1. «Моя семья»

Так называется сочинение, которое нам задали на дом. Я даже спросил тетю Габи, нашу учительницу венгерского языка: мне-то зачем писать? Уж она мою семью знает, кажется, лучше некуда. Родители — как будто абонемент у них — то и дело в школу бегут. Правда, не по своей воле. Вызывают их. Из-за нас с братом. Он тоже в нашей школе учится, во втором классе. Я-то уже в пятый хожу, но все-таки есть у нас кое-что общее. Он писать не любитель, и я тоже.

Ну да ладно, я все же нашел выход. Писать мне не придется, а задание будет выполнено. Техника-то на что?!

У меня есть маленький магнитофон. И вот что я придумал: проведу с моим семейством репортаж. Каждый выскажется по отдельности, вот и получится рассказ — что и было нам задано. Вести репортаж буду со скрытым микрофоном, это сейчас модно. Да и потом, подойди я к ним с микрофоном, они, может, и не захотят высказываться…

Сделаю так: каждому по очереди объявлю, что получил замечание в школе. За дисциплину. Тут уж никто не промолчит! А магик аккуратно запишет, кто что сказал. И пусть тетя Габи потом послушает, в какой семье я живу.

Затея насчет замечания удалась на славу. И вот что поразительно: все сразу поверили!

Первой я подманил к магику бабушку.

— Бабуля, — сказал я с самым унылым видом, — у меня беда. Замечание схлопотал за дисциплину.

— Ох ты, господи, да как же это, стыд какой! В нашей семье такого отродясь не бывало! Папа твой за всю школу ни одного замечания не принес. Ах, какой позор! Только б Малыш не узнал… Не гоже ему дурной пример с тебя брать!

Горестно покачивая головой, бабушка ушла на кухню, а я прослушал запись. После ее слов шла музыка, самые популярные в этом году песенки. К высказыванию бабушки это отношения не имело, просто предыдущую запись стереть не удалось. Я ведь пожертвовал для «сочинения» ленту с отличной эстрадной музыкой. Жаль до смерти! Но все лучше, чем писать самому.

И я позвал Малыша.

— Слышишь, Малыш, плохо мое дело! Замечание схватил по…

— Ну и что? — небрежно отозвался брат, не дав даже договорить.

— Да ведь сам знаешь… Придется родителям показать, чтоб расписались.

— А что, ты писать не умеешь?

— Это ты к чему?

— Ладно, давай сюда, я распишусь. Два форинта! Для Дюрки Куташа я за один форинт расписываюсь. Это мне легче. Натренировался уже.

Вот так Малыш!..

— Дедушка, у меня, понимаешь, беда! — подступился я с тем же к следующему члену нашей семьи. — Вот, замечание получил за поведение.

— Э-эх! — выкрикнул он, словно отплясывал какой-нибудь народный танец, и лихо подкрутил усы. Он совсем не опечалился, наоборот, как-то оживился, подмигнул задорно и заговорил: — Оно, конечно, дело твое неважнецкое, да ведь с кем не бывает. Отец твой, помню, каждую неделю замечание в дневнике приносил. Я сам всякий раз расписывался. Твоя бабушка и по сей день ничего про это не знает. А вот теперь ты… Н-да, ничего не поделаешь, мы, Кормоши, все не из роду, а в род…

Вечером пришла мама. Я сразу к ней:

— Мам, беда! Мне замечание в дневник записали.

— Приятная новость! — звонко сказала мама и тут же воскликнула язвительно: — Ступай же с нею к отцу. Он ведь у нас умеет воспитывать, не то что я! По крайней мере, сам так считает. Вот и ступай к специалисту!

Я не мешкая отправился к папе.

— Пап, мама меня к тебе послала. Вот такая, понимаешь, беда: замечание получил за дисциплину.

Папа ничего не сказал. Зато раздался громкий хлопок. Кто будет слушать запись, обязательно подумает, что это была пощечина. Так и мама подумала и сразу успокоилась. Этот трюк папа специально для того и изобрел.

Словом, все успокоились, и только мне в конце концов стало как-то не по себе. Что там ни говори, а только история эта со скрытым микрофоном все же на ловушку смахивает…

И тут меня опять осенило. Кажется, я нынче в форме!

Я созвал всю семью в ванную комнату. Сперва они упирались. У нас и так вечные перепалки из-за того, что ванная всем нужна одновременно. Но я сказал, что тут совсем другое дело. На этот раз ванная будет студией. Это единственное место в квартире, куда не проникает уличный шум. Все удивлялись, пожимали плечами, но все-таки собрались. Малыш и попугая в клетке принес — он ведь тоже член семьи. Но я накрыл клетку простыней, иначе бы попугай говорил без умолку. А на этот раз говорить хотел я.

— Все вы знаете, дорогие мои родственники, что я собираюсь стать репортером. А для этого нужна практика, иначе из меня ничего не выйдет. Так что прослушайте мой первый репортаж. А в благодарность я вам признаюсь, что никаких замечаний не получал. Честное слово! Просто мне нужно было записать ваши ответы, вот я и придумал. Итак, включаю репортаж!

Запись получилась вполне хорошая. Иногда пробивалась музыка, у меня стирание удается пока неважно. Но это только к лучшему! И даже естественней. У нас ведь магнитофон не выключается. Я был очень собою доволен. Но пусть уж похвалят меня и другие.

— Ну, и какое же у вас впечатление, дорогие родственники? — нетерпеливо спросил я.

И тут бабушка вдруг расплакалась.

— Ну, папа, — всхлипнув, сказала она дедушке, — вот когда довелось мне узнать, как вы меня обманывали! Через столько лет услышать такое! Ох, позор!

Мама не плакала, она смеялась. И вроде бы даже похвалила папу. Хотя, кто его знает…

— Да-а, скажу я вам, у вашего папы превосходные воспитательные методы! Он с сыночком запанибрата. За моей спиной!

Папа сразу напустился на Малыша. Ведь, как ни смотри, мама его отругала. Вот и он стал ругать младшего сына:

— Ты это что же, Малыш, обманщиком стать надумал? Подписи подделываешь? Да еще за деньги? В наказание не будешь сегодня смотреть телевизор!

Ого, как тут Малыш раскричался! Магик так и подскакивал, такую силу звука он не берет. Я-то ведь и этот разговор записывал. Теперь репортаж получится что надо!

— А с тобой, Чаба, я никогда больше не буду играть! — вопил Малыш. — И не закрывай попугая! Он мой, да, мой! Мой!

Он сдернул простыню с клетки. Попугай, конечно, решил, что уже утро, и заверещал:

— Попка золотко, Попка золотко, Попка золотко!

