После той злополучной ночи прошло много дней. Теперь за яйцами приходили только хозяева. Между курочками часто возникали ссоры — запертые в ограниченном пространстве, они до смерти надоели друг дружке. Ворчливая била все рекорды по устройству скандалов. То к ней неучтиво обратились, то задели её неприкасаемую особу, то увели из-под носа корм.

— Попрошу успокоиться! — Строго произнёс Петруша, надеясь усмирить скандалистку.

Гордо вздёрнув голову, Ворчливая набрала побольше воздуха в грудь, да как заорёт на петуха: «долой короля! Какая наглость — после шашней с Чёрной Королевой разговаривать командным тоном! Ах, ты забыл, так я напомню!»

Петух спрятал глаза и сник. Все понимали, что так больше продолжаться не может. Ещё немного и Ворчливая их всех поубивает.

Однажды открылась дверь курятника и прежде, чем Егорыч внёс тазик с едой, показалась довольная морда Грея. Прищурившись, он рассмотрел Кулёпку и, подойдя к ней, лизнул гребешок.

— Спасибо, — миролюбиво сказал он, — я этого никогда не забуду.

Куры были в шоке. Неужели сам Грей, свирепый и злобный, пришёл поблагодарить хромоногую, невзрачную курицу?! Кулёпка растерянно заморгала и уже собралась ответить, но дверь закрыли, оставив обитателей курятника наедине с распаренным пшеном в тазике.

Ворчливую захлестнула зависть. Надо было срочно обрушить на кого-нибудь свой гнев. Вот только на кого? И тут она заметила Хохлатку, которая (к несчастью для себя) совершенно случайно скользнула взглядом по Ворчливой. Признаться, Ворчливая всегда недолюбливала эту «нахалку», потому что именно Хохлатка обратила внимание на её кривые лапы.

— Чего уставилась? — Глядя в упор на Хохлатку, проговорила Ворчливая.

— И не думала даже! — Опустив глаза, Хохлатка бочком попыталась обойти задиру.

— Да ты ещё толкаешься?! — Ткнув её крылом, рассвирепела Ворчливая.

— Ну, всё, сейчас начнётся. — Загалдели кругом.

Ворчливая, не теряя времени даром, бросилась на «обидчицу», старательно выщипывая у той предмет гордости — хохолок. Никто не решил заступиться за несчастную Хохлатку, зная крутой и отвратительный нрав Ворчливой. А та, наконец, утихомирилась и пошла, как ни в чём не бывало, завтракать.

Чуть позже, дверь курятника вновь открылась и уже оставалась незапертой. Очень скоро все были на улице, непривычно щурясь на яркий дневной свет.

Неохотно и очень медленно зима сдавала свои позиции. Сопротивляясь ослепительному солнышку, она из последних сил цеплялась за землю, оставляя кое-где снежные заплешины. Было ещё холодно и вскоре лапки курочек замёрзли. Но все они радовались первой весенней прогулке. Шумно и весело куриное семейство разбредалось по лужайке. День прошёл незаметно, в приятных заботах и вечером, довольные и уставшие, курочки собрались в курятнике. До глубокой ночи не умолкали голоса, делившиеся впечатлениями от чудесного дня.

Сынок Белого подрос и имел нахальство навещать курятник Петруши, разумеется, в отсутствие хозяина. Дурной пример заразителен! Симпатичные Квочкины дочки наперебой строили ему глазки. А кавалер, не в силах сделать какой-либо выбор, отпускал комплименты всем трём.

Квочка, предусмотрительно оберегая влюблённых от праведного гнева Петруши (ибо оскорблённый отец семейства прекрасно помнил выклеванный глаз), устраивала им встречи далеко, за хозяйским домом.

Стоя за кустами в карауле, она ревностно охраняла покой молодёжи от посторонних глаз.

Вот и сегодня Квочка уводила дочерей-красавиц в укромное место. Привычно расположившись под кустом, она стала ожидать. Через несколько минут раздался приглушённый крик. Квочка в панике вскочила. Послышалась возня и жалобный писк, сливающийся с громким кудахтаньем. Полулетя, не чувствуя под собой лап, взбудораженная мамаша застала ошеломляющую картину: одна из дочерей подверглась нападению коршуна — когтистого существа с колючим взглядом и большим крючковатым клювом. Он пытался поднять курицу в воздух, но сёстры с перепуганным насмерть кавалером всячески препятствовали этому. Громко хлопая крыльями, они клевали злодею лапы. Но бой был слишком неравный — коршун легко парировал нескладные удары соперников. Квочка знала — не подоспей она вовремя и ей больше не видать дочки. С криком отчаянья Квочка бросилась на коварного обидчика.

— Пусть лучше меня заклюёт! — Убеждённо думала она, окидывая взглядом израненное тело своей дочери. — Беги отсюда. — Успела крикнуть курочка и ринулась в бой, свой последний бой.

К курятнику бежали четверо трясущихся, кукарекающих созданий, наперебой галдящих об опасности. Когда Петруша, окружённый многочисленными подругами, появился на месте битвы, было уже поздно. Коршун остервенело рвал когтями бездыханное тело Квочки. Едва завидев разъярённую куриную толпу, он неторопливо разбежался и взмыл ввысь. Несчастный крик осиротевших дочерей долетел до Егорыча и вскоре хозяин стоял возле мёртвой Квочки.

Обычно погибших кур отдают домашним питомцам на ужин. Но это обычно. Хозяева же были люди странные, а потому нечего и удивляться, что похоронили Квочку со всеми подобающими такому делу почестями. Завернув курицу в тряпочку, расстроенный Егорыч положил её в картонную коробку. Закопав курицу под её любимым кустом шиповника, он опустил на могилу небольшой букетик полевых цветов. Узнай об этом в деревне, обсмеялись бы.

