения разных вариантов исторической политики, представленных политическими силами и партиями, занимающими места в зале заседаний. Поскольку значительная часть законопроектов, касающихся исторической политики, не становится законами, парламент в этом (и во многих других отношениях) нередко является инструментом пиара определенных депутатов или политических сил и средством давления групп интереса в вопросах исторической политики. В некоторых случаях он становится ареной идеологического противостояния, а иногда играет самостоятельную роль в отстаивании одного из вариантов этой политики.

Местные органы государственной власти представлены двумя группами институтов. Во-первых, это уже упоминавшаяся «президентская вертикаль» — районные, городские и областные администрации, которые по идее должны обеспечивать целостность государственной политики в отношении прошлого и призваны проводить в жизнь решения президента и правительства. Во-вторых, это органы местного самоуправления (областные, городские, районные, поселковые и сельские Советы). Они могут адекватно исполнять, а могут игнорировать и саботировать решения центра или имитировать их исполнение, а в определенные моменты вообще выступать самостоятельными субъектами исторической политики. В особенности это касается мэрий, областных и городских Советов — они больше зависят от местных избирателей, мнение которых может сильно расходиться с позициями центра.

Все перечисленные органы власти и местного самоуправления участвовали и участвуют в разработке и реализации исторической политики на Украине на более-менее систематической основе.

Несмотря на столь разветвленную инфраструктуру и большое количество самых разных институтов, непосредственно или опосредованно участвующих в разработке и реализации исторической политики, роль государства в этой сфере остается проблематичной как с точки зрения наличия стратегий, так и с точки зрения способности к их практическому воплощению.

 

Президент

В Администрации президента существуют структурные подразделения, которые имеют прямое или косвенное отношение к формированию и реализации исторической политики. Это Главный департамент по вопросам гуманитарной политики, Главный департамент информационной политики и Департамент государственных наград. В основном они выполняют технические функции, связанные с подготовкой и обеспечением реализации решений президента. Аналитическую работу призван выполнять Национальный институт стратегических исследований (НИСД), который время от времени обращается к вопросам разработки исторической политики. В 2005 году в институте, судя по всему, начиналась разработка некоей стратегии и была подготовлена аналитическая записка о концептуальных основах государственной политики памяти. Поскольку соответствующей концепции так и не появилось, а историческая политика развивалась как результат взаимодействия спонтанных интересов разных общественных сегментов и групп интересов, можно предположить, что НИСД разделил судьбу всех других подобных аналитических центров: экспертные рекомендации и предложения практически не использовались в реализации исторической политики.

Непосредственное влияние на формирование этой политики президент может осуществлять через свои указы, распоряжения (согласно Конституции — обязательные для выполнения всеми органами власти), обращения или проекты законов.

Указы и распоряжения президента в основном носят распорядительный характер: они определяют перечень коммеморативных мероприятий и распределяют задания по организации этих мероприятий между институтами власти. Если взять в качестве примера один из центральных объектов исторической политики после 1991 года — Голодомор, то в 1993–2015 годах обращение президентов к этой теме выглядело так: Л. Кравчук издал 1 указ, посвященный 60-летию трагедии; Л. Кучма — 2 указа и 1 распоряжение; В. Ющенко — 15 указов, 2 распоряжения, 1 обращение и 3 законопроекта; В. Янукович — 1 указ (к 80-летию трагедии); П. Порошенко — 2 указа.

В процессе развития института президентства выработался некий алгоритм продуцирования коммеморативных указов, появилась некая регулярность: например, указы к очередной годовщине провозглашения независимости или указы к круглым датам наиболее значимых событий (Голодомор, победа во Второй мировой войне).

Президент может также определять историческую политику через подписание или наложение вето на законы, принятые парламентом, — через подконтрольные ему фракции в Верховной раде, через местные государственные администрации (выполняющие роль местных органов исполнительной власти) и, наконец, через прямые поручения органам исполнительной власти и подконтрольных ему министерств и ведомств.

От позиции президента и его личного отношения к проблемам прошлого во многом зависит алгоритм и интенсивность исторической политики.

Первый президент Украины Л. Кравчук, пришедший на свой пост прямиком из идеологического аппарата ЦК КПУ, не создавал политическую конъюнктуру, он к ней приспосабливался. Л. Кравчука можно считать довольно типичным представителем идеократии, политиком, поднявшимся на вершины власти через структуры, осуществляющие ее идеологическое обеспечение. Это наложило отпечаток на всю его политическую карьеру, пиком которой стала должность президента. Л. Кравчук пришел к власти, используя лозунги своих недавних оппонентов из лагеря «национал-демократов», поэтому, с одной стороны, его действия в сфере исторической политики имели инерционный характер (он продолжал «восстанавливать историческую справедливость»), а с другой — их содержание и направленность определялись необходимостью легитимации его собственной власти, что требовало утверждения подходящего для этого исторического мифа. Л. Кравчук не стал «изобретать велосипед»: в качестве основы для исторической политики он избрал стандартный этнонациональный миф «возрождающейся нации» (сформировавшийся на рубеже XIX–XX веков). Точнее, этот миф избрал его.

При Л. Кравчуке — и как заведующем идеологическим отделом ЦК КПУ в конце 1980-х, и как президенте — начался процесс конструирования коллективной/исторической памяти о Голодоморе. Только в первом случае Л. Кравчук был оппонентом «националистического мифа о голоде», а во втором он содействовал тому, чтобы 60-летие трагедии было отмечено на государственном уровне как геноцид украинцев. В сентябре 1993 года президент принял участие в международной научной конференции «Голодомор в Украине 1932–1933 годов: причины и последствия» — его присутствие стало символическим свидетельством заинтересованности высшей власти в «восстановлении исторической правды» о голоде 1932–1933 годов.

Открывая конференцию, Л. Кравчук заявил: «Я целиком согласен с тем, что это была спланированная акция, что это был геноцид против собственного народа. Но тут я не ставил бы точку. Да, против собственного народа, но по директивам из другого центра». За десять лет до этого, на 50-ю годовщину голода 1932–1933 годов, тот же Л. Кравчук, правда в ипостаси заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КПУ, принимал активное участие в контрпропагандистских акциях, направленных против «развязанной на Западе антисоветской кампании по поводу так называемого „50-летия искусственного голода на Украине“». Впрочем, об этом старались не вспоминать ни бывшие диссиденты, поддерживавшие Л. Кравчука, ни представители диаспоры, против чьих «националистических измышлений» о голоде он еще совсем недавно так рьяно боролся. Политически важным для них было не то, что он говорил и делал раньше, а то, что он говорил и делал в настоящий момент.

Л. Кравчук положил начало коммеморациям, связанным с депортацией крымских татар. Его указом дата 18 мая 1994 года была впервые официально отмечена как День скорби и памяти по крымским татарам, армянам, грекам, «лицам других национальностей». При нем же был дан старт масштабному проекту «Реабилитированные историей», посвященному сбору информации о жертвах политических репрессий в Советской Украине.

Волею случая Л. Кравчук оказался участником ритуала передачи ему как первому президенту Украины государственных символов Украинской Народной Республики (1918–1920). Этот ритуал должен был символизировать правопреемственность УНР и современной Украины и был одним из первых публичных действий в сфере исторической политики в современной Украине. Пикантность этому акту придало то обстоятельство, что символы УНР Л. Кравчуку, в недавнем прошлом представителю «верхов» КПУ, передавал глава Организации украинских националистов (мельниковцев) М. Плавюк (мельниковцы к этому времени практически перешли на позиции «демократического национализма»).

При Л. Кравчуке была предпринята попытка начать издание многотомной «Истории украинского народа» — этот масштабный проект не состоялся из-за отсутствия средств, поскольку Украина при Л. Кравчуке переживала глубочайший социально-экономический кризис.

Конкурент Л. Кравчука на выборах 1994 года и его преемник на посту президента Леонид Кучма, являясь по своему складу технократом, относился к вопросам интерпретации и репрезентации прошлого в политической жизни сугубо прагматично. С одной стороны, он использовал их для укрепления собственной легитимности, с другой — старался не допускать в этой сфере эксцессов, приводящих к общественным конфликтам.

Именно при нем сформировался базовый набор ритуальных коммеморативных практик Голодомора, освященных государством (включая День памяти жертв Голодомора), при нем (правда, без его личной инициативы) развернулась работа по исторической реабилитации ОУН и УПА, хотя сам он избегал высказываться на эту тему. При Л. Кучме была введена в обращение национальная валюта, представлявшая своего рода портретную галерею знаковых исторических персонажей. Л. Кучма установил важную для украинского национального самосознания государственную коммеморативную дату — День украинского казачества, вообще же теме популяризации истории и развития казачества в современной Украине посвящено семь его указов.

В то же время Л. Кучма отдавал должное советско-ностальгическому варианту исторической памяти, поддерживая соответствующие ритуально-символические практики. Например, он издал девять указов, восемь распоряжений и подписал один закон, посвященный «Великой Отечественной войне 1941–1945». При нем и при его негласном содействии были отмечены юбилеи В. Щербицкого и Ленинского коммунистического союза молодежи Украины (ЛКСМУ), по его указам и распоряжениям на государственном уровне было отмечено 60-летие воссоединения украинских земель, узаконен День защитника Отечества (23 февраля, дата из советского календаря), введен День партизанской славы (22 сентября), отмечено 60-летие организации «Молодая гвардия».

Социолог В. Середа, посвятившая специальное исследование дискурсивным практикам украинских президентов, считает, что Л. Кучма придерживался «двойной стратегии»: с одной стороны, он следовал канонам классического национального нарратива, с другой — использовал эффект национальной амнезии, «конструировал именно такую модель исторического прошлого, которая способствовала „консолидации нации“ благодаря отказу от любых идеологических экстрем: как крайне левой (коммунизм), так и крайне правой (этнический национализм), а также замалчиванию конфликтных и контроверзийных событий». Можно достаточно уверенно утверждать, что Л. Кучма в своей прагматической исторической политике исправно следовал канонам стандартного национального нарратива, но при этом намеренно или в силу обстоятельств инкорпорировал в него элементы советского. При нем доминировала амбивалентная модель коллективной/исторической памяти.

Точно так же он избегал конфликтных ситуаций в международных проявлениях исторической политики: он был активным участником примирения с Польшей (в вопросе об украинско-польском конфликте на Волыни и в Галиции в 1943–1944 годах) и сторонником сотрудничества с Россией в области «общего прошлого». В частности, он достаточно спокойно отнесся к скрытому сопротивлению российской дипломатии, выступившей против признания Организацией Объединенных Наций Голодомора 1932–1933 годов на Украине актом геноцида, при нем на государственном уровне была отмечена 350-я годовщина Переяславского соглашения (1654) — правда, в последнем случае праздновалось не «воссоединение Украины с Россией», а годовщина «казачьей рады». Во времена Л. Кучмы оживились научные контакты между украинскими и российскими историками, была создана украинско-польская и украинско-российская комиссии историков.

Некая «амбивалентность» исторической политики Л. Кучмы иногда выливалась в откровенные курьезы. Например, в 2001 году почетное наименование «имени князя Данилы Галицкого» получила воинская часть, полное имя которой было следующее: 24-я механизированная Самаро-Ульяновская Бердичевская Железная ордена Октябрьской Революции трижды орденов Красного Знамени орденов Суворова и Богдана Хмельницкого дивизия.

Под занавес своей президентской карьеры Л. Кучма опубликовал книгу, само название которой — «Украина — не Россия» достаточно четко выразило его отношение к репрезентациям прошлого: здесь он следовал формату, заданному самой ситуацией пребывания на посту главы суверенного государства.

Следующий президент, Виктор Ющенко, подобно Л. Кравчуку вписывается в образ представителя идеократии: он достаточно четко постулировал необходимость «духовного возрождения» украинцев как предпосылки для развития во всех других областях жизни нации. В. Ющенко вошел в новейшую историю Украины как «исторический президент» — в том смысле, что именно в период его правления историческая политика вышла на беспрецедентные для Украины интенсивность и масштабы, а мобилизация государственных институтов на ее реализацию достигла апогея: именно при В. Ющенко в реализацию исторической политики впервые были вовлечены «непрофильные» органы власти: Служба безопасности Украины и судебная власть.

Кроме институтов президентской вертикали (местные государственные администрации) непосредственное участие в разработке и реализации исторической политики приняли органы власти, которые обычно выполняют чисто техническую роль в этой сфере: Министерство иностранных дел, Служба безопасности Украины, Министерство юстиции, Государственный комитет по телевидению и радиовещанию. Был создан специальный орган исполнительной власти — Украинский институт национальной памяти (2006), принят первый в истории Украины «мемориальный» закон, прямо заявивший о праве государства регулировать и регламентировать общественное мнение в сфере коллективной/исторической памяти, предприняты попытки ввести административную и уголовную ответственность за отрицание Голодомора и Холокоста (детальнее см. раздел III, главу 2). Общее количество указов, распоряжений, поручений (включая один «мемориальный» закон), посвященных Голодомору, переваливает у В. Ющенко за сорок — здесь он абсолютный чемпион среди украинских президентов.

В исторической политике В. Ющенко идейные/идеологические и морально-этические мотивы тесно соседствовали с утилитарными. Инструментализация коллективной/исторической памяти вполне вписывалась в общую линию противостояния с политическими оппонентами В. Ющенко и нередко использовалась для их моральной и политической дискредитации или для давления на них (например, в вопросе о квалификации Голодомора 1932–1933 годов как геноцида украинцев). Усилия в области исторической политики тесно переплетались с текущими задачами политической борьбы. В 2009 году, выступая на митинге, посвященном 18-й годовщине независимости Украины, В. Ющенко предложил три пункта плана выхода из очередного (точнее сказать, перманентного) внутриполитического кризиса. Первым пунктом был такой: «Продолжить курс на возрождение, восстановление собственной исторической памяти». Все предложения В. Ющенко по выходу из политического кризиса 2006–2007 годов обязательно содержали пункты, касающиеся исторической политики.

При В. Ющенко окончательно утвердился канонический вариант коллективной/исторической памяти о голоде 1932–1933 годов как о Голодоморе — массовом голоде, целенаправленно организованном Москвой с целью уничтожения украинского крестьянства как основного носителя украинской национальной идентичности и опоры украинской независимости/государственности.

При нем наблюдались наиболее интенсивные действия по конструированию знаковых сегментов коллективной/исторической памяти, вписывающихся в общую линию «изобретения традиции» в рамках национального/националистического эксклюзивного нарратива памяти: победа «украинцев над московитами» в Конотопской битве (1659), «геноцид украинцев» в Батурине (1708), бой под Крутами (1918), Украинская революция 1917–1921 годов, Голодомор 1932–1933 годов, Организация украинских националистов (ОУН), Украинская повстанческая армия (УПА). В. Ющенко приложил немалые усилия для создания и повышения статуса новых мест памяти (национальный музей «Мемориал жертв голодоморов в Украине», гетманская столица в Батурине, историко-культурный заповедник в Глухове, Национальный историко-культурный заповедник «Быковнянские могилы»).

В. Ющенко был первым президентом, предпринявшим попытку на системном уровне начать «декоммунизацию» символического пространства, по крайней мере в двух его указах содержатся прямые утверждения необходимости демонтажа памятников и устранения топонимики, связанной с «коммунистическим тоталитарным режимом».

Именно при В. Ющенко резко активизировался внешний вектор исторической политики в связи с его стремлением добиться на уровне международных организаций (ООН, Европарламент) признания голода 1932–1933 годов геноцидом украинского народа, а также из-за его желания обогатить общенациональный пантеон весьма противоречивыми историческими фигурами (Р. Шухевич, С. Бандера), явно не вызывавшими энтузиазма в Израиле, Польше и Европарламенте, не говоря уже о России, политическое руководство которой развернуло самую настоящую «войну памятей» со всеми своими европейскими соседями (за исключением Беларуси).

Подводя итоги своему президентству, закончившемуся довольно печальным провалом попытки повторно занять главный офис страны (5,45 % голосов), В. Ющенко заявил: «Мне приятно, что нация наконец узнала о настоящей цели войны под руководством Богдана Хмельницкого, о победе Выговского под Конотопом, о гетмане Иване Мазепе, о Пылыпе Орлике, об Украинской и Западно-Украинской народных республиках, о государстве гетмана Скоропадского, о Голодоморе, о сталинских репрессиях, о подвигах Украинской повстанческой армии». Можно предположить, что обо всем упомянутом «нация знала» и до В. Ющенко, поскольку все упомянутые персонажи, факты и события уже содержались в школьном курсе истории, однако нельзя отрицать того обстоятельства, что он значительно расширил тематическое пространство исторической политики и серьезно радикализировал те компоненты нарратива памяти, которые не имели четко артикулированной идеологической нагрузки в публичном дискурсе. Практически все базовые компоненты национального мифа были созданы или воссозданы до В. Ющенко, его выдающаяся роль заключалась в масштабной политической инструментализации этого мифа и радикализации украинского этносимволизма.

Несмотря на вполне очевидную тенденцию к доминированию эксклюзивной модели с центральным национальным/националистическим нарративом памяти, в исторической политике В. Ющенко наблюдались отклонения как в сторону инклюзивной, так и смешанной модели. В. Ющенко не решился посягнуть на центральный исторический миф советско-ностальгического нарратива памяти: «Великую Отечественную войну». Более того, он предпринимал не слишком успешные попытки найти модель примирения ветеранов УПА и Красной армии.

Впрочем, именно при В. Ющенко возросла конфликтность исторической политики. Конфликт развивался не только в рамках соперничества советско-ностальгического и национального/националистического нарративов памяти. Версия национального/националистического нарратива памяти, продвигаемая В. Ющенко, вызывала критику и недовольство его политических союзников из либерального лагеря.

Достаточно антикварные представления о национальной идентичности самого президента и части его окружения, апеллирующие к культурническому национализму образца второй половины XIX — начала XX столетия, серьезно противоречили реальности начала XXI столетия. Они становились как предметом манипулятивного использования политическими оппонентами В. Ющенко на Украине и в соседней России, так и объектом раздражения и неприятия союзников из числа либеральной интеллигенции. Чрезмерное влияние сегментов украинской диаспоры, прямо или косвенно связанных с идеологией ОУН(б), и доморощенных националистов из числа союзников В. Ющенко только усиливало упомянутую антикварность и «крен» в XIX столетие.

Виктор Янукович, сменивший В. Ющенко на посту президента, не стал изобретать чего-либо принципиально нового в области исторической политики. Он вернулся к испытанной еще во времена Л. Кучмы линии поведения, которая заключалась в том, чтобы избегать идеологически острых тем, а при необходимости призывать к плюрализму мнений. 14 мая 2010 года, выступая на заседании Общественного гуманитарного совета при президенте Украины, он заявил, что необходимо достичь взаимопонимания в отношении исторических фигур, которые вызывают противоречия в обществе, и высказался за «постепенность и деликатность» в решении таких вопросов.

Заметим, что, как и для технократа Л. Кучмы, для В. Януковича вопросы исторической политики имели второстепенное значение и его подход к ним был обусловлен или требованиями подтверждения общественной легитимности его правления, или вызовами политической конъюнктуры.

В. Янукович вполне успешно эксплуатировал стандартный национальный нарратив памяти для поддержания своей легитимности как президента всей Украины. В частности, он не стал посягать на основной сакральный символ коллективной/исторической памяти — Голодомор. Самым его «резким» движением в этой области стал публичный отказ от продвижения тезиса о Голодоморе как геноциде украинцев. 27 апреля 2010 года, выступая на сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы в Страсбурге, В. Янукович заявил, что «признавать Голодомор как факт геноцида против того или иного народа будет неправильно, несправедливо».

Отказ от «геноцидной» версии Голодомора был необходимым для В. Януковича символическим жестом, снимавшим напряжение в одном из аспектов отношений с Россией. Все остальные компоненты соответствующего исторического мифа и связанных с ним идеологических практик остались нетронутыми. Обязательный визит к Мемориалу жертв Голодомора в Украине, введенный лично В. Ющенко, остался частью протокольных мероприятий для лидеров иностранных держав наряду с возложением венков к Вечному огню и памятнику Неизвестному солдату на Аллее Славы (символу советских коммеморативных практик). В этом смысле символически показательным стал визит в Киев президента РФ Д. Медведева 17 мая 2010 года — он посетил Мемориал жертв голодоморов в Украине, тот самый, на открытие которого демонстративно отказался приехать по приглашению В. Ющенко.

26 ноября 2010 года, в День памяти жертв Голодомора, на сайте президента появилось обращение, в котором В. Янукович назвал голод 1932–1933 годов «Армагеддоном», выступил против спекуляций вокруг количества погибших и призвал говорить «правду, и только правду». На следующий день он в компании с премьер-министром Н. Азаровым принял участие в траурных мероприятиях у Мемориала жертв голодоморов в Украине.

Подобно Л. Кучме, В. Янукович избегал высказываний на тему ОУН и УПА, отдав ее на откуп идеологическим спикерам приведшей его к власти Партии регионов, которые активно пользовались жупелом национализма для дискредитации политических оппонентов. Именно при В. Януковиче, официально выступавшем за единую Украину, активизировались публичные конфликты между носителями двух нарративов эксклюзивной модели коллективной/исторической памяти: национального/националистического и советско-ностальгического (подробнее см. раздел III, главу 1). Как и его предшественники, В. Янукович поддерживал центральный исторический миф советского времени (Великая Отечественная война) — он подписал семь указов, прямо касающихся различных юбилейных дат, связанных с этим событием. При нем активизировалось обращение к мифу о войне в разных его ипостасях. В. Янукович прилежно исполнял обязанности в сфере изобретения/формирования традиции, отмечая своими указами годовщины независимости Украины и принятия Конституции.

Последний «коммеморативный» указ В. Януковича был подписан 13 февраля 2014 года, за неделю до бегства с Украины. Он посвящался 60-летию вхождения Крыма в состав Украины.

Нетрудно заметить, что все президенты в разработке и реализации исторической политики безусловно признавали верховенство национального/националистического нарратива коллективной/исторической памяти — он легитимировал политические основания их собственного существования как президентов. Проблемным моментом был лишь выбор модели. Если говорить о тенденциях, то Л. Кравчук и Л. Кучма в силу разных причин больше склонялись к амбивалентной модели, В. Ющенко — к эксклюзивной с упором на национальный/националистический нарратив памяти образца XIX столетия. Несмотря на инерционное воспроизведение практик и ритуалов советско-ностальгической модели памяти, основой его исторической политики был этнонациональный нарратив.

