«Дорогие Михаил и Виктория!

Далия Георгиевна Реймс».

Приглашаю вас на семейный обед, который состоится 14 сентября, в субботу, в 4 часа дня.

Место проведения: „Золотые тополя“.

Дресс-код: все, что душе угодно.

С уважением и любовью,

Реймс — фамилия моего Миши. Кто эта Далия Георгиевна?

Миша не хочет ничего рассказывать о своих родственниках. Мы знакомы целый год и уже полгода живем вместе, а я даже не знаю, как зовут его родителей, не говоря уже о каких-нибудь тетушках-дядюшках.

Приглашение было написано пером, черными чернилами, на картонке сливочного цвета с золотым узором. Белый конверт — соответствующий: тисненые цветы, витиевато, тем же почерком с завитушками, написанный адрес, на большой марке — маргаритки.

Придет Миша с работы, покажу приглашение, и он будет вынужден хоть что-нибудь, да рассказать.

А вдруг он разорвет открытку на кусочки и выбросит? Хорошо еще, что я сегодня дома и посыльный отдал приглашение мне.

Лучше пока спрячу конверт и спрошу, кто такая Далия Георгиевна…

Интересно, что за семейный обед такой? И почему на него так официально приглашают? Я понимаю — свадьба, юбилей, выигрыш в лотерею…

Я снова взглянула на приглашение. Никаких намеков на то, в честь чего обед, не было — ни в тексте, ни в оформлении.

Я собиралась огорошить Мишу всякими вопросами, но Миша сам меня огорошил. Одним-единственным вопросом.

Миша зашел, разулся, взял меня за руку и утянул в зал. А там вдруг опустился на колено и спросил:

— Выйдешь за меня, Вик?

— Чего?

— Замуж, — сказал он, нахмурив брови.

— С чего это вдруг? — Нет, я люблю Мишу и хочу провести с ним всю жизнь, и планы уже строила насчет свадьбы, и даже когда покупала на той неделе кроссовки, то… ну, не важно.

— Почему «вдруг»? — переспросил за мной Миша.

— Почему сегодня?

— Сегодня… Да так получилось. И день хороший, подходящий. Пятница, тринадцатое, — произнес он.

А, шуточки. У программистов, мне кажется, странное чувство юмора. Половину Мишиных шуток я не понимаю и смеюсь, только чтобы его не обидеть.

Эх. Мне казалось, предложение руки и сердца будет более… романтичным. Ну, знаете, ресторан, скрипки, розы и все такое… И вообще, разве он не должен сначала сказать, что любит меня и жизни без меня не представляет? А уж потом просить руки… И к тому же…

— А кольцо? — спросила я.

— Так ты согласна или нет? — с досадой произнес он.

— Ну… согласна, — сказала я. Как-то все не возвышенно вышло. Надо было мне растрогаться, что ли. Руками там всплеснуть. Завизжать от радости. А может, еще не поздно?

— Тогда… — он вытащил из внутреннего кармана узкую и длинную красную бархатную коробочку. В таких не дарят кольца. В таких бывают авторучки. Он мне авторучку, что ли, в честь помолвки подарит? А может, в ювелирном просто коробочки для колец закончились?

Но кольца там не оказалось. Авторучки, к счастью, тоже.

На черном бархате лежал браслет. Миша взял его, обернул вокруг моего левого запястья и застегнул. Скромный, симпатичный браслет из плоских квадратиков — золоченых снизу, эмалевых снаружи. На каждом квадрате был изображен цветок: роза, василек, ромашка, мальва…

— Симпатичный, — сказала я.

— Он золотой и старинный, — слегка обиженным тоном сказал Миша, поднимаясь. — И стоит целое состояние.

— Ну да, — не поверила я.

— Может быть, не меньше, чем эта квартирка, — лукаво сказал он.

Опять его программистские шутки.

— Теперь ты моя невеста, — сказал он.

— Да, — я улыбнулась. И спрашивать, почему не кольцо, было в этот момент как-то неудобно. В конце концов, какая разница, кольцо, браслет. Главное, суть.

Невеста. Тили-тили-тесто.

— У меня для тебя тоже небольшой сюрприз, — сказала я. Из-за этого трепыхания я позабыла о хитростях и просто принесла приглашение. — Нас зовут на обед.

— Кто? — Он заинтересованно взял открытку.

— Похоже, твоя родственница.

— Мама! — сказал он.

Это такое испуганное восклицание или нас и правда его мама приглашает? Я забрала у него картонку:

— Далия Георгиевна — твоя мама?

— Да. — Он озадаченно почесал макушку.

— И мы пойдем? — Я спрятала приглашение за спину.

— А тебе бы хотелось? — неуверенным голосом спросил он.

— Конечно! — Я подпрыгнула от радости и даже в ладоши хлопнула.

Пожалуй, вот так следовало бы принять предложение руки и сердца. Но тут ведь другое дело. Год умалчиваний и жгучего любопытства! И вот я их увижу, его родственников!

— У меня как раз завтра выходной, — радостно сказала я.

— Ну, ты вообще могла бы уволиться, — сказал Миша.

— Почему это?

— Женщины в нашей семье не работают кассиршами. Мы тебе что-нибудь получше подыщем.

Шутит опять?

— Директором художественной галереи, например? — поддержала я его шутку. Видела я в американском кино девушку — директора галереи. Ходи себе, полотна рассматривай, собирай тусовки и слушай комплименты, какой у тебя вкус замечательный.

— Почему бы нет? — усмехнулся он.

Да ну его с его дурацкими шутками. Я перевела тему:

— А что это за обед? День рождения у кого-то?

— Н-нет, насколько я помню.

— А ты помнишь дни рождения своих? — Может, он с ними уже сто лет не виделся и позабыл.

— Разумеется помню, — сказал Миша. — То есть у всех-то не упомнишь… Но это же мама приглашает.

— А что, у тебя много родни?

— Достаточно. — Миша ослабил галстук и подошел к шифоньеру, чтобы переодеться в домашнее.

— А кто из них там будет? Кстати, где этот ресторан? — Я присела на подлокотник кресла.

— Откуда мне знать, кто будет, — отозвался Миша из-за дверцы шкафа. — Почему ресторан?

— «Золотые тополя», — сказала я.

— Наше поместье так называется.

— Поместье?

— Ну, наш дом на Клязьме.

— Большой дом? — Ведь никто не назовет маленький домишко поместьем?

— Двухэтажный.

— Они у тебя богатые, твои родители? Поэтому ты не хотел о них ничего рассказывать? — И тут до меня вдруг дошло: — Ты думал, меня заинтересуют деньги, а не ты сам?!

— Вовсе нет! Сдурела, что ли?

— Тогда почему?

Ах, ты молчишь? Очень занят напяливанием на себя футболки! Значит, я угадала, дело в деньгах? Да за кого он меня принимает?!

Я ушла на кухню, поставила чайник на газ.

Да, конечно, за аренду квартиры платит Миша. Но ведь и зарабатывает он больше меня раз в пять. И браслет этот дурацкий! Я стала его расстегивать, но застежка не поддавалась.

На кухню зашел Миша.

— Тут застежка неудобная, — сказала я. — Не расстегивается. И почему браслет, а не кольцо?!

Он подошел, взял меня за руку:

— Не расстегивай. Потому что у нас так принято.

— У кого это — у вас? — подняла я на него глаза.

Он замялся:

— В нашей семье. И браслет фамильная драгоценность, бабуля мне дала. Для тебя.

— Да? — Теперь я заметила, что браслет и правда не новый, эмаль местами поцарапана.

— Моя семья, они — не обычные люди, — сказал Миша. — Моя мама… — он слегка запнулся, потом договорил: — … ведьма.

Я ожидала чего угодно, любой информации о его семье (среди версий значились убийства в трех поколениях из-за наследства, а также гены, из-за которых некоторые члены семьи имеют хвост). Но чтобы прятать семью от меня всего лишь из-за дурного нрава его матушки! Это уж слишком!

— Слушай, — сказала я, — может, она у тебя и не подарок, но с твоей стороны обзывать ее так, знаешь, нехорошо…

Брови Миши поползли вверх, и он вдруг расхохотался.

— Ты чего? — не поняла я.

— Она правда ведьма, — сказал он, продолжая смеяться, — самая настоящая.

— Ну да-а, — кисло протянула я. Снова его несмешные шутки.

— Прислушайся к браслету.

— Что?

— Будто шелест, слышишь?

Я приложила браслет к уху. Нет, ничего не слышится. Хотя… может быть, и слышится.

— Да это чайник шумит, — сказала я.

Миша выключил газ:

— А теперь?

Ну, вроде бы шелестит.

— Там что-то в пластинках внутри? — спросила я.

— Нет, — покачал головой Миша. — На самом деле это не шелест, браслет произносит нашу фамилию, «Реймс».

Я снова послушала — нет, он меня дурачит! Шелест и шелест, но ничего похожего на слово «Реймс».

— Услышать могут только ведьмы или сыновья ведьм, — сказал Миша.

— Ну да, ха-ха, смешно, — сказала я, скривившись.

— Идем. — Он взял меня за руку и потащил за собой в зал.

Открыл шкаф, достал с полки свой серый свитер домашней вязки и подал мне:

— Пощупай.

Я не понимала, чего он хочет, но свитер взяла. Приятный, мягкий, теплый.

— Чувствуешь? — спросил Миша.

— Что?

— Он теплый.

Свитер был и вправду точно с батареи сняли.

— Бабуля связала, — сказал Миша. — И слегка наколдовала, чтобы он всегда меня согревал.

Я хмыкнула. Заглянула в шкаф — ни грелки, ни утюга какого-нибудь там не обнаружилось.

— Погоди, так бабушка твоя тоже, что ли… — Не то чтобы я поверила полностью, но мне всегда хотелось, чтобы такие вещи существовали: ну, волшебство, магия…

— Бабушка, и тети, и двоюродные сестры… Все женщины в семье, — и он добавил чуть тише: — И жены моих братьев тоже.

Тут мысли мои вдруг переключились на другое.

— Значит, я не вписываюсь?

— Не вписываешься? — сказал он, будто бы не понимая. Но глаза опустил.

— Ну, все женщины ведьмы, и жены твоих братьев тоже… У тебя сколько братьев, кстати?

— Двое.

— Ну вот, а я просто человек.

— А мне бы и не хотелось, чтобы моя жена была ведьмой.

— Правда? — улыбнулась я.

Он сгреб меня в объятия:

— Ты бы колдовала, была бы могущественной, делала бы все, что захотела…

Мне прям захотелось быть ведьмой, честное слово. Но Миша продолжил:

— А я? Я был бы вроде твоего верного глупого пса.

— То есть ваши мужчины, они…

— Они обычные люди, — сказал Миша. — Жены вертят ими как хотят. А мне бы хотелось равноправных отношений.

А теперь мне очень даже нравилось, что я просто человек.

После его слов о равноправных отношениях я почему-то полностью поверила, что ведьмы существуют.

— А мы сообщим твоей семье, что собираемся пожениться? — спросила я.

— Само собой! — сказал Миша.

Я представила, как Миша скажет: «А это моя невеста — Вика», и все кинутся меня целовать в щеки, обнимать, будут поздравлять нас и поднимать за нас тосты на этом званом семейном обеде.

— А если спросят, когда свадьба? — обеспокоилась я. Месяца два-три на подготовку, пожалуй, хватит.

— К Новому году? — спросил Миша.

— Да, — покивала я. Можно будет подобрать прелестную белую шубку из пушистого искусственного меха. И весь город будет нарядный и сияющий, будто нарочно для нас.

Весь вечер я выбирала одежду. Спросила Мишу, что могут значить слова «все, что душе угодно», он ответил:

— Все, что душе угодно.

Шуточки ему. А я еду с родителями жениха знакомиться! Надо выглядеть милой, скромной, но в то же время и не серым воробышком — а то решат, что Миша мог бы найти кого и повиднее.

Вопрос первый — платье или брюки? Платье, конечно, и наряднее, и женственнее. В ушах звучали слова мамы: «Викуля, ты же девочка! Снова эти драные штаны! Тебя воспитательница в группу не пустит!» (Ах, какие это были чудесные розовые джинсики с цветочками! До сих пор ищу похожие!)

Наверное, все матери ждут, что их сыновья придут с невестой, одетой в симпатичное платьице длиной чуть ниже колена, в мелкую клеточку и с расклешенной юбкой, или вот в это скромное мини, бледно-розовое в узорах. Надеть туфли, трикотажную кофту, и я буду вся такая романтичная, нежная, как героиня старых фильмов. Я им определенно понравлюсь. И я решительно вытащила из шкафа вешалку с розовым платьем.

Но с другой стороны — что такое поместье? Это пастбища, поля и леса. Ну, мне так кажется. А в чем люди ходят на пастбищах? Мне вспомнились почему-то американские киношные ранчо, где обитают лихие ковбои в джинсах и кожаных жилетках. Джинсы! В них можно лазать по холмам и долинам, прыгать, бегать и спокойно перемахивать через изгороди. Ведь после обеда мы наверняка отправимся на прогулку!

Хороша же я буду в своих коротеньких миленьких платьицах, цепляющихся за колючий кустарник, и в туфлях, увязающих в земле!

Я вернула платье в шкаф и вытащила оттуда свои любимые темно-синие джинсы. Романтизирую их блузкой в мелкий цветочек, а для тепла возьму… пожалуй, кофту, которую сама связала из остатков разных шерстяных ниток.

Бабуля Миши тоже вяжет, да и мама, наверное. Они увидят, что я вписываюсь в их семью, как родная. И к тому же заметят, что я творческая натура.

И кроссовки, разумеется. Белые. Совершенно белые. В магазине было полно белых со всякими синими и черными полосками, но я увидела эти и поняла, что могу их надеть даже со свадебным платьем. Это было бы оригинально и очень удобно! Стоять весь день, принимать поздравления, танцевать, участвовать в конкурсах, которые придумывают ведущие свадеб — все это можно выдержать только в кроссовках!

Потом я вспомнила, что половина Мишиной семьи — вовсе не обычные люди. Я спросила его, ведьмы одеваются по-другому, чем мы? Он оторвался на миг от журнала про компьютеры, наморщил лоб и сказал:

— Да вроде бы нет.

Ох уж эти мужчины! Им совершенно плевать на одежду!

— Может, они носят все черное? — Мне вспомнилась семейка Адамс.

— Вот это уж точно нет, — прозвучало из-за журнала.

Ага, значит, совсем наоборот — цветное. Уж чего-чего, а цвета в моем наряде будет предостаточно. Особенно если станет прохладно и я надену кофту.

Коробка с белыми свадебными кроссовками была на шкафу. Я не хотела их носить до свадьбы, но завтра же особенный повод.

Я поставила к шкафу стул и залезла на него. Коробка была далеко, я могла достать до нее только кончиками пальцев. Да кто ж ее так далеко засунул?! А, ну да, помнится, летом я убирала на шкаф пакет с зимней курткой. Пакет, видимо, толкнул коробку.

Я встала на цыпочки, потянулась, и вот уже, почти… Рука моя скользнула по коробке…

— Хотя, да, вспомнил, тетя Орхидея одевается во все черное, — произнес Миша.

— Почему? — Я попыталась взглянуть на него из-под руки, потеряла равновесие, зашаталась и как-то неудачно спрыгнула на пол, вскрикнув: — А-а!

Нога! Ох, как же больно!

Сверху с шуршанием свалились коробка и пакет с курткой. Хорошо, что не на голову.

Миша вскочил с дивана, подбежал ко мне:

— Ты чего?

— Все нормально. — Я плюхнулась на стул. — Так почему?

— Что почему?

— Почему она носит черное? — Я ощупывала левую лодыжку.

— Кажется, потому что черный стройнит, — озадаченно произнес Миша. — Что с ногой?

Я попробовала повертеть стопой. Ой, ой!

— М-да, — сказала я.

— Что? — испуганно спросил Миша.

— Имя у нее странное.

— У ведьм всегда такие.

— Какие?

— Цветы, растения. — Он пожал плечами.

Я снова осторожно повела стопой вверх-вниз. Да уж. Вывиха вроде нет, но танцевать и скакать через изгороди я завтра наверняка не смогу.

Может, все же надеть платье?

В общем, на утро, в субботу, я хромала, а лодыжка была припухшей.

Но свадебная кроссовка на ногу все же налезла!

Все утро я размышляла, что купить в подарок. Неудобно же являться с пустыми руками! Цветы его маме — это понятно. А еще что? Тортик, наверное, будет в самый раз к чаю.

— Розы? — переспросил Миша, когда я ему об этом сказала. Мы усаживались в его «Фольксваген Гольф». — Ни в коем случае.

— Почему? — удивилась я.

— Ведьмам дарят цветы только по их имени.

— Да? — Как интересно. — Но твою маму зовут Далия. Я не знаю цветов с таким названием.

— Вообще-то ее настоящее имя — Георгина.

— Да что ты!

— В молодости она некоторое время жила в Англии и сменила имя на его английский вариант.

— Ах, английский вариант! Значит, подарим ей георгины. Может, даже бывают какого-нибудь английского сорта.

— Н-ну, я не уверен, что она обрадуется.

— Почему?

— Хм. Недавно сосед подарил маме букет георгинов из сада. Она ему этот букет на голову надела.

— Может, дело было не в георгинах, а в соседе, — сказала я и подумала, что георгины по крайней мере не такие травматичные, как розы.

— Ну, не знаю, — сказал Миша.

— Купим ей большой букет георгинов!

— Я лично их дарить не рискну.

— Я подарю, — сказала я. — И еще заедем в ту кондитерскую на Фрунзенской, купим торт?

— Если мама приглашает на обед, торт там будет, — сказал Миша, — можешь не сомневаться.

— Она сама их печет? — поинтересовалась я.

— Нет, у нас есть повар.

— Правда? — У меня челюсть отпала от изумления. — Свой личный повар?

— Кхм. Ну да. До этого все время попадались неважные повара и поварихи, а тут пару недель назад мама нашла какого-то супершефа, француза.

Да-да. Проблемы с этими поварами, представляю. То недосолят, то пересолят. То вместо пирога с мясом пирог с рыбой подадут.

Я спросила:

— Может, у вас и слуги имеются?!

— Да.

— Твои родители такие богатые?

— Ну, не бедные. Средние.

Ага. Средние. Средние в моем представлении — это те, кто может себе позволить в Турцию раз в год съездить. А не те, у которых дворец и повар!

Мне так и хотелось спросить, на чем же они так разбогатели. Но это было как-то… неудобно. А вдруг на чем-нибудь нелегальном?

За тортом мы все же заехали. Я подумала, что тортов много не бывает. Тем более шоколадных.

До поселка, по соседству с которым находилось поместье, от Кольцевой добирались больше часа.

Гладкая асфальтированная дорога проходила через поселок и сворачивала к берегу Клязьмы. Машин почти не было, только трактор куда-то полз по краю асфальта.

Я удивилась, что дорога такая хорошая, хотя это вовсе не шоссе и никто по ней, похоже, не ездит.

— Мама постаралась, — коротко отозвался Миша на мое замечание.

— Наколдовала? — восторженно спросила я.

— Бригаду асфальтоукладчиков наняла.

— А-а, — разочарованно протянула я.

— А потом что-то и наколдовала. Говорит, теперь эту дорогу и танк не поцарапает.

— Ух ты!

Мы ехали вдоль реки, но она едва угадывалась за кустарниками и стройным рядом тополей. Потом свернули налево и въехали под сень тополиной рощи. Начавшие желтеть листья тихо звенели на ветру. Понятно теперь, почему поместье называется «Золотые тополя».

Здесь было тихо, красиво и уединенно. Вскоре впереди за светло-серыми стволами показалась высокая ограда из камня. Кованые ворота были распахнуты, но Миша перед ними притормозил. Проворчал:

— Ну вот, я часы забыл надеть. — И повернулся ко мне: — Ты приглашение, надеюсь, взяла?

— Да, — сказала я, придержала торт, чтобы он не свалился с колен, открыла свою сумку-почтальонку, и… оказалось, приглашение я забыла. — Оно на комоде осталось! А что, — улыбнулась я, — нас без него не пустят?

— А браслет на тебе? — вместо ответа снова спросил он.

Я помахала рукой с браслетом, пластинки звякнули.

— Ну и прекрасно, — он тронул машину с места.

— А при чем тут браслет? — спросила я. Наверное, хочет похвастаться нашей помолвкой с порога.

— Это вроде пропуска, — сказал Миша. — Ворота заколдованы, как и вся ограда. Чтобы чужие не проникли.

Когда мы поравнялись с каменными столбами ворот, снаружи раздалась тихая переливчатая трель, и браслет на моей руке неожиданно отозвался двумя нотами в ответ. Я чуть торт на пол не смахнула.

— Ничего себе, — пробормотала я. — А почему ты спросил про приглашение, оно что, тоже пропуск?

— Угу, на сегодняшнюю дату. И мои часы — пропуск, но они — постоянный.

Мы ехали по аллее, которую обрамляли густые заросли деревьев и кустов.

— А если бы у нас не было пропуска? — продолжала допытываться я. Интересно, как ведьмы незваных гостей встречают.

— Сирена, сеть, слабый разряд тока. Только чтобы вырубить на время.

— Да?! — Вот ужас.

— Но сейчас, наверное, только сирена. Сегодня же гости. Оборона по минимуму. Вдруг кто по рассеянности приглашение забудет.

Я хотела еще о чем-то спросить, но все вопросы забылись, потому что из-за поворота аллеи на нас выплыл дом.

Хотя просто домом назвать его было трудно. Особняк, вилла — эти слова подошли бы куда лучше. Передо мной возвышалось двухэтажное строение, очень современное — часть стен была сплошь из стекла.

Перед особняком раскинулась огромная ровная асфальтированная площадка. Машин на ней не было. Похоже, мы прибыли первыми.

Мы подъехали к самому крыльцу. На бетонных ступенях сидел седовласый мужчина в бархатном бордовом пиджаке и серых полосатых брюках. Когда Миша остановил машину, мужчина поднялся и сошел со ступенек нам навстречу.

Я передала Мише торт, взяла с заднего сиденья букет огромных бордовых георгинов и выбралась из машины.

Мужчина похлопал по плечу подошедшего к нему Мишу:

— Здорово, Мишаня.

— Привет, пап, — отвечал Миша.

«Пап»?! Так это Мишин отец! Хотя я могла бы и так догадаться: у мужчины были такие же, как у Миши, карие, широко раскрытые, будто удивленные, глаза и точно такой же аккуратный четкий профиль.

— Стив и Алекс не приедут, — сообщил мужчина. — Женушек делегировали. Мама сердится, что мальчики не нашли время.

— Ясно, — сказал Миша.

Когда я приблизилась, мужчина взглянул на георгины в моей руке и сказал:

— Зря.

— Познакомься, пап, — сказал Миша, — это Вика. Вика, это мой папа, Дмитрий Васильевич.

— Очень приятно, — сказал его папа и улыбнулся: — Красивая походка.

Я растерялась. Это он так шутит, что ли?

— Да, — говорю, — это я вчера неудачно на ногу приземлилась.

— А-а, — разочарованно протянул он. — Значит, скоро пройдет?

— Надеюсь, — сказала я.

— Жаль, — сказал он, — что не навсегда.

— Папа, — сказал Миша, — она не ведьма.

— Правда? — удивился папа.

— Да, — сказала я.

Дмитрий Васильевич кивнул на георгины и сказал:

— Тогда тем более зря.

Мне захотелось избавиться от букета. Может, просто выкинуть его за перила, в кусты?

Но тут входная стеклянная дверь открылась, и из дома вышла женщина — высокая брюнетка лет пятидесяти, в синем шелковом платье в пол, с тяжелым золотым ожерельем на шее и огромными перстнями на пальцах.

— Я пойду пройдусь, покурю, — сказал Мишин папа и быстрым шагом направился прочь по аллее.

Брюнетка, слегка прищурив один глаз, скользнула по мне взглядом и недовольно спросила Мишу:

— Кто это?

— Здравствуй, мам, — сказал Миша, поднимаясь к ней.

— Привет, сын, — она приобняла его и поцеловала в щеку.

Так вот они какие, ведьмы! Женщина как женщина. Наряд, конечно, немного экстравагантный, но мне нравится.

Я тоже поднялась на крыльцо и, улыбнувшись, поздоровалась.

— Мам, — сказал Миша, — это Вика, — и сразу же добавил: — Она из… простых…

— Я заметила, — коротко бросила Далия Георгиевна.

— Но она все знает, — договорил Миша.

Далия поджала губы, ее лицо стало еще более высокомерным и властным. Потом она кивнула на браслет на моем запястье:

— Значит, уже?

— Да, — сказал Миша замирающим голосом.

— А разрешение?

— Бабуля должна была уже…

— Ах, вот оно, значит, что, — процедила Далия Георгиевна. — Это она перебила.

Что перебила? И вообще, о чем это они толкуют? Я протянула Мишиной маме букет:

— Это вам.

Она взяла цветы и выбросила их за перила, как собиралась сделать я. Потом развернулась и зашла в дом. Я даже не успела ничего сказать.

— Извини ее, — примирительно сказал Миша, — она просто немного в шоке.

— Я тоже.

— Ты сама хотела с ними познакомиться.

— Да. — Но я уже начинала жалеть об этом.

— И я ведь предупреждал насчет цветов, — виновато сказал он.

— Да. Но почему она так?

— Потому что не любит имя Георгина, — раздался из-за деревьев голос Дмитрия Васильевича. — Особенно в сочетании с отчеством Георгиевна. — Потом прозвучало совсем тихое бормотание себе под нос: — Хорошо, что я не имею привычки дарить ей букеты.

Да, может быть, Георгина Георгиевна и правда звучит не очень… Но на мой вкус, вполне себе ничего. И потом, не обязательно из-за этого букетами швыряться!

— Она оттает, вот увидишь, — сказал Миша.

— Она поняла по браслету, что ты сделал мне предложение, да?

— Да.

— А что за разрешение?

— На брак с… простыми, — сказал Миша.

— Да? И кто его дает?

Миша слегка запнулся, потом сказал:

— Министерство Магии.

Ответ меня почему-то так ошеломил, что я ничего не сказала. А Миша открыл стеклянную дверь, пропуская меня вперед, и сказал:

— Идем в дом.

Внутри было светло и просторно. Никаких пучков травы, стеклянных банок с зельями и сушеными змеями или хотя бы ступы с метлой я не заметила. Может, они прячут все это в дальних комнатах?

Тут не было и следов колдовства. Мягкий свет солнца беспрепятственно проникал сквозь стеклянные стены. Мебель — современная, как и сам дом, и, похоже, супердизайнерская: серые квадратные пуфы, белый диван, по форме похожий на глыбу льда, стеклянные столики.

На второй этаж вела скромная, со стальными перилами, лестница.

Я никогда не была в таких красивых домах, только в фильмах их видела, да и то в заграничных.

Лучше бы они жили в избушке, но отнеслись ко мне хоть чуточку теплее.

— Почему твой папа огорчился, что моя хромота скоро пройдет?

— А, это, — сказал Миша, — ты извини его. Дело в том, что для ведьмы хромота — это плюс.

— Правда?

— Угу… — кивнул Миша.

— А Стив и Алекс — это твои братья? — смешные имена, будто из мультика Диснея.

— Угу, — сказал Миша. — Первый муж мамы был англичанин. Она училась в Уэльсе, в Институте ведьм.

— А-а, понятно.

— Да, у нас разные отцы… Я отнесу торт на кухню, а ты пока проходи, — он махнул рукой в сторону глыбы льда, — присаживайся… И вообще, будь как дома.

Он ушел. «Будь как дома!» Он, наверное, шутит. Я прошла в глубь гостиной, прислушалась. Откуда-то из дальних помещений слышался голос Миши и мужской бас — наверное, повара.

Далия, видимо, решила не мучить нас своим гостеприимством и скрылась где-то. Ну и хорошо. Если при первой встрече она швыряется букетами, то во вторую, возможно, захочет зафинтилить торт в лицо. А мне неохота снова макияж наносить.

У дивана лежал белый ковер с ворсом чуть не по щиколотку. Напротив было возвышение, вроде эстрады. Там стоял небольшой черный рояль, рядом высился контрабас, а на трех стульях лежали дудки — одна здоровенная, золотая, и две небольшие, черные, с серебряными кнопочками.

Я не умею играть ни на одном музыкальном инструменте, но попробовать мне всегда хотелось. Я поднялась на эстраду и взяла смычок, который валялся на полу около контрабаса.

Вокруг стояла тишина. Многочисленные слуги, о которых говорил Миша, не показывались, как и Далия. Или у слуг сегодня выходной? А может, они пошли на рынок за продуктами к обеду?

В общем, я неуклюже обняла контрабас и провела смычком по струнам.

Более жуткого звука я в жизни своей не слышала. Таким только детей пугать и слабонервных женщин. Можно еще фильмы ужасов озвучивать — изображать скрип двери на чердаке ночью.

Ну, ничего, Москва не сразу строилась. Я стала водить смычком туда-сюда. Но ничего похожего на музыку у меня не получалось. Ах да! Надо же еще прижимать струны пальцами. И как я забыла!

Я прижала струны. Замахнулась смычком. Но тут он выскользнул из моей руки, взлетел в воздух и стеганул меня по заду.

— Ай! — Я подскочила.

Было довольно больно. Я попыталась поймать смычок, а он взял и хлестнул меня по ногам, отчего сломался и упал на эстраду.

Ну и инструменты у них! Волшебные!

Я наклонилась и с опаской потрогала смычок. Подняла его. Два обломка висели, соединенные волосом.

— Что за наглость! — раздался возмущенный голос с лестницы. Со второго этажа спускалась Далия. — Ломать мои музыкальные инструменты!

— Это не я! Оно само. — Я осторожно положила обломки смычка на пол. — Он стал меня бить и сломался.

В ответ на мою фразу совсем близко раздался звук, похожий на завывание ветра в темную страшную ночь. По спине моей поползли мурашки. Да ладно, это же просто сквозняк, окно где-то приоткрылось!

А Далия расхохоталась и сказала, подходя:

— Браво!

Это она мне? Но я не то чтобы хорошо играла. А, это она саркастически!

А Далия договорила:

— Сегодня же куплю новый смычок… Хорошо, два… — потом пожала плечами и сказала: — Не могу же я сторожить ее день и ночь.

У меня появилось чувство, что она ведет с кем-то диалог. И, по-моему, с этим самым подвывающим сквозняком. Смотрела она куда-то мимо меня, на эстраду. Я оглянулась — никого там не было. Мне стало совсем жутко.

А может, Мишина мама просто немного не в себе?

— Кхм, — сказала я. — Вы — мне?

Далия бросила на меня презрительный взгляд:

— Разумеется, нет. — И обратилась уже конкретно ко мне: — А где Миша?

— На кухне. Наверное.

Она резко развернулась и направилась к широкой прямоугольной арке, куда ушел Миша. А мне стало до того страшно оставаться здесь одной (то есть, может быть, как раз таки вовсе не одной), что я осторожно обошла другие инструменты, чтобы их ненароком не задеть, и побежала вслед за Далией.

Арка выходила в коридор, наискосок от нее находились черные двойные распахнутые двери кухни. Длинные рабочие столы со столешницей из черного мрамора, черные и белые дверцы шкафов, окна во всю стену — кухня была под стать всему дому: шикарная и суперсовременная. Но первое, что я заметила, были не шкафы, а торт. Трехэтажный торт, покрытый белым кремом, украшенный вишенками, дольками абрикосов и мандаринов и еще какими-то экзотическими фруктами. Поверх фруктов там и сям сидели ажурные шоколадные бабочки.

Чудо-торт стоял на столе, а рядом с ним примостилась ма-ахонькая рифленая коробочка. Неужели это тот самый торт, который я привезла? Вроде бы он был нормального размера…

Миша стоял у рабочего стола, почти скрытый от глаз пирамидой-тортом, и резал на доске копченую колбасу. С другой стороны стола, слева от меня, со скоростью света крошил лук повар, толстый брюнет в белом колпаке. Кончики его чернющих усов казались завитыми.

— Сказал бы Жану-Натаниэлю, он бы для тебя приготовил тальятелле с пармезаном, — говорила Мише его мать.

Дробный стук прекратился — повар замер с поднятым ножом в руке.

— Да зачем я буду отрывать месье Дюбри от работы, — сказал Миша.

— Тем более что тальятелле вкуснее с сыром бри, а не с пармезаном, — заметил повар и недовольно поглядел на Мишу: — Возьмите другой нож, господин. Специальный для колбас.

— Да ничего, — ответил Миша, — и этим хорошо.

Повар сморщился, будто съел дольку лимона, и вернулся к работе.

— Кухня — царство Жана-Натаниэля, — произнесла Далия.

Миша сказал:

— Да мы только перекусим бутербродами и уйдем. — Тут он увидел меня. — Да, Вик?

Я кивнула. Далия тоже меня заметила, процедила сквозь зубы:

— Как хотите. — Потом обратилась к повару: — Жиэн, как видишь, у нас дополнительно две персоны.

Мне в первый момент почудилось, что она обратилась к повару «Джи-ин». Потом я поняла, что «Жиэн». И что это сокращенное от Жана-Натаниэля.

Но почему это «дополнительно»? Как будто она и не рассчитывала, что мы приедем.

— Где пятьдесят, там и пятьдесят два, — ответил повар, без паузы переходя к нарезанию сладкого перца.

Да он просто машина! И никакого кухонного комбайна не надо!

Далия тихо шепнула повару:

— И безо всяких фокусов.

— Разумеется, — мрачно ответил месье Дюбри.

О каких фокусах речь?

Далия вышла из кухни. Из гостиной донесся голос Дмитрия Васильевича:

— Что, опять навещала своего драгоценного повара?

— Я слежу за подготовкой к обеду на пятьдесят персон! — отвечала та. — Ты что, ревнуешь?

— Еще чего не хватало, — равнодушным голосом отвечал ее муж.

Далия что-то еще пробубнила в ответ — я уже не расслышала.

Но — пятьдесят? Будет пятьдесят гостей? В моем представлении семейный обед — это нечто гораздо, гораздо более скромное!

Потом я поняла, что торт таких размеров повар не готовил бы для скромного семейного обеда. И не украшал бы его так шикарно.

Да я рядом с этим тортом просто Золушка! Не та, которой уже дали платье и карету, а та, которая чистит казанок, в грязном переднике!

И я даже боюсь подумать, как будут одеты другие гости! Уж наверняка такие торты не пекутся ради непричесанных хиппи в джинсах. Не то чтобы я не была причесана, но — никакой укладки, ни лака, ни мусса. Просто длинные, распущенные по плечам волосы.

Может, мне лучше спрятаться где-нибудь в доме и отсидеться там весь обед? А потом выйти под вечер и сказать, что я заблудилась и не смогла найти столовую.

— О чем задумалась? — тихо спросил меня Миша.

Он стоял рядом и протягивал мне тарелку с бутербродом.

— Да так, — сказала я и понизила голос: — Слушай, я ведь совсем не одета для обеда:

— Ну и не раздета же, — засмеялся он.

— Я имею в виду, все, наверное, будут при параде, а я…

— Необязательно, — сказал Миша и улыбнулся: — Да хоть на меня посмотри.

Это да. Миша поехал в джинсах и футболке. Но он-то родной сын. Ему позволительно.

— Что пить будешь? — спросил Миша. — Чай, кофе, воду?

— Чай, если есть, — сказала я, устраиваясь у торца стола на высоком барном табурете.

— Какой? — Повар перестал мешать руками что-то в большой фарфоровой чаше, подошел к раковине и сполоснул ладони. — Я сам приготовлю.

— Зеленый, — сказала я.

Повар с быстротой молнии подал нам чашки и блюдца, потом взял с деревянной подставки фарфоровый чайник и спросил:

— С каким-нибудь ароматом, может быть?

Из носика чайника пошел пар.

— А у вас с каким там? — спросила я.

Повар сморщил лоб:

— Желаете, чтобы я сам нафантазировал?

— Фантазируйте, — разрешила я.

Он улыбнулся, провел рукой над чайником и налил чай в мою чашку.

— А вам, Миша? — спросил повар.

— А мне простой, — сказал Миша.

Повар снова провел рукой над чайником, налил чай во вторую чашку, глянул на наши тарелки, сказал:

— А бутерброды были бы вкуснее с бри. — Унес чайник и вернулся к работе.

Я шепотом спросила Мишу, когда повар отошел на приличное расстояние:

— Почему он всюду хочет добавить бри?

— Это его любимый сорт сыра, — ответил Миша, — он поэтому и псевдоним себе такой взял.

А! Значит, Дюбри — это псевдоним?

— Так он не настоящий француз? — спросила я.

— Почему? Настоящий, — удивился Миша и понизил голос: — Ну, по крайней мере, так мама говорит. А уж она-то все о нем разузнала, прежде чем взять на работу, поверь мне.

— А разговаривает почти без акцента, — сказала я. Единственное, что выдавало в поваре иностранца — легкое ударение на последнем слоге. Поэтому во многих словах он делал как бы два ударения — русское и иностранное.

— Ну, наверное, давно живет в России, — сказал Миша.

Я осторожно отхлебнула чай. Ух ты, какая вкуснотища. Мягкий вкус зеленого чая расцвечивали ароматы апельсина, шоколада, меда и даже чуточку мяты! Мои любимые ароматы. Совпадение, может быть?

Что за пассы руками повар производил над чайником?

Миша был занят поеданием бутерброда. Я взяла его чашку и попробовала чай. Никаких дополнительных вкусов. Чистый зеленый!

И ведь француз при мне налил чай из одного чайника! Как же у них тут чудесно! Но получается, что мужчины тоже могут колдовать? А Миша говорил…

— Миша, а ты говорил, — шепчу я тихо, — что колдуют у вас только женщины.

— Тебе не много две чашки? — засмеялся Миша. Я отодвинула его чашку обратно к нему. — Ну, иногда, очень редко, мужчины тоже рождаются одаренными. Все же ведьминская кровь. Мы их называем шаманами.

— Значит, ваш повар — шаман? — прошептала я.

— Нет, конечно! Шаманы не будут заниматься… — Он договорил совсем тихо: — … таким скучным делом, как готовка!

Ну надо же.

— А как же два чая из одного чайника? — не сдавалась я.

— Я думаю, у него просто посуда с фокусами, и все дела.

Может быть, может быть. Повар-фокусник. И Далия, похоже, фокусы не одобряет — видимо, как все, что доставляет радость людям. Типа цветов. Или улыбок.

Мы доели бутерброды. Повар-фокусник стоял у плиты и что-то жарил в огромной сковороде. Миша сказал ему:

— Спасибо за чай, месье Дюбри!

Повар только кивнул.

А Миша сказал:

— Пойдем прогуляемся, я тебя кое с кем познакомлю.

— У меня кофта на диване в гостиной осталась…

— Сейчас принесу. — Миша вышел из кухни, я тоже вышла, подошла к арке и следила за ним.

Мне было несложно сходить за кофтой самой, но вдруг там все еще смычок бесится?

Но инструменты не подскакивали и вроде бы даже не шевелились. Миша взял кофту и вернулся.

Мы обошли угол кухни и оказались в небольшом стеклянном холле. На лужайке позади дома, среди аккуратных круглых деревьев, я увидела белый с золотом прямоугольный шатер.

Через стеклянную дверь мы вышли на улицу.

У дома была ровная площадка, а дальше газон полого спускался к небольшому озеру. Ух ты, у них и собственное озеро есть!

Шатер был открытым со всех сторон — шторы-стены были подвязаны к столбам. Внутри стоял длиннющий, накрытый бежевой скатертью стол. Возле него шныряло полтора десятка мужчин и женщин в черно-белой униформе. Они расставляли стулья, тащили пышные букеты, фигурно выкладывали салфетки. Так вот где все слуги!

— Столько слуг! — удивилась я. — Почему же никто из них не помогает готовить вашему повару?

— Потому что Дюбри прекрасно справляется сам, как ты могла заметить. И не терпит посторонних на кухне. Думаешь, стал бы он самолично наливать нам чай? Он просто хотел поскорее от нас избавиться!

Рядом со столом возвышался огромный старинный буфет, женщина брала из него тарелки.

Посреди всей этой суматохи стояла Далия и, скрестив руки на груди, наблюдала.

Этот обед, похоже, по масштабам близок к празднику в честь дня рождения какой-нибудь английской королевы, никак не меньше.

— Миша, — сказала я, — у вас семейные обеды всегда такие э-э… роскошные?

Миша пожал плечами:

— Когда как.

Краем глаза я заметила, что буфет будто подвинули. Я повернула голову. Не подвинули! Буфет сам двигался — он послушно, как пес за хозяйкой, семенил на своих коротеньких изогнутых ножках за женщиной, расставлявшей посуду. Ничего себе! Да я словно в сказку попала.

Буфет остановился, женщина снова стала доставать из него стопки тарелок.

Значит, и служанки у них ведьмы! Ну разумеется! Если бы они были простыми людьми, давно разболтали бы всему свету, у кого работают. К тому же служанка-ведьма наверняка успевает делать больше работы, чем обычный человек! Ей же не надо бегать к шкафам, например. Она только свистнет — или что там нужно сделать, — и шкафы сами за ней бегут.

По вымощенной бетонными квадратами дорожке, вдоль которой стояли стальные с круглыми плафонами фонари, мы спустились к озеру. На берегу, в некотором отдалении от воды, стояли плетеные кресла и диваны, на них сидели дамы и болтали, нас они и не заметили. Миша сказал:

— О, Стрелиция и Акация.

— Что?

— Жены братьев.

— Кто из них?

— Да ладно, потом познакомишься. Те две блондинки в зеленых платьях.

Я чуть шею не свернула, высматривая их. Блондинки были обе длинные, тощие, с очень смуглой, как после солярия, кожей, и обе в узких зеленых платьях почти по щиколотку — правда, разного оттенка. Но лиц отсюда было не разглядеть.

Дорожка привела нас почти к самой воде и побежала вдоль нее. На середине озера плавали утки, они крякали и ныряли, смешно выставив хвостик вверх и становясь похожими на большие поплавки.

— А куда мы идем?

— В гости, — сказал Миша и указал рукой вперед.

Там над деревьями виднелась черепичная крыша. Дорожка отклонялась от озера вправо и шла около белого забора. Мы проследовали вдоль него, поднялись по двум ступеням к калитке и вошли в сад.

Крыша принадлежала небольшому кирпичному домику. Возле него вовсю цвели кусты белых и красных роз. Дорожка, что вела к домику от калитки, была выложена камнем. По обеим сторонам ее, среди деревьев и кустов, красовались самые разные цветы: огоньками полыхал шафран, томно покачивались гофрированные шары георгинов, россыпью желтых, белых и бордовых звезд сияли хризантемы. На открытых солнечных местах виднелись небольшие грядки, будто составленные из лоскутов зелени разных оттенков — похоже, здесь выращивали разные травы, я узнала укроп, петрушку, фиолетовые листья базилика, бархатную мяту…

— А кто здесь живет? — спросила я Мишу, хотя уже догадывалась об ответе.

— Я здесь живу! — внезапно раздался голос, и откуда-то из густых зарослей вышла старушка в соломенной, с потрепанными полями, шляпе, зеленой кофте, клетчатых брюках, пузырившихся на коленях, и в рабочих перчатках. В руках у старушки был секатор.

— Бабуля, привет! — расцвел в улыбке Миша.

— Мишаня! — радостно воскликнула старушка, целуя Мишу в обе щеки. — Сколько ж ты не приезжал!

— Неделю, — сказал Миша.

Старушка кивнула.

Неделю! Миша ездил к своим родственникам тайком от меня! Только бы не рассказывать их секрет. Выходит, он мне не очень доверяет?

А старушка глянула на мою левую руку и сказала Мише:

— Что же ты молчишь?

Миша улыбнулся робко:

— Мы помолвились.

— Поздравляю. — Старушка меня тоже расцеловала в обе щеки и сказала: — Меня зовут Маргарита Петровна.

— А я Вика.

— Знаю, — кивнула она.

Значит, Миша обо мне рассказывал?

— Бабуля — глава нашего клана, — сказал мне Миша.

— Да ладно, — отмахнулась старушка, — не пугай ее так сразу.

— Глава клана? — переспросила я.

— Ага, — сказала старушка. — Командую всеми этими недотепами, — она ласково потрепала Мишу по голове.

Миша неловко засмеялся, сказал:

— Бабуля — самая сильная ведьма в семье.

— Это пока, — сказала бабуля. — Но, похоже, пора власть передавать. Просят.

— А вам не хочется? — спросила я.

— Да не в этом дело. Быть главной утомительно. Да только передавать вот некому. Ладно, это старая история, тебе ни к чему. — Потом она спросила: — А дочурка моя уже всех собак на тебя спустила?

— Н-нет, — смутилась я.

— Еще спустит, — сказала старушка, а потом объявила: — Будем пить чай в беседке.

Ажурная деревянная беседка белела среди деревьев неподалеку.

— Да мы только что поели, — сказал Миша.

Бабуля сказала:

— Да? Чудесно!.. Викуня, ты, я смотрю, ногу ушибла…

— Да, — сказала я. — Вчера спрыгнула со стула неудачно.

— Если хочешь, можешь вон там, на скамейке, посидеть отдохнуть. А ты, Миша, поможешь мне подстричь малину. — И старушка уронила секатор на землю. В тот момент, когда он стукнулся о камни дорожки, то будто рассыпался — и секаторов было уже два.

Миша поднял их и один отдал своей бабушке. Я сказала ей:

— Но вы же… — Я замялась. Как назвать человека ведьмой ни с того ни с сего?

— …ведьма, — решительно кивнула она.

— Да, — сказала я. — И могли бы, наверное, раз и… — я щелкнула пальцами, — все уже выстрижено.

После того как я увидела шагающий шкаф, ничто мне не казалось невероятным.

— Могла бы, — сказала старушка и посмотрела на меня: — А ты, например, могла бы запросто купить готовую трикотажную кофту в магазине, правда? Вместо того чтобы тратить кучу времени на это м-м… бесполезное занятие. Ты ведь не из экономии ее связала?

Какая там экономия! Я начала вязать ее, потому что в шкафу валялись остатки ниток, да. Но ведь не все из них сочетались! Да и цветов было маловато. И чтобы кофта получилась суперской, мне понадобилось докупить еще с десятка два мотков. Сейчас, конечно, в моем шкафу остатков ниток еще больше, и я подумываю связать плед.

— Не из экономии, — ответила я.

— А почему же? — Ее прозрачно-голубые глаза проницательно глядели на меня.

— Хотелось создать что-то особенное, — сказала я.

Старушка довольно кивнула:

— Ну а я создаю этот сад. Да. — Она хлопнула в ладоши, и в руках ее возникла пара рабочих перчаток. — Лови.

Миша поймал перчатки. А если бы ей понадобились не перчатки, а, скажем, новое вечернее платье, оно бы тоже — раз и появилось?

Я присела на деревянную скамейку недалеко от кустов малины, под старой яблоней. А Миша и его бабушка взялись каждый за свой ряд.

— А прадед уже там? — спросила старушка.

— Не знаю, — ответил Миша.

— Я не видела, — сказала я.

— Естественно, не видела, — улыбнулась старушка. — Но, может, слышала?

— Что слышала? — не поняла я.

— Контрабас, — сказала старушка.

— Я на нем… попробовала играть, — призналась я, — но меня смычок побил.

— О, дорогая, он никому не позволяет притрагиваться к контрабасу! — Старушка выпрямилась и посмотрела на меня сквозь ветки кустов. — Я однажды вытерла с него пыль, так что было! Вредный старикан!

— Старикан? — Я ничего не понимала. Но вспомнила, как Далия пообещала воздуху купить новый смычок.

— Миша, — сказала старушка укоризненно, — ты что, ничего девочке не объяснил?

Мишина темная голова возникла из-за веток.

— Я не хотел пугать заранее.

Нет, Миша, похоже, считает меня самым пугливым созданием на свете! Ну ладно, визжу я при виде пауков. И даже паучков. Их, кстати, в малине должно водиться предостаточно. Хорошо, что мне не приходится соваться в эти дебри.

— Тебя побил не смычок, — сказал мне Миша. — А прадедушка. Он привидение.

— Да? И он… оно… живет тут… то есть где?

— Будет он здесь жить, как же! Он и при жизни-то все время норовил сбежать от семьи, — с сожалением сказала старушка. — Он прилетает на семейные праздники поиграть в оркестре. А где его носит остальное время — никому не известно. Думаю, он наслаждается своими возможностями.

— Так в вашей семье все… потом становятся привидениями? — спросила я.

— Разумеется, нет! Только такие неугомонные люди, как мой папа!

Тут я вспомнила, как Далия разговаривала с привидением, и спросила:

— А привидения… они когда разговаривают, это как такое ву-у, ву-у, — изобразила я подвывания.

Миша засмеялся:

— Для людей — да.

— А для ведьм? Они же их как-то понимают?

— Ну да, — сказал Миша. — И понимают, и видят. С помощью ока.

— С помощью чего?

— Перстень такой, — отозвалась старушка. — Гляделка.

— Как интересно, — сказала я. — И я могу увидеть?

— Ты не ведьма, — сказал Миша.

Эх. Жаль. Видеть и слышать всякие волшебные вещи! Невероятно!

— А что можно увидеть, например? — полюбопытствовала я. — Ну, кроме привидений?

— Кроме привидений, — усмехнулась старушка и ответила непонятно: — Мир.

Мир. Хм. Как это понять? Мир все видят. Наверное, гляделка вроде лупы помогает увидеть мелочи, которые люди не замечают.

Издалека, со стороны озера, донеслись веселые крики, визг и смех.

— О, — бабуля обернулась на шум, — уже играют в плюшки! Значит, все дамы уже прибыли.

— В плюшки? — повторила я.

— Ну да, — кивнула старушка, — кто дальше забросит в озеро плюшку. Но! Без рук! Магией взгляда!

— Как интересно! — воскликнула я и сказала Мише: — Пойдем посмотрим!

— Идите-идите, — отозвалась бабуля. — Ох, я в молодости тоже любила играть в плюшки. Всегда выигрывала, между прочим.

— А сейчас — не любите?

— Сейчас, детка, — сказала она, — я взглядом могу заслать плюшку на Луну. А это уже неинтересно.

Нет, она же образно про Луну, да?

Мы с Мишей поспешили к озеру. Издалека виднелись группки цветных платьев, на берегу, у самой воды.

Мы подошли ближе. Играли дамы самого разного возраста: и старушки вроде Мишиной бабули, и женщины средних лет, и мои ровесницы, были даже две девочки дошкольного возраста.

— Нечестно, Лаванда! — крикнула шатенка чуть старше меня. — Мы же видим футбольный мяч!

— И ногу! — сказала другая девушка.

Все захохотали. Мяч? Где? Сколько ни всматривалась, мяча я не увидела.

У Миши зазвонил мобильный. Он взял трубку, подакал туда и сказал мне:

— Папа просит проследить за парковкой машин. Ты развлекайся. Игра и правда веселая.

— Хорошо.

Миша поспешил к дому, а я приблизилась к играющим.

Недалеко от диванов и пуфов, в паре метров от воды, теперь стоял столик, а на нем — большое блюдо с горой плюшек.

Дамы одна за другой подходили к столику, пристально глядели на верхнюю плюшку, и она вдруг — бац! — взмывала в воздух и летела над озером. Хотя иногда шлепалась в траву, даже не достигнув воды.

У одной дамы плюшка долго выписывала узоры в воздухе, пока очень плавно не приземлилась на шляпку другой дамы. Та завопила:

— Ты нарочно, Стрелиция!

Стрелиция! Одна из жен Мишиных братьев. Высокая блондинка в темно-зеленом трикотажном платье.

— Вовсе не нарочно, — ответила Стрелиция. — Это плюшка бракованная! Не идеально круглая!

— Все плюшки одинаковые, — безапелляционно заявила Далия, сидевшая в одном из кресел. — Жан-Натаниэль измерял их циркулем.

К столику подошла толстая дама в черном платье, черных кружевных перчатках и ярко-розовом газовом шарфе. Может, это тетя Орхидея, которая любит одеваться в черное? И точно, несколько голосов ей крикнули:

— Орхидея, нет, не бросай!

— Но я хочу тоже, — обиженно сказала дама и уставилась на плюшку.

Все остальные отпрянули в разные стороны. Я тоже отступила на несколько шагов, хотя стояла достаточно далеко. Хотя для чего достаточно?

Несколько плюшек поднялись вверх и вдруг — взорвались! Но крошки не разлетелись в стороны, а остались висеть в воздухе странным облаком, похожим на рой крупных снежных хлопьев.

— А вы боялись! — торжественно сказала Орхидея.

И тут крошки рухнули вниз.

Орхидея отплевывалась, отряхивала волосы, платье. То же самое делали две дамы, не успевшие отойти подальше. Одна из них сказала:

— Хорошо, что в этот раз они не с повидлом!

— А с чем? — удивилась Орхидея и облизнула губы, к которым прилипла хлебная крошка: — О, с творогом! — и она снова принялась отряхивать волосы: — А к волосам липнут, будто с повидлом!

— Вот всегда ты так, Орхидея! — сказала блондинка в светло-зеленом платье. (А, это вторая невестка, Акация, кажется. Как же они со Стрелицией похожи — как две спички, выпавшие из коробка!)

Акация подошла к неудачливой метательнице и стала водить рукой над ее волосами, будто красила их невидимой малярной кистью. Крошки поднимались и улетали прочь, словно их уносила струя воздуха.

— Что там, что? — запрыгали девчушки около Орхидеи.

— Пылесос, — сказала Далия.

— Ух ты! — они захлопали в ладоши и засмеялись.

Пылесос? Это магическое заклинание так называется?

— Разве я виновата, — говорила между тем Орхидея, — если в детстве мне запрещали играть в плюшки!

— Потому что играть с едой нехорошо, — наставительно произнесла сидевшая на диване старушка в лиловом платье и лиловой шляпе.

Орхидея отозвалась недовольно:

— Да, мама. — Потом сказала даме, махавшей рукой над ее головой: — Спасибо, Акация.

А старушка в лиловом продолжила:

— Зато я обучила тебя управлять ступой! Сейчас редко кто учит этому детей!

— Потому что редко кто на ступах летает, — заметила Далия.

— А мы вот на ступе к тебе прилетели, — сказала старушка.

— Ну, вам тут рядом совсем, — повела плечом Далия.

— Только крадут их частенько, — сказала старушка.

— Разве? — без всякого интереса проговорила Далия.

— Ну мою-то еще ни разу, — заявила старушка. — На ней замок. С места не сдвинется, пока ей пару слов особых не скажешь.

— Так же как некоторые мужчины, — тихо бросила Далия.

Тут старушка заметила меня и поинтересовалась:

— А это чья деточка?

И все обернулись, чтобы на меня посмотреть. Я подошла ближе и сказала, неловко улыбнувшись:

— Здравствуйте.

— Да она хромая! — восхищенно воскликнула Орхидея.

— И зеленоглазая! — всплеснула руками одна из жен братьев (в светлом, значит — Акация).

— Брюнетка! — сказала другая жена восторженно.

— Кудрявая! — показала пальцем на мою лохматую шевелюру старшая девчушка, у которой и у самой были кудряшки, но светлые.

— Завивка, наверное, — произнес кто-то.

— Свои, — с гордостью сказала я. Похоже, в мире ведьм я была первой красавицей!

— Это подружка Миши, — сказала Далия.

Подружка? Вообще-то невеста. И Далия это знает!

— И она из простых, — будто припечатала меня к стенке Далия.

На секунду все онемели. Потом кто-то охнул, а кто-то воскликнул:

— Не может быть!

Некоторые покосились на мой браслет.

— Ты могла бы сделать внушение Мише, Далия, — заметила мама Орхидеи.

— Я впервые увидела ее сегодня, Сирень Аркадьевна, — ответила ей Далия.

Старушка тоже уставилась на мою левую руку и сказала:

— Так они уже помолвились.

— Как видите, — с пренебрежением глянула на меня Далия.

Нет, они говорят обо мне так, будто меня здесь нет! Или даже еще хуже: будто я — предмет, а не человек.

— Ну, может быть, в ней есть что-нибудь хорошее, — предположила Орхидея.

— Ох, я тебя умоляю, Орхидея, — лениво произнесла темно-зеленая Стрелиция, — что может быть хорошего в простушке!

— Но я не понимаю, Далия, — сказала одна из родственниц, — зачем ты ее пригласила в «Золотые тополя»?

— Я ее не приглашала, — дернула острыми плечами в синем шелке Далия.

— Как это не приглашали? — возмутилась я. — Мы по приглашению приехали. По вашему!

— М-да? — воззрилась на меня Далия, прищурив глаз. — Какая наглая ложь!

— Вовсе не ложь!

— Тогда покажи приглашение, — сказала она.

Черт. Я же…

— Я его дома оставила, — призналась я.

Кто-то засмеялся неприятным смехом гиены. Другие подхватили.

Девочка с кудряшками крикнула:

— Врушка-простушка!

А другая девочка, помладше, со смешными тоненькими белыми косичками, взяла плюшку и бросила в меня. И довольно прицельно — плюшка угодила бы мне в лицо, если бы я не успела прикрыться рукой.

— Эй! — крикнула я. — Ты чего, малявка!

Но тут и кудрявая схватила плюшку и швырнула в меня, а за ней еще одну.

Дамы смеялись. А плюшки стали взлетать сами по себе (видимо, дамы присоединились со своими колдовскими способностями), поэтому, кто именно теперь пуляет в меня сдобой, было непонятно. Я попятилась, прикрываясь руками, а потом побежала.

Хорошо, что это были плюшки не с повидлом. И хорошо, что у Далии отличный повар — они были свежие и мягкие.

Я помчалась по дорожке вдоль озера, обратно к дому Мишиной бабули, и мне в спину стукались плюшки. Было не больно, было обидно. И когда я добежала до белого забора, слезы у меня текли в три ручья. Обстрел к тому моменту уже прекратился — то ли плюшки досюда не долетали, то ли дамам надоело швыряться ими.

Когда я приблизилась к калитке, то увидела, что из нее выходит разряженная в пух и прах Мишина бабушка. Я даже не сразу ее узнала: на ней было ярко-желтое платье, причем какое-то невероятное, все в воланах, стразах и перьях, а еще белая шляпа — с цветками маргариток (живыми, кажется). В руках старушка держала сложенный зонтик поросячье-розового цвета, с кружевами-оборками по краю.

— Что случилось? — воскликнула она, увидев меня.

— Ну… я… они узнали, что я не ведьма.

— И что же? — строго спросила она.

— Стали кидаться плюшками, — опустила я голову.

Наверное, я сама виновата, что они со мной так обошлись. Другая бы смогла постоять за себя. Да и вообще, наверное, не рвалась бы знакомиться с ведьмами и даже не поехала бы в этот сумасшедший дом.

Она посмотрела на меня внимательно, нахмурилась, потом поднесла ладонь в белой кружевной перчатке ко рту, пробормотала что-то и вдруг ка-ак даст мне этой ладонью по левому уху!

Да так, что в ухе зазвенело. Словно серебряные колокольчики пропели веселый короткий мотивчик. Никогда со мной такого не случалось. Потом звон прошел.

— Вы что?! — возмутилась я.

— Ничего, — безмятежно произнесла она, раскрыла зонтик над головой и неспешно направилась по дорожке к большому дому. Потом обернулась: — Там обедать еще не звали?

— Нет, — ошарашенно сказала я.

Она кивнула и засеменила себе дальше.

Я осталась стоять столбом у калитки и только потирала ухо.

Ведь вроде нормальная, казалось, старушка. Или нормальная ведьма — это нонсенс?

Да что я вообще тут делаю? Что я потеряла среди этих людей? Зачем мне Мишина семья, когда мне достаточно самого Миши?

Поеду-ка я домой. Из поселка должен ходить автобус. А может, тут железная дорога недалеко имеется, с электричками.

Я выглянула на дорожку — драчливая старушка уже поравнялась со столиком с плюшками. Около него уже никого не было, зато в шатре мельтешили разноцветные платья. Похоже, все побежали усаживаться за стол.

Утки, громко крякая, плавали у берега, толкались, отщипывали куски от плавающих в воде плюшек, а одна, самая нахальная, вспорхнула на столик и тащила плюшку прямо с тарелки.

Но уток вдруг спугнула стремительно рассекающая волны большая лодка. В лодке сидели трое пассажиров, и никто не работал веслами — она плыла сама по себе. Еще гости? Наверняка. В лодке сидели две женщины и один мужчина в черном костюме. Мужчина держал в руках пышный букет из… кажется, георгинов. Интересно, этот букет Далия тоже выкинет?

Но меня это уже не касается.

Прокрадусь в окружную, за кустами и деревьями, к дому, потом, в обход дома, к главной аллее, там — к воротам, и прочь отсюда.

Ох, я же сумку оставила в машине — с ключами от квартиры, мобильным, деньгами… И косметичкой! У меня ведь после рыданий лицо наверняка стало полосатым, как у зебры!

Ну да ладно — все собираются за столом, а значит, у машин никого нет. Надеюсь, Миша не закрыл «Фольксваген» на ключ.

Я нырнула в кусты и стала пробираться вдоль дорожки к большому дому. Хорошо, что я в кроссовках! Но плохо, что они белые! И всяких сухих веток здесь полно. Кажется, до свадьбы эти кроссовки в приличном виде сохранить не удастся. Да и будет ли свадьба? Далия такая авторитарная, что вполне может отговорить Мишу связывать свою судьбу с «простушкой».

Миша, конечно, меня любит, но если вся его семья, все эти тетушки, двоюродные сестры, жены братьев, да еще и мама, начнут настраивать его против, то он вполне может и поддаться. Они ведь его семья, он их любит дольше, чем меня.

Дальше было почти открытое пространство, деревьев было мало — и все аккуратные, с кронами-шарами, так что особо не спрячешься. Можно, конечно, свернуть влево, к тополиной роще. Только до нее идти далеко.

Но все толпились в шатре, только девочки играли на лужайке да слуги сновали от шатра к дому и обратно. Так что вряд ли кто обратит на меня внимание.

И я пошла напрямик. Из шатра слышались голоса, смех. Я бы тоже могла там быть, со всеми этими веселящимися людьми.

Но чего только я не натерпелась от них за это утро: мне пожелали, чтобы я осталась хромой на всю жизнь, прилюдно обвинили во лжи (и совершенно несправедливо!), забросали плюшками и дали оплеуху.

Никто не задержал меня, когда я шла через лужайку. Но когда я приблизилась к углу дома, чтобы обойти дом слева, как услышала Мишин голос:

— Вика!

Я обернулась. Ко мне бежал Миша, а за ним важно ступала Далия Георгиевна!

— Ты куда? — спросил Миша.

Я только неопределенно пожала плечами. Потому что знала: если начну говорить — разрыдаюсь.

— Мама хотела… — виновато начал Миша.

— Что? — с вызовом спросила я Далию, уже подошедшую ближе.

— Извиниться, — процедила она сквозь зубы.

— И… — посмотрел на мать Миша.

— Пригласить тебя присоединиться к обеду, — сказала Далия, высокомерно поглядев на меня.

— Спасибо, — гордо вскинула я подбородок, — я не голодна.

— Вика, — умоляюще произнес мой жених. — Ты правда хочешь, чтобы мы уехали домой?

— Я хочу уехать. Ты можешь оставаться.

— Оставайтесь оба, — недовольно сказала Далия.

— Зачем? — вопросила я. — Чтобы вы и ваши гости снова меня оскорбляли?

— Это было небольшое недоразумение, — нервно сказала Далия. — Такое бывает, когда сталкиваются совершенно разные э-э… слои общества. Это как встреча цивилизации с дикарем.

— С дикарями, — уточнила я.

Далия раздула тонкие ноздри:

— С дикарями?

Миша усмехнулся.

— Хорошо, — сказала Далия, — мы тогда немного погорячились, — и спросила нетерпеливо: — Ну так как, остаетесь?

Я собираюсь прожить с Мишей всю жизнь. Мне все равно придется, так или иначе, сталкиваться с его родственниками. Поэтому попробую наладить какой-никакой худой мир, который лучше доброй ссоры.

Я вопросительно посмотрела на Мишу. А он умоляюще глядел на меня своими карими глазами.

— Остаемся, — вздохнула я.

— Тогда поспешите, — сказала Далия и покосилась на свои наручные часики, — обед начнется через пять минут.

Она почти бегом процокала по бетонным плитам к крыльцу, а оттуда — по дорожке — к шатру.

И тут Миша, улыбаясь, говорит мне:

— У тебя лицо полосатое.

О боже! Я что, в таком виде разговаривала с Далией?

Миша проводил меня в сияющую, с зеркальными стенами, ванную комнату на первом этаже, по соседству с гостиной, и принес мою сумку. Я смыла размазанную тушь и нанесла новую.

Через минут десять мы зашли в шатер.

Цветные платья разбавились элегантными черными пиджаками — кажется, это были смокинги, у них еще лацканы атласные. (И это все пришли «в чем душе угодно»? Похоже, на обеды к Далии иначе чем в самом парадном не ходят. Одна я тут как не знаю что. Ну и Миша тоже. Может, у него нечто вроде подсознательного бунта против диктата матери? Вот он и не одевается как надо. А может, хозяева вне правил? Вон, Мишин папа, сидит себе как ни в чем не бывало в своем бордовом бархатном пиджаке… А может, я тоже вне правил, ведь я Мишина невеста?)

Мужчин было меньше, чем дам. Во главе стола сидела Мишина бабушка Маргарита Петровна, а справа от нее — Далия.

Мы с Мишей двинулись вдоль стола. К Далии как раз подходили те трое из лодки. Упитанный, седой, лысеющий мужчина, тоже в смокинге, впился в Далию каким-то жадным взглядом и говорил, протягивая ей букет:

— Милая Далия Георгиевна, позвольте заметить, как вы прекрасны сегодня… Впрочем, как и всегда…

Далия поджала губы в досаде. (Не тот ли это сосед, которому она как-то букет на голову нахлобучила? Что ж он так упорствует, снова поднося георгины?)

А сосед, причмокнув губами, сказал:

— Вы уж нас извините, мы, кажется, опоздали.

— Ведь вы нас позвали в последний момент, всего лишь за полчаса, — недовольно глядя на мужчину, стелющегося перед Далией, сказала женщина — по-видимому, его жена.

— Что вы! Вы как раз вовремя, — натянуто улыбнулась Далия.

Девушка, что приехала с ними, скользнула глазами по Мише и будто хотела что-то сказать, но Миша в этот момент здоровался с родственниками и не заметил взгляда.

Интересно, кто эти трое? И почему их позвали в последний момент?

Георгины Далия не выкинула. Она приняла их, морщась, и тут же отдала служанке с повелением унести.

Мы с Мишей уселись у дальнего конца стола.

Официанты откупоривали вино, гости накладывали себе в тарелки закуски и салаты, а у меня вдруг закружилась голова, снова в ней возник серебряный звон, но в этот раз он становился все громче и громче и будто звенел уже не только в голове, но разбежался по всему телу. Я сама была колоколом, вся, до кончиков пальцев на ногах. Перед глазами поплыли разноцветные клубы тумана, фигуры дам стали вдруг казаться огромными цветками: ирис, ромашка, сирень, роза — самые разные цветы, будто в хороводе, собрались под шатром. А сам шатер был теперь вовсе не из белого с золотыми узорами полотна, над головой моей сплетались виноградные лозы, слегка шевелились от ветра резные листья, тяжело свисали иссиня-черные гроздья. А потом вдруг шум исчез, все вокруг стало выглядеть как раньше, и по всему моему телу разлилось приятное согревающее тепло, словно я выпила ликера.

Нервы, подумала я. Надо же, до чего меня эти ведьмы довели! Пойти на кухню и спросить валерьянки, что ли.

Хотя бокальчик вина тоже неплохое средство.

— Белого, — сказала я официанту, и он налил из светлой бутылки.

Я поднесла бокал ко рту, но выпить мне не удалось. Потому что бокал в моей руке вдруг превратился в белую розу. У них что, бокалы заколдованные?

Я оглянулась — у других гостей были бокалы как бокалы, люди спокойно из них пили красное, белое или розовое вино.

Я повертела розу в руке, укололась пальцами о шипы, ойкнула тихо и положила ее на стол рядом с тарелкой. Из бутона соскользнуло несколько капель росы на скатерть. Или это вино? Я наклонилась над скатертью, понюхала. Роза пахла розой и вином одновременно. Вкусное сочетание, между прочим.

— Ты чего? — раздался над моим ухом голос Миши.

Я выпрямилась:

— Ничего.

Миша взял мою тарелку и стал класть туда салаты.

Я украдкой сняла кончиком пальца каплю росы с белого лепестка и лизнула. Хм, вино!

Может, это кто-то пошутил надо мной? Я стала всматриваться в лица. Никто и не глядел на меня. Все жевали, пили, разговаривали.

Ну ладно. Даже если это шутка, она довольно милая.

Миша вернул мою тарелку, наполненную разными вкусностями. Я и не пробовала никогда таких интересных закусок. Желейные квадратики с овощами, карамелизованные кусочки мяса и фруктов, рулетик из теста. Знакомая еда тоже имелась — винегрет, оливье. И это было приятно. Надо же, французский повар, а умеет готовить русские — или чьи они? — ну, наши, в общем, салаты. Может, он и пельмени умеет лепить и подаст их на горячее? Обожаю пельмешки…

Что это? Вместо разнообразия салатов на моей тарелке дымилась гора пельменей. Даже сметанка была сверху добавлена. И пельмени — ну точь-в-точь, какие мы дома на Новый год делаем: маленькие, из тонкого, прозрачного теста.

Обалдеть. Я снова быстро зыркнула по сторонам. Но, елки, если это чья-то шутка, то он должен был прочитать мои мысли!

— Миша! — толкаю я Мишу под руку, и рулетик падает с его вилки.

— Чего тебе?

— Ведьмы умеют читать мысли? — торопливо шепчу я.

— Только этого не хватало!

— Значит?..

— Не умеют, конечно! Иначе я бы тут вообще не выжил!

И он снова утыкается в еду.

Но кто же превратил салаты в пельмени? А бокал в розу? Ну не я же сама! Хотя… Если ведьмы не читают мысли, откуда бы они узнали про пельмешки?.. Так это я, что ли, колдую?! Колдовство — оно что, заразно?

Оплеуха! Мишина бабушка что-то прошептала в ладонь, а потом ею меня стукнула. Значит, можно превратить человека в ведьму? Вот так просто? Не может быть!

Так Ладно. Если я умею колдовать, то… Я сжала вилку, внимательно поглядела на нее и про себя сказала: «Превратись в ложку» (ну, чтобы не привлекать особого внимания, если фокус удастся). Ничего не произошло. На меня спокойно продолжали глядеть четыре зубца.

Хорошо. Может, вопрос в том, кто кого переупрямит? Я уперлась взглядом в блестящую сталь, нахмурила брови, мысленно прибавила строгости в голосе: «Превратись в ложку!» Откуда-то всплыла фраза, сказанная тонким детским голоском: «Вилки нет, Нео». Но я отогнала ее, сосредотачиваясь на нужном мне приказе.

А вилка взяла и согнулась, мало того, качнула «головой» туда-сюда и только потом застыла. Ура! Я могу колдовать! Я могу превращать предметы… ну, в гнутые предметы.

Я колдунья. Я колдунья. Я никак не могла осознать этот факт. А вдруг это на время? На какое время? А может, навсегда? Мишины родственники примут меня в семью! И я теперь буду делать все, что захочу! Но Миша… Он же не хочет жениться на колдунье. Он хочет обычную жену. Ох… Я совсем растерялась. Наверное, пока лучше никому ничего не говорить. И как-то обуздать это безудержное, само собой происходящее волшебство. Я вздохнула. От пельменей поднимался такой аппетитный аромат. Поем пока. И подумаю.

Хм. Но чем же я буду есть? Сколько я ни приказывала, выпрямить вилку не удалось. Я задвинула ее под край тарелки и украла ложку из салатницы.

Едва я поднесла ее к пельменям, ложка проделала тот же трюк, что и вилка. Но я же ничего и подумать не успела!

Я добыла еще одну ложку из другого салата. Интересно, а если бы это были деревянные китайские палочки, они бы тоже согнулись? Или просто сломались бы под напором моей колдовской силы?

И зачем я так подумала? Но мысли разве удержишь? В моей руке вместо ложки оказались две черные лакированные палочки с узором на широком конце.

Но я не умею ими пользоваться! Хотя, можно попробовать… Хм, вполне удобно. Не хуже вилки. Я нанизывала на них пельмени, как на шпаги, и отправляла в рот. Супер. А еще говорят, что научиться пользоваться палочками трудно! Пожалуйста, я ем ими, будто родилась в Китае!

Пока я возилась со столовыми приборами, принесли горячее: на овальных блюдах возвышались какие-то жареные птицы, окруженные фруктами, и целиком запеченные рыбы, украшенные зеленью.

Официанты сменили тарелки. Я, не думая, отдала свою с остатками пельменей. Увидела спрятанные до этого вилку с ложкой и незаметно смахнула их под стол. Хорошо, что тут не пол, а трава, а то бы все услышали звук их падения.

Потом я вдруг испугалась, что официант меня по пельменям вычислит и объявит во всеуслышание: «А она-то ведьмой стала!» Но он только хмыкнул, поставил передо мной другую тарелку и ушел. Может, у ведьм это привычное дело — менять еду на какую хочется?

Перед нами поставили большое блюдо с рыбой. Но есть мне уже не хотелось, поэтому я стала наблюдать за другими гостями.

Миша разговорился с молодым родственником, сидевшим по соседству. Моей же соседкой была пожилая дама, причем она умудрялась сидеть ко мне чуть ли не спиной — видимо, таким образом выказывала презрение. В данных обстоятельствах это было даже лучше — она не замечала ерунды, которую я вытворяла. А что она, интересно, ест? Не переколдовала ли она рыбу на какие-нибудь макароны по-флотски?

Я вытянула шею — нет, ест рыбу. Ой! Я быстро отвернулась. Кусок рыбы на ее тарелке и правда превратился в макароны с поджаренными кусочками фарша.

— Что за шуточки? — пробасила тетка в недоумении.

— Предпочитаешь макароны, Мальва? — с поддевкой спросил ее усатый мужчина, сидевший напротив нас.

Я скосила глаза на даму.

— Да… Нет… — Дама попунцовела, потом выпалила: — Я бы не стала так обижать хозяев дома!

Так вот почему они не меняют блюда!

— Это кто-то шутит надо мной, — сказала дама, вертя головой.

Я быстро схватила с большого блюда лопаточку и поддела кусок рыбы — ну вроде как я занята и вообще ни при чем. А рыба взяла и ударила пару раз большим плавником, а потом еще и хвостом туда-сюда пошевелила, да так, что запеченная груша улетела в Мишину тарелку.

Я трясущимися руками все же положила кусок рыбы на тарелку. Может, никто ничего не заметил? Не тут-то было. Поднимаю глаза — все смотрят на рыбу и на меня.

— Кто тут дурака валяет? — прошипела Мальва.

— Не знаю, — проблеяла я.

— Да вас никто и не спрашивает! — грубо сказала тетка.

Ах, ну да. Я же простушка. Я вне подозрений. Клево.

— Ничего, — грозно сказала тетка, как бы ни к кому не обращаясь и в то же время обращаясь одновременно ко всем, сидевшим за этим концом стола. — Следующий финт мы увидим, — она демонстративно подняла левую руку над столом и повернула один из массивных перстней камнем внутрь.

Я вспомнила слова Мишиной бабули про перстень-«гляделку».

— Почему она повернула его? — шепотом спросила я Мишу.

— Теперь она видит магическую суть мира, — ответил он тихо.

А, Мишина бабуля же говорила, что, мол, они видят «мир». Значит, не просто мир, а магический мир? Может, когда волшебник колдует, от него летят какие-нибудь невидимые простым смертным искры? И седая Мальва это сейчас с помощью перстня узреет?

Я тихонько положила руки на колени. Так, главное, сидеть и не шевелиться. Авось ничего и не наколдуется.

— Миша, — наклонилась я к своему жениху, — а что, колдовать за столом запрещено, что ли?

— Да не то чтобы, — весело улыбнулся он (весело, это потому что ему, похоже, и в голову не приходило, что причиной всей этой неловкости могу быть я), — просто это нарушение правил хорошего тона.

— А как она узнает, кто колдует? Из него искры полетят?

— Да нет, — улыбнулся Миша, — говорят, по почерку можно угадать. Ну, вроде как у каждой ведьмы своя манера колдовать. Свое воображение, любимые предметы и финты.

А, ну тогда… Откуда ей знать мои финты. Я тут новенькая. Она мой почерк не знает. Если он у меня вообще есть.

— Говорят, — наклонился к моему уху Миша, — в Министерстве разработали недавно одну новинку, она может точно определить, кто сотворил колдовство. Камертон называется.

Вдруг и за этим столом у кого-нибудь есть этот самый камертон? Может, кто-то из гостей в Министерстве работает? Надо бы мне убраться из шатра под благовидным предлогом. К тому же, похоже, эта супербдительная тетка не собирается прекращать наблюдение. Не могу же я сидеть с будто приклеенными к коленям руками всю оставшуюся часть обеда.

Скажу, что мне надо позвонить.

Только я собралась подниматься, как с другого конца стола донесся звон вилки о бокал. Я выглянула из-за Мальвы: Далия поднялась и, видимо, собиралась произнести тост. Она снова постучала вилкой о бокал, и разговоры смолкли.

— Дорогие мои, — обратилась Далия к гостям. Наверное, ко всем, кроме меня. — Я очень рада, что все вы приехали ко мне на скромный семейный обед…

— К Далии попробуй не приедь, — пробормотал какой-то мужчина.

— …Надеюсь, вам понравились блюда, которые приготовил мой повар… — продолжала Далия.

— Особенно макароны, — ехидно сказал усатый дядька напротив, глянув на бдительную Мальву.

— Но я собрала вас не просто так, — сказала Далия. — А по одному очень важному и торжественному поводу. — Она светилась, как рождественская елка, когда говорила эти слова. Будто поводом было избрание ее президентом или вручение какой-нибудь награды.

Гости насторожились. Далия внимательно оглядела сидящих за столом:

— Все — тут?

— Ф-фсе! — произнес толстый дядька, сидевший недалеко от Далии. Судя по дикции, он был сильно подшофе. — Ф-фсе довольны твоим обедом, Далия!

— Все дамы, — произнесла Далия свирепо.

— Мак и Ландыш играют снаружи, — сказала женщина в скромном сером платье с бантом на груди. (Может, их няня?) — Я сейчас их приведу.

Мак и Ландыш — это девочек так зовут? Забавно.

Женщина вышла из-под шатра и направилась на лужайку, где бегали дети.

— А посторонних я прошу пока удалиться, — сказала Далия, — пусть останется только семья.

Официанты направились в дом. Те трое, что приплыли на лодке — они сидели поблизости от Далии, — тоже поднялись. Мужчина вытер губы салфеткой и сказал:

— Ну, дорогая Далия Георгиевна, не будем вас стеснять.

— Вот еще! — воскликнула та. — Вы наши соседи уже столько лет! И ведь когда-то мы… — она бросила хитрый взгляд на Мишу, — едва не породнились, хотя кто знает, может быть, еще…

Миша закашлялся, покраснел и отвел в сторону взгляд.

Так это Миша, что ли, хотел с ними породниться? Он — что, к их дочери, этой самой блондинке, клеился? И что Далия хочет сказать фразой «кто знает»? Миша уже занят!

Вот почему она их позвала за полчаса до обеда! Увидела меня и решила снова Мишу с этой девицей свести! Ах ты…

Соседи снова уселись. А Далия посмотрела на меня:

— Вика. Вы погуляйте пока, дорогая. На чай мы вас позовем.

Все тоже посмотрели на меня, кто-то хихикнул, некоторые зашушукались.

— Что? — растерялась я.

— Вы же не ведьма, милая, — сладко произнесла Далия.

— Но я ведь тоже семья, — сказала я с обидой. — То есть с Нового года буду.

— С Нового года? — вопросила она, поглядев на Мишу.

Тот поднялся:

— Да, мама. Мы решили пожениться к Новому году.

Раздалось несколько робких хлопков в ладоши — хлопали мужчины. Далия скользнула гневным взглядом вдоль стола, и хлопки растаяли.

В шатер вошла дама в сером, ведя двух девчушек за руки, и усадила их рядом с собой за стол.

— Ну что ж, — сказала Далия недовольно, — пусть остается. Ну, раз все дамы тут… — Она повернулась к сидящей рядом Маргарите Петровне и улыбнулась ей заискивающе: — Мама…

— Что? — отозвалась старушка.

— Тебе слово.

Старушка подняла бокал и сказала:

— Я рада, дорогие мои, что все вы явились к нам. Видите, какое у нас радостное событие — помолвка моего младшенького внучка. Так что выпьем за счастливую пару.

Как приятно. Все гости стали было вставать и тоже поднимать бокалы, но Далия громко воскликнула:

— Да при чем тут эта чертова помолвка!

— Далия, не выражайся, — сказала Маргарита Петровна. — Ты же сама мечтала его женить.

— Но не на этой же! — взвыла Далия.

— А я ему велела — на этой!

Велела? Как это — велела?

— Я так и поняла! — Вскричала Далия. — Ты перебила мое желание! — И она вдруг замолчала, будто сказала что-то лишнее.

Маргарита покосилась на нее странно.

«Перебила». Она уже это говорила, когда мы с Мишей только приехали.

— Но мы сегодня не поэтому собрали клан! — сказала Далия. — А потому что…

— Почему же? — невинным голосом вопросила Маргарита.

Далия нервничала:

— Потому что ты хотела выбрать новую главу клана.

Старушка не спеша отхлебнула вино и произнесла:

— А я уже выбрала.

Далия расплылась в довольной улыбке:

— Ну, тогда передавай силу.

— А я уже передала, — сказала Маргарита.

— К-как? — поперхнулась Далия. — Кому?!

— Кому-то, — безмятежно ответила Маргарита, взяла с тарелки зеленую веточку петрушки и откусила листик.

— Она — тут? — Далия обвела присутствующих пронизывающим, как северный ветер, взглядом серых глаз.

— Ты же сама сказала, — хитро улыбалась старушенция, — все дамы нашего семейства тут.

Гости стали переглядываться.

