Христианская жизнь: между «малым» и «большим» социумами

Вопрос о взаимоотношении религии и экономики — один из ключевых в современной России.

Во-первых, понимание этих взаимоотношений позволяет нам получить правильное представление о том обществе, в котором мы оказались. Собственно, этому и была посвящена данная работа. Самый общий вывод нашего рассмотрения, сделанный на базе православного мировоззрения: общество, в котором мы живем и которое называется капиталистическим, можно оценить как антихристианское общество.

Во-вторых, такое понимание необходимо для того, чтобы обеспечить России как минимум выход из нынешнего кризисного состояния. А как максимум — переход с капиталистического (антихристианского) пути развития на путь христианского развития. Сегодня много и красиво говорится о возрождении Святой Руси. Такое возрождение нужно и возможно. Но оно возможно лишь при условии отказа от капиталистического развития. Как Россия может быть святой, если ее экономика будет функционировать на антихристианских принципах и каждодневно заражать православный народ «духом капитализма», «духом антихриста»?

Исследователь капитализма А. Г. Махоткин писал: «Код русской цивилизации — совесть. Код западной цивилизации — выгода. Эти коды несовместимы и взаимоисключающи». Несколько переиначивая эти слова применительно к нашему предмету -экономике, можно сказать: «Код православной экономики — совесть. Код капиталистической экономики — выгода. Эти коды несовместимы и взаимоисключающи». Все попытки произвести «синтез» этих двух типов экономик также бесплодны, как попытки «синтезировать» различные цивилизации. Имеющие сегодня место разговоры о «православном капитализме», «социальном капитализме», «народном капитализме», «кооперативном капитализме» сеют опасные для души христианина иллюзии о практической возможности «синтеза» капитализма и христианства, усыпляют его бдительность и лишают энергии борьбы. Истинный христианин не может бесконечно долго находиться в чуждой ему среде капиталистических отношений. Его христианский «код» может сломаться под воздействием жесткой капиталистической «радиации», в его душе произойдет необратимая мутация.

Мы уже писали о том, что на протяжении большей части истории христианства характерной его чертой было наличие «раздвоенности» в сознании и повседневной жизни большей части тех людей, которые себя причисляли к христианам. В христианских странах Европы такая «раздвоенность» была присуща большей части населения с тех пор, как христианство стало в этих странах официальной религией, и до времен, когда началась Реформация, а в некоторых странах она продлилась еще на какое-то время. Суть «раздвоенности» проистекала из того факта, что жизнь обычного взрослого и дееспособного христианина складывалась из двух частей.

Первая часть условно может быть названа «церковной». В этой части (сфере) жизни христианин более или менее последовательно следует предписаниям христианской Церкви: молится, посещает храм в воскресные дни и в праздники, регулярно исповедуется и причащается, читает Евангелие (если он грамотный), крестит детей и совершает погребение усопших сродников в соответствии с установленными ритуалами, раздает милостыню, совершает паломничества на Святую Землю и в другие святые места, платит церковную десятину и оказывает иную благотворительность в пользу Церкви, поет на клиросе и иными способами помогает совершать службы в храме, рассказывает детям душеполезные истории и воспитывает их в христианском духе, оказывает родственникам помощь согласно христианской заповеди о «любви к ближнему» и т. д. «Церковная» жизнь захватывает личную (внутреннюю) жизнь христианина, а также распространяется на «малый» (узкий) круг его общения. Этот «малый» круг включает семью данного христианина, его близких родственников. Иногда он может включать также друзей и знакомых (в первую очередь, прихожан того храма, который посещает данный христианин), ближайших соседей. И это в основном все. Этот круг справедливо называют «малой церковью». Впрочем, когда-то именно в «малом» круге была сосредоточена основная часть всей хозяйственной жизни общества.

Вторая часть условно может быть названа «внецерковной». Она охватывает «большой» (широкий) круг общения христианина. В значительной мере «большой» круг включает отношения, связанные с хозяйственной жизнью христианина. Первоначально «большой» круг был не очень широким, т. к. хозяйство было преимущественно натуральным. При общинном землевладении в этот круг включались трудовые и распределительные отношения внутри общины (причем во многих случаях отношения внутри общины были похожи на семейные отношения, и их правомернее относить к «малому» кругу). Это также отношения между рабовладельцем и рабом (в раннем христианстве), отношения крестьянина с феодалом (по поводу трудовой повинности, натурального и денежного оброка с крестьян; в некоторых случаях в эти отношения входила также помощь со стороны феодала крестьянам в неурожайные годы), экономические отношения между феодалами разных иерархических уровней и монархом; отношения граждан с государственными чиновниками (налоги, прочие сборы, в некоторых случаях — получение государственной помощи) и т. д. По мере развития и углубления общественного разделения труда, развития товарно-денежных отношений «большой» круг расширялся и стал включать в себя отношения, в которых христианин выступал попеременно как продавец и покупатель различных товаров и услуг, причем часто его контрагентами были абсолютно ему незнакомые люди. К этому добавились отношения, связанные с получением и предоставлением кредитов, другими банковскими операциями; отношения купли-продажи рабочей силы (в которых один христианин выступал в качестве работодателя, а другой — наемного работника), отношения аренды и т. п. Все эти экономические отношения дополнялись судебными отношениями (судебные споры), которые приобретали все большую роль в жизни христианина по мере расширения «большого» круга, участники которого были плохо между собой знакомы или вообще друг друга не знали.

Сегодня в рамках «большого» круга протекает не только большая часть экономической жизни христианина.

Там сосредоточена практически вся политическая жизнь. В традиционном обществе большая часть вопросов власти решалась в «малом круге». Это была модель так называемой представительной демократии, при которой члены «малого» социума (общины, села, деревни, города) избирали местную власть из людей, которых знали лично. Затем представители местной власти отчитывались перед членами «малого» социума. При необходимости представители власти отзывались и заменялись другими.

Сегодня вся политическая жизнь протекает в «большом» круге, причем она (политическая жизнь) не только не организована по христианским принципам, но, наоборот, им противоречит. Это модель так называемой избирательной демократии, в которой царят обман, лицемерие, неуемное властолюбие, алчность, коррупция и т. д.

