18

Рим, Виа Annua

– Куда дальше, signore?

– У развилки сверните на Виа Ардеатина, а потом поезжайте прямо.

– Хорошо.

Таксист не хотел поддерживать разговор, и это устраивало Пауля. В то время как такси оставляло позади центр Рима за старой городской стеной, которую они только что проехали через ворота Сан-Себастьяно, он откинулся на спинку заднего сиденья «рено», не в состоянии думать ни о чем другом, кроме как о кошмаре прошлой ночи, так похожем на кошмар ночи предыдущей. Снова Ренато Сорелли убегал от призрачного незнакомца, бежал через темный, густой лес.

Паника, охватившая его, охватила также и Пауля, неожиданно оказавшегося на месте происшествия. Он хотел помочь Сорелли, но не мог даже пошевелиться. Его ноги будто вросли в землю. Ему пришлось беспомощно смотреть, как преследователь швырнул Сорелли на землю, замахнулся на него обнаженным кинжалом и нанес удар, после чего Сорелли замер и перестал подавать признаки жизни. Убийца поднялся, но Пауль по-прежнему не узнавал его. Только когда неизвестный исчез где-то в темном лесу, к Паулю вернулась способность двигаться. Он подбежал к Сорелли и склонился над ним. Но было слишком поздно: он смотрел в стеклянные глаза мертвеца, а в сердце Сорелли торчал серебряный кинжал.

В сердце Сорелли? Пауль смутился и присмотрелся получше. Перед ним лежал не Сорелли. Мертвец был гораздо более худым, и лицо его не было таким мясистым. Наоборот, кожа прямо-таки натянулась на его костях и придавала этому человеку вид мертвеца еще при жизни. Перед ним лежал Джакомо Анфузо, и на его лбу горело 666, число зверя, число дьявола! Пауль обрадовался, когда кошмар закончился и он проснулся. Смерть Анфузо стала бы для него тяжелой потерей. Даже если Джакомо Анфузо, которого он встретил накануне вечером в Иль-Джезу, и был лишь тенью самого себя, сломленным" и запуганным человеком, Пауль относился к нему как к близкому родственнику. А одной смерти в маленькой семье было более чем достаточно. Почему только подсознание мучает его этими кошмарами? Может, так проявлялся его страх оказаться однажды в полном одиночестве? Свою первую семью Пауль потерял так давно, что даже и не вспоминал о ней. Это было ужасное чувство – потерять теперь и вторую семью и опять не суметь ничего сделать.

Не кошмар ли вынудил его вызвать такси и поехать к старому сиротскому приюту? Пауль не думал, что отец Анфузо действительно сможет рассказать ему нечто важное. Накануне они были совершенно одни в Иль-Джезу, и Анфузо спокойно мог бы довериться ему. Так зачем же он едет за пределы Рима, к сиротскому приюту Сан-Ксавье?

Чтобы выказать Анфузо подобающее ему уважение? Конечно. Но, если быть честным с самим собой, то и для того, чтобы удостовериться: видение было просто ночным кошмаром – по крайней мере, на этот раз.

 

19

Рим, Трастевере

– Надень коричневую куртку, она теплее.

– Мама, зима уже закончилась! – возмутилась Катерина.

– Зима, может, и закончилась, но сумасшедший март еще только начался. Ты только посмотри в окно – какие страшные тучи! Кроме того, сегодня значительно прохладнее, чем вчера. Я, во всяком случае, оденусь потеплее!

И Антония демонстративно потянулась к своей красной стеганой куртке и надела ее.

Дочь, стоявшая рядом с ней в прихожей возле вешалки, удивленно посмотрела на нее.

– Разве ты тоже идешь на улицу?

– Хочу немного подышать свежим воздухом. Воспользуюсь случаем и схожу за покупками. А заодно провожу тебя в школу.

Это заявление, похоже, шокировало Катерину.

– Что ты собираешься сделать?

– Проводить тебя в школу. Прекрасная возможность немного проветриться. Я же не могу все время сидеть за компьютером и размышлять о Рембрандте.

– Ты не можешь провожать меня в школу!

– Почему?

– Потому что мне будет неловко! – Катерина уперла руки в бока и посмотрела на Антонию так, будто хотела вызвать ее на поединок. – Мне уже четырнадцать, мама!

– Ну и что? Мне тоже когда-то было столько же.

– И твоя мать тоже провожала тебя в школу?

Антония одарила дочь обезоруживающей улыбкой.

– Время от времени, если нам было по пути.

– И тоже вопреки твоей воле?

– Я не возражала. Мне никогда не было неловко идти рядом с матерью.

Катерина лукаво улыбнулась.

– Да ты уже просто не помнишь.

– Я хорошо помню, что мне бы влетело, вздумай я дерзить родителям.

Катерина возмутилась.

– Угроза насилия считается психологическим насилием. Я могла бы пожаловаться на тебя, мама.

– Вряд ли: тебе было бы слишком неловко, – возразила Антония, и они обе рассмеялись. – Ладно, давай сделаем так. Мы немного пройдемся вместе, но как только школа окажется в поле нашего зрения или как только мы увидим, хотя бы издали, одну из твоих подруг, я постараюсь стать незаметной. Согласна?

После короткого размышления Катерина кивнула.

– Согласна.

У Антонии камень упал с души, но она и виду не подала. Накануне она чуть с ума не сошла от беспокойства. Катерина пришла домой в половине одиннадцатого – как они и договаривались.

Однако и ночью Антония не могла обрести покой – все думала о предупреждении отца Сорелли и о его внезапной, жуткой смерти. Она почти не спала и снова и снова задавалась вопросом, есть ли какая-то связь между убийством иезуита и рукописью, которую он у нее просил. Может, они с дочерью находятся в страшной опасности?

Наверное, надо все-таки пойти в полицию. Но это необходимо хорошенько обдумать. Она посвятит раздумьям первую половину дня. Прежде всего, она будет чувствовать себя лучше, если Катерина не станет бродить в одиночестве по улицам. Предупреждение Сорелли висело над ними, как дамоклов меч.

Естественно, Катерина не захотела надевать теплую куртку. Вместо этого она потянулась к джинсовой куртке, которую даже не застегнула. Во всяком случае, не до конца. Но когда они шли по узким переулкам Трастевере и резкий ветер ударил им в лицо, пальцы Катерины просто залетали по кнопкам. Мысленно усмехнувшись, Антония спросила себя, была ли она раньше такой же, как ее дочь.

По дороге они говорили о школе, и Катерина весело болтала об одноклассниках и учителях. Беззаботность дочери наполнила Антонию радостью, Был период, после смерти Джулио, когда дочь вызывала у нее серьезное беспокойство. В то время улыбка исчезла с лица Катерины. Отчаянно пытаясь вернуть дочери способность радоваться жизни, Антония помогла и себе снова обрести почву под ногами. Она была бесконечно благодарна за это Катерине. Антония никогда не говорила ей об этом, но, наверное, дочь все чувствовала.

Ранняя смерть Джулио была самым худшим событием, происшедшим за тридцать девять лет жизни Антонии, и она все бы отдала, чтобы снова увидеть мужа живым. Тем не менее, не случись этой потери, ее отношения с дочерью никогда не стали бы такими близкими.

При этой мысли Антония невольно обняла Катерину за плечи, но та поспешно убрала ее руку.

– Мама! Мы уже почти дошли до школы. Дальше я пойду одна. О'кей? – Во взгляде Катерины была мольба.

Антония не стала сердиться: ситуация позабавила ее, но она сказала как ни в чем не бывало:

– Конечно, иди. До вечера!

– Сіао, [9]Пока! (итал.)
мама!

Поскольку до школы было рукой подать и ее могли заметить одноклассники, Катерина отказалась поцеловать мать на прощанье и пошла вперед упругим шагом беззаботной молодости. Антония смотрела ей вслед, пока девочка не скрылась в здании школы.

Зарядил легкий дождь. Бросив взгляд на небо и увидев там тяжелые тучи, Антония поняла, что дождь скоро станет сильнее. Она подняла воротник куртки и решила заглянуть в бар. Горячий крепкий капучино пойдет ей на пользу и поможет собраться с мыслями. Нужно наконец решить, следует ли рассказать полиции о разговоре с отцом Сорелли. Сильный ветер сделал дождь еще неприятнее.

Антония ускорила шаг и втянула голову в плечи.

Она не заметила две темные фигуры, следовавшие за ней.

– Так когда сворачивать, signore? – Голос таксиста заставил Пауля вздрогнуть и вырвал его из полузабытья, в которое он погрузился во время поездки.

Наверное, сказывалось то, что он плохо спал прошлой ночью. Пока он дремал, пошел дождь. Капли монотонно барабанили по крыше машины. Этот звук убаюкивал Пауля, как и равномерное тихое жужжание стеклоочистителей. Прошло секунд двадцать или даже тридцать, прежде чем он пришел в себя.

– Улица, signore, – напомнил ему водитель. – Вы говорили, что где-то надо свернуть направо. Но где именно?

Пауль напряженно вглядывался в Виа Ардеатина через мокрое от дождя боковое стекло; улица простиралась впереди и позади такси подобно бесконечной ленте. Он никак не мог сориентироваться. Прошло более двадцати лет с тех пор, как Пауль покинул сиротский приют. Очевидно, воспоминания его значительно поблекли за столь долгое время. Или здесь так много понастроили, что он ничего не узнавал?

Наконец он понял, почему все кажется ему таким чужим:

– Мы уже проехали поворот. Вернитесь, пожалуйста!

Таксист равнодушно махнул рукой.

– Да мне-то что. Вы же платите.

– Конечно.

Пауль дождался, пока такси развернется, и снова прижался лицом к окну, на этот раз на левой стороне. Дома сменялись группками деревьев и полями. Он старательно искал здание, которое было бы ему знакомо.

Где-то впереди находится та неприметная развилка, которая ведет в его прошлое.

 

21

Рим, в четырех километрах к юго-западу от Виа Ардеатина

Тучи, сначала повисшие над центром Рима, а затем протянувшиеся за его пределы, открыли шлюзы, и дождь застучал, отдаваясь ужасным эхом, по развалинам Сан-Ксавье. Наверное, было самонадеянно называть сиротский приют в честь святого Ксаверия, который совершил такие великие деяния, подумал Джакомо Анфузо, стоя под дождем и глядя на уединенную, обсаженную дубами и пиниями улицу, которая вела от монастыря к Виа Ардеатина. Святой Ксаверий был спутником Игнатия Лойолы и одним из шести человек, которые вместе с Игнатием основали Общество Иисуса.

Самоотверженно и чрезвычайно умело он вел миссионерскую деятельность в Индии, заронил зерно христианства в Японии и собирался уже отправиться проповедовать истинную веру в Китай, но в 1552 году скончался на острове у южнокитайского побережья. Его правая рука, которую в семнадцатом столетии привезли в Европу, почиталась как святыня. Она лежала на алтаре Франциска Ксаверия в церкви Иль-Джезу – именно там, где Анфузо разыскал человека, которого теперь ждал.

Где же сейчас Пауль Кадрель? Анфузо посмотрел на старые часы, стекло которых было наполовину слепым. Четверть десятого. Может, Кадрель и вовсе не придет?

Вчера вечером в Иль-Джезу у него возникло чувство, что Кадрель не воспринял его всерьез. Анфузо охватило возмущение. Разве он не делал все возможное для маленького Пауля – тогда, в сиротском приюте? Нет, тот не может так просто проигнорировать его! С другой стороны, Анфузо вынужден был признать, что сделанное им открытие было почти невероятным. Неудивительно, если Кадрель ему не поверит. Но он должен был, по крайней мере, выслушать!

Анфузо решил подождать. Пауль Кадрель просто обязан приехать! Когда дождь стал еще сильнее, Анфузо вернулся к сиротскому приюту, чтобы найти там убежище.

Сиротский приют? Горечь охватила его при взгляде на печальные, обугленные развалины того, что некогда было делом всей его жизни – и ее содержанием. Словно это произошло только вчера, он увидел перед собой извивающиеся языки пламени, услышал сбивчивые, испуганные призывы о помощи десятков людей, почувствовал резь в глазах от едкого дыма.

Пожар начался среди ночи, когда в приюте Сан-Ксавье все крепко спали. Анфузо, Сорелли и остальные иезуиты, руководившие приютом, быстро поняли, что огонь невозможно усмирить. Они могли только эвакуировать детей. И это им удалось, благодарение Господу. Обошлось без многочисленных жертв. Если бы огонь разгорелся недалеко от спального корпуса, а не в административной части здания (нет худа без добра), наверное, все закончилось бы иначе.

