Мама нашлась быстро, в близлежащем переходе, как раз брала зелёную двадцатку из рук участника научного конгресса.
Участник был с толстыми линзами в очках, и линзы эти мешали ему видеть, что он конкретно тащит из бумажника.
Цыганка орала, что двадцатки недостаточно, что если все так будут подавать, её семья не выживет в такой гостинице, а из другой ей ездить на работу неудобно. Но иностранец не понимал по-русски.
Дождавшись, когда уйдёт подслеповатый фраер, будущий профессор подошёл к цыганке, чтобы её показушно утешить, но вместо этого стал… непоказушно вещать!
Благодаря этому вещанию, семья цыганёнка приподнялась, нашла более хлебное место, чем пятизвёздная забегаловка, набитая очкастыми занудами.
Слух о талантах бутылочника-младшего разнёсся по Москве и за её пределами, к нему начали валом валить, записываться в очередь. Пришлось открыть бюро, нанять десяток секретарш, чтобы отвечали на звонки, и ещё десяток, чтобы репетировали роль его будущей супруги.
Всё это привело к тому, что будущий профессор стал настоящим – путём покупки дорогих учёных титулов. Но бросать основную работу он не собирался. Даже сто реальных профессоров не в состоянии иметь такие деньги, к которым он привык.
В лабораториях профессор появлялся редко, да и то не для работы, а для шашней с лаборантками. За это секратарши на него обиделись, бросили репетировать роль жены, и стали все его научные секреты выдавать, раздавать направо и налево.
На это-то я и рассчитывала. Где ж мне было искать папин гэджет, как не в занюханных лабораториях бутылочника?
Судьба суперсекетного папиного гэджета, универсального вселенского мыслепереводчика с разных языков по-прежнему была не ясна. Профессор про него никому никогда не рассказывал, никому не показывал, на кусочки не рубил и не выбрасывал, не терял и не дарил… Хм. Странно! Честно говоря, я даже не спросила папу, как этот мыслепереводчик выглядит.
Изо всех лабораторий я сначала выбрала одну, самую ближнюю, всего-то двести сорок километров от родного дома. В ней профессор появлялся чаще, чем в других.
Димульку я туда сто раз возила на такси, типа с коллективом познакомить, чтобы потом по его карточке легко было пройти. Оставалось, надев любимый гэджет (кроссовки-невидимки), тайно выскользнуть из дома. В лаборатории я собиралась сдать кроссовки гардероб, так как в них меня могли чем-нибудь химическим полить, не зная, что я рядом.
Всё было продумано до деталей, но сначала надо было сделать контрольный вылет. С прилётом назад через полчаса, для проверки.
Я не о том волновалась, что меня разыскивать станут, нет. Одним дауном в семье меньше – тотальный праздник с приглашением соседей, поеданием торта и распитием шампанского. Кто будет добровольно дауна искать, когда так крупно повезло в кои-то веки? Я волновалась за Димульку. Профессоры, вроде, привыкли к нему, но… Зная подлый характер даунера-профессора и его жены, тоже явной даунерши, не мешало и подстраховаться. Одно дело, когда мы оба тайком на такси в институт мотались, а другое – когда Димочка с ними остался один на один…
Отлетев от дома не очень далеко, всего на десять километров, я стала потихоньку возвращаться. Подлетаю к родимому гнезду, гляжу в окно на родимом этаже…
Батюшки! Не прошло и получаса, а они уже опять куда-то Димочку готовят! Но уже без соски во рту, а с тарелкой торта перед носом. У тарелки – два батона хлеба, разрезанных вдоль и толсто намазанных маслом.
Вот оно что! Булимию шьют ребёнку, обгадить окончательно хотят, дискредитировать на сто процентов, чтобы со всеми потрохами уже в другой интернатик сдать, для более взрослых даунов. Видимо, решили, что я потерялась насовсем, очень удачно пропала и больше никогда не вернусь.