Когда им надоедало днями напролет валяться голышом в койке, когда чужое тело наскучивало (они точно знали, что это временно, долго так продлиться не может, если ты еще не умер), шли в кино. Иногда – наугад, даже не спросив названия.
В какой-то из дней они тихо вошли в темный кинозал, где то и дело на вытянутом гнутом экране вспыхивали белые блики, и увидели смешные кадры: возвращение на Землю двух советских космонавтов. А запущены те были давным-давно. Типа, в 1937-м, это был сверхсекретный проект – они с тех пор летали там, болтались, попивая секретный же цековский эликсир молодости. Запустили их, значит, а потом на Земле расстреляли всех сотрудников, кого поймали в Центре управления полетами. Кто-то из арестованных пытался перед расстрелом объяснить, что к чему, но чекисты так подумали, что люди просто набивают себе цену, тянут время. И – все! Тайна умерла. Ее унесли в могилу советские ракетчики. В общем, в результате ракетное дело отброшено на 25 лет назад, все пропало, как мы любим. Но вот космонавты, однако ж, вернулись. Они там, в космосе, не волновались, потому что связи с Землей у них вообще не было предусмотрено из соображений секретности. Так что они себя чувствовали нормально. И вот они приземлились, добрались до Москвы и идут по ней, смотрят на рекламу западных брэндов, на иномарки. Ну, двух мнений у них и не было: ясное дело, Союз воевал со Штатами и просрал. Тогда летчики-космонавты СССР, будучи людьми все-таки военными, распаковывают секретный пакет, который им предписано было вскрыть только в случае крайней нужды и невозможности связаться с командованием на Земле (ага, вот что имелось в виду, быстро смекнули они), а там инструкция «На случай поражения СССР в мировой войне». Они идут на обозначенную конспиративную квартиру, которая так и числится с тех пор за ФСБ. Оказалось, что это старый деревянный дом на Малой Власьевской, страшная рухлядь, его многие инвесторы порывались снести, в частности Лужков хотел там построить свой мемориальный дом. Комитетчики снести дом не дали, они ожидали поймать там крупную рыбу... И туда пустили для прикрытия галерею «Роза Азора», которая, вот странно, в таком дорогом месте торговала рухлядью... И вот наконец космонавты прибыли на явку и первым делом спросили переодетого чекиста, а не пора ли им выпить казенный цианистый калий. Но их быстро отговорили. Дальше у чекистов возник план продать космонавтов, само собой, американцам. Им так казалось, что Голливуд на это купится, а наши офицеры к тому же заработают на старость... Космонавты это просекли, сбежали от корыстных чекистов и пошли к Зюганову, чтоб ему, как единственному честному партийцу, передать секретную военную базу НКВД на Луне... Зюганов тоже, не мудрствуя лукаво, предложил продать идею американцам же. Ну и пришлось его отравить цианистым калием из космического фирменного тюбика с черепом и костями, нарисованными на экзотической таре...
То есть космонавты поняли, что политика закончилась. Они честно пытались выполнить долг, но оказалось никак. Они пытались сдать пост, а начкар уже слил врагу и потому был казнен самими же часовыми. И вот они почувствовали себя дембелями и решили отдохнуть. Короче, дальше они берут двух блядей и говорят: не хотите покататься? Бляди соглашаются. И вот они с блядями летят на Луну. И там ебутся в невесомости.
Сцены ебли в невесомости сняты впервые в мире, и они впечатляют. Сперма такими развесистыми соплями-струйками летает по космическому кораблю...
Бляди, удивившись невесомости, спрашивают:
– Странное чувство! Как будто крышу снесло.
– Это потому что у меня такое впервые в жизни, – говорит один космонавт, – чтоб я семьдесят лет подряд не ебался. Уникальный случай.
– Ну так это вы по семьдесят лет не ебетесь, а нам-то почаще доводится. Но все равно как-то странно...
– А помнишь, мы три косяка скурили еще там, в парке?
– О как! Неужели такой мощный приход?
– Ну...
После у них таки происходит серьезный разговор.
– А чё это такое вообще? Санаторий или как? Мы не въезжаем.
– Да мы сами не в курсе.
– Как так?
– Это не наше. Просто нам досталось.
– А откуда это взялось? Кто это построил? Зачем?
– Поди знай. Может, американцы это слепили на случай мировой войны или там конца света. А может, инопланетяне.
– О как. Но если американцы, так тогда должно быть написано «Made in America»?
– Не, вряд ли. У них же в Америке все китайское!
– Ну а если инопланетяне, то куда они сами делись? Почему не пользуются этим всем?
– Вы вот живете всю жизнь в Москве и думаете, что у вас тут, то есть там, пуп земли. У вас нет опыта жизни в провинции, так что вы этого не понимаете. А я вот видал всякие провинции от Харцызска до Москвы, и что такое настоящая столица, знаю после того, как слетал в Нью-Йорк. Вот и Земля – тоже глухая провинция.
– Ну, вот она – как что?
– Ну, райцентр.
– А эта ваша база на Луне – она тогда как что?
– Неперспективная деревня. Брошенная такая. Тихо, спокойно, ни души кругом, и стоят пустые дома, живи не хочу. Только редко кто селится в таких. Бомжи обычно. А тут – мы...
Ну а дальше космонавты пришли к выводу, что политика и наука – это все лажа, и стали просто снимать блядей и возить их на Луну. А чё, топливо же бесплатное, аппарат знай себе туда-сюда летает. А дальше и вовсе открыли такой публичный дом, где главной приманкой был секс в невесомости, и настало счастье. Бабок люди подняли и даже стали жертвовать на сирот.
Доктор проникся сюжетом, ему вспомнились школьные годы, посвященные чтению, типа, Беляева.
– Слушай, по-моему, это чистая херня, – шепнула она (ей хотелось уже выпить и быстрей в койку, темперамент же), и Доктор, заскучав, стряхнул с себя киношный приход. «Жаль, не узнал, чем кончилась история», – думал он, жуя чебуреки в шикарном ресторане «Подсолнух», который построил один бакинский еврей. Они пошли туда, сбежав из кино, и так как бы продолжили тему Советского Союза, помянув его чебуреками. Перед тем как снова залезть в койку и там сопеть столько же увлеченно, как это было заведено в его юности, выпавшей на советскую власть...
Они посмотрели еще вот какое кино. Такое тюремное, но веселое. В лагерь пришел этап. Это Караганда, присоединенная к Россiи. Особист сидит за столом, читает личные дела новеньких. И вдруг в донесениях стукачей читает про одну и ту же девушку, которую любили двое из этапа. Один сел за приватизацию, другой за гласность.
Опер их обоих вызывает. Для развлечения, чтоб позабавиться. А когда выяснилось, что молочные братья не знакомы друг с другом, он чуть не обоссался со смеху. Причем каждый думал, что он один у нее такой. Во дают! А они завели отношения с этой подружкой почти одновременно, 20 лет назад, даже больше. А погибла она 11 сентября 2001-го в «Близнецах». И вот они вспоминают каждый из этих годов. За бутылкой. Кино, кстати, называется «Ящик водки». Водку они покупают у начальника лагеря и у доктора по фамилии Бильжо, лысого такого красавца. Он работает начальником больнички. А водку продает по брильянту за бутылку. Брюлики спрятаны в зубах у того, что сел за приватизацию, это у него такое дополнение к допровской корзинке. И вот он каждый раз перед беседой вырывает зуб, чтоб сменять его на водку. И там такой нюанс смешной был, что один из них знает, что та погибла, а другой нет, и он не знает, как сказать. И не знает, стоит ли вообще тему поднимать. А второй так и не знает. Он мечтает, как выйдет, вставить зубы и с новыми блестящими зубами поехать туда к ней.
И вот они закончили свой проект, проговорили про все те 20 лет, исчерпали таким манером ящик водки, и тема закрылась. 20 зубов как корова языком слизала... И теперь друзья не знают, чем заняться. Они мечтают, что с новым этапом привезут какого-то особенного парня, заслуженного, яркого и информированного, и они с ним начнут новый проект «Третьим будешь?». И вот опер вызывает их, с ухмылкой такой, и представляет новичка. Это оказывается их девица, но только переменившая пол! И потому ее вот послали в мужскую зону. А объявила она о своей смерти в тех нью-йоркских «близнецах», чтоб легализоваться в мужском теле. И тот, который не сказал, что она погибла, потрясен – правильно он не сказал! Что он только один ее похоронил! И понимает, насколько же тот, второй, в своем неведении счастливее. И вот они все трое встречаются, они ж уже как родные. Слезы радости, то-се, – а потом смотрят друг на друга настороженно: кто и как будет с кем жить. Или, наоборот, никак.
Вдруг беготня и суета на зоне, начальнику что-то шепнули на ухо: он изменился в лице, что-то заорал – звука нет, или музыка, или просто тишина, – и все забегали. Следующий кадр. Площадь трех вокзалов. Толпа бомжей небритых. Егор Гайдар пробирается и всматривается в лица. И вдруг видит бывшего зека, своего друга, выпущенного на волю – тоже в ватнике и небритого, – и обнимает его. Оба плачут. Камера отъезжает, и мы видим второго соавтора и их бывшую девку, бывшую в том смысле, что она более не девка. А пацан. И плакат: «Егор Гайдар – наш президент». И другой плакат: «Партия „Мальчиш“: молодежь – с президентом! Бей чекистов!» Охрана со слуховыми аппаратами в ушах окружает их, усаживает в «мерсы» – и все, счастливые, мчатся в Кремль. По тротуарам стоят толпы людей, которые размахивают флажками и кричат, а сверху сыпется поток листовок, как будто встречают Гагарина.
Тут идут титры... И – конец фильма.
Или вот сходили они как-то на историческую ленту. Там действие началось в 80-х. Тула. Школьники снимают на 16-мм пленку любительский фильм. Главный герой – шпион Пек. Это по песне Высоцкого «Джон Ланкастер Пек»:
Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской, под английским псевдонимом мистер Джон Ланкастер Пек в черных кожаных перчатках, чтоб не делать отпечатков, жил в гостинице «Советской» несоветский человек.
По сценарию этот Пек устраивает оргию с падшими комсомолками. Роли играют знакомые из театральной студии. Секс очень натуральный, Доктору все понравилось. На остаток пленки пионеры снимают фасад здания Тульского УКГБ – чтоб таким манером отразить деятельность контрразведки, упомянутой в тексте песни, по мотивам которой снимается фильм. Юных кинолюбителей задерживают комитетчики, отбирают камеру, обещают, если на пленке «будет что-то не то», сгноить их вообще. Эту пленку комитетчики проявляют и, не посмотрев, теряют в подвалах комитета. Потому что у них там суета в связи со смертью Андропова.
