Глава I. О том, что люди имеют столько же ступеней (gradus), сколько и чувственные вещи

От природы всякий Человек обладает Бытием (Substantia), Жизнью, Ощущением и Разумом. Ведь всякий человек существует, живет, ощущает, мыслит. Однако одни люди проявляют себя и действуют как просто существующие, другие – как существующие и живущие, третьи – как существующие, живущие и ощущающие, четвертые, наконец, – как существующие, живущие, ощущающие и мыслящие.

Из этого следует, что все люди имеют сходство по природе и бытию и по одинаковости вида являются одним Человеком: однако они отличаются и разнятся образом жизни, родом занятий и способностями. Одни люди сопоставимы с минералами или с простыми стихиями, другие – с растениями, третьи – с неразумными животными; самые возвышенные из Людей, воистину подобные солнцу, разумные, поскольку имеют и употребляют Разум, считаются настоящими и совершенными Людьми.

Хотя есть четыре ступени природных вещей – те, которые существуют, те, которые живут, те, которые ощущают, и те, которые обладают разумом, – вид человеческий, однако, все [эти] ступени в себе заключает, а также разделяет и распределяет себя по четырем порядкам (ordines). Ибо, как бы охватывая всю природу, обнимая весь мир, содержа в себе всякую вещь, он делается подобным тому, что существует, благодаря самой простой и низменной части себя, подобным тому, что живет, – благодаря следующей части, неразумным животным – благодаря третьей части; благодаря же четвертой части он возвращается к себе, возносится на свой престол, восхищается и любуется собой. Считается, что именно на этом уровне он, как посредством искусства, доблести и труда, так и посредством причастности к природному Бытию, достигает человечности и совершенства.

Поскольку имеются две страсти души – жажда почестей и плотское влечение, – коими в разные стороны разрывается беспокойный дух, то каждая из этих страстей выпускает из смертоносного лука в Душу по три стрелы и, пронзив тремя напитанными ядом остриями, бездумно убивает ее. В самом деле, когда, томясь жаждой почестей, Человек желает вознестись выше себя самого, сделаться из ряда вон выдающимся и особенным, он отбрасывается враждебными ветрами на три громадные скалы: Гордыню, Гнев, Зависть, именуемые людьми духовного звания пагубами души. Прельщенный соблазнами плоти, или тела, Человек также становится трижды ниже себя самого и, низвергаясь со своего престола, погружается, несчастный, в троякую бездну: Похотливость, Чревоугодие и Леность, именуемые телесными пороками Человека. С одной стороны, Человек пытается нечестиво вознестись, домогаясь божественных почестей, выше Человека с помощью трех крыльев – тот, кто не может быть сочтен достойным даже людских почестей; с другой же стороны, прельщенный и соблазненный наслаждениями, а также отягощенный трояким грузом, он падает ниже Человека и обретается далеко после него.

Кроме того, имеют обыкновение добавлять седьмую пагубу Человека, а именно: любостяжание (habendi amor), каковую называют Алчностью; она не объявляется ни целиком духовной, ни целиком телесной, но, ввиду причастности той и другой крайности, она направляет себя к ним обеим, так как проистекает из того и другого начала. В самом деле, сами мы, с одной стороны, жертвуем богатствами для приобретения почестей, с другой же – домогаемся их, дабы не быть лишенными демона-искусителя. Словом, покинув середину ради того или другого, Человек делается несчастным. Ибо пусть он дерзостно силится вознестись выше Человека или ведет жизнь ниже человеческой, вероломная смерть поджидает его в потемках, и зловещие духи провожают тень его. Кто, напротив, будет, поодаль от крайностей, пребывать неизменно, не нарушая равновесия, в середине, в положенном Человеку месте, тот должен быть по справедливости сочтен настоящим Человеком, ревностным, добронравным, мудрым, счастливым и блаженным.

Рис. 2.

Итак, Человека осаждают шесть главных зол, которые, подобно свирепым зверям, нападают на него из своих укрытий с отравленным оружием, препятствуя его счастью. Дополнительным орудием им также служит порок Алчности; слепая страсть приобретательства, как самая бесчестная потворница, их все поощряет, питает, поддерживает. Ибо она щедро оделяет теми богатствами, благодаря которым мы либо считаем себя достойными почестей – возносимся, говорю я, в своем высокомерии, презирая тех, кто не взыскан почестями, и ревнуя к равным, – либо безрассудно добиваемся жалких соблазнов плоти и мимолетных удовольствий.

Похотливость и неумеренная любовь к постыдным удовольствиям делают Человека совершенно похожим на зверей и к несчастью для него изгоняют его с отведенного Человеку места в разряд (in gradum) животных, для которых нет ничего важнее, чем испускание семени и продолжение рода. Чревоугодие, или неукротимое желание телесной пищи, опускает его с первоначального и свойственного ему места на третье, делая подобным растениям, которые, хотя лишены полностью ощущения и наслаждения, осуществляют, однако, функцию питания. В свою очередь, крайняя Леность низвергает Человека на самое низкое место, уподобляя его минералам.

В самом деле, подобно минералам, которые занимают крайнее место, не обладают ничем другим, кроме самого Бытия, и которым не дано ни осуществлять какую-нибудь природную функцию, ни двигаться самим собой, так же и все те, кому присуще ужасное чудовище Лености, почти постоянно спят, чуждые всякой деятельности и работы, неподвижные, словно камни, как будто природа лишь их наделила простым Бытием, [не сообщив] никаких очевидных способностей и сил действовать похвальным образом. Конечно, эти люди более, чем все иные, проявляют неблагодарность в отношении даров Природы, не развивая ни одну из прирожденных им способностей: совершенно неразумные даже в своем Разуме, бесчувственные в своих Ощущениях, бездыханные, почти умершие, бесплодные в своей Жизни, наконец, праздные, бездеятельные, косные в своем Существовании. Сие яснее видно по рисунку, на одной части которого начертаны четыре порядка вещей, а именно вещи – обладающие существованием, жизнью, ощущением и разумом; на другой же части можно видеть род человеческий, соответствующим образом разделенный на четыре разряда. Тот, кто занимает самое верхнее место, является Человеком истинным и просвещенным знанием (verus ac studiosus Homo), равным естественному Человеку, Человеком, говорю я, и в том и в другом отношении – как по добродетели, так и по природе. Те же из людей, которые размещаются на нижних ступенях, являются Людьми по природе и существу своему, но не по Добродетели, у них отсутствующей. Ибо плотские соблазны низвергают их вниз с высоты человеческого достоинства, делая равными, подобными, одинаковыми одних со зверями, вторых с растениями, третьих с неподвижными камнями.

 

Глава II. О четырех градациях людей, соответствующих четырем стихиям

Представь теперь, что естественным местопребыванием Человека является огонь, который, соприкасаясь с лунным небом, со всех сторон непрерывно обнимает его вогнутую поверхность. Кто благодаря природной или приобретенной доблести удерживается на сфере огня и никогда с нее не падает, тот является настоящим, добронравным и просвещенным знанием Человеком. Кого же гложет скверный червь Похотливости, тот, изгнанный из своего чистого и непорочного пристанища в соседнюю стихию, пятнает себя позором. Кого жестоко тиранит Чревоугодие, тот, оставляя вторую ступень, от Человека устремляется и погружается в воды. Наконец, тот, кого Леность (хранилище и питомник всех пороков) заставила отказаться от всякой человеческой деятельности, похоронив в пуховых перинах, изгоняется к несчастью для себя из сферы огня в хранилище, а равно и питомник первозданных стихий (prestantiorum elementorum), то есть в глубины земли, становясь, как и должно, чрезвычайно похожим на пребывающие без движения камни и землю.

Рис. 3.

То, что просто лишь существует, существует подобно земле. То, что живет, – подобно воде. То, что ощущает, – подобно воздуху. То, что мыслит, – подобно огню. Ведь те вещи, которые только есть, подобны камням: по своей природе они неподвижны, бесформенны, неупорядочены, безлики, непосредственно в земле – как во чреве общей для всех матери – сокрыты, упрятаны, погребены.

Обладающие жизнью причастны жизнетворному движению воды и первыми заставляют себя двигаться, питаться, расти, размножаться. Одной своей частью они выступают из земли и тянутся вверх, другой же своей частью они остаются привязаны к земле, словно к материнской груди.

Далее, звери и те, кто способен ощущать, обладают замечательной способностью свободно перемещаться с места на место; они избегают того, что для них опасно, и ищут то, что полезно, пригодно и необходимо, будь то местопребывание или питание. Благодаря ползанию, плаванию, хождению или полету оторванные от земной груди, полностью отделенные и отнятые от матери, сверх того, могущие двигаться по собственной воле, они привлекают к себе внимание. У всех них, тем не менее, головы обращены к земле, выдвинуты вперед и низко опущены.

Только Людям дано и уделено Природой выпрямиться, иметь тело вытянутое вверх и созерцать небесные сущности.

Из этого следует, что сущности первого уровня безголовы, поскольку однородны и лишены не только головы, но какого бы то ни было различия частей и набора членов; ведь, как было сказано, они целиком погребены в недрах земли. Другие же сущности, обладающие головами, разнообразием частей, деятельностью, движением и душой, – различимы. Однако голова тех, кто [относится к категории наделенных только] жизнью, я имею в виду корень, посредством которого они добывают свое питание или же высасывают из матери-земли молочную влагу, сокрыта в земле, не отделена и не удалена от материнской груди. В свою очередь, голова не обладающих разумом животных, хотя отделена и удалена от земли, дабы они могли в свободном поиске добывать пропитание, тем не менее обращена к земле и, как считается, совсем не пригодна для созерцания небесных, или эфирных, сфер.

Голова же Человека от природы величественно располагается на самом верху человеческого тела и обращена к небу, сотворенная созерцать и наблюдать отдаленнейшие части мира, светила и небесные тела.

Четыре градации вещей сравнимы с четырьмя стихиями.

Быть (esse) как земля, жить как вода, ощущать как воздух, мыслить как огонь.

Камни однородны, не имеют никакого различия частей.

Другие три разряда неоднородны, имеют различие частей.

Камни без головы; прочие же сущности наделены головой.

Троякое различие голов, то есть у одних они внизу, у других – сбоку, у третьих – сверху.

Ибо хотя голова совершенна, она бывает трояка.

Голова растений внизу, животных – сбоку, Людей – наверху.

Итак, очевидно, что Человек есть как бы снизу вверх перевернутое растение.

 

Глава III. Головы естественных вещей обнаруживают троякое различие

Итак, существует три вида голов естественных вещей: [головы] тех, кто [наделен только] жизнью, – внизу и сокрыты в земле; головы животных – в середине и сбоку; Людей – на самом верху, устремленные ввысь, к вершине своего собственного тела и мира. И, конечно, имеет смысл поговорка, которая на устах почти у всех: человек есть как бы растение, перевернутое сверху вниз.

Ибо у всех живых существ имеется либо голова, либо то, что ее заменяет, что извлекает питание извне; сие называется у растений корнем, а у всех животных – головой.

Ибо растения подобны наинесовершеннейшим людям, вроде младенцев, которые, постоянно нуждаясь в питании, вынуждены всегда льнуть ртом к материнской груди и высасывать молоко, в изобилии льющееся оттуда. Так и растения, поскольку они являются первыми порождениями земли и первыми произведениями (pignora) чувственно воспринимаемого мира, никогда не отрываются от груди своей матери, то есть земли. Они всегда всасывают ртом, то есть корнем, ее непрестанно текущее молоко и, словно младенцы, возмещают истечение своей субстанции непрерывным принятием пищи.

Животные же подобны детям, которые по достижении двух лет отрываются от материнской груди и более не получают питания от матери, но еще не достигли такой телесной крепости, чтобы быть в состоянии держаться самим собой, подниматься на своих ногах и стоять прямо, и по этой причине, если они будут самостоятельно двигаться по земле, им, подобно зверям, нужно будет ступать, согнувшись и склонившись к земле, опираясь на руки и ноги.

Разумные же существа подобны мужу и совершенному Человеку. Ибо естественный Человек, когда уже подобны мужу достигает зрелого возраста, более не нуждается в том, чтобы сосать материнскую грудь, ему не нужно передвигаться, подобно зверям, склонившись к земле, на ногах и руках, но он употребляет более питательную пищу и сам себя поддерживает, сам собой стоит и передвигается.

Отсюда следует, что весь человеческий вид (species) по двум причинам должен быть разделен на четыре ступени и вполне может быть сравнен с четырьмя ступенями чувственно воспринимаемых вещей. Ведь, поскольку Человек совершенствуется телом с возрастом и завершается душой с помощью добродетели, то повсюду имеется у людей четыре ступени, по которым, мало-помалу возрастая летами и мудростью, он восходит, поднимается и возносится из глубокого и самого низкого места на высшую ступень своего совершенства [См. рис. 3].

Рис. 4.

Ибо в совершенствовании человеческого возраста мы насчитываем следующие ступени: ребенок во чреве; грудной ребенок; ползающий на четвереньках ребенок; муж, самостоятельно передвигающийся и способный себя нести. Ведь ребенок прежде своего рождения сокрыт в материнском чреве и пребывает недвижим и совершенно бездеятелен так же, как сокрыты и утаены в недрах земли камни. Тот же, кто питается молоком и сосет грудь своей матери, весьма подобен, как мы указывали, растениям. Того, кто прежде [достижения] присущей мужчине телесной крепости передвигается по земле с помощью ног и рук, мы посчитали равным со зверями. Тот же, кто достиг мужской крепости и в состоянии самостоятельно стоять и передвигаться, как очевидно, соответствует естественному Человеку. Итак, существуют сии четыре ступени совершенствования тела или возраста Человека, по коим он со ступени, занимаемой камнями, постепенно восходит, продвигается и возрастает (adolescit) до ступени, занимаемой Человеком.

В совершенствовании Человека, касающемся души и обретения добродетелей, существует столько же ступеней; их мы перечислили и привели ранее. Ибо среди тех людей, которые оказываются совершенными и завершенными в отношении тела и субстанции и которые достигли зрелого возраста, одни являются завершенными и совершенными в отношении добродетели (virtute) – их мы называем просвещенными знанием и Мудрецами; другие – несовершенными в отношении добродетели – их мы называем Неразумными, поскольку они по недостатку Добродетели не достигают высокой ступени, занимаемой Человеком, и по самому образу жизни оказываются, как мы сказали, сравнимыми либо с камнями, либо с растениями, либо со зверями. Ведь люди становятся подобны камням из-за Лености; из-за неукротимого желания телесной пищи они сравнимы с растениями; из-за постыдной похоти похожи на зверей; наконец, лишь Добродетелью они обнаруживают, что они Люди и в том, и в другом отношении, телом и душой.

 

Глава IV. О том, что человек называется Человеком трояко (trifariam)

Из того, что мы сказали, очевидно, что человека можно назвать Человеком трояким образом, или по трем причинам. Ибо в одном случае человек является просто Человеком, то есть он сплавлен из человеческого тела и разумной Души; поэтому всякий человек является Человеком, как Неразумный, так и Мудрый, как маленький ребеночек, так и достигший мужской крепости. Таков Человек от природы; посредством него обнаруживается, что среди чувственно воспринимаемых сущностей человеческий вид занимает четвертую ступень. Человеком в другом случае мы называем того, кто достиг телесного совершенства и в действительности стал мужем; поэтому младенец и ребенок менее всего называются Человеком. Наконец, в третьем случае, Человеком является тот, кто зрел душой и совершенен добродетелью; отчего не являются Людьми ни ребенок, ни неразумный муж, но только просвещенные знанием и мудрецы.

Ибо Человек, просвещенный знанием, есть Человек всяческим, или трояким, образом: Человек от природы, Человек по возрасту и Человек по добродетели. Тот же, кто не просвещен знанием, может быть Человеком только двояким образом: а именно, Человеком и по возрасту, и по природе. Тот же, кто по возрасту не Человек, как, например, дитя, считается Человеком только по единственной [причине], то есть по природе, но по возрасту и добродетели это не Человек.

С какой бы стороны Человека ни брать, как со стороны природы, так и возраста и добродетели, он – производное четырех ступеней. Ибо естественный Человек, каковым является ребенок, расположен по отношению к минералам на четвертой ступени; ведь минералы суть первое порождение Природы; то, что наделено жизнью – второе; неразумные животные – третье; естественный Человек – последнее. Ибо Природа породила, во-первых, то, что существует; затем то, что живет; в-третьих, произвела на свет то, что наделено ощущениями; в-четвертых, наконец, она произвела то, что причастно Разуму.

Ведь вообрази, что Природа, матерь всего, произвела из чрева четырех дочерей: первую – Бытие, вторую – Жизнь, третью – Ощущение, четвертую – Разум, из всех наипрекраснейшую и наимудрейшую, равную и подобную матери-Природе; ее руководству она подчинила прочих дочерей, поскольку они несовершенны и не владеют собой.

Таким образом, ты обнаруживаешь, что родительница-Природа поднялась до произведения естественного Человека, или Разума, по четырем ступеням. В возрастном развитии человека есть четыре соответствующие ступени: ребенок во чреве; грудной ребенок; ползающий ребенок; муж, стоящий на ногах.

В усовершенствовании Человека посредством Добродетели обнаруживается следующее разделение: Леность, Чревоугодие, Похотливость, Добродетель. Ибо из самих пороков, к которым Человек склонен по природе, Человеческая Субстанция постепенно восходит, продвигается, поднимается к самой Добродетели; сие становится еще более ясным из представленной таблицы:

Далее, что касается интеллектуальной Добродетели, которая достигается (perficitur) в Человеке после моральной: в совершенствовании Человека интеллектуальной Добродетелью обнаруживаются также четыре ступени. Ведь моральная Добродетель никоим образом не свойственна и чужда душе, поскольку она освящает мирный договор между душой и телом, вынуждает тело, как велит Природа, служить душе и, разгоняя душевные скорби и бури, делает ее безоблачной, доставляет ей безмятежность и спокойствие. Интеллектуальная же Добродетель, которая есть свет и озарение души, не в состоянии войти в душу без моральной Добродетели и воссиять в ней подобно тому, как луч Феба не может зажечься золотым сиянием в туманном воздухе.

Итак, эта интеллектуальная Добродетель, коей при посредстве моральной, наконец, просвещается душа, сделавшаяся безоблачной и спокойной – поскольку она есть внутренне присущее душе благо – имеет четыре ступени, передвигаясь по которым она сама созревает и достигает своей вершины. Ибо, как мы ранее указывали в книге «Об ощущении», человек, который пребывает в ученичестве у другого человека, вначале учится писать, от письма же переходит к речи, речь пробуждает [в нем] мысль (conceptum); наконец, из самого понятия, которое есть ближайший и самый верный образ его ума, он восходит в высшее Бытие ума, более которого ничего нет. Таково, словом, сие истинное, полнейшее и интеллектуальное завершение Человека: от письма к речи, от речи к понятию и, наконец, от понятия к уму.

 

Глава V. О том, что лишь Разум является зрелой и совершенной дщерью Природы

Выше было показано, что чувственная, или материальная, Природа имеет только четырех детей: Бытие, Жизнь, Ощущение, Разум, между которыми, как сказано в книге «О происхождении», распределена вся материя, и которые владеют всей ее массой, так что подлунный круг неба целиком образован, занят, заполнен четырьмя стихиями. Ведь по норме и удельному весу (examen) четырех стихий различаются также сущностные реальности материи (substantiales materie actus), ибо подлунный круг и сама материя одинаковы по протяженности и у них обеих одна и та же емкость (capacitas).

Понятно, что хотя бы мы и признали, что Богом произведены пять сущностных реальностей (substantiales actus): относящихся к бытию, к жизни, к ощущению, к разуму и к интеллекту, или к ангелу, мы, однако, не утверждаем, что эта высшая реальность материальна, то есть что она рождена пребывать в материи. Итак, поскольку она рождена пребывать сама по себе (per se), поскольку она старше материи и всех реальностей материи, то она ни в коем случае не полагается материальной реальностью; соответственно, мы утверждаем, что пятое и высшее тело мира, небо, именуемой пятой сущностью мира (quintam mundi essentiam), нематериально и ничего не имеет общего с материей, так что и ангельская реальность, которая числится пятой, считая от самой низкой реальности, от бытия, будучи, однако, по старшинству и происхождению первой, не имеет ничего общего с материей, не связана с ней никакими узами. Отделенной и самой по себе пребывает она вне материи, не осуществляет в ней никакой деятельности и не воспринимает от нее природное Бытие (naturale Esse). В самом деле, необходимо, чтобы всякая реальность, которая заставляет нечто обнаружиться в материи или что-либо в ней осуществляет, была присуща материи, поскольку то, что порождено отделенной и удаленной [от материи] реальностью, не может ничего [в ней] ни воспринять, ни претерпеть; но только от того [материя] может претерпеть, что она заключает в себе или что, содержа в недрах своих, она удерживает под кругом луны.

Итак, ангельская реальность не является порождением и заложником чувственной Природы; но относится она к высшей, то есть духовной, Природе, поскольку мы убеждены, что чуственная Природа равна (equare) материи и подлунному кругу, утверждая, что чувственная Природа произвела только четырех детей, то есть что она наделила материю четырьмя формами: Бытием, Жизнью, Ощущением, Разумом. Первые три из них мы считаем несовершенными: Бытие, Жизнь, Ощущение; четвертую же и единственную – Разум – мы объявляем совершенной, целостной, законченной и равной матери-Природе.

Действительно, Бытие весьма подобно земной сфере, масса коей является началом полноты чувственного мира, но не завершением его полноты. Также и Бытие, или реальность, относящаяся к Бытию, является началом материальной полноты, однако полнота материи им не завершается. Жизнь имеет отношение к водной сфере, масса коей, добавленная к массе земной, или обнимая сферу земную, увеличивает полноту мира, однако ее не завершает. Также и реальность, относящаяся к жизни, будучи присоединена к бытийственной, или обнимая ее, наполняет материю больше, чем одна только бытийственная; ее полноту она, однако, совсем не исчерпывает. Далее, Ощущение соответствует воздушной сфере, которая, будучи добавлена к водной и земной, гораздо шире заполняет пространство чувственного мира, чем масса более низких сфер, хотя и заполняет не целиком. Также и реальность, относящаяся к ощущению, совместно с реальностями, относящимися к жизни и бытию, может сделать материю полнее, однако не конца полной. Разум, который еще остается, в высшей степени подобен сфере огня. Действительно, объемля воздушную, водную и земную сферы и вбирая массу подлунного свода, он целиком завершает полноту [чувственного мира] и лобызает сами небесные груди (latera). Также добавляясь к другим реальностям, имеющим отношение к бытию, жизни и ощущению, Разум заполняет всю глубь (universum hyatum) материи, доставляет то, что ей не доставало, и облачает ее в совершенный, самый лучший и самый блестящий убор.

В самом деле, уразумей, что небо является отцом, повелителем, природой, источником и началом стихий, и что само небо прежде всего произвело землю в наиболее удаленном от него месте, в центре мира, затем воду, далее воздух, наконец, огонь, хотя в книге «О происхождении» мы учили, что стихии были порождены все вместе, и что не было никакого чередования (fluxionem), связанного с их возникновением. По этой причине огонь утверждает себя (se insinuat) в качестве наипревосходнейшей из стихий, поскольку он единственный, который возвращается к своему источнику и овладевает своим началом, единственный, который оказывается соседним и весьма приближенным к нему, [своему] отцу, и его беспрестанно лобызает. Итак, уразумей, что мать-Природа является родительницей четырех детей: вначале она произвела в наибольшем удалении от себя Бытие в качестве самого незначительного и ничтожного из всех; затем на расстоянии поближе родила несколько большей величины Жизнь, на целую голову превосходящую Бытие; на третьей и еще более близкой ступени ею порождено более зрелое Ощущение, на целую голову превосходящее Жизнь; и, наконец, на четвертой, соседней и самой близкой ступени Природой был произведен Разум, величиной и зрелостью превосходящий Ощущение и равный матери-Природе. Отсюда понятно, что из всех детей Природы только Разум совершенен; ибо только он может сочетаться с матерью-Природой и, будучи равен и одинаков с ней, лобызать ее, только он, сверх того, находится поблизости от матери, рожденный обнимать и познавать мать-Природу. Прочие же три дитяти несовершенны и незаконченны, поскольку и неравны матери-Природе и помещены вдали от нее, так что не в силах ни сочетаться с ней, ни достичь и заключать ее в свои объятия.

Рис. 5.

Итак, установила мать-Природа, чтобы Разум в качестве наиболее зрелого и совершенного из детей и единственного равного ей был господином над другими, и предоставила ему управление всем чувственным миром и тем, что в нем находится. Того, кто по порядку рождения был самым молодым и последним, она окружила большей любовью, чем других, и сделала первородным и назначила своим наследником, дабы, подражая матери, он научился мудро главенствовать над другими детьми, править, руководить, владеть всем с помощью света заимствованной у нее Мудрости.

Чувственная Природа сотворена и завершена пятичастной.

Ибо все, что под небом, состоит из материи и четырех реальностей.

Единая и однородная материя лежит в основе (subest) всех реальностей.

Эти реальности суть: Бытие, Жизнь, Ощущение, Разум.

Четыре эти реальности мы называем детьми Природы.

Бытие, наименьшее из детей, служит трем более значительным.

Разум, самый могущественный из всех, главенствует над тремя меньшими.

Бытие начальствует над камнем, Жизнь – над растением, Ощущение – над животным, Разум – над Человеком.

Производя на свет этих детей, Природа идет от несовершенных к совершенным.

В самом деле, первым было порождено Бытие, последним же – Разум.

Меньшие три отделены от созерцания Природы ступенью, занимаемой Разумом.

Только Разум рожден созерцать всю Природу.

Из того, что сказано, становится ясно, что все меньшие и несовершенные дети Природы являются своего рода слугами взрослого и более зрелого Разума, и ступенью, занимаемой им, они отделены от созерцания, присутствия, лицезрения и близости матери-Природы, что они, сверх того, рождены покорствовать Разуму; Разум же – единственный, кто радуется близости и постоянному лицезрению матери, рожденный находиться с ней рядом, созерцать ее и наслаждаться приятными речами ее. Опять получается, что мы по праву можем определить Разум как зрелое и завершенное дитя Природы, или как некую вторую Природу, созерцательницу первой, в подражание ей все творящую в себе самой и – приумножая силы матери – всем мудро управляющую. Мы также определяем Разум как такую силу, с помощью которой мать-Природа приходит обратно к себе, весь природный круг завершается, или Природа возвращается себе самой. Ведь Природа, поначалу все производя и порождая, некоторым образом возвращается к себе; прежде она произвела то, что отделилось от нее вовне, как Бытие, Жизнь и Ощущение, затем уже породила то, что предназначено находиться вблизи и по соседству с ней и лобызать ее, то есть свою мать: мы заявляем, что таким является только Разум.

 

Глава VI. Только Мудрец есть воистину Человек

Хотя все люди одинаковы в отношении бытия, природы, происхождения, формы (species), и у всех них голова находится сверху, и никто, кроме того, не лишен Бытия, Жизни, Ощущения и Разума, тем не менее, только Мудрец есть воистину Человек; только он устремляет Душу от самых низких градаций [сущего] к вершине Разума, только он рачительно и с пользой для себя располагает своей природой и Бытием. Ведь он является Человеком по милости самой Природы, то есть по причастности Бытию, и он еще раз является Человеком по причине умножения в нем Добродетели и святого образа действий, иначе говоря – добронравной жизни.

Другие же, коих вялость и бездеятельность удерживают на самой низкой ступени вдали от вершины Разума и блистательной Добродетели, являются людьми незавершенными (inconsumati) и неразумными и в действительности живут недостойно милости, полученной от природы, то есть человеческого бытия, поскольку их образ действия и жизни противен Разуму: те, кто в качестве лишенных природного Разума, ведомы чувственным или жизненным влечением, являются Людьми по природе и бытию, однако отсутствие Добродетели делает их душевно неуравновешенными, не владеющими собой, неосмотрительными, беспорядочными, бесчеловечными. Мы уже показывали, что есть три градации людей, которые, отягощенные своими грехами, не в состоянии дорасти до настоящего, просвещенного знанием (studiosum) и совершенного Человека: одни подобны камням – те, кто, словно бы становясь мертвыми ото сна или телесной ласки, коснеют; другие подражают растениям, вроде тех, кто всецело предан питанию; третьи заслуживают сравнения с дикими животными – те, для кого нет ничего важнее земной любви.

Совершенная (perfecta) вещь обязательно возникает из соединения формы и материи, так как от материи она получает первое, непросветленное, неупорядоченное и неявное Бытие, от формы же берет второе, просветленное, упорядоченное и явное Бытие. Совершенная вещь есть то, что является, а то, что является, обладает бытием. В самом деле, вещь не обладает бытием только и не является только, но возникает из соединения того и другого – и Сущности и явления (et Essentia et apparitione). Ведь все, что обнаруживает себя вовне, имеет также нечто внутри; и если внутри имеется что-то сверх наличного, то оно также открывается и проявляет себя вовне очевиднейшим образом.

Итак, признаки Мудрого и завершеного (consummati) мужа возьми у вещи подобным образом полной, целостной и совершенной или из некоего совершенного и полного бытия, которое является бытием в обоих отношениях: бытием, говорю я, в возможности и в действительности, в начале и в конце, в материи и в форме, в том, что сокрыто, и в том, что явлено, в основании и в завершении. Ибо Мудрец есть целостный, полный и совершенный Человек: Человек, говорю я, по природе и по мышлению, Человек по материи и по форме, Человек в возможности и в действительности, Человек в своем начале и конце, Человек по своему бытию и явлению, Человек, наконец, в основании и в завершении.

