Годы 1174-1180-й от основания Великого Рима.
24-28-й годы империума Гонория, августа и кесаря Запада. Два года империума узурпатора Иоанна. Первый год империума Валентиниана III Плакидия. 12-18-й годы империума Теодосия Младшего, августа и кесаря Востока.
Годы 419-425-й от Рождества Христова.
Гиппо Регий в проконсульской провинции Африка. В основном в летние и осенние месяцы.
«Тела эти не одряхлели бы от старости и не приблизились бы по необходимости к смерти. Это состояние поддерживала в них чудная благодать Божия в виде Древа жизни, стоявшего посреди рая вместе с запрещенным древом. Однако же они [прародители] принимали и другую пишу, кроме одного древа, какое было запрещено. Запрещено не потому, что оно само по себе было злом, а ради внушения им чистого и искреннего повиновения, составляющего великую добродетель в разумной твари, находящейся под властью Творца и Господа».
В потомстве ветхого Адама старость, — какая она ни на есть радостно бодрая, умственно активная, деятельная или же отупело инертная, дряхлая, пасмурная, — постоянно дает знать невольными потерями, утратами, физическими лишениями, вынужденными запретами.
Старится человек разумный; вместе с ним словно стареет и все, что его окружает, исподволь год за годом уходя в жизнь иную и в воспоминания. Подразумевается, если иной раз он еще не лишен способностей эту жизнь ясно воспринимать и четко вспоминать. А также ему есть, кого поминать братским, любящим словом за упокой и желать им доброго ответа на окончательном Страшном судилище Христовом, кем бы они когда-то ни были в душу живу.
Конечно немаловажно, живет ли чья-нибудь разумная душа в праведном ожидании седьмого дня упокоенного отдохновения от земной суеты сует и всяческой суеты людской. Но для милосердной любви ради нужно молиться и за суетных язычников, за ближних и дальних неприятелей наших, осуетившихся в житейском суемудрии. Пусть и далеко спасение от грешников, близка к ним милость Божия. А паче иного чаяния действует дружеская молитва.
Когда пришло печальное известие, что в Картаге спокойно умер старый ланиста Нумант Иберик, епископ Аврелий Августин ночь напролет в домовой часовне горячо молился за однозначный спасительный ответ языческой душе давнего друга. И после не забывал о нем в памятных молениях.
Потом спустя приблизительно полгода из далекой южной Капсы епископу Августину Гиппонскому была доставлена значительная сумма на помин души новопреставившейся Сабины Галактиссы, согласно ее завещанию добродетельной вдовы, непостыдно в одночасье скончавшейся от апоплексии. Аврелий уступил страстной мольбе молодого священнослужителя, благоговейно исполнившего волю усопшей, и оставил его при себе. К таким своим преданным читателям и почитателям он по-авторски не может не испытывать благоволения.
Теперешнее близкое присутствие пресвитера Аксиона не вызывает у епископа каких-либо неприязненных воспоминаний. О Сабине он помнит, час к часу умершую добром поминает с чувством дружеской духовной любви. Даруй ей, Господи, вечный покой в лоне Авраамовом…
Умирают люди, погибают животные, испытанные в стародавнем содружестве с человеком. Околел, отбросив копыта в почетной отставке на монастырском пастбище, немало проживший вконец одряхлевший вороной жеребец Коммод. За ним последовал, где-то в окрестных зарослях сгинул его старый походный спутник — храбрый рыже-серый кот Гинемах, однажды утром не вернувшись к хозяину из последней охоты.
С недавних пор, — наверное, года два-три, — Аврелий взял в обыкновение перебираться на летнее жительство в Новый Органон в июле-августе. В город теперь по мере надобности его доставляют в пароконной повозке. Бывает, и верхом, как в молодости пресвитером, хорошей рысью, стараясь сохранить прямую посадку, он с достоинством, не без юношеской гордости, въезжает в южные ворота.
Случается, и авторская горделивость кое-кому благо приносит. Недаром он включил в гиппонский клир образованного отца Аксиона, прибывшего из Капсы. Епископ с удовольствием заметил, как немедля взревновал к пришельцу диакон Гераклий. Тотчас призадумался упрямец о сане пресвитера, чтоб хоть тут сравняться с соперником, состязательно не уступающем ему ни в учености, ни в красноречии.