Среди шума и гвалта один только дедушка сохранял спокойствие. Нет, он не промолчал и тоже высказался, но совсем тихо. Боялся, видно, подлить масла в огонь. А жаль, что магик не записал его! Ведь он вот что пробормотал себе под нос:

— Выйдет, выйдет репортер из парнишки! Еще и прославится! Ничего не поделаешь, мы, Кормоши, все не из рода, а в род…

Репортаж закончился, полились лучшие шлягеры года. Я не стирал их, зачем? По крайней мере можно слушать их теперь целый вечер. Я ведь тоже не стал смотреть телевизор. Раз уж я втянул Малыша в беду, иначе не годится. Малыш, правда, меня не понял.

— А ты вообще-то здоров? Только шарики не на месте? — осведомился он деловито.

Он еще маленький. Разве ему понять, как это благородно — пострадать добровольно.

 

2. Бабушка в ракете

— Это моя семья?! Нет уж, ты лучше сама объясни, что тут накалякано. Я, по крайней мере, никого не узнаю. Может, ты растолкуешь? А то мне, видно, не по разуму, — сказал я Магди.

Вообще-то мы с Магди друзья. Уже пять лет дружим, в первом классе на одной парте сидели. Она очень хорошая девочка, потому ее и посадили со мной. И с тех пор я все время исправляюсь. Но сейчас она меня разозлила: показала рисунок — ничего особенного, шесть каких-то червячков что-то там делают непонятное. А Магди вдруг объявляет: это твоя семья нарисована за работой.

Не успела Магди рот открыть, как зазвонил телефон. Я взял трубку.

— Слушаю! Квартира Кормошей, — сказал я как полагается.

— Если вы Кормоши, вызовите трубочиста![2]Здесь — игра слов. По-венгерски фамилия Кормош то же, что Сажин — от слова «сажа».
— сострили на другом конце провода.

Я узнал голос брата и бросил трубку. Опять позвонили. Конечно, это был брат. Но на этот раз он не дурачился, а говорил быстро-быстро, захлебываясь. С ним так бывает, когда он волнуется.

— Ой, Чаба, не клади трубку, я больше не буду про трубочиста, только и ты не говори «квартира Кормошей», а то я не удержусь и все-таки скажу… Слушай, важное дело! Я звоню тебе уже второй раз — это два форинта! Ты мне отдашь два форинта?

— Еще чего! Мне-то не важно!

— Как это не важно! Ведь Магди Някаш твоя одноклассница, так? Она теперь будет у нас звеньевой.

— У кого у вас?

— У нас, «маленьких барабанщиков»![3]В Венгрии «маленькие барабанщики» то же, что у нас — октябрята.

— Ну, и что?

— Сейчас она идет к нам. Смотри не впускай ее! Это самое главное.

Вот так штука! Я знаком подозвал Магди к телефону, показал, чтобы и она прислонила к трубке ухо. Сначала ничего не вышло. Магди носит очки, я тоже. Наши головы мешали друг другу. Но потом мы все же как-то приладились.

— Повтори, что ты сказал! — попросил я брата.

И он громко повторил:

— Магди стала у нас звеньевой. Сейчас она позвонит, но ты ее не впускай!

Магди вспыхнула и бросилась было вон, но я удержал ее за руку и продолжал допытываться:

— А почему не впускать?

— Она воспитывать будет…

— Тебе не помешает!

— Так она не меня воспитывать хочет, а тебя!

Я поглядел на Магди, ее глаза как-то странно косили. Хотя, может быть, мне просто показалось: ведь наши очки были совсем рядом.

— С чего бы ей меня воспитывать? — не отставал я. — Она же не моя звеньевая.

— Да я, понимаешь, сказал на сборе звена, что ты для меня пример во всем. И раз ты не чистишь свои туфли, так и я не чищу…

Я опять бросил трубку. И сразу накинулся на Магди:

— Ты что, не знаешь, чем звено свое занять? Интересней моих туфель ничего не придумала?

Магди была оскорблена не меньше, чем я. Ничего не скажешь, Малыш сработал удачно, сразу на два фронта.

— Мне твои туфли совсем не интересны. У нас другая тема была. Кто что делает дома. Я велела им всем нарисовать про это картинку. Но картинка твоего братца — это просто позор!

— А что он такое нарисовал? Гадость какую-нибудь? Вот я его взгрею!

— А разве это не гадость — то, что здесь нарисовано?

— А ну, покажи! И растолкуй же наконец, что тут?

— Вот, смотри: это твоя мама. Она стряпает.

— Мама?! — И я расхохотался во все горло. Между прочим, Магди считает, что я очень некрасиво смеюсь: у тебя, говорит, не смех, а какое-то ржание. — Да наша мама вообще не умеет стряпать. И в мясе ничего не понимает, говядину от свинины отличить не может. Только курицу узнает. Но если на прилавке и утка окажется, мама теряется.

— А кто же тогда у вас умеет готовить? — строго спросила Магди.

— Все. Кроме мамы.

— Кто готовит лучше всех?

— Дедушка.

Магди чуть не разревелась. Решила, что я над ней подтруниваю. Но все-таки удержалась, проглотила слезы и опять стала показывать рисунок.

— Вот твоя бабушка.

— Не похожа. Ну, это неважно. А почему она в ракете сидит?

— Это не ракета, а корыто. Бабушка, видишь, стирает. Одна всю семью обстирывает.

— Вот так корыто! Такое разве что в музее увидишь… Прямо археологическая находка. У нас стиральная машина, с программным управлением.

— Может, скажешь, что и стиркой твой дедушка занимается?! — сверкнула глазами Магди.

Но я смотрел на нее совершенно безмятежно — я же понимаю: разобраться в нашей семейке не так-то просто. Поэтому я терпеливо принялся объяснять:

— Нет, дедушка у нас не стирает, он, понимаешь, не умеет управляться с программой. Так что сперва стирал папа. Потом мы с ним поменялись. Теперь я стираю, а он пылесосит. Хотя, кажется, они с Малышом поменялись. И тогда, значит, папа относит в магазин пустые банки-бутылки.

— Вернемся лучше к рисунку, — сказала Магди; видно было, что она совсем сбита с толку. — Я, собственно, о нем и пришла поговорить с тобой. Некрасиво же получается!..

— Что некрасиво?

— То, в чем признался Малыш этим своим рисунком. Видишь, получается так, что четверо мужчин — твой дедушка, папа, Малыш и ты — сидят себе и читают, а…

Я разозлился.

— Разбирай рисунок сама, — сказал я Магди, — с меня хватит того, что на уроке рисования разбирать приходится.