Короче говоря, отношения христианина внутри «малого» круга — его отношения с «ближними». Здесь христианин старается соблюдать заповеди Бога и жить согласно церковным предписаниям. Отношения христианина внутри «большого» круга — его отношения с «дальними». Христианская церковь всегда предписывала и предписывает, что у последователей Христа не должно быть деления на «ближних» и «дальних», все должны быть «ближними». Для того, чтобы христианину было легче исполнять заповедь о любви к другим людям, которые оказались за пределами «малого» круга, она разрабатывала различные нормы «хозяйственной этики». Однако большая часть христиан не смогли преодолеть столь высокую для них «планку» — относиться к «дальним» так же, как они научились относиться к «ближним».

Отсюда и возникло такое «раздвоение» христианского сознания и христианской жизни.

Примеров такого «раздвоения» более чем достаточно. В ранней христианской церкви, например, некоторые христиане не стеснялись иметь рабов. Отношения между рабовладельцем и рабом относились к «большому» кругу. Рабы за редким исключением относились не к «близким», а к «дальним», поэтому факт рабовладения не рассматривался как существенный «грех». Лишь наиболее последовательные христиане того времени добровольно принимали решения о том, чтобы отпустить своих рабов на свободу. Церковь не пыталась активно бороться с рабством и ограничивалась осуждением фактов жестокого обращения с рабами. В средневековой Европе начинается закабаление крестьян феодалами, причем порой крепостная зависимость мало чем отличалась от рабской. Примечательно, что христианином был как феодал, так и зависимый крестьянин.

Еще один пример, который мы подробно рассматривали в нашей работе, — ростовщичество. Католическая церковь очень рьяно осуждала дачу денег в рост. Несмотря на эти осуждения, ростовщичество процветало в средневековой Европе. При этом ростовщичеством занимались не только евреи (ростовщическая деятельность которых осуждалась, но не преследовалась), но также лица, которые принадлежали к католической церкви. Просто свое ростовщичество они не афишировали. В некоторых случаях Римский престол выводил «своих» ростовщиков из сферы действия своих запретов и ограничений (орден тамплиеров, банкиры Северной Италии). В ростовщических операциях были задействованы даже иерархи католической церкви — не только как заемщики, но и как кредиторы.

Эту «раздвоенность» христианской жизни в свое время обличал в своих ярких проповедях Св. Иоанн Златоуст. Русские христианские мыслители (А. С. Хомяков, В. С. Соловьев) также обращали внимание на эту противоречивость христианства. Исследователь хозяйственной этики христианской церкви Н. В. Сомин, говоря о «раздвоении» христианской жизни в Римской империи — как Западной, так и Восточной (Византии), подчеркивал, что экономика империи оставалась языческой: «Но императоры, хотя и были в большинстве своем искренне православными, вовсе не собирались выстраивать социум по заповедям Христовым. Экономика остается вполне языческой. Рабство хотя и смягчается, но остается легитимным институтом вплоть до падения Византии (1453 год). Рабов имеют все слои населения — от крестьян до епископов. Процветает зависимость крестьян от землевладельцев, причем формы этой зависимости становятся все более кабальными. Расслоение на бедных и богатых ничуть не меньше, а даже больше, чем в окружающих Империю языческих странах.

Налицо двойственная ситуация. С одной стороны, христианство господствует, Церковь занимает самое почетное место, страна называет себя Христианской Империей, развивается высокое богословие и процветает практика монастырского аскетизма. Учение Христово проповедано каждому и стало господствующей идеологией. Но, с другой стороны, социальная сфера остается непросветленной, фактически языческой. Христианство не подчиняет себе всю жизнь человека. Оно обитает в храмах и монастырях, оплодотворяет культуру, но повседневная экономическая жизнь, социум, остается не только не воцерковленной, но существует в дохристианском состоянии».

Как пишет Н. В. Сомин, на протяжении многих веков «раздвоение» христианской жизни существовало в виде «своеобразного паритета храмового христианства и экономического язычества». Однако со временем готовились предпосылки для нарушения этого паритета. Под влиянием развития производительных сил и углубления общественного разделения труда сфера экономики стала занимать все большее место в жизни человека. Центр жизни человека переходил постепенно из «малого» круга в «большой» круг, где господствовали не христианские, а языческие принципы жизни. Человек большую часть времени стал проводить не в «малом», а «большом» круге.

Обстоятельством, усилившим «раздвоенность» жизни христианина, стало широкое внедрение в его жизнь денег, которые привели к окончательному обезличиванию экономических отношений между людьми. В «малом» круге — отношения чаще всего безденежные и основанные на прямом общении людей. В «большом» круге — отношения преимущественно денежные и безличные. Например, сегодня человек как потребитель товаров отделен длинной цепочкой различных посредников от производителя товаров (раньше они общались напрямую). Кстати, на обезличивание хозяйственных отношений при капитализме обратил внимание М. Вебер: «Чем больше космос современного капиталистического хозяйства (т.е. «большого» круга. — В. К.) следовал своим имманентным закономерностям, тем невозможнее оказывалась какая бы то ни было мыслимая связь с этикой религиозного братства (т.е. «малого» круга. — В. К.). И она становилась все более невозможной, чем рациональнее и тем самым безличнее становился мир капиталистического хозяйства».

Дополнительным фактором обезличивания экономических отношений становится то, что человек в «большом» круге общается преимущественно не с людьми, а «юридическими лицами»; последние в своей хозяйственной деятельности руководствуются не этическими нормами, а юридическими. «Юридическое лицо» лишено таких нравственных ориентиров, как любовь, сострадание, взаимопомощь; у «юридического лица» по определению нет совести и страха Божия.

Обезличивание («расчеловечивание») экономических отношений достигает своего апогея на финансовых рынках, где отдельно взятому участнику рынка противостоят тысячи или даже миллионы других невидимых участников. Такой участник фактически общается не с людьми, а с цифрами, отображающими рыночные котировки валюты или ценных бумаг. Развитие товарно-денежных отношений ведет к сужению «малого» круга и стремительному расширению «большого» круга. Обезличивание экономических отношений и вытекающее отсюда отчуждение способствовали и способствуют атрофии нравственных чувств человека, в «большом» круге он не только не проявляет любви, жертвенности, сострадания к другим людям, но, наоборот, культивирует в себе чувства противоположного свойства: жестокость, безжалостность, алчность.

