Чем глубже Скотт погружался в чтение, тем сильнее росла его тревога.

Наутро после крайне неудовлетворительной дискуссии с Салли и Хоуп он с чисто академической методичностью занялся изучением явления, называвшегося Майклом О’Коннелом. Спустившись в библиотеку колледжа, он запасся целой кучей литературы о навязчивых неврозах. Книги, газеты и журналы загромождали стол в углу читального зала. В зале стояла тяжелая, давящая тишина, Скотт чувствовал, что начинает задыхаться. Он был чуть ли не в панике, сердце билось так, что, казалось, вот-вот разорвется.

Все прочитанное им за это утро наполняло его отчаянием. Смерть, смерть и смерть. Девушки, женщины средних лет и даже пожилые становились жертвами мужчин, одержимых идеей преследования. Все они страдали, большинство были убиты, а у выживших навсегда оставалась незаживающая травма.

Они жили в самых разных краях — на севере и на юге, в Соединенных Штатах и за границей. Среди них были молодые студентки вроде Эшли и более взрослые женщины. Богатые и бедные, образованные и не очень. Все это не имело никакого значения. Мужчины, преследовавшие их, были их бывшими мужьями, любовниками, сотрудниками или бывшими одноклассниками. Женщины обращались за поддержкой к закону, к родным и друзьям — иначе говоря, пытались всеми возможными способами отделаться от непрошеного назойливого внимания со стороны мужчин, испытывающих непреодолимую тягу к преследованию.

И все их крики о помощи были бесполезны.

Их закалывали ножом, избивали до смерти, в них стреляли. Некоторым удавалось спастись. Но немногим.

Иногда вместе с женщинами погибали их дети, сотрудники или соседи. Побочные жертвы неистовства.

У Скотта кружилась голова от этого наплыва информации. Ему становилось худо при мысли о той западне, в которую попала Эшли. Лейтмотивом всех этих книг, брошюр и статей была любовь.

Конечно, это была не настоящая любовь. Это было какое-то извращенное чувство, зарождавшееся в самых темных глубинах человеческого сердца и воображения. Ему было место не на валентинках фирмы «Холлмарк», а в изданиях по судебной психиатрии. Но любовь такого рода неизменно присутствовала во всех случаях, о которых Скотт читал, и это пугало его больше всего.

Он просматривал книгу за книгой, изучал трагедию за трагедией, пытаясь найти историю, которая подсказала бы ему, что делать. С растущим беспокойством он лихорадочно листал страницы, отбрасывая одну книгу и хватая наугад другую. Как историк, исследователь, он верил, что где-то, в каком-то абзаце, содержится ответ. Он жил в мире здравого смысла и логических закономерностей. Не могло быть, чтобы его мир не помог ему.

Но постепенно Скотт с ужасом убедился, что его поиски тщетны.

Он так резко поднялся с места, что тяжелый дубовый стул опрокинулся с грохотом, который в тишине библиотеки прогремел как орудийный залп. Взгляды всех присутствующих уперлись ему в спину, но он кинулся прочь, ничего вокруг не замечая и держась за сердце, словно был ранен или контужен. Паника полностью овладела им. Горло его свело судорогой, он отчаянно замахал руками и побежал сквозь зал каталогов, мимо шокированных библиотекарш за стойкой, которые в жизни не видели, чтобы печатное слово производило на читателя такое действие. Одна из них окликнула Скотта, но он ничего не слышал, он уже выскочил из библиотеки и оказался под затянутым тучами небом. Он не чувствовал холода — в сердце его воцарился холод куда более сильный. Им владела одна мысль: спасти Эшли. Скотт не знал, как это сделать, но понимал, что надо действовать как можно быстрее.

Для Салли день тоже начался с решений, которые, на ее взгляд, были исключительно разумны.

Первым делом, как она считала, надо было точно установить, что собой представляет личность, возникшая в их жизни из-за Эшли. Ясно было одно: он мастерски обращается с компьютером и сумел благодаря этому изрядно им всем насолить. Салли пришла в голову мысль передать всю имеющуюся у них информацию полиции, но она отказалась от этого намерения — главным образом потому, что не была уверена, сделают ли они что-нибудь, выслушав ее жалобу. Кроме того, она боялась, что это нарушит конфиденциальность ее отношений с клиентом. Нет, пока что привлекать к этому делу полицию нельзя, решила она.

Ее беспокоило, что О’Коннел — если это действительно он все подстроил, в чем она не была до конца уверена, — был, судя по всему, ловок и хитер. Это было опасно. Он, похоже, знал, как можно безнаказанно навредить человеку, не прибегая к физической силе или оружию. И она очень боялась, что он способен капитально испортить им жизнь.