Но та ночь стала самой несчастливой в жизни Анфузо, и так он считал вплоть до сегодняшнего дня. Пожарная команда прибыла слишком поздно, когда спасать было уже нечего; от здания остались только обугленные стены. Расследование причин возгорания ничего не прояснило. Пожарные в конце концов сказали, что загорелся кабель, хотя почему они так решили, осталось загадкой – как и то, почему огонь запылал посреди ночи, в пустынном административном крыле. Анфузо потратил много времени – долгие годы, чтобы оправиться от потрясения. Та ночь сломала его, он оказался недостойным святого Ксаверия, который никогда не терял силы и веры. Анфузо сдался и упустил шанс приступить к восстановлению сиротского приюта. Ему дали второстепенную должность в римском отделении Общества Иисуса, и в течение долгих лет он довольствовался тем, что ставил печати на малозначимые документы и складывал их в архив. Но огромный вопрос – «почему?» – пожирал его с ночи пожара, никогда не оставляя в покое.

Анфузо нужно было знать причину, которая придала бы смысл беде – и его личной судьбе. Потому он и начал собственное расследование и скоро выяснил, что Бог не отвернулся от него. Господь не случайно посадил его за письменный стол, за которым Анфузо выполнял пустую бумажную работу, изо дня в день, из года в год. Эта должность дала ему доступ к архиву иезуитов, и там он постепенно, деталь за деталью, нашел указания на нечто чудовищное. Настолько невероятное, что сначала он даже не захотел поверить в возможность этого. Анфузо прервал свое расследование – а может, даже полностью прекратил: он сам этого до конца не знал. Возможно, лучше провести последние годы жизни в спокойствии, думал он.

Но затем, вчера ночью, убили отца Сорелли, и с тех пор Анфузо не сомневался, что все это – вовсе не выдумка. Но к кому он мог обратиться? Кому мог доверять? Несмотря на сомнения, он решил наконец, что Пауль Кадрель – именно тот человек, который должен первым услышать правду.

Анфузо снова бросил взгляд на улицу, но нигде не было видно ни одной машины, с тех самых пор, как такси, на котором он приехал, умчалось обратно в Рим. Сиротский приют находился в малонаселенном районе, окруженном лесами и лугами. Тогда Анфузо счел это место идеальным. Природа полезна для детей, они должны играть на свежем воздухе и иметь возможность порезвиться. Теперь, однако, ему уже начало казаться, будто эта местность проклята.

До сих пор вокруг сиротского приюта – вокруг развалин – было только пустое поле и несколько засаженных лесом холмов. Почему за все эти годы никто тут так и не поселился? Анфузо спрятался от дождя у обгорелых стен. Большой щит, наполовину развалившийся и опасно накренившийся набок, запрещал приближаться к развалинам здания, но это его не отпугнуло. Большего несчастья, чем тогда, просто не могло здесь с ним случиться. Тогда…

Когда Анфузо подошел к прямоугольному зданию основного корпуса, произошло нечто странное. Ему почудилось, будто он шаг за шагом возвращается в прошлое. Перед ним был приют Сан-Ксавье – такой, как когда-то. В окнах, еще минуту назад пустых, блестели стекла, стены больше не покрывала копоть – они светились от толстого слоя желтой краски. Похожие на скелет стропила были снова целы и покрыты крупной красно-коричневой черепицей. Ухоженный газон и пестрые клумбы обрамляли посыпанные белым гравием дорожки. Дети играли перед домом, а на спортивной площадке две команды шумно сражались за мяч.

Сердце Анфузо забилось чаще от волнения. Неужели это правда? Неужели Господь повернул для него время вспять и исполнил его самое заветное желание? Неужели эта беда так и не случилась? Он подбежал к группе десятилетних мальчиков, которые играли возле маленькой лестницы у главного входа, и хотел радостно обнять детей. Но внезапно они исчезли, и его руки схватили пустоту. Влекомый инерцией, Анфузо споткнулся и упал. Он сильно ударился лбом о стену, и резкая боль пронзила его череп.

Иезуит сел на мокрую от дождя землю и прислонился спиной к стене. Он сделал глубокий вдох и осторожно ощупал ушибленный лоб. Рука его окрасилась кровью. Еще раз оглядевшись, он снова увидел печальные развалины. С грустью Анфузо осознал, что веселые дети существовали лишь в его воспоминаниях.

Услышав шаги у себя за спиной, он решил, что это очередная галлюцинация. Он больше не хотел терзаться воспоминаниями и закрыл уши ладонями. Теперь он слышал только шум крови. Но когда Анфузо убрал руки, шаги зазвучали вновь, еще громче, чем прежде, и из развалин главного входа подобно злому духу показалась какая-то темная фигура. Она медленно спустилась по лестнице и подошла к Анфузо. Это был большой сильный человек в грубых ботинках, черных брюках и черной куртке. Человек – или все-таки дух?

Лицо под черной шерстяной шапкой едва ли было лицом человека, по крайней мере, не с правой стороны. Там оно напоминало развалины Сан-Ксавье: вывернутое наизнанку, как вскопанное поле битвы, вздутое, красное, будто сырое мясо.

Анфузо никогда еще не видел ничего более безобразного, более отталкивающего. Левая сторона лица тоже была в рубцах, хоть и не в таких страшных.

– Кто ты? – спросил Анфузо, глядя снизу вверх на незнакомца, который теперь стоял рядом с ним: это ужасное зрелище одновременно отталкивало и зачаровывало его. – Ты смерть?

Незнакомец разлепил асимметричные губы и проговорил странным царапающим голосом:

– Для тебя – да, отец Джакомо.

 

22

Рим, Трастевере

Дождь с каждой секундой усиливался. Антония ускорила шаг и тихо выругалась, когда чуть не поскользнулась на мокрой мостовой. Ей оставалось только надеяться, что ее стеганая куртка сможет оттолкнуть влагу и она не промокнет до самых костей, пока дойдет до бара. Еще два квартала, и она на месте!

По пути ей почти никто не встретился. В такую погоду люди старались не выходить на улицу, если у них не было неотложных дел. Мимо Антонии проехало несколько машин, обдав ее брызгами, но других пешеходов, кроме нее, не было.

Впрочем, не совсем. Когда она переходила улицу, надеясь, что на другой стороне ей удастся укрыться от дождя, она заметила двух мужчин, одетых в темное. Они шли еще быстрее и уже почти догнали ее. Оба явно намеревались тоже переходить улицу, будто следили за ней.

Внезапно Антонию охватил страх, и она поняла, что была слишком беспечна. Она так сильно беспокоилась о Катерине, что позабыла о собственной безопасности. Она почувствовала, что мужчины пошли за ней.

Антония огляделась в поисках кого-то, кто мог бы помочь ей, – и упала. Она не обратила внимания на рытвину на мостовой и споткнулась. Попытавшись задержать падение руками, Антония сильно ударилась локтями. Не успела она встать на ноги, как мужчины уже оказались возле нее: один справа, другой – слева. Может, с надеждой подумала Антония, это просто безобидные пешеходы, которые хотят ей помочь?

 

23

Рим, Виа Ардеатина

– Это здесь! – воскликнул Пауль, когда в пелене дождя за домами показалось свободное пространство с большим скальным дубом посредине. – За деревом налево!

– Вы уверены? – спросил таксист.

Его сомнения были понятны. Уже дважды Пауль думал, что нашел нужную развилку. Во второй раз он понял свою ошибку, только когда они уже свернули и предполагаемая улица через два километра привела их в тупик, оказавшись подъездной дорогой к заброшенной мебельной фабрике.

– Уверен.

– Ну, если вы так говорите, – проворчал водитель и включил поворот.

На этот раз Пауль действительно был уверен. Во время прогулки с отцом Сорелли и группой сирот они на этом месте сделали привал. Сорелли поймал Пауля, когда тот хотел забраться на дерево, и шутливо потаскал его за ухо.

Такси свернуло с Виа Ардеатина и загремело по более узкой улице, находившейся в ужасном состоянии: здесь была выбоина на выбоине. Пауля сильно подбрасывало на ухабах.

– Надо бы потребовать с вас надбавку за риск, – проворчал водитель. – Это действительно нужная вам улица?

– На этот раз – да.

– Жаль.

Машина ехала все медленнее. Пауль наклонился вперед и взглянул на спидометр между спинками передних сидений. Тридцать километров в час.

– Нельзя ли ехать быстрее?

– Не на этой улице. Конечно, если вы хотите добраться до места живым.

Пауль нетерпеливо смотрел через ветровое стекло, на котором беспрерывно работали стеклоочистители, на скудный ландшафт, который при такой погоде выглядел довольно мрачным. Его внутреннее беспокойство росло с каждой минутой. Снова и снова Пауль думал о кошмаре, в котором он увидел перед собой мертвого отца Анфузо.

 

24

Рим, возле развалин Сан-Ксавье

– Твое лицо!

Анфузо поднял правую руку и показал на искаженное лицо мужчины. Его вытянутый указательный палец дрожал.

– Видок не очень, да? – Раздался хриплый кашель, который, очевидно, должен был представлять собой горький смех. – А ведь когда-то я был красивым мальчиком. Вы называли меня маленьким ангелом, и имя у меня было соответствующее.

Анфузо снова недоверчиво посмотрел на собеседника, но теперь уже по другой причине. Ему показалось, что он узнает это лицо – по крайней мере ту его часть, которая была не полностью изуродована. Маленький ангел…

Он увидел перед собой светловолосого кудрявого мальчика лет десяти или одиннадцати. Всегда веселый ребенок, который быстро стал любимцем всех иезуитов и работников Сан-Ксавье. Звали этого мальчика…

– Анжело?

– Ты узнал меня, отец Джакомо? Через столько лет?

– Но… твое лицо! Что с ним…

– Ты забыл о пожаре? – Снова прозвучал странный смех, от которого у Анфузо кровь застыла в жилах. – Неужели ты не видишь, что он сделал – вот здесь, и еще тут?

Анжело указал на развалины у себя за спиной, а затем на свое лицо.

– Это произошло во время пожара? – Анфузо недоверчиво покачал головой. – Я не знал. Я всегда думал, что никто серьезно не пострадал.

– Ты не хотел этого знать, тебе это было неинтересно! – укоризненно ответил Анжело. – Ты ни о ком не заботился, в том числе и обо мне, своем маленьком ангеле. Помнишь ли ты, что это ты меня так назвал?

Анфузо кивнул и сделал нечто, чего не делал уже много лет: он заплакал.

При взгляде на эту гримасу, которая когда-то была ангельским личиком, он внезапно осознал свои промахи и слабости – степень своей вины, – и ему стало мучительно больно. Он не смог бы вернуть лицо мальчику, но мог бы позаботиться о нем – нет, должен был позаботиться. Тогда Анжело не был бы таким ожесточенным.

– Я все исправлю, – пообещал Анфузо. – Я позабочусь о тебе, Анжело!

– Теперь, когда ты почти мертв?

– Мертв?

– Ты оставил меня одного в аду. Теперь я отправлю тебя туда, где нахожусь сам!

Эти слова напомнили Анфузо, что перед ним не маленький невинный мальчик, а озлобленный мужчина. Он понял, что уродство Анжело было не только внешним. Как раковая опухоль, оно распространилось по телу одинокого ребенка, который чувствовал себя брошенным на произвол судьбы. Его душа также была искалечена, наполнена ненавистью и жаждой мести. Понимание этого и осознание того, что Анжело хочет его убить, придали Анфузо сил.

Он выпрямился и одновременно оттолкнулся от стены; пошатнулся, но встал и устоял на ногах. Затем бросился мимо Анжело к развалинам, поднялся на четыре лестничные ступени и погрузился в унылые остатки сиротского приюта. Возможно, ему удастся спрятаться внутри и дождаться помощи. Ведь с минуты на минуту должен прийти Пауль Кадрель! Анфузо споткнулся о мусор, валявшийся повсюду, и чуть не упал. В последнюю секунду он оперся на стену и попытался сориентироваться. Раньше он знал каждый закоулок сиротского приюта, но тогда это было обычное здание. Развалины же казались Анфузо совершенно другим миром, чужим, даже враждебным, как будто дом сговорился с Анжело и был против него. Зазвучали чьи-то шаги, и в проход вышел Анжело. Его вздутые губы вздрогнули, когда он заметил Анфузо. Вероятно, это была улыбка. Улыбка ангела смерти. Анфузо знал, что у него нет ни единого шанса. Анжело был гораздо моложе, быстрее и сильнее. И его направляла ненависть.