Оба они учились в Картаге у профессора Эвлодия. Только Гераклий у нас постарше будет. Он, задрав нос, уже в майористах ходил, когда родители отдали Аксиона в обучение высшей риторике. Нынче же Аксион — пресвитер, то есть старейшина, а Гераклий всего лишь диакон, в переводе с греческого пребывающий прислужником. Однако целомудренной скромности быть смиренными прислужниками-министрами Нового Завета обоим нашим книжникам все же не достает изрядно…
С дальним министерским прицелом епископ поручил молодому отцу Аксиону судебные разбирательства брачно-семейных неурядиц и сумятиц среди паствы, определив ему в помощники и докладчики диакона Гераклия. Сам он обычно сидел себе скромно, молча где-нибудь рядышком сбоку или позади с писательскими табличками на скамеечке.
Коль молчит непроницаемо предстоятель, то и к нему никто не дерзает обращаться, поворачиваться, понапрасну отвлекая от духовных раздумий какими-то мелочными человечьими дрязгами. Он авторитетно здесь и в то же время его тут нет, тем часом судьям и сутягам предоставляется полная свобода выбирать из противопоставлений добра и зла, Бога и человека, души и тела.
Плоть разъединяет, дух соединяет. Не бывать стать настоящей власти от Бога в распрях, раздорах, в разделах. Объединяй людские противоположные стороны и властвуй над ними.
Так-то оно так… Но может ли быть христианская экклесия образцом, прообразом, архетипом гражданской общины, взыскующей Града Божия? Что в экклесиальной общности от изменчивого грешного человека, что от неизменного Бога, греха не имеющего? Кто они, члены тела Христова в церкви дела Божьего?
По делу в благовестии не приходится сомневаться и вопрошать. Где двое коллегиально собираются во имя Его, там и Он рядом с ними. А если их по ходу общелюдских дел не два и не три человека, но сотни, тысячи, миллионы? И в будущем неуклонно умножатся тысячи миллионов во множестве городов-полисов, кесарских царств земных или в одном всевеликом, вселенском доминате. Уяснят ли они цивилизованно, политически все вместе Предопределение во святых? Станут ли далекие потомки лучше, полнее, глубже, проникновеннее, нежели временем отдаленные предки, в откровении понимать, связуя с собственным улучшенным развитым сосуществованием, вечные неизменные заповеди-тестимонии Господни?..
Обо всем этом и многом другом Августин писал и прежде, размышлял о взаимосвязях, задавал себе тому подобные религиозно-философские вопросы; старался пророчески разрешить их по мере той веры, устремленной к познанию, какую уделил ему Господь. Со всем тем на шестьдесят седьмом году земного бытия можно кое-что пересмотреть, а кое-чего добавить, развить, углубить…
Замысел нового многокнижного труда о приложении к добродетельному и благотворительному Граду Земному всего, заповеданного Богом, о понимании прореченных путеводных истин в провозвестиях Ветхого и Нового Заветов у Августина понемногу созрел в умудренном прошедшими годами порядком преклонном возрасте. Сколько лет на размышление и сочинительство ему отпустит Господь, он не знал. Но всемерно уповал на помощь Его, ясность мысли, остроту стиля и пронзительность разума, которому вроде бы еще не грозят старческое слабоумие, тупое недомыслие и недоразуменное болезненное бессилие.
Истинно сила в познании и в осознании умной души в Боге!
Дай, Господи Боже мой! В малом увидеть великое, чтоб и впредь так оно посильно и разумно познавательно складывалось, получалось. Ведь труд-то предстает немалый — вновь двадцать с лишним книг, назовем их «Зеркалом». И столь же зеркально хорошо бы соорудить пять-шесть фолиумов «Книжного пересмотра».
Как ныне на грех первородный, всякое время года и сами годы несутся вскачь без удержу. Но и на то воля Божья… Вслед за Рождеством и Крещением, смотришь, на носу Пасха Христова, за Рождеством Богоматери сызнова осень. Скажем так, у стариков всегда осеннее существование и состояние, покуда не придет зимняя омертвелость. Где гроб, там и саван. И оба предмета надлежит предуготовить предусмотрительно…
По прошествии года, может, полутора после появления в его ближнем кругу красноречивого отца Аксиона, епископ предложил ревностному диакону Гераклию во благо читать и предметно комментировать Евангелия прихожанам Павловой базилики.
Сколь припоминается явственно, раньше-то наш ученейший секретарь от такой чести принципиально отказывался, ссылаясь на молодость и неопытность. Зато теперь молодчик ухватился обеими руками за паству и новозаветные писания. Да и судейство одному, другому, видимо, благоприятно поспособствовало…
Минули два-три года, волею Божией безвременно скончался избранный настоятель Павловой базилики отец Эмиллий. Само собой способно, согласно мудрецу Хилону из Лакедемона, о покойном только хорошее, но из других сентенций по поводу тоже слова не выкинешь.
