Образ игры в литературе и кино
Трудно найти больший парадокс в общественном мнении, чем контраст между имиджем шахмат и собирательным образом шахматиста. Сама игра уже давно стала символом интеллектуальной деятельности. По словам Стефана Цвейга, она «выдержала испытание временем лучше, чем все книги и творения людей, это единственная игра, которая принадлежит всем народам и всем эпохам, и никому не известно имя божества, принесшего ее на землю, чтобы рассеивать скуку, изощрять ум, ободрять душу».
Распространенный же литературный стереотип шахматиста — самоуглубленный молчун, чья замкнутость граничит с одержимостью и даже с аутизмом. Владимир Набоков был заядлым шахматистом-любителем, но сурово обошелся с любимой игрой в своем знаменитом романе «Защита Лужина» (1930). Главный герой, нелюдимый и неуклюжий гроссмейстер, выглядит почти изгоем общества, если не принимать во внимание его признанный шахматный талант. Правда, в киноверсии 2000 года создан более благоприятный образ, даже с романтическим оттенком.
Стефан Цвейг тоже населил свой шахматный мир ущербными и эксцентричными персонажами. Его посмертно опубликованная «Шахматная новелла» (1942) представляет собой политический и психологический комментарий к нацистскому мировоззрению, а в центре сюжета проходят две партии между чемпионом мира по шахматам, полуграмотным молодым человеком, и врачом, который сошел с ума, играя в шахматы с самим собой в застенках гестапо. При этом Цвейг дает замечательное описание самой игры:
«Разве узкое определение «игра» не оскорбительно для шахмат? Однако это и не наука, и не искусство; вернее, нечто среднее, витающее между двумя этими понятиями, подобно тому, как витает между небом и землей гроб Магомета. В этой игре сочетаются самые противоречивые понятия: она и древняя, и вечно новая; механическая в своей основе, но приносящая победу только тому, кто обладает фантазией; ограниченная тесным геометрическим пространством, и в то же время безграничная в своих комбинациях… Ее простые правила может выучить любой ребенок, в ней пробует свои силы каждый любитель, и в то же время в ее неизменно тесных квадратах рождаются особенные, ни с кем не сравнимые мастера — люди, одаренные исключительно способностями шахматистов. Это особые гении, которым полет фантазии, настойчивость и мастерство точности свойственны не меньше, чем математикам, поэтам и композиторам, только в ином сочетании и с иной направленностью».
В наше время регулярно возникают более позитивные образы и ассоциации, связанные с шахматами и шахматистами. Кто не помнит начало фильма о Джеймсе Бонде «Из России с любовью» (1963), где злодей Кронштин сразу же после победы в шахматном турнире переходит к подготовке глобального заговора? Автор «бондианы» Иен Флеминг и режиссер фильма уделили большое внимание шахматной партии между Кронштиным и его соперником Мак-Адамсом, используя в качестве прототипа реальную схватку между двумя великими советскими шахматистами — десятым чемпионом мира Борисом Спасским и многолетним претендентом на высший титул Давидом Бронштейном. В истории Флеминга шахматы играют роль метафоры, когда один из соратников Бонда предупреждает его: «Русские играют в шахматы великолепно. Они с блеском осуществляют свои тайные замыслы. Игра спланирована до мелочей, и все гамбиты противника учтены заранее».
Существуют десятки других фильмов, где шахматы использовались подобным образом, чтобы подчеркнуть проницательность и стратегическое мышление главного героя. В фильме «Убийцы» (1995) Сильвестр Сталлоне и Антонио Бандерас предстают в облике профессиональных киллеров, которые днем пытаются убить друг друга, а по ночам играют друг с другом в шахматы по Интернету. В фильме Стенли Кубрика «2001: Космическая одиссея» (1968) компьютер HAL 9000 легко обыгрывает в шахматы Фрэнка Пула, что служит предзнаменованием его гибели по вине машины.
Реальные шахматные персонажи
Несколько видных шахматистов былых времен действительно имели проблемы с психикой в период активных выступлений или после завершения карьеры. Немецкий мастер Курт фон Барделебен совершил самоубийство в 1924 году, причем точно так же, как это сделал Лужин в романе Набокова: выбросившись из окна. Первый официальный чемпион мира Вильгельм Стейниц с переменным успехом боролся с психическим заболеванием в последние годы жизни. Акиба Рубинштейн, один из самых одаренных шахматистов первой четверти XX века, мало-помалу впал в патологическую застенчивость: сделав ход, он прятался в уголке игрового зала, где ожидал ответа соперника. Два величайших шахматиста в истории США — Пол Морфи и Роберт (Бобби) Фишер — сошли со сцены в расцвете таланта из-за серьезных проблем психологического характера.