Сначала Природа пожаловала Мудрецу в качестве материи дар Бытия; в свою очередь, Воля, искусство, трудолюбие в качестве формы наделили его Добродетелью, знанием, светом, достоинством, красотой и внешним обликом. Природа одарила Мудреца простым Бытием; он же самому себе определил сложное, то есть добропорядочное и блаженное бытие. Природа предоставила ему исключительную силу Разума; и он стремится жить разумно, подчиняясь во всех отношениях Разуму. Ибо он избирает себе вождем Разум и без него ничего не предпринимает; его сиянием он просвещается, согласно ему он организует свой собственный ум, свои поступки и все свои устремления.

Несовершенная вещь есть либо простая, бесформенная, беспорядочная, непознаваемая материя, либо форма, лишенная основания, пустая, праздная, ненадежная и непрочная. Эта – явленность без Сущности, та же – Сущность без явленности. Словом, в этих несовершенных видах бытия, которые являются составными частями истинного и целостного бытия, учись искать черты и признаки мужа несовершенного и неразумного. Ибо если Природа никогда не терпит ни чистую возможность без действительности, ни действительность, лишенную возможности, – одно, конечно, без другого бесполезно – то человек Неразумный в своем земном существовании нарушает эту природную связь, всегда пребывая Человеком частично, никогда всецело и полностью. Ведь Неразумный является человеком неупорядоченным, имеющим своим началом Природу; он не закончен и не завершен с помощью искусства и добродетели. Человек, как он есть от Природы, причастен бессмертной и разумной Душе; однако он лишен того света, не обладает той ясностью духа, благодаря которым он смог бы уразуметь присущие ему дары, имел бы счастье постичь, что он причастен Разуму, бессмертному образу Бога.

 

Глава VII. О том, что Мудрец и Глупец сходствуют природой, различаются только добродетелью

Мудрец и Глупец не имеют никакого различия по природе и Бытию, поскольку и тот и другой наделены телом и Душой. Однако дух второго бездеятелен и не занят; ум же первого, в преизбытке имеющий добродетель, совершенство, знание себя, духовный свет, становится хозяином себя. Началом того и другого Человека одинаково является Бог, равным образом Он является единым концом [для них]; но первый благодаря Добродетели и Мудрости становится подобным Богу, возвращается в свое начало, обретает свой природный конец; второй же, страдая из-за отсутствия Добродетели, из-за смятения, в которое его ввергает неподобие, из-за соединения в нем противоположных качеств (habituum), к несчастью для себя не способен вернуться к своему истоку и насладиться своим природным концом.

Мудрецу действительно присуща гармония в отношении себя самого, он владеет всеми своими частями: телом и Душой. Он хранит в себе самом согласный Природе порядок, так как эта часть [душа] господствует, та [тело] ей прислуживает. Он соразмеряет друг с другом все силы, природные способности и возможности духа, предпочитая всем и лелея всего более ту, которая открывает ему путь к блаженству. Он живет, наконец на земле, словно второй Бог: воистину наилучший и вернейший образ вечного, первого и подлинного Бога, у коего он заимствовал бытие и Добродетель.

Обратное говорят о Глупце. Ибо по причине незнания себя нет в нем надежды бессмертия, что он вполне обнаруживает в сих словах Соломона: «Коротка и прискорбна наша жизнь. Дыхание в ноздрях наших, как дым, и дух рассеется, как жидкий воздух, и имя наше забудется со временем, и никто не вспомнит о делах наших. Будем же наслаждаться настоящими благами и спешить пользоваться миром, как юностью». В результате бесплодного отчаяния, пристрастившийся к земным, преходящим соблазнам, неразумный Человек уже тем, что стремится совершенно изгнать мысль о безжалостной смерти, ускоряет печальный конец, умножает мучения и тем самым падает, как гласит священное изречение, в яму, которую сам выкопал.

Мудрец является Человеком определенным (finitus), то есть по причине этой определенности упорядоченным и совершенным (compositus atque perfectus). Глупец же является Человеком неопределенным, неупорядоченным, несовершенным; ведь он с очевидностью обнаруживает, что является началом без предела, потенцией без цели (sine objecto), силой без действия. Мудрец, наоборот, демонстрирует, что он является началом, которое определено, потенцией в ничтожной степени отделенной от цели, силой, находящейся в действии, в употреблении, в деятельности. Тот [Глупец] опять же подобен глазу, находящемуся во тьме, или лишенному всякого видимого предмета; этот [Мудрец], напротив, сравним с зорким глазом, залитым светом и постоянно открытым для самого солнца – источника всего видимого.

Из этого следует, что по отношению к Неразумному вполне уместны сии священные слова: «У него есть глаза, а не видит, есть уши, а не слышит»; дух имеет, а не разумеет; не помышляет ни о чем, ведущем ко спасению. Мудрец, наоборот, есть глаз зрящий, ухо внемлющее, дух понятливый, ибо он разумеет, постигает и обдумывает то, посредством чего, в конце концов, достигается бессмертие. Сверх того, как Мудрец есть нечто и нечто, есть Человек и Человек, так и Неразумный есть нечто и ничто, есть Человек и не-Человек. Ибо и тот и другой по Природе и Бытию есть нечто: или естественный и обладающий существованием (substantialis) Человек. Однако только Мудрец в результате успешных ученых занятий удваивает своего естественного Человека Человеком нравственным и становится Человеком как по природе, так и по своей воле; Глупец же, коснеющий в бездействии, не беспокоится о том, чтобы возвеличить какой-нибудь Добродетелью естественного Человека, не старается в первоначальное бытие внедрить блеск образованности. Сие дает полное основание отнести на счет Мудреца и Глупца такие священные слова: «Кто имеет, тому дано будет и приумножится; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет». Ведь Мудрец получил от Природы в дар человеческое бытие, используя возможности коего он произвел просвещенного знанием Человека. Глупец, со своей стороны, позаимствовал у Природы сходное человеческое бытие, однако не добавил к нему никакого блеска Добродетели. Словом, этот Человек, как справедливо говорится, имеет, не владея, тот же – имеет, владея. Ибо способ бытия Глупца прост, его называют естественным Человеком, или же полученным от Природы задатком (talentum), не принесшим никакого прибытка. Тогда как способ бытия Мудреца двояк: задаток, полученный от Природы, говорю я, и тот прибыток, которым он по праву владеет как своим. Итак, кто соединяет и то и другое, имеет естественного и образованного Человека, тот получает от Господа в награду бессмертие и становится Человеком того и другого рода: как тем, коего он получил от Природы, так и тем, коего породило естественное, истинное, должное и свойственное владение оным. Кто же не имеет от самого себя образованного и совершенного Человека, тот лишается и того, которого он имеет от Господа; ибо естественный Человек, наличествующий в нем, должен быть «выброшен во тьму внешнюю», как сказано в Священном Писании.

 

Глава VIII. Польза и прибыль Мудреца

Мудрец, хозяйничающий в земном Человеке, который ему дан от Природы, занимается его возделыванием по мере сил. Как следствие, он производит небесного Человека; из тьмы он извлекает и добывает свет, из возможности – действительность, из начала – конец, из внутренне присущей силы – деяние, из Природы – Мышление, из неоконченного – завершенное, из части – целое и, наконец, из семени – плод. Ведь в этом случае он подражает тому знаменитому Прометею, который, как сказано в поэтических преданиях, или разрешением богов, или из-за остроты ума и дарований получив некогда доступ в небесные покои, после того, как внимательным созерцанием ума обозрел все чертоги неба, не нашел в нем ничего более святого, драгоценного и животворящего, чем огонь. Затем этот огонь, в котором смертным было совершенно отказано богами, тайком похитив, тотчас передал смертным, и в созданного прежде из грязи и глины человека он с его помощью вдохнул жизнь. Так и Мудрец, силой Созерцания покидая чувственно воспринимаемый мир и достигая царственного пламени неба, оттуда в недрах бессмертного ума доставляет ярчайший огонь Мудрости в низшие области, и благодаря этому чистому и яснейшему пламени природный, или земной, Человек обретает силы, тепло и жизнь.

Мудрец возмещает дары Природы благодаря просвещенному знанием Человеку, сверх того, обретает себя самого, собой владеет и в себе пребывает. Глупец же напрасно получил от Природы земного, плотского и субстанциального Человека, поскольку не производит в нем ничего, достойного бессмертия, не прилагает никаких усилий для достижения блаженства, упорствует в неблагодарности по отношению к матери-Природе, пребывая вечным ее должником, обремененный субстанциальным Человеком и никогда не владеющий самим собой.

Мудрец разделяет самого себя умом и, как было сказано, состоит из двух Человеков: одного – природного и чувственного, другого же – добродетельного и мыслящего. Он никогда не отсутствует в самом себе, совершенно не оставляет себя, единственный, кто способен общаться с самим собой, постоянно являясь зеркалом для себя; сам собой охватывается, возвращается по кругу к самому себе; постоянно пребывает неподвижным и неизменным благодаря просвещенному знанием Человеку и, наконец, одновременно пребывает и в чувственно воспринимаемом, и в умопостигаемом мире. Ведь телом он живет на земле с неразумными тварями, душой же, достигая небес, обозревает небесные чертоги. Он созерцает лишь умопостигаемые вещи, мыслит бессмертное и то, что всегда пребывает неизменным.

Читаем у поэта Бига:

Ведь Мудрец не желает чувственно воспринимаемого иначе, как поверхностно и мимоходом, в той мере, в какой он облачен телесным покровом; ибо ум вскармливается и укрепляется тем лишь, что совершенно лишено тела и материи, или тем, что нисходит в него самого из надмирных покоев благодаря некоему святому вдохновению.

Поскольку у Глупца нет ничего единого, тождественного, незыблемого, неизменного, поскольку он является приверженцем изменчивости, разделения и превращения, то, презрев славную, предусмотрительную и зрячую Добродетель, он домогается руководства со стороны слепой и непредусмотрительной Фортуны, которая почитается им как богиня, находящаяся выше небес; не владея собой, ее непостоянным колесом он перемещается то туда, то сюда, сбрасывается в исполненные греха буераки, овраги и обрывы. Соблазняясь всем, что перед ним, он становится тем, что неожиданно встречается ему на пути; он не имеет никакой возможности закрепиться в себе самом или возвратиться извне в самого себя.

В свою очередь, Мудрецу свойственно непрерывно и благополучно устремляться, подниматься, возвышаться умом к нераздельному единству и самого себя, и высшего творца, Бога. Ведь великой силой он одолевает манящие соблазны плоти, никакой необходимостью не может отвлечься от самого себя или не пребывать в согласии со своим умом. Он научился презирать Фортуну и никоим образом ее не бояться. Исполненный внутреннего света, он приобретает ведение истинных бессмертных благ; на них возлагает счастливейшую и непоколебимую надежду; постоянно радуется себе. Он не может быть одиноким или покинутым, поскольку сам с собой является множеством. Среди кипения и свирепых волн мирских страстей сохраняя в равновесии прекрасные частицы Добродетели, он пребывает в наилучшем, спокойном и бестревожном состоянии ума.

Мудрец – это Человек, которым воистину меньший мир, сын большего мира, то есть Вселенной, прославляется; ведь он единственный себя самого произвел, развил и завершил в подражание большему миру; он единственный способен подражать Природе, единственный сохраняет все свои части созвучными и соответствующими частям Вселенной. И действительно, Мудрец по праву должен именоваться не только меньшим, но и вторым большим миром (maior alter mundus); поскольку, как говорилось в книге «О мышлении», ум Мудреца столь же вместителен, сколь и весь мир, столько же понятий о вещах украшает и наполняет его Память, сколько, как мы видим, в мире имеется сущностей. Ум же Глупца, поскольку он постоянно пребывает пустым, незанятым, праздным и бездеятельным, никогда не поднимается в больший мир, никогда не становится равным большему миру, никогда он – то, что рождено было сделаться всем, – не завершается познанием всего.

 

Глава IX. Другие сравнения Мудреца и Глупца, исходя из природы зеркала

Природа совершенного зеркала предполагает, чтобы оно было единым, целым, однородным, прочным, неповрежденным и, по крайней мере с одной стороны, весьма прозрачным и доступным свету, дабы глаз, который располагается напротив зеркала, впитывал, усваивал, созерцал все формы, которые находятся в нем в действительности. Также и чтобы зрение, или рассмотрение, было совершенным, необходимо, чтобы были устремлены и направлены глаз на зеркало, а действие созерцания на способность представления, и не должны действие от способности, а глаз от зеркала закрываться, обособляться и отделяться мглою расположенного между ними тела; это скорее всего произойдет, если глаз настолько приблизится к зеркалу, что из обоих возникнет связь и узы какой-то одной субстанции; и если глаз никогда не сможет быть отделен от зеркала, а зеркало от глаза, то глаз всегда будет перед зеркалом, рассматривая то, что ему представлено зеркалом.

Итак, из этой аналогии сумей схватить и распознать ум Мудреца. Хотя душа Мудреца по своей сути и всей ее субстанции является единой и неделимой, однако, как мы показали в другом месте, одна ее часть весьма подобна глазу, другая – зеркалу. Ведь часть, которая подобна глазу, есть бесстрастное действие души, или деятельное Мышление; та же, которая подобна зеркалу, составляет внутреннюю часть души, по своей природе страдательную, и надежное вместилище для воспринятия тех понятий, которые врываются в покои души через врата практического Мышления, и которых, наконец, самой Памяти велено предлагать и представлять умозрительному Мышлению для вечного Созерцания.

Итак, называй деятельное Мышление глазом всей души, утверждай, что страдательное – зеркало души. Таким образом, глаз души и зеркало души настолько приближаются друг к другу, что образуют субстанцию единой и неделимой души, постоянно находятся между собой так взаимосвязанными, что не отделяются друг от друга мглою никакой находящейся между ними сущности, или их взирание друг на друга не встречает препятствий. Кроме того, зеркало души, то есть Память, является прочной, единой, неповрежденной, однородной, весьма прозрачной и доступной мысленному свету; ведь какие бы образы оно ни приняло, никоим образом не допускает, чтобы они были поглощены адскими глубинами, превращены в ничто и преданы забвению, но всех их в совокупности удерживает своей ясной поверхностью и являет всех мысленному взору.

Поэтому если ты желаешь дальнейшего развития аналогии, ты тотчас должен понять, что глаз души можно видеть главным образом в его собственном зеркале, которое есть тот наилучший образ и вид, которые Память силится представить в Созерцании умозрительному Мышлению. Ведь если материальный глаз и материальное зеркало для своего созерцания должны размещаться напротив друг друга, и если природа этого зеркала в том, чтобы лишь улавливать, вбирать и принимать в себя образы, тогда то, что от него самого располагается на расстоянии диаметра или отделяется от него расстоянием прямой линии, есть не что иное, как сам глаз, который отстоит от зеркала на расстоянии диаметра или форма которого пребывает удаленной от глаза на такой же диаметр в зеркале. Итак, главное отображение, которое должно быть принято в зеркале, – это отображение и вид глаза. И глаз не предназначен разглядывать в зеркале ничего более важного, чем он сам или его образ. Следовательно, истинное и наилучшее лицезрение есть лишь лицезрение глаза. Тот же глаз, который в зеркале воспроизводит и повторяет свою форму, наконец, радуется созерцанию самого себя в том отображении, которое представлено зеркалом.

Итак, сходным образом веди речь о Созерцании Мудреца. Я говорю, что Созерцание Мудреца не может быть ничем иным, как беспрерывным лицезрением его самого или его формы в нематериальном зеркале. Хотя глаз души и зеркало души связаны узами одной и той же и неразделимой субстанции, тем не менее они отстоят друг от друга, как показывает книга «Противопоставлений», на расстояние духовного диаметра; в самом деле, мысленный разрыв, или этот промежуток, располагает их напротив друг друга и размещает на расстоянии диаметра как взирающие друг на друга противоположности. Итак, главнейшая форма, которая видна в зеркале души, то есть в Памяти, есть форма глаза души, то есть деятельного Мышления, которая проникает в саму Память от деятельного Мышления через равные промежутки. Итак, деятельное Мышление – это созерцатель себя, когда поначалу изливает образ в Память, затем радуется, наблюдая и рассматривая его, доставленного Памятью. И это тайное и недосягаемое [для других] самосозерцание делает Мудреца блаженным, даруя ему надежду бессмертия и должным образом наставляя, что ничто не является воистину благим или желаемым ради себя из того, что находится вне души, что не в состоянии быть постоянно и что могут у нас похитить.

 

Глава X. Другие сравнения Мудреца и Глупца, исходя из свойств рта, желудка и сердца

Мудрец, в свою очередь, подобен тому, кто, заглатывая телесную пищу раскрытым и разинутым ртом, ее же открытой емкостью желудка принимает и удерживает внутри, дабы она не исчезала, не переваренная, или, по крайней мере, очищенная телом, в себе самой ему не отказывала и его бы совершенно не насыщала, не кормила и не питала. Ведь подобно тому, как питательная субстанция, прежде чем превращается в кровь и дает силу телу, поначалу преобразуется тремя его органами: ртом, желудком и сердцем – так и умопостигающая форма, прежде чем насыщает и вскармливает ум Мудреца, занимает в душе три положения: первое – в Мышлении, второе – в Памяти, третье – в Созерцании, посредством коего снова предлагается Мышлению.

В самом деле, Мышление аналогично и весьма подобно рту, Память – желудку, Созерцание же – сердцу. Ведь рот и Мышление – суть внешние органы и естественные врата, через кои вводится как телесная, так и духовная пища, – эта, говорю я, в душу через Мышление, та же в тело через рот. Желудок же и Память суть внутренние органы тела и души, из коих тот принимает пищу, идущую и поступающую ото рта, а та выходит навстречу проникшим через Мышление понятиям и их собирает, удерживает и сохраняет. А сердце и Созерцание по этой же причине признаются соответствующими друг другу, ибо то, в свою очередь, введенную через рот и принятую от желудка пищу переваривает, преобразует и превращает в кровь, это же равным образом через Мышление и Память впущенное, принятое и сохраненное понятие усваивает, упорядочивает и вновь доставляет Мышлению. Итак, подобно тому, как питание тела есть прежде действие рта, нежели желудка, первичнее добывание пищи из внешнего мира, чем ее заключение в тело и сохранение, и опять же действия рта и желудка раньше, чем действие сердца (говорю я, – первичнее введение пищи в тело и ее сохранение, чем ее переваривание), также и в питании всей души действие Мышления осуществляется прежде, чем действие Памяти, а Мышление и Память также выполняют свои действия прежде, нежели исполняет свою функцию Созерцание.

И как в природе ничто не может попасть в емкость, которой является желудок, что не было бы принято [до этого] ртом; нет ничего в желудке, чего не было бы во рту; наконец, ничто не переваривается жаром сердца, что прежде некоторое время не пребывало бы в полости рта и в желудке; так и нет ничего в глубине Памяти, что не пребывало бы первоначально в Мышлении, наконец, ничто не может находиться в самом Созерцании, если прежде его не было в Мышлении и в Памяти. Рот не принимает пищу ни от какого другого внешнего по отношению к нему органа тела, но добывает ее сам с помощью зубов. Желудок же все, что содержит, имеет ото рта. И сердце, наконец, всем, что оно сжигает и переваривает, обязано и тому, и другому. Таким же образом веди речь и о частях души: Мышление не получает умопостигающую форму ни от какой внешней по отношению к ней части души; Память же только Мышлением напитывается и оплодотворяется той же самой формой; наконец, Созерцание происходит от одного и другого, то есть от Мышления и Памяти. Подобно тому, как с помощью трех действий тело вскармливается видимой пищей, так и душа с помощью трех подобных действий вскармливается, обогащается, тучнеет благодаря невидимой пище. И эти три функции тела и души здесь описываются следующими словами: первая – ни от чего, кроме как от самой себя; вторая – единственно лишь от первой; третья – от обеих, первой и второй.

Три функции питания тела и души

Отсюда следует, что в противоположность Мудрецу Глупца находят весьма подобным рту, не связанному с желудком, или – поврежденному Мышлению, отделенному и отвлеченному от Памяти. Ведь невидимая пища души не отправляется дальше посредством Мышления, – совсем иначе, чем видимая пища, схваченная ртом, которая сразу же устремляется внутрь тела. Ведь подобно тому, как телесная пища, вначале полученная и захваченная челюстями рта извне, не находит никакой задержки в полости рта, но сама оттуда через наклон гортани низвергается внутрь; так и трапеза души, сами понятия, не встречают никакой задержки в действующем Мышлении, и Мышление только миг наслаждается ими, перемещая их сразу в Память. Итак, лиши рот помощи желудка: пища может быть введена ртом в тело, но, прошедшая через него, она нигде ничего ему не даст и не принесет ему никакой пользы. Равным образом отдели и отними Память от Мышления: возможно, Мышление почерпнет кое-что из мира и введет в душу какую-то духовную пищу, но поскольку надежное хранилище Памяти этому Мышлению никоим образом не служит, то полученная им пища полностью исчезнет, ничем не напитает душу и не сможет сделать ее мудрой.

 

Глава XI. Сравнение Мудреца с солнцем и планетами

Мудрец, прежде всего, подражает солнцу мира. В самом деле, подобно тому, как солнце мира является средним по порядку между блуждающими, или странствующими, планетами и непрерывно мчится, не уклоняясь в своем движении от середины, и нигде не отходит ни в ту, ни в другую сторону от орбиты эклиптики, так и Мудрец, доколе руководится собственным солнцем, то есть Разумом, доколе послушен во всем Разуму-водителю, всегда в безопасности идет средним путем, никогда не позволяя себе удаляться от него и блуждать в буераках, где подстерегают опасности.

В самом деле, если меньший мир – это Человек, тогда во всяком случае нужно, чтобы он направлялся и освещался столькими светильниками и светочами, сколькими, как мы видим, окружен и освещен больший мир. Природа же зажгла в большем мире семь светильников, руководством коих этот мир, по ее желанию, должен управляться; двумя, говорю я, большими, Солнцем и Луной, заведующими один – ночью, другой – днем, и пятью меньшими: Сатурном, Юпитером, Марсом, Венерой, Меркурием. А в центре всего она поместила Солнце, которому повелела и наделить остальных светом, и главенствовать над ними, приказав, чтобы движением в середине оно всегда одинаково измеряло и исчисляло разные и отдельные отклонения меньших планет. Итак, столько же, то есть семь, светильников такого же порядка и свойств даны Природой Человеку, и Природа, как щедрая и благодетельная мать, сына, то есть меньший мир, затем наделила, украсила, снабдила, не меньшим числом светочей и ламп нежели отца, то есть Вселенную, прежде ею одаренную.

Лампадой же меньшего мира является всякая его способность познания и созерцания, которая с самого начала оказывается разделенной и разбитой на материальную и нематериальную. Материальное познание, в свою очередь, как ранее было показано в книге «Об ощущении», расчленяется на шесть частей: Осязание, Вкус, Обоняние, Зрение, Слух и Воображение. В самом деле, хотя Воображение является внутренним ощущением, сокровеннее внешних ощущений и выше их, все же оно действует в таком телесном органе, как мозг, и, предназначенное служить Разуму, его же почитает в качестве стоящего над собой судьи. А нематериальное познание Человека есть око самого Разума, который, будучи сокровеннее и глубже всех ощущений, не связан ни с какой функцией своего тела, не предназначен исследовать и созерцать ничто из того, что находится или в мире, или в теле; но все его зрение сосредоточено на внутренних глубинах и недоступных пространствах его души.

Итак, телесные и материальные очи Человека, отклоняясь по своей собственной природе в разные стороны, переходят от одной крайности к другой. Ведь они либо поднимаются выше середины и устремляются вверх, либо же, [появляясь] ниже середины, влекутся вниз. Душе, в свою очередь, свойственно нематериальное познание, сам пламенный Разум, говорю я, движется непрерывно в середине, остальными управляет, их исчисляет и измеряет. Их свет и число является точно таким же, как и в планетной системе солнца. Ведь подобно тому, как три планеты располагаются над солнцем, другие же три планеты обнаруживают находящимися под ним, так и три ощущения, находящихся в услужении Разума, – Воображение, Слух, Зрение, – как мы указали в другом месте, направляются вверх по самой своей природе и возвышаются над серединой. Ибо они есть обучающие ощущения, наиважнейшие из всех; они называются судьями, посредниками и защитниками низших. Другие же три: Обоняние, Вкус и Осязание – движутся ниже середины; ведь подобно тому, как главные три ощущения обеспечивают пищу душе, так и эти три, кормя и поддерживая тело, целиком преданы своей обязанности и службе. Три высшие зовутся свободными и благородными; три поистине низшие именуются несвободными, низкими и рабскими.

Эту двоякую триаду ощущений: одну, устремленную к вершинам и высотам [бытия], другую же – в низины, расположенный в середине и всегда равный себе Разум сводит, связывает и скрепляет, насколько может, в середине в монаду, не имеющую частей и всегда являющую себя одной и той же; и ту, и другую он умеряет, дабы субстанция Человека не подверглась чрезмерному разделению и расчленению, о единстве, целостности и спокойствии которой неделимый Разум весьма заботится и печется.

Отсюда следует, что всякая Добродетель берет начало и происхождение только из области Разума, она определяется как расположенная в середине; непосредственно же в ощущениях, как высших, так и низших, берет начало всякий порок, так как в них либо изобилие, либо недостаток, что именуется имеющимся в большей или меньшей степени.

Таблица сходства планет и форм человеческого познания

Таковы семь факелов, которыми блистает меньший мир и предстоит большему миру и самому себе. Все вещи перемещаются от большего мира в меньший через те же самые двери и входы. Через эти семь врат весь больший мир перетекает и впадает в меньший, и меньший мир становится исполненным всех форм и равным большему миру. И, наконец, в них пребывает всякая Добродетель и Мудрость Человека, если он сумеет сохранить правильное соотношение каждого из своих глаз, не меняя их естественный порядок.

Ведь доколе главенство удерживает Разум, человек обладает и спокойствием, и безмятежностью души, отгоняет соблазны ощущений и искушения плоти, яснейшим Разумом, как сиянием своего собственного и природного солнца, светящегося во тьме, направляется от крайностей в середину, избегает большего и меньшего, и принадлежит себе, и собой владеет, и самому себе непрерывно радуется. Ведь Разум – как бы мудрейшая мать семейства во всем человеческом теле и обиталище, опирающаяся на шесть подчиненных чувств, которыми мудро распоряжается, не совершая ничего напрасного и беспричинного, все предвидя, преследуя то, что полезно, прекрасно и достойно, избегая отвратительного и гнусного. Насколько ему будет вверена власть, насколько он будет Человеку судьей и цензором, настолько он в нем все устроит, как надлежит, и, наконец, вознесет его с земли к звездам.

Действительно, подобно тому, как присутствие солнца в большем мире рассеивает тьму, разгоняет тучи, сдерживает надвигающуюся грозу, так и благодаря Разуму, в меньшем мире все умеряющему, из него тотчас же изгоняются потемки заблуждений, отступает мрак и мгла [душевных] заблуждений, усмиряется натиск губительных желаний. При постоянном отсутствии Разума Человек утрачивает свет, Мудрость и всякую Добродетель и становится добычей страшной ночи и мрака. Ощущения, присущие блуднице, уничтожают свойственную ему красоту и, полностью погруженного во мрак, наконец, разрывают, раздирают, убивают.

 

Глава XII. О постоянстве и истинных благах Мудреца

Мудрец живет непоколебим и невозмутим. Ведь свойственная ему, истинная и первейшая деятельность, именуемая Созерцанием, отделена от мира, от тела, от времени, места и материи. Ибо Созерцание пребывает между такими крайностями, которые не могут быть отделены друг от друга никакими тучами, ветрами или бурями, в которых нет никакого чередования света и тьмы, но чистое и вечное, духовное и незримое излучение света.

Ведь хотя положение или восприемлющая способность и место всех вещей трояки: мир, тело, Душа, (ибо все блага Человека находятся либо в мире, либо в теле, либо в Душе, словно в возможности, в субъекте и в удерживаемом месте) – истинные и присущие Мудрецу блага находятся и не в мире, и не в теле, но сокрыты, спрятаны, заключены в Душе; коими овладев постоянным действием ясного и невозмутимого Созерцания, Мудрец всегда вкушает и зрит то, что принадлежит ему. Из этой смертной и покрытой тенью земли содействием тела или с помощью покорных ощущений он счастливо переместил то, что ему свойственно, познав его, в светлый, бессмертный, духовный и невидимый антихтон своей Души, то есть в землю, противостоящую земле.

Отсюда следует, что не случайно приписывают только Мудрецу, Бианту из Приены, лаконичное и краткое высказывание, которым, как говорят, он ответил тем, кто убеждал его все свое имущество вынести из города: «Все свое ношу с собой». Ведь Мудрец всем обладает в способностях Души, то есть в возможностях Мышления либо в мыслительной Памяти, которая является бессмертным вместилищем и кладовой всех мыслительных форм и средоточием всех сил и тайн знания. В нем расположены нетленные сокровища Мудреца, защищенные, согласно святому слову, от червей, от личинок, от ржавчины, от порчи, от грабежа тиранов. Над ними не властно непостоянное колесо Фортуны, они все время находятся и без конца пребывают в целостной, непорочной и неповрежденной Душе.

 

Глава XIII. О бессмертии Души

Итак, о Мудреце следовало бы произнести с полным основанием эти святые слова: «Прочны его блага в Господе». И еще: «Душа его в руке Божьей, и мучение смерти не коснется его». Ведь если страдательное Мышление неотделимо от действующего Мышления, то и вся субстанция Души является единой, неделимой, бессмертной, постоянно – как в теле, так и вне тела – опирающейся на обе свои составляющие, действие и способность. И, как мы говорили, между действующим Мышлением и страдательным Мышлением не может находиться ничто посредствующее, коим искажается, ослабевает, прекращается умозрение действующего Мышления, то есть свойственное Душе действие и Созерцание. Итак, действующее Мышление беспрестанно возделывает страдательное как подвластную и свойственную ему почву, как одной с ним природы невидимую, нематериальную, всегда наличествующую, от него неотделимую, бессмертную и, наконец, единосущную ему возможность. По своей природе оно ему, как верному хранителю благ, вручает все, что приобретает в мире, и производит в нем все понятия, коими ему предстоит постоянно питаться в течение бесконечного времени.