Анжело медленно подошел к нему. Анфузо смирился с неизбежным и закрыл глаза. Он думал о маленьком мальчике с ангельской улыбкой, когда сильная боль пронзила его грудь.

 

25

Рим, Трастевере

Незнакомцы оказались не безвредными пешеходами, и они определенно подошли к Антонии не для того, чтобы ей помочь. Она поняла это в ту же секунду, когда их руки железной хваткой сомкнулись вокруг ее плеч. Да, они помогли ей встать на ноги, но держали так крепко, что пытаться бежать было бессмысленно. Антония хотела закричать, но страх сдавил ей горло. Ей даже пискнуть не удалось. Неужели на улице нет никого, кто мог бы ей помочь? Но времени на то, чтобы искать спасителей, у нее не осталось. К ним на огромной скорости подъехал серый автофургон и резко затормозил, обдав их водой из лужи. Антония даже не смогла посмотреть на водителя, так быстро похитители подтащили ее к машине, распахнули дверь грузового отсека и швырнули ее внутрь.

Прыгнув за ней в кузов, они закрыли дверь. В ту же секунду автофургон снова пришел в движение и моментально набрал скорость. Если кто-то и стал свидетелем похищения, то к моменту приезда полиции машины уже и след простынет.

Может, кто-то запомнил номерной знак, мелькнула у Антонии мысль. В детективах, которые она редактировала, такое происходило часто.

В грузовом отсеке было холодно и темно, хоть глаз выколи. Она не видела похитителей. Возможно, они сели у двери, чтобы не дать ей сбежать. Сесть в другом месте было бы глупо.

– Что вам от меня нужно? – спросила Антония в темноту; голос ее дрожал.

Однако ответа не последовало.

 

26

Рим, у развалин Сан-Ксавье

Такси, объехав огромную выбоину, подкатило к обочине, и водитель, нахмурившись, выглянул наружу.

– Вам действительно сюда?

– Да, действительно, – ответил Пауль и достал портмоне. – Сколько с меня?

Водитель бросил быстрый взгляд на счетчик и назвал цену, которая оказалась весьма значительной.

– Наверное, я лучше подожду вас, signore.

Пауль вышел.

– Нет, спасибо. Я не знаю, сколько здесь пробуду. У меня нет с собой такого количества денег, чтобы позволить себе оплатить простой.

Водитель широко улыбнулся и протянул Паулю визитку.

– Тогда позвоните мне, если я вам понадоблюсь. Может, для того, чтобы уехать отсюда. Мобильный у вас с собой?

Пауль похлопал по правой стороне кожаной куртки и почувствовал небольшую выпуклость.

– С собой.

Когда такси развернулось и поехало по ухабистой дороге, Пауля охватили сомнения.

Отца Анфузо нигде не было. Может, он охотится за призраками, да еще и за чужими? Учитывая, каким странным Анфузо показался ему вчера, Пауль не удивился, если бы иезуит давно позабыл о встрече, которую сам же и назначил. С другой стороны, он слишком хотел поговорить с Паулем с глазу на глаз.

С глазу на глаз! Наверное, Пауль – единственный человек в этой пустынной местности. Он издал короткий хриплый смешок, который, однако, застрял у него в горле, когда его взгляд скользнул по развалинам Сан-Ксавье. Он впервые увидел сиротский приют в таком состоянии. Печальное, ужасающее зрелище. Трудно представить, что когда-то более двухсот детей наполняли это место жизнью. Пауль мысленным взором увидел себя и своих приятелей, резвящихся здесь, но это тут же показалось ему картинкой из другого мира. Все выглядело мертвым и покинутым – как Богом, так и людьми.

Уже не в первый раз за это утро Пауль посмотрел на часы. Почти десять. Возможно, Анфузо был здесь, но устал ждать, ведь Пауль не прибыл в назначенное время. Пауль рассердился на себя за то, что не выехал пораньше. Он просто не ожидал, что ему будет так трудно найти дорогу. И он не знал, что за прошедшие двадцать лет дорогу ни разу не ремонтировали. А впрочем, зачем? За приютом Сан-Ксавье ничего не было, и где-то впереди улица вливалась в большую, вероятно, с более регулярным движением. Сильный дождь заставил Пауля искать убежища в развалинах. На щит, запрещающий входить на территорию развалин, он не обратил никакого внимания.

Пауль быстро преодолел маленькую лестницу, которая раньше казалась ему гораздо больше, и погрузился в полумрак того, что некогда было величественным главным корпусом Сан-Ксавье. Он укрылся под маленьким выступом и стал думать, что делать дальше. Стоит ли ему ждать отца Анфузо, который, наверное, давно покинул это унылое место или даже вовсе не приходил сюда? Может, ему просто показалось, но Пауль решил, что тяжелый запах гари чувствуется до сих пор, даже спустя столько лет. Это, наверное, была ужасная ночь, наполненная потрескиванием пламени и криками двухсот человек. Он обрадовался, что ему не довелось пережить подобное. Пожар случился примерно через две недели после его прощания с Сан-Ксавье. В уцелевших развалинах сиротского приюта все еще жила беда. Пауль даже подумал, что слышит тихий крик о помощи, хриплый, почти неуловимый. Казалось, его уже двадцать лет издают ветхие стены, и он все никак не затихнет. Но когда призрачный голос раздался снова и отчетливо назвал имя Пауля, по его спине пробежала дрожь.

Он отбросил мысль о призраке и крикнул:

– Отец Анфузо! Это вы?

– Пауль!

Больше голос ничего не сказал, и он был настолько тихим, что Пауль не был уверен, не послышалось ли ему.

Он пошел на голос, повернул налево, перелез через кучу камней и упавшую балку. Свернув за угол, он увидел его – отца Анфузо!

Иезуит казался еще меньше ростом и еще более хрупким, чем вчера вечером. Он полулежал на земле. Верхняя часть его туловища и голова опирались на груду развалин. Одну руку он прижимал к левой стороне груди, другую – ко лбу. Когда Анфузо заметил Пауля, его тонкие губы сложились, чтобы произнести слово, но с них не сорвалось ни единого звука. Однако Пауль понял, что Анфузо зовет его.

Он быстро преодолел последние разделяющие их метры и опустился рядом с ним на колени. С левой руки Анфузо капала кровь, а между пальцами серебристо поблескивала рукоятка какого-то оружия – как подумал Пауль, кинжала.

Анфузо убрал руку ото лба, будто пытаясь схватиться за Пауля. Тот в ужасе уставился на горящее там кроваво-красное число: 666! Число зверя, число дьявола!

Как в недавнем кошмаре. Какое-то мгновение Паулю казалось, что он падает в бездонную пропасть. Реальность будто смешалась с его снами. Но происходящее было не сном, а ужасной правдой. Отец Анфузо все еще пытался что-то сказать, и Пауль наклонился к умирающему, почти прижимаясь ухом к его губам.

– Ты должен знать это, Пауль, – прошептал иезуит. – Петр…

И замолчал. Голова Анфузо склонилась набок, его руки бессильно опустились, тело ослабело. Пауль понял, что он умер, но не хотел в это верить. Напрасно пытался он нащупать пульс иезуита, уловить его дыхание. Глаза Анфузо были неподвижны: они смотрели в другой мир.

Скорбь и ярость охватили Пауля. Он не смог предотвратить это, хотя и предвидел! Борясь с эмоциями, угрожавшими его рассудку, он потянулся за мобильным телефоном. Надо сообщить в полицию.

Но Пауль не успел этого сделать. Какой-то шум заставил его обернуться, и то, что он увидел, настолько напугало его, что он пробормотал в трубку что-то невразумительное.

Перед ним, меньше чем в десяти метрах, стоял крупный мужчина, одетый в темную одежду, в черной шерстяной шапке. Лицо под ней вряд ли заслуживало права так называться: оно было так обезображено, что самый гениальный гример Голливуда не смог бы наложить более устрашающий грим.

Даже в обычных обстоятельствах Пауль испугался бы сразу, как только увидел его, но здесь, в развалинах, где только что умер отец Анфузо, его просто сковало страхом. Он ни секунды не сомневался в том, что видит перед собой убийцу Анфузо.

Изуродованный быстро приближался к нему. Пауль вскочил и стал лихорадочно думать, что же предпринять. Природа не обделила его силой, а поскольку он регулярно занимался спортом, то оставался в хорошей форме, но его противник походил на живую боевую машину. Пауль торопливо выудил из-под обломков камень величиной с кулак и швырнул его в незнакомца. Однако тот вовремя нагнулся, и камень ударился о стену. Пауль побежал в противоположном направлении, все еще судорожно размышляя, как переломить ситуацию в свою пользу. К несчастью, его телефон остался лежать рядом с убитым иезуитом.

Но звонок в полицию тоже едва ли помог бы ему. К тому времени, когда здесь появится первая патрульная машина, все давно уже будет кончено. Пауль завернул за угол и побежал по темному коридору. Он слышал за спиной торопливые шаги убийцы. Забежав в дверной проем, Пауль попал в наполовину обвалившуюся комнату, где схватил какую-то деревяшку, наверное обломок мебели. В ладонь его левой руки вонзилась заноза, но он не обратил на это внимания. Когда преследователь добрался до помещения, Пауль швырнул деревяшку в коридор, прямо в ноги противнику. Как Пауль и надеялся, убийца споткнулся и упал, но умудрился ослабить удар от падения, выставив вперед руки.

Пауль бросился к нему и прижал животом к полу, схватил за горло и стал душить. Он не хотел убивать его, несмотря на охватившую его ярость. Но он должен был подавить сопротивление противника, пока находился в выигрышном положении.

Он медленно повернул голову мужчины влево и понял, что эта сторона его лица изуродована не так сильно, как другая. Несмотря на покрывающие ее многочисленные шрамы, здесь все же оставались участки неповрежденной плоти. На мгновение Паулю показалось, что он знает этого человека, но он наверняка ошибся.

Убийца воспользовался тем, что Пауль ненадолго отвлекся, и с силой ударил его ребрами ладоней в бока. Внезапная боль заставила Пауля разжать хватку. Оба тяжело дышали, но изуродованный мгновенно перешел в нападение. Пауль попытался уклониться, но движения его были слишком медленными. Убийца швырнул его на пол, и они покатились по полу, продолжая борьбу.

Пауль был не таким крупным, как его противник, который, кажется, состоял из одних мышц. И вот он уже лежал навзничь, а противник нависал над ним. Прямо перед собой Пауль увидел искаженную гримасу вместо человеческого лица. Убийца потерял шапку во время борьбы. Пауль понял, что у того нет волос. Ни волос на голове, ни бровей, ни ресниц. На черепе тоже было несколько шрамов, хотя он был не настолько обезображен, как лицо. В глазах без ресниц Пауль прочитал дикую решимость.

Он понял, что должен действовать, и как можно быстрее; он резко согнул ноги в коленях, ударил ими убийцу в спину и перебросил его через себя. Шатаясь и тяжело дыша, Пауль встал на ноги – и уловил какое-то движение позади себя. Из-за спины у него выскочил еще один мужчина, тоже в темной одежде, держа в руке дубину или палку – все произошло настолько быстро, что Пауль не успел понять, что это. Неожиданно мужчина замахнулся. Пауль нагнулся, но, несмотря на это, что-то сильно ударило его по голове. На него накатила тошнота и слабость, а затем не осталось ничего, кроме черноты, в которую он падал, как в бесконечную колодезную шахту.

Чернота превратилась в серое покрывало. Как туман, который окутал его. Пауль услышал голос, но не понял слов. Туман постепенно редел, к Паулю возвращались чувства, а вместе с ними – воспоминание об умирающем отце Анфузо, изуродованном мужчине и втором неизвестном, который выскочил у него из-за спины.

Пауль лежал на полу, а над ним было чье-то лицо. Не изуродованное рубцами, а такое, которое женщина, пожалуй, назвала бы приятным: смуглое, окруженное черными вьющимися волосами. Должно быть, это лицо второго мужчины – того, кто ударил его. Сколько времени прошло с тех пор? Секунды, минуты? Пауль, хоть и не полностью пришел в себя, подчиняясь инстинкту, обвил ногами ноги противника и сбил его на пол. Он услышал громкий стон, а затем проклятие. Пауль попытался встать, но это, как выяснилось, было непростой задачей. Все вращалось вокруг него, и продолжалось это, как ему казалось, бесконечно – пока он наконец не встал. В таком состоянии у него не было ни единого шанса победить даже в схватке один на один. Нужно бежать, бежать, но куда? И Пауль рванулся с места, но далеко убежать ему не удалось. Мужчина, которого он сбил с ног, вскочил, последовал за ним и бросился на него. Оба упали и сцепились, как звери. Но Пауль был настолько слаб, что противник взял верх.