Однако нельзя забывать, сказала она себе, что О’Коннел все-таки им неровня. А говоря точнее, неровня ей. Насчет Скотта она сомневалась. Годы работы в рафинированном гуманитарном сообществе сгладили грубоватую резкость, которая привлекла ее, когда она выходила за него замуж. Он был ветераном войны, что в те годы было непопулярно, и подходил к работе с трезвой практичностью, которая тоже ей нравилась. А когда он защитил диссертацию, и они поженились, и родилась Эшли, и Салли пошла по юридической стезе, она вдруг увидела, что характер мужа стал мягче. На него, как и на его талию, повлияло приближение среднего возраста.

— Значит, так, мистер О’Коннел, — произнесла Салли вслух, — вы напали не на то семейство. Готовьтесь к сюрпризам.

Она опустилась в кресло и потянулась к телефону. Покрутив настольную картотеку «ролодекс», она нашла номер, который ей был нужен, и быстро набрала его. Секретарша попросила ее подождать, и она запаслась терпением. Наконец в трубке раздался голос, придавший ей уверенности:

— Мерфи на проводе. Чем могу быть вам полезен, мадам адвокат?

— Добрый день, Мэтью. У меня возникла небольшая проблема.

— Знаете, миссис Фримен-Ричардс, это единственная причина, по которой люди звонят мне по этому телефону. Стали бы иначе они болтать с частным детективом! И что же случилось в вашем симпатичном городишке на этот раз? В деле о разводе неожиданно возникли непредусмотренные неприятные осложнения?

Салли представила себе Мэтью Мерфи за его рабочим столом. Его офис находился в грязноватом, обветшалом доме в Спрингфилде, в двух кварталах от здания федерального суда, по соседству со старым запущенным районом. Очевидно, Мерфи устраивала невзрачность этого места. Он избегал всего яркого, привлекающего внимание.

— Нет, Мэтью, это не дело о разводе.

Она могла бы позвонить кому-нибудь из более видных детективов. Но у Мерфи за плечами был богатый опыт работы с самыми разными делами, а его нетерпимость по отношению к любым нарушениям порядка могла в данном случае пригодиться. Кроме того, при обращении к человеку из своего города был риск, что пойдут нежелательные слухи.

— Значит, более тонкий случай, мадам адвокат?

«Мерфи все понимает с полуслова», — подумала она.

— У вас сохранились связи в Бостоне и округе? — спросила она.

— Да, остался кое-кто из старых знакомых.

— А каких именно?

— Разных, мадам адвокат, — усмехнулся он. — По обе стороны демаркационной линии. Есть и не слишком симпатичные личности, любители легкого заработка, а есть и парни, которые пытаются им помешать.

Проработав двадцать лет в убойном отделе, Мерфи рано ушел на пенсию и открыл собственное агентство. Поговаривали, что он получил солидное выходное пособие за обещание помалкивать о некоторых деталях работы Вустерского отдела по борьбе с наркотиками, которые вскрылись при расследовании парочки убийств в мире наркобизнеса. То, что в делах, связанных с наркотиками, хватает грязи, было общеизвестно. Мерфи уволился с почетом и был награжден именными часами, в то время как вместо этого ему могли предъявить обвинительный акт или всадить в него пулю в темном переулке.

— Вы не могли бы разведать для меня кое-что в Бостоне?

— Вообще-то, дел у меня сейчас по горло. А какого сорта это «кое-что»?

Салли набрала в грудь воздуха:

— Это личное дело. Оно касается одного из членов моей семьи.

Он помолчал.

— Это объясняет, мадам адвокат, почему вы позвонили старому вояке, а не одному из молодых ловких парней, работавших в ФБР или военной уголовке и крутящихся в более разреженной атмосфере городка, где вы практикуете. И чего же именно вы от меня хотите?

— Моя дочь связалась в Бостоне с одним молодым человеком.

— И он вам не очень-то нравится?

— Это мягко сказано. Он твердит ей, что любит ее. Не желает оставить ее в покое. Ухитрился с помощью компьютера подстроить так, что ее выгнали с работы. Создал ей неприятности в аспирантуре. Возможно, это не все. Похоже, он непрерывно следит за ней. Навредил мне, моему бывшему мужу и моей подруге, — по всей вероятности, это тоже были его компьютерные штучки.

— Как именно навредил?

— Влез в мои счета. Распространил ложные обвинения. В общем, напакостил, как только мог.