Это неизбежно ослабляло и ослабляет христианский дух человека.

В своей социальной энциклике Centessimus Annus Папа Иоанн Павел II достаточно четко обозначил отношение Ватикана к жизни католиков в «большом» круге:

«У современной деловой экономики есть положительные стороны. Основа ее — свобода человека, осуществляемая в экономической сфере». Это означает, что экономическая сфера выведена за пределы сферы действия христианских заповедей и этических норм, в «современной деловой экономике» католик позволил себе полностью «эмансипироваться» от Бога, «отдохнуть» от рабского повиновения Его воле и следования Его заповедям.

Христианин хорошо помнит, с чего начинается одна из самых важных книг Священного Писания — Псалтырь:

«Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых, и не стоum на пути грешных, и не сидит на собрании развратителей» (Пс. 1:1). «Большой» круг, или социум с его антихристианскими законами капитализма -это и есть тот самый «совет нечестивых» и то самое «собрание развратителей», от общения с которыми псалмопевец Давид страстно призывал воздерживаться благочестивых мужей. Слова этого псалма сразу же стали заповедью для благочестивых евреев, которые избегали чрезмерного общения с язычниками. Однако со временем эта заповедь стала забываться и нарушаться. Затем она была воспринята христианами. Однако со временем и христиане стали забывать и нарушать ее. В результате сегодня и евреи, и христиане стали заложниками «совета нечестивых» и «собрания развратителей» и вынуждены проводить большую часть своей жизни на этом «совете» и на этом «собрании». Еврей лишь в субботу, а христианин лишь в воскресенье отдыхают от «совета» и «собрания», наивно полагая, что этого достаточно для того, чтобы оставаться правоверным иудеем и правоверным христианином. Впрочем, если для иудея эта «двойная жизнь» стала уже вполне привычной (она продолжается примерно 25 веков), то для православного христианина в России она является достаточно новой ситуацией; она стала источником внутренних душевных переживаний, толкающих его на поиск преодоления своей «раздвоенности».

Иоанн Павел II

 

О преодолении «раздвоенности»

По большому счету, у русского человека было два пути преодоления своей «раздвоенности».

Путь «сверху» — посредством преобразований «большого» социума на христианских принципах (равенства, справедливости, общественной собственности, обязательности труда и т. д.) — это путь революционных преобразований.

Путь «снизу» — восстановление «малых» социумов, базирующихся на христианских принципах, и перемещение жизни христианина из «большого» социума в «малый» — это путь эволюционных преобразований.

После того, как Россия встала на путь капиталистического развития, «малые» социумы начали разрушаться. Наиболее верующая и думающая часть русского общества осознавала те угрозы, которые таил в себе этот путь развития. Она делала все возможное, для того чтобы не допустить распада «малых» социумов, и предлагала проекты создания новых типов «малых» социумов. Некоторые из таких проектов практически реализовывались. Немалую лепту в разработку и практическую реализацию проектов «малых» социумов внесли русские предприниматели, экономисты и помещики H. Н. Неплюев, С. Ф. Шарапов, А. Н. Энгельгардт и многие другие.

Однако паритет «храмового христианства и экономического язычества» все больше нарушался в пользу «экономического язычества» (капитализма). В немалой степени именно это привело к событиям октября 1917 года — стихийной попытке преодоления русским народом своей «раздвоенности» «сверху» и революционным путем.

«Раздвоенность» христианской жизни всегда была и в России. Но по сравнению с европейцами у русского человека большая часть жизни приходилась на «малый» круг, поэтому «раздвоенность» не носила критического характера. Особенно у крестьянина, который жил и трудился в сельской общине, которая, по сути, и была его «малым» кругом. Ярко выраженная «раздвоенность» наблюдалась у элиты русского общества, особенно той ее части, которая соприкасалась с Западом, где уже развивался капитализм со всеми его соблазнами. В XIX веке у части элиты «раздвоенность» исчезла полностью: в результате постоянного пребывания в «большом» круге западной капиталистической цивилизации она утратила всякие связи с православной церковью и стала исповедовать атеизм и материализм. Но даже к 1917 году Россия оставалась преимущественно некапиталистической страной (несмотря на быстрое развитие капитализма после отмены крепостного права). 85 % всего населения страны составляли крестьяне, которые продолжали трудиться семейно, на общинных землях (несмотря на реформы Столыпина, который стремился перевести деревню с общинного ведения хозяйства на капиталистическое). Даже по завышенным оценкам, численность наемных работников не превышала 20% трудоспособного населения страны. Именно отсутствие необходимых социально-экономических, а главное — религиозно-духовных предпосылок для капитализма привело к тому, что Россия после неудавшейся буржуазной революции в феврале 1917 года неожиданно в результате Октябрьской революции 1917 года повернула в сторону социализма. Русский народ с подорванным, но не до конца уничтоженным православным сознанием из двух зол — Февраля 1917 года и Октября 1917 года — выбрал второе. Созвучную мысль об этом выборе русского народа в 1917 году я нашел у талантливого отечественного ученого А. Г. Махоткина (1946—2008): «Острота антикапиталистического накала, проявившегося в ходе Октябрьской революции и Гражданской войны, была обусловлена не столько удельным весом капиталистических отношений в экономике России, сколько их органической несовместимостью с русской традицией, с самими основаниями русской цивилизации, явной гибельностью капиталистических начал для традиционной народной жизни. Октябрь 1917 года стал ответом русской цивилизации на смертельную угрозу со стороны капитализма — ответом, облеченным в мифологию диктатуры пролетариата».