– Сдавайтесь, Кадрель! – прошипел черноволосый.

Голос показался Паулю знакомым, и теперь он вспомнил и лицо. Он видел его недавно, вчера, в Борго Санто-Спирито. Это же полицейский, Альдо Росси!

– Делайте, что вам говорит мой коллега! – раздался второй, женский голос.

В поле зрения Пауля попала женщина с темно-русыми волосами. Он вспомнил ее лицо, а также имя: Клаудия Бианки – commissario Бианки. Она держала пистолет обеими руками, и дуло было направлено ему в голову.

– Пауль Кадрель, – резко произнесла она, – я арестовываю вас по подозрению в убийстве Джакомо Анфузо!

 

27

Темнота

С момента ее похищения прошло пять минут, пятнадцать или тридцать? Антония не знала. Ощущение пространства и времени пропало, было смыто волнами замешательства и страха, накатившими на нее и унесшими все логические размышления из ее мозга в море темноты, окружавшее ее. Подобно маленькому напуганному ребенку, она забилась в угол, обхватила руками колени и слушала громкий шум мотора, жужжание, проникавшее во все ее члены. В ней поднялась тошнота. Антония прислонилась затылком к холодной железной стене автофургона и стала глубоко и часто дышать, пока ей не стало лучше. Но страх остался. Она слышала дыхание обоих мужчин, ее похитителей или охранников. И то и другое соответствовало действительности. Они так быстро швырнули Антонию в машину, что она не успела рассмотреть их лица. А теперь их можно было только слышать, они слились с мраком, из которого, кажется, состоял весь мир Антонии.

По крайней мере, они не похитили Катерину, мелькнула мысль. И мысль эта принесла ей небольшое облегчение в ее опасном, неизвестном положении.

Внезапно рядом с ней раздались несколько тактов известной мелодии: Адриано Челентано, «Azzuro». Антония вздрогнула. Это был ее мобильный телефон. В памяти всплыло кое-что из прочитанного в детективах: ее местопребывание можно установить по мобильному телефону.

Но ее похитители тоже это знают!

– Что это? Ваш мобильный телефон? – раздался голос из темноты.

– Д-да, – хрипло ответила Антония.

– Где он?

– В моей куртке.

– Давайте его сюда!

Чужая рука прошлась по ее телу и замерла внизу живота. При других обстоятельствах прикосновение незнакомца было бы неприятно Антонии, но сейчас была не та ситуация, чтобы обращать внимание на нарушение благопристойности.

Антония достала мобильный телефон из кармана куртки и вложила его в руку похитителя. При этом ее собственная рука дрожала.

Рука мужчины отстранилась, и раздался треск. Одновременно с этим пронзительная мелодия умолкла. Хотя Клаудия ничего не видела, она поняла, что ее мобильный телефон превратился в металлолом.

Крохотная искра надежды, только что воодушевившая ее, погасла. Остались только темнота и страх.

 

28

Рим, Квиринал

[10]

Должно быть, прошло несколько часов, пока дверь наконец открылась. Или ему, в связи с арестом обреченным на безделье и утомительное ожидание, просто так показалось? У него забрали все личные вещи и даже часы, как будто он – уже осужденный преступник.

Пауль встал с узких неудобных нар и с надеждой посмотрел на дверь камеры, которая распахнулась с недовольным скрипом. Двое полицейских в форме, мужчина и женщина, в свою очередь посмотрели на него. На их лицах не было ничего, кроме профессионального интереса.

– Следуйте за нами, signor Кадрель, – произнесла женщина. Прозвучало это не как просьба, а как приказ.

– Куда?

Женщина-полицейский и бровью не повела.

– Увидите.

Пауль протянул к ней руки, закованные в наручники.

– Вы можете их снять?

Теперь слово взял мужчина-полицейский, и он не смог скрыть насмешки:

– Можем, но права не имеем.

Женщина шла перед Паулем, мужчина – за ним. Так они провели его по коридорам главного римского полицейского управления на Квиринале, куда его привезли.

Оба комиссара, Клаудия Бианки и Альдо Росси, не обращали внимания на попытки Пауля объясниться и, недолго думая, приказали увезти его. Учитывая обстоятельства, Пауль даже не мог их за это винить. В управлении полиции врач бегло осмотрел его и обработал рану на затылке. Теперь там красовалась толстая повязка. Затем Пауля заперли в камере.

Он все еще находился в шоковом состоянии после событий у приюта Сан-Ксавье.

Два лица снова и снова появлялись перед его внутренним взором, быстро сменяя друг друга: жуткая гримаса убийцы и застывшее лицо отца Анфузо, обезображенное числом дьявола на лбу. Паулю снова вспомнился кошмар, приснившийся ему прошлой ночью. Происшедшее казалось ему настолько невероятным, словно было галлюцинацией.

Что с ним случилось, почему его кошмар воплотился в реальность, а реальные события казались абсурдными и зловещими, подобно кошмару? Пауль не мог этого понять, он словно запутался в сюрреалистической паутине, в кафкианском мире.

Его привели в помещение без окон, в котором он никогда еще не бывал, но оно показалось ему странно знакомым. Похожие комнаты есть в каждом детективе. Помещение для допроса, холодное, скудно меблированное. Свет неоновых ламп падал на овальный стол в центре комнаты, вокруг него были расставлены четыре стула. На одном из них сидел полицейский, на которого Пауль по ошибке напал, Альдо Росси.

Он посмотрел на Пауля и указал на стул напротив.

– Садитесь!

Пауль повиновался, в то время как оба полицейских в форме встали у двери, широко расставив ноги, как будто опасаясь побега.

Росси включил диктофон и громко назвал дату и время, а также свое имя и имя арестованного, после чего снова обратился к Паулю:

– Синьор Кадрель, почему вы убили Джакомо Анфузо?

Пауль дернулся, как от удара кнутом. Ведь к этому времени его невиновность уже должны были установить! Но с другой стороны, разве тогда с него не сняли бы наручники?

– Это не я, – тихо, но решительно ответил он.

Росси скривился и указал на диктофон.

– Громче, пожалуйста!

Пауль наклонился вперед, пока его рот не оказался прямо перед диктофоном, и повторил громко и отчетливо:

– Это не я! Я не убивал отца Анфузо!

Росси тихо вздохнул.

– Почему же тогда мы обнаружили вас возле трупа? И почему на вашем теле видны отчетливые следы борьбы?

– Потому, что я боролся с человеком, который напал на меня, – по всей вероятности, с убийцей. – Пауль снова подумал о происшествии возле старого сиротского приюта и вспомнил подробности борьбы. – С двумя, если быть точным, – добавил он.

– Ага, теперь у нас уже двое крупных незнакомцев. А может, их была целая банда?

Не принимая во внимание ироничный тон Росси, Пауль ответил:

– Я не знаю. Я видел только двоих. С одним я боролся, это был человек с сильно изуродованным лицом. Другой подошел сзади и ударил меня дубинкой или чем-то в этом роде.

Его рана болезненно пульсировала, и Пауль невольно потянулся, чтобы потрогать ее, но наручники не позволили ему это сделать.

– Если бы я был убийцей, вы бы не обнаружили меня рядом с отцом Анфузо. Я бы давно исчез. Как вы считаете, почему я лежал без сознания рядом с Анфузо?

– Мое мнение не имеет значения, важны только факты, – равнодушно ответил Росси. – Что вы делали в сгоревшем сиротском приюте?

– Я договорился встретиться там с отцом Анфузо. – Пауль рассказал комиссару о неожиданной встрече в церкви Иль-Джезу.

Росси покачал головой.

– Ваша ложь шита белыми нитками, синьор Кадрель. Я слышал в этой комнате много сказок, но большинство из них звучали более убедительно, чем ваша.

– Я не понимаю, о чем вы, комиссар.

– А я не понимаю вас. Эта история со встречей в Иль-Джезу совершенно никуда не годится. Вы сами сказали, что церковь была безлюдна. Почему же Анфузо не доверил вам свою тайну там?

– Я сам не понял, если честно. Отец Анфузо производил впечатление человека запутавшегося и к тому же, кажется, был напуган.

– Кого или чего он боялся?

– Если бы я знал! Мне показалось, что он не в себе и просто вообразил эту опасность. Но то, что произошло сегодня возле приюта Сан-Ксавье, убедило меня, что я ошибался. – Пауль сглотнул. – К сожалению, слишком поздно. Очевидно, отец Анфузо напал на чей-то след. На след тех людей, на чьей совести смерть Ренато Сорелли.

– Откуда вам это может быть известно?

– На эту мысль меня навело число дьявола: на обоих было выжжено 666.

В глазах Росси зажегся интерес.

– Да, точно; и что это означает, синьор Кадрель?

– Почему вы спрашиваете об этом у меня?

– Потому, что считаю вашу историю ложью, от А до Я. Чем больше вы запутываетесь в своих небылицах, Кадрель, тем больше я укрепляюсь во мнении, что именно вы – убийца Анфузо!

 

29

Темнота и холод

Антония замерзла. Но холод, господствовавший в ее темной тюрьме, был ничем по сравнению со снедавшим ее страхом.

Она по-прежнему не знала, чего хотят ее похитители. Они почти не говорили с ней, давали короткие указания и не реагировали на ее вопросы. Они планомерно двигались вперед и, кажется, точно знали, что собираются с ней сделать. Антония, напротив, не знала этого и даже не смогла бы сказать, хочет ли вообще это знать.

Автофургон наконец остановился. Где-то за пределами Рима, предположила Антония, так как в конце поездки шум от уличного движения стих, а на последнем отрезке пути у нее возникло впечатление, что автофургон был единственным транспортным средством на дороге. Но она не знала, где находится.

Когда поездка закончилась, один из ее охранников включил карманный фонарик и желтый луч света ослепил Антонию. Но ненадолго. Искусственный свет понадобился похитителям только для того, чтобы завязать ей глаза. Затем они вышли. Оба мужчины помогли ей выбраться из машины, и дождевые капли упали на ее лицо. Вскоре ее завели в какое-то здание. Там они спустились на два или три лестничных пролета. Наверное, Антонии следовало бы пересчитать ступени, все хорошенько запомнить, но она была для этого слишком взволнована. Здесь все происходило иначе, чем в детективах, которые она редактировала. Это была действительность.

Похитители втолкнули Антонию в какое-то помещение, и она услышала, как задвинули засов. Как только она осталась одна, она сняла повязку, но ничего не увидела. Здесь царил абсолютный мрак, так же как и в грузовом отсеке автофургона. Антония исследовала стены: неотесанный камень, влажный и сырой, такой же пол. Она предположила, что находится в подвале, очень старом подвале. Что-то вроде темницы в историческом романе, подумала Антония и страстно захотела вернуться назад, за свой письменный стол.

Но, по крайней мере, они похитили ее, а не Катерину!

Время тянулось медленно. Антония сидела на холодном полу и ждала, что будет дальше. Когда она услышала шаги, а затем голоса и громкий скрежет засова, то испытала нечто вроде облегчения. Наконец-то что-то происходит, и не важно, что именно. Снова ее ослепил яркий луч карманного фонарика, и ее отвыкшие от света глаза заболели. Слезы потекли по ее щекам. На свету она была такая же слепая, как в темноте. Она не могла рассмотреть мужчин в коридоре – видела лишь смутные очертания. Антония прищурилась, чтобы защититься от причиняющего боль света.

Мужчины снова завязали ей глаза и потребовали идти с ними. Один из них взял ее за руку, и они побрели по длинным коридорам, затем по лестнице, снова по коридору. Когда они наконец остановились, ее швырнули на неудобный стул. Внезапно Антонию охватила ярость. Она больше не позволит обращаться с собой как с безвольным существом, она перехватит инициативу и разъяснит похитителям, что у нее есть воля. Но вопрос о причине происходящего прозвучал как хриплое карканье, как только Антония разомкнула губы.

– Дайте ей воды! – приказал мужской голос, которого она еще не слышала.

Вскоре после этого кто-то сунул ей стакан, и она стала жадно пить. Одновременно она испытала стыд. Она хотела высказать в глаза похитителям все, что о них думает, но вместо этого лишь опозорилась. Ее план показался ей вдруг ужасно глупым. Антония находилась в полной власти незнакомцев, и ее дальнейшая судьба зависела от того, как она себя поведет. От того, насколько послушной она будет. Чего бы ни хотели от нее эти люди.