Мои руки под столом дрожали. Вилки и ложки на столе — тоже. Будто сами по себе. Как бы незаметно улизнуть? Нырнуть под стол?

Глаза Далии сузились до щелок, взгляд испытующе скользил по лицам, и она просипела вкрадчиво:

— Любопытно, кто же эта мерз… милая дама?

— По закону, — сказала Маргарита, — эта милая дама имеет право хранить свое главенство в секрете.

— Ничего подобного! — фыркнула Далия.

— Так еще со Средних веков повелось, — невозмутимо произнесла Маргарита.

Как чудесно! Можно не сознаваться! Если только я умудрюсь утихомирить магию хоть немного — столовые приборы радостно отбивали какой-то ритм, и им вторил тихий перезвон бокалов.

А Далия прошипела:

— Но сейчас не Средние века! И нет инквизиции!

— Зато есть ты, — насмешливо заметила Маргарита.

За столом раздались смешки.

Далия была в полной растерянности. Она сжимала и разжимала кулаки. Глаза ее метали молнии.

Как страшно! Что она со мной сделает, если узнает! А бокалы со всего стола вдруг стали подниматься в воздух, вальсировать, и тонкий звон звучал уже как мелодия.

— Кто это делает? — нервно вскричала Далия.

— Не я… И не я… — говорили дамы, вертя головами.

Они сейчас поймут. Они поймут, что это я. Я прикрыла глаза от страха и впечатала ладони в колени, чтобы унять дрожь в пальцах.

— Эти шуточки сейчас совершенно ни к чему, — сказала Далия.

Разумеется, ни к чему. И я бы очень хотела, чтобы стекляшки угомонились.

— И это, между прочим, настоящее богемское стекло, — говорила Далия, — прошлого века!

Какое-какое стекло? Заколдованное, что ли?

Вокруг снова раздались тихие смешки. Я с опаской приоткрыла один глаз. Весь стол был завален чем-то белым, вроде снега, на блюдах и тарелках высились белые шапки, всю скатерть замело. Я вытащила руку из-под стола и потрогала сверкающую белизну — точно, снег.

Я ни о чем таком не думала! Снег. Какая странная идея. Похоже, кто-то из дам подстраховал бокалы от падения.

Снег таял. Все стали отодвигаться от стола, вставать, потому что талая вода капала на одежду.

Я тоже встала. Взяла свою сумку-почтальонку, которая висела на спинке стула. Самое время смыться. Бокалы один за другим плавно заваливались в снег.

— Миша, — сказала я тихо, — мне надо позвонить, я отлучусь на минутку.

Разумеется, я собиралась слинять отсюда навсегда.

— Погоди, — прошептал Миша, — тебе разве не интересно, что тут будет?

— Нисколько, — сказала я.

Он удивленно посмотрел на меня, а я только пожала плечами и двинулась прочь от стола. Да, обычно я более любопытна. Но сейчас-то я знаю отгадку происходящего! Эта отгадка — я! Я чувствовала себя вором, на котором вот-вот загорится шапка. Хм. Хорошо, что на мне шапки нет, потому все мои сегодняшние дурацкие мысли… Хотя на королеве клана должна быть не шапка, а корона…

Что-то тяжелое и жесткое оказалось на моей голове.

— Эй! — раздался громкий голос Далии.

Я сдернула с головы тяжелый золотой предмет, и правда оказавшийся короной.

— Стоять! — закричала Далия.

Я осторожно обернулась — может, это она не мне? Нет, мне. Далия указывала на меня пальцем:

— Откуда у тебя корона?

— Не знаю, — пожала плечами я. Пусть докажет, что это я сотворила. Здесь вон сколько ведьм.

Корона была массивной, тяжелой, золотой, с высокими зубцами, вся в цветных каменьях. Золото — настоящее? Или оно сейчас возьмет и исчезнет, растает, будто и не было?

Ох, зачем я так подумала. Корона превратилась в кусок льда. Какой холодный. Я положила его на снег на столе. Звякнула попавшая под глыбу посуда.

— Кто это сделал? — допытывалась Далия, идя вдоль другой стороны стола в нашу сторону.

Я снова пожала плечами.

— Никому не колдовать! — приказала Далия.

— Далия, уймись, — сказала Маргарита. — Это невежливо, в конце концов.

— Невежливо передавать силу за моей спиной. Тайком! Тогда как ты обещала…

— Я сказала всего лишь, что подумаю, — отозвалась Маргарита.

Далия встала напротив, взмахнула рукой над столом, и глыба льда, и снег с моей тарелки, испустив легкое облачко из искр, исчезли. Далия подняла гнутые вилку и ложку, потом бамбуковые палочки и в изумлении спросила меня:

— Что это?

— Они такие были, — единственное, что нашлась сказать я.

Все поглядывали на меня с любопытством. У Миши вообще глаза стали как плошки.

— Это ты, — сказала Далия.

— Нет, — сказала я и попятилась.

Далия обернулась к матери:

— Ты отдала силу клана простушке?! Ты отдала ей власть?

Вокруг стояла тишина — все были потрясены.

— Да, я так захотела, — заявила Маргарита.

Ну кто ее просил отдавать мне какую-то власть? Далия меня сейчас в муху превратит. Или вообще в камень. Или в дерево.

— То есть, — Далия хлопала глазами, — вместо меня передала силу… — ее голос сорвался на визг, — ей?!

Вдоль стола пробежал вздох изумления.

— Я имею право передать власть кому угодно, — сурово сказала Маргарита.

— Так ты… — у Далии перехватило дыхание, — ты заранее ее выбрала?

— Нет, — невозмутимо ответила старушка, — спонтанно.

— Но это ты отправила ей приглашение? — спросила Далия.

— Да, — сказала Маргарита, — хотела познакомиться с Мишенькиной невестой.

А Миша поглядел на меня с обидой:

— Почему ты не сказала, что стала ведьмой?!

— Но… — растерялась я, — я и сама только что это поняла.

— Это предательство! — вскричала Далия.

— Вовсе нет, — сказала старушка.

— Простушка — глава клана… — произнес кто-то осуждающе.

— Я не хочу ей подчиняться! — истерично сказала какая-то женщина.

— Погоди, солнце, Далия все уладит, — успокаивал ее мужчина.

Подчиняться? Глава клана? Они обо мне?

— Но я не хочу… — робко сказала я.

— Тогда немедленно передай власть мне, — надвинулась на меня Далия. Она старалась сохранить спокойствие, но голос ее дрожал от напряжения.

Власть была мне не нужна и даже пугала. Но и подчиняться этой мегере не хотелось. И я просто из упрямства сказала:

— Нет.

— Правильно, детка, — одобрила старушка Маргарита.

— Что? — Далия взмахнула руками в мою сторону. — Да как ты смеешь, мерзавка! Втерлась к нам в дом, захапала власть!

Дмитрий Васильевич воззвал к жене:

— Дорогая, успокойся.

Та в ответ дернула плечом, как капризная девочка. И, обойдя стол, подошла совсем близко.

Миша шагнул вперед, сказал:

— Мама, в самом деле…

— Сын, — сказала Далия, — или ты уговоришь ее, или… я не знаю что…

Миша приобнял меня, тихо сказал:

— Вика, глупышка, отдай ты эту силу, зачем она тебе?

Что? Он на ее стороне?

Я освободилась от его руки и сказала:

— Затем же, зачем она твоей маме.

Он ошарашенно посмотрел на меня:

— Ты хочешь управлять кланом? — Он взмахнул рукой над столом, как бы говоря: «Всеми вот этими людьми?»

— Да, — с вызовом сказала я.

Иногда на меня такое находит, из упрямства я поступаю вопреки своим интересам. Ведь Далия меня сейчас в порошок сотрет (или превратит?). Да и не нужен мне этот клан сумасшедших, честное слово.

— Вика, — Миша заставил себя улыбнуться, — ты ведь это просто из чувства противоречия.

— Разумеется! — вскричала Далия и снова обратилась ко мне: — Просто прошепчи в ладонь: «Передаю своей все от своих» и хлопни меня по уху.

Я нервно рассмеялась. Но никому больше предложение Далии не показалось смешным. Все смотрели на меня круглыми серьезными глазами и ждали.

А я ответила:

— Ну что вы! Как я могу дать по уху вам, маме моего жениха? Да у меня рука не подымется!

— Ах ты… — выдохнула Далия.

Тут возмутился Миша:

— Вика, ты же понятия не имеешь, что значит быть ведьмой!

— Ничего, — раздался голос Маргариты Петровны с другого конца стола. — Она научится.

— Да она всего лишь обычная девушка! — возразил Миша. — Самая обыкновенная! Даже без воображения!

— Что? — обернулась я к нему, обиженная.

— За это я тебя и люблю, — тихо сказал Миша.

— За то, что я без воображения?

— За то, что обыкновенная.

— А я не хочу больше быть обыкновенной! — крикнула я и посмотрела на Далию: — Вот так!

— Не хочешь, значит, — вкрадчиво сказала Далия.

Я отступила на шаг и уперлась спиной в соседку по столу, Мальву.

— Есть еще один способ получить власть над кланом, — продолжала Мишина мама, — убить главу клана.

Она кинулась на меня, я инстинктивно оттолкнула стул, на который опиралась руками. Стул вдруг подпрыгнул, фыркнул — или мне показалось? — и лягнул Далию ножками.

Я бросилась прочь из-под шатра. Далия — за мной. Миша бежал за нами. Но остальные только наблюдали. Наверное, они были бы только рады, если бы Далия со мной расправилась.

Было похоже, что ей это удастся. Далия уже обезвредила Мишу — он валялся на земле и не мог подняться, будто был связан с ног до головы веревками. Молнии летели мне вслед и взрывались горячими вспышками совсем близко. Я петляла как заяц. Загорелись пара кустов и дерево. Люди выскочили из шатра и суетились возле них, тушили. А мне помогать, похоже, никто не собирался.

Но я же сама умею колдовать, умею! Я перекинула ремешок сумки через голову, чтобы освободить руки. Обернулась на бегу и беспорядочно замахала руками на приближающуюся Далию.

Хм, для своих пятидесяти с лишним бегает она резво, и если бы не шпильки, которые замедляли ее передвижение по траве, она бы давно меня догнала!

От моих рук во все стороны полетели… помидоры? Почему помидоры?! И ни один не попал в Далию! Нет, надо не просто махать, а вообразить что-нибудь конкретное! Я пробежала еще немного, чтобы Далия отстала. Что бы такое придумать, чтобы остановить эту монстриху?

Я остановилась и представила высокую каменную стену между собой и Далией, опять помахала руками.

М-да. Перед Далией возникли висящие ни на чем, просто в воздухе, парусиновые занавески. Они на миг скрыли меня от ее взора, и я свернула к дому. Может, удастся забежать туда и закрыть дверь? Потом пробежать через дом, добраться до какой-нибудь машины и уехать…

Справа послышались осторожные смешки. А молнии-то больше не летят! Я обернулась на бегу: Далия стояла столбом, закутанная в штору-парус, и что-то яростно выкрикивала. Деревья были потушены и едва дымились.

Это я? Я ее обезвредила? Люди смеялись над Далией. А среди толпы я заметила бабушку Миши. Ее рука была простерта к Далии. Так это Маргарита мне помогла!

Далия беспомощно подпрыгивала, извивалась, напоминая бабочку, желающую вылупиться из кокона, и кричала:

— Да распутайте же меня, идиоты!

Несколько мужчин кинулись к ней, ее муж продолжал стоять в сторонке и спокойно курить сигарету. Дамы махали на Далию руками, видимо, воздействуя магией.

Старушка, не опуская вытянутой в сторону Далии руки, крикнула:

— А ну прочь, гусыни!

— Не слушайте ее! — крикнула Далия. — Теперь я буду вашей главой!

Некоторые ведьмы вернулись под крышу шатра, другие стояли в нерешительности, но пять или шесть продолжали колдовать наперекор Маргарите.

Долго она одна против них, наверное, не продержится. Я забежала в дом. Закрыла дверь. Защелкнула замок. Но толку-то от этой двери! Она стеклянная, да и все стены тоже. Если даже Далия не сможет открыть колдовством замок, то разбить вдребезги стекло ее нисколько не затруднит!

Через кухню я бежать побоялась. Вдруг этот Жан-Натаниэль, которого Далия ласково называет Жиэн, так предан ей, что задержит меня? Я ринулась к выходу из холла, но из кухни мне наперерез выскочил повар. Видимо, он видел в окно, что происходит на лужайке за домом. И теперь, растопырив руки, перегородил выход в коридор.

Ха. Ну да ладно. Повар не ведьма. Я резко свернула влево и вбежала в кухонные двери. Француз — за мной.

Оказалось, повар — хуже ведьмы. С полок сорвались две сковороды и преградили двойную черную дверь, ведущую в сторону гостиной. Мне даже показалось, сковородки сейчас на меня залают. Но как же так? Ведь Миша сказал, что француз не шаман? Значит, Миша не в курсе?

Я попятилась вдоль стола. У одного выхода из кухни был повар, у другого — бешеные сковородки. Я попробовала представить, что в сковородки летит… ну что бы могло их сбить? Тяжелый баскетбольный мяч! Я вообразила, что держу по мячу в каждой руке — ух ты, я даже, кажется, почувствовала что-то вроде легкого дуновения на ладонях! — а потом толкнула ладонями воздух и представила, что мячи со скоростью летят в сковородки.

Сковородки только отодвинулись в разные стороны. Створки двери раскрылись, будто по ним кто-то ударил могучими кулаками, а через секунду в зале что-то грохнуло, разбившись вдребезги.

У меня получилось! Я умею кидать воображаемые мячи! Следующий мяч я запустила в повара. Но он увернулся и стал осторожно приближаться ко мне, при этом как-то странно подкручивая толстыми пальцами свои и без того закрученные усы.

Я все отступала вдоль стола. И вдруг почувствовала, что по моей левой руке, которой я опираюсь на столешницу, ползет что-то мокрое и липкое.

Я осторожно скосила глаза: с плоской квадратной тарелки ко мне на руку вереницей заползали какие-то прямоугольные, в белом креме, сласти. Они изгибались, как гусеницы, щекотали кожу и оставляли на ней белый кремовый след.

Я завизжала и стала трясти рукой. Гусеницы попадали. А из моей руки полетели, искры, они попали на вазу с глазированными фруктами, и фрукты вспыхнули. Похоже, это были фрукты в ликере или спирте.

Я отскочила назад.

— Сдавайся, милочка! — сказал повар, его усы хищно вздыбились.

— Ни за что! — сказала я. — Глава клана не сдается!

Кажется, я уже вошла в роль. Мне лично понравилась моя реплика. Взять ее своим девизом, что ли? А у главы клана есть девиз? Ну вот у королей же есть, почему бы и у главы клана…

Я заметила на столе большую открытую картонную коробку, на этикетке сбоку значилось — «Черствый пряник». Ничего себе! В том, что пряники бывают черствыми, нет ничего особенного, но вот чтобы об этом честно указывалось на таре! Впрочем, это как раз то, что нужно для обстрела взбесившихся поваров. Я запустила руку в коробку, но никаких пряников там не нащупалось — вместо них я вытащила на свет горсть мармелада. Обманщики! Это ему мягко слишком будет. Все же горсть эту я в повара запустила.

Повар уклонился, а одну мармеладину даже поймал ртом и зажевал. После чего произошло нечто странное. Повар громко квакнул.

Я хихикнула, но вдруг краем глаза я уловила какое-то шевеление слева. О боже! На меня надвигался всей своей громадой трехэтажный торт.

— И вам не жалко ваше творение? — крикнула я повару.

Тот сказал грустно:

— Нет. Десерт редко съедают. Все уже сыты к тому времени.

Этот повар такой же ненормальный, как все остальные здесь.

И тут я заметила маленький скромный шоколадный тортик с краю стола. Повар увидел, куда я гляжу, и тоже уставился на него. Трехэтажный торт остановился. А шоколадный малыш стал подрагивать. Ну уж нет — мною же самой купленный торт против меня не пойдет!

Я моментально повернулась и безо всякого колдовства, попросту, схватила торт руками, кинулась к повару и размазала торт по круглой усатой морде. А потом, пока повар невнятно верещал что-то не по-русски и отряхивался, я помчалась в гостиную. Мне пришлось оттолкнуть дудки, висевшие в воздухе у арки. Видимо, весь оркестр состоял из призраков, и им стало любопытно, что происходит на кухне.

Я не стала останавливаться и побежала к главному выходу из дома. Мне бы только из поместья выбраться.

Позади послышался топот и крик:

— Он слишком сладкий!

Я обернулась: ко мне с кухни мчался повар, он был похож на негра из-за размазанного по лицу шоколада. А когда я метнулась к входной стеклянной двери, то увидела, что на крыльцо взбирается целая куча народа, возглавляемая Далией.

Я хотела кинуться в гостиную, но оттуда на меня полукругом выступили висящие в воздухе дудки и золотая труба, которые явно были готовы стукнуть меня по голове или задудеть прям в уши — уж не знаю, что было бы травматичнее. А им-то я что сделала?! Ну да, они со всей семейкой заодно. А я чужак.

Я совершенно растерялась, а дверь уже распахнулась, и Далия вбегала в дом. И тут я заметила на стене, недалеко от двери, маленькую стеклянную коробочку. Внутри коробки алела круглая кнопка, а рядом, на стене, висел на шнурке маленький молоточек.

В совершенном отчаянии я метнулась туда, разбила молоточком стекло и изо всей силы нажала на кнопку. Может, приедет магическая полиция, пожарные или кто там еще может быть — охрана какая-нибудь — и спасет меня от этой очумевшей семейки?

Кнопка произвела совсем не то действие, которое я ожидала. Во-первых, никакого жужжания, трезвона или завывания сигнализации не последовало. Просто громкий щелчок.

Во-вторых, Далия, которая была в шаге от меня, вдруг застыла и выпучила от ужаса глаза. Остальные гости тоже остановились, словно налетели на невидимую стену. Инструменты медленно попятились обратно в гостиную.

Повар вообще резко развернулся и понуро побрел назад в кухню. Под аркой он натолкнулся на Мишу, который бежал ко мне.

— Ты… — выдохнула наконец Далия. — Зачем ты вызвала инспектора?

— А что ей оставалось, — сказал Миша, подходя, — посмотри, что ты вытворяешь, мама!

— Ничего особенного, — сказала Далия и поправила разлохматившуюся прическу.

— Но, знаешь, Вика, — проговорил Миша мне на ухо, — инспекция — это слишком.

— Вовсе не слишком! — выкрикнула я, хотя понятия не имела, что это за инспекция такая. Но что бы это ни было и каким бы страшным оно ни было, этим людоедам будет мало!

— Ты просто еще ничего не знаешь, — сказал Миша.

— Ну и что! — набычилась я. И хотела тихо спросить, что же я сделала этой кнопкой, но тут соседка сказала беспокойно:

— Далия Георгиевна, мы, пожалуй, вернемся к себе.

И гости стали говорить:

— Нам тоже пора…

— Завтра на работу…

Завтра вообще-то воскресенье…

Но вдруг откуда-то раздалось громкое шипение и треск. Оказалось — из небольшой, с кирпич, серебристой колонки, висящей на стене прихожей напротив входа.

Все замерли. А из колонки раздался приятный женский голос:

— Уважаемые дамы и господа! Поздравляем вас! Завтра в полдень к вам прибывает инспектор. Просьба всем, кто сейчас находится на территории э-э… — последовала пауза, шоркнула бумага, — поместья «Золотые тополя», оставаться там до специального индивидуального позволения выехать. Спасибо!

Колонка умолкла, что-то снова щелкнуло, на небольшом экранчике зажглась красная цифра 65, а сама колонка засветилась ровным голубым светом.

— Что это? Шестьдесят пять, — опешив, пробормотала я.

— Сколько человек в поместье, — сказал Миша.

Далия смотрела на меня как на злейшего врага:

— Да ты просто бедствие! Ты как ураган, который сметает города!

— Я? Вы гнались за мной, как… как… ведьма! — выкрикнула я.

— Я и так ведьма, — сказала Далия. — И ты теперь — тоже.

— К сожалению, — тихо произнес Миша.

— Что? — обернулась я к нему. На глаза мои навернулись слезы. — Я вообще-то никого не просила награждать меня суперспособностями!

— Не дрейфь, — раздался голос Маргариты, она вышла из гостиной. — Я тебя всему научу.

— Научишь — до завтрашнего полудня? — ехидно спросила Далия.

— Почему до полудня? — испугалась я. — Этот инспектор что, будет меня проверять? Как я пользуюсь магией?

— Хм, — сказала Далия, — если бы только тебя…

— Нажать на кнопку-анонимку — значит подать жалобу, что тут кто-то нарушил правила использования магии, — со вздохом пояснила Маргарита.

— А их много — правил? — робко спросила я. Может, я уже нарушила кучу.

— Много, — сказала Маргарита, — но все они сводятся к двум главным принципам — скрывай магию от людей и не причиняй вреда… По крайней мере, без разрешения специального Департамента…

В толпе гостей послышались тревожные вздохи и даже всхлипывания.

— Но эта, — сказала Далия, наставив на меня длинный указательный палец с красным наточенным ногтем, — может случайно вытворить что не следует!

— Как вы сегодня? — спросила я.

— Да, примерно как я сегодня, — сказала Далия. — Только ты это можешь вытворить прямо на глазах у проверяющего, и тогда из-за тебя накажут весь клан! Потому что ты его глава!

— О, — только и сказала я. — В таком случае я передам вам власть прямо сейчас.

— Раньше надо было, — сказала она.

А Миша пояснил недовольно:

— Теперь никакие перетасовки силы невозможны. Видишь, колонка светится? Улавливает колебания силы во всей округе. Так же как перемещения за пределы поместья.

Далия ворчала:

— Вызвать инспектора! Какая низость!

— Я не знала, что это кнопка вызова инспекции! Я думала, это сигнализация!

— Сигнализация? — высокомерно переспросила Далия.

— Да. От воров.

Она расхохоталась, некоторые нерешительно подхватили ее смех.

— От воров! — Далия утерла слезы, выступившие от истерического смеха. — Ты думаешь, что к нам, ведьмам, могут забраться воры?

— А что — нет? — робко спросила я.

— Нет, — сказала Далия.

Ах, ну да. У них же система пропусков. Прям как военный объект.

— А как инспекция может… наказать? — нерешительно спросила я. — Наверное, это что-то не слишком страшное?

— Для тебя — нет, — сказала Далия, — ты ведь привыкла быть слабой, беспомощной и никчемной, впрочем, как все простые…

— И вовсе я не никчемная, — перебила ее я.

Но она меня не слушала, а продолжала:

— А вот для нас — да. Они могут, например, лишить магической силы. На много лет.

— Не обязательно на много, — возразила Маргарита, — меня как-то лишили, всего на месяц. Это, конечно, было ужасно, но зато я научилась варить супы, вязать, а еще выпалывать сорняки на огороде по-настоящему.

— Мне кажется, — ледяным тоном сказала Далия, — что никто из присутствующих не желает учиться выпалывать сорняки на огороде. По-настоящему.

Все покивали согласно.

— Ну и что, — сказала я этим снобам. — Я вот всю жизнь живу без колдовства — и ничего!

— Действительно, — Далия смерила меня презрительным взглядом. — Ни-че-го.

— Мама, — укорил ее Миша.

— Что — мама? — взвилась Далия. — Если бы ты не привел в дом эту простушку…

— Свою невесту, — уточнила Маргарита.

Далия только закатила глаза.

А Маргарита сказала:

— И что мы тут все стоим? Пойдемте в гостиную, там нас ждет прекрасный концерт, танцы и коктейли. — Она развернулась и пошла к дивану-айсбергу.

Все, в том числе и мы с Мишей, последовали за ней.

Большое окно за эстрадой было разбито. Так вот куда улетели мячи! Интересно, мне предъявят счет?

Но Мишина бабушка шевельнула рукой в сторону окна, осколки взлетели с пола, встали на место — и окно снова было как новенькое!

Маргарита скомандовала громко:

— Играйте же!

Инструменты, которые хаотично парили по всему залу, направились к эстраде, потолкались, расположились в два ряда и заиграли что-то совсем старое, похожее на джаз или, не знаю, какие бывают старые танцы — чарльстон?

— Миша, — спросила я тихо, — зачем вы вообще установили эту кнопку, если все боятся инспекции?

— По закону положено, — ответил Миша.

Вот уж не думала, что ведьмы тоже должны соблюдать какие-то законы.

— А если не установить?

— Все устанавливают, — пожал плечами Миша. — Есть же штрафы и наказания, так что все равно заставят.

Я бросила сумку и кофту на высокий круглый столик, поправила прическу — вечеринка так вечеринка.

Гости наполнили зал. Из-под арки потянулись официанты с подносами. Люди стали делать вид, что развлекаются на вечеринке, хотя лица у всех были озабоченные. Официанты тоже не выглядели радостно.

Я спросила у Миши, коснется ли проверка слуг? Он сказал:

— Разумеется. Всех, кто находится на территории. Наши слуги тоже не из простых, сама понимаешь.

Из простых тут была только я. И то теперь в ведьму превратили.

Мишин отец появился в гостиной только что — похоже, наши разборки его совершенно не волновали — и беседовал с гостями, попивая вино.

Соседи явно не знали, куда деваться в этом сборище родственников. Тетка, притулясь в углу у стены, тянула через соломинку коктейль. Муж маячил около нее, но глаза его следовали за Далией. Да он к ней неравнодушен, честное слово! Но Далию его внимание, похоже, только раздражало.

Я спросила Мишу, где эти соседи живут и давно ли их семьи знакомы. Может, заодно выяснится, как именно они, как сказала Далия, породниться хотели?

— Весловские живут на другой стороне озера, — сказал Миша.

Так вот почему они на лодке приехали!

— Они там лет двадцать назад поселились, — продолжал Миша. — Тогда наши семьи и подружились.

— А с их дочерью ты…

— Что — я? Да, мы общались в детстве и… — Миша отвел взгляд куда-то в сторону, — в юности.

Он посмотрел на дочь Весловских, блондинку в коротеньком серебристом платьице, которая стояла недалеко от эстрады и, вихляя бедрами, изображала какой-то непонятный танец, совсем не под музыку.

Девица перехватила Мишин взгляд, помахала ему рукой и направилась к нам.

— Привет, Мишечка, — сказала она мелодичным голоском, когда подошла, и чмокнула моего жениха в щеку.

Миша слегка порозовел от смущения и ответил:

— Привет, Мелисса.

Мелисса, значит. И чего это он смущается, как идиот?

Я толкнула Мишу в бок и сказала:

— Познакомь нас.

— Да, извини, — сказал Миша. — Это Вика, моя невеста.

— Да, я слышала, что говорила твоя мама, — улыбнулась Мелисса ему и обратилась ко мне: — Значит, ты из простых?

— Теперь уже нет, — вскинула я подбородок.

— Да-да. — Она засмеялась, но каким-то неприятным смехом. — Маргарита Петровна здорово подшутила надо всеми.

— Да, — по-дурацки хихикнул Миша, — но Вика передаст власть маме, скорее всего.

— Еще неизвестно, — буркнула я. Хихикает он, видите ли!

— Да что простушке делать с магией? — сказала Мелисса-Крыса Белобрыса снисходительно.

— То же, что и всем. Вот ты что с ней делаешь? — сказала я.

— Я-то прирожденная ведьма, — сказала она и игриво улыбнулась Мише: — Может, это тебя когда-то и отпугнуло?

Миша насупился:

— Вообще-то это ты тогда чего-то испугалась.

— Разве? — невинным тоном спросила она, поигрывая пальцами по бахроме на платье.

— Хотя теперь это не важно, — бросил Миша. — И я люблю Вику именно за то, что она обычная.

— Теперь уже необычная, — подмигнула ему Крыса. — Значит ли это, что ты ее больше не любишь, а?

— Разумеется, не значит, — сказал Миша с досадой.

— Знаешь, — сказала Мелисса с заговорщическим видом, — вот смотрю на вас и думаю, может, все же зря я тогда не приняла твое предложение?

Предложение? Какое еще, на фиг, предложение?

А Крыса продолжала:

— Ты мне тогда показался таким милым юным мальчиком, я подумала — какой брак? Он слишком молод! — она засмеялась.

Миша ухмыльнулся:

— Как будто ты была старше!

— Вот именно! — сказала она. — Я и сама была совсем глупой девчонкой!.. А ты стал таким видным мужчиной!

«Моим мужчиной!» — хотела сказать я, но сказала другое:

— И давно это было?

— Что? — спросили они оба. В один голос.

— Ну, твое предложение? — я посмотрела на Мишу.

Он слегка замялся:

— Да сто лет назад.

— Вовсе не сто! — сказала Мелисса. — А всего лишь м-м… шесть, ах нет — семь лет назад! И правда, давненько! — Она расхохоталась. Потом спросила: — Ну а вы — давно знакомы?

— Да, — сказала я.

— Нет, — сказал Миша одновременно со мной.

Я возмущенно посмотрела на него, а он, будто защищаясь, сказал:

— Меньше года.

— Действительно, давно, — кивнула Мелисса мне. — Что же ты, Миша, так долго думал, прежде чем жениться?

— Потому что это серьезный шаг, — ответил Миша.

— О, так ты стал серьезным. И больше не теряешь голову от чувств? — скривились в улыбочке ее ярко-розовые губы. И она добавила с издевкой: — А мне-то было показалось, что у вас великая страсть! Сумасшедшая любовь.

Сумасшедшая любовь? Страсти-мордасти, как в бразильских сериалах? Жгучие взгляды, фразы вроде «Жить без тебя не могу!», ревность, драки и прочее… Разве такое бывает в жизни? У нас с Мишей все было как-то спокойно, нормально, ну, в общем, можно сказать, без всяких страстей. А может, это неправильно?

Ну вот, эта гадюка заставила меня сомневаться, что у нас в отношениях все хорошо! И я сказала с вызовом:

— Да! У нас великая страсть! — Обняла Мишу за шею и впилась ему в губы самым страстным поцелуем, на который была способна. Или даже — до этого момента — не способна.

И я продлила поцелуй как можно дольше, так что Миша стал легонько вырываться из моих объятий, а когда наконец ему это удалось, глаза у него были, как фонари, и он хватал ртом воздух.

Кажется, я слегка перестаралась.

— Супер, — сухо произнесла Крыса.

Вот так-то! Знай наших!

Но блондинка быстро очнулась и сказала:

— Миша, может, потанцуешь со мной — по старой дружбе? А то я чувствую себя тут совсем одиноко — мужчин здесь мало, да и то все женаты. — Она провела ладонями по своему блестящему, с бахромой, платью, будто оправляя его, и кокетливо улыбнулась.

Ах ты, стерва! Миша тоже, между прочим, почти что женат! Но «почти что женатый» уже отвечал:

— Да, разумеется.

И даже не спросил меня! — ну, типа: «Если, конечно, ты не против, дорогая».

Они ушли к эстраде, а я осталась в одиночестве, хмурая и несчастная.

Да, в мире ведьм не ценятся длинноногие блондинки с пухлыми губами, но эти блондинки ценятся в мире мужчин, черт побери!

Я заметила девочек, которые сидели на ступенях лестницы, ведущей на второй этаж, и увлеченно рисовали в больших альбомах. Я подошла к ним и сказала:

— На каменных ступеньках сидеть холодно, вы бы лучше перебрались на диван или на…

Старшая девчушка, с кудряшками, подняла на меня удивленный взгляд, потом сказала снисходительно:

— Они же деревянные.

Шутит? Мне что же, своим глазам не доверять? Ладно. Я прикоснулась к ступени ладонью: ох ты, и правда, на ощупь деревянная. Лакированная стершаяся поверхность была гладкой, но структура дерева чувствовалась. Загадка.

Я поднялась выше и заглянула в альбомы. Девочки рисовали авторучками. На белых страницах теснились простые предметы: стакан, яблоко, блюдце, спичечный коробок и спичка рядом, карандаш, конфета. Рисунки были выполнены неуклюже, линии кривились, но это и неудивительно для пяти-шестилетних художников. Удивляла проработанность деталей: были начерчены все грани карандаша и стакана, и хотя неразборчиво и мелко, но сделаны надписи на конфетной обертке и на спичечном коробке.

— Вы в художественную школу ходите? — спросила я девочек.

— Нет, — в один голос ответили они.

— Здорово рисуете.

— Мы не рисуем, — сказала младшая. — Мы, — она постучала ладошкой по светлой своей головке, — запоминаем.

И правда: так, как они рисовали карандаш или коробку, мог бы рисовать карту вражеских укреплений разведчик. Главное — не форма, а детали.

— А зачем запоминаете? — спросила я.

— Для магии, — как глупой, объяснила мне кудряшка.

— Мама говорит, — посмотрела на меня младшая, — что надо уметь все вообразить в уме, — она снова постучала ладошкой по голове. — Чтобы потом хорошо наколдовать.

— А-а, — протянула я, — конечно.

Магия воображения. Чем детальнее ты представишь объект, тем, значит, он лучше получится.

Я увидела издалека ярко-желтое платье Мишиной бабушки. Она сидела на диване-«айсберге» с бокалом в руке. Я пошла к ней и присела рядом. Старушка сказала мне:

— Коктейль Маргарита. Всегда его любила. Может, из-за названия? — Она засмеялась и отпила из бокала. — Мм-м, вкуснятина. А ты почему ничего не пьешь?

— А я нервничаю, — сказала я.

Она подняла бокал:

— Отличное успокаивающее средство… — Она щелкнула пальцами свободной левой руки, и в них оказался второй бокал. Коктейль там был другой: розовый, прозрачный, а на дне лежали нарезанные ягоды клубники. Она отдала бокал мне: — Этот тебе должен понравиться. Называется «Виктория в розовом».

Я потянула коктейль через соломинку. И правда, очень вкусно. И потом, я всегда любила клубнику. Неужели тоже из-за имени, как и Маргарита — свой коктейль?

А Маргарита спросила:

— Так почему ты нервничаешь, милая девочка?

— Н-ну… — Не говорить же: «Из-за того, что Миша смущается в присутствии соседки в дурацком платье».

Маргарита сказала:

— Сейчас допью коктейльчик, и пойдем учиться колдовать.

— Правда? — обрадовалась я.

— Да. А то этот инспектор может и правда подумать о нашем семействе черт-те что.

— А Миша недоволен, что я стала ведьмой, — грустно сообщила я старушке и помешала соломинкой коктейль.

— Привыкнет, — сказала старушка.

— Скажите, — нерешительно обратилась я к ней, — а почему вы решили отдать власть мне?

Я ожидала, она ответит, что разглядела во мне какой-то особенный талант, или, может быть, у меня такие умные глаза, или, ну не знаю, голос приятный…

А старушка сказала, пожав плечами:

— Больше всего я не люблю вопросы зачем да почему. Знаешь, настоящая ведьма обычно все делает по вдохновению, по наитию. Без причин. Но! Потом оказывается, что это было самым правильным.

Хм. Ничего не понятно. Кроме того, что моей заслуги в том, что она меня выбрала главой клана, вовсе нет.

— Скажем, ты просто под руку подвернулась, — заключила Маргарита.

Ну ладно. Подвернуться под руку тоже надо уметь. Наверное.

— А что, — спросила я, — в ведьму, значит, любую можно превратить?

— Угу, — кивнула Маргарита и отпила коктейль. — Только для этого нужна сила всего клана. Клан может собраться на шабаш и принять простушку в ведьмы. Или глава клана может передать свою силу. Потому что глава клана обладает силой магии, равной силе всех ведьм семьи вместе.

— Но вы ведь, хотя и отдали магию мне, все равно колдуете? — спросила я.

— Теперь моя магия равна магии обычной рядовой ведьмы, это магия, которой я была наделена с рождения. А вот твоя… — Она лукаво посмотрела на меня. — Ты во много раз могущественнее любой ведьмы в клане.

— Ух ты, — сказала я.

Потом я подумала: может, Миша боится ведьм, потому что у него не удался роман с ведьмой? Я посмотрела на танцующих — блондинка Мелисса смеялась и, будто от смеха, утыкалась Мише головой в плечо. А у Миши был жутко довольный вид.

— Ты смотри что творит, — укоризненно сказала Маргарита, указывая полупустым бокалом на эту парочку.

— Вижу, — я вздохнула.

— Хм, — Маргарита посмотрела на меня. — Ничего ты не видишь! Она на него зельем манящим брызнула. Вон какое облако зеленое вокруг его головы.

— Где? Где? — я вытянула шею. Никакого облака не было. Но блондинка, мне показалось, что-то спрятала в свой карман.

— В магическом мире, где же еще, — сказала Маргарита. — Я совсем забыла, что тебе нужна гляделка.

— Что мне нужно?

— Колечко. — Маргарита раскрыла левую ладонь: на среднем пальце было надето золотое кольцо с круглым, молочно-розовым с желтыми вкраплениями, камешком. А на указательном — еще одно кольцо, из белого металла, с большим прозрачным граненым камнем. Что было странно — оба кольца были повернуты камнем внутрь. — С ним ты все увидишь.

— Да? — с тревогой спросила я, не сводя глаз с танцующей пары. — Но надо же ей помешать!

Я соскочила с дивана, намереваясь броситься к Мише, но Маргарита схватила меня за руку:

— Подожди, я сама.

Она протянула руку с бокалом вперед и подула на него. По поверхности коктейля прошла рябь, потом жидкость поднялась в воздух — оставаясь треугольной формы, как была в бокале! — подлетела к Мелиссе и плюхнулась ей на голову. Та взвизгнула и затрясла волосами.

Миша отпрянул от брызг. Я засмеялась, Мишина бабушка тоже. Блондинка посмотрела на нас, и Маргарита погрозила ей пальцем.

— Сейчас Миша очнется, — сказала старушка.

Миша сказал что-то Мелиссе — похоже, извинился, — и пошел от нее прочь. Но Мелисса, вытирая платком волосы, уцепилась за его руку и стала что-то говорить ему.

Их скрыли от взора другие танцующие.

А Маргарита сказала, хмурясь:

— Обычно глава клана делает кольцо. Эх, надо было мне раньше подумать, прежде чем передавать тебе силу. Ну ничего, ты и сама справишься. Пойдем. — Она резко встала, поставила коктейль на пол, довольно цепко схватила меня за руку и потащила за собой.

Я оглянулась: Миша с Мелиссой шли к дивану, и она держала руку так, будто вела Мишу на невидимом поводке. Я дернула Маргариту Петровну за руку и зашептала:

— Посмотрите на Мишу… Он будто на поводке!

Старушка оглянулась, засмеялась и сказала:

— Так и есть. — И пошла себе дальше.

А я остановилась, намереваясь пойти и отбивать Мишу боем. Парочка уселась на диван, и в руках у них оказались коктейли.

— Ну чего ты, — с досадой проговорила Маргарита, потом протянула руку, легонько шевельнула пальцами и пошла себе вперед. — Идем, времени у нас до завтрашнего полудня не так уж много.

— Я не оставлю его с этой белобрысой крысой, — решительно сказала я, высвобождая ладонь из ручки Маргариты.

— И что ты сделаешь? — спросила она.

— Ну, я… — Да мало ли что можно сделать! Просто утащу его от нее, и все дела!

Я пошла к белому дивану, а Миша в это время уронил коктейль на ковер, откинул голову на низкую спинку и, кажется, стал засыпать. Что это с ним?!

— Проспит до завтра, — раздался рядом голос Маргариты, и она снова схватила меня за руку.

Миша дрых вовсю, даже отсюда были слышны трели его храпа. Мелисса попыталась его растормошить, потом со злобой оглянулась на меня и Маргариту.

— Кажется, — сказала Мишина бабушка, — это единственный способ спасти его от чар той девицы.

— Какой способ?

— Две таблетки от бессонницы. А ты можешь спокойно заняться колдовством.

— Но… — Мне не хотелось вот так поступать с Мишей, даже если он и раскатал губу на ту девицу. — Ведь со спиртным таблетки нельзя…

— Да ничего с ним не будет, они же магические, — беззаботно сказала Маргарита, потом обернулась, махнула рукой, и на Мишу откуда-то плавно опустился клетчатый плед.

Мелисса, которая сидела рядом с моим женихом на диване, так скуксилась, что, похоже, готова была зарыдать.

Да, когда вокруг твоего жениха пасутся ведьмы, лучше и самой быть ведьмой.

Мы прошли в маленький холл позади дома. С кухни доносились голоса Далии и француза. Звучали голоса очень напряженно. Потом вдруг раздались подобные ударам в гонг звуки — похоже, кто-то стукнул поварешкой по сковороде, — взорвались звоном бьющиеся о стену тарелки, а затем послышались нецензурные ругательства Далии.

— Сама разберется, — хмуро буркнула Маргарита в ответ на мой встревоженный взгляд.

С чем разберется? Спрашивать я не стала: похоже, старушке не хотелось рассказывать о сложных взаимоотношениях Далии и повара.

Да что там может быть? Наверное, Далия отчитывает его за какое-нибудь пережаренное блюдо.

Маргарита открыла стеклянную дверь, ведущую на задний двор, проворчала:

— Ни ума, ни силы.

О ком это она? Неужели о Далии?

Мы вышли на воздух. Под шатром опять сновали слуги, убирали посуду.

— Пойдем к озеру, там встречаются подходящие камушки, — сказала Маргарита.

— Для чего подходящие?

— Для твоего собственного ока. Видишь ли, с помощью чужого ты ничего не сможешь увидеть. Оно служит только хозяйке. Кстати, я вроде видела у тебя на руке кольцо…

— Да. — Я показала правую руку, на которой красовалось броское кольцо из не знаю какого металла, но зато с яркими цветами и бабочками.

Маргарита кивнула:

— Ты его давно носишь?

— Надеваю время от времени.

— Сойдет, — сказала она. — Только хорошо бы ты сумела отломать цветы и бабочек. Потому что если прикрепить камень поверх них, очень уж выпукло получится. Носить неудобно. А уж поворачивать — тем более.

— Наверное, тут нужны инструменты…

— Да, — согласилась Маргарита и вытянула руку по направлению к своему домику.

Ничего не произошло.

Мы как раз подошли к озеру. На берегу так и стояли диван, стулья и столик. Только тарелки с плюшками на нем не было.

Волны плескались, шлепали о корму уткнувшейся в траву соседской лодки, дул приятный теплый ветерок, неподалеку от берега все еще плавали пять-шесть уток и доедали остатки плюшек в воде.

— Выбирай камень, какой тебе нравится, — сказала Маргарита.

Камень? Простую гальку?

Я пошла по берегу, волны плескались, норовя замочить мои кроссовки. Я наклонялась и подбирала камушки, а потом бросала их обратно. Один — слишком тяжелый, другой — большой, третий — серый какой-то, невзрачный.

Вообще-то чушь — приделывать булыжник к кольцу. Да и как его приделаешь? Хотя, если можно превратить ложку в китайские палочки, почему нельзя прикрепить речной камушек к железке?

— Ну, — прикрикнула нетерпеливо Мишина бабушка, усаживаясь в плетеное кресло, которое находилось в нескольких шагах от воды, — выбрала? Бери первый попавшийся, не рассусоливай.

Первый попавшийся! Вообще-то это мне его на пальце носить. Ну ладно, вот этот бежевенький вроде ничего. Треугольный, правда. Зато такой гладкий.

Я принесла его Маргарите:

— Такой подойдет?

— Любой подойдет. Осторожнее! — Маргарита оттолкнула меня в сторону.

Мимо меня прошелестел по воздуху и приземлился около плетеного кресла небольшой деревянный ящик.

— Вот и инструменты. — Маргарита отщелкнула два замочка, открыла ящик и достала одни за другими три штуки пассатижей разных размеров: — Держи. Попробуй, какими удобнее. Клади кольцо на стол и отколупывай цветы. Только не сломай кольцо и ни в коем случае не разомкни его.

— Да я… вообще не умею, — сказала я.

— Учись, — ответила Маргарита и поежилась. — Что-то становится зябко.

Она снова махнула рукой в сторону домика. А потом в сторону большого дома.

Я устроилась, опустившись на колени, перед столиком, сняла кольцо и попыталась оторвать украшения. Отломалась бабочка посередине. А вот ухватить как следует крошечные металлические лепестки не получалось — инструменты упрямо соскальзывали, и я уже стукнула себе по пальцам, поцарапалась, прищемила их — в общем, жертвовала собой ради дела как могла.

По воздуху, мягко задев мою щеку, проскользнуло что-то светлое, я взвизгнула.

— Не бойся, это всего лишь кофта, — сказала Маргарита, поймала белую вязаную кофту и натянула на себя.

Тут же мою голову накрыло что-то шерстяное, я снова завизжала, вскочила с колен и скинула это с себя.

— А это твоя, — сказала Маргарита.

Действительно, на траве валялась моя разноцветная вязаная кофта. Может, когда-нибудь все эти ведьминские фокусы станут для меня привычными.

— Спасибо. — Я надела кофту и спросила: — Вот чего я не понимаю, почему иногда вы создаете предметы из ничего — щелк — и они появляются, а иногда приманиваете к себе готовые.

— Готовые приманить проще, — сказала бабуля, — чем воображать что-то в деталях.

— А коктейли? — вспомнила я. — Разве не проще было заказать официанту, чем воображать их?

Маргарита хмыкнула:

— Будто бы они сделают коктейль по моему вкусу. И вообще, хватит болтать, давай работай дальше.

Я попыхтела еще несколько минут, потом пожаловалась:

— Все равно не получается. Может, найду камень поменьше и поставлю в середку?

— А ты разве не подходящего размера нашла? — спросила Маргарита.

Я вытащила из кармана джинсов бежевый камушек. Примерила, повернула. Он вписывался на место бабочки как родной, тютелька в тютельку.

— Подходящего! — сама удивляясь, произнесла я.

— А теперь, Виктория, закрой глаза и представь себе куст садовой виктории. Представила?

— Ага. — Вот он передо мной: зеленые трехпалые листья с ребристой поверхностью, маленькие белые цветки с круглыми лепестками и пушистой желтой серединкой, тяжелые сочные красные ягоды в бледных крапинках. Мне показалось даже, что я почувствовала аромат клубники.

— Отлично! — раздался голос старушки.

Я открыла глаза и — о чудо! — вместо речного невзрачного камешка, который я только что прижимала пальцем к кольцу, красовался прозрачный розовый граненый камень, и он был закреплен невесть откуда взявшимися крохотными золотыми коготками.

— Ух ты, — сказала я.

— У тебя отличное воображение! — похвалила Маргарита. — И, наверное, ты всегда мечтала о дорогих украшениях. — Она засмеялась. — Ну-ка, дай его поближе рассмотреть.

Я поднесла ей перстень.

— Хм, — сказала она. — У тебя получился бриллиант чистейшей воды. Да еще розовый! Такая редкость.

— Настоящий бриллиант?

— Разумеется! Бриллиант — камень главы клана. Свой я дома положу в шкатулку. Буду любоваться иногда. — Маргарита сняла перстень с большим прозрачным камнем, положила в карман кофты и продемонстрировала мне оставшееся на руке кольцо: — А это колечко мне дали, когда посвящали в ведьмы. В тринадцать лет.

— Значит, у вас два магических кольца?

— Да, второе мне сотворила предыдущая глава клана, моя троюродная тетушка. А у тебя видишь, как необычно получилось — ты одновременно стала и ведьмой, и главой… Поэтому у тебя одно кольцо, оно и личное, и кольцо главы. Ну, осталось только добавить немного митрила.

Она порылась в ящике и вытащила черную расписную шкатулочку. Открыла ее — там лежало несколько больших монет из белого металла, из какого был, похоже, ее перстень с алмазом.

— Митрила? — спросила я.

— Металл такой, — ответила Маргарита. — Особый. Колдовству способствует. И взор проницательным делает, чтобы магическую суть реальности увидеть.

Она забрала у меня кольцо, попросила две пары плоскогубцев — я подала. Одними она взяла монету, а другими — кольцо за камень. Внимательно поглядела на монету — и монета стала таять, будто сливочное масло на солнце. Потом старушка быстро окунула кольцо в монету. Подула на них. Монета застыла покореженная. А кольцо покрылось белым, сияющим, как месяц в ночном небе, металлом.

Маргарита оценивающе поглядела на кольцо.

— Да. Чудесный камень. Эти цветочки его, конечно, не красят. Ну да ладно.

А, по-моему, разноцветные эмалированные цветочки вполне сочетаются с моим алмазом.

Моим! И что, я могу много таких сделать?

— Так ведь разбогатеть запросто можно, — сказала я.

— Разумеется, — отозвалась Маргарита. — Богатей сколько угодно.

— Ух ты.

— Ага, — Маргарита рассмеялась.

— А почему, — спросила я, — вы велели представить куст виктории? И вот ваше кольцо — оно по цвету напоминает маргаритки… И на вашей шляпе они тоже… Ведьмы так э-э… зациклены на своих именах…

— В имени ведьмы, — сказала Маргарита, — ее личная магия.

— Тогда почему мама Миши…

— Что?

— …сменила имя?

Старушка нахмурилась:

— Не нравилось. А я так радовалась, что удачно сочетается с отчеством. Все же это был мой первый муж и моя первая настоящая любовь… Хорошо, что их звали одинаково. А то бы я не знала, какое отчество дать.

— Кого звали одинаково? — не поняла я.

— Моего мужа и моего кхм… в общем, отца Далии, — сказала Маргарита и быстрее перевела тему: — Но! Не дари ведьме цветы с другими названиями, чем их имена. Это будет все равно что превознести другое имя и другой цветок. Исключение — главы клана. Вот я люблю все цветы. Я ведь покровительствовала всем ведьмам клана.

Значит, теперь я должна им покровительствовать? Они же в меня плюшками… И Далию опекать тоже? Не хочу я быть главой клана. Но быть ведьмой мне начинает нравиться. Так что придется оставаться главой.

Но кто его знает, может, этот клан так меня достанет, что никаких алмазов не захочется, и я отдам магию?..

А не наколдовать ли мне мешок алмазов, чтобы на всю жизнь и на самую роскошную… Или нет, где я их продавать буду? Может, лучше сразу деньгами? Куплю остров в Средиземном море и буду там жить. И дом там большой построю. И яхту приобрету, чтобы до материка добираться. И автомобиль. Лучше два: один джип, другой — кабриолет. И родителям — дом у моря. И…

— Что? — В мечтах я не расслышала, как старушка что-то сказала.

— Ты еще совершенно не представляешь, каково это — быть ведьмой, — сказала старушка.

— Ну вроде бы немножко уже представляю…

— Надень кольцо на левую руку, на средний палец, — сказала Маргарита, — поверни кольцо камнем внутрь.

Я сделала то, что она велела. Весь мир вокруг засветился нежным серебристым светом. И все выглядело другим, чем прежде. Вместо круглых, аккуратно подстриженных деревьев на лужайку бросали тень старые, высокие, с серебристо-серыми стволами тополя.

Шатер снова, как мне увиделось на миг тогда, за обедом, был увит виноградом.

А дом! Сейчас это было старое строение из светло-серого камня, с деревянными темными балками, черепичной рыжей крышей и большими резными ставнями. Стальные фонари вдоль дорожки стали черными, старинными, чугунными, с угластыми, расширенными кверху плафонами.

— Ух ты! — Я вытаращила глаза.

— Забавно? — спросила Маргарита.

Кресло, в котором она сидела, не было теперь плетеным, оно было мягким, с деревянными витыми ножками и обивкой из узорчатого золотистого шелка.

— И кресло, — удивилась я и оглянулась: подобным же образом преобразилась вся мебель на берегу. Теперь все напоминало обстановку в каком-нибудь королевском замке.

Я пощупала обивку на подлокотнике у дивана — мягкая и шелковая.

— Но как же… — Я повернула перстень камнем наружу.

Пощупала соломенный подлокотник — на ощупь он остался матерчатым. Я снова сдвинула камень внутрь ладони: в магическом мире все вокруг выглядело интереснее, сплошная старина, будто в сказке.

Маргарита рассмеялась тихонько:

— А ты умница.

— Почему? — не поняла я.

— Сразу хочешь докопаться до главного.

— Значит, вещи меняются только на вид?

— Они не меняются. В магическом мире видна их истинная суть. Все остальное, — она небрежно махнула рукой вокруг, — всего лишь маскировка.

Так вот почему ступени лестницы в доме были деревянными на ощупь — они такие и есть! Они только выглядят мраморными!

У меня почему-то слегка закружилась голова — видимо, от впечатлений, и я присела на диван. Но голова кружилась все сильнее, сияние становилось ярче, я прикрыла глаза.

— Поверни кольцо, — велела Маргарита.

Я повернула — головокружение прошло.

— Это с непривычки голова кружится, — объяснила она. — Есть одно простое средство, чтобы подольше можно было смотреть. Потом дам, как ко мне зайдем. А теперь… — Она вытянула ладонь. На нее прямо из воздуха, из ниоткуда, упал зонтик — тот самый, розовый, с которым Маргарита выходила днем из калитки. — Забыла его в гостиной, — сказала она и раскрыла зонтик. — Внимание.

Над ней пошел дождь. Только над Маргаритой. До меня долетали мелкие брызги ударявшихся о зонт капель.

— Поверни кольцо, — громко, чтобы перекрыть шум стучащих капель, сказала Маргарита из-под зонта.

Я повернула. Над зонтом парила красная пластмассовая лейка и поливала его.

Я рассмеялась, а Мишина бабушка сказала:

— Можно сотворить предмет, но оставить его невидимым. Во-первых, чтобы не шокировать простых… кхм, обычных людей. Во-вторых, для эффектности. В-третьих — легче представить лейку, чем дождь. Но невидимый предмет — это сложно. Нужно одновременно произвести два действия — сотворить предмет и спрятать его.

Лейка исчезла, дождь прекратился. Маргарита поставила раскрытый зонтик на землю. Моя голова начала кружиться, и я выключила око.

— Сначала научись магически сотворять предмет, — она слегка шевельнула пальцами, и в ее руке появился бокал с коктейлем. — Просто представь что-нибудь — что хочешь. Почувствуй тепло в пальцах, это магическая энергия, направь ее как луч солнца или как шаровую молнию — и предмет появится.

— А плюшки? — вдруг вспомнила я. — Там по правилам играют без рук. Только взглядом.

— Ну да, — сказала старушка. — Ведьмы взглядом могут перемещать предметы. Но взглядом ты ничего не создашь.

— А они что-то кричали про футбольный мяч. И даже про ногу футболиста!

— Кто-то нечестно сыграл? — спросила Маргарита.

— Да.

— Предполагаю, превратил плюшку в футбольный мяч — но только в магическом мире. И, наверное, потом представил, что нога футболиста этот мяч пинает.

— Можно и живую ногу футболиста представить?

— Даже две, вот здесь-то лучше и оставить предмет невидимым, зачем людей пугать. — Старушка отпила от коктейля. — Ну, теперь ты поколдовать попробуй. Сначала с оком.

— Хорошо.

Я повернула кольцо.

— Четко представь предмет, который хочешь получить. Что-нибудь попроще, вроде апельсина.

— Угу.

Я вытянула ладонь и стала представлять, что на ней лежит апельсин. Оранжевый, круглый, с неровной, в точках, поверхностью. Ароматный. И такой новогодний. Апельсины и мандарины всегда напоминают о новогодних праздниках.

Ого! У меня на ладони лежал апельсин! Настоящий. Я понюхала его.

— У меня получилось! — закричала я.

Нет, ну, понимаете, одно дело нечаянно делать кренделя из вилок или от страха выставить занавески вместо кирпичной стены. И совсем другое…

— Неплохо, — похвалила Маргарита, — только вот елка-то зачем?

— Что?

В шаге от нас разноцветными гирляндами сияла елка. Близились сумерки, и елка смотрелась очень красиво.

— М-м, я вспомнила Новый год, — сказала я виновато.

— Знаешь, — сказала Маргарита, — я тебя, конечно, подучу до завтра. Времени еще предостаточно. Но при инспекторе постарайся не колдовать.

— Хорошо, — кивнула я.

— Просто у тебя столько магической силы, что ты с ней не справляешься.

Маргарита махнула рукой, елка исчезла, апельсин — тоже.

В доме засветились окна. Вышла служанка и стала закрывать большие резные ставни первого этажа — без всякого колдовства, просто руками. Внутри шатра слуги зажгли свечи в канделябрах. Красиво.

Я развернула кольцо камнем наружу. Вместо канделябров на столах стояли небольшие лампы с круглыми плафонами. Дом светился сквозь стекла, но я не могла рассмотреть, что внутри, потому что стекла стали будто затемненными.

Вдруг в окнах второго этажа появились фиолетовые и золотые всполохи.

— Знаешь, — сказала вдруг Маргарита, оглянувшись на дом, — все же я, хоть и передала тебе власть, чувствую ответственность за семью. Мне нужно поговорить кое с кем насчет всяких… м-м… мелочей. Неизвестно, какого инспектора пришлют.

— Если бы я только знала, что кнопка… — начала я виновато.

— Нет-нет, — остановила меня Маргарита, мягко положив свою руку в белой кружевной перчатке на мою, — я знаю, что ты вызвала инспекцию ненамеренно. Не переживай.

— А инспекторы — это простые люди или только из… ведьминских?

— Разумеется, только наши — ведьмы или сыновья ведьм. Простой человек разве с ведьмами управится?

Да уж. Я по своему опыту знала, что не то что не управится, а скорее всего с ним управятся.

Я спросила:

— И долго они проверяют?

Ну сколько может длиться проверка? Если типа налоговой — день, ну два.

— Когда как, — отозвалась Маргарита. — Пока не найдут что-нибудь. Бывало, и десять лет.

— Что-о?

— Но это давно случалось, — сказала она, — в прошлом столетии. А то, может, и вообще лет двести назад. Сейчас обычно — несколько дней. Ну, месяц.

Целый месяц! Боже мой.

— И всем придется жить здесь, в поместье, целый месяц?

— Инспектор может отпускать гостей домой по мере проверки.

— А мне на работу в понедельник.

— Как и многим, — сказала Маргарита. — Придется позвонить и придумать что-нибудь. А если не отпустят, инспектор сам все уладит, через Министерство… — она поднялась с дивана.

Хотя зачем мне теперь работа, когда я могу сотворить целые горы алмазов? И звонить не буду. Пусть увольняют, выгоняют, даже трудовую не пойду забирать!

— И вещей я никаких с собой не взяла… — вспомнила я.

— Ничего, — отмахнулась Маргарита, — наколдуешь. Сама не сможешь — помогу… Ну, я пойду, а ты потренируйся пока что.

— Хорошо. А может, не сообщать ему, кто теперь глава? Вы говорили, что я имею право еще со Средневековья…

Она наклонилась ко мне и сказала лукаво:

— Уже больше ста лет как не имеешь. Просто мои олухи ни за что не потрудятся разузнать законы в подробностях, вот я их слегка и обманула. Ну, я побежала. — Она с беспокойством глянула на темные окна второго этажа и направилась к дому.

Интересно, что на втором этаже творится? Может, нас с Мишей устроят там на ночлег, вот и узнаю.

А пока что я решила прогуляться по берегу и заодно поколдовать.

Так, что бы такое придумать. Попробую-ка опять апельсин. Только теперь без елки.

Я повернула кольцо, вытянула перед собой правую руку ладонью вверх, закрыла глаза и представила оранжевый фрукт. Сочный, и когда кожуру очищаешь, сок брызжет…

Ай. Мне в лицо брызнул ароматный апельсиновый сок. Я открыла глаза. На ладони красовался апельсин, наполовину очищенный от кожуры, она толстой спиралью лежала рядом с ним.

Так. Я оглянулась. Никаких елок. Ничего такого. Класс!

Я шагнула вперед и споткнулась. Опрокинула высокий стеклянный кувшин. Из которого на траву вылился апельсиновый сок! Мило. Магической силы во мне и правда, видать, немерено.

Ладно. Куда теперь этот апельсин девать? Маргарита мне ничего не сказала о том, как заставить предметы исчезнуть.

Так. Я протянула перед собой руку с апельсином и представила, что апельсина нет. Он остался на моей ладони.

Я посмотрела на кувшин в траве и представила, что кувшина нет. А он лежит себе, стекляшка, как лежал, и не обращает внимания на мои магические способности.

И что прикажете делать? Я подняла кувшин и отнесла его и апельсин на столик. Ладно, главное, я умею получить то, что хочу. И даже больше, чем хочу. А для уборки тут слуг до фига.

Сильный порыв ветра ударил по воде, и в меня хлестнуло брызгами. Ойкнув, я укрылась рукой и отвернулась к дому. Ветер прошелся по шатру из виноградных лоз, полетели листья, несколько тяжелых гроздей шлепнулись на столы и на землю, канделябры погасли. Потом ветер застучал ставнями. А на втором этаже за окнами снова заполыхали волны света — фиолетовые, золотые, белые.

Что же там происходит? Откуда эта буря?

Голова моя кружилась вовсю, я развернула кольцо камнем наружу и поспешила в дом.

А как там мой Миша? Все еще спит, как обещала его бабушка? Или кто-нибудь смог его разбудить? Под «кто-нибудь» я, разумеется, имею в виду Мелиссу-Крысу.

Из-за закрытых створок кухонной двери, выходивших в стеклянный холл, не слышалось ни звука. Наверное, повар тихо плачет после разговора с Далией, и слезы неслышно капают на сковородку, в которой сегодня подгорела рыба.

Я прошла в гостиную. Никто не танцевал, все стояли группками или сидели там и сям — на креслах, стульях и диванах — и разговаривали. Музыка не звучала, дудки валялись на стульях на эстраде.

Похоже, здесь и не знали, что на втором этаже какое-то волшебство бушует.

Пока я шла мимо гостей, услышала обрывки разговоров. Почти все они касались инспекции.

— А я в таком платье! — сетовала одна дама, с седыми волосами, уложенными в высокую прическу. Платье на даме было фиолетовое, длинное, в пол, украшенное стразами по плечам.

— А что с твоим платьем не так? — справедливо спросил сидевший рядом с ней, на подлокотнике кресла, мужчина.

— Это копия платья из бутика Диора в Париже.

— Ну и что, — сказал мужчина.

— А вдруг у них есть правила насчет авторского права? Его нарушение похоже на принесение вреда?

— Хм, — задумчиво отозвался мужчина, — не знаю… Ну, поменяй его на что-нибудь другое. Тебе что, это трудно?

— Как же, — скептически сказала она, — а потом полсотни свидетелей скажут, что я зачем-то поменяла платье.

Троица мужчин тихо обсуждала какой-то навороченный автомобиль, доносились фразы:

— А мотор?

— Да на волшебном слове держится!

— Не мог в мастерской починить?

— Да они не могли найти причину, ну я и… жену попросил! Она как сказанула, так он и заработал. А заглянешь, там — ой! Даже аккумулятора нету. У гаишника бы фуражка дыбом встала. Стал бы святой водой окроплять.

Все перешептывались и украдкой наблюдали друг за другом. Это было похоже на собрание в дипломатическом корпусе, когда большая часть дипломатов прибыла из стран, враждующих друг с другом.

А вот и Миша: лежит себе на диване, посапывает под клетчатым пледом. А блондинистой соседки нигде и поблизости не видно. Я поправила плед и положила Мише под голову подушку, чтобы ему было удобнее.

Мне стало любопытно, как выглядит гостиная в магическом мире, и я повернула око.

Ух ты. Все такое старинное, золотое, бархатное — вишневые портьеры, огромная хрустальная люстра со свечами, серебряные подсвечники на полированных комодах, диван и кресла из позолоченного дерева и с гобеленовой обивкой, картины в тяжелых рамах.

Но больше всего меня поразил большой камин из серого камня. В камине горел огонь. Я повернула кольцо. Вместо камина на стене висел большой плоский телевизор. О камине напоминал только красный глазок выключателя, похожий на уголек.

Папа Миши сидел в кресле у телевизора, будто у камина, вытянув ноги в остроносых черных туфлях, листал журнал и иногда прикладывался к широкому стакану.

Я заметила, что над головой раздаются какие-то странные звуки: сначала что-то будто катилось по полу — с таким звуком могла бы катиться большая деревянная скалка, — потом об пол стукали или роняли что-то тяжелое. Пару раз грохнуло так, что закачались суперсовременные, из квадратных железных лепестков, лампы под потолком. (Хрусталь мне понравился больше — и зачем эта дурацкая маскировка?)

Гости посматривали иногда наверх и многозначительно поднимали брови.

Интересно, что же там происходит? Далии в гостиной не было видно. Наверное, она там, на втором этаже, заметает следы незаконных магических делишек. А Маргарита о них знает и побежала помогать. Вообще-то теперь ведь я — глава клана и должна обо всех заботиться и всем помогать. Хм. Воображаю, куда меня пошлет Далия (и, возможно, не только словом, а и по-настоящему — хорошо, если не на Северный полюс!), если я предложу ей свою помощь и покровительство.

И вдруг посреди разговоров, шороха подошв, звяканья бокалов раздался тихий, нежный переливчатый звук, кажется, звонка в дверь.

Все притихли, как нашкодившие дети при возвращении родителей с работы.

Мишин папа поднялся со своего кресла.

Но тут наверху хлопнула дверь, и по лестнице, оглушительно стуча каблуками, сбежала вниз Далия.

— Я открою, я открою! — крикнула она гостям.

И чего они так всполошились? Инспектор должен приехать завтра. Это, наверное, кто-то из гостей опоздал.

Я подошла поближе к прихожей.

За дверью смутно виднелся чей-то силуэт, но стекло было темным и почти не пропускало света на крыльцо, так что нельзя было разобрать, кто там — мужчина или женщина.

Далия вышла в прихожую, поправила прическу резким нервным жестом и открыла дверь.

На пороге стоял мужчина лет тридцати, со взъерошенными рыжими волосами. Длинный плащ песочного цвета был распахнут, под ним виднелся коричневый костюм в полоску. В руке у незнакомца был саквояж Луи Виттон. Ну, может, не настоящий Луи Виттон, может, и копия китайская из кожзама.

Рыжий незнакомец улыбнулся во все тридцать два белых зуба:

— Добрый вечер!

— Здравствуйте, господин инспектор! — отозвалась Далия каким-то не своим, тонким голоском.

Инспектор?! Но радио же сказало — завтра! А что — Далия знает его? Это было бы хорошо. Потому что когда лично знаком со всякими официальными лицами, это как-то м-м… уменьшает нервное напряжение.

— Я могу войти? — спросил он.

— Да-да, конечно, проходите, пожалуйста, — залебезила Далия.

Он шагнул в прихожую:

— Как вы узнали, что я инспектор?

— По значку, — сказала Далия. — «Лучший инспектор года».

— Ох, — он улыбнулся, — забыл снять его после церемонии.

— Какой церемонии?

— Награждения лучшего инспектора года. — Он наклонился к Далии и сказал шутливо: — За рвение, так сказать.

— О, — только и сказала Далия беспомощно.

М-да. Повезло им. То есть нам. Похоже, прислали такого крокодила, который уж если вцепится…

— Но все же… — Инспектор сунул руку во внутренний карман пиджака и раскрыл маленькую книжку-удостоверение. — Моя карточка отдела МИ-13.

Далия покивала, пробормотав:

— Отдела Магической Инспекции… — и вопросила: — Тринадцать?

— Да, недавно отделу присвоили номер. На счастье.

— О, понимаю.

— Бондин, — представился инспектор. — Денис Бондин, — и он рассмеялся.

Какой дурацкий юмор. Джеймса Бонда из себя строит. Тогда бы уж черный костюм с бабочкой надел, а не этот коричневый в такую же дурацкую, как его юмор, полоску. Ой. У инспектора под застегнутым наглухо воротником светлой рубашки появилась черная бархатная бабочка! Вместо того чтобы тихо и скромно сидеть в уголке со своей необузданной магией, я тут на инспектора бабочек насылаю! У Далии округлились глаза. А инспектор, заметив ее взгляд, выглянул из-за нее и посмотрелся в зеркало.

— О! — сказал он. — Как мило. Спасибо, э-э… Вы ведь Далия Георгиевна, кажется?

— Да, так и есть, — отозвалась Далия.

— Только немного не под цвет, — улыбнулся он.

Не в цвет ему! Тоже мне, модник! И вообще, цветными бывают только живые бабочки. Ой! Опять я… Бабочка на шее у инспектора превратилась в синюю огромную тропическую бабочку, взмахнула пару раз крыльями и взлетела.

— О, — инспектор рассмеялся. — Какое изящное колдовство.

Хм. И правда красиво получилось.

Далия бросила на меня хмурый взгляд, но промолчала.

А инспектор сказал:

— Прошу вас великодушно простить меня за то, что приехал не в то время, какое было объявлено. То есть, можно сказать, безо всякого предупреждения. Но так получилось, что я как раз проверял одну волшебную кондитерскую неподалеку. Может, слышали — называется «Черствый пряник».

— Да, разумеется, — кивнула Далия.

Так это название фирмы на коробке было!

— Покупали там сладости? — живо осведомился рыжий.

— Н-ну… — замялась Далия.

Инспектор понизил голос:

— Были у них там кое-какие запрещенные добавки… Вы понимаете.

— Да я уже и не помню, когда в последний раз у них что-то покупала… — встревоженно проговорила Далия.

Что это за запрещенные добавки такие?

Какая Далия испуганная. И почему я не инспектор магии? Она бы со мной вот так же разговаривала.

А инспектор сказал:

— Ведь у вас найдется какая-нибудь раскладушка для меня? Хотя я могу переночевать и во дворе, в своей машине, — его голос звонко разносился по дому в настороженной тишине.

— Ну зачем же во дворе, — ужаснулась Далия. — У нас есть гостевые спаль… У нас много места.

Похоже, она почему-то не хотела предоставлять инспектору ни одну из гостевых спален. О, наверное, они находятся на втором этаже, где все так непонятно сверкало и шумело!

А инспектор довольно потер руки:

— Вот и великолепно.

Но глаза его хитро блеснули. Тоже понял про спальни?

— Так вы… — сказала Далия, — начнете проверку сегодня?

Мне показалось, люди в зале, за моей спиной, даже дышать перестали, настолько стало тихо.

— Разумеется, нет! — воскликнул инспектор. — Завтра, в полдень, как было объявлено.

Далия и все остальные дружно выдохнули.

— Позвольте. — Она забрала у него саквояж и поставила на скамейку.

— Спасибо. — Он снял плащ, повесил на вешалку. — О, — он заглянул в зал, скользнув мимо меня глазами, — у вас вечеринка. Я не хотел бы мешать…

— Ну что вы! — вскричала Далия. — Вы нисколько не помешаете, даже напротив…

Что — напротив? Развеселите?

— Да я просто где-нибудь посижу в уголочке, если позволите… — сказал инспектор.

— Разумеется, разумеется! — и Далия широким жестом пригласила его в гостиную.

Они прошли мимо меня. На правом лацкане у инспектора блеснул большой голубой значок с золотыми буквами. Все расступались, будто инспектор был королем.

Но вместо того, чтобы пройти в угол, как обещал, инспектор направился прямиком в центр залы, к белому дизайнерскому дивану, на котором дрых мой Миша. Ох. А усыплять людей с помощью магического снотворного не запрещено? Я пошла за Далией, которая следовала за инспектором.

Инспектор подошел к дивану, посмотрел на Мишу и сказал весело:

— Видимо, вечеринка у вас идет уже давно.

— Да, — сказала Далия.

— С утра, — решительно сказал кто-то из гостей.

— Классно, — сказал инспектор, уселся на диван, обхватил руками колено и так сидел, покачиваясь.

Тут в гостиной откуда-то появилась Маргарита и просеменила к дивану. При ее появлении у Далии, похоже, будто груз с плеч свалился, даже морщина сосредоточенности на лбу разгладилась.

— А-а! — Инспектор живо соскочил с дивана. — Маргарита Петровна? Здравствуйте!

— Здравствуйте, — спокойно сказала Мишина бабушка.

— Вы ведь глава клана? — полуутвердительно сказал рыжий и взлохматил и без того лохматые волосы. — Очень приятно познакомиться.

Маргарита покивала:

— Мне тоже.

Откуда он всех знает, этот инспектор, если ни с кем еще не знаком?

А Маргарита сказала:

— Только я теперь не глава клана.

— Да что вы? — заинтересовался инспектор.

— Сегодня передала полномочия.

— Хм. Сегодня? — Он подозрительно вскинул бровь. — Что же. Отлично, — и он повернулся к Далии: — Поздравляю вас, Далия Георгиевна!

— Не мне, — буркнула Далия, вдруг развернулась и ткнула в меня острым ногтем: — Ей.

Серые диковатые глаза инспектора встретились с моими (наверное, тоже диковатыми — от испуга).

— Да, — хрипло проговорила я.

— Мои поздравления. — Инспектор внимательно меня разглядывал.

Я слегка смутилась — ну чего он пялится?

После нескольких мучительных для меня секунд молчания он произнес:

— Вероятно, вы — Виктория, м-м… Там не было вашего отчества.

— Где? — спросила я.

— В запросе, — сказал он. — И в разрешении, которое выдали на днях.

А, разрешение на брак!

— Можно без отчества, — любезно позволила я.

— Хорошо, Виктория, — слегка склонил он голову. — Раз вы теперь глава клана, вы сами и передайте нам свою фотокарточку. Для картотеки. А то непорядок получается.

Ах, вот откуда он всех знает! У них на ведьм картотека, как на преступников! И с отпечатками пальцев, что ли?

— Значит, — задумчиво сказал он, — вы теперь ведьма.

Я не успела ответить, меня отодвинула Мишина бабуля.

— А разве проверка начинается не завтра? — любезным тоном произнесла она. — Может, и картотеки завтра вспоминать будете?

— О! Не поймите меня неправильно! — воскликнул этот рыжий хлыщ. — Я просто не знал, как к вам, — он поклонился мне шутливо, — милая дама, обращаться.

— Вика, — сказала я, конфузясь.

— Отлично, — кивнул он, снова вглядываясь в меня задумчиво.

— Может, коктейль? — встряла Маргарита.

— Да, с удовольствием, — сказал хлыщ. — Но лучше все же чего-нибудь безалкогольного.

— Ну вы же не на службе, пока что, — хитро прищурилась Маргарита. — Так что…

— Ну хорошо, — улыбнулся рыжий, — мартини, если можно.

— Отлично, — сказала Маргарита, и в руках ее появился треугольный бокал с прозрачной жидкостью, в которой колыхалась оливка. Маргарита вручила бокал инспектору и подмигнула: — Взболтать, но не смешивать?

— Да. — Тот засмеялся.

Его игра в Джеймса Бонда просто смешна!

Маргарита села в кресло поблизости от дивана, Далия пробормотала, что ей надо приготовить комнаты для гостей, и улизнула на второй этаж, видимо, допрятывать то, что не успела спрятать. Инспектор сел на диван, а я подумывала о том, как бы тоже убежать от него подальше.

Маргарита присмотрит за Мишей, так что можно дать деру. Едва я собиралась сказать, что пойду подышу свежим воздухом, как рыжий обратился ко мне:

— А вы, Вика, может, присядете? — с улыбкой предложил он, похлопав по дивану. — Мне неудобно сидеть при даме, которая стоит.

— Ну так встаньте, — с вызовом ответила я. Чего он выделывается, в самом деле?

Он засмеялся и встал.

— Вы правы…

А я взяла и уселась на диван. Забавно же заставить инспектора плясать (ну хоть немного) под мою дудку.

Он, улыбаясь, сел рядом:

— Спасибо. Не хотелось весь вечер провести на ногах, — и тут же спросил: — Так вы невеста м-м… младшего сына Далии Георгиевны?

— Да. Миши. — И я зачем-то кивнула в сторону сопящего под пледом жениха. — Он же наверняка тоже есть в вашей картотеке?

— Да, то есть вполне возможно, — улыбнулся инспектор, оглядываясь на плед. — К сожалению, в данный момент нет возможности увидеть полностью его лицо, — насмешливо сказал он.

Действительно, угол пледа накрывал пол-лица Миши, и бахрома смешно трепыхалась, когда он похрапывал.

— Что ж, поздравляю вас, Вика, отличный выбор, — сказал инспектор, кивая на Мишу. — Наверное.

— Да. Отличный. Спасибо, — вежливо ответила я. Похоже, этому дураку нравится всех беспрерывно с чем-нибудь поздравлять.

— Что-то музыканты наши сегодня обленились, — сказала вдруг Маргарита и хлопнула в ладоши оглушительно звонко, раз, да другой, да третий!

Инспектор прикрыл уши руками и рассмеялся. У меня тоже на миг уши заложило.

Инспектор поглядел на Мишу, который даже и не дрогнул.

— Крепко же он у вас спит, — сказал рыжий.

— Вот выпьете пару-тройку коктейлей, — сказала Маргарита, — еще не так заснете.

— О, я слишком чутко сплю, — сказал инспектор. — Мне, чтобы заснуть так крепко, к спиртному бы понадобилось добавить снотворное. И желательно, — он заговорщически наклонился к Маргарите, — магическое.

— Могу вам это организовать, — сказала та, мило улыбнувшись.

А кстати, какая хорошая идея. Вот бы инспектора вывести из строя. Хотя бы до завтра. Или хотя бы рот ему заклеить.

Маргарита вдруг резко взмахнула ладонью. Чего это она? Я незаметно повернула кольцо. Ой. На полу валялся тюбик моментального клея. Маргарита повела пальцами, и тюбик исчез. М-да, надо быть осторожнее.

— Нет, спасибо, — отвечал тем временем инспектор, — это ведь не совсем законно.

«Не совсем законно» — это значит, в общем-то, можно иногда? Или все же — нельзя?

Из стены за эстрадой вдруг появились белые силуэты. Они скользнули к дудкам и контрабасу, один сел за рояль, и все стали пиликать что-то невнятное, видимо, настраивались. Я следила за ними завороженно. Впервые в жизни мне довелось увидеть привидений!

Один из призрачных музыкантов, старик с круглой бородкой, играл на контрабасе — без смычка! Он просто щипал за струны пальцами, на манер гитаристов. Так это, наверное, Мишин прадедушка! И смычок ему, похоже, вовсе не нужен — стоило так жестоко меня колотить!

Я выключила око, то есть отвернула кольцо камнем наружу.

Потом парящие в воздухе инструменты умолкли и через несколько мгновений заиграли что-то очень красивое, праздничное. Наверное, такую музыку играли на балах.

— О, — сказал инспектор, — вальс Штрауса, да еще в исполнении джазового бэнда, как необычно, — и тут же предложил мне: — Могу я пригласить вас на танец?

— Я не… — Как бы повежливее отбрыкаться? — Я не танцую вальсы.

— Я тоже не очень хорошо танцую вальсы, — сказал он, смеясь, — но мы можем импровизировать. Это же не конкурс танцев!

Я криво улыбнулась. А он уже встал и протягивал руку, и мне ничего не оставалось, как пойти танцевать.

Хорошо, что мы прошли к самой эстраде, музыка здесь была такой громкой, что разговаривать было бы трудно.

Я совсем не знаток танцевального искусства, но инспектор явно солгал, что плохо танцует. Он двигался плавно и легко, и этому не мешали даже мои медвежьи топтания около него. (И дело было вовсе не в моем вывихе. Я всегда так танцую. То есть — не танцую.) Но мне бы хотелось тоже прекрасно танцевать, чтобы ноги скользили по паркету будто сами собой и не спотыкались о черные новенькие туфли партнера.

О, чудо! Чудо! Я стала попадать в такт музыке! Хм, это я наколдовала или просто научилась?

Интересно, а инспектор в магическом мире выглядит как в реальном? Я ведь и не взглянула на него в серебристом свете, отвлеклась на привидений. А у него, может, погоны или фуражка с козырьком! Мои руки лежали на плечах инспектора, я незаметно большим пальцем повернула кольцо.

Хм. Инспектор остался точно таким же. Отвлекшись, я едва не споткнулась о его ногу, а когда посмотрела вниз, увидела его обувь. Ха-ха. В магическом мире это были коралловые кеды!

— Нравятся кеды? — прокричал мне в самое ухо рыжий.

— Что-о? — Откуда он знает, что я повернула кольцо? Я быстро отвернула камень обратно.

Музыка как раз закончилась. Он повел меня к дивану.

— Мои кеды, — сказал инспектор. — Очень удобные, между прочим.

— Только не очень сочетаются с вашей должностью, — сказала я.

— А ваши белые кроссовки не очень похожи на обувь для вечеринки.

— Да какое вам дело до моих кроссовок? — уязвленно воскликнула я.

— Я только хотел заметить, что мы оба любим удобную обувь. — Он улыбнулся.

Гости старались держаться от нас с инспектором подальше. Маргарита куда-то ушла. И, кажется, у меня не было никакой возможности отвязаться от этого надоеды. Но я попробовала:

— Ну, спасибо за танец, я… э-э… пойду.

Он наклонился ко мне:

— Вы удивились, когда я понял, что вы воспользовались оком.

— Вовсе нет.

— И вам не хочется знать, как я вас вычислил?

— Что за ерунда, — пожала я плечами. — А как?

— Я профи, — тихо сказал он и поиграл бровями, — профи.

Да что он все время меня запугивает?

— Ну и прекрасно, — сказала я. — Можете гордиться собой.

— А я и так горжусь, — сказал он. И после паузы спросил: — Как и вы, наверное? Честно говоря, я впервые встречаю столь юную главу клана.

И что я ему скажу? Что все произошло случайно? Что меня обидели здешние ведьмы и бабуля Миши наградила меня властью в утешение? Что Далия гонялась из-за этого за мной, будто голодная акула-убийца, и я от страха нажала сама не знала какую кнопку? Что это я вызвала инспекцию? А вдруг он скажет, что раз уж я ее вызвала, то обязана рассказать, что еще неладно в Реймсском королевстве (помимо Далии).

В общем, я стояла и смотрела на него исподлобья, как баран на новые ворота, и мысли скакали в моей голове.

— Вероятно, — сказал он, — как только семья вас увидела, то все прониклись к вам самыми теплыми чувствами?

— Н-ну… — Да уж. Чувствами они ко мне прониклись. Да только вовсе не теплыми.

— И, возможно, разглядели в вас возможный ведьмовской талант?

— Н-ну… — только и смогла повторить я.

— Вы давно познакомились с родными жениха?

— Недавно.

— Да что вы! — удивился он. — А когда?

— Сегодня. — Черт. Наш разговор все больше и больше напоминал допрос. Хотя с инспекторами, наверное, всегда так.