В. Янукович разделил полномочия: в своих публичных обращениях к теме исторической памяти он демонстрировал склонность к амбивалентной модели, в то время как идеологическое лобби власти в публичной политике продвигало эксклюзивную модель, основанную на советско-ностальгическом нарративе памяти.

Можно косвенно проиллюстрировать эти обобщения данными киевского культуролога Александра Гриценко. Он подсчитал количество указов трех украинских президентов согласно тому, какой нарратив памяти они продвигали. Получилась следующая картина:

Петр Порошенко, пришедший к власти на исходе драматических событий ноября 2013 — февраля 2014 года, названных «революцией достоинства», судя по всему, следует модели исторической политики, сложившейся во времена В. Ющенко. Однако, в отличие от В. Ющенко, он не столько формирует эту политику, сколько старается соответствовать требованиям и запросам тех сегментов общества и тех политических сил, для которых эксклюзивная национальная/националистическая модель исторической памяти является не только идеологической и моральной опорой, но и важным средством политической мобилизации во внутриполитической борьбе и в противостоянии внешней агрессии. Это не исключает некоего личного отношения к проблемам прошлого и их актуализации в настоящем, однако следует помнить о том, что П. Порошенко, если судить по его политической и коммерческой биографии, — жесткий прагматик.

Политическая ситуация (аннексия Крыма Россией, война на востоке страны и постоянная угроза целостности и суверенитету) подталкивает его к тому варианту исторической политики, который имеет наивысший политический мобилизационный потенциал. Возможно, поэтому П. Порошенко во многих отношениях стал продолжателем «дела Ющенко». Он торопливо подписал все «мемориальные» законы, несмотря на то что они вызвали серьезную критику даже со стороны его политических союзников. Один из этих законов (о правовом статусе участников борьбы за независимость Украины в XX веке) был реализацией программы, заложенной еще соответствующим указом В. Ющенко и разработанной при активнейшем участии националистической партии Всеукраинское объединение «Свобода».

П. Порошенко однозначно высказался в поддержку «декоммунизации» и даже сам принял в ней непосредственное участие: своим указом изъял из названий воинских частей Украины все советские атрибуты (в основном названия орденов, которыми эти части были награждены в советское время). Он «перепрофилировал» название одной из важнейших комеморативных дат: присутствовавшая в указах всех его предшественников «победа в Великой Отечественной войне» исчезла, ее место заняла «победа над нацизмом во Второй мировой войне» — таким образом из официального символического пространства исчезла, пожалуй, самая знаковая формула советской эпохи. Тема была продолжена указом о Дне защитника Украины: с 2014 года он стал отмечаться 14 октября. Таким образом из календаря памятных дат был изъят «советский» праздник День защитника Отчизны — 23 февраля, установленный Л. Кучмой в 1999 году. Вместо него была введена памятная дата 14 октября, отсылающая сразу к трем смысловым рамкам: дню Покрова пресвятой Богородицы, истории казачества и символической дате создания Украинской повстанческой армии (1942).

Президент принял живейшее участие в формировании коммеморативных практик, относящихся уже к новейшей истории Украины: его указами была отмечена 25-я годовщина студенческой «революции на граните» (октябрь 1990 года), такая же годовщина создания Народного руха Украины, 40-я годовщина Украинской Хельсинкской группы, был учрежден орден Героев Небесной Сотни и установлен памятный День Героев Небесной Сотни (20 февраля), положено начало созданию музея, посвященного «Революции достоинства».

П. Порошенко не забыл и про более отдаленную историю: согласно его указам, была отмечена 150-я годовщина «первого публичного исполнения национального гимна Украины» и 200-я — автора гимна, сотая годовщина «победы Украинских Сичевых Стрельцов на горе Макивка» и тысячелетие со дня смерти князя Владимира Великого — последние две даты прямо адресовались животрепещущей проблеме: организации идеологического отпора в информационной войне с Россией. В первом случае память о военной победе «украинцев над русскими» продолжала политическую линию, заложенную указами В. Ющенко («победа под Конотопом» 1659 года, «трагедия Батурина» 1708 года). Во втором содержался ответ на попытку политического руководства России присвоить украинский знаковый персонаж, дата смерти которого помпезно отмечалась в соседней стране.

П. Порошенко вернулся к активной интернационализации идеи голода 1932–1933 годов как геноцида украинцев, более того, он высказался в пользу наказания за «отрицание Голодомора».

Именно при нем активизировался процесс экспансии националистического нарратива памяти из Западной Украины на Центральную, центральные фигуры националистического пантеона памяти были выведены на уровень общегосударственной исторической политики.

Заметим, что, в отличие от времен В. Ющенко, нынешний президент не встречает организованного противодействия со стороны идеологических оппонентов. Деятельность коммунистов фактически запрещена, Партия регионов распалась. Прежние возможности организованного противодействия официальной исторической политике утрачены. Тем не менее, грядущие парламентские и президентские выборы скорее всего продемонстрируют все побочные эффекты и последствия данной исторической политики для нынешнего президента.

 

Парламент

Украинский парламент традиционно является местом публичной демонстрации общественной позиции политических сил (иногда переходящей в политический эксгибиционизм, откровенное хулиганство и эпатажные спектакли в исполнении депутатов). Не является исключением и сфера исторической политики. Парламентская трибуна и профильные комитеты Верховной рады использовались как для формирования правового поля исторической политики, так и (преимущественно) для рекламы разных политических сил или организации политического давления на оппонентов.

Практически все годы независимости деятельность парламента в области исторической политики определялась противостоянием двух эксклюзивных моделей коллективной/исторической памяти: национальной/националистической и советско-ностальгической. При этом, как правило, политические силы, ориентирующиеся на партию власти, придерживались тактики, представляющей смешанную (амбивалентную) модель с ситуативным перевесом в ту или иную сторону, в зависимости от конъюнктуры. Те сегменты политического спектра, которые оказывались в оппозиции, как правило, предпочитали упомянутые выше полярно противоположные модели.

Наиболее последовательными в идеологическом отношении были представители коммунистов, на правах отдельной партии присутствовавшие в парламенте с 1990-го по 2014-й, и радикальные националисты, сумевшие только однажды пройти в Верховную раду самостоятельно («Свобода», 2012). На внеочередных выборах 2014 года и коммунисты, и радикальные националисты не смогли пройти в парламент по партийным спискам, а в 2015 году деятельность КПУ была вообще запрещена.

За 1992–2017 годы парламентарии рассмотрели и обсудили не менее двухсот проектов постановлений, обращений и законов, имеющих целью урегулировать сферу коллективной/исторической памяти. Из них 12 приходится на 1992–2000 годы, 23 — на 2001–2004 годы, 85 — на период 2005–2010 годов, 48 — на 2011–2013, 39 — на 2014–2017. Как видим, более двух третей приходится на период после 2005 года. Из всего этого количества около четверти — проекты законов. В конечном итоге парламентом было принято более 50 постановлений и обращений и 9 законов, определяющих рамки и содержание государственной исторической политики.

О том, какие проблемы прошлого интересовали парламентариев в настоящем, можно понять из следующих подсчетов: 44 документа относились к оценке деятельности ОУН и УПА, 46 касались Голодомора 1932–1933 годов и 49 имели дело с памятными датами и событиями Второй мировой войны (до 2015 года именуемой в документах «Великой Отечественной»), а также с вопросами выяснения социального статуса ветеранов. Последний сюжет также включается в сферу исторической политики, поскольку здесь главной интригой было уравнивание в правах ветеранов Советской армии и «Великой Отечественной войны» и ветеранов УПА (что было равнозначным политическому признанию ОУН и УПА).

Проекты нормативных документов и законов — это наиболее распространенная форма влияния на историческую политику или обеспечения поддержки какой-либо политической силы. Обычно такие проекты подаются группами депутатов, представляющих какую-либо парламентскую фракцию или группу союзных политических сил (как это было, например, с проектами законов о криминализации отрицания Голодомора/Холокоста). Иногда это может быть инициатива отдельного депутата, как правило согласованная с фракцией. В любом случае персональные инициативы в сфере исторической политики отсутствовали.

Одной из форм общения парламентариев «с народом» являются парламентские слушания и принимаемые по их результатам рекомендации или обращения. Однако именно в этом жанре депутаты подвизались крайне редко, возможно по причине его малой эффективности: любые рекомендации или обращения по результатам слушаний не имели реальной силы действия. С 2000 по 2015 год вопросам исторической политики и памяти были посвящены лишь одни слушания: «О чествовании памяти жертв Голодомора 1932–1933 гг.»

Нередко постановления Верховной рады имели четко выраженный характер политического заявления. Упомянутое постановление по результатам парламентских слушаний о Голодоморе содержало четкое указание на необходимость признания голода 1932–1933 годов в Украинской СССР «геноцидом украинского народа» (в том же документе речь шла также о «геноциде украинской нации»).

Иногда такие заявления приобретали характер политической демонстрации. В 2009 году явно в пику В. Ющенко и его сторонникам в парламенте объединившиеся представители коммунистов, Партии регионов, блока В. Литвина и Блока Юлии Тимошенко приняли постановление о праздновании 90-летия Ленинского коммунистического союза молодежи Украины (комсомола). По официальной версии этот акт был откликом парламентариев на «инициативу ветеранов комсомола». Фактически это была звонкая пощечина президенту В. Ющенко и его исторической политике, частью которой была «декоммунизация» украинского символического пространства. По странному стечению обстоятельств постановление было принято 1 апреля — эта дата неофициально считается на Украине днем смеха, шуток и веселых розыгрышей.

Стоит упомянуть и такой вид деятельности, как временная специальная комиссия Верховной рады, как правило создаваемая для рассмотрения проблемы, вызывающей наиболее острые дискуссии. Самый известный пример из области исторической политики — создание в 1996 году временной специальной комиссии, замысловатое название которой (Временная специальная комиссия Верховной рады Украины по содействию изучению вопросов, связанных с проверкой деятельности ОУН — УПА) свидетельствует о понимании невозможности компромисса между двумя полярными взглядами на проблему оценки националистического движения. Как и следовало ожидать, деятельность комиссии, составленной поровну из сторонников политической легитимации ОУН и УПА (национал-демократов) и ее противников (коммунистов), закончилась ничем — впоследствии была создана подобная комиссия историков при правительстве.

Одной из форм влияния парламентариев на историческую политику и сопутствующей политической (само)рекламы является обращение депутатов в судебные органы. Наиболее известные прецеденты: обращение в Конституционный суд по поводу конституционности документов, принимаемых Верховной радой или президентом в сфере исторической политики. В 2010–2015 годах насчитывается семь таких обращений, практически все они имели характер политической рекламы, поскольку инициаторы заранее знали ответ: все обращения не подлежали компетенции Конституционного суда. Разумеется, эти обращения касались наиболее резонансных событий и символов в сфере исторической политики: «знамени Победы» (в этом случае все же было принято решение Конституционного суда по сути обращения), присвоения звания «Герой Украины» Р. Шухевичу и С. Бандере, «мемориальных законов».

Отдельного разговора заслуживает деятельность Верховной рады по изготовлению так называемых мемориальных законов, призванных регулировать сферу исторической памяти (см. раздел ІІІ). Всего таких законов было принято девять. Наиболее знаковые: закон о Голодоморе как геноциде (2006) и так называемые «декоммунизационные законы», принятые в апреле 2015 года. В 2016 году во исполнение принятого ею же «закона о декоммунизации» Верховная рада приняла на себя функции по переименованию населенных пунктов (в принципе предусмотренные законодательством). С ноября 2015-го по июль 2016-го Верховная рада приняла тринадцать постановлений, посвященных переименованию 987 населенных пунктов и 25 административных районов.

В мае 2017 года Рада выпустила закон, посвященный георгиевской ленточке — он запрещал ее публичное ношение на Украине.

В 2015–2017 годах наметилась тенденция к идеологической монохромности в деятельности парламента: практически прекратились какие-либо дискуссии и действия, связанные с отстаиванием и продвижением советско-ностальгического варианта коллективной/исторической памяти, установилась монополия представителей национального/националистического нарратива. Самым показательным примером этой тенденции можно считать принятие упомянутых «мемориальных законов» 2015 года и развернувшийся на их основе процесс «декоммунизации».

 

Правительство

Обычно правительство как институт не играет самостоятельной роли в разработке исторической политики. Его основная роль — технический исполнитель положений законов, распоряжений, указов, постановлений, разрабатываемых в парламенте и президентском офисе. Любой «коммеморативный» указ президента содержит поручения правительству — профильным министерствам и ведомствам. Кабинет министров своими постановлениями конкретизирует задачи и определяет размеры бюджетных затрат.

Техническая роль не означает пассивности правительства в вопросах исторической политики. От позиций первых лиц в Кабинете министров (премьер-министра и вице-премьеров, министров и их заместителей), а нередко и от позиций, как правило, невидимых обществу чиновников среднего звена (департаменты в министерствах), зависит успешность многих инициатив. В период политического кризиса 2006–2007 годов, когда правительство возглавлял В. Янукович, предложения и распоряжения В. Ющенко в сфере исторической политики явно не вызывали энтузиазма в Кабинете министров и становились объектом бюрократической обструкции.

Как правило, основной фигурой в правительстве, ответственной за вопросы исторической политики, является вице-премьер по гуманитарным вопросам (в бюрократическом фольклоре эту должность во времена Л. Кучмы окрестили «шароварной»). При В. Януковиче (2010–2014) должность вице-премьера по гуманитарным вопросам была упразднена, а в 2014 году восстановлена. Сейчас вице-премьер Украины по гуманитарным вопросам курирует деятельность всех профильных министерств и ведомств, непосредственно связанных с разработкой и реализацией исторической политики: Украинского института национальной памяти, Министерства культуры, Государственного комитета по телевидению и радиовещанию, Министерства образования и науки.

Последнее было одним из ключевых в формировании государственной исторической политики до создания Украинского института национальной памяти. Под эгидой МОН разрабатываются и отдаются на утверждение Кабинета министров государственные образовательные стандарты (в том числе по истории Украины). Министерство определяет и утверждает содержание программ и учебных планов по истории. Оно же курирует отбор учебников и финансирует их издание через систему государственного заказа. При министерстве на постоянной основе действует Научно-методическая комиссия по истории, задача которой в основном сводится к анализу учебников и учебных пособий на предмет их соответствия государственному стандарту и программам. До 2015 года при МОН действовал Институт инновационных технологий и содержания образования, в обязанности которого также входил анализ программ и учебников по истории и организация конкурса учебников, издаваемых по государственному заказу.

В целом МОН с 1992 года неукоснительно проводило политику «национализации» исторического образования, в результате чего утвердился определенный канон национальной истории, характеризующийся этноцентризмом, доминированием эксклюзивной национальной/националистической модели исторического нарратива с преобладанием политической/государственной истории и национальной виктимологии (подробнее см. раздел ІІІ, главу 1).

В 2010 году МОН несколько сменило акценты своей деятельности. Во главе ведомства был поставлен Д. Табачник, известный своим резко отрицательным отношением к национализации истории, охотно эпатировавший публику заявлениями и оценками прошлого в духе радикального осуждения и высмеивания украинского национализма. В апреле 2010 года в интервью Би-би-си он заявил, что учебники украинской истории написаны с позиций этноцентризма, поэтому должны быть переработаны и написаны с позиций антропоцентризма, при этом непрямо ссылаясь на результаты деятельности рабочей группы историков при Украинском институте национальной памяти, выступивших с идеей выхода за рамки этноцентристской версии школьной истории Украины.

В июне 2010 года Д. Табачник разместил на официальном сайте Партии регионов программную статью, в которой повторил тезис об «антропоцентричном подходе» к школьной истории и заявил, что «трактовка отечественной и мировой истории не может меняться со сменой президента или министра образования, не может и не должна зависеть от личных вкусов, комплексов и фобий любого должностного лица», вслед за этим немедленно сообщив о своей собственной, вполне политически обусловленной трактовке истории Второй мировой войны и таких личностей, как Сталин, Шухевич и Бандера (последние двое, разумеется, попали в категорию «злодеев»).

Дальнейшие действия по «пересмотру школьной истории» не имели никакого отношения к внедрению «антропоцентричной истории», они сводились к изъятию из текста учебников ряда нежелательных сюжетов или персонажей и редактированию трактовок некоторых событий. По сведениям журналистов, некоторые авторы учебников получили негласные указания внести коррективы. С обложки одного из учебников исчезло изображение «оранжевого» Майдана. В тексте исчезла формулировка «искусственный голодомор» (сам термин «голодомор» остался), был сокращен текст про деятельность УПА, убрана фотография Р. Шухевича, изложение событий украинской истории завершалось 2004 годом. В другом учебнике также сократился объем материалов про УПА, там сообщалось, что эта армия воевала против немцев и большевиков (ни слова о поляках). По словам авторов, они получали указания по корректированию учебников в телефонном режиме из министерства: смысл их сводился к уменьшению антироссийских мотивов и сокращению материалов про УПА.

Стоит обратить внимание на то, что все эти изменения носили скорее косметический характер, да и технически внести их в миллионы уже напечатанных учебников было практически невозможно. Правда, после перехода к одиннадцатилетнему среднему образованию (2011) был затеян грандиозный проект перепечатывания учебников (не только истории), в котором присутствовал скорее материальный, чем идеологический интерес. Все страсти вокруг изменений в учебниках по истории, полыхавшие в 2010–2011 годах, выглядели масштабной провокацией, на которую с готовностью реагировали представители оппозиции. Во Львове даже было издано «альтернативное» учебное пособие для пятиклассников, куда авторы внесли все сюжеты и личности, ставшие предметом «редактирования» в стандартных учебниках.

Министерство образования и науки отвечало и за формирование стратегий национально-патриотического воспитания молодежи, где «вопросы истории» всегда пребывали в центре внимания. В 1996–2015 годах МОН подготовило пять документов, посвященных то «национальному», то «национально-патриотическому» воспитанию, в названии которых содержалось слово «концепция». Ни один из них, как признали представители самого министерства в тексте самой последней по времени концепции, не был реализован. Вся базовая риторика упомянутых концепций мало отличалась, в ней совмещались общие места этнического/культурного национализма с отсылками к общечеловеческим ценностям, признанию прав и свобод других этносов, равноправия культур и т. п.

На «постоянной основе» в разработку и реализацию исторической политики вовлечено Министерство культуры. В его подчинении находятся основные музеи, экспозиции которых прямо транслируют все тенденции и колебания в сфере исторической политики Украины, в том числе те, что являются непосредственными продуктами этой политики: Национальный исторический музей в Киеве, Национальный музей истории Украины во Второй мировой войне, Национальный музей во Львове, Национальный музей «Мемориал жертв Голодомора», Национальный музей-мемориал жертв оккупационных режимов «Тюрьма на Лонцкого» (Львов). Министру культуры был формально подотчетен и директор Украинского института национальной памяти.

К разработке и реализации исторической политики на непостоянной основе имеет непосредственное отношение еще целый ряд министерств и других правительственных структур, список которых легко найти в резолютивной части любого «мемориального» президентского указа или постановления правительства.

 

Национальный банк Украины

Непосредственное отношение к репрезентации памятных событий, дат, исторических личностей имеет Национальный банк Украины. Само название национальной валюты — гривна отсылает к идее тысячелетней истории Украины. Портретный ряд отображает своего рода национальный пантеон: князья Владимир Великий и Ярослав Мудрый, гетманы Богдан Хмельницкий, Иван Мазепа, писатели и общественные деятели Иван Франко и Леся Украинка, «отец украинской истории» Михайло Грушевский, философ Григорий Сковорода (как вариант для 500-гривенной купюры предлагался князь-«король» Данило Галицкий). На банкнотах также представлены исторические здания и символические персонажи, олицетворяющие, по мнению тех, кто утверждает дизайн банкнот, историю Украины: от реконструкции (макета) «города Владимира» на банкноте номиналом в одну гривну до здания Киево-Могилянской академии на банкноте в 500 гривен. Дизайн гривен менялся в 2003 и 2006 годах.

Таблица 3. Министерства и ведомства, участвующие в реализации исторической политики на непостоянной основе

Национальный банк выпускает памятные монеты. В 1995–2016 годах было отчеканено 723 вида таких монет. Из них 218 посвящено годовщинам исторических событий — от основания городов, университетов, церквей, государственных органов до годовщин Конституции, при этом тех, что можно отнести к национальному/националистическому нарративу памяти, насчитывается 35. Впрочем, если заходит речь об исторических персонажах, то тут первенство за последним: 85 названий монет, в то время как выдающимся деятелям советского времени, признаваемым частью национального нарратива, посвящено 24. В честь исторических событий периода независимости отчеканено 48 названий монет. Выпуск каждой памятной монеты осуществляется по решению Правления НБУ.

 

Укрпочта

В этом же контексте стоит упомянуть и государственное предприятие Укрпочта, выпускающее почтовые марки, маркированные конверты и открытки, посвященные историческим персонажам, знаковым событиям, памятным датам. Впрочем, как и памятные монеты, продукция такого характера в связи с развитием средств электронной коммуникации представляет интерес скорее для коллекционеров. По этим коллекциям можно проследить эволюцию исторической политики на Украине. Если в 1990-е преобладали персонажи и события, связанные с давней историей, казацкими временами, то в 2000-е на общенациональном уровне начинают циркулировать новые исторические герои: достаточно упомянуть конверт и марку специального гашения, выпущенные к столетию Романа Шухевича, и марку к столетию Степана Бандеры.

 

Суды

Вовлечение судебной власти в историческую политику мало было связано с чисто юридическими аспектами последней — можно достаточно уверенно утверждать, что историческая политика во многих ее проявлениях сама по себе противоречит принципам верховенства права. Тем не менее ее промоутеры периодически апеллируют к закону, становятся инициаторами законодательного регулирования сферы коллективной/исторической памяти и прибегают к помощи судов, преследуя чисто политические цели. Использование судебной власти в независимой Украине как политического инструмента стало привычной практикой именно в период эскалации исторической политики: достаточно вспомнить ее использование для преследования политических оппонентов. Здесь можно усмотреть четкую взаимосвязь: обострение политической борьбы всегда влечет за собой радикализацию исторической политики, последняя становится частью этой борьбы.