Но Магди, к сожалению, не обиделась и не ушла.

— Еще один только вопрос! Самый последний! — взмолилась она. — Скажи, Чаба, ведь если все, как ты говорил, значит, твоя бабушка — безработная?

— С чего ты взяла? Она готовит, стирает, убирает квартиру, покупает продукты…

— Как! Разве не вы?! Ты ж говорил…

— Почему не мы? Мы все делаем. Только по секрету.

— Ну, все. Я ухожу, — сказала Магди.

На глазах у нее были слезы. Не знаю только, от обиды или от лука. Потому что в комнате вдруг сильно запахло луком. Вошел дедушка и поманил нас:

— Ну-ка, быстро на кухню! Я лучок поджарил и несколько яиц разбил на него. Чтоб в два счета убрали! А как поедите, проветрим, пока бабушка не пришла.

Яичница с луком удалась на славу. Я все ждал, когда и Магди похвалит яичницу, но Магди упорно пыталась разобраться в нашей жизни.

— Скажите, пожалуйста, дедушка Кормош, почему бабушка не должна узнать про яичницу?

— Тс-сс! Она, понимаешь, не любит, когда мы суем нос в ее дела, — охотно объяснил ей дедушка. — Она говорит: женскую работу мужчинам делать не след… Ни старым, ни малым!

— Но тогда как же?.. — Магди уже запиналась на каждом слове.

— А мы все-таки ей помогаем. Не глядеть же, сложа руки, как она на нас трудится. Мы договариваемся между собой, кто что будет делать. Но, конечно, не кричим на весь дом, какие, мол, мы помощники.

— Понятно теперь, что Малыш нарисовал, звеньевая? Вот то-то! — по-дружески подтолкнул я Магди. Очень я гордился в эту минуту нашей непутевой семейкой.

И тут прибежал Малыш. Он уже из прихожей закричал, чтобы оставили яичницу и ему. Влетев на кухню, он совсем не был обескуражен тем, что увидел Магди. Даже наоборот. Преспокойно сообщил нам, что пришел не откуда-нибудь, а от Магди. Оттуда он и звонил.

— Я все слышала, — заметила Магди с оскорбленным видом. И отодвинула от себя тарелку.

Малыш незамедлительно притянул тарелку к себе и, покончив со своей порцией, доел и Магдину.

— Теперь ты можешь хоть сейчас идти домой, — заявил он Магди.

— Малыш! Как ты ведешь себя с гостьей! — прикрикнул я на него.

— Вечно ты перебиваешь, досказать не даешь! Магди потому может хоть сейчас отправляться домой, что я почистил у них все туфли. Все четыре пары.

Магди глотнула, как будто поперхнулась, хотя давно уже покончила с едой.

— Не понимаю, — пробормотала она.

— Твоя мама сказала, что ты терпеть не можешь чистить туфли. Хотя она купила пасту в тюбике с распылителем. Мы тоже такую пасту купили, только мне ее не дают. А твоя мама разрешила…

Магди больше ничего не сказала. А рисунок Малыша сложила вчетверо. Может, спрячет себе на память.

 

3. Сколько стоит мой брат

Расходами у нас ведает бабушка. Но она настояла, чтобы я тоже участвовал в этом. Каждый день мы с ней вместе записываем, сколько потратили. Бабушка и Малыша заставляет сидеть с нами — учиться. То есть чтобы мы с ним оба учились экономно тратить деньги и знали бы им цену.

Вчера было все как всегда. Бабушка диктовала, я писал. Малыш читал газету.

— Пиши, Чаба, деточка! Литр растительного масла — двадцать восемь форинтов.

Я записал.

— Стиральный порошок «Томи» — одиннадцать сорок.

Я записал. Брат из-за газеты спросил:

— А почему ты не купила большую пачку «Томи», бабушка?

— Не отрывай нас! И не читай газету, а лучше слушай, — одернула его бабушка.

Но одернуть Малыша не так-то просто.

— Да я же для тебя газету читаю. Вот, здесь написано: «Большая покупка всегда экономней — покупайте большой „Томи“!»

— Может, и так, — сразу смягчилась бабушка. — Надо, пожалуй, как-нибудь попробовать… Пиши, Чаба: большой тюбик зубной пасты…

— Как! — возмутился я. — Мы и вчера писали то же! — Я-то не витаю мыслями неизвестно где, я все помню.

— Вот именно! Но ведь вы просто пожираете зубную пасту!

— Ничего подобного, это не я! — оскорбился Малыш. — И вообще, я всего один раз ел пасту. Когда еще в детский сад ходил. Потому что у нее вкус был апельсиновый… Вы всегда на меня наговариваете!

— Да я не про это, — засмеялась бабушка, — просто вы ее транжирите зазря. И мыло тоже. Оставляете в мыльнице, а оно размокает там. Вроде бы пустяк, а деньги уходят понапрасну…

— Бабуля, не стоит с этим возиться! — взволнованно закричал вдруг Малыш. — Вот послушай, что пишут: «Тому, кто будет возвращать железные крышечки от бутылок, розовые и зеленые, может выпасть выигрыш в пятьсот и в тысячу форинтов!» Как бы в подарок! Бабуля, скорей, откроем три бутылки виноградного сока! Стоящее дело, верно?

— Нельзя же открыть сразу три бутылки! Так не годится…

— Я плачý! Из собственных денег! — гордо объявил Малыш.

И напрасно: бабушка тут же принялась его воспитывать.

— Это из каких же таких твоих денег? Ты ведь от родителей их получил, не так ли?

— Папа сказал, я могу купить на мои карманные деньги, что захочу.

— Правильно. Но не выбросить. Их тоже родители твои заработали. Все здесь — их труд. Ты даже понятия не имеешь, Малыш, как дорого стоит двух детей растить!

— Правда, дорого?

— Ну, ладно, не мешай нам больше! Пишем дальше, Чаба! Две пачки масла — двенадцать форинтов. Пиши!

Я записал. Малыш рядом бормотал сквозь зубы:

— Разделить на шесть, получится два форинта.

— Два литра молока — двенадцать форинтов.

Бабушка диктовала. Я записывал. Малыш бормотал:

— Деленное на шесть… Только я все равно молоко не люблю. Так что пусть будет один форинт.

— Что это ты делаешь, Малыш? — подозрительно спросила бабушка.

— Считаю, сколько я стою родителям.

— Что-что?!

— Ну, делю на шесть то, что ты потратила. Нас ведь в семье шестеро. Так я узнáю, сколько стою…

Ну, думаю, вот уж сейчас бабушка рассердится! Но она, наоборот, засмеялась. Никогда не удается мне угадать, кто из взрослых как поступит. Странный они народ! Вот и теперь бабушка только засмеялась, покачивая головой, а потом пошла в комнату взять счет за электричество.