Это же Созерцание есть функция духа, оно является тем истинным и похвальнейшим действием бессмертной Души, до которого доходят, достигают и поднимаются только воспринимающие сие блаженнейшее число своей Души, благодаря коему одна часть может созерцать другую, Душа может соединяться с собой, в саму себя войти, двигаясь по кругу. Ведь сотворенная в круге и окружности, она поэтому рождена осуществлять свою деятельность кругообразно. Это – незыблемая надежда Мудреца и его самое сокровенное и недоступное убежище; этому действию счастливой, невозмутимой и необремененной Души он целиком себя вверяет; в ней, не испытывая зависимости ни от мира, ни от тела, он владеет всем. Ибо в себе самом, то есть в своей собственной Душе, обладая всем, он ни во что не ставит то, что находится или в теле, или в мире.

В самом деле, мир отделим от Человека, тело же – отделимо от Души; Душа же от Души неотделима и неотъемлема, так же и претерпевающее, или страдательное, Мышление неотделимо от действующего и нестрадательного. Преходящим является Ощущение, которое используется Душой в мире и по отношению к миру; также преходяще и недолговечно Воображение, которое производится Душой в теле. Постоянно и вечно только лишь Созерцание, которое используется Душой в Душе, действующим, говорю я, Мышлением в страдательном. Ведь, как мы ранее говорили в книге «Об ощущении», материальных способов познания два: Воображение и внешнее Ощущение. То – просто, это же разделено на пять частей; то – внутри тела, эти же обращены в мир и имеют с ним дело. Нематериальное же познание души иногда рассматривается как единое, иногда же – как тройное. Ведь многие называют всякое нематериальное познание, или знание нематериальных и невидимых вещей, одним именем Мышления. Мы же устанавливаем, что как нематериальные, незримые, бессмертные и вечные сущности – Бог, Ангел, Душа – различны и трояки, так и, если соотнести некоторым образом [виды] познания и способности Души с самими объектами, нематериальное познание Души тройственно: ведь то, что идет навстречу себе и представляется себе, называется Разумом; то, что имеет отношение к ангельскому знанию, – Мышление; наконец, та маленькая искорка божественности, которая сверкает и обнаруживает себя во тьме, именуется причастной Уму.

Таким образом, поскольку все нематериальное познание является Созерцанием, очевидно, что Созерцание трояко; ведь Созерцание есть вечное и бессмертное умозрение трех высших и главнейших сущностей мира – Бога, Ангела и Души. Очевидно также, что Душа Мудреца счастливо завершается числом своего начала, то есть троичности.

И та же Душа обретает счастье в соответствии и дивном согласии с порядком чувственно воспринимаемых растений и деревьев, [получая] вне материи троякий прирост – листьев, говорю я, цветов и плодов. Ведь листом Души является познание себя; цветком же – ангельское ве́дение; наконец, плодом – божественное знание. Благодаря им трехчастная Душа достигает небес, благодаря им Мудрец о трех головах покидает свое тело и чувственно воспринимаемый мир, становясь выше самого неба. Ибо благодаря одной голове он непрерывно предстает перед собой, благодаря другой – причисляется к ангельским сонмам, благодаря третьей – достигает божественного лицезрения.

 

Глава XIV. О будущем восстановлении и бессмертии тел

Ведь бессмертна не только вся субстанция Души, не только Созерцание никогда не прекращается; свойством бессмертия Души является также и прежде всего сохранение всей человеческой субстанции, восстановление затем материального познания – Ощущения и Воображения. Ведь если природа Души заключается в том, чтобы быть в теле, и, кроме того, вся сила и цель Души заключается в ее действии и деятельности, то необходимо, чтобы Душа, выходящая вопреки природе из тела, была, наконец, призвана высшим началом всех вещей в свою собственную природу, возвратилась телу и опять использовала телесные силы по отношению к миру и телу: в мире – Ощущение, в теле – Воображение.

Ведь если мы не будем отрицать, что материя, которая является почти не-сущим, субстратом всех вещей и последним из того, что обладает существованием, бессмертна, но признаем ее (хотя и сотворенной) вечной, нерожденной и нетленной, также неизменной, всегда тождественной себе, изначально целиком созданной, ныне же целиком существующей и целиком имеющей существовать всегда в будущем, которая не может ни увеличиваться, ни уменьшаться, в которой имеет место порождение, которая подвержена разложению, словом, мы утверждаем, что она такова, что из нее ничто никогда не погибнет, то сколь более вечной и бессмертной нужно признать разумную Душу, ради поддержания одной которой в чувственно воспринимаемом мире божественным Умом, творцом всего, была произведена изначально вся масса материи.

Ведь разумная Душа есть высшая и наипревосходнейшая реальность материи, естественное завершение всей материи и всех преходящих и временных реальностей, которые заключены в материи; она соединена, весьма близка и соседствует с той реальностью, которая первой произведена и рождена существовать вне материи, которую мы называем началом всякого божественного созидания, первой реальностью, или первой тварью. Ведь эта реальность есть Ангел, есть то, что, всегда предстоя благому творцу всего, Богу, постоянно пребывает в его созерцании, то, в сравнении с чем разумная Душа, как гласят святые слова, немногим умалена, то, чтó, согласно святому Ареопагиту, является высшим Умом, постоянно воздающим Богу благодарность и все время с радостью поющим ему хвалы.

Итак, если бессмертна подобного рода материальная реальность, вследствие которой нетленная материя пребывает одним и тем же образом и сохраняется одной и той же по причине неизменности Субстанции, то высшая, главная, прекраснейшая и важнейшая обязанность материи, предписанная Природой тому же закону бессмертия, будет заключаться в том, чтобы быть естественным местопребыванием столь замечательной реальности и столь значительной формы, или их настоящим и истинным жилищем. Итак, и материя является бессмертной, и некая бессмертная реальность в материи, то есть разумная Душа; и некое божественное творение из материи должно быть восстановлено Богом и стать бессмертным; мы хотим сказать, что таково человеческое тело. И не только человеческое тело посредством Души, но и, наконец, сам мир благодаря человеческому телу и как истинное местопребывание человеческого тела должен быть восстановлен Богом и стать вечным, как свидетельствуют Священное писание во многих местах.

Отсюда следует, что Глупец жалок и рожден несчастным, он, который все свои блага заключает в мире и в теле, ничего – в Душе, ничего – в Ангеле, ничего – в Боге. Ибо его блага разъедаются ржавчиной, похищаются воровством, уничтожаются временем. Князь мира сего, лютый противник человечества, враждебен миру; он разлагает стихии, волнует моря, возмущает воздух, все смешивает, всеми способами насылает на тело недуги; подвергнув жестоким мукам, этот тиран может его убить, дабы оно, наконец, распыляясь после смерти на атомы, исчезло и растворилось. Все это делает надежды несчастного человека тщетными; оставляет его опустошенным, беззащитным и безнадежно отчаявшимся; к нему по праву относятся сии святые слова: «Вот человек, который не в Боге полагал крепость свою, а надеялся на множество богатства своего, укреплялся в злодействе своем».

 

Глава XV. Ум Мудреца подобен беспрерывному пиру

«Надежда же Мудреца, – как было сказано премудрым Соломоном, – полна бессмертия, и его ум подобен бесконечной трапезе». О Мудреце же воистину можно сказать и признать присущим ему то, что его ум постоянно оживляется духовной пищей, оплодотворяется божественной и святой манной (aletudine), окропляется небесной амброзией, постоянно питается тем же, что и ангелы, никогда не насыщаясь. Ведь небесная пища приумножает его священную жажду, и, хотя она беспрерывным наслаждением доставляет удовольствие способности, готовой принять то, к чему всеми силами стремится, тем не менее, эта пища имеет обыкновение всегда пробуждать у него еще большие голод и жажду. Ведь чем больше кто-либо питается этим, тем алчнее и более страстно он желает того же, и чем больше допускается к вкушению божественного нектара счастливый участник Божьего застолья, соседствующий с Ангелами, сотрапезник и сотоварищ Святых, тем больше, являясь всегда жаждущим, никогда не переполняясь этой священной влагой, он постоянно изнывает от жажды и умоляет напоить его.

Ведь это и самой Мудростью о самой себе говорится в Священном Писании: «Ядущие меня, – сказано, – еще будут алкать, и пьющие меня еще будут жаждать. Приступите ко мне, желающие меня. Слушающий меня не постыдится, и трудящиеся со мною не погрешат». Это Мудрость возвещает на улицах, об этом она кричит в уши всем. Стуча и пробуждая спящих, она призывает к тому, чтобы ее жаждали. Сулит им бессмертие и блаженство, а также дружбу Господа и товарищество небожителей. Она объявляет, что она не вызывает пресыщения. Показывает, что ее всегда можно вкушать, не испытывая отвращения. Сообщает, что она слаще меда, желаннее золота, предпочтительнее драгоценных камней и жемчуга, а также – распорядительница всеми благами, чистота божественной Добродетели, подлинное проявление божественной славы и, наконец, чистое зеркало божественного величия.

Итак, несчастный Глупец, который, презрев добродетельную Мудрость, как видно, добровольно определил самого себя к недостойной службе слепой, непредусмотрительной и непостоянной Фортуне, дабы угождать низким вожделениям, сменил золотое ожерелье Мудрости на железное ярмо Фортуны. Ведь такого рода безрассудный человек выпрашивает именно ту пищу, которая никоим образом не может насытить его, не вызывая отвращения, или которая пребывает вне Души, телесна, материальна, подвержена тлению и губительна для тела. Кто пожелал бы проявить в этой пище невоздержанность, тот тотчас согрешил бы по отношению к Природе и к самому себе; ибо ее преизобилие неприятно телу, противно Природе и вызывает гибельные недуги. Ведь находящийся в человеке желудок небезграничен, и внешняя земная пища небеспредельна; ибо ее следует добывать в той мере, в какой ее способен воспринять объем желудка. Ведь когда он переполнен до пресыщения, то частые приемы пищи прожорливого и любящего выпить Глупца – завтрак, обед, полдник и ужин, – следует все время прерывать.

Трапеза же Мудреца, как мы сказали, беспрерывна и длится вечно; его дух предается роскошным пирам и застольям; наконец, его ум наслаждается наличием и полнотой всех благ. Его страдательное Мышление есть присущий ему и истинный стол, изобилующий всеми духовными наслаждениями, который постоянно предлагается и преподносится действующему Мышлению, пред которым действующее Мышление всегда возлежит, постоянно участвуя в этом застолье и роскошно пируя; ведь это – тот самый стол, который поэт Биг прославлял следующим двустишьем:

Это воистину плодороднейшее поле души, с которого земледелец, то есть действующее Мышление, не может ни уйти, ни быть изгнанным; это небесная и эфирная земля, говорю я, страдательное Мышление, родительница и кормилица нетленных благ, обладая которыми можно беспрепятственно предаваться наслаждениям, не соблюдая и превосходя меру, и, тем не менее, совсем не испытывая недостатка в молодой и зеленой растительности, при этом ум, который ею питается, остается ненасытным. Ведь после столь благодатного пиршества в нем постоянно все сильнее возрастают и приумножаются превеликие голод и жажда.

 

Глава XVI. Умеренность и воздержанность Мудреца

Мудрец, определяя самому себе меру, сдерживает себя вожжами и уздой Разума, дабы постольку добиваться каждой вещи, поскольку она блага и должна быть желанной. Ведь Мудрец научился измерять мерой внутренней возможности внешние и приятные объекты и стремится сохранять в себе мир этим трояким равенством, коим, подражая естественному равенству крайностей – способности и объекта, он стремится уравнять одно с другим с помощью среднего для них звена, то есть влечения, благодаря которому способность рождена сочетаться с объектом; ведь он желает совсем немногого, того, что, как он полагает, ему достаточно по природе. Он столько принимает в себя от внешнего объекта, сколько ему, как мы сказали, позволяет естественный объем внутренней способности.

Если ты скажешь, что эти объекты, поскольку они почти бесчисленны, не имеют никакого равенства и соответствия со способностями, что способности гораздо слабее, чем объекты, и не могут заключать в себе их все – ведь чувственная пища почти безгранична, безмерно превосходя вместительность желудка, – то на это я скажу, что замечательное преимущество Мудреца состоит в том, чтобы, следуя скорее природе внутренней способности, нежели природе внешнего объекта, домогаться субстанции объекта сообразно своей внутренней способности; ведь тому же наставляют слова Мудрости: «Не смотри на вино, как оно краснеет, как оно искрится в чаше». И поэт Биг воспевает подобный образ действия:

Итак, Мудрец должен устремляться прежде всего к такому объекту, который телесной необходимости предписано измерять внутренней способностью, и не воспламеняться большим желанием объекта, чем требует польза и необходимость, или чем способны вместить естественные объемы его внутренних возможностей. Для Глупцов же характерно это упомянутое нами троякое неравенство и несоответствие; ибо они, плененные только наличием или же привлекательностью объектов, которые должны быть желаемы лишь в какой-то связи или между прочим, стремятся приобрести и заполучить эти объекты, прилагая все старания, словно они блага сами по себе. Более того, никакой из этих объектов не соотнося со своей внутренней возможностью, не считаясь с тем, что у них внутри, они созерцают лишь сами объекты в их естественном порядке, коими они, воспламеняясь неразумным огнем желаний и не сообразуясь со своими природными силами, стремятся овладеть.

Следовательно, отсюда происходят все лишения и несчастья, которые являются спутниками и приспешниками Глупости и слепой души. Ведь несчастьем является или лишение необходимых благ, или неразумное желание их; как в том случае, когда некий субъект и естественная способность либо лишается своего объекта, либо отделена от своих природных благ, так и в том, когда их заманивает, завлекает и зажигает [страстью] к объекту и естественным для них благам неумеренное вожделение.

Ибо несчастья возникают по двум причинам: во-первых, из-за недостатка необходимых и естественных благ, во-вторых, из-за чрезмерного вожделения, или в том случае, когда само влечение и к тому, и к другому, и к субъекту, и к его природным благам, или к способности и к объекту, превосходит разумную меру; равным образом и когда конечны субъект и природные блага, однако страсть его к ним неукротима и неугасима. Ограничены прежде всего объемы рта, желудка и чрева. Сходным же образом питательная субстанция, природное и необходимое человеку благо, Природой определено и точно отмерено. Однако чрезмерное влечение чревоугодников превосходит разумную меру и того, и другого. Ведь похваляются покупкой за большие деньги заморской дичи; сообщают, что Филоксен страстно желал более длинной глотки, наподобие журавлиной; читаем, что Сицилиец Гнатон, безусловно, первый среди гурманов, имел обыкновение сморкаться в посуду, дабы вдоволь одному наслаждаться яствами, поскольку остальные воздерживались от них. Выпивается так много бочек и кувшинов вина, что кажется, будто многие люди только и рождены для злоупотребления вином. Желают иметь вместительнейшие чрева, для наполнения которых объезжают земли и моря. Так что верится, что все провидение Природы с трудом может обеспечить вдоволь питанием человеческий род, весьма малый по сравнению со всеми живыми существами.

Однако сколь велико провидение Природы, которая заботится об изобильном питании тела человека, показывают животные всех видов: рептилии, рыбы, четвероногие, птицы. На них обрушивается безмерная ярость охочих до лакомств людей. Об этом свидетельствуют растения Пифагора и все, что ни есть под небесами одушевленного, или наделенного Душой; ибо почти все это превращается в пищу Человека. Ведь Бог все [живое] отдает в распоряжение Человеку, словно овощ, то есть мелкое огородное растение. То же, что лишено и не имеет Души, менее нами употребляется в пищу; ибо все подобное питается подобным, как, например, живое – живым и одушевленное – одушевленным.

 

Глава XVII. Мудрец наделяет каждого тем, что ему полагается

Мудрец полагает, что блага объектов нужно преследовать, сообразуясь с их достоинствами и превосходствами; ведь он никому не воздает больше, чем требует справедливость. Всеми силами желая вечных, духовных и истинных благ ради них самих, он устремляется к ним как к целям души, как к прекраснейшим добродетелям, разнообразным драгоценностям и постоянным ее украшениям. Подлунные же, материальные и подвластные Фортуне блага он желает получить во вторую очередь и для преходящих потребностей тела.

Ведь, как мы показали в книге «Об ощущениях», поскольку Мышление направляется как на крайние, так и на средние, как на нематериальные, так и на материальные [сущности], Ощущение же – только на материальные и средние, постольку и нематериальные и умопостигаемые блага души абсолютно, полностью и всюду являются благами, запечатленные идеей блага, как в крайностях, так и в середине. Блага же тела, чувственно воспринимаемые и материальные, заключают идею блага лишь в середине; в их же крайностях обнаруживаются пороки, которых следует избегать. Ведь из них то будет благом и следует избирать, чтó не является ни большим, ни меньшим; то же, что в избытке или в недостатке, порочно, и его с самого начала нужно избегать; из тех же ранее упомянутых и то, что является средним, и то, что является большим или меньшим, – благо и заслуживает избрания.

Отсюда следует, что блага тела не полностью, но лишь отчасти следует избирать, и они должны быть желаемы и преследуемы в определенном, то есть только в среднем положении и состоянии. Ведь они расположены между порочными крайностями, а именно, между изобилием и недостатком; коими, лишенные света Разума или нисколько не повинуясь ему, волей-неволей поддавшись соблазнам страстей, мы иногда грешим, оскорбляем Природу, изменяя ее закону и порядку. Блага же Души целиком и полностью блага, к ним нужно стремиться везде, в трех состояниях и положениях: в среднем, в правом и в левом. Ведь куда бы мы ни направлялись – в середину, вправо или влево, никогда от того, что является благим и следует избрать, мы не отступаем, греша и оскорбляя Природу; но куда бы мы не направлялись, мы встретим благо, перед нами предстанет то, что достойно избрания, мы увидим то, чего следует добиваться.

Следовательно, благо тела является простым, несовершенным и только одного рода; благо же души раздельно, многообразно, совершенно, едино и трояко. Ведь то – лишь в одном, как мы сказали, это же – трояко и в любом положении благо. И дабы мы завладели и насладились этими благами, душа должна воспользоваться содействием моральных добродетелей, благодаря защите коих Разум стал крепче и тверже и никоим образом не одолевается ощущениями, но, управляя ими как слугами, усмиряет их натиск, оберегает Человека от дурных крайностей, направляя к тому, что является средним и благим.

Поскольку без моральной Добродетели царь ощущений, Разум, тотчас же низвергается с вершины своей власти, то сознание Человека затуманивается, его внутренний глаз слепнет, не ведая, какое из ощущений среднее и благое, он уносится соблазнами рабских ощущений в дурные крайности, в большее и меньшее. Но, дабы мы могли овладеть благами души и насладиться ими, даже если ты не добавишь душе ничего, кроме естественной ясности и света Разума, душа направится сама собой без внешнего и приобретенного света к тому, что есть благо. Ибо в них [этих благах] не таится никаких обрывов, бугров и оврагов, но все ровно, без буераков, гладко, всюду усеянные чарующими цветами зеленые луга без пропастей, ущелий и утесов, так что по ним душа, свободно носясь хотя бы и ночью и без помощи внешнего света, не подвергается опасности низвергнуться в бездну и погибнуть. Поле же преходящих благ болотисто, бугристо, неровно, там и сям зияет глубокими расселинами, в которые уклонившаяся от середины душа тотчас же падает и гибнет.

Рис. 6.

Отсюда также следует, что в духовных благах душа более свободна, независима и раскрепощена, чем в земных и чувственно воспринимаемых. Ведь по их полю она может сама, без чьего-либо посредства и без внешнего и приобретенного света, безопасно бродить и разгуливать всюду, как в крайних областях, так и в середине. По просторам же тех [чувственных благ] ей возбранено разгуливать и бродить без защиты моральных добродетелей и приобретенного света Разума; кроме того, в них следует придерживаться середины и никуда от нее не удаляться. Поле духовных и истинных благ ума является как бы линией, бесконечной в ту и другую стороны, лишенной крайностей, всегда средней, благой и желанной; в ней душа прогуливается, не стесненная никаким страхом и ничем не сдерживаемая в свободном движении. Поле же преходящих благ ограничено и заполнено несходствами, крайностями и обрывами; тот, кто по нему идет, должен быть сдерживаем страхом и моральной Добродетелью и находиться в середине от крайностей и того, что несходно, не благо и не вечно.

Что становится яснее из этих немногих положений:

Блага Человека двояки: одни абсолютны, другие относительны.

Абсолютными являются духовные блага, которые блага сами по себе.

Относительными являются чувственно воспринимаемые блага, которые блага по отношению к другому.

Духовные блага трояки и благами являются всюду.

Чувственно же воспринимаемые – блага лишь в середине, в крайностях же пороки.

В чувственно воспринимаемых благах необходима моральная Добродетель, с помощью которой мы удерживались бы в середине.

Духовные же блага не нуждаются в моральной Добродетели.

Ведь в духовных благах, поскольку они всюду блага, нет никаких обрывов.

Духовная Добродетель присуща простой и ничем не связанной душе.

Моральная же Добродетель свойственна всему Человеку.

Она же устанавливает мирный союз между телом и душой.

Ведь моральные добродетели, усвоенные нами в результате долгой привычки, есть светочи, защитники, опоры, помощники, горящие факелы нашего внутреннего разумного ока; они обязаны всеми силами выручать тех, которые подвергаются ударам переменчивой Фортуны, сражаются на поле преходящих благ, желают безопасно пройти и миновать долины плотских наслаждений, дабы, подобно заслуженным воинам, счастливо завершившим путь своего странствия, подобно доблестному Гераклу, поразившему стрелой Лернейскую гидру в болоте мира сего, смогли выбраться в прекраснейшие и вечнозеленые луга и сады духовных благ.

Но поскольку Глупец, лишенный такого рода приобретенного света Разума, ходит, по словам Писания, во тьме, то материальные, подлунные и все в целом блага тела являются для него главными и самодовлеющими; он презирает Душу, предпочитая ей тело. Он отворачивается от небесных благ и попирает их, земные превозносит и всеми силами их добивается; наперекор Природе в небо он направляет ноги, в землю – голову. Временное именует вечным, умопостигаемое, духовное и все, что не доступно Ощущению, он считает пустым и ничтожным.

 

Глава XVIII. Об истинной свободе Мудреца

Ум Мудреца переполнен и всегда имеет все в избытке. Желая чего-то, он делает так, чтобы не быть этого лишенным и нимало в нем не нуждаться; поэтому отсутствие чего-либо не повергает его в уныние, никакая досада не угнетает, но всякое отсутствие является для него словно бы полнотой. Влечение не захватывает его непомерно; подавляя огонь вожделений, он укрощает непроизвольные и неуместные порывы страсти.

Более всего свойственно и характерно для него действовать и все совершать свободно, по своему желанию и настолько легко, насколько это возможно. Свободно – означает по собственной Воле, велением которой он охотно берется за все, что разумно, прекрасно, благо и достойно предпочтения. Легко – означает возможность, благодаря которой он всегда способен на большее, ибо охватывая своим умом все, он становится в действительности всем; подобно умелому ваятелю, он запечатлевает в себе всякий образ; подобно миму, который подражает всему, он всем располагает как наличным, доступным, открытым; наконец, он, как считается, присущ (insitus) всему, точно также, как и все посредством представлений (per species) присуще ему. Отсюда явствует, что Мудрец всегда многое может и осуществляет. Ибо, поскольку начал и причин наших действий имеется три: Мышление, Способность, Воля, то мудрецу присуще подлинное Мышление и вернейшее знание того, что добропорядочно и достойно осуществления; ибо просветленный его ум отделяет от чистой и просеянной муки Разума густой и заполненный всяческой шелухой туман невежества, который он отправляет в отбросы мира; он располагает, как мы сказали, достаточной Способностью действовать, так как он есть все и некоторым образом может все; наконец, он обладает Волей исполнить то, что, как он полагает, должно быть сделано, и что он может сделать.

Итак, где сия троица – Мышление, Способность, Воля – выступает в единстве и согласии, там деятельность Мудреца протекает легко, свободно и беспрепятственно. Ибо Мышление перво-наперво открывает ему то, что следует делать; Способность затем привлекает и соразмеряет силы субъекта; Воля, наконец, побуждает субъект [к действию], дает согласие и ведет к осуществлению. Если одно из этих начал отсутствует, то действие либо затрудняется, либо вовсе не происходит. В самом деле, если нечто мыслят и могут, но не желают, или мыслят и желают, но не могут, или могут и хотят, но не разумеют, или не разумеют, не могут, не хотят, то напрасно и тщетно приступать к этому.

Из чего следует, что несчастный Глупец для всякого действия не годен, не способен, не подходящ; ибо Мышление его слепо и непредусмотрительно, силы, способности и свойства ничтожны. Ведь свойства животворящего ума и живительных и благородных сущностей являются некими силами и способностями души, причинами наших действий. Но они, как известно, весьма чужды ленивому и бездеятельному глупцу. Также Воля его, пораженная чрезвычайной робостью, или слабостью, души, не осмеливается ничего для себя требовать, не обладая способностью ни предпринять что-либо, ни довести до конца.

 

Глава XIX. О том, что мудрец является целью всех вещей и своего рода земным богом

Мудрец является истинной и последней целью всех материальных вещей в поднебесье и, как многие считают, своего рода земным смертным богом. Однако смертен он, как мы уже говорили, только в качестве целого, и это вопреки природе и на время: по причине временного разъединения и распада его частей. Ведь вслед за сим разъединением в какой-то момент то, что мы называем в его целостности Человеком, на время прекращает быть, гибнет, не существует более; и одна его часть, тело, обязанное жизнью другой – Душе, снова возвращается назад в материю, превращается во прах, разлагается до атомов. Душа же, по природе своей неделимая, нематериальная, будучи эфирной и духовной субстанцией, никоим образом не бывает повергнута смертью, не растворяется, не гибнет: но невредимая, целая и единая, она сама и то, что в ней потаено, пребывает целостной и продолжает жить вечно.

Ведь мы уже показали, что мудрые и истинные герои мира и полубоги обладали счастливейшей надеждой, поскольку им было известно, что смертны они в качестве целого и той своей частью, каковой является тело, и только на какое-то время. Они поняли и знали, что Душой они бессмертны, а некогда исчезнувшая и разложившаяся их часть вновь восстановится из праха земного и первобытных атомов и воссоединится с Душой вечным союзом, так что Человек в своей целостности обретет изначальную свою природу: то есть тело вновь станет для Души инструментом и естественным обиталищем, которое она никогда более не покинет; Душа же будет для тела жизнью. Эта радующая мысль о своем бессмертии денно и нощно предстает внутренним взорам людей мудрых. Ей они постоянно посвящают предутренние и ночные бдения, подвергая блаженнейшую надежду бессмертия тщательному молчаливому исследованию на весах духа.

Понятно, что «множество мудрых», как гласит Писание, – «спасение миру», ибо они знают причины всех вещей, чтó существует и вследствие чего существует; им известны величина, порядок, число и место каждой; более того, только они умеют как следует распорядиться всем. Наподобие божественного Ума, они охватывают все вещи, располагая их соответственно достоинству и в естественных для них местах; каждую они доводят до ее цели. Без них в мире воцарится непостоянство и несправедливость, и одному уделено будет больше, другому – меньше. Во всем мире не будет правды, если отсутствует его зеркало. Именно Человек, особенно Мудрец, является естественным зеркалом Вселенной, тот, чей ум открывает, что все вещи, в мире сущие, произведены, дабы обнаружиться, быть познанными и заблистать. Подобно тому, как субстанции вещей пребывают в мире, так же и их умопостигаемые отблески, огоньки, идеи и истинные понятия живут в Человеке. Мир, будучи всем, не знает, однако, и не ведает ничего. В свою очередь, Человек, будучи ничтожно малым и почти ничем, знает, однако же, и ведает все. И оказывается, что сколь велик тот субстанцией, столь же велик этот знанием. Тот есть местопребывание всех субстанций, этот – всех разумных оснований (rationum omnium). Тот есть подобие, этот – истина.

Мир все являет; Человек все судит, исследует, наблюдает. Мир есть все как объект (obiectum omni-um), заключающий в себе всякую истину; Человек же есть зеркало всего, охватывающее и представляющее (objiciens) себе самому всякий образ. Человек, наконец, есть сияние, знание, свет и Душа мира; мир же есть как бы само тело Человека. И то и другое есть максимум и минимум: мир есть максимум в отношении субстанции, в отношении знания – минимум, тогда как Человек обладает огромнейшим знанием и ничтожной субстанцией. Одно содержится в другом, одно способно к восприятию другого; ибо субстанция Человека пребывает в мире, знание же мира – в Человеке.

Мир есть субстанциальный мир; Человек есть рациональный мир. Насколько в мире разграничены субстанции и разнятся вещи, настолько же и Человеке различаются разумные основания. И в том и в другом есть все, все во всем и ничто в каждом. Человек лишен субстанции, мир так же точно лишен разума и представления. И то и другое полно и пусто одновременно. Скуден Человек вещами, богат разумными основаниями; мир же изобилен вещами и не имеет разумных оснований.

Рис. 7.

 

Глава XX. О том, что есть два умопостигаемых мира

Из этого следует, что умопостигаемый мир двояк: один субстанциальный, другой рациональный; один в наднебесье, другой в поднебесье; один в естестве и Бытии вещей, другой в Разуме и уме человеческом. Поскольку выше неба расположены блаженные сущности и первопринципы мира, как-то: прообразы, архетипы и абстрактные формы, действительно умопостигаемые и совершенно недоступные чувственному восприятию – их область именуется первым, естественным и подлинным умопостигаемым миром.