Суды появлялись на арене украинской исторической политики прежде всего как способ символического узаконивания или, наоборот, делегитимации действий тех или иных групп интереса в сфере коллективной/исторической памяти. Разумеется, суды использовались и как средство морального и политического давления на оппонентов, и как инструмент политической рекламы.

Приведем самые известные примеры.

12 января 2010 года Апелляционный суд города Киева начал судебное слушание по делу, возбужденному Службой безопасности Украины «по факту совершения геноцида» представителями высшей государственной власти УССР и СССР против «части украинской национальной группы». Следствие по указанному факту СБУ шло почти два года. 13 января 2010 года судья, рассмотрев материалы следствия (более полутора десятков томов), вынес решение о том, что И. Сталин (Джугашвили), В. Молотов (Скрябин), Л. Каганович, П. Постышев, С. Косиор, В. Чубарь и М. Хатаевич совершили преступление геноцида, предусмотренное ч. 1 ст. 442 Уголовного кодекса Украины (геноцид), и закрыл уголовное дело 13 января 2010 года в связи со смертью обвиняемых.

В данном случае нетрудно заметить, что судебный процесс, продолжавшийся около двух дней, был политическим — в прямом смысле этого слова. Он вписывался в тот сегмент исторической политики В. Ющенко, который имел целью утвердить в обществе представления о голоде 1932–1933 годов в Украинской ССР как о геноциде. Решение суда обеспечивало (наряду с законом «О Голодоморе 1932–1933 годов в Украине») юридическую легитимацию этой версии.

«Побочным продуктом» можно считать политическую дискредитацию оппонентов В. Ющенко — Партии регионов и Коммунистической партии Украины, отрицавших «геноцидный» характер Голодомора 1932–1933 годов. Например, на постановление Апелляционного суда города Киева ссылался депутат Ю. Кармазин, внесший в июне 2010 года законопроект об изменении статьи первой Закона Украины «О Голодоморе 1932–1933 годов в Украине». Депутат предложил такую формулировку статьи: «Голодомор 1932–1933 годов в Украине является геноцидом украинского народа — преступлением Всесоюзной коммунистической партии (б) и ее филиала — Коммунистической партии (б) Украины против украинского народа». Законопроект даже не был принят к рассмотрению, поскольку к моменту регистрации в парламенте уже сформировалось большинство, поддерживавшее нового президента В. Януковича.

Сам президент тоже не остался без внимания судебной власти. В июне 2010 года в Киеве был предъявлен иск гражданина Украины В. Волосюка (бывшего члена Народного руха Украины) президенту В. Януковичу по статье «оскорбление чести и достоинства». В исковом заявлении указывалось, что В. Янукович, выступая 27 апреля 2010 года в Страсбурге, отрицал квалификацию Голодомора 1932–1933 годов как геноцида и этим оскорбил честь и достоинство заявителя (у которого во время голода 1932–1933 годов погибли родственники). Кроме того, В. Янукович, по мнению истца, нарушил Закон Украины «Про Голодомор 1932–1933 годов в Украине», в котором голод 1932–1933 назывался геноцидом, а публичное отрицание Голодомора как геноцида называлось противоправным. В. Волосюк требовал от президента извинений, как персональных, так и публичных.

В. Волосюк утверждал, что он беспартийный и его главная забота — народ Украины. Тем не менее к процессу проявило большой интерес Всеукраинское объединение «Свобода», интересы истца в суде озвучивал представитель этого объединения, члены «Свободы» весьма активно продвигали этот процесс в прессе.

Полугодичная тяжба, сопровождавшаяся странствиями дела между Печерским районным судом Киева и Киевским апелляционным судом, закончилась ожидаемым результатом: иск не был удовлетворен, как и апелляция истца по этому поводу.

Упомянутые судебные процессы не имели серьезного общественного резонанса: один совпал с предвыборной президентской кампанией зимы 2010 года, другой не обладал достаточной медийной привлекательностью да и не имел никаких шансов на сколько-нибудь интересное для общества решение. Куда более громкую шумиху вызвали судебные разбирательства по поводу известных исторических персоналий: Романа Шухевича и Степана Бандеры.

В октябре 2007 года В. Ющенко присвоил звание Героя Украины (посмертно) главнокомандующему УПА Р. Шухевичу «за выдающийся личный вклад в освободительную борьбу за свободу и независимость Украины». В сентябре 2008 года донецкий адвокат Владимир Оленцевич подал в Донецкий окружной административный суд иск о признании этого указа незаконным. Иск был отклонен, однако В. Оленцевич проявил завидную настойчивость и пошел по судебным инстанциям, добиваясь принятия иска к рассмотрению. В 2009 году он добрался до Высшего административного суда в Киеве, который принял его кассационную жалобу на решения судов низшей инстанции к рассмотрению.

Пока иски В. Оленцевича по делу Р. Шухевича блуждали по судебным инстанциям, В. Ющенко присвоил (январь 2010 года) звание Героя Украины С. Бандере, что вновь вызвало серьезный общественный и международный резонанс. В феврале 2010 года президентская власть поменялась, а с ней и отношение судов к искам, касающимся «исторической правды».

2 апреля 2010 года Донецкий окружной административный суд по иску все того же В. Оленцевича отменил указ В. Ющенко о присвоении звания Героя Украины С. Бандере — на том простом основании, что тот никогда не был гражданином Украины, а это высокое звание присваивается только гражданам страны. 21 апреля того же года тот же суд признал незаконным указ В. Ющенко о присвоении звания Героя Украины Р. Шухевичу. В августе 2010 года Высший апелляционный суд Украины в ответ на апелляцию В. Ющенко оставил решения Донецкого суда в силе.

К игре был подключен Конституционный суд Украины. 6 апреля 2010 года он отклонил идентичное обращение Верховного Совета Автономной Республики Крым (март 2010 года) о признании указа В. Ющенко о С. Бандере неконституционным. В октябре 2010 года такое же решение было принято по поводу обращения того же органа относительно Р. Шухевича. Оба постановления были приняты после «нужных» решений донецких коллег.

В 2011 году Конституционный суд вновь получил возможность продемонстрировать свою непредубежденность и политическую нейтральность: объектом рассмотрения было обращение депутата от оппозиции Ю. Костенко по поводу конституционности изменений в Закон Украины «Об увековечении Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» (о «Знамени Победы»). Суд признал эти изменения неконституционными (см. подробнее раздел III, главу 1).

2015 год ознаменовался новым этапом эскалации исторической политики Украины, и судебная власть не осталась в стороне. Местные суды занялись обращениями граждан и организаций по поводу переименования улиц, городов и топографических объектов. Вновь при деле оказался Конституционный суд: в июле — сентябре 2015 года он уже привычно отказал в открытии производства по поводу несоответствия Конституции «мемориальных законов», принятых 9 апреля 2015 года. Обращения были поданы по поводу каждого закона отдельно депутатами от оппозиции (теперь ее представляли осколки Партии регионов и коммунистов). Учитывая конфликтный характер и способы ведения исторической политики на Украине, можно предположить, что судебная власть и далее будет вовлечена в выяснение отношений с прошлым.

 

Служба безопасности Украины (СБУ)

Согласно Закону Украины «О службе безопасности Украины», принятому еще в 1992 году, задачей ведомства является защита государственного суверенитета, конституционного строя, территориальной целостности, экономического, научно-технического и оборонного потенциала Украины, интересов государства и прав граждан от разведывательно-подрывной деятельности иностранных спецслужб и посягательств со стороны отдельных организаций, групп и личностей. На СБУ также возложена охрана государственной тайны.

Со времени принятия упомянутого закона СБУ вовлекалась в реализацию исторической политики в трех основных ипостасях: 1) как ведомство, располагающее солидным архивом (в начале 1990-х этот архив использовался в процессе реабилитации жертв политических репрессий); 2) как просветительское учреждение (публикация документальных сборников по истории репрессий и репрессивных органов); 3) как инструмент исторической политики — во времена президентства В. Ющенко и после принятия «декоммунизационных законов» (апрель 2015 года).

22 мая 2009 года СБУ начала досудебное уголовное следствие по статье 442 Уголовного кодекса Украины «Геноцид». Формально дело было открыто по результатам «обращений общественности». Общественность представляли исполняющий обязанности директора Украинского института национальной памяти академик И. Юхновский, председатель общества «Мемориал им. В. Стуса» Р. Круцик (один из основателей Конгресса украинских националистов), председатель Ассоциации исследователей голодоморов в Украине Л. Лукьяненко и другие общественные деятели и депутаты парламента.

В семнадцати областях Украины работали специальные группы сотрудников (всего 150 человек), которые «путем следственных действий» (было опрошено 533 свидетеля), продолжавшихся полгода, выяснили то, что уже лет пятнадцать можно было прочитать в школьных учебниках: организаторами преступления геноцида — Голодомора 1932–1933 годов в Украине были И. Сталин, В. Молотов, Л. Каганович и высшее руководство Коммунистической партии (большевиков) Украины, а также верхушка репрессивных органов «сталинского режима».

Обнародование этих находок следствия сопровождалось мини-скандалом. СБУ опубликовала список организаторов голода 1932–1933 годов на Украине, демонстративно поместив рядом с партийными псевдонимами или измененными фамилиями фигурантов их настоящие имена и фамилии, данные при рождении; здесь наблюдался явный переизбыток еврейских фамилий при отсутствии украинских. На публикацию немедленно откликнулся Украинский еврейский комитет, в заявлении которого было сказано, что СБУ «возлагает ответственность за трагедию Голодомора на евреев и латышей», при этом не упоминая ряд украинских высших партийных деятелей, явно ответственных за трагедию.

При В. Ющенко СБУ оказалась и распорядителем музейного объекта: Национальный музей-мемориал жертв оккупационных режимов «Тюрьма на Лонцкого», созданный в 2008–2009 годах во Львове, был собственностью ведомства, а сотрудники музея оказались в штате СБУ.

Вовлечение СБУ в историческую политику имело некоторые позитивные «побочные последствия». В 2008–2010 годах тогдашним директором ведомственного архива СБУ В. Вятровичем предпринимались попытки сделать архив более открытым как для исследователей, так и для более широкой публики.

Эти усилия были прекращены сразу же по приходе к власти В. Януковича и смене руководства СБУ. Попытки «перезакрыть» ведомственный архив привели к публичному скандалу. 8 сентября 2010 года в Киеве сотрудники Службы безопасности Украины задержали также сотрудника СБУ — директора львовского музея-мемориала «Тюрьма на Лонцкого» Р. Забилого — под предлогом намерения последнего передать неким третьим лицам секретные сведения (судя по всему, у Р. Забилого была большая коллекция копий документов из архива СБУ). У задержанного изъяли электронные носители информации и персональный компьютер, самого Р. Забилого допрашивали (по его словам) 14 часов, после чего отпустили. 24 сентября 2010 года в парламенте оппозиционные депутаты (эту роль в данное время исполняли Блок Юлии Тимошенко и остатки «Нашей Украины») потребовали отчета о произошедшем от главы СБУ Валерия Хорошковского. Требование было проигнорировано.

27 сентября 2010 года СБУ открыла уголовное дело по статье 328 Уголовного кодекса Украины («Разглашение государственной тайны»), его фигурант на неделю стал едва ли не самой популярной фигурой в лентах новостей и на политических ток-шоу, а оппозиция немедленно начала кампанию против «охоты на ведьм», возвращения «времен КГБ» и преследования инакомыслящих и «независимых историков». Бывший директор архива СБУ В. Вятрович заявил, что «дело Забилого» — это «акция Кремля», направленная против УПА.

В защиту Р. Забилого была организована серия публичных акций во Львове и в Киеве, с протестами выступила украинская и зарубежная общественность, включая профессиональных историков. По сообщению одного из центральных украинских телеканалов, ссылавшегося на «источник в СБУ», задержание историка и изъятие у него электронных носителей информации было связано с тем, что он добрался до документов, содержащих сведения об агентуре КГБ. «Источник» сообщил, что Р. Забилого «попугают, но сажать не будут», — действительно, дело скоро замяли. Официальный ответ Главного следственного управления СБУ на запрос о «деле Забилого» (12 мая 2016 года) гласит, что уголовное дело было закрыто 27 января 2012 года (отсутствие состава преступления).

После этого СБУ на время «отключилась» от каких-либо публичных действий в сфере исторической политики и вернулась туда уже после «революции достоинства»: с одной стороны, по линии архивов, с другой — как надзиратель за процессом «декоммунизации» и охранное ведомство, следящее за недопущением идеологических диверсий. Один из «мемориальных законов», принятых в апреле 2015 года, обязал СБУ передать фонды ведомственного архива Украинскому институту национальной памяти. Поскольку архив СБУ возглавили представители негосударственной организации (львовский Центр исследований освободительного движения), именно это ведомство продемонстрировало наибольшую готовность поделиться своими архивными сокровищами с государственным институтом, основной сферой деятельности которого стала историческая политика, — Украинским институтом национальной памяти.

 

Украинский институт национальной памяти (УИНП)

Создание УИНП было инициативой президента В. Ющенко, в данном случае копировавшего опыт стран Центральной и Восточной Европы, и прежде всего Польши. Институт был создан в рамках программы, направленной на «увековечивание памяти жертв политических репрессий и голодоморов в Украине» (то есть речь шла о «коммунистическом прошлом»), а название позаимствовано у поляков. Полной ясности относительно функций, статуса и полномочий института не было даже у его основателей, а перипетии его создания указывали на скрытое бюрократическое и открытое политическое сопротивление. Практически все десять лет своего существования УИНП пребывал в поисках институциональной идентичности, дважды его ликвидировали и реорганизовывали.

В июле 2005 года В. Ющенко поручил правительству создать межведомственную рабочую группу, которая должна была разработать предложения по структуре и основным направлениям работы института. Через три месяца Кабинет министров создал такую группу — предполагалось, что в ее состав войдут три десятка представителей министерств, общественных и научных организаций.

Через полгода, в мае 2006 года, постановлением правительства был создан Украинский институт национальной памяти. Институт создавался как центральный орган исполнительной власти, его задания определялись следующим образом:

«…усиление внимания общества к собственной истории, распространение объективной информации о ней в Украине и мире; реализация государственной политики и координация деятельности в сфере восстановления и сохранения национальной памяти украинского народа; обеспечение всестороннего изучения этапов борьбы за восстановление государственности Украины в XX веке, исторического прошлого украинского народа, в том числе всех форм репрессий; осуществление комплекса мероприятий по увековечению памяти жертв голодоморов и политических репрессий, участников национально-освободительной борьбы».

В июле 2006 года правительство утвердило Положение об Украинском институте национальной памяти. На институт возлагались такие задачи:

«Участие в формировании и реализации государственной политики в сфере восстановления и сохранения национальной памяти украинского народа, в частности по содействию государству в соответствии со статьей 11 Конституции Украины, консолидации и развитию украинской нации, ее исторического сознания и культуры; обеспечение всестороннего изучения многовековой истории создания украинского государства, этапов борьбы за восстановление государственности Украины в XX веке; обеспечение изучения истории проживания на территории Украины других коренных народов и национальных меньшинств и их интеграции в украинское общество; осуществление комплекса мероприятий по увековечению памяти участников национально-освободительной борьбы, Первой и Второй мировых войн, жертв голодоморов и политических репрессий; усиление внимания общества к собственной истории, распространение о нем объективной информации в Украине и мире».

Институт должен был разрабатывать предложения относительно «восстановления объективной и справедливой истории украинского народа», «пропаганды давности происхождения украинской нации и ее языка», «организации работы по формированию патриотизма у граждан Украины» (в особенности у сотрудников государственных органов), определять «направления и методы восстановления исторической правды и справедливости в изучении истории Украины». Круг функциональных обязанностей института предполагался довольно широким: от формирования Архива национальной памяти до реализации проектов устной истории, от разработки предложений по продвижению концепции голодомора-геноцида на международной арене до разработки нормативно-правовых актов (в том числе международных), от создания мемориальных мест и комплексов до управления ими, от создания музейных экспозиций до подготовки предложений по обеспечению социальной защиты участников национально-освободительной борьбы и награждения государственными орденами и званиями — всего перечислялось двадцать девять функций.

Документ, регламентирующий сферы деятельности и объемы полномочий УИНП, представлял собой довольно характерную для периода В. Ющенко смесь идеологических и бюрократических клише, что в основе своей предполагало неопределенность и размытость в процедурах реализации полномочий. Судя по обилию последних, концепция деятельности УИНП складывалась как компромисс интересов и амбиций разных заинтересованных лиц и общественных групп: к разработке положения были привлечены представители общественных организаций — общество «Мемориал» им. В. Стуса, Всеукраинское общество политзаключенных и репрессированных, Центр исследований освободительного движения, Ассоциации исследователей голодоморов в Украине. В общем, положение об УИНП, утвержденное правительством, было сборником пожеланий того сегмента общества, представители которого ожидали от государства четко артикулированной и активной исторической политики эксклюзивного типа, основанной на принципах антикоммунизма и украинского этносимволизма.

Эти ожидания столкнулись с суровой политической и бюрократической реальностью. Становление УИНП (2006–2007 годы) пришлось на период острейшего политического кризиса и борьбы за передел власти между президентом, с одной стороны, и его политическими оппонентами (Партия регионов, коммунисты), получившими контроль над правительством, — с другой. УИНП ни по статусу, ни по реальному объему полномочий, ни по финансированию даже отдаленно не напоминал свой польский аналог. Более того, в отличие от Польши, на Украине отсутствовал консенсус элит по поводу исторической политики, роли и места института в этой политике. Институт был создан как орган исполнительной власти (правительства) и был полностью зависим от изменений политической конъюнктуры, в обществе отсутствовал консенсус по поводу его задач и самого смысла его существования.

Что касается бюрократической составляющей, то с осени 2006 года до осени 2007-го правительство, частью которого был УИНП, возглавлял оппонент действующего президента и его исторической политики В. Янукович; трудно было ожидать от него сочувствия любым начинаниям В. Ющенко. Отвечая на прямой вопрос журналистки о «саботаже» правительством деятельности УИНП, тогдашний директор института И. Юхновский ответил так: «Сердце мое, это вы можете позволить себе такое слово. А я должен заменить вашу формулировку более мягким „по непонятным причинам“». Откровенной бюрократической издевкой было и то, что финансирование УИНП до 2008 года осуществлялось через Государственный комитет архивов Украины, который при правительстве В. Януковича возглавляла представительница Коммунистической партии Украины. В государственном бюджете 2006 года предполагалось финансирование института в объеме 9124 тыс. гривен (152,8 тыс. евро), в 2007 году оно возросло до 3478 тыс. гривен (476 тыс. евро), в 2008 году — 15 921 тыс. гривен (2 242 394 евро), это был год широкомасштабных мемориальных мероприятий, посвященных Голодомору 1932–1933 годов на Украине, в 2009 году — 14 501 тыс. гривен (1 381 047 евро), в 2010 году — 19 236 тыс. гривен (1 672 695 евро).

УИНП, по словам заместителя директора института В. Верстюка, не играл никакой самостоятельной роли, а практически был исполнителем распоряжений Секретариата президента и вице-премьера по гуманитарным вопросам (и эта оценка приходится уже на то время, когда УИНП получил возможность развернуть свою деятельность).

О том, что ожидания вряд ли совпадут с возможностями, свидетельствовал и тот факт, что первоначальный план разместить учреждение с огромным объемом задач в грандиозном здании Октябрьского дворца (Институт благородных девиц) в центре столицы свелся к тому, что УИНП разместился в восьми комнатах дореволюционного особняка, где был размещен ряд других учреждений, явно не входивших в разряд первостатейных.

Осенью 2008 года, через два года после создания УИНП, сотрудники института и представители общественных организаций все еще обсуждали проблему определения целей и задач деятельности института, выясняли его отличие от академических институтов, занимающихся научными исследованиями, и, что примечательно, по-прежнему пытались понять, что же такое национальная/историческая память.

Деятельность УИНП несколько оживилась после внеочередных выборов 2007 года и создания коалиционного правительства во главе с Ю. Тимошенко, номинально считавшейся сторонницей В. Ющенко. Главной задачей института стало обеспечение мемориальных мероприятий, посвященных 75-й годовщине голода 1932–1933 годов на Украине.

В 2008–2009 годах УИНП осуществил два значительных проекта. Один — создание Национальной Книги памяти жертв Голодомора 1932–1933 годов в Украине (институт координировал общенациональную кампанию подготовки 18 региональных томов и издал «обобщающий» том). Эта деятельность осуществлялась в рамках «Общегосударственной национально-культурной программы исследования Голодомора 1932–1933 гг. и увековечения памяти его жертв на период до 2012 г.».

Второй — разработка концепции исторического образования на Украине, которая стала первой масштабной попыткой выйти за пределы национального/националистического эксклюзивного нарратива, отказаться от его построения на основе идеи «нации-жертвы» и сбалансировать переизбыток политической и социально-экономической истории внедрением сюжетов исторической антропологии. Здесь УИНП выступал скорее координатором, все основные наработки были сделаны профессиональными историками, работающими за пределами института. УИНП хронически испытывал кадровый голод: согласно штатному расписанию 2007 года, в институте было 105 вакансий, но к 2010 году в нем работало всего 43 человека.

УИНП также принял участие в законотворческой деятельности: при его содействии был подготовлен первый «мемориальный» закон «О Голодоморе 1932–1933 гг. в Украине» (2006), разработана концепция закона об украинском национально-освободительном движении 1920–1950-х годов.

В 2010 году УИНП вновь стал жертвой политической конъюнктуры. Через полгода после прихода к власти В. Януковича и Партии регионов в рамках «оптимизации центральных органов государственной власти» УИНП был ликвидирован. Не успела подняться волна возмущения «патриотической общественности» этим антипатриотическим актом, как уже в январе 2011 года институт был воссоздан.

Его статус был понижен: институт стал научно-исследовательским учреждением «в управлении Кабинета министров». Согласно новому Положению, основными задачами института были следующие:

«1) научное и аналитическое обеспечение формирования государственной политики по вопросам национальной памяти;

2) разработка в пределах своих полномочий научно обоснованных рекомендаций Кабинету Министров Украины в сфере реализации гуманитарной политики;

3) выполнение государственных программ фундаментальных и научно-практических исследований проблем национальной памяти, ее влияния на формирование гражданского общества, украинской нации;

4) осуществление научных и научно-практических исследований государственных традиций украинского народа, его борьбы за свободу и соборность Украины;

5) изучение трагических событий в истории народов Украины и участие в мероприятиях по увековечению памяти их жертв;

6) участие в научно-просветительской работе, образовательной деятельности, связанной с проблемами национальной памяти».