Сегодня, спустя почти столетие, ситуация в России изменилась радикальным образом. Из крестьянской (деревенской) страны она стала городской. Сельская община ушла в небытие. Семьдесят лет атеизма привели к тому, что большинство населения сегодня лишь формально называет себя «православным», а фактически от церкви очень далеко. Подавляющая часть жизни современного жителя России (даже православного, даже воцерковленного) приходится на «большой» круг. «Малый» круг, как шагреневая кожа, сжался до пределов семьи. К сожалению, даже семья сегодня сплошь и рядом оказывается неполной и ущербной.

К тому же ее пытаются окончательно разрушить разные «ювеналыцики» и специалисты по «планированию семьи».

Но для того, чтобы жизнь человека в экономической сфере была воцерковлена, необходимо, прежде всего, определить, каков христианский идеал хозяйственной жизни. Мы уже отмечали, что в истории христианства существовало несколько парадигм хозяйственной жизни: «святоотеческая», «умеренная», «протестантская». Под парадигмой хозяйственной жизни понимается выработанное церковью и принимаемое всеми ее членами (или большинством членов) представление о нормах христианской этики в сфере имущественных, трудовых и товарно-денежных отношений. Идеалом христианской хозяйственной жизни является «святоотеческая» парадигма. Однако христианство от нее постепенно отходило, перейдя сначала к «умеренной» парадигме, а затем — к «протестантской». Такой переход произошел даже в католицизме, а сегодня он наметился также в православии. Поэтому в России, если она действительно хочет возродиться как Святая Русь, необходимо не допустить скатывания к «протестантской» парадигме (задача минимум) и вернуться от «умеренной» парадигмы (де-факто существующей на сегодняшний день) к парадигме «святоотеческой».

Одна из серьезных потерь нашей Церкви заключается в том, что «святоотеческая» парадигма хозяйственной жизни, о которой мы говорили выше, почти начисто забыта (а может быть, сознательно кем-то скрыта).

Следует вернуть нынешнему поколению христиан незаслуженно сданное в архив наследие святых отцов Церкви. В этом наследии содержатся прямые указания, как нам, живущим в XXI веке, подобает относиться к богатству и бедности, труду и деньгам, благотворительности и милостыне, собственности общественной и частной и многому другому, что составляет материальную сферу человеческой жизни.

Представление о «святоотеческой» парадигме следует также черпать на основе изучения практического многовекового опыта христианской жизни. Первым таким опытом было создание апостолами христианской общины в Иерусалиме, о чем мы узнаем из Деяний Апостолов, а также из трудов святых отцов раннего христианства. Иоанн Златоуст говорил об этом первом христианском проекте «малого социума»: «Когда апостолы начали сеять слово благочестия, тотчас обратились три тысячи, а потом пять тысяч человек, и у всех их бе сердце и душа едина. А причиною такого согласия, скрепляющею любовь их и столько душ соединяющею в одно, было презрение богатства. Ни един же, говорится, что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху ин вся обща (Деян. 4, 32). Когда был исторгнут корень зол, — разумею сребролюбие, — то превзошли все блага и они тесно были соединены друг с другом, так как ничто не разделяло их.

Это жестокое и произведшее бесчисленные войны во вселенной выражение: мое и твое, было изгнано из той святой церкви, и они жили на земле, как ангелы на небе: ни бедные не завидовали богатым, потому что не было богатых, ни богатые не презирали бедных, потому что не было бедных, но бяху им вся обща: и ни един же что от имений своих глаголаше быти; не так было тогда, как бывает ныне. Ныне подают бедным имеющие собственность, а тогда было не так, но отказавшись от обладания собственным богатством, положив его пред всеми и смешав с общим, даже и незаметны были те, которые прежде были богатыми, так что, если какая может рождаться гордость от презрения к богатству, то и она была совершенно уничтожена, так как во всем у них было равенство, и все богатства были смешаны вместе».

После опыта Иерусалимской христианской общины появился богатейший опыт организации монастырского хозяйства — на Востоке, в Западной Европе, в России. Далее последовал опыт хозяйственной жизни крестьянских общин, артелей и «трудовых братств» в России. Нетрудно заметить, что практическая реализация «святоотеческой» парадигмы нигде не была осуществлена в масштабах всей страны (всего государства) — так называемого большого социума. Однако на уровне «малых социумов» — монастырской общины, крестьянской общины, артели или «трудового братства» — это сделать удавалось. Каждый из перечисленных типов «малого социума» заслуживает того, чтобы о нем писать отдельную книгу. Практический опыт по организации жизни христианства в рамках «малого социума» — богатейший. Причем, чем больше размеры «малого социума» — тем ощутимее его позитивное влияние на жизнь «большого социума».

Несмотря на некоторые специфические особенности отдельных видов хозяйственных «малых социумов», все они преодолевали присущее капитализму разъединение работников и средств производства. Труд переставал носить характер наемного «тягла», становился свободным и творческим. Соответственно, продукт труда, произведенный в рамках «малого социума», являлся совместной собственностью всех членов трудового коллектива. Наконец, распределение продукта труда между членами коллектива происходило на основании принципа справедливости (это могло быть уравнительное распределение или в соответствии с трудовым вкладом каждого члена коллектива). Все это освещалось духом христианской любви и христианской верой — непременным атрибутом всех этих «малых социумов».

Покажем на отдельных примерах из русской истории сущность и потенциал «малых социумов».

 

Артель и сельскохозяйственная община

Про артельный труд и сельскохозяйственную общину в дореволюционной России написано большое количество книг и статей. Ограничимся отдельными примерами и цитатами, характеризующими нравственно-этические и экономические особенности этих «малых» социумов.

Артель — в России добровольное объединение людей для совместной работы или иной коллективной деятельности, часто с участием в общих доходах и с общей ответственностью на основе круговой поруки. Имущество артели, кроме паевых взносов, является единой неделимой коллективной собственностью. Артели строились на договоре, обычно словесном. Иногда в большой артели при выполнении длительных и сложных работ имелся письменный договор, содержавший условия деятельности и обязательства ее членов. Артель состояла, как правило, из близких по возрасту, физической силе и трудовой квалификации работников, равных по своим правам и обязанностям. Первоначально артели возникали на основе общинных, земляческих, родственных и национальных связей, со временем, особенно с развитием рыночной экономики, эти связи расширялись. Управление артелью осуществлял староста (он же рядчик, подрядчик, батырь, кормщик, атаман, усредник и пр.), которого выбирали на общем собрании из числа наиболее энергичных, знающих и опытных членов артели. Кроме того, артелью избирались один или двое помощников старосты, иногда для контроля над ними — особые «наблюдатели». Артели создавались для выполнения как разовых, временных (сезонных), так и постоянных видов работ (скажем, ловля рыбы). По характеру работ артели были сельскохозяйственные, промысловые, торговые, строительные, производственные, сферы «услужения», творческие (артели писателей, художников, артистов) и другие.

