Имение Вайсбах оказалось довольно большим мрачным двухэтажным домом, обнесенным невысокой каменной стеной. Если в Грюнберге господствовало смешение различных стилей, то в этой тяжелой глыбе нельзя было отыскать признаков никакой определенной архитектуры. Сотни полторы лет ему, наверно, было, и если в те времена кубизм уже был известен, то хозяин находился в числе его сторонников.

Мы добрались до имения самым кратчайшим путем — через лес. В этом нам помог случайно попавшийся на дороге попутчик. Человек шагал по шоссе, держа в руке пиджак, голову его прикрывала старая порыжевшая шляпа.

— Куда? — коротко спросил у него Крайнев, притормозив машину.

— Вайсбах, — так же коротко ответил тот. Голос у него был хрипловатым и как будто даже недоброжелательным. Еще издали я его принял за сельскохозяйственного рабочего, теперь, когда он сел рядом, мое предположение стало уверенностью.

Обожженное солнцем, пересеченное глубокими морщинами лицо, большие натруженные руки лучше всего сказали об этом. Было ему около пятидесяти.

— На работу? — снова спросил Крайнев.

— Да вот, думаю пристроиться. Что-то же делать надо.

Он чувствовал себя в машине немного неловко, смотрел куда-то в сторону и вообще, как мне показалось, предпочел бы идти пешком.

— А почему именно к Штейнбоку?

— Да как вам сказать, по старой памяти. До войны приходилось прикладывать руки к его земле, пока не мобилизовали…

— А какой он, этот Штейнбок?

Неловкость как будто стала оставлять нашего пассажира. Он с любопытством посмотрел на Крайнева, его обветренные губы тронула чуть заметная улыбка.

— Как вам сказать? Такой, как все.

— Строгий, но справедливый?

— Вот-вот, — закивал головой тот, неожиданно широко улыбнувшись. — Или, как это у вас говорится, — что хрен, что редька. Так?

Мы рассмеялись.

— Это уже не совсем так: у нас говорят — хрен редьки не слаще. Земли нет?

Лицо его вдруг снова стало хмурым. Он посмотрел на свою шляпу с таким видом, словно этот вопрос исходил от нее.

— Нет, почему, земля есть. Вон она. Только моя не здесь, получать ее надо было где-то там, на Востоке. Так нам всегда говорили…

— И получили?

Он усмехнулся.

— Кое-кто получил. Метра по два. А другим и того меньше досталось.

— Ну и что же теперь? — нарушил я короткую паузу.

— Попробуем найти что-нибудь поближе. А кому надо подальше — пусть добывают сами. Я всем этим сыт по горло. Это так же верно, как и то, что меня зовут Пауль Ринге и что я с самого детства работаю на других. Спасибо вам, что довезли. Пожалуйста, остановитесь вот здесь, у поворота.

— Разве вы не в самое имение?

— Зайду к брату. Он здесь работал всю войну. Узнаю, что и как…

Прежде чем Ринге сошел на дорогу, я спросил его:

— Ну, а как же с землей, Ринге, а?

Он бросил на меня изучающий взгляд.

— Да вот, говорят, готовится реформа…

— А если ее не будет? Тогда все по-старому?

Ринге отвел от меня взор и, нахмурясь, посмотрел на свои руки.

— Тогда ее нужно будет сделать самим. Вот этими самыми руками. Я так думаю.

Он повернулся и зашагал в сторону от шоссе, через реденький лесок, за которым можно было различить небольшое приземистое, похожее на барак, здание.

Повернув налево, мы увидели имение Вайсбах.

— Ну вот тебе, к примеру, уже один Пауль, который не только не скажет «не полагается», но и сам готов потребовать, — обратился я к Крайневу.

Тот лукаво улыбнулся.

— Знаю и вижу. Только, понимаешь, мне просто не терпится, чтобы таких Паулей было побольше. Однако смотри, похоже, мы попали в этот Вайсбах в самую сиесту. Нигде ни одного человека.

Действительно, обширный двор имения был совершенно пуст.

Странное безлюдье имения удивило нас. Но тут двери гаража распахнулись, и из них вышел небольшого роста человек в замасленном комбинезоне. Вытирая тряпкой руки, чуть прихрамывая, он направился к нам.

— Нам нужен хозяин, — Крайнев кивнул головой на дом. — У вас есть масло? Немного смазочного масла для машины.

— Масло? Есть. А хозяин уехал осматривать поля. Госпожа у себя.