Затем, поскольку в поднебесье всякая Сущность чувственно воспринимаема, Бог предусмотрел для чувственно воспринимаемого мира умопостигаемую область в человеческом уме. В нем ведь потаены всякий умозрительный блеск вещей и всякая духовная эманация; в нем, как на истинном перепутье чувственно воспринимаемого мира, веют и дуют со всех сторон земные ветры; в нем, наконец, из земных испарений и воскурений сгущается и образуется разумное и светоносное облако (caligo) Мудрости: окропленный ее влагой, дождем и росой, ум человеческий, не уступающий теперь уже миру, обретает силу умопостигаемого содержания всех вещей и при этом, не будучи запечатлен никакими образами, простирается до другой умопостигаемой области. Итак, если умопостигаемых мира два, то [всего] будет три мира: два умопостигаемых и один чувственно воспринимаемый. Ибо все, что в наднебесье, является истинным и первым умопостигаемым миром; все, что в поднебесье, исключая Человека, является чувственно воспринимаемым миром. Человек же является вторым умопостигаемым миром: разумным, производным, плодовитым. И не только умопостигаемым миром является Человек, но также и чувственно воспринимаемым миром.

Ведь Человек, как я говорил в книге «О мышлении», душой и телом есть все, поскольку тело человеческое есть завершение (finis) всей материи, наивысшее и намного более прекрасное, сравнительно со всеми другими, материальное создание природы. Итак, Человек есть и тот и другой мир: умопостигаемый по причине души, чувственно воспринимаемый по причине тела; а также он есть скрепа, связующее звено, узел и спайка двух миров.

Посему вследствие этой близости и единения в Человеке умопостигаемые сущности переводятся в область чувственно воспринимаемых, а чувственно воспринимаемые перемещаются и уходят в мир умопостигаемый, ибо нет ничего умопостигаемого под небесами, кроме человеческого духа; нет иного местопребывания в подлунном мире для умопостигаемых сущностей. Ничто из чувственно воспринимаемого не может оказаться в наднебесье, ничто материальное не может туда проникнуть, ничто в подлунном мире не может найти пристанище в наднебесных хоромах, кроме человеческого тела, хотя оно, созданное из земли и материи, материально и чувственно воспринимаемо.

Итак, доколе Человек пребывает в поднебесье, доколе он чужеземцем живет в чувственно воспринимаемом мире, [дотоле] через дух его умопостигаемый мир обретается в мире чувственно воспринимаемом. Ибо дух человеческий является в действительности разумным и умопостигаемым миром, обиталищем всех умопостигаемых понятий. Когда же Человек покинет земное обиталище, как телом, так и душой, дабы воскреснуть потом и соединиться с ослепительными ангельскими хорами, когда вблизи Бога он будет насыщаться ангельскими хлебами, [тогда] посредством человеческого тела чувственно воспринимаемые сущности будут переведены в область умопостигаемого, и чувственно воспринимаемый мир будет преобразован в умопостигаемый; ведь, как мы уже говорили, человеческое тело есть чувственно воспринимаемый мир, сочетание, сосредоточение и завершение всего чувственно воспринимаемого, высшая слава и истинное совершенство всей материи в целом. Никакая другая часть материи, исключая человеческую материю и ту, которая соединена с человеческим телом, не предназначена подняться на небо.

Словом, подобно тому, как из всех духовных и бестелесных созданий единственно Душа человеческая посылается на землю скитаться в поднебесье, так же из всех телесных созданий лишь одно человеческое тело с земли возносится на небо. В удивительной гармонии, благодаря посредничеству Человека, оба мира переходят один в другой. Благодаря душе человеческой в настоящей жизни умопостигаемый мир появляется в поднебесье; в будущей же жизни благодаря плоти человеческой, наоборот, чувственно постигаемый мир проникнет в область умопостигаемого, материальный – нематериального, телесный – духовного.

Представлены темы сопоставлений одного с другим двух миров.

Существует четыре мира: два чувственно воспринимаемых и два умопостигаемых.

Существует также два бóльших мира и два меньших.

Из бóльших один мир умопостигаемый, другой же чувственно воспринимаемый.

Из меньших равным образом один есть умопостигаемый, другой же чувственно воспринимаемый.

Из бóльших тоже один наднебесный, другой подлунный.

Больший умопостигаемый является областью наднебесной и эфирной.

Больший чувственно воспринимаемый является миром подлунным, или чувственно воспринимаемым.

Меньший умопостигаемый является человеческой Душой, местопребыванием всех разумных оснований.

Меньший чувственно воспринимаемый является человеческим телом, коему служит всякая чувственно воспримаемая сущность.

Вселенная происходит из соединения того и другого бóльших миров.

Человек также возникает из слияния того и другого меньших миров.

Человек подобен (equalis) Вселенной, поскольку состоит из тех же, что и она, частей.

Также части Человека оказываются подобными частям Вселенной.

Человеческая душа подобна эфирной, наднебесной области.

Также человеческое тело оказывается подобным подлунному миру.

Вселенная как целое соответствует Человеку как целому, произведена быть познанной им.

Также части Вселенной соответствуют частям Человека.

Человеческая душа способна достичь эфирной области и того, что там обретается.

Человеческое тело вскармливается всякой сущностью, которая есть в поднебесье.

Ныне благодаря человеческой душе умопостигаемые сущности наличествуют в чувственно воспринимаемом мире.

Потом благодаря человеческому телу чувственно воспринимаемые сущности перейдут в умопостигаемый мир.

Под небесами нет никакой другой бессмертной реальности, кроме человеческой души.

Кроме человеческого тела ничто, произведенное из материи и земли, не достигнет небес.

Из всех духовных сущностей только одна, человеческая, пребывает под небесами.

Также из всех телесных сущностей только одна, человеческая, пойдет на небеса.

Последний из бессмертных духов ныне странствует в поднебесье.

Высшая из всех телесных сущностей рождена вознестись в эфирную область.

Природной областью души является больший умопостигаемый мир.

Природной областью тела является больший чувственно воспринимаемый мир.

Из свойственного ей обиталища ныне уходит душа в телесную область.

Также из свойственной ей области тело будет забрано на родину души.

Без тела душе невозможно наличествовать в чувственно воспринимаемом мире.

Без Души телу невозможно отправиться и вознестись на небо.

Ныне в области тела обитает Душа, связанная с телом.

Потом в области души будет обитать тело, соединенное с душой.

Ныне тело несет Душу по чувственно воспринимаемому миру.

Потом Душа будет носить тело по палатам умопостигаемого мира.

Ныне в теле и в чувственно воспринимаемом мире Душа имеет временное пристанище.

Будет так, что тело вместе с Душой в умопостигаемом мире обретет вечное пристанище.

Нынешние тяготы тела суть временные.

Бессмертные награды ожидают его на родине души.

Из нынешнего временного союза души и тела произойдет их нерасторжимый [навеки] союз.

 

Глава XXI. О том, что человек является частью Вселенной

Если Человек, прежде всего Мудрец, является Душой мира, то Человек в такой же степени необходим миру, в какой Душа телу. И Человек будет частью Вселенной совсем так же, как Душа есть часть Человека как целого. И если Человек – в той мере, в какой он Мудрец, – как утверждают, владеет самим собой и познает себя самого, то следует признать, что и Вселенная способна овладеть собой, саму себя познавать и исследовать.

В самом деле, часто говорят, что Человек познает себя самого, поскольку он возвращается в себя самого, и одна часть его предстоит другой в качестве объекта. Из этих частей та, что наблюдает и изучает другую – Душа: возвращаясь обратно в саму себя, она также созерцает и исследует саму себя; другая же – тело – никак не мыслит ни саму себя, ни первую часть, потому что совершенно лишена Разума, знания и понимания.

Итак, Человек знает самого себя вовсе не потому, что, будучи целым, он знает себя как целое, но потому, что часть его, Душа, и самое себя и остальную часть постигает, знает, наблюдает. Однако и это узнавание себя осуществляется в определенном порядке и последовательности, ибо Душа познает тело и себя самое не одновременно, но вначале тело, затем уже себя. Как только Душа приобретает знание и своего тела, и самой себя, тогда считается, что она завершена (consummata); тогда также говорится, что мудрый Человек познан самим собой целиком, понятен и ясен для самого себя.

Словом, и Вселенная таким же образом самой себе понятна, собой же познана, законченная, мудрая и совершенная, поскольку разум, постижение и знание ее целиком принадлежит не ей как целому, но части ее. Часть, противопоставленная в качестве объекта другой части, ею должна быть схвачена, рассмотрена, познана, как тело мира – Душой мира. В действительности Человек есть Душа мира; мир же и все, что можно видеть под небом, является словно бы телом Человека. Человек и мир образуют то, что мы называем Вселенной, которая весьма подобна и соразмерна Человеку как целому. И Человек как целое является Душой Вселенной, мир – ее телом. И одна часть ее охватывает другую, как Человек – мир; более того, та же самая часть, которая познает другую, также наблюдает саму себя и становится по отношению к самой себе судьей и повелителем. Другая же часть не в состоянии ни созерцать, ни исследовать ни то, что выше ее, ни самое себя; в самом деле, мир никоим образом не овладевает ни Человеком, ни самим собой. Человек, напротив, делается повелителем, судьей и созерцателем и мира, и себя самого.

Таким же образом, каким мудрый Человек познает себя самого, Вселенная познает саму себя; не потому, что целое познается целым, но потому, что и в том и в другом случае часть, а затем целое схватывается и познается частью: тело, говорю я, Душой, Душа Душой, целое, наконец, Душой.

И подобно тому, как ни Душа не является Человеком, ни тело не является Человеком, но и то, и другое – и Душа, и тело – составляют Человека, так же ни Человек не является Вселенной, ни мир не является Вселенной, ибо из того и другого, то есть из соединения Души и тела, образуется Вселенная. И подобно тому, как Душа Человека постигает прежде тело, чем саму себя, и из познания тела выводит и заключает о себе, так же и Душа Вселенной, Человек, открывает, что благодаря удивительному соответствию (mira proportione) он присущ телу Вселенной, то есть подлунному миру, прежде, чем самому себе, и что благодаря познанию мира он приходит к себе, присутствует в себе, постигает себя. И подобно тому, как Душа доказывает свою необходимость для существования Человека, так же и для завершения и существования Вселенной чрезвычайно необходим и обязателен Человек, и особенно мудрый Человек, который является истинной Душой мира.

 

Глава XXII. Странствование Души человеческой

Душа Мудреца, прежде через двери внешних чувств выйдя духовно за пределы тела, бродит по чужому миру и, взяв и удержав от всех вещей, которые она обнаруживает в мире, по атому [каждого] вида, возвращается в тело и формирует из собранных атомов [каждого] вида Человека, исполненного добродетели (virtutis Hominem): истинный образ своего первого, естественного и земного Человека, его форму, архетип, блеск, знание и явление (apparitionem); свойством (habitus) этого человека является Мудрость, или переход, перевод и преображение с помощью видов (per species) Человека во все и всего в Человека.

Из этого ясно, что Мудрость есть некая человечность, образ и истинный вид нашего первого, непорочного и естественного Человека, или Человек культурный (artis Homo), произведенный на свет от благополучного соития первого, естественного Человека и самого мира. Сей второй Человек выступает в качестве подлинного объекта человеческого созерцания, а также в качестве выхода, или исхода, из мира и палинодии, которую, трубя отбой после земного странствования, поет мудрый Человек. Сей Человек является и некоей произведенной первым Человеком Минервой, первым укрытием, приглашением, содержанием и пребыванием внутри себя.

Равным образом ясно, что Мудрость является некиим числом Человека, различием, плодородием и эманацией, и обретается она в человеческой диаде, произведенной из первоначальной монады. Ибо наш рожденный первым и чувственно воспринимаемый человек, будучи по своей Природе тем, что может быть одолжено (ipsiusque Nature mutuum), есть монада, а также источник и начало всей человеческой плодовитости. Человек же культурный, или человеческий вид, произведенный Культурой, является диадой и некой эманацией, Мудростью, плодом и целью первого Человека. По свойству его тот, кто от природы был только Человеком, благодаря прибытку и благотворному воздействию Культуры зовется удвоенным Человеком, или Человеком Человека.

И не только до диады, но и вплоть до триады сила человеческой Мудрости увеличивает число Человека и расширяет человечность. Ведь без середины нет крайностей, без близости нет дальности, без согласия нет разногласия, без соединения нет разъединения. Монада же и диада, а также Человек и Культура являются некиими крайностями; равным образом – Человек природный и Человек культурный, или субстанциальный Человек и его истинный образ, порожденный Добродетелью, одолженное, или дарованное, Природой и приобретенное Человеком.

Итак, между этими крайностями есть нечто, их сочетающее (symplegma), некое согласие и соединение; некая любовь, некий мир, некая связь, нечто среднее, обоих порождение, союз, плод, производное (emanatio). Ибо, будучи соединены друг с другом, монада и диада порождают триаду и обнаруживают свою связь, свой союз, свое согласие. Итак, Мудрость есть некая троякая предпосылка (sumptio) Человека, троичность Человека, человечность, триада. Ведь троичность есть ревнитель (emula) полного совершенства, так как без троичности не обретается никакое совершенство.

 

Глава XXIII. Всякое познание некоторым образом есть троичность

Всякий, кто несколько внимательнее рассмотрит замечательную силу познания, конечно, обнаружит, что без числа, различия и троичности оно совсем невозможно. В самом деле, во всяком познании есть то, что созерцает, есть то, что представлено для созерцания, или объект, и есть нечто среднее между ними, из которого возникает и происходит познание. Одно – то, что созерцает, другое – то, что созерцается, и третье – действие (actus) того и другого, их производное; таким же образом одним в Душе является мышление (intellectus), другим – Память, третьим – Созерцание, осуществление обоих, Мышления и Памяти.

Мышление является первым и созерцателем всего. Память же предоставляет для рассмотрения и выставляет Мышлению напоказ все вещи. Наконец, Созерцание является самим лицезрением и представлением, благодаря ему действуют Мышление и Память. Ведь Созерцание определяется как действие того и другого, то есть как созерцание и представление, из коих второе является действием Памяти, первое же – Мышления. И Мышление является как бы монадой и природным Человеком, Память – диадой и Человеком добродетели, Созерцание же – триадой и связующим звеном того и другого Человека. Ибо, как учили мы в книге «О мышлении», Мышление есть единство Памяти, и действие его прежде действия Памяти, она же есть удвоение, число и повторение Мышления, и ее действие [происходит] после действия Мышления; Созерцание же есть троичность и совершенство того и другого.

Конечно, представления ума, в первую очередь, находятся в Мышлении, во вторую – в Памяти, в третью – в Созерцании. Первое и самое простое восприятие (sumptio) представлений ума зовется их схватыванием и Мышлением; второе же – их сохранением и Памятью; наконец, третье – Созерцанием и лицезрением. Также первое местопребывание представлений ума находится в Мышлении, второе – в Памяти, третье же – в Созерцании. Мышление является первым и существует само собой (per se): оно порождает, наполняет и оплодотворяет Память. Из обоих наравне выводится, производится и получается Созерцание и лицезрение. И эти три в Душе суть одно: единая и неразделимая субстанция Души, в своей исключительности тождественная и единосущностная (consubstantialis) троичность души.

Из этого следует, что, поскольку у Человека три познавательных споособности – Разум, Воображение, Ощущение, то Человек оказывается трижды трояким: трояким, говорю я, в Душе, трояким в теле, трояким в мире. В Душе он трояк благодаря Разуму и Созерцанию, порождаемому Душой в Душе посредством разумных и умозрительных представлений. В теле, или целиком в своей самости, – благодаря Воображению, которое обнаруживается Душой в теле с помощью представления и рассмотрения образов. В мире, наконец, – благодаря Ощущению, которое обнаруживается Душой в мире посредством чувственно воспринимаемой формы. Словом, всякое познание в качестве ревнителя совершенства, в качестве возвращения в себя и свертывания сущего требует и присваивает себе число троицы, будучи обусловлено парными крайностями и средним между ними: силой, объектом и действием обоих.

 

Глава XXIV. У человека нет ничего своего и особенного кроме общности (communitatem) всех вещей

У Человека нет ничего своего и особенного, но ему присуще все то, что свойственно другим вещам. Что бы не принадлежало той или иной, этой или другой вещи в отдельности, присуще также и Человеку. Ибо он заключает в себе природу всех вещей, все созерцает, всякую Природу воспроизводит. Вбирая и поглощая в себя все, что есть в природе вещей, он становится всем. В самом деле, Человек не является той или иной особенной сущностью, той или иной природой, но он есть все сразу: соединение, сочетание и наделенная разумом бездна различных вещей. Если захочешь определить и охватить природу Человека, то устреми взор на все то, что обитает на небе, в стихиях и во всем мире. Ведь целокупность этого всеми определяется по характеру и имени как большой Человек.

Итак, Природа произвела и породила двух Человек: одного – большого, мы называем его миром, второго – малого, по отношению к которому преимущественно и употребляется имя Человек. Тот, большой, всем является в действительности; малый же – благодаря универсальной возможности. Следовательно, усердием, деятельностью, трудом и устремлением этого последнего из возможности выводится действительность; свет блистает во тьме и смешение уступает место числу, порядку, различению в той мере, в какой малый постигнет целостность большого; в какой, разогнав мглу природного неведения, он узнает абсолютно все, умом охватит абсолютно все, будет абсолютно всем. Ведь вот при каком условии малый достигает совершенства: если в нем приводится в порядок то, что было извращено, а также то, что неотделанно, безóбразно и безвидно, «восприняв форму, становится светозарным», как говорит святой Дионисий.

Итак, нужно уразуметь, что Природа произвела двух человек: одного – сотворенного в центре, в средоточии мира и пребывающего в действительности – это и есть наш Человек; и другого – его еще должно сотворить, незаконченного, пребывающего в возможности, в том, что вокруг, в мире, в материи и множественности атомов, определенное количество которых имеется в каждой субстанции. В самом деле, во всех сущностях мира таится нечто человеческое. В каждой имеется тот или иной атом, свойственный Человеку: Человек просвещенный должен быть сотворен и сформирован с его участием, ибо Человек рожден сделать его своим и силой ума извлечь из материи, будучи, как известно, возможностью всего; свойственное ему обнаруживается также в различных других субстанциях и, наоборот, в нем должно содержаться свойственное им.

Итак, Человек (каковым являемся мы), расположенный в центре мира, сотворен и устроен Природой и предназначен повелением матери [то есть Природы] двигаться по миру во всех направлениях; во всех вещах он берет то, что свойственно им, из всякой сущности мира извлекает атом, характерный для ее формы. Он его принимает и усваивает, из атомов многоразличных форм извлекая и производя собственную форму, которая именуется плодом (fructus) естественного и первоначального Человека, или же завершенным и просвещенным Человеком.

Таково полное осуществление Человека, поскольку этого достаточно, чтобы создать из материального Человека (ex substantiali Homine) разумного, из естественного – завершенного, из неразвитого – благовоспитанного, совершенного, просвещенного.

 

Глава XXV. Сравнение изначального материального Человека с Человеком образованным

Этой духовной троичности Человека, состоящей в образованности, осуществленности (consummatione) и совершенстве (из естественного, говорю я, Человека, из просвещенного и из соединения обоих), весьма близка и подобна некая другая троичность, которая обнаружилась с возникновением целиком материального Человека, или когда Бог впервые сотворил род человеческий и наделил его Бытием.

В самом деле, так же, как человеческая душа получает образование совсем не сразу и не одним действием, но с течением времени и тремя действиями – во-первых, Мышления, благодаря чему в душе производится и рождается представление ума; во-вторых, Памяти, благодаря чему это представление удерживается, сохраняется и помещается в Памяти; в-третьих, Созерцания, благодаря чему это представление рассматривается Мышлением и предъявляется Памятью – равным образом и род человеческий, или материальный Человек, произошел совсем не внезапно и получил природное Бытие не одним действием, но с течением времени и тремя действиями. Ведь вначале божественный Ум произвел деятельное начало человеческого рода, то есть мужское; затем из деятельного начала он вывел возможность (potentiam), то есть женщину; в третью очередь, из двух крайностей, действия и возможности, мужчины и женщины, он пожелал произвести и породить то, что является средним между ними, их равновесием, их осуществленностью и целью (дитя обоих, говорю я): посредством чего человеческий вид естественным путем обретает законченное, полное, совершенное и троякое Бытие.

В самом деле, первым был сотворен Богом мужчина, Адам; затем из мужчины была порождена и произведена женщина, возможность мужчины и человеческого рода; в третью очередь, от мужчины и женщины появилось дитя обоих. Итак, Адам является как бы Мышлением, Ева – Памятью, Авель – Созерцанием и действием того и другого. Опять же Адам является как бы нашим естественным Человеком, Ева – Человеком завершенным и просвещенным, вид и образ естественного Человека, Авель же – узами Природы и Добродетели, связью и того и другого Человека, естественного и просвещенного. Адам является человеком посредством себя, не рожден никаким человеком; Ева является человеком, произведенным из человека, Авель является человеком, рожденным людьми. Опять Адам – монада, Ева – диада, Авель – триада. Адам только Человек, Ева Человек-Человек, Авель Человек-Человек-Человек. От Адама к Еве, движение идет от одного к другому. Вместе же от Адама и Евы к Авелю, движение идет от двух к одному, и в этом одном оно останавливается. И, наконец, Адам, Ева, Авель равны между собой и по виду являются единым Человеком, то есть человеком единого вида и очень сходной субстанции, который некоторым образом и един и трояк; равно как и человеческая душа едина и трояка, о чем было сказано выше: едина и неделима в отношении субстанции, трояка же в отношении Мышления, Памяти и вида, обретенного от того и другого. Память равна Мышлению; и вид, обретенный от того и другого (им рождено Созерцание, которое происходит от того, что представляет Память и обозревает Мышление), духовным образом равен и весьма подобен и тому и другому.

 

Глава XXVI. О том, что Человек – зеркало Вселенной

Человек не является какой-то сущностью [мира] среди других, будучи создан и произведен Природой вне всего, дабы стать многовидящим (multividus), а также быть отображением и природным зеркалом вещей, отделенным и удаленным от вселенского порядка, и помещенным в отдалении от местоположения всего в качестве центра всего. Ибо зеркалу надлежит быть расположенным напротив той вещи, образ которой оно должно нести в себе. Представь теперь, что все вещи расположены по окружности мира как бы на тверди, где наиболее отчетливо выражены и видны формы всех вещей. При этом ты заметишь, что Человек создан вне всего и помещен в центре мира, дабы полнее быть представленным струящимся на него отовсюду лучам и блеску всевозможных форм, наличествующих в мире, восприняв которые, он станет исполнен ими.

В самом деле, если бы Человек был заключен в какой-нибудь вещи, он не мог бы обрести знание и понимание той вещи и субстанции, коей он был бы придан; поскольку всякое познание и исследование, а равно всякое ознакомление с вещами и истечение форм происходит по диагонали, отделяющей видимое и наблюдаемое в качестве объекта от силы, которая созерцает и наблюдает. Словом, Человек сотворен вне всего, а все, в свою очередь, вне Человека, будучи расположено напротив его по диагонали. То есть, если ты все разместишь на окружности мира [как на тверди], то Человека следует поместить в самом центре, отчего вся окружность мира будет ему отчетливо видна и открыта.

Если же ты расположишь все на основании треугольника, то Человека следует поместить на его вершине, куда стекает все основание через сужение, образованное двумя сторонами, а также устремляется вся поверхность треугольника, и откуда можно видеть и легко обозреть сразу все основание. Где бы ты не разместил все сущности мира, Человека нужно поставить и расположить напротив них в качестве вселенского зеркала.

Ибо природа Человека та же, что и зеркала. Зеркалу свойственно быть расположенным вне всего напротив всего, ничего в себе не заключая и не обладая никаким природным образом. Поместив зеркало среди видимых вещей, в их ряду, сразу же лишишь [его] возможности обозрения, поскольку оно не смогло бы запечатлеть и воспроизвести ни один из образов или, по крайней мере, не все. Если зеркало установлено в основании треугольника, то никакая линия, исходящая из основания, не достигнет зеркала, не будет к нему никакого притока образов. Опять же, если поместить зеркало на окружности, то линии, протянутые к нему ото всего, что на окружности, будут неперпендикулярными и неравными.

Рис. 8.

Итак, истинное место зеркала и Человека то, которое предполагает противоположность, крайнюю удаленность и отрицание всех вещей, а также отсутствие чего бы то ни было, в котором ничего нет в действительности, которое вне всего: где, однако, все предназначено появиться. Все находится на окружности мира, появиться же может в центре мира. Где все есть, оно не появляется. А где может появиться и появляется, там его нет. Есть оно в каком-то одном месте, появиться же предназначено и появляется в другом противоположном первому месте.

Из чего следует, что земля и Человек изначально являются некиим зеркалом тверди небесной-неотделанным, неотшлифованным, неверным, неясным, несовершенным, пустым и незаполненным никаким образом. Атомы же и природные формы, стекающие со светил тверди небесной, оплодотворяют и наполняют образами то и другое зеркало; каждое из них является некоей возможностью для тверди небесной и природной тенью тех реальностей, сияние которых можно видеть в небесной вышине.

С самого начала Бог отделил и поместил на тверди небесной чувственно воспринимаемые реальности всех вещей, коих тени, лучи, стрелы, острые вершины и атомы устремляются вертикально на землю; земля именуется смешением, соединением, тенью и возможностью тех реальностей, число коих является на самом деле и числом всех вещей. Ибо твердь есть число и реальность всего; земля также есть число всех вещей, она же есть возможность всего. Все, что есть на тверди, может обнаружиться на земле равно как и все, что есть в мире, может обнаружиться в Человеке. Ведь главная форма Человека – коему, как мы учили, свойственна Мудрость – отнюдь не та или иная форма, но в некотором смысле форма всех вещей.

Если форма природного Человека, присущего нам, та же, что форма, называемая формой всех вещей, то с необходимостью следует, что и рожденный в нас Человек (nativus noster homo) является некоторым образом потенцией всего, ибо реальность его есть реальность всего, форма его есть форма всего, образ его есть образ всего, наконец, число его есть число всего. Число звезд на небе, атомов на земле то же, что число Человека, его формы и Мудрости: познать и постичь его означает узнать и понять себя самого и мироздание. Поскольку ведь Человек и мироздание одной и той же формы (ибо свойства Человека есть свойства всех вещей, а свойства всех вещей есть свойства Человека), постольку сходным путем оба они познаются, постигаются и осмысливаются.

Итак, Человек является последней, высшей и наиболее важной чувственно постигаемой тварью мира, расположенной и помещенной вне всего в качестве возможности и соединения всего: природная тень вышнего света и реально сущего, а также своего рода центр мира. Ибо по окончании и завершении всех вещей, когда все из реально сущего было распределено по своим местам, Бог увидел, что не хватает зрителя вселенной и ока мира, которого озаряли бы блистающие в эфирных высях огоньки, горние лампадки и небесные светильники, усыпанные звездами наличники и сверкающие витражи на вратах умопостигаемого и наднебесного мира, исполненного бесконечным светом; которому они сияли бы постоянно как сыну целого мира, как своему природному образу, как всеобщему согласию и примирению. И увидел Бог, что для этого высшего ока не осталось места среди прочих вещей. Ибо все заполнено реально сущим, и каждая сущность занимает свою ступеньку, свой ряд и свое место; а из различных реальностей и разнородных форм, из несходных вещей и светильников мира – всего того, что как таковое невозможно и непозволительно смешивать, сливать, соединять – Человек никоим образом не мог бы возникнуть.

Итак, вне всевозможных различий и свойств, в месте, расположенном напротив и в центре всего, на перекрестке мира, Человек произрос как существо, пекущееся обо всем, которое своими потенциями, тенями, формами, образами и смыслами заполняет пустоты, оставленные в природе.

 

Глава XXVII. Почему финикийские мудрецы имели обыкновение изображать Человека в виде змеи

И справедливо то, что финикийские мудрецы, как сообщают предания, в качестве надвратных украшений своих храмов предпочитали изображать и ваять Человека в виде змеи и гидры, кусающей свой хвост.

Ведь исследование и познание себя самого есть истиннейшая Мудрость, посредством которой в субстанции, пребывающей равной себе, неделимой, нерассеченной, единой и непрерывной, [одна] часть постигает [другую] часть, часть частью обнимается, увлекается и поглощается внутрь ее. Ибо всякое познание двояко: одно – материальное и несовершенное, другое же – нематериальное и совершенное: именно оно происходит по кругу, в одной и той же природе, в одной и той же субстанции, неделимой, непрерывной и при этом разнообразной, различной и плодоносной. Ведь нематериальная субстанция, направленная и обращенная в саму себя, силой собственного созерцания разъединяется и расщепляется на две крайности и середину обеих. Материальное же познание происходит по прямой линии от одного к другому, от того, что тождественно, к тому, что отлично и неподобно, в различных природах и разделенных субстанциях; ведь в этом познании одним является то, что созерцает, а другим то, что созерцается и распознается. Как в Воображении одно есть Душа, другое – тело, так в Ощущении Душа – одно, а мир – другое. Ведь Душа нематериальна, тело же и мир оба из материи и являются орудиями Души; также одно есть субстанция души, а другое – субстанция тела и мира. И ни в одном из видов такого рода материального познания мы не поместили знание и Мудрость Человека.

Рис. 9.

Итак, получается, что Мудрость Человека только в Разуме, или в нематериальном познании и в постижении его самим же собою, а также в познании Души Душой, с помощью которого вся Душа, не разделяясь, обращается в себя, представляется, предъявляется и противопоставляется себе. Ибо в единстве вся Душа различается и исчисляется, а также некиим способом себя разделяет, исчисляет, умножает на три составляющих (на две, говорю я, крайности и одну середину). Образуя именно круг, наподобие змеи, свивается в себя самого и возвращается внутрь себя тот, кто познает самого себя. Одна его часть кусает и заглатывает другую часть. Душа вступает в себя, всю себя завершает и проходит; наконец, располагается, устраивается в себе самой и становится для себя раковиной (vasculum) и постоянным жилищем.

Рис. 10.