Для В. Януковича и сил, его поддерживающих, УИНП был чемоданом без ручки: ликвидация могла нанести чрезмерный ущерб политическому имиджу партии власти, а слишком явное его идеологическое перепрофилирование не вписывалось в общую философию циничного прагматизма в этой сфере. Сам В. Янукович в вопросах исторической памяти парил над схваткой, а подконтрольные ему институты и политики использовали эти проблемы для решения краткосрочных политических задач (включая дискредитацию политических оппонентов) и пропаганды советско-ностальгического варианта коллективной/исторической памяти.

Фактически институт был перестроен по образцу академических учреждений. Соответствующим образом был организован и штат. Впрочем, сотрудники были не внакладе: отдельным постановлением правительство ввело особый статус оплаты сотрудников УИНП, обеспечивавший им специальные надбавки. Более того, руководству института, по словам В. Солдатенко, была предоставлена свобода выбора тем и исследовательских приоритетов, а администрация старалась избавиться от «груза» в виде мемориально-исторических комплексов/заповедников, которые были переданы в ведение Министерства культуры. Судя по всему, главным условием было «не лезть в политику». Бюджет института был сведен к объему исследовательского учреждения, в 2012-м — 4968 тыс. гривен, в 2013-м — 5658 тыс. гривен, в 2014-м — 5531 тыс.

Реорганизация и перепрофилирование УИНП вызвали недовольство тех сегментов общества, представители которых рассматривали его как орган, призванный осуществлять регулятивно-контрольные идеологические функции для обеспечения национально-эксклюзивной версии коллективной/исторической памяти. Особенное раздражение вызвал тот факт, что директором был назначен член Коммунистической партии Украины В. Солдатенко. Экс-директор архива СБУ В. Вятрович даже высказал предположение, что УИНП превратится в «инструмент реабилитации тоталитаризма».

Институт в целом продолжал работать в русле стандартного национального нарратива, правда пытаясь уйти от сугубо национально-эксклюзивной модели исторической памяти за счет добавления советско-ностальгической, в частности связанной с продвижением мифа Великой Отечественной войны. Кроме того, в 2011–2014 годах УИНП сосредоточился на разработке теоретических и концептуальных проблем коллективной/исторической памяти, появилась перспектива превращения его в серьезный научно-аналитический центр.

В 2014 году УИНП пришлось вписаться в очередной политический поворот. Падение В. Януковича и смена власти в Киеве в результате «революции достоинства», подъем гражданского патриотизма и связанное с этим оживление общественного интереса к вопросам истории, а главное — возвращение во власть носителей и промоутеров эксклюзивной национальной/националистической модели коллективной/исторической памяти предопределили содержание и направление очередных изменений в деятельности УИНП.

В июле 2014 года одним постановлением правительства УИНП был одновременно ликвидирован и воссоздан (при этом в тексте постановления решение о создании почему-то шло первым пунктом, а решение о ликвидации — вторым). Реинкарнация УИНП состоялась в статусе «центрального органа исполнительной власти по реализации государственной политики в сфере восстановления и сохранения национальной памяти, деятельность которого направляется и координируется Кабинетом министров Украины через министра культуры».

В ноябре 2014 года Кабинет министров Украины утвердил новое положение о УИНП, возложив на институт обязанности реализации политики «в сфере восстановления и сохранения национальной памяти украинского народа».

Задачи института определялись следующим образом:

1) реализация государственной политики в сфере восстановления и сохранения национальной памяти украинского народа, а именно:

— организация всестороннего изучения истории Украинского государства, этапов борьбы за восстановление государственности и распространение соответствующей информации в Украине и мире;

— осуществление комплекса мероприятий по увековечению памяти участников украинского освободительного движения, Украинской революции 1917–1921 годов, войн, жертв Голодомора 1932–1933 годов, массового голода 1921–1923, 1946–1947 годов и политических репрессий лиц, принимавших участие в защите независимости, суверенитета и территориальной целостности Украины, а также в антитеррористических операциях;

— организация исследования исторического наследия и содействие интеграции в украинское общество национальных меньшинств и коренных народов;

— популяризация истории Украины, ее выдающихся личностей;

— преодоление исторических мифов;

2) предоставление министру культуры предложений по формированию государственной политики в сфере восстановления и сохранения национальной памяти украинского народа и национального сознания граждан с учетом многонационального состава населения и региональных различий Украины, а именно:

— популяризация в мире роли украинского народа в борьбе против тоталитаризма, отстаивании прав и свобод человека;

— восстановление национальной памяти украинского народа, недопущение использования символов тоталитарных режимов;

— выработка оценки тоталитарных режимов XX века в Украине, Голодомора 1932–1933 годов, массового голода 1921–1923, 1946–1947 годов, принудительных депортаций, политических репрессий, действий организаторов и исполнителей таких преступлений, а также последствий их действий для Украины и мира;

— формирование у граждан Украины патриотизма, национального сознания, активной позиции».

Список сфер деятельности института вновь расширился — в этот раз их насчитывалось два десятка: от учета и сохранения мест захоронения жертв голодоморов и репрессий, участников освободительного движения (эта функция почему-то упоминается дважды) до участия в разработке законодательных актов и международных договоров, от участия в награждении до содействия «восстановлению прав репрессированных лиц», от создания архива института (очевидно, имелась в виду идея переподчинения ряда ведомственных архивов УИНП) до «содействия изготовлению печатной продукции, кино- и видеопродукции, сценическому и иному художественному воплощению образов исторического прошлого, в частности лиц, которые оказывали сопротивление тоталитарным режимам». Практически институту были возвращены его первоначальные полномочия во всем их невыполнимом объеме.

УИНП возглавил В. Вятрович, один из основателей Центра исследований освободительного движения (украинская аббревиатура ЦДВР), негосударственной организации, специализирующейся на исследовании истории ОУН и УПА с явным уклоном в их апологию. При В. Ющенко, в 2008–2010 годах, В. Вятрович возглавлял архив СБУ.

Идеальной моделью для УИНП его новый руководитель считает польский Институт национальной памяти, хотя, конечно, указанный идеал в нынешних условиях является недостижимым: вся предыдущая история УИНП указывает на бедность интеллектуальных, организационных и материальных ресурсов, необходимых для реализации миссии института. Даже если говорить о материальной стороне вопроса, бюджет Польского института национальной памяти в 2013 году (последние доступные данные) составлял 245 млн злотых, то есть около 57 млн евро. Общее количество сотрудников превышает 2000 человек.

Бюджет УИНП в 2015 году составил 8,7 млн гривен (приблизительно 364 тыс. евро), из них 3 млн гривен предназначалось на «мероприятия по реализации государственной политики в сфере восстановления и сохранения национальной памяти», а 5,7 млн — на руководство этим процессом. В проекте государственного бюджета на 2016 год предполагалось финансирование УИНП в объеме 11 млн гривен (около 440 тыс. евро). Реально финансирование составило 8,4 млн. гривен. В 2018 бюджет института радикально увеличился — до 57 млн. гривен (около 2 млн евро), за счет средств, выделенных на строительство «Мемориального комплекса Героев Небесной Сотни». Предельное количество сотрудников УИНП не может превышать 70 человек (из них 67 — со статусом государственных служащих).

Впрочем, скромное финансирование и такая же инфраструктура не помешали новому составу УИНП развернуть бурную деятельность, серьезно будоражащую общество. Институт поспешил выйти на международную арену: присоединился к Европейской платформе памяти, установил контакты с Польским институтом национальной памяти. Директор УИНП заявил о неких политических амбициях, вплоть до создания в парламенте «исторического лобби», и о том, что институт заработает «на полную» в 2015 году.

Судя по всему, замысел на какое-то время удался: в революционно короткие сроки сотрудникам института удалось написать четыре «мемориальных» закона, провести их через комитеты Верховной рады и добиться их утверждения парламентом — несмотря на то что все четыре закона получили весьма критические замечания Научно-экспертного управления Верховной рады как из-за их юридической несостоятельности, так и по причине наличия риторики, неуместной в законодательном акте (подробнее см. раздел III, главу 1).

То обстоятельство, что все они были приняты с нарушением регламента и «по ускоренной процедуре» (законы прошли путь от регистрации до вынесения на пленарную сессию за неделю — поистине спринтерское время, на обсуждение законов депутатам понадобилось 42 минуты), достаточно четко продемонстрировало новый стиль деятельности руководства УИНП и «исторической фракции» в парламенте, контуры которой ситуативно совпали с политическими контурами коалиции, находящейся у власти.

Правовой культурой и процедурами пожертвовали ради политической целесообразности (скорее правило, чем исключение для Верховной рады). Само «обсуждение» законов имело ритуальный характер, со скандированием лозунгов и речами в стиле уличного митинга. Сам директор УИНП не отрицал того, что в сверхскоростном режиме принятия мемориальных законов инициаторы руководствовались именно политической целесообразностью — нужно было успеть, к осени 2015 года «окно возможностей» для принятия таких законов, по его мнению, закрылось из-за распрей в правящей коалиции.

Этот стиль несколько расходился с широковещательными заявлениями руководства УИНП. В декабре 2014 года, как раз в период подготовки упомянутых законов, один из тогдашних руководителей УИНП в интервью газете «Зеркало недели» сказал следующее: «УИНП — это инструмент общественного диалога. Существование Института не является самоцелью. Он должен провести диалог вокруг наследия тоталитарного прошлого. Задача Института — преодоление стереотипов и мифов, сформированных советской пропагандой, раскрытие тайных архивов репрессивных и партийных органов СССР, сохранение памяти о трагических и героических страницах борьбы за свободу и достоинство человека, преодоление конфликтов памяти, критическое осмысление прошлого». Он же сообщил о том, что институт готовит четыре законопроекта. Из них два: о доступе к архивам репрессивных органов СССР и об основах национальной политики памяти — якобы готовились к общественному обсуждению. При этом директор УИНП настаивал на том, что главной задачей института является создание «легитимных инструментов для преодоления тоталитарного прошлого».

Нетрудно заметить, что уже в начале деятельности института диалога не получилось, что же касается «легитимных инструментов», то их бенефисом можно считать упомянутую историю с принятием «мемориальных законов». Скорость и кулуарность их разработки, а также характер их принятия исключали какое-либо их общественное обсуждение. Замечания юристов к тексту законов были просто проигнорированы. Но и в дискуссии, развернувшейся постфактум, была проигнорирована точка зрения той части общественности, которую нельзя отнести к оппозиции, но взгляды которой при этом не совпадали с идейными установками и амбициями руководства УИНП.

Открытое письмо украинистов (зарубежных и отечественных), адресованное президенту Украины П. Порошенко и спикеру парламента В. Гройсману с призывом отклонить два из четырех мемориальных законов, не возымело действия. П. Порошенко подписал все законы, пообещав внести в них изменения потом, а директор УИНП сочинил ответное письмо, содержание которого никак не свидетельствовало о готовности к диалогу, более того, содержало обвинения в адрес некоторых из подписантов в подыгрывании врагам Украины.

Принятие «мемориальных законов» не сопровождалось анализом общественного мнения, особенно с учетом региональных различий. В декабре 2014 — январе 2015 года (то есть за 4–5 месяцев до скоропостижных решений парламента), согласно опросу фонда «Демократические инициативы имени И. Кучерива» и социологической службы Ukrainian Sociology Service, региональные различия в оценке ряда исторических событий и персоналий — как раз тех, что прямо или опосредованно затрагивались в «мемориальных» законах, — достигали критических цифр.

Например, распад СССР, с идеологическим наследием которого были призваны бороться эти законы, негативно оценивался в Донбассе 70 % опрошенных, в Нижнем Поднепровье — 49 %, на Слобожанщине — 52 %. Негативное отношение к Организации украинских националистов (ОУН), зачисленной одним из «мемориальных» законов в список почитаемых государством борцов за независимость, высказали 68,4 % респондентов в Донбассе, 49,2 % в Нижнем Поднепровье, 38,6 % на Слобожанщине. Похожие пропорции наблюдались и в отношении к Украинской повстанческой армии (УПА), также легитимированной в новых законах.

Нельзя сказать, что представители УИНП пребывали в неведении относительно этих настроений. В одном из программных документов УИНП находим четкую ссылку на то, что на Украине наличествует «конфронтация нескольких моделей памяти между поколениями и на межрегиональном уровне. В основе этих моделей — разное восприятие коммунистической идеологии, советского исторического опыта и украинского освободительного движения». Решение этого конфликта руководство УИНП усматривает в форсированной «декоммунизации»: устранении из публичного пространства символов советско-ностальгического (имперско-ностальгического) нарратива и замене их символами национального/националистического.

Характер имплементации указанных законов осенью 2015 — в начале 2016 года также продемонстрировал конфликтогенность действий УИНП в сфере исторической политики. «Декоммунизация» как таковая (изъятие из публичного символического пространства символов коммунистической эпохи) в общем не вызывала особого сопротивления в обществе (тем более что массовый революционный энтузиазм зимы 2014 года, вылившийся в антикоммунистический иконоклазм, уже выдохся), но была воспринята большей его частью как несвоевременная и ненужная на фоне более актуальных задач (например, преодоление социально-экономического кризиса). По данным одного социологического опроса (август 2015 года), 35 % респондентов относились к «декоммунизации» категорически отрицательно, 55 % — умеренно отрицательно, 10 % — «относительно лояльно». Согласно другому опросу (май 2015 года, онлайн-опрос), 52 % респондентов считали, что в стране есть более срочные и важные проблемы, чем «декоммунизация», 46 % были сторонниками принятия таких законов сейчас или в будущем.

Фактически основным направлением деятельности УИНП стало вытеснение советско-ностальгического (и рудиментов имперского) нарратива памяти, а также продвижение и навязывание обществу национального/националистического нарратива в рамках эксклюзивной модели коллективной памяти и соответствующего типа исторической политики. Для соблюдения политического этикета институт демонстрирует элементы инклюзивной модели в некоторых проектах (например, в нарратив о Второй мировой войне включаются элементы советской истории), но они явно теряются на фоне доминирующей идеи — украинского культурного (этнического) национализма; этот нарратив полностью исключает символику, ассоциируемую с «наследием тоталитарного режима» (название войны — Вторая мировая и полный отказ от названия «Великая Отечественная», коммеморативная дата — 8 мая вместо советского 9 мая, символ — цветок мака вместо советской гвоздики). Вторая мировая война представлена через участие в ней прежде всего этнических украинцев. Неким отступлением от генеральной линии можно считать и включение сюжетов о Холокосте в общую репрезентацию.

УИНП после его воссоздания в 2014 году стал инициатором того типа исторической политики, который если и предполагает диалог и примирение, то скорее как некую дань требованиям извне (например, со стороны «Запада»). В целом деятельность института несет серьезный конфликтогенный потенциал, особенно в контексте усугубления различий региональных вариантов коллективной памяти.

Конфликтность заключается прежде всего в тактике административного и политического навязывания одной версии коллективной/исторической памяти в ущерб другой. В некоторых аспектах эта деятельность направлена на полную ликвидацию последней. Это касается прежде всего тактики «декоммунизации», которая сводится к принудительному изъятию из публичного пространства советско-ностальгического нарратива коллективной/исторической памяти и к частичному замещению его национальным/националистическим нарративом, в одних случаях добровольному, в других — принудительному.

Первая же реакция на имплементацию «мемориальных» законов показала, что такая тактика провоцирует конфликты с «проблемными» регионами на востоке и юго-востоке страны. Примечательно, что эти действия объясняются необходимостью «диалога» и «консолидации», объединения общества перед лицом внешней угрозы. Однако на деле практика и риторика «декоммунизации» в исполнении УИНП ставит носителей альтернативных вариантов коллективной/исторической памяти в положение «вражеских агентов», с которыми диалог невозможен. Более того, проблема «диалога» с несогласными выводится и в этнонациональную плоскость. В авторской колонке издания «Апостроф» В. Вятрович заявил прямо: «Какого-то пиетета к русской топонимике не должно быть в Украине. Я не против того, чтобы в городах Украины были объекты топонимики, посвященные деятелям русской культуры, но их доминирование мне кажется совершенно неуместным. Если человеку очень нравится русская топонимика, русская культура, русский язык, русская история, очевидно, что для таких есть свое государство — Россия. А мы говорим об украинском государстве, которое вправе утверждать себя как хочет».

Предполагаемая идеологическая гомогенизация рассматривается не как результат консенсуса и диалога, а как результат административного замещения одного нарратива памяти другим. Это можно считать, с одной стороны, ответной реакцией на действия России (гибридную войну, включающую войну информационную), для руководства которой советско-ностальгический нарратив является важной конституирующей составляющей идеологического обеспечения собственной власти; с другой — «врожденными особенностями» национального/националистического нарратива исторической памяти, основанного на принципе этноцентризма, не предполагающего плюрализма мнений. Тут оказался неизбежным и конфликт с другим этнонациональным нарративом-близнецом, также продвигаемым на высшем политическом уровне в соседней стране — Польше. Инициативы УИНП в усиленном продвижении националистического нарратива памяти в 2015–2017 годах, нашедшие отклик и «симметричную реакцию» среди правых и популистов в Польше, привели к беспрецедентному ухудшению украинско-польских отношений (см. раздел III, главу 3).

Попытки коммуникации и разъяснительной работы с носителями других разновидностей коллективной/исторической памяти пока что выглядят неубедительными и периодически провоцируют недоразумения и конфликты. Например, политика переименования городов — случаи с Кировоградом, где на неформальном референдуме большинство жителей высказалось за переименование в Елисаветград (неприемлемое для УИНП «имперское» название, не имеющее, впрочем, никакого отношения к «декоммунизации»), и Днепропетровском, где 90 % жителей высказались за сохранение нынешнего названия города, достаточно показательны. Переименование Комсомольска в Полтавской области, построенного на голом месте именно как Комсомольск, в Горишни Плавни, спровоцировало скандал, достойный анекдота.

Перспективы институционного развития УИНП пока неясны из-за серьезных финансовых ограничений. Помимо «декоммунизации» одна из главных задач — концентрация в одних руках всех архивов «репрессивных органов». В 2015–2016 годах развернулась ревизия фондов архива СБУ для последующей их передачи в архив УИНП; учитывая уровень материально-финансового и кадрового обеспечения УИНП, задача сложная прежде всего технически (речь идет о 910 тысячах томов архивных дел, хранящихся в центральном архиве СБУ и его региональных отделениях).

Осуществить эту задачу наличными кадрами невозможно (по состоянию на февраль 2016 года в институте числилось сорок четыре сотрудника), так что можно предположить, что передача будет осуществлена путем административного переподчинения архивных отделов СБУ Украинскому институту национальной памяти. А на очереди — архивы Министерства внутренних дел, Министерства обороны, Министерства юстиции, Службы безопасности Украины, Службы внешней разведки, Генеральной прокуратуры, Государственной судебной администрации, Государственной пенитенциарной службы, Администрации государственной пограничной службы…

В декабре 2016 года правительство приняло постановление о создании отраслевого государственного архива УИНП с указанием в трехмесячный срок найти помещение для архива. В этом же году в составе института появился «Мемориальный комплекс Героев Небесной Сотни — Музей Революции Достоинства», на который уже в год создания было истрачено почти 5 млн гривен. В отчете института за 2016 год неоднократно упоминается необходимость создать «территориальные органы» УИНП, хотя при этом штат самого института в Киеве укомплектован чуть больше чем наполовину.

Следуя польскому примеру, нынешнее руководство лоббирует принятие отдельного закона об УИНП, который, по сути, должен сделать институт отдельным органом с гигантским объемом полномочий. Уже сейчас критики деятельности УИНП иронично называют его «Министерством правды», намекая на пример из романа Дж. Оруэлла. В случае принятия такого закона (что маловероятно, но возможно) эта ирония может стать очень горькой.

 

Местные органы власти и самоуправления

Деятельность местных органов власти и самоуправления в сфере исторической политики может служить идеальной иллюстрацией региональных измерений во взаимодействии и противодействии разных нарративов и моделей исторической памяти. В регионах взаимодействовали местные государственные администрации (район, город, область), представляющие центральную власть и назначаемые ею (президент и правительство), и выборные органы местного самоуправления (областные, районные, городские Советы, мэрии). Такое «разделение властей» нередко приводило и приводит к трениям и открытым конфликтам между ними по самым разным вопросам: от бюджетной политики до проблем государственного устройства, от проблем развития инфраструктуры до социального обеспечения.

Уже в 1990 году, когда три областных и ряд городских Советов Западной Украины попали под контроль Народного руха Украины и его союзников, обозначились первые контуры возможных конфликтов на институционном уровне между центром и выборной властью в регионах. Во время «оранжевой революции» 2004 года и после нее региональные местные Советы оказались участниками противостояния между сторонниками претендентов на пост президента. Ряд областных и городских Советов Западной Украины поддержал В. Ющенко, тогда как сторонники В. Януковича провели знаменитый съезд Советов востока и юго-востока Украины в Северодонецке 28 ноября 2004 года, организаторы которого были обвинены в сепаратизме. Похожий сценарий повторился во время «революции достоинства» и в период «русской весны» 2014 года.

В промежутках между революциями местные органы самоуправления тоже не сидели без дела. Историческая политика на этом уровне воспроизводила общеукраинские тенденции, возможно, в наиболее выразительном виде.

Полномочия и возможности местных Советов (сельских, поселковых, районных, городских, областных) в сфере исторической политики определяются законодательными и подзаконными актами различного уровня. Например, полномочия в одном из базовых направлений исторической политики, переименовании улиц и топографических объектов, устанавливаются Законом Украины «О местном самоуправлении» (ст. 37), правда, здесь эта функция регламентируется как «вопросы административно-территориального устройства».

Другая важная сфера деятельности — вопросы установки памятников и монументов — регулируется постановлением Кабинета министров Украины от 8 сентября 2004 года «Некоторые вопросы сооружения (создания) памятников и монументов». Согласно ему, памятники и монументы национального (государственного) значения устанавливаются по решению Кабинета министров, местного — по решению местных органов исполнительной власти или местного самоуправления. В вопросах сохранения памятников и монументов органы местного самоуправления по сравнению с органами исполнительной власти не имеют каких-либо ощутимых полномочий, правда, они могут быть собственниками памятников и монументов.