Дальше совсем смешно. Через 20 с чем-то лет пленку находит в своем архиве отставник КГБ, смотрит впервые и узнает в мальчике, который исполняет групповой секс, теперешнего генерального прокурора. Который выставил свою кандидатуру на ближайшие президентские выборы. И отставник продает пленку конкурентам прокурора. Ее крутят по второму каналу – скандал. Находится автор, который, увидев сюжет по РТР, заявляет о своих авторских правах. Он работает на Украине учителем, сеет разумное, доброе, вечное и пишет свою жалобу на мове.
При повторном показе по ТВ, громко анонсированном в рамках предвыборной кампании, сюжет смотрит жена одного олигарха. В одной из подружек прокурора дама узнает себя – это она ставила сексуальные эксперименты с будущим прокурором! Она требует от мужа, чтоб тот разгромил ТВ. Он ее посылает. Тогда она говорит, что сдаст его налоговой полиции.
Он возмущен:
– А, я давно знал, какая ты сука! Да ты не выйдешь из дома, охрана тебя застрелит и закопает в лесу! А я, знай, давно живу с нашей семнадцатилетней домработницей...
– Я тоже давно знала, что ты негодяй! И потому приготовилась. Вот, смотри кассету! Если я пропаду, ее покажут по тому же каналу!
Ставят кассету. На ней вот что:
– Дорогие телезрители, перед вами выступает известная тульская блядь в прошлом, а теперь жена банкира. Который сам не лучше: украл у государства три миллиарда долларов и зарезал пятерых друзей. И т.д.
Банкир успокаивается и нанимает десантный батальон, из той же дивизии, где вербовали на штурм Грозного. Эти наемники штурмуют Останкино, а также в виде бесплатного приложения поджигают телебашню. Под этим соусом, пользуясь случаем, сопутствующие силы устраивают обстрел Белого дома. Типа, война из-за прекрасной Елены.
Виновник сначала с женой смотрит молча ТВ, а там штурмуют Останкино, бьют из танков по Белому дому, а далее и вовсе горит башня, и передачи прекращаются. Как будто вообще случился конец света. Он со слезами на глазах говорит ей:
– Ты видишь, на что я готов, на что пошел ради тебя...
Она тоже со слезами смотрит на это все. Они падают в койку. Она думает: «Вот если б это сняли тоже, нас в койке, как бы вышло красиво! У меня тело еще неплохое...»
В общем, все обходится. И даже устраивается как нельзя лучше. Нечестного прокурора увольняют, ставят честного. Народ без ТВ – башня ж сгорела, и ничего не вещают – начинает думать и читать книжки. Олигарх перестает жить с домработницей, устраивает ее на работу на завод, и она теперь токарь. Он также мирится с женой, она довольна, что он перебесился, они вспоминают молодость, бегают в молодом облике среди берез и целуются во ржи. Украина с подачи учителя, бывшего кинолюбителя, начинает бороться с пиратством и заключает большой договор на легальные кассеты. Счастье, справедливость, молодость...
А как-то она потащила его на премьеру. В почти пустом зале они в темноте замечательно провели время – сперва выпили, а потом она сделала с ним все, что хотела и что так любила. Краем глаза Доктор следил за сюжетом просто автоматически. Не хотел, но следил – подкорку нельзя же полностью себе подчинить. А сюжетец был динамичный. Там, значит, спецназ выезжает по тревоге: русские террористы захватили в заложники сирот в детском доме и затребовали 500 тысяч выкупа. Начинаются переговоры с нагнетанием страстей. Террористами там оказались офицеры с подводной лодки под Мурманском, которым год не платили зарплату. Некоторые от безнадежности застрелились. Причем один офицер хотел запустить ракету на Америку, уж совсем было запустил, чтобы привлечь внимание мировой общественности к проблемам нашего подводного флота. Но добрые офицеры не дали это сделать и утопили злоумышленника в проруби. А деньги им такие зачем, спрашивается? Раздербанить? Нет, чтоб отдать на опознание убитых в Чечне – еще на первой войне – солдат. Русское правительство в деньгах на это отказало – ему, говорит, и так пенсии нечем платить.
Командир спецгруппы меж тем пытается дозвониться до начальства. Вот он звонит одному высокому правоохранительному чиновнику из Минюста. А того не могут найти: он как раз снимается на видео с девушками в сауне, его туда отвезли «солнцевские». Тогда кидаются искать генпрокурора, потом спохватываются, что тот в тюрьме за взятки. Или его выпустили, что ли, ну не важно. А новый где генпрокурор? Новый тоже с девушками записывается на видео – ну, артисты! – или его тоже выгнали? Да хоть кто-то остался в лавке?! Пытаются вспомнить фамилию этого нового. Там какой-то и.о., и он непонятно где. Страсти кипят, как им положено, кипят – а после наступает кульминация и катарсис. А именно: некий русский генерал, который там находится по долгу спецслужбы, прозревает, кается публично, перед лицом своих товарищей и объявляет, что отдает свою дачу, что на любимых генералами Медвежьих озерах стоимостью 700 тысяч, террористам, а уж те пусть ее продадут и пошлют вырученные деньги на опознание трупов. Генералу захотелось что-то противопоставить огульному охаиванию армии. А разницу между ценой дачи и ценой вопроса – 200 тысяч – генерал предлагает послать на русскую военно-морскую базу на о. Русский, где с голоду умирают матросы. Да, но тут же нужен нал, а не недвижимость! Что делать? В этот момент как раз появляются добрые «солнцевские»; большого начальника по тревоге все же подняли из сауны, так они его по дружбе подвезли к месту захвата заложников. Там братаны случайно узнали о проблеме с налом, и один другому говорит:
– Слушай, надо помочь ребятам. У тебя нет денег с собой?
– Да не знаю, надо глянуть в багажнике. Там чё-то было вроде...
Открывают багажник, а там – чемоданчик. Считают: как раз семьсот тысяч. Ну и сразу купили дачу у генерала и отдали деньги. Террористы немедленно выпустили сирот. И соответственно, настало счастье. Полмиллиона долларов, как и было задумано, отправили в Ростов, и там всех убитых сразу опознали по-быстрому и освободили вагоны, может, под новую войну или еще для чего. Освобожденных сирот в порядке исключения отпускают в Америку бесплатно, чтобы их там усыновили, вопреки обычному порядку, когда надо дать взяток в среднем по 5000 за сиротскую голову. Оставшиеся 200 000 отправили матросам на о. Русский. Там на эти деньги купили еды и стали ее есть. А банкиры и иные олигархи под влиянием этого красивого сюжета стали уважать друг друга и здороваться. И в какой-то московской школе даже вернулись на работу учителя русского и математики, потому что у детей в одиннадцатом выпускном классе некому было вести эти уроки, и дети не имели шанса поступить в институт. Так что учителки вдохновились поступком доброго генерала и добрых «солнцевских» и решили, что не в деньгах счастье, и тоже совершили добрый поступок.
То есть порок наказан, добро торжествует. Ура!
Свет погас.
– Идиотское кино, – сказал Доктор Зине после. – Интересно, какой же мудак написал этот сценарий? Если б не фляжка армянского, то время б просто зря пропало...
– А мне кажется, мы славно провели время... Я этого парня знаю, который сценарий написал. Свинаренко его фамилия. Нормальный мужик. Он когда-то у нас репортером работал, еще когда я в школу ходила.
– Ты с ним трахалась? С этим старым мудаком?
– Да не старый он. Кстати, даже не лысый, как некоторые. Зато морально устойчивый. В этом смысле он вообще вне конкурса. А вообще почему ты говоришь – идиотское кино?
– Тут сплошной черный юмор. В жизни ничего похожего не бывает.
– Я не поняла. Чего не бывает?
– Ну, чтоб так.
– Странно... Ты чё вообще говоришь? Зарплату морякам не платят не только в кино, но и в жизни. – Зина даже как-то отпрянула от Доктора. У нее загорелись глаза, и голос стал злой, как будто она чужая... – Прокуроров разных вон сколько мы уже посмотрели по ТВ с проститутками. И с братками, кстати, в одной сауне, и на бандитские деньги – это все мы уже видели в новостях. Дачи у генералов и дороже бывают, чем семьсот кусков, сама видела – снимать иногда езжу. Что бандиты иногда, ну, редко, деньги на благотворительность дают – точно. Взятки за сирот – в аккурат 5 тысяч, все столько платят. Матросов на Русский, которые с голоду мерли, я сама летала снимать для японцев – им же интересно, что у них под носом делается, на Тихом океане. Полтораху мне тогда заплатили. А наши никто ту съемку не стал покупать. Скучно, сказали. Ты вообще что, наших газет не читаешь? И даже не смотришь?
– Гм...
– Ну и дурак. А я классный тогда сняла репортаж с этого освобождения заложников!
– С какого?
– Ёб твою мать, да с этого! Вот которое в кино было! Я тебя почему в это кино повела?
– Ну, чтоб немного сексом заняться. Насколько это в кино возможно...
– Идиот! Я в этом фильме консультант! Потому что я все там знаю и видела... Я даже в титрах есть... Видел? «Эксперт – Зинаида Стремглав».
Доктор довольно глупо себя чувствовал. Крыть было в принципе нечем. Но время они таки неплохо провели.
А самое смешное кино было про собак. Оно называлось «Черные».
Там, значит, было так.
Синяя вода, легкие волны, пена. Океан виден с берега сквозь пальмы, которые стоят на белом песке. У кромки пляжа стоит такси, возле него курит негр в черных штанах и светло-серой рубашке с коротким рукавом. Он посматривает на часы, а также вдаль, он как будто выискивает взглядом чего-то. Еще он листает газету, и там на фото одни только негры. Он останавливается на репортаже с собачьих бегов с результатами и выигрышами. Портреты победителей: все сплошь черные кобели. Негр пересчитывает деньги, вынутые из кармана, и видно, что это какая-то африканская страна: там тоже черные нарисованы. Пересчитывает, после задумчиво смотрит вдаль и шевелит губами – он пытается посчитать, сколько б денег заработал, если б сделал правильную ставку. После негр снова смотрит на часы. А потом в сторону океана. Он видит там какую-то точку, которая болтается в волнах. И машет рукой, но смысла в этом нет, потому что это очень далеко.