— И как получилось, что вот так сразу, при первой встрече, вам доверили власть над кланом? — задал он очередной вопрос.

Он меня уже достал, этот трудоголик.

— Прием по вашим служебным вопросам завтра, — ответила я, — в полдень.

Повернулась к нему спиной и пошла прочь. Маргарита могла бы меня проинструктировать хоть немного насчет того, что отвечать этому ретивому дундуку. Куда она делась? Может, устала и вернулась к себе? Или помогает семье подготовиться к инспекции?

По пути я взяла сумку и кофту, оглянулась — инспектор стоял у дивана и смотрел мне вслед. А теперь приветливо помахал рукой. Я быстро отвернулась. Черт. Надо же было оборачиваться!

Ноги привели меня в маленький холл, и я услышала раздающийся из кухни, что находилась по соседству, звон и грохот. Снова Далия выясняет отношения с поваром?

На улице едва светлели крыша шатра и колыхающиеся полотна занавесей. В отсветах, падавших из окон, угадывались очертания столов и темных круглых ламп. А около дорожки зажглись высокие уличные фонари. Нестройной колонной они уходили к озеру, освещая песчаную дорожку и траву газона, в темноте будто ощетинившуюся иголками.

В кухне раздался истеричный вопль Далии:

— Повинуйся, раб!!!

Круто она с ним. После этого опять что-то зазвенело и загромыхало. Похоже, раб ни фига не повиновался.

Вдруг с грохотом засверкало в щели под двойными кухонными дверьми, будто за ними разразилась гроза, потом из-под створок выползли тонкие разноцветные завитки дыма — розовые, синие, зеленые — и послышался шум дождя, колотящего по посуде и по полу. Да что там творится?

Тут за дверьми прозвучал еще один женский голос — спокойный, уверенный, властный, — я даже не сразу признала в нем голос старушки Маргариты:

— Вернись в ла… — Вдруг глухо прогремел взрыв и поглотил середину фразы, но окончание я услышала: — … сукин сын!

Раздался еще один громкий хлопок, и стало совсем тихо.

Может, им нужна моя помощь? Я рванулась к кухне, и… нос к носу столкнулась с выходившей оттуда Маргаритой. Вид у нее был еще тот: нарядное желтое платье в саже, кружева местами оторвались, а от шляпки с маргаритками вообще остались одни лохмотья.

— Ох, — всплеснула я руками.

Маргарита увидела испуг в моих глазах и пробормотала:

— Забыла совсем. — Она прикрыла глаза, легонько взмахнула кончиками пальцев, будто стряхивая с них капли воды. И ее наряд приобрел прежний аккуратный вид. Она оглядела себя: — Сойдет.

— Что там происходит? — спросила я.

Но не успела Маргарита ответить, как из кухни выпорхнула довольная и с головы до пят измазанная в саже Далия. Платье ее было намокшим, темные волосы стояли дыбом, напоминая кухонный ершик для мытья бутылок. На лице сияла улыбка, а в руках Далия держала старую синюю керосиновую лампу. Ну, такую, с длинным стеклянным колпаком.

Далия увидела меня и попыталась спрятать лампу за спину, но, видимо, осознала, что уже поздно, и бросила хмурый взгляд на Маргариту:

— Что она тут делает?

— Вообще-то она глава клана, — сгрого сказала та.

— Ну, это ненадолго, — сказала Далия и покрепче перехватила лампу, потому что та… дернулась? Она что, живая, эта лампа?!

Далия процокала к диванчику у окна, взяла с него декоративную подушку, расстегнула чехол и сунула туда лампу — причем мне показалось, что лампа сопротивлялась.

— Платье, — сказала ей Маргарита.

Далия глянула на свое грязное разорванное платье, прижала подушку к себе локтем, произвела руками тот же жест, что Маргарита, и платье стало как новое.

Старушка подошла к Далии и платочком стерла грязь с ее щеки.

Далия буркнула:

— Спасибо.

— Как там наш инспектор? — повернулась ко мне Маргарита.

— Спрашивал меня, когда я стала ведьмой.

— Да ну? — язвительно произнесла Далия и бросила на старушку взгляд, в котором читалось обвинение.

— Боюсь, с этим могут быть проблемы, — сказала Маргарита. — Ну ничего.

— Почему проблемы?

— Чтобы превратить простого человека в ведьму, требуется разрешение Министерства.

— О. И что же теперь делать?

— Теперь уже ничего, — так же ядовито сказала Далия. Нет, для общения со мной у нее другого тона, похоже, нет.

— Значит, вас накажут? — спросила я Маргариту.

— Ну, это не то чтобы большое преступление… — ответила она. — Особенно по сравнению с другими нарушениями, — и она сурово зыркнула на Далию.

Та хмыкнула и крепче обняла подушку. Которая, кажется, шевельнулась, будто собиралась выпрыгнуть из ее рук.

— А он меня так запугивал вопросами, — сказала я Маргарите, — будто это просто огромное преступление.

— Они всегда так — наводят побольше страху и волнения, чтобы разузнать что-нибудь действительно важное.

— Ну, тогда ладно, — сказала я. — А то я могу рассказать ему что попало.

— А ты больше помалкивай.

Хороший совет. Мне его и мама частенько дает.

— Удачно, что проверку этот инквизитор пообещал начать завтра, — сказала Далия, — а потому пока не надевает очки.

— Очки? — повторила за ней я.

Маргарита объяснила:

— Гляделка в виде очков.

Маргарита взяла с дивана еще одну подушку и вложила в руки Далии поверх первой:

— Если что — несешь дополнительные подушки в спальни для гостей.

— Я так и собиралась сказать, — дернула плечами Далия и пошла в гостиную.

— Ладно, пусть они там сами веселятся с инспектором, — махнула Маргарита рукой в сторону гостиной, — а мне надо еще многому тебя до завтра научить и многое рассказать. Пойдем ко мне, там нам не помешают, я надеюсь.

Мы вышли из дома. Стало прохладно, и я поплотнее запахнула кофту.

— Я хотела спросить, — начала я.

— Да?

— Когда я танцевала с инспектором, я повернула око и он сразу это понял… Как?

— Увидел отражение в твоих зрачках.

— Отражение чего?

— Серебристого сияния магического мира. Смотри мне в глаза.

Мы остановились. Старушка повернулась ко мне. Я всмотрелась в ее зрачки. Они были прозрачно-голубые, как и раньше.

— А теперь я включаю гляделку, — сказала она.

Зрачки заблестели серебристым, будто отраженным, светом.

— Ого, — сказала я.

Потом ее глаза снова стали прозрачно-голубыми, обычными.

По дорожке вдоль берега озера мы прошли к домику Маргариты. Я поворачивала кольцо туда-сюда, но ничего в окружающем пейзаже не менялось. Те же дикие заросли, кусты, старые деревья. Те же каменные ступеньки и белая калитка, тот же сад. Даже дом, освещенный двумя светильниками у входа, был — что с гляделкой, что без — одинаковый!

Маргарита, похоже, заметив, что я без конца верчу кольцо и глазею вокруг; рассмеялась:

— Удивляешься?

— Да, — ответила я. — Почему у вас все выглядит в магической реальности так же?

— Потому что мне нравится, когда вещи — и люди тоже — выдают себя за тех, кем являются на самом деле. А Далии хочется блеснуть современным шиком, вот она и выделывает все эти штуки с домом. А чем плоха старина?

— Ничем, — сказала я.

— Далия, будь на то ее воля, вообще снесла бы старый каменный дом, которому уже больше трех веков, между прочим! И тополя бы вырубила. Да я, как глава клана, ей этого не позволяла.

Так вот почему Маргарите не хотелось передавать власть Далии! Чтобы она не наводила тут новые порядки!

Мы поднялись на невысокое, в две ступеньки, крыльцо, Маргарита толкнула деревянную дверь, щелкнула выключателем. Мы очутились в небольшой прихожей, обшитой лакированными деревянными панелями. На старой вешалке висели плащ и болоньевая куртка.

— Проходи, — сказала Маргарита и включила свет на кухне, — подожди минутку, я только переоденусь.

Я прошла на кухню. Вот это дом ведьмы, я понимаю! Сразу видно! Окно и потолок завешаны пучками трав, в углу стоит метла (неужели Мишина бабуля на ней летает?), на плите — огромный медный чайник Я присела около большого деревянного стола.

Маргарита вернулась в трикотажных синих брюках и цветастой хлопчатобумажной кофте.

Я задала ей вопрос, который давно меня мучил:

— А почему Далия Георгиевна сказала, что если провинюсь я, то накажут весь клан?

— Взаимная ответственность, — пояснила Маргарита. — Виноват кто-то из семьи — ты несешь половину наказания, и наоборот — виновата ты, и половину твоего наказания несет каждый член клана.

— Ничего себе.

— Даже обыкновенной ведьмой быть непросто, — сказала Маргарита, наливая в чайник воду и ставя его на плиту. — У тебя все время будет выбор — воспользоваться колдовством или сделать все по-честному. Ты можешь приворожить любого парня…

Неужели даже Зака Эфрона?

— Или получить власть над какой-нибудь страной, — продолжала старушка. — Выиграть все деньги в казино…

Класс!

— Но! — Маргарита отвернулась от плиты и оперлась руками на стол. — Есть два учреждения, которые могут тебе это не позволить. Первое — Министерство со всеми его департаментами, — Маргарита отодвинула стул и села. — Они выдают разрешения или налагают запреты на подобные действия.

— Подобные?

— Типа привораживания Хамфри Богарта.

Кого-кого?

— Значит, — обрадовалась я, — можно получить разрешение на то, чтобы приворожить кого-то или стать президентом?

— Да, — сказала бабуля, — контора рассмотрит твое дело, расследует, что ты за личность, взвесит все за и против и, если посчитает возможным, даст разрешение. Но! Не за просто так. Они назначат определенную плату за это, и если ты согласишься на нее, тогда — вперед!

— Это может быть дорого?

— Не в деньгах. Например, нужно будет побыть президентом два или три срока вместо одного. И проводить некоторые решения в интересах Мирового Магического Союза.

Мировой Магический… Ничего себе. Но более любопытно… И я спросила:

— А что потребуют за приворот?

— Ну, смотря кого привораживать. Хочешь заполучить известного актера, так будь добра уговорить его сняться в фильме на благо Союза. Ну, например, в фильме о том, что магия — это чушь и магов на самом деле не существует. А то нынче понаснимали всякого… пальцем не шевельни!

Из носика чайника пошел пар, и Маргарита выключила газ.

— А второе учреждение какое? — спросила я.

— Твоя совесть, деточка, — отозвалась Мишина бабушка. Достала заварочный чайник и пачку черного чая, заварила чай.

— А-а, — протянула я.

При чем тут совесть и… любовь, например? Вот у блондинки Мелиссы хватает совести привораживать моего Мишу нечестными магическими способами. Хотя и некоторые ее немагические способы тоже честными не назовешь! Ах, посмотри, как платьице облегает мои телеса! У, Крыска! Ничего, вот научусь колдовать по-крупному, я тебя, только подойди к Мише, в змею превращу! Или лучше в торшер — стой себе и свети, хоть какая-то польза.

Бабуля хлопнула ладонью по столу, на нем появилась белая с красной вышивкой скатерть, булочки, варенье, сливочное масло.

Потом Маргарита выставила на стол чашки и блюдца, спросила, с молоком ли я пью чай. Я не успела ответить, как раздался стук в окошко. Из-за занавесок было не видно, кто там.

— Погляди, — велела она.

Я подошла к окну и отодвинула край занавески. За стеклом виднелась улыбающаяся рожа инспектора. Да он меня, никак, преследует!

— Там инспектор, — сообщила я, скривившись.

Маргарита достала третью чашку и еще одно блюдце. Потом не спеша направилась к двери.

Я вернулась за стол и стала нервно постукивать ложкой о столешницу.

Послышался звук открываемой двери, потом голоса Маргариты, сыщика и… Далии. Далия говорила:

— Мама, весь мой дом набит гостями, ни одной комнаты свободной! Даже в гостиной на диване будет спать Мордациус. А в твоем домике две спальни, и я предложила инспектору переночевать здесь.

Вот Далия хитрюга! Лишь бы сплавить инспектора подальше от подозрительного второго этажа и дергающейся лампы.

— Но у меня ночует Виктория, — отвечала Маргарита.

— Правда? — недоверчиво спросила Далия.

Я вышла из кухни.

— О, привет, — обрадовался инспектор. Со своими рыжими лохмами и сияющей радостной улыбкой он был похож на щенка.

— …так что обе спальни заняты, — досказала бабуля.

Далия нахмурилась. На плечи ее была наброшена чудесная лиловая меховая пелерина. Вот бы мне такую. Ой. Пелерина моментально сползла с плеч Далии и подлетела ко мне. Я от неожиданности сказала:

— Привет.

И это пелеринке!

У инспектора одна бровь поползла вверх, и уголок рта насмешливо поднялся. Какое несимметричное, несимпатичное лицо!

Далия щелкнула пальцами, и пелерина прыгнула к ней и снова закутала ее плечи.

— Но у тебя есть рекамье в гостиной, — нагло заявила Далия Маргарите, недовольно глядя на меня.

— И лавка на кухне, — сказала бабуля.

— Я могу поспать и на лавке, — с оптимизмом заявил инспектор.

Он эту лавку видел? На ней и я бы не поместилась, не то что этот длинноногий.

— На рекамье спит Боб, а на лавке — Кыся.

Кто это? Кыся, наверное, кошка. А Боб — собака или кошка? Я оглянулась кругом — и где они?

— Ой, мама, я тебя умоляю, — махнула на старушку рукой Далия, — один день твои звери могут и на другом месте поспать.

— С чего это вдруг? — сказала Маргарита. — Если ты так заботишься о комфорте господина инспектора, уступи ему свою кровать.

— Боюсь, что Дмитрий будет против, — ядовито усмехнулась Далия.

— Дамы, дамы, я прошу вас, — сказал инспектор. — Я взял с собой замечательный надувной матрас, — он приподнял вверх саквояж, который держал в руке.

Он же вроде раскладушку спрашивал?

— О! — сказала Далия. — И вы можете расположить его здесь в гостиной.

— На веранде, — сказала Маргарита. — Боб не любит чужаков в гостиной. Может и укусить.

— Чудненько, — сказал инспектор. — Люблю свежий воздух.

— Мама, — прошипела Далия, вытаращив глаза, — он же замерзнет!

— А меня вообще не волнует, что и где он будет делать до завтрашнего полудня, — хмуро сказала Маргарита.

Похоже, ей сильно не понравилось, что Далия захотела спихнуть инспектора ей. Она ведь к тому же не успела ничего мне рассказать и ничему не успела научить. И если на то пошло, у Далии одна гостиная только метров двести квадратных, я думаю, будет. Это вам не маленький домик Маргариты.

— Ну мама! — умоляюще протянула Далия.

— Хорошо, — согласилась наконец Маргарита, — надуете свой матрас в гостиной. Но если ночью Боб вам что-нибудь откусит, я ни при чем.

— Разумеется, ни при чем, — заверил рыжий.

— Ну, оставляю вас на попечение моей матушки, — ласково сказала Далия инспектору, — а мне надо устроить гостей на ночлег и прибраться на кух… — тут она прикусила язык, потому что, похоже, сболтнула лишнее. Потом выкрутилась: — Убраться в комнатах, я хотела сказать, в комнатах, протереть пыль.

— У вас столько слуг, а вы сами занимаетесь уборкой? — с живым любопытством спросил инспектор.

— Иногда… Меня это развлекает, — сказала Далия и быстро открыла дверь: — Ну, я побежала. Спокойной ночи.

Она выскользнула на улицу.

— Чаю? — спросила инспектора Маргарита.

— Да, с удовольствием, — с улыбкой отозвался инспектор. — Единственное, что я съел за последние несколько часов — это оливка из мартини. Ну, еще в «Черством прянике» меня угораздило попробовать пирожное «Наполеон». После этого я полчаса хрюкал, к большому удовольствию хозяев. Потом, правда, уже к их неудовольствию, за этот дикий «Наполеон» я их оштрафовал.

— «Наполеон» противоречил закону? — поинтересовалась я.

— Да. Он может нанести вред.

— Чем это?

— Оскорбить достоинство, — глубокомысленно сказал инспектор, — какой-нибудь полной дамы, например.

— Ну, раз вы голодны, проходите на кухню, — сказала Маргарита.

— Спасибо. — Он поставил саквояж и стал снимать плащ.

Я вернулась на свое место за столом, Маргарита разливала чай.

Инспектор зашел, приглаживая вихры рукой, отчего они взлохматились еще больше, спросил:

— Можно?

— Садитесь, — ответила Маргарита.

Инспектор выдвинул стул у торца стола и сел.

— Мне без молока, — сказал он, — и, если можно, с лимоном.

Маргарита поставила перед каждым чашку с чаем, тоже села за стол, махнула ладонью, и на столе появились сахарница, блюдце с нарезанным кружочками лимоном и сливочник.

Инспектор посмотрел на меня:

— А вы, я смотрю, не слишком любите колдовать…

Но бабуля перебила его, обратившись к нему повелительным тоном:

— Ну, рассказывайте.

— О чем? — слегка опешил он.

— О том, как вы стали инспектором, например. Или о вашем хобби.

— О хобби? — удивился инспектор.

— Или о том, как вам начальник надоел в последнее время.

— Или о жене и о детях, — встряла я. И зачем я спросила о жене, сама не знаю.

— Кхм… — Инспектор порозовел от смущения.

— Обычная дружеская болтовня за чаем, — улыбнулась старушка Маргарита.

Инспектор снова сказал: «Кхм», а потом ответил на мой вопрос:

— У меня нет жены и нет детей.

— Чудесно, — сказала я машинально.

— Разве? — посмотрел он на меня как-то странно.

— Ну в том смысле, — начала выкручиваться я, — что никто не отвлекает вас от вашей работы…

— Ага, — сказала бабуля, — и вы можете заявляться с проверками на сутки раньше.

— Ну, — сказал инспектор, кладя в чай лимон и сахар, — возможно, от жены я бы и на трое суток раньше сбежал. Так что вам повезло, что я холостяк, — и он почему-то взглянул на меня. — У меня даже невесты нет.

Естественно, нет ни жены, ни невесты. Хотела бы я видеть ту, которая сможет полюбить этого вредного типа.

— И, продолжая отвечать на ваши милые вопросы, — сказал инспектор, — могу вас заверить, что начальник мой мне нисколько не надоел. Потому что я сам себе начальник.

— Как это? — спросила я, размешивая сахар в чае с молоком.

— А вот так, — отвечал инспектор, — я получаю задания прямо на телефон, — он достал из нагрудного кармана крутейший мобильник и показал нам (парням только дай повод — сразу хвастаются своими игрушками), — провожу расследование, выявляю нарушения и отправляю отчет о них по электронной почте.

— А если вы вдруг не найдете нарушений?

— Такого еще не было, — сказал он.

Весело. Значит, просто так, не поймав кого-нибудь, он от Мишиной семьи не отстанет.

— Что-то зверюни мои ужинать не идут, — сказала бабуля и поднялась: — Пойду позову.

Она ушла, с улицы донесся тихий свист, а потом ее голос:

— Бобик, Кыся, домой, кушать!

— Ну, — обратил взор инспектор на меня, — теперь, может, вы расскажете о себе?

— А вы еще не рассказали, как стали инспектором, — ответила я.

— Хорошо, — кивнул он. — Я стал инспектором, как все становятся.

— И как же?

— Выучился на инспектора в магическом институте.

— А есть такие институты?

— Вы только сегодня вообще о ведьмах узнали? — поинтересовался он.

Я проигнорировала его вопрос и сказала:

— Странный выбор профессии.

— Логичный, — нахмурился он и стал намазывать очередную булочку маслом.

— И в чем же логика? — спросила я.

Он откусил булочку и отвечал с набитым ртом:

— Я люблю порядок, логично, что я взялся способствовать его наведению.

— Раз вы любите порядок, почему не наведете его на своей голове? — поинтересовалась я.

— Не нравится моя прическа?

— Нет.

— А что нравится?

— Ничего, — сказала я.

— А у вас красивая прическа. — Он улыбнулся.

— Я знаю, — нахально ответила я. Хотя какая там прическа, так, длинные космы ниже плеч.

— Очень м-м… по-ведьмински выглядит, — сказал он.

Входная дверь хлопнула, послышались шаги Маргариты, она зашла на кухню. Следом за ней на кухню забежала серая полосатая кошка. Посмотрела на нас как на нечто незначительное и подошла к миске в углу.

— Боб где-то носится, лохматое чудовище, — сказала Маргарита.

Инспектор при этих словах немного насторожился. Ха. Все же побаивается, что его покусают.

Хозяйка дома положила в кошачью миску кашу с кусочками сырого мяса и вернулась за стол. Кошка чавкала громче, чем мы.

Инспектор улыбнулся, сказал мне:

— Ну, я ответил на все ваши вопросы. Ваша очередь рассказывать.

— Лучше я вам расскажу о себе, — сказала Маргарита. — Я живу на свете гораздо дольше, чем она, и являюсь ведьмой тоже гораздо дольше, историй у меня полно, а слушателей найдешь не так уж часто. Так что вы попались, инспектор, — засмеялась она.

И она начала рассказывать историю о том, как путешествовала по Австрии и превратила стадо овец в стадо кенгуру, потому что решила, что она в Австралии — и кенгуру должны быть обязательно. Правда, решила она это после нескольких бутылок австрийского пива, которое к тому же поначалу показалось им с друзьями не слишком крепким и они добавили ему градусов колдовством.

Кошка поела, прыгнула на лавку у окна, улеглась на круглый коврик и, казалось, тоже стала слушать: она глядела на хозяйку, слегка прикрыв зеленые глаза.

А потом Маргарита рассказала, как встретила своего мужа, первого. Который был студентом авиационного училища. И который не был отцом Далии — и знал об этом! Но развелись они по другой причине.

— Несходство вкусов! — махнула рукой Маргарита. — Он покупал машину, вечером открывал гараж — а она уже другого цвета или даже другой формы. Или он красил стену, а утром на ней были обои в розочках. В тот раз он психанул и покрасил ее поверх обоев еще раз. Обои прилетели и наклеились, не успел он слезть со стремянки. И розы, — озорно сверкнули голубые глаза бабули, — были крупнее, чем на первых. Эх! Молодость, упрямство… Нет, чтобы уступить любимой женщине!

Хорошо бы у Маргариты оказалось с десяток мужей, чтобы на весь вечер хватило, и инспектор не начал снова задавать вопросы. И мне повезло. То есть Маргарите не очень везло с мужьями. После рассказа о первом она стала рассказывать, почему развелась со вторым мужем, архитектором. Он, видите ли, не любил сюрпризы. Типа когда с утра в постель прибегал поднос с завтраком и нежно его будил, почесывая деревянной ножкой его лысину.

Когда Маргарита стала рассказывать про третьего мужа, инженера и любителя рыбалки, я почувствовала, что мои глаза слипаются. Поэтому дальше я уже плохо помню. Были там поэт, певец, какой-то служащий казино — причем Маргарита говорила, что даже не знает, считать ли тот брак в Вегасе (а, вот откуда был служащий казино!), который продлился всего неделю, за полноценный настоящий брак?

Из дремы меня вывело восклицание Маргариты:

— М-да! Пора бы баиньки.

Она устроила меня в гостевой спаленке, где была большая и мягкая кровать. Я провалилась в сон, стоило моей голове коснуться пуховой подушки.

Проснулась я оттого, что утреннее солнце светило в лицо. Посмотрела на красный круглый будильник на комоде — начало девятого. Как там мой Миша? Я даже не позвонила ему перед сном! Хотя Маргарита же обещала, что он проспит до утра, и, значит, Крыса не должна была его зачаровать.

Я взяла сотовый и выбрала в меню своего жениха. Гудки, гудки. Все еще храпит, наверное. Я решила отправить ему СМС. Долго думала, что написать. Хотелось что-то вроде: «Как ты мог вчера вечером забыть о своей невесте и танцевать с этой…» В конце концов написала просто «Доброе утро». Посмотрим, что он ответит и как вообще будет оправдываться. Может, заявится сюда с букетом роз, упадет на колени, будет умолять простить за то, что смотрел на другую, и клясться в вечной любви.

Когда я, одевшись, вышла в гостиную, то увидела следующую картину: на широком надувном матрасе спал инспектор, а на инспекторе лежала огромная лохматая псина невероятных размеров и непонятной породы, похожая на рыжего бобтейла. На звук моих шагов собака подняла большую круглую голову, издав дружелюбное «Вуф».

— Привет, Боб, — шепотом сказала собаке я.

Боб снова положил голову на облаченное в красно-белую полосатую пижаму инспекторское плечо.

Вчера, в скромном свете нескольких бра, я не рассмотрела толком гостиную, да и была слишком уставшая и сонная, чтобы ее рассматривать.

При свете утра помещение оказалось большим и светлым. Три окна были занавешены белым тюлем, занавески в крупных маках были уже раздвинуты. Помимо кушетки с истрепанной по краям шелковой обивкой голубого цвета и с высокой, затейливой формы, спинкой, здесь были два старых серванта, два простых, с узкими полированными подлокотниками, красных кресла, торшер с абажуром в крупный цветной горох и овальный стол. Посреди комнаты лежал потертый квадратный ковер, половина окаймляющей его бахромы была выдрана. На этом ковре и валялся большой надувной матрас, на котором спали инспектор и Боб.

С кухни доносилось шипение чего-то жарящегося и вкусный запах. Я заглянула туда. Маргарита, в веселеньком, с рюшечками, фартучке и светлом, с вышивкой в народном стиле, платье, пекла оладьи. Я поздоровалась с ней и ушла в ванную, которая находилась по другую сторону прихожей.

Выходя из ванной, я столкнулась с инспектором. Он был все еще в пижаме и отплевывался, видимо, от шерсти Боба.

— Привет, — радостно сказал он, стряхивая шерсть с пижамы. — Кажется, придется ее пропылесосить.

— И вашу голову тоже.

— А вы можете, ну, магически? — Он очертил пальцем круг над своей лохматой макушкой, будто нарисовал в воздухе нимб.

— А это не запрещено законом?

Он засмеялся. Потом посерьезнел:

— А вы еще не ознакомились с Кодексом, я думаю.

— Нет.

— Я видел экземпляр в кухне. Кажется, его используют как подставку под горячее.

— О, — только и вымолвила я.

Он зашел в ванную. Я отправилась завтракать.

Интересно, и чего это Миша так долго спит? А вдруг он уже проснулся и даже не спешит увидеть меня?

Ах ты! Может, эта соседка снова накинула на него свои сети? То есть магический ошейник?

Я стояла посреди прихожей, разинув рог от внезапного подозрения, что у меня уже, быть может, давным-давно жениха увели, когда входная дверь приоткрылась. В щель наполовину протиснулась Орхидея и, кисло улыбнувшись, сказала мне:

— Привет-привет.

— Здрасьте.

— А Маргарита Петровна здесь?

— На кухне, — сказала я.

— А… инспектор? — шепотом спросила она.

— В ванной.

Орхидея кивнула, вошла. Тут ей пришлось посторониться, потому что мимо нас с деловым видом пробежал Боб, толкнул передними лапами дверь и выскочил на улицу.

Орхидея улыбнулась и робко, бочком-бочком, проскользнула в кухню.

Странная тетенька.

Я прошла на кухню следом за ней. Любопытно, чего это она вдруг явилась.

Когда я зашла, Орхидея, которая что-то быстро говорила старушке, замолчала и уставилась на меня.

— Я свой шарф вчера потеряла, — сказала Орхидея. — Может, вы, Вика, где-нибудь видели его? Розовый, в мелких вышитых розочках.

Я вспомнила красивый шифоновый шарфик, который был на ее шее во время игры в плюшки.

— Розочек я не заметила, — сказала я.

— А шарф?

— Тоже нет.

— Посеяла где-то, — пробормотала Орхидея. — А он мой выходной, любимый…

Маргарита хмыкнула и сказала:

— Она глава клана. И должна знать.

— М-да? — недоверчиво протянула Орхидея.

— Ей отвечать, между прочим, — сказала Маргарита.

— За что отвечать? — спросила я.

Орхидея виновато посмотрела на меня:

— За мою очаровательность и обворожительность.

— Чего?

Маргарита сказала:

— За то, что она очаровывала и обвораживала мужчин. — И вернулась к выпечке оладий.

Она — очаровывала? Эта толстая тетенька с кислой миной?

— С помощью зелий, — сказала Маргарита, прочитав все по моему лицу.

— И не брали разрешений? — кивнула я.

— На что разрешений не брали, Орхидея Семеновна? — раздался за моей спиной голос, разумеется, инспектора.

Я развернулась. Он все еще был одет в свою пижаму, а из-за своей худобы и красно-полосатости напоминал пограничный столб.

— Подслушивать нехорошо, — сказала я.

— Я просто шел мимо и услышал, — ответил он.

— И ваши допросы начнутся в полдень, — сказала я.

Кажется, я уже чувствую себя главой клана.

— Это не допрос, — возразил он, — а дружеское любопытство. К тому же, — обратился он к Орхидее, — если вы чистосердечно мне во всем признаетесь, это уменьшит наказание процентов на двадцать.

— Ага, — сказала я. — Друзья обычно так и говорят. И вообще, могли бы переодеться к завтраку.

— А я приглашен на завтрак? — улыбнулся он мне.

— Мы с вами довольно любезны, не находите? — обернулась от сковороды Маргарита.

— Да, — сказал рыжий. — И я вам за это признателен.

— Так идите и переодевайтесь, — скомандовала я, пока он снова не начал допрашивать Орхидею.

— Вас смущает мой внешний вид? — спросил этот тип меня.

Я не успела сказать, что мне вообще плевать на его внешний вид, как ответила Маргарита:

— От вашей пижамы у меня в глазах рябит. Так что пожалейте старушку и ее слабое зрение.

Я усмехнулась. Инспектор ретировался в гостиную.

— Вика, открой окно — пусть дым выветривается, — сказала мне Маргарита.

Я распахнула обе створки небольшого окна. Откуда-то издалека, от озера, доносились веселые детские голоса, которые иногда перекрикивал властный женский голос — похоже, девочки гуляли со своей няней.

Моя нога еще побаливала, и я присела на стул у стола.

Орхидея, которая все это время стояла, теребя носовой платочек и покусывая накрашенные алым губы, сказала тихо:

— Уф. Какой он суровый.

Суровый? Да он же просто обнаглевший школьник, который притворяется учителем.

— А что, — спросила я Орхидею, — вы много раз использовали зелья?

— Всегда, — сказала она. — Видишь ли, в обществе мужчин я обычно так робею, так робею, что и слова сказать не могу, а потому мне легче подлить пару капель им в бокал и они становятся такие милые, такие влюбленные. И я уже могу с ними спокойно разговаривать… Правда, — стыдливо улыбнулась она, — иногда приходится от них отбиваться чем-нибудь, чтобы не слишком приставали.

Так и представляю эту пышную Орхидею, отмахивающуюся от мужчин своей лаковой черной сумкой, как от надоедливых комаров.

— Знаешь, — сказала Маргарита Орхидее, ставя на стол тарелку с горкой оладий, — ты лучше про это инспектору не рассказывай. Это все ерунда, так, мелкие женские развлечения.

— Один раз, — заговорщически прошептала Орхидея, — я подлила зелье сразу троим. Что потом было!

— Что? — поинтересовалась я.

— Драка, — трагически завела она глаза к потолку. — И главное, они так ею увлеклись, что забыли про меня, и мне было даже не с кем потанцевать.

— Ну, вот и я, — раздался позади полный оптимизма и так мне осточертевший голос.

На пороге кухни стоял инспектор. Костюм будто только что выглажен, белая рубашка, галстук. И даже волосы прилизаны. А когда он подошел ближе, чтобы сесть за стол рядом со мной, я почувствовала легкий аромат одеколона.

— Позавтракаешь с нами, Орхидея? — спросила Маргарита, доставая из шкафа кружки.

— Д-да, пожалуй, — покосившись на инспектора, неуверенно сказала Орхидея. И плюхнулась на стул у торца: — Я вообще-то уже завтракала у Далии. Но я так нервничаю, что позавтракаю еще.

Мне хотелось спросить у Орхидеи, не видела ли она за завтраком Мишу, но при инспекторе это было как-то неудобно.

А рыжий изверг улыбнулся Орхидее детской невинной улыбкой:

— И почему вы нервничаете?

Рука Орхидеи, протянувшаяся за оладушком, задрожала. Потом эта полная ручка решительно взяла вилку, нанизала на нее целую стопку оладий и шлепнула ее на тарелку.

— Вареньицем полей, — посоветовала Орхидее Маргарита.

— Угу. — Орхидея поливала малиновым вареньем оладьи, а инспектор выжидательно смотрел на нее.

Закончив поливать вареньем, Орхидея принялась молча, один за другим, жевать оладьи. Инспектор, похоже, понял, что ответа не дождется, и тоже потянулся за оладьями. Накладывая их в свою тарелку, он заметил как бы между прочим:

— А я обычно нервничаю, когда влюбляюсь.

— И часто вы влюбляетесь? — спросила я зачем-то.

А Орхидея посмотрела на инспектора как-то странно и задумчиво.

— Редко, — сказал инспектор, увлеченно свертывая оладушек в трубочку вилкой. — Но почти всегда без взаимности. Так что приворотное зелье мне бы пригодилось. — Он рассмеялся беззаботным смехом.

Артист! Но до чего он Орхидею довел: та сидела и даже не ела, а лишь поглаживала скатерть. Глаза Орхидеи были полны слез.

— Да в вас и с приворотным зельем никаким не влюбишься! — сказала я.

Бондин поглядел на меня с каким-то странным выражением… огорчением, что ли?

А Орхидея вдруг вскочила и сказала:

— Я лучше пойду, — и бросилась из кухни.

Я тоже вскочила:

— Ну что вы, Орхидея! — Ох уж этот вредный инспектор! Не зря его Далия инквизитором обозвала! Мучитель.

Но он, видимо, тоже понял, что слегка перегнул палку, поглядел в окно и пробормотал:

— Да я ведь пока что инспекцию не начал. Так что можно даже и не разговаривать о всяких запрещенных напитках.

Орхидея посмотрела на него настороженно.

— Горячий шоколад, по крайней мере, еще не запретили? — спросила Маргарита инспектора. — Как напиток, приносящий радость?

Инспектор усмехнулся:

— Нет.

Маргарита взмахнула рукой над столом, и на нем появился фарфоровый кофейник, из носика шел пар. Она глянула на шкаф, дверца распахнулась и оттуда выпорхнули и приземлились на стол четыре круглые чашки.

Орхидея пробормотала:

— Ну, если шоколад, то я, пожалуй, задержусь, — и снова уселась на свое место.

Бабуля разлила шоколад по чашкам. Чашки сами разъехались к каждому, сидевшему за столом.

Инспектор посмотрел почему-то на меня и улыбнулся виновато. Я уткнулась в чашку с шоколадом.

— Вкуснота, — сказала я, отпив глоток.

Инспектор тоже попробовал шоколад, пробормотал:

— Как сладко, — и запил его чаем.

И вот тут с ним произошло что-то странное: глаза его заблестели, он повернулся и взглянул на Орхидею, то есть не просто взглянул, а буквально впился взглядом и взволнованно произнес изменившимся, слегка хрипловатым голосом:

— Этот шоколад такой же сладкий, как вы, Орхидея.

Орхидея, эта толстая скромница, улыбнулась ему широкой довольной улыбкой:

— Спасибо, сударь инспектор.

— Для вас просто Денис, — ухмыльнулся он.

Это что же — с шоколадом что-то не ладно? Я прислушалась к собственным ощущениям. Никакой влюбленности ни к кому я не чувствовала. То есть да, я люблю Мишу. Но никакого крышесноса.

Инспектор встал и подвинул свой стул ближе к Орхидее. Уселся, положил локоть на стол, а голову на ладонь, и стал любоваться ставшей для него вдруг бесценной Орхидеей Семеновной.

Орхидея Семеновна хихикала и, жеманничая, наяривала оладьи.

Я в недоумении посмотрела на бабулю. Та подняла руку и показала свой перстень. Ах да, я же тоже могу все увидеть.

Я повернула перстень и увидела в чашке чая, из которой до этого пил инспектор, огромное розовое пульсирующее сердце.

Что это значит? Орхидея подлила в чай приворотного зелья? Когда же она успела? А, когда бабуля колдовала шоколад.

Я посмотрела на парочку голубков. Инспектор был будто бы в розовом облаке. А в кармашке черного жакета Орхидеи что-то светилось розовым светом. Судя по очертаниям, флакон с зельем. Я выключила око.

Она обалдела, эта Орхидея, творить такое с инспектором? Нас всех теперь в тюрьму посадят! Или что там у них предусмотрено для слишком жадных до любви особ и глав их клана, которые, очевидно, должны этих особ перевоспитывать?

— Орхидея. Какое красивое имя, — меж тем с придыханием говорил инспектор.

Я раздумывала, не шмякнуть ли инспекгора магической сковородкой по башке, чтобы он перестал вести себя как идиот. Хотя какое мне до него дело? Пусть ведет.

Тут на пороге кухни появилась Стрелиция в своем темно-зеленом платье.

— Хозяева дома сбежали! — трагическим голосом объявила она.

— Что? — хором вопросили я и Орхидея.

А Стрелиция вдруг заметила инспектора и воскликнула испуганно:

— Ой, — и приложила ладонь к губам.

Бабуля строго посмотрела на Стрелицию:

— Кто именно?

А инспектор только повернул голову и спросил безмятежно:

— Зачем?

Покосившись на инспектора, который странно отреагировал на столь важное сообщение, Стрелиция нерешительно ответила:

— Далия Георгиевна, Дмитрий Васильевич и Миша… А еще…

— И Миша? — разволновалась я.

— Еще Мелисса Весловская, — договорила Стрелиция.

И Мелисса? Что за дела?

— С чего ты взяла, что они сбежали? — спросила Маргарита и покосилась на инспектора, который держал в своих ладонях пухлую ручку Орхидеи и не сводил с тетки отуманенных глаз. Потом сказала, приподнимаясь: — Поговорим в саду?

— Почему же, — пробормотал инспектор, — если кто-то уехал из поместья, это имеет прямое отношение к моей инспекции.

Ах да. Ведь они же по радио сказали, чтобы никто не покидал поместья.

Инспектор нехотя выпустил руку Орхидеи и посмотрел на свои золотые наручные часы — там мигал красный огонек.

— Действительно, побег, — сказал он. — Почему только сейчас сработало? — Он постучал по циферблату, огонек погас. Инспектор снова постучал — огонек замигал. — Хм. Опять в починку пора.

Он повернулся к Стрелиции:

— А в доме сигнализация мигает?

— Угу, — нехотя кивнула та.

— И давно?

— Не знаю.

Инспектор нажал какую-то кнопку сбоку часов, красный огонек мигнул два раза.

— Странно, — сказал инспектор, — а показывает, что сбежали только двое…

Тут в окно завопил женский голос:

— Они нашлись! Они нашлись!

Раздвинув ветки кустарника, в кухню заглядывала вторая невестка — Акация, щеки ее раскраснелись, она тяжело дышала:

— Далия Георгиевна и Дмитрий Васильевич нашлись!

— А Миша? — крикнула я.

— Нет, — виновато ответила Акация, — его и Мелиссы нет… А вот Далию Георгиевну и Дмитрия Васильевича! Заледенили!

— Заледенили? — в ужасе произнесла я.

— Заклятье такое, — хмуро сказала бабуля.

— Это Мелисса! — вскричала я, вскакивая.

Все уставились на меня, даже инспектор оторвал взгляд от Орхидеи.

— Они хотели помешать ей сбежать, и она их заколдовала! — объявила я.

— Хорошая версия, — рассеянно заметил инспектор и с улыбкой повернулся к Орхидее: — Правда, дорогая?

— Тех, кого заледенили, можно расколдовать? — спросила я Маргариту.

— Разумеется, — кивнула она.

— Да они и сами оттают через недельку, — сказал инспектор.

— Где они? — спросила Маргарита Акацию.

— На берегу озера, — ответила она.

Значит, Мелисса через озеро сбежала! На той лодке, на которой с родителями приехала на праздник.

Маргарита обратилась к Стрелиции, так и стоявшей в дверях:

— И ты их не увидела, когда сюда шла?

— Нет, — помотала та толовой.

— Да их сразу не заметишь, — сказала Акация. — Они там среди кустарника. Их няня нашла, когда за мячиком побежала.

И Акация вдруг как взвизгнет!

Напугались все. Инспектор обхватил Орхидею, будто ей что-то угрожало.

Толкнув Акацию под локоть большой лохматой круглой головой, в окне показался Боб. Он поставил передние лапы на подоконник и заглянул в комнату — в зубах его виднелась какая-то смятая бумажка.

— Вуф! — тихо буркнул Боб, не разжимая челюстей.

Бабуля Маргарита подошла к окну и забрала у него бумагу. Развернула ее — это была какая-то записка — пробежала глазами, нахмурилась. Потом протянула записку мне.

Красивым почерком с завитушками там было написано:

«Мама и папа! Когда я увидела Мишу с этой чухонкой, я поняла, что не могу ему позволить жениться на ней. Мне кажется, в глубине души он до сих пор меня любит. Я уверена, он даже жениться собрался, только чтобы мне отомстить. Мы поехали бракосочетаться. Пожелайте нам счастья. Мелисса».

— Что там? — хором спросили Стрелиция и прибежавшая на кухню Акация.

— Мелисса с Мишей поехали жениться, — будто чужим голосом произнесла я. Происходящее казалось каким-то нереальным. Мой Миша уехал жениться на другой? На какой-то соседке-блондинке?

Маргарита снова взяла у меня записку, сказала:

— Миша бы не поехал с ней по доброй воле.

— Не рехнулся же он! — подхватила Акация. — Ведь за побег накажут.

Я бы предпочла, чтобы кто-нибудь сказал, что Миша слишком меня любит, чтобы бежать с другой.

Но…

— Накажут? — повторила я за Акацией.

— Сибирь, — сказала Акация, возведя глаза к потолку.

Ничего себе. Хотя для этого предателя и Сибири будет мало!

— Массовый побег, — пробормотал инспектор, не поворачивая головы. Потом вытащил из кармана телефон. — Я пущу по следу агентов.

— Вовсе не массовый! — возразила Маргарита. — Сбежала одна Мелисса.

— О! — сказал инспектор. — Если бы одна, то я мог бы и сам заняться поиском. Агенты, они ведь, знаете…

— Знаем, — кивнули все, кроме меня.

А я спросила:

— Что за… агенты?

Маргарита наклонилась ко мне и прошептала:

— Если беглецов найдут они, то дело сразу пойдет в суд.

— Но ведь Михаил Реймс тоже сбежал, — возразил рыжий, — а значит, нужны агенты. — Он стал искать в меню телефона нужную строку.

— Михаила украли! — торжественно объявила бабуля.

Украли?.. Разумеется! Разве Миша бросил бы меня? Мелисса его, наверное, связала или наручники надела и наставила пистолет!

Бабуля положила записку на стол перед инспектором:

— Гляделки наденьте.

Рыжий вскинул левую руку и посмотрел на часы.

— Еще и девяти нет, — сообщил он нам.

— Ну и что, — не поняла я.

Маргарита нетерпеливо махнула рукой:

— Да ладно уж, смотрите.

— Это не совсем по правилам, — сказал инспектор. — Но ввиду того, что произошло чрезвычайное происшествие… Я, с вашего позволения, воспользуюсь…

Он достал из внутреннего кармана небольшой плоский футляр, открыл его и вытащил очки — да какие! Со стразиками и серебристым напылением! Да он та еще кокетка. Я усмехнулась.

Он это заметил и сказал тихо:

— Это алмазы и митрил.

Хочет сказать, украшения строго по делу. Все равно прикольный дизайн.

Он надел очки.

— Ох! — вздохнула Орхидея.

Я тоже включила гляделку — повернула перстень — и склонилась к бумажке. На уголке, будто блестящие розовые брызги, красовались три маленьких мерцающих капли-сердечка. Значит, и правда Миша околдован! Мое сердце запело. Значит, эта ведьма его заставила, опьянила, отравила! Ну, она у меня попляшет, когда я их догоню!

— О! — только и сказал инспектор на записку. Потом протянул ее Стрелиции: — Может, передать ее Весловским?

Стрелиция и Акация дружно, едва не разорвав, схватили бумажку, тут же жадно пробежали ее глазами и, хихикнув, покосились на меня. Я посмотрела на них так свирепо, что они как-то стушевались и быстро смылись с кухни.

А инспектор вдруг взглянул — случайно? — на свою кружку с чаем, стоявшую неподалеку. И снова сказал:

— О!

В кружке пульсировало розовое сердце.

Третье «О!» инспектор произнес, глянув на Орхидею. А в ее кармашке поблескивал розовым флакончик.

— Ой, — Орхидея виновато улыбнулась.

А инспектор сказал:

— Ты меня приворожила?!

Орхидея только тихо икнула. Может, от волнения, а может, просто оладий переела.

— Я так сильно тебе нужен? — продолжал восклицать рыжий.

— Ну-у… — сказала Орхидея. — Да…

— Милая! — заорал инспектор. — Я не могу поверить в такое счастье!

Вот кретин.

— Хи, — сказала Орхидея.

— Раз было задействовано любовное зелье, формально это одиночный побег, — сказала бабуля. — А Мишу украли. У нее, — и бабуля ткнула в меня пальцем.

— Раз украли ее имущество, — сказал инспектор, продолжая улыбаться Орхидее, — Виктория может поехать за ним вместе с официальным лицом, то есть со мной, и вернуть его себе.

Имущество — это Миша? Видимо, так считается по ведьминским законам. Как приятно. И правильно.

А рыжий дурачок продолжал:

— А вы, Орхидеечка, поедете со мной?

Маргарита сказала мне:

— Езжай за Мишей. Я дам тебе противоядие.

— От любовного зелья? — обрадовалась я.

— Да.

— А разве есть такое? — встревожилась Орхидея.

— Мое изобретение, — сказала Маргарита, поднялась, достала из выдвижного ящика расписную палехскую шкатулку, а оттуда — маленький пузырек. — Отличная вещь для укрепления брака, особенно если вокруг одни ведьмы.

— А вы его запатентовали? — поинтересовался инспектор и поцеловал руку Орхидеи. — Оно бы очень помогло в работе Департаментов.

Надо же. Сколько бы этого упертого осла ни околдовывали, он продолжает думать о работе.

— А куда они могли поехать? — спросила я Маргариту.

— Надо опросить родителей Мелиссы, — словно на автомате проговорил инспектор. — Дочка могла поделиться с мамой своими планами. А потом необходимо побеседовать с гостями, возможно, кто-нибудь что-то видел. Или слышал.

А он может быть весьма эффективен в поиске, этот рыжий идиот.

— Маргарита Петровна, — обратилась я к старушке, — а может, пора испытать ваше противоядие? — и я многозначительно покивала на нелепую парочку, сидевшую по соседству со мной.

— Детка, — тихо сказала Маргарита, наклонившись ко мне через стол, — видишь ли, в его составе есть напиток беспамятства. Тот, кто его выпьет, не узнает никого несколько дней.

М-да. Это нам ни к чему. Инспектор нужен соображающий. Не смогу же я искать Мишу одна. А инспектор профи.

— Любовь моя, тебе от окна не дует? — донеслось между тем слева инспекторское воркование.

— Вы будете заниматься делом? — рявкнула я на инспектора.

Он, не отворачиваясь от чаровницы, ответил безмятежно:

— Разумеется.

Я встала, подошла к нему, схватила за жилистое плечо и потрясла:

— Ну так займитесь!

— Да, разумеется, — и он нехотя повернулся: — Значит, на записке, которую они оставили, любовное зелье?

— Не они, — сказала я, — а Кры… Мелисса.

— Да-да, — покивал он, будто выуживая факты из памяти. — Мелисса Сигизмундовна Весловская. Красивая блондинка. — Потом он резко обернулся к Орхидее: — Не такая красивая, как ты, дорогая, разумеется!

Орхидея хрюкнула смешливо и довольно.

О, как же трудно разговаривать с этими страстно влюбленными!

— Да, вполне возможно, его увезли принудительно, — сказал инспектор.

— Значит, его не отправят в Сибирь? — спросила я.

Мне же придется, как декабристке, ехать за Мишей! А в Сибири жутко холодно. И там тайга. Как там выживешь?

— Надо еще доказать, что принудительно, — ответил инспектор. Потом поднялся и сказал с сожалением: — Ну что ж, хорошенького помаленьку. — Поцеловал руку Орхидее: — Спасибо за прекрасные мгновения! — и повернулся к Маргарите: — Где ваше противоядие?

Вот это сила воли! Даже любовное зелье ему, видать, нипочем.

— У него сильный побочный эффект, — ответила бабуля.

— Напиток беспамятства?

— Да, самую малость, — обеспокоенно сказала Маргарита.

Рыжий покивал:

— Против него у нас уже кое-что есть.

Маргарита откупорила стекляшку.

Рыжий сказал:

— Мне придется его конфисковать. И, возможно, многое из содержимого шкатулки тоже.

— Но, дорогой, — попыталась возразить Орхидея.

— Любовь моя, — нежно сказал ей инспектор, — это мой долг.

А я вдруг вспомнила:

— Еще нет двенадцати, так что ваша проверка пока не началась. И нечего распоряжаться чужими вещами!

Инспектор посмотрел на меня:

— Вы правы. — Он капнул из пузырька в поданный Маргаритой стакан с водой, отдал бутылку хозяйке. — Но я ведь все равно теперь знаю, где вы храните запрещенные зелья. И заберу их через три часа. — И он отвернулся, будто бы очень заинтересованный цветными разделочными досками, висящими на стене.

— Ага, — сказала Маргарита, сунула пузырек мне в руки, взяла шкатулку и вышла из кухни.

Я спрятала бутылочку в карман джинсов.

Хлопнула входная дверь. Из сада донеслось радостное тявканье Боба. Наверное, Маргарита зелье в саду спрячет.

Инспектор выпил воду, достал из кармана плоскую пластиковую коробку, вынул оттуда прозрачную пилюлю.

Я повернула кольцо камнем внутрь. Розовый туман над головой инспектора становился белым.

Рыжий смотрел на меня пристально, его серые глаза, такие ясные, постепенно приобрели отсутствующее выражение, и он проговорил:

— Почему ты смотришь на меня?

— Это ты на меня смотришь, — сказала я ему.

— Ты человек? — спросил он.

Ну все. Крыша у инспектора съехала окончательно. До чего общение с ведьмами доводит!

Он помотал головой, кинул в рот пилюлю и запил чаем из чашки Орхидеи. И почему-то снова уставился на меня. Туман вокруг его головы развеялся, глаза прояснились, снова стали слегка диковатыми. Он улыбнулся:

— Спасибо.

— За что? — буркнула я. Нет, ну чего он на меня так пялится?

— За то, что побыли моим ориентиром реальности.

Как будто я соглашалась им быть, ориентиром.

Орхидея шумно и грустно вздохнула.

Из сада донеслись громкие и не слишком цензурные ругательства — ругалась бабуля. Потом она крикнула:

— Инспектор! Вика! Бегом сюда!

Мы вместе с инспектором бросились из кухни и столкнулись в дверях. Он извинился и пропустил меня вперед.

У крыльца нас ожидала Маргарита — руки в боки, брови нахмурены:

— Эта поросюшка у меня ступу украла!

Какая еще поросюшка?

— Вот на чем они улетели! — продолжила Маргарита, и я поняла, что обзывала она Мелиссу. — И главное, Боб не залаял, а он чужих за версту чует. Наверное, она Мишу заставила ступу вытащить… — Она задумалась. — Но он слова не знал.

— Какого слова? — спросила я.

— Слова заветного. От сарая. Вместо замка. Оно, конечно, простое… — продолжала рассуждать Маргарита Петровна, — но все же…

— Какое простое? — поинтересовался инспектор.

— Сорняк, — сказала бабуля.

— А кто его мог знать? — спросил инспектор.

Бабуля вдруг нахмурилась — похоже, что-то вспомнила, — но ответила:

— Да мало ли. Я особо не таилась, когда дверь открывала. Там же ничего ценного-то нет.

— Не знала, что Мелисса умеет обращаться со ступой, — прозвучал позади голос Орхидеи — она стояла на пороге.

— И вот, однако ж… — недовольно пробурчала Маргарита.

— А где наши замороженные хозяева? — вопросил инспектор и направился по дорожке к калитке.

С озера доносился какой-то галдеж.

Маргарита, Орхидея и я дружно двинулись за инспектором.

— Поди, не могут их расколдовать, — сказала бабуля.

— Мишиных родителей? — спросила я.

— Ну а кого же еще. Это заклятие льда нанести просто, а ты попробуй потом их разморозь! Сначала особой морской солью посыпь, потом в воду кинь, а уж потом…

— А потом что? — поинтересовалась я. Надо же магию постигать.

— Потом расколдовывай. А всухую этот волшебный лед ничем не возьмешь.

Мы спустились по ступенькам от калитки, свернули за высокие кусты и издалека увидели толпу гостей на берегу.

Инспектор углубился в толпу. Когда мы подошли, послышался его голос:

— Похоже, нужна ведьма посильнее.

— Я уже тут, — зычно откликнулась Маргарита.

Инспектор вернулся к нам.

— А может, вы? — спросил он меня, и в глазах его мелькнули насмешливые искорки.

— Я?! — испугалась я.

— Ну вы же глава клана.

— Кхм. Я ведь… недавно…

Маргарита уже скрылась в толпе. Я, чтобы не объясняться дальше с этим типом, просто обошла его, протиснулась сквозь толпу и наконец увидела, почему все собрались.

На травке лежали две ледяные глыбы. Внутри них были застывшие фигуры — Дмитрия Васильевича и Далии. Какой ужас. Далия, конечно, не подарок, но запечатывать ее в лед — уж слишком жестоко!

Орхидею это тоже впечатлило, она всплеснула полными ручками и сказала:

— Как куклы в коробках!

Несколько ведьм махали на лед руками, из пальцев их летели искры, у одной даже вылетел мощный фейерверк, все это билось об лед, но и следа не оставляло на его поверхности. Правда, какие-то белые кристаллы разлетались в стороны. Кристаллики, похожие на…

— Я посыпала его сахаром, а толку нет, — раздался старушечий голос. Это была мать Орхидеи — пожилая дама в лиловом.

— Солью, Сирень, солью, — сказала Маргарита и протянула ладони вперед. На каждой возникла морского цвета пачка. Одну она отдала мне: — Сыпь. — А ведьмам сказала: — Хватит пылить.

И те отступили.

Это был пакет фирменной морской соли, на нем было написано, что эта соль полезна для здоровья и все такое. Я оторвала верх, посмотрела на действия Маргариты — та просто-напросто рассыпала соль по всей длине ледяного саркофага Далии.

Я рассыпала свою на вторую глыбу.

Люди позади тихо переговаривались, слышалось:

— Говорила же, надо было солью или песком…

Кто-то из женщин вдруг прошептал громко:

— А вы знаете, что Михаил сбежал вместе с соседкой?

— Она была его первой невестой! — сообщил в ответ другой женский голос.

— Вовремя одумался! А то бы захомутала его эта простушка!

И тут резко прозвучал голос инспектора:

— А кто перенес льдины сюда?

Точно. Акация же сказала, что они в кустарнике.

Ответила Стрелиция:

— Их няня переместила, чтобы удобнее расколдовывать было.

Маргарита забрала у меня пустой пакет, произвела едва уловимое движение пальцами, и оба пакета с легким щелчком и несколькими искрами исчезли.

Как же она убирает предметы? Хорошо бы научиться.

— Надо подождать, — сказала Маргарита.

— Вон там их нашли? — спросил инспектор, указывая на заросли кустов.

— Да, — подтвердили несколько голосов.

Инспектор двинулся в кусты. Я — за ним.

Ну и ничего там не было. Только примятая трава да сломанные ветки. Инспектор посмотрел-посмотрел вокруг да пошел обратно. Я покрутилась на месте. Ничего интересного. Зашагала обратно к берегу, и вдруг под кроссовкой что-то хрустнуло. Я наклонилась и подобрала открытое карманное зеркальце. Крышка почти отломалась.

Зеркало было из темного золота — или из металла, похожего на золото — с затейливыми узорами на крышке. Наверное, Далия его обронила перед тем, как ее заколдовали.

Между тем тетки на берегу заахали. Я поспешила туда.

Глыбы льда громко трещали. По ним расходились белые трещины-лучи. Маргарита, как дирижер, взмахнула руками, оба прямоугольника поднялись с травы и медленно полетели к воде. У самого берега, на мелководье, они плюхнулись в озеро.

Инспектор между тем обратился к гостям:

— У кого-нибудь есть предположения, кто их заледенил?

— Нет, не-а, — отвечали все и стали быстро расходиться кто куда. М-да, умеет он с людьми беседовать. Нет чтобы потихоньку, всякими окольными путями все разведать. Тем более что и так понятно — кому их заколдовывать, кроме Мелиссы! Лучше бы спросил, куда она Мишу увезла.

Орхидея осталась. Видимо, после того как инспектор сто раз признался ей в любви, особого страха он ей больше не внушал.

А я вспомнила Мишины слова за обедом и спросила Бондина тихо:

— Почему бы вам не воспользоваться камертоном?

Инспектор посмотрел на меня вопросительно.

— Прибор такой, — пренебрежительно сказала ему я. — Может точно определить, кто колдовал.

— Правда? — заинтересовался он.

— Хм, работаете при Министерстве и не знаете о технических новинках.

— Магических новинках, — поправил меня он. — Почему же не знаю о новинках, знаю. Просто я не захватил ее с собой.

Ну и какой толк от таких инспекторов?

А бабуля продолжала расколдовывать несчастную супружескую пару. Когда лед наполовину растаял, в руках старушки появился рупор, и она в него прокричала:

— Р-р-ота, подъем!

Нет, это юмор такой или формула расколдовывания?

Похоже, формула. Потому что лед вдруг совсем исчез, Дмитрий Васильевич и Далия плюхнулись в воду, вскочили, замахали руками, пытаясь вернуть равновесие, и зафыркали, выплевывая воду. Дмитрий Васильевич воскликнул, завидев жену:

— И ты здесь?

— Как видишь! — сказала она. И проворчала: — Эти бестолочи не могут снять простое заледенение! Вот дуры!

Поскальзываясь и держась друг за дружку, они выбрались на сушу. Далия скинула мокрую меховую пелеринку, и тут же на ее плечах и на плечах ее мужа появилось по одеялу.

— Спасибо, что освободили нас, — сказал Дмитрий Васильевич теще.

Маргарита только кивнула.

Инспектор сразу пристал к ним с вопросами. Сначала подошел к Дмитрию Васильевичу:

— Значит, вашей супруги не было здесь, когда вас заколдовали?

— Я ее не видел, — сдержанно ответил тот.

Далия ответила нетерпеливо:

— Естественно, не видел, потому что меня тут не было.

— А вы что увидели, когда пришли? — спросил ее Бондин.

— Айсберг вместо мужа, — резко сказала Далия.

— В кустах, — добавил инспектор.

— Нет, — сказала Далия. — На дорожке. А потом она закинула лед туда, в чащу.

— Кто — она?

— Мелисса, — Далия нервно дернула плечами.

— Ну а вы? — спросил ее инспектор.

— Что — я? — сказала Далия, сердясь. — Я увидела заколдованного мужа и побежала к нему.

— И Мелисса Весловская заколдовала вас?

— Да.

— И когда все это произошло?

— Я не ношу часов, — высокомерно бросила Далия.

Ну да, ну да. Ведьмы часов не наблюдают.

— Около семи, — отозвался Дмитрий Васильевич, — нет, ближе к половине восьмого. А сейчас сколько времени?

Инспектор взглянул на часы:

— Десять минут десятого, — и спросил: — Мелисса была с вашим сыном Михаилом?

— Да, — кивнул Дмитрий Васильевич и сказал огорченно: — Они собирались улететь на ступе…

И куда можно на ступе полететь? Где же их теперь искать?

Дмитрий Васильевич рассказывал:

— Я прогуливался в роще и услышал шум на берегу. Пошел сюда, хотел их остановить, ведь это же безумие — убегать от инспекции, но едва подошел ближе, как меня стукнули заклятьем.

— Мелисса вас стукнула? — уточнил инспектор.

— Разумеется, кто же еще! — резко сказала Далия.

— Я не заметил точно, кто, — сказал Дмитрий Васильевич. — Но подозреваю, что Мелисса, увы.

Маргарита и Орхидея слушали, затаив дыхание, как и я.

Инспектор спросил:

— И вы, Далия Георгиевна, не смогли ей противостоять?

— Нет, она атаковала слишком неожиданно. — Далия закуталась плотнее в одеяло и сказала нетерпеливо: — Может, позволите нам вернуться в дом и переодеться?

— Разумеется, — сказал инспектор. — Извините, я как-то не подумал.

Он их так просто отпустит?

— Я провожу вас, — сказал Бондин.

Все трое направились к главному дому, я хотела увязаться за ними, но меня придержала за руку Маргарита Петровна, сказала тихо:

— Вика, вернись потом ко мне. Хочу кое о чем тебя спросить.

— Хорошо, — кивнула я и бегом пустилась догонять удаляющуюся по дорожке троицу.

Когда я поравнялась с ними, Бондин спрашивал:

— Беглецы упоминали о том, куда они направляются?

— Не припомню, — с сожалением ответил Дмитрий Васильевич.

— Может, какой-то намек был?

Дмитрий Васильевич отрицательно помотал головой. Потом сказал:

— Самое главное, что вы должны знать — Миша был там не по доброй воле, — и он поглядел на меня сочувственно.

— Да? И как вы это поняли? — спросил Бондин.

— Он вел себя ненормально, — сказал Дмитрий Васильевич. — Безотрывно смотрел на Мелиссу, поминутно признавался в любви, ну, вы понимаете…

— Еще как, — буркнул Бондин. И сказал уже громко: — Любовное зелье.

— Да, — кивнул Дмитрий Васильевич.

Значит, Миша и правда околдован! Значит, он не разлюбил меня и не бросил! И не влюблялся он заново в эту Крысу-Белобрысу!

— А вы, Далия Георгиевна, видели, что он околдован? — спросил Бондин. — Видели розовое облако над ним?

— Я не успела включить око, — ответила Далия. — Вероятно, он был околдован. Хотя, — она покосилась на меня, — почему бы ему не вспомнить старую, настоящую любовь? — Она сделала упор на слово «настоящую».

Да нет. Это она назло мне говорит. Миша не мог так поступить. Это я — его настоящая любовь! Я!

— Разумеется, Миша был околдован! — вскричал Дмитрий Васильевич. — Он же не дурак — сбегать от инспекции! И от невесты.

— Ты забыл, что такое страсть, — холодно возразила мужу Далия.

— Зато я знаю, что такое долг, — сухо отозвался он.

А рыжий вдруг спросил:

— Дмитрий Васильевич, а вы всегда так рано встаете?

— Да, обычно да, — немного растерянно ответил он.

— И идете прогуляться?

— Да, сначала пью кофе, потом гуляю.

— Понятно… А вы, Далия Георгиевна, тоже жаворонок?

— Когда как, — пожала плечами Далия.

Мы как раз подошли к стеклянной двери, ведущей в дом. Дмитрий Васильевич приостановился, и Далия поторопила его:

— Ну заходи уже, я совсем озябла.

— Кстати, а куда вы, Далия Георгиевна, шли в такую рань? — спросил Бондин.

— Встречать рассвет, — ответила Далия. — Позволю себе заметить, что ваши вопросы глупые и дурацкие и не имеют отношения к делу. Лучше бы вы занялись поисками беглецов.

— Займусь, — кивнул рыжий.

— А теперь пустите меня наконец в дом.

— Разумеется, — инспектор посторонился, Далия вошла через распахнутую дверь, которую услужливо придерживал ее муж.

Стеклянная дверь закрылась, супруги ушли в глубь дома, инспектор посмотрел на меня:

— Вы заходите?

— А вы? — Вдруг он пойдет их дальше расспрашивать, так я увяжусь за ним, если получится.

— Думаю, они больше ничего не скажут.

— Пожалуй, — согласилась я и развернулась, чтобы вернуться к Маргарите. Потом вдруг осознала, что до сих пор держу сломанное зеркальце в руках — а оно ведь, похоже, дорогое, — и сказала инспектору:

— Подождите секунду, я сейчас, — и забежала в дом.

Я промчалась через маленький холл в коридор. Далия с мужем уже были у арки, ведущей в гостиную. Я окликнула:

— Далия Георгиевна!

Она обернулась, взглянула на меня удивленно. Мишин отец быстро свернул в арку и исчез из виду. Похоже, не желал присутствовать при очередных разборках.

— Извините, это не ваше? — Я протянула Далии сломанное зеркальце. — Только я нечаянно на него наступила…

— Чего еще от тебя ожидать! — воскликнула она и буквально вырвала вещицу у меня из рук.

Могла бы и спасибо сказать.

Я вернулась к инспектору, который ждал меня снаружи. Мы направились обратно к Маргарите, потому что инспектор оставил там свой плащ и саквояж, а я обещала ей вернуться поговорить.

— Интересно, — рассуждал вслух Бондин, — почему Далия Георгиевна не смогла помешать Мелиссе? Ведь ваша свекровь более сильная колдунья.

— Будущая свекровь, — пробормотала я. — Наверное, она не хотела мешать. Была только рада, что Миша бросает меня и улетает с настоящей ведьмой.

— Вы тоже настоящая ведьма.

— Да, но еще вчера я была простушкой.

— Они вас так называли? — тихо спросил он.

Кажется, не надо было рассказывать о конфликте в семье. Хотя какая разница — он и сам поди все уже давным-давно понял.

— Ну, мы не сразу поладили, — уклончиво сказала я.

Бондин вдруг спросил:

— А вы не замерзли?

— Немного. — Он из тактичности сменил тему, увидел, что мне неприятно говорить о том, что я не вписалась в Мишину семью? Или просто ищет обходные пути, чтобы все разузнать?

— Так наколдуйте какую-нибудь теплую одежду.

И правда. Я сосредоточилась, представляя на себе… н-ну, допустим, джинсовую куртку.

Результата — ноль.

— Ну и? — спросил инспектор.

— Не говорите под руку.

Ладно, просто теплую шаль.

Опять ничего.

— Не получается? — осведомился надоеда.

Черт. Наверное, чтобы сотворить одежду, нужно какое-то особенное колдовство.

Последняя попытка — пусть хотя бы простое одеяло. Коричневое в белую клетку. М-да.

Инспектор хмыкнул.

— Слушайте, с чего вы взяли, что мне вообще холодно! Утро ужасно теплое! — огрызнулась я и пошла себе быстрым шагом по дорожке к озеру.

Он догнал меня через несколько секунд и протянул мне свой полосатый пиджак:

— Вы сами сказали. Вот, накиньте.

Я смягчилась:

— Вы замерзнете.

— Утро же теплое, — улыбнулся он, и мне пришлось надеть пиджак. А этот инспектор может быть довольно милым.

— Похоже, ваш жених и Весловская улетели на ступе, — сказал он.

— Да.

— В неизвестном направлении.

— Да, — грустно согласилась я.

— А значит…

— Мы их не найдем?

— Почему? Найдем. Нам нужна еще одна ступа. Но найти ее в наше время будет, пожалуй, проблематично. Даже ведьмы старшего поколения пользуются ими очень редко. А молодые даже управлять не умеют. Мелисса меня удивила, признаюсь.

Я вспомнила, как мать Орхидеи вчера говорила о молодежи то же самое.

— Кое-кто прилетел в гости на ступе, — сказала я.

— Правда? В таком случае нам очень везет.

— Наверное, — сказала я. Зачем ему вторая ступа?

— А где эта ступа? — вдруг спросил он.

— Не знаю… Какая разница?

— Вряд ли ее заперли где-то, как была заперта ступа Маргариты Петровны. Разве Мелиссе не проще было взять ступу гостей?

Я вспомнила, что говорила старушка в лиловом — мать Орхидеи:

— А эта ступа под замком. Какое-то слово секретное нужно.

— Ах, вот как… Видимо, это слово держится в большем секрете, чем ключ к сараю… И кто же из гостей прилетел на ступе? — спросил он.

— Орхидея со своей мамой.

— О, — сказал инспектор немного смущенно. Похоже, ему было неудобно, что он вел себя за завтраком как дурак. Потом он вдруг воскликнул: — А вот и она!

Навстречу нам по дорожке шла Орхидея.

Бондин сразу заговорил с ней о ступе. Орхидея понимающе покивала и сказала:

— Надо у мамы разрешения спросить. Она ее хозяйка.

— Ясно, — сказал Бондин. — А где вы оставили ступу?

— Там, возле заборчика, — махнула она рукой. Потом сказала: — Да, инспектор, к вечеру вам надо отпустить меня или маму на ферму — у нас там скотинка, которую надо утихомирить, а то она дом спалит.

— Понял, — кивнул инспектор.

Что он понял? Что «дом спалит» — это она, разумеется, фигурально? Что за скотинка такая?

Но не успела я спросить об этом, как Бондин обратился к Орхидее:

— А вы Весловских, соседей, давно видели? В толпе, — он кивнул на озеро, — их не было.

Орхидея ответила:

— Астра, ну, это кузина моя, сказала; что они там, в доме, сидят и плачут, убиты горем.

Да, можно понять. Единственной дочери светит ссылка в тундру.

— А надолго? — спросила я инспектора. — В Сибирь за побег?

— На всю жизнь, — сказал рыжий.

Ох, ну ничего себе!

Но главное сейчас…

— Думаете, ее родители что-то знают? — спросила я Бондина.

— Надеюсь, — сказал он. — Возьмет ли ступа верный след, неизвестно, а Весловские наверняка что-то подскажут. Возможно, Мелисса Весловская всегда мечтала выйти замуж в каком-то определенном месте. Ну, знаете, у девушек всегда все заранее распланировано. Для них важнее как выходить замуж, чем за кого.

— Неправда, — оскорбленно сказала я. Ну и что, что я еще до знакомства с Мишей решила, что хочу рукава-фонарики на платье и тот нежный букетик невесты из белых роз, обвитый салатовыми лентами, из витрины одного цветочного! Это вовсе не значит, что Миша для меня не важен! Про жениха я тоже думала. Я планировала нарядить его во фрак. Это будет оригинально и нарядно. Будто в кино.

— Что плохого в мечтах? — потупившись, скромно произнесла Орхидея.

— Может, и ничего, — пожал плечами Бондин, — тем более что сейчас эти мечты могут сослужить нам хорошую службу… Орхидея Семеновна, не сочтите за труд, колданите для нее, — он кивнул на меня, — пальтишко.

Не успела я сказать, что пальто мне ни к чему, слишком теплая одежда для такой погоды, и вообще, у меня кофта в домике осталась… как в руках Орхидеи появилось зеленое пальто, и она протянула его мне.

Я сняла пиджак и отдала инспектору, накинула пальто, пробормотав:

— И вовсе это лишнее…

Тот натянул пиджак и поспешил обратно к главному дому.

Орхидея тихо сказала мне:

— А почему сама-то себе пальто не сделала?

— Да что-то не получалось, — ответила я.

— А-а, — хитро подмигнула мне она, — понимаю. Чтобы он пиджаком укрыл. Умный ход… Без моего содействия мама ступу ему не отдаст, — и она побежала догонять инспектора.

Так я и не успела их спросить, для чего именно ступа понадобилась. Что там про какой-то след Бондин говорил?

Я зашла в сад. Прошла по дорожке и увидела Маргариту — она собирала базилик с грядки. Услышав мои шаги, она распрямилась, подняла стоявшую рядом на дорожке корзинку с пучками зелени и подошла ко мне:

— Я что хотела спросить. Как твоя магия? Ты так хорошо ее укротила? За все утро ни одного сюрприза!

— Не знаю. — И правда, почему-то предметы не бесятся вокруг меня сегодня.

Я вытянула ладонь и представила на ней апельсин. (По крайней мере, этот трюк я вчера почти что отработала.) Ничего не происходило. Будто я снова стала простушкой.

О нет! Только не это! Мне так понравилось быть колдуньей! И алмазов я ведь не наколдовала!

— Ноль, — сказала бабуля.

— Да.

Я стала представлять первое, что приходило в голову — велосипед, игрушечного мехового ежа, тарелку, сумку. Ничего!

Бабуля повернула свое простенькое, с белым камушком, кольцо и сказала:

— Ну-ка, просто щелкни пальцами.

Я щелкнула.

— Не искрит, — сказала она.

— А должно? — Я повернула свой перстень и щелкнула снова. В окутанном серебристой дымкой мире ничего искрящего из моей руки не появилось.

— Конечно, должно! — сказала старушка. — Магия, она ведь в кончиках пальцев!

— Я снова стала простушкой? — ужаснулась я.

Бабуля перевесила корзинку на локоть, взяла в руку мою ладонь и приблизила ее к глазам. Я тоже склонилась над своей ладонью.

На подушечках пальцев, едва видимые, поблескивали снежинки.

— Что это? — воскликнула я.

— Твою магию притушили.

— Чего сделали?

— Окно было открыто ночью?

— Не знаю…

Бабуля решительно прошла в дом. Я — за ней.

Маргарита оставила корзину с зеленью в прихожей и направилась в спальню, где я спала. Там она осмотрелась, потом заглянула под кровать и сказала многозначительно:

— Ага.

— Что там? — Я тоже заглянула под кровать.

Под кроватью валялся белый, круглый, то есть неровно-круглый, какими они обычно и бывают, снежок Я протянула руку, но Маргарита стукнула меня по кисти:

— Ты что? И так заморожена, и туда же… — В руке Маргариты появилась поварешка, ею она загребла снежок. — Касаться нельзя, — сказала Маргарита, поднимаясь. — Это ж тебе не просто снег. Это морозное чародейство в чистом виде. — Она задумалась: — Мелиссе было бы выгодно тебя обезвредить… Но ей такое колдовство не под силу.

— Может, ей кто-то помогал?

Маргарита нахмурилась:

— Похоже на то…

Ее мамаша? А может, кто-то из гостей, чтобы мне досадить? Кому я очень не по душе — то есть любой.

— Крепко же ты спишь, деточка, — сказала Маргарита. — Тебе его на руку кинули, а ты и не проснулась.

— Хорошо еще, что не льдинкой в глаз, — пробормотала я.

— Чего?

— Ну, как в сказке «Снежная королева».

— «Снежная королева»? — подозрительно взглянула на меня Маргарита.

Я вспомнила слова Миши о том, что у каждой ведьмы свой почерк, свои излюбленные приемчики, и сказала:

— Кто-то очень любит все подряд замораживать.

— Да уж, — нахмурилась бабуля.

А снег на столах, в который падали бокалы?

— Кто-то из семьи любит снег и… ну там, лед? — спросила я.

— Вообще-то, — понизив голос, нехотя призналась Маргарита, — моя дочь Далия. Ее в детстве даже дразнили Снежной Королевой. Но ведь тут ее саму заледенили…

— Да… — я задумалась. — Может, кто-то хотел перевести подозрения на нее?

— Вот именно! Я тоже так подумала! Так что ты уж не распространяйся пока об этом инспектору. Хотя, — махнула она рукой, — в их картотеке наверняка все указано…

Маргарита понесла снежок в поварешке на кухню. Я направилась за ней:

— И что вы с ним будете делать?

— Растоплю, — сказала Маргарита.

Она включила газовую конфорку и подержала поварешку над ней. Снег растаял, как будто был обычным.

— Как же мне вернуть мою магию? — спросила я.

— Ну, постепенно она сама оттает. Дня через два-три. Зависит от твоей силы магии, а она у тебя ого-го. Жаль, Миши тут нет.

— Мне тоже.

— Да я в том смысле, что поцелуй влюбленного вмиг бы ее отогрел.

— О!

Возможно, Миша сейчас занят тем, что целует другую. В то время как мне его поцелуй ужасно необходим! Ну, и он сам тоже, разумеется!

— Знаешь, — сказала бабуля, — ты бы все же поторопила инспектора. Пока эти двое не поженились.

— Да-да, — обеспокоилась я.

— Возьми его плащ и саквояж. Твою сумочку я видела в спальне.

— Хорошо, — сказала я и пробормотала себе под нос: — И куда они могли бы поехать?

— Да куда угодно! — отозвалась бабуля. — Хоть на другой конец света… Хоть на остров Бали.

Бали. И где это? На Баунти похоже. Рядом?

Я взяла вещи, надела кофту, попрощалась с бабулей и побежала искать инспектора.

В большом доме стоял гвалт. В гостиной гости окружили Далию и наперебой спрашивали, не может ли ее замечательный повар приготовить завтрак. Причем каждый хотел на завтрак что-то особенное.

— Бутерброды с земляничным джемом.

— Булочки с маком.

— С корицей!

— Пирожки с творогом.

— А мне с щавелем.

— Яишенку из пяти куриных яиц.

Последнее густым басом попросил дядька с обвислыми усами и толстыми розовыми щеками.

— Дамы, дамы! — воззвала Далия. — Почему бы вам не наколдовать завтраков и себе, и мужчинам!

— Но, Далия, твой повар гений, зачем нам колдовать? — откликнулась одна из женщин.

— Вот именно! Он приготовит вкуснее! — поддержала ее другая.

— И настоящейскее! — сказала странное слово третья.

— Где он? — требовательно спросили сразу несколько голосов.

— Он отдыхает… у себя в комнате, — неопределенно махнула рукой Далия. Потом объявила официальным тоном: — Жан-Натаниэль устал после вчерашней грандиозной готовки, и я позволила ему сегодня не работать.

— Отмени его выходной, — сказал дядька с усами.

— Мордациус, — обратилась к нему Далия, — твоя жена превосходно наколдует тебе яичницу…

— Это Астра-то! — вскричал Мордациус. — Она всегда колдует для меня без соли!

— Потому что соль тебе вредна, — категоричным тоном провозгласила низенькая женщина в бордовом костюме с рюшечками.

— Зато вкусно! — возмутился Мордациус.

— Хорошо! — подняла руки Далия, будто сдаваясь. — Пройди на кухню и приготовь себе что-нибудь сам.

— Отлично, — Мордациус, потирая руки, направился к кухне.

— Колбаса у вас в холодильнике найдется? — спросил Далию другой мужчина, высокий, аристократичный.

— Да-да, — покивала Далия.

И мужчина зашагал вслед за Мордациусом. Еще несколько мужчин и даже одна высокая угловатая дама толпой засеменили на кухню.

Невероятно! Далия позволила гостям вторгнуться в «царство» своего суперповара! И где его комната? Здесь, в главном особняке? Вряд ли он обрадуется, что на его кухне хозяйничает кто попало. Далия не боится, что он обидится и бросит этот дом?

Но мне сейчас было не до поваров и Далии. Меня волновало больше, где инспектор.

Я спросила, где он, у первого попавшегося гостя. Мужчина ответил:

— В библиотеке. Разговаривает с Весловскими.

— А где библиотека?

— Вон дверь, — указал он на дальний угол гостиной.

Вчера я эту белую скромную дверь и не заметила.

Я направилась туда. Зашла внутрь. Гул гостиной остался позади.

Никогда бы не подумала, что вот это помещение со стеклянными полками, заставленными фарфором, посудой и статуэтками, — библиотека! Хотя… Я повернула перстень.

Вдоль стен протянулись деревянные резные полки с книгами. Книги были старые и новые, маленькие карманные и размером с чемодан, сияющие золотом корешков и совершенно затертые, безымянные. Сколько же их тут! Наверное, миллионы.

У одного из стеллажей стояла лестница. Но разве рядом с посудным шкафом она была? Поворачиваю перстень — и вижу: там стоит белая изящная полуколонна, а на ней — глиняный горшок с зеленым вьюном.

Но где же все? Кажется, за стеклянным рядом стеллажей угадывается движение. Так и есть. На низком кресле, у столика, сидела соседка, Весловская — сухощавая дама с ярко-рыжими крашеными космами ниже плеч. Низко склонившись над столиком, она что-то писала на листе бумаги.

Я поздоровалась и спросила, где инспектор.

— Там, в кабинете, — ответила она, указывая на еще одну белую дверь.

Я кивнула и направилась туда.

— Он занят, — крикнула вслед Весловская. — Разговаривает с моим мужем.

Ага. Допрашивает, значит, их по очереди. Чтобы не сговорились. А это умно.

Ну, то, о чем Бондин разговаривает с ее мужем, в первую очередь меня касается. Это моего жениха зачаровали, между прочим.

— Я им не помешаю, — ответила я соседке и пошла себе дальше.

Та недовольно хмыкнула.

Когда я зашла в кабинет, то первое, что услышала, это басовитые всхлипывания. У большого ультрасовременного стола из стекла и металла сидели: с одной стороны, в кожаном рабочем кресле, инспектор, а напротив него, на стуле — господин Весловский. Рыдал, разумеется, он. Спрятав лицо в ладонях.

М-да. Кажется, я заявилась в неподходящий момент. Но инспектор, завидев меня, радостно встрепенулся:

— Вика! То есть Виктория мм-м… Запамятовал ваше отчество.

— Можно просто Вика. — Я ведь уже разрешила ему так меня звать. Чего он церемонии разводит?

Весловский зарыдал еще громче. Инспектор виновато посмотрел на меня:

— Я сообщил ему, что за укрывательство преступников грозит ссылка в Сибирь.

Рыдания усилились, напоминая теперь рев самолета при взлете.

Тоже в Сибирь! Сколько же там магов проживает?

— А он их укрывает? — осторожно поинтересовалась я. Поставила инспекторский саквояж на пол, а плащ положила на стул.

— Не-ет! — проревел папаша Весловский, отрывая ладони от небритого лица.

— Господин Весловский не хочет сообщать, где находится их новый загородный домик, — сказал мне Бондин, будто призывая помочь ему добиться ответа.

Да за кого он меня принимает! Я не собираюсь участвовать в допросах бедных рыдающих людей! То есть… не то чтобы бедных людей, а родителей Крыски-Мелисски, которая увезла моего жениха. Возможно, как раз таки в этот загородный домик Который находится тоже где-нибудь на подмосковной речке.

А может, они вообще уже поженились?

— А ЗАГС там поблизости имеется? — обеспокоенно спросила я Весловского.

Он удивленно посмотрел на меня:

— Зачем?