 

Глава XXVIII. О том, что познание не есть разделение сущности познающего себя

Из чего следует, что те, кто надлежащим образом оценил природу познания, не впадут в ужаснейшую Харибду нечестивого заблуждения, подобно многим, разделяющим субстанцию тех, кто познал себя, и утверждающим, что любых две крайности и их середина образуют множество субстанций.

Ведь если бы всякое познание было разделением сущности и умножением самой субстанции, в любом случае оно было бы познанием другого. Таким образом, ничто не будет понятным для самого себя, ничто не сможет исследовать себя, и лицезреть себя, наслаждаться самим собою. Наконец, не будет никакой Мудрости, поскольку всякая Мудрость есть созерцание, понимание и знание самого себя. Всякое познание будет познанием другого; кроме того, крайности всякого познания будут разделены, помещены на расстоянии и удалены друг от друга; и от крайностей отделено будет то, что называется их серединой.

Однако, как мы сказали, познание одного и того же самим собой никоим образом не есть субстанциальное разъединение самой сущности, но ее собственное разделение на крайности и середину. Его плодотворное развитие происходит как поворот, обращение, круговое движение в самом себе и без разделения своей субстанции, в тождественности, единстве, непрерывности субстанции, в подобии, равенстве и троичности собственных производных (personalium suppositorum).

В свою очередь, Мудрость является троякой, точно так же, как трояки ве́дение и знание самого себя. Ибо есть три нематериальных сущности, которые поворачиваются к себе, в себе вращаются, способны к восприятию самих себя и познаны самими собою: разумная Душа, Ангел, Бог. Круг разумной Души, то есть круговращение в себе, благодаря которому она сама собою исследуется, именуется человеческим знанием; круг ангельский есть ангельская Мудрость; божественный круг, посредством которого Бог несет самого себя в самом себе, есть божественная Мудрость, именуемая познанием Бога самим собою и божественным Созерцанием; и его крайностями являются божественное Мышление, божественная Память, а также божественные образы их обоих.

Божественное Мышление есть первая и самодостаточная монада, первое порождение божественности и, как полагает святой Ареопагит, «божественный источник и начало всей божественной плодовитости». Божественная же Память есть диада, равная монаде, ее воспроизведение (resumptio), осуществленное монадой. Образ же их обеих называется триадой: [это] зависимость, сочетание, связь монады и диады, проистекающая от обеих, завершение обеих и середина обеих.

Сии три в Боге суть единый Бог: единая и неделимая божественная субстанция, лишенная всякого неравенства, отличия, несходства и смешения с материей или с тем, что ей противоположно; без слияния соединенная, без разделения различаемая и троякая, в троичности единая, в единстве троякая. Ее мышление неотделимо от ее Памяти, а оба [они] неотделимы от своей формы. Сколь велико божественное Мышление, столь велика и божественная Память. И сколь велики оба, столь велико священное дыхание, дух, форма и священная эманация того и другого. Все божественное Мышление заключено целиком в божественной Памяти, и, в свою очередь, вся она – целиком в нем. Оба они также заключены в своей форме, и сама священная форма обоих целиком пребывает в каждом из них.

 

Глава XXIX. Знанием божественной и святейшей Троицы воистину могут гордиться только верующие во Христа

Верующие во Христа воистину могут гордиться перед прочими знанием благословеннейшей Троицы, этой наивысшей и сверхсущной причины всего, а также святейшей верой, потому что только им открыта и обнаружена та тайна, высшая и величайшая истина, которая от сотворения мира была потаена от всякого учения (heresim) как язычников, так и евреев, которую не могли выведать мирской мудростью, посредством природного света разумения никакие мудрецы, философы и волхвы (magi) мира [сего], которая во времена мрака и тьмы не была известна никому, за исключением немногих пророков. Только славный Глава христиан, произведенный на свет из чрева Девы под новой и невиданной звездой, принес свет столь великого знания (то есть божественной Троицы) с небес на круг земной; Он один явно сообщил и открыл для всех число и плодовитость божественной субстанции. Он первым повел речь о божественных различиях, Тот, Кто в смертной и земной человеческой оболочке сам был некиим единым из трех порождений целокупной божественности. Ибо Он был божественной диадой, которая, как засвидетельствовано, предвозвещено и предсказано на земле, от века рождена из отцовской монады божественным образом и затем на земле человеческим образом произведена прежде времени и во времени.

Он учил, что все, свойственное Ему, принадлежит отцовской монаде, и равным образом все, что свойственно отцовской монаде, принадлежит Ему. Он возвестил, что их обоих и образ, и дух, какими Он обладает, присущи и Ему, и отцовской монаде.

Итак, признать божественное число, божественное порождение и Троицу нас самих побуждают, прежде всего, плодоноснейшие слова вечной жизни, имеющие высший и самый убедительный авторитет, а также весьма сильные поучения божественной двоицы. Затем к признанию этого, вере и крепчайшей уверенности подводят бесчисленные доступные всем доводы, почерпнутые из естественных явлений. Также свет разумения, которым после рождения истинного света очистились и просветились умы человеческие, открывает и обнажает это неслыханное от века и неведомое древним таинство. Ибо разумение есть завершение веры: вера же – предрасположенность (dispositio) и священное начало разумения.

 

Глава XXX. Чувственно воспринимаемые знаки для познания божественной высочайшей Троицы

Но было бы уместно, если бы мы поместили здесь некие чувственно воспринимаемые знаки для познания этой благословеннейшей божественной Троицы, посредством которых с помощью более верных доводов Природа стремится сделать нас сопричастниками столь великого таинства и открыть нам свет столь великого знания. Ибо Природа представила нашим очам яснейшие знаки (signa) того, «что не видело око, и не слышало ухо, и не приходило на сердце Человеку».

Ведь если мы верим, что природа в целом совершенна, то, конечно, соглашаемся, что она же является и троякой, и говорим, что во всякой природной вещи проявляется и отчетливо изображается число божественной Троицы. Ибо все совершенное трояко. И если мы не отрицаем, что Бог – творец, производитель и создатель всего, то признаем, что Он сверх того является совершенным и трояким: так как всякая тварь есть нечто божественное (ибо [она] есть божественное произведение, а также божественное сияние и явление), она, словно форма, отражение и оттиск божественной печати, носит на себе ясные и незатемненные следы божественного совершенства и троичности. Таким образом, почти из всякой части материи, из всевозможных природных вещей столь возвышенное и трудное познание глубоко внедряется в наши умы, явственно проникает и ощутимо развертывается [в них]. Итак, искомые знаки мы начнем излагать с Человека.

Существует только один вид Человека, сущностно созданный и завершенный, однако, трояким действием Бога: первый и самодостаточный Человек – Адам, от Адама – Ева, от Адама и Евы – Авель.

Разумная Душа является единой и не поддающейся делению субстанцией, без деления себя троякой, разнообразной, плодовитой; в ней различимы Мышление, Память и Воля, или действие Созерцания. Мышление не является ни Памятью, ни Волей; Память – ни Мышлением, ни Волей; Воля – ни Мышлением, ни Памятью; и все же они соотносимы друг с другом, равны и подобны друг другу и, кроме того, образуют единую и тождественную субстанцию Души. Точка в середине линии, хотя субстанция является единой и нерасчлененной, отыскивается разумом все-таки трояко. Ведь это одновременно конец предыдущей линии, начало следующей, целого же – середина.

Дерево едино: соединенное в стволе, разделенное в ветвях, на которых производит только следующую троицу: листья, цветы, плоды.

Облако – некая единая текучая субстанция, трижды плодовитая. Ведь оно растворяется лишь трояким образом: дождем, снегом, градом; о них говорится в этой песне:

«Дождь, снег, град: эти три из облаков произошли».

Питание животных осуществляется тремя органами: ртом, желудком, сердцем. Ибо пища поглощается ртом, принимается внутрь и удерживается желудком, наконец, разносится сердцем и переходит в субстанцию животного.

Также пища человека, а в особенности животных, готовится и переваривается тремя видами жара и огня: во-первых, небесным, во-вторых, стихийным, в-третьих, человеческим: солнцем, огнем, сердцем. Этими тремя видами огня приготовляются средства пропитания Человека, прежде чем они из материи обратятся в кровь. Ведь благодаря солнцу поспевают плоды, травы, растения и появляются на свет животные; вслед за этим под действием стихийного огня все, что неудобоваримо, имеет вредную и избыточную влагу, в них испаряется и уничтожается; в-третьих, в Человеке при помощи сердечного жара все обращается в кровь.

Рис. 11.

Число Души трояко. Ведь всякая Душа является либо разумной, либо чувственной, либо растительной. Ибо то, что обладает только бытием, неодушевленно и лишено Души.

Мышление трояко: одно – божественное, другое – ангельское, третье – человеческое. И божественное мышление мы называем в собственном смысле Умом; ангельское полагаем собственно Мышлением, человеческое же – Разумом.

Мудрость трояка: одна божественная, другая – ангельская, третья – человеческая. Ибо всякая Мудрость Троякая Мудрость есть познание себя самого. Существуют же три кругообразных и познавших себя сущности: Бог, Ангел, Человек. Отсюда следует, что всякая Мудрость является нематериальным познанием, а всякое нематериальное познание – Мудростью. Следует также, что начало всякого разделения и различия находится в материи, поскольку всякое восприятие одного и того же [предмета] самим собою находится вне материи, а всякое материальное познание возникает в разделении и различении субстанции: при нем одним является то, что созерцает, а другим то, что созерцается, одним – крайние [части], другим – средняя.

Рис. 12.

Солнце – первое, светлое благодаря себе, а также источник самого света; от солнца свет переходит на луну; от солнца же и луны – на землю. Солнце не воспринимает свет ни от чего, луна освещается солнцем, земля – ими обоими.

Рис. 13.

Существуют только три измерения пространства: длина, ширина, глубина; и лишь три величины и непрерывных количества: линии, плоскости, тела; их источник и начало – точка.

Существуют три первых и главных числовых единства: линейное, плоскостное, телесное, которые берут начало и происходят из одного и того же простейшего единства: десятков, сотен, тысяч. Ибо среди мест, положений и позиций чисел, которые выделяются согласно десятичному порядку или десятичному промежутку, десять есть число линии; сотня – плоскости, вроде квадрата; тысяча – тела, ибо оно куб.

Человеческий ум един; у него три отличительных черты и проявления: мысль, слово, письмена. В овладении ими состоит всякая наука либо благодаря им приобретается; и от этих знаков человеческой души происходят три способа познавательной деятельности: с помощью мышления, речи, письменности.

Небесные тела, подвластные свету и светоносные, трояки: солнце, прочие планеты, которые называются блуждающими, и звезды. Ведь солнце – источник и начало света, от него заимствованный свет переносится на блуждающие светила и на звезды тверди небесной.

Вид солнца трояк: восточный, южный, западный. Ведь солнце открывается очам смертных трояко: на восходе, затем в полдень, в-третьих, на закате. На севере же и в полночь оно сокрыто для нас.

Все движение вод осуществляется трояко: источником, рекой, морем. Ведь источник есть начало вод, река – середина, море – конец, а также их скопление и стояние. Источник – первое биение и появление вод, первое их истечение из сокровенного и тайного [начала] и из самих недр земли. Река есть их срединное движение, коим они продвигаются и доставляются в свое природное место. Море же есть их вместилище, скопление, стояние, конец и крайний предел.

Рис. 14.

Геометры ограничивают разновидности прямолинейных углов тремя: тупыми, прямыми, острыми; они замыкаются тремя линиями, соединенными в одной точке.

Человек [занимает] три различных положения: он или лежит, или сидит, или стоит. Лежачее положение свойственно ночи и сну. Сидячее положение свойственно промежуточному времени, утреннему или вечернему, когда [Человек] пробуждается ото сна или начинает засыпать. Стоячее же – совершенное и полуденное положение Человека.

Движение животных трояко: оно относится к размерам, свойствам и местопребыванию. Ибо животные либо растут, либо изменяются, либо перемещаются. Ведь изменение субстанции не характерно для животных, поскольку посредством него они или начинают жить, или прекращают существовать. Ибо того, что возникает, еще нет; а то, что прекращает быть, не существует как целое. Всякое же движение возникает из Души. Так как Душа трояка: одна растительная, другая чувственная, третья разумная, с необходимостью следует, что существуют три [вида] движений: одно – растительной Души, другое – чувственной, третье – разумной. Рост есть движение Жизни, перемена – преобразование Ощущения, размышление (latio) – движение Разума. Ибо все, что питается, растет; все, что ощущает, изменяется под действием скорби и печали; воистину, только Человек меняется по своему усмотрению, воле и намерению, предвидя и предполагая конец своего движения прежде, чем начнет его. Сущности, лишенные Души, вроде камней, не обладают никаким из указанных выше движений.

Местонахождения (status) ребенка трояки: во-первых, в малом мире, во-вторых, в середине между малым и большим, в-третьих, в большом мире. Его местонахождение в малом мире – в области его зачатия, когда он еще пребывает в чреве матери. Его среднее местонахождение – во время рождения, когда он выходит из потемок и мрака малого мира в свет большого мира. Третье и последнее его местонахождение – в большом мире, в котором [он] возрастает летами и совершенствуется, наконец, Мудростью. Первое местонахождение ребенка подобно зачатию мысли, которая сокрыта в уме, как и дитя в утробе матери. Следующее местонахождение весьма подобно речи, которая есть первое рождение и выражение внутреннего понятия; ведь младенец, рождаясь, тотчас подает первый голос и заставляет себя слышать. Третье местонахождение ребенка сравнимо с письмом, которое есть накопление, закрепление и сохранение речи. В свою очередь, в большом мире дитя совершенствуется, проходя три различных состояния. Ибо, как мы сказали в начале этой работы, сперва он пребывет в состоянии растения, затем в природе животного, наконец, утверждается в человечности и живет как Человек. Он пребывает в состоянии растения до тех пор, пока, питаясь молоком, льнет к материнской груди и пока еще не передвигается с места на место самостоятельно. Затем он пребывает в природе животного, когда созревает и подрастает, когда он, отнятый и удаленный от материнской груди, сразу же начиная передвигаться с помощью ног и рук, ходит, склонившись, словно зверь. В Человеке же он пребывает и живет как Человек, когда из юношеского переходит в зрелый возраст, когда созревает душой, становится знающим и владеющим собой.

Поскольку та же самая душа Человека является и растительной, и чувственной, и разумной, то подобно тому, как из трех различных душ растительная сотворена первой, затем чувственная, а высшей и последней – разумная, так и в Человеке имеет место смена видов деятельности, а не сил или Душ; ибо сначала в нем осуществляется деятельность растительной части, затем чувственной, в последнюю очередь в нем завершается и доводится до совершенства Разум.

По этим ступеням разумная Душа шаг за шагом достигает вершины своих качеств и природного совершенства, по ним она обретает себя и ведет на свое место; и она приводится в движение с самого начала, с ранних лет только жизненной деятельностью, затем чувственной: лишь став высшей, разумной и по праву подобающей ей деятельностью, [она] пребывает в своей природе и становится равной себе и единой. Ибо когда душа осуществляет жизненную или чувственную деятельность, она, будучи меньше и ниже себя самой, изгоняется из своего местопребывания, движется в теле и сходится с ним. Когда же движется Разумом, она, становясь более возвышенной, покидает тело, устремляется к себе и в самой себе поселяется. Ведь во всем теле Жизнь, а также Ощущение осуществляется Душой: в этом случае деятельность Разума происходит не в какой-либо части тела, но в одной только Душе.

В свою очередь, человеческая Душа питается и просвещается тремя [видами] образов: чувственными от мира, воображаемыми от тела, разумными от самой себя. Ибо мир испускает и посылает чувственно воспринимаемый образ; тело представляет, преподносит и предлагает образ воображения как видение души; в свою очередь, разумное представление пребывает в Душе и представляется Душой Душе. Только в нем одном состоит знание, просвещение, завершение и цель Человека.

Также в самих ощущениях благодаря удивительному соответствию и соразмерности сияет троичность. Ибо, как мы указывали в книге «Об ощущениях», одни ощущения являются представляющими, прислуживающими и предлагающими; другие подвержены воздействию, судят, повелевают, заведуют более низкими, воспринимая то, что доставляется ими. Ибо руки, орган осязания, доставляют глазам письмена, цвета и разновидности всевозможных картин. Рот доставляет Слуху голоса, созвучия и всякую гармонию. Обоняние приносит мозгу, вместилищу Воображения и представлений, различные запахи и ласкает его приятным благоуханием. Итак, есть три ощущения, которые представляют и прислуживают: Осязание, Вкус, Обоняние; а равным образом три ощущения, которым прислуживают: Зрение, Слух, Воображение; и три [рода объектов], которых предлагают и которыми те питают, кормят и лелеют этих: цвет, голос, запах. Итак, ощущениям присущи три троичности: первая – прислуживающих ощущений; вторая – прислуживаемых: третья – объектов, которые предлагаются [более низкими,] прислуживающими более высоким [, прислуживаемым].

Три троичности ощущений

И если мы станем классифицировать всякое познание и познавательную способность по видам, в них обнаружатся три троичности. Ибо существуют три [вида] нематериального познания: божественное, ангельское, человеческое – Ум, Мышление, Разум. Материальных же – шесть: одно внутреннее ощущение и пять внешних – Слух, Зрение, Обоняние, Вкус, Осязание. И в книге «Об ощущениях» мы указали, что Человек так или иначе не владеет всеми этими видами познания. Ибо Человек от природы просветлен трижды тремя, или девятью, свечами, светильниками, лампадами, или сияниями, природного познания. Ведь вне и сверх материи он просветлен трояко, будучи причастен Уму, Мышлению и Разуму; в материи же – дважды трояко, озаренный Воображением и пятью ощущениями. Ибо материальное познание числом двухкратно превосходит нематериальное.

Диалектики выводят из троякого положения среднего термина три фигуры и вида силлогизмов и умозаключений. Ибо средний термин, как они говорят, ставится или на среднее место, или на первое, или на последнее. Они определяют первую фигуру как такую, в которой средний термин находится в середине; вторую фигуру как такую, в которой средний термин находится в начале; третью как такую, в которой средний термин находится в конце.

В умозаключении имеется первый термин, который по справедливости именуется и называется более высоким и объемлющим все другие, последний, который входит в состав прочих и которым прочие именуются, и средний, который, находясь в первом, заключает в себе второй.

Равным образом, всякое диалектическое умозаключение строится с помощью трех терминов и посылок. Термины суть: бóльшая противоположность, меньшая противоположность и средний термин. Посылки же: бóльшая посылка, меньшая посылка и вывод, или заключение, который делается из двух крайних посылок. Бóльшая посылка подобна Мышлению, меньшая – Памяти, вывод же подобен форме, завершению, закреплению и концу того и другого.

И дабы подтвердить догадки, выдвинутые нами о божественном разделении и троичности, мы признаем, что сама троичность трояка и измерена своим же числом. Ибо мы указывали, что сама Мудрость трояка: одна божественная, другая ангельская, третья человеческая. При этом всякая Мудрость есть познание себя; познание же себя есть троякое разделение того, что, как говорят, познает себя. Итак, какова Мудрость, такова и троичность: одна – божественная, другая – ангельская, третья – человеческая. Ибо эти три [деятельности] – Мышление, Память, Воля – доказывают, что они свойственны трем важнейшим сущностям: Богу, Ангелу и Человеку. Итак, Мышление, Память, Воля трояки.

Ибо все, что завершено и совершенно, по необходимости трояко. Мудрость же совершенна, совершенна и троичность; поэтому и обнаруживается, что Мудрость трояка, и троичность трояка.

Человеческий ум, укрепленный этими выкладками и свидетельствами ощущений, тем или иным способом получит либо надежнейшее доказательство божественной Троицы, либо веру в нее, поскольку из этого сверхсущного источника божественности проистекает все: материальное и нематериальное, видимое и невидимое, кои суть сокровенные следы и знаки сей превосходнейшей истины; поскольку почти все порядки этих реальностей разделены натрое и трояки, то логично, чтобы всякая тварная троичность вела начало от вечной и несотворенной божественной Троичности.

Но то же самое по-разному присуще знакам, причинам, архетипам и примерам. Ибо в тех выкладках, которые мы привели, по большей части встречаются неравенство, разделение Субстанции, первичность, вторичность; но из неравенства знаков следует вывести в Боге высшее равенство; из разделения Субстанции – высшую связь и тождественность Субстанции; из вторичности и первичности – вечность.

Ибо мысль, речь и письмена прежде всего равны между собой. Ведь мысль объемлет все, речь и письмена также: однако удалены они друг от друга и разделены местом. Ибо мысль производится и изображается в уме, речь – в устах, письмена – на бумаге; и мысль предшествует речи, а равно речь – письменам.

В свою очередь, три прямолинейных угла: тупой, прямой, острый, хотя они соединены в одной и той же точке, из коей проводятся три линии, все же неравны. Тупой угол – больший, прямой – средний, острый – меньший. И в троичности Души, которую мы поместили в Мышлении, Памяти и интеллектуальной форме, проистекающей из того и другого, – посредством ее возникает само Созерцание, ибо она представляется Памятью и рассматривается Мышлением – эта форма не соприродна душе и по бытию не сродственна ни Мышлению, ни Памяти, поскольку она обретена Душой и вторична по отношению к обеим частям души, Мышлению и Памяти.

В Боге же нет ничего приобретенного, ничего преходящего, неравного, несродственного по бытию, отделенного и удаленного от Бога; наконец, ничего первого и последнего. Ибо в Боге все совокупно, [принадлежит] одной и той же Субстанции, неразделимо, естественно и неприобретенно, равно, бесконечно, одновременно, вечно.

Но вернемся к нашему Мудрецу после пространных и долгих рассуждений и отступлений.

 

Глава XXXI. Почему римляне изображали Мудреца как двуликого и четырехликого Януса

Римляне не без основания изображали Мудреца Янусом, богом входов и выходов, в ведении которого были двери и пороги: его, как сообщают, обычно рисовали то двуликим, то четырехликим. Двуликим, ибо он заведует порогами и дверными петлями и вынужден одним ликом следить за тем, что снаружи дома, а другим за тем, что внутри. Четырехликим же, так как тому, кого они изобразили наделенным от природы двумя взирающими ликами, они прибавили еще два: тот, который смотрит извне, и тот, который смотрит изнутри. Ибо тот, что видим снаружи и извне, есть один лик; равным образом тот, что видим изнутри, есть другой лик. Итак, с двумя парами глаз с той и с другой стороны тот, кто изначально был двулик, становится четырехликим благодаря взаимосозерцанию. Ибо сила, созерцающая то внешний объект, то внутренний, находящийся под телесной оболочкой (subcutaneum), наделяется формой того и другого, становится подобной тому и другому, воспринимает и воспроизводит облик обоих.

По многим признакам можно заметить, что Мудрец двулик и четырехлик. Ибо, как мы неоднократно говорили в начале этой работы, Мудрец вовсе не прост, но является двояким Человеком, то есть Человеком в качестве Человека (Homo-Homo); Человеком, говорю я, по природе и Человеком по добродетели; Человеком внешним и Человеком внутренним, или таким, каков он есть под своей телесной оболочкой; Человеком в мире и Человеком в Человеке. Ибо Мудрец, словно наиискуснейший и наилучший творец себя, по подобию естественного Человека породил Человека добродетели, именуемого Человеком, просвещенным знанием, образом, отражением, явлением и Мудростью первого Человека.

Ведь естественный Человек в нас есть Человек земной, не ведающий себя и добродетели, погруженный лишь в мир и только его и видящий. Человек же просвещенный освобождает его от невежества, разгоняет тьму, отзывает его из мира, обращает и привязывает к самому себе.

Итак, двуликий Мудрец одним ликом, разумеется, естественным и внешним, принадлежит миру; другим же, приобретенным и находящимся под телесной оболочкой, принадлежит себе. Ибо тот, чей взор от природы был устремлен в мир, с помощью искусства, добродетели и науки смог обрести и лицезреть себя.

И Мудрец в любом случае является серединой между самим собой и миром, пребывая то в мире, то в самом себе. Ведь Человек помещен природой на границе обоих, на пороге и на водоразделе между миром и самим собой: то проникая Ощущением вглубь и внутрь мира, то отрекаясь Умом от мира, он возвращается в свои недра и исследует то, что находится под телесной оболочкой, в тиши его сердца.

В свою очередь, Мудрецу даны способность, ключ, власть открыть доступ к себе и к миру. Он становится близким, открытым и доступным то миру, то самому себе. Поначалу он закрыт и недоступен для самого себя, доколе занят делами мира. Наконец, он уходит из мира, запираясь от него на замки, засовы и задвижки, когда направляется к самому себе, когда открывается себе после странствования по миру, обращаясь к уму после мирского ученичества и чувственного служения, когда в созерцании делается учителем и наставником самого себя.

Рис. 15.

Далее, следующим рассуждением мы пытаемся показать, что Мудрец четырехлик. Ведь мы учили, что Мудрость совершенна и завершена не только в человеческой диаде, но и в некой триаде. Ибо Мудрец есть Человек трояким образом: Человек, говорю я, по природе, ибо причастен Разуму, Человек по возрасту, ибо муж, и Человек по добродетели, ибо просвещен знанием и Мудр. Ранее мы сказали, что Мудрец называется Человеком в трех отношениях: по природе, возрасту, добродетели, и что Мудрец есть Человек во всех отношениях, к коему в качестве вечного прибытка после Человека по природе и по возрасту присоединяется третий Человек, просвещенный знанием. Ибо этот третий Человек есть завершение, окончание, зрелость (status), созерцание и Мудрость Человека; форма, эманация, порождение, связь, любовь, узы обеих крайностей – человеческой природы, говорю я, и возраста, в коих находит выражение природа, сходство, образ той и другой крайности. Итак, поскольку Человек, просвещенный знанием, является как бы эманацией, а также плодоносным порождением и произведением первого и второго Человека, – ведь Мудрость некоторым образом возникает из Человека по природе и Человека по возрасту, равно как и вывод делается из обеих посылок – по необходимости следует, что Мудрец четырехлик. Ибо он двулик в Человеках, образующих крайности, в каждом из них по отдельности однолик и вновь двулик в третьем и среднем Человеке, который является как бы узами, прибытком того и другого, происходит от них обоих и созерцает их обоих. И те, что по краям, и тот, что в середине, – все они суть один Человек, один Мудрец, совершенный, завершенный и разделенный Человек, четырехликий и четвероякий по виду.

Ради примера пусть будет первый человеческий лик у Адама, второй – у Евы, третий, смешанный и двоякий, у Авеля, ибо он – сын их обоих, подобен им обоим, наделен их ликом и формой; хотя Адам, Ева, Авель образуют по форме одного Человека, одну природу, присущую Человеку, однако сей Человек является четверояким по виду. Ибо крайние лики, обращенные друг к другу, лицезрят один другого, средний же лик двоякими взорами соединяется с той и с другой крайностями, поскольку он – форма и природный образ обеих крайностей.

Рис. 16.

И подобно тому, как Бог изначально произвел человеческое Бытие тремя действиями, или в трех Человеках, тем же способом, тремя действиями, или в трех Человеках, Он пожелал устроить благое и блаженное бытие Человека. Бытие же Человека есть человеческая субстанция, изначально Богом сотворенная и осуществленная в сих трех: Адаме, Еве, Авеле. Благое же и блаженное бытие Человека есть Добродетель и Мудрость, которые рождаются в Человеке благодаря сидячему труду, как говорят, покою и усидчивости, а также умелому воспитанию ума и души. Ибо так создается третий Человек, то есть просвещенный знанием, и душа Человека некоторым образом становится троякой: способной мыслить, помнить и созерцать.

 

Глава XXXII. Другой способ восприятия четырехликого Мудреца

Далее, четырехликость Мудреца можно понять по-другому. В целом душа Человека есть некий Человек: Мышление – некий Человек, Память – некий Человек и форма их обоих, вошедшая в душу посредством Мышления и сохраняемая Памятью, – некий Человек; ибо иногда можно определять и называть части именем целого. От Природы Человек в совершенстве обладает лишь крайностями, Мышлением и Памятью, изначально же он оставался несовершенным и незавершенным в отношении формы, исходящей от того и от другого, которой он совсем не имеет от Природы.

Ибо изначально душа Человека подобна посылкам силлогизма или умозаключения без вывода, крайностям без центра, наконец, монаде и диаде без триады. И когда Человек рассуждает и обучается, то из естественного использования Мышления и Памяти он производит среднюю форму того и другого, словно вывод из посылок, середину из естественных крайностей, триаду из монады и диады; ею совершенствуется тот, кто прежде был незавершенным; кто был Глупцом, становится Мудрецом; кто был лишь Человеком в качестве Человека, становится Человеком в трех отношениях, то есть Человеком по мышлению, Человеком по памяти и Человеком по приобретенной форме того и другого.

Итак, душа Мудреца, или завершенного Человека, четверояка, то есть имеет четыре лица, лика и вида. Ибо ее первое лицо – умопостигающее, посредством коего Мышление смотрит в Память. Второе лицо души есть лик Памяти, коим она, обращенная к Мышлению, взирает на него. Средние же и приобретенные лики души как целого произведены средней формой, проистекающей от двух первых; благодаря ей возникает само Созерцание; из этих ликов один обращен к Памяти, другой – к Мышлению; ибо такого рода приобретенная форма находится в середине между крайними частями души, Мышлением и Памятью, поскольку в Созерцании она представляется Мышлению посредством Памяти, Мышлением же созерцается. И подобно тому, как существуют два взора крайних глаз души: один – Мышления, другой – Памяти, существуют также два взора всего среднего глаза, или формы, происходящей из того и другого; всей же души четыре взора.