Чего тут ни скажешь, если боязливец Эмиллий поддался безрассудному страху? Понесла его нелегкая, собственно, лошадь; несчастный поводья растерял, в седле не удержался и на ровном месте бряк наземь, словно мешок с отрубями. Постыдно свернул на сторону шею, посох переломил пополам.
Хотел он, ободрясь во всем, походить на своего предстоятеля, включая верховую езду, да не все вышло в тишь да гладь. О благодати и помина нет.
Помнится, Гераклий назвал Эмиллия моей полуденной тенью. Мол, отчетлива она, резка по краям, но, увы, слишком коротка…
Тем не менее, отбрасывать тень на память покойного, мы не станем. Мир праху его…
Отпевание и погребение святого отца Эмиллия состоялись чином наидостойнейшим многая клиром и притчем церковным при большом стечении верующих и любопытствующих. Также достопамятно почтил покойного и святейший прелатус Алипий Адгербал из Тагасты.
Назавтра, не откладывая еще более важного дела и занимательного зрелища, избрание нового настоятеля храма взамен умершего епископ Августин устроил по-старинному, по жребию, положившись на волю Божию. В этом-то благочестивая паства, собравшаяся на выборы в изрядном кворуме, нисколько не могла усомниться.
Нацарапав острым костяным стилусом на деревянных тессерах провозглашенные имена пресвитера Статилона и диакона Гераклия, он положил два жребия в серебряную чеканную чашу, встряхнул ее хорошенько, затем протянул епископу Алипию, как былому настоятелю базилики Святого апостола Павла. Тот, нимало не колеблясь, вынул один из тайных жребиев и сразу же огласил его:
— Радуйтесь, братья и сестры, приветствуя пресвятейшего Гераклия, ныне настоятельствующего служителя вашего. Ведите же избранника Божия к апостольскому таинству рукоположения…
Впрочем, святому отцу Статилону тоже предстояли избрание и жребий, но несколько месяцев погодя на кафедру епископа в Тибилисе, откуда он родом.
Между прочим, из родных мест Тагасты старинный друг Алипий как-то привез в подарок другу Аврелию двух ручных геннетов. Пушистые маленькие зверьки лихо охотились на мышей, то и дело норовивших поближе подобраться к книжным ларям и полкам. Кроме того, едва ли не за один день поголовно извели всех змей в саду.
Эти геннеты из тех, кого издавна приручают гетулийцы, охотно угощались орехами, осторожно беря их с ладони человека, лакомились сладким молоком. Однако достославного понимающего кота Гинемаха им, к сожалению, не заменить. Слишком уж они малы размером, силой и крохотным звериным умишком.
Примерно так же не выдерживают сравнения всецело хорошо управляемые пастырями христианские экклесии, гражданские общины муниципиев, имеющие справедливых и мудрых магистратов, с обширным плохо устроенным великоримским доминатом. Пускай он сегодня и разделен надвое якобы для лучшего правления и обороны от нашествий варваров.
Целое создается из частей. Но как быть, если сумма разрозненных частностей никак не укладывается в общую стройную целостность?
Повсюду и везде уродливое безвластное разделение, бесцельная шаткая рознь, непорядок, нестроение, неустойчивость, неуверенность в завтрашнем дне, неуважение к власти предержащей. Хотя за что ее уважать?.. Нет временщика-узурпатора Иоанна, зато есть несмышленый во младенчестве кесарь Валентиниан Терций и властительная мать при нем, от которой чего-либо хорошего ждать не приходится…
Справедливости ради Аврелий время от времени задавался вопросом: не преувеличивает ли он ненароком плачевное, горестное состояние Великого Рима? Раньше-то он был куда большим умиротворенным оптимистом, если память ему не изменяет?
Ведь частенько старческий дряхлеющий разум криводушно становится изменником ясному мышлению, предаваясь слабоумным бессмысленным сожалениям о прошлом, смутно жалуясь, мелочно сетуя на настоящее, коего он уж не понимает. Полудохлое языческое старичье стареет, болеет, духом и телом слабеет, оттого кому-то из них и кажется, облыжно верится, будто весь мир катится туда же, в тартарары, в адскую пропасть вкупе с ними заедино. Или же в бессильной стариковской злобе кое-кому из еретиков монтанистов очень хочется, чтобы мироздание провалилось на месте разом с ними, ненавистниками и завистниками.