– Вам уже лучше? – спросил тот же голос.

– Да, насколько это возможно в данных обстоятельствах, – ответила Антония, стараясь говорить спокойно. С одной стороны, она хотела скрыть свой страх, а с другой – боялась их спровоцировать. – Чего вы от меня хотите? Почему я здесь? И вообще, где я?

– Я прекрасно понимаю ваше желание получить ответы на свои вопросы, синьора Мерино, но дать их вам не могу. Надеюсь, вы меня понимаете. Давайте договоримся: вопросы здесь задаю я, а вы на них отвечаете. Тогда мы сможем быстрее закончить и вы вернетесь домой. Согласны?

Что оставалось Антонии? И потому она спросила:

– О чем вы хотите знать?

– Давайте начнем с беседы, которая недавно состоялась между вами и отцом Сорелли. Чего он от вас хотел?

– Откуда вы знаете…

– Вопросы здесь задаю я, – перебил ее незнакомый голос, на этот раз немного резче. – Или вы забыли?

Антония чуть было не извинилась, но чувство собственного достоинства не позволило ей этого сделать. Ее привезли к этим людям, но она не хотела казаться покорной. И потому она ответила коротко:

– У отца Сорелли была ко мне просьба, которую он и изложил.

– Ах, вот как? Я так и думал. – В этих словах прозвучала насмешка, но затем голос снова стал серьезным: – О чем именно шла речь?

– Я не знаю, могу ли рассказать вам об этом. Отец Сорелли, конечно, был бы против.

– Сорелли мертв, как вам, вероятно, известно. Это объявили во всех выпусках новостей и опубликовали во всех газетах. Поэтому вы не должны чувствовать себя связанной какими-то данными ему обещаниями. Говорите свободно, signora!

– Но не является ли проявлением уважения к покойнику – держать данное ему слово? Не обязывает ли это даже больше, чем обещание, данное живому человеку?

– Не испытывайте мое терпение! – Теперь голос звучал рассерженно, и в нем явственно слышалась угроза. – Я хочу, чтобы вы правильно поняли ситуацию. Что с вами произойдет, зависит исключительно от того, как именно вы будете себя вести. И если вам безразлично ваше собственное благополучие, то подумайте, пожалуйста, о Катерине!

Последнего предложения оказалось достаточно, чтобы снова лишить Антонию с таким трудом обретенного самообладания. Беспокойство и страх охватили ее и не отпускали. Перед боязнью за жизнь дочери все остальное померкло.

– Что с Катериной? – выдавила она. – Что вы с ней сделали?

– С ней все в порядке. И с вашей дочерью ничего не случится, при условии, что вы будете с нами сотрудничать. Вы должны открыть карты, signora. Мы и без того почти все знаем. Например, то, что речь идет о рукописи, над которой вы работаете, и что…

Слова незнакомца становились все глуше, все невнятнее, будто звучали где-то далеко-далеко. Сильная боль пронзила левую грудь Антонии, а затем и всю левую сторону ее тела. Она едва могла дышать и чувствовала себя так, как будто кто-то затянул веревку вокруг ее шеи.

Несмотря ни на что, она думала о Катерине, и все ее беспокойство было лишь о дочери, не о себе.

– Катерина! – Издав этот полузадушенный крик, Антония сползла набок и упала со стула.

 

30

Рим, Квиринал

– Признавайтесь же наконец, Кадрель, не усложняйте нам работу. Да и вам от этого станет легче, вот увидите!

Пауль уже сбился со счета, сколько раз за прошедшие полчаса он слышал это предложение в той или иной интерпретации. В голове у него', кажется, не осталось места ни для чего иного, кроме настойчивых уговоров Росси сознаться. Современный аналог китайской пытки водой, подумал он. Вместо монотонных капель – монотонные слова Росси, а эффект один: он должен поддаться.

Признавайтесь! – Признавайтесь! – Признавайтесь!

От этого все мысли в голове у Пауля перепутались. Возможно, Росси и прав. Признание освободит его от мучений, и он обретет наконец покой. Всего лишь несколько слов, и настанет покой.

Может, он действительно убил? Может, он просто придумал зловещего человека с обезображенным лицом? Может, убийство Анфузо ему не приснилось, он его просто спланировал? Если так, то он – шизофреник и у него раздвоение личности. Но тогда, значит, смерть Сорелли тоже на его совести, а ведь когда тот умер, Пауль был в Австрии, на Мондзее.

Неужели?

Убийство произошло ночью, а по ночам все дороги свободны. Разве он не смог бы вернуться на Мондзее рано утром?

Признавайтесь! – Признавайтесь! – Признавайтесь!

– Возможно, – нерешительно начал Пауль.

Росси ободряюще кивнул ему.

– Да? Я слушаю.

– Возможно, я…

В этот момент дверь в комнату для допросов открылась и вошла Клаудия Бианки. Росси явно был не рад постороннему вмешательству в такой момент и наградил ее злобным взглядом.

– Ты мешаешь, Клаудия. Signor Кадрель как раз собирался облегчить свою совесть.

Уголовный комиссар убрала со лба темно-русую прядь.

– В отношении чего?

Выражение лица Росси изменилось: на смену досаде пришло замешательство.

– Он хотел признаться в убийстве Джакомо Анфузо. – Полицейский снова повернулся к Паулю и окинул его пронзительным взглядом. – Не правда ли, signer Кадрель?

Приход Клаудии Бианки дал Паулю передышку, пусть короткую, но ее оказалось достаточно, чтобы прийти в себя. Неужели он действительно почти сознался в чем-то, чего не совершал, только для того, чтобы его оставили в покое? Он не был уверен в этом, но из курса уголовного права знал, что так бывает. Материалы дел просто кишели такими ложными признаниями, которые исходили не от стремления облегчить совесть, а от желания покончить с мучительным допросом. До того как испытать это на себе, Пауль считал невозможным, чтобы человеческая воля могла так быстро ослабеть под искусным влиянием извне.

– Signor Кадрель, вы ничего не хотите мне сказать? – напомнил ему Росси.

– Только одно: я невиновен.

Росси громко засопел и приложил очевидные усилия, чтобы сдержать ярость.

– Вы опять за свое, Кадрель? Почему вы не скажете наконец правду?

Клаудия подошла к столу, держа крохотный ключик, которым она расстегнула наручники Пауля.

– Он говорит правду, Альдо. Я пришла, чтобы сообщить тебе это.

– Он говорит правду? – нарочито медленно повторил Росси. – Откуда ты знаешь?

– Благодаря результатам исследования. – Она посмотрела на Пауля. – Мне действительно очень жаль, что мы подозревали вас. Но обстоятельства складывались не в вашу пользу, брат Кадрель. И нападение на моего коллегу явно не способствовало тому, чтобы ослабить это подозрение.

– Не торопись, Клаудия! – рассердился Росси. – Каковы результаты исследования?

– Тебе все объяснят наверху.

– Наверху?

– В кабинете Компаньи. Он хочет поговорить с нами, со всеми тремя.

Кабинет начальника полиции находился на верхнем этаже; из него открывался захватывающий вид на Квиринал, один из семи легендарных холмов Рима. Уже во времена Римской империи на холме жили богачи и аристократы, а сегодня здесь расположен палаццо дель Квиринале, резиденция итальянского президента.

Пауль никогда еще не видел с этой точки палаццо и прилегающий к нему парк и потому, несмотря на серые тучи и струи дождя, уделил прекрасному виду, пожалуй, больше времени, чем того требовала вежливость.

– Необычный взгляд в самое сердце нашей республики, не так ли? – заметил Чезаре Компаньи и встал из-за большого письменного стола. – Для меня этот вид привычен, но многие посетители завидуют мне, тем более что палаццо и парк закрыты для посетителей из соображений безопасности.

– Вы могли бы требовать плату за вход, – предложил Пауль.

Компаньи позволил себе короткий смешок.

– Это оригинальная идея на тему, как увеличить наш вечно ограниченный бюджет. Во всяком случае, она еще не пришла в голову нашим бравым молодцам из правительства.

Он обошел письменный стол и подал Паулю руку.

– Добро пожаловать, брат Кадрель, и прошу прощения за грубое обращение. Но, по правде сказать, обстоятельства, при которых наши люди обнаружили вас возле тела иезуита, были несколько сомнительными.

Начальник полиции был высоким мужчиной лет пятидесяти, склонным к полноте, которая с годами, пожалуй, станет очевидной. Но пока его рост ее компенсировал. Если бы на нем не было сшитого на заказ костюма-тройки и не производи он впечатление весьма ухоженного человека, этого крупного мужчину с большими руками можно было бы принять за борца или строителя. Рукопожатие его было настолько крепким, что причиняло боль.

– Не могу не согласиться с вами, signor Компаньи. Но, как я услышал от commissario Бианки, моя невиновность более не подлежит сомнению.

Компаньи указал на кожаную мебель, расставленную вокруг круглого стеклянного столика.

– Давайте все-таки присядем и обсудим все в спокойной обстановке!

Пауль не мог бы с уверенностью сказать, была ли это просьба или, скорее, приказание, но выполнил он ее безоговорочно. Росси сел слева, рядом с ним, а Клаудия Бианки, ненадолго замешкавшись, устроилась напротив своего помощника.

Пауль не мог этого объяснить, но у него возникло впечатление, что она хотела сесть как можно дальше от Росси.

Чезаре Компаньи сел последним и попросил Клаудию Бианки кратко резюмировать то, что детективам удалось выяснить в деле Анфузо. «Дело Анфузо» – Паулю это словосочетание казалось ужасным. Для него отец Анфузо не «дело», а человек. Точнее, был человеком, с горечью поправил он себя, и мысль о потере наполнила его скорбью. Отец Анфузо был значимым человеком в его детстве и молодости, частью его прошлого. Так же, как и Ренато Сорелли. Теперь их больше нет. Как будто зловещая сила шаг за шагом старалась уничтожить прошлое Пауля. Он внутренне содрогнулся от этой мысли, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы сосредоточиться на сообщении комиссара.

Клаудия Бианки рассказывала об анонимном звонке, который поступил утром в полицейское управление; звонивший заявил, что они с Альдо Росси должны немедленно ехать к развалинам Сан-Ксавье. Там они обнаружат важную информацию по делу Ренато Сорелли.

– Все так и вышло, – вставил Росси.

– Мы обнаружили второй труп, который также был обезображен числом дьявола, 666. Это говорит о том, что мы имеем дело с одним и тем же преступником.

– Вы не смогли установить имя звонившего? – спросил Пауль.

Клаудия покачала головой.

– Звонили с телефона-автомата на железнодорожном вокзале «Стационе термини».

– Сегодня во всем мире пользуются мобильными телефонами, – вздохнул Росси. – Было бы замечательно, если бы подобные информаторы тоже предпочитали мобильную связь. Тогда бы мы, пожалуй, знали, кто наш таинственный советчик.

– Вероятно, он один из убийц, – вставил Пауль.

Росси недоверчиво посмотрел на него.

– С чего вы взяли?

– Это лишь предположение. Кто еще мог знать о запланированном убийстве? Очевидно, план предполагаемых убийц был таков: вы помчитесь к Сан-Ксавье, обнаружите там меня и задержите как подозреваемого.

– Вполне правдоподобно, – заметила Клаудия. – Вот что значит логическое мышление настоящего юриста. Но как вы объясните то, что убийцы знали о вашей встрече?

Росси щелкнул пальцами.

– Вот именно! Вы ведь утверждали, что вчера вечером в Иль-Джезу не было никого, кроме вас и отца Анфузо!

Пауль пожал плечами.

– Вероятно, подозрительность Анфузо была не беспричинной, и у стен Иль-Джезу действительно есть уши. Или он доверился кому-то, кто бы это ни был.

– А вы? – спросила Клаудия. – Вы тоже кому-то доверились?

– Нет.

– История остается сомнительной, – проворчал Росси.

– Да, но не в том, что касается брата Кадреля, – вмешался начальник полиции. – Я ведь правильно вас понял, commissario Бианки?

Клаудия кивнула и открыла записную книжку в черной кожаной обложке.

– Мы разыскали таксиста, который отвез синьора Кадреля к приюту Сан-Ксавье незадолго до убийства Анфузо. Некоего Филиппе Сильвестри.

– И это должно снять с него подозрения? – вырвалось у Росси. – Я считаю, это скорее отягчающее обстоятельство.