Я поднял голову и увидел в одном из окон второго этажа женскую фигуру. Похоже, что она наблюдала за нами. Перехватив мой взгляд, женщина стремительно исчезла. Но ее белый чепец показался в дверях, прежде чем мы подошли к ним.

Ей было немногим меньше сорока, но сохранилась она отлично. Что-то в ее одеянии показалось мне театральным. Как-то не вязалось холеное, привыкшее повелевать лицо с подчеркнуто демократическим костюмом служанки — скромным сереньким платьем под темным передником.

Она улыбнулась нам, улыбнулась так радостно и непринужденно, словно ждала нашего приезда.

— Ах, герр комендант, — почти пропела она, — как я рада. Заходите, заходите, пожалуйста. Отца нет дома, но ведь для гостей главное, что дома хозяйка. Не правда ли?

— Вы ошиблись только наполовину. Мы попали к вам в гости, но совершенно случайно. У нас кончилось масло. Если вы одолжите… Надеюсь, у вас оно есть?

— О, наверное. Я сейчас дам указание Гансу и…

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Шоферы в этом отношении договорятся быстрее нас. Ну, а уж раз мы все-таки заехали, я хотел бы выяснить, как обстоит дело с устройством переселенцев. Да, прошу прощения. Мой друг. — Крайнев представил меня, не упомянув, конечно, моей должности.

Фрау Штейнбок церемонно присела.

— Прошу в дом. Отец задержится недолго. В отношении беженцев можете не беспокоиться, герр комендант. Мы уже сделали все возможное. Ведь мы же понимаем, как теперь тяжело людям. Хотя наша семья так много потеряла на этой несчастной войне, нам нужно тоже внести свою долю в общее дело. Свой второй дом мы передали в распоряжение бедствующих семей. Они уже там разместились.

— У вас есть еще один дом? — равнодушно спросил Крайнев.

— О, совсем небольшой. Это недалеко от Нейштадта. Отец приобрел его совсем случайно незадолго перед войной. Вернее, его навязали ему власти. Он был у кого-то конфискован. А казне всегда нужны деньги, и отца заставили заплатить. Мы так рады, что теперь он будет служить на пользу нашему народу.

Она говорила все это на ходу, ведя нас в дом, и последние слова произнесла уже в обширном мрачноватом зале, плохо освещенном высокими узкими окнами.

Из этого зала на меня пахнуло средневековьем. Огромный, размером в хорошие ворота, камин с чугунной решеткой, огромный грубый стол посредине зала, тяжелые балки под потолком. Здесь все было настолько лишено привычных пропорций, все настолько увеличено в размерах, что обычная полочка с книгами, стоявшая в углу, и маленький столик у дверей казались игрушечными, попавшими сюда случайно. Ко мне пришло неприятное ощущение, словно я сам сжался, стал каким-то маленьким, бессильным. Наверное, эту цель — внушить такие же ощущения стоявшему в зале перед окном владельца, и преследовали его строители.

Мой интерес к окружающему не скрылся от взора хозяйки.

— Господина обер-лейтенанта интересует дом? О да, это очень старинное здание. Ему почти четыреста лет. Наверху мы кое-что перестроили на современный лад, а внизу все осталось без изменений, — она вздохнула. — На все нужны деньги, столько денег. А у нас дела никогда не были особенно хороши.

«Что не помешало вам, однако, приобрести «навязанный» дом», — подумал я про себя. Она словно угадала мою мысль.

— Если бы не эта несчастная покупка, мы, может быть, и смогли бы что-то здесь перестроить. Но мы нисколько не жалеем, ведь она пошла на общее благо, не правда ли? Теперь, говорят, там будет коллективное хозяйство, как это произносится, — коммуна, да?

— Там будет то, что захотят его новые хозяева, — сказал я.

— О, что вы! — испуганно воскликнула она. — Разве я осуждаю? Если это на пользу…

— Им, безусловно, на пользу, — чуть иронически вставил Крайнев. — Кстати, фрау Штейнбок, вы, конечно, имели деловые отношения с соседними помещиками. Не можете ли вы сказать, с кем именно и в чем они выражались? Нам хотелось бы восстановить картину экономических связей района. Или, может быть, это сумеет сделать только ваш отец?

На этот раз фрау Штейнбок улыбнулась уверенной, спокойной улыбкой.

— Мой отец очень аккуратный человек, — она подошла к полочке и сняла с нее большую книгу в темном переплете. — Его вполне может заменить вот эта книга. Здесь вы найдете все наши взаимные расчеты за последние два года.