Нет радости нечестивым! Бога они забыли и себя вместе с Ним, недоверки!
Те же, кто не запамятовали о бескорыстной христианской любви к ближним своим, доброжелательно относятся к неизбежным переменам и надеются на Град Божий, приходящий на смену Граду Земному. Верные чтут Бога истинного и кротко вздыхают о небесном отечестве.
Ибо Христос воспринял человека, как изменчивую тварь, долженствующую изменяться к лучшему. Доколе человек этот не отступает от Бога, Бог Своим присутствием оправдывает его, освящает и делает блаженным. Словом, возделывает, окультуривает его и охраняет. Сказано ведь благовестно: не прейдет род сей…
Умиротворившись парочкой силлогизмов и евангельской цитатой, Аврелий по большому счету благожелательно пожалел о несчастных стариках с окостенелыми или тягучими размягченными мозгами. Сам-то он не устает благодарить Бога за сохранение в его возрасте твердой памяти и незамутненного упругого здравомыслия. Тем более, его семьдесят лет вовсе не за горами, за долами в юдоли земной в миру и в политии мирской.
Совсем это не праздник и не юбилей — нечему тут радоваться, не есть хайре, выразимся по-гречески… Но политика грехов наших ради…
На протяжении последних десяти лет епископом руководит вовсе не праздный интерес к великоримской политике. Прежде всего обязывают, приказывают статус и модус нумидийского архиепископа. Теперь вот дискурс, какой можно было бы назвать историософией на том же аттическом наречии.
Без политики изреченной ни за что не обойтись, когда исторически язычники, еретики, безбожники, кто во что горазд, уныло бубнят, гундосят протяжно, будто христианство подтачивает, разъедает, разъединяет Великий Рим. Будто бы христианское вероучение несовместимо с гражданскими устоями жизни и стабильным упорядоченным империумом.
Как бы не так, квириты!
Никоим образом истинная вера не может повредить республике, если она в действительности общенародное дело, духовно объединяющее власть имущих и верноподданных. Только так и никак вам иначе!
В доказательство достаточно вспомнить религиозную политику кесаря Теодосия Магнума или взять в пример рассчитанную на долгое будущее властную деятельность его внука, Теодосия Младшего на Востоке. Да и на Западе все бы складывалось по-другому, не столь безрадостно и беспорядочно, кабы не вновь поднимающая змеиную голову неизжитая ересь арианства среди северных варваров и римской знати.
В восточной части великоримского домината христианство, благодаря проповеди Святого апостола Павла, развернулось, развилось и укрепилось ранее, чем в северных и западных краях цивилизованного средиземья. В Слове Божьем там и власть кесарская держится тверже, решительнее, доблестнее в нынешних непростых и тревожных обстоятельствах. Не зря молодого кесаря и августа Теодосия Секундуса придворные льстецы-греки беззастенчиво именуют василевсом, то есть царем-рексом.
В то же время на Западе все одновременно и хуже и лучше. Авторитетность первейшего апостольского предстоятеля в Риме сегодня признается всеми католическими клириками православного Запада и Востока, а кафедра его ныне походит на престол. Потому к личным посланиям нынешнего епископа Римского святейшего брата Келестина, какие направляются брату Августину в Африку, нельзя не отнестись с исключительной серьезностью, вселяющей тревогу за близкое будущее великоримского ипериума на Западе.
Также на Западе значительно больше образованных церковных иерархов патрицианского происхождения, оказывающих серьезнейшее влияние на благородные сословия и простонародье. Достойны упоминания и неоспоримые успехи западных церквей в деле обращения германских языческих племен в христианство, чем нисколько не могут похвастаться восточные епископы и пресвитеры, никуда и носа не высовывающие за рубежи римской цивилизации. После Святого апостола Андрея Первозванного никто и не думает нести слово Божественной истины далее на север, на восток к сарматам, венедам, скифам.
Ихтис вон сам пришел и принял истинную веру. И Европа в Африке ему более по вкусу, нежели Азия, где он окрестился.
— …Так говоришь, сын мой, светлейшая Галла Плакидия склоняется к арианам?
— Толкуют, что в Ближней Испании лет десять тому один пресвитер арианец помог ей бежать, когда рекс Сингерик, умертвив их с рексом Атаульфом потомство, поместил ее самое в рубище посреди пленников…
Безотлагательному разговору с магистратом Горсом Торкватом, только что воротившимся из Италии с торжеств, посвященных провозглашению Валентиниана Плакидия кесарем и августом Запада, епископ уделил все утро. К тому же это ничуть не могло прервать его раздумий, относящихся почти к той же политической тематике.