Салли подумала, что она, возможно, даже преуменьшает зло, причиненное О’Коннелом.

— Стало быть, он не без способностей, этот — как вы предпочитаете его называть? — бывший приятель дочери?

— Да, это подойдет. Хотя они и встречались-то вроде бы всего один раз.

— И весь этот сыр-бор после того, как он один раз переспал с ней?

— Похоже что так.

Мерфи в нерешительности помолчал, что несколько поколебало доверие Салли к нему.

— О’кей, я понял. С какой стороны ни подойди, парень дрянцо.

— Вам приходилось иметь дело с такими типами? Одержимыми идеей преследования?

Мэтью Мерфи опять ответил не сразу, усилив ее беспокойство.

— Да, мадам адвокат, приходилось, — с расстановкой сказал он наконец. — Попадались ребятишки вроде того, что вы расписываете. Когда я работал в убойном отделе.

При этих словах у Салли пересохло в горле.

Мать Хоуп кончила сгребать листья в саду и не успела войти в дом, как зазвонил телефон. Она, как обычно, немного неуверенно сняла трубку.

— Здравствуй, дорогая! — воскликнула Кэтрин Фрейзир, услышав голос. — Это настоящий сюрприз. Уж и не помню, когда мы разговаривали.

— Здравствуй, мама, — сказала Хоуп, почувствовав укол совести. — Столько дел и в школе, и с командой, время летит незаметно. Как ты?

— Я-то замечательно. Готовлюсь к зиме. Все местные говорят, она будет долгой.

Хоуп глубоко вздохнула. В ее отношениях с матерью присутствовала подспудная напряженность. Внешне они были хорошими, но все время ощущалась некоторая натянутость, как в канатном узле, который удерживает наполненный ветром парус. Кэтрин Фрейзир всю свою жизнь провела в Вермонте и придерживалась крайне либеральных взглядов во всем, кроме одного, а для ее дочери это было важнее всего. Она была одним из самых стойких приверженцев Католической церкви в поселке Патни, который соседствовал с более значительным Братлборо, оплоте добропорядочности, населенном бывшими хиппи. Кэтрин пережила раннюю смерть мужа, никогда не помышляла о том, чтобы вторично выйти замуж, и жила в одиночестве у самого края леса. Ее не покидали сомнения относительно связи ее дочери с Салли. Живя в штате, где на союзы между женщинами смотрели благосклонно, она держала свои сомнения при себе, но каждое воскресное утро горячо молилась о том, чтобы Господь ниспослал ей понимание и позволил смириться с этим фактом. Однако время текло, а понимание так и не приходило, и это портило ее отношения с Хоуп. В прошлом она покупала иллюзию смирения в церкви, но постепенно устала от повторения «Отче наш» и «Дева Мария, радуйся», потому что они редко приносили ей успокоение.

Хоуп полагала, что растущая напряженность между ними проистекает из ее неспособности вести нормальную жизнь и подарить матери внуков. Напряженность чувствовалась и в те моменты, когда они разговаривали, и в те, когда молчали, потому что молчали они о самом важном.

— Хочу попросить тебя об услуге, — сказала Хоуп.

— Все, что угодно, дорогая.

Хоуп знала, что это неправда. Было много такого, в чем Кэтрин, скорее всего, отказала бы ей.

— Это касается Эшли. Ей надо на время уехать из Бостона.

— Но почему? Она что, заболела? Какой-то несчастный случай?

— Не совсем несчастный случай, но…

— У нее нет средств? У меня денег куры не клюют, и я с радостью помогу ей.

— Нет, мама, сейчас я объясню.

— А как же ее занятия, ее диссертация?

— Это придется отложить.

— Господи, как странно. В чем же дело?

Набрав в грудь воздуха, Хоуп выпалила:

— В мужчине.

Когда этим вечером Скотт набрал номер мобильного телефона Эшли и получил ответ «Абонент больше не обслуживается», он в панике стал звонить ей по междугородному. Услышав ее голос, он заговорил бодрым тоном, стараясь не выдать страха:

— Привет, Эшли. Как дела?

Эшли сама не знала точного ответа на этот вопрос. Она не могла избавиться от ощущения, что за ней постоянно следят, ее преследуют и подслушивают все ее разговоры. Она с опаской выходила из дому, а на улице настороженно вглядывалась в каждую тень, каждый закуток и переулок. Обычный городской шум, на который она привыкла не обращать внимания, теперь звучал в ее ушах как пронзительный свист, давящий на барабанные перепонки.

Не желая расстраивать отца, она решила сказать ему лишь половину правды:

— Все в порядке, не считая того, что уже пришло в беспорядок.