Эта точка – голова русского фотографа Васи, который плывет по океану. Он выбился из сил. Он глотает воду, он почти тонет, у него страдальческое, измученное лицо. При этом время от времени Вася тихо, поскольку бережет силы, ругается матом. Есть серьезный шанс на то, что Вася таки утонет. Перед его мысленным взором проносится некая симпатичная жгучая дама, и Вася с ней возится на смятых простынях. Дверь в комнату приоткрывается, туда заглядывает девица лет 14, не очень взрослого вида. Когда она увидела сцену в койке, ни один мускул не дрогнул на ее лице. Взрослая женщина, которая суетится под Васей, открывает глаза, видит девочку и подмигивает ей. Девочка вежливо улыбается и продолжает смотреть до тех пор, пока эта картинка, движение на которой всё ускоряется – дело идет все ближе и ближе к кульминации, – не смывается водой: это Вася с головой погрузился в воду в своем океане. Видно, что он погружается все глубже, слой воды над ним все толще и мутнее. Но он снова видит ту взрослую женщину и ту же девочку рядом с ней – и вот изображение это сквозь воду дрогнуло, и слой воды становится все тоньше и тоньше, и вот уже снова Вася на поверхности, где свежий морской ветер и солнце. Он продолжает плыть, и берег медленно, но неуклонно приближается. И тут он поворачивает голову и видит черные быстрые плавники, которые быстро приближаются. Это стая акул, которые спешат к нему! У Васи делается страдальческое лицо. «Не понос, так золотуха», – шепчет он. А в это же время на берег вышла стая черных псов, стала на пригорке и завыла – и сразу же акулы развернулись и ушли обратно в океан. Вася продолжает плыть, приближается – и наконец Вася выходит из воды и падает на песок. Он измученный, он тяжело дышит и хрипит. Негр-таксист подбегает к нему, наклоняется. Вася шевелит губами.
– What? – спрашивает негр, скривив губы, – у него напряженное лицо, он хочет разобрать слова.
– Мудила. Water, ёб твою мать! – хрипит Вася. Негр на полусогнутых бежит к машине и несет оттуда черную пластиковую бутылку. Вася пьет. У него счастливое лицо. Он улыбается, лежа на песке. Негр подает ему прикуренную сигарету. Вася затягивается и начинает кашлять. – Что ж за дрянь вы тут курите? Волосы, что ли, любимой женщины? Откуда рвете-то?
И снова кашляет. Среди этого приступа кашля он начинает говорить, он пытается что-то сквозь кашель сказать своему негру, тот не понимает. Вася указывает рукой в сторону. Негр оглядывается и видит здоровенного черного же кобеля, который подошел к Васиным вещам, кучей сваленным на песке, покопался в них лапой и вытащил Васину бейсболку, взял ее в зубы и не спеша пошел прочь.
Вася отошел от кашля, он хрипло орет:
– Сука! Стой! Э-э-э... Bitch!
– I’m afraid it’s not a bitch, it’s a male dog, – отвечает негр.
– Эй, come on, stop him! – орет Вася. – My бейсболка! Kill the beast! Это же ручная работа! Мне жена там вышивку сделала!
Кобель поворачивает добычу в кадре к нам, и видна эта вышивка: золотыми нитками вышиты слова «Люблю Васю».
Но негр испуганно качает головой, он не хочет связываться с кобелем и объясняет это на словах, но уже не на английском, а на каком-то из экзотических африканских языков. Вася пытается встать и побежать за кобелем, но тут же шатается и падает. Ему надо еще отдохнуть.
Он вспоминает о случившемся и удивляется:
– Как же это я так выплыл? Это просто чудо.
Черный шофер объясняет ему на ломаном английском:
– Ну, мистер, тут все просто.
– Что просто?
– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Вася испуганно и недовольно спрашивает:
– А почему это вдруг меня должны повесить? С каких таких херов?
– Ну это я так, для примера. Не повесить, а, допустим, порвать на куски.
Вася ежится. Ему не очень уютно. И так тошно, а тут еще этот со своими идиотскими рассуждениями.
– Надо бы отдохнуть, прийти в себя после всех этих ужасов, отвлечься как-то... – решает Вася. Он пришел в себя, оделся и велел негру ехать в публичный дом.
Там Вася берет черную проститутку и поднимается с ней в номер. Она раздевается.
Она черная как смоль. Вася смотрит на нее внимательно. Перед его мысленным взором проносится он сам, семилетним мальчиком в старинной школьной форме, и что тут очень принципиально и важно, на чем задерживается его внимание, – у него черный-черный ранец и черные-черные блестящие сапоги. Вася вздрагивает, ежится. Но все-таки подходит к бляди и берет ее за грудь. Они ложатся в койку, и Вася, лежа на спине, рассказывает ей что-то без звука, под какую-то тревожную африканскую музыку, которая доносится издалека. Дама кивает. После появляется на десять секунд звук, и мы слышим слова по-русски:
– Я думал, что такого я этой суке не прощу.
Дама кивает, и звук снова пропадает. Вася умолкает, залезает на даму. Через какое-то время спрыгивает с нее с диким криком: та ему расцарапывает спину, как бы нечаянно, до крови.
Вася, размахивая окровавленной рукой, ее попрекает:
– Ну разве нельзя как-то по-человечески? Господи, как же мне все это надоело! Ну неужели нельзя по-людски?
Вася одевается и достает из сумки матрешку. И дает ее черной. Та злобно ухмыляется, откидывает руку с Васиной матрешкой и орет:
– Fuck you, Russian!
Вася довольно смеется. Он открывает матрешку, а там внутри 100 долларов.
Блядь улыбается и забирает сотку.
Вася выходит из публичного дома и садится все в то же такси, которое везет его в аэропорт. Там в ларьках он покупает три бутылки виски и куклу Барби черного цвета. Дочке в подарок.
Вася летит в самолете. Там же летит экипаж русского траулера, который поменяли в Африке. Люди болтались в море полгода и теперь не могут заново привыкнуть к цивилизованной жизни. Они еще в Африке, в аэропорту, напились, орали там и кидались бутылками. А в самолете продолжили. Они из украинской глубинки, им из Москвы еще на поезде пилить. В самолете они продолжают орать друг другу что-то через весь салон, передают бутылки из конца в конец. Один пристал к негру, а их полно в самолете, они летят самым дешевым самолетом – русским:
– Эй ты, а ну выпей с братвой!
– I don’t understand.
– Пей, сука, ты что, тварь, русским матросом брезгуешь, обезьяна?!
Негр снова что-то бормочет.
– Пей, блядь, а то убью! – Матрос протягивает негру стакан водки, налитый всклень, и делает свирепое лицо и замахивается. Негр отшатывается. И после берет в руку стакан и отхлебывает. – Пей до дна, гад! – Матрос жестом как бы опрокидывает воображаемый стакан. Негр выпивает его, давясь, – и тут же убегает в сортир. Матрос успевает дать ему пинка на ходу и громко хохочет.
В общем, полет был непростой. Утомительный.
Наконец Вася прилетает в Шереметьево.
На него через стекло холодно и молча смотрит пергидрольная девушка-пограничница, смахивающая на дешевую блядь, с испитым лицом, с прыщами на нем. Вася улыбается и говорит ей с наигранной нерусской ласковостью:
– Добрый день.
Она поднимает голову от паспорта и с ненавистью смотрит на него. После отдает паспорт, и Вася, похмельный и недовольный, идет по залу с низеньким потолком, с подслеповатыми лампочками. Он при этом бормочет:
– Блядь, и это лучший аэропорт страны! Самый богатый! Какое убожество... А народ-то злой какой. Как там? Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак. Хотя нет, и собак что-то я не очень. Может, кошек начать любить? Не, кошки – это мелко. Там и до мышей доебемся...
Наконец Вася приезжает домой на битом старом «жигуле», за рулем кавказец. Он живет в хрущевке ближе к окраине, квартира – двушка, судя по неухоженности и обилию случайных, бессмысленных предметов, похоже, съемная. Вася обнялся с женой, поцеловал дочку. Обе улыбаются, но потом, когда он отвернулся, у обеих сделались суровые лица, и они за его спиной переглянулись. Вася идет в санузел и там – внимание – залезает в черную ванну. Приняв ее, он проходит на кухню, там жена, которая отправила дочку спать, а также салат оливье, порезанная колбаса и бутылка водки. Жена в белье из секс-шопа, Вася одной рукой ест и пьет, а другой ухватывает жену за тело, глаза бегают, он не разрывается между своими желаниями: то ли выпить и закусить, то ли быстрей в койку. Жена свободной от Васи рукой берет пульт, и бежит по каналам, и останавливается на порно. Там немецкие блондинки стонут под неграми.
– О, а это что?
– А я кабель провела.
Она щелкает дальше и наконец останавливается на канале, где черные кобели трахают даму. Идут титры: по материалам сайта «Как сношаться с кобелями, чтоб не покусали». Кобель кусает даму, увлекшись, она орет. Вася с женой смеются. Вася смотрит дальше на кобелей и все-таки морщится. После они идут в койку, Вася тащит туда же недопитую бутылку водки... Они предаются восторгам любви. Потом пьют дальше, начинают новую бутылку.
Утро. Светло. Вася встает. Жена смотрит на него с ненавистью.
– Ты чё?
– Сам знаешь.
– Что я знаю? Кончай.
– Нет.
– Ну!
– Я сказала «нет», – говорит она железным голосом. Она смотрит на Васину грудь, на которой на гайтане крестик. – Ты же обещал!
– Что обещал?
– Снять.
– А, ты опять за свое! Ну перестань. Ну выкинь ты эту дурь из головы.
– Нет. Все.
– Что все?! Ёб твою мать, ну что все? Какого хера? Ну прекрати же ты! – Он орет, он страшен со злым лицом, он растрепанный и похмельный. Она встает с кровати, мелькнув голым телом, и хочет выйти из комнаты. Вася вдохновился и ухватил ее за талию. Она отталкивает его руку. Он тянет ее к себе все равно. У нее спокойное ровное лицо. Она стоит голая равнодушно и говорит:
– Все. Уходи. Иди в душ, а я тебе пока соберу вещи.
– Послушай. Ты сошла с ума. Дура! Дура! Все, забудь это, и все – будем жить, как раньше. Ты же нормальная баба. У тебя все в порядке, все при тебе. Давай, а?
– Нет. Не-ет. Уходи сразу, а то хуже будет.
– Ты что, отравишь меня, ведьма? Или задушишь во сне?
– Потом узнаешь. Если не уйдешь по-хорошему.
– Я люблю тебя.
– Это не смешно.
– Я люблю тебя.
– Пошел на хуй... – После паузы: – И пленки свои забери. А то прям на голову сыплются.