Я решил, что сейчас самый подходящий случай серьезно поговорить с Малышом.

— Слушай, Малыш! Я не хотел говорить при бабушке… но, в самом деле, зачем ты деньги свои транжиришь?

— Вот как? И ты уже знаешь? Да, тебе легко, ты ведь не проходишь каждый день мимо мороженщицы!

— Знаю, все знаю. Но сейчас зима!

— Вот и надо горло закалять!

— Не дури!

— Не дури, не дури! Ты тоже за мороженым заходил. Я видел. Как только написали: «Имеется ананасное мороженое», ты сразу туда…

— Когда это было! И потом… затем я и купил тогда копилки. Теперь, как только получу карманные деньги, сразу их в копилку. И все! После этого не страшно, что бы там ни написала мороженщица — хоть кокосовое, хоть ананасное!

— А ты молодец, что и для меня копилку купил! — попытался брат увести разговор в сторону.

— Я-то молодец, а вот ты? Твоя-то копилка пустая! Я вчера как раз потряс ее.

— Ты тоже? А я часто ее встряхиваю. Вдруг, думаю, что-нибудь да осталось…

Нет, моего братца не поймешь! Глупости ведь болтает. Мы же отдали ключи от копилок бабушке. На сохранение. Как раз для того, чтобы никак нельзя было деньги взять, даже если б очень захотелось…

— Твой ключ, как и мой, у бабушки, — сказал я твердо, — так что как бы ты мог…

— Очень просто, — тотчас стал мне объяснять Малыш. — Переворачиваешь копилку вверх дном, суешь в отверстие нож и подталкиваешь монетку, пока не выпадет…

— Нет, ты все же еще совсем малявка! Тебе бы в детский сад ходить! — разозлился я.

Но тут же сообразил, что я-то старше его и умнее. Ведь взрослые твердят мне об этом постоянно. Так что я верю.

— Вот что, Малыш! — заговорил я внушительно. — Ты прекрасно знаешь, что наша семья собирает деньги на новый телевизор. Мои двести форинтов все лежат в копилке, я отдам их в общую кассу. Потому что я тоже смотрю телик, значит, должен принять участие и в покупке…

Мне самому моя речь чрезвычайно понравилась. И я даже растрогался, когда сказал про двести форинтов.

Но Малыш рассмеялся.

— Двести форинтов! За них ты разве что вечернюю гимнастику смотреть можешь. Думаешь, я не знаю, что телик семь тысяч стоит?

— Для пятиклассника, — огрызнулся я, — двести форинтов, представь себе, большие деньги!

— А я, представь себе, хотя еще только второклассник, — отпарировал Малыш, — даю на телик пятьсот форинтов!

Я просто дар речи потерял, так разозлился. Тут как раз вернулась бабушка. Она дара речи не потеряла, но тоже была сердитая.

— Ну что ты болтаешь, Малыш? Откуда, в самом деле, у тебя быть пятистам форинтам?!

— Могу показать! — крикнул Малыш и вылетел из кухни.

Минуту спустя он вернулся, таща за собой на веревке дворняжку.

Бабушка так и подскочила.

— Собака в доме?! Откуда ты ее взял? И зачем?! А ну, марш, отведи ее туда, откуда взял!

— Мне некуда ее вести. Я нашел ее на улице.

— Ты совершенно невыносим! Когда ты ее подобрал?

— Еще в полдень. Потому и на обед опоздал. Но за это мне уже попало.

— Ах, так? Может, теперь надо похвалить тебя?

— Можно бы. Все-таки пятьсот форинтов…

— При чем тут собака и пятьсот форинтов? — спросили мы с бабушкой в один голос. Хотя, конечно, говорить наперебой неприлично.

Малыш разложил на столе газету. Он принес ее с собой, когда прибежал с собакой. Некоторое время он отыскивал что-то среди мелких объявлений и наконец прочитал вслух:

— «ПЯТЬСОТ ФОРИНТОВ вознаграждения будет выплачено тому, кто найдет мою шотландскую овчарку, черную, еще совсем щенка. Прислушивается к звуку поворачиваемого в замке ключа».

— Мне дурно, — объявила бабушка.

— Пожалуй, на этот раз и мне дурно, — поддержал я бабушку. — И вообще это не шотландская овчарка.

— Но она черная. И к звуку ключа прислушивается. Хочешь, покажу?

Собачонка действительно прислушалась. И по правде сказать, она была очень славная. До того некрасивая, что смеяться хотелось, на нее глядя. И уши совсем как у моего братца, когда он ветрянкой болел: пятнистые.

Я переметнулся на сторону Малыша. Теперь мы вдвоем умоляли бабушку оставить нам смешную дворняжку. Соглашались жить на одном хлебе с повидлом. Ради экономии. И ради того, чтобы нашей собачке доставалось мясо. Ей мясо необходимо, чтобы шерсть блестела. Так сказал брат, уж не знаю, кто его просветил.

А сегодня он еще сказал, что собачка любит мороженое, он уже испытал ее. Хорошо еще, что и она больше всего ананасное любит.

 

4. Волки в подарок

По календарю рождество приходится на конец декабря. Но у нас оно начинается уже в ноябре. Бабушка вдруг говорит: «Ну, детки, представьте, что перед вами является добрая фея и говорит, что выполнит любое ваше желание. Что бы вы пожелали?» Я, конечно, понял, что это подготовка к рождественским подаркам. Но Малыш этого не знал и сразу выпалил:

— Я бы попросил у нее лошадь.

Малыш совсем не шутил. Он давно уже решил, когда вырастет, работать на конном заводе. И хотел начать практиковаться как можно скорее. Летом, у дяди в деревне, обстоятельно обсуждал цены на лошадей, пока дядя не шуганул его. Потом все вокруг дворника ходил, советовался, как лучше разместить у нас во дворе лошадей. Результат был тот же. Так что сейчас добрая фея была бы ему очень кстати.

Словом, Малыш обрадовался, а бабушка огорчилась. Тогда я, чтобы развеселить ее, сказал:

— А я бы попросил пуловер.

Хотя мне вовсе не хотелось получить в подарок пуловер. У меня от них спина чешется. Но только я знал, что бабушка его уже купила. Он давно лежит в чулане, в нейлоновом пакете. Она спрятала его за банками с абрикосовым вареньем.