— Н-ну… — замялась я.

Рыжий встал, подошел ко мне, наклонился к самому уху и прошептал:

— Наши не женятся в ЗАГСах.

— А где они женятся?

— В самых разных… особенно таинственных местностях… Из тех, что люди называют заколдованными. Но важно не где, а кто их женит.

— И кто же их женит?

— Обычно кто-нибудь вроде шамана, — сказал инспектор.

А Миша ведь, когда говорил о нашей свадьбе, ни разу не упоминал слова «ЗАГС». Выходит, нас тоже должен женить какой-нибудь шаман в медвежьей шкуре и с бубном. Какая экзотика!

Пока я пыталась осознать, что за бракосочетание меня ожидает, инспектор продолжал:

— И его можно вызвать в любой уголок земли. У шаманов обычно есть собственные самолеты.

Круто. Прилетит, значит, вдруг волшебник на своем самолете…

— Так. Где ваш чертов загородный дом? — рявкнула я на Весловского.

— Ы, — испуганно округлил он глаза.

— Ваша дочура у меня жениха увела! — нависла я над ним. — И если вы мне не скажете, где Мелисса, я вас в… в… крокодила превращу!

И я угрожающе растопырила над ним руки. Ну, он же, бедолага, не знает, что я сегодня без магии осталась.

— Ы, — снова сказал он. Потом язык, видимо, стал его слушаться: — Я скажу, скажу. Вы только моей жене не говорите, что это я сказал… Ведь там у нас… некоторые вещицы… Мои доски… а у нее… Я ведь на доске катаюсь…

— На доске? — не поняла я. О чем это он?

— На серфе, — гордо выпятив нижнюю губу, заявил он.

Ха. Я представила себе на серфе этого пузатого дядьку в костюме. Хотя на серфе не катаются в костюмах. В гавайских шортах. Ой, да лучше и не представлять.

— Значит, на острове? — впился взглядом в Весловского инспектор.

— Да, — поник тот.

— На каком?

— Канары, — еще больше сник тот.

— Конкретнее.

— Ла Гомера, — еле слышно пролепетал Весловский.

А бабуля угадала насчет острова. Однако, ничего себе, какие эти соседи миллионеры. Домик у них на Канарах!

— Отлично, — сказал инспектор. — Говорите адрес.

Весловский произнес какую-то абракадабру, вроде плайа дэтэгульхуль, а потом более понятное «Вилла Белладонна». Но Бондин, похоже, понял все. Кивнул, записал в телефон.

— Только она не могла туда поехать, — сказал Весловский.

— Почему это?

— К нам кто-то повадился воровать по мелочи — закуски, журналы… Похоже, кто-то ключ скопировал. Так что жена вызвала мастера, он изменил замки, и потом я отдал ему все ключи на перенастройку. Только вчера утром. Они сказали, ключи будут готовы не раньше чем через неделю.

Бондин кивнул:

— Перенастройка — дело небыстрое.

— Ну да.

— Значит, на виллу ваша дочь войти не сможет, — полувопросительно произнес Бондин.

— Без ключа-то… — робко пожал плечами Весловский.

— Что ж, остается надеяться на ступу, — хмуро сказал инспектор, повернулся ко мне и скомандовал: — Идем.

Он подхватил саквояж и плащ, шагнул к двери, потом остановился:

— Вряд ли мы вернемся к полудню, так что придется вызвать замену. — Он нажал кнопки на своем сотовом, приложил трубку к уху: — Бондин. «Золотые тополя». Я должен уехать. К полудню не успею. Кто-то есть поблизости от «Золотых тополей»?.. — Он подождал минутку, глядя на меня с улыбкой.

Я смутилась, отвернулась.

Бондин продолжил говорить в телефон:

— Жасмин? — Он поморщился. — Хорошо. Тогда передайте ей, четверо инспектируемых будут отсутствовать некоторое время. Мелисса Весловская, Михаил Реймс, Виктория Пешкина, Орхидея Бин… По разным причинам. Отчет предоставлю позже. — Он положил трубку обратно во внутренний карман своего полосатого пиджака.

Похоже, эта Жасмин ему не очень по душе. Интересно, почему?

Бондин раскрыл дверь. Позади раздался жалобный голос Весловского:

— Инспектор, вы не накажете нас за серфы и шезлонги?

— Там видно будет, — отозвался жестокий инспектор и вышел в библиотеку. Остановившись рядом с по-прежнему сидевшей у столика женой серфингиста, он произнес, вопросительно приподняв бровь: — Шезлонги?

Та побледнела, поднялась:

— Там ведь берег почти пустынный… — Тут она заметила мужа, который вышел из кабинета вслед за нами, и бросила гневно: — Болтун!

— Но вдруг кто-то бы все же увидел? — спросил инспектор.

— Так я на это и рассчитывала, — непонятно произнесла Весловская, но потом спохватилась. — То есть… А я вот уже написала. — Она протянула ему лист с несколькими строчками. Перед каждой строчкой стояла цифра. Похоже, это был список чего-то.

— Отлично, — сказал Бондин, забрал лист и двинулся дальше. Но потом оглянулся: — Да, кстати, можете отправляться домой. Но не удаляйтесь от своего поместья далее чем на семь километров. О возможности свободы передвижения вам будет сообщено.

Я пошла за ним, спросила тихо:

— Вы ведь на самом деле ничего не знаете про шезлонги?

— Не знаю, — сказал он и смешливо улыбнулся.

Ужас. Что за тип.

А тип снова набрал чей-то номер на телефоне и сказал:

— Да. Весловским, Сигизмунду и Повилике, разрешено перемещение из «Золотых тополей» в «Дом у озера», под домашний арест.

— И зачем только Мелиссочка сбежала! — раздался рыдающий голос Весловской позади.

Я обернулась. Муж утешал ее, обняв за плечи. А та продолжала причитать:

— Зачем ей этот остолоп Реймс?

Бондин уже убрал сотовый и как раз открыл дверь в гостиную. От двери отпрянула Далия.

— А я как раз… шла в библиотеку, хотела… почитать, — сердито сказала она, что-то пряча за спину.

— Прошу, — Бондин пропустил ее внутрь.

Далия поравнялась с соседями и сказала:

— Остолоп?! Меня больше удивляет, зачем Мише девица, которая умеет только танцевать да бонсай делать!

— Икебаны, — гордо вздернула нос рыжая соседка.

Далия только небрежно махнула рукой — мол, все равно ерунда.

А сосед как-то подтянулся весь, убрал руку с талии жены и подался к Далии:

— Ну что вы, Далия Георгиевна, на самом деле — это было бы такое счастье — сблизиться с вами… то есть… чтобы наши семьи… Это она от расстройства ляпнула…

Весловская гневно взглянула на мужа и дернула его за руку:

— Ты забыл, нас домой отпустили. Идем.

Мы с Бондиным уже вышли в гостиную. А сосед разливался соловьем:

— Спасибо за гостеприимство, дорогая Далия Георгиевна…

А что там Далия за спину прятала? Я оглянулась. В руке Далия сжимала стетоскоп. Подслушивала, значит!

В гостиной была только та дама в рюшечках, Астра, которая не хотела солить мужу обеды, да несколько привидений: инструменты парили в воздухе, собравшись в кружок на эстраде, и слышались тихие завывания — похоже, привидения переговаривались. Дама в рюшечках сидела на диване и пила сок-фреш из высокого стакана. Видимо, это и был ее завтрак.

Я повернула кольцо. Около инструментов проявились прозрачные фигуры. На закрытой крышке рояля сидел призрак и тихо говорил:

— Черт-те что. Может, улетим уже.

— Это все же мои потомки, — отозвался Мишин прадед. — Мне любопытно.

— Мне тоже, — сказал призрак с золотой трубой в руке.

У меня начала кружиться голова, и я отвернула кольцо камнем наружу.

Со стороны кухни доносились шум, голоса, звон посуды и шипение масла. Гости готовили завтрак.

— Что там за столпотворение? — Бондин пошел к арке.

— Слушайте, — сказала я, — может, уже поедем за Мишей?

— Конечно, поедем, — сказал он не останавливаясь.

— Вдруг они успеют пожениться, — настаивала я, семеня за ним следом.

— Будем надеяться, что нет.

— Хотя, конечно, Миша может сразу развестись.

— Угу, — невнятно буркнул Бондин не оборачиваясь. Но тон его голоса был такой странный, что я моментально заподозрила неладное.

— Ведь развод у ведьм быстро оформляется? — спросила я.

Он приостановился в нескольких шагах от арки и ответил:

— Моментально. — Потом слегка замялся и проговорил: — Как только ведьма скажет, что хочет развестись.

Я не сразу поняла, в чем тонкость, но потом до меня, кажется, дошло:

— А если муж захочет развестись?

Он сказал с сожалением:

— Развод может затянуться на годы.

— Может, поспешим в погоню?! — вскричала я. — Вы понимаете, что у меня жениха украли!

— Понимаю, — серьезно сказал он. — Не беспокойтесь. Я не дам вам остаться без жениха, — глаза его насмешливо блеснули.

Эх, жалко, магии у меня нет. А может, без магии его чем-нибудь стукнуть?

Но он уже вошел в распахнутые двери кухни, за которыми мужчины в белых рубашках или в пиджаках, кто-то даже в аккуратно завязанной черной бабочке, шумно готовили самые разные завтраки. Как будто в кухню набежали официанты.

— Дамы и господа, у меня небольшое объявление! — с порога начал Бондин, но потом осекся: — А где дамы, кстати?

— В столовой, — сказал Мордациус, с аппетитом уплетавший яишенку, сидя на барном стуле около кухонного рабочего стола. И крикнул в открытые двери кухни, которые выходили в маленький холл: — Дамы! Подойдите сюда!

В ответ на его слова в кухню примчались не дамы, а солонка, перечница, кусок сала, пачка сливочного масла и кетчуп. Все это прилетело и зависло над столом, за которым сидел Мордациус.

— Да я не о том! — пророкотал Мордациус, нахмурившись.

А маленький старичок, поедавший овсянку, радостно схватил кетчуп.

Прилетело две буханки белого хлеба.

— Не понимают, — пожал круглыми плечами Мордациус.

В кухне не было и следа от вчерашней бури и дождя, или что тут происходило. Зато были следы от сегодняшнего нашествия. Кожура от картошки, обертки от колбасы, крошки хлеба и разделочные доски украшали все поверхности.

У плит — а их здесь, к счастью, было целых пять — стояла вереница мужчин, и все они что-то жарили и варили. Все громче и писклявей свистел чайник, подбираясь к самой верхней ноте в своем диапазоне, но его никто в этой суматохе не слышал.

Бондин обошел стол, выключил чайник. Повернулся ко всем:

— Я объявлю вам, а вы передайте, пожалуйста, остальным. Потому что я спешу.

Двойные двери кухни смотрели как раз на такие же распахнутые двери столовой. Там за столом сидели дамы. Они, похоже, услышали или увидели инспектора, оставили свои элегантные завтраки и стали подходить к нам.

— Итак, — провозгласил Бондин. — Как вы уже знаете, Департамент МИ-13 проведет инспекторскую проверку поместья и всех в нем присутствующих на предмет злоупотребления магией. По любезной просьбе неизвестного лица.

Это он про того, кто нажал кнопку-анонимку? Про меня то есть? На меня покосилась добрая половина присутствующих. Инспектор, похоже, заметил их взгляды, одна рыжая бровь его поднялась, губы криво усмехнулись.

Я любовалась пейзажем за окном. Нечего на меня пялиться. Меня вынудили, напугали. И я ведь не знала, что это за кнопка!

— Инспекция начнется в полдень, — продолжил Бондин. — Но так как я вынужден уехать, то проводить ее перепоручили инспектору Жасмин Барсуковой.

Кто-то пробубнил:

— Да лишь бы не этот нахал.

А нахал продолжил говорить:

— Пока же прошу вас сдать мне все нелицензированные магические зелья, напитки, порошки и таблетки, а также магическое оружие. — Он подождал несколько секунд, но никто в кухне и не шелохнулся. Тогда он заговорил снова: — Ну, тогда счастливой инспекции.

— Значит, вы уезжаете, а другой инспектор прибудет только к полудню? — спросила Далия, вдруг объявившаяся у дверей в коридор. В руках ее была большая книжка с яркой обложкой.

— Инспекторша, — сказал Бондин. — Должна к полудню. А значит, у вас есть еще… — он взметнул руку к глазам, — целых два с лишним часа, чтобы поразмыслить, о чем бы вам хотелось сообщить ей.

— И чтобы кое-что спрятать, — пробубнил Мордациус.

— Что, простите? — обернулся к нему Бондин.

— Чтобы кое-что спрятать, — нахально сказал Мордациус и отправил в рот кусок яичницы размером с парус.

— Воля ваша, — отозвался инспектор. — Только Барсукова из таких, которые находят.

— Хом, — недоверчиво чавкнул Мордациус.

Далия в этот момент переложила книжку из руки в руку, и я увидела, что это «Сказки тысячи и одной ночи». Решила девочкам почитать? Но что-то я не заметила накануне, чтобы она проявляла к ним хоть малейший интерес.

Инспектор вышел из кухни в маленький холл, я двинулась за ним. Когда мы очутились на улице, он надел плащ и пробормотал:

— Что-то я их не слишком напугал.

— А вы хотели бы, чтобы все, как зайцы, дрожали в вашем присутствии?

— Ага, — кивнул он. И вдруг остановился: — Вы заметили, что на кухне нет самого главного?

— Скалки?

— Неа.

— Котла над открытым огнем?

— Да нет же, — он улыбался.

— Печки, — буркнула я.

— Повара. Про которого мне гости вчера все уши прожужжали — какой он искусник, да какой был восхитительный обед.

Сомневаюсь, чтобы гости жужжали именно ему — но разговоров об обеде вечером и правда было полно. Он не мог не услышать.

— Далия Георгиевна дала ему выходной, — сказала я.

— И это когда столько гостей?

Вообще-то да. Странно. Ведь Далии наверняка наплевать, что кто-то там устал, если у нее орава гостей, которых надо кормить. Но может, она очень этим поваром дорожит? Даже муж ревнует ее к Жиэну.

Бондин с удовольствием кивнул на мою озадаченность и зашагал по дорожке к озеру. По озеру на всех парах удалялась лодка с супругами Весловскими.

— Куда мы? — спросила я.

— Орхидея Семеновна обещала ждать нас у берега, — он махнул рукой вперед.

Далеко на берегу виднелась внушительная черная фигура рядом с какой-то не менее внушительной бочкой.

— А что за список вам дала соседка?

— Успели разглядеть?

— Только цифры.

— Список свадебно-романтических мечтаний Мелиссы.

— Да? И что там? — Мне было ужасно любопытно.

— Ничего особенного, — сказал он.

По его тону было понятно, что выспрашивать бесполезно. Жаль, я не вор какой-нибудь или не фокусник, а то бы выудила у него бумажку из кармана, едва бы он только глазом моргнул.

Вдруг позади, где-то за домом, раздался оглушительный звук, похожий на автомобильный сигнал, да такой громкий, что стриженые ветки деревьев-шаров дрогнули. Звук повторился несколько раз, словно кто-то нетерпеливо жал на клаксон. Я остановилась, обеспокоенная:

— Что это?

Бондин ответил:

— Следование главе первой учебника по проведению инспекций, — и процитировал: — «Психологическая атака — лучший способ обескуражить инспектируемых».

Вид у меня, похоже, был совсем растерянный, и Бондин поспешил меня успокоить:

— Но не переживайте, это мало помогает. Ведьмы очень устойчивы психологически. А если и обескураживаются, то, чтобы восстановить свое душевное равновесие, прибегают к колдовству или к зельям… Да, я всякого от них навидался. Так что лучше не обескураживать их слишком агрессивно.

— Чего? — не поняла я.

— Это Барсукова приехала, — сказал он, резко свернул на газон и направился обратно к дому.

Я метнулась за ним, спросила:

— Так рано?

Хотя о чем я? Бондин вообще прибыл с вечера.

Он будто прочел по лицу мои мысли и сказал с неловкостью:

— Чтобы застать врасплох…

— Но нам-то зачем туда? — я попыталась удержать его за рукав. — Нам надо Кры… Мелиссу догонять!

Он остановился и, коснувшись лацкана своего пиджака, неожиданно сообщил:

— А вы знаете, мой значок фальшивый.

— Да? — удивилась я. — Зачем же вы им хвастались?

Глупый вопрос. Хвастаются просто для того, чтобы хвастаться.

— Я не хвастался, — сказал он. — Я хотел произвести впечатление.

— Запугать, — уточнила я.

— Внушить уважение, — сказал он. — Но вообще-то, — меланхолично признался он, — нет такой награды — за рвение.

— Да?

— Разумеется! Но ведьмы же никогда не следят за новостями Департаментов и обычно не знают ни о каких церемониях вручения. — Он поглядел в сторону дома: — А вот награда «Бульдог месяца» существует. И в этом месяце получила ее Жасмин.

— Ну, всего лишь месяца… — сказала я.

Это вроде лучшего работника месяца в нашем супермаркете. Почти что символическая вещь.

— Но она работает в МИ-13 всего лишь месяц, — сказал Бондин. — Пришла после института.

Ого.

— Поэтому я хочу перемолвиться с ней парой слов, чтобы по возможности избежать нанесения увечий, — объяснил он.

Я уже давно не держала его за рукав, и Бондин зашагал вперед. Я догнала его:

— Она может их изувечить?

— Она — их? — Он засмеялся.

Мы зашли за угол, и до нас донесся голос, усиленный рупором:

— Всем выйти во двор и выстроиться в шеренгу.

— Она серьезно? — спросила я.

Но, похоже, все в доме посчитали, что серьезно, и когда мы обогнули следующий угол, то увидели, что на крыльце уже толпятся люди.

— Забавно, правда? — скривились в однобокой улыбке губы инспектора.

— Не вижу ничего забавного, — сказала я.

— Сейчас увидите.

На подъездной аллее был припаркован огромный белый автобус, похожий на междугородный. У автобуса стояла здоровенная, как гвардеец, молодая девушка в ярко-красном юбочном костюме. Костюм был отделан белым кантом, на плечах девушки громоздились золотистые эполеты, голову венчала пилоточка, а на левой груди сверкал огромный значок: золотая морда бульдога с желтыми пышными лентами вокруг.

— Наша рабочая форма, — сказал Бондин. — Ну то есть у мужчин брюки, разумеется.

— И почему вы не в такой?

— Не хочу выглядеть, как идио… как гусар.

— Зато ваши красные кеды были бы в цвет.

— Там положены черные начищенные ботинки. С железными набойками. Чтоб стучали громче.

Это он шутит?

Но, когда Жасмин Барсукова сделала несколько шагов, я поняла, что вовсе нет. Звонкий бой ее каблуков по асфальту услышали, наверное, и в поселке.

Многочисленные гости Далии Георгиевны, она сама и ее муж, выстраивались в кривую шеренгу, больше похожую на не очень организованную очередь.

Мужчины молча хмурились, дамы что-то тихо не то что говорили, а свистели сквозь зубы. Далия стояла, гордо скрестив руки на груди. Дмитрий Васильевич, как обычно, безмятежно курил сигарету. Маргариты Петровны не было видно — возможно, из ее домика призыв Барсуковой не был слышен.

Мы с Бондиным остались стоять у угла дома.

— Но ведь проверка в двенадцать должна начаться? — тихо спросила я его.

— А Барсуковой плевать, — прошептал он.

— Ведьмы, шаг вперед! — скомандовала в рупор гусарша.

А дальше что? «Хенде хох»?

Но «хенде хоха» никакого не последовало, даже если он и входил в намерения Барсуковой. Потому что на нее неожиданно обрушился водопад, потом, откуда ни возьмись, со всех сторон полетели комья грязи, и — что это? яйца и помидоры! — а потом ее вдруг обвили веревки и цветные ленты. Рупор, смытый волной воды, валялся на земле.

Связанная гусарша прокричала, сдвинув измазанные в желтке брови:

— Я видела, кто это сделал! Вам будет выписан штраф за применение магических действий к инспектору! По двадцать митрилок!

Митрилок? Что это? Ведьминские деньги? Наверное, та монетка, в которую Маргарита окунала кольцо.

— Почему она не применит магию, чтобы освободиться? — спросила я у Бондина.

— Потому что инструкция запрещает инспекторшам колдовать во время проверок, — ответил он.

Позади послышался звон разбитого стекла. Инспектор вмиг притянул меня к себе, а мимо пролетел какой-то предмет. Далия поймала его — это был небольшой сундучок, — взяла оттуда горсть сияющих серебром монет, всучила сундук стоявшему рядом мужу, подошла к девице и высыпала ей монеты на голову.

А потом к гусарше на скорости подплыли три разные дудки и задудели ей прямо в уши!

Я стояла далеко, но меня и то звук пронял аж до нытья в зубах. Я повернула кольцо. Жасмин окружили три призрака с дудками. Четвертый, прадедушка Миши, дирижировал ими. А пятый — пианист — хохотал в стороне, глядя на это.

А потом я заметила, что в магическом мире автобус выглядит совсем по-другому. Он был не белый, а красный. На окнах были решетки, а на двери висел ржавый амбарный замок.

Я отвернула кольцо обратно и вполголоса спросила у Бондина:

— Зачем решетки на окнах?

— Жасмин любит совмещать проверку с арестами, — сказал он.

Жасмин между тем кричала плачущим голосом:

— Думаете, раз вы призраки, вам это с рук сойдет! Даже если вы разлетитесь по всему свету, я пошлю за вами агентов! И они вас по ветру развеют!

В ответ дудки просвистели ей в уши еще раз. Потом чинно поплыли обратно к крыльцу.

— Я же говорил, — тихо прошептал мне на ухо инспектор, — что это забавно. С Барсуковой все время так, но она все-таки хочет чего-то добиться своими методами.

Он подошел к своей коллеге, которая уже освобождалась от пут (вручную), и обратился к собравшимся:

— Послушайте, не будьте столь строги, девочка только что из института. Она хочет быть любезной, но пока не знает как.

— Мы ее научим, — отозвалась мать Орхидеи, бодро тряхнув лиловой шляпкой.

— Отлично, — сказал инспектор и обернулся к девице: — Ну, Жасмин, тогда я со спокойной душой оставляю тебя здесь работать. — А потом склонился к самой ее голове, осторожно отодвинул запачканные яйцом патлы и что-то тихо ей сказал.

Та нехотя кивнула.

Инспектор стряхнул мяклую помидорку с эполета гусарши, вернулся ко мне и сказал:

— Я подозреваю, что Весловский нам чего-то не договорил и его дочь вполне могла направиться на остров Ла Гомера. Тем более что свадьба в тропическом стиле стоит на втором месте в романтических представлениях Мелиссы…

Ах, это типа когда вместо платьев и костюмов — пальмовые листья, и кокосы вместо лифчика. А вместо свадебного торта и шампанского, наверное, бананы и кактусовая брага. Или что там пьют на тропических островах?

— Но я бы все же проверил, куда они направились на ступе, — продолжал инспектор. — На острова на ней не улетишь, конечно. Но так как ступе не нужна дорога, можно улететь хотя и недалеко, но в любом направлении.

— Тогда как же мы узнаем, куда они двинулись?

Инспектор ухмыльнулся:

— Ступы легко берут след друг друга.

— Как это? Как собаки?

— Ну не совсем. По-своему.

Так вот зачем ему понадобилась вторая ступа!

И мы бегом направились к роще у озера.

По дороге я спросила Бондина:

— Я вот что не поняла. Отец Мелиссы говорил о какой-то перенастройке ключей… Они, ну, какие-то компьютерные, цифровые?

Бондин рассмеялся:

— Магические. Вы же на территорию «Золотых тополей» тоже не просто так проехали. Что предъявляли у ворот?

— Браслет, — показала я.

Он сухо кивнул:

— Обручальный браслет! Да, многие так делают. Чтобы члены семьи могли беспрепятственно заходить-выходить. Ну вот, твой браслет и есть ключ.

— Миша называет их пропусками.

— Да, и так можно назвать.

Недалеко от берега озера, на слегка пожухлой траве, у пламеневшего ягодами куста боярышника, стояла огромная, с метр в высоту и не меньше метра в диаметре, бочка. Опираясь о бочку задом, стояла Орхидея и держала в руках метлу.

— Ну, — сказала она, выпрямляясь, — полетели?

— Да, — сказал инспектор.

— Мама любит летать с комфортом, — сказала Орхидея, показывая рукой внутрь бочки.

Я увидела там небольшое, обитое красным, мягкое сиденьице. Занимало оно треть бочки.

— Я буду управлять, поэтому полечу стоя, — сказала Орхидея. — А вы садитесь, пожалуйста… Только я не знаю, хватит ли места на двоих. Ну, ты, Вика, можешь присесть инспектору на колени, — и Орхидея мне подмигнула.

Еще чего не хватало!

— Я тоже полечу стоя, — сказала я.

— Отлично, — сказал наглый инспектор. — Значит, мне будет удобнее. Вы, я думаю, довольно тяжелая, еще все ноги отдавите.

Что? Это он намекает, что я толстая, что ли? Ну, может, моя фигура и не идеальна, а вот он — так вообще доходяга! И, кстати, мог бы, как джентльмен, возразить, что стоя полетит он, а не я!

Орхидея открыла дверцу ступы.

Инспектор зашел внутрь и уселся. Я зашла, постаравшись наступить рыжему на ноги (кеды ведь очень мягкая вещь, даже если маскируются под туфли). Но этот проныра быстро поджал свои длинные ноги, сплясав какую-то полечку.

В бочку вступила Орхидея, закрыла дверцу, которая закрылась с таким же звуком, с каким захлопывается дверца автомобиля, выставила метлу наружу, как весло, и сказала:

— Вверх.

Я взялась руками за край. Ступа оторвалась от земли и, слегка покачиваясь, поднялась над макушками деревьев. Ой, как качает! Мы будто в лодке. Да еще в небольшой шторм, пожалуй. (Хотя я никогда не каталась в лодке в шторм. Да и вообще не каталась. Но, думаю, ощущения должны быть примерно те же.)

— Мы хотим пойти по следу предыдущей ступы, — сказал инспектор Орхидее.

— Да-да, — отозвалась она, — я помню. — Она легонько похлопала метлой по боку недвижно зависшей в воздухе ступы и сказала: — В стаю! В стаю!

Чего? В какую еще стаю?

Недоумение, похоже, отобразилось на моем лице, потому что инспектор сказал мне тихонько:

— В дикие древние времена ступы любили собираться стаями и летать куда им вздумается, попастись на воле, так сказать.

«Попастись на воле»! Они что, коровы, что ли, эти ступы?

Нет, ступа не была коровой, она была больше похожа на собаку: сначала стала вертеться то в одну сторону, то в другую, так что я будто очутилась на каком-то диком аттракционе, и у меня моментально голова закружилась.

— След берет, — радостно обернулась к нам Орхидея.

— Отлично, — сказал инспектор и обратился ко мне: — Может, присядете?

— Да, — сказала я. — Если вы встанете.

— Вот еще, — сказал он.

И я вдруг догадалась — по тому, как он избегал выглядывать наружу:

— Высоты боитесь?

Он хмуро посмотрел на меня и ничего не ответил. А в следующий миг бочка рванула вперед так, что я упала на инспектора. Он обхватил меня за талию, пробормотав:

— Держитесь.

А Орхидея, как заправский морской волк, над которым не властна качка, крепче перехватила руками метлу и будто вросла в дно бочки.

Ехать в ступе сидя гораздо удобнее, скажу я вам, даже если сидишь на коленях непонятно у кого.

Вдруг раздалось громкое пиканье. Раз, два… трижды.

— А! Работают, — сказал инспектор. Поднял левое запястье — часы мигали красным светом. Бондин обхватил меня с другой стороны правой рукой и нажал кнопку на часах. Те погасли. — Мы пролетели над границей поместья, — пояснил он мне.

Как приятно сбежать из-под ареста. Даже если это и не побег вовсе, а разрешенная инспектором вылазка. Потом я вдруг подумала… И спросила, перекрикивая шум ветра:

— А если люди увидят нас?

— В смысле, что вы меня обнимаете? — лукаво спросил он.

Я и правда держалась за его плечи. Ну не улетать же из этого ведра!

— Что по небу летит бочка! — возмущенно крикнула я.

— А, нет, они видят, что по небу летит дельтаплан, правда, с тремя планеристами, — он улыбнулся. — В наш век довольно просто замаскироваться. В технику верят, в чудеса нет.

Я почувствовала, что мы снижаемся, потом — что резко падаем, но затем мы довольно мягко приземлились. Я отлепила лицо от пиджака инспектора и открыла зажмуренные от страха глаза. Рыжий улыбнулся:

— Приехали.

Я и сама увидела, что приехали: мы остановились на берегу реки, и метрах в десяти от нас невысоко над землей выделывала кульбиты похожая на нашу бочка. Судя по всему, ей было очень весело: она шныряла в полуметре над травой, переворачивалась, вдруг резко взмывала на метр-другой вверх, потом снова летела к земле.

Я вскочила с колен инспектора.

— А вот и ступа Маргариты Петровны, — сказала Орхидея и похлопала метлой по боку нашей бочки: — Стоянка. — Потом поверглась к инспектору: — А теперь что?

— Это ведь недалеко от «Золотых тополей», — сказал инспектор, поднимаясь и оглядываясь.

— Ага, — сказала Орхидея. — А на том берегу, чуть подальше, выше по течению, наша с мамой ферма. Да и это место я знаю, мы сюда на Ивана Купала приходим, водяные нам гадают.

— Кто? — не поверила я своим ушам.

— Да живут тут два прозрачных увальня, — сказала Орхидея, — в реке. Ты им венки кидаешь. Если утащат, то не будет у тебя в этом году жениха, — голос ее погрустнел. — Мои всегда утаскивают.

Мой бы тоже в этом году утащили, наверное.

— И зачем они сюда приехали? — тихо недоумевал инспектор, выходя из бочки.

Я и Орхидея вышли тоже.

— Там, у берега, причал, — сказала Орхидея. — Лодки.

— Лодки? — переспросила я. — Но зачем? Они ведь могли и дальше лететь в ступе.

— Ступы не любят летать над большой водой, — объяснила Орхидея. — Боятся.

Ступы. Боятся. Почему бы и нет? Если они берут след, сбиваются в стаи и иногда пасутся на воле, то почему бы им не иметь страхов?

Мы пошли за Орхидеей по тропинке. Я разглядела, чем занимается Маргаритина бочка: она ловила собою белых бабочек-капустниц.

Потом мы спустились к старому серому причалу. Около него колыхались на воде сбившиеся в кучу лодки.

— Куда они могли поплыть? — спросил сам себя инспектор, присаживаясь на корточки и глядя на лодки.

— Как куда? — удивилась Орхидея. — Конечно, к Бабе-Яге.

Чего? Они бы еще сказали, что Кощей Бессмертный существует!

— Точно! — воскликнул Бондин, ударяя себя по лбу. — И как я сразу не догадался! — Он вынул из кармана бумажку, которую дала ему мать Мелиссы. — Она идет первым пунктом!

— Кто-кто? — спросила я.

— Баба-Яга, — сказал инспектор, засовывая бумагу обратно в карман, так что я не успела в нее заглянуть и прочесть, что там на самом деле написано.

А может, они сговорились и издеваются надо мной? Я даже в раннем детстве в Бабу-Ягу не верила.

— Но зачем им местная устроительница, — продолжал рассуждать, будто сам с собой, инспектор, — если они едут на остров?

— Ну что вы, инспектор! — воскликнула Орхидея. — Она же лучшая! Самая крутая! Я к ней все время захожу.

— Зачем? — удивился инспектор.

— Ну, — смутилась Орхидея, — планирую…

— Даже вопреки предсказаниям водяных? — улыбнулся он.

— Да ну их, вредные твари, — махнула полной ручкой Орхидея. — И потом, я оптимистка.

— Это правильно, — покивал инспектор, поднимаясь. — Тем более у вас в наличии есть, я думаю, большой запас некоего средства.

Что за ахинею они несут? Я ни черта не понимаю. Крикнуть им: «Вы вообще о чем, люди?»

Но рыжий повернулся ко мне:

— Вы, наверное, не в курсе, Вика?

Я кивнула.

— То-то я смотрю, вы примолкли.

Чего? А что, я обычно много болтаю?

— По пути объясню, — сказал он и обратился к Орхидее: — Вы можете возвращаться в поместье, Орхидея, спасибо за помощь. — Он спрыгнул в лодку и протянул мне руку: — Вы едете?

— Конечно, — сказала я. Вот и покатаюсь на лодке, пойму, каково это. Штормов на речке не бывает к тому же. Я осторожно спустилась с причала в лодку и села.

— А вдруг я вам понадоблюсь? — сказала Орхидея. — Мы с хозяйкой хорошие знакомые, а она женщина довольно вредная и просто так вам ничего рассказывать не будет.

— О, — сказал инспектор, — тогда добро пожаловать на борт! — Он помог Орхидее спуститься в лодку.

— О ком вы все время говорите? О Бабе-Яге? — не выдержала я. — О настоящей Бабе-Яге?!

Орхидея уселась на скамеечку рядом со мной.

Инспектор посмотрел на меня и расхохотался:

— Ты подумала о Бабе-Яге из сказки?

А мы уже на «ты»?

— А о чем я должна была подумать? — обиделась я.

— Неужели ты не знаешь о Бабе-Яге? — удивилась Орхидея. — А ведь у тебя свадьба совсем скоро!

— Если она вообще состоится, — хмуро заметила я.

— Состоится, — проговорил инспектор сердито и уселся на скамейку напротив нас, — я позабочусь об этом… — А потом сказал другим, веселым, тоном: — Баба-Яга — это фамилия. Устроительницы свадеб.

— Самой лучшей в этом полушарии, — сказала Орхидея. — Если бы я собиралась замуж, обратилась бы только к ней.

Фамилия. Например, Анюта Баба-Яга.

Инспектор спросил, приподнимая со дна лодки два весла:

— Мне грести или вы, дамы, колдовством поможете?

— Гребите, — сказала я.

— Разумеется, поможем! — сказала Орхидея.

Не объяснять же мне этому инспектору, что я осталась без искры. Хотя даже если бы с ней — мне не особенно хотелось ему помогать.

Он только усмехнулся в ответ на мою нелюбезность. Орхидея что-то нарисовала в воздухе руками, лодка дернулась и поплыла вперед.

Я повернула кольцо. Впереди лодки, вспахивая воду, неслись два гладких, серых, с высокими спинными плавниками, дельфина. От дельфинов к лодке тянулись серебристые веревки.

— А зовут ее как? Она ведьма? — Ведь если ведьма, то имя у нее — название цветка.

— Ведьма, да еще какая, — кивнула Орхидея. — Очень мощная. Тоже глава клана. То есть… Не такая глава клана, как ты, — она слегка сбилась, — она уже давно, поэтому на все руки мастер…

Да уж. Какая из меня глава клана. Я даже свою магию проспала.

— А зовут ее, — сообщил инспектор, придерживаясь руками за борта лодки, — очень красиво. Роза.

Роза Баба-Яга. Нормально. И откуда такие фамилии берутся? Последнюю фразу я невольно произнесла вслух.

— Известно, откуда, — сказал инспектор. — От дальних предков, как и у всех. От их прозвищ или еще от чего подобного.

— Значит, ее дальнего предка прозывали Бабой-Ягой? — пожалела я этого предка.

— Нет, — сказал инспектор. — Ее предок был Бабой-Ягой. То есть была… Не такой, как в сказках изображают, — предупредил он мой вопрос. — А милой дамой, кажется, даже придворной.

— Да? — удивилась я. Вот о придворных светских бабках-ежках я точно никогда не слышала.

— В те давние времена, — сказала Орхидея, — это кажется, при Екатерине Великой было… Бабами-Ягами называли самых м-м… суровых ведьм, которых все боялись.

Типа Далии, что ли?

Мы плыли посередине реки, по обоим берегам зеленел ивняк, только редкие крапинки светло-желтых листьев выдавали, что уже сентябрь. Перед лодкой взметались в воздух брызги воды, а иногда поднимались два смешных фонтанчика. Плыли мы быстро. Похоже, магические дельфины знали свое дело.

Послышалось далекое жужжание где-то в небе. Оно приближалось, становилось громче.

— Кукурузник, — сказала Орхидея, вглядываясь вдаль. — Гудит совсем как мой. — В руках ее появились очки, потом они превратились в круглое стеклышко на цепочке, потом — в лупу, потом вдруг — в тяжеленный микроскоп, который Орхидея уронила на дно лодки, подняла, и микроскоп превратился в капитанскую фуражку.

Орхидея все эти мгновения ругалась как извозчик Правда, почти беззвучно. Но все же я поняла, что уроки особой лексики у нее брать можно.

Самолет пролетел мимо в высоте и исчез за облаками.

— Елки, — сказала Орхидея. — Не получился.

Тут в ее руке появился бинокль.

— Теперь уж ни к чему, — сказала Орхидея и выкинула его в воду.

— У вас есть самолет? — удивилась я.

— Да, чтобы летать за покупками, — ответила Орхидея.

Недурственно. Я представила стоянку возле супермаркета, где сейчас работала, вернее, работу в котором только что бросила, и как на эту стоянку приземляется самолет. Круто.

А Орхидея продолжала:

— Мама обожает французские вина, а я бельгийский шоколад. Вот и приходится. Далековато немного. Зато вкусно.

— А вы не можете разве их магией сотворить? — поинтересовалась я спустя секунды две, когда мой мозг свыкся с мыслью, что вместо супермаркета можно каждый день летать за покупками в другие страны.

— Мы любим настоящее. И потом, в них есть чуточка магии, это точно. Особенной. Так что просто так их не сотворишь.

Я кивнула и вдруг вспомнила:

— А как же ступы? Мы их там оставим?

— Да пусть резвятся, — махнула рукой Орхидея. — Нагуляются, сами домой вернутся.

— Ну вот, кажется, и приехали, — сказал инспектор.

Орхидея шевельнула рукой, брызги и фонтаны исчезли, лодка замедлилась.

Инспектор надел свои гламурные очки и поглядел на правый берег:

— Ага, точно.

Я повернула кольцо: торчавшая на берегу кривая палка оказалась затейливо декорированным золотым указателем: «Свадебный салон Розы Бабы-Яги». Возле указателя цвели большие кусты розовых роз.

К воде спускались широкие беломраморные ступени.

Инспектор с помощью весел причалил к берегу и бросил конец веревки с петлей на один из железных столбиков, выстроившихся в ряд на берегу. Потом, перебирая веревку руками, притянул лодку к самым ступеням и выпрыгнул на мрамор. Обмотал веревку вокруг столба и помог выбраться на берег мне и Орхидее.

Орхидея подошла к столбику, освободила веревку и заново завязала, то есть буквально запугала ее вокруг столба, причем веревка засветилась синим.

— Двойным магическим узлом, — сказала Орхидея. — А то знаю я этих водяных. — Она с подозрением посмотрела в тихонько плещущуюся воду, где не было никаких водяных.

У меня начала кружиться голова, и я выключила око. Мраморные ступеньки исчезли, вместо них под ногами были будто бы природные уступы, покрытые мокрой глиной. Но через подошву кроссовок я чувствовала гладкую твердую поверхность. И кроссовки были чистыми, когда мы поднялись по косогору наверх, к сучковатой, длинной палке, под которую маскировалась табличка.

От указателя начиналась песочная дорожка, она скрывалась в зарослях ивняка. Орхидея пошла по ней вперед — бодро и даже, я бы сказала, весело. Похоже, она была в восторге от предстоящего визита к бабе-яге, то есть к Бабе-Яге, Розе.

Мы с инспектором шагали позади.

Пройдя сквозь выстриженный в ивняке тоннель, мы оказались на открытом пространстве. Дорожка бежала дальше и уходила в густой березово-сосновый лес.

Я снова повернула кольцо. Поляна вокруг запестрела крупными разноцветными ромашками. Я оглянулась: вместо густого ивняка по обеим сторонам дорожки высился живописный плетень, за которым качали головами огромные золотые подсолнухи.

— Как здесь красиво, — проговорила я.

— Что ты! — радостно воскликнула Орхидея. — Дальше вообще совершенные чудеса!

— Пыль в глаза, — пробурчал рыжий.

Я посмотрела на него. Чем ближе мы подходили к лесу — березы и сосны остались собой и в магической серебристой дымке, — тем инспектор становился мрачнее. Не любит Бабу-Ягу?

— Да, кстати, — обернулась Орхидея, — у вас деньги-то есть? В смысле — митриловые. А то она ведь и разговаривать не станет, если вы не за покупкой.

— Вы ведь сказали, вы хорошие подруги? — заметил инспектор.

— Ну как, подруги, — сказала Орхидея, — она продавец, я клиент. Как обычно: купишь — подруга, не купишь… Хотя я вообще-то всегда что-нибудь… Ну в смысле, если надо ради дела, я и сегодня тоже… — Она осеклась и быстро исправилась: — Я что-нибудь куплю.

— Вам не надо тратиться, — сказал инспектор, — если понадобится, я куплю что-нибудь на служебные деньги.

— Ну, тогда хорошо, — с неловкостью и явным сожалением согласилась Орхидея.

Мы забрались в самую гущу леса. Шурша, трепетали золотые листья-монетки белоствольных березок, высоко, до самого голубого неба вздымались темно-зеленые сосны. Белоствольные улыбчивые березки казались мне невестами, а серьезные молчаливые сосны — женихами.

Вообще странно открывать свадебный салон в таком, мягко говоря, не слишком людном месте. Зато здесь было красиво и на душе становилось радостно: вон какие нежные две березки стоят впереди по сторонам тропинки и стайка воробьев на их ветвях так весело и громко чирикает!

— А далеко еще идти? — полюбопытствовала я.

— Не можешь долго смотреть на магический мир? — спросил вместо ответа рыжий. — Еще не привыкла?

— Не привыкла, — созналась я и включила око.

Две березки впереди оказались резными деревянными, увитыми цветущим вьюнком, столбами, на которых держалась большая, тоже резная, вывеска: «Добро пожаловать, влюбленные!» На вывеске сидели и ворковали белые голуби.

— Ух ты, — только и сказала я.

— Под вывеской лучше ускорить шаг, — сказал инспектор сухо.

— Почему это? — спросила я.

Он пожал плечами:

— Голуби есть голуби. Могут и закапать кое-чем.

Ох. Какой бесчувственный, неромантичный тип!

Хотя к чему мне его романтичность. Пусть ищет моего Мишу — вот его дело.

Но шаг под вывеской я все-таки ускорила.

Едва мы под ней прошли, кусты, нависавшие над дорожкой, приподнялись, раздвинули свои ветви, и нашему взору открылась большая поляна. Посреди нее стоял огромный двухэтажный терем, с узорчатыми ставнями, с балконами, с высоким крыльцом. Перед теремом, слева, был круглый прудик, и в нем плавали два величавых белоснежных лебедя. Я выключила око, но терем и прочее ни капельки не изменились.

— А если сюда вдруг какие-нибудь туристы забредут? — предположила я. — Они не удивятся?

— Не забредут, — сказал инспектор. — Это магическая территория. Так же как все поместья и другие строения наших. Просто не пройдут за очерченную магией внешнюю границу, — махнул он рукой на лес вокруг.

— Знаете что, — вдруг сказала Орхидея, — вам бы, инспектор, лучше не говорить, кто вы. У мадам Бабы-Яги были в прошлом году некоторые м-м… споры с одним из Департаментов… с налоговым. Лучше я скажу, что пришла кое-что купить, а вы мои друзья, да?

Инспектор не успел ответить, потому что на крыльцо выскочила женщина лет пятидесяти, высокого роста и с распущенными черными волосами. На ней были цветастые блузка и юбка и ажурная шаль на плечах.

— Инспектор! — воскликнула она. — С новой невестой пожаловали! Уже! Какой вы шустрый!

С новой? Этот сухарь, что же, недавно собирался жениться? А так и не скажешь! И, видимо, свадьба почему-то не состоялась. Вот он и мрачнел всю дорогу.

Сухарь заалел как мак, потом сказал:

— Я? М-м… да, вот с ней, — и показал на меня.

— Ты сдурел? — прошипела я.

— Ты же слышала, она не любит официальных лиц, — быстро проговорил инспектор, едва шевеля губами.

Раскинув руки, будто желая обнять нас всех, женщина сбежала с крыльца и воскликнула взбудораженно:

— Ну понятно, с ней! Не с Орхидеей же!

Орхидея обиженно насупилась. А женщина уже протягивала мне свою небольшую суховатую ладонь:

— Роза Баба-Яга. Добро пожаловать, дорогая!

— Вика, — пробормотала я.

Интересно, а что я ей скажу, когда сюда с Мишей приду? (А я уже решила, что приду, потому что мне здесь ужасно нравилось. Даже если прийти удастся только через пять или десять лет, которые займет развод с той Крысой-Белобрысой.)

— Да мы сегодня только присмотреться, — сказал инспектор, — прицениться, так сказать.

— Разумеется, разумеется! — восклицала Баба-Яга, всплескивая руками. — Свадьба — такое серьезное дело, это же раз в жизни, то есть… кому как повезет! Но ведь каждый раз — как в первый!

— Точно, — сказал инспектор.

— Прошу, прошу, прошу, — взмахнула руками Баба-Яга, и концы ее шали взметнулись как крылья, — в салон, в салон, в салон!

Она легко и быстро поднялась по ступеням крыльца. Мы последовали за ней.

Ах, не зря мне все здесь сразу понравилось! Когда я увидела салон внутри, я поняла, что хотела бы поселиться в этом месте!

Зайдя в широкую дверь, мы очутились в огромной светлой зале. Стены внутри терема были бревенчатыми, ничем не отделанными, на окнах трепыхались прозрачные занавески из белого шифона, а верх окон был украшен белоснежными цветами, отчего казалось, что окна наряжены во флер-д-оранжи.

У окон стояли обшитые лоскутным ситцем диваны с мягкими круглыми подлокотниками и высокой спинкой. У внутренней стены красовалась выложенная глянцевыми бело-синими изразцами печь.

А в центре комнаты было главное: тут возвышалась огромная, круглая, похожая на карусель вешалка со свадебными платьями. Она и правда оказалась в некотором роде каруселью: хозяйка нажала на кнопку у двери, над вешалкой загорелись лампочки, зазвучала красивая музыка, кажется, из «Лебединого озера», а еще нежные птичьи трели, и вешалка начала медленно крутиться. Шифоновые и атласные, вышитые серебряными нитями и — то ли бисером, то ли даже настоящим жемчугом — длинные пышные юбки слегка колыхались, проплывая мимо глаз.

— О! Я вижу, как у вас загорелся взор! — воскликнула Баба-Яга.

— Да! — с восхищением пискнула Орхидея.

— И у вас тоже, — снисходительно сказала хозяйка.

Орхидея мечтательно вздохнула и сказала мне тихо:

— Ах, здесь обстановка как в романтических фильмах!

— Даже лучше, — ответила я.

— Да, даже лучше, — согласилась Орхидея.

Карусель с платьями — это было еще не все. Между окон стояли высокие стеклянные шкафы — с перчатками, шляпками, украшениями, туфельками. Ах, к черту кроссовки, хочу вон те туфли из белой замши, расшитые золотыми нитями и голубыми и белыми камешками! А каблучок! Какой прелестный у них каблучок! Изогнутый, не слишком высокий, и тоже расшитый… о боже, какая красота!

Кажется, меня непонятно как, будто магнитом, притянуло к этой витрине.

— О, это те самые черевички! — раздался позади голос хозяйки. — То есть, конечно, их точная копия. В тамбовских лесах изготовлена, — сказала она так гордо, будто «во Франции» или «в Италии», — по моему личному заказу.

Те самые. Да-да, я помню что-то там про кузнеца, императрицу. Черевички. Смешное название.

— Ну, к ним очень подойдет… — говорила хозяйка. — У вас когда свадьба?

— Под Новый год, — на автопилоте ответила я.

— Отлично, превосходно! — обрадовалась хозяйка. — Я как угадала!

Позади послышался какой-то легкий шорох, я обернулась: в руках у Бабы-Яги была белая меховая пелеринка.

— К черевичкам по стилю очень подойдет! — воскликнула она. — Мех искусственный — я ведь за зеленых. В основном, — заметила Баба-Яга между прочим. — Но очень красивый!

— Да, — проговорила я в восхищении. — Очень!

— Очень! — эхом отозвалась Орхидея, а потом пошла вдоль стен, рассматривая все витрины подряд.

Ну, Мишу я сюда только из-за одних черевичек притащу! То есть… Он же не должен видеть мой наряд до свадьбы. Так пусть хоть митрилок на них даст, у его семьи их вон, целый сундук.

— Дорогая, — сказал за моей спиной инспектор, — навряд ли все это нам подойдет. Ведь мы собираемся делать свадьбу в несколько ином м-м… климате.

Я не сразу сообразила, что он обращается ко мне. А как сообразила, повернулась и сказала:

— Да, в самом деле. — О чем это он?!

— В каком же? — живо спросила хозяйка.

— На тропическом острове, — улыбнулся рыжий и, видимо, изображая счастливого влюбленного, ласково взял меня за руку.

Я вздрогнула.

— На каком? — Черные тонкие брови хозяйки подпрыгнули в изумлении.

— На Маврикии… На Сицилии, — выпалили мы невпопад.

Сицилию назвала я.

Рыжий рассмеялся:

— Мы еще не определились, да, милая?

— Ага, — сказала я, не решаясь под наблюдением устроительницы высвободить свою ладонь из его цепких длинных пальцев.

— А разве Сицилия тропический остров? — спросила хозяйка.

— Э-э, — заколебалась я, — наверное.

А что — разве нет? Там же жара. Вроде бы.

— Ну, по крайней мере, — пришел на выручку рыжий, — там бывает очень жарко.

— Наверняка не под Новый год, — засомневалась хозяйка.

— Мы поедем на жаркий остров, — сказала я. — Это я просто немного в географии… запуталась.

— Ой, — утешительно сказала Баба-Яга, — чем меньше невеста смыслит в географии и прочих науках, тем крепче брак! — Она торжественно подняла указательный палец: — Личные многолетние наблюдения… Но как же это удивительно! — воскликнула она, глядя то на меня, то на «жениха».

— Что удивительно? — спросил он.

— Удивительно, сегодня такой день! — сказала хозяйка. — Такие звезды! Все хотят свадьбу на острове!

— Как это — все? — состроил удивленное лицо Бондин. (По-моему, брови он задрал слишком высоко — они спрятались под его лохматую рыжую челку… И выпустит он сегодня мою руку или нет?!)

— Да, — ответила Баба-Яга, — вы не поверите, но с утра тут была еще одна очень милая пара, и, мне кажется, они тоже собираются пожениться на тропическом острове!

— Да что вы! — воскликнул инспектор.

— Они ничего не хотели говорить, но я сама догадалась, — заговорщически поведала Роза Баба-Яга. — Когда невеста попросила фату из москитной сетки. Сначала я подумала было про тайгу! Да кто же играет свадьбу в тайге!

Хм. Возможно, мне придется играть свадьбу в тайге. Если Мишу сошлют туда за побег.

Орхидея, которая все рыскала по салону, снова присоединилась к нашей компании и внимательно, вытянув шею, слушала. В каждой руке она держала по большой фарфоровой кружке.

— Наверное, пожилая пара? — предположил инспектор.

— Нет, почему же, — возразила Баба-Яга, — совсем молодые люди, моложе вас.

Нас? Разве эта белобрысая моложе меня?.. Ой, да и какая разница, сколько ей лет! Ведь на самом деле Миша любит меня! Кажется, от эмоций я сильно дернула инспектора за руку, так что он разжал пальцы и наконец-то выпустил мою ладонь на волю.

— И главное, — сказала Баба-Яга, — мало того, что они собирались устроить свадьбу, так сказать, тайную, без гостей, так они, торопыги, хотят пожениться прямо сегодня, в шесть вечера! Нет, где это видано?! Примчались прямо к открытию магазина…

— Прямо к открытию, — эхом повторил инспектор.

— Ну да! — энергично кивнула Баба-Яга. — Похватали что попало…

Мне как-то подурнело, и голова закружилась. Сегодня в шесть. А сейчас уже сколько? Почти что одиннадцать. Но мы даже не знаем точно, где они! Успеем ли мы остановить их?

— Что с вами, душенька? — произнесла Баба-Яга. — Вы так побледнели!

— Бедняжка! — сказала Орхидея и, взяв обе кружки в левую руку, правой погладила меня по голове.

— Что такое? — не поняла хозяйка салона.

— Милая, — обратился ко мне инспектор и приобнял за плечи, а потом вообще поцеловал в макушку, — мы тоже скоро поженимся. — И он объяснил недоумевающей хозяйке: — Она так меня любит, так хочет за меня замуж, что тоже предлагала пожениться прямо сегодня!

Чего? Вот нахал!

— Ну что вы, милочка, разве так можно! — возмутилась хозяйка. — Я понимаю, страсти страстями, но свадьба — дело серьезное, ее надо как следует подготовить и как следует провести!

— Это брак — дело серьезное, — вполголоса заметил инспектор.

— Ну, — воинственно возразила хозяйка, — как брак начнешь, так и проведешь!

— Я такое слышал только про Новый год, — сказал инспектор.

— К браку это относится в большей степени! — подняла указательный палец Баба-Яга. — Уж я-то знаю, двадцать семь лет женю людей!

Похоже, она любила подчеркивать свое знание вопросов брака при каждом удобном случае.

— Ну, — сказала я, спеша в погоню за Мишей, — мы, пожалуй, пойдем.

— Уже? — удивилась хозяйка и сказала гордо, поджав губы: — Я еще не встречала невесту, которая провела бы в салоне меньше двух-трех часов.

— Видите ли, — улыбнулся рыжий, — мы спешим сегодня…

— Куда? — поинтересовалась Баба-Яга.

— Э-э… — Я не смогла придумать, что соврать.

— На обед к моей маме, — ответил инспектор.

— О! — воскликнула Баба-Яга. — Хорошие отношения с будущей свекровью — залог крепкого брака!

По-моему, ей пора уже вывесить таблицу залогов крепкого брака на одной из стен салона. Или выдавать как памятку всем клиентам.

Ну не всегда отношения с матерью жениха складываются, как хотелось бы! Что же мне теперь, от Миши отказаться?

— А что эта пара еще купила? — спросил Бондин хозяйку.

— Зачем это вам? — подозрительно прищурилась Баба-Яга.

— Ну, вдруг мы тоже такое захотим.

Выщипанные брови Бабы-Яги удивленно поползли вверх. Но потом она сказала, пожав плечами:

— Как обычно. Торт. Все для невесты — платье и прочее. Кольца из митрила… Весьма скромно. У вас-то полно времени до Нового года, чтобы обставить свадьбу шикарно.

— Да, — улыбнулся инспектор и обнял меня крепко, — моей милой только самую шикарную свадьбу и подавай!

— И вовсе не… — Хотя да, мне хотелось бы шикарную. Тем более теперь, когда я знаю, что Мишина семья ужасно богатая.

— Да, вспомнила, — улыбнулась Баба-Яга, — те двое хотя и очень спешили, но взяли напрокат романтичный челнок, чтобы вверх по реке немножко проехаться. Если и вы пожелаете, то только киньте митрилку в любой стояночный столбик.

— Спасибо, — сказал Бондин. — Мы на лодке.

Мы с ним пошли к двери.

— Вверх по реке? — пробормотала я.

— Вот именно, — шепотом отозвался инспектор.

Орхидея задержалась и обратилась к хозяйке:

— Я тут… две кружки приглядела. — Она подняла кружки, на которых были нарисованы голуби с кольцами и написано, на одной — «Самая нежная невеста», на другой — «Самый нежный жених».

— Хм, а разве вы такие еще не брали? — поглядела на кружки Баба-Яга.

— Нет, — сказала Орхидея, — на тех были попугаи.

Попугаи на свадебных кружках. Любопытно, к чему они там?

— Ах да, вспоминаю, — сказала Баба-Яга, — кружки были шуточные!

— Да, — развеселилась Орхидея, — там было написано «Самая болтливая невеста» и «Самый болтливый жених».

— Эксклюзив, — важно сказала Баба-Яга, — больше я таких не заказывала.

Еще бы. Сомневаюсь, что кто-то хотел бы на собственной свадьбе пить из кружки с такой нелестной характеристикой.

Орхидея отдала за кружки мелкую светящуюся серебряным светом монетку, Баба-Яга упаковала кружки в коробку, коробку положила в бумажный пакет с изображением лебедей, вручила его довольной Орхидее, и все мы вышли на крыльцо.

Инспектор с Орхидеей уже спускались, а хозяйка задержала меня, ухватив за локоть, и прошептала:

— Не переживайте так, душечка. Никуда он от вас не денется. Он так на вас смотрит, будто кот на сливки — аж глаз блестит. А блестящий глаз жениха, — она снова подняла вверх указательный палец, — залог крепкого брака!

Уф. Наконец-то я вырвалась на свободу из этой медово-брачной атмосферы! Странно. Мне ведь сначала так у Бабы-Яги понравилось! Может, все дело в том, что была я не с Мишей, а с посторонним человеком, который к тому же выдавал себя за моего суженого. Да еще я нервничала все время, думая, как там Миша с отуманенным зельем сердцем. Как тут насладишься рассматриванием всяких свадебных вещичек!

В общем, мы помахали на прощанье Бабе-Яге, стоящей на крылечке, и направились к воротам.

— Если она купила москитную фату, — проговорила я, — то они наверняка поехали на тот остров.

— Возможно, — кивнул инспектор, — но не обязательно. Это все же очень далеко. А они хотят быстрее пожениться.

Нашел о чем напоминать!

— Не они, а Мелисса! — рявкнула я.

Он только пожал плечами.

— Да куда еще они могли поехать? — истерично воскликнула я. Любая бы заистерила, если б жених торопился жениться! На другой!

— Вверх по реке, — сказал Бондин, — ты же слышала.

Мы прошли мимо двух березок, которые были на самом деле резными воротцами. Я повернула кольцо, чтобы полюбоваться еще разок. Обернулась. Воробьи предстали голубями, надпись жизнерадостно призывала влюбленных.

Когда мы вышли из ивняка, то еще издали увидели, что лодка наша, привязанная к столбику, будто взбесилась — она раскачивалась и подпрыгивала над водой.

— Я же говорила! — воскликнула Орхидея. — Хулиганы!

Она поспешила вперед, на половине спуска подобрала сухую ветку и швырнула в воду.

Лодка угомонилась.

Орхидея погрозила воде пальцем, обернулась к нам:

— Сколько раз они у меня лодку угоняли!

Мы с Бондиным спустились к воде вслед за Орхидеей.

Под лодкой вроде бы никого не было. Но ведь Орхидея говорила, что они прозрачные.

Бондин залез в суденышко и подал руку Орхидее.

— А если они еще там? И снова начнут? — тихонько проговорила я, не двигаясь с места.

— Еще чего не хватало, — отмахнулась Орхидея. — Садись, не бойся.

— А куда нам спешить? — произнес Бондин, насмешливо поглядывая на меня.

Я и не собиралась сдаваться из-за каких-то водяных. Просто я же плавать не умею. Ну да ладно, двое моих компаньонов меня, надеюсь, спасут, если водяные раскачают лодку так, что я выпаду за борт.

Я ступила в лодку и села на скамеечку рядом с Орхидеей.

— Но как мы узнаем, где Мелисса с Мишей высадились? — спросила я.

— Узнаем, — уверенно сказал инспектор. И менее уверенно пробормотал: — Я надеюсь. — Потом обратился к Орхидее: — Двинете ее до стоянки?

— Угу, — кивнула Орхидея, и лодка медленно поплыла вперед вдоль берега.

Я ничего не понимала и сказала:

— Может, нам сразу полететь на Канары?

— Я был бы рад отдохнуть, — сказал инспектор с ухмылкой, — но, возможно, они вообще сейчас у Мелиссиных родителей, испрашивают благословения.

— Не думаю, — серьезно ответила я. — Мелисса не такая уж дура, оставаться прям перед нашим носом.

— Кто знает, — отозвался он, а лодка меж тем ткнулась носом в заросли ивняка неподалеку от лестницы.

— И что мы тут потеряли? — спросила я.

Орхидея тихо проговорила:

— Поверни кольцо.

Что я и сделала.

Ничего себе. В зарослях тихо колыхались на воде штук пять огромных белоснежных деревянных ковшиков, то есть лебедей, конечно. Длинная шея, красный клюв, красивые резные крылья. И скамейка внутри.

— Интересно, на каком, — пробормотал Бондин и надел свои серебристые очки.

Орхидея тоже всматривалась в лебедей.

А я ничего не замечала. Что они высматривают?

— Вот этот, — инспектор указал на челн метрах в двух от нас.

— Да, определенно, — сказала Орхидея. — Его недавно брали.

Наша лодка, протискиваясь сквозь заросли и стукаясь боком о находящиеся рядом челны, подошла к нужной посудине и остановилась впритирку к ней.

Только теперь я заметила, что шея у этого деревянного лебедя тускло светится оранжевым светом.

— Он светится? — вопросила я.

— А как же, — отозвался Бондин. — Митрил.

— При чем тут митрил? — не поняла я.

— Чтобы прокатиться, надо кинуть митрилку вон в ту прорезь, видишь, на шее, — пояснил Бондин, — ну вроде как в игральный автомат. А митрил — необычный металл. Соприкоснувшись с магическим существом, он отзывается. И после некоторое время помнит.

— Магические существа — это…

— Ведьмы.

Я — магическое существо. Вроде единорога. Обалдеть можно. Я не воспринимала свое превращение с этой точки зрения.

— Он как фосфор, — поняла я.

— Угу, — отозвался Бондин. — Только впитывает магию, а не свет. Она дает ему в магическом мире оранжевый оттенок на некоторое время, пока не рассеется.

— И наши кольца также!

— Ага, — кивнула Орхидея.

А я-то думала, почему кольцо в магическом серебристом мире выглядит немного расплывчато, будто окутано теплым светом?

Бондин встал и, придерживаясь за лебединую шею, перелез в челн.

Красный клюв с цоканьем открылся и громко крякнул.

Бондин пошатнулся в челне. А я вздрогнула, испугавшись.

— Плату требует, — пояснила Орхидея.

— Обойдется, — сказал Бондин.

В руках у него откуда ни возьмись появилась отвертка, и он стал отвинчивать едва видимую панель на шее лебедя. Оглянулся на нас:

— Девочки, стойте на шухере.

Орхидея посмотрела вперед, потом назад, я тоже. Никого не было видно ни на берегах, ни на самой воде.

— Тишина, — сообщила Орхидея.

Панелька откинулась. Инспектор протянул руку и вытащил из углубления в деревянной шее деревянный расписной стаканчик.

И в этот миг глаза лебедя вспыхнули желтым и зазвучала оглушительная переливчатая трель.

— Черт. — Бондин ткнул в меня стакан и обеими руками закрыл лебедю клюв. Трель умолкла, Бондин крикнул: — Только не трогайте монеты, девочки. И наколдуйте мне веревку…

Что мы делаем? Грабим Бабу-Ягу?

Но, не успела Орхидея сотворить хоть что-нибудь, алый клюв раскрылся и щипнул инспектора за ладонь. Сирена снова было завопила, но тут Бондин, схватившись руками за борта, ударил по деревянной шее обеими ногами. И башка бешеной птицы отлетела в воду. Стало тихо.

— Я просто варвар, — сказал инспектор, прыгнул в лодку и закричал: — Быстрее, Орхидея, уходим.

Лодка задом вырулила из зарослей, тут же перед ней взвились аж четыре дельфина, и мы помчались вперед с дикой скоростью. Брызги намочили меня с головы до ног.

— Погони нет! — перекрикнул шум воды инспектор. — Можно остановиться.

Я, все так же судорожно цепляясь за борт рукой, повернула голову. Но из-за брызг, которые лодка оставляла за собой, позади ничего не было видно.

Мы обогнули небольшой мыс и там притормозили. Дельфины исчезли.

У меня вовсю кружилась голова, а еще эта бешеная гонка. Я отвернула кольцо.

— Давай стакан, — сказал Бондин. — Молодец, что не выронила.

Я прижимала стакан к себе всю дорогу, как драгоценность, хотя совсем не понимала, зачем он нужен.

Бондин взял стакан, снова предупредил нас, чтобы мы не касались монет, и выгреб его содержимое на скамеечку. Монет было с десятка полтора.

— Ага, — сказал он. Протер очки от брызг, снова водрузил их на нос и отвел из кучки в сторону одну, потом другую монету.

Что он там видит? Я снова повернула перстень камнем внутрь.

Мир окрасился уже привычным серебристым сиянием. Кружочки митрилок светились серебром. А те монеты, что Бондин отложил отдельно, еще и отливали оранжевым, так же, как и оправа очков Бондина, и мой перстень.

— Шесть, — объявил инспектор. Смел все монеты в стакан и сунул его в карман. — Надо будет вернуть по возвращении.

— Шестьсот метров, — тихо произнесла Орхидея.

— М-да, — кивнул инспектор. — Мы проплыли где-то сотни две…

— Я точно знаю, что в шестистах метрах от салона, — сказала Орхидея.

— Что? — хором спросили мы с Бондиным.

— Наша ферма. Только на левом берегу.

— Разумеется, на левом, — машинально сказал Бондин, явно думая о чем-то другом.

— Почему? — спросила Орхидея.

— Иначе вы бы могли ходить в салон пешком или летать на ступе. И так же возвращаться. А вы сказали, что водяные у вас много раз лодку угоняли.

Любит он умника из себя строить. Тоже мне, Шерлок.

— И зачем им понадобилось плыть на мою ферму? — озабоченно произнесла Орхидея.

Бондин промолчал, только нахмурился. А у меня и подавно никаких версий не было. Не жениться же они там собрались? А вдруг у романтичной Орхидеи такой романтичный дом, что для свадьбы лучше и не придумаешь? Может, у нее даже целый замок в стиле Диснея?

Орхидея взмахнула рукой. Над водой взметнулись два фонтанчика, и лодка плавно двинулась вперед. Моя одежда намокла от брызг во время нашего бегства с места преступления, и я стала замерзать.

Орхидея заметила, что я ежусь, шевельнула пальцами, и меня окутали горячие потоки воздуха.

— Спасибо, — сказала я.

Но почему шестьсот метров?

— За каждые сто метров платится митрилка? — спросила я.

— Блестяще, — сказал Бондин. — Ты очень догадлива. Просто Шерлок Холмс.

Он опять насмехается? Да вроде просто улыбается, без издевки.

— Да уж, — сказала Орхидея. — Разорительные они, эти челночки. А не заплатишь за следующие сто метров, так встанет посреди реки — и ни туда, ни сюда. Сиди хоть неделю.

Жалко, Мелиссе денег хватило.

— А с водяными у Бабы-Яги, видать, уговор, — продолжала Орхидея. — Они угоняют лодки, и клиентам приходится лебедей нанимать.

— Вымогательство просто, — возмутилась я.

— Очень предприимчиво, — заметил Бондин.

Одежда стала сухой, и я согрелась. Повернула кольцо — вокруг меня парили в воздухе с десяток фенов.

— Спасибо, я согрелась, — сказала я.

Орхидея щелкнула пальцами, и фены исчезли.

Мы подплыли к мосткам и выбрались из лодки. А потом по тропинке поднялись на косогор.

Среди деревьев виднелась крыша двухэтажного дома. По дорожке, бегущей среди густого кустарника, мы вышли к этому строению. Это был милый кирпичный двухэтажный коттедж с белыми деревянными рамами и кустами розовых роз вокруг. Перед ним раскинулся приличных размеров двор — с газоном, кустами, цветами.

Никакой не замок. И свадьбы не слышно не видно.

Мы подошли к серому, слегка покосившемуся заборчику. Орхидея сказала:

— Погодите, я только Лохнесика в вольер отведу, — и, открыв через забор щеколду, зашла в неприметную калитку.

Какое смешное имя у собаки!

Орхидея ушла по дорожке, мимо круглых клумб с ярко-желтыми шарами цветов, в глубь двора. Навстречу ей из кустов с радостным лаем выбежала черная лохматая дворняга. На шее у дворняги развевался недавно потерянный Орхидеей розовый шарфик. Ну, или другой, такой же. Дворняга ткнулась головой в Орхидею, потом заинтересовалась бумажным пакетом в ее руке.

— Эй, это не тебе, — засмеялась Орхидея.

Инспектор надел свои очочки. Зачем?

— Хорош, — улыбнулся инспектор, глядя на собаку.

Я повернула перстень. Ох, ну ничего себе!

Собака была вовсе не собакой. Это было покрытое темной бронзовой чешуей существо на четырех лапах, с длинным хвостом, с шипами по длинной шее и с перепончатыми крыльями. Из ноздрей у него пыхал дым. Короче, это был дракон. Ну не огромный прям дракон, а дракончик не выше средней овчарки.

— Маленький мой! — восклицала меж тем Орхидея, ласково трепля дракона под подбородком. — Давно мороженки не ел.

Чего? Это я вслух сказала.

— Мороженки, — сказал инспектор, явно веселясь при виде моей ошарашенности. — Домашнего изготовления.

— Почему домашнего? — машинально спросила я, продолжая таращиться на чудо-зверя.

Он не успел ответить, как Орхидея крикнула:

— Заходите! Он уже в шарфе. — Голос ее был удивленный и встревоженный.

— Уже, — буркнул инспектор, нахмурившись. Он пропустил меня вперед, и я, хоть и с опаской, зашла. Но дракончик не побежал к нам, а спокойно втягивал ноздрями цветки клевера с газона.

Инспектор ответил на мой вопрос:

— Домашнего, потому что в промышленном полно всякой химии. А надо из чистого молока или сливок. Ну и сахара, разумеется… — Он обратился к Орхидее: — Значит, вы повязали шарф на Лохнесика, когда уходили?

— Нет, конечно, — сказала Орхидея. — Он же ручной, когда в шарфе. Кто же дом охранять будет?

Бондин кивнул:

— Мелисса его повязала.

— Я была в этом шарфе у Далии, — сказала Орхидея.

— Но откуда Мелиссе знать, как укротить вашего дракона?

— Ой, — отмахнулась Орхидея, — да все соседи знают. Я его в своих шарфиках выгуливаю по ночам. И полетать в них отпускаю, и он возвращается… Мне надо эту скотинку мороженым накормить, а то скоро огнем плеваться начнет. — Орхидея направилась к крыльцу. — А вы, если хотите, заходите в дом.

Так вот о какой скотинке она утром говорила!

Орхидея поднялась по трем ступенькам деревянного крыльца, толкнула дверь. Я и Бондин последовали в дом за ней.

Кухня была милой и светлой, с цветастыми занавесками на окнах и большим округлым холодильником годов, наверное, пятидесятых. Что было необычно — все верха шкафов были заставлены парными кружками. Я украдкой выключила око — все осталось таким же.

Орхидея поставила пакет с сегодняшним приобретением на стол, открыла холодильник и достала из морозилки большую пластиковую чашу.

Бондин вытащил из кармана стакан с монетами и тоже поставил на стол:

— Орхидея, спрячьте их пока. Я, как вернусь, улажу все с Бабой-Ягой.

— Хорошо. — Орхидея поставила чашу на стол, вытащила из пакета кружки, полюбовалась изображенными на них голубями, сунула деревянный стаканчик с монетами внутрь одной из них, а потом поставила обе кружки на шкаф, отодвинув толпу фарфора, которая уже была там.

— Отлично, — кивнул инспектор.

— Там их даже мама не найдет, — сказала Орхидея. — Она мои кружки терпеть не может.

— Но они такие красивые! — воскликнула я.

Кружки правда были красивые: разноцветные, нежных или ярких тонов, радостные, блестящие (с них явно регулярно смахивали пыль). И они очень украшали кухню.

Орхидея просияла:

— Да, и романтические!

Инспектор только молча улыбнулся.

Орхидея открыла пластиковую чашу, оценивающе глянула в нее — чаша была до половины заполнена сливочным мороженым.

— Как раз, — сказала Орхидея, потом взглянула на нас: — Может, вы тоже мороженого хотите? Я вчера попробовала сделать эскимо. Получилось вкусно.

Мы с инспектором дружно кивнули. Орхидея снова полезла в морозилку, достала два серебристых брикета и подала нам.

Мы поблагодарили ее, она ответила «на здоровье», взяла чашу и стремительно вышла из дома.

С эскимо в руке я выбежала вслед за ней. Я ведь никогда не видела, как драконы едят мороженое. И вообще — как они едят. И вообще — драконов.

Инспектор вышел следом.

Орхидея свистнула, и Лохнесик примчался. В виде собаки. Поэтому я повернула кольцо.

Орхидея поставила перед драконом чашку. Он сначала лизнул мороженое — язык у него оказался длинный, ярко-красный, раздвоенный! — а потом, погрузив морду в чашку, принялся уплетать, чавкая, фыркая и слегка взрыкивая от удовольствия.

Я тоже откусила от эскимо. О, какая вкуснятина! Шоколад был такой шоколадистый, а мороженое — нежное.

— Так забавно, — произнесла я, — что драконы питаются мороженым.

— Вообще-то, — сказал Бондин, тоже смакуя эскимо, — питаются они травой. А мороженым их кормят, только чтобы охладить глотку.

Довольный дракон поднял запачканную по самые желтые глазенки морду и икнул. Потом счастливо, вскидывая хвост с треугольным шипом на конце, вприпрыжку помчался по газону, сначала от нас, потом, добежав до угла дома, резко развернулся, вспахав когтями газон так, что полетели комья земли с травой, и снова к нам. Чуть не сшиб с ног хохочущую Орхидею, потом побежал обратно. Скрылся за домом, а через секунду мы услышали громкое «плюх».

— В пруд прыгнул, — сказала Орхидея, смеясь.

Мы все пошли к пруду. Он находился сразу за домом и был небольшим, неправильной, природной формы.

Дракончик блаженствовал в воде: над поверхностью виднелась только прямо-таки улыбающаяся морда с большими коровьими ноздрями и распластанные перепончатые крылья. Янтарные глаза были прикрыты. Бледно-розовые шифоновые полосы шарфа змеились среди листьев кувшинок, колышущихся на воде вокруг.

— Поэтому я и назвала его Лохнесик, — сказала, смеясь, Орхидея. — Он меня так удивил, когда впервые нырнул в пруд.

Инспектор улыбнулся:

— Да. Горынчики обычно не очень любят воду.

— Кто? — не поняла я.

— Горынчик, порода такая, — пояснил Бондин. — Выведена в России, между прочим. Лет триста назад. Специально небольших размеров, для охраны домов.

Ха. У драконов бывают породы. Ой. Драконы бывают! Вот что главное.

Я отвернула перстень, а инспектор снял очки.

В пруду дремала на плаву большая черная собака в розовом шарфе. И черные висячие уши, разметавшись, мирно покачивались в волнах.

Широкая песчаная дорожка вела мимо грядок к большому саду. Инспектор приложил ладонь ко лбу, вгляделся вдаль:

— Вы ведь говорили, у вас есть самолет?

Я поняла, куда он смотрит. Вдалеке, за деревьями, виднелось большое коричневое строение из листового гофрированного железа.

— Думаете, Мелисса самолет увела? — воскликнула Орхидея. — Не может быть! Им ведь управлять надо уметь! А я что-то не слышала, чтобы Мелисса посещала летную школу.

— И в личном деле у нее этих сведений нет, — подтвердил инспектор.

Зато…

— Миша посещал, — сказала я.

Они оба посмотрели на меня.

— Понятно, — сказал инспектор.

— А я и не знала, — сказала Орхидея.

— Ну, это он когда на первом курсе института учился, — сказала я. — При институте был авиаклуб.

Мы, жуя самое вкусное эскимо на свете, побрели по дорожке через сад. На яблонях там и сям краснели или желтели пропущенные сборщиками спелые ранетки. За деревьями просвечивало открытое пространство.

Когда мы вышли из сада, перед нами раскинулось бескрайнее поле спелой пшеницы. Справа возвышалась громадина ангара. От ангара вдаль, разрезая поле, убегала бетонированная полоса.

Мы обошли ангар. Большие ворота были открыты настежь. А внутри ангара было пусто. То есть валялись какие-то ящики, инструменты, в дальнем углу стоял столик и стулья. Но главного — самолета — не было.

— Вот наглецы! — в сердцах воскликнула Орхидея и даже притопнула ногой.

— «Ан-2»? — спросил инспектор.

— Магически модифицированный, — сказала Орхидея, с тоской оглядывая пустой ангар. — Ух, и получат они у меня!

— Миша ведь под чарами, — сказала я.

— Верно, — Орхидея вздохнула.

— Раз модифицированный, то улететь на нем можно далеко? — полуутвердительно произнес инспектор.

— Хоть в Антарктиду, — сказала Орхидея.

— А топлива в нем было на сколько? — продолжал спрашивать Бондин.

— Топливо ему не нужно, — сказала Орхидея и снова вздохнула. Потом вспомнила: — Значит, тот самолет над рекой. Это были они!

— У Бабы-Яги они были к открытию, это в восемь, — сказал инспектор.

— Угу, — кивнула Орхидея.

— Некоторое время провели в салоне, потом приплыли сюда. Было около десяти. Да, похоже, над рекою пролетали именно они.

— Я же говорила, — сказала я. — Они поедут на Канары.

— Не факт, — отозвался инспектор, выбрасывая обертку от эскимо в стоявшее у стены мусорное ведро.

Упрямый осел. Вот если б у моей семьи была вилла на Канарах, стала бы я праздновать свадьбу в другом месте? Хм. А не прикупить ли мне виллу? Денег-то я могу теперь наколдовать столько, чтобы куры не клевали. Ой. Теперь-то я как раз ничего не могу наколдовать. Ничего. Вот догоню Мишу, он меня поцелует, и сразу побегу виллу покупать.

— Ну ладно, — сказал упрямый осел и вынул из нагрудного кармана пиджака сотовый телефон. Потом подумал и спросил Орхидею: — Вы случайно домашний номер Весловских не знаете?

— Я его не помню, — сказала Орхидея. — Но вы можете позвонить с обычного телефона, — она показала рукой в глубь помещения, где стоял столик. — У меня для всех соседей полуавтоматический набор.

Бондин зашагал к столику, мы потопали следом.

— Как этим полуавтоматическим набором пользоваться? — обернулся инспектор, поднимая трубку старого черного аппарата. Причем не кнопочного, а с диском!

— Наберите В, Е, С, Л, — продиктовала Орхидея по буквам.

Инспектор стал крутить диск Присел на край стола. В этом ангаре в своем длинном светло-песочном плаще и с черной блестящей телефонной трубкой в ладони он походил на детектива из какого-нибудь старого кинофильма. Только сигареты во рту не хватало. И этот детектив почему-то смотрел на меня и улыбался.

Ну конечно. Рассматриваю этого рыжего нахала, как дура. Я отвела взгляд, стала бродить глазами по уходящим в темноту железным стенам над головой. А нахал произнес в трубку самым нахальным тоном:

— Весловский. Вы вздумали со мной шутки шутить.

Хы. Да он просто мафия какая-то.

— Кто-кто. Инспектор Бондин, — продолжал он спектакль.

Я так и представила папашу Весловского, вытянувшегося по струнке и нервно приглаживающего потеющую лысину.

— Вспомните-ка получше, когда вы отдали ключи в мастерскую?.. Говорите название мастерской… «Правша»?

— Я знаю эту мастерскую, — сказала Орхидея.

Инспектор кивнул ей, сказал в трубку:

— Понятно. — Нажал на рычаг и сообщил нам: — Он отдал ключи еще в понедельник Они вполне могут быть готовы.

— Вот врун! — возмутилась я.

— Ага, — сказал инспектор.

Орхидея сказала:

— Мастерская «Правша» у меня значится… — она слегка призадумалась, пошевелила губами, будто что-то пересчитывая, потом сказала: — К, А, В, 7.

— Первые буквы фамилии мастера? — спросил детектив, накручивая диск.

— Н-нет, — почему-то смутившись так что зарозовели щеки, отозвалась Орхидея.

Бондин стал говорить в трубку:

— Алло. «Правша»? Это Сигизмунд Весловский, я в понедельник отдал вам ключи от виллы «Белладонна» на перерегулировку…

Я покосилась на розовую Орхидею. Она склонилась ко мне и прошептала:

— КАВ — это сокращенно от «кавалер».

— А семь…

— Кавалер номер семь, — с легкой ноткой тщеславия сказала Орхидея и улыбалась.

Ничего себе. Да у нее строгий учет ухажеров!

Бондин меж тем говорил в телефон:

— Уже доставлены? Куда? Ах, жена… Да что вы. Понятно, спасибо. — Он положил трубку. Посмотрел на нас: — Обновленные ключи от виллы доставлены в поместье «Золотые тополя» сегодня в пять двадцать утра по московскому времени. По просьбе… жены Весловского. Она звонила в три часа ночи и просила доставить их туда.

— Так они оба были в курсе! Они даже помогают Мелиссе! — возмутилась я.

— Ну-у, — протянул Бондин, — возможно, это сама Мелисса им позвонила. И представилась Повиликой Весловской. Как я сейчас ее мужем. — Потом он посмотрел на нас обеих внимательно и сказал: — Я собираюсь лететь на Канары. Кто со мной?

— Само собой, я еду, — сказала я.

— А я… — робко начала Орхидея, — я вам там понадоблюсь?

Она явно жаждала, чтобы инспектор ответил «да».

— Наверняка! — кивнул он. — Я просто умоляю вас поехать!

У него еще не прошло действие любовного эликсира? Кажется, Орхидея тоже подумала о чем-то подобном.

— Почему? — смущаясь, спросила она. И поглядела в его глаза с надеждой.

— Потому что нам может понадобиться магия, — сказал он, тоже немного смущаясь, но, видимо, оттого, что его неправильно поняли.

— Но Вика же глава клана, у нее магия в десять раз сильнее моей, — возразила Орхидея.

— Мне кажется, — начал инспектор, поглядывая на меня, — что Вика в данный момент и бутерброд не сотворит, потому что где-то потеряла всю магию.

— С чего вы взяли? — буркнула я.

— Вы же за все утро ничего не наколдовали, — сказал он. — Не дали же вы обет магического воздержания?

— У меня ее украли. То есть заморозили, пока я спала.

— Любопытно, — посмотрел он на меня задумчиво. — Льдинка?

— Снежок, — сказала я.