Ибо душа завершенного человека троеглаза, то есть имеет три духовных ока: два – естественных, простых и расположенных по краям, одно – приобретенное, среднее, смешанное, смотрящее в разные стороны, обращенное то к солнцу, то есть Мышлению, то к луне, то есть Памяти. Ведь Мышление есть солнце души, источник и начало всякого человеческого знания и невидимого света. В свою очередь, Память есть луна души и заимствование невидимого света от умозрительного солнца. Средняя же и приобретенная форма подобна земле, которую освещают оба крайних светила, которую, расположенную и помещенную между ними, они удерживают в равновесии, несут и озаряют.

И, наконец, следует добавить другое рассуждение о четырехликом Мудреце. Если Мудрость, как мы сказали, есть познание и совершенное знание самого себя, то Неразумие будет незнанием и неведением себя.

Ведь представь, что природа наделила Человека двумя ликами, и нарисуй эти же лики смотрящими в противоположные стороны и не созерцающими друга друга: итак, их взгляды, обращенные в противоположные и разные стороны, выражают прирожденное неведение и Неразумие Человека. Их взаимосозерцание и обращенность друг на друга, лобзания и поцелуи являют человеческое знание, Мудрость и ведение самого себя.

Итак, мудрый Человек, будучи, как говорится, искусным мастером, ваятелем, устроителем, или художником, чеканщиком и творцом самого себя, производится из двух Человек: одного Человека, говорю я, по природе, другого – по добродетели. Однако и тот, и другой Человек двулик и двояк. Ибо естественный Человек есть незнание себя и некое неразумие; Человек просвещенный и добродетельный именуется знанием себя, светом, зрением, познанием и Мудростью. Незнание же себя есть на самом деле не что иное, как отсутствие взаимосозерцания, обращенность в разные стороны и разобщение. Знание же себя есть радующее взаимолобызание обоих [взирающих друг на друга] ликов.

Таким образом, ясно, что мудрый Человек дважды двулик; двулик, говорю я, как естественный Человек и равным образом двулик как Человек добродетельный; во-первых, двулик в незнании себя, а, во-вторых, двулик в ведении себя. Ибо мудрый Человек состоит из тьмы и света, из возможности и действительности, из незнания и знания. Ведь начала его – тьма, возможность, незнание, обращение [вовне], разделение; конец же и завершение – свет, действительность, знание, обращение [к себе], сочетание, единство.

 

Глава XXXIII. Четырехликого Мудреца можно изобразить двумя способами

Отсюда следует, что мудрого Человека, обладающего четырьмя ликами, можно рисовать и изображать двумя способами.

В одном случае крайние лики находятся спиной друг к другу, смотрят наружу и в противоположные стороны, средние же обращены друг к другу и смотрят друг на друга. И таким образом одновременно изображаются незнание и знание, Неразумие и Мудрость Мудреца, ибо посредством крайних ликов обозначается Неразумие, посредством же средних – Мудрость.

В другом случае крайние лики обращены внутрь и смотрят друг на друга, средние же обращены к крайним. И такое изображение Мудреца оказывается более соответствующим, чем предыдущее. Ибо внешние лики Мудреца и завершенной души – это Мышление и Память, которые по своей собственной природе обращены друг к другу и созерцают друг друга. Средние же лики души присущи умозрительной форме, которая возникает между Мышлением и Памятью в качестве формы и созерцательницы их обоих.

Рис. 17.

Итак, мы с полным основанием убеждаемся, что Мудрец, наподобие Януса, то двулик, то четырехлик. Ведь Мудрец, помещенный на границе между собой и миром, становится близким, доступным и открытым то себе самому, то миру.

Он направляет свой взор одновременно во все части мира: на восток, юг, запад и север. Он присутствует во всем мире и наличествует везде, око его в одно и то же время обозревает и рассматривает все.

Никто не толкает его в спину и не строит ему гримасы сзади. Чистый и невозмутимый духом, он живет подобно яснейшему небу; он пребывает в себе самом, довольствуясь самим собой и являясь самодостаточным. Ибо он разнообразен, разделен и множественен в себе самом. Он не пребывает покинутым и оставленным, поскольку ни в чем не нуждается, полон пищи духовной, которой непрерывно и непрестанно питается его дух.

В нем представлена и та, и другая природа, умопостигаемая и чувственно воспринимаемая. Ведь расположенный, как мы сказали, в качестве зеркала того и другого мира, он то устремляется на колеснице ощущений в чувственно воспринимаемый мир, то, пронзая умом небеса, исследует, выведывает, разузнает умопостигаемое, то, что находится в наднебесье.

Сверх того, он переводит, как мы сказали, чувственно воспринимаемый мир в умопостигаемый, а умопостигаемый мир – в подлунный. Ибо оба мира сочетаются в Человеке, поскольку в его Душе представлен умопостигаемый мир, а в его теле – чувственно воспринимаемый мир.

Сверх того, Мудрец есть переменчивость Природы и чередование даров, поскольку первый Человек в нас есть Человек естественный и первый дар, и долг, полученный от Природы; второй же, добродетельный Человек, есть как бы самой Природе вознаграждение или воздаяние за полученную милость. Ибо в Человеке, просвещенном знанием, мы являемся благодетелями природы, вознаграждаем ее за дары, рукоплещем ей, благодарим ее и, наконец, освобождаем самих себя от всех долгов Природе. Ибо подобно тому, как мы являемся естественными [людьми], или [людьми] естественного права, в силу дара природы, полученного первым Человеком, так же посредством Человека добродетели, которая есть некая вторая человечность и Мудрость, мы становимся своими, или принадлежащими себе по своему праву.

 

Глава XXXIV. Мудрость нематериальна как в субъекте, так и в объекте

Мудрость нематериальна как в субъекте, так и в объекте. Ибо и нематериальной субстанции присуща Мудрость, являясь ее ве́дением, знанием, познанием.

И так как существуют три важнейших и нематериальных сущности: Бог, Ангел, разумная Душа, то и получается, что Мудрость, как мы сказали, трояка: божественная, ангельская, человеческая. Божественная Мудрость – важнейшая из всех, первая, несотворенная, бесконечная, вечная, посредством коей Бог от века, прежде сотворения времен сделался известным себе сокровенным образом, засверкал, воссиял и явился самому себе. Посредством же ангельской Мудрости Ангел познает Бога и самого себя. В свою очередь, посредством человеческой Душа постигает Бога, Ангела, Душу. Божественная Мудрость – монада и знание лишь себя самого, превыше всякого различия и разделения. Ангельская Мудрость – порожденная и сотворенная из монады диада и познание не только себя, но и другого, например, Бога; и в этой Мудрости возникает первое различие и первое разделение. Человеческая же Мудрость – последняя триада, ибо она есть познание трех сущностей: Души, Ангела, Бога.

Ведь вначале разумная Душа собирает в подлунном мире посредством ощущений и тела понятия, формы, образы всех чувственно воспринимаемых вещей, из которых, наконец, в качестве творца собственной сущности (notionis) образовывает, извлекает, производит в самой себе собственную форму, которая есть начало человеческой Мудрости и познание Души самой собой. Затем, после достижения знания себя самой, постепенно восходя к ангельскому и более простому совершенству, она приобщается к ангельскому знанию; наконец, восходя в вышний [мир], завершается божественным познанием и ве́дением и становится причастной к истиннейшей Мудрости.

Ибо как наше плотское и видимое око услаждается таким наивысшим, великолепнейшим и яснейшим видимым [объектом], как солнце, так и всякая познавательная способность более всего желает напитаться, осветиться и завершиться наивысшим и яснейшим из познаваемого, то есть Богом, творцом всего света. Ведь Бог есть солнце всей природы, подлинная и подобающая цель всякой познавательной способности, в которой «наивысший, бесконечный, чистый и несмешанный свет поражает всякий созерцающий взор; он всегда очевиден, всепроникающ, всегда готов и способен распространиться во всем», как утверждает святой Ареопагит; все к себе обращает, желаем самим собой, всегда любим, взыскуем, поглощаем всяким материальным и нематериальным оком.

Но материальное око – Воображение и внешнее Ощущение – подобно пригнутому к земле и согбенному от возраста старцу, дряхлеющему с годами, которые все более удаляют его от момента его рождения, не в состоянии воспринимать и вбирать этот блаженный ярчайший свет, созерцать и наблюдать сияние того сокрытого солнца, в котором, как гласят священные слова: «как тьма, так и свет».

 

Глава XXXV. Бессловесные животные не получают никакого знания о Боге

Отсюда следует, что находящиеся ниже человека [сущности], [то есть] бессловесные животные, не получают никакого знания о своем истинном и природном солнце.

Ибо они ослеплены и совершенно затуманены его безмерным сиянием. Они пребывают в вечной тьме невидимого идущего из своего источника света. Они не ведают Того, Кто сделал покровом своим наивысший и славнейший мрак света. Они лишены Мудрости, не зная ни самих себя, ни Бога, своего создателя и творца. Ибо они ни телом, ни духом не предназначены проникать небеса и достигать звездных обителей. Все они произведены и рождены на земле; они также рождены на ней умереть, погибнуть и исчезнуть.

Следует далее, что всякое нематериальное познание и Мудрость должным образом осуществляется по принципу шестерки, первого совершенного числа. Ведь [способов] нематериального познания шесть, хотя по форме их не более трех: Ум, Мышление, Разум. Ибо Умов три, Мышлений два, Разум один. В самом деле, Ум мы определяем как созерцание, знание и постижение одного и того же одним и тем же; Мышление же есть постижение ближайшего и соседнего тем, что расположено в непосредственной близости; и Разум, наконец, мы признаем опосредствованным познанием, которое выведывает, выискивает, разузнает начало и конец посредством чего-либо.

Итак, имеются три Ума; посредством первого Бог познан Богом; посредством второго – Ангел Ангелом; посредством третьего – Душа Душой. Равным образом, имеется два Мышления: посредством первого Бог познан Ангелом; посредством второго – Ангел Душой. Ведь между Богом и Ангелом, а также Ангелом и Душой нет ничего посредствующего. Разум же, коим Бог познается нашими душами при посредстве Ангела, один. Ибо посредством Ангела, находящегося в середине между Душой и Богом, сияние божественного света и божественный блеск простирается и доходит до нашей Души.

Таким образом, доказывается, что нематериальное познание, которое именуется Созерцанием и Мудростью, составляет по форме только одну триаду, или второй треугольник; числом же образует гексаду из третьего треугольника и первого, который совершенен.

Ведь Ум подобен точке, монаде, единству; Мышление – линии, двум точкам и диаде; Разум – плоскости, трем точкам, триаде. Ибо Ум завершается лишь в единстве, Мышление замыкается двумя крайностями, Разум же имеет три составляющих: начало, середину и конец. Ведь точка – некое единство, линия – двойственность и две точки, плоскость же – троичность и три точки. Одна точка, разумеется, есть не что иное, как точка, однако две точки составляют линию, три же – плоскость.

Так и Ум заключается в простом единстве и в точке [соединения] субъ-екта и объекта; Мышление – в их двоичности и в линии; Разум – в их троичности и в плоскости. Ибо сии три точки в отдельности: Бог, Ангел, Душа – суть три Ума. Две же эти линии: Бог – Ангел и Ангел – Душа – суть два Мышления. При этом сии три: Бог, Ангел, Душа, будучи одной плоскостью, составляют единый Разум или опосредствованное познание Бога. Его начало, откуда оно распространяется – Душа; середина, через которую осуществляется движение света, – Ангел; искомый же предел – Бог.

Итак, Ум, Мышление и Разум трояки, но различным образом и по различным причинам. Ибо Ум трояк числом, поскольку есть три Ума, три предела и три точки: Бог, Ангел, Душа. Мышлений же числом лишь два, но, поскольку оба Мышления замыкаются тремя пределами: Богом, Ангелом и Душой, – Мышление считается трояким. Равным образом Разум только один по числу, но трояк по сущности и составу, поскольку соединен из этих трех: Бога, Ангела и Души. Ведь говорят, что Разум есть рассуждающая способность Души, коей через Ангела она переходит в Бога, сочетаясь при ангельском посредничестве с Богом и обретая свое завершение и естественное солнце.

Ибо в Душе имеет место то же, что и в диалектических силлогизмах, поскольку терминов и положений в них три. Из положений и посылок две – первые, непосредственные, главные, простые и относящиеся к Мышлению; одна из них обычно называется большей, другая – меньшей. Оставшееся же положение опосредствованное, промежуточное, относящееся к Разуму и выведенное из крайностей, называют выводом, или заключением. Ведь в силлогизмах познание терминов проще, чем познание посылок, а равным образом познание посылок проще, чем знание вывода.

Таким образом, знание трех терминов подобно троякому Уму, предпосылок – двоякому Мышлению, знание же вывода зовется Разумом. Понятно, с какой необходимостью из трех Умов происходит два Мышления, а из двух Мышлений – один Разум и вывод.

Итак, тем же способом веди рассуждение о Душе. Вначале скажи, что Бог известен себе самому, Ангел – себе самому, равным образом и Душа – самой себе; это – три Ума, это – самые простые [виды] познания. Скажи далее, что [путь] к Богу – от Ангела, [а к] Ангелу – от Души, что Бог, дескать, познан Ангелом и Ангел – Душой; соответственно образуй два типа Мышления: одно – большее, другое же – меньшее. Затем ты должен вывести, что Бог познан Душой; это есть последний из видов нематериального познания, производный от предыдущих видов знания, завершение, умозаключение и Мудрость Души.

С помощью этого силлогизма, этого умозаключения и рассуждения разумная Душа совершенствуется, становится мудрой, переходит в Бога. Прежде и сам собой переходит в Бога Ангел; Душа же без посредника переходит в Ангела, а через Ангела воспринята в Боге.

Неразумная душа никогда не достигает Бога. Ведь ее познание, которое мы называем чувственным, направлено на сокрытое в глубине и подобно четырем точкам, или телу, со всех сторон измеримому, сочлененному и составному, делимому и никоим образом не единому, не простому, не бессмертному. Прочие же три вида познания нематериальны, нерасчленимы, бессмертны, просты так же, как и три измерения величин: точка, линия, плоскость.

 

Глава XXXVI. Число десять, вновь введенное в употребление благодаря познанию

Кроме того, получается, что всякое познание возрастает до числа десяти и четвертого треугольника. Ведь всякое познание является либо Умом, либо Мышлением, либо Разумом, либо Ощущением. Ум же, как мы говорили, представляет собой единицу, Мышление – двоицу, Разум – троицу, Ощущение – четверицу; вместе они составляют десятку.

Ум есть как бы точка, Мышление – как бы линия, Разум – как бы поверхность, Ощущение – как бы тело. Ум свойствен Богу, Мышление – Ангелам, Разум – людям, Ощущение – неразумным животным.

И подобно тому как из этих четырех видов познания первые три нематериальны, оставшееся же – материально, так и три сотворенные [сущности] являются низменными, одна только несотворенная и вечная – главной и высшей. Сотворенные суть следующие: Мышление, Разум, Ощущение; Ум же является единственной несотворенной. Нематериальные суть следующие: Ум, Мышление, Разум; материальной же является способность ощущения.

Ангел первым сочетается с Богом и становится единым с Богом. Затем Душа становится единой с Ангелом; наконец, Душа становится единой с Богом.

Конечно, в этом рассуждении и субстанциальном силлогизме, коим от Бога и Души должно быть выведено единство, Душа и Бог суть крайние термины, средний же – Ангел.

В самом деле, когда Ангел силой созерцания переходит в Бога и соединяется с Ним, некоторым образом он есть Бог. Также и Душа на всех парусах и крыльях устремляется прежде в Ангела, нежели в Бога, дабы, наконец, через Ангела перейти в Бога. В самом деле, как учат логики (logici), более высокие и первые [реальности] сообщаются более низким и последующим. Бог же выше, чем Ангел; Ангел, в свою очередь, прежде и выше Души. Итак, поскольку более низкие и менее важные [реальности] стремятся перейти в более высокие и лучшие, то и говорят, что прежде всего Ангел переходит в Бога, затем Душа в Ангела, наконец, Душа в Бога. Это субстанциальное рассуждение воспроизведено надлежащим образом и порядком в строении первой фигуры силлогизма: посредством крайних единств (per extremas unitates) Ангела и Бога, Души и Ангела разумная Душа соединяется и сочетается с Богом.

 

Глава XXXVII. Всякое познание, насколько возможно, устремлено к Богу

Поскольку Бог есть величайшее и истиннейшее солнце всей природы и важнейшая цель всякой познавательной способности, то всякая познающая сила, насколько она сама способна, обращается в Бога, как возможность в действительность, и является как бы некиим лицезрением самого Бога, восприятием, или естественной эманацией, Его сияния. Всякая познавательная способность, насколько возможно, стремится к Богу, как к своей цели, как к истинному солнцу, как к своему концу и завершению.

Впрочем, Бог является, открывается и представляется всякой познавательной способности не одним и тем же образом: Он открывается и обнажается Мышлению, Разуму и Ощущению не в одном и том же облике и виде. Ибо Мышлению Он открывается в свете, Разуму – в тени, Ощущению – во тьме. Ибо Ангел видит Его ясным и неприкрытым, Человек – затененным; Бог, хотя и никоим образом не видим неразумным животным, тем не менее, как говорится, видим и доступен их зрению во тьме, в ночи, в отсутствии всякого света.

Сам свет (lux) пребывает в Боге и есть Бог. Ясность (lumen) же есть первое истечение света или его прямой луч. Тень есть либо преломление, либо отражение света. Тьмой же называется отсутствие света. Свет, а также некая природная ясность солнца находится в солнце. Ясность есть то, что исходит от солнца в виде прямого и непреломленного луча, как то, что простирается от солнца вплоть до облаков. Тень есть преломленный свет, такой, каким он виден под облаками вплоть до поверхности земли. Тьма есть отсутствие света от поверхности земли вплоть до ее ядра и центра. Свет – главный и первый; ясность есть форма (species) света; тень – след света; тьма – его отсутствие и небытие. Доколе луч света проходит через однородную среду, единый, непрерывный, прямой и непреломленный, он есть ясность. Там же, где он преломляется, рассеивается и умножается некоей неоднородной и более плотной, но при этом прозрачной и незамутненной средой, вроде скопления облаков, он считается тенью. В свою очередь, где он наталкивается на непрозрачную, плотную, темную среду, вроде земли, там начало тьмы, там форма всякого света гибнет и исчезает; ибо темное тело непроницаемо для света.

Итак, разделим всю область мира от солнца и неба вплоть до центра земли на четыре части: на область света, ясности, тени, тьмы; и положим, что в них находится всякое лицезрение, познание и ведение Бога, и что они же являются естественными пристанищами и обиталищами всех вещей.

Ведь Бог находится в области света, Ангел – в области ясности, Человек – в области тени, неразумное животное – в области тьмы. Область света есть само небо и весь сонм небес. Место и область ясности есть огненная стихия и верхняя область воздуха, или то, что находится от лунного свода до облачного. Ибо вся эта область в целом следует кругообразному движению неба: ясная, спокойная и мирная, она производит круговым движением мягчайшие и целительные токи (auras); в ней не возникает ни облачка, ни тумана, которые преломляли бы луч света или производили бы хоть какую-то тень. Область тени есть то, что простирается от облаков до лица земли; ибо воздух в этой области затенен и мглист по сравнению с более верхними, более нездоров и неспокоен. Область тьмы – вся земляная масса, которая не воспринимает никакого света и не пропускает никакого сияния.

Источник и начало света находится в небе. Луч [света] проходит непреломленным, единым и непрерывным от неба до облаков. Преломленный же луч света [в области] от облаков до земли получает название тени. Наконец, то, что под землей, называется тьмой. Итак, Бог является одним образом Ангелу, другим – Человеку, третьим – неразумному животному. Ведь божественная форма, воспринятая ангельским Мышлением, есть ясность; человеческим Разумом – тень; Ощущением же животных – тьма и отсутствие всякого божественного света.

Рис. 18.

Отсюда следует, что лишь две твари, два светоча – Ангел и Человек – причастны божественному знанию. Ибо существует только две формы света: ясность и тень. Ясность есть ангельское знание, тень же – человеческое; тьма называется третьей формой света только по имени, ведь в действительности она есть не что иное, как отсутствие света.

Итак, ангельское Мышление познает Бога в первой форме света, то есть в ясности; человеческий Разум – во второй, то есть в тени; Ощущение животного – в третьей, то есть во тьме, во мраке, в отрицании и полном отсутствии света, которое есть истинное и подлинное незнание Бога, врожденное животному. Ибо познавать Бога во тьме значит не знать Бога, созерцать Бога во тьме значит не видеть Бога, испытывать воздействие третьей формы божественного света, то есть божественной тьмы, значит никоим образом не быть пораженным божественным светом, не воспринимать никакого образа Бога, не получать никакого знания о божественном солнце.

 

Глава XXXVIII. Бог есть источник света, Ангел же – первое зеркало света

В свою очередь, Бог есть источник всякого света и как бы его бесконечное солнце. Ангел же подобен ясному, белоснежному и прозрачному облачку, которое непрерывно предстоит Богу и соседствует, располагается вблизи и соприкасается с Ним. Ибо луч света, истекающий от Бога, который пройдет до ангельского Мышления единым и непрерывным, не встретит препятствия никакой неоднородной среды. Ведь между Богом и Ангелом не находится ничего, что явилось бы препятствием, из-за которого косой и непрямой луч света уходил бы в сторону. Ничто не отнимет у Ангела ясное, настоящее и чистое лицезрение Бога; ничто не затенит Ангелу божественный жар, яркость и ясность.

Таким образом, ангельское Мышление, или вся ангельская субстанция, есть первое исхождение божественного света вовне Бога, первая эманация и явление божественной ясности, или ее первое положение, восприятие и лицезрение. Поскольку эта субстанция духовна, проста, бестелесна, прозрачна и светопроницаема, словно облако, то воспринятый [ею] луч божественного света она передает низшей и последующей твари, то есть Человеку, все же вследствие прохождения неоднородной среды преломленным, рассеянным, непрямым, косым, идущим в сторону и затененным. Ибо ангельское облачко – это неоднородная среда, благодаря которой, находящейся между Богом и Человеком, преломляется излучение божественного света, яркость и чрезвычайный жар божественного солнца отведены от Человека и, наконец, божественная ясность закрыта от Человека тенью. Ведь человек видит Бога не таким, каков Он есть, в первом [Его] виде, то есть чистым, простым, неприкровенным, но во втором виде, то есть в некоей тени, во мгле и ангельском облаке, в более мягком и умеренном сиянии.

Ибо Человек есть второе явление божественного света, его второй след (attactus), состояние, восприятие, закрепление и местопребывание. Итак, Человек становится зрителем и созерцателем Бога настолько, насколько ему открывается и показывается божественный образ, не явный, но окутанный тенью, в прозрачной мгле ангельского Мышления.

Но поскольку Человек как целое (Homo totus) непрозрачен, непроходим и непроницаем для света, ибо составлен из прозрачного, чистейшего духа и земного, мглистого тела, то божественный свет удерживается в Человеке и никоим образом не передается сущностям более низкого порядка. Ведь он задерживается, остается и собирается в Человеке благодаря мглистости и плотности человеческого тела. Итак, мглистость человеческого тела, предстоя божественному солнцу, наводит тьму на последующих и низших тварей, вроде неразумных животных, делая невозможным созерцание божественного света и лишая Мудрости.

Ведь Ангел расположен под Богом, под Ангелами – Человек, под Человеком же – неразумное животное. В свою очередь, Ангел созерцает и рассматривает Бога непосредственно. Человек же видит Бога в облаке и ангельском духе. Поскольку неразумное животное никоим образом не причастно знанию и созерцанию Бога, оно весьма подобно тому глазу, который погружен вглубь земли и стремится взирать на солнце, будучи завален землей; ибо зрение неразумных животных затемнено массой человеческого тела, что, как мы сказали, мешает божественному свету сиять [им].

В свою очередь, причина того, что Человек обретается в тени – ангельский дух, а причина того, что неразумное животное обретается во тьме – человеческое тело. И подобно тому, как ясность является первым и непосредственным божественным образом, коим питается, наделяется и просветляется ангельское Мышление, так и тень есть ангельский образ, коим насыщается Человек, или человеческое Мышление. Человеческий же образ, или излучение человеческого тела, есть тьма, которая перетекает из человеческого тела в неразумное животное, окутывая его и делая непричастным знанию Бога.

 

Глава XXXIX. Еще о разнообразии божественного созерцания

Бог созерцаем Ангелом как бы в небе; Человеком – как бы в облаках; скотом – как бы в земле.

Ведь, поместив ангельское зрение на небе, человеческое – в облаках, животных – в земле, ты отчетливо определишь природу зрения каждого из созерцателей.

Ибо если небо выше облаков и ближе к самому Богу, то и глаз, который ты поместишь в небе, будет освещен Богом посредством более близкого и короткого луча, чем тот глаз, место которому ты отведешь в облаках. И подобно тому, как небо и облако по своей собственной природе суть прозрачные и световоспринимающие тела, а земля – тело мглистое, светонепроницаемое, так, конечно, и те оба глаза, которые помещаются в небе и в облаках, будут причастны божественной ясности; того же глаза, который, как установлено, находится в глубинах земли, совсем не достигает божественный свет.

Итак, из трех тварных глаз: ангельского, человеческого и животного, или умопостигающего, разумного, чувственного – два высших допускаются, хотя и по-разному, к созерцанию своего естественного солнца, то есть Бога. Ведь ангельский взор созерцает Бога в свете, человеческий же – в тени. А оставшийся глаз, присущий бессловесным животным, как говорят, никоим образом не может узреть свое солнце, ибо созерцает его во тьме.

И чтобы это стало яснее, уразумей, что всякая познавательная сила заключена и ограничена, как мы сказали в другом месте, числом четыре, или что всякий созерцающий глаз четверояк: божественный – нетварный, прочие же три, то есть ангельский, человеческий, животный, некогда возникли из божественного силой творения. Сверх того, назови божественное око светом, ангельское – белизной, человеческое – краснотой, животное – чернотой. Ибо подобно тому, как свет – источник, начало и реальность всех цветов, превыше всех цветов, так и божественное око – источник и начало всех глаз. И, подобно тому, как всякий цвет изображается только тремя цветами: двумя, говорю я, крайними и средним, так и всякое тварное око трояко. Ибо всякий цвет есть некий вид и эманация света; также и всякий тварный глаз есть вид и субстанциальная эманация божественного нетварного зрения.

Итак, теперь пусть крайними цветами будут белизна, чернота; средним же цветом – краснота. Мы скажем, что божественное око извечно было зримо самим собой в свете и источнике цветов и являлось созерцателем себя прежде всякого другого начала. Признаем, что ангельское око допускается к лицезрению божественного ока в первом виде света, то есть в белизне, или в ясности. В свою очередь, человеческий глаз становится созерцателем божественного зрения во втором виде света, то есть в красноте и в тени. Говорим же, что божественное зрение открывается глазу животного не иначе, чем в крайнем виде света, то есть в черноте и во тьме.

Итак, Бог видим самому себе как чистый и незапятнанный свет; Ангелу же Он открывается как бесформенная белизна и ясность, человеку – как краснота и тень, бессловесному животному как чернота и тьма.

В свою очередь, явление Бога в Ангеле весьма подобно виду солнца в полдень, которое открывается нашим очам не заслоненное облаками, ясное, чистое, незапятнанное и белое. Явление же Бога в Человеке в равной мере соответствует среднему виду солнца, то есть на восходе и закате; ибо восходящий и заходящий Феб виднеется нашим очам благодаря более удаленным и слабым лучам и является не как нечто чистое и белеющее, но затененное и светящееся красным сквозь посредствующие испарения. И, наконец, в чувственно воспринимаемом глазе божественное сияние столь же невозможно, как созерцание солнца в полночь.

Ангельский лик так устремлен ввысь, к Богу, словно он обращен к точке полудня или к зениту горизонта и полушария. Человеческий лик видит Бога с двух сторон и сбоку, как солнце, то восходящее, то заходящее, ведь человек двулик. В свою очередь, головы неразумных животных пригнуты к земле и обращены к точке полуночи. Ведь вообрази в небе четыре солнца: полуденное, восходящее, заходящее и ночное; полуденное – чистое и открытое; восходящее же и заходящее является как бы сквозь облака, окруженное туманом; и, наконец, ночное, словно прячущееся под землей, покрыто ею. Представь и некий круг между землей и небом, удерживающий и несущий в нашем полушарии всякую зрительную и созерцательную способность, на окружности коего нарисуй четыре взгляда, то есть четыре глаза или лика.

Рис. 19.

Итак, верхний глаз, обращенный к полуденному солнцу, будет как бы ангельским Мышлением. Средние глаза, которые будут созерцать восходящее и заходящее солнце, будут как бы взорами Человека, посредством коих он допущен к раздельному и осуществляемому с обеих сторон по косому лучу божественному созерцанию. Нижний же глаз, созерцатель ночного солнца, будет как бы глазом животного, показывающим, в какой мере познание Бога и причастность божественному свету свойственны бессловесным животным. Ибо подобно тому, как ночное солнце, закрытое землей, недоступно его глазу, так и божественный свет, задерживаемый человеческим телом, сокрыт от этого глаза и недоступен и навеки недосягаем для него. Ангел, напротив, взирает как верхний глаз; он способен воспринимать божественный свет по единственному, простому, прямому и перпендикулярному лучу и направлен непосредственно на самого Бога, как орлиный взор – на видимое солнце.

 

Глава XL. Троякое явление солнца и Бога

Отсюда следует, что явление и положение солнца трояки. Ибо солнце является либо в монаде, либо в диаде, либо в триаде. Как монада оно является в полдень: простое, чистое, явное, безоблачное, однородное, безóбразное и беспримесное. Как диада оно обнаруживается в средних положениях, на восходе и на закате, в облаке и тумане, словно в первом, простом и главном различии. Как триада оно видимо в нижней части мира, то есть в точке полуночи; смешанное с обоими различиями, то есть светлым и мглистым облаком и землей.