Петруша был так удручён всем случившимся, что забыл наподдать нахальному отпрыску Белого, осмелившегося появиться на его подворье.

Расстроенные курочки, в знак скорби, приносили на могилу Квочки милые сердцу предметы: червячков с камешками и щепочки. Весь вечер курятник окутывала траурная тишина.

Случившиеся с Квочкой заставило всех быть предельно осторожными и с этих пор прежде, чем перебежать на открытое место, курочки всегда поглядывали на небо.

Теперь уже ничто не могло остановить разбушевавшуюся весну: набухшие почки, казалось, вот-вот лопнут. В воздухе пахло свежестью и даже находящийся за речкой лес, ещё оголённый, радостно шумел, предчувствуя скорые перемены. Словом, природа пробуждалась от долгой, зимней спячки.

Грей стоял на пригорке, добродушно виляя хвостом и с удовольствием втягивая ноздрями знакомый запах помойки. Вот чего ему по-настоящему не хватало! Через минуту он мчался во весь опор навстречу волнующему запаху. Помня про шипящий чёрный шнурок, пёс осторожно рылся в прошлогодних отбросах. Консервная банка из-под тушёнки, источающая тошнотворный аромат, привлекла, наконец, его внимание. О, да там, внутри, что-то осталось! Язык попытался достать дно банки, но крышка с острыми краями всё время мешала. Грей надавил носом на крышку, и та отогнулась внутрь. Кое-как протиснув язык, он смёл остатки былой роскоши в виде заплесневелого мясного желе. И вот тут с его языком случилось нечто ужасное. В банку-то он пролез, а обратно никак! Острые края крышки не пускали язык собаки.

— Ах, вот ты как со мной! — Подумал обиженный Грей и попытался укусить банку.

Но вышло только хуже: теперь любое движение, касающееся языка, доставляло боль. Несколько рывков также не увенчались успехом — острые края уже впились в уже начинающий распухать язык.

— Может, — предположил Грей, — если я попрошу банку, то она меня отпустит?

И он несколько раз жалобно проскулил. А «злая» банка всё также упорно не хотела отпускать собаку. Тогда пёс помчался домой, громко завывая.

Петруша оторопело застыл на месте, увидев единственным глазом необыкновенное зрелище: воющего Грея, зачем-то прилипившего на нос консервную банку.

На беду собаки, хозяев не оказалось дома. Зато в огороде напротив дома мелькнула фигура соседа с лопатой. Грей кинулся к нему, взывая о помощи. Через некоторое время язык освободили и пёс с лаем накинулся на «плохую, очень плохую» банку.

— Вот глупый, — улыбнулся сосед, отняв у того железяку, — дай я её выкину.

Грей был очень благодарен этому человеку и в знак признательности целую неделю охранял не только хозяйский дом, но и дачу соседа.

Кулёпку, которая вечерами вновь приходила к калитке, чтобы посидеть с хозяином на крылечке, Грей не трогал и относился уважительно. Отныне ей разрешалось даже склёвывать остатки ужина из собачьей миски, чего Грей до этого никому не позволял. А однажды Кулёпка осмелилась склевать с губы Грея зёрнышко гречневой каши. Грей остервенело зарычал, но сразу осёкся и миролюбиво подставил курочке свою морду.

А на следующий день Петрушин и остальные курятники узнали, что они — не единственные домашние птицы в деревне. В самом крайнем доме завелись белые существа с длинными шеями. Их язык совсем не походил на привычный, куриный. Ни тебе ку-ка-ре-ку, ни квох-кох-кох-ко-о-о. Теперь, с утра пораньше, только и слышалось громогласное га-га.

— Коах-ха-ха! — Смеялись куры над белыми большими птицами. — Лапы, как у лягушек — сросшиеся! Срамота…

Откуда им было знать, что гусь — птица водоплавающая, с перепонками на лапках.

Белый решил сразу показать кто здесь главный (имея в виду себя), поэтому утром, лишь только открылся курятник, он поспешил на окраину деревни. Небольшое семейство гусей принимало водные процедуры в мелком, прохладном ручье. Завидев петуха, самый большой из них с шипением кинулся на гостя. Нетерпеливо взрыхлив почву шпорами, Белый кашлянул:

— П-позвольте!

— Не позволю! — Угрожающе расставив крылья, прошипел гусь. — Пошёл вон.

От нанесённого оскорбления гребешок Белого побагровел. Надувшись, он подошёл к обидчику, превосходящему по размеру в два раза.

— Я сказал позвольте. — Недружелюбно повторил Белый, надеясь, что угрожающего тона будет достаточно.

Но гусь по какой-то причине не испугался, а совсем наоборот: больно ущипнул Белого за гребешок. У петуха потемнело в глазах — не от боли, нет — от обиды. Он клюнул длинношеего в перепонку лапки, о чём неминуемо пожалел минутой спустя, так как-то, что он вытерпел, превосходило все его ожидания. Никто, никогда в его жизни не задавал такую трёпку. Оседлавший его гусь выщипывал из Белого весь боевой настрой. Петух догадался, кто теперь в деревне главный. Последнее, что он помнил, были красные перепончатые лапы, беспощадно топтавшие его тело. Вовремя подоспевшие люди отогнали рассвирепевшего гуся от обмякшего петуха, чем спасли тому жизнь.

Прошло несколько часов, прежде чем Белый открыл глаза. Больше недели он отсиживался в курятнике. И отныне, перед тем, как выйти наружу, он посылал сынка на разведку — нет ли поблизости гусей.