Но всё это — исключительные случаи. Как вымышленные, так и взятые из реальной жизни, они не должны закрывать нам глаза на то, что подавляющее большинство шахматистов ничем не отличаются от обычных людей. Кроме одного — способности хорошо играть в шахматы.
Родословная «королевской игры»
Согласно официальной легенде, медленная военная игра наподобие шахмат зародилась в Индии и ее истоки теряются в глубине веков. Понемногу видоизменяясь, игра прошла длинный путь через юг Средней Азии, Персию и страны Арабского Востока — к Пиренейскому полуострову. Впрочем, европейцам «индийская» версия происхождения шахмат стала известна лишь в конце XVII века. С достоверностью можно утверждать одно: современные шахматы возникли в конце XV века в Средиземноморье и являются чисто европейским изобретением.
Обширная шахматная литература насчитывает сотни и даже тысячи лет, если включить сюда древнеиндийскую чатурангу и арабский шатрандж. Одна из первых европейских книг, выпущенных в типографии Уильяма Кэкстона в 1474 году, называлась «Шахматная игра». Общепринятая методика записи шахматных партий с помощью специальных символов («шахматная нотация») обеспечила шахматам богатую историческую летопись и позволила миллионам шахматистов последующих эпох учиться игре у легендарных мастеров прошлого.
Многовековая история шахмат свидетельствует о неуклонном развитии игры. Речь идет не только о правилах, которые в целом были стандартизированы к концу XVIII века.
Последние 200 лет правила оставались неизменными, а вот стиль игры и ее основные идеи претерпели значительные изменения, хотя этот процесс был постепенным и носил эволюционный характер.
В 1995 году немецкая газета Welt am Sonntag предложила мне вести еженедельную шахматную колонку. И у меня возникла идея подготовить краткий обзор творчества всех чемпионов мира.
Это была первая и, быть может, еще не до конца осознанная попытка внимательно изучить не только творчество самих чемпионов, но и их наиболее опасных соперников, которым не удалось покорить вершину шахматного Олимпа. Мне было интересно проследить развитие шахматной мысли через призму персональных успехов и неудач великих мастеров игры.
В 1999 году эти 64 колонки были расширены для публикаций в газете «Спорт-экспресс». А вскоре я решил написать серию книг «Мои великие предшественники». По ходу работы становилось всё более очевидно, что охват тем будет неизбежно расширяться, и в конце концов получился многотомный труд объемом 2500 страниц. Исследуя, как сейчас говорят, «под микроскопом компьютерного анализа» творчество великих шахматистов прошлого, я в то же время раздумывал и о возможностях использования этого бесценного шахматного опыта в других сферах человеческой деятельности.
За несколько лет работы я узнал о своих предшественниках много нового. Каждый чемпион мира имел свой неповторимый дар и внес огромный вклад в развитие игры. Изучая наследие двенадцати чемпионов и их главных соперников, я задавался вопросом: в чем же состоял секрет успеха этой «великой дюжины»? Каких чемпионских качеств не хватило сражавшимся с ними претендентам?
Естественно предположить, что выдающиеся шахматные способности подразумевают мощный интеллект и даже гениальность. Увы, это далеко не так. Не больше истины и в расхожем представлении о лучших шахматистах как о живых компьютерах, способных запоминать мегабайты информации и просчитывать игру на десятки ходов вперед.
На самом деле, как уже говорилось, нет никаких доказательств того, что шахматные мастера обладают какими-либо еще выдающимися талантами, кроме умения хорошо играть в шахматы. Целые поколения исследователей пытались выяснить, почему одни играют в шахматы хорошо, а другие — нет. Но обнаружить некий «шахматный ген» или какую-то особенность в раннем развитии будущих шахматистов так и не удалось. Тем не менее в шахматах — точно так же, как в музыке и математике — на свет рождаются настоящие вундеркинды. Они наблюдают за игрой взрослых, исподволь постигая правила, а потом вдруг начинают их обыгрывать и становятся маленькими звездами.
Итак, мы знаем, что особый шахматный дар действительно существует, но надо уметь его выявлять. Даже если вы от природы одаренный шахматист, то можете не сознавать этого в силу ряда причин и обстоятельств. Поэтому лучше сосредоточимся на факторах, поддающихся нашей оценке и влиянию.
Спорт, искусство, наука?
Если вы спросите гроссмейстера, художника или компьютерного специалиста, что характерно для хорошего шахматиста, то поймете, почему шахматы являются идеальной лабораторией для отработки процесса принятия решений. Гроссмейстер скорее всего согласится с мнением второго чемпиона мира Эмануила Ласкера: «В первую очередь шахматы — это борьба». Ведь цель игры, независимо от ее определения, заключается в победе над соперником.