Через десять минут Вася с теми же самими здоровенными сумками, с которыми он вчера прилетел, и еще у него чемоданчик с пленками, с его архивами, стоит на улице под домом и смотрит вверх на свои окна. Потом отворачивается, смотрит на дорогу и чешет затылок: куда б поехать? Он достает блокнот и начинает листать. Там телефоны: Маша, Нина, Вероника, Анжела и прочее в таком духе. Ясно, что сейчас не время к ним ехать, не та ситуация. Тем более что – это становится ясно после того, как Вася распахивает бумажник и видит там пару скупых банкнот, – и денег-то нету. Возле Васи останавливается «жигуль», открывается дверь, и шофер вопросительно смотрит на Васю:
– Куда ехать?
Вася машет рукой, «жигуль» уезжает. Вася с кошелками плетется к метро. Какая-нибудь «Петровско-Разумовская», с ларьками, и оптовым рынком, и грязными «Газелями».
Он подходит к станции, стоит в очереди за билетом, потом спускается вниз... С ним рядом на эскалаторе едут две собаки, черная и бежевая.
– Чё это они тут делают? – спросил Вася недовольным голосом непонятно кого.
– А они уже давно ездят в метро. Сами по себе. Научились как-то! Может, раньше они жили с хозяевами и катались, а после их выгнали из дома, и они по старой памяти... – объясняет дедушка-попутчик. – В газетах пишут, что таких много уже. Умные, что ли, такие.
– А куда ж они едут? Куда им ездить? Зачем?
– А кто их знает. Вы же едете куда-то, вот и они.
– Насчет меня... Я, кстати, сам непонятно куда еду. Я не очень хорошо себе представляю, куда дальше. Наездился я чего-то...
Вася выходит из вагона, плетется по платформе, после поднимается наверх и скоро сидит на кухне в холостяцкой квартире своего дружка Доктора. Они садятся пить водку, даром что время утреннее, на столе все те же салаты – оливье, корейская морковка, селедка под шубой и нарезка из брауншвейгской колбасы.
– Ну, за все хорошее! – Звенит стекло рюмок, они опрокидывают их. После, не закусывая, сидят молча. Каждый думает о своем. Доктор молчит, он не торопится с расспросами. И так проходит какое-то время. Наконец Вася доходит до кондиции и начинает рассказывать. Это все показывается.
Вася, значит, едет однажды в метро, с кофром, с фотокамерой на шее – понятно, кто он такой. Двое пассажиров, он и она, симпатичные, солидные – непонятно даже, как они попали в метро, – смотрят на него и шепчутся. После он подходит к Васе, подсаживается и говорит:
– Вы, наверно, профессиональный фотограф?
– Ну.
– Хороший?
– Гм...
– Извините, что я к вам пристал. Просто я хотел вам предложить небольшую работу. Мы сможем хорошо заплатить. Но... Так нужно, чтоб это было в тайне. И пленку чтоб вы нам оставили.
Вася хмурится. Человек кидается его утешать:
– Да нет же, там ничего такого особенного! Просто мы с моей девушкой хотим на память сделать такие, ну, интимные фото. Это, конечно, немного странно, но уж так... Извините, если что.
– А, в этом смысле! Ну давайте, а чего...
Они выходят из метро, ловят частника и едут по Москве. Васе на голову натягивают, закрывая глаза, черную шапку, чтоб он не узнал дорогу. После в большой квартире, в просторной гостиной, на дорогих диванах молодые резвятся, а Вася, поставив свет и треноги, снимает. Далее хозяин, накинув халат, дает Васе пачку денег, а девка посылает Васе воздушный поцелуй. Вася идет к двери, но хозяин его окликает:
– Пардон, а как насчет пленочек?
Вася улыбается и лезет в кофр, достает пленки, протягивает заказчику, и все это с виноватым, глупым лицом. Потом идет нарезка из кадров – Вася заходит, здоровается, ставит свет, люди раздеваются – и вперед. Секс становится групповым. Потом все повторяется еще и еще раз... А после антураж меняется: молодые все в черном, и из других комнат выходят гости тоже в черном, человек 30, как раз по размерам большого зала. Зажигаются черные свечи, и выходит бабушка – ее зовут баба Валя – в черной фате. Начинается, типа, черная месса. Выводят здоровенного черного кобеля, и начинается венчание. По Васиному лицу видно, что ему не по себе.
Он просит выпить, ему подносят. Вася выпивает полстакана водки, у него на лбу выступает пот. Он достает камеру, снимает, меняет объективы. Потом еще выпивает, мы видим только ужас на его лице, но что там в зале – можно только представить себе.
После гостям стали разносить угощение – собачий корм «Педигри пал». Они ели, а после надевали ошейники, становились на четвереньки и выли, и смеялись. Было очень весело. Вася побежал в сортир, прикрыв ладонью рот, и там закрылся. В сортире он достал из кармана кассету с фотопленкой и засунул ее сперва в презерватив, а после себе в жопу. На выходе из этой нехорошей квартиры Васю обыскали, раздев догола, – но в жопу, надо сказать, не заглянули. Он уехал с пачкой денег, в принципе довольный. С черной шапкой на голове его довезли до метро и там, как обычно, выпустили.
На одной из съемок Вася видит этого кобеля, лежащего в гробу, высеченном из цельной глыбы угля. Там стоят в огромных количествах венки с лентами: «Вождю московских сатанистов – от ЦК КПРФ», «Другу и товарищу – от московских чекистов», «От международной закулисы», «Скорбим вместе. Геи и лесбиянки», «От олигархов Кремлевского пула», «Верному соратнику от бен Ладена», «Нефтянка скорбит вместе с вами! Поднимем цены в знак солидарности!»
В толпе скорбящих мы видим Сергея Цигаля, журналиста и скульптора. Баба Валя подходит к нему и говорит:
– Мы бы хотели сделать памятник. Никто лучше вас не изображает собак. Из Италии уже везут черный мрамор. Самый наилучший.
– Да-да. Конечно.
– Деньгами не обидим.
– Ну что вы. При чем тут деньги? – говорит он, сверкая глазом.
Баба Валя тут же дает задаток. Цигаль распихивает пачки по карманам.
Вася меж тем снимает кобеля, лежащего в гробу. И его ордена, лежащие на подушечках. Там медали за победы на собачьих выставках, фашистские ордена со свастикой, орден Ленина, орден Бокассы с черным профилем и скрещенными черными костями... Васю выводят после с пачкой денег, и во дворе он из-под шапки ухитряется рассмотреть грузовик с цистерной, покрытой потеками черной смолы, и Вася видит госномер 666. Он тайком крестится и залезает в кабину.
После кобеля хоронят в черном угольном гробу, в черном мавзолее – уменьшенной копии настоящего.
На похоронах, которые Вася также снимал, он видит, как к бабе Вале подходят сатанисты и выражают соболезнование. Один говорит:
– Держитесь. Вы нам нужны. Вы теперь наша Крупская.
Ту спрятанную пленку Вася распечатал, он смотрит фотки с женой. Что там – нам не показывают. Но жена в восторге.
– Слушай, а где это? Я хочу туда сходить!
– Ты что, с ума сошла?
– Нет, ну где, скажи, а?
– Я и сам не знаю.
– Что значит не знаешь?
– Ну мне не дают посмотреть. Шапку натягивают на глаза...
– Ты должен меня как-то взять туда. Скажи, что я твой стилист, или осветитель, или что.
– Дура ты, и больше ничего.
– Сам ты идиот. И все. Я на тебя обиделась.
Она после и без него сидит, подолгу рассматривает фотки, лежит на диване и мечтает. А потом она залезает в Интернет и в поисковой строке пишет: «Как вступить в первичную организацию московских сатанистов». Оттуда сразу вываливается 20 000 ссылок. Жена чешет репу. У нее счастливое лицо. Одна заметка называется: «Выездное заседание московских сатанистов: коммунистический субботник на Лысой горе».
Жена Васи раскрывается как сатанистка таким манером: ночью она серьезно кусает его, спящего, в шею с намерением попить крови, хотя она к этому еще не привычная, – посмотрев фильм «Дозор». Вася бьет ее смертным боем. Дальше они все-таки мирятся. Но Васе не нравится, что жена его все время в черном, квартира завалена сатанистскими книжками и жуткими игрушками из секс-шопа.
Про все это Вася рассказывает Доктору. Они выпили бутылку, вторую, и после Вася начинает орать:
– Вы все тыловые крысы! Жалкие, ничтожные людишки! А я настоящий репортер! У меня путь воина, а не какого-нибудь купца и мудака, который только и думает про то, как бы свою жопу прикрыть!
– Какого хера ты орешь?
– А такого, что я великий настоящий репортер, а не какая-нибудь тварь.
– Ты просто нажрался. – И в сторону: – Ну что мне делать с этим пьяным мудаком?
– Я не нажрался! Я только еще начинаю нажираться!
– Блядь, только этого мне не хватало...
– «Трое суток шагать, трое суток не спать» – это про меня песня! У меня песий зуд, я за красное словцо готов умереть, ну и за свободу слова тоже!
Вася хоть и пьян, но все же соображает и способен вести осмысленную дискуссию. Доктор успокаивается, перестает злиться на Васю и принимается слушать его. Вася размахивает руками, орет, рассказывает что-то, Доктор смотрит на него с улыбкой и пьет дальше, Васе не наливая. Тот спохватывается и приносит коробку с пленками, роется в ней и достает заветную кассету с той самой съемкой. Он вытаскивает кассету из презерватива и вручает Доктору.
– Тут бомба! Взрывной материал! Такого еще никто не видел.
– Что там?
– Никогда не угадаешь.
– Президент ковыряет в носу, как ты любишь?
– Дурак ты – и все. Налей мне.
– Не налью.
– Пидорас.
– Там что у тебя, Пугачева с Киркоровым? На супружеском ложе?
– Не все так примитивно, как тебе кажется.
– Ну ты, блядь, крутой папарацци. Такого наснимал, что даже угадать невозможно.
– Там... репортаж с партсобрания.
– Ну, это ерунда.
– Ты не понял. Это не простое собрание, а у, блядь, сатанистов.
– О! И что там, черная месса?
– Ну типа. Я оставляю это тебе. Напечатай, и все поймут, кто на самом деле великий репортер и фотограф. Роберт Капа, Картье-Брессон, Хельмут Ньютон и я, а больше никого и никогда. Понял? Я тебя, блядь, спрашиваю – понял или, сука, что?!
– Понял, понял.
– Ну вот и забирай.
– Как скажешь.
Доктор забирает пленку, уносит в другую комнату. Потом возвращается на кухню и видит Васю, заснувшего на стуле. Он пьян и ужасен. Доктор тащит тело в спальню. Ноги в грязных дешевых стоптанных ботинках волочатся по полу.