– Но убийца не поедет на такси к месту преступления, оставляя тем самым четкий след! – возразила Клаудия. – Есть и еще один момент, который свидетельствует о невиновности брата Кадреля. Недалеко от монастыря, на мягкой после дождя земле мы обнаружили свежие отпечатки ног. Это следы, оставленные двумя мужчинами, и они ведут к старому амбару, расположенному примерно в полукилометре от развалин. Там стояла машина, на которой оба и покинули место преступления. Судя по следам шин, речь идет о внедорожнике. Это подтверждает рассказ брата Кадреля о двух неизвестных, хотя они по-прежнему остаются неизвестными; впрочем, существование их уже доказано.

– Возможно, это сообщники Кадреля, – предположил Росси.

Его коллега наградила его ледяной улыбкой.

– Альдо, нужно уметь проигрывать. Зачем этим людям бросать своего мнимого сообщника рядом с трупом?

– Совершенно верно, commissario Бианки.

Начальник полиции потер свои мясистые руки; жест этот выражал удовлетворение, а возможно, даже облегчение.

– Я и без того не мог себе представить, что один иезуит способен убить другого. В конце концов, я сам посещал иезуитский колледж. Тем более что отец Анфузо был человеком, которому брат Кадрель многим обязан. Как бы там ни было, мы все, без сомнения, заинтересованы в том, чтобы раскрыть убийства Сорелли и Анфузо как можно скорее и без лишнего шума. Не так ли? – Он оглядел собравшихся и успокоился, только когда все с ним согласились. – Прекрасно. Так как интересы у нас общие, лучше вам прямо сейчас начать сотрудничать в расследовании этих убийств.

Оба комиссара изумленно уставились на своего начальника. Но Пауль не выказал удивления, так как был оповещен заранее.

– Сотрудничать? – повторила Клаудия. – Что вы имеете в виду?

– Думаю, это слово говорит само за себя. Брат Кадрель будет помогать вам обоим во время расследования, будет кем-то вроде неофициального консультанта. Он иезуит и юрист, и он хорошо знал обоих жертв. Поэтому вы должны радоваться его помощи. Отныне, пожалуйста, рассматривайте его не как потенциального убийцу, а как ценного союзника.

– Это приказ? – нерешительно спросила Клаудия.

– Это просьба генерала Общества Иисуса; и да, это мой приказ. Брат Кадрель поможет вам вести расследование, привлекая как можно меньше внимания. Первая жертва, Сорелли, занимал важный пост в Ватикане. Никто, ни Церковь, ни итальянское государство, не хотят, чтобы желтая пресса устроила скандал вокруг этого убийства.

Клаудия внимательно посмотрела на Компаньи.

– О каком скандале вы говорите?

– О любом. И я не хочу, чтобы информация об убийстве двух иезуитов появилась в газетах или теленовостях!

 

31

Рим, Квиринал

Спускаясь в лифте, Пауль собрал урожай из ледяных взглядов. Клаудия Бианки и Альдо Росси будто окаменели. Но на этот раз дело было не в их очевидной взаимной неприязни. На этот раз причина заключалась в Пауле.

– Вы знали, не так ли? – прервала наконец молчание комиссар Бианки. – Вы знали больше, чем мы!

– Что вы имеете в виду, commissario? – Пауль притворился, что не понимает ее, хотя и догадался, на что она намекает.

– Наше сотрудничество! Вы, похоже, нисколько не удивились, когда начальник полиции заговорил о нем. Признайтесь, вы знали!

– Скажем так, я этого ожидал. Вчера, когда я говорил с нашим генералом, он намекнул мне на нечто в этом роде.

Росси с силой ударил правым кулаком по левой ладони, издав глухой шлепок.

– Черт побери! Мы полицейские, мы должны раскрыть два убийства, а теперь нам приходится играть роль няньки для какого-то монаха?

– Об этом речь не шла, – возразил ему Пауль. – Это я должен помогать вам, а не наоборот. Или вы забыли?

Но Росси не мог или не хотел успокаиваться.

– Почему бы Компаньи не поручить расследование своим друзьям-иезуитам? Тогда у нас было бы меньше работы!

– Хватит, успокойся, – одернула его Клаудия Бианки, в то время как кабина лифта остановилась в подвале. – Бешеные быки больше соответствуют американским фильмам.

Они вышли, прошли по длинному коридору, спустились по маленькой лестнице и свернули в следующий коридор. С каждым шагом становилось все холоднее, и Пауль задрожал.

– Куда мы идем? – спросил он.

– К покойникам, – ответила Клаудия и язвительно добавила: – Это является частью работы полицейского.

В следующее мгновение они повернули за угол и вошли в отделение судебной медицины, где так сильно пахло дезинфицирующими средствами, что Паулю чуть не стало плохо. Стены, облицованные синей плиткой, напомнили ему о ванной из прошлого столетия – разумеется, довольно большой ванной. Клаудия провела их прямо в прозекторскую, где у длинного стола стоял худой мужчина в зеленом халате и разбирал какие-то инструменты.

На столе, лицом вверх, лежал мужчина; он был обнажен – и мертв. Отец Джакомо Анфузо. Вид его голого тела показался Паулю непристойным. Отец Анфузо всегда был для него авторитетом, и видеть его совершенно голым, смотреть на его истощенное старое тело казалось унизительным. Анфузо не заслуживал этого. В желудке у Пауля что-то зашевелилось, и он судорожно попробовал сдержать неожиданно сильный приступ тошноты.

От Клаудии это не ускользнуло, и она спросила, не лучше ли ему присесть.

– Не очень-то приятно смотреть на такое, правда? Особенно с непривычки. – На этот раз в ее голосе не было никакой иронии. Наоборот, ее направленный на Пауля взгляд казался искренне обеспокоенным. Пауль не мог понять почему, но ее беспокойство задело его.

– Спасибо, мне уже лучше. На меня подействовал не столько его вид, сколько мысль о том, что отца Анфузо лишили жизни насильственно и внезапно. Это не тот человек, которого я знал, это только его смертная оболочка.

Анфузо теперь с Богом, Пауль был в этом уверен. Что бы старый иезуит ни хотел ему доверить, во что бы он ни впутался, ничто не могло оправдать преступление, жертвой которого он пал. «Не убий!» – говорит Бог, а сегодня какой-то человек согрешил, нарушив эту заповедь. Пауль опустился на колени перед телом и прочитал «Отче наш» для Анфузо.

Судмедэксперт равнодушно стоял рядом с ним; очевидно, его невозможно было вывести из равновесия. Клаудия представила его Паулю как доктора Витторио Векки. Прозектору было под пятьдесят, и казалось, что он – сплошные кожа да кости, будто работа с мертвецами полностью лишила его аппетита.

– Можете сказать нам что-то определенное, dottore? – спросила комиссар.

Векки потер заросший подбородок и сухо рассмеялся.

– Я еще даже не начинал. В следующий раз вы попросите меня объявить вам результаты вскрытия еще до убийства!

– Сказать по правде, нам бы это очень помогло, – широко улыбнулась Клаудия. – Но боюсь, этого не может даже такой гений, как вы.

– Ого, сегодня вы мягко стелете. Но вам не повезло: я не восприимчив к откровенной лести.

– Вы вскрывали тело Ренато Сорелли? – спросил Пауль.

– Да.

– Даже если вы только приступаете к работе, доктор Векки, возможно, вы уже обнаружили признаки того, что к обоим убийствам приложил руку один и тот же преступник? Или имеются признаки, что это не так?

Увидев, как Клаудия одобрительно кивнула, Пауль решил, что она сочла его вопрос уместным.

Судмедэксперт, напротив, скорчил страдальческую мину.

– Как бы вы ни наседали на меня, я все равно не могу ничего вам сказать, поскольку еще не приступал к вскрытию. – Его взгляд скользнул по телу Анфузо. – Хотя…

– О чем вы, dottore? – насторожилась Клаудия.

Векки склонился над трупом и осмотрел его лицо.

– След от ожога выглядит несколько иначе, чем у Сорелли. Подождите.

Он подошел к длинному стеллажу, достал коричневый конверт и вынул оттуда несколько больших фотографий. Это были цветные фотографии обнаженного мужчины, мертвого, как и Анфузо: Ренато Сорелли. Острая боль, как от укола, пронзила сердце Пауля, когда он увидел лежащим на холодном столе человека, который был для него отцом.

Судмедэксперт положил сверху фотографию, на которой лицо Сорелли было показано крупным планом. Счастливая улыбка, совершенно не свойственная мертвецу, в особенности – жертве убийства, вызывала чувство тревоги. Однако внимание Векки привлек лоб Сорелли: он указал пальцем на багровую цифру 666.

– Внимательнее посмотрите на цифры! Разве они не более округлые, чем на этом лбу? – И он указал на Анфузо.

– Да, точно, – согласилась Клаудия. – Вы хотите сказать, что речь идет о двух разных преступниках?

– Я бы сказал, что это возможно, commissario. Графолог, пожалуй, скажет точнее. – Векки откашлялся. – Хотя я не знаю, занимаются ли графологи трупами.

– Кроме того, отец Анфузо был еще жив, когда я нашел его, – вставил Пауль. – Разве Сорелли не был мертв, когда ему выжгли число зверя?

– Так и есть, – подтвердил Векки.

Росси почесал затылок.

– И что это нам дает? То, что мы имеем дело минимум с двумя преступниками, как сегодня выяснилось, уже не так интересно, как то, что их образ действий и – гм, – почерк, если можно так выразиться, отличается.

Клаудия внимательно рассмотрела фотографию и снова перевела взгляд на тело Анфузо.

– Возможно, это важно, а возможно, и нет. Все зависит от того, лежит ли смерть Сорелли на совести убийцы Анфузо.

– Предположить что-то другое было/бы абсурдно, – возразил Росси. – Две не зависящие друг от друга преступные группировки, которые действуют по одному образцу и убивают иезуитов? Это еще менее вероятно, чем сорвать джекпот в лотерее. Верно? – Он вызывающе посмотрел на Клаудию.

– Безусловно, это необычно, очень даже необычно, – согласилась она. – Но ведь и дело тоже очень необычное!

 

32

Рим, Трастевере

День у Катерины не задался. Сначала она стояла у доски на уроке математики, как полная идиотка, и беспомощно смотрела на уравнения. Затем синьора Петаччи, учительница истории, услышала, как Катерина смеется за ее спиной над тем, что у нее такая же фамилия, как у любовницы Муссолини. Слух у Петаччи, очевидно, был как у летучей мыши. А после школы девочка еще и поссорилась с Алессандрой и Микаэлой, своими лучшими подругами.

Сейчас она уже не смогла бы сказать, из-за чего начался спор. Они говорили о Робби Вильямсе, и увлечение Микаэлы порядком действовало Катерине на нервы. Поэтому она отпустила несколько глупых замечаний о кумире Микаэлы, хотя и не имела в виду ничего плохого. Но Алессандра Микаэлу поддержала, и разгорелся спор. Они так сильно поссорились, что пошли разными дорогами, и Катерине пришлось возвращаться домой одной, хотя она вовсе не собиралась этого делать – во всяком случае, не сразу после школы. С каким удовольствием она посидела бы с подругами в кафе и поболтала! Вместо этого она плелась под дождем и проклинала себя за то, что утром надела джинсовую куртку, а не зимнюю, вопреки советам матери. Катерина часто так поступала – но не со зла, вовсе нет. Она любила мать, и любовь ее только окрепла с тех пор, как умер отец. Однако Катерина хотела показать ей, что у нее есть собственные желания и собственное мнение, и по поводу одежды тоже. Потом она часто сожалела об этом, если понимала, что задела мать за живое. Теперь, правда, она сожалела об этом из-за самой себя, так как ветер насквозь продувал слишком тонкую джинсовую ткань. Да, сегодня не ее день. Катерина дошла до Пьяцца Санта-Мария, надеясь, что встретит здесь кого-нибудь из одноклассников и они вместе чем-нибудь займутся. Но большая площадь перед церковью Санта-Мария, популярное место встреч, сегодня была пуста. Без сомнения, в этом был виноват дождь. При хорошей погоде люди целыми группами сидели на ступенях вокруг фонтана, расположенного в центре площади, но теперь там бродили только несколько голубей, которые еще не поняли, что сегодня им перепадет не много.

Перед церковью стояли несколько выносливых туристов и фотографировали. Больше никого не было.