Приведем несколько наиболее характерных примеров участия органов местного самоуправления в исторической политике, в ее воплощении на региональном уровне. Еще будучи формально «советскими», областные и городские Советы трех западных областей в 1990 году начали своего рода «декоммунизацию», приняв решение о демонтаже памятников Ленину; эти решения тогда не очень вписывались в законодательное поле. В этих же регионах уже к середине 1990-х состоялось массовое переименование топографических объектов (улиц, площадей) в городах и селах: конечно же, первыми исчезли улицы Ленина и других советских/партийных деятелей, за ними пришла очередь русских исторических и культурных фигур. Их место заняли украинские исторические личности, как местные, так и «общенационального» значения.

В 1996–1998 годах областные и городские Советы того же региона приняли решения о признании официального статуса солдат УПА как борцов за свободу Украины и о предоставлении им социальных гарантий и льгот за счет местных бюджетов. Учитывая состояние этих бюджетов, можно сказать, что данные решения имели скорее политико-символическое значение, однако в 2000-е тема получила продолжение: например, в 2013 году городские Советы Львова, Тернополя и Ивано-Франковска приняли решение о ежемесячной доплате к пенсиям не только ветеранам УПА, но и ветеранам дивизии СС «Галичина». Понятно, что эти решения «социального» характера были ответом на историческую политику центра, способствовавшую реинкарнации советско-ностальгического нарратива памяти.

Поскольку все эти действия ограничивались западными регионами, где советское наследие воспринималось большинством населения как чуждое и враждебное, они не привели к открытым конфликтам; впрочем, в 1990-е интерес населения к исторической политике был невысок: подавляющее его большинство сосредоточилось на выживании в условиях жесточайшего социально-экономического кризиса.

Ситуация радикально изменилась в период интенсификации исторической политики в середине нулевых годов. Как уже упоминалось, местные Советы в период «оранжевой революции» включились в общенациональную политику, в том числе историческую. Центральной сюжетной линией этой политики было противостояние национального/националистического и советско-ностальгического нарративов исторической памяти.

Приведем несколько примеров.

В ноябре 2008 года решением Харьковского городского совета (инициатива депутата от Коммунистической партии Украины) в городе был признан незаконным памятный знак воинам УПА (установленный еще в 1992 году).

Здесь же в ходе общегосударственной кампании, посвященной 75-й годовщине голода 1932–1933 годов (Голодомора), было принято решение об установке памятника в Харькове, столице Советской Украины до 1934 года. Дискуссии о месте установки памятника летом 2007 года вылились в открытый политический конфликт между мэрией и городским Советом, с одной стороны, и областной государственной администрацией — с другой. Мэр Харькова Михаил Добкин и большинство депутатов горсовета были членами или союзниками Партии регионов. Областную администрацию возглавлял ставленник В. Ющенко Арсен Аваков. Он и его сторонники в рядах общественности настаивали на установке памятника в центре города. Их оппоненты под разными предлогами добивались вынесения памятника подальше от центра. Более того, областной Совет под нажимом депутатов-коммунистов отказался признавать Голодомор геноцидом. Городской Совет и мэрия победили: мемориал был возведен на окраине Харькова к ноябрю 2008 года.

Одесский городской Совет еще в 1995 году принял решение о восстановлении дореволюционного памятника основателям Одессы, однако к реализации этого решения пришли только в 2007 году, когда горсовет поставил задачу комплексного восстановления исторического образа Екатерининской площади. Внешне достаточно невинное намерение содержало мощный конфликтный потенциал: восстановление памятника, центральным символом которого была императрица Екатерина («душительница казацких свобод»), было вызовом исторической политике В. Ющенко. Несмотря на громкие публичные скандалы, вылившиеся в физическое противостояние между силовыми структурами и противниками восстановления памятника, а также критику этого проекта со стороны президента В. Ющенко, скульптурная группа была открыта осенью 2007 года.

В том же году, согласно решению областного Совета Львова, в городе был открыт памятник Степану Бандере. Здесь сторонники установки памятника представляли большинство, так что дискуссии касались или вопроса о месте установки монумента (предлагалось разместить его возле Оперного театра, там, где в советское время обитал гранитный Ленин), или способа его художественного воплощения (слишком явно напоминающего советскую монументальную пропаганду), или размеров (мэрия высказывала недовольство претензиями на чрезмерно большие размеры статуи). Разумеется, массовое заселение образами Бандеры символического пространства трех западных областей в последние десять лет тоже было инициативой местных выборных органов. Они же подключились к специфической форме мемориализации вождя одной из фракций ОУН в 2010 году. В ответ на решения донецких судов о неправомерности присуждения Р. Шухевичу и С. Бандере звания Героя Украины (2010) городские Советы Ивано-Франковска, Львова, Тернополя и Луцка присвоили упомянутым персонажам звание почетного гражданина. Тогда же Львовский областной Совет постановил не употреблять термин «Великая Отечественная война», а отмечать 9 мая как День памяти жертв Второй мировой войны. Более того, депутаты в 2011 году обратились в Конституционный суд за официальным разъяснением по поводу названия памятного дня, но получили отказ в открытии производства. В этот же ряд вписывается решение Львовского городского Совета о праздновании Дня скорби и чествования памяти жертв тоталитарных режимов и жертв Второй мировой войны 8 мая 2013 года и запрете использования коммунистической и нацистской символики на территории Львова — решение было принято в канун празднования «советского» Дня Победы 9 мая.

В Полтаве особого интереса заслуживает история с участием местной власти в установке памятника И. Мазепе. Здесь такое решение принял городской Совет, однако средств хватило только на проведение конкурса. В 2007 году к делу подключился президент В. Ющенко; согласно его указу «О праздновании 300-летия событий, связанных с военно-политическим выступлением гетмана Ивана Мазепы и заключением украинско-шведского союза», на памятник выделили полтора миллиона бюджетных гривен, роль заказчика взяла на себя областная государственная администрация. Установка памятника планировалась на 2009 год — в годовщину Полтавской битвы, однако в конце 2008 года областной Совет, где большинство принадлежало коалиции Партии регионов, Блока Владимира Литвина, коммунистов и Блока Юлии Тимошенко, решил вернуть деньги на памятник в государственный бюджет. В итоге сбор средств на памятник организовала полтавская «Просвита», а сам памятник, художественные особенности которого стали предметом острых дискуссий, занял свое место, определенное ему горсоветом, лишь в 2016 году.

Участие выборных органов власти на местах в исторической политике, конечно, не сводится лишь к вопросам реорганизации символического пространства. Кроме уже упомянутого демарша Харьковского областного Совета по поводу статуса Голодомора как геноцида можно упомянуть и такой факт, как обращение Донецкого городского Совета к депутатской фракции Партии регионов в Верховной раде (2009) с требованием создать комиссию по пересмотру учебников истории и решение о проведении в школах города уроков «исторической правды». Летом 2012 года мэрия Львова профинансировала издание учебного пособия по истории Украины для пятого класса школ, которое было представлено то ли как альтернатива, то ли как дополнение к общегосударственному учебнику, который, по мнению львовян, был отредактирован представителями тогдашней власти.

Как видим, местные органы власти и самоуправления достаточно долго сохраняли определенный уровень самостоятельности в осуществлении исторической политики. В 2015 году ситуация изменилась. Закон «Об осуждении коммунистического и национал-социалистического (нацистского) тоталитарных режимов и запрещении пропаганды их символики» обязал местные органы власти и самоуправления принять участие в «декоммунизации» публичного пространства. В случае непринятия местными органами власти и самоуправления предписанных законом мер в установленные сроки право решения о переименовании переходило к Верховной раде и Кабинету министров.

Таким образом некий уровень автономии местных органов власти и самоуправления был ограничен — прежде всего как средство вытеснения советско-ностальгического нарратива. Тем не менее последние события свидетельствуют о том, что «проблемные» регионы ищут способ вернуть свою самостоятельность в сфере исторической политики. В мае 2017 года Одесский городской Совет отменил решение бывшего губернатора области М. Саакашвили и вернул «коммунистические» названия ряду улиц. Вопреки «декоммунизации», по решению местной власти в самом центре Одессы остаются нетронутыми две огромных настенных доски с именами одесситов — Героев Советского Союза и Героев Социалистического Труда.

Наверное, приведенных примеров достаточно, чтобы оценить роль местных органов самоуправления в исторической политике: с одной стороны, они выступали как самостоятельные субъекты в этой сфере, отражая коллективные интересы региональных элит и настроения локальных сообществ, с другой — действовали как выразители амбиций общенациональных акторов, как правило политических партий и крупных групп интересов.

 

Архивы и музеи

Как мы уже отмечали ранее, свободный доступ к архивам, в особенности к архивам репрессивных органов, — один из центральных вопросов «демократического транзита» и «переходного правосудия» в посткоммунистических странах.

Со второй половины 1980-х годов архивы были особым объектом общественного интереса на Украине. Публикация в 1990 году документов о голоде 1932–1933 годов, ранее закрытых даже для партийных функционеров, стала одним из серьезнейших факторов политической борьбы против правящей партии.

На рубеже 1980–1990-х архивные учреждения подключились к процессу реабилитации жертв политических репрессий. В процесс включился ведомственный архив СБУ, предоставлявший личные дела репрессированных органам прокуратуры для пересмотра приговоров — сначала вынесенных внесудебными органами, затем и тех, что выносились по «политическим» статьям Уголовного кодекса. О масштабах этой работы можно составить представление из таких цифр: в 1989–1991 годах было реабилитировано 180 тысяч человек, в 1992–2001-м — почти 249 тысяч.

Общественные активисты, политики, многие историки полагали, что в архивах содержатся данные (ранее скрываемые), открывающие путь к «исторической правде». Эти представления и ожидания оказались справедливыми лишь отчасти: «архивной революции» не произошло даже там, где ожидали наибольших сенсаций. Например, так и не удалось найти «главного документа», свидетельствующего о намерении И. Сталина уничтожить или покорить украинцев с помощью голода 1932–1933 годов. Вульгарный позитивизм части историков, ожидавших найти в архивных закромах что-то позволяющее радикально изменить представления о «периоде тоталитаризма», тоже оказался проявлением болезни роста: украинская историография Большого террора 1990–2000-х концептуально повторяет многие формулы «тоталитарной школы», созданные без доступа к архивам.

Архивные учреждения — постоянные участники различных мероприятий, связанных с репрезентациями прошлого в публичном пространстве: выставок, коммемораций, публичных дебатов. Как правило, они являются исполнителями директив центральных органов власти и не играют самостоятельной роли.

«Архивный вопрос» постоянно контекстуализируется политической конъюнктурой. Например, во время политического кризиса 2006–2007 годов объединенная оппозиция Партии регионов, коммунистов и социалистов, контролировавшая парламент и правительство, назначила на должность председателя Государственного комитета архивов Украины коммунистку Ольгу Гинзбург. Это был демонстративный акт: во главе системы, включающей 789 архивных учреждений, был поставлен человек, во-первых, не имеющий даже минимальной профессиональной подготовки (О. Гинзбург была специалистом по арматурным конструкциям), во-вторых, достаточно воинственно настроенный в части ограничения доступа к архивным фондам. Разумеется, новоиспеченная архивистка была убежденной противницей продвижения Голодомора в публичном пространстве.

В связи с новой волной эскалации исторической политики архивы вновь оказались в центре внимания «мнемонических бойцов». В преамбуле Закона Украины «О доступе к архивам репрессивных органов коммунистического тоталитарного режима 1917–1991 годов» (апрель 2015 года) прямо сообщается, что закрытость архивов стала одной из предпосылок аннексии Крыма и военного конфликта на востоке страны. Доступ к упомянутым архивам, по мнению авторов закона, может способствовать лучшему пониманию новейшей истории, предупреждению конфликтов и вражды в обществе. Как уже упоминалось (см. текст об Украинском институте национальной памяти), в 2015 году был задекларирован масштабный проект по передаче архивов «органов тоталитарного репрессивного режима» в ведение Украинского института национальной памяти: речь идет о десяти ведомственных архивах с весьма специфической институционной памятью.

Вполне ожидаемо в число институтов, непосредственно причастных к исторической политике, попадают музеи. Согласно данным Государственной службы статистики, количество музеев на Украине в 1990–2015 годах возросло более чем в два раза: с 214 до 465 (речь идет о музеях государственной и муниципальной формы собственности; общее количество музеев оценивается в литературе по-разному). При этом количество посещений музеев упала тоже в два раза: с 31,8 млн в год до 15,1 млн в год.

Практически все комментаторы отмечают слабость согласованной политики государства в «повышении роли музеев в формировании коллективных представлений об истории Украины». В 2000-е осуществлялись попытки внедрить некие единые стандартные формы репрезентаций исторической памяти в музейных экспозициях (на примере Голодомора), однако они так и остались попытками.

В целом, как показывают современные исследования, в 1990–2000-е годы в музейном деле поначалу наблюдалось сосуществование советского и национального/националистического нарративов памяти (с постепенным увеличением удельного веса последнего). Параллельно происходило становление национального/националистического нарратива в его музейном воплощении — в основном через создание новых музеев и мемориальных комплексов, частично через замещение и вытеснение советско-ностальгического нарратива из существующих музеев, своего рода «национализацию» экспозиций. Эта тенденция заметно усилилась с разворачиванием политики «декоммунизации» (2015–2016), в рамках которой началось «редактирование» музейных экспозиций, связанных с советским периодом. Интересно, что иногда «национализация» происходила практически бесконфликтно, поскольку фактически продвигались мифы, вполне вписывающиеся и в советский, и в национальный/националистический стандарт репрезентации, например казацкий миф. В качестве примера можно вспомнить созданный при советской власти, в 1989 году, государственный историко-культурный заповедник Чигирин, в 1995 году получивший статус национального.

Анализ работы музеев исторического профиля (таких насчитывалось 128), проведенный Национальным институтом стратегических исследований в 2007 году, показал серьезные региональные различия в репрезентациях национального/националистического и советско-ностальгического нарративов. Вполне ожидаемо первый из них был полновесно представлен в западных и центральных регионах, второй — в восточных областях и в Крыму. В 1990-х — начале 2000-х в западных областях было создано двадцать пять музеев, посвященных националистическому движению и его деятелям; их дополняли музеи, посвященные тяжелой судьбе украинцев под пятой оккупантов: в основном речь шла об ужасах «коммунистического террора». В восточных областях, в Донбассе и Крыму не только практически в неизменном виде сохранялись экспозиции и репрезентации советского периода, но и создавались новые, иногда достаточно экзотические — вроде Музея жертв оранжевой революции в Луганске (2007). Регионализация музейных форм и представлений исторической памяти усугублялась как слабостью региональной политики Киева, так и тем обстоятельством, что местные исторические (краеведческие) музеи финансируются местными органами власти (Советами), которые и «заказывают музыку» в соответствии с тем, какая политическая сила в них преобладает.

 

Агенты исторической политики, о которых пойдет речь в этой главе, в целом относятся к категории негосударственных организаций, тем не менее они часто оказывают достаточно ощутимое влияние на историческую политику, осуществляемую государством. Иногда это происходит непосредственно, благодаря физическому присутствию представителей этих организаций в органах власти и местного самоуправления. Иногда — опосредованно, путем лоббирования, участия в политических акциях, в деятельности оппозиции, через средства массовой информации, социальные сети и т. п.

Количество негосударственных организаций, с разной степенью интенсивности участвующих в исторической политике на всех уровнях, от общенационального до локального, трудно поддается учету. Единый реестр общественных формирований только в списке партий выдает триста шестьдесят три позиции. В одном только Украинском обществе охраны памятников истории и культуры насчитывается почти полтысячи местных отделений. Реестр общественных объединений содержит названия нескольких сотен организаций с широким кругом интересов: от развития исторического фехтования и культивирования казацкого наследия до поиска и сохранения захоронений погибших воинов.

Исходя из этого, мы обратимся лишь к наиболее типичным примерам негосударственных организаций, дающим представление об их участии в исторической политике и масштабах влияния. Как правило, действия и риторика родственных им организаций очень похожи, поэтому приведенных примеров, думается, будет достаточно, чтобы составить себе представление о неких типах и архетипах.

 

Политические партии

Первое десятилетие украинской государственности было временем формирования многопартийной системы и привыкания общества к политическому плюрализму. Подавляющее большинство политических партий, возникавших в это время (а к концу 1990-х их количество приближалось к полутора сотням), представляло собой краткосрочные политические проекты. В целом это же большинство проявляло минимальный интерес к вопросам исторической политики. Фактически до начала 2000-х годов сохранялась инерция противостояния между национальным/националистическим нарративом памяти, который после 1992 года стал получать поддержку государства, и советским (стремительно превращавшимся в советско-ностальгический). Это противостояние нашло свое воплощение и в «разделении труда» между политическими партиями, традиционно проявлявшими интерес к проблемам идеологии и мировоззрения. Можно условно разделить их на «левых» и «правых».

В схеме «„левые“ против „правых“» вполне наглядно проступают контуры основных, фундаментальных противоречий, составляющих интригу исторической политики на Украине. Среди пяти политических партий и блоков, представленных в Верховной раде седьмого созыва, по удельному весу «вопросов истории» в программных документах и публичных презентациях первые два места занимали Коммунистическая партия Украины (63 %) и националистическое ВО «Свобода» (46 %).

В «левом» спектре политических партий наиболее влиятельными были Коммунистическая партия Украины, Социалистическая партия Украины (СПУ), Прогрессивная социалистическая партия Украины (отколовшаяся от СПУ в 1996-м, не столько влиятельная, сколько заметная). Коммунисты отличались наибольшим интересом и последовательностью в вопросах исторической политики, отстаивая ортодоксальную марксистско-ленинскую схему интерпретации истории, представляя советский период как «золотой век» украинской истории и противопоставляя интернационализм национализму — последний традиционно и неизменно рассматривался как идейный антагонист. В 1990-е годы коммунисты были главными оппонентами «национализации» украинской истории. Анализ партийной периодики 1990-х показывает, что круг тем, интересующих КПУ, остается неизменным до наших дней. Это защита советского мифа «Великой Отечественной войны», отрицание националистического мифа «ОУН — УПА» и отрицание геноцидной версии Голодомора. Тема Голодомора активно использовалась и используется для актуализации социальных претензий к современной власти. Например, в 2000 году в протестах против планов власти сформировать свободный рынок земли коммунисты использовали лозунг «Нет продаже земли и голодомору 2000!». Радикально настроенная часть членов КПУ готова отстаивать даже сталинизм, в общем осуждаемый более умеренными левыми. Запорожский областной комитет КПУ в 2010 году, несмотря на запрет местной власти, даже установил на крыльце жилого дома бюст Сталина. Коммунисты определили для себя собственную памятную дату: 5 марта, «день памяти Сталина», на сайте партии можно найти вполне апологетические публикации о «вожде народов». Для защиты и продвижения советско-ностальгического нарратива коммунисты использовали парламент, где их фракция была одной из наиболее активных в разработке и лоббировании законопроектов, постановлений и обращений Верховной рады по вопросам интерпретации и репрезентации прошлого.

Социалистическая партия Украины, переживающая упадок после неудачного политического союза с Партией регионов и коммунистами 2006–2007 годов и раскола, была менее заметна на поле исторической политики. В 2003 году социалисты подключились к продвижению темы Голодомора как геноцида. Именно СПУ в ноябре 2006 года поддержала в Верховной раде принятие закона, квалифицирующего голод 1932–1933 годов как геноцид, в формулировке, предложенной лидером партии и тогдашним спикером Александром Морозом. Как пояснил один из депутатов-социалистов, понятие «геноцид» его фракция трактовала широко: «Геноцид украинского народа, — сказал он, — коснулся каждого украинца, русского, еврея, молдаванина, белоруса, румына, каждого, кто жил тогда под сталинской пятой…» Эволюция партии в 1990-е годы привела к отказу от культа В. Ленина и умеренно критической оценке советского периода.

«Прогрессивные социалисты» в политике были известны преимущественно благодаря их скандальному лидеру, Наталье Витренко. Именно она затевала судебные тяжбы, имевшие целью отменить указ президента В. Ющенко, легитимирующий Организацию украинских националистов и Украинскую повстанческую армию как участников борьбы за независимость. ПСПУ последовательно выступала против сближения с НАТО и «Западом» и активно участвовала в антинационалистических публичных акциях, в частности в потасовках с националистами в дни празднования годовщины УПА (14 октября) в Киеве.

В конце 1990-х на Украине сформировалась мощная финансово-промышленная группа, выросшая на «серой» приватизации промышленного комплекса Донбасса. В начале 2000-х она представляла собой весьма влиятельный региональный конгломерат промышленников, финансистов, управленцев и представителей государственной бюрократии. В 1997 году они создали политическое представительство: Партию возрождения регионов Украины, в 2001 году она была переименована в Партию регионов (ПР). Поначалу лидеры ПР мало интересовались проблемами символического капитала, их больше занимал капитал финансовый, капитализация активов, полученных в результате «первоначального накопления» 1990-х, и участие в разделе государственных финансовых потоков, преференций и льгот. В программных документах партии «вопросы истории» практически отсутствовали до начала второго десятилетия 2000-х.

В практической деятельности инструментальное использование прошлого в текущих интересах настоящего было начато наемными политтехнологами ПР во время президентской кампании 2004 года, когда для дискредитации главного соперника, Виктора Ющенко, использовались символы, отождествляющие его с нацизмом и ксенофобским национализмом. Эта задача облегчалась наличием в союзниках В. Ющенко политических сил, исповедовавших базовые принципы украинского «интегрального национализма» (например, ВО «Свобода»).

С середины нулевых ПР уже активно использовала методы исторической политики для решения текущих и перспективных политических задач. В верхах партии появились штатные «идеологи» вроде Дмитрия Табачника (в свое время начинавшего научную карьеру историка) и Вадима Колесниченко (депутата от Севастополя). В 2006 году ПР сопротивлялась попыткам В. Ющенко провести через Верховную раду закон о признании Голодомора геноцидом. В исторической политике партия, представлявшая интересы крупного капитала, объединялась с коммунистами, которые по определению должны были быть ее противниками.