И всякому тварному оку Бог, наподобие солнца мира [сего], являет Себя и становится зримым различным образом: умопостигающему – в монаде, без всякого образа и смешения с иным; разумному – в диаде, в образе сияющего ангельского облака; чувственному – в триаде, в промежутке между ангельским облаком и человеческим телом.

Ибо поскольку Бог – творец всех вещей и их истиннейшая сущность, Он один все производит, один их все содержит и несет; все укрепляется Им и, каждое в отдельности, рождено занять в Нем свою ступень. И, прежде всего, те сущности, коим свойственна познавательная способность, кои наделены и просвещены силой природного познания: Ангел, Человек, животное; они превосходят все другие сущности и, каждая на своей ступени, заняты постижением своего Творца.

Пред Богом Ангел первый; будучи помещен в соседстве и близости к Нему, ясным и непомраченным взором он вбирает блистательнейшее сияние божественного света и первым без какого-либо посредства переходит в Бога, находит в Нем приют, делается Богом, сочетается и соединяется с Ним и становится первым затемнением божественного солнца для зрения следующих за ним глаз.

Вслед за Ангелом Человек через прозрачный ангельский покров поначалу поражается божественным светом, а затем, влекомый вверх тем же сиянием, переходит в Бога. Тем же посредством, коим божественное сияние изливается, нисходит и истекает от Бога в Человека, Человек возносится, переходит в Бога, делаясь Богом. Раньше перешел в Бога Ангел, и умопостигающее око воспринято в Нем прежде, нежели человеческое Мышление достигло Бога.

Итак, человеческое Мышление воспринимается в Боге не непосредственно и само собой, но при ангельском посредничестве. И, сверх того, человеческая мыслительная способность созерцает Бога не в Его простоте и самого по себе, но в качестве Бога, сверкающего сквозь прозрачное ангельское облако.

То же, что созерцает и видит человеческое Мышление, не есть просто Бог, чистый и явный, но окутанный и скрытый ангельским туманом, или Бог, с Которым сочеталось и соединилось ангельское Мышление. Ведь прежде человеческого Мышления в Бога переходит ангельское Мышление, которое, поскольку присуще самому Богу, словно созерцательная способность – своему объекту, закрывает, прячет, затеняет своим облачком самого Бога для созерцания идущего за ним человеческого Мышления.

Наконец, после Человека, на четвертом месте от Бога, на третьем от первой твари, то есть от Ангела, находится неразумное животное, которое наделено одним только материальным и чувственным познанием. Если, как говорят, око его, сообразно своему месту и положению, стремится как испытать воздействие божественного света, так и перейти и перенестись в Бога, то – я скажу почему – находящаяся перед ним человеческая субстанция мешает и его озарению Богом, и его собственному восхождению, или перенесению и переходу в Бога. Ведь поскольку она материальна, телесна, мглиста, непрозрачна и светонепроницаема, то божественный свет не может войти через нее в глаз животного, и сам этот глаз, не ведающий Разума, не может ни перенестись в Бога, ни сочетаться с Ним. Ведь когда Человек воспринят в Боге, когда человеческая субстанция соединена и слита с Богом, тогда лишенное Разума животное напрасно стремится воспринять божественный свет или перейти в Самого Бога.

Ибо исходящий от Бога божественный свет проходит сквозь ангельский ум как бы сквозь чистое, бестелесное, нематериальное, прозрачное облако, а оттуда он же доходит до самого ока человеческого ума и делает Человека причастным божественному знанию. И поскольку ум человеческий своей низшей частью подвластен материи и телу, то тот же самый свет собирается и удерживается в Человеке по причине мглистости его тела и не в состоянии перетекать в более низкий и лишенный разума глаз.

Ведь человеческое тело – предел божественного света, достигнув и коснувшись которого, по причине мглистости и плотности этого тела божественный свет тотчас же отражается и возвращается в свой источник, из которого вышел. И человеческое тело – последнее из того, что принимается в Боге и сочетается с Ним; так что оно, если отправляться от Бога, по справедливости может быть определено как граница всего божественного света, где он отражается и поворачивает назад к своему источнику.

Ибо всего только три сущности способны перейти в Бога и сочетаться с Ним: ангельский ум, человеческая душа и человеческое тело. Но поскольку вся человеческая субстанция, чье истинное и главное око называется разумным, по природе состоит из человеческой души и человеческого тела, то признаем, что только две сущности – Ангел и Человек – рождены быть приняты в Боге, и только два глаза – умопостигающий и разумный – рождены непрерывно созерцать и наблюдать божественное нетварное око; умопостигающий – в свете, разумный – в тени.

Словом, сделаем вот какой вывод из сказанного. Подобно тому, как Бог по своей природе и субстанции извечно Бог, так Ангел и Человек силой нематериального познания и просветляются Богом, и по причастности к божественному свету возносятся к Богу.

Ведь сила объекта, истекающая подобно свету от объекта в созерцательную способность, как известно, соединяет эту способность с самим объектом; равным образом, по какой линии божественный свет, нисходя, спускается свыше и распределяется в ангельском и человеческом умах, именно по такой и оба ума восходят к самому Богу и сочетаются с Ним.

Не ведающее же разума животное, как сказано, не может ни воспринимать божественную ясность, ни восходить к Богу. Ибо ему с той и с другой стороны мешает масса человеческого тела, из-за которой по двум причинам оно не в состоянии соединиться с Богом и стать Богом: во-первых, из-за самого света, во-вторых, из-за зрения и созерцающего глаза. Ведь сам божественный свет, как мы сказали, не может достичь глаза животного сквозь человеческое тело, ибо им он удерживается. Также взгляд глаза, не ведающего разума, обречен быть бессильным и слабым по причине плотности человеческого тела, мешающей видеть то, что выше этого тела, или то, что сокрыто в тайниках его.

И все сие ты лучше уяснишь, если поместишь все [виды] глаза в четырех кругах. Божественное око – в среднем круге и центре всего. Умопостигающее, или ангельское, которое отовсюду устремится и воспарит к божественному оку, – во втором круге. В третьем круге – разумное, которое также будет созерцать божественное око отовсюду, но после ангельского. Наконец, глаз животного – в четвертом и последнем круге. Божественный глаз будет в среднем круге только один, поскольку неумножаем и по природе единственен; тварные же очи должны быть изображены вокруг божественного ока в большом числе, поскольку они, почти неисчислимые в их множестве и разнообразии, развертывают единство нетварного божественного ока.

Рис. 20.

Но поскольку божественный Ум есть, как было сказано, свет, ангельский – как бы ясность и белизна, человеческий – как бы краснота и тень, глаз животного – как бы чернота и тьма, то тот круг, в котором ты поместишь Бога или божественное око, должен быть нарисован тобой золотым, ибо, как очевидно, золотой цвет воспроизводит сильнейший свет источника (каковым является солнце); второй круг, который заполняют Ангелы, ты оставишь белым; третий круг, местопребывание людей, должен быть окрашен в красный цвет; наконец, четвертый круг, который считается местопребыванием животных, пусть будет черен от темной и мрачной краски. Ведь глаза не ведающих разума животных совершенно слепы для божественного созерцания, пребывая в области тьмы, где вовсе нет божественного света и Мудрости.

Итак, эти четыре круга ясно показывают, как Бог Ангелам представляется непосредственно, то есть неприкровенным, незамутненным и чистым; Людям же – ни непосредственно и ни неприкровенно, но со всех сторон окруженным ангельскими Умами; поскольку глазам, не ведающим Разума, Он будет сиять сокрытый и окруженный, как ангельскими Умами, так человеческими Душами и телами, то говорится, что Он никоим образом не зрим этими глазами.

 

Глава XLI. Бог троичен извне и внутри

Если Ангел и Человек возносятся к Богу воздействием божественного света и некоей священной силой, то по причастности [к Нему] они немедленно становятся богами, изо всех сил подражая Тому, Кто славится в качестве естественного, истинного, вечного и величайшего Бога. Итак, посредством присоединения Ангела и Человека, естественный Бог становится трояким как вне, так и внутри самого себя: божественным, говорю я, Богом, ангельским Богом и человеческим Богом. Ведь божественный Бог – истинный и естественный Бог: Он – Бог извечно и сам по себе, а не от чего-то другого. Ангельский Бог есть воспринятый в Бога Ангел; он – Бог не сам по себе, но зависит от первого. А человеческий Бог есть Человек, ставший Богом по причастности к Богу; он, восприняв Субстанцию и силы от первого и естественного Бога, лишь с помощью Ангела вознесен в Бога.

А это вознесение происходит действием божественного созерцания. Объект ангельского Созерцания – простой, чистый и неприкровенный Бог. Ибо ангельскому Мышлению не явлено и не представлено ничего, кроме одной божественной субстанции, возносясь в которую, ангельское Мышление находит ее чистой и несмешанной, поскольку прежде она не восприняла никакой формы, и в нее не перешла никакая тварь, которая выше нее по природе; итак, ангельский ум первым соединяется и сочетается с яснейшим, чистейшим и светлейшим Богом, первым затеняет человеческому Мышлению Его сияние.

А божественная диада или единство Бога и Ангела, представляет собой объект человеческого созерцания. Ибо человеческое Мышление видит, как мы сказали, не одного только Бога, но Бога сияющего, доступного и просвечивающего в ангельском облаке. Ибо, перейдя в Бога, оно видит, что Ему свойственны ангельские образ и облако, которые еще прежде перешли в Бога и соединились с Ним.

Получается, что животному и Ощущению будет представлена и явлена некая божественная триада, или все вместе: Бог, Ангел, Человек; и что как Ощущение, так и неразумное животное будут лишены божественного и ангельского лицезрения из-за преграды мглистого человеческого тела.

Отсюда следует, что Бог зрим Ангелом как солнце, чистым, сияющим, беспримесным, безо́бразным, с незапятнанным ликом, без тумана и мглы. Человеком же – как луна, через соединенную с ним ангельскую форму, с запятнанным ликом, в облаке и тумане. Животным же – как земля, через форму человеческого тела, через материю и человеческую тьму. Равным образом, Ангелу Он является сам собой, как солнце, блистающее белизной; Человеку – как луна, просвечивающая красным через ангельское облако; животному – через материальную субстанцию Человека, черную, как земля, то есть в отсутствии, отрицании и неведении. Ведь белизна и чернота – крайние цвета, краснота же – средний и производный цвет. Белизна – простейший и первый из всех цветов, чернота же – их завершение. Белизна есть некий свет, краснота – свет в облаке и некая тень, чернота – свет в теле, или тьма и отсутствие света. Белизна воспринимает всякий цвет и образ, во всякий превращается, всяким может стать. Чернота же ничто не воспринимает; ничем не окрашивается, не может ни содержать что-либо, ни стать чем-либо.

Рис. 21.

Так и Бог есть все, начало всего; словно белизна, Он все несет, все принимает, все содержит и заключает в себе самом. А неразумное животное не может ничем стать, непреображаемо ни во что, оно, наконец, последняя ступень познания и представления и как бы сама чернота, тьма, неведение всего. Ангел и Человек – как бы средние цвета, которые порождаются попаданием божественного света либо на облако, либо на плотное тело.

Бог, как огонь, Ангел, как воздух, Человек, как вода, животное, как земля. Бог, как ум, Ангел, как мысль, Человек, как речь, животное, как письмена. Вот четыре главных сущности Мироздания, вот истинные и первоначальные стихии мира, вот те «четыре животных, исполненных очей спереди и сзади», о которых возвещают священные слова. Ведь глаза их – это познавательные способности, присущие лишь сим четырем. Ум есть божественное око; Мышление – ангельское зрение; Разум – человеческое; всякое Ощущение – глаз животных.

 

Глава XLII. Почему солнце явлено без образа, видимый же лик луны отмечен пятнами

Из этого также понятно, по какой причине телесное и чувственным зрением воспринимаемое солнце мира сего является чистым, простым, лучезарным, беспримесным, безóбразным, безоблачным и незатуманенным; луна же является нечистой, смешанной с образом, затуманенной инакостью, облаком и мглой; также лик ее отмечен пятнами и омрачен.

Ибо это чувственно воспринимаемое солнце, источник всего видимого света, зримо нами так же, как ангельскому взору открывается то – сокровенное, наивысшее и формообразующее (exemplaris) солнце, источник невидимого света. И опять, как Бог обнаруживается человеческому Мышлению посредством ангельского образа, так же и луна поражает смертные взоры наших очей и является нашим телесным светильникам под покровом некоей тени и тумана.

Рис. 22.

Ибо, как мы сказали, объектом ангельского Созерцания является простой и подобный солнцу Бог; Он же, прикрытый ангельским облаком так, что в Нем зрим ангельский лик, зовется объектом человеческого Созерцания.

Ангел видит Бога одного и неприкровенного, не обнаруживая в Нем никакого образа, облачка или отмеченного пятнами лика. Ибо Ангел есть первый сотворенный Богом лик, раньше и прежде которого никто не возносится к Богу и не принимается в Нем. По причине его восхождения к Богу, принятия и пребывания в Нем, Бог открывается и обнаруживается, как луна, именно той твари, которая вслед за ангелом идет к Богу, то есть Человеку; в то время как первой твари и первому своему образу он воссиял, как солнце, чистым и незамутненным. Ибо второй образ и форма Бога, то есть Человек, восходя к Богу, видит принятый в Него раньше первый образ и форму, то есть ангельское Мышление, закрывающее и затеняющее Бога, весьма подобное тому запятнанному лику, который у луны. Ибо Бог сам по себе, и каким Он представляется Ангелу, подобен солнцу; соединенный с Ангелом, Он переходит и преображается в форму луны.

Рис. 23.

Бог видим и созерцаем Ангелом, как зеркало чистое, незапятнанное, незамутненное, не несущее образа; Человеком же – как зеркало, содержащее образ и в котором виден воспринятый образ. Ведь Бог по природе есть некое зеркало, само по себе чистое, не несущее ни образа, ни формы; его естественные и истинные образы суть ангельские и человеческие формы, которые должны быть силой Созерцания восприняты в божественном зеркале и соединены с Богом. Ведь подобно тому, как всякий цвет – либо средний, вроде красного, либо крайний, вроде черного – может быть принят белым цветом, так и в Боге, который есть свет, белизна и истина, аналогичным образом воспринимаются и средний, и крайний цвет, или отражения и образы самого света и изначальной белизны.

Итак, ангельский образ, соединенный с Богом, обнаруживает перед Человеком Его сияние в среднем цвете, то есть в красном; как если бы свет, воспринятый в облаке или в светлом теле, созерцался благодаря их прозрачности. Человеческая же форма и субстанция, будучи непрозрачна по причине материи, восходя к Богу и соединившись с Ним, из-за своей черноты делает сияние Его недоступным для неразумного животного. Ведь Бог, взятый сам по себе, – белизна; прикрытый Ангелом и ангельским облаком – краснота и средний цвет; прикрытый же Человеком по причине соединения с Ним человеческой субстанции – чернота и крайний цвет.

 

Глава XLIII. Человек, второй и последний образ Бога, рожден найти пристанище в Нем

Отчего вполне закономерно, что Человек, последний образ и лик Божий, рожден найти пристанище в Нем, а [всякая] неразумная тварь, которая ниже Человека, сочетаться с Богом и найти в Нем пристанище не может. В самом деле, как на черном нельзя изобразить никакую видимую форму, ничто нельзя написать, никакой образ нельзя передать, а черный цвет нельзя переменить ни на какой другой, ни закрасить, ни уничтожить никаким разнообразием цветов, так же и, если человеческая форма (species) принята в Боге, никакой более низкий образ не в состоянии быть воспринят божественным зеркалом. Если же ты узнаешь, что один только ангельский образ перешел в Бога и обрел пристанище в Нем, остается все же место для человеческой формы, на которое принимается и помещается Человек. Ведь ангельский отпечаток в Боге сравним не с крайним, но со средним цветом, вроде красного, который еще может быть закрашен, зачерчен и записан черным.

Словом, как средний цвет, вроде красного, и крайний, вроде черного, предназначены быть приняты белым, первоисточником [всех] цветов, а совершенно черный, в свою очередь, может быть принят средним цветом, вроде красного, черным же – никакой цвет, так же, пойми, и Бог являет себя Ангелу соответственно своей природе и субстанции сверкающим и отливающим белизной, или чистым и простым, каков Он есть; Человеку же Он себя показывает через Ангела красным или затененным, подобно солнцу, прикрытому тучами; а для всякой ниже стоящей твари Он в результате человеческой прививки (humana insitione) закрыт и заказан, темен, непроницаем, непознаваем, недоступен.

Ибо Человек, как мы говорили, это настоящий Янус мира, Клузий и Патульций, то есть открывающий и закрывающий. Ведь от всякой более низкой твари он закрывает божественное лицезрение и прячет Бога, удерживая Его в себе и не передавая ничему, что ниже. Он же есть для того, что устремляется ввысь и вверх, первоначало божественного сияния, первый, кому открывает и показывает себя Бог, первые врата в умопостигаемый мир, первое зеркало божественного света и начало бессмертия. Он последний и первый, кто причастен божественности, последний и третий, если считать от Бога, первый, если – от мира, и Бог всего чувственно воспринимаемого мира.

Он повелевает ночью, то есть чувственно воспринимаемым миром, подобно тому как Ангел – днем, то есть умопостигаемым миром. Его Мышление, как луна, а равно и его объект. Ангельское же Мышление, как солнце, а равно и его объект. Солнце представлено и предложено природой в качестве объекта солнцу, а луна – луне. Солнце солнцем, а луна луной постигаются, созерцаются, наблюдаются.

Ибо подобное предназначено быть постигнуто и созерцаемо только подобным: простое простым, чистое чистым, смешанное и разное смешанным и разным.

Бог по природе прост, и ангельское Мышление, коему Бог открывает себя, также является простым. Человеческое же Мышление является смешанным и находится под воздействием образов; также и то, что представляется человеческому Мышлению в качестве объекта, никоим образом не является Богом в его чистоте, но Богом сокрытым и затененным.

 

Глава XLIV. Каковы суть объекты ангельского и человеческого Созерцания

Этим рассуждением выясняется, каков объект ангельского и каков человеческого созерцания, что по природе зрит Ангел и что наблюдает Человек.

Бог и Ангел не отделены друг от друга ничем посредствующим. Бог есть объект и как бы зеркало, Ангел же – как бы его око и созерцательная способность. Силой познания [эта] способность внедряется в объект и заключается в нем, а форма объекта, удерживаемая [этой] способностью, в ней пребывает, останавливается, содержится. Итак, Бог в качестве Бога простого, чистого и несмешанного, до прихода в Него Ангела, зовется объектом ангельского Мышления. Равным образом и ангельское Мышление в качестве Мышления простого, чистого, незаполненного, до того как оно заполнится божественной формой, в качестве пока еще не принявшего эту форму в себя, зовется познавательной способностью и потенцией Бога.

Представь, что из соединения Бога и Ангела и их взаимного сближения здесь получается нечто, подобное человеческому Мышлению, там – весьма подобное человеческому объекту, в одном случае луна, в другом – диада. Ведь после того, как Ангел принят в Боге, и Бог закрыт и затенен ангельским облаком, Он таким способом становится доступным человеческому созерцанию и зрению и делается объектом человеческого ума. Ибо если ангельским объектом является простой и неприкровенный Бог, то человеческим – сокрытый и затененный Бог. Если Ангел видит Бога, как солнце, то есть чистым, несмешанным, не имеющим формы, то Человек видит Бога, как луну, то есть Бога, окутанного ангельским облаком и ангельской формой, в котором уже прежде запечатлен (insitus) ангельский лик. Как только божественная форма воспринята в ангельском Мышлении, и ангельское Мышление заполнено (mixtus) божественной формой и отмечено (insignis) ею, возникает нечто, подобное человеческому Мышлению.

Ибо человеческое Мышление заполнено, то есть отмечено формой, ликом и образом Божества. В самом деле, подобно тому как есть зеркало и зеркало заполненное, в котором запечатлен и видим образ (тогда как просто зеркало лишено образа), так есть Мышление и Мышление заполненное. Ибо Мышление как таковое является чистым и не заполненным формами – таковое, мы полагаем, от природы ангельское Мышление. Мышление же, заполненное и отмеченное божественной формой, есть человеческое, вторичное, диада.

Итак, и Бог является чистым, и ангельское Мышление. И то и другое является солнцем и монадой, Он, однако, – объектом, оно же – его познавательной силой; Он – как зеркало, оно же – как око, взирающее на него. Чистым является зеркало и объект, а равно и его око и познавательная способность. Бог является зеркалом свободным и нематериальным, ангельское Мышление является оком также нематериальным и свободным. Благодаря сближению и соединению того и другого и ангельская субстанция запечатлевается в Боге, и божественная форма закрепляется в ангельском Мышлении. Ибо оба сходятся и сочетаются: Бог с ангелом, Ангел с Богом; в Боге заключается Ангел, в Ангеле – Бог и божественная форма.

Итак, уразумей, что благодаря этому сближению из двоякого солнца рождается и производится двоякая луна, из двоякой монады произрастает двоякая диада, из двух простых сущностей – две сложных; во втором случае речь идет о человеческом Мышлении, в первом же – об объекте человеческого Мышления. Ибо человеческое Мышление подобно ангельскому Мышлению, имеющему печать божественной формы; человеческий же объект подобен Богу, постигнутому при посредстве Ангела. Ведь Мышление само по себе, без наличия божественной формы, есть Мышление ангельское. А Бог сам по себе, без сочетания с Ангелом, есть объект ангельский. В результате соединения божественной формы с ангельским Мышлением получается Мышление, заполненное и отмеченное формой, подобное человеческому. В результате же помещения и нахождения ангельской субстанции в Боге, как в свойственной и естественной для него цели, возникает то, что подобно человеческому объекту, или сокрытый тенью (umbratilis) Бог.

Итак, солнце видимо солнцем, луна – луной, монада – монадой, диада – диадой; чистое зеркало различимо чистым глазом, незаполненное – незаполненным, свободное и отвлеченное [от всего] – свободным. Равным образом зеркало заполненное, наделенное образами и формами, различимо глазом, заполненным и облаченным в телесные одежды. Кроме того, два солнца порождают и ту и другую луну; две монады производят на свет двоякую диаду. В результате встречи простых и первых сущностей появляются вторые и смешанные (mixta), от объекта – объекты, а от потенции – способности и познавательные силы.

Рис. 24.

Если ты пожелаешь, чтобы Человек нашел пристанище в Боге, а Бог – в Человеке, то их сочетанием ты произведешь триаду, расположенную в другом месте по отношению к той и к другой сущности. Ведь Человек есть последняя сущность, которая достигает и изливается в Бога, и опять-таки последняя сущность, в которую спускается и погружается Бог.

 

Глава XLV. Есть три зримых бытия и данных как объекты, а также три зрящих и созерцающих

И как монада представлена в качестве объекта монаде и диада – диаде, так и триада – триаде. Как солнце видимо солнцем, луна – луной, так и земля противоположена и противопоставлена земле, и земля видима землей. Ведь Бог есть солнце, Ангел – луна, Человек – земля. И, наоборот, Ангел – солнце, Человек – луна, лишенное разума животное – земля. Бог – познанное солнце, Ангел – солнце познающее. Ангел – зримая луна, Человек – зрящая и исследующая. И, наконец, Человек – земля, представленная как объект и познанная, лишенное же разума животное – глаз, созерцающий его.

В самом деле, имеется один порядок объектов и другой порядок сил (potentiarum ordo). Объекты суть: Бог, Ангел, Человек; их же силы: Ангел, Человек, лишенное разума животное. Бог является наивысшим объектом, солнцем и монадой, обладающий познавательной силой, направленной лишь на себя. Второй в ряду объектов Ангел является первым, кто созерцает взор Божий. В качестве объекта он есть диада и луна, в качестве же силы – солнце и монада, чистая, простая, несмешанная, созерцающая простого и незатененного Бога. Человек же, хотя и является последним из познаваемых объектов, однако не последний, но второй в качестве познающей силы. Итак, поскольку Человек зрим, он сравним с триадой и землей, поскольку же он зрящ, он является диадой и луной. Ибо он зрит и исследует ангельскую диаду, но его зрит триада, лишенная разума.

Наконец, лишенное разума животное исключается из порядка и ряда зримых объектов, ибо нет более низкой твари, наделенной познавательной способностью, кому предшествовало бы животное, непричастное Разуму, которую бы оно направляло и укрощало и которой бы оно по праву считалась достойной уважения и лицезрения. Поэтому бессловесные живые создания в действительности видят, замечают и считают Человека вожаком, своим объектом, своей целью, ему повинуются, ему следуют. Но поскольку они совершенно не почитаются и не созерцаются сущностью более низкого рода, они уходят из порядка и перечня зримых объектов и причисляются лишь к силам и созерцательным способностям. Ибо лишенное разума животное, хотя никем не познается, тем не менее является последним из познающих.

В самом деле, поскольку всякое познание, исследование и созерцание является некиим постоянным приближением последних и низших сущностей к начальным и лучшим, или естественным порывом и стремлением к Богу, высшему объекту, то из четырех первых и главных сущностей – Бога, Ангела, Человека и бессловесного животного – три первые и более высокие сущности считаются созерцаемыми и познаваемыми соответственно тремя более низкими сущностями; эти являются силами, а те – их объектами. Ибо существуют три объекта и три силы.

Итак, подобно тому, как только Бог – зрим, и нет ничего выше Его, что Он созерцал бы, так и лишенное разума животное является лишь зрящим, и нет никакого более низкого создания, которое бы его наблюдало. Выше Бога нет ничего, что наблюдалось бы Богом и было бы объектом божественного Созерцания. Точно также ниже животного нет никакого познания, ничего, причастного к познавательной способности, коим животное должно было бы быть созерцаемо.

Рис. 25.

 

Глава XLVI. Ощущение животного, устремляющегося к более высокому, имеет свой предел в Человеке

Итак, лишенное разума животное видит, наблюдает и знает лишь Человека; ибо самые высокие чувственные способности не могут глубоко постичь Человека и возвыситься до лицезрения Ангела или Бога. Им препятствует непрозрачность человеческого тела, в котором они остаются как в собственном объекте и своем собственном пределе.

Взор человеческого познания и Разума устремляется непосредственно к Ангелу, и поскольку Ангел светел и прозрачен, подобно облаку, то он не задерживается и не поглощается [им], но, пройдя его и устремляясь к более высокому, доходит до самого Бога, в котором, наконец, как в главном, высшем и последнем объекте, созерцаемом ради него самого, находит свой предел. Что касается ангельского познания, то первым и последним, кто идет ему навстечу и является ему, есть Бог. У Бога же нет объекта и ничего, им созерцаемого.

Таким образом, следуя естественному порядку и ходу познания, идущему непосредственно к более раннему и лучшему по природе, [нужно признать], что Человек является единственным объектом для Ощущений животного. Только Человек может быть зрим для животного. Человеческому же взору предстают и доступны Ангел и Бог. Ангелу, наконец, – только Бог. В совершаемом по кругу обращении в самого себя для Ощущения нет никакого объекта, так как Ощущение не является ни судьей, ни владыкой самого себя, и не может лишенное разума животное никоим образом познать самого себя. Человеческий же Разум в [своем] круговращении становится господином самого себя. Ангельское Разумение (Intelligentia) в движении по кругу также постигает самого себя. Божественный Ум равным образом обращается по кругу, улавливает себя и становится владыкой и господином самого себя.

Опять же в Ощущении, в бессловесном животном, ниже Разума, нет никакой Мудрости, никакого самосозерцания, никакого самопознания. В человеческом Разуме, если идти в порядке восхождения, происходит явление Мудрости, самосознание, возвращение в самого себя. Ангельское же Мышление заполняет второй круг, в коем находится вторая [ступень] Мудрости. И, наконец, божественный Ум есть последний круг, [считая] от нас, но первый, [если идти] от природы и вечности. Человеческая Мудрость есть некая триада, или знание трех сущностей: Человека, Ангела и Бога. Ангельская же Мудрость – диада и познание двух сущностей: Ангела и Бога. Лишь божественная Мудрость в своей высшей простоте есть монада, в коей, можно сказать, Бог созерцает и познает одного только Бога.

Действительно, кто, идя от Ангела, стремится познать и созерцать Человека, а идя от Бога – и того и другого, тот избирает неправильный и противоестественный порядок познания. Ведь естественные силы более высоких и превосходных [сущностей] являются [сущностями] более низкими и не столь превосходными, предназначенными подвергаться воздействию форм более высоких сущностей, устремляться к ним и найти в них пристанище. Более высокие сущности, в свою очередь, являются как бы реальностями более низких и взирающих на них глаз, их светочами, их маяками, их объектами, к высочайшим вершинам коих по мере сил поднимаются более низкие ради своего совершенства.

И поскольку всякое познание содержит число три и достигает совершенства в троичности – ибо оно состоит из сих трех [компонентов]: силы, объекта и действия обоих, – то человеческая Мудрость будет троичностью, взятой трижды (ter trina), ангельская – двоицей, взятой трижды, божественная – единицей, взятой трижды. И, действительно, троякое познание является троякой троичностью, двоякое – двоякой троичностью, единичное познание – одной троичностью.

Из этого ясно, что непроницаемость человеческого тела – причина того, что божественный свет, идущий свыше, не доходит до создания, лишенного разума, стоящего ниже Человека, и что Ощущение животных не различает ничего, что ниже или выше человеческого тела. Ибо человеческое тело препятствует божественному свету проникать через Человека. И оно же мешает Ощущению животных устремляться выше Человека. С одной стороны, человеческое тело является границей божественного образа и обращением всего невидимого света к высшему, а также возвращением к своему истоку; с другой же стороны, оно является границей и пределом для Ощущения, лишенного разума, и [местом] его поворота и возврата к низшему.

 

Глава XLVII. Ангел мыслит, не прибегая к форме и образу, а Человек – с помощью формы и образа

Из того, что только что было сказано и рассмотрено, очевидно различие между ангельской способностью Мышления, или Понимания, (Intelligentiae sive Intellectionis) и человеческой; ангельское Понимание проще, чем человеческое, точно также и ангельский объект проще человеческого; Ангел мыслит, не прибегая к форме, человек же – с помощью формы и образа.