— И до последнего дня?

— Последнюю запись отец сделал сегодня утром, — она положила книгу перед нами на стол. — Вы разрешите мне угостить вас кофе?

— Спасибо, — Крайнев раскрыл книгу. — Как-нибудь в другой раз. У нас совсем немного времени.

— В таком случае разрешите мне оставить вас на несколько минут. Я только дам кое-какие распоряжения по хозяйству.

Она снова очень мило улыбнулась и исчезла в узкой двери.

Крайнев подвинул ко мне открытую книгу и сумрачно посмотрел на ее разлинованные, исписанные крупным почерком страницы.

— Нет, ты скажи, подозревал ли ты когда-нибудь, что будешь интересоваться дебетом-кредитом настоящего помещика? Честное слово, у меня такое чувство, словно меня кто-то схватил и перетащил на эпоху назад, нечто вроде ощущения «янки при дворе короля Артура». Не хватает здесь еще подъемного моста и звука трубы на башнях. Или вот сейчас откроется где-нибудь в стенах дверь, и выпрыгнет прямо на нас шут с погремушками и бубенчиками…

Он вдруг осекся и посмотрел в дальний угол зала.

— Черт, — услышал я его растерянный шепот, — не доставало еще, чтобы я стал предсказателем.

Я проследил за его взглядом и невольно вздрогнул. Из небольшой двери, которую сразу было трудно заметить, по идущим от нее вниз ступенькам спускалось какое-то странное существо. Полумрак не давал рассмотреть его отчетливо. Наконец, когда оно спустилось со ступенек и проковыляло до противоположной стороны стола, мы разобрали, что по направлению к нам двигался, опираясь на палку, небольшого роста, согнутый почти под прямым углом человек. В одной руке у него была палка, но вот что за предмет находился в другой? Похоже, что он держал у рта рог и собирался трубить, как это только что предсказывал Крайнев.

Шаркая подошвами по каменному полу и постукивая палкой, он очень медленно приближался.

В полосе света, падающего из окна, он наконец остановился.

Перед нами был древний старик со сморщенным маленьким бесцветным и безволосым лицом. То, что казалось на расстоянии рогом, готовым затрубить, оказалось слуховой трубой, не уступающей, наверное, в возрасте самому хозяину. На сморщенной коже лица злыми угольками горели два маленьких глаза. Они смотрели на нас не мигая, в упор. Старик вдруг захихикал и, не выпуская из рук палки, поманил нас скрюченным пальцем. Несмотря на то, что мы не двинулись с места, он заговорил свистящим шепотом, проглатывая звуки, а иногда и целые слова.

— Опять сначала. Вздор… все вздор. Это могли мы. Седан, Версаль, Империя… Железо и кровь… Кровь по колено. — Он даже сделал попытку гордо выпрямиться, но у него ничего не получилось. — Нужен император, шута и кривляку на свалку. А потом снова в поход… На Восток, на Запад. Солдаты, миллионы солдат… А «оборотни» — это блеф, миф…

— Клаус!! — Это кричала фрау Штейнбок. Она стояла в дверях, и лицо ее выражало ужас. В ту же минуту она стремительно бросилась к старику и схватила его за руку. — Боже мой, Клаус, зачем ты здесь? Ты хочешь себя убить. Ведь тебе же совсем нельзя двигаться. — Она повернула к нам свое бледное, но уже немного успокоившееся лицо.

— Ради бога, простите и не обращайте на него внимания. Это мой дед. Ему девяносто восемь лет, и он уже давно не в своем уме. Всегда говорит непонятные глупости. Простите, я только отведу его в комнату.

Она довольно бесцеремонно потянула старика за собой, и тот, бормоча что-то себе под нос, послушно потащился за ней.

— Как ты думаешь, что будет дальше? — тихо спросил Крайнев, наблюдая за тем, как фрау Штейнбок и ее дед исчезали в маленькой двери. — Явится сюда тень Бисмарка или из какой-нибудь щели вылезет сам Фридрих Второй со своей напудренной гвардией? Честное слово, я особенно не удивлюсь ни тому, ни другому. Однако это говорящее видение не на шутку перепугало нашу уважаемую хозяйку. Если то, что говорил старик, сумасшествие, то таких сумасшедших до недавнего времени было здесь довольно много.