Поддержка советско-ностальгического нарратива ПР была связана не столько с какими-либо твердыми убеждениями верхушки партии (в этом случае можно говорить разве что о позициях части старого руководства из числа «красных директоров»), сколько с позицией циничного прагматизма в вопросах идеологического обеспечения экономической и политической деятельности. Советско-ностальгический вариант исторической памяти был выгоден ПР в силу целого ряда внешних обстоятельств. Во-первых, он действительно был популярен в Донбассе из-за того, что советский период (за исключением конца 1980-х) был «золотым веком» для региона. Во-вторых, культивирование ностальгической версии советского прошлого отвечало интересам местных промышленно-бюрократических кланов, поскольку позволяло поддерживать систему социального патримониализма, сложившуюся в советское время. В этой системе привычной была ситуация, где все сложные вопросы решаются «начальством». Советско-ностальгический нарратив был выгоден как антитезис национальному/националистическому, представляемому как угроза извне: из Киева (на который можно было списать социально-экономические сложности региона) или из «Западной Украины», где окопались бандеровцы. Советско-ностальгический нарратив в Донбассе был не только частью коммуникативной памяти, но и объектом целенаправленного консервирования, реконструкции и культивирования местным правящим классом, который представляла Партия регионов.

Кроме перечисленных крупных игроков стоит упомянуть специфические «локальные» проекты: партия «Родина» (создана в октябре 2008 года в Одессе), партия «Русское единство» (создана в 2010 году в Симферополе). Упомянутые партии достаточно быстро стали известны всей Украине благодаря участию в публичных скандалах, связанных с «гуманитарными» вопросами. Именно активисты этих партий совершили автопробег «Дорогами Победы», превратившийся в провокационный рейд во Львов 9 мая 2011 года, который закончился уличными беспорядками. В 2012 году такой же международный автопробег начался в Севастополе и, пройдя по городам Украины, закончился в Москве. Активисты «Родины» прославились нападением на офис общества «Просвита» в Одессе (2008).

Наиболее последовательными соперниками и противниками советско-ностальгического нарратива были общественные движения и партии национал-демократического и националистического направления. В конце 1980-х — начале 1990-х огромную роль в инструментализации прошлого для борьбы с правящей Коммунистической партией сыграл «Народный рух Украины за перестройку», возникший как широкий альянс «национал-коммунистов», националистов, демократов и творческой интеллигенции и в начале 1990-х оформившийся в политическую партию «Народный рух Украины». Именно благодаря Руху (еще в его ипостаси как народного фронта) история «вышла на улицы»: эта организация была одним из главных организаторов таких масштабных событий, как «цепь единства» (январь 1990 года), празднование 500-летия запорожского казачества (август 1990 года). Во второй половине 1990-х партия утратила свое былое влияние, а в 1999 году от нее отпочковалась Украинская народная партия, ничем не отличавшаяся от Руха в идеологическом смысле. В 2002 году депутаты, прошедшие от Руха в парламент в составе блока «Наша Украина», предложили законопроект, предполагающий «объективную и честную оценку» вклада Украинской повстанческой армии в борьбу за независимость Украины. В 2005–2008 годах Рух неоднократно поднимал вопрос о статусе ветеранов УПА.

Идеологически близкими к Руху можно считать ряд мелких партий, обычно объединяемых термином «национал-демократы» (здесь можно обнаружить широкий спектр от христианских демократов до консерваторов и чисто избирательных проектов вроде партии «Народная самооборона»). «Национал-демократы» периодически объединялись в избирательные блоки и коалиции (2002, 2004, 2007) для достижения конкретных политических целей. Наиболее известный избирательный альянс «Наша Украина» и его политические рудименты были, пожалуй, самыми активными агентами исторической политики и в период своего расцвета, и в период упадка. Некоторые «национал-демократы» входили в объединения эклектического типа (например, Блок Юлии Тимошенко), однако в целом их отличала склонность к межпартийным и внутрипартийным конфликтам, низкий уровень менеджмента, неспособность к продолжительному совместному действию.

Вопросы трактовки и репрезентации прошлого, возможно, были и остаются одной из немногих тем, обеспечивающих единство взглядов в этой среде. Практически все представители «национал-демократов» придерживались эксклюзивной модели национального/националистического нарратива, безоговорочно поддерживали историческую политику В. Ющенко, были склонны культивировать антикварную, архаичную версию национальной истории. Более того, «национал-демократы» охотно поддерживали активное продвижение националистического нарратива, представляемого украинскими националистами, в частности выступая сторонниками идеи «исторической реабилитации» ОУН и УПА.

Последних можно разделить на две группы организаций: эмигрантские и «материковые». Эмигрантские организационно восстановились на Украине в начале 1990-х годов. «Бандеровская» ОУН создала свое представительство в виде Конгресса украинских националистов (КУН). «Мельниковская» ОУН переехала на Украину под своим именем (зарегистрировавшись как общественная организация). Нетрудно догадаться, что все они внесли свою лепту в популяризацию истории националистического движения. КУН последовательно добивался государственного признания Организации украинских националистов и Украинской повстанческой армии воюющей стороной, а бойцов последней — участниками боевых действий. Глава организации Ярослава Стецько была автором первого законопроекта, посвященного этой проблеме. ОУН (мельниковцы) создали просветительский центр и библиотеку имени Олега Ольжича, издательство им. Олены Телиги.

Националистические организации, вернувшиеся в Украину, были причастны к организации структур, практиковавших радикальные, уличные методы исторической политики. В частности, по инициативе «бандеровской» ОУН было создано Всеукраинское объединение «Трезубец имени Степана Бандеры» (1993), фактически ставшее формированием военизированного типа. Члены «Трезубца» принимали участие в разного рода протестных, в том числе силовых, акциях («Украина без Кучмы», 2001), осуществляли охрану протестующих на Майдане осенью 2004 года. Одна из нашумевших акций — уничтожение памятника Сталину в Запорожье в декабре 2010 года. Во время «революции достоинства» руководство «Трезубца» возглавило формирование «Правого сектора», активно участвовавшего в «ленинопаде» зимы 2014 года.

В «правом» сегменте исторической политики в последние полтора десятилетия достаточно заметной была партия Всеукраинское объединение «Свобода», созданная в 1995 году как Социал-национальная партия Украины (переименована в 2004-м). Идеологической основой политической программы партия объявила идеи главного теоретика «бандеровской» ОУН Стецько. Представители партии в парламенте были авторами и соавторами десятков законопроектов и проектов постановлений, продвигающих радикальную версию национального/националистического нарратива. ВО «Свобода» была весьма активна в борьбе с памятниками В. Ленину и в публичных/уличных антикоммунистических акциях.

Программа партии содержит отдельный пункт, посвященный вопросам исторической политики. Здесь очерчены такие задачи, как внесение в Конституцию пункта о правопреемственности современного Украинского государства от Киевской Руси и «трехсотлетней национально-освободительной борьбе украинцев», признание «факта оккупации Украины в 1918–1991 годах большевистской Россией», признание Верховной радой, ООН, Европарламентом факта «геноцида украинцев в двадцатом столетии», введение в учебных заведениях специального предмета «История геноцида украинцев в XX столетии», открытие свободного доступа к архивам репрессивных органов, признание статуса УПА, создание государственного музея-мемориала «Вооруженной борьбы украинской нации за Независимость» и т. п. Нетрудно заметить, что действия государства в сфере исторической политики, предпринимаемые с лета 2015 года, являются реализацией ряда программных положений ВО «Свобода», притом что эта партия не прошла в парламент на досрочных выборах осени 2014 года.

 

Общественные организации

Украинские исследователи уже предпринимали попытки классифицировать общественные организации, участвующие в исторической политике. Они предлагают отличать организации или по их функциям: сохранение, приумножение и популяризация артефактов исторической памяти, научные исследования; или по их субъектности: организации ветеранов, казацкие объединения, организации жертв репрессий, национальных меньшинств и т. п. В принципе это вполне приемлемый подход. Картину можно разнообразить также делением этих организаций на те, что действительно являются общественными в прямом смысле этого слова, то есть были созданы общественностью и представляют форму самоорганизации гражданского общества, и квазиобщественные, то есть те, что возникли как проекты политических групп интереса. Последние стали возникать с конца 1990-х годов, когда выяснились возможности репрезентации интересов таких групп не только через политические партии, но и в сфере деятельности «третьего сектора».

Формы деятельности общественных организаций в сфере исторической политики, как правило, не отличаются разнообразием. Обычно это культурно-просветительная и пропагандистская работа (выставки, издание популярных брошюр, создание частных музеев), публичные акции (демонстрации, пикеты, коллективные публичные обращения, мемориальные события), лоббистская активность (работа с органами власти по продвижению или блокированию решений, касающихся исторической памяти).

Тема участия общественных организаций в исторической политике требует отдельного исследования. По приблизительным подсчетам (2009), не менее 2 тысяч общественных организаций на Украине были прямо или косвенно вовлечены в деятельность, связанную с исторической памятью. В данном случае мы ограничимся описанием наиболее типичных случаев, дающих представление о деятельности этих организаций в области исторической политики. В поле нашего внимания будут именно те, кто выступал как активные агенты этой политики: в рамках предложенной выше схемы взаимодействия национального/националистического и советско-ностальгического нарративов памяти.

Заметим, что агенты национального/националистического нарратива памяти поначалу (в конце 1980-х) выступали как оппоненты официальной исторической политики. После обретения Украиной независимости они фактически стали промоутерами официальной исторической политики в той ее части, которая относилась к продвижению национального/националистического нарратива. Организации, отстаивавшие советско-ностальгический нарратив (вкупе с имперским), оказались в оппозиции основополагающей идее официальной исторической политики.

«Вторжение» общественных организаций в сферу исторической политики, нарушившее монополию государства в этой сфере, произошло в конце 1980-х годов. И общественные организации, имеющие отношение к истории и памяти, созданные при советской власти (Украинское общество охраны памятников истории и культуры, например), и новосозданные объединения (общество «Мемориал», Киевский культурологический клуб и т. п.) фактически объединились в общем потоке критики крайностей советского строя и воссоздания «правильной» истории Украины без «белых пятен» и табуированных тем. Они сыграли огромную роль в расшатывании устоев официального советского нарратива памяти и продвижении национального/националистического. После того как последний стал основой официальной, государственной версии прошлого, а исторической политикой заинтересовались более мощные агенты, такие как политические партии, их роль заметно маргинализировалась, по крайней мере на общенациональном уровне.

Приведем несколько примеров, относящихся к деятельности организаций, отстаивающих национальный/националистический нарратив памяти. Разумеется, практически все они возникли и развились на волне отрицания советского нарратива.

Всеукраинское общество «Мемориал» имени Васыля Стуса было создано в марте 1989 года и зарегистрировано в 1992 году как культурно-просветительная, правозащитная благотворительная организация. В 2014 году «Мемориал» был перерегистрирован как «правозащитная организация». Первоначально активисты «Мемориала» занимались в основном содействием реабилитации жертв политических репрессий, поиском мест захоронений, установкой памятных знаков. В конце 1980-х — начале 1990-х «Мемориал» был инициатором и участником практически всех знаковых антиправительственных публичных акций, в том числе не связанных с историей. В апреле 1991 года во многом благодаря усилиям «Мемориала» Верховный совет УССР принял закон «О реабилитации жертв политических репрессий на Украине». В 1990–2000-е тематика деятельности «Мемориала» в основном сводилась, с одной стороны, к безусловной критике советской системы (прежде всего через раскрытие ее преступлений), с другой — к популяризации истории борьбы с ней украинцев. Последнее привело к культивированию разного рода репрезентаций памяти об ОУН и УПА (например, в 2015 году из девяти студенческих работ, вышедших в финал конкурса, проведенного «Мемориалом», шесть были посвящены украинскому национализму и националистическому движению).

Родственным «Мемориалу» по тематическим интересам и формам деятельности можно считать Всеукраинское общество политических заключенных и репрессированных, основанное в июне 1989 года в Киеве (зарегистрировано в 1992-м). По информации самого общества, оно имеет представительства в двадцати двух областях Украины и насчитывает около 40 тысяч членов. Задачами общества согласно уставу являются: исследования и распространение информации о национально-освободительной борьбе на Украине после 1917 года, прежде всего в контексте судеб политических заключенных, «восстановление правды о деятельности ОУН — УПА как справедливой борьбы украинского народа за свою свободу, независимость и государственность», поиск и учет политических заключенных и репрессированных, мест захоронения борцов и жертв, культурно-просветительная работа, участие в общественных и государственных мероприятиях, направленных на «возрождение природной и исторической среды». В конце 1980-х — начале 2000-х активисты общества организовали перезахоронение на Украине останков украинских политических заключенных, умерших на чужбине (Васыля Стуса, Юрия Литвина, Олексы Тихого, 1989; Михаила Сороки, 1991; Марты Бандеры, Степана Мамчура, 2002; Кирилла Осьмака, 2004). Общество активно поддерживало усилия по признанию ОУН и УПА воюющей стороной и уравниванию статуса ветеранов этих организаций с ветеранами Великой Отечественной войны, в западных областях его представителям удалось добиться от местных властей небольших социальных льгот для своих членов (скидки на оплату коммунальных услуг, доплаты к пенсиям). Кроме того, общество издает журнал «Зона» (последний номер, размещенный на сайте общества, датируется 2011 годом). В период президентства В. Ющенко общество поддерживало все инициативы президента, связанные с продвижением национального/националистического нарратива памяти, в основном в форме «морально-политической» поддержки (заявления, участие в мероприятиях). Поскольку организация объединяет беднейшие слои населения — пенсионеров, ее финансово-организационные возможности и влияние на общенациональном уровне весьма ограниченны.

Идейными «родственниками» перечисленных организаций можно считать Всеукраинское братство воинов ОУН — УПА имени генерала Романа Шухевича (зарегистрировано в 1995 году), львовское областное общество «Поиск» (зарегистрировано в 1996 году, среди задач упоминаются «поиск и исследование неизвестных судеб и мест захоронения жертв войн и репрессий, восстановление исторической правды»), благотворительный фонд «Героика» («популяризация истории Первой (1917–1920) и Второй (1939–1950-е) Освободительной Борьбы»).

Особого упоминания заслуживает Центр исследований освободительного движения (ЦДВР), созданный в 2002 году во Львове. Сайт центра сообщает о нем как о независимой научной общественной организации, «которая изучает разнообразные аспекты украинского освободительного движения в XX столетии, политику национальной памяти и процессы преодоления наследия тоталитарного прошлого в странах бывшего СССР, Центральной и Восточной Европы». Центр не афиширует источники своего финансирования, но можно предположить, что организации украинской диаспоры играют в его поддержке не последнюю роль. Центр долгое время сосредотачивал свои усилия преимущественно на исследованиях и формировании архивной коллекции, посвященной деятельности Украинской повстанческой армии и Организации украинских националистов, на популяризации деятельности этих формирований.

В период президентства В. Ющенко организация получила непосредственный доступ к формированию государственной исторической политики. Директор центра В. Вятрович сначала был заведующим архивной частью Украинского института национальной памяти, затем советником «по научно-исследовательской работе» председателя СБУ и, наконец, директором архива этой спецслужбы (2008–2010). Тогда же Центр фактически стал главным распорядителем Национального музея-мемориала жертв оккупационных режимов «Тюрьма на Лонцкого».

Звездный час для ЦДВР наступил после «революции достоинства». В. Вятровича (на тот момент он был главой ученого совета центра) назначили директором Украинского института национальной памяти, который был вновь перепрофилирован в орган исполнительной власти. Директор ЦДВР Алина Шпак стала заместительницей В. Вятровича. В институт перешли другие сотрудники ЦДВР. Руководитель архивного проекта центра Андрей Когут возглавил ведомственный архив СБУ. Таким образом представители одной общественной организации, которая в своей деятельности отстаивала национальный/националистический нарратив памяти (с особым вниманием к националистическому), получили непосредственный доступ к административному ресурсу на высшем государственном уровне и произвели наиболее масштабные действия по вытеснению из пространства памяти советско-ностальгического нарратива. Самый большой успех в этой сфере (так называемая «декоммунизация» 2015–2016 годов) был достигнут благодаря наличию упомянутого административного ресурса и поддержке на высшем политическом уровне (достаточно вспомнить характер принятия «декоммунизационных» законов в апреле 2015 года).

ЦДВР интересен и как пример «двухслойного» представительства в «третьем секторе». ЦДВР единолично представляет блок «Политика национальной памяти» в неформальной коалиции под названием «Реанимационный пакет реформ» (2015–2017), сыгравшей весомую роль в организации общественного давления на власть в проведении целого ряда реформ. Фактически члены ЦДВР использовали РПР в качестве «зонтика» для общественной легитимации «декоммунизации» и продвижения националистического нарратива памяти на общенациональном уровне.

Еще одним показательным примером общественной организации, оказавшей непосредственное воздействие на формирование и реализацию исторической политики, можно считать Ассоциацию исследователей голодоморов в Украине (зарегистрирована в сентябре 1992 года). Ассоциация была создана по инициативе писателя Владимира Маняка, одного из главных промоутеров идеи Голодомора как геноцида украинского народа (популяризация этой версии голода 1932–1933 годов стала основной темой деятельности ассоциации). В числе наиболее активных деятелей ассоциации с самого начала были профессиональные историки, Александра Веселова (1939–2015) и Василий Марочко (до сих пор возглавляющий совет организации).

Ассоциация может служить примером инициативы снизу, поскольку в наиболее активный период ее деятельности она держалась исключительно на энтузиазме ее членов (в лучшие времена в ней состояло около семисот человек, объединенных в тридцати семи местных отделениях), в настоящее время ассоциация угасает. Основная ее задача формулировалась как «исследование и сохранение в исторической памяти народа одной из наиболее трагических страниц истории — голодомора 1932–1933 годов в Украине, а также голода 1921–1923 годов и голода 1946–1947 годов».

Именно эта организация наряду с активной работой по поиску мест захоронения жертв голода 1932–1933 годов и установкой памятных знаков приложила огромные усилия по продвижению формулы «голод = геноцид украинцев» на уровне общенациональной исторической политики. В июне 1993 года, например, ассоциация выступила с инициативой создания временной комиссии Верховной рады, задачей которой был сбор доказательств в пользу геноцидной версии голода с последующей передачей материалов в Международный суд в Гааге. В ноябре 1998 года ассоциация предложила правительству Украины создать Институт исследований геноцида украинского народа. Через два года члены ассоциации повторили свое предложение, — правда, на этот раз речь шла об учреждении Института изучения геноцида украинской нации. В 2002 году возглавлявший тогда ассоциацию народный депутат Левко Лукьяненко подал в правительство официальный проект создания такого института. Судя по всему, это была первая попытка создания институции, занимающейся исторической политикой, некий прообраз института национальной памяти. В 2006 году члены ассоциации немало способствовали принятию закона «О голодоморе 1932–1933 годов», вплоть до технической подготовки его обсуждения в Верховной раде.

Говоря о негосударственных организациях, поддерживающих и культивирующих национальный/националистический нарратив исторической памяти, невозможно не упомянуть украинское казачество. Именно казацкие организации удостоились особого внимания и покровительства государства (в основном символических). Л. Кучма, например, посвятил их развитию и поддержке пять указов и учредил памятную дату: День украинского казачества (14 октября). При нем была разработана национальная программа возрождения и развития украинского казачества на 2002–2005 годы. В. Ющенко отметился двумя указами в поддержку казачества, был избран атаманом украинского казачества, при нем была разработана концепция государственной национальной программы развития этого движения. Интересно, что в преамбуле концепции, утвержденной правительством, перечислялись проблемы казацкого движения, в частности негативное отношение к казацким организациям в обществе (как наследие советской политики «угнетения казацких традиций» тоталитарным режимом), разрозненность казацких организаций, их чрезмерная самостоятельность (в частности, связанная с владением оружием, в том числе огнестрельным). О реальной серьезности намерений в деле развития казачества говорит то обстоятельство, что вся концепция состояла из общих фраз и умещалась на четырех страницах. Как и раньше, государство отделалось ритуальными заявлениями. Правда, в 2008 году музей-заповедник, созданный еще в 1966 году на месте битвы под Берестечком (1651), получил статус национального. Его название — «Казацкие могилы».

Возможно, достаточно формальное отношение государства к инициативам низов позволило казацкому движению остаться в статусе истинно народной инициативы. К 2011 году, по данным исследователей, на Украине насчитывалось более семисот казацких организаций с 300 тысячами членов: около сорока имели статус всеукраинских, двести пятьдесят пять — областных, остальные — районные и городские. По инициативе казацких организаций и с их участием восстанавливались здания церквей и монастырей, устанавливались памятники выдающимся историческим деятелям казацкой эпохи: Б. Хмельницкому (Одесса), И. Выговскому и И. Самойловичу (Житомирская область), П. Сагайдачному (Киев), О. И. Богуну (Винницкая область), И. Мазепе (Галац, Румыния). Эти сообщества были неизменными участниками и организаторами публичных коммеморативных акций, связанных со знаковыми событиями казацкой истории. Впрочем, казацкое движение в целом не воспринималось в обществе серьезно — во многом из-за некоторой маскарадной антикварности, не в последнюю очередь из-за ряда несколько карикатурных проявлений, в частности неуемной, в брежневском стиле, тяги руководства к орденоподобной бижутерии.

Определенное оживление в деятельность казацких организаций внесли события на Майдане в Киеве в ноябре 2013 — феврале 2014 года. Некоторые приняли активное участие в обороне Майдана (была сформирована казацкая сотня), в ходе самих этих событий достаточно активно использовались исторические казацкие ритуалы и популярная в народе казацкая героическая риторика.

Обзор общественных организаций, функционирующих в рамках национального/националистического нарратива памяти, завершим наиболее показательным примером негосударственной институции, фактически представлявшей государственную политику. В 2001 году был создан международный благотворительный фонд «Украина-3000». Судя по тому, что публичные финансовые отчеты фонда начинаются с 2005 года, именно с этого времени он развернул наиболее активную деятельность. Наблюдательный совет фонда возглавила супруга президента В. Ющенко — Катерина Ющенко. Можно предположить, что именно это объясняет расцвет деятельности фонда в 2005–2010 годах. В этот период благотворительные взносы в денежной форме в кассу фонда составили 63,4 млн гривен. После ухода В. Ющенко с поста президента денежные поступления в фонд сократились — за период 2011–2015 годов они составили 25,4 млн гривен (да и гривна за это время обесценилась в три раза).