— Я слышала о таком! — вскричала Орхидея. — Нужен поцелуй влюбленного, чтобы тебя расколдовать! Как романтично! — Она всплеснула ручками.

— Да, — сказал Бондин и добавил насмешливо: — Жаль, что не подойдет поцелуй любого мужчины. А то я мог бы предложить свои услуги.

— Еще чего, — буркнула я. Нам бы скорее на остров попасть, а он тут шутит сидит. — Пока мы прилетим, — сказала я хмуро, — они успеют пожениться.

— Они собираются пожениться в шесть, — ответил Бондин.

— Во сколько они приедут на Канары? — спросила я.

— Туда больше восьми часов лету, — сказал Орхидея. — Ну, это на моей машине.

— То есть… — Я подсчитала и ужаснулась: — Они там будут как раз к шести часам?! Она все рассчитала! А мы теперь не успеем! — И я гневно крикнула Бондину: — И все из-за вашего тугодумия!

— Может, они решили пожениться в шесть по канарскому времени? — спокойно предположил он.

— А какая разница?

— Минус три от московского.

Во мне загорелась надежда. Шесть по канарскому — это…

— А мы можем долететь туда раньше девяти часов?

— Да, — кивнул Бондин. — Надеюсь.

Он достал телефон и выбрал номер из меню.

— Это Бондин. Мне нужно срочно оказаться на Ла Гомера, Канары. Вместе с двумя сопровождающими.

Он послушал, что ему отвечают, и на лице его засветилась улыбка:

— Отлично! Да. Из Домодедово? Отлично.

Ну что там у него все отлично да отлично? Он сложил телефон и объявил:

— Нам ужасно повезло! Один человек, то есть из наших, летит на Канары, и вылет… — он посмотрел на часы, — через сорок минут. Наша задача — всего лишь успеть на самолет!

— За сорок минут! — вскричала я. — До Домодедово! Нам ни за что не успеть! И потом, у меня же паспорта заграничного с собой нет!

— Ерунда какая, — сказал Бондин, вскакивая и направляясь к выходу из ангара, — у меня вообще никогда никаких паспортов не было. — Он обратился к Орхидее, которая, как и я, пошла за ним: — Позволите мне вызвать такси прямо сюда?

Орхидея поморщилась:

— Обязательно на такси?

— Быстрее не на чем.

— Вызывайте. Ой, только подождите меня минутку, мне надо шарфик с Лохнесика снять. Чтобы он дом охранял.

— А он нас не… покусает? — спросил Бондин осторожно.

— Вы же со мной. Нет, конечно, — и Орхидея поспешила обратно к дому.

Инспектор вложил пальцы в рот и свистнул оглушительно. Потом еще раз.

— Что это значит? — поморщилась я.

— Вызываю такси.

Не обычное такси, значит? Магическое какое-нибудь, что ли? Ладно, увидим, что за такси у них такое. Я спросила:

— Мы его тут будем ждать?

— Ага. — Он снова вытащил сотовый телефон.

Да ну его, пошутил, похоже. Сейчас вызовет такси, как все нормальные люди, и мы пойдем к калитке его ждать. Только до аэропорта ехать часа полтора-два, и никакое такси не довезет нас туда за… Да оно приехать сможет в эту глушь хорошо если через час.

А Бондин сказал в телефон:

— Инспектор Бондин, МИ-13. Есть информация, что Михаил Реймс собирается стать двоеженцем. Сегодня. Сообщите шаманам. — Он сложил телефон и вернул его в нагрудный карман.

Двоеженцем? Двоеневестенцем! Я смотрела на Бондина, ожидая разъяснений. Они последовали.

— Они обратятся к шаману. А он должен будет, прежде чем их поженить, проверить бесконечный список всех женатых за… сколько Михаилу лет?

— Тридцать.

— Значит, за двенадцать лет. Да еще запросить у других шаманов списки тех, кого они поженили с начала этого года. Свадьба на некоторое время задержится… Вдруг все же Мелисса решила выйти замуж в шесть по Москве.

Супер. А у него, оказывается, бывают блестящие идеи.

Между деревьями показалась Орхидея. Она спешила к нам. Она успела переодеться — вместо черного вечернего платья на ней были клетчатая рубашка и светлые куртка и брюки.

— Еще не приехал? — выдохнула она, восстанавливая дыхание и подходя к нам. Она вгляделась в небо и потом сообщила: — Мой диоровский шарф теперь никуда не годится. Он пожевал его концы. Придется ехать в Париж за новым. — Потом она снова посмотрела в небо: — Ох, не люблю я этих лихачей.

У ведьм, что — летающее такси, что ли?

Что-то прошелестело над верхушками, и вдруг перед нами взвилась туча пыли. Но кроме пыли, ничего больше не было. Я догадалась повернуть перстень.

Перед нами висел в воздухе, в полуметре над землей, потрепанный, полосатый, домашнего плетения половичок.

— Нам в Домодедово, — сказал инспектор. Половичку!

Тот загнул и снова распрямил два угла. Инспектор сказал:

— Годится.

Орхидея уже усаживалась на длинный край колыхавшегося половичка — как на диван, свесив ноги. Инспектор уселся рядом с ней. Ну и мне пришлось последовать их примеру.

Мне показалось, я села на надувной матрас, который качается на волнах. Только на матрас сдувшийся, и неизвестно, потонет он или поплывет.

Со стороны сада вдруг послышалось яростное шипение и звонкое, с металлическим призвуком, рычание. По песчаной дорожке на всех парах к нам мчался дракон.

— Лохнесик! — закричала Орхидея, выставив вперед руку, будто для защиты. — Это свои! Это гости!

Лохнесик не сбавил темпа нисколько. Коврик, будто в страхе, задрожал и, отбрыкиваясь свободными углами, стал подниматься, но дракон подпрыгнул и вцепился зубами в угол рядом со мной.

Я закричала на морду:

— Кыш! Кыш!

— Погладь его! — крикнула Орхидея.

Она обалдела, что ли? Она его зубы давно видела? Точнее, не зубы, а острые огромные клыки.

Мы никак не могли подняться выше: дракончик, с шелестом размахивая своими кожистыми крыльями, парил рядом и зажевывал коврик дальше.

Коврик опасно кренился. Если так пойдет дальше, дракон съест полковрика, мы все упадем и Лохнесик закусит уже нами.

Ладно. Я, слегка прикрыв глаза от страха, коснулась пальцами жесткого драконьего лба. Дракон поднят на меня желтые глаза. Я провела по его лбу ладонью. Сказала:

— Лети домой.

Он уркнул, выпустил мокрый, зажеванный угол и полетел над садом. Потом спустился где-то меж яблонь.

— Молодец! — крикнула мне Орхидея.

А инспектор посоветовал:

— Держись крепче.

— Да за что тут держаться? — недоумевала я.

— За угол. За меня. За что угодно. Упасть можно в два сче…

Половичок взмыл вверх — как мне показалось, вертикально. Ну, может, не совсем вертикально, под небольшим углом. Но я чуть не свалилась. Хорошо, что половичок меня поддержал, слегка подняв край.

Потом мы выровнялись, но было все равно ужасно страшно. Ты сидишь на тоненьком коврике, в ушах свистит ветер, а внизу мелькают верхушки деревьев. Надо было мне сесть в середку. А то с краю нет никакой опоры, лишь небо простирается до горизонта, и кажется, будто я лечу сама по себе. Если бы Бондин сел с краю, он бы вообще сознание потерял. Он же высоты боится. Я посмотрела на него. Инспектор сидел, зажмурив глаза и вцепившись в кромку ковра обеими руками. Бедняга.

Под нами показалась речка. Рыбаки на берегу задрали головы.

— Там рыбаки смотрят на нас! — прокричала я инспектору. — Сейчас нас тоже видят как на дельтаплане?

— Нет, — крикнул он в ответ, не разжимая век. — Такси всегда маскируется под стаю разных птиц, под косяки гусей, диких уток…

То-то меня удивляло, как быстро иногда перемещаются эти птичьи стаи.

— Значит, мы сейчас выглядим кем-то вроде диких уток, — сказала я.

— Угу, — кивнул Бондин.

Хорошо, что у реки были рыболовы, а не охотники. А то бы могли и охоту на нас открыть. Хотя половичок же магический и, наверное, защищен от пуль чем-то вроде магической брони. Всеми этими рассуждениями я и поделилась с Бондиным.

— Видишь? — И он, сам не глядя, похлопал по ковриковой поверхности.

— Что?

Там были мелкие просвечивающие дырочки. Я вытаращила глаза от ужаса.

— Дробь, — сказал инспектор. — Так что вовсе не защищен.

— Значит, мы в опасности?

— Ну, это бывает очень редко, — отозвался инспектор успокаивающим тоном. — Летим мы быстро, охотники не сидят за каждым кустом.

— Но почему нельзя применить какую-нибудь магию для защиты? — воскликнула я.

Инспектор приоткрыл наконец глаза, наклонился к самому моему уху и сказал:

— Коврики — невероятно гордые создания. Они обладают своей особенной магией. И не признают над собой ничьей магии чужой.

Гордые создания! Им-то что, их можно вообще распустить и заново сплести. Я начала напряженно вглядываться вниз, в окраины полей, кустарники у озер, крыши двухэтажных дач.

— Что ты там высматриваешь? — поинтересовался Бондин, глядя между тем не вниз, а только на меня. Упасть боится.

— Охотников, — ответила я.

— Да мы уже скоро прилетим.

И правда, вскоре показались бесконечные взлетные полосы, серые алюминиевые крыши аэропорта и стаи самолетов, неуклюже передвигавшихся по земле. Казалось, эти большие летательные машины играют в какую-то игру или исполняют особенный танец.

Мы пролетели над аэропортом и снизились в самом конце самой дальней взлетной полосы. Тут одиноко стоял махонький черный самолетик, похожий на игрушечный.

Половичок подрулил к самому трапу, мы слезли, инспектор положил на коврик две серебристые монеты. Коврик сложился конвертом — видимо, чтобы не растерять монеты, — и улетел.

— И зачем нужно такое опасное такси? — воскликнула я.

— Да, очень опасное, — покивала Орхидея. — И всю прическу по пути растреплет к тому же.

— Ну, — пожал плечами инспектор, — зато оно отлично подвозит пьяных, например, или может доставить вещи. Просто заворачивает их в трубочку и везет куда укажут.

У откидного трапа нас ждала стюардесса в черной форме. На голове ее вместо пилотки была черная треуголка с белым черепом и перекрещивающимися костями на лбу. Два белых пушистых — наверное, страусиных — пера свисали со шляпы на плечо.

Стюардесса нам улыбнулась во всю пасть — одного верхнего зуба с левой стороны у нее не было — и произнесла с грубоватым акцентом, рублено выговаривая слова:

— Добро пожаловать на борт компании «ПлювГанса», инспектор Бондин и… — она вопросительно посмотрела на нас с Орхидеей.

— Орхидея и Виктория, — сказал инспектор.

Стюардесса постучала длинным фиолетовым ногтем по вышивке на кармашке:

— Фиалка. — Потом забрала у инспектора саквояж, поднялась по трапу и зашла внутрь.

Я вскинула глаза и увидела надпись на черном глянцевом боку: «ПлювГанса». Ах, даже вот так. Возможно, компанию основал кто-то по имени Ганс.

Мы, вслед за стюардессой, зашли в самолет. Она ставила саквояж в пластиковый бокс напротив входа, а мы прошли дальше. Салон оказался роскошным и очень просторным — наверное, потому что кресел здесь было всего штук десять. Зато была пара столов, диван углом и ворсистая ковровая дорожка в проходе. Весь интерьер был оформлен в бежевых и золотых тонах.

— Устраивайтесь, где вам больше по душе, — улыбнулась стюардесса, демонстрируя провал между зубами. — Всего одно место занято.

А, ну да. Это, наверное, тот самый «один из наших», как сказал Бондин, благодаря которому мы можем полететь на Канары немедля.

Инспектор шел первый, он поздоровался с кем-то, сидящим в кресле слева от прохода, перед столиком. Этот кто-то только буркнул невнятно в ответ. Я шла следом за инспектором и вытянула шею от любопытства, но увидела только ноги пассажира — они покоились на выдвинутой подставке кресла. Ноги были облачены в полосатые красно-белые носки, причем у одного носка на большом пальце была дырка.

Инспектор прошел к креслам по правую руку, снял плащ, бросил его на стол и уселся. Я рассмотрела хозяина дырявого носка. Это был мужчина лет пятидесяти, в круглых очочках, с коротко стриженными седыми волосами и с аккуратной бородкой. Одет он был, помимо полосатых носков, в брюки-сафари и яркую рубашку с пальмами. Плетеные кожаные сандалии стояли рядом с креслом. Он был похож на профессора математики, который едет в отпуск. И он читал книжку в кожаной обложке. Причем в пухлой руке его был карандаш, которым он делал в этой книге пометки, хмурясь и тихо бурча себе под нос: «Нет, нет, ужасный почерк… нет».

— Здрасьте, — сказала я.

— Пр, — сказал он.

Это, видимо, означало «привет». Какой нелюбезный тип. Сяду-ка я от него подальше.

Инспектор занял кресло у прохода — похоже, из-за страха высоты, чтобы не глядеть в иллюминатор. Я уселась напротив него, но возле окна. Сумку поставила под стол.

Я ожидала, что Орхидея сядет рядом со мной или с инспектором. Но она вдруг остановилась перед бурчалой и сказала ему:

— У вас на носке дырка.

— Зн, — буркнул он, что означало, похоже, «знаю». А потом поднял хмурый взгляд. И вот в тот миг, когда его льдисто-голубые глаза встретились с черными глазами Орхидеи, что-то будто произошло. Бурчала выпрямился в своем кресле, спешно спустил ноги на пол, две минуты не мог попасть в сандалии, потом еще несколько минут возился с подножкой кресла — у него никак не получалось ее опустить, — при этом его книга падала на пол, он ее поднимал, а потом снова ронял.

Орхидея прошла, села рядом с бурчалой, около иллюминатора, и произнесла со смелой улыбкой:

— Почему бы нам не познакомиться? Ведь нам все равно предстоит лететь вместе несколько часов…

Она что, успела капнуть ему зелья? Да нет, он же при нас ничего не пил и не ел. Да и не было на столе перед ним ничего, кроме закрытой бутылки воды.

Может, Орхидея зельем брызнула на него? Я быстро повернула перстень. Никаких розовых сердечек и туманов вокруг мужчины не наблюдалось. Зато… Между Орхидеей и пассажиром в воздухе, едва видимые, вспыхивали и гасли крохотные золотые искорки.

Вид у меня, наверное, был изумленный, и Бондин остановил на мне свой взгляд и спросил:

— Что?

— Ничего, — сказала я.

А он всмотрелся в мои глаза. Черт, он же увидит отражение серебряного тумана в моих зрачках! Я отвернула камешек наружу. Но Бондин, похоже, успел заметить. Он как-то криво ухмыльнулся и тоже посмотрел на Орхидею и незнакомца. Ха. Не может же он достать свои очки и начать в упор их рассматривать.

А незнакомец, подняв книгу и устроившись наконец нормально, если можно назвать нормальным ту напряженную позу, которую он принял, отвечал Орхидее:

— Около семи часов нам лететь.

— Шесть часов двадцать три с половиной минуты, — раздался высокий певучий голос стюардессы. Она, улыбаясь, шла по проходу к кабине пилота. — Каждый рейс капитана Ганса быстрее предыдущего. Он не устает совершенствоваться сам и совершенствовать самолет.

Стюардесса исчезла за золотыми шторками.

— Тогда мы могли бы познакомиться, — сказала Орхидея, — раз нам лететь целых шесть часов двадцать три минуты.

Мужчина смущенно улыбнулся:

— Я Николай.

— А я Орхидея. — Потом она показала рукой на нас с инспектором: — А это Виктория и Денис.

— Очень приятно, — проговорил тип в носках. То есть теперь уже в сандалиях.

Мы с инспектором кивнули ему в ответ. А седобородый посидел, помолчал, потом снова раскрыл свою книгу и взял в руки карандаш. Но ему явно не читалось, и он просто тупо листал страницы туда-сюда, иногда украдкой скашивая глаза на Орхидею, которая рылась в своей маленькой черной сумочке.

Инспектору явно было любопытно, что я увидела в магическом мире, а мне было любопытно, что означает то, что я увидела. Ну ладно, можно обменяться информацией. Я поманила Бондина пальцем и наклонилась к столу. Он тоже подался вперед и навострил уши.

— Золотые искры, — едва слышно прошептала я. — Бегают между ними.

— О, — многозначительно произнес он. То есть не то чтобы многозначительно, а совсем непонятно с каким значением, то ли с удивлением, то ли вообще — с уважением? Чего только не покажется в одной гласной «О», произнесенной с неопределенной интонацией! Бондин поглядел искоса на эту искрящую парочку.

— И что это значит? — тишайше спросила я.

— Что?

— Искры.

— А ты не знаешь? — Он посмотрел на меня с подозрением.

— Нет!

В глазах его появилось что-то такое странное, похожее на радость. Но потом она исчезла, и он пробормотал:

— Впрочем, ты же стала ведьмой только вчера.

— А при чем тут это?

— Ни при чем.

— Так что значат искры? — настаивала я, умирая от любопытства.

— Да так, — отмахнулся он, — ничего особенного.

А потом откинулся на спинку своего кресла, взял журнальчик и как ни в чем не бывало принялся его рассматривать.

Он издевается?

Я быстро пересела на кресло рядом с ним, собираясь вцепиться в полосатые пиджачные лацканы и трясти его до тех пор, пока он не расскажет про эти загадочные искры.

Но Бондина спасла от моего нападения стюардесса. Она вышла из-за шторок, встала посреди прохода и объявила, улыбаясь своей несовершенной улыбкой:

— Просьба пристегнуть ремни, не курить, не целоваться, не пользоваться сотовыми телефонами и магией. Портабельные ступы с метлами в чехлах над вашими головами.

Я закинула голову — наверху были обычные отделения для багажа.

— При возникновении необходимости я их открою. Если же я погибну, нажмете зеленую кнопку на стене у иллюминатора, — продолжала стюардесса совершенно невозмутимым тоном. — Вылет через аварийные выходы или потолок кабины пилота, для открытия дерните зеленый рычаг — у каждой двери слева… Чтобы получить кислородную маску, протяните руку и закройте ладонь дважды, — она выставила вперед свою длинную руку ладонью вверх, сжала и разжала ее два раза.

Откуда ни возьмись к ней примчалась маска. Маскарадная пластиковая маска! Стюардесса надела ее — это была маска зайца и почему-то зеленого цвета.

Она шутит? Забыв досаду, я наклонилась к инспектору:

— Разве это кислородная маска?

— Очень кислородная, — ответила за него стюардесса, которая услышала мой вопрос. — 99 % О-Два. Разработка магистра воздушной магии Клочковского.

Чудненько. Я представила летящих в ступах людей с зелеными заячьими лицами. Там, наверное, скорее от смеха умрешь, а не от страха.

И почему у них все зеленого цвета — и кнопки, и рычаги, и маски? Я спросила инспектора, но снова ответила стюардесса:

— Потому что зеленый цвет успокаивает.

Мы отключили телефоны и застегнули ремни. Самолет загудел, пейзаж за окном поехал назад, меня вжало в кресло, и вот мы оторвались от земли.

Инспектор сидел, как-то неестественно скрючившись и вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники. Но глаза он не зажмурил, а сосредоточенно глядел в стенку напротив.

И как там сейчас мой Миша? Эта стерва наверняка поит его напитком каждую минуту! И они готовятся к свадьбе. А как готовятся к тайной свадьбе, на которой не будет гостей? Достаточно купить бутылку шампанского и заказать ужин… Торт они уже купили… А может, они собираются после обряда пойти в ресторан? А шамана они уже пригласили? А вдруг шаманы быстро проверят свои списки, женили они уже когда-нибудь Мишу или нет?

Я наклонилась к инспектору:

— А вдруг какой-нибудь шаман согласится их поженить?

— Нет, — произнес инспектор, едва шевеля бескровными губами, — если женят неразведенного, их лицензии могут лишить.

Это хорошо. Но лучше бы им что-нибудь построже грозило. Сибирь. Казнь. Конфискация перьев с бубенцами.

Из-за шторок снова вышла стюардесса, на этот раз с подносом в руках, и с улыбкой объявила:

— Можете расстегнуть ремни, мы взяли нужную высоту.

— Отпусти уже мою руку, — прошипела я инспектору.

— Извини, — сконфуженно пробормотал он, убирая пальцы.

Я отстегнула ремень. Бондин тоже.

Стюардесса спросила нас:

— Напитки? Сок березовый? Квас? Кисель? Настойка клюквенная? Яблочная? Водка?

Какой своеобразный ассортимент. Но на подносе у нее стояли только пустые бокалы. Ведьминские штучки?

— А сок апельсиновый у вас есть? — спросила я.

Стюардесса удивилась:

— Но вы же из России. У вас там нет апельсинов.

— Поэтому мы их и хотим, — сказал инспектор.

— Вы тоже? — снова удивилась пиратка.

— Да, — сказал Бондин.

— О, вы из тех, кто гоняется за экзотикой! — шутливо погрозила она ему, небрежно взмахнула ладонью над бокалами, и в двух из них появился оранжевый сок и соломинки.

Она подала нам бокалы и повернулась к двум другим пассажирам. Бондин тихо сказал:

— Фирменная фишка «ПлювГансы» — подавать пассажиру блюда его страны.

— М-м, — кивнула я, потягивая сок через соломинку.

Стюардесса перечислила те же напитки нашим спутникам, Орхидея сказала скромно:

— Мне, пожалуйста, водки, с лимоном.

А ей-то зачем заказывать напиток? Ведь она может сотворить все, что захочет. Хотя, наверное, это приятно, когда кто-то колдует для тебя. Так же как наливает чай, например. Хотя ты и сам это можешь запросто сделать.

Стюардесса обратилась к ее соседу:

— А вам, Николас, молочный коктейль, как обычно?

— Ну что вы, — покраснел дядька, — когда это я брал молочный коктейль! Мне то же самое, что и ей.

— Ой, извините! — воскликнула стюардесса, подмигивая Николаю-Николасу незаметно для Орхидеи. — Я, вероятно, с кем-то вас перепутала!

И она подала им две стопки с прозрачным напитком и надетым на край кружком лимона.

Орхидея и Николай чокнулись со звоном, хлопнули сразу рюмки целиком и, причмокивая, стали жевать лимонные дольки.

Тоже, что ли, взять что-нибудь покрепче. Лететь еще шесть часов, рядом с непонятным занудным инспектором, беспокоясь о Мише, стерве и шаманах.

Напиться и отключиться было бы, пожалуй, самым правильным в этой ситуации.

— А ты знаешь, — сказал инспектор, — что на Канарах самый мягкий климат на Земле. Зимой плюс двадцать, летом двадцать пять. Красота. Никаких тебе шуб, никаких валенок.

Какие валенки. Я их только в детстве в детский сад надевала. И какая мне разница, в каком климате будет свадьба моего Миши с другой женщиной!

— Да лучше б там был климат Северного полюса, — сказала я инспектору, — чтобы они себе задницы поотморозили!

Хм. Кажется, я злюсь на Мишу тоже. Но ведь его околдовали, он ни при чем! Бедный мой, заколдованный Мишка!.. Но он пялился на эту дуру с самого начала!

— Извини, — сказал Бондин, — я не подумал, что это может тебя расстроить.

Стюардесса появилась снова и осведомилась, что каждый из нас желает на обед.

Инспектор от обеда отказался. Я пожелала пиццу и сладкий чай, Орхидея попросила манты и зимний салат, а Николай-Николас — ну дает! — шоколадных печений.

Есть пиццу рядом с бледным и напуганным инспектором, который не ел ничего и сидел, прямой как палка, в своем кресле, было довольно неловко.

Он пару раз пытался заговорить — то ли чтобы отвлечься от своего страха, то ли чтобы заглушить мое чавканье, — но темы выбирал дурацкие.

Сначала спросил, какую музыку я люблю. Более никчемного вопроса я не знаю. А может, я вообще не люблю музыку? Хотя, да, люблю на самом деле. Частенько слушаю что-нибудь под настроение. Но вот именно «что-нибудь».

— Без разницы, — ответила я, прожевав очередной кусок шикарной пиццы — наверняка самой настоящей, итальянской — и запивая его чаем.

Инспектор сумел даже оторвать взгляд от стены, посмотрел на меня изумленно:

— Как это без разницы?

— Вот так.

Я продолжила есть, потому что ужасно проголодалась. Вежливо было бы спросить, какая музыка нравится ему. Но мне-то зачем переходить на его скучный уровень разговора?

— Закажите себе пиццу, — посоветовала я ему. — Она у них супер какая вкусная.

— Я не голоден, — сказал он.

Не успела я посочувствовать ему по поводу его страха высоты, как он снова спросил:

— А с Мишей вы давно познакомились?

Нет, ну вот обязательно касаться этой темы?

— Год назад, — сказала я с таким мрачным видом, что он поостерегся спрашивать дальше.

Орхидея и Николай между тем весело хихикали, доедая обед, а стюардесса уже подносила им следующую порцию алкоголя.

Мне захотелось пересесть к ним, подальше от этого неловкого зануды. Я взяла тарелку с пиццей, встала, обошла стюардессу и села в кресло напротив Орхидеи, у окна.

— Мне тоже водки, — сказала я.

— С лимоном или, может, с апельсином? — услужливо осведомилась стюардесса.

— С апельсином! — Попробуем, что это за штука такая будет. Вообще-то я водку не пью. Ну, может, пробовала раз в жизни. И мне не понравилось, насколько я помню. Горько, невкусно и пьянеешь сразу.

Но сейчас это будет, пожалуй, самое оно.

Мы дружно дзенькнули рюмками, те двое хлопнули напиток одним махом, я глотнула немного прохладной и жгучей влаги — как крепко! Стюардесса снова наполнила рюмки и оставила квадратную бутылку и тарелку с кружками лимона и апельсина на столе, решив, похоже, что за нами бегать не успеешь.

Николай доел последнее печенье на тарелке, отряхнул руки, подумал, хлопнул еще рюмку водки и снова взялся за свою книженцию.

— А что это вы читаете? — поинтересовалась Орхидея.

— Да так, по работе надо, — ответил Николай, вздыхая. Наверное, ему хотелось болтать с Орхидеей, а не заниматься работой.

Он снова заводил по страницам карандашом и забормотал: «Нет, нет».

Я вытянула шею, пытаясь заглянуть в книжку. Но он держал ее, наклонив к себе, так что мне это не удалось.

Я уставилась в иллюминатор, смотрела на облака, а мысли о Мише снова меня атаковали. Где он сейчас? Летит в самолете, так же, как я? Нет, не так, как я. Он ведет самолет, а рядом сидит и щебечет эта глупая блондинка. Подсказывает, куда поворачивать. В салоне где-нибудь на кресле раскинуло пышные юбки белоснежное платье, на полу стоит большая коробка с тортом… И Мелисса радуется, предвкушая свадьбу. И почему мы с Мишей не поженились раньше? Хотя… он и сейчас-то сделал мне предложение только потому, что бабушка ему велела. Любит ли он меня на самом деле? Хочет ли и правда прожить всю жизнь со мной?

Подойдя к таким мрачным и тревожным вопросам, я решила, что чем пялиться в иллюминатор, лучше выпить еще водки.

Что я и сделала.

Стюардесса поставила на столик тарелку с бутербродами с красной и черной икрой. Я взяла с красной и закусила. Черную я никогда не пробовала — кто его знает, может, она совсем невкусная? А разочарований на сегодня мне и так хватает.

Николай наконец вложил карандаш в книжку, захлопнул ее и сказал непонятно и с радостью:

— Точно нет. — Потом опустошил одну из стоявших на столе рюмок, покосился на Орхидею, которая подносила ко рту бутерброд с черной икрой. — Вы, кажется, любите черный цвет? — указал он на бутерброд.

Но ведь Орхидея даже не в черном платье! Нет, у влюбленных какая-то бешеная интуиция.

— Вы угадали, — ответила Орхидея, съела бутерброд и наклонилась к Николаю: — Потому что, говорят, он стройнит.

Николай возразил:

— Но вы и так в отличной… в отличной… ф… ф… как ее… — Похоже, он забыл слово «форме». — В отличной кондиции! — выговорил он.

В отличной кондиции сейчас был он сам. Привык, видимо, к детским коктейлям, а тут — водка.

— Спасибо, — сказала Орхидея. — Вы самый галантный собеседник на свете.

— А еще я умею… — Дядька приложил ладонь ко лбу. — Умею… — Память опять подводила его. — Я что-то умею, — решительно договорил он.

И что он там умеет? Я хихикнула, потому что мне на ум пришли всякие смешные неприличности.

— Вы заешьте. — Орхидея подала ему тост с черной икрой.

Он взял, рассмотрел его, как какое-то невиданное чудо, и сказал:

— Странная печенька.

— Это тостик, — сказала Орхидея.

— Странный шоколад, — сказал дядька, поворачивая бутерброд так и сяк. Часть икры шлепнулась на пол.

— Это икра, — сказала Орхидея.

— А! — кивнул он и заглотил бутерброд в один укус.

Тоже так хочу. Хочу путать тост с печенькой. И перестать думать, что Миша сейчас целует эту как ее там, Меликрысу, Мели-лиссу. Сидит за штурвалом, а она обнимает его за плечи… Ой, лучше не думать. Я наполнила рюмку, разлив немного водки на столик, и выпила, снова закусив апельсинной долькой.

Водка становилась вкуснее. И апельсин, он очень хорошо сочетается с ней, я вам скажу. Следующая рюмка хорошо пошла и без апельсина.

Но Миша, Миша еще мелькал в моих мыслях. И блестящее мини-платье. Они будут купаться вместе в море, смеяться и веселиться, Меликрыса наденет свадебное платье, которое они купили в салоне Бабы-Яги. И Миша ей скажет что-нибудь такое, «Ласточка моя, снегиречек»… Нет, такое он никогда не говорит… Он, бывает, скажет, «Викусик»… Но ее не назовешь Викусик, она же Кры… Он ей говорит, наверное, «Крысюсик»…

И я вдруг всхлипнула, произнося:

— Крысюси-и-ик… Он ее Крысюсиком зовет!

— Вика, Вика, — со мной рядом вдруг оказался инспектор, — ты чего, перепила, что ли, глупышка.

Он погладил меня по голове, и я опустила голову ему на плечо. Как хорошо, когда есть полосатое плечо, на которое можно опустить голову!

Потом под моей головой вдруг оказалась подушка. Спинка сиденья опустилась, и я провалилась в сон.

Проснулась я от того, что кровать подбрасывала меня вверх. Будто она стояла на спине какой-нибудь взбесившейся дикой лошади, из тех, что скидывают ковбоев на арене. Ой, какая кровать, я же в кресле, в самолете!

Я открыла глаза и села. Кресло продолжало подпрыгивать. Весь самолет продолжал подпрыгивать!

Орхидея и дядька дрыхли, по-детски держась за руки и подпрыгивая в своих креслах каждую секунду настолько, насколько им позволяли ремни. Когда они успели пристегнуться? Мы что, уже приземляемся? Рядом со мной сидел Бондин. Глаза его были зажмурены, руки вцепились в подлокотники, а лицо было таким белым, что белее быть невозможно.

Я легонько стукнула Бондина в плечо:

— Что происходит?

Он открыл глаза:

— Все в порядке. Это всего лишь… турбул… — нас снова подкинуло, — лентность… Стюардесса так сказала.

— А где она сама?

— Не знаю.

Я поднялась. Ух ты. Мало того, что пол дергается, так он еще уходит куда-то в сторону. Или я еще не протрезвела?

— Ты куда? — спросил Бондин.

— К пилоту. Узнать, в чем дело, — сказала я. — Зачем они трясут самолет!

Инспектор не ответил и только снова зажмурил глаза. Я дружески похлопала его по макушке:

— Щас приду. Не трясись так.

— Это самолет трясется, — открыл он глаза и слабо улыбнулся, — а вовсе не я.

— А ты не добавляй, — сказала я, сама не понимая толком, что говорю, и направилась к шторкам, хватаясь для равновесия за спинки кресел.

За шторками был небольшой тамбур, и прямо по курсу была дверь с овальным окошком. Я заглянула в окошко, увидела синие спинки кресел и больше ничего. Я нажала на стальную ручку, дверь открылась.

Такого ужаса я не испытывала никогда. Передо мной были большие изогнутые окна, и прямо на меня мчались облака. Но это еще ничего. Главный ужас был в том, что в креслах никого не было.

— Еще водки или соку? — раздался услужливый голос. Справа, в углу у шкафчика, стояла стюардесса. — Все уснули, инспектор ничего не желал, и я отлучилась на минутку. Поболтать с капитаном.

— Где летчики?! — не слушая ее, в ужасе завопила я.

— Капитан Ганс всегда один водит самолет, — спокойно сказала стюардесса.

— И где он, где?! — продолжала вопить я.

— Я тут, — раздался деловитый мужской голос откуда-то… из-под кресла? — А зачем я вам?

— Где — тут? — Я наклонилась — под креслом никого не было.

— Фиалка, — строго сказал мужской голос, — я же вам говорил — никакой водки.

— Но это же их национальное… — извиняющимся тоном сказала Фиалка.

— Дай им тогда кофе! — рявкнул бас.

— Какой кофе! — крикнула я. — Не хочу я кофе! Вы где? — А потом я заметила, как штурвал слегка шевельнулся туда-сюда. — Вы невидимка?!

Из кресла раздалось какое-то тихое рычание и бормотание. Кажется, на немецком языке. Стюардесса склонилась ко мне:

— Включите, пожалуйста, ваше око.

Я повернула перстень. О. Так вот он кто. В кресле сидел мужчина, полупрозрачный. Я заглянула сбоку. На нем, как и на стюардессе, была треуголка, а еще черная повязка на глазу. А форма была обычная, летчицкая. На вид ему было лет сорок.

А еще я почему-то смогла понять некоторые слова в его бормотании. И они мне не очень понравились.

— Так вы привидение! — удивилась я. Голова моя все еще кружилась от опьянения, а тут еще серебристый магический мир, так что я быстро отвернула кольцо обратно.

— Да, — резко ответил голос. Похоже, ему было обидно быть привидением. — Так по какому поводу вы хотели меня видеть?

— Спросить, — сказала я требовательно, — почему самолет трясется.

— Больше не трясется, — сказал капитан Ганс.

О. И правда, меня больше не подбрасывало. Но зато…

— Тогда почему шатается? — еще более требовательно спросила я.

— Кофе! — заорал капитан. — Дайте ей кофе, Фиалка!

Но Фиалка уже протягивала мне масенькую белую чашечку с дымящимся ароматным напитком.

— Я не люблю кофе, — сморщилась я. — Он горький.

— А водка? — спросил Ганс. — Сладкая?

— Нормальная, — сказала я.

— Вам надо протрезветь, — ласково сказала стюардесса.

— Нет, — помотала я головой. — Мне надо опьянеть еще больше. Чтобы не думать.

— Вы уже не думаете, — сказал Ганс.

— Я провожу вас к вашему месту, — предложила стюардесса.

— Я сама уйду, — махнула я рукой. И что я, в самом деле, к летчику прицепилась. Пойду лучше наколдую себе еще водки или ликера. Эх, у меня ведь колдовство умыкнули. И что за жизнь?

Я вернулась в салон. Двое голубков по-прежнему дрыхли. Бондин поднял на меня глаза:

— Поговорили?

— Угу. — Я уселась в кресло рядом с ним.

— Что говорят?

— Кофе пейте, говорят.

Он засмеялся. Потом сказал:

— А я никогда не видел Ганса лично.

— И не увидите, без очков, — сказала я.

— А вы о том, что он призрак.

— А вы знали?

— Разумеется. Это есть на всех их плакатах и в рекламных буклетах. — Он достал журнальчик из бокового кармашка кресла и подал мне.

На обложке красовалось крыло самолета, а под ним было написано: «Незаметный капитан Ганс гарантирует, что ты и не заметишь, как очутишься на месте!»

— Перстень поверни, — посоветовал мне Бондин.

Ах, вот оно что. Главного на картинке я и не заметила: на крыле самолета сидел человечек в треуголке и с черной повязкой на глазу.

— Это так странно, — я положила брошюру на стол, — что призрак управляет самолетом.

— Это редкость, но не странность, — сказал Бондин.

Красивая и изящная в своей черной форме, подошла стюардесса Фиалка, соблазнительно улыбнулась инспектору, продемонстрировав отсутствие зуба, и протянула черную изогнутую э-э… палочку? Сказала:

— Вас к телефону, инспектор.

Бондин приложил трубку-палку к уху, сказал «алло». Кто бы мог звонить ему прямо в самолет?

Бондин произнес:

— Да. Взял… Да. Толстый блокнот.

И потом слушал молча, а кто-то тараторил в трубку, будто шмель гудел. Инспектор улыбнулся насмешливо и даже прикрыл глаза. Но продолжал молча слушать.

Так прошло чуть ли не полчаса! Меня разбирало любопытство. Может, это радио, которое на местном самолетном жаргоне называют телефоном?

Бондин сказал:

— Да. Я все записал. Отлично. Пока, — и нажал на невидимую кнопку сбоку трубки.

Записал, значит?

— Куда записал? — поинтересовалась я нагло.

Он усмехнулся:

— Подслушивать чужие телефонные разговоры нехорошо.

— Если это такой секрет, шли бы и разговаривали в туалете.

— В следующий раз так сделаю, — сказал он.

Совершенно невыносимый тип.

Подошла Фиалка, снова улыбнулась Бондину, и только хотела забрать у него трубку, как вдруг самолет снова качнуло, и стюардесса, не удержавшись на своих высочайших каблуках, взвизгнула и полетела прямо на инспектора. Бондин ловко поймал ее. Треуголка упала на пол около меня. Стюардесса выпрямилась, ее черные длинные волосы, освобожденные от головного убора, рассыпались по плечам. Сидя у Бондина на коленях, она сказала томно:

— Извините, инспектор.

Инспектор слегка смутился:

— Да ничего. Вы как?

— Очень хорошо, — сказала она, не сводя с него глаз и хлопая ресницами.

Я подала ей треуголку.

— Спасибо, — сказала она не обернувшись. Потом, будто нехотя, поднялась, собрала в узел волосы и надела шляпу.

Бондин протянул ей телефон. Она взяла его, подмигнула Бондину и скрылась за шторками.

Ну и нахалка эта стюардесса.

— Она нарочно на вас упала, — сказала я Бондину.

— Это качка, — сказал он.

— Ну да, как же.

— Вот. Опять…

— Да совсем чуть-чуть. Не сваливаться же прямо на людей!

Он посмотрел на меня странно и сказал насмешливо:

— Мне приятно, что вы так за меня переживаете.

— И вовсе я не… — Я что, черт возьми, его приревновала? — Просто это…

Он сказал:

— Это Жасмин звонила.

— Да? — Слава богу, он ушел от неловкой ситуации.

— Она все это время проводила беседы с Реймсами и теперь подробно доложила мне о нарушениях.

— И просила, чтобы вы их записали? — догадалась я.

— Ага, — улыбнулся он.

— Но вы не…

— Я не люблю бумажной работы, — сказал он беззаботно.

— А новостей о Мише нет? — заволновалась я.

— Я бы сразу сказал, — сухо ответил он. Потом сообщил: — Есть кое-что другое интересное. Жасмин поняла по обмолвкам гостей и прислуги, что где-то в поместье есть повар. Но найти его ей не удалось. А вот что более любопытно. Когда кто-то, — он поднял одну бровь, будто знал, кто, — нажал кнопку вызова инспекции, система не посчитала повара. Шестьдесят пять человек, из которых тринадцать — прислуга, и трое — хозяева.

— И пять привидений, — подсказала я.

— Привидений система не учитывает… Итак, два человека сбежало, Весловских я отпустил домой, двое поехали со мной. Осталось пятьдесят девять. Жасмин переписала всех. И повара среди них нет, — он посмотрел на меня.

— Надо же, — равнодушно сказала я. Откуда мне знать, почему их дурацкая система не посчитала этого чокнутого повара. Может, она считает только нормальных?

— Он точно был вчера на территории, когда нажали кнопку? — спросил меня Бондин.

Еще как был. Когда я нажимала кнопку, он гнался за мной чуть ли не с топором.

Инспектор выжидательно смотрел на меня.

— Не помню, — сказала я.

— Вот и все так ответили, — улыбнулся он углом рта.

Я пожала плечами. А он продолжал:

— Жасмин считает, что повар, возможно, был массовой галлюцинацией. И в каком-нибудь блюде были галлюциногенные грибы или даже овощи. — Тон его был серьезен, но глаза смеялись.

Я невольно улыбнулась. Он улыбнулся в ответ.

А самолет вдруг взял и завалился на бок. Я упала бы на иллюминатор, но инспектор сгреб меня в охапку. Сам он был до сих пор пристегнут ремнем.

— Опять турбулентность? — пробормотала я ему в лицо.

— Не думаю, — ответил он, страшно бледнея. — Найди ремни и застегни их. Я не смогу тебя так долго удерживать, — он улыбнулся, — как бы это ни было приятно.

Вот наглец. Я стала искать ремни, Бондин помог мне их вытащить и застегнуть и сказал, когда наклонялся надо мной:

— Ты ведь нарочно упала, чтобы я тебя подхватил?

Ах, он еще дразниться будет. Но я вовсе и не просила меня хватать! Он сам распустил свои ужасно длинные руки!

Но было не до пререканий — самолет не выравнивался, мы сползали с кресел вбок. Орхидея и Николай все дрыхли, и голова Николая упала на плечо его соседки.

Я посмотрела в иллюминатор.

— Мне кажется, — сказала я, — что тот двигатель не крутится.

— Не может быть, — прошептал, едва шевеля губами, Бондин. — Это так кажется, потому что скорость вращения винта очень высокая. Знаешь, как, например, ты не сможешь рассмотреть спицы велосипедного колеса, если крутанешь его…

— Извините за неудобства, — раздался голос Фиалки из динамиков под потолком, — левый двигатель встал. Капитан Ганс сейчас устранит неполадку.

— Двигатель не работает! — панически округлил и без того диковатые глаза Бондин.

— Я тебе только что это сказала, — ответила я.

— Он не работает! — хрипло повторил инспектор.

Похоже, от страха его заклинило на одной мысли.

— Ганс сейчас все починит! — сказала я ему. Интересно, как он починит — прямо на ходу? То есть на лету? Мы же мчимся с непонятно какой скоростью на непонятно какой высоте. Может, экипаж давно уже надевает парашюты? Или давно уже летит на них? Может, пора доставать ступы?

Бондина, похоже, посетила та же мысль.

— Жми на кнопку! — закричал он мне. А сам схватил журнал со столика и швырнул его в Николая, храпящего напротив.

Он совсем ошалел от страха? А Бондин крикнул нашим спутникам:

— Проснитесь! Эй!

Ах, значит, он их так будит, журналом. Я потянулась к зеленой кнопке рядом с иллюминатором, но потом увидела снаружи нечто и нажимать кнопку не стала. Около турбины прямо в воздухе сами собой выделывали какие-то кренделя инструменты. Я повернула кольцо. Так и есть. Инструменты летели не сами по себе: их держал в руках Ганс, который был все так же в треуголке — приклеена она к нему, что ли? — и, паря в воздухе около крыла, возился с двигателем.

— Там Ганс! — сообщила я Бондину.

— Уже… — прошептал он, — улетел…

— Чинит двигатель! — сказала я.

Бондин посмотрел на меня недоверчиво. Потом сказал:

— А ну да, он же… Но, может, все-таки вытащим пока ступы?

— Если хочешь, — и я нажала на зеленую кнопку.

Что-то щелкнуло над нашими головами, а потом оттуда вылетела кучка досточек и два деревянных кружка. Через несколько секунд в проходе над ковровой дорожкой парили две бочки.

Бондин взглянул на них и снова повернулся ко мне:

— А метлы где?

— Не знаю. — Я еще раз нажала на кнопку.

Голова моя начала кружиться, и я выключила око.

— Кажется, метел у них нет, — сказала я. Потому что их и правда не появилось даже после третьего и четвертого нажатия кнопки.

— Но как же тогда? — растерянно спросил инспектор.

— Штраф Гансу выпишите, — сказала я.

— От штрафа метлы не появятся. И вообще, это не моя юрисдикция.

А Ганс за окном все продолжал на лету возиться с двигателем.

— Как же без метел? — продолжал повторять бедный испуганный инспектор.

— Не переживай, — сказала я. — Руками грести будем.

Он сначала посмотрел на меня как на сумасшедшую, потом до него дошло, что я шучу, и он стал хохотать.

От его хохота проснулись Орхидея и Николай.

Николай, едва разлепив глаза, увидел ступы:

— Эвакуируемся?

— Пока только паникуем, — сказала я.

— А чего смеетесь? — удивленно спросила Орхидея.

— От паники, — сквозь хохот ответил Бондин.

Тут я заметила, что меня не сносит с кресла, а значит, самолет уже летит ровно. Я выглянула в иллюминатор: похоже, Ганс закончил ремонт. Сумку с инструментами затягивало в работающий двигатель, а кто-то тянул ее за ремень в противоположном направлении. В магическом мире я увидела, как Ганс ногами упирается в края турбины и тащит сумку на себя.

— Орхидея, — позвала я, — ты можешь как-то помочь Гансу отлепиться от двигателя?

Та повернула свое кольцо и тоже посмотрела в иллюминатор:

— Запросто, — она взмахнула рукой.

Ганса будто кто-то стукнул — он полетел кубарем прямо на нас. Я едва успела отпрянуть от окошка, как Ганса вбросило в салон прямо сквозь стену.

Он пулей пролетел перед нашими глазами и упал на столик у другого борта, потом вскочил на стол и завопил:

— Черти! Черти гамбургские! Где сумка! Сумка рабочая!

Я отвернула перстень. Ганс исчез из виду и продолжал кричать на немецком. Потом перешел на русский. Почти цензурный русский.

— Ой, — сказала Орхидея. — Я не подумала. Сумка сквозь стенку не прошла.

— Да! Поэтому для нее есть ящик снаружи! — выкрикнул голос Ганса. — А теперь она… Где?! Где?

— Летит к земле, надо полагать, — сказал Бондин.

— Да чего вы орете так? — возмутилась я. — Орхидея вас спасла, а вы…

— Спасла?! — продолжал орать Ганс. — От чего?

— От смерти! — выкрикнула я.

— Я уже! Уже умер! — орал Ганс. — Триста пятьдесят лет назад!

— Так давно? — удивилась я.

— Да! — сказал он. — И за все триста пятьдесят лет я не встречал таких тупиц! Даже в английском королевском флоте — а там полно дураков!

— Эй, — сказал Николай. — Осторожнее. В сосульку превращу.

А что, привидение можно превратить в сосульку?

Ганс замолк — видимо, тоже размышлял о вероятности этого.

— Вы служили в английском флоте? — поинтересовалась я у воздуха.

— Еще чего не хватало, — проворчал Ганс с презрением, — я воевал с ним. И с французским королевским флотом тоже, — он шумно вздохнул.

Я повернула око, чтобы видеть Ганса. Он хмуро поправлял свою повязку на глазу.

— Вы были пиратом? — догадалась я. Значит, неспроста у него такой наряд.

— Я всегда пират, — непонятно ответил он.

А я вдруг обеспокоилась:

— Слушайте, пират, то есть… — я смутилась, — капитан, пока вы тут, кто за рулем?

— За штурвалом, — поправил Ганс.

— Ну да, — кивнула я.

— Фиалка, — сказал Ганс. — Не беспокойтесь, у нее тоже есть лицензия.

— А — я вздохнула с облегчением.

— А я думал, у вас автоматика, — сказал Бондин.

— Пойду заменю ее, — мрачно буркнул Ганс, — и пришлю к вам. Чтобы напоила вас кофе. Всех.

Дался ему этот кофе.

— Лучше еще немного водки, — сказала Орхидея.

— И мне, — поддержал ее Николай, но, по-моему, без особого энтузиазма, просто чтобы не отставать от подружки.

— Мы прилетаем через полчаса, — сообщил Ганс и побрел к шторкам. — Вы все равно не успеете упиться как следует.

Какой грубиян. Разве мы упивались? Так, слегка отвели душу.

— Вы же тоже едете на остров Ла Гомера? — спросил Николай.

— Да, — кивнул Бондин.

— Значит, поедем вместе, — расплылся он в улыбке. — У меня свой транспорт, на нем доберемся до Лос-Кристианоса. А оттуда ходит паром на Ла Гомера.

— Так нам еще паромом ехать? — в ужасе вскричала я. — А нельзя сразу приземлиться куда надо?

— К сожалению, нет, — сказала вездесущая Фиалка. — У капитана дела на Тенерифе.

У него дела! А у нас дела важнее! Тем более что Миша с Мелиссой на своем маленьком самолетике приземлятся прямо на этот Гомера, это уж как пить дать. Или уже приземлились? Телефон, на котором я не переводила время, показывал десять минут седьмого. Значит, они, вполне возможно, уже не только приземлились, но даже поженились!

Я глубоко и грустно вздохнула.

— Но зато рейс парома будет в четыре часа, — утешила Фиалка. — За полчаса вы доедете до Ла Гомера. И никакого промедления.

Четыре по местному… Это семь по Москве. И еще плыть полчаса…

— А может, все-таки полетим сразу туда? — попросила я.

— Ганс никогда не меняет маршрут, — сказала Фиалка. Потом наклонилась ко мне и произнесла тихо: — У него подружка на Тенерифе.

А у меня жених на Ла Гомера! Хм. Подружка?

— Она тоже привидение? — шепотом спросила я.

— Да, — покивала Фиалка. — Хотела стать его женой. Даже присутствовала на казни, когда его за морской разбой повесили.

Инспектор, который, разумеется, все слышал, даже присвистнул.

Я тоже хочу стать женой. Миши. Пока его не повесили. То есть не захомутали.

Минут через двадцать самолет сел на аэродроме острова Тенерифе. Ганс сам вышел в салон нас проводить и вручил нам на прощание пакетики с растворимым кофе «три-в-одном» с напутственными словами:

— Хоть зажуйте его по дороге.

Вид при этом у него был ужасно мрачный — я видела с помощью перстня.

— Почему он такой? — прошептала я Бондину.

Но капитан расслышал. Сказал хмуро:

— Двадцать шесть!

— Что — двадцать шесть? — не поняла я.

— Шесть часов двадцать шесть минут, — тихо пояснила Фиалка. — Медленнее, чем в прошлый раз.

— О! — произнесла я. — Но зато… полет был замечательный.

Ганс сказал:

— Угу. — Кивнул сердито и ушел в кабину.

Фиалка, будто извиняясь за его неприветливость, улыбнулась своей очаровательной прореженной улыбкой. Потом направилась к выходу, где отдала цветной чемодан Николаю и сообщила ему:

— Ваш транспорт уже выпустили.

Выпустили? Она, наверное, имела в виду… что? Наверное, что транспорт вызвали. Просто русский язык для нее неродной.

— Как это — выпустили? — шепотом осведомилась я у инспектора.

— Из грузового отсека самолета, — ответил он.

— Машину?

— Навряд ли, — загадочно ответил инспектор.

— А что?

— Увидим.

Хм. Он, похоже, знает, но не хочет мне говорить. Ладно, увидим.

Стюардесса вручила инспектору саквояж и при этом что-то прошептала ему на ухо, отчего его щеки порозовели.

А когда мы пошли прочь от самолета, стюардесса крикнула:

— Счастливого плаванья!

Мы обернулись. Она помахала рукой и окликнула Бондина:

— Дэнис? — и она покрутила пальцем, будто набирала номер на телефоне.

Инспектор кивнул. И я заметила, как он скомкал какую-то бумажку в ладони и сунул ее в карман плаща. Стюардесса ему свой телефон успела дать? Вот прохиндейка. Да и что она в нем нашла? Я украдкой взглянула на Бондина: длинный, худой как жердь, глаза дикие, волосы топорщатся. К тому же инспектор. И зануда.

Но, в общем-то, мне было не до рассматривания инспектора. Потому что и без него было вокруг много чего интересного. За летным полем, огороженным забором из сетки-рабицы, колыхали широкими листьями пальмы, столбами стояли зеленые кактусы и цвели мелкими желтыми цветами какие-то полусухие кусты. Вдалеке на пологом коричневом склоне виднелись белые домики. Все было таким чужим, будто я на Марс попала, а не была по-прежнему на планете Земля. Даже солнце здесь было другим: вместо застенчивой сентябрьской лампочки — яркий и самоуверенный летний софит.

Орхидея и Николай шли впереди и разговаривали без умолку. Николай нес под мышкой свою кожаную книжку, в другой руке у него был чемодан.

— Паром ровно в четыре? — спросила я шедшего рядом Бондина.

— Да.

— А сейчас… — я посмотрела в телефон, — уже без двадцати пяти! Мы не успеем!

— Успеем, — спокойно сказал инспектор. — Николай ведь сказал, что подвезет нас. Ему тоже на паром надо.

Все же нам повезло, что этот Николай приехал сюда в отпуск. Хотя отпускники обычно могут себе позволить не спешить и опаздывать на паромы сколько угодно.

Я поневоле ускорила шаг. Мелисса с Мишей должны были прилететь на Ла Гомера как раз к шести по Москве. Они могли взять да и пожениться сразу по прилету. Или вообще передумать насчет времени и пожениться в воздухе! Может, шаман летел с ними?

Но ведь Бондин напугал шаманов. Интересно, сколько часов у них уйдет на просмотр списков?.. Да ведь сейчас все хранят данные в компьютерах! У них на проверку уйдет минуты две! С другой стороны, разве шаманы будут пользоваться компьютерами? С их-то профессией! Это будет неуважением к бубнам, танцам у костра и… травкам-муравкам…

— А шаманы пользуются компьютерами?

— Обычно да! Не дикие же они. Ну не все дикие, по крайней мере.

Тогда мы, может, зря прилетели?

Но Бондин досказал:

— Только списки с именами они там не хранят.

— Точно?

— Угу. Иначе бы проверка их нисколько не задержала. Они у них по традиции в свитках.

Ха-ха. Сидят сейчас шаманы по всему миру, шуршат длиннющими свитками, выискивая имя Михаила Реймса. И все только потому, что Бондин им наврал. Наврал — из-за меня. Ему ведь по службе не обязательно было это делать. Даже, наверное, наоборот, это было очень неправильно с его стороны. Тогда зачем он? Так стало меня жалко? У меня, наверное, сегодня ужасно несчастный вид.

Было тепло, я сняла кофту. Инспектор снял плащ, перекинул его через руку.

Орхидея и Николай ворковали в нескольких шагах впереди.

— Знаешь, а мы с тобой и сами могли бы Мишу спасти, без Орхидеи, — сказала я. — Пусть она едет с этим Николаем.

— Ты забываешь, что Мелисса Весловская — ведьма, — сказал инспектор. — А ты совсем ничего не можешь.

Я повернула кольцо и пощелкала пальцами. Да, искра не объявилась.

— Ну ничего, — проговорила я себе под нос, — поцелую Мишу, и она вернется.

— Да, только это он должен тебя поцеловать, а не ты его, — сказал инспектор. — А пока что нам необходима поддержка Орхидеи.

— Ну ладно, если ты такой трусишка.

Он приостановился:

— Я ведь о тебе беспокоюсь. Чтобы ты смогла вернуть себе жениха!

— Или тебе двух подследственных, — сказала я.

— Верно, — хмуро сказал он. — Давненько я никого в Сибирь не отправлял. А тут сразу две кандидатуры.

— Миша не виноват, — сказала я. — Его околдовала эта Крыса!

— Это мы еще проверим, — сказал Бондин.

— Хочешь сказать, что он в нее сам… сам влюбился?! — Да я сейчас придушу этого рыжего негодяя! Вон какая у него шея костлявая, пожалуй, и одной рукой получится.

— Кто знает, — пожал он плечами. — По крайней мере, любовное зелье не действует так сильно на… — Он замолк и быстро зашагал вперед.

Я догнала его:

— На кого не действует сильно?

— Кто? — спросил он.

— Зелье! — рявкнула я. — Не притворяйся дурачком! Ты сейчас только сказал…

— Я ничего не говорил, — ответил он.

Вот и попробуй выбить из него признание. Такой и под пытками не заговорит. Осел. Упрямый осел и негодяй. Что он там хотел сказать? Что любовное зелье не действует на того, кто морально устойчив? А у самого-то оно как мозги вышибло утром?

— А сам-то ты с утра вообще вел себя с Орхидеей по-идиотски! — высказалась я.

— Ну и что, — сказал он. — Я не был тогда влюблен.

Он сказал это «тогда» с какой-то странной интонацией. Что значит — «тогда»? То есть после этого он что, влюбиться успел? В кого это, интересно?

Я покосилась на него. Идет себе, тащит саквояж и плащ и сосредоточенно смотрит куда-то вдаль.

Да нет, тогда — значит просто «в тот момент». Да он вообще любил когда-нибудь в своей жизни? Ах да, он же жениться собирался. И что там произошло, интересно? Почему не женился? Спросить, что ли. Он же вот считает, что имеет право обсуждать моего жениха и наши с ним отношения, так почему же я не могу? М-да. Почему-то не могу. Неудобно. Да ладно, какое мне, в конце концов, дело до его невест и до его женитьб? Да абсолютно никакого. Мне абсолютно наплевать на этого служаку магического закона.

Я снова на него покосилась. А профиль у него забавный. То есть не забавный. А тонкий, симпатичный в общем-то профиль. Нос такой э-э… правильный. И подбородок красиво очерчен. И у зануд бывает внешность ничего себе.

Интересно, какая была у него невеста? Тоже, наверное, зануда. Может, коллега по работе. Этакая Жасмин. Ему бы подошла такая вот командирша. С его-то упрямством и вредностью.

— Может, хватит меня разглядывать? — раздраженно сказал вдруг Бондин.

Ой, кажется, все это время я на него пялилась, воображая, как бы он рядом с Жасмин смотрелся. Она, пожалуй, выше него будет.

— Я просто… задумалась, — сказала я.

— Неужели обо мне? — ехидно спросил он.

— Ага. Пыталась представить, какая у вас могла быть невеста.

Он нахмурился еще больше:

— И зачем вам моя невеста?

— Ни за чем. Просто любопытно.

— Это вас не касается.

— Мой жених вас тоже не касается.

— О, еще как касается! Это из-за него мы должны были пролететь тысячи километров, а еще будем добираться до виллы, находящейся непонятно в какой глуши! Потратить целый день неизвестно на что! И все только из-за того, что он не объяснил этой девице Весловской, что она его больше не интересует!

— Как будто это бы ее остановило!

— Да если б она знала, что нет ни капли надежды вернуть его любовь, она бы не стала его увозить! Но он не обозначил, что между ними все кончено раз и навсегда!

— Нет, обозначил!

Но ведь он пошел с ней танцевать тогда, вечером, когда она еще не опоила его! И он так на нее пялился! Но ведь все мужчины пялятся на красивых женщин! У них это как бы инстинкт!

— Нет, не обозначил. Ты и сама знаешь, что не обозначил, — сказал Бондин.

— Знаешь, если мужчина даже женат, он всегда… поглядывает на красивых женщин! Но это ничего не значит! Ты бы тоже на его месте любовался ею!

— На его месте я бы любовался тобой, — бросил инспектор.

— Что? Ты… — Я слегка растерялась, до того эмоционально он это сказал.

Но он уже насмешливо глядел на меня:

— Хотя, может, ты и права, ею любоваться приятнее.

— Приятнее? Чем мной?! — Нет, он взбесил меня окончательно.

— Ага.

Да кто он такой! Чертов бюрократ! Чертов полицай!

Я вздернула нос и припустила чуть ли не бегом, чтобы уйти от этого придурка. Догнала Орхидею и Николая, сказала:

— Мы успеем на паром?

— Разумеется! — сказал Николай. — Он отходит минут через двадцать. А я вас домчу в момент.

Момент — это сколько? Судя по голосу дядьки, гораздо быстрее, чем двадцать минут. Я успокоилась. Ну почти.

Мы вышли с летного поля через небольшую калитку рядом с большими сетчатыми воротами. С поля вела широкая асфальтированная дорога.

— И никаких тебе проверок документов, ничего такого, — довольно пробормотала я.

— Это же только для своих, — сказала Орхидея, — для ведьм и… э-э… прочей нечисти.

— Ага, — сказал Николай, — вроде меня.

— А вы кто? — поинтересовалась я. Я-то думала, он просто из семьи ведьмы.

— Дед Мороз, — сказал Николай.

Шутит?

— Это по-вашему, по-русски, — пояснил он. — А в других странах Санта. Или Рождественский Дед. Или еще как.

Какое дурацкое чувство юмора у этого дядьки. Я не знала даже, что на эту шутку ответить, и промолчала.

Мы пошли по обочине дороги. И где же его хваленый загадочный транспорт?

А Николай с Орхидеей продолжили свой разговор о путешествиях. Николай говорил:

— Отпуск я люблю проводить в теплых странах. У меня-то, сами понимаете, снег да снег. Мне даже северные платят. Самые высокие. Ведь севернее-то некуда.

А! Он просто живет где-нибудь в тундре или во льдах. Вот и шутит, что он Дед Мороз.

— А на Канарах вы уже бывали? — спросила Орхидея Николая.

— Я ездил сюда отдыхать, когда испанцев на островах еще и в помине не было.

— А давно здесь испанцы? — спросила я.

— Лет четыреста, — сказал Николай. — Я и Ганса здесь встречал, когда он еще во плоти был.

Этот Николай — бессмертный, что ли? Я покосилась на него. А почему тогда старый? Разве бессмертные не должны быть вечно молодыми?

Нет, я понимаю, призрак. В них я уже, типа, поверила. Как и в ведьм перед этим. И это всего лишь за два дня! Какая я все же легковерная особа, наверное! Но бессмертный. Это было почему-то выше моего понимания. Хотя я и фильм «Горец» смотрела, и вообще фантастику поглядываю. Но одно дело фантастика, а другое — жизнь.

— Не смешно, — прямо сказала я Николаю.

— Что — не смешно?

— Все эти ваши шутки, про Деда Мороза, про путешествия и про бессмертие.

— Это же не шутки, Вика, — сказала Орхидея. — Он настоящий.

— Да-да, — сказала я. — Видела я рекламу шоколадных конфет. Он настоящий, они настоящие. Вы сговорились, что ли? — гневно поглядела я на Орхидею и Николая.

Тут к моему уху склонился Бондин и сказал:

— Он Николас Полярный. Он и правда волшебник Рождества и Нового года.

— Откуда он взялся тогда? — возмутилась я в полный голос.

— Как это откуда? — возмутился в ответ Николай. — Как и все — от мамы с папой.

— Ну-ну. Интересно, и кто они? Зима и Мороз?

— Зачем? — удивился Николай. — То есть отец — он был Дед Мороз, по-вашему. У нас работа по наследству передается. А мама была просто ведьма… И я вовсе не бессмертный. Просто гены у меня особые, в нашем роду живут лет пятьсот-шестьсот и холода не боятся.

Пожалуй, это самая потрясающая новость за эти двое суток. Что Дед Мороз существует.

— Ну не хотите же вы сказать, что вы подарки в полночь раздаете? — спросила я.

— Выборочно раздаю, да. Но основная моя работа вовсе не эта.

— А какая?

— Желания исполнять. Которые в Новый год загадывают.

— Правда? Ты умеешь исполнять желания? — воскликнула Орхидея.

Похоже, не только я тут не знаю всех подробностей жизни Санта-Клаусов.

— Да, умею. Я же говорил тебе об этом в самолете, — сказал Николай. — То есть, — он слегка смутился, — пытался сказать.

Так вот какую фразу он никак не мог договорить! И вовсе ничего неприличного!

Он понизил голос и сказал Орхидее:

— Хочешь, я и твое новогоднее желание исполню? Я могу найти его в своих записях.

Орхидея покраснела:

— Нет, не стоит беспокойства.

— Да мне только приятно будет. И потом, это же моя работа, — отвечал он.

— Не надо искать, — твердо сказала Орхидея.

И что она там поназагадывала? Хотя можно предположить, что. С ее-то романтизмом и одиночеством.

Я и сама в прошлый Новый год загадала — выйти в этом году замуж. Интересно, Николай исполнит это мое желание или нет? Может, спросить его?

В раздумьях я чуть не влетела в спину Николая, который вдруг замедлил шаг и стал оглядываться по сторонам. Он видит что-то в магическом мире? Я повернула кольцо и тоже поглядела кругом, но и в серебристом сиянии все оставалось таким же — пальмы, зелень, дорога.

А Николай пробормотал:

— Да где же они? — Поставил чемодан на землю, крикнул: — Хо-хо-хо! — и хлопнул в ладоши.

Через несколько секунд по кустарниково-пальмовым зарослям справа от дороги будто волна ветра прошла, раздался треск ветвей, и из кустов в воздух взмыли и притормозили перед нами, не опускаясь на асфальт, красные, расписанные золотом сани.

— Какая прелесть! — всплеснула руками Орхидея.

— Аэросани летние, прогулочные, — сказал Николай. — Вот они и прогуливались, а мы ждем их!

— И олени, может быть, будут? — с недоверием спросила я.

— Зачем? Олени нужны были в век лошадей, — сказал Николай. — А сейчас век техники. Правда, эти дурашки любят увязываться за мной, когда я еду подарки подкидывать. Летают вокруг и мешают нормально приземлиться.

— Летающие олени, — покивала я. Пожалуй, я уже и в летающих розовых слонов готова поверить.

— Особая полярная порода, — серьезно сказал Николай. — Ну, усаживайтесь же. Сядете со мной впереди, Орхидея? — спросил он.

— Да, — ответила Орхидея и кокетливо подала ему белую полную ручку.

Там впереди еще и руль оказался. Прямо не сани, а автомобиль! Орхидея и Николай уселись на передний диванчик. Нам с инспектором ничего не оставалось, как сесть сзади.

Я полезла наверх, проигнорировав вежливо протянутую для поддержки руку Бондина, и села в угол. Он взошел на сани и уселся рядом.

— Цоб-цобе, — сказал Дед Мороз, и сани тронулись с места.

Когда мы проезжали мимо идущих вдоль дороги туристов, те радостно помахали нам руками.

— Мы сейчас замаскированы? — громко поинтересовалась я, наклонившись вперед, к Николаю. Чтобы Бондин не подумал, что спрашиваю я у него.

— А как же! — сказал Николай. — Под кабриолет… э-э, — он заглянул куда-то на панель управления, — «Форд Мустанг Шелби».

Я уже отвернула кольцо и сама увидела, что мы сидим в красной открытой машинке, с широкой белой полосой по капоту.

— А в Новый год? — продолжила я. — Когда вы над крышами летаете, то тогда подо что маскировка?

— Ни подо что, — сказал Николай. — Так и лечу. Только санки рабочие, большие.

Снова шутит? То есть вообще-то в прошлый раз, как оказалось, он вовсе не шутил.

— То есть люди спокойно могут любоваться Санта-Клаусом или Дедом Морозом на санях? — уточнила я.

— Летящим! — поднял палец Николай. Рулил он одной рукой.

Инспектор посмеивался в своем углу. Типа он умный, все знает, а я тут, дурочка, веду расспросы. Я замолчала и, отвернувшись, стала любоваться пейзажем. Далеко-далеко в голубой дымке синело море. А прямо перед нами раскинулась степь с мелкими зелеными кустиками.

Диван рядом скрипнул, и мне в ухо зашептал голос, разумеется, Бондина:

— Он летает с такой скоростью, что никто не успевает его увидеть. Он умеет растягивать время.

— Еще одна генетическая особенность? — невольно обернулась я.

— Нет, у него есть особенный хронометр. Работает он раз в год и за несколько секунд прокручивает целый год. Так что у Николая целый год для того, чтобы раздать подарки.

— Если в Новый год он проживает еще один год, то он живет в два раза дольше, чем сказал, — в удивлении предположила я.

— Так и есть, — сказал Бондин, довольный. — Быстро ты сообразила.

— А ты думал, я дура?

— Конечно, нет, — улыбнулся он. Потом с неловкостью посмотрел мне в глаза: — Ты извини, что я о твоем женихе так давеча сказал. Каждый может проявить слабость…

— Да, — сказала я. На самом деле мне хотелось закричать: «Вовсе Миша не слабый! Это Мелисса-Крыса сильная! Она же ведьма!» Но в душе я и сама винила Мишу. Может, он и вправду не любит меня так сильно? А я? Насколько он мне дорог? Стал ли он мне по-настоящему близким человеком за эти месяцы? И хотелось бы мне жить с ним вместе всю жизнь?

Черт, это инспектор виноват! Он заставил меня сомневаться в том, в чем я была уверена! Он заставляет меня рассматривать наши с Мишей отношения под критическим углом! Чертов блюститель порядка! Он нарушил порядок в моей голове!

Я выпрямилась, посмотрела Бондину прямо в глаза и сказала тихо:

— Знаешь что, не смей больше касаться темы моей личной жизни.

Он отвел взгляд:

— Хорошо. Не буду.

Мы замолчали. Но я не люблю такое вот напряженное молчание. Знаете, одно дело, когда люди молчат от того, что им вместе и молчать комфортно, а другое — от того, что хотели бы в этот момент разбежаться в разные стороны, да некуда. Поэтому я громко сказала:

— А почему бы вам, Николай, и правда не ездить на машине? И не надо никакой магической маскировки, и в кустах его прятать не надо.

— Потому что я люблю сани, — сказал Санта.

— И они тебе очень идут, — ласково сказала Орхидея, похлопав его по плечу, отчего «Форд» выехал на встречную полосу, потому что у шофера рука уползла влево. Хорошо, что машин на дороге не было.

Влюбленные иногда говорят такие глупости! Просто уши вянут их слушать.

А что, Орхидея и Дед Мороз очень подходят друг другу. Даже по цвету одежды. Она любит черный, он — красный. Прям Стендаль какой-то.

Эх… Да при чем тут одежда. Главное, чтобы… Чтобы людям было о чем поговорить. Наверное. А может, какая-то между ними должна быть связь магическая. Ну, в смысле, что-то особенное, какая-то магия любовная. Только без всяких ведьмовских штук вроде зелья. А вот у нас с Мишей — она есть? Я даже не знаю. Ну, если я еду его спасать на край света, то, наверное, есть. А вот если он убежал от меня на край света, да еще с другой девицей… Но ведь не по своей воле! Ладно, увижу его, разберемся.

Мы домчались до пристани минут за пять. Я включила око, чтобы еще полюбоваться санями.

Мы сошли на землю, и Николай тихо сказал:

— Ох-ох-ох.

Сани лихо сорвались с места, взметнув облако пыли, и исчезли в ближайшем островке джунглей.

Я, выключив гляделку, вполголоса спросила Николая:

— И никто не удивится, если заметит, что кабриолет без водителя, да еще в кусты заехал?

— Пока еще никто не замечал, куда он скрывается. Все заняты своими делами. Спешат на паром до Ла Гомера, например, — и он показал рукой на берег.

Это паром такой? Ничего себе. Я-то всегда представляла, что паром — это такой большой плот. По смутным образам из черно-белых фильмов, наверное. Но, кажется, мои представления несколько устарели. У причала белым двухэтажным айсбергом возвышался какой-то пароход. Ну, может, не совсем пароход, потому что был он какой-то странной непропорциональной формы, напоминающей гигантский кирпич. Или коробку из-под сока, плавающую на боку. Или тапку. Такую огромную, что в нее могли заехать машины и потеряться там. И они в данный момент туда и заезжали. И, может быть, даже там терялись.

— Я за билетом, — сказал Бондин. — А вы пока идите к парому.

Бондин побежал к белому низенькому домику с синими ставнями.

Мы двинулись к пристани и столкнулись нос к носу с маленьким смуглым человечком в белой форме и фуражке. Он что-то сказал — похоже, на ломаном английском.

— Поверни перстень, — шепнула мне Орхидея.

Я повернула. А Николай, видимо, был полиглот.

— Так это ваш автомобиль? — вопрошал человек.

— Нет, — сказал Николай. — Он нас просто подвез.

— Зачем он уехал в деревья?

— Разве? — «удивился» Николай.

— Со мной, со мной, — поманил нас ладонью человек. И зашагал к тем зарослям, где спрятались сани.

Ой-ей. Что сейчас будет? Штраф? Тюрьма?

Мы подошли к обочине. Полицейский перешагнул через бордюр и смело ринулся вперед, раздвигая руками широкие глянцевые листья.

Сани висели себе в воздухе среди помятых зеленых побегов. Интересно, а что видит абориген? Я выключила око.

Ха-ха. Ай да сани. Никакого автомобиля перед нами не было. А был… слон!

Смуглый полицейский вытаращил глаза и произнес что-то, по интонации похожее на: «Что за ерунда тут происходит? Сейчас только я видел, как в кусты заехал блестящий красный автомобиль, а теперь стоит эта огромная, как дом, скотина и помахивает толстым хоботом прямо перед моим носом!» Ну вообще-то он сказал всего пару слов. Но смысл, думаю, был близкий.

Слон поднял хобот и весело продудел. Полицейский быстро достал рацию и забормотал туда в панике (я успела повернуть перстень):

— На острове слон! В Лос-Кристианос, у пристани! И он кричит на меня!.. Никакого виски! Нет, присылайте подкрепление! Святой Колумб! Он собирается убежать!

Сани крутанулись на месте. А слон? Я выключила око. Слоник стоял, невежливо повернувшись к нам своим огромным серым задом. Потом помахал хвостом, поднял его и… навалил кучу.

Мы с Орхидеей хихикнули. Николай строил серьезное лицо, но тоже едва сдерживал смех.

Полицейский что-то заорал в рацию.

— Что он сказал? — спросила я у Орхидеи.

— Просит дворников прислать, — хихикая, ответила она.

А слон не стал дожидаться ни дворников, ни полицейских и дал деру, ломая ветки.

Я повернула перстень, чтобы увидеть, что на самом деле оставили сани. Под пальмами белел сугроб. И таял прямо на глазах.

Полицейский хотел в первое мгновенье бежать за слоном, но потом, видимо, рассудил, что один он его задержать все равно не сможет, а потому остался на месте и повернулся к нам:

— Вы это видели?

— Нет. Да, — ответили мы хором и вразнобой.

— Извините, — сказал Николай, — у нас там паром отплывает.

— Да-да, — ошеломленно пробормотал абориген.

Мы побежали к пристани.

— Этим летним санкам лишь бы пошутить, — проворчал Николай, но голос у него был довольный.

У парома Бондин что-то горячо втолковывал морякам, которые, похоже, уже собирались убирать белую лесенку, как там ее, трап. Завидев нас, инспектор замахал нам руками. И подал билеты мужчине у трапа.

Мы побежали по лестнице наверх и через небольшую дверь зашли внутрь парома. В моем устаревшем представлении мы смогли бы зайти только на паром, но никак не внутрь.

А внутри оказалось очень просторно и уютно. Ряды мягких кресел, как в кинотеатре, экраны плоских телевизоров, а в глубине зала бар, освещенный разноцветными огоньками. Оттуда доносилась тихая музыка — кажется, Луи Армстронг.

Едва мы нашли свои места, я почувствовала, как паром с легким толчком тронулся с места. Неразлучники — Орхидея и Николай — уселись рядом. Следом сел инспектор. И мне осталось место около него. Что меня абсолютно не устраивало. Я кинула на кресло кофту и сказала:

— Пойду пройдусь по пароходу.

— По парому, — сказал Бондин.

— Да, — кивнула я и хотела было уже направиться прочь, как вспомнила кое о чем и обратилась к Бондину: — Одолжите мне немного местных денег.

— Орхидея, — повернулся к Орхидее Бондин, — вы не могли бы…

Орхидея только кивнула, сложила пальцы, и — вуаля — у нее в руках был целый веер разноцветных бумажек. Которые она и протянула мне.

— Нам плыть полчаса, — сказал инспектор. — Останься, пожалуйста, в форме. Иначе жениха не признаешь.

— А ты на что? — пожала я плечами и пошла.

К бару. Там уже притулилась парочка таких же неприкаянных душ.

Я села на свободный высокий табурет и, пока бармен был занят, стала рассматривать витрину с бутылками, бокалами и всякой мелкой снедью вроде чипсов или конфет.

— Йес, мэдм, — подошел ко мне бармен, молодой черноволосый парень в больших солнцезащитных очках. И еще что-то там прожурчал на английском.

— Ананасовый сок у вас есть? — спросила я на русском, осознавая, что он меня не поймет, и намереваясь объяснять, что такое ананасовый сок, жестами. Можно еще нарисовать ананас.

Но, к моему удивлению, он понял. Достал из холодильника стеклянный кувшин и налил мне сока в высокий бокал. Я протянула руку за бокалом — левую, потому что правой облокачивалась на стойку. А бармен бросил взгляд на мой нелепый, неуклюже мною же сотворенный перстень. И подмигнул мне. Потом ткнул пальцем в кнопку музыкальной системы, и из динамиков зашкворчал мягкий бас Армстронга: «Хэлло, Долли». Это он мне — «Хэлло»? Меня это почему-то ужасно рассмешило (может, водка еще не выветрилась из головы). Парень тоже засмеялся. Наклонился и что-то сказал. По-английски. Я сказала:

— Не понимаю.

Он кивнул на мой перстень и проговорил что-то снова. Да что он хочет-то? Ой, я же могу понять. Я опустила руку вниз, чтобы он не видел, и повернула око.

— А у меня гляделка — очки, — теперь уже по-русски сказал бармен.

— Клево, — улыбнулась я. Так он из наших?! (Ведьминские для меня уже «наши»? Быстро же я вписалась!)

Очки. Прям как у инспектора. Только у бармена очки были стильные: оправа, похоже, полностью из митрила и по одному квадратному бриллианту в верхних наружных углах.

Я все же уточнила:

— Так вы тоже из ведьмовских?

— Моя мама ведьма, — тихо сказал бармен.

Но его расслышала пожилая американка, дувшая пиво, и посмотрела на него с укоризной. Он это заметил, повернулся к ней:

— Понимаете испанский?

А что, он уже перешел на испанский? Я и не заметила. Здоровская все же вещь — око. Как прекрасно понимать всех. Вот интересно, язык животных он переводит? Надо как-нибудь поговорить с кошкой или собакой.

А бар-то как преобразился! Вместо музыкального центра на полке стоял граммофон. Среди современных бутылок появились бутылки, покрытые толстым слоем пыли и с этикетками, написанными от руки, чернилами. У зеркала по краям проступили серебряные пятна амальгамы. На бармене вместо прозаичной черной футболки оказалась белая рубашка, стянутая подтяжками, и широкий шелковый галстук в ромбах. Волосы стали прилизанными, а на смуглом лице появились тонкие напомаженные усики.

— Какая прелесть, — сказала я ему.

— Мой бар? — довольно поднялась ниточка его усов.

— Ваши усики.

Он расхохотался, засверкав белоснежными зубами.

— Могу предложить фирменный коктейль, — его бровь выгнулась над темной линзой очков. — Мне показалось, вы чем-то расстроены…

— Да, — покивала я и невольно вздохнула, вспомнив чем.

— Что произошло? — ласково спросил он, достал с полки самую пыльную бутыль и поставил на стойку бокал из граненого толстого зеленого стекла.

Я наклонилась к нему и прошептала:

— Моего жениха опоили приворотным зельем и увезли. Кажется, на Ла Гомера.

— Можете не шептать, эти американцы, — он кивнул на пожилую пару, — русский точно не понимают… Я очень сочувствую. И у меня для вас кое-что есть, что точно поднимет вам настроение, — он налил из бутылки в бокал, не больше чем на сантиметр, густого, лимонного оттенка ликера или сиропа. Я рассмотрела надпись на пожелтевшей этикетке: «Пиу-Пью. Новый Свет. 1756». Новый Свет — Америка, что ли?

Потом бармен достал другую бутыль, пузатую и большую — на ней значилось: «Канарио. Лансароте. 1935» (как здорово, око и надписи переводит!), и налил из нее слегка пенящегося игристого светлого вина. Ну, по аромату это вроде было вино. А может, просто виноградный сок.

— Из виноградника моей семьи, — сказал бармен.

— О, — уважительно кивнула я.

Почему-то владельцы виноградников вызывают у меня восхищение. Есть в виноградниках что-то романтическое, вам не кажется?

А потом, воровато оглянувшись по сторонам, он достал из-под прилавка сияющую золотисто-зеленоватым светом мини-бутылочку.

— Главный ингредиент, — подмигнул он.

Что там на этикетке, я прочесть не могла — ее закрывали загорелые пальцы бармена.

Он капнул в бокал всего одну каплю светящейся жидкости.

— А что это? — прошептала я.

— Экстракт пофигенции.

— Чего? — рассмеялась я.

Он тоже засмеялся:

— Местная трава вроде агавы. Одна ведьма ее вывела. Скрещивала разные растения и поливала их всякими зельями.

— И назвала ее тоже она?

— Угу. Вообще-то полное название, которое она сама продиктовала секретарше в бюро патентов, когда принесла туда образец растения. — Пофигенция ушастолистная ой-какая-колючая-сволочь-да-и-пофиг.

Я снова рассмеялась, американцы оглянулись на меня. Какой классный бар. Я еще не выпила обещанного чудесного коктейля, а мне уже веселей на душе.

От созерцания магического мира у меня начала кружиться голова, и я отвернула перстень камнем наружу. Бармен что-то проговорил на испанском (наверное, на испанском, он же сам сказал), я снова включила око и сказала тихо:

— Извини, мне надо немного отдохнуть… — Я показала ему кольцо. — Голова кружится.

— О, так ты ведьма недавно? — сказал он.

Я покивала.

— Тогда… — Он наклонился под прилавок, открыл, кажется, холодильник и достал пластиковый контейнер. Откупорил его — какой приятный аромат! — контейнер почти доверху был заполнен зелеными свежими листиками с резными краями.

— Мята? — догадалась я.

— Угу, чтобы голова не кружилась. Попробуй.

Я взяла листик, пожевала. Мягкое серебристое сияние мира оттенилось легкой зеленью. А голова ничуточки не кружилась! Маргарита ведь мне говорила, что есть одно средство, да убежала помогать Далии. А позже в поместье все время была такая суматоха, разве о подобной мелочи вспомнишь?