Утро. Вася ужасен. Он на кухне пьет воду из-под крана. Доктор смотрит на него с жалостью и легким осуждением.
– Ну чё? Живой?
Вася смотрит на него растерянно:
– Ни хера не помню. Как я вчера, нормально? Или что?
– Ну что смотря считать нормой.
– Хоть не наблевал нигде тут у тебя?
– Обошлось пока без блева.
– А что я тебе рассказывал? Приставал небось со всякими мудовыми историями?
– Не без этого.
– Не, ну вообще нормально?
– Да нормально. Не ссы.
Доктор смотрит на Васю задумчиво, пытается понять, что тот помнит, а что нет.
– Пивка нету у тебя, случайно? – с надеждой спрашивает Вася.
– Нету, случайно.
Доктор задает осторожные наводящие вопросы и понимает, что Вася ничего не помнит!
– Что, ты вообще не помнишь? Провал в памяти?
– Да так вот как-то. Полная амнезия. Это хуево, да?
Доктор молчит. Вася говорит:
– Сам знаю, что это прехерово.
– И опасно. Ладно у меня тут, да и особенного ничего не сделал. И не сказал даже. А если по-серьезному?
– В смысле?
– Ну, вот у меня был случай. С одной девкой познакомился, напились – и в койку. Все было в порядке, как у людей, но утром она просыпается, встает с подушки и смотрит на меня с ужасом:
– Ты что тут делаешь?
– Сплю, типа.
Далее она обращает внимание на то, что она вообще голая. И принимается орать:
– Ты негодяй! Ты изнасиловал меня!
Я возмущен:
– Да на хер ты мне сдалась, чтоб я тебя насиловал! Тьфу! Мне даже обидно такое слушать.
Она продолжает орать:
– Я заявление напишу! Я посажу тебя!
Совсем с ума сошла.
– И что, написала на тебя?
– Нет, как видишь. Но потом звонила, говорила, давай дальше дружить. На хер мне только такие друзья.
– И что?
– Да ничего.
– А пива у тебя, случайно, нет?
– Ты уже спрашивал.
– Да? А ты что ответил?
– Пошел на хуй.
– Что, так и ответил?
– Нет, это не тогда, это я тебе сейчас говорю: на хуй.
– А. Только я не понял, есть пиво или нет.
– Угадай с трех раз.
– Ну, я понял.
– Ты запиши себе на бумажке: ПИВА НЕТ. А то, на хуй, опять забудешь.
– Да... Ну, поехал я на работу. И по пути где-то пива возьму.
– Давай. Успехов тебе в труде и в личной жизни.
– Какая, на хер, личная жизнь! И какой труд! Ты издеваешься надо мной.
– Да. Есть немного.
– Попил я твоей крови. Извини.
Вася выходит и в подъезде сталкивается с какой-то бабушкой. Он смотрит на нее внимательно: что-то знакомое, вроде где-то видел. Она выходит на улицу и начинает раскидывать по двору куски колбасы, и к ней со всех сторон сбегаются собаки, с виду бездомные. Старушка улыбается умилительно, и тут Вася узнает ее. Это та самая бабушка, которую он снимал на черной мессе! Только там она была при параде, вся такая наряженная, сатанистская, яркая, а тут она как простая пенсионерка. Перед Васиным мысленным взором пролетают ударные кадры из его съемки.
После мелькают листки календаря, и после этой мешанины эти же кадры мы видим на газетной странице. Люди читают газету, рвут ее друг у друга из рук. Вася тоже стоит с такой газетой в руке, и с него течет холодный пот. Он еще раз смотрит в газету, ищет подпись автора – а нету.
Опять мелькают календарные листки, и мы видим страницу газеты «ДелецЪ», а на ней объявление: «Разыскиваем автора фоторепортажа о свадьбе сатанистов. Вознаграждение – / миллиона у.е. Обращаться в московскую первичную организацию Общества дружбы с собаками».
Вася сидит у Доктора, они снова пьют на кухне, на этот раз виски, бурбон, и закусывают черной икрой, доставая ее вилкой из стеклянной пол-литровой банки.
– Какая-то тварь украла пленку. И теперь мне кранты...
– Да ладно, не дрейфь. Обойдется. Да и кто тебя найдет? Откуда они узнают?
– Ты знаешь. Тебе, кстати, не нужны, случайно, бабки?
– Во мудак. Ну чего ты несешь? Чего несешь? Чистый идиот.
– Бабки большие. Чего уж там говорить. Кстати, ты единственный, кто знает, что это моя съемка.
– Не я один.
– А кто же еще?
– Те ребята, которые украли твою пленку.
– А может, я пленку просто потерял? – Доктор воспрял, ему нравится эта мысль. И дальше Вася думает: «Если пришить этого, то дело в шляпе. Концы, значит, в воду. А?» Он задумчиво смотрит на Доктора. Тот спрашивает:
– А что это ты на меня так недобро смотришь?
– Я? Я очень добро, кстати, смотрю. Я на тебя прекрасно смотрю вообще.
Утром Вася бежит покупать газету, он ждет новостей про себя, то есть про розыск себя. Он снова открывает «ДелецЪ» и видит на полосе «Культура» портрет здоровенного черного кобеля, на котором его, Васина, бейсболка с ручной вышивкой «Люблю Васю». Вася с ужасом смотрит на картинку, после утирает пот и читает подпись: «Запад нам поможет: знаменитый Черный Красавец прибыл из Африки на отборочные бои чемпионата мира по собачьим боям». Вася нервно оглядывается. Он понимает, до чего ж все серьезно.
Вася покупает газету «Жизнь» и листает. Объявлений о награде за его поимку там нет, зато есть увлекательные заметки. «Судебные процессы по делу ветеринаров, которые прописывают собакам наркотики... Черные кобели гипнотизируют ветеринарок, и те делают все, что им внушают подсевшие на наркотики собаки... Добытые собаками наркотики те после продают людям на человеческом рынке...»
– Какую херню пишут! Надо ж такое придумать! Лишь бы бабок срубить...
Однако после он еще раз смотрит на картинку, где кобель в его кепке; откуда-то же взялась эта кепка, которую кобель украл у него в Африке!
– Может, это вообще тот самый кобель, а? – Вася вглядывается повнимательнее. – Поди знай... Они вроде как все на одно лицо, как китайцы какие-нибудь...
Вася приезжает в редакцию и бесцельно бродит по этажам. Люди бегают, работают, суетятся, их что-то волнует. Вася дергает кого-то пробегающего мимо за рукав:
– Эй, брателло, постой!
– Не могу. Отвяжись. Мне в номер триста строк...
– Эх, мне бы ваши заботы...
– Да какие твои заботы! С утра выпил – весь день свободный.
Вася заходит в чей-то кабинет со стеклянной дверью, там сидят двое, разговаривают. Один начальственный, трезвый, ответственный, другой типа Васи, с утра свободный. Начальник говорит Васе:
– А, привет, заходи! Видишь, Уткин опять дуркует. Вот придумал феню, хочет у меня двести долларов выцыганить.
– Чё, просто так?
– Нет, пистолет предлагает. Ну не мудак?
– Откуда я знаю, кто у вас тут мудак, а кто нет...
Уткин, человек с измученным лицом, протягивает Васе вялую пятерню. После трехсекундной паузы беседа продолжается.
– Слушай, ствол нормальный. Совершенно. И два магазина. Вот, смотрите.
Он достает из портфеля газетный сверток, а оттуда «Макаров». И две заряженные обоймы, в которых мутновато светятся полукруглые желтоватые головки пуль.
– Где взял?
– Бандиты подарили. Знакомые.
– А может, этот ствол мокрый? Может, из него Политковскую застрелили? И что тогда?
– Да он чистейший! Отвечаю!
– Ты-то откуда знаешь?
– Точно тебе говорю!
– Не, знаешь откуда?
– Бандиты сказали...
– Ну и нахалы твои бандиты! Ну ладно, допустим, куплю я, – продолжал маленький начальник. – И куда я его дену? Что, буду с ним по улице ходить? До первого мента?
– Ну почему же... Ты будешь просто ходить с ним...
– Не, ну тебя на хер с твоим наганом...
– Это не наган, это «Макаров».
– Зачем я с тобой разговариваю? Только время трачу...
– Ну ладно, тогда дай мне денег, а пистолет будет залогом. Пусть у тебя в сейфе лежит.
– Не дам я тебе никаких денег.
– Тогда просто пистолет пусть пару дней у тебя в сейфе полежит. У тебя же два ключа, дашь мне один.
– Ты в курсе, что у меня там казенные бабки лежат, между прочим?
– Ты что думаешь, я их возьму? Ты с ума сошел!
– Да ты просто больной. Ты просто охуевшее животное.
– Ну ладно, тогда я пошел. Раз так. Дай мне на пиво, и я пойду.
Начальник роется в карманах и бормочет:
– Оригинальный способ вымогать на пиво. Пожалуйста, под дулом пистолета... Оригинально, молодец, это вполне себе креативно... А ты, Вася, чего зашел? По делу или тебе тоже на пиво надо?
Но Вася выскакивает вслед за Уткиным, который, взяв смятые бумажки, вышел в коридор.
Он хватает Уткина за плечо и шепчет:
– Давай, беру ствол. Вот тебе сто долларов, а сто после, не ссы, отдам.
Уткин оглядывается по сторонам, берет сотку, засовывает ее к своим мятым бумажкам и с размаху укладывает на Васину ладонь газетный сверточек. Вася засовывает его в карман. У него наконец счастливое лицо. Он заходит в сортир, запирается в кабинке и там щелкает затвором, передергивает, вставляет и достает магазин. Патрон, блеснув красной медью гильзы, вываливается на пол и звучно стукается о плитку. Доктор поднимает его, засовывает в карман и выходит из сортира.
Вася звонит по мобильному:
– Але. Привет, это я.
– Давай встретимся!
– Сегодня, прям щас.
– Ну я тебя очень прошу. Давай, а?
– Ну и слава Богу. Там, где был детский праздник, твой день рождения, с клоунами, когда ты была маленькая. Помнишь? Ну все, молодец. Давай, жду.
Вася снова едет на чайнике, как всегда, это ржавый «жигуль», а за рулем натурально вечный кавказец. Машина подъезжает к кафе «Билингва», и Доктор выходит. В кафе он оглядывается и, увидев за столиком одинокую девушку, подходит к ней, улыбается и садится за стол. Это его дочка. Она молода, хороша собой, вся в черном, раскрашена как готка, а на шее и на перстнях у нее черепа и перевернутые кресты. Вася смотрит на все это дело, пытаясь не показывать своего неудовольствия.