К исторической политике непосредственное отношение имело движение «Вчера», целью которого была поддержка музейного дела и книгоиздательства, и продвижение «геноцидной» версии голода 1932–1933 годов. Затраты на него возросли со 112, 3 тыс. гривен в 2006 году до 1 млн 138 тыс. гривен в 2009 году. В рамках этого движения действовала программа «Уроки истории», призванная «максимально донести правду обществу о крупнейших трагедиях украинского народа». В числе последних предметом особого внимания был голод 1932–1933 годов (Голодомор). На его средства был осуществлен проект сбора устных свидетельств об этом событии, издано девять книг о Голодоморе, проведены конкурсы плакатов и журналистских работ. Наиболее резонансной акцией стало создание и перемещение по миру передвижной стендовой выставки «Казненные голодом: неизвестный геноцид украинцев»: тексты экспозиции были переведены на восемь языков мира, а дипломатические представительства Украины за рубежом обеспечили ее презентации.

Напоследок приведем достаточно типичный пример сотрудничества разных акторов (партий, общественных организаций) в продвижении национального/националистического нарратива. Уличный постер во Львове, призывающий публично отметить (вече, театрализованное представление, концертная программа) 75-ю годовщину «акта восстановления украинской государственности (30 июня 1941 года), перечисляет партнеров мероприятия: общество «Просвита» имени Т. Шевченко, Центр национального возрождения имени С. Бандеры, Общество политзаключенных и репрессированных, Союз украинок, Лига украинских женщин, общество «Память», Организация украинских националистов, Конгресс украинских националистов, Народный рух Украины, ВО «Свобода» — при поддержке областной государственной администрации и областного Совета народных депутатов.

Перейдем к рассмотрению примеров, связанных с деятельностью общественных организаций, представляющих советско-ностальгический нарратив памяти. Некоторые из них унаследованы от советского периода, например Организация ветеранов Украины, тесно сотрудничающая с Коммунистической партией Украины (традиционно ее возглавляют члены КПУ). Главная цель деятельности организации — социальная защита ветеранов Советской армии и участников боевых действий, но наряду с этим она была, пожалуй, одной из самых заметных в сфере исторической политики. В уставе организации среди целей деятельности обозначены «героико-патриотическое воспитание молодежи» и «содействие увековечиванию Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов, сохранение памятников и мемориалов защитникам Отчизны», забота об «укреплении дружбы между народами».

Активисты организации принимали деятельное участие во всех коммеморативных публичных акциях, связанных с годовщинами Второй мировой войны (трактуемой исключительно как Великая Отечественная война), и довольно активно противостояли попыткам реабилитации и прославления Украинской повстанческой армии и Организации украинских националистов — как на политическом уровне, так и в области «переписывания истории». «Мы гневно осуждаем очередные попытки отдельных политических сил Украины реабилитировать вояк ОУН — УПА, — говорилось в обращении Киевской городской организации ветеранов Украины. — Это циничное издевательство над светлой памятью погибших воинов Великой Отечественной войны и человеконенавистническое надругательство над живыми ветеранами войны и труда!»

Организация была наиболее последовательным противником исторической политики В. Ющенко, которую ее лидеры представляли как планомерную «идеологическую и информационную войну против исторической памяти народа». Главные претензии сводились к отрицанию советского опыта и чествованию националистических организаций и деятелей. Весной 2015 года она осудила принятие Верховной радой законов о чествовании участников национально-освободительной борьбы (в данном случае речь шла о националистических организациях) и о запрете коммунистической символики.

Примером общественной организации, созданной как сугубо политический проект, фактически транслирующий конкретные интересы конкретной партии в «непартийном» секторе, можно считать Всеукраинскую общественную организацию «Правозащитное общественное движение „Русскоязычная Украина“» (РУ). Организация была основана в марте 2008 года в Северодонецке на всеукраинском «съезде депутатов всех уровней». Основной целью РУ провозглашалась защита прав русскоязычных граждан Украины и национальных меньшинств. Среди задач упоминались также «популяризация совместной истории как интегрирующего фактора для всех восточнославянских народов» и «противодействие пропаганде и реабилитации фашизма и нацизма в Украине, а также действиям, направленным на реабилитацию, возвеличивание, общественную легитимизацию лиц и объединений, участвовавших во Второй мировой войне на стороне Германии и ее союзников». Совет РУ возглавлял депутат Верховной рады от Севастополя Вадим Колесниченко, один из наиболее известных и скандальных спикеров Партии регионов. По его утверждению, РУ в 2012 году объединяла более ста двадцати общественных организаций, которые насчитывали около 10 тысяч членов. Он же сообщал, что финансирование организации осуществляется исключительно средствами граждан Украины.

Наиболее известная акция РУ — передвижная выставка «Волынская резня: польские и еврейские жертвы ОУН — УПА», созданная в сотрудничестве с польским Обществом увековечения памяти жертв преступлений украинских националистов. Открытие выставки в Киеве в апреле 2010 года спровоцировало публичный скандал: представители ВО «Свобода» и других националистических организаций сначала пикетировали выставку, а потом повредили часть экспонатов. Атташе по вопросам культуры посольства Польши на Украине назвала выставку «острой провокацией». Выставка перемещалась по регионам Украины, в западных областях местные власти ее запретили.

В январе 2015 года Служба безопасности Украины объявила В. Колесниченко в розыск (к этому времени он стал гражданином России). Один из членов руководства РУ Олег Царев (тоже бывший депутат Партии регионов) в июне 2014 года стал спикером объединенного парламента непризнанных Донецкой и Луганской «народных республик». Как и его коллега, он тоже был объявлен в розыск (в настоящее время проживает в Москве). Тем не менее сайт РУ продолжает полноценно функционировать, а организация числится в реестре общественных объединений, зарегистрированных Министерством юстиции Украины (новое свидетельство о регистрации выдано в марте 2015 года).

На территории Украины действовали и общественные организации, основанные в России. Тут стоит упомянуть Институт стран СНГ, возглавляемый Константином Затулиным (неоднократно объявленным персоной нонграта на Украине). На сайте института обозначен «украинский филиал» с адресом в Киеве. В реестре общественных объединений Министерства юстиции Украины обозначен филиал института, зарегистрированный в 2009 году как юридическое лицо в Севастополе (с филиалом в Севастополе). Институт издает электронный журнал «Мониторинг „Украина“», большую часть которого, как правило, составляет дайджест публикаций украинской и российской прессы. В 2000-е годы, особенно в период 2007–2013 годов, институт постоянно подключался к различным мероприятиям, направленным на критику исторической политики В. Ющенко и продвижение советско-ностальгического нарратива. В октябре 2008 года СБУ направила в Министерство юстиции Украины представление об отмене регистрации института как антиукраинской организации. В 2013 году представители правых партий требовали закрыть филиал как «диверсионную организацию». В настоящее время филиал в Киеве представлен одним человеком и фактически не функционирует.

Обратимся к примерам негосударственных организаций, функционирующих между описанными выше нарративами памяти. Ассоциация учителей истории и обществоведения «Нова доба», созданная в 2001 году, — одна из наиболее активных и влиятельных общественных организаций, работающих в сфере дидактической истории. Ассоциация является членом Euroclio и работает преимущественно с учителями истории и старшеклассниками. Она активно отстаивает инклюзивную модель исторической памяти, реализует проекты, направленные на воспитание культурной толерантности методами истории, проводит обширную тренинговую деятельность, издает пособия для учителей и школьников.

Одна из самых известных всеукраинских организаций, проявляющих активный интерес к «вопросам истории», — Конгресс национальных громад Украины. Организация издает газету «Форум наций» с постоянными рубриками «Бабий Яр», «История», «Преступления тоталитаризма», организует публичные акции, направленные на развитие культуры толерантности. Исполнительный директор Конгресса — известный общественный деятель, участник правозащитного движения 1970–1980-х Иосиф Зисельс. Как и «Нова доба», Конгресс отстаивает принципы мультикультурности в репрезентациях прошлого.

Особого упоминания заслуживают негосударственные организации, занимающиеся теми сегментами культурной памяти, которые «выпадают» из магистральной линии исторической политики, а иногда и оказываются в скрытом конфликте с ней. В 1999 году в Днепропетровске был создан Украинский институт изучения истории Холокоста «Ткума». В 2002 году в Киеве как благотворительный фонд при академическом учреждении, Институте политических и этнонациональных исследований Национальной академии наук был основан Украинский центр изучения истории Холокоста. Обе организации сочетают научно-исследовательскую и общественно-просветительскую деятельность, направленную на изучение Холокоста на Украине и популяризацию знаний об этом событии. В том же ключе работает Общественный комитет для увековечения памяти жертв Бабьего Яра, созданный в 2003 году. Во многом благодаря их усилиям, долгое время поддерживаемым преимущественно западными партнерскими организациями, память о Холокосте была возвращена в мемориальный ландшафт Украины.

Напоследок стоит упомянуть о негосударственной организации, занимающей особое место в исторической политике, но при этом не принимающей в ней непосредственного участия. Международный фонд «Видродження», основанный в 1991 году американским филантропом Джорджем Соросом, в течение четверти столетия осуществлял целенаправленную политику поддержки проектов, имеющих целью продвижение инклюзивной модели исторической памяти и поддержку культуры толерантности. Фонд финансировал программу научных и научно-популярных переводов с европейских языков в области гуманитаристики и общественных дисциплин, поддерживал проекты, направленные на преодоление ксенофобии и культурной нетерпимости в преподавании истории, способствовал организации публичных мероприятий (летних школ, конференций, семинаров, культурно-художественных акций, выставок), направленных на преодоление крайностей национального/националистического нарратива и взвешенную критику советско-ностальгической версии исторической памяти.

 

Средства массовой информации и сетевые сообщества

Как и в случае с общественными организациями, мы не ставим себе целью давать детальный обзор участия средств массовой информации в исторической политике. Речь пойдет о нескольких наиболее известных и актуальных примерах, дающих представление о разновидностях этого типа акторов.

СМИ традиционно играют важную роль как в трансляции неких базовых нарративов памяти, так и в их формировании. В период перестройки оппозиционные газеты, информационные листки и брошюры использовали исторические темы для мобилизации критиков и противников режима, в то время как телевидение и радио были трибуной защиты официального нарратива памяти. Впрочем, официальные СМИ стали первыми «мнемоническими бойцами» оппозиции: например, газета Союза писателей Украины (и партийного бюро СПУ) «Литературная Украина» была рупором фрондирующей писательской интеллигенции. Здесь печатались материалы о голоде 1932–1933 годов, о репрессиях. К ревизии прошлого подключились и «толстые» журналы: львовский «Жовтень» (с 1990-го — «Дзвін»), «Прапор» (с 1991-го — «Березіль»), криворожский «Кур’єр Кривбасу», киевские «Вітчизна» и «Дніпро». С 1989 года в критику «крайностей сталинизма» включились и официальные партийные издания, например журнал «Под знаменем ленинизма».

С обретением независимости и появлением «свободной прессы» возникло целое медиаполе, где конкурировали издания, на страницах которых продвигалась та или иная версия нарратива исторической памяти. Наиболее известный и энергичный актор в сфере продвижения национального/националистического нарратива — газета «День», выходящая с 1996 года. В блоке для рекламодателей редакция сообщает о себе: «Газета влиятельная, ежедневная, всеукраинская. Выходит на украинском, русском и английском языках, абсолютно не „желтая“». За двадцать лет у газеты сложился круг читателей, на который и распространяется в основном влияние газеты: это преимущественно сторонники этноцентрической версии истории Украины, если судить по отзывам на публикации.

«День» — единственная всеукраинская газета, последовательно реализующая идею «правильной», «истинной» украинской истории. Газета организовала многолетний проект Україна Incognita, имеющий целью заполнить «белые пятна» истории: постоянная рубрика и серия книг, состоящих из перепечаток статей этой рубрики. Подобным образом были изданы сборники «Дві Русі» (2003), «Сила м’якого знака» (2011), «Повернення в Царгород» (2015), «Сестра моя, Софія» (2016). Главный редактор газеты и большой энтузиаст ее исторических проектов Лариса Ившина так пояснила миссию проекта (и всех других инициатив ее издания в сфере исторической памяти): история — самый мощный источник украинской идентичности, «внимательное „прочтение процессов“, происходивших и происходящих на постсоветском пространстве, убеждает меня, что борьба идет не только за ресурсы, не только за нефть и газ, а прежде всего — за место в истории».

Как заметил один из ее постоянных авторов, известный историк, «День» «…выбрал историю как оружие, а не как обычное пособие для самообразования. „День“ воюет за истинную современную украинскую правду и истинную украинскую историческую правду». Обращение к «исторической правде», характерное для аффирмативной и дидактической истории, отсылает нас к другому крупному медиапроекту, выбравшему соответствующее название.

Интернет-сайт «Историческая правда» создан в 2010 году. Довольно быстро этот ресурс превратился в один из самых влиятельных и популярных среди интернет-изданий. В информации про «философию» сайта сказано следующее: «Мы открыты всем компетентным точкам зрения и мнениям, не печатаем заказных текстов, не участвуем в партийных и избирательных кампаниях, но оставляем за собой право иметь собственную точку зрения по поводу всех событий, людей и явлений сегодня и вчера». Главный редактор сайта журналист Вахтанг Кипиани своими публичными выступлениями и программами четко демонстрирует приверженность достаточно взвешенному варианту национального/националистического нарратива исторической памяти. Это отражается и на содержании сайта: здесь трудно найти статьи или материалы, продвигающие советско-ностальгический вариант. При этом архивная часть сайта содержит множество артефактов и документов советского времени, иногда просто уникальных, поскольку архивный проект издания предполагает сбор документов из личных коллекций.

Стоит отметить, что «Историческая правда» публикует исследования, статьи и материалы, достаточно критичные по отношению к репрезентациям украинского национального/националистического нарратива. Кроме того, этот ресурс весьма представителен с точки зрения репрезентаций истории и памяти неукраинских национальных групп. Редакторы не избегают и публикаций материалов, идущих вразрез с доминирующими, каноническими версиями национального/националистического нарратива.

Другой крупный интернет-проект, сайт «Историки в Украине», был создан в январе 2012 года как информационный ресурс и дискуссионный форум. Один из основателей сайта Андрей Портнов объяснил необходимость создания ресурса потребностью «в рациональной критической рефлексии, пространство которой в Украине неуклонно уменьшается в пользу разного рода крикливой и соблазнительно примитивной пропаганды, самоуспокоения и самовлюбленности, с каждым разом все более неприкрытой агрессии… и с каждым разом все более всеохватывающей апатии».

Масштабы популярности и влияния этого ресурса оценить трудно (на его странице в Фейсбуке числится более четырех тысяч подписчиков). На данный момент это единственный сайт, на регулярной основе обращающийся к публикации и обсуждению материалов, посвященных исторической политике, которой посвящена специальная рубрика. А. Портнов сам является одним из наиболее активных исследователей исторической политики на Украине и в Восточной Европе. Редакторы сайта (В. Маслийчук, В. Склокин, В. Яценко) также активно участвуют в дискуссиях по проблемам исторической памяти.

Недавно появившийся (лето 2014 года) интернет-проект «Ликбез. Исторический фронт» является ресурсом, основатели которого открыто декларируют свое желание влиять на историческую политику (инициатором создания сайта была общественная организация «Научное гуманитарное общество»). По заявлению основателей ресурса, это «общественный просветительский проект, основанный летом 2014 года с целью популяризации истории Украины, развенчания пропаганды и исторических мифов». Судя по структуре и названию проекта, его основной задачей было противодействие информационной агрессии России и что-то вроде контрпропаганды, основанной на донесении до широкой публики исторической истины. В рубрике «Актуальное» обозначены Донбасс, Крым и юго-восток, то есть территории, требующие, по мнению создателей сайта, особого внимания с точки зрения «развенчания пропаганды и исторических мифов» (сайт дает большое количество материалов на русском языке).

Присутствие профессиональных историков, придерживающихся канонов аналитической истории, на самом сайте и в публичных проектах (популярный лекторий) обеспечивает некий баланс, при котором несколько воинственное название ресурса можно даже считать самоиронией. Сайт помещает достаточно много материалов, стоящих ближе к взвешенной академической дискуссии, чем к контрпропаганде, которая там тоже присутствует.

Особое место историческая тематика занимает на сайте информационного портала zaxid.net. В настоящее время этот ресурс — один из немногих поддерживающих либеральный дискурс в сфере исторической политики. Масштаб влияния всех упомянутых проектов трудно оценить, поскольку ни тираж изданий, ни количество подписчиков или посещений сайтов не дают сколько-нибудь точных данных.

То же можно сказать и о наиболее массовых и популярных медиа, например о телевизионных каналах. В конце 1999-х — начале 2000-х все основные общеукраинские телевизионные каналы оказались в частной собственности, а их информационная политика — зависимой от предпочтений и политической ориентации владельцев. Рамки участия крупнейших телеканаловв исторической политике устанавливались участием их владельцев в политике как таковой, хотя в принципе «вопросы истории» не занимали какого-либо особого места в их деятельности. Обращение к исторической памяти редко обуславливалось чисто политическими соображениями; как правило, оно имело коммерческую подоплеку.

Самый нашумевший телепроект, вызвавший значительный общественный резонанс, — «Великие украинцы» был реализован в 2007–2008 годах наиболее рейтинговым каналом «Интер». В списке десяти «великих украинцев», избранных телеаудиторией, представлявшей «всю Украину», оказались семь исторических персонажей, пятеро из которых были знакомы «всем украинцам» по денежным купюрам. Обо всех десяти были сняты короткометражные популярные фильмы, показанные на этом же канале. Это было коммерческое предприятие, однако его резонанс указал на высокий общественный интерес к проблемам толкования прошлого. Стоит заметить, что тот же самый телеканал при желании можно было бы считать пропагандистом советско-ностальгического нарратива памяти, поскольку в его программе демонстрировались сериалы российского производства, эксплуатирующие миф о Великой Отечественной войне; впрочем, здесь также главную роль играл прежде всего коммерческий интерес.

Этот же канал реализовал два крупных видеопроекта, снятые в жанре компьютерной анимации: «Великая Отечественная война» (2005) и «Страна. История украинских земель» (2006) — всего сто восемьдесят три серии.

Из общенациональных телеканалов относительно стойкий интерес к вопросам истории демонстрируют Первый национальный, недавно запустивший проект под названием «Рассекреченная история», канал «1+1», к годовщине независимости открывший проект «Украина. Возвращение своей истории», 5-й канал (открыта рубрика «Историзмы»). Если обращаться к телеканалам регионального уровня, то стоит упомянуть ZiK, вещавший в основном на западный регион: здесь действует проект «Историческая правда с Вахтангом Кипиани».

Стоит упомянуть о присутствии на Украине российских медиа, осуществлявших вещание или через операторов кабельного телевидения, или через спутниковое телевидение. К 2014 году на Украине вещало шестьдесят шесть российских телеканалов. Наибольшей популярностью российские телеканалы пользовались в восточных и юго-восточных областях. Часть из них активно включилась в «войну памяти» с Украиной в 2007–2010 годах. Российские каналы были и основными поставщиками популярных исторических сериалов о «Великой Отечественной войне».

Аннексия Крыма и война на востоке Украины, сопровождаемая информационной войной, привели к запретительным мерам в отношении российских средств массовой информации. К февралю 2016 года на Украине было запрещено вещание тридцати трех российских телеканалов, в том числе тех, что уделяли внимание «вопросам истории» (TVCI, Россия-1, НТВ, Звезда, РЕН-ТВ).

Говоря об акторах и агентах исторической политики, мы обычно сосредотачиваемся на институтах, поскольку именно они являются главными средствами ее формирования и реализации. В то же время как бы само собой разумеется, что за всеми этими институтами стоят конкретные люди. Историческая политика — предмет занятий конкретных людей, работающих в упомянутых институциях: это государственные служащие разных рангов, политики, общественные деятели, журналисты, писатели, деятели культуры. В этой когорте особое место принадлежит профессиональной группе, главным занятием которой является изучение, интерпретация и объяснение прошлого.

 

В этой главе я попытаюсь кратко охарактеризовать роль историков как агентов исторической политики. Здесь будут представлены в основном общие тенденции. Конкретные примеры участия историков в разработке и реализации исторической политики будут рассмотрены в следующем разделе. При этом вопросы развития профессиональной историографии не являются предметом обсуждения.

 

Из коммунистов в националисты

В конце 1980-х годов мне пришлось быть свидетелем и участником катастрофически быстрого перехода от советского нарратива памяти и способа описания прошлого к национальному/националистическому. Во времена перестройки одной из наиболее популярных тем был вопрос о роли истории и историков в жизни общества. Государство (в лице правящей партии) требовало от историков «оперативных ответов» на вызовы, порождаемые новой ситуацией, активная часть общества жаждала «исторической правды», что в общем было зеркальным отражением запросов государства. Парадоксальным образом ситуация ревизии, критики и опровержения предыдущего (прежде всего советского) исторического опыта требовала от историков именно того, что они делали в советское время: обслуживания идеологических запросов. Разница заключалась лишь в том, что теперь количество этих запросов возросло минимум вдвое: раньше заказчиком единолично выступало государство (партия), с распадом моноидеологической политической системы заказчиком стали выступать политически активные общественные группы. В силу разных причин, описанных выше, увеличилось и количество агентов исторической политики.

С появлением Украины на политической карте мира новое государство выступило в обычной для себя роли заказчика идеологических и дидактических услуг историков. Только теперь целеполагание и смысл исторического процесса правящий класс усматривал не в достижении бесклассового общества, а в государственном самоутверждении нации. Если вспомнить упомянутую ранее схему А. Мегилла, можно сказать, что в независимой Украине спрос на аффирмативное и дидактическое историописание был не меньшим, чем в Украинской ССР. Поменялся только идеологический вектор, а вместе с ним — ориентация большинства историков. Если описать ее в самых общих терминах, произошел поворот от «коммунизма» к «национализму».

Наиболее любопытным фактом в этом смысле можно считать переориентацию тех историков, что специализировались на борьбе с «украинским буржуазным национализмом». Именно из этой среды (тут речь идет не только об историках, конечно) вышли наиболее радикальные сторонники «украиноведения», «научного национализма», «этногосударствоведения». Кадровую основу «общеуниверситетских» кафедр истории Украины и политической истории, учрежденных в начале 1990-х, составили оказавшиеся было не у дел преподаватели обязательного для всех специальностей курса «История КПСС». После 1991 года они стали преподавать столь же обязательный для студентов всех специальностей курс «История Украины» с теми же воспитательно-идеологическими функциями.