Бармен помешал коктейль длинной ложечкой и подвинул бокал мне:

— За счет заведения.

— Спасибо, — улыбнулась я. Коктейль в зеленом граненом стакане был прозрачным, очень светлым и будто бы светился. Я поднесла бокал ко рту, а потом спросила, вспомнив просьбу Бондина: — А я останусь в форме? Ну то есть… я ведь приехала жениха расколдовывать… Вдруг после вашего коктейля я его даже не узнаю?

Бармен улыбнулся:

— Узнаете. Но зато перестанете переживать, что он сейчас…

— С другой, — досказала я.

— Да, — виновато кивнул он.

— Это-то мне и надо! — и я отпила немножко из зеленого стакана. Ко мне на язык попало что-то воздушное, прохладное, с легкой сладостью и кислинкой одновременно, с едва уловимыми травяным и фруктовым привкусами. А еще, едва эта волшебная влага очутилась на моем языке, мне показалось, я услышала тихое веселое птичье «фьють-фьють». Я подняла удивленные глаза на бармена.

— Канарейка спела? — спросил он.

— Наверное, это канарейка, — сказала я.

— Значит, коктейль удался.

Бармен отлучился на несколько минут, чтобы обслужить подошедших туристов. А я потихоньку тянула коктейль из зеленого бокала. Иногда жевала листочек мяты, чтобы не кружилась от магического мира голова, и слушала Армстронга.

Он пел «Этот прекрасный мир», и я начинала с ним полностью соглашаться. Тут кто-то уселся на соседний табурет. Полосатые брючки и красные кеды. Как мило.

— Что пьешь? — спросил Бондин (такие брюки и кеды носит только он).

Я подняла зеленый бокал и хитро ему улыбнулась:

— Хочешь того же самого? — Покачала перед его носом указательным пальцем: — А тебе такого не дадут. Это только для своих.

Он заглянул мне в глаза, потом тихо спросил:

— И что ты видишь?

— Все, — захихикала я.

Он улыбнулся:

— Значит, больше не дуешься на меня?

— А я на тебя не дулась, ты меня просто ужасно раздражал.

— Тебе сыворотку правды туда добавили? — кивнул он на зеленый бокал.

Я засмеялась:

— Не скажу. А ты без своих суперочков ни фига не узнаешь.

Он улыбнулся:

— Но я могу их надеть.

И он их надел. Отчего стал похож на гламурного студентика. О чем я ему тут же и сообщила.

Но он проигнорировал «комплимент» и произнес, всматриваясь в мой коктейль:

— Легкое золотое сияние выдает присутствие в нем… он с пофигенцией?

— Точно так, — ответил возникший перед нами бармен и сказал гордо: — Коктейль «Канарейка».

Так гордо, будто он сам его изобрел.

Бондин поднял на него глаза:

— Наслышан о нем. Его изобрел один бармен с пароходов… Паромов?

Бармен кивнул многозначительно (и правда он изобрел?) и сказал Бондину:

— А вы, я смотрю, человек широких познаний.

— О, — кивнула я. — Еще каких широких.

— Угу, — посмотрел на меня Бондин. — Я даже знаю, что этот коктейль относится к числу запрещенных.

— Да что ты? — подняла брови я и втянула очередную порцию вкуснятины. — И почему?

— Потому что если всем все будет пофиг… — начал он.

— То все будут счастливы? — предположила я.

— Безответственны и эгоистичны.

— Ваш друг прав, — серьезно кивнул бармен. — И очень… напряжен.

— Почему, интересно? — уставилась я на инспектора.

— Вовсе не напряжен, — ответил инспектор.

— И отчего-то печальны, — с видом знатока людской психологии сказал бармен. — Девушка бросила?

— Невеста, — сообщила я бармену.

— Какой ужас, — сказал он.

— Это было сто лет назад, — поморщился Бондин. — И я давно обо всем забыл.

— Возможно, — сказал бармен, явно нисколько ему не поверив. И достал с полки бутылку «Пиу-Пью» и еще один зеленый бокал. — Но почему бы не развеять мысли на пару часов?

Через две секунды перед инспектором стояла «Канарейка». Инспектор сидел и глядел на бокал, явно борясь с искушением. Мы с барменом глядели на инспектора и ждали. А Бондин вдруг грустно посмотрел на меня, потом с каким-то отчаянием махнул рукой и выпил сразу полбокала.

— Зря вы дали ему «Канарейку», — сказала я бармену. — Он ее не заслуживает.

— Вы слишком жестоки к своему другу, — мягко сказал бармен.

— И так всю дорогу, представляете? — хмуро сказал Бондин.

Я не обратила на его слова никакого внимания и сказала бармену:

— Он вас арестует. А пофигенцию изымет.

Бармен встревожился:

— Как так? Я думал, он ваш друг и достоин доверия.

— Ничего он не достоин, — жестоко сказала я. — И вовсе он мне не друг.

— Да? — еще больше встревожился бармен. — А кто он?

— Он инспектор, — сказала я. — Хочет найти моего жениха и отправить в Сибирь.

— В Сибирь? — Бармен посмотрел на Бондина в ужасе: — Вы зверь, что ли?

— Может, и зверь, — мрачно сказал инспектор, — но никак не свинья.

Я бы могла сказать ему, что свинья — это зверь, между прочим. Но мне было все равно, разбирается кто-нибудь в зоологии или нет. И даже было все равно, свинья Бондин или нет.

А бармену я сказала беззаботно:

— Вот поймает вас на незаконных коктейлях и тоже в Сибирь отправит.

Бармен побледнел. А потом смешал себе коктейля. Только пофигенции накапал не меньше полбутылочки. Остаток протянул мне:

— У меня все равно конфискуют. Уж лучше вам. — Потом снова достал контейнер с мятой, напихал листьев в пакет и дал мне: — Чтобы не кружилась.

— Спасибо, — я взяла бутылочку и пакет.

— Да не конфискую я ничего! — возмутился инспектор. — И в Сибирь никого не отправлю!

— Это вы сейчас так говорите, — сказал бармен, — когда вам все пофиг. А потом очнетесь и…

— Нет-нет-нет! — запротестовал инспектор. — Я же сказал, я не свинья! Вы для меня такой коктейль сделали, а я что — вас за это накажу?

Бармен протянул было руку ко мне за бутылкой, но я сказала:

— Подарки назад не отбирают! — и спрятала бутылочку в сумку.

Бармен вздохнул, взял свою «Канарейку» и выпил целиком.

Бондин сказал:

— Да я, если хотите знать, и жениха-то ее в Сибирь отправлять не собирался, и ту дурочку тоже, тем более что ее… — Он запнулся.

Правда? Он не пошлет моего Мишу в Сибирь. И Миша спокойно сможет жить себе со своей белобрысой женой в Москве… Да и пусть. Фиг с ним, с Мишей.

Инспектор в это время говорил:

— Я вообще хотел прикрыть это дело втихушку, а в Департамент сообщить об ошибке! Придумаю что-нибудь. Например, что у Весловской ступа взбесилась и сама улетела с ними из поместья. Годится? — Он, довольный собою, посмотрел на нас.

— Там точно нет сыворотки правды? — засомневалась я насчет коктейля.

— Ну что вы! — сказал бармен. — Люди ведь почему обычно правду не говорят?

— Почему? — спросила я.

— Потому что их волнует мнение других людей, — сказал бармен. — А вот когда ничего не волнует…

— Когда ничего не волнует — это чудесно! — сказал инспектор.

Бармен рассмеялся.

— И как ты вообще стал инспектором? — спросила я Бондина. — Если тебе не нравится отправлять людей в Сибирь?

— Долгая история, — пожал плечами он.

— А мы еще не приплыли, — сказала я.

Инспектор сказал:

— Моя мама превратила папу в золотую рыбку. А обратно превратить не сумела. И я понял, что кто-то должен ограничивать магию.

— Ужас, — сказала я. — И твой папа — как же он теперь?

— Плавает в аквариуме.

— Но зачем она превратила его? Разозлилась? Или он много болтал?

— Затем, — сказал инспектор беззаботно, — что вызывать существ, исполняющих желания — золотую рыбку или там, например, джинна, — запрещено.

— О. Правда?

Он кивнул:

— И наказание за вызов такого существа может быть весьма суровым.

— Каким же?

— От лишения магии навсегда до смертной казни через отрубание головы.

— Ничего себе, — удивилась я.

— Угу. Зависит от желаний… Эти существа невероятно могущественны, и хуже того — их магию невозможно отследить.

— Отследить?

— Ну, выяснить, как все проделано. А так как вызывать настоящую золотую рыбку нельзя по закону… Мама сделала рыбку из папы. — Он хихикнул.

Я тоже засмеялась. Какая забавная у него семейка теперь!

Тут паром прогудел громко-прегромко.

— Причаливаем на Ла Гомера, — сказал бармен.

— Ну да, — кивнула я и спросила: — А перекусить у вас тут что есть?

— Хотите сэндвичи? — предложил бармен.

— Хотим, — сказал инспектор.

— Денис, Вика! — раздался голос Орхидеи за спиной. — Нам же выходить!

— Ну и что, — обернулась к ней я.

— Мы еще не ели, — сказал инспектор. — Садитесь с нами, Орхидея. Хотите «Канарейку»? Хотя… — он прыснул от смеха, — пофигенции больше не осталось. Разве что Вика расщедрится.

— «Канарейка»! — укоризненно покивала Орхидея. — И вы туда же, инспектор! Вы же на службе!

— Ха, — сказал инспектор, — плевал я на службу.

— По сколько «Канареек» они выпили? — строго спросила Орхидея у бармена, сооружавшего высоченные гамбургеры с курицей, сыром и помидорами.

— По одной, — ответил он. — Через часик-другой выветрится.

— Отлично! — сказала Орхидея сурово, взяла нас с инспектором под руки и потянула со стульев. — Ну-ка, марш за мной на берег. — Потом она попросила бармена: — Сделайте еще два гамбургера и заверните все с собой. И вон ту коробку конфет тоже.

— Хорошо, — сказал бармен.

— Погодите, Орхидея, — сказала я. — Я не расплатилась.

Бармен поднял ладонь:

— Я же сказал, ваш коктейль за счет заведения.

— А это за мой, — Бондин выложил на стойку три серебристых митрилки. Бармен отодвинул две, одну взял:

— Достаточно.

Бондин пожал плечами:

— Как хотите. Они все равно не мои, а департаментские.

Он забрал лишние монеты, а Орхидея стянула его со стула.

— Слушай, — наклонилась я к бармену, — а вот командир корабля…

— Капитан парома, — поправил меня бармен.

— Угу, — кивнула я, — он знает, что за бар у тебя тут?

— Конечно, — кивнул бармен, — он мой папа.

— О, понятно, — сказала я.

— Может, тебе не искать своего старого жениха, — лукаво улыбнулся мне бармен. — А найти нового?

— Хорошая идея, — сказала я.

— Меня, кстати, Мигель зовут.

— А меня Виктория…

— Ну, пошли, пошли уже, Вика, — сказала Орхидея, которая отвела инспектора прочь от бара и вернулась за мной.

Она взяла пакет с едой, и мы направились к выходу, а я выключила по пути око, чтобы не жевать все время мяту.

Паром, как оказалось, причалил у небольшого городка.

Дед Мороз ждал нас на пристани, нагруженный, помимо своего цветного чемодана, инспекторским саквояжем, плащом и моей кофтой.

Орхидея предложила подкрепиться. Мы уселись на скамейку, она раздала гамбургеры и сотворила чай всем по вкусу. Николай дохнул на ладонь, потом провел ею над своим стаканом, и туда с бульканьем упали два кубика льда. Классно.

— А на этом острове у вас, может, еще сани имеются? — спросила я Николая.

— Нет, — покачал головой он.

— Почему же вы тогда те сани не погрузили на паром, как все грузят свои машины? — спросила я.

— Они воды боятся.

— Кто?

— Летние санки. Это ж не зимние, рабочие. Те куда хочешь домчат.

Санки с аквафобией. И ступы с аквафобией. Похоже, они какие-нибудь дальние видовые родственники.

Инспектор, который, с тех пор как мы ступили на землю, все пялился в свой телефон, сказал раздумчиво:

— Хочешь по морю, хочешь по суше.

— До виллы «Белладонна»? — спросила я.

— Угу.

— Жаль, что не могу вас подвезти, — грустно сказал Николай. — На этот раз у меня только одноместный транспорт. — Он открыл чемодан, достал оттуда потертые рыжие ботинки, поставил их на асфальт перед собой и стал расстегивать сандалии.

Зачем ему переобуваться? В ботинках будет жарко.

Я догадалась повернуть перстень. Разумеется, это были вовсе не ботинки! А коньки. И не на колесиках. А настоящие зимние коньки с лезвиями. Причем ярко-красного цвета.

Николай всунул ноги в коньки и стал зашнуровываться.

— А как же в них? По асфальту? — изумилась я.

— Летучие, — махнул рукой инспектор.

— Абсолютно верно, — кивнул Николай, поднялся — лезвия скрежетнули об асфальт — и неуклюже шагнул к Орхидее, металл высек искры.

— Орхидеечка, ну, я полетел. Позвоню, как смогу.

— Хорошо. — Орхидея протянула ему руку, Николай нежно взял ее в ладони, поцеловал и с сожалением отпустил.

— До встречи, — пробасил он, потом повернулся к нам и сказал: — Пока, ребята!

Я и Бондин дружно проговорили «Пока, Николай!», а Орхидея послала воздушный поцелуй.

Николай легко, будто бабочка, взлетел прямо с места, набрал скорость и уже через несколько секунд скрылся из виду за городскими строениями.

Парочка редких прохожих вдалеке не обратили на полет мужчины в коньках никакого внимания. А мне было абсолютно пофиг, подо что на этот раз замаскировался очередной магический летун.

— На виллу пешком пойдем? — спросил Бондин.

— А сколько до нее? — спросила Орхидея, заглядывая в экранчик инспекторского телефона.

— Восемь с половиной километров, — сказал, пожимая плечами, Бондин. — По пересеченной местности.

— Я так понимаю, — сказала Орхидея, — что только мне одной не все равно, что мы туда доберемся к завтрашнему утру. — И она посмотрела на меня: — Мы опоздаем на свадьбу.

— Что ж теперь, — сказала я.

— Твоего жениха! — напомнила Орхидея.

— Значит, не судьба, — сказала я.

— Ох, как же вы оба меня злите сейчас! — воскликнула Орхидея. — Надо взять машину напрокат или… Автобусы в ту сторону ездят? — спросила она инспектора.

— До полпути, — сказал Бондин, двигая карту на экране телефона. — Как и машины. Там дальше совсем дороги нету. Дикая природа. И вообще, лучше всего туда вплавь…

— Супер, — сказала Орхидея и, пошуршав целлофановой оберткой, открыла коробку конфет. — Угощайтесь, шоколад подзаряжает мозг.

Шоколад, похоже, действительно подзаряжал мозг, по крайней мере, у Орхидеи. Потому что, едва съев конфетку, она воскликнула:

— Наймем яхточку! — И мотнула головой в сторону длинных рядов цветных яхт в бухте.

— Класс, — лениво отозвался инспектор.

— Вот отчего я не люблю эту пофигенцию, — сказала Орхидея, — что сначала от нее все становятся веселыми и беззаботными, а потом вялыми и безынициативными.

— Ну и что, — сказала я. — А я все равно ее люблю.

— Еще бы, — укоризненно сказала Орхидея. — Так, сидите тут. Я скоро приду. — Она забрала у меня коробку, из которой каждый из нас успел съесть всего по одной конфетке, и поспешила к яхтам.

— Я не умею управлять яхтой, — сказал инспектор.

— Наверное, Орхидея умеет, — предположила я.

— Ну, после самолета и ступы я бы не удивился. Хотя надеюсь, что она все же наймет яхту вместе с капитаном.

Где-то вдалеке пробили городские часы.

— Пять часов, — заметил Бондин.

— Ты сказал, до виллы восемь километров?

— С половиной. Но по воде больше.

— Зато быстрее.

— Будет зависеть от ветра, от быстроходности судна, ну и от капитана, я думаю.

— У меня такое чувство, — сказала я, — что ты не очень хочешь, чтобы я успела на Мишину свадьбу.

Мишина свадьба. Как странно звучат эти слова! И даже смешно.

— Ну и что, — сказал рыжий. — Что хочу, то и хочу. Мои желания на скорость яхты не повлияют.

— К счастью, — сказала я.

— Смотря к чьему счастью. — Он вытряхнул крошки хлеба с бумаги из-под гамбургеров вездесущим голубям.

— К моему, — сказала я.

— Вот и прекрасно, — сказал он и пробормотал: — Кажется, экстракт пофигенции у него слабоват. — Он поднялся со скамейки: — Пойду-ка я к Орхидее. Может, помогу найти катер.

— Катер?

— Ну не яхту же. Это будет слишком роскошно.

— Иди. — Я осталась сидеть на скамейке. Потому что никуда идти мне не хотелось. И вообще ничего не хотелось.

Но, когда фигура с саквояжем стала совсем маленькой и повернула на ближайший причал, я вскочила и помчалась ее догонять.

Когда я выбежала на доски причала, Бондин исчез куда-то. Наверное, уже забрался в какой-то из катеров. Я замедлила шаг — да и выдохлась к тому же — и стала посматривать по сторонам. На яхты я внимания не обращала, а катеров было предостаточно, и на некоторых были люди. Но ни Бондина, ни Орхидеи среди них не было.

Я дошла почти до конца причала, когда услышала позади крики:

— Вика! Вика!

Я развернулась. С палубы шикарной, с синей полоской по белому борту, яхты мне махали инспектор и Орхидея.

Больше на яхте никого видно не было.

Он же сказал: катер. Я побежала к ним. С опаской взобралась по шаткому трапу.

— Орхидея не хотела мелочиться, — сказал инспектор, едва я ступила на доски палубы.

— А что? — воскликнула Орхидея. — Я всегда мечтала на такой покататься, — и она раскинула руки.

— Я тоже, — сказала я. — Но раньше для меня это было ужасно дорого.

— Вообще-то мы берем ее бесплатно, — потупилась Орхидея.

— Круто, — восхитилась я.

— Ну, просто искать хозяина и договариваться долго, — объяснилась Орхидея.

— Тем более что он может быть против, — сказал инспектор. Без всякого своего обычного сарказма. Пофигенция — отличная вещь.

— И потом, — продолжала Орхидея, — мы вернем ее в целости и сохранности. Да еще с кучей денег в трюме.

Какая она милая, эта Орхидея. Подарит кучу денег постороннему человеку!

Яхта была великолепна. Просто целый корабль какой-то. Орхидея полезла за штурвал, на голове ее вдруг появилась белая капитанская фуражка.

— Отдать швартовы! — скомандовала Орхидея. Почему-то глядя на меня. Будто я знаю, кто это такие — швартовы! А самозваная капитанша уже кричала Бондину: — Поднять паруса!

Бондин посмотрел на нее с сомнением. Потом поднялся с диванчика на корме, на котором только что уютно расселся, подошел к такой, знаете, поперечной толстой балке, к которой парус веревкой примотан, и, похоже, попытался найти начало этой веревки.

Я оглядывалась, стараясь догадаться, где и что эти швартовы, которые надо отдать. Кому, кстати — Орхидее? Инспектор беспомощно дергал за парусину и за веревки.

Орхидея громко хмыкнула, типа: что взять с этих бестолочей. Потом взмахнула руками, будто дирижируя оркестром. Я вспомнила, как она ловко заставила плыть лодку по реке сегодня утром. (Неужели всего лишь сегодня утром? Кажется, это было неделю назад, никак не меньше.)

Я повернула кольцо, чтобы, не дай бог, не пропустить что-нибудь любопытное из разыгрываемого Орхидеей действа.

Инспектор вернулся на диванчик, я тоже пошла к корме. Но не успела дойти до дивана, как меня отбросило назад — я едва успела уцепиться за ту самую балку со сложенным парусом. А яхта задом стала выплывать из строя своих сородичей. Я не видела ни дельфинов каких-нибудь, ни еще чего-то, что бы ее тащило.

Я все же добралась до диванчика, инспектор протянул мне руку, и я уселась. Теперь, по логике, яхта должна была бы развернуться, но она так и продолжала не то чтобы скользить, но скакать задом наперед в сторону открытого моря. Несколько зрителей на судах и суденышках, мимо которых мы проходили, махали нам руками и что-то кричали.

Но слов было не разобрать — их уносил ветер. Да и что они там могут кричать. Что-нибудь типа «Вы неправильно плывете!».

Но Орхидее, похоже, было наплевать. Ей хоть боком плыви на этой яхте. Она явно кайфовала. Потом яхта остановилась, Орхидея резко крутанула штурвал, и мы снова чуть не улетели с дивана. Зато потом наш кораблик поплыл уже как все его нормальные собратья, то есть носом вперед. Но плыл он опять какими-то дикими скачками. А паруса так и остались закрыты. У этой яхты — что, мотор есть? И причем какой-то дерганый…

— Я не понимаю, — сказала я Бондину. — Как эта яхта движется?

— Я тоже, — сказал он. — Но можно попробовать узнать.

Бондин надел гламурные очки, пополз по дивану к краю кормы и выглянул наружу. Потом расхохотался. Я тоже поползла и, повернув перстень, выглянула.

Вот это да! В корму упирались донцами с десяток гигантских бутылей с шампанским. Бутылки стреляли. По очереди. Выстрелившая бутылка исчезала, а потом на ее месте появлялась новая, уже закупоренная пробкой.

Бондин сказал:

— Орхидея гений.

— Правда? — Я вспомнила, как он удивлялся, что я вообще могу соображать. — Если она такой гений, то почему мы плывем, так по-дурацки дергаясь?

— Моряки говорят — не плывем, а идем.

Когда это он моряком заделался? Пять минут назад парус от палки не мог оторвать, а теперь он, видите ли, идет.

— Мы не идем, — сказала я, — а прыгаем.

— Зато с такой скоростью мы доплывем минут за двадцать, — сказал инспектор.

— Если не выпадем за борт, — сказала я, при очередном толчке хватаясь за край дивана.

Орхидея, по-прежнему стоявшая за штурвалом, повернулась к нам и крикнула:

— Куда плыть-то?

Бондин поднялся, подошел к Орхидее, открыл телефон и стал ей что-то объяснять, показывая рукой на берег, вздымавшийся скалами слева от нас.

Остров был живописен: темные горы, яркая зелень. И скалы были такие необычные, странные: одни похожи на лежащую на боку огромную лестницу, другие на составленные вплотную друг к другу столбы и столбики, третьи шли гладкими вертикальными уступами, будто кто срезал с них ломти гигантским ножом.

— А ты слышала, что нам в порту кричали? — поинтересовался Бондин, возвращаясь на диван.

— Что?

— «Вы забыли раскрыть паруса!»

Я рассмеялась. Он — тоже. Я спросила:

— Правда?

— Не-а, я тоже ничего не расслышал. Но можно предположить.

Я усмехнулась. А он бывает смешным.

Тут зазвонил его телефон — безо всяких мелодий, именно протренькал, как старые аппараты в черно-белом кино.

Он прижал трубку к уху:

— Да, Жасмин. Что?.. Какой еще…

Жасмин? Хочет продиктовать еще один список нарушений?

Бондин убрал трубку от уха:

— Отключилась.

— Что там у них? — обеспокоилась я.

Инспектор поглядел на меня озадаченно:

— Было плохо слышно, потому что она говорила шепотом. Но она сказала… что там… хм… джин. Потом кто-то подошел, и она сказала, что перезвонит позже.

— Джин… — удивилась я. И вдруг вспомнила свою похожую утреннюю ошибку: — Да не джин! А Жи-эн! Это повара так зовут! Жан-Натаниэль! Я тоже утром не расслышала.

— Повара? — улыбнулся он. — Значит, он появился.

Бондин то приближал, то отдалял карту на экране телефона и поглядывал на скалы. Потом сказал, махнув рукой на берег:

— Вон она, вилла.

Скалы тут заканчивались, и берег дальше был плоский, песчаный, поросший невысокими лохматыми деревьями. За деревьями белело одноэтажное строение с плоской крышей и большими окнами. В воду далеко выходил широкий и ладный деревянный пирс.

Инспектор надел очки, а я повернула перстень. Берег и в серебряном сиянии выглядел так же. Разве что… Зловеще-фиолетового цвета облачка курсировали в нескольких метрах над землей и над водой.

— Что это? — спросила я.

Инспектор снял очки и выругался:

— Чертов Весловский.

Потом Бондин быстро набрал что-то на телефоне. Подождал несколько секунд, сотовый пропел тихое «ку-ку», инспектор открыл сообщение, стал читать текст на экране телефона, бормоча:

— Ага, ага. — Потом закрыл телефон, поднялся и сказал мне: — Ты останешься на яхте. А мы с Орхидеей сойдем на берег.

— С чего это я останусь? Охранять яхту, что ли?

Он сказал:

— Да. Охранять.

— Сам ее охраняй. А я за Мишей.

Он не ответил, достал из кармана что-то вроде толстой авторучки, нажал на кнопку, авторучка засветилась голубоватым светом. Пробормотал:

— Ага. Работает.

— Что это?

— Что-то вроде отмычки, — ухмыльнулся он. Потом посмотрел на меня: — Виллу сторожат, и очень серьезно.

— Собаки?

— М-м… Что-то вроде того. Поэтому тебе лучше остаться здесь, — и он крикнул: — Орхидея, причаливайте. Только осторожно. И молча! На причале…

Молча? Он сказал «молча»?

— Почему это молча?! — возмутилась Орхидея, оборачиваясь.

Яхта вдруг резко и боком прыгнула в сторону. Бондин, который стоял на ногах, улетел к самому борту, а меня просто сбросило с дивана на палубу.

— Извините! — завопила Орхидея. — Я немножко потеряла контроль над ней. Щас налажу!

Похоже, капитана за штурвалом лучше не волновать.

Инспектор на четвереньках полз обратно и обзывал кого-то идиотом и бестолочью. Мне показалось, самого себя.

Мы почти вплотную подошли к причалу. А яхта, вместо того чтобы замедлиться, вдруг рванула вперед, и еще, и еще. Было такое чувство, что вместо одиночных выстрелов шампанское стало разряжаться аккордными залпами.

Я так понимаю, фирменная фишка колдовства Орхидеи — это когда вместо желаемого результата творится полный кавардак. В этом наши стили похожи.

Орхидея прокричала что-то невразумительное, типа:

— Свистать всех наверх!

Но это ничего не изменило. Яхта со всего маху с оглушительным треском врезалась в пирс, так что деревянные доски его настила разломались в щепы. Вот это катастрофа, я понимаю.

Тут мы остановились. А из причала вырвался сноп разноцветных искр и, будто фейерверк, осыпал яхту.

На меня и инспектора искры не попали, а вот Орхидею задело. Ее подкинуло в воздух, как волейболисты подкидывают мяч, и она вдруг оказалась сидящей на самой верхней перекладине мачты. Орхидея обняла руками мачту, чтобы не упасть, и завизжала.

Бондин и я смогли наконец подняться на ноги. Я выключила око.

— Там веревочная лестница, видите? — крикнул инспектор Орхидее. — Спускайтесь по ней!

— Ни за что! — прокричала Орхидея. — Она меня не выдержит! Я толстая!

По этому признанию я поняла, что Орхидея не просто боится, она потеряла голову от страха.

— Эта лестница выдержит и пятерых! — крикнул инспектор.

— Она не слезет, — сказала я.

— Тогда я полезу за ней, — сказал Бондин и подошел к лесенке.

Орхидея поглядела на него одним незажмуренным глазом и завопила в панике:

— Куда вы?! Вы расшатаете мачту! Вы сдурели, Бондин?

— Я вам помогу!

— Не смейте подниматься! Вы порвете лестницу!

Инспектор продолжал молча взбираться наверх.

— Я вас предупреждаю, еще один шаг и вам не поздоровится! — тонким голоском прокричала Орхидея.

Но инспектор медленно, но верно продвигался наверх.

— Я вас предупредила, — сказала Орхидея и шевельнула рукой.

Тут на инспектора свалилась прямо из воздуха куча яблок. Да не просто свалилась, а яблоками будто из пушки выстрелили, так что бедный инспектор не удержался на веревочной неверной лесенке и свалился на палубу.

Я подбежала к нему, но он уже поднялся, потирая ушибленное плечо.

— Вы сдурели, Орхидея! — возмущенно крикнула я обезумевшей тетке.

— Я же предупреждала, — чуть не хныча, сказала она в ответ. — Я же боюсь!

— Тогда спасайтесь сами! С помощью магии! — сердито крикнула я.

— У меня что-то воображение не работает, — ответила она плаксиво.

Ага, как Бондина яблоками закидывать, так оно работает, а как снять свой зад с дикой высоты и устроить где-нибудь в безопасности, так оно не работает!

Тут Орхидея, не переставая обнимать мачту, ухитрилась достать из кармана сотовый и приложить его к уху. Воскликнула она при этом что-то вроде:

— Вот и проверю его чувства!

Ей грозит свалиться с трехэтажной высоты, а она все свою песню — чувства чьи-то проверять вздумала!

Она что-то там бормотала в телефон.

— Что это за фейерверк в причале оказался? — спросила я Бондина. — Почему Орхидею на мачту закинуло?

— Я ведь пытался предупредить, — виновато сказал он, — только не успел. Это первая ловушка. Но нам еще повезло, что яхта ее разрушила, а то бы она сработала в полную силу.

— Ловушка? — не поняла я.

— Весловский скрыл от меня, что дом защищен. — И он пояснил: — Ловушками. Чтобы посторонние не проникли. У кого ключ — зайдет без проблем.

— Или отмычка? — с надеждой спросила я.

— Да, — кивнул он. — Только отмычка улетела за борт. Когда Орхидее не понравилось, что я попросил ее помолчать.

— Да ты практически приказал ей заткнуться. Хотя она и так молчала, между прочим.

Он хмуро сказал:

— Да знаю я, что сам виноват.

— Может, Мелисса сама нас на виллу впустит?

— Вряд ли она не слышала салют, с которым мы прибыли. Но туман на месте, — он приложил очки к глазам, — вон, сиреневый. А значит, ловушки включены.

— И как же мы тогда пройдем?

— Когда ведьмы ставят ловушки, они запрашивают на них разрешения в Департаменте Охраны Магического Имущества. И я только что сделал туда запрос и получил ответ. Так что у меня есть информация о паролях к ловушкам. Вот только…

— Что?

— Нужна магическая сила.

Магическая сила. А магия только у Орхидеи. Бондин проговорил:

— Попробую еще раз, — и снова уцепился за лесенку.

— Но почему ее туда закинуло? — поглядела я на Орхидею, которая сидела и, кажется, любовалась окрестностями.

— Потому что она перед этим сказала «Свистать всех наверх», — ответил он сверху, — это ловушка буквального исполнения слов.

Тут послышался странный звук. И звук стремительно приближался. Казалось, будто кто-то со свистом рассекает воздух кнутом.

К нам по небу быстро приближалась красная точка, скоро она стала фигуркой человека, и вот уже у верхушки мачты завис прямо в воздухе наш недавний знакомый — Николай, причем в каком-то красном халате. В солнечных лучах сверкнули лезвия его коньков.

Так вот чьи чувства она решила проверить! И проверила, надо же. Он явился ее спасать чуть ли не через секунду. Как рыцарь, который спасает принцессу от дракона. Интересно, а Миша бы ко мне через сколько примчался? Я думаю, так же. Прям сразу. А Бондин, например, примчался бы меня спасать? Фу ты, и при чем тут Бондин? Он-то не мой рыцарь. И с чего это я о нем подумала?

Бондин уже спустился с лесенки обратно вниз, на палубу, и, задрав голову, наблюдал, что там творится наверху. Я посмотрела на его рыжие лохматые волосы и на худые плечи. Тоже мне спасатель. Он Орхидею-то с мачты снять не смог. Но, надо быть справедливой, все же пытался.

Николай в это время советовал Орхидее:

— Не смотрите вниз, а смотрите на меня.

Орхидея ответила:

— На вас я могу. На вас мне нравится смотреть.

Николай ловко отцепил руки своей принцессы от мачты и переложил их себе на плечи. А потом вдруг вместе со своей нелегкой ношей метнулся вверх и прочь.

— К берегу! Неси меня к берегу, дурак!!! — донесся до нас голос Орхидеи.

Похоже, она пришла в себя. Но Николай улетал все дальше, невзирая на ее вопли и, кажется, какие-то там махания руками. И вскоре красный кружок, похожий на божью коровку, перебирающую лапами, исчез за изгибом скалистого берега.

Мы постояли немного, вглядываясь вдаль, но ничего оттуда больше не показывалось.

— Он ее навсегда унес, похоже, — заметила я.

— Похоже, — сказал инспектор. — Какой я все же глупец.

Последняя его фраза мне понравилась.

— Я так рассчитывал на нашу Орхидею, — продолжал он, взъерошивая и без того торчавшие, как колючки дикобраза, волосы. — А ведь если вызвать подмогу, она прибудет минимум через восемь часов.

— Это долго, — сказала я.

— Да. Твоего жениха уже женят.

— И куда он унес Орхидею? И зачем?

— Наверное, он подумал, что с нами ей грозят всяческие опасности.

Так и есть. Из-за нас ее на мачту закинуло.

Бондин выбрался на полуразрушенный причал, помог и мне перелезть через яхтенные канаты ограждения и спуститься на уцелевшие доски настила. И мы направились по нему к берегу.

— А почему он в красном балахоне был? — спросила я. — И в колпаке…

Инспектор пожал плечами:

— Успел уже переодеться в отпускную одежду…

— Отпускной одеждой были его брюки-сафари и цветная рубашка, — заметила я. — А красный кафтан ему должен на праздники полагаться.

— Может, он празднует начало отпуска, — сказал инспектор тоном, каким говорят: «Вот привязалась!»

Он остановился, надел очки и в задумчивости посмотрел на берег.

Я посмотрела на свой телефон. Было без пятнадцати шесть по местному времени. Я сказала:

— Чего мы стоим? На этой вилле, может, у них свадьба через пятнадцать минут будет… Нам надо туда попасть любыми путями.

— А ты колечко поверни.

Я повернула.

В конце причала, будто калитка, ведущая на берег, возникло овальное зеркало в затейливой металлической оправе, высотой в полтора человеческих роста.

— Ну и что, — сказала я.

— А ты иди, иди.

— Куда?

— Прямо.

Ну и что, и пойду. Там моего Мишу могут на двадцать лет заграбастать. Могут мою свадьбу отменить. А я уже черевички выбрала! Я уже представила, как говорю «Да» на вопрос регистраторши. То есть теперь уже шамана. То есть теперь уже мне этот вопрос вообще могут не задать! Или задать через двадцать лет! А я через двадцать лет почти что пенсионеркой буду! Ужас! Ужас!

Подбадривая себя подобными размышлениями, я двигалась к этому вроде бы безобидному, но почему-то внушающему какую-то безотчетную тревогу зеркалу.

Подошла вплотную. Оглянулась на шедшего за мной по пятам Бондина и спросила:

— Ну и?

— Иди дальше.

— Обойти его, что ли?

Он засмеялся. Нехорошим каким-то смехом. Как профессор, который задает студенту вопрос с подвохом.

Ну и фиг. У меня выбор — выходить за Мишу шамкающей беззубой старухой с клюкой в руке — и белое-то платье, пожалуй, смешно будет смотреться! — или обойти какое-то зеркальце. То есть выбора практически нет.

Ну я решила обойти сияющее на солнце стекло. Слева. А оно вдруг тоже двинулось влево. Я вправо — и оно вправо. Вроде какого-нибудь нерешительного прохожего, с которым, бывает, никак не разойдешься на тротуаре.

— Что за ерунда! — воскликнула я.

— Иди прямо в него, — сказал Бондин.

— И куда я попаду? — Я с опаской заглядывала в зеркало — там отражался причал, ну и я с инспектором, естественно. Обычное зеркало. Если б оно только не елозило туда-сюда.

— Да не бойся ты, — сказал мне в затылок Бондин. — Разве я бы тебя отправил туда, если б тебе что-то угрожало?

Да кто тебя знает. Ну вообще-то я почему-то думаю, что нет. Почему, интересно, я так уверена в этом человеке, которого впервые увидела всего лишь вчера вечером? То есть даже позже, в полночь…

Такие мысли пронеслись в голове, пока нога перешагивала железную оправу… Что? Перешагивала? И вот я вся — в зазеркалье! Я как Алиса!

Я оглянулась: зеркало в железной ар-дековской раме осталось позади, и в нем отражалась моя спина. А инспектора ни в зеркале, ни впереди не было — впереди? То есть на причале! Я шла к яхте, врезавшейся в причал. Ох, как у нее корму-то поцарапало. Но не сломало. Удивительно. Яхта оказалась крепче причала. Или это Орхидея чего-нибудь наколдовала?

Ох!

— Осторожнее! — Передо мной возник инспектор, в которого я, собственно, и влепилась, как наша яхта в причал.

— Ты тоже?

— Что тоже?

— В зазеркалье? — спросила я. — Ты за мной зашел?

— Никуда я не заходил. Это ты пятилась.

— Чего?

— Тебе только показалось, что ты шагнула в зеркало.

— Да? — не поверила я.

— Пока я буду демонстрировать тебе действие магической зеркальной стены, мы на свадьбу твоего жениха опоздаем. А там, — он указал рукой в сторону виллы, — уже, может, шаман начал обряд. Ну, или, — он глянул на часы, — через десять минут начнет. Если мои часы не врут.

Свадьба Миши то волновала меня, то нет. Видимо, это пофигенция еще не совсем выветрилась.

А еще у меня голова начала кружиться от созерцания магического мира. Я вспомнила про мяту. Открыла сумку, достала два листика из пакета, который подарил мне бармен, и зажевала. Серебристая дымка вокруг приобрела мятный оттенок. В горле слегка запершило от шершавых листочков, зато голова стала ясной.

— Нам магия нужна, — сказал инспектор.

— Где ее взять… — пробурчала я, досадуя, что умею слишком крепко спать.

— Ты уверена, что хочешь во что бы то ни стало воспрепятствовать этому браку? — строго спросил он, глядя мне прямо в глаза.

— Чего? — немного растерялась я от его требовательного взгляда.

А он вдруг взял и поцеловал меня. В губы. Поцеловал будто бы даже по-деловому — так мне, по крайней мере, в ошеломлении показалось — и совсем не чувственно. Но в то же время… Не робко, а будто бы привык целовать меня каждый день.

— Ты обалдел? — От растерянности я даже не влепила ему пощечину. И не оттолкнула.

А он спросил:

— Ну? Она вернулась?

— Кто? — Я даже оглянулась. О чем он вообще?

— Магия. Да щелкни ты пальцами.

Я щелкнула. Искра взорвалась на кончиках моих пальцев с таким треском, что я от испуга отскочила назад.

— Вернулась… Но… Почему… — И тут мне вспомнились слова Маргариты о поцелуе, который разморозит магию. Я спросила: — Ты что, в меня влюбился, что ли?

— Знаешь, мне еще наполовину все пофиг, и я могу наговорить много разных глупостей… — быстро сказал он. — По-моему, пора выпить отрезвляющее от пофигенции средство… — Он поставил свой саквояж на доски причала, присел перед ним на корточки, открыл и стал там копаться.

Но почему же его поцелуй вернул магию? В голове моей все перевернулось вверх дном. Бондин в меня влюбился? Этот долговязый рыжий тип, который доставал меня всю дорогу своим занудством, в меня влюблен? Не может быть! Опять, поди, какие-нибудь недоговорки в правилах игры. Типа, магия может вернуться или от любви, или от ненависти. Он же явно меня терпеть не может! Сам говорил, что вынужден тащиться на край света из-за всяких придурков.

— Может, просто должны быть сильные чувства, не важно какие, и тогда подействует… — пробормотала я.

Бондин, похоже, меня не услышал и продолжал рыться в саквояже.

Да какая разница, что ко мне испытывает этот ищейка. Добуду Мишу и больше его и не увижу.

Бондин вытащил из саквояжа маленькую прозрачную бутылочку с прозрачной жидкостью внутри. Поднялся и сказал:

— Надо выпить противоядие. Открывай рот.

— Я же снова волноваться из-за Миши буду…

— Зато будешь ясно соображать.

— Я и так ясно соображаю.

— И адекватно реагировать.

— И реагирую… Как-как реагировать?

— Хотя бы смутишься, когда будешь спрашивать постороннего мужчину, да еще при исполнении служебных обязанностей, втюрился он в тебя или нет.

— Знаешь, втюрился и втюрился — мне все равно.

— А я о чем. Пей.

Я поняла, что легче выпить средство, чем переспорить этого барана, и послушно открыла рот. Бондин капнул из бутылочки мне на язык. Я проглотила. Ох, какое же горькое это противоядие!

Он тоже заглотил средство.

— Только у него есть небольшой побочный эффект.

— А раньше ты не мог сказать? Я бы его не пила!

— Да он пройдет через минуту-другую. И он не такой уж страшный. Это внимание к мелочам, к деталям.

— Кстати, насчет деталей. У тебя прыщик на щеке.

— Слушай, я ведь тоже выпил это средство. И молчу. Хотя и у тебя лицо не идеальное. — Глаза его вдруг в ужасе вытаращились: — Оно у тебя вообще несимметричное!!!

Мы подошли вплотную к зеркалу.

Я посмотрела на свое лицо. А он ведь прав.

— И правда, несимметричное, — сказала я огорченно.

Он тоже посмотрел на мое лицо в зеркале:

— Да нет, ничего. Даже красивое. — Потом встрепенулся: — Ну вот, уже прошло.

— И у меня. — Я могла смотреть на себя без отвращения.

— Отлично, — сказал он. — Теперь ты магией откроешь эту стену. Ты должна произнести, — он заглянул в телефон: — «Свет мой, зеркальце, не ржи!»

— Правда? — я засмеялась.

— И можешь не беспокоиться, это не обычное зеркало, оно не отразит магию на тебя. Так что смеяться ты сможешь.

— Что?

— А, ты еще не знаешь о таком приеме? Когда надо заколдовать саму себя, то можно это сделать с помощью зеркала. Обычного. А не такого, как это, которое на самом деле штора.

— Штора?

— Да. Поэтому, когда скажешь слова, представь, что зеркальное полотно открывается как шторка.

— Ладно.

Надо же, можно заколдовать саму себя. Что-то шевельнулось смутно в моей памяти при этой мысли, но сейчас вспоминать было некогда — Миша мог жениться с минуты на минуту. И вовсе не на мне!

Я встала перед зеркалом, громко сказала фразу и вообразила, что оно открывается. Полотно и правда смялось складками и отодвинулось. Осталась одна железная рамка. И я в нее шагнула. А инспектор ухватился за мою руку и шагнул следом за мной.

— Супер, — сказал он. — Ты умница.

Я выключила око, зеркало исчезло.

— Всего лишь умница? Не гений? — спросила я. Орхидею же он назвал гением! Всего лишь из-за каких-то бутылок шампанского!

Он спрятал очки в карман и ответил:

— Могу даже Эйнштейном назвать, если для тебя это настолько важно.

— А от ехидства в твоем саквояже противоядия нет?

— Нет. Кстати, и от любовного зелья нет. А тебе, я видел, Маргарита Петровна вручила целую бутылку, чтобы твоего жениха образумить. Может, дашь мне немного? А то по работе часто требуется.

— Ха. Хочешь сказать, ведьмы все время тебя очаровывают?

— Угу.

Ну и самомнение у этого рыжего ежа!

— Это они чтобы тебя от расследования отвлечь, — сказала я.

— Или чтобы к себе привлечь, — усмехнулся он.

Тоже мне, Дон Жуан. Кому он нужен, этот рыжий еж!

Мы взбирались по бетонной, с железными перилами, лестнице, которая вела к белой вилле. Склон покрывала сухая, желтеющая от жары трава.

— Тот поцелуй… — начала я с легкой неловкостью. Все же под действием пофигенции разговаривать о поцелуях было легче.

— Не можешь забыть? — насмешливо сказал он. — Я так тебя впечатлил?

— Ага, своей наглостью!

Он усмехнулся. Ну нет уж, я тебя выведу на чистую воду!

— Маргарита Петровна сказала, что это должен быть поцелуй влюбленного, — уверенно сказала я. Выяснять так выяснять! Терпеть не могу неясности!

— Так ты, значит, вообразила, что я от тебя без ума? Или тебе просто ужасно бы этого хотелось? — все так же насмешливо сказал он.

— Вовсе нет, — буркнула я. — У меня жених есть!

— Пока что да. Но через несколько минут он, возможно, уже будет занят, — саркастично сказал он.

Да ну его в самом деле. Будет только издеваться и подкалывать. Какая там влюбленность! Одна вредность!

Мы вышли на ровную, выложенную квадратными каменными плитами площадку перед домом. Слева отвесно поднималась скала. Справа вдалеке белела низкая стена. Здесь росли деревья в кадках, под большим красным зонтом стоял белый пластиковый стол со стульями, а слева под скалой примостились несколько шезлонгов.

— Не похоже, чтобы тут кто-то готовился к свадьбе, — сказала я.

Вокруг было тихо, только ветер с моря шумел листьями пальм, да стрекотали насекомые.

— Может, они в переднем дворе, — сказал Бондин. — И потом, гостей на свадьбу они вряд ли позвали.

Окна в доме были большие, квадратные, но они были закрыты, и виднелись в них только желтые плотные занавеси.

— Здесь еще одна ловушка, — сказал Бондин, сверившись с телефоном. — Перед дверьми и окнами. Кактусы видишь?

— Угу.

Кактусов было несколько. Один был длинный, причудливо изогнувшийся, будто сгорбившийся, и стоял у раздвижных стеклянных дверей. Второй, тоже длинный, но ровный, с несколькими ответвлениями-лапами, охранял окно. Под следующим окном сидел третий круглый коротышка, похожий на мяч с иголками.

— Будут колоться? — спросила я.

— И как ты догадалась? — ухмыльнулся он. — И еще драться.

— Драться? — Какой ужас.

— Отругаешь их как следует — не будут. Я, пожалуй, вслух не скажу — лучше прочитай пароль сама.

Я заглянула в экран его телефона. Ха-ха. Какая нецензурщина. Я и не слышала таких витиеватых ругательств. Бедные кактусы.

Ну да ладно. Я шагнула ближе к тому изогнутому, что охранял двери — а он весь будто насторожился. По-моему, даже колючки взъерошил.

Ну я и произнесла то, что Бондин велел.

Тут колючки у кактуса спрятались внутрь, и он стал совершенно гладким и лысым. Такого я еще не видела!

Бондин шагнул к двери и отодвинул ее в сторону. Кактусы-охранники у них есть, а замка на двери нет!

Мы зашли внутрь. Тихо, прохладно и, после солнечного света снаружи, почти темно.

— Значит, они не на Канарах! — вскричала я.

— А это что, по-твоему? — спросил Бондин, поднимая с полу и передавая мне белый шелковый цветочек.

— Хочешь сказать, это от ее свадебного платья?

— Вполне может быть.

Голубые круглые пластмассовые часы на стене показывали без пяти минут шесть.

— И где тут выход на главный двор? — я спустилась на две ступеньки, что вели в гостиную, и сама уже увидела стеклянную входную дверь на дальней, противоположной стене.

Мы с Бондиным направились к ней. Когда мы подошли к двери, он поднял с пола у комода разорванный конверт из плотной коричневой бумаги. Показал мне:

— Смотри-ка. Видишь, от кого?

На конверте в строчке «адрес отправителя» значилось: «Мастерская „Правша“, Тульская обл., поселок Блошиный».

— Здесь были ключи, — сказал Бондин.

— Значит, они точно тут, — обрадовалась я.

Мы вышли в большой, огороженный белой низкой стеной двор. Пальмы, кусты, цветочные клумбы, песчаная дорожка, две деревянные скамейки с изогнутыми спинками. И никого!

То есть кое-кто тут все же был. Но это был не человек В тени у побеленной стены, с удовольствием растянувшись на травке, спал рыжий кот. Судя по нечесаному — как у Бондина — виду, абсолютно ничейный. Услышав шум наших шагов, кот чуть приподнял голову, посмотрел на нас желтыми прищуренными глазами, втянул пару раз носом воздух и, видимо, решив, что мы безобидны, снова положил морду на лапу и продолжил дрыхнуть.

— И где они? — в отчаянии воскликнула я. — Уже поженились и уехали? В свадебное путешествие? — Я чуть не плакала.

— Да не успели бы они! — сказал Бондин. — Баба-Яга же сказала, они в шесть собирались пожениться. А она такие сведения ни за что не забудет! Просто… они решили пожениться в другом месте… Может, в более романтическом…

— Не «они», — сказала я, — а Крыса! То есть Мелисса. Миша просто идет за ней, как коза на поводке! Он же ничего не может поделать! Это чары!

— Угу, — пробубнил инспектор. Тоном, похожим на «Ага, как же».

— И вообще, ты инспектор или кто? — возмутилась я. — Ты должен их найти!

— Только спешить мне ни к чему, — сказал он немного зло, как мне показалось.

Да я его сейчас… Испепелю на месте!

Он усмехнулся:

— Вместо того чтобы меня убивать, лучше поговори со свидетелем.

— Чего? — Моя замахнувшаяся было рука застыла в воздухе. — С каким еще?

— С ним, — инспектор кивнул в сторону кота.

— С котом? — Он что, издевается?

А он уже надевал очки. Сказал:

— Поверни перстень и спроси кота, что тут было.

Ну, кольцо мне, положим, переведет с кошачьего на русский. Но я-то как должна спрашивать?

— Мне мяукать ему, что ли? — растерянно спросила я.

Бондин заржал. Ах, он еще смеяться надо мной будет!

— Говори как обычно, только более четко и медленно. Кошки понимают нашу речь, то есть тех, в ком ведьминская кровь. Ну, или таких, как ты… ты же теперь ведьма, — сказал он. — И женщин понимают лучше, в вас вся магия. Так что… Только лучше присядь перед ним на корточки или на колени, чтобы не быть намного выше, так ему будет спокойнее, ведь ты незнакомка.

Ладно. Я подошла к коту, опустилась на колени, как сказал Бондин. Инспектор присел на корточки рядом.

Кот поднял голову при моем приближении. Потом уселся на все лапы.

— Привет, — сказала я, чувствуя себя полной дурой.

Кот молча глядел на меня своими желтыми глазами.

— Ты… не видел тут людей? — спросила я.

— Вы люди, — ответил кот неожиданно. Мягким, мелодичным голоском. Ух ты!

— Да, — покивала я. — Но других, жениха и невесту? Ты знаешь, кто такие жених и невеста?

— Нет, — сказал кот и будто бы наморщил немного лоб, думая. — Была людя-кошка и люд-кот. Как вы.

— А! Мужчина и женщина! — воскликнула я.

Кот склонил голову набок, видимо, усваивая новые понятия.

— Женщина в белых колыханиях, мужчина — в черном мехе, — сказал кот.

— Да-да! — обрадовалась я. Платье невесты и костюм жениха! Это они!

— У женщины так много вокруг колыханий, — задумчиво сказал кот, — я их ловил, я их сцапал. Она неприятно, очень громко, как мышь, пищала. Прям по ушам громко. Я убежал.

— Они давно ушли? — спросила я.

— Да, — сказал кот. — Не очень давно. Когда-то.

— Когда-то? — не поняла я.

— С того когда-то я еще не проголодался, — уточнил кот.

— Не думаю, что у котов имеются часы, — тихо сказал Бондин.

И то верно. Я тоже тихо спросила у Бондина:

— А он мог понять, что они говорили?

— Разве что обрывки слов, — прошептал Бондин.

Кот сказал:

— Я умный. Я много понимаю, когда говорят.

— О! — с уважением произнесла я.

— И слышу хорошо. Шепот даже люблю, — сообщил он довольно.

— Кхм. — Мне стало неудобно, что я принизила интеллектуальные способности этого милого животного. — А что они говорили? Они говорили, куда идут?

Кот, как мне показалось, ухмыльнулся — или это просто у него усы так смешно встопорщились:

— Ушли стать парой.

— Жениться? — с горечью спросила я.

— Сели в бочку и полетели, — сказал кот.

— Они в ступе улетели! — сказала я инспектору.

— Слышу, — нахмурился он. — Значит, недалеко.

— А куда, котик, ты не знаешь? — взмолилась я, понимая, что ждать информации об этом глупо.

— Вверх, — сказал кот, поднимая морду.

— Нам бы еще ступу, — сказал инспектор, — она бы вышла на след.

— Может, в доме есть? — предположила я. Спросила кота: — А здесь есть еще одна такая же бочка?

— Вон, — сказал кот. — Возле стены.

Я обрадованно вскинула голову. Но там стояли большие деревянные кадки с цветами.

— Нет, — сказала я. — Которая летает.

— Эта не летает? — спросил кот.

— Нет, — сказала я.

— Хорошо, — сказал кот. — Я на них люблю сидеть. И прыгать по ним.

— Спроси, о чем они еще говорили, — подсказал инспектор.

Я спросила.

— Они мурчали, — сказал кот.

— Что?

— Женщина сказала: люблю тебя. И мужчина сказал: люблю тебя и еще одну женщину.

— Что?!

— Настоящий кот, — похвалил Мишу рыжий котяра.

— Наверное, это он про меня вспомнил, — растрогалась я, взглядывая на Бондина.

— Очень мило с его стороны, — сказал он.

— Еще про поляну говорили, — сказал кот.

— Какую поляну? — спросила я.

— Полян много, — философски заметил кот.

— Может, это название места, — предположил инспектор. И сказал, поднимаясь: — Ты бы нашла пока ступу. А я разузнаю про местные поляны, лужайки и опушки. — Он раскрыл телефон и быстро защелкал кнопками.

— Ладно. — Я встала и побежала, оглядывая все вокруг. Проследовала вдоль белой стены-ограды, вдоль дома, потом забежала внутрь, прошла на задний дворик, вернулась в дом.

Нигде ничего похожего. Когда я снова распахнула дверь в главный двор, едва не столкнулась с инспектором, который входил. Он спросил:

— Ты чего бегаешь?

— Ступу ищу.

— Может, проще свистнуть?

Свистнуть? Да, Бондин такси вызывал свистом. Наверное, все летучки летят на свист.

Но я толком не умею свистеть… Так, насвистывать песенки. Ну ладно, попробую. Мы вышли во двор.

— Два раза? — уточнила я. Он же дважды для такси свистел.

— Для ступы — один, — сказал Бондин.

Я свистнула. Вышло как-то слабо.

— А погромче не можешь? — спросил он.

— Ты поляну нашел? — свирепо спросила я.

— Есть Ведьмина Поляна.

— Ну и чего мы тут ждем?

— Ступу, — сказал он.

— Нам же теперь след не нужен, — сказала я.

— Возможно, и нет, — сказал инспектор. — Зато транспорт нужен. Туда на машине не проедешь. Пешком и то не проберешься. Это в гуще леса, в заповеднике, в закрытой для посещений зоне. А наши таксисты работают только на континентах. Так ты собираешься свистеть или нет?

Я свистнула изо всех сил. Даже поперхнулась от усердия. Но вышло все равно не очень громко и больше похоже на шипение сдувающегося шарика. И почему нельзя призывать ступу как-нибудь попроще, вроде: «Ступа, ко мне!»?

— Жаль, ты не знаешь ее клички, — сказал инспектор. — А то могли бы обойтись без твоего худосочного свиста. И как тебя в ведьмы взяли?

Ах, я, значит, недостойна быть ведьмой! А всякие там Крыски в блестящих крошечных платьицах достойны!

Ладно. Погоди же. Я прикрыла глаза, представила, что дую в свисток, и дунула. Вместо обычного людского свиста получилась заливистая трель.

Входная дверь оставалась распахнутой, и я услышала, что в ответ где-то в доме раздался глухой удар. Я забежала внутрь, Бондин зашел за мной. В дверь, находившуюся справа от выхода на задний двор, что-то бухнуло, будто пыталось выбраться. Потом, не успели мы подойти к двери, бухнуло еще раз, и дверь разлетелась на две половинки. Мимо нас пролетела ступа, вылетела на передний двор и притормозила снаружи, у порога. Там, где я свистнула.

Мы побежали к ней. Ступа была сделана — если их делают, а не… выращивают, например, — так вот, она была из бамбуковых стеблей, переплетенных какими-то натуральными, типа кокосовыми, волокнами. Из ступы торчала бамбуковая палка — видимо, метла.

— Бери ее за борт и выводи на середину двора, — сказал инспектор.

Я положила руку на край ступы и потянула ее за собой. Она повиновалась. Я заглянула внутрь — у бамбуковой метлы вместо прутьев были пальмовые листья. Забавно. Не метла, а опахало какое-то.

Инспектор шел рядом. Кот, завидев нас со ступой, на всякий случай ушел за кадки с растениями. И поглядывал оттуда, высунув морду настолько, что был виден только один янтарный глаз.

— Ну и что теперь? — обратилась я к Бондину, хотя прекрасно догадывалась, «что теперь». Ведьма тут я. Бери метлу да правь ступой.

— А ты не умеешь ею управлять? — спросил Бондин.

— Откуда? Я стала ведьмой только вчера.

— Кстати, ты так и не рассказала, за какие заслуги. Потому что, как я понял, с семьей своего суженого ты познакомилась тоже только вчера.

Лучше, быть может, вообще бы не знакомилась.

— И тут же стала главой клана, — продолжал инспектор, а потом выгнул рыжую бровь: — Шантаж?

— Ага, — сказала я.

Взяла метлу, открыла дверцу и забралась внутрь. Бондин поспешил тоже залезть в ступу.

— Надо было тебя тут бросить и улететь, — сказала я.

— А ты сможешь взлететь? — спросил он саркастично.

Я шлепнула опахалом по боку бочки и крикнула:

— Лети! Вперед!

И бочка ка-ак стрельнула вперед, как ракета. Потом резко остановилась, так что мы чуть не полетели дальше, уже без нее. Хорошо, Бондин удержал меня за талию.

— Ну? — сказала я ему. — Еще вопросы есть?

— Есть, — сказал он. — Сначала надо было скомандовать ей «вверх».

— Да пожалуйста, — сказала я. Похлопала пальмовым веником по ступе и сказала: — Вверх.

Мы, плавно покачиваясь, поднялись над деревьями.

— Ну? — с торжеством сказала я.

— Надо бы выйти на след предыдущей ступы.

— Разумеется, — как же там командовала Орхидея? «По следу»? «Ищи»?

— В стаю, — подсказал мне Бондин.

— Да знаю я.

Я шлепнула опахалом по бочке и крикнула:

— В стаю!

Бочка крутанулась, задрожала, потом, будто напав на след, ринулась вперед, в сторону лесистых склонов гор.

— Сдается мне, что вон там, справа, самолет Орхидеи! — крикнул Бондин. — Видишь, вписался носом в ограду?

Я вытянула шею туда, куда он показывал. Справа от виллы лежала серая полоса дороги, она тянулась до лесной опушки — и там, свернув влево и уперевшись носом в белую стену, окружавшую участок Весловских, стоял розовый самолетик с двойными крыльями. Принадлежащий, конечно, Орхидее! У кого еще самолет может быть такого красивого цвета!

Ветер растрепал мои волосы, солнце светило в лицо. А управлять ступой не так уж и сложно! Вот, прекрасно лечу себе дальше.

Какой же он прекрасный, этот остров! густые темно-зеленые леса, желтые верхушки скал, светло-серая извилистая дорога, временами исчезающая в глубоких каменных морщинах земли. И на горизонте — легкая белесая дымка, обозначающая границы суши и почти совсем скрывающая поблескивающее под лучами вечернего солнца море.

Потом мы стали снижаться. Прямо в гущу деревьев.

— Ага, — пробормотал Бондин, заглядывая в телефон, — все верно. Мы над Ведьминой Поляной.

Ступа нырнула в просвет между кронами деревьев, и мы попали в густой белый туман, будто в воду нырнули. Ничего не было видно, но ступа уверенно плыла между черными ветками, которые, словно скрюченные руки, вдруг проступали из белой мглы и, казалось, тянулись к нам.

Я оставила кофту на вилле. И сейчас мне стало зябко. Воздух был сырой, холодный. С веток деревьев срывались капли воды и, как ни быстро мы летели, иногда капли шлепались на меня.

А потом, приглушенные туманом, вдалеке послышались голоса. Торжественный бас произносил речь. И бас был, кажется, знакомый.

Бондин прошептал мне на ухо:

— Только тихо. Подойдем незаметно. Скомандуй ступе: «К людям». И «Крадись».

Я шоркнула листьями пальмы по боку бамбуковой бочки и тихо повторила нужные слова.

Ступа замедлилась. И повернула влево, на голоса.

Уже можно было разобрать, что говорит этот знакомый-полузнакомый бас. А говорил он:

— И вот я, Николас сын Николаса сына Николаса, шаман из гильдии шаманов, проведу сегодня обряд бракосочетания. Продлится ваш союз столько, сколько пожелает жена. Михаил Дмитриевич, вы должны поклясться, что будете верны клану вашей будущей супруги.

Михаил Дмитриевич! Мой Миша!

— Клянусь, — прозвучал Мишин голос.

— А нарушу — жабой буду, — подсказал бас.

Мишин голос повторил.

Из тумана проступили фигуры. Белое платье с фатой, черный фрак. А перед этой парочкой — кто-то большой в ярко-красном балахоне! Николас сын Николаса! Николай! Так вот чей это бас! Но разве Дед Мороз — шаман?!

Бондин в мгновенье ока, не открывая дверцу, выпрыгнул из ступы и схватил невесту за руку:

— Мелисса Весловская!

Невеста, вскрикнув, обернулась — разумеется, это была Белобрысая Крыса Мелисса! Светлые локоны завиты, щеки нарумянены, на глазах — накладные ресницы. В ушах и на шее сияют драгоценные камни. А она сейчас очень красивая, эта чертова Крыса.

— Воровка! — закричала я, выскочила из ступы и оттолкнула ее от Миши.

Инспектор уже застегивал на ее запястье узкий красный браслет и говорил:

— Вы обвиняетесь в затуманивании мозгов человека с применением запрещенного зелья. Я ограничиваю вашу магию до выяснения всех обстоятельств. Браслет привет безопасен для здоровья и одобрен Департаментом охраны здоровья и настроения магов.

Зачем он сказал «привет» посреди речи?

— Что еще за браслет?! — завизжала Мелисса.

Бондин монотонным голосом ответил:

— Браслет «Пре-вед». Пресекающий ведовство.

Ах! Не «привет», а «Превед», значит.

— И не вздумайте бежать, — строго сказал Бондин. — По браслету найдем в два счета. И пожизненное дадим.

Мелисса, дернувшаяся было из хватки Бондина, замерла. Бондин отпустил ее руку. Мелисса осталась стоять на месте и кусала губу в досаде.

Дед Мороз спрашивал растерянно:

— В чем дело? Что это значит?

А я уже вцепилась в жениха:

— Миша!

— Вика! — удивился он. — Ты что тут делаешь? — И повернулся к Бондину: — Отпустите мою невесту! Что вы себе позволяете?

— Это я твоя невеста! — вскричала я, хватая его за лацканы фрака. (Какая дурацкая идея — надеть на жениха фрак. Как этот фрак немодно и устаревше выглядит!)

— Ты? — Миша будто старался что-то припомнить. — Да не путай ты меня. Ты просто… друг?

— Друг?! — возмутилась я. И влепила ему пощечину. И еще одну. Может, это его отрезвит!

— Да прекрати ты драться! — выкрикнул Миша и схватил меня за запястья.

Бондин в это время объяснял Николаю:

— Жених под воздействием любовного зелья.

— Ох ты, да как же я не заметил…

— Он обо мне? — обернулся Миша.

— Это неправда! — воскликнула Мелисса и, обернувшись к Мише, вопросила умоляюще: — Ты же любишь меня?

— Разумеется, люблю, — ответил он.

— Ты сам не понимаешь, что говоришь! — сказала я и повернула перстень. — Вон у тебя вокруг головы облако из розовых сердечек пляшет!

— Не может быть, — недоверчиво пробормотал он. — Ты нарочно лжешь, чтобы расстроить свадьбу с моей обожаемой Мелиссой. Ты не можешь смириться с тем, что для меня ты просто друг.

Я собиралась закатить ему еще одну пощечину. Или пять. Но потом поняла, что они нисколько не поменяют его мысли.

Я сняла с плеча сумку и вынула оттуда стеклянный пузырек, который дала мне Маргарита Петровна.

— Открывай рот, — велела я Мише.

— Зачем это еще?

— Чтобы узнать, по-настоящему ли ты любишь Крысу.

— Кого?

— Вот эту дуру.

— Эй! Не смей оскорблять мою любимую! — рыкнул Миша. — И пить я ничего не собираюсь.

И что теперь? Наверное, придется ждать, пока действие любовного напитка само пройдет.

— А когда пройдет действие приворотного зелья? — растерянно спросила я Бондина.

— Зависит от того, сколько он выпил.

Мне показалось, что глаза у Крысы торжествующе и зло сверкнули. Она успела в него ведро залить, что ли?

А Бондин взял у меня пузырек, едва уловимым жестом открыл его и брызнул Мише в лицо. Тот расчихался, а розовое облако над его головой посветлело.

Миша поглядел настороженным взглядом на платье Мелиссы, на меня, потом на свой фрак с белым цветком в петлице.

— Ты… И ты… Я, кажется, немного запутался… — Вид у него был как у пьяного.

Я забрала у Бондина пузырек и подала Мише:

— Выпей.

Он послушно приложился губами к узенькому горлышку и сделал несколько глотков.

— Этого достаточно. — Инспектор забрал у него наполовину опорожненную бутылочку.

Розовое облако над Мишей стало белоснежным.

— Где я? — выдохнул Миша.

— Мишечка… Я просто до сих пор тебя люблю, — плаксиво сказала Крыса. — И ведь ты тоже… Ты не можешь любить эту… кудлатую простушку.

Я представила, что блестящая тяжелая мотоциклетная каска с опущенным темным стеклом надевается на голову Мелиссы. И она появилась, эта каска!

Мелисса что-то возмущенно пробубнила там, внутри. Но что, было непонятно.

Вот тебе подарок от простушки!

Бондин помог ей снять каску, отдал мне со словами:

— Она в наручнике и не может колдовать.

Ну и что, что не может. Я вот тоже не могла раньше колдовать, и что? Разве это помешало ведьмам меня обижать?

А Мелисса завопила:

— Видишь, какая она ужасная, твоя Вика!

Миша внимательно смотрел на нас всех. Потом потоптался на месте, снова поглядел на нас и спросил:

— Мне стоять?

О боже. В противоядии же есть зелье беспамятства. А Миша вон сколько вылакал.

— Пока да, — сказал Бондин.

— У тебя же есть пилюли! — сказала я ему. — От беспамятства!

А инспектор сказал:

— Извини, Вика. Я выпил последнюю тогда, у Маргариты Петровны.

Вот остолоп. Кто ж ходит на инспекцию к ведьмам без пилюль!

Я проворчала:

— Не мог взять их побольше.

— Я же не знал, что вместо обычной инспекции попаду в романтический диснейленд, — насмешливо сказал он.

Да что с ним спорить? Все равно таблеток у него нету. Я положила каску на землю, взяла Мишу за руку. Погладила по локтю, сказала:

— Ты скоро все вспомнишь, не волнуйся.

Бондин отвернулся от нас, обратился к Николаю:

— А где Орхидея?

— Тут, — сказал он.

— Как — тут? — воскликнули мы с Бондиным хором.

Из тумана проступила округлая женская фигура.

— Орхидея! — завопила я.

— Да, — застенчиво улыбнулась она. — Я э-э… попросилась тайно присутствовать…

— Ты была здесь и не остановила свадьбу! — закричала я на нее. — Как ты могла? Ты же знала…

— Извини, — потупилась она. — Просто… я обожаю свадьбы… Я хотела ему сразу все рассказать, — тронула она за красный рукав своего Николая. — Но не удержалась. Так хотелось посмотреть. И эта Ведьмина Поляна такое необычное место, такое красивое и загадочное…

— Да ты что, совсем сдурела! — возмущалась я. — При чем тут место!

— Я бы обязательно вмешалась! — заверила меня Орхидея. — Я бы остановила свадьбу! Просто… не сразу…

— А когда? — кричала я. — Когда он бы объявил их мужем и женой?

— Когда спросили бы, есть кто против, — невинным тоном ответила Орхидея.

— У меня в тексте нет такого вопроса, — сказал Дед Мороз.

— Да? — сказала Орхидея. — Он же должен быть.

— Ну… Я думал, это лишнее.

— Впиши обязательно, — важно посоветовала Орхидея и покачала головой. — Из-за твоей небрежности видишь, что могло случиться…

Ну и нахалка эта Орхидея!

А ведь она права: Ведьмина Поляна — удивительное место. Серая дымка тумана стелилась по траве, ватными клочьями наплывала из чащобы, окружавшей поляну. Там и сям были расставлены фонари, они помигивали живым огнем, но нисколько не разгоняли белесую мглу.

С влажных черных веток иногда капала вода. А невдалеке под деревьями я заметила стол с двумя скамейками около него.

И стол был, похоже, накрыт к ужину. О, это свадебный пир предполагался. И белая гора какая-то на нем виднеется — наверное, свадебный торт. Асимметричный такой, будто таять начал. Наверное, сейчас это модно — неровные торты.

Да, для ведьмы устроить ужин в любом месте планеты не проблема: взмах руки, и готово.

— Давайте хоть торт заберем, — грустно сказала Мелисса. — Я его из самого салона Бабы-Яги везла. Тряслась над ним всю дорогу, да он все равно помялся, когда я… — Мелисса будто прикусила язык и бросила какой-то пугливый взгляд на Орхидею, сказала быстро: — И платье мне обошлось в целое состояние.

Я что, еще и жалеть ее должна? За то, что она моего жениха зельем охмурила?

— Красивое платье, — сказала Орхидея. — Только фата немного разодрана.

— Да, это одно дикое животное на меня напало, — сказала Мелисса.

Жаль, что этот милый рыжий котик тебе всего лишь платье расцарапал, а не морду.

— Все равно обалденное платье, — продолжала нахваливать Орхидея.

Я поглядела на нее хмуро. Ну что с нее возьмешь? Одна романтика на уме. И это в таком возрасте, когда глупые девичьи грезы должны бы уже выветриться из головы, как какая-нибудь нелегальная ведьминская отрава.

Хотя боюсь, что я сама такая же — так и буду хоть в девяносто лет восторгаться всей этой лабудой типа свадеб, сердечек на конвертах, букетов роз и сладостно-печальных любовных песенок «Я рыдал с разбитым сердцем в своей маленькой квартире». Там то ли обои ему не нравились, то ли еще что, непонятно. Но мотивчик был ничего себе. Когда вздыхаешь по кому-нибудь — самое оно, чтобы разрыдаться.

Орхидея подошла к столу. Сказала с укоризной:

— Ох! Даже в шампанском!

Я повернула перстень и, оставив Мишу, приблизилась к столу. Шампанское светилось розовым светом.

Остальные тоже подтянулись к нам. Только Миша нерешительно топтался в сторонке, разглядывая все вокруг. Николай сказал:

— Ой. Я ведь тоже мог его выпить.

Видимо, он был приглашен на свадебный обед.

— Вы же не пьете спиртное, — сказала Мелисса, — только молоко! Вон оно стоит для вас.

На столе среди салатов и жареных куриц и правда стояла бутылка молока с жестяной крышечкой.

— Ну, я, кхм, да, — пробормотал Дед Мороз, — разве что иногда…

— Не хватало еще, чтобы и он в тебя втюрился! — грозно сказала Орхидея неудавшейся невесте.

Похоже, даже предположение о волшебном охмурении ее ненаглядного Николая приводило ее в дрожь и ярость.

— Подумать только! — восклицала Орхидея. — Довести мужчину до женитьбы напитком! И как у тебя совести на такое хватило!

Ага! Дошло теперь, что я чувствовала! А то, видите ли, на свадьбу ей любопытно поглядеть.

— И самолет увели! — продолжала наступать Орхидея. — Где он, кстати?

— Возле «Белладонны», — хмуро ответила Мелисса.

— Он цел? — с подозрением спросила Орхидея.

— Да, — замялась Мелисса. — Только нос…

— Что? — надвинулась на нее Орхидея грозно.

— Когда мы приземлились, он так долго ехал, а мне хотелось поскорее на виллу…

Поскорее Мишу захомутать!

— Что-о? — голос Орхидеи повысился до сопрано.

— Я не подумала, что надо придержать сразу все колесики…

— Шасси… — машинально поправила ее Орхидея.

— Наверное, — кивнула Мелисса и договорила робко: — Он свернул… и немножко… в забор… А коробка с тортом съехала с кресла и…

— Ну винт-то хоть целый? — раздраженно перебила ее Орхидея.

— Не совсем. — Мелисса отвернулась.

— Не совсем! — повторила за ней Орхидея и даже закрыла лицо ладонями в огорчении.

— Не расстраивайтесь так, дорогая, — сказал Николай, приобнимая Орхидею за плечи. — Можно нанять хорошего механика.

— Я сама хороший механик! — сказала Орхидея. — И знаю, что винт придется заказывать новый! А потом мне надо будет его магически настроить и сбалансировать, как первый!

— Я узнаю, когда Ганс сможет принять нас на борт, — сказал Бондин, открыл телефон и отошел в сторонку. — О, Фиалка. Привет… — Даже в неярком свете едва проникавших сюда солнечных лучей я увидела, как уши Бондина заалели.

Он же сказал, что поговорит с Гансом? А зачем Фиалке звонит? Или она вроде секретаря у этого Ганса, принимает заказы на места?

— Может, поужинаем тут, раз уж все готово? — предложил Николай. — Я с самого обеда в самолете Ганса ничего не ел, если не считать того маленького бутербродика на причале.

А, это он о том килограммовом гамбургере с парома. Хотя я тоже чувствовала себя голодной после всей этой беготни и полетов на ступе.

— Цветочек, — проговорил Миша. Он стоял перед кособоким тортом и держал в руке цветок из крема.

Я подошла, он протянул цветок:

— Подарить тебе?

Я вздохнула, взяла салфетку и забрала ею цветок из его пальцев, другой салфеткой вытерла ему руку.

— Это не растения, — сказала я Мише, — это украшения для еды. Они из крема.

Подошел Бондин, уши его все еще розовели. Он сказал:

— Ганс отправился искать те инструменты, ну, которые, — он покосился на Орхидею, — упали на землю. И вернется только к завтрашнему утру. Но зато он прилетит сюда, на Ла Гомера, и заберет нас с местного аэропорта… Но вы, разумеется, можете полететь на людском самолете. Я-то не могу повезти преступницу обычным рейсом.

— Лучше уж на «ПлювГансе», — сказала я. Ну куда мне в обычный самолет с абсолютно невменяемым Мишей?

Орхидея сказала:

— И я с вами.

— И я, — эхом отозвался Николай.

— Ну что ж, — сказал Бондин. — Похоже, спешить нам некуда. Можем и поужинать, раз стол накрыт. — Он снова вынул из кармана телефон, спросил нас: — Сколько комнат заказать в отеле?

— Зачем в отеле? — понуро произнесла Мелисса. — Можете переночевать на нашей вилле. Там хватит места для всех.

— Спасибо, — сказал Бондин.

— А меня приютите? — спросил Николас Мелиссу. — Я не знаю, где местные отели.

— Да, — кивнула Мелисса. И пробормотала грустно: — И почему вы не говорили побыстрее?

— Для торжественности, — немного виновато сказал Николас.

Она всех тут разжалобить хочет! Я подошла к столу, хотела сесть, но заметила, что…

— Скамейки мокрые, — сказала я.

— Так высуши их, ты же ведьма, — сказала Мелисса.

— Ты ведьма? — испуганно воскликнул Миша, отпрянул от меня и спрятался за Бондина и Мелиссу.

— Она тоже, — кивнула я на Мелиссу, — и подольше моего.

— Мы все здесь ведьмы, — сказала Орхидея Мише, — но мы хорошие.

— И ты ведьма? — спросил Миша, с опаской взглядывая на Деда Мороза.

— Нет, — сказала я. — Он же мужчина.

— Но он в красном плаще, — сказал Миша.

— Он Дед Мороз, — сказала я.

Миша вытаращил глаза:

— Мы на утреннике?

Разговор с Мишей становился все более абсурдным. Я сказала:

— Ты есть хочешь?

Он кивнул.

Орхидея каким-то образом высушила скамейки. Я усадила Мишу и сама села рядом с ним.

Бондин с Мелиссой сели на другую скамью — напротив нас. А рядом с ними пристроились Николай с Орхидеей — стол был большой, а скамейки длинные. На одной стороне и шесть человек запросто поместились бы.

Инспектор надел очки и внимательно рассматривал все блюда. Боится, наверное, что они могут быть приправлены чем-нибудь, кроме соли и перца. Чем-нибудь вроде любовного перца.

Я тоже включила око. Кроме шампанского, ничто подозрений не вызывало.

Бондин взял бутыль, снял фольгу, открутил проволочку, а потом направил бутылку в сторону поляны и встряхнул, произнося:

— Долой любовные чары!

При этом, как мне показалось, он имел в виду что-то свое.

Бондин потряс бутылку сильнее. Я невольно зажмурила один глаз, ожидая чуть ли не пушечного залпа. Пробка вылетела с громким хлопком, и пена залила траву. Остаток инспектор вылил и поставил бутыль около скамьи.

— Да, Николас, — сказал инспектор, — а почему вы не проверили списки женатых перед свадьбой? Вдруг… кхм… — он покосился на Мишу, а потом на Мелиссу, — кто-то из них оказался бы уже женат?

— Да! — воскликнул Николай. — Начальство велело проверить. Им сообщили, что Михаил Реймс, возможно, двоеженец!

— Кто это им накляузничал? — возмущенно воскликнула Мелисса и поглядела на меня.

— Вообще-то я, — сказал инспектор.

Жаль, что не я.

— Это ведь ложь! — с обидой выпалила Мелисса, повернувшись к инспектору.

Тот ответил, не отводя глаз:

— Я хотел задержать свадьбу.

Мелисса насупилась.

А Николай кивнул Бондину:

— Понимаю… А списки я проверил. Чего их там нынче проверять-то? Мой, за этот год, я по дороге в самолете прочел…

Так вот что за книжка в кожаной обложке у него была!

Николай продолжал:

— Меня ведь редко свадьбы зовут проводить — основная моя специализация другая…

— Но ведь общий список очень длинный! — воскликнул Бондин.

— Ну и что, — сказал Николай. — Он же теперь в компьютере. Нажал поиск фамилии — и вся недолга.

— Как в компьютере? — удивился Бондин.

Николай нахмурился:

— Реформу провели в этом году. Я тоже теперь должен в конце года подавать в этом… ну, впечатывать в компьютер. А мне и так тридцать первого декабря некогда. Да и компьютеры я не люблю!

— Я бы могла тебе помочь, — улыбнулась Орхидея Николаю. — Я разбираюсь в компьютерах и печатаю быстро.

— Правда? — расцвел Николай. — Я был бы счастлив!

— А почему это, интересно, вы Деда Мороза пригласили? — спросил инспектор Мелиссу.

Та растерялась на секунду, потом ответила:

— У него… пальто красивое.

Похоже, она что-то не договаривает. И Бондин, видимо, тоже так решил, потому что пробормотал недоверчиво:

— Ну да, ну да.

А я подумала о том, что одна ведьма очень любит все снежное, зимнее и морозное. И она вполне могла посоветовать позвать Деда Мороза как шамана. Только вот… Далию ведь саму заколдовали. Значит, есть кто-то еще, кто тоже любит все зимнее? Или кто просто хотел перевести стрелки на Далию? Но кто?

Орхидея уже кусала куриное мясо, я тоже положила себе на тарелку курицу и салат. Мелисса ела с какой-то затаенной грустью. И если бы Миша был не моим женихом, а чьим-нибудь еще, то мне бы, наверное, стало ее даже жалко.

Мишу пришлось кормить буквально с ложечки. Потому что он начал ужин с того, что попытался фужером загрести салат из салатницы, и когда это ему в какой-то степени удалось, он перевернул фужер себе на шевелюру. Когда я забрала у него фужер и стряхнула листики шпината с его волос, он взял куриную ножку и спросил меня:

— Это микрофон?

Все прыснули. А Миша сказал, поднеся ножку к губам:

— Раз. Раз-раз. Раз-два-три…

По крайней мере, он может сосчитать до трех.

Я забрала куриную ножку, сама отрезала от нее филе, положила ему на тарелку и сказала, чтобы он ел.

Мелисса угрюмо посмотрела на Мишу и сказала:

— С любовным зельем он, по крайней мере, соображал.

— Угу, и соображал он только о тебе, — сказала я свирепо.

Мелисса уткнулась в свой салат.

Николай ел печенье, которого тут была целая гора на большой плоской тарелке, и запивал молоком. И такая еда ему явно была очень по вкусу.

— Чай? — спросила всех Орхидея.

Николай и Бондин сказали, что уже сыты. Я тоже. Миша равнодушно пожал плечами. А Мелисса сказала:

— Возьмем торт с собой на виллу?

Она сама и взялась его тащить. Орхидея «убрала» со стола: махнула ладонью — и все исчезло.

Мы погрузились в две ступы: я, инспектор и Мелисса — в одну (Мелисса на вытянутых руках держала снаружи ступы белоснежную пирамиду-торт), а парочка влюбленных и Миша — в другую.

Долетели до виллы без приключений. Орхидея сказала мне, что надо только сказать ступе: «Обратный путь». Что я и сделала, как только мы поднялись вверх, (ступа плавно и быстро полетела над деревьями назад к вилле.

Мелисса сначала тихо жаловалась, что она не виновата, что она слишком молода, чтобы ехать в Сибирь, что там и приличной магической тусовки нет, и парни дикие, бородой заросшие.

Потом спросила:

— А мои родители очень переживали, когда узнали?

— Разумеется! — сказала я.

— Ну она им хоть записку передала?

— Собака? Боб? — спросила я.

— Какой еще Боб? — удивилась Мелисса.

— Собака Маргариты Петровны, — сказала я. — Она твою записку принесла.

Мелисса возмутилась:

— Она что, отдала записку собаке?!

А инспектор спросил:

— Кто — она?

Мелисса прикусила язык.