Перед рождеством у нас все прячут и перепрятывают подарки. И я тоже. Но только в тот день у нас столкновение получилось. Пробка в дверях. В передней было уже довольно темно. Я решил тайком отнести в большую комнату купленные в подарок книги, спрятать их в книжном шкафу. Мне казалось, что я придумал это очень хитро: ну кто станет искать книги в книжном шкафу? Между прочим, там, за словарями, давно уже стоит коробка конфет. Мама купила ее для папы.

Да только в темной передней я столкнулся носом к носу с дедушкой. Должно быть, он тоже хотел что-то спрятать. Недаром же, увидев меня, с ходу в чулан заскочил. А я — в ванную. И простоял там довольно долго: пусть, думаю, дедушка спокойно уладит свои дела. Да только он и не думал ничего улаживать. Сидел себе на чемодане и уплетал орехи. Я видел, из ванной в чулан было окошко. А я в своем убежище разве что зубы мог лишний раз почистить. Нечего делать, пошел я к дедушке, попросил орешков и признался, что хочу книги припрятать. В обмен на мою тайну он тоже выдал мне свой секрет. Оказывается, он нацелился на ту самую коробку конфет — уже несколько дней после обеда вынимает оттуда по конфете. Как раз к рождеству и прикончит. Вот будет смеху! Вытащит бабушка из-за книг свой подарок, а там… Она каждый год дарит дедушке такую коробку. Только до сих пор они всякий раз были нетронутые.

Я не сказал ему, что на этот раз, против обыкновения, это мамин подарок папе. Как-никак я умею хранить секреты.

Искать папины подарки не имеет смысла. Из года в год он всем нам дарит книги, причем исключительно по астрономии. Звездное небо — папина страсть. Он сам же и читает потом свои подарки. Мне очень любопытно, что он подарит Малышу. Наверное, про Большую Медведицу или про созвездие Рака. Малыш ведь животных любит до безумия. Бьюсь об заклад, он тут же кинется к бабушке: даже на небе полно животных, почему тогда нам нельзя?!

Мама уже несколько дней не находит себе места. Мне она потихоньку призналась, отчего нервничает: купила лиловый пуловер для бабушки, а куда спрятала — забыла. «Но ты смотри никому не проговорись!» — сказала мама. Я и не проговорился, одному только Малышу намекнул. И правильно сделал. Он, оказывается, прекрасно знал, куда девался пуловер. Бабушка отнесла его в магазин обменять. Она терпеть не может лиловый цвет, а после праздников, сказала, глядишь, и не будет выбора. Но как только ей обменяют, она спрячет пуловер на то же самое место — в шкаф Малыша. Вообще-то обнаружил бабушкин пуловер Малыш. Только не сразу сообразил, что это. Принял за свой мешок для физкультуры. Даже в школу понес, на урок.

Наш Малыш знает все: кто что купил, куда спрятал, когда. Он вечно всех выслеживает.

А вот что он купил и куда запрятал, никто из нас и понятия не имеет. И потому все мы немного тревожимся. Помним еще прошлое рождество.

В прошлом году Малыш преподнес дедушке два метра самоклеящихся обоев. Мы знали, что это дорогие обои. Впрочем, Малыш сам тут же сказал, сколько они стоили. Бабушке он подарил альбом для рисования, папе — парниковые помидоры на полиэтиленовой тарелочке, маме — живого попугая. А мне — сберегательную книжку. Пустую. Потому что, сказал он, все свои деньги он истратил на остальные подарки. Но если кто-нибудь случайно вздумает подарить ему деньги, он тотчас половину положит на мою книжку.

Мама, получив попугая, расплакалась прямо под рождественской елочкой. Папа и дедушка вышли посмеяться на кухню. Бабушка сейчас же занялась нашим воспитанием — у нас оно всегда рассчитывается на двоих, независимо от того, кто проштрафился.

— Не умеете вы, деточки, подарки дарить. Да оно и непросто. Чтобы хороший подарок сделать, наблюдательность нужна. Знать надо, кого что обрадует. И дело тут совсем не в том, дорогой ваш подарок или нет. Иной раз и совсем без денег можно одарить человека, была бы выдумка, была б идея хорошая…

Я слушал навострив уши. И сейчас каждое слово помню. А Малыш, как будто это его совсем не касалось, все вертелся на стуле и поминутно спрашивал, когда уж мы сядем ужинать.

Так что на этот раз все мы смотрели на Малыша с опаской. Какой сюрприз ждет нас теперь?

И вот вчера узнали.

С утра Малыш объявил, что к пяти часам вечера все должны быть дома: нас ожидает сюрприз — его подарок. Общий подарок для всей семьи. Малыш сказал, что подарок замечательный и мы будем очень ему рады.

Ровно в пять часов наша семья собралась в большой комнате. Папа никак не мог отдышаться, он с трудом втиснулся в битком набитый трамвай: так спешил, что не хотел подождать следующего. С нами сидела и собачка — бабушка разрешила впустить ее в комнату. На рождество она очень покладистая.

Мы с любопытством смотрели на Малыша. Но он сидел неподвижно, просто как каменный. И никаких свертков-пакетов — совсем ничего!

— Может, мы получим в подарок стишок? — спросил я, зная, что его копилка пуста.

Бабушка меня одернула: нехорошо подсмеиваться над младшим. И опять мы сидели молча, словно в кукольном театре.

Только Малыш как-то нетерпеливо елозил туфлей по туфле и то и дело спрашивал, который час. Папа тоже не скрывал нетерпения. И отвечал ему в точности так, как «точное время» по телефону:

— Шестнадцать часов пятьдесят минут десять секунд… шестнадцать часов пятьдесят минут двадцать секунд…

Его бабушка почему-то не одернула. Хотя это тоже походило на подсмеиванье.

В дверь позвонили. Малыш пулей кинулся открывать, даже щенка с места сорвал. Некоторое время в передней было тихо, потом дверь в комнату распахнулась, и Малыш вошел в сопровождении целой стайки ребят. Их было восемь, таких же, как он, и с ними высокая девочка. Ее мы сразу узнали — это была Магди Някаш. Собачка пулей бросилась к ней, стала ласкаться. Ребята громко поздоровались и, подталкивая друг друга, выстроились шеренгой. Я было испугался, что они начнут сейчас петь хором, но тут Магди дернула Малыша за руку, и он, как будто ему подкрутили завод, выкрикнул лихо:

— Желаю всей нашей семье приятных рождественских праздников!

Бабушка тотчас расчувствовалась. Ведь Малышу еще ни разу в жизни не случалось произнести столь приличной фразы! Дедушка тоже был растроган. Он кашлянул и, прочистив горло, спросил:

— А кто ж такие будут наши дорогие гости?

— Это Белые Волки, — сообщил Малыш.

— В самом деле? — удивилась бабушка.