Ту же Галлу Плакидию новый рекс вестготов Валлия отослал в Равенну, обменяв ее у кесаря Гонория на 60 000 модиев пшеницы. Некоторые говорят, что шестьсот тысяч. Однако людям свойственно преувеличивать, не понимая действительных значений больших чисел, поэтому будет чуточку правдоподобнее делить на десять или даже на сто каждую цифру, какую приводит народная молва и тупоумно записывают невежественные историки. Достоверно простой народ умеет считать до двадцати, а далее ни-ни.
Стало быть, можно верить тому, что незадачливый кесарский военачальник Констанций прижил с Галлой не более и не менее как двоих отпрысков, после чего помер. Только вот чьи они?
Доводы, говорящие о том, как если бы Валентиниан есть плод кровосмесительного союза брата и сестры, звучат вполне убедительно. Иначе зачем было кесарю Гонорию отсылать Галлу в Константинополь к Теодосию? Затем престарелый бездетный дядюшка Гонорий в одночасье назначает младенца племянника своим первым наследником и преемником, в конце концов оставив побоку усыновление комита Иоанна.
— …Скажи-ка мне, Горс, верно, что многописьменный епископ Максимин из вестготов сейчас при Галле? — наконец Аврелий задал вопрос очень и очень его интересовавший.
— Да, святейший, говорят, его довольно часто у нее видят. По стародавнему знакомству она обстоятельно склонна к мирному и военному сотрудничеству с вестготами…
Получив подтверждение сведениям, ранее поступившим от епископа Келестина, нумидийский предстоятель благословил и отпустил с миром неурочного собеседника. На минуту он даже возмечтал о немыслимом переселении соплеменников Горса в Европу.
Скажем, обратив их в христианство, поселить за южными африканскими горами на свободных землях. Номадов они уж точно сумеют держать в узде, если хотя б каждый десятый из венедов — воин, подобный центуриону Горсу Торквату в разуме и в физической силе. Не то им бы никак не выжить на холодном севере среди неприветливой дикой природы, предпосланной людям в испытание или в укрепление их доблести и умственной состоятельности.
Хотя испорченная грехом природа порождает лишь граждан земного града нечестивого Каина, но граждан града небесного состоятельно рождает благодать, освобождающая природу людскую от греха. Потому апостол первых называет сосудами гнева Божия, а вторых — сосудами милосердия. Его слова в точности относятся к невозделанным воинственным дикарям, противодействующим носителям культуры и к невеждам, ожесточенно препятствующим промыслителям истинной мудрости.
Насколько высшие причины, предопределяющие будущее, заложены Вседержителем в прошлом, настолько природа и человек производят в ежечасном настоящем низшие причинные обстоятельства, случайно затрудняющие или же по случаю способствующие Промыслу Господню, — отметил на табличке епископ и вошел в русло вчерашних своих рассуждений об империуме и религии.
В противоположность разрушительному язычеству, христианство не подрывает основ власти подлежащей, но укрепляет их в той мере, в какой власть имущие воспринимают истовое вероисповедание и законопослушны воле Божией, пренебрегая сатанинской славой мирской. Так, многие благосклонные к набожности римские кесари древности смогли бы стать христианами в случае авторитетного апостольского благовестничества.
Причин, почему же этого не могло случиться ранее, а нынешней Церкви Христовой не очень удается скреплять западный империум, вероятно, имеется, и прежде имелось, весьма немало в различном множестве исторических фактов и актов.
Возможно, первая из них, если не во главенстве, то по времени, состоит в распространении новых книжных сокровищ христианской истинной мудрости. Прежде всех бед самым дурным образом на развитие христианства повлияло более чем полувековое отсутствие письменного благовестничества в великоримском принципате.
Принял доблестную кончину Святой апостол Павел, несправедливо обвиненный в том, чего он не совершал, и некому стало авторитетно проповедовать Слово Божие для людей грамотных, образованных, сведущих, определяющих политику в метрополии и в провинциях. Тогда же при кесаре Нероне отошел в вечность, оказался распят стремглав Святой апостол Петр. Но опять-таки не в качестве проповедника христианского вероучения, а как мятежник-иудей.
Будь оба эти апостола живы, они совместно и наособицу сумели б отделить добродетельное христианство от кровожадного мятежного иудейства в глазах римлян, владевших на ту пору империумом. Один стал бы апостолом истинно избранных, другой же Ї просто званых.