Художник Марсель Дюшан был сильным и увлеченным шахматистом. В какой-то момент он даже отказался от живописи ради шахмат, заявив, что эта игра «обладает всей красотой живописи и даже более того». Дюшан подчеркнул творческий, эстетический аспект игры следующим высказыванием: «Я убедился на личном опыте: не все художники играют в шахматы, зато все шахматисты являются художниками!» Действительно, мы не можем игнорировать элемент творчества, даже если приходится предельно рационализировать его для достижения главной цели — победы.
Перейдем к научному аспекту, который так склонны переоценивать люди, не играющие в шахматы. Когда в середине прошлого столетия на сцене впервые появились шахматные компьютеры, многие ученые полагали, что вскоре железные монстры разгромят любого шахматиста из плоти и крови. Однако и через полвека битвы между машиной и человеком всё еще продолжаются…
Мой великий учитель, шестой чемпион мира Михаил Ботвинник посвятил последние тридцать лет своей жизни работе над созданием компьютерного шахматиста. Не просто программы, способной играть в шахматы, что и тогда было сравнительно нетрудной задачей, а такой программы, которая выбирала бы шахматные ходы подобно человеку, — то есть настоящего искусственного интеллекта.
Ботвинник обсуждал свои идеи со многими учеными, включая легендарного американского математика Клода Шеннона, который в свободное время тоже разрабатывал проект «шахматной машины». Большинство шахматных программ, в сущности, занимаются лишь перебором множества вариантов с огромной скоростью. Они используют вычислительную мощность компьютера для оценки всех возможных ходов в заданный промежуток времени. Каждому ходу присваивается числовая оценка, и в итоге машина выбирает ход с максимальной оценкой. Ботвинник хотел выйти за рамки этого подхода и создать программу, которая при выборе ходов использовала бы не столько вычислительную мощность, сколько логику.
К сожалению, его проект оказался неудачным. Годы труда, потраченные на расчеты типовых позиций и построение теоретических моделей, так и не привели к появлению программы, которая играла бы лучше начинающего шахматиста. Между тем обычные шахматные игровые программы достигли сравнительно высокого уровня еще в 70-е годы. И даже сейчас, тридцать лет спустя, уже успешно сражаясь с чемпионами, они по-прежнему опираются в основном на «грубую силу» — свою астрономическую вычислительную мощь.
Однако в рамках этих методов шахматные программы приблизились к потолку своих возможностей. И для усовершенствования своих творений программисты вынуждены изучать концепции Ботвинника. Его собственный проект остался незавершенным, но многие его идеи имеют большую ценность и далеко опередили свое время. Ныне мы понимаем, что сама по себе вычислительная мощность не может исчерпать возможностей древней игры, и возвращаемся к мечте Ботвинника о создании шахматных программ, более близких к человеческому мышлению.
Больше, чем метафора
Мы знаем, что компьютеры считают лучше нас. Тогда в чем же наша сила? В синтезе, в способности соединять точный расчет и вдохновение, науку и искусство, — в целом это гораздо больше, чем просто сумма составляющих частей. Шахматы — это уникальное познавательное поле, та сфера, где наука и искусство соединяются в человеческом представлении, а затем оттачиваются и совершенствуются по мере накопления опыта.
Таким же способом мы совершенствуем и другие сферы нашей жизни, требующие продуктивного мышления. Хороший руководитель мыслит творчески, сочетая анализ и исследовательскую работу. Полководец должен использовать свое знание человеческой природы для предугадывания стратегии противника и выработки оптимального плана противодействия. И так далее.
Схожей бывает даже терминология. Услышав такие выражения, как «начальная стадия», «уязвимое место», «стратегическое планирование» или «тактическая операция», можно подумать, что речь идет о каких-то военных маневрах или корпоративных разборках. Но с таким же успехом речь может идти и о шахматном турнире.
Разумеется, по сравнению с 64 клетками шахматной доски сферы бизнеса и военного дела кажутся безграничными. Но шахматы как раз в силу своего ограниченного масштаба представляют собой очень удобную модель для отработки навыков принятия решений. В шахматах существуют четкие критерии победы и поражения. Если вы принимаете ошибочные решения, ваша позиция ухудшается и чаша весов начинает склоняться к поражению; и наоборот, верные решения, принятые своевременно, приближают вас к успеху. За каждым шахматным ходом стоит определенное решение, и если у вас найдется достаточно времени, то при желании всегда можно проверить, было ли оно оптимальным.