— В самом деле! И я тоже Белый Волк, — заверил ее Малыш. Он чуть-чуть заикался — волновался, видно.

— Слышишь, мамочка? Ты знала, что наш сын — белый волк? — пошутил папа, повернувшись к маме.

Но маме почему-то было не до шуток. Она даже закурила, хотя ей нельзя курить.

— Ой, как все глупо получилось, — огорчилась Магди. — Извините, пожалуйста, я не объяснила. Это звено «маленьких барабанщиков». Вашего Малыша звено. И называется оно — Белые Волки. Так захотели ребята. А я у них звеньевая.

— Что ж дальше? — спросила мама.

Она бывает иногда немножко раздражительна. Но мы все знаем: это оттого, что она ждет ребенка.

— А то, что это мой подарок вам к празднику, — объявил Малыш. Теперь его голос звучал по-праздничному торжественно: — Я дарю вам мое звено.

— Это в каком же смысле — даришь? — спросил папа. Хотя он совершенно не раздражительный. Просто ему было непонятно, что это означает.

— Извините, пожалуйста, — затараторила Магди (тоже, видно, волновалась), — у нас, октябрят, есть такой лозунг: «Звено — это семья!» Малыш сказал, что его семья охотно возьмет шефство над нашим звеном. Потому что вы любите, когда много детей…

— Это правда, детей мы любим! — подтвердил дедушка.

— Помнишь, бабушка, на прошлое рождество ты рассказывала, что, была б идея хорошая, можно и бесплатно подарок сделать, которому все обрадуются! — сказал Малыш. Оказывается, он все-таки слушал бабушку в тот день — вон как урок затвердил. — Ну что, рады вы моему подарку?

Папа поспешил заверить его, что очень рады.

Мама ничего не сказала — нет, сказала, что поведет прогулять собаку, а то как бы не случилось беды.

Бабушка позвала наше семейное звено на кухню, чтобы угостить малиновым сиропом. Она всех гостей уводит на кухню, чтобы не насорили, не накрошили в комнате.

Дедушка сразу же стал рассказывать малышам, как он в солдатах служил. Ребята слушали его, затаив дыхание, и дедушка был очень рад.

Я тоже был рад, что на этот раз не я один слушаю его рассказы.

 

5. Как стать свинопасом?

В полдень нам выдали табели — успеваемость за полгода. Ну, думаю, быть дома празднику. Ведь у меня только две четверки! Такой хороший табель я еще не приносил никогда.

Но дома все было вверх дном — мылись окна. Не люблю я, когда у нас моют окна. В такие дни на обед бабушка делает манные крокеты. Потому что ей некогда. А помогать она не разрешает. Говорит, мы только грязь по стеклу размазываем. Но сама, конечно, очень устает и на все сердится. И еще эта манка…

Когда я пришел, бабушка была на кухне. Стояла на лестнице и мыла окно. Даже когда объявил, что в табеле только две четверки, не спустилась. Только и сказала: «Что ж не одни пятерки-то? Вот тогда бы ты настоящим примером был для Малыша».

Ненавижу примером быть. И Малыш терпеть не может, когда меня в пример ему ставят. А так-то, если никто ему мной в глаза не тычет, он мне подражает во всем. Оттого в последнее время и ходит хмурый. Дело в том, что у меня уже растут усы, правда, совсем еще немножко. А у него не растут.

Я проглотил манные крокеты и побежал в ванную принести бабушке воды. Хоть это разрешила! Открутил кран, вода звонко полилась в ведро — потому я и не услышал телефонного звонка. Пришлось бабушке самой взять трубку.

— Алло! Кто говорит?

Когда я подошел с полным ведром, она уже сердилась.

— Кто-кто, простите? Не понимаю! Говорите, пожалуйста, громче!

На другом конце провода заговорили громче. Так, что даже мне уже было слышно. Но бабушка все-таки ничего не понимала.

— Какой-то Лайош! — шепотом пояснила она мне. — Кто бы это мог быть? Родственник, должно быть…

— Да это же Малыш!

Я не сомневался, что это он. Малыш обожает звонить по телефону. Особенно если что-нибудь стряслось. А ведь сегодня и у них раздавали табели…

— Ну что ты все выдумываешь, Малыш! — рассердилась бабушка. — С каких это пор ты Лайош?

— С тех пор как родился. Только вы меня все Малышом дразните…

Мне не каждое слово было слышно, но ответил он что-то в этом роде. Зато мне ясно было одно: Малыш петляет, уводит разговор в сторону от чего-то главного.

— И ради этого ты звонишь?! — воскликнула бабушка. — Мне пришлось с лестницы спуститься, чтобы взять трубку. Я мою окна.

— Бабуля, не надо, ты устанешь! Я сам их вымою, — горячо закричал Малыш. Он был само усердие.

Теперь уж я прислушивался вовсю. Дужка ведра резала мне руку, но поставить ведро на пол я не решался и только изо всех сил тянул к трубке шею.

— Ладно, — сказала бабушка, посмотрев на меня, — можешь мне воду носить.

— Но для этого нужно домой прийти. Бабусенька, ты разрешаешь?

— Ну что за глупости, Малыш! С каких пор тебе нужно разрешение, чтобы домой явиться?

— А помнишь, ты сказала: если будет в табеле двойка, домой не приходи.

— Ах, вон что! По арифметике у тебя все-таки двойка! — Бабушка чуть не плакала. — А бедный-то папа твой каждый вечер с тобой сидел, примеры решал…

— Бабушка, успокойся, прошу тебя, бабусенька! У меня двойка вовсе не по арифметике. И вообще не по главному предмету. Так, совсем по второстепенному…

У меня от ведра затекла рука. И шея совсем свернулась набок, как у гуся на откорме. Бабушка спросила сурово:

— По какому же у тебя двойка? Ну, я слушаю!

— По дисциплине.

— Ох, стыд какой! Провалиться по дисциплине!

— Бабуля, по дисциплине нельзя провалиться. Здесь просто написано: «Дисциплина плохая». Значит, двойка. Ну, а двойка вполне нормальная оценка… Не единица же…

— Нормальная! Скажи еще, что ты и дома ведешь себя нормально! — убивалась бабушка.

— Но я же и не виноват вовсе! Спроси хоть Магди!

— Магди? При чем тут Магди? Откуда ты звонишь?

— От Магди и звоню. Из их квартиры.

— Вот прекрасно! Да мне теперь хоть на глаза никому из них не показывайся… Особенно Магдиной бабушке. Она же через слово внучку свою нахваливает…

— И ты можешь нахваливать. У тебя ж Чаба есть!

— Знаешь что, ты мне не дерзи, слышишь?