— Зато в тайге свежий воздух, — сказал Бондин. — Полезно подышать… Лет десять.

Мелисса вздрогнула, потом всхлипнула и сказала вдруг:

— Не буду я за нее отдуваться!

— За кого? — спросил Бондин.

Она примолкла, потом призналась:

— Это была не моя идея — с Мишей убежать. Она мне сказала, что он до сих пор меня любит.

— Кто — она? — спросила я.

Мелисса бросила на меня враждебный взгляд, потом сказала Бондину:

— Я расскажу все только лично вам.

— Хорошо.

Далия — вот кто мог бы подбить Мелиссу! Далия даже Весловских нарочно в гости позвала! Да только ведь Далию саму заколдовали. Тогда кто эта таинственная «она»? Мать Мелиссы? Но она вроде не мечтала породниться с Далией… А что? Какая-нибудь тетушка Миши, которой я не понравилась? Да я всем тетушкам Миши не понравилась. И вряд ли когда понравлюсь. Я ведь не из их круга.

Ступа стала снижаться. И вот мы приземлились на знакомом дворе. Орхидея с Николаем и Мишей уже выходили из своей ступы.

Орхидея накинулась на Мелиссу — хорошо, что у той в руках был торт, иначе Орхидея ее бы точно поколотила.

— Я видела свой самолет! Ты что, не могла потерпеть и проехать пятьсот метров?! Не владеешь самолетной магией, так нечего было колдовать! И вообще, воровать чужие самолеты — подло!

Так же, как чужих женихов, например. Но у некоторых людей, похоже, просто нет совести.

— Даже не пойду смотреть, что там с винтом, — утирая слезу, сказала Орхидея.

— Я уверен, мы сможем все починить, — сказал Николай.

— Ах, даже думать об этом не хочу, — отмахнулась Орхидея.

— Не думай, — сказал Николай. — Я подумаю. Мои сани куда только не врезались… И Карлов их всегда чинит.

— Карлов?

— Если ты не починишь винт сама, вызовем его — он отлично все наладит.

— Хорошо, — согласилась Орхидея грустно.

Кота во дворе видно не было — наверное, ушел по своим кошачьим делам.

Мы зашли внутрь дома, потому что, несмотря на то что солнце снижалось, было еще довольно жарко. А внутри толстостенного белого дома ждала прохлада.

Мелисса увидела выломанную дверь чуланчика, справа от выхода на задний двор. Возмутилась:

— Не могли сначала дверь открыть, а потом ступу звать?

— Извините, — сказал Бондин.

Мелисса сказала:

— А теперь я ее даже поставить на место не могу.

— Я починю, — выступила вперед Орхидея. Взмахнула рукой, половинки двери взлетели, соединились и встали на место.

Бондин раздвинул в разные стороны стеклянные двери, ведущие на задний двор.

— Хоть ветерок, — сказал он.

Потом открыл пару окон.

Орхидея провела рукой по направлению к окнам и дверям, пояснила:

— Чтобы насекомые не залетали.

С помощью ока я увидела, что там появились тонкие, из мелкой сетки, занавеси.

Мелисса унесла торт на кухню. Бондин повесил пиджак на стул и увел Мелиссу в кабинет для разговора. Вернее, для допроса, насколько я понимаю. Шорох длинного подола ее свадебного платья был слышен, пока не хлопнула, закрываясь, дверь.

Миша пошел, улегся на узорчатый коврик у камина и заснул. Бедный. Два сильных зелья подряд любого собьют с ног. Ладно, может, проспится и станет нормальным. То есть вспомнит, что любит меня. И вообще меня вспомнит.

Орхидея и Николай отыскали где-то настольную игру — простенькую, вроде «Догони меня!». Позвали и меня играть, да я отказалась: голова была занята всякими мыслями, и я бы не смогла сосредоточиться на игре.

Они расположились на диване у низенького квадратного стола. Николай снял красный наряд Деда Мороза и снова остался в гавайской цветной рубашке и брюках-сафари. Орхидея читала вслух правила, а Николай любовался ею. И, кажется, правила совсем не слушал.

Я сидела на кресле и перебирала в уме гостей, размышляя о том, кто мог надоумить Мелиссу выкрасть моего Мишу.

И о чем эта кукла Мелисса так секретно сообщает инспектору? Мне ужасно хотелось услышать их разговор. А почему бы и нет? Я поднялась с кресла. Орхидея и Николай, поглощенные игрой, а вернее говоря, флиртом во время игры, не обращали на меня никакого внимания. Я вышла через открытые стеклянные двери во дворик, невидимая занавесь коснулась моего лица, будто паутинка, парящая в воздухе осенью.

Я направилась вдоль стены дома к угловому окну, это должно было быть окно кабинета. Вечерело, воздух становился прохладнее. Под этим окном рос большой круглый кактус с длинными колючками — высотой он доходил до подоконника. Я подобралась к окну ближе, кактус потянулся ко мне. Из кабинета падал полупрозрачный золотистый отсвет — похоже, там зажгли небольшую лампу. Я заглянула сбоку в раскрытое окно, так и было: горела белая, матового стекла, лампа на письменном столе. Бондин сидел на краю стола, а Мелисса — на стуле.

Ай! Я чуть не вскрикнула. Дурацкий кактус пребольно уколол мою коленку несколькими колючками, которыми смог дотянуться. Какую же фразу тогда я зачитывала с телефона?! Не помню, ни одного слова не помню! Что значит никогда в жизни не ругаться! Пожалуй, надо бы начать. Полезная вещь, особенно для ведьмы.

Разговаривали Бондин с Мелиссой негромко, но некоторые фразы до меня долетали.

— А потом она сказала, что Миша до сих пор меня любит! — восклицала Мелисса. — И посоветовала напоить его любовным напитком!

— Значит, это она передала вам напиток? — спросил инспектор.

— Да, — ответила Мелисса и всхлипнула. — Мне оставалось только бросить в зелье свою ресницу.

«Она… она…» Кто она-то?!

Я подступила поближе, чтобы расслышать самое главное, и какой-то камешек хрустнул у меня под ногой.

— Там, кажется, что-то шоркнуло у окна, — настороженно сказала Мелисса.

Инспектор подошел к окну, я едва успела спрятаться за створку ставен.

— Нет никого, — сказал он. — Ветер, наверное.

Он вернулся в глубь комнаты.

— Пусть ее наказывают, это она во всем виновата, — насупленно сказала Мелисса.

Кто? Да кто же эта таинственная «она»?

— Ну, знаете, вы тоже хороши, — заметил инспектор. — Вы ведь заледенили Дмитрия Васильевича и Далию Георгиевну.

— И Далию Георгиевну? — удивилась Мелисса. — Мужа она сама заледенила. А потом мы с Мишей улетели.

Так это Далия заледенила мужа? Это Далия организовала побег!!! «Снежная королева»! И никто на нее никаких подозрений не наводил! Она просто не смогла изменить своему фирменному стилю колдовства!

Мелисса продолжала:

— А кто заледенил ее, я не знаю.

Зато я знаю. Она сама себя и заколдовала. С помощью зеркальца!

Мне прям захотелось запрыгнуть в комнату через окно и сообщить им об этом. Ладно, потом Бондину лично расскажу. А пока послушаем, что Мелисса ответит на следующий вопрос. А вопрос был:

— Ну а ступу-то вы сами выкрали?

— Нет, — помотала головой Мелисса. — Я не воровка!

А увоз чужого жениха воровством уже не считается? А самолет Орхидеи? Мне опять захотелось запрыгнуть в комнату.

— Ступу Далия Георгиевна дала, — сказала Мелисса.

Разумеется! Кто же еще мог знать пароль от сарая Маргариты, как не кто-нибудь из семьи?

— И научила, как с нею управляться? — спросил инспектор.

Мелисса гордо заявила:

— Я умею управлять ступой. Я окончила Институт благородных ведьм.

А я и без Института ступой управляю, и что.

— Потом вы выпросили у родителей ключи от виллы… — сказал Бондин.

— Нет, я рассказала Далии Георгиевне, что если уж выходить замуж, то здесь, на прекрасном острове! Но ключи в ремонте. Тогда она позвонила в мастерскую, и ключи прислали прямо в «Тополя»…

Да-а, если б я пошла на какое-нибудь преступление, то Мелиссу в подельники я бы точно не взяла!

Признания сыпались из Мелиссы, как горох из сухого стручка.

— Далия Георгиевна посоветовала одолжить самолет у этой толстой Мишиной тетки… — тараторила она.

— У Орхидеи Семеновны, — сказал Бондин.

— И шарфик ее мне дала, чтобы чудовище усмирить, — продолжала признаваться Мелисса.

Ну Далия! Еще и шарф у Орхидеи сперла! Да она дьявольски хитра! Просто Ришелье какой-то!

— И скидку в салон Бабы-Яги! — добавила Мелисса. — На полпроцента!

Какие большие скидки бывают в салоне Бабы-Яги! Хм. А мне Далия даст свою скидку, когда я за Мишу буду выходить? Навряд ли. Хотя если оплачивать покупки будет Миша — у меня же нет митрилок! — то, может быть, и даст…

Тут Мелисса подтвердила мою догадку насчет Деда Мороза:

— И она посоветовала заказать регистрацию Санта-Клаусу.

— Почему ему? — спросил Бондин. И тут же сказал: — Ах да…

— Его редко зовут, — сказала Мелисса. — Кроме Нового года он всегда свободен. Болтается без дел. Вон, сразу нас женить примчался. А нам же надо было быстренько пожениться, пока кто-нибудь нам не помешал.

Не кто-нибудь, а я.

— Невеста Михаила, например, — сказал Бондин.

— Да ну, какой от нее толк! — возразила Мелисса. — Вот вы — да. А она — дурында абсолютная. Одарили ее такой сильной магией, так будто мартышке компьютер вручили…

Ах ты!.. Еще и обзывается!

— …Я Далии Георгиевне так и сказала, не тратьте время, не замораживайте ее силу, все равно она ею пользоваться не умеет.

— Так это Далия Георгиевна навела холод на магию Вики? — отрывисто спросил Бондин.

— Разумеется! — подтвердила Мелисса. — Я-то эту простушку не боюсь.

Ну я покажу тебе! Да я тебя точно сейчас в лягушку превращу! А лучше в жабу!

Бондин что-то пробубнил. Мне послышалось, что он произнес мое имя. Что он там говорит обо мне?

— Подумаешь! Что я такого сказала? — возразила Мелисса. — Это же не нецензурщина.

— Однако я попрошу вас так о Виктории не говорить, — строго сказал Бондин.

Ух ты! Он меня защищает! Я невольно двинулась к окну, и мне в руку вонзились несколько сухих игл. Я отскочила, прикусив губу, чтобы не вскрикнуть.

Чертов кактус!

Я повернула перстень. Может, удастся его чарами обезопасить? В серебряном сиянии магического мира кактус мигал недоброжелательным ярко-желтым светом, типа огромной лампочки сигнализации.

Так… Я вообразила, что надеваю на кактус огромную шляпу-цилиндр. Ха. Вот и сиди себе в шляпе, злая колючка. Я сделала шаг к окну. Шляпа затрещала, сквозь черный атлас прорвались длинные бледные иглы. А в следующий миг цилиндр растворился в воздухе, будто его и не бывало. Ах ты, зеленый коротышка!

Тут позади раздался тихий голосок;

— Подслушиваешь?

Я аж подпрыгнула. Обернулась: около меня на дорожке сидел рыжий кот.

Ну, навряд ли там, в комнате, инспектор и Мелисса включили гляделки. Так что услышать они должны были только вкрадчивое кошачье «мяу».

Я приложила палец к губам, чтобы кот меня не выдал. Но он и не думал, похоже. Он подошел к кактусу, тот навострил колючки. И тут котяра выругался на него той самой фразой, которую я никак не могла припомнить.

— Ни фига себе! — восхитилась я беззвучным шепотом. И откуда он знает пароль? Ладно, спрошу как-нибудь, когда будет время и место для разговора.

Кактус спрятал колючки. Кот уселся на песочек возле него, полил и зарыл. Ну и наглец. Кактус даже не шелохнулся в ответ на оскорбление.

А мне вдруг вспомнились слова Мелиссиного папаши о том, что к ним вор повадился.

— Я понимаю, закуски, — прошептала я коту одними губами, — но журналы-то тебе зачем?

— Листать! Шуршать! — сказал он, а потом вдруг взял и запрыгнул на подоконник.

Ох, лишь бы он меня не выдал!

— Кыш, рыжий! — послышался голос Мелиссы. Обращалась она, думаю, не к инспектору.

Кот в ответ мелодично и мягко сказал:

— Стерва.

— Это же наш хороший знакомый, — сказал улыбчивым голосом инспектор. — А вы его напугали.

Раздались шаги, и вдруг руки инспектора возникли в проеме окна — я едва успела отпрянуть и распластаться по шершавой стене — и взяли котика.

— Привет, рыжий, — сказал коту Бондин.

— Привет, рыжий, — мелодично отозвался кот.

Я едва не рассмеялась вслух.

— Этот зверь мой свадебный наряд испортил! — заявила Мелисса.

Я усмехнулась. Хоть кто-то отомстил ей за меня.

— Ну, у него же просто инстинкты, подумал, что вы с ним играете, — миролюбиво сказал Бондин.

Хм. Какой он бывает милый. По крайней мере, с котами. Не с девушками.

— Я подумал, надо сцапать и на мелкие кусочки раздражительные колыхания, — меланхолично заметил кот. — Эх, проголодался. Кушать, кушать дайте!

— Все сегодня не задалось, — жалобно сказала Мелисса. — Торт свалился, платье порвали, жениха вот теперь забрали… А меня, может, вообще…

— Ну, вы же сами это все устроили, — проговорил Бондин сдержанно.

Ах ты, Крыса! Опять на жалость разводишь!

А та продолжала плаксиво:

— Я думала, это будет лучший день в моей жизни!

Да ты ведь этот день у меня украсть хотела! Стерва, кот абсолютно прав!

— Куша-ать! К крысам стервины слезы! — протянул кот настойчиво. — Куша-ать!

Я придвинулась к окну и осторожно заглянула одним глазком в комнату. Бондин держал кота на руках, поглаживал его голову пальцами.

— Кажется, он голодный, — сказал Бондин с усмешкой.

— Ты моя умница, — одобрительно сказал кот.

Бондин надел очки.

— Кушать, — коротко сказал кот.

— Я угадал, — сказал Бондин. И спросил суховато: — Мелисса Сигизмундовна, вы еще что-нибудь имеете сообщить мне?

Похоже, на ее жалобы он не повелся. Молодец.

— Нет, — сказала Мелисса.

— Ну, тогда вернемся к остальным. А если у вас еще будут ко мне вопросы или сообщения, я готов выслушать. И помочь, чем смогу. — И он наклонился к коту: — Ну, пойдем, рыжий.

— Пойдем, рыжий, — эхом отозвался кот.

Бондин рассмеялся.

— Сейчас, — сказал он, — только выключу запись.

Послышалось тихое звяканье. Надеюсь, мой шепот на записи не будет слышен! Не должен бы, я ведь снаружи стояла, далеко.

Бондин сказал:

— Вам придется повторить все, что вы мне только что рассказали, при Далии Георгиевне, чтобы я мог ее арестовать.

— При Далии Георгиевне! — ужаснулась Мелисса. — А запись тогда зачем?

— Ну, запись не может служить доказательством сама по себе. Она мне нужна для систематизации фактов.

— Но… повторять перед Далией Георгиевной… — пролепетала Мелисса.

Ой, они же сейчас в гостиную вернутся! И если я зайду с улицы, они тут же догадаются, что я могла подслушивать под окном!

Я быстро и бесшумно отступила от окна, а потом припустила во всю прыть в дом.

Вбежала в полутемную гостиную, освещенную только светом двух бра у стены, возле которой я до этого сидела. Над диванной спинкой виднелись две головы, и эти головы вовсю целовались.

Я промчалась мимо и шлепнулась в кресло под бра. Схватила журнал со стола, закрылась им и громко кашлянула. В это же время далеко в глубине дома послышался звук открывающейся двери, потом раздались шаги и голоса Мелиссы и Бондина.

— Вика? — раздался голос Орхидеи. — Ты давно здесь?

— Всегда здесь сидела, — как ни в чем не бывало ответила я, опуская журнал.

— Да? — конфузливо сказала Орхидея.

В этот момент в гостиную вошли Мелисса и Бондин с котом на руках.

— Разве ты не выходила? — Орхидея продолжала смущаться и, видимо, из-за этого никак не могла перестать меня допрашивать. — А мы тебя не видели.

— Еще бы, — сказала я. — Вы были так заняты… Игрой.

— Да, игра действительно очень… — пробормотал Николай. — Очень.

— Да, очень, — повторила за ним Орхидея.

Бондин поглядел на меня из-за стекол очков с подозрением — будто обо всем догадался. Да ну его. Вечно делает вид, что в курсе всего. Знаем мы его приемчики!

Бондин сказал, обращаясь скорее к Орхидее, чем ко мне:

— Кто-нибудь может наколдовать чего-нибудь съестного для голодного животного?

— Мя-я-у, — сказал кот.

Я давно уже выключила перстень, потому не поняла.

— Мяса, сырого, — перевел Бондин. И снял очки. Видимо, тоже устает все время глядеть на магическую реальность. Хотя и строит из себя ко всему привычного крутого магического служащего.

В мгновенье ока в руках у Орхидеи оказалась тарелочка с кусочками мяса. Кот нетерпеливо забарахтался в руках Бондина, инспектор спустил его на пол, и котяра вспрыгнул на столик, где Орхидея поставила тарелочку рядом с игровым полем.

Инспектор сказал:

— Ну, я, пожалуй, пойду прогуляюсь по берегу. Может, окунусь в море, — и почему-то посмотрел на меня вопросительно.

Типа, с собой приглашает?

— А мне можно с вами? — встряла тут Мелисса.

— Э… Кхм… — замялся Бондин, — разумеется.

— Я только купальник надену, — пролепетала Мелисса и скрылась в комнатах.

Она же под следствием. Какие ей купания? Я нахмурилась. Ну и пусть идут себе. Я встала, обошла журнальный столик, на котором весело чавкал кот, подошла к Мише, присела около него на корточки и погладила по голове. Оглянулась украдкой на инспектора, который стоял в нерешительности у стеклянной двери и с каким-то непонятным выражением лица, будто бы с обидой, глядел на меня. Потом быстро развернулся и вышел.

Тут появилась Мелисса в цветастом халатике, накинутом поверх красного раздельного купальника. Живот у нее плоский, как у гимнастки, и грудь вполне выдающаяся. А загар такой ровный и золотой — наверное, она на эти Канары каждый месяц ездит. А может, вообще по уик-эндам.

А что, отличная парочка — следователь и подследственная. И она будет у него на виду, прям вся практически.

И Миша спит, как назло. А то можно было бы с ним вдвоем пройтись по берегу.

Кот съел все, что было на тарелке, спрыгнул на пол, потом забрался на кресло под бра и стал умываться. Я вспомнила, что хотела спросить его кое о чем.

Я подошла к нему и повернула перстень камнем внутрь, чтобы понимать.

— Я хотела спросить… — начала я.

Он поднял морду, застыл с поднятой передней лапой, весь во внимании. Я тихо прошептала:

— Как ты узнал пароли?

Нет, ну правда же. Вдруг и мне когда пригодится.

— Пароли? — переспросил он. — Кто они?

— Слова, — пояснила я, — чтобы кактусы не кололись.

— Я их придумал.

Я удивилась:

— Просто придумал?

— Я подхожу и знаю, что кактус хочет что-то от меня услышать.

— О! — подняла я брови. Ничего себе. Кот-телепат. То есть телепат, это кто мысли людей слышит, нет? А тут… А у кактуса есть мысли?

Кот продолжил умываться.

Николай что-то игриво шептал на ухо Орхидее, и она смущенно хихикала.

Я почувствовала себя совершенно одинокой. Несмотря на то, что мой жених спал на полу в нескольких метрах от меня.

Ну и ладно, пойду гулять одна. Море, оно ведь остается морем, даже когда смотришь на него в одиночестве. А захочу купаться, наколдую себе суперский купальник. А нельзя ли наколдовать суперскую фигуру? Эх. Похоже, что нет. Орхидея давно бы уже наколдовала. Хотя ее теперь и безо всякой фигуры вон как обожают.

Я с завистью посмотрела на двух влюбленных, сидевших в обнимку.

Но почему мне так грустно? И почему я им завидую? Я ведь Мишу своего вернула! Своего любимого! Единственного! И мы поженимся к Новому году. Кстати, может, раз уж это будет в Новый год, позвать Николая регистратором? Это будет в тему. Не то что Дед Мороз в сентябре и на Канарах — нелепость какая-то!

Я выключила око и вышла наружу. Спустилась по каменной лестнице от виллы к берегу. В море рядом с причалом маячила врезавшаяся в него яхта. Похоже, Орхидея и думать забыла, что ее надо вернуть хозяину. Да плевать, мне-то что. Владельцы яхт — люди не бедные. Им одной яхтой меньше, одной больше — все равно. И потом, о порядке и о соблюдении законов у нас Бондин заботится.

Я сняла кроссовки и носки и бродила туда-сюда по берегу, загребая ступнями здешний странный темно-серый песок. Я размышляла, почему меня берет такая досада, когда я думаю об этом рыжем чинуше. Ну ладно, не чинуше. Он же кто-то вроде агента по всяким расследованиям. Он мне Мишу нашел.

Я должна быть ему благодарна. А он меня почему-то бесит.

Но волны успокаивающе шуршали, набегали белой пеной на берег, и мои беспокойные мысли будто убегали в море вместе с ними. Я закатала штанины джинсов до колен и пошла по мелководью. Вода была теплой.

Но купаться мне не хотелось. Да и плавать я не умею.

Небо над головой было огромным. Лилово-розовые пышные полосы облаков лежали на нем от края до края, будто гигантские крокодилы в тихой реке. Я медленно пошла вдоль полосы прибоя. Остаться бы на этом острове навсегда, бродить по пляжу, сидеть на вилле в гостиной и играть в настольные игры с… черт, почему мне на ум пришел этот рыжий инспектор?

С Мишей. Навсегда — с Мишей? Смятение захлестнуло меня. И это слово — «навсегда»… Если навсегда с Мишей, то значит, никогда больше мы не сядем в баре с Бондиным и не будем болтать, и он никогда не поцелует меня больше… Но мы же можем быть друзьями… Нет, не хочу я, чтобы мы были друзьями! К черту дружбу! Кажется, он мне нравится, этот долговязый нелепый сыщик. И как-то по-другому, чем Миша. Никакого спокойствия, сплошные терзания. Это что же — я влюбилась, что ли? Это по-настоящему вот так влюбляются?

С Мишей все было по-другому. Когда мы начали встречаться, он был мне симпатичен, я чувствовала к нему теплоту и нежность… Но чтобы вот так, чтобы хотелось помчаться к нему со всех ног, взъерошить волосы, заглянуть в глаза, повиснуть на шее и…

А может, я просто свихнулась, а вовсе не влюбилась? Свихнулась от всего этого навалившегося за два дня колдовства, похищения Миши, путешествия на другой конец света!

О, а вот и Мелисса. И рыжий сыщик. Я вышла из-за небольшого песчаного холма и увидела их. Мелисса сидела на полосатом матрасике, спиной ко мне, приняв какую-то неестественную, но суперграциозную позу «а-ля голливудская звезда каких-нибудь шестидесятых», рассчитанную, по-видимому, на Бондина. Но зря. Тот, в одних синих шортах, лежал на спине, раскинув руки и уставившись в небо. Его туфли и аккуратно сложенная одежда лежали рядом.

— Инспектор, — капризно сказала Мелисса, пока что меня не заметившая, — не могли бы вы намазать мне спинку кремом от солнца…

О боже. Какой избитый, глупый и пошлый прием! Да и солнце уже садится.

— Полежите минут пятнадцать на спине, — отозвался Бондин, поворачивая голову, — солнце сядет, и крем вам не понадобится… — Он заметил меня: — Вика? — Живо приподнялся, сел. — Решила поплавать все же?

Белобрысая Крыса тоже повернулась и хмуро посмотрела на меня.

— Я не умею плавать, — ответила я.

— В таком-то возрасте, — заметила блондинка.

— Тут странный песок, правда? — сказал мне Бондин и пересыпал похожий на порох песок ладонью.

— Правда, — сказала я, подходя к нему.

— Это остатки вулканической деятельности, — сказал Бондин.

Я присела рядом с ним, бросила кроссовки. Погладила теплый песок ладонью, сказала:

— Откуда ты знаешь?

Он положил ладонь поверх моей руки, сказал:

— Читал где-то…

— А как там Миша? — раздался пронзительный голос Мелиссы. — Уже очнулся?

— Не знаю, — обернулась я, — иди проверь.

— И не боишься, что я его у тебя опять уведу? — язвительно сказала Мелисса.

— Без любовного зелья тебе это вряд ли удастся, — сказала я.

Крыса раздула тонкие ноздри, запыхтела, а потом сказала:

— Да. Но только потому, что он очень порядочный и не нарушит слово, даже если тебя не любит.

Миша порядочный. А вот я, кажется, нет. Не должна я так смотреть на Дениса Бондина. И вспоминать, как его губы прикоснулись к моим губам. Ведь я невеста! У меня свадьба в Новый год!

Моя ладонь выскользнула из-под ладони Дениса, я вскочила, сказала:

— Пойду я.

Он вскочил вслед за мной, проговорил:

— Я с тобой. Подожди, только оденусь.

— Нет, — помотала головой я. Не ходи.

Схватила за шнурки свои кроссовки и быстро пошла обратно в сторону виллы.

Слышу, шуршит за мной кто-то. Бондин, в шортах и развевающейся рубашке, с остальной одеждой в руках, догнал меня:

— Поговорим?

— Нет.

— Да не беги ты так! Чего ты боишься?

Я остановилась. Посмотрела смело ему в глаза:

— Ничего я не боюсь. А у тебя там Мелисса не сбежит?

— Да куда она сбежит, — небрежно сказал он, — в браслете.

— А что браслет? — Мне было все равно, какие свойства у браслета, но я не знала, что говорить.

— Он антиугонный кроме прочего, к моему телефону пришвартован, дальше ста метров уйдет — сирена включится, — сказал он. Помолчал минуту будто ожидая, что я скажу, потом заговорил сам: — Мы вернемся в поместье, я выясню все о побеге Мелиссы и Михаила, заберу виновного в департамент…

Значит, будет Далию арестовывать.

— И что? — сказала я.

— И мы больше не увидимся.

— Правильно.

Он посмотрел на меня:

— Правильно? Или — «я рада»?

— Я рада, — буркнула я.

— Ты его правда любишь, Мишу?

— Да. — Я глядела вдаль, на море, мимо него.

— Не обманывай себя.

— С чего ты взял, что я себя обманываю? — сорвалась я. — С чего ты вообще ко мне прицепился? Любишь — не любишь? Чего ты от меня хочешь? Я что, должна перед тобой отчитываться? Кажется, это не входит в обязанности инспектора? Или ты и инспекцию чувств должен провести…

Он вдруг взял и поцеловал меня. Уронил одежду на песок и обнял. А я стояла и не могла от него оторваться. И минуты тянулись вечно. А в ушах бухало сердце.

Через бесконечные сотни-сотни тысяч мгновений я отодвинулась от его теплой, с прилипшими песчинками, груди.

— Ты весь в песке, — машинально сказала я.

Он тихо засмеялся, отряхивая песок с себя ладонями:

— Извини.

— Я совсем запуталась, — сказала я ему. — Я должна подумать.

Его лицо стало отчужденным, замкнутым:

— Подумать…

Я сказала, сбиваясь:

— Я тебя совсем не знаю. Мы только вчера познакомились. Я не хочу…

— … разрушать устоявшиеся отношения… — угадал он то, что я собиралась сказать.

— … из-за непонятно чего, — договорила я.

Он усмехнулся горько:

— Я для тебя, получается, непонятно что…

Я хотела сказать ему, что вовсе не «непонятно что», а очень важный человек Может быть, самый важный в жизни. Только вдруг я ошибаюсь? Вдруг постепенно выяснится, что мы совсем не подходим друг другу?

Он посмотрел на меня огорченно, а потом вдруг сказал:

— Жаль, я оставил очки в доме.

— Что? — не поняла я.

Он сказал еще более непонятно:

— Но я уверен, что они сейчас есть.

— Кто «они»? — растерялась я. — Очки?

— Поверни кольцо, увидишь.

Я повернула камень внутрь ладони. Все вокруг окрасилось серебристой дымкой, и в этой дымке между мной и Денисом вспыхивали и тут же гасли крошечные, но такие яркие золотые искры.

— Видишь их? — настойчиво спросил Денис, вглядываясь в мои глаза. — Ведь они есть?

— Ну и что, — сказала я безразличным голосом, но эти искры меня взволновали.

— Знаешь, когда они появляются?

— Ты же отказался просвещать меня на этот счет.

— Есть такое выражение, в людском мире: «Между ними искра пробежала»… Это от наших пошло. Они загораются в тот момент, когда возникает сильное взаимное чувство.

Ничего себе. Я стояла и смотрела исподлобья на Дениса и на золотые огоньки между нами.

Но искорки — это всего лишь искорки. Как там пелось в одной старой песенке: «Одна дождинка — еще не дождь…» Может, это всего лишь влечение, симпатия, да мало ли что! А с Мишей мы уже полгода вместе, мы жениться собрались!

Я отвернула перстень. И сказала:

— Ну и что.

— Ну и что?

— Да.

Он кивнул, подобрал одежду с серого песка и пошел прочь, но не туда, где осталась Мелисса, а вперед, вдоль берега.

Я долго смотрела ему вслед, как он бредет, долговязый и ссутулившийся. Потом вдруг испугалась, что он обернется, и пошла прочь от моря, от набегающей белой пены.

Ушла подальше, за камни, где песок был сухой. Вообразила небольшое покрывальце, и оно появилось, красивое, белое с синим, только… со своеобразным рисунком: посередине большое сердце, а в нем написано «Денис». М-да. Ладно, если я на него сяду, никто и не увидит, что там за кренделя. Да и нет тут никого.

Я устроилась на покрывале, думала о Денисе и Мише и глядела на золотисто-розовую игру бликов на волнах. И даже не помню, как уснула. День был трудный, все-таки. И долгий, дольше на три часа разницы времени между Москвой и Канарами.

Кто-то поднял меня на руки, я приоткрыла глаза, узнала знакомую футболку, обхватила руками шею. Шуршал и скрипел песок под его шагами, потом мы стали взбираться по бетонной лестнице к дому, и вдруг я поняла, что нас может увидеть Бондин. Тут я проснулась окончательно. Спрыгнула с сильных рук. Миша поддержал меня, чтобы я не упала. В одной руке его болтались мои кроссовки. Он сказал:

— Чего ты, Вик.

— Ты очнулся? — Я вглядывалась в его лицо.

— Да, — сказал он. — И отлично себя чувствую.

— И меня помнишь?

— Еще как.

— И любишь?

— Что за странные вопросы, — поморщился он.

— А ты ответь.

— Слушай, я не виноват, что она меня опоила.

Похоже, он полностью пришел в себя после зелий.

— Виноват, — сказала я.

— Да? И что я мог сделать?

— А не надо было отираться возле нее вчера весь вечер, и танцевать с ней было не обязательно.

— А что мне, по-твоему, надо было сделать? Сидеть с тобой, взявшись за ручки?

— Да хотя бы. — Я отобрала у него кроссовки и пошла в дом.

Он догнал меня и схватил за руку:

— Вика. Чего ты хочешь? Чтобы я просил прощения за то, в чем не виноват?

Я повернулась и посмотрела ему в глаза:

— А знаешь, говорят, любовное зелье не действует на того, кто уже влюблен.

— Ну какие влюбленности! Ты прямо как школьница! Хочешь сказать, я тебя не люблю, что ли? Мы с тобой уже живем полгода вместе! И ты уже приняла мое предложение замуж!

— Приняла, а теперь обратно отдаю! — сама не ожидая от себя такого, выпалила я.

— Ах, обратно! — крикнул Миша. А потом сказал зло: — Может, и к лучшему! Да если б мне бабуля не велела, я бы никогда на тебе не женился!

— Никогда? — Мои иллюзии о наших прекрасных отношениях разлетались в пух и прах у меня на глазах. Но он же взрослый мужчина. Как можно заставить жениться? Он говорит так, только чтобы обидеть меня. — Еще скажи, что она тебе пистолет к виску приставила!

— Она глава клана, — сказал Миша. — То есть тогда была главой. Все ей подчиняются.

— Значит, теперь ты должен подчиняться мне? — сказала я.

Он неприятно скривил рот:

— Главой клана может быть только член семьи. Если не будешь больше моей невестой, то и главой быть не сможешь!

Черт. Значит, я снова стану простушкой? Останусь без магии? Никаких тебе — щелк пальцами — и апельсины, елки и бриллианты?

— Милые ссорятся — только тешатся? — прозвучал вдруг ядовитый и в то же время приторный голосок. По лесенке поднималась с пляжа Мелисса. Она протянула Мише покрывало: — Кажется, это твоя невеста забыла.

Покрывало было аккуратно сложено — так, что в глаза сразу бросалось имя, написанное на нем. Миша взял его, прочитал:

— Денис? При чем тут… — И тут же сообразил: — Это Бондина так зовут. — Посмотрел на меня: — Ты сама покрывало наколдовала?

Соврать. Я должна соврать. Любая бы соврала. Сказала бы, ничего не знаю. Первый раз вижу. Хотя Миша видел, что я на этом покрывале спала. Но ведь надписи не заметил, а то бы раньше задался вопросом. Надо бы соврать. Что это другое покрывало.

Миша развернул полотнище. Сердце колыхалось на ветру, имя шло волнами, будто покрывало шептало: «Денис, Денис…»

Я сказала:

— Да, это я.

— И о чем же ты думала, когда его сотворяла?

— Миша, — встряла тут Мелисса, — может, это она по неопытности. Вообразила что-нибудь нечаянно…

— Вообразила что? Или, вернее, кого? — обратился ко мне Миша. — И значит, это я тебя недостаточно люблю?

Мелисса довольно усмехалась.

Я выдернула из рук Миши покрывало, крикнула:

— Можешь продолжать жениться на этой белобрысой дуре! Я не против! — и убежала в дом.

Орхидея, Николай и Денис сидели в гостиной и смотрели новости. Большой плоский телевизор висел над камином. Новости были российские. Говорили что-то о буре в Подмосковье.

Я зашла, в руках моих было скомканное покрывало, и надо было его куда-то спрятать. И чего я его на улице не выбросила, куда-нибудь в кусты. Елки. И колдовству-то я толком не научилась, совсем дура никчемная.

Да все равно у меня колдовство отберут.

А не наколдовать ли мне денег, пока у меня есть сила? На самолете «ПлювГанса» провести все, что хочешь, можно — никаких тебе таможен. И ограничений по весу.

Так. Пойду-ка я, пожалуй, в кабинет. И я направилась по коридору в глубь дома.

В кабинет вела дверь, крашенная зеленой краской, как все двери в этом доме. Я зашла внутрь и закрыла ее за собой на защелку. Во-первых, надо избавиться от покрывала. Или превратить его в сумку! Я туда деньги буду складывать.

Так. Начну с денег. Я бросила покрывало на стул. А потом внимательно посмотрела на ковер и вообразила посреди него гору зеленых пачек. Гора появилась. Как здорово! Я взяла одну пачку, разорвала бумажную ленту. Похоже, настоящие.

Бондин обиделся и теперь меня презирает (будто человек не имеет права подумать!), с Мишей помолвку я разорвала, так тот вообще ненавидит. Было двое в меня влюбленных, а теперь ни одного! Что же, пусть хоть деньги меня утешат. Интересно, сколько я наколдовала-то? Миллион в этой громаде наберется?

Из гостиной доносились голоса, непонятный шум. Наверное, в какую-нибудь игру начали играть, чтобы убить время.

Та-ак. В одной пачке где-то… сотня бумажек? По сто долларов? Ой, на купюре же написано — «10000». Сколько-сколько нулей?

В дверь постучали.

— Кто там? — крикнула я. — Я… переодеваюсь.

Во что? Зачем?

— Вика, там драка, — ответил бас Николая. — Орхидея от страха не может ничего наколдовать, только еще хуже сделала…

Какая еще драка? Я огляделась, соображая, чем прикрыть денежный холм, и ничего не увидела, кроме покрывала. А, ладно, Миша уже его видел, а там какая-то драка дикая! Я набросила сердце с именем Бондина на деньги и кинулась к двери.

Отворила замок, Николай схватил меня за руку и потащил по коридору в гостиную. Оттуда доносились звуки, похожие на жалобные кудахтанья.

Похоже, это был голос Орхидеи.

В ответ ей невнятно отвечали мужские голоса, что-то вроде «Уйдите, хватит!».

Журнальный столик был сломан. Кот со вздыбленным загривком сидел на камине. Орхидея стояла неподалеку от столика, всплескивала руками и говорила:

— Как же так, как же это я… Сейчас я вас освобожу… Только я не знаю как…

За диваном стояла, скрестив руки, и с презрением за всем наблюдала Мелисса.

На полу, около столика, в позах а-ля цыпленок табака валялись Бондин и Миша. Они были пристегнуты к полу ржавыми кандалами с толстой гремящей цепью, а одежда и волосы их были совершенно мокрые.

— Ух ты! — восхитилась я.

— Я не хотела, — сказала Орхидея, — я только попробовала их утихомирить!

— И у тебя это здорово получилось, — сказала я.

Оставить бы их так. Надолго.

— Я никак не мог их разнять, — развел руками Дед Мороз.

— И я побоялась, что они могут Николая покалечить, — виновато сказала Орхидея.

— Милая моя, — с нежностью пробасил Николай, подходя к Орхидее и целуя ее руку.

Орхидея улыбнулась своему воздыхателю и хмуро посмотрела на Бондина и Мишу:

— Вцепились друг в друга ни с того ни с сего.

Плененные мужчины молчали, только тихо недовольно сопели.

С чего бы им драться? А может… это из-за меня? Может, это соперничество? Я обоим дала отставку, вот каждый и подумал, что я люблю другого. Класс! Из-за меня никто никогда еще не дрался!

— Как это ни с того ни с сего? — подала голос Мелисса. — Из-за пива. В холодильнике оставалась всего одна бутылка, так они ее не поделили.

Из-за… пива?! Я вздохнула так разочарованно и так громко, что все посмотрели на меня, и закандаленные тоже.

Парней только пиво интересует!

— Из-за такой ерунды? — пренебрежительно сказала я.

— Очень пить хотелось, — хрипло сказал Бондин.

— Ага, — просипел Миша.

— Как бы их теперь освободить, — робко сказала Орхидея, — у меня от нервов что-то совсем ничего не получается. Я их только успела облить водой из шланга…

Так вот почему они мокрые!

— И это правильно, — одобрила я. — Только их, наверное, рано еще отпускать. Боюсь, они еще не успокоились.

— Успокоились, — выкрикнул Бондин.

— Врут, — уверенно сказала я.

— Вика, не валяй дурака, — сказал Миша, сердито взглядывая на меня, — освободи нас быстро.

Ах, он еще и командовать будет! Хм. Как мне нравится держать их в своих руках.

— Попроси сначала по-нормальному, — сказала я.

Кажется, кто-то из них тихо зарычал от бессилия.

— Тетя Орхидея, ну вообразите, что кандалы открываются, — сказал Миша.

— Как же они могут открыться, — жалобно проговорила Орхидея, — если на них нет замков!

Я присмотрелась: кандалы и правда были будто бы цельнолитые, без всяких перемычек или соединений. Чистая работа, Орхидея.

— Тогда вообразите сначала замки! — взмолился Миша.

Мелисса присела на край низкой спинки дивана и тоже с явным удовольствием наблюдала за этой сценой.

Орхидея вперила взор в кандалы. Бумц. Бумц. На каждом наручнике и, как их там — наножнике, что ли, — появилось соединение-ушки, и в нем висело по огромному, размером с диск от штанги, замку. Симпатично.

— Сейчас, я их открою, — сказала Орхидея. И снова уперлась взглядом в кандалы. Ничего не происходило. А Орхидея вдруг сказала: — Ой, я забыла вообразить замочные скважины… Извините…

Миша беззвучно всхлипнул.

Через несколько секунд Орхидее удалось вообразить замочные скважины. Только оказались они не на замках. Толстые кольца кандалов были теперь все в дырочках — в форме замочных скважин. Что нисколько не помогало открыть кандалы.

— Давайте уж я, — смилостивилась я. — Сейчас чего-нибудь соображу.

— Ну, ты особо-то не издевайся, — посоветовал Бондин.

— А ты не учи под руку, — сказала я.

Так. Что бы такое наколдовать. Не мешало бы их, конечно, проучить малость: за то, что были со мной так жестокосердны. Они сейчас такие беззащитные, ни двинуться не могут, ни ответить резко — побоятся, пока находятся в моей власти.

Я слегка прикрыла глаза, чтобы лучше все представить.

— Ты совсем очумела! — грубо сказал Миша.

А Бондин расхохотался.

Ха-ха. Все остальные в комнате тоже тихо хихикали.

Ковер превратился в гигантскую плоскую фарфоровую тарелку — белую с голубой каемочкой, а пленные оказались посыпанными укропом, петрушкой и кольцами лука.

— Ой, — сказала я, притворяясь удивленной, — я ведь совсем другое замысливала.

— Что, интересно? — прорычал Миша. — Нас в сметанном соусе?

— А это идея, — сказала я.

— Люди, уймите эту ведьму, — воззвал Бондин. — А то я не знаю, за какое преступление, но я ее арестую на всю жизнь.

— Вика, в самом деле, — прогундел Дед Мороз-Николай.

— Да ладно, тоже мне страдальцы, — сказала я. — Секунду…

Я уже знала, что проще всего вообразить. И это получилось. Парни вмиг порвали бумажные кандалы и, кряхтя, поднялись на ноги. Да, проще всего мне оказалось представить, что кандалы на самом деле из бумаги.

— Ну ты и стерва, — сказал Миша, разминая запястья. — Дорвалась до магии!

— Ага, — сказала я. — И не забывай, магия все еще при мне. Сильнейшая магия.

— Пока что, — угрюмо сказал он.

А я вспомнила про деньги, пробормотала:

— Ну ладно, некогда мне тут с вами. — И побежала в кабинет.

Слышу, меня кто-то догоняет. Я обернулась: ну конечно, Бондин.

— Значит, ты разорвала помолвку? — спросил он.

— С чего ты взял?

— Твой жених только что сказал, что твоя сильнейшая магия у тебя «пока что». Значит, ты перестанешь быть главой клана, потому что вышла из семьи. Я не знаю, когда ты потеряешь силу… — Тут он взглянул на мою левую руку. — То есть… Но ты не отдала браслет? — Его лицо стало пасмурным.

Браслет. Наверное, поэтому магия еще со мной, хотя я сказала Мише, что я больше не хочу за него замуж.

Реймсы могут заставить меня отдать браслет? Может, сбежать куда-нибудь? На другой континент, например…

— Так ты не разорвала помолвку… — сказал Бондин.

— Разорвала, — сказала я хмуро.

— Правда? — лицо его оставалось серьезным, но глаза засветились.

— Только не воображай, что из-за тебя.

А он улыбнулся нагло:

— Хорошо, не буду воображать, — и прошел мимо меня к кабинету.

— Ты куда? — встревожилась я.

— Я там кое-что забыл, а что? — Он будто пытается прочесть мои мысли по глазам. А мысли у меня самые панические. Хотя, с другой стороны, все равно придется что-то говорить по поводу огромной сумки размером с мешок из-под картофеля, которую я потащу в самолет. Скажу, что там шоколадки. Пусть что хотят, то и думают.

— Я тоже там кое-что оставила, — сказала я.

А он уже открывает дверь и говорит, жестом приглашая меня войти:

— Прошу тогда.

Я проскользнула мимо него внутрь и сказала:

— А ты подожди пока в коридоре.

— Вот еще, — ответил он и тоже зашел.

Его взгляд сразу упал на бесформенную гору, накрытую покрывалом, посреди помещения. Насколько ни было смято покрывало, дурацкое глупое сердце прекрасно было видно, и имя прочитывалось без труда.

Бондин вопросительно поглядел на меня, его бровь насмешливо изогнулась.

— Странное покрывало, да? — произнесла я как ни в чем не бывало. — Валялось тут на кресле.

— Похоже, ручная работа, — заметил Бондин. — Ведьминская.

— Хм. Наверное, его Мелисса забыла.

— Когда мы выходили из кабинета, его здесь не было, — сказал Бондин. — А потом, с пляжа, Мелисса зашла в дом после меня и все время была в гостиной.

— Значит, кто-то другой его сотворил, — пожала плечами я.

— Неужели Орхидея? — криво усмехнулся он.

— Точно! — сказала я. — Она к тебе еще в поместье воспылала. Даже зельем опоила, забыл?

— У Орхидеи сейчас бы точно другое имя наколдовалось.

Я пожала плечами. Потом усмехнулась:

— Что, жалеешь, камертон с собой не взял?

Бондин наклонился ко мне и сказал почти шепотом:

— Вообще-то камертон — это миф. Такого прибора не существует. По крайней мере, пока. Но ты ведь никому не скажешь?

Черт. Я почувствовала себя круглой дурой. Я же и в поместье про этот чертов камертон ему говорила. А он тогда промолчал.

Бондин подошел к денежному холму и хотел поднять покрывало.

— Нет-нет! — я кинулась к нему, — там мои вещ…

— Ха-ха, — он уже поднял покрывало. — Твои?

— Да. И что. Я скоро перестану быть ведьмой, надо же мне… подумать о будущем.

— Угу, — покивал он, улыбаясь.

— Это компенсация за моральные потрясения этих дней, — деловито сказала я. — И ты вообще, кажется, пришел сюда что-то забрать, так забирай и уходи.

Но он не обратил на слегка перефразированное «Пошел вон» никакого внимания. А сказал:

— Ты не перестанешь быть ведьмой, даже если у тебя отберут силу главы клана.

— Ну да, — не поверила я.

— Я не знаю, правда, сколько в тебе останется магических способностей… Но нельзя перестать быть ведьмой. Твоя природа изменилась раз и навсегда. Это как вылупиться из куколки бабочкой. Нельзя стать обратно куколкой.

— Правда? — обрадовалась я.

— Да, — кивнул он.

Значит, можно не сбегать на другой континент? И спокойно отдать браслет?

— Ты не расторгла помолвку окончательно, потому что думала, что перестанешь быть ведьмой? — вдруг спросил Бондин.

— Что? — повернулась я к нему. — Ты считаешь, что я ради магии готова…

«Выйти замуж за того, кого больше не люблю», — хотела сказать я, но не сказала. Как он смеет так думать обо мне!

Да кто угодно не расторг бы помолвку ради магии! Это я, простофиля…

И я выпалила:

— Да! Я еще раздумываю! Это мое право! За кого хочу замуж за того и выхожу! И вы, инспектор, не имеете к моей личной жизни никакого отношения!

Его глаза слегка сощурились:

— Да. К счастью, не имею. — Он подошел к столу и взял оттуда мобильный телефон. Показал его мне: — Вот что я забыл. — Потом кивнул на деньги: — Сделай для них рюкзак. Легче будет нести.

Я ужасно на него сердилась, но идея была отличная. И большой рюкзак удивляет людей меньше, чем большие сумки.

Он хотел было уже выйти из кабинета, потом остановился и сказал, не поворачиваясь, тусклым голосом:

— Мне жаль, что ты поссорилась с женихом, — вышел и захлопнул за собой дверь.

Ах, так! Ему жаль? Он ведь назло? Что он имел в виду? Или ему на меня на самом деле наплевать? Тогда зачем же он на берегу, полчаса назад… Он же целовал меня… Но он же не сказал, что меня любит! А значит, вполне возможно, что вовсе и не любит! Ну, мало ли, понравилась немножко, а целоваться парни всегда не прочь. Но вот признаваться, что любит, он и не собирался! И никакой любви ко мне не чувствует! А я-то вообразила, дура! И с Мишей из-за него поссорилась.

Ну ладно, будем честными, с Мишей вышла стычка не из-за него. Миша сам по себе тот еще… в общем, все они скоты, как говорилось в одном фильме. Тот скотина, и этот скотина. Ни чувств у них нет нормальных, ни эмоций. Это мы, девчонки, из-за них переживаем, а они: «Ладно, не эта, так другая». И все дела.

Вот и я не буду больше думать ни об одном из них. Лучше деньги упакую. Сколько ведьминской силы во мне останется — еще неизвестно, может, хватит только на то, чтобы вилки в ложки превращать.

Я превратила покрывало в рюкзак с первого раза. Но на всех кармашках красовалось это идиотское сердечко с его именем. Мне захотелось поджечь этот чертов рюкзак, чтобы и никаких следов от моей глупой мимолетной влюбленности не осталось!

Я представила, что этот рюкзак — военной окраски, что он из камуфляжа, и никаких там ни узоров, ни цветов, ни сердечек и быть не может! Ура. Получилось! Вместо нормального розового цвета рюкзак стал бурым, в ужасных болотно-зеленых пятнах.

Ха. Зато никаких тебе Денисов! Я подняла рюкзак со стула, открыла замок… О нет! Это еще хуже! Теперь это был не простой рюкзак, это был рюкзак музыкальный! Как только я расстегнула молнию, он прошептал, причем со страстным придыханием: «Денис, Денис, Денис…» Я быстро закрыла замок. С одной стороны неплохо, похоже на сигнализацию. С другой стороны! Это же рюкзак-маньяк какой-то! Или это я маньячка ненормальная? Не могу перестать думать о Бондине ни на минуту! А ведь он, скотина, меня не любит! «Не любит!» — уговаривала я себя. И не смей даже фантазировать, что он в тебя влюбился! Это был флирт! Ничего не значащий! Но почему, когда я сказала, что он не имеет к моей личной жизни никакого отношения, он так посмотрел… будто ему стало ужасно больно.

Ни фига ему не больно! Это мне так показалось! Это все мое воображение, оно как дикая лошадь — уносится непонятно куда!

В общем, я запихнула рюкзак в шкаф. (Ну и пусть его когда-нибудь обнаружат родители Мелиссы или она сама, плевать! Пусть что хотят себе, то и думают! Подписи моей тут нету!) И решила сотворить новый.

Мне никак не удавалось сосредоточиться на колдовстве, потому что меня переполняла обида. Бондин оскорбил меня ни за что ни про что. Миша тоже хорош, сбежал с первой попавшейся стервой. Все они…

Наконец получилось. Сотворила. Большой рюкзак в радостных розово-желтых разводах. А по ним салатовым расписаны словечки: «Скоты. Скотины. Скотинки». Ну ладно, так лучше.

Тут в дверь робко постучали.

— Да! — крикнула я. — Войдите!

Заглянула Орхидея:

— Мы там собрались чай пить с тортом. Ты не хочешь с нами?

— Хочу, — сказала я. — Сейчас приду.

Орхидея скользнула спокойным взглядом по куче долларов (видимо, ведьмы постоянно наколдовывают богатства и для нее это привычная картина) и спросила:

— Собралась что-то покупать?

— Ага, — я неопределенно повела рукой, — дом там, машину…

— Нужные вещи, — покивала Орхидея. — Тем более для семейной жизни.

Эх. Не будет у меня, наверное, никакой семейной жизни. Но Орхидее я этого говорить не стала. Узнает в свое время, как и вся Мишина семья.

Орхидея ушла, я быстро спрятала пачки в рюкзак, оставила его в углу у дивана и пошла в гостиную. Там никого не было, а с кухни доносились оживленные голоса.

Орхидея вернула комнату в первоначальное состояние: вместо гигантской тарелки снова был ковер, обрывки бумажных цепей исчезли. И даже столик она починила.

Но вот кое-что она не заметила и не убрала.

Когда я проходила мимо дивана, то едва не упала, наступив на бутылку Хорошо, ухватилась за мягкую спинку.

Бутылка из темного стекла была целой и закрытой. Я подняла ее. Внутри бултыхалась пенная жидкость. А на желтой иностранной этикетке поблескивала красная надпись «Victoria».

О! О!!!

Так значит, не из-за меня драка, да?

Я разулыбалась довольно. Значит, все же неравнодушны! Оба!

На кухне горели три яркие, под железными конусами, лампы над простым деревянным столом. Вся мебель была этому столу под стать — что-то вроде деревенского интерьера.

Посреди стола возвышался свадебный торт. А вокруг стола сидела вся компания. Орхидея говорила что-то утешительное Мелиссе. Миша поглядывал на них и, вздыхая о чем-то, попивал чай. Бондин болтал с Николаем о каких-то кипарисовых рощах, в которых нахальным образом поселились гномы и выстраивают себе там целые деревни, вместо того чтобы идти в горы и добывать митрил.

— Бездельники, — качал Николай головой. — Сущие бездельники. Может, департамент отрядит их ко мне — на ледорубные работы?

— Они же теплолюбивые, — отвечал инспектор. — Лучше из Норвегии или Финляндии выпиши.

Я прошла к столу, поставила на середину пиво и сказала в сторону Бондина и Миши:

— Вот, в зале валялась. Вы вроде очень пить хотели.

Они оба молча уставились на бутылку.

Инспектор развернулся и исподлобья взглянул на меня:

— Ну что, упаковала?

— Угу, — сказала я, присаживаясь на свободный стул рядом с ним.

Орхидея выглядывала из-за торта, чтобы рассмотреть бутылку. Потом захихикала. Николай улыбался украдкой в бороду.

— Что упаковывала? — поинтересовался Миша угрюмо.

— Деньги, — ответил за меня Бондин.

— Человеческие? — спросил Николай.

Я кивнула:

— Американские. Мне надо… про запас.

Мелисса уже две минуты пялилась на бутылку (хорошо, что она в браслете, а то пиво бы, наверное, вскипело и стрельнуло пробкой, как шампанское), а теперь сказала с презрением:

— Какая меркантильность.

И вовсе не меркантильность, просто нужны же человеку деньги… Мелиссе хорошо, она всю жизнь ведьма. Получает все что хочет, и даже больше. Хотя… Мишу вот захотела, да не получила.

— Житейская мудрость, — сказал Бондин.

Он меня защищает? Хм, как мило. Может, я и прощу его когда-нибудь.

Орхидея подвинула мне чашку с чаем и спросила у Мелиссы:

— Ну, начнем кушать торт?

Та ответила:

— Можно я сама его разрежу, как было бы… — и она смахнула несуществующую слезу.

— Конечно, деточка, — жалостливо сказала Орхидея.

Какая комедия.

Мелисса с широким ножом в руке приступила к нарезке нижнего этажа торта.

— А фигурки съедобные? — спросила я.

— Разумеется, — дернула плечом Мелисса. — Жениха должна съесть невеста, а невесту — жених. На счастье.

— Но так как мы не на свадьбе… — сказала я и взяла фигурку невесты, — то можно попробовать.

Я свирепо отломала фигурке голову. Безголовую невесту поставила обратно на торт, а голову попробовала. Ничего, съедобно. Белый шоколад, похоже.

Бондин невольно хохотнул. А Миша нахмурился.

Мелисса же чуть в истерике не забилась. Шлепнула на очередную тарелку кусок торта так, что ошметки крема улетели на стол. Схватила с верхушки торта фигурку жениха и положила себе на тарелку. А потом уже продолжила раздавать торт.

Ха. Кукольного жениха заграбастать ты еще можешь. А вот Мишу — нет.

Торт оказался вкусным. Какие-то слои безе, легкий сухой бисквит, шоколадная крошка. Да. Надо заказывать свадебные торты только в салоне Бабы-Яги. Торты. Мне тут и один-то заказать не светит.

Та-ак. А второй этаж торта выглядит совсем по-другому. Розочки, лепесточки, желе какое-то. Третий же самый аппетитный — шоколадные завитки и орешки мелкие. Попробовать его немного, что ли?

Я поднялась. Взяла нож, оставленный Крысой на краю блюда, и нацелилась им на третий этажик, где стояла одинокая безголовая невеста.

— Нет! — вскричала Мелисса. — Их надо есть по порядку.

— С чего это? — с сомнением отозвалась я.

Опять колдовство какое-нибудь. Но и я, и Бондин видели этот торт в магической реальности. Он был чист. Может, Мелисса успела добавить любовного зелья в верхний этаж? Я опустила левую руку под стол и большим пальцем повернула око на пальце среднем.

Торт оставался таким же и в серебряном свете тоже. Да просто у этой Мелиссы какой-то бзик. Если это ее свадебный торт, значит, мы должны его есть в ею установленном порядке. Чушь какая-то.

Ну и ладно, обойдусь без тортов. Только вот есть еще хочется. Съем-ка лучше бутербродик с колбаской.

Я положила нож обратно к торту.

Вообразила на своей тарелке бутерброд. И он там появился. Как все же здорово быть ведьмой.

У моего уха раздался голос Бондина:

— И мне такой же сделай.

Я посмотрела на его тарелку, где остались только крошки от торта. Вуаля. На тарелке появился бутерброд.

— И мне, — сказал Миша, слизывая крем с пальца.

Мне было не жалко. И на тарелке Миши тоже появился бутерброд.

— Еще кто голодный? — деловито спросила я.

Мелисса надула губы, встала и, подойдя к подоконнику, включила стоявший там музыкальный центр.

Какая классная музыка. Мои ноги сами собой начали притоптывать. Самба? Что-то латиноамериканское.

Ладонь моя отстукивала по краю стола ритм. Орхидея закивала в такт. Николай встал и подошел к ней:

— Потанцуем?

Они вдвоем направились в гостиную. Николай крикнул оттуда:

— Сделайте погромче!

Мелисса усмехнулась, взяла колонки — они были без проводов — и понесла в гостиную.

Миша подошел ко мне:

— Может, мм-м… тоже потанцуем?

Миша? Хочет танцевать? Да еще какой-то огненный латинский танец? Как-то мы с ним танцевали, на вечеринке, в первые дни знакомства. Это было больше похоже на тихое и упорное утаптывание ковра в обнимку.

Бондин только усмехнулся, поглядел на нас и продолжил потягивать чай из расписанной зелеными цветами чашки.

— Нет, я… кхм… устала, — ответила я, прижимая ладонь к столу и перекрещивая ноги, будто и не рвалась танцевать минуту назад.

— Хорошо, — обиженно сказал Миша.

— А я бы потанцевала, — заявила Мелисса, появляясь из гостиной.

Миша направился к ней, взял ее под руку, и они вышли.

Прямо дежавю какое-то. Не хватало только, чтобы она его во второй раз увезла — теперь на какой-нибудь другой край земли. Я покосилась в сторону гостиной. Но бороться за Мишу желания не возникало. А может, даже хорошо будет, если она его и правда еще разочек увезет. Рука моя снова забила в такт музыке — теперь из гостиной доносилось что-то вроде диско.

Бондин улыбнулся во весь рот:

— Фирменные торты мадам Бабы-Яги.

— Что? — не поняла я.

— Нижний слой располагает к танцам. — В глазах его плясали смешливые искорки.

Я покосилась на торт:

— А средний?

— К песням. — Он встал, подошел к торту, поднял ножом одну розочку со среднего слоя, взял ее пальцами и съел. А потом вдруг… запел довольно мелодично: — Сердце краса-авиц склонно к изме-ене…

— Он голос дает, что ли? — не поверила я.

— Нет, — сказал Бондин, — просто петь хочется.

— Почему же в магической реальности не видно, что там какие-то зелья?

— Да они очень слабого действия и едва светятся, — сказал Бондин. — Серебряное магическое сияние мира их перекрывает. И к тому же они разрешенные. У Бабы-Яги на все ее зелья есть лицензии.

Интересно, сколько зелий за эти два дня — да нет! за сегодня! — я уже попробовала? Что ж, продолжим знакомство. Я подошла к торту и аккуратно взяла со второго этажа кремовую завитушку. Повертела, понюхала — ничего такого. Слизнула — сладко и обыкновенно, белковый крем с ягодно-ликерным привкусом. Кажется, малиновым… Как там в песне пелось: «По малину в сад пойдем, в сад пойдем…». Вторую строчку «и малины наберем…» я промурлыкала вслух.

Елки, действует!

Бондин смеялся.

— А третий, верхний — что?

— Третий располагает к… беседам, — сказал Бондин.

— Зачем? — Я представила гостей, которые сначала пляшут, потом поют, а потом — беседуют? Что за ерунда? Кто хочет беседовать на свадьбе?

Ладно, проверим. Я решительно подступила к третьему этажу. Поболтать я всегда не прочь, а тут, возможно, например, интересные темы будут в голову приходить.

И темы заявились.

Я с причмокиванием и смакованием откушала маленький шоколадный треугольничек бисквита, политого шоколадной глазурью. С кусочком сахарного шлейфа от платья куклешки-невесты.

Бондин смотрел-смотрел на меня, потом тоже отрезал ломтик и проглотил его. Глаза у него заблестели, будто он слегка опьянел.

— Какой у тебя таинственный взгляд, — сказала я ему. — Такой туманный и интригующий.

— Это туман твоей красоты застилает мне глаза, — сказал Бондин.

— Спасибо за комплимент, — хихикнула я.

Он пригладил волосы, присел на соседний стул.

— У тебя такая интересная профессия, — начал он, — сидеть на кассе в супермаркете, каждый день видеть новых людей…

— Откуда ты знаешь, кем я работаю? — поинтересовалась я.

— Читал о тебе, — игриво сказал он. — В заявлении Маргариты Петровны о принятии тебя в семью… Замечательная профессия.

— Ну, — скромно сказала я, — ничего такого особенного в моей профессии нету.

— Как же, как же, — возразил он, — все эти… цифры, чеки… Ты сидишь и играешь на клавишах кассового аппарата, как пианистка! Как это артистично!

Кхм. Он никогда не видел меня за кассой. Я ведь там всего без году неделя. Когда я тычу в кнопки, я больше похожа на незадачливого воришку, который никак не может подобрать код к сейфу.

Я сказала:

— Да, поэтому мне и нравится работать кассиром. Я воображаю себя на сцене Большого театра.

А в Большом театре выступают пианисты?

— Ты бы прелестно смотрелась на сцене Большого, — мило сказал Бондин. — Особенно если бы была балериной.

Это он, пожалуй, слегка загнул. Я — и вдруг балерина. Я представила себя в гофрированной пачке и с диадемой из страз на голове. Блестящая диадема — это еще ничего. Но пачка! Она же совсем, ну нисколько не прикроет мой пухлый э-э… тыл. Так что никакой прелестности во мне как балерине он бы не увидел. Ой. То есть очень даже увидел бы и решил, пожалуй, что ее слишком много.

Поэтому я сказала застенчиво:

— Лучше уж пианисткой…

— Согласен, — сказал он. — Тем более у тебя такие тоненькие изящные пальчики. Так и вижу, как они порхают над клавишами…

— У кассы — кнопки, — сказала я.

— Над кнопками, — нисколько не сбился с тона он.

— Вот у тебя, — сказала я, — и правда работа крутая. Ты как суперагент. Ну, почти. Тоже типа… спасаешь мир, от всякого нехорошего колдовства.

— О, а я бы хотел спасать тебя, — сказал он. — Чтобы ты была принцессой и тебя украл дракон, а я… — он перебил сам себя. — Не маленький горынчик, а какой-нибудь из крупных пород…

— А что, и крупные драконы существуют? — перебила я его галантности.

— А как же. Размах крыльев до двенадцати метров! Как у самолетика Орхидеи.

— Правда? — вытаращилась я на него. — Не может быть.

Хотя если существуют мелкие, почему бы не существовать крупным?

В кухню зашла только что упомянутая самолетовладелица и, обмахиваясь веером, посмотрела на нас:

— И как вы выдерживаете — не танцевать?

Бондин сказал, не обратив внимания на ее вопрос:

— Это милое создание не верит, что большие драконы существуют.

— Конечно, существуют, — сказала Орхидея. — Я сначала хотела Гигантского Красного завести. Да мне его не прокормить.

— Как бы мне хотелось их увидеть! — воскликнула я.

— Гигантские живут в Новой Зеландии, — сказала Орхидея.

— Вы так порозовели от танцев, Орхидея, — сказал Бондин. — Вам это очень идет.

Орхидея посмотрела на него с подозрением.

— Я могу и приревновать, — игриво сказала я Бондину.

Орхидея и на меня также посмотрела. Потом бросила взгляд на торт:

— Попробовали верхний этаж?

— Да, — сказала я. — И вот очень мило беседуем.

— Разумеется, мило, — улыбнулась Орхидея.

— Денис очень галантный, — сказала я.

— Конечно, галантный. А ты очень кокетливая, — сказала Орхидея.

— Да разве? — возмутилась я.

— Все становятся галантными и кокетливыми, если попробуют верхний ярус.

— Что? — не поняла я.

А Бондин потупил взор.

— Флиртовый этаж, — подмигнула мне Орхидея. — Я всегда его любила. Настраивает на определенный лад.

— А ты сказал — на беседу! — накинулась я на Бондина.

— А разве мы не беседовали!

От гнева все желание пококетничать как ветром сдуло.

— Врун, — сказала я, вскакивая.

— Да что такого? — Он тоже поднялся. — Я просто хотел, чтобы мы хоть раз нормально поговорили.

— Нормально? — продолжала возмущаться я. — Значит, я бы здорово смотрелась балериной? И у меня «изящные пальчики»? Смеялся надо мной?

— Мне еще и не такое говорили, — заметила Орхидея.

— Вовсе не смеялся, — сказал Бондин, — я правда так думал. Хотя теперь…

— Что?

— Ничего. Вижу, что ты просто мегера.

— Вы мало поели торта, — сказала Орхидея.

— А ты, — сказала я Бондину, — жалкий тип. Ищейка чертов!

— Слушай, иди-ка ты к своему расчудесному жениху и ему высказывай все, что хочешь! — сказал Бондин.

— И пойду! — крикнула я и бегом вышла из кухни.

Звучало страстное танго. Миша и Мелисса стояли в обнимку у камина и целовались.

Ах ты, свинский сын! Я оглянулась в поисках того, чем бы запустить в изменщика. А зачем ведьме что-то, она может прямо из воздуха сотворить все, чем можно хорошо подраться или просто снести башку. Но от нервов магия не желала слушаться. В руках моих появилась теннисная ракетка, потом бумажный самолетик. Да ну, и без магии разберусь! Раньше я ведь как-то жила без нее. Правда, начищать Мише морду мне еще ни разу не приходилось. Мало я его еще знала!

Я ринулась на кухню, к торту, схватила этот дурацкий «флиртовый» этаж — Орхидея уставилась на меня, не донеся ложку с шоколадным бисквитом до рта — и направилась к выходу в гостиную, но Бондин придержал меня за рукав и забрал из крема безголовую фигурку невесты со словами:

— Глаз вышибешь.

Откуда он знает, что я собираюсь с этим тортом сделать?

Я побежала в гостиную.

Блондинистая пиявка как раз наконец-то оторвалась от Миши, этот подлый изменщик довольно лыбился, и тут налетела я и зафинтилила тортом ему прямо в лицо.

Он зафыркал, стал пальцами скидывать крем с лица. Я захохотала. Он вытер глаза, облизнул инстинктивно губы, посмотрел на меня бешеным взглядом, а потом вдруг скривил измазанную шоколадом морду в ухмылке и заорал, перекрикивая музыку:

— Да ты самая темпераментная пантерочка, какую мне доводилось встречать!

Я захохотала еще громче. Флиртомания на него теперь напала!

Я махнула на колонки. Музыка умолкла.

А Миша вдруг подмигнул Белобрысой Крысе и сказал игриво:

— Чудесно целуешься, малышка.

Малышка?! Ах ты, гад недобитый! У меня в руках возник сам собой… веник? Почему веник? Хотя орудие вполне подходящее! И я стукнула Мишу веником. Попала по плечу. Хотела еще, да этот гад вцепился в веник руками.

— Отдай! — кричу. — А то я тебя какой-нибудь сковородкой отколошматю!

— Ты же сама сказала, что между нами все кончено! — процедил он сквозь зубы, не выпуская веник.

— Я думала, что ты будешь против! — зарычала я, дергая веник к себе.

— Ждала, что умолять буду? — озлился он.

— Так и знала, что я для тебя ничего не значу! — кричала я. — Ты только и ждал повода, чтобы побежать к своей Крысе.

— Кто Крыса? — завопила Мелисса. — Это я Крыса?! Ах ты, простушка!

Я стукнула Мишу локтем, вырвала у него веник и взлохматила им прическу этой нахалке. Она завизжала. Ага! Без магии и драться не умеешь! Боковым зрением я заметила, что из кухни прибежали Бондин и Орхидея.

Миша схватил меня в охапку со спины, прижав мои руки так, что я не могла ими пошевелить:

— Ты обалдела?

— Это ты во всем виноват, — сказала я, отдуваясь.

— Я?

— Да отпусти ты, — проговорила я, — не буду больше.

Мелисса отошла на безопасное расстояние. Я отдала Мише веник, развернулась и пошла прочь из гостиной во дворик.

Я неожиданно почувствовала себя такой усталой от всей этой неразберихи, от сумасшедшего мельтешения чувств и мыслей, что не хотела ни говорить, ни видеть кого бы то ни было.

Свежий ночной воздух струился через раскрытые стеклянные двери. На небе сияли звезды, далеко, у берега, тихо вздыхало море.

Во дворике было темно, и я не сразу заметила, что на шезлонге у стены кто-то отдыхает. И хотя в темноте нельзя было хорошо рассмотреть лица, я сразу поняла, что это не Николай. На шезлонге растянулся здоровенный широкоплечий мужчина, просто атлет, и тоже в гавайской рубашке, как у Николая. На животе у него спал кот — не тот небольшой рыжий котяра, а другой: тоже рыжий, но большой и пушистый, как енот.

Я бегом вернулась в гостиную и шепотом сообщила всем (кроме Миши, которого в гостиной не оказалось — похоже, пошел умываться):

— Там! Там какой-то культурист! Спит на шезлонге!

— Какой культурист? — удивилась Орхидея. — Ты про Николаса?

— Он похож на культуриста, как я на балерину! — сказала я.

— Знаю, знаю, ты предпочитаешь быть пианисткой, — ухмыльнулся Бондин, направляясь к стеклянным дверям.

Он еще будет напоминать об этом глупом дурацком флирте!

У дверей Бондин задержался и щелкнул выключателем на стене. Дворик озарился неярким светом. Бондин вышел наружу, за ним мы все.

Денис засмеялся. Вслух, громко. Просто расхохотался.

Великолепный атлет приподнялся на шезлонге. Лицо его было очень знакомо. Особенно голубо-льдистые глаза. Я поняла, что он очень похож на Николая, будто его сын. Красивый, с гладковыбритым лицом, с могучими плечами.

— Чего вы? — с недоумением пробасил атлет.

А кот, недовольный, что его потревожили, спрыгнул на землю и оказался вдруг… тем самым рыжим котярой, с которым мы подружились сегодня.

— Извини, — сказал Бондин атлету, улыбаясь. — Просто мы никогда не видели такого.

— Какого? — Атлет оглядывался по сторонам. И голос у него Николая. Так и кажется, что вот-вот произнесет «Хо-хо-хо».

— Подумаешь, корректирующий шезлонг, — небрежно пожала плечами Мелисса. — Здесь на островах у всех наших такие есть.

— Лишь бы не на общественных пляжах, — сказал Бондин.

Корректирующий? Ничего не понимаю.

Атлет произнес:

— Похоже, я как-то смешно выгляжу. — Но только он хотел подняться, как к нему метнулась Орхидея, воскликнула:

— Подожди! — И всучила мне телефон.

Орхидея с наглостью уселась атлету на колени и скомандовала мне:

— Сфоткай нас.

Я нашла у телефона нужную опцию и щелкнула их пару раз.

— Спасибо, — сказала Орхидея, а потом, когда вставала с колен, пошатнулась и оперлась на шезлонг. И вдруг стала стройной девушкой с роскошной грудью и с длинной гривой волос.

— Обалдеть! — вскричала я. Так вот о каком шезлонге беспокоилась мать Мелиссы!

Я хотела сфоткать парочку на шезлонге еще раз. Но Орхидея вскинула руку, закрываясь:

— Не фоткай! — и быстро поднялась с шезлонга.

— Но это так забавно! — воскликнула я, веселясь.

— Боюсь, тогда он не будет меня любить в настоящем виде, — тихо сказала мне Орхидея, взяла у меня фотоаппарат, рассмотрела снимки. — Шикарно.

А атлет уже поднялся — и стал тем Николаем, с которым мы были знакомы — с брюшком, седой бородкой и румяными круглыми щеками. Пусть так он выглядит не идеально, зато намного милее и симпатичнее.

Интересно, а топ-модели и культуристы остались бы теми же, если б сели на этот шезлонг? Они ведь и так идеальны.

Хм, а как бы выглядела на этом шезлонге я сама? Наверное, стала бы на десять-пятнадцать сантиметров выше, с тонкой талией и красивой формы бедрами, и волосы попышнели бы, наверное.

— Хочешь, приляг туда, а я тебя сфотографирую, — сказал Бондин.

Кажется, я слишком долго пялюсь на шезлонг, да еще, поди, взгляд мечтательный.

— Лучше ты туда сядь, — сказала я.

Я ожидала, что он отнекается. Но он сказал:

— Хорошо. — Достал свой сотовый, показал, куда жать, и сел на шезлонг.

И почти не изменился. Только волосы потемнели и красиво улеглись, и челка стала набок, модная.

— Ты почти не изменился, — сказала я недоуменно, опустила поднятый для съемки телефон.

— Ты будешь щелкать или нет?

Я щелкнула. Что за ерунда. На фото у него волосы отобразились по-прежнему рыжими и всклокоченными. Да еще фон слегка серебрился. У него что же, фотокамера как гляделка работает?

Я подошла к нему и дала телефон, ничего не понимая:

— Ты не такой сейчас. Почему он не видит этого? — имея в виду, разумеется, мобильник.

Бондин взял его, что-то там нажал:

— Он видит больше, чем следует. — Инспектор вернул аппарат мне: — Щелкни еще раз.

— Как это — больше, чем следует?

— Там меняются настройки. Он может видеть и слышать и магическую реальность, и простую.

— Хорошая техника, — сказал Николай.

Я сфотографировала Бондина еще раз. На этот раз снимок показал его с красивой прической.

Я отдала телефон Денису.

— О, — сказал он.

— Что? Жалеешь, что не получился культуристом?

— Нет, — сказал он. — Что волосы другие. Но это даже интересно.

Все обступили Бондина и заглядывали в его телефон.

— На тебя не действуют чары шезлонга? — удивилась Орхидея.

— Действуют, — улыбнулся Бондин.

— Тогда почему ты не изменился? — спросила я.

— Дзен, — сказал Бондин.

— Чего?

— Я стараюсь воспринимать себя таким, какой я есть, — сказал он.

— Только волосы тебе не нравятся? — спросила я.

— Видимо, нет, — сказал он. — А я думал, что да.

Все засмеялись.

— Так он показывает, каким бы человек хотел быть? — спросила я.

— Похоже на то, — сказал Бондин. — Мне встречались другие предметы с такими же свойствами. Зеркала чаще всего. Бывают еще окна, но это реже. А вот стекла автомобилей — частенько.

Я представила: едет такая роскошная девушка за рулем, все ей сигналят, дорогу уступают, а там сидит себе старушка и посмеивается.

— В основном они запрещаются, — сказал инспектор, — потому что слишком легко выдают колдовство.

— А почему ведьмы хотят скрываться? — сказала я. — Могли бы объединиться с людьми, открыться всему миру. Все бы так обрадовались, что магия существует на самом деле! — Я показала на Николая: — Что Дед Мороз существует на самом деле!

— А это и так все знают, — сказал Николай.

Он правда так думает? Я с недоверием посмотрела на него.

— Ну, им просто неудобно в этом признаваться, — сказал он. — Наверное.

Ладно, зачем разочаровывать такого милого человека. То есть Деда Мороза.

— Чтобы люди нас использовали? — поморщилась Мелисса.

— Н-ну, — нерешительно сказала я, — почему сразу использовали.

Из дома вышел отмывшийся от крема Миша и встал у дверного проема, скрестив руки на груди.

А Бондин говорил:

— В тринадцатом веке Магический орден, который стал впоследствии Министерством, был не так силен. И часть магов решила нарушить закон о тайне и больше не прятать свои способности. А потом были три века истребления. И пострадали в основном люди, потому что маги, сама понимаешь…

Конечно, понимаю. Магу — что? Он наделает фокусов, пустит пыль в глаза, возможно, даже в буквальном смысле, и улизнет.

— Но сейчас, — возразила я, — люди стали более цивилизованными.

— Разумеется, — покивал Денис. — Они очень цивилизованные, пока не столкнутся с кем-то не таким, как они сами.

— Ну, не все же, — неуверенно сказала я.

— Проведи маленький эксперимент, — сказал Денис. — Надень боа из оранжевых или синих перьев и пройдись по улице.

— Но маги не носят боа, они выглядят вполне нормально, — сказала я.

— Маги хуже, — усмехнулся Денис. — Они могут превратить любого в боа. Если он их оскорбит. Так что тут скорее вопрос безопасности людей, а не магов. Как всегда.

— Тем более что все ведьмы, они сте… — начал Миша, а мы — все три ведьмы — поглядели на него так, что он замолчал.

— Что — ведьмы? — сердито спросила Мелисса.

— Ну, — замялся Миша, — они все немного стервозны. Им слова поперек не скажи. И вообще, что хотят, то и творят. Что в голову взбредет, то сразу — раз, и получают.

— А тебе завидно? — спросила Орхидея.

— Вот еще, — насупился Миша.

Меня осенило:

— Просто рядом с ведьмой ты чувствуешь себя слишком обычным?

— А что — разве не так? — встрепенулся он. — Ведьмы вечно всеми помыкают. И строят из себя каких-то королев! — Он повернулся ко мне: — Ты вон как изменилась!

— Как я изменилась? — спросила я.

— Да чего ты только сегодня со мной не сделала!

— Так не вел бы себя как свинья!

— Да обычная девушка просто — ну что? Дала бы пощечину да разревелась, а вы, ведьмы, издеваться начинаете!

— А я? Разве я над тобой издевалась? — жалобно проговорила Мелисса.

Ну а я накинулась на Мишу:

— Ты хочешь, значит, чтобы я ревела, когда ты с другой целуешься?!

Он аж заслонился руками. Ага, нового веника боится, или что я чего и похлеще могу наколдовать!

— Да пошел ты, Миша, — сказала я устало. — И как я раньше не разглядела, какой ты кретин.

Конечно, не разглядела! Я же всегда была с ним суперхорошей, я под него подстраивалась — ну не хочет идти в кино, хорошо, посидим дома, посмотрим хоккей, заодно я ему рубашки поглажу. Какого черта я так старалась быть идеальной? Да знаю я, какого. Я его любила. Или вообразила, что люблю, — эти два ощущения очень легко перепутать, особенно если воображение богатое. Я очень боялась Мишу потерять. Думала, если он узнает, какая я на самом деле — капризная, порой ленивая, не очень-то хозяйственная (ну не люблю я готовить и убираться — а кто любит?), то он бросит меня.

А когда меня одарили магией, я почувствовала себя уверенной и независимой, и мне это так понравилось!

— Знаешь что, — сказала я бывшему жениху, — найди себе какую-нибудь послушную и покладистую дурочку, которая обожает стирать носки и готовить борщ. А я, ты прав, королева. И я не для тебя.

Ну ладно, насчет королевы — это я малость загнула. Какая я королева? Даже Мелисса вот рядом — и то виднее меня будет.

— Да кому ты нужна, думаешь, ты такая уж красавица? — бросил Миша зло. — А через пару лет тебе будет тридцать, и на тебя тогда никто и не посмотрит.

Вообще-то через пару лет мне будет всего двадцать восемь!

— Да как ты смеешь, Миша! — всплеснула руками Орхидея.

А Бондин сказал спокойно:

— Мне нужна. И она красавица. И через двадцать лет тоже будет нужна.

Я так растерялась, что ничего на это не сказала. И через двадцать лет? Что он хочет этим сказать?

Все уставились на Бондина, и я — тем более. То есть я вытаращилась на него совершенно ошарашенно.

А он пробормотал:

— Извините, мне надо позвонить по службе. Жасмин.

Приложив свой сотовый к уху, он отошел к лесенке.

— Кхм, — первой нарушила молчание деликатная Орхидея, — вам не кажется, что пора устраиваться на ночлег? Вся эта смена поясов утомительна… Я так прямо с ног валюсь.

— Это было бы хорошо, — поддержал ее Николай, — да только хватит ли тут комнат? А то я еще напросился…

— У нас две гостевые спальни, — сказала Мелисса.

— Я могу поспать в гостиной на диване, — сказал Миша.

— А я в кабинете, — сказал, подходя, Бондин.

— Не смог дозвониться до Жасмин? — спросила я.

— Смог, — кивнул он. — Но поговорить не удалось. Что-то со связью, похоже. Вместо слов я слышал только «бу-бу-бу».

— Бу-бу-бу? — повторила я.

— Это то, что я услышал, — кивнул он. — Утром ей перезвоню.

Нам с Орхидеей досталась одна гостевая с двумя узкими кроватями, а Николаю — вторая, совсем небольшая, с одной. Мелисса же собиралась ночевать в своей собственной спальне.

Была еще спальня ее родителей, по соседству с кабинетом, но Мелисса сказала, что они не позволяют там ночевать кому бы то ни было.

Гостевые спальни находились по одну сторону гостиной, а спальня Мелиссы — по другую.

Едва я заснула — или мне показалось, что едва, — как меня разбудил стук в дверь. Стук повторился, вежливый, но настойчивый. И голос Дениса из-за двери сказал:

— Вика, Орхидея! Ганс звонил, вылетаем через час!

Что? Ганс прилетает? Куда? Я вдруг вообразила, что он посадит самолет где-то прямо во дворике виллы. Да нет, самолет Ганса там не поместится! Тогда — на берег, что ли? Ой, кажется, он сказал «вылетаем».

— Ладно! — крикнула я. — Мы сейчас!

Я вспомнила, что на тумбочке стоит ночник, нащупала выключатель и зажгла свет. Плоские электронные часы показывали без десяти семь. Мы спали пять часов.

— Орхидея! — позвала я. Ну и дрыхнет же она! Ничего не слышит!