Такая объективность дает ясное представление о качестве нашего метода принятия решений. Фондовый рынок и поле боя в силу своих специфических особенностей, связанных с необратимостью происходящих там процессов, не отличаются подобной определенностью. Однако и здесь успех зависит от качества принимаемых решений, которые оцениваются методами сравнительного анализа.
Что отличает лучшего менеджера, лучшего политика, лучшего шахматиста? Эффективность действий! Конечно, отнюдь не все способны достичь наивысшего успеха. Но это и не так важно — куда важнее найти собственный путь к достижению духовных и профессиональных вершин. Для этого надо неустанно совершенствовать свои навыки, развивать таланты, не бояться испытаний и преодолевать препятствия.
Шахматы как отражение жизни общества
За столетия с шахматами произошли огромные эволюционные перемены. Первоначальный европейский вариант этой игры описан в старейшем трактате кастильского короля Альфонса Мудрого «Книга игр» (1283). Без большой натяжки можно провести параллель между развитием шахмат и эволюцией общественных отношений.
Стоит ли удивляться, что главная интеллектуальная игра Запада — как и искусство, и наука — во многом отражала состояние общества. Все изменения в политической, экономической и культурной сферах в той или иной степени влияли на стиль игры лучших шахматных мастеров каждой эпохи. Разве не закономерно, что в эпоху Возрождения, в XV—XVII веках, шахматы бурно развивались в Испании и Италии? Луис Рамирес Лусена, автор старейшего сохранившегося руководства по игре в шахматы, изданного в 1497 году, получил образование в университете Саламанки. В своем трактате он отразил переход к новым правилам игры, сохранившимся без существенных изменений до наших дней.
Первый великий шахматный мастер, известный композитор, один из создателей французской комической оперы Франсуа Андре Даникан Филидор, положивший начало разработке теории позиционной игры, жил в эпоху Просвещения, проникнутую философией рационализма. Можно даже предположить, что его знаменитая фраза «Пешки — душа шахматной партии» удивительным образом предвосхитила лозунги Великой французской революции.
В первой половине XIX века шахматный мир следовал за геополитической реальностью, отражая непрерывное соперничество за господствующее положение между Англией и Францией. А в середине века мировым лидером стал выдающийся шахматный романтик Адольф Андерсен из Германии. Его блестящая игра с захватывающими жертвами воплощала торжество духа над материей, что было созвучно с диалектикой классической немецкой философии. Затмить славу Андерсена, да и то ненадолго, удалось лишь гениальному Полу Морфи, всего за два года (1857—1858) покорившему и Новый, и Старый Свет. Морфи продемонстрировал мощное сочетание прагматизма, агрессивности и хладнокровной расчетливости, свойственное молодой американской нации.
В 1886 году в Соединенных Штатах состоялся первый официальный шахматный матч за титул чемпиона мира. Этот факт часто вызывает удивление у американцев, в основной своей массе не считающих шахматы серьезным занятием, хотя первые чемпионаты мира по шахматам проводились именно в Америке при солидной поддержке спонсоров и большом интересе со стороны прессы. Участники первого легендарного матча переезжали из Нью-Йорка в Сент-Луис и Новый Орлеан, родной город великого Морфи, скончавшегося всего за два года до этого соревнования. Призовой фонд достигал двух тысяч долларов на каждого участника — огромная сумма, в 200 раз превышавшая средний еженедельный заработок по стране. Соперники — Иоганн Цукерторт и Вильгельм Стейниц — были яркими представителями старой и новой шахматных школ. Цукерторт представлял романтическую эпоху атакующей игры, а Стейниц был первым современным мастером позиционной игры.
Следующим достижением в развитии шахматной мысли стало появление в 20-е годы прошлого века нового течения — «гипермодернизма». Его лидеры, Арон Нимцович и Рихард Рети, бросили вызов традиционным концепциям игры, сфор-
мулированным их предшественниками. Потом наступила эпоха Ботвинника, олицетворявшего аналитический стиль новой советской науки. А в начале 70-х Бобби Фишер, как когда-то и Морфи, поразил мир мощным, но кратковременным всплеском американского индивидуализма и вывел шахматы на новый профессиональный уровень.
Современная шахматная парадигма отражает процесс успешного развенчания мифов и «больших обманов» XX века. За ними, как и за многими устаревшими шахматными доктринами, стоят жесткие идеологические догмы. Тенденции по-прежнему возникают и исчезают, но теперь единственное настоящее правило — это отсутствие правил. Взгляните на современный мир — и вы увидите динамичные изменения повсюду, от информационных технологий до способов ведения войны. Кто может сказать, что шахматы не отражают реальной жизни?!