О Нероне или Калигуле речь не идет, однако ж кесарь Тит из фамилии Флавиев по своим душевным и умственным свойствам мог искренне прислушаться к евангельской проповеди, подобно Константину Великому и его матери — блаженной памяти светлейшей Елене.
Пускай бы после, при безбожном Домикиане Флавии, начались гонения на христиан. Тем большим откровенным сочувствием к ним преисполнились бы человеколюбивые образованные кесари из фамилии Антонинов. Так ведь в историческом тождестве и произошло двести лет спустя, когда Флавия Елена и ее сын Константин Флавий Клор присмотрелись откровенно к христианству по окончании преследований за веру, учиненных кесарем Диоклетианом, потом отправившемся сажать капусту.
Насаждать, взращивать евангельские зерна надо было гораздо раньше, отнюдь не разбрасывая их бездумно на камнях и по мощеным римским дорогам. Но, как учил Спаситель, помещать их на добрую почву.
Еще при первых Флавиях правоверным мужам апостольским надлежало отделить пшеницу Божию от иудейских плевел фарисейства и назорейства, согласно учению Святого апостола Павла. Затем показать Риму и миру, что экклесии христиан не выявляются беззаконными подпольными коллегиями, по-крысиному, воровски, из катакомб подкапывающимся под сокровища римской культуры и образованности, в чем веками, увы, не без оснований обвиняют христиан их заклятые недруги.
Тогда при Антонинах никто бы не посмел злобно преследовать, гнать добромысленное христианство. И мысли бы такой не возникло — объявить христиан политическими врагами римского народа и сената, как оно, к несчастью, имело место быть в минувшем проклятом прошлом.
Каин, где брат твой Авель? О том Господь спрашивал невежественных церковников, но они Его не слышали, изо всех сил домогаясь убить в разумных душах верующих римскую культуру. Обособленный от мира отщепенский псевдоцерковный град земной в экклесиях возводили, а Града Божия чурались, скудоумцы. Ни кесарям не отдавали кесарева древние невежды, ни Богу — богова.
Ни тьмы им, ни света, ни гроба, ни савана! Поднялись неучи и едва не похитили Царствие Небесное!
Будь иначе, просвещенное христианство утвердилось на триста лет ранее. И поныне уверенно, непреклонно поддерживало, укрепляло великоримский империум Словом Божиим. Теперь же мы видим в печали и гневе, как умирающее в гнилой лихорадке язычество тащит, влечет за собой в могилу безвидного хаоса греко-римскую культуру. Кабы не единая вера Христова, то у варваров со всех концов света вообще не осталось морального сожития и созидательной цивилизованности. Или того хуже…
Где днесь многие былые гордые царства земные? Где Ниневия, где Вавилония, где бескрайний македонский империум василевса над василевсами Александра Магнума? Пали, распались, низвергались они в безверии, в бессилии и в беспорядке.
Хотя не к добру и не к худу в слабом ограниченном разумении человеком неисследимы судьбы Господни. И нынешнее материальное зло Он упорядоченно обращает в завтрашнее духовное благо, бережно взращивая и насаждая нашу христианскую эру и цивилизацию. Сухие же ветви и неплодные смоковницы подлежат проклятию и очищающему огню.
Тождественно Провидение Господне исправляет, как стилусом, войнами сглаживает испорченные нравы людские, а моровые поветрия и зараза ранней старости избавляют гражданские общины от чрезмерно расплодившихся грешников, бестолковых неуков, кичливых неучей, слабомысленных невежд во грехе первородном. Справедливую же и похвальную жизнь смертных в то же самое время этими поражениями Господь поныне упражняет и после испытания или переносит их в лучший мир или удерживает на этой земле ради пользы других.
Тот же Моисей сорок лет водил евреев по пустыне, чтобы в примерных лишениях друг за другом погибли, повымерли неправедные, роптавшие на Господа, несправедливые, неразумные. X м, oт лысого до лысого…
Разумеется, во имя неразборчивого человеколюбия библейскому пророку следовало бы прилежно сберечь всех. Но Бог превыше людских предположений и хотений. Он каждому воздает, когда и как Ему благоугодно в жизни и в смерти, видимо и невидимо. В том и состоит Премудрость Божия, чтобы тысячекратно блаженными стали не видевшие, но уверовавшие, насколько смогли и сколь сумели от малого к великому.
Разум движется и верой направляется правильно от низшего в высшему. Однако же, и не без порядка, являющимся связью предыдущих и последующих причин.