Потом я вгляделась в полутьму угла, где стояла ее кровать. Кровать была пустой. И где она бродит?

Можно было бы догадаться, где. Когда я оделась и вышла из комнаты, из соседней спальни выскользнула Орхидея в ночном халате, чмокнула кого-то, сказала в ответ на неразборчивое басовитое бормотание:

— И я тебя.

Пробежала мимо меня и юркнула в нашу комнату, бросив мне:

— Доброе утро.

Шустрая тетечка у Миши. А еще говорила, что с мужчинами робеет.

Так. А мне же надо еще рюкзак забрать из кабинета. Но когда я вышла в гостиную, увидела, что рюкзак лежит на диване. Рядом с рюкзаком сидел Бондин в своих гламурных очках и при свете абажура читал газету. Не на русском даже! Хотя в очках же все на русском! У ног его стоял саквояж.

За окнами был утренний полумрак. Солнце еще не вставало, но чувствовалось, что скоро рассвет. Откуда-то тянуло прохладной свежестью.

Бондин кивнул на рюкзак и сказал:

— Я так понял, это ты с собой возьмешь?

— Угу, — сказала я.

— Милые надписи.

— Сама сотворила, — горделиво сказала я.

— Я сразу это понял. В твоем колдовстве присутствует индивидуальный почерк.

— Спасибо, — небрежно сказала я. — А где Ганс посадит самолет?

— На Ла Гомера тоже есть небольшой аэродромчик. В две полосы. Для местных авиалиний.

— Далеко отсюда?

— Километрах в пяти. Я уже вызвал такси. Шестиместное. Но — обычное. С обычным шофером. Так что вам всем придется не пользоваться колдовством.

— Да я всю жизнь без колдовства обходилась, — сказала я.

— Но к нему быстро привыкаешь, правда?

— Это да, — улыбнулась я.

— Но! — сказал он. — Ты им еще не владеешь как надо. Иногда оно у тебя против твоей воли вырывается. Или получается не то, что ты задумывала, — он кивнул на рюкзак.

— Я именно это и задумывала.

— М-м, ясно, — покивал он серьезно. — А я-то думал, что это вторая попытка.

Что?

— Я полез за одеялом в шкаф, и оттуда выпал рюкзачок, похожий на этот.

— И что? Ты шарился в чужом рюкзаке? — Только бы он его не открывал! — Или скажешь, тоже искал там одеяло?

— За кого ты меня принимаешь? К тому же на вид он был абсолютно пустой, — криво улыбнулся он. — А на собачке молнии я заметил свое имя.

Че-ерт. А я-то его не заметила. Вот глазастый. Инспектор, одно слово.

— Ну и что, — сказала я. — Это название фирмы замков, наверное.

— Возможно. — Он поправил очки и снова уткнулся в газету.

Не открыл, значит. Хорошо, что он все же порядочный.

— А где остальные? — спросила я.

— Николая я разбудил перед тем, как будить вас, — сказал Бондин. — Миша вышел подышать воздухом во дворик. А Мелисса в ванной, наводит утренний марафет, как я понял.

— Ясно, — кивнула я. — А когда приедет такси?

Бондин поглядел на наручные часы:

— Обещали через полчаса. Прошло уже двадцать минут.

— Ясно. — Я зевнула, взяла рюкзак с дивана, чтобы не забыть его, и села на кресло. Как же хочется спать. Я прикрыла глаза. Вот сейчас бы кофе не помешал. Я вспомнила, как Ганс настаивал на том, чтобы мы его пили, и пожалела, что в доме нет ни Ганса, ни пиратки-стюардессы.

А вставать и идти на кухню, искать кофе, кипятить воду — а вдруг у них, как у богатых, растворимого кофе нет, так вообще варить придется… Нет, на все это просто нет сил. Ох, я, видимо, не проснулась окончательно! Я же ведьма! Ща-ас…

Я вообразила, что на столике рядом со мной стоит чашка с ароматным, горячим, с нежной сливочной пенкой каппу… Классно. Только, кажется, мне хотелось кофе слишком сильно. Чашка получилась размером с ведро. Или даже больше.

Бондин отодвинул газету, потянул носом и спросил:

— Не поделишься? Тоже засыпаю.

Поделюсь, конечно. Только надо теперь вообразить что? Правильно. Две пустых маленьких чашечки и какой-нибудь черпак.

О. Какая красота. В моей правой руке оказалась аккуратненькая серебряная поварешка.

И чашечки получились что надо: тонкие, белые, фарфоровые — и даже вместе с блюдцами и маленькими ложечками. И эти чайные пары, будто лебеди, плавали по кофе, взрыхляя сливочную пенку.

— Красиво, — сказал подошедший Бондин.

Я подняла одну чашку с блюдца. Оно продолжило медленно нарезать круги по кофе. Подняла вторую. Поставила их на стол и налила в них кофе черпаком.

— Супер, — сказал Бондин, принимая чашку.

В это время в гостиную зашли Орхидея с Николаем, потом Миша — с улицы.

— Это для всех? — спросил Миша, протирая глаза и кивая на кофе.

— Да, — сказала я.

А Орхидея сотворила из воздуха еще три чайных пары. В отличие от моих, они появились на столе.

— А чего там тарелки плавают? — спросил Миша, подходя к фарфоровому ведру ближе.

— Для красоты, — буркнула я.

Орхидея улыбнулась, махнула пальцем, блюдца поднялись с поверхности, покружились в воздухе и, поднявшись к потолку, исчезли.

— Вот за что, — сказал Бондин, снова усаживаясь на диван и раскрывая газету, — я люблю магию. За ее поэтичность.

Хм. Любит он. Запрещать он ее любит.

— Да, — покивал Николай, смакуя кофе, — я тоже.

Миша налил себе черпаком кофе в чашку, пошел и, позевывая, приземлился на второй диван.

— Я тут подумала, — произнесла Орхидея, отставляя пустую чашку, — остаться и отремонтировать самолет. — Она повернулась: — Можно, Денис?

— Да, — кивнул он, отложил газету в сторону, снял очки и спрятал их во внутренний карман пиджака. Потом поднялся, подошел к нам и налил поварешкой себе еще кофе. — Я отмечу в отчете, что вы уже ответили на все двести шестьдесят семь вопросов и что за вами нет нарушений.

— Спасибо, — сказала Орхидея.

— Сколько вопросов? — не поверила я.

— Двести шестьдесят семь, — сказал Бондин. — Ну, это вместе с обычными, анкетными, об имени, возрасте, весе, семейном положении…

— Вес-то зачем? — удивилась я.

— Ну, потому что ведьма не может сотворить предмет больше своего веса, — объяснил Бондин.

— Про вес-то понятно, — сердито кивнула Орхидея. — А вот про семейное положение к чему?

— Не знаю, — сказал Бондин. — Для галочки, возможно.

Я прекрасно понимала Орхидею. Все эти анкеты так и норовят каждый раз тыкнуть в глаза, что ты все никак не найдешь себе мужа.

— Внесите предложение, — сказала Орхидея, — пусть отменят.

— Хорошо, — кивнул Бондин, прихлебывая кофе, — внесу.

— А я помогу тебе с ремонтом, — сказал Николай Орхидее, — я тоже немножко разбираюсь в воздушных судах…

Орхидея улыбнулась:

— Спасибо.

— Здесь домик недалеко сдается, я уже говорил… — немного смущаясь, произнес Николай.

— Супер. — Орхидея цвела.

Похоже, у кого-то медовый отдых на острове намечается.

Со стороны главного входа раздался сигнал автомобиля.

— Вот и такси. — Бондин поставил пустую чашку на столик. — Вы могли бы позвать Мелиссу, Орхидея? Я за Сенькой.

За кем? Но спрашивать было не у кого — Денис уже выходил через стеклянные двери во внутренний дворик.

Орхидея пошла в спальню Мелиссы.

В гостиной остались только я, Миша и Николай. Миша подошел ко мне:

— Вика…

— Что?

— Я хотел… кхм… сказать…

— Говори. — Я уже повесила свою сумку на плечо, перекинула через руку кофту и подняла рюкзак.

Николай быстро взглянул на Мишу, на меня, сказал:

— Давайте я помогу. — Забрал у меня рюкзак и направился к выходу.

— Спасибо, — сказал вслед Николаю Миша. Потом снова повернулся ко мне: — Я много чего вчера наговорил. И про… про нашу женитьбу… Если бы я вообще не хотел, я бы не стал предлагать тебе…

— Я тоже так думаю, — насупленно сказала я.

— Я и так, без бабулиных советов, об этом задумывался… Просто мне нужно было время… Мне не хотелось спешить…

— Потому что ты не был уверен, что я — та самая, на всю жизнь?

— Нет, почему же… То есть… Я не знаю…

— Я тоже не уверена, что это ты, — сказала я.

— Да? — нахмурился он. — Это из-за инспектора?

— Да.

— Понятно.

— И раз уже мы больше не помолвлены… — Я щелкнула застежкой браслета, сняла его и отдала Мише.

— Хорошо. — Он взял браслет и спрятал в карман.

Слева раздалось покашливание. В гостиную уже зашел Бондин. На руках его сидел рыжий котяра.

Миша развернулся и пошел к выходу.

— Берешь кота с собой? — удивилась я.

— Да. Я его усыновил, — улыбнулся Бондин.

Кот мяукнул пару раз. Я повернула кольцо, спросила:

— Что?

Кот сказал:

— Это я его взял в сынки. Он на меня похож.

Я, смеясь, повторила слова Бондину. Он тоже расхохотался. Я выключила око — спросонья голова от него закружилась сразу.

Мы вышли в главный двор. Уже светало. По небу плыли золотисто-сиреневые длинные облака.

— И зовут его — Сенька? — догадалась я.

— Угу. Он сам выбрал имя, — пояснил инспектор.

— Сам?

— Угу. Полностью звучит — Гранде Сеньор де Ла Гомера.

— Мр, — сказал кот довольно.

— Он так назвался, чтобы все знали, откуда он родом… А сокращенно — Сенька.

— Мр, — снова сказал кот, будто подтверждая.

Я засмеялась. Мы прошли по дорожке к небольшой металлической калитке в белой стене, на дороге виднелся голубой мини-вэн. Около машины стоял Николай и болтал с водителем — небольшого роста смуглым дядькой. Беседа шла, похоже, на испанском. Миша сидел в автомобиле, на переднем сиденье, дверца была открыта.

Я повернула перстень, чтобы понимать язык Дядька увидел нас и вскричал:

— Ну, наконец-то!

— Это еще не все, — сказал Николай и обратился к нам с Денисом: — Мы не стали раскладывать дополнительные сиденья. Ведь мы с Орхидеей не едем.

Денис кивнул. А шофер сказал беспокойно:

— А кто еще поедет?

— Я, — послышался от калитки голосок Мелиссы.

Не напрасно она провела столько времени в ванной. Она выглядела даже лучше, чем вчера на своей свадьбе: короткое цветное платьице на бретельках, пышная грива сияющих золотых волос, красные босоножки на шпильках.

Миша глазел из машины, открыв рот. Дядька-шофер побежал открывать дверь и никак не мог найти ручку.

Мы обнялись с Орхидеей. Она увидела, что на моей руке нет больше Мишиного браслета, сочувственно погладила меня по плечу, прошептала:

— Знаешь, по-моему, инспектор отличный парень.

— Знаю, — сказала я.

— Как тебе теперь колдуется, когда силы мало?

— Не знаю.

Я оглянулась — водитель уже скрылся в машине. Тогда я посмотрела на кусты поблизости и представила… бах! получилось! Куст расцвел пышными розами двух цветов — алыми и белыми.

Орхидея ахнула и всплеснула руками:

— Красота!

И ничего лишнего. Ничего тебе гигантского или выбалтывающего мои сердечные тайны. Никаких деревьев в придачу к фруктам и других подобных нагромождений. А потом я решила, что надо прибавить… И над кустами запорхали несколько больших бабочек — голубые, малахитовые, оранжевые…

Бондин попрощался с Орхидеей и Николаем. Я тоже. Мы обошли машину. Денис сказал мне тихо:

— А я тогда сразу понял, что бабочка — твоих рук дело. — Он прикоснулся пальцами к расстегнутому воротнику рубашки.

Я усмехнулась:

— Не надо было Джеймса Бонда из себя корчить.

— Да я и не корчил, — смутился он.

— Ага, как же. Бондин, Денис Бондин…

Он рассмеялся немного скованно:

— Ну, просто фамилия у меня такая… — Открыл дверцу, спросил: — Хочешь у окна?

Мне было все равно, у окна или нет, но сидеть рядом с Мелиссой не хотелось. Поэтому я кивнула. Пропустила Дениса внутрь, села сама и захлопнула дверь.

Водитель тронул машину. Орхидея кричала:

— Вика, ты в гости приезжай! Я вернусь через неделю!

— Через две! — крикнул Николай. Правой рукой он махал нам, левой обнимал Орхидею.

Таксист хотел подъехать к главному крыльцу аэропорта, но Денис велел ехать дальше. Мы помчались в окружную вдоль забора, въехали в небольшие распахнутые железные воротца, а потом проследовали по пустынному краю взлетного поля к черному самолету Ганса.

Таксист был удивлен и этим маршрутом, и цветом самолета. Он решил, что мы важные послы другой страны. Спросил, какой. Я перевела вопрос Денису и Мише.

— Скажи, что мы с Луны свалились, — ответил Денис, расплачиваясь с таксистом.

Я сообщила шоферу, что это секрет.

Он уважительно и слегка напуганно качнул головой, а когда мы вышли, развернул мини-вэн суетливо и неуклюже, так, что взвизгнули колеса, и укатил на всей скорости прочь с аэродрома.

Денис нервно взглянул на самолет, глубоко вздохнул, будто собираясь с силами. Мне стало его жалко, и я предложила:

— Хочешь пофигенции?

— Она запрещена, — замялся он.

Я пожала плечами и пошла вперед. Он догнал меня:

— Ты угощаешь или уже передумала?

Нас приветствовала улыбающаяся Фиалка в своей черной с костями треуголке. Помогла нести сумки и что-то там игриво нашептывала всю дорогу Денису.

Как-то так получилось, что Миша сел с Мелиссой, при этом уступив ей место у окна, а я уселась тоже у окошка, но у другого борта. Я ожидала, что Денис сядет со мной рядом, но он устроился отдельно от всех, надел наушники, подсоединил их к своему телефону и достал ручку и блокнот. Кота он спустил с рук на соседнее со своим кресло, и тот сидел там и вертел рыжей головой по сторонам, навострив уши.

Из динамиков раздался голос Ганса. Он поприветствовал нас, сказал, что рад снова нас видеть на борту самолета — голос при этом у него был совсем не радостный — и что у компании «ПлювГанса» новое правило для пассажиров: «Запрещается вмешиваться в ремонтные работы, и вообще втаскивать капитана в салон, если не просят». И добавил после паузы:

— …а также оставлять за бортом ящики с инструментами.

После чего пожелал нам «Приятного и трезвого полета».

Мелисса о чем-то живо говорила Мише, а также часто дергала его за руку, показывала пальцем в иллюминатор и ворковала восхищенным голосом. Как будто она впервые летит в самолете! Сколько в ней притворства! Миша поддакивал ей и иногда бросал на меня виноватые взгляды.

Я отвернулась и смотрела в окно. На взгляды Миши мне было начихать. А вот то, что Денис сел отдельно и занимался работой, мне не нравилось. Я оглянулась: он еще и свои митриловые очки надел, слушал и ухмылялся довольно. Вот что значит капля пофигенции на язык — нарушать Денис решил по минимуму. Но все же зря я предложила зелье — так бы сидел рядом со мной и от страха за руку держался.

Да ну его. От огорчения я заснула. Проснулась, когда Фиалка раздавала всем обед. Она поставила на столик перед Мишей и Мелиссой две большие плоские тарелки с затейливыми салатами в жареных сырных корзиночках и еще с чем-то разноцветным, типа риса с овощами.

Сколько я помню, Миша предпочитал что-нибудь простое и где мяса побольше. Похоже, обед заказала Мелисса.

Фиалка повернулась ко мне, и я спросила, можно ли пирог с капустой — ага, вот такие у меня неблагородные вкусы. Миша с завистью оглянулся на тарелку с дымящимся куском пирога, которую подала мне стюардесса.

Ну, раз уж тут волшебство, то заказывать, так заказывать, что в голову взбредет.

— Еще клубники, — сказала я. — И чай, какой-нибудь фруктовый.

Едва я откусила пирога, как ко мне, с тарелкой в руке, подсел Денис. Спросил:

— Можно?

— Угу, — прочавкала я.

На его тарелке была котлета и картофельное пюре. Я оглянулась. Кот сидел на столике у того кресла, где раньше сидел Денис, и ел из глубокой миски какой-то супчик.

— Над чем работал? — спросила я Дениса с вежливой заинтересованностью. Хотя не заслуживает он моей вежливости. Оставил меня одну, тогда как в соседнем ряду — мой бывший жених со своей новой невестой, то есть тоже бывшей, но которая, похоже, нацелена стать будущей.

— Обдумывал показания Мелиссы, — тихо сказал он.

— Ты посадишь Мелиссу в тюрьму? — сказала я немного громче, чем было необходимо.

Эффект был достигнут. Мелисса при этих словах так вздрогнула, что уронила салатный лист с вилки.

Денис усмехнулся, сказал обычным, не приглушенным тоном:

— Все довольно запутанно.

Мелисса вытянула шею, прислушиваясь. Миша уплетал рис.

Денис стал есть котлету.

Я проговорила вполголоса:

— Потому что замешана Далия?

Он поглядел на меня внимательно:

— Откуда ты знаешь?

Ой.

— Догадалась, — сказала я.

— Мм-м, — он продолжил обед… — ты невероятно догадливая.

Я не стала говорить: «спасибо за комплимент», потому что произнесен был этот комплимент странным тоном, таким тоном говорят: «Ну и пройдоха ты».

Вместо «спасибо» я хотела спросить, неужели он пошлет Мелиссу и Далию в Сибирь, но тут подошла Фиалка и подала Бондину самолетную телефонную трубку-палочку.

— Это вас, Денис, — обольстительно улыбнулась Фиалка и удалилась, цокая высоченными каблуками. Цокая? Я выглянула в проход — ковер остался на полу. Да, пожалуй, ведьмы и что похлеще умеют, чем цокать каблуками по ворсистой дорожке.

Денис говорил в смоляную глянцевую трубку:

— …Аж целый вагон?! Да не насмехаюсь я. — Но в глазах его плясали веселые искры.

Над кем он там не насмехается? Это опять Жасмин звонит?

— Да я полон почтения, — сказал Денис. — Уже звоню… Хорошо, не скажу… Это правильно… А тебе не кажется, что она не очень подходит для этой работы?.. Забрал бы ты ее в свой департамент… Но еще ведь не родственники? Да что ты! Ну, хотя бы на то время, пока думаешь… Ладно, пока.

Да что там за тайны? Кому и чего не скажет?

Он нажал на кнопку, отключил связь. Стал набирать номер, взглянул на чашку с клубникой на столе, спросил:

— Можно?

Я кивнула. Он съел ягоду, потом сказал в трубку елейным голосом:

— Жасмин? Здравствуй, солнце мое.

Чего-о?

А он продолжал тем же тоном:

— Что не звонишь, не докладываешься?.. Ах, некогда? — Потом спросил сурово: — А чем занята?.. Нет, сейчас… А именно?.. Всех? — Он послушал, потом сказал: — Да, я знаю… Нет, шабаши разрешены… Джинны?!. Хм. Джинны нет… А у меня на нее еще одно обвинение. Так что вези обратно. Нет. Всех… Твой рапорт уже уничтожен. — Он отключил трубку.

Посмотрел на меня:

— Жасмин повезла весь клан Реймсов в… турпоездку.

— В турпо… — не поняла я.

— На нашем спецпоезде. По Транссибирской магистрали.

— В Сибирь, что ли? — дошло до меня. — А почему весь клан?

— Потому что, — сказал Бондин, — она очень старательная… Ну вообще-то не весь клан. Сирень Аркадьевну Жасмин допросила первой и отпустила домой, потому что у нее дома дракон ждет, которого надо мороженым угощать. Так что она в шабаше не участвовала.

— Это тебе кто-то позвонил и сообщил про Жасмин?

— Ага. Мой брат.

— Он тоже в Министерстве работает?

— Да, — нехотя сказал он. — Возглавляет Департамент торговли.

— Ого.

— Вот именно.

— Но почему Жасмин увезла весь клан… — удивилась я. Нет, понимаю, Далию или пару самых вредных ведьм. Но всех? — За что?.. Ты сказал что-то про шабаши и про джиннов…

— Ага, — кивнул он. И совсем понизил голос так, что я едва слышала, что он говорит: — Чтобы загнать джинна в лампу, дамы Реймсов устроили шабаш, вчера в полночь. Жасмин пряталась поблизости, ну и… попала в лампу заодно с джинном. Прическу ужасно измяла, говорит, в этой тесной лампе… — Он усмехнулся. — Вот из-за прически она и взбесилась. И угнала всех кучей.

Джинн? Лампа? Та синяя керосинка, которая дергалась под мышкой Далии?

— Поэтому-то я и не мог вчера вечером к ней дозвониться, — сказал Бондин. — Она в лампе сидела.

Я хихикнула, потом вспомнила:

— Но ведь джиннов нельзя заводить.

— Нельзя, — кивнул Бондин. — Не представляешь, как Далия его удачно прятала.

— Как?

Он поглядел на меня:

— Ладно, к вечеру все равно все узнают. Под видом повара.

— Что-о?

А Денис сказал восторженно:

— Джинн притворился человеком!

— Жиэн!

— Угу.

— Жан-Натаниэль то есть…

— Он самый! — Глаза Дениса блестели.

— Ничего себе.

Но повар совсем не был похож на джинна. Никакой там синей кожи, или татуировок, или серьги в ухе… И вообще…

— Он не похож на джинна, — заявила я.

— Он при тебе, часом, не колдовал?

— Колдовал. Ну, я думала, что повара на кухне, они такие, знаешь… Почти колдуны.

— Повар — это не шаман, — покачал головой Денис.

— А что, шаманы не бывают поварами?

— Хм. Слишком приземленно для них.

— Я не знала.

— Ты вообще многого не знаешь.

— Ну и что.

— Ты потому и кнопку нажала — по незнанию?

Он не спрашивал, он утверждал. Я вздохнула:

— Угу, — и объяснила: — Я думала, что это какая-нибудь… сигнализация.

— Что, так ведьмы допекли?

— Далия, — призналась я.

— С ведьмами бывает трудно.

— И со мной?

Он улыбнулся:

— С тобой нормально.

Фиалка подошла забрать трубку, любезно осведомилась, не желаем ли мы чего-нибудь?

Мы ничего не желали.

Она все же сотворила для Дениса бокал с чем-то красивым, розовым.

— Клюквенный морс, — сказала она.

Похоже, она была убеждена, что всякие древние напитки — наши любимые.

Я отпила горячего чая. Хм. Он до сих пор горячий. Кружки у них волшебные, что ли?

Едва Денис взял бокал с морсом, как трубка в руках стюардессы пискнула. Стюардесса сказала в трубку:

— Да, — а потом с улыбкой протянула ее Денису: — Снова вас. Вы чертовски популярны, — и она подмигнула.

Денис взял телефон:

— Да, Жасмин… Ну и что… — Он усмехнулся. — Нет, не нарушение. Ну это же спецпоезд. Его и так не видно… — Он отключился, отдал трубку Фиалке, и та ушла, вильнув задом в узкой черной юбке.

Денис сказал:

— Жасмин направила поезд обратно. Маргарита Петровна, к которой вернулась сила клана, ускорила его. Так как сентябрь нынче теплый и сухой, а огород нуждается в поливке.

Я хихикнула. Представила, что поезд помчался, как ракета.

— Жасмин хотела ее за это наказать, — сказал Денис.

— У нее мания какая-то.

— М-да. Старательность.

— Или самодурство, — сказала я.

— Так тоже можно назвать, — кивнул он.

— Почему ее не уволят? — возмущалась я.

— Потому что она подружка одного влиятельного человека, — сказал Денис.

Вот этот гвардеец — подружка? Разве влиятельные люди выбирают себе в подружки не длинноногих, щебечущих глупости блондинок?

Видимо, мои сомнения отразились на моей физиономии, потому что Денис сказал:

— У него оригинальный вкус.

— А кто он? — спросила я.

— Начальник одного департамента, — сказал Денис.

— Ничего себе, — сказала я. — А ты сказал, что ее рапорт уничтожишь.

— Что уже уничтожен, — поправил меня он. — И как раз благодаря этому человеку.

— Да?

Денис помедлил с ответом, потом нехотя произнес:

— Это именно он звонил, чтобы сообщить, куда она повезла всех Реймсов.

До меня дошло только через несколько секунд:

— Так это твой брат?! Хахаль Жасмин? То есть… друг?

— Ага, — улыбнувшись, ответил Бондин. — Он ее хахаль.

— Но ему не нравится, что она творит?

— А кому это может нравиться? — пожал плечами Денис.

Лететь было еще больше часа. Миша вдруг перегнулся через проход и предложил сыграть в дурака. Видимо, устал слушать щебет своей Крыски.

Денис согласился, я тоже. Миша сел напротив меня, Крыска играть отказалась под предлогом, что не умеет и не желает, чтобы ее называли дурочкой. Но села рядом с Мишей.

Фиалка принесла колоду карт и любезно предложила свою кандидатуру, чтобы сыграть два на два, девочки против мальчиков.

Как только карты были розданы, пришел кот, запрыгнул на стол, отодвинул лапой колоду, улегся и стал наблюдать за нами.

На кон ставили кто что. Денис — зарплату, я — порции отрезвителя от любовного зелья, Миша — просто митрилки, Фиалка — мили полета.

Фиалка, устроившаяся на возникшем из ниоткуда пуфе, играла отменно. И целенаправленно против Дениса. Она каким-то образом умудрилась раз десять подряд оставить его в дураках, тогда как я и Миша все время выходили сухими из воды.

В десятый раз Фиалка, хохоча над Денисом, в руках у которого был целый веер, при том, что я и Миша все карты уже скинули, крикнула:

— А это тебе на погончики! — и шлепнула на стол целых четыре шестерки.

Денис отбросил на стол веер и рассмеялся:

— Ну, теперь я генерал дураков!

— Точно! — довольно сказала Фиалка. — И теперь ты мне должен сколько своих нынешних зарплат?

— Десять, — сказал Денис.

— По сотне митрилок, — подсчитывала Фиалка, — это тысяча митрилок. Мне как раз нужно. На новые ботильоны от итальянских волшебниц.

Интересно, что за ботильоны делают итальянские волшебницы? Ну, мне-то такие ботики точно не светят. У меня ни одной митрилки пока нет. Зато на обувь от обычных, то есть от самых крутых людских итальянских фирм денег у меня предостаточно!

Фиалка поглядела в иллюминатор, сказала, что ее ждут служебные обязанности, и умчалась за шторку. Пуф растаял в воздухе в тот момент, когда она с него поднялась.

Через секунду раздался ее голос из динамиков. Она попросила занять свои места, пристегнуть ремни и обнять животных, чтобы они не боялись и не бегали по салону. А еще поздравила Дениса с новым званием и сделала небольшое объявление, что, мол, новому самолету компании «ПлювГанса» требуется летчик. Зарплата сто двадцать митрилок. Так что если кто-то должен отдавать каждый месяц сотню, двадцать будут оставаться ему. И она, Фиалка, как раз, по счастливому случаю, идет на этот самолет работать. Так что морально и всячески по-иному поддержит нового работника.

Денис только усмехнулся, правда, немного смущенно. Я взяла кота на руки.

Мы приземлились в Домодедово. Ганс объявил в громкоговоритель, что полет длился шесть часов двадцать три минуты, что на полторы минуты быстрее, чем его прошлое достижение. Нам ничего не оставалось, как поаплодировать.

Потом мы вышли из самолета. Денис нес саквояж и кота, а я свою сумку и рюкзак с деньгами. Было пасмурно и прохладно, я надела кофту, а Денис — плащ. Мелисса попросила наколдовать для нее плащик — если можно, от Валентино, а для Мишечки — курточку. Для нее я сотворила дождевик лесовика — большой, выцветшего коричнево-желтого цвета, больше похожий на палатку. А для Миши — спортивную куртку, хотя сначала хотела исполнить просьбу его подружки и сделать махонькую детскую курточку какого-нибудь яркого, розового или оранжевого, цвета, с остроконечным колпаком, увенчанным помпоном.

Денис дважды свистнул, и откуда ни возьмись прилетел шустрый коврик. Мы уселись на него вдоль двух длинных сторон. Денис спрятал Сеньку-Сеньора за пазуху, чтобы ему не было страшно. А сам прикрыл глаза и свободной рукой вцепился в край коврика. Похоже, пофигенция выветрилась. Я хотела было предложить ему еще напитка, но коврик уже взмыл в воздух, помахивая прореженной бахромой.

Мы слезли с коврика у ворот «Золотых тополей». Миша открыл большую кованую калитку справа от ворот, встал рядом с ней и сказал нам:

— Проходите.

Ах да. Он единственный, у кого есть пропуск — и это мой помолвочный браслет. На секунду мне стало грустно. Я вспомнила, как в субботу — а это всего лишь два дня назад! — мы с Мишей въезжали вот в эти самые ворота на его автомобильчике и строили совместные планы на будущее. Хотя, может быть, это только у меня были конкретные планы, а он — так, сам толком не знал, что делает?

Я мельком взглянула на него, когда проходила в калитку. Странное чувство: будто это был другой, чужой человек. Не тот, с которым я живу и за кого собираюсь замуж. То есть собиралась. Мне даже разговаривать с ним не хотелось. Да и не о чем было. Странно. Мне не о чем разговаривать с Мишей.

Вокруг было пусто и тихо, и потом начал накрапывать дождь. Кот стал барахтаться под плащом у Дениса, и тот спустил Сеньку на землю, наказав не выходить за пределы поместья и вообще быть недалеко, потому что к вечеру, наверное, можно будет уехать. Кот мяукнул пару раз в ответ, я повернула кольцо, но он больше ничего не сказал, а радостно побежал по газону, останавливаясь, чтобы понюхать воздух, покрутить головой или тронуть лапой ветку.

Значит, инспекция сегодня завершится? Денис уедет, гостям разрешат разъехаться. Я тоже, значит, смогу вернуться домой. Одна.

В серебристом свете магического мира входная дверь была старинной — темного, резного дерева, с бронзовой ручкой. Дверь оказалась открытой — конечно, с такой охраной территории ни к чему ее запирать, и мы зашли внутрь.

Тусклый свет пасмурного дня, клонившегося к вечеру, делал дом сумрачным. В гостиной все было брошено как попало: инструменты на эстраде, бокалы с напитками на столиках и подлокотниках кресел, пустые бутылки, чей-то пиджак, раскрытый веер и почему-то ботинки. Кого-то босиком увели в Сибирь? Какая жестокость.

— Ой, Мишенька, — пролепетала Мелисса, — твой дом — будто разоренное гнездо… Бедненький… — и она, обхватив его под руку, прижалась к нему.

Ну что за дура.

Но вообще-то странно, что здесь совсем никого.

— А слуги? — тихо спросила я Дениса. — Их она тоже в Сибирь увезла?

— Ага, — кивнул он. — Как пособников.

— И привидений?

— На них законы не распространяются, — усмехнулся Денис. — Они же не живые.

— Еще оскорблений в собственном доме не хватало, — раздался ворчливый стариковский голос.

Я аж подпрыгнула от испуга. От окна к нам подплыл Мишин прадедушка.

— По темпераменту я такой живой, что и вас обскачу! — заявил призрак.

Инспектор уже нацепил очки и последнюю фразу тоже понял. Сказал примирительно:

— Я говорил в юридическом смысле.

— А в юридическом ваша подружка тут совсем разбуянилась! Даже мой бэнд хотела в Сибирь угнать! — выкрикнул призрак сердито.

— И увезла? — поинтересовалась я. Ведь других призраков видно не было.

— Как сказал вот он, — ткнул прадед прозрачным пальцем в Дениса, — нет такого закона. А полное развеивание, — повысил он голос, — это для буйных. А мы — интеллигенты! Музыканты!

— Призраки интеллигентов, — тихо уточнил Денис.

Я хихикнула.

— Вы опять! — возмутился старик. Надулся обиженно, развернулся и уплыл к эстраде.

У меня закружилась голова, я достала из сумки лист мяты и пожевала. Серебро воздуха окрасилось в нежно-мятный цвет, и в голове прояснилось.

Но призрак так разобиделся, что больше не стал с нами разговаривать. Он сел за свой контрабас и принялся дергать потихоньку пальцами за струны, тихо бормоча что-то невнятное. Я разобрала только слова: «молокососы… наглецы…»

Я выключила око.

— Будем ждать Жасмин и всех, — сказал Денис, поставил саквояж на пол у дивана, снял плащ и понес его в прихожую. А я положила рядом с его саквояжем круглый от денег рюкзак, бросила кофту на диван и подумывала, чем заняться, ожидая прибытия Жасмин с пленниками.

Мелисса все держалась за руку Миши и что-то со сладкой улыбочкой щебетала. Миша тоже в ответ улыбался. А мне-то что?

Ко мне подошел Денис:

— Похоже, тут красивый зимний сад, хочешь прогуляться?

Конечно, я хотела. С ним — хоть на край света. Мы, правда, и так только что вернулись чуть ли не с края.

Оранжерея примыкала к дому с левой стороны, я видела ее стеклянные стены, наполовину скрытые за деревьями, когда только приехала в поместье с Мишей. Выйти туда можно было прямо из гостиной.

В оранжерее было тепло, немного сыро, пахло землей и легким ароматом цветов. Стеклянный арочный потолок уходил этажа на три ввысь — видимо, на всю высоту дома. Но, хотя он был невероятно высок, некоторые пальмы все равно упирались в него макушками. Да. Потому что тут росли пальмы. И с них свисали лианы. А еще здесь какие-то деревья цвели белыми мелкими цветами. Похоже, это их аромат витал в воздухе.

Мы пошли по выложенной камнем дорожке, я восхищалась садом, Денис изредка поддакивал. И вдруг за поворотом дорожки, скрываемая прежде густыми высокими кустами, объявилась новогодняя разряженная елка. Я ее узнала. Это та елка, которая прилагалась к апельсину, впервые наколдованному мною.

— Елка? — удивился Денис.

— М-да, странно, — сказала я. — Наверное, они тут Новый год обычно празднуют.

— В зимнем саду?

— Ну да. Как бы… на природе.

— Интересная традиция, — проговорил Денис.

— Да уж.

— И этикетка тут какая-то висит, — Денис наклонился к игольчатой ветке.

Этикетка??

Денис взял в руки картонный квадратик и прочел:

— Первое колдовство Виктории Пешкиной в должности главы клана… Хм. — Он поглядел на меня.

— Правда? — Я смотрела на этикетку. Вот ведь. Сентиментальная бабуся. Теперь не отвертишься. — Н-ну. Может быть. Я не помню.

И вовсе не первое. Первым была роза, сделанная из бокала.

Денис только улыбнулся молча и пошел себе дальше.

Дорожка привела нас к круглому фонтану, в котором плавали цветущие лотосы и мелькали в глубине большие золотисто-оранжевые рыбы.

Возле фонтана мы остановились, и Денис предложил присесть на деревянную скамейку напротив.

Мы сели и замолчали. Я задумалась о том, как мне теперь устраивать свою жизнь — в смысле, одной. И в смысле, с очень большими деньгами. Ведь все поменяется.

Денис откашлялся и сказал:

— Знаешь, мы знакомы всего два дня, но я…

Только я навострила уши, приготовившись выслушать пылкое признание в любви, как на улице раздался оглушительный автомобильный гудок, от которого слегка задребезжали стекла. Потом еще один. Потом кто-то, похоже, просто уселся на руль и на клаксон соответственно.

Я закрыла уши руками.

Денис по другой дорожке побежал к двери, ведущей на улицу. Я поспешила за ним.

Когда мы вышли, то увидели большой белый автобус перед крыльцом. Сигнал выключился, дверь водителя хлопнула, и из-за автобуса вышла алая Жасмин.

— Ну! — крикнула она, мчась к Денису. — Вот, я их привезла!

В больших обзорных окнах автобуса я увидела прилепившиеся к стеклам лица преступной семьи Реймс. Тетушки, бабули, девушки и те две девчушки глядели на нас. Мужчины, похоже, уступили дамам все сидячие места.

— Ну так выпустите их! — сказал Денис.

Жасмин хмыкнула и, недовольно надув и без того толстые губы, вернулась в автобус.

Передние и задние двери с лязгом разошлись, и бедные арестованные стали выходить.

Мужчины так и остались в смокингах. А вот дамы… Вместо блестящего атласа и таинственного шикарного бархата на них были непонятные балахоны из какой-то рогожки или даже мешковины. Подпоясаны дамы были веревками, а на ногах красовались… лапти!

— Это у них что, арестантские робы, что ли? — спросила я Дениса тихо.

Денис засмеялся:

— Нет. Одежда для шабаша. По традиции.

Я вспомнила, что говорил Денис в самолете. Что ведьмы Реймс провели шабаш, и Жасмин их за это арестовала.

Но, похоже, кое-кому было плевать на традиции. Среди серо-невнятной толпы сияло золотое парчовое платье Далии.

Золотая Далия подскочила к Жасмин и закричала:

— Вы собираетесь снимать с нас эти мерзкие браслеты?

И правда, я заметила на левых запястьях дам красные браслеты «Превед», такие же, как у Мелиссы.

Жасмин оглянулась на Дениса, тот уже шагал к автобусу:

— Снимай со всех, кроме Далии Георгиевны.

— Что-о? — взревела Далия.

— Вызывать существа, исполняющие желания, запрещено, — тихо сказал Бондин.

— Наверное, вам придется надеть браслет, да помитриловей, и на меня тоже, — прозвучал тихий и уверенный голос Маргариты.

Она выходила из автобуса, опираясь на любезно протянутую руку стоявшего на земле, перед лестницей, толстого краснощекого Мордациуса, того, что любит есть яичницу на завтрак.

— Придется, — с огорчением кивнул Денис.

Ничего не понимаю. А! Маргарита же снова глава клана, а потому будет отвечать за преступления Далии. Что там было за вызов джинна? Вечная ссылка в Сибирь? Или пожизненное лишение магии?

Глава клана, насколько я помню, получает половину наказания. Половина вечной ссылки — это сколько? В любом случае ужас. Тем более Маргарита не виновата.

И вообще…

— Я ведь тоже была главой клана, — сказала я. — Значит, и меня надо арестовать…

Маргарита покачала головой, подошла к нам:

— Ты была главой пять минут. Так что не мели ерунду, девочка. — И Маргарита протянула левую руку Денису.

— У меня нет с собой толстого браслета, — сказал Денис.

— Я могу сбежать, — сказала Маргарита. И вздохнула: — Только жаль будет покидать мой домик с садиком.

Боже, боже. Как же это несправедливо. И печально! И есть только один способ спасти Маргариту…

Оправдать Далию!

Но как?

Я могу взять вину на себя. Я не принадлежу к этому клану больше. У меня вообще нет клана. Я волк-одиночка. Я ведьма, которая бродит сама по себе. А значит, никто не разделит со мной наказания.

Может, у Далии были не такие уж ужасные желания… Может, за них всего лишь лишат магии навсегда. А я и так привыкла жить без магии. Но вот если Сибирь… А что… Была же я готова поехать в Сибирь с Мишей. Теперь поеду без Миши… Зато, может быть, с магией. В Сибири тоже люди как-то живут. Там ведь и города большие есть. Наверное. Как там… Сибирск. Новый. То есть Новосибирск.

— Это я вызвала джинна! — выпалила я.

Бондин вытаращил на меня глаза. Далия покосилась недоверчиво. А Маргарита сказала:

— Очень мило и очень глупо. Ты апельсин-то не можешь сотворить. А уж вызвать джинна и подавно.

Гости не заходили в дом, а окружили нас — и слушали.

— И как ты его вызывала? — спросил Бондин.

Я пожала плечами. Сказки — они ведь откуда-то взялись. Это же вроде слухов, так?

— Потерла лампу, — сказала я.

Гости ахнули испуганно.

Ай да я! Похоже, попала в точку.

— Вика, прекрати этот цирк с конями, — сказала Маргарита, раздражаясь.

Но тут встрял Бондин:

— Когда ты вызвала джинна, Вика?

Я снова небрежно пожала плечами:

— Сразу как приехала. Нашла лампу. На чердаке. И захотела вызвать джинна.

Что я плету? Они же засмеют меня. Есть ли тут чердак вообще?

— Прямо сразу как приехала, так и на чердак побежала? — усмехнулся Бондин.

Вот пристал.

— Да, — сказала я. — Мишу спросите. Он пошел торт на кухню относить. А я по дому гуляла.

— Я не должен был оставлять тебя одну! — раздался сердитый голос Миши — он стоял на крыльце. А Крыска держала его под руку и жалась к нему, будто на дворе был мороз, а Миша был печкой. Миша крикнул: — И чего тебя на чердак понесло!

Ну он и тупица. И почему я раньше никогда ему не врала? Например, сказала бы, что обожаю футбол, или что была на работе, а вовсе не сидела в кафе с подружками?

Денис сказал:

— Да ты ведь, когда приехала, еще и ведьмой не была.

— Ну и что! — сказала я. И чуть не сказала, что Аладдин тоже не был ведьмой. Но они бы тогда точно засмеялись, мне кажется.

А Денис говорит:

— Раз ты не была ведьмой, то не подпадала под юрисдикцию Департамента МИ-13.

— Да?.. — не поверила я.

— Точно.

— Значит… меня не накажут?

— Нет.

— И никого не накажут?

— Накажут, — сказал Денис и посмотрел на Далию: — Того, кто подбил молодых людей на побег с территории, где проводится инспекция.

— А кто подбил? — не понял Миша.

— И не зря! — торжествующе сказала Далия. — Я смотрю, Вика больше тебе не невеста?

— Нет, — насупился Миша.

— Поздравляю, — сказала Далия.

— Далия, ты бы хоть не хамила, — сказала Маргарита.

— И потом, — сказала Далия, не обращая внимания на слова матери, — вовсе никто ни на что их не подбивал.

— Мелисса, — обернулся Бондин, — вы ведь подтверждаете свои слова?

— Какие еще там у тебя слова, милая Мелиссочка? — Далия тоже повернулась к Мелиссе и буквально прожигала ее взглядом.

— Я не… — промямлила Мелисса под этим взором и еще под взорами десятков глаз. — Я ничего такого не говорила.

— Мелисса, — обратился к ней Денис, — за побег и за применение зелья — ссылка в Сибирь или исправительные работы.

— Мелисса, возможно, моя будущая невестка, — внушительно сказала Далия. — И я, инспектор, не позволю вам ее запугивать!

Мелисса улыбнулась, хотя и слабо. Мишу она заполучить хотела (а тут без согласия его матери никак не обойдешься), но вот в Сибирь ехать — не очень-то.

Похоже, она колебалась.

— У меня есть запись показаний Мелиссы, — сказал Денис.

— Запись? — встревоженно повторила за ним Далия. Свирепо посмотрела на Мелиссу: — Что ты там насочиняла, Мелисса?

— Ничего, — Мелисса отступила за Мишу.

— Мелисса рассказала все лично мне, — сказал Денис.

Далия сердито сказала Мелиссе:

— Ты что-то рассказывала инспектору?

— Нет, — тихо пискнула Мелисса из-за спины Миши.

— Мама, — с укором произнес Миша.

— Но я записал наш разговор на диктофон, — спокойно сказал Бондин.

Далия сказала самоуверенно:

— Любую запись можно…

— Сфабриковать, — кивнул Бондин.

— Изменить голос магией, изменить слова и так далее, — отмахнулась Далия.

— У меня есть свидетель, который подтвердит, что запись подлинная, — сказал Бондин.

Ох ты. Как он узнал, что я пряталась под окном? Неужели кот рассказал?

А Денис посмотрел на меня. И все посмотрели.

— Наверняка тут какое-то недоразумение, — сказала Далия, угрожающе глядя на меня.

Она что же, думает, я как Мелисса? Испугаюсь ее?

— Да, я могу подтвердить, — сказала я с вызовом.

— Что ты можешь подтвердить? — спросила Далия.

— То, что это вы подначили Мелиссу сбежать! — выпалила я. — И любовное зелье ей дали! И сами себя заледенили! Через зеркальце! Чтобы мы все на Мелиссу подумали!

— Ах ты… — Далия бросилась ко мне, взмахнула рукой.

Я от испуга невольно прикрыла руками голову.

И на Далию выплеснулся водопад — ниоткуда, из воздуха. Она завизжала, потом стала ругаться совсем не по-дамски. Потом выкрикнула:

— Ты видишь, Миша, что она со мной сделала?! А ты еще хотел на ней жениться! Колдует против твоей родной матери! Никакого уважения!

О чем она? Это я, что ли, водопад сотворила?

Я, все еще жмуря от страха один глаз, опустила руки. «Превед» на запястье Далии дымился. Ничего себе. Что же она со мною сделать хотела?

— Мама, но ты же первая начала, — отозвался Миша.

А Дмитрий Васильевич, выбравшись из толпы к нам, снял с себя овчинный тулуп, накинул на плечи промокшей жене, а потом сказал ей сердито:

— Так это ты меня заколдовала? Ты совсем рехнулась? И сына чуть под монастырь не подвела! Его же сослать могли за побег!

На ногах у Дмитрия Васильевича были валенки. Так вот чьи ботинки остались в зале! Видимо, он сильно боялся замерзнуть.

— Дорогой, — сказала ему Далия, все еще кипя, — я была вынуждена. Неужели ты хотел, чтобы в нашу семью пробралась непонятно кто! — Потом она взяла себя в руки и сказала: — И вообще, ничего не доказано. Насколько я поняла, инспектор беседовал с Мелиссой один на один! И еще неизвестно о чем. Может, о погоде! — И она подступилась ко мне: — Как ты могла услышать их беседу?

Я смутилась. Ну что сказать-то?

— Я подслушивала, — призналась я, глядя куда-то на деревья.

Кое-кто из гостей засмеялся.

— Вот так, — довольно сказал Бондин.

Мокрая Далия отступила назад, а потом презрительно сморщилась:

— Видишь, Миша, кого ты привел в дом. Одно слово — простушка.

— Я не простушка, я теперь тоже ведьма! — выкрикнула я с обидой.

— По сути ты все равно простушка, — отрезала Далия. — И я рада, что мой сын расторг помолвку.

— Это я расторгла помолвку, — гордо вскинула голову я.

Далия хмыкнула, будто не поверив. Да и плевать.

— Мама, — сказал, подходя, Миша. — Как же ты могла?! Так меня… одурачить. Так подставить! Меня же в Сибирь могли сослать за побег!

— Да, я твоя мама! Я хочу только лучшего для тебя! Лучше Сибирь, чем… эта! — тыкнув в меня наманикюренным пальцем, с надрывом произнесла Далия.

Со слишком большим надрывом. Но Миша поверил, только махнул рукой и ничего не сказал.

А какая-то тетушка поддержала Далию:

— И правильно. Я бы так же сделала. Что хорошего — невестка-простушка?

— Миша, я же вижу, ты рад снова быть с Мелиссой! — выкрикнула Далия. — Вы отличная пара!

Мелисса опять вцепилась в локоть Миши, и Миша не стряхнул ее руку и не отодвинулся. Что ж, Далия права. Он и правда доволен. Наверное, со мной ему как раз этого и не хватало: чтобы я висела на нем, как обезьяна на дереве.

Подошла Жасмин и подала Бондину толстый серебристый браслет.

Маргарита протянула левую руку. А Денис сказал:

— Нет. — Потом посмотрел на меня и сказал тихо, но четко: — Во время организации побега главой клана была ты.

И правда. Я протянула дрожащую левую руку.

Какая нелепица. У меня увели жениха, и я же сама за это должна буду отвечать.

А Маргарита почему-то хохотнула и сказала:

— Как здорово.

Вот не ожидала. Разумеется, она обрадовалась, что вместо нее накажут меня — это можно понять. Но зачем вслух-то это выражать?

Я поглядела на нее ошеломленно. А она сказала весело:

— Закон головы.

— Чего? — не поняла я.

— Закон головы клана, — сказал Денис. — Один из самых старых законов. Принят в пятнадцатом веке… — И он процитировал: — «Если член клана совершил преступление против головы клана, то голова имеет право наказать последнего по своему разумению…»

Что? Это значит, я могу придумать для Далии любое наказание? И для Мелиссы? Но она из другого клана. А жаль.

— «…равно как и его пособников», — договорил Денис.

Мелисса скуксилась, будто собиралась заплакать. Далия зло сощурила глаза.

То есть — любое наказание?

Но за что? За то, что они помогли мне понять, что я на самом деле не люблю Мишу, и за то, что встретила Дениса? Ведь если бы не эти две мымры… Неужели мы бы не встретились?.. Мне даже страшно стало.

По идее, я должна сказать им спасибо. Хотя они обе те еще кикиморы.

Превратить бы их в лягушек. На годик. Да хоть на пару дней. Пусть Далия не ругается, а тихо-мирно квакает. А Миша целует Мелиссу в лягушачьи губы. Хы.

— Только не превращай их в камни или в змей, — шепнул мне Бондин.

— Я и не собиралась, — огрызнулась я.

— А улыбаешься мечтательно.

И тут я придумала.

— Я наказываю их штрафом… Пусть оплатят мою свадьбу, — сказала я. — В митрилках.

А что. Они обе богатые. А я хочу те черевички и вообще… Красивый праздник.

— Мне кажется, свадьбу вы отменили, — заметила Далия ехидно.

— Ну и что, — сказала я. — Я имею в виду другую свадьбу… — Тут я смутилась. — Когда-нибудь…

— Ах, когда-нибудь! — хмыкнула Далия. — Отлично. Я согласна. Тем более что неизвестно, когда она будет.

Гости снисходительно улыбались. А я почувствовала, что выставила себя на посмешище. Это все черевички. Очень уж красивые. А у меня ни одной митрилки.

— Вот и прекрасно, — сказал Бондин смешливо.

А Маргарита как-то странно поглядела на него.

Бондин объявил:

— Могу сказать, что наша инспекция завершена. Спасибо за содейст…

— Не завершена! — К Денису подскочила Жасмин с толстой книгой в руках. — Это список нарушений. Надо по ним еще разок допросить.

Денис забрал у нее талмуд:

— Я ознакомлюсь с ним на досуге. И кого потребуется, вызову к себе.

Жасмин тихо прогундела, склонившись к Бондину:

— Нельзя их отпускать. Половина из них преступники.

— Да что ты, — тихо отозвался Бондин. А потом громко сказал, обращаясь ко всем: — Можете ехать по домам. Или куда вздумается. Только попрошу задержаться Далию Георгиевну и Мелиссу Сигизмундовну для оформления штрафа.

— Будущего, возможного, штрафа, — сказала Далия. Потом бросила на меня высокомерный взгляд: — Хотя, скорее всего, и невозможного.

А я обратилась к Денису:

— Ведь кроме штрафа я могу еще какое-нибудь наказание назначить?

— Ага. Любое.

— Даже в жаб их превратить?

Далия вздрогнула.

— Да, — кивнул Бондин.

— Например, в жабу, которая превратится обратно в человека от поцелуя любимого?

— Угу, — снова кивнул Бондин.

Миша покосился на Мелиссу и поморщился, а Дмитрий Васильевич обреченно вздохнул.

— Силенок у тебя на это не хватит! — презрительно сказала Далия, отплевываясь от мокрого локона.

Жасмин освобождала дам от браслетов: она проводила телефоном по запястью каждой, будто считывая цифровой код, после чего браслет снимался. Но гости, хотя им разрешили уйти, не уходили, а с любопытством наблюдали за нами.

— Может быть, — сказала я, — и не хватит. И вместо жабы получится какой-нибудь головастик.

Миша сморщился еще больше. У Мелиссы по щеке скатилась слеза.

— Да ну вас, — сказала я. — Не собираюсь я вас превращать.

Мордациус, жевавший бутерброд, разочарованно хмыкнул. Все стали расходиться.

— Вика, — сказала Маргарита, — идем ко мне чаек попить?

— С удовольствием, — улыбнулась я. Потом вспомнила: — Я только кофту и сумку возьму в доме.

Маргарита кивнула:

— Я буду тебя ждать, — и пошла по дорожке в обход дома.

Барсукова и Денис направились в дом вслед за всеми. Я задержала Дениса за локоть:

— Слушай…

— Что?

— Как ты узнал, что я пряталась за окном?

Он улыбнулся:

— Прослушал запись в очках. А там Сенька говорит кому-то: «Подслушиваешь?»

— А с чего ты взял, что мне?

— Миша был в отключке, Орхидея и Николас заняты друг другом. Кто же еще? — он усмехнулся.

Иногда он бывает слишком догадливым.

— Я побегу выписывать квитанции, — сказал Денис.

— Но на какую сумму? — Я ведь насчет свадьбы больше из обиды ляпнула. Откуда я знаю, сколько понадобится митрилок на ведьминскую свадьбу и вообще, будет ли у меня свадьба когда-нибудь?

— Без конкретной суммы. Просто пятьдесят процентов оплаты твоей свадьбы на каждую… Так что… можешь шиковать.

Я только пожала плечами. Захочется ли мне шиковать, если я буду старой невестой? Ведь свадьба в ближайшее время мне не светит.

А Бондин уже пошел в дом. Я двинулась за ним. Вместе мы проследовали в гостиную, к дивану, где лежали наши вещи. Я взяла сумку и кофту, подняла с пола рюкзак с деньгами. Денис рылся в саквояже, потом достал оттуда книжечку с отрывными листами. Сказал мне тихо:

— У меня есть твой телефон.

— Откуда?

— Из картотеки.

— А-а.

— Так что я буду звонить.

— Хорошо, — улыбнулась я.

— И приглашать на свидания, — сказал он.

В моей сумке запищал сотовый.

— Это пока что не я, — улыбнувшись, сказал Денис.

Я засмеялась, вытащила телефон. На экране светилось: «Баран». Так был обозначен в моем телефоне менеджер торгового отдела, мой начальник. Это было его официальное прозвище в магазине. Я сбросила звонок. Хочет видеть меня на работе, видимо. Я ведь и отпрашиваться не стала.

Денис прошептал:

— Я ведь не договорил тогда, в теплице… Я хотел сказать, мы знакомы всего два дня, а ты мне стала очень дорога.

— Правда? — У меня просто дыхание перехватило, и я не знала, что сказать.

— Да, — сказал Денис со смущенной улыбкой.

Сотовый в моей руке зазвонил снова. И я снова сбросила звонок.

Но Денис уже кивнул и пошел к Далии и Мелиссе. Елки, мне бы хотелось ответить Денису, что он тоже стал мне ужасно дорог. Но он уже присел за столик и выписывал квитанции. Откуда ни возьмись к столику важно подошел Сенька, запрыгнул прямо на книжечку и выгнул спину.

— Сейчас, сейчас поедем домой, — сказал ему Денис. — Ну, уйди, рыжий.

Рыжий котяра сошел с книжечки и уселся рядом.

Признание Дениса еще звучало в моих ушах. Я, продолжая преглупо улыбаться, направилась через гостиную и коридор к черному выходу из дома.

Телефон снова заверещал свою простенькую надоедливую мелодию. Вот поэтому Барана и звали Баран. Не потому, что он глупый. А потому что упрямый. И одновременно глупый.

Я нажала кнопку ответа.

— Виктория! — выстрелил мне в ухо сухой голос Барана. — Ты знаешь, что сегодня понедельник?

— Да, — ответила я честно.

— И ты должна быть на работе.

— Да.

— И народу полным-полно, а твоя касса закрыта, потому что мне некого за нее посадить.

Народу было полно, потому что по понедельникам в нашем супермаркете скидка для пенсионеров — семь процентов. Я никогда раньше не думала, что в нашем районе столько пенсионеров.

Я сказала Барану:

— Вообще-то я уволилась.

— Когда?

— Э-э… Позавчера. Просто некогда было сообщать вам об этом.

Вот как смело можно разговаривать с боссом, если знаешь, что тебе никогда в жизни больше не нужна будет работа! Ну, по крайней мере, у него в супермаркете за кассой. Потому что для развлечения я бы нашла себе работу повеселее. Например, дежурная в зале в кинотеатре. Отрывай себе корешки билетиков, раздавай 3D-очки, а потом сиди и смотри фильмы. Или иди в кафе и поп-корном угощайся. Наверняка для служащих он у них бесплатный…

А Баран сказал на мою смелую фразу:

— Интересные дела.

И голос у него был озадаченный. Так и вижу — стоит и чешет свою лысую заостренную макушку.

— Так что до свидания! — сказала я.

— Слушай, Виктория, ты там не пьяная случайно? — вдруг сказал он.

— Нет.

— Смотри, а то за пьянство у нас увольняют!

— Так я же уже, — удивилась я. — Уволилась.

— А отработать две недели?

— А я не хочу.

— Ты обязана.

— Ведьма никогда ничего не обязана!

— Какая еще… Ты пьяная!

Я прервала связь. Потом выключила телефон вообще. Как здорово не быть должной! Не бояться потерять трудовую книжку и последнюю выплату! Не беспокоиться о деньгах!

Ура! Ура!

Вот сейчас я почувствовала себя по-настоящему ведьмой. Это же просто совершенно другая жизнь! Будто я вдруг стала миллионершей. Или даже королевой. Да нет. Ведьма куда круче них! Ни работы, ни границ, ни обязательств! Просто волшебно!

И вот я снова сижу за большим деревянным столом на кухне у Маргариты, и она наливает мне чай.

Я расспрашивала ее о том, что происходило в поместье, пока мы были на Канарах, и о джиннах в частности. Потому что, хотя я и призналась прилюдно, что вызвала джинна, у меня, разумеется, и представления не было, как их вызывают на самом деле и что это такое. И я не понимаю, почему Бондин вообще мне поверил. Свои сомнения я выразила вслух.

— Потому что он отличный парень, — ответила Маргарита, садясь за стол и сотворяя из ничего тарелку с пирожками. — С повидлом любишь?

— Ага. Очень. — Я взяла пирожок и положила на свою тарелку. — Думаете, он понял, что я ничего о них не знаю даже?

— Потереть лампу! Это ж надо такое выдумать.

— Это не выдумки. Это сказка, — обиделась я.

— Что одно и то же.

— Значит, никто не поверил?

— Разумеется нет. Ты уж извини их. Они были просто рады, что ты взяла вину на себя и меня не накажут.

— Они вас любят.

— Возможно.

— Но я видела лампу. Далия ее прятала. То есть Далия Георгиевна.

— Можешь называть ее Далия. — Маргарита отпила чаю. — Лампа — это ловушка. Когда надо поймать джинна и выставить из дома. А вызывают его без всякой лампы.

— Тогда где же его ищут?

— В любой дикой местности. Далия ездила к подруге в Абхазию. Там они бродили по пещерам. И вызвали джинна. Они ведь разные бывают. Степные, пустынные, да кто где выберет жить. Этот — пещерный.

— Ничего себе. Так их очень много?

— Не знаю. Но думаю, не очень много. К тому же их редко используют. И это запрещено, как ты уже знаешь.

— Да… Но как же они вызвали его там, в пещере?

— Три раза прокричали «Джин!».

— Так просто? — вытаращила я глаза.

— И приготовили кувшин его любимого горячего как это… компота… пунша… В общем, вино со всякими фруктами и травами. Рецепт точно не помню. Он у меня в кулинарной книге есть. Там его Далия и взяла. А ведь сроду готовить не любила… А главное, эти джинны — хитрюги. Они выполняют желания как им вздумается.

— Да?

Маргарита понизила голос:

— Всего можно получить три желания. Я знаю о двух, которые загадала Далия. Во-первых, ей надоело искать путевую кухарку, и она попросила самого лучшего повара на свете. Джинн заявил, что лучший повар на свете — это он сам. И стал работать. А я закрыла на это глаза.

— Вы знали, что это джинн?

— Ну, я сразу поняла, что это не человек. И подозревала, да, что это кто-то вроде… джинна. Но знаешь, я подумала, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. По крайней мере, Далия перестала психовать из-за невкусной стряпни!

Я понимала Маргариту. Ведь я уже видела, как Далия может психовать.

— А второе желание?

— Тебя касалось.

— Меня?!

— Ну да. — Она легонько двинула пальцем, а на столе появилась тарелка с большими сочными грушами и черным мелким виноградом. — Кишмиш, — сказала Маргарита. — Без косточек.

Я попробовала виноград — и правда без косточек. Потом взяла душистую грушу.

— Далия приказала джинну устроить так, чтобы Миша нашел себе жену — отличную ведьму.

— А он нашел простушку, — сказала я.

— Потому что желание главы клана важнее, чем желание джинна.

— Да? — удивилась я. Потом до меня дошло, и я удивилась еще больше: — Вы хотели, чтобы Миша женился на простушке?!

— На тебе, глупенькая. Миша рассказывал о вас, и я, кхм… посмотрела на тебя и решила, что ты как раз та, которая сделает его счастливым.

— То есть как посмотрели?

— Была в твоем супермаркете. Ты мне понравилась. Вежливая, добрая. Хотя считаешь на кассе очень медленно.

— Я там недавно.

— Ах, вот оно что… Ну вот. Мое желание перебило желание Далии. Хотя… может быть, и нет. Никто не знает, какими путями джинны исполняют желания. Миша собрался жениться на тебе. Ты стала ведьмой. А потом Миша сбежал с ведьмой. И теперь хочет жениться на ней… Извини. — Она похлопала меня по руке. — Но в обоих случаях он бы женился на ведьме. Как хотела Далия.

— Тогда почему она устроила побег?

— Она подговорила Мелиссу не только потому, что ты была простушкой. Но, главное, для того, чтобы ты перестала быть частью семьи и потеряла власть над кланом. Видимо, решила, что пусть уж лучше власть останется у меня, чем у незнакомой девчонки.

— Понятно.

Маргарита помолчала немного, внимательно поглядела на меня и сказала вдруг:

— А инспектор симпатичный.

Я смутилась:

— Да.

— Миша все же глупец… А ты будешь счастлива, я точно знаю. Я ведь старая ведьма, у которой к тому же было семь мужей, — она усмехнулась.

Я улыбнулась в ответ. Потом спросила о том, что меня ужасно интересовало:

— А что с джинном стало? То есть с поваром?

— Ну, ты же видела, он расставаться со своей кухней не хотел. Потом нам с Далией удалось все же загнать его в лампу. А когда вы уехали, он снова вырвался. Так что пришлось собирать общие силы всех ведьм семьи…

— Шабаш?

— Ага. Вот мы его и загнали. Да только… Жасмин была слишком близко и тоже в лампу влетела. Потом мы ее сумели выпустить. А она из-за прически разозлилась и всех арестовала.

Да, весело у них тут было.

Тут я кое-что вспомнила:

— А вы? Вас разве не арестовали? На вас не было красного браслета.

— Как же, арестовали, как и всех. Но когда ты сняла помолвочный браслет и перестала быть частью семьи, вся сила магии снова вернулась ко мне… И тот красный ремешок сам упал. Понимаешь, чтобы арестовать главу клана, нужны митриловые кандалы толщиной не меньше чем в палец. А не эта простеганная митриловой ниткой тесемка…

— А джинн?

— Я его выпустила в Подмосковье, когда обратно возвращались. Мы с ним договорились, что я помогу ему свой ресторан открыть. На Лазурном берегу! Теперь вот знакомых обзванивать надо, разрешение добывать. Все же джинн.

— Ну а ты мне про ваше путешествие расскажешь? — спросила бабуля. — Орхидея уже домой вернулась?

— Нет, на Канарах задержалась, самолет чинит.

Я стала рассказывать о наших приключениях. И просидела за чаем у Маргариты до глубокой ночи.

Маргарита оставила меня ночевать. Утром я вызвала нормальное человеческое такси, чтобы уехать восвояси, и, когда шла к воротам, случайно узнала про третье желание Далии.

Я обходила дом и услышала голоса Далии и Дмитрия Васильевича, доносившиеся от парадного крыльца.

— Вызвать джинна из-за обедов! Как глупо! — пробурчал голос Дмитрия Васильевича.

— Не из-за обедов, а главное, из-за того… Из-за того… — Голос Далии звучал нерешительно.

Я остановилась. Да, я ужасно невоспитанная простушка, которая может и подслушать. И потом, нечего им вопить на улице. Тут люди ходят.

— Я просила его, чтобы в меня снова влюбился мой самый близкий человек! А получилось… — голос Далии был почти плачущим, — ты был как раз в отъезде…

— И в тебя втюрился этот идиот Весловский! А я-то с ума сходил от ревности! То ты бегаешь возле повара, то сосед цветами задаривает! — Он расхохотался.

— Значит, ты ревновал? Значит, я тебе еще дорога…

Надо же, и у Далии есть сердце. А так и не скажешь!

Мне стало совершенно неловко. Я потихоньку отступила назад и ушла за угол. Что же делать? Пойти через дом? Так они спросят — чего меня в дом занесло?

Пойду тем же путем. Но — шумно. Громко топать? Позвенеть в колокольчик? У меня нет колокольчика.

Я запела первую пришедшую на ум песню и зашагала вперед.

На ум пришло:

— Пусть бегут неуклюже…

Пела я громко, от всей души. Но когда я вышла за угол, то увидела, что Далия вовсю целуется с мужем.

Я забыла слова, запнулась, а те двое отпрянули друг от друга.

— Как? — воскликнула Далия. — Ты тут? Что ты здесь забыла?

— Я была в гостях… У Маргариты Петровны, — пробормотала я.

— Надеюсь, — процедила Далия, — ноги твоей хромой больше в нашем поместье не будет.

Хм. Ведьминское выражение или это она лично мне?

Я только пожала плечами и пошла дальше, но тут Дмитрий Васильевич сбежал с крыльца и сказал:

— Вика, вы извините, что так все получилось. Вы замечательная девушка.

Я удивленно уставилась на него и сказала:

— Спасибо.

— Вас подвезти до станции, быть может?

— Я вызвала такси. Оно уже приехало.

— Понятно.

— До свидания.

— Пока. — Он махнул мне рукой.

* * *

— Эй! Что у вас обычно надевают на семейные ужины?

Стук молотка прекратился.

— Да что хочешь. Это же тебе не прием в Букингемском дворце.

Я вышла из спальни с двумя вешалками в руках. На одних плечиках висело длинное розовое платье в мелкий цветочек. На другом — черничное платье два-в-одном: снизу тонкий трикотаж, а сверху вязаное кружево — и все одного тона.

Денис вешал над камином большое овальное зеркало. Мы его вместе выбирали, в одном милом магазинчике старинных вещей. У зеркала была широкая серая рама с резьбой в виде растений. (Да, у Дениса в квартире есть камин. Настоящий. Потому что дом старинный и дымоход еще с дореволюционных времен остался.)

— Ровно? — спросил Денис.

Я уперлась сосредоточенным взглядом в раму справа, овал сдвинулся, выравниваясь.

— Теперь ровно, — сказала я довольно.

— О! Значит, стало получаться? — с одобрением сказал Денис.

— Ну, — скромно сказала я, — чемпионат по плюшкам я не выиграю.

— У нас в семье не играют в плюшки, — улыбнулся Денис.

Он посмотрел в зеркало, взлохматил свои рыжие волосы:

— По-моему, мне пора подстричься, не находишь?

— Нет. Если ты подстрижешься короче, они будут торчать ежиком.

— Ну ладно. — Он спрыгнул со стула и посмотрел наконец на меня.

— Это или это? — подняла я сначала одно, потом другое платье. — Это проще, а это наряднее.

— Мне оба нравятся.

Я вздохнула. И вот что толку его спрашивать? Наш кот Сенька, сидевший на ковре, подошел, понюхал платья.

— Ну а тебе какое больше нравится? — спросила я кота.

Кот фыркнул, потом чихнул.

— И как это понимать? — спросила я и повернула перстень камнем внутрь.

— Зачем оно мне? — сказал кот, направился в спальню и запрыгнул на кровать.

Денис убрал дрель в чемоданчик. Смилостивился:

— Надевай цветочное.

— Да?

— Определенно.

— Нет. Фиолетовое более стильное и модное. Лучше надену его.

Денис пожал плечами:

— А зачем спрашиваешь?

— Посоветоваться! — Я ушла обратно в спальню, вернула платья в шифоньер. Потом выглянула: — А ты что наденешь?

Денис вытирал известку с каминной полки. Усмехнулся:

— Телогрейку.

Я хотела ему сказать, что только не тот его коричневый полосатый костюм, который у него для работы и для торжественных случаев, но тут затрубил вызов скайпа.

Денис подошел к столу, где лежал открытый ноутбук.

— Это Орхидея! — сообщил он и сказал уже в камеру: — Привет, Орхидея.

Я тоже подбежала к ноуту и, перебивая Денисово: «Как жизнь?», закричала:

— Поздравляю!

Денис уже уселся на стул, и я сотворила себе еще один стул рядом. Роскошный такой стульчик получился, в стиле барокко, с завитушками — я ведь нарочно заграничные интерьерные журналы посматриваю. Колдовать — так с размахом!

Орхидея тоже была перед экраном не одна. Рядом сидел Николай. А с двух сторон, отталкивая Орхидею и Николая, в экран тыкались две огромные наглые мохнатые оленьи морды.

— Спасибо! — довольно разулыбалась Орхидея. — Все это было так неожиданно! Никогда бы не подумала, что меня могут выбрать.

— Ну что ты! — возразила я. — Ты ведь отличная ведьма. И человек хороший.

— И красавица невероятная! — Николай приобнял Орхидею.

— Что есть, то есть, — скромно признала та, теребя пальцем кудряшки челки.

Олень слева снова ткнулся в экран, Орхидея отодвинула его морду двумя руками:

— Иди погуляй!.. — Потом доверительно сообщила нам: — Маргарита Петровна сказала, хоть я немножко кхм… рассеянная и недотепа, но зато я…

Олень прислонил свою огромную голову к голове Орхидее, она воскликнула:

— Кыш.

— Я их выведу. — Николай встал, похлопал оленя, что был рядом, по загривку: — Ну-ка, выходите, братцы, — и повел их прочь.

Орхидея наклонилась к экрану:

— Она сказала, зато я ответственная… тем более что перестала подмешивать направо и налево любовные зелья… — Орхидея еще понизила голос: — Хотя, признаться, иногда для смеха…

— Между прочим, я инспектор, — заметил Денис.

Я улыбнулась ему углом рта:

— А мы тут ведем девчачьи разговоры, — и оттолкнула его голову от камеры, — и ты мог бы не подслушивать.

Он тоже улыбнулся:

— Подслушивать у нас любит кто-то другой.

— Мяу! — утвердительно ответил откуда-то из-под стола Сенька.

— Я сама не ожидала! — говорила Орхидея. — Я — и вдруг глава клана! Никогда и не думала!

— Ты будешь отличной главой клана, — сказал мой Денис.

— Да! — покивала я.

— Спасибо, — смущенно засмеялась Орхидея.

Сенька прыгнул на стол и пошел по клавиатуре.

— Иди сюда, ябеда, — сказала я, сгребая его в охапку и перетаскивая к себе на колени. Но он стал царапаться и кусаться.

— Идем, я тебя накормлю, — сказал Денис Сеньке.

Они оба вышли из зала.

Я склонилась к камере и тихо сказала:

— Мы завтра идем на ужин к родителям Дениса.

— О! — воскликнула Орхидея. — Здорово!.. Волнуешься?

— Да. А вдруг они меня так же примут, как…

— Такие, как Далия, встречаются редко, — убедительно сказала Орхидея. — Я даже представить не могу, что она мне устроит, когда узнает, что Маргарита Петровна передала мне власть.

— Да уж. — Я вспомнила, что Далия устроила мне. И плюшки, и драку, и побег Миши. — Но ты все же ее родственница…

— Сестра троюродная.

— Ну вот. Может, она не будет очень уж против.

Орхидея покивала:

— Ты тоже не волнуйся. Ты такая милая девушка. Его мама тебя полюбит.

— Ой, да хотя бы не выгнала, и то хорошо…

Орхидея сказала шепотом:

— А у тебя что, пофигенции не осталось?

— Пофигенции? — Как же я о ней забыла! — Осталась! — радостно вскричала я.

— Кто осталась? — к столу подошел Денис.

— Малина сушеная, — сказала Орхидея. — Вика тоже чай хочет из нее заваривать. Я пришлю.

— Да я у мамы могу спросить, — сказал Денис. — Она тоже всякие ягоды сушит.

Около Орхидеи снова появился Николай, в руках у него были две кружки. Одну он поставил перед Орхидеей:

— Осторожно, горячий.

— Я вот полюбила чай с малиной, — сообщила Орхидея, дуя в кружку.

Кружки были нарядные, из магазина Бабы-Яги: у Орхидеи — с голубем, у Николая — с попугаем. Хорошо, что они больше не пылятся на полке.

Я открыла дверцу нашей серебристой сотой «Ауди», то есть денисовской, разумеется, «Ауди», и плюхнулась на сиденье.

Пофигенцию я пить перед выходом не стала. Если я буду глупо хихикать и смотреть на все равнодушно, они, чего доброго, примут меня за ненормальную! Но флакончик с собой я на всякий случай взяла.

Пристегнула ремень, но мы все не трогались с места.

— Почему мы стоим? — спросила я.

Денис сказал:

— Руль слишком пыльный. Так ехать нельзя. Там в бардачке тряпка, достань, я протру.

— Чего-о?

Он же ездит на этой машине каждый день. Первый раз в жизни слышу, что машина не может ехать, из-за того что у нее руль запылился. Ах, да он просто…

— Ты шутишь? — Я уже готова была рассмеяться.

— Вовсе нет, — абсолютно серьезно ответил он.

Я посмотрела на руль:

— По-моему, он очень чистый. И даже блестит.

— Мне же рулить. Так что дай, пожалуйста, тряпку.

— Хорошо.

Недоумевая — и это мягко сказано. — Я открыла бардачок. А там… что-то сияет. Мягким, белым светом.

Не веря своим глазам, я достала…

— Черевички! Какая красота!

Белая замша, золотая вышивка, драгоценные камешки, голубые и синие, жемчуг.

А Денис смущенно откашлялся и произнес:

— Вика… согласна ли ты стать моей женой?

Я резко повернулась к нему:

— Что?!

— Там… внутри туфли… кажется, в левой…

Я сунула руку в аккуратный, слегка скругленный туфелькин носок. И достала колечко. Из белого металла, с белым прозрачным камушком.

Я не помню, что я сказала. Кажется, просто «Да». А может, только кивнула. Я так разволновалась.

Денис надел мне кольцо на безымянный палец левой руки. У ведьм, как я уже узнала, все важные кольца на левой руке носят, потому что ближе к сердцу.

Колечко выглядело очень скромно по соседству с моим кольцом ведьмы, где были разноцветные эмалированные цветы и розовый бриллиант размером с булыжник.

Оно было скромным и великолепным. И самым дорогим на свете.

А этот чертов ремень безопасности мешал мне броситься на шею Денису, и я — не с первой попытки — но отстегнула его. И бросилась на шею.

Денис сказал:

— Я хотел сделать предложение после сегодняшнего ужина. Но ты так волнуешься из-за того, что едешь к моим. Я подумал, тебе будет проще, если ты уже будешь моей невестой.

Я вернулась на свое место, ответила:

— Даже не знаю. Я теперь волнуюсь еще больше.

А Денис наклонился ко мне, поцеловал в щеку и сказал:

— Не бойся. Они тебя полюбят, вот увидишь.

— Ты думаешь? — неуверенно сказала я.

Он улыбнулся:

— Тебя невозможно не любить.

Хм. Как он здорово улыбается. Всю жизнь бы любовалась его улыбкой. И кажется, мне это и предстоит!

— Чего ты? — спросил он.

Сижу гляжу на него, глупо улыбаясь от счастья.

— Ничего, — отвечаю. — Слушай, а как ты отважился к Бабе-Яге заявиться? После того, как она…

— Ну, — он повернул ключ зажигания, — в этот раз она меня в пруд не бросила. И потом, монеты я тогда вернул, департамент оплатил ремонт лебединой шеи…

Мы двинулись с места. Денис продолжал с усмешкой:

— А уж когда я ей сказал, что жениться собираюсь…

Я тихо засмеялась, представляя, как Роза Баба-Яга начала предлагать самые лучшие и роскошные варианты свадьбы. Мне просто не терпится поехать к ней в салон!

Мы ехали по городу, я любовалась весенними улицами, и на душе моей тоже была весна и пели птички. Ничего, это волнение приятное, обойдусь без пофигенции, даже если при словах Дениса: «А это моя невеста» у меня будут дрожать руки и лицо пойдет красными пятнами.

Когда мы въехали в ворота (без всяких пропусков, что мне очень понравилось), Денис сказал:

— Знаешь что?

— Что?

— Когда она представит тебя папе, постарайся не смеяться. Он, кстати, хоть и не разговаривает, все понимает.

— С чего ты взял, что я буду смеяться? Это очень грустно, что твой папа — рыба.

— Золотая рыбка.

— Разницы-то.

Денис вырулил на аллею, ведущую к небольшому симпатичному кирпичному коттеджику.

На березах, растущих вдоль аллеи, уже проклюнулись нежные светло-зеленые листочки. Небо было невероятно синим, каким бывает только весной.

— О, и они тут, — пробурчал Денис.

— Что?

— Вон. — Он кивнул на крутейшую, всю такую гладенькую и сияющую серебристую машину, припаркованную у самого крыльца. Я вытянула шею, увидела эмблему «Мерседеса». Но такой скругленной формы «Мерседесов» я еще не видела.

— А кто — они? — полюбопытствовала я, заранее догадываясь об ответе.

— Арчибальд с Жасмин.

Арчибальдом зовут старшего брата Дениса. Когда родился первенец, Бондины долго спорили, как его назвать. Отец хотел — Борисом, а мать — Артемом. Сошлись на том, что до девяти лет мальчика будут звать Артем, с девяти — Борис. А в шестнадцать, когда будет получать паспорт, пусть сам выбирает, какое имя ему больше по нраву. Мальчик, похоже, совсем запутался в именах, так что выбрал имя Арчибальд.

Я никогда не видела брата Дениса в жизни — только один раз на фото. Там это был небольшого роста остроносый человек в очках и с лысиной, обрамленной гладко зачесанными темными волосами. Выражение лица его было строгое и задумчивое, хотя стоял он на фоне египетских пирамид и был в цветастой рубашке, свободных белых штанах и круглой шляпе — фотография была сделана в отпуске. Встретиться с Арчибальдом в жизни мне было ужасно любопытно. Поэтому я воскликнула:

— Вот и хорошо! Сразу со всей семьей познакомлюсь.

— С Жасмин ты уже знакома.

— Ну и что. У вас дома она не будет всех строить и кричать в рупор.

— Она и без рупора любит покомандовать. Не мамой, разумеется. А мной. Или вот ты сейчас под руку подвернешься. Так что… не поддавайся.

Я выходила из машины и думала, пить уже пофигенцию или все-таки Жасмин — это не повод?

— Да, чуть не забыл, — сказал Денис. — Я ведь тебе говорил, что мама после превращения папы отказалась от колдовства?

— Не помню что-то…

— Она даже кольцо свое, око, уничтожила.

— Да что ты!

— С тех пор все, что связано с магией, ей ненавистно… И ведьм она э-э… на дух не переносит.

— Да? — он меня напугал.

— Так что, может, пока не будем говорить ей, что ты ведьма?

Я просто дар речи потеряла. Мы поднялись по трем ступенькам невысокого крыльца.

Тут я вспомнила:

— А как же Жасмин? Твоя мама не знает, что она ведьма?

— Знает. И… знаешь, мама две недели не разговаривала с Арчибальдом, а имя Жасмин даже слышать не хотела. Брат устроил Жасмин работать инспектором. И мама смирилась с нею. Все же она теперь борется с незаконным колдовством.

— Но я не хочу работать инспектором!

Он засмеялся:

— И не надо! — Потом понизил голос, потому что мы стояли перед самой дверью. — Но ты ведь можешь не колдовать хотя бы два часа? И сделать вид, что не знаешь о магии? Это будет просто — мама о ней никогда и не заговаривает!

— Но как же твоя инспекция у Реймсов? И Жасмин?

— С Жасмин брат уже договорился. Она и вспоминать не будет про то, что тебе передавали власть над кланом. Да мама и не любит такие истории.

— Но… Как же… Столько вранья…

— А через недельку-другую, когда мама поймет, какая ты замечательная, я сам ей все расскажу.

А если не поймет? А если она поймет, например, что я глупая и бестолковая?

Я думала, ужин будет в удовольствие. А теперь сиди и весь вечер бойся, что нечаянно превратишь ложку в вилку. Такое уже было. Та-ак. Надо что-то предпринять!

— Слушай, — задержала я руку Дениса, которую он протянул к кнопке звонка, — я забыла… э-э… помаду в машине…

— Разве она у тебя не в сумке? — Он кивнул на мой золотой праздничный клатч.

— Нет. Она там… на бардачке, кажется. Я сейчас, секунду!

Я бросилась к машине, рванула дверцу и всунулась на сиденье. Повернулась спиной к Денису, открыла сумку и вытащила из внутреннего кармашка стеклянный флакончик, от которого исходил мягкий золотисто-зеленый свет. Я берегла пофигенцию для особенных случаев и истратила всего несколько капель. Так что там как было полфлакона, так и оставалось.

Я запрокинула голову, открыла рот и капнула на язык травянисто-сладкую густую жидкость. Кажется, вылилось больше капли. Гораздо больше.

Я облизнулась. Пофигенция ласковой сладкой теплотой расплылась по языку и губам.

Я убрала флакон в сумочку, вышла, захлопнула дверцу. Двинулась вперед — ай! Зацепилась рукавом о ручку машины! Мое стильное черничное кружевное платье!

Ну да ладно. Не кружева приглашены на ужин, а я.

Я вернулась к Денису.

— У тебя рукав порвался, — тут же заметил он.

Ну и что, — пожала я плечами. — Подумаешь. Главное — не платье, а человек.

— Мне нравится твой настрой, — улыбнулся Денис.

— Мне тоже.

Денис нажал на круглую медную кнопку звонка.