Хотя артельный труд существовал во многих странах мира, преимущественно это была специфически российская форма хозяйственной организации людей, причем с ярко выраженной антикапиталистической направленностью: «Артель позволяла сочетать склонность русского человека к самостоятельному и даже обособленному труду с коллективными усилиями. Началом равноправности артели резко отличались от капиталистических предприятий; попытки эксплуатации одних членов артели другими, как правило, жестко пресекались. Причем равноправность не нарушалась предоставлением одному из членов распорядительной функции, так как каждый из членов мог быть назначен товарищами на ее выполнение. В некоторых артелях распорядительная функция выполнялась поочередно каждым из артельщиков. Равноправие не означало, конечно, уравниловки — распределение дохода осуществлялось по труду. Чисто русской особенностью этой формы труда было также то, что члены артели связывались круговой порукой, то есть каждый из них ручался солидарно за всех остальных, все же вместе — за каждого отдельно.

...Проф. Шульце-Геверниц, побывавший в России в XIX веке, отмечал принципиальные отличия русской артели от западноевропейских промышленно-ремесленных объединений. Если последние основаны на индивидуалистических началах, то русские артели охватывают всего человека, связывая его с остальными членами артели, заказчиками и государством круговой порукой. Еще одно важное отличие русской артели от западного кооперативного движения в том, что она ставит во главу угла не только материальный интерес (хотя он, конечно, не отрицается), но и духовно-нравственные потребности человека».

В вышедшей в 1919 году книге М. Слобожанина «Историческое развитие идей артельного движения» приводится классификация артелей. Автор выделяет четыре основные группы.

1. Бытовые артели духовного характера. Такие артели создавались для: а) реализации религиозных целей; б) развлечений и увеселений; в) удовлетворения умственных потребностей (совместная выписка книг, журналов и газет; совместный наем учителей и т. п.).

2. Бытовые артели правового характера — для поддержания уровня заработной платы, условий труда. Эти артели имели признаки профессиональных рабочих союзов.

3. Бытовые артели с хозяйственными (экономическими) задачами. Это самая большая группа артелей, в которую, в свою очередь, входили: а) промысловые артели; б) сельскохозяйственные артели (товарищества).

4. Общежительские товарищества и артели — объединяли как занятых производительной трудовой деятельностью, так и не занятых ею. В первую очередь это продовольственные (харчевые) артели, а также артельные (товарищеские) квартиры.

Промысловые артели сыграли немалую роль в становлении ряда отраслей российской экономики. O.A. Платонов пишет: «В XVIII — начале XIX века артельные формы труда широко применялись на заводах и фабриках, что явилось одной из главных причин бурного развития крупной железоделательной промышленности, которая уже с 1730-х обогнала Англию. К 1782 году выплавка чугуна на всех заводах России достигла 7,5 — 8 млн пудов, то есть была значительно выше, чем в Англии, Швеции, Франции, Пруссии или Америке. Не мы ввозили железо из-за границы, а наоборот, Запад потреблял ежегодно до 4 млн пудов русского железа. А это доказывает, что у нас железо производилось дешевле и лучшего качества. Хорошие результаты наблюдались и в других отраслях. Однако в начале XIX века Россия начинает сильно отставать экономически от западных стран. Одна из главных причин отставания наряду с тормозящим влиянием крепостного права — механическое копирование в российской практике западноевропейских форм организации труда, отказ от артельности, ставка на несвойственный русскому народу индивидуализм, превращение работника в «винтик» производства».

Артели сохранялись даже в советский период нашей истории. Например, до последнего времени немалую роль в добыче золота на приисках играли старательские артели.

В сельском хозяйстве России важнейшей экономической единицей была «крестьянская община», или «сельское общество». Сельские общества являлись коллективными владельцами мирской надельной земли, предоставлявшими их отдельным крестьянам во временное пользование. Сельские общества имели право периодически перераспределять надельную землю между своими членами сообразно размерам их семей (так называемые переделы), а часть земель (леса, сенокосы, проезды) оставалась в нераздельном владении сельских обществ. Как коллективный владелец земли сельское общество имело большие полномочия по организации хозяйствования, вторгаясь в индивидуальную деятельность крестьян. Сельские общества (до 1904 года) несли коллективную ответственность за уплату налогов своими членами. После 1861 года (реформа по освобождению крестьян от крепостной зависимости) начался постепенный демонтаж крестьянской общины, крестьянам было предоставлено право выкупа земли, выхода из общины, организации своего индивидуального хозяйства. Однако, по состоянию на 1900 год, лишь 22 млн десятин находились в частной собственности крестьян, а 122 млн десятин по-прежнему оставались в общинной собственности. Позднее началась так называемая реформа Столыпина, направленная на ускоренное развитие капиталистических хозяйств в аграрном секторе экономики за счет демонтажа сельской общины. Но и накануне Первой мировой войны большая часть земли оставалась все еще в общинном владении.