– Привет. – Он пытается улыбаться весело и беззаботно, так, как может улыбаться только успешный малопьющий человек, за которым не гонятся кобели-людоеды. – Ну как ты?
– Я?
– Ну конечно, ты!
– Нормально, – отвечает она довольно холодно.
– Это хорошо... – говорит он задумчиво.
– А что это ты такой торжественный? Типа, хочешь мне объявить, что женишься? На молоденькой, надеюсь?
– Нет-нет, все не так. Я совершенно не женюсь.
– Почему?
– Ну... Как-то не складывается. И потом, мне не до того.
– Почему?
– Ну... У меня сейчас другие проблемы.
– А. – Ей не очень интересно с ним, но она вежливо сидит и слушает. Он понимает это. – И зачем же ты меня вызвал? Решил повоспитывать? В самом деле давно ты за это не брался.
– Ну почему же...
– Почему же в каком смысле? Что не очень давно воспитывал? Или я не угадала и ты вообще про другое?
– Знаешь что... Мы, может, больше не увидимся. Я подумал: а вдруг это – все? И захотел с тобой повидаться.
– О! И твоя мечта сбылась. Ты со мной повидался.
– Да-да, мне повезло, – сказал он грустно. – Вот смотрю на тебя и думаю: до чего же ты хороша!
– Да? Ты так думаешь? – спросила она скучным голосом.
– Правда.
Им принесли два пива, чипсы и куриные крылышки.
– О! – сказал Вася довольно и после спросил с легким беспокойством: – Это что, ты пьешь?
– Не тебе ж одному пить.
Вася смолчал. Они стали пить пиво.
– Как мама?
– Мама? Да замечательно. В наилучшем виде.
– У вас как с ней, нормально?
– Прекрасно. Мы лучшие подруги. Мы просто не разлей вода. С ней так интересно! – У девочки загораются глаза.
– Да? Хорошо. Куда вы ходите с ней?
– Гм. Тебя туда не пустят. И тебе там будет неинтересно. Вася посмотрел на нее задумчиво, он, кажется, понял, куда они ходят.
– Тебе нужно чего-нибудь? Давай скажи, я куплю.
– Нет, у нас все в порядке с деньгами.
– С каких это пор?
– С тех пор, как ты спрыгнул.
– О!
– Да, вот так.
– Она что, нашла какую-то богатую работу?
– Откуда я знаю? Мне-то что? Бабки есть, и ладно.
– В общем, вы с ней ладите? – спросил Вася, рассматривая на своей дочке жуткие перстни.
– Ладим-ладим. – Она допивает пиво и встает: – Извини, у меня дела, надо бежать.
– Что, уроки делать?
– Нет, какие уроки, ты что! Мне с собакой надо гулять.
– С какой?
– С нашей. У нас собака теперь, а ты не знал! Вот, собака. А ты не разрешал никогда.
– Я – да, не разрешал... И что же за собачка у вас? Разумеется, как всегда это бывает с одинокими женщинами, это маленькая сучка-болоночка, а уж никак не, как могло показаться развращенному уму, здоровенный черный дог? – Вася начал заводиться.
– Шутки твои очень глупы. У нас как раз черный дог. Мальчик.
– Ну конечно. Я понимаю. Но я не отчаиваюсь и когда-нибудь увижу, как пожилая дама прогуливает маленькую асексуальную собачонку... Как у Чехова в этой, как ее, «Даме с собачкой».
– Папа, ну это глупо все. Извини. Пока.
И она ушла. Вася тут же заказал 200 водки.
Вася выглядывает из окна и тут же отшатывается. По лбу у него течет холодный пот, глаза широко открыты. Он еще раз осторожно смотрит в окно. А там свора черных кобелей. Подходят все новые и новые.
– Обложили... Поджидают... – шепчет он. – Как же они меня, суки, выследили?
И тут он видит того самого черного кобеля, того, на котором его бейсболка. Он стоит с гордым видом в сторонке, и вновь прибывающие собаки подходят и нюхают на нем эту кепку. Понюхав, отходят довольные, – типа, они все поняли.
– Нет бы просто меня пристрелить, убить и все! Так им хочется еще покуражиться! Поиграться с черными собачками! Они, может, какой-то новый ритуал хотят учредить, на моих причем костях! Ну суки, и все тут...
Вася видит, как у подъезда останавливается такси. Выходит таксист, открывает заднюю правую дверь, и оттуда выпрыгивает толстый черный кобель и идет к своим. Шофер смотрит ему вслед, чешет затылок, а потом достает из кармана пятисотрублевку и смотрит ее на свет: вроде настоящая. И засовывает ее обратно в карман.
– Это у них важный клиент. А которые попроще, те, наверно, на метро добираются.
К таксисту, который все еще не уехал, а сидит в машине, приближается кобель из стаи. К нему только что подходил основной кобель в бейсболке и что-то ему вроде даже сказал. И тот подходит к машине, встает на задние лапы и зубами подает бумажку, на ней адрес. Шоферу и так нехорошо после прошлого кобеля, а тут еще новый! Он недоволен, он замахивается на собаку, грязно ругается и заводит мотор. Но уехать ему не удается: тут же из кустов выскакивают двое подростков и прокалывают все четыре колеса. Они убегают, водитель выходит из машины, садится на землю и плачет.
– Увидеть бы их... Кто ж это такие? Откуда ж они взялись, твари? Поймать бы одного...
Через полминуты подъезжает еще одно такси. Первый шофер, с домкратом в руке стоит, все еще держась за крышку багажника, и смотрит – что дальше. Собака снова тычет свою не то что бумажку, а даже картонку с адресом, шофер смотрит... Из кустов выглядывают те два хулигана, но шофер таки открывает дверь и запускает кобеля.
Вася, выпив водки и не отходя от окна, начинает звонить.
– Слушаю, дежурный, – отвечают на том конце.
– Але, але! Это Вася, старик, ты узнал меня? Такая ситуация, что мне пиздец. Дима! Выручи, брателло!
– А чё там у тебя?
– Да пиздец у меня, понял? Пиз-дец. По буквам даю: падла-ирод-залупа-долбоеб-ебало-цирк.
– Кто все эти люди?
– Ты заебал своими шутками, понял? Меня тут обложили кобели и порвут уже на хуй!
– У тебя чё там, белая горячка? И давно у тебя это все? Я знал, что этим кончится. Не еби мне мозги, я на работе, понял? Не как ты – выпил с утра и весь день свободный.
– Мудак ты, и все. Я серьезно! Ну, помнишь ваши эти дела, ты мне рассказывал, как собаки по заказу рвут людей? И какой-то ваш начальник докладывал, что это все не случайно, а по заказу? Наемные такие сучьи киллеры?
– А, да-да...
– Блядь, так вот же они. Приезжай быстрей, а то порвут меня, и опять у вас будет висяк.
– Все, еду, еду! Только ты смотри из дому не выходи.
– Хер его знает, может, они и в доме достанут, чего от них, тварей, ждать и не знаешь...
Наконец Вася видит, как с разных сторон к дому подлетают милицейские машины, из них выскакивают омоновцы с автоматами и еще люди в черном с удавками, они начинают ловить собак и закидывать к подъехавшую задом грузовую машину с открытыми створками дверей. Собаки мечутся по двору, визжат и лают, менты орут, скрипят тормоза. Один кобель кидается на мента, тот, прокушенный и весь в крови, орет и убивает кобеля автоматной очередью. Мента тащат в сторону и укладывают на носилки. Снова слышится стрельба, бешеный лай и ментовский мат.
А с детской площадки, на которой со своими собачками в детские песочницы срут собачники, раздаются крики:
– Как вам не стыдно! Сейчас мы позвоним в общество защиты животных!
– А в общество защиты людей не хотите, блядь, позвонить? – спрашивает мент, на руках у которого только что помер, уронив голову на грудь, укушенный. – Всех перестреляю, сука-а-а-а!!!
Стрельба, и лай, и мат становятся все громче.
Кровавые кадры собачьих растерзанных туш с торчащим мясом. Раненые менты. Собачники с битыми лицами. Жалобно визжащие их собаки, которым досталось от милицейских ботинок.
Подъезжают телевизионщики с камерами, суетятся, диктуют стенд-апы. Появляется и Митволь. Он подходит к одной из камер и говорит:
– У меня такое чувство, что этот дом построен с нарушениями природоохранного законодательства! Здесь к поверхности очень близко подходят подземные воды и потому...
Некий мент оглядывает всю эту картину и звонит по телефону:
– Все спокойно, выходи.
Вася смотрит в окно: вроде все нормально. Он улыбается, с облегчением вздыхает и идет к двери. Но по пути останавливается, поднимает указательный палец и возвращается в комнату. Там он достает из сумки газетный сверток и выколупывает из него пистолет. Что-то ему подсказывает, что опасность не миновала. Клац-клац, и он входит в подъезд с пистолетом наготове, он идет с ним, как американский коп в кино. Менты внизу расслабились, шутят, разливают водку, смеются.
А Вася медленно спускается по ступенькам. Он идет, идет...
Внизу тихо-тихо скрипнула дверь. Вася не обратил на это внимания.
Когда он ступил на лестничную площадку между третьим и вторым этажами и повернул, чтоб спускаться дальше, тут он и увидел еще двух недобитых кобелей. Они сидели в засаде, и баба Валя их выпустила. Это такой засадный полк. Баба Валя смотрит на Васю злорадно, в тот момент как кобели уже готовы кинуться вверх на Васю. Он успевает открыть огонь, но баба Валя заслоняет собак своей грудью – и обе пули достаются ей. Кобели рвут Васю на части. Ужасное зрелище!
Менты, которые только что перестреляли всю собачью стаю, бросают недопитую водку и кидаются наверх. Они видят страшную картину: кобели рвут на части остатки Васи, он быстро и постепенно превращается в уменьшающийся с каждой минутой бесформенный обрывок мяса. Менты после трехсекундного замешательства начинают палить из автоматов, грохот на весь подъезд, дым, гильзы звенят, сыплется штукатурка со всех сторон. Крик затихает после того, как окровавленный, многократно простреленный кобель откусывает Васе голову. Менты подходят ближе...
– Эх, не уберегли! Бедный Вася... Опять мы по смертности журналистов выскочили на первое место!
Одни выносят останки Васи на улицу, другие осматривают кобелей.
– Что ж они такие живучие, суки? Мы ж из «Калашниковых» лупили!
Один пошарил по собачьему телу – и мы видим снятый с кобеля собачий бронежилет. Который сверху обшит собачьим же мехом под цвет.
– Во дают!
На улице к ментам подходят люди из собачьей общественности. Один из граждан, желая подойти совсем близко к ментам, переступает через Васин труп и орет:
– Убийцы! Ничего человеческого у вас нет!