Я молчал. Только что происшедшая сцена произвела на меня довольно неприятное впечатление. Старик был не в своем уме, это не вызывало сомнения, но в словах его проступал отчетливый смысл. «Оборотни»? Почему он заговорил об этой тайной организации, на которую фашистские вожаки возлагали последние надежды. Эта мысль отодвинула от меня другие, то, зачем, собственно, я сюда и приехал. Тем более, что в лежащей передо мной на столе книге никаких деловых отношений между Витлингом и хозяином имения Вайсбах я не обнаружил. Посещение Витлингом имения утром перед самоубийством носило какой-то другой, совсем не хозяйственный характер.

Фрау Штейнбок вернулась. Лицо ее теперь было совсем спокойным.

— Какое нелепое происшествие. В нынешние времена мы даже не можем приставить к дедушке человека. Иногда он ставит нас в страшно неловкое положение. — Она испытующе посмотрела на нас. — Надеюсь, он вас ничем не оскорбил?

— О нет, что вы, — любезно ответил Крайнев. — Напротив, очень милый, приятный старик, вы напрасно его так быстро выпроводили.

— Ах, вы не знаете, сколько он нам причиняет беспокойства. Старость — это такая трудная вещь. Я понимаю, ее никому не избежать, но нам очень, очень с ним тяжело.

Хозяйка улыбнулась и посмотрела на книгу, которую я уже закрыл, но все еще держал в руках.

— Вы хотите ее взять с собой?

— О нет! Мы имеем уже некоторое представление о ваших хозяйственных связях. Больше она нам не нужна.

— В таком случае, окажите мне любезность и поставьте ее, пожалуйста, на ту полочку, что стоит рядом с вами.

Фрау Штейнбок явно начинала кокетничать, стараясь окончательно стереть следы неприятного происшествия.

Пока я подходил к полочке, Крайнев спросил у хозяйки, как лучше добраться к месту, где размещены переселенцы. Она отвечала очень подробно, не забывая при этом сообщить имена переселенцев и упомянуть о материальной помощи, которая им была оказана.

Прислушиваясь к разговору, я положил книгу на ее прежнее место и машинально взял первую из стоявших на верхней полке книг. Это было прекрасное издание «Фауста» Гете, заключенное в коленкоровый переплет. Оно меня сразу заинтересовало.

— Фрау Штейнбок, — сказал я, когда она закончила свои объяснения, — мне давно хотелось ознакомиться с «Фаустом» в подлиннике. Вы разрешите подержать его у себя несколько дней?

Насколько можно было заметить, эта просьба совсем не огорчила ее. Больше того, она, кажется, была довольна, что наконец отделывается от нас.

— О, я очень рада, что наш великий поэт нашел в вас своего почитателя. Можете держать книгу сколько вам угодно. Передадите ее через господина капитана, — она очаровательно улыбнулась. — Он ведь у нас теперь частый гость…

Мы поблагодарили хозяйку и направились к машине. Накрапывал легкий дождь, и пришлось подождать, пока Селин поднимет тент.

Выезжая из ворот, мы увидели фрау Штейнбок, возившуюся около прикрытой брезентом молотилки. На ее плечи был наброшен просторный, песочного цвета мужской плащ. Она старательно вытирала запачкавшийся смазочным маслом рукав и, встретившись с нами взглядом, беспомощно улыбнулась. Эта улыбка должна была означать — вот видите, мне все приходится делать самой, а я ведь только слабая женщина.

— Жаль, что Штейнбока тебе не удалось увидеть, — заметил Крайнев, когда имение осталось позади.

— Не жалей. Думаю, что сделать это еще придется.

— Но помещичий дебет-кредит кое о чем тебе рассказал?

— Рассказал. Только, — я похлопал ладонью по книжке, — Гете сделал это значительно лучше. Потом я тебе все объясню. Смотри.

Я раскрыл переплет. На внутренней его стороне отчетливо выделялся продолговатый четырехугольник. Точно такой же, какие я обнаружил на некоторых книгах в библиотеке Грюнберга.

Крайнев бросил на книгу внимательный взгляд и, хотя, конечно, ничего не понял, кивнул головой.

— Могу добавить тебе о Штейнбоках еще одно. Пока они ведут себя по отношению к нам более чем лояльно. Любое распоряжение комендатуры выполняется молниеносно, а порою и предугадывается. Не знаю, как покажется тебе, но, по-моему, это обстоятельство настораживающее. Если настоящего своего лица они не покажут и после земельной реформы, значит, копать надо значительно глубже. Я-то уверен, что и у дочки и у отца закваска та же, что и у их древнего предка со слуховой трубкой. — Он вдруг расхохотался и откинулся на спинку сиденья. — Нет, серьезно, в каком музее они раскопали для него эту редкость? Знаешь, по-моему, точно такую же я видел в Малом в «Горе от ума» у князя Тугоуховского.