Про крестьянскую общину как основу русской аграрной экономики написано очень много, и мы не будем сейчас поднимать эту масштабную проблему. Отметим лишь, что русский ученый Д. И. Менделеев считал, что община в России могла бы стать основой не только аграрного, но и промышленного сектора экономики. По его мнению, промышленная община имеет гораздо больший творческий потенциал по сравнению с частнокапиталистической формой организации промышленности: «Общинное крестьянское землевладение, господствующее в России, заключает в себе начала, могущие в будущем иметь большое экономическое значение, так как общинники могут, при известных условиях, вести крупное хозяйство, допускающее множество улучшений... а потому я считаю весьма важным сохранение крестьянской общины, которая со временем, когда образование и накопление капиталов прибудут, может тем же общинным началом воспользоваться для устройства (особенно для зимнего периода) своих заводов и фабрик. Вообще, в общинном и артельном началах, свойственных нашему народу, я вижу зародыш возможности правильного решения в будущем многих из тех задач, которые предстоят на пути при развитии промышленности и должны затруднять те страны, в которых индивидуализму отдано окончательное предпочтение, так как, по моему мнению, после известного периода предварительного роста скорее и легче совершать все крупные улучшения, исходя из исторически крепкого общинного начала, чем идя от развитого индивидуализма к началу общественному... Ближайшим русским идеалом, отвечающим наибольшему благосостоянию нашего народа, должно считать общину, согласно — под руководством лучших и образованнейших сочленов — ведущую летом земледельческую работу, а зимой фабрично-заводскую на своей общинной фабрике или на своем общественном руднике... Фабрика или завод около каждой почти деревни, в каждой почти помещичьей усадьбе — вот что одно может, по моему крайнему разумению, сделать русский народ богатым, трудолюбивым и образованным. И к постепенному достижению этого идеала я не вижу ни одного существенного препятствия ни в быте народном, ни в общих русских условиях ...».

 

О кооперативах. Трудовое братство H. Н. Неплюева

Большую роль в экономике дореволюционной России играли различные кооперативы — производственные, закупочные, сбытовые, по совместной обработке земли, кредитные, потребительские и др. Существует ошибочное представление, что кооперация обязательно является альтернативой капиталистическому способу ведения хозяйства. Следует возразить: сама по себе кооперация является чисто организационной формой хозяйствования, все зависит от тех внутренних принципов, которыми руководствуются члены кооператива, а также, естественно, от «внешней среды». При капитализме кооперативы в значительной степени подчиняются общим «правилам игры», принятым в «рыночной экономике». Но они могут функционировать и по своим собственным правилам, отличным от господствующих в обществе, что, конечно, намного сложнее, но все-таки осуществимо. Кстати, марксисты совершенно правильно подметили двойственность кооперативной формы хозяйства при капитализме. Большая советская энциклопедия сообщает нам: «Классики марксизма-ленинизма подчеркивали, что социально-экономическая природа и содержание деятельности кооперативов в условиях капитализма имеют двойственный, глубоко противоречивый характер. С одной стороны, К. — коллективное капиталистическое предприятие, подчиняющееся полностью действию объективных законов капитализма и воспроизводящее в своей деятельности общественные и экономические отношения капитализма во всей их противоречивости. В условиях действия закона конкуренции кооперативы имеют тенденцию к превращению в буржуазные акционерные общества. С другой стороны — как массовые организации рабочего класса и средних слоев города и деревни, кооперативы выступают в защиту своих членов от капиталистической эксплуатации, против всевластия монополий, добиваясь иногда улучшения материального положения трудящихся».

У нас принято несколько идеализировать кооперативное движение в России как некий потенциально «третий путь» ее развития, который был прерван революцией 1917 года. Однако большая часть этих кооперативов уже в начале XX века функционировала на принципах личного интереса; принципы христианской жизни (взаимопомощи, сотрудничества, отношения к труду как форме духовной деятельности и т. п.) в них если и присутствовали, то играли подчиненную роль и постепенно уходили в прошлое. Строго говоря, большая часть кооперативов в России в конце XIX — начале XX века уже имели признаки коллективных капиталистических хозяйств. Это констатировал известный русский экономист М. И. Туган-Барановский, который внес немалый вклад в развитие теории кооперативного хозяйства. Его социальным идеалом был социализм, но не марксистский (к нему относился весьма негативно). Социалистическое будущее России он видел на путях кооперации («кооперативный социализм»). Он разделял кооперативы на капиталистические, создаваемые ради экономической выгоды, и некапиталистические (социалистические коммуны), создаваемые для» увеличения благодаря общему ведению хозяйства, трудовых доходов своих членов или уменьшения их расходов на потребительские нужды».

Однако ориентация кооперативов на трудовые доходы и их справедливое распределение были необходимыми, но не достаточными условиями для того, чтобы они могли называться «социалистическими коммунами». Для этого их члены должны были вести по-настоящему христианскую жизнь. Это был непростой, «узкий» путь.

В дореволюционной России были попытки создания коллективных хозяйств на принципах исключительно христианских, на основе даже не «умеренной», а «святоотеческой» хозяйственной парадигмы. Наиболее яркий пример — православное трудовое братство, организованное в конце XIX века H.H. Неплюевым. Этот человек был оригинальным христианским мыслителем и одновременно очень энергичным делателем, многие свои идеи ему удалось осуществить на практике через указанное братство. Поскольку о Неплюеве и его трудовом братстве современный читатель зачастую даже не слышал, позволим себе дать пространную выдержку из статьи Н.В. Сомина, посвященной жизни и творчеству этого замечательного и незаслуженно забытого человека:

«Утонченный аристократ, отпрыск старинного знаменитого рода, Неплюев, служа дипломатом в Мюнхене, вдруг видит сон: «Нахожусь в крестьянской избе, — писал он — в обществе крестьянских детей, беседую с ними, и чувствую такую духовную отраду, какой с детства жаждала душа моя». Сон несколько раз повторяется, и Неплюев, бросив все, в 1880 году возвращается в свое имение и организует там начальную школу для сиротских детей. Переезд в Россию совпадает с духовным переворотом, в результате которого Неплюев глубоко укореняется в христианской вере. Окружающие скептически смотрят на затеи барина, но тот с исключительным рвением и самоотдачей продолжает свое дело. Чуть позже, в 1885 году Неплюев на свои средства создает сельскохозяйственную школу для мальчиков, затем — аналогичную школу для девочек. В школах, помимо солидного курса сельскохозяйственных дисциплин, преподается закон Божий, Новый завет и основы литургики. Цель школы — не только дать агрономические знания, но и научить детей сознательной вере в Бога и братской любви. Первые выпуски школы дали несколько молодых людей, которые не захотели расставаться с новым образом жизни. Неплюев им дает землю, на которой они образуют трудовую общину — Православное Крестовоздвиженское Трудовое Братство. «Мне нечего было продумывать форму жизни, — пишет Неплюев, — наиболее соответствующую вере и пониманию жизни верующего христианина. Св. апостолы... научили нас тому примером братских общин, этой единственной форме социального строя, вполне соответствующей братской любви». Цель Братства Неплюев формулирует так: «осуществить христианство в несравненно большей степени, чем оно осуществляется в окружающей жизни, основать отношения и труд на единой христианской основе братолюбия». Крестовоздвиженский храм в имении Неплюева — Воздвиженске становится для братчиков приходским. Вводятся общие утренние и вечерние молитвы, богослужения по воскресеньям и всем большим православным праздникам, говение в Великий пост, изучение Писания. Все по благословению епископа, строго православно, никакого сектантства.