Пожалуй, самым ярким примером упомянутого перехода можно считать один из наиболее масштабных «госзаказов» периода перестройки — Республиканскую программу развития исторических исследований, улучшения изучения и пропаганды истории Украинской ССР. Программа составлялась по решению Центрального Комитета Коммунистической партии Украины специально созданной рабочей группой (она называлась «координационная комиссия») из представителей разных академических институтов. Документ представлял собой весьма характерный компендиум тем и понятий, сочетавших классические образцы советской и национальной/националистической историографии. Как пример можно привести тему «ОУН и УПА в период Великой Отечественной войны».

Разработка и утверждение этой программы весьма наглядно демонстрируют динамику изменения политической конъюнктуры и, соответственно, динамику переориентации историков, участвовавших в ее разработке. Решение о ее подготовке было принято в феврале 1989 года как попытка высшего партийно-государственного руководства республики перехватить инициативу у национально-демократической оппозиции в боях за прошлое. К моменту завершения сбора предложений по содержанию программы (осень 1989 года) произошла смена этого руководства, а к концу 1989 года центральные партийные печатные органы (вроде журнала «Под знаменем ленинизма») уже заказывали историкам статьи, ниспровергавшие «сталинизм». Зимой — летом 1990 года была принята серия «исторических» постановлений ЦК КПУ, которые осуждали репрессии, отменяли «идеологические» постановления 1940–1950-х годов, признавали голод 1932–1933 годов. Историки имели непосредственное отношение к подготовке этих постановлений, поскольку все институты Академии наук УССР гуманитарного профиля получали соответствующие запросы от высших партийных органов, аппарат которых занимался подготовкой постановлений.

В окончательном варианте республиканская программа была утверждена на заседании Политбюро ЦК КПУ в июле 1990 года — через неделю после провозглашения Верховным советом Украинской ССР декларации о государственном суверенитете. Программа прекрасно вписалась в политические амбиции новоиспеченных «национал-коммунистов», не столько выступавших против советской власти, сколько боровшихся с союзным центром за передел властных полномочий. Вполне в духе известной шутки советских времен историки, участвовавшие в подготовке программы, «колебались вместе с линией партии».

Одна из ключевых фигур в подготовке программы, историк Станислав Кульчицкий, впоследствии вспоминал, что аппаратные работники ЦК КПУ не вмешивались в процесс разработки, более того, «разрешили отослать его в заинтересованные организации и государственные инстанции без каких-либо цензурных замечаний». Он объясняет такую снисходительность аппаратчиков тем, что новое партийное руководство, утверждая программу, пыталось удерживать контроль над ситуацией. С этим стоит согласиться, добавив, что это же руководство вполне полагалось на выполнявших данный заказ историков. Последних не нужно было контролировать, они сами знали, что от них требуется, правда, теперь они выполняли двойной заказ: сохраняли советскую схему исторического процесса и добавляли к ней национальный/националистический нарратив.

После 1991 года аффирмативно-дидактическая история в лице официальной историографии сосредоточилась на продвижении уже только национального/националистического нарратива. Развернулась масштабная «национализация» украинской истории (см. раздел ІІІ, главу 1). В эпицентре этого процесса находились профессиональные историки. Как и раньше, большая их часть реализовывала «государственный заказ»: формирование национального нарратива, трансляция его в общество через образовательную систему, обслуживание государственной идеологии, легитимация нового государства, удовлетворение общественного спроса на историю.

В 1993 году со стороны государства достаточно явно прозвучал заказ на создание «истории украинского народа», сформулированный президентом Л. Кравчуком, — как бывший идеологический бонза он знал, о чем говорил. Академические институты начали подготовку к работе над многотомным изданием по образцу и подобию «Истории Украинской ССР». Проект не состоялся из-за масштабного экономического кризиса. В середине 1990-х вышел двухтомник «История Украины: новое видение», подготовленная учеными Института истории Украины Национальной академии наук, а в конце 1990-х Украина получила свой «мастер-нарратив» в виде пятнадцатитомного издания «Украина сквозь века», удостоенное Государственной премии — здесь авторский коллектив также состоял в основном из академических историков. Стоит заметить, что, несмотря на однозначное название, проект «украинского миллениума» не получился: часть авторов ориентировалась на «тысячелетие украинской государственности», часть явно выпадала из этого канона. По сути, каждый том был авторской версией понимания определенного периода истории Украины.

Тогда же был создан и массив школьных учебников истории, представлявших украинский национальный нарратив в его наиболее чистом и рафинированном виде. Здесь профессиональные историки-ученые тоже составляли большую часть авторов.

Переход «из коммунистов в националисты» для большинства украинских историков был достаточно быстрым и безболезненным. Эта легкость, поражающая любого стороннего наблюдателя и нередко неформально трактуемая как принадлежность к одной из «древнейших профессий», может объясняться многими факторами: привычкой обслуживать власть и политическую конъюнктуру, специально культивируемой в моноидеологических системах, желанием соответствовать общественному запросу, «прозрением» под влиянием новых, ранее неизвестных или табуированных фактов, приспособленчеством, карьерными соображениями, неразвитостью аналитической историографии, в конце концов просто элементарными вопросами трудоустройства. В начале 1990-х нужно было дать работу тысячам преподавателей истории КПСС, научного коммунизма, научного атеизма — большинство из них идеально подходили для преподавания идеологически ориентированного курса по истории новосозданного государства. Особенно остро эта проблема стояла в высших учебных заведениях негуманитарного профиля. Так что кафедры истории КПСС мутировали в кафедры политической истории.

Сами участники процесса достаточно откровенно поясняют этот историко-идеологический поворот. Например, создание кафедры истории и культуры Украины в Винницком государственном педагогическом университете объясняют «социально-национальным запросом, обусловленным демократическими процессами, происходившими в стране начиная с середины 80-х годов XX столетия».

Упомянутый переход особенно впечатляет тем, что произошла на первый взгляд слишком радикальная смена знаков: в советский период «национализм» рассматривался идеологами «коммунизма» как едва ли не главный враг, а историки были на передовой линии борьбы с ним.

Однако если сравнить мировоззренческие или этические основания коммунизма и национализма, можно заметить, что они во многом очень близки. Оба апеллируют к идее освобождения, в одном случае человека, в другом — нации. Оба считают движущей силой истории конфликт (классовый или национальный). В обоих случаях взгляды на исторический процесс исходят из признания его телеологической предопределенности, движения к изначально заданной цели. Оба «останавливают» историю достижением этой цели и одновременно открывают этим же новую эру. Оба ставят интересы коллектива выше интересов индивида и требуют от историка «служения народу». Очень важно, что оба мировоззрения (или обе идеологии) сакрализуют себя, становятся своего рода гражданской религией. (Известны случаи «конвертации» членов партии в священников, в том числе среди историков.) Такая похожесть мировоззрений объясняет и их взаимную непримиримость.

В этом смысле переход историков из «коммунистов» в «националисты» выглядит логически обоснованным. В данном случае я сознательно избегаю темы о различиях между поколениями историков. Понятно, что такой переход происходил независимо от возраста. Расхождение подходов к «национализированной» истории началось не только и не столько на основе разницы в возрасте и социально-культурном опыте, сколько в ходе «разгерметизации» украинской историографии, включения ее в более широкое интеллектуальное пространство.

 

Роль историков

В 1990-е годы в историческом цехе возникло своеобразное «разделение труда»: подавляющее большинство историков, занимавшихся историей Украины (изучением и преподаванием), обратилось в своего рода «нативистов», для которых аффирмативно-дидактическая история стала основой профессионального существования. Меньшинство, как правило ознакомленное с достижениями «западной» историографии, знающее иностранные языки и вышедшее на более широкие интелектуальные просторы, оказалось в конфликте с большинством — в частности, по поводу общественных функций истории и крайностей национального мастер-нарратива, который уже функционировал как символический капитал части правящего класса и культурных элит.

Его создание не в последнюю очередь сводилось к формированию господствующих, канонических дискурсов национального/националистического нарратива, которые во многом устанавливали понятийные рамки исторической политики. Именно в роли дискурсивных производителей историки являлись главными поставщиками на рынке символического капитала. Процесс производства состоял из следующих этапов: ситуативное формирование запроса (от общества или государства), нередко происходившее с участием самих историков, создание (или заимствование, воспроизведение существующего) дискурса, отвечающего на этот запрос (в виде научного), трансляция этих дискурсивных форм в практики (освоение/принятие/распространение дискурса) и затем самое любопытное — возвращение узаконенных «обшественным мнением» дискурсов в научный обиход. Классический пример понятия, прошедшего эволюцию, общую для «восточноевропейских» наций, — «национальное возрождение».

Проиллюстрируем украинский случай тремя более свежими примерами. В середине 1980-х годов часть украинских историков была привлечена к контрпропагандистской деятельности, направленной на противодействие «измышлениям западной пропаганды» по поводу голода 1932–1933 годов. «Измышлениями» был названо восприятие голода 1932–1933 годов как геноцидной акции, направленной против этнических украинцев в СССР. Этот образ был сформирован усилиями украинской диаспоры Северной Америки, добившейся создания специальной комиссии Конгресса. Советские украинские историки должны были доказывать, что голода не было (позволялось говорить разве что о «продовольственных трудностях» 1932–1933 годов).

Во второй половине 1980-х годов, в период гласности, те же самые украинские историки под давлением политической конъюнктуры, «общественного мнения» и перед лицом новых, неизвестных ранее документов и фактов не только признали наличие массового, искусственно созданного голода, но и фактически стали ретрансляторами образа голода, созданного в рамках политического проекта, представлявшего СССР «империей зла». Опираясь на аргументы своих недавних оппонентов, они усвоили их объяснительные схемы, в центре которых было понятие «геноцид». Дискурс Голодомора как геноцида был позаимствован у вчерашних «буржуазных фальсификаторов» и внедрен в общественные практики.

«Геноцидная» версия голода 1932–1933 годов хорошо вписалась в общую линию отрицания советского прошлого, популярную в конце 1980-х — начале 1990-х. Она была популяризирована через учебники истории и ретранслирована в общество. В 1990-е она была канонизирована указами президента Л. Кучмы, а в 2006 году — отдельным законом. В 2007–2010 годах наблюдались даже попытки ввести уголовную ответственность за ее публичное отрицание (см. раздел ІІІ, главу 2). Теперь, когда, по социологическим опросам, более 80 % респондентов согласны с утверждением «Голодомор — это геноцид», этот факт используется как доказательство истинности геноцидной версии. Таким образом, созданный историками канонический дискурс имеет силу над ними же самими.

Второй показательный пример не имеет такого масштабного общественного резонанса, но является не менее показательным. В конце 1990-х в научный оборот был введен термин «Украинская национальная революция середины XVII столетия», предложенный В. Степанковым и В. Смолием. Академические дискуссии, ставящие под сомнение этот термин-анахронизм и связанные с ним концепции, никак не повлияли на его «социализацию»: он прочно утвердился в программах и учебниках, легитимировался в государственных экзаменационных тестах. Правда, с ним «конкурирует» другой историографический архетип. В 1998 году Украина отмечала годовщину начала «освободительной войны украинского народа середины XVII столетия». В 2008 году она отмечала следующую годовщину того же события, названного уже «национально-освободительной войной украинского народа». Впрочем, несмотря на разницу в названиях, оба термина и обе концепции дополняют друг друга. Созданные историками дискурсивные формы (как и в случае с Голодомором) обрели законность через государственные практики.

Третий пример влияния историков как «продавцов дискурса», теперь уже на уровне дидактической истории, — их деятельность в сфере создания учебников. В 1990-е был создан канонический стандарт украинской истории, тот самый этнонациональный, этноцентрический нарратив, состоящий из набора легко узнаваемых, легко повторяемых стереотипных форм, составляющих «базовый пакет» представлений об истории Украины «с древнейших времен до наших дней». Основу авторского корпуса учебников составили сотрудники академических институтов и университетов. «Учебниковая история» любопытна именно как пример влияния сконструированных историками дискурсов на них же самих. Дискуссии о том, сколько учебников должно быть по каждому предмету (в данном случае речь идет об «Истории Украины»), выглядят несколько абстрактными, поскольку разные авторы пишут по одному канону, сконструированному (или позаимствованному) ими же. Если речь идет о стандартном национальном нарративе, то с точки зрения содержания и основных сюжетных линий действительно было бы достаточно метатекста, одного — единого — учебника.

Не менее важная роль профессиональных историков состоит в разработке и реализации исторической политики как экспертов. Еще в советское время сложилась постоянная практика официальных запросов государственных органов в институты, занимающиеся историческими исследованиями. По подсчетам Андрея Любарца, сделанным по моей просьбе, в 2005–2010 годах (период «акселерации» исторической политики) в адрес Института истории Украины Национальной академии наук пришло 572 запроса, большинство из них (475) от государственных органов: Секретариата президента, Верховной рады, областных государственных администраций, министерств, Национального банка и Укрпочты, прокуратуры. Остальные — от средств массовой информации, а также от депутатов, общественных организаций и «отдельных граждан». В 2010–2013 годах таких запросов пришло 375, и вновь большинство — 292 — от государственных органов.

Подавляющее большинство этих запросов касалось научной экспертизы: для подготовки законов и других законодательных актов, коммемораций, относящихся к событиям и личностям, подготовки учебных материалов, разработки государственных программ, создания и деятельности музеев и других мест памяти, организации архивной деятельности и т. д.

Такого рода экспертизу историки выполняли «по роду службы» как сотрудники исследовательских учреждений. Кроме Института истории Украины к делу обслуживания государственной исторической политики присоединялись историки Института политических и этнонациональных исследований Национальной академии наук Украины, Института стратегических исследований при президенте Украины. В регионах такие функции обычно выполняют местные институты отделений Национальной академии наук (например, во Львове) и университеты (которые помимо прочего весьма активны в развитии краеведческих исследований и популяризации региональной истории).

Участие историков в специальных комиссиях, устанавливающих «историческую правду», также было унаследовано от советских времен. Достаточно вспомнить комиссию историков двух академических институтов, созданную в конце 1986 года для опровержения уже упоминавшихся «измышлений» о голоде 1932–1933 годов. В независимой Украине наиболее известный факт создания подобного органа — правительственная комиссия, созданная при Кабинете министров Украины в 1997 году. При комиссии действовала рабочая группа историков, задачей которой была подготовка экспертного доклада.

В 1990-е — первое десятилетие 2000-х действовали украинско-польская и украинско-российская комиссии историков, целью которых была среди прочего экспертиза учебников по истории и разработка рекомендаций по «острым вопросам» прошлого. В настоящее время действуют украинско-немецкая и украинско-австрийская комиссии историков.

В качестве экспертов историки привлекались и в более остро конъюнктурные политические проекты. Например, в 2009 году они помогали Службе безопасности Украины в ходе следствия по голоду 1932–1933 годов, закончившегося «показательным» судебным процессом над организаторами Голодомора на Украине.

Иногда историки получают возможность непосредственного влияния на историческую политику в качестве представителей власти или политиков. Например, в 1997–1999 годах должность вице-премьера по гуманитарным вопросам занимал Валерий Смолий, бессменный директор Института истории Украины (с 1993 года). Одновременно с ним в верхах власти пребывал Владимир Литвин, также ранее начинавший карьеру профессионального историка, а с 1995 по 1999 год работавший первым помощником президента Л. Кучмы. Последний, судя по всему, основательно полагался на их мнение в выборе стратегии поведения в сфере исторической политики. Почти наверняка можно утверждать, что и установление государственных практик и ритуалов памятования Голодомора, и создание правительственной комиссии по исследованию деятельности ОУН и УПА, и линия на недопущение открытых общественных конфликтов по поводу событий прошлого — результат влияния этих историков. Они же имели непосредственное отношение к книге Л. Кучмы «Украина — не Россия».

Другой государственный деятель, начинавший трудовой путь как профессиональный историк, Дмитрий Табачник занимал пост вице-премьера по гуманитарным вопросам в правительствах В. Януковича (2002–2003, 2006–2007), а в 2010–2014 годах был министром образования и науки, когда его патрон был уже президентом. В отличие от упомянутых ранее коллег Д. Табачник использовал свое положение для жесткой публичной критики национального/националистического нарратива памяти и немало способствовал разворачиванию внутренней войны памяти на Украине.

Самый свежий пример похода в политику и во власть человека, начинавшего как профессиональный историк, — нынешний директор Украинского института национальной памяти Владимир Вятрович, успевший побывать советником председателя СБУ «по научно-исследовательской работе» и директором ведомственного архива СБУ. В. Вятрович, поддерживающий тесные контакты с украинской диаспорой, ориентированной на прославление ОУН(б) и УПА, был одним из главных инициаторов и промоутеров наступательной исторической политики 2015–2016 годов, соавтором и лоббистом мемориальных законов 2015 года, направленных на маргинализацию и устранение советско-ностальгического нарратива памяти с одновременным продвижением и абсолютизацией национального/националистического нарратива.

Все более популярной становится роль историка — «публичного интеллектуала». Поскольку ремесло историка требует достаточно объемной рутинной, неспешной кабинетной работы, плохо сочетающейся с функциями публичного интеллектуала, обязанного оперативно реагировать на злобу дня, такой тип не очень распространен в данной профессиональной среде. Бурное развитие электронных медиа несколько облегчило задачу выхода на публику историков, готовых сочетать свое ремесло с призванием журналиста, публициста и «властителя умов». Наиболее известные украинские историки, ставшие на эту тропу, — Ярослав Грицак, Васыль Расевич, Андрей Портнов. Трибуной «публичных интеллектуалов» (в том числе участвующих в этой игре историков) некоторое время служил журнал «Критика», позаимствовавший формат New York Times Review of Books, однако с расширением сферы действия электронных медиа местом публичности интеллектуалов стали специализированные сайты и социальные сети.

Если роль «публичного интеллектуала» (как и сам термин), видимо, следует считать заимствованием из другого типа культуры, то функцию «просветителя» можно уверенно считать частью традиции, берущей начало во временах народничества и адаптированной советской властью. Еще во времена перестройки историки активно включились в процесс популяризации исторических открытий второй половины 1980-х: здесь поддержку оказывало государство в лице общества «Знание». «Хождение в народ» несколько приутихло в 1990-е в связи с распадом популяризаторских инфраструктур, эту функцию взяли на себя газеты и журналы. В 2000-е революция информационных систем и средств массовой коммуникации открыла новые возможности для адептов исторического просвещения. Впрочем, пользоваться этими возможностями они начали недавно. В качестве примера можно привести уже упоминавшийся проект «Ликбез. Исторический фронт», использующий медиатехнологии для «популяризации исторического знания».

Название этого проекта подводит нас к роли историка — «бойца идеологического фронта», мнемонического «воителя», участника/участницы войн памяти как внутри страны, так и за ее пределами. Заметим, что эта роль нередко сочетается с просветительской миссией, поскольку упомянутые бойцы нередко искренне верят, что «просвещение масс» — это лучшее оружие в борьбе за «правильную историю» или историческую правду. Руководитель и создатель упомянутого проекта прямо заявил в одном из интервью о том, что «главное оружие украинского историка — факты и просветительство».

Роль «бойцов идеологического фронта», как правило, актуализируется внешними обстоятельствами. В настоящее время мобилизация на идеологический фронт состоялась в связи с гибридной войной с Россией, а также из-за выяснения отношений по поводу прошлого с Польшей. Роль бойца может быть смертельно опасной. Примером тому служит гибель публициста Олеся Бузины.

Профессиональные историки — «бойцы идеологического фронта», как правило, редко участвуют в прямом продуцировании пропаганды или контрпропаганды (сейчас это прямая обязанность УИНП). Участие в войнах памяти чаще вуалируется обращением к научным аргументам, цель которых — опровергнуть «антинаучные», идеологически мотивированные измышления противника.

Иногда украинскими «бойцами» идеологического фронта становятся иностранные историки: одни добровольно, другие волею обстоятельств. Например, английский/американский историк Роберт Конквест (1917–2015) и итальянский историк Андреа Грациози были удостоены ордена Ярослава Мудрого «за весомый личный вклад в исследование голодоморов в Украине, привлечение внимания международного сообщества к признанию голодомора 1932–33 гг. актом геноцида украинского народа, активную общественную деятельность по оказанию почестей жертвам трагедии». Можно сказать, что оба орденоносца объективно заслужили свои награды, поскольку их имена активно используются в продвижении «геноцидной» версии Голодомора. Но наиболее впечатляющим примером может служить американский историк Джеймс Мейс (1952–2004), превратившийся в икону национального/националистического нарратива памяти. Дж. Мейс был научным директором комиссии Конгресса США, артикулировавшей идею голодомора-геноцида в середине 1980-х на политическом уровне, он помогал Р. Конквесту собирать материал для книги «Жатва скорби», где эта идея получила «академическое» обоснование. В 1990-е Дж. Мейс переехал на Украину и стал одним из самых активных участников исторических проектов газеты «День». Он сформулировал идею Украины как «постгеноцидного общества», прекрасно вписывающуюся в общий «тренд» национального/националистического нарратива, связанный с лакримозогенезисом.

Говоря о проблеме выбора роли, можно сделать такой предварительный вывод: большинство историков просто движется в русле политической конъюнктуры и «общественного запроса», обеспечивая производство и ретрансляцию господствующих дискурсов и считая это вполне нормальным положением вещей. Они обеспечивают функционирование аффирмативной и дидактической истории и соответствующих моделей памяти.

Решающее меньшинство пытается соответствовать неким базовым канонам аналитической истории. Роль академического ученого, парящего «над политикой», в принципе возможна как намерение и линия поведения. Однако ситуация, в которой история постоянно актуализируется политической конъюнктурой, не оставляет шансов даже на аренду угла в «башне из слоновой кости».

Любая критика/анализ действий любых агентов исторической политики означает взаимодействие с теми или иными дискурсами, а значит, и вступление на поле аффирмативной или дидактической истории хотя бы в качестве оппонента «мнемонических бойцов». Позиция, предполагающая обстоятельный, спокойный, взвешенный подход к проблемам прошлого, требует все больших усилий и психологической устойчивости — давление и со стороны государства, и со стороны «общественного мнения» возрастает, особенно в условиях, когда «исторический фронт» становится частью гибридной войны.