— Бабуля, да я просто утешить тебя хотел…

Бабушка с сердцем положила трубку. Она так расстроилась, что даже разрешила мне домыть окно.

Вскоре появился Малыш, но не один, а с гостями — Магди и ее бабушкой. С ними пришел и наш дедушка. Его всякий раз, как у нас моют окна, отсылают к соседям.

Бабушка встретила гостей так, словно только их и ждала. Принесла коробку с печеньем, высыпала на блюдо. И где она прятала эту коробку, ума не приложу!

Магдина бабушка похвалила печенье. Хотя всего-то и съела одну штучку. Больше ей не досталось. Не успел никто оглянуться, как Малыш уплел штук восемь, не меньше. Учуял, что манные крокеты на обед.

Спросив сперва про рецепт, Магдина бабушка поинтересовалась нашими табелями. Бабушка подробно стала рассказывать, что получил я и по какому предмету. Получалось, что она как бы и хвастается немножко. Воспользовалась все-таки советом Малыша. Но Магдина бабушка не дала себя сбить, спросила и о табеле Малыша.

— Малыш совсем не плохой мальчик, — поспешила вмешаться Магди. Все-таки она молодчина! — Только он все время дерется.

— Драться нехорошо, некрасиво, — объявила ее бабушка.

— И к чему эти драки? — спросила наша.

— Я знаю к чему. Он всегда защищает девочек, — заступился и я за брата.

— Да-да, — подтвердила Магди. — Он всегда начеку. Как только кто-нибудь из мальчишек вздумает дразнить девочку, до слез ее доведет, за волосы дернет, Малыш тут же его поколотит. Он защищает девочек.

— Но почему именно он? — сердито спросила бабушка.

— Потому что он рыцарь. Он решил, что будет рыцарем. Ну, как бывали прежде телохранители у короля, — попытался и я еще раз вступиться за Малыша.

— А ты помолчи! Ишь, заступник нашелся…

Вот тут дедушка и вытащил свой заветный напиток. Хотя обычно гостям его не давал, жалел. Но очень уж хотелось ему сейчас перевести разговор. Да только Магдину бабушку не собьешь!

— Да уж, да уж, эти нынешние детки… То ли было в наше время! Да явись вы домой с таким табелем, дорогой сосед, вас тотчас определили бы в свинопасы, верно я говорю? — И Магдина бабушка со вздохом повернулась к нашему дедушке.

— А что ж, было, знаете, со мной такое! — поспешно согласился с ней дедушка. Только бы внучка своего дорогого выгородить!

Я-то, конечно, не верю, будто он свинопасом был. Никогда про это не слышал. А ведь дедушка про какие только свои приключения не рассказывал! Я все их наизусть знаю.

Магдина бабушка выразительно посмотрела на Малыша. Конечно, она думала, что он перепугался насмерть. Малыш и в самом деле долго что-то молчал. И вдруг спросил:

— Дедушка, а как свинопасы живут?

Дедушка тотчас оседлал своего любимого конька, стал рассказывать. Он прекрасно помнил, как в детстве просыпался от рожка свинопаса — свинопас дудел в рожок, так он свиней собирал, бредя по деревне. Потом выгонял стадо на выпас… Эх, как он лихо кнутом щелкал!..

Слушал брат, слушал да и говорит:

— Все, я решил, это занятие мне очень даже подходит. И манные крокеты есть больше не придется. Повешу я себе на шею суму, положу туда сало и репчатый лук. Вот это обед так обед! Дома мне так пообедать разве ж когда разрешат!

Малыш не мешкая бросился к телефону и стал набирать номер «Справочной по особым вопросам». Он хотел спросить, куда являться, чтобы стать свинопасом. Я едва успел отнять у него трубку.

 

6. Лайош третий, или непоседа Лайош

В эти дни бабушка ни на минутку не может отлучиться от телефона — он звонит и звонит. Надо было мне попросту записать ее ответы на пленку. Телефон зазвонил, включили магик, и готово дело! Зачем бабушке трудиться понапрасну? Все ведь спрашивают одно и то же. И бабушка всем одно и то же рассказывает: «У нас радостное событие… да-да, уже три внука… ох, и не говорите, прелесть, прелесть, ангелочек, да и только!..»

— А ведь это она о тебе, Малыш. Кто у нас прелесть, кто ангелочек? Ясное дело, ты! — сказал я брату во время очередного такого разговора.

Мы с ним сидели на кухне. С тех пор как родилась Сильвия, нас в комнату не пускают. Чтобы мы ее не заразили. Сидели мы там без всякого дела, и в животах у нас уже бурчало от голода.

— Чего ты пристал! Ты ведь тоже ей внук, — огрызнулся Малыш.

— Но она-то одного тебя называет «ангелочек миленький»!

— Больше не называет! У нее теперь других внуков нет, кроме малявки этой…

— А ты, Малыш, не ревнуй! Мне-то уже пришлось один раз это пережить. Когда ты родился.

— Ты меня ненавидел? — с интересом спросил Малыш.

— Нет. Жалел. Ты был ужас какой некрасивый.

Он не обиделся. Сейчас ему было обидней всего то, что «малявка» лишила его законного его места: теперь в родительской спальне спит она, Сильвия. А Малыша переселили к бабушке.

— Нашел о чем печалиться! Она же плачет ночи напролет! Кстати, ты никогда не плакал, — утешил я его.

— Вот видишь! — тотчас отозвался он хвастливо.

— Ты, скорее, мяукал, — продолжал я, расчувствовавшись. — Знаешь, я даже волновался: а вдруг ты какой-нибудь котенок, а вовсе не человечек.

Тем временем бабушка докладывала кому-то о Сильвии.

— Вес — три кило, — сказала бабушка и добавила: — Маловато, конечно.

По-моему, тоже. Наша собака, например, восемь килограммов весит. А ведь она просто приблудная и довольно хилая. Но бабушка совсем не печалилась, что Сильвия весит куда меньше.

— На моей стряпне живо поправится, — сказала она в телефон.

— Она, может, и поправится, — вздохнул Малыш, — а вот мы — наоборот. Полдень когда уж был, а обеда все нет. Они теперь только тем и заняты, что детское питание готовят. Уже столько его наготовили, что еще двух младенцев можно взять на прокорм.

— Тсс… как бы не услышали! А то и вправду надумают, — припугнул я брата.

— Давай хоть этого детского питания поедим немного, а? — предложил Малыш с горьким вздохом.

— Как тебе не стыдно! Объедать маленькую сестричку?!