Когда машина перебралась через прозрачный ручеек, Крайнев подтолкнул меня локтем.

— Смотри.

На вершине холма в просветах редких сосен вырисовывалось несколько человеческих фигур. Среди них четко выделялась одна в знакомой потрепанной шляпе. Все они приветливо махали нам руками.

— Ринге, — Крайнев поднял руку. — Собирает друзей. — Он снова откинулся на спинку и посмотрел на меня. — А что, может быть, и вправду в Германии еще не перевелись настоящие парни. А?

С Крайневым мы расстались в Вайсзее. Он обещал держать нас в курсе всего, что могло произойти в Вайсбахе, и заглянуть к нам в ближайшее время для согласования действий.

Дома меня ждала неожиданность. Не успел я спрыгнуть с остановившейся у комендатуры машины, как вышедший из дверей комендатуры лейтенант Меркулов сообщил мне, что майор находится в госпитале и просил меня немедля идти туда.

— Что-нибудь случилось? — спросил я с тревогой.

— Час назад привезли Герхардта в довольно тяжелом состоянии. Упал, кажется, с какого-то обрыва и сильно расшибся. Впрочем, вы сами все узнаете.

Госпиталь, как мы громко называли свою санитарную часть, находился кварталах в двух от комендатуры. Он занимал нижний этаж небольшого двухэтажного дома. В первой же его комнате я нашел Воронцова и капитана медицинской службы Бушуева.

Спустя несколько минут я уже знал все.

После моего отъезда майор еще раз послал машину за Герхардтом. Но его снова не нашли ни в имении, ни в Мариендорфе. Тогда, вспомнив, что я видел Герхардта в районе липовой аллеи, майор направил поиски в это место. В них принял участие и встревоженный Лерхе. И оказалось, что зрение не обмануло меня. Герхардта нашли там, на дне пятиметрового обрыва, куда он каким-то образом свалился. Он был без сознания. Сейчас оно хотя и вернулось к нему, но говорить он еще не мог. Бушуев определил сотрясение мозга, но, по его мнению, опасности большой не было, если бы не возраст.

Каким образом все это случилось, выяснить было нельзя. Бушуев категорически запретил разговоры с больным.

Место, где произошло несчастье, я представлял довольно отчетливо. Обрыв этот находился правее аллеи. Именно с него и открывался вид на потонувшие в зелени черепичные крыши Мариендорфа. По краю обрыва шла узенькая тропинка, которая, спускаясь вниз, пересекала небольшой ручеек и вела прямо в парк Грюнберга. Очевидно, сокращая дорогу, Герхардт пошел по этой тропинке и, оступившись, упал вниз. К счастью, на склоне обрыва рос кустарник. Падая, он зацепился за него. Это прибавило на его теле несколько лишних царапин и ссадин, но зато значительно ослабило силу падения, а может быть, и спасло жизнь.

Случай с Герхардтом наносил нам тяжелый удар. Мы теряли в Грюнберге единственного человека, которому могли доверять. Шмидт, особенно после подозрительного поведения его жены, ни в какой мере не мог заменить нам Герхардта.

Хотя картины и были найдены, главная загадка Грюнберга — смерть Витлинга оставалась неразгаданной. Больше того, за ней всплывали неясные контуры какой-то новой загадки. Туманными видениями они поднимались с латинской надписи на одном из рисунков Грюневальда, с корешков книг, к которым добавилась еще одна, обнаруженная мною сегодня в имении Штейнбока. Какие нити связывали имения Грюнберг и Вайсбах? Может быть, смерть управляющего и не была связана с копией картины Дюрера, может быть, у Витлинга была какая-то своя тайна, которую знал Штейнбок и которую он пригрозил выдать?

Можно было бы, конечно, сегодня же допросить Штейнбока. Но чего бы мы добились? Он мог найти десятки объяснений для посещения его Витлингом. Ничего не получив, мы только заставим его насторожиться и без пользы откроем свои карты. Лучше всего не опережать события. Пока можно было установить только один факт — лгал ли Бергман или говорил правду, и, в последнем случае, захватить человека, который послал его на поиски картины.