И он плюет в лицо милицейского сержанта. Тот в бешенстве. Он выхватывает пистолет, дико вращает глазами и вдруг смотрит на овчарку, которая на поводке у мужика. И простреливает собаке голову. Хозяин падает в обморок. Он лежит рядом с застреленной собакой. Звучит сирена «скорой помощи».
Другие менты заходят в квартиру убитой, благо дверь открыта, и начинают обыск. По стенам развешена собачья порнография с участием человеческих самок. Жуткие фотокарточки. Целая галерея портретов черных кобелей. Менты видят и кипу видеокассет. Включают видак, ставят кассеты – и там, разумеется, порносъемка. Кобели пыхтят, высовывают розовые языки, размахивают хвостами... На столе они видят включенный компьютер, смотрят: а там сайт любителей собак, на котором баба Валя вела форум «Как заниматься любовью с черными догами».
Мент читает последний вопрос:
«Как лучше все устроить, если у одной дамы два кобеля?»
Мент ухмыляется и набивает ответ:
«Всех на хуй пристрелить – и обоих кобелей, и суку».
Он хохочет. Все на нервах. После снимает с плеча автомат и начинает палить по собачьим портретам, по стенам и шкафам. Летят щепки, обрывки бумаг, а из тумбочки со снесенной автоматной очередью дверцей высыпаются банкноты в пятьсот евро и летают по комнате.
Патроны кончились. Мент плюет на пол и выходит из комнаты.
На похороны Васи собралось не так много народу. Тут журналисты в свитерах и голубых джинсах, какие-то провинциальные родственники, посторонние бабушки, которые приходят получить заряд эмоций. Выносят гроб, пьяные музыканты нескладно исполняют траурный марш. Похоронная процессия трогается. К ней подходит другая процессия, собачников. Они идут со стороны соседнего дома, на котором богатая вывеска: «Собачья выставка». Это они так подгадали. И для конспирации тоже. В какой-то момент собачники кидаются на похоронную процессию и начинают ее громить. Они бьют бабушек, дедушек, науськивают на людей собак – лай, крики.
В какой-то момент из засады выскакивают и менты в сине-голубом камуфляже, и омоновцы с петлями и начинают душить собак. Опять под вопли интеллигентов. Но тут задушенные вдруг начинают превращаться в человеческие трупы. Люди несут плакаты с текстами: «НАШИ против зверей», «Люди круче собак», «Собачьи питомники – бомжам!», «Топи щенков, люби младенцев!» У некоторых в руках портреты Суркова. Далее эту колонну распихивает другая, это альтернативные собачники. Причем собаки у них светлых тонов – белые или на худой конец бежевые. Они спускают этих собак с поводков, и начинается бой белых собак с черными, это не то, что собачий бой, а настоящее собачье сражение. Собирается толпа зрителей, люди толпятся на балконах, вопят и улюлюкают.
Белые собаки порвали и победили черных. Похороны успешно продолжаются. Все, как положено: яма, гроб, цветы и прочее.
Доктор забирает Васину дочку с кладбища. Ей 14 лет, она весьма хороша. Они идут по аллее. Он смотрит на нее влюбленными глазами. Он весь в чувствах и на нервах. Она делает вид, что смущается, и потихоньку, как бы незаметно, снимает с пальцев сатанистские перстни и прячет в сумочку. Он делает вид, что верит в ее смущение. И вытаскивает из бокового кармана пиджака фотку, и тайком смотрит на нее, прикрывая полой пиджака – а там баба Валя посвящает эту дочку, голую, в черные суки, в присутствии черного кобеля. Доктор говорит девчонке с пафосом: «Не волнуйся за свою честь!» И врет: «Я пидорас». Она делает вид, что это ее успокаивает. Они уходят с кладбища, обнявшись, картина лирическая, надо понимать, что их ждут восторги любви.
Ночь. Кладбище. Васина свежая могилка. Собачий вой сперва вдалеке, а потом все ближе и ближе. Появляется стая кобелей, которые начинают рыть землю на свежей могилке. Могила наконец разрыта, собаки разбивают гроб и зубами достают труп.
Но тут из засады снова выскакивают Васины друзья-менты и огнеметами жгут кобелей, стараясь не задеть Васю. Мечутся горящие собаки, воют и лают, языки пламени, горят кресты.
Это пламя высвечивает группу из трех человек, они расположились чуть в стороне. Один из них – Доктор. Он изо всех сил пытается удержать бьющуюся в судорогах Васину дочку, она трясется, орет, у нее жуткий вид, волосы растрепаны. Не будь на ней наручников, он бы ее не удержал. Третий в этой композиции – тощий, изможденный постом монах с растрепанной бородой, весь в черном, который громко, крича, произносит некий текст на греческом. На нем тоже отблески пламени. Тяжелое зрелище.
Потом все кончено. Дочка утихает и засыпает. Костры догорают. Убитые кобели уложены в ряд, как застреленные боевики. Вдоль ряда идут менты, один с фонарем, другой с пачкой фотографий-ориентировок. У каждого кобеля он останавливается и тасует карточки, бормоча под нос: «Особые приметы... особые приметы... Так, так...»
Еще один мент подходит к монаху, он еще более изможденный, чем прежде. Мент кивает, кланяется, говорит:
– Э... Здрасьте. А что у вас тут было-то?
Монах молчит. Он смотрит в сторону. Вместо него отвечает Доктор:
– Изгнание бесов. Обычная история. Что, разве непонятно?
– Мне? – переспрашивает мент. – Ну, не очень. Я, честно говоря, такого еще не видел.
– Ага. А мы, думаешь, вот такое видели, что вы тут устроили?
– Гм... – Монах приходит в себя. Он говорит менту: – Ну, у меня-то понятно что. А ты мне скажи, это чё тут у вас было?
– Да это все сатанисты, будь они неладны. Агентура донесла, что им нужен Васин труп. Им для черной мессы. Вон, видишь, отец, ящик валяется здоровенный? Так там вакса. Они его собрались ваксой всего раскрасить. И какие-то их ритуалы устроить. Чего-то такое.
– Это кто ж хотел, собаки, что ли? Что ты несешь? – строго спросил монах.
– Не, не собаки. Хозяева ихние, сатанисты.
– А собаки-то кто тогда?
– Ну, исполнители.
– А, как всегда, исполнителей перебили, а заказчики ускользнули, да? Причем совершенно бесплатно?
Мент с понурой головой разводит руками и медленно уходит к с своим.
После ясное прозрачное утро, и Доктор завтракает в богатом кафе на террасе. Рядом Васина дочка. Понятно, что это «Боско-кафе», оттуда прекрасный вид на Красную площадь. Виден Кремль. Над ним, как всегда, летают стаи ворон, они зловеще каркают. Доктор читает свежую газету. Там текст: «Особые черные сенбернары, состоящие на службе в прокуратуре, подкидывают наркотики обыскиваемому, когда против него нет улик».
Доктор вдруг припоминает этих черных сенбернаров, которых он видел на карточках из Васиной съемки на черной мессе. Идут кадры: эти собачки в синих прокурорского вида собачьих костюмчиках сидят на мессе в VIP-ложе. Потом кадр – бляди-блондинки пляшут голые, потом с потолка сыплется угольная пыль, она сверкает в лучах фонарей и прожекторов, и бляди постепенно – от кадра к кадру – становятся брюнетками и даже негритянками. Эти кадры сопровождаются музыкой Высоцкого: «Мы топливо отнимем у чертей, свои котлы топить им будет нечем». Потом этих блядей намазывают черной икрой пиратской – ее лопатами накидывают люди в пиратском прикиде с кривыми ножами, в тельняшках и банданах. А потом кобели слизывают икру с блядей, рвут на них трусы – и репортаж на этом кончается.
Доктор зевает, ему уже скучно думать про черные мессы, они ему надоели. Он перелистывает страницу, заглядывает в новый раздел и улыбается, тыкает пальцем в газету и говорит:
– Ну вот, видишь, а ты говорила, что я чудовище! Это не так. Точнее, я уже не чудовище. Со вчерашнего дня. Видишь, возраст согласия теперь четырнадцать лет.
– Это что за возраст такой?
– А такой, что меня теперь не посадят за совращение малолетних. То есть совращение тебя. Вашему брату теперь разрешается выходить замуж с четырнадцати лет.
Они смеются. Светит солнце.
К молодым подходит дедушка, его роль играет Тихонов – Штирлиц, он в берете и темных очках – как в том кино, где он играл слепого ветерана. С ним собачка-поводырь на поводке. Собачка – черный лабрадор. Слепой подходит ближе и говорит:
– Дайте мне воды, пожалуйста.
Доктор смотрит не очень довольно, однако же подает початую бутылку «Святого источника». Слепой кидает в бутылку некую таблетку и выливает полученную жидкость на собаку, и с нее начинает сходить черная краска. Оказывается, этот лабрадор бежевый, перекрашенный. Он смотрит очень умно на Доктора. Слепой снимает очки и тоже смотрит на Доктора и говорит:
– Спасибо вам, что избавили нас от этих негодяев. Теперь русские собаки доброй воли наконец могут вздохнуть спокойно. А то, вот видите, нам даже пришлось перекрашиваться... Сколько ж они нас мучили!
Доктор, конечно, удивлен, но особо не показывает вида.
Штирлиц говорит ему:
– Ради Бога, примите от нас, сирот, скромный подарочек на память.
Он кладет Доктору на стол старый, потертый портфель-дипломат. Доктор брезгливо осматривает этот портфель и наконец открывает его, а там куча денег бумажками по пятьсот евро.
– Что это? Откуда это у вас?
Штирлиц порылся в денежных пачках и достал оттуда кипу листков, это ведомость с такой шапкой: «Взносы первичной организации сатанистов ЦАО Москвы за I квартал. Строго секретно». И дальше там фамилии и суммы цифрами и прописью.
На лице Доктора сомнение. Штирлиц понимает это и говорит:
– Берите! Не то я сейчас позову милиционера! Вам лучше взять это и уйти.
– Гм... А вам?
– Послушайте, мы сами о себе позаботимся. Вы же видите: тут только за первый квартал. Нам хватит...
Доктор прощается с лабрадором и его хозяином, те отходят в сторону, останавливаются и смотрят на собачье шествие, которое как раз начинается на Красной площади. Первая колонна – сенбернары, причем первый ряд запряжен в тележку типа тех, которые везли тут же на первомайских демонстрациях и там щиты по бокам с надписью «Повысим спасаемость людей в горах на 10 процентов по сравнению с прошлым годом!»