— О’Коннел больше не давал о себе знать?

Не отвечая прямо на вопрос, она сказала:

— Пап, мне надо предпринять какие-то шаги.

— Да-да, — тут же откликнулся он. — Вот именно.

— Я отключила мобильный телефон.

— Отключи городской тоже. И вообще, я думаю, надо сделать гораздо больше, чем мы планировали вначале.

— Придется искать новую квартиру, — произнесла она угрюмо. — Эта мне нравится, но…

— Я думаю, — осторожно начал Скотт, — что этого будет недостаточно. Надо сделать еще кое-что.

— Что ты имеешь в виду?

Скотт глубоко вздохнул и заговорил ровным, рассудительным и наставническим тоном, каким обычно объяснял студентам ошибки в их работах:

— Я провел кое-какую исследовательскую работу и кое-что почитал. Не хочу делать скоропалительных выводов, но у меня сложилось впечатление, что О’Коннел может стать, так сказать, более агрессивным.

— «Более агрессивным»? Этот эвфемизм означает, что он может избить меня или причинить еще какой-то вред?

— С другими в сходных ситуациях это случалось. Поэтому я считаю, что нам надо принять некоторые меры предосторожности.

Помолчав, Эшли спросила:

— И что ты предлагаешь?

— Я думаю, ты должна на время исчезнуть из Бостона. Уехать куда-нибудь и спрятаться до тех пор, пока он не переключится на что-нибудь другое.

— А ты уверен, что он «переключится»? Может быть, он просто будет ждать моего возвращения.

— У нас есть средства, Эшли. Если понадобится, можешь переселиться в Лос-Анджелес, Чикаго или Майами. Это не проблема. Ты еще молода, можешь выбирать что хочешь. Главное — сделать так, чтобы О’Коннел тебя не нашел.

Эшли почувствовала, как в ней закипает гнев:

— Почему я должна прятаться? Я не совершила ничего плохого. Какое он имеет право коверкать мою жизнь?

Скотт молчал, выжидая, пока дочь выпустит пар. Еще с тех пор, как она была маленькой девочкой, он усвоил, что надо дать ей возможность побушевать и покапризничать и в конце концов она успокоится и прислушается к голосу если не разума, то чего-то близкого к нему. Маленькая родительская хитрость.

— Права на это у него нет. Но есть возможность. Поэтому нам надо сделать такие ходы, которых он не ожидает. И прежде всего убраться от него подальше.

Он чувствовал, что Эшли на другом конце провода размышляет над его словами, но не знал, конечно, что она и до разговора с ним думала о том же. И тем не менее его предложение расстраивало ее. Глаза ее наполнились слезами. Кругом одна несправедливость! Но когда девушка заговорила, в голосе ее была покорность:

— Хорошо, пап. Эшли исчезнет со сцены.

* * *

— Итак, они наняли частного детектива?

— Да, и притом очень опытного и компетентного.

— Ну что ж, это было разумно. Любые более или менее образованные и здравомыслящие родители, обладающие достаточными средствами, поступили бы так же. Обратиться к эксперту всегда полезно. Мне надо поговорить с ним. Он, должно быть, приготовил для Салли отчет о своем расследовании. Частные детективы всегда это делают. Отчет, по всей вероятности, сохранился.

— Да, тут вы правы, — сказала она. — Отчет был. Начальный. Копия, которую он послал Салли, хранится у меня.

— Ну так…

— Почему бы вам сначала не поговорить с самим Мэтью Мерфи? А если после этого вы все еще будете думать, что отчет вам нужен, я дам вам его.

— Но вы могли бы избавить меня от лишних хлопот.

— Возможно, — ответила она. — Но я не уверена, что забота о том, чтобы сберечь ваше время и ваши силы, — это то, что от меня требуется. И, кроме того, я думаю, что визит к частному детективу будет… — как бы это сказать? — познавателен.

Она улыбнулась, но довольно сухо, и мне показалось, что она дразнит меня. Пожав плечами, я поднялся, собираясь уходить. Увидев, что я разочарован, она вздохнула.

— Иногда большую роль играет личное впечатление, — заметила она. — Вы что-то узнаёте, что-то слышите и видите, и это оставляет отпечаток в вашем воображении. Именно это происходит со Скоттом, Салли и Хоуп, а также с Эшли. Впечатления о событиях и отдельных моментах, накапливаясь, складываются в законченную картину того, что их ожидает. Сходите к частному детективу, — резюмировала она решительно. — Это чрезвычайно поможет вам разобраться в этом деле. А после этого, если захотите, я дам вам отчет.