Действительно, ангельская способность Мышления и ее объект, и то и другое – чистые, естественные, простые и несмешанные, подобно монадам и солнцам. Человеческое же Мышление, равным образом и его объект, оба они смешанные и сокрытые, подобно диадам и лунам, которые, как мы показали, образуются благодаря естественному сочетанию двух первых монад и солнц. Поскольку ангельское Мышление смешивается с божественной формой, оно становится подобным человеческому Мышлению, несущему печать божественной формы. Поскольку же Ангел находится в Боге, затеняя Бога своим туманом, он завершает объект человеческого Мышления.

В самом деле, Ангел видит Бога чистым, простым, несмешанным, не имеющим ни формы, ни образа, в качестве монады и ярчайшего солнца, в котором он не находит никакого изображения, тени, облака и тумана.

Но поскольку Ангел первым силой познания переходит в Бога и воспринимается Им, то и происходит, что Бог из-за этого восприятия Ангела и соединения с ним считается затененным, имеющим форму, сокрытым, весьма похожим на зеркало, отражающее форму и затененное изображением; это изображение Ангела в божественном зеркале подобно восприятию и наличию силы в объекте. Итак, с помощью этой ангельской формы, образа и тени божественное зеркало открывается человеческому Мышлению, которое вторым после ангельского направляется, устремляется и переходит в Бога. В самом деле, человеческое Мышление, которому в Боге предшествует ангельское, созерцает Бога с помощью формы, то есть в ангельском образе; оно различает Бога через форму, то есть через тень ангельского лика и образа, посредством которой Бог виден нашему Мышлению не иначе, как лунное зеркало предстает нашим взорам вместе с тенью и пятнами на лике.

Итак, ангельское Мышление мыслит и видит Бога, не прибегая к форме и образу, как монада – монаду, солнце – солнце, как чистый глаз – чистое зеркало. Человеческое же видит Бога с помощью формы, то есть через ангельский лик, как диада – диаду, как луна – луну, как замутненный глаз – замутненное зеркало, сокрытая сила – сокрытый объект, то есть Бога, окутанного облаком и осененного тенью Ангела. Действительно, ангельское Мышление является простым, первым и непосредственным образом Бога, воистину Мышлением. Человеческое же Мышление является вторым образом Бога и Его двойником, воспроизведением божественной формы и как бы ее Памятью.

Из этого также явствует, почему это видимое, мировое и материальное солнце поражает, ранит и притупляет остроту наших смертных глаз, [делая] зрение бессильным и затуманенным, тогда как луна позволяет нам смотреть без вреда [для глаз] на ее мягкое свечение и более слабые лучи. Ведь сияние солнца есть как бы след объекта для более возвышенного ока, вроде ангельского Мышления; луна же, как очевидно, подобающим образом обозначает то, что дано и представлено природой нашему Мышлению. Видимое солнце является знаком всякого ангельского знания и созерцания; луна же равным образом – знаком человеческого умозрения и знания. В самом деле, Бог открыт ангельскому Мышлению, как солнце или зеркало, не несущее образа; для человеческого же Мышления Бог познаваем, как луна или как зеркало с неким запечатленным ликом, формой и образом. Действительно, солнце – зеркало без образа, луна – зеркало с запечатленным образом, то есть имеющее изображение.

И если ангельское Мышление является первым, ближайшим и непосредственным образом, ликом и формой Бога, – причем между ним и Богом нет никакой посредствующей формы или твари, – разве оно не сможет само по себе и без содействия формы помыслить Бога? Лик, форма, второй и опосредствованный образ Бога, то есть человеческое Мышление, мыслит Бога, конечно же, сообразно тому, чтó оно есть. В самом деле, так как оно является опосредствованным и вторым, оно не может непосредственно, само по себе и сразу помыслить Бога, но мыслит Бога с помощью ангельской формы и образа, посредством которого обнаруживается, что оно находится на удалении от собственного объекта, то есть от Бога.

Рис. 26.

 

Глава XLVIII. Солнце и луна суть знаки всей сотворенной Мудрости

Солнце является двояким видимым знаком, то есть ангельского Мышления и ангельского объекта; луна также является двояким знаком, видимым выражением человеческого Мышления и человеческого объекта.

Свет солнца чистый, без пятна, облака, тени и тумана; свет же луны затуманен и смешан. Солнце – зеркало, не несущее образа и формы; луна – зеркало заполненное, несущее видимую форму и зримый образ. Итак, солнце и луна – огромные светила мира и ярчайшие факелы земной сферы, вливающее в нас всю сотворенную Мудрость, открывающие нам явление Божества и показывающие, каким способом тварь, мыслящая и ощущающая, ангельская и человеческая, переходит в Бога и становится причастной божественности, бессмертию и блаженству. Первым переходит в Бога Ангел, вторым – Человек; неразумное же животное – никогда. В Боге – первая субстанциальная и несотворенная Мудрость. После Бога сопричастниками Мудрости являются Ангел, а после Ангела – Человек. Оба они обогащаются сокровищем божественного и собственного познания и ве́дения. Неразумное животное, лишенное и не имеющее Мудрости, не получает дара божественного и собственного познания и бессмертия.

Божественная Мудрость неизменна, она постоянно пребывает в самой себе, в тождественности, доброте, добродетели, красоте, свете и сиянии, сторонясь и избегая всякого Неразумия, инакости, злобы, неподобия, неравенства, беспорядка, мрака и тьмы, нетвердости и греха; кроме того, она выше всякого забвения, светлее всякого незнания себя, никогда не поглотима великой пропастью грехов и головокружительной бездной лжи.

Ангельские же и человеческие твари являются сосудами Мудрости и природными зеркалами, способными воспринять божественный образ и свет, созданными главным образом для Мудрости, воздействующей на душу, в качестве сокровенных вместилищ божественного сияния; так как они не вечны, но перешли из Небытия в Бытие, они смогли впасть во зло, и, наконец, падши, они отторгнуты от Бога и мира с Ним. Ведь они стали покорны Неразумию, инакости, неравенству, неподобию, беспорядку, переменчивости, разделению, невежеству, тьме, бездне греха и забвению смерти.

Неразумное животное лишено свободного выбора, поскольку поводья его находятся в руке Человека; считается, что животное нисколько не выделилось из своего ряда и не добавило силы своей природе; ведь оно, послушное и не созданное Богом для Мудрости, не могло и обратиться к Неразумию. Ведь, как ему указует Природа, так оно и поступает; оно подчиняется Человеку, подвластно ему, им управляется. Оно нисколько не сознает себя; никак не причастное ни бессмертию, ни божественному сиянию, оно считается ни мудрым и ни глупым, ни грешным и ни безгрешным.

 

Глава XLIX. О божественном постоянстве и о падении Ангела и Человека

Бог не может ни отпасть от Бога, ни отречься от самого себя, ни отделиться от самого себя, Он не в состоянии ни находиться в противоречии с собой, ни не быть Богом; ведь Он всегда Бог, постоянно един с собой, пребывая в Троице единой волей и единой и неделимой субстанцией. Вначале Ангел отпал от Бога, затем Человек – и от ангельского и от божественного мира; и было для них отделение от Бога первым падением и причиной их собственного взаимного и внутреннего раздора.

В самом деле, подобно тому, как всякое число, соединенное и привязанное к единству, к первоначалу чисел, является единым лишь по причастности к единству, без коего весь ряд чисел распадается, и каждое число становится отдельным по отношению к другому и множественным, точно также благодаря широкому истечению божественного единства и единящему всякую тварь распространению его силы весь тварный ряд становится един.

Но отними это божественное и изначальное единство, и не будет в мире среди тварей ни мира, ни единства, ни согласия. Ибо, если нет единства с Богом, то не может быть единства ни с кем-либо другим, ни с самим собой. Тот, кто отделен и отторгнут от Бога, может быть лишь противником всякому другому и самому себе. Божественное единство является причиной всякого единства, божественный мир – всякого мира и божественное согласие – всякого согласия; всякий спор, раскол и разногласие с Богом является причиной внутреннего и взаимного спора, разделения, раскола и несогласия. «Благодаря несказанному божественному миру, – по свидетельству святого Ареопагита, – мы научаемся больше не воевать против Ангелов и Бога, но воевать с самими собой». Как он говорит: «… лучше по мере наших сил будем творить угодное Богу». Без божественного же мира у нас нет ни согласия, ни взаимных связей, ни единения ни с самим собой, ни друг с другом, ни с Ангелами, ни с Богом.

Подобно тому, как эта божественная, сверхсубстанциальная, сокровенная и вечная Троица из трех божественных и блаженнейших ипостасей соединена с собой двоякими узами и привязана к себе двойными узлами субстанции и воли (ибо у трех божественных ипостасей одна и та же субстанция, а также согласная и непротиворечивая воля), также и последняя троица из трех нематериальных, важнейших и бессмертных сущностей Бога, Ангела и Души – ведь и Ангел и Душа суть некие боги и богоносные твари, – хотя субстанция ее различна и раздельна, однако благодаря остающимся узам воли согласна с собой и едина. Вечные и внутренне присущие Богу ипостаси соединены и субстанцией, и согласной волей. Внешние же ипостаси троицы – Бог, Ангел, Человек, – хотя различны по субстанции и троичны, сохраняют единство лишь благодаря воле, взаимному миру и согласию. Внутри себя Бог троичен ипостасно, однако и по субстанции, и по воле Он един и согласен с самим собой. Вне же себя Бог троичен как ипостасно, так и по субстанции: Бог, Ангел, Человек, которые, если благодаря согласию воли будут едины и дружны между собой, все устроят наилучшим образом.

Ведь подобно тому, как монада является первоначалом всего, так же она должна быть концом, остановкой (status) и завершением всего. Ибо число самой диады в качестве первого, которое отделяется от монады, в качестве виновника делимости и всякого разделения, в качестве источника порчи и падения, в качестве, наконец, числа материи и того, что соседствует с не-сущим, многие из богословов весьма порицают, отвергают и презирают, считая его постыдным.

В самом деле, ничего нет в мире неединого, ничего двоякого, ничего вопреки себе или расходящегося с собой кроме отпавшей от Бога ангельской и человеческой Воли. Ибо и та и другая, связанная с материей и предавшая забвению свое достоинство из-за недостатка божественной любви, устремилась к гибельнейшему для нее концу, к смерти, [хотя сотворены они были] бессмертными. «Ведь люди, – сказано в божественных псалмах, – когда в чести и подобными Богу были, не разумели этого; сравнялись со скотами несмысленными и уподобились им».

 

Глава L. Охота на Мудреца

[459]

с опорой на аналогию с видимыми глазами, а также с солнцем и луной

Мы хотим, наконец, опираясь на аналогию с видимыми глазами, поохотиться в исследовании природы Мудреца. Ибо кажется, что наши видимые глаза очень хорошо представляют Мышление человека незавершенного и несовершенного.

В самом деле, оба глаза являют собой две полные и совершенные орбиты, однако они видят не полностью и не всей своей сферой, но лишь половиной ее, обращенной к миру, подвергаясь воздействию света и цвета. Другой половиной сферы, помещенной в голове и направленной внутрь Человека, они по природе слепы, не будучи созданы для воспринятия лучей света и цветовых образов. Итак, наши плотские глаза по природе не менее слепы, чем зрячи, то есть способны воспринимать свет. Они пребывают в потемках столько же, сколько и при свете. Наконец, они настолько же незрячи, насколько зрячи. Ведь только внешними половинами орбит они видят и воспринимают свет и образы видимых предметов; внутренними же половинами, коими они помещаются в голове Человека, они совсем не видят, но слепы и пребывают в потемках.

Скажи, пожалуйста, что означают эти столь ясные знаки, как не то, что Природа, начав Человека, оставила его, однако, незавершенным и несовершенным, ибо наделила его Бытием, совсем, однако, не дала ему Мудрости; ему, которому она даровала способность созерцать и глубоко постигать с помощью чувств мир и все внешние предметы, с самого начала совсем отказала, однако, в способности видеть и исследовать себя самого и то, что внутри него. Ибо Природа сначала открыла глаз Человека только для созерцания мира и внешних предметов; его же глаз для созерцания внутреннего мира закрыла, затемнила и оставила слепым.

Рис. 27.

В самом деле, представь, что прозрачные, зрячие и проницательные половины обоих глаз, будучи соединены, производят один глаз, видящий все; и этот глаз мы называем мирским. Пойми также, что внутренние и слепые половины равным образом образуют одно и целиком слепое глазное яблоко; этот глаз, расположенный симметрично по отношению к первому, называется нами человеческим.

Итак, Природа доселе помогает Человеку, она сразу делает его внешний, мирской глаз ясно видящим и представляет и предлагает ему весь мир. Однако в той мере, в какой она оставила его другое, внутреннее и обращенное в себя зрение слепым, настолько она пренебрегла Человеком и пожелала, чтобы он своим рвением и усердием перенес свет, позаимствованный из первого глаза, во второй, и, наконец, стал зрячим на тот и другой глаз. Ведь все человеческие способности и труды направлены на то, чтобы свет из первого глаза, зрячего от природы, передать во второй; или чтобы Человек, коему прежде предстал и засиял мир, затем вернулся из мира в самого себя; чтобы он также из первого света и познания мира научился извлекать собственный свет и собственное познание.

Ведь свет мира не есть Мудрость, но начало Мудрости. Знание же того, что, является наивысшим, наиценным, созданным ради него самого, то есть Человека, ради которого создан мир, – вот что зовется Мудростью.

В самом деле, Мудрец не тот, кто бросает лишь внешний, поверхностный взгляд на мир, довольствуясь его созерцанием, но тот, у кого и тот и другой глаз действительно зрячи, и кто может созерцать и мир, и самого себя, коему, подобно двуликому Янусу, известно, доступно и открыто то, что вовне, и то, что внутри.

Мирским глазом Мудрец рассматривает мир; человеческим же исследует то, что внутри него. Мудрец носит ключи и от мира и от самого себя; первым ключом он открывает мир, вторым – самого себя. Он находится на равном расстоянии и от мира, и от самого себя. Ощущением, как мы уже сказали, он соединяется с миром, Мышлением же он, удаляясь от мира, обнимает самого себя. Ибо Ощущение весьма похоже на мирской глаз, Мышление же подобно человеческому глазу. В самом деле, чувственное познание в человеке осуществляется прежде умственного; благодаря Ощущению Человек присутствует в мире раньше, чем он благодаря Мышлению возвратится в самого себя и будет находиться в самом себе. Кроме того, Мышление, направленное в мир ощущениями, действует вначале как практическое, и оно не сможет созерцать Человека, если не отрешится от ощущений и совсем не будет нуждаться в их помощи.

Рис. 28.

Рис. 29.

Подобно тому, как наш видимый глаз, пока он находится в голове, будет видеть лишь одной половиной сферы, остальная же половина сферы будет не видящей и слепой, так и человеческое Мышление, сколь долго оно будет направляться ощущениями и нуждаться в их помощи, будет практическим и поглощенным делами мира сего, столь долго оно будет зрячим только половиной сферы, а другой половиной будет слепым, видя лишь то, что есть в мире, но не то, что находится в Человеке. Итак, пойми, что [если] плотский глаз становится независимым от природной его связи с головой, [то] он отделяется от субъекта, и, становится, наконец, свободным, словно покоящимся в воздухе. Сей глаз, как бы то ни было, является прекрасным образом созерцательного и совершенного Мышления. Ведь созерцательное Мышление видит все, поскольку может наблюдать не только половиной, но всей сферой и то, что вне, и то, что внутри, и ему уже не нужна помощь ощущений, оно само, независимо ни от чего все мыслит, неся и держа самого себя. Нужно ясно обнаружить и те признаки, о которых мы сказали, Мудреца и Глупца в солнце и луне. В самом деле, луна походит на глаз в голове, который видит только половинной частью своей орбиты, в то время как другой половинной частью глазного яблока он темен и незряч; она также подобна практическому и незавершенному Мышлению, которое присуще только миру, не Человеку. Ведь лунный шар никогда не воспринимает Фебова света больше, чем половиной своего круга; невозможно, чтобы весь лунный диск освещался когда-либо целиком, хотя иногда он может быть и вовсе не освещенным. Солнце же представляет собой вольный глаз и созерцательное Мышление; ведь оно непрерывно светит всем своим шаром и никогда не бывает лишенным свойственного ему света.

И это, по моей догадке, является истинной и главной причиной того, что из всех планет солнце единственное, как полагают астрологи, не имеет эпицикла, то есть орбиты меньшей, чем та, по которой перемещается [его] шар в занимаемом им небе. Ибо солнце свободнее любой другой планеты, оно весьма похоже на свободный и [ни от чего] не зависимый глаз и на созерцательное Мышление. Ведь подобно тому, как солнечный шар не полностью независим от орбиты, но лишь от меньшей орбиты, то есть от эпицикла, постоянно находясь в большей орбите как в занимаемом им небе, по которому оно движется вокруг земли, словно главное око мира, так и наше созерцательное Мышление, что очевидно, не полностью независимо и свободно.

Ибо это свойственно одним ангельским Умам, которых по праву сравнивают с планетами и звездами, совершенно свободными и движущимися без всякой орбиты, большей и меньшей, без эпицикла и неба. Наше же Мышление только после того, как оно стало созерцательным, именуют свободным и независимым, поскольку оно лишено эпицикла, но не лишено неба, ибо оно всегда вращается в большей орбите, то есть в теле, но не в меньшей орбите, то есть в самих органах ощущений.

В самом деле, ты можешь сказать, что практическое Мышление подобно луне, поскольку луна вращается и в небе, и в эпицикле. И практическое Мышление вращается и движется и в небе, и в эпицикле: в небе, то есть в человеческом теле, которое является величайшим из человеческих орбит; в эпицикле же, то есть в органе ощущений, в глазе например. Ибо сфера глаза есть меньшая орбита, в которой вместе с большей орбитой практическое Мышление совершает движение по миру вокруг земли.

Итак, если ты желаешь извлечь и вывести из практического Мышления созерцательное, тебе следует отнять от того же Мышления не обе орбиты, но только меньшую орбиту, то есть эпицикл, или сферу глаза: отъединенное от нее Мышление, тем не менее, движется и всегда пребывает в теле; но, подобно солнцу, оно перемещается и движется в такого рода большей орбите свободнее без участия меньшей орбиты. Действительно, подобно тому, как солнце и луна вращаются в большей орбите и в своем небе, правда, луна, кроме того, нуждается в помощи меньшей орбиты, то есть эпицикла, так и оба человеческих Мышления – созерцательное и практическое – передвигаются в большей орбите Человека, то есть в теле, но только одно практическое Мышление, кроме того, нуждается в участии меньшей орбиты, то есть телесного глаза.

Но Мышление, которое не нуждается ни в большей, ни в меньшей орбите как не связанное ни с чем и существующее само по себе, оказывается выше человеческого Мышления; и это, как мы сказали, – ангельское Мышление, весьма подобное солнцу, планетам и звездам, не привязанным ни к какой орбите.

И тот, кто продолжит ряд этих аналогий, очень легко поймет таинство будущего воскресения. В самом деле, как солнечный шар по своей природе отнюдь не является совершенно независимым от всякой орбиты, но только от меньшей орбиты, или эпицикла, и всегда движется и совершает круговорот в большей орбите как в своем небе, так и природа нашего Мышления такова, что оно, преобразуясь из практического в созерцательное, отказывается от поддержки только меньшей орбиты, то есть от глаза, но не становится свободным от большей орбиты, то есть от тела.

Конечно, созерцательное Мышление отнюдь не достигает совершенства ангельского Мышления, так чтобы, совсем изменив свою природу, сравняться независимостью от тела с ангельским; но тот, кто получил Существование в теле, кто воспринял бытие в материи, хотя он иногда вопреки природе действует вне тела и существует сам по себе, всеми силами стремится вновь соединиться с телом и существовать в теле, совсем как Феб, рожденный пребывать в своем небе и стремящийся к этому.

 

Глава LI. Увещевание посвятить себя Мудрости

Итак, о Человече, ты, который от природы Человек, [все же] не Человек, ты, который принял от человеческой природы только Бытие, лишенное Добродетели и Мудрости и нуждающееся в них; ты, который изначально не ведаешь самого себя, не владеешь собой, отделен от самого себя, с охотой посвяти себя Мудрости, стремись всеми силами познать самого себя. Рассеивай тьму, в которой пребываешь; незнание самого себя – путь к твоей смерти, познание же себя – вечная жизнь. Ибо то известное изречение оракула Аполлона Дельфийского, которое у всех на устах, гласит, что сие блаженное просветление самого себя есть наивысшая Мудрость.

Человече, не превращайся в камень, не вырождайся в растение и не будь скотом! Ты – Человек, оставайся Человеком. Пусть укрепляет тебя Бытие, питает Жизнь, помогает твоему образованию Ощущение, управляет тобой Разум. Следуй Разуму, пребывай в Разуме. Находись, оставайся и утверждайся в том, что существует. Вкушай то, что обладает жизнью. Пусть служат тебе животные, будь господином над собой.

Благодаря Ощущению ты вступаешь в мир как странник, благодаря Разуму ты находишь себя в себе. Наконец, с его помощью, помышляя о небесном, обрети небеса, пребывай умом [mente] на небесах. Допущенный в духовный Синай для лицезрения Бога, святейшего законодателя, не оглядывайся назад, дабы соблазны твоей плоти тотчас не уволокли тебя в Египетские каменоломни, в долину ветхого рабства, в пропасть вечной ночи, не заманили в Стигийские болота.

Прилепись, соединись и живи в согласии с Богом, коему Мудрость, спасительница и защитница от всех бедствий, сделает тебя угодным. «Ибо – как гласят слова Соломона, – Бог никого не любит, кроме живущего с Премудростью». «Возлюби ее, – говорит Соломон, – и взыскуй всем сердцем. Назови ее другом и невестой своей. Полюби ее более красоты и драгоценностей». «Наложи на ноги твои путы ее и на шею твою цепь ее». «Ибо в обращении ее нет суровости, ни в сожитии с нею скорби». «Ибо иго ее благо и бремя ее легко». «Она дороже золота, серебра и драгоценных камней и всего желанного». «Она прекраснее солнца и превосходнее сонма звезд; в сравнении со светом она выше; ибо свет сменяется ночью, а Премудрости не превозмогает злоба». Таковы священные свидетельства того, кто, обретя саму Премудрость не от людей, но в качестве дара Бога и его духа, возгласил чистыми и правдивыми устами, что она более всего любима, желанна и должна быть законодателем предпочтена царствам и всем богатствам.

Человече, как мы сказали, от природы ты наделен зрением и способен многое видеть в мире, [но] ты слеп в самом себе. Сначала ты смотришь в мир; научись [же], освещенный ярчайшим лучом Премудрости, смотреть в самого себя. Взоры обоих твоих глаз, внешней стороной связанных с миром, – ясны и способны воспринимать свет; другой же стороной, которой они внутри тебя и направлены на тебя, они, будучи закрыты и слепы, лишены зрения. Итак, ты должен снять пелену с твоих глаз и очистить их изнутри для того, чтобы они стали исполненными света и всевидящими. Или пусть луч Мудрости проникнет в жилище твоей души, изначально темное, дабы подобно тому, как от Природы ты смотришь в мир, ты научился благодаря Добродетели и Мудрости смотреть в самого себя.

Тебя окружает свет этого видимого солнца мира, и сияние его отовсюду достигает и имеет доступ к самым дальним частям твоего тела. Дай ему достичь глубин, введи в твои тайники, дабы он своим сиянием проник внутрь тебя и открыл тебе то, что в тебе сокрыто; или, по крайней мере, из видимого света извлеки другой, лучший, невидимый, который также удаляет от духовной обители тьму заблуждений подобно тому, как восходящее солнце рассеивает ночную мглу, [в которую был погружен] мир.

Отними от луны солнце, из части – целое, из Ощущения – Разумение, из видимого – невидимое, из телесного – духовное, из того, что вне тебя, то, что тебе присуще: из мира – самого себя. Ты сам – конечная цель мира, и познание самого себя – цель познания мира. Ты выше мира. Занимайся больше познанием самого себя, чем познанием мира. Ради тебя сотворен мир: ни во что не ставь мир, чтобы тебе чаще быть с самим собой, чтобы ты мог гораздо больше наслаждаться самим собой и пребывать в самом себе.

Остерегайся считать своим то, что нельзя утаить и скрыть в твоей душе; ибо то, что или в мире, или в теле, может быть тут же у тебя отнято и перейти в чужое владение. Но то, что в твоем Мышлении, по крайней мере это – воистину твое, и находится во власти только Того, Кто есть Господь душ, и оно вместе с душой возвратится к Нему, создавшему ее; и Он как Бог крепости «воздаст каждому по делам его». Он – Тот, Кто обещал, что «и один волос с головы вашей не пропадет». Кто «оживит и восстановит наши тела», с которыми Он вновь соединит наши души дружескими узами так, что никакая смерть их уже не разорвет. И подобно тому, как Он восстановит жилище души, то есть тело, так же Он, верят, восстановит пристанище Человека; я говорю о видимом мире.

«Начало этой Премудрости – святой и блаженный страх». Страх перед Богом приносит бессмертие и блаженство. Следовать ему значит обрести царство вечное. Бог щедро одаряет и самой Мудростью, о которой в Священном Писании говорится, что она изначальна и до веков порожденная пребудет и в будущем веке, но не войдет в душу лукавую и не будет обитать в теле, порабощенном греху, которая не имеет обыкновения обнаруживать себя в сомневающихся и неверующих. Ибо Мудрость изливается в души тех, кто, по словам святого Иакова, с чистым сердцем и без колебаний просит ее у Господа. Ведь Иаков говорит: «Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит ее у Бога, дающего всем просто и без упреков, – и дастся ему».

Человече, не верь небылицам некоторых древних, нечестиво утверждавших, будто Бог из зависти отказал смертным в прекрасном даре Мудрости. Тем же, кто будет так полагать, я отвечу этими священными словами: «Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и умеет одаривать праведных и неправедных». Если отец земной пожелал насытить хлебом терпящих голод сыновей, насколько же Тот небесный Отец, так как Он в высшей степени добр, больше даст благ просящим у Него: «Просите, и дано будет вам, стучите, и отворят вам». «Жаждущие! Идите все к водам; даже и вы, у которых нет серебра, идите, покупайте без серебра и без платы вино и молоко». И Священное Писание, порицая тех, кто просит Мудрость не у Бога, а у людей, вновь говорит: «Для чего вам отвешивать серебро за то, что не хлеб, и трудовое свое за то, что не насыщает? Послушайте меня внимательно и вкушайте благо, и душа ваша да насладится туком».

Ибо человеческое знание весьма часто оставляет нас голодными и жаждущими. Божественная же Мудрость, по словам Бига, является той животворящей пищей, «которая насыщает наши души».

Послушай еще Соломона, ты, который посмел заподозрить, что Бог позавидовал Мудрости смертных: «Не Премудрость ли взывает? и не разум ли возвышает голос свой? Она становится на возвышенных местах, при дороге, на распутиях; она взывает у ворот при входе в город, при входе в двери: “к вам, люди, взываю я, и к сынам человеческим голос мой! Научитесь, неразумные, благоразумию, и глупые – разуму”». «Послушайте наставления и будьте мудры, и не отступайте от него. Блажен человек, который слушает меня, бодрствуя каждый день у ворот моих и стоя на страже у дверей моих! Потому что, кто нашел меня, тот нашел жизнь, и получит благодать от Господа; а согрешающий против меня наносит вред душе своей: все ненавидящие меня любят смерть».

Разве эти священные слова не свидетельствуют о том, что Мудрость нисходит с небес в наш мир не против воли, но добровольно, проникает вплоть до самых отдаленных частей, стучится в каждое сердце и испытывает всех дремотствующих, но являет себя преимущественно тем, кто возлагает надежду на Господа?

И, наконец, к тем, которым не стыдно верить, что Бог из ревности отказал людям в Мудрости, мы обращаемся с этим нашим десятистрочным стихом, дабы они думали иначе:

Ибо как сможем мы признать, что Бог позавидовал Мудрости смертных, если совершенно невероятно, чтобы Он позавидовал их первобытию? И если, по свидетельству святого Дионисия, «только сама доброта побудила Бога вначале создать и сотворить все», так что, Кто был от вечности одним, позволил существовать также и другим, то, конечно, надо полагать, что та же самая доброта, которая побудила божественную сущность прежде всего наделить людей Бытием, побудила и склонила ее к тому, чтобы им же милостиво и щедро было даровано сияние Мудрости.

В самом деле, Бог изначально по доброте, во-первых, произвел естественное Бытие (Esse) Человека и далее, во-вторых, по той же доброте пожелал наделить его духовным Бытием. Он дал существование (Substantiam) Человеку и ни в коем случае не отказал ему в Мудрости. Тот, Кто создал естественного Человека, затем пожелал, чтобы он заблистал, достиг совершенства и завершенности в просвещенном знанием Человеке.

Ибо просвещенный знанием Человек – свет и сияние естественного Человека, благодаря которому ум, пребывавший вначале во тьме, пришел к свету, ясности и знанию всего. «Итак, – увещевает святой Дионисий, – о Человече, наделенный знанием и взыскующим сердцем, устремляйся ввысь. Познай Отца светов, от которого исходит и берет начало всякий свет». И никогда не меняй на то, что не существует, истинно сущее, сладостное и благоуханное познание которого является истинной, полной и совершенной Мудростью.

БУДЬ ЗДОРОВ.

КНИГА О МУДРЕЦЕ ОКОНЧЕНА В ГОДУ ОТ Вочеловечения Божия 1509, 13 ноября. Да воздай бесконечную хвалу божественной, несотворенной, чистой Мудрости, творцу Ангельской и человеческой Мудрости.

Издана у преподобного во Христе отца Франциска Галлевина, епископа Амьенского.