Дальше идут светлые, такие безобидные собачки, на их тележке слоган: «Люди слепы, без нас они погибнут».
Третья колонна – волкодавы с текстом «Мы волчьей крови, но служим людям».
Четвертая – «Скажи наркотикам „нет“!».
Пятая – «Граница на замке, спасибо нам!».
Шестая колонна идет со слоганом «Россiя – для русских собак! Бей черных, это звери! Звери, вон из Москвы!».
И так далее.
Из динамиков идет песня «Пропала собака».
Штирлиц стоит в стороне и, сняв очки, плачет от счастья. Он шепчет про себя:
– Ей-богу, как в 91-м у Белого дома...
Доктор, посмотрев на марширующих собак, открывает дипломат, достает оттуда пятисотевровую бумажку и подсовывает под пепельницу. После он берет Васину дочку под руку, и они уходят. Бьют куранты.
На экране крупно: «Happy end». И далее мелко – титры.
Титры идут на фоне сцены в почти опустевшем кафе. В котором в дальнем углу сидит дама в платочке типа хеджаба, лицо ее спрятано за раскрытой книгой, видно ее название на обложке: «Влюбленный опричник». Там нарисован червонный валет и метла с головой черного лабрадора. Когда молодые отходят подальше, из-за обложки высовывается голова дамы – это Васина бывшая жена. Она задумчиво смотрит на свою дочку рядом со старым козлом...
* * *
– Странное совпадение, – сказал Доктор задумчиво, когда они вышли из кинозала, – нас одинаково зовут...
Иногда он просто ей рассказывал про всякие книжки или даже их пересказывал. Надо же чем-то заполнять паузы. Между первой и второй. Не лежать же действительно молча...
– ...При советской власти покажи палец – и уже смешно. Покажи дулю в кармане – так и вовсе гениально. Потому «Живаго» казался нам таким ломовым. А поди перечти его сейчас – так это ж слабо... Ну и что с того? Тогда-то это было круто – написал антисову в совке и тиснул на Западе! И ему присудили Нобеля! Конечно, мы были воспитаны на пустой ерунде, на том, что ерунда – это единственно возможная в жизни вещь. И что-то чуть лучшее, чем дрянь, уж нам казалось гениальным... А на самом деле текст-то слабый. Герой размытый, Лара – никакая, все как-то путано. Примечательно, что прежде Живаго нам казался тонким – вот интеллигент как осмысливал революцию. Ну, хоть здравый смысл в этом был – примкнуть к победителю. Сейчас же видно, что Живаго развел пафос вокруг банального грабежа и передела собственности, и теперь, когда большевики сдулись до состояния пшика, каким действительно жалким выглядит Живаго с его беспомощной болтовней, с его пусканием пузырей!
Ей и это нравилось слушать. Она знала сотни три стихов Пастернака наизусть в отличие от него – но незачем было про это с ним. Это б снизило настроение...
– А вот такой есть дедушка Мэйлер, ломовой писатель! Кажется, он жив еще, как ни странно. Так его старая книжка мне недавно попалась – «Крутые парни не танцуют». Там очень смешно: от одного парня ушла жена, он запил и трахнул какую-то крашеную блондинку. Масть тут важна, потому что у него жена тоже была крашеная, и получился такой акт ностальгии. Половой акт ностальгии. Ха-ха. Дальше у него провал в памяти – наверно, белочку поймал, в смысле белую горячку. И вот приходит мент знакомый к нему домой и говорит: «Ты, это, имей в виду, щас облавы начнутся, борьба с наркотиками – так что ты свою траву-то перепрячь, которую мы с тобой на пару курим. Но только я тебе ничего не говорил». И этот парень едет в лес, где у него тайник, лезет туда рукой, чтоб вытащить мешок с травой, но вместо этого вытаскивает... отрезанную женскую голову. Крашенную в блондинку. Как он любит. Парень кидает обратно в нору эту непонятно чью голову, успев на нее глянуть мельком только с затылка, мчится домой и там уходит, то есть возвращается, в запой. Побухав так пару дней, он все-таки собирается с силами и едет забрать эту бедную голову из своего тайника. Приезжает, значит, лезет в норку... А там уже две головы! Практически одинаковые. Он чуть с ума не сходит, на фоне запоя тем более. Привозит головы домой, а там у него сидит старик отец, приехал помирать, у него рак под занавес. Он лысый от химиотерапии. И вот этот умирающий папаша, чтоб развеяться, едет на катере и топит эти головы (одна оказалась жены, а другая – той подружки, которую он снял по пьянке). Старик был человеком основательным, он еще проволоку продевал в глазницы, когда привязывал эту расчлененку к якорю, чтоб не всплыла. И там еще был среди толпы персонажей один пидорас-миллионер, который только с одной женщиной чувствовал себя не пидорасом.
– Это как – не пидорасом?
– А так, что она ему делала оральный секс не простой, а трахала его языком, но при этом все-таки была баба. (Главный персонаж с этой дамой тоже был знаком в свое время и тоже любил так побаловаться – так она ему на зону, он сидел, забыл за что, писала письма с таким обращением: «Здравствуй, жопа!» И он от греха подальше, чтоб не было претензий от братвы, а то опустят, перестал с ней переписываться.) И вот у него такая появилась иллюзия, что он не пидорас, раз живет с бабой. Ну тут слишком он затончил все, Мэйлер этот. И короче, миллионер этот на этой даме женится, потому что пидорасом ему быть страшно не хочется. Свадьба, значит, брачная ночь, он снимает с невесты фату и подставляет ей свою задницу: «А ну-ка давай!» Она говорит: «Отвали, пидор, извращенец». – Как так, а супружеский долг сполнять? Я на тебе зачем женился?» – «Супружеский, – говорит, – исполню легко, вот, легла, еби давай, все, как положено. А к мерзостям меня никакой суд не приговорит». Короче, парень понял, что попал, и с горя застрелился на пляже под крики чаек. Там наворочено всего, типа, жена главного героя любила неграм давать, и все такое прочее, но в целом произведение жизнерадостное и жизнеутверждающее.
А «Двери восприятия»? Ломовая тоже книжка. Я как ее прочитал, побежал скупать все, что этот Хаксли написал. Но все остальное оказалось просто невозможно читать, это такая графоманская жвачка. Ну, короче, в этой самой его тоненькой книжечке про то, что... если совсем коротко, то главная беда людей, причина того, отчего им скучно живется и жизнь проходит зря, – это приоритет инстинкта самосохранения. Типа, лишь бы выжить, лишь бы наварить. И если б все были такие всегда, то человечество стало б просто сборищем дешевых самовлюбленных жлобов. Но к счастью, инстинкт этот можно немного пригасить, и способ простой: надо, чтоб в мозгах была нехватка питательных веществ. Вот тогда какая-то там перемычка размыкается, и человек видит красоту Вселенной и прочее в таком духе. Всякие видения и откровения – они как раз во время поста и бдений бывают. Вот отчего святые такие, какие они есть, и вот почему они не бросают все и не бегут устраиваться брокерами или в пиар нефтянки. Они-то знают, в чем настоящий кайф. Так, а еще есть мутанты, у которых эта перемычка разомкнута всегда. Они с утра до вечера видят красоту мира, слышат роскошные звуки и ощущают гармонию по полной. В нашем простом быту среди тех, кто не понимает, таких называют гениями. С результатами их деятельности можно легко ознакомиться, этим добром как раз заполнены галереи и библиотеки. Ну и вот все эти краски и звуки, вся красота – это у них каждый день. А остальные живут и видят только мерзость вокруг. Зато они могут бабла срубить или пойти зарезать кого-нибудь. Да, забыл сказать: этот Хаксли и не святой, и не гений. Он этого состояния достигал при помощи ЛСД, которая в те годы – 50-е, что ли, – наркотой не считалась. А теперь все, поезд ушел. Привет...
А вот был еще такой рассказ у Франса, ты его не знаешь, – «Жонглер Богородицы». Или даже Богоматери.
– Парижской?
– Ну перестань. Ты будешь слушать или нет?
– Ты что, не видишь – я уже слушаю.
– Ну вот. Рассказ очень поучительный, стебовый такой. Там был такой бедный бродячий жонглер. Он был страшно ловкий. К примеру, мог жонглировать двенадцатью ножами – и хоть бы что. Так он был в принципе смирный и богобоязненный, но вмазать любил.
– А насчет прочего? Женщин?
– Не, насчет этого не сильно он... А Богоматерь тут начинается с того, что он ей иногда молился. Ну и так однажды на гастролях, в смысле он шел из одной деревни в другую, ему встретился монах. Тоже бродячий. И сагитировал его поступить в монастырь. А там монахи соревновались, кто лучше будет поклоняться Марии. Один фигуры высекал из камня, другой рисовал, третий сочинял трактаты, четвертый – стихи, ну и так далее, и все это они посвящали, понятно, ей. А жонглер ничего такого не умел и поэтому сильно расстроился. Это было заметно со стороны всей братве. А потом монахи смотрят – жонглер такой довольный ходит. Подозрительно – с чего бы? Стали за ним следить и заметили, что он так и норовит в часовню ходить в одиночку, чтоб рядом никого. И решили подсмотреть. Подкрались они, смотрят в щелочку и видят: парень стоит у алтаря вверх ногами и жонглирует двенадцатью ножами. Монахи так поняли, что человек не в себе, что он много на себя берет, и решили его из часовни попросить. Но тут вдруг им явилась лично Богоматерь и вытерла пот со лба этого жонглера. Типа, ей понравилось, что парень выкладывался. Он оказался прав: решил для нее делать лучшее из того, на что способен, что умеет лучше других. И она, видишь, оценила. О как.
Зина все выслушала и говорит:
– А я вот ебаться лучше всего умею, так я, значит, тоже...
Доктору вообще не нравилось такое, чтоб девушка говорила слово «ебаться», а случаи богохульства так и вовсе его злили.
– Да пошла ты на хуй! Что ж ты несешь, любимая! Так ты вообще начнешь меня спрашивать, чем занимался Бог, пока не создал человека.
– А правда – чем?
– Слушай, я ж сказал – иди на хуй. Пожалуйста. Я тебя очень прошу.
– Ты мертвую уговоришь, – сказала она и кинулась на него. Практически как дикий зверь. Было весело даже не от этого, не от чужого тела, а в основном оттого, что кому-то оно, твое тело, так интересно и кажется прекрасным. И далее: раз оно отражает этот мир, так, может, и сам этот мир не так уж плох? И рановато мы на него почти совсем уж было махнули рукой? В этом, может, и вся для нас интересность любви? А иначе и на хер бы она нам – не фрикций же ради и не для новых детей, которых мы уж и не планируем делать...