Катерина остановилась возле уличного кафе и заглянула через большую витрину внутрь: за столиками не было никого из ее знакомых. Вот ведь черт, у нее полон нос соплей. Она решила идти домой, пока не подхватила простуду, бесцельно блуждая по улицам. Мать приготовит что-нибудь вкусное, а она, прежде чем приступить к домашнему заданию, часок послушает музыку. Но не Робби Вильямса!

Неожиданно Катерина даже обрадовалась тому, что вот-вот окажется дома, и ускорила шаг.

Она свернула в узкий переулок – это была самая короткая дорога домой. Девочка услышала, что сзади едет машина, и прижалась к зданию справа, чтобы пропустить темно-синий «Фиат-Крома». Но в нескольких метрах от нее машина остановилась. Дверца со стороны пассажира распахнулась, и из машины вышла женщина в темной кожаной куртке. На носу у нее были старомодные очки в роговой оправе, а рыжеватые волосы были закручены в пучок. Женщина немного напомнила Катерине синьору Петаччи. Ей, наверное, было под сорок или чуть больше, но из-за очков и прически она казалась старше.

– Ты Катерина, дочь Антонии Мерино? – спросила незнакомка.

– Д-да, – нерешительно ответила девочка. Откуда эта женщина ее знает? Та, похоже, вздохнула с облегчением.

– Наконец-то. Мы всюду тебя искали. К сожалению, мы не застали тебя в школе.

– Но зачем вы меня ищете? И вообще, кто вы?

Женщина улыбнулась, подошла к ней и предъявила какое-то служебное удостоверение.

– Комиссар Джиральди.

– Вы из полиции?

Рыжая спрятала документ в карман куртки.

– Да, из полиции. Не волнуйся, ты ничего не нарушила. Во всяком случае, ничего такого, о чем бы нам стало известно. Мы ищем тебя в связи с твоей матерью, Антонией Мерино.

– Мама? С ней что-то случилось? – Катерина вспомнила, что у мамы слабое сердце, и ее охватила паника. Мысль о том, что она может потерять еще и мать, была столь невыносимой, что причиняла почти физическую боль.

– Она попала в аварию, но осталась жива. – Комиссар Джиральди ободряюще улыбнулась. – Может, сядешь в машину? Мы отвезем тебя к ней.

– Да, конечно.

В голове у Катерины все смешалось. Она села на заднее сиденье, а комиссар снова заняла место рядом с водителем. За рулем был мужчина приблизительно такого же возраста, как и рыжая. На голове волос у него почти не осталось, но зато он отпустил окладистую бороду и густые усы. За ними уже стояли три другие машины, и водители, как это свойственно римлянам, нетерпеливо сигналили. Как только дверца машины закрылась, бородатый вдавил педаль газа в пол и повел «фиат» по тесным переулкам Трастевере в направлении Тибра. Он пересек реку и поехал в северном направлении. Катерина увидела в левое окно, как мимо пронеслись лесистый Яникул и замок Святого Ангела.

Чем дольше они ехали, тем сильнее росло ее удивление. Разве мама не собиралась остаться дома и поработать? Катерина не могла себе представить, почему мать оказалась так далеко от Трастевере. И вообще, почему полицейские не позвонили ей по мобильному телефону? Ее мать должна была дать им номер. Катерина почувствовала: что-то здесь не так. И еще этот автомобиль! Он вообще не похож на полицейскую машину. Катерина не видела радиостанции и не находила каких-либо других признаков того, что машина принадлежит римской полиции.

Наконец она осторожно спросила:

– Что произошло с моей матерью? Она попала в аварию?

– Да, – ответила рыжеволосая женщина.

– И где это произошло?

– Недалеко от Рима, на Виа Аппиа.

– Но что моя мать там делала?

– Понятия не имею.

– И теперь она лежит в больнице?

– Так и есть.

Катерина достала из кармана куртки телефон.

– Не могли бы вы сказать мне номер, по которому я могу позвонить и спросить, что с ней?

– Разумеется.

Женщина повернулась к ней и сунула ей что-то прямо под нос; Катерина не сразу поняла, что это – очевидно, потому что раньше видела такое только в фильмах.

В правой руке рыжая держала черный металлический предмет – пистолет, и дуло было направлено прямо в лоб Катерины.

 

33

Рим, Борго Санто-Спирито

Пауль почти не воспринимал величественную пышность старого палаццо делла Ровере, в котором сейчас разместился отель «Колумб». Для приезжих Рим был городом не из дешевых, а четырехзвездочный отель «Колумб», расположенный недалеко от Ватикана, принадлежал к числу самых дорогих заведений. Но Пауль пришел сюда не для того, чтобы переночевать, а чтобы поесть. Ресторан отеля, «Веранда», куда он попал через вход со стороны Санто-Спирито, оказался роскошным заведением: закуски в нем стоили дороже пятнадцати евро. Впрочем, Пауль надеялся, что платить ему не придется: недавно ему на мобильный позвонил Дэвид Финчер и предложил вместе пообедать.

Остановившись у дверей, Пауль стал осматривать вытянутое помещение, от роскошного убранства которого, выполненного в густых коричневых тонах и украшенного бронзой и золотом, у него захватило дух. Хотя было только около восьми часов, а римляне предпочитали ужинать поздно, ресторан был уже полон: многие постояльцы «Колумба» не обращали внимания на римский распорядок дня.

Подошедший к Паулю официант окинул его подозрительным взглядом. Очевидно, профессиональное чутье подсказало ему, что этот посетитель в простой кожаной куртке нечасто обедает в подобных заведениях.

– Чем могу помочь, синьор? – спросил он любезным тоном.

– Я договорился о встрече с отцом Финчером.

– Ах, с синьором Финчером! – Подозрительность сразу исчезла с вытянутого лица официанта. – Он заказал восьмой столик. Пожалуйста, следуйте за мной, я провожу вас. Синьор Финчер непременно скоро прибудет.

Финчера здесь, похоже, хорошо знали, с некоторым удивлением заметил Пауль. Хотя «Колумб» и находился в непосредственной близости от Генеральной курии иезуитов, по его мнению, это было не то место, где человек, давший обет бедности, мог часто бывать. Сев, Пауль поймал на себе удивленный взгляд дамы за соседним столиком. Она и ее провожатый были разодеты в пух и прах. Пауль уже приготовился услышать адрес ближайшего «Макдональдса», но дама, приподняв брови, снова повернулась к своему спутнику и красному вину. Пауль смотрел на нее до тех пор, пока их взгляды не встретились. Тогда он нацепил на лицо широкую улыбку. Высокие брови поднялись еще выше, и женщина с обесцвеченными волосами – если это, конечно, был не парик – внезапно отвернулась.

В первый раз с момента приезда в Рим Паулю стало весело. Уже ради этого, стоило прийти сюда. Возможность на несколько секунд позабыть о двух мертвецах и зловещих кошмарах принесла ему облегчение. Ему стало жарко, и он снял мокрую от дождя куртку. К нему тут же подбежал официант, чтобы забрать у него верхнюю одежду. Пауль представил себе, как вытянулось бы лицо у дамы за соседним столиком, если бы он небрежно повесил куртку на спинку стула, и не мог не рассмеяться. Упомянутая дама наградила его укоризненным взглядом.

– Вы в хорошем настроении, Пауль? Я рад. Я уже испугался, что прошедшие дни отрицательно сказались на вас.

Дэвид Финчер отдал пальто официанту и сел напротив Пауля.

– Так и есть, – вздохнул Пауль. – Просто я дурак.

– Дурак? Почему вы так решили?

– Отец Анфузо всегда так говорил, когда мы в детстве, в сиротском приюте, начинали смеяться ни с того ни с сего: «Смех без причины – признак дурачины».

– Но у вас есть причина. Вы хотите забыть недавние события – хотя бы на короткое время.

– Вы, должно быть, изучали психологию, отец Финчер. Его собеседник широко улыбнулся.

– Два года.

Официант принес им меню.

– Спасибо, Луиджи, – сказал Финчер и раскрыл меню. – Выбирайте, что хотите, Пауль, я все оплачу.

Но Пауль положил меню на стол, так и не открыв его.

– Я просто закажу то же, что и вы, отче. Думаю, я не ошибусь.

– Ну, в таком случае сделаем заказ прямо сейчас. – И Финчер снова подозвал официанта. – Мы уже выбрали, Луиджи. На закуску возьмем маринованного лосося с муссом из сладких лимонов, затем фарфалле с помидорами, базиликом и сыром качиокавалло, в качестве основного блюда – окунь с моцареллой из молока водяной буйволицы, красным салатным цикорием и зеленым перцем, а на десерт – бабку с муссом из анисового ликера. Выбор вина мы, пожалуй, оставим на ваше усмотрение, Луиджи, вы в этом прекрасно разбираетесь.

Официант довольно кивнул.

– Очень хорошо.

Финчер захлопнул меню и посмотрел на Пауля.

– Вы ведь любите рыбу?

– Я живу на берегу большого озера. Кроме того, я католик. Что еще я могу есть по пятницам? Лишь одно в вашем выборе беспокоит меня, отец Финчер.

Выражение лица генерального секретаря внезапно стало серьезным.

– И что же это?

– Количество.

Теперь рассмеялись оба, и строгая дама явно с трудом сдержала негодование. В отличие от Пауля, Финчер был одет так, что по его виду сразу можно было понять, что он священнослужитель. Веселый клирик, который любит вкусно и обильно поесть, похоже, не соответствовал ее представлениям о мире.

Разумеется, Пауля тоже удивило, что Финчер заказал такую роскошную и страшно дорогую еду. Американец, кажется, прочитал мысли Пауля у него на лице.

– Вы, вероятно, находите странным, что иезуит так хорошо живет.

– Да, вы правы.

Финчер наклонился вперед.

– А знаете ли вы, почему иезуиты не попадают на небо?

Пауль растерянно покачал головой.

– Потому что там они будут жить не лучше, чем на земле, – объяснил генеральный секретарь и громко рассмеялся над собственной шуткой. – Разумеется, иезуиту не подобает ужинать в таких заведениях каждый день. Поэтому я иногда прихожу сюда и на обед. Нет, серьезно, здесь часто проводят деловые переговоры, когда руководство нашего ордена обсуждает важные вопросы с Ватиканом. «Колумб» прекрасно подходит для этой цели благодаря своему расположению. Сегодня я подумал, что не только кардиналы курий заслуживают хорошую трапезу. После всех беспокойств сегодняшнего дня вы определенно голодны.

Финчер попал в точку. Кроме тоста на завтрак, Пауль весь день ничего не ел. То, что ему пришлось пережить в развалинах приюта Сан-Ксавье и во время последующего ареста, также основательно испортило ему аппетит. Однако теперь, когда волнение немного улеглось и он начал расслабляться, пустой желудок стал требовать к себе внимания и даже начал болеть. Поэтому Пауль с благодарностью посмотрел на официанта, когда тот поставил на стол корзинку с белым хлебом и соленое масло.

Когда Пауль потянулся за хлебом, Финчер указал ножом для масла на затылок Пауля, где красовался большой пластырь.

– Как ваша голова? Выглядит она просто ужасно.

– Немного побаливает, но в целом терпеть можно. Врач считает, что мне повезло. Он говорит, все могло быть гораздо хуже.

– Пожалуй, он прав. Было весьма легкомысленно с вашей стороны ехать в Сан-Ксавье в полном одиночестве. После убийства отца Сорелли вам следовало бы быть осторожнее!

– Но я ведь не знал, что меня ожидает. Вчера, когда отец Анфузо попросил меня о встрече у Сан-Ксавье, он сказал, что речь идет об убийстве Сорелли, но откуда я мог знать, что наткнусь там на убийц своего наставника?

– Расскажите мне о вашей встрече с отцом Анфузо, – попросил его Финчер.

Пауль сообщил ему о короткой беседе в Иль-Джезу и о том, каким странным показался ему Анфузо.

– Я был не уверен, стоит ли принимать его всерьез и придет ли он вообще к приюту Сан-Ксавье. Честно говоря, у меня были большие сомнения относительно его душевного здоровья. Теперь я знаю, что Анфузо не страдал манией преследования, но уже слишком поздно. Вы совершенно правы, отче. Если бы я отправился к сиротскому приюту не один, возможно, убийц удалось бы задержать.

Финчер перегнулся через стол и успокаивающе положил руку на предплечье Пауля.

– Это все равно не спасло бы Джакомо Анфузо. В конце концов, он был уже мертв, когда вы приехали.

– Нет, не был, – возразил Пауль.