Н. Н. Неплюев

Но Братство — не только приход, но и трудовая коммуна. Братчики организованы в несколько «семей», т.е. артелей или групп по профессиональному признаку, названных в честь святых: семья Николая Чудотворца, семья Иоанна Богослова и т. д. В каждую такую «семью» входит несколько обычных семей и холостых. Вся «семья» живет в одном общежитии, имеет общую трапезу, воспитывает детей в собственном локальном детском саду. Все важные решения принимает Дума Братства (10—20 человек), работающая под председательством Блюстителя, которым пожизненно был избран Неплюев. Вся прибыль Братства, после отчислений в фонд развития, распределяется поровну между всеми братчиками, независимо от профессии и занимаемой должности.

В начале XX в. Братство становится знаменитым. Множество любопытных едут в Воздвиженск, чтобы наяву посмотреть на жизнь братчиков. У Братства появляется масса поклонников... Неплюев составляет Устав Братства и добивается его утверждения самим Александром III, что не позволило недругам запретить Братство, которое, кстати, быстро растет: если в 1890 г. там было лишь 9 человек, то к 1907 г. — уже около 500. Расцветает культурная жизнь: все братчики грамотны, читают книги и газеты, многие пишут стихи, рисуют, устраиваются театральные постановки.

Есть еще и третья сторона: Братство покупает самые современные машины, внедряется десятипольный севооборот, разводятся лучшие породы скота. Братчики работают в столярных и металлообрабатывающих мастерских. В 1901 г. Неплюев передает Братству большую часть своего состояния, и Братство, несмотря на все препятствия, продолжает успешно развиваться. Позднее появляются трактора, электростанция, телефон. Строятся гостиница, больница, число школ увеличивается до пяти. Иначе говоря, создаются высокоэффективное производство и прочная социальная инфраструктура.

Это поступательное движение не остановила даже смерть Неплюева. Братство переживает Мировую войну и революцию. В советское время оно стремится сохранить свой хозяйственный и религиозный строй, маскируясь под различными вывесками: коммуна, артель, совхоз. До поры до времени это удается, и в 1922 г. о нем говорят как о лучшем аграрном хозяйстве России. Но позже, в 1924 г., начались аресты и высылки. В 1927 г. закрываются неплюевские школы. Наконец, в начале 30-х во время коллективизации бывших братчиков выселяют из Воздвиженска по разным местам проживания».

В данной работе нет возможности рассказать подробно о Братстве Неплюева. В основе его лежала система продуманных и тщательно соблюдаемых принципов: «обособления от зла»; «дисциплины любви»; «системной благотворительности» и др. Изучение опыта применения этих принципов в Братстве Неплюева имеет большую значимость при реализации проектов организации «малых социумов» в современных условиях.

Взять, к примеру, принцип обособления от зла. Неплюев настаивает на этом принципе, ибо «жизнь свою сделать достоянием Божиим нельзя, не обособляясь от зла и злых». Сам Творец поступает в соответствии с принципом обособления: «Дело Божие — воссоздание мирового единства. Это мировое единство и есть христианский идеал... Идеал этот в полной мере только и может быть осуществлен в Царствии Божием, в доме Отца Небесного, при полном обособлении от зла и злых». H.H. Неплюев — реалист, считает, что всех к Богу привести невозможно. Всегда будет часть людей, которые в силу дарованной им свободы будут противиться Богу, будут оставаться носителями зла. В каком-то смысле Неплюев считал свое Братство «монастырем в миру», при этом ставил достаточно жесткие преграды между этим монастырем и носителями зла из окружающего мира. Братство можно было также сравнить с «крепостью», которая держала оборону от внешнего зла и не допускала его внутрь. Н. В. Сомин так оценивает этот принцип Братства: «Отметим, что в жизни Братства принцип обособления соблюдался, причем, может быть, слишком строго. Братчики мало общались с окрестными крестьянами, что вызывало справедливую критику со стороны. Однако Неплюев очень боялся развала дела Братства из-за разлагающего влияния мира. И следует сказать, что эти опасения не были беспочвенными».