— А что! Она же еще и сосет! Мама только и делает что кормит ее. Кормит и взвешивает. До еды, после еды…

— Так нужно, — заявил я с видом человека сведущего. — Чтобы знать, сколько она молока получила. Если мало, дают еще детское питание.

— Хорошенькое дело! Меню из двух блюд. А нам — ничего! — возмутился Малыш. И вдруг закричал во все горло: — Хо-тим о-бе-дать! Жи-вот ур-чит! Мы го-лод-ные! О-бед! О-бед!

Тотчас прибежала бабушка.

— Т-сс! Т-сс! Не шуми! Подумай о Сильвии!

— А что? Может, она нервная? — совсем распоясался Малыш.

— В самом деле, бабушка, такие малыши разве слышат? — поспешил я с вопросом, чтобы она пропустила дерзость брата мимо ушей. — И видят тоже?

— Ведь и у котят глазки открываются позже, — высказался Малыш.

Он у нас и по кошкам специалист. Потому и сказал, да только себе же на беду. Бабушка так и подскочила.

— Это с кем же ты сестренку сравниваешь! Бессердечный ты, вот что!

— Знаешь, бабушка, дело в том, что мы голодные, — заступился я за брата. — Дело в том, что уже второй час, а мы…

— Ой-ой, как бежит время! — удивилась бабушка. Она на минутку присела, повздыхала, но тут же вскочила и распорядилась: — Вот что, мальчики, вы уже большие. Позаботьтесь о себе сами!

— А что! Ведь я уже был поваром в лагере! Я умею картофельный паприкаш готовить, картофельный суп, жареную картошку…

Я старался вовсю, лишь бы разрядить атмосферу.

— Знать ничего не хочу! — объявил Малыш и отвернулся к стене, стал к нам обоим спиной. Теперь он сердился и на меня.

— Да-да, — проговорила бабушка задумчиво, словно не замечая Малыша, — придется все обязанности в семье распределить по-другому. Сильвия перестроит всю нашу жизнь.

— Мою жизнь она уже перестроила, — пробормотал мой бедный брат, глядя в стену. — Кровать мою переставили, места лишили. Вам теперь все равно, спи я хоть в чулане. Никому до меня нет дела…

— Вот что, Малыш! — строго сказала ему бабушка; видно было, что она по-настоящему сердится, у нее даже шея покраснела. — Вместо того чтобы дуться, уведи свою собаку. Я, кажется, ясно сказала: нельзя держать собаку в квартире. А уж когда в доме младенец, собаке здесь и вовсе не место!

— Собака здесь раньше жила, чем ваша Сильвия! — возмутился брат.

— Ах ты бессовестный! Ну так вот. Если ты сейчас же не найдешь собаке где-нибудь место, я выброшу ее на улицу. Выброшу, вот увидишь! Я не потерплю в квартире блох!

— Нет у нее блох. И она воспитанная. Не оставляет лужицы где попало. Не то что некоторые…

К счастью, зазвонил телефон. Бабушка была такая сердитая, что только рукой мне махнула — возьми, мол, трубку. А сама удалилась в комнату. Наверное, Сильвию потетешкать. За двоих. Жалко ей Сильвию, что брат у нее такой бездушный…

Звонила тетя Жофи. Бабушкина приятельница. Я, конечно, все ей рассказал. Я ведь по Сильвии теперь профессор. Наизусть все про нее знаю.

Тетя Жофи долго ахала и изливала восторги. Потом спросила, очень ли удивлялся Малыш, что аист принес нам ребеночка. Я сказал, что Малышу удивляться не с чего. Он знает, что Сильвию родила мама. Я уже давно сказал ему, что мама скоро родит нам брата или сестричку. Тут тетя Жофи бросила трубку. От возмущения. Мне, я считаю, просто повезло. Иначе «ахам» да «охам» вообще не было бы конца.

Я и так долго проговорил с ней. Когда я вернулся на кухню, Малыша там не было. И детского питания на столе тоже не было. Лежал только клочок бумаги, оторванный от газеты. На нем почерком Малыша было написано:

Я ушел буду искать собаке хозяина а домой больше не вернусь все равно я никому не нужен.

Бабушка очень испугалась. Я сперва радовался, что разобрал каракули брата. Но потом тоже испугался. Маме мы не сказали. Решили, что сами придумаем что-нибудь умное. Но у нас ничего не вышло. Бабушка придумала только поставить меня к стиральной машине пеленки стирать. Потому что она сейчас такая взволнованная, все кнопки перепутает.

Почему-то, когда я стираю, мне всегда хорошие идеи в голову приходят. Вот и тут я сразу вспомнил про Магди. Она же у Малыша звеньевая. Может, знает, что у него на душе? Куда, например, мог он податься? Я бросился ей звонить. Как назло — занято и занято! Хотя в их доме нет младшего брата. Наконец дозвонился.

— Магди? А это я говорю, — сообщил я: полагается ведь прежде всего представиться…

— Ой, а я тебе названиваю, но у вас все время занято, — закричала в трубку Магди.

— И у тебя занято. Слушай, Магди, мой брат…

— Он здесь, у нас. Я потому тебе и звоню. Собаку я беру себе.

— Только брата себе не бери. Пусть домой идет.

— Не пойду, — тотчас послышался голос Малыша. Значит, он подслушивал. И тут же взял трубку у Магди. — Я вообще не пойду домой. Никогда. Только если бабушка позовет.

Я сломя голову кинулся к бабушке. Ни дать ни взять почтовый голубь, который весточки взад-вперед носит! Подбегаю опять к телефону — бабушка, говорю, зовет тебя. Но брат не верит. Тогда бабушка сама взяла трубку. Ну, думаю, держись, брат, будет тебе сейчас взбучка! И опять не угадал.

— Представляешь, Малыш, что случилось сейчас, — самым обыкновенным своим голосом начала рассказывать бабушка. — Соседка на лестнице говорит почтальону: «Совсем я не рада этой Сильвии. Еще лишний источник шума в доме!» Подумай, она назвала твою сестричку «источник шума»! Мы должны как-нибудь защитить малышку. А вот кáк — ума не приложу. Мне бы сейчас тебя в подкрепление…

Малыш вернулся. И все наладилось. Он был как шелковый. Бабушка всем хвалилась, какой он хороший. «Что ж, — говорила, — большой уже мальчик!» И Малыш был доволен, сказал только, что есть у него одно-единственное желание: чтобы мы больше не называли его Малышом, а звали по-настоящему: Лайошем. Конечно, мы все обещали.

И с тех пор, как только бабушка позовет: «Лайош! Помоги, пожалуйста!» — папа и дедушка тотчас вскакивают. Они ведь тоже Лайоши. Но третий Лайош, Лайош-непоседа, и ухом не ведет.