– Нет? – Генеральный секретарь даже перестал жевать кусок хлеба, который незадолго до этого сунул в рот. – Но, насколько я понял…

– Отец Анфузо умер у меня на руках. Он даже смог кое-что произнести.

Финчер смотрел на него как зачарованный.

– Что?

– Он сказал, что я должен это знать.

– И что же вы должны знать?

– Петр…

– А дальше?

– Это были его слова. Больше он ничего не сказал.

– Петр, – тихо, почти благоговейно повторил Финчер, казалось, прислушиваясь к звучанию этого слова. – Но кто такой Петр?

Пауль сделал беспомощный жест, в то время как Луиджи подал на стол маринованного лосося.

Когда официант снова ушел, Финчер спросил:

– Понимал ли Анфузо, что говорит?

– Мне показалось, что да. Если бы он бредил, то, наверное, не стал бы говорить, что я обязательно должен это знать.

– Он узнал вас?

– Он назвал меня по имени.

Финчер, кажется, не обращал ни малейшего внимания на лосося, аппетитно расположившегося на тарелке. Задумчиво глядя в пустоту, он несколько раз тихо повторил:

– Петр.

Затем тяжело вздохнул.

– Мы не можем догадаться, что имел в виду Анфузо. После имени ведь можно поставить любое другое слово, любую часть речи. Может, вчера вечером он еще что-то сказал и это могло бы нам помочь?

В это время за рояль, стоявший в глубине зала, сел молодой человек во фраке и начал играть Шостаковича, а Пауль снова вызвал в памяти сцену, происшедшую в иезуитской церкви накануне вечером. Он увидел перед собой лицо отца Анфузо, голова которого напоминала череп мертвеца. Теперь, когда Анфузо действительно был мертв, это сравнение показалось Паулю неприличным. Он снова услышал шепот иезуита.

– Он говорил что-то о тучах, которые нависли над нами. Отец Анфузо, похоже, опасался чего-то плохого, и это касалось и меня. Он упомянул брата и, кажется, посоветовал довериться ему.

– Людовико? – охнул Финчер. – Этого еще не хватало!

Пауль не был знаком с Людовико Анфузо. Он попытался вспомнить о том, что знал только по слухам. Все случилось уже после того, как он покинул Италию.

– Брат отца Анфузо тоже был иезуитом, но его исключили из ордена, если не ошибаюсь.

– Вы не ошибаетесь, Пауль, – ответил Финчер, и злость в его голосе дала понять, что генеральный секретарь не питал теплых чувств к Людовико Анфузо. – Он занимался экзорцизмом – и все еще занимается, насколько я слышал.

– Но ведь экзорцизм одобряется Святым престолом.

– В последние годы больше, чем раньше. Однако Людовико Анфузо занимался этим в то время, когда официальное отношение Святого престола к экзорцизму было весьма неодобрительным. Кроме того, во время сеансов произошло несколько неприятных происшествий. Некоторые из его подопечных, кажется, потеряли рассудок. Однако он не пожелал признать себя виновным, несмотря на увещевания. Ордену не оставалось ничего иного, кроме как исключить его из нашего общества, хотя бы для того, чтобы не дискредитировать Общество Иисуса в глазах Святого престола.

– Экзорцизм – весьма противоречивая, но очень интересная сфера деятельности.

Генеральный секретарь, казалось, удивился.

– Вы тоже этим занимались?

– Только в теории. Работа экзорцистов всегда зачаровывала меня. Но вы, разумеется, правы, это очень сложное и ответственное задание. Человек, не доросший до его выполнения, может стать причиной большой беды. – Пауль потянулся к бокалу. – Джакомо Анфузо был очень осмотрительным человеком. Невозможно поверить, что у него такой брат.

Финчер кивнул.

– Вряд ли можно представить себе более разные характеры. Говорил ли вам отец Анфузо, насколько его брат посвящен в его дела?

– Вообще не посвящен, если я правильно его понял. Одно время Джакомо Анфузо думал об этом, но затем стал сомневаться в том, можно ли доверить брату тайну.

Генеральный секретарь, похоже, вздохнул с облегчением: разговор о Людовико Анфузо, должно быть, действительно был ему неприятен.

– Вместо этого он предпочел довериться вам, Пауль. Или, по крайней мере, собирался так поступить. Кто еще мог знать, что он назначил вам встречу у Сан-Ксавье? И вообще, почему он решил назначить вам встречу именно там?

– Наверное, во время нашего разговора он вспомнил прежние времена. Кроме того…

– Да?

– Сейчас мне на ум пришло замечание, которое отец Анфузо сделал в Иль-Джезу. Из него следует, что между пожаром в сиротском приюте и обстоятельством, из-за которого он хотел поговорить со мной, существует какая-то связь. Я только сейчас подумал об этом, полиции я ничего не говорил.

После того как Луиджи подал фарфалле, Финчер спросил у Пауля:

– Кстати, как полицейские отреагировали на то, что у них появился новый консультант?

– Синьор Компаньи, начальник полиции, просто в восторге от этой идеи. Но мне показалось, что он единственный на всем Квиринале так на нее отреагировал. – Мысли Пауля вернулись к событиям, происшедшим несколько часов тому назад. После посещения прозекторской он еще довольно долго беседовал с Альдо Росси и Клаудией Бианки в их кабинете.

Особой симпатии они к нему не выказали, беседа прошла в лучшем случае по-деловому. Пауль ответил на многочисленные вопросы полицейских о том, что касается иезуитов и упоминания числа дьявола в Откровении Иоанна Богослова, однако у него создалось впечатление, что Бианки и Росси не так щедро поделились с ним сведениями.

Финчер одобрительно улыбнулся.

– Полицейские скоро к вам привыкнут. Они должны радоваться, что им дали не отрешенного клирика, а такого энергичного человека, как вы. В конце концов, мы, иезуиты, известны тем, что умеем работать. Знакома ли вам история о четырех членах монашеских орденов и коротком замыкании?

– Нет, но думаю, сейчас я ее услышу.

– Четыре члена монашеских орденов – бенедиктинец, доминиканец, францисканец и иезуит – обсуждают поздним вечером религиозные вопросы. Вдруг в комнате гаснет свет! Что делают эти люди? Бенедиктинец начинает читать молитву, доминиканец делает доклад о дуализме света и тьмы, а францисканец хвалит Бога за то, что Тот послал человеку милостивую, окутывающую все темноту.

– А иезуит? – Пауль задал вопрос, которого ждал Финчер.

– Он идет в прихожую и меняет пробки. Вот такие мы, иезуиты – большие практики. Поэтому вы – подходящий человек для данного задания, Пауль. Я уверен, что вы не позволите полицейским сбросить вас со счетов. – Еще минуту назад веселый генеральный секретарь внезапно стал серьезным. – Очень важно, чтобы вы удерживали инициативу во время расследования! Интересы Общества Иисуса и святой матери Церкви, возможно, затронуты больше, чем все мы думаем. Как продвигается расследование?

– Они еще очень многого не знают, даже того, являются ли Сорелли с Анфузо жертвой одних и тех же преступников или нет, – ответил Пауль и рассказал все, что ему было известно.

Он понимал, что Бианки и Росси не до конца откровенны с ним, но на их месте он бы, наверное, вел себя так же. Кроме того, он, со своей стороны, тоже не все им рассказал. Например, он утаил тот факт, что иезуиты осмотрели комнату Сорелли еще до прихода полиции.

От стола к столу ходила привлекательная блондинка с фотоаппаратом для получения мгновенных снимков.

– Красивые фотографии на память! Одна фотография пять евро, две фотографии – семь евро пятьдесят центов.

Финчер жестом подозвал ее.

– Сделайте два наших фото, пожалуйста.

Он стал за спиной Пауля, и оба улыбнулись в камеру, причем Пауль чувствовал себя неловко. В конце концов, он прибыл в Рим не как турист. Финчер довольно улыбнулся и дал фотографу десять евро.

– Одна для меня, одна для вас, Пауль, на память об этом вечере. – Он протянул Паулю фотографию и снова сел. – Даже во времена серьезных испытаний нужно сохранять жизнерадостность. Кстати, о серьезном: пожалуйста, продолжайте и дальше держать меня в курсе дел. И еще одно: что бы ни произошло, обращайтесь ко мне – в любое время дня и ночи. Я был бы вам благодарен, если бы вы не связывались непосредственно с нашим генералом. Здоровье у него хрупкое, и его следует беречь от лишних волнений. Я сам доложу ему все, что нужно, но сделаю это как можно осторожнее. А пока придется нам обходиться без него. Вы мне обещаете?

И Пауль пообещал. Он слишком хорошо помнил о приступе слабости у генерала и не хотел быть причиной следующего.

Когда Пауль и Финчер приступили к основному блюду, пианист перешел от Шостаковича к Моцарту, за что Пауль был ему благодарен: Шостакович навевал на него грусть, а при его нынешнем душевном состоянии любая, даже незначительная радость была бесценна. Однако его мысли снова и снова возвращались к происшествию у бывшего приюта Сан-Ксавье – и к событиям из его сна.

Очевидно, два года изучения психологии не прошли для Финчера даром, так как он заявил:

– Пауль, я вижу, вас что-то гнетет. Это как-то связано с Сорелли и Анфузо?

– В некотором роде, да. Впрочем, это очень личное.

– Если вы решите рассказать мне что-нибудь и возьмете с меня слово молчать об этом, я сохраню все в тайне.

– Или же поместите меня в лечебницу, причем закрытую.

– Я так не думаю. Так что случилось?

Пауль помедлил, но ему обязательно нужно было довериться кому-нибудь, иначе он просто свихнется. И потому он наконец решился:

– Я знал, что Ренато Сорелли и отца Анфузо убьют. Знал еще до того, как это произошло. Но не потому, что кто-то сообщил мне заранее. Просто я все предвидел.

Финчер слушал Пауля совершенно спокойно. Он не рассмеялся, на его широком лице не отразилось неверие или удивление.

– Что-то подобное я себе и представлял, – только и произнес он и подцепил вилкой кусок моцареллы.

– Почему? – озадаченно спросил Пауль.

– Когда вчера утром я позвонил вам и сообщил о смерти Сорелли, вы уточнили, не был ли он убит. А когда я спросил вас о том, как вы пришли к такому заключению, ответа я не получил. В конце концов, отец Сорелли не принадлежал к числу людей, которые часто умирают насильственной смертью. Он не был мафиози или кем-то в этом роде. Пожалуйста, расскажите мне, что именно вам приснилось!

И Пауль во всех подробностях описал ему сны, в которых он видел мертвым Сорелли, а затем и Анфузо. И рассказал, что уже несколько недель Сорелли снова и снова приходит к нему во сне. Это были ужасные сны, в которых демоническое, неизмеримо безобразное существо приближалось к лицу Сорелли, а затем сливалось с ним, как будто нечто злое хотело поглотить иезуита, подобно тому, как губка вбирает воду.

– Я уже чувствую себя человеком, приносящим несчастье, чьи кошмары приводят к тому, что зло получает власть. Смогу ли я положить этому конец, если не буду спать?

– Человек должен спать и видеть сны, и не важно, какое значение он им придает, толкует ли их по Фрейду, Юнгу или кому-то еще. Не путайте причину и следствие. Не ваши сны превращаются в действительность, а вы грезите о той действительности, которая еще впереди.

– Но как такое возможно? Как мое подсознание может знать о том, что еще только будет происходить?

– Возможно, ваше подсознание здесь ни при чем, Пауль. Возможно, некая более высокая инстанция обращается к вам, чтобы предостеречь.

– Но почему именно я?

– Вы хорошо знали обоих, как Сорелли, так и Анфузо. Может, в этом все дело. Я подумаю над ситуацией, и мы снова поговорим о ваших снах. Но до тех пор вы никому не должны рассказывать о своем феномене, и полиции тоже! Кто их знает, в чем они начнут вас подозревать. Полицейские, во всяком случае, в сны не верят.

Пауль был рад, что открылся Финчеру. Пусть даже генеральный секретарь и не смог сказать ему ничего конкретного, Пауль был доволен уже тем, что его кто-то выслушал. И не объявил его после этого сумасшедшим.

Может, в том, что сказал Финчер о более высокой инстанции, есть рациональное зерно?

Пауль вопросительно посмотрел на собеседника.

– Вы говорили о более высокой инстанции, отче. Вы и правда думаете, что эти сны посылает мне Бог?

– Возможно..

Пауль вспомнил о числе, опозорившем Сорелли и Анфузо после смерти.

– А что, если эти сны вовсе не от Бога, а от дьявола?