Еще более важным для жизни Братства Неплюев считал принцип «дисциплины любви». Смысл данного принципа предельно прост — член Братства добровольно (не принудительно!) и осознанно (не фанатично!) жертвует своими интересами ради общинных. И основателю Братства это удалось: «Создалось такое мирное единение в братолюбии, при котором оказалось возможным создать мирную трудовую жизнь, в которой прочный порядок зиждется на дисциплине любви к Богу и братству; не нуждаясь в мерах грубого воздействия». Принцип «дисциплины любви» родился у Неплюева в результате глубоких размышлений относительно того, каковы основные движущие силы человека в сфере социальной жизни. И он пришел к выводу, что таких сил всего три: любовь, страх и корысть. Конечно, бывает, что в человеке одновременно действуют все три силы. Но обычно в конечном счете побеждает одна. Из трех сил лишь любовь является созидающей и способной решать любые социальные проблемы. Ибо последовательное подчинение людей силе любви означает их подчинение Богу, а Бог — единственный источник реального созидания всего и вся. Первая — любовь — чудесным образом разрешает все социальные проблемы. Лишь через последовательное подчинение «диктатуре любви» может быть решена проблема сочетания индивидуальной свободы человека с необходимостью быть членом социума: «Человечество страстно желает свободы и не хочет понять, — пишет Неплюев, — что никакая свобода невозможна без дисциплины любви, когда из любви к добру и ближним при свете этой любви к добру не хотят делать зла и тем становятся способными пользоваться безграничной свободой, не злоупотребляя ею». Человек, который не желает жить по законам любви, неизбежно попадает под власть, жесточайшую диктатуру двух других сил — страха и корысти: «Там, где отсутствует единственная истинная внутренняя, добровольная и прочная дисциплина — дисциплина любви — там только и возможна дисциплина внешняя, вынужденная, непрочная: дисциплина страха, когда не делают того, что слишком опасно делать, и дисциплина корысти, когда не делают того, что слишком невыгодно... Вторая — основана на праве частной собственности». Мысль, выраженная Н. Неплюевым предельно лаконично, отвечает на многие вопросы, с которыми мы сегодня сталкиваемся. Становится понятно, что до тех пор, пока в нашем обществе не возобладает христианская любовь, править им будут два основных отрицательных мотива действий человека — страх и корысть. Общество, которое зиждется на страхе (а следовательно, и силе), — тоталитарный режим. Общество, которое зиждется на корысти, — капитализм. Впрочем, в современном обществе (как мы покажем ниже) господствуют оба негативных чувства, поэтому его можно назвать тоталитарным капитализмом.

Мысль Неплюева о трех чувствах (силах), управляющих обществом, рассеивает иллюзии тех, кто предлагает проекты построения некоего гибридного общества, которое бы основывалось на несовместимых чувствах любви (с одной стороны) и страха и корысти (с другой стороны). Речь идет о проектах «православного капитализма», «социального капитализма», «народного капитализма» и т. п. Им он противопоставлял единственно спасительный для отдельного человека и для всего общества проект «христианского социализма».

Кстати, H. Н. Неплюев никогда не использовал термина «христианский социализм». Но по духу и смыслу все его предложения можно назвать именно «христианским социализмом». Вероятно, идея социализма уже в конце XIX — начале XX в. была достаточно дискредитирована марксистами и разного рода атеистами, поэтому Неплю-ев использовал другие термины. Например, он говорил о Всероссийском Трудовом Братстве как о социальном идеале России. Что касается марксистского (атеистического) социализма, то Неплюев крайне отрицательно относился к этой идее и постоянно выступал с ее критикой.

 

Монастырское хозяйство

Наиболее последовательно и строго христианские принципы (особенно принцип нестяжательства) проводились в жизнь в таком «малом социуме», как монастырь. Митрополит Сергий (Страгородский) писал о монастырях как об идеале социальной организации христианской жизни: « ... когда христианство сделалось государственной религией... оно, вступив в союз с собственническим государством, признало и как бы освятило собственнический строй. Тогда героизм христианский, до сих пор находивший себе исход в страданиях за веру, начал искать такого исхода в монашестве, т. е., между прочим, в отречении от собственности, в жизни общинной, коммунистической, когда никто ничего не считает своим, а все у всех общее. И, что особенно важно, увлечение монашеством не было достоянием какой-нибудь кучки прямолинейных идеалистов, не представляло из себя чего-нибудь фракционного, сектантского. Это было явлением всеобщим, свойственным всему православно-христианскому обществу. Бывали периоды, когда, по фигуральному выражению церковных писателей, пустели города и населялись пустыни. Это был как бы протест самого христианства против того компромисса, который ему пришлось допустить, чтобы удержать в своих недрах людей «мира», которым не по силам путь чисто идеальный. Не возражая против владения собственностью, не удаляя из своей среды и богатых, христианство всегда считает «спасением», когда богатый раздаст свое богатство нищим. Находясь в союзе с собственническим государством и своим авторитетом как бы поддерживая собственнический строй, христианство (точнее, наша православная церковь в отличие от протестантства) идеальной или совершенной жизнью, наиболее близкой к идеалу, считало все-таки монашество с его отречением от частной собственности. Это господствующая мысль и православного богослужения, и православного нравоучения, и всего православно-церковного уклада жизни. Тем легче, следовательно, было бы христианству примириться с коммунистическим строем, если бы он оказался в наличности в тогдашнем или в каком-либо другом государстве.

Поэтому и наша православная Церковь, стоя перед совершившимся фактом введения коммунистического строя советской властью, может и должна отрицать коммунизм как религиозное учение, выступающее под флагом атеизма. Она может выражать опасения, как бы принудительное отчуждение частной собственности, проводимое под флагом безбожия и отречения от неба и будущей жизни, не имело на практике совершенно противоположных результатов; как бы вместо того, чтобы отучить людей от собственности, оно не возбудило в людях, наоборот, особенно страстного и настойчивого стремления именно к приобретению, к наживе, чтобы пользоваться хотя бы моментом: «будем есть и пить, потому что завтра умрем» (Исх. XXII, 13). Все такие опасения допустимы и, если угодно, оправдываются опытом действительной жизни. Но занимать непримиримую позицию против коммунизма как экономического учения, восставать на защиту частной собственности для нашей православной (в особенности, русской) Церкви значило бы забыть свое самое священное прошлое, самые дорогие и заветные чаяния, которыми, при всем несовершенстве повседневной жизни, при всех компромиссах, жило и живет наше русское подлинно православное церковное общество» (курсив мой. — В. К.).

В данном высказывании четко проводится граница между коммунизмом как атеистической идеологией большевиков, противной христианству, и коммунизмом как экономической организацией общества, которая не только не противна христианству, но и является его социальным идеалом и которая (экономическая организация) практически реализовывалась христианством на протяжении многих веков в виде монастырских хозяйственных общин.

Кстати, в «Основах Социальной Концепции Русской Православной Церкви» отмечается особая роль монастырей в экономическом развитии России: «В истории христианства объединение имущества и отказ от личных собственнических устремлений были характерны для многих общин. Такой характер имущественных отношений способствовал укреплению духовного единства верующих и во многих случаях был экономически эффективным, примером чему могут служить православные монастыри».