Что толку корить неразумие допотопных праотцев вкупе с праматерями? Смыли их в небытие дни гнева Господня, и нету тех предков человечества. Тем более Ноевым потомкам Господь открывает беспримерно больше мудрости и понимания Провидения, нежели ветхозаветным патриархам. Сколько бы кратких лет последние ни прожили по отдельности, после них люди, взятые в человеческой совокупности, гораздо дольше существуют многие тысячелетия и далее продлят годы и труды свои в Новом Завете до Второго пришествия Христова.
А то, что было триста лет тому назад, мы из свершившегося предопределенного будущего предвзято наблюдаем, умопостижимо сожалея о прошлом, где многое произошло вовсе не так, как нам бы того хотелось.
К примеру, если кесарь Нерон Агенобарб, нисколько не разбирая, устроил огульные гонения на всех обрезанных бунтовщиков-иудеев, то кесари и августы из фамилии Антонинов, их комиты и викарии взялись избирательно, старательно преследовать именно христиан за веру в единого Бога. Нерона особо не волновало, как там, что, чего: то ли какой-то Хрест в Риме, о котором пишут историки, или некто Февда в Иерусалиме подбивает спесивых евреев на неповиновение римским властям, низлагающим гордых и щадящим покорных. А вон при Антонинах произошло целых два, не в пример более значительных гонения, а христиан стали каверзно заставлять отрекаться от истинной веры.
Но и это было вo благо, коль скоро кесарские власти принялись насильственно отделять праведных смиренных христиан от гордых порочных иудеев. По крайней мере христианским экклесиям-коллегиям чуть меньше приписывали преступлений, учинявшихся бесноватыми иудейскими зелотами и сикариями.
И тогдашние жертвы и их гонители в исторической данности все же заблуждались различным образом…
Епископ отложил стило и взялся перечитать, то, чего он писал приблизительно по данному поводу ранее. Все-таки пересмотром собственных прежних мнений стоит уделять постоянное внимание, порой повторяя то, что повтора достойно.
Действительно, надлежит еще раз упомянуть для возможных еретиков и слабоверующих:
«Мы, опираясь в истории нашей религии на божественный авторитет, все, что только ему противоречит, не сомневаясь, считаем решительно ложным. Как бы там ни рассказывалось обо всем прочем в светских сочинениях, истинно ли остальное, или ложно, оно не даст нам ничего для жизни праведной и блаженной. Ибо человек обновляется от греха в познании Бога и воли Его».
Нет блаженства в незнании, сходном с греховной глупостью, как не найти его в еретическом суемудрии. Ныне весьма познавательно и понятно, как три века тому назад при кесаре Адриане одни суетливые и скудоумные плохие последователи Христа, ожесточив сердца в гонениях, увязли в болоте невежества, полностью отрицая Великий Рим и ненавидя все его культурные достижения. Другие же умники, тоже называвшиеся христианами, осуетились в мудрствованиях, бросились в гностические бредовые ереси, разложились на сотню сект.
Куда там им всем было думать об упорядоченном поступательном развертывании благой вести Спасителя в сонмищах язычников, продолжавших самоубийственно поклоняться ложным богам, злоехидно разрушавшим, бесовски разлагавшим безнравственностью империум и гражданские общины!
Вот почему по завершении более-менее устойчивого наследственного правления Антонинов великоримский империум в течение столетия принялись жесточайше сотрясать политические смуты в череде кратковременных кесарей и августов, власти которых было меньше, чем на один день, месяц, год или полтора. Тогда как чуть укрепившиеся в господстве на больший срок, так сказать, благороднейший Публий Валериан или благоразумный воитель Домикий Аврелиан немедля брались за гонения против христианства, без разбора предавая мученической погибели православных католиков и гностических еретиков.
Подвигали их на то великоримский республиканский дух, сословные предрассудки, наущения демонов и, как правило, превратные мнения народной толпы. Потому что тем временем безграмотная чернь во всех римских провинциях продолжала повально причислять христиан к одной из самых зловредных человеконенавистнических еврейских сект. Достаточно почитать философов позапрошлого и предыдущего веков, того же Апулея из Мадавры. И у него можно отыскать по-гречески: раз еврействующие христиане изуверски празднуют какой-то песах 14 нисана, будто ламии пьют кровь младенцев в седьмой день субботы, постоянно устраивают кровавые иудейские мятежи и войны, то условно, предосудительно они суть супостататы и апостаты рода человеческого. Берем просто по-латыни — противники и отступники.
Где только ни охотились безотступно на Христовых мучеников целых два века, словно на диких зверей, подлежащих поголовному истреблению! Потому что в преступлениях мятежных иудеев и еретиков, навроде агонистиков, облыжно обвиняли законопослушных христиан.
Безусловно, праведное мученичество укрепляет веру. Но вместе с тем супротивно оно не дает развиваться веротерпимой к малым человеческим грехам очистительной христианской любви…
Не грешники, но еретики и невежды — вот два главных внутренних врага православия, каких мы обязаны возлюбить и искоренить!
Со всем тем, как на грех гордыни высоколобого ума, предать анафеме всех скопом невежд и еретиков ну никак нельзя огульно. Не то в экклесиях некоторые особо рьяные католические пастыри прoвaльнo останутся совсем без паствы и сами очутятся в еретиках-отщепенцах.
Сколь скоро поискать, не спеша поразмыслить, то и на это можно найти указания, пророчества, предвосхищения в Святом христианском Писании. И подправить прежнюю дерзость утверждения, как если б Ветхий Завет от горы Синайской, рождающий в рабство, не приносит другой пользы, кроме той, что служит очевидным доказательством Новому Завету… Апостола можно понять, а нам примерить его взгляды к современности…
Над «Зеркалом» и «Пересмотром книг» епископ иногда работал в одно и то же дополуденное время. Перечитывал и подправлял, включая им написанное давным-давно, десятилетиями ранее, еще до того, как он принял святое крещение и священнический сан.
Отнюдь не само по себе на ум пришло правомерное сравнение. Так и потомки, взирая с высоты прожитых всечеловеческих лет, в благодеяниях нового изобилия духовных богатств, имеют безусловное право не соглашаться со стариной, подвергать эту античность прогрессивной ревизии, выправлять устарелые воззрения пращуров. В том и состоит поступательное движение духа, когда Премудрый Господь дарует последующим поколениям улучшенное и улучшаемое осознание, осмысление Промысла Своего, приближая, обращая человечество к Себе… Не то вся история покажется пустыми обольщениями по преданию человеческому…
Вечером за обедом епископ громко пожаловался на жизнь, ни к кому конкретно не обращаясь, причем именуя особу свою в третьем лице. В последнее время эта безличность вошла у него в дурную стариковскую привычку, будто он праздно брюзжит, бесполезно сетует; трагедь, театр устраивает, а не дает ближним своим простое братское наставление по делу. Это он понимал, осознавал, но не всегда получается исправить себя самого даже мудрецу почтенного возраста и еще более уважаемой сановитости.
Сегодня епископ начал трагически сокрушаться об отсутствии в орденской библиотеке необходимых ему для работы манускриптов. Дескать, непонятно зачем растащили по кельям нерадивые собратья труды сочинителя Августина, вовремя на место их не возвращают; не сыскать и много чего прочего от мыслителей прошлого; стояли себе фолиумы, никого не трогали, не интересовали, и вдруг их ни мало ни много вовсе не стало…
Вот при блаженной памяти пресвятейшем Валериусе подобного безобразия не водилось. Все помнят, как старичок без устали хлопотал в монастырском скриптории и очень заботливо относился к библиотечным делам преумножения письменной мудрости…
Святые отцы Гераклий и Поссидий понятливо переглянулись. А доктор Эллидий, кое-кого цитируя, добродушно пошутил о старике, способном оплодотворить юную девушку, меж тем старухе для той же цели благого размножения всенепременно потребуется юноша. Наш юнец, если что не так, и старикашке окажет благотворительность по соседству.
Епископ молча развел руками. Ну писал он такое, было дело, правда, без последнего греховного предположения. Всего написанного не исправишь, и оно остается.
Неделей позже, может, и раньше в орденской библиотеке воцарились образцовый распорядок и новый диакон библиотекарь. А по окончании текущего года епископ получил письменный подробный отчет-регестр. В нем значилось, сколько переписано манускриптов в епархиальных скрипториях и в опекаемых монастырях, где новые книги хранятся, куда и кому отправлены в Испанию, в Италию, в Галлию и в римские провинции на востоке.
«Показывая, что именно этот порядок должно соблюдать, сам Иисус Христос говорит: «Книжник, наученный Царству Небесному, подобен хозяину, каковой выносит из сокровищницы своей новое и старое». Он не сказал: «старое и новое», что сказал бы непременно, если бы не желал отдать предпочтение достоинству перед временем».
Возьмите и читайте.
Scriptum